Гвардеец: Дороги Европы

• Аннотация:
  Куда вас, сударь, к черту, занесло?! А в мрачные времена "бироновщины", не дальше и не ближе! Наш соотечественник Игорь Гусаров, чье сознание завладело телом курляндского дворянина Дитриха фон Гофена, теперь пытает счастье в лейб-гвардии царицы Анны Иоанновны. Времена, признаться, неспокойные: фальшивомонетчики с территории Польши грозятся подорвать экономику империи, шведы жаждут реванша за поражение в Северной войне, могущественный Версаль строит козни и засылает шпионов, орды степняков грабят, убивают и угоняют в рабство тысячи мирных людей, союзнички-австрийцы норовят предательски ударить в спину, а внутри страны назревает злодейский заговор. Какой уж тут покой! Покой гвардейцам не по карману! Однако есть еще и другая забота у нашего соотечественника, забота гораздо большего масштаба - не дать истории повернуть на иной, погибельный, путь. А это ох как возможно - если ничего не предпринять! Но разве можно сомневаться в победе, когда в руках у тебя верная шпага и заряженный пистолет, когда рядом преданные друзья, готовые прийти на помощь в любую секунду! И снова скрипит потертое седло, и снова скачут дорогами России и дорогами Европы лейб-гвардейцы Измайловского полка...

Вместо предисловия   Знаете, как оно бывает - живешь себе, в ус не дуешь, а потом... бац! Все летит верх тормашками и приземляется с ног на голову. Потом стоишь, репу чешешь и думаешь: то ли радоваться, то ли застрелиться?  Психологи утверждают, что все зависит от нас. Как же, держи карман шире! Тут на самом деле уравнение с таким количеством переменных, что ты в нем, дай Бог, занимаешь надцатое место в надцатом ряду. К тому же психология, как и любая другая лженаука, предполагает наличие минимум двух диаметрально противоположных мнений. Какое-то из них в итоге окажется правильным, но вот какое... Это, простите, лотерея. Фифти-фифти.  Есть симпатичный подход: если не в силах изменить что-то, измени к нему отношение.  С работы вылетел - радуйся, что теперь хомут натирает шею другому дураку. Почему "дураку"? А как еще назвать человека, который выполняет ее за те копейки, что тебе когда-то платили?  Жена ушла... Посочувствуй бедолаге, которому придется с ней жить. Ты-то свое уже "отмотал".  Знакомый занял денег и не отдает, на звонки не отвечает, избегает тебя и юлит при случайной встрече... Прыгай до потолка от счастья! Ты дешево избавился от этой сволочи!  Мне такая психологическая установка весьма пригодилась. Но обо всем по порядку.  Жизнь моя долго двигалась по накатанной колее. Детский сад, школа, институт иностранных языков, армия, "дембель" и последующая карьера в фирме, которая не всегда была в ладах с законом. Ничего примечательного. Можно остановить на улице первого попавшегося ровесника, расспросить его и выяснить, что биографии наши если и отличаются, то лишь в незначительных деталях.  Так живут миллионы людей: встают в шесть утра, чистят зубы, умываются, завтракают на скорую руку. Общественным транспортом или на личном авто добираются до работы.  Кто-то, сидя в тесной конторке, перекладывает бумажки с места на место или раскладывает пасьянс "Косынку", если шеф пропадает на совещании, парится в сауне или пьет в отгуле за прогул.  Кто-то калымит у станка, во время перекуров перетирает с мужиками последние международные новости и в пух и прах разносит правительство за бардак и типичное российское ничегонеделанье.  Кто-то в этот самый момент хватает за руку жулика, а потом заводит на него уголовное дело в тридцати томах: по одному за каждый свистнутый рубль.  Кто-то учит детей, лечит больных или веселит народ тупыми шутками по "зомбо-ящику".  Заканчивается трудовой день, люди вновь устремляются к переполненным автобусам или трамваям, с риском для жизни несутся по улицам на разваливающихся маршрутках. Жители мегаполисов спускаются в катакомбы метро. Пять раз в неделю, сутки за сутками, час за часом, которые и впрямь складываются в года. А когда оглядываешься назад, понимаешь, что жизнь прожита и ничего уже не изменить. Наверное, так оно и есть, но только не для меня.  Я из того поколения, что пересекло черту, разделявшую два века: двадцатый и двадцать первый. Пусть по большому счету это условности, но все равно здорово причислять себя к людям, которые сразу в двух столетиях чувствуют себя как дома.  Год назад родным для меня стал и другой век - восемнадцатый.  Сейчас расскажу, как все было.  День тот, говоря откровенно, не заладился. Шеф дал понять, что наша конторы не более чем стиральная машина, призванная отмывать левые деньги. Добром такие фирмочки не заканчивают, а значит пришло время сменить работу, пока не поздно.  Перебрав все варианты, я отправился на встречу с другом. У него были и деньги, и связи. Он мог стать для меня палочкой-выручалочкой в столь непростое время, когда искусно или искусственно организованный кризис (пусть специалисты разбираются) достиг апогея. Пока Америка сохла, другие, не столь заросшие жирком державы корчились в мучительных судорогах.  Взял такси, доехал до здания еще сталинской постройки, в котором размещался Лехин офис. Только дотронулся до ручки массивной двери, как вдруг произошло что-то непонятное. Огни, странное свечение, тяжелая тупая боль. Я потерял сознание, а очнулся уже в чужом теле и другом времени.  Несчастный молодой курляндский дворянин - барон Дитрих фон Гофен - так и не доехал до Санкт-Петербурга, столицы варварской и дикой Московии. Летом 1735 года он упал с лошади и разбился. Глупая смерть, запустившая механизм переселения моей души.  Похоже, индусы знают толк в религии и не так уж неправы в придуманной ими круговерти реинкарнаций. Тупым как дерево я не был, поэтому, минуя воспетую Высоцким стадию баобаба, перескочил сразу в немецкого дворянина.  Трудно объяснить ощущения, которые я испытывал в тот момент. Шок, полное непонимание происходящего. Казалось, я брежу или тронулся с ума, сейчас приедут санитары и упрячут в психушку.  Но время шло, а ничего не менялось. Меня по-прежнему принимали за Дитриха фон Гофена. Подумав, я решил не развеивать это заблуждение. В конце концов, надо как-то устраиваться, а баронский титул не самое плохое начало для старта.  Дальше была драка на дороге, убийство в порядке самозащиты капрала Звонарского, арест и допрос в Тайной канцелярии. Чиновники сунули меня в тюремную камеру, там я и познакомился с Кириллом Романовичем, выходцем из параллельного мира.  - Я - тот, кто устроил ваш перенос в это время, - нерадостно сообщил он.  С его слов выяснилось, что наш мир служит полигоном для некой могущественной цивилизации, на котором она отрабатывает различные модели развития. Однако пришло время платить по счетам. Кирилл Романович пояснил, что меня перебросили в прошлое с целью изменить будущее России.  - На вашу долю выпало предотвратить дворцовый переворот, цель которого - сместить с трона законного императора Иоанна Антоновича и возвести дочь Петра Первого - Елизавету. Более того, вы постараетесь примирить три главных политических фигуры России при императрице Анне Иоанновне: фельдмаршала Миниха, будущего регента при младенце-императоре Бирона и вице-канцлера Остермана, - сказал Кирилл Романович.  Честно говоря, предложение вызвало у меня вполне оправданный скепсис. Я знаю, что политики любой страны, а России, пожалуй, в особенности, ведут себя ничуть не лучше пауков в банке. Кто кого сожрал, тот главный. Три вышеуказанных персоны - Бирон, Остерман и Миних - вряд ли могли быть исключением. Они заключали временные союзы и перемирия, тут же с легкостью их расстраивали и вновь затевали многоходовые интриги и заговоры. Было бы против кого дружить.  Я привык решать проблемы по мере их поступления, поэтому все же дал Кириллу Романовичу согласие. Впрочем, не больно меня и спрашивали.  Чтобы пробиться наверх, предстояло пройти карьерную лестницу ступень за ступенью. Я начал с самых низов, и без ложной скромности скажу, что кое-чего добился.  Читатель, знакомый с историей по романам Валентина Пикуля и школьным учебникам, сразу смекнет, что меня занесло аккурат в самый разгар "бироновщины", и приготовится выслушать рассказ об ужасах той эпохи. Увы, я на своем примере узнал, что замечательный писатель слишком доверял историческим анекдотам (представьте, насколько правдивым получился бы исторический роман о Чапаеве, основанный на всем известных побасенках из серии: "Пришел Петька к Василию Ивановичу и говорит..."). А уважаемые академики должно быть уже устали от постоянного переписывания учебных пособий.  Мне вы можете поверить, потому что это я прошел через Тайную канцелярию, повисел на дыбе, познакомился с всесильным генерал-аншефом Андреем Ивановичем Ушаковым, поступил в лейб-гвардии Измайловский полк и дослужился до чина сержанта, пожалованного лично императрицей Анной Иоанновной.  Службу гвардейца и в мирное время не назовешь спокойной, и вот по заданию Ушакова я оказался в Польше, чтобы разорить гнездо злодеев, наводнивших страну фальшивыми деньгами.  Глава 1  Только человек с буйной фантазией мог назвать Крушаницу городом. На вид деревня деревней: несколько кривых узких улочек, непролазная грязь даже на центральном проспекте, ведущем к ратуше, скверно мощеные мостовые с вывороченными лошадиными копытами булыжниками. Разве что количество костелов впечатляло: чуть ли не через каждый дом стояли основательные здания, выстроенные из камня, с католическими крестами, сияющими на солнце. Только на одной улице я насчитал не меньше десятка храмов. У приезжего, видевшего это издалека, могло создаться впечатление, что народ тут проживает смиренный и набожный, но оно вмиг рассеивалось, стоило только оказаться в черте города.  Михай безошибочно доставил нас к постоялому двору. Время было позднее, лавка Микульчика скорее всего давно уже закрылась, и смысла искать ее на ночь глядя я не видел.  Народу на постоялом дворе хватало, но хозяин, получив от меня талер и заверение, что это не последний в моем кошельке, который я готов бросить на алтарь его заведения, подсуетился: уплотнил нескольких жильцов победней и посговорчивей, а нас заселил на освободившееся место.  Ужин заказали в комнату, спускаться не стали. Внизу вовсю шла гулянка, вино лилось рекой, доносились тосты во славу Польши и ее союзников и, похоже, моя родина в число их не входила. Звучали и пожелания скорой гибели всех москалей, это наводило на определенные размышления. Особой враждебности вроде не слышалось, тосты произносились скорее по привычке, но кто знает. Светиться тем, что состоим на русской службе, не стоило как минимум из благоразумия. Нет, вполне возможно, что среди пировавших были и те, кто сочувствовал моей родине, но себя они не проявляли ни словом, ни делом.  Поскольку мы с Карлом представились курляндскими баронами, к нам не привязывались. Формально считали своими, лишних вопросов не задавали, а Михайлов и Чижиков все больше помалкивали, хотя последний, как и многие из тех, кому довелось послужить в украинской ланд-милиции, довольно сносно умел разговаривать на польском.  Еще один член моего отряда - Михай - и вовсе чурался соотечественников. Собственно, он сторонился практически всех, включая нашу команду. Лишь один я мог вытащить из него слово-другое, но потом поляк замыкался, будто боялся, что плотину его отрешенности прорвет.  Чтобы как-то развеять дорожную скуку, я стал практиковаться в изучении польского. Михай, хоть и без сильного удовольствия, помогал мне. Давно замечено - чем больше языков знаешь, тем легче осваивать новые, поэтому к концу недели я уже вполне сносно изъяснялся по-польски, используя самые простые и распространенные обороты. Разумеется, беглая речь ставила меня в тупик, но сказать что-то элементарное и при этом быть понятным собеседнику я уже мог. На практике большинство людей обходится довольно скромным словарным запасом.  Нам принесли жареного поросенка, овощное рагу, хлеб. Шустрая служанка притащила из погреба кувшин венгерского вина. Оно оказалось кисловатым и не очень хмельным, но я все равно дал девушке монету "на чай". Зачем настраивать против себя прислугу? Иногда от этих людей зависит очень многое. Например, жизнь.  После сытного ужина задули свечи и улеглись спать. И хотя позади остался день утомительной скачки, а тело устало и нуждалось в отдыхе, сон не приходил. Всему виной был разговор с баронессой, растревоживший и без того неспокойную душу.  Я не собирался корить себя за то, что поддался просьбе Карла и заехал в родовое имение фон Гофенов. Многое побудило сделать этот крюк: и понимание, что в глазах кузена совершу чуть ли не святотатство, если не заеду к матери, и изрядная толика любопытства узнать что-то о настоящем Дитрихе, да и та частица от него, что осталась где-то в глубине, жаждавшая хоть на пять минут повидать дорогое ему существо, - все это наложилось друг на друга. Воля моя поддалась. Я не мог противостоять внутреннему натиску. Страх перед разоблачением, элементарная осторожность и здравый смысл оставили меня. И, наверное, не зря.    - Простите меня, - извиняющимся тоном сказала баронесса. - Я пришла, чтобы узнать, что произошло с моим сыном.  Точно так же началась наша встреча на маленькой мызе под Митавой. Я подумал, что женщина снова хочет меня в чем-то укорить, и не придал большого значения тоске, которая прозвучала в ее словах.  - Со мной все в порядке. Ваши упреки в моей невнимательности справедливы, выводы сделаны. Обещаю писать раз в неделю, а то и чаще, - с наигранной усмешкой сказал я.  - Бросьте, - устало произнесла баронесса. - Вы действительно не мой сын. Отставьте шутки в сторону, они только унижают меня. Обмануть мать невозможно.  - Ничего не понимаю. Мама, объясни, с какой стати ты решила, будто я не твой сын? - удивленно спросил я.  - Я слишком хорошо знаю Дитриха. Есть тысячи мелочей, выдающих постороннего человека: как он ведет себя, как разговаривает, как ест, как спит... Сначала я не придавала им внимания, отгоняла подозрения прочь, но, не сомкнув глаз этой ночью, поняла: вы не тот, за кого себя выдаете.  Я напрягся. Время, проведенное с прекрасной девушкой, подарившей настоящему Дитриху дочь, а мне ни с чем не сравнимое удовольствие, расслабило меня. Я был слишком самоуверенным, слишком беспечным. И вдруг... Словно холодный душ.  - Что ты говоришь, мама?! - играя роль хуже самого бездарного актера, спросил я.  Было гнусно и противно. Я ощущал себя вором, застигнутым на месте преступления.  Фальшь в моих словах покоробила не только меня, но и баронессу.  - Прекратите! Прекратите немедленно! - с надрывом сказала женщина. - Я прошу вас: перестаньте измываться над матерью.  - Как скажешь, мама, - подавленно произнес я, ненавидя самого себя.  Баронесса всхлипнула.  - Не называйте меня матерью. Вы - не Дитрих. Но, Боже, как вы похожи на моего сына! Если бы я не рожала в здравом уме и трезвой памяти, то решила бы, что вижу его брата-близнеца. Но я хорошо помню, что у меня был всего один сын. И вы - точно не он. Скажите, Дитрих, настоящий Дитрих, жив? - с такой надеждой прошептала мать, что я почувствовал, как во мне что-то оборвалось.  В горле застрял сухой комок, слезы навернулись на глаза. Что я мог сказать этой женщине? Правду? Но как это немилосердно и тяжело говорить, что ее единственный ребенок погиб, в тело его вселилась чужая душа, а от того Дитриха, которого она когда-то выпестовала, осталось только непонятное ощущения легкого, почти невесомого присутствия.  А если солгать? Нагромоздить груду лжи, сослаться на ушиб во время падения с коня, пытки в Тайной канцелярии, наплести вагон и бочку арестантов... Лишь бы дать ей успокоение, основанное на полной фальши. Могу ли я поступить таким образом с матерью? Нет, это выше моих сил. И не потому, что безмозглый дурак, бесчувственная скотина или что-то еще в этом роде. Просто врать матери - кощунство. Она заслужила правду, какой бы страшной та ни была. Святая ложь не заслуживает высокого титула.  Я заговорил. Тяжело объяснять вещи, о которых и сам-то имею весьма смутное представление, но все, что я рассказал, было чистой правдой, во всяком случай так мне представлялось. И что самое странное - баронесса поверила. Наверное, потому, что материнское сердце действительно способно отличить где правда, где ложь.  - Значит, Дитрих внутри вас? - спросила баронесса, осторожно касаясь моей груди.  - Да, - я не стал отстраняться, понимая, что ласка предназначается ее сыну. - Если быть точным - какая-то его частица, осколок души. Даже не знаю, как это объяснить.  - Тогда не пытайтесь... А он может что-то сказать мне?  - Нет, я лишь ощущаю его присутствие. Легкое раздвоение сознания в некоторых ситуациях. Он очень слаб и не может взять контроль над телом. Я не понимаю, почему он вообще остался. Если верить человеку, из-за которого это случилось, Дитрих умер, ушел на тот свет. Хотя, кажется, мы и в правду не исчезаем бесследно. Большего, извините, сказать не могу. Не потому, что не хочу, а потому что не знаю. Простите меня, пожалуйста.  - За что? - поразилась женщина. - Разве это ваша вина?  Я покачал головой:  - Нет, моего согласия не спрашивали, но я все равно чувствую себя виноватым.  Она поцеловала меня в лоб и сказала:  - Успокойтесь. Вы ни в чем не виноваты, молодой человек. Я буду молиться, чтобы вы довели до конца вашу миссию. Надеюсь, небеса смилостивятся, и мой сын вернется. Вы верите в это?  - Кто знает, - тихо произнес я.  Если Дитрих вернется, что станет со мной?  Уезжая, я оставил матери мешочек с полусотней дукатов и попросил позаботиться о дочке. Это все, что было в моих силах.    Проснулись мы утром от выстрелов и криков встревоженных людей.  - В чем дело? - Карл присел на кровати, вытирая кулаком заспанные глаза. - Какая сволочь шумит под окнами?  - Сейчас узнаем.  Я глянул в окно, пытаясь разобрать, что творится на улице, и увидел кавалькаду гарцующих всадников, палящих на всю округу из пистолетов. Похоже, они чему-то радовались и спешили возвестить об этом событии стрельбой. Прямо как ковбои из плохих вестернов.  В дверь постучали.  Я перевел взгляд на Чижикова, тот понимающе кивнул и осторожно, на цыпочках, подошел к двери, отведя за спину пистолет с взведенным курком.  - Кто?  - Служанка, - донесся тонкий женский голос. - Хозяин просил передать вам, что пан Потоцкий прибыл и призывает всех постояльцев к столу, чтобы выпить с ним за благополучное возвращение. Пан за все платит.  Мы переглянулись. Потоцких в Польше хватает, и далеко не все из них относятся к ветви знатных магнатов. Мне говорили, что всего насчитывается около шести разных шляхетских родов под этой фамилией. Тот Потоцкий, что занимался ввозом фальшивых денег, входит в какой-то из весьма захудалых, и по закону подлости, вполне мог прорваться сквозь все кордоны. М-да, ситуация не из приятных. Меня и Карла пан не знает, а вот Михая вполне мог запомнить, даже наверняка запомнил. Если не спустимся, не удивлюсь, если Потоцкий явится лично приглашать курляндских дворян отпраздновать его возвращение. Хочешь - не хочешь, а надо идти, садиться за стол и делать вид, что радуешься благополучному исходу, а Михай с гренадерами пускай запрутся в комнате и не "отсвечивают".  Я попросил Карла одеться, выйти первым и разведать обстановку, а сам остался, чтобы проинструктировать остальных. Приказ: "и носу не выказывать из комнаты" не вызвал у них пререканий.  - Да всегда пожалуйста, - пожал плечами Чижиков. - Будем сидеть как мыши.  - Токмо винца попросите кувшинчик принести. Все равно Потоцкий платит, - усмехнулся Михайлов.  - Ага, может еще и девах поразбитнее пригласить? - не удержался я от колкости.  - Отчего не пригласить, - подкрутил ус Михайлов. - Я б не отказался. Моя благоверная далече и ничего не узнает, ежели никто не расскажет, конечно.  Чижиков отвесил ему звонкий шлепок по макушке.  - Ты чего? - развернулся недоумевающий Михайлов.  - Того, - зло пояснил "дядька". - Не зарывайся, помни, что говоришь с унтер-офицером. Знай свое место, Мишка.  - Дык я ж шуткую, - попытался оправдаться незадачливый гренадер.  - Ты со мной шуткуй, а их благородие не трогай. Они пока милость к тебе проявляют, а то б давно зубы повыщелкали, - ощерился Чижиков.  Он был полностью прав. Нет ничего хуже для армии, чем панибратство. Стоит чуть ослабить поводья, и ситуация станет неуправляемой. Россия столько раз это проходила: в семнадцатом году, в середине восьмидесятых и начале девяностых прошлого века.  Карл стремительно взлетел по ступенькам и едва не сбил меня с ног.  - Это он, наш Потоцкий, - с трудом сдерживая сбившееся дыхание, сообщил кузен.  - Понятно, - процедил я сквозь зубы. - Хорошо, пойдем знакомиться. Врага полезно знать в лицо. Один пожаловал или с Сердецким?  С последним мы хоть и служили в одном капральстве, но никогда не виделись.  - Сердецкого нет, умчался к себе в имение. А у Потоцкого дела в городе, вот и колобродит. Девок каких-то на улице похватал, танцы устраивает.  - Танцы - это хорошо. Правда, из меня танцор никудышный, - сказал я чистую правду.  Для дискотеки мои дерганья, может, и сойдут, но вот ни польке, ни мазурке меня сроду не учили.  - Плюнь, Дитрих. Все такие пьяные, что им будет не до того, как ты пляшешь.  Внизу дым стоял коромыслом. Человек тридцать шляхтичей в рысьих шапках и жупанах лихо отплясывали под зажигательную музыку. Я не видел никого в европейском платье. Похоже, дворянство предпочитало национальные костюмы, и, к слову сказать, мне это было по душе. В патриотизме полякам точно не откажешь.  Дам на всех не хватало, к тому же некоторые пытались при удобном случае сбежать из корчмы, но бдительные кавалеры не давали им такой возможности. Беглянок под общий смех возвращали, чуть ли не силком заставляли выпить "штрафную". После этого красавицы не падали только потому, что их поддерживали. Ясновельможные веселились на всю катушку.  Пан Потоцкий восседал во главе залитого вином и пивом стола, вокруг него постоянно находился кто-то из трактирной прислуги, и шляхтич щедро швырялся деньгами направо и налево.  Увидев меня, он сделал приглашающий знак рукой.  - Милости прошу к моему скромному столу.  - С удовольствием, - не стал отказываться я. - Позвольте представиться - барон Дитрих фон Гофен.  - Очень рад. Пан Анджей Потоцкий, из шляхты местной. Пропустим по чарке?  - Как не пропустить, обязательно пропустим. Благодарю вас.  Мы выпили за знакомство. Я как следует рассмотрел нового "приятеля". Пан был смугл и красив той дикой красотой, которая так нравится женщинам - широкие плечи, узкие бедра, волнистые густые волосы цвета вороньего пера, бешено сверкающие глаза, прямой нос, правильные черты лица, где все гармонично и до того ладно, что не верится. Наверное, он как нельзя лучше подходил для роли демона-искуссителя. И в тоже время я ощущал в нем недюжинный ум и силу. Такого лучше держать в друзьях, а не во врагах, но так уж сложилась жизнь, что мы находимся по разные стороны одной реки, имя которой - служение Родине.  Бутылка закончилась, Потоцкий отбросил ее в сторону, даже не глядя, попадет в кого или нет.  - Еще вина! - закричал он. - Самого лучшего! Да побыстрее! Я вернулся всем смертям на зло!  Собравшиеся дружно подхватили, загалдели что-то в ответ. Видно было, что шляхтич пользовался популярностью, и отнюдь не только благодаря широким замашкам.  - Гуляем, ясновельможные! Все серебро спущу сегодня, ничего не оставлю! - вновь завопил Потоцкий. - Донага разденусь, но вином всех напою!  - Слава! Аминь! - гулко пронеслось по залу, и гульба продолжилась.  Я понял, что незаметно отсюда не выскользнешь, и решил принять участие в общем веселье, которое закончилось только под утро. Первый этаж постоялого двора к этому времени напоминал поле после побоища. Мертвецки пьяные люди лежали там, где застиг внезапный сон: на полу, подоконниках, на сдвинутых столах. Женщин почти не было, очевидно, их или отпустили, или растащили по "нумерам". Шатающиеся от бессонной ночи, похожие на призраков служанки наводили порядок, стараясь не разбудить постояльцев, чтобы не нарваться на неприятности. Буйные во хмелю паны были еще хуже на трезвую и больную голову.  Дверь в нашу комнату оказалась заперта, я с трудом разыскал ключ. Открыв замок, добрел до кровати и завалился спать. Сил не хватало даже на то, чтобы застрелиться, а именно такое желание возникло днем, когда кто-то настойчиво принялся меня будить, не скупясь на выражения.  Я заворчал, присел на перине и вперил злой взгляд на Чижикова.  - Чего пристал?  - Господин сержант, пора бы идти, лавку Микульчика искать. Скока ж можно в этом клоповнике помирать?  - Сколько нужно, - сказал я первое, что пришло в голову. - Буди Карла, скажи ему, что собираемся и идем.  - Дык это, - Чижиков вздохнул. - Нету Карла. Всю ночь его не было. Пропал ваш кузен, не знаю, куда запропастился.  Глава 2  Я окончательно проснулся. Известие оказалось не из приятных. Понятно, что Карл вполне взрослый и самостоятельный человек, который еще и любит поволочиться за юбками, но мы договорились, что будем держать друг друга в курсе всех планов, и если уж ему приспичило, то первым делом он был должен поставить меня в известность. Я отвечал за все: и за успех нашей поездки, и за жизни подчиненных, тем более за двоюродного брата.  Вчерашняя попойка даром не прошла. Я наморщил лоб и попытался восстановить события прошлого вечера. Увы, в памяти всплывали отдельные фрагменты, не желавшие выстраиваться в цельную картину. За стол к Потоцкому присели вместе, потом пили за знакомство, за что-то еще, поводов было предостаточно - упоминались: процветание Речи Посполитой, дружба народов и мир во всем мире. Вроде ничего лишнего не наболтал: о Катыни не говорил, замученных насмерть в польских лагерях красноармейцев не вспоминал, американское ПРО и подавно. А то, бывает, иногда заносит. Ляпну что-то такое, а потом думаю, как выкрутиться.  Кузен, кузен... Первое время Карл находился рядом, потом я танцевал с какой-то панночкой, надеюсь, она была не сильно страшной, ибо, накачавшись вина, дошел до такой кондиции, что пустился бы в пляс даже с крокодилом, выловленным из Нила.  Я решил поспрашивать у прислуги, вышел в коридор и сразу наткнулся на вялого и снулого, как рыба зимой, кузена. Он без особой уверенности брел к дверям нашей комнаты.  - Карл, где тебя носило? - с негодованием, смешанным пополам с радостью спросил я.  - Дитрих, - "пропажа" икнула и продолжила: - прости. Я так набрался, что ничего не соображаю. Мне плохо, попить бы...  Я окликнул служанку, велел принести для кузена чего-нибудь холодненького. Мы зашли в комнату и плотно притворили за собой дверь. Я приступил к расспросам:  - Где ты пропадал?  - Ночевал в апартаментах Потоцкого, - признался Карл.  Он схватился за голову и сокрушенно добавил:  - Ох, до чего башка болит, на половинки раскалывается.  - Прости, не понял. Повтори еще разок: где тебя всю ночь носило?  - Я же сказал - у Потоцкого был.  При этих словах Михай сморщился, будто надкусил лимон. Я понимал его чувства - как ни крути, этот шляхтич был его смертельным врагом.  - Вот это номер! Каким ветром тебя туда занесло?  - Не поверишь, сам ума не приложу, но факт остается фактом - на одной кровати дрыхли, хорошо хоть, не в обнимку. Саблю зачем-то мне подарил.  В подтверждение он показал саблю в украшенных узорами ножнах. Я взял ее в руки, покрутил. Ничего себе вещица, не из дешевых, точно.  - Чего с ней делать? - озадаченно спросил Карл.  - Раз подарили, забирай. Хорошее оружие, - произнес я, вытаскивая клинок из ножен и любуясь заточкой лезвия. - Грех такое возвращать. Да и обидеться могут, а проблем у нас и без того хватает: больше чем у собаки блох.  Я облегченно вздохнул и велел Карлу отдыхать, в таком состоянии пользы от него как от козла молока. Увы, главные неприятности были еще впереди.  В номер ввалилась целая делегация шляхтичей, к счастью для нас без Потоцкого. Незваные гости толпились, галдели, обсуждая только им понятные события.  - Господа, чем обязаны? - недоуменно вскинулся я.  Ничего хорошего от появления в комнате столь внушительного количества шумных и крикливых, а главное до зубов вооруженных людей ждать было нельзя. Я напрягся, поискал взглядом пистолеты. Прорываться так с музыкой. Огнестрельный аккомпанемент при таких обстоятельствах весьма кстати.  Вперед выступил чубатый поляк с длинными обвислыми усами и вместительным, выпирающим как у беременной женщины пузом.  - Добрый день, ясновельможные паны, - склонил голову он.  - И вам здравствуйте, - откликнулся я.  - Я очень извиняюсь, что потревожил, но обстоятельства таковы, что ждать далече никак не можно. Прошу господина барона фон Брауна проследовать с нами, - поглаживая выдающийся живот, сообщил шляхтич.  - К-к-к-куда проследовать? - заикаясь от беспокойства, спросил я.  В голове шумел морской прибой. Волны накатывались, с каждым приливом принося тупую, как шляпка гвоздя, боль.  - Готово все у нас, - не обращая на меня внимания, бодро отрапортовал поляк. - Ксендза привезли, скоро и пастора доставят. Чудом нашли, - похвастался он. - Всю округу облазали.  - Еще раз спрашиваю: куда вы зовете моего кузена и зачем понадобились ксендз с пастором? - разозлился я, чувствуя, что происходящее упорно не желает поддаваться логическому объяснению.  - Вестимо куда, - снизошел до ответа шляхтич. - На саблях рубиться с паном Потоцким, как вчера обговаривались. Мы и место подходящее нашли на пустыре, никто не помешает. А священники нужны, чтобы напутствие дать да грехи отпустить перед смертью.  - Ничего не понимаю! - взорвался я. - Какие сабли?! Какое напутствие?! Какая смерть?! У вас что - дуэль?!  - Все верно, любезный братец, - мрачно подтвердил почесывающийся Карл. - Утром было не до того, закрутился и позабыл обо всем, а сейчас вспомнил: мы же и впрямь собирались с паном Потоцким драться. Только не помню, кто кого на дуэль вызвал.  - Да тут и гадать нечего: пан Анджей вас вызвал, - с твердой, как гранит уверенностью заявил усатый шляхтич. - Он у нас такой, без рубки неделя прошла, почитай, что впустую прожита.  - Не, сдается мне, что это барон у пана Потоцкого кулаком перед носом махал, - безапелляционным тоном изрек другой шляхтич. - Я, правда, прилично накушавшись был, но что-то такое смутно припоминаю.  - Вовсе нет! Они и впрямь поначалу на кулачках сошлись, но пан Анджей опосля опомнился и предложил, как только завтра наступит, разрешить все честь-честью в сабельном поединке, - влез в разговор третий.  - Ничего подобного! - вмешался четвертый. - Панове, я хоть и выпил побольше вас, но мозги еще не пропил. Курляндец на дуэль вызвал, девой Марией клянусь!  Шляхтичи ожесточенно заспорили, началась словесная перепалка, грозившая перейти в нечто намного более серьезное. Паны разделились на две партии, каждая из которых не собиралась уступать другой и настаивала на своем мнении, как единственно верном.  Я поднял руку как третейский судья:  - Постойте, господа. Похоже, нам не суждено разобраться, кто начал первым, но хоть из-за чего весь сыр-бор разгорелся?  Спор прекратился. Все стали пожимать плечами. Карл тоже растерянно замигал и развел руками:  - Прости, братец, не припоминаю. Надо у пана Потоцкого поинтересоваться. Вдруг он знает? - с надеждой предположил кузен.  - Так, может, замиритесь? - спросил я. - Особенно ежели причина пустячная и из-за нее грех проливать христианскую кровь.  - Ни за что! - горячо воскликнул Карл. - Я не стал бы вызывать на дуэль по пустяковому поводу. Значит, причина была серьезной.  - А Потоцкий?!  - Пан настоящий рыцарь. Из-за ерунды на дуэль не пойдет, - объяснил кто-то из шляхтичей.  Я обессиленно опустил руки. Кузен обычно был довольно покладист, но сейчас просто закусил удила. В таком состоянии мне его не остановить, тем более, дело дошло до такого щекотливого вопроса, как вопрос чести. Дворяне, мать их за ногу!  Я велел гренадерам оставаться в комнате и никуда не уходить, а сам, влекомый шляхтичами, отправился выяснять обстоятельства свалившейся нежданно-негаданно дуэли.  Красный и мрачный Потоцкий, который ждал всех у ворот постоялого двора, тоже не помнил ни причины, побудившей его скрестить сабли, ни того, кто кого собственно вызвал на дуэль. Мириться он отказался, хоть я прилагал все усилия, дабы привести обе стороны к обоюдовыгодному решению.  Мы приехали на пустырь, в сотне метров от которого виднелись развалины какого-то храма, явно православного. Католическая вера, действительно, насаждалась в этих краях огнем и мечом.  Страдавшие от жуткого похмелья дуэлянты осушили по чарке вина для подкрепления сил и взялись за сабли. Я знал, что Карл неплохо фехтует шпагой, свое искусство он продемонстрировал еще в первый день знакомства. Однако одно дело - колющее оружие и другое - рубящее, к которому как раз и относится сабля. Поляки рассказали, что Потоцкий отменный дуэлянт, отправивший на тот свет немало народа. Карлу попался достойный противник. Я ощутил вполне объяснимую тревогу за кузена. Противники решили не просто биться, а сражаться до смерти или тяжелого ранения, которое не позволит продолжать бой. Я попытался опротестовать это решение, взывал к рассудку и совести, но меня не слушали.  Дуэлянты пожали друг другу руки и обнялись, потом по команде приняли стойки, выставив обнаженные клинки. Оба настроены были решительно. Каждый приготовился нашинковать противника на кусочки нужного размера.  Я еще раз попытался помирить поединщиков, но, как и раньше, безрезультатно. Доводы разума были бесполезны. Более того, добился только того, что несколько шляхтичей обступили меня с нескольких сторон, взяв в клещи. Видимо, опасались моего вмешательства в схватку.  Пот потек у меня по лицу, я боялся, что этот глупый и никчемный бой окажется последним для Карла. Кузен плохо держался на ногах, его сабля дрожала, однако в глазах застыло решительное выражение. Потоцкий тоже неважно выглядел, однако упрямство заставляло шляхтича бросать судьбе очередной вызов. Погибни он, я бы не стал переживать. Пусть Потоцкий был мне симпатичен, но это враг России, а, значит, и мой враг. А вот Карла жаль до невозможности: умный, порядочный, храбрый и... молодой. Ему бы жить да жить. Я ж не знаю, что с собой и Потоцким сделаю, если кузен погибнет. Взорву все к такой-то матери!  Бой на саблях отличается от шпажного. Он и скоротечнее, и кровавей. Во время первого противник может погибнуть от многочисленных уколов, во время второго - запросто лишиться руки и прочих частей тела, и, соответственно, умереть тоже.  - Именем Господа, начинайте! - крикнул секундант Потоцкого.  Дуэлянты сшиблись, зазвенела сталь. У Потоцкого был экономный стиль, шляхтич не спешил беспорядочно сыпать ударами в надежде сокрушить оборону, а выжидал удобного момента, чтобы полоснуть клинком по открывшемуся противнику. Но Карл был начеку и не подставлялся, парировал внезапные наскоки и сам выходил в стремительную и опасную атаку, заканчивавшуюся пока что ничьей. Силы у дуэлянтов оказались примерно равными, только Потоцкий мог похвастаться опытом, а Карл легкостью и подвижностью. Если бы не проведенная в застолье ночь, схватка была бы более короткой и яркой. Драчуны стоили друг друга, но они порядком устали, не выспались и если отошли от похмелья, то совсем чуть-чуть. Даже отсюда я ощущал, как физически трудно было им сражаться.  Толпившиеся в сторонке шляхтичи дружно поддерживали поединщиков, одобрительно комментировали удачные атаки и блоки, в азарте кидали шапки на землю и бились об заклад. Я же стоял ни жив ни мертв. Мне было страшно за Карла, слишком уж прикипела к нему душа. Я видел, что он начинает сдавать первым, едва не пропустил резкий и сокрушительный выпад Потоцкого, но чудом изловчился, и клинок просто рассек воздух. Но это была удача, не больше, а долго на ней не протянешь. Еще одна ошибка, и шляхтич непременно добьется своего, а потеряю друга навсегда. Мысль об этом едва не разорвала мне сердце. Я больше не хотел хоронить тех, кто вошел в мою жизнь и стал мне близок.  Поднаторевший в сабельных схватках Потоцкий быстро догадался, что Карл начинает проигрывать. Скупая манера боя изменилась на сто восемьдесят градусов. Клинок шляхтича засверкал словно крылья мельницы. Поляк махал саблей, как цепом. Дзинь! Карл отбил опасный удар. Вжик! Лезвие едва не зацепило его грудь.  Шляхтичи притихли. Я взглянул на лихо орудовавшего саблей поляка, понял, что тот готовится нанести удар, который поставит финальную точку в поединке, даже зажмурился, чтобы не видеть последних секунд Карла, но тут...  Наверное, все были слишком увлечены схваткой и сразу не сообразили, что в развалинах православного храма засел какой-то стрелок. Его меткость была поистине фантастической. Пуля угодила в Потоцкого, круто развернула его и бросила на землю. На правом плече шляхтича расплылось огромное красное пятно.  - Матка бозка! - завопил кто-то из поляков, бросаясь с саблей наголо туда, откуда грянул выстрел. - За мной!  - Поймаем негодяя! - подхватили вопль другие зрители.  Они устремились к развалинам, на бегу выхватывая оружие и стреляя из пистолетов. Пустырь моментально окутался дымом.  - Кто?! Кто сделал это?! - страшно кричал Потоцкий, пригвожденный к травяному ковру.  Мне вдруг вспомнились подобным истошным образом вопящие вампиры из ужастиков. Было в этом что-то иррациональное, нечеловеческое. Возникло желание вонзить в грудь Потоцкого осиновый кол, но я его подавил: кола у меня не имелось, да и шляхтич отнюдь не был вурдалаком.  