01. Кубанская Конфедерация. Пенталогия - Сахаров Василий

СОЛДАТ

Пролог

Северный Кавказ. Станица Зольская

05.05.2060

Патронов оставалось два рожка, гранат нет, поддержки нет, тяжёлое вооружение ещё в прошлых боях потеряли, и, похоже, нашему славному гвардейскому батальону приходит полный пиндык. Сейчас «индейцы» перекурят, анаша их торкнет, они насваем сверху закинутся, подтянут миномёты, накроют нас огнём, а потом пройдут поверх наших окопов и добьют выживших.

Мля, говорил мне поселковый староста, сиди в родном лесу и не вылезай в большой мир, так нет же, на романтику и приключения меня, долбоноса лесного, потянуло, сбежал из родного села и в армию ушёл. Тогда мне казалось, что всё замечательно, в один из лучших отрядов во всём нашем государстве попал. Да уж, теперьто я понимаю, что «попал» реально.

Из блиндажа до меня донёсся рёв комбата, полковника Ерёменко, который в очередной раз по рации общался со штабом нашего экспедиционного корпуса:

– Пидоры! Суки! Попомните моё слово, если я выживу, лично вас, тварей, кончу! Ушлёпки! – На некоторое время его голос стих, но ненадолго. – Чего ты меня лечишь, генерал сраный? Какая на хер позиция, какие фланги? Я тебе нормальным русским языком говорю, что ни справа, ни слева, на несколько километров вокруг никого нет, и мы здесь одни остались. Ты нас подставил, скотина! Да пошёл ты, мудак!

Ерёменко, как никто похожий на медведя, огромный, здоровый мужик под два метра ростом, всклокоченный, в незастёгнутой разгрузке, с АКМом в правой руке, вылетел из блиндажа и присел на пустой ящик рядом с входом.

– Козлы! – выдохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ненавижу! – После этих слов комбат достал из нарукавного кармашка камка смятую пачку сигарет без фильтра, вынул одну скомканную белую бумажную палочку и обратился ко мне: – Саня, дай прикурить.

Приподнявшись, я перекинул ему коробок спичек и спросил:

– Что, Иваныч, плохо наше дело? – Я был фамильярен с полковником, но сейчас это не играло никакой роли.

Полковник прикурил, затянулся во всю мощь своих сильных лёгких, с наслаждением выдохнул и ответил:

– Да, Санёк, дела наши не слишком хороши, но мы ведь – гвардия и, значит, будем стоять насмерть, чтоб им всем пусто было. Ты как, готов к подвигу?

– Ага, – ответил я, а что я ещё мог сказать?

– Вот и правильно, – вновь затягиваясь сигареткой, философски заметил Ерёменко. – Пройдись по окопам, сержант, посмотри, сколько наших бойцов в живых осталось.

– Это я и так знаю, после крайней атаки считал – сорок два солдата и два сержанта.

– А кто второй сержант?

– Исмаилага.

Ерёменко швырнул бычок в стенку траншеи, и он, ударившись о земляной откос, сыпанул искрами и упал ему под ноги. Комбат тоскливо вздохнул и сказал:

– Получается, Сашко, что ты теперь мой зам.

– Это так важно, командир?

– Командная цепь всегда важна. – Он приподнялся, выглянул из нашего укрытия и добавил: – Всё, сержант, «индейцы» миномёты на высотку вытягивают, и у нас осталось десять минут.

– Десять минут, – я в задумчивости посмотрел на небо, – это неплохо.

Комбат прикурил ещё одну сигаретку, сплюнул с губы прилипший табак и вслед за мной задумчиво посмотрел на синее небо, которому было безразлично, сдохнем мы сегодня здесь или останемся жить. Затянувшись, он спросил:

– Что думаешь, сержант, есть там наверху ктото, кто примет наши души в некий рай?

– Без понятия, Иваныч, никогда всерьёз не размышлял над этой темой.

– Ну да, конечно, ты молодой ещё. – Он усмехнулся и спросил: – А помнишь, как ты к нам попал?

– Помню, – улыбка растянула мои пересохшие губы, – такое надолго запоминается.

– Хорошее время было.

Ответить Ерёменко я не успел, так как нам стало не до разговоров. В воздухе противно завыли мины, мы спрятались в блиндаж, а смертоносный груз, посылаемый «индейцами», падал на наши позиции и перепахивал землю. В блиндаже нас сидело трое: комбат, связист Костик Свиридов и я. Мы надеялись, что сможем переждать время огневого налёта в укрытии, а после этого принять бой с «индейцами» и ещё какоето время подёргаться, но надежды наши не оправдались. В хлипкие перекрытия блиндажа сверху ударила начинённая взрывчаткой мина, и последнее, что я почувствовал в тот день, была непомерная тяжесть земли, обрушившейся на мою спину.

Глава 1

Кубанская Конфедерация. Посёлок Лесной

16.11.2056

Бежал я долго, и лёгкие уже отказывались прогонять через себя воздух, лицо было исцарапано ветками, а полушубок измазан в болотной грязи и изорван сразу в нескольких местах. Хотелось упасть на покрытую первым снежком землю, ухватить прохладу в ладони, размазать эту смесь по лицу и хотя бы таким способом остудить его, горящее от прилившей к щекам крови. Нет, останавливаться было нельзя, и, превозмогая усталость, пересиливая слабость тела, я заставлял себя переставлять ноги и бежать.

Позавчера мне исполнилось семнадцать лет, и, по меркам родного государства, я стал совершеннолетним. Празднование этого события у меня, сироты, пять лет назад оставшегося без родителей и проживающего на попечении общины, в батраках у старосты, выглядело вполне обычно: распитие самогона на конюшне с товарищами, такими же, как и я, временно подневольными работягами, и здоровый сон. В общем, день как день и прошёл он вполне предсказуемо. Мой последний день в родном посёлке Лесном, который расположился в лесах неподалёку от хребта Пшаф с одной стороны и городом Горячий Ключ с другой.

Ситуация вышла изпод контроля около полуночи, когда ко мне в каморку проникла Верка, младшая дочка старосты, крепкая двадцатилетняя деваха, весьма разгульного образа жизни, которую батя никак не мог пристроить замуж. Не сказать, чтоб она была страшненькая или имела какойто физический недостаток, врать не буду. На вид Верка вполне нормальная и довольно симпатичная девушка, вот только мужиков любила сверх всякой меры, и, наверное, не было в нашем посёлке такого представителя сильного пола, с которым развесёлая Старостина дочка не провела бы ночь. Хм, видать, пришла и моя очередь.

Не зажигая восковой свечи, стоящей в изголовье моего топчанчика, Верка скинула с себя шерстяное платье и залезла ко мне под одеяло. Тело её было жарким, хотелось обхватить его руками и мять, прикасаться ладонями ко всем манящим выпуклостям, но было както боязно. Впрочем, девушка полностью взяла инициативу на себя, и у нас всё сладилось очень даже удачно, три раза подряд.

Уснули мы в обнимку, а когда рано утром я проснулся, то обнаружил, что надо мной нависают четыре бородатых лица. Одно лицо принадлежало старосте Никите, крепкому дяде с мощными кулаками, местному корольку, а три других – его амбалистым сыновьям: Семёну, Игнату и Петру.

– Вставай, зятёк. – Староста ласково, как родному, улыбнулся мне, обнажив жёлтые прокуренные зубы.

Мне стало не по себе от таких слов, и я оглянулся на Верку, которая показала изпод одеяла свою сонную растрёпанную мордашку и недоуменно разглядывала отца с братьями.

– Чего это, сразу зять? – попробовал я отмазаться. – Дядя Никита, что за дела? Ты ведь знаешь, я теперь свободен и сам определяю, что мне делать и куда идти? Какой зятёк? Ничего не знаю.

– Ах ты, курвец, – улыбка не только не покинула лицо старосты, но стала ещё шире, – мою девочку, цветок нераспустившийся, совратил, а теперь в кусты? Нехорошо так поступать, Сашко, неправильно. Придётся тебе жениться на моей дочке. Ты не переживай, свадьбу в три дня сыграем, дом вам выделю, хозяйство какоеникакое, коровку, свинок, и станешь ты справным крестьянином, честным жителем Лесного.

– А если я не соглашусь?

– Тогда назовём тебя насильником и кастрируем, всё по закону.

– Папаня, – вклинилась в разговор Верка, – а чего это вы здесь? – Она, как сытая кошка, потянулась всем своим дебелым телом, и её горячее бедро коснулось моего.

– Да вот, доча, замуж за Сашку Грамотея тебя выдать хочу. Ты не против?

Верка повернулась ко мне, окинула оценивающим взглядом и своими словами подписала мой приговор:

– Нет, не против, справный мужик и мужем хорошим будет. Молод, правда, конечно, но это ещё и лучше.

– Ну, – староста встал с табуретки, на которой сидел, – раз все согласны, счастья и любви вам, дети. Благословляю вас. Совет и любовь, как говорится.

Никита и его сыновья покинули мою комнатку, а я задумался. Да, хитёр староста, одним махом два дела делает: дочку беспутную пристраивает и меня, единственного грамотного человека из молодёжи, кто в посёлке живёт, на землю сажает. Зря я с ним на прошлой неделе разговор завёл, что в город уйти хочу, ой, зря. Оното, конечно, жениться я не против, и хозяйство завести, и дом, и детишки чтоб были, психология деревенская во мне крепкие корни пустила, но в семнадцать лет о свадьбе думать рановато, и не с Веркой мне моё будущее виделось.

Тем временем дочка старосты потянулась ко мне, поцеловала в губы и, склонив голову на мою грудь, сказала:

– Ты не подумай, Сашка, я тебе верная буду. Ты только будь со мной всегда и ублажай почаще.

– Верунчик. – Приподнявшись, я взглянул на девушку и спросил: – О чём ты говоришь? Ты мне не нужна, вот и весь сказ.

– Куда ты денешься, дурашка. – Её руки шаловливо заскользили по моему обнажённому телу. – Сбежать ведь всё одно не выйдет, а папаня – он такой, сказал, что кастрирует, значит, так и сделает. Ведь нам хорошо было ночью, правда?

– Хорошото хорошо, ты баба горячая, спору нет, но мне здесь не место, да и подло это – подставлять меня так.

– Жизнь такова, Сашенька, а ты ничего изменить не сможешь, так что покорись и прими всё как есть.

– Ну ладно, – решил я схитрить, – раз уж дело так повернулось, пойду нам дом присматривать.

– Подожди, не спеши, – Вера обхватила меня руками и навалилась сверху, – давай ещё разок.

В общем, пришлось ублажить ненасытную деваху ещё разок и только после этого выходить на двор. Здесь меня уже ждали мои вчерашние собутыльники, которые, вот же сволочи, прекрасно знали, что со мной должно было произойти, и от души были этому рады. Понимаю их: перекинули стрелы на меня и от Верки, с которой неоднократно на сеновале валялись, на некоторое время избавились.

– Поздравляю! – Первым ко мне подлетел Ефим, небольшого росточка мужичок, должник Никиты. – Теперь ты, Сашка, большой человек в посёлке – будешь зять самого старосты.

– Пошёл ты, – толкнул я его в грудь. – Чего не предупредил?

– Успокойся. – Хлопнув меня по плечу, рядом нарисовался Шкаф, каторжник, присланный в посёлок на исправление как рабочая сила, под ответственность общины. – Староста не велел тебя предупреждать, а против его слова в посёлке никто не пойдёт, так что без обид, Грамотей.

– Ладно, – согласился я и направился со двора.

– Саня, – окликнул меня Шкаф, – не дури, Никита всех мужиков предупредил, что ты сбежать можешь, а кто тебя упустит, тот неприятностей огребёт.

– Дада, – вторил ему Сивый, ещё один работник старосты, занимающийся ремонтом ворот, – а комуто из нас придётся на Верке жениться. Ты пойми, Санёк, нам этого не надо, долги отработаем и по своим дворам разойдёмся. Нам проблемы с Никитой не нужны.

Я направился осматривать новенькие деревянные дома, построенные этим летом и стоящие неподалеку от подворья старосты. Про то, как я стал женихом, уже весь посёлок знал. Ктото улыбался, ктото посмеивался, а пара молодых девчат, с которыми я только по осени после танцев целовался, печально улыбнулись и, не перекинувшись даже словом, прошли мимо. Вот так вот, ещё вчера Сашка Мечников по прозвищу Грамотей, крепкий статный блондин с серыми глазами, которого природа силой не обделила, был для них желанной партией, а сегодня – всё, запретный плод и чужой жених. Эх, пропади всё пропадом, надо бежать, больше ничего на ум не приходит. Староста думает, что подловил меня, что нет у меня бумаги, личность удостоверяющей, но это не так, в подкладе моего полушубка было зашито свидетельство о рождении, заверенное не абы где, а в городской управе. Так что дело остаётся за малым – добраться до города.

Прохаживаясь по домам, я делал вид, что осматриваю их, готовлюсь к будущему заселению, а сам смотрел в сторону леса, который начинался сразу же за посёлком. К полудню вернулся на подворье старосты, плотно пообедал и обсудил с будущим тестем приданое, которое он давал за Веркой. Надо сказать, по меркам Лесного, приданое было хорошим: стельная корова, три поросёнка, кролики, корма, мебель, одежда и бельё. Некоторые местные парни были бы этому только рады, но я уже определился в своём жизненном пути и, после разговора с Никитой, вновь направился в посёлок. Ещё раз прошёлся по дворам новостроек, улучил момент, когда меня никто не видел, и юркнул к поселковому тыну. Своротив хлипкое подгнившее брёвнышко, пролез через дыру, немного пробежался по зарослям можжевельника и оказался в лесу.

