Код власти - Олег Таругин

Олег Таругин, Юрий Гарда
Код власти

Огромное спасибо вам, друзья!

Пролог

Испокон веков считалось, что войны начинают политики, а гибнут в них простые солдаты. Так оно, по сути, и было до самого последнего времени. Нет, История вовсе не опровергла древнего постулата, она просто внесла в него некоторые поправки. И если во второй его части все осталось неизменным и чудовищные шестерни войны по-прежнему обильно омывались солдатской кровью, то в первой…
Эту войну начали не политики, ее начали финансисты.
Те, кто сконцентрировал в своих руках почти треть накопленных человечеством материальных ценностей. Неприкосновенная и непогрешимая Межпланетная Финансовая Корпорация, контролирующая добрую половину дальних колоний со всей их добычей полезных ископаемых, валовым национальным продуктом и прочими прелестями развитой планетарной экономики. Та самая, на верфях которой были построены поражающие воображение мегалайнеры космической эры «Пространство» и «Время». Та самая, услугами чьих банков не гнушалось пользоваться ни Всемирное правительство, ни Военно-космический флот. «Гарант финансовой стабильности, равноправия и демократии» в освоенной части Галактики. Финансовая честь и экономическая совесть человеческой расы.
Именно МФК сыграла роль поджигателя первой за двести лет галактической экспансии войны. Осуществив это руками инсургентов из так называемой «Новой формации»…
Конечно, более-менее разобравшись, что происходит, правительство попыталось взять ситуацию под контроль, но было уже поздно. Многочисленные «национальные гвардии» и «армии самозащиты» удаленных на тысячи световых лет колоний оказались вполне подготовленными и боеспособными регулярными воинскими подразделениями. Со стапелей судостроительных заводов МФК все эти годы сходили не только пассажирские транспорты, спасательные и грузовые суда, но и боевые корабли, и платформы орбитальной обороны, и даже тяжелые мониторы прорыва. Ключевые миры корпорации неожиданно отгородились глубокоэшелонированными многоуровневыми комплексами орбитальной обороны, о которую болезненно обломал зубы поднятый по тревоге Военно-космический флот. А принадлежавшие госструктурам банковские счета таинственным образом вдруг опустели. Как, собственно, и спецхранилища всех без исключения банков корпорации во всех без исключения не контролируемых ею мирах…
Первая в истории человечества Галактическая Война грозила оказаться весьма затяжной. Пространственная блокада мятежных миров могла длиться многие десятки лет, а об активных действиях, таких как тотальная орбитальная бомбардировка или применение гравитационного оружия, в правительстве пока что и речи не шло. После двух с половиной мирных веков вершителям человеческих судеб трудновато было представить себе выжженные на десятки метров вглубь или превращенные в облака радиоактивной пыли планеты, незадолго до того населенные миллиардами людей…
Вот только о причинах этой не слишком-то понятной войны никто так ничего узнать и не сумел. Вообще никто и вообще ничего.
Даже стратегическая разведка Военно-космического флота.
Даже вездесущие журналисты…

1
Лика
Лика Бачинина, прикомандированная к штабу Второй ударной группировки Военно-космического флота журналистка, сидела в десантном модуле, привычно вжимаясь спиной в эргономичное, но все равно не слишком удобное откидное кресло – индивидуального противоперегрузочного ложемента ей не досталось. Модуль – «бот» на флотском сленге – был рассчитан на десятерых десантников в полной штурмовой экипировке, Лика была одиннадцатой. Вспомнилась первая высадка – тогда она оказалась двенадцатой – и ведь ничего, приземлились. Точнее, «припланетились», поскольку Земля находилась от точки высадки примерно в десяти тысячах световых лет. И все нормально прошло. Вот и сейчас все нормально пройдет… хотелось бы надеяться. Комвзвода, старший сержант Бобровичус, конечно, здорово рискует. Ну, не имел он права сажать в модуль постороннего, вообще не имел права брать кого-то на борт без разрешения вышестоящего начальства (когда начальство разрешало, вместимость «Барса», именно так назывался десантный модуль М-класса, видимо, существенно повышалась, а риск, напротив, снижался). Вышестоящее же начальство разрешения бы не дало ни в коем случае: контр-адмирал Чебатурин строго-настрого запретил «участие лейтенанта Лики Бачининой, военного журналиста, в каких-либо боевых либо вспомогательных операциях». Запретил чуть ли не в личной беседе с командирами подразделений, причем так, чтобы девушка об этом ни в коем случае не узнала. Она, конечно же, узнала – имелась своя «разведка» и «контрразведка» – и была оскорблена до глубины души. Первым побуждением было пойти и устроить Сергею Геннадиевичу небольшой такой скандал. Однако, трезво рассудив, что ничем хорошим, кроме банальной ссоры с любимым, это не закончится, она передумала и решила отправиться к Главкому: типа, не в курсе решения Чебатурина и просто пришла за разрешением участвовать в операции в качестве штатного военного репортера. Но по дороге на мостик снова передумала: вот придет она сейчас к адмиралу Политову, и что дальше? Кто непосредственно руководит операцией, решая, кому участвовать, а кому нет? Правильно, начштаба Второй ударной некий контр-адмирал ВКФ Чебатурин С.Г. И первым вопросом Главкома соответственно станет: «А почему тогда ко мне?» Вторым же будет уже вовсе не вопрос, а вполне категоричное «нет». Причем совершенно непонятно почему – то ли из-за их с Сергеем отношений, то ли из-за боязни за нее, Лику, то ли, чтобы никого дополнительно не напрягать, заставляя за ней приглядывать. Поскольку никому ее не поручить Дмитрий Валерьевич, относящийся к строптивой журналистке как к собственной дочери, точно не сможет. Но ведь ей надо участвовать в этой экспедиции, надо, понимаете?! Она уже совершенно закисла, бегая между штабом и пресс-центром и составляя маловразумительные пресные репортажи «по материалам, предоставленным командованием Флота»! Ей просто жизненно необходимо сделать, простите за тавтологию, живой репортаж прямо с места событий!
С этой мыслью Лика и остановилась, с удивлением отметив, что, оказывается, уже почти добралась до штабного яруса и стоит сейчас в нескольких метрах от герметической переборки с надписью «Внимание! Допуск только по пропускам категории А-1». Гм, а зачем ей, собственно, вообще разрешение контр-адмирала или Главкома? Неужели у нее мало своих связей?
Первым, к кому она обратилась, оказался старший сержант Андреас Бобровичус, высокий улыбчивый парень с постоянной небритостью на лице, которую ему давно перестали вменять в вину и наказывать нарядами вне очереди. Сержант просто-напросто обрастал с такой скоростью, что на него махнули рукой, наградив по-армейски предсказуемым прозвищем «Борода». Было ли это следствием некой неопасной для жизни мутации (родом он был с рудничной планеты, естественный радиационный фон которой превышал норму почти в полтора раза) или нет, никто не знал. По идее, он не должен был отказать Лике, в какой-то мере считая себя ее должником. Во время прошлой высадки отснятый ею материал весьма помог сержанту восстановить справедливость – был тогда, помнится, некий моментик, который после разбирательства (не без ее, ясное дело, участия) командование предпочло гласности не предавать. Короче говоря, Бобровичус оказался кругом невиноватым, а виновными оказались… впрочем, ладно, сор из избы, как известно…
Девушка честно рассказала ему о запрете Чебатурина и о том, для чего ей нужно участвовать в операции. Сержант флегматично кивал, порождая в душе невнятные сомнения: неужели тоже побоится взять ее с собой? Но Бобровичус, кивая, выслушал ее до конца и сообщил:
– В девять семнадцать быть возле четвертого ангара, там получишь комплект и шлем. В девять девятнадцать построение, там тебя видеть не должны. В девять двадцать погрузка и старт. Когда меня посадят, на «губу» принесешь сгущенку и соленые галеты, сладкие не надо, я их не люблю. Если пойду под трибунал, родным отпишешь, какой я был герой.
Эта его манера все «разжевывать», произнося слова медленно и совершенно не меняя интонации, обычно вызывала желание залепить звонкую затрещину, чтобы хоть немного разбудить вечно флегматичного парня. В роду Бобровичуса были – чем он премного гордился – финны, литовцы и русские, что накладывало на характер сержанта определенный отпечаток. Впрочем, в боевой обстановке «отпечаток» чудесным образом исчезал, и Андреас получал просто удивительную способность мгновенно принимать решения и действовать сообразно обстановке. Но сегодня Лика готова была простить ему все эти бесконечные «де-е-вя-ять де-евятна-а-адцать – по-остро-о-е-ние». Она, быть может, даже и расцеловала его, фигурально, конечно, выражаясь. Ну, не любила она все эти «телячьи нежности», не любила, и все тут! А еще больше не любила экзальтированных дамочек, которые всех благодарили с помощью поцелуев, по-видимому полагая, что эти самые «все» так и жаждут их лобзаний…
– Я б тебя поцеловала, Андреас, – с улыбкой произнесла она вместо всего этого, – да только вот образина твоя вечно небритая. А ты не боишься?
Десантник флегматично пожал плечами: дескать, чего мне бояться? Вот уж действительно глупый вопрос – чего Андреасу бояться? Нагоняя, что он получит после окончания операции? Так ведь сказал уже: на «губу» – сгущ и галеты. Понизят в звании? Станет не старшим сержантом, а младшим? Велика потеря, в следующем же выбросе вернут лычку назад, никуда не денутся. Ну, а если не вернется, если погибнет в бою? Тут и вовсе ясно, победителей и павших, как известно, не судят. Все это настолько явно отобразилось на меланхоличной физиономии десантника, что Лика не выдержала и рассмеялась…
Рассмеялась она и сейчас, глядя на спящего сержанта. Насколько бы ни были опытными ребята, перед операцией все равно мандражируют. Ну, а как не мандражировать, когда летишь в практически беззащитном челноке (пассивная защита, все эти антирадарные покрытия из холодной плазмы, отстреливаемые ловушки и фантомные цели, не в счет), и от тебя вообще ничего не зависит: собьют – значит собьют. Правда, есть еще атмосферные истребители прикрытия, это уже куда серьезнее, чем вся прочая защита, вместе взятая, но риск все равно большой. А этот дрыхнет! Как ни в чем не бывало! Самым наглым образом! Во нервы у человека, только и остается, что позавидовать…
Над выходной рампой загорелась зеленая «разрешающая» панель. Судя по передаваемой на корпус вибрации, до приземления оставались считаные секунды: тормозные двигатели работали вовсю, гася неслабую инерцию многотонной машины. Андреас, как по часам, проснулся, деловито опустил вниз щиток своего командирского шлема, протянул руку к штурмовой винтовке, удерживаемой специальными захватами в основании ложемента… и замер, будто что-то почувствовав. «Барс», словно оправдывая свое название, по-кошачьи мягко коснулся почвы, просев на амортизаторах посадочных стоек, в боевом режиме ухнула вниз десантная аппарель, и в этот момент в них попали. Бот вздрогнул, как будто и не стоял на твердой почве, а продолжал спуск, и накренился. Ремни и полужесткие фиксаторы сработавшей привязной системы резко рванули тело девушки назад, вжимая в спинку кресла. Ощутимо ударило по ушам, проем десантного люка окрасился в огненно-рыжие тона, и внутрь отсека ворвалась волна горячего, остро пахнущего какой-то химией воздуха. Но, прежде чем девушка успела по-настоящему испугаться, подстегнутые командой Бобровичуса десантники слаженно рванули наружу, и она поняла, что ничего такого уж страшного не произошло. Ну, попали и попали – разве это повод не выполнять боевое задание? Главное, чтобы Сергей свет Геннадиевич об этом моменте не прознал, а то ведь, пожалуй, будет перед каждой операцией ее под домашний (то есть каютный) арест сажать! Так, теперь бы еще только от кресла нормально отстегнуться, вот будет позор, если она запутается…
Как и было уговорено с Андреасом, Бачинина шла в последней паре, вместе с ефрейтором Колей, которому сержант ее «поручил». Впрочем, она и не спорила. При всем своем стремлении вести репортаж непременно с линии огня и лезть туда, куда, мягко говоря, лезть не следовало, Лика прекрасно понимала, что одного желания мало. Поскольку знала, что в бою первым гибнет наименее подготовленный.
К тому времени, когда они с ефрейтором протопали десантными башмаками по ребристой поверхности аппарели, остальные боевые пары уже рассыпались, спеша убраться подальше от бота. По идее, теперь модуль должен был немедленно сняться с места и уйти, но это «по идее». Оглянувшись, девушка поняла, что в ближайшее время челноку ничего подобного не светит: взрыв попавшего в них боеприпаса почти начисто снес пилотскую кабину. Пожалеть погибших пилотов она не успела – ефрейтор грубо подхватил ее под руку и рванул в сторону, расчетливым толчком приземлив за россыпью каких-то камней. Со всех сторон грохотало, звенящий от множества взрывов и выстрелов воздух пах гарью и озоном: в ход шло плазменное или лучевое оружие. Высадились они на окраине какого-то небольшого городка – пока бежали, девушка успела разглядеть в полукилометре разрушенные, горящие здания: перед высадкой десанта здесь прошлись штурмовики, в задачу которых входило уничтожение опоясывающих город укреплений. Вот только сработали они как-то слабо, укрывшийся в руинах противник оказывал серьезное сопротивление. Лика видела чадные костры на месте нескольких сбитых модулей, видела, как падали и уже не вставали парни из высадившихся раньше них отделений; видела, как расцвечивается вспышками выстрелов каждая груда камней. Спохватившись, Лика вытащила и включила камеру. Конечно, по возвращении можно будет скопировать записи с встроенных в шлемы десантников видеорегистраторов, однако подобное претило ее самолюбию. Одно дело заснять бой самой, другое – воспользоваться чужим материалом. Тем более, она хорошо представляла, какую «картинку» можно при этом получить: вряд ли найдется хоть один боец, помнящий во время боя о камере, а скачущие неистовым галопом кадры «земля – небо – бегущие товарищи – снова земля» ее не слишком-то удовлетворяли.
– Не высовывайся! – одернул ее ефрейтор, властно прижимая к земле. – Тут у нас немножечко так война идет!
Оскорбиться Лика не успела – где-то впереди от их импровизированного бруствера сверкнуло и грохнуло, сверху щедро сыпануло землей, по шлему весело затарахтели мелкие камушки. Прочистив запорошенные глаза, девушка наткнулась взглядом на белозубую ухмылку:
– Не бойтесь, Лика Батьковна, это они так, промахнулись!
– Промахнулись? – Ничего более умного в голову не пришло.
– Ну, конечно, – совершенно искренне удивился Коля, – если б попали, мы бы с вами не разговаривали. Это пристрелка. А вот теперь погнали!
Спросить, куда, Лика не успела: десантник бесцеремонно подхватил ее под руку, заставляя бежать за ним, точнее, подталкивая в нужном направлении. «Нужное направление» завершилось краем глубокого, метра два высотой, бетонного желоба, куда он ее и спихнул. Ноги немедленно по самые колени погрузились в зловонную жижу – похоже, это было нечто вроде местного сточного коллектора. Позади шумно финишировал Коля, тем не менее подняв своим падением куда меньше брызг. Однако при одном виде поднятого им «фонтана» девушку немедленно вырвало.
– Вперед. – Ефрейтор не был настроен что-либо обсуждать или комментировать. – И побыстрее. Сейчас они…
Он не договорил. За спиной и выше, там, откуда они только что спустились, вспух огненный пузырь. Заложило уши, ударная волна сильно толкнула Лику в спину, обдала ощутимым даже сквозь бронекомплект жаром. Ого!..
– …плазмой вжарят, – как ни в чем не бывало докончил парень. – То есть уже вжарили. Только нам это теперь до задницы, здесь не достанут. Пошли. Бегом.
– Пошли… – вытирая губы рукавом, мрачно согласилась Лика, лишь сейчас осознав, что едва не погибла. В голову закралась абсолютно крамольная мысль: а оно ей надо, так рисковать? Мысль была явно неправильной, и Лика постаралась загнать ее поглубже. Ведь она – можно сказать, форпост СМИ на той самой пресловутой линии огня; человек, призванный освещать события с максимальной достоверностью и бескомпромиссностью! «Кто же, если не она?!» И вот ведь, что скрывать, испугалась.
Бежать пришлось недалеко, метров пятьдесят, но и эти полсотни метров по колено в жутко вонявшей жиже показались поистине бесконечными. Защищенные бронекомплектом камуфляжные брюки мигом промокли, и даже внутри по определению непромокающих десантных ботинок стало сыро. Над головой по-прежнему грохотало, периодически вязкую поверхность нечистот на излете вспарывали шальные осколки или отброшенные взрывами камни. Так и не выключенная камера послушно фиксировала ход событий. Вот это репортаж так репортаж, настоящий эксклюзив! Ну просто зашибись, какой эксклюзив! Под заголовком: «Известная фронтовая журналистка Б., рискуя жизнью, форсирует заполненный дерьмом канал на временно оккупированной противником планете N.». Класс!..
Всласть посетовать над незавидной репортерской судьбой ей не дал, конечно же, ефрейтор. Парень неожиданно притормозил, прислушиваясь к чему-то, передаваемому по каналу боевой связи (радиогарнитура Ликиного шлема, в точности такого же, как и у остальных десантников, была отключена Бобровичусом вместе со всей прочей электронной начинкой – на тактическом планшете командира роты не должен был появиться «лишний» десантник), негромко буркнул «понял» и обернулся к девушке. И вдруг…
Нападавших – или, скорее, пытавшихся найти укрытие в том же самом желобе – оказалось двое. Первый шумно сверзился сверху прямо перед ними, второй, секундой позже, за спиной ефрейтора. Оба с готовым к бою оружием и в облегченных, защищающих только грудь и живот, бронекомплектах поверх незнакомого камуфляжа. Коля, оттолкнув девушку с линии огня, вскинул винтовку, нажимая на спуск и впечатывая врага в бетонную стену. Второго противника он не видел и не слышал за грохотом своих выстрелов. Зато его видела упавшая на колени Лика. Выпустив повисшую на ремешке камеру, ее рука чуть ли не против воли обхватила рукоять пистолета в кобуре десантника, выдернула оружие (ремешок-фиксатор отскочил сам, когда сенсор рукоятки ощутил ладонь) и выстрелила. Выстрелила, искренне надеясь, что спусковой крючок данной модели не снабжен тактильным предохранителем «на хозяина» и Коля заранее загнал в патронник первый патрон. Ни пистолет, ни ефрейтор не подвели, и тяжелый общевойсковой «штайр» дважды дернулся в руке, отбрасывая человека назад. Десантник судорожно обернулся – и тут же расслабился: понял. Все заняло от силы пару секунд, но Лике показалось, что прошла целая вечность, что время неожиданно затормозилось, будто в замедленном голофильме. А затем оно неожиданно вернулось к своему обычному течению, и девушка расслышала голос ефрейтора:
– …впервые, что ли, говорю, завалила кого-то? Понимаю, когда-то сам такой был. Ну, ты это, держись, не время сейчас, типа, потом попереживаешь. А вообще спасибо, ты мне жизнь спасла.
Лика автоматически кивнула, позволив десантнику вытащить из ее сжатых пальцев рукоять пистолета. Хмыкнув, Коля повертел «штайр» в руке и неожиданно протянул обратно:
– Ты, смотрю, девка боевая, так что держи. Только в спину мне с перепугу не пульни, а лучше вообще на предохранитель поставь. – Он показал, как это сделать. – Кобура, извини, не снимается, так что вон за ремень пока запихни. Ну все, пошли, а то Андреас психовать начнет. Только один момент…
Парень наклонился над ближайшим убитым, что-то рассматривая, затем выдернул из его руки оружие, точно такую, как у него, десантную штурвинтовку. И еще раз хмыкнул:
– Броник – «четверка-бис», полное старье, даже пистолетную пулю, сама видела, не держит, а вот винтовочка интересная, похоже, прямо со склада или конвейера. Кстати, сними-ка ее покрупнее, у тебя камера получше моей, вернемся – командованию покажем. Сняла? И номерок серийный видно? Вот и ладненько, пошли дальше воевать. Счас, только обстановку срисую, – и первым полез наверх, почти без усилий вымахнув наружу. Несколько секунд он отсутствовал, затем сверху раздалось: – Давай руку. – Распластавшийся на краю желоба десантник протянул ладонь. Более-менее отошедшая от случившегося Лика послушно протянула руку и вдруг, вскрикнув, зажмурилась. Опущенное на лицо забрало ефрейторского шлема разлетелось осколками бронепласта, несколько жутких брызг попало на ее шлем и бронекомплект. Парень дернулся и обмяк. Выпущенная им штурмовая винтовка соскользнула вниз и глухо плеснула, погружаясь в зловонную жижу. Лика инстинктивно отступила назад и, поскользнувшись, с размаху села в грязь. И, бессмысленно глядя перед собой, с какой-то равнодушной отрешенностью вдруг поняла, что теперь просто не знает, что делать дальше. Бой, судя по звукам, хоть и сместился в сторону, вовсе не собирался стихать, связи нет (наручный комм гражданского образца ей ничем не поможет, поскольку она просто не знает частот боевой связи десанта), а «прикрепленный» к ней ефрейтор мертв. Самым же идиотским казалось то, что без посторонней помощи она даже не сумеет выбраться из желоба. Дотянуться до верха – да, а взобраться? Вряд ли ее ста семидесяти двух сантиметров хватит, чтобы залезть на двухметровую бетонную стену, покрытую склизким зеленым налетом. В намокшей тяжелой одежде и с пятнадцатью кило брони на плечах. Она же все-таки не десантник. Смешно, в студенческие годы Лика всерьез увлекалась альпинизмом, но никогда не думала, что ей когда-либо придется штурмовать подобную стену – гладкую, скользкую и во всех отношениях «дерьмовую». Эх, если б был хоть какой-нибудь упор; хоть что-то, на что можно встать! Взгляд девушки остановился на сидящем под самой стеной мертвеце, том самом, которого «сработал» Коля. Блин, как отвратительно, неужели придется это сделать?! Нет! Но ведь иначе ей не вылезти, а просто тупо сидеть, извините, в дерьме и ждать помощи, которая, еще неизвестно, будет ли?.. Да уж, удружил ей погибший десантник, ох как удружил! В следующий миг девушке стало стыдно. Дело было даже не в классическом «о покойных или хорошо, или…», а в том, что ефрейтор спас ей жизнь – Лика слишком хорошо помнила тот огненный всполох, обдавший жаром ее спину. Не спихни он ее вниз, родной Сережка Чебатурин даже и не узнал бы, где сложила дурную голову его взбалмошная любимая. Правда, вовсе не факт, что теперь он узнает об этом: утонуть в чужих фекалиях вряд ли лучшая участь, чем испариться в горниле расширяющегося плазменного контура!..
Немного придя в себя, Лика поднялась на ноги, со второй попытки вырвавшись из липкой трясины. Сколько она так просидела – минуту, две, десять или полчаса – девушка не знала, потеряв счет времени. Нет, интересное все же существо человек! Еще вчера рыжеволосая красавица-журналистка вряд ли поверила бы, скажи ей кто, что вскоре она будет преспокойно сидеть по пояс в реке из человечьего дерьма, вяло раздумывая о способах собственного спасения! Да что там «поверила»: многозначительно покрутила бы пальцем у виска. А вот ведь – и сидит, и раздумывает. Сейчас, правда, уже встала, хотя окружающее амбре от этого ничуть не изменилось и фиалками с прочими лютиками не запахло. Что ж, значит, судьба такая… но снимать мы ничего не станем, и того, что останется в памяти, более чем достаточно. Камеру – будем надеяться, «купание» ей не слишком навредило – выключим и спрячем в один из карманов, выпасть вроде не должна.
Последующие несколько минут девушка занималась тем, о чем вряд ли захочется вспоминать в ближайшие годы. Она извлекла из вонючей трясины убитого ею парня (заодно окончательно прочистив свой желудок) и подтащила труп ко второму покойнику. Стараясь не смотреть в лицо сидящего, Лика разместила «своего» мертвяка в его ногах. Сжав зубы (переступить через себя оказалось ничуть не легче, чем заставить себя же наступить на труп), осторожно полезла вверх, цепко держась пальцами за край бетона и стараясь равномерно распределять нагрузку. Так, пока все хорошо, еще чуть-чуть и…
Голова девушки показалась над краем желоба. Как бы шальную пулю по Колиному примеру не схлопотать. Впрочем, нет, очень к месту оказавшаяся поблизости груда камней надежно прикрывала ее с этой стороны. Отлично. Теперь можно либо забросить локти и, потихоньку распрямляя руки, вылезти наверх, упираясь отчаянно скользящими носками ботинок в стену, либо попытаться оттолкнуться от ненадежной опоры и подтянуться, резко распрямив руки. Простейшее упражнение, не раз и не два выполняемое в альплагере. И плевать ей на мерзкий запах, мокрую одежду, грохот катящегося в сторону боя, попираемый ногами труп, глубоко плевать! Всего лишь простейшее упражнение, и не более того. Итак, на счет «три»… раз, два, три…
Минутой спустя Лика уже лежала на спине, глядя в высокое небо, замаранное несколькими дымными шлейфами. Она выбралась из бетонной ловушки, но не выбралась из всей передряги в целом, а значит, расслабляться рано. И мысли о горячем душе и чистой одежде не просто глупые, а откровенно предательские. Рядом идет бой, и ее в любой момент могут убить. Наткнется на нее какой-нибудь вояка из числа солдат Корпорации, да и пальнет в упор, не разбираясь. Ведь на ней, как ни крути, пусть и грязная, но форма космодесанта правительственных войск, которая среди местных инсургентов как-то не слишком в ходу! Или взрыв подрубит вот эту полуразрушенную стену да и похоронит девушку под обломками. Правда, кое-чем за свое освобождение Лика все-таки заплатила – перелезая через край желоба, она ухитрилась утопить собственный комм, ремешок которого расстегнулся, когда она слишком сильно прижала руку к бетону. Не большая потеря в данной ситуации, но все ж обидно. В принципе, Лика могла бы его подхватить, однако тогда она неминуемо соскользнула бы вниз, и не факт, что ее хватило бы еще на один подъем. Кряхтя, она встала на колени и подползла к стене, осторожно выглянув наружу. Бой шел уже почти в километре отсюда, стремительно приближаясь к крайним домам городка. Кстати, странно – Бобровичус об этом не упоминал, а у Чебатурина она сама ничего не спрашивала из соображений «как бы не догадался», но где же вторая волна высадки? Где основной эшелон десанта с тяжелой техникой и модулями непосредственной огневой поддержки? Высадившихся первыми что, бросили без помощи? Нет, десантники все еще продвигаются вперед, тесня обороняющихся и расширяя границы захваченного плацдарма, но даже Ликиных поверхностных познаний в тактике боя хватало, чтобы понять – оперативный (так это, кажется, называется?) успех нужно развивать. Вот только сил и средств для этого она в упор не видела. Или видела? Над головой прошло звено штурмовиков, и целый район пригорода, и без того почти полностью разрушенный, исчез в огненной круговерти. Лика выхватила камеру, успев заснять второй заход «аллигаторов». Прекрасные кадры, это вам не снимки с орбиты, не пляшущая картинка с нашлемной камеры! Теперь запечатлим их собственное прикрытие. Она увеличила приближение, снимая в вышине стремительные серебристые тени атмосферных истребителей, защищавших атакующие штурмовики от вражеской авиации ПВО. Так, а это у нас что? Девушка опустила камеру, убрала увеличение. На перепаханное взрывали, усеянное обломками и расщепленными стволами деревьев поле, еще недавно бывшее уютным пригородным парком, спускалось сразу несколько тяжелых десантных челноков. Неужели вторая волна? Ура! Так, снимаем высадку…
Но никакой высадки не было, вот только она слишком поздно это поняла. Опускались десантные аппарели, но изнутри не спешили вырваться на оперативный простор мощные БМД, бронетранспортеры и системы залпового огня переднего края. Челноки никого не высаживали, они прилетели, чтобы забрать уцелевших. И штурмовые «аллигаторы» вовсе не поддерживали огнем десантников, как решила девушка вначале: они ставили барраж, отсекая от своих противника. Все было точь-в-точь как в учебном фильме «Амбаркация[1] сил и средств космического десанта на корабли под прикрытием штурмовой атмосферной авиации», который она как-то смотрела вместе с Чебатуриным. Как сказал тогда Сергей (фраза отчего-то запала в память): «Профессионал, Ликусь, – это не тот, кто всегда побеждает, а тот, кто умеет грамотно проигрывать; кто даже эвакуацию проводит как по нотам и без лишних потерь!» Вот и сейчас все шло именно так, «как по нотам»: на последнем заходе штурмовики поставили дымовую завесу и ушли. Десант начал грузиться, и Бачинина неожиданно поняла, что спасшихся достаточно много: потери оказались не такими большими, как ей показалось вначале, кроме того, она застала лишь финальную часть боя, поскольку отделение Бобровичуса высаживалось в числе последних. Над пригородом пронеслись несколько истребителей, в задачу которых входила безопасность взлетающих модулей – так сказать, приняли эстафету у тех, кто перед тем прикрывал штурмовики. Эти юркие легкие машины, способные одинаково эффективно вести бой и в космосе, и в атмосфере, назывались «Акулами» – или «шарками» на флотском жаргоне. Последнее девушка знала совершенно точно, причем вовсе не из какой-то особой любви к атмосферно-пространственному крылу или его пилотам. Просто на одной из таких машин уже не первый год воевала ее родная сестра Лидка, непоседливая сестрюшка-хитрюшка Белка из ее такого далекого детства…
Воспоминания о сестре отвлекли Лику от разворачивающегося перед ней действа. Вот будет здорово, если в одном из истребителей сейчас и вправду окажется Лидка! Конечно, ее авиаполк приписан к другому кораблю, но группировка-то одна, так что подобное вполне может быть. Старшая сестра эвакуируется после провалившейся высадки, а младшая ее прикрывает! Каков пассаж, а? Хотя насчет именно «провалившейся» Лика не стала б утверждать столь однозначно. Возможно, это была операция прикрытия, отвлекающая противника от настоящей высадки, или разведка боем, еще и в двадцать третьем веке зачастую остававшаяся единственным реальным способом прощупать оборону врага…
Лика замерла, не додумав последнюю мысль до конца. ЭВАКУИРУЕТСЯ?! Она – эвакуируется? А как, простите, она может эвакуироваться, если модули уже поднимают аппарели, а до них почти километр перепаханного взрывами поля?! И у нее ни связи, ни завалящего фальшфейера или просто сигнальной ракеты! Хотя… Девушка взглянула на лежащего в нескольких метрах ефрейтора. «Скорее!» – подстегнула себя Лика, пригнувшись, преодолевая разделяющее их расстояние. Жаль, передатчиком не воспользуешься, наверняка разбит. Да и вообще: представив, как она снимает простреленный шлем, пытаясь добраться до радиогарнитуры, Лика снова ощутила короткий спазм в желудке. А вот что-нибудь сигнальное… С трудом перевернув неожиданно тяжелое тело на спину и стараясь не смотреть в лицо, она торопливо обыскала кармашки разгрузочного жилета, надетого поверх бронекомплекта. Запасные магазины, несколько гранат, резервный медикит, фонарик, боевой нож… много всего. Кроме, ясное дело, того, что ей сейчас нужно!
Лика бросилась обратно, выглянула из-за разрушенной стены. Модули уже начали взлет, на земле оставались лишь два из них, да и те с задраенными грузовыми люками. Последних десантников, не то отставших, не то из группы прикрытия, товарищи втаскивали под руки через боковые двери. Все, опоздала, когда закроют последний люк, ее уже никто не услышит и не увидит. Сидела, идиотка, столько времени с камерой игралась, экстремалка, репортерша недоделанная! Если б сразу к ним рванула, может, и успела. Если бы, конечно, добежала. Как говорил покойный Коля: «У нас тут немножечко война». Но уж лучше пулю по пути к своим, чем сдохнуть в плену.
Съехав спиной по шершавым камням, Лика устало опустилась на землю. Ладно, что уж теперь… Еще и сидеть неудобно, пистолет этот дурацкий в бок давит! Пистолет!!! Она вскочила на ноги, лихорадочно выдергивая из-под ремня «штайр». Далековато, конечно, да и укрытие свое окончательно рассекретит, ну а вдруг заметят? Она вылезла на самый верх кирпичной груды и, подняв над головой руку с пистолетом, нажала на спуск: БАХ! БА-БАХ! БАХ! И еще одну серию «один – два – один». Башенка автоматической «спарки» на крыше ближайшего модуля развернулась в ее сторону, и Лика едва успела спрыгнуть вниз, прежде чем короткая очередь превратила верх разрушенного забора в облачко кирпичной пыли. Девушка отползла в сторону и снова выглянула. Обстрелявший ее челнок как ни в чем не бывало взлетал, орудие уже смотрело в другую сторону. Самым обидным, как ни странно, казалось то, что обстрелял ее даже не человек, а бортовой компьютер, расценивший выстрелы как гипотетическую угрозу. Лика автоматически подобрала запорошенную пылью камеру, легла на землю и, сжавшись в комочек, тихонько заплакала.
То ли от обиды, то ли просто над своей несчастной судьбой…

2
Лидка
Можно ли описать бой в космосе? Наверное, можно, если ты не сидишь в кабине истребителя, а наблюдаешь откуда-нибудь со стороны, например из рубки корабля или орбитальной платформы. Говорят, бои в пространстве смотрятся очень красиво. Однако командиру звена старшему лейтенанту Лидии Бачининой, позывной Бешеная Белка, было трудновато это себе представить. Хотя бы по той причине, что как-то ни разу не довелось находиться во время боя нигде, кроме как за штурвалом своей «Акулы», а оттуда не очень-то порассматриваешь окружающее.
Маневр уклонения, привычные тиски перегрузки, вдавливающей тело в эргономичные объятия пилотского ложемента, и короткая, уже неопасная вспышка справа по борту… пронесло, промазал, гад! Жаль, и она его тоже не достанет, далеко ушел, а вот второго из боевой пары еще можно попробовать завалить. Марка прицельно-навигационной системы заскользила по голоэкрану, стремительно приближаясь к отметке цели. Все, есть совмещение! Не дожидаясь, пока марка изменит цвет (ведь бортовой компьютер противника сейчас вовсю сигнализирует об опасности!), Лидка нажала на гашетку, и вражеский истребитель рассыпался гирляндой елочных огней.
– А вот хрен тебе! – с удовольствием сообщила она в адрес вражеского пилота. И мысленно сплюнула через левое плечо. Так, на всякий случай. А случаи, как известно, разные бывают: тактический экран внезапно полыхнул тревожно-алым – «Акула» Бачининой тоже попала в чей-то прицел. Ага, прям счас, разогнались! Девушка с таким ускорением швырнула истребитель в сторону, что на миг показалось, будто она умерла и чудовищный пресс перегрузки, с которой не способны справиться никакие компенсаторы, превратил ее тело в кровавую кашу, запаянную в оболочку высотного костюма. Завешенная робким облачным муаром планета завертелась над и под ней с немыслимой скоростью. Однако обошлось, машина благополучно завершила маневр и легла в разворот. И тут же бортовой компьютер захватил еще одну цель, мгновением позже исчезнувшую в огненном росчерке взрыва: реакция у Лидки всегда была отменной. И в училище, и во время тренировок на симуляторе, и в бою. Все, спекся, красавчик, отлетал свое.
«А ведь неплохо для начала! – азартно подумала девушка. – Два за три минуты. Так, глядишь, свой же рекорд побью». И – будто сглазила: отметки вражеских истребителей начали одна за другой исчезать с тактического экрана. Подобного Лидка еще никогда не видела. Первой ее мыслью стало, что это ошибка бортовой сети – чего, конечно же, просто не могло быть. Многократно продублированная БС – это, по сути, и есть сам истребитель. Управление двигателями, вооружением, системами жизнеобеспечения, навигации и внешнего обзора – все это находится в полном и единоличном ведении виртуальной сети, и, выйди она из строя, «Акула» мгновенно превратится в неуправляемый болид, по инерции несущийся в пространстве. Неужели противник каким-то неведомым образом научился устанавливать на своих истребителях «прыжковые» двигатели?! Но это еще большая глупость: самый крохотный из существующих гиперпространственных приводов размерами превосходит трехэтажный дом. И весит, как вся их эскадрилья, вместе взятая. А иначе никак: за возможность пробивать «воронку» в подпространство нужно чем-то платить, как минимум – величиной генератора и затрачиваемой на каждое «погружение» энергией. Впрочем, ладно, пусть над этим командование с радиотехниками из восьмой «бэ-че» голову ломает, благо, наверняка видят все то же самое. Да и бортовой регистратор исправно передает им телеметрию, дублируя запись на локальный роум «черного ящика». Короче, не ее это дело. Ее дело – убедиться, что атака противника отбита, поймать привязной посадочный сигнал и благополучно вернуться на корабль. А уж там…
– Белка, Тореадора подбили, и он пошел на вынужденную, – не давая закончить мысль, раздался в шлеме спокойный голос Кокона.
Тореадор был позывным Романа, командира ее эскадрильи… и не только командира, но и… Нет, не может быть! «Я спускаюсь», – хотела крикнуть Лидка, но услышала:
– Приказываю спуститься и подобрать «Тореадора».
– Есть! – четко отрапортовалась Лидка. И, отключив связь, едва слышно шепнула «спасибо». Незачем подобное вслух говорить.
– Ты что, с ума сошел?! – Командир большого десантного корабля «Крым», каперанг Хайнц Баумгартнер, чуть было не схватил «кап-два» Николая Спаржева за грудки: – Одного из молодых сожгли, Колбаска еле до шлюза дотянул, Тореадора подбили, а он, между прочим, комэск! А Белка, если забыл, его заместитель. С кем ты остаешься, с кем? Если сейчас эти вон, – он неопределенно дернул головой, – вернутся, что мы будем делать? Бачинина и Самарин – самые опытные пилоты в группировке!
– Вот именно поэтому. Такими пилотами, как Тореадор, не разбрасываются, – сухо отрезал командир БЧ-7. С одной стороны, он понимал, что командир прав, но с другой – был твердо уверен, что и сам тоже прав. И в том, что уже сказал ему, и в том, что осталось недосказанным. Он просто не мог поступить иначе, не мог – и все. И как офицер, и как человек…
– Роман пилот опытный, более чем опытный, и раз он ушел в атмосферу, значит, не настолько поврежден, чтобы в ней сгореть! Так что у нашей Бешеной есть все шансы его спасти, – говоривший с удивлением посмотрел на собеседника, на лице которого была написана жалость. К кому? К сбитому Тореадору? Или к Лидке, Бешеной Белке? Или к нему самому? Бред какой-то!..
Хайнц, опустив глаза, смущенно кашлянул и, похлопав командира АКУГ[2] по плечу, ушел. На самом деле он просто не знал, какое решение сам бы принял в подобной ситуации. Но, слава богу, пока ударной авиагруппой и всей «седьмой бэ-че» командует не он, ему и не придется их принимать, эти решения…
Лидка плавно вошла в атмосферу. Похоже, пока все в норме – ее не засекли при прохождении верхних слоев, да и сейчас голоэкран светился ровным салатовым светом, не спеша вычерчивать азимуты на вражеские радары. Девушка бросила взгляд на заработавший альтиметр. Семь тысяч метров, шесть, пять. Машину хорошенько тряхнуло – это не страшно, всего лишь воздушная яма. Пожалуй, пора начинать торможение. Серьезных возвышенностей внизу, конечно, нет, но осторожность не помешает. Три тысячи, две. Теперь бы еще выбрать подходящее место для посадки. Вон та окруженная лесом зеленая проплешина вполне подойдет. Правда, на опушке виднеется какой-то дом, даже, скорее, целая усадьба, что означает нежелательный контакт с местным населением, но делать нечего: сигнал аварийного маяка упавшего истребителя шел именно из этого района, плюс-минус несколько километров по пеленгу. Значит, нужно садиться. Гравитационные двигатели послушно изменили вектор тяги, гася инерцию скользящей по посадочной глиссаде пятнадцатитонной машины. Ниже, еще ниже… Лидка коснулась соответствующей клавиши, выпуская опорные стойки шасси. И тут же в углу голоэкрана замигало тревожное предупреждение: правая задняя «точка» не встала на стопор. Ничего ж себе подарочек! Заклинило? Повреждено? И что теперь делать? Катапультироваться? Без проблем, снабженная антигравом спаскапсула может отделиться, даже когда машина стоит на грунте, но ведь им с Романом, буде она его найдет, еще надо на чем-то выбираться с планеты. Да и машинку жалко, что ж она за пилот, если при первой же опасности бросит в беде верную «Акулу»?! Нет, надо сажать. Но как? Раньше ей приходилось сажать истребитель «на брюхо» только в ангаре, но там были антигравитационные и магнитные финишеры и целая бригада техников. Что ж, значит, пришла пора проделать это и в полевых условиях. Так, убираем шасси – на двух точках машина все равно не устоит, – сбрасываем скорость и зависаем, медленно опуская истребитель. Вот все хорошо в «шарке», но конструкторы отчего-то совершенно не предусмотрели, что иногда пилоту необходимо видеть и то, что происходит под брюхом! Десять метров, пять… касание. Виртуальная сеть равнодушно ретранслировала в гермошлем донесшийся снаружи отчетливый хруст, да такой, что девушка даже вздрогнула: ну не могла она настолько повредить машину, никак не могла! Неужели разрушился один из расположенных под фюзеляжем оружейных контейнеров?
Лидка нащупала разъем, соединяющий высотный костюм с бортсетью, разомкнула. Тактический голоэкран, прощально мигнув напоследок, погас. Теперь она сидела внутри абсолютно глухого бронированного кокона, в случае опасности превращающегося в спасательную капсулу – времена, когда пилоты наблюдали за ходом боя сквозь выступающие за пределы фюзеляжа прозрачные фонари из стекла или бронепластика, давно канули в Лету. Слишком велики стали скорости, слишком огромны действующие на корпус нагрузки. При свете аварийной панельки девушка нажала клавишу внешнего замка, и бронекупол бесшумно уехал назад, полностью скрывшись в корпусе. Стянув шлем, она вылезла из кабины – прыгать пришлось метров с двух: даже лежащий на брюхе «шарк» был довольно высок – и огляделась. Истребитель ровно стоял на земле, оба его подфюзеляжных контейнера были целы, лишь обильно заляпаны какими-то зеленовато-белыми влажными ошметками. С подозрением приглядевшись, Бачинина не удержалась от смеха: машина застряла посреди грядок с капустой! Вот так приземление, высший пилотаж, блин! Если запись с регистратора каким-то образом попадет в бортсеть корабля (техники из обслуги авиакрыла известные хохмачи, вполне могут так пошутить), засмеют ведь!..
– Ах ты моя соковыжималочка! – отсмеявшись, Лидка нежно погладила машину по покрытому антирадарным камуфляжем боку. – Никак, капустки захотела…
Раздавшееся за спиной «ой» оказалось столь неожиданным, что резко обернувшаяся девушка едва не схватилась за оружие. Точнее, рука метнулась было к закрепленной на поясе кобуре, но вытаскивать пистолет она не стала: спешащая к ней женщина угрозы явно не представляла.
«Но скандал из-за капусты, кажется, будет», – отстраненно подумала Лидка. Ну почему у них нет никаких спецзанятий по общению с местным населением планет, вблизи которых ведутся боевые действия? Ведь у каждой дальней колонии свой десятилетиями формировавшийся менталитет, свои жизненные понятия и устои. И не суть важно, что здесь еще не было никаких войск, ни корпоративных, ни наших, – в любой момент действия могут принять наземный характер – «Новые» наносят свои удары по планетам безо всякой логики. Нет, логика наверняка есть, ее просто не может не быть, но вот в чем она, пока никто не знает. А общаться-то с людьми нужно!.. Хорошо, хоть говорит тетка понятно, на суржи, являющемся смесью старого русского и украинского. Впрочем, не будь у Лидки славянских корней – фиг бы поняла хоть слово…
Тем временем тетка, колыхая могучей грудью и не менее могучим животом, остановилась в метре от нее, с трудом переводя дух. Затем она открыла рот, и девушка услышала менее всего ожидаемый в подобной ситуации вопрос:
– Ой, бачьте, девка! Живая! Молочка хочешь?
От удивления Бачинина кивнула, хотя молоко, в принципе, ни в каком виде не любила. Через несколько минут она уже сидела за столом, с ужасом глядя на чуть ли не литровую запотевшую кружку перед собой. Тетка со странным именем Одария сидела напротив, не сводя с нее добрых и немного грустных глаз. Девушка нерешительно коснулась емкости: интересно, если она и вправду все это выпьет, сможет ли ее непривыкший организм не то что на поиски Романа отправиться, а вообще отойти хоть на десять метров от ближайшего, гм, санузла?
Как ни странно, женщина ее сомнения истолковала совершенно правильно:
– Та пей, диточка, пей, ниче не будет! То у вас там бывает, с вашим-то синтетическим молочком, а у меня оно настоящее, с-под коровки.
Лидка глубоко вздохнула и решилась. Молоко и вправду отличалось от того, к которому она привыкла. Совсем другой вкус, а вернее, оно имело вкус, и неплохой, надо сказать, вкус! Девушка от души хлебнула, по детской привычке вытерев рот рукавом.
– Та хто ж таких детей в армию-то берет? – Произнеся «кто» именно так, через мягкое «х», всплеснула руками женщина. Бачинина удивленно подняла глаза – она себя ребенком уже давно не считала, и ей казалось, что и остальные тоже воспринимают ее как взрослую…
– Так у меня пацанов двое, одному двенадцать, другому семь, тоже оба вот так рты вытирают, – со вздохом пояснила женщина, снова верно истолковав Лидкину реакцию, и сложила руки под пышной грудью. Везет же некоторым! Имеющая «условно второй» размер девушка всегда завидовала полногрудым. И всегда утешала себя тем, что скафандр и другое обмундирование как раз проще подобрать на такую, хм, плосковатую, чем на какую-нибудь грудастую деваху.
– А ты к нам по дилу какому или як?
– По делу, – непонятно почему, девушка решила вдруг быть откровенной. – Тут где-то недалеко такая же, как у меня, машинка должна была приземлиться… или упасть.
– Ой, лышенько, так то ж, наверное, товарищ твий? – женщина снова всплеснула руками. – Так мои голодранцы бачили! Покричали еще, что смотреть бегут, та й убежали. Как раз перед тем, як ты мою капустку покрошила!
– Куда побежали? – стараясь унять взбесившееся вдруг сердце, спросила Лидка.
– А туда, – женщина неопределенно махнула рукой. – Та ты обожди, они зараз вернутся, та й расскажут.
Девушка решительно покачала головой. Нет, ждать она не могла.
– Покажите мне еще раз, пожалуйста, куда именно они побежали.
– А вон в тому напрямку иди, как раз тудой и побежали. Прямо через лес и иди. Небольшой он у нас, от силы за полчаса дойдешь.
– Спасибо большое! – Лидка поднялась, вытирая влажные от стакана руки о заботливо поданное полотенце. – Ничего, если моя машинка пока у вас тут побудет?
Женщина заулыбалась.
– Ну, конечно, побудет. Иди уж, шукай друга-то, а я покуда покушать соберу, бо вы там небось, кроме тюбиков своих, другой еды-то й не видите! – И, глядя на удивленную Бачинину, пояснила: – Так муж-то мий уж десять годков стармехом на рудовозе ходить. Я ж потому кое в чому й разбираюсь.
Лидка кивнула: если на рудовозе, тогда понятно. Компании обычно стараются сэкономить на чем только можно, даже на кухонных автоматах, пичкая своих сотрудников всякой запаянной в тубы гадостью. И ведь оправдание у них, не придерешься: зачем на борту полноценный пищеблок, если гиперпрыжок вообще не занимает времени? А во время околоорбитальных маневров, загрузки или разгрузки можно и консервами перебиться…
Индивидуальный навигатор – мощная армейская модель с расширенными по сравнению с гражданским аналогом возможностями – выдавал четкий пеленг на аварийный маяк упавшего истребителя, так что сбиться с дороги девушка не боялась. Кроме того, планету, несмотря на невеликий возраст местной колонии, уже включили во всемирную навигационную сеть, и висящие на высоких орбитах спутники IPN-навигации выдавали координаты с точностью до метра. Конечно, куда проще было дождаться хозяйских пацанов, наверняка исходивших весь лес вдоль и поперек, и попросить отвести к месту посадки «шарка» Романа, но она просто не могла заставить себя ждать. Тем более что Тореадор отчего-то так и не вышел на связь: ранен? Погиб при аварии? Лежит без сознания? И это заставляло ее идти все быстрее и быстрее…
Лес был светлый, но с густым подлеском. Кроны деревьев уже украсились отдельными желтыми листьями. Интересно, что здесь, позднее лето? Или самое начало осени? Или просто местная флора не подчиняется привычным земным законам? В училище им, конечно, давали факультативный курс ксеноботаники, однако в него в основном входило изучение лишь тех растений, что должны помочь выжить на любой планете. Кроме этого курса, Лидка знала еще названия цветов, которые мама каждую весну высаживала в палисаднике, ну и, пожалуй, могла бы отличить березу от яблони. А вот яблоню от груши – это уж увольте. Куда проще отличить бортовую электромагнитную пушку МК25/12 от МК25/12А2! А подлесок и вправду густой, и наверняка здесь водится кто-нибудь, гм, ползучий. Девушка, конечно, знала, что змеи чаще всего сами спешат убраться с дороги человека, к тому же ее пилотские ботинки были сделаны из толстого и прочного материала, никакие укусы не страшны, но все же… все же она тщательно всматривалась и вслушивалась, не шуршит ли где. Змеи вызывали у нее даже не страх – содрогание. Как-то давно, еще в детстве, Лика, старшая сестрица, возомнив себя великим педагогом, повела младшую в серпентарий: «Ты увидишь, какие они бывают хорошенькие, и перестанешь бояться! А потом я куплю тебе «Колосс». «Колоссом» называлось изготавливаемое на их планете мороженое, раза в три большего размера, чем обычные стограммовые порции. Лидке было восемь лет, и подобное лакомство ей доставалось нечасто: родители считали, что ребенку это «не полезно». Потому она и пошла в серпентарий, решив, что, когда станет совсем уж страшно, она просто закроет глаза и не будет смотреть. Страшно ей не стало; сухой шелест извивающихся, клубящихся тел вызвал совсем другую реакцию: ее стошнило. Причем с учетом того, что сперва сестра накормила сестру завтраком («Маленькие дети должны хорошо кушать по утрам»), то и убирать пришлось довольно-таки много. Сотрудники, правда, не заставляли этого делать, но Лика была чрезмерно воспитанной девочкой. Чуть позже, когда она закончила уборку и бегом выволокла сестру за пределы серпентария, ее тоже вытошнило, прямо под дерево. Лидка хорошо помнила растерянный взгляд старшей сестры и помнила, как, заговорщицки шепнув ей: «Не бойся, никто не видел», потащила растерянную Лику по аллее. И не просто по аллее, а по аллее, что вела к магазину с вожделенным «Колоссом»! Но сейчас никакого «Колосса» в награду не светило, и девушка старалась быть предельно внимательной. Наконец подлесок закончился, и начался светлый, по-праздничному прозрачный сосновый бор. Под ногами слегка пружинила хвойная подушка, и казалось, что если как следует оттолкнуться, можно подпрыгнуть высоко-высоко, выше верхушек сосен. Наслаждаясь хвойным духом, Лидка дышала полной грудью. Затем и бор тоже закончился, и перед глазами открылась огромная поляна, густо поросшая невысокой изумрудно-зеленой травой и яркими цветами, сиреневыми, белыми, красными, лиловыми. И, словно главный цветок, посередине на каком-то возвышении сидел Роман Самарин. Сбитого «шарка» нигде видно не было.
– Отдыхаем? Ну, конечно, больше заняться нечем, только сидеть и цветочками любоваться, – чтобы унять невесть откуда взявшееся сердцебиение, Лидка придала своему голосу как можно больше ехидства. И сделала еще один шаг… почти сделала – резкий окрик заставил ее вернуть ногу на место.
– Белка, это болото. Трясина, – четко сказал Роман.
– А… – Вопрос никак не рождался, так что комэск успел «родить» ответ быстрее:
– Я сижу на кочке, Лида, а вокруг трясина. Настоящая. Истребитель упал метрах в тридцати отсюда, в последний момент что-то случилось с бортовой сетью, и я просто рухнул в болото. Выбрался из кабины – и едва не утонул. Сюда еле выполз, даже пистолет утопить ухитрился, так что ты не лезь, засосет моментально. «Шарк», как я понимаю, уже под водой. И связи нет – посадочка вышла довольно жесткой, так что комм приказал долго жить.
– А чего ты вообще в атмосферу полез? Бой все равно закончился, поболтался бы на орбите, пока мы тебя не подобрали.
– Не, Бачинина, никак бы не вышло. Во-первых, я уже почти неуправляемый шел, просто чудо, что спустился самостоятельно, а во-вторых, – пилот замялся, будто решая, стоит ли об этом рассказывать, – разгерметизация у меня началась, Лидка. Так что вы б меня уже свежемороженым подобрали. Вот такие дела… Ладно, так что с болотом делать-то будем?
Девушка задумчиво огляделась кругом. Ну, и что тут можно сделать? Поднять в воздух истребитель и, зависнув, взять на борт Романа? Ага, просто гениальная идея! И особенно гениальной ее сочтет сам спасаемый, оказавшийся в зоне действия гравидвигателей машины. Вплавь? Ну, если бы она хотела покончить с собой, то можно было бы попробовать, медленно так попробовать, пуская бульбы. Она неожиданно вспомнила аналогичную ситуацию, смоделированную на симуляторе, – там тоже нужно было вытащить из болота напарника. Сперва найти, отстреливаясь от злобных Чужих (интересно, не переиграл ли в виртуальные игры тот, кто писал эту идиотскую программу?), а потом вытащить. Но там было проще: она просто срезала ближайшее деревце и с его помощью вытащила попавшего в беду пилота.
– Да не переживай, Лидух! Вот счас возьму себя за волосы, потяну хорошенько – и как вытащусь из болота! – Роман точно знал, что Лидка знакома с приключениями барона-завирушки: эту книгу ему давала читать Лика. Но девушка особо и не переживала: недаром даже в ее личном деле была отмечена такая особенность, как «умение мобилизоваться в экстремальных ситуациях». Вот, кстати, вполне подходящее дерево, и если его наклонить… А что, есть шанс! Девушка примерилась и полезла. Комэск с интересом наблюдал за ней, по счастью, молча. Ствол скользил под ногами – кора у деревца оказалась какая-то излишне шелковистая. Ну, это не страшно, в детстве она по каким только деревьям не лазила, так что должно получиться. Деревце было молодым и гибким, даже непонятно, каким образом оно так вымахало в высоту, и быстро стало наклоняться в нужную сторону. Несколько секунд – у Лидки отчаянно колотилось сердце, отсчитывая секунды: бух, бух, бух, – и она протянула товарищу руку:
– Держись крепче, изверг!
Конечно, находись он в самом болоте, еще неизвестно, сумела бы Лидка выдернуть Романа или нет, но Самарин сидел на единственном твердом островке, и это оказалось весьма на руку. Впрочем, расслабилась лейтенант Бачинина рано – как только капитан закинул на ствол ногу и в голове мелькнула сакраментальная мысль о том, что, мол, все, спасен! – раздался предательский хруст. Дерево оказалось все-таки слишком молоденьким, а их вес – слишком большим: особой субтильностью Роман не отличался. Лидка выдала длинное ругательство и прислушалась. Нет, вроде больше ничего не хрустит и не ломается.
– Давай-ка по одному, – сориентировался Роман, и Лидка быстро-быстро заскользила в обратном направлении.
Деревце выдержало, сломавшись лишь тогда, когда комэск уже находился в паре метров от твердой земли. Вовремя разжав руки, пилот тяжело шлепнулся на спину. В этот момент он настолько напоминал перевернутого брюхом кверху неуклюжего жука, что Лидка рассмеялась.
– Худеть надо, Самарин, – глядя сверху вниз, сообщила она. – И срочно!
– Тебе тоже! – Роман засмеялся, поднимаясь на ноги и вытирая пятерней потный лоб. Рука оказалась грязной, и через секунду парень стал похож не то на диверсанта на задании, не то на маленького домовичка из древнего детского голофильма. Точнее, на большого домовичка из древнего детского голофильма. Лидка украдкой глянула на свои руки. Так и есть: шелковистая кора окрасила ладони в идеально-коричневый цвет.
– Ну, ты и свинья, Лидух! Где успела так перемазаться-то? – Парень, ясное дело, заметил ее взгляд.
– На себя посмотри, – буркнула она, присаживаясь на корточки и стараясь отмыть руки в наполненной болотной водой ямке.
– Кстати, слушай, а что ты там такое интересное сказала? Ну, когда мы чуть с дерева не навернулись?
В космофлоте считалось особым шиком уметь «витиевато» высказываться. Эта традиция, пришедшая с флота морского и насчитывавшая несколько веков, получила довольно широкое распространение – настолько, что в последней редакции флотского Устава даже были определены различные виды наказания за «использование обсценной лексики». Собственно, именно благодаря запрету умение «красиво завернуть» и ценилось столь высоко – флотские офицеры порой даже устраивали соответствующие турниры, где нужно было связать воедино как можно больше нецензурных слов, желательно еще и зарифмовав их. Каждое выступление прерывалось на первом повторе; выигрывал тот, кто мог наибольшее количество времени не повторяться. Лидка в таком состязании тоже однажды принимала участие и даже заняла третье место. Первое досталось «деду», что, в общем-то, было неудивительно: зампотех служил во флоте уже около тридцати лет. Второе занял Джакомо, и это было очень странно, поскольку умение «плести загибы» было больше присуще офицерам, имевшим славянские корни, а Джакомо всегда называл себя стопроцентным итальянцем. Романа, кстати, на корабле тогда еще не было. Лидка бросила на капитана короткий взгляд, решая, стоит ей смутиться, хотя бы ради приличия, или нет.
– Давай уж, колись, чего там.
– Малый загиб Петра Великого, – Лидка села поудобнее и откинулась назад, подставляя лицо солнцу.
– Да? Удивительно.
– Что именно удивительно? – На нее напало ленивое настроение: не хотелось вставать и куда-то идти; не хотелось думать о том, что придется возвращаться к тетке Одарии, поднимать в воздух поврежденный истребитель… – Что я знакома с флотским ненормативным фольклором?
Роман хмыкнул и покачал головой:
– Не-е. Если б я питал иллюзии по поводу того, что, отучившись в кадетском и военном, ты могла остаться той девочкой-одуванчиком из моей юности, я был бы последним придурком. А так – я только предпоследний.
– Почему «предпоследний»?! – искренне удивилась Лидка.
– Ну, потому что остается надежда, что все-таки есть кто-то придурошнее меня.
Шутка была совершенно идиотская, но они оба заржали: напряжение отпустило.
– Меня удивило то, что я знаю совсем другой вариант. Может, конечно, я плохо расслышал, но мне показалось…
– Так ты, вися на дереве, еще и прислушиваться успевал?! Ах ты… – Лидка легонько ткнула Романа кулаком под ребра, и он плюхнулся на траву:
– А повтори-ка еще раз.
Бачинина неожиданно покраснела, но деваться было некуда:
– Хорошо, я скажу, но потом ты расскажешь свой вариант.
И она принялась «рассказывать».
– Теперь твоя очередь.
Глядя на то, как щеки, уши и даже лоб Самарина тоже наливаются предательской краской, она почувствовала смесь удивления и легкого злорадства.
– Тихо!
– Что, отмазаться хочешь? Не получится, сам предложил!
– Да погоди ты…
Замолчавшая наконец девушка тоже услышала в кустах какой-то звук, как будто ветка хрустнула… Переглянувшись с пилотом, она вытащила из кобуры пистолет.
– Эй, а ну выходи!
– Тетенька, не стреляйте! То мы…
Ветви окружавших болото кустов захрустели так, будто через них на поляну ломился медведь. Или парочка медведей, точнее – медвежат. Двое мальчишек, оба в широких штанах с бесчисленным множеством карманов и в таких же широких куртках. И оба красные, как вареные раки, пожалуй, куда больше, нежели они с Романом, вместе взятые…
– Мы местные, тутошние. Как увидели, что ваша машинка до болота упала, так и побегли шукать…
– Ваша мама – тетка Одария? – догадалась Лидка.
Мальчишки наперебой закивали.
– А чего в кустах сидели, почему сразу не вышли?
Потупившиеся братья смущенно топтались и ковыряли болотистую землю носками ботинок.
– Да они наши высокохудожественные тексты послушать хотели, вот чего! Верно? – весело спросил Роман, и девушка снова покраснела. Не приведи бог, пацаны все это при матери повторят…
– Значит, так, – строго сказала Лидка, спеша поскорее увести разговор от опасной темы, – отведите-ка нас к себе домой, а то мы, чего доброго, снова заблудимся.
– Нет, сперва я хочу на свою машину посмотреть, – Роман покачал головой.
– А машина ваша в болоте потопла! – радостно сообщил младший из мальчишек. – У нас тута кругом болота! Вот вас тетенька вытащила, а леталку вытащить уж никак не получится.
Ребятишки оказались правы – без специальной инженерной техники «шарк» вытащить бы не удалось. Над поверхностью воды, уже успевшей подернуться потревоженной падением ряской, торчал лишь атмосферный киль да кусок кормы – остальное скрылось в глубине. Роман долго смотрел на истребитель, лицо у него при этом было каменное. Девушка его хорошо понимала: каждый из них относится к своей машине как к одушевленному существу; каждый разговаривает с ней, даже не будучи интегрированным в бортовую сеть, а уж во время вылета, когда компьютер «Акулы» и мозг пилота составляют чуть ли не единое целое…
– Прощай, рыбка.
Лидка незаметно взглянула в лицо товарища: до этого момента она ни разу не слышала, как он называл свой истребитель.
– Дядька, а чому вы зовете его «рыбкой»? – поинтересовался младший мальчик, но старший слегка ткнул его в бок: дескать, не приставай, однако ребенок продолжал в упор смотреть на Романа, и тот ответил:
– Ну, истребитель называется «Акула», значит, рыба… а ласково получается «рыбка»…
– А! – Пацан просиял, будто ему открыли какой-то очень важный секрет, и запрыгал вперед – то на одной ноге, то на другой. Старший же солидно вышагивал рядом с ними, рассказывая о своем отце, который «тоже пилот, не военный, конечно, но очень классный пилот». И о коллекции камушков, которые отец привозит ему с других планет, и о том, что ему очень хотелось бы получить камушек с Шри-Ли – говорят, там очень красивые светящиеся синие камни, но туда сейчас все рейсы, даже грузовые, отменены, потому что ее могут захватить войска Корпорации…
До дома тетки Одарии идти оказалось совсем недалеко, гораздо ближе, чем показалось Лидке сперва, – ребятишки повели их какой-то короткой, одним им известной дорогой.
– Так то ж вы неправильно йшли, – охотно пояснил младший мальчик с экзотическим именем Раджи. Нет, конечно, в самом имени ничего странного не было, просто оно не слишком-то подходило светловолосому конопатому пацану с круглой хитрой мордашкой и акцентом, по которому легко угадывались украинские корни. Старший брат, сокращенно называющийся Панька, полное имя имел, пожалуй, еще более экзотическое – Опанас-Сальвадор. Впрочем, он-то как раз лицом больше походил на Сальвадора, чем на Опанаса.
Первым делом пилоты отправились осмотреть истребитель. Как и надеялась Лидка, ничего страшного с машиной не произошло, процентов девяносто, что взлететь и добраться до базы она сможет самостоятельно. Конечно, кому-то из них полет вряд ли покажется приятным времяпрепровождением: кабина рассчитана на одного, но выбирать не приходилось, тем более что за несколько лет войны пилоты уже не раз проделывали подобные фокусы. Девушка вызвала корабль, доложив об успешном спасении капитана Самарина, и запросила данные по стартовому окну для подъема на орбиту. Ответ «Кокона» ее несколько удивил: им приказали оставаться на месте, ожидая эвакуации. Пожав плечами и убедившись, что аварийный маяк «шарка» надежно пеленгуется с корабля, Бачинина отключилась.
Забрали их только через час. Впрочем, это было едва ли не самое лучшее (и наверняка самое необычное) в их жизни ожидание эвакуации, поскольку тетка Одария, упрямо не пожелав слушать никаких возражений, до отвала накормила «отважных летунов». Хмурый Тутукумбе, прилетевший за ними на учебно-тренировочной «спарке», с выражением полного ужаса на лице от предложенной еды отказался. Заметив его перекошенную физиономию, тетка Одария и сама испугалась, так что Лидке пришлось шепотом «пояснить», что двухметровый темнокожий великан относится к некой древней секте, членам которой запрещено есть «все, с чем можно разговаривать». А заодно – тут девушку уже слегка понесло – носить все, что «без спросу отнято у живых существ».
– Ой, лышенько, а как же ж он живет-то? – Эмоциональный пассаж Одарии не остался не замеченным Тутукумбе. Пилот подозрительно покосился на едва сдерживающую смех Лидку.
– А я и сама не знаю, – таинственно шепнула она. – Питается какими-то листиками, синтетическое мясо тоже не ест, боится, что его как-нибудь обманут и подсунут настоящее. Но силы ему не занимать, сами ж видите.
Тетка Одария снова покосилась на литую фигуру Тутукумбе и забегала по комнате, что-то собирая в одноразовый контейнер-холодильник:
– Тут пирожки з капустой, так шо вашему бедолаге тоже кушать можно, тесто-то на крепсовом масле, ничого животного и нету, та грибки соленые…
– Да нас нормально кормят, что вы! И за ним следят, витамины там всякие, питательные смеси…
– Ничего нет полезнее обычной домашней еды! – безапелляционно отрезала женщина, силой впихнув коробку в руки Лидки. Роман за ее спиной давился от смеха.
– Тетя Лида, прилетайте к нам в гости, когда война закончится! – закричали на прощание мальчишки. – И дядьку Романа свого берить!
Покраснев при упоминании «свого дядьки Романа», Лидка помахала им рукой, залезая в кабину родного «шарка» – Романа забрал Тутукумбе. В принципе, на «утенке», как звали двухместную «Акулу-бис» из-за индекса УТИ, должны были лететь как раз они с Романом, но девушка, ясное дело, воспротивилась, почти без мата объяснив товарищам, что свой истребитель никому не отдаст. Темнокожий гигант достаточно долго служил в ее эскадрилье, чтобы понимать: по этому поводу спорить бесполезно. Да и взлетела она без проблем, разве что зацепила закраиной оружейного контейнера почву, и теперь сильно подозревала, что принесет в ангар пару килограммов перемолотой в кашу свежемороженой капусты. Нет, точно засмеют…
Потом она вспомнила замерших на краю испохабленного огорода мальчишек и переключилась на мысли о войне; вернее, о том, когда она, эта война, закончится. И будет ли, куда прилететь в гости? Или эта маленькая, почти не заселенная, но такая гостеприимная планетка, названия которой она даже не запомнила, тоже станет жертвой войск Корпорации? И по ней прокатится чудовищный и опустошающий каток войны, вовсе не разбирающий, где свои, где чужие?