Карл, потерявший противника, оцепенел. Его ноги подогнулись, он рухнул лицом вниз, будто подстреленный, но я точно знал, что пуля была одна и предназначалась другой мишени.  - Это не я, я тут ни при чем, - хватаясь за грудь, прохрипел кузен. - Я не просил стрелять!  Он перевел безумный взор на меня, но я выражением лица показал, что тоже не имею к стрелку ни малейшего отношения, хотя, признаюсь, внутри уже начали зарождаться подозрения. В нашей команде имелся человек, всеми фибрами души ненавидевший Потоцкого и желавший ему смерти. Более того, уж кто-кто, а я точно знал, насколько метко этот человек умеет стрелять, потому что сам обучал его этой науке.  Шляхтичи вернулись с пустыми руками.  - Убег мерзавец, - разочарованно сообщил усатый толстяк.  - Вы хотя бы смогли его рассмотреть? - спросил я, стараясь не выдать волнения.  - Рассмотришь его, - зло сплюнул усач. - Задал стрекача, только пятки сверкали. Он как выпалил, нас дожидаться не стал. Ну, ничего, всю округу перетряхнем и стрелка этого разыщем. Я сам разыщу, - стукнул кулаком по пивному животу шляхтич, - и к тебе, пан Анджей, приведу, чтобы ты с него шкуру полосками снял.  - Это успеется, - сказал я. - Вы бы лучше раненого к лекарю отвезли. Не ровен час, помрет пан Анджей. Себя винить будете.  - Не помрет, - отрезал усач. - Ему смерть от сабли нагадали, а не от пули, так что сдюжит пан Анджей. А к лекарю мы его сейчас доставим. Я в бричку свою посажу и отвезу к эскулапу.  - Побыстрее! - попросил я.  Мы с Карлом помогли уложить истекавшего кровью Потоцкого в экипаж. Напоследок шляхтич нашел в себе силы приподняться и произнести:  - Господин барон, на этом наш поединок не закончился. Как только я поправлюсь, то обязательно найду вас и продолжу.  - Будьте уверены, ясновельможный пан, - отсалютовал саблей Карл. - Почту за честь!  Мы вернулись на постоялый двор. Михая в комнате не было, что подтверждало мои подозрения.  - Где он? - спросил я у оставленного за старшего Чижикова. - Я же велел никуда не выходить!  Тот виновато склонил голову и раскаивающимся тоном сказал:  - Вы уж простите меня, господин сержант. Не послушал я вашего приказа. Попросился наш Михай в костел сходить, так я его отпустил. Когда еще возможность такая выпадет?  Глава 3  Вызванный лекарь, судя по всему - швед, тощий как тень и скучный как программа канала "Культура", внимательно осмотрел Карла, нашел несколько порезов, нанесенных клинком Потоцкого, тщательно промыл раны и наложил чистые повязки.  - Ничего серьезного, господа. Я бы назвал это всего лишь царапинами. Но день-другой молодому человеку стоит отдохнуть. Пусть побережет здоровье и не встает на ноги.  - Со мной все в порядке! - запротестовал Карл, лежавший на кровати.  Он еще не отошел от горячки боя и столь неожиданного его завершения.  - А разве я сказал иначе? - с иронией спросил лекарь. - Только если вы не станете меня слушать, я за ваше здоровье не в ответе.  - Вот что, - прикрикнул я на юношу, - делай, что сказано. Два дня постельного режима. Встанешь - убью! Лично!  - А как же?.. - начал говорить кузен, но, сообразив, что среди нас имеется посторонний, вовремя закрыл рот.  Лекарь взял с меня две монеты и, пообещав проведать раненого послезавтра, удалился.  Я сел в глубокой задумчивости. Как ни крути, но мы едва не распрощались с Карлом. Если бы не своевременный и, главное, меткий выстрел, кузен бы уже знакомился с ангелами. Единственной подходящей кандидатурой на роль таинственного благодетеля был Михай. Он ненавидел Потоцкого, отлично стрелял и, вдобавок, выходил из гостиницы, хотя я строго запретил гренадерам покидать комнату. И что самое противное - я не знаю, как с ним поступить. С одной стороны, он ослушался приказа, с другой - спас Карла. Понятно, что на любых весах перетянет последнее. Есть правда еще один фактор, который надо учитывать - выстрел из засады бросил тень на честь кузена, а уж кому как не мне знать, насколько он щепетилен в этих вопросах.  Михай явился через полчаса. Выглядел он как всегда хмурым и подавленным.  - Говори, где был? - сурово спросил я, едва Михай переступил через порог.  - В костел ходил, господин сержант, - не поднимая глаз, в своей обычной манере ответил поляк.  - Только в костел или еще куда-то завернул по пути?  - Больше никуда не заходил, - с удивлением произнес Михай. - На службе постоял, помолился за благополучный исход поединка между вашим кузеном и паном Потоцким, душу отвел перед образами.  - Покажи свое оружие, - приказал я.  - Зачем? - Михай побледнел, но, как мне показалось, скорей от обиды, чем из боязни оказаться раскрытым.  Нет, что-то тут не так. Неужели я иду по ложному пути? Но проверить Михая в любом случае надо.  - Покажи свое оружие, - с нажимом повторил я.  Обиженный поляк выложил свой арсенал. Выяснилось, что все на месте, ничего с собой наш друг не брал. Я задумался: времени обзавестись новым пистолетом или мушкетом у Михая не было, порохом от него не пахло. Да и удивление на его лице выглядело вполне естественным, актерских талантов в нем я не наблюдал. Выходит, загадочным стрелком был кто-то другой. И это встревожило сильнее всего. Похоже, в игру вступил новый игрок, и кто знает, чего от него ожидать и какой стороне он подыгрывает. Пока что в его активе спасение Карла, но вдруг это часть какой-то хитроумной комбинации? Или здесь что-то другое: месть, сведение старых счетов? Как всегда вопросов больше чем ответов. Скверно. Все равно, что брести в потемках по минному полю.  Для очистки совести я все же потребовал от Михая клятвы:  - Поклянись, что не стрелял в Потоцкого!  - А в него что, стреляли? - ахнул Михай. - Надеюсь, убили?  - Убить - не убили, но ранили серьезно. Поклянись, что не твоих рук дело.  - Клянусь всеми святыми! Я-то, когда увидел кузена вашего, обрадовался. Думал, зарубил он этого гада. А тут вон как все обернулось! Но в Потоцкого я не стрелял, господин сержант, хотя выпади мне такой случай - не дрогнул бы.  - Ладно, верю. День выдался тяжелый. Столько событий сразу навалилось.  - Господин сержант, - привстал Чижиков, - дозвольте сказать.  - Говори, раз уж начал.  - Я вот что думаю. Вы уж не смейтесь надо мною, но давно уже в затылке свербит, будто кто-то за нами идет и в спину смотрит. Словно взгляд чужой, на тебя направленный, чувствуется.  Я вздрогнул, уж больно мысли Чижикова были созвучны моим:  - Смеяться не собираюсь, не в моих это правилах. Объясни подробней, что тебя беспокоит.  - Помните, как мы у матушки вашей в имении ночевали? Я с утречка вышел во двор, трубочку раскурить, и ночного сторожа встретил. Он нашему языку немного обучен. Слово за слово, сцепились мы языками, и вот что он мне сказал: дескать, ходит неподалеку кто-то чужой, близко подойти не решается, но собак тревожит. Я поначалу не придал речам его значения. Мало ли что привидеться ночью может, у страха глаза велики, сами знаете. Но как отправились в путь дальше, зябко мне вдруг стало. У меня мамка ворожить умела, к ней все ходили, даже из других мест, и мне кое-что от нее в наследство передалось.  - А ты у нас колдун, значит, - засмеялся Михайлов.  - Скажешь тоже! Никакой я не колдун, - обиделся Чижиков. - Чутье у меня появилось. Сначала всего ничего было, а с годами побольше стало. Иной раз словно в будущее заглядываю, точно знаю, что и как произойдет. Но такое редко бывает, а то бы нас ни в жизнь в засаду не поймали. А вот ежели кто в спину смотрит, всегда о том ведаю.  - Понятно, экстрасенс ты наш доморощенный, - улыбнулся я. - Ну, трави, что было дальше.  Чижиков не обратил внимания на незнакомое слово и продолжил:  - Чую, идет кто-то по нашему следу. Аккуратно так, на удалении держится, но из виду не упускает. Почитай до самой Польши чувство такое было, но, как через кордон перебрались и в Крушаницу приехали, отпустило.  - А что мне не сказал? - удивился я.  - А что говорить-то?! Вы ж меня на смех бы подняли без доказательств! - пояснил солдат.  - С этого дня ты мне лучше все рассказывай. Я тоже себя неуютно чувствовал. Если бы ты поделился со мной подозрениями, могли бы проверку устроить - узнать, кому это вздумалось за нами пылить. Глядишь, сейчас голову над этим ломать бы не пришлось.  - А может, оно и к лучшему, что не узнали? - заметил Михайлов.  Я вздохнул. Возможно, он прав. В голове забрезжило смутное предположение. Ушаков, отправляя нас в эту командировку, велел ни при каких обстоятельствах не предавать гласности тот факт, что мы находимся на русской службе и выполняем его задание. Политика есть политика. Джентльменам в белоснежных перчатках в ней делать нечего. Не удивлюсь, если генерал-аншеф для подстраховки отправил вслед за нами других людей, целью которых является наше устранение, если что-то пойдет не так. Вполне логичное решение. Нет человека - нет проблемы. Только не надо приписывать это выражение Иосифу Виссарионовичу. Его еще задолго до товарища Сталина придумали и в жизнь воплотили.  До поры до времени "контролеры" - назову их так - помогают нам. Устранили Потоцкого, как только стало ясно, что жизнь Карла в опасности. Действовали грязно, рискованно, но вполне эффективно. Ужас, как не хочется быть следующей мишенью.  Хотя... вдруг это паранойя? Впрочем, как говорили мне в армии: лучше перебдеть, чем недобдеть. Будем действовать с учетом новых обстоятельств, только и всего.  Я велел Михайлову ухаживать за раненым Карлом, а сам с остальными гренадерами отправился на поиски лавки Микульчика. Выяснилось, что до нее рукой подать.  За прилавком стоял разбитной приказчик, из тех, которые умеют так обслужить покупателя, что случайный человек зашедший, чтобы переждать дождь, обязательно выйдет с солнечными очками. Но, услышав, что мы хотим поговорить с хозяином, не стал упираться и привел круглолицего купца со щеками как у хомяка.  - Что вам угодно, господа? - Микульчик смотрел на нас с опаской, понимая, что мы вряд ли явились к нему за покупками.  Говорил он на польском, но когда я сказал несколько фраз на немецком, купец с легкостью перешел на этот язык:  - Итак, чем могу служить, благородные рыцари?  - Я приехал сюда, чтобы осведомиться о здоровье пана Дрозда, - произнес я слова пароля.  - О, у меня для вас радостное известие: пан Дрозд пошел на поправку и в честь своего выздоровления собирается пожертвовать деньги на новый костел.  Я кивнул, будто на самом деле радовался приятной новости. Этот отзыв означал, что все в порядке, надо договариваться о встрече с проводником.  - Как бы мне с ним свидеться?  - Скажите, где вы остановились, и пан Дрозд лично явится к вам с визитом, - продолжил купец.  Я сказал, что мы остановились на постоялом дворе и занимаем одну из комнат, назвал номер.  - Понятно, - круглое лицо торговца расплылось в угодливой улыбке. - Пан Дрозд будет поставлен в известность сразу, как только я его увижу. Не сомневайтесь. Мое слово тверже камня.  - Пан Дрозд в городе? - осторожно спросил я.  - Еще нет. Наверное, что-то его задержало в пути, но в этом ничего необычного нет. Мы обговаривали только приблизительные сроки. Я ожидаю его приезда со дня на день. Не беспокойтесь, думаю, он появится у вас не позднее послезавтра, - заверил купец.  - Спасибо, господин Микульчик, - поблагодарил я. - Буду всецело на вас надеяться.  Названный срок меня устраивал. Если верить доктору, как раз к тому времени Карл должен поправить свое здоровье, а лишний "штык" никогда не помешает.  День закончился, не в пример предыдущему, тихо и спокойно. Мы поужинали и легли спать без приключений.  Пан Дрозд явился только через сутки после того, как лекарь решил, что с раненым действительно все в порядке, и он может хоть на руках ходить. Мы как раз праздновали это событие, когда в дверь постучался высокий шляхтич с длинным чубом и физиономией бандита с большой дороги.  - Я буду пан Дрозд, - представился он. - С кем имею дело?  - Бароны фон Гофен и фон Браун с челядью, - пояснил я.  - Вы не московиты? - удивился шляхтич.  - А кого вы ожидали здесь увидеть?  - Кого угодно, только не немцев. Мне сказали, что я должен проводить людей русской императрицы. Я почему-то думал, что сюда пришлют московитов.  - Не хочу вас расстраивать, но мы - курляндцы, хотя среди наших слуг есть и русские. Надеюсь, этот досадный факт не помешает вам выполнить поручение Чарторыжского?  - О, я бы выполнил свой долг, даже если бы увидел перед собой мавров. Это мой крест, - усмехнулся поляк. - Хотя вы не представляете себе всех трудностей вашей задачи.  - К трудностям нам не привыкать, но, прошу вас, прежде чем мы двинемся в путь, расскажите, что нас ждет.  - С превеликим удовольствием! Если закажете доброго вина или хмельного меда, я буду заливаться соловьем хоть до самого утра, - заулыбался шляхтич.  - Приглашаю разделить с нами трапезу, - предложил Карл.  - Что же, после долгой тряски на лошади аппетит мой столь разыгрался, что я без колебания приму ваше приглашение. Да и где еще могут поговорить и познакомиться поближе благородные паны, кроме как за накрытым столом?! С удовольствием осушу в ваше здравие кубок и не один, - подмигнул пан Дрозд.  Хоть и не хотелось вновь предаваться Бахусу, все же пришлось откупоривать вино и разливать по бокалам, благо нам никто не мешал. После истории с возвращением пана Потоцкого остальные постояльцы приутихли и перестали колобродить. Устают все, даже пьяная шляхта.  К полуночи, благодаря словоохотливому проводнику, я узнал многое о цели нашей поездки. Оказывается, фальшивомонетчики нашли себе тихое и спокойное пристанище по соседству с деревней староверов.  Народа, придерживавшегося старых канонов, в Польше хватало. После реформ, затеянных патриархом, русская православная церковь раскололась на два враждующих лагеря. Власти встали на сторону реформаторов, и хотя сочувствующие были даже на самых верхах, людей, которые предпочитали креститься двумя перстами, постоянно подвергали серьезным притеснениям. Вот почему староверы бежали из России на территорию соседней Польши. По некоторым прикидкам, страну покинуло больше ста тысяч человек. Цифра немаленькая, а если учесть потрясающую работоспособность и фанатическое прилежание старообрядцев, становится ясно, какие убытки терпела имперская казна, лишившаяся стольких подданных. Российские староверы платили удвоенный подушный оклад, для них существовало много разнообразных запретов, нарушение которых каралось огромными штрафами. Понятно, что империи было невыгодно терять такой источник доходов.  На территории Речи Посполитой неподалеку от Гомеля образовалось миниатюрное государство в государстве - Ветковская слобода или просто Ветка, заселенная сплошь раскольниками. Количество дворов в ней доходило до нескольких тысяч. Духовная власть в слободе принадлежала старцу Епифанию, киевскому монаху, который благодаря подлогу был посвящен в сан чигиринского епископа. Когда обман раскрылся, лжеепископа арестовали, но "воровские люди скрали колодника Епифания в Коломинском лесу" и доставили в Ветку. Там старец и развернулся. Новоявленный архиерей начал лихо посвящать собратьев по вере в священники и диаконы.  Поскольку "народная тропа" к Ветке не то что не зарастала, а, наоборот - с годами становилась все шире и шире, встревоженное правительство Анны Иоанновны приступило к решению столь остро заявившей о себе проблемы. Первоначально власти отнеслись к ветковцам довольно гуманно: предлагали милость, обещали не наказывать за бегство, и только потом, когда уговоры не увенчались успехом, перешли к силовым действиям. В апреле 1735 года пять полков русской армии скрытно окружили Ветку. Солдатам приказали жилища раскольников разорить, а самих ветковцев со всем скарбом вывезти.  Операция, получившая в истории название "выгонка Ветки" прошла успешно. Мирные люди не могли оказать организованное сопротивление правительственным войскам. Как водится, победила сила. Пойманных староверов расселили по всей России, заложив тем самым мину замедленного действия. Проповедников, обладающих даром убеждения, среди ветковцев хватало.  Селению, в которое мы отправились, очевидно, повезло больше. Солдаты не знали, где оно находится или не смогли до него добраться, так что раскольники жили прежними вековыми обычаями.  Поляки опасались к ним лезть со своим уставом и предпочитали вести взаимовыгодную торговлю. Каким-то образом Потоцкие и Сердецкие договорились с общиной и установили на территории деревни машину, предназначенную для изготовления фальшивых денег. Судя по наводнившим Россию медным фальшивым пятакам, "бизнес" процветал. Ну да ладно, на то и мы, чтобы прикрыть эту лавочку.  - Нас мало, но мы в тельняшках, - усмехнулся я, прерывая пана Дрозда, живописно рассказывавшего о сложностях, что выпадут у нас на пути.  - Простите, барон, что вы сказали? - спросил шляхтич.  - Я сказал, что все будет в порядке.  - Вот ответ достойный мужчины! - поднял кубок пан Дрозд. - Сеча, вино и девушки - что еще нужно рыцарю для полного счастья? Драка впереди, вино на столе, а девушки... - он облизнулся как обжора на окорок. - Может, отправимся за ними? Я видел тут немало прекрасных паненок.  - Девушки потом, - улыбнулся я, вспомнив старую песню. - Выезжаем утром. Засиделись мы в этом городе. Пора и честь знать.  - Как пан скажет. Мне все равно, - сказал поляк и, уронив голову, захрапел.  - Гуляка, - не сдержал усмешки Чижиков. - Быстро же его свалило.  - Пусть спит, - махнул рукой я. - Да и нам стоит последовать его примеру. Туши свет, Чижиков. По койкам, гренадеры.  Глава 4  Утром выяснилось, что гость прибыл не один: с ним прискакал тощий малый лет двадцати, который хоть и считался шляхтичем, однако по польским законам вполне мог подвергнуться со стороны пана Дрозда порке, словно простой холоп, за тем исключением, что экзекуцию полагалось проводить на специальном коврике. Ночевал этот дворянчик в погребе с теми, кому на постоялом дворе не нашлось места. Гайдуки, лакеи и не сильно привередливые шляхтичи спали вповалку, не обращая внимания на прохладу и сословную разницу.  Пан Дрозд пошептался со своим человеком, а потом куда-то его спровадил. На мой вопрос ответил, что не хочет посвящать в дело лишние уши.  - Больше нам никого не понадобится, - заверил шляхтич.  Он скинул парадную европейскую одежду и переоделся в походное платье. Теперь на нем были: высокая шапка с пером, черные "смазные" сапоги и кафтан, за поясом которого пан Дрозд засунул пистолет. Не забыл проводник о сабле, подвесив ее так, чтобы в любой момент можно было выхватить из ножен, не теряя драгоценных секунд.  - Вашему спутнику много известно? - на всякий случай уточнил я.  - Совсем ничего, он всего лишь сопровождал меня до города. На дорогах не всегда спокойно, но теперь я не один и, клянусь Богородицей, нам нечего бояться.  - Далеко отсюда до раскольничьего скита?  - Ну, скитом это не назовешь, скорее община: деревенька дворов в тридцать, может, больше, признаюсь, не считал. За полдня добраться можно, - задумчиво произнес пан Дрозд и добавил:  - Отправимся сейчас, аккурат к обеду успеем.  - А дорога какая?  - Дорога обычная, - усмехнулся пан Дрозд. - Не утопнем в грязи, значит доедем. Ну да вам не привыкать: что в Московии, что в Курляндии вашей тоже не дороги, а так... и смех, и грех. Одно название! Сначала по тракту пойдем, затем будет развилка, от нее нам в сторону леса в самую чащу. А уж дальше только на меня полагайтесь, я места эти как свои пять пальцев знаю, не заплутаем.  Шляхтич приосанился, фигура его распрямилась.  "Как его распирает от собственной значимости!", - подумалось мне. Но все верно, без него, что без рук.  - Как на раскольников этих вышли? - спросил я.  - Русский посол давно уже жаловался нашему королю, что из Польши ввозятся фальшивые деньги, но вы знаете, что наш монарх не имеет большой власти. Все в руках магнатов. Одни на вашей стороне, другие идут на поводу у французов и тех, кто больше заплатит, а бедная Польша расплачивается за их грехи. Князю Чарторыжскому надоело слышать попреки, вот он и приложил усилия, чтобы разыскать злодеев. Он давно подозревал Потоцких и немного погодя укрепился в подозрениях. Люди князя проследили, куда ввозится много меди, а затем помог случай - один из слуг Потоцкого сболтнул лишнего. А дальше клубочек распутать труда не составило, - похвастался проводник, очевидно, сам участвовавший в этой операции.  Наскоро позавтракав холодной курятиной, гречневой кашей и пшеничными лепешками, отправились в путь. Миновали тракт и развилку, а затем, как и предупреждал пан Дрозд, забрались в лес. Стоило углубиться, и всякий контакт с цивилизацией был потерян. Мы оказались в такой девственной глуши, что стало казаться, будто здесь отродясь не ступала нога человека. Только дорожка, змейкой обвивавшая густые заросли, свидетельствовала об обратном.  Я с детства люблю лес, мне нравится бродить по тропинкам, думая о чем-то своем. Наверное, для нас, жителей среднерусских равнин, он значит то же самое, что для итальянцев Средиземное море, а для швейцарцев Альпы. Убери это - и жизнь потеряет немалую толику смысла и притягательности. В лесу можно найти пристанище, спастись, как моя бабушка. Ее и прочих жителей деревушки, находившейся в начале сороковых в глубоком немецком тылу, партизаны предупредили, что скоро придут каратели. Деревня в полном составе снялась с места и перебралась в сосновый бор. Целый год прожили они в землянках, пока не пришли наши. Все это время бор был укрытием, кормильцем и поильцем. Но лес лесу рознь. Вроде, сейчас мы ехали по территории нынешней Белоруссии, которую я еще с советских времен привык считать своей, но этот лес почему-то казался чужим и враждебным.  Не знаю, что послужило причиной, но я вдруг почувствовал сильное беспокойство, будто вышел из дома и не могу вспомнить - выключил или нет газовую плитку. Губы сами расплылись в усмешке: где тот дом и та газовая плита! Они остались в недосягаемом прошлом, а вот тревога... она никуда не делась. И вроде не настолько я мнительный человек, за валидол с корвалолом при всяком пустяке не хватаюсь, а вот, поди ты! Никак не могу унять подозрительную дрожь в ногах и успокоить разогнавшиеся насосики сердца. Может, для храбрости сделать глоток из походной фляжки Михайлова, в которую предприимчивый гренадер налил не колодезную водицу, а вино, думая, что мне ничего не известно? Нет, так поступить - все равно, что расписаться в бессилии. По себе знаю - стоит только начать, и потом уже сам будешь искать подходящий повод. К курильщикам это тоже относится.  Ширины проезжей части хватало впритык для одной телеги. Колея не была разбитой, ездили по ней нечасто. Похоже, только таким путем раскольники изредка выбирались во внешний мир. Лошади медленно брели по лужам, образовавшимся после вчерашнего дождя, сбрасывая с копыт комки грязи. На разговоры не тянуло, приуныл даже разбитной пан Дрозд.  Я боялся, что лошади могут поскользнуться и повредить ноги, однако пока обходилось. Мы медленно, но верно продвигались. Пейзаж не радовал разнообразием: деревья, кочки, покрытые мохом, поваленные ветки. Иногда приходилось спешиваться и расчищать дорогу.  День выдался солнечным, однако падающие лучи не могли высушить лужи и грязь. Ветер гонял по небу барашки облаков. Пахло влагой и свежестью, над травой витал густой грибной аромат, хоть суп из него вари. Дышалось легко и свободно. Я вдруг вспомнил разноцветные тучи над моим городом, факелы, вырывающиеся из заводских труб, удушливую копоть выхлопных газов и промышленных выбросов. Что ни говори, испоганили мы природу.  К полудню лес поредел, впереди показался просвет.  - Стойте! - сказал пан Дрозд, подняв руку. - Мы почти на месте. Всем сразу нельзя, могут увидеть.  Я велел гренадерам укрыться в зарослях, а сам с проводником отправился на разведку. Шляхтич прав, вряд ли здешние обитатели обрадуются незваным гостям, могут на рогатины поднять или пристрелить. Хоть и не любят староверы брать в руки огнестрельное оружие, но один-другой нарушитель канонов обязательно найдется. Я русскую породу хорошо знаю, сам такой. А уж как воевать с ними не хочется, все же это гражданские, их полагается защищать, а не лишать "живота". Понятно, что для них я еретик, гладковыбритый и неправильно молящийся отступник-щепотник, которого и сжечь - душе на пользу. Но значит ли это, что мне надо начинать убивать первым? Надеюсь, нет.  Мы осторожно выглядывали из-за деревьев, пытаясь получше рассмотреть место.  Деревня староверов начиналась сразу за лесом. Сначала шли хозяйственные строения: амбар, сушилка, сараи с навесами, кузня с курящимся дымком. Из приоткрытых дверей доносились удары молотком и характерный звук раздуваемых мехов. Чуть дальше обретался загон для скота, обнесенный почерневшими жердями. Он пустовал, стадо было на выпасе. Уже потом шли ладно построенные избы с квадратными окнами, затянутыми бычьими пузырями. На крыше каждой красовалась печная труба - топить по-черному местные очевидно считали ниже своего достоинства. Избы лепились к серо-зеленой ниточке не то маленькой реки, не то ручья. Разумеется, не забывали деревенские и о душе: почти у самой водной глади была выстроена часовенка.  Людей мало, разве что прошли две одинаково одетые женщины в длинных черных юбках, холстяных кофтах, в обязательных платках. Потом улочка стала оживать: с крыльца грузно спустился крепкий косматый мужик в посконных портах и серой рубахе, на голове войлочный колпак, взялся за колун и с громким хэканьем принялся колоть дрова. На стук выглянул замшелый дедок, затряс жидкой бородой, опираясь на палочку, добрел до лавки, тяжело опустился на нее и стал греться на солнышке. От речки поднимались мальчишки с удочками на плечах, в руках ведерки. Дед окликнул их, и пацаны, уцепившись за сапоги, стали его разувать.  Вполне мирная деревенская жизнь, никаких признаков тех, ради кого мы сюда примчались.  - Где фальшивомонетчики? - тихо спросил я.  - Вон там, у реки, - показал шляхтич. - Видите дом возле запруды?  Я присмотрелся и действительно сумел разглядеть у реки высокий сруб, к которому было приделано колесо наподобие мельничного. Под действием воды оно вращалось, приводя в действие хитроумный станок. Можно сказать, научная организация труда, неплохо придумано.  Подпольная фабрика не простаивала, принимала сырье. Высокий лобастый мужчина разгружал с телеги мешки, второй - ростом пониже, складировал их внутри "мельницы". Раза два оттуда слышалась недовольная гортанная речь, похожая на искаженный немецкий. Кто-то сильно негодовал по поводу некачественного сырья, грозился бросить все и податься на родину.  - Похоже, это не раскольники, - сказал я.  - Все верно, раскольников среди них нет. Там работает мастер-голландец и с ним двое подручных, кажется из Литвы, - объяснил пан Дрозд.  - Голландец?! - хмыкнул я. - Откуда он взялся?  - Потоцкий где-то разыскал. Голландцу на родине смертная казнь грозила, он и подался в бега, а тут ему навстречу пан Потоцкий с деловым предложением.  - А как староверы на чужаков смотрят? Неужели терпят?  - У них договоренность с Потоцким. Тот их к себе на землю пустил, русским войскам не выдал, а они за то голландца с его помощниками охраняют.  - И что, никаких ссор, конфликтов?  - Вот уж чего не знаю, того не знаю, - покачал головой шляхтич. - Живут как-то, значит, ладят. Соответственно, и подобраться к этой "мельнице" трудно. Вы не смотрите, что народу мало, стоит только всполошить деревню и будет уже не протолкнуться. А мужики тут суровые, горячие, им терять нечего. Возьмут нас в оборот, только перья полетят.  Пан Дрозд с улыбкой потрогал перо на рысьей шапке.  - Верно, - согласился я. - Задачка непростая. А что если мы нападем с другой стороны - переберемся через речку и возьмем на шпагу?  - Не советую, там очень топко. Болотина, - пояснил шляхтич.  - Откуда вы это знаете?  - Я здесь бывал еще в те времена, когда никакими русскими и не пахло, охотился. Чуть егеря не потерял, его в трясину угораздило свалиться, едва вытащили.  - Понятно, - кивнул я. - Возвращаемся, будем мозговать.  Гренадеры смогли найти безопасное укрытие вдали от дороги. Мы едва не прошли мимо, и только тихий, адресованный нам, окрик Чижикова помог найти убежище. По пути у меня наклюнулись кое-какие идейки.  Брать фальшивомонетчиков решили к вечеру, когда начнет темнеть. Михайлов осторожно подкрадется к амбару и запалит его. Дерево сухое (специально проверили), на крыше солома, должно заняться моментально, полыхнет так, что мало не покажется. Деревенские отвлекутся на пожар, прибегут, начнут тушить, а мы тем временем на рысях подскачем к "мельнице", разберемся с голландцем и его командой, взорвем предусмотрительно взятым в дорогу бочонком с порохом оборудование и быстро назад, пока не увязалась погоня.  Я перед отъездом получил небольшую консультацию у чиновника Монетного двора Тимофея Пазухина. Он советовал в первую очередь изъять и доставить в Петербург как доказательство нашего успеха маточники - болванки из закаленной стали, с помощью которых наносились изображения и надписи на специальные цилиндры - чеканы, а уж с последних непосредственно и чеканились монеты. Такой удар будет непоправимым. Для нового маточника потребуется опытный мастер, набивший руки на изготовлении клише, а их не так уж и много. К примеру, Потоцкому пришлось прибегнуть к услугам голландца. К тому же количество желающих резко убавится, когда потенциальные фальшивомонетчики узнают о судьбе предшественников.  Карл предложил взять с собой голландского мастера и доставить в Петербург, где тот мог бы дать показания, но я, скрепя сердце, объяснил, что злоумышленников придется перебить. Михай дал понять, что эту часть операции он возьмет на себя.  - Хоть граница недалеко, везти с собой пленного слишком опасно, - сказал я. - Я вашими жизнями рисковать не хочу.  - А может... - заговорил Карл, но я прервал его решительным:  - Нет! Даже не думай!  Кузен обиженно поджал губы. Ему не нравилось, что я не взял его с собой на разведку, и он до сих пор дулся на меня как ребенок. Мне же хотелось, чтобы Карл добрался до Петербурга живым и здоровым, как, впрочем, и все из моего отряда.  Перекусив вяленым мясом и сухарями из запасов, принялись дожидаться вечера. Чтобы скоротать время, легли спать, оставив на часах Михайлова. Ему предстояла самая легкая часть операции: устроив поджог, он должен был вернуться и ждать нас на этом месте.  Пан Дрозд и гренадеры дрыхли без задних ног, я поворочался и тоже заснул. И снилась почему-то всякая ерунда - объятый пламенем дом, трое погорельцев, среди которых девочка, отправившая меня прямиком в пекло за щенком по кличке Митяй. Я увидел ее благодарные глаза, девушка набрала полную грудь воздуха и голосом Михайлова сказала:  - Просыпайтесь, господин сержант. Пора вставать.  Одевайся, умывайся и на дачу собирайся... Хотя какая там дача! Или я брежу спросонья? Нет, не зря говорят, что накопленная усталость хуже СПИДа. Устал я, ничего не попишешь.  - Встаю, спасибо, - я потянулся и спросил:  - Остальных хоть разбудил?  - Как не разбудить, разбудил. Я ить их самыми первыми на ноги поднял, вам чуток доспать выпало. Кто знает, удастся ль еще седни глаза сомкнуть.  - Главное - не навсегда их закрыть.  - Скажете тоже, господин сержант! - испуганно охнул гренадер.  - Шучу, Михайла, шучу. Самому жить охота.  И это мягко сказано. Нет, смерти я не боюсь, в конце концов, ее не минуешь и глупо бояться того, через что рано или поздно (лучше поздно) пройдут все. Но надышаться хочется.  Я плеснул на лицо водицы, сгоняя остатки сна, размял затекшие конечности и с удовольствием зевнул. Вечерело, еще немного, и станет темным-темно, будто кто-то в небесных сферах в целях экономии выключит свет. Михайлов, который из всей нашей компании выглядевший наиболее свежим, изготовил факел, с помощью которого мы собирались запалить амбар. Для этого он связал вместе пучок сухих березовых лучин, обмотал верхнюю часть паклей и облил лампадным маслом. Нашарив в кармане огниво, выкресал мертвенно-синий колыхающийся на ветру огонь, полюбовался, будто на красну девицу, и, затушив, произнес:  - Господин сержант, я пошел.  - Давай, не подведи, - напутствовал я его.  - Храни нас Господь, - перекрестился Михайлов и, ступая легко, по-кошачьи, исчез в кустах.  Мы сели на лошадей и стали дожидаться сигнала. Лошадь подо мной дрожала, я похлопал ее по крупу и ласково сказал:  - Потерпи, милая, немного осталось.  Она благодарно фыркнула и затрясла большой головой.  Полыхнуло здорово, огненное зарево взлетело до облаков. Послышались крики - мужские и женские, сначала изумленные и близкие к панике, но почти сразу прекратились. Кто-то, оценив обстановку, уже начинал отдавать короткие, но дельные распоряжения.  - Молодец Мишка, справился, - удовлетворенно отметил Чижиков.  Его ноздри раздувались в предвкушении хорошей драчки. Он хлопнул по щеке, оставив на небритой коже кровавый след, выругался:  - Разлеталось, комарье. Живьем сожрут, не подавятся.  - Ничего удивительного: болото рядом, - снизошел до ответа пан Дрозд и посмотрел на меня.  В его глазах ясно читался немой вопрос - пора?  - Поехали, - сказал я и ударил по бокам кобылицы коленками.  Сильное тело лошади устремилось вперед, землю тряхнуло под ударами копыт, порыв ветра перехватил дыхание. Эх, хорошо! Никогда бы не подумал, что с таким азартом понесусь навстречу опасности. Надо родиться поэтом, чтобы описать восторг и упоение, охватившие меня в этот миг.  Дорога уходила за спину. Лошадь мчалась быстрее пули. Я пригнулся к холке, чтобы не угодить под хлещущие ветки, прищурился, вцепился в поводья со всей силы, пытаясь не вылететь из седла, слиться с могучим животным в одно целое. Стоит брякнуться на землю - пиши пропало: разгоряченные скакуны вмиг растопчут копытами.  Все было как во сне. Лес наполнился шумом, скрипом, треском, ревом. Ветер свистел в ушах. Шуршала сминаемая трава. Мимо, будто картинки в калейдоскопе, проносились деревья, некорчеванные пни, непонятные, похожие на каких-то монстров из фильмов ужасов образы. Фантазия, подстегиваемая бешеным темпом, выдавала одну чудовищную фантасмагорию за другой. Гренадеры вскриками поощряли лошадей, и те послушно неслись в озаренную всполохами горящего амбара деревню.  Жители были слишком заняты пожаром, мы вылетели на опустевшую улочку, под радостный лай деревенских собак, которым и без нас хватало развлечений. Встречных почти никого, только молодуха, спешившая с коромыслом на огонь, с криками заскочила в избу и больше не показывалась.  Я прискакал первым, спрыгнул с коня и с обнаженной шпагой бросился к дверям, слыша за спиной взбудораженное дыхание Карла и Чижикова. Гренадеры отставали от меня на считанные секунды.  - Ну, держитесь!  Я с разбегу врезался в дверь, она неожиданно легко поддалась, слетела с петель. Меня по инерции пронесло вперед, я ввалился в дом прямо на сорванной двери, не удержался на ногах и упал, придавив что-то мягкое. Это оказался один из фальшивомонетчиков. Не обращая внимания на его жалобные вопли, вскочил и ринулся дальше. По бедолаге, распластанному на полу, пробежали гренадеры и пан Дрозд. Они ворвались, и в комнатушке враз стало тесно. Потолок был высоким, как раз для моего роста, а вот о шпаге пришлось пожалеть почти сразу, размеры помещения делали метровый клинок неудобным оружием.  Голландец, толстенький, на маленьких ножках, при свечах рассматривал монеты свежей чеканки. Наверное, все шло как надо, он довольно кивал. Парика на нем не было, и лысая голова походила на облетевший одуванчик. Вот уж не знаю, каким ветром унесло его волосы.  Завидев меня, толстяк подпрыгнул с лавки как ужаленный. Подслеповатые глаза округлились, лицо побледнело.  - Что такое? - с истерикой крикнул он.  Видимо, слишком увлекся работой или из-за бедлама, творящегося по причине пожара, не обратил внимания на посторонний шум. Вот и попался, голубчик, аккурат на месте преступления, еще и с поличным. Мечта прокурора, и только!  Рассчитывать на чью-то помощь голландцу уже не стоило. Один из подручных лежал под дверью и не подавал признаков жизни, второй отсутствовал, и мне ужасно хотелось выяснить где он.  - Возмездие по делам вашим, - не вдаваясь в подробности, сказал я. - Где маточники и чеканы? Отвечайте быстро...  - О чем вы говорите? Какие маточники? - начал запираться голландец, но кулак Чижикова мигом превративший нос иностранца в окровавленную кашу из мяса и костей, заставил его прекратить волынку.  Воя от боли, мастер извлек на свет божий все, что мы требовали.  - Вот и чудненько. - Я положил маточники в карман, нашарил взглядом кузнецкий молот и приказал Чижикову расплющить чеканы. Гренадер поплевал на ладони, взял в руки молот и в два удара привел главную ценность фальшивомонетчиков в негодность.  Так, с первым делом покончено, теперь начинается самое неприятное. Я нервно сглотнул. Ужасно хотелось оттянуть неминуемое, но я не имел на то ни малейшего права. Каждая секунда задержки могла привести нас к фатальным последствиям.  Зато ребята мои держались молодцом. Карл устраивал поудобнее бочонки с порохом, Чижиков доламывал станок, пан Дрозд оставался наблюдателем, посматривал в окно, следя за улицей и брошенными без охраны лошадьми.  - Где второй помощник? - спросил я.  - На пожаре. Я велел ему помочь жителем, - прижимая к носу шелковый платок, ответил голландец.  Я поджал нижнюю губу.  - Его счастье.  Пан Дрозд оторвался от оконца.  - Барон, заканчивайте. Сюда валит толпа. Через минуту-две здесь будет многолюдно.  - Хорошо, - кивнул я. - Михай, приступай.  