Чередуя бег и шаг, налегке, направился на юговосток, в сторону Горячего Ключа, ближайшего городка и нашего районного центра, в котором я мог найти своё спасение. Переходя с горки на горку и не выходя на дорогу, охотничьими тропами, не останавливаясь ни на минуту, я шагал к заветной цивилизации. К вечеру переправился через речку Малый Дыш и остановился на ночёвку. Несколько часов вздремнул у костерка и, проснувшись, до самого утра мечтал о своём будущем и месте, какое я займу в городском обществе. Понимал, что планы мои далеки от реальности, но они отвлекали меня от мыслей о сыновьях старосты, которые наверняка уже вышли из посёлка с собакамиищейками на поводках и идут за мной вслед.

Что я знал о том мире, в котором был всего пару раз и который был моей мечтой всю сознательную жизнь? Несмотря на множество прочитанных книг и газет, хранившихся у старосты после смерти моих родителей, не так уж и много. В 2013 году некий американский учёный, смесь гота и анархиста, раздобыл споры чёрной оспы и создал чрезвычайно агрессивный боевой вирус, который распылил над НьюЙорком с вертолёта. С этого города и началось его победное шествие по Земле. За три года население планеты сократилось в пятьдесят раз. Вирус выкосил всех, кто не смог от него уберечься, и сгинул, как его и не бывало, и только миллионы гниющих на улицах городов трупов были памятью о его работе. Может быть, вирус исчез окончательно, знающие люди говорили, что такое возможно, если он был запрограммирован на какойто определённый срок жизни, а может быть, он затаился до поры до времени в недрах земли и развалинах городов. Никто этого не знал, а по большому счёту и знать не хотел. Выжили только люди с хорошим иммунитетом и те, кто отсиделся в подземных бункерах. Это время было названо Тремя Чёрными Годами.

После Чёрного Трёхлетия наступила Эпоха Хаоса. Выжившие после эпидемии люди, потеряв правительства, наплевав на закон и общепринятые нормы морали, начали бороться за выживание по принципу: убей ближнего своего, пока тебя не убил дальний. Двадцать лет с краткими перерывами продолжалась кровавая вакханалия, в которой было сделано многое из того, что не должно было случиться в обычной жизни. Стартовали ядерные боеголовки, посланные умирающими в подземных бункерах от болезней и голода офицерами, желающими хоть так напомнить миру о своём существовании, взрывались химзаводы, протекали ядерные реакторы, которые некому было обслуживать, а гидродинамический напор рек и озёр сносил плотины. Многие доселе плотно заселённые области обезлюдели, скрылись под водой, были заражены радиоактивными осадками, антисанитария и война за ресурсы выкашивали род людской без всякой жалости, но и эта эпоха закончилась.

Человек – существо стадное, и он не может долгое время быть без общества себе подобных. Люди стягивались в группы, племена, выбирали вождей, правителей, царей и диктаторов. Жизнь налаживалась, казалось, что возможно новое возрождение человечества, возвращение в Золотой Век, но снова, как и встарь, вставали проблемы политики и ресурсов. Каждое государственное и племенное образование, в том числе и Кубанская Конфедерация, в которой я родился и проживал, стремились расширить свои границы, стать сильнее соседей и отвоевать себе место под солнцем.

Конфедерация образовалась из содружества нескольких так называемых республик с центрами в Тихорецке, Кропоткине, Майкопе, Горячем Ключе, Новороссийске, Темрюке и Тимашевске. Столицей этого аморфного образования стал полностью разрушенный в Эпоху Хаоса краевой центр, город Краснодар, из которого объединёнными усилиями республиканских ополченцев и наёмников были выбиты остатки ослабленных голодом и болезнями банд. Прошло ещё двадцать лет, Кубанская Конфедерация подмяла под себя три четверти бывшего Краснодарского края и на данный момент стала островком спокойствия, к которому тянулись беженцы из других мест. Для когото это был рай на земле, место, где можно было почувствовать себя в безопасности, а для когото и жирный кусок, от которого хотелось отломить чтото для себя.

Кем бы хотел быть я? Чем могу быть полезен большому миру? По большому счёту, сейчас я никто и звать меня никак, обычный сельский парень, грамотный, физически крепкий, молодой и без вредных привычек. Первая моя мысль была пристроиться гдето в городской управе, хотя бы мелким писарем или делопроизводителем, но, хорошенько подумав, я пришёл к выводу, что, несмотря на всю мою начитанность, мне в этом направлении ничего не светит. Таких как я слишком много, а у меня ни связей, ни денег. Оставался только один путь – военный, так как ни к чему другому душа у меня не лежала. Как говорил покойный папа, мы, Мечниковы, только три дела можем делать хорошо: воевать за родину, людей грабить да в бумагах старых копаться. Что же, наверное, родитель мой покойный был прав. Теперь оставалось только благополучно добраться до города, найти военных, про которых среди поселковой молодёжи ходили легенды, и подписать контракт на службу в армии Кубанской Конфедерации.

Утром, чуть только развиднелось, я снова двинулся в путь и вот, когда я уже прошёл Золотую Гору и подходил к Заречью, незаселённым городским окраинам, позади себя услышал заполошный лай собак. Погоня была недалеко, и, перейдя недавно восстановленный мост через Псекупс, я рванулся в центр. Бежал так, как никогда до сего момента не бегал. На кону были мои яйца, и, думаю, каждый мужчина меня поймёт, они мне были чрезвычайно дороги. Староста – чёрт с ним – не хотел допустить потери своего авторитета, позиция его понятна, а вот у меня на кон была поставлена вся дальнейшая жизнь. Чья ставка больше? Думаю, что моя.

Добравшись до заселённых районов города и отдышавшись, я сразу же подошёл к ближайшему патрулю Народной Стражи. Стражники разглядывали меня с подозрением, но не трогали, так как на спине моего полушубка красовалась надпись «Посёлок Лесной», а значит, для них я был почти своим.

– Господин стражник, не подскажете, где я могу в армию записаться? – обратился я к старшему, серьёзному усатому мужчине средних лет с красной повязкой на рукаве серой шинели и коротким автоматом на груди.

Тот усмехнулся, провёл ладонью по усам и ответил:

– Два квартала прямо, на перекрёстке свернёшь налево и топай до конца, упрёшься в двухэтажное здание из красного кирпича, это и будет военный комиссариат. – Он выпростал из кармана шинели левую руку, посмотрел на часы и добавил: – Сейчас шестнадцать тридцать, вояки работают до семнадцати часов, так что поторопись.

– Благодарю, – бросил я уже на ходу и опять, загнав поглубже усталость, перешёл на бег.

Успел я вовремя, повезло, не заблукал в городских лабиринтах и военный комиссариат нашёл быстро. Заскочив в здание, я сразу же направился к молодому, лет двадцати, офицеру, который сидел в стеклянной будке на проходе во внутренние помещения.

– Здравствуйте, – устало выдохнула моя голова.

– И тебе не хворать, парень, – ответил офицер. – Чего хотел?

– В армию вступить.

– Завтра приходи, все уже по домам разошлись.

– Нет, мне именно сегодня надо, обязательно. Пожалуйста, господин офицер.

– Сказали тебе, завтра, значит, так оно и есть, иди с миром, парень, не нервируй меня. – Голос дежурного офицера приобрёл угрожающие интонации. – Минута тебе, чтоб свалить. Время пошло!

«Вот и всё, – мелькнула у меня в этот момент мысль, – отбегался, ты, Сашка Мечников». Но, видно, удача не оставляла меня в этот день: из коридора появился широкоплечий здоровый мужик в камуфляже, зелёной армейской кепке и при погонах, на которых была видна одинокая, средних размеров жёлтая звёздочка.

– В чём дело, лейтенант? – обратился он к дежурному.

– Товарищ майор, – вскочил со стула офицер и кивнул на меня, – паренёк хочет в армию записаться, но все разошлись. Говорю ему, чтоб завтра приходил, а он не уходит… Может, наряд вызвать?

– Лейтенант, вы в курсе, кто я и зачем приехал в ваш городок?

– Так точно, майор Ерёменко, «покупатель».

– Я лично займусь парнем. – Майор повернулся ко мне, окинул оценивающим взглядом и спросил: – Значит, желаешь контракт подписать?

– Очень. – Мой кивок подтвердил слова.

– Документы в порядке?

Оторвав подкладку полушубка, продемонстрировал грозному майору запаянное в прозрачный пластик свидетельство о рождении.

– Грамотный?

– Да.

– Тогда пойдём со мной, рекрут. – Офицерздоровяк развернулся на месте и направился внутрь здания.

Я последовал за ним.

Через минуту мы были в небольшом кабинете, обстановка которого состояла из обшарпанного стола и двух таких же стульев. Расположившись напротив офицера, я приготовился к какомуто собеседованию, но вояка время тянуть не стал, вынул из стола два бумажных бланка, чернильную ручкунепроливайку и положил всё это передо мной.

– Где пробелы, впиши фамилию, имя, отчество, дату рождения и подписывай, – сказал он.

– А почитать можно?

Майор почесал короткий ёжик волос на затылке, посмотрел на забранное железной решёткой окно и ответил:

– У тебя осталось восемьдесят секунд, парень. Мой рабочий день оканчивается ровно в семнадцать нольноль.

– Всё понял, не дурак. – Я схватил ручку, быстро заполнил оба бланка и расписался.

– Вот и хорошо. – Майор забрал бумаги, закинул их обратно в стол, встал, дождался, пока встану я, и провозгласил: – Поздравляю, боец, отныне ты солдат Кубанской Конфедерации и в ближайшие пять лет будешь делать только то, что тебе прикажут. Усёк?

– Да, усёк.

– Херня, а не ответ. Твои слова: «Так точно, товарищ майор!»

– Так точно, товарищ майор! – послушно повторил я.

– Не слышу бодрости в голосе, но на первый раз сойдёт. Пошли в казарму, воин.

Мы направились на выход, и здесь нас ждали двое из трёх братьев Демидовых, Семён и Игнат. Третий, наверное, остался с собаками в Заречье, бойцовые и охотничьи животные в город не допускались. Оба брата чтото доказывали лейтенанту, а тот только разводил руками и, как только увидел нас, сразу же спихнул возникшую проблему на майора.

– Что такое? – Мой будущий командир резко шагнул вперёд, навис над братьями, и те както сразу стали меньше.

– Мы – братья Демидовы, а вот он, – Семён указал на меня пальцем, – насильник, сбежал из посёлка Лесной. Отдайте его нам, господин хороший.

– Это правда? – Майор уставился на меня.

– Нет, меня жениться заставляют, а я к такому серьёзному шагу ещё не готов.

– Знакомая ситуация, – сам себе пробормотал офицер и обратился к братьям: – Доказательства имеются?

– Какие доказательства? – вскрикнул Семён. – Нам никаких доказательств не требуется, мы сами закон.

– Нет бумаги, нет свидетелей, нет дела, а значит, ваше слово против слова солдатагвардейца. Что главней? – Вопросительный кивок в сторону лейтенанта.

– Слово солдата Конфедерации, разумеется, – без раздумий доложил дежурный.

– В общем, так, братья Демидовы. Если вы сильно упёртые, то можете пойти в Народную Стражу, подадите на парня заявление, но мой вам совет: возвращайтесь домой, добычу свою вы упустили.

Братья, поняв, что майор прав, развернулись к выходу и покинули военкомат, а меня определили в казарму, которая находилась во внутреннем дворе, в другом двухэтажном здании.

Так началась моя служба в войсках славной Кубанской Конфедерации.

Глава 2

Кубанская Конфедерация. Горячий Ключ

17.11.2056

Итак, я был спасён и начинал новую жизнь. Первый свой вечер в казарме я не запомнил, – ноги гудели, тело ломало, а в глазах памороки стояли, так что единственное, на что меня хватило, скинуть с себя полушубок и забраться под грубое одеяло на деревянном топчане, который ничем не отличался от моего прежнего, в доме Никиты Демидова.

Служба началась на следующее утро, когда в комнату вошёл раздетый по пояс чернявый крепыш лет двадцати пяти, по виду натуральный адыг, похожий на тех людей, которые у нашего старосты иногда мясо закупали, и прокричал:

– Подъём!

Вскочив, я оглянулся и не сразу осознал, где же нахожусь. Протёр глаза, вспомнил вчерашний день и последовал за другими рекрутами, которые поднялись с соседних топчанов. Нас было немного, семь человек всего. Мы вышли в небольшой внутренний дворик казармы, и началась моя первая в жизни физзарядка. В какойто древней полуистлевшей книжке, без обложки и, естественно, без названия, я читал про суровые армейские будни, и те описания теперь в общих чертах совпадали с действительностью. Значит, не полностью мы скатились в варварство, остаётся чтото неизменное в жизни общества, та же самая утренняя зарядка, например. Уже хорошо.

Пробежавшись несколько кругов по небольшому плацу, размялись, отжались, посетили турник и уложились минут в двадцать. В общемто, крепыш с адыгейской внешностью гонял не сильно, а так, чисто для отметки, и меня это устроило. Всё же вчерашние нагрузки для организма даром не прошли, да и не ел я ничего целые сутки, какие уж тут зарядки, когда в животе требовательно урчит зверёк и мысли всё больше на пропитание скатываются.