3
Лика
…Лика медленно подняла заплаканное лицо. Поревела? Ну и ладно, хорошего, как говорится, понемногу. Да, ее забыли. Не «бросили», а именно «забыли» – отчасти по ее же собственной вине. А возможно, и вовсе сочли погибшей. Девушка хорошо представляла, как происходит обмен данными между рядовыми десантниками и командованием. В тот момент, когда с тактического экрана Бобровичуса исчезла отметка ефрейтора, ее тоже вполне могли посчитать мертвой, поскольку в шлеме Лики была отключена не только радиосвязь, но и встроенный маяк – совершенно, между прочим, неправильно! Надо будет пожаловаться Чебатурину… ну, если вернется живой, конечно. Нет, Андреас-то о ней помнил и никогда б не бросил, в этом Лика нисколько не сомневалась, но это в том случае, если он сам уцелел. А если нет, если он погиб, ранен или контужен… И кто тогда знает, что с ними выбрасывалась какая-то там журналистка? Пусть даже и любимая женщина контр-адмирала? Официально-то она осталась на корабле, где ее уже наверняка ищет злой-презлой Сергей Геннадиевич…
Впрочем, ладно. Была ли это разведка боем, отвлекающая операция или неудавшаяся высадка, сейчас не суть важно. В любом случае вскоре грядет – или уже где-то происходит – вторая попытка, поскольку орбитальная оборона подавлена еще несколько дней назад, с поверхности планеты не может взлететь ни один вражеский челнок, а любой радиообмен жестко контролируется и глушится флотскими системами РЭБ. А значит, дни, а то и часы до окончательного освобождения планеты от противника сочтены – Вторая ударная не может вечно висеть в этой системе, непонятно чего ожидая. Так что Лику спасут, наверняка спасут! Но пока этого не произошло, ей надо что-то делать, например спрятаться. Вот только… Лика скептически оглядела себя: бронекомплект заляпан отвратительными пятнами, камуфляжный комбез под ним насквозь промок и, мягко говоря, дурно пахнет, в ботинках хлюпает, волосы под забрызганным кровью шлемом пропотели и спутались… в таком виде только и попадаться на глаза местным! Это не говоря о том, что здесь никто не ходит в подобной экипировке, да еще и с шевроном Космического десанта федеральных войск на рукаве! Ну, прямо те самые умные рязанские глаза и парашют за спиной из старого-престарого папиного анекдота, смысла которого она, честно говоря, никогда не понимала…
С другой стороны, если переодеться и хотя бы немного отмыться, то спрятаться не составит особого труда. Лика хорошо представляла, что сейчас творится в зоне боевых действий. Обезумевшие беженцы, в основном женщины с орущими детьми на руках и старики в киберкаталках, разрушенная инфраструктура, полный хаос в государственном управлении и неорганизованные ополченцы, скорее по инерции, нежели на самом деле именующие себя «регулярными частями войск Корпорации». Поскольку все более-менее подготовленные их войска (за исключением разве что отдельных флотских подразделений и элитного Золотого Легиона МФК) Космодесант с колониальной пехотой повыбили еще к исходу второго года войны. Правда, вот только что эти самые «неорганизованные ополченцы» весьма успешно заставили десантников умыться кровью, но это скорее вопрос к организаторам обороны и спланировавшему высадку штабу. Даже в условиях, когда Флот полностью контролирует орбитальную обстановку, дела на поверхности не всегда идут гладко. Можно, конечно, начисто выжечь район высадки орбитальным ударом, но что это даст? Десяток километров радиоактивной пустыни на месте города – и многолетнюю, прочно укоренившуюся в душах ненависть всего населения планеты, которое, между прочим, по-прежнему числится гражданами Земной Федерации, «находящимися на временно оккупированных территориях». Вот и приходится воевать по старинке, как и сотни лет назад платя за каждый освобожденный городок каждой освобожденной планеты сотнями, а то и тысячами солдатских жизней – и с той и с другой стороны…
Но спрятаться, хоть на время раствориться в этой людской реке можно. И именно это Лика и собирается сделать. С этой мыслью она побрела вперед, в сторону ближайших развалин. Правда, сначала она еще раз наведалась к погибшему провожатому, прихватив с собой пару замеченных ранее обойм к «штайру» и запасную аптечку – на войне, как на войне. Коле все это уже ни к чему, а ей, возможно, спасет жизнь.
Шла она медленно, не особо задумываясь, куда именно идет. Все равно куда, главное – идти. Идти, чтобы просто выбраться из этого ада. Несколько раз Лика натыкалась на останки, дважды это были десантники и трижды – их противники. На обезображенные тела или, вернее, то, что еще совсем недавно было человеческими телами, девушка старалась не смотреть: оборонявшиеся использовали в основном плазменное оружие, наступавшие – штурмовые спецпатроны. И то и другое оставляло после себя не тела как таковые – фрагменты… Обгорелые, разорванные, вонявшие жутким сладковатым запахом горелого человеческого мяса. Искать здесь живых было бесполезно. Ее снова замутило, однако она, зло посмеиваясь над собой, дотерпела до ближайшего куста. Вот же идиотская человеческая привычка – блевать обязательно под кустом или стеной! Можно подумать, для нее самой и окружающих это имеет хоть какое-то значение. Сильно заболел желудок – рвало ее одной желчью, но Лика упрямо продолжала идти, стараясь, чтобы ее перемещения остались незамеченными.
А затем она нашла Бобровичуса. Сержант лежал лицом вниз, и она наверняка прошла бы мимо, не рассмотри на рукаве знакомую нашивку – пронзенный стрелой череп. Это был знак его взвода (маленькая вольность, на которую испокон веков закрывали глаза командиры), и Лика остановилась. Остановилась – и подошла ближе, уже зная, кого увидит. Андреасу повезло, если, конечно, этот термин вообще применим в данной ситуации – ему достался не плазменный импульс, а «всего лишь» выпущенная из электромагнитной винтовки пуля, навылет пробившая бронекомплект и оставившая на спине кровавую воронку, обрамленную вывороченными наружу пластинами брони. Что ж, по крайней мере, будет, что хоронить. Судорожно сглотнув, Лика поспешила перевернуть его лицом вверх. Парень спокойно глядел в небо своими серыми глазами, и ей пришлось сделать усилие, заставив себя закрыть их ладонью. Что ж, вот и ответ, отчего ее не искали! Андреас погиб, а кроме него и ефрейтора, вряд ли кто озаботился бы ее судьбой. Минутой позже – девушка не смогла вот так просто взять и уйти, оставив старого знакомого, – журналистка поняла, что показалось ей странным. Командирский шлем Бобровичуса слетел при падении и валялся в метре от тела, именно поэтому она и видела его глаза. Обруч радиогарнитуры так и остался на голове, и Лика, пребывая в какой-то странной прострации, стянула его, вместе с крохотной коробочкой передатчика спрятав в карман. Пригодится? Кто его знает, может, и пригодится, раз уж свой комм ухитрилась утопить. Там посмотрим.
Она медленно поднялась на ноги, собираясь двигаться дальше. Однако прошла лишь метров тридцать – размытая водой почва под ногой поползла, и девушка остановилась. Перед ней возвышались руины одноэтажного дома, в который совсем недавно попало нечто взрывоопасное из арсенала приснопамятных штурмовых модулей. Взрыв оставил от строения лишь коробку из двух стен и просевшую до самой земли крышу, однако внимание девушки привлекло отнюдь не это. Из торчавших из полуразрушенной стены труб жизнерадостно струилась вода – судя по остаткам кафеля и разбитой душевой кабине, здесь некогда располагалась ванная. Вода! Убедившись, что ничего опасного поблизости не наблюдается, Лика рванулась вперед. Сбросив в угол бронекомплект и аккуратно сложив на относительно сухом участке уцелевшего пола нехитрые пожитки, она влезла под рукотворный водопад, мечтая не столько о том, чтобы остаться незамеченной, сколько о том, чтобы автоматика местной станции не перекрыла воду. Спустя минуту Лика уже остервенело мылась, сдирая с себя зловонные воспоминания о пребывании в канализационном коллекторе. Когда, спустя десять минут, она выбралась наружу, из всей экипировки на ней осталась лишь мокрая черная футболка да камуфляжные штаны трудноопределяемой принадлежности: мало ли, кто и что носит на этой планете? Наверняка ведь здесь располагались какие-нибудь армейские склады, благополучно разграбленные еще в первые дни мятежа. А значит, и военное имущество должно быть достаточно широко распространено среди населения – обычное дело, чего уж там. Злорадно хмыкнув (настроение после купания заметно улучшилось), Лика обильно перемазала брюки глиной – попробуй теперь определи, что это был за камуфляж, то ли заношенный федеральный, то ли просто грязно-местный! Распихав по карманам запасные обоймы и аптечку (свой медикит, до того штатно закрепленный на внутренней поверхности плеча, сняла, укрепив на бедре под брючиной), засунула пистолет под ремень на животе и прикрыла выпущенной наружу футболкой. Вроде нормально, при беглом осмотре незаметно, а серьезного обыска ей все равно допускать никак нельзя, тогда уж лучше сразу пулю в лоб. Несколько секунд размышляла, что делать с камерой. С одной стороны, репортеры обеих воюющих сторон пользуются журналистской неприкосновенностью и охраняются кучей статей международных соглашений, но с другой – их братию на войне не слишком-то жалуют. Если поймают и обнаружат при ней камеру с записью боя, как минимум изнасилуют в назидание, а как максимум тут же и пристрелят. Так, на всякий случай. Журналисты ведь, чего греха таить, почти всегда работают на разведку – можно подумать, если бы не их с Сергеем отношения, Лику бы эта участь миновала! Работала бы как миленькая, делала, чего скажут, иначе и близко к десантному челноку не подпустили бы. Но камеру с собой тащить в любом случае не стоит. Лика вытащила и спрятала поглубже в карман заполненную едва ли на четверть матрицу памяти, а камеру, широко размахнувшись, безо всякого сожаления разбила о ближайшую стену.
Перед тем как уйти, запихала в душевую кабину сброшенную броню – пока внутрь не залезешь, вряд ли найдешь, а внутрь в ближайшее время вряд ли кто полезет. Ну, а когда найдут, она в любом случае будет уже далеко. Все, можно идти, и, желательно, подальше от города. Нет, с одной стороны, в руинах проще спрятаться, но с другой – город небольшой, скорее даже не город, а крупный поселок городского типа, где все в той или иной мере друг друга знают. А значит, шансы, что рано или поздно кто-то задастся вопросом «кто она такая?», достаточно высоки. Озлобленные, потерявшие кров, а то и родных люди зачастую более внимательны к мелочам. Да и местные власти наверняка попытаются навести хоть какое-то подобие порядка, что ей тоже совершенно ни к чему. Отсутствие документов еще можно как-то объяснить, но вот непривычный акцент, вернее, полное незнание особенностей местного языка? Что с того, что коренное население разговаривает на всеобщем – проколоться-то можно на любом неверно произнесенном слове или неизвестном обороте речи! Вот и получается, что уходить надо в любом случае.
Первый час Лика пробиралась руинами параллельно городской черте, стремясь оставить район высадки как можно дальше за спиной, затем вышла за пределы поселения. Теперь перед ней расстилались нетронутые войной, растянувшиеся на многие километры пригородные поля, разделенные лесопосадками. Насколько девушка помнила полученные перед рейдом сведения, планета, несмотря на достаточно развитую за сотню лет колонизации промышленную инфраструктуру, оставалась преимущественно аграрной. Полезных ископаемых и производств здесь было сравнительно немного, но хорошо развитое сельское хозяйство вполне позволяло ей входить в число экономически развитых миров. Идти стало намного легче, и за следующий час Лика прошла в три раза большее расстояние. Как ни странно, за все это время она так никого и не встретила, но о том, хорошо это или плохо, даже не думала. Так прошел еще один час. День потихоньку начинал клониться к закату, и тень под ногами заметно удлинилась. Сильно хотелось есть, а еще больше – пить. Под подошвами почти полностью просохших ботинок пылила самая обычная грунтовая дорога, в точности такая же, как и в любом из сотен подобных миров, и Лика снова задалась вопросом о причинах этой идиотской войны. Вот ведь жили себе люди, города строили, поля возделывали, детей растили – и вдруг все перевернулось с ног на голову. И на их города обрушились из поднебесья штурмовые модули, и десантники стали орошать кровью чужую для них землю, и околопланетное пространство десятков миров завесилось обломками взорванных кораблей и орбитальных платформ… Зачем? Что такого произошло? Из-за чего люди, спустя два столетия мира, вдруг снова начали с остервенением убивать друг друга? Что изменилось? Нет ответа. Вернее, он, конечно же, есть, его ищут и флотская разведка с контрразведкой, и аналитики правительственного Совбеза, и просто миллионы разбросанных по галактике людей, но…
Девушка остановилась и, в который раз облизнув пересохшие губы, огляделась. Поля закончились, началась обычная степь, казалось, абсолютно бесконечная. «Если степь, то, стало быть, где-то поблизости должно быть море, – решила Лика. – Возле степи ведь всегда море. Или не всегда? Нет, лучше уж пусть будет «всегда»!» Вот только не идет ли она параллельно берегу, не удаляясь, но и не приближаясь к нему? Блин, да какая разница, к морю она идет или от него?! Что от этого может измениться?
«Иди!» – мысленно (произносить это вслух все равно не имело смысла) прикрикнула она на себя. Усталость, не только физическая, но и психологическая, брала свое, но не ночевать же прямо тут, посреди степи, затянутой пожухлой, прибитой зноем последнего летнего месяца травой? Без еды, воды и хотя б символического крова над головой? Неожиданно Лика заметила впереди группу людей; судя по всему – женщин. Она замахала руками и вроде как закричала, однако получился ли у нее крик, так и не поняла. Одна из женщин повернулась в ее сторону и, показав пальцем остальным, тоже помахала рукой, дескать, иди быстрее к нам. Быстрее Лика уже не могла, но ее подождали. Женщин оказалось семеро, одна тащила на руках младенца, другая – узел с какими-то вещами, третья вела за руку сердитую девочку лет пяти с торчащими в сторону смешными косичками. Они что-то начали говорить, чуть ли не одновременно, но, памятуя про предательский акцент, Лика на всякий случай показала на свои уши, разведя руками и виновато улыбнувшись.
– Глухонемая? – спросила одна женщина, шевеля губами так, чтобы девушка смогла разобрать, что она говорит.
Лика отрицательно покачала головой.
– Значит, контузия, – понимающе кивнула вторая женщина, самая старшая в группе. – С нами-то пойдешь?
Девушка торопливо закивала головой, на чем короткие расспросы, к счастью, и закончились. Кто-то обнял ее за плечи, кто-то сунул в руку кусок зачерствевшего хлеба, а кто-то – пластиковую бутылку с водой. Лика с благодарностью кивнула, первым делом присосавшись к бутылке. Хлеб она оприходовала с не меньшей скоростью – кто-то из попутчиц даже жалостливо покачал головой: вон, мол, как оголодала-то! По дороге женщины почти непрерывно разговаривали, но Лика даже не пыталась разобрать, о чем именно. В целом и так понятно – о войне, а в частности? Частности ее пока не сильно и волновали. Глаза она полуприкрыла – под веками пекло, как будто там было полно песка или жгучего красного перца, которым мама всегда приправляла суп-харчо…
Брели недолго. Короткие летние сумерки быстро сменились ночью, и маленький отряд устроился на ночлег. Кто-то разжег костер, кто-то начал готовить нехитрую еду – не на костре, его развели исключительно ради тепла, а из саморазогревающихся консервов, однако Лику это нисколько не интересовало. Ей хотелось лишь одного – спать, чем она немедленно и занялась, прикорнув неподалеку от весело потрескивающего огня. Конечно, под утро наверняка станет холодно, но что делать… с этой мыслью и уснула. Немолодая, за пятьдесят, женщина, та самая, что при встрече вынесла вердикт о ее контузии, тяжело вздохнула и извлекла из своего баула плед, укрыв им девушку. Лика заворочалась, сворачиваясь клубочком, но так и не проснулась. Долгий день наконец закончился…
Будить Лику не пришлось: проснулась она сама, от холода. Солнце уже поднялось над горизонтом, однако успевший за ночь окутать окружающие курганы туман еще не растаял. Плед, которым укрыл ее кто-то из женщин, ощутимо отяжелел от рассветной сырости, так что пришлось вставать. С удовольствием вдохнув полной грудью чистый утренний воздух, девушка сделала несколько разминочных упражнений и приседаний: кофе ей здесь вряд ли предложат, а взбодрить-то себя чем-то нужно! Женщины еще спали, и, оглядев их маленький степной табор, журналистка невольно грустно улыбнулась, мимоходом пожалев о выброшенной камере. Вот кого надо снимать на любой войне – людей! И не просто людей, а беженцев, вон эту спящую пятилетнюю кроху, прижавшуюся к теплому боку матери, а вовсе не бездушные картины боя. Не окровавленные и обгорелые лохмотья человеческих тел (редакторы новостных роликов все равно вырежут самые страшные кадры, так что увидеть истинную правду войны можно будет разве что в Сети), не эффектные взрывы и атаки штурмовиков, а живых людей. Простых людей, испытавших на своей шкуре все ужасы того, что испокон веков зовется коротким и страшным словом «война». Сморгнув, Лика встряхнула головой. Вообще-то подобные мысли не были свойственны отчаянной журналистке, привыкшей безо всякого страха лезть в самое пекло, но вот сейчас, глядя на приютивших ее женщин, отчего-то навеяло. Так навеяло, что аж сердце заболело, чуть ли не впервые в жизни…
– А, проснулась, приблуда? – подняла голову вчерашняя собеседница, очень к месту озвучившая версию о контузии. Лика с улыбкой кивнула, попутно решив, что с «режимом радиомолчания» пора заканчивать. Говорили женщины на абсолютно правильном всеобщем, а тот легкий акцент, что она заметила еще вчера, не составит никакого труда воспроизвести. В конце концов, первое время можно имитировать вызванный контузией дефект речи, а если заметят, признаться, что она не местная. Приехала в город (знать бы еще, как он хоть назывался!), попала под высадку федералов, была контужена близким взрывом. Обычное дело на войне. Вот только ее, пусть грязные, но явно военного образца камуфляжные брюки и ботинки… а, ладно, разберемся.
– Проснулась, – довольно похоже имитируя скандированную речь и гораздо громче, чем требовалось, ответила она. – Спасибо вам за вчерашнее. Это вы меня пледом укрыли?
– Тихо ты, не ори, ребенка разбудишь. Ишь, как тебя, видно, по башке-то шибануло! – замахала руками женщина. – Мой плед, мой, чей же еще. А благодарить меня не надо, все мы тут… одинаковые. Счас перекусим да дальше пойдем, к обеду должны до Родников добраться, там уж попроще будет, – без перехода сообщила она о цели их путешествия. И так же без перехода задала как раз тот вопрос, которого Лика и боялась: – Ты сама-то откуда идешь? Из города?
Журналистка осторожно кивнула.
– И как там? – Вряд ли женщина ее проверяла, скорее действительно просто хотела узнать последние новости. Лика опустилась на землю рядом с собеседницей, чтобы не кричать и не будить спящую малышку:
– Плохо, штурмовики почти весь пригород в пыль разнесли. Там меня и контузило, не успела в подвал залезть.
– Ну а федералы-то что?
– Так эвакуировались, – длинное слово не очень хорошо далось имитирующей отрывистую речь Лике, – много погибло и их, и… защитников. – Она так и не сумела заставить себя произнести слово «наших». Впрочем, женщина вряд ли заметила крошечную паузу в ответе. Да и кто знает, считает ли она «своими» солдат Корпорации? Так ведь и нарваться по глупости недолго.
– Ой, беда, беда… – Женщина помолчала, тихонько качая головой. – А мы из Лесного, знаешь, где это? – Лика на всякий случай снова осторожно кивнула. – Километров двадцать от вас будет. Только мы еще до налета ушли, поскольку ученые! У нас там зенитный дивизион расквартирован, так что, сама понимаешь, наверняка по нам первым и врезали – боюсь, от села и вовсе камня на камне не осталось… Кстати, меня Марией звать, а тебя? – неожиданно сменила она тему.
– Лика, – не стала скрывать истинного имени девушка.
– Анжелика, что ль? – с чисто женским любопытством уточнила Мария. – Или Ангелина?
– Нет, именно Лика, – девушка улыбнулась. – Так родители захотели. Меня Ликой назвали, а сестренку – Лидой.
– Ясно, – снова повторила женщина, не скрываясь, зевая. – Ладно, по дороге еще поговорим, а то у меня от твоих криков уж голова разболелась. Давай-ка пока костер распалим, воду согреем, чайку с девочками попьем. А уж обедать, если повезет, в Родниках станем. Дрова-то собирать умеешь, а, городская?
Лика улыбнулась и встала. Что ж, похоже, пока все в порядке. В ее принадлежности к местным не усомнились, вон даже «городской» назвали, намекая, что, мол, белоручка. Может, и дальше повезет?..
Шли медленно, с той скоростью, с какой могла идти маленькая девочка, но отчего-то никому не пришло в голову взять ее на руки, хотя ребенку явно было нелегко. Наконец Лика не выдержала, догнала женщину, ведшую девочку за руку, и потрогала малышку за худое плечо. Та повернула сердитое личико: нахмуренные бровки и сжатые губы выглядели довольно потешно. Ее мать – Лика уже знала, что ее зовут Агнесс, – остановилась, и девушка сделала приглашающий жест: мол, пойдешь ко мне на руки? Девочка несколько секунд размышляла, смешно склоняя голову то к одному плечу, то к другому, потом протянула ручонки. Агнесс виновато улыбнулась:
– Извините, но вам ведь, наверное, будет тяжело? Я знаю, что Катлин устала, но сама не могу взять ее на руки. – Агнесс провела рукой по заметно округлившемуся животу, обтянутому вылинявшим сарафаном: она была примерно на седьмом месяце беременности.
– Пустяки, – привычно-громко сообщила Лика, легко подхватывая малышку на руки. Весила девочка не больше бронекомплекта, с той лишь разницей, что вес брони равномерно распределялся на все тело, тогда как вес девочки приходился в основном на одну руку. Но теплота прижавшегося тельца неожиданно подействовала успокаивающе, настолько, что появилась уверенность: все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо!..
Первый привал сделали только через час, и Лика, спустив отдохнувшую и заметно повеселевшую девочку на землю, с блаженством растянулась на траве. Несмотря на то что она уже давно не несла малышку на руках, а пересадила на плечи, Лика здорово устала. А ведь их дневной переход еще только начался!
Отдохнув, женщины снова тронулись в путь. Сидящая на плечах Катлин о чем-то радостно щебетала, остальные особой веселостью похвастаться не могли. Двухдневная дорога неожиданно сильно вымотала не привыкших к подобным нагрузкам беженок. Все чаще и чаще они начали устраивать привалы; наконец – судя по положению солнца, вскоре после полудня – кто-то из них бессильно опустился на землю, отказываясь идти дальше. В развернувшемся споре Лика не участвовала, оставаясь сторонним наблюдателем. Суть его была ясна и так: одни говорили, что нужно остановиться и устроить большой привал, другие, под предводительством Марии и, как ни странно, беременной Агнесс, горячо спорили, утверждая, что до цели осталось «всего ничего». Победили вторые, и небольшой отряд – «степной табор», как утром назвала его Лика, – двинулся дальше, часа через полтора выйдя к обещанному населенному пункту. Установленный на холме указатель сообщал, что они пересекли границу колониального поселения «Родники». В поселке, на деле оказавшемся премилым и очень зеленым, был установлен комендантский режим, и хозяйничали солдаты Корпорации. Издалека заметив на въезде часового в неполной броне, Лика сжалась: сейчас начнется. Но, против ожидания, ничего «не началось», скорее наоборот – заприметив их группу, часовой вызвал по рации командира местного гарнизона, который встретил женщин чуть ли не с распростертыми объятиями. Ни о какой проверке документов и речи не шло, зато неограниченное количество слов было сказано о «несчастных беженцах, потерявших по вине федеральных войск кров над головой». «Несчастные беженцы» в разговор вступать не спешили, мрачно дожидаясь окончания политинформации. Наконец комендант выдохся (или исчерпал все запасы эффектных агитационных фраз) и отдал необходимые распоряжения. Женщин поселили в пустующем здании местной школы, куда двое солдат вскоре притащили несколько десятилитровых армейских термосов с чем-то вкусно пахнущим, щедро наделив всех густой и, главное, горячей похлебкой. Комендант суетился тут же, продолжая сокрушаться о «бесчеловечных действиях правительственной армии». Лика на провокацию не поддавалась, хотя желание плюнуть ему в рожу крепло. Федеральные правительственные войска, стало быть, виноваты! А вовсе не твои набитые деньгами, скупившие чуть не полгалактики хозяева! Вот же дерьмо… Естественно, Лика сдержалась: не хватало только повестись на подобную дешевку! За кормежку и кров, конечно, спасибо, в своем репортаже она честно расскажет, что противник, чего уж там, соблюдал все пункты «Конвенции о беженцах и военнопленных», но и не более того. Об остальном она напишет так, как сочтет необходимым. Как говорится, врать и искажать факты не станет, но и писать «с оглядкой» не приучена.
Ближе к вечеру те же солдаты принесли матрасы и одеяла, и женщины принялись потихоньку устраиваться на ночлег в довольно большом – для сельской школы – актовом зале. Лика на всякий случай устроилась поближе к выходу – мало ли что? Улеглась еще засветло и, сделав вид, что уснула, принялась с искренним интересом слушать, о чем перешептываются женщины. Сперва, как водится, говорили «о тряпках» – правда, не о том, кто что купил и кому что идет, а о том, что у кого осталось в разрушенных домах. Потом перешли на обсуждение «текущей ситуации».
– У меня сестра на Диксоне, – говорила Анна, женщина, которая вчера дала Лике хлеба. – Так их войска Корпорации уже трижды захватывали. Первый раз федералы почти сразу отбили, буквально дней через пять. Затем, месяц спустя, снова. Так вот, если в первый раз строгости всякие были – комендантский час, там, хватали кого ни попадя прямо на улицах, то во второй раз все тихо прошло, цивилизованно, даже пайки выдавали. Сестра сказала: многие стали поговаривать, что при Новых живется не хуже, чем при правительстве. Потом они, правда, отчего-то погрузились на свои корабли, да и убрались восвояси. А федеральные войска тоже не торопились на планету вернуться…
Анна замолчала.
– И что? – спросила Мария, чем-то напоминающая Лике соседку Наталью Павловну, которая была в курсе не только того, что делается в каждой живущей в их доме семье, но и всего происходящего в городе. Иногда она выдавала столь фантастические подробности из жизни каких-нибудь высокопоставленных чиновников или звезд головидения, что все лишь снисходительно улыбались. Впрочем, чаще всего эти подробности неожиданно оказывались правдой.
– А что… грабежи пошли, вот что! Сперва подростки начали, потом и взрослые. Беспредел был – жуть. Алоиза сказала: как только у них в космопорте сядет первый корабль, удерет с этой проклятой планеты! А потом снова Новые вернулись, уже в третий раз. Вернулись, да и перевешали без суда всех, кто безобразничал, – сестра говорила, многие местные сами за это были! Так главное ж в том, что вешать-то их вешали, а снимать – не снимали. Вонь, говорит, немыслимая стояла…
– Ой, девочки, хватит уже ужасы рассказывать, – строго сказала Мария. – А то у нас только дите уснуло, а как проснется? Зачем ей такие кошмары слушать? Да и ты б, Агнесс, тоже не слушала, тебе рожать скоро, а дети, говорят, еще в животе все слышат да понимают. Еще своими глазами доведется увидеть!
– Думаете, доведется? – робко спросила молоденькая беженка – как ее звали, Лика не помнила.
– Это ж война, милая, кто ж ее разберет? Может, и доведется…
Дальше Лика не слушала, просто не видела смысла. Девушка отвернулась к стене и накрыла голову одеялом. Несмотря на раннее время, сон пришел на удивление быстро: сказалось напряжение последних дней…
Следующий день начался, как говаривал Чебатурин, «с хознужд». Кто-то начал мыть пол, кто-то вытряхивал матрасы, кто-то чистил принесенную солдатами картошку: видимо, с этого дня беженцам ненавязчиво предлагалось готовить самостоятельно. Убедившись, что им не предоставили даже простейшего водонагревателя, ни кухонного, ни бытового, Лика отправилась к коменданту. Конечно, не за нагревателем как таковым, а скорее развеяться и разведать обстановку. Между прочим, согласно той же Конвенции, беженцам обязаны предоставить возможность узнавать текущие новости и связываться с родными. Ну и медицинскую помощь, ясное дело.
– Чем могу помочь, малышка? – Плутоватая физиономия коменданта прямо-таки сочилась маслом.
Лика едва удержалась, чтобы не расхохотаться. Это она-то «малышка»?! И называет ее так человечек, чья макушка находится как раз на уровне ее уха?! Ну-ну… Впрочем, девушка вовремя вспомнила, где находится, четко сформулировав требование.
– А чего мы так кричим? – комендант был настроен вполне дружелюбно. И тут же пухлая ладонь легла на ее бедро. – Ух, какая ты сочная, малышка! Так чего ж мы так кричим?
– Контузия, – чуть ли не по слогам «проскандировала» девушка. – Федеральный налет, бомба, ничего не помню.
В принципе, она играла с огнем: только полный идиот мог не понять, что она попросту издевается. Был ли комендант именно полным идиотом, она не знала, но в том, что он ничего не понял, была абсолютно уверена.
– Да… – Он подбавил в голос скорби (по крайней мере, ему самому так казалось). – Это война. Все эти так называемые «правительственные войска» порой позволяют себе просто чудовищные… – Он замялся, и Лика вдруг поняла, что он просто не может подобрать подобающее моменту слово. В меру патетическое, в меру громкое, в меру… короче, не может, и все тут! Чего ей стоило не расхохотаться, знала только она. Возможно, узнает и Чебатурин, буде она захочет ему об этом рассказать. Вместо этого девушка смущенно кивнула и улыбнулась ему так… неуверенно-неуверенно! Наивно-наивно! Пожалуй, даже слегка переиграла, хлопая ресницами. Но комендант проглотил, ибо был воистину полным идиотом.
– Так как тебя зовут, красавица?
– Анжелина, – проорала девушка, смущенно потупившись. Нет, все-таки студенческий драмкружок – это что-то. Ну, не Офелия, конечно, но сыграла хорошо, ой, хорошо!
– Будет вам нагреватель, и головизор принесут, – принял решение комендант. – Так я это, к тебе ночью-то приду, ладно? Ах да, вы ж спите-то всем кагалом… Ну, ничего, я что-нибудь придумаю.
«Думай, думай, урод! Авось и я что-нибудь придумаю!» – Ласково улыбаясь, журналистка согласно кивнула. Хорошо хоть руку убрал, сморчок поганый. А на штаны-то камуфляжные даже и внимания не обратил, профессионал хренов. Вот был бы смех, если б он ее сейчас зажал да пузом на пистолет наткнулся! Кстати, насчет оружия надо будет подумать…
Еще раз ободряюще улыбнувшись коменданту, Лика вышла на улицу и внимательно осмотрела двор. Сейчас они тут словно в гостях – комендант вон чуть ли не под ноги стелется, и никакой проверки документов. А вот интересно, а что будет, если она попытается выйти со школьного двора? Ведь уходить придется, не сидеть же здесь до скончания века? И потом – комендант, даже не проверяя документов, может просто поинтересоваться у женщин, кто такая Лика. И они, конечно же, расскажут, при каких обстоятельствах она к ним «приблудилась». И что дальше? Выдумывать легенду? Так ведь она даже толком соврать-то не сумеет – просто потому, что почти ничего не знает об этой планете. А урезанная версия «налет – бомба – ничего не помню» второй раз даже с таким олухом не прокатит. Сбежать? А куда? Дойти до следующего поселка, где нарваться уже на настоящую проверку документов? Или ждать, пока «само рассосется»? Так ведь комендант, похоже, имеет на ее счет более чем серьезные планы. Вот уж точно, дилемма… Для начала хорошо было бы все-таки попытаться просто выйти за пределы школьного двора, типа, на разведку. Да вот только выпустят ли? Или как раз выпустят? Она ведь теперь чуть ли не официальная любовница коменданта.
– Слушай, я вот подумал, – Лика едва не подпрыгнула от неожиданности. Вот уж точно, не поминай лихо! Нагнавший ее комендант пошел рядом, заискивающе заглядывая в лицо. – Надо ж тебя как-то того… ну… оформить. Документов у тебя наверняка нет, знаю я вас, беженок. Пойдем-ка обратно в кабинет, я тебе это… ну… бумаги выпишу. Временные. Чтоб, значит, все по закону было, понимаешь? Пойдем, а?
С трудом сдерживая смех – более всего ее добило это самое «по закону», – Лика серьезно кивнула. Что ж, все даже проще… и куда сложнее. Кажется, бежать ей придется прямо сейчас, поскольку похоть в коменданте явно победила, и сдерживаться он больше не собирается. А отказать ему она, увы, просто не сможет – избранная роль, так сказать, не позволит. Три минуты спустя они снова уединились в знакомой подсобке – назвать это помещение «кабинетом» было сложно. Стол, заваленный сомнительной ценности бумагами, поверх которых стоял весьма современный компьютерный терминал, неширокая кровать под стеной да пластиковый шкаф в углу – больше в кабинете ничего не было. Кровать, надо полагать, то самое «ложе любви», отправиться куда ей ненавязчиво предлагалось, была застелена давно не стиранной простыней подозрительного серо-желтого цвета.
– Присаживайся. – Комендант указал на кровать, сам же уселся на стул. Спорить девушка не стала: к чему спорить с тем, кто вскоре умрет? Или как минимум на неопределенное время выпадет из реальности. О том, что вскоре ей, возможно, придется убить человека, Лика думала совершенно спокойно: то ли коллектор повлиял, то ли человеком она эту мразь попросту не считала. – Ты очень привлекательная женщина, – неожиданно произнес комендант чуть ли не по слогам. Она скромно потупилась. Ну, раз уж в ход пошли столь изысканные комплименты, оформление документов, видимо, откладывается. – Я мог бы говорить экивоками, – надо же, какие мы слова, оказывается, знаем! – Но думаю, что с такой женщиной нужно говорить напрямую. Я хочу, чтобы ты стала моей любовницей. Мне нравятся такие сладенькие, как ты! Э… э, очень нравятся. И не толстая, и не худая, и сиськи ничего!
Лика напряглась – похоже, скоро уже. Великовозрастному парнишке, видать, серьезно кое-что в голову ударило. Не моча, увы, а нечто совершенно иное, хоть и из тех же мест…
– А ты скромненькая! – по-своему истолковав ее молчание, комендант встал из-за стола. – А скромность – это хорошо, мне скромные бабы нравятся. Ну-ка, давай, посмотрим, что у нас тут, – и он протянул руку к Ликиной майке. Все, началось. Теперь главное выбрать нужный момент…
Рука коснулась груди, и в этот момент девушка ударила. Врезала в точности так, как учил ее Сережа, – ребром ладони по кадыку. Сильно ударила, даже ладонь онемела. Комендант сдавленно булькнул и осел на пол. Лика брезгливо отпихнула его ногой и встала, поправляя задравшуюся футболку. Теперь отсюда надо выбираться, причем очень быстро. Через дверь нельзя, она заперта изнутри и должна такой и оставаться: господин комендант развлекается с девочкой, и его не надо беспокоить! Значит, остается выходящее на задний двор окно – солдат там, насколько она успела заметить, нет. Отлично! Все, можно уходить. Вот только…
Девушка оглянулась. Комендант лежал в прежней позе. Интересно, мертв он или… Рука сама собой полезла под майку и коснулась нагретого телом пистолета. Вытащить, сдвинуть предохранитель и, обмотав «штайр» грязной простыней, выстрелить, плотно прижав ствол к телу. Вряд ли звук будет особо громким. Или просто наступить ему ногой на горло и простоять так с минуту. Но… нет, она не может этого сделать, не может – и все! Это не бой и даже не самозащита, это просто холодное, расчетливое убийство! Отмыться от этого будет куда сложнее, чем даже от физической близости с этим человеком! Нет и еще раз нет!
Лика решительно отступила к окну, взобралась на узенький пыльный подоконник и спрыгнула вниз. Она не ошиблась, с этой стороны территорию никто не охранял, кроме того, прямо к забору примыкали высокие, выше ее роста, кусты с большими листьями и колючими семенами. Поколебавшись мгновение, девушка решительно двинулась в глубь зарослей. Странное растение сменилось чем-то, напоминающим земной репей, – мохнатые цепкие семена моментально оказались везде: в волосах, на штанах, на футболке. Впрочем, какая разница? Сейчас главное уйти подальше от школы и от села, остальное подождет. И она бодро затопала вперед, не особо озадачиваясь выбором направления: школа, насколько она сумела заметить еще вчера, стояла на отшибе, и ее задний двор выходил как раз в сторону от поселка.
Остановилась она лишь спустя час. За спиной (относительно, конечно, за спиной – Лика вовсе не была уверена, что точно выдерживала направление) пока было тихо. Хотя она в любом случае вряд ли что-то б услышала: между нею и поселком теперь лежал лесок с нешироким ручьем, в котором Лика умылась и «впрок» напилась. Вспомнив о собаках, она даже прошла немного по течению по щиколотку в воде – наивная хитрость, но ничего иного ей просто не пришло в голову. Вокруг снова расстилалась все та же, что и вчера, степь. Ну, и куда дальше? Нет, все-таки она дура! Может, и идейная, и имеющая представление о чести и верности, но дура! Можно ж было с тем же комендантом повести себя как-то иначе, погибче, что ли? Так нет же, как обычно, поперла в лоб! Ну, и чего добилась? Отдохнула, выспалась, поела и снова бредет по степи. Не зная куда, не зная зачем. Вообще-то прежде чем что-то делать, нужно подумать. Это еще папа любил говорить, а потом и Чебатурин подключился, в точности повторяя его слова. Вот куда, к примеру, ей идти дальше? Прямо? Или налево? А почему не направо? Степь вообще-то везде одинаковая. Как говорится, «дорог нет, одни направления»…
Глухо застонав, Лика подняла голову, глядя в непривычного, какого-то сиреневатого оттенка небо (надо же, только сейчас заметила). И увидела крохотную черную точку… несколько черных точек… несколько десятков черных точек…
Они неслись к поверхности планеты, стремительно увеличиваясь в размерах, и Лика безо всякой оптики поняла, что это такое. Десант правительственных войск начал завершающую операцию по освобождению планеты от противника. Вспомнив кое о чем, девушка рванула из кармана радиогарнитуру, натянула упругий обруч на голову. Крохотный наушник будто бы сам скользнул в ухо, и она услышала искаженный атмосферными помехами голос:
– …седьмой – третьему, готовность ноль. Высаживаемся…

4
Артефакт. Прелюдия
за несколько лет до начала боевых действий
Пока что планета даже не имела собственного имени, только реестровый номер Х-1015 и технический индекс П(У)ЗТ-С-005-1015. «Планета условно-земного типа», класс «С», подкласс «два нуля пять», номер в реестре освоенных миров «1015». В переводе на нормальный человеческий язык вся эта абракадабра означала, что атмосфера пригодна для дыхания, сила тяготения близка к земной, год длится не меньше трехсот и не более четырехсот дней, а флора и фауна безопасны для человека. Правда, индекс «условно», вкупе с низким коэффициентом пригодности к заселению, сильно портил картину: практически вся поверхность была покрыта многометровым слоем снега и льда, а среднесуточная температура составляла около тридцати пяти градусов ниже нуля. Эдакий глобальный всепланетный ледник возрастом в несколько миллионов местных лет. Проблема крылась в том, что планета находилась слишком далеко от своего солнца, желтой звезды спектрального класса G. Но так было не всегда. Палеогеологи в один голос утверждали, что некогда на планете царил мягкий субтропический климат, а поверхность покрывали обширные леса, населенные самой разнообразной фауной. Однако некий катаклизм, произошедший около трех миллионов лет назад, отбросил ее от родной звезды. Теплолюбивые растения и животные погибли почти сразу, атмосферная влага выпала снегом, замерзли океаны, и некогда живой и цветущий мир превратился в царство вечного холода. Люди пока не владели технологиями, способными изменять орбиты столь крупных небесных тел, а обычные методы терраформации ничего бы не дали. Конечно, атмосферные преобразователи и орбитальные зеркала могли создать парниковый эффект, достаточный для того, чтобы растопить сковывавший поверхность ледяной панцирь, но все это были бы лишь временные меры. Возможно, в будущем людям и удастся вернуть «беглую» планету на прежнюю орбиту (тем более других планет у звезды не было, так что о нарушении равновесия всей системы речи бы не шло), но это в будущем. Впрочем, и оставлять без внимания столь полезную находку никто не собирался – миры с подходящей для человека атмосферой и гравитацией не часто встречались во Вселенной, а недра планеты таили в себе множество полезных ископаемых, от давно утративших былое значение нефти и газа до залежей железной руды, редкоземельных и благородных металлов. В наиболее перспективных районах было разбито несколько колоний, где добыча шла вахтовым методом, а на геосинхронной орбите построили терминал, от причалов которого дважды в месяц отходили груженные рудным концентратом транспортные суда. Поскольку планета не считалась годной для немедленного массового заселения и не подходила ни под один пункт «Конвенции об экологически неприкосновенных мирах», уже на втором году освоения она плавно отошла под юрисдикцию Межпланетной Финансовой Корпорации. С чем, собственно, никто и не спорил – воротилам МФК всегда лучше других удавалось добиваться успеха там, где иные попросту опускали руки. Кроме того, у Корпорации был собственный транспортный флот и множество перерабатывающих заводов, как орбитальных, так и расположенных на поверхности техногенных миров.
Вот только в тот момент никто в мире, увы, не знал, во что все это выльется в итоге…
* * *– И все-таки, я бы хотел, чтобы вы лично посмотрели на ЭТО, господин старший мастер! – бригадир сменной вахты Серж Молина намеренно акцентировал не только это самое «лично», но и звание начальника. – Мне кажется, вы не пожалеете… – Окончание фразы тоже прозвучало весьма двусмысленно.
– На что? – устало переспросил Эдди Хьюз, которому меньше всего на свете сейчас хотелось куда-то идти. Он только что благополучно отчитался перед начальством за месячную добычу и мечтал лишь об одном: вернуться в свою времянку, хлопнуть полтораста граммов хорошего виски (ключевое слово именно «хорошего» – любимый напиток ему присылали аж с Родена, по сто двадцать кредитов за бутылку, между прочим!) и завалиться спать. С другой стороны, он знал, что бригадир просто так не отстанет – в какой-то мере именно за это качество он его и ценил. Уж если Серж упрется, то все: хочешь не хочешь, а реагировать придется. Более нудного и приставучего человека еще стоило поискать.
– Далеко? – обреченно уточнил Эдди.
– Да нет, какое далеко?! Всего-то третий участок, – оптимистично сообщил бригадир, и Хьюз мысленно застонал: до третьего участка было километров двенадцать ледяной пустыни. С другой стороны, всего каких-то десять минут на гравилете, и они на месте. А там либо он выскажет Сержу все, что о нем думает (и не только выскажет), либо… ну, не зря ж тот его с места срывает? Чай, не первый год бригадирит, знает, что к чему и кто крайним, случись что, останется. Наверняка не так все просто.
– Ладно, полетели. – Хьюз снял с вешалки куртку, вытянул из кармана теплую вязаную шапочку. – Надеюсь, ты понимаешь, Серж, что будет, если ты меня зря…
– Ничего не будет, – невозмутимо сообщил тот, – вы не пожалеете. Уж поверьте!
– Уж поверю… – мрачно согласился старший мастер, выходя на тридцатиградусный мороз. Герметичная дверь конторы, исторгнув наружу клубы пара, мягко закрылась за спиной. Начавшаяся еще днем метель немедленно швырнула в лицо пригоршню мелкого колкого снега, даже скорее ледяной крошки – весьма неприятная особенность местного климата. За несколько проведенных на планете месяцев Хьюз еще ни разу не видел нормального, мягкого снега, только эта секущая кожу ледяная пыль. Но отступать было поздно, и Эдди, набросив капюшон и набычившись, решительно потопал к гравилету, припаркованному в нескольких метрах от здания. Несколько минут спустя летательный аппарат поднялся в воздух и, набрав безопасную высоту, двинулся навстречу обещанной бригадиром находке. Летели довольно долго, куда дольше десяти минут – несмотря на надежную навигационную систему, «всепогодный» автопилот и силовую метеозащиту, Хьюз не хотел рисковать. Надежная бортовая электроника – само собой, но бывали, знаете ли, прецеденты. Особенно в этом сумасшедшем (хоть и оплачиваемом по двойному вахтовому тарифу) климате…
– Здесь. – Молина наконец кивнул на алую метку привязного радиомаяка на экране бортового навигатора. – Приземляйтесь…
Эдди пожал плечами и сбросил скорость, зависая над небольшой площадкой, размеченной по периметру яркими посадочными огнями, видимыми даже сквозь метель. Гравилет мягко опустился на землю и замер. Хьюз отключил экраны, и кабину тут же запорошило снегом. Вдалеке застыли, растянувшись цепью, смутно различимые силуэты карьерных роботов-грейдеров, сейчас отключенных. Добычу руды здесь планировалось начать только месяца через два, пока же тяжелая техника расчищала территорию будущего «третьего участка». Конечно, ледник можно было растопить, благо возможности имелись, но тогда пришлось бы решать, куда деть огромное количество воды. Да и затраты от использования обычной техники, уже так и так переброшенной на планету, оказались на много порядков ниже, а руководство МФК очень не любило переплачивать за что бы то ни было.
Даже за то, что в недалеком будущем сулило огромные прибыли.
Сегодня мощная техника не работала – все по той же причине. Карьерные роботы, даже контролируемые оператором, слишком тупые машины, чтобы работать при такой видимости. Им-то, ясное дело, на всякие там метеоусловия глубоко плевать, но вот человек-оператор просто не сумеет ничего разглядеть в этой сумасшедшей круговерти. Кстати, интересно, а как это Серж собрался ему что-то показывать? Тут не то что ничего не разглядишь, тут и выходить наружу не сильно хочется. Совсем, вернее говоря, не хочется.
Последнюю мысль бригадир словно прочитал, весело улыбнувшись в ответ:
– Да не волнуйтесь, шеф, тут метров пятьдесят только пройти, а там, – он неожиданно посерьезнел, чуть смущенно докончив: – Ну а там, короче, и сами все, гм, поймете…
Эдди недоверчиво хмыкнул и, прихватив мощный фонарь, полез наружу.
– Это… оно? – Мастер замер как вкопанный, не в состоянии мгновенно осознать произошедших изменений. Вот только еще секунду назад они пробивались сквозь сверкающую в свете геологических фонарей ледяную мглу – и вдруг она исчезла. Просто исчезла, будто люди переступили некую незримую границу. Исчезла вместе с неистовым воем ветра, терзавшим слух с того самого мгновения, как они покинули герметичную кабину гравилета. Обернувшись, Хьюз стянул перчатку и вытянул руку. По коже тут же хлестнули тысячи крохотных острых иголочек – снаружи по-прежнему бушевала метель. «Незримая граница», напоминавшая неведомо кем установленное силовое поле, существовала на самом деле. Инстинктивно отдернув кисть, он взглянул перед собой. Они с Сержем стояли на краю абсолютно ровного участка, оценить истинные размеры которого при таком освещении было невозможно – до противоположной ледяной «стены» могло быть и десять метров, и все сорок. Над головой невидимые стены смыкались наподобие купола, причем смыкались не высоко, примерно метрах в пяти – по-крайней мере так казалось. Лежащая под ногами поверхность была идеально-гладкой, не то из темного камня, не то вовсе металлическая. Больше ничего необычного на первый взгляд не было. Хотя куда уж, в принципе, больше!..
Заметив, что шеф разглядывает странный грунт, Молина пояснил:
– Обычный базальт, только непонятно как обработанный. Сначала думал, оплавленный или шлифованный, но, похоже, нет. Могу точно сказать: нам такой вид обработки вряд ли знаком. Да и не в этом дело.
– А в чем? – задал Эдди классически-идиотский вопрос.
Отвечать бригадир не стал, настойчиво потянув Хьюза вперед. Против ожидания, идти по тускло отблескивавшей поверхности, несмотря на налипший на подошвы снег, оказалось совершенно не скользко. Впрочем, идти пришлось недалеко, диаметр площадки (представлявшей собой, как объяснил Серж, идеальную окружность) составлял что-то около тридцати с небольшим метров. Шаги отдавались в камне, будто люди шли по мраморному полу пустого и гулкого коридора.
А затем Эдди Хьюз, старший мастер горнодобывающей колонии номер два (неограниченная лицензия класса «А» рудничного комитета МФК), неожиданно увидел ЭТО. Увидел настолько неожиданно, что резко остановился. Черный, диаметром около метра округлый провал точно по центру загадочной площадки. Бригадир же, самодовольно ухмыльнувшись, сделал еще шаг и… встал прямо на раззявленное, казалось, отверстие. Встал, потоптался на нем и, отступив на шаг, присел на корточки, направляя свет фонаря почти параллельно поверхности. Призывно махнул рукой – и опустившийся следом Хьюз понял свою ошибку. Падающий под небольшим углом луч показал, что это вовсе не отверстие, а вмурованный в окружающий камень диск, сделанный из необычного материала, не отражающего, а будто бы поглощающего свет. Да, именно «поглощающего», хоть и не до конца: в излишне резком свете Эдди удалось рассмотреть по центру пару небольших углублений.
– Что это? – некстати дрогнувшим голосом старший мастер задал второй из соответствующих моменту обязательных глупых вопросов.
– Люк, – не в пример более спокойно ответил бригадир. – Я, когда его нашел, отчего-то сразу понял, что это именно люк. А это, – он вытянул руку, легонько коснувшись кончиками указательного и среднего пальцев углублений, – замок. Смотрите, сейчас…
Несколько секунд ничего не происходило, затем поверхность диска подернулась короткой судорожной рябью – и исчезла, будто одновременно втянувшись в края открывшегося отверстия. Впрочем, последнее могло и почудиться: наклонившийся над «люком» Серж отвел свой фонарь в сторону, а собственный фотонник Эдди и вовсе смотрел куда-то вбок. Теперь перед Хьюзом находился самый настоящий провал, точнее – вход в уходящую вертикально вниз шахту.
Молина победно посмотрел на шефа:
– Ну и как вам?
– Норм… нормально, – с трудом выдавил тот, едва ли не против воли отодвигаясь от края лаза. – А… э-э… внизу что?
– Колодец, – с готовностью пояснил тот, – пятиметровая шахта с почти нулевой силой тяжести, что-то типа антигравитационного лифта. Если сейчас снова выйти за границу площадки, люк сам закроется. А вот что там еще есть, понятия не имею, я вниз не спускался. Да и какая разница? Вы разве не поняли, ЧТО это такое?
– Понял, – выдавил Хьюз сквозь внезапно пересохшее горло. – Первый в истории артефакт Чужих…
– …который стоит просто до неприличия большую кучу денег, – докончил за него подчиненный. – Как считаете, шеф, Корпорация не откажется выплатить обещанный миллиард кредитов нашедшему этот артефакт?
Вместо ответа Хьюз вытащил из кармана плоскую фляжку с роденовским виски и, сделав пару глотков, протянул емкость бригадиру. От угощения тот не отказался, влив себе в глотку куда больший объем дорогого напитка, нежели позволяло служебное положение. О котором, впрочем, сейчас смело можно было забыть.
Миллиард кредитов… Вознаграждение, много лет назад обещанное Корпорацией за любые достоверные сведения об артефактах Чужих. Немыслимые для обычного человека деньги, на которые, без малого век, так никто ни разу и не претендовал. Нет, разговоры-то периодически всякие ходили: мол, и флотская разведка уж давно что-то нашла, чуть ли не чужой космолет, и «черные искатели» не раз на эти самые таинственные «артефакты» натыкались, но кто ж подобному верить будет? Официально считается, что никакого чуждого человеческому разума во Вселенной не существует – или люди с ним просто еще не сталкивались. До сегодняшнего дня, так уж получается…
– Что-то мне подсказывает, шеф, что вы не станете сильно отказываться от половины этой суммы, – продолжал тем временем Молина, не торопясь возвращать флягу. – Сами понимаете, не по общему ж каналу о таком сообщать? Вот я и решил сначала вам эту хрень показать. У вас-то с руководством рудкомитета прямой закрытый канал. Ну, типа того…
– Вообще-то это вознаграждение – не более чем частная инициатива МФК, – осторожно сообщил старший мастер, – а по закону мы обязаны сначала уведомить правительственный комитет ксенологии…
– Шеф, вы о чем? – перебил, не дослушав, Серж. – Вам что, деньги не нужны? Или решили благотворительностью заняться? Да имея полмиллиарда кредов, вы сможете себе позволить жить на любой планете! И забыть все это, – бригадир неопределенно дернул головой, – как страшный сон. У вас большая семья, это я, между прочим, холостяк.
– Я сказал «должны», а не «уведомим», – поджал губы Хьюз. Бригадир, в принципе, был прав: от такого шанса не отказываются. На эту сумму, даже если не вкладывать ее в бизнес и не существовать на банковские проценты, можно безбедно прожить на любой из планет класса «А». Да что там «на любой», можно и на саму Землю, еще полтора века назад превращенную в закрытый экологический заповедник, со всей семьей переехать! Прародина человечества миллионеров очень даже привечает. Впрочем, стоп, оборвал он себя. Это Молина по младости лет еще может губу раскатывать, а не он. Нет, Корпорация, конечно, «гарант финансовой стабильности», все дела, но и деньгами, особенно такими, разбрасываться не любит. Точнее, вообще не разбрасывается. А значит, вознаграждение еще нужно суметь получить…
– Полетели, у нас, как я понимаю, не так уж много времени. Если к утру метель закончится и грейдеры начнут работу… нам лишняя огласка тоже ни к чему.
– Насчет этого не волнуйтесь, шеф, – бригадир, похоже, ждал этого вопроса. – По прогнозу, вьюга на весь завтрашний день затянется, это во-первых. Во-вторых, за расчистку участка все равно я отвечаю, так что никто здесь работать не будет. Ну, и самое главное – сверху этот… эту штуку тоже не заметишь, ни со спутника, ни с гравилета.
– Это как?!
– А вот так, сам проверял, еще до метели. Не знаю, конечно, что это за маскировка такая хитрая, но сверху ни площадки, ни шахты просто не видно. Выглядит все, будто плохо расчищенная от снега базальтовая площадка.
Хьюз недоверчиво хмыкнул, но переспрашивать не стал: вряд ли бригадир мог еще что-то объяснить. Но поспешить, как бы там оно ни было, все равно следовало. Вернуться в лагерь, запросить экстренный сеанс связи, вытащить из постели председателя рудничного комитета, старика Хантера, и уж через него… да, пожалуй, Юджин вполне может помочь, чтобы его сообщение попало куда следует. На самый верх. Тем более что и вытаскивать-то никого не придется – пока то да се, на Эльтеррусе уже как раз наступит утро. Да, должно сработать, должно…
– Пошли, – коротко бросил Хьюз, набрасывая капюшон. Бригадир кивнул и двинулся следом. Не оглядываясь, люди пересекли границу площадки, растворившись в белесой ледяной круговерти…
* * *Спустя два дня на территории колонии приземлился планетарный челнок с эмблемой Межпланетной Финансовой Корпорации на борту. Пребывавший в прекрасном расположении духа Хьюз встречал на посадочной площадке. Тот факт, что вместо легкого скоростного шаттла, на котором обычно прибывали посланцы Корпорации, прилетел стандартный армейский десантный модуль, Эдди нисколько не удивил – голову старшего мастера занимали совершенно иные мысли. Самые, надо признаться, радужные мысли: старина Хантер не подвел, многозначительно пообещав поддержку во всем. Дождавшись, пока осядет поднятая при посадке ледяная пыль, на негостеприимную землю Х-1015 спустились двое, оба в легких скафандрах, но с поднятыми забралами шлемов. Значок на шевронах был Хьюзу незнаком: то ли служба безопасности МФК, то ли еще что-то, связанное с дальними колониями. Впрочем, прибывшие вовсе не собирались делать из этого тайны:
– Колониальная карантинная служба Корпорации. Эдди Хьюз – это, я так понимаю, вы?
– Да, – кивнул несколько сбитый с толку мастер, – а почему карантинная служба? Мне сообщили, что прибудет полномочный представитель по сектору.
– Со вчерашнего дня на планету наложен карантин в связи с… серьезной техногенной аварией в колонии, – проигнорировав второй вопрос, равнодушно ответил один из прилетевших. Причем Хьюзу отчего-то показалось, что формулировку причины карантина он придумал прямо сейчас. И еще ему показалось, что воздух вокруг распахнутой десантной аппарели челнока наполнился какими-то странными, едва заметными бликами.
– К… какой аварией?!
– Ну, допустим, реактора. – Собеседник уже откровенно издевался. – Или смертельный вирус в воздухе, – он демонстративно втянул носом чистый морозный воздух, – обнаружился. Вдохнешь – и мгновенный летальный исход. Всякое случается, мало ли…
– То есть вы имеете в виду…
– Да какая разница? – неожиданно отрезал он. – Давайте! – последнее к Эдди уже не относилось, но понял он это лишь тогда, когда замеченные «блики» превратились в фигуры десантников в полных боевых скафандрах, покрытых нанокамуфляжем-«невидимкой». Двигались солдаты практически бесшумно и – учитывая амуницию и броню – поразительно легко, видимо пользуясь разгрузочными антигравами. Двое подбежали к Хьюзу и, грубо заломив руки, швырнули лицом в утрамбованный снег, еще один, с сержантскими лычками на рукаве скафандра, замер перед представителем Корпорации.
– Найдите второго и остальных, – говорящий сделал короткую, едва различимую паузу, будто решая, стоит ли продолжать в присутствии постороннего. Решил, что стоит, тем самым окончательно подписав ему смертный приговор: – Когда закончите с зачисткой лагеря, дождитесь прибытия основной группы. Мы летим к объекту, будем ожидать там. Все, работайте…
И в этот момент Хьюз наконец-то понял, что никакого вознаграждения они с Сержем не получат.
Вообще не получат.
Ни-ког-да…

5
Лидка
– Старшего лейтенанта Бачинину – немедленно к командиру авиагруппы. – Молоденький посыльный козырнул и нагло усмехнулся.
Лидка коротко матюгнулась про себя. Немедленно! В таком виде! Потемневшая от пота форменная майка, вылинявшие от частых стирок армейские тренировочные штаны – а как еще, спрашивается, должен выглядеть человек, занимающийся в тренажерном зале? Да еще и после двадцати пяти кругов по спортзалу – девушка старалась держать себя в форме, дважды в неделю пробегая четыре километра.
– Немедленно, – с видимым удовольствием повторил посыльный, но Лидка не обратила на это никакого внимания. Пытается выглядеть большой шишкой? Это его личные проблемы. Не хватало еще ей, боевому пилоту, обращать внимание на личное отношение какого-то штабного крысюка.
– Что ж, немедленно – значит, немедленно, – согласилась девушка, фамильярно потрепав посыльного по плечу. – Приказы в боевых частях, молодой человек, как известно, не обсуждают. – Все ее актерское мастерство ушло на то, чтоб это самое «в боевых частях» прозвучало именно так, как требовалось. Посыльный намек понял и залился краской, однако же промолчал.
– Бачинина, ты чего, совсем сдурела? – «Кап-два» Спаржев снял свои старомодные очки и осторожно положил их на стол. – Ты бы ко мне еще, хм, без трусов явилась.
– Мною было получено распоряжение прибыть немедленно! – четко отрапортовала Лидка. Ей до посыльного, конечно, дела нет, но то, что он теперь по шее получит, – это сто процентов! Николай Аркадьевич шутить не любит и спуску подчиненным, как правило, не дает.
– Ладно. Слушай, Лидия, я хочу поговорить с тобой не как командир с подчиненным, и даже не как старший по званию. Я хочу, чтобы ты поняла меня.
Девушка наклонила голову и нахмурилась. Если командир не приказывает, а просит, то ничего хорошего это не сулит… придется слушать…
– Рапорт о твоем назначении командиром эскадрильи отклонен, мотивировка: недостаток опыта. Так что ты остаешься на своей должности, чему я, если честно, даже рад. Из тебя вышел бы отличный комэск, я в этом уверен, но сейчас ты куда нужнее в качестве старшего инструктора. Сама видишь, кого к нам присылают, а ведь им скоро идти в бой. Собственно говоря, командиром звена ты все равно остаешься и в боевых вылетах участвовать будешь. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Да, понимаю… – Лидка закусила губу. Ведь сколько говорила себе, что ничего из этого не выгорит, а все равно, как пощечина!..
– Бачинина, мне нет нужды говорить, что я знаю тебя как настоящего профессионала и боевого пилота высочайшего класса…
Спаржев нервничал едва ли не больше ее самой, и это было заметно.
– Николай Аркадьевич, – она редко позволяла себе обращаться к командиру родной «бэ-че» столь фамильярно, да еще и перебивать, но сейчас, пожалуй, был именно такой случай, – Николай Аркадьевич, не волнуйтесь, я не подведу, вы же знаете! – В конце концов, что он о ней думает?! Что амбиции для нее важнее дела? Какие глупости, ведь это война, на которой гибнут люди! Ее друзья, ее подчиненные! Не думает же он, что она станет…
– Нет, Лида, я ничего такого не думаю. – Командир грустно усмехнулся. – Успеешь ты еще комэском стать, война – она дама переменчивая, сама должна понимать, не маленькая. Просто… короче, Бачинина, я бы хотел, чтоб обошлось без всяких там, гм, мелких сюрпризов типа намазанного клеем стула или разных там аписов и апусов. Особенно Кавадзе предупреди! Лида, я прошу и… – видимо, Спаржев хотел сказать «приказываю» или, на худой конец, «настаиваю», но сдержался. – Нет, традиции, конечно, нерушимы, не сейчас не самое подходящее время, и я бы очень хотел, чтоб ты это поняла…
Лидка понимающе усмехнулась. Аписами называли маленьких мушек, производство которых наладили техники-ремонтники. Уж бог весть, по какой технологии они их делали, но выглядели мушки совершенно как живые и даже двигались; обычно новичкам их подкладывали в еду – дабы насладиться лицезрением реакции. А с апусами была отдельная история: то ли техники что-то намутили, то ли действительно хотели получить то, что и получили в результате, но только в тарелке одного из новичков оказалось нечто, чрезвычайно напоминающее птичий помет. Новичок же оказался наслышан о «посвящении в пилоты» и ожидал увидеть в тарелке муху, а обнаружил нечто совершенно иное, и, борясь с дурнотой, бледнея и заикаясь, спросил: «Но… это же… не апис?!» После чего флегматичный Арман, сидящий рядом, заглянув в тарелку, подтвердил: «Не-а, точно, не апис, а апус». Апус на одном из древних мертвых языков обозначало «стриж», и, скорее всего, это слово сорвалось у пилота случайно, в силу созвучности с аписами, но с тех пор любые приколы обязательно носили название «аписов и апусов».
Прогнав не к месту нахлынувшие воспоминания, девушка кивнула:
– Я поняла. Обещаю сделать все возможное…
– И невозможное, Лида, и невозможное! – Спаржев полушутливо погрозил пальцем. – Ладно, иди, принимай группу, – «кап-два» поморщился. – Только что прибыли, прямо из учебки, так что сама знаешь, что тебя ждет. Пока в секторе спокойно, погоняй их немного вблизи корабля и доложишь, насколько все плохо. И построже там, ладно? Только без, гм, твоих выкрутасов, хорошо? Насчет апусов и аписов мы договорились?
– Договорились, – пряча улыбку, серьезно кивнула девушка.
– Ну, так иди, Бачинина, – Николай Аркадьевич водрузил на нос очки. – Бегом отсюда! И это… переоденься, что ли?..
* * *Несмотря на данное Спаржеву обещание, «погонять» новоприбывших Лидка смогла лишь на следующий день: ребята прибыли на транспорте обеспечения, даже по военным меркам весьма слабо приспособленном для перевозки пассажиров. И едва взглянув на выстроившуюся на палубе нестройную шеренгу вчерашних курсантов, девушка, дернув щекой, объявила им «семнадцать часов личного времени». На нормальном языке это означало поселиться, активировать продуктовые аттестаты, поесть, принять душ и выспаться. Иначе… иначе она еще до отбоя рисковала получить несколько трупов, парочку разбитых истребителей и вообще пойти под трибунал за несоблюдение норм безопасности учебно-тренировочных полетов, поскольку сажать это изможденное перелетом нечто в кабину боевого истребителя было бы преступлением и вообще откровенным саботажем. С подобными мыслями она и отправилась в каюту. До отбоя Лидка просматривала личные дела новичков, благо все необходимые сведения уже были загружены в корабельную сеть, прикидывая, что от них можно ожидать во время завтрашнего полета. Прикидывалось плохо, полупустые личные файлы содержали лишь минимальный объем информации: голопортрет, анкетные данные, краткую автобиографию, сведения о нареканиях и благодарностях за время учебы да сокращенный почти в два раза выпускной аттестат с более чем посредственными оценками. Впрочем, что возьмешь с ускоренного выпуска? До личных дел ли было инструкторам, которым едва хватало времени обучить будущих пилотов хотя бы просто управлять истребителем, наскоро вбив в коротко стриженные головы азы ведения атмосферного или пространственного боя? Все остальные премудрости профессии ребятам предстояло изучить «в боевых условиях» – вот только многие ли успеют сделать это до того, как их «шарк» полыхнет в атмосфере чужой планеты? Вздохнув, Бачинина отключила терминал и растянулась на койке. Ладно, завтра посмотрим. Как говорили в старину, «утро вечера мудренее». В конце концов, при таком уровне подготовки именно она и будет считаться их настоящим инструктором, и именно она несет ответственность за… да за все, собственно. И именно ей предстоит сделать все возможное и невозможное, чтобы из ребят вышел толк, чтобы они смогли не только на равных сражаться с противником, но и возвращаться из боя живыми. Так что прав, тысячу раз прав Николай Аркадьевич – на своем нынешнем месте она куда нужнее, нежели на посту комэска. Потому что не столь важно, скольких врагов ты собьешь в бою – куда важнее, сколько жизней ты спасешь, подготовив зеленых пацанов к этому самому бою! С этой мыслью Лидка и уснула.
Тренировки начались в десять часов по корабельному времени, сразу после короткого инструктажа, проводимого лично старшим лейтенантом Бачининой, и медосмотра. Несмотря на строгость начальника медслужбы, к полетам допустили всех, чему Лидка в глубине души весьма обрадовалась: хоть с физическим здоровьем проблем нет, и на том спасибо! А в остальном? В остальном – вот прямо сейчас и посмотрим. Назвав первую попавшуюся фамилию из высветившегося на ее электронном планшете списка (парень немедленно побледнел), Бачинина кивнула головой в сторону истребителя, уже установленного на направляющих стартовой катапульты:
– Прошу вас, пилот. Посмотрим, чему вас успели научить и успели ли хоть чему-то. Работаем в паре, я ведущий, вы соответственно ведомый. Приказ на сегодня только один: «Делай, как я». Я, конечно, буду страховать, но все же постарайтесь не угробить ни меня, ни себя, ни машину. Вопросы?
– Н-нет…
– Ну, на «нет», как известно, и трибунала нет, – вполне добродушно улыбнулась Лидка. – Тогда вперед. И помните: зачастую от того, насколько точно второй номер сумеет повторить маневр ведущего, зависит исход всего боя. Никакой отсебятины или лихачества, иначе отстраню от полетов. Это касается не только вас, но и всех остальных, баба я вредная, и у вас еще будет время ощутить это в полной мере. Все, поехали…
Тренировка продлилась часа три – Лидка тратила на «обкатку» каждого из восьмерых новоприбывших не больше десяти минут, вызывая следующего по бортовой связи. Сама она между полетами не шлюзовалась, зависая в сотне метров от борта – на процедуру посадки и старта и так уходила большая часть времени, да и понаблюдать за действиями вчерашних курсантов со стороны было вовсе не лишним. Взлет, короткий полет в паре и посадка, на первый раз (и для составления первого впечатления) вполне достаточно. Ничего сложного, детское развлечение, не идущее ни в какое сравнение с нагрузкой настоящего боевого вылета, но новички, похоже, умудрились устать – спасибо, хоть никаких ЧП не случилось, даже мимо шлюза при посадке никто не промахнулся. Впрочем, последнее, учитывая привязной посадочный сигнал и бортовой компьютер, было и вовсе из области фантастики. Будущим асам совершенно не обязательно было знать о заложенной в виртуальную сеть истребителя программе принудительного перехода на автопилот в случае малейшей опасности для пилота или его неадекватной реакции на происходящее. Именно потому Лидка никогда и не тратила тренировочное время на виртуальный симулятор и обкатку молодняка с инструктором на учебной «спарке». Пусть думают, что полет полностью под их контролем, пусть поволнуются, сразу же показав все свои слабые и сильные стороны. Ну а мы и со стороны посмотрим, и записи бортового регистратора почитаем, особенно расшифровки пси-статуса… А про контрольную программу ребята, скорее всего, так никогда и не узнают, ведь в боевых условиях ничего подобного не будет, никаких ограничений…
Финишировав последней, Лидка неторопливо выбралась из кабины, сняла шлем, ласково похлопала по обшивке родную «Акулу»:
– Построились. На сегодня тренировка окончена, после обеда – разбор полетов. В четырнадцать тридцать быть здесь. Вольно, разойтись, – лейтенант развернулась на каблуках и покинула ангар, провожаемая недоуменными взглядами: похоже, молодые ждали от сурового инструктора немедленной оценки своих выдающихся способностей. Напрасно, конечно, ждали – Лидка, хоть и сложила об оных способностях свое мнение, делиться им пока ни с кем не собиралась. Пусть сначала пообедают и немного расслабятся, а там уж… Критику, особенно в той форме, в какой она собиралась ее подать, лучше воспринимать на сытый желудок и спокойно. Поскольку сдерживаться и приукрашивать действительность (увы, поистине суровую) она вовсе не собиралась – не привыкла, знаете ли, особенно когда речь шла о человеческих жизнях.
Разбор полетов состоялся в том же ангаре. Лидка построила своих подопечных, помахала зажатым в руке планшетом и, не обращая никакого внимания на застывшего за спиной Спаржева, негромко спросила:
– Вы действительно думаете, что вам можно доверить боевой истребитель? Или просто прилетели сюда немного отожраться на казенных пайках? Нет, я все понимаю, время военное, ускоренный выпуск, но нельзя же так! Думаете, вы пилоты? Нет, господа, вы мусоровозы!
Капитан второго ранга едва заметно дернул уголком рта, но смолчал, не желая лезть не в свое дело. Бачинина была одним из лучших инструкторов-практиков на корабле, и мешать он не собирался, хотя и не разделял ее взглядов на «воспитательный процесс». Старший лейтенант же и не думала останавливаться:
– Да вам даже помидоры перевозить нельзя доверить! Хотя нет, простите, – Лидка приложила к груди руку, притворно засмущавшись, – тут я немного ошиблась. Из вас выйдут лучшие в галактике перевозчики соков. Загружаете полный трюм помидоров – выкачиваете тысячи литров свежевыжатого томатного сока! Вперемешку с вашим дерьмом и потрохами!..
Кто-то из курсантов… ах да, простите, конечно же, из офицеров, все-таки не выдержал и засмеялся. Девушка резко обернулась, взглянув в его лицо:
– Согласна, Деррини, это очень смешно. Только вот кто будет смеяться, а, лейтенант? Вражеский пилот, сбивший тебя в первом же бою? Или мать, получившая похоронку? А может, невеста или сестра? Да, наверное, ты прав, всем им будет очень смешно, просто до слез смешно… – И неожиданно совершенно изменив тон (она частенько практиковала этот нехитрый прием, не переставая удивляться тому, сколь эффективно он мобилизует внимание слушателей), Лидка принялась абсолютно спокойным голосом разбирать ошибки, совершенные каждым из новичков во время тренировки. Из ее слов выходило, что без ошибок не «отстрелялся» никто, однако ошибки тоже бывают разные, потому…
– Господин капитан второго ранга! – Лидка четко повернулась к Спаржеву, одним неуловимым движением приняв строевую стойку. Теперь ее голос был подчеркнуто-официальным, без тени каких бы то ни было эмоций. – В свете всего вышесказанного рекомендую: допустить офицеров Величко, Гаунсшнауба, Деррини, Казинькевича, Лахтинена к дальнейшим занятиям и самостоятельным полетам.
Будь она поэтом или писателем, девушка, наверное, сказала бы, что лица названных пилотов «озарились неким теплым внутренним светом».
– Рекомендую отправить на дополнительную подготовку офицеров Плучека и Тагаву. У меня все.
– Разрешите обратиться! – вышедший из строя парнишка был очень молод – или, по крайней мере, производил такое впечатление. – Младший лейтенант Малкович. А что со мной?
Нижняя губа его заметно дрожала.
– Встаньте в строй, лейтенант, – отрезала Лидка, ни на секунду не задержав взгляда на его лице. – Офицерам, допущенным к занятиям и самостоятельным полетам, отдыхать. Сбор в учебном классе завтра в семь тридцать утра. Офицерам Плучеку и Тагаве через тридцать минут, – Лидка искоса взглянула на Спаржева, согласно кивнувшего в ответ, – явиться к командиру авиагруппы для получения дальнейших распоряжений. Все, выполнять!..
Названных будто ветром сдуло, вслед за ними, привычным жестом поправив очки, неторопливо двинулся Николай Аркадьевич. Дождавшись, пока командир покинет ангар, девушка обернулась к оставшемуся парню:
– Послушайте, Джон… вас ведь так зовут, верно? Поймите и поверьте, я вовсе не придираюсь и уж тем более не наслаждаюсь собственной властью, но из вас не получится пилота-истребителя. Я видела ваш аттестат; прекрасный аттестат, отличные оценки по навигации, что, кстати, довольно большая редкость, особенно учитывая, в каком объеме вам читали этот курс. Так вот, мне кажется, вам нужно, ну, переквалифицироваться, что ли. Из вас получится хороший штурман или навигатор. И, поверьте, на этом месте вы принесете нам всем куда больше пользы!..
– Но я хочу быть пилотом… – негромко пробормотал парень, так и не опустив взгляда.
– Пилота из вас не получится, – с легкостью выдержав его взгляд, отрезала Лидка. – Поверьте моему опыту. И я никогда не выпущу в самостоятельный полет человека, в котором не буду уверена на сто процентов. Ни-ког-да! Свободны, Малкович, идите.
Парень козырнул и, сгорбившись, повернулся, чтобы уйти.
– Все-таки подумай над моими словами, – негромко сообщила девушка в его обтянутую высотным костюмом спину.
Спаржев, как ни странно, ждал ее возле дверей ангара, теребя в пальцах неприкуренную безникотиновую сигарету. Лидка дернулась было, но командир махнул рукой:
– Да брось, Бачинина, вольно! Пойдем, проводишь меня?
– Конечно, Николай Аркадьевич, – настороженно кивнула девушка – ох, как она не любила подобные прелюдии! – Вы насчет Малковича? Я не могла поступить с ним иначе, из него не получится хорошего пилота. Да и вообще никакого пилота не получится, честно говоря.
Командир с удивлением взглянул на подчиненную:
– Что? А, ты про этого паренька? Да нет, конечно, что ты, при чем тут он? Ты же знаешь, я полностью доверяю твоему опыту.
– А ведь для него это, похоже, мечта всей жизни, – тихо произнесла Лидка, шагая рядом со Спаржевым по гасящему звук шагов антистатическому пластиковому покрытию. – Жалко…
– Жалко, если его завалят в первом же бою! – мрачно буркнул «кап-два». – Кстати, распорядись, чтобы сегодня за ним приглядели – молодой он еще, глупый, не ровен час, что-нибудь с собой сделает…
Бачинина коротко кивнула: сама, мол, знаю, не впервой.
– Нет, Лида, я о другом, – коротко хрустнув, многострадальная сигарета наконец сломалась. Николай Аркадьевич несколько секунд удивленно разглядывал ее, затем смущенно засунул в карман кителя, сдув с пальцев прилипшие табачные крошки: – Я о твоей сестре. – Он помахал рукой, останавливая готовую что-то сказать девушку. – Погоди, Бачинина. Насчет ваших, гм, непростых отношений я в курсе, не о том речь. Тебе, наверное, небезынтересно будет узнать, что она сейчас на борту «Мурманска», входящего в состав нашей группировки. Меня попросили навести о тебе справки, вот я и… э-э… навожу…
Лидка расслабленно улыбнулась: оказывается, ничего страшного не произошло! Просто Николай свет Аркадьевич в своем репертуаре: едва только дело касается чего-то более-менее личного или семейного, он теряется и начинает, как говорится, раздувать «из мухи слона»!
Спаржев задумчиво поправил очки:
– Не радуйся особо, Лидия, это еще не все. Дело в том, что твоя сестра… гм… попала в достаточно щекотливую ситуацию. Во время одной из десантных операций она оказалась в тылу противника и несколько дней находилась… э… ну, ты понимаешь? И это при том, что участие в операции она приняла самовольно, в обход прямого запрета непосредственного командира. Мой старый товарищ, человек, обратившийся ко мне за помощью, занимает достаточно высокий пост в нашей Второй ударной и очень просил, чтобы ты дала, гм, рекомендации относительно сестры…
– Особый отдел? – дошло наконец до девушки.
– Э… да, – кивнул Спаржев, – молодец, что сама поняла. Не умею я о таком говорить. В общем, контр-адмирал Чебатурин очень просил моего содействия в разрешении этой… этого момента.
– Хорошо, Николай Аркадьевич, я поняла, – кивнула девушка, – все, что угодно. А вопрос можно?
– Конечно. – Спаржев едва заметно напрягся.
– Это он просил навести справки обо мне? В смысле, контр-адмирал?
– А, ты об этом. Нет, не он, а твоя сестра… через него, впрочем. Еще до того, как все произошло. Вот такие дела… – Кавторанг облегченно выдохнул, открывая дверь в свою каюту, к которой они как раз подошли.
– Ладно, скажете, что конкретно от меня требуется, – улыбнулась девушка, – я все подтвердю… подтвержу. Я свободна?
– Да-да, ступай, Лида. – Спаржев похлопал ее по плечу. – Ступай, отдохни. Насчет паренька этого не забудешь распорядиться? Можешь от моего имени…
Вернувшись к себе, Лидка, не раздеваясь, достала с полки голоснимки, по традиции зачастую все еще называемые «фотографиями». Снимков было немного, всего несколько штук. Ее школьная компания – вон Ромкина голова сзади, он и тогда был выше остальных, и совсем еще маленькая Лидка на переднем плане. Она с толпой «своих» мальчишек, приятелей по клубу. А вот она же, но уже в кадетской форме – хорошенькая и воинственная, рядом такие же кадеты, только мальчики: больше девочек на фотографии нет. Лидка с толпой пилотов; Лидка и неуловимо похожие друг на друга ребята-космодесантники.
И последний снимок, не случайно оказавшийся самым дальним в пачке, – вся их семья: папа, мама и обе сестры.
Бросив фотографии на койку, она несколько минут сидела без движения, глядя куда-то в угол. В юности мы все бываем слишком категоричными. Тогда, много лет назад, услышав от родителей, что у нее больше нет семьи, она решила, что ее и в самом деле нет. Просто родители так и не повзрослели, оставшись жить с какими-то своими нелепыми идеалами, категоричным мнением по любому поводу, твердым убеждением, что только их точка зрения является правильной, а все остальные даже не имеют права на существование. И только что она окончательно это поняла. Непонятно, почему именно сейчас, возможно, сообщение Спаржева о ее сестре повлияло, но тем не менее… «Мамочка, – едва ли не впервые за все эти годы шепнули Лидкины губы. – Папа! Простите меня!»
Шмыгнув носом, девушка снова взяла в руку семейное фото и, более не сдерживаясь, расплакалась. Эх, видели бы сейчас парни из эскадрильи свою Бешеную Белку – засмеяли бы, наверное! Прозвище «Бешеная» она получила уже в училище, когда как следует отметелила чрезмерно навязчивого ухажера, решившего насильно осчастливить ее своим вниманием. «Белка» же появилась гораздо раньше – сколько ей тогда было лет? Одиннадцать? Или двенадцать? Сестрица в шутку назвала ее Изабеллой – потому что на ее день рождения отец купил жутко дорогое вино из винограда двух земных сортов: «Лидия» и «Изабелла», и Лидка уже мысленно провела аналогию с героинями старинных рыцарских романов – кого же еще могли звать таким романтичным именем?! Но особо размечтаться на эту тему не удалось.
– Какая ж она Изабелла? Пока она просто Белка! – пошутил папа; пошутил, на Лидкин взгляд, неудачно, и тем неудачнее, что сделано это было в присутствии целой компании ее друзей. Но, похоже, кроме самой виновницы, никто не счел шутку неудачной, и прозвище накрепко приклеилось к ней.
Лидка поерзала, поудобнее устраиваясь на койке, примостила фотографию рядом с собой на подушке и, закрыв глаза, впустила поток воспоминаний в свое сознание…
…Роман Самарин нравился Лидке давно; пожалуй, еще с того раза, когда впервые появился у них дома. Сколько лет назад это было? Лика тогда училась в девятом, Лидка соответственно – в четвертом, значит, больше двенадцати лет прошло. У старшей сестры было много друзей, и все они постоянно толклись в их доме – мама шутила, что уже и сама не может определить, где ее дети, а где – чужие. Лике тогда нравился сосед, молодой курсант Ян, и Лидка искренне недоумевала, как сестра может обращать внимание на кого-то еще, когда рядом Роман? Но, немного повзрослев, она стала радоваться, что у Лики и Романа чисто приятельские отношения, безо всяких там «амуров». Приятели сестры хорошо относились к Лидке, но все-таки воспринимали ее как малявку. «Пойди – принеси – помоги – хочешь с нами посидеть?» Девочка это понимала и лишний раз «к взрослым» не лезла: однажды отец позвал ее в свой кабинет «для серьезного разговора» и пояснил, что не все их разговоры предназначены для детских ушей. Лидка тогда, к слову, едва не разревелась: сестру-то папа, оказывается, уже взрослой считает, а ее, значит…
– Тебя никто не прогоняет, с тобой общаются, и ты должна быть за это благодарна, – сказал тогда отец. – Но ты могла бы заметить, что мы с матерью стараемся долго не сидеть с Ликой и ее друзьями, чтобы они могли общаться более спокойно и непринужденно. Подумай об этом, ты уже достаточно взрослая.
Ага, подумать, значит, уже взрослая, а сидеть с ними – нет?! Девочке было обидно до слез, но мозги у нее, как часто повторял папа, «все-таки были», и она приняла сказанное к сведению. Но три года назад у Лики началась взрослая жизнь: она и ее друзья поступили в высшие учебные заведения. Лидка недоумевала, почему сестра, всю жизнь общавшаяся исключительно с мальчишками, занимавшаяся альпинизмом и борьбой, победительница районной олимпиады по математике и городской – по физике, вдруг выбрала себе абсолютно мирную, по Лидкиному мнению, специальность, поступив на факультет журналистики. Хотя недоумение по поводу выбора профессии возникло только у нее: родители совершенно нормально отнеслись к стремлению дочери «продолжить семейные гуманитарные и гуманистические традиции». Мать – лингвист и отец – профессор древнейшей истории в местном университете с уважением относились к способностям дочери к точным наукам и к спорту, но, похоже, не воспринимали эти ее увлечения всерьез.
– Гуманитарное образование позволяет человеку развиться как личности, оно не накладывает на нее никаких ограничений, – часто патетически восклицал отец; особенно часто – когда у них гостил его двоюродный брат Юрий, бывший законченным «технарем» (и, кстати, достаточно известным конструктором столь необходимых для гиперпрыжков привязных маяков).
– Только техническое образование может приучить человека мыслить самостоятельно, а не подбирать подходящие идеи из уже кем-то изложенных! – кричал в ответ дядя, багровея лицом. Мама при этом смеялась, а Лидка? У нее в голове отложилась эта фраза. Честно говоря, ей казалось, что сестра сможет нарушить гуманитарные традиции семьи, но та поступила на факультет журналистики, и младшая серьезно подозревала, что именно из-за того, чтобы не разочаровывать родителей. Сама же она таких экстраординарных способностей не имела, но постоянное сравнение со старшей сестрой («Бачинина? А Лика случайно не ваша ли сестра? Очень, очень талантливая девочка!») сыграло в ее жизни немалую роль. Во-первых, в школе тоже пришлось хорошо учиться, делая упор и на те предметы, в которых отличилась Лика, и на те, которые она обделила своим вниманием. Наградой стало случайно подслушанное высказывание учительницы по химии.
– Младшая Бачинина? Очень толковая девочка! – сказала математичка. – Если не сдаст позиции, будет, пожалуй, не хуже сестры.
– Да уж, обе Бачинины – это нечто! – вслед за ней высказалась учительница русского и интерславии. – Просто исключительные дети. А их сочинения…
– Ну, не знаю, как там насчет старшей – она, безусловно, девочка способная, – прокуренный голос химички нельзя было спутать ни с чьим другим, – но дальше школьной программы она у меня не пошла. А младшая… О, у нее абсолютно парадоксальное мышление и просто железная логика. Вы даже не представляете, насколько…
В кабинете, в котором проходил педсовет, зашумели – в глазах других педагогов это заявление выглядело несколько сомнительным. Однако химичка лишь отмахнулась:
– Оставьте. Я тридцать лет учу детей и, поверьте, кое в чем разбираюсь. Эта девочка далеко пойдет, жаль только, что не в науке. Быть ей или великим полководцем, или гениальнейшей авантюристкой. Лишь бы только родителям хватило духа это понять.
Дальше слушать Лидка не стала: зачем, если все самое приятное уже услышала? А чтобы не гнаться за достижениями сестры в альпинизме и самбо, Лидка выбрала для себя совсем другие виды спорта: конный и парашютный. Родители долго смеялись по поводу нелепого, на их взгляд, сочетания, но девушке именно это сочетание подарило ощущения свободы и полета – две вещи, что так напоминают друг друга и без которых, попробовав их однажды, столь трудно жить. Словом, решение о дальнейшей профессии было принято само собой, «по мощному велению души», которое Лидка, в отличие от старшей сестры, вовсе не собиралась глушить в угоду каким-то идиотским семейным традициям. Правда, когда Лика, окончив первый курс журфака, приехала на каникулы, Лидка поняла, насколько она ошибалась: сестра, рассказывая о том, чему она научилась за год и как прошла ее первая практика, вся прямо лучилась счастьем, и младшая впервые задумалась, что, возможно, она в выборе профессии руководствовалась именно призванием. Многочисленные Ликины друзья тоже приехали на каникулы и вновь стали собираться у Бачининых, но у Лидки теперь уже была своя компания и свои дела, куда более важные, чем присутствие на «взрослых» вечеринках. Кроме того, чувства ее к Роме не изменились и даже, пожалуй, усилились, а ходить по дому с красными ушами и надеждой на то, что их (в смысле, уши) никто не заметит, вовсе не хотелось.
В восьмом классе девочка неожиданно увлеклась моделированием космических кораблей и могла за каким-нибудь особо сложным расчетом просидеть целую ночь. Дядя Юра, зайдя как-то в гости и застав ее за расчетами, долго щурил близорукие глаза, а потом, забывшись, со всей силы хлопнул ее по щуплому плечу:
– Да ведь это ж идея! Слушай, Белка, а давай-ка, оканчивай школу, и я тебя в группу пристрою, при нашем КБ, мы обычно не больше пяти человек набираем, конкурс – дикий! Но с генеральным я, думаю, сговорюсь, так что – добро пожаловать!
– Ну, предположим, космические корабли – это все-таки необходимо, – потягивая чай, говорил чуть позже отец.
– Конечно, Стасик, никто и не отрицает, да вот только эта профессия совсем не для девочки. Разве нет?
Лидка, слушая разговоры родителей, тихонько посмеивалась, но не спорила. Конструктор – не женская профессия? Возможно. А интересно, что родители скажут, когда узнают, какую профессию выбрала себе младшая дочь? А ведь она решила стать пилотом-истребителем. Да-да, самым настоящим боевым пилотом! Правда, не последнюю роль в выборе специальности сыграло и то, что военное училище по этой же специальности заканчивал Роман. Пока о ее мечте не знал никто: ни папа (у него явно случился бы инфаркт), ни мама, ни, конечно же, Лика: почему-то ее насмешек сестра боялась куда больше, нежели охов и ахов родителей. Даже верный друг Вовка, обычно бывший в курсе всех ее секретов, на сей раз в тайну посвящен не был. Никто не знал о том, что она отправила документы с результатами медицинского обследования; никто не знал, что ей прислали специальные тесты; и, уж конечно, никто и понятия не имел, что из училища пришло официальное уведомление (настолько официальное, что было напечатано на настоящей бумаге!) о том, что она, Лидия Бачинина, предварительно зачислена на первый курс. И приглашается непосредственно в училище для повторного медицинского освидетельствования, в случае успешного прохождения которого может считать себя кадетом. Девушка твердо решила, что поставит родителей в известность непосредственно перед отъездом. Все было решено – твердо и однозначно, и Лидка не хотела заранее портить нервы ни себе, ни окружающим.
В тот год Лика, как обычно, приехала на каникулы, и на следующий же день после ее приезда была устроена вечеринка в честь получения диплома бакалавра, защищенного на год раньше положенного.
– Дочка, мы тобой гордимся! – в очередной раз прижимая Лику к себе, говорила мама.
– Ты бы еще на сестрицу свою повлияла, – вторил отец. – Девятый класс закончила, а до сих пор с выбором профессии не определилась, даже приблизительно.
Старшая сестра, улыбаясь, перебирала спутанные кудри младшей, в точности такие же рыжие, что и у нее самой.
– А может, я сразу после школы замуж выскочу? За финансиста из МФК? И мне и определяться ни с чем не придется? – эту фразу Лидка уже тоже говорила не в первый раз: обычно после нее мама в ужасе хваталась за сердце, отец со смехом – за бока, после чего тема некоторое время не поднималась. Но в этот раз все испортила старшая сестра.
– А что? Может, и выскочит, – задумчиво сказала она, не оставляя сестриных кудрей. – Вон какая красавица выросла. Только, пожалуй, с таким характером тебе не за финансиста, а за генерала впору выходить…
Иногда мозг играет с людьми злые шутки, особенно с людьми, у которых хорошо развито воображение. Лидка вдруг как вживую увидала картинку: Роман в генеральском мундире, с эполетами, и она в струящемся белом платье… Кровь мгновенно залила не только уши и щеки – девушке казалось, что даже спина ее покраснела.
– Хотя, – не меняя тона, произнесла старшая, с трудом сдерживая готовый прорваться наружу смех, – пожалуй, я ошиблась. Скорее она сама генералом станет!
Смеялась даже мама, забыв схватиться за сердце; смеялась и сама Лидка, но злая, настойчивая мысль билась в мозгу: а вот возьму и стану! Назло всем, стану! Мысль была совсем детская, но прочно засела, пустила корни, еще больше убедив девушку (которая чем ближе подходил день отъезда, тем сильнее сомневалась в правильности своего выбора) в том, что она поступает именно так, как должна.
– Белка, а давай пригласи-ка и своих друзей! – сказала вдруг мама.
– Не надо смешивать мух с котлетами, – разумно ответила Лидка, – Ликиным приятелям мы будем только мешать, да и нам со старичками будет совсем не интересно; к тому же у нас своя вечеринка, мы у Вовчика Протасова собираемся.
– Ах, так мы, значит, для вас уже старички?! – Старшая шутливо замахнулась на сестренку полотенцем, и девчонки принялись гоняться друг за другом, пытаясь шлепнуть по попе…
* * *– Ну, как? – Лидка повертелась перед сестрой, подкрашивавшей у зеркала глаза.
– Сестренка, а я ведь вовсе не шутила, когда сказала, что из тебя настоящая красотка получилась. И платье тебе очень идет!
– А знаешь, меня в школе часто с тобой сравнивают, – пожаловалась вдруг младшая.
Лика молча притянула ее к себе и обняла:
– Если бы меня с кем-то сравнивали, я бы обязательно постаралась… ну, измениться, что ли, стать самой собой.
«Что я и делала все время», – подумала Лидка, но вслух озвучивать мысль не стала. Она уже катастрофически опаздывала, рискуя, что ребята поплывут кататься на глиссере без нее. Но ей нужно, обязательно нужно сделать сегодня еще одну вещь…
– Можно ли вас, сударь, пригласить на танец? – Лидка с преувеличенной серьезностью присела в реверансе перед Романом. – Не откажите в просьбе, а то, понимаете ли, всю жизнь мечтала потанцевать с генералом, хотя бы и будущим!
Самарин, такой красивый в новенькой курсантской форме с нашивками второкурсника, с той же нарочитой серьезностью склонил голову, щелкнув каблуками.
– Прошу вас, мадемуазель! Только на флоте можно дослужиться не до генерала, а до адмирала.
– Адмирал меня тоже устроит, – милостиво кивнула девушка, и они закружились в танце.
– А ты хорошо танцуешь, – похвалил парень. – Небось танцами занимаешься?
– Ну… в некотором роде, – кивнула она, подумав, что вряд ли стоит считать танцами посещаемые последние полгода занятия по рукопашному бою. – Ты, кстати, тоже неплохо танцуешь.
Роман усмехнулся:
– А у нас факультатив… обязательный к посещению. Начальник училища считает, что настоящий офицер, помимо основной специальности, еще должен уметь танцевать, свободно изъясняться на нескольких языках и, желательно, писать стихи. К тому же у нас каждую субботу танцы, а кому охота краснеть перед девушками?
– Стихи? Как интересно! А ты пишешь?
– Ну что ты, какой из меня стихоплет! – Самарин слегка покраснел, и Лидка поняла: влюблен. И стихи, конечно же, пишет. Наверняка есть у него какая-то девушка, «аборигенка», так сказать. По субботам он ходит с ней на дискотеку в клуб офицеров, а после читает под луной свои стихи – может, и неумелые, но наверняка искренние. Но горечи девушка отчего-то не испытывала – главное, ей удалось то, о чем мечталось уже больше года: она танцевала с Романом, и он разговаривал с ней на равных, а не как с малявкой. Вот теперь можно отправляться и к Протасову.
Напоследок Лидка позволила себе невинную шутку.
– Подожди минутку, я сейчас приду! – сказала она Роману и грациозно (по крайней мере, на это хотелось надеяться) вышла из комнаты. У себя она быстро переоделась в привычную одежду: шорты, футболку и кроссовки. И вылезла через окно.
Роман ждал минут десять, потом спросил Лику:
– А куда подевалась твоя сестрица?
– Лидка? – удивилась девушка. – Да ты же знаешь, она с нами больше получаса не общается, у нее свои интересы. Но если хочешь, я узнаю.
– Да она свалила минут пятнадцать назад, – сообщила она минут через пять. – Мама сказала, она с друзьями собиралась на глиссере кататься. Наверняка снова через окно вылезла, не хотела никому мешать.
– И вы отпускаете ее на ночь глядя одну на глиссере кататься?! – Роман был возмущен до глубины души: ну, девчонка, ну, язва! Ведь десять минут стоял как идиот! Возмущение отразилось на тоне, и Лика удивленно пожала плечами:
– С чего это ты возмущаешься? Тебе-то какое дело? Вспомни, по сколько нам было, когда мы на всю ночь сбегали? И ничего, ничьи родители вроде не протестовали.
Самарин смущенно пожал плечами – действительно, чего это он?
– Ты в своем училище что-то совсем нервным стал. – И Лика, фыркнув, ушла танцевать.
За завтраком Лидка спокойно (эх, кто бы знал, каким трудом оно ей далось, это спокойствие!), будто о чем-то само собой разумеющемся, сообщила родителям:
– Я через полчаса уезжаю.
– Очередная экскурсия? – спросила мама. – Ну сколько можно вас по экскурсиям таскать! Что за порядки в нынешних школах! Дали бы детям отдохнуть, в конце концов, девятый класс – не самый легкий!
– Ты, Ниночка, не права. – Папа от возмущения даже поставил на стол чашку с крепким, дымящимся кофе. – Дети должны развиваться. Даже на каникулах. И если нашелся у них в школе энтузиаст, организовавший экскурсию в музей для этих олухов, которым самим и в голову не придет этот самый музей посетить, то…
– Нет, мама, не в музей. Я улетаю на Сигму.
– Зачем? – в один голос воскликнули родители.
– Кадетское училище, где я буду учиться, находится на Сигме. – Лидка храбро схватила с тарелки бутерброд. На большее ее мужества уже не хватило, и, вместо того, чтобы начать жевать, она молча положила его обратно.
– Где? – шепотом спросила мать. – Где ты будешь учиться?
– В Сигминском высшем кадетском училище.
– Тебя не примут, ты девочка, – едва слышно произнесла мать, растерянно переглядываясь с отцом. Она была настолько ошарашена сообщением, что даже не начала плакать, запрещать и выяснять отношения.
– Я сдала экзамены, прошла медкомиссию и поступила в училище, – четко выговаривая слова, ответила Лидка. – Вопрос решенный и обсуждению не подлежит.
– Лика! Лика, ты слышишь, что говорит твоя сестра! – простонал отец. – Лика, скажи ей!..
Однако старшая, посмотрев на сестру задумчивым взглядом, промолчала.
– Как ты могла! Как ты могла! – Мать вскочила из-за стола и забегала, потрясая сжатыми кулачками. – Ты предала свою семью! Наша семья поколениями хранит светлые гуманистические традиции, и вдруг наша дочь, девочка, заявляет, что собирается в военное училище и хочет стать солдафоном?! Господи, до чего мы дожили!
– Вы называете военных солдафонами, а вместе с тем живете в мире лишь благодаря им. – В отличие от матери, Лидка, заведясь, начинала не кричать, а, наоборот, разговаривать очень тихо.
– Благодаря кому – им? – патетически воскликнул отец, поднимая руки. – Человечество, слава богу, давным-давно научилось жить в мире. И никакие войны просто-напросто невозможны! Не-воз-мож-ны! Поэтому ты, Лидия, не только предаешь семью, но и собираешься заниматься совершенно бессмысленным и идиотским делом!..
Родители продолжали кричать, но Лидка уже не слушала. Если бы они были способны пусть даже не понять, а хотя бы просто выслушать ее, тогда бы она объяснила – или попыталась объяснить, – почему делает это. Но они не были способны услышать собственную дочь, и она просто молча встала из-за стола, пошла в свою комнату, взяла заранее подготовленный рюкзачок с вещами и так же молча вышла из дома.
– Если сейчас уйдешь, ты нам не дочь! – Крик отца ударил в спину, заставив сгорбиться. На плечи будто легла неподъемная тяжесть, но уже через несколько секунд девушка снова выпрямилась. Что ж, она больше не дочь и не сестра – ведь могла Лика ее поддержать? Или если не поддержать, то хотя бы слово сказать? – тем лучше! Раз она теперь сирота, то имеет полное право принимать самостоятельные решения. Однако слезы все же едва не сорвались с глаз…
Аэротакси отвезло ее в космопорт, и орбитальный челнок, стартовав, оставил позади не только родную планету, но и целый кусок Лидкиной жизни. Остались позади родители – хотелось надеяться, что не навсегда, ведь настоящие родители рано или поздно прощают своих блудных детей, пусть даже и поступивших вопреки их воле. Осталось позади детство – вот это уже навсегда. Слезы вновь навернулись на глаза, и Лидка засунула руку в карман курточки, чтобы достать носовой платок, но вместо платка неожиданно вытащила голофото. Папа, мама, Лика – и она сама, десяти лет от роду, со смешным бантом, размером чуть ли не с ее голову – кому только пришло на ум повязать ребенку такой бант? Наверное, фотографию ей в карман успела сунуть Лика – догадалась, что уговаривать и спорить бесполезно, что младшая уже все для себя решила. Девушка часто-часто заморгала, прогоняя навернувшуюся на глаза влажную пелену – вот еще, развела сырость! – шмыгнула носом и перевернула снимок.
«Будь счастлива, Белка!» – было написано там размашистым Ликиным почерком…