Поляк с кривым, похожим на турецкий ятаган, кинжалом шагнул к голландцу. Тот затрясся мелкой дрожью, упал на колени, испуганно спросил:  - Герр офицер, что вы собираетесь со мной сделать?  Голландец, шестым чувством определив во мне военного, пытался вымолить пощаду, не зная, что все его усилия тщетны. Я был не вправе оставить его в живых, иначе вся наша поездка теряла смысл, история с изготовлением фальшивых денег могла повториться снова и снова. Ушаков нас не простит... а вот смогу ли я простить себя за то, что сейчас произойдет?  Стало грустно и противно. Все же человек - не скотина, чтобы вот так расставаться с жизнью. Я отвернулся. Нет, не могу на это смотреть, это выше моих сил. С трудом проглотил комок вязкой и неприятной на вкус слюны.  Хоть я давно не боюсь смерти и привык ко многим неприятным вещам, все равно бойня, пускай даже справедливая, вызывает во мне ощущение подлости. Наверное, сцену казни можно было бы обставить как в фильмах, сделать хоть какое-то подобие законности: зачитать приговор, сослаться на авторитеты и законы прежде чем привести его в исполнение, но тратить время, которого в обрез, таким образом - дорогое удовольствие. Я уставился на бревенчатые стены и, закусив губы, ждал. Тихий хрип, переходящий в бульканье, осторожный звук опускающегося тела, шипение, будто из проколотой шины.  - Готов, - послышалось за спиной.  Голландец лежал на скрипучем деревянном полу, из окровавленного горла пузырясь вытекала черная кровь.  - Спаси и сохрани, - прошептал Чижиков.  Ему тоже было не по себе. Карл вытирал рот платочком, юношу слегка подташнивало. Выходит, не один я такой впечатлительный.  С другой стороны, сколько себя помню, я всегда ратовал за смертную казнь. Пусть говорят, что преступники ее не боятся, что число разбоев и убийств от ее введения не уменьшится, но, по-моему, всякой сволочи и подонкам нечего делать на этом свете. Они опасны уже самим фактом своего существования. Да, можно запереть их навсегда в тюрьму, тратить на содержание и охрану немалые деньги, но кто даст гарантию, что рано или поздно какое-нибудь исчадие ада не окажется на свободе и не начнет снова убивать? Уверен, никто. Рано или поздно бегут даже из самых надежных тюрем.  Скажете, во мне говорит трусливый обыватель, опасающийся за личный уютный мирок. Не стану спорить. Да, так оно и есть. Наше общество несовершенно и никогда не станет идеальным, приходится многого опасаться. Поэтому профессия палача останется востребованной навсегда. Но вот оказаться в его шкуре я не пожелаю никому. Очень трудно лишить жизни человека, который вроде бы ничем не угрожает тебе. Очень!  Михаю, наверное, было легче. Он мстил за едва не погубленную жизнь, за боль, унижение и муки, за испытанный страх. Бывший холоп, человек, которого я считаю другом, был справедлив в своей мести.  Он подошел к придавленному дверью, присел на корточки, пощупал жилку на шее и тоном заправского лекаря констатировал:  - Этот тоже преставился.  Вот и все. Задачу мы выполнили, но почему тоска с такой страшной силой сдавило мне сердце?  - Уходим отсюда, - приказал я, стараясь не смотреть на трупы.  Карл натрусил порохом дорожку, ведущую к заложенному бочонку. Мы вышли из сруба, сели на коней. Кузен поджег просмоленную щепку и бросил ее, отдалившись на безопасное расстояние, да так ловко, что дорожка занялась огнем, устремившимся в черную глубину провала выбитых дверей.  Бахнуло не хуже чем в голливудских фильмах - с огнем, треском, аж уши заложило. Земля заколебалась, приют фальшивомонетчиков развалился как карточный домик. Пыхнуло жаром. Языки пламени охватили мельницу со всех сторон. Огонь жадно пожирал остов и тела тех, кто остался погребенным под рухнувшей крышей. Мы тупо глядели на пламя, не двигаясь с места.  Чижиков снял треуголку:  - Ну вот, полетели души христианские прямиком к ангелам.  - И нам пора, только в другую сторону, - хрипло произнес пан Дрозд, косясь на нестройные ряды все прибывающих местных.  - Пора, - согласился я и первым направил кобылицу вперед.  Мы с гиканьем пронеслись мимо толпы опешивших староверов, не ожидавших от нас такой прыти. Вдруг Чижиков замедлил ход, развернул коня и что было сил прокричал:  - Простите нас, люди добрые!  Глава 5  - Н-но, милая, не выдавай!  Быстро, еще быстрее, пока никто не опомнился, не организовал погоню, не заставил губить невинные христианские души. На сегодня смертей достаточно. Михай утолил жажду крови, насытился, а я... я не хотел убивать. Это только в кино убийство выглядит просто и эффектно. В реальной жизни есть место моральным терзаниям, совести, наконец. Неужто мне так и не суждено зачерстветь? Ведь насколько легче живется тем, кто почти лишен эмоций, эгоистам, тем, кто думает только о себе любимом, о своей ненаглядной шкуре.  - Господин сержант, я тута! Подождите меня!  Конный Михайлов вылетел из кустов, присоединился к кавалькаде. Мы понеслись дальше, на безопасное расстояние, прекрасно понимая, что староверы если и начнут погоню, то надолго их не хватит. Здесь нужен особый азарт, как у степняков, которые способны гнаться за удирающей добычей сутками, а то и намного дольше. Староверы разъярены нашей выходкой, что есть, то есть, но это наши люди, близкие и понятные. Из тех, что бросив взгляд на поруху, скорее всего, плюнут и махнут рукой. Пара горячих голов, конечно, найдется, но этого для полноценной, организованной по всем правилам погони слишком мало. Да и вояки из староверов еще те. Будут ожесточенно драться только в том случае, если другого выхода нет, когда припрут к стенке и ничего другого кроме как хорошей драки не останется. В мирное время это покладистые трудолюбивые люди, разве что с некоторым заскоком в том, что касается веры, но и их понять можно. С самого момента церковного раскола на староверов давит государственная машина произвола, не каждый такое выдержит.  Но теперь все закончилось, мы вырвались из деревни.  Я вновь ощутил прилив сил, стало легко и радостно, будто не остались позади трупы, брошенные в горящем доме. Задание выполнено, теперь надо как можно быстрее преодолеть границу и назад, в Россию. За время, проведенное в Польше, я успел соскучиться по родине. Здесь все чужое, не мое. А дома... дома и стены помогают.  - Ляхи! - вдруг закричал Чижиков, сбивая ход моих мыслей.  - Где?  - Да вот же они, смотрите! Лихо несутся, собачьи дети.  Было темно, но тут луна-злодейка вышла из облаков. Округа оказалась как на ладони.  Навстречу мчались всадники, в которых с легкостью угадывались поляки. Я прикинул количество, навскидку выходило дюжины две ляхов, может, больше. Расстояние стремительно сокращалось, избежать столкновения лоб в лоб не представлялось возможным. Мы неслись в узком лесном коридоре, при всем желании не разъехаться. Заблестели клинки сабель. Ни ружей, ни пистолетов, паны в своем репертуаре. Только остро отточенные клинки, способные развалить человека вместе с седлом. Еще немного, и начнется рубка. Жаль, а ведь так хорошо все начиналось! Нет, с такой оравой нам не сдюжить.  - Стой! - крикнул я во всю мощь легких. - Прочь с коней! На землю, гренадеры.  Мы спешились. Пан Дрозд с недоумением смотрел на приготовления. Он не знал, что мы гренадеры, не понимал, чего от нас ждать. Жилы вздулись у него на лбу, в глазах застыло изумление.  - Гранаты к бою, - скомандовал я.  Мы действовали как на учениях: четко, слаженно, будто нет впереди ощетинившейся саблями оравы, словно вместо сверкающей стали нас ждут ужин и теплая постель.  - Гренадеры, бросай с упреждением.  Запрыгал, заискрился фитиль бомбы, я бросил что было сил заряд, стараясь подгадать время взрыва, чтобы рвануло не сразу, с задержкой. В таком случае мы выиграем лишнее время. Расчет оказался точным: снаряд угодил под копыта первых лошадей. Взметнулся клубок черного дыма. Кто-то отчаянно завопил, будто попал на раскаленную сковородку. Душераздирающий свист разлетающихся осколков, дикое конское ржание, шум падения и треск ломающихся костей. Вопль радости вырвался у меня из груди.  Чижиков кинул одновременно со мной. Рванула вторая бомба, третья - брошенная Михаем.  - И эх! - теперь Михайлов метнул гранату с такой легкостью, будто она весила как пушинка.  - Моя очередь, - выдвинулся вперед Карл.  Он поджег фитиль, бросил.  Отряд поляков вновь окутало черным туманом, правда, ненадолго. Порыв ветра быстро развеял клубы дыма. В рядах нападавших началась свалка. Творилось нечто невообразимое. Я видел, как раненые лошади пытаются сбросить седоков, бросаются из стороны в сторону, падают. Как окровавленные всадники в бессильной ярости стараются прорваться, но у них ничего не выходит. Узкая дорога стала смертельной ловушкой.  - Теперь палим из всего, что стреляет, - закричал я, хватаясь за пистолеты.  Картина Репина маслом - избиение младенцев. Бух - свинцовое жало вылетело из ствола, нашло жертву. Мертвый поляк свесился с лошади, выпустил саблю. Я взялся за второй пистолет, не целясь, нажал на спусковой крючок. Руку подбросило, пуля чиркнула по кроне деревьев, посыпались листья. Драгоценный заряд пропал впустую. На миг стало обидно. Это ведь не кино, где какой-нибудь Рэмбо полфильма лупит из пистолета, не меняя обоймы. Это жизнь, где патроны заканчиваются, а вместо клюквенного морса течет взаправдашняя кровь.  - Твою мать! - выругался я, отбросив ненужные пистолеты, и стал снимать с плеча карабин.  Чижиков, стоя на колене, бил в людскую массу. Мы устроили на дороге кучу малу, в которой смешались живые и мертвые. Уцелевшие поляки отстреливались, но как-то вяло. Они явно не ожидали, что получат сильный отпор. Однако их все равно оставалось слишком много. Некоторые, спешившись, пытались к нам пробиться, и только летящие пули сдерживали их натиск. Я пожалел, что под руками нет пулемета. Хоть бы какой-нибудь завалящий "Максим". Я бы тогда скосил всех к такой-то бабушке. Однако технический прогресс еще не продвинулся столь далеко, и люди уничтожали себе подобных с помощью куда более примитивных приспособлений.  Все, я шлепнул из карабина слишком ретивого поляка и с сожалением опустил ружье. Перезаряжать некогда. Враги находились метрах в тридцати от нас, мне просто не успеть проделать кучу необходимых манипуляций. Остальным гренадерам тоже. Никто не даст нам минуту-другую передышки, это непозволительная роскошь. Если поляки сейчас рванут всем скопом, то просто задавят нас массой. Начнется рубка с вполне предсказуемым финалом. С таким количеством противников нам не справиться. Прежде чем сойтись в рукопашной, стоит истребить как можно больше неприятелей, тогда появится хоть какой-то шанс победить. Пистолеты и ружья были разряжены, но у нас еще оставались бомбы. Не все так плохо, господа гренадеры. Мы еще повоюем.  - Забрасывай их гранатами, - приказал я и первым полез в подсумок.  Краем глаза уловил какое-то движение - сабля пана Дрозда взметнулась в воздух и едва не опустилась на голову кузена. Не знаю, каким чудом мне удалось отбить руку предателя с занесенным клинком, лезвие ушло в сторону, но все же слегка задело Карла. От неожиданности он закричал, выпустил гранату. Она свалилась на землю, запрыгала, грозя разнести все вокруг. В почти сомнамбулическом состоянии я поддел ее ногой как футбольный мяч, и граната улетела с дороги, взорвалась, не причинив никому вреда, разве что повалилось посеченное осколками молодое деревце.  - В чем дело, пан Дрозд? Вы с ума сошли? - закричал я.  - Защищайтесь!  Пан Дрозд с хищным оскалом шагнул ко мне, поигрывая саблей, никто, кроме меня не догадался, что он уже на другой стороне и собирается нанести удар в спину. Я понял, что драгоценное время уходит, что схватка с неожиданным противником обрекает мой отряд на поражение - драться на два фронта у нас не выйдет. Мы оказались столь уязвимы.  - Зачем? - только и успел произнести я.  И почти сразу нас смяли поляки. Я увидел раздувающиеся ноздри коня, яростный взгляд шляхтича, который приехал вместе с паном Дроздом и был якобы отправлен им обратно... а потом пришла темнота.    - Еще воды, - прозвучало над ухом.  Тело пронизало тысячами маленьких ледяных игл, свело судорогой, я часто задышал и открыл глаза.  - Очухался, - произнес знакомый голос, принадлежавший пану Дрозду.  Я лежал на пожухшей траве, промокший до нитки, руки и ноги связаны. Чуть подальше находились остальные.  Мы были на лесной опушке, розовые сполохи зари свидетельствовали, что наступило утро. На костре готовился завтрак, в воздухе витал запах варившейся каши. Избитый желудок скрутило, я едва не взвыл от боли. Кажется, меня приложило как следует, жаль непонятно когда - в тот момент, когда сбило лошадью, или добавили потом, валявшемуся без сознания. Второму варианту я бы не удивился, мы отправили на небеса немало поляков, оставшиеся в живых могли жаждать нашей крови на вполне законных основаниях.  - Долго ты в себя приходил, барон, - сказал красный от злости Потоцкий.  Не помню, чтобы шляхтич находился в рядах атакующих, да и вряд здоровье могло ему это позволить. Дуэль с Карлом даром не прошла.  Поляк был ранен и с трудом держался на ногах, но все равно стоял прямо как надгробный памятник. Кто знает, вдруг это и впрямь последнее, что мне доведется увидеть в этой жизни. Хотя, если бы хотели убить, давно бы так сделали, или им нужно, чтобы я находился в полном сознании? Справа ухмылялся пан Дрозд, его улыбочка была ненатуральной, как у клоуна в плохом цирке.  - Паскуда, - протянул я и плюнул в его сторону.  Улыбочка сползла с лица шляхтича, он схватился за рукоять сабли, но Потоцкий положил ему руку на плечо, заставив отказаться от намерения разрубить меня на две части.  - Успеешь, ясновельможный пан. Он нужен живым.  Не скажу, чтобы мне понравились его слова. Бывают вещи похуже смерти.  - Мой кузен, как он себя чувствует? - спросил я.  - Ранен, но не смертельно. Другие тоже пока двумя ногами стоят на этом свете. Знали бы вы, каких трудов мне это стоило! Мои люди едва не выпустили им кишки.  Я облегченно вздохнул:  - Спасибо, что сохранили наши жизни, пан Потоцкий.  - О, пустяки, не стоит благодарности, - шляхтич спрятал в усах усмешку. - У меня на вас далеко идущие планы. И не только у меня.  - А у кого еще?  - У князя Чарторыжского.  Услышав имя влиятельного магната, которого генерал Ушаков называл другом и союзником России, я удивился, но постарался скрыть удивление. Мне раньше казалось, что причиной провала было предательство пана Дрозда, однако упоминание столь громкой фамилии наводило на мысль, что разыгранная комбинация куда сложнее.  - Что вы собираетесь с нами сделать? - тихо спросил я. - Будете просить у наших родных выкупа, как делают басурмане? Заранее хочу предупредить - вряд ли за нас можно выручить хорошие деньги. Мы с кузеном из небогатых семей.  - Мы не татары, мы смиренные католики и не торгуем людьми благородного сословия. Все, что я хочу - отвезти вас крулю, пусть он узнает, что вы, московиты, творите на польской земле настоящее непотребство, - объявил Потоцкий. - Пора открыть глаза Августу. Пускай Польша слаба, но в союзе со Швецией и при дружественной поддержке Франции мы можем вновь оказаться в Московском кремле и оттуда управлять дикарской Московией. К тому же ваша императрица слишком занята войной с турками. Главные ее войска гибнут в Крыму. Грех не воспользоваться столь подходящим случаем, барон.  - Вам нужна война?  - Ошибаетесь. Война нужна не мне, война нужна Польше. Слишком долго шляхта терпела унижение. Если Август струсит, что ж, тогда найдется другой король - Станислав. Он поведет нас на Московию, шляхта как один встанет под его хоругви.  - Допустим, - зло бросил я. - Но что если мы расскажем королю Августу о том, что вы делаете фальшивые русские деньги? Это серьезное преступление, пан Потоцкий, очень серьезное, по головке за него не погладят, даже если ваш род восходит к самому Адаму. Не думали об этом, ясновельможный пан?  - Как вы смеете бросаться такими обвинениями!? - притворно возмутился Потоцкий. - Моему фамильному гербу нанесен урон, и если бы не важность дела, поверьте, я бы потребовал от вас удовлетворения. Ежели вы у круля заявите о фальшивых деньгах, я сразу скажу, что в первый раз о том слышу, зато о другом ведаю и могу доказать. Знаю, что вы ворвались на мои земли, сожгли мельницу, убили моих холопов. Нужны доказательства, барон, а у вас ничего нет. Зато у меня их полно.  Похоже, шляхтич разыгрывал неплохую комбинацию, достойную византийских императоров. Нападение на деревню староверов, бой со шляхтичами могли привести к международному скандалу, который был на руку как полякам, так и шведам. Первые точат на нас зубы уже не одно столетие, вторые жаждут реванша за поражение в Северной войне. И неважно, что король Август оказался на троне благодаря вмешательству русских штыков. Не хочешь зла, не делай добра, гласит народная мудрость.  - Если думаете, что нанесли мне большие убытки, поверьте, я не держу на вас зла: рано или поздно все равно надо было прекращать это не очень достойное занятие. С каждым годом оно становилось все опасней и опасней, - продолжил Потоцкий. - А тут вы свалились, будто манна небесная, помогли замести все следы и убрали опасных свидетелей. Да я молиться на вас должен, барон! Вдобавок ваш визит поссорит Августа с Московией. О лучшем я даже не смел мечтать!  Я попробовал откреститься от принадлежности к русским.  - С чего вы решили, что мы московиты? Я и мой двоюродный брат Карл фон Браун, курляндские дворяне, и не имеем никакого отношения к Московии. Да, наши слуги русские, мы наняли их в Петербурге, но что в этом особенного? Разве здесь не принято иметь слуг-московитов?  - О, московиты только на то и годятся, чтобы быть в услужении. Но не в ваших слугах дело, барон. К несчастью для вас, мой друг, пан Сердецкий, случайно вспомнил о бывшем сослуживце, бароне фон Гофене. Вы, если не ошибаюсь, числитесь в гвардейском Измайловском полку, ваш кузен тоже. Для Августа этого будет вполне достаточно.  - Но почему вы предали нас, пан Дрозд? - с тоской спросил я.  - Я?! - изумился проводник. - Никого я не предавал. Я честно служу Польше и князю Чарторыжскому, а он до сих пор в превеликой обиде на вашу страну. Думаете, он не забыл драгунского капитана Шишкина, который сжег его замок, а самого князя, вместе с женой и детишками раздел донага и на жутком холоде пинками погнал до соседней деревни? Не помогли даже охранные грамоты, лично выданные фельдмаршалом Минихом. Такое не прощается, барон.  - Произошло недоразумение, капитан перепутал князя с магнатом Рудзинским, за это виновника расстреляли, - с жаром произнес я. - История известная, но можете быть покойны: преступник понес наказание.  - Наказание?! - всплеснул руками пан Дрозд. - Ушам не верю! Вы отчаянный шутник, фон Гофен. Страна, которой вы служите, не знает законов чести и не держит слова. Да, я говорю о России, барон. Я давно убедился, что московиты не имеют стыда и совести. Не спорю, вашего капитана приговорили к аркебузированию, однако по секретному приказу Миниха вместо него убили поляка, а самого капитана тайком вывезли из Польши, разжаловали в прапорщики и оставили служить в Ревельском гарнизоне. Такое вот "наказание". (Примечание 1).  - Откуда вы это знаете? - спросил я, догадываясь, что пан Дрозд не лжет, уж больно убедительным был он в своей неистовости.  - Потому что я сам ездил в Ревель и своими глазами видел там капитана, - мрачно ответил шляхтич. - Я хотел убить его, но меня удержали. Так что князю Чарторыжскому не за что любить московитов, а уж мне и подавно.  Глаза поляка налились кровью.  - Вместо капитана Шишкина погиб мой брат. Его расстреляли русские и похоронили под чужим именем. За это я ненавижу проклятую Московию и готов рвать на части любого, кто встанет на моем пути. Повернется ли у вас язык назвать меня предателем?  Мне нечего было ему возразить.  Глава 6  Проклятый Чарторыжский переиграл Ушакова и обвел нас вокруг пальца. Вляпались мы хуже некуда, хоть обратно не возвращайся. Подстава, так подстава, по всем правилам: с международным скандалом и что самое отвратительное - с перспективой войны. Момент и вправду подгадан удачный: русская армия сражается с турками; войско, оставленное на границе со Швецией, малочисленно. Если кто-то думает, что мы шведов шапками закидаем, боюсь, его ждет сильное разочарование. Потомки викингов драться умеют, не зря Карл XII держал в страхе пол-Европы и давал прикурить Петру Первому. Припомнят нам и Нарву, и Полтаву. Это потом они присмиреют, займут нейтралитет, начнут выпускать сверхбезопасные "Вольво" и "Саабы" и давать гражданство неграм.  Будем смотреть на вещи реально. Поляки и шведы на нас обижены, первые - начиная с осады Гданьска-Данцига, вторые злятся из-за утраченных в Северной войне территорий и позора проигранной войны. Вместе они большая сила. Если нанесут одновременные согласованные удары с двух концов, а французы обеспечат дипломатическое прикрытие и подкинут деньжат, чья в итоге возьмет - неизвестно.  Нет, я конечно, патриот, но не слепой же. На генерала Мороза и бескрайние российские просторы всю жизнь полагаться не стоит. Нужна армия, а она большей частью увязла в Крыму.  Так что наше пленение может стать той каплей, что переполнит чашу терпения двух стран и вызовет войну. Неприятно, конечно.  Если раскинуть мозгами, собственно, нашей вины нет. Операцию готовил Ушаков, нам только "нарезали" задание, и мы его выполнили. Все было бы хорошо, но тут вмешался непредвиденный фактор - предательство оскорбленного князя Чарторыжского, с самого начала посвященного в детали. Я понимаю, что Ушаков вероятней всего не был в курсе того, что Миних из непонятных побуждений спас драгунского капитана Шишкина и тем самым оттолкнул влиятельного польского магната. Задетый за живой князь переметнулся в лагерь противников и разыграл карту с фальшивомонетчиками. Что двигало прославленным полководцем? Какая муха его укусила? То ли как американцы привык считать, что проблемы индейцев (то есть поляков) шерифа не волнуют, то ли привык до конца отстаивать своих подчиненных, невзирая на прегрешения. Варианты перебирать долго.  Фельдмаршал забыл простую истину: все тайное становится явным. Как бы ни прятали драгуна, рано или поздно подлог обнаружится. История аукнулась спустя два с половиной года.  Но в России как всегда виноваты стрелочники, а за ними далеко ходить не надо. Я хоть сейчас по именам перечислю: дворяне Дитрих фон Гофен, Карл фон Браун; гренадеры Чижиков и Михайлов, да бывший крепостной польского происхождения Михай. Такой вот расклад, из которого следует: единственный шанс разрулить ситуацию - дать деру из плена.  Сам по себе плен не считается чем-то постыдным. Поляки, даже обозленные, ничего плохого не сделают, не то время. Это в двадцатом веке людей, словно скот, начнут сгонять в концлагеря, зажгут печи крематориев, будут практиковать массовые показательные расстрелы. Видимо, с развитием "цивилизации" в человеке начинает отмирать милосердие, не сочетается с ним научно-технический прогресс, и баста, ничего не попишешь. Золотой миллиард с жиру бесится, а по соседству люди от голода пухнут.  На мое счастье я попал в восемнадцатый век. С пленными принято обращаться гуманно без всяких международных конвенций. Достаточно дать честное слово, что не сбежишь, и тебе развяжут руки и ноги, разрешат свободное перемещение. Мелькнула мысль поступить таким образом, а потом, при удобное случае, смыться. И тут же зашевелился настоящий Дитрих, для которого нарушить слово дворянина немыслимое дело. Вот и приходится принимать решение за двоих.  Я стал осматриваться и прикидывать, как бы мне отсюда слинять. Ничего особенного придумать не удалось - плен, руки-ноги связаны. Полякам, разумеется, плевать, что у меня конечности уже затекли, но понять их несложно, крови мы им попортили. Наверняка человек восемь-десять убили или ранили.  Мы по-прежнему находились в лесу, заблудиться в котором пара пустяков. Поляки это прекрасно понимали. Дураков отправляться ночью в далекий и чреватый долгими скитаниями путь не нашлось. Все дожидались рассвета.  С первыми лучами солнца прибыла делегация из деревни староверов. Бородатые мужики били челом и просили выдать хотя бы одного из "щепотников". Сильнее всех усердствовал дедок, похожий на библейского патриарха. Он считался у староверов за главного. У него было благообразное лицо землистого цвета и кровожадный взгляд маньяка, способного зарезать на месте. Разговаривая, он не выпускал из рук длинный деревянный крест. Хоть при разговоре не прозвучало ни одной угрозы в наш адрес, я физически ощущал, как от старца исходят мощные волны зла.  - Христом-богом прошу, отдай нам хучь энтого, - дедок повел крестом в мою сторону.  Я невольно подобрал ноги, сжался. Добра от раскольников ждать не стоило. Слишком много мы натворили в их деревне.  - Простите, святой отец, - Потоцкий улыбнулся. В его словах, особенно, когда он называл старца "святым отцом", слышалась ирония. - Они мои пленные, я должен доставить их крулю.  - Ты взял пятерых, зачем тебе столько? - резонно спросил "патриарх". - Нам много не надо. На одного согласны.  - Верно, - закивали мужики.  - Не хочешь энтого отдать, любого выбери, - продолжил увещевать старовер. - На усмотрение свое. Нам без разницы будет.  Я почему-то в это поверил сразу. Пепел в любом случае одинаковый.  - А зачем, святой отец?  - Скверну хочу изгнать, - деловито разъяснил ситуацию старец. - Много в них скверны накопилось, земля-матушка стонет, плачет слезами горькими. Пусть в огне очистятся, грешники.  Вообще-то я придерживаюсь другого мнения насчет собственной персоны. Может, до идеала мне далеко, но вряд ли у меня накопилось грехов столько, что земля не держит. Готов побиться об заклад, зато этот святоша кого хочешь переплюнет. Уж кто-кто, а он точно заслужил раскаленную кочергу в одно место.  - Увы, на мне лежит долг перед королем и отчеством, - церемонно произнес шляхтич. - Я обязан выполнить его сполна. Не обижайтесь на меня, святой отец, выполнить вашу просьбу я не могу. Не стану вас больше задерживать.  Старец осенил его крестом, пропел что-то заунывное и со скорбным видом удалился. Раскольники последовали за ним будто привязанные.  Мы облегченно вздохнули: бывшие соотечественники, с которыми у нас было расхождение по некоторым аспектам веры, слишком усердствовали с "огненным очищением", сжигая и своих, и чужих за милую душу. Будь их воля, нас бы давно поджарили.  Кашевары известили, что еда готова. Поляки сели за завтрак, запуская по очереди ложки в чугунный котел, реквизированный в деревне. Раскольники иноверцев на постой не пустили, поэтому даже раненому Потоцкому пришлось ночевать под открытым небом. Для него на скорую руку соорудили что-то вроде шалаша, в котором он поселился вместе с Дроздом.  По соседству паслись расседланные кони, я разглядел среди них и свою кобылу. Верно, не пропадать же добру.  Нас оставили голодными, никому и в голову не пришло кормить врагов, от рук которых полегло немало товарищей. Трупы положили на подводы, изъятые у староверов. Одну приготовили для нас, даже рогожу постелили. На охрану поставили двух холопов в кунтушах, с ружьями. Они по очереди сбегали к кашеварам и теперь с видимым удовольствием посасывали трубочки и тихо переговаривались. Другие ляхи грелись возле костров, утро выдалось не по-летнему прохладным.  Я подкатился к Карлу, спросил, как он себя чувствует.  - Не волнуйся, Дитрих. Дыркой в шкуре больше, дыркой меньше, - беззаботно произнес кузен. - В любом случае, я не собирался жить вечно, а там посмотрим...  - Все гораздо хуже, чем ты думаешь, - сказал я.  - Да? - удивился Карл. - Надеюсь, ты удовлетворишь мое любопытство.  - Без проблем. Пан Потоцкий в порыве откровения поделился планами. Они с Чарторыжским решили устроить небольшую мировую войну, и, кажется, у них может получиться. Нас доставят в столицу, покажут королю Августу, живописно обрисуют все детали - как мы с тобой напали на несчастных хлебопашцев, сожгли дома, убили ни в чем не повинных "крестьян" вроде того голландского мастера и его помощников, перестреляли кучу шляхтичей и их холопов. Свидетели, я думаю, найдутся... Потом докажут, что мы находимся на службе у русской императрицы - "спасибо" пану Сердецкому! Если Август не проникнется, на сцену выйдет Лещинский, того хлебом не корми, сразу вцепится. Накрутить шляхту - пара пустяков! Шведы, скорее всего, предупреждены заранее. Если поляки пойдут воевать, подключатся. Такие вот, брат, дела.  - Брось, Дитрих. Ты сгущаешь краски. Не будет никакой войны, - с сомнением сказал Карл.  - Да в том-то и дело, что не сгущаю. Потоцкий говорил совершенно серьезно. Ну подумай, какой смысл ему обманывать? Война сейчас выгодна всем, кроме России. Повод нашелся, осталось поднести огонь, и так полыхнет!  - Получается, что единственный способ избежать войны ...  - Побег, - закончил я за него. - Не знаю, как ты, а я в гостях у пана Потоцкого долго задерживаться не намерен.  - Можно подумать, я в восторге от нынешнего положения, - фыркнул кузен. - Вот только удрать будет непросто.  Он устремил тоскливый взгляд на поляков.  - Что-нибудь придумаем, - пообещал я. - Обязательно надо придумать.  - Думай, - любезно разрешил Карл. - А у меня что-то голова разболелась.  Я кое-как сел, прислонившись спиной к колесу телеги, рядом пристроился Карл, сбоку от него расположились остальные. Видок у всех был еще тот: синяки под глазами, разбитые губы, размазанная по лицу кровь. Да, крепко досталось ребятам. Хорошо, хоть никто не погиб, но тому есть объяснение: Потоцкий на мизантропа не похож. Приказали взять живыми, вот он и старался.  Карл был более-менее в порядке, я решил выяснить, как чувствуют себя гренадеры.  - Рассказывай, Чижиков.  - Да что рассказывать-то? - удивился он.  - Самое главное: сильно тебя приложили?  - Руки-ноги целы, - ответил дядька. - Помяли разве чуток.  - Взяли тебя как?  - Обыкновенно: петлю набросили, собакины дети. У татарвы научились, теперича и православных энтаким манером ловят.  - А тебя, Михайлов, как взяли? - Я переключил внимание на другого гренадера.  - Дык, как и вас, конем сшибло, ажно несколько шагов пролетел. Хорошо, в дерево не врезался, а то бы костей не собрали. Михай дольше всех сопротивлялся, но ему тоже веревку на шею накинули, чуть не придушили.  Я разглядел на шее поляка красный след от аркана, Михай грустно пожал плечами - дескать, чего тут скажешь.  М-да, попали как куры в ощип.  Взгляд мой привлекла покачнувшаяся ветка, кусты бесшумно раздвинулись, и я увидел какого-то человека, который подал мне знак молчать, приставив указательный палец к своим губам. Стража, увлеченная беседой, не обращала на нас большого внимания, они даже перешли по другую сторону телеги, изредка проверяя все ли на месте. Гренадеры тоже не заметили появления новой фигуры. Я легонько толкнул плечом Карла, он перехватил мой взгляд, увидел незнакомца, но ничем не выдал удивления.  Тем временем человек ловким движением бросил в мою сторону небольшой предмет. Это был нож, он беззвучно вошел в мягкую землю. Я извернулся, ухватился за рукоятку и перерезал путы, связывавшие Карла. Освободившийся кузен проделал то же самое со мной, и постепенно все гренадеры были избавлены от веревок. Несколько минут пришлось потратить на то, чтобы размять затекшие конечности. Наконец я решил, что нахожусь в сносной форме и способен на кое-какие физические упражнения.  Часовые продолжали беспечно трепаться, доносились обрывки фраз, короткие смешки. Хоть польский и русский языки считаются схожими, я в лучшем случае мог понять, что сторожа хвастаются успехами на любовном фронте. Ладно, братья славяне, загостились мы у вас, пора и честь знать.  - Воды! - жалобно попросил я.  Никто из охранников и ухом не пошевелил. То ли не слышат, то ли не считают нужным реагировать на просьбы мелкого дворянчика, взятого в полон.  - Воды, - повторил я.  На этот раз громко и настойчиво. Наверное, и на другом конце леса услышали. Во всяком случае, совсем близко застучали сапоги, кто-то склонился, опираясь на дуло мушкета, и дыхнул смесью водочного перегара и табака, да такой сильной, что у меня чуть слезы на глазах не выступили.  - Воды, горло пересохло, - сказал я и тут же всадил в него нож.  Забавно, в этот миг угрызения совести отступили на второй план. Убивая этого поляка, я не чувствовал ничего, кроме упоения фактом хорошо проделанной работы. Интересно все же устроена наша психика: когда резали голландского мастера, я места себе не находил, а тут преспокойно ткнул ножичком, и хоть бы хны. Будто так и должно быть.  Зарезанный поляк и пикнуть не успеть. Он аккуратненько сложился пополам. Я уложил его на травку, отобрал ружье, с удовлетворением отметив, что оно заряжено. Сабля убитого досталась Карлу.  Мы действовали бесшумно, не привлекая внимания. В глазах кузена зажглось радостное предвкушение.  Мы бросились на второго охранника. Он так ничего и не понял. Карл рубанул с такой силой, что отделенная от туловища голова запрыгала в траву будто мячик. Его оружие поделили между собой Чижиков и Михайлов.  Еще один бросок, и короткая ожесточенная схватка. Застигнутые врасплох поляки ничего не могли поделать. Я не хотел переполошить весь лагерь, поэтому не стрелял и орудовал только прикладом мушкета. Мощным ударом опрокинул здоровенного шляхтича, похожего на разбойника. Он упал на спину и больше не вставал. Навстречу выскочил высокий бородач с пистолетом. Я с ужасом понял, что он успевает выстрелить. Черное дуло уставилось мне в лицо, щелкнул взведенный курок. Томительный миг ожидания и... ничего. Осечка. То ли поляк не подсыпал на полку пороху, то ли заряд отсырел, но пистолет не выстрелил. Я перехватил мушкет за ствол, размахнулся и хорошенько врезал деревянным прикладом как дубиной. Клацнули зубы, брызнула кровь. Противника снесло будто ветром.  Мы крушили поляков, били, топтали, увечили. Пускали в ход все. Карл отчаянно рубился с двумя шляхтичами, умудряясь не получить при этом ни одной раны. Писатели ради красного словца любят сравнивать фехтование с танцем. Ничего подобного, сабельная рубка похожа только на себя и ничего более. Нет никаких па де де, есть только отчаянная воля к победе, дикая ненависть к врагу и трезвая холодная голова, помогающая опередить исход сражения. Всем этим Карл обладал в полной мере. Он решительно теснил врагов, выводя их из строя короткими стремительными движениями, практически неуловимыми для глаз.  Где-то поблизости бились другие гренадеры. Я только слышал предсмертные возгласы и хрипы гибнувших шляхтичей. Кто-то бросил мне в лицо слова проклятия. Я опустил на голову кричавшего мушкет, с хрустом проломивший основание черепа.  Откуда-то справа вынырнул Чижиков, он парировал удар сабли, предназначавшийся для меня, и нанес ответный укол, нанизав на острие клинка полноватого шляхтича с обезумевшим лицом.  - Будьте внимательней, пан сержант, - произнес гренадер и, не дожидаясь слов благодарности, ринулся вперед.  Я застрелил шляхтича, мчавшегося от шалаша, в котором ночевали командиры отряда, в горячке боя не сообразив, что мишенью послужил не кто иной, как пан Дрозд. Он мог благодарить небеса - смерть ему досталась быстрая и легкая.  Перебив всех сопротивлявшихся поляков, гренадеры наперегонки полетели к шалашу, чтобы захватить главного обидчика - пана Потоцкого. Тот стоял в гордом одиночестве, обнажив сверкающий клинок. Его окружили со всех сторон, но не решались начать атаку. Слишком грозным противником казался этот гордый шляхтич, несмотря на усталый и изнуренный ранами вид.  - Стойте, - властно произнес он и поднял левую руку. - Фон Браун остался должен мне схватку. Надеюсь, он держит слово чести.  Гренадеры прекратили смыкать кольцо вокруг шляхтича, вопросительно уставились на меня. Я понял, что кузен обязательно примет вызов, не тот у него характер, чтобы пренебречь обещанием.  - Что скажешь, брат?  - Не сомневайтесь, ясновельможный пан, - гордо выступил Карл. - Еще никто не мог упрекнуть меня в отсутствии чести. Я к вашим услугам.  Кузен поклонился. Потоцкий с усмешкой человека, которому нечего терять, опустил подбородок на грудь.  - Я рад нашему знакомству, барон, - с достоинством произнес шляхтич. - Вижу, мы оба ранены. Это уравнивает наши шансы на победу или проигрыш. Поединок рассудит, на чьей стороне правда.  Он сбросил с себя жупан и остался в белой, пропитавшейся кровью рубахе.  Противники стали в позицию.  - Готовьтесь к смерти, барон.  - Только после вас, ясновельможный пан.  - Начинайте, господа, - сказал я, отходя в сторону, чтобы не мешать поединщикам.  Дуэлянты сшиблись, раза два сухо лязгнули сабли, потом один из них упал, а второй устоял на ногах, при этом качаясь как дерево на ветру. Я увидел, что это Карл и удивился столь скоротечному сражению.  - Боже мой, как быстро!  - Боюсь, мой уважаемый противник был слишком истощен ранами, - тихо сказал кузен. - Не думаю, что мою победу можно назвать честной.  Лежавший на земле Потоцкий открыл глаза и с трудом шевеля губами произнес:  - Не надо корить себя, молодой человек, вы заслужили победу в настоящем бою.  Шляхтич закашлялся, каждое слово давалось ему ценой неимоверных усилий.  - В благодарность за ваш благородный поступок, открою вам маленький секрет: не стоит возвращаться к границе с Московией прежней дорогой.  - Почему? - спросил я.  - Вы обязательно наткнетесь на людей Сердецкого. С ними будет вся окрестная шляхта. Они задавят вас числом.  Потоцкий прекратил говорить и затих. Жилка на его шее перестала пульсировать. Лицо стало спокойным и безмятежным.  - Умер, - сказал Чижиков, снимая треуголку.  - И впрямь, как ему нагадали: от сабли, - хмыкнул я, вспоминая слова, сказанные одним из шляхтичей после первой дуэли.  Окружавшие место схватки кусты раздвинулись. На поляну высыпало несколько десятков лохматых мужиков. Среди них был и тот, что столь любезно одолжил нам ножик. Староверы, сообразил я. Они направили на нас рогатины, кое-кто целился из мушкетов. Мы были в плотном кольце и слишком устали, чтобы оказать сопротивление. "Патриарх" раскольников протиснулся сквозь ряды единоверцев и сквозь зубы процедил:  - Собаке собачья смерть.  Он внимательно посмотрел на меня, выражение на его лице вдруг из смиренного стало плотоядным. Старик хищно ощерился:  - Да и вам скоро небо коптить, чада заблудшие.  Глава 7  Раскольники отконвоировали нас к деревне. Мы шли на заклание, будто овцы, понимая, что впереди ничего хорошего - пытки да "огненное очищение", однако все были столь истощены, что не могли оказать маломальского сопротивления. Мужики скрутили нас в мгновение ока, я пробовал вяло отбиваться, но это закончилось тем, что меня огрели дубиной и сбили с ног. Не помогли ни шпага Карла, ни пудовые кулаки Чижикова, ни хитроумие Михайлова и ярость Михая.  - Зачем вы нам помогли освободиться? - спросил я у старца.  Тот по-заячьи пожевал губами и высокопарно изрек:  - Господь прислал вас, чтобы вы проучили чрезмерно возгордившихся ляхов, поэтому мы решили помочь вам довести столь богоугодное дело до конца. Община терпела от панов много мук и унижений.  - Так это же замечательно. Мы проучили поляков, отпустите нас хотя бы из чувства благодарности, - предложил я. - На небесах вам зачтется.  - Не слышу кротости и смирения в словах твоих. Чую дух непокорный, злой. Вознесите молитву, Господу, чтобы принял ваши заблудшие души, а о прочем и думать забудьте.  - Это вместо "спасибо", - хмыкнул я. - Перебили нашими руками обидчиков, а как отвечать перед другими панами станете? Приедут искать Потоцкого, обязательно приедут, не последний человек, чай, в Речи Посполитой, спросят: "куда подевался?"  - Как спросят, так и ответим. Объясним, что сеча была промеж ляхами и людьми залетными, непонятными. Что осталось от тех и других, покажем, - пряча в бороде усмешку, пояснил старец.  - Много ль от нас оставить хотите?  - То не твоя забота, грешник.  - Бороду бы тебе выдрать, козлу старому, - раздувая ноздри, прошипел Чижиков. - Нашел грешников. На себя посмотри, сивый!  - Ты что глаголешь, ирод? - вроде даже обиделся главный раскольник.  - Правду глаголю. В воду на отражение свое глядеть не страшно, старче? Или она сразу красной от пролитой крови становится?  - Вот оно как, - с видом заправского доктора покачал головой старец. - И вправду, неладно с вами. Гордыня окаянная полезла! Спасать надо ваши души темные, пока не поздно.  Я печально вздохнул, представляя эти методы спасения.  - Может, покормите нас? Со вчерашнего дня крошки во рту не держали... - наивно спросил Михайлов.  - Токмо о чреве своем да о плоти греховной помышляете?! - сплюнул старец и ушел.  - Стоило спрашивать? - усмехнулся я.  Михайлов пожал плечами:  - Так я ж из того разумения, что люди мы христианские, не католики, чай. Зачем нас голодом морить?  - Святая простота! Будут они ради нас в расходы входить.  - Разве что березовой кашей попотчуют, - внес свою лепту Чижиков.  Нас заперли в большом амбаре без окон, заложили ворота дубовыми брусьями, поставили в охрану здоровенного сторожа комплекцией похожего на армрестлера. Руки вязать не стали, что ж, и на том спасибо.  В кармане обнаружились маточники. Похоже, поляки при обыске не догадались, что это такое, а раскольникам и вовсе не было до них никакого дела.  - Как думаете, господин сержант, здесь палить будут али как? - как-то отстраненно спросил Чижиков.  Мне показалось, что он уже смирился с неизбежностью смерти.  - Сомневаюсь. Уж больно постройки добротные, чтобы на нас переводить. Раскольники - народ хозяйственный, зря имущество портить не станут. Скорее всего, есть у них особые избы для провинившихся, там и жгут, а потом на пепелище заново отстраивают. Сейчас приготовят все и в гости позовут. Михайлов, заберись повыше, посмотри - может, чего увидишь.  - Слушаюсь, господин сержант, - юркий гренадер полез почти к самой крыше и, усевшись на поперечной балке, как курица на насесте, сообщил:  - Я тута щелочку проковырял, через нее маненько рассмотреть можно.  - Докладывай, - приказал я.  - Поодаль от всех домов изба стоит какая-то, низенькая, рубленная. Чей-то возле нее народ суетится: солому носят да смолу вроде. Бабы, старухи, детишки... Всех припрягли.  - Понятно чего народ суетится, - поморщился Чижиков. - Гарь устраивают. И охота же людям...  - Так то не люди, то вера такая! - в каком-то философском угаре бросил Михайлов.  - Вера... Что же за вера такая - человеков в геенну огненную живыми бросать?! По виду и не скажешь, что людоеды энтакие.  - Брат, нас и вправду хотят сжечь? - недоуменно спросил Карл.  Бедолага, где ж ему знать, что в России всегда все очень серьезно. Если война, так до последней капли крови, если драка, так до смерти. Не любит наш народ полумер и полудействий.  - Угу, в полном соответствии с фольклорными традициями. На Руси ведь как заведено: одних напоят-накормят, в баньке напарят, а других пустят на золу, ценное удобрение в народном хозяйстве. Как карта выпадет.  - Неужели нельзя переговорить с ними, объяснить, что они поступают бесчеловечно?  - Увы, дорогой кузен. Нас просто не станут слушать. Этот сивый дедок давно уже все решил, а остальные ему в рот смотрят. Боюсь, не поможет даже высокое ораторское искусство.  - Я солдат и не собираюсь дешево продавать свою жизнь. Неужели мы позволим этому мужичью без боязни творить столь черное дело?  - Какие будут предложения? На помощь Бэтмана или Железного человека я бы не рассчитывал.  - О чем ты, Дитрих? - удивленно заморгал кузен.  Я досадливо прикусил язык, вот уж воистину не вовремя развязался.  - Да так... вспомнились кое-какие герои из былин. Карл, я сам ломаю голову над ситуацией, но ничего пока придумать не могу. Ясно одно: делать отсюда ноги и как можно скорее. Когда нас загонят в ту уютную избушку и запалят потолок и стены, будет поздно. На люк, ведущий к подземному ходу, я бы не надеялся.  Дверь вдруг распахнулись, на порог вступил щупленький мужичок в суконном колпаке, надвинутом чуть ли не на самый нос.  - Утекайте, господа хорошие.  - Чего? - я схватил мужичонку за грудки, рывком подтянул к себе.  От резкого движения колпак свалился. Я увидел длинную косу, испуганные глаза, свекольные щеки, приятный носик, пухлые пунцовые губки и от неожиданности опешил.  - Баба! - ахнул Чижиков.  - Сам ты баба. А ну не замай, - девушка выскользнула у меня из рук. - Уходите из анбара, пока раскольники не опомнились.  - А сторож как?  - С ним дядька Федяй расправился. Он у меня хваткий, - похвасталась нежданная гостья. - Подошел поближе, дал колотушкой по лбу. Мужик хучь и здоровый попался, а все одно с копыт на землю - брык! Закатил глазки и не шелохнется.  - А ты кто такая будешь, красавица? - заинтересовался Чижиков.  - Неужто погорельцев с большой дороги не помните? Тех, кто добром за добро отплатить хотел? - удивилась девушка.  Я вспомнил незадачливых грабителей, устроивших нам засаду по пути из Новгорода в Псков - дядьку с племянницей, которая, стоит отметить особо, весьма недурно стреляла из охотничьего штуцера.  - Припоминаем.  - Ну, раз так, нечего баклуши бить. Дуйте отседова, да поскорее.  - Какая ты грубая! - улыбнулся я.  - А какая есть, - гордо ответила разбойница.  - Теперь вижу. Лучше скажи в какую сторону бежать?  - А вы за мной ступайте, у нас и лошадки приготовлены. Дядя, как заправский цыган, из табуна их увел. А о седлах я позаботилась.  - Оружие у вас есть?  - Чего нет, того нет.  - Ладно, и на том спасибо.  Мы осторожно выбрались из амбара, задами пробежали к выступающему подлеску. Там, привязанные к деревьям, стояли лошади.  - Где твой дядька? - спросил я.  - Скоро будет, - усмехнувшись, заверила разбойница. - Шороху у раскольников наведет и объявится.  - Чего он удумал?  - Экий вы право нетерпеливый. Обождите чуток, все сами увидите.  Сначала мне показалось, будто вся деревня озарилась огнем, но потом дошло - это вспыхнула небольшая избушка, находившаяся в отдалении, о которой говорил Михайлов. Пламя было ярким и сильным. Оно жадно пожирало деревянный остов дома. К небу летел сноп искр.  - А ведь это для нас готовили, - истово перекрестился Чижиков. - Чудом убереглись. Господь не позволил.  - Свят! Свят! Свят! - заохал Михайлов.  Должно быть, он представил себе этот кошмар наяву.  От деревни в нашу сторону мчался мужик в долгополом кафтане. Погони за ним не было. Похоже, все произошедшее оказалось для неподготовленных местных жителей большим и неприятным сюрпризом.  - Вот и дяденька, - довольно хихикнула девица. - Зря старались двуперстники, все труды впустую.  Мужик, оказавшийся старым знакомым, когда-то чуть было не облегчившим наши кошельки, степенно залез на коня.  - Пора уходить, а то не ровен час - на глаза попадемся. Старец поди совсем осерчает, лютовать начнет. Ох, не хотел бы ему сейчас подвернуться.  Отмахав десятка полтора верст, встали на привал. Погони не было, раскольники, вероятней всего, зализывали полученные раны. Им действительно пришлось несладко - сутки напролет тушили пожары, а впереди еще разборки с поляками с непредсказуемым результатом. Вот уж кому не позавидуешь.  Разбойники поделились небогатыми припасами - немного хлеба, сыр. Неподалеку протекал ручей с холодной и чистой как слеза водой. Мы напились сами, напоили лошадей и пустили попастись на травку.  Устал я ужасно, казалось, в теле не нашлось ни одной не избитой косточки. Болело все - спина, руки, ноги. Голова гремела как чугунный котелок.  Я снял сапоги, поставил сушиться, опустил голые ступни в мягкий травяной ковер, ощутил голой кожей дуновение легкого ветерка. Сразу стало уютно и хорошо, будто мы были не в дремучем лесу, а на южном курорте.  - Скажите, как вы нас нашли? - спросил я предводителя разбойников.  - Оченно просто - за вами след в след ехали.  А я-то думал, что это Ушаков отправил за нами другую команду.  - Здорово, ничего не скажешь. На глаза не попадались.  - Ну дык... - в непритязательной форме похвастался своим профессионализмом разбойник.  - И не лень было за нами в такую даль тащиться, через столько границ?  - Не велик труд, да и должок за нами остался.  - Ничего себе - не велик труд, - восхитился я.  Разбойник замолчал, явно не желая развивать тему.  - А в Крушанице, во время дуэли, кто в шляхтича стрелял?  - Племянница и стреляла. Увидела, что дуэлянту вашему погибель грозит, вот и не стерпела. К тому же из-за нее вся эта суматоха с дуэлью приключилась.  - Не понял. Причем тут твоя племянница и дуэль?  - Экий вы, право слово, недогадливый. Мы вас едва не потеряли в Крушанице, стали по постоялым дворам разыскивать. Племянница ненароком и заглянула в тот, где панове гуляли. Энтот, что среди них самый главный, к ней пристал, а Карл ваш вступился. Чуть не подрались, а потом порешили на дуэли схватиться. Машка моя, не будь дурой, руки в ноги и бежать. А на следующий день зарядила ружжо и в засаду... Не в первой ей.  - Интересно получается. А она не боялась, что промахнется или того хуже - пристрелит Карла.  - Машка, - лениво позвал разбойник.  - Чего, дядь?  - Ты когда на дуэли пуляла, ничего не боялась?  - Чего мне бояться? - очень удивилась девушка.  - Ну, что прихлопнешь кого не надо.  - Не, - отрицательно помотала головой разбойница. - Кого не надо я б не убила. Меня такой человек учил стрелять...  Она внезапно замолчала.  - Какой человек? - с интересом спросил я.  - Да так, - неохотно отозвалась Маша. - Человек как человек: одна голова, два уха.  По ее виду я понял, что она не настроена отвечать дальше, и не стал приставать с расспросами.  Потоцкий предупредил, чтобы мы не возвращались прежним маршрутом. Значит, предстояло держать путь в другую сторону.  - Махнем туда, где нас точно не ждут, - предложил Михай.  - Куда именно? - поинтересовался я.  - В Гданьск. Из него в Петербург ходят пакетботы. Доберемся до России водным путем.  - Идея, конечно, неплохая, но потребуются деньги, а у нас с ними плохо. Все что было, выгребли поляки, - сказал я.  - Значица, сейчас их старец пересчитывает, - логично заключил Михайлов. - Небось все наши дукаты с талерами в кубышке евонной осядут. Я эфтакую породу знаю.  - Рыбак рыбака... - усмехнулся в усы Чижиков.  - Скажешь тоже, - обиделся Михайлов.  - Будет тебе на меня дуться. Деньги мы как-нибудь раздобудем, - заверил Чижиков. - Токмо к границе нам сейчас лучше не подходить. Вильнем хвостом и поедем в Данциг. Пущай Сердецкие по тутошним лесам мотаются, нас ищут.  Я прикинул расстояние.  - Нет, до Данцига далековато: через всю Польшу добираться. Махнем лучше к Мемелю, а там сядем на корабль.  - Это что, к пруссакам в гости? - прищурился Чижиков.  Мемель принадлежал Восточной Пруссии, которая хищно вгрызлась в бока Речи Посполитой.  - Думаешь, они опасней поляков?  - Сунемся - узнаем.  - Эх, знать бы точно, где тут наши войска стоят. Ведь наверняка не все в Крым отправили.  - Дык пока искать будем, нас быстро отыщут и того ... убьют, в общем, - заверил Чижиков.  Я обратился к дяде с племянницей:  - С нами подадитесь или как?  - А зачем? У вас своя свадьба, у нас своя, - пожал плечами разбойник. - Мы друг другу обуза. Вы и впрямь до Гданьска добирайтесь, а мы тут поозорничаем. Нам законы не писаны, колобродим, где захочется.  Я взглянул на девушку. Она загадочно улыбалась, думая о чем-то своем.  - Чем отблагодарить тебя, Диана-охотница?  - Меня благодарить не надо. Вы дядюшку моего от верной смерти спасли, да за честь мою девичью вступились. Таперича мы квиты. Что мне надо, сама возьму, - с упрямством произнесла она.  - Что же тебе надо?  - А вот его и надо, - девушка кивнула в сторону Карла.  - В смысле? - не сразу сообразил я.  - В мужья его взять хочу. Уж больно пригожий да ладный.  У меня невольно открылся рот, гренадеры захохотали. Кузен от неожиданности подавился собственной слюной. Он закашлялся, девушка подсела рядом и заколотила маленькими кулачками по спине.  - Мадемуазель, я, конечно, польщен неожиданным вниманием к моей скромной персоне, но... - заговорил Карл, справившись с кашлем.  Разбойница прервала его речь, приложив шаловливый пальчик к губам кузена:  - Не продолжай, милый. Не говори ничего, я все понимаю. Думаешь, не пара я тебе. Не ровня и ровней быть не могу, - она горько усмехнулась. - Это я в таком виде тебе нужна, но ты обожди чуток. Все еще переменится.  Карл озадаченно потер подбородок.  - Я готов ждать годами, но чего или кого?  - Меня, - разбойница загадочно улыбнулась. - Ты только потерпи. Ей-ей... немного тебе ходить невенчанным осталось.  Гренадеры смеялись пуще прежнего - гоготал во всю глотку Чижиков, хихикал в кулачок Михайлов, рассеянно улыбался Михай.  - А ты смелая, - тихо произнес Карл и, сняв с головы девушки дурацкий колпак, провел рукой по ее шелковым волосам. - Я люблю смелых.  - И я люблю, - тряхнув головой, дерзко сказала разбойница. - Ты на меня не смотри как на девку кабацкую, я, чай, еще не целованная, для мужа себя берегу.  - Так сколько же ждать тебя и твоих перемен?  - Недолго, - сказала девушка и повторила: - Недолго.  - Вот так, Карл, - резюмировал я. - Без тебя тебя женили.  Глава 8  Как мы ни старались, одну ночевку все же пришлось сделать в лесу. Все слишком устали и были не в состоянии продвигаться дальше. Глядя на звездное небо, я всерьез задумался. Мне пришли в голову некоторые параллели с моим прошлым, и навела на них наша спасительница, разбойница Маша.  Ремесло наемного убийцы процветало всегда. Нанятые за деньги профессионалы убивали еще в древнем Египте, в античные времена, в Средние века и, конечно, в более "прогрессивные" периоды истории. Разумеется, восемнадцатый век не является исключением из данного правила, но есть одно "но": наемные специалисты обычно прибегают к ядам, засадам в укромном местечке, но почти никогда не устраивают охоты по всем правилам снайперского искусства, а ведь тот самый знаменитый Балагур, который когда-то ловко снял выстрелом из штуцера поручика Месснера в памятный день моего переселения в тело настоящего фон Гофена, применил тактику более позднего периода. Неужто какой-то местный самородок самостоятельно додумался до новых приемов? Вот бы выйти на него, посмотреть в холодные глаза убийцы.  Маша тоже орудовала не хуже заправского снайпера. Она говорила, что ее кто-то учил, причем распространяться об этом человека почему-то не захотела: из боязни, чувства уважения или из благодарности. Возможных причин - масса. Но ее учитель... Не может ли он оказаться тем самым Балагуром, за которым охотится ведомство Ушакова?  Я подошел к девушке. Она сидела на пеньке и при свете костра штопала порванную рубашку дяди. Картина идиллическая, если забыть об обстоятельствах, при которых мы познакомились.  - Не помешаю? - спросил я.  Девушка пожала плечами:  - Свет вы мне не застите, в душу не лезете, значит - нет, не помешаете.  - Насчет души я не уверен, - вздохнул я.  Девушка отложила заштопанную рубаху в сторону, внимательно на меня посмотрела:  - Что вам от меня нужно?  - Расскажи мне о том человеке, который учил тебя стрелять.  Маша насторожилась:  - А зачем он вам?  - Очень нужен по важному делу, - почти не солгал я.  Девушка замотала головой:  - Не задавайте мне о нем вопросов, пожалуйста.  - Почему? - удивился я.  - Потому что я жить хочу. Он очень страшный человек, поверьте. Забудьте о нем.  - Не надо бояться, Маша. Я смогу защитить тебя.  Маша улыбнулась:  - От него?! Вряд ли. Он убъет вас. Узнает, что это я о нем рассказала, найдет меня и убъет.  - Я могу поговорить с генерал-аншефом Ушаковым. Если ваш учитель тот, о ком я думаю, Андрей Иванович нам поможет.  - Быть может, я кажусь вам маленькой дурочкой, но на самом деле я многое повидала. Вам с ним не справиться, барон. Простите.  Я понял, что сейчас она упрется и не станет ничего говорить, решил дать ей время хорошенько подумать над моим предложением. Уж какую-нибудь программу по защите свидетелей мы с Ушаковым сумеем придумать, так что опасность будет сведена к минимуму. Я пообещал девушке вернуться к разговору утром, сам лег и неожиданно для себя крепко заснул.  На рассвете выяснилось, что дядя с племянницей ночью спешно собрались и тайком покинули нас. Похоже, Мария и впрямь была напугана возможными последствиями, поэтому предусмотрительно сбежала. Жаль, ниточка, которая вполне могла привести нас к Балагуру, внезапно оборвалась.  Я заметил, что Карл, обнаружив исчезновение девушки, загрустил. Симпатичная оторва все же запала ему в душу.  Дорога вывела нас из леса. Оказавшись на открытой местности, все разом повеселели, довольный донельзя Михайлов затянул какую-то песню. Я вслушался и понял, что детским ушам она точно не предназначена, да и женским тоже, правда, сейчас мы больше не были обременены присутствием прекрасного пола.  - Денег нет, оружия нет, пачпортов нет. Лепота, - закончив петь, грустно протянул Михайлов.  - Хватит ныть, - оборвал его Чижиков.  - Рази ж я ною? - встрепенулся Михайлов.  - Нет, настроение поднимаешь! Еще раз в энтом духе ляпнешь, я тебе по морде насую, - предупредил гренадер.  - За что?!  - За все хорошее.  Михайлов заткнулся и перестал изводить нас нытьем.  Впереди показалось небольшое селение с корчмой, от которой исходил такой насыщенный аромат готовившейся пищи, что мои хлопцы как по команде сглотнули. Пустые желудки дружно заурчали.  - Может, продадим одну лошадь? - предложил Михай.  - Ага, и кто пешком потопает? - ехидно осведомился Чижиков.  Топать ножками умопомрачительное расстояние не хотелось никому.  - Если не лошадь, тогда что-нибудь другое продадим, - не сдавался поляк, скорее всего из принципа.  - Верно, - поддакнул Михайлов. - Нету сил-моченьки муку от голода терпеть.  - Чево уж тут, - вздохнул Чижиков. - Терпеть надо, пока господин сержант чего-нибудь не придумает.  Я осмотрел свое потрепанное войско и пришел к выводу, что продать мы можем только самих себя. Ничего ценного при нас не было.  - Надо к кому-нибудь наняться, - произнес Карл. - Предложим свои услуги в качестве телохранителей.  - Ничего другого не остается, - согласился я. - Только бы найти того дурака, что захочет нас взять. Зайду в корчму, пораспрашиваю.  Помог случай. Как водится, на ловца и зверь бежит. Из корчмы вышли двое: плечистый высокий шляхтич с наглым холеным лицом и дородный купчина - мрачный, в полном расстройстве чувств. Мы невольно стали свидетелями жаркого диалога.  - Пан Кмит, что же такое? Мы с вами так не договаривались! - жалобно запричитал торговец.  - Ничего не поделаешь, пан Борейко. Откуда мне было знать, что мой добрый друг, пан Матецкий, которого я привык почитать за старого холостяка, вздумает сыграть свадьбу и, конечно, позовет меня на пирушку.  - Откажитесь. Передайте ему, что вы очень заняты.  - Если я откажусь, то навсегда потеряю друга, - сокрушенно покачал головой шляхтич. - Это выше моих сил, пан Борейко.  - А как же уговор, что вы будете сопровождать мой обоз до Вильно?  - Ничем не могу помочь, пан Борейко. Не судьба мне повидать нынче Вильно. Дружба важней всего. Ах, если бы вы знали, как славно мы когда-то рубились с татарами вместе с паном Матецким. Иисусе Христе, второго такого отчаянного рубаку стоит еще поискать!  - Езжайте на свадьбу, но оставьте хотя бы своих людей! - в исступлении прокричал купец. - Пусть они помогут мне добраться до Вильно.  Шляхтич смерил его удивленным взором:  - Вы в своем уме, пан Борейко? Мои люди потому и мои, что всегда находятся при мне. Где я, там и они. Странно слышать от вас такие речи.  - Тогда верните деньги, которые я по вашей просьбе уплатил вам вперед.  - Какие деньги?! Я столько верст охранял ваш товар, а вы собираетесь лишить меня законной платы? Хотите, чтобы я пришел на свадьбу лучшего друга с пустыми карманами и без подарка? - шляхтич как бы невзначай потрогал эфес сабли.  Жест был красноречивей любых слов.  Пан Борейко застыл на месте, беспомощно открывая и закрывая рот. Больше аргументов у него не нашлось.  - Где мои люди? - зло произнес шляхтич. - Наверное, все еще пьют и едят! Матка бозка! Они готовы набивать брюхо круглые сутки.  - За мой счет, заметьте, - встрял купец.  Бедолага мог бы не тратить сил, пан Кмит не обратил ни малейшего внимания на его замечание. Он громко закричал, призывая на головы своих людей всевозможные кары того и этого света. Тотчас на крик из корчмы вышли с полдюжины гайдуков, что-то дожевывавших на ходу. Они оседлали лошадей и ускакали вместе с шляхтичем.  Я решил не упускать выпавший шанс, подошел к упавшему духом купцу и завел разговор:  - Простите, уважаемый пан. Я случайно узнал о вашем затруднительном положении.  Пан Борейко нуждался в том, чтобы его пожалели, так что он благосклонно выслушал мои слова. Они упали на нужную почву.  - Этот негодяй, пан Кмит, взял деньги и не сдержал своего слова, - пожаловался купец. - Напрасно я на него положился.  - Кажется, я знаю, как можно помочь вашей беде, - я расправил плечи и изобразил из себя античного супергероя.  - Да? - недоверчиво протянул купец, рассматривая мои два метра почти богатырской стати и остапобендеровской наглости. - И что вы предлагаете?  - То, что мне вполне по силам. Вы ведь собираетесь в Вильно?  Пан Борейко кивнул.  Некогда польский город Вильно, а нынче литовский Вильнюс, перепавший соседям-прибалтам с барского стола бывшего Советского Союза, был нам по пути. Если купец рискнет нас нанять, мы сразу решим несколько важных проблем.  - Если вам нужна охрана, могу предложить услуги моего отряда.  Купец с подозрением посмотрел на мою грязную и рваную одежду.  - Могу я знать, с кем имею дело?  - Ваше право, конечно, но боюсь, что имя мое ничего вам не скажет. Замечу только, что я из шляхетского рода. Мои спутники тоже являются достойными людьми. С нами вы будете как у Христа за пазухой, - я старался говорить так же убедительно, как коммивояжеры, таскающиеся по квартирам с чемоданами ненужных простым обывателям вещей и тем не менее зарабатывающих на том неплохой гешефт.  - А много ли вас?  - Всего пятеро, но каждый из нас стоит троих-четверых. Не прогадаете.  - У вас очень странный вид, - изрек купец.  Ничего странного, посмотрел я бы на вас, пан Борейко, доведись вам за какие-то несколько часов спалить мельницу, подраться со шляхтой и чудом избежать огненного крещения староверов.  Моя улыбка была шире автомобильного радиатора:  - Не обращайте внимания. Мы стали жертвами обстоятельств. Знаете, в жизни бывают черные и белые полосы. У нас выдалась широкая черная полоса, - я старательно "грузил" поляка, чтобы он не слишком приставал с расспросами.  Однако подозрительный купец не сдавался:  - А вы точно не дезертиры или того хуже - беглые холопы?  - Обижаете, пан Борейко, напраслину наводите. Если вас что-то смущает, скажите сразу - мы больше не станем вам досаждать. Ищите других охранников.  Я с обиженным видом вернулся к своим. Купец задумался. По всему выходило, что ему не хочется связываться с непонятными людьми, но и без охраны тоже никак. После продолжительных колебаний он все же согласился нас нанять. Мы стали сговариваться об оплате.  - Если благополучно доставите мой обоз в Вильно, я заплачу два дуката.  - На каждого?  Купец заморгал от моей наглости:  - Конечно, нет. На всех.  - Надо подумать.  Я прикинул: купец предлагал в переводе на наши деньги около шести рублей. Этой суммы хватило бы лишь на то, чтобы оплатить водный путь только двоих из нашей компании. Маловато, конечно. Я поднажал, в итоге купец накинул еще дукат и обещал кормить и поить за свой счет.  Это известие приподняло всем настроение. Голодное существование успело надоесть хуже горькой редьки. Мы прошли в корчму, сели за стол, дождались, когда пожалует владелец - седой еврей с грустными, как у умирающего лебедя глазами, и сделали заказ. Нам достались: гусь в сливах, вареники со сметаной и по чуть-чуть хмельного меда.  Выяснив, что мы без оружия, купец поцокал языком и принес два старых, давно нечищеных мушкета, три пистолета и пять ржавых сабель.  - Негусто, - вздохнул я, прикидывая, как разделить небогатый арсенал.  - Все, что есть, - признался купец. - Скажите, почему вы не хотите открыть мне свое имя?  - Скажем так: у меня здесь есть враги, и я не хочу, чтобы они знали, чем я сейчас занимаюсь. Поверьте, пан Борейко, сохранять мое инкогнито в ваших же интересах.  - Но как мне вас звать?  - Зовите меня Сержантом, - не стал мудрить я.  - Хорошо, пан Сержант, - сказал купец, показывая, что принимает правила игры. - Устраивайтесь на ночь. Утром я собираюсь покинуть эту деревню.  На следующий день обоз тронулся в путь. Сомневаюсь, что от моих гренадер веяло несокрушимой уверенностью, но купец явно чувствовал себя лучше оттого, что какая-никакая охрана у него все же имеется.  Мы ехали по плохим польским дорогам, стараясь останавливаться на ночлег в деревнях и селах. Места считались неспокойными, немало шляхтичей промышляло разбоем, и причин для беспокойства у купцов хватало.  Когда обоз въезжал в густой лес, лица возничих и пана Борейко теряли беспечность. Как многие мирные люди, они отчаянно трусили, понимая, что засада может оказаться за любым поворотом.  Однако все обошлось, в Вильно мы прибыли без происшествий. Борейко отдал заработанные дукаты и добавил от широты души пару талеров. Я попросил оставить нам сабли, но на такой щедрый жест купца уже не хватило. Жаль, без оружия мы чувствовали себя как без рук.  - Пан Сержант, если у вас возникнет желание заработать еще денег, дайте знать, - напоследок сказал купец. - Я пробуду в Вильно с неделю. Распродам товар и вернусь в Витебск. Мне понадобится охрана и на обратном пути.  - Спасибо за любезное предложение, пан Борейко, но здесь наши дороги расходятся, - ответил я.  - Жаль, - огорченно вздохнул купец и ушел.  Отдохнув в Вильно, мы двинулись дальше и через три дня были в Ковно, где нам предстояло по реке Неман доплыть до границы с Восточной Пруссией. Я договорился с капитаном маленькой шхуны, что он возьмет нас в качестве пассажиров и спрячет от прусских таможенников. Плутоватые глаза выдавали в нем бывалого контрабандиста, знающего все способы доставки незаконных грузов. Правда, пришлось расстаться с одним дукатом.  - Не извольте беспокоиться. Доставлю в лучшем виде, - заверил капитан.  - Я слышал, что Неман изобилует порогами и во многих местах несудоходен.  - Не волнуйтесь, я знаю реку как свои пять пальцев. Забудьте все, что слышали о Немане и доверьтесь мне. Мы перелетим пороги птицей. Лучше скажите: чего это вас в Пруссию понесло? Обычно люди из нее бегут, а вы, наоборот, сами туда стремитесь.  Я рассказал длинную и путаную "легенду", объяснявшую мотивы нашего поведения. Капитан ничего не понял, но догадался, что другой версии от меня не услышит.  Поскольку финансы у нас находились в том состоянии, когда впору приступить к исполнению романсов, я старался ужиматься во всем. Понятно, что, не разбогатев на территории Польши, мы вряд ли решим денежные проблемы в Пруссии.  Пока я утрясал вопросы с контрабандистами, мои ребята сидели в трактире и потягивали дешевое пиво. Тут-то и произошла презабавная история, пополнившая наши кошельки звонкой монетой.  За соседним столом накачивалась венгерским компания шляхтичей, которые говорили так громко, что мы слышали каждое слово. Они с нетерпением ждали прихода какого-то пана Кульчиковского.  - Чем столь знаменит этот пан? - спросил шляхтич, молодой крепкий юноша.  - Ты не знаешь адвоката Кульчиковского? - поразился один из его собутыльников.  - Брось, Стась, откуда ему знать нашу знаменитость. Пан Кульчиковский прославился в те дни, когда наш юный друг еще спал в колыбельке, а не в постели панны Аннуси.  Шляхтичи засмеялись.  - Позвольте, ясновельможные, - привстал юноша, - но я ничего не знаю о причинах, сделавших его столь известной персоной. Может, снизойдете к моему возрасту и расскажете, чем славен пан Кульчиковский? Может, он лучший в окрестностях фехтовальщик, самый меткий стрелок или удачливый охотник?  - Трижды выстрелил, и все мимо, пан Миколай! Наш Кульчиковский если фехтует, то ножиком для зачистки перьев, если стреляет, то только бутылочной пробкой, а уж каков из него охотник, лучше не вспоминать.  - Так отчего же столь великая слава?  - О, то была дивная история. Случилась она во время войны со шведами, когда наш Август II сцепился с их Карлом XII. Приехал как-то раз по своим делам круль Август в наши края, да, устав от забот, решил выпить. А что за радость осушать чашу в одиночестве?! Вот и решил найти себе достойного собутыльника, самого опытного и сильного по этой части. Привела к нему шляхта адвоката Кульчиковского. Круль у нас был высокий, плечистый, здоровый, а адвокат - хиленький, бледненький, сморчок-сморчком. Ну да вы скоро сами его увидите. Осерчал Август, велел гнать прочь обманщика, однако Кульчиковский попросил, чтобы круль на него не гневался, а дал только высочайшее изволение осушить за его честь кубок.  - Осилишь ли гарнец венгерского? - спросил Август.  - Отчего ж только один, а не три, государь? - отвечал шляхтич.  Удивился круль, велел поднести законоведу свой любимый кубок, в который вмещалась целая кварта, налил в него вина до самых краев и велел выпить.  Шляхтич низко поклонился и выпил содержимое кубка до дна, не переводя духа.  - Недурно, - заметил круль. - А сколько ж таких кубков ты можешь выпить?  - Прошу, ваше величество, чтобы вы оказали мне честь пить вместе со мной, и на каждый употребленный вами кубок я буду выпивать по три таких: один в ответ моему государю, другой - за его здоровье, третий - в честь победы над шведами.  - Чем все закончилось? - не удержался от вопроса пан Миколай.  - Да тем, - отвечал рассказчик, - что стали они пить вместе за одним столом, и на каждый кубок круля пан Кульчиковский отвечал тремя. К ночи Август не выдержал, лег на стол и захрапел, а адвокат, чтобы не разбудить спавшего государя, тихонько вышел из столовой, вылил на себя возле колодца ведро холодной воды, да пошел домой на своих двоих, будто и не пил ничего.  - Это правда?! - не поверил пан Миколай.  - Чистая правда, - крестясь, заверил рассказчик. - А у тебя сейчас появится возможность ее проверить. Смотри, вот идет пан Кульчиковский.  К шляхтичам подошел тщедушный сухонький господин в черном камзоле. На легендарного выпивоху он походил так же, как я на Филиппа Киркорова.  - Присаживайтесь, ясновельможный пан, - воскликнул тот, кого называли Стасем. - Давайте вспомним славное прошлое и выпьем за не менее славное будущее.  Адвокат с достоинством присел.  - Кажется, я знаю, как мы заработаем денег, - прошептал мне на ухо Михайлов.  - Это как же?  - Сейчас увидите, господин сержант. Только не извольте гневаться на меня.  Гренадер подошел к пирующим шляхтичам и с поклоном обратился:  - Прошу извинить меня, милостивые государи. Слышал я о подвигах ясновельможного пана Кульчиковского и удивлен без всяких пределов. Примите мое искреннее восхищение.  Адвокат благосклонно кивнул.  - Однако хотелось бы и мне померяться с вами силами, а чтобы в том деле имелся интерес, могу поставить в заклад два дуката, - с той же сладкой интонацией продолжил Михайлов. - Остальные могут ставить на меня или на господина адвоката. Кто победит, того и приз.  Шляхтичи переглянулись, предложение им, судя по всему, пришлось по нраву.  - Я ставлю на пана Кульчиковского, - объявил кто-то из них.  Его поддержали. Михайлов был темной лошадкой.  Я едва не зашипел на гренадера, он поставил на кон все, что у нас было, однако пришлось положить последние два дуката на медный поднос, который постепенно стал заполняться деньгами.  Весело галдящие поляки усадили гренадера рядом с адвокатом, кликнули прислугу и велели нести к столу вино. Попойка началась. Михайлов и Кульчиковский опрокидывали штоф за штофом, не уступая друг другу. Постепенно лица спорщиков раскраснелись, движения потеряли плавность, однако они продолжали пить, изредка отлучаясь в отхожее место. Я уже устал подсчитывать количество опустошенных бокалов. Каждый тост сопровождался одобрительными возгласами и похлопываниями по плечу.  Часам к трем ночи пан Кульчиковский сдался. Все же возраст есть возраст. Законовед обессиленно уронил руки и уткнулся носом в блюдо с холодным поросенком. Половина шляхтичей уже дремала, другая осоловело наблюдала за действиями Михайлова, который неторопливо сгреб деньги с подноса и вернулся за наш стол.  - Здоров ты пить! - восхищенно пробормотал Чижиков. - А чего когда со мной по кабакам ходил, набирался быстрее, чем я?  - Потому что тогда я действительно пил, а на этот раз сливал все в отхожее место, - признался гренадер. - Зайду туда, суну два пальца в рот, выверну все и айда обратно за стол.  - И как - неужто не хмелел?  - Хмелел, конечно. Токмо на меня хмель не сразу действует. Ежели успею по-быстренькому слить - почитай, будто водичку пил.  - Ну, ты и феномен, Михайлов, - восхитился я. - Не в первый раз, наверное, проделывал?  - Так точно, не впервые. Правда, наших сложнее подбить на эндакую штуку, а поляки - что малые дети. Сразу повелись.  - И не жалко винища было? - спросил Чижиков.  - А чеж ево жалеть, когда для дела надобно. Ну, господин сержант, много ли я заработал? - хвастливо поинтересовался Михайлов.  - Много, - сказал я, закончив считать деньги. - Здесь тридцать пять дукатов. Нам хватит.  Глава 9  - Вот что, братцы-кролики, как только откроются лавки, идем покупать новую одежду. Хватит на всю Европу позориться, - объявил я к всеобщему удовольствию. - Видок у нас как у бомжей.  Парни давно привыкли к моей манере вставлять непонятные словечки и таинственных "бомжей" проглотили без проблем. Не удивлюсь, если спустя неделю-другую сам услышу из их уст этот термин. Как я уже отметил, мое заявление было принято гренадерами на "ура".  Последние события превратили наш гардероб в нечто неописуемое, должно быть, знаменитые парижские клошары в сравнении с нами выглядели едва ли не франтами. Ладно в Польше до нас никому не было дела, к оборванцам местные относились терпимо. По дорогам шлялись фрукты одетые не лучше нашего, но попробуй зацепи - выяснится, что помимо горячего нрава и острой сабли каждый имеет еще и родословную, начинающуюся чуть ли не от самого Адама. Трогать таких - себе дороже. Не заметишь, как голова в кустах окажется.  Но мы-то собирались нагрянуть в Восточную Пруссию, а там другие порядки, ничем не напоминающие безалаберную Речь Посполитую. Если что-то не так, благонамеренные обыватели сразу потащат в полицейский участок, причем из самых лучших побуждений.  А уж в полиции нам точно делать нечего. Поговорка "без бумажки ты букашка" для нас актуальна как никогда. Можно бить себя пяткой в грудь и доказывать, что ты дворянин самых голубых кровей, однако без документов все старания пропадут впустую. Все равно не поверят, а проверять или, как говорили в моем времени - "пробивать по архивам", никто не станет.  Сами пруссаки - народ вышколенный и выдрессированный не хуже собаки Павлова. Все рефлексы, начиная от пускания слюней и заканчивая поведением в общественном месте, выработаны десятилетиями суровой палочной дисциплины. Метод, может, и не очень педагогичный, зато эффективный. Пускай в кармане вошь на аркане, но внешний вид должен быть на уровне. Так что встречать и провожать нас будут по одежке, и если наряд окажется подходящим, глядишь, обойдемся и без "аусвайсов".  