Когда зарядка была окончена, сержант нас выстроил в шеренгу и заговорил:

– Для тех, кто появился вчера, – он посмотрел на меня и косматого, небритого мужика рядом со мной, – меня зовут сержант Ахмедов, я ваш временный командир, и вне строя можете обращаться ко мне просто – Исмаилага. Распорядок дня таков: полчаса вам на помывку и бритьё, затем завтрак и в казарму, обед, казарма, ужин, казарма и отбой. Вопросы?

– Когда уже в часть отправимся? – спросил косматый.

– Торопишься покинуть это гостеприимное место, рекрут? – ухмыльнулся Ахмедов.

– Угу, – оскалился тот, обнажив ряд подгнивших зубов, – климат здесь для моего здоровья вредный.

– Завтра отправляемся, а пока отдыхайте, в батальоне будете бегать без остановок, с утра и до самой поздней ночи. – Сержант указал на высокого парня, стоящего с правого края шеренги, и сказал: – Ты – старший, всё как вчера, я в город, а вы сидите тихо. Если появится майор, скажешь, что ко мне земляк зашёл. Понятно?

– Так точно, товарищ сержант, – вытянулся высокий в струнку.

– Лизоблюд, – еле слышно пробурчал косматый.

– Разойдись! – отдал команду Ахмедов, и мы направились обратно в казарму.

С гигиеной было не очень – зубной щётки нет, порошка чистящего нет, полотенца нет, мыла нет, а есть только ряды умывальников с холодной водой на первом этаже. Вздохнув, поплескал на лицо водицей, обтёрся внутренней подкладкой полушубка и направился в столовую, располагавшуюся совсем рядом. Завтрак ещё готов не был, и, пока ждали команды от поваров, стояли в коридорчике и вели разговор – кто, откуда, что да как и каковы причины, по которым в армию попал.

– Меня Домовым называйте, – сказал косматый мужик, что стоял в строю возле меня. – Кого и как зовут?

– Саня, – представился я.

– Костя Свиридов, – подал голос невысокий щуплый паренёк, подслеповато щурившийся и, казалось, смотрящий на мир с неким удивлением.

– Стас. – Это был высокий, которого сержант назначил старшим.

– Кир и Кор, – за двоих ответил наголо стриженный хлопец с чубом на голове, какой раньше украинские казаки носили, и, кивнув на второго такого же парня, который был его точной копией, добавил: – Мы братья.

Седьмой наш товарищ, пожилой мужчина в рваном пальто с руками, в которые въелась чёрная машинная смазка, снял с головы побитую молью продолговатую шляпу и отрекомендовал себя так:

– Механик Шварц. – Он на мгновение замялся и добавил: – Иосиф Самуилович.

– Вот и опознались, кто есть кто, – вновь оскалился Домовой. – Какими судьбами сюда попали?

– А тебе зачем? – спросил его Стас.

– Чисто для интереса. – Косматый встряхнул своими грязными патлами и слегка ударил себя в грудь:

– Лично я решил новую жизнь начать, а то на меня глава местной Народной Стражи, товарищ Тимофеев, за чтото зло затаил. Он почемуто считает, что я криминальный элемент, а я честный бродяга, никому в жизни зла не делал.

Понятно, бродяга – значит воришка.

– Ладно, – Стас опёрся на стенку, – это не секрет. Мне податься некуда, подумал, почему бы и нет, армия – это не самый плохой вариант.

– А мы беженцы с побережья, – опять за двоих ответил хлопец, хм, или это его брат был, непонятно.

Следующим откликнулся Свиридов:

– Говорят, что тем, кто контракт честно отслужит, образование в столичном университете бесплатное. Для меня это шанс.

– А я из Лесного, – сказал я, – со старостой поселковым не поладил, ушёл.

– А ты? – спросил Домовой механика Шварца.

Тот помялся, но всё же ответил:

– Самто я из Туапсинской республики, и так сложилось, что всегда был подле техники. Сначала чинил машины, движки перебирал, а затем освоил автомобиль и стал водителем при одном из торговых караванов. Проработал несколько лет, вошёл в долю с караванщиками, взял кредиты у серьёзных людей, а несколько дней назад, когда мы из Туапсе на Краснодар шли, на Гойтхском перевале нас горцы ограбили. Вот и получается теперь, что домой мне дороги нет, а у вас, конфедератов, вся техника у армейцев. Так что один у меня путь остался – армия.

– Люди, – задал я важный вопрос, которым не озаботился вчера, – а где мы служитьто будем? Понял только, что в какойто гвардии, а что к чему, толком не знаю.

Засмеялись все, и для меня это было несколько обидно.

– Ха, тупица, – больше всех заходился в неприятном смехе Домовой.

– Спокойно, – утихомирил всех Стас и спросил:

– Ты чего, контракт не читал?

– Да както не до того было.

– В Конфедерации армия состоит из трёх частей. Первая – это региональные войска, которые подчиняются непосредственно городским властям тех территорий, на которых они служат. Вторая – войска быстрого реагирования, находятся непосредственно в подчинении столицы, и место их постоянной дислокации – Краснодар. А мы будем служить в Четвёртом гвардейском батальоне. Таких батальонов всего четыре, и по сути это остатки регулярных воинских частей, уцелевших после развала России и переживших Эпоху Хаоса.

Оглянувшись на остальных, увидел, что рассказом Стаса заинтересовался не только я. Видимо, никто из присутствующих этого не знал.

– А почему они – гвардия?

– Ну, сам посуди, у них есть тяжёлое вооружение, оставшееся от старых времён, есть традиции, опыт, старые знамёна, в конце концов, так что самая что ни есть гвардия. Правда, в правительстве их не очень любят и элитой считают свои войска быстрого реагирования.

В это время в коридор выглянула румяная ряшка повара и позвала нас на завтрак, так что интересный разговор прервался.

Надо сказать, что кормили в армии хреново, в чёмчём, а в этом наши поселковые мужики были правы и не врали ничуть. Я смотрел на жиденькую кашку из какогото толокна, сваренную на воде без добавки какоголибо масла, прозрачный кипяток, обозванный чаем, и на два тоненьких кусочка серого хлеба и недоумевал, неужели так будет теперь всегда. Приплыли. У старосты, помнится, мясо на столе всегда присутствовало, а здесь, видимо, подобное угощение не практиковалось в принципе, по крайней мере для рядовых. Тогда у меня впервые мелькнула мысль, а не променял ли я шило на мыло, но, прикинув, что к чему, всё же решил, что был прав в своём стремлении покинуть посёлок.

Тем не менее есть хотелось, и, тоскливо вздохнув, я приступил к трапезе. Завтрак исчез в моём молодом желудке за пару минут, я попрежнему был голоден, но до обеда должен был протянуть и не откинуть ноги от голода. Заметив, как я вёл себя за столом, уже в казарме ко мне привязался Домовой:

– Что, деревня, привык там у себя в лесах сало за обе щеки трескать, а теперь нос от еды воротишь? В обед отдашь свою пайку мне.

– Взял бы да пошёл в леса, – резко ответил я ему, – там рабочие руки нужны, глядишь, тоже сало будешь лопать. Что, работать западло? А насчёт пайки – перетолчешься, фуфломёт.

– Ты за базаром следи, щенок. – Мужик раскинул пальцы веером и угрожающе навис надо мной.

Ничего, шутки эти мне знакомы, каторжник Шкаф в нашем посёлке два года уже живёт, многое успел рассказать про жизнь городскую, в том числе и про то, как надо на такие наезды отвечать. При таких раскладах закон один – бей первым. Подавшись телом вперёд, я резко двинул Домового в горло сжатыми костяшками левой руки, не сильно, но неприятно. Не ожидавший от меня подобного, он пошатнулся, потерялся, а я двинул его с правой в челюсть. Здоровый мужик от одного моего удара рухнул на пол и потерял сознание. К нему тут же подскочил Стас и проверил пульс на шее.

– Живой, – успокоил он меня и спросил: – Где так драться наловчился?

– Само както выходит, – пожал я плечами. – Меня староста поселковый в рабочий день постоянно ставил у быков в хлеву уборку делать, а быки – это сила, только удары понимают. Палкой их бить не разрешали, приходилось руками и ногами работать.

– И долго ты быков бил?

– Пять лет изо дня в день.

– Силён, – уважительно произнёс Стас и присел на свой топчан, который стоял рядом с моим.

– Стас, – спросил я его, – возле столовки мы не договорили, когда ты про гвардию рассказывал. Почему гвардейцев в правительстве не любят?

– Это с самого начала так пошло. Когда всё развалилось, то уцелевшие воинские части выживали за счёт сельских общин, крышевали их и от бандитских набегов защищали, а те в ответ им продукты поставляли и новобранцев. В общем, они независимо жили, и коекто Эпоху Хаоса пережил благополучно, а когда республики решили в Конфедерацию объединиться, то использовали их уже как наёмников, чтобы территории от банд очистить. Как только столицу края освободили, так между вояками и новым правительством был подписан договор, согласно которому армейцы переходят в подчинение президента как его личные гвардейские части. По договору они снабжались всем необходимым в первую очередь и платили им вдвое больше, чем территориальным войскам. Пока они были нужны, правительство им в рот заглядывало, а как Конфедерация окрепла, так многим чиновникам не по нраву их обособленность и привилегии пришлись.

– Интересно рассказываешь. А откуда ты всё это знаешь?

– У меня дядька в Четвёртом гвардейском батальоне долгое время служил, пока ему во время рейда на ПримороАхтарск ногу не оторвало. Пока он был жив, многое мне порассказал, чего большинство граждан и знать не знает.

– Слушай, так куда мы завтра направимся?

– База нашего батальона находится в станице Павловской на границе с землями «беспределов». У нас работа такая будет – бродить по лесам и кончать всяких уродов, которые в Конфедерацию лезут.

– И почему именно мы этим будем заниматься?

– Эээ, – протянул Стас, – видать, что ты из лесов своих выбирался нечасто. Ладно, слушай. Каждый гвардейский батальон имеет свою особую специализацию, а получилось так опять же с Эпохи Хаоса. Первый батальон возник из Седьмой воздушнодесантной дивизии, которая в Новороссийске базировалась, они – штурмовики. Второй появился на основе артбригады и некоторого количества мотострелков из Майкопа. Они занимаются обороной и стерегут покой столицы. Третий – это сборная солянка из моряков Черноморского флота. Сам понимаешь, вся охрана нашего побережья на них висит. Это подразделение иногда ещё флотилией называют, хотя у них только пара военных кораблей на ходу, а основа личного состава – морские пехотинцы. Наконец, наш Четвёртый батальон – это всё, что осталось от Десятой бригады спецназа ГРУ, которая в Молькино квартировала.

– Никогда про такой населённый пункт не слышал, где это?

– Это там, где сейчас Саратовские болота. Слыхал про такие?

– Кто же из местных про них не знает? Знаю, бывал там. Мы со старостой туда за лекарственными травами ездили, скупали их у болотников.

– Вот, в самом центре этих болот и был военный городок нашего батальона. Когда наступил Хаос, ирригационные системы сдохли, а вода из Краснодарского водохранилища те места и подтопила. Тогдашний комбриг Ерёменкостарший поднял людей, заправил всю технику остатками горючего, загрузил боеприпасов, сколько смог увезти, да и покинул часть. С тех пор у Четвёртого гвардейского постоянного пункта дислокации нет, где работа, там и дом.

– Стас, так я не пойму, мы батальон или бригада?

– Батальон, но очень большой. Всё зависит от того, что себе комбат может позволить. Это, конечно, тайна, – он понизил голос, – но небольшая. Батальон – это только название, на деле, как дядя говорил, в нашей части около тысячи только солдат, не считая иждивенцев.

– Много, во всём Горячем Ключе сейчас, насколько мне известно, не больше пятнадцати тысяч человек проживает, и это районный центр.

– Да, многовато, – согласился Стас, – поэтому чиновники и не хотят усиления нашего подразделения. Наш «покупатель», Ерёменкомладший, здесь уже пятый день сидит, а только нас семерых и набрал, хотя имеет предписание на пятьдесят человек. По городу заранее прошлись народные стражники и всех семейных предупредили, чтоб никто в военный комиссариат не вздумал прийти. Вот поэтому только такие, как мы, которым деваться некуда или терять нечего, и подписали контракт.

– Надо же, – удивился я, – самые настоящие интриги.

– Ха, а ты думал? Конечно, большая часть моих измышлений ими и останется, но глаза есть, а соображалка работает, так что выводы надо делать из всего, мало ли, что и где пригодится.

Пока мы вели разговор, очнулся Домовой, который нелепо, как лягушка, захлопал ладонями по полу и открыл глаза. Я приподнялся и слегка толкнул его ногой в бок.

– Ты как?

– Нормально, – ответил он, встряхивая головой.

– Проблема исчерпана?

– Да, всё путём. – Голос Домового был спокоен, но глаза его полыхнули такой затаённой злобой, что мне было ясно одно: проблема никуда не делась.

Вор отправился смыть с лица слюну, а Стас кивнул ему вслед:

– Сейчас он на тебя не рыпнется, ему из города свалить надо, но в будущем будь настороже.

– Непременно.

День прошёл, обед и ужин ничем не отличались от завтрака, и спать я ложился с таким же пустым желудком, с каким встал поутру. Однако мой новый товарищ, я говорю про Стаса, фамилия которого, кстати, была Иноков, заверил меня, что в части с продовольствием будет получше, и, успокоенный его уверениями, с надеждой на светлое будущее я лёг спать. Завтра меня ожидала первая поездка на поезде, и к такому знаменательному событию необходимо было подготовиться основательно, то есть выспаться.