6
Лика
…Подобравший Лику десантный челнок наконец пришвартовался, и шлюпбалка плавно внесла его в ангар, опустив на решетчатый пол. Вместе с журналисткой прилетели лишь двое легкораненых десантников – по сути, бот на орбиту гоняли только ради нее. Несколько секунд стояла тишина, затем где-то над головой клацнули магнитные замки, и машина качнулась на амортизаторах посадочных стоек. Все, приехали. Лика передернула плечами: ее немного морозило и, похоже, вовсе не оттого, что она подхватила простуду. Просто в самое ближайшее время ее ждала встреча с грозным контр-адмиралом, и это все объясняло. Ох, что будет! Она даже оставила мелькнувшую было мысль по-десантному лихо выскочить из бота, словно ничего особенного не случилось, – кажется, сейчас лучше не выпендриваться. Однако ничего «такого», против ожидания, не произошло. Собственно, вообще ничего не произошло: Чебатурина на палубе просто не оказалось. Плохо – похоже, «разбор полетов» откладывался, грозя стать еще более впечатляющим, ведь Сергей не может не знать о ее прибытии (как будто не он распорядился послать за ней челнок!), значит, и его отсутствие в ангаре – своего рода воспитательный момент: мол, подожди, дорогая, отдохни пока, с силами соберись, а там уж мы поговорим…
– Ты медотсек-то сама найдешь или проводить?
– Медотсек? – Девушка удивленно взглянула на одного из прилетевших с ней раненых, высокого парня в изодранном камуфляже с замотанной бинтом головой. Второй раненый стоял рядом, опираясь на складной костыль, – он был ранен в ногу.
– Ну да, нам с Джеймсом на перевязку, тебе, как я понимаю, на санобработку и медосмотр. Стандартная процедура для всех эвакуированных… – десантник пожал плечами. – Так что, пошли вместе?
Лика кивнула и двинулась вслед за парнями. До медицинского отсека, на самом деле занимавшего почти десяток помещений, добирались долго, поскольку идти приходилось со скоростью хромающего Джеймса. Лика, проведя на борту крейсера больше полугода, здесь, как ни странно, еще ни разу не была и никого из персонала не знала – со всеми своими нечастыми недомоганиями она вполне справлялась и без помощи медиков. Кстати, с профессиональной точки зрения, явная недоработка: во время войны медслужба ничуть не менее важна, чем любая из боевых частей, а значит, надо бы хоть короткий репортаж написать. Посоветоваться, что ли, с Чебатуриным? Лика непроизвольно вздохнула: в ближайшее время ей это явно не удастся – разговор-то у них, ясное дело, будет, но вот только вряд ли он хоть каким-то боком затронет ее профессиональные интересы!..
В медотсеке Лика пробыла недолго, от силы час: дежурный врач, излишне веселый и поэтому отчего-то ассоциировавшийся у девушки с психиатром, осмотрел ее и, взяв напоследок анализ крови, отправил на санобработку, радостно сообщив, что «госпожа Бачинина совершенно здорова и после помывки может отправляться по своим журналистским делам». И видя, что Лика вовсе не торопится покинуть медицинский отсек, неожиданно серьезно добавил:
– Да идите уж, не бойтесь, ваш контр-адмирал, как только сообщение с поверхности пришло, всю мою службу на уши поставил, так переживал. Я уж думал, вас чуть ли не по частям на борт доставят, даже реанимационный блок заранее запустил. Так что идите спокойно, не волнуйтесь, ничего он вам не сделает…
Услышав это самое «ваш контр-адмирал», девушка вспыхнула, по привычке собравшись было спорить, но тут же поняла, что не стоит: похоже, их отношения уже ни для кого на корабле не были тайной. И уверения в обратном лишь поставили бы ее в совершенно глупое положение. Тут же, будто подгадав подходящий момент, настенный коммуникатор, по старинной традиции называемый «громкоговорителем», равнодушно сообщил:
– Лейтенанту Бачининой срочно прибыть на командный пункт.
Лика, беспомощно взглянув на понимающе ухмыльнувшегося врача, сделавшего рукой знак «идите, мол», поднялась и обреченно потопала «на помывку» в санблок, после чего поднялась на «командный» уровень. Однако и там Чебатурина не оказалось: девушке сообщили, что он проводит совещание со старшими офицерами в своей каюте, куда ей и велено прибыть. Контр-адмиральская каюта – вернее, апартаменты – состояла из трех частей: приемной, кабинета и собственно жилого блока. Совещание происходило в кабинете, а в крохотной приемной сидела одетая «по гражданке» блондинистая девушка, цокая наманикюренными ноготками по электронному планшету. Блондинка внимательно оглядела Лику, Бачинина ответила тем же и уселась, устроив ногу на ногу – не по-женски, ножку на ножку, а положив на колено левой ноги ботинок правой. «Эх, а ведь красивая девка, ничего не скажешь! – Ее мысли завертелись вокруг сидящей рядом блондинки. – И ничего удивительного, если Сергей…» Додумать сию печальную мысль она, к счастью, не успела – дверь кабинета отъехала в сторону, и в приемную вышли несколько офицеров. Последним шел молоденький лейтенант Петюнчик, личный адъютант Чебатурина. При виде Лики он просиял, но тут же приложил палец к губам, весьма выразительно изобразив физиономией, что «начальник в гневе».
– Проходите, девушки, господин контр-адмирал ждет вас! – сообщил он нейтральным тоном, тем не менее успев состроить за спиной блондинки еще одну уморительно-пошлую гримасу, адресованную уже только Лике и касающуюся ее светловолосой соседки, – Лика едва удержалась, чтобы не фыркнуть от смеха. Интересно, что это Сергей такое задумал? Почему он пригласил ее одновременно с этой белобрысой? Непонятно и оттого еще более тревожно… Они вошли в кабинет – при этом журналистка нахально пролезла первой – и остановились на пороге. Чебатурин стоял у стола и курил. Вид у него был осунувшийся, и у девушки больно сжалось сердце.
– Господин контр-адмирал, лейтенант Бачинина по вашему приказанию прибыла! – тем не менее, четко отрапортовала она – да только кто б знал, чего ей стоила эта четкость…
– И я… э… тоже прибыла, – прощебетала блондинка, явно не зная, как себя вести.
Сергей, по-прежнему не произнеся ни слова, жестом предложил садиться. С полминуты стояла тишина, затем контр-адмирал заговорил:
– Это, лейтенант, – Чебатурин обращался к Лике, но в лицо ей не глядел, – стажер Элеонора Тальборг, она будет писать о вас очерк и сейчас возьмет у вас интервью.
Сказано было в форме приказа, да еще и со всеми этими подчеркнуто-вежливыми «вы», и Лика растерялась. Интервью? У нее? Но она привыкла их брать, а не давать, и потом – о чем говорить?
– Настоящие герои никогда не знают, о чем им рассказывать, – продолжал меж тем Сергей, теперь обращаясь к Элеоноре. – Поэтому вы, Бачинина, просто расскажите все с самого начала. О том, как нарушили личный приказ контр-адмирала, о том, как напросились на операцию, поставив под угрозу выполнение боевой задачи, о том, как провели несколько дней на занятой противником территории… Хотя герои, Элеонора, они ведь все такие, простого человеческого языка не понимают, а уж командного – тем более. Они ж всегда по своему усмотрению действуют, а потом в дерьмо попадают!
Лике захотелось съежиться, став совсем маленькой и незаметной. Хотя, конечно, интересно, откуда Чебатурин про дерьмо узнал? Или просто так, для красного словца, ввернул? Фигурально, так сказать? Мельком бросив взгляд на коллегу-стажерку, девушка против воли усмехнулась: вот уж кто действительно постарался уменьшиться, даже крашеную голову в плечи втянула. Похоже, поняла-таки, бедняга, что ни за что ни про что под раздачу попала.
– И что же вы молчите, Бачинина? – нарочито удивился адмирал. – Неужели рассказывать о своих приключениях тяжелее, чем в них вляпаться? Или просто стыдно рассказать о том, что своим присутствием вы могли поставить под угрозу выполнение операции? Подставить людей, кто, так или иначе, принимал и принимает участие в вашей собственной судьбе? Не слышу ответа, Бачинина?..
Лика неожиданно разозлилась. Да какого хрена, в конце-то концов?! Эх, если б не вся эта треклятая субординация, она бы ему ответила! Так бы ответила, чтобы навек запомнил…
– Идите, стажер. Вы сами видите – наша героиня сейчас не способна сообщить что-нибудь внятное. Идите на главный командный пункт, там вас ждут, я распорядился. Думаю, для начала будет неплохо сделать, так сказать, обзорный репортаж из жизни корабля.
Девушка послушно кивнула и встала. Вид у нее был такой, будто она сейчас выйдет из кабинета и прямо в приемной грохнется в обморок. Впрочем, там есть Петюнчик, он, в случае чего, не подведет, заодно и номер личного комма выведает, и свидание в офицерском баре назначит.
– Так я могу идти?
– Идите, – буркнул Чебатурин. Лика продолжала сидеть, не зная, что делать дальше. То ли ждать «дальнейших распоряжений», то ли тоже встать. По субординации ей не полагалось сидеть, когда старший по званию стоит, но Чебатурин ведь сам усадил их.
Сергей Геннадиевич закурил новую сигару, совершенно позабыв, что в пепельнице тлеет предыдущая, и принялся ходить вдоль стены. Похоже, он действительно волновался, хоть на немного, но оттягивая дальнейший разговор.
– Что, нечего сказать? – Контр-адмирал резко остановился, смерив девушку тяжелым и каким-то бесконечно-усталым взглядом. – Никак свое самолюбие не натешишь? Или просто в войнушку в детстве не наигралась?
– Я… – Нет, наверное, все-таки лучше встать. Лика предприняла попытку, но тут же опустилась обратно на стул, придавленная тяжелой ладонью Сергея. – Пусть я виновата, но мне тоже нужно делать свою работу, – выпалила она. – А моя работа заключается в том, чтобы освещать события! События, понимаешь? А не…
– …а не пересказывать ту туфту, что впаривает на интервью господин контр-адмирал вместе со своей пресс-службой? – закончил фразу Чебатурин, глядя на нее в упор. – Неужели ты сама в это веришь? Вроде бы умная женщина, а все никак не можешь понять, что обывателю, тому, кто, собственно, и смотрит новости, глубоко на все это наплевать. Его интересует только результат; интересует, кто победит и затронет ли война его самого и его дом, а вовсе не приписка в конце репортажа о том, что журналист такой-то героически погиб во время операции! Да и что они вообще увидят из отснятого после нашей цензуры и всех редакторских правок? Когда ж ты наконец повзрослеешь, а? Ты хоть понимаешь, что сейчас война, а ты несколько дней находилась на занятой противником территории? И теперь тебе предстоит пройти проверку в особом отделе? Ну и мне вместе с тобой? Э-эх, да что там… – Сергей Геннадиевич махнул рукой.
Лика залилась краской, не находя, что сказать в ответ. Да, Сергей прав, но… долго ли еще собирается ее мучить?
– Сколько можно надо мной издеваться? – словно прочитав последнюю мысль, Чебатурин резко остановился напротив и оперся кулаками о стол. Лика застыла – это она над ним издевается?! Он запретил ей участие в операции, он лишил ее возможности выполнять свою работу, он неизвестно зачем пригласил сюда эту крашеную дуру – и после всего этого он еще смеет говорить, что она над ним издевается?!
– Бачинина, ты мой вопрос слышала? Или язык проглотила?
«Проглотила… Или запихнула в задницу, как любит выражаться сестричка Лидка». Несколько секунд – или часов? – они смотрели друг другу в глаза, наконец, адмирал устало вздохнул и выпрямился, поворачиваясь к ней спиной:
– Дура ты, Бачинина… Впрочем, ладно, не о том речь. Там, в кармане кителя, посмотри…
Лика испугалась – ему что, плохо стало? Настолько плохо, что он просит достать из кармана какое-то лекарство? Секунда, и девушка вытащила из кармана небольшую бархатную коробочку, меньше всего похожую на упаковку от лекарства. Чебатурин, ссутулившись, показал жестом, чтобы она открыла. Ничего не понимая, Лика послушно выполнила требуемое – и, ахнув, замерла. В коробочке находилось то, о чем она… нет, нельзя сказать, что и мечтать не могла – мечтала, конечно, втихаря, скрывая это даже от самой себя, но то, что не ожидала, – точно. Тоненькое и изысканное обручальное колечко с бриллиантом. Стоимостью эдак в пару-тройку контр-адмиральских окладов, никак не меньше.
– Можешь выкинуть.
Господи, ну почему вдруг «выкинуть»?!
– Почему выкинуть? – глуповато переспросила она, имея в виду именно это – почему он думает, что она выбросит кольцо?
– Потому что я тебя люблю. Потому что ты дура слепая и ничего не замечаешь и замечать не хочешь. Потому что я устал мучиться, – отрезал тот. – Разве я думал, что так буду делать предложение любимой женщине? – Горечи в голосе было хоть отбавляй.
Предложение?
ПРЕДЛОЖЕНИЕ?!
– Сереж, ты чего? – внезапно охрипшим голосом спросила девушка. Таким грозного контр-адмирала она еще никогда не видела.
– Того, что, если с тобой что-то случится, я просто не переживу. – Чебатурин тяжело опустился в кресло. Лика подошла и обняла его, привычно умостив подбородок на макушке.
– Сереж, я тоже тебя люблю, но если бы я вдруг начала требовать, чтоб ты вышел в отставку, что бы ты подумал? И что бы ты мне сказал на это? – Девушка закрыла глаза.
– Это совершенно разные вещи, – пробормотал Чебатурин, жмурясь от удовольствия. Только что был разъяренный медведище, а сейчас – котенок, которого чешут за ухом.
– Ничего не разные! – Лика почувствовала, что снова начинает заводиться. Странное у них получилось объяснение в любви – началось со ссоры и закончиться может ссорой. Да уж, вовсе не так она все это себе представляла!..
– Говорю же, и я тоже это представлял совсем иначе, – хмыкнул Чебатурин: оказывается, последнюю фразу она произнесла вслух. Лика улыбнулась и, наклонившись к уху любимого, тихонько прошептала:
– Ну, давай тогда сначала, так, как ты представлял. А потом еще раз – как я представляла, если наши представления с первого раза не совпадут.
На самом деле она просто пошутила, но Сергей неожиданно воспринял все всерьез и, поднявшись со стула, вытащил коробочку из Ликиных пальцев. Он торжественно надел китель, застегнув его на все пуговицы, поискал глазами фуражку и медленно опустился на одно колено, вытянув перед собой раскрытую коробочку с обручальным кольцом:
– Госпожа лейтенант Бачинина, я вас очень люблю и прошу стать моей женой. – Сергей вытащил кольцо и поднес к руке девушки. Лика, закусив губу, – не то от волнения, не то, чтобы не расплакаться, – протянула кисть, ощутив безымянным пальцем прохладное касание. Несколько коротких секунд они так и стояли друг против друга – опустившийся на колено Сергей в полной парадной форме высшего офицера Флота и Лика в выданном в санблоке полинялом «хб-бу».
– И поскорее! – Последнее было сказано уже совсем другим тоном. Быстро поднявшись, Чебатурин легко подхватил ее на руки. – И поскорее, слышишь, Бачинина, поскорее!
– А почему – поскорее? – шепнула девушка, прижимаясь к широкой груди любимого и искоса разглядывая нежданно приобретенное украшение. Новенькое колечко резко диссонировало с исцарапанной кистью со сбитыми костяшками и коротко, вовсе не по-женски, остриженными ногтями, но ей уже было на это наплевать. Только что она окончательно поверила, что все это не шутка, поверила – и неожиданно все-таки расплакалась, уткнувшись лицом в плотную ткань парадного кителя и нисколько не заботясь о его сохранности.
– Потому, что тогда я буду иметь полное моральное право демобилизовать тебя как собственную супругу! Может быть, даже как беременную собственную супругу!
Лика возмущенно подняла заплаканное лицо:
– А ты сначала дождись от меня этого согласия! – Где-то глубоко-глубоко в душе она, едва ли не впервые в жизни, прекрасно понимала, что если он этого захочет, она вовсе не станет сопротивляться. Так, немного пошумит, конечно, для проформы, но и упираться, как бывало раньше, не будет…
– Бачинина, я совершенно серьезно! – Чебатурин наконец опустил ее на пол. – Выходи за меня замуж! Я даже обещаю пока не поднимать разговор на тему демобилизации.
Лика засмеялась. Вот уж действительно, все у них не как у людей!
– Конечно, я согласна, глупый! Если б ты знал, как я об этом мечтала!
– А разве ты об этом… мечтала?! – почему-то шепотом спросил Сергей Геннадиевич внезапно дрогнувшим голосом.
Какие же они все-таки странные, эти мужчины! Она была счастлива, абсолютно счастлива. Ну а что касается ее работы и участия в операциях? Там посмотрим. Отчасти Сергей прав – всему свое время, а ей давно пора повзрослеть. Вот слетает еще разок на какую-нибудь неопасную операцию, а там, глядишь, и торжественно пообещает любимому больше не покидать родного корабля. Кстати, теперь уже не просто любимому, а, между прочим, самому настоящему жениху!

7
Артефакт. Прелюдия
за полтора месяца до описываемых событий
…Сколько Ларри себя помнил, он всегда хотел быть археологом. То ли данное родителями имя Ларри Марк Максимилиан Филиппович Черногорцев – согласитесь, звучит весьма претенциозно! – сыграло свою роль, то ли бабушка, вечно твердившая о его исключительности, перестаралась, но еще в школьном возрасте мальчишка твердо уверился: нудная и рутинная работа не для него. В итоге бабушкины «накачивания» вкупе с отцовским суровым воспитанием («Вы мне, мамаша, девку из парня не растите, в конце концов, славянской крови у него больше половины, а у славян мужики всегда именно мужиками были!») вылились в самую настоящую страсть к приключениям. Сильную, стойкую, поистине всеохватывающую и однозначно доминирующую над всеми иными побуждениями. Будучи еще совсем ребенком, Ларри частенько убегал из дома «искать новое», – как по возвращении объяснял родителям, пожимая плечами. Родители его не понимали – и, точно так же, он в ответ не мог понять их. Почему они смотрят на него такими пустыми глазами? Как не могут понять, что он ищет? Как они вообще могут жить, погрязнув в трясине обыденности, будничной рутины, не стремясь познать что-то новое, неведомое, таинственное?! Вот в школе учат писать буквы, а кому это нужно? Разве можно сравнить обучение грамоте или арифметике с наблюдением за облаками? Ведь на буквы посмотришь один раз – и они тебе уже наскучили, а за облаками можно наблюдать до бесконечности. Потому что они постоянно разные. То легонькие-легонькие, как пух от ангорского котенка, когда его вычесывает соседка тетка Магда, то такие плотные, словно сделанные из стеклопласта. И, если закрыть глаза, можно легко представить, как там, на краю неба, ветер изо всех сил надувает щеки, чтобы сдвинуть эти громады хоть чуть-чуть. А форма? Иногда на небе увидишь лошадку, иногда собачку, а иногда – и целого дракона. Или даже замок с высокими башенками, узкими бойницами, крытыми галереями и мостиками. А потом ветер посильнее надует щеки – и, глядишь, замок уже превратился в зайца с большими ушами, а башенка больше напоминает рыбу-криптонию…
Да что там облака! Вот, например, самая обычная трава под ногами. Ну что, скажите, могут рассказать о ней в школе, что? Как в ней вырабатывается это самое… ну, как его там? Короче, то, благодаря чему она зеленого цвета? Но почему-то никогда не расскажут о том, как одна и та же трава пахнет, к примеру, на рассвете, когда взошедшее солнце еще не высушило росу, и как она пахнет сразу после проливного дождя или на закате. Так зачем же мучить себя, страдая в душном классе, если там, снаружи, столько всего интересного?..
Он пропускал занятия в школе – ему просто было неинтересно. Не выгнали же его только лишь потому, что поселок их был совсем маленьким, все друг друга отлично знали. И все – в том числе и учителя – чрезвычайно сочувствовали «синьоре Черногорцевой», которой и в детстве-то жилось несладко (уж больно разнился темперамент ее матери, чопорной англичанки, и отца, горячего потомка итальянских переселенцев второй волны), и муж-славянин с примесью татарских кровей оказался не подарком. Ларри пробовали наказывать: мать, наивная душа, как-то послушалась своего духовника и, страдая чуть ли не больше, нежели сын, заперла его в чулан, обеспечив едой. Но, как известно, «разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому, как ветер гасит свечу, но раздувает пожар». Ларри страдал ровно пару часов – после чего занялся куда более интересным делом, благо шанцевый инструмент в чулане имелся. Выбравшись из подкопа, он вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух – и… Нашли его только через три дня, когда рыдающая мать, совершая ежевечернюю молитву, уже поклялась «оставить ребенка в покое, если он только найдется живой». Вернувшийся еще через два дня отец, служивший вторым пилотом на подпространственном рудовозе, выпорол сына и, напившись с горя, поставил любимой супруге фингал под глазом. Зато наутро, проспавшись и покаявшись перед женой в содеянном (простить не простила, но и разводиться вроде передумала), он совершил, возможно, самый умный в жизни поступок и вызвал своего двоюродного дедушку Максимилиана, в честь которого маленький Ларри получил одно из имен.
Ларри встретил двоюродного прадеда с руками, засунутыми в карманы, и чрезвычайно набыченным видом – мол, еще один приехал нотации ему читать. О прадеде он знал только со слов родителей и бабушки, да и знал-то лишь то, что он «старый чудак», у которого от оной старости давно «шарики за ролики заехали». Однако прадед вовсе не выглядел таким уж древним. Он легко выпрыгнул из гравилета, что было весьма удивительно не только для его возраста, но и с учетом двух здоровенных баулов совершенно раритетного вида, которые он нес сам, даже не пользуясь портативным антигравом, входящим в обязательную комплектацию всех вокзальных флаеров. На подходе к крыльцу он уронил один из них и, поднимая, упустил клетчатый плед, который нес под мышкой. Не дожидаясь, пока он уронит еще что-нибудь, Ларри бросился к нему и поднял плед. В этот момент прадед наклонился, и они звонко ударились лбами.
– Надо еще раз стукнуться, – поднимая на Ларри ярко-голубые, совершенно не стариковские глаза, деловито сообщил тот и выставил вперед лоб. – А иначе обязательно поссоримся. Ну-ка, давай, раз, два… три!
Потирая ушибленный лоб (голова у прадеда оказалась прямо-таки каменной), Ларри тащил один из баулов, абсолютно неподъемный. От нытья его удерживало лишь одно: как же он, полный сил взрослый одиннадцатилетний парень, не сможет дотащить то, что только что без особых усилий нес старик, которому, если верить родителям, уже далеко за сто? К прадеду мальчик как-то сразу почувствовал симпатию: похоже, его одинокая, несмотря на обилие заботливых родственников, душа наконец-то встретила другую душу, очень и очень на нее похожую.
– Как ты мог поднять руку на женщину? – вместо приветствия сказал прадед отцу Ларри, вытянув в его сторону длинный тощий палец. Тот спрятал смущенный взгляд и забормотал что-то о своем темпераменте.
– «Темперамент хороший конь, но плохой наездник», внучек! – непонятно сообщил прадед. Впрочем, по тому, как отец залился краской, мальчик догадался, что смысл сказанного он понял. – Не я сказал, Гофмиллер. «Для гнева суть не так важна, он ищет лишь причину», – добавил он, помолчав. – А это Гете.
Ларри понятия не имел, кто такой этот Гофмиллер. А вот о Гете он вроде бы что-то слышал – кажется, в школе рассказывали. «Надо будет сходить в школу и спросить у учительницы», – решил Ларри. Так впервые в жизни у него появилось желание чему-то научиться. И, в отличие от смущенного отца, бабушки и тревожно моргающей мамы, ему совершенно не было страшно.
– Но он просто… одержимый, – бабушка явно была «shocked» тем, что вся тщательно спланированная заранее церемония встречи «дорогого родственника» сразу же пошла наперекосяк. Как и тем, что этот самый «дорогой родственник», приглашенный зятем-бестолочью, дабы вразумить неуправляемого мальчика, сейчас явно принимал его сторону.
– Нельзя считать разумным человека, который не умеет быть одержимым, когда это нужно. Это Бичер. Надеюсь, мадам, вы знаете, кто такой Бичер? – спросил прадед, в упор глядя на окончательно опешившую бабку.
Судя по всему, она не знала.
– Все великие открытия были сделаны людьми, у которых чувства опережали мысли. Это сказал Паркхерст, – уже с едва заметной издевкой в голосе закончил дед Максимилиан, легко подхватывая свой неподъемный баул.
Мать Ларри подавленно молчала.
– Дед, а можно ты будешь жить в моей комнате? – неожиданно решился Ларри, с трудом поднимая второй чемодан. – У меня много места, тебе будет удобно, честно!
– Именно это я и собирался предложить, – невозмутимо кивнул тот. – Показывай дорогу, малыш.
С этого дня у мальчика началась совсем другая жизнь.
– Знаешь, Ларри, я ведь обычно не сыплю вот так цитатами, – неожиданно сообщил прадед, видимо желая оправдаться перед мальчиком. Фраза должного эффекта не возымела: мальчик просто не знал, что означает слово «цитата». Естественно, это не укрылось от внимания гостя. – Да, запущенный случай, – хмыкнул Максимилиан. – Как же ты, братец мой, до такого возраста-то дожил, если таких элементарных вещей не знаешь?
Впервые в жизни – снова «впервые», а ведь прошло лишь несколько минут знакомства! – Ларри стало стыдно.
– Знаешь, я охотно допускаю, что тебе не нравится в школе. Еще Марк Твен… ах да, ты ведь все равно не знаешь, кто это такой. Или все-таки знаешь? Нет? Ну, неважно, после я тебе расскажу. Так вот, еще Марк Твен говорил – не возьмусь повторить дословно, но примерно так: «Я не хочу, чтобы хождение в школу мешало моему образованию». Но человек, который не хочет ходить в школу, должен доказать, что ему там неинтересно, и доказать это знаниями. Наилучшим аргументом, на мой взгляд, было бы нечто вроде: «Учитель рассказывает то, что я знал уже два года назад». Но ведь ты не можешь так сказать, верно? – Прадед, расхаживающий по комнате, внезапно остановился прямо напротив Ларри и вытянул палец.
Ларри немедленно икнул. Икота на нервной почве в их семье была наследственной, по материнской линии. Помнится, дед Томаззо, мамин отец, кричал, что это «от дурацких пожирателей овсянки», на что бабушка Элизабет бесстрастно заявляла, что «сия дурная привычка, вне всякого сомнения, могла быть унаследована только вместе с не менее дурной кровью», – и с вызовом смотрела на деда, который немедленно уносился из комнаты, ругаясь под нос по-итальянски.
– Так вот, на мой взгляд, ничего дурного в том, что человек не хочет посещать школу, нет. Но только в том случае, если этот человек занимается самообразованием. А что касается твоей страсти к путешествиям и приключениям, так один древний ученый, его звали Маркс, говорил: «Страсть – это энергично стремящаяся к своему предмету сущностная сила человека». Впрочем, тебе пока не понять.
То ли Ларри всерьез задело это «тебе пока не понять», то ли сама личность прадеда оказала такое влияние, но уже на следующий день он взялся за учебу под его руководством. И почти сразу же прадед сумел направить его страсть в нужное русло: он познакомил его с азами древней истории и археологии. И вскоре мальчик понял, почувствовал – ВОТ ОНО! То самое! ЕГО! Правда, выяснилось, что для занятий настоящей, серьезной археологией нужно знать еще целую кучу всякого-разного. И не просто знать, но и иметь на руках аттестат, так как будь ты хоть семи пядей во лбу, а без наличия аттестата с тобой все равно никто не станет даже разговаривать.
О, как же радовалась мать, когда Ларри сам подошел к ней с просьбой переговорить с директором, чтобы он разрешил ему сдать экзамены экстерном. Радовался и отец – наконец-то у сына появилась хоть какая-то реальная цель в жизни! Хотя лично он, конечно, предпочел бы видеть его пилотом. Радовалась бабушка: внук все более и более становился похожим на «правильного», хорошо воспитанного мальчика. Радовался дедушка Томаззо: в присутствии многоуважаемого Максимилиана даже его супруга стала намного более покладистой. Не очень радовался только сам прадед Максимилиан: проживший долгую жизнь старик чувствовал, что что-то пошло не так. Вроде бы и способности у мальчика недюжинные: в течение года нагнал всю пропущенную школьную программу, а за второй – изучил программу за два следующих класса. Да и археологией заинтересовался на полном серьезе, но что-то не давало ему покоя. Вот только что? Так и не сумев этого выяснить, старик махнул рукой.
Таинственное «что-то» всплыло только десять лет спустя, когда мальчик закончил археологический факультет, отучился в магистратуре – и пустился в «свободное плавание». К счастью, прадед до этого момента не дожил, благополучно скончавшись на сто десятом году жизни. Умер он в тот самый день, когда внучатая невестка зачитала ему сообщение от Ларри: «Дед, ура, я поступил с высшим проходным баллом!»
Загадка оказалась в том, что Ларри не интересовала археология как наука. Он не был способен проводить долгое время в четырех стенах, рассортировывая и описывая найденные предметы, а при необходимости восстанавливая их. Ему не интересно было строить предположения, подтверждая их находками или – с помощью тех же самых находок – опровергая уже устоявшиеся теории. Даже полевая работа на раскопах притягивала его постольку-поскольку: археологической лопатке и кисточке он предпочитал более грубые, но эффективные методы извлечения артефактов минувшего из многолетнего плена. Им владел азарт. Азарт первому попасть в гробницу, заброшенную библиотеку, затерянный музей, сотню лет назад позабытый и разрушенный армейский склад. Именно первому – раньше «официальных» археологов, которые, вместо того чтобы полагаться на интуицию, по сто раз все проверяют и перепроверяют. Первому найти и первому же и вынести все ценное или просто представляющее для него хоть какой-то интерес. Вынести – и выставить на каком-нибудь виртуальном аукционе, с удовольствием наблюдая, как мучаются «буквоеды от науки»: и сами достать не сумели, и купить не могут. Откуда у научных учреждений такие деньги, как у владельцев частных коллекций, людей, зачастую совершенно не разбирающихся «в предмете», но готовых выложить любые деньги за вещь, не представляющую абсолютно никакой исторической ценности? Выложить любые деньги просто затем, чтобы этой вещью не завладел кто-то другой. Ох, как же он презирал и ненавидел этих зажравшихся, набитых деньгами частников-непрофессионалов!.. Впрочем, Ларри зачастую снимал свой лот и анонимно пересылал его в заинтересовавшийся музей или институт. Делал ли он подобное просто от широты души или это помогало ему уважать самого себя? Пожалуй, этого он и сам не мог бы сказать – скорее всего, и так, и эдак….
…В этот раз удача снова улыбнулась знаменитому «черному археологу». После долгого и утомительного пятидневного пути сквозь влажные джунгли (чего стоили одни только местные «муравьи» сантиметров трех длиной!) он все-таки вышел на место. Вышел именно туда, куда тянуло со страшной силой: что-то внутри него знало, что впереди ждет находка, равной которой еще не было. Не было и не будет ни у него, ни у кого другого.
– Зак, ты меня слышишь?
Наручный комм тоненько пискнул, и развернувшийся голоэкран показал лицо верного друга, компаньона и напарника. Да, именно «напарника». Хотя, конечно, беспомощный калека, прикованный к инвалидному креслу, никогда не участвовал ни в одном из «рейдов», как называл свои экспедиции Ларри. Но Зак Закхадер был одержим той же страстью, что и Черногорцев, и не было на свете более верного и надежного помощника. Он выполнял для Ларри всю подготовительную работу: не способный самостоятельно покинуть пределов своей комнаты, он жил ради их общего дела, светил отраженным светом. И дело было вовсе не в том, устраивало его это или нет – в этом, и только в этом, был весь смысл его жизни! С того самого момента, когда врач отрицательно покачал головой в ответ на немой вопрос, застывший в глазах Зака:
– Прости, парень, тебя слишком поздно подобрали. Бывают случаи, когда бессильна даже современная медицина…
Зак, пожалуй, наложил бы на себя руки, если б в тот момент один из приятелей не свел его с Черногорцевым. В тот момент Закхадер нашел себе не только друга, но и цель своего дальнейшего существования.
– Слышу тебя.
– Я нахожусь здесь. – Ларри замолчал, отправляя компаньону закриптованный пакет с координатами. – Чувствую, еще пара часов, и буду на месте. Получил?
– Получил, все в порядке. Будь осторожен. Удачи! – Зак отключился.
Ларри подхватил рюкзак, потопал ногой – похоже, носок сбился, давит немножко. Надо бы снять и поправить, но так неохота! А, ладно, вот дойду до места…
«Вряд ли ты дойдешь до места, если натрешь себе ногу», – сварливо сказал внутренний голос, и археолог искренне рассмеялся. Его второе «я» отчего-то всегда разговаривало исключительно голосом Зака. Снова сбросив рюкзак, он стянул ботинок и расправил носок. Все, теперь можно топать дальше.
Дорога заняла не два, а почти три часа – немного он все-таки ошибся. Ларри шел не наугад: его вело чутье, такое же сильное, как чутье голодной собаки, позволяющее ей издалека унюхать выброшенную кем-то большую и вкусную кость. Здоровенные мясистые листья – надо будет по приезде спросить Зака, как называется это растение, он должен знать – ежесекундно пытались ударить по лицу. Сперва Ларри осторожно раздвигал их, потом просто перестал обращать внимание. Все это мелочи по сравнению с тем, что его ждет впереди, а ждет его, ждет…
Чуть ли не с разбега выскочив из зарослей, парень остановился. Он стоял на краю большой, метров тридцати в диаметре, совершенно голой поляны, что для джунглей, где растения сражаются за каждую пядь земли, казалось весьма странным. Впрочем, помимо отсутствия растений, что-то еще в ней было неправильным, необычным. Спустя миг археолог понял, что именно: форма. Поляна была абсолютно круглой, будто вычерченной гигантским циркулем. Природа, конечно, большая мастерица и великая капризница и может создавать совершенно невообразимые вещи, но пусть ему отрубят левую руку, если это – не творение рук человеческих! Ну, или, допустим, не человеческих и не рук, но все-таки творение неких, гм, разумных существ! В отличие от Зака (и позиции официальной науки), Ларри искренне верил, что люди рано или поздно встретятся во Вселенной с разумной жизнью. Причем сейчас его не отпускало странное чувство, что эта поляна не просто искусственно создана, а создана очень и очень давно, чуть ли не миллионы лет назад. Вот только какая же сила могла сотворить так, что нахальные тропические растения за все это время даже не попытались проникнуть за границу запретного круга?! И как таинственную поляну не обнаружили разведчики или пришедшие им на смену ученые, уже более полувека назад обосновавшиеся на планете?
И еще здесь было очень тихо, просто нереально тихо. Будто бы все звуки – шелест волнуемой неугомонным ветром листвы, пение птиц, стрекот прячущихся в траве насекомых – остались там, за иллюзорной границей. Вообще все звуки…
Черногорцев откашлялся. Сообщить Заку, что он на месте? Нет, сперва он должен найти. Первым найти – в том-то и смысл. Первым! Вот только что, собственно, найти, если тут ничего нет? Просто ровная каменистая поверхность, даже вроде как излишне ровная. Правда, по центру что-то виднеется, то ли углубление, то ли просто вкрапление более темного камня. Сбросив на краю поляны рюкзак, археолог осторожно ступил на гладкую поверхность. Действительно, камень, самый обычный базальт, только отполированный или оплавленный до почти что зеркального состояния. Кстати, насчет этой самой «оплавленности»… Ларри опустился на корточки, поднес к поверхности камня индивидуальный радиометр и взглянул на высветившиеся цифры. Да нет, все нормально, обычный для этой планеты фон. Базальт, как и гранит, всегда фонит чуть выше, так что все в порядке, можно идти дальше. Выпрямившись, парень медленно двинулся по периметру поляны, ощупывая взглядом каждый сантиметр камня. Обычно нетерпеливый, в момент изучения найденного артефакта он всегда становился предельно дотошным и внимательным. Впрочем, исследовать оказалось практически нечего: поверхность была идеально ровной, без каких-либо трещин или дефектов. Да что там «дефектов»: на камне не было даже нанесенного ветрами и дождевыми потоками вездесущего лесного мусора, словно ни природа, ни время не властвовали над этим странным местом! Пожав плечами, археолог вернулся в исходную точку, подхватил рюкзак и решительно зашагал к центру загадочной «поляны».
И еще за несколько метров до цели понял, что не ошибся. Точно по центру – в этом он отчего-то был абсолютно уверен – располагался диск темного, практически черного цвета. Диаметром около метра, он был изготовлен из какого-то незнакомого материала, совершенно не отблескивающего в ярком солнечном свете. Пораженный, Ларри замер на месте – подобного он еще никогда не видел. Странный материал был не просто матовым – казалось, он поглощает свет, засасывая его в какие-то неведомые глубины, словно это был вовсе и не металл или камень, а ведущий в никуда провал, эдакая черная дыра в миниатюре. Опустившись на колени, Черногорцев осторожно пододвинулся ближе, взглянув на непонятную штуковину под другим углом. Нет, все-таки не дыра – вон, и какое-то углубление виднеется, да не одно, а целых три, расположенных треугольником в центре круга. Усмехнувшись тому, что строители странной «посадочной площадки», как он окрестил про себя «поляну», похоже, испытывали явную тягу ко всему геометрически выверенному, Ларри вытащил мультисканер. Несколько секунд ничего не происходило, затем умный прибор высветил надпись «ошибка ввода данных, анализ невозможен». Хмыкнув, он повторил операцию, предварительно убедившись в исправности сканера, однако анализатор, по-прежнему не вдаваясь ни в какие подробности, сообщал об ошибке. Интересно получается, прибор даже не может предположить, из чего сделана эта штуковина?! Ничего себе…
Ларри подтащил поближе рюкзак, уселся на него и задумался. Если бы найденный артефакт был создан человеческими руками, он бы решил, что это какой-то люк, который по определению должен куда-то вести, в идеале – куда-то вниз. Однако сейчас Черногорцев уже нисколько не сомневался, что как раз люди и не имеют к таинственному диску ни малейшего отношения, а значит, глупо применять к нему чисто человеческие стереотипы. Правда, что собой представляет эта не то впаянная, не то вмурованная в камень «штуковина», он не мог даже предположить, при всей своей богатой фантазии не мог. Хотя расположенные по вершинам равнобедренного треугольника углубления и наводили его на определенные мысли. Например, на мысли о ключе, в качестве которого вполне подошли бы его, Ларрины, пальцы. Конечно, Зак бы этого не одобрил, посчитал ненужным риском и начал жутко ругаться, причем уже не в голове, а наяву, а ругаться с Заком себе дороже, но… Во-первых, он пока ничего не знает, поскольку комм выключен, а во-вторых, как когда-то цитировал прадед: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского». Шампанское Ларри не любил, а насчет остального? Он и не заметил, как сполз с рюкзака, протянул руку и коснулся пальцами углублений в люке. Не то чтобы ему кто-то приказал это сделать – просто вдруг захотелось – и все. Коснулся – и испуганно отдернул руку. Поверхность «люка» подернулась мелкой рябью и исчезла, словно всосавшись в окружающий камень. Перед ним открылся темный провал вертикальной шахты, и парень ощутил привычный холодок внизу живота, который он всегда ощущал перед тем, как прикоснуться к очередной Древней Тайне…
Ларри, инстинктивно отступив на шаг и едва не споткнувшись о собственный рюкзак, торопливо включил коммуникатор. Все, хватит геройствовать! Теперь он будет не один: Зак, сидя в своем кресле, станет постоянно за ним наблюдать. А вдвоем уже не так страшно. И неважно, что между ними пять дней пути через девственные джунгли: друг будет рядом, а это многого стоит!
– Ты это видишь? – Голос археолога предательски дрогнул. Вот ведь странно – и в гробницах бывал, и по каким только подземельям не хаживал, никогда не боялся. А тут вдруг страшно стало, по-настоящему страшно. Это тебе не древние скелеты или мумии, это… да ведь это первый в истории артефакт Чужих, вот что это! Мысль, как ни странно, взбодрила, отогнала страх. А еще больше помог спокойный, даже чуть равнодушный, голос друга (Зак каким-то неведомым образом всегда чувствовал состояние напарника, мгновенно подстраиваясь под него и меняя стиль общения):
– Ну ничего ж себе! Думаешь о том же, о чем я? Мы нашли ЭТО?
– Нашли… – согласился археолог. – Смотри. – Он медленно повел рукой вокруг себя, показывая товарищу выстилающий «поляну» гладкий камень и отделенные невидимой «стеной» джунгли. Затем Ларри направил встроенную в комм камеру на распахнутый люк.
– Он что, так и стоял открытым? – судя по голосу, Зак уже понял, что кое-что упустил.
– Ну, – парень замялся, – вообще-то нет. Я его… ну… открыл, короче.
– И каким же это образом? – В голосе калеки промелькнули интонации папаши, когда тот собирался за что-то отругать нерадивого сына.
– Понимаешь, тут люк был, типа, диск такой… – Ларри кратко пересказал Заку эпопею с открыванием люка.
– Молодец, – не то с одобрением, не то язвительно ответил тот. – А меня вызвать, а спросить сначала? Мало ли, что могло случиться? Фон-то хоть замерил? Эх, несерьезный ты человек! Ладно, что дальше-то делаем? Пойдем вниз?
– Ага! – с готовностью согласился парень, радуясь, что Зак таки удержался от чтения своих нудных нотаций. – Сейчас гляну, что там внутри…
«Внутри» оказался неглубокий антигравитационный колодец наподобие тех, что иногда используют на крупных космических кораблях – в этом парень убедился, бросив в шахту камушек, за которым пришлось сходить за границу «поляны». Пять метров плавного скольжения вниз при почти что нулевом тяготении и каменный пол из такого же сглаженного базальта. Тяготение на уровне пола уже было нормальным. Археолог покрутил головой, осматриваясь, благо падающего сверху света вполне хватало. Вот только осматривать тут было нечего: просто колодец двухметрового диаметра с абсолютно гладкими стенами и полом.
– И как тебе это? – обратился он к другу, лишь сейчас заметив, что ни изображения, ни звука нет: комм напарника молчал. Впрочем, припомнив, как спасовал при анализе диска мультисканер, Ларри успокоился, решив, что и со связью здесь вполне могут быть проблемы. Что ж, тоже бывает, не впервой. Главное, предупредить товарища, чтобы не волновался. Оттолкнувшись от пола, Черногорцев «воспарил» вверх, почти грациозно выбравшись наружу и даже ухитрившись не врезаться в край люка – диаметр шахты был в два раза больше диаметра отверстия. Активировав комм, он послал тестовый запрос. Подождал и, не получив ответа, повторил. Коммуникатор молчал, тем не менее не высвечивая никаких предупреждений о нарушении канала связи или отключении абонента от сети. Ну и что это может означать? Сломаться комм не мог – более надежного устройства просто не существовало в природе. Кто-то блокирует передачу? Вряд ли, подобное под силу только военным или спецслужбам, «техноблокада» называется. Зак сам отключился, прервав сеанс? Зак – и отключился?! Да еще именно сейчас, когда они только начали обследовать самую таинственную и, возможно, важную находку за всю историю человечества?! Вот уж глупость, такого никогда прежде не бывало. Ларри почувствовал, как по спине побежал неприятный холодок. Что могло случиться с Заком, что? Плохо стало? Чушь, если бы напарнику стало плохо, если бы он даже упал со своего инвалидного кресла, потеряв сознание, изображение бы не исчезло. Да и встроенный в кресло медицинский диагност уже послал бы Ларри тревожный сигнал, ведь у них с Заком был железный договор: что б ни случилось, начатый сеанс связи не прерывать. Идешь в сортир – иди себе, но комм не отключай. Значит, что-то случилось, что-то очень серьезное…
«Отключусь-ка и я от греха», – неожиданно подумал Ларри и полностью выключил комм, оставив работающей лишь функцию видеозаписи. Выключил вопреки здравому смыслу, который подсказывал, что нужно бросить все, наплевать на найденный артефакт, вернуться домой и узнать, что стряслось со старым другом. Но археолог редко слушался здравого смысла – иначе он бы просто никогда не стал тем, кем стал. Не застревал бы в узких ходах; а застряв, не пытался бы выбраться, ведь из многих ловушек он спасся именно вопреки здравому смыслу. Не влезал бы в гробницы, затхлый воздух которых мог запросто отравить или заразить каким-нибудь древним смертоносным вирусом. Не проходил бы подземельями, где каждый коридор таил в себе множество ловушек. Не… да ну, мало ли! Вот и сейчас он решил поступить именно так, как поступал всегда: вопреки здравому смыслу. В конце концов, его комм все одно будет вести запись происходящего, так что после возвращения Зак сможет увидеть на голоэкране все то же самое, что и сам Ларри.
Открыв рюкзак, парень покопался внутри, едва ли не впервые за свою карьеру искателя приключений вытащив наружу пистолет. Оружие года два назад купил Зак, он же обучил далекого от военного дела напарника им пользоваться. Повертев смертоносную игрушку в руках, Черногорцев неумело запихнул ее за ремень. Ни малейшего смысла вооружаться он вообще-то не видел, но, согласно древнему поверью, оружие должно было придать ему уверенности. Ну, наверное, должно было…
В раззявленный лаз – люк, похоже, вовсе не спешил закрыться – «черный археолог» ступил уже почти без страха. Антигравитационный лифт мягко опустил его на пол, и Ларри огляделся повнимательнее, негромко наговаривая результаты своих наблюдений на комм. Итак, что он имеет? Он имеет шахту правильной цилиндрической формы, в стенах и полу которой нет ни малейших признаков каких-либо дверей. И стены, и пол – все тот же идеально гладкий базальт, до одурения ровный, будто этот ход и на самом деле проплавили в толще камня. Впрочем, почему бы и нет? Это у человечества до сих пор нет таких технологий, чтобы с легкостью выжигать ходы внутри целого скального массива, а вот у неземного разума…
На этом его размышления были прерваны неожиданной находкой: на поверхности монолитной на первый взгляд стены Ларри заметил едва различимую линию, такую же идеально ровную, как и все остальное в этом странном месте. Подсвечивая себе фонарем, он проследил линию до самого пола, убедившись, что это именно то, о чем он подумал: в стене шахты была дверь. Простучав контур рукояткой пистолета (вот и пригодился), он еще больше уверился в своей догадке: звук по обе стороны от тончайшей, с человеческий волос, линии пусть и ненамного, но разнился. Вот только как эту дверь открыть? Никаких углублений, ни в форме треугольника, ни какой другой, на поверхности не было. Или неведомые строители предполагали, что тот, кто сумеет открыть внешний люк, без труда догадается, как открывается внутренний? Хотелось бы верить! Следующие пять минут археолог потратил на доскональное, буквально по миллиметру, обследование двери. Впрочем, мог бы и не тратить на это ни сил, ни времени – ничего нового осмотр не принес. Все та же зеркально-гладкая поверхность, рассеченная едва заметными линиями – и все. «Ну не мысленно же тебе приказывать! – в сердцах обратился Ларри к двери. И, скорчив язвительную гримасу, добавил: – Ну, откройся, что ли, блин!» По базальтовой поверхности пробежала уже знакомая короткая рябь, и дверь исчезла, точно так же, как и люк, «всосавшись» в окружающий камень. Ларри недоверчиво потрогал пальцем стену. Да нет, камень как камень. Странно. Там, наверху, ведь явно был какой-то другой материал, а здесь – самый настоящий базальт, пусть даже и подвергшийся непонятной обработке. Но, тем не менее, все произошло в точности так же. Странно и еще раз странно! Впрочем, ему ли судить о технологиях чуждого человеческому разума?! Зачем-то положив руку на рукоять пистолета, археолог осторожно заглянул внутрь. Вопреки ожиданиям, никакого коридора или подземного хода там не было. Взгляду Ларри открылась небольшая цилиндрическая кабина вдвое меньшего, нежели шахта, диаметра. Еще один лифт, что ли? Ну, допустим… Ни секунды не раздумывая, он шагнул вперед. Как, помнится, говаривал прадед: «Снявши голову, по волосам не плачут». Иными словами, уж если решился – иди до конца. «Дверь» моментально закрылась, и лифт понесся вниз, причем именно понесся: Черногорцев чувствовал, что спускается с огромной скоростью, несмотря на то что никаких привычных ощущений от столь быстрого спуска не было. «Гравикомпенсаторы», – понял он, особо не задумываясь над тем, кто и для чего мог поставить здесь эти самые компенсаторы. После продолжительного – минут пять, если ему, конечно, не отказало чувство времени, – спуска в полной тишине лифт остановился, и дверь снова «всосалась».
Помедлив несколько секунд, «черный археолог» выставил перед собой фонарь и вышел наружу, оглядываясь по сторонам. Он находился в каком-то поистине гигантском помещении. Высота потолка – метров тридцать, а до стен свет мощного армейского фотонника и вовсе не доставал. Впрочем, были ли они здесь, эти стены, Ларри и понятия не имел – повсюду его окружала настоящая паутина из многократно пересекающихся между собой металлических (или сделанных из материала, более чем похожего на металл) «нитей», порой совсем тонких, порой – достигавших в диаметре нескольких метров. Холодный свет фонаря заставлял их сверкать, отбрасывая многочисленные блики на соседние нити, которые тоже немедленно вспыхивали в ответ, передавая эстафету дальше. И он готов был поклясться, что в их на первый взгляд хаотическом расположении наблюдалась какая-то странная, поистине нечеловеческая красота и гармония. А затем Ларри заметил то, чему нашел единственно подходящее название – «алтарь». В нескольких метрах впереди стоял на полу черный прямоугольник размерами два на три метра. Его гладкая поверхность тоже была покрыта тончайшей паутиной пересекающихся между собой серебристых нитей-проволочек, неведомым образом вплавленных прямо в камень. Отблескивающий в свете фонаря немыслимо-сложный узор явно подчинялся какому-то закону, постепенно концентрируясь вокруг небольшого продолговатого углубления. Следуя внезапному, логически никак не объяснимому порыву, Ларри выключил фонарь, и, похоже, не зря: нанесенный на поверхность «алтаря» рисунок светился сам по себе. Его серебристый свет был мягким, вовсе не режущим глаз, но куда более интересным оказалось иное: замеченное археологом отверстие тоже светилось, будто внутри каменного прямоугольника бушевало неистовое, неестественно-алое пламя. Ларри снова зажег фонарь и подошел ближе, намереваясь коснуться рукой поверхности артефакта – ему отчего-то казалось, что она должна оказаться теплой, будто поверхность разогретой печки. Однако он ошибся, ощущение оказалось диаметрально противоположным, словно он приложил ладонь к куску искусственного льда. Испуганно отдернув руку, он сделал шаг в сторону, тут же на что-то наступив. Черногорцев медленно убрал ногу и посветил на пол, разглядывая находку. Кристалл. Пожалуй, излишне большой для кристалла естественного происхождения, сантиметров семь-восемь в длину. Хотя о каком естественном происхождении может идти речь? Вон, и снаружи и внутри у него какие-то проволочки, навскидку – в точности такие же, как те, что покрывают поверхность «алтаря», только куда тоньше. Ларри осторожно опустился на колени, разглядывая находку, но не касаясь ее руками. Многочисленные грани вспыхивали, будто это был самый настоящий алмаз – уж чего-чего, а драгоценных камней Черногорцев повидал на своем веку превеликое множество. Да, собственно, он теперь отчего-то и не сомневался, что это именно алмаз, – куда больше его интересовало, каким образом удалось запихнуть что-то внутрь одного из самых прочных в галактике минералов? Решившись, он взял находку в руку, подержал на ладони – и по весу, и по ощущениям это был самый обыкновенный алмаз; точнее, обработанный опытным ювелиром бриллиант: все грани одна в одну.
Неожиданно Ларри стало страшно, очень-очень страшно. Выбросить, немедленно выбросить! Он археолог, пусть «черный», пусть презираемый учеными коллегами, но археолог! Его дело – копаться в древностях, а не тащить в мир какие-то созданные неведомыми Чужими хреновины! Но… отчего оно так уютно лежит в ладони, отчего рука не поднимается отбросить это прочь? Интересно, откуда вообще здесь взялся этот кристалл? Ларри медленно поднял голову. Ну конечно! Мог бы и сразу догадаться – вот же оно, гнездо. Разъем, в который кристалл вставлялся, то самое подсвеченное тревожно-алым отверстие, формой в точности повторяющее зажатый в ладони камень. Рука сама потянулась поставить его на место, но Ларри одернул себя: кто его знает, что это может быть такое? И для чего вообще предназначено это устройство, расположенное в нескольких километрах под землей? Может, кристалл – это какой-то ключ, и вставь он его в разъем, вся планета взлетит на воздух! Или даже не планета, а вообще вся галактика? Бежать! Бежать отсюда немедленно! Зак… Хорошо, что он отключился. Не надо ему этого видеть; да и никому не надо. Вообще никому не надо! Стоп, а вдруг кто-то перехватил их разговор с Заком? От этой мысли стало холодно. Если перехватили, то… Да нет, не может быть, это уже паранойя. Вот что значит провести кучу времени во всяких заброшенных местах, чаще всего – под землей; вот что значит столько раз подвергать свою жизнь опасности – конечно, мания преследования разовьется! Впрочем, пусть себе развивается, главное ей не потакать. Нет, ну а вдруг все-таки перехватили, ведь почему-то же Зак отключился?
В полубреду Ларри добрался до лифта, который, повинуясь непонятно чьей команде, послушно вознес его наверх. Сквозь внешний люк в колодец по-прежнему лился яркий солнечный свет, и это немного отрезвило и успокоило Черногорцева, но все же не до конца, и от пола он оттолкнулся куда сильнее, нежели следовало, пребольно врезавшись плечом в край люка. Шипя от боли, Ларри кое-как выполз наружу, подхватил рюкзак и, не оглядываясь, зашагал прочь от этого места, такого таинственного, непонятного… и грозящего крупными неприятностями. Несколькими секундами спустя оставшийся за спиной люк бесшумно закрылся, но он этого уже не видел.
И только выбравшись за границы «поляны», он заметил, что по-прежнему сжимает в кулаке странный кристалл…
* * *Спустя пять дней Ларри привычно позвонил в дверь квартиры Зака, расположенной на втором этаже трехэтажного дома в живописном пригороде Бриктауна, второго по величине города планеты Рестхолл. За все это время ему так и не удалось связаться с напарником, хотя комм исправно работал. Вообще-то Ларри мог и сам открыть дверь – домашний компьютер компаньона знал его ничуть не хуже, нежели хозяина, но сейчас ему как никогда хотелось, чтобы друг сам открыл дверь. Выждав минуты три, он вздохнул и решительно приложил палец к сенсорной панели. Замок щелкнул и открылся, однако Черногорцеву понадобилось еще несколько секунд, чтоб заставить себя переступить порог. Собравшись с духом, он наконец шагнул вперед, ожидая всего, чего угодно: выстрела, удара, нейропарализующего луча. Всего, чего угодно, но только не этого… Хотя, конечно, в глубине души он прекрасно понимал, что, скорее всего, верного товарища уже пять дней как нет в живых; что, будь это не так, он бы нашел способ сообщить о себе. Понимал, но не был готов потерять его…
Зак лежал на полу, рядом с перевернутым инвалидным киберкреслом. Его светлая рубаха – после той самой неудачной медицинской операции он отчего-то всегда носил только светлую одежду – почернела от запекшейся крови. Лица у него попросту не было – последний выстрел убийца, видимо, направил в голову. Выстрелил, когда несчастный инвалид уже лежал, не в силах двинуться, на полу. И еще здесь был запах, сладковато-тошнотворный удушливый трупный смрад, с которым не смогла справиться даже навороченная система климат-контроля. Ларри судорожно сглотнул, подавляя рвотный позыв, и подошел ближе, всматриваясь в то, что держал в руке мертвый друг. Комм, напрочь разбитый комм, который Зак зачем-то снял с запястья…
И вдруг Черногорцев ясно увидел всю картину целиком. Кто-то неожиданно ворвался к Заку, но инвалид успел стащить с руки коммуникатор и несколько раз ударил им о массивную бронзовую пепельницу – когда-то давно Ларри сам подарил ему этот абсолютно ненужный (компаньон никогда не курил) предмет, найденный в одном из древних раскопов. Но товарищу пепельница отчего-то жутко нравилась – археолог так и не понял, чем именно. Значит, Закхадер не только хотел прервать с ним связь, но и сделать так, чтобы убийцы не смогли найти Ларри с помощью его комма! И в последнюю секунду жизни он думал не о себе, а о нем! Стало быть, и приходили именно за ним… и это наверняка связано с его находкой. Как и тогда, в подземелье, по спине археолога пробежал неприятный холодок. Уехать, срочно уехать, куда угодно, но уехать! Для начала убраться с планеты – пожалуй, лучше всего пару-тройку месяцев отсидеться на Посейдоне, где, прямо посреди девственных лесов, у него был небольшой уютный домик, о котором никто не знал, даже верный Зак. Черногорцев купил его, даже не осознавая, зачем это делает. Просто так, вроде как игра такая… в шпионов. Вот, стало быть, и доигрался. Там надо будет оставить и кристалл, и запись, сделанную встроенной в комм автоматической камерой. А уж потом он решит, что ему делать дальше…
Неожиданно Ларри замер, на миг даже перестав ощущать заполнявшие квартиру удушливые миазмы гниющей плоти: какой же он идиот!!! Столько лет водить за нос полицию многих миров, заслужить репутацию не просто удачливого «черного археолога», а «неуловимого удачливого черного археолога» – и так проколоться сейчас! Ведь если приходили именно за ним, если даже не озаботились убрать труп несчастного Зака, – значит, и сейчас квартира под наблюдением! Его ждали; ждали, возможно, даже не особо и надеясь на успех – уж больно наивно было бы ждать от него столь откровенной глупости, – а он ухитрился собственноручно загнать себя в ловушку! Не-ет, вовсе никакой он не идиот, он самый настоящий первостатейный кретин! Так подставиться! Наверняка те, кто убил Зака, сейчас недоуменно переглядываются и удивляются идиотизму «объекта», а то и откровенно покатываются со смеху, наблюдая за ним при помощи мини-камер, растыканных по всем углам.
Так, стоп, а ну-ка успокоились! В конце концов, вариант, когда их могут обложить в этой квартире, у них с Заком тоже был заранее продуман, и одним только домом на Посейдоне «шпионские игры» не заканчивались. Зря, что ли, компаньоны выкупили через подставных лиц обе соседние квартиры и еще одну, расположенную этажом ниже? Конечно, тогда это влетело им «в копеечку», но сейчас, похоже, имело все шансы спасти Ларри жизнь – если, конечно, неведомые убийцы не обнаружили их маленького секрета во время обыска. Стараясь выглядеть естественно (настолько, насколько естественно можно выглядеть рядом с разлагающимся трупом лучшего друга, разумеется!), Черногорцев прошел в угол комнаты и открыл встроенный в стену сейф. Никаких сомнений, что убийцы Зака его уже вскрывали, у археолога не было, однако роль следовало доиграть до конца. Как и ожидалось, запечатанные банковские пачки стокредитных банкнот оказались на месте, как и кое-какие раритетные безделушки из драгметаллов, привезенные им из разных экспедиций. Впрочем, Ларри даже не собирался брать деньги с собой – наверняка купюры уже пометили, а то и снабдили какой-нибудь нанотехнологичной гадостью, указывающей местоположение владельца. Но вот сделать вид…
Прикрыв телом распахнутые недра сейфа, археолог переложил пачки денег с одной полки на другую, делая вид, будто запихивает их в небольшую поясную сумку, и закрыл сейф, набрав на сенсорной панели секретную комбинацию, активирующую взрыватель небольшого термобарического заряда. Это был, так сказать, последний привет от Зака тем, кто поднял на него руку и, в чем Ларри был уверен, обязательно вернется. Из-за этого Закхадер, смеясь, часто называл себя огнепоклонником – что же, похороны выйдут отличные, да и посторонние не пострадают – соседей-то нет. Покидая комнату, Ларри на несколько секунд задержался возле терминала домашнего компьютера, блокируя входную дверь и сбрасывая все остальные настройки. Надолго преследователей это не задержит, но несколько драгоценных секунд, а то и минут, вполне возможно, подарит. Теперь пора…
Черногорцев прошел в спальню, остановившись возле широкого, во всю стену, платяного шкафа-купе. Конечно, полупарализованный инвалид в особом гардеробе не нуждался, так что шкаф выполнял и еще одну, весьма немаловажную роль. Сдвинув в сторону несколько так ни разу и не надетых компаньоном костюмов, Ларри коснулся ладонью одному ему известного участка задней стенки, которая немедленно отъехала вбок, открывая проход. Все, счет пошел в лучшем случае на минуты. Короткий коридор, ведущий в соседнюю квартиру, лестница на первый этаж, спуск в подвал, отделенный от квартиры совершенно затрапезного вида люком, тем не менее снабженным механическим ригельным замком с набираемым вручную кодом, – и ведущий на соседнюю улицу технический коридор под тихой пригородной улочкой. Подвал дома, куда выводил рукотворный подземный ход, тоже принадлежал Черногорцеву, хотя оформлен был, ясное дело, на подставное лицо, никогда не существовавшее в природе. Хорошо, что чиновники во всех мирах так любят взятки! Порой это выводило Ларри из себя, порой – радовало, сейчас же – могло спасти жизнь. Главное же достоинство подвала было в том, что выйти из него можно было на любую из двух соседних улиц. Заперев за собой тяжелую бронированную дверь, археолог отдышался. Что ж, пока все вроде бы нормально. Теперь следует выбрать подходящий гражданский инджетон, благо их у него имеется с собой штук пять, уничтожить, от греха подальше, остальные, и попытаться добраться до космопорта. А уж там – как повезет…