Мы отправились в торговые ряды за готовым "немецким" платьем. Местность была неровная, приходилось то взбираться на холмы, то спускаться в низины. Прошлись по улочкам, сохранившим средневековое обаяние. Вообще у меня сложилось такое впечатление, что Вильно будто застыл между Востоком и Западом. С одной стороны чувствовалось архитектурное влияние Западной Европы, с другой - нет-нет, но покажется домик, который идеально вписался бы в патриархальную Москву времен Алексея Михайловича. Кроме того, хватало и грязи, характерной для еврейских местечек: как ни крути, а половина нынешних литовских "мегаполисов" начиналась с жилищ, наскоро сколоченных Рабиновичами и их верными Сарами.  Нужная лавка отыскалась среди мелких магазинчиков, забитых всякой всячиной: южными фруктами, пряностями, благовониями, табаком и прочими не всегда нужными или полезными вещами. Спокойно пройти мимо витрин не удалось: заядлые курильщики Чижиков и Михайлов не преминули набить кисеты и купить по глиняной трубке с длинным чубуком взамен "реквизированных" поляками из отряда пана Потоцкого во время плена.  Оказавшись на воздухе, гренадеры с наслаждением затянулись и стали выпускать кольца дыма. Я едва не расхохотался - приятели походили на котов, добравшихся до валерьянки. Разумеется, предупреждать их на манер Минздрава было бессмысленно, вряд ли жизненный путь гренадеров окажется столь долгим, чтобы успеть накопить в организмах хотя бы капельку того никотина, что способен валить с ног легендарную лошадь.  Дверь распахнулась, переливчато зазвенели колокольчики, предупреждая продавцов о появлении визитеров, и мы всей гурьбой ввалились в лавку.  Увидев пятерых мордоворотов поперек себя шире, приказчик поначалу пришел в тихий ужас: ему нечего было нам предложить. Выставленная на продажу одежда оказалась мала даже Михайлову, а он в нашем отряде был самым низкорослым. Возникло чувство, будто я нахожусь в "Детском мире" - нарядные камзольчики и бархатные штанишки упорно не желали на нас налезать.  - Вот что, любезный, - сказал я приказчику, - времени у нас мало, рыскать по всему городу некогда, поэтому делай что хочешь, но одежду для нас разыщи.  - А как насчет.... - начал говорить приказчик  Я сразу понял, что его гложет, и быстро разрешил дальнейшие вопросы.  - Денег? Деньги у нас есть, - я потряс перед его глазами туго набитым кошельком. - Можешь не волноваться, не обидим.  Упускать выгодных клиентов приказчику не хотелось.  Он оставил вместо себя мальчишку, попросил "ясновельможных панов" обождать и в сопровождении слуги куда-то убежал. Вернулись они только через полчаса, нагруженные тюками, будто вьючные верблюды.  - Думаю, я смогу угодить панам, - хвастливо объявил приказчик, развязывая узлы.  - Посмотрим, - сказал я.  Началась примерка. Я остановил выбор на темной рубашке без манжет, плотной и очень удобной суконной куртке черного цвета, снабженной особыми завязками. С их помощью можно было регулировать размер одежды - делать в зависимости от погоды обтягивающей или свободной, последнее позволяло надевать больше нательного белья. Немаловажная деталь с учетом нашего климата. Как ни крути, а холодных дней у нас даже летом в избытке.  Не уверен, что наряд соответствовал последнему писку моды, но для меня главным критерием была практичность. По этой причине я сразу отверг короткие штаны, с которыми носили шерстяные чулки, хоть приказчик и заливался соловьем, расхваливая качество товара. Я никак не мог избавиться от мысли, что этот элемент гардероба все же следовало бы оставить женщинам вместе с париками и пудрой.  Приказчик разыскал для меня кавалерийские брюки с уплотненными вставками. Закончилась экипировка шерстяным плащом, треуголкой и сапогами. Надеюсь, в таком наряде я не очень смахивал на Зорро. Кстати, знаменитый французский фильм, посвященный этому герою, в котором играл Ален Делон (я смотрел его раз двадцать), мне нравится куда больше голливудской версии с Антонио Бандерасом и Кэтрин Зета-Джонс.  Карл облачился в похожие одеяния, только цвет выбрал светло-серый, который как нельзя лучше подходил его ладной фигуре. Остальные гренадеры не долго возились, схватили первые попавшиеся тряпки и, обнаружив, что можно обойтись без перешивания, сразу переоделись.  Приказчик сначала заломил баснословную сумму, но, встретив в лице Чижикова и Михайлова достойных оппонентов, был вынужден снизить цену.  В новом костюме я ощутил себя другим человеком. Что ни говори, приятно избавиться от грязных и вонючих лохмотьев. Нет, оно конечно верно, что не одежда красит человека, но поверьте, в моих тряпках впору было только милостыню собирать.  - В баньке бы сейчас попариться, - мечтательно произнес Михайлов.  - Хорошо бы, да некогда, - с сожалением сказал я.  Да, русская баня была бы сейчас в самый раз. Нет ничего лучше после долгих трудов и дальней дороги. Я и раньше любил ее, родимую, а очутившись в веке осьмнадцатом, стал просто маньяком. Посудите сами, разве не блаженство: посидеть в парилочке, плеснуть на раскаленные камни ковшик с разведенным квасом или пивом, набрать полные легкие хлебного духа, растянуться на сколоченной из дуба полочке, похлестаться распаренным березовым веником, а потом нырнуть в речку и выскочить оттуда как пробка. Смывается не только грязь, но и боль в душе и усталость в теле.  Но если без бани какое-то время мы еще могли обойтись, то без оружия как без воды - и туды не очень, и сюды - сплошной дискомфорт. Что поделать - время такое!  Это у нас, простых людей, в двадцатом веке отобрали право на защиту себя, заранее поставив в проигрышные условия, когда ты знаешь, что родная милиция не очень-то тебя бережет, и приедет по вызову, когда будет поздно. А всякие подонки понимают, что рядовой гражданин не сможет справиться с их шайкой-лейкой, будь он хоть трижды Брюсом Ли, и наглеют.  Если бы у меня была свободная минутка, я бы сел за стол, разлиновал лист бумаги, разделив его на две половинки, и стал сравнивать, что есть плохого и что хорошего в двух разных эпохах, в которых мне довелось пожить.  Понятно, что без теплого ватерклозета, телевизора и ноутбука восемнадцатый век кажется неустроенным до безобразия. Но стоит только ощутить в ладони холодный эфес шпаги или рукоять длинного пистолета, посмотреть на друзей, готовых порвать на мелкие части любого, кто бросит в твою сторону косой взгляд, и что-то резко меняется в восприятии мира.  Пожалуй, я могу поблагодарить от всего сердца Кирилла Романовича за то, что он выдернул меня сюда. И пусть далеко не все его слова показались мне искренними, все равно "гран мерси" вам, уважаемый корректор реальности, от простого русского паренька и... курляндского дворянина.  В оружейной лавке я приобрел две шпаги - себе и Карлу. Нам носить холодное оружие полагалось по статусу. Пистолеты брать не стали, предстоял долгий водный путь, за это время порох может отсыреть, если его не хранить надлежащим образом. Я что-то сомневался, что на посудине контрабандистов нас разместят со всеми удобствами.  Поскольку садиться на корабль в порту было довольно рискованно - таможенники время от времени проверяли, не вывозятся ли из страны запрещенные товары, мы договорились о встрече в условленном месте - небольшой бухте, укрытой от посторонних глаз. Капитан сказал, что встанет на якорь недалеко от берега, а за нами вышлет шлюпку с матросами.  Мы оказались в бухте точно в срок, но, как выяснилось, у контрабандистов собственное представление о времени. Шлюпка прибыла глубокой ночью, когда я, устав от томительного ожидания, стал все сильнее склоняться к выводу, что о нас попросту забыли.  Широченная река нагоняла волны, разбивающиеся об берег, усеянный галькой и крупными валунами. Высоко светила полная луна. В небе носились крикливые и жадные чайки. Дул холодный пронизывающий ветер. Мы порядком озябли, пока, наконец, не услышали шлепанье весел по воде и вялое переругивание матросов. Они подплыли к берегу и стали нас звать.  - Долго же вас не было, - в сердцах сказал я, ступая по воде.  Сапоги противно хлюпали, одежда промокла. Я боялся подхватить несвоевременную простуду. Болеть было опасно. Пустяковая инфекция, которую в будущем можно вылечить за пару дней, здесь могла загнать в могилу.  Капитан, грузный и усатый, встретил нас на палубе.  - Простите за задержку, господа. Пришлось улаживать кое-какие вопросы, но теперь нас ничего не держит. Ветер наполнит наши паруса, и мы полетим птицей.  - Да вы поэт, уважаемый, - усмехнулся я витиеватости его речи.  - Все моряки - либо пьяницы, либо поэты, а зачастую и то, и другое вместе, - с достоинством ответил капитан.  Он внимательно оглядел каждого из нас и прибавил:  - У вас богатырское телосложение, господа. На вашем месте я в Пруссии вел бы себя ниже травы тише воды.  Каюсь, что тогда я не придал должного значения этим словам.  - Господь милосерден, - философски заметил Карл - Вознаградив ростом и силой, он не оставит нас в беде.  Я протянул капитану задаток. Он не стал пересчитывать деньги.  - Прошу следовать за мной. Больших удобств не обещаю, но это лучшее из того, на что вы могли бы рассчитывать.  Капитан привел нас к потайной каюте, устроенной в трюме.  - Здесь вас никто не найдет.  - Неужели таможенники сюда не заглядывают? - удивился я.  - Им не позволяют деньги, которые я плачу с завидным постоянством.  Капитан распахнул дверь:  - Проходите, не стесняйтесь. Я позабочусь, чтобы утром вам принесли завтрак.  - Спасибо, - поблагодарил я. - Можно нам изредка выходить на палубу?  - Только ночью. Я человек осторожный и хочу оградить себя заранее от возможных неприятностей.  Каюта была маленькой и тесной. Мы набились в нее как сельди в бочку.  - Желаю вам приятного путешествия, господа, - сказал капитан напоследок и запер дверь.  Окна или вернее иллюминатора в каюте не имелось. Я зажег свечку. Дрожащее пламя осветило крохотное помещенье, пропахшее сыростью. К потолку были подвешены несколько гамаков, в углу стояло кожаное ведро, предназначенное для удовлетворения естественных надобностей.  - Зябко тут... Как в могиле, - поеживаясь, заметил Михайлов.  - Не круизный лайнер, конечно, но на первое время сойдет, - пробормотал я себе под нос и принялся устраиваться в гамаке. - Господи, как я устал. Предлагаю затушить свечку и завалиться спать. Все равно других развлечений не будет.  - Оно и верно, - согласился Чижиков. - Таперича лишь бы не укачало. Хучь и не по морю плывем, но меня мутит уже при виде одной воды.  - Ну, спаси нас Христос, - перекрестился Михайлов. - Лишь бы эта лоханка не утопла.  Я морской болезнью не страдал, поэтому плавание переносил спокойно, а вот Чижикову приходилось несладко. Он то и дело склонялся над ведром и отказывался от еды. Остальные гренадеры чувствовали себя нормально.  Шхуна плыла ровно, качка почти не ощущалась. Мы слышали мерное убаюкивающее поскрипывание, хлопанье парусов, крики птиц, громкие команды капитана и редкие возгласы суетящихся матросов.  Все, что нам оставалось делать - есть или спать, других занятий не было. Темы для разговоров исчерпались, если честно, мы успели устать друг от друга. Чтобы не сидеть в постоянной темноте, я купил у капитана свечей, и мы их нещадно сжигали.  Кормежка оказалась неважной. Давали селедку, после которой ужасно хотелось пить, вяленое мясо и черствый хлеб. Раз или два принесли моченых яблок. Я надкусил одно и сморщился. Яблоко было кислым как лимон, хотя Карл поедал их с удовольствием. А вот Чижиков по-прежнему отказывался принимать пищу. Ему было хуже всех. Я почему-то думал, что морская болезнь со временем проходит, но гренадеру не стало лучше до самого конца плавания.  Из каюты выпускали только ночью - чтобы прогуляться по палубе и подышать свежим воздухом. Перед тем, как судно пересекло границу с Пруссией, капитан зашел к нам и предупредил, чтобы мы сидели тихо как мыши.  - Но ведь вы сказали, что у вас все заплачено и проблем не будет, - заметил я.  - Верно, но никто не застрахован от слишком радетельных или жадных придурков, - хмуро сказал капитан.  Усы его при этих словах обвисли, и я догадался, что дела обстоят отнюдь не так гладко, как расписывал он.  Однако все обошлось. Корабль пришвартовался к причалу, команда бросила якорь, загремели деревянные сходни, по палубе затопали солдатские башмаки, возле дверей в каюту кто-то простуженно закашлял и заговорил на немецком. Речь сводилась к одному - некий таможенник считал, что его труд недостаточно хорошо оплачивается.  - Мы так не договаривались, - принялся возражать капитан.  - В таком случае я арестую судно и весь груз. Даже если ты чист перед законом, я все равно найду к чему придраться, - заверил невидимый таможенник.  - Но ведь это грабеж, - совсем упал духом капитан.  - Может, и грабеж, но у тебя нет выбора.  Невидимый собеседник захохотал, но его смех быстро перешел в лающий кашель.  - Проклятая погода! Когда-нибудь она меня доконает! Что ты решил?  - Хорошо, - согласился капитан. - Пройдем в мою каюту и рассчитаемся. Только прикажи убрать солдат, пока они не перевернули шхуну вверх дном. И проследи, чтобы они ничего не стащили.  - Не волнуйся, друг мой. Если кто-то из моих солдат чуток поживится на твоей посудине, сильно от тебя не убудет. Поделись с ближним своим и в накладе не останешься, - снова засмеялся таможенник.  Они ушли. Мы по-прежнему сидели в темноте, выжидая, чем все закончится. Через полчаса шум на корабле затих, таможенники убрались. Капитан зашел в каюту и сказал:  - Можете сойти на берег. Все чисто.  Я отдал ему оговоренную сумму и увидел, что лицо капитана недовольно вытянулось, будто он съел одно из своих моченых яблок.  - В чем дело? Что-то не так?  - Думаю, вы слышали разговор. Проклятые таможенники увеличили поборы, поэтому я вынужден взять с вас больше денег.  - И вы решили переложить затраты на наши плечи...  - А что мне остается делать? В конце концов, я тоже рискую.  - А если мы откажемся?  - Я найду способ вас заставить, - ухмыльнулся капитан.  - Неужели вызовете полицию? - недоверчиво спросил я.  - Конечно. Скажу, что вы обманом проникли на мой корабль.  - Но ведь вам не поверят.  - Поверят. Меня тут каждая собака знает. Гоните монету или я сдам вас в участок.  Лишний шум был ни к чему, поэтому я скрепя сердце согласился на новые условия.  После долгого сидения в темном трюме пришлось привыкать к солнечному свету. Мы, щурясь, сошли по сходням и отправились в сторону города. Никто не смотрел в нашу сторону. Проходившие мимо матросы и солдаты не обращали на нас внимания. Порт жил своей жизнью.  - Даже не верится, земля под ногами! - довольно сказал Чижиков, зашагав по булыжной мостовой.  Только сейчас я увидел, как он исхудал и осунулся.  - Кузен, я думаю нужно найти недорогую гостиницу и отдохнуть в ней денек-другой, - предложил Карл.  По камням прогрохотала коляска с сидевшим в ней офицером. Я проводил ее взглядом.  - Согласен. Я тоже вымотался в этой поездке. Но сначала мы поедим, капитан сэкономил на нашем завтраке, а время уже подходит к обеду.  - У меня тоже все кишки слиплись, - пожаловался Карл.  - Хучь до места капитан довез и не утопил, за то ему и спасибо, - рассудительно произнес Михайлов.  Он принялся вертеть головой, с интересом рассматривая все вокруг.  - Что, нравится? - спросил я.  - Не могу понять, - признался гренадер. - Непривычно.  - Вроде, в Польше ты не очень-то по сторонам глазел.  - Так то Польша, чего я там не видел? А тут - заграница, - с придыханием пояснил гренадер.  Я невольно улыбнулся. Лично мне везде было в диковинку: что в Польше, что в Пруссии. Да чего уж там, я и к Петербургу восемнадцатого века привык не сразу.  Это был обычный прусский городишка - вылизанный, уютный и игрушечный. Название его вылетело из головы.  Он давно не вмещался в крепостные стены и вольготно раскинулся вдоль реки. Одно или двухэтажные опрятные дома из камня жались друг к другу, будто чего-то боясь. Красные черепичные крыши красиво смотрелись на фоне безоблачного неба. На маленьких балкончиках расторопные хозяйки сушили постиранное белье. От ветра раскачивались жестяные разноцветные вывески. В витринах магазинчиков, занимавших первые этажи, были выставлены многочисленные товары. У раскрытых дверей стояли улыбчивые люди и приглашали уважаемых покупателей зайти внутрь и приобрести чего душа пожелает. И никакой назойливости, все чинно и благопристойно.  На столбе висел плакат. На нем были нарисованы люди в военной форме, гренадер и мушкетер, внизу шла приписка красивым готическим шрифтом.  - Чего там написано? - не смог пройти мимо не в меру любопытный Михайлов.  - Это вербовочный плакат. Зовут в армию короля Фридриха Вильгельма, - пояснил Карл после короткого изучения.  - Ну энтого нам, слава те хосподи, не нужно, - проговорил Михайлов.  Стоит отметить, что сонливым городок не выглядел. Жизнь кипела на всех улицах.  У красных стен лютеранского собора не было видно привычных нищих, только тощий и длинный пастор о чем-то дискутировал с другим священником - низеньким и полным. Кажется, спор они решили закончить за кружечкой пива.  Прохожие вежливо раскланивались. Шли женщины в длинных платьях, чепцах, несли корзинки с зеленью и цветами. Важно прохаживались господа в черных камзолах, накрахмаленных рубашках и белоснежных жабо, снимали шляпы и здоровались. Дородные матроны вели нарядных детишек на прогулку. Гремя башмаками, шагали солдаты в синих кафтанах, все как на подбор - высокие и плечистые. Проскакали драгуны, они носили мундиры белого цвета. Катились кареты с гербами, влекомые ухоженными холеными лошадьми. Чиновник со злым лицом распекал рабочих, ремонтировавших дорогу.  Вспорхнула стайка голубей, они поднялись высоко в небо, а потом плавно спланировали на высеченный из гранита памятник, окруженный идеально ровным газоном. Чуть поодаль на зеркальной поверхности озера плавали величественные белоснежные лебеди. Несколько мальчишек кидали им с подковообразного мостика куски булки.  Заиграла приятная музыка на часах с огромным циферблатом, установленных на городской ратуше. Уже полдень, отметил я про себя.  Строгий полицейский внимательно всматривался в окружающих. Мы, очевидно, не контрастировали с остальными жителями, поэтому миновали его без препятствий.  - Ну, что скажешь, Михайлов, нравится тебе Пруссия? - спросил я.  - Не могу сказать, господин сержант. Не спорю, чистенько тут, покойно, но как будто чего-то не хватает, а чего именно - не знаю, - пожал плечами гренадер.  - Души не хватает российской, - буркнул Чижиков. - Немецкой душе тут в самый раз, а русскому человеку другого охота.  - Чего именно? - не отступал я.  - Да рази ж энто объяснишь! - вздохнул "дядька".  Вообще-то он прав - если уж этот вопрос решали и никак не могли решить философы, делящиеся на западников и русофилов, то куда уж ему, простому русскому дядьке. Хотя, может, не в философии тут дело.  На углу торговали пирожками и сдобой. Выпечка выглядела столь аппетитно, что я машинально сглотнул слюну, голод стал еще нестерпимей.  - Смотри, кузен, вон трактир, - Карл указал на одну из вывесок.  Трактир оказался чистеньким и опрятным. Посетителей кроме нас не было, поэтому скучавшая хозяйка вмиг оживилась, позвала служанку - костлявую девицу с лошадиным лицом и каштановыми кудряшками волос, которая сразу засуетилась, будто пожаловал король со свитой. Что ж, сервис тут на высоте.  Мы сели за стол, покрытый клетчатой скатертью, сделали заказ. Пока еда готовилась, хозяйка предложила немудреное развлечение: к услугам посетителей были биллиард и свежие газеты. Я, если честно, не большой любитель гонять шары в лузу, поэтому решил узнать, что нового произошло в мире. К сожалению, в газетах пересказывались малопонятные сплетни, из которых было трудно вынести для себя что-либо полезное. Когда истории о найденных на деревьях женщинах, на поверку оказавшихся сбежавшими у кого-то из аристократов обезьянами, надоели, я незаметно для себя начал клевать носом и очнулся от дремоты, только когда принесли еду: тушеную капусту со свининой, густую чесночную подливку и мясо на ребрышках. Готовили здесь неплохо - вкусно и очень сытно. Я опустошил тарелку и откинулся на спинку стула, понимая, что не рассчитал возможности и объелся.  - Не желаете кофе, господа? - спросила служанка.  - А может... - Михайлов выразительно постучал по кадыку, намекая на спиртное.  Я не возражал, парни могли немного расслабиться. Кукольный вид городка действовал умиротворяюще. Среди идеальной чистоты, занавесочек и скатертей мы забыли о неприятностях, которые могут возникнуть, если начнем вести себя неосторожно.  - Если только чуток...  - Конечно, по чуть-чуть, ваше благородие, - на роже Михайлова появилось такое масляное выражение, что я сразу понял: если он дорвется до шнапса, пить будет до посинения.  Чижиков, который ощутил под ногами земную твердь, тоже был не прочь загулять. Михай оставался для меня загадкой. Вроде его немного отпустило, но я по-прежнему не был уверен, что с ним все в порядке.  Выяснилось, что напитков крепче пива в этом заведении не подавали. Гренадеры заметно сникли.  - Тогда кофе, - решил за всех Карл.  Я спросил у хозяйки, не может ли она подсказать нам гостиницу подешевле.  - Нам бы переночевать ночки две под крышей, а потом мы отправимся дальше.  - А зачем вам искать гостиницу? - удивилась женщина. - Я сдаю комнаты, причем недорого. Они теплые и светлые. Поверьте, у меня ничуть не хуже любой из гостиниц. Пройдемте, я покажу.  Мы поднялись на этаж выше. Хозяйка по очереди отомкнула две комнаты в длинном коридоре.  - Пожалуйста, смотрите.  Потолки в комнатах высокие, с несколькими слоями побелки. На полу войлочные дорожки бордового цвета, стены обклеены простенькими обоями. На подоконниках горшки с цветами, плотные занавески раздернуты, окна приоткрыты. В углу письменный стол с полным набором канцелярских принадлежностей: чернильница, готовальня, какие-то незнакомые приспособления. Еще из мебели - двустворчатый шкаф для вещей, маленькое бюро. Два плетеных кресла-качалки. Над кроватями нависают полупрозрачные балдахины с кисточками. Полуоткрытый камин, облицованный изразцами. Его давно не топили, но нам он пока без надобности - в комнате и без того тепло и сухо. Я не сомневался, что матрасы на кроватях мягкие, а белье чистое и свежее как рассвет.  - Люкс для новобрачных, - усмехнулся я.  - Вы что-то сказали?  - Не обращайте внимания. Это я так... Мысли вслух.  Из приоткрытых окон дул свежий, приятный ветерок. Я даже зажмурился от удовольствия. После ночевок в лесу и плавания в тесном трюме, условия просто райские.  - Как вам? - с какой-то ревностью спросила хозяйка.  - Можно сказать, пятизвездочный отель.  - Извините, я опять вас не поняла...  - Все замечательно, мне очень нравится. Теперь бы в цене сойтись.  - Не беспокойтесь, - улыбнулась хозяйка. - Я не имею обыкновения обирать постояльцев.  Она назвала цену. Скажу честно - рассчитывал, что запросят больше, а тут вполне приемлемая сумма, необременительная и справедливая. Хозяйка нам попалась нежадная.  - Меня устраивает, - кивнул я.  - Тогда с вас талер задатка.  Я развязал узелок кошелька.  - Если желаете, велю приготовить ванну.  - О, это было бы просто замечательно, - обрадовался я. - Дорога была долгой и, что греха таить, грязной.  - Устраивайтесь в комнатах. Часа через два ванна будет готова. В шкафах на плечиках висят халаты, они для постояльцев. Пользуйтесь смело. Можете снять дорожную одежду, служанки ее постирают и, если нужно, приведут в порядок.  - Буду очень признателен. Эти услуги надо оплатить отдельно?  Я снова приготовился запустить пальцы в кошелек, но хозяйка решительно замахала руками:  - Что вы! Постояльцы получают под крышей моего дома не только пищу и кров. Мы стараемся быть гостеприимными.  - У вас это прекрасно получается, - не преминул отметить я. - Мы здесь не больше часа, но уже чувствуем себя так, словно не покидали стен родного дома.  Хозяйка зарделась:  - Я очень надеюсь, что вы расскажете об этом всем вашим знакомым. Кто знает, вдруг всемилостивейший Господь приведет их однажды в наш город. Тогда они будут знать, где смогут остановиться в подобающих условиях.  - Непременно расскажу о вашем заведении. Смею заверить, рекомендации будут исключительно положительными.  Мы вернулись в зал.  - Ну, что скажешь, дорогой кузен? - спросил Карл. - Останемся тут или поищем другую обитель?  - Не будем ничего искать, Карл. Мне здесь понравилось. Тут по-настоящему чувствуешь себя человеком. Наше петербургское жилище - жалкая лачуга по сравнению с этим дворцом.  - Верно подмечено, брат. Хотя я вспоминаю ту избушку чуть ли не с ностальгией. Как никак мы провели в ней почти год. Согласись, это немало.  - Понимаю и разделяю твои чувства. Останемся здесь денька на два, а потом двинем дальше, - сказал я. - И еще - сегодня можно будет помыться. Я уже договорился о ванной.  Михай допил кофе и поставил пустую чашку на столешницу.  - Пока вас тут не было, господин сержант, заходил какой-то странный человек. Он не стал ничего заказывать, просто посмотрел в нашу сторону и быстро ушел.  Я пожал плечами:  - Ну и что. Мало ли кому вздумалось сюда зайти. В конце концов, это трактир, публичное место.  - Ваша правда, господин сержант. Только сдается мне, что где-то видел я эту рожу. Скорее всего, на корабле, который нас сюда доставил. Кажется, это был один из матросов.  - Даже если это правда, не вижу ничего странного: капитан отпустил часть команды на берег, вот матросы и рыщут в поисках кабаков и прочих увеселительных заведений. Выбрось его из головы, Михай.  Владелица трактира оказалась не только гостеприимной и хлебосольной. В лице ее я нашел настоящую справочную службу. Она не раз и не два дала мне полезный совет. Когда я наутро спросил, не подскажет ли она, к кому здесь можно обратиться, чтобы нанять экипаж до Мемеля, женщина сразу назвала подходящую кандидатуру:  - Сходите к Гансу Хоффу, он живет через два квартала отсюда в двухэтажном доме с красными кирпичными стенами. У Ганса вы в любое время сможете взять внаем приличных лошадей и добротную повозку.  - А это не очень дорого? Мы не то чтобы совсем стеснены в средствах, однако выбрасывать деньги на ветер не хочется.  - Скажите ему, что пришли от меня. Ганс приходится мне родственником по мужу. Думаю, он сделает вам скидку, - с широкой улыбкой сказала женщина.  Я так и сделал. Нашел дом Хоффа, объяснил владельцу в чем суть дела. Ганс без долгих расспросов отвел меня в каретник, где подобрал подходящий экипаж, в котором было достаточно места для пятерых (не знаю, как он называется, но у меня при виде этой громоздкой и тяжелой конструкции в памяти всплыло смешное словечко - "шарабан"), познакомил с кучером - белобрысым и вертким парнишкой по имени Курт. Малец оказался сообразительным и расторопным.  - У меня все готово. Я только запрягу лошадей, и можно трогаться хоть сейчас, - сообщил он.  - Сегодня не стоит. Готовьтесь на завтра, в любое время.  - Хорошо, я с утра буду здесь.  Я отсутствовал недолго - час-полтора. Казалось бы, что бы могло приключиться за столь малый отрезок времени?! Но... Когда я выворачивал из-за угла, то увидел картину, заставившую меня попятиться: улица перед трактиром была запружена вооруженными людьми. По желто-зеленым мундирам и небольшим меховым шапкам с такой же зеленой опушкой я без труда опознал прусских гусар: они несли охрану на восточных границах страны и нередко выполняли полицейские функции.  Кое-что о них мне стало известно еще до поездки. Эти иррегулярные части были сродни нашим казакам. За солдат они не считались. Немцев среди гусар практически не было. Эскадроны полностью комплектовались иностранцами: венграми, боснийцами, сербами, поляками - зачастую горячими и необузданными, одинаково способными на подвиг и преступление. Первые гусарские части формировались из венгров-протестантов, бежавших из австрийской армии. В отличие от обычных армейских подразделений, гусарам разрешалось иметь командиров из разночинцев.  Я услышал непонятную разноголосую речь, крики, треск ломающегося дерева. С истинно южным темпераментом гусары выволакивали из распахнутых дверей трактира группу избитых и окровавленных людей, смело пуская в ход кулаки, а при необходимости лупили и саблями плашмя. Я с содроганием сердца опознал в этих несчастных своих гренадеров. Они как могли отбивались, но силы были слишком неравными. Гусары связывали пленным руки, концы веревок приторачивали к седлам.  - Немедленно отпустите меня. Я дворянин! Со мной нельзя обращаться подобным образом! - кричал Карл, но его не слушали.  Первой мыслью было желание ринуться в драку и прийти друзьям на помощь. Потом я опомнился. Гусары, число которых приближалось к трем десяткам, несомненно справятся со мной без особого труда. Вряд ли мое пленение сможет хоть как-то облегчить участь друзей. Стоит дождаться выяснения обстановки, а потом придумать какой-нибудь план спасения.  Я старался привлекать к себе как можно меньше внимания, поэтому почти вжался в каменную кладку дома. Взгляд случайно упал на двоих, находившихся чуть в стороне от основных событий. Одним был гусарский офицер (он отличался от рядовых серебряными галунами) - полный, краснолицый, с бульдожьими щеками, а вот вторым... вторым был наш капитан, чье судно тайком доставило нас в этот город.  Очевидно, гусары вломились в трактир по его наводке. Я сжал кулаки и с ненавистью уставился на него. К счастью, иуда не почувствовал на себе мой взгляд, иначе кто знает, чем бы все закончилось.  Когда улица опустела, я выждал минут десять и осторожно вошел в трактир. Под ногами что-то захрустело. Кажется, битая посуда. Первый этаж напоминал Куликово поле после побоища: мебель переломана, стекла выбиты.  Здесь уже кипела работа. Служанки выметали мусор, мыли полы. Мужчина со столярным инструментом ремонтировал опрокинутый стол. Посреди бедлама, заламывая руки, стояла хозяйка. Ее лицо было заплаканным. Я осторожно подошел и спросил:  - Что здесь произошло?  - Нагрянули гусары и арестовали ваших друзей, - рыдая, сообщила она.  - Интересно, на каком основании? - спросил я, догадываясь, что услышу в ответ.  - Гусары пришли с проверкой, потребовали показать документы. Ваши друзья сначала пытались договориться, а потом, когда ничего не вышло, стали драться. Гусары вызвали с улицы подмогу и всех скрутили. Боже, какое несчастье! Посмотрите, во что они превратили мой трактир! - всхлипнула женщина.  Я задал главный вопрос:  - А обо мне гусары спрашивали?  - Нет. Они накинулись на ваших друзей как дикие звери, все мне тут переломали. Я разорена!  - И, наверное, вините во всем нас?  - Ошибаетесь, юноша, - резко ответила хозяйка. - Не я первая, не я последняя, в чьем доме эти негодяи в зеленых мундирах устроили такой погром. Сколько несчастных бюргеров считают убытки и, как я, плачут от бессилия! С той поры, как в городе расквартировали эскадрон гусар, нам, бедным жителям, не стало покоя! Мы не раз жаловались начальству, но их ротмистр только обещает приструнить своих бандитов, а сам ничего не делает. Среди его подчиненных не найдешь порядочного человека. Знаете, когда ваши друзья задали гусарам трепку, я почувствовала себя на их стороне. Я ничего не стала говорить о вас гусарам. Мои служанки тоже будут держать язык за зубами, - твердо произнесла женщина.  Я удивился: далеко не молодая фрау не походила на злостную нарушительницу правопорядка. Гораздо логичней было бы сдать меня с потрохами и не думать о последствиях. Во всяком случае, так в моем представлении должен был бы поступить стопроцентный пруссак. Впрочем, у немцев имеется еще одно качество, которое у них не удалось вытравить даже императору Фридриху Вильгельму, славившемуся крутым нравом, - сентиментальность.  - Спасибо, - поблагодарил я. - Вы очень добры ко мне.  - Не знаю, какие у вас отношения с законом, но мне вы кажетесь достойным человеком. Будь у меня дочь, я бы с большим удовольствием выдала ее за вас замуж.  -Жаль, что у вас нет дочери, - грустно сказал я, думая обратное.  Сентиментальность - сентиментальностью, но природная немецкая прагматичность тоже может сыграть свою роль.  Чтобы хоть как-то компенсировать потери хозяйки, я дал ей пять дукатов. Вряд ли сумма покрыла ее убытки, но лишней она не была точно. Кроме того, я опасался, что приязнь женщины в любую минуту может перемениться, и решил подстраховаться хотя бы таким способом.  Прислуга наводила в трактире порядок, а я сидел в конторке хозяйки и раздумывал о причинах происшедшего.  Ситуация складывалась нехорошая. Гусар навел наш недавний знакомый - капитан контрабандистской шхуны. Выходит, не случайно в трактир приходил матрос, которого опознал Михай. Не знаю, что в итоге они с этого поимели, но неприятностей нам доставили выше горла.  Я обратился к хозяйке:  - Скажите, матушка, кто может помочь выручить моих людей?  - Это зависит от того, что с ними собираются сделать, - резонно заметила женщина. - Гусары стоят в крепости. Моя служанка подрабатывает там прачкой. Я отправлю ее сейчас в крепость. Она возьмет стирку, заодно все узнает и расскажет нам. А вы пока ступайте в свою комнату, запритесь и не показывайтесь даже в окно.  Начались часы томительного ожидания. Я бродил из угла в угол как заведенный. Судьбы Карла, Чижикова, Михайлова и Михая заботили меня сейчас куда сильнее собственной. Я корил себя за беспечность, казнил за отсутствие бдительности, которое привело к аресту моих гренадер.  Какой же ты командир, если твои люди сейчас находятся в тюрьме, а ты пальцем о палец не можешь ударить, чтобы прийти им на помощь! Грош тебе цена. Нет, грош слишком много! Не стоишь ты этих денег!  Наверное, я бы сошел с ума, не приди служанка вовремя.  Глава 10  Даже металлы испытывают усталость. Потом они разрушаются. Так и люди: сначала заведут себя как пружину, а затем, по истечении времени, когда завод окончится, приходят в полную негодность. Хуже всего тем, кто чувствует на себе постоянную ответственность. Не важно за кого: семью, знакомых или подчиненных. Наверное, нельзя многое принимать близко к сердцу, но ведь и без души ничего путного не выйдет. Найти правильный баланс могут лишь единицы, и я, кажется, не вхожу в их число.  Карл... совсем еще юнец, гордый и храбрый, наивный и честный. Он действительно стал мне братом. Чижиков, Михайлов... пусть их физиономии надоели хуже горькой редьки, но без них моя жизнь будет неполноценной. Михай... человек с изломанной судьбой, немало повидавший и хлебавший горе большой ложкой. Я просто обязан выручить их из беды.  Стук в запертую дверь оторвал меня от грустных размышлений.  - Кто там? - с волнением спросил я.  - Госпожа просит вас спуститься в гостиную, - возвестил тонкий женский голос.  - Сейчас буду.  Хлопнули дверные створки, я пробкой вылетел из комнаты и поспешил вниз по лестнице, едва не сбив посланницу с ног.  - Простите меня.  Девушка смущенно улыбнулась и поправила свалившуюся с плеча лямку белого кружевного фартука.  - Ничего страшного. Как видите, я в полном порядке.  В гостиной держали "военный совет". Служанка, которую с поручением отправляли в крепость, сидела на стуле и не знала, куда девать красные натруженные руки. Это была кудрявая, крепко сбитая девица с пышным задом и непривлекательным лицом, покрытым следами от мелких оспин. Возле ее ног серый котенок катал клубок ниток. В другое время игрушку у него бы отобрали, но пока люди были слишком заняты, он мог наслаждаться игрой сколько заблагорассудится.  "Мне бы его заботы", - подумал я, занимая свободное кресло.  - Говори, Хильда, - велела хозяйка.  - Боюсь, у меня дурные новости, - девушка опустила голову.  Я бросил мимолетный взгляд в окно. На улице вечер, стемнело. Ветер нагибал кроны деревьев, что-то загрохотало на крыше соседнего дома.  - Я готов к любым известиям.  Все ждали моего ответа. Эти слова придали девушке сил.  - Гусары, у которых я стираю белье, сказали, что ваших друзей хотят забрать в Потсдам, в королевскую гвардию, - она запнулась.  - Ничего не понимаю... - нахмурился я.  - Дело в том, что драгунский полк, к которому приписаны гусары, обязан каждый год присылать для королевской гвардии по одному солдату высокого роста. Вербовщики повсюду специально выискивают парней повыше, а люди, с которыми вы сюда приехали как на подбор - великаны. Гусары говорят, что их могут поставить в первые ряды королевских гренадер. Начальство будет довольно.  - Постойте, но ведь они не являются прусскими подданными. Более того, среди них есть и иностранный дворянин, - возмутился я.  - Это никого не волнует, - объяснила хозяйка. - Для гусар люди без документов - просто бродяги. Солдаты имеют право делать с такими все, что захочется. Даже убить... Но зачем убивать тех, кто может принести пользу? Вашим друзьям не повезло родиться высокими. Таких еще недавно просто хватали на улицах, ничего не спрашивая.  - А где содержат моих друзей?  - В крепости есть карцер для провинившихся. Их бросили туда. Не волнуйтесь, с голоду и холоду они не умрут.  - И как долго они будут там находиться?  - Скоро приедет капитан фон Румм, который отвечает за вербовку солдат в этом кантоне. Он и примет решение. Для драгунского полка, что здесь находится, они слишком высокие, а для гусар тем более. Знаете, здесь, в Пруссии, большой рост - это проклятие.  - Хватит, Хильда, ты наговорила много лишнего, - прервала девушку хозяйка. - Ступай, отдохни. Ты заслужила.  