Глава 3

Кубанская Конфедерация. Станица Павловская

21.11.2056

На следующее утро на железнодорожной станции города Горячий Ключ мы погрузились в обшарпанный плацкартный вагон, разделённый на несколько отсеков, который прицепили к составу, идущему в столицу с грузом строевого леса. Через пару часов его зацепил старый допотопный паровозик, работающий на угле, поезд дёрнулся, и всё, туту, привет, дорога, прощай, родина.

Паровозик нещадно чадил чёрным дымом, наш состав шёл по новой ветке в обход Саратовских болот. Я сидел у окна, от которого постоянно сквозило, и наблюдал окрестные пейзажи. По большому счёту смотреть было не на что, кругом болота и лес, то же самое я мог видеть и дома. Двигались мы не очень быстро и в столице должны были оказаться уже поздней ночью. Попробовал поспать, так не спится, холодно, и я перешёл в соседний отсек, где майор Ерёменко достал из своего рюкзака какойто продолговатый пластиковый предмет, вытянул из него металлический штырь, нажал кнопочку, и из коробочки послышалась музыка.

Едрить того налево, это же радиоприёмник, самый что ни есть настоящий. Вот это я понимаю, вот это цивилизация. Сколько читал про такой приборчик, а видел впервые. Интересно, сколько же он стоит, в любом случае совсем не дешёво, и даже мне понятно, что этот прибор сделан ещё до пришествия Чёрного Трёхлетия. Все наши новобранцы, за исключением Домового, который после вчерашнего разбора держался отдельно от всех, собрались в плотную кучку и слушали радио, которое ловило передачу столичной вещательной станции.

– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, дорогие граждане Конфедерации! – радостно затараторил далёкий от нас диктор. – С вами снова я, Жора Путёвый, и вы слушаете первое информационноразвлекательное радио «Голос Столицы». Наш девиз: «Нет формализму!» На часах десять часов утра, а значит, пришло время новостного блока. Напомню вам о нашем спонсоре, и он неизменен – Краснодарская оружейная фабрика братьев Семёновых. Купи ствол и спи спокойно! Так говорят наши оружейники, и они, вне всякого сомнения, правы. Итак, новости. Самая основная на сегодня новость – прибытие в столицу официального посольства из Содружества Горских Народов. Для тех, кто не в теме, напомню, что это те самые «индейцы», которые выжили на территории Кавказа во время Эпохи Хаоса. Уцелело их немного, слишком сильно и жестоко они резали друг друга все минувшие годы, а потому, чтобы выжить, пять лет назад им пришлось забыть все старые обиды и распри и объединиться в единый народ. – Ведущий усмехнулся и продолжил: – А кто не захотел объединяться, тот сейчас на рынках Трабзона с колодкой на шее стоит. Мы попросили начальника дипломатической службы нашего государства, советника первого ранга Бродова Илью Александровича прокомментировать это событие.

В эфире послышался приятный женский голосок, наверняка принадлежавший молодой девушке:

– Илья Александрович, здравствуйте.

– Здравствуйте, – ответил девушке густой басок, и мне сразу же представился солидный чиновник в костюме и при галстуке.

– Вы можете рассказать нашим радиослушателям, с чем прибыло посольство?

– Только для вас и вашей радиостанции, Мариночка. Вы всё узнаете первыми. Представители Горского Содружества желают закупить у нас многие так необходимые им товары и установить постоянную связь между нашими государствами.

– Это не союз?

– Ни в коем случае. Это обычное налаживание добрососедских взаимоотношений. Мы им – оружие, продовольствие и одежду, а они нам – продукты нефтепереработки и ценные металлы.

– А правительство не опасается, что оружие, проданное горцам, будет в дальнейшем использовано против нас?

– Будет продаваться только стрелковое вооружение, а это нам не страшно. К тому же у горцев есть с кем воевать, и они не могут тратить свои силы на конфликт с нами. С юга их поджимает Новоисламский Халифат, а нам будет выгодно поддержать их не только с экономической, но и с политической целью.

– Илья Александрович, но как же быть с рабством, которое процветает в Горском Содружестве, ведь именно вы были инициатором торгового эмбарго против горцев и именно вы выдвигали основным доводом наличие в горах рабов, в том числе и уроженцев нашей Кубанской Конфедерации.

– Смею заверить всех, кто сейчас слушает вашу передачу, что этот вопрос решён полностью. Все пленники, уроженцы нашего государства, незаконно удерживаемые в горах, будут возвращены на родину в самое ближайшее время.

Вновь вклинился голос дикторамужчины:

– Благодарю, Марина, спасибо, Илья Александрович. Мы переходим к другим новостям. Как нам стало известно, вчера войсками Туапсинской Республики была предпринята очередная попытка штурма укреплённого посёлка Островская Щель, который является передовой базой племени каратянцев. Вождь горского племени каратянцев Евгений Старостин заявил, что туапсинцы понесли существенные потери и его воины не пропустят через Гойтхский перевал ни одного каравана со спиртным. Напомню нашим радиослушателям, что причиной вооружённого конфликта между Туапсинской Республикой и племенем каратянцев стало разграбление горцами каравана с водкой.

Я посмотрел на Шварца, и тот както виновато потупился. Да, как ни крути, а каратянцы в своём праве, так как изначально ставили условие, при котором не пропустят через подконтрольную им территорию «антихристовы товары», то есть водку и наркотики. Однако у нас частенько появлялось туапсинское сорокаградусное питьё, а значит, торгаши провозили его контрабандой. Потом, видать, совсем обнаглели, вот и лишились каравана.

Тем временем радиоведущий продолжил:

– И третья новость, которую мы хотим сообщить, касается беженцев. Правительство Донского Царства окончательно потеряло контроль над юговосточными провинциями, и сейчас они находятся под полным контролем «беспределов». Эти жестокие и отмороженные кочевники творят бесчинства, уничтожают всё, до чего только могут дотянуться, а царь Иван Седьмой не в состоянии остановить вторжение. В связи с этим пограничным частям нашего государства дано разрешение пропускать беженцев с Дона на территорию Конфедерации. В течение трёх дней к нам прибыло почти четыре тысячи человек, которые временно размещены в лагерях для перемещённых лиц. Правительство Конфедерации чрезвычайно обеспокоено сложившимся положением дел на границе с Донским Царством, и на вечернем заседании Думы наш президент Симаков заявил, что мы должны протянуть руку дружбы и помощи старому союзнику.

Новостной блок был окончен, майор отключил радиоприёмник, понятно же, что бережёт заряд батареи, и мы, обсуждая услышанное, разошлись по своим местам. За окном вагона всё те же леса, болота, развалины какихто построек, и, убаюканный равномерным перестуком железных колёс, я задремал.

Разбудили меня на обед. Пока перекусили сухпайком, пока со Стасом переговорили, прошло какоето время, и майор начал по одному вызывать нас к себе на разговор. Дошла очередь и до меня. Вот здесь уже было чтото напоминающее знакомство с будущими солдатами.

Сев напротив майора, который рассматривал мой контракт, я ждал его вопросов, но он почемуто медлил. Наконец, спустя пару минут тягостного для меня молчания, он всё же задал свой первый вопрос:

– Как отца звали?

– Андрей, – ответил я, не понимая, почему он поинтересовался именем моего покойного родителя, тем более что в контракте я своё отчество указал.

– Отец где сейчас?

– Умер пять лет назад, они с матерью в один день слегли, в один день и отошли в мир иной. Год тогда голодный был, и чахотка многих скосила.

– Понятно, – кивнул майор. – Знавал я твоего отца когдато, парень.

– Да ну? – не поверил я.

– Вот тебе и ну, балбес деревенский. Он с Дона бежал, а потом некоторое время у нас в батальоне служил. Однако пришлось ему скрыться, так как наш президент в то время как раз с царём Иваном дружбу наладил, и был вариант, что его могут обратно на родину вернуть. Егото и не искал особо никто, с глаз долой – из сердца вон, может быть, поэтому и было у вас всё спокойно. Жаль, что никто из наших не знал, где он прячется, а так помогли бы тебе после его смерти. Как, вообще, тяжко жилось, когда родители умерли?

– Нет, жил неплохо, врать не буду, – пожал я плечами. – Относились ко мне как к своему, кормили справно, зря не били и не угнетали. Нормальная жизнь самого обычного поселкового парня.

– Вот что, – майор пристально посмотрел мне в глаза, – отец твой никаких бумаг, записок или карт не оставлял?

– Я не видел, вот только…

– Что «только»?

– У старосты планшетка имелась офицерская, что от родителя осталась, а больше ничего особенного и не было.

– Значит, у старосты планшетка есть?

– Да, он её в сундуке у себя в доме хранит.

– Ну ладно, то всё потом. – Майор отвёл взгляд. – Давай тобой займёмся. Стрелять умеешь?

– Нет, откуда, если у нас на весь посёлок три охотничьих ружья и каждый патрон на счету.

– По лесу как ходишь?

– Получше, чем горожане, конечно, но всё же не охотник.

Майор достал из рюкзака папку, чтото пометил в ней и отправил меня к общей группе. Я уже выходил из отсека, когда он меня окликнул:

– Сашка, постой.

– Да? – Я остановился.

– В учебке будет трудно, сразу говорю, так что не сломайся, не опозорь память отца своего. У нас протекций не оказывают, но если что, после КМБ я тебя к себе в роту заберу, подумай, ведь можешь и отказаться, пока не поздно.

– Думать не буду, пойду к вам, – ответил я Ерёменко и направился в свой отсек.

Столицу нашу я не увидел. Как у Блока в стихах: «Был мрак, где не видать ни зги». Вот и у нас получилось так же: какоето тёмное здание вдали, несколько тусклых фонарей на перроне да усиленный воинский патруль с двумя злыми псамиволкодавами, как мне пояснил всезнающий Стас, патрульными были бойцы Второго гвардейского батальона. В общем, постояли мы на месте полчасика всего. Нашему составу поменяли паровоз, и мы снова пустились в путь. Скорость поезда заметно увеличилась, и, миновав Кореновск и Тихорецк, уже к вечеру следующего дня наша группа выгрузилась в станице Павловской.

Нас ждали и сразу же от железнодорожного вокзала, где нашу группу погрузили в кузов небольшого, крытого брезентом старенького автомобиля, отправили в часть. Механик Шварц при этом утверждал, что мы едем в самой настоящей «газели». Хм, спорить с ним никто не стал, всё равно никто из нас не разбирался, что это за марка машины, но всю дорогу он не смолкал и без устали вёл рассказ про это техническое чудо.

Ехали недолго, минут пятнадцать, и остановились уже в расположении батальона, под который было отведено три окраинных станичных улицы. В домах, разумеется, жили офицеры и семейные солдаты, а все остальные, которых было большинство, ютились в многочисленных палатках, расположенных рядами вокруг домов. Напоминало это всё некий цыганский табор с книжной картинки, но в то же время, несмотря на суету и беготню, везде царил какойто внутренний порядок. Впрочем, ночью мы увидели не слишком много, основные впечатления ожидали нас следующим днём, когда после ночёвки в одной из палаток нашу небольшую группку выгнали на общее построение.

На плацу, большом поле, покрытом красным кирпичом, стоял весь Четвёртый гвардейский батальон в полном составе, и никогда до сего момента я не видел такого скопища людей. Живое человеческое море окружало нас, от этого мне было немного не по себе, и, на мой взгляд, было в этом батальоне не тысяча солдат, а все полторы. Как прошёл подъём флага, первый в моей жизни, я не запомнил, а вот то, что происходило после него, наоборот, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.

Подразделения с плаца разошлись, и остались на нём только мы да ещё две группы таких же растерянных людей в гражданской одежде. Хотя был ещё сержант Ахмедов, который сказал, что должен передать нас офицерунаставнику, который придёт с минуты на минуту. Простояли мы минут десять, и, наконец, появился он, офицернаставник, человекгора, настоящий богатырь – за два метра ростом. Уж на что Ерёменко здоровяк, но этот был самым настоящим переростком, по сравнению с которым все остальные люди казались недомерками и недокормышами.

– Ахмедов! – приблизившись к строю, проревел человекгора. – Ты что тут делаешь, кабан грёбаный?

– Товарищ капитан, – вытянулся в струнку сержант, – рекрутов из последнего набора для вас стерегу.

– А командир твой где?

– В роте, товарищ капитан.

– Свободен, – рявкнул капитан, и сержант Ахмедов испарился в считаные секунды.

Капитан прошёлся вдоль нашего хилого строя и както спокойно и без крика, отчего мне стало не по себе, произнёс:

– Мать моя женщина, каких ублюдков понабирали. Мля, год от года народ всё хуже и хуже. Эй, ты, с прищуром, – он ткнул пальцем в Костю Свиридова, – ты как сюда попал, доходяга?

– Контракт подписал, – ответил тот.

– Блин, кто тот грёбаный папенгут, который тебя сюда привёз?

– Майор Ерёменко.

Офицернаставник пробурчал чтото невразумительное, остановился и представился:

– Меня зовут капитан Максимов, и я, без всякого преувеличения, буду вашим самым жутким кошмаром на всё время прохождения учебного процесса. Вас, – он обвёл строй пальцем руки, – здесь тридцать человек, через месяц останется десять. Что будет с остальными двадцатью, знаете?

– Нет, – подал голос Стас.

– Они сдохнут, и их зароют на ближайшем кладбище. А сейчас налево! – Мы неловко развернулись в нужном направлении. – Бегоом, марш!