8
Лика
Несколько дней, прошедших после сделанного Чебатуриным предложения, Лика откровенно изнывала от безделья. Статью она закончила еще позавчера, с особым отделом, прицепившимся было к ее «похождениям», тоже все более-менее утряслось. Помог авторитет контр-адмирала, ее собственная видеозапись, признанная оригиналом, и, как ни странно (об этом Сергей рассказал ей уже после окончания короткого разбирательства), поручительство родной сестры Лидки, к которой через своего старого знакомого обратился Чебатурин. Сейчас же заняться было абсолютно нечем. Сергей, срочно отправившийся куда-то по своим штабным делам, собирался вернуться вчера, но пока что от него не было ни слуху ни духу, и это угнетало. А еще больше угнетало то, что главред не давал никаких новых поручений, неожиданно сообщив, что просто не считает себя вправе «указывать сотрудникам такого уровня, чем им заниматься и какие темы освещать» – мол, это все равно что подрезать крылья вольной птице. Лика даже и не поняла, было ли это признанием ее профессионализма, или он просто побаивался адмирала, который однажды полушутя, полусерьезно заявил, что если «лейтенант Бачинина еще раз вляпается в дерьмо, ее непосредственный начальник недосчитается зубов».
Чувствуя себя увязшей в варенье мухой – томительно тянущееся время будто тормозило ход, растягивая минуты в долгие ничем не занятые часы, – Лика открыла портативный компьютер, просмотрела кое-какие старые текстовые файлы. Совсем немного времени прошло, а каким все кажется наивным! Нужно переделать, нужно, но не получится – проще сесть и написать заново. Может, Сергей, как-то бросивший фразу: «Что, снова бездельем маешься? Так сядь, напиши книгу – неужто мало всего повидала за эти годы?» – прав, и Лике действительно стоит стать писательницей? Не сейчас, конечно, после войны: должна же она когда-то закончиться? Пока, правда, ни конца ни края не видно. И ведь они так практически и не продвинулись в выяснении причин ее начала!..
Пискнувший комм оторвал от размышлений – с развернувшегося экрана на Лику глядело жизнерадостное лицо главреда. Пожалуй, какое-то чересчур жизнерадостное.
– Бачинина, не желаешь в командировку смотаться?
В командировку?! Лика едва не подскочила в кресле. Это что ж такое в лесу сдохло, если главный решился-таки ее в командировку отправить?!
– Дельце небольшое! – радостно вещал тот. – Надо слетать на Адору, сделать коротенький репортажик с местного завода. Ну, типа, как они там трудятся на благо победы, проявляют патриотизм и трудовой героизм… короче, сама знаешь, не мне тебя учить.
Скрыть разочарование удалось с трудом. А чего она, собственно, ждала? Раскатала губу, думала, действительно какое-нибудь стоящее задание. Адора была довольно большой промышленной планетой, расположенной далеко от района боевых действий. С другой стороны, ну и ладно, будет хоть какое-то развлечение! Все лучше, чем киснуть в каюте, дожидаясь возвращения Сергея и лелея глупые мечты о собственном сверкающем литературном будущем.
Лика уже открыла рот, собираясь сообщить, что согласна, но гнусный нрав взял свое, и с языка сорвалось совсем другое:
– Игорь Денисович, а с контр-адмиралом Чебатуриным вы мою командировку согласовали?
И без того пухлощекий и узкоглазый главред стал совсем напоминать древнего японского божка.
– Бачинина, ты когда-нибудь нарвешься. Вот накажет тебя жизнь за ехидство твое непомерное, как пить дать накажет! Тебе, может, и смешно, а мне, между прочим, твой адмирал пообещал лично морду начистить, если я тебя отправлю куда-нибудь ближе чем за три световых года от линии фронта. Короче, собирайся давай, полчаса у тебя. И оденься потеплее, там сейчас весна.
Не дожидаясь ее реакции, главред отключился. Полчаса? Отлично, куча времени… Лика принялась собираться, напомнив себе о том, чтоб на этот раз не забыть связаться с Сергеем. Впрочем, к чему откладывать, ведь обещала, что без его ведома никуда. Девушка набрала номер его комма. Нет ответа. Странно, неужели не слышит? Но ведь Сережа никогда не расстается со своим коммуникатором. Неужели что-то случилось? Она вновь повторила вызов, на сей раз затребовав полный отчет, и прибор сообщил, что абонент сбросил звонок. Ясно, на совещании небось. Ну и ладно, в конце концов, она летит в самую банальную командировку, страшно сказать – аж на целые сутки, вовсе не собираясь нарушать данного жениху слова и залезать «в очередное дерьмо». Ну а Чебатурин? Пусть сам свяжется с ней, когда сможет. Наскоро надиктовав и отправив Сергею сообщение, девушка выскочила за дверь…
Планета Адора встретила журналистку совсем не весенним пронизывающим ледяным ветром, от которого слабо спасала даже утепленная «всепогодная» штормовка. Куда-то идти, тем более пешком, совершенно не хотелось, но транспорта редакция за ней не прислала, и Лика, поплотнее запахнув куртку и накинув капюшон, отважно зашагала вперед. Местную редакцию, по совместительству являющуюся и радиокомпанией, и центром головидения, она нашла без проблем – заблудиться в этом крохотном городишке, где все, даже ресторан и сервис-центр комм-связи, существовало в единственном числе, было просто нереально. Молодая изнуренная девушка с темными кругами под глазами молча считала ее командировочную карту и данные инджетона:
– Все в порядке, госпожа Бачинина, сегодня идите устраивайтесь, а завтра – на завод, – устало сказала она.
Завтра? Ну уж нет! Она на этой планетенке и одного лишнего дня не задержится! Сегодня же на завод, а завтра она улетит. И плевать ей на весь «проявляемый патриотизм и прочий трудовой героизм», глубоко плевать, пусть Игорь Денисыч так и знает! (Столь категоричное решение, помимо всего прочего, было вызвано и тем, что Чебатурин с ней так и не связался, и девушка уже начала понемногу переживать.)
– Сегодня? Ладно, сейчас попробую связаться с главным, – тонкие пальцы девушки нажали кнопку, но коммуникатор директора не отвечал. «О, еще один!» – хмуро и слегка злорадно подумала Лика.
– У него, наверное, совещание! – меланхолично сообщила девушка, пожав плечами. – Он часто отключает свой комм. Подождите.
– Я, пожалуй, пойду перекушу. – Лика попыталась скопировать тон, и это ей удалось. – Вернусь через полчасика.
Она вышла на улицу. Погода не изменилась, ледяной ветер по-прежнему обжигал лицо, и на душе было так же… холодно, хотя Лика прекрасно понимала, что Сергей мог быть по-настоящему занят.
– А может, просто связаться не получилось, – вслух сказала она самой себе. – Мало ли что могло случиться, например дальние ретрансляторы полетели…
Привлекший ее внимание звук заставил задрать голову. В небе, прямо над ней, происходило как раз то самое «мало ли», что не позволило контр-адмиралу Чебатурину связаться с лейтенантом Бачининой: войска Корпорации начали вторжение на планету Адора. Не больше, но и не меньше…
Понаблюдав пару минут, как на посадочное поле космодрома опускаются тяжелогруженые десантные модули, прикрываемые атмосферными истребителями, столь похожими на привычные «шарки», Лика вернулась в редакцию: ей больше просто некуда было идти. Ну не на космодром же, интервентов хлебом-солью встречать? Изможденная девушка – интересно, она здесь просто секретарь или не только? – металась по кабинету, заламывая руки и выводя журналистку из себя – что толку дергаться-то?! Нет, оно, конечно, очень даже по-женски, вот только вторжению, увы, не помешает. Не выдержав, Лика собралась было успокоить девочку, но в этот момент дверь распахнулась от сильного удара, и в кабинет вломились. Причем вломились, увы, вовсе не десантники Корпорации, которые просто физически не успели бы сюда добраться, а местные – в обычной гражданской одежде, но с повязками с логотипом МФК на рукавах. Стало быть, у них свои люди в колониях, та самая знаменитая пятая колонна. Да и чему, собственно, удивляться? Всякие отбросы общества испокон веков стремились получить от новой власти то, что до сих пор оставалось для них недостижимым, заодно продемонстрировав ей свою преданность. Подобное в человеческой истории, увы, повторялось с завидным постоянством. Подонки, конечно, но все же недооценивать их не стоит…
– На колени, суки! – заорал один из ворвавшихся, прыщавый юнец с длинными сальными волосами под вылинявшей банданой, и стал выкручивать «секретарше», как мысленно назвала ее Лика, руки. Та дергалась, безуспешно пытаясь высвободиться. Журналистка напряглась.
– Ах ты дрянь! Ничего, счас ты меня полюбишь! – прыщавый грязно хихикнул и попытался схватить девушку за грудь, но она все-таки извернулась, оставив в его руках добрую половину блузки, и неожиданно вцепилась ногтями в лицо. Тот, взвизгнув, оттолкнул ее от себя, и секретарша со всего размаха врезалась головой в застекленный офисный шкаф. Зазвенели разбитые дверцы, посыпались вниз какие-то папки и бумаги, и девушка без стона сползла на пол. Разлетевшиеся светлые волосы, засыпанные осколками, окрасились алым; под вывернутой набок головой расползлась темная, страшная лужа…
Прыщавый парень тупо поглядел на дело своих рук и вдруг побледнел и зашатался. Его оружие – не привычная десантная винтовка, а полицейский электромагнитный игломет – сползло с плеча, глухо стукнув об пол. Лика прикинула: нет, даже и пробовать не стоит, не успеет. Было бы их двое – никаких проблем: прыщавому – ногой в живот, схватить оружие и уложить второго, но их, увы, четверо. Девушка чуть расслабилась, наблюдая за происходящим. Остальные испуганно глядели друг на друга, кроме одного, который, видимо, был в этой компании главным: тот, щуря злые глаза, не спускал с нее взгляда. Видать, правильно оценил опасность, молодец. Прыщавый довольно быстро оклемался, и теперь ему нужно было срочно восстановить свой авторитет в глазах товарищей (если, конечно, подобное понятие вообще хоть что-то для него значило).
– Ну, тогда, сучка, ты будешь меня любить!
– Ага, счас, – спокойно согласилась Лика, – только ты это, сопли сперва подбери, а то захлебнешься от счастья.
– Ах ты… – ублюдок даже задохнулся от ярости. – Да я тебя…
Журналистка дождалась, пока он бросится на нее, перехватила протянутую вперед руку и, уйдя в сторону с линии атаки, коротким, будто на тренировке в спортзале родного «Мурманска», движением сломала ее об колено. Спасибо Чебатурину и ее тренеру по рукопашке, одноглазому ветерану-десантнику Клаусу, – научили. Получилось и вправду неплохо: прыщавый выл, катаясь по полу, как будто она ему не руку аккуратно сломала, а, извините, яйца вместе со всем причитающимся выдрала, остальные бандиты (назвать их иначе Лика никак не могла) испуганно переглядывались. Один из них, видимо не такой тормознутый, наконец опомнился:
– Ах ты зараза! Ну, ща я тебя кончу! – Он рванул с плеча игломет, щелкнул предохранителем.
– Назад, Корень, не трогай ее, – коротко рявкнул главный, по-прежнему недобро щуря глаза. В руках он держал ее командировочную карту, оставленную девушкой у погибшей секретарши, – и когда только успел? – Это официально аккредитованная военная журналистка, насколько я понял – довольно известная. Сдадим ее в особый отдел, глядишь, нам еще и деньжат за сучку отвалят. Такие все как один на разведку работают…
«Ага, вы сперва меня возьмите, уроды!» – зло подумала Лика, отступая назад. На самом деле она прекрасно понимала, что ничего сделать не сумеет – момент был упущен. А значит, остается только… И тут же, будто прочитав ее мысли, главарь маленькой банды резко выбросил вперед руку с зажатым в ней полицейским нейрошокером.
* * *Лика лежала на нарах и размышляла. Но как-то вяло-отстраненно, после допроса не слишком-то пофилософствуешь. Смешно. Участвовать в операции десанта, оказаться на чужой планете – одной, без знакомых, без связи и почти без одежды – и ничего, все сошло, ни единой, можно сказать, царапины не получила! А тут просто поехала в командировку на один день, и захватили как военнопленную, еще и в концлагерь запихнули! Бред…
Все тело болело. Придурок тот – в каком он там чине был? Лейтенант, что ли? – постарался на славу, садист хренов! Она ведь видела, видела блеск в его глазах, когда он дубасил ее по ребрам! А уж как он при этом облизывал свои тонкие бескровные губки… Лика осторожно вытянула руку и пощупала ребра с правой стороны. Нет, вроде не сломаны. И слева тоже все цело. Девушке вспомнился старинный анекдот, любимый анекдот отца: «Доктор, помогите, я, наверное, умираю! Куда ни ткну пальцем, везде больно! – Э, батенька, да это у вас палец сломан». Ладно. Надо как-то жить дальше. А чтобы жить дальше, нужно во всем искать положительные стороны. Вот, например, хорошо, что тот лейтенант оказался всего-навсего садистом, а не насильником или вообще не каким-нибудь там извращенцем. Хотя, с другой стороны, он ведь наверняка просто выполнял приказ, а была б его воля… Короче, ура и еще трижды ура тому, кто отдал приказ!..
Девушка с трудом слезла с нар. На нее смотрели с интересом – надо же, какая любопытная новенькая! Не так давно с допроса притащили – голова болталась, а вот чуть оклемалась и отправилась «владения» осматривать. Лика замечала направленные на нее осторожные взгляды, но, как только поворачивала голову, наблюдатели немедленно отворачивались. Как все-таки меняет людей лишение свободы! Планета захвачена совсем недавно, войска Корпорации тут впервые, а местные так напуганы и подавлены, будто оккупация продолжается уже многие месяцы. Хотя, может быть, дело как раз в том, что раньше эти люди знали о войне только понаслышке? Кстати говоря, где это видано, селить в один барак мужчин и женщин? Вон старик почти совсем из ума выжил, штаны снял и ковыряется в своем хозяйстве – то ли вшей ищет, то ли попросту забыл, зачем оно нужно. А на нарах напротив, между прочим, двое детишек лет пяти, мальчик и девочка. Сейчас-то мамаша собой их загородила, а сможет ли уберечь от подобного зрелища в следующий раз? Хотя старик этот в принципе безвреден: и похуже, гм, элементы встречаются. Лика неожиданно споткнулась и едва устояла на ногах, хотя избитое тело и отозвалось на этот рывок коротким приступом боли. Мельком взглянув на напряженные лица вокруг, девушка вдруг поняла: а ведь они хотели, чтобы она упала! Зачем? Кто ж его знает, возможно, чтобы малодушно порадоваться, что кому-то еще хуже… Ну и фиг с ними! Зашипев сквозь зубы, Лика вернулась обратно и села на свои нары, подтянув колени к подбородку.
Дверь в барак распахнулась, и вошли трое. Первый – толстый, в мешковатой форме, перетянутый ремнем – он и напоминал мешок. Следом подтянутый невысокий офицер, явно кадровый. Ну и, как водится, некто штатский – или по крайней мере одетый как штатский – в серый свободный плащ и широкополую шляпу.
– Вон она, господин полковник! – сказал толстый, указав пальцем на Лику. Офицер оглянулся на штатского и, дождавшись утвердительного кивка, что-то негромко сказал толстому. «Мешковатый» торопливо подошел к нарам.
– А ну-ка, собирайся давай! – велел он. Лике неожиданно стало смешно: а вот не соберется она, что тогда? Бить будет? Так ее уж били. Да и не посмеет это свиное рыло бить ее при начальстве. Впрочем, и само начальство явно против будет. Нет, им от нее что-то совсем иное нужно.
Поэтому она осталась сидеть, как сидела, усмехаясь прямо в заплывшее жиром лицо.
– Встать! – сорвался на визг толстый.
Эх, с каким удовольствием она засветила бы ему сейчас промеж глаз! Расстреляют ее? Зато бить больше не будут.
– Прошу вас пройти с нами, – по-русски произнес быстро подошедший офицер. Сказано было с заметным акцентом, но практически не коверкая слова. Лика кивнула и, сцепив зубы, одним движением спрыгнула с нар. Не слезла, а именно «спрыгнула» – незачем этим сукам знать, что на самом деле ей больно.
В комнате, куда ее привели, было достаточно тепло, и девушка, успевшая озябнуть, пока они шли от барака к комендантскому корпусу, согрелась. Офицер расположился за столом, штатский присел на диванчик в углу.
«Перекрестный допрос», – поняла Лика. Интересно, о чем ее еще можно допрашивать? Об организации пресс-службы Флота? О буднях фронтового репортера? Или об отношениях с Чебату… так, а ну-ка стоп, дорогуша! Вот об этом им действительно знать не нужно ни в коем случае!..
Ей предложили присесть, и она села на стул, забросив ногу на ногу. В комнате повисло молчание. Лика, прищурившись, рассматривала офицера. На нее напало какое-то странное оцепенение, словно все происходящее на самом деле происходило не с ней, и вовсе не она сейчас сидела напротив офицера вражеской армии, и не ее собирались допрашивать. И, главное, не ее вчера били так, что сейчас трудно глубоко вздохнуть. Странное такое ощущение… и неприятное.
Офицер был молод, примерно ее возраста, может, на пару-тройку лет старше. Надо же, в таком возрасте, и уже полковник! Интересно, за какие заслуги? Хотя, может, и было за какие: ребята из Корпорации, надо признать, воевать неслабо умеют, да и армия у них серьезная, и вооружение нашему под стать. Но какое все же интересное лицо. Худощавое, резкое, а на нем – неожиданно синие, детские глаза. Нет, не чертами, а общим выражением лица вражеский офицер неожиданно напомнил Лике Чебатурина. Стоп, вот снова она! Воспоминание вернуло ее в действительность, в ноющее от боли тело. Захотелось есть, еще больше – пить.
– Послушайте, – вдруг обратился к ней оказавшийся за спиной штатский. И когда только успел? Да так бесшумно! Э, дядя, да никакой ты не штатский. Маскируйся не маскируйся – ежу понятно, из какой ты организации. – Вы… можете нам помочь? Мы очень рассчитываем на вашу разумность.
Надо же, сволочь, и ведь почти без акцента говорит!
Лика пожала плечами. Ей неожиданно вспомнилась сестренка Лидка. Вот та бы, например, уже точно плюнула, цвиркнула через губу, как она умела. Не надо даже в морду целиться, достаточно просто на пол или одежду. Но разбитые вчера губы болели, и девушка от плевка благоразумно воздержалась. Еще себя оплюет, то-то радости гадам будет!
– Возможно, вы нас не так поняли. Мы не потребуем ничего такого, что противоречило бы вашим морально-этическим нормам или нарушало Конвенцию о военнопленных, – быстро вмешался в разговор офицер.
Да ведь он понял, что Лика собиралась сделать! Понял – и спасает ее. Спасает от того, что могло бы случиться, плюнь она штатскому под ноги. Спасает? Зачем?!
– Хорошо… я… слушаю. – Лика слегка наклонила голову (так меньше болела шея).
– Нам нужна переводчица. Вы ведь говорите на интерславии, верно? Необходимо кое-что перевести, просто перевести – и все. Вы русская по национальности, кроме того, профессиональный журналист…
– Но ведь интерславия похожа на русский? – Лика и на самом деле была искренне удивлена. – Неужели вы сами не можете…
– Специалист вашего уровня прекрасно знает, что есть некоторые языковые нюансы, – опять вмешался штатский. Ох, до чего же противная рожа! Нет, черты лица правильные и, возможно – если их рассматривать по отдельности, – даже красивые. Но в целом лицо какое-то застывшее, как у интерактивного манекена. Когда молчит, неприятен, когда разговаривает – вовсе стошнить может. Лика вспомнила, как, будучи совсем маленькой, испугалась такого манекена в торговом центре, куда мама повела малышку выбирать подарок ко дню рождения. Видимо, хозяин магазина считал, что детишкам будет интересно пообщаться с большой говорящей куклой, но у всех детей манекен вызывал почему-то только одну реакцию: слезы. И Лику тогда мама тоже в истерике увела из магазина без подарка, поскольку она наотрез отказалась что-то там выбирать. Вот и этот, в штатском, – вроде и рот раскрывается, и мимика присутствует, но она, эта мимика, с человеческой ничего общего не имеет. Наркоман? Лика видела наркоманов – один раз, еще будучи студенткой, ходила в наркологическую клинику, писала репортаж о работающих там врачах. У пациентов, даже когда они вели себя абсолютно адекватно и толково отвечали на вопросы, мимика была словно замороженная слегка. Ну и взгляд – пустой взгляд человека, для которого ничего не существует вокруг… или который уже сам не существует в этом самом «вокруг». Лика так увлеклась своими размышлениями, что частично прослушала, что говорил «манекен», уловив лишь окончание сказанной офицером фразы:
– …и никакого допроса с пристрастием. Обещаю, вам не придется увидеть ничего неприятного, – снова быстро сказал офицер.
Лика подумала. Пожалуй, действительно интересно послушать, о чем будет рассказывать неведомый допрашиваемый. Глядишь, и для себя или своего штаба чего полезного узнает – не будут же они абы кого допрашивать, да еще и с такими сложностями! Значит, важный пленник, если специально для него переводчицу нашли.
– Я согласна, – медленно произнесла она.
Ее не обманули: допрос проводился безо всяких «специфических методов воздействия». Пленника не били, ему не угрожали и не пытали – в этом попросту не было никакой необходимости. По особому, косящему, взгляду да по ниточке слюны, тянувшейся от уголка губ, становилось понятно: он под воздействием БП-9. А под БП-9, как известно, еще никто не врал… Лицо пленного казалось смутно знакомым, и, пока его усаживали на стул, а потом – в кресло (со стула он все время норовил упасть, подобно большой тряпичной кукле), она пристально вглядывалась в него. Краем уха она слышала, что БП расслабляет не только психику, но и лицевые мышцы, но собрать эти расползшиеся «пластилиновые» черты воедино, представить, какое у него лицо на самом деле, у журналистки никак не получалось. И все же она наверняка видела этого парня раньше, наверняка видела!
Наконец пленника усадили, двое солдат встали по бокам – скорее всего, не в качестве конвоя, а чтобы предотвратить очередное падение, и офицер, дождавшись кивка штатского, начал допрос:
– Ваше имя?
Лика перевела.
– Мое… имя… Ларри, – тихим голосом произнес пленный: вопрос он воспринял буквально и назвал свое имя, а не имя и фамилию.
– Назови свою фамилию, – сказал офицер, кусая губы.
– Назови свое полное имя, – быстро вмешался штатский, догадавшийся, каков будет ответ.
– Ларри Марк Максимилиан Филиппович Черногорцев, – облизывая губы – постоянная сухость слизистой, еще один побочный эффект применения БП-9, это при вытекающей-то слюне! – прошептал пленный.
Ну, конечно же, Лика знала это имя! Знаменитый Ларри Черногорцев, известнейший в определенных кругах «черный археолог», «гробничный вор», человек, разыскиваемый полициями чуть ли не всех обитаемых планет – разумеется, кроме тех, которые были просто гигантскими заводами или рудниками и никакими «культурными ценностями» за годы колонизации обрасти не успели. «Благородный вор», передававший время от времени свои исключительные находки разным музеям: как поговаривали злые языки, только в тех случаях, когда твердо знал, что не найдет на свою находку покупателя. Она всего лишь раз видела в какой-то сетевой газете его голофото, но запомнила. А не узнала сейчас потому, что симпатичный парень с улыбающейся, слегка жуликоватой физиономией – одно, а идиот, облизывающий сухие губы и при этом пускающий слюни, нечто совершенно иное.
Девушка переводила ничего не значащие – по крайней мере, на ее взгляд – вопросы и подробные ответы на них и думала. Зачем они допрашивают Ларри? Хотят получить доступ к найденным им сокровищам? Но все сокровища давным-давно осели в частных коллекциях. Деньги? Такие, как он, обычно после получения добычи довольно быстро все спускают, а затем бросаются в следующую авантюру. И живут-то они, собственно, не ради денег, а ради самих этих авантюр. Да и вообще, что такое миллионы Черногорцева по сравнению с многотриллионными активами Корпорации?! Честное слово, даже не смешно! Получить доступ к разграбленным памятникам прошлого? Так ведь после Ларри там вряд ли осталось что-то стоящее, да и какая же это тайна, ведь после своих «посещений» Черногорцев обычно сам отправлял в Межпланетное археологическое общество подробнейшие сведения о них. Дура она и еще сто раз дура – да ведь они просто проверяют его! Проверяют даже не в плане, лжет он или нет – под воздействием БП-9 врать просто невозможно, – они проверяют, Ларри ли это на самом деле или кто-то, выдающий себя за него! Ведь то, что он назвался этим именем, еще ничего не означает: мало ли психов, отождествляющих себя с той или иной известной личностью? А им важно, чрезвычайно важно убедиться, что перед ними именно настоящий Ларри.
Задумавшись, Лика чуть было не пропустила следующий вопрос. Офицер бросил на нее странный взгляд, будто хотел о чем-то предупредить. Интересно, о чем?
– Оставьте нас втроем, – неожиданно отрывисто сказал штатский. Солдаты козырнули и вышли; офицер остался.
– Генри, я же ясно сказал: втроем, – с нажимом повторил штатский.
– Но… – Офицер собрался было возразить, но, столкнувшись с ним взглядом, замолчал и поспешно вышел. Возле двери он обернулся и еще раз взглянул на Лику. Что, что он хотел этим сказать? И внезапно она поняла. То, что штатский удалил из помещения всех, могло означать только одно: он надеется получить информацию настолько важную и тайную, что прикосновение к ней может убить. Собственно, даже не может, а наверняка убьет всех лишних свидетелей! К офицеру штатский, видимо, относился с симпатией и просто-напросто его пожалел. Пожалел он и солдат, гуманист хренов, а вот переводчицу? Переводчица – всего лишь разменная пешка в непонятной игре, которой можно и нужно пожертвовать.
В трудные минуты мозг Лики всегда мобилизовывался. Вот и сейчас она не растерялась, а, наоборот, постаралась как можно лучше понять и запомнить все, что слышала в ходе допроса. А допрос все дальше уходил в дебри, в которых Лика ничего не смыслила. Штатский сыпал какими-то терминами, пленный то кивал, то бросался незнакомыми названиями, однако основной смысл девушка все-таки уловила: противник что-то искал, нечто очень древнее и чрезвычайно важное. То ли оно должно было помочь МФК в ходе войны, то ли еще в чем – этого она не поняла, – но для врага это был чуть ли не вопрос жизни и смерти. И самое главное: они предполагали, что Ларри мог знать местонахождение этого самого «нечто». Или если не знать наверняка, то хотя бы припомнить, не встречал ли чего-то похожего во время своих многочисленных незаконных экспедиций. Археолог искренне пытался помочь, подробно рассказывал обо всех «извлеченных», как он сам это называл, предметах, но… Штатский все больше хмурился, и Лике стало понятно, что он так и не услышал ничего по-настоящему ценного. Действие БП-9 уже подходило к концу, Ларри начал глупо хихикать и нести явную чушь, и штатский, искривив губы в своей жутковатой улыбке, сообщил девушке, что на сегодня она свободна, но вскоре понадобится для повторного допроса. Лика возвращалась в барак под конвоем двух дюжих солдат, отпускавших соленые шуточки по поводу ее задницы, но ничего лишнего себе не позволявших – кто ее знает, что она за пленница, ведь была у самого полковника? Да еще и вместе с этим штатским, а он, говорят, большая шишка из самой верхушки Корпорации! Может, и она тоже шишка? Короче говоря, солдаты ограничивались шуточками, не посмев даже просто ущипнуть Лику за объект зубоскальства.
В бараке девушка сразу залезла на свои нары, размышляя над тем, что ее нынешние «работодатели» весьма хреновые хозяева. Воспользоваться ее услугами – воспользовались, а покормить забыли. А ну как она сдохнет от голода раньше, чем они соберутся следующий раз допросить Ларри? Словно в ответ на ее мысли дверь открылась, и толстенький повар в сопровождении двух солдат ввез в барак тележку со здоровенным, армейского образца, термосом с кашей. Повар, судя по всему, был вовсе не плохим человеком: девушка видела, как он первым делом накормил детишек, положив им порции побольше. Дождавшись очереди, Лика тоже протянула свою миску и двинулась обратно к нарам. И тут же чуть не упала: кто-то выставил в проход ногу. Не случайно, конечно, выставил. Реакция ее не подвела, Лика, покрепче вцепившись в миску, со всего размаха наступила на выставленную в проход ногу, владелец коей оказался явным тормозом и убрать конечность не успел.
– Ты чего, сучка? – неожиданно высоким голосом завопил, подхватываясь, здоровый мужик ростом метра под два и соответствующего телосложения. – Ты это чего? Ах ты, подстилка, думаешь, тебе все дозволено? – и размахнулся, чтобы ударить Лику. Если бы он попал, шансов у нее не было бы, но, как девушка уже заметила, он не отличался скоростью реакции, да и она кое-чему была обучена. Поэтому легко уклонилась и ушла в сторону, и удар пришелся в пустоту. Здоровяк вполне ожидаемо потерял равновесие, и Лике было уже раз плюнуть уронить его, даже не выпустив из рук миски. Что она и не преминула сделать: и уронила, и плюнула, попав, правда, не в лицо, а куда-то на одежду, но и так получилось неплохо.
– Ты, урод, – присев на корточки, Лика почти шептала, – еще раз не то что руку поднимешь – подумаешь нехорошо, и я тебя размажу, – она зачерпнула рукой каши из миски верзилы и размазала по его лицу, – как эту кашу! Понял, тварь?
Солдаты ржали, повар же искренне переживал. Он действительно был неплохим парнем, этот толстый ефрейтор, и все сокрушался, что солдатам, мол, смешно, а мужику теперь почти нечего есть. А он (мужик, в смысле) человек крупный, а крупный организм больше пищи требует, а у него (у повара, в смысле) больше каши нету, чтобы парню добавки дать, потому что господин комендант лагеря строго следит, чтобы никакого перерасхода крупы не было.
Заключенные настороженно молчали.
Наконец солдаты с поваром ушли, и барак немедленно наполнился голосами, будто невидимый оператор нажал потайную кнопку и включил звук. Кто-то высказывал в адрес Лики одобрение, дескать, «молодец девка, а то чего к ней этот зверюга приискался», кто-то вполголоса сообщал, что все одно «эта подстилка» свое получит, кто-то просто шумно ел, торопливо запихивая в рот кашу. Еще кто-то, как водится, сообщил, что вообще-то еще неизвестно, подстилка она или нет, потому как ее вчера всю избитую притащили, да и сегодня на допрос забирали, а вот на Тесте (это, как поняла Лика, была кличка здоровяка) никто пока особых увечий не наблюдал, и на допросы его тоже не водили. Типа, может, он как раз сам стукач и есть, а на девчонку стрелки переводит. Лика же молча ела, сидя на своих нарах и ни на кого не обращая внимания. Ей и на самом деле было все равно, что говорят. Днем лезть не станут, опасно, а вот ночью? Ночью, увы, вполне могут, так что надо отсыпаться днем, а ночью бодрствовать. Эх, рвануть бы отсюда, наверняка есть такая возможность! Ведь лагерь и организован, и оборудован наспех, оккупанты торопились разместить где-нибудь пленных, использовав для этого какие-то бараки или ангары, обнесенные несколькими рядами колючей проволоки. Тем более у нее уже есть что рассказать командующему или контр-адмиралу. Но – нельзя: она обязательно должна быть на следующем допросе Ларри, обязательно! Конечно, журналистка прекрасно понимала, что сразу после допроса ее могут ликвидировать, но она не могла вернуться, не узнав, что нужно врагу от расхитителя гробниц.
– Привет! – Подошедшему к ней парнишке на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Лика равнодушно дернула плечом, что могло означать и «привет», и «иди, куда шел». Парень, однако, воспринял жест как приглашение и, рывком подтянувшись, уселся рядом с ней.
– Тебя Лика зовут?
Журналистка кивнула, по-прежнему храня молчание.
– Ты не думай, я не подсадка какая, просто я тебя знаю. Я одноклассник твоей сестры, Лиды, – сообщил мальчик. – Меня Алексеем зовут, Махров фамилия, может, помнишь?
Лика всмотрелась, припоминая. Последние годы перед отъездом в кадетский корпус Лидка на самом деле водилась с толпой мальчишек, но домой их, в отличие от сестры, водила редко, общаясь со сверстниками в каком-то клубе, не то парашютном, не то конном. Может, и вправду одноклассник, кто его знает? Лидкиных товарищей она помнила совсем маленькими, классе в пятом-шестом, когда все их «баталии» происходили во дворе, под окнами дома. Понятно, что сейчас девушка не могла узнать кого-то из них в лицо – куда чаще ей приходилось сталкиваться с их коленями и локтями, безбожно сдираемыми и разбиваемыми, которые она без особой жалости замазывала антисептическим гелем. Вот только как-то уж больно он молодо выглядит… провокатор? Внедрили, чтобы втерся к ней в доверие и выведал…
«А что, собственно, Бачинина, у тебя можно выведать-то? Это у тебя, подруга, паранойя начинается», – язвительно сообщил внутренний голос.
«То, что у тебя паранойя, еще не означает, что тебя не преследуют!» – буркнул второй внутренний голос.
«А то, что у тебя несколько внутренних голосов, – вмешался третий внутренний голос, – означает, дорогуша, что, вне зависимости, есть у тебя паранойя или нет, шизофрения наблюдается точно!»
– Мне на самом деле двадцать четыре будет через две недели, – продолжал между тем парнишка, – хотя тут многие считают, что мне всего лет восемнадцать.
«Какие мы оптимисты, однако, – хмыкнул неясно какой по счету внутренний голос, – будет… через две недели… ты сперва их проживи, эти две недели, парень!»
– У нас с ребятами там свой угол, – даже не догадывающийся о разыгравшейся в ее голове дискуссии, Алексей кивнул куда-то влево, – пошли к нам? Мы тебя в обиду не дадим!
«Я и сама себя защитить смогу», – хотела было отрезать Лика, но здраво рассудила, что куда лучше тратить время на размышления о допросе Ларри и о том, как отсюда сбежать, вместо того, чтобы постоянно быть настороже.
– Пошли. – Она кивнула, взяла свой рюкзачок и спрыгнула на пол, уже почти привычно скрыв гримасой боль, доставленную этим движением.
Новые знакомые и на самом деле оказались хорошими ребятами. Они не только не давали девушку в обиду, но и вынашивали план побега. Каждый день Лика вместе со всеми ходила на работу, вручную расчищая примыкавший к лагерю здоровенный участок, на котором новые власти собирались начать какое-то строительство. Конечно, при помощи специальной техники все это можно было сделать за несколько дней, но комендант лагеря вполне здраво рассудил, что заключенных нужно чем-то занять, и нашел подходящую работу. После трудового дня разрешалось погулять по лагерю, если, конечно, можно считать прогулкой хождение под присмотром часовых и камер наблюдения. Все эти дни, почти неделю, Лика жила как в бреду. В ожидании следующего допроса Ларри она ломала голову над тем, что же все-таки они хотят от него узнать и почему не вызывают ее на новый допрос – разочаровались в ней как в переводчице? Сами выведали все их интересующее? Или просто парень еще не восстановился после прошлого введения нейротоксичного БП? Может, из тех скудных крох, что она собрала и доставит своим, умные люди в особом отделе Флота все же сумеют извлечь какое-то рациональное зерно? Впрочем, термин «доставит» означает, что из лагеря сначала нужно будет как-то сбежать, а как, простите? Первое время кто-то из ребят каждый вечер отправлялся «гулять», но вскоре охрана запретила подобные гуляния: что, спрашивается, одинокому человеку делать поздно вечером на территории лагеря? Не иначе как побег готовить. Поначалу ребята приуныли, но с появлением в их компании Лики повеселели: теперь запросто можно было исследовать слабые места в охране территории, не рискуя нарваться на гнев начлага: «влюбленных парочек» запрет вроде бы пока не касался. Роль «возлюбленного» была поручена, ясное дело, Алексею – как единственному старому знакомому девушки. Ежевечерне журналистка исправно гуляла с ним, старательно обнимаясь, как только они попадали в поле зрения часовых или камер видеонаблюдения, но чаще они просто разговаривали, вспоминая довоенные времена, родную планету, школу, общих знакомых и друзей. Махров охотно рассказывал ей про свою жизнь, она же событий последнего времени старалась вовсе не касаться, особенно своей карьеры военного репортера, а если Леша начинал надоедать с расспросами, беззлобно подначивала простодушного паренька:
– А не боишься, что я тебя выдам? Вот возьму и сообщу на ближайшем же допросе, что ты побег готовишь, группу единомышленников вокруг себя собрал – мне за это знаешь какое послабление будет? Может, даже вообще отпустят. А уж бочку варенья да ящик печенья точно дадут…
– Нет, что ты, я тебе верю. – Алексей, как обычно, «купился», и в его голосе прозвучало искреннее недоумение и обида. – А при чем тут варенье и печенье какое-то?
– Да ни при чем, – поморщившись, Лика махнула рукой. – «Верю»… при чем тут вообще «верю»? Ты хоть знаешь, какие они средства для допросов применяют? Вкатят дозу БП-9, и будешь только слюни пускать, как идиот, да радоваться, что задали именно тот вопрос, на который можешь ответить!
– БП?! – Парень удивленно взмахнул пушистыми ресницами. – А почему к тебе могут его применить? Я слышал, это достаточно дорогая и жутко опасная штука…
Лика махнула рукой, но Махров вцепился как клещ:
– Нет, объясни, что ты имела в виду!
Уже успевшая пожалеть, что затеяла этот дурацкий разговор, она открыла рот, собираясь сказать что-нибудь резкое, но в этот момент издалека раздалось усиленное громкоговорителями:
– Гро Бачинина! Гро Бачинина! Немедленно явитесь к административному зданию!
– Лика, я боюсь за тебя! – Парень сильно сжал ее пальцы. – Почему так поздно? Вдруг тебя сейчас…
– А вот бояться не надо, Алеша. – Сама того не желая, Лика произнесла это с той самой интонацией, с какой говорила, когда собиралась в очередной раз мазать йодом его разбитые коленки…

9
Лика
Вкабинете полковника – журналистка так и не поняла, какую должность он занимает в лагере, – ее снова ждал штатский «манекен». Однако на этот раз он был сама любезность – предложил закурить, а когда она отказалась, предложил на выбор кофе или сок. Лике все это совсем не понравилось: он как будто был уверен, что сегодняшний допрос станет последним и в услугах «гро Бачининой» больше нуждаться не будут. Так почему ж не оказать бедной девушке последнюю любезность… перед смертью.
Ларри сегодня выглядел куда лучше, нежели в прошлый раз, что девушку даже слегка удивило. Интересно, сколько раз его уже пичкали БП? Наверное, не очень много, раза два, максимум три, иначе у несчастного парня уже начались бы необратимые изменения личности и он бы начал резко деградировать, проще говоря, становясь полным идиотом. Впрочем, вряд ли кого-то волновало его здоровье и дальнейшая судьба, просто пока археолог еще был нужен, и им приходилось беречь ценного пленника. До тех пор, надо полагать, покуда не получат ответы на все свои вопросы, а вернее – не придумают такие вопросы, ответы на которые помогут в поиске того, что они ищут.
– Сегодня вы должны особо тщательно переводить как мои вопросы, так и ответы на них, – спокойным голосом сообщил «манекен», и до Лики вдруг дошло, почему они задавали ему в первый раз столько ничего, по сути, не значащих вопросов. Они не только проверяли личность Ларри, как подумалось вначале, они проверяли и ее саму! Ведь тот офицер наверняка знал не только русский, но и интерславию! Знал, но не настолько, чтобы гарантировать стопроцентно аутентичный перевод, поэтому с его помощью «манекен» просто проконтролировал, верно ли она переводит ответы и вопросы, и удалил офицера. Стоимость его жизни была несоизмеримо выше стоимости жизни Лики.
А значит, настоящий, главный допрос начнется именно сегодня! И очень – очень! – может так случиться, что он же окажется и последним…
«Ну, я тебе наперевожу, морда пластилиновая», – зло пообещала про себя журналистка, прекрасно осознавая, что ей, конечно же, не удастся обмануть «манекена»: она не могла искажать ответы Ларри уже хотя бы потому, что просто не знала, о чем пойдет речь! А ведь ей еще и самой нужно что-то узнать и понять. Меж тем начался допрос. Поначалу вопросы продолжали оставаться такими же бессмысленными и бессистемными, как и раньше: там-то и там-то копал? Копал. Туда-то и туда-то лазил? Лазил. Что-то нашел? Нашел. Что нашел? Много чего. Что необычного нашел? Пауза: а что господин понимает под необычным? Мне бы не хотелось ответить неточно и неполно, расстроив господина! Снова короткая пауза, теперь уже со стороны «манекена», подбирающего наиболее подходящее определение: находил ли что-то, напоминающее некое устройство? Да, находил лебедки. Это такие древние приспособления для подъема тяжестей. Еще находил вагонетки, которые возили разные грузы, например руду, по проложенным под землей рельсам. А на одной заброшенной военной базе находил подъемники и лифты. С их помощью раньше спускались вниз люди и грузы. Много подъемников и много лифтов…
В этом месте допроса штатский неожиданно вышел из себя и разъяренно зашипел, перебив археолога:
– Да ты что, скотина, издеваешься?!.
Ларри недоуменно взглянул на него, привычно облизнув пересохшие губы. Он вовсе не думал издеваться, обладая в тот момент одним-единственным, подчиняющим все иные, желанием: как можно подробнее ответить на вопросы господина…
Выдохнув сквозь плотно сжатые зубы, «манекен» успокоился и, закурив, продолжил допрос. Постепенно вопросы стали более внятными и конкретными, и Лика неожиданно поняла, что именно он хочет от пленника: штатский пытался узнать, не доводилось ли тому находить во время своих приключений некий артефакт неземного, точнее – нечеловеческого, происхождения! И еще она поняла, что «манекен» знал, как этот искомый предмет должен выглядеть, но почему-то не спрашивал напрямую и избегал точного его описания. Боялся, что Ларри после допроса вспомнит, о чем идет речь? Чушь, после БП-9 допрашиваемые вообще ничего не помнят. Боялся, что услышит Лика? Еще более глупая мысль – после допроса и ее, и Черногорцева должны будут немедленно ликвидировать! То, что даже в такой ситуации он продолжал страховаться, могло означать только одно: речь идет о чем-то на самом деле очень важном. Настолько важном, что он желал исключить любую, даже самую невероятную возможность утечки информации: ну, а вдруг она, Лика, телепатка, передающая сведения прямиком в штаб федеральных сил? Вот сейчас услышит чего не надо, напряжется, да кэ-эк передаст… мысль показалась настолько смешной, что она едва не рассмеялась вслух. «Манекен» подозрительно покосился на закусившую губу Лику, однако ничего не сказал, занятый какими-то своими мыслями. Девушке отчего-то подумалось, что он решает, задать ли еще один – уж не главный ли, не последний? – вопрос сейчас, при помощи Лики, или все-таки воспользоваться услугами молодого полковника, тем самым решив его судьбу.
Как ни странно, дилемму разрешил тот, от кого этого ждали меньше всего: сам Ларри. Парень неожиданно идиотски хихикнул, пустил изо рта очередную ниточку слюны и закатил глаза, заваливаясь набок. Действие введенной в кровь вакцины начинало проходить, и археолог сейчас испытывал некое подобие «отходняка», чем-то напоминавшего состояние наркотического опьянения. «Манекен», коротко выругавшись, с похвальной быстротой бросился к впавшему в прострацию парню, удерживая от падения, Лика подхватила его с другой стороны. Убедившись, что Черногорцев не собирается разбивать об пол таящую ценную информацию голову, штатский нажал кнопку на настольном комме, и в комнату почти сразу вошел знакомый офицер – как там он его в прошлый раз назвал, Генри, кажется?
– Все, на сегодня он спекся. – «Манекен» кивнул на пленного. – Вызовите конвой с носилками и врача. И пусть сразу готовят реанимационный блок и в максимальном режиме вымывают из него всю эту дрянь! Еще на один сеанс его должно хватить. Мы не можем ждать почти неделю, как в прошлый раз!
Офицер кивнул, собираясь уходить, но штатский неожиданно остановил его:
– Хотя нет, лучше я сам, а вы пока побудьте с ними. От парня ни на шаг и за нашей… гостьей приглядывайте. Мне надо кое-что… – не договорив, он вышел из комнаты, бросив напоследок на Лику подозрительный взгляд: мол, смотри, не дури, гостья! Генри вновь кивнул и положил руку на кобуру, будто девушка и на самом деле собиралась начать «дурить», например бросившись на него. Дверь за «манекеном» плавно закрылась, негромко клацнул автоматический замок – и вдруг произошло то, чего ни в коем случае произойти не могло. Вернее, чего Лика меньше всего ожидала: убедившись, что девушка смотрит на него, офицер выразительно указал взглядом куда-то в угол комнаты, где угнездилась под потолком небольшая камера видеонаблюдения, и тут же сделал шаг в сторону, закрывая Ларри от ее равнодушного взгляда. Сдавленный вскрик заставил журналистку подскочить на месте:
– Неужели не видите, ему совсем плохо! Да помогите же, как вас там, гро Бачинина, что ли? Подержите его, пока я вызову врача. Голову, голову ему держите, вот так, ровнее…
Ничего не понимая, Лика смотрела на совершенно спокойного Ларри, состояние которого никоим образом не изменилось.
– Нет, так вы его не удержите, нужно уложить. – Офицер легко подхватил археолога под мышки, отпихнул ногой стул и спустил Ларри на пол, по-прежнему прикрывая собой от видеокамеры. – Держите ему голову, а я пока врача…
Лика опустилась следом и послушно приняла на руки короткостриженую голову Черногорцева, витающего в каких-то неведомых наркотических далях. Умирать или что-то вроде этого он явно не собирался. Офицер же тем временем и на самом деле прокричал в комм, что пленный умирает и срочно нужен врач, и быстро присел рядом с Ликой. В его руке появился шприц-тюбик с резервуаром, помеченным двойной желтой полоской, оголенная игла ткнулась в плечо Ларри:
– Слушай меня, – едва слышно зашептал он, – у нас всего несколько секунд. Сегодня ночью ты должна бежать, иначе будет поздно. Тебе помогут. Я знаю, кто ты, поэтому доверяю. Передай это Чебатурину или главкому, спрячь как хочешь, можешь даже проглотить. Это очень важно, это и есть причина всей войны. Что бы ни случилось, доберись до своих! Все, время, остальное через моего человека, – спрятав опустевший шприц в карман, он что-то вложил в ее ладонь. По коридору затопали торопливые шаги, кто-то приближался к двери. Внезапно веки Ларри дрогнули, затрепетали, из пересушенных БП-9 губ вырвался короткий, захлебывающийся стон: археолог, как и обещал офицер меньше минуты назад, умирал.
– Скорее же! – закричал он, оборачиваясь к вбежавшему в комнату врачу, за спиной которого маячил встревоженный «манекен». – Наверное, передозировка или какая-то реакция на повторное введение вакцины… – Он отстранился, пропуская к умирающему медика, поднялся на ноги и помог встать Лике. Небольшой округлый предмет, зажатый в ладони, жег руку, но спрятать его в карман она не решалась, боясь оказаться замеченной. Вот выйдет отсюда, тогда… Поднимаясь, девушка встретилась взглядом со штатским: впервые застывшее лицо «манекена» выражало целую гамму эмоций, среди которых преобладала ярость и, пожалуй, неуверенность. Потерять, возможно, самого ценного пленного на всей планете? Такого он явно не ожидал.
– Уберите ее, – коротко скомандовал «манекен». – Генри, распорядитесь, пусть кто-нибудь отведет девчонку в барак. А сами останьтесь, я хочу с вами переговорить.
Генри коротко кивнул и вывел Лику в коридор, препоручив одному из дежуривших там солдат. На нее он даже не смотрел, оставаясь деловитым и слегка взволнованным произошедшим: в агенте флотской разведки, ни имени, ни оперативного псевдонима которого она так и не узнала, погиб великий актер. И лишь возвращаясь под конвоем в свой барак, Лика неожиданно и со всей остротой поняла, что на самом деле сделал «офицер Генри»: он подставился, чтобы не дать противнику узнать то, что знал Ларри и что, возможно, изменит весь ход войны! То, что, очень даже может статься, лежит сейчас в ее кармане. Всего лишь обычный роум, псевдокристалл, стандартный носитель информации любого современного компьютера. Вот только ценность его измеряется не кредитами и даже не записанной на нем информацией, а человеческими жизнями, одна из которых оборвалась прямо на ее глазах – Лика вовсе не была столь наивной, чтобы думать, будто разведчик не знал, ЧТО именно вколоть. Вторая жизнь, жизнь самого «полковника Генри», скорее всего, тоже погаснет в самое ближайшее время, ведь в тот самый миг, когда анализатор покажет присутствие в крови или тканях погибшего археолога некоего яда и данные об этом попадут к «манекену», разведчику придется покончить с собой.
Ведь под БП-9, как совсем недавно она сама видела, не соврешь и не промолчишь…
Оставшееся до отбоя время Лика мучилась размышлениями, односложно отвечая на заботливые расспросы, а под конец даже послала чрезмерно настырного Алексея куда подальше. Потом, правда, устыдилась и приняла приглашение «прогуляться», тем более что немного времени еще оставалось, а ничего путного она все равно не надумала. «Генри» сказал, что уходить нужно сегодня же ночью и что в этом ей помогут. Видимо, у него в лагере есть свой человек, но вот кто он, этот человек? Кто-то из заключенных или, наоборот, из охраны? И как его искать? Вопрос, однако… Одно радует – драгоценную «сливу» роум-кристалла она спрятала более чем хорошо, накрепко зашив в подкладку куртки. А вот все остальное оставалось неясным. В конце концов Лика решила, что разведчик наверняка лучше ее знает, что делает, и расслабилась, отправившись на обещанную Махрову прогулку, во время которой все и произошло.
– Ну, хватит, хватит уже ко мне лезть! И так все часовые в курсе, что мы с тобой пылающая страстью влюбленная парочка, так что не надо это столь явно демонстрировать! – привычно отмахнулась девушка от, как ей казалось, «переигрываний» парня. Алексей в который раз смутился: у него и в мыслях не было что-то «демонстрировать», ему и вправду все больше и больше Лика нравилась. Несколько минут молодые люди молчали, неторопливо бредя их обычным маршрутом вдоль увитого несколькими рядами колючей проволоки забора в сторону ворот, где на КПП обычно дежурил по ночам пожилой ефрейтор, вечно поддатый и оттого вполне лояльно относящийся к подобным похождениям. Как правило, он даже не показывался из своей будочки, то ли наблюдая за арестантами с помощью видеокамеры, то ли вовсе не интересуясь происходящим. Поговаривали, будто до войны он служил на этой же планете в охране колонии строгого режима для особо опасных преступников и оттого сейчас просто не воспринимал происходящее всерьез, считая весь этот лагерь не более чем игрушкой новых властей. На службу же Корпорации он пошел исключительно потому, что не сумел найти иного применения своим былым талантам – особенно после того, как инсургенты объявили тотальную амнистию, выпустив из мест отбытия наказания всех без исключения местных зэков. Так ли это было на самом деле, никто, конечно, не знал, однако отношение к местным «сидельцам» с его стороны и вправду было более чем терпимым. Именно поэтому его неожиданный крик и прозвучал для Лики с Алексеем как гром среди ясного неба:
– Эй, девка, давай бросай своего доходягу и иди сюда! – Тучная фигура ефрейтора маячила в круге света возле будки.
– Надо возвращаться, – шепнул Алексей, – это добром не кончится.
Лика неуверенно кивнула. Именно «неуверенно», уж больно не вязалось нынешнее поведение ефрейтора с тем, к чему они привыкли. Да и сказанные «офицером Генри» слова насчет помощи в побеге не шли из головы. Меж тем ефрейтор откатил в сторону увитые сверкающими спиралями «колючки» внутренние ворота и, покачиваясь, направился к молодым людям. Стандартная армейская штурмвинтовка раскачивалась на его плече в такт шагам.
– Что, не подхожу тебе? А чем же я хуже твоего вшивого красавчика?! Небось он, когда тебя трахает, прямо сверху и засыпает!
Алексей напрягся, но девушка удержала его, до боли сжав пальцы на его плече. Как оказалось, не зря: поравнявшись с ними, ефрейтор замолчал и показал зажатый в руке портативный пульт управления внешними воротами:
– Ты – Лика Бачинина? – Голос говорившего оказался абсолютно трезвым.
Лика кивнула, уже догадываясь, в отличие от настороженно замершего товарища, что будет дальше.
– Уходи. Времени у тебя – до утренней поверки, потом начнут искать. А ты, – ефрейтор обернулся к парню, – беги в барак и прикрывай ее как можешь. Тоже до утра. Ну а утром? Утром уходи в глухую несознанку, типа, да, гуляли, потом поссорились, вернулись поодиночке, где девка – понятия не имею. Я подтвержу, что вы аккурат на моих глазах и поцапались. Понял? Все, давайте, ребятки, давайте, времени мало, не ровен час, увидит кто, – он нажал кнопку на пульте, и высокие, метра три, ворота медленно поехали в сторону.
– Прощай, увидимся… после войны. – Девушка понимала, что парень хотел бы услышать от нее вовсе не это, но так и не смогла заставить себя сказать что-то другое. Лгать в такой момент, клянясь в несуществующей любви? Нет, это уж слишком…
– Да беги ж ты, дура, – неожиданно рявкнул ефрейтор, – со смертью играешь! Сама знаешь, что за побег полагается, чай, не прошлые времена! Вон туда беги, прямиком к лесу, потом возьмешь вправо. И спать не вздумай, как минимум до рассвета не останавливайся. Днем отдохнешь. Не знаю, конечно, что там у… гм… нашего общего знакомого на уме, но не думаю, что он их надолго удержит, так что рассчитывай, что утром поиски в любом случае начнутся. На вот, возьми, больше ничем, извини, помочь не могу, – в Ликиной руке оказался цилиндрик туристического изотопного фонарика. – Все, пошла, пошла! – Охранник ощутимо пихнул девушку в спину, и Лика, автоматически кивнув, побежала, попутно удивляясь, как быстро она, оказывается, умеет бегать…
…Бежала она и вправду быстро. Тренированное тело подсознательно отозвалось на призыв мозга, к тому же поначалу она просто бежала по дороге, начинавшейся от лагерных ворот. Потом, спохватившись и припомнив наставления ефрейтора, рванула в сторону, скрывшись в лесной темноте. В лесу бежать было сложно, но она бежала, и бежала долго, продолжая ломиться сквозь заросли и думая лишь об одном: оказаться как можно дальше от лагеря. Оторваться. Затаиться. Отдохнуть. Погони за ней, как и обещал ефрейтор, пока не было – за спиной не стреляли, не орали, перемежая вопли матом, преследователи и не лаяли разъяренные собаки. Все было тихо, лишь хрустели под подошвами сухие ветки, метался перед глазами световой кружок да слышалось ее собственное хриплое дыхание. Наконец девушка не выдержала: грудь разрывалась от нехватки воздуха, сердце, будто сойдя с ума, тяжело бухало где-то на уровне диафрагмы, в глазах плавали разноцветные круги. Остановившись, она подняла голову. Чужое небо, небо, к которому она так и не успела привыкнуть, безразлично взглянуло на беглянку сквозь разрывы ветвей. Где-то там, среди холодных звезд, в неисчислимых тысячах тысяч километров, парил БСК «Мурманск», на борту которого сходил с ума милый глупый Чебатурин. Сергей Геннадиевич. Сережа. Сереженька, ее Сереженька…
Надо было отдохнуть и идти дальше. Привалившись спиной к стволу ближайшего дерева, Лика со стоном сползла вниз. Глаза слипались, но спать было нельзя, никак нельзя. Ефрейтор прав – ее время только до утра, потом наступит их время, время погони и время охотников. Кстати, а что будет с Алексеем? Охранник сказал, чтобы парень уходил в несознанку, но ведь достаточно одного укола БП, и он расскажет все, что знает? Что ж, вот и еще одна причина бежать, не останавливаясь… Но как же хочется спать, как тяжело заставить себя подняться и продолжить этот чудовищный марафон. Эх, если бы у нее была армейская аптечка со всеми ее метаболическими стимуляторами и психотониками! От безысходности девушка даже зашарила руками по бокам, неожиданно наткнувшись на нечто, засунутое в боковой карман штормовки. Находка оказалась столь неожиданной, что Лика даже расхотела спать… временно, конечно. Еще не веря в свое счастье (а почему, собственно, и не в счастье?), она извлекла наружу небольшой сверток, внутри которого прощупывалось что-то твердое. Кто и когда запихнул его в карман, она и понятия не имела – явно, что не ефрейтор и не Махров. Значит, кто-то в бараке, например, когда она ходила в туалет – еще до того, как вшила драгоценный псевдокристалл в подкладку – после этого она куртку уже не снимала. Хороша ж она была, за столько времени даже и не заметила ничего, ай, молодец!..
Подсвечивая зажатым во рту фонариком, Лика осторожно развернула сверток и ощутила, как радостно забилось сердце: внутри был индивидуальный наручный комм, навигационный браслет гражданского образца, «вечная» зажигалка и вожделенная аптечка. Первым делом она активировала медикит, вручную переведя прибор в режим дополнительной стимуляции организма, и прижала к плечу, зафиксировав специальным ремешком на липучке. Аптечка едва слышно зажужжала, проводя диагностику, и Лика занялась другими, не менее важными, делами. Включила комм, на поверхности которого тут же замигал рубиновый огонек пришедшего сообщения. Странно, от кого это? Неужели полковник решился выйти на связь? Но ведь сигнал комма можно отследить и запеленговать, правда, для этого нужно точно знать частоту передачи и вид кодировки сообщения. Поколебавшись, девушка нажала клавишу приема и облегченно вздохнула: сообщение было заранее записано в памяти. Над поверхностью аппарата развернулся небольшой голоэкран, однако сообщение оказалось не привычным звуковым или видео, а записанным в архаичном, но не забытом текстовом режиме:
«Здравствуй, Лика. Извини, у меня очень мало времени, поэтому буду краток. В навигаторе заложен твой маршрут, это примерно три-четыре дня пути. Если все будет хорошо, ты выйдешь прямо к поселку Шахты, где расквартирована часть обеспечения войск Корпорации. Тебе нужна Марта Кляйнриттер, ей можешь полностью доверять. Она снабдит тебя документами и поможет покинуть планету. Помни, что бы ни случилось, ты должна передать запись командованию или особому отделу флота, если я не ошибаюсь, в ней – ключ ко всему тому, что происходит. И если мои догадки верны, то это как-то связано с древней и весьма могущественной инопланетной цивилизацией. Не знаю, удастся ли мне достаточно долго прикрывать твой побег и направлять поиски в другую сторону, поэтому постарайся не сбиться с дороги и как можно быстрее добраться до цели. Марта знает, что делать. Ты все поняла? Имей в виду, как только ты отключишь комм, это сообщение будет стерто, так что, если нужно, прочитай его еще раз. Не пытайся сама ни с кем связаться и не принимай никаких сообщений, это опасно, лучше вообще выключи комм. Включишь его только тогда, когда доберешься до поселка, но сама туда не ходи, просто набери 7831, и Марта тебя найдет. А вот навигатор можешь постоянно держать включенным, его не засекут. Извини, что не дал с собой никакой провизии – просто не имел возможности. И последнее – в воротник твоей куртки вшит радиомаяк, сигнал которого идет на центральный компьютер лагеря. Пока что маяк отключен, его активируют, когда обнаружится твое отсутствие. Немедленно найди его и уничтожь, он похож на небольшую полоску плотной ткани – просто разорви ее пополам или сожги. Когда начнутся поиски, я постараюсь сгенерировать аналогичный сигнал, который уведет преследователей в другую сторону, но для этого сначала обязательно нужно уничтожить твой! Удачи. Я верю, у тебя все получится, Лика! Прощай – и не бойся, если что-то сорвется или пойдет не так, как запланировано, от меня они никаких сведений ни о тебе, ни о том, куда ты направилась и что с собой несешь, не получат, в этом можешь быть уверена. Вот теперь, пожалуй, точно все…»
Прочитанное потрясло Лику, особенно концовка, в которой разведчик, по сути, ясно говорил о собственной смерти; о том, что ему придется погибнуть ради спасения ее, Ликиной, жизни! Помотав головой – спать больше не хотелось, аптечка, как и ожидалось, не подвела, – журналистка еще раз перечитала сообщение и выключила комм. Все, записи больше нет, последние слова безвестного героя остались жить лишь в ее памяти. Смешно, он предупреждал ее, чтобы не пыталась ни с кем связаться – а с кем она, собственно, могла бы связаться? Радиус действия коммуникатора относительно невелик, это ведь все-таки не пространственная гиперсвязь! А вызывать кого-то на этой планете? Кого, например? Ладно, все это лирика, пора переходить к, так сказать, суровой прозе жизни… Стянув штормовку, Лика зубами (ничего более подходящего у нее просто не нашлось) разодрала воротник, не без труда обнаружив внутри металлизированную полоску маяка. Интересно, когда его успели туда вшить, во время помывки и санобработки, что ли? Разорвать полоску сил не хватило, пришлось воспользоваться зажигалкой – ткань не столько горела, сколько плавилась и жутко воняла. Спустя пару минут, тряся обожженными пальцами, Лика решила, что с предательской штуковиной покончено, и забросила оплавленные остатки в кусты. Так, с этим все, теперь браслет. Девушка натянула на запястье навигационный браслет, включила его. Несколько секунд индикатор светился алым, затем цвет сменился на зеленый: прибор настроился на местную систему координат. Заработал и заранее запрограммированный курсоуказатель – теперь ей достаточно было просто идти, стараясь, чтобы стрелка на поверхности крошечного экранчика не слишком отклонялась от заданного маршрута. Пора двигаться. Выломав себе палку, девушка двинулась вперед. До рассвета оставалось еще почти четыре часа.
Утро началось с урчания голодного живота и ощущения просто нечеловеческой усталости, с которой уже не могла справиться никакая аптечка. Живот протестовал, он привык получать свою порцию ровно в семь часов, а сейчас, судя по солнцу (хоть и чужому, но Лика уже приспособилась ориентироваться и по нему), было гораздо позже. «А в тюрьме сейчас ужин, макароны…» – к месту вспомнилась часто цитируемая отцом, большим любителем древнего фольклора, фраза из какого-то совсем старого фильма или книги. Есть, по понятным причинам, было нечего, спасибо, хоть с водой оказалось попроще – раза два за ночь девушка натыкалась на неширокие ручьи, где и напилась. Пить приходилось «впрок», надеясь, что следующий источник обнаружится до того, как она начнет страдать от жажды, – набрать воды про запас было просто не во что. Вопрос, почему нет погони, ее волновал постольку-поскольку: повода не верить словам разведчика не было. Если он обещал увести преследователей в сторону, значит, так оно и будет. Правда, перед самым рассветом ей показалось, что откуда-то со стороны лагеря донеслись звуки выстрелов и взрывов, но скорее всего ей это просто почудилось, да и ушла она уже достаточно далеко. Часам к десяти утра Лика поняла, что больше просто не может, и решилась устроить привал. Выбрав укромное местечко под стволом здоровенного замшелого выворотня, она нарвала для подстилки каких-то мясистых, напоминавших земной папоротник листьев, поплотнее запахнула штормовку и, едва опустившись на импровизированное ложе, провалилась в сон. Проснулась девушка в три часа пополудни, что было даже странным: не так уж и долго она спала. После сна еще больше захотелось есть, настолько больше, что Лика даже решилась на свой страх и риск сжевать горсть каких-то местных ягод, весьма отдаленно напоминавших привычную землянику. Кстати, ей еще здорово повезло, что в плен она попала весной, а не зимой или поздней осенью – пока сидела в лагере, значительно потеплело, да и лес был уже почти по-летнему зеленым, ожившим после зимней спячки. Ягоды, в отличие от земной земляники, оказались терпко-кислыми и особой сытости не добавили, но живот урчать почти перестал, особенно после того, как она наткнулась на очередной ручей и разбавила скудную трапезу большим количеством ледяной воды. С грустью признав, что следопытом, способным полностью обходиться подножным кормом, ей не стать, Лика двинулась дальше, благо идти при свете дня было не в пример проще, нежели ночью.
По дороге – надо же о чем-то думать? – ей снова вспоминалась последняя высадка, в которой довелось участвовать. Как там все удачно получилось! И пусть сначала был подбитый при посадке бот, заполненный нечистотами коллектор, погибшие друзья и долгая дорога по степи вместе с беженцами. Зато потом, спустя всего пару дней, был родной бэдэка, горячий душ, медицинская помощь и объятия контр-адмирала, завершившиеся его неожиданным признанием. И обручальное колечко в бархатной коробочке. И подозрительно заблестевшие глаза Сергея. А вот его лицо? Как ни старалась, Лика отчего-то никак не могла вспомнить его, хотела, но не могла. Нет, по отдельности она представляла, какие у него глаза, какие брови, щеки, губы, подбородок, но все эти детали, «пазлы», никак не хотели складываться в общую картину. Лика болезненно морщилась и усиленно продолжала вспоминать. Ей казалось, что от того, представит ли она себе лицо Чебатурина в целом или нет, зависит, выберется ли она отсюда…
Скоротечные летние сумерки окрасили лес в темные, ускользающие в синюю часть спектра цвета, расплескали по земле черные пятна теней. Все, пожалуй, хватит на сегодня идти, пора подумать о ночлеге. В конце концов, тот ефрейтор сказал, чтобы она только первую ночь шла без перерыва, а про вторую ничего не говорил, значит, можно отдохнуть, иначе надорвется и вообще никуда не дойдет. И так вон уже мысли какие-то странные пошли, и о еде все труднее и труднее не думать.
«Так, а ну-ка, взяла себя в руки, подруга. Да и вообще, сама виновата: где это видано, чтобы весной в лесу от голода пухнуть?! Надо было в студенческом альплагере не только по стенкам лазить да понравившимся парням глазки строить, а хотя бы азам выживания в экстремальных условиях обучиться! И в походах вон не раз и не два бывала, и в обычном лесу, и в тайге – и тоже ничему не научилась, потому как привыкла, что в рюкзаке и консервы, и концентраты всякие. А если ничего подобного в ее багаже и не было, всегда находился какой-нибудь более запасливый турист, непременно желающий угостить симпатичную девчонку чем-нибудь вкусненьким. Вот и ходи теперь голодная, целуй животом позвоночник, дура…» Покончив с самобичеванием (сытости от этого не прибавилось, но на душе как-то полегчало – типа, высказалась), Лика выбрала место для ночлега и запалила небольшой костерок, благо сухих дров вокруг было немерено. Не для тепла, нет – скорее в качестве психологической поддержки и средства от одиночества. Да и вообще, вчера ей об этом просто некогда было думать, а сегодня в голову пришла мысль, что, кроме нее, здесь могут оказаться и другие, гм, живые существа размерами куда больше белки или зайца. И костер должен их теоретически отпугнуть. Упершись спиной в ствол поваленного дерева, создающий пусть слабое, но все же хоть какое-то ощущение укрытия, девушка со стоном вытянула натруженные, отчаянно гудящие ноги – хоть бы завтра она вообще смогла идти! – и, полуприкрыв глаза, уставилась в весело стреляющий искрами костер. Сколько раз она вот так сидела у костра, уставшая после трудного дня, но абсолютно счастливая! Правда, тогда вокруг были друзья, звенела в чьих-то руках гитара, а желудок приятно тяжелил съеденный ужин, но если представить, что сейчас все в точности так, то…
С этой мыслью Лика неожиданно и уснула. Не провалилась в темный, лишенный сновидений омут, как было накануне, а именно уснула, ощущая идущее от костра приятное тепло и слыша сквозь сон негромкий треск горящих веток. Ей снились старые друзья-туристы, наперебой предлагающие курящиеся ароматным паром котелки. Снился Сережка Чебатурин в белоснежном парадном мундире, тащивший на увенчанном контр-адмиральским погоном плече здоровенное бревно для костра. Снился «манекен», яростно отчитывающий «полковника Генри» за то, что отпустил ее в поход без провианта и воды, и от его рубленых фраз веяло таким злым холодом, что Лика даже застонала, пытаясь прогнать неприятное видение, и проснулась. Ей и на самом деле было холодно – костер прогорел, а брошенное в него одним концом бревно, которое, как она надеялась, будет потихоньку тлеть до утра, тепла почти не давало. Вокруг было темно, однако таймер навигатора показывал начало пятого утра, да и видимое в разрывах древесных крон небо уже начало робко сереть на востоке. Лес, как и положено любому порядочному лесу в столь ранний час, молчал, укутавшись невесомым предутренним туманом, который Лика не столько видела, сколько, казалось, физически ощущала. Она зябко передернула плечами и поежилась – куртка, днем казавшаяся слишком жаркой, сейчас вовсе не грела. Пришлось вставать, разминаться и по новой разжигать костер. Натруженные ноги ныли, но, пожалуй, меньше, чем можно было ожидать. Наконец огонь весело затрещал, и Лика, присев на не оправдавшее надежд бревно, протянула к нему озябшие руки. Все, вроде согрелась. Спать, против ожидания, больше не хотелось, да и голод уже не донимал, как вчера: то ли попривыкла, то ли желудок смирился с неизбежным и перестал терзать хозяйку требованием хоть чем-то его наполнить. Правда, хотелось пить, но пока еще можно было терпеть. Дождавшись, пока совсем рассветет, Лика тщательно затушила костер (только лесного пожара ей для полного счастья не хватало) и двинулась в путь, твердо решив за сегодняшний день выйти к поселку. Причин было две: во-первых, она прекрасно понимала, что долго в таком темпе и без еды просто не протянет, во-вторых, навигационный браслет утверждал, что пройдено почти две трети пути, и это внушало определенную надежду.
К поселку, тем самым Шахтам – интересно, там что, на самом деле жили шахтеры? – Лика вышла около одиннадцати часов вечера. Впрочем, «вышла» – это сильно сказано, скорей «выползла». Не на карачках, конечно, но где-то близко к тому. Просто часов в десять навигатор вдруг пискнул, сообщая, что до цели осталось меньше километра, и Лика, вдохновившись, рванула вперед и… заблудилась. По-глупому заблудилась: путь ей преградил довольно глубокий и крутой распадок, который она решила на всякий случай обойти стороной, чтобы не рисковать в темноте, вот и заблудилась. На то, чтобы выйти на заброшенную лесную дорогу, судя по ржавому указателю, ведущую к поселку, ушел почти час. Наконец, завидев вдали какие-то огни, она решила, что это и есть искомые Шахты, и решилась включить комм, отправив несуществующее сообщение на указанный разведчиком номер. Комм, видимо заранее запрограммированный, повел себя странно: уведомив хозяйку, что «сообщение успешно доставлено», он вдруг отключился, похоже, навсегда. По крайней мере включить его снова она уже не смогла. Пожав плечами, Лика села на землю под стволом ближайшего дерева, оказавшегося какой-то местной разновидностью сосны, и решила ждать. Дорогу она отсюда видела, огни поселка тоже, остальное же, если верить разведчику, должна была сделать неведомая Марта, фамилию которой Лика, честно говоря, позабыла. Вроде бы что-то немецкое, какое-то производное от немецкого «кляйн» или «клейн». Да и какая разница? Надо будет – найдет. Если честно, Лике уже просто было все равно: найдут и помогут – хорошо, ну а нет? Значит, такая судьба. Глаза нещадно пекло, и думать Лика могла уже только об одном: спать. Не есть – голод окончательно отступил еще часов пять назад – и не пить – спать… просто спать… Она даже не поняла, что заснула. Вот еще мгновение назад она сидела, тупо глядя на далекие огни, и вдруг мягко повалилась набок, головой прямо в колкую прошлогоднюю хвою, показавшуюся ей мягче любой, самой мягкой в мире, подушки. Сознание отключилось, как совсем недавно отключился комм, а до него – исчерпавший запасы стимулирующих средств медикит…
Лика пришла в себя на широкой, застланной красивым и пахнущим свежестью бельем кровати. Сквозь неплотно зашторенное окно лился яркий солнечный свет – на улице было не то позднее утро, не то день. Комнатка была небольшая, но очень чистенькая, хотя все эти занавесочки, розовые, с сердечками и в оборочках, чехлы на стульях в таких же оборочках, пасторальные картинки на стенах и цветочки в вазах в целом и производили впечатление какого-то, ну, борделя, что ли? Конечно, Лике самой никогда не доводилось бывать в настоящем борделе, но почему-то ей казалось, что обстановка там должна быть именно такой. Откуда она это взяла, Лика понятия не имела – то ли из прочитанных в юности книг, то ли просмотренных голофильмов.
В этот момент раскрылась дверь, и в комнату вошла девушка. Хорошенькая, миловидная, возможно, даже красивая, но разве рассмотришь под таким слоем косметики? Лика, сама косметикой почти не пользовавшаяся, едва удержалась от презрительной гримасы. Но – удержалась. Ей спасли жизнь, поэтому свое мнение о правилах пользования косметикой она должна засунуть себе же в… ну, в общем, очень так глубоко засунуть!
– Ой, вы проснулись? – спросила девушка на всеобщем. Лика кивнула. Вот так голосок, с таким голоском ей бы песни петь!
– Тогда сейчас будет завтрак, – весело сообщила… уж не Марта ли? – и исчезла в соседней комнате. Спустя пару минут она снова появилась, толкая перед собой небольшой столик на колесиках. Столик был сервирован к завтраку, причем сервирован не только по правилам, но и с удовольствием. То есть девочку не просто обучили, как это правильно делать, ей это, похоже, еще и самой нравилось. Стараясь не слишком торопиться, Лика съела яйцо всмятку и тоненький тостик с маслом, подумав, что сейчас с удовольствием приговорила бы настоящую яичницу из пяти яиц, да еще и жаренную на сале. И толстый-толстый кусок ржаного хлеба с маслом…
– Вам пока нельзя ничего другого, вы давно не ели, – все с той же ангельской улыбкой прощебетала девушка, – вот еще пару ложек бульона, и все! А через два часа я вас снова покормлю.
Лика вяло кивнула. Ей очень, просто до боли, хотелось узнать, зовут ли девушку Мартой и как она сама сюда попала – ну не могло же это хрупкое создание дотащить ее до поселка?! Но измученное, получившее долгожданную пищу тело требовало отдыха, и Лика, едва коснувшись щекой подушки, сразу провалилась в сон. После она еще несколько раз просыпалась, ела и снова засыпала. Когда девушка в очередной раз притащила столик, Лика неожиданно задумалась. Есть, конечно, по-прежнему хотелось, но почему она все время сразу после еды засыпает?
– Ешьте, не бойтесь! – улыбнулась девушка, демонстрируя ямочки на щеках. – Вы правильно догадались, я добавляла в пищу немного легкого снотворного, ведь вам нужно поскорее восстановить силы. Но сейчас тут нет никаких, – она четко интонировала последнее слово, – примесей.
Лика начала есть, пытаясь определить на вкус, добавлено ли что-то в еду или нет.
– Я понимаю, что у вас накопилось немало вопросов, – продолжила меж тем девушка, – но давайте поговорим об этом позже. Сейчас вы в безопасности, и это главное. Остальное может обождать. Не очень долго, но может. Кстати, я Марта Кляйнриттер, думаю, вы и так поняли.
– Моя одежда… – начала было Лика, кое о чем вспомнив и внутренне похолодев.
– Не волнуйтесь, ваша одежда цела. И все, что при вас было, тоже, – непривычно-серьезным голосом ответила собеседница, и Лика неожиданно поняла, что она действительно в курсе. Значит, пока все идет правильно, так, как и должно идти по плану «полковника». Кстати, интересно, а в каком звании он был у нас?
– Отдохните, – ласково улыбнулась девушка, коснувшись ее руки, – а потом мы поговорим. Хорошо?
Оставалось только кивнуть. Наверное, Марта и в самом деле знает что делает. Главное, что Лика дошла, что не осталась там, в лесу, что жива и уже почти пришла в себя. Да, надо немного отдохнуть – и… – с этой мыслью она и заснула, на сей раз – заснула сама, без помощи снотворного, хотя, казалось, выспалась уже на неделю вперед. Марта несколько секунд смотрела на умиротворенное лицо гостьи, затем тихонько и как-то очень по-женски вздохнула и вышла из комнаты, бесшумно притворив за собой дверь…
– Итак, вот теперь мы можем и поговорить. – Марта присела на краешек постели. – И для начала я расскажу, где вы находитесь. Не знаю, говорил ли об этом Генри, но в поселке расположена часть, гм, обеспечения войск Корпорации…
Лика, полусидящая в кровати, непонимающе нахмурилась. Ну да, разведчик упоминал про некую расквартированную в Шахтах часть обеспечения, но отчего девушка выдержала эту небольшую паузу, к чему вообще это «гм»? Хозчасть, что ли? Тыловики какие-нибудь? Собеседница же явно смутилась, пытаясь облечь в слова нечто, сути чего ее гостья по-прежнему не понимала, и даже слегка покраснела при этом.
– Понимаете, здесь живут девушки… ну, в общем, которые обеспечивают, э-э, высокий моральный дух солдат, – выпалила она одним махом и покраснела еще сильнее. Лика сперва не поняла, а потом… потом тоже густо покраснела. Ну, все правильно – в войсках противника официально узаконена проституция, и проституток (то есть, простите, «вольнонаемных сотрудников «особого отдела обеспечения») возят за собой, дабы бравые воины всегда могли расслабиться, не ища развлечений на стороне и соответственно не цепляя никаких подрывающих боеготовность болезней. Стало быть, она попала в селение девиц легкого поведения, в тот самый знаменитый «веселый обоз»… хм, смешно… вот только что-то не очень-то смеется.
– Вам… противно? – тихо спросила девушка.
Лика подняла на нее глаза. Противно? Пожалуй, это не то слово, которым можно было описать ее состояние, – скорее как-то странно. Она впервые видела женщину, продающую себя за деньги, которая к тому же спасла ей жизнь – и при этом еще и являлась агентом федерального правительства.
Повисла пауза, тяжелая, неприличная, совершенно непрофессиональная в их ситуации.
– Да нет, Марта, все нормально, – медленно произнесла Лика, не имея никакого представления о том, что она скажет дальше. Но и молчать становилось уж как-то совсем пошло. – Правда, нормально! Просто я… Он… Генри… меня об этом не успел предупредить. Вы не подумайте, я не ханжа какая-нибудь, не пуританка и не «синий чулок», просто немного не ожидала. – Лика искренне улыбнулась. Девушка с секундной задержкой сделала то же самое – и обе они ощутили, что все, лед сломан. Успех стоило закрепить, и Марта легко поднялась с кровати:
– А знаете что, Лика – вас ведь так зовут, да? – давайте мы с вами выпьем немного вина. Или вы хотите чего-то другого? У меня в доме неплохой бар, командование… э-э… обеспечивает. – Она снова собралась было покраснеть, но Лика ободряюще кивнула в ответ:
– Конечно! Мне лучше джина с тоником или даже просто водки. И давайте… давай перейдем на «ты», хорошо?
– Хорошо, – с облегчением согласилась девушка, выходя из комнаты, – подожди, я сейчас, я быстро…
Пока Марта в очередной раз сервировала столик, Лика потихоньку встала и добрела до туалета. Ноги подрагивали от слабости, и немного кружилась голова, но в целом она чувствовала себя не так уж и плохо. Санузел – унитаз, биде и душевая кабинка с гидромассажем – ей понравился, не понравилось собственное отражение в большом, в полстены, зеркале. Лицо осунулось, под глазами залегли темные круги, давно не мытые волосы свисали сосульками, кожа оказалась покрыта грязными разводами… в общем, жуткая картина! Хорошо хоть Сережа не видит: Лика скорее еще раз прошла бы весь «лесной маршрут», чем позволила любимому увидеть ее в подобном виде. Нет, в душ, немедленно в душ! Скинув многократно пропотевшую футболку и трусики, Лика, помогая себе руками – не хватало только навернуться от слабости! – заползла в кабинку и задвинула дверцу. Присев на корточки – стоять сил просто не было – она подставила лицо живительным струям и неожиданно ощутила, как горячая вода смывает с нее даже не грязь как таковую, а саму накопившуюся усталость, слабость и напряжение. Нет, она вовсе не мылась, она ставила последнюю точку на некоем не самом лучшем отрезке своего прошлого. Так продолжалось довольно долго – из душа Лика выползла едва живая, но зато с ощущением не столько физической, сколько духовной чистоты и счастья. Марта сидела на опущенной крышке унитаза и понимающе улыбалась:
– Полегчало? Понимаю, сама такой была, когда… ну, в общем, когда впервые клиента… обслужила. Часа два, наверное, мылась, никак чистой себя ощутить не могла. А потом ничего, привыкла. Одевайся, – она резко сменила тему, протянув чистый халат, поверх которого лежало новенькое, даже с магазинным ярлычком, полотенце, – и пошли. Ты извини, я тебя помыть-то никак не могла, такой, как была, в постель уложила.
– А как ты меня вообще из леса-то дотащила? – с искренним интересом спросила Лика, вытирая волосы. Своей наготы она отчего-то совершенно не стыдилась: как отрезало. Марта смущенно потупилась, потеребила рукав своего халатика, точно такого же, как тот, что предстояло надеть Лике – розового, полупрозрачного, с какими-то идиотскими оборочками и рюшечками. Впрочем, девушке было совершенно все равно – ей отчего-то вдруг даже захотелось, чтобы Сережа увидел ее в этом непотребном одеянии.
– Сама я б тебя не дотащила, конечно, пришлось ввести «Фонтан-М». А дальше мы усиленно изображали двух подвыпивших феечек-подружек, возвращающихся к себе после честно заработанного, сама знаешь чем, выходного дня. Ну, изображала-то я, а ты просто тупо брела в указанном направлении. Вообще, странно, что ты ничего не помнишь, видимо, совсем слабая была, вот тебе по мозгам и врезало…
Лика понимающе кивнула. «Фонтан» был мощным наркотическим психостимулятором из арсенала «боевой фармакологии» космического десанта. Как ни странно, она даже знала его неофициальное армейское прозвище: «обдолбанный зомби». Сей милый препарат позволял человеку по много часов находиться в активном состоянии, делая его практически нечувствительным к боли, голоду, жажде или усталости – мозг просто не реагировал на эти – и подобные им – раздражители. Потом, правда, наступал жесточайший «отходняк», да и передозировка грозила гибелью или полной потерей способности адекватно воспринимать происходящее, так что даже десантники старались применять его лишь в самом крайнем случае.
– А как ты до кровати дотопала, я тебе сразу антидот вколола, – сообщила Марта, помогая натянуть халат. – Десантура-то под ним себя более-менее осознает, но тебя он начисто вырубил, шла, будто настоящий зомби, мне временами аж жутко становилось. Вдруг, думаю, чего… – Марта вздохнула и сменила тему: – Ну что, пошли знакомиться?
– Пошли, – кивнула Лика, безропотно позволив взять себя под локоть и довести до кровати. Руки у хрупкой с виду девушки оказались неожиданно сильными…
«Знакомство» затянулось далеко за полночь. Спать Лике больше не хотелось – потерявшая счет времени, она только сейчас узнала, что проспала (и проела) почти полные сутки. И все это время Марта ухаживала за ней, успев подремать лишь пару часов. Впрочем, слабые попытки отправить ее в постель успехом не увенчались: девушка не терпящим возражений голосом сообщила, что у них не так много времени. Лика вкратце пересказала ей историю своих злоключений, поскольку Марта знала о ней лишь то, что содержалось в шифровке, отправленной «Генри» еще неделю назад. С трудом скрыв удивление, Лика поняла, что разведчик заранее готовил ее побег, прекрасно понимая, что произойдет, когда противник получит от Ларри интересующие его сведения. И псевдокристалл с неведомыми данными наверняка был у полковника еще до того, как Лику привлекли к допросам, и агент просто искал способ переправить его в штаб. Она и стала этим «способом»; кроме того, ей вообще здорово повезло, что «Генри» откуда-то не только лично знал Чебатурина, но и ее саму. Перед глазами снова пронеслись картины первого допроса «черного археолога»: еще тогда полковник узнал ее, потому и пытался предостеречь, оградив от опасных глупостей, которые «манекен» мог бы и не простить. А все их с Алексеем наивные планы побега так и остались бы планами – хоть лагерь и оборудовался наспех, сбежать им не дали бы, это ясно – один вшитый в воротник маяк, о котором они и понятия не имели, многого стоил! А ведь наверняка есть еще и какие-нибудь спутники на орбите, и биосканеры у охраны, и натасканные на поиск сбежавшего человека собаки, в конце концов! В общем, повезло ей, как ни крути, повезло…
Насчет всего остального оказалось еще проще: на днях Лике предстояло покинуть планету с документами на имя Анхелики Кляйнриттер, старшей сестры Марты, добропорядочной «фрау» и матери троих детей, свято чтящей вековые традиции славного рода Кляйнриттеров (Лике стоило немалого труда без улыбки выслушать формулировку, похоже, произнесенную Мартой на полном серьезе). Почтенная женщина специально прилетела на планету, дабы наставить на путь истинный погрязшую в похоти сестру и убедить ее, что порядочной девушке не годится заниматься тем, чем она занимается. Но убедить сестру не удалось, и Анхелика не посчитала для себя возможным и дальше оставаться в поселке, где живут продажные девушки. И теперь она возвращается домой, на Новый Эльзас, где и проживает вместе с упомянутыми тремя детьми и законопослушным супругом. На этом месте рассказа Лика наконец не выдержала:
– Стой, Марта, притормози! Если твоя, гм, сестра сюда прилетела, значит, все ее данные занесены в регистр таможенной и пограничной службы. И как ты себе это представляешь? Если в аутентичности моего – поддельного, как я понимаю – инджетона усомнятся, меня тут же заставят пройти дополнительную идентификацию на ретиносканере или папиллографе. И – все, привет, прямо там и повяжут.
Марта с улыбкой покачала головой:
– Во-первых, твой, как ты выразилась, «поддельный» жетон будет самым настоящим, во-вторых, записи в компьютере таможни и пограничников уже отредактированы в соответствии с твоими собственными данными, – девушка снова улыбнулась. – Не стоит меня недооценивать, до войны я семь лет прослужила в пограничной службе этой планеты – собственно, поэтому я и работаю на правительственную разведку. Правда, раньше меня звали несколько иначе… Ну, так что, за твое благополучное возвращение? – Она подняла наполненный вином бокал.
– За возвращение… – эхом повторила Лика, продолжая обдумывать услышанное. – Ничего себе! Я думала, тебя завербовали уже после начала войны.
– Нет, – улыбка сползла с лица девушки, – не после. Просто… просто мне пришлось легализоваться именно так. Противно, конечно, но приказ был именно таким. Кто заподозрит официально нанятую командованием проститутку в профессиональном шпионаже? Нет, заподозрить-то, конечно, могут, в постели каких только секретов не наслушаешься, но увязать шлюху с бывшим офицером правительственной погранслужбы – вряд ли. Да и внешне – согласись, я не слишком-то тяну на крутого разведчика, верно? Вот такие дела… – Она залпом допила вино и поставила на столик бокал.
– Из… извини, – непонятно за что попросила прощения Лика, тоже не чокаясь опустошая свою рюмку. – Наверное, тяжело тебе с этим жить?
Отвернувшись, Марта пожала плечами:
– Да нет, честно говоря, привыкла уже. «Каждому – свое», – кажется, так когда-то говорили? Если я нужна именно на этом месте, значит, так тому и быть. Когда-то ведь все это закончится, вся эта идиотская война! Ладно, давай-ка спать, боюсь, завтра будет трудный день.
– Завтра? А что будет завтра? – спросила немного захмелевшая Лика.
– Очень может быть, что завтра тебе придется уходить. Точнее узнаю утром. – Марта поднялась, подошла к окну, поплотнее задернув шторы. – Ложись, нужно как следует выспаться.
Утром Лику разбудил дверной звонок. И почти сразу же в комнату заглянула Марта:
– Помни, ты моя сестра, причем крайне недовольная и оскорбленная моим образом жизни, – шепнула девушка и отправилась открывать, игриво прокричав в ответ:
– Иду-у! Иду-иду! Секундочку-у!
Лика подождала, пока дверь откроется, и сказала сварливым голосом, стараясь, чтобы было слышно в прихожей:
– Могла бы и не приглашать своих знакомых, пока я нахожусь в этом доме! Совсем стыд потеряла, подстилка, дрянь, прошмандовка! – на этом запас подходящих ругательств иссяк, а называть девушку «шлюхой» или как-то еще более грубо Лике не хотелось.
– Сейчас! – крикнула Марта уже совсем другим голосом, и журналистка поняла, что все в порядке, неожиданный посетитель опасности не представляет.
«Сестра» вернулась спустя несколько минут, и выражение ее лица неожиданно сказало Лике, что сегодняшний день для нее в этом доме последний.
– К сожалению, я была права, – негромко сообщила Марта, – нужно уходить немедленно, сейчас я подготовлю одежду. – Увидев удивление в глазах собеседницы, Марта пояснила: – Чтобы скрыть твой побег, Генри при помощи верных ему людей спровоцировал в лагере беспорядки и массовый побег заключенных. Именно потому тебя и не искали, понимаешь?
Журналистка пораженно кивнула: ничего подобного она не ожидала. Нет, конечно, разведчик обещал сделать все возможное, чтобы прикрыть ее отсутствие в лагере, но массовые беспорядки?! Значит, слышанные в лесу выстрелы и взрывы ей вовсе не почудились, в лагере и вправду шел бой, наверняка и люди погибли. Да что ж за информацию она несет с собой, если ради нее Генри пожертвовал не только собой и доверенными людьми, но и жизнями тех, с кем еще несколько дней назад она делила нары в одном бараке?!.
– Где то, что ты… что тебе дал Генри? – будто прочтя ее последнюю мысль, неожиданно спросила Марта.
Вздохнув, Лика на удивление легко поднялась с постели и подошла к своим вещам, по-прежнему развешанным на спинке стула:
– Дай ножницы или что-то режущее, нужно распороть подкладку.
– А что это вообще? – Марта протянула маникюрные ножницы. – Насколько оно большое?
– Да просто роум, самый обычный информационный псевдокристалл, – пожала плечами Лика, грубо вспарывая подкладку. – Вот…
– Тогда все упрощается, – расслабилась Марта, что-то разыскивая в ящике комода, – вот, держи. – Она протянула «универсальный» зажим, зачастую используемый девушками, чтобы самостоятельно изготавливать украшения, например из красивых камушков или недорогой бижутерии. – Повесь на шею, на этой планете принято носить подобные безделушки. Одно время у местной молодежи даже была такая мода – носить на шее использованные роум-кристаллы, так что вопросов быть не должно. Если что, – Марта показала, как размыкать фиксаторы зажима, – всегда сумеешь спрятать. Проглотишь или… – она едва заметно покраснела, – …или спрячешь как-то иначе.
Лика кивнула, надежно закрепив драгоценную «безделушку» зажимом, и перекинула цепочку через шею. Оделась – принесенные Мартой вещи, новенькие, разве что без магазинных ярлыков, пришлись как раз впору. Нацепила на запястье навигатор, а на вторую руку неработающий комм (другого у Марты просто не было, а «выделяться из толпы» не хотелось), зачем-то спрятала в карман зажигалку и фонарик. А вот туфли, оказавшиеся на полразмера меньше, она обула с большим трудом, порадовавшись мимоходом, что обувь оказалась на низком каблуке.
– Держи. – Марта протянула ей женское кожаное портмоне. – Здесь твой жетон и деньги. Немного наличных и карточка «Галактического кредита». И не дергайся, на посадке тебя никто проверять не станет, гарантирую, кредитка тоже абсолютно легальная. И вообще, будь максимально уверенной в себе, это всегда сбивает проверяющих с толку. Готова? Тогда пошли, перекусим – и в путь. Здесь до космопорта от силы час…
Попрощались девушки дома: окружающие, буде таковые найдутся, должны видеть, что «сестры» в ссоре. Всю дорогу «родственницы» молчали, старательно глядя в разные стороны, Марта – смущенно, Лика – всячески демонстрируя оскорбленную невинность и презрение к столь низко падшей сестрице. Девушка довела ее до самого вокзала, посадив в рейсовый гравилет. На прощание Лика-Анхелика нарочито громким голосом еще раз попыталась убедить «сестру» вернуться к праведному образу жизни, но та промолчала в ответ. И Лика с оскорбленным лицом уселась рядом с пилотом – несмотря на то, что в салоне была уйма свободных мест. Пилот, истолковав это по-своему, всю дорогу не умолкал:
– Эх, да чего уж там! Я ведь тоже думал – не дай бог дочка моя вот так вот опустится – так я ее сам, своими руками! А уж если залетит… Думать-то думал, а теперь вот внучка ращу, уж год и месяц ему. Кто отец, она даже и не знает, говорит, их человек пять было. И ведь люблю его, внука-то, моя в ем кровь-то, как ни крути, но моя. Так что ты, дочка, в голову особо не бери, оно ведь завсегда так было, кто воюет, а кто… гм, ну сама понимаешь, не маленькая.
До Лики, занятой своими мыслями, с трудом дошло, что пожилой пилот пытается успокоить «расстроенную родственницу», сестра которой оказалась проституткой-на-довольствии. Хотя, конечно, никакая Марта не проститутка, то есть не совсем проститутка… А вот интересно, – неожиданно подумала Лика, – сама бы она так смогла? Если бы это нужно было Чебатурину? Родине? Смогла бы лечь неизвестно под кого – сопливого, прыщавого, с вонью изо рта, с запахом давно не стиранных носков? Лику передернуло от отвращения – нет, не смогла бы. И любовь к Сергею, и патриотизм – все, как выяснилось, имело определенные границы, что ли. Жизнь отдать – да, наверное, а вот тело свое на поругание, извините, нет. Хотя… – Последнюю мысль Лика так до конца и не додумала.
– Приехали! – весело сообщил пилот. – Быстро мы, ага?
Лика автоматически кивнула. Гравилет уже припарковался у кромки посадочного терминала, и она, попрощавшись, вылезла из машины.
– Эй! А вещи, вещи-то? – удивленно прокричал ей в спину пилот.
Девушка замерла. Какие вещи? Она ведь была без вещей? Ну конечно же, без. Ловушка? Бежать? Нет, бежать не получится, куда здесь можно бежать? Она медленно повернулась и, улыбаясь, пошла обратно.
– Совсем забыла…
– Дык и в салоне нету… – Растерянный пилот почесал пятерней затылок, и этот мирный жест почему-то сразу успокоил Лику.
– Нету? – выдавила она как можно растеряннее.
– Ага… так вы ж вроде и без вещей были?
– Наверное, у сестры оставила. – Лика свела брови, сделав скорбную гримасу. – Что ж, возвращаться не буду, пускай пришлет. У нее теперь легких деньжат много, вот пусть и раскошелится, шалава.
– Да уж, я тоже, как про свою узнал, так расстроился, что аж комм потерял! – поддержал ее пилот. – А по поводу сестрицы вы не расстраивайтесь, может, к концу войны еще и радоваться будете, что она хоть так, да выжила….
– А вы думаете, эта война когда-нибудь закончится? – Лика резко повернулась к пилоту. Тот отчего-то смутился:
– Ну, должна ж… хоть когда-нибудь… как же иначе-то?..
И шепотом добавил:
– Иной раз кажется, что в этой войне вообще смысла никакого нет! Э-эх, да что там говорить-то… Ладно, прощайте уж. – Он смешно засуетился, торопливо усаживаясь в кабину. Гравилет качнулся, приподнимаясь над бетоном, и плавно поплыл в сторону боксов техобслуживания. Лика улыбнулась – пилот боялся еще сильнее, чем она. А она? Что ж, часть пути домой уже пройдена, пусть не половина, но треть-то уж точно! Теперь ей надо только пройти пограничный контроль, сесть на челнок и добраться до Посейдона, где будет пересадка на Новый Эльзас, откуда можно будет связаться со своими. Конечно, ей вовсе не хотелось лететь на эту небольшую аграрную планету, расположенную аж в третьем поясе дальности, но Посейдон несколько месяцев как был оккупирован войсками МФК. Штаб Второй ударной группировки (это журналистка знала совершенно точно) уже давно готовил масштабную операцию по освобождению планеты, но пока бои за нее еще не начались, иначе все рейсы, даже транзитные, были бы отменены…