Девушка удалилась.  - Простите бедняжку. Ее парня забрали в солдаты, а недавно она получила известие, что его убили французы. С той поры Хильда ненавидит военных.  - Передайте девушке мои соболезнования. Это очень тяжело: перенести утрату любимого человека.  Женщина окинула меня оценивающим взглядом.  - Вы сказали, что ваш друг - иностранный дворянин. Это правда?  - Разве я давал повод усомниться в моих словах?  - Могу я услышать ваше имя... настоящее имя?  - Разумеется. Позвольте представиться, перед вами - барон Дитрих фон Гофен.  - Откуда вы? Вестфалия, Саксония, Богемия, Лифляндия... - начала перечислять она.  - Довольно, - остановил я ее. - Для нашего дела это не так важно, хотя, чтобы удовлетворить ваше любопытство, отвечу: я из Курляндии. Как и мой друг, а вернее двоюродный брат.  - Курляндия, - задумчиво произнесла женщина. - Никогда там не бывала.  - Вы не много потеряли, - усмехнулся я, вспомнив "родные" пенаты.  - У вас военная выправка, думаю, вы находитесь на службе либо у короля Польши, либо у русской императрицы. Последнее, пожалуй, вернее всего, - объявила Шерлок Холмс в юбке.  - С чего вы решили, что я служу русской императрице?  - С тех пор, как она сменила трон герцогини на императорский, ваши соотечественники ищут удачи все больше при ее дворе. Сюда не заглядывают.  - Вижу, вы неплохо разбираетесь в этом.  - Жизнь заставляет. А ваши слуги... они русские?  - Среди них есть поляк и да, двое русских. Как вы догадались?  - Я знакома с одним из русских. Близко знакома, если вы понимаете, что я имею в виду, - хозяйка лукаво подмигнула.  - Боюсь, воспитание, полученное мною в детстве, не позволяет мне подозревать вас в чем-то неподобающем, - улыбнулся я.  - О, майн гот! Подождите часа два, и я все вам объясню, - засмеялась женщина.  - Я не могу столько ждать, мне нужно срочно предпринять что-то для моих друзей, - объявил я.  - И вы знаете, что именно?  - Нет, - признался я.  - Тогда не предпринимайте ничего, пока не увидите моего друга. Возможно, он будет вам полезен.  - А если он откажется? Я потеряю уйму времени...  - Вряд ли он откажется помочь землякам. К тому же после того, как я попрошу его об этом сама, у него просто не останется выбора, - сверкнула глазами хозяйка.  - Я бессилен перед силой ваших доводов. Сдаюсь, - с улыбкой произнес я. - Скажите мне только, кто он, этот человек, и как его имя?  - Я зову его Сашей. Он служит капралом в драгунском полку. Этот трактир был построен на его и мои деньги. Мы в некотором роде компаньоны и, пожалуй, даже больше, с той поры, как мой муж отдал Господу душу. Вам повезло - Александр недавно прибыл из похода. Случись происшествие на несколько дней раньше, и никто бы не сумел вам помочь.  В трактире Александр появился часов в восемь вечера и почти сразу постучался в мою дверь.  - Дозволите войти?  - Отчего не дозволить. Заходи, конечно, - флегматично откликнулся я.  Все же накопившаяся усталость снова дала о себе знать. Энергия иссякла. Я с трудом удерживался от желания провалиться в глубокий сон с мечтой, чтобы после пробуждения все вернулось на круги своя.  В двери ввалился грубоватый детина: широкоплечий, поджарый, черноволосый. Белый драгунский мундир сидел на нем как влитой. Солдат-великан снял треуголку и наклонил голову.  - Здравствуй, барин, - неожиданно по-русски сказал он.  - И тебе не болеть, - на родном наречии ответил я. - Как догадался?  Детина усмехнулся:  - Русак русака за версту учует. Нашего брата тут не много, разница сразу в глаза бросается. Ничего, что я по-простому баю с тобой, барин?  Сколько времени нахожусь в восемнадцатом веке, а привычки держать сословную дистанцию выработать не могу. Да и не вижу пока особой необходимости. Гораздо чаще срабатывают подсмотренные в фильмах и прочитанные в книгах на историческую тематику стереотипы. Нет, будь я и вправду каким-нибудь не в меру крутым перцем, живущим во дворце, обедающим на золоте и передвигающимся в карете, запряженной шестеркой лошадей, с конными гайдуками и лакеями на запятках - тогда можно было бы гнуть пальцы, требовать, чтобы народ попроще стелился передо мной ковриком и заискивал. Но ведь реалии таковы, что я всего лишь сержант гвардии, малюсенькая шишка на ровном месте. Живу как все остальные "от зарплаты до зарплаты", выдаваемой мне потретно. И чем я, к примеру, отличаюсь от деревенского мужика, которого забрали в рекруты, определили в полк, переодели в зеленый мундир, дали ружье и велели защищать отечество? Тут как в дурацких загадках из журналов: найдите десять отличий. Только сомневаюсь я, что столько найдется. Ну да, фон-барон, немецких кровей, мелкий дворянчик. Думаете, это многое меняет?  Солдаты, вне зависимости от того, из дворян ты или из крепостных, службу несут наравне. Одинаково ходят в караулы, маршируют на плацу или копают канавы, одинаково сидят с пустыми карманами, дожидаясь жалованья, водку и ту пьют за одним столом. Разумеется, я не говорю о "мажорах", но таких единицы.  Поэтому я и ответил без обиняков:  - Ничего. Не до церемоний сейчас. Считай, что мы ровня.  Собеседник воспринял предложение спокойно.  - Ну, раз так, - драгун запер двери, воровато поглядел по сторонам и поставил на стол здоровенную бутыль с плескавшейся в ней прозрачной как слеза жидкостью.  Затем открыл шкафчик, в котором по идее должно было храниться белье, и извлек оттуда два стакана толстого зеленого стекла.  - Как насчет?.. - его голос гудел как церковный колокол.  - Буду, - коротко ответил я.  Пить, если честно, не хотелось, но, видимо, так устроены русские люди, что начинают принюхиваться друг к другу, когда хмель снимает барьеры, придает уверенность и развязывает языки. Давно ли сам обрабатывал клиентов в ресторане, щедро подпаивая их дорогой водкой в надежде, что они размякнут и скинут процент-другой. Сейчас мне это кажется настолько далеким, что даже не верится.  Услышав ответ, драгун обрадованно потер руки.  - Вот и славно. Соскучился я по землякам.  - Все мы по одной земле ходим, - изрек я невесть какую глубокую мысль.  - И то правда, - солдат разлил жидкость по стаканам. - Давай знакомиться. Как зовут тебя, добрый человек?  - Зови Игорем, - я решил назваться настоящим именем.  - Ну, а я Алексашкой буду, Замирой. За знакомство?  - Без закуски?  Солдат вытащил из-за пазухи краюху хлеба.  - Во! Сойдет?  - Наверное, - пожал плечами я.  - Тогда приступим. Токмо тихо, чтобы моя не учуяла, - он опасливо покосился в сторону двери и продолжил:  - Это ведь она из-за меня тут хмельного не держит. Боится, что сопьюсь. Зря... Я ведь ее, родимую, токмо по причинностям жалую, а без повода капли в рот не возьму, - тоскливо произнес великан, глядя на водку.  - Доверие - великая вещь. Без него никак, - согласился я.  - Вот и мне обидно. Баба она, конечно, справная, но все на свой немецкий лад меряет. Ну, пригубим.  Мы выпили.  - Усы сырые, теперь можно и горло намочить, - одобрительно отметил великан после того, как стаканы опустели.  Мне стало любопытно.  - Скажи, Александр, как тебя в Пруссию занесло?  - На то воля была государыни нашей Екатерины. Годков эдак пятнадцать назад отдала меня в услужение королю Фридриху, а когда обратно в Рассею-матушку возвернет, так и не сказала. Измерили меня веревкой и в Пруссию законопатили. Токмо в гвардию я не попал; то ли веревки у нас и у пруссаков по длине разные, то ли рылом не вышел. В драгуны меня записали, в гарнизон тутошний. По началу, признаюсь, спужался чуток - мундирчик куцый, тесный. Офицеры не по-нашенски лают. Пока разберешь, чего хотят, капрал уже раз пять в ухо съездит. Сопли пополам с кровью вытрешь, выбитый зуб выплюнешь и снова за учебу.  Солдат горько усмехнулся.  - И что, не тяготит чужбина? - спросил я.  - Всяко бывает. Иной раз так прихватит, что силы-моченьки нету терпеть, а вдругорядь задумаешься: нешто на Рассее лутше бы было? У нас ведь, сам знаешь, не сахар.  - Это ты верно заметил: медовых рек с кисельными берегами у нас не водится. Воевал?  - Да так, чуток... хранцузов маненько поколотил в последнем походе, да с гусарами порой поляков гонять приходится.  - А что такое? Мир же с ними, - удивился я.  - Какой там мир! - махнул рукой драгун. - Шалят панове, наберут головорезов и айда озорничать. Никакого уважения к чужому государству. Сюда забредают целыми шайками, тащат все, что не приколочено. Ну, а мы в седло, значит, и в погоню. Иной раз чуть ли не по всей Польше за ними скачем.  - А они за вами?  - И такое бывает, - не стал отрицать драгун. - Токмо к нам помощь быстро подоспеет. Окружим шайку, главарей выбьем, а остальные тут же пощады запросют.  - Как хоть тебе здесь живется?  - Да как всем. Жить ведь в любом месте можно, главное, чтобы башка на плечах была. Ежели у человека промеж ушей не сквозняк свищет, он всюду устроится. Гляди на меня - кем я был раньше? Ванька Сиволапый из деревни Большие Поганки, отруби да выбрось.  - А теперь ты кто?  - А таперича я в капралы выбился, а штоб с казенного харча голодом не пухнуть - торговлю на пару с сударышкой наладил. Оно и к лучшему обернулось.  Драгун снова разлил спиртное по бокалам. Я решил перейти к главному:  - Ты мою беду знаешь. Помоги, пожалуйста, друзей выручить.  - Отчего ж не помочь соотечественнику? Помогу, чем в силах будет. Токмо сразу предупреждаю: непростое дело ты затеял, барин.  - Это я понимаю, но парней все равно надо спасать.  - Молодец, что в беде не оставляешь, - одобрительно отозвался драгун. - Не кажный на такое решится. За это тебе от меня и уважение будет. Но прежде, чем голову твою подставлять, я чуток расскажу, что у нас деется с дезертирами. Сам понимаешь, в Пруссии армия как кафтан у нищего из лоскутков собрана. Оттуда отщипнули, там оторвали, а потом вместе пришили, да так крепко - не оторвешь. А все потому, что на "орднунге", сиречь - порядке держится. Кругом один регламент, мочиться и то по нему ходим. Нарушил - на первый раз капрал тебе палок всыплет, еще нарушил - через строй пройдешь, калекой останешься. За порядком офицеры следят, а они все тут держиморды известные, привычные еще с детских лет крепостных в бараний рог крутить. А когда офицер далеко, тут уж наш брат, унтер, старается. Палка без дела не пропадает. Понятно, что некоторым солдатам от житухи такой в бега податься хочется, но и тута у пруссаков все продумано. Ежели сбежит кто из полку, так за ним охота цельная устраивается: колокола по всей округе бьют, и команда особая во главе с офицером в погоню снаряжается. Как догонют - пожалеешь, что на свет появился. Хорошо, ежели на месте кончат.  - Это мне понятно. Попадаться не собираемся. Главное, друзей вызволить, а потом мы как-нибудь оторвемся. Не в первой, - заверил я.  - Тогда слухай меня, барин. Считай, что тебе повезло. Дружков твоих гусары держат. Вояки они, конечно, знатные, но такого порядка, как в армии, у них нету. За то и следует зацепиться. Но поспешать надо. Как только прибудет капитан-вербовщик, почитай, все пропало. Уже не выручишь. Рекрутов под ружьем в Потсдам доставят, а из королевской гвардии назад ходу нет.  - Лады, Александр. С этим мы разобрались. Успеть надо до приезда капитана. Но что можно сделать? Брать крепость приступом?  Драгун засмеялся:  - Шутник ты, барин. Тут хитростью брать надо, а не штурмом. Кулаками тебе, конечно, поработать придется (а они у тебя, вижу, не маленькие), но с умом. Есть у тебя одна надежа: эскадроном, что в крепости стоит, командует ротмистр из мадьяр, он когда-то сбег со службы в цесарской армии и дал деру в Пруссию. Уж не знаю, каким медом ему тута намазано, но обустроиться он решил именно здесь: строит себе дом в городе. Каменщики и прочие работные люди денег стоят, а он до денег жадный, вот и выкручивается, чем Господь сподобит: то гусар своих заставляет, то арестантов берет.  - Так, может, мне его подкупить?  - Экий ты скорый, барин. Ротмистр энтот и деньги твои заберет, и тебя тоже заарестует. Тут другой подход нужен.  Я разозлился:  - Так, может, не надо ходить вокруг да около? К чему ты тогда ротмистра упомянул?  - Нешто не ясно, барин? Ежели люди твои на строительство дома к нему попадут, то оттуда сбежать куда легче, чем из крепости. Дал по башке охране, ноги в руки, и с Богом...  - Теперь понятно, а вот как сделать, чтобы мои друзья там оказались?  - А вот тут, мил человек, уже мошной придется тряхнуть. У офицера энтого всеми делами вахмистр заправляет, жид охрещенный, навроде эконома при нем состоит. Кубышку ротмистра охраняет, да и свою не забывает пополнить. Кличут этого голубчика - Финкелем. Он по своей породе тоже до денег сам не свой, но опасности от него никакой не будет. Не того стада баран. Ты ему на лапу дай, он и сделает, как попросишь.  - А может, он тогда их выпустит? За деньги, конечно.  Драгун рассмеялся.  - Финкель хучь до денег и жадный, но не дурак. Знает, что ежели вскроется что-то, то головы ему не снести. А вот ежели так обстряпать, что он вроде как и ни причем - совсем другая песня.  - О какой сумме идет речь?  - Того я не знаю, но могу пораспрашивать. У нас с жидом энтим есть кое-какой гешефт. Мы друг друга хорошо знаем и обо всем можем договориться.  - Меня с собой возьмешь?  - А че ж не взять-то? Собирайся, барин, я прямо сейчас тебя с ним и сведу.  Разговор с господином Финкелем не занял много времени. Он согласился за два дуката направить на строительство дома арестантов, содержавшихся в крепостном карцере.  - Когда это произойдет?  - Да хоть завтра с утра, - пообещал Финкель. - Строительство движется медленно. Из гусар плохие работники. Господин ротмистр весьма недоволен. Он думал перевезти свою семью еще в прошлом месяце, а тут сплошные проволочки.  - Надеюсь, арестанты хорошо охраняются? - аккуратно сформулировал я вопрос, понимая, что хитрый еврей обо всем уже догадался.  Однако говорить прямым текстом мне не хотелось.  Лицо Финкеля по-прежнему оставалось бесстрастным:  - Разумеется! С каждой партией обязательно отправляются двое-трое охранников. Они вооружены фузеями и готовы пустить их в ход в любую секунду.  - Спасибо, господин Финкель. С вами приятно иметь дело, - поблагодарил я, завязывая шнурок кошелька.  - Когда мой нос чует выгодную сделку, я не могу пройти мимо, господин...  - Если хотите, можете называть меня Сержантом, - улыбнулся я.  - О, господин Сержант! Мы с вами люди военные и должны понимать друг друга с полуслова. Тогда у меня будет к вам маленькая просьба.  - Все, что в моих силах. О чем вы хотели попросить?  Вахмистр помялся и сообщил:  - Только не поубивайте никого. Не хочу греха на душу, господин Сержант. Остальное меня не касается, - дополнил он.  - А вдруг его благодетеля после этого случая по шапке взгреют? Тогда что? - спросил я у Замиры, когда мы покинули дом сговорчивого еврея.  - Да ничего. Выкрутятся. Ротмистр с Финкелем одного поля ягоды, из любой заварушки без мыла выскользнут. Поймают каких-нибудь бродяг, покажут капитану-вербовщику, на том и дело закончится. А своему начальнику Финкель наплетет, что хотел как лучше - дом де надо достроить. Ты мне лучше скажи, как друзей освобождать будешь, господин... Сержант.  - Чапай думать будет, - мрачно пошутил я. - Пойдем лучше взглянем на хоромы ротмистра.  Одного мимолетного взгляда хватило, чтобы сделать вывод: работа над хоромами офицера продвигалась ни шатко ни валко. Вечером трудовую повинность несли трое раздетых по пояс солдат. Они при помощи канатов пытались водрузить на место каменный блок приличных размеров.  Я изучил все подходы к улице и пришел к выводу, что экипаж лучше оставить в каретном дворе, до которого буквально десять минут ходу. Не хотелось, чтобы наемный кучер что-то заподозрил.  Следующий визит я нанес в аптеку. Старичок - провизор с лицом сморщенным как печеное яблоко, выслушав кучу жалоб на бессонницу, продал мне бутылек со снотворным.  - А оно как, быстро действует?  - Глазом моргнуть не успеете, как попадете в объятия к Морфею, - заверил аптекарь.  - Чем его лучше запивать?  - Да чем угодно. Мое снотворное не имеет привкуса, - похвастался старичок.  Я тщательно изучил рецепт, высчитал дозу, необходимую, чтобы свалить трех человек. Купил в лавку бутылку красного вина, кое-как справился с сургучной печатью, вылил снотворное и тщательно перемешал, потом закупорил и спрятал подальше от любопытных глаз. Надеюсь, "микстура" пойдет моим жертвам на пользу. Во всяком случае, выспятся.  Все, вроде бы можно укладываться баиньки, но внутри появился зуд, не дающий покоя. Причина выяснилась после минутного размышления - кое-кто еще не заплатил по всем счетам, а поощрять такое не в моих интересах. Я человек незлопамятный, но преподать подлецам урок-другой могу без больших проблем. А капитан контрабандисткой посудины, который сдал нас гусарам, вне всяких сомнений на урок напросился. Будет обидно, если мерзавец не понесет заслуженного наказания.  Я вышел на улицу, добрался до порта и увидел, что судно по-прежнему стоит у пирса. Команда, как это бывает в подавляющем большинстве случаев, гуляет где-то на берегу, что мне только на руку. Занимайтесь своими делами, парни, а я тут кое-что подправлю.  Неподалеку, на набережной, велись ремонтные работы. Рабочие ушли на ночь, оставив строительный инструмент без присмотра. Германия, одним словом. У нас бы брошенный инструмент давно пристроили.  Я подобрал бесхозную кирку и поднялся на борт шхуны по спущенным сходням. Матрос, которому доверили охрану посудины, сладко спал. От него за версту несло перегаром. Я толкнул моряка носком сапога, но тот даже не пошевелился. Похоже, пребывал в полной отключке и вряд ли мог мне помешать.  Сперва я заглянул в капитанскую каюту. Она была пустой. Капитан явно не желал отставать от команды и тоже пил на берегу.  В стенку каюты весьма по-дилетантски был вделан потайной сейф, чтобы найди его понадобилось меньше минуты. Гораздо больше времени ушло на вскрытие. Жаль, я не обладаю навыками "медвежатника", иначе проделал бы эту операцию при помощи одного мизинца, а так пришлось поковыряться.  Увы, труды оказались напрасными. Если в сейфе что-то и было, осторожный хозяин забрал это с собой. Ни денег, ни драгоценностей, ни документов. Чувствовал я себя при этом словно пират из "Одиссеи капитана Блада". Возможно, найденный тайник не был единственным, но мне больше ничего не удалось обнаружить.  Спуститься в трюм было делом нескольких секунд. Пятью ударами кирки проделал в днище судна дыру, и, не дожидаясь, когда крысы побегут с корабля, неспешно сошел на берег. Может, шхуна и не затонет, но воды зачерпнет с избытком.  На этом планы мои на сегодня не заканчивались. Я принялся методично заглядывать в окрестные кабаки, надеясь разыскать капитана, и обнаружил его в четвертом по счету. Негодяй преспокойно надирался в обществе вульгарной толстой бабищи, которая громко хохотала от каждого его слова. Чем она зарабатывает на жизнь, было ясно с первого взгляда.  Я присел за их столик. Капитан так назюзюкался, что не сумел узнать меня и принял за какого-то старого знакомого. Я не стал разубеждать его, дал пару монет толстой шлюхе и спровадил ее подальше от нашего стола. Она тут же переключилась на другого клиента и к нам не подходила.  - Знаешь что, морской волк, пойдем отсюда, - предложил я, когда понял, что не привлекаю лишнего внимания.  - К-к-куда? - заикаясь, осведомился контрабандист.  - В другое, более приличествующее нам место.  - А разве тут плохо? - обвел взглядом грязное прокуренное помещение капитан.  - Тут хорошо, но там, куда я тебя приведу, будет еще лучше, - тоном рекламного агента изрек я.  Очевидно, интонации в моем голосе подействовали нужным образом. Капитан дал прислуге щедрые чаевые и, покачиваясь, побрел за мной.  Пьяные, что дети - легковерные и попадаются на любую удочку. Будь он чуточку потрезвее, я бы разделался с ним суровей, а так ... первоначальный запал пропал, пришлось просто двинуть в укромном уголке по шее, без членовредительства и прочих жестких мер. Когда он, потеряв сознание, грохнулся на землю, я без особого смущения обшарил его карманы, забрав деньги и позолоченную луковицу часов. Других ценных трофеев при контрабандисте не нашлось.  На этом я счел свою миссию законченной. Если переполох и начнется, сомневаюсь, что кто-то свяжет его причины со мной.  Мимо проходил драгунский патруль. Я окликнул солдат и показал им бесчувственное тело капитана. Не обнаружив при бедолаге документов, патрульные поволокли его с собой. Кто знает, вдруг негодяй попадет в ту же яму, что рыл для нас. Если он угодит в рекруты, я не расстроюсь. А если когда-нибудь встретимся лицом к лицу на поле боя, пожалуй, еще и обрадуюсь. Тогда я почувствую себя в полном моральном праве наказать эту сволочь.  Утром, после плотного завтрака (не забыв "принять ванну и выпить чашечку кофе"), я расплатился с хозяйкой и, взяв с собой бутылку со снотворным, отправился к строящемуся дому.  Финкель не подвел. Среди нагнанных на стройку арестантов я еще издалека увидел моих гренадер. Им приходилось вкалывать наравне с остальными. Карл таскал вместе с Михайловым носилки, нагруженные камнями и строительным мусором, а Чижиков и Михай восседали на лесах, будто курицы на насесте.  "Прорабом" был низенький немец университетского вида - в черном костюмчике, серых штанах, чулках и башмаках с пряжками, который то и дело заглядывал в чертежи и, обнаружив несоответствие, начинал громко кричать. Ему приходилось так часто надрывать голосовые связки, что примерно через час он порядком охрип и все больше шипел как рассерженный гусь.  Охраняли разношерстный сброд трое гусар. Они устроили себе что-то вроде пикника, соорудив из кирпичей импровизированный стол, на котором была разложена нехитрая провизия. Кормить арестантов гусары явно не собирались и с чистой совестью набивали животы.  В обеденное время, когда часы на ратуше пробили полдень, "прораб" удалился. Очевидно, его тоже ждал где-то накрытый стол, а его подопечные по-прежнему не получили за труды даже хлебной корки. Смилостивившиеся охранники разве что разрешили работягам устроить короткий перекур. Мои парни сели от остальных арестантов в сторонку и о чем-то переговаривались. Возможно, обсуждали план побега, не подозревая, что я нахожусь поблизости и намерен совсем скоро их выручить. Эх, лишь бы не вмешались непредвиденные обстоятельства.  Момент показался подходящим, я решил действовать. Первым делом предстояло убрать пусть не очень бдительных, но все же способных помешать стражей. Поскольку я хотел провернуть операцию как можно тише, мне была нужна посторонняя помощь. Светиться самому не стоило. Кто знает, как восприняли бы мое появление на сцене гусары?  Вдоль дороги шла девочка в клетчатом платьице. Я поманил ее пальцем и попросил отнести бутыль "во-о-он тем дядям" за вознаграждение в виде одного талера.  - Передай, что это от господина Финкеля за хорошую работу, - напутствовал я ребенка.  Покладистая девчушка отнесла вино гусарам. Те может, и удивились неожиданно проклюнувшейся щедрости у своего вахмистра, но дар приняли без долгих колебаний. Какой военный откажется от дармовой выпивки? Разве что мертвый... Вот и гусары не устояли от искушения.  Через короткое время бутылка была раскупорена, а немного погодя я заметил, что вся троица в полном составе изволит почивать глубоким и безмятежным сном, чего собственно мне и было надо.  Я с достоинством подошел к гренадерам. Они увидели меня, удивленно открыли рты, но я подал знак молчать. Очень спокойно, будто так и надо, парни встали, отряхнули испачканную одежду (в крепости их не стали переодевать) и гуськом отправились за мной на улицу. Точно так же нарочито медленной походкой мы пришли на каретный двор Хоффа, растолкали задремавшего кучера и велели ему двигать в дорогу. Курту на сборы потребовались считанные секунды.  Глава 11  В Мемеле пришлось прождать целую неделю, пока в порт не зашел осуществлявший регулярную почтовую перевозку между Кронштадтом, Данцигом и Любеком пакетбот "Новый Почтальон". Корабль спустили на воду в прошлом году, командовал им капитан Измайлов.  Поблизости ухали "бабы", вколачивая сваи в каменистый грунт. Под их шум я и завел неприятный разговор с капитаном.  Он долго мялся, не соглашаясь взять нас на борт. Больше всего его смущало отсутствие документов.  - Даже не знаю, как быть, - говорил капитан, с сомненьем вглядываясь в наши лица. - Как дворянин, готов поверить вам на слово, но, как морской офицер, я приучен к установленному порядку и не имею права его нарушить.  Мне стоило больших трудов уломать несговорчивого моряка. В конце концов, Измайлов махнул рукой и, предупредив, что по прибытии в Кронштадт немедленно сообщит "куда следует", взял нас на борт. Плату, составившую положенные три рубля, мы заплатили дукатами по текущему курсу.  Я с трудом дождался момента, когда корабль выйдет в открытое море. Долго не верилось, что все благополучно закончилось, и мы плывем в Петербург, выполнив поручение Ушакова. В кармане по-прежнему лежали маточники - главное доказательство успешности нашей миссии, пусть она и прошла не так гладко, как задумывалось.  Во время отплытия мы стояли на палубе, вдыхая соленый морской воздух. Нос пакетбота зарывался в волны и тут же упрямо выскакивал обратно. Серое небо затянуло тучами, шел мелкий противный дождь, но никто не спешил укрыться в каютах. Нам было хорошо, и никакая стихия не могла помешать нашему счастью. Пусть кто-то зовет мою Родину уродиной, плюется, когда слышит ее имя, и посмеивается над простаками, которые там живут. Плевать! Они просто не знают, что это такое - путь домой.  Нас охватила эйфория, мы кричали и плакали как сумасшедшие, путались у моряков под ногами, те снисходительно улыбались. Когда берега Мемеля с его высокими остроконечными церквями, красными черепичными крышами домов, зелеными крепостными валами и каменными бастионами укреплений скрылись из виду, Карл подбросил в воздух треуголку, отсалютовав таким образом стране, доставившей нам столько неприятностей. Ветер подхватил шляпу и унес в море. Оставшись с непокрытой головой, кузен только довольно улыбался. Казалось, все наши проблемы позади.  Навстречу плыли большие и малые суда, под парусом и гребные. Их было много, бесконечный лес мачт. Троица богатых, праздно проводящих время горожан, спрятавшихся под импровизированным зонтом на палубе прогулочного шлюпа, приветствовали "Новый Почтальон", подняв бокалы с красным вином. Чижиков в ответ прокричал фразу на ломаном немецком, которую в приличном обществе произносить не полагается, однако господа лишь рассмеялись.  В каюты мы разошлись только поздним вечером. Этой ночью я спал безмятежно, словно младенец.  До самого Кронштадта плавание проходило тихо и спокойно, впрочем, я бы не удивился, если бы в полном соответствии с законом подлости на нас напали пираты, или какой-нибудь реликтовый кракен схватил корабль щупальцами и потащил в морскую пучину. Но - пронесло (в хорошем смысле этого слова, конечно).  Одноногие Джоны Сильверы сидели по кабакам, поили своих попугаев ямайским ромом и точили кривые сабли, а злобные чудовища рыскали в другом месте, не выказывая желания прибрать наш пакетбот. Так что никакой романтики - сплошная скучная бытовуха, чему я был только рад. Приключения наскучили хуже горькой редьки. Наверное, такова природа человека - после шторма всегда тянет в тихую гавань. Но мы, увы, лишь предполагаем. Судьба готовила нам новые испытания.  Кроме нас на борту пакетбота были и другие пассажиры: курьер, спешивший доставить в Санкт-Петербург очень важные бумаги (бедняга не мог ночью даже глаз сомкнуть - боялся шпионов, которые могли охотиться за этой корреспонденцией, того не ведая, что наши чиновники без зазрения совести продают государственные секреты направо и налево), долговязый и рыжий англичанин, дальний предок агента 007, он делал вид, что странствует под видом ученого и путешественника и приставал ко всем с идиотскими на первый взгляд расспросами. В итоге его начали сторониться даже матросы.  Несколько богатых немецких купцов, предвкушающих удачные сделки. Они ежедневно напивались до умопомрачения, опровергая устойчивое представление о расчетливых бюргерах, у которых вместо мозгов костяшки счет.  Аристократическая русская пара: немолодой, но еще о-го-го из себя мужчина и юная очаровательная особа с глазами невинной лани и повадками светской львицы. С ними на корабль погрузилась целая куча прислуги: повара, лакеи, горничные экономы, секретари, охранники. Весь этот "цирк" возвращался в родные пенаты.  И, напоследок, два весьма подозрительных господина, чью национальность определить не представлялось возможным: между собой они общались на дикой смеси из полутора десятков европейских языков (как я узнал впоследствии, оба были контрабандистами и везли в Россию партию шляп).  Дни тянулись медленно и как-то вяло. Измайлов неоднократно устраивал для меня с Карлом званые обеды и пытался выведать, каким ветром нас занесло в Пруссию, но мы благоразумно отмалчивались.  Перед входом в гавань Кронштадта к "Новому Почтальону" пристал большой весельный бот, с него на палубу пакетбота высадилась команда солдат во главе с армейским поручиком гренадерского роста, светловолосым, с грубой мордой трамвайного хама и манерами слона в посудной лавке. Начался первый акт марлезанского балета под кодовым названием "таможенная проверка". Нет, я, конечно, понимаю, что среди таможенников всегда были, есть и будут хорошие и честные люди, которые исправно несут службу, знают в ней толк, не берут взяток и намного щепетильней английской королевы. Но, увы, их пути почему-то никогда не пересекались с моими, что в той, что в этой жизни. Не берусь строить догадки. Возможно, большая власть и впрямь порождает вседозволенность, а полномочия у таможенников и в самом деле были немалыми.  Эти парни больше походили на шайку Хромого Джо из прерий или стаю диких обезьян, по недоразумению облаченных в военные мундиры, и вели себя соответственно. Признаюсь, в тот момент мне стало обидно. Если театр начинается с вешалки, то витриной любой страны является таможня. Нет, я конечно рад, что времена заискивания перед иностранцами в моем будущем канули в Лету. По идее это просто замечательно: отчизна в первую очередь должна уважать своих подданных и создавать для них режим наибольшего благоприятствования. У нас до этой элементарной мысли долго не могли додуматься, и соотечественников десятилетиями держали за людей второго сорта. Потом вместо того, чтобы подтянуть качество обслуживания, нам всем просто стали одинаково хамить, не обращая внимания на герб в паспорте.  Таможня восемнадцатого века в этом плане не сильно отличалась от таможни из "светлого" будущего.  Подобно урагану, солдатская братва пронеслась по верхней и нижней палубам, хватая все, что, по их мнению, плохо лежит. У английского джентльмена в сундуке нашлось несколько бутылок бренди. Хотя провоз спиртного в такой таре и разрешался, тем не менее...  - Бог послал, - довольно потирая ладони, сообщил один из таможенников.  Ап! и, несмотря на все протесты англичанина, содержимое бутылок исчезло в бездонных солдатских желудках, правда, две-три были конфискованы в пользу поручика. В противном случае тот бы остался весьма недоволен подчиненными со всеми вытекающими последствиями.  - Это произвол! Я буду жаловаться! - брызгая слюной, вопил ограбленный британец, но солдаты открыто смеялись ему в лицо.  Контрабандисты, которые были тертыми калачами, предусмотрительно раздали на время досмотра шляпы морякам, однако таможенники тоже имели большой опыт и сразу сообразили, отчего это на головах у всей членов команды красуются новехонькие головные уборы. Недолго думая, солдаты стали давать морякам тычки и отбирать шляпы. Дело едва не дошло до драки. Я видел, как сжимаются кулаки у матросов. Коек-то из мореманов стал клятвенно заявлять, что этого так не оставит и разберется на берегу, когда "сухопутные крысы" не будут при исполнении, однако таможенники не очень-то боялись этих угроз.  Поручик подошел к Измайлову и осведомился, все ли в порядке. Тот без особого восторга, но все же сдал "беспачпортных" пассажиров. По приказу таможенника нас сразу обступили вооруженные солдаты.  - Поручик Ельнин, - представился офицер. - Попрошу показать ваши бумаги.  Он пристально разглядывал наши сияющие лица. Очевидно, никак не мог поверить, что человек в здравом уме будет настолько рад возвращению на родину.  Я виновато развел руками:  - У нас при себе ничего нет, господин поручик.  - В таком случае я не могу разрешить вам спуститься на берег, - предупредил Ельнин.  От него несло водкой и чесноком. Внешностью он до боли напоминал одну сволочь, едва не угробившую большую страну, не хватало только дирижерской палочки.  - Я сержант лейб-гвардии Измайловского полка Дитрих фон Гофен, находился в зарубежной поездке по деловым надобностям, - пояснил я. - Со мной мои подчиненные, гренадеры этого же полка.  - Без надлежащих, оформленных по всем правилам бумаг вы - никто. Повторю, что вам не разрешено ступить на российский берег. Сожалею, но таковы правила.  - Думаю, вам будет легко установить наши личности. Отправьте запрос в полковую канцелярию, она подтвердит, что мы те, за кого себя выдаем. Если понадобится, мы готовы посидеть необходимое время под замком.  - Не вижу в этом необходимости, - неприятно осклабился поручик.  Я неправильно истолковал его слова.  - То есть вы нам верите, и мы можем сойти с корабля?  И без того узкие калмыцкие глазки превратились в две щелки.  - Никоим образом, - окрысился поручик. - Я прикажу стрелять в вас, если вы ослушаетесь. Плывите обратно. Остальное меня не касается.  Я разозлился:  - Послушайте, поручик, вы совершаете большую ошибку. Если будете продолжать в том же духе, я даже не знаю, что с вами сделаю.  - Зато я знаю, - отрывисто произнес таможенник. - Вы осмелились угрожать мне при исполнении. Думаю, вас стоит проучить. Эй, братцы, попотчуйте невежу.  Один из солдат двинул меня прикладом мушкета. От неожиданности я пропустил удар, угодивший прямиком в солнечное сплетение. Сила его была такова, что из меня едва не вышибло дух. Я скрючился и медленно опустился на палубу.  Супруга-аристократа ахнула. Ее муж, за долгую жизнь насмотревшийся всякого, что-то успокаивающе произнес.  - Ну, держитесь, - с ненавистью выдохнул бывший "дядька".  И началось! Наконец-то пригодились занятия той варварской смеси из единоборств, на изучение которой я тратил время подчиненных. Мои парни не сплоховали. Карл сразу отправил поручика в глубокий нокаут и переключил внимание на ближайших таможенников. Чижиков, не тратя время на обдумывание поступков, оторвал от дощатой палубы тяжелую бочку и бросил ее в сгрудившихся солдат, те полетели в разные стороны, будто кегли. Михайлов схватил весло и стал им орудовать, прореживая противников, не ожидавших такого отпора.  Я отдышался и кинулся в гущу схватки. Пусть мне никогда не стать великим ниндзя, способным ударом правой пятки свалить буйвола, однако махать ногами я все же не разучился. Удар, и нелепо размахивающий руками молодчик в зеленом кафтане летит за борт. Надеюсь, он умеет плавать и не пойдет камнем ко дну. Пусть я злой как тысяча индейцев, все равно не хочется брать грех на душу, убивая соотечественника, которому просто не повезло с командиром. Еще один удар, и второй солдатик теряет мушкет. Я перехватываю оружие до того, как оно брякнулось оземь. Ружье находится на боевом взводе, осталось лишь спустить курок. В голову приходит шальная мысль разрядить мушкет в воздух, но я отбрасываю ее за ненадобностью. Точно так же избавляюсь и от ружья.  - ...! - вырвалось у меня из груди.  Кто-то двинул мне по уху, резкая боль обожгла висок. Я развернулся и, без выяснения обстоятельств, двинул первому подвернувшемуся под кулак. Нет, право слово, как хорошо выделяться над толпой. Благодаря ста девяносто сантиметрам роста и накачанным за время службы мышцам, я, сильно не утруждаясь, раскидывал солдатиков как Гулливер лилипутов. Их не могло спасти даже численное превосходство.  Не знаю, что думали остальные пассажиры, но, если верить ободряющим крикам, они поддерживали нас. Правда, на помощь приходить не спешили. Даже матросики, у которых таможенная братия давно сидела в печенках. Ладно, морячки, смотрите бесплатное представление.  Признаюсь, сейчас меня ни капельки не заботили последствия этой потасовки. Я с упоением отдался драке, начиная понимать чувства тех, кто традиционно сходился в кулачной схватке стенка на стенку. Не корысти ради, а токмо... Дальше началось самое интересное. К таможенникам прибыло подкрепление: далеко не все солдаты высадились на "Новый Почтальон" и теперь, привлеченные шумом драки, они бросились на подмогу товарищам. Скоро на палубе было не протолкнуться. Новоприбывшие облепили нас как муравьи, и после недолгого сопротивления повалили, не забыв добавить "горячих". Удары солдатских башмаков сыпались на меня градом. Я вертелся будто уж на сковородке, но, уходя от одних пинков, попадал под другие. Избиение, казалось, тянулось бесконечно. Иступленные солдаты пускали в ход все, лишь бы причинить как можно больше увечий. Я свернулся калачиком, закрыл руками голову. Тело вздрагивало от каждого удара. От боли меня словно пронизывало током. Мышцы сводило. Не знаю, как мне удавалось удерживаться в сознании, хотя бы на самом краешке. Я понимал, что стоит хоть на секунду отключиться и все, крышка... Из нас вполне могли устроить кровавое месиво, не догадайся я выкрикнуть магическую фразу:  - Слово и дело государево!  