Мы побежали, но капитан направления не указал, и все тридцать человек, в пальто, полушубках или простых шерстяных свитерах, полчаса рысили по кругу. Капитан всё это время только злорадно посматривал на нас и время от времени издавал подбадривающие крики:

– Быстрей, волоёбы! Ты, хилый, прибавь газку, мурлокотан! Не отставать! Ещё быстрей! Ты чего, морда, на курорт приехал? Эй, чернявый, догоняй собратьев по разуму!

Наконец, когда первый из нас, незнакомый мне паренёк самого тщедушного телосложения, рухнул на кирпичную кладку плаца, Максимов остановил наш бег и отправил на завтрак.

Кормили здесь хорошо, слов нет, не хуже, чем у нас в посёлке: варёные яйца, масло, белый хлеб, перловая каша и сладкий чай. Правда, времени на весь приём пищи выделили только десять минут, а потом в столовую, большую, просторную палатку с длинными рядами столов, влетели подручные Максимова, три сержанта с резиновыми дубинками в руках, и нам пришлось в срочном порядке выметаться наружу.

От столовки строем направились на склад, где нам выдали по два комплекта рабочей униформы серого цвета, свитера из собачьей шерсти, шапки, бушлаты, спальные мешки и бывшую в употреблении обувь – стоптанные армейские берцы, да ещё коечто по мелочи, в основном для гигиены. Потом последовал быстрый медосмотр в санчасти, дезинфекция, стрижка, помывка в бане и заселение в палатку, которая должна была стать нашим новым домом на ближайший месяц. За такими занятиями прошла половина первого дня нашей службы, и всё это время нас сопровождали только сержанты, а сам Максимов появился после обеда, когда мы, уже переодетые в новую форму, вновь выстроились на плацу.

– Налево! – вновь скомандовал капитан. – Бегоом, марш!

Снова бег, опять крики Максимова и ожидаемое падение хилого мальчишки. Мы остановились, а капитан в ярости прокричал:

– Какого хрена вы встали? Ваш товарищ ранен, живо взяли его на плечи! Ты и ты, хватайте парня! Бегом, марш! Не останавливаться! Передать раненого другой паре!

Через пятнадцать минут рухнул второй, за ним третий. Кто покрепче, хватали павших на спины и волокли их по кругу, и такое мучение продолжалось до тех пор, пока не пал последний из нас.

– Задохлики! – Капитан устало, как будто это он бегал до потери сознания, а не мы, махнул рукой и ушёл.

Нами вновь занялись сержанты, и начался сам учебный процесс, как его понимало большинство из нас. Всю нашу группу новобранцев завели в палатку, отведённую для учебных целей, разбили по десять человек на сержанта, и пошло изучение старого и надёжного, как молоток, автомата АКМ. Надо отдать должное сержантам: несмотря на свою жёсткость, объясняли они всё очень доходчиво и терпеливо, так что через три часа я уже назубок знал устройство автомата и первым самостоятельно произвёл его неполную разборку и сборку.

В учебном классе провозились до вечера, а дальше можно было и не гадать, что должно было произойти. Дада, после ужина появился капитан и началась беготня по плацу, но только теперь в лагере было не безлюдно, как утром и в полдень. Казалось, что весь батальон собрался вокруг на вечернее представление ржаку словить. Мы выдыхались и падали на кирпичи, а вокруг радостно шумели и смеялись сотни людей. Одним словом, полное позорище. Ладно, я не пью и не курю, здоровья хватает, мог бы бегать долго, но по условиям пробега надо было и «раненых» на себе тянуть, а это уже совсем другое дело.

Усталые и изнурённые, мы вошли в свою палатку только часам к десяти вечера, но на этом первый день нашего пребывания в батальоне не окончился. Начались внутренние разборки. Домовой и ещё три здоровых мужика, с которыми у него оказалось много общего – они тоже были ворами, – прижали в угол тщедушного паренька, который не выдерживал бега, и начали его ногами избивать. Непорядок. Против них вышли трое: Стас, я и ещё один крепкий паренёк, имя которого мы пока не успели узнать. В итоге недолгого разговора завязалась драка, и Домовой с корешами огребли по полной программе, хотя и нам досталось крепко.

На шум влетели сержанты с дубинками в руках, да так вовремя, как если бы рядом находились и ждали, чем дело закончится. Воров и хилого паренька утянули в санчасть, а нам влепили по наряду и отправили на плац наводить красоту и кирпичики, за день из основы выпавшие, резиновыми молоточками обратно в землицу вбивать. Вроде бы несправедливость налицо, но, как ни странно, мы не унывали, и обиды на сержантов не было. Под светом нескольких электроламп, получавших энергию от дизельгенераторов, шумевших гдето вдалеке, в одном из дворов, мы работали и переговаривались.

– А хорошо мы им врезали, да? – спрашивал паренёк.

– Точно, – подтвердил я, – хорошо. Кстати, тебя как зватьто?

– Иваном, – откликнулся он, – а фамилия моя – Тарасов.

– Будем знакомы, я Саня Мечников, а это, – я указал на друга с разбитыми губами, – Станислав Иноков.

До палатки и своих спальных мешков мы добрались часам к трём ночи, и можно было сказать, что служба наша началась нормально и примерно так, как я себе это и представлял.

Глава 4

Кубанская Конфедерация. Станица Кисляковская

22.12.2056

Слышь, прапор, – я постучал в дверь склада, – открывай.

– Тебе чего, боец? – Дверь приоткрылась не полностью, и в щель выглянуло лицо начальника вещевого склада, полного смуглолицего прапорщика лет около пятидесяти.

– Ты чего нам дал, змеюка? – Старенький латаный рюкзак плюхнулся на крыльцо.

– А что не так?

– Почему всё снаряжение и униформа второго срока?

– Да ты, я смотрю, совсем берега потерял, воин. – Прапор распахнул дверь настежь, увидел рядом со мной ещё двух бойцов, а за нашими спинами Ахмедова и переключился на него: – Чтото хотел, Исмаил?

Сержант указал на меня пальцем:

– Ашот, это наши бойцы. Ерёменко на тебя обидится за такое отношение к своим солдатам.

– Да откуда я знал, что они ваши? – всплеснул руками вещевик. – Пришли вместе со всеми, ни слова, ни полслова, всё получили, расписались и ушли. Знал бы, что это солдаты Ерёменко, только нулевые вещи им выдал бы.

Сержант поморщился:

– Давай без этого, Ашот. Ладно, парни, они не в курсе, что к чему, а ты разнарядку получал и должен был знать, что три человека, Тарасов, Иноков и Мечников, идут по отдельному списку снабжения вещевым довольствием.

– Ладно, поймал ты меня, Исмаил. – Прапорщик расплылся в благостной улыбке, посторонился от входа и кивнул внутрь склада. – Проходите.

Мы прошли на склад и в этот заход получили то, что нам было положено. В первую очередь – прочные и вместительные туристические рюкзаки, пошитые в нашей швейной мастерской, а уже в них укладывалось всё остальное: берцы, камуфляжи, горка, плащпалатка, свитер, рабочий комбез, куртка, майки, шуршун, тёплое бельё, противогаз, ОЗК и ещё десятки необходимых в армейской жизни вещей.

Нагруженные добром, мы покинули опечаленного прапорщика Ашота и направились к бронированному «Уралу», который должен был отвезти нас в расположение нашей роты. Исмаилага по дороге кудато пропал, наверняка к землякам своим рванул, а мы, загрузившись в кузов машины, кинули рюкзаки и попадали на них сверху.

Наш курс молодого бойца был окончен вчера, и мы стали полноправными гвардейцами, но эти дни я буду ещё долго вспоминать с содроганием. Капитан Максимов гонял весь наш курс так, что за малым из ушей дым не шёл, но результат, как говорится, был налицо, коечто мы уже умели. Конечно, профессионалами не стали, но оружие освоили и всё, что нам было нужно знать для нормальной службы в гвардии, знали. Кстати, слова Максимова оказались пророческими одно к одному: из тридцати человек после его учёбки на выходе осталось десять, хотя на кладбище отправились только трое – их расстреляли за воровство, а остальные отсеялись во вспомогательные подразделения. Шварца, например, забрали в автороту, Костю Свиридова к радистам, а щуплый паренёк, которого мы прикрыли от воров, так и остался в санчасти, поскольку оказался не понаслышке знаком с медициной.

Самое главное, удалось за время учёбы понять, куда же мы всётаки попали, и разобраться в местной иерархии. По всем официальным бумагам получалось, что в батальоне – тысяча двести бойцов, которые тянут службу в боевых ротах различного назначения и получают из казны положенное гвардейское жалованье. Самих рот было десять: две мотострелковых, шесть разведки и две спецназа. Все остальные части, которых оказалось не так уж и немало, шли как вспомогательные, и в них числилась ещё почти тысяча солдат и офицеров, но получали они стандартное жалованье территориальных войск. Ко всему этому количеству имелись ещё и батальонные иждивенцы: жёны, дети, родня военнослужащих и пенсионеры, так и оставшиеся после увольнения при батальоне, а это ещё тысяча человек.

Наверху командной цепочки стоял комбат, которого избирали открытым офицерским голосованием каждые пять лет, а уже он, с одобрения всё тех же офицеров, назначал всех остальных командиров. За ним шли начальник штаба, заместитель по боевой подготовке, заместитель по тылу и затем – командиры рот. В данный момент комбатом был полковник Игнатьев, но из слухов, которые почерпнули при общении с бойцами, мы узнали, что следующим командиром Четвёртого гвардейского, скорее всего, станет майор Ерёменкомладший, сын прежнего комбата. Кстати, именно в его роту спецназа мы и ехали служить.

Как оказалось, не весь батальон находился в Павловской, а только тылы и мотострелковые роты, – разведка и спецназ тянули службу в безлюдных пустошах по границе с Донским Царством. Две роты разведчиков сидели в бывшей Крыловской, две – в Кущевской и ещё две – в Ленинградской. Наша рота спецназа находилась между ними, на брошенных развалинах станицы Кисляковской, и ещё одна ушла на «боевой выход» в сторону Дона отслеживать миграции «беспределов».

– Отмучались, – выдохнул Стас, развалившись на своём рюкзаке и закинув руки за голову. – Думал, что сдохну от таких напрягов, но нет, вытянул и стал себя за это уважать.

– Дааа… – протянул Ванька Тарасов, – всё же зверь этот Максимов, сущий монстр. Не дай бог к такому в подчинение попасть.

– Нормально, – включился в разговор я. – Подругому ведь никак. Сами видели, что за народ с нами вместе бегал. Ладно, если человек нормальный, пусть по физическим кондициям не тянет, но старается, а если оружие в руки такие, как Домовой с корешами, получат, то пиши пропало, самые натуральные «беспределы», только обученные. Да чего говорить, их даже властям сдавать не стали после поимки и суда, вывели в чисто поле и расстреляли, как собак бешеных.

– Туда им и дорога, – поддержал меня Стас.

– Эх, заживём теперь, – мечтательно произнёс Тарасов. – Никаких тебе тренировок и беготни, а чисто ровная служба, сиди на блокпосте, развалины охраняй да в лужи поплёвывай.

Мы с Иноковым переглянулись и засмеялись.

– Чего вы ржёте? – Иван приподнялся с рюкзака.

Ему ответил Стас:

– Всё в норме, Ванёк, только ты не прав: вот сейчас для нас основная учёба и начнётся.

– Не может быть, – не поверил он. – Мы же всё освоили!

– Мы и сотой части не знаем из того, что знает и умеет рядовой боец, прослуживший здесь несколько лет. Так что всё впереди. Будем теперь постигать на практике то, к чему нас Максимов готовил теоретически.

Тарасов пожал плечами:

– Мне в принципе без разницы, чем заниматься, лишь бы только деньги платили без обману.

– Здесь с этим строго, каждого первого числа – две золотые монеты.

– Вот именно, один месяц отслужил, и можно корову купить.

Про мечту Тарасова, простого парня из многодетной семьи, мы с Иноковым знали. Иван хотел отслужить пять лет, скопить денег и вернуться домой, где на эти средства приобрести стадо коров и стать местным олигархом. Неплохая мечта, вполне достойная, вот только для её осуществления необходимо было выжить, а на носу была война.

В батальонном лагере имелись стационарные громкоговорители, и в краткие минуты передышки весь наш курс скапливался поблизости послушать новости, которые были не очень хорошими. Царь Иван Седьмой под напором «беспределов» терял один населённый пункт за другим, армия его разбегалась, а в самом Ростове вспыхнул голодный бунт и к власти пришёл непонятный Демократический Фронт, желающий присоединиться к нашей Конфедерации. Президент Симаков, судя по тому, что твёрдого «нет» от него пока не прозвучало, всё ещё размышлял, ввязываться ли в эту войну. Однако столичные части быстрого реагирования уже накапливались в районе Тихорецка, а к нашему комбату недавно прибыл генерал Крапивин, который будет командовать весенним наступлением на Дон, конечно, если будет на то приказ свыше.

Оното понятно, что и без нас на самом верху решат, как поступить, но лично я склонялся к тому, что Симаков всё же отдаст приказ на частичную оккупацию Донского Царства. В этом случае он серьёзно расширял границы Конфедерации, а также получал дополнительные ресурсы и людей, которых можно было расселить в наших внутренних областях. Есть препятствие в лице «беспределов», это ясно, но наши войска раскатают их в блин, уж в этомто можно было не сомневаться. Был ещё недобитый донской царь Иван, закрепившийся в своём индустриальном центре, городе Шахты, но сил у него немного, и спорить с Симаковым он не станет. Впрочем, это всего лишь только мысли и предположения рядового Сашки Мечникова, а уж как там сложится, можно было только гадать.