10
Лидка
…Сирена боевой тревоги прозвучала, как водится, неожиданно, заставив Лидку подскочить на койке, куда она только-только прилегла, намереваясь «придавить законные сто двадцать минут» после очередной серии тренировочных полетов. Интересно, отчего тревожный ревун всегда звучит именно «неожиданно»? По закону подлости или еще почему? Ведь ни боевых вылетов, ни тренировок сегодня явно не предвиделось. А значит, что-то произошло и ее эскадрилья будет в этом «чем-то» участвовать. Впрочем, все эти вихрем проносящиеся в мозгу мысли вовсе не помешали ей вскочить с койки, быстро одеться и броситься в коридор. В коридоре оказалось достаточно людно: кроме пилотов, по тревоге были подняты и остальные службы. Под навесным потолком технического яруса надрывались динамики громкой связи:
– Боевая тревога! Всему экипажу занять места согласно штатному расписанию. Персоналу БЧ-7 – готовность ноль, переход в боевой реактор-режим через пять минут. Персоналу БЧ…
Дальше старший лейтенант не слушала: непосредственно ее все это не касалось. Ее делом было как можно скорее добежать до родной «семерки», облачиться в противоперегрузочный комбинезон и нырнуть в тесное нутро готового к старту «шарка». Наверное, куда более правильным было бы называть истребитель именно «Акулой», но в среде пилотов отчего-то бытовало негласное правило использовать именно этот вариант: «шарк». Почему – Лидка не знала: то ли традиция такая, то ли еще что? Хотя истребитель и на самом деле чем-то походил на пятнадцатиметровую акулу – сходство с хищной рыбиной придавал косо срезанный фюзеляж с расположенными под ним оружейными контейнерами и похожий на плавник выдвижной треугольный атмосферный киль.
Девушка нырнула в распахнутые двери БЧ-7, притормозила возле индивидуального шкафчика. Касание пальцем тактильного замка – и дверца послушно уехала в сторону, являя взору высотный костюм. Полторы минуты на то, чтобы натянуть на себя неуклюжее с виду одеяние, десять секунд – подогнать его по фигуре, еще тридцать – добежать до ангара. Герметичная переборка, ведущая на стартовую палубу, была раскрыта, и Лидка беспрепятственно прошла внутрь. Установленные на направляющих стартовых катапульт истребители ждали пилотов – бронекупола сдвинуты, лесенки установлены, техники застыли рядом, напряженно глядя в сторону входа: а ну как пилот не появится? Нет, нонсенс, конечно, ну а вдруг?
Бачинина преодолела последние метры, остановившись возле родного атмосферника, зыркнула на техника. Васька Лазарев смотрел на нее как-то… не так.
– Ну, что еще?! – рявкнула девушка, попутно охлопывая себя по бокам: кобура на месте, разъем комбинезона никуда не затянуло при застегивании, индаптечка привычно ощущается под мышкой. Все штатно, можно вылетать.
– Н-ничего. – Васька смущенно сморгнул. – Аппарат готов к вылету, все системы…
– Ну и ладно, – Лидка уже одолела предпоследнюю ступеньку ведущей в кабину лестницы, – ну и хорошо. А если ты снова чувствуешь мою скорую погибель, так сильно ошибаешься. Впрочем, разрешаю пойти и надраться. В полную и абсолютную жопу. За мою, так уж и быть, скоропостижную гибель и за мой счет. Если вернусь, и без твоей помощи из кабины выползу.
Лазарев испуганно захлопал белесыми ресницами: подобного ответа он не ожидал. Нет, старлей Бачинина, конечно, никогда за словом в карман не лезла, но и так резко перед вылетом не отшивала. Да и знает ведь, что он алкоголя вовсе не потребляет. Неужто и вправду…
– Пошел ты… – словно угадав мысли борттехника, негромко буркнула Лидка. И, опустившись в объятия противоперегрузочного ложемента, с какой-то необъяснимой яростью шарахнула кулаком по закрывающей кабину клавише. Влекомый электромоторами глухой бронированный купол надвинулся, отрезая пилота от внешнего мира. Негромко клацнул замок – теперь кабина была полностью герметичной. Стараясь не думать о странной реакции техника, девушка натянула гермошлем.
«Добрый день, пилот, – раздался в ушах мягкий голос бортового компьютера. Некогда Лидка сама выбрала именно этот женский голос, интонациями чем-то напоминающий голос ее родной сестры. – Ваши действия?»
Бачинина пошарила позади себя, привычно нащупав разъем, соединяющий высотный костюм с бортовой виртуальной сетью.
– Благодарю, Лидочка! – синтезированный голос смягчился, перед глазами развернулся тактический голоэкран. – Ты интегрирована в бортсеть. Пожелания?
– Никуда не лететь, – буркнула Лидка, обозревая выводимые на экран данные. Синий маркер в углу означал, что стартовать они будут все-таки в штатном режиме. Что ж, хоть это радует. Но не успела она порадоваться, как на объемном голографическом экране высветились данные предстоящего задания, и старший лейтенант Лидия Бачинина смачно выругалась, зная, впрочем, что ее все равно никто не услышит, а бортовая виртуалка уже привыкла к периодическим нештатным высказываниям, давно перестав считать их некорректно сформулированными командами. Итак, на поверхности планеты что-то пошло вразрез с планами командования, и операцию по высадке десанта, запланированную на послезавтра, решено начать прямо сейчас. Хорошо хоть первоначальные планы, многократно отработанные на тактических симуляторах, остались в силе. Сначала – орбитальный удар по поверхности и подавление наземных систем ПВО-ПКО, затем атака штурмовых модулей под прикрытием атмосферно-пространственного крыла – ее эскадрильи, – и, наконец, высадка космодесанта. Первыми вниз уйдут легкие челноки с группами захвата плацдарма, затем – модули с тяжелым вооружением и основным эшелоном войск. Все красиво, словно на рекламных голобуклетах с вербовочного пункта, вот только редко все бывает именно так!.. До старта еще оставалось время: сначала по поверхности отработают боевые комплексы БЧ-2 и 3, затем радиотехники из «восьмерки» подавят все диапазоны, напрочь забивая помехами вражеский эфир, а вот следом наступит и их черед. Наземную ПВО и ПКО орбитальщики-то уничтожат (по крайней мере, очень бы хотелось на это надеяться!), но вот поднятые по тревоге вражеские перехватчики – уже забота их эскадрильи. Поскольку десантные модули и штурмовики огневой поддержки, при всей впечатляющей мощи их бортового вооружения, совершенно беспомощны против юрких атмосферников. Антирадарное покрытие и генераторы ложных целей, безусловно, здорово, но если модуль попадет в прицел вражеского перехватчика, шансов спастись у него не будет. Если, конечно, в этот момент рядом не окажется вот такой вот зубастой «Акулы» прикрытия.
Развить мысль Лидка не успела. Голоэкран внезапно изменил цвет, автоматически переходя в боевой режим – теперь пилот сидел внутри точной трехмерной проекции забортной картинки, расцвеченной столбцами тактических данных и бортовой телеметрии, – и думать стало просто некогда: включились выпестованные годами обучения и тренировок рефлексы. В конце концов, она ведь полноправная выпускница летного училища с двумя годами войны за спиной, а не какой-нибудь там ускоренный выпуск «взлет-посадка»!
«Системы в штатном режиме, – сообщил компьютер, – десять секунд до отделения». Направляющие мягко внесли истребители в пеналы стартовых шлюзов, ушли в стороны створки внешних люков, и эскадрилья вырвалась на оперативный простор. До которого, впрочем, еще следовало добраться, поскольку между зависшим на орбите большим десантным кораблем и атмосферой вражеской планеты пока что лежали сотни километров простреливаемого с поверхности пространства. Нет, командир звена Бачинина вовсе не сомневалась в эффективности корабельных оружейных комплексов – равно как и в том, что на месте боевых расчетов вражеской противовоздушной обороны сейчас лишь воронки с остекленевшими от жара стенками, но мало ли… Девушка бросила короткий взгляд на кормовую полусферу: штурмовые «утюги» тоже покинули ангары бэдэка, устремляясь вниз.
Ну вот и все, понеслось! Работаем…
В боевой порядок истребители перестроились уже в атмосфере, когда на смену полупрозрачной кисее разреженного воздуха пришла ватная плотность висящего над заданным квадратом облачного покрова. Штурмовики шли группами по три машины в каждой – впереди ведущий, за ним оба ведомых. Атмосферники взяли их под прикрытие, готовые ринуться наперерез любой опасности, но экраны локаторов оставались девственно-чисты. То ли противник откровенно прошляпил начало высадки, то ли орбитальный удар накрыл не только сам укрепрайон, но и все близлежащие аэродромы. Лидка сжала зубы и зло прищурилась: годы войны давно приучили ее уважать противника и не верить в подобную удачу. Нет, в то, что орбитальщики с радиотехниками надежно ослепили и оглушили врага, она еще готова была поверить, но накрыть одним ударом все наземные базы авиации ПВО, в том числе дальней? В это она не верила, не имела права верить:
– Белка – всем номерам. Внимание, выходим из облаков. Предполагаю…
Договорить девушка не успела. Перед глазами полыхнуло тревожное предупреждение, и экран завесился появившимися будто из ниоткуда отметками целей. Их, этих отметок, было много, раза в два больше, чем «шарков», и они ждали именно их. Нечто подобное уже было совсем недавно, правда, тогда вражеские перехватчики исчезали с радаров, а не появлялись на них. Но и сейчас, как и в прошлый раз, девушка не поняла, каким образом противник все это время оставался невидимым, ведь современные мультирадары – это отнюдь не примитивные радиолокаторы конца двадцатого века! В основе их действия лежит вовсе не принцип отраженного сигнала (точнее, не только он), а сканирование пространства как минимум в четырех диапазонах: электромагнитном, гравитационном, тепловом, масс-объемном. Да и с орбиты следят всякие хитрые системы обнаружения, по идее, способные засечь приближение не то что атмосферного перехватчика, но даже крохотного беспилотного робота-разведчика! А вот надо ж, не засекли, не предупредили. Противник, видимо, применил какой-то незнакомый флотским спецам способ оставаться невидимым и встретил их с раскрытыми объятиями… и прочими люками бортовых оружейных комплексов.
Бачинина коротко выругалась, бросая истребитель в сторону и вниз. Перегрузка привычно вдавила ее в пискнувший компенсатором ложемент, однако Лидка даже не обратила на это внимания. Время обращать на что-то внимание вообще закончилось, теперь все зависело только от ее рефлексов и быстродействия бортовой электроники. Бой в атмосфере, конечно, не столь быстротечен, как в космосе, но и здесь тоже все решают доли секунды, особенно в ближнем бою, когда в дело идут лазерные установки или гиперзвуковые электромагнитные пушки, а не ракеты. От пучка когерентного излучения или разогнанного до десяти звуковых снаряда не особо-то поуворачиваешься, да и понятия «подлетное время» для них попросту не существует, и маневр уклонения вряд ли поможет. Справа по борту коротко полыхнуло – кто-то из новичков свое отлетал. «Ускоренный выпуск», мать его, «взлет без посадки»! Алая марка прицельно-навигационной системы пересеклась с одной из отметок и изменила цвет, и Лидка, не задумываясь, нажала на спуск. Попасть в своих она не боялась, ПНС – штука умная, в случае чего оружие просто не выстрелит, заблокированное совпадением запроса «свой-чужой». Попала. И в нее чуть не попали – самым краешком сознания она отметила огненный росчерк в том месте, где мгновение назад был ее «шарк». Пронесло…
И все-таки противников было слишком много, да и уровень подготовки доброй половины эскадрильи оставлял желать лучшего. Ветераны, конечно, пытались хоть чем-то помочь, прикрыть желторотиков, но их, ветеранов, катастрофически не хватало, а идущие прежним боевым порядком штурмовики ждали помощи. Первым из «стариков» погиб неугомонный весельчак и ловелас Джакомо. Его напоровшийся на плазменный импульс истребитель даже не взорвался, рассыпавшись гроздью обломков, а превратился в стометровый огненный мазок, косо растекшийся по будто бы внезапно отвердевшему небосводу. И почти сразу же отлетал свое Маркос, «Акула» которого, успев разорвать в клочья двоих противников, сама превратилась в такие же бесформенные клочья…
Дальнейшего Лидка практически не запомнила, попросту не успев его осознать. Цельная картина боя в ее памяти так и не сложилась: все происходило слишком быстро для человеческого восприятия. Она атаковала, уходила от преследования, маневрировала, снова атаковала. Хрипела, почти теряя сознание от боли, когда компенсатор не справлялся с перегрузками, но все-таки ухитрялась удерживать машину в воздухе, а себя – в сознании. «Шарк» она не жалела, поскольку знала – спастись и выполнить задание можно только так, на пределе и своих, и его возможностей. За бортом вспыхивали взрывы, и каждый означал завершение чьей-то жизни. С пугающей быстротой менялись местами небо и земля. Тревожно мерцали на тактическом экране предупреждения, которых с каждой секундой становилось все больше: заканчивался боекомплект к спаренным электромагнитным пушкам, что-то выходило из строя, превышала допустимую нагрузка на двигатель, бортовая сеть начинала захлебываться излишним количеством вводимых данных и сбоить. В эфире, и без того нещадно забиваемом помехами, царила сущая неразбериха, и разобрать, кто что орет, было почти невозможно. Близким разрывом наполовину снесло вертикальный киль и намертво заклинило крышку правого оружейного отсека, лишив истребитель половины огневой мощи. Но все это было неважным. Важными казались лишь две вещи: штурмовики, потеряв лишь две «тройки», вышли на цель и сейчас слаженно избавлялись от смертоносного содержимого бомбовых отсеков и ракетных контейнеров. И второе – от ее эскадрильи осталось лишь несколько машин, две, может быть, три, и Тореадора среди уцелевших не было…
А потом ее сбили. «Шарк» ощутимо тряхнуло, тактический экран полыхнул и погас одновременно с коротким предупреждающим «вскриком» отключившейся бортовой сети. И старшему лейтенанту осталось лишь одно: заученным движением рвануть на себя скобу системы экстренного катапультирования. Рвануть, надеясь, что это короткое движение не останется лишь бессмысленным сокращением измученных перегрузками мышц. Не осталось. Пиропатроны исправно сработали, вспарывая внешнюю броню и выбрасывая спасательную капсулу из искореженных обломков обреченного истребителя. Навалилась перегрузка, да такая, что Лидка все-таки потеряла сознание. Впрочем, теперь это было даже хорошо – спасительное беспамятство избавило девушку от переживаний о том, сработает ли посадочный антиграв или чудовищный удар размажет ее по поверхности лежащей под ней планеты с красивым названием Посейдон…

11
Данила
«…Вцелом масштабные совместные боевые действия Военно-космического флота и Колониальных войск против войск Межпланетной Финансовой Корпорации завершены. В самое ближайшее время боевые корабли и суда обеспечения ударной группировки ВКФ будут возвращены на базы постоянной дислокации. Боевые действия на поверхности планет Посейдон и Байд вошли в заключительную фазу. Силы колониальных войск при поддержке десантно-штурмовых подразделений Флота приступили к окончательной зачистке территории и наведению конституционного порядка. Аналитический отдел Флота небезосновательно предполагает, что не далее чем к концу месяца последние очаги сопротивления в указанных районах будут подавлены и инсургенты из «Новой Формации» предстанут перед справедливым судом Всемирного федерального правительства…»
Откинувшись в кресле, контр-адмирал Чебатурин прищурился, изучая с таким трудом выстраданный текст. Вроде нормально, как раз то, что и нужно пресс-службе Флота – сплошной позитив, гром победных фанфар, обтекаемые, словно корпус атмосферного истребителя, фразы – и никакой конкретики. Эдакая классическая полуправда-полуложь. С другой стороны, зачем обывателям знать, что, несмотря на «возвращение ударной группировки на базы», до окончания боевых действий еще о-го-го сколько времени? И что за вполне невинной формулировкой о «заключающей фазе наземных боевых действий» кроется куда более суровая правда? Правда о том, что пришедший на смену десанту корпус планетарной, будь она трижды неладна, пехоты вчера с позором (и большими потерями) вышибли с поверхности Байда, заставив их запросить экстренную эвакуацию под прикрытием флотской авиации, а по поверхности планеты пришлось нанести точечные орбитальные удары? И сейчас там вовсю шуруют две десантно-штурмовые дивизии Космодесанта, повторно высаженные на планету? Вот именно, что знать им этого вовсе не нужно! Как и того, что боевые действия на Посейдоне еще только начались и, мягко говоря, весьма далеки от завершения. Три дивизии десанта уже на поверхности, еще и четвертая на подходе, ждет лишь сигнала от выброшенного для захвата плацдарма спецназа. Флотского спецназа, ясное дело, не армейского! Ошибки Байда они больше не повторят и дожмут противника сами, а там уж передадут освобожденную планету колониалам – пусть себе наводят «конституционный порядок».
С чувством выругавшись, контр-адмирал поднялся из кресла и подошел к встроенному в переборку сейфу. Автоматически выполнив положенную процедуру (ретиносканер, тактильный папиллярный сенсор, цифровой код), он открыл дверцу и вытащил наружу початую бутылку из настоящего бьющегося стекла. Судя по выцветшей, практически стершейся от времени этикетке, внутри раритетной емкости был самый настоящий армянский коньяк, изготовленный на Земле века два назад. Семейная реликвия офицерской династии Чебатуриных, к которой он позволял себе прикоснуться только по самым исключительным случаям, музыкально набулькала в подставленную рюмку ровно пятьдесят граммов божественного напитка. Ароматная жидкость приятно обожгла нёбо, и немного успокоившийся адмирал вернулся в кресло. Предварительно крепко-накрепко задраив бутылку. Ну, и сейф, разумеется.
Еще раз взглянув на мерцающий перед глазами голографический экран с набранным текстом, Сергей Геннадиевич нажал ввод, отправляя «писульку» пресс-офицеру по связям с общественностью. И сам текст, и его содержание Чебатурина волновали исключительно постольку-поскольку; и уж конечно, вся эта новостная штатско-пиджачная галиматья не стоила и капли драгоценного коньяка.
На самом деле волновало его кое-что совсем иное.
Вернее, кое-кто…
Очень хотелось курить, но сигара так и осталась неприкуренной в пепельнице. Нет, нельзя, ведь он дал слово, слово самому себе – пока Лика не вернется, он не закурит. А если не вернется… стоп, об этом он просто не имеет права думать! Не имеет – и все тут!..
Тяжело вздохнув, адмирал бросил взгляд на часы и, презрительно поморщившись, отдал мнемоприказ, активируя индивидуальный интерком…
* * *В этом выбросе все с самого начала пошло не так! И то, что замышлялось грамотно спланированной акцией по захвату плацдарма под высадку основных сил, накрылось медным тазом еще в верхних слоях атмосферы. Накрылось в тот самый миг, когда их теоретически невидимый для вражеской ПВО челнок смело с окрашенного в нежные предутренние тона небосклона властной рукой плазменного залпа. Не помогла ни антирадарная оболочка, ни сбрасываемые ловушки, ни работавший на полную катушку генератор ложных целей. Правда, зацепило их самым краешком широкофокусного контура – похоже, система наведения просто пальнула наугад, не будучи способной до конца идентифицировать и захватить цель. Впрочем, им хватило; более чем хватило, и поврежденный модуль, наискось перечеркнув утреннее небо, огненным болидом врубился в девственный местный лес. Многократно продублированная автоматика не подвела, и тормозной гравикомпенсатор все-таки включился, хоть и не в ста метрах над поверхностью, штатных для планеты с притяжением в одно «g», а в тридцати, но включился. И на месте посадки остался не дымящийся кратер, усеянный фрагментами корпуса, а «всего лишь» пропаханная в грунте стометровая борозда. Не предусмотренная конструкцией перегрузка почти разорвала корпус на уровне десантной рампы, однако челнок все-таки продолжал движение, с каждой секундой теряя убийственную скорость. Удача отвернулась от обреченной машины на последних метрах, выставив навстречу выход скальной породы. Подобного корпус выдержать уже не мог, и малый десантный модуль раскололся, будто тот извечно невезучий хрестоматийный орех.
Но этого последнего, самого страшного, удара старший сержант разведывательно-диверсионной роты Космодесанта ВКФ Даниил Баков уже не ощутил, за миг до того окунувшись в спасительный омут беспамятства…
Сознание возвращалось тяжело. Вернее сказать, возвращаться оно не желало, упорно не понимая, чего от него хочет неугомонный хозяин. Последний оказался достаточно упрямым, и беспамятство нехотя отступило, пригрозив напоследок обязательно вернуться. Воняло горелым пластиком, остывающим металлом, дымом и отчего-то прелыми лесными листьями. И еще чем-то смутно знакомым и страшным. Все еще не в силах раскрыть глаза, Баков принюхался, благо полугерметичный скафандр вполне позволял это сделать, принюхался – и понял. Кровь. Ни с чем не сравнимый железистый запах, который, единожды узнав, уже трудно позабыть. Плохо… Старший сержант с трудом приподнял звенящую голову, стащил перекошенный ударом, с разбитым забралом и, похоже, пришедший в полную негодность шлем и огляделся, стараясь не делать резких движений. Вернее, не делать вообще никаких движений. Он лежал под здоровенным куском обшивки весом никак не меньше нескольких тонн, лишь самым краем опиравшимся на торчащую из земли базальтовую глыбу. Сдвинься импровизированная «крыша» еще хоть на полметра – и оставшаяся в добром десятке тысяч световых мать получила бы солидную компенсацию и пенсию за «героически погибшего при исполнении» сына. Значит, повезло, родная флотская бухгалтерия сэкономит пару-тройку тысяч кредитов, мать не поседеет раньше времени, а он еще побарахтается. Может быть. Поскольку тоже еще не факт.
Постанывая сквозь зубы, Данила кое-как выполз наружу, где его тут же и стошнило при первой же попытке подняться на ноги. Никакого облегчения это, против ожиданий, не принесло. Полежав, собираясь с силами, несколько минут, он первым делом снял боевой скафандр, оставив на себе лишь индивидуальный бронекомплект: ни малейшего смысла и дальше таскать на себе всю эту тяжесть он не видел. Нет, ощущать себя в высшей степени защищенным и практически невидимым благодаря покрывавшему броню полиморфному нанокамуфляжу, безусловно, здорово. Но встроенный в «скорлупу» разгрузочный антиграв не работал, а сил взваливать на плечи несколько десятков лишних килограммов попросту не было. Конечно, в обычных условиях любой десантник без особых проблем потянет на себе атмосферный «скаф» – в обычных, но не в его! Да и навороченный командирский шлем приказал долго жить вместе со всеми своими встроенными микрочипами, системами целеуказания и отображения тактической обстановки, дневным и ночным прицелом, баллистическим вычислителем и прочими изысками высоких технологий. А без него частью функций скафандра просто невозможно воспользоваться – управлять-то нечем. На это простейшее действие, занимающее в обычных условиях меньше полутора минут (десантный скафандр именно надевается – в отличие от, например, жесткого космического или реакторного, внутрь которого человек залезает), Баков потратил минут десять. По-прежнему сильно кружилась голова, каждое движение давалось с трудом, и сержант окончательно оставил попытки подняться на ноги, стянув скафандр лежа. Его еще раз вырвало, и на этот раз немного полегчало. Что ж, симптомы сотрясения мозга налицо, вот только непонятно, почему не сработала индивидуальная аптечка, диагностический анализатор которой постоянно соприкасается с кожей, контролируя состояние носителя и при первых же признаках нарушения оного вводя в кровь все необходимые препараты. Или как раз сработала? Сейчас проверим…
По-прежнему стараясь не делать резких движений, Данила отсоединил и вытащил укрепленную под мышкой коробочку автоматического медикита. Красный индикатор на поверхности показывал, что аптечка растратила все запасы медикаментов и отключилась, так и не справившись с задачей. Что ж, и подобное тоже предусмотрено. С немалым трудом сержант извлек из армированного, чтобы ненароком не повредить драгоценный прибор, кармашка резервный медпакет, включил и, кое-как закатав рукав, приложил активную поверхность к предплечью. Диагност молчал минуты две – намного дольше, нежели обычно. Наконец медикит пискнул, и кожу неприятно укололо, раз, другой… пятый – аптечка вводила необходимые препараты. Конечно, сотрясение мозга – это вам не отравление каким-нибудь там VXХ, тут введением простого антидота не отделаешься, но современная медицина все-таки шагнула достаточно далеко. Сейчас инъекции снимут отек мозговой ткани, нормализуют внутричерепное давление, купируют воспалительные явления и наиболее опасные симптомы, подстегнут организм – и старший сержант диверсионного отряда Данила Баков будет готов и дальше выполнять поставленную командованием задачу. Ну, по крайней мере, теоретически…
К концу затянувшегося «терапевтического сеанса» сержантская рука практически онемела: второй медпакет тоже растратил большую часть имевшихся в наличии лекарств. Зато в голове посветлело, исчезли тошнота и головокружение, и Данила получил возможность более-менее здраво рассуждать. С внутренним содроганием поднявшись на ноги, он огляделся. На осмотр перепаханного чуть не на полметра вглубь места «посадки» у него ушло куда меньше времени, нежели ожидалось: осматривать, в общем-то, было нечего. Челнок – точнее, то, что от него осталось – раскидало в радиусе метров тридцати. Живых не было: из всего диверсионного отделения уцелел лишь он один. Причем совершенно непонятно, каким образом, поскольку противоперегрузочные ложементы у всех были одинаковыми. Вероятно, его выбросило наружу за миг до того, как челнок врезался в скалу – в отличие от остальных ребят, он сидел последним в ряду, возле самого десантного люка, – да еще и накрыло сверху оторванным хвостовым фрагментом корпуса, защитив от осколков и ударной волны, когда взорвался двигатель и сдетонировали боеприпасы…
С каким-то тупым упрямством он все-таки собрал воедино все то… все то, что сумел собрать. Идентификационные чип-жетоны они, как и положено, сдали перед выбросом, так что опознать он почти никого не сумел, может, и к лучшему. Возложив на импровизированный погребальный холм установленную на двухминутное замедление штурмовую гранату, Баков торопливо убрался прочь: граната объемно-детонирующего действия – вещь серьезная. За спиной гулко рвануло, и спрессованный ударной волной, иссушенный чудовищным жаром воздух едва не швырнул недостаточно расторопного сержанта на землю. Вот и все. Короткие диверсионные похороны завершились, ибо того немногого, что осталось теперь на месте крушения, не хватило бы даже для генетического анализа. Прощайте, мужики…
На ум неожиданно пришли некогда запавшие в душу строчки одного поэта из далекого двадцать первого века:
Вот и поле, в поле снег,Снег до горизонта.Вот и я – уткнулся в снег,Не вернувшись с фронта.Вот и поле, поле мнеСнежит манной кашей.Будет в поле снег на мне —Без вести пропавший[3].Вот же, блин, вспомнилось, называется! Снега, правда, в упор не наблюдается, но в остальном – в тему, очень даже в тему.
Насчет демаскирующего эффекта взрыва Данила особенно не переживал. Вражеские орбитальные средства наблюдения жестко контролировались и подавлялись оседлавшим высокие орбиты флотом (иначе зачем тогда парни из «радиотехнической» БЧ-8 жрут свои высококалорийные доппайки?), а боевой компьютер сбившего их комплекса ПВО почти наверняка посчитал захваченный объект уничтоженным, уж больно эффектно они грохнулись. Да и вообще, он провалялся без памяти никак не меньше часа, за это время сюда можно было уже не раз и не два перебросить тревожную группу из любого близлежащего гарнизона. А в том, что подобные в этом районе имеются, Баков нисколько не сомневался, хотя бы просто исходя из параметров их, по большому счету проваленного, задания. Да и сам укрепрайон, который собиралась проштурмовать их дивизия, должен находиться всего в каких-то ста стандартных километрах.
Из всей амуниции у сержанта остался лишь индивидуальный бронекомплект да чудом уцелевший десантный ранец, куда он уложил несколько найденных среди обломков пищевых рационов, аптечек и ударопрочных укладок с запасными боекомплектами. Ну и добрая старая штурмовая безгильзовка G-57М, более полувека простоявшая на вооружении. Единственное, кстати, оружие, способное работать в условиях полной технологической блокады типа «колокол», о возможности которой его ненавязчиво предупреждал перед выбросом комроты. А «колокол» – это серьезно, максимальный уровень, как ни крути – подавляются все мыслимые и немыслимые диапазоны, не пашет никакое энергетическое оружие и не работает радиосвязь. Хотя насчет блокады – это, конечно, вряд ли: тогда б и аптечка не работала, и индивидуальный навигационный браслет тоже – сержант бросил взгляд на узкую металлическую полоску, окольцовывавшую запястье, на поверхности которой ровным светом светился зеленый огонек. Показания крохотного экранчика утверждали, что он именно там, куда и должен был попасть: планета земного типа Посейдон, звездная система С-0109-98, второй пояс дальности. Курсоуказатель тоже работал: автоматический компас уже настроился на местную систему координат. Вот только сами высвечиваемые навигатором координаты Даниле очень не понравились. Если прибор не врал – а он, конечно же, не врал, – падающий бот отклонился от заданного района высадки почти на триста пятьдесят километров. Так что до вражеского укрепрайона теперь было километров четыреста, если не больше.
Перепаханный вдоль и поперек распадок, превратившийся в уродливую обгорелую проплешину, остался позади, и Баков углубился в нетронутые взрывом заросли. Местный лес был смешанного типа, с высоченными, каких не встретишь на Земле, деревьями и вольготно разросшимся подлеском из высоких папоротников с мясистыми ярко-зелеными листьями и колючих кустов, безнаказанно продраться сквозь которые можно было разве что в бронескафандре. Сплетавшиеся на многометровой высоте кроны лесных исполинов процеживали сквозь лиственное сито яркий утренний свет, расцвечивая землю причудливой мозаикой световых пятен. Идти было не трудно, разве что мешали замшелые полусгнившие стволы деревьев, некогда поваленные ветром или рухнувшие от старости. Диаметром они были как минимум в метр, так что приходилось обходить их стороной или протискиваться под ними. Местами в зарослях встречались разной высоты скальные выходы, в один из которых и врезался десантный модуль. Последние парень тоже старался обходить стороной, как по причине своего не слишком бравого физического состояния, так и из-за отсутствия портативного антиграва. Первый привал он сделал только часа через два. Десантная аптечка, особенно переведенная в режим дополнительной стимуляции, ведь не только помогает, но в определенной степени и вредит, поскольку вводимые препараты на добрую треть – мощнейшие метаболические и психогенные стимуляторы. Сержант чуть ли не физически (спасибо начитанному спецкурсу по боевой фармакологии) ощущал их действие в собственной крови. Пока еще благотворное, но вскоре? Вскоре ему придется либо ввести следующую дозу, подстегивая организм на дальнейшие ратные подвиги, либо испытать все сомнительные прелести так называемого отката, который лечится исключительно здоровым многочасовым сном, что в его ситуации просто непозволительная роскошь. Конечно, оставался еще двухкубовый шприц-тюбик с «обдолбанным зомби», но это уже на самый крайний случай. Обидным было полное отсутствие связи. Основная радиогарнитура так и осталась в разбитом шлеме, а резервный передатчик был намертво встроен в брошенный скафандр. Наручного же комма Данила и вовсе не нашел – видать, сорвался при ударе. Конечно, вспомни он об этом заранее, можно было что-нибудь придумать, но и винить себя за то, что этого не сделал, сержант тоже не мог, уж больно они, гм, неординарно высадились, даже по меркам бесшабашного флотского диверсионного спецназа… Вот и получается, единственное, что ему оставалось, это двигаться в указанный район, действуя по обстановке, ведь, в отличие от противника, флотские наблюдатели на орбите не могли не видеть падения их челнока. И, поскольку никаких спасательных мероприятий с их стороны предпринято не было, следовало выполнять то, что было неоднократно оговорено подтвержденным гипновнушением инструктажем. Высадиться (ну, допустим, выполнено), сориентироваться и следовать в указанном направлении. Ну а там? А там ожидать выброса основных сил – если последний, конечно, вообще теперь состоится, поскольку у занявшего господствующие орбиты Флота есть и иной выход: просто превратить вражеский укрепрайон в спекшуюся на полметра вглубь однородную массу, на поверхность которой без особого сопротивления с противоположной стороны высадится доблестная четвертая дивизия. В полностью герметичных скафандрах высшей защиты, разумеется, поскольку радиоактивность спадет не раньше чем через неделю-две. Впрочем, последнее отнюдь не есть обязательное условие: вводимые в организм радиопротекторы уже далеко не те, что применялись в наивном и диком «ядерном» двадцатом веке. Короче говоря, единственный выход – двигаться в сторону района предполагаемых боевых действий, суть – навстречу своим. И там встретиться с парнями в точно таком же, как у него, обмундировании космического десанта ВКФ…
Данила устало опустился на землю, привалившись спиной к поваленному дереву; штурмовая винтовка тяжело шлепнулась рядом. Все, привал! Два часа, между прочим, отмахал на одном дыхании, и это после неслабого сотрясения мозга да через лесной бурелом! Нет, спасибо, конечно, современной фармакологии, но… Сержант сделал из фляги несколько жадных глотков. После оной фармакологии всегда отчего-то жуткий сушняк, будто полночи водку с мужиками потребляли. Не зацикливаясь на воспоминаниях о погибших товарищах, Баков зло вытряхнул на землю ранец, один за другим вскрывая контейнеры с боекомплектом и распихивая содержимое по кармашкам разгрузочного жилета. Влезло почти все, а остаток он вместе с пищевыми рационами – есть совершенно не хотелось – закинул обратно. Еще раз осмотрел штурмвинтовку: если не считать разбитых прицелов, и электронного, и активного коллиматорного, оружие вовсе не пострадало. Хорошее все-таки оружие: два спаренных магазина на семьдесят патронов каждый, восемь двадцатимиллиметровых гранат в интегрированном в корпус подствольнике, эргономичный приклад с компенсатором отдачи, встроенный прибор бесшумной и беспламенной стрельбы, процентов на семьдесят гасящий звук выстрела и полностью подавляющий вспышку. Несмотря на солидный полувековой возраст, «пятьдесят седьмая» по-прежнему оставалась грозным оружием. По крайней мере в умелых руках.
Коротко хэкнув, старший сержант рывком поднялся на ноги. Время. Как бы то ни было, он все еще в боевом выбросе. И он все еще жив. Жив, несмотря на все старания местной ПВО и собственную аптечку, напичкавшую его стимуляторами и прочей фармацевтической гадостью. И значит, его пока рановато списывать в разряд безвозвратных потерь.
А в голове речитативом звучали строки все того же древнего поэта:
Дым как дым. Бой как бой.Молодым останется молодой.Молодой останется молодым,Пережившим бой, перешедшим дым.Молодым останется молодой.Ночью дым потянется в Млечный рой…12
Лидка
Лидка опустила голову и зарыдала. В голос, не боясь, что ее обнаружат. Обнаружат – ну и пусть, все кончено, Романа больше нет, а она так и не успела ничего ему сказать, гордыню свою проявляла, дура: «Девушка не должна первая признаваться мужчине в любви!» А надо было признаться, а потом уж гордость проявлять, делая вид, что по фигу, отвечает он взаимностью или нет. Так нет же, куда там, она только и делала, что доставала парня бесконечными шпильками и подколами! Что мешало ей сказать о своих чувствах, что? Идиотка, какая же она идиотка! Лидка до боли закусила зубами ладонь и закрыла глаза.
Из кустов раздался стон. Совсем слабый, едва различимый, на самом пределе слышимости. Бачинина замерла: показалось или на самом деле? Но стон повторился, на сей раз прозвучав немного громче. Девушка в три приема поднялась на ноги и медленно поковыляла к кустам. Все тело болело, словно избитое палками, особенно сильно ломило надорванную перегрузками и ударом о землю спину – последствия экстренного катапультирования так просто не проходят, недаром в учебке его изучают только теоретически, без «полигонной» отработки навыка. Поскольку процентах в двадцати после сей экстремальной процедуры пилоты больше уже никогда не возвращаются в строй.
Стонал Патрик О’Нил – молоденький рыжий парень, страшно гордившийся своими «стопроцентными ирландскими, еще от земных предков» корнями. Лидка пару раз гоняла парнишку в качестве инструктора, пару раз летала его ведущим и испытывала к нему почти материнские чувства. С учетом того, что она была старше всего года на три, выглядело это довольно странно, но война есть война, а ускоренный выпуск – тем более. Кажется, его родная планета называлась Голуэй и располагалась в первом поясе дальности. Или носила какое-то другое, но весьма похожее название, в честь древнего ирландского города, что ли? У Лидки с географией всегда было плоховато, тем более с географией земной: выучив домашнее задание и благополучно ответив на вопросы, она тут же забывала прочитанное.
Патрик лежал на боку в позе эмбриона, метрах в десяти от совершенно разбитой спасательной капсулы, откуда он то ли выполз самостоятельно, то ли его выбросило ударом. Судя по виду «кокона», скорее, второе… Лицо парня было залито кровью, продолжавшей тонкими струйками стекать изо рта и ноздрей. Ушные раковины тоже оказались перепачканы алым, что являлось особо неприятным симптомом. Ахнув, Лидка опустилась на колени, но пилот даже не открыл глаза. Аптечка! Девушка распорола ножом рукав противоперегрузочного комбинезона и взглянула на прикрепленный под мышкой медпакет. Фигово! Индикатор диагноста светился даже не желтым, а оранжевым цветом. Красный обозначал бы, что перед ней труп. Конечно, все медицинские познания девушки исчерпывались лишь обязательным учебным минимумом, но о том, что может означать подобное кровотечение, она знала. Тяжелейшая контузия – это в лучшем случае, а в худшем – перелом основания или свода черепа или повреждения каких-то внутренних органов, например легких. Медпакет едва слышно жужжал, вводя необходимые препараты, однако легче Патрику не становилось, скорее наоборот: парень вдруг тяжело, через силу, задышал, лицо еще больше побледнело, на перемазанном кровью лбу выступил пот. Плохо соображая, что она делает, Лидка обшарила его, найдя резервный медикит. На занятиях им, правда, говорили, что одновременное применение нескольких аптечек может привести к летальному исходу, и потому сначала следует дождаться, пока полностью отработает первая. Вот только ждать Лидка, мягко говоря, не могла, иначе летальный исход наступит безо всякого ее участия! И девушка решительно пристроила рядом с первой вторую аптечку. Патрик издал протяжный стон и затих. Неужели умер?! Лидка наклонилась к его лицу – нет, вроде дышит. Дыхание слабое, поверхностное, но оно есть. Станет ему лучше? Нет? Ну, по крайней мере, если их все-таки обнаружат враги, она успеет сначала пристрелить Патрика, а потом и себя. Девушка коснулась рукой кобуры на поясе, скользнула пальцами по ребристой рукояти штатного «штайра-500». Смысл жизни был найден. Она должна спасти этого желторотика и доставить его к своим. Или сделать так, чтобы он не попал в плен, где ему придется медленно и мучительно умереть. Кстати…
Сжав зубы, чтобы не застонать от пронзающей поясницу боли, Лидка поднялась на ноги, добрела до разбитой капсулы и осмотрелась. Ничего себе! Внешняя обшивка смята, противоперегрузочный ложемент сорван с креплений и искорежен, бортовая электроника просто вдребезги разбита. Как Патрик вообще ухитрился здесь уцелеть?! В этом месиве?! Передатчик, ясное дело, тоже накрылся, так что сигнал своим хрен подашь – ну что за непруха, а? Ее капсула пострадала куда меньше, а передатчик все равно не уцелел. Жалобу, что ли, в техслужбу авиакрыла накатать? Если выживет, конечно.
Разыскав среди обломков аварийный контейнер с НЗ, Лидка вернулась к раненому. Уселась рядом и, убедившись, что товарищ жив и даже задышал чуть ровнее и глубже, раскрыла сделанный из сверхпрочного сплава ящик, разглядывая помещенные в отдельные ячейки вещи. Пара запасных обойм к пистолету, упаковка с пищевыми рационами, таблетки для обеззараживания и опреснения воды, «негаснущие» десантные спички и сухое горючее для костра, несколько сигнальных фальшфейеров, фонарик и сделанная из тонкой, но очень прочной ткани мини-палатка с надувным полом, в сложенном виде занимающая просто пустяковый объем. Ага, вот и то, что она искала, – несколько практически не изменившихся за два столетия перевязочных пакетов в прорезиненной герметичной оболочке. Разорвав один, она вытащила бинт и, намочив его водой из фляги, осторожно протерла Патрику лицо. Стараясь особенно не тормошить раненого – кровотечение вроде бы остановилось, но кто его знает? – Лидка осмотрела затянутое в изодранный высотный костюм тело, однако новых ран не нашла. Значит, остается только ждать; ждать и надеяться, что медикит справится и Патрик выживет. Усевшись рядом, Лидка обхватила согнутые ноги руками, уперлась в колени подбородком и замерла. Что ж, она будет ждать, все равно ведь ничего другого не остается.
Очнулась она оттого, что на нее кто-то смотрел. Заснула! Вот же балда, заснула-таки! Идиотка! А вдруг это… Лидка осторожно, буквально по сантиметру, потянула руку к кобуре.
– Да тихо, тихо, не дергайся, свой я! – негромко произнес по-русски незнакомый голос. И, раздвинув кусты, к девушке вышел парень в десантном бронекомплекте федеральных войск. Среднего роста, стриженый, крепкого телосложения – и с внушительных размеров кровоподтеком чуть ли не вполлица. Именно этот кровоподтек со множеством подсохших царапин вокруг почему-то и убедил Лидку, что перед ней действительно свой.
– Ну, валяй, свой… – сказала она и расслабилась. По крайней мере, в ближайшие несколько секунд стрелять ни в кого не придется.
Парень подошел ближе.
– Данила, – сказал он, протягивая Лидке руку, – Даниил Баков. Старший сержант. Космический десант флота, диверсионно-разведывательный отряд.
Лидка ухватила его руку, но не пожала, а встала с его помощью, заставив себя не замечать боли в ушибленной спине. Последняя, впрочем, теперь болела куда меньше. Сон, что ли, помог?
– Лидия Бачинина. Старший лейтенант. Флотская авиация. Работала в прикрытии высадки вашей дивизии.
– А, летчики-пилоты, бомбы-самолеты, – непонятно сказал сержант и наклонился над Патриком. – Этот-то хоть живой?
От его тона Лидка почему-то сразу почувствовала агрессию.
– Живой, – прищурившись, сказала она и невольно напряглась.
– Гляди-ка, точно живой. Эх, везучие ж вы люди, летуны! И спасательные капсулы имеете, и от ПВО вас орбитальщики флотские прикрывают. А вот от моего отделения одна каша осталась…
Девушку неожиданно захлестнула ярость. Везучие?! Отделение погибло?! Да у нее вся эскадрилья погибла! ВСЯ! Офицеры! Асы! Роман погиб! И весельчака Джакомо больше нет, и Кахи, «горный орел», свое отлетал. А эта паскуда еще смеет обвинять ее в везучести?!
Коротко замахнувшись, Лидка изо всех сил врезала прямо в ненавистную рожу. И тут же в глазах потемнело, и земля плавно, будто при замедленной съемке, двинулась ей навстречу. В следующий миг наступила темнота.
Очнувшись, Лидка, не открывая глаз, первым делом пощупала голову и лицо. Вроде все в порядке, никаких новых ушибов не добавилось, нос не сломан, губы не разбиты. Открыв глаза, села. Патрик полулежал, упираясь спиной в огромный валун, а десантник потихоньку кормил его из какой-то тубы.
– О, очухалась, – как ни в чем не бывало сказал он, не поворачивая головы.
Вот зараза! Мало того, что слух, как у кошки, так он еще и не оборачивается! Как будто знает, что со спины ему ничего не угрожает! Нет, на самом-то деле ему со спины и вправду ничего не угрожало – во-первых, Бачинина никогда бы не опустилась до нападения сзади, тем более на своего же боевого товарища, во-вторых, она вообще решила пока повременить с выяснением отношений. Сейчас самое главное – спасти рыжего, а уж потом она сможет и разобраться с этим, невесть что о себе возомнившим супер-пупер-десантником!
Патрик что-то промычал.
– Это он пытается тебе сказать, что с ним все в порядке. – В руках Бакова возник кусок бинта, которым он ловко вытер пилоту рот, после чего повернул наконец голову к Лидке: – Он просто говорить пока не может. Но на самом деле это он слегка погорячился, и у него очень даже не все в порядке. У твоего товарища тяжелая контузия, баротравма, неслабое сотрясение мозга, сломана парочка ребер и, похоже, сильно ушиблены ноги и поясница. Так что первое время нам с тобой придется его тащить. Зато с внутренними органами, похоже, все в норме.
Лидка от возмущения чуть не задохнулась. По какому праву этот сержант так с ней разговаривает?! Во-первых, с чего он решил, что они пойдут вместе? Во-вторых, с какой это радости он к ней обращается на «ты»? Это вообще грубое нарушение субординации! В конце концов, она старший лейтенант, а он всего-навсего старший сержант!
– А про субординацию забудь, – весело посоветовал Данила, будто прочитав ее мысли, – мы тут все сперва сержанты, зато потом на пенсию майорами-полковниками выходим. Ты звания-то не равняй, у диверсантов своя мерка. Жрать, кстати, хочешь? – Он кинул ей точно такую же тубу, как та, из которой кормил Патрика. Девушка повертела ее в руках. Никаких наклеек или надписей, просто желтовато-коричневатая туба. Если б ей такая под руку попалась, решила бы, что там клей какой-нибудь, мономолекулярный, например. У них в НЗ пищевые рационы совсем иначе выглядят.
– Спасибо, не хочу, – буркнула она. Нет, не из принципа буркнула: есть ей и вправду не хотелось.
– Да ты не ломайся, лопай, – снова весело сказал Данила. – У меня еще есть. Да и вообще, с диверсантом нигде не пропадешь, я еду везде добуду.
Ну и чего, скажите, он так лыбится? Еду он везде добудет… Такой болтун только одно везде может добыть – неприятности себе на голову и прочие места. И ведь какая наглая морда! Лидка едва сдержалась, чтобы снова не засветить кулаком в эту улыбающуюся на все тридцать два физиономию.
– Ну, ты, мать, сильна! На ногах еле стоишь, а меня вон как приложила, я аж упал… почти. Сантиметра три тебе не хватило, чтоб меня вырубить… попробовать. И сейчас, судя по выражению лица, хочешь еще разок повторить.
Упал? Кажется, это она упала.
– Настолько от души въехала, что аж сама на ногах не удержалась! – сообщил парень и засмеялся. Так хорошо и открыто засмеялся, что девушка и не заметила, как и сама тоже засмеялась. И сразу же одернула себя: Роман погиб, ребята погибли, а она, дура, ржет, и все из-за этого гада! Бачинина и сама не понимала, почему хитроватая физиономия Данилы вызывала в ней… нет, даже не неприязнь, а какую-то необъяснимую реакцию отторжения. Но, с другой стороны, одной ей Патрика действительно не вытащить…
Девушка фыркнула, сердито отвернула крышку тюбика и принялась есть нечто густое и довольно приятное на вкус, напоминающее хорошее мясное пюре со специями…
Они шли уже третий день, и Лидка успела сотню раз проклясть и весь их маршрут, и сам этот непроходимый лес. Впрочем, иного выхода все одно не было: к этому времени она уже знала, что оказалась в глубоком тылу, и до района высадки основных сил им предстоит пройти не одну сотню километров. Правда, ни она, ни сержант даже понятия не имели, чем закончилась высадка: связи по-прежнему не было. Удалось десантникам закрепиться на поверхности и удержать плацдарм или пришлось эвакуироваться обратно на корабль? Да и вообще, есть ли он в природе, этот самый «плацдарм»?
Но все-таки они шли, медленно, но шли. К сожалению, на второй день у Патрика, которого сержант практически тащил на себе, началась лихорадка, что задержало их почти на сутки. «Пятнистая лихорадка скалистых гор», – с чрезвычайно умным выражением лица непонятно сообщил Данила и заржал, как зебра, когда-то давно испугавшая маленькую Лидку в зоопарке. При чем здесь какие-то скалистые горы, когда вокруг непроходимый лиственный лес, лишь изредка рассекаемый невысокими распадками и моренами, и почему он назвал лихорадку пятнистой, было совершенно непонятно. И еще менее понятным было, что он в этом нашел смешного? Впрочем, до объяснения он, конечно же, не снизошел. По дороге неунывающий старший сержант (Лидка, по жизни не переваривающая нытиков и меланхоликов, сейчас готова была убить его за эту постоянно довольную физиономию) кормил ее и Патрика из своих запасов, периодически дополняя однообразный рацион подстреленной по дороге живностью. Подстреленной, между прочим, из самой настоящей пращи, сделанной из ремня от десантного ранца. Поначалу Лидка несказанно удивлялась тому, как он ухитряется охотиться, пользуясь столь примитивным приспособлением, однако вскоре привыкла и даже разок приготовила на углях подбитую сержантом крупную птицу в ярком оперении, предварительно обмазав ее глиной. К слову, очень даже вкусная птичка оказалась, хоть и жестковатая слегка. Несколько ярких перьев из ее хвоста диверсант аккуратно спрятал в свой рюкзак.
– Соседские детишки собирают, – пояснил он в ответ на ее взгляд, – я им всегда чего-нибудь с каждого выброса привожу.
Девушка лишь молча покачала головой.
Баков вел маленький отряд по лесу, обеспечивал всех питанием, лечил Патрика и по-прежнему помогал ему передвигаться. Благодаря нашедшейся у сержанта запасной аптечке (и, как оказалось, не одной) с лихорадкой было покончено меньше чем за сутки, и раненый теперь мог кое-как ковылять самостоятельно, с одной стороны поддерживаемый Данилой, с другой опираясь на вырубленную им рогатину-костыль. Кроме того, во время привалов диверсант отправлялся на разведку, выбирая наименее сложный дальнейший маршрут.
А Лидка? Лидка безумно тосковала. Периодически Данила напоминал ей Романа: открытой улыбкой, скупыми уверенными движениями. Тогда у нее сжималось сердце, и, отойдя на десяток метров в сторону, она плакала, до боли закусывая губы, чтобы не издавать никаких звуков. Иногда ей, наоборот, казалось, что сержант ничуть не похож на Рому; что тот никогда столько не выпендривался; что был более чутким, что никогда бы не сказал именно так, как сказал Баков. Одним словом, когда сержант делал что-нибудь, расходящееся со сложившимся в голове образом Самарина, ей непреодолимо хотелось немедленно оказаться от него как можно дальше и никогда больше не видеть. Но Патрик, рыжий бестолковый Патрик, был еще слишком слаб, да и куда б они вдвоем с ним ушли? Данила вел их целенаправленно, зная, куда именно идти, и девушка по этому вопросу с ним даже не спорила. Ей вполне хватило короткого «навстречу своим, конечно, куда ж еще?», сказанного еще в первый день. К тому же раненый пилот сильно привязался к неугомонному сержанту; привязался, как привязывается к хозяину спасенный им от смерти щенок или котенок. И Лидка все чаще ловила себя на мысли, что она совершенно не права в отношении Бакова и вопринимает его слишком предвзято, но и заставить себя измениться пока что не могла.
А на следующий день они добрались до «хижины». Конечно, называть хижиной двухэтажный дом с высокой крышей, увенчанной параболической антенной и ажурной мачтой голоприемника, было глупо, но построен он был из дерева, а крыт вязанками каких-то местных листьев, что, собственно, и наводило на определенные ассоциации. Несколько минут они наблюдали за строением, не выходя на открытое место, затем диверсант сделал разрешающий знак и первым пошел вперед. Отчего он решил, что никакой опасности дом не представляет, было совершенно непонятно.
– Знаешь, я в детстве не любил играть в футбол… – как всегда, неожиданно и непонятно сообщил Данила, внимательно к чему-то присматриваясь. Патрик, недавно получивший новую порцию лекарств, мирно спал в обнимку со своим костыликом, «сгруженный» сержантом прямо у порога.
Девушка пожала плечами. Лично она очень любила эту древнюю игру, сильнее, чем «пирамиду» или стаффбол.
– Тебя, наверное, просто не приглашали, вот ты играть и не любил, – съехидничала она.
Сержант, ясное дело, не обиделся.
– Я вообще не очень люблю командные виды спорта, – сообщил он и зачем-то ковырнул ногтем стенку, пробормотав себе под нос «интересненько».
– Это потому, что ты не умеешь работать в команде. – Лидка не унималась, удивляясь не столько своей неугомонной стервозности, сколько долготерпению парня. Она бы на его месте уже давно матом обложила.
– Ага. – Сержант кивнул и принялся разглядывать кусочек, отщипнутый им от листа дерева, росшего перед домом, – по виду лист казался совершенно таким же, как и те, которыми была накрыта крыша. – Только не «не умею», а «не люблю». Знаешь, есть такая хорошая старинная поговорка: «Хочешь, чтобы было сделано хорошо, – сделай это сам».
– А как же ты тогда со своими бойцами? За всех все делал? Или за каждым проверял?
– Так они все точно такие же, как я, – спокойно пояснил Данила. – Очень такие самостоятельные одиночки, в диверсанты других не берут.
– А во что ты играл в детстве, если не в футбол?
– По помойкам лазил, по стройкам заброшенным, поджигать чего-нибудь любил, – охотно ответил сержант и пошел в дом, благо дверь оказалась незапертой. Лидка, озадаченная, отстала, так и не выяснив для себя, шутил ли он или говорил серьезно.
Позже, когда они уже устроились в доме, оказавшемся довольно просторным, на четыре комнаты, с двумя коридорами и кухней-столовой, Баков задумчиво протянул:
– А вот интересно, зачем одному человеку такой дом? Да еще посреди леса?
– Почему одному? – не поняла Лидка.
– А потому, что здесь жил один человек. Мужчина. Холостяк. Возрастом около тридцати – тридцати пяти лет. Профессия его была или связана с частыми отлучками из дому, или это не основное его жилье, что, скорее всего, и есть. Если он, конечно, не отшельник, ловящий кайф от житья в сотнях километрах от ближайшего поселения, во что мне как-то слабо верится. Кстати, относительно недавно он здесь был, но потом ушел. Или его отсюда увели силой.
Девушка, не обнаружившая в доме вообще никаких следов того, что здесь кто-то когда-то жил, озадаченно промолчала.
– Посмотри на посуду, – посоветовал Данила, – на посуду и на технику. Здесь явно жил один человек, потому что посуды в шкафчике как раз на одного. Кухонная техника говорит о том, что он ничего не готовил, в основном пользуясь полуфабрикатами, – стало быть, это, скорее всего, был мужчина, об этом же говорит и цветовое решение интерьера, и дизайн всего дома в целом. А наличие именно такой техники позволяет утверждать, что этому человеку лет тридцать с небольшим. Был бы постарше, пользовался более старой техникой, а помоложе – в доме оказалось бы куда больше сложных аксессуаров и прочих «наворотов». А то, что здесь нет ничего, за что можно зацепиться и определить личность хозяина, вот это действительно странно. Мне кажется, кто-то осознанно и весьма тщательно уничтожал все следы своего пребывания тут, причем не факт, что сам хозяин, и это очень интересно. Кстати, «тарелку» и приемник на крыше видела?
– Угу, и что? У нас будет связь?
– Не-а, – Данила скорбно покачал головой. – Передатчик выведен из строя, и тоже очень старательно. Ты, кстати, в электронике как?
Лидка лишь развела руками.
– Ясно. Ладно, завтра еще покумекаю, можно ли его починить. Если получится, считай, нам крупно повезло, если нет, будем и дальше по лесу вслепую гулять. Да, в подвале я нашел автономный генератор, сейчас попробую запустить, а то надоело всухомятку жрать, – посчитав тему закрытой, сержант неторопливо двинулся к выходу.
– А вода тут есть? – нисколько не сомневаясь, что диверсант знает ответ, спросила Лидка, решившая пока что сготовить обед из найденных в кухне саморазогревающихся полуфабрикатов в вакуумных упаковках.
– Колодец на заднем дворе, можно оттуда взять. Или подожди, пока я запущу генератор и насос, тогда и ходить никуда не придется. Опять же микроволновку вон можно будет использовать.
… – Ты хорошо готовишь, – сообщил Баков часом позже, когда они снова сидели за кухонным столом и с аппетитом ели свежеприготовленный обед. «Хорошо готовит»… Мама постаралась, научила. Где-то сейчас мама? Жива ли? А Роман – ему даже не довелось попробовать, как она умеет готовить, а ведь она так мечтала когда-нибудь стать его женой и готовить ему завтраки, обеды и ужины… Глаза наполнились слезами. Нет, наружу они, конечно же, не пролились – Лидка себя слишком уважала, чтобы реветь перед посторонним человеком, да еще и мужчиной.
– Если б вы, летуны, еще и летали, как готовите… – небрежно брошенная фраза моментально высушила слезы; секунда – и в голову Данилы полетела тарелка, наполненная жареным синтемясом с соевой подливой.
– Почти попала! – довольным тоном сообщил сержант, ловя тарелку в паре сантиметров от лица. – Кстати, скажи спасибо, что я не отклонился, а то бы тебе пришлось еще и уборку делать. Негоже в чужой хате свинячить.
Лидка побледнела и выскочила из-за стола. На фиг, всех на фиг! Она сейчас же сваливает отсюда – все равно куда, только бы не видеть эту рожу. А Патрик-то, Патрик каков, сидит и улыбается. Да никакая у него не контузия, ему, наверное, вообще мозги начисто отшибло! Олигофрен, блин!..
Залетев в ванную, она умылась холодной водой и взглянула на свое отражение в зеркале. Красавица, нечего сказать! Лицо белое, глаза красные, губы синие. Еще и жрать, как никогда, хочется – от злости, что ли? Ну и ладно… Как ни в чем не бывало, она вернулась в столовую, прошла мимо испуганно моргающего Патрика, мимо сержанта (а ведь глаза-то у мерзавца, похоже, смеются!), села на свое место и принялась с завидным аппетитом доедать остывший обед. Непонятно почему, но она впервые после гибели Романа ела с таким аппетитом…
– Завтра я готовлю, – вылизывая тарелку, заявил диверсант. На всякие условности ему, похоже, было глубоко плевать. – Завтрак и обед под названием «мечта диверсанта». А потом мы уходим отсюда.
– А ужин? Ужин сегодня будет? – почему-то с тревогой спросил Патрик.
Лидка с Данилой переглянулись и рассмеялись. За все это время это была первая фраза, получившаяся у раненого достаточно внятно. Бедняга, видимо, всерьез оголодал на той консервированной пище, что пичкал его Баков. Да и многочисленные препараты, ежесуточно вводимые аптечкой, похоже, здорово подогревали аппетит…
13
Лика
…Центральный космопорт Посейдона встретил транзитных пассажиров пасмурным, сочащимся мелким дождем, небом. Темные свинцовые тучи висели так низко, что, казалось, подними вверх руку, сожми одну из них, как губку, – и вместо противной мороси вниз хлынет не менее противный холодный ливень. Лайнер на Новый Эльзас отходил только через три часа, которые предстояло провести на планете, правда, не покидая территории посадочного комплекса, что Лику вполне устраивало: так было меньше шансов нарваться на лишнюю проверку. Конечно, Марта уверяла, что ее гражданский жетон ни у кого подозрений не вызовет, но рисковать – учитывая, что она с собой везла – не хотелось. Как не хотелось и выходить на улицу. Узнав, от какого терминала отойдет орбитальный челнок и когда начнется посадка, журналистка зашла в уютное и совершенно пустое кафе на втором этаже. Устроившись за столиком возле огромного окна из небьющегося стеклопласта, выходящего на завешенное моросью бетонированное поле, по старинке называемое «летным», она заказала себе горячий обед – есть хотелось просто неимоверно, видимо, все еще сказывалась трехдневная лесная эпопея. Официантка споро принесла заказ и безропотно – спасибо Марте, настоящего имени которой она так и не узнала! – приняла к оплате карту «Галактического кредита». Планета жила своей жизнью, будто и не было никакой войны и интервенции, и командование Второй ударной не отрабатывало на виртуальных тактических симуляторах планов вторжения на Посейдон… и родной Сережка Чебатурин не сходил с ума от неизвестности по пропавшей невесте на борту далекого «Мурманска». Война ощущалась лишь в одном: пассажиров и туристов в здании космопорта было на несколько порядков меньше, нежели в мирное время. Кстати, насчет Чебатурина – получил ли он ее последнее сообщение, отправленное перед неудавшейся командировкой на «мирную» Адору? Поверил ли в то, что своенравная невеста вовсе не по своей воле вляпалась в очередную авантюру? Ох, Сережка, знал бы ты, каково мне сейчас…
Механически поглощая заказанный обед, между прочим, достаточно вкусный: похоже, недостатка в продуктах на оккупированной планете вовсе не существовало – или новая власть просто пускала пыль в глаза нечастым пассажирам? – Лика, совершенно неожиданно для себя, вдруг стала вспоминать, с чего у них все началось…
… – Ну что, господин контр-адмирал, пожалуй, начнем?
Лика встряхнула короткими кудрями. Нет, все-таки хорошо, что волосы у нее вьются! Чуть пригладила, и прическа готова. По крайней мере на мокрую курицу и на нечесаную козу она никогда не походила, а ведь в детстве, глупышка, не раз пыталась распрямить волосы. Сама она этого не помнила – мама рассказывала, как Лика потешалась над младшей сестренкой, усердно смачивающей и расчесывающей такие же непослушные и такие же рыжие, как и у нее, волосы.
Против обыкновения, адмирал сегодня был угрюм. Что же такого случилось? Нечто, о чем неплохо было бы выведать, а то штаб, как обычно, очень однобоко освещает события. Вот и поди, напиши что-нибудь, что было бы интересно читателям!
– Задавайте вопросы, – буркнул контр-адмирал, разглядывая свои руки. «Красивые руки, сильные. Наверное, когда тебя обнимают такими руками, чувствуешь себя в полной безопасности», – неожиданно для самой себя подумала Лика и, смутившись, резко покраснела. Хорошо еще, что свет направлен на Чебатурина, авось не заметит. «Задавайте вопросы!» Ну, ладно… Лика достала список. Контр-адмирал был человеком неразговорчивым, к тому же зачастую прерывал интервью на самом интересном месте, а если и не прерывал, всем своим видом показывал, что делает журналистке, пристающей со своими глупыми вопросами, большое одолжение. Вот бы и сейчас прервал! Вызвал бы его кто-нибудь, что ли! Никогда еще Лика не ощущала себя так неуверенно. Она, «акула пера», по мнению коллег, не боявшаяся даже самого грозного Главкома, адмирала Политова, сейчас отчего-то чувствовала себя не в своей тарелке. Лика крутанула в пальцах авторучку – она обычно предпочитала записывать ответы на бумагу, хотя таким способом интервью не фиксировал больше никто. Да и действительно, зачем, если в комме есть встроенный диктофон и мини-камера? Но отсутствие автоматической записи отчего-то позволяло интервьюируемым расслабиться, избавиться от необходимости каждую секунду держать себя «в рамках». Соответственно, и говорили они более охотно, не боясь, что неверно сформулированная или высказанная фраза будет превратно истолкована и станет предметом насмешек. Кроме того, во время записи Лика ухитрялась еще поглядывать тайком на своего респондента, делая выводы о его характере.
Ручка, словно издеваясь, выскользнула из пальцев и улетела куда-то в угол, по закону подлости закатившись под шкаф для документов, и девушка снова покраснела. Ох, щеки и уши уже такие горячие, что впору яичницу жарить! Чебатурин без тени улыбки тут же протянул ей собственную ручку. Смотри-ка, видать, и он тоже периодически бумагой пользуется! «Да, и не только для подтирания!» – произнес в голове грубый внутренний голос; произнес – и омерзительно хихикнул вдогонку.
Механически зачитывая вслух вопрос, стоявший в ее списке под первым номером, и так же механически фиксируя ответ – много лет назад, когда она только записалась на курсы стенографии, младшая сестра пришла в полное недоумение: зачем изучать что-то, чем уже вторую сотню лет никто не пользуется?! – Лика думала о том, как бы не показать адмиралу своего смущения. Но, задавая второй вопрос, она уже думала только об интервью – профессионализм взял верх над непонятной робостью. Чебатурин отвечал, Лика искала и находила в его объяснениях слабые места и, как водится, цеплялась за них. Но контр-адмирал, обычно реагировавший на ее «подколы» довольно бурно, в этот раз был подозрительно тихим и задумчивым, и к концу интервью Лика окончательно утратила азарт.
– Ну, вот, пожалуй, и все. Спасибо! – Она поднялась.
– А знаете, что вы моя должница? – Поди разбери, что таится в этих серых глазах и что он вообще имеет в виду. – Лика недоуменно вздернула брови. – Вы меня интервьюируете уже восьмой раз.
– Так не в десятый ведь! Вот будет десятый, честное слово, куплю вам торт… и цветы, – не удержавшись, она все-таки поерничала.
– Я на полном серьезе. Еще ни один из репортеров так долго не выдерживал, одно интервью, максимум – два…
– Что ж, в таком случае мой должник – это вы! – сощурилась Лика, в глубине души подивившись такому обороту разговора. – Сладкое я не люблю, а цветы на линии фронта вы вряд ли достанете, так что с вас, Сергей Геннадиевич, маринованные грибы. Земные!
Чебатурин неожиданно серьезно кивнул.
– Договорились. Но в таком случае вам придется сделать мне одолжение, причем нужны вы мне именно в качестве, гм, женщины.
Сердце предательски екнуло, будто в предвкушении чего-то хорошего. Но, как выяснилось, ошиблось:
– Если вы не против, завтра вам принесут платье и туфли, и мы отправимся на одно торжественное мероприятие, нечто вроде вечеринки для старшего комсостава. Понимаете, это довольно важное мероприятие, где будет присутствовать руководство Флота и члены правительства, и мне просто необходимо появиться там вместе с дамой. Так, гм, положено, и я очень просил бы вас прислушаться к моей просьбе. Простите, Лика, я понимаю, что не в вашем характере с ходу отвечать согласием на подобные просьбы, но я бы очень просил вас это сделать, очень! Хотя бы ради тех консервированных грибов, что я вам должен… – Контр-адмирал позволил себе натянуто улыбнуться. – Впрочем, можете записать и это приглашение в мой долг! Гхм, возможно, я говорю несколько сумбурно, но сегодня был тяжелый день…
Лика задумалась. Когда Чебатурин только начал говорить, она хотела возмутиться, дескать, что это такое вы мне предлагаете?! Но, дослушав до конца, поняла, что на самом деле ничего недостойного или, тем паче, непристойного ей не предлагают. Она и сама не раз бывала на так называемых «светских раутах» и прекрасно знала, что там действительно не принято появляться без дамы, причем вопросом «Кто эта дама?» никто особенно задаваться не собирался – дань традиции, не больше. Так отчего ж не развеяться? Тем более что официально ее б никогда в жизни не допустили на такой уровень: журналисты в данном случае автоматически объявлялись персонами нон грата.
– Вечеринка начинается в семь, мы должны быть там без четверти. Мой адъютант привезет платье к половине шестого. Успеете собраться?
Лика едва сдержала смех. Если за время войны она прекрасно научилась одеваться за сорок секунд, так неужели на то, чтобы напялить платье, ей понадобится больше часа?!
– Ваш адъютант может привезти платье и к половине седьмого. Вот только я против того, что без четверти семь мы должны быть на месте. Нет, мы должны опоздать – ненадолго, минут на пять-десять, но опоздать.
Недоумение Чебатурина было написано на его лице большими буквами. Что ж, даже контр-адмиралы не могут знать всего на свете – пусть маленькая, но все ж возможность потешить свое самолюбие.
– Вы ведь попросили меня об одолжении именно как женщину, верно? Вот и извольте принимать меня именно так. Запомните, Сергей Геннадиевич, настоящая, знающая себе цену дама никогда не явится по приглашению точно в срок! Никогда!
Контр-адмирал задумчиво кивнул, видимо переваривая услышанное. Ага, похоже, ей все-таки удалось его удивить! Злорадно ухмыльнувшись – про себя, конечно, – Лика продолжала: – Красивой женщине, желающей произвести на присутствующих должное впечатление, позволительно опаздывать; более того, она просто обязана это делать, хотя бы из уважения к самой себе!
– Но я не имею права появиться на вечеринке позже Главкома. – Голос Чебатурина прозвучал неуверенно.
В следующий миг до него дошло:
– Постойте, а при чем тут, собственно, «произвести впечатление»?! Разве я об этом хоть слово сказал?
– А при том, – спокойно пояснила ошалевшая от собственной смелости (или, скорее, наглости) Лика, – что иначе я просто не согласна. Хотя бы потому, что достаточно высокого мнения о собственной…
– Ладно, я понял… – мрачно перебил ее Сергей Геннадиевич. – Да нет, не злитесь, правда, понял! Что ж, согласен, в конце концов, сам же предложил. Значит, до завтра?
– До завтра, – делано-равнодушным тоном согласилась девушка, хотя внутри у нее все пело – непонятно, впрочем, почему. – Буду ждать вашего Петюнечку, – и, помахав окончательно обалдевшему адмиралу рукой, она торжественно выплыла из комнаты. Впрочем, сразу за дверью на нее напало раскаяние: ну и на кой ляд, спрашивается, она еще и Петюнечку приплела? Решила заставить контр-адмирала поревновать? Так ведь для ревности нужно, чтоб он к ней хоть какой-то интерес проявлял, а так? Вот же дура!..
Вернувшись в отведенную ей комнату, девушка засела за репортаж. Именно в комнату, а не в привычную каюту – Вторую ударную недавно отвели на переформирование за первый пояс дальности, и весь штаб вместе с аккредитованными журналистами уже с неделю обитал на Фриланте, уютной планете-заповеднике. Спать не хотелось, поскольку в голове царил полный бардак – уж больно неожиданным оказалось предложение-просьба контр-адмирала, – и Лика быстро наговорила на комм первоначальный вариант статьи. Стоило бы сразу наговорить и второй вариант, но, если она не выспится, завтра, вернее уже сегодня вечером, будет похожа на кикимору, а не на обворожительную красавицу, как обещала Чебатурину. Отправив статью на комм главного редактора – пускай теперь или сам правит, или отложит до послезавтра, – она улеглась и неожиданно быстро уснула. Во сне недовольный Чебатурин, облаченный в потертый пиратский камзол с нашивками космодесанта на бархатном рукаве, отчитывал ее за то, что к старинному бальному платью на кринолине она надела тяжелые армейские ботинки и черную бандану с черепами. «Так и знал, что у вас нет никакого вкуса!» – кричал он, устрашающе размахивая кулаками, в каждом из которых было зажато по древнему дуэльному пистолету с взведенными курками. Пугающую картину дополняла закрывающая один глаз контр-адмирала черная повязка, по центру которой светился рубиновый лучик лазерного целеуказателя-дальномера…
Когда девушка открыла глаза, часы показывали уже половину десятого. Проспала! Идиотка! Лика подхватилась и принялась лихорадочно одеваться. В этот момент комм запищал, и на нее глянуло необычно серьезное лицо главреда:
– Ликуся, я в курсе, так что отдыхай. Статью получил, все в порядке, не волнуйся, – и, не дожидаясь, пока она что-либо ответит, начальник отключился. Интересно, что ему сказал Чебатурин? И почему комм не разбудил ее в семь, как она запрограммировала? В этот момент коммуникатор запищал снова.
– Приветики! – Адъютант контр-адмирала, как всегда, излучал жизнерадостность. – Как спалось?
– Петька, это ты мой комм заблокировал? Разве это можно сделать дистанционно? – Девушка была знакома с ним уже достаточно давно и могла особенно не церемониться. Паренек обладал уникальной памятью и неплохими аналитическими способностями, за что в адъютанты и попал: ему было всего девятнадцать, и никакая другая должность ему не светила, а Чебатурин, откопав мальчишку в каком-то богом забытом провинциальном училище, забрал к себе с четким намерением «вырастить грамотного начштаба». Штабные женщины, особо благоволившие к молодому симпатичному пареньку, назвали его Петюнечкой или Петюнчиком, и это прозвище, вопреки желанию самого носителя и недовольному ворчанию контр-адмирала, прижилось.
– Ну, во-первых, ничего невозможного нет, – солидно ответил он, – а во-вторых, я тут ни при чем. Но по секрету скажу: один знакомый тебе контр-адмирал лично отключил, даже мне не доверил и твоего кода доступа не дал. Вона оно как, сечешь? Ладно, я буду часиков в шесть, Сергей Геннадьич приказал привезти все заранее! Целую в щечку и ниже! – и, захихикав при виде Ликиного кулака, парень отключился.
«Отдыхай»… А что ей, собственно, делать-то, от чего отдыхать? Статью она отправила, править ее толку нет, а просто лежать и плевать в потолок? Нет, это не для нее. Может, в кои-то веки посмотреть головизор? Головизор в ее комнате был, как, впрочем, и во всех остальных – штаб разместился в корпусах какого-то дома отдыха или санатория, расположенного в живописном сосновом бору, – но все как-то руки не доходили, да и желания особого не было. Лика с ногами устроилась на кровати и щелкнула пультом. На одном канале шли новости, ее же, между прочим, репортаж, на другом – тоже новости, но там передавали нечто столь радужно-патриотичное, что захотелось плюнуть. По третьему начинался какой-то «мыльный» сериал, аж двести двадцать девятая серия. На четвертом, уже сугубо местном, канале жизнерадостная красотка в крохотном купальнике что-то рекламировала с таким видом, будто и не было войны и федеральное правительство не призывало «потуже затянуть пояса» и ввести на местных вещательных станциях соответствующую военному времени моральную цензуру. Разозлившись, Лика выключила головизор и забросила пульт под кровать. Чем же заняться? Поколебавшись, достала портативный компьютер. Мысли, до сих пор как-то туманно бродившие в голове, вдруг обрели небывалую четкость; строчки ложились одна за другой. Ну вот, еще парочку таких незапланированных выходных – глядишь, и напишет что-нибудь стоящее, книгу, например. В три часа она спохватилась, что неплохо было бы поесть. Поскольку на обед она, писательница хренова, безнадежно опоздала, пришлось довольствоваться нашедшимися в крохотной кухоньке продуктами. Доедая вторую пачку галет (саморазогревающиеся концентраты ее не вдохновили) и размышляя, насколько это навредит фигуре, Лика внезапно подумала, что Чебатурин не знает ее размера. Хотя это, конечно, ерунда, ведь выдавали же ей форменную одежду, стало быть, у интендантов есть все необходимые сведения. С другой стороны, форма на ней сидит отнюдь не впритык – вдруг и вечернее платье будет выглядеть как мешок – какого ей тогда рожна позориться на вечеринке? Поскольку ответа на этот вопрос не было, Лика снова засела за компьютер – ее, что называется, «перло». Вот станет она старенькой, выйдет на пенсию, поселится где-нибудь в такой же лесной глуши и будет день и ночь ваять книжки…
Стук в дверь раздался ровно за минуту до назначенного времени.
– Входи, Петюнчик! – крикнула Лика, как раз дописывающая главу. Эх, немного не вовремя, она даже накраситься еще не успела. – Входи же! – повторила она.
Дверь раскрылась, но за ней оказался вовсе не Петюнчик – с пакетами и коробками в комнату ввалился лично контр-адмирал Чебатурин, вызвав у Лики состояние ступора. Почему сам? Все-таки приревновал к адъютанту? Глупости! Вечно она видит не то, что есть, а то, что хочет видеть! Наверное, просто решил проконтролировать…
Меж тем Сергей Геннадиевич с непроницаемым лицом доставал и раскладывал на кровати вещи; Лика глядела со смешанными чувствами. Красиво, конечно, очень красиво, но вот только как она будет во всем этом смотреться? Все эти туфли на «шпильках», короткие и длинные юбочки да шикарные вечерние платья остались где-то в далеком прошлом.
– Я не красилась, – почему-то начала оправдываться девушка, хотя Чебатурин ничего не говорил. – Понимаете, косметика должна гармонировать с одеждой, а я ведь не знала, что за платье мне принесут.
Платьев оказалось целых четыре, и, как ни странно, все они подходили по размеру – по крайней мере, на первый взгляд. Скосив глаза на мрачного адмирала – что там у него опять случилось? – Лика благоразумно решила ни о чем не спрашивать. Итак, четыре платья, такие красивые, будто пришедшие из той, довоенной жизни. Черное, из невесомого, струящегося шелка – этот цвет ей всегда шел… вот только раньше она не была такой, гм, жилистой. А вот это, яблочно-зеленое, прекрасно подошло бы к ее глазам. Ну а вот в синем она, пожалуй, будет казаться слишком бледной. Красное. Какой цвет! Не красный даже, а алый, но не наглый и не режущий глаз… «Красное, конечно же, красное!» – доверительно сообщил внутренний голос, удивительно похожий на голос сестры Лидки. Младшая, так же, как и Лика, тоже очень любила красный цвет; любила и просто так, и оттого, что слишком уж многие говорили, будто рыжим девушкам красное надевать не следует.
Наверное, выбрав платье, ей стоило отправиться переодеваться в санузел, благо там было большое, вполстены, зеркало, но несносный нрав, конечно же, взял свое.
– Послушайте, господин контр-адмирал, я что, должна переодеваться при вас?!
Чебатурин задумался на несколько секунд, помял в пальцах неприкуренную сигару, но все же поднялся и вышел. На одевание ушло пять минут. Прическа? Какую прическу можно соорудить с такой стрижкой, хорошо хоть волосы сами вьются. Девушка подкрасила ресницы и губы, поглядела на себя в зеркало. Нормально. Хотелось бы, конечно, волосы подлиннее, а грудь попышнее, но с этим уже ничего не сделаешь. Зато сидит платье просто идеально, будто она сама выбирала его в магазине. А вот туфли оказались велики: хоть в чем-то Великий и Ужасный Чебатурин ошибся, отметила Лика со злорадным удовлетворением.
– Господин контр-адмирал, я готова, – и, когда офицер вошел в комнату, сообщила: – Только туфли велики, надо на размер меньше.
– Все? – с непонятной интонацией спросил адмирал. – В смысле, все четыре пары?
– Под это платье подходят только две пары: вот эти и вот эти, – пояснила Лика со снисхождением в голосе: все-таки в некоторых вещах мужчины совершенно не разбираются! – Эти большие, а эти – еще больше. Если можно, пускай привезут вот такие, – она показала пару, которая понравилась ей больше. Сергей Геннадиевич коротко кивнул, активируя комм:
– Петя, мигом туфли. Да, под красное, да, вторые и на размер меньше.
После разговора с адъютантом Чебатурин выглядел совершенно обескураженным: адъютант (и большой дамский любимец и любитель) не только догадался, какое платье она выбрала, но и какие туфли.
– Вниз, пожалуй, придется снести вас на руках, – неожиданно заявил контр-адмирал обыденным тоном. Девушку эта обыденность задела:
– Не надо меня нести. Во-первых, у меня ботинки есть, я могу и в них спуститься. А во-вторых, я ведь вам объяснила – красивая женщина на подобные мероприятия просто обязана опаздывать. Так что пускай ваш адъютант тащит туфли прямо сюда, мы подождем.
Сергей Геннадиевич открыл было рот, собираясь что-то сказать, однако ж промолчал. Впрочем, ждать долго не пришлось: ровно через пять минут молодой лейтенант возник в дверях, держа в руках туфли. Без коробки, просто за каблуки, правую туфлю в правой руке, левую – в левой. Лика сердито (а ведь она не возражала бы, понеси ее адмирал на руках – ну и зачем было выпендриваться?!) отобрала у него обувь – туфли оказались в самый раз. Чебатурин вышел первым, Петюнчик, непонятно почему подмигнув ей, следом. Она закрыла дверь и спустилась вниз.
Возле парадного входа в корпус стояла машина. Не гравилет или скоростной флаер – самая настоящая машина, в смысле автомобиль! Длинная, лакированная, сверкающая хромом и затемненными стеклами. Ничего ж себе, где это господин адмирал нашел такой раритет?! Лика удобно устроилась сзади, на широком кожаном диванчике, контр-адмирал, галантно закрыв за ней дверь, сел вперед, адъютант за руль, и они поехали. Всю дорогу девушка ловила себя на том, что ей очень хочется украдкой глянуть на Чебатурина в переднее зеркальце. Хотела – но удержалась, чем немедленно и возгордилась.
Машина плавно затормозила около большого красивого здания с высокой парадной лестницей и мраморными колоннами, похожего на театр. В фойе (здание и на самом деле оказалось местным оперным театром) Чебатурин, галантно извинившись, оставил ее одну. Лика огляделась. Вокруг было чересчур людно и шумно, пожалуй, как в наземном бою. Мысленно хихикнув этому, показавшемуся ей удачным, сравнению, она подошла к огромному зеркалу в бронзовой раме, судя по всему – старинному. Из темного стекла на нее смотрела красивая молодая женщина в красном вечернем платье, возможно, несколько излишне смуглая – на чужих планетах порой бывает такое палящее солнце, что даже белая от природы кожа рыжеволосых приобретает медный оттенок. И, конечно же, чересчур рыжая. Вызывающе-рыжая молодая женщина в вызывающе-красном платье и с вызывающим выражением лица. Мама бы сказала, что для интеллигентной девушки она выглядит слишком, зато сестра бы одобрила.
Вот только что-то не гармонирует с платьем и макияжем, какой-то маленький, но заметный штрих… Лика еще раз скользнула взглядом по своему отражению – ну, конечно же, жетон, стандартный офицерский чип-жетон на шее, который она совсем позабыла снять! Ведь армейские журналисты – такие же солдаты, что и все остальные, а уж собкоры, попадающие в самые горячие точки и в самые крутые ситуации, – тем более… Гм, так говорите, не гармонирует? Ну и фиг с ним: кому не нравится, пусть не смотрит. Девушка сделала несколько шагов от зеркала, выискивая взглядом Сергея Геннадиевича. Где же он? Сбежал, оставил ее одну, вместо того чтобы эффектно прошествовать под руку в зал… С другой стороны, она ведь не курица, боящаяся отойти на полшага от своего петуха! Лика, правда, понятия не имела, боятся ли куры отходить от петухов, но отчего-то такая модель поведения связывалась у нее именно с курицей. «И как давно, дорогуша, ты считаешь этого петуха своим?» – насмешливо осведомился внутренний голос.
Лика подмигнула своему отражению и неторопливо двинулась к большой группе людей, среди которых она заметила одного из членов федерального правительства. С ним журналистка была поверхностно знакома: несколько раз брала интервью – давно, еще до перевода в состав флотской группировки. Встряхнув головой, она смело заскользила по сверкающему паркету: обычно недолюбливавшая каблуки, сейчас Лика вдруг почувствовала себя королевой, феей и роковой женщиной одновременно. К тому же она, похоже, оказалась самой молодой среди собравшихся здесь женщин. И – это уж наверняка! – самой яркой. Нет, конечно, она достаточно критично относилась к своей внешности и понимала, что здесь есть женщины гораздо красивее ее, но не красота является гарантом привлекательности. Окружающие дамы были сплошь одеты в светлое, не режущее глаз – белое, бежевое, серо-голубоватое, кремовое или нежно-бирюзовое. И вели себя соответственно, если выражаться короче, боялись выделиться. Каждая считала, что должна «соответствовать», возможно, даже не понимая, чему именно. Лика же, наоборот, стремилась сделать именно это – ей хотелось очаровывать, околдовывать, стрелять глазами, обворожительно запрокидывать голову. Главное, чтобы это чувство абсолютной власти, несколько раз уже посещавшее ее раньше, не вскружило голову, иначе после можно здорово пожалеть. Однажды она дококетничалась до того, что не могла избавиться от слишком навязчивого поклонника – пришлось в несколько грубоватой форме пояснить ему, что не надо, НЕ НАДО слишком уж настойчиво предлагать девушкам свое общество. Помнится, ей тогда еще здорово влетело от главреда, потребовавшего, чтобы журналистка официально извинилась перед «оскорбленным ею офицером». Бачинина психанула, сообщив, что извиняться не намерена, поскольку «этот дебил» сам виноват. Настаивать редактор не стал: офицер к тому времени уже заработал тяжелую контузию, был комиссован с флота и совершенно неожиданно занялся сочинением музыки, весьма, к слову, неплохой. Его героическая симфония «Оркейл», как назывался один из погибших еще в первые дни войны тяжелых крейсеров, произвела фурор, и Лика даже потратила свой гонорар за серию статей, отправив автору корзину цветов «от безвестной поклонницы».
Она остановилась перед знакомым министром. Целуя ей руку и старательно кося глазом на Ликино декольте, он рассыпался в комплиментах и даже сказал, обернувшись к другим:
– Вот, господа, перед вами ярчайший образец женщины будущего! Не просто красавица, но и высочайший профессионал своего дела, не то что равная мужчине, но и превосходящая его!
«Тебя – уж точно!» – подумала «не просто красавица», лучезарно улыбаясь: чиновник, хоть и достаточно неглупый и интересный как собеседник, был весьма труслив, что ее всегда раздражало. В этот момент заиграл оркестр, и министр, галантно протянув руку, пригласил Лику «на тур вальса». Чебатурина она увидела мельком, проносясь в танце почти по всему залу: вальсировал чиновник довольно неплохо. На лице контр-адмирала застыло задумчиво-непонятное выражение. Когда музыка смолка, девушка даже не успела отдышаться: к ней тут же подошел офицер, судя по погонам – особист. С ним оказалось сложнее, поскольку танцевать он умел плохо, но все же пытался вести самостоятельно, наступая Лике на ноги и беспрестанно извиняясь за это.
– Прощу только при одном условии: следующий танец мы снова танцуем вместе, но вы попробуете полностью подчиниться, хотя бы раз в жизни и хотя бы в танце. – Она одарила его улыбкой. Контрразведчик сухо поклонился, соглашаясь. В этот раз все вышло гораздо лучше, даже на ногу он наступил всего один раз и уже собрался было пригласить Лику и на следующий танец, как перед ними вырос хмурый Чебатурин.
– Позвольте?
Лика кивнула и грациозно возложила ему руку на плечо. Заиграла приятная медленная музыка, что-то классическое: оркестр был настоящим, «живым». Танцевал контр-адмирал отменно, но вот окончание танца просто сразило девушку наповал. Так и не произнеся за все время ни одного слова, Сергей Геннадиевич церемонно поклонился, коснувшись губами запястья ее протянутой руки… и ушел. Лика ощутила разочарование и обиду: интересно, зачем он вообще ее приглашал?! А, ну да, она вроде как «его» дама, и если б он с ней не потанцевал, это выглядело бы просто неприлично…
Вежливо, но твердо отказав очередному желающему, Бачинина вернулась в компанию представителя правительства, где как раз говорили о воинской доблести и о том, что «лишь наш героический солдат способен…». От пафоса ее всегда мутило; к тому же среди говоривших явно не было никого, кто хоть раз участвовал в боевой операции, вживую столкнувшись с этой самой «воинской доблестью», равно как и со всеми остальными составляющими реального боя – потом, кровью и летящими в разные стороны ошметками человеческих тел. Поэтому, подхватив с подноса официанта бокал с шампанским, она отправилась «в свободное плавание» – вроде бы куда глаза глядят, а на самом деле к группе старших офицеров, стоявших вокруг Главнокомандующего. Но и там тоже ничего интересного не было, по крайней мере ничего такого, о чем она не смогла бы узнать у Чебатурина во время очередного интервью. Поскольку Сергея Геннадиевича среди офицеров не было, Лика все-таки решила пойти и поискать его, хотя бы на правах «официальной» спутницы.
Но не прошла она и десяти метров, как кто-то жарко прошептал ей прямо в ухо:
– Ай да глазки! А какое тело! Если мы не знакомы, это еще не поздно исправить.
Лика резко остановилась и обернулась. Перед ней стоял молодой капитан в парадной форме авиакрыла, приторно-сладкий, словно леденец на палочке. Наверняка штабной.
– Поздно. А вы, прежде чем обращаться к даме, научитесь себя вести, лейтенант, – лениво процедила Лика сквозь зубы и медленно пошла прочь. Капитан (журналистка, конечно же, не случайно «понизила» его в звании) зло сузил глаза, бросив ей вслед короткое колючее слово, не самое бранное, но достаточно обидное. Сказано было негромко, но так, чтобы услышали многие.
Девушка медленно повернулась. В ней пузырьками закипала злость.
– Повтори мне это в лицо, крысюк, – медленно и не повышая голоса произнесла она, – или твоей смелости хватает только на плевки в спину?
Лицо капитана стало пунцовым. «Крысюками» в действующих частях называли штабных офицеров, и более обидного прозвища на Флоте просто не существовало. Если бы Лика и хотела оскорбить его сильнее, вряд ли ей это удалось бы. Вокруг стало совсем тихо. Любопытные уже сбивались в кучки, чтобы понаблюдать, чем все это закончится. Она же просто молча стояла, слегка наклонив голову к одному плечу, и ждала, пока офицерик на что-то решится (или, что скорее, не решится).
– Я сказал: шлюха! – срывающимся тонким голосом крикнул он. Лика мысленно зааплодировала: смотри-ка, решился-таки! Ну и дурак…
Медленно, словно на подиуме, она прошла несколько метров, отделявших ее от обидчика, на ходу сбрасывая туфли. Ее ничто не останавливало: Чебатурин будет недоволен ее поведением? Переживем. Нет, обидно, конечно, контр-адмирал ей и на самом деле нравился, но не настолько же, чтобы позволить себя безнаказанно оскорблять.
Последний шаг девушка сделала чуть быстрее – и вдруг, безо всякой подготовки, ударила лбом прямо капитану в лицо. Офицер охнул и опрокинулся навзничь, потекла кровь, особенно эффектно смотрящаяся на белоснежном парадном кителе. Похоже, Лика сломала наглецу нос.
– Врача! – завопил истошный женский голос. – Врача скорее!
Вокруг загомонили. Над лежащим наклонился какой-то офицер, приподнял голову. «Сейчас другие набегут, начнут руки крутить, и сидеть мне сегодня на гауптвахте вместо бала», – отрешенно подумала Лика. Сзади раздались четкие шаги, но Лика даже не обернулась. Гауптвахта так гауптвахта, можно подумать!..
– Этого – немедленно в лазарет, – размеренно произнес Чебатурин, и девушка все-таки повернула голову. Контр-адмирал навис над скорчившимся на полу офицером; казалось, что он стал в несколько раз выше и массивнее. – После лазарета – пятнадцать суток ареста. И файл с личным делом – сегодня же на мой терминал. А вас, госпожа Бачинина, попрошу пройти со мной.
На этом бал для Лики вполне ожидаемо и закончился. Дождавшись, пока она обуется, Сергей Геннадиевич молча взял ее под руку, так же молча довел до машины и дал адъютанту указание отвезти девушку домой. Петюнчик пытался расспрашивать, но Лику слегка трясло, к тому же у нее не было никакого желания разговаривать, и он скоро отстал. Дома она первым делом влезла под душ: хотелось смыть с себя всю ту липкую, противную грязь, в которой ее морально измазал похотливый капитан. Выключив воду и завернувшись в полотенце, девушка вышла из душевой – и тут же заскочила обратно: в кресле сидел контр-адмирал и, закинув ногу на ногу, невозмутимо курил.
– Вы… не могли бы временно… э… выйти? – Голос отчего-то прозвучал неожиданно жалобно. – Пожалуйста, мне нужно одеться…
– Одевайтесь, я отвернусь. – Чебатурин так же невозмутимо отвернулся. Лика выскочила из ванной, мысленно прикинув кратчайшую траекторию к кровати, на которой она оставила свой халат. Сердце прыгало где-то в горле. Что сейчас будет? И будет ли?
– Не стыдно, господин контр-адмирал? – осведомилась она наигранно-веселым тоном, когда спасительная деталь гардероба наконец оказалась в ее руках. – Врываетесь к беззащитной девушке…
– Нет, не стыдно, – ответил Чебатурин каким-то странным тоном. – А вот насчет беззащитной девушки – так в свете недавних событий это весьма спорное утверждение. Скажите, Бачинина, а вот если б тот… гм… недоумок вас, к примеру, за задницу ущипнул – вы бы его что, вовсе прикончили?
Лика пожала плечами.
– Тогда еще вопрос, – задумчиво произнес адмирал, – если б вас ущипнул я, что бы вы сделали тогда?
– А вы попробуйте! – запальчиво ответила Лика, впрочем, понимая, что снова нарывается.
– Попробую, – согласился, вставая, Чебатурин. – В конце концов, мне давно хочется это сделать.
– Что, ущипнуть меня? – отступая, девушка задала совершенно идиотский вопрос.
– Нет, поцеловать…
Позже, когда они уже лежали, расслабленно отдыхая, Сергей, глядя в потолок, сообщил:
– Знаешь, я ведь чрезвычайно ревнивый. Тебе придется…
Лика резко села.
– Послушайте… послушай, Сережа, то, что нас с тобой друг к другу тянет, еще не означает, что ты можешь качать права в отношении меня. Во-первых, я бы не хотела, чтобы о наших отношениях кто-то знал. Мне по фигу, что будут думать о моей нравственности, но я не хочу, чтобы кто-то усомнился в моем профессионализме, решив, что я единственная аккредитованная при штабе журналистка только потому, что являюсь любовницей контр-адмирала. Во-вторых…
Что именно «во-вторых», она и сама еще не знала, но Чебатурин уже шутливо поднял вверх руки:
– Сдаюсь, сдаюсь! Пускай все идет, как идет, по крайней мере, пока.
«А свое я потом наверстаю», – послышалось в его интонации, и Лика усмехнулась. Что ж, пускай наверстывает, если, конечно, получится. Да, она его любит, по-настоящему любит, но ему об этом знать совершенно не обязательно, иначе он начнет проявлять в отношении ее деспотизм – туда не ходи, этого не делай. Лучше пусть не знает, что для нее все это очень серьезно.
* * *Все произошло в тот момент, когда Лика протянула руку к ароматно дымящейся чашечке кофе, только что принесенной услужливой официанткой. Сначала завыла и осеклась сирена воздушной тревоги, и тут же во всем трехэтажном здании посадочного комплекса погас свет. Помещение кафе погрузилось в полутьму: на улице уже начались местные сумерки, тем более темные от нависших над головой низких туч. Что все это означает, девушка, как ни странно, поняла сразу: началось вторжение на планету федеральных сил. И если в любой другой ситуации она бы только порадовалось столь удачному стечению обстоятельств, сейчас лишь скрежетнула зубами от досады: как же не вовремя! Ну почему именно сегодня, почему?! И что теперь делать ей, обязанной доставить, возможно, самый важный в человеческой истории груз? Ведь она просто не имеет права погибнуть, ни под ударами федералов, ни от рук защитников планеты, не имеет – и все тут! Эх, а ведь как все могло здорово получиться: добралась бы до тихого, удаленного на многие десятки световых от линии фронта Эльзаса, вышла на связь с командованием Флота, благо, как это сделать, даже используя обычные каналы связи, она знала, и сообщила о себе Чебатурину или Главкому…
На этом ее грустные размышления прервали самым невежливым образом: в помещение влетел один из местных охранников, уже успевший обрядиться в бронекомплект, и, не слушая никаких возражений, потащил и ее, и официантку за собой. Понимая, что сейчас самое разумное – это тупо подчиниться, Лика позволила себя увести. Дальше был безумный бег по служебной лестнице: эскалаторы остановились в тот же миг, когда на всей территории космопорта вырубили энергию. По пути охранник сообщил о том, что Бачинина знала и без него: федеральные войска начали высадку, первым делом применив техноблокаду. И у нее, мол, есть считаные минуты на то, чтобы укрыться в убежище, поскольку вскоре последует орбитальный удар, и от космопорта останется лишь остекленевшая от жара воронка. С последним Лика была склонна не согласиться. Во-первых, вряд ли Флот ни с того ни с сего шарахнет по гражданскому объекту, во-вторых, если уж шарахнет, то никакое убежище не спасет. Ни от ядерного или плазменного удара, ни, тем более, от гравитационного. Впрочем, своими умозаключениями она ни с кем делиться не собиралась, твердо решив при первой же возможности сбежать. В конце концов, снаружи у нее будет куда больше шансов спастись и спрятаться, нежели в железобетонном мешке бомбоубежища, куда больше напоминавшем оборудованную системами жизнеобеспечения комфортабельную братскую могилу. Нет, в орбитальный удар она и в самом деле не верила, а вот относительно всего остального? Как именно будет проходить высадка, она примерно представляла, так что дело оставалось за малым: дождаться, пока Флот снимет блокаду, угнать с местной стоянки любой рабочий гравилет и пересидеть где-нибудь в пригороде активную фазу боевых действий. Желательно не повторяя при этом всех своих прошлых ошибок, начиная от канализационного коллектора и заканчивая концлагерем…
Возможность сбежать представилась на удивление быстро, на предпоследнем лестничном пролете, погруженном в полную темноту, разрываемую лишь лучом слабенького химического фонарика охранника, который совершенно неожиданно (хоть и не без Ликиной помощи) споткнулся на ровном месте, весьма удачно врезавшись в стену головой, судя по звуку, надолго отключившись. Официантка так и вовсе ничего не поняла, вжавшись в стену и тихонько заскулив от страха, так что бегство журналистки осталось, можно сказать, незамеченным, тем более что фонарь она забрала с собой.
Несколькими минутами позже Лика, задыхаясь, выскочила из погруженного во тьму здания. Кое-как сориентировавшись, она побежала к стоянке гравилетов, благо ее расположение оказалось стандартным – центральные космопорты всех более-менее развитых планет удобства ради строились по типовому проекту. Ее никто не преследовал – да, собственно говоря, вокруг никого и не было, лишь вдалеке, где-то за пределами купола техноблокады, уже грохотали первые взрывы, отбрасывавшие на низкое небо огненные всполохи. Ну, это не страшно, под куполом все равно никакое оружие не действует, ни энергетическое, ни обычное, снабженное даже простейшими электронными блоками, так что можно не бояться погибнуть от своей же бомбы или ракеты. Подходящий флаер из числа бесплатных такси для прилетающих тоже нашелся сразу – кабина не заперта, панель управления активируется стандартным гражданским инджетоном и «сервисным» кодом 3-2-1. Лика заползла внутрь и, тихонько прикрыв за собой дверь, легла между сиденьями с таким расчетом, чтоб ее не было видно снаружи. Оставалось дождаться окончания блокады и убраться подальше от города, надеясь, что по дороге ее не собьют ни защитники планеты, ни высаживавшийся на Посейдоне космодесант. Того, что ее будут искать, Лика особенно не опасалась – охранник наверняка придет в себя куда позже, чем снимут блокаду, а какой-нибудь гадости со стороны официантки бояться и вовсе не стоило. Девчонка настолько напугана, что вряд ли сумеет внятно объяснить, куда подевалась ее единственная клиентка, и была ли она вообще, эта клиентка…
Томительно потекли минуты. Делать было абсолютно нечего, и Лика просто лежала, гипнотизируя взглядом окольцовывающий запястье навигационный браслет, на поверхности которого не светился даже базовый индикатор. Браслет гипнозу поддавался плохо, и девушка, совершенно неожиданно для себя, вдруг почувствовала, что ее клонит в сон – видимо, в очередной раз сказалась усталость от лесной эпопеи и съеденный недавно горячий обед. Лика встряхнулась: только этого не хватало, вот уж, поистине, нашла время! Она пару раз хлестнула себя по щекам, прогоняя сон, и уставилась в темное небо сквозь залитое дождем стекло. Вспомнились давным-давно вычитанные на просторах пангалактической виртуальной сети строчки:
Чего мне надо здесь, за тридевять аэропортов?Чего мне надо здесь, где чей-то черный вечерв чьем-то поле?Где жизнь моя – страницы заграничных паспортов,В афишах виз моих дурных гастролей…А ведь и вправду: что ей, в конце-то концов, здесь нужно? «Дурные гастроли»: хорошо сказано, честное слово, хорошо! Прямо про нее, гастролершу малахольную, еще и с чужим паспорт-жетоном в кармане! Может, правда хватит? Самое смешное, что где-то там, на высокой орбите, очень даже может быть, сейчас парит ее родной «Мурманск», флагман Второй ударной, которая и должна проводить операцию по освобождению планеты. И от Сережки Чебатурина ее сейчас отделяют вовсе не световые годы, как думалось недавно, а считаные тысячи километров. Что ж, наверное, это судьба, всегда быть рядом – и далеко друг от друга. И, возможно…
Додумать эту, так и не сформировавшуюся до конца мысль Лика не успела: индикатор навигатора вспыхнул алым, затем зеленым, и тут же мягко засветилась панель управления флаером: Флот снял блокаду. Девушка подскочила на месте, перебираясь на водительское сиденье – нельзя было терять ни секунды. До начала массированной высадки оставалось всего каких-нибудь пять-семь минут, вряд ли больше. Возможно, она и совершала очередную в своей жизни ошибку, но все же это было лучше, нежели сидеть в убежище, неизвестно чего ожидая. Контрольная панель безропотно приняла ее жетон и код – космопортовский сервис работал в обычном, довоенном, режиме, – и гравилет мягко поднялся над землей. Так, бортовая сеть в порядке, зарядка энергоблока – почти сорок процентов, отлично! Удовлетворенно хмыкнув, Лика плавно тронула машину – сейчас главное просто убраться подальше отсюда, неважно куда, главное – подальше. И лететь желательно, прижимаясь к самой поверхности, иначе можно попасть в прицел какого-нибудь излишне ретивого «вольного охотника» – вражеская ПВО ей не страшна, наверняка все местные летательные аппараты занесены в память боевых компьютеров охраняющих город комплексов. Если последние вообще уцелели – недаром же грохотало в пригороде. Меж тем флаер все быстрее и быстрее скользил в десятке метров над землей, меньше чем за минуту оставив далеко позади территорию посадочного комплекса. Пока все шло как задумано, лишь немного раздражали мигающие в углу курсового голоэкрана тревожные предупреждения – с точки зрения бортового компьютера, скорость машины была слишком велика для подобной высоты, и он настойчиво предлагал подняться выше или перейти на автопилот, воспользовавшись одним из заложенных в память стандартных маршрутов. К сожалению, Лика понятия не имела, как отключить эту функцию и можно ли это вообще сделать: системы безопасности гражданского транспорта, как наземного, так и атмосферного, как правило, надежно защищались от любых попыток изменить настройки бортсети. И если пассажир излишне пренебрегал собственной безопасностью, она вполне могла заблокировать ручное управление, насильственно перейдя на автопилот, а то и вовсе отказаться подчиняться. Вспомнив о последнем, Лика выругалась про себя и тут же подняла гравилет выше, тем более что ничем не застроенная зона отчуждения космопорта заканчивалась, и впереди виднелись какие-то невысокие здания с плоскими крышами, явно нежилые. Космопорт Посейдона, как ему и положено, располагался на окраине, в промышленном районе, занятом в основном автоматическими заводами, городскими хранилищами, энергетическими подстанциями и прочей инфраструктурой. «Тревожных» индикаторов стало на порядок меньше, однако погасли не все – теперь виртуальная сеть предупреждала, что этот район закрыт для индивидуального пассажирского транспорта. Лика даже поняла почему, едва успев увернуться от высоченной ажурной мачты, не то антенны атмосферного передатчика, не то какого-то местного ретранслятора. Снова выругавшись, Лика с ненавистью взглянула на появившееся поперек экрана предупреждение о насильственном переходе на автопилот в случае повторения опасной ситуации и поднялась еще выше, одновременно отворачивая в сторону. Запретный район остался далеко внизу, и компьютер перестал донимать ее своими предупреждениями, но и о скрытном полете теперь можно было смело позабыть – на высоте нескольких сотен метров незаметной при всем желании уже не останешься. Девушка злилась на саму себя: за годы войны она и на самом деле совершенно позабыла об этой особенности гражданского транспорта. Нет, СБП, система безопасности пассажира, вещь, однозначно, нужная и спасшая не одну тысячу жизней, но только не в том случае, когда ты крадучись пытаешься пересечь район боевых действий. Ведь системе наведения атмосферного истребителя или штурмового модуля абсолютно все равно, что за отметка появится на экране радара – совпадения на запрос «свой-чужой» нет? Нет. Дополнительных сведений о пересекающем зону воздушной ответственности «объекте» в оперативной памяти нет? Тоже нет. Значит, можно снять блокировку с оружия и открыть огонь в автоматическом режиме, даже не отвлекая на подобный пустяк и без того занятого пилота. Вот и выходит, что остается только сжать зубы и переть вперед, успокаивая себя надеждой, что и в этот раз пронесет…
Обзорные камеры работали в ночном режиме, поэтому выводимая на голоэкран картинка была не очень четкой, выдержанной в зеленоватых тонах, но девушка сразу поняла, что началась самая опасная часть ее авантюры. Внизу что-то горело и взрывалось, ежесекундно засвечивая экран белым, ночное небо расцвечивали огненные всполохи и похожие на древние трассирующие пули нити гиперзвуковых снарядов, оставлявшие за собой шлейфы вспыхивающего от чудовищного трения воздуха. Что-то полыхнуло совсем рядом, может, в десятке метров, может ближе, и курсовой экран залило тревожно-алым цветом: бортовой компьютер сходил с ума от обилия непонятных, но гипотетически опасных для пассажира факторов. Гравилет ощутимо тряхнуло, повело в сторону и к земле. Противно защекотало в животе и заложило уши – машина проваливалась вниз, словно попавший в воздушную яму самолет. И тут же ударило еще раз, теперь над головой. Лика мертвой хваткой вцепилась в штурвал и неожиданно поняла, что он ее больше не слушается – или управление повредило близкими взрывами, или бортовая сеть все-таки перевела флаер на автопилот и сейчас выравнивала его, одновременно снижая. Картинка прыгала перед глазами как сумасшедшая, не позволяя вообще ничего рассмотреть, а секунду спустя экран и вовсе погас. Лика сжалась в комочек в кресле, прикидывая, выдержат ли привязные ремни и сработает ли аварийный антиграв. А если сработает, хватит ли ему сил скомпенсировать удар о землю – если, конечно, автопилот не удержит машину… или ее не сожгут в воздухе. Принявший управление бортовой компьютер машину удержал, выровняв буквально метрах в тридцати над поверхностью, и, не сбавляя скорости, потянул куда-то в сторону, видимо решив, что для спасения пассажира нужно как можно скорее покинуть опасный район. Вглядевшись в проносящуюся под брюхом флаера темную массу (голоэкран так и не заработал), Лика скорее догадалась, нежели сумела разглядеть, что это деревья, видимо, какой-то пригородный парк или лесопосадка. Снова полыхнуло над головой, но намного дальше, чем перед этим, и она даже не испугалась. И даже успела удивиться этому, но уже через секунду, когда по стеклопласту кабины ударило со страшным грохотом, успела испугаться за оба раза одновременно. Флаер клюнул носом, но выровнялся, и тут же в кабину ворвался ветер, да такой, что на глазах мигом выступили слезы: машина неслась с очень приличной скоростью. Несколько раз сморгнув, Лика оглянулась, осторожно высунув голову из-за подголовника кресла. Одного взгляда хватило, чтобы понять, насколько ей только что повезло: снаряд, надо полагать, выпущенный из электромагнитной пушки, не только снес половину остекления и превратил сиденье в перемешанные с обломками пластика лохмотья, но и полностью вырвал, уже на излете, заднюю дверцу. Девушка присвистнула сквозь зубы: от смерти ее отделяла тысячная доля секунды, та самая, которой гравилету хватило, чтобы пролететь на каких-то пару метров дальше. И, зло щуря слезящиеся глаза, Лика поняла еще одну вещь: все-таки она неисправимая, клиническая, набитая дура! И это называется «не рисковать» драгоценным грузом?! Это называется «не подставляться и не лезть на рожон»?! Прав Сережа, тысячу раз прав, хоть так и не решился высказать это ей прямо в лицо, – идиотка она! Нет, все, довольно! Решено: если вернется живой, если выполнит задание, сама напишет рапорт об увольнении из действующей армии. И будет сидеть в тылу и ждать возвращения своего контр-адмирала, а он пусть ее за это на руках носит и розами осыпает! Или лучше не розами, они все-таки колючие… тьфу ты, какие ж глупости в голову лезут!..
Несколько минут она просто сидела, закрыв глаза, благо бой, похоже, остался позади – или она просто настолько оглохла от последнего взрыва и свиста ветра, что ничего не слышала. Да и какой смысл дергаться? Все равно она ничего не изменит: машина вполне устойчиво идет на автопилоте, и отключать его сейчас просто глупо. Мысли о Сергее и неожиданно принятое решение, как ни странно, успокоили, и девушка огляделась, прикрываясь рукой от режущего глаза ветра. Флаер все еще летел над деревьями, и это при скорости километров под триста – не слишком ли большой парк? Наклонившись к полумертвой панели управления, Лика нашла нужную клавишу и вывела на крохотный дисплей – как же неудобно без работающего голоэкрана! – карту с пройденным маршрутом. Изменила масштаб, вгляделась и задумчиво хмыкнула: ничего себе! Вот что значит предварительно не изучить местность – оказывается, отвернув по требованию бортсети в сторону от промышленного сектора, она все это время летела прочь от города, да еще и в глубину лесного массива, в этом месте наиболее близко подступавшего к городской черте. Гм, не слишком ли много у нее в последнее время лесных приключений? Ну уж нет, на то, чтобы снова бродить голодной по лесу, она вовсе не подписывалась! Нужно сейчас же переключить управление на ручное, развернуть гравилет – и назад. Приземлиться где-нибудь километрах в десяти от пригорода и остаток дороги протопать пешком – если повезет, к этому времени наши уже высадятся, и ее подберут. Если же бой еще не закончится, она просто пересидит его в лесу, выйдя из укрытия только после завершения наземных боевых действий. Главное, не лезть на рожон и не рисковать, а то нарисковалась уже, дура… ну, в общем, смотри выше…
С этой, в целом достаточно здравой, мыслью Лика и наклонилась вновь к приборной панели, намереваясь отключить автопилот. Двух минут ей вполне хватило, чтобы со всей остротой осознать, что очередное дурацкое приключение еще не закончено, а только начинается, вернее, продолжается. Ни переключиться на ручное управление, ни связаться с бортовым компьютером она не могла, вообще не могла. Похоже, во время короткого боя произошел программный сбой сети, ведь гражданский флаер – это вовсе не боевая машина, бортовая электроника которой надежно защищена не только от динамических перегрузок, но и от энергетических воздействий, начиная от простейших электромагнитных импульсов и заканчивая прицельными ударами разнообразных систем РЭБ. Флаер несколько раз чуть плазменным зарядом не накрыло, причем первые два раза совсем близко рвануло. Или он попал под излучение каких-нибудь орбитальных «глушилок» – радиоэлектронная война давно стала привычной составляющей любой другой войны, что пространственной, что наземной. Вот искусственный «мозг» аэротакси и не выдержал. Самое обидное, что сейчас он просто выполнял последнее принятое им же решение, по прямой удаляясь от города…
Лика беспомощно откинулась в кресле: такого она уж точно не ожидала! Нет, попаданием в дурацкие ситуации ее вовсе не удивишь, особенно в последнее время, но настолько?! Неожиданно взгляд девушки остановился на индикаторе зарядки энергоблока, показывающем, что энергии осталось меньше пяти процентов. Ага, а вот это уже куда лучше: помнится, когда она взлетала, он показывал около сорока. Поскольку гравилет просто физически не мог так быстро «сожрать» весь заряд, значит, произошла утечка, наверное, в момент, когда в них в последний раз влепили – Лика едва ли не против воли оглянулась в сторону развороченного снарядом салона. Конечно, опасно лететь с поврежденным энергоблоком, но для нее это просто спасение! Сейчас компьютер получит данные о нехватке энергии, примет решение совершить экстренную посадку – и она свободна! Придется, правда, все-таки погулять по лесу, но ведь не так и далеко они улетят на оставшихся пяти – нет, уже четырех! – процентах. И заблудиться не страшно, благо навигатор есть. Какая-то сотня километров, совсем рядом, можно сказать! Впору помянуть лагерь добрым словом – хорошо она во время побега оттуда «натренировалась».
«Ага, – язвительно сообщил, как водится, не вовремя проснувшийся внутренний голос, – вот именно что экстренную посадку. На лес, прямиком на верхушечки деревьев, поскольку на поиск подходящей площадки у него может энергии не хватить. Или он и вовсе садиться не станет – будет себе лететь, считая, что у него полно энергии, пока сам не грохнется. И на антиграв я б тоже сильно не надеялся, сама подумай, полсалона разворотило, энергоблок поврежден, значит, не факт, что и он уцелел. Вибрацию вон какую-то чувствуешь? То-то же».
«Пошел вон, каркаешь еще тут», – устало отозвалась Лика, привычно загоняя иронического пессимиста поглубже и расслабляясь в кресле. Чего дергаться-то, минут через десять она так или иначе все узнает. Хотя насчет вибрации внутренний голос не соврал – или это просто врывающийся в пробитую снарядом дыру ветер?
Но девушка ошиблась.
Не прошло и пяти минут, как гравилет неожиданно заложил вираж и пошел к земле – бортовой компьютер высмотрел-таки внизу подходящую для посадки прогалину…
14
Лидка
Утром Лидка проснулась со странным ощущением какой-то, ну, непоправимости, что ли? Может, это ощущение было как-то связано с ее сном? Вот только что именно ей снилось? Девушка напряглась, пытаясь вспомнить, но мозг упорно не давал ответа на мучивший вопрос. За завтраком она была непривычно тихой, и Патрик воспринял это как хороший знак, видно, решив, что она слегка оклемалась после гибели Романа. Зато Данила, наоборот, сидел и тревожно мерцал своими вечно смеющимися, но всепонимающими глазами. И, глядя в его глаза, она вдруг вспомнила: ей снился Роман. Он молча стоял и глядел на нее, а потом так же молча повернулся и пошел. «Подожди!» – закричала девушка, а он оглянулся, остановился и тихо сказал: «А ведь ты меня предала, Белка. Предала-предала, даже не спорь!» Что означал этот сон? Может, Роман не погиб? Может, ей нужно было пойти и поискать, вдруг он там лежал – раненый, истекающий кровью? Ведь выжил же Патрик, и Данила уцелел, один из всего отделения…
Завтрак закончился в полном молчании. Посуду взялся мыть Патрик – несмотря на импровизированный корсет из бинтов, туго стягивавший его грудь, и необходимость опираться на костыль, он уже чувствовал в себе силы «хотя бы на это». Обед обещал Данила, и у Лидки нежданно образовался полностью свободный день, исполненный душевных страданий и прочего «самоуничижения», который, более-менее успокоившись, она посвятила исследованию дома. Интересно же – Данила еще при первом осмотре смог столько всего разного узнать, а она, так уж получается, уяснила только то, что в доме четыре комнаты, два коридора, санузел и кухня-столовая. Кстати говоря, действительно странный дом! Комнаты оформлены в разных стилях, но все «под старину». Одна напомнила Лидке любимую детскую книжку с мифами Древней Греции, другая – известную голографическую постановку «Три мушкетера». Не то чтобы в комнатах были предметы из соответствующих эпох, но, так сказать, общий стиль. В третьей комнате, оформленной совсем уж в непонятном ключе, на взгляд Лидки – совершенно несуразно, в потолке обнаружился небольшой люк, и, следовательно, можно было забраться на чердак. Чердак! Священное слово, многократно встречающееся во всяких книжках – старых или про старые времена. Именно на чердаках дети играли в прятки, изобретали машины времени, пугались привидений и находили «таинственные клады». Отец как-то долго пытался объяснить маленькой Лидке всю потаенную магию этого слова и самого помещения, но потом махнул рукой. Правда, позже выяснилось, что он и сам-то был знаком с этим понятием только по книгам и рассказам деда, который когда-то очень-очень давно, когда был еще совсем мальчишкой… И вот сейчас у девушки неожиданно появилась возможность воочию познакомиться с предметом детских мечтаний. Конечно, там могла оказаться и самая обычная комната, кажется, она называется «мансардой», но тогда наверх вела бы настоящая лестница, а не люк. Кстати, насчет лестницы – Лидке бы она вовсе не помешала, ведь нужно же на чем-то стоять, открывая люк? Недолго думая, Лидка пододвинула шкафчик, как и все в этой комнате, довольно нелепый, фиолетовый в оранжевых и зеленых разводах, и без сожаления влезла на него ногами. Люк подался достаточно легко, путь наверх был открыт, однако девушка с минуту смотрела в черный квадрат: лезть наверх неожиданно стало страшно.
– Ну конечно, страшно, вдруг там бабайка живет! – вслух сказала она, пытаясь себя подбодрить. И, оттолкнувшись ногами, подтянулась. На чердаке – о радость, это все-таки оказался именно чердак! – царил полумрак, было сухо… и совершенно пусто. А что, собственно, она там ожидала увидеть? Привидение? Склад древнего оружия? Оживающую в ночь полнолуния мумию? Недоумевая, отчего ей на ум пришло именно древнее оружие, Лидка отправилась исследовать помещение, хотя, в принципе, исследовать-то было и нечего. Толстый слой пахнущих пылью опилок на полу – и больше ничего. Интересно, это кто-то просто поленился сжечь строительный мусор? Или этот неведомый «кто-то» считал, что пол на чердаке непременно должен быть покрыт именно опилками? Неожиданно Лидка на что-то наступила. Разглядеть в полутьме ничего не удавалось, и она присела на корточки, осторожно разгребая опилки рукой. Ага, что-то есть! Она поднесла к глазам довольно большой кристалл удлиненной формы, многогранный и вроде как опутанный какими-то проволочками. Непонятно почему, но продолжать поиски резко расхотелось, и Лидка вернулась к люку, спустившись и закрыв его за собой. Поставила на место шкафчик и тщательно вытерла поверхность собственным, давно потерявшим былой вид носовым платком. Все. Никуда она не лазила и ничего не находила. Ей вдруг стало казаться чрезвычайно важным, чтобы никто не узнал о ее находке, ни Данила, ни Патрик, ни… вообще никто.
Вернувшись в отведенную ей комнату, Лидка внимательно рассмотрела находку. Действительно кристалл, крупный, около семи, а то и восьми сантиметров в длину, а шириной, пожалуй, сантиметра четыре. Грани? Граней было много, и они, преломляя падавшие из окна солнечные лучи, ослепительно сверкали. Бриллиант? Может, и так, хотя вряд ли. Да и какая разница, бриллиант или нет: Лидка инстинктивно чувствовала, что ценность кристалла вовсе не в этом. По-настоящему странным было иное – кристалл и снаружи, и даже изнутри был пронизан тончайшими, едва заметными взглядом нитями-проволочками. Цвет? Вот только что был совершенно прозрачный, даже, пожалуй, с легкой прозеленью, и вдруг стал мутнеть, наливаться алым, будто настоящей кровью. Бачинина быстро сунула находку в карман, едва успев обернуться к двери. Секундой позже вошел Данила:
– Ты куда запропастилась? А я тебя ищу-ищу, обедать пора.
– Иду! – резко сказала Лидка. – Я сейчас спущусь.
Данила внимательно на нее посмотрел – пожалуй, даже чересчур внимательно, – но ушел без единого звука, лишь непонимающе пожав напоследок плечами. Девушка же снова достала таинственную находку. Резанула мысль: а что, если парень сейчас стоит в коридоре и ждет, пока она потеряет бдительность? А потом – раз! – и распахнет неожиданно дверь: ну-ка, показывай, что нашла! Но кристалл снова стал прозрачным, и Лидка вдруг поняла: если возникнет опасность, он предупредит ее. Повертев находку в руках, девушка задумалась. Интересно, что это такое? Может, какое-нибудь приспособление или часть приспособления? Или вообще детская игрушка, например фонарик сказочного существа, снабженный простейшим, безобидным для детской психики мнемогенератором? Вещающим что-нибудь типа: «Не бросай меня, никому обо мне не говори, спрячь меня», – и тому подобную чушь? Да нет, вряд ли, слишком сложно. Девушка задумчиво потрогала пальцем тончайшие нити «оплетки». Проволочек было всего две, но они столь причудливо изгибались вокруг и внутри кристалла, что выглядело это все как-то очень, ну, законченно, что ли? Идеально? Лидка встревожилась, а что, если кристалл каким-то образом влияет на ее сознание? Последнее умозаключение показалось самым неприятным – только этого еще не хватало! Надо бы убрать его от греха подальше. Она решила, что после обеда обязательно спрячет находку понадежней, благо мест в пилотском комбезе можно найти сколько угодно. А сейчас – вниз, чтобы сержант не вернулся проверить, почему ее все нет и нет…
«А Данька-то молодец!» – подумала девушка, спустившись и увидев заставленный тарелками стол. При этом она даже не заметила, что впервые со времени их знакомства мысленно назвала сержанта не «этот», не «наглая рожа» и даже не «Данила», а сокращенно-ласкательно «Данька». Впрочем, помянутый сержант и на самом деле оказался молодцом. На обед он наловил или настрелял чего-то местного, щедро сдобрив готовку найденными у хозяина дома приправами.
– Десантник, а тем более диверсант, должен уметь выжить в любых условиях, – важно пояснил Баков, глядя на расползающиеся от удовольствия лица товарищей, – а точнее – обязан. Но ведь лучше выживать с комфортом, верно?
Патрик радостно кивнул, Лидка же просто наслаждалась обедом, но нет-нет да и наталкивалась на настороженный сержантский взгляд. Вот вроде и физиономия довольная, и улыбнуться готов в любую минуту, а взгляд тревожный. Почему? Из-за нее, что ли? Чувствует, что что-то не так? Что-то знает? Или просто его извечная диверсионная подозрительность?..
После обеда Баков вдруг жестом фокусника вытащил из кармана колоду карт:
– Проведем время с пользой, а?
Оказалось, что ни Лидка, ни Патрик вообще не знают никаких игр, в которые можно было бы играть такой колодой, и Данила взялся их обучать. Через полчаса девушка уже азартно хлопала картами о стол, бурно радуясь, когда ей удавалось выиграть, и не менее бурно расстраиваясь, когда проигрывала.
Выигрывал чаще всего Данила.
– Ну конечно, ты же эту игру давно знаешь, – обиженно буркнула Лидка после очередного проигрыша.
– Да не в этом дело, – весело сказал диверсант, тасуя колоду: карты в его руках так и летали, – в этой игре важно именно везение. Нет, конечно, я запоминаю, какие карты уже вышли, но если нормального прихода не было, то и делать нечего. Просто мне везет. Есть, кстати, такая старинная поговорка: «Кому везет в карты, тому не везет в любви», – и он бросил на Лидку косой взгляд, которого она, впрочем, даже не заметила: фраза ударила, словно плеть. «Не везет в любви». А вот везло ли ей? У нее всегда было много ухажеров, и в школе, и, тем более, в кадетском и военном училищах. Девушек там было совсем мало, и, хотя однокурсники воспринимали ее исключительно как «своего парня», ребята с других факультетов были не прочь приударить. Тем более она на их ухаживания никак не отвечала, становясь еще более интересным объектом – охота испокон веков была типично мужским занятием. Охотиться на недоступную Лидку было куда интереснее, чем отбиваться от навязчивого внимания местных девушек, готовых вешаться курсантам на шею. Ну а она? Ей нужен был только ее Роман. Так почему же она ему об этом так ничего и не сказала? Или ее пугало, что Самарин не ответит на ее чувства? Но по крайней мере тогда бы все было определенно, а сейчас? Сейчас она даже не знала – может, будь она хоть чуточку менее самолюбивой, все это время была бы счастлива? «Лучше жалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала», – как-то раз сказала ей старшая сестра, но она, наверное, была слишком мала, чтобы понять… Было больно, почти физически больно, и тем больнее, что слезы кончились. Поднявшись из-за стола, Лидка сухо извинилась, сославшись на головную боль, и отправилась в комнату. Сначала долго рассматривала фотографию на своем комме, фотографию, сделанную всего неделю назад. Слева – смущенный Джакомо: парень пытался приобнять ее за талию, а она пообещала, что если он будет распускать руки, оторвет яйца. Вот Кахи, а вот, чуть сзади, и Ромка-Тореадор. Он всегда становился чуть сзади, потому что был выше всех остальных…
Девушка глухо застонала. Стереть, стереть эту фотографию! Сколько же можно? Впрочем, нет, она не станет этого делать. Человек до тех пор и остается человеком, пока его душа сохраняет способность болеть. Прости, Рома, что я ничего не сказала тебе, прости, что все время спорила, ссорилась и говорила гадости. Просто я боялась, что ты догадаешься о моих чувствах. И, если уж быть совсем честной, боялась, что другие догадаются, какие чувства я испытываю к тебе. Прости, что не пошла на место аварии твоего истребителя – у меня не хватило бы сил смотреть на твое искалеченное, разорванное тело. Я все время старалась казаться крутой девчонкой, но на самом деле больше выпендривалась. Вся моя бесшабашность была просто не выветрившимся до конца из головы детством, ведь дети не боятся смерти, они точно знают, что с ними этого случиться не может. Но я… я повзрослею, уже повзрослела! Прости меня, Рома!..
Потом она долго стояла у окна, бессмысленно вглядываясь в непролазные заросли, окружавшие дом. Хотелось спать, но она боялась ложиться; боялась, что в эту ночь ей снова приснится Роман. С другой стороны, может, это и есть счастье, видеть его хотя бы во сне? Неожиданно припомнились неизвестно где слышанные строки:
…Тридцать лет под луной чередою апрели.На холодной земле все, как в песнях нам пели:Дом стоит, свет горит, из окна видна даль,Чай в стакане на кухне да на сердце печаль……То ли песни не те, то ли часто дожди…Тридцать лет под луной, тридцать первого – жди…Вот уж точно «дом стоит, свет горит». Правда, с «далью из окна» автор явно перебрал, зато насчет печали на сердце – попал в самую точку. Эх, да ладно… И Лидка, свернувшись калачиком, неожиданно уснула. Во сне она снова летела в подбитом истребителе, и под нею мелькала пылающая, перепаханная взрывами земля. И рука снова рвала черно-желтую рукоять eject-системы, и чудовищная перегрузка лишала сознания вдавленное в ложемент тело. А потом, уже на земле, стоя на подгибающихся от боли ногах среди половинок раскрывшейся капсулы, она вновь поднимала голову – и видела чей-то падающий «шарк», слышала глухой взрыв, видела огненно-дымный шар над верхушками деревьев. И…
Лидка внезапно проснулась, разом вынырнув из вязкого омута страшных воспоминаний. В комнате было уже совсем темно, а возле кровати сидел на полу Данила и с тревогой смотрел на нее. Но отчего-то его присутствие совсем не возмутило девушку.
– Ты кричала, – негромко пояснил он прежде, чем она успела что-либо сказать. – Ты сильно кричала, и я уже думал тебя разбудить, и вдруг у тебя стало такое лицо… такое, как будто случилось что-то хорошее. Я уже собрался уйти, но ты проснулась.
«Терпеть не могу, если смотрят на меня, когда я сплю!» – хотела сказать Лидка.
«Какого хрена, я что, звала тебя? Или о помощи просила?» – хотела сказать Лидка.
«Немедленно убирайся в свою комнату», – хотела сказать Лидка.
Но неожиданно сказала совсем другое:
– Мне снился человек, которого я любила.
– А почему – любила? – непривычно тихо спросил Данила.
«А вот это уже совсем не твое дело!» – мысленно огрызнулась девушка, но воспоминание о недавнем сне заставило ее сдержаться:
– Он погиб. Погиб в тот день, когда мы с тобой встретились, – почему-то словосочетание «мы с тобой» больно резануло слух, и она инстинктивно сжала пальцы.
– Все будет хорошо, – произнес Данила, на секунду положив свою большую ладонь на ее сжатые кулачки, и тут же вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Почему-то ей показалось, что сейчас он вернется; а может, просто захотелось, чтобы вернулся. В его присутствии девушке отчего-то становилось гораздо уютнее и совсем не страшно. Но диверсант так и не вернулся, и Лидка, не дождавшись, заснула. И спала до самого утра уже безо всяких сновидений…
На следующий день они остались без обеда. Вернее, без свежеприготовленного горячего обеда, поскольку прямо с утра сержант неожиданно сообщил:
– Ну что, пацаны и дамы, сегодня выходим!
– А что случилось? – Патрик не скрывал своей радости – несмотря на то что парень еще ходил с костылем и не мог вдохнуть полной грудью, бездействие уже начало тяготить его.
– Случилось то, что я связался с нашими, – просто ответил диверсант, – и получил кое-какие указания. Когда доберемся до места, нас подберут.
– Связался? Как связался? – не поняла Лидка. Связи у них как не было, так и нет, а ее и Патрика коммы работали только в локальном режиме, без выхода на внешние частоты.
– Я починил хозяйский передатчик с помощью всей этой навороченной кухонной техники! – весело сообщил Данила, прибавив заковыристое ругательство. Ничего подобного Лидка раньше не слышала и оттого не слишком хорошо поняла, о чем речь, немедленно дав себе слово как-нибудь попросить Бакова воспроизвести его еще раз. Вот уж тогда на родном корабле победа в офицерском «конкурсе» ей обеспечена! А в том, что они вернутся, она не сомневалась: присутствие Данилы, похоже, и вправду создавало странное ощущение, что все обязательно будет нормально.
– Старинная, гм, поговорка, – смущенно пояснил сержант, неправильно истолковав ее замешательство. – Я имел в виду, что готовить с ее помощью уже никому и никогда не удастся.
«Что-то он слишком уж много старинных поговорок знает», – неожиданно подумала Лидка, припомнив прошлые разговоры.
– Так мы в десанте чтим традиции, – снова ответил на невысказанный вопрос Баков. – Да и прадед мой с Земли был. Меня, кстати, в его честь и назвали.
– А не слишком ты легко мысли читаешь, а, диверсант? – на сей раз она высказалась вслух.
– Да просто обычно и так ясно, что ты хотела сказать, – улыбнувшись, парень пожал плечами, и его лукавая физиономия напомнила мордочку медвежонка, плюшевого игрушечного медвежонка, любимую Лидкину игрушку.
– А знаешь, я тоже хотела стать десантником… в детстве, – несмотря на то что Патрик сидел рядом, Лидка обращалась почему-то исключительно к Даниле. – Я в детстве один фильм смотрела, совсем старый, чуть ли не двадцатого века. Ну, восстановленный, конечно, и в голоформат переведенный. О десантниках. И решила: я тоже буду вот так красиво падать с неба на большом белом парашюте. А на голове у меня будет синий-синий берет, и автомат в руках. Я тогда даже не знала, что сейчас и парашютов-то в армии никаких нет. А потом я решила, что стану пилотом. Мне казалось, что это, во-первых, круче, чем просто десант, а во-вторых – хотя, наверное, это-то как раз и есть главное, – парень, которого я любила, как раз и учился на пилота. Но даже когда я закончила кадетское, у меня еще были сомнения, куда именно дальше поступать…
– Жаль, – неожиданно сказал внимательно слушающий девушку сержант. Сказал, как ни странно, даже без обычной своей насмешки, – могли бы вместе учиться. Кстати, я тот фильм тоже смотрел. Только прыгали десантники не в беретах, а в специальных шлемах, да и парашюты вовсе не обязательно белыми были.
– Ты окончил военное? – удивилась Лидка. – Почему же ты тогда… в таком звании?
– Невнимательно слушаешь, мать, я ж уже говорил: мы или погибаем рядовыми-сержантами, или на пенсию выходим минимум майорами, – снова нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. В этом странном парне вообще трудно было что-то разобрать. – Стало быть, через час выходим. А сейчас всему личному составу собираться! – и, наткнувшись на начавшие было возмущенно сужаться глаза девушки, непривычно серьезным тоном пояснил: – Лида, я получил не просто указания, куда идти, а приказ выйти в заданный район для соединения с высадившимися на планету частями десанта. Так что, можно сказать, мы все сейчас находимся на выполнении боевого задания. Отрядом командую я. Это типа к вопросу о субординации… и вообще. Извини. Кстати, на все про все у нас около двух суток, мы, перед тем как эту хижину найти, совсем немного не дошли.
Девушка удивленно подняла бровь, однако сержант лишь покачал головой:
– Давай позже об этом поговорим, хорошо? Для начала нам нужно еще добраться до места, а это в нашей ситуации, – он кивнул в сторону Патрика, – не такая уж простая задача.
– Патрик, а ну-ка, марш собираться! – поскольку спорить с Баковым было бессмысленно, Лидка решила покомандовать хоть кем-то. Парень покладисто поднялся и заковылял в свою комнату.
– Лид, поможешь мне собрать провиант? – спросил Данила, когда девушка уже стояла на пороге кухни.
– Отчего не помочь хорошему человеку, – хмыкнула Лидка. Вдвоем они упаковали все очень быстро, заодно распределив, кто какой вес понесет. Собственно, упаковывать-то было почти нечего: сержант отобрал только продукты, не требующие для приготовления открытого огня. Судя по всему, в пути им предстояло почти исключительно жевать саморазогревающиеся концентраты, запивая их простой водой.
– Можно я тебя о чем-то спрошу?
Девушка молча пожала плечами: она по жизни терпеть не могла подобные прелюдии.
– Ну спрашивай, чего молчишь-то?
– Да ладно, в принципе, это не настолько важно…
– Неважно – так неважно, – мрачно буркнула она. Сердце ощутимо екнуло: вдруг он о ее находке? Вдруг знает? От него, похоже, вообще ничего не скроешь. В таком случае лучше пусть уж молчит…
– Через сорок минут уходим, – неожиданно сказал Данила и ушел к себе, оставив Лидку одну копаться в своих сомнениях.
* * *Они снова шли по лесу, продираясь сквозь заросли и обходя стороной наиболее глубокие распадки. Пару раз дорогу им преграждали широкие ручьи, пополнившие запасы воды. Все это до боли напоминало тот, первый, переход, с одной лишь разницей: Патрик больше не висел грузом на их плечах, а передвигался сам, правда, все еще опираясь на «модернизированный» костыль, к которому он приделал мягкий подлокотник от кресла. Конечно, идти быстро он не мог, поэтому в день они проходили не очень много. Пилот бодрился изо всех сил и, несмотря на строгий приказ сержанта «сразу сообщать, как устанешь», старательно делал вид, что еще может идти. Естественно, Данила быстро просек его наивную хитрость и на одном из дневных привалов неожиданно встал перед Патриком, ничего не говоря.
– Ч… что? – испуганно спросил пилот, причем, судя по цвету, который приобрела его физиономия, он прекрасно понял, что именно хочет от него старший сержант.
– Что? – спокойно переспросил Данила. – А сам, значит, не понимаешь? Я кому сказал: силы кончаются – сразу говори? Так нет, ему вздумалось в героя поиграть. Ты что, в детском саду? У вас кого там из училища выпускают, придурков? – неожиданно заорал он, наливаясь краской – только у него, в силу природной смуглости, лицо стало не малиновым, а багровым. Впервые за все время их знакомства Лидка видела сержанта по-настоящему разъяренным.
– Я что… я ничего… – лепетал Патрик, пятясь назад.
– Ах, ничего, да? – понизил голос до зловещего шепота диверсант. – Ты хоть соображаешь, придурок, что надорвешься, и потом нам с Лидой снова придется тебя тащить? А у нас осталось меньше полутора суток, и мы, между прочим, немножечко так спешим!
Девушка наблюдала за сценой из кустов, куда она удалилась по своей надобности, и еле сдержалась. Сначала – чтобы не выскочить и не наорать на сержанта, когда он высказался по поводу их училища, затем, увидев испуганно-виноватую физиономию Патрика, – от смеха. Но в следующую секунду лицо парня вдруг дернулось, и он… заплакал, по-детски хлюпая мгновенно распухшим носом. Лидкино сердце сжалось от жалости, хоть она и понимала, что сержант, конечно же, прав. Обескураженный подобным поворотом, Баков очумело поглядел на пилота и осторожно похлопал его по плечу:
– Эй, парень, ты это чего, а?! Ну все, хватит, хватит. Сейчас твоя командирша вернется, не хватало только, чтобы она тебя в таком состоянии видела! Решит, что тебе совсем плохо, и тащить станет, да еще и на меня в очередной раз почем зря вызверится. Хватит, говорю, мужик ты, в конце-то концов, или кто?..
Патрик пару раз судорожно сглотнул и кивнул, торопливо вытирая слезы рукавом давно потерявшего былой вид летного комбинезона.
– Слушай, летун, тебе сколько лет-то? – неожиданно спросил десантник.
– Двадцать… будет… скоро…
– А, так ты по сокращенной программе, что ли? Ускоренный выпуск… ну, тогда ясно, извини. Не знал. Держись, парень, понимаю, тяжело тебе. Только не геройствуй уж больше, ладно? А то геройство одних другим зачастую боком выходит…
Когда Лидка, нарочито громко шурша выстилавшими землю прошлогодними листьями, вернулась к месту привала, парни уже мирно беседовали. О недавнем напоминал только слегка распухший нос Патрика да смущенный вид сержанта. Девушка подошла ближе, и в этот момент сержант вдруг быстро поднял палец к губам и прислушался. Затем встал, потянувшись, будто разминая затекшую спину, и снова опустился на землю немного в стороне, поближе к лежащей на рюкзаке штурмовой винтовке. Несмотря на то что внешне он казался абсолютно расслабленным, Лидка видела, что на самом деле он напряжен, как туго натянутая струна. Рука его будто бы случайно скользнула вниз, и пальцы сомкнулись на рукояти десантного ножа. Патрик вообще ничего не понял, а девушка, хоть и поняла, просто не знала, как ей себя вести. Тоже делать вид, что все в порядке? Или готовиться к бою? Ее рука медленно двинулась к кобуре, но Баков только покачал головой: мол, не надо. Томительно потянулись секунды.
– Да выходи уже, хватит прятаться! – не меняя позы, неожиданно громко сказал Данила. Патрик вздрогнул, непонимающе взглянул на сержанта и, с похвальной быстротой сложив дважды два, бросил руку к кобуре.
– Сиди уж, вояка… – негромко шикнул на него диверсант. – Сам разберусь.
Несколько мгновений ничего не происходило, затем кусты в нескольких метрах от них зашуршали, и оттуда, спотыкаясь, вышла молодая женщина в порядком изодранной одежде, из-за худобы кажущейся на размер больше, чем надо. Остановилась, щурясь на солнце, приложила ладонь козырьком к глазам – и вскрикнула:
– Лидка!!! Белочка!!! – и бросилась к Бачининой, с силой обняв ее и почти повиснув на плечах. – Лидуська…
Совершенно ошарашенная Лидка чуть отстранилась и, тихо охнув, узнала свою сестру, которую не видела вот уже… да какая разница, сколько, разве в этом дело?! Лика сильно похудела, давно не мытая кожа приобрела смуглый оттенок, спутанные грязные волосы казались не рыжими, а темно-каштановыми. Она выглядела крайне изможденной и нездоровой, вот только глаза остались прежними: яркими, острыми и живыми.
– Лика, – едва слышно прошептала младшая и погладила сестру по голове.
Сестры обнялись и заплакали.
– Ну все, приехали… – мрачно констатировал Данила, убирая ладонь с рукояти ножа и расслабляясь. – Видал, Пат? Вот теперь мы уже точно из графика вышли. Если вообще хоть куда-то еще успеем.
Патрик, на правах второго в отряде мужика, важно кивнул в ответ.
Потом они долго сидели возле костра, разведенного сержантом (вообще-то он старался обходиться без открытого огня, но тут спорить не стал), и, перебивая друг друга, разговаривали. Деликатный Патрик сразу же ушел подальше и улегся спать, Баков вроде как тоже отошел, но, как прикинула Лидка, со своего места он прекрасно слышал все, о чем они говорят. И она могла поклясться, что он не спит, а именно слушает. Но сейчас ей было на это глубоко наплевать.
Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, утолившая первый голод несколькими размоченными в теплой воде галетами (большего сержант ей пока не разрешил), Лика рассказывала о том, что с ней произошло: несостоявшийся репортаж, плен, концлагерь, допросы знаменитого «черного археолога», его смерть и, наконец, подготовленный «полковником» побег. О том, ради чего все это делалось, она поначалу говорить не хотела, но уже к середине рассказа поняла, что скрыть ничего не удастся, ведь иначе никак не объяснишь, почему Генри решился подставить под удар и себя, и всех своих людей в лагере. Лидка выслушала рассказ, внешне оставшись абсолютно спокойной; правда, вовсе не оттого, что откровения сестры ее не заинтересовали, – причина оказалась совершенно иной. Девушка боялась случайно обмолвиться о своей находке, своем сказочном «фонарике». Лика, конечно, почувствовала эту легкую натянутость, но отнесла ее на тот счет, что младшая до сих пор не простила ее поведения в день, когда сообщила родителям о поступлении в кадетское училище. Честно говоря, старшая сестра до сих пор чувствовала себя виноватой, а сейчас – так и вовсе вдвойне. Эх, а ведь еще каких-то лет пятнадцать назад маленькая Лидка со всеми своими смешными девичьими секретами прибегала именно к ней! И она, чувствуя себя взрослой и почти всемогущей, сажала девочку на колени и давала авторитетные, как ей тогда казалось, советы. Слегка снисходительным тоном, но чувствуя при этом такую нежность к младшей… Увы, те времена давно прошли, и теперь между ними уже нет того контакта, что был раньше, и виновата в этом именно она, Лика! Ведь именно она проглядела то, о чем только что рассказала Белка, – оказывается, все эти годы сестра была тайно влюблена в Ромку Самарина, Ликиного одноклассника! Несколько лет под ее носом страдала младшая сестренка, а она об этом даже не подозревала!..
Чувствуя себя неловко, журналистка окончательно скомкала конец рассказа, лишь вкратце коснувшись второй части своей «лесной эпопеи», начавшейся бегством из космопорта и закончившейся их неожиданной встречей. Лика не стала подробно расписывать, как она, выбравшись из разбитого флаера, не сумела сориентироваться по навигационному браслету, поскольку прибор выдавал только ее фактические координаты в системе IPN-навигации, а встроенные трехмерные карты отчего-то оказались заблокированными. Воспользоваться бортовым навигатором флаера она тоже не могла, по вполне понятной причине: поврежденный энергоблок полностью разрядился еще при посадке. Впрочем, Лика примерно представляла, откуда она прилетела, и с рассветом решила возвращаться к городу. Ночь – как выяснилось позже, первую в этом лесу – она провела в кабине, не решившись идти по лесу под моросящим дождем. Ситуация до боли напоминала недавние приключения, с одной лишь, пожалуй, разницей: на этот раз ее никто не искал, и у нее с собой было немного еды. В салоне аэромобиля она нашла забытую кем-то пачку печенья и полупустую пластиковую бутылку с минералкой, так что по дороге можно было пополнять запасы воды. Утром Лика отправилась в путь. Идти оказалось тяжелее, нежели в прошлый раз, – сказывалось и нервное, и физическое истощение, – но она упрямо шла, даже не подозревая, что почти сразу же потеряла направление, понемногу забирая далеко к югу. Скорее всего, путешествие по девственным лесам Посейдона закончилось бы для нее весьма печально, если б не сделанная к вечеру второго дня находка. Посреди обгорелой проплешины, все еще остро пахнущей гарью и какой-то химией, она обнаружила обломки десантного модуля, видимо сбитого во время высадки федеральных войск. От самого челнока почти ничего не осталось, как и от его пассажиров и пилотов, но в нескольких десятках метров от места крушения девушка случайно наткнулась на практически не поврежденный ударом контейнер с пилотским НЗ, неожиданно став обладателем нескольких армейских пищевых рационов. Это было просто спасением, поскольку к исходу второго дня Лика едва волочила ноги. Больше ничего ценного она не нашла, да, впрочем, и не искала, стремясь поскорее покинуть жуткое место. Все последующие дни она просто брела вперед, делая недолгие привалы и питаясь разделенными на крохотные порции концентратами (к этому времени она уже поняла, что заблудилась, и даже в определенной мере свыклась с этой мыслью). Так прошло пять или шесть суток – самым неприятным оказалось то, что девушка потеряла счет дням, – пока не услышала неподалеку какие-то крики. Первым порывом было рвануться вперед, однако осторожность все же взяла свое, и она затаилась в кустах, прислушиваясь к происходящему на поляне. Там ее и обнаружил сержант…
Закончив рассказ, Лика поднялась на ноги:
– Пойду-ка, пожалуй, побеседую с этим твоим сержантом, а то уж больно он на меня подозрительно косится.
– С чего бы это ему быть моим?! – буркнула Лидка, как ни странно, тоже благодарная сестре за прекращение разговора.
Лика и на самом деле хотела поговорить со старшим сержантом (как там его Белка представила, Даниил Баков?), чтобы расставить все точки над «i», а то мало ли? Время военное, еще будет подозревать в ней шпионку. Вон в прошлый раз она всего-то несколько дней на оккупированной планете пробыла, и то особисты привязались, а уж сейчас-то! Впрочем, вот как раз сейчас ей вряд ли потребуется заступничество Сергея или поручительство боевого пилота Лидии Бачининой: то, что она несет с собой, является лучшей гарантией ее лояльности!..
Данила лежал на краю поляны, подложив под голову рюкзак, но ровно за три секунды до того, как девушка подошла, резко сел, вопросительно глядя на нее.
– Сержант, хочу с вами поговорить, – честно говоря, Лика не знала, с чего начинать, но Баков сам сделал это за нее:
– Да не надо ничего говорить, я вас знаю, вы – Лика Бачинина, журналистка… и, гм, любимая женщина контр-адмирала Чебатурина. – Перед словами «любимая женщина» он сделал паузу: видимо, пытался подобрать такое определение, которое не обидело бы девушку. Но откуда он знал? Как обычно, Данила сам ответил на незаданный вопрос – в отличие от младшей сестры, Лике еще только предстояло познакомиться с этой его способностью: – Да просто я несколько раз видел вас в штабе. И когда вы с Главкомом общались, и когда с Сергеем Геннадьевичем разговаривали.
– То есть вы знакомы с Сереж… с контр-адмиралом? – пожалуй, более дурацкого вопроса она задать бы не смогла.
Данила хмыкнул:
– Доводилось общаться. Ну, когда вся эта, – сержант неопределенно дернул головой, – войнушка началась. Тогда и познакомились, – он усмехнулся, – точнее, особист местный познакомил.
В следующем вопросе Лика просто превзошла саму себя – вопрос получился еще более глупым, нежели предыдущий:
– А откуда вы знаете, что я… что он меня… ну…
– Так видно же, какими глазами он на вас смотрел. – Диверсант слегка дернул лицом, но означало ли это улыбку, девушка не поняла. – Вот что… дамочка, – деловито сообщил Баков, – конечно, это верх неприличия в мирное время, но, поскольку время сейчас не мирное, давайте-ка срочно перейдем на «ты»! А то у меня от этих «выканий» уже шизофрения начинается, а я и так недавно на всю голову ударенный был.
Лика рассмеялась. Нет, ей положительно нравился этот парень, чем-то похожий на Лидкиного игрушечного медведя!
– Спасти солдата во время войны, пускай даже всего лишь от шизофрении? Да мне же за это орден дадут. Конечно, давай на «ты»! – Она протянула сержанту руку, которую тот совершенно серьезно пожал, сразу же сообщив:
– А теперь о главном. О твоих приключениях я знаю, слух у меня хороший, о наших – тебе сестрица тоже порассказала, так что повторяться не буду. Нынешнее же положение таково: мы должны всей дружной толпой выйти вот сюда. Там нас должны забрать, – сержантский палец уткнулся в точку на небольшой голокарте, развернувшейся над навигационным браслетом. Уловив удивленный взгляд девушки, Баков непонимающе нахмурился:
– Что?
– А у меня навигатор никаких карт не показывал, я потому и заблудилась…
– Тьфу ты, я уж думал, сейчас спорить о чем-то начнешь, а то лицо у тебя стало такое… э-э… загадочное. – Данила обезоруживающе улыбнулся. – Ладно, поясняю: и у меня, и у сеструхи, вон, твоей – армейские навибрасы, а у тебя – обычный гражданский. А мы их, от греха подальше, при высадке блокируем – координаты-то они дают, а вот остальные функции отрубаются. Ну, типа, незачем штатским по лесам да горам шляться, когда война идет, поняла? Что, не знала? – Он сочувственно поглядел на покачавшую головой собеседницу. – По первому и сопутствующему вопросам пока все, поехали дальше. Слышал, ты кое-что несешь с собой и это кое-что, как я понял, очень важное? – Лика осторожно кивнула в ответ. – Покажи, – сказано было столь безапелляционно, что она послушно расстегнула ворот, продемонстрировав парню висящий на цепочке псевдокристалл.
– Снять?
– Всего-то? Да нет, не надо снимать, просто хотел увидеть, насколько трудно будет его в случае чего спрятать или, – Данила замялся, но все же закончил: – Уничтожить. Как я понимаю, к противнику ЭТО не должно попасть ни в коем случае, верно? Ну вот и ладно, тогда третий вопрос.
– Третий?
– Ага. – В руке сержанта невесть откуда появилась плоская коробочка армейской автоаптечки, судя по защитной пленке на поверхности диагноста, совершенно новой. – Ты слишком ослабела и, кроме того, простужена, а завтра нам идти и идти, так что буду тебя лечить. Думаю, доза-другая стимуляторов и успокаивающих перед сном не повредит. Только рукой не дергай, ладно? Имей в виду, это последний медпакет, больше у меня нет, – парень сорвал пленку с активной зоны и примерился, выбирая подходящее место на исхудавшей руке девушки. Закрепив аптечку, он откинул крышечку, вручную выбирая программу.
– А вы… ты случайно карточным шулером не был? – пошутила Лика: уж больно быстрыми и точными были движения десантника. И аптечку непонятно откуда вытащил, и к руке приложил так, что она и не заметила.
– Не успел, – серьезно ответил Данила, – но если б не война, то, может, и стал бы.
Девушка всмотрелась в его лицо, пытаясь определить, шутит он или нет, но ничего не поняла. А потом предплечье несколько раз легонько укололо, и она погрузилась в глубокий целебный сон…
15
Вместе
Утром Данила разбудил свой маленький отряд еще затемно, и, едва только небо на востоке немного посветлело, двинулись в путь. Идти, по словам сержанта, оставались «сущие пустяки, каких-то жалких двадцать кэмэ по пересеченной, не то что ногами дойти – на брюхе доползти можно». Патрик с Ликой было переглянулись, однако младшая Бачинина, уже попривыкшая к полусерьезной манере общения неугомонного сержанта, лишь понимающе ухмыльнулась – на самом деле до заданного района могло быть и куда ближе. Или дальше, поскольку конкретизировать диверсант, естественно, ничего не стал, первым углубившись в заросли. Так и оказалось – спустя два получасовых привала и семь пройденных километров (Лидка тайком заметила расстояние по показаниям навигатора) Баков неожиданно остановился и обернулся к товарищам. Лицо десантника было непривычно-серьезным:
– Ну, вот и все, пожалуй. Привал десять минут, валитесь на землю, отдыхайте и слушайте меня, мудрого Каа.
– Кого? – не удержалась Лика. – Какого Каа?
– Неважно, – отмахнулся сержант, сбрасывая рюкзак и первым опускаясь на землю. – Просто слушайте. Мы почти на месте, километров с десять осталось, так что дальше пойдем очень осторожно и никуда не спеша. – Уловив на лицах товарищей непонимание, он пояснил: – Ну да, может, и стоило вам еще вчера все рассказать, но как-то не до того было. Короче, высадка прошла успешно, планета под нашим контролем, но кое-где еще бродят разрозненные отряды бывших защитничков, и мне бы сильно не хотелось нарваться на один из них. Особенно учитывая то, что ты, – он посмотрел на Лику, – несешь с собой. Поясню, почему: неподалеку располагался один из укрепрайонов, который наши должны были взять вчера днем. Никакой зачистки местности, понятно, не было, на поверхности сейчас только части космодесанта, а колониалы еще болтаются на орбите, дожидаясь своей очереди на высадку, так что… – Баков пожал плечами, позволяя друзьям самим додумать остальное. – Излагаю доступно?
Идти будем следующим порядком: я первым, с отрывом на полсотни метров, вы – всей дружной толпой следом. Только толпой – это не значит громко. Если кто чего подозрительное заметит или услышит, подает знак товарищам, тихонько валится под ближайший куст и дышит через раз. Попытаетесь начать геройствовать – лично пальцы переломаю, если, конечно, живы останетесь. Если я вдруг шуметь начну, делаете то же самое: падаете пластом и лежите, пока все не закончится; минимум с час лежите, ясно? А потом тихонько прете прежним курсом, даже не пытаясь меня спасти. Лида, – десантник взглянул на напрягшуюся девушку, – тебя это особо касается! Если я не появлюсь за час, значит, искать и выручать меня уже не надо, ясно? Вопросы?
Сестры и Патрик угрюмо молчали, просто не знали, что сказать. Сержант удовлетворенно кивнул:
– Вот и ладненько. Лида, пистолет у тебя есть, только мой тебе совет – держи его на предохранителе. Патрик, а ты свой ствол Лике отдай, она, если вдруг что, лучше справится.
– Это еще почему?! – начал было спорить пилот, однако Баков лишь дернул бровью:
– А ты пробовал с парой сломанных ребер из пятисотого «штайра» стрелять? Нет? Что, правда, не пробовал? Ну и не пробуй, ощущения тебе не понравятся, гарантирую. Отдашь пистоль нашей репортерше, понял? Вот и хорошо, вот и договорились, – диверсант пружинисто поднялся на ноги, похлопал себя по бокам, проверяя, нормально ли подогнан бронекомплект, и зачем-то попрыгал. Повязав голову камуфляжной банданой, он присел на корточки и смешал в ладони немного глины и ядовито-зеленого сока какого-то местного растения, похожего на земную лиану, густо измазав получившейся смесью лицо. Самодельная «краска», в отличие от штатной маскировочной косметики, которой у него не было, ложилась неравномерно, еще и становясь при этом какого-то мерзкого буро-коричневого оттенка, и спустя полминуты сержант приобрел совершенно жуткий вид. Покончив с маскировкой, он замер, глядя на свой маленький отряд:
– Ребята, я не шучу и очень надеюсь, что вы меня правильно поняли. Все, что нам надо, – просто выйти к своим, по возможности без ненужных осложнений, и я хочу, чтобы и вы это тоже уяснили. И, кстати, все, что я сказал, касается не только разбежавшихся солдатиков Корпорации: если встретите нашу доблестную десантуру, ведите себя точно так же – или прикидывайтесь ветошью, или быренько задирайте ручки кверху. У мужиков тоже нервы на пределе и пальцы на спусковых крючках, если что, сначала шмальнут, а после уж разбираться станут, куда и в кого стреляли, ясно? Я, конечно, постараюсь, чтобы ничего подобного не случилось, но кто знает, как оно выйдет… короче, поосторожнее там. И молча идите, в лесу даже негромкий разговор иногда на десятки метров слышен. Ну, лады, погнали. – Сержант подхватил свою штурмовую винтовку и, не оглядываясь, скрылся в зарослях. Несколько секунд они еще различали его затянутую бронекомплектом спину, затем Данила совершенно растворился в хитросплетениях ветвей, будто на нем был не обычный десантный камуфляж, а нанотехнологичная «невидимка». Переглянувшись, остальные начали судорожно собираться: сержант остался верен себе, обыграв все так, чтобы между ними осталась оговоренная дистанция. Впрочем, Лидка нисколько не сомневалась, что на самом деле Баков никуда не ушел, а затаился где-то неподалеку, наблюдая за их сборами – с него станется. Хотя в данной ситуации он, возможно, и прав…
Ориентироваться в лесу сложно не было, навигационные браслеты обоих пилотов, еще вчера перепрограммированные сержантом, исправно указывали курс, и молодым людям оставалось лишь придерживаться нужного направления. Куда труднее оказалось собственно передвигаться: местность постепенно поднималась вверх, все чаще и чаще путь преграждали распадки и скальные россыпи, порой довольно внушительных размеров. Да и лес тоже изменился, все больше становясь похожим на предгорный с высоченными, тянущимися к свету деревьями, редким подлеском и каменистой почвой, укрытой толстым слоем отжившей свое листвы. Мощные корни, подмытые потоками дождевой воды, сплетались под ногами в причудливую паутину, здорово мешая идти, особенно Патрику с его костылем. Конечно, парень в отсутствие строгого диверсанта изо всех сил храбрился, но быстро идти не мог, так что двигались медленно, обходя стороной наиболее труднопроходимые участки и устраивая короткий привал каждые пятнадцать-двадцать минут. Данила, вероятно, все время крутился где-то поблизости, но на глаза не показывался, а обнаружить его в зарослях было нереально: диверсионной специальности парня учили основательно и на совесть. В конце концов Лидка плюнула на свои попытки заметить неуловимого Бакова, решив не заниматься ерундой, и с удвоенным усердием стала помогать несчастному Патрику. Пилот, ясное дело, воспротивился было, но девушка шикнула на него, напомнив, что они не в игрушки играют и что вообще его дело – молча слушаться старшего по званию. Идущая последней Лика улыбнулась – ей нравилось наблюдать со стороны за повзрослевшей сестрой, которую она не видела столько лет. Как же они все-таки похожи… и непохожи одновременно! Нет, не внешне, хотя и это есть, а характерами, поведением в критической ситуации, отношением к опасности. Вот, например, недавно…
Откуда в нескольких метрах от них появился Данила, она, к стыду своему, даже не поняла – то ли прятался в ближайших кустах, то ли вовсе бесшумно спрыгнул с дерева. Парень приложил палец к губам и подал товарищам знак замереть и опуститься на землю, попутно коротко кивнув Лидке на Патрика. Девушка поняла, помогая раненому залечь – сделать это самостоятельно ему было сложно, ребра еще не зажили, и пилот мог не сдержаться и застонать. Сержант подобрался ближе, без единого звука растянувшись рядом на покрытой прошлогодней листвой земле, и подал новый знак, указывая в сторону небольшой ложбинки, с одной стороны ограниченной нагромождением замшелых камней, с другой – стволом поваленного бурей дерева. Дождавшись, пока девушки, поочередно помогая пилоту, сползут вниз, диверсант ужом скользнул вслед, в очередной раз заставив Лидку подивиться тому, как он ухитряется столь бесшумно передвигаться, да еще и в бронекомплекте и со штурмовой винтовкой в руках. Сидеть вчетвером в крохотном овражке было тесно, особенно страдал раненый Патрик, вынужденный согнуться чуть ли не пополам и поджать под себя ноги. Едва взглянув на его закушенную от сдерживаемой боли губу, Данила молча вымахнул наружу, укрывшись среди камней.
– Слушайте сюда, – донесся до них едва различимый шепот сержанта, – одиночество с прочей робинзонадой закончилось, так что мы уже в оживленных местах. Впереди распадок, в котором обосновался отряд наших корпоративных друзей. Самое неприятное, что они, похоже, встали на ночевку и до утра отсюда ни ногой. Сейчас я быстренько сползаю на разведку, срисую, где они свое охранение повыставляли, а затем мы попробуем, пока не стемнело, обойти всю эту нежданную радость стороной. Конечно, крюк придется приличный делать, распадок хоть и неглубокий, но довольно длинный и хорошо просматривается в обе стороны, но иначе никак, возвращаться и искать другую дорогу выйдет еще дольше. Ясно? Сидеть тихо, не болтать, не шуршать, не шептаться, вообще ни одного звука! В принципе, до лагеря метров сто, услышать не услышат, но не факт, что рядом с нами никого нет. Все, ушел…
И диверсант «ушел», точнее, уполз по-пластунски. Отсутствовал он минут двадцать – Лидка даже успела заволноваться, приняв решение выждать еще столько же и отправиться на выручку. Правда, где именно находится занятый противником распадок, она понятия не имела, да и передвигаться так же тихо, как диверсант, не умела, но разве ее когда-либо останавливали подобные пустяки? Будет себе тихонечко перебегать от дерева к дереву, от камня к камню, да и все дела – вряд ли у беглых солдат Корпорации есть при себе портативные биосканеры. К счастью, Данила вернулся раньше, чем девушка начала претворять в жизнь свой гениальный план спасательной экспедиции, неожиданно появившись совершенно с другой, нежели ожидалось, стороны. Усевшись на краю, он заговорил – негромко, но и не шепотом:
– Рядом с нами никого, так что можете немножко расслабиться. Короче, расклад такой: постов охранения я насчитал три штуки и не думаю, что мог кого-то не заметить – солдатики особо не таятся, демаскируются по полной. Проблема в другом, – сержант задумчиво почесал кончик носа, отколупнув при этом кусочек уже успевшей подсохнуть «боевой косметики». – Обойти распадок можно только с одной стороны, вон с той, иначе придется спускаться по довольно крутой осыпи, и каждый наш шаг будет слышен аж на экваторе. Но для этого нужно будет сначала пройти совсем близко от одного из их секретов, буквально метрах в десяти. Увидеть-то они нас не увидят, я там хорошую тропку присмотрел, а вот насчет услышать… тут я как-то сомневаюсь. Топать придется след в след, и первой пойдешь ты, Лида. Иди медленно, выбирая, куда поставить ногу и наступая только на камни или голую землю, остальные в точности будут повторять каждый твой шаг. Запомните, ни время, ни скорость для нас сейчас не главное, пусть даже мы эти двести метров будем целый час идти, ясно? Я буду рядом, если что, прикрою, но тогда нам придется очень быстро уходить. Тоже ясно? – переспросил Данила с таким видом, будто ожидал бурной дискуссии и крайне удивился, что споров не возникло. – Как здорово, что вы у меня такие сговорчивые да понятливые! Ну, тогда, если все готовы, прямо сейчас и пойдем, пока никто из наших друзей перед сном на прогулку по горному лесу не собрался. По матрешкам!
Лика удивленно подняла брови – она все еще не привыкла к поговоркам сержанта, но младшая сестра лишь пожала плечами: по матрешкам, так по матрешкам, а что это за матрешки такие, будем после разбираться.
Первую сотню метров Данила шел вместе с ними, вернее, впереди, указывая дорогу, затем оглянулся и приложил палец к губам, давая понять, что начинается наиболее опасный участок. Убедившись, что жест истолкован верно, он ободряюще улыбнулся, почему-то показал Лидке кулак и скрылся в зарослях. Дальше предстояло идти самим, благо сбиться с дороги было нереально: найденная диверсантом «тропка» оказалась руслом пересохшего ручья, некогда довольно полноводного, но давным-давно нашедшего себе новую дорогу. Каменистое дно устилал слой разнообразного лесного мусора, за долгие годы нанесенного ветром и дождями, и Лидка в полной мере поняла, отчего сержант столь подробно расписывал, как ей идти и куда ставить ногу. И если слежавшиеся за зиму листья шуршали не так уж и громко, то угадать, нет ли под ними какой-нибудь сухой ветки, было невозможно. Приходилось сначала осторожно раздвигать их носком ботинка и лишь затем опускать ногу, перенося на нее вес. Почти сразу же девушка взмокла, однако упрямо продолжала идти. Едва ли не против воли она принялась считать пройденные метры; как ни странно, это отчего-то помогло, и даже идти стало вроде как легче. За спиной сдавленно пыхтел Патрик – бедняге с его костылем было намного тяжелее, но парень держался молодцом. Впрочем, куда сильнее, нежели черепашья скорость передвижения, Лидку раздражал доносящийся откуда-то сверху негромкий разговор и смех часовых – как и предупреждал Баков, от вражеского секрета их отделяли считаные метры. Отстраненно подумалось, что по законам приключенческого жанра (а никакого иного определения их лесным похождениям она придумать просто не могла) сейчас обязательно что-то должно произойти: или оступится и упадет, вскрикнув, Патрик, или под ее ботинком треснет сухая ветка, или закашляется простудившаяся за неделю странствий Лика. Услышав предательский звук, навстречу им выскочат вражеские солдаты, которых, ясное дело, снайперски уложит вездесущий Баков. Затем будет классическая, со стрельбой, погоня, завершившаяся какой-нибудь особо неприступной скалой или высоким обрывом, где их и зажмут, предлагая сдаться. Они, ясное дело, гордо откажутся, послав всех на три русские буквы и решив подорвать себя последней штурмовой (ну, или какая там останется у Даньки?) гранатой, но в этот момент подоспеет подмога в лице федерального космодесанта. Все, хеппи-энд…
Лидка зло скривилась: да какой, на фиг, приключенческий роман, какой хеппи-энд?! Это настоящая война, чудовищная мясорубка, в которую втянуты миллионы людей, тысячи космических кораблей, сотни населенных планет по всей Галактике! Никто никому не будет предлагать сдаться, да и преследовать их никто не станет – если обнаружат, постараются перехватить и уничтожить сразу же, у выхода из распадка. Значит, кому-то придется остаться и навязать им бой, и этот «кто-то» сейчас как раз крутится где-то неподалеку.
Шаг, еще один и еще. Прочь все глупые мысли, прочь, нужно просто идти, благо половина пути уже пройдена. Вот неплохой камень, осторожно наступаем на него, выбирая взглядом следующее подходящее место… устойчивый с виду обломок базальта предательски дрогнул под ногой, и Лидка, покачнувшись, едва сохранила равновесие. Переведя дыхание, она медленно выпрямилась и подняла голову. И тут же обрамлявшие берег ручья кусты в десятке метров от них зашелестели и раздались в стороны, и по противоположному от вражеского лагеря склону шумно съехало трое людей. Все в военной форме регулярных войск МФК, с офицерскими нашивками и оружием, правда, без защитных шлемов. Потные лица смотрели на Лидку со товарищи с нескрываемым удивлением: не ожидали. Угу, можно подумать, они ожидали! Девушка яростно скрипнула зубами – все, приехали! Вот тебе и законы жанра, блин! Нарвались-таки! А сейчас еще и кто-то из часовых на шум прибежит. За спиной сдавленно охнул Патрик, и негромко, но весьма эмоционально выругалась Лика.
– Эй, вы кто такие? – Один из офицеров вскинул оружие, направив ствол в лицо девушке, двое других вполне грамотно прикрыли его с флангов. Лидкина рука медленно потянулась к кобуре, но за спиной раздалось злое шипение сестры, которое она разобрать не разобрала, но смысл поняла очень даже четко: «Не смей, дура, все равно не успеешь, забыла, что Данила сказал?» И, словно боясь, что младшая не послушается, та вышагнула из-за ее спины, сбрасывая с плеч сержантский рюкзак и первой поднимая руки:
– Не стреляйте. Мы сдаемся…
Лидка, мысленно смерив сестру презрительным взглядом, нехотя приподняла руки на уровень груди. Ну и где же, хотелось бы знать, наш хваленый супердиверсант, когда он нужен? Чего, спрашивается, ждет? Пока весь лагерь на шум сбежится?
– Сдаетесь? – Офицер, по-прежнему не опуская оружия, сделал шаг в их сторону. И, нехорошо осклабившись, насмешливо добавил, рассмотрев, наконец, нашивки на ее летном комбинезоне: – Смотри-ка, никак доблестные пилоты не менее доблестного Военно-космического флота! Целых две штуки! Ну а ты у нас кто такая? – обратился он к Лике. – Штатская, что ли? – Ствол его штурмовой винтовки, не такой, как у Бакова, безгильзовки, а мощной плазменной ВШ-9, чуть отклонился в сторону.
Ответить девушка не успела. А Лидка получила наконец ответ на вопрос, чего ждал Данила: в зарослях что-то громко хрустнуло, будто переломили об колено толстую сухую ветку, и офицера отбросило назад. И, прежде чем товарищи успели что-то понять, «хрустнуло» еще дважды. Спустя мгновение со склона посыпались мелкие камни, и вниз спустился пропавший Баков:
– Соскучились? Звиняйте, что подзадержался, просто я этих красавцев, – он презрительно кивнул в сторону поверженных противников, тряпичными куклами разбросанных по земле, – давно заметил и понял, что вы в любом случае не разминетесь, а значит, шум поднимете. Перехватить их я уже никак не успевал, потому и пришлось сначала с секретом разобраться, чтоб нам в спину никто не пульнул, а после уж вам на помощь переться. – Диверсант наклонился над убитыми, деловито потроша разгрузочные жилеты их бронекомплектов. Наблюдавшая за ним Лидка невольно отвела взгляд: нет, они, конечно, враги, которых она совершенно искренне ненавидела, но уж больно равнодушными были движения сержанта. Кроме того, противник, с которым она привыкла сражаться во время воздушных или пространственных боев, был каким-то, ну, обезличенным, что ли? По крайней мере, девушке никогда не доводилось видеть лиц сбитых ею пилотов.
Будто прочитав ее мысли, Данила, не оборачиваясь, буркнул:
– Нам сейчас придется очень быстро отсюда валить, а моим запасам медикаментов уже давно полный ек пришел. А Патрику нужно обезболивающее вколоть, иначе как он со своими ребрами и спиной побежит? Ага, вот оно, – без перехода прокомментировал он находку запасной аптечки. – Держи, – девушка едва успела поймать брошенный в ее сторону медикит. – Все, можно уходить.
Подхватив с земли одну из трофейных штурмвинтовок, он вытащил из двух оставшихся батареи и запихнул в кармашки разгрузки:
– Ну, и чего стоим? Давайте быренько, ноги в руки – и вперед. С полкилометра идете по ручью, потом забираете правее, дальше – по навигатору. Тут идти-то всего ничего осталось. Давай, Лидух, не тормози! В лагере нас вряд ли слышали, но у этих гавриков радиообмен каждые четверть часа, последний был как раз минут десять назад.
– А ты? – Девушка даже не отреагировала на эту самую чудовищно-фамильярную «Лидуху», чем заслужила быстрый, но внимательный взгляд старшей сестры.
– Лида, – диверсант совершенно верно истолковал тон заданного вопроса, – я ведь просил обойтись без ненужных споров. Да и карту, – он хлопнул себя по окольцованному навигатором запястью, – надо было внимательнее читать. Через пять минут наши оппоненты хватятся пропавшего поста и вышлют группу. Смотри дальше, – над навигационным браслетом развернулась голокарта, – мы огибаем распадок по дуге, вот здесь, а им, чтобы нас перехватить, – меньше семисот метров напрямик, понятно? Кто-то должен их задержать, пока вы не уйдете достаточно далеко, и этот «кто-то», так уж получается, я. Еще раз спрашиваю – все понятно? Тогда бегом отсюда. Это приказ. – Данила внимательно взглянул в лицо автоматически кивнувшей в ответ девушки. – Помнишь, о чем мы в хижине говорили? Вот и хорошо, что помнишь, значит – вперед! Тут до наших километров с пять осталось, за пару часов даже с Патриком дойдете… все, вперед, я сказал!
Сержант отвернулся, прекращая разговор, забросил за плечо трофейную винтовку и легко взбежал по склону. На миг задержавшись наверху, он напутственно махнул рукой и скрылся в зарослях. Лика подняла с земли сброшенный рюкзак и кивнула сестре:
– Пошли, Белка, он прав, времени у нас и вправду в обрез. Патрик, не пялься, двигай, давай! Лидка, ну что еще?
– Я пойду с ним, – девушка упрямо покачала головой. – Патрика и свой… груз ты и без меня прекрасно доставишь, а я не могу оставить его одного. Держи, – она протянула ей трофейный медикит, – введешь ему обезболивающее, и сразу же уходите.
– Белка, ты вообще соображаешь, что делаешь?! – вскинулась старшая сестра. – Ты у нас кто, спецназ? Или космодесант? От тебя пользы в бою будет не больше, чем от меня! А вот вреда точно куда больше получится! Не дури, Лид, пошли быстрее!
– Я. Пойду. С Данилой, – четко выговаривая каждое слово, ответила Лидка. – И если ты достаточно хорошо меня знаешь, сестра, должна понимать, что я уже все решила, – она подняла одну из брошенных сержантом винтовок, взглянула на пустое гнездо энергоблока и закинула оружие за спину. – Лика, сестренка, я и вправду не могу не пойти! Нет времени объяснять, но так будет, ну, правильно, что ли? Понимаешь, я должна идти с ним, просто должна – и все! – Она порывисто обняла сестру, шепнув ей так, чтобы не услышал напряженно хмурящийся Патрик: – И, кстати, спасибо тебе…
– За что? – искренне не поняла Лика.
– За одно старое голофото и особенно за подпись на его обороте. Было время, когда мне это здорово помогло лучше понять себя… и не только себя…
– Должна – значит, иди! – неожиданно твердо сказала Лика. – Иди и не оглядывайся. Делай, как подсказывает душа. Когда мы доберемся до своих, я пришлю помощь, хотя, надеюсь, это и не понадобится. Патрик, давай руку. – Девушка переключила аптечку в режим ручного управления, выбрала нужную программу и замерла в ожидании. – Да давай же скорей, не тормози, времени нет!
– Пошла… – Лидка сказала это в основном самой себе – Лика и Патрик просто не могли расслышать ее шепота – и решительно полезла наверх по склону. Продравшись сквозь росшие вдоль русла кусты, она все-таки оглянулась и несколько секунд разглядывала уходивших, затем пошла вперед, стараясь двигаться как можно тише и не лезть в самые уж непроходимые заросли. Вражеский секрет, с которым несколько минут назад «разобрался» Данила, она нашла сразу, однако подходить и выяснять подробности контакта с диверсантом не стала, обойдя трупы стороной. На чем, собственно, короткое путешествие и закончилось: за спиной что-то негромко зашуршало, и, прежде чем Лидка успела хоть как-то отреагировать, широкая ладонь закрыла ей рот, не давая вырваться предательскому вскрику.
– Ну, и как мне все это понимать, Бачинина? Как нарушение прямого приказа командира группы, просто женскую глупость или еще как? – Баков убрал руку, позволяя ей вдохнуть. Лидка промолчала, глядя в сторону. Спорить смысла не было: сержант при любом раскладе был прав. С другой стороны, Данила – парень крутой, но отходчивый, сейчас отчитает ее да и успокоится. Впрочем, в этом она ошиблась – диверсант, похоже, вовсе не торопился устраивать «разбор полетов», с искренним интересом наблюдая за ее душевными терзаниями. И, выждав еще несколько секунд, сделал вовсе не то, чего ожидала смущенная девушка. – Держи, – он протянул ей энергоблок к трофейной винтовке, – знаешь, как снарядить, или показать?
– Ты что, даже ругаться не будешь? – Лидка искренне удивилась, но постаралась этого не показать, скептически вздернув одну бровь. Она взяла в руки увесистую изотопную батарею, вполне профессионально подсоединила ее к разъемам «девятки» и сняла оружие с предохранителя. Штурмовая винтовка – девушка знала, что подобное оружие на десантном жаргоне называется «вышкой», из-за индекса «ВШ», надо полагать – негромко пискнула, переходя в боевой режим. Сержант одобрительно хмыкнул.
– А смысл? Неужели ты думаешь, что я плохо тебя узнал? Почему я, по-твоему, в этих кустах сижу?
Лидка пожала плечами: мол, мало ли, почему? Может, по естественной, блин, надобности! Впрочем, вслух про естественную надобность она, конечно же, не сказала: Данила и по шее настучать может, с него станется.
– Тебя жду, вот почему, – усмехнулся диверсант. – То, что ты следом попрешься, и ежу было понятно, просто не хотелось, чтобы ты еще и в какое-нибудь дерьмо вляпалась без меня. Вот потому и ждал…
Лидка возмутилась. Да что он о себе возомнил? Тоже мне, великий знаток женских характеров нашелся.
– А с тобой, значит, в дерьмо вляпываться можно?
Парень в ответ лишь поморщился:
– Со мной – можно, хотя это и глупо с твоей стороны. Ну и чем ты мне поможешь? Тут, между прочим, будет не воздушный или пространственный бой, и твоя, уверен, замечательная, летная подготовка не пригодится. Ладно, пошли, через минуту-другую ребятки хватятся пропавшего поста, и начнется, а нам еще позицию надо выбрать.
– Дань, а ты правда меня ждал? – послушно идя вслед за диверсантом, негромко спросила Лидка – ответ парня отчего-то казался ей очень важным.
– Нет, блин, я прикалываюсь, – не оборачиваясь, буркнул идущий первым десантник, – сейчас, знаешь ли, охрененно самое время шутить! Кстати, захотела повоевать – фиг с тобой, воюй, но меня чтобы слушалась, ясно? И на вот, голову повяжи, уж больно волосы у тебя яркие. – Он протянул ей свою собственную бандану.
– Угу… – машинально согласилась Лидка, думая совершенно о другом.
– Не слышу, лейтенант!
– Так точно, – вздохнула оторванная от своих мыслей девушка, пряча огненно-рыжие кудри под камуфлированную ткань, – так точно, господин самый старший сержант!
– Вот и хорошо, – согласился Данила, – только орать не нужно, пришли мы уже. Давай, падай на землю, и поползли. Рожденный летать ползать, конечно, не может, но придется. Все, вперед, и больше ни звука!
Позицию, как Лидка и подозревала, искать им не пришлось – на самом деле Данила присмотрел ее еще во время одной из своих «разведвыползок», как он сам это назвал. В глубине большого каменного развала, по прихоти природы расположившегося почти на самом краю распадка, с легкостью разместилось бы и целое отделение, а не то что двое людей. Зато и вражеский лагерь – пять армейских палаток и небольшой командно-штабной гравилет с разложенной в рабочее положение антенной дальней связи – лежал как на ладони. Бросив взгляд на свой браслет, сержант буркнул под нос: «Все, время вышло, сейчас зашевелятся», – и повернулся к девушке:
– Лидух, видишь метрах в ста от нас два дерева и каменюку между ними? Вон там, слева? Как раз там второй пост их охранения, и твое дело – смотреть, чтобы они к нам с фланга не подошли и не нагадили. За камнем ты их, скорее всего, не достанешь, но если зашевелятся и вылезут, стреляй не раздумывая, на таком расстоянии можешь даже особо не целиться, все равно я твою «вышку» на максимум излучения перевел. Хоть всю батарею растрать, не жалко, у меня еще есть.
Диверсант, выщелкнув из-под цевья сошки, деловито установил трофейную винтовку на импровизированном бруствере из нескольких обломков базальта, рядом положил свою «безгильзовку», тоже со снятым предохранителем, и все оставшиеся у него гранаты – три штурмовые и две обычные осколочные РГО. Зевнув, сильно, до хруста, потянулся и подмигнул напряженной, будто перенатянутая струна, Лидке:
– Расслабься, я в принципе сюда вовсе не героически умирать шел, а так, пострелять немного, а то что ж это за боевой выброс, если я почти ни в кого еще не пулял? Меня ж товарищи засмеют, да и медаль хочется. Знаешь, как это круто, когда медаль дают? Счас пошумим немного, чтобы ребята не шибко перед сном расслаблялись, да и… – Данила резко, будто ему дали невидимого пинка, перевернулся на живот и приник к прицелу винтовки. – Извини, светскую беседу продолжим в следующий раз, поскольку началось!
На миг отвлекшись от вверенного ей сектора, девушка бросила короткий взгляд в сторону лагеря, тут же нарвавшись на злой шепот Бакова (и откуда узнал, глаза у него на затылке, что ли?):
– Бачинина, накажу строго, не по уставу, но по упругой заднице. Тебе куда смотреть велели? Вот и смотри. Если оттуда к нам прилетит что-нибудь осколочное или плазменное, будет кисло. Медаль, опять же, хрен получу. Секи, короче, тут уж я сам разберусь.
– Слушай, Дань, – на сей раз не оборачиваясь, шепотом спросила Лидка, уверенная, впрочем, что Данила ее, ясное дело, услышит, – а чего мы, собственно, ждем? Ручную гранату ты, может, и не докинешь, так шарахни по ним из подствольника. А потом…
– Лидия, я, конечно, понимаю, что тебе в летном тактику диверсионной войны по полной программе преподавали, но давай я уж сам решу, когда и чего делать, ладно? Чем позже мы начнем, тем дальше наши увечные уковыляют – это первое. Теперь второе: мы ждем сигнала, и как только он бахнет, мы и подключимся.
– Какого сигнала? – искренне не поняла девушка. – От наших?
– От ваших, – буркнул сержант. – Кстати, молодец, что свежеупокоенный мною секрет не пошла обследовать, я там приветик нашим оппонентам оставил, целых две штурмгранаты. Если кто-нибудь трупы или оружие тронет, будет большой такой «бум», вот тогда мы и подключимся, а пока ждем. Недолго, как я понимаю, осталось.
Несколько минут ничего не происходило. Лидка, больше ни на что не отвлекаясь, дисциплинированно выцеливала свои «два дерева и каменюку», Данила, надо полагать, тоже был занят делом. Наконец сержант удовлетворенно пробурчал себе под нос что-то вроде «ага, ну, удачной вам дороги и флаг сами знаете куда», и девушка поняла, что наскоро организованная тревожная группа пошла разбираться с пропавшим постом. Теперь оставалось лишь дождаться обещанного «сигнала» и начать действовать. Так и вышло – буквально минут через пять за спиной оглушительно рвануло, и спустя пару секунд еще раз. Баков хмыкнул и, бросив короткое «поехали, Лидух» и широко размахнувшись, запулил в сторону распадка одну из оставшихся гранат. Конечно, добросить трехсотграммовый цилиндр до самого лагеря он не мог, но и полученного эффекта вполне хватило: объемно-детонирующий заряд рванул примерно на середине расстояния, вызвав небольшой оползень со склона. Сочно хэкнув, диверсант отправил вслед и вторую гранату и, не дожидаясь ее подрыва, открыл огонь. Трофейная «вышка» стреляла практически бесшумно, но каждый сформировавшийся над целью плазменный контур взрывался с оглушительным хлопком: воздух в эпицентре за миллионные доли секунды превращался в высокотемпературную плазму, образуя зоны сильного разрежения. Одним словом, в какие-то считаные мгновения вокруг стало очень шумно и, как наверняка охарактеризовал бы происходящее неугомонный сержант, «весело». Первыми же двумя выстрелами Баков ухитрился поджечь гравилет: КШМ стояла с заглушенным гравигенератором и выключенной силовой защитой, а обычная броня не могла защитить машину от узкосфокусированного импульса ВШ-9. Гравилет сначала окутался дымом, а затем и взорвался – диверсант стрелял по энергоблоку. На этом он решил пока и остановиться, подхватив вместо плазменной «девятки» родную G-57 и расстреляв по погруженному в панику лагерю весь магазин подствольного гранатомета. Большого вреда двадцатимиллиметровые осколочные гранаты защищенному бронекомплектами противнику принести не могли, но паники это добавило будь здоров.
В этот миг довелось «повоевать» и младшей Бачининой: из-за камня показался шлем одного из патрульных, и Лидка нажала на спуск, накрывая цель широкофокусным плазменным контуром, на чем ее участие в боевых действиях и закончилось. По двум причинам: во-первых, ее основательно ослепило – все-таки сто метров – это не расстояние для «девятки», во-вторых, стрелять больше было просто не в кого. Мощный с виду камень на деле не сумел защитить скрывавшегося за ним противника, практически испарившись под ударом плазменного сгустка, тем паче что сверху обрушились оба подрубленных взрывом дерева. Отвлекшийся на миг от «своей войны» Данила с интересом посмотрел на результат ее стрелковых упражнений, показал большой палец и вернулся к созерцанию разгромленного лагеря, с каждым мгновением все более погружающегося в откровенную панику. Увиденное его, видимо, вполне удовлетворило, поскольку сержант неожиданно хлопнул девушку по плечу, показав рукой в сторону:
– Все, Бачинина, валим. Хорошенького понемногу, пора и честь знать. – Сержант придавил трофейной винтовкой последнюю оставшуюся у него штурмовую гранату и, убедившись, что предохранительная скоба надежно удерживается весом «девятки», активировал детонатор и выпрямился.
– Готова, мать? У нас пара минут, прежде чем они опомнятся и поймут, что это не рейд федеральных сил, а кое-что иное, так что бежать будем быстро.
– Готова, – кивнула девушка, – а зачем это?
– Отвлекающий маневр, типа того. Не с собой же винтарь тащить, а просто так бросить вроде жалко. Ну все, побежали.
Несколько минут спустя Лидка с удивлением поняла, что бегут они знакомым маршрутом – к руслу пересохшего ручья. На заданный вопрос сержант ответил просто:
– Бачинина, а ты как думала? Тут другой дороги, считай, нет. Мы дали нашим достаточную фору, даже с учетом скорости Патрика, а теперь пойдем следом и, ежели вдруг что, прикроем их с тыла. Ну, или с фланга, это уж как получится. За полчасика, думаю, мы их нагоним и дальше пойдем снова вместе, а там и до наших рукой подать будет. Ладненько, хватит болтать, не сбивай дыхание…
Бежали они быстро. Данила изредка искоса поглядывал на Лидку, одобрительно при этом хмурясь. Молодец, по всем статьям молодец! Характер вот только уж больно… замечательный! Такая девушка – это не просто возлюбленная или супруга, это соратник, друг, товарищ и брат в одном флаконе. В очень таком, между прочим, привлекательном фигуристом флакончике! Данила вдруг вспомнил, как однажды ребята из его роты завели спор на эту тему.
– Женщина должна быть цветком! Хрупким, нежным и беспомощным цветком! – с жаром доказывал Миша Красильников, диверсант из второго отделения. – Тогда у мужчины возникает желание защищать такую женщину и заботиться о ней!
– И долго ты будешь любить подобный идеал? – дослушав пылкую тираду до конца, хмуро осведомился Карлос, немолодой инструктор по специальной подготовке, суровый и молчаливый человек, редко участвующий в «дискуссиях молодежи». Правда, присутствовал он всегда – и молчал тоже всегда.
Миша сделал неопределенный жест, который с равной вероятностью мог означать и «всегда буду любить», и «что за дурацкий вопрос? Сколько буду, столько и буду!».
– Через полгода любовницу заведешь, – сказал, как припечатал, Карлос. – На «принцессах у окошка» только слабаки женятся, те, кому, чтобы себя мужиком чувствовать, нужно быть сильнее хоть кого-нибудь.
Сказано это было с такой уверенностью, что Баков даже не стал ерничать и промолчал – уж больно хотелось услышать, что еще опытный диверсант скажет по этому поводу; сам Данька над этим вопросом никогда не задумывался.
– Слабый всегда ищет еще более слабого; ищет, чтобы его подавить. Сильный же ищет равного, – отрезал Карлос и, поднявшись, вышел из кубрика, давая понять, что это – его окончательное мнение и ни в каких спорах он участвовать не намерен. Оставшиеся диверсанты некоторое время молчали, и Баков все же не сдержался, разрядив обстановку:
– Анекдот такой есть: слабые пьют, чтобы расхрабриться, а потом шумят, чтобы не потеряться. Сильные пьют, чтобы расслабиться, а потом ведут себя тихо, чтобы никто случайно не пострадал.
Все заржали, на чем дискуссия, несмотря на протесты Красильникова, и окончилась. И вот сейчас, слушая прерывистое сопение Лидки – бегать в таком темпе девушке было непривычно, даже несмотря на еженедельные тренировки в корабельном спортзале, – парень вдруг вспомнил слова Карлоса. Да, пожалуй, тот был прав. По крайней мере, он, Данила, хотел бы иметь рядом с собой в качестве спутницы жизни именно такую девушку: смелую, неглупую, чуть взбалмошную… Ну ладно, скажем честно: не «чуть», а «куда более» взбалмошную, чем нужно, но именно такую!
«Вот только не ври себе, Баков! – с интонациями инструктора строго сказал внутренний голос. – Не такую девушку, а именно эту!»
Данила негромко фыркнул – уж больно похоже на Карлоса получилось! – и Лидка недоуменно качнула головой: «Что смешного, мол?»
– Да вот, уже голоса разные слышу! Причем поучительно-нравоучительного свойства. Контузия, видать, наверное, скоро ласты склею, – «пояснил» Баков, постаравшись сделать как можно более обеспокоенную физиономию. Кстати, надо ей тот анекдот рассказать – вот уж кто заценит, так это Лидка!
Девушка тихонько прыснула – беда с этим Даней! Он вообще когда-нибудь бывает серьезным? Хотя бы в такой момент, как сейчас?
– Кстати, анекдот вспомнил, хочешь – расскажу?
Лидка молча кивнула. Она видела, что сержант одобрительно на нее поглядывает, но сама чувствовала, что долго выдерживать такой темп не сможет. «Вернусь домой, – под домом, само собой, понимался родной БДК, – буду трижды в неделю бегать и нагрузку в два раза увеличу, а то дыхалка никуда не годится. Некоторые вон не только не задыхаются, но и анекдоты травить успевают».
Внезапно Данила остановился и резко обернулся, и не успевшая вовремя среагировать Лидка налетела на него, всем телом прижавшись к затянутой бронекомплектом груди. Впрочем, она не ударилась: в последний миг сержант чуть отступил и мягко «затормозил» ее буквально в полусантиметре от набитой нерастраченными магазинами разгрузки. То, что руки Данилы при этом оказались на ее талии, Лидка осознала лишь секундой спустя – последнее оказалось столь неожиданным и… приятным, что она немедленно смутилась и покраснела.
– Тпру, мать, ты чего это на мужиков кидаешься?! – Смеющиеся глаза оказались совсем близко, как никогда близко. А в следующее мгновение Данила уже отпустил ее и отступил на шаг, старательно делая вид, что не заметил ее состояния (угу, как же «не заметил», прямо сейчас и поверю!), и даже не отмочив какой-нибудь язвительной шуточки в своем духе. И это, пожалуй, удивило Лидку больше всего. Чтобы скрыть смущение – в первую очередь от самой себя, – она хмыкнула и с достойным лучшего применения усердием принялась оправлять комбинезон.
– Кстати, мы начали с того, что кто-то собирался рассказать анекдот, – не глядя на диверсанта, напомнила она. И резко подняла глаза, встретившись с парнем взглядом – как ни странно, на этот раз его глаза не смеялись, будучи как никогда серьезными. Данила, странно поморщившись, кивнул и рассказал. Девушка ухмыльнулась и, скорчив невинную рожицу, язвительно осведомилась:
– Ну и к чему это ты вдруг вспомнил?
– Да так… Просто подумал, что ты сильный человек. – Сержант хотел было сказать «сильная девушка», но, подумав, изменил формулировку.
Лидка снова хмыкнула и отвернулась. Странно, но ей было приятно – уже во второй раз за неполных три минуты! Вот уж действительно странно…
– Вообще-то я, когда выпью, знаешь как шумлю? Просто ой-ей-ей!
– Ну, вот надеремся как-нибудь вместе, я и погляжу, – успокоил ее Данила, про себя подумав, что она и на самом деле может «шумнуть». Ей для этого и пить, пожалуй, вовсе не обязательно. Женщина в чисто мужском коллективе – и если уж на то пошло, то и на мужской работе – должна постоянно доказывать окружающим, что она не хуже остальных, отсюда и соответствующий стиль поведения.
– А ты, судя по всему, как раз из тех, кто тихо сидит? Чтобы никто не пострадал? – Девушка все еще чувствовала себя немного смущенно, потому пыталась ерничать.
Данила молча кивнул.
– Слушай, а чего мы стоим-то?
– Да вот думал дать тебе немного передохнуть. – Лидке показалось, что сержант сказал это только для того, чтобы посмотреть на ее реакцию, и она немедленно зло прищурилась:
– Эх, было бы сейчас мирное время, я бы тебе, Баков…
– Было бы сейчас мирное время, Бачинина, я бы на тебе женился, – неожиданно отрезал Данила совершенно серьезным голосом, – ну что, побежали? – И он легко затрусил прочь. Лидка остолбенела, с трудом осознав сказанное, но не надолго: отставать не хотелось. Оставить ее одну сержант, конечно, не оставит, но, опять же, слабость проявлять… нет уж, увольте! Данилу она догнала без труда – короткий отдых действительно пошел ей на пользу, да и бежал он сейчас значительно медленнее, чем раньше.
– Ну что, согласна? – не оборачиваясь, осведомился Данила.
– С чем согласна? – искренне не поняла девушка.
– Ну вот же какая непонятливая, а я-то думал, ты умная! – с преувеличенным огорчением сказал сержант, по-прежнему не поворачивая головы.
– Мужчины не любят умных женщин! – зло буркнула Лидка; разговор почему-то тревожил ее, и чем дальше, тем все больше и больше.
– И сильных тоже, – согласился сержант, – именно потому ты и не забываешь постоянно демонстрировать и то и другое, верно?
И, пока она решала, что же ответить этому наглецу, Данила внезапно снова резко остановился – правда, на этот раз девушка среагировала вовремя, затормозив в метре от него:
– Хорошо, раз ты такая бестолковая, уточняю: будет ли положительным ответ на предложение выйти за меня замуж?
У Лидки подкосились колени.
– Но я… я не могу… понимаешь… я… ведь Роман… – Получился какой-то бессвязный и жалкий лепет, за который она немедленно себя возненавидела, но Данила, кажется, понял все правильно:
– Хочешь сказать, что по-прежнему любишь Романа? Что ж, твое дело, но я хочу, чтобы ты знала; узнала вот прямо сейчас: ты мне нужна, и я тебя люблю. Да, я ухитрился влюбиться в тебя с первого взгляда, еще там, в лесу. Может, это и глупо, но, тем не менее, это именно так. Самое смешное, что и ты меня любишь, просто не хочешь признаться в этом даже самой себе! Но это не страшно, я готов ждать, пока ты сама этого не поймешь. Меня хорошо учили ждать. Все, помчались…
В этот момент позади глухо ударил взрыв – кто-то из преследователей напоролся на оставленную диверсантом гранату. Баков удовлетворенно кивнул и отвернулся, переходя на бег…
16
Возвращение
Несмотря на поздний час – по корабельному времени «Мурманска» сейчас было почти три часа ночи, – в ангаре было достаточно людно. Доставивший их челнок уже отшлюзовался и стоял на палубе в потоках яркого света: кто-то из обслуживающего персонала непонятно зачем врубил полное ремонтное освещение. Впрочем, ничего удивительного в подобном приеме не было: пока летели, Баков успел переговорить с пилотами, выяснив, отчего их привезли не на борт родного «Крыма», с самого начала операции по освобождению планеты висящего на геостационаре, а на флагманский БСК, до которого на маршевых движках лететь было почти в три раза дольше. Причина формулировалась просто: «личный приказ контр-адмирала Чебатурина». В принципе, можно было и не спрашивать – не столько из-за Лики, сколько из-за самого бота, оказавшегося не стандартной армейской десантной модификацией, а скоростным пятиместным командным шаттлом типа «Сокол». Не дожидаясь, пока створка внешнего люка полностью уберется внутрь корпуса и техники подкатят и закрепят невысокий трап – привычной десантной аппарели у шаттла не было, сержант выскочил наружу и огляделся. Помимо ангарной обслуги, в огромном помещении находилось несколько незнакомых ему офицеров, заспанная дежурная смена медиков с киберкаталкой для раненого Патрика и – а что, разве кто-то сомневался? – лично сам господин контр-адмирал. Сергей Геннадиевич, которого Данила видел совсем недавно, незадолго до начала операции «Посейдон», сильно изменился, что не укрылось от взгляда привыкшего все замечать диверсанта, осунулся, морщины на лице стали резче, под глазами залегли тени, однако сам взгляд остался прежним – острым, живым, чуть ироничным. И сейчас этот взгляд был направлен отнюдь не на сержанта. Спохватившись, Баков повернулся к проему люка, вместе с одним из техников помогая спуститься Патрику и Лике. Лидка, с негодованием фыркнув при виде протянутой к ней руки, спустилась самостоятельно, едва не столкнувшись при этом с совершенно обалдевшим от всего происходящего О’Нилом, еще в лагере космодесанта напичканным обезболивающими препаратами. Данила начал было оборачиваться в сторону начальства, собираясь изобразить хотя бы видимость доклада, но Сергей Геннадиевич уже вихрем пронесся мимо, по пути фамильярно хлопнув парня по плечу: «мол, узнал, узнал, вольно». Опустив брошенную к голове руку, диверсант смущенно потупился, отступая в сторону и делая соответствующий знак Лидке с Патриком.
– Лика, Ликуся моя! Господи, неужели это ты?! – Чебатурин сделал два последних, торопливо-спотыкающихся шага и остановился в метре от возлюбленной, будто все еще не в силах поверить, что это действительно она, его сумасшедшая, родная, взбалмошная невеста; будто не он послал за ними свой личный челнок и не он отдавал распоряжения командиру подобравшего их батальона космодесанта.
Храбрящаяся из последних сил девушка тихонько хмыкнула:
– Неужели я так сильно изменилась? – И шагнула к нему сама, попросту упав в такие родные объятия. – Осторожно, ты меня сейчас раздавишь! – пискнула она мгновением позже. – Да и люди же смотрят.
– И пускай смотрят! Пускай! Наплевать! В конце концов, я что, не имею права обнять свою жену?
– Ну, положим, юридически я тебе пока еще не жена, – едва слышно шепнула Лика, нежась в объятиях любимого мужчины, – хотя… какая в задницу разница?..
– Совершенно не изменилась! – весело фыркнул Чебатурин, слегка отстраняя ее от себя и, будто увидев впервые в жизни, разглядывая. Лика неожиданно смутилась, представив, как выглядит со стороны: худющая, ребра торчат, волосы – один сплошной комок, валенок просто, даже цвета не определить. Она беспомощно огляделась, встретившись взглядом с Лидкой, прячущейся за широкую спину невозмутимого Бакова.
– Кстати, Сережа, вот это и есть моя сестра, Лида. – Девушка кивнула на младшую Бачинину, которая немедленно выступила из-за диверсанта и козырнула, от волнения позабыв о непокрытой голове:
– Старший лейтенант Лидия Бачинина, комзвена, часть приписки – большой десантный кора…
– Наслышан, – улыбнулся Чебатурин, – еще как наслышан. Вот только никак не думал, что вы, барышня, настолько молоды. Можете смеяться, но у меня уже пятый день лежит представление на награждение вас орденом Воинской Славы второй степени… посмертно. Как чувствовал, что не стоит торопиться его подписывать, – и ведь угадал, верно? Правда, все это вовсе не трудно исправить.
– А что именно вы собираетесь исправлять, а, господин контр-адмирал? – ехидно уточнила более-менее пришедшая в себя Лика. – Приказ – или тот прискорбный факт, что моя сестрица все еще жива?
Сергей Геннадиевич, сообразив, что именно она имела в виду, гулко рассмеялся, а за ним – и все остальные.
– Думаю, приказ исправить будет все-таки куда легче! Уж если вы выбрались живыми из такой передряги, да еще и в состоянии шутить, то гибель в ближайшее время вам уж точно не грозит. Ладно, слушайте приказ: всем в медотсек на осмотр и санобработку, затем три часа сна – и ко мне в каюту. Раненого это не касается, им займутся медики. Бачинина, – теперь Чебатурин смотрел только на журналистку, – тебя это тоже не касается. Гигиеническими процедурами займешься в моем отсеке, там же тебя осмотрит врач, но вот насчет сна… боюсь, сначала нам придется кое о чем переговорить, и этот разговор может затянуться. Ну, если ты, конечно, не против.
– Конечно, не против, Сережа, – тихонько шепнула Лика, – разговор и вправду будет долгим. Вот только, боюсь, слушать в основном придется как раз тебе! Дай мне полчаса прийти в себя, а затем я все-все тебе расскажу. И, думаю, не только тебе…
Чебатурин удивленно вскинул брови, но вопросов задавать не стал, лишь кивнул, соглашаясь. И, взяв невесту под руку, первым покинул ангар.
* * *– Вот такие дела, Сережа. – Лика, чисто вымытая и закутанная в толстый махровый халат, сидела в кресле в жилых апартаментах контр-адмирала, устало глядя на Чебатурина поверх чашки с бульоном – ничего другого ей не разрешил врач. Неимоверно хотелось спать, но об этом она старалась даже не думать, по крайней мере до тех пор, пока драгоценный груз не попадет куда следует. Сергей Геннадиевич сидел напротив, отделенный от нее невысоким столиком, на поверхности которого стояла все та же раритетная бутылка коньяка и пепельница с дымящейся сигарой – сегодня он имел полное право закурить, впервые за несколько последних недель, пожалуй самых тяжелых недель его жизни.
– Держи. Ты лучше знаешь, что теперь делать. – Она протянула любимому роум, по-прежнему висящий на цепочке. Чебатурин задумчиво покрутил в пальцах похожий на хрустальную сливу псевдокристалл, размышляя, как ни странно, вовсе не о хранящейся в нем информации, а о том, сколько же всего довелось пережить его невесте. Концлагерь… Господи, какой кошмар! Как она вообще выдержала все это, как?! Ему до боли захотелось снова обнять ее, прижать к себе и, отключив на фиг все системы коммуникации, навсегда остаться рядом. Остаться и никогда больше уже не отпускать. Но проклятый роум жег руку, а значит… его мысли вновь вернулись к сонно моргавшей покрасневшими глазами Лике – бедная девочка, как же ты нечеловечески устала, но я просто не имею права ни на час задерживать это сообщение!
– Лика… Ликусь, ты понимаешь, насколько серьезно все, что ты мне рассказала? Я должен немедленно… – Голос предательски дрогнул, и контр-адмирал, зло дернув щекой, плеснул себе коньяка и залпом выпил. – Ты выдержишь еще несколько часов, девочка? Боюсь, спать тебе не дадут, даже если это будет личный приказ самого Главкома. Понимаешь…
– Глупый, не нужно ничего говорить. Я только потому и сумела все это вынести, что знала: я должна доставить информацию, просто не имею права погибнуть или не дойти. И я дошла и выдержала. Так что не волнуйся, потерплю, на крайний случай мне вколют какую-нибудь тонизирующую гадость. Давай, – она улыбнулась, кивнув на встроенный в стену терминал. – Вас ждут великие дела, мой адмирал!
С любовью взглянув на невесту, Чебатурин вздохнул и поднялся на ноги. Подойдя к коммуникатору (использовать новомодную мнемосвязь он не мог – врачи запретили Главкому в его возрасте вживлять нейроимплантат, так что общаться с ним приходилось по старинке), он решительно нажал клавишу вызова. Несколько секунд никто не отвечал, затем раздался хрипловатый голос адмирала:
– Слушаю. Что там у тебя, Сережа?
– Дмитрий Валерьевич, извините, но мне необходимо срочно с вами переговорить.
– Так говори? – в голосе адмирала Политова послышалось удивление.
– Лично.
Главком тяжело вздохнул, и Чебатурин улыбнулся, представив себе его недовольное лицо.
– До утра, как я понимаю, не ждет?
– К сожалению, нет.
Политов молчал секунды две.
– Нам кто-то еще нужен?
– Да, начальники разведывательного и особого отделов. Оба. Больше никто.
– Даже так? Однако… Добро, Сережа, жду тебя через пять минут, – Дмитрий Валерьевич первым разорвал связь.
Чебатурин обернулся к слышавшей весь их короткий разговор Лике:
– Малыш, ты б пока полежала, а? Думаю, полчасика у тебя есть, а вот потом, когда все завертится…
– Ну уж нет, – Лика решительно помотала головой, – если сейчас засну, то вы от меня уж точно ничего не добьетесь, разве что под гипнозом или после двойной дозы психостимуляторов. Ты иди, я пока оденусь и сварю себе кофе, а то меня от этого бульона уже тошнит. Иди, Сережка, иди…
* * *– Проходи, присаживайся. – Адмирал указал Чебатурину на одно из кресел, стоявших в его личном кабинете возле стола для совещаний. Главком уже был, что называется, «при параде», разве что без кителя и в расстегнутой на три пуговицы форменной рубашке. В руках он держал что-то маленькое и пушистое – присмотревшись, Сергей Геннадиевич понял, что это крохотный бело-рыжий котенок. Улыбнувшись самым краешком губ – любовь адмирала к кошкам ни для кого из высших офицеров секретом не была, – он занял указанное место. Дмитрий Валерьевич меж тем осторожно уложил котенка на небольшой диванчик, на котором свернулась клубком кошка по кличке Маркиза. Кошка подняла голову, лениво понюхав котенка, осторожно лизнула его и отодвинулась. Никакого желания обихаживать потомство у нее, судя по всему, не было, хотя в том, что котенок именно ее, не могло быть никаких сомнений: он был абсолютной, только уменьшенной, копией своей мамаши.
Политов строго погрозил кошке пальцем:
– А ну займись ребенком, иначе получишь! Под трибунал у меня пойдешь, ксенобиологам в блок на опыты отдам, так и знай! Лентяйка.
Кошка несколько секунд укоризненно глядела на хозяина, затем коротко мяукнула и принялась вылизывать «ребенка». Чебатурин снова улыбнулся: несмотря на трогательное отношение к кошкам и чрезвычайно мягкую манеру общения с подчиненными, пожилой Главком Второй ударной группировки хорошо умел убеждать и славился весьма жестким и решительным характером. Взять хотя бы его обещание уйти в отставку в день подписания безоговорочной и полной капитуляции войск противника, и ни часом раньше – и это при том, что по возрасту ему уже почти десять лет положено было находиться на пенсии!
Убедившись, что его «распоряжение» выполняется, адмирал неспешно опустился в свое кресло, задумчиво побарабанил пальцами по поверхности стола и наконец кивнул Сергею Геннадиевичу:
– Так что за спешка, Сережа, что там у тебя стряслось? Когда ты в прошлый раз вытащил старика из койки, банкиры со своим, будь он трижды неладен, Золотым Легионом едва не расколошматили всю нашу группировку – надеюсь, сейчас все не настолько плохо? Не волнуйся, защита работает, так что можешь говорить смело.
– Может быть, подождем остальных? – неуверенно предложил Сергей Геннадиевич, однако адмирал лишь махнул рукой:
– За Ильей с Виктором я адъютанта послал, но прибудут они только через десять минут. Сначала я бы хотел узнать, что произошло, от тебя лично, понимаешь? Хотя бы вкратце, просто, чтобы я понял, как себя дальше вести. Ну а там уж, как говорится, по обстоятельствам.
Чебатурин, понимающе кивнув, буквально в нескольких предложениях изложил суть произошедшего и протянул адмиралу доставленный Ликой инфокристалл, предварительно высвободив его из универсального зажима. Дмитрий Валерьевич осторожно, будто бы тот мог разбиться от подобного движения, положил роум перед собой и медленно поднял взгляд. И Сергей Геннадиевич неожиданно понял, что Главком, едва ли не впервые в жизни, просто не знает, что сказать. Таким взволнованным и растерянным одновременно он Политова еще никогда не видел.
Молчал Главком с минуту, потом откашлялся, и его будто прорвало:
– Слушай, Чебатурин, неужели все это правда?! Неужели мы наконец причину этой проклятой войны узнаем?! С ума сойти, еще и этот – как там ты его назвал? – артефакт инопланетный… нда уж… эх, ладно, разберемся. Ну и где, хотел бы я знать, наши вездесущие особисты запропастились?! – неожиданно раздраженно спросил Главком, от волнения, видимо, позабыв, что сам отсрочил их приход. Впрочем, ждать долго не пришлось: пискнул зуммер, и адъютант доложил о прибытии вызванных офицеров. Главком разрешающе кивнул, и в кабинет вошли начальник флотской разведки Виктор Неустроев и начальник особого отдела Второй ударной Илья Неман. Оба подтянутые, в полной форме и с таким выражением лиц, будто вовсе не ложились спать и вообще понятия не имеют, что это такое. Офицеры коротко отрапортовались, после чего Политов буркнул «без чинов» и приглашающе указал рукой на свободные кресла. Когда все расселись, Дмитрий Валерьевич снова вызвал адъютанта, распорядившись относительно чая и кофе, и вопросительно взглянул на Чебатурина:
– Прошу вас, Сергей Геннадиевич! Думаю, вначале мы выслушаем вас и лишь затем приступим, гм, к просмотру материала и опросу… – адмирал замялся, будто не в силах подобрать подходящее определение, – непосредственных, гм, участников… ну, то есть, гм, участницы… Короче, Сергей Геннадиевич, начинай, прошу тебя!
Контр-адмирал кивнул и начал пересказывать все услышанное от Лики менее получаса тому назад. На память он никогда не жаловался, так что рассказ получался достаточно подробным, с множеством мелких деталей, касающихся не только ее приключений, но и похождений Лидки со товарищи – ему не хотелось, чтобы любимую женщину заставляли бессчетное множество раз повторять одно и то же. Хотя при этом он, конечно же, прекрасно понимал, что иначе все равно не будет: доставленные ею сведения были слишком важными. Слушали его молча, не задавая никаких вопросов, и прервались лишь один раз – когда адъютант внес поднос с крохотными чашечками кофе для офицеров и знаменитой пол-литровой чашкой чая для адмирала. Дмитрий Валерьевич кофе никогда не пил, считая его чрезвычайно вредным для организма напитком; алкоголя он, впрочем, тоже не употреблял – правда, совершенно по иной причине: «Я свою флотскую бочку рома еще в молодые годы опростал, теперь разве что за победу выпью!» Дождавшись, пока адъютант скроется за дверью и на настенной контрольной панельке загорится зеленый огонек, оповещавший о восстановлении защитного контура, Чебатурин продолжил. Затем настало время роум-кристалла, и на огромном, вполстены, голоэкране возникли какие-то джунгли. Судя по тому, что изображение постоянно прыгало вверх-вниз, можно было предположить, что съемка велась встроенной в наручный комм камерой. Человек, делавший запись, явно снимал для себя, поэтому узнать, где и когда проводилась съемка, было нереально – для этого нужно было как минимум найти сам коммуникатор, точнее, его микрочип. Никаких особых звуков, кроме обычного лесного шума и шороха шагов, слышно тоже не было – неведомый оператор шел молча, ничего не комментируя и дыша, словно бывалый турист, привычный к долгим пешим переходам… или прошедший специальную подготовку десантник.
Затем джунгли закончились, и на экране возникла абсолютно круглая каменная площадка метров тридцати или немногим более того в диаметре. И тут же наступила полная тишина, будто внезапно вырубили звук. Как оказалось, нет – неожиданно появившийся «закадровый» голос негромко выругался, озвучив то, что мгновением раньше удивило просматривавших фильм офицеров: «Странно, тишина просто мертвая, такое ощущение, будто все звуки – вообще все – остались там, за границей круга». Несколько секунд тишину нарушал лишь гулкий отзвук шагов, затем раздалось: «Это базальт, самый обыкновенный базальт, только гладкий и ровный, будто стекло… впечатление, словно он оплавлен, но фон в пределах нормы…» Изображение больше не «скакало» – человек целенаправленно снимал, удерживая камеру горизонтально и медленно поворачиваясь вокруг своей оси, и зрители смогли внимательно осмотреть странное место. Действительно, идеально ровная площадка, с округлым провалом примерно метрового диаметра по центру. Оператор тоже его заметил и подошел ближе; изображение изменило ракурс, наплывая на непонятный предмет, и стало ясно, что это вовсе никакой не провал, как показалось вначале, а вплавленный в камень диск какого-то темного металла, вовсе не отблескивающего в солнечном свете. Оба разведчика ошарашенно переглянулись, и, взглянув в их побледневшие напряженные лица, Чебатурин мысленно усмехнулся: да, нелегко вам придется, ребята! Ведь для него, обычного флотского офицера, все и так уже более-менее ясно – вот она, причина войны: неведомый артефакт Чужих, ради овладения которым МФК и затеяла всю эту галактическую заваруху! А вам теперь придется еще ой как покрутиться, разыскивая и сам артефакт, и всех, кто хоть как-то причастен к его находке! Впрочем, ладно, не будем отвлекаться, ведь просмотр еще не закончен…
Меж тем действие на экране становилось все более и более непонятным и интригующим. Мультисканер, не сумевший даже приблизительно определить материал странного диска, его непостижимое «всасывание» в окружающий камень, разговор с человеком по имени Зак, спуск на чудовищную, судя по ощущениям и негромким комментариям самого оператора, глубину, обнаружение гигантского зала, опутанного металлической «паутиной», и, наконец, находка того, определения чему офицеры придумать просто не могли…
На этом фильм закончился, однако, прежде чем пораженные увиденным зрители успели обменяться хоть какими-то комментариями, голоэкран ожил вновь. Это также оказалась запись, но снятая уже другой камерой, о чем свидетельствовали бегущие в углу экрана цифры отсчитывающего время таймера. Съемка велась внутри дома, все комнаты которого были оформлены в необычном, «под старину», стиле. Из звучащих за кадром комментариев стало ясно, что это дом некоего Ларри Черногорцева. Кто он такой, Чебатурин навскидку вспомнить не мог, хотя имя и показалось ему знакомым, но судя по тому, как снова быстро переглянулись Неман с Неустроевым, разведчикам его личность была хорошо известна. В доме шел обыск – в кадр то и дело попадали офицеры в военной форме Корпорации и какие-то штатские, которые, собственно, и занимались поисками. Что именно они ищут, понять было невозможно – оператор на этот счет никаких комментариев не давал, а попадавшие в объектив голокамеры люди в основном молчали, лишь изредка негромко обмениваясь короткими фразами. Обыск был «мягким» – никто не вываливал на пол вещи, ничего не ломал, не срывал настенные панели и не вскрывал полы: досматривающие, помогая себе многочисленными сканерами и датчиками излучений, быстро и профессионально изучали каждый предмет или деталь интерьера, каждый квадратный сантиметр поверхности. Все делалось так, чтобы хозяин дома даже не заподозрил, что в его жилище кто-то побывал. Сам оператор непосредственно в обыске не участвовал, неотступно следуя за несколькими «штатскими», потому зрители не видели цельной картины досмотра дома, довольствуясь двумя комнатами и коротким коридором между ними. А затем запись закончилась, и потемневший на миг голоэкран показал лицо офицера в звании полковника планетарных войск МФК. Контр-адмирал ощутил скользнувший по позвоночнику неприятный холодок: этого человека он знал более чем хорошо.
– Приветствую вас, господа офицеры! У меня очень мало времени, потому позвольте сразу перейти к делу. Понимаю, что в целом провалил свое задание, и теперь вы остаетесь без резидента в секторе, но я не мог поступить иначе, полагаю, теперь вы уже понимаете, почему. У меня попросту не было времени готовить операцию по своему «уходу», и пришлось действовать именно так. То, что вы только что увидели… Они охотились именно за этим – рискну назвать его артефактом некой инопланетной цивилизации; впрочем, вы наверняка пришли к тому же мнению. Так вот, я считаю, что и вся война была развязана именно из-за этого. Я лично участвовал в розыске и аресте Ларри Черногорцева – думаю, вы в курсе, кто это, – и в обыске его дома, который вы только что видели. Мне посчастливилось первым найти и спрятать сделанную им запись и уничтожить коммуникатор, предварительно скопировав координаты места, где она была сделана. Когда я просмотрел запись, то понял, что должен немедленно и любой ценой передать ее вам. Возможно, цена, которую я за это назначил, покажется слишком высокой, ведь вместе со мной рухнет и вся налаженная агентурная сеть, но другого выхода у меня нет. Тем более что, по моим данным, в руках противника уже находится один из подобных артефактов – увы, это все, что я знаю. К сожалению, больше мне не удалось выяснить никаких подробностей. Насчет Ларри не беспокойтесь – я в курсе результатов всех его допросов и сделаю так, чтобы он не успел сказать лишнего. Теперь главное – IPN-координаты планеты, где Черногорцев обнаружил артефакт, следующие: 730.53.89.HPSC.050.33.5–1.0822. Это было последнее сообщение агента «Рон-107». Конец связи…
Изображение дернулось и исчезло.
– Петька… – тихонько прошептал Чебатурин. И, отвечая на незаданный вопрос, пояснил, глядя куда-то в сторону: – Это Петр Нефедов, крестник покойного Джерома фон Вагнера, моего близкого друга. Я знал его еще восемнадцатилетним мальчишкой, он тогда как раз поступал в офицерское. Очень перспективный мальчик… был. Никогда даже не думал, что он внедрен, почему-то считал, что парень служит где-то за четвертым поясом. Впрочем, простите, зачем я вам это рассказываю, вы ведь наверняка все и без меня знаете?.. – пожав плечами, Чебатурин отвернулся.
– Господин адмирал, господин контр-адмирал, – поднявшись на ноги, капитан первого ранга Неман поочередно кивнул каждому из офицеров, – если позволите, мне хотелось бы…
– Я же сказал – «без чинов», – перебил подчиненного Политов, – присядь, Илья, мы не на плацу.
– Простите, Дмитрий Валерьевич! Я просто хотел сказать, что времени у нас намного меньше, чем кажется, поэтому необходимо срочно опросить всех непосредственных участников. В первую очередь, конечно, госпожу Бачинину, затем остальных. Хотя пилота О’Нила можно из списка исключить – насколько я понял из вашего рассказа, – особист вежливо кивнул Чебатурину, – он вряд ли принимал в случившемся хоть сколь-нибудь активное участие. Думаю, будет правильным сначала показать ей запись – она лично общалась с Черногорцевым, и просмотр может натолкнуть ее на какие-либо полезные воспоминания или мысли. Остальных я хотел бы пока изолировать друг от друга и поработать с каждым индивидуально.
– Тогда уж пускай и остальные смотрят, а изолировать ты их после станешь, Илья, – неожиданно встрял в разговор начальник разведотдела, – на дом этого Ларри ведь именно они наткнулись, да еще и несколько дней там провели, значит, вполне могли обнаружить что-то интересное. Кроме того, старший сержант Баков, так уж получается, по моему ведомству проходит, а он парень внимательный, подготовленный, на любые мелочи внимание обращать обучен. Да и вообще, нет у нас сейчас времени на все эти штучки с индивидуальной разработкой каждого, понимаешь? Просто физически нет. С учетом всего, что мы только что узнали, у нас буквально считаные часы, максимум – дни. Все, что нам сейчас необходимо, – это спланировать операцию по захвату этого… этой штуковины, причем сделать это с минимальным числом посвященных. Не знаю, возможно, это и паранойя, но я даже не уверен, стоит ли информировать о наших делах штаб Флота – слишком уж многое поставлено на кон. Ну, в целом, вот так…
– Хорошо, согласен, – поколебавшись несколько секунд, согласился с коллегой Неман. – Может, ты и прав, хотя я и сильно сомневаюсь, что после проведенного контрразведкой Корпорации обыска там могло остаться хоть что-то интересное. Если господин адмирал не против (Политов покачал головой), то пусть смотрят вместе. – Каперанг снова повернулся к Чебатурину: – Сергей Геннадиевич, я прекрасно понимаю ваши чувства относительно госпожи Бачининой и, поверьте, искренне рад, что все закончилось столь благополучно, но поймите и вы меня. Ваша невеста снова ухитрилась попасть в весьма неординарную ситуацию, и особый отдел просто не имеет права…
– Я все прекрасно понимаю! – отрезал контр-адмирал. – Только давайте не будем перегибать палку, хорошо? Надеюсь, моего слова, что Лика не покинет моих апартаментов, пока вы этого не захотите, достаточно?
– Э-э… конечно, достаточно, – неожиданно смутился контрразведчик. – Но, собственно, я не совсем это хотел сказать. То, что все, гм, фигуранты некоторое время останутся на корабле и будут в определенной степени ограничены в свободе передвижения, само собой разумеется. Относительно же госпожи Бачининой – я подразумевал необходимость провести с ней несколько бесед, и начать, боюсь, придется прямо сейчас.
Чебатурин неопределенно пожал плечами:
– Как вам будет угодно. Только с оглядкой на ее состояние – Лика сильно истощена, надеюсь, вы это понимаете?
– Безусловно, – облегченно ответил Неман, похоже, ожидавший более жесткого отпора со стороны начальника штаба. – Вы даже можете присутствовать при наших беседах, если захотите, конечно. Сейчас не время играть в секреты друг от друга.
Сергей Геннадиевич удивленно вскинул бровь, но промолчал. Главком в разговор тоже не вмешивался, пока что предпочитая слушать и периодически делая небольшой глоток чая из своей безразмерной кружки. Принесенный адъютантом кофе так и остался нетронутым – офицерам было не до того.
– Позволите, я вызову наших героев? – дождавшись кивка адмирала, Неман вышел в приемную. Политов неспешно поставил чашку на стол и взглянул на начальника разведки, каперанга Виктора Неустроева (на самом деле и он, и глава контрразведки находились на контр-адмиральских должностях, однако официально числились в ранге капитанов первого ранга):
– Виктор, хочу знать твое личное мнение: что это вообще может быть? Вся эта подземная штуковина. Твоя служба хоть что-то знает, хоть какие-то наметки имеете? Или как обычно: журналисты первыми узнали, а мы – от них? – пошутил он, намекая на профессию Лики.
Не пряча взгляда, Неустроев покачал головой:
– Увы, Дмитрий Валерьевич, увы, мне и всей моей службе! Мы действительно об этом не знали, и, поверьте, я ничего от вас не скрываю… и не думаю, что что-то скрывают от меня, так сказать, на вышестоящем уровне, – счел нужным пояснить он. – Наша агентура работала, но, должен признаться – и это тоже минус нам! – Корпорация не допускала ни малейшей утечки информации. Отдел стратегического анализа просто сходил с ума, но никакой логики в действиях МФК выявить не мог – противник захватывал планеты совершенно бессистемно, некоторые спустя какое-то время сдавал без боя, эвакуируя свои части, на другие высаживался по несколько раз – даже если на поверхности уже находились наши войска. Мы склонялись к тому, что большая часть этих акций – прикрытие каких-то иных, более важных, операций, как оно, впрочем, скорее всего, и было. Но вот в чем суть этих самых основных операций, мы так и не сумели понять.
– Все это я в той или иной мере и без тебя знаю, – раздраженно отмахнулся адмирал. И добавил, по-прежнему не повышая голоса: – Неужели вы даже не допускали подобной возможности? – Он кивнул в сторону погасшего голоэкрана, имея в виду просмотренный фильм. – Между прочим, Корпорация еще не один десяток лет назад назначила баснословное вознаграждение за любые сведения об инопланетном разуме! Или об этом наша доблестная разведка вкупе с контрразведкой тоже не слышала? – судя по тому, что на сей раз донышко адмиральской чашки стукнуло по поверхности стола чуть сильнее, нежели раньше, Главком был всерьез раздражен. Лежащая на диване Маркиза подняла голову и с интересом поглядела на хозяина.
– Слышала, – выдержав взгляд Политова, ответил каперанг, – и некоторое время даже целенаправленно работала в этом направлении.
– Плохо работала! – буркнул Дмитрий Валерьевич. – Что, вообще ничего не нарыли?
– Вообще ничего. Помимо множества прочих мероприятий, мы проверили даже все довоенные сообщения о якобы обнаруженных «артефактах Чужих» – полный бред. Правда, с началом боевых действий МФК основательно почистила все свои архивы.
– «Полный бре-ед», – протянул вслед за подчиненным Главком, – ну и откуда такая уверенность?
Начальник разведотдела улыбнулся:
– Мы ведь тоже все предвоенные годы продолжали искать, Дмитрий Валерьевич! И буквально за несколько месяцев до начала войны наш научный отдел пришел к мнению, что за все годы космической экспансии человечество не получило ни одного достойного серьезного внимания подтверждения наличия инопланетного разума.
– И ведь совсем не ошиблись ваши научники, правда? Ну, разве только самую малость, – иронически хмыкнул Политов. – Ладно, демагогия все это. Нам сейчас дается, возможно, последний и единственный шанс все изменить, и нужно хорошо подумать, как его не упустить. Кстати, капитан, ты на мой вопрос насчет этой чудо-пещеры так и не ответил!
– Да что я могу ответить, Дмитрий Валерьевич? – вздохнул разведчик. – Если уж честно, я даже не совсем понял, что именно считать собственно артефактом – сам этот, гм, подземный комплекс – или ту штуку, что нашел внутри Черногорцев? Вот сейчас придут наши герои-соучастники, может, тогда что прояснится? Вы позволите выйти, хочу кое-кому из моих спецов сыграть, так сказать, раннюю побудку?..
– Отсюда свою побудку бей! – голосом, не терпящим возражений, отрезал адмирал, кивая на собственный коммуникационный терминал. – Не мне тебя учить, Виктор, но ты, надеюсь, понимаешь, что лишние посвященные нам сейчас ни к чему. Вполне достаточно, что о нашей находке знаем мы четверо – ну и наши, как Илья выразился, «фигуранты», конечно.
– Дмитрий Валерьевич, неужели вы серьезно?! – слегка опешил разведчик. – Во-первых, это люди, которым я полностью доверяю и за которых готов лично поручиться, а во-вторых, я вовсе не собираюсь посвящать их ни в какие подробности. Они никогда не узнают ни о Лике, ни о том, что у нас есть координаты месторасположения объекта, – мне просто необходим полный анализ записи, поминутный, а если потребуется, то и посекундный. А понадобится, то и разбитый на десятые доли секунды! Аутентичность самой записи, характеристики голокамеры, тип коммуникатора, условия освещения во время съемки, точное расстояние до снимаемых объектов… да мало ли! И, естественно, никаких контактов с коллегами до завершения нашей будущей операции, а возможно, и после… – Неустроев осекся, наткнувшись на взгляд Политова – адмирал смотрел на начальника разведотдела с неприкрытой иронией:
– Господин капитан первого ранга, ну что вы, право! Разве я вас в чем-то подозреваю? Перестань, Виктор, мы сколько лет знакомы? Старикам иногда положено брюзжать на подчиненных… хотя, конечно, какой ты мне, в сущности, подчиненный? Давай, вызывай своих спецов, все равно спать никому из нас сегодня уж не придется. Сергей Геннадиевич, – неожиданно обратился он к своему начштаба, – а ты-то чего молчишь? Ты, Сережа, за Лику свою не переживай, ничего с ней теперь не случится, она у нас нынче герой, так что готовь представление на внеочередное звание… и рапорт о комиссовании в связи с изменившимся семейным положением. Хватит ей в войнушки играть и боеготовность моих офицеров подрывать. А сам не напишешь, извини, лично ее на гражданку выгоню… с правом находиться в расположении штаба Второй ударной до окончания боевых действий, ясное дело! – подмигнув не ожидавшему подобного поворота контр-адмиралу, Политов встал из-за стола и присел на оккупированный кошкой, под боком которой тихонько посапывал вылизанный и насосавшийся материнского молока котенок, диван: – Ну что, Маркиза, взялась за ум, как я погляжу? Вот и правильно, вот и хорошо. Только ты уж смотри, о том, что нынче слышала да видела, никому. А то ведь сама понимаешь, с каперангом Неманом дело иметь – себе дороже! – Дмитрий Валерьевич рассмеялся собственной шутке и кивнул замершему в нерешительности каперангу. – Давай, Виктор, давай, действуй. Времени и в самом деле мало.
Лика, Данила и Лидка расселись по предложенным им креслам. Никто из них до сего момента не бывал в апартаментах Главкома, и оттого все они, даже непробиваемый диверсант, ощущали некоторую скованность. Проще всего было, пожалуй, старшей Бачининой, которая, во-первых, лично знала адмирала Политова, а во-вторых, общаясь с Чебатуриным, частенько бывала там, куда ее товарищам путь был однозначно заказан. Впрочем, и Баков с Лидкой особенно не робели: старшего сержанта по определению было трудно чем-то смутить, а Лидке, едва успевшей задремать прямо в медблоке, было уже попросту все равно, где и с какой целью она находится. Первым делом их напоили крепчайшим кофе. Лика принюхалась, уловила тонкий аромат: напиток был весьма недурного качества, но… сколько же можно?! И у Сергея в каюте, и здесь. Скосив глаза на сестру, она улыбнулась: младшая тоже косилась на чашку весьма подозрительно. После краткого инструктажа, проведенного главой контрразведки («Мы знаем, насколько вы устали, но после просмотра фильма вы поймете, отчего мы так спешим»), им включили запись. Кроме молодых людей в кабинете находился лишь Главком со своим начштаба и «кап-раз» Неман. Неустроев, поприветствовав при входе Данилу, которого, как оказалось, знал лично, убежал по своим делам, пообещав вернуться через час вместе со специалистами и какой-то необходимой аппаратурой.
Чебатурин издалека наблюдал за «героями», как их окрестил Неман. Запись все смотрели совершенно по-разному. Лика, имевшая к ней самое прямое отношение, – широко раскрыв покрасневшие от усталости глаза и буквально затаив дыхание; Данила, наоборот, совершенно спокойно, будто очередной учебный фильм – и в то же время ни у кого из присутствующих не возникало сомнения, что он замечает даже самую мельчайшую подробность. Лидка же смотрела фильм с таким выражением, с каким школьницы-восьмиклассницы смотрят первый в их жизни «взрослый» фильм: подавшись в кресле вперед, упершись руками в колени и комментируя увиденное себе под нос, чем вызывала на непроницаемом лице контр-адмирала едва заметную улыбку. Надо же, а всего несколько минут назад девушка выглядела такой сонной и безразличной ко всему, что Сергей Геннадиевич даже усомнился, стоило ли вообще вызывать ее на просмотр!
Сказать, что Лика была поражена разворачивающимся на экране действием, – значит не сказать ничего. Нет, она, конечно, знала, что доставленная ею запись содержит совершенно особую информацию, и помнила слова разведчика о том, что все происходящее связано с некой инопланетной цивилизацией, но одно дело слышать, и совсем другое – убедиться, что все это правда. Да и последовавшие за бегством из лагеря события, признаться, порядком притупили ощущение тайны, заставили ее разум свыкнуться с полученным знанием: ну инопланетяне, ну и что с того? Мало ли, может, «офицер Генри» ошибся, может, сделал неправильный вывод из полученных сведений? Девушка неожиданно вспомнила, как когда-то яростно спорила с сестрой, искренне верящей, что человечество не одиноко во Вселенной, доказывая Лидке, что, будь это так, они уже давно нашли бы хоть какие-то подтверждения этому. Получается, они нашли-таки эти самые подтверждения?! Правда, нашли их не они, а противник, но сам факт… Лика несколько раз глубоко вздохнула, буквально хлебнула воздуха, вдруг обнаружив, что от удивления просто забывала дышать.
Разговор с Заком Закхадером тоже оказался записанным, и на этот раз Лика уже не смогла сдержаться:
– Так это же Ларри, Ларри Черногорцев! Тот самый «черный археолог», допросы которого я и переводила! Получается, это именно он обнаружил… вот это, – определения «вот этому» у нее не нашлось, – поэтому его и взяли, поэтому и допрашивали, и пичкали БП, поэтому и… – она хотела сказать «убили», однако, вспомнив, при каких обстоятельствах это произошло, промолчала, с трудом проглотив возникший в горле комок.
– Э… все в порядке? – Чебатурин, пристально наблюдавший за невестой, заметил ее состояние, но не знал, как к ней обратиться: ставшее уже привычным «Ликуся» звучало слишком интимно, а другого обращения в голову отчего-то не приходило. Девушка молча кивнула, больше не проронив ни слова. А действие на экране шло своим чередом, и Ларри, найдя способ воспользоваться инопланетным «лифтом», спускался вниз, чтобы несколькими минутами позже обнаружить таинственный «алтарь» и лежащий рядом с ним крист…
«Нет, этого не может быть! – полыхнуло в мозгу у Лидки. – Ведь это же…»
– Стойте, остановите, господин контр-адмирал, стоп! – закричала она, обращаясь к Чебатурину, как к единственному более-менее ей знакомому.
Сергей Геннадиевич послушно остановил воспроизведение, вопросительно взглянув на младшую Бачинину. Лика вздрогнула, а Неман, мгновенно напрягшийся, словно готовящийся к броску тигр, резко обернулся к ней. Совершенно спокойными остались лишь Главком, сидящий на диванчике рядом со своей кошкой, даже не удосужившейся раскрыть глаза, да сержант Баков.
– Простите, господин контр-адмирал, но мне кажется… кажется… – медленно, будто с трудом выговаривая слова, начала девушка. «Нет, нет, не смей! – зашелся криком в ее голове бесплотный голос. – Не смей, не отдавай меня!» Вдруг сильно закружилась голова, и Лидка, полуоглушенная этим надрывающимся голосом, изо всех сил прижала к ушам ладони и застонала. Политов заинтересованно приподнял бровь, и даже невозмутимый диверсант наконец соблаговолил взглянуть в ее сторону. Очень так задумчиво взглянуть, с прищуром, будто пытаясь увязать увиденное на экране и столь странную реакцию возлюбленной. Шум в голове, ясное дело, тише не стал, и девушка неожиданно разозлилась. – Да ни хрена себе, какая-то фигня стеклянная еще будет мне указывать, что делать, а чего нет! – зло прошипела она, даже не замечая, что говорит вслух. – Тоже мне, телепат долбаный!
Вспышка ярости, как ни странно, помогла, и голос поутих, хоть и не до конца: если мгновение назад она ощущала себя сидящей внутри огромного гудящего колокола, то теперь в голове словно работал небольшой трансформатор, на одной ноте зудящий: «Нет, нет, нет…»
– Возможно, – встряхнув головой, Лидка рывком расстегнула карман выданной в санблоке формы, куда она незаметно переложила драгоценный «волшебный фонарик», – наш противник – и все мы – ищем именно… это? – Она разжала мгновенно ставшую влажной ладонь, на которой лежал тускло отблескивающий кристалл. Присутствующие в каюте замерли, и девушка, машинально вытирая рукавом невесть отчего вспотевший лоб, пояснила: – Я нашла его на чердаке в доме посреди леса, где мы ночевали… наверное, это и был дом того человека… – Она кивнула в сторону замершего на паузе голоэкрана и вдруг с болью в голосе простонала. – Да заберите ж его, пожалуйста… кто-нибудь заберите… я… я не могу сама его отдать!
Среагировавший первым Данила сделал два плавных, слившихся в один шага, взял с Лидкиной раскрытой ладони кристалл и молча отдал его Неману, оказавшемуся ближе всех. Девушка сделала шаг назад и обессиленно опустилась, практически рухнула, в кресло, на подлокотнике которого уже сидел Баков. Парень ободряюще подмигнул и обхватил ее дрожащую кисть своей широкой теплой ладонью, которую Лидка благодарно сжала своими тонкими пальцами, и диверсант вдруг почувствовал огромный прилив нежности к этой сильной – и одновременно такой слабой девушке! А Лидка удивленно прислушивалась к своим ощущениям: ее отпустило. Вообще отпустило, будто и не было никогда ни этого голоса, ни непонятной зависимости от кристалла, ни самого этого идиотского кристалла. Осталась лишь пустота и необъяснимая, до головокружения, легкость в голове. Было ли это следствием того, что она отдала кристалл, или того, что Данила был рядом? Неважно. Просто хорошо, что он есть, что она больше не одна. Наверное, если бы он все время держал ее за руку, у нее и вовсе не возникло бы этой дурацкой зависимости от, как выяснилось (с ума сойти можно!), чужого устройства…
Контрразведчик, выйдя на освещенное место, внимательно осмотрел странный предмет, едва ли не против воли прислушиваясь к своим ощущениям, однако ничего необычного при этом не испытал. Просто кристалл – или, скорее, нечто, чему придали форму кристалла, зачем-то еще и оплетя и снаружи, и внутри какими-то тоненькими блестящими проволочками. Неужели девчонка права, и противнику нужно было именно ЭТО?! И неужели ЭТО может изменить ход войны или даже вовсе положить ей конец?! Или главное все-таки сам подземный зал, координаты которого у них – спасибо агенту «Рону» – теперь есть?
И тут Лику пробрало. Она смеялась так, как, наверное, не смеялась никогда в жизни; смеялась и не могла остановиться. Ее смешило обеспокоенное лицо Чебатурина, решившего, что у нее началась истерика; смешили вытянувшиеся лица сестры и Данилы; смешил растерянный взгляд контрразведчика и непонимающий – Главкома; смешила испуганно приподнявшая голову Маркиза, из-за спины которой выглядывала мордочка крохотного бело-рыжего котенка…
Однако больше всего ее, конечно же, смешил идиотизм ситуации в целом: у нее, старшей сестры, была с собой информация о том, из-за чего началась война, а у младшей – то, с помощью чего ее можно прекратить. Обе они по много раз могли погибнуть, попасть в плен или даже просто потерять драгоценные вещицы, но этого не случилось, они доставили их куда следует, и…
…и за все это время они так и не раскрыли друг другу всех подробностей, разведчицы хреновы!!!
Лицо у Чебатурина стало совсем уж озабоченное – похоже, контр-адмирал всерьез решил, что его невеста двинулась от перенапряжения мозгами. Лику это в какой-то мере даже обрадовало, а то прямо было немного завидно: Данила вон глядит на свою Лидку, а ее Сережа – исключительно на Главкома. И озабоченность его тоже выглядела очень смешно, но, пожалуй, пора было остановиться. Да и Неман как-то уж больно нехорошо нахмурился… Ладно, действительно хватит – Лика, сделав над собой титаническое усилие, перестала смеяться.
– Ничего… со мной… все… в порядке, – пробормотала она, стряхивая набежавшие на глаза слезы и стараясь не особенно разжимать челюсти, чтобы не рассмеяться вновь. – Н… нервы, наверное…
– Господин капитан первого ранга! – неожиданно раздавшийся голос адмирала Политова звучал непререкаемо-твердо. – Довольно. Сейчас мы досмотрим запись, и молодые люди отправятся спать, все трое. Все, о чем мы говорили, естественно, остается в силе, но – ровно пять часов сна, и ни минутой меньше. Формально твоя служба все равно находится под моим командованием, поэтому выполняй. Размещай их где хочешь, хоть в моей спальне и под охраной отделения десанта, но они идут спать. Все ясно?
– Так точно! – четко ответил контрразведчик, совершенно сбитый с толку подобным напором. – Дмитрий Валерьевич, да я, в общем-то, и не спорил бы…
– Господа офицеры, – продолжил Главком, не обратив на последнюю фразу никакого внимания, – через двадцать минут я снова жду вас у себя для продолжения совещания. Все свободны.
Последнее, что расслышала более-менее успокоившаяся Лика, покидая адмиральские апартаменты, было негромкое: «Вот видишь, Маркизуля, как оно бывает? Разве мы с тобой еще вчера о чем подобном думали? Нет, кошечка моя, не думали. Ну, да ничего, похоже, скоро мы всех этих банкирчиков так при…»
Дверь в каюту Главкома плавно скользнула вбок, закрываясь и обрывая окончание фразы.
17
Экспедиция
Конечно же, спать в адмиральских апартаментах им не пришлось – Лидке и Даниле выделили целый отдельный блок в медицинском отсеке. Лика, хоть вначале и порывалась остаться вместе с сестрой, ушла с Чебатуриным – контр-адмирал даже слушать ни о чем не захотел. Охрану Неман, естественно, тоже выставлять не стал, предупредив, правда, чтобы из отсека они никуда не выходили и не пытались ни с кем связаться. Лидка презрительно фыркнула и демонстративно сняла с руки комм, протянув его контрразведчику. Каперанг смерил ее мрачным взглядом и, буркнув: «Хоть вы сегодня и героиня дня, но нарываться все же не стоит, лейтенант», вышел в коридор, оставив молодых людей вдвоем. Все еще взбудораженная столь неожиданными результатами «совещания» у Главкома, Лидка решила обсудить с Данилой все произошедшее, но Баков лишь шутливо погрозил ей пальцем, как всегда, непонятно сказав: «Ты Шопена читала? Нет? В койку!» И не раздеваясь, первым растянулся на одной из удобных эргономичных кроватей. Девушка привычно возмутилась, но пока раздумывала, что лучше – ответить ему как-нибудь поязвительнее или швырнуть чем-то тяжелым, – сержант уже благополучно заснул. Вздохнув, она поплелась к соседней койке, твердо решив перед сном «разложить по полочкам» все, что она услышала и увидела за последний час. Однако едва только голова коснулась подушки, на ум немедленно пришел куда более важный вопрос: что Данька имел в виду, говоря о Шопене? Лидка знала композитора Шопена – мать вечерами часто играла дочерям на пианино, но при чем здесь «читала»? Может быть, был еще такой писатель? Или поэт? С мыслью, что надо бы завтра покопаться в информатории, Лидка и провалилась в тяжелый, без сновидений, сон.
Разбудили их ровно через пять часов – приказ Главкома Неман оспаривать не стал, но и менять свои планы тоже не собирался. Лидку с Данилой покормили и, что особо обрадовало девушку, принесли им новенькие комплекты обмундирования взамен выданного в санблоке «х/б б/у». Правда, рассмотрев, какого именно, она несколько смутилась – форма оказалась не привычной летной или флотской, а самым настоящим повседневным десантным камуфляжем без знаков различия. Впрочем, Лидка уже начала потихоньку привыкать ничему не удивляться и не задавать вопросов, на которые все равно не получит ответа, и безропотно переоделась. Оглядев себя со всех сторон и мимоходом бросив взгляд в зеркало, она осталась довольна. Камуфляж сидел на ней идеально – с размерами господа контрразведчики угадали. Летная форма, конечно, выглядит куда красивее, но что делать, будем довольствоваться тем, что есть. К тому времени, когда она покончила с переодеванием, сержант уже был готов и ждал, встретив ее появление словами:
– Эх, хороша, мать! А знаешь, тебе комка здорово идет. Ну, что ж, рад приветствовать тебя в рядах нашего славного Космодесанта!
– Десант ваш уж как-нибудь и без меня обойдется! Мне моя профессия как-то больше нравится, – буркнула Лидка, слегка раздосадованная тем, что Данила с самого их возвращения на корабль ведет себя так, будто и не признавался совсем недавно в любви, и не делал самого странного в ее жизни предложения руки и сердца. Диверсант был, как обычно, жизнерадостен, много шутил, но этой темы больше отчего-то не касался, что начинало слегка напрягать. И из-за этого самого «напряжения» она злилась еще больше…
– Скоро сама убедишься, – пожал плечами Баков. – Ну что, готова? Тогда пошли, нас небось уже заждались.
В коридоре их действительно ждал моложавый, по виду – лет на семь старше Данилы, майор в десантной форме. Щеку офицера пересекал длинный, до самого виска, шрам, придававший ему сходство с пиратом из древних книг. Шрам Лидку удивил – возможности нынешней косметической медицины вполне позволяли быстро избавляться от подобных «украшений», хотя майор, возможно, и считал иначе, придерживаясь старинного постулата «шрамы красят мужчин». Удивился и Баков, правда, совсем по другому поводу:
– Володька?! Ба, старик, вот так ничего ж себе встреча! Какими судьбами? – Он подал майору руку, но, вместо рукопожатия, резко притянул к себе, обнимая и хлопая по спине.
– Да вот, мимо проходил… – улыбнулся в ответ офицер, с трудом высвобождаясь из объятий товарища. – Проходил, значит, мимо, а тут ты выходишь. Ну, я и подумал – отчего б старого друга Данилу в разведотдел не отвести? Да еще и вместе с такой красавицей! – Он кивнул Лидке, сделав движение, будто собирается щелкнуть каблуками.
Девушка привычно вытянулась по стойке смирно и четко представилась:
– Старший лейтенант Бачинина, флотская авиация, пилот-истребитель!
– Вольно, авиация, вольно, некого тут истреблять, все свои! – рассмеялся майор, легонько коснувшись ее плеча. – Так что, пойдем?
– Пойдем, Шрам, пойдем, – согласился Баков. И, наклонившись к Лидке, сообщил громким «заговорщицким» шепотом: – Думаешь, Владимира Сергеевича «Шрамом» из-за шрама зовут? А вот и нет, просто фамилия у него Шрамин, представляешь, какое совпадение? А метку свою он всего-то лет пять назад заработал и никак удалить не соглашается, говорит, счастливая она у него. Прикольно, правда?
– Все б тебе балагурить, Бак. – Майор отступил в сторону, пропуская Лидку вперед, и не спеша пошел рядом с сержантом.
– Слушай, Вольдемар, а ты давно на «Мурманске»? Я, честно говоря, думал, ты где-то в Первой ударной, а не у нас.
Данила произнес «Мурманск» необычно, с ударением на «А», и девушка вспомнила, что точно так же произносил это название и Роман Самарин. И вдруг, пожалуй впервые со дня его гибели, она поняла, что думает о бывшем возлюбленном без надрыва. С грустью, с печалью, с болью – но боль эта теперь была тихой и светлой.
– Да уж с год, наверное, – ответил Шрамин, – когда меня после… ну, ты в курсе… я еще в госпитале рапорт о переводе на должность инструктора по диверсионной подготовке накатал – боялся, что подчистую комиссуют. Рапорт, конечно, завернули, сказали, мол, куда ты со своим киберпротезом лезешь, но, спасибо, хоть на гражданку не поперли, в разведотдел направили. Так что я для тебя, Бак, теперь типичная тыловая сволочь.
Слушающая разговор Лидка незаметно скосила глаза, пытаясь определить, где именно у майора протез – диверсант шел обычным пружинистым шагом, да и руки тоже выглядели вполне естественно. Баков, ясное дело, заметил ее взгляд и немедленно «пояснил» все тем же громким шепотом:
– Да у него родными только голова да еще один, гм, орган и остались, а все остальное – один большой биопротез. В него теперь можно даже разрывными стрелять – все равно, пока в голову не засадишь, хрен убьешь. Чистый киборг.
Девушка, не сдержавшись, громко фыркнула и виновато посмотрела на Шрамина:
– Виновата, господин майор, я…
– Я ж сказал «вольно», так что забудь-ка ты этого «господин майора»! – полушутя, полусерьезно отмахнулся тот. – Ты, главное, поменьше Бакова слушай, а то он у нас заслуженный кок всего разведывательно-диверсионного отряда! – и, видя на ее лице непонимание, пояснил: – В смысле, главный мастер по высокопрофессиональному развешиванию лапши по ушам. Впрочем, некоторые называют это «дезинформационным обеспечением». – И не дожидаясь ее реакции, оба диверсанта захохотали.
– А можно еще вопрос, господин май… то есть Владимир Сергеевич? – дождавшись, пока старые товарищи отсмеются, спросила Лидка, припомнив, как его называл Данила. Вопрос, который она собиралась задать, ее и в самом деле сильно интересовал – кроме того, это была еще и возможность слегка поддеть наглого Бакова.
– Можно. – Шрамин легко нагнал ушедшую вперед девушку и зашагал рядом.
– Вы ведь с сержантом Баковым давно знакомы, верно? И, я так поняла, когда-то вместе служили? А почему же вы тогда майор, а он – только старший сержант? – Она победно оглянулась на неожиданно смутившегося Данилу.
– Да как тебе сказать? У нас своя табель о рангах, понимаешь? Баков к нам из десанта сержантом пришел, только это так, для блезиру, на деле-то он совсем другое звание имеет. И если он будет – на что я, признаться, сильно надеюсь – достаточно расторопен, чтобы не дать себя по глупости убить, то скоро перейдет на инструкторскую или штабную работу и сполна получит все свои заслуженные звезды на погоны вместе с этими самыми погонами. Ну а пока ему и сержантской нашивки на все про все с головой хватит. Я ответил на вопрос?
– Ну, в целом, наверное, да… – неуверенно согласилась Лидка, задумчиво глядя себе под ноги. Выходит, Данила не шутил во время их первой встречи, говоря, что диверсанты на пенсию майорами-полковниками выходят? Странно, она о таком никогда не слышала… Интересно, а в каком он сейчас звании – капитан? Майор? Об этом Шрамин ведь так и не сказал. А она-то ему все про субординацию что-то плела, великий старший лейтенант, тоже мне! Роман-то вон хоть капитаном был… снова вспомнив о Самарине, Лидка почувствовала, как неудержимо портится настроение. Хороша же она оказалась: то переживала, страдала, ночами рыдала, а теперь, получается, уж сколько дней о нем и вовсе не вспоминает! Только сегодня, да и то мельком. Неужели Данила и в этом тоже прав, и не так уж сильно она Романа любила?! Нет, она вовсе не отрицает того факта, что Баков ей нравится, но как-то уж больно все это… сложно.
К счастью, в этот момент они подошли к лифту, поднявшему всех троих на занятый разведслужбой уровень, и девушке стало некогда заниматься «самокопанием» и прочим «бичеванием». Майор довел их до одной из дверей, где и сдал с рук на руки лично Илье Неману. В помещении, оказавшемся залом оперативных совещаний, куда они зашли вместе с особистом, их уже дожидалась Лика, к удивлению сестры, тоже одетая в десантный камуфляж. Первым делом контрразведчик включил защитный контур и лишь затем поприветствовал прибывших. Неман выглядел очень усталым, но вида не показывал, и даже не испытывающая к его службе ни малейшего пиетета Лидка неожиданно прониклась уважением к главе особого отдела. Их усадили в кресла вокруг овального стола, и каперанг, установив на его поверхности профессиональный высокочувствительный диктофон, сообщил:
– Господа, давайте, пожалуй, начнем. Итак, как сказал совсем недавно каперанг Неустроев, у нас действительно просто физически нет времени на индивидуальные беседы с каждым из вас. Поэтому я прошу вас о помощи – у нас не более часа на то, чтобы восстановить более-менее подробную картину происшедшего. Первой рассказ начнете вы, Лика, однако это вовсе не значит, что остальные будут молчать. Наоборот, я очень попрошу вас внимательно слушать и по мере сил дополнять. Сразу оговорюсь – меня интересует абсолютно все. Особо прошу не скрывать никаких, даже самых малозначительных подробностей, в том числе и тех, что кажутся вам не относящимися к делу или о которых вам, возможно, не очень хочется рассказывать. – Каперанг перевел дыхание и продолжил: – Поверьте, я сейчас не говорю о чем-то предосудительном или постыдном для давшего Присягу офицера, вовсе нет! Лишь о том, что любая мелочь, в том числе, простите, и интимного или глубоко психологического характера, может оказаться полезной. Для меня важно все, даже сами ваши мысли или предположения, даже зарождавшиеся в душе сомнения – и совсем не для того, чтобы подвести вас под трибунал! – Неман отчего-то остановил свой взгляд на Лидке, заставив ее покраснеть: про трибунал это он в самую точку попал, именно так она и подумала. Вот же натура у нее – вроде и уважение к человеку почувствовала, а язык все равно сдержать не смогла.
– Ребята, просто рассказывайте все именно так, как оно и было, – устало докончил контрразведчик. – Чем больше у меня будет информации для анализа, тем лучше. Все, что нам сейчас нужно, – это опередить противника, остальное неважно. Обещаю, не будет никаких проверок, перекрестных допросов и гипнозондирования. Сейчас не время играть в злых контрразведчиков и невиновных жертв…
– Илья Юрьевич, – негромко ответил Баков, – ну что вы, в самом деле? Мы все прекрасно понимаем. Давайте начнем.
– Давайте, – согласился Неман, с благодарностью взглянув на сержанта, – прошу вас, госпожа Бачинина. – Он кивнул Лике.
Разговор занял ровно пятьдесят минут. Неман слушал молча, лишних вопросов не задавал, а если и задавал, то исключительно по существу. Больше всего его интересовал вопрос, касающийся рассказа Лидки: не показалось ли ей странным, что оснащенная первоклассной спецтехникой контрразведка Корпорации во время обыска так и не смогла обнаружить кристалл, а она смогла, да еще и не в каком-то хитром тайнике, а просто в опилках на чердаке?
Лидка пожала было плечами, но, поразмыслив несколько секунд, все же ответила:
– Угу, так точно, показалось. Но у меня есть одно предположение на этот счет – помните, как меня колбас… ну, в смысле, какое я ощущала психологическое давление, когда отдавала вам эту штуку? Я думаю, что этот кристалл сам выбирает себе хозяина – или носителя, не знаю, как правильно. Меня он выбрал, а их – видимо, нет.
Контрразведчик с довольным видом кивнул в ответ:
– Примерно это я и хотел услышать, Лидия Станиславовна! Более того, специалисты из нашего научного отдела пришли к подобному же мнению: найденный вами артефакт обладает определенными способностями к мнемовоздействию. Первым его носителем был покойный Черногорцев, который и спрятал его на чердаке, вторым – вы. Именно потому вас и ввели в состав будущей экспедиции. Конечно, мы не знаем, отчего археолог так легко с ним расстался – насколько я понял, наблюдая за вашими мучениями, преодолеть его пси-воздействие не так просто, но, тем не менее, это так.
– Может, он просто не носил кристалл с собой, а спрятал где-то, в рюкзаке, например? – предположила Лидка. – У меня-то он все время был при себе, в кармане комбеза.
– Вполне возможно. Кстати, открою маленький секрет: наши научники уже определили, что мощность его воздействия обратно пропорциональна расстоянию до объекта, э-э, приложения этого самого воздействия. Кроме того, оно обладает определенной избирательностью, так что Черногорцев мог просто не попасть в число «зависимых» – как, например, я или Сергей Геннадиевич. Или вы с археологом просто относитесь к слишком уж разным психотипам. Да и вот еще что: чтобы избежать в дальнейшем расхождения в терминах, оговорюсь: весь подземный комплекс отныне решено называть «артефактом», а найденный вами предмет – «ключом». Специалисты предложили это название, исходя из анализа голозаписи – тот куб, что Черногорцев обнаружил в подземном зале, имеет на поверхности нечто, по всем параметрам напоминающее порт или гнездо для введения «кристалла», отсюда и этот термин.
Помолчав с полминуты, Неман продолжил, глядя отчего-то на Бакова:
– У кого-нибудь есть дополнения к рассказу старшего лейтенанта или собственные наблюдения, предположения?
Данила, верно истолковавший, кому адресован вопрос, пожал плечами:
– Трудно сказать. Когда мы осматривали дом, я ничего особо интересного не заметил, хотя мне и показалось, что уже после ухода хозяина – или одновременно с ним – там кто-то побывал. Причем этот «кто-то» очень старался скрыть все следы своего пребывания – видимо, контрразведка Корпорации планировала еще как-то использовать хижину, но затем их планы изменились.
– А почему «хижину»? – искренне удивился особист.
Улыбнувшись, Баков пояснил:
– Да просто стены там были деревянными, а крыша – покрыта вязанками листьев, оттого и пришла в голову эта самая «хижина». Собственно, по дому и остальной части нашего путешествия у меня все. Гораздо больше меня смутило кое-что из рассказа Лики.
– Да? – мгновенно напрягся Илья Юрьевич.
– То, что ей относительно легко удалось сбежать из лагеря, я еще могу допустить – в конце концов, насколько я понял из рассказа, это все же был не полноценный концлагерь, а скорее охраняемый фильтрационный пункт. Ни настоящего периметра из нескольких слоев заграждений, ни КСП и запретной полосы, ни вышек охраны, ни особо сложных техсредств наблюдения. Они даже сам лагерь на внутренние зоны не разбили, раз заключенные так спокойно по территории бродили. Да и шлюзы на входе-выходе тоже весьма условны: всего двое ворот да один пост охраны – это же несерьезно. Ну и плюс помощь нашего агента и его людей и спровоцированное им восстание заключенных, конечно… меня смутило другое. Почему ее не изолировали от остальных ни после начала допросов Черногорцева, ни после его смерти? Ведь по логике, любой, кто хоть как-то контактировал со столь ценным источником информации, должен содержаться отдельно и под охраной? Хотя бы в штрафном изоляторе каком-нибудь? – Сержант виновато улыбнулся побледневшей журналистке: мол, извини, я тебя, конечно, ни в чем не подозреваю, но сама понимаешь…
Неман же, наоборот, расслабился, по крайней мере внешне:
– А, ты об этом… Вот тут ты не совсем прав. Во-первых, нашему агенту мы полностью доверяем, так что госпожа Бачинина может не волноваться. – Контрразведчик ободряюще взглянул на до предела напряженную Лику. – Да и сделанная археологом запись признана нашими специалистами стопроцентным оригиналом, что полностью подтверждается полученными нами несколько часов назад сведениями о его компаньоне Заке Закхадере, убитом спецслужбами МФК в собственном доме. А во-вторых, благодаря все тому же «Рону» контрразведка Корпорации так и не узнала, обнаружил ли Черногорцев то, что их интересовало, или не обнаружил. Ведь они не нашли голозапись, сделанную его коммом, – как и сам комм. Они лишь предполагали, что он мог найти артефакт, но не знали этого наверняка. Нет, конечно, он в любом случае оставался для них ценнейшим источником информации, но и не настолько, чтобы носиться с Ликой как с писаной торбой – ее, по сути, просто использовали втемную. Что-то еще?
– Нет, больше ничего, – покачал головой Данила. – Во всем остальном я, в некотором роде, поучаствовал лично.
– Добро, – кивнул Неман, выключая диктофон. – Тогда посидите здесь, сейчас вам принесут кофе и что-нибудь перекусить, а я вернусь примерно через полчаса, – каперанг пружинисто поднялся на ноги и вышел.
Лика немедленно повернулась к сержанту. Вид у нее при этом был такой, что Баков, не дожидаясь, пока она откроет рот, шутливо поднял руки вверх:
– Если ты собираешься спросить, подозреваю ли я тебя в чем-то, то мой ответ «нет». Хотя бы потому, что я слишком хорошо знаю характер твоей сестренки: вербовать таких, как вы, – заведомо провалить все дело. Также позволь сразу ответить и на второй незаданный вопрос: я не мог не сказать того, что сказал, просто потому, что на кон сейчас поставлено слишком многое, и мы должны исключить любые случайности, например использование тебя втемную спецслужбами Корпорации. Как говорят в дурных голобоевиках: «Ничего личного, детка!»
Девушка фыркнула и впервые за последний час улыбнулась:
– Ладно, проехали. Данил, а как ты считаешь, меня в эту экспедицию возьмут? Лидку вон взяли, тебя наверняка тоже, а я? Столько всего пережила – и буду сидеть на корабле?
Сержант пожал плечами, поудобнее устраиваясь в кресле:
– Конечно, возьмут, куда денутся? Нас теперь до самого окончания всей этой бодяги будут вместе держать, так что Патрику еще повезло. Эх, и почему я себе тоже пару ребер не сломал?
– Неужели ты не хочешь лично увидеть все это?! – искренне удивилась девушка. – Ведь это, можно сказать, первый контакт с нечеловеческим разумом!
– Знаешь, – глядя в сторону, задумчиво пробормотал диверсант, – кроме всего прочего, моя работа еще и убивает любую тягу к романтике. И во всем этом, как ты выразилась, «контакте» я вижу лишь одну положительную сторону: возможность прекратить войну. Остальное мне как-то, – парень сделал рукой неопределенный жест, – глубоко и далеко побоку.
– Даня, – уже давно ерзающая в кресле Лидка решила, что сейчас самое время задать мучивший ее вопрос, – а можно спросить?
Сержант взглянул на девушку с искренним интересом:
– Ого! Мать, если ты не просто назвала меня «Даней», а еще и попросила разрешения задать вопрос – это явно не к добру. Так сказать, настораживает. На уме почему-то крутятся всего три варианта: «Не был ли я женат», «Нет ли у меня подружки на стороне» и «Какое у меня звание, а то сволочь Шрам так этого и не сказал». Угадал?
Выражение лица, с которым он произнес всю эту белиберду, никак не соответствовало ни самому тексту, ни шутливому тону, и Лика насторожилась: что-то между этими двумя происходит, но вот что? Еще и там, в кабинете Главкома, когда он ее за руку держал, то так на нее смотрел… Но ведь у Лидки такой тяжелый характер?! Хотя у Данилы он, похоже, тоже не сахар…
– Фу, какой ты! Неинтересно с тобой, так что замуж я за тебя не пойду, так и знай! На фига мне муж, который все заранее знает? – полусерьезно сообщила Лидка, припомнив недавнюю обиду и заставив сестру удивленно округлить глаза: а это-то она к чему? Просто пошутила? Или непредсказуемый диверсант и впрямь на что-то подобное намекал? Впрочем, представить себе «намекающего» Данилу Лике было сложно, столь же сложно, как и шутящую подобным образом младшую сестру. История их отношений с Ромкой Самариным, знаете ли, к шуткам как-то не слишком располагала!..
Лидка же, как ни в чем не бывало, скорчила невинную физиономию и, поколебавшись мгновение, все-таки спросила:
– Так какое звание-то, а?
– Оно тебе надо, Лидух? Нет, ну вот скажи – зачем тебе это?
Девушка упрямо передернула плечами, и Баков со вздохом ответил:
– Ну, капитан, и что с того?
– Не врешь? – подозрительно прищурилась Лидка.
– Не вру, – буркнул тот, продолжив уже своим обычным тоном: – Но ты на этот счет особенно не переживай, вот счас за артефактом сбегаем, войну остановим и все по лишней звезде на погон получим. А мне еще и медаль дадут, помнишь, я тебе говорил, большую такую, золотую? Может, даже две, причем обе – мне.
– Белка, а что ты имела в виду… – Лика решила «убить двух зайцев» одним махом: с одной стороны, отвлечь младшую сестру, с другой – утолить чисто женское любопытство, но случиться этому было не суждено, поскольку принесли обещанный кофе и бутерброды, так что утолять пришлось исключительно голод. Что ж, тоже неплохо, хотя на кофе уже не хотелось даже смотреть. Молодые люди едва успели поесть, как дверь снова отъехала в сторону, и на пороге возник Чебатурин. Улыбнувшись невесте, он махнул рукой начавшим подниматься Бакову с Лидкой и произнес:
– Перекусили? Молодцы. Сейчас начнется совещание, надеюсь, уже последнее, так что приготовьтесь. Лика, на пару слов. – Контр-адмирал кивнул головой в угол зала: – Ликусь, любимая, я только что от Главкома. Максимум через час-два вы все отправитесь в экспедицию – все трое, и ты в том числе. Я, как ты понимаешь, был против, но на этом настояли Неман с Неустроевым, и Дмитрий Валерьевич их поддержал. Тише, не злись, я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать: «Это будет мой лучший репортаж, я первая расскажу людям о Чужих» – ну, и так далее. Именно поэтому я и не стал особенно упираться. – Девушка благодарно вздохнула, а Сергей продолжил: – Собственно, я совсем о другом хочу сказать. О том, что для меня сейчас важнее и этого идиотского артефакта, и даже самой этой войны. По закону военного времени мы можем расписаться прямо сейчас, и Дмитрий Валерьевич не против. А свадьбу – настоящую свадьбу, такую, о которой и ты, и я мечтали – отпразднуем после. Понимаешь, мне отчего-то очень хочется, чтоб ты отправилась в эту «командировку» моей женой. Помнишь, ты ведь обещала мне, что больше не будешь…
Лика уткнулась лицом в жесткую ткань мундира и тихонько прошептала:
– Сережка, глупый… Конечно же, я согласна. И, конечно же, я все помню… – Она подняла голову, заглянув любимому в глаза: – Я не просто согласна, я… очень счастлива. И вообще – лейтенант Чебатурина куда лучше справится с заданием командования, чем какой-то там лейтенант Бачинина. Честно-честно! А ты останешься здесь и станешь за меня переживать – ведь тебе не привыкать, правда? А потом я вернусь и стану мягкой, пушистой и очень послушной, буду готовить тебе завтраки, драить пуговицы на парадном кителе и чистить по субботам табельный пистолет. – Она негромко рассмеялась и погладила любимого по гладковыбритой щеке. – Нет, ну, честно буду… иногда, конечно.
Сергей Геннадиевич рассмеялся:
– Так я и поверил! Небось снова какую-нибудь авантюрную гадость задумала?
– Вот честно, Сережка, сразу как вернусь – демобилизуюсь. Пуговицы, может, драить не стану, а пистолет чистить буду обязательно!
Чебатурин с силой обнял ее.
– Кто ж тебе его даст, пистолет-то? – шепнул он. – Когда совещание кончится, мы пойдем к Главкому, он нас зарегистрирует. Лидку с Данилой в качестве свидетелей возьмем?
– Свидетелей? – удивилась Лика. Нет, она, конечно, слышала, что когда-то при бракосочетании должны были присутствовать свидетели, но ведь этот обычай давным-давно забыт…
– Просто в том, что касается тебя, обязательно должны быть свидетели. Так, на всякий случай, – придерживая ее за плечо, пояснил Чебатурин и рассмеялся. – А то мало ли… Ну все, иди к друзьям, любимая, сейчас придет Дмитрий Валерьевич с офицерами, и мы начнем.
Совещание началось через пятнадцать минут. Вместе с Главкомом в зал оперативных совещаний вошли не только знакомые молодым людям офицеры, но и несколько новых: флотский капитан второго ранга и два подполковника в повседневной форме космодесанта. Последним шел майор Шрамин, с которым и Лидка, и тем более Баков уже успели сегодня пообщаться. Все присутствующие, в том числе и сам контр-адмирал, встали, но Политов лишь махнул рукой:
– Еще раз добрый день, господа, прошу садиться. Сейчас не самое подходящее время козырять и демонстрировать субординацию.
Главком прошел к своему месту во главе стола, однако садиться не стал, упершись ладонями в его полированную поверхность:
– Господа офицеры, мы с моими коллегами собрали вас здесь, чтобы обсудить предстоящую операцию… или экспедицию, не суть важно, как мы назовем то, что предстоит сделать. Вы все в курсе основных вопросов, потому я позволю себе сразу перейти к деталям. Менее часа назад нами принято решение, не ставя в известность командование Военно-космического флота, провести автономную операцию по захвату инопланетного артефакта, о котором вы все уже так или иначе знаете. Двадцать минут назад на Посейдон начата высадка колониальных войск. Все находящиеся на поверхности силы космического десанта также остаются на планете, что необходимо для соблюдения режима секретности – официально мы приступили к завершающей фазе операции «Посейдон» – и не более того.
К цели пойдет фрегат «Симферополь» в сопровождении малого ракетного крейсера «Москва» и одной из наших мобильных орбитальных платформ. Финишировав из гиперпространства, платформа выйдет на геостационар над интересующим нас районом, там как раз местный экватор, где и будет находиться до завершения операции, остальные корабли останутся на высоких орбитах. На поверхность планеты высадится только мобильный отряд в составе… – Дмитрий Валерьевич сделал небольшую паузу и, откашлявшись, продолжил: – В составе подполковника Каррераса, кавторанга Кучковского, подполковника Пешкова (перечисленные офицеры коротко кивнули), обоих лейтенантов Бачининых, – не сдержавшись, Дмитрий Валерьевич улыбнулся подобному словесному обороту, – и старшего сержанта особого диверсионного отряда Даниила Бакова. Это, так сказать, те, кто будет непосредственно спускаться, гм, вниз. В качестве боевого сопровождения под командование Бакова передается отделение диверсионного спецназа, комплектованием которого займется майор Шрамин. Также на борту «Москвы» будет находиться полностью готовый к высадке десантно-штурмовой батальон космодесанта. Учитывая неординарность ситуации и важность проводимой операции, командование приняло решение сбросить на поверхность мобильный комплекс внепространственной связи. Это все, господа.
Да, и последнее: с этого момента и до окончания акции все перечисленные переходят в ведение разведывательного отдела группировки и будут официально числиться в составе подразделений космического десанта Флота. Просьба сдать офицерские жетоны и оставить на борту любые предметы личного характера. – Последнее касалось, ясное дело, только сестер Бачининых – остальные и так прекрасно знали, что именно надлежит делать в подобной ситуации. – Руководит операцией подполковник Каррерас, заместителем назначается кавторанг Кучковский. В случае их гибели, недееспособности или любых иных непредвиденных обстоятельств командование примет сержант Баков. Полетите на борту «Симферополя», там же окончательно экипируетесь. Погрузка на челнок и отправка на борт фрегата – через полтора часа. Время рассчитано специально – к моменту высадки в заданном районе будет раннее утро, так что у вас впереди целый световой день. Кстати, неофициально планета называется Форпост, официального имени в реестре пока не имеет, поскольку открыли ее совсем недавно, меньше пяти лет назад, так что на поверхности сейчас только три научные станции, одна из которых принадлежала Корпорации и была законсервирована с началом боевых действий. Понятно, что и две оставшиеся мы в известность о нашем прибытии ставить не станем. Все, удачи, господа, и жду вас всех назад! Офицеров Немана и Неустроева попрошу остаться, остальные свободны.
Главком устало опустился в кресло, подавая знак, что более чем короткое совещание завершено.
– Пошли, – Данила легонько потянул за рукав замешкавшуюся было Лидку, – сама слышала – времени в обрез. Кстати, убедилась, что я был прав насчет твоей новой формы? То-то же. Ладно, пошли, говорю, чемоданы еще собирать…
– К… какие чемоданы? – глупо переспросила девушка.
– Дорожные, какие ж еще? – неискренне удивился диверсант, мягко выталкивая ее в коридор. – Ты разве с собой в командировки фен и портативный утюжок не берешь? Ну и глупо, что не берешь, – он легко увернулся от удара локтем и уже с безопасной дистанции добавил: – Я лично всегда беру. Там подсушить, там подгладить… между прочим, когда обсеришься со страху, очень удобно.
– Болван! – с чувством сообщила Лидка. – Может, хотя бы сейчас перестанешь юродствовать? Не на прогулку собираемся…
– Полагаешь, от этого что-то может измениться? – наклонившись к ее уху, спросил сержант, мгновенно, как он умел, став серьезным. – Поверь мне, ни-че-го. Знаешь, как правило, люди отчего-то этого не понимают, но единственный действенный способ по-настоящему расслабиться перед операцией – неважно, какой, просто операцией – это побольше шутить. Иначе начнешь слишком много думать – и все, каюк. Вот если бы мы на романтическую прогулку под луной собирались, думаешь, я стал бы ерничать? Не-а, не стал бы, ибо смысла нет! – Он с комической важностью поднял вверх указательный палец. – Поэтому мой первый приказ как третьего зама по операции – расслабься. Все будет хорошо – во-первых, я так чувствую, а во-вторых… во-вторых, я постоянно буду рядом. Все. Будет. Хорошо, – четко выговаривая каждое слово, закончил он. – И ничего не бойся! Увидимся на борту.
– Угу, главное – не бояться, – буркнула Лидка себе под нос.
Данила, уже было собравшийся уходить, остановился, с подозрением в голосе осведомившись:
– В смысле?
– Анекдот такой, старинный, – охотно пояснила та, довольная, что может хоть как-то уесть языкатого любителя старинных присказок и анекдотов. – Про новый способ охоты на медведя. Неужели ты – и не знаешь?
Данила отрицательно качнул головой.
Прищурившись, Лидка несколько секунд глядела на сержанта, словно решая, издевается он или и на самом деле не знает.
– Ну, охотники в баре по поводу удачной охоты пьют, бармен приносит им выпивку и рекомендует угостить пивом сидящего в углу мужика – дескать, тот очень удачливый охотник на медведей, у него свой способ, и если ему налить, он обязательно об этом способе расскажет. Те его угостили, а он и говорит: «Сперва нужно найти берлогу, но главное – не бояться. Потом длинной палкой в этой берлоге пошурудить, но главное – не бояться. Когда медведь вылезет из берлоги, надо быстро намазать ему морду дерьмом». Кто-то из охотников спрашивает: «Постой, а дерьмо-то откуда?» А этот и отвечает: «Дерьмо будет, но главное – не бояться!»
Данила засмеялся, показывая крупные ровные зубы, и сообщил, все же оставив за собой последнее слово:
– Ну, вот видишь, я ж тебе говорил, что нужен утюжок! Так что бери обязательно.
И, слегка похлопав девушку по плечу, быстрым шагом ушел вперед.
Лика, слышавшая большую часть диалога, наоборот, пошла рядом с сестрой:
– Странный он парень, этот твой Данила.
– Да нет, не странный… – никак не прореагировав на «твоего Данилу», задумчиво ответила младшая. – Он – надежный…
На борту «Симферополя» их уже ждали, и, едва только челнок отшлюзовался, немедленно препроводили в отсек, личным приказом командира фрегата изолированный от остальных помещений корабля. Ни командир корабля, ни кто-либо из его офицеров даже и понятия не имели, что за люди и с какой целью прибыли на борт: официально «Симферополь» обеспечивал некую проводимую разведслужбой Второй ударной группировки спецоперацию. С начала войны подобное случалось уже не раз, так что за сохранение режима секретности оставшиеся в прикрытии экспедиции Неман с Неустроевым особенно не переживали. Поначалу оба разведчика собирались лично отправиться на поиски артефакта, но, просчитав варианты развития событий, решили послать своих наиболее проверенных людей: одновременное исчезновение с борта флагмана офицеров такого уровня наверняка насторожило бы противника. На борту БСК работало как минимум два вражеских агента, уже с полгода поставляющих своему командованию вполне правдоподобную «дезу», сработанную в особом отделе. Проблема была в том, что скрыть от них исчезновение начальников разведки и контрразведки никак бы не удалось – один из «кротов» окопался как раз в разведотделе, а ликвидировать его немедленно было стратегически неправильно, нерационально и даже опасно. Зато отправку своих заместителей и представителя научного отдела – именно эти должности занимали кавторанг Кучковский и подполковники Каррерас и Пешков – прикрыть было не трудно. Мало ли куда командование отправило обоих замов и одного «научника»? Война идет, между прочим! Впрочем, о стартовавшем с борта БСК челноке «кроты» все одно бы не узнали – это было первое, о чем позаботился каперанг Неустроев.
Пока фрегат маневрировал, готовясь к погружению в стартовую воронку гиперполя, участники экспедиции успели экипироваться, получив бронекомплекты, шлемы и, что особенно удивило сестер Бачининых, оружие, стандартные десантные штурмовые винтовки. На заданный девушками вопрос Данила ответил просто:
– Да чему тут удивляться? Обычное прикрытие истинной сути операции: в челнок мы все погрузимся, словно отправляющееся на рядовую операцию отделение космодесанта – в одинаковой экипировке и шлемах, с оружием в руках. Все на одно лицо, одним словом, попробуй, пойми, кто, да что, да почему. Даже если за нами и будут наблюдать – ну, вы понимаете, о чем я, – все равно ничего особенного не «нанаблюдают». Ну, а потом, когда до места долетим, все это уже будет неважно, так что винтовки свои в боте оставите: на планете найдется кому вас охранять. Кстати, даже не вздумайте их заряжать, ясно? Боекомплектов чтобы и пальцем не касались! Лично проверю.
Посчитав короткое внушение оконченным, Данила помог девушкам подогнать индивидуальную защиту и разгрузочные жилеты, показал, как пользоваться тактическим шлемом, и убежал «здороваться с подчиненными», пообещав вернуться через полчаса. Сестры остались одни, однако поговорить наедине им так и не удалось: рядом с ними подгоняли снаряжение остальные участники экспедиции, явно не собирающиеся никуда уходить. Да и Баков вернулся куда быстрее обещанного, буквально минут через десять. И почти сразу же по внутренней связи объявили о пятнадцатиминутной готовности к прыжку. Данила мигом стал серьезным:
– Ну что, красавицы, пошли?
– Куда? – не поняла Лидка, привыкшая, что гиперпрыжок не требует от экипажа корабля никакой особой подготовки, по крайней мере на военном флоте. Единственное неудобство во время погружения в нелинейное пространство и всплытия из него – изредка сопровождающий прыжок временной парадокс, проявляющийся некритичными сбоями в работе бортовой электроники и особенно радиосвязи. Можно было, например, дважды прослушать одно и то же сообщение по внутренней сети или вовсе услышать то, что еще даже не было произнесено. Каким образом это возможно и отчего подобное не отмечается постоянно, никто из ученых объяснить так и не смог, пускаясь в пространные рассуждения об изменении мерности пространства при переходе из линейного космоса в нелинейный или невозможности существования Вселенной в некоем «едином» времени.
– Грузиться, – пожал плечами сержант. – Десант обычно заранее размещают в посадочных модулях, начиная выброс сразу после всплытия. Это делается на случай, если ожидается серьезный отпор со стороны вражеской орбитальной обороны. Но сейчас-то как раз «не тот случай», так что волноваться не о чем. Вначале к планете уйдет платформа и крейсер, следом прыгнем мы. Ну все, пошли, а то вон начальство волнуется, – и, не акцентируя на последнем особого внимания, Баков вышел из отсека и первым двинулся по коридору.
В ангаре, том самом, где они совсем недавно отшлюзовались и откуда им теперь предстояло отправиться в дальнейший путь, их уже ожидала пара полностью готовых к вылету десантных модулей «Барс»: никакую спецтехнику вроде скоростных разведывательных челноков-невидимок командование решило не использовать все из тех же соображений секретности. Ангар находился на самой нижней палубе, однако Лидку, несмотря на ее принадлежность к авиагруппировке, а не к сугубо флотским структурам, этот факт нисколько не удивил: неплохо разбирающаяся в боевых кораблях девушка знала, что фрегаты проекта «2724», к которому относился и «Симферополь», не были приспособлены для общепринятого на флоте массового «бортового» десантирования. Собственно говоря, на борту «две тысячи семьсот двадцать четвертых» имелось лишь три вакуум-шлюза, соответствующих по характеристикам стандартным десантным челнокам, все с вертикальным – или, на флотском жаргоне, «палубным» – стартом. Даже тяжелый десантно-штурмовой модуль «Тигр», всего лишь на десять метров превышавший «Барса» размерами, уже вынужден был бы довольствоваться внешней швартовкой.
В один из челноков грузилась группа облаченных в такой же, как и у них, камуфляж космодесантников, видимо тех самых Даниных «подчиненных»; сержант же подвел их ко второму боту:
– А вот это как раз наш автобус, так что прошу садиться согласно купленным билетам. Девушки первыми, пацаны вторыми, поближе к входу, а то вдруг затошнит. Да и вообще, страсть как не люблю спать у стенки, – отчего-то взглянув на Лидку, сержант посторонился, пропуская сестер вперед: – Давайте, красавицы, быренько, а то мне еще вас по ложементам рассовывать, а время того, не ждет.
Сестры послушно поднялись по наклонной десантной аппарели, следом в отсек прошли оба разведчика и «научник» Пешков, все – с небольшими металлическими контейнерами в руках, в одном из которых, как догадывалась Лидка, покоился «ключ»-кристалл, а вот того, что находилось в остальных, она даже представить себе не могла. Зашедший последним Баков на миг задержался возле входной рампы, разблокируя стопорный механизм, и пандус тут же стал подниматься в походное положение. Одновременно начали сходиться мощные створки наружного гермолюка: кроме них, в десятиместном «Барсе» больше никто не летел. Люди расселись по ложементам, чем-то напоминавшим не то невысокие ванны, не то здоровенные вытянутые мыльницы, причем девушек Данила и на самом деле усадил поближе к пилотской кабине. Диверсант показал им, как закрепить оружие в специальных захватах в основании противоперегрузочных кресел – посадки, особенно в боевом режиме, бывают всякие, и глупо во время болтанки или навалившейся перегрузки напороться на собственный ствол, а то и вовсе выпустить винтовку из рук, – и помог справиться с довольно хитрой привязной системой ложемента. Лика вдруг вспомнила, как совсем недавно (ох, а ведь кажется, будто много-много лет назад!) она сидела в точно таком же боте, чрезвычайно гордая, что сумела-таки, вопреки приказу грозного контр-адмирала, вырваться на настоящую боевую операцию. Вот только тем, что произошло дальше, гордиться как-то не хотелось, да и «грозный контр-адмирал» оказался вовсе не таким уж и грозным.
Вспомнив о Сереже, журналистка улыбнулась: интересно, как он там? Снова небось переживает? Ну и зря: уж сейчас-то она точно постарается не влипнуть ни в какую историю, да и приглядеть за ней, похоже, очень даже есть кому. Между прочим, он теперь женатый человек, а она соответственно самая настоящая замужняя дама – как и было договорено с Главкомом, перед самой отправкой Дмитрий Валерьевич официально зарегистрировал их брак. К некоторому разочарованию девушки, кроме них троих да Лидки с Данилой (Чебатурин сдержал-таки свое полушутливое обещание относительно свидетелей), на церемонии присутствовала только кошка Маркиза, развалившаяся прямо посреди каюты и с интересом наблюдавшая за происходящим. Впрочем, особенно Лика не расстроилась, тем более что адмирал Политов обставил все весьма торжественно, пусть и без цветов, зато с бутылкой самого настоящего шампанского и официальным вручением нового инджетона, уже на фамилию «Чебатурина». Жетон Лика тут же «сдала на хранение» новоиспеченному супругу, который со смехом заметил, что его драгоценная жена, похоже, весьма невнимательный человек. Лика, у которой от волнения до сих пор дрожали руки (из-за чего пару минут назад она едва сумела надеть на его палец загодя приготовленное кольцо – кстати, интересно, откуда оно у него?), непонимающе посмотрела на мужа.
Сергей снова засмеялся и пояснил, кивнув в сторону улыбающегося адмирала:
– Потому что, активируя свой жетон, ты даже не заметила, что вместе с новым кольцом придется обмывать еще и новую звезду, госпожа старший лейтенант Чебатурина!
– Это, так сказать, небольшой свадебный подарок от командования. – Дмитрий Валерьевич, видимо, уже тоже неплохо изучил супругу своего подчиненного. – И даже не вздумай спорить или, тем паче, обижаться! Никто и никому звания просто так присваивать не собирается. На самом деле приказ я подписал еще позавчера, до того, как узнал эту потрясающую новость. Хотя, в принципе, теперь еще и Сереже награду нужно вручить. За проявленный героизм! Поскольку, чтобы жениться на такой, гм, решительной и своевольной особе, большим мужеством обладать надо!
Главком засмеялся и отечески похлопал Чебатурина по плечу.
– Господин адмирал, а нам за мужество ничего не причитается? Как свидетелям? – с искренним любопытством спросил Данила. Лидка возмущенно дернула головой – вот ведь кадр! Ну пускай не сержант, пускай капитан, но хоть какое-то понятие субординации должно же у человека присутствовать? Даже если и была команда «без чинов».
– Нет, не причитается, – совершенно спокойно воспринял вопрос адмирал. – Ты сперва сам подобный подвиг повтори, тогда и поглядим.
– Слушаюсь! – неожиданно четко козырнул Баков. – Разрешите считать это приказом и принять к исполнению?
– Разрешаю, – рассмеялся Политов, с искренней приязнью глядя на диверсанта. Стоящая рядом с ним Лидка немедленно зарделась, уловив суть сказанного. – Но исполнять будешь только после операции. А пока – вольно, и прошу всех к столу, пить шампанское за наших молодых. Горько!..
– Кстати, заметьте, – заговорщицки улыбнувшись, шепотом сообщил Баков, отвлекая Лику от приятных воспоминаний, – наши-то отцы-командиры, в отличие от вас, чемоданчики с собой взяли. Небось и фены там есть, и походные утюжки… а ведь я предупреждал. Ладно, пошел я. Да, и не забудьте к внутренней связи подключиться.
Сестры дружно фыркнули, и Данила с видом полностью выполненного долга отвернулся. Убедившись, что все остальные пассажиры тоже заняли свои места, он уселся в свой ложемент, и вовремя: над головой негромко лязгнули захваты, и влекомый шлюпбалкой модуль пополз в сторону шлюза. Несколько секунд ничего не происходило, затем закрепленная над выходной рампой электронная панель высветила надпись «готовность базового корабля к прыжку – три минуты», и, глядя на убывающие в обратном порядке цифры, Лидка ощутила в животе неприятный холодок: чем-то все это закончится? Получится у них – или?..
Она раздраженно помотала головой: какое еще «или»?! Столько всего вынести – и впустую? Вот же глупость, хоть бы Даня не заметил, засмеет ведь… А неумолимо убывающие цифры, меж тем, обнулились, и панель на миг смазалась и мигнула, вновь высветив три последние «предпрыжковые» секунды: сказался тот самый темпоральный парадокс. Образовавшаяся в точке с заданными координатами брешь в нормальной структуре трехмерного пространства исторгла боевой корабль в «евклидов» космос. Автоматически включившиеся компенсаторы тут же погасили возникшие в момент всплытия из гиперворонки возмущения пространства-времени, и секундой спустя заработали все электронные системы «Симферополя», подтвердив, что фрегат вышел точно в заданной точке.
– Ну, с прибытием, – прокомментировал Баков, голос которого теперь звучал в наушниках радиогарнитуры, – типа, прыгнули. Сейчас отстыкуемся да и поедем себе потихоньку.
Естественно, всезнающий сержант (или все-таки капитан?) угадал. Модуль вздрогнул, когда шлюпбалка зависла над проемом распахнутого внутреннего створа, и медленно пополз вниз. Последовавший спустя несколько секунд толчок означал, что «Барс» опустился на стопорные захваты стартовой катапульты. Над головой снова лязгнуло – шлюпбалка отсоединилась и ушла вверх, позволяя многотонным створкам внутреннего люка закрыться. И почти сразу же, едва только мощные насосы закончили свою работу, удалив из полости шлюза воздух, начал раскрываться внешний створ. Остатки атмосферы рванулись в расширяющуюся между створками щель, на несколько секунд окутав борт «Симферополя» белесым быстро кристаллизующимся облачком, мгновенно растянувшимся вдоль прилегающей к шлюзу обшивки, и вместе с этим облачком исчезли и все звуки. «В отсеке нуль, отделение через две секунды», – сообщила панель. Сработали магнитные ускорители, помогающие челноку преодолеть собственное притяжение корабля, и десантный модуль отвалил от борта. Лидка почувствовала во всем теле знакомую легкость пространственного полета – включив маршевый двигатель, бот вышел из гравитационного поля фрегата и начал маневрирование, судя по ощущениям, пока – на малой тяге. Кстати, а почему в отсеке нет никакого обзорного экрана? Интересно же посмотреть, как далеко от планеты они финишировали. В следующий миг девушка мысленно обругала себя: ведь у нее на голове тактический шлем с возможностью выведения на лицевой щиток любой информации! Конечно, это не привычная пилотская «Сфера-М», забрало которой дает высокочеткую объемную голокартинку «на все триста шестьдесят», но все же…
Припомнив короткое Данино наставление по пользованию шлемом («Включается так, обзор вот так, вывод телеметрии тоже вот так, а это – ни в коем случае не трогать!»), Лидка активировала управляющий микрочип и, провозившись еще с минуту, дистанционно подключилась к бортсети «Барса», выведя на щиток обзорную картинку с внешних камер челнока. Последняя оказалась вполне приличного качества, что, в общем-то, было неудивительно: участников экспедиции экипировали не стандартными десантными шлемами, а их командирской разновидностью со значительно расширенными функциональными возможностями. Освоившись с сенсорным управлением, она огляделась. К чести штурманско-навигационной службы (а точнее, мощных компьютеров БЧ-1, конечно), финишировали они с филигранной точностью, так что «Симферополю» даже не пришлось особенно маневрировать, выходя на высокую орбиту ожидания над планетой. Отсюда, с высоты почти четырнадцати тысяч километров, конечная цель путешествия была видна во всей красе. Форпост оказался типично «земной» планетой, правда, в отличие от легендарной прародины человечества, с явным преобладанием в палитре не голубых, а зеленых тонов: девственные лесные массивы покрывали целые материки. В общем, классическая «пэзэтэ» первого класса, которая будет заселена уже через какой-то десяток-другой лет. Хотя и не факт: с учетом нынешних реалий, колонизацию, скорее всего, отложат до окончания боевых действий. Впрочем, ей-то какая разница? Можно подумать, она сюда эмигрировать собралась, на этот, блин, «Форпост»!
Лидка скосила взгляд, и следящие за движениями глазных яблок сенсоры послушно развернули картинку, показав «Симферополь». Второй челнок также благополучно отшлюзовался и с небольшим отставанием шел параллельным курсом. Где сейчас находится «Москва», закрытая от камер челнока корпусом фрегата, девушка не знала, зато высланное с борта ракетного крейсера сопровождение рассмотрела очень хорошо, почувствовав, как тоскливо сжалось сердце: не узнать хищные силуэты родных «Акул» она не могла. Лидке вдруг до боли захотелось оказаться в знакомой, что называется, до последнего винтика, кабине одного из истребителей, где от нее наверняка было бы куда больше пользы, нежели сейчас. Да, собственно, какая от нее, пристегнутой к дурацкому креслу, сейчас вообще польза?! Вот именно, что никакой, только что сидеть в этой мыльнице-переростке, да потихоньку накручивать себя, убеждая в собственной никчемности…
Вовремя вспомнив о работающей радиосвязи, Лидка с трудом сдержала готовый вырваться вздох – нечего давать Даниле очередной повод поиздеваться! – и нашла взглядом финишировавшую первой боевую платформу, похожую на исполинский двухсотметровый бублик, «насаженный» на куб питающего оружейные комплексы энергоблока. «Орбитальная крепость» уже вышла в расчетную точку и сейчас стабилизировалась на геостационаре над заданным районом. Что ж, это радует – что такое орбитальные платформы типа «Зевс», старший лейтенант Бачинина знала не понаслышке. На борту МОП этого класса не стояло разве что гравитационного оружия, тех самых пресловутых «коллапсаторов», способных уничтожать целые планеты. На практике подобное оружие пока еще ни разу применено не было – уж больно эффектными оказались проведенные на нескольких крупных планетоидах испытания. Использовать «коллапсаторы» для нанесения ударов по захваченным врагом планетам или элементам их орбитальной обороны было экономически и политически бессмысленным, а любые другие крупные цели, например вражеские корабли, благополучно успевали уйти из зоны поражения. На этом ее милитаристские воспоминания и прервались: экипаж бота мягко вдавило в ложементы – «Барс» начал схождение с орбиты…
18
Момент истины
После высадки сестры Бачинины (а вернее – Бачинина и Чебатурина) совершенно неожиданно обнаружили и еще одно сходство между собой: местные джунгли им обеим абсолютно и категорически не понравились. Может быть, оттого, что воспоминания о Посейдоне у них были еще достаточно яркими. С одной стороны, экваториальное расположение заданного района оказалось весьма удобным для орбитального прикрытия, поскольку парящей на высоте в тридцать с лишним тысяч километров боевой платформе не пришлось выписывать по небу никаких «восьмерок» длиной в местные двадцатичасовые сутки[4]. Зато, с другой стороны, высадившимся на планету людям теперь предстояла неслабая прогулка по влажному тропическому лесу, поскольку единственное более-менее подходящее для десантирования место располагалось в двенадцати «кэмэ» от искомой точки. Что, учитывая стандартный десантный камуфляж, пусть и пошитый из «дышащей» ткани, бронекомплекты и шлемы, выглядело довольно пессимистично. С местной жарой, какой-то липкой и всепроникающей, с трудом справлялась даже встроенная в шлем система микроклимата, но снимать их подполковник Каррерас категорически запретил. Что, в общем-то, было правильным: шлем не только защищал голову от увитых лианами низких ветвей и всяческой мелкой летающей живности, но и помогал идти, выводя на дисплей передаваемый с орбиты рельеф местности, по большей части скрытой густыми зарослями.
– Посейдона нам было мало, так еще Форпост какой-то придумали! – сердито прокомментировала вслух свои мысли Лидка. Хотя какой там Посейдон – там они, по крайней мере, змей не видели, а в таком климате да в таких джунглях… Ее передернуло. Лика, которой, кроме Посейдона, пришлось испытать на себе еще и все прелести адорских лесов, судя по брезгливому выражению лица, думала о том же самом. Да уж, диверсантами им, несмотря на озвученную Главкомом временную принадлежность к разведотделу, не стать. Диверсант на такие глупости даже внимания обращать не должен, не то что думать о них заранее! Впрочем, офицерам, судя по всему, было ненамного легче – в отличие от сержанта Бакова и их боевого охранения, ощущавших себя в родной стихии с того самого момента, когда десантные аппарели коснулись почвы чужой планеты.
Приземлились они (чудовищную словоформу «прифорпостились», озвученную зловредным сержантом, ни Лика, ни ее младшая сестра так и не заставили себя произнести) в излучине небольшой местной речушки: больше оказалось просто негде, так что выбираться на сухое место им пришлось по колено в воде. Обещанный Политовым комплекс внепространственной связи, сброшенный с борта «Москвы», тоже благополучно опустился в нескольких километрах от них, так что связь с оставшейся во многих десятках световых лет группировкой у них была, причем связь в реальном времени, что довольно странно звучало, учитывая разделявшие «абонентов» расстояния.
Сборы и дистанционное тестирование комплекса ВПС – огромного, размерами с доставивший их бот устройства с собственной энергоустановкой и возможностью открывать канал связи непосредственно через гиперпространство – много времени не заняли, и уже минут через двадцать отряд двинулся в путь, ориентируясь по показаниям навигаторов, каждые полчаса корректируемым с висящей над головой орбитальной платформы. Правда, согласно передаваемым данным, в искомом районе вовсе не было ничего, хоть отдаленно напоминающего заснятый покойным археологом объект, но по этому поводу ни глава экспедиции Каррерас, ни его первый зам, «кап-два» Кучковский, как ни странно, не переживали. В конце концов, инопланетная штуковина, неведомо когда и зачем сооруженная или размещенная на планете, вполне могла иметь собственную систему маскировки, причем маскировки такого уровня, по сравнению с которым все человеческие высокотехнологические изыски показались бы наивным детским лепетом. Вот взять хотя бы оставшиеся за спиной десантные модули – высадив экспедицию, их экипажи включили наномимикрическую систему «хамелеон-камуфляжа», маскируя немаленькие боты под окружающую среду. Но маскируя только внешне: любой снабженный простейшим сканером наблюдатель без малейшего труда обнаружил бы их по излучению энергоблока гравидвигателя или магнитной аномалии – двадцать тонн пошедшего на постройку «Барса» металла-то никуда не спрячешь. Так отчего же не допустить, что некая Процивилизация достигла в искусстве маскировки куда большего, нежели вышедшее в космос каких-то два с небольшим века назад человечество?! Вот именно…
Десантники сразу же разделились – часть взяла под охрану основной костяк экспедиции, остальные растворились в зарослях, приступив к разведке местности и осуществляя внешнее прикрытие группы. Сам Данила никуда не ушел, не то причисленный к этому самому «костяку», не то из каких-то иных соображений, которыми он, как водится, ни с кем не поделился. Однако Лидка заметила, что хотя операцией и руководил подполковник Каррерас, что-либо приказывать Даниле он не стал, и сержант самостоятельно раздал указания своей группе. Из всего отделения непосредственно с сержантом остался только один десантник, здоровенный, под два метра ростом, парень по прозвищу Варяг. Поначалу девушка решила, что это какой-то его заместитель, но, понаблюдав за ним, поняла, что ошиблась: за спиной у Варяга висел не обычный десантный ранец, а куда более габаритный и тяжелый контейнер с портативным зарядом типа «М» номинальной мощностью почти в полсотни килотонн. Последнее ей не слишком понравилось, зато стало ясно назначение одного из «дорожных чемоданов», что несли с собой старшие офицеры, – если в одном покоился «ее» кристалл, то второй наверняка был пультом управления ядерного фугаса. Похоже, на случай неудачи или неких – тьфу-тьфу через левое плечо! – осложнений у командования имелся резервный вариант: уничтожить артефакт, но не дать овладеть им противнику. Впрочем, наверное, это-то как раз было правильным: слишком уж много крови из-за него пролилось! Пусть лучше, как говорится, не достанется никому.
Сам двенадцатикилометровый переход ничем, кроме парочки коротких привалов да переживаний относительно прячущихся в зарослях гипотетических змей (нет, вот честное слово, закончится эта треклятая экспедиция – и больше она ни на какие экзотические планеты ни ногой! Какое счастье, что в космосе никто не водится, летай себе, воюй потихоньку), младшей Бачининой не запомнился. Группа просто шла заданным курсом, периодически выслушивая успокаивающие доклады боевого охранения: как и ожидалось, вокруг никого не было. Самая настоящая девственная планета, все население которой исчисляется обитателями двух научно-исследовательских станций, даже понятия не имеющих о разворачивающихся у них под боком перипетиях поистине вселенского масштаба, что со всех сторон было хорошо. А то, что Лидка боится змей, которые могут – нет, просто обязаны! – здесь кишмя кишеть, так это просто ее личное субъективное ощущение. От которого, тем не менее, чрезвычайно трудно избавиться…
– А помнишь поход в серпентарий? – предварительно отключив радиосвязь и приподняв лицевой щиток, неожиданно спросила Лика после второго привала. Спросила, явно желая развеселить призадумавшуюся младшую сестру, с каждым часом все больше и больше мрачнеющую. Уж лучше бы она этого не говорила – девушку просто передернуло.
– А давай о чем-нибудь другом поговорим, ладно? – Лидка хотела пошутить, однако сказанное прозвучало как-то излишне жалобно.
– Ну… давай о другом, – стушевалась старшая сестра. – Вот, к примеру, Данила подвиг моего Чебатурина повторять собирается – а почему я не в курсе?
Девушка густо залилась краской и зло буркнула:
– Я тоже не в курсе. И вообще… знаешь, давай-ка уж лучше о змеях.
Лика от души рассмеялась:
– Нет уж, давай все-таки не о змеях. Вспомни историю ваших с Романом отношений…
Лидка вздрогнула, будто от пощечины: да она что сегодня, издевается, что ли, эта Лика?!
– Успокойся, я ж никак не хотела тебя обидеть или задеть. Просто… Ну, словом, я понимаю, как тебе трудно делиться с кем-то своими чувствами, и обещаю, что не буду давать никаких советов, по крайней мере пока ты сама не попросишь об этом. Понимаешь, сестренка, на ситуацию в целом легче смотреть со стороны. Проговори то, что тебя волнует, вслух – и тебе самой станет более понятно, что между вами происходит.
Не выдержав, младшая сестра наконец взорвалась:
– Станет понятно, что между нами происходит?! А если я не понимаю даже, что со мной происходит, а?! Когда я любила Романа, то точно знала, что люблю… – она неожиданно замолчала, осознав, что произнесла это самое «любила» именно так, в прошедшем времени. Лидка удивленно уставилась на старшую сестру, мягко улыбнувшуюся в ответ:
– Что, получается? Это… – Лика хотела сказать «здорово», но решила, что сейчас с сестренкой лучше быть поосторожней в выражениях – и так вон уже волком глядит, – это очень хорошо. Только, Лидуха, не ори больше так громко, ладно? А то выйдет не разговор вслух с самой собой, а самое настоящее «говорит и показывает служба новостей планеты Форпост». Да и командиры вон оглядываться начали, сейчас вообще режим радиомолчания установят.
Девушка раздраженно дернула плечом – откровенничать как-то сразу расхотелось. Мало того, так и подмывало сказать сестре что-нибудь резкое, но она сдержалась, поскольку понимала: в сущности, Лика права. Да, пожалуй, и не только в сущности, но и вообще права.
– В общем, так. Люблю я его или не люблю, я и сама не знаю, но иногда мне чрезвычайно хочется его прибить! Но вот зато иногда…
– Погоди, – перебила журналистка, так и не узнав, что скрывается за этим самым «иногда», и кивнула в сторону головы отряда, откуда к ним быстро шагал Данила.
– Ну что, красавицы? Все в порядке? А что у тебя с лицом, Лидух? Выглядишь так, будто, будь у тебя что-нибудь тяжелое, с удовольствием бы мне по голове съездила. Значит, правильно, что я вам винтовки не разрешил взять, надо было еще и пистолеты отобрать.
– Ну, вот видишь? – Лидка повернулась к старшей сестре; та с пониманием покачала головой. – Сейчас – как раз тот самый случай.
– Понял и удаляюсь. – Данила отвесил изысканный поклон, наверняка что-то из области столь любимой им древней истории. – Кстати, девочки, под ноги с таким ужасом в прекрасных очах можете не глядеть: змей и прочих ядовитых гадов на этой планете не наблюдается. Рай, да и только. Вот кончится война – куплю себе здесь участочек, домик построю да рыбку буду ловить в свободное от диверсий время. Да, и вот еще что – радиосвязь обратно врубите, ладно? А то начальство переживает, какие это вы тут друг другу страшные секреты раскрываете.
И, не дожидаясь, пока ему хоть что-нибудь ответят, парень быстро зашагал вперед.
Лидка выразительно пожала плечами.
– А знаешь, мне Сережку тоже порой так прибить хочется! Ну, не насмерть, конечно, но так, основательно, по-нашему, по-бачинински! – мечтательно улыбаясь, неожиданно сообщила старшая сестра и, опустив щиток шлема, включила радиосвязь.
То, что они близки к цели путешествия, первыми почувствовали не высокоточные и корректируемые с орбиты навигаторы, а Лидка, у которой неожиданно закружилась голова и под черепной коробкой словно зазвенела перенатянутая гитарная струна. Девушка резко остановилась и, стянув с головы шлем, со стоном прижала к вискам ладони. Спустя несколько секунд рядом с ней оказался Данила, еще через несколько мгновений – оба подполковника – Каррерас и Пешков. Разница между ними была лишь в том, что разведчик смотрел на девушку с подозрением, а «научник» – с нескрываемым интересом; на Данилу же Лидка из вредности решила не глядеть.
– Что-то не так, лейтенант? – Каррерас не стал тратить время на всякие там приставки «старший» – спасибо, хоть еще ниже в звании не опустил. – Что-нибудь почувствовали?
– Да… – осторожно, словно боясь сделать головой резкое движение, кивнула Бачинина. – Мне кажется, мы уже рядом… совсем близко.
– А отчего вам так кажется? – показывая, кого это касается в первую очередь, Пешков вежливо оттер плечом начальника экспедиции, подойдя вплотную. Голос у представителя научного отдела оказался негромким и, с точки зрения девушки, весьма приятным на слух. За его спиной маячили фигуры Данилы и Лики. Выражение лица сестры было испуганно-сочувственным, Данила (не удержавшись, девушка все-таки взглянула на него) выглядел скорее просто заинтересованным. Да уж, дождешься от него сочувствия! И Лидка мысленно тут же обозвала гипотетического жениха «гадом».
– Не знаю… сначала довольно сильно закружилась голова, а потом я отчего-то поняла, что это где-то здесь, уже совсем-совсем рядом… ну, как правильно объяснить-то? – девушка раздраженно передернула отягощенными весом бронекомплекта плечами. – Просто знаю – и все. Мы пришли. Уверена.
– Странно, по данным навигатора, нам до цели еще около полукилометра… – хмыкнул непроницаемый Каррерас. – Лейтенант, вы точно не ошибаетесь?
Ответить Лидка не успела – за нее это неожиданно сделал «научник»:
– Господин подполковник, если судить по той записи, что мы видели, при относительно небольшой высоте, подземная, гм, полость может иметь сколь угодно большие продольные размеры. Сотни, а то и тысячи метров – легко. То есть я имею в виду, что комм покойного археолога мог зафиксировать координаты некоего условного центра, например того самого «люка», а не…
– Достаточно, Алексей, – мгновенно напрягся разведчик. – Давай отложим научные дискуссии на более подходящее время… и место. Сейчас меня куда больше интересует, каким образом она может это чувствовать? Ведь ключ у меня, и, насколько я понял из твоих же недавних объяснений, его пси-излучение надежно экранировано стенками контейнера?
– Сложно сказать, вероятнее всего, девушка, – Пешков чуть виновато улыбнулся Лидке, словно извиняясь за это безликое обращение, – просто достаточно долго находилась… э-э… в контакте с ключом, получив от него способность, ну, скажем так, ощущать близость к артефакту.
– Ладно, – прекратил дискуссию подполковник, – тогда остановимся и дождемся возвращения нашей разведки. Данила, – он впервые обратился к сержанту по имени (ты смотри, – хмыкнула про себя Лидка, – а я для него, значит, просто «лейтенант»! Хрен их, этих разведчиков во главе с Данилой, поймешь, все не как у людей), – настрой пока канал, когда убедимся, что мы и вправду на месте, сбросим нашим первый инфопакет. Вот, держи, – Каррерас забрал у кавторанга Кучковского, весь разговор молча простоявшего в стороне, кейс и протянул его Бакову, попутно раскрыв секрет последнего из, выражаясь сержантской терминологией, «чемоданов». Если в первых двух находились контейнер с «кристаллом» и пульт управления ядерным зарядом, то в последнем – шифрующий терминал ВП-связи. Кстати, по военному времени – жутко секретная штучка, захват которой противником немедленно привел бы к необходимости менять системы шифров на всем флоте. А Данила, значит, и с таким приборчиком знаком? Интересно…
Лидка, голова у которой уже совсем перестала кружиться, хотела подойти поближе, но была остановлена внимательным Каррерасом. Подполковник ничего не сказал, просто сделал останавливающий жест рукой: мол, не нужно. Девушка пожала плечами – подумаешь, какие секреты, похоже, все они просто помешаны на безопасности. Ну какой в этом сейчас смысл? Когда они все, что называется, в одной лодке?..
Лидка отошла в сторону и опустилась на землю рядом с сестрой. Почему-то она сразу и безоговорочно поверила Даниле в том, что змеи здесь не водятся.
– Ну как ты, Белка? Полегчало?
Девушка кивнула:
– Так точно, госпожа старший лейтенант Чебатурина, полегчало!
Лика удивленно взглянула на младшую сестру и неожиданно рассмеялась:
– Вот только не говори, что от самого корабля завидовала в душе хитрющей старшей сестре, на халяву получившей звание и подло обставившей тебя на повороте! – и добавила «страшным» шепотом: – И вообще, Белка, ты думаешь, легко охомутать целого контр-адмирала?! Это ж семь потов сойдет… в постели…
Сестры расхохотались, заработав короткий раздраженный взгляд от подполковника: он то ли не понимал, что такого веселого можно найти в нынешней ситуации, то ли злился, что Лика снова выключила радиогарнитуру. Впрочем, Каррерасу было не до них: вернувшаяся разведка, судя по всему, полностью подтвердила Лидкины предположения. Отряд был на месте.
– Кстати, знаешь что? – также стянув с головы шлем, Лика и на самом деле перешла на шепот, чем вызвала еще один мрачный взгляд выслушивающего доклад подчиненных разведчика. – Я, правда, обещала Сереже молчать, но тебе скажу: на самом деле представления на очередные звания утверждены и на тебя, и на Данилу, и даже на Патрика, просто Главком решил приберечь их до нашего возвращения. Ну, типа, неважно, когда это произойдет, главное, как говорится, чтобы не посмертно.
Девушка хмыкнула:
– Догадываюсь. Вот только Данилу мне все равно не обогнать – если мне капитана дадут, ему, стало быть, аж майора?
– Совсем не обязательно, может, и тебе сразу большую звезду на погон крутить? – увидев лицо сестры, Лика снова засмеялась, прекрасно понимая, о чем та сейчас подумала – если она вдруг сразу станет майором, то Данила, соответственно, никак не меньше, чем подполковником: – Лидуха, а оно тебе нужно, с Данькой наперегонки гонять? Или это настолько принципиально?
Младшая немедленно надулась и сразу же стала напоминать ту девочку с лезущими во все стороны непослушными рыжими волосами, которую Лика хранила в памяти все эти годы. Надулась и, буркнув себе под нос: «Ну да, триста лет оно мне надо, можно подумать!», против воли взглянула на сидящего на корточках перед раскрытым терминалом диверсанта, получившего от начальника экспедиции знак приступить к передаче сообщения. А посмотреть, к слову, как раз было на что. Воздух в радиусе пары метров от Бакова внезапно загустел, теряя привычную прозрачность, и подернулся мелкой рябью, будто вода под ударами гравидвигателя заходящего на посадку «шарка»: включились встроенные в терминал системы защиты от прослушивания. Шифровальщик, он же – офицер связи (Даня?!), во время сеанса должен быть полностью изолирован от внешнего мира. Длилось это недолго, максимум секунд тридцать – сама по себе передача «мгновенного» сообщения вовсе не занимает времени, последнее тратится в основном на настройку шифроблока и передающей аппаратуры.
Спустя минуты три Баков уже остановился возле сидящих девушек:
– Ну что, мать? Ты не ошиблась, во-он за теми кустиками как раз и расположена наша самая таинственная тайна, за которой охотятся проклятые буржуины. Так что счас соберемся – и вперед, покорять Вселенную.
– Дань, а ты разве шифровальщик? – ненатурально безразличным тоном спросила Лидка.
Лика тихонько хмыкнула: то, что любопытство в сестре пересилит, – это было понятно, но она все же больше ожидала от нее вопроса по поводу «буржуинов».
Данила, похоже, тоже такого вопроса не ожидал – на секунду его глаза распахнулись шире, чем обычно, и, кажется, он даже стал серьезным. Впрочем, уже через секунду он ответил в своей привычной манере:
– Мать, а оно тебе надо? Ну что ты, в самом деле…
– Просто, гм, прикольно каждый день узнавать о тебе что-то новое, – съехидничала в ответ девушка. – То ты сержант, то капитан, то с тобой здороваются высшие шишки группировки, с которыми ты хрен знает откуда знаком, то вдруг оказывается, что имеешь допуск к шифроблоку. Да кто ты на самом-то деле, а?..
– Я – это я, – глубокомысленно изрек диверсант. – Даниил Викторович Баков собственной персоной, – и, помедлив несколько секунд, все же добавил: – Ладно, не психуй. Да, у меня есть допуск к работе с терминалами ВП-связи и шифроблоками – и что, это многое меняет? Вон, у подполковника с кавторангом он тоже есть – но не самим же им сообщения передавать? Еще вопросы?
– Не злись, – примирительно махнула рукой Лидка, – нет у меня больше никаких вопросов. Точно не злишься?
– Да нет, не злюсь, я просто разъярен – разве по мне не видно? Ладно, шучу. Но вот если вы, дамочки, задержите выход группы, тогда я точно рассвирепею. – Сестры недоуменно переглянулись. – Ну да, сейчас выходим, так что подымайтесь, – притворно возмущенный их непонятливостью, диверсант пожал плечами. – Подъем! Время, как говорится, деньги, а денег, как водится, не хватает…
* * *…Они выстроились полукругом около «алтаря»; все те, кто спустился вниз, – Лидка с Ликой, Данила, подполковники Каррерас с Пешковым и кавторанг Кучковский. Остальные остались наверху, трое у самой шахты, остальные – по периметру странной круглой площадки, выглядевшей так, будто ее только что тщательно очистили от лесного мусора да еще и вымыли от пыли струей воды из шланга; остались, чтобы, возникни такая необходимость, погибнуть, но не подпустить никого к загадочному «объекту». Ранец с фугасом теперь висел за плечами Бакова, принявшего у подчиненного его смертоносную эстафету.
Во время спуска ничего интересного не произошло: все вышло в точности так же, как на сделанной Черногорцевым записи. Отозвавшийся на касание кончиками пальцев «люк», антигравитационный колодец и управляемая мысленным приказом дверь, послушно «всосавшаяся» в стену. О том, как именно ею управлять, они знали из «закадровых» комментариев покойного археолога. Поскольку девушка, несмотря на близость артефакта, больше ничего необычного не ощущала, было решено, что первым на всякий случай спустится Баков, а затем Лидка и Каррерас – спускаться в одиночку она отказалась категорически. Каррерас не спорил, тоже не слишком желая оставлять «настроенную на ключ» девушку, от которой, очень даже может быть, зависит успех всей операции, без присмотра.
Когда спустя пять минут они с зажженными фонарями вышли из «лифта», Данила восседал на контейнере с термоядерным зарядом и задумчиво глядел на здоровенный черный куб в нескольких метрах от него. Диверсант старался выглядеть невозмутимым, но на сей раз это ему не слишком хорошо удавалось: парень был просто ошарашен. «Ага, вот и тебя наконец проняло!» – язвительно, хоть и без особого злорадства, а скорее по привычке, подумала Лидка, направляя свет фонаря в глубину зала… и замирая. Да, такого она не ожидала – тут не то что обалдеешь, тут вовсе мозгами поехать недолго! Сделанная голокамерой археолога запись не передавала и сотой доли величия – и абсолютной чуждости для человеческого разума – этого странного места. Надиктовавший на комм свои ощущения Ларри сравнил ЭТО с «паутиной» – да, пожалуй, похоже. С одним лишь отличием: любая сплетенная привычным человеку пауком (а с иными люди, к счастью, ни в одном из колонизованных миров пока еще не сталкивались) сеть строится, исходя из элементарных понятий трехмерной геометрии, которой здесь не было и в помине. Разнящиеся в диаметре от нескольких миллиметров до десятков метров «нити» сплетались в на первый взгляд совершенно хаотическое многомерное нечто… вот только девушка отчего-то была уверена, что ничего именно хаотического в структуре этой «паутины» нет и в помине. Просто человеческий разум, привыкшей к трехмерному мироустройству, оказывался не в состоянии осознать истинной гармонии этой… этого построения. Те, кто создал ЭТО, похоже, были способны видеть куда большее, нежели спустившиеся в созданный ими исполинский «зал» люди.
Завороженная удивительным зрелищем, Лидка даже не заметила, когда из раскрывшихся дверей «лифта» вышли остальные члены экспедиции. Вышли – и в точности так же застыли, пораженные увиденным. Возможно, дело было еще и в том, что у Ларри был всего лишь один фонарь, а сейчас хитросплетения «нитей» сверкали в свете сразу нескольких мощных фотонников. Но, как бы оно ни было, спустившиеся на немыслимую глубину: определить, насколько глубоко они сейчас находятся, не смогли даже мощные армейские навигаторы – надежнейшие приборы высветили на экранах «ошибка ввода данных», – люди стояли и молча смотрели, не нарушая тишины. Абсолютной, завораживающей, затягивающей, словно омут, тишины.
– На, Лидия, держи. Да держи же, – пожалуй, впервые назвавший ее полным именем, Данила что-то совал в руку. А, ну да, кристалл. То есть, простите, «ключ», ведь Неман просил называть это именно так. Так, а зачем? Что они от нее хотят? Зачем ей то, от чего она совсем недавно с таким трудом избавилась? Зачем?!.
«Активируйте второй ключ!» – раздавшаяся под черепной коробкой фраза заставила девушку вздрогнуть. Произнесший ее голос не был ни женским, ни мужским, а каким-то совершенно бесплотным, будто принадлежащим не живому существу, а некоему безликому механизму. По сравнению с ним, виртуальная бортсеть родного истребителя была просто переполнена хлещущими через край эмоциями. – Что, неужели снова?! Ну, почему именно она, почему?! Неужели из-за ключа?
– Даня, ты что-то слышал? – почему-то шепотом спросила она.
– Нет, – на удивление серьезным тоном ответил сержант, – мать, ты это о чем? Что, снова какие-то голоса в голове? Надеюсь, хоть женские? – Данила попытался схохмить, но понял, что шутки сейчас несколько неуместны.
– Какие голоса? – быстро вмешался «научник».
Не ответив, Лидка до боли сжала в ладони проклятый ключ-кристалл. Да, она знала, что с ним надлежит сделать. Причем не помнила после просмотра голофильма или разговора с Неманом, а именно знала – и была абсолютно уверена, что не ошибается. Где-то там, на поверхности этого черного камня, есть место, которое его очень ждет. Ждет, чтобы воссоединиться; воссоединиться спустя многие миллионы лет. Чтобы снова стать единым и открыть… открыть…
Застонав, девушка подалась вперед. В последний момент ей вдруг стало страшно: мало ли что произойдет, когда она активирует ключ? Но сдерживаться, противясь возникшему внутри желанию сделать это, сил уже не было, и она уверенно, будто бы и не в первый раз, вложила кристалл в гнездо. Вложила – и…
…и на всех присутствующих в подземном зале обрушилось ЭТО. Нет, не привычная по многочисленным научно-фантастическим голофильмам технологическая круговерть высококлассных спецэффектов – Знание. Информация, более ничем не сдерживаемым потоком хлынувшая в сознание людей. Истинное понимание того, какие именно тайны (и возможности) скрывал древний артефакт, созданный могучей цивилизацией многие миллионы лет назад. Передача была телепатической, однако все мыслеобразы оказались вполне привычными и понятными людям: для артефакта не имело значения, к какому биологическому виду принадлежат его нынешние хозяева – важно было лишь наличие у них Разума как такового…
…Космические струны. Возникшие в момент Большого взрыва удивительные одномерные объекты поперечным размером меньше атомного ядра, но замкнутые ни много ни мало на границы всей Вселенной. Существование «струн» было теоретически доказано земными учеными еще в конце далекого двадцатого века, но теория эта, как и многие до нее, забылась, не будучи подкрепленной практикой. Подтвердить же ее практически оказалось невозможно даже с позиций науки двадцать третьего столетия: струны не были материальной субстанцией, являясь в чистом виде полевой энергией, причем энергией просто колоссальной. Исходя из знаменитой Эйнштейновой формулы, метровый отрезок струны весил много больше земного светила, а растягивали его силы, равные весу ста миллионов подобных звезд. Проще говоря, каждая из пересекающих Вселенную струн весила куда больше целой галактики. А их собственное гравитационное поле, обусловленное чудовищной массой и плотностью и вытянутое в линию протяженностью более сорока миллиардов световых лет, значительно отклоняло свет и любые другие виды излучений, превращая струны в невидимые объекты, схожие с черными дырами или нейтронными звездами.
Но струны не были статичными объектами, неподвижно «висящими» в пространстве. Из-за немыслимой длины нередко происходило их частичное взаимное пересечение или самопересечение. Последнее иногда приводило к образованию кольцевых структур, в силу крайней нестабильности быстро распадающихся и теряющих при этом энергию, образующуюся из вещества самой струны и уносящуюся потоком частиц – нейтрино, фотонов или гравитонов. Когда сжимающееся кольцо достигало размера элементарной частицы, струна распадалась взрывным образом с выделением чудовищного количества энергии, эквивалентной взрыву десяти миллиардов тонн тротила. Но космические струны являлись не только неисчерпаемыми источниками энергии, они обладали и еще одним, куда более удивительным, свойством: кольцевая струна была проходом в другие, параллельные нашему, миры. Точнее, не «параллельные», поскольку данный термин не слишком верно передавал суть этого феномена, а «зеркальные», ведь пролет сквозь кольцо оказывался равноценным повороту частиц на 180 градусов. Причем каждый из зеркальных миров вовсе не был отражением или копией нашей Вселенной, их составляли совершенно другие звезды, галактики и планеты и соответственно совсем иная жизнь, в том числе и разумная. Единственным, что оставалось общим для всех миров, была гравитация, ведь «зеркальная» материя искривляла пространство точно так же, как и материя обычная. Любой объект, проходящий сквозь кольцо, менял свою зеркальность и попадал в другой пространственно-временной континуум, одновременно исчезая из нашего, а при возвращении – все происходило в обратном порядке[5].
Создатели артефакта, по неведомым причинам пожелавшие остаться неизвестными, сумели добиться почти невозможного с человеческой точки зрения: научились не только обнаруживать и создавать такие кольца, используя их энергию для своих нужд, но и сколь угодно долго удерживать их в стабильном состоянии, открывая тем самым проходы в бесконечное множество зеркальных миров. При этом процесс перехода, в отличие от гиперпрыжка или, например, полета на гравитационном двигателе, не требовал никаких дополнительных затрат энергии. Наличие этой «транспортной сети» проливало свет и еще на одну давнюю и неразрешимую загадку: теперь стало понятно, отчего люди так и не обнаружили ни одного следа иного разума – человеческая Вселенная не была родной для Чужих. Правда, не было ответа на два других вопроса – почему миллионы лет назад они ушли и отчего в оставленном «послании» не оказалось никакой – вообще никакой – информации об их собственной цивилизации?
Но, как бы то ни было, теперь в руках людей была совершенно непостижимая транспортно-энергетическая сеть, управляемая несколькими «станциями» или «терминалами» – более подходящего понятия для определения сущности подземного артефакта в человеческом разуме не нашлось. Впрочем, вряд ли кого-то из присутствующих интересовала именно терминология – главным было то, что теперь люди знали, как открывать пути в иные Вселенные и как использовать практически неистощимые запасы накопленной струнами энергии.
…Проблема крылась в ином: у них был лишь один из трех необходимых для полной активации системы ключей…
* * *…Несмотря на субъективное ощущение проведенного под землей достаточно долгого времени, на самом деле прошло лишь несколько секунд. Все это напоминало привычный флотским офицерам мнемоконтакт, вернее, загрузку инфопакета на вживленный в мозг нейрочип – разве что уровень ассоциации переданной информации был куда выше да голова после окончания приема не болела. Но не успели люди переброситься даже парой фраз относительно произошедшего, как в их головах снова зазвучал тот же самый бесплотный голос, ранее слышанный только одной Лидкой:
«Запрошенная вами информация (кто именно из присутствующих ее «запросил», так и осталось секретом): первый ключ был активирован одну тысячу восемьдесят восемь стандартных земных суток, двадцать часов, десять минут, сорок три секунды назад на планете с координатами 098.77.55.HPSC.077.005.1015. Координаты сформированы в соответствии с принятой у вас системой космической навигации. Второй ключ был активирован одну минуту двадцать семь секунд назад, координаты терминала 730.53.89.HPSC.050.33.5–1.0822, – продолжал равнодушный голос. – Для получения полного доступа к системе необходимо активировать третий ключ».
– Каковы координаты терминала-три? – быстро среагировал Каррерас, отчего-то задав свой вопрос вслух.
– Данная информация вам недоступна. Система передаст запрошенные сведения лишь существам, достаточно разумным для того, чтобы обнаружить расположение терминала-три самостоятельно.
Закончив говорить, голос стих. Несколько секунд люди пораженно молчали, затем Лика вдруг произнесла сдавленным голосом:
– Послушайте… ведь люди Корпорации, когда активировали свой ключ, наверняка узнали то же самое, что и мы сейчас. А выход в эти параллельные… ну, то есть зеркальные миры – это ведь практически власть над Вселенной! Или над всеми Вселенными! Вот почему началась эта война: они искали второй и третий ключи, а первый у них откуда-то уже был. И они тоже знают, что теперь необходимо активировать оставшийся ключ!..
Лидка слегка покачнулась: пол неприятно поплыл перед глазами. Если МФК развязала войну ради этих трех ключей, значит, кровавая бойня продолжится и теперь, только станет еще страшнее! Ведь третий ключ, как сказала сестра, – это и власть над Вселенной, и неистощимые запасы энергии. И для полного доступа им – как, впрочем, и нам – не хватает всего лишь одного ключа, третьего… – Девушка даже не заметила, что последнее произнесла вслух.
– А вы считаете, противник узнал о том, что мы активировали свой ключ? – быстро спросил Пешков.
Лидка хмыкнула и с теми же интонациями ответила «научнику»:
– А вы считаете, что, найдя такой объект, они оставили его без присмотра? Или система управления этими, гм, струнами общается только с нами? Наверняка на той долбаной планете – как там ее, 15–10, что ли?
– 1015, – поправил внимательно прислушивающийся к разговору Каррерас.
– Неважно, – отмахнулась она, окончательно наплевав на любую субординацию и даже не обратив на это внимания – как, впрочем, и сам разведчик. – На той планете, где нашли первый артефакт, наверняка размещен какой-нибудь научный пост и целая куча аппаратуры. Короче, я уверена, что в тот самый момент, когда мы узнали о существовании третьего ключа, они тоже об этом узнали.
Люди ошарашенно замолчали. Почему-то никто даже не стал сомневаться в сказанном – уж больно убедительные доводы привела девушка. Впрочем, какие уж тут доводы – и оба разведчика, и сотрудник научного отдела в данной ситуации поступили бы точно так же. Оставили бы возле артефакта круглосуточный пост наблюдения, развернули как минимум походную, а то и стационарную лабораторию… и намертво закрыли бы планету мощнейшим комплексом глубокоэшелонированной орбитальной обороны.
Похоже, единственным, кто более-менее сохранял спокойствие (или умело делал вид), оказался сержант Баков. Да и то, как оказалось, до определенного момента: внезапно лицо парня вытянулось, и он быстро взглянул на развернувшийся экран своего комма.
– Господа офицеры, – голос диверсанта был неестественно-спокойным, – похоже, нам лучше срочно подняться на поверхность. В непосредственной близости от планеты орбитальным прикрытием зафиксированы значительные возмущения пространства. Судя по всему, рядом с нами финишируют как минимум три боевых корабля, и я очень сомневаюсь, что это наши…
Одесса, январь – июнь 2008
Расшифровка некоторых использованных в книге терминов:
БСК – большой стратегический крейсер. Один из наиболее мощных боевых кораблей в составе Военно-космического флота, несущий на борту практически все виды современного вооружения стратегического назначения, собственную ударную авиакосмическую группировку и способный проводить массовые десантные операции. Следует особо отметить (и в этом, пожалуй, главное отличие от привычного нам военно-морского флота), что все крупные боевые корабли ВКФ могут выполнять те или иные десантные операции.
БДК – большой десантный корабль. В точности так же, как и БСК, способен не только проводить крупные десантные операции под прикрытием собственного авиакрыла, но и имеет на борту мощное вооружение как для борьбы с кораблями противника, так и для взламывания орбитальной обороны или нанесения ударов по поверхности планет.
МОП – мобильная орбитальная платформа. Мощное средство орбитальной обороны и поддержки наземных операций путем нанесения ударов по поверхности. Не путать с мониторами прорыва орбитальной обороны, призванными как раз взламывать ее на всю тактическую глубину. Также может вести недлительный пространственный бой с несколькими кораблями противника.
ПЗТ – планета земного типа. Данное определение подразумевает, что ее атмосфера имеет привычный для человека газовый состав и полностью пригодна для дыхания, сила тяготения не отличается от земной более чем на 10–12#, местный год длится не меньше двухсот и не более четырехсот суток, а флора и фауна, в том числе с микробиологической точки зрения, безопасны для человека. Планеты, параметры которых выходят за эти рамки, нуждаются в той или иной степени терраформации.
Бронекомплект – обязательный элемент стандартной экипировки космического десантника или колониального пехотинца, своего рода дальний потомок бронежилета. Надевается поверх обмундирования, защищая до 85# площади тела – шею, грудь, спину, живот и конечности. Имеет несколько классов (степеней) защиты.
Защитный эффект достигается комбинацией традиционных материалов и так называемой «жидкой брони», специального нанотехнологичного состава «LA» (Liquor Armor), находящегося между слоями обычной брони. При попадании пули, осколка или любого иного поражающего элемента «LA» в месте попадания мгновенно превращается из желеподобного состояния в сверхпрочное вещество. При снятии внешнего ударного воздействия состав возвращается в исходное состояние менее чем за секунду. Несмотря на все это, от энергетического или достаточно мощного гиперзвукового оружия Б. практически не защищает.
Сверху на Б. обычно надевается разгрузочный тактический жилет (если он изначально не был встроен в него, обтягивая броню наподобие чехла). Возможно использование наносимого непосредственно на поверхность Б. нанокамуфляжа типа «хамелеон». Может быть полным или облегченным и иметь несколько разновидностей: стандартный (общевойсковой), десантный, диверсионный, специального назначения и т. д.
Колониальная пехота (колониальные, планетарные войска) – данное понятие подразумевает войска, ведущие боевые действия непосредственно на поверхности планет. КП находится в подчинении федерального правительства и высаживается на захваченные планеты после космодесанта с целью окончательного восстановления «конституционного порядка».
Поскольку планетарные войска юридически штабу Флота не подчиняются, то и отношения с остальными боевыми подразделениями ВКФ у них, как правило, достаточно натянутые, хотя именно Флот занимается их непосредственной доставкой в район высадки.
Не стоит путать данное понятие с «силами самообороны», своего рода местной армией или «национальной гвардией» какой-либо планеты или планетной системы, формально также находящейся под командованием федерального правительства, но подчиняющейся еще и местным органам власти.
Примечания
1
Амбаркация (от франц. embarquement – погрузка, посадка) – погрузка войск и воинских принадлежностей на корабли (суда) с целью доставки в назначенное место. В данном случае подразумевается эвакуация космического десанта с поверхности планеты. Расшифровку некоторых других технических терминов, используемых в книге, можно найти в ее конце, в глоссарии, подготовленном авторами.
2
АКУГ – атмосферно-космическая ударная группа (группировка); на кораблях подобного класса в состав БЧ-7 (атмосферная и пространственная авиация) входят не только истребители-перехватчики прикрытия, но и штурмовые модули, и десантные либо спасательные челноки, что сделано из соображений удобства обслуживания и снабжения. Поскольку десантные и спасательные модули обслуживают в основном флотский космодесант, они лишь числятся в этой БЧ, на самом деле находясь в оперативном управлении 1-го зама командира корабля или начштаба. Впрочем, во время проведения боевой операции с участием и атмосферной, и космической авиации, и десантной техники командование осуществляет кто-то один, как правило – непосредственный командир всей БЧ.
3
Здесь и далее – стихи поэта Филиппа («iphi») Саввулиди.
4
Геосинхронная орбита, в отличие от геостационарной, лежащей в экваториальной плоскости, может иметь любое наклонение. Расположенный на такой орбите объект, «привязанный» к определенной точке поверхности, в течение местных суток описывает в небе «восьмерку».
5
При написании главы использованы некоторые материалы научно-популярной статьи «Загадки космических струн», авторов М. Сажина и В. Шульги, напечатанной в журнале «Наука и техника», № 1, 2007.