О чудо, меня услышали! Фраза подействовала как заклинание. Никогда прежде я не видел такой мгновенной реакции. Так, наверное, люди бегут от прокаженного или чумного. Без команды солдаты, действуя как единый слаженный организм, расступились, образовав круг, в центре которого, пуская кровавые пузыри, лежал я. Губы мои невольно растянулись в улыбке. Даже не верилось, что драка закончилась и я буду жить.  Кто-то рывком поставил меня на ноги. Я увидел бешено вращающиеся глаза офицера в изодранной епанче и мятой треуголке, съехавшей на бок. Похоже, ему тоже досталось на орехи.  - Что ты сказал? - четко, отделяя слово от слова, спросил он.  Я распрямился во весь рост, грязной манжетой вытер разбитое лицо и гордо отчеканил:  - Слово и дело!  Глава 12  К чести таможенников, заковывать нас в железо не стали. Обыскали, отобрали шпаги и под конвоем доставили на берег. Потом началось обычное препирательство между армейским и морским ведомствами: ни то, ни другое не хотело связываться с хлопотными персонами и желало переложить ответственность на чужие плечи. Нас таскали из штаба в штаб. Мы, наверное, раз восемь обогнули Кронштадт по периметру. Победили моряки, они сбагрили нашу пятерку пехотному полку, который вел в гавани и крепости земельные работы, а заодно охранял арестантов. Злющий как собака армейский майор обматерил нас по первое число и посадил в холодный каземат. Там и начался традиционный российский тяни-толкай.  С одной стороны, нас, как заявивших "слово и дело", полагалось доставить в Тайную канцелярию, с другой - военные боялись притащить Ушакову кота в мешке. Я прекрасно понимал их опасения. Штаты у великого инквизитора не резиновые. Если горстку и без того вкалывавших как папа Карло канцеляристов начать заваливать всякой ерундой, Тайная канцелярия просто захлебнется. Характер у генерал-аншефа крутой, с Ушакова вполне станется заслать перестраховщиков туда, куда Макар телят не гонял. Например, в Вологду. А это - по здешним меркам - редкая глухомань.  Ситуация перед вершителями нашей судьбы сложилась непростая. Однозначных инструкций нет, зато противоречивых хоть отбавляй. Сложно выполнить один приказ, не нарушив другой. Так повелось еще со времен Великого Петра, у которого полет мысли не всегда успевал получить четкую огранку. Скажет: "Быть по сему", а о деталях упомянуть забудет. К царю за разъяснениями обращаться далеко и опасно, выкручивайся насколько хватит фантазии. Самое смешное начинается, если через какое-то время поступает диаметрально противоположное указание. Тут кого хочешь Кондратий хватит, не только чиновника. Наверное, уже тогда стал вырабатываться классический способ исполнения туманных или слишком заумных распоряжений, получивший в более позднюю эпоху звучную аббревиатуру ПВО ("Подожди Выполнять - Отменят").  Военные и гражданские чиновники чуть ли не на кофейной гуще гадают, чтобы хоть как-то разобраться, чего собственно наверху от них требуют. Анна Иоанновна вроде и пытается навести порядок, но до всего руки не доходят. И работы по горло ("караул" кричи - не знаешь, за что хвататься), и любителей ловить рыбку в мутной воде выше крыши. Некоторым высокопоставленным особам исконный российский бардак только на руку: помогает ворочать делишками, за которые в нормальной обстановке по головке не погладят. Да что там на "осьмнадцатый" век кивать - вспомним хотя бы лихие девяностые: пока обыватель соображал что к чему, мудрые люди быстренько прихватизировали народное достояние. А мы потом стоим, глазами хлопаем и удивляемся: как же так, стратегически важное предприятие, приносящее миллиардную прибыль, строили когда-то всем миром, вбухивали огромные деньги, плохо ели, мало спали, скудно жили, а оно за два ваучера и бутылку коньяка вдруг оказалось в собственности у олигарха дяди Коли, который выстроил в Лондоне хоромы и теперь ходит, пузо себе гладит? И ведь не придерешься, все по закону, а то, что законы под конкретного дядю Колю писались, это уж звиняйте, хлопцы, поздно пить Боржоми. Не то что почки отвалились, вся страна чуть было медным тазом не накрылась, а "авторы" этого скотства по сию пору посмеиваются над нами, лохами ушастыми.  В крепости нас не трогали целую неделю. Кормили, поили, один раз сводили помыться в солдатскую баню. Условия оказались вполне человеческими, других арестантов содержали не в пример хуже. Потом ситуация резко переменилась. Похоже, штабные чины почесали посыпанные пудрой парики и на свой страх и риск повели дознание, чтобы в будущем сориентироваться по обстановке.  Расследование шло по стандартному сценарию. Доморощенные следаки в тонкости психологии не вдавались, об уликах не думали, процедуру взятия показаний начинали с зуботычин. Я пытался объяснить чересчур ретивым, что они ведут себя "слегка" некорректно по отношению к дворянину и военнослужащему российской армии, но мои увещевания были никому не интересны. В одно ухо влетало, в другое вылетало. Что оставалось на бумаге - одному Богу вестимо.  Предлагал навести о нас справки, перечислил ораву знакомых, которые могли удостоверить наши личности. Ответ стандартный:  - Врешь, собака!  И по зубам - хрясь!  - Пошто учинил побитие государственных людей?!  - Они первыми начали!  Хрясь! И еще на закуску... Вот и поговорили.  Я сплевываю на каменный пол сгусток крови. Голова кружится, ничего не соображаю.  - Что собирался затеять в государстве российском? Может, были у тебя худые умыслы? Лучше сразу признайся, душу облегчи.  - Никаких умыслов не имел, возвращался на место службы в лейб-гвардии ея императорского величества Измайловский полк, в коем состою в чине сержанта.  - Чем докажешь? Где твой пачпорт?  Заколдованный круг, право слово! Раз десять уже отвечал, но следователь упрямо возвращается к этому вопросу.  Вздыхаю и отвечаю практически на автомате:  - Бумаги, к сожалению, утеряны, но меня может опознать господин подполковник Густав Бирон.  - Станем мы его из-за тебя тревожить. Да он и ведать-то о тебе не ведает.  - Почему не ведает? Я и дома у него бывал несколько раз.  Может, расскажу, как мы прожект реформы подготавливали? Нет, не поверят. Да они тут вообще никому не верят. Служба такая. Разве что начнут подозревать еще и в шпионаже. Был бы человек - статья найдется, а эти господа и без Уголовного кодекса неплохо справляются. Чего хочешь подгонят. В какие угодно рамки втиснут.  - Ты, верно, худое что-то хотел ему сотворить?  Логика убивает наповал. Ну да, пришел к Бирону на чашку чая и давай его травить, как Сальери Моцарта, а потом приехал в Россию, чтобы облегчить совесть. Отвечаю с негодованием:  - Да я бы лучше застрелился!  Если порвать рубаху на груди, будет перебор. Ограничиваюсь пылающим взором. Ха, взор и впрямь пылающий, аж искры из глаз сыплются. Так мне засветили, что я теперь в темноте без свечки ходить могу: поставленного "фонаря" на месяц хватит.  - Почему на спине рубцы от следов палаческих?  Е-мое, если сейчас упомяну, как в Тайной канцелярии пытали, так на меня столько собак навешают! Это ж как клеймо на всю жизнь.  - В прошлом году произошло недоразумение. Оно выяснилось.  В детали я не пускаюсь, а следователи почему-то удовлетворены столь лаконичным пояснением.  - Может, ты из холопов беглых?  Скажи я настоящую правду, ты бы челюсть на пол уронил и до вечера поднимал. Из будущего мы, и холопы у нас есть, только по-другому называются: пролетариат с инженерно-техническими работниками, которым терять и впрямь нечего, кроме цепей да начальника, который как собака в будке гавкает, отрабатывая косточку от олигарха.  - Никак нет, я из курляндской шляхты. Мое родовое поместье находится возле Митавы.  (И занимает территорию размером с носовой платочек. Но это не для протокола.)  - Говори: о каком бунте али измене знаешь?  - Про бунт или измену ничего не знаю.  - Может, слышал, как персону и честь нашего величества кто-то словами злыми поносил?  - Не слышал!  - Так пошто ты же "Слово и дело" кликал, супостат этакий?  Тут меня проняло:  - Потому что везу генерал-аншефу Ушакову важное донесение, а солдаты на таможне едва меня не убили. Донесение мое государственного характера, в чем оно заключается, рассказать не могу.  - Брешешь, скнипа! В заблуждение ввести хочешь.  На этом допрос резко прервался. Такого поворота следователь не ожидал. Он ушел за инструкциями, а меня отправил в камеру.  Я долго не хотел полоскать фамилию Ушакова, полагая, что проблему можно решить и без вмешательства столь высокопоставленной особы. К тому же тайному лучше всегда оставаться тайным. Если хочешь достичь высот, держи рот на замке. Высоким покровителям это всегда нравилось, а мне без волосатой руки орудовать сложно. Счетчик тикает, до переворота все меньше времени, и больших успехов я пока не добился. Разве что помог организовать роту преторианцев, в надежде, что те не рискнут обратить оружие против благодетелей. Но тут мне вспомнились гатчинские войска Павла Первого, которые не смогли защитить великого императора.  Нет, не все я предусмотрел. Мятежники могут оказаться гораздо хитрее. И что тогда?  Может, сподручней задушить гидру в зародыше? Мысль, конечно, интересная, но воплотить ее сложно. По идее, лучший вариант - спровоцировать переворот в тот момент, когда мятежники будут слишком уверены в себе и попадутся в предварительно расставленные ловушки. Повязать всех скопом, одиозным фигурам снести башку с плеч, а Елизавету, как самую главную...  Нет, в этом случае даже отправка в монастырь не подходит, а расправляться с отпрысками из венценосной семьи гнусными методами не хочется.  Удивительно, но именно такие мысли приходили мне в голову, пока я валялся на соломе, устилавшей камеру. И хоть тело болело от побоев, думалось почему-то легко. Наверное, в подобное состояние впадают терзающие собственную плоть йоги. Ну его, хватит, а то мозги набекрень съедут.  Вечером допрос продолжился. Теперь вызвали всех пятерых. Сначала отлупили батогами, а потом предложили признаться в целом букете злокозненных намерений, направленных на свержение существующего строя и лично ее императорского величества. Кажется, это была домашняя заготовка. Возможно, кто-то решил сфабриковать дело, которое могло бы послужить трамплином для дальнейшей карьеры. А что - засиделся какой-нибудь чудак на другую букву в полковниках и решил проявить служебное рвение.  Вот тогда я не выдержал по-настоящему и потребовал, чтобы меня поставили перед светлыми очами генерал-аншефа. Очень сильно потребовал.  Поскольку случилось это глубокой ночью, экстренно выдернутый на допрос заспанный майор разозлился еще сильнее. Меня как следует отдубасили. Хорошо, кожа стала дубленной, и я пострадал больше морально, чем физически. Чтобы меня изувечить, надо постараться, а здешние умельцы спецам из Тайной Канцелярии в подметки не годятся. Понятно, что больно и неприятно, но терпеть я научился, так что проглотил горечь обиды, пересилил болевые ощущения и с удвоенной энергией начал настаивать на встрече с генерал-аншефом.  - Будет он на тебя время тратить, пес смердящий! - рявкнул майор.  Хлоп! Здоровенный кулак угодил мне в лицо. Вроде, не в первый раз врезали, уже успел притерпеться, привыкнуть - если можно так выразиться, но сейчас меня аж затрясло. Остатки благоразумия испарились в два счета. В порыве бешенства я так наподдал майору, что он пролетел метра два, пока не впечатался в стену.  Подскочили солдаты, повисли на плечах, сбили с ног, уволокли в камеру. Я решил: все, абзац котенку. Теперь точно грохнут. Но, удивительное дело, эта выходка сослужила добрую службу. Или сработало настойчивое упоминание имени Ушакова. Провернулись шестеренки сыскного механизма, кто-то хорошенько подумал и решил с огнем больше не играть.  Утром следующего дня меня посадили в лодку и под усиленной охраной повезли в Санкт-Петербург. Парней оставили в Кронштадте. Я справедливо полагал, что их могут свести в могилу, и пообещал выручить в максимально сжатые сроки.  - Только продержитесь! Ни в коем случае ничего не подписывайте, на себя не наговаривайте, - попросил я друзей перед тем, как меня вывели из камеры.  Шпагу мне и не подумали возвращать, о деньгах, которые были у меня в момент задержания, никто даже и не заикнулся, как будто их и в природе не существовало. Но маточники снова никого не заинтересовали. Они по-прежнему оттягивали мои карманы. Судьба, подумал я.  Лодка причалила к набережной, оттуда мы направились пешком к Петропавловской крепости. Полоса везения продолжилась: моего давнего недруга Фалалеева сегодня не было на дежурстве. Конвоиры сдали меня под расписку незнакомому, но весьма предупредительному канцеляристу, у которого хватило ума поверить, что я действительно являюсь порученцем Ушакова.  - Кто ж вас так отделал, милостивый сударь? - произнес чиновник, внимательно разглядывая мои синяки и шишки.  - Никто. Поскользнулся и упал, - хмуро пробурчал я, понимая, что развивать тему недавних побоев бессмысленно, тем более что в прошлом году сполна хлебнул в стенах этого почтенного заведения. Рубцы на спине остались до сих пор, а вежливый доктор Джон Кук обещал, что к старости мои кости будут предвещать погоду не хуже барометра.  Всесильный генерал-аншеф, никогда не изменявший своим обычаям, обычно дневал и ночевал на работе. Поговаривали, что он и дома почти не бывает. Но в данный момент Ушаков находился с ежедневным докладом у императрицы, так что мне позволили привести себя в порядок. Уже после того, как я вымыл лицо, отряхнул потерявший первоначальный лоск походный костюм и подремал с полчасика, пришел доктор и обработал мои раны. Затем меня напоили чаем и повели в кабинет великого инквизитора.  Ушаков, которого Пикуль изображал злобным и мстительным старикашкой, а беллетрист помелкотравчатей - "генералом с бабьим лицом", был на самом деле крепким мужиком шестидесяти лет с хвостиком. Обладал неимоверной физической силой, острым умом и бульдожьей хваткой. Представлять его бессердечным палачом, право, не стоит: Ушаков знал, когда казнить, а когда миловать.  - Явился, ерой, не запылился, - шутливо приветствовал он, не вставая с кресла. - Долго ж тебя носило.  - Так точно, долго! - гаркнул я во всю ивановскую. - Но приказание ваше выполнил в точности. Гнездо лиходеев отыскал и разорил, самих негодяев предал казни, в доказательство привез детали от машины, которая монеты изготовляла. Сия машина тоже уничтожена.  Ушаков без интереса посмотрел на маточники.  - Рассказывай...  Зачем я только пер их собой? Только карманы зря оттягивали. Я вздохнул и приступил к докладу.  Узнав о предательстве Чарторыжского, генерал-аншеф врезал по столу кулаком:  - Эвона как! Ладно, попляшет у меня этот князек, слезами кровавыми утрется. Еще чего вызнал?  - Больше ничего. Поскольку нам готовили засаду, пришлось возвращаться окольным путем, через Пруссию. Доплыли на пакетботе до Кроншлота, а там случилась неприятность: схватились с таможенниками. Нас едва не поубивали, пришлось прибегнуть к "Слову и делу".  Ушаков помрачнел.  - Вот оно что... впредь не вздумай такого учинять. Употребляй сие только для тех дел, для чего оно установлено.  - Так ведь мы чуть Богу душу не отдали, - удивился я.  - Все равно, не надо трепать "Слово и дело" впустую. Не для того учинено.  В голосе Ушакова послышался металл. Сердце мое екнуло. По легкомысленности, характерной для человека моего времени, я не в полной мере сознавал, какой страшный смысл кроется в этой фразе. И насколько серьезно к ней относятся остальные. Подобно юристам, привык к тому, что здесь можно скривить, там обогнуть, а это - вообще меня не касается. А не тут-то было, господин хороший. Здесь такие кунштюки не прокатывают.  - Виноват, Андрей Иванович, исправлюсь. Больше такого не повторится, - подавленно произнес я.  - На первый раз прощаю, барон. А на второй - не взыщи... Удавлю как котенка.  Кулаки Ушакова сжались, я взглянул на них и понял - и впрямь удавит, причем лично.  - Не будет второго раза, Андрей Иванович. Ученый я.  - Это хорошо, что ученый. Не стал я читать бумаги, что с тобой из Кроншлота привезли. Знаю, что понапишут всякого, не разберешься потом. От тебя хотел услышать. А где гренадеры твои? Нешто не уберег?  - Обижаете, Андрей Иванович. Всех уберег. Только их в крепости оставили, меня одного привезли для разбирательств. Похлопочите, пожалуйста. Люди верные. Жаль, если пропадут.  - Не беспокойся, барон. Сей же час записку отпишу и с курьером отправлю. Негоже верных людей на муки несправедливые обрекать. Тем паче среди них и сродственник твой имеется, Карл фон Гофен.  - Так точно, имеется. Кузен мой.  - Не пропадет твой кузен. К вечеру на квартере уже будет. Ну, а тебя, коль и впрямь задание мое выполнил, со службы седни отпускаю. Ступай в полк, завтра доложись командиру. О награде не беспокойся, сама найдет.  Покинув стены Петропавловской крепости, я направил стопы домой. Впрочем, о чем это я? Какой дом? Так, временное пристанище, где нет ни уюта, ни покоя. Одни условности.  Живем мы с Карлом в избе, отапливаемой по-черному, которую предусмотрительный и осторожный петербуржец Куракин специально поставил в собственном дворе для навязанных сверху постояльцев. Понятно, что строил с минимальными расходами. Есть крыша над головой, масло в лампе и дрова в поленице, ну и ладушки.  Соседи находились в лагере, ключ отдан домовладельцу, поэтому пришлось искать дворника и одновременно сторожа Тимофея, который мог отпереть дверь. От прислуги я узнал, что наш секьюрити опять под мухой и изволит пропадать невесть где. Поскольку я хорошо знал его излюбленные лежбища, обнаружить пьяницу удалось быстро. Вот поиски ключа заняли куда больше времени, но все на свете имеет обыкновение заканчиваться. Ключ нашелся, сторож с третьей попытки сумел попасть головкой в отверстие замка. Я вступил на порог, принюхался.  - Че, не ндравится? - усмехнулся в усы Тимофей.  Обычно в сенях стоял стойкий амбре, образованный смесью таких обыденных компонентов, как запахи от просоленных огурцов, кадушки с квашенной капустой, редьки, пучков лука и чеснока, сушеных грибов и естественных отправлений (нужник в двух шагах), но сейчас это "пиршество" для носа перебивалось благоуханием.  Я словно перенесся в тропическую оранжерею. Сени были забиты цветами: букетами роз, фиалок, тюльпанов, вообще непонятных растений.  - Что за икебана такая? - ошалело спросил я, чувствуя себя по меньше мере Волочковой, заглянувшей в гримерку после балета.  Сторожу это словечко понравилось. Он моментально уловил родство с одним из тех выражений, что традиционно считаются исконно русскими, без которых встанет что эстонская, что молдавская стройка, хотя некоторые филологи утверждают, будто это нехорошие татаро-монголы научили наш народ столь "изысканно" выражаться.  - Дык она самая и есть, - поддакнул пьяница.  И повторил, как услышал.  Глава 13  Из сбивчивых объяснений сторожа я понял, что цветы привозят с завидным постоянством: чуть ли не каждый день. Катавасия началась почти сразу после того, как мы отбыли в Польшу. Чтобы понять, откуда в сенях взялся этот гербарий, хватило одного взгляда. К корзиночкам с цветами прикреплялись карточки, все без исключения старательно подписанные женской рукой (хоть я и не эксперт-графолог, но без труда пришел к заключению, что почерк разный), щедро опрысканы дорогими духами и адресованы литератору Гусарову. О восторженных эпитетах и некоторых весьма недвусмысленных предложениях я, как джентльмен, умолчу. Смысл многих сводился примерно к следующему: "Хочешь большой и чистой любви? Приходи сегодня вечером на сеновал". Немного утрирую, но от истины недалеко. Видимо, в вопросах раскрепощенности двадцать первый век недалеко ушел от восемнадцатого, так что упреки: "О времена! О нравы!" можно отнести к любой эпохе.  Поскольку постояльцы шлялись невесть где, простодушный Тимофей с преспокойной совестью закидывал цветы в сени и запирал, выполняя таким образом служебный долг. К моему возвращению в сенях скопилось столько растительности, что я мог, без проблем месяц снабжать сеном небольшую ферму.  Цветы привозил один и тот же человек, и я предположил, что это курьер из газеты, ведь только там знали мой адрес и могли доставить посылку по назначению. Сказать, что мне было неприятно, нельзя, скорее наоборот. Все-таки тщеславие опасная штука.  Однако я не знал, как разобраться с этим добром, и попросил у Тимофея помощи. За услуги ему было обещано небольшое денежное вознаграждение. Денег, как и водки, много не бывает, и сторож с энтузиазмом взялся за работу. Пока он сортировал цветы в зависимости от степени увядания (что-то на выброс, что-то можно подарить девушкам-горничным, что-то толкнуть на рынке), я разложил перед собой пасьянс из карточек.  Эх, будь на моем месте Карл, он бы оторвался как кот в марте! А я вдруг почувствовал себя страшным ханжой. Вроде, вот оно счастье, само в руки просится, но... Нет, не могу. Неправильно как-то. Может, для рок-звезд или кумиров с большого экрана тащить поклонниц в свою постель это нечто само собой разумеющееся, но у меня вдруг образовался какой-то пунктик. Вроде того, что мы в ответе за тех, кого приручаем. А здешние дамочки, они ведь глянцем не избалованы, телевидением и кино не пресыщены. Радостей в жизни не много, вот и реагируют бурно на то, что кажется новым и непривычным. Это как мы в свое время рыдали над злоключениями танцора диско Джимми и горько плакали над рабыней Изаурой. Прошло энное количество лет, и теперь, чтобы вышибить из нас слезу, надо утопить дюжину "Титаников", битком набитых Леонардо Ди Каприо. Чем больше вокруг информации, тем черствее души.  Я переписал адреса прелестниц, решив при оказии обязательно черкнуть ответ. Дескать, польщен вашим вниманием и щедрым предложением, но чувствую себя недостойным и прочее, прочее, прочее... В конце концов у меня рука на эпистолярном жанре набита. Что-нибудь придумаю. Лишь бы не обиделись.  Закончили мы с Тимофеем одновременно. Я отобрал корзинку с цветами посвежей и посимпатичней и пошел к Куракинской кухарке. Денег у меня нет, в избушке не то что продуктов, даже намека на них не осталось, а есть хочется ужасно. С самого утра только и удалось, что выпить чаю у Ушакова. Так что я был голодный и почти злой.  На барской кухне колдовала полная Дарья - повариха от Бога, из тех, кто из топора не только кашу сварит, но еще и первое, второе и компот.  - Ой, Митрий Иванович пожаловали, - обрадованно сказала она, вытирая руки передником.  Я привык к тому, что мое имя переиначивали на русский лад. Дитрих стал Дмитрием, а отчество Иванович взялось неизвестно откуда. По-моему тут всех иностранцев традиционно называют Ивановичами.  - День добрый, хозяюшка. Это тебе, - я вручил корзину кухарке. - Не покормишь солдата?  - А как же иначе, Митрий Иванович?! Конечно, попотчую. Исхудали вы страшно, с лица спали ужасть. Я вам щец побольше налью, пожирнее, да мяска положу.  Я стал хлебать наваристые щи. В той жизни терпеть не мог, предпочитал борщ или любой другой суп, а здесь почему-то уплетаю за милую душу. Хотя, возможно, все дело в кулинарных способностях Дарьи. У нее невкусной еды не бывает.  Женщина с умилением смотрела, как стремительно пустеет миска.  - Кушайте, Митрий Иванович, кушайте. Я вам добавочки еще плесну. Шти сегодня чудо как хороши. Барин недавно откушали и оченно довольны остались. И вам, вижу, ндравится.  - Угу, - прогудел я с набитым ртом. - Еще как нравится, язык проглотить можно.  Кухарка польщенно улыбнулась.  После плотного обеда возникло непреодолимое желание подремать. Я поблагодарил Дарью и пошел к себе. Не раздеваясь, завалился на лавку, закрыл глаза и моментально уснул.    - Простите, что помешал вашему сну, Игорь Николаевич.  Приятный мужской голос вырвал меня из объятий Морфея. Я увидел невысокого поджарого человека с роскошной шкиперской бородкой и пронзительными глазами.  - Кирилл Романович?! Вы! Я не брежу?  - Все в порядке, Игорь Николаевич. Это не сон, - корректор реальности присел на мою лавку. - Успели соскучиться?  - В какой-то степени, - признался я. - Правда, опасался, что этого может не произойти. Тем более вы сами не очень были уверены, что новая встреча состоится.  - Знаете, молодой человек, я одновременно и верил в нее и не верил. Межвременной перенос очень энергозатратная вещь, а ресурсы даже у нашей цивилизации не безграничны. Мы тоже экономим, снижаем издержки и все такое. Понадобился очень важный повод, чтобы эта встреча произошла, - Кирилл Романович виновато вздохнул.  - Вот как! Случилось что-то страшное?  - И да, и нет. Все зависит от вас, Игорь. Именно вы являетесь определяющим фактором.  Я почувствовал, как во мне нарастает раздражение. Вроде, Кирилл Романович внешне вполне милый человек, с которым приятно общаться, но сейчас он юлит, чего-то недосказывает, а это бесит сильнее всего.  - Не надо мяться, Кирилл Романович. Говорите конкретно. Что произошло и какое отношение это имеет к моей скромной персоне?  Гость поднял к лицу правую руку, бросил взгляд на циферблат роскошных часов.  "Какая-нибудь штуковина на атомном приводе, - подумалось мне. - Еще и гаджетов понапихано до кучи. Наверное, не только время показывают, но еще и стреляют, и гладят одежду, и варят кофе. Кто знает, чего там понапридумывано в непонятном будущем непонятного мира?"  - Что же, десять минут у нас есть, - изрек пришелец. - Вы правы, мой юный друг. Долой хождение вокруг да около, даешь конкретику! Короче говоря, Игорь, не всем в нашем мире понравился этот эксперимент с вами. Есть у нас организация, которая в общих чертах занимается примерно тем же, что и мы.  - Конкуренты? - усмехнулся я.  - Не совсем. Это долго объяснять, да и не нужно. Главное, что они решили оставить текущую историческую реальность такой, к какой мы привыкли. Перемены пришлись им не по душе. Возможности у нас и у них примерно одинаковы. На наш ход с переселением вашей ментальности, они среагировали аналогичным образом. Подыскали подходящую кандидатуру, морально обработали и вселили в кого-то из этого временного отрезка с заданием отыскать вас и всячески воспрепятствовать.  - Вплоть до... - я многозначительно замолчал.  - Да, вплоть до физического устранения.  - И вы знаете кто он - мой противник?  Кирилл Романович пожевал губам и печально произнес:  - К большому сожалению, нет, Игорь Николаевич. Такие секреты хранятся под семью замками. Все, что нам удалось выяснить, укладывается в несколько строк: этот человек мужчина, он, как и вы, дворянин, находится в России. Между вашим и его забросом временная вилка. Вы попали сюда в августе 1735-го, он мог оказаться в донорском теле (это наш профессиональный термин, Игорь) где-то на год-полтора до или после этого события.  - Грубо говоря, на самом деле этот засланец мог тут еще и не появиться. Я вас правильно понял?  - Вы ухватили самую суть, - сдержанно похвалил корректор реальности. - Но мы должны исходить из худшего варианта, а он заключается в том, что ваш противник успел закрепиться до вас. Не знаю, каких результатов ему удалось добиться, но я бы в этом случае стал искать его в окружении Елизаветы Петровны. Не удивлюсь, если он будет неким катализатором возможного переворота.  - Допустим, - задумчиво сказал я. - Вы его не знаете, а что ему известно обо мне?  - Практически ничего. Мы ведь тоже секретами не разбрасываемся, - хмыкнул Кирилл Романович. - Здесь у вас паритет. Он, как и вы, вряд ли обладает обширным научно-техническим багажом. В истории если и подкован, то в общих чертах. Но будьте осторожны. Внимание противника может привлечь что-то необычное, характерное для вашего времени, а не для восемнадцатого века. С другой стороны - он не специалист. Всех нюансов не уловит.  - То есть, если я начну внедрять здесь сотовую связь, он меня раскроет, а если придумаю паровую машину, он решит, что все идет должным образом.  - Примерно так. Так что действуйте сообразно, Игорь. Не бойтесь, но будьте осторожны.  Я прикинул в уме сложившуюся ситуацию. И без того практически невыполнимое поручение обрело дополнительные сложности.  Нет, вдруг засланец толковый мужик? Если с ним посидеть, попить пива, расположить к себе... Было бы неплохо. Вдвоем все веселее историю перекраивать.  А если это какой-нибудь моральный урод, отморозок, способный намотать на кулак мои кишки? М-да, вот яка закавыка.  - Хорошо, Кирилл Романович, с засланцем мы чуток разобрались, хотя по большому счету все представляется, как "Бой в Крыму, Крым в дыму, и ничего не видно". Можно я вас слегка вопросами помучаю, раз уж вы так удачно нарисовались?  - Нет проблем, Игорь, - Кирилл Романович аж приосанился, вытянул лебединую шею и приготовился слушать.  - Вопрос номер один. Я тут уже целый год, на одном месте не топчусь. Кое-чего добился. Неужели там, в будущем, ничего не изменилось?  - Пресловутый эффект бабочки, да?  - Типа того.  - Вынужден вас разочаровать. Чтобы в будущем произошли существенные флуктуации, надо очень постараться, иначе все влияние быстро компенсируется. Любая система стремится прийти в равновесие. Даже рота дворцовой стражи не спасла младенца императора Иоанна от свержения. Елизавета все же оказалась на троне.  - Хм, - я расстроился. - Выходит, все труды пропали впустую?  - Для этой миссии - да. Еще вас, наверное, интересует, как проявил себя литератор Гусаров на ниве российской словесности?  Я улыбнулся:  - Этот вопрос шел под номером два.  Кирилл Романович развел руками:  - К большому огорчению, в школе ваши труды не изучают, в пантеон классиков господину Гусарову попасть не удалось.  - Оно и к лучшему, - надеюсь, что разочарование мне удалось хорошо замаскировать. - Знаю я, как в школе изучают классиков. Десять лет штаны за партой протирал. Только интерес к классической литературе пропадает.  - Еще что-то? Торопитесь, мой друг, время истекает, - предупредил гость.  - Что ждет Россию в ближайшей перспективе? Хотя бы общими словами...  - Россию ждет война. Нет, не новая, - поспешил успокоить меня Кирилл Романович. - Все та же, русско-турецкая.  - Расскажите подробней, - попросил я.  - На подробное изложение времени у меня не хватит. Если только конспективно... Запоминайте, Игорь: в начале следующего года Миних вновь откроет кампанию. Ласси нанесет удар по Крыму, Миних поведет армию на Очаков. Не буду говорить трудностях похода, скажу главное: победа будет за русскими, но эпидемии сведут почти все завоевания на нет. Армия начнет оставлять захваченные крепости и города. Болезни выкосят солдат больше, чем пули врага. Только не считайте фельдмаршал Миниха тупым идиотом, который не знал, что его может ждать. Он делал все, что в его силах, советовался с лучшими врачами этого времени, выполнял их рекомендации. Обстоятельства оказались сильней. Потом из войны выйдут австрийцы. Оставшись без союзника, Россия вынужденно согласится на невыгодный мир. Практически все завоевания будут потеряны.  - Я могу что-то изменить в этом раскладе?  - Вряд ли, - со скепсисом сказал гость. - Хотя никто не воспрещает вам постараться. В состав армии Миниха войдет сводный гвардейский батальон. Кто знает, может вам выпадет жребий в нем служить? Все, Игорь, время истекает. Мы должны проститься.  - И ничего не посоветуете напоследок?  - Боюсь, что мои советы вряд ли вам помогут, - горько изрек пришелец. - Как и в прошлый раз, я пожелаю вам удачи. Поверьте, мои слова идут из самого сердца. Я успел привязаться к вам, господин фон Гофен. Прощайте.  И Кирилл Романович исчез.  Глава 14  После ухода Кирилла Романовича я крепко задумался. Вот уж действительно "закавыка". Появление засланца смешало мне все карты. Вычислить меня ему будет на первых порах проблематично, но стоит мне предпринять какой-то нетипичный ход, и все... буду как на ладони. Приходи и бери тепленьким.  Нет, смерти я не боюсь, причем давно. Людей пугает неизвестность, а для меня в смерти ничего неизвестного нет. Плавали, знаем. Другое беспокоит: раз уж доверили такое важное дело, надо довести его до победного конца. Да и самому интересно, в какую сторону двинется Россия, если на престоле останется император Иоанн.  Что самое смешное, его ведь пока даже в проекте не существует. Есть жених - принц Антон Ульрих Брауншвейгский, есть красавица-невеста Анна Леопольдовна, но до местного ЗАГСа эта парочка еще не добралась. И вопрос: доберется ли? Я тут всякого понаслушался.  Говорят, что принцесса жениха органически не переваривает, крутит шашни с польско-саксонским посланником графом Линаром, а на бедолагу Антона даже не смотрит. Видел я того Линара: действительно, представительный мужчина, роскошно одетый, атлетически сложенный, да и просто красивый, из тех, кого только в бразильские мыльные оперы на роли роковых красавцев Донов Педро приглашать. Низкорослый, щупленький заика принц Антон по сравнению с ним замухрышка, хоть и кровь у него голубей некуда. Это в смысле аристократической породы, а не ориентации.  И хотя Линара с треском прогнали из России, не удивлюсь, если его светлый образ прочно угнездился в душе принцессы Анны. Впрочем, как-то эта оказия рассосалась, я уж лучше о насущном поразмыслю.  Нет, я, конечно, люблю головоломки: кубик Рубика, кроссворды, сканворды, шарады всякие, но игра "Сыщик, найди вора" не для меня. И без того проблем накопилось столько, что впору пойти к Неве и утопиться. Взять, к примеру, безденежье. Как все замечательно начиналось: туда ехали с полными кошельками, а обратно вернулись практически без штанов. Но не все так плохо. Деньги на первое время раздобыть можно, да и жалованье уже не за горами. Как-нибудь проживем.  Я выбил пыль из мундира, переоделся и отправился в редакцию, рассчитывая выручить гонорары за последние выпуски моего романа. Сумма скопилась хоть и небольшая, но для поддержания жизненного тонуса хватит.  За время нашего отсутствия Питер не изменился, не считая земельных работ в самых неожиданных местах: где-то прорыли кучу канав, где-то засыпали старые ямы. Невольно вспомнилась прошлая жизнь. У меня в бывшем дворе постоянно велись археологические раскопки. Только положат свежий асфальт, еще черный, пахучий, глядь - работяги, в которых без труда угадываются гастарбайтеры из солнечного Таджикистана или не менее солнечной Молдавии, уже курочат его отбойными молотками. И так из года в год. Чего тогда удивляться, что у нас в ЖКХ деньги исчезают как в бездонной бочке? Скупой платит дважды, а порядочный до конца жизни.  Но шагал я с чувством глубокого удовлетворения. Питер мне всегда нравился. Что-то есть в этом городе. Богатая, сытая Москва, хиреющий Новгород, не реализовавшая своего шанса Вологда и лощено-европейский и в то же время такой родной Санкт-Петербург. Жаль что бывал в нем раньше только наездом.  Редактор встретил меня как Пастернак Нобелевскую премию: приятно, конечно, но, Боже мой, сколько головной боли в ближайшем будущем!  - Рад вашему визиту, барон. Как провели время?  Улыбка его растянулась будто резиновая. Естественно, я все же приносил доход, не астрономический, но стабильный.  - Благодарю вас, неплохо. Прибалтийские курорты пошли мне на пользу.  - Да? - недоверчиво протянул редактор. - Глядя на ваше лицо, такого не скажешь. Рискну высказать предположение, что вас можно смело выставлять в качестве медицинского пособия. Синяки, шишки... Все болячки собрали? Ничего не пропустили?  - Мелочи жизни, - отмахнулся я. - Меня больше заботит другое: с чьей-то подачи мой дом превратился в цветник.  - Ах, вот оно что! - редактор всплеснул руками. - Не обращайте внимания. Ваша книга нравится читателям, не всем, конечно, но таких, кто ждет каждый выпуск с нетерпением, предостаточно. А публика, она, знаете, всякая бывает. Есть несколько весьма экзальтированных особ, которые норовят заполучить новую модную игрушку, будь то заезжая оперная знаменитость, талантливый комедиант или сочинитель. Потом они резко пресыщаются и начинают алчно искать новое развлечение. Так что не вы первый, не вам и быть последним.  Что-то подобное я и ожидал услышать.  - Выходит, мои эльфы попали в модную струю?  - Хм, интересное выражение. Да, пожалуй, вы правы. Публику привлекла необычная манера письма, нетипичный слог. Да и мыслите вы... своеобразно. Так что сочинитель Гусаров нынче пребывает в фаворе. Надолго ль - не могу вам сказать. Может, кофею желаете? Для продолжения беседы...  - Не откажусь.  - Тогда велю сварить его и сюда принести. Кофей у меня особенный, такого по всему Питербурху не сыщете.  Редактор позвонил в колокольчик и, вызвав секретаря, дал ему указания, а потом продолжил прерванный разговор:  - На чем я остановился? Ах, да, после того, как ваше сочинение снискало пристальное внимание, в редакции просто не стало отбоя от восторженных почитательниц. Более всего их интерес распаляет, что настоящее имя автора укрыто от них под замками. Иной раз дамы категорически настаивают, чтобы я раскрыл ваше инкогнито, а вы представляете себе, насколько могут оказаться настойчивы прекрасные фемины!  - Представляю, - кивнул я, вспомнив записочки, некоторые из которых могли вогнать в краску Дон Жуана с Казановой вместе взятых.  Выходит, у меня чуть ли не фан-клуб образовался. Вот уж не знаю, как к этому отнестись. Пока что ни плюсов, ни минусов не наблюдается, а там посмотрим. Лишь бы не мешало нормальной жизни. Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? И дураку ясно, что назревает потенциальный геморрой, способный в перспективе отравить существование. Остается рассчитывать на то, что волна интереса к моему скромному бумагомаранию постепенно спадет. Останутся лишь те, кому и впрямь хочется читать, а не искать повода для знакомства.  Да и вообще, противно ощущать себя атрибутом гламурного общества. Я и в прошлом при виде глянца, что в жизни, что в печати плевался, а сейчас обозлился еще сильнее. Помню, как бесило интервью по телику с несчастной манекенщицей, у которой сегодня съемка в Париже под палящим солнцем, а завтра в Риме под фонтанами, и как она, несчастная, страдает от перенапряжения и сплошных нервных стрессов. Вот если бы эта сухая вобла повкалывала по-настоящему: так, чтобы встать в шесть утра, приготовить еду для детей, развести младшего в садик, а старших в школу, затем отбарабанить полный рабочий день с получасовым перерывом на обед, накупить полные авоськи, забрать детишек, накормить-напоить их, проследить, чтобы сделали уроки, постирать, погладить, спать уложить. Тогда да, я бы проникся к ней уважением, а так...  - Мы пришли к обоюдовыгодному решению. Адрес я никому открывать не стал, но согласился передавать все послания по назначению. С этого момента моя жизнь превратилась в сущую каторгу. Пришлось нанять курьера, в обязанности коего вошла доставка цветов и записок к порогу вашего дома.  - Надеюсь, он не из болтливых?  - Ни в коем разе! - обиженно воскликнул редактор. - Это же дока! У него большой опыт по скрытной части. Ванька Осипов по прозвищу Каин. Легендарная, если можно так выразиться, личность. Сказывают, много шороху когда-то по Москве наводил, да надоело ему честный люд в подворотнях грабить, кошельки на площадях у прохожих тянуть, вот и надумал перебраться из Москвы в Питербурх, ремеслом честным себя занять. А поскольку грамоте он с измальства обучен, так решил, что дорога ему лежит туда, откуда несут по Руси печатное слово. Ко мне пришел, шапку заломил, до пояса поклонился и попросил, чтобы я хучь к чему-то полезному определил да по-книжному писать научил. Пока на посылках у меня бегает, а потом, глядишь, инда и впрямь литератор из него вырастет, - не без гордости похвастался редактор.  - Почему нет? Писатели все равно что жулики, тоже враньем на жизнь зарабатывают, - согласился я.  Сам при этом решил по возвращении домой провести срочную ревизию. Может, редактор и впрямь поверил в раскаяние вора, но поговорка "сколько волка не корми" возникла не на пустом месте. Да нет, зря я, наверное, себя накручиваю, все равно у нас с Карлом, кроме пары нательного белья, и брать нечего.  Слуга внес в кабинет поднос с дымящимся кофе, расставил чашки, вазочку с печеньем и удалился.  Я принюхался:  - И вправду необычный запах. У вас действительно готовят потрясающий кофе.  - А вы попробуйте. На вкус он еще лучше.  Я сделал глоток:  - Божественно.  - Рад, что нашел в вас ценителя, - с видом "знай наших" откликнулся редактор.  Он пришел в благодушное настроение. И тогда я решил нанести ему главный удар.  - Я тут поразмыслил над вашими словами о моем внешнем виде. Пожалуй, вы правы, здоровье надо поправить.  - Всенепременно надо! Беречь себя надо смолоду, чтобы к старости болячек было меньше, - поддакнул редактор, откусывая печенье.  - Но лечение - дело дорогое, вот я и пришел, чтобы забрать причитающийся гонорар и обсудить возможность его увеличения.  - Хм, - редактор аж поперхнулся, пришлось похлопать его по спине. - Вы выбрали крайне неудачный момент. Я сейчас совершенно стеснен в средствах. Весь капитал я пускаю в новое дело, собираюсь увеличить тираж газеты. Как только мое начинание будет окупаться, я щедро вознагражу вас.  - Синица в руке была бы предпочтительней, - заметил я.  Мы долго препирались. В итоге победили молодость и сила. Выцарапав три рубля, я возвращался в приподнятом настроении. Дома оно еще улучшилось: Карл - целый и почти невредимый, спал на лавке, укрывшись лоскутным одеялом. Будить его я не стал, предстоял трудный день: визит к ротному и, возможно, полковому начальству, доклад по всем пунктам, обязательные разборки по пустякам и нет. Начиналась обычная армейская рутина с ее караулами, учениями и работами.  Утром мы с Карлом прибыли на полковой двор, чтобы доложиться о прибытии из командировки. Там нас уже поджидали Михайлов и Чижиков, оба слегка навеселе, но я не стал попрекать их за сивушный запах из рта и плохую координацию движений. После испытаний, выпавших на их долю, мужики имели полное право расслабиться.  Наша рота находилась в летних лагерях - кампанентах, оставшийся при штабе дежурным капитан Толстой долго ломал голову, решая, какую бы дыру нами закрыть. В итоге меня отправили в полковую канцелярию чинить перья, подшивать бумажки и промокать чернильные пятна, а Карл, Чижиков и Михайлов покорно взяли кирки, лопаты и носилки и с песней потопали мостить дорогу. Михай в расположении полка так и не появился. Собственно, ему, как партикулярному человеку, делать здесь было нечего.  Я собирался навестить капитана Анисимова, узнать, как продвигаются его дела, но выяснилось, что артиллерист тоже отбыл в лагерь, забрав всех помощников. Надеюсь, отправился он не с пустыми руками. Кирилл Романович обещал, что скоро сводный гвардейский батальон выступит в поход против турок. Было бы здорово опробовать новую пулю в условиях реального боя.  Я пришел в канцелярию, доложился по форме. Старший писарь нарезал мне фронт работ, а сам ушел пить водку. Что ж, дела идут, контора пишет.  Писаря, как им и положено, изводили тонны бумаги. Я снова поразился обилию служебной переписки. Получалось, что каждый чих протоколировался в специальном журнале, потом все это сводилось в особые отчеты, которые рассылались в десятки инстанций. Армейская бюрократия цвела и пахла.  Подкинутая Толстым работенка быстро наскучила. Я задремал за столом, положив голову на сведенные вместе руки. Скрип гусиных перьев и вялый треп писарей не помешали мне продрыхнуть до обеда. Я перекусил купленной у уличных торговцев снедью и стал слоняться по штабу.  В обычное время жизнь здесь била ключом, но сейчас здание пустовало. Штаб походил на школу во время летних каникул. Никого, кроме учителей и директора... пардон, командира полка Густава Бирона. Не знаю, с какой стати он тут оказался, но я столкнулся с ним в коридоре нос к носу.  - Здравия желаю, ваше высокородие!  - О, фон Гофен, - обрадовался подполковник. - Давно в Петербург возвратились?  - Вчера вечером, господин подполковник.  - Все живы-здоровы?  - Так точно, все.  - Достойно похвалы. Пойдем ко мне, расскажешь что да как, - весело сказал офицер.  Скоро выяснилась причина его хорошего настроения. Бирон со дня на день ожидал прибавления в семействе: красавица-жена Александра вот-вот должна была разрешиться от бремени.  - Если родится сын, назову его в честь батюшки Карлом. Два года прошло с того дня, как отец мой преставился, упокой Господь его душу.  - А если дочь?  - Дочь назову именем благодетельницы всей нашей фамилии, Анной. Собирайтесь, барон. Я забираю вас с собой, - неожиданно приказал подполковник. - Едем ко мне. Я хочу, чтобы сейчас подле меня находился преданный человек, способный разделить со мной радость.  Мы сели в карету Бирона и покатили к его дому. Позади неслись конные гайдуки в расшитых серебром и золотом кафтанах.  Экипаж въехал в открытые ворота, остановился возле двухэтажного каменного особняка. Двое солдат-измайловцев вытянулись во фрунт, приветствуя командира. Темные лакированные двери распахнулись. С высокой лестницы к карете сбежал страшно взволнованный человек в зеленом камзоле. Я узнал дворецкого.  - Беда, беда, ваше высокородие! - замахал руками он.  Бирон побледнел, рывком открыл дверцу кареты, спрыгнул без всякой подставки на землю.  - Что случилось?  - Супружнице вашей, Александре Александровне плохо. Господин лекарь говорит: помре она скоро.  Приехали, подумал я, глядя на пошатнувшегося от столь ужасного известия офицера.  Бирон на негнущихся ногах поднялся по ступенькам, зашел в особняк. Я следовал за ним по пятам. Навстречу вышел невзрачный мужчина в очках с толстыми линзами. Это был лекарь, он снял парик, под которым обнаружилась обширная лысина, и скорбно произнес:  - Мне очень жаль, но я не господь Бог, чтобы вершить чудеса. Хорошо, что вы прибыли скоро и застанете супругу живой. Священник прибудет с минуту на минуту.  Бирон схватил врача за грудки, дернул к себе:  - В чем дело, почему моя Саша умрет?  - У нее слабый организм. Она не переживет роды, - вырвавшись из медвежьей хватки курляндца, сообщил врач.  - И вы ничего не можете сделать?  - Боюсь, это так. Медицина, увы, бессильна.  На Густава Бирона было страшно смотреть. Он враз осунулся, куда-то подевались его высокий рост и богатырская стать.  Я вдруг вспомнил о докторе Куке, хирурге-англичанине. Вот и ему представился повод показать свое искусство. Только бы он был в Петербурге.  - Господин подполковник, могу я воспользоваться вашей каретой?  - Что? - Бирон повернулся, окинул меня непонимающим взглядом. - Зачем она вам, барон?  - Я постараюсь привезти другого врача. Очень хорошего. Может, еще не все потеряно.  Глава 15  Гулянка шла уже вторые сутки. Густав Бирон, два молоденьких офицера Измайловского полка, пожилой майор-семеновец, малознакомые штатские, очевидно, земляки-курляндцы, и я на протяжении двух суток только и делали, что кочевали из кабака в кабак. Пока вокруг счастливой матери и новорожденного хлопотали медицинские сестры, кормилицы и няньки, мужскую компанию выпроводили из дома, чтобы не занесли инфекцию. И понеслось.  Наверное, я побывал во всех австериях Петербурга. Мы шумной толпой вваливались в заведение, проскакивали "черную половину", где вместо тарелок использовались дырки, выдолбленные в столах, а ложки посетители приносили с собой, врывались на "чистую" часть. Нетрезвый, раскрасневшийся Бирон громогласно подзывал хозяина, требовал, чтобы несли самое лучшее.  - Даже не говорите, сколько это стоит, просто несите. Я плачу за все! - восклицал он.  Компания занимала место возле окна, прислуга суетливо накрывала столы, все безмятежно шутили и смеялись. Дорогое вино лилось рекой; билась посуда; мялись серебряные стопки и бокалы; дощатый пол ходил ходуном от стука каблуков; ломалась мебель: табуреты, стулья, скамейки, лавки; вызванные музыканты валились с ног от усталости. Откуда-то взялись разряженные, густо напудренные и накрашенные девицы в ярких шелковых туфлях и пышных кружевах. Дамы заливисто хохотали, наравне с мужчинами пили за здравие младенца и смело подходили к столу, где для особых гостей лежали приготовленные кисеты с душистым табаком, короткие голландские трубки из глины и "фидибусы" для их раскуривания. Во время танцев девицы лихо отплясывали некое подобие канкана (точно не уверен, но, кажется, это я спьяна научил их этим мулен-ружским штучкам), музыка горячила кровь, хмель ударял им в головы, выветривая остатки стыда, юбки задирались все выше и выше, ноги подбрасывались уже почти к голове. Короче, выполненная в полном соответствии с канонами соцреализма картина полного морального разложения аристократии.  К чести Бирона замечу, что в танцах он не участвовал, только много пил и блаженно улыбался.  - У меня есть сын. Слышите, барон, сын!  Подполковник ударял могучим кулаком по столу, заставляя посуду подпрыгивать. Камзол был расстегнут, офицерский галстук снят, мокрый от дождя плащ-епанча небрежно повешен на спинку высокого стула. Мутный взор Бирона никак не мог сфокусироваться на мне.  - Да, сегодня я пьян, как сапожник. И буду пить еще, сколько захочу, - с непонятным вызовом вдруг проговорил подполковник. - Благодаря вам, любезный Дитрих, я пью от радости, а не с горя. Мне никогда еще не было так хорошо! Какое счастье, что вы догадались привезти этого англичанина...  Я подцепил вилкой кусок нарезанной буженины, с удовольствием прожевал и стал вспоминать.    Мне повезло. Джон Кук, выжитый завистливым главным хирургом из военного госпиталя в Кронштадт, только начал собирать вещи. Я в нескольких словах обрисовал ему ситуацию.  - Княжна при смерти, поспешите.  Англичанин задумался.  - По здешним правилам в тяжелых случаях я должен посоветоваться с кем-то из моих коллег и только после вынесения коллегиального решения могу приступить к операции. В противном случае, если пациент, не приведи Господь, скончается, меня ждет суровое наказание. К тому же речь идет о невестке самого герцога Бирона. Если княжна умрет, боюсь даже представить себе все последствия. Вы желаете, чтобы я окончил свои дни в холодной Сибири?  - Я желаю, чтобы вы не упустили свой шанс, уважаемый доктор. Я верю в вас и в ваши чудесные руки. В них теперь находится ваша будущая карьера в России.  - Хорошо, - решился англичанин. - Мэри, - позвал он горничную, - принесите мою сумку с инструментами. Я выезжаю вместе с господином фон Гофеном.  Я не врач, познания в медицине у меня самые поверхностные, но даже мне известно, что операция, прозванная кесаревым сечением, делалась еще в древние века. По легенде таким способом появился на свет будущий римский император Гай Юлий Цезарь (Кесарь), в честь него это хирургическое вмешательство в процесс родов и получило свое название. По идее, и в России, где медицина пусть и не находилась на передовых позициях, кесарево сечение делалось тоже. И хотя Густав Бирон был далеко не последним человеком в империи и мог позволить себе пригласить к жене лучших специалистов, акушер, наблюдавший за Александрой Александровной, то ли не обладал достаточной квалификацией, то ли оказался фаталистом и не стал ничего предпринимать, положившись на естественный ход вещей. В итоге княжна умирала, и, сдается, что в привычной для меня истории она, скорее всего, не перенесла бы родов и скончалась. Но тут вмешался его величество случай. Густав Бирон встретился со мной, а я привез к постели роженицы Джона Кука, талантливого хирурга, способного пойти на риск ради спасения чужой жизни.  Небеса благоволили к молодой женщине. Она счастливо разрешилась прекрасным как ангел младенцем. Доктор, отважно сражавшийся за ее жизнь, смертельно устал и выглядел словно привидение. Бирон щедро наградил Кука деньгами и драгоценностями, пообещал лично принять участие в его дальнейшей карьере и доставил домой в своей карете с четверкой лошадей, запряженных цугом.    А теперь мы с полковым командиром сидели и пили на брудершафт. К тому моменту я мало что соображал, заплетающимся языком что-то рассказывал кивающему как китайский болванчик Густаву. Мы, два немца, горячо обсуждали будущее нашей, да-да, именно нашей России.  - Это будет трудно, Дитрих, но, клянусь самым дорогим, что у меня есть - новорожденным сыном, мы с тобой многое сделаем! На этой земле родился мой Карл, и только поэтому она уже заслужила право стать счастливой! Мы с тобой еще обсудим наши планы, но уже на трезвую голову, а сейчас... ик.... выпей со мной до дна.  Только на третьи сутки я вернулся в нашу избушку и забылся мертвецким сном. Бирон разрешил не показываться на службе до начала следующей недели. Каюсь, что забыл похлопотать о кузене, и несчастному юноше несколько дней приходилось бросать на меня завистливые взоры. Его по-прежнему ждали кирка и носилки, в то время как я мог предаваться сладчайшему ничегонеделанью.  Затем в моей жизни произошли очередные изменения. Прискакал вестовой из штаба и передал приказ сегодня же явиться в Летний дворец, чтобы предстать перед ее величеством. Понятно, что событие это, мягко говоря, неординарное, поэтому мы с Карлом драили мундиры, пока не привели их в полный порядок. Пуговицы сверкали, выскобленные бритвой щеки блестели. Один из офицеров по такому поводу отправил за нами свой экипаж.  Чижикова и Михайлова вызвали тоже. Их доставил полковой извозчик. Гренадеры довольно улыбались и, судя по блестевшим глазам, где-то уже успели принять для храбрости. К счастью, мужики были в нужной кондиции, иначе императрица, которая после гибели мужа-алкоголика, всеми фибрами души ненавидела спиртное, могла бы разгневаться, а попасть под тяжелую руку Анны Иоанновны никому не посоветовал бы.  Как я ни искал, ни спрашивал, Михая нигде не было, и никто из знакомых не мог сообщить, где пропадает столь дорогой моему сердцу поляк. Нетрудно сложить два и два, чтобы прийти к элементарному выводу: похоже, у них с Ушаковым своя свадьба. Возможно, совсем скоро Михай вынырнет в каком-то совсем неожиданном для меня качестве. Я искренно помолился за то, чтобы у них с Ядвигой все было хорошо.  Горели масляные лампы и разноцветные свечи. Лакеи с подносами, полными фруктов и напитков, обходили гостей. А их было немного, преимущество люди военные: драгунский офицер без глаза и с перевязанной рукой (его раненым доставили из Крыма, где сей драгун изрядно отличился), армейский капитан, тоже герой турецкой войны, сержант, которому удалось найти месторождение, богатое железной рудой, моряки, отвечавшие за спуск на воду нового фрегата. Компания подобралась хорошая, и хотя первое время все держались особняком, томительное ожидание заставило нас сойтись поближе и перекинуться парой общих фраз.  Раздвинулись бархатные завесы, шурша шелковым платьем, появилась императрица в сопровождении герцога Бирона, Ушакова и многочисленных придворных: стайки юных и смазливых фрейлин, непрерывно болтающих бабок-шутих, черных как смертный грех арапов в роскошных, переливающихся на свету одеяниях.  Солдаты из дворцовой роты взяли на караул. Знаю, что в большинстве своем это недавно набранные рекруты, которых натаскивали с первых же дней службы взяли в оборот, добиваясь личной преданности к императорскому дому. Что ж, красивые мундиры и высокую честь надо отрабатывать.  С прошлой встречи Анна несколько пополнела, но эта была как раз та приятная полнота, что делает даму лишь привлекательней. Мы склонились в учтивых поклонах, по очереди приложились к благоухающей фиалками руке с пальцами, унизанными тяжелыми перстнями.  - Встаньте, герои, - прозвучал величественный голос. - Вы немало потрудились во славу Отечества и достойны награды.  Я распрямился, увидел перед собой сияющий взгляд императрицы и понял, что она меня сразу узнала  - Фон Гофен, от генерал-аншефа мне стало известно, что с поручением его вы справились с честью. И хоть оно оказалось трудным, выполнили без урона для себя. Кажется, я обещала возвести вас в офицерский чин?  - Так точно, матушка, обещали, - поддакнул Ушаков. - Я тому свидетелем буду.  Голова его, покрытая пышным париком, утвердительно покачнулась.  - Быть тогда по сему, - императрица обернулась к Бирону. - Яган, проследите, чтобы молодой человек получил заслуженный чин поручика Измайловского полка.  - Не сомневайтесь, ваше величество, - обер-камергер Бирон взглянул на меня не без интереса.  Наверняка он уже знал, какую роль я сыграл в счастье его брата.  - И еще, - решила вдруг проявить дополнительную щедрость Анна. - Вели от моего имени отписать барону фон Гофену людишек и землицы. Чай, с одного жалованья живет, а ему еще дом строить надо, семейством обзаводиться. Ты, верно, до сих пор без супружницы, барон?  - Так точно, ваше величество, - удивленно произнес я, не понимая, к чему ведет Анна Иоанновна. - Холост я.  - Оно и плохо. Надобно, чтобы по Руси много таких здоровяков бегало. Женись, настрогай детишек, чтобы кровь с молоком! Нам еще долго воевать придется, пределы имперские раздвигать. Нужны мне крепкие подданные, ой, как нужны!  - Не на ком мне жениться, ваше величество. Нет у меня невесты.  - Неужто во всем Петербурге не сыскалось зазнобушки? Али ты из приверед каких? - лукаво подмигнула Анна.  - Что вы, ваше величество? Человек я простой, не из тех, кто носом крутит. Наверное, не настал еще мой черед.  - Это горе поправимое, - усмехнулась императрица. - Настюшка, голубушка, пойди сюда, не стесняйся.  Фрейлины раздвинулись, пропуская невысокую миловидную девушку. Черты ее лица показались мне знакомыми: большие глаза, тоненький прямой носик, ямочки на щеках. Мы определенно уже встречались, но где и при каких обстоятельствах я не помнил.  Императрица нежно полуобняла девушку, едва доходившую ей до плеча.  - Нравится кавалер тебе, Настюшка? Ты не смотри, что он с виду такой строгий. Чай, сердце у него не каменное. Любви в нем много нерастраченной. Хороший муж тебе будет, надежный. За ним, как за стеной спрячешься.  Лестно, конечно слышать про себя такое, но...  Настя взглянула на меня с таким испугом, будто я, по меньшей мере, был Кинг-Конгом. Да и мне, признаюсь, вдруг стало не по себе. Неприятно резануло в груди. Хоть девушка и симпатичная, но выбирать невесту я бы предпочел самостоятельно.  - Как скажете, матушка, - еле слышно пролепетала она.  - А так и скажу: быть тебе женой поручика фон Гофена, - холодно произнесла императрица. - Ну, кланяйся, дуреха, я ведь добра тебе желаю.  - Благодарствую, матушка, - чуть не плача сказала моя "суженая" и поцеловала Анне Иоанновне руку.  - Ну, а ты что столбом стоишь, дурень? - подтолкнул меня Ушаков. - Благодари ее величество за милость.  - Да, но...  - Что "но"? - засмеялась императрица. - Я тебе не просто невесту сватаю, а Анастасию Тишкову из древнего рода боярского. Умница, красавица, с приданым богатым. Счастье само тебе в руки плывет, фон Гофен. Не упусти лебедушку.  Враз пересохшими губами я прикоснулся к руке императрицы, распрямился, перевел взгляд на навязанную невесту.  Стоп, чего я тут нюни распустил? Девица ведь и впрямь недурна. Совсем соплюшка, конечно, но очень даже ничего. И желание сопротивляться монаршей воле вдруг улетучилось. В принципе, почему нет? Мне девушка понравилась. Я, может, и не обладаю рентгеновским зрением, но порядочного человека распознать могу. Фрейлина эта дворцовым воспитанием еще не испорчена: вон, стоит, краснеет как помидор на солнце. Никогда бы раньше не подумал, что румянец способен сделать человека краше. А полюбит ли она... Да ладно, я ведь не пальцем деланный: язык подвешен, благодаря художественной литературе в курсе, каким органом женщины нас, козлов, любят (ушами, конечно). Касательно внешности: не страшней обезьяны, а для мужика это главное. Так, во всяком случае, наш физрук в школе говорил, а у него большой опыт по этой части: три брака, пять детей.  Вот что значит гормоны! Заиграли при виде красотки, сволочи! Сами собой забылись обширные планы на ближайшее будущее, миссия, возложенная корректором реальности на мои широкие плечи. Напрочь из башки вылетели!  - Вот токмо свадьбу сыграем на будущий год, когда с войны возвернешься, - добавила императрица.  Тут я понял, что мое участие в будущем военном походе дело уже решенное. А когда вместе с офицерским патентом получил еще и документы на деревеньку Агеевку, ее жителей и близлежащие земли, сполна ощутил себя барином-крепостником.  Так я стал кровососом и эксплуататором.  Глава 16  - Левой, левой, ать-два-три! Голопузенко, ногу подвысь, пентюх окаянный! Я тебе ужо задам! Лопатин, пентюх рязанский, я те щас все зубы повыщелкаю. У, мордва!  Кто шагает дружно в ряд? Русской гвардии отряд. Если быть точнее - рота. Почти две сотни архаровцев, выстроенных повзводно. Фузилеры в треуголках, гренадеры в шапках-гренадерках, не перепутаешь.  - Марш-марш!  Визжат флейты, бьют барабаны. Солдаты выполняют артикулы. Унтера носятся с выпученными глазами. Что поделать, без шагистики армия перестанет быть армией. Это, конечно, на параде смотрится красиво, а вот когда часами взбиваешь на плацу пыль, невольно начинаешь мечтать о другом, более приятном времяпрепровождении. Мундир мокрый от пота, на спине выступила соль, ноги болят, а проклятые башмаки весят по пуду каждый.  Однако мне жаловаться не на что. Сегодня я выступаю в качестве дирижера, только вместо палочки эспантон, похожий на пику с рогами. На самом деле гренадерскому поручику он не полагается, но уж больно удобная вещь для занятий с личным составом: издалека видно. Ротный одолжил, чуть ли не под расписку, велел беречь, а сам куда-то укатил, причесанный и распудренный. Спрашивать, куда именно, считается дурным тоном. Для высокого начальства капитан-поручик Петельчиц "где-то здесь, скоро будет".  Полк вернулся из лагерей, от солдат пахнет походным костром и лесом. День выдался безветренный. Я хоть и стою метрах в пяти от строя, все равно ощущаю, что воздух над бойцами хоть ножом режь.  Позади повторное приведение к присяге. Красивое, торжественное, с обязательным воспоследовавшим обмытием "погон", во время которого я познакомился с молодыми офицерами полка, а те уяснили, с каким "фруктом" будут иметь дело. Вроде, друг в друге не разочаровались.  Единственное, что смутило: почему после очередного чина надо присягать заново? В чем логика? Если уж дал клятву, изволь быть верным до гробовой доски, иначе само понятие воинской присяги становится размытым. Тебя за службу похвалили, отметили, разрешили провертеть на погоне еще одну дырочку (утрирую, конечно), так это только стимулирует на дальнейшую честную службу, а не освобождает от данного на плацу возле развернутого полкового знамени слова. Нет, это мы точно поменяем, как только до власти дорвемся. До нее, конечно, как до Луны пехом, но кое-какими успехами похвастаться можно.  Благодаря милости императрицы я перепрыгнул сразу через две ступени в карьерной лестнице, миновав чины прапорщика и подпоручика, и получил обер-офицерское звание поручика. С учетом гвардейских "бонусов" я теперь равен армейскому капитану.  Моя обязанность помогать командиру роты. По сути дела, я его заместитель, а в отсутствие капитан-поручика и вовсе "слуга царю, отец солдатам", хотя львиную долю работы тащат капралы с сержантами.  Поскольку в родной третьей вакансий не нашлось, я попал в четвертую, которой командовал капитан-поручик Игорь Петельчиц. До перевода в полк он был флигель-адъютантом генерал-фельдмаршала князя Трубецкого. Признаюсь, что ожидал увидеть заносчивого и спесивого вельможу, но капитан-поручик приятно удивил. Он оказался человеком сердечным и довольно простым в обращении. Во всяком случае, какой-то дистанции между нами я не обнаружил, панибратства, что для армии очень важно, не было тоже. Вполне нормальные взаимоотношения людей, занятых общим делом и заинтересованных в его успехе.  После повышения мне предстояло построить мундир гренадерского офицера, разумеется, за свои деньги. Поручику полагалось годовое жалованье в размере чуть меньше ста восьмидесяти рублей, после всех вычетов оно стремительно худело процентов на двадцать. В итоге выходило полсотни рублей в каждую треть.  Были еще разного рода порционы, часть из которых я имел право взять деньгами, но с учетом дороговизны продуктов стоило быть предусмотрительным и многие из казенных благ брать натурой. По всем прикидкам, Креза из меня не получилось. Частично выручало литераторство, но разгульную жизнь вести я бы не смог при всем желании.  Стоил офицерский мундир значительно дороже солдатского, хоть и не отличался от него покроем, разве что сукно выбиралось получше. Раньше я пользовался услугами полковой шпалерны, но Петельчиц настоятельно рекомендовал обратиться к одной из мастериц, немолодой женщине с поистине золотыми руками. Она была солдаткой, то есть солдатской женой, и подрабатывала шитьем, чтобы семья могла сводить концы с концами. Заказы принимала на дому. Многие офицеры и даже офицерские жены пользовались ее услугами. Брала недорого, работу выполняла качественно и в срок.  Мастерица сделала раскрой и подсчитала, сколько потребуется материала. Мы с Карлом, который дослужился до капрала, прогулялись по лавкам, приценились и остановили выбор на английском сукне. Российское, к сожалению, почему-то стоило гораздо дороже.  Мундиры гвардейцы Измайловского полка носили зеленого цвета, кафтан и камзол обшивались золотым галуном. На случай непогоды предназначалась темно-зеленая епанча с красным подбоем. Шапка-гренадерка украшалась султаном из страусиных перьев с белыми верхушками. Отличительными знаками офицера были шелковый шарф с кистью через плечо и металлический знак - горжет, который надевали на шею.  При параде поверх башмаков надевались белые полотняные штиблеты с обтяжными пуговицами. Вещь жутко непрактичная, пачкалась постоянно. Стирать ее то еще удовольствие, правда, с недавних пор заботу о моем внешнем виде взял на себя денщик, двадцатилетний рыжий фузилер Кирюха Демьянов.  Прошлой зимой он по пьянке уснул в сугробе и чуть не замерз до смерти, врач ампутировал ему на правой ноге два обмороженных пальца. Понятно, что маршировать парень теперь не мог. Петельчиц посчитал увечного солдата непригодным к повседневной службе и определил в денщики.  До меня Кирюха сменил кучу хозяев, со всеми не ужился. Причина крылась в специфическом характере парня. О, это нечто! Я давно не видел столь меланхоличных и неторопливых людей, которые полчаса обдумывают, надо сходить за водой к колодцу или не надо, а затем еще больше времени тратят на соображение, сколько ведер принести. В армии любят, чтобы бойцы "летали" и ненавидят тихоходов. Предыдущие хозяева замучились заводить Кирюху с полпинка и начали сплавлять как эстафетную палочку. Последней жертвой, которой выпал нести сей крест, стал я. Мне, как новичку, еще предстояло на практике познакомиться с особенностями психотипа нового подчиненного.  В момент знакомства я был обманут благообразием его внешнего вида: ни дать ни взять приходской дьячок, разве что гладковыбритый. Рожа на первый взгляд казалась честной, воровства за ним не наблюдалось, после увечья пил в меру, чистоплотный, как кошка. По-моему, он мог ходить в баню каждые сутки.  На первых порах я испытывал жуткие неудобства. Было стыдно, что теперь меня обстирывает и обштопывает персональный слуга, но потом, после долгих размышлений, я смирился с неизбежным. Не стоит ходить в "монастырь" восемнадцатого века с либеральным "уставом" двадцать первого. Откажись я от Кирюхи, другие офицеры, да и солдаты, меня бы не поняли. Потом привык, стал смотреть проще. Ну есть у меня денщик, значит, так надо, буду извлекать из этого пользу. Руку на него не поднимал, хоть он и заслуживал, ругаться - ругался, но без особой злобы, так, по-мужски, для поддержания в тонусе. Распускать его не стоило. В итоге это могло дорого обойтись нам обоим. Солдаты по натуре хорошие психологи, и если командир даст слабину, быстро могут сесть ему на шею, а у меня под ружьем почти две сотни гавриков, и далеко не все из них уважают поручика фон Гофена за горжет и шелковый шарф. Если в третьей роте я успел набраться авторитета, здесь предстояло начинать с чистого листа. Никому нет дела до былых подвигов.  Взяться как следует за личный состав мне пока что не удалось, возникла масса новых проблем, требовавших срочного решения. Хорошо, хоть Петельчиц пошел навстречу и освободил от некоторых обязанностей.  Как офицер гвардии, я должен иметь собственный дом. Статус, ядрен-батон! Мундир ветхий, шпага ржавая, а домишко чтобы был свой. Армейцам легче, они могут снимать жилье в городе (рубль-два в месяц), а те, кто совсем стеснен в средствах, пользуются благами бесплатного постоя. Обывателям все равно деваться некуда.  На первое время меня перевели с квартиры Куракина к другому петербуржцу, Демьянов поселился со мной, готов был спать хоть на коврике в прихожей. Пришлось расстаться с Карлом, которому быстро подобрали нового соседа. При переезде обоим взгрустнулось.  - Ничего, обзаведусь жильем, перевезу к себе, - пообещал я кузену.  - Желаю удачи, Дитрих! Мне будет не хватать тебя, братец, - печально вздохнул он.  Для начала я принялся рыскать по городу, надеясь, что смогу купить что-то подходящее. Мне, пусть гвардейскому, но все же небогатому офицеру, о дворцах можно только мечтать. Идеальным вариантом была бы покупка дома у однополчанина, который переходил в другую часть или совсем оставлял службу, перебираясь в имение. В таком случае по указу фельдмаршала Миниха хозяин мог продать недвижимость только сослуживцу, причем максимум за полцены. Но этот вариант быстро отпал. Текучкой гвардейские полки никогда не отличались. Чтобы спровадить гвардейца в армейскую часть даже с повышением, надо очень постараться. Народ крепко держался за свои места, редкие "ваканции" моментально заполнялись родственниками. А поскольку со смертью Петра Первого мало кто из нас принимал участие в боевых действиях, война гвардейских рядов не прореживала.  Выставленные на продажу дома оказались не по карману. После пожара 11 августа, когда в пепелище превратились больше ста домов, а погорельцы мыкались в поисках съемных квартир или вообще проживали под открытым небом на лугах, цены на недвижимость взлетели. Заодно, кстати, подорожали и продукты. И хоть вышел правительственный указ, по которому хлебным спекулянтам грозили огромным штрафом и конфискацией товара, помогал он мало. Желание нажиться на чужой беде пересиливало страх перед строгим наказанием.  Так что денег на покупной дом мне не хватило. Была, правда, парочка дешевых вариантов, но уж больно далеко от места службы. Чего мне точно не хотелось, так это ежедневных многочасовых путешествий туда и обратно.  Безрезультатно побегав по городу, принял наивное решение строиться своими силами. Подал заявление в полковую канцелярия, та переслала его в Санкт-Петербургскую комиссию от строений, определившую для меня место. Мне отвели участок 25 на 16 саженей (грубо говоря, пятьдесят на тридцать пять метров) неподалеку от Измайловского полкового двора, который размещался на левом берегу Фонтанки в бывших корпусах Прядильного двора или, по-другому, Екатерингофской полотняной фабрики.  Меня сразу предупредили, что дом придется строить из камня, если не хочу, чтобы он сгорел при пожаре или был снесен во время очередной перепланировки улиц. Пришлось вникать в сотни нюансов.  - Прежде всего, вам надо представить чертеж. Если мы апробируем его, можете строиться, - объяснили чиновники.  Нашелся типовой проект двухэтажного "коттеджа". Комиссия одобрила его, и я принялся изыскивать средства для постройки.  Цена зависела от огромного количества факторов, и даже при самом скромном (или, как говорили в моем прошлом - бюджетном) варианте я бы не уложился в годовое жалованье. Вдобавок, как домовладельцу, мне придется пускать на постой солдат гарнизона, рыть обязательный колодец, а то и два, мостить дорогу (рубль за квадратную сажень) и платить за уличное освещение. Кажется, ничего не забыл.  Тут уж хочешь - не хочешь, а пришлось вспомнить, что я теперь вроде как барин. Деревенька, выделенная мне из государственной казны, раньше принадлежала впавшим при Анне в немилость Долгоруким. Находилась Агеевка в доброй сотне верст от Питера, ну да для такой бешеной собаки как я, это и впрямь не крюк. Так что, уважаемые трудовые дехкане, готовьте хлеб с солью. Как там у классика? "Вот приедет барин, барин нас рассудит".  Я подал Петельчицу рапорт с просьбой предоставить недельный отпуск без содержания, с указанием причин и местопребывания, капитан-поручик тут же подписал. Бирон подмахнул прошение, даже не глядя на мои каракули. С недавних пор фамилия фон Гофен у подполковника котировалась как "Мао Цзэдун" у китайцев.  В канцелярии выписали паспорт, объяснили, что я по прибытии в Агеевку должен обязательно "войти в сношения с присутственными местами", взяли с меня реверс - расписку, что в положенный срок обязательно явлюсь на службу. На том бюрократические формальности закончились. Денщика разрешалось забрать с собой.  - Собирай вещи, Кирюха, - распорядился я, вернувшись домой. - Едем в деревню.  Хорошо, вещей у меня немного, иначе Кирюха и к зиме бы не управился.  И вот на нанятом возке мы трясемся по разбитой дороге. Колеса наскакивают на камни, повозка подпрыгивает. Синеют сосновые боры, обступившие нас с двух сторон. С неба падают крупные капли дождя. Кругом тихо и печально.  Закончился лес, показалось открытое поле. Далеко виднелись одинокие фигурки крестьян, потянулись нагруженные телеги.  Дорогу перегородило стадо коров. Я спросил у пастушонка, мальчишки лет двенадцати, далеко ли до Агеевки?  - Да не, - улыбаясь щербатым ртом, в котором как минимум не хватает трех зубов, говорит он. - Туточки, недалече будет.  На нем залатанный армяк и высокая меховая шапка.  - Зубы-то тебе кто выбил? Уж не тятька ли? - спрашиваю я, зная, что парней с неполным комплектом зубов в рекруты не берут, и что многие родители иной раз идут на такой варварский способ "отмазки" от армии.  - Болел я, - потупившись, извещает пастушонок. - Сами повыпадали. Тятька меня бы и пальцем не тронул.  - Понятно, - киваю я. - Сам-то агеевский будешь?  - Угу, - парнишка щелкает бичом, отгоняя от возка слишком любопытную корову.  - Стадо, наверное, барское, - предполагаю я.  То есть мое. Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!  - Не-а, - лениво сообщает пастух. - Фомы Иваныча стадо.  - Какого еще Фомы Ивановича? Помещика, что ли, соседского? - раскинув мозгами, спрашиваю я.  - Фома Иваныч не помещик. Из простых он, из холопов.  Кулак, наверное, догадываюсь я. Хотя такого термина здесь никто не знает.  - А мельница вооон там, впереди, барская?  - Мельница?! - переспрашивает парнишка и начинает ковыряться в носу. - Мельница тоже не барская. Это Фомы Иваныча мельница. И лесопилка тоже евонная, - предугадывая дальнейшие расспросы, поясняет он.  На зеленом холме стоит красивый домина с большими окнами, колоннами. Вокруг раскинулся сад, поставлена беседка. По логике вещей таким я представляю себе барское гнездо, но проверить не мешает.  - Наверное, скажешь, что и тот дом принадлежит Фоме Ивановичу? - с кривой усмешкой спрашиваю я.  - А кому ж еще? - искренне удивляется пастух. - Уж не барину, конечно!  Кажется, я ничего не смыслю в крепостном строе.