Наконец появился Исмаилага и сел в кабину с водителем. Бронированный «Урал» тронулся с места и по разбитой дороге, переваливаясь на ухабах, повёз нас в Кисляковскую. Три часа пути – и мы были на месте. Лагерь роты представлял собой восемь вместительных палаток, окружённых высокой земляной насыпью, глубоким рвом и линией окопов с дзотами из бетонных блоков. Нас сразу же раскидали по группам, заселили в палатки и поставили на довольствие. Жаль, наша уже сдружившаяся тройка вместе не осталась, но в роте были одной и небольшой, так что виделись мы часто. Да и в третьей группе, куда меня поставили на должность разведчика, ребята подобрались неплохие, и в их дружный коллектив я вошёл достаточно быстро.

В учебке мне рассказали о ротах спецназа ГРУ до Чёрного Трехлетия, которые, как правило, состояли из трёх групп по пятнадцать бойцов в каждой, плюс командир роты, три командира групп, три «замка», замполит и старшина, итого получается пятьдесят четыре человека. Наша рота была по штатам полностью скопирована с них, вот только групп было не три, а шесть, и в каждой роте имелся вспомогательный взвод, прикомандированный из батальона. Получалось сдвоенное подразделение, которое имело неплохую огневую мощь и по нынешним временам было весьма грозной силой, с которой просто необходимо было считаться.

Следующий день был днём начала моей службы, и ожидал я от него очень многого. Однако занимались мы совсем не тем, чем, как я думал, должны заниматься солдаты. Наша рота отвечала за блокпост на трассе РостовБаку и охрану чудом уцелевшего древнего моста через реку Ея – одна группа уже при деле. Ещё одна группа постоянно находилась в нашем лагере неподалеку от трассы, несла караульную службу, а остальные четыре группы ежедневно отправлялись на заработки.

Как и где можно заработать деньжат в безлюдной местности, которая на много километров окружена бывшими сельхозугодьями, покрытыми кустарником и лесом? Вопрос, конечно, интересный, но ответ на него оказался очень прост.

Четыре группы бойцов гвардейского спецназа, вооружённые ломами, пилами, молотами, кувалдами и металлоискателями, почти каждый день отправлялись на развалины станицы Кисляковской и планомерно, строение за строением разбирали завалы. Мы добывали металл и, надо сказать, делали это настолько хорошо, что каждый вечер выдавали нагора не менее десяти тонн этого полезного и так необходимого в промышленности сырья, которое отгружали в приходивший за ним грузовик. Впрочем, интересовал нас не только металлолом, но и то, что могло бы пригодиться в батальоне. Книги, статуэтки, игрушки из пластика, оконное стекло, оружие, если таковое попадалось, и всё, что стоило хоть какихто деньжат или могло пригодиться в нашем нелёгком быту.

Поначалу я подумал, что это личная инициатива майора Ерёменко, решившего нажиться на солдатском труде, но, расспросив парней из своей группы, узнал, что это самая обычная практика, которая уже не первый год помогает батальону както выживать и содержать вспомогательные части. Пользуясь тем, что на границах спокойно, не только мы, но и весь батальон с наступлением зимнего времени занимался только одним – мародёркой на развалинах былого человеческого благополучия. Конечно, правительство свои обязательства выполняло, по крайней мере пока, – выделяло на батальон денежные средства и снабжение без задержек, но это касалось только бойцов первой линии, а вот остальные в счёт не шли.

Однако и без вспомогательных частей никак, ведь должен ктото технику ремонтировать, медицину на должном уровне поддерживать, шить одежду и снаряжение, ремонтировать изношенную обувь да и просто готовить три раза в день еду для бойцов. Вот и пришлось отцамкомандирам выбирать, что лучше – разогнать всех нестроевых к такойто маме или снабжать их в ущерб боевой подготовке. Был выбран второй вариант, и вот уже полтора десятка лет благодаря такой политике батальон постоянно расширялся и становился год от года только крепче.

Говорят, была в штабе одно время идея создать дополнительную команду из гражданских, которая должна была заниматься только мародёрством, и даже людей в неё набирать стали, но не сложилось, так как из столицы прилетел грозный окрик, непосредственно от самого президента, и на этом проект остановился. Жаль, конечно, а то бы работяги гамбулили, а мы их охраняли, но, видимо, не судьба, и оттого приходится нам самим вкалывать ради собственного материальнотехнического благополучия.

Впрочем, совсем уж без боевой подготовки меня не оставили, ведь не каждый день мы ходили на работы, и, когда наша группа оставалась в лагере или выходила на блокпост, на мне отрывались те, кто хоть капельку больше, чем я, знал и умел в военном деле, то есть все. Уматывался я в такие деньки сильно, но не жалел, так как всё, чему меня учили, в дальнейшем не раз спасало мою жизнь и здоровье. Спасибо вам, мои учителя.

Как правило, начиналось всё с рукопашного и ножевого боя, затем шла стрелковая подготовка, тактика и минноподрывное дело, а потом уж кто и во что горазд. Так я становился профессионалом, и для всей полноты ощущений мне не хватало только практики. Хотя, наверное, это и к лучшему, что я не сразу попал в огневое пекло. Вряд ли бы вытянул и уцелел, и, скорее всего, прострелили бы мне мою непутёвую башку в первом же бою. «Беспределы», что бы про них ни говорили, вояки неплохие и в бою стойкие.

Прошло две недели, рота благополучно отметила наступление нового 2057 года, и совершенно неожиданно меня вызвал к себе Ерёменко. Я вошёл в штабную палатку, повернулся к майору, сидящему в одиночестве за деревянным столом, и, браво вскинув ладонь правой руки к шерстяной шапочке камуфляжного цвета, доложился:

– Товарищ майор, рядовой Мечников по вашему приказанию прибыл!

Ерёменко посмотрел на меня, хмыкнул и махнул рукой:

– Спокойно, орёл, когда мы одни, можно и без этой уставщины обойтись. Садись. – Он указал на стул напротив себя и, когда я сел, спросил: – Как служба?

– Не совсем то, что я ожидал, но в целом получше, чем в деревне коровам хвосты крутить. Мне здесь нравится.

– Вот насчёт деревни я с тобой и хочу поговорить. Не хочешь родину навестить?

– Нет, – я помотал головой, – никакого интереса.

– А придётся, Сашка. Надо у вашего старосты изъять тот планшет, который от отца твоего остался.

– Как?

– Да как угодно: купи, укради, отбери, в конце концов.

– Один не справлюсь. Надо, чтоб рядом ктото при погонах был.

– Вас пятеро будет: ты, три сержанта и Исмаилага. Официально вы направляетесь в командировку искать новых поставщиков продовольствия для нашего батальона, в этом нет ничего необычного, и никого не заинтересует. Остановитесь в гостинице.

– Оружие?

– Только личное – пистолет, кинжал, нож, то, что разрешено законами Конфедерации. Задумки есть, как это дело уладить?

– Староста на деньги падкий, монет за десять продаст планшетку. Да и не надо в таком случае пятерых, одного Исмаила в полной форме хватит.

– Нет, всё уже решено, и документы оформляются. В группе пятеро, выезжаете через три дня.

– Товарищ майор, а зачем вам эта планшетка?

Майор достал позолоченный портсигар, вынул из него длинную турецкую папиросу и закурил. Пару раз пыхнул ароматным дымом и ответил:

– Это всё, как ты уже, наверное, понял, изза отца твоего. Он последний, кто из всей 22й бригады спецназа выжил, и он знал, где находится их секретный склад боепитания. Там есть много такого, что было бы мне интересно, но сам понимаешь, если об этой теме узнает ктото со стороны, то и он захочет долю. Оттого и тайна, невеликая, но уж какая есть.

– А зачем им нужен был секретный склад?

– Кто их знает? Твой отец молчал, а я думаю, что хотели переворот замутить. Иван Седьмой в то время на троне ещё непрочно сидел, а за офицерами, что с твоим отцом служили, человек триста профессиональных бойцов имелось, многое могли сделать, но ктото их сдал, а может, и царёк их решил превентивно к стенке поставить. Сейчас правду уже не узнаешь, но факт остаётся фактом: когда оружейные склады в посёлке Степном были вскрыты, они оказались пусты, а у капитана Мечникова была карта, которую он никому не показывал. Из этого делаю вывод, что ему было что скрывать, и, скорее всего, это местонахождение склада, в котором полнымполно стволов, которых у нас сейчас днём с огнём не сыщешь.

– Разрешите вопрос, товарищ майор? – осмелился я спросить не по теме.

– Валяй.

– Слух ходит, что через пару лет вы станете комбатом, это правда?

– Нет, – Ерёменко улыбнулся, – если бы выбор делали солдаты, именно я стал бы командиром всего нашего подразделения, но голос имеют только офицеры, так что мне не светит. Хотя, – он неопределённо покрутил в воздухе рукой с зажатой меж пальцами папиросой, – если Симаков даст приказ идти на Ростов, то нас развернут в бригаду, и тогда очень может быть, что я стану командиром батальона спецназначения. Вот для этого мне и требуется схрон твоего отца, и именно поэтому посылаю за картами тебя и сержантов, а не когото из офицеров. У нас в батальоне офицерство уже потомственное, а потому и думают некоторые «товарищи» о себе чрезвычайно много, чёрт знает, какой фортель выкинут. Ещё вопросы есть?

– Никак нет, – вскочил я со стула.

– Хорошо, если у вас всё выгорит, я в долгу не останусь.

– Не за награды и чины служим, – повторил я гдето давнымдавно вычитанную фразу.

Майор рассмеялся и кивнул:

– Иди уж, Грамотей, и избавляйся от своего надуманного книжного идеализма. В жизни важно всё: и чины, и звания, и деньги, и влияние, и опыт. Карабкайся только вверх, Сашка, а иначе сгинёшь в какойнибудь шальной передряге за чьито красивые слова про равенство и братство, да так, что и «мяу» сказать не успеешь. Иди и мои слова запомни.

Чётко развернувшись на месте, я покинул штабную палатку и отправился на свой пост. В этот день именно наша группа несла караульную службу, и уже на посту, в бетонном закутке, прислонившись к старенькому ПКМу, я смотрел на заснеженное поле перед лагерем и в какой уже раз прокручивал в голове слова майора про избавление от идеализма. В общемто, как ни крути ситуацию, а Ерёменко прав. Что я могу получить здесь, в этом месте за пять лет, которые, согласно контракту, обязан отслужить? Правильно – умения, деньги и опыт. Но что будет потом, когда пройдёт пять лет? Новый контракт? Не знаю, хотелось бы свободы.

Озадачил меня командир, нечего сказать, но, с другой стороны, ломать голову над этим не стоит, надо всё делать пошагово и держаться за майора, а если он наверх взлетит, то и меня подхватить по пути сможет. Парень я простой, деревенский, но коечто уже выхватил из ротной жизни, в которой есть сержанты, которым подчиняются офицеры, и думается мне, что Ерёменко уже сейчас подбирает себе ближний круг из верных людей, так что при хорошем раскладе и я в него смогу попасть.

Глава 5

Кубанская Конфедерация. Станица Кисляковская

25.01.2057

Про поездку на родину рассказывать особо нечего, всё прошло очень хорошо и, можно сказать, по самому наилучшему варианту. В этой командировке было только два события, которые отложились в памяти. Первое – это посещение посёлка и разговор со старостой Никитой, а второе – прогулка по нашей столице, славному городу Краснодару. Начну, пожалуй, со старосты.

По прибытии в Горячий Ключ мы остановились в гостинице, скинули в номерах вещи и, не откладывая исполнение задачи в долгий ящик, направились прямиком в посёлок Лесной. Задумка была проста: выкупить у Никиты Демидова планшет, а если вдруг по какойлибо причине он откажется его продавать, то устроить в деревне небольшой погром с выбиванием зубов, криками и стрельбой в воздух. В качестве группы поддержки со мной выдвигались вооружённые пистолетами различных систем четыре лучших ротных сержанта, и, чувствуя их моральную и силовую поддержку, в успехе дела я был уверен. У меня, кстати, оружия не было, типа – у каждого только свой личный ствол, ношение которого разрешено законами Конфедерации.

На арендованном побитом грузовичке по некогда асфальтированной дороге, превратившейся в широкую каменнощебнистую тропу, с огромным трудом мы переправились через Малый Дыш, добрались до посёлка и остановились перед воротами. Водила грузовичка нажал на клаксон, и изза забора появилась белобрысая голова одного из поселковых ребятишек.

– Гошка, – окликнул я его, спрыгивая с борта грузовичка, – зови старосту, живо, гости к нему.

Голова мальчишки моментально исчезла из вида, и буквально через пару минут ворота открылись, а из них появился сам староста, что интересно – в праздничной одежде. Следом за ним спешила его жинка, дородная румяная баба в цветастом платке и белом полушубке. Староста излучал непомерную радость, а в руках его жены, тётки Глафиры – опаньки – был расписной поднос с хлебом и солью. Ожидал я всякого, но не такой праздничной встречи определённо.

– Здравствуйте, гости дорогие! – почти прокричал Демидов и кинулся жать мне руку. – Здравствуй, Сашенька, воспитанник мой.

– Привет, дядька Никита. – Я несколько растерялся.

– Отведайте хлебсоль, – вторила своему мужу Глафира.

Чёрт его знает, что в такой ситуации делать, вроде не по чину мне такая встреча, но ситуацию разрулил Исмаилага, который молча забрал у старостихи хлеб и невозмутимо закинул его к себе в рюкзак. Хамство, конечно, но показательное. Вроде как и не приняли гости угощение, но и отказываться не стали. Понимай, как знаешь, Никита, на то ты и староста поселковый.

Демидов, видя такое наше поведение, смолчал и пригласил всех к себе в гости. Мы вошли в посёлок, и, проходя по улице, я обратил внимание на то обстоятельство, что людейто вокруг нас нет, хотя обычно, по зиме, все на месте.

– Дядька Никита, где все?

– Попрятались на всякий случай, – пожал он плечами, – ведь не каждый день военные приезжают, мало ли что. Вы не с реквизицией? – Задав этот вопрос, он пристально посмотрел сначала на меня, а затем на Исмаила, в котором безошибочно угадал старшего.

– От обстоятельств зависит, – усмехнулся я, решив ещё некоторое время подержать старосту в неведении относительно нашего визита.

И в этот же самый момент позади меня раздался негромкий голос Исмаила, обратившегося к сержантам:

– Вариант три.

Староста посмотрел на него непонимающе, а я – наоборот. Третий вариант обговаривался заранее: быть настороже и не расслабляться, несмотря ни на какое радушие местных хозяев.

Мы вошли в просторный и богатый дом старосты, и здесь нас ожидал накрытый стол. Эх, чего же там только не было, и праздник живота можно было устроить в полной мере, хотя по сервировке было ясно, что нас не ждали и метали на стол всё, что только было. Однако подвал у Никиты богатый, и даже такое поспешное угощение смутило бы многих городских жителей, которые, в подавляющем большинстве, до сих пор по карточкам отоваривались. На столе имелись окорока копчёные, сало, каши, салаты, маринады, грибочки, огурчики малосольные, такие же помидорчики с чесночком внутри, колбаска кровяная домашняя, а в центре, как два короля на шахматной доске, возвышаясь надо всем этим продовольственным обилием, стояли два десятилитровых бутыля – один с самогоном, второй с вином. Красотища!

Никита пригласил всех за стол, мы расселись, но к еде не прикасались. Сержанты сидят напряжённые, не расслабляются, а я жду удобного момента начать деловой разговор. Староста самолично разлил каждому из нас в гранёные стаканы своей гарной и прозрачной, как слеза, самогонки, было взялся произнести тост, но я его остановил:

– Погодь, дядька Никита, давай сначала о деле поговорим. – Тот поставил свой стакан обратно на стол, а я не стал ходить вокруг да около и сразу перешёл к сути: – Я за документами приехал, что от бати моего у тебя остались.

Староста, затаивший дыхание, облегчённо выдохнул и произнёс:

– Ох, и напугал же ты меня, Сашко. Я уж думал, что реквизиция государственная приехала за налогом внеочередным и безвозмездным, а тут деловто. Хух! – Он единым махом влил в себя стакан самогонки, закусил огурчиком, вынул из кармана полушубка потрепанный блокнотик, куда заносил все долги наших поселян, открыл на нужной ему страничке и провозгласил: – Ваша семья оставалась должна мне три золотых, и в счёт уплаты община изъяла ваше имущество: одежду, книги, утварь и офицерский планшет с набором армейских карт Ростовской области. Согласно закону, ты перед общиной чист, отработал все затраты, которые нёс поселок во время твоего в нём пребывания, и если ты желаешь выкупить имущество своей семьи, то с процентами, должен мне, – он беззвучно пошевелил губами и произвёл подсчёт, – восемь золотых.

– Мне только планшет нужен.

– Нет, Сашко, ты закон знаешь, или выкупаешь всё, или ничего.

– Ладно, беру. – Я аккуратно выложил перед ним восемь новеньких жёлтых кружков с выбитым на них гербом Кубанской Конфедерации, крепостной стеной, бунчуками, двуглавым орлом и несколькими флагами, символизирующими наши полунезависимые республики.

Глаза старосты, не часто видевшего наличку, загорелись алчным блеском, монеты моментально исчезли со стола, а у меня на руках уже через минуту оказался планшет моего отца. Что в нём находится, смотреть я не стал, а сразу же передал его на хранение Исмаилу. Дело наше было сделано, и мы навалились на угощение. Особо рассиживаться не стали, так, хряпнули по полста грамм самогонки, чисто ради приличия, плотно поели да засобирались. Демидов нас не держал и был только рад нашему скорому отъезду, но напоследок, когда он провожал нас к машине, я с ним всё же переговорил.

– Дядька Никита, а где сыновья твои?

– Нет их, на охоте они, – сразу же выпалил староста.

– А дочка?

– Тоже нет, замуж её выдал, в станицу Пятигорскую, что за Горячим Ключом сразу. А ты зачем спрашиваешь?

– Накостылять им всем по шее хотел.

– Ты, это… – замялся Демидов, – зла на нас не держи, Саня. Я ведь староста, за всех людей поселковых думать должен, а если все разбегутся, то кто останется? Вон, ты приехал мимоходом, а молодёжь уже через щели в заборах высматривает, что и как, на форму вашу и оружие пялится. По весне, как пить дать, человека тричетыре до города побежит.

– Ладно, староста, – хлопнул я его по плечу, – ты тоже извиняй, если что не так.

– Вот и хорошо. – Никита грамотно изобразил на лице умиление и чуть скупую мужскую слезу не пустил. – Что с остальными твоими вещами делать, Саня?

– Раздай людям, там всё равно ничего ценного нет, а у тебя в амбаре вещи только сгниют зазря. – Я махнул рукой и задал ему иной вопрос: – Слышь, дядька, а чего это ты реквизиции ждёшь, ведь не было уже давно ничего подобного?

– Реквизиция и дополнительный продовольственный налог вводится всегда, когда у нас война, ты это знаешь, Грамотей, так по закону. Последний раз такое было, когда пиратов в ПримороАхтарске уничтожали, пять лет назад. Да ты и сам помнишь, как тогда нам всем голодно было, ведь и родители твои тогда померли. Потом жить стали лучше, но закон этот никто не отменял, и несколько дней назад меня из Горячего Ключа известили, что вскоре война и чтоб, значит, был готов, на днях солдаты с чиновником прибудут. А потому, вы только через Малый Дыш переправились, наши охотники прибежали, говорят, солдаты на машине едут, а с ними ты. Вот народ наш и перепугался, мол, Саня все наши тайники знает, военным всё выдаст, и помчался добро своё по другим тайникам перепрятывать да скотину дальше в лес угонять.

– Значит, говоришь, война вскоре?

– Мне так чиновник городской сказал, а он зазря болтать не будет.

Понятно, значит, всё же война, как я и думал. До войск ещё ничего не дошло, только намёки, а в тылу уже подготовка полным ходом пошла. Шпион царя Ивана или «беспределов», если бы таковые имелись гдето рядом, выводы сделал бы сразу, но таких нигде не наблюдается, а нас проблемы поселковых граждан никаким боком не касаются. Нам надо в часть возвращаться, и, затарившись у моих гостеприимных земляков продуктами, мы погрузились в машину и покинули затерянный в горах посёлок.

На следующий день наша группа уже находилась в Краснодаре, мы ждали попутного поезда на Павловскую и, пока время свободное имелось, разбрелись по городу. Кто куда, а меня ноги понесли в центр, на улицу Красную, где я бродил с открытым от удивления ртом и наблюдал жизнь настоящего столичного мегаполиса, в котором проживало почти восемьдесят тысяч человек. Высотные дома с окнами из стекла, электричество, множество машин, трамваи, кругом радиорепродукторы, впечатлений от настоящей цивилизации было очень много. Пару часов я только ходил и наблюдал за столичной жизнью, но всё же встряхнулся, отбросил прочь от себя это очарование большим городом и направился в самый известный столичный магазин, торгующий оружием.

Пятиэтажный жилой дом, новостройка, на первом этаже магазин и вывеска гласит: «КОФ – Краснодарская Оружейная Фабрика. Семейное предприятие братьев Семёновых». Нормально, я нашёл то, что искал, и вошёл внутрь. Надо сказать, что от настоящего оружейного магазина я ожидал многого, но был разочарован. Да, оружие имелось, но на три четверти ассортимента – холодное. Шашки, сабли, кинжалы, ножи, арбалеты и даже допотопные копья заполонили большинство стен и прилавки. Да, были и огнестрелы, но в большинстве своём – гладкоствольные охотничьи ружья и ни одного нарезного образца. Имелись и пистолеты, но только три вида, и именно те модели, какие выпускались непосредственно в КОФе.

Первая модель – с ней всё ясно – очень и, повторюсь, очень плохая попытка скопировать пистолет Макарова, который широко использовался в войсках и правоохранительных структурах до Чёрного Трёхлетия и всеми остальными гражданами во время него и после, в Эпоху Хаоса. Не знаю почему, но у КОФа не получилось его сделать таким, каким ему быть должно, он постоянно клинил, давал осечки, и в нашем батальоне ношение выпущенных краснодарскими оружейниками «Макаровых» считалось признаком глубокого непрофессионализма и лёгкого дебилизма. В общем, этот пистолет отвергался мной сразу же, и даже его низкая цена, всего два золотых, не могла повлиять на мое мнение.

Второй образец – револьвер системы Нагана, простой в использовании и в производстве, а оттого сделанный на совесть. Хм, в моей группе наши доморощенные специалисты, сидя вечерком в палатке, про него неплохо отзывались. Нагнувшись к витрине из бронестекла, прочитал заводские характеристики нагана. Вполне так ничего, масса семьсот семьдесят грамм, в снаряжённом состоянии – восемьсот пятьдесят, дли на – двадцать четыре сантиметра, число нарезов в стволе – четыре, калибр 7,62 мм, в барабане семь патронов, начальная скорость пули – триста двадцать метров в секунду. Нормально и, учитывая, что прицельная дальность пятьдесят метров, а максимальная около трёхсот, совсем хорошо. Опять же цена не очень большая – три золотых и гарантия на него три месяца. Подумаем.

Третьим пистолетом, который выпускался на семейном предприятии братьев Семёновых, был очень сильно переделанный незабвенный ТТ33, придуманный талантливым тульским оружейником Фёдором Токаревым ещё в начале прошлого века и долгое время использовавшийся в Советской армии. К этому пистолету я решил присмотреться особо, так как выпускался он малыми сериями и гарантия на него давалась аж шесть месяцев. Правда, и цена была выше, чем у предыдущих образцов, – пять золотых, как сказал бы Ванька Тарасов, это две с половиной коровы. Одно слово – дорого.

Однако ТТ мне понравился сразу: чёрный ствол, обрезиненная рукоять и маленький герб Конфедерации, выдавленный на ней. Весь он производил впечатление надёжного оружия, и казалось, пистолет шептал: «Купи меня, я не подведу». Вчитался в характеристики: длина почти двадцать сантиметров, масса – восемьсот шестьдесят грамм, снаряжённый – девятьсот шестьдесят, калибр 7,62 мм, начальная скорость пули – четыреста метров в секунду, прицельная дальность – пятьдесят метров, максимальная – почти четыреста, ёмкость магазина – восемь патронов. Да, уж всяко лучше, чем наган и уж тем более «Макаров». Но цена… вот основной вопрос для данной покупки – и жаба душила меня нещадно. Блин, две с половиной коровы.

Я отошёл от прилавка, прошёлся по залу, приценился к ножам, вновь вернулся, тоскливо вздохнул и вновь отошёл. И вот, когда я уже совершил свой третий подход к витрине с пистолетами, видя мои терзания, ко мне подкатился продавецконсультант, полненький седоватый дедушка.

– Могу ли я вам чемто помочь?

– Вот, – кивнул я на ТТ, – присматриваюсь, но уж больно он дорог.

– На то есть причины, молодой человек, и, поверьте слову старого и многоопытного оружейника, пистолет стоит этих денег, и именно поэтому на него выдаётся такая долгосрочная гарантия. Мы уверены в своём оружии, а эта модель особенно хороша и только неделю назад появилась на прилавке нашего магазина. Но если вас не устраивает цена, то вы всегда можете приобрести «Макаров».

– Так ведь это барахло.

– Согласен, – флегматично поддержал меня продавец, но тут же поправился, – но ведь стреляет же.

– Нет, «Токарева» хочу, по виду и характеристикам – классная машинка. Однако дорогая. Да и люди говорят, что живучесть у него не очень, изнашивается быстро.

– Говорят, что в Москве кур доят, так что же, всему верить? Этот пистолет является ТТ только по внешнему виду, но он полностью изменён и переработан нашими оружейниками. Да, в старых ТТ были проблемы, и это было связано с целым рядом причин, тут и быстрый износ, и не очень удачный, излишне мощный патрон, но проблемы были решены. Теперь пистолет делается из совершенно нового сплава, разработанного перед самым Чёрным Трёхлетием, и в его конструкцию внесён ряд мелких, но очень важных изменений, надёжность повысилась в десятки раз, а оттого и гарантия на него полгода. Данный пистолет вне всяких сомнений является гордостью КОФа. Да вы сами посмотрите, молодой человек, – он завёлся и вынул изза спины точно такой же ТТ, как и на витрине, – предохранитель изменён, небольшой, надёжный и удобный, магазин переработан, улучшена его фиксация, да и рукоять, вы только посмотрите…

– Что рукоять? – Я не понимал всех восторгов продавца.

– Понятно, – дедушка убрал пистолет обратно, себе за спину, – вы не специалист и не фанат.

– Нет, не фанат, – согласился я с ним и спросил: – Так что с рукоятью?

– Угол наклона изменён, рукоять стала гораздо удобней и эргономичней.

Что такое «эргономичней», я не понял, но это слово меня добило окончательно, и я выпалил:

– Беру!

– Ну, так сразуто не надо, не торопитесь, молодой человек, – он открыл витрину, вынул пистолет и передал его мне, – походите, к стволу примерьтесь, поносите его, а там и решите окончательно, брать его или нет.

Минут через двадцать, наигравшись со своим новым приобретением, первым серьёзным в моей жизни, я подошёл к кассе. Предъявив свой военный билет, выданный мне в батальоне и действующий как паспорт на всей территории Кубанской Конфедерации, я оплатил покупку и, пока шло оформление пистолета, имевшего, кстати, серийный номер 000 140, разговорился с продавцом.

– Какой боеприпас будешь брать, гвардеец? – посмотрев в мой документ, спросил продавец.

– А какой есть?

– Два вида: стандартный и специальный. Стандартный боекомплект идёт по пять монет серебром сотня, а специальный – по восемь серебрушек.

– И в чём разница?

– Стандартный – это самые обычные «тэтэшные» патроны, а специальный боекомплект – патроны с экспансивными пулями. – Видя моё непонимание, добавил: – Это те, которые при попадании в тело другого человека раскрываются, как лепесток цветка. На груди противника маленькое отверстие, а на спине дыра, в которую голова войдёт.

– Давайте сотню специальных патронов и стандартных для пристрелки три десятка. – У меня из кармана ушёл последний золотой.

– Сделаем, – согласился консультант. – Кобуру возьмёшь?

– Деньги кончились, – пожимая плечами, улыбнулся я.

– Бывает и такое, но не унывай, заработаешь ещё, – старик улыбнулся в ответ и кивнул на пистолет, – может быть, что и с его помощью.

– Скажите, – я обвёл магазин взглядом, – почему стрелкового вооружения так мало? Насколько я слышал, КОФ многое выпускает, а здесь одни гладкостволы и три вида пистолетов.

– Не обращай внимания, это временное явление. Про посольство горцев с Кавказа слышал?

– Ну, слышал, конечно.

– Всё оружие джигиты по корню скупили – и винтовки, и пистолеты, и гранаты, а патроны, так миллионами штук со склада увозили. Гребли так, как если бы последний день на земле жили. Хотя им деваться некуда, с юга Новоисламский Халифат поджимает, а «индейцы» упёртые, на перевалах сидят и бьются, как черти, не желают их к себе пускать.

– Так я не пойму, горцы ведь тоже исламисты, могли бы и пропустить орду, и покориться.

– Вот, – дедушка назидательно вонзил палец вверх, – ключевое слово – покориться. Как показала практика и история, наши горцы покоряются только тогда, когда им это выгоду сулит, а Халифат, кроме бедности и сотен тысяч озлобленных попрошаек из пустыни, им ничего не несёт. Это не времена перед чумой, когда в Кавказ миллиарды из Москвы вливали, сегодня, если южане горцев к земле пригнут, всё наоборот будет. На фиг, спрашивается, такая покорность? Да и с религией, скажу я тебе, парень, там не всё так гладко. Кавказцы в большинстве своём мусульмане – факт, но в Халифате новый пророк, который называет себя воскрешённым Магомедом, а это всё же полная ересь.

Пообщавшись с продавцом ещё какоето время, я зарядил пистолет – имею как военнослужащий на это полное право, – сунул его за пояс и направился на вокзал. Прибыл без опозданий, мы загрузились в вагон, пассажирский, удобный и тёплый, и без излишней суеты, попивая в дороге сладкий чаёк и флиртуя с молодыми симпатичными проводницами, отправились домой. Вот так вот, сам не заметил, как за эти месяцы батальон стал для меня настоящим домом.

Ещё через двое суток все мы без потерь и дорожных происшествий прибыли в нашу роту. Планшет был передан Ерёменко, и наша временная группа, неплохо сошедшаяся в дороге, разбежалась по своим подразделениям. По прибытии меня ждала новость: рота полностью забивала на все рабочки и приступала к боевому слаживанию. Это значило только одно – война гдето совсем рядом, а раз есть такой приказ нашего комбата, весной мы перейдём в наступление и, как всегда, гвардия будет впереди всех на белом коне. Гадство, лишь бы не в чёрном гробике, хотя сам ведь о войне мечтал, вот и посмотрю на неё, какая она, в разной степени талантливости описанная писателямироманистами древних времён.

Глава 6

Кубанская Конфедерация. Станица Кисляковская

01.03.2057

Месяц пролетел, совсем его не заметил. В нашей роте всё это время шло боевое слаживание подразделения, и считать дни было попросту некогда.

Что есть боевое слаживание роты спецназа? Разумеется, я этого не знал, но делал то же самое, что и ветераны, так что для меня всё прошло вполне стандартно. Первая неделя – это индивидуальная подготовка бойцов, и каждый день мы занимались только теоретической подготовкой – сидели в палатках, а инструкторы, офицеры нашей же роты и особо продвинутые сержанты, впихивали в нас полезные знания. В основном это касалось минноподрывного дела, медицины и тактических приёмов наших будущих противников, кочевников«беспределов». В общем, внимательно всё слушаешь, запоминаешь, а в конце дня сдаёшь небольшой устный экзамен. Если инструктор доволен, всё путем, зачёт, а вот если нет, то командир твоей группы – в моём случае капитан Черепановтретий – даёт нагоняй командиру отделения, и уже он занимается твоей подготовкой индивидуально и в ночь. Так что мне хватило одного раза, чтобы понять, что если инструктор чтото говорит, то надо его слушать, а не кемарить тихонечко в уголке возле печки.

За первой пришла вторая неделя, и началась подготовка подгрупп, то есть троек. Я вошёл в левый боковой дозор нашей третьей группы, позывной Мечник, и кроме меня, разведчика, в ней же были ещё один разведос, Миха Якимов, он же Як, и старший разведчикпулемётчик Игорь Павлов, позывной Игорян. Тройки тренировались просто: нас с самого утра выгоняли на полигон за лагерем, и весь световой день мы бегали по грязному полю и расстреливали мишени, которые сами же и устанавливали.

Рывок вперёд, мы с Яком мчимся в сторону мишеней, а пулемётчик нас прикрывает. Перекат, падаем в грязь, бьём короткими очередями по мишеням. Теперь уже мы прикрываем Игоряна, а он зигзагами скачет по полю и плюхается в лужу чуть впереди нас. Так прогон за прогоном, с утра и до позднего вечера, и только в последние пару дней грязное поле сменяется на развалины станицы Кисляковской.

В конце этой тренировочной недели я сам для себя подсчитал, сколько БК вмолотил по фанере. И охренел. Получилось, что только я один израсходовал почти две тысячи патронов, столько же мой напарник Як, а про пулемётчика и говорить нечего, у Игоряна расход боезапаса перевалил за четыре тысячи. Затраты бешеные, тем более по нынешним временам, но, видимо, начальство считало, что это окупится. Лично нам это принесло только пользу, и наша тройка спелась настолько, что порой мы друг друга и без слов понимали, а работу подгруппой вели на автомате, не отвлекаясь на лишние раздумья и не выдумывая ничего нового.

Наступила третья неделя, пошла работа всей группой, тактика в лесу, ночёвки на снегу и бродилки вокруг нашего базового лагеря. По лесу передвигается группа, ведёт поиск, и всё как положено – головной дозор, боковые, центр, тыл. Идёт приказ по рации, и другая группа организует на неё засаду. Происходит бой, учебный, разумеется, и стрельба только холостыми патронами – нам, что удивительно, и такой боеприпас подвезли. После боя – разбор, кто и сколько бойцов потерял, в чём ошибки и как их исправить. Вновь движение, группы расходятся, и, кто на кого организует следующее нападение, никто не знает, кроме командира роты, который действовал по одному ему известному плану и графику. За эти семь дней, минус один, сутки сидели на блокпосте, наша группа шесть раз «вступала в бой», три раза организовывала засады и три раза налёт. Практика – великая вещь, и за время таких тренировок данную простую истину я усвоил чётко.

Четвёртая неделя началась с тревоги, и вся рота, кроме одной дежурной группы, которой конкретно повезло, во главе с Ерёменко в течение пятнадцати минут покинула расположение базы и ушла в лес. Ночь, мороз, ветки трещат, а сто с лишним человек, нагруженные рюкзаками с боезапасом, вещами, продовольствием и оружием, топают по ночным дебрям. Такая вот тренировочка, продолжавшаяся трое суток с краткими остановками. После этого изнурённые и усталые бойцы роты разбили лагерь и забазировались, сутки отдохнули и двинулись обратно.

Правда, назад пошли совсем не так, как шли в леса. Командиры подразделений кинули монетки, и одна из групп с форой в два часа первой вышла из лесного лагеря. Это – «жертва», которую остальные – «хищники» должны были догнать раньше, чем она достигнет базового лагеря под Кисляковской. Так начались «скачки», а «жертвой» выпало быть нам.

Трое суток продолжалась «погоня», мы рвали жилы, проклинали всё на свете, но не останавливались и, как стадо лосей, ломились через дебри к родным палаткам. Однако те, кто шёл позади, тоже не хотели проиграть, были совсем не хуже, чем мы, и, когда до лагеря оставалось всего ничего, километров восемь, нас всё же настигли. В сложившейся ситуации наш командир принял единственное верное на тот момент решение. Капитан оставил на пути преследователей заслон из самых истомлённых бойцов, а сам с остатками группы сделал один конкретный рывок, вложился в него последними своими силами и выиграл.

По возвращении в лагерь весь личный состав роты, который участвовал в заключительной тренировке, четыре дня ничего не делал, валялся брюхом кверху в своих палатках и вставал со спальников только для того, чтобы в очередной раз перекусить и выйти в туалет. Сегодняшнее утро застало меня за чтением. Я лежал возле мутноватого окошка и перелистывал толстую, прошитую суровыми нитками тетрадь, на обложке которой была надпись «Алексей Черепанов. Подготовка бойца спецназа. Тактика. Снаряжение. Вооружение». Отличнейшее пособие, написанное самым первым командиром нашей второй роты и дедушкой нашего командира группы подполковником Черепановым сорок лет назад, в далеком 2017 году.

Уже не в первый раз я перечитывал эту тетрадь и каждый раз находил в ней чтото новое для себя. Например, постоянно сравнивал нас и их, наших далёких предков, выживающих во время чумы и последовавшего после неё хаоса. По физическим кондициям, что бы там ни говорил капитан Максимов из учёбки, мы им ничем не уступали, а может, и превосходили, но в плане образования были на самом низком уровне, а во всём виноваты смутные времена, лишившие нас учителей, великого множества книг и системы образования. Как следствие, налицо наше техническое отставание. Где компьютеры, самолёты, ракеты, вертолёты, спутниковая связь, Интернет? Этих самых продвинутых технологий прошлого нет, а мы только выживаем на остатках былого величия. Хотя, конечно, некоторое количество компьютеров сохранилось до сих пор, да и мобильные телефоны имелись, пусть разговоры по ним и нельзя было вести, но фотокамеры и радиоприемники в них попрежнему были востребованы. Многое забыто и похерено, с каждым годом забывается всё больше, и будет ли возрождение, про которое так много говорит по радио наш президент Симаков, лично я просто не знаю. Хочу верить в золотой век, но в реальности, несмотря на всю силу и блеск нашей Конфедерации, вижу откат в прошлое.

Чего далеко за примерами ходить, взять хоть наш батальон и армию в целом и повести разговор про наше оснащение. В тетради подполковника Черепанова описаны многие виды стрелкового и тяжёлого вооружения, и он писал о них как о чёмто естественном и обыденном, что находится рядом и готово к применению. Но прошли годы, и где все эти ВСС, АС «Вал», ОЗМ72, МОН, РПО, РШГ? Их нет, за минувшие десятилетия всё это исчезло без следа, истратилось, пришло в негодность, выработало ресурс, а ремонтировать тот же «Печенег», про который я столько слышал, но ни разу не видел, было просто некому. Да, есть наш центр, город Краснодар, в котором производят оружие, но все наши оружейные заводы не в состоянии собрать из запчастей ни одного рабочего вертолёта, ни одного продвинутого танка и ни одной мощной САУ. Всё, что они сейчас могут, это создать чтото своё, попроще и полегче. Коечто у нас в батальоне было, конечно, мы же гвардия, но два десятка БТРов, несколько танков и батарея самоходных орудий с ограниченным боезапасом – это капля в море и на общем фоне значат очень мало.

Положим, над проблемой нашего технологического отката в прошлое наверняка не только я размышляю, но и более умные головы, которые наверху сидят, а человек – такое существо, что если поставит перед собой цель, то обязательно её достигнет, если доживёт до получения конечного результата, естественно. Опять же, мир не заканчивается на нас, жителях Кубани, есть Московский диктат, который рубится в окружении кочевых орд, есть Уральская Республика, Китай, который объединяется и пытается вспомнить славное прошлое, да и за океанами, как говорят, чтото имеется – мощные радиостанции регулярно ловят сигналы из Южной Америки. Ктонибудь, а вытянет наверх, хотя, разумеется, хотелось бы, чтобы это были мы.

– Что, всё мечтаем, Мечник? – Ко мне подошёл наш группник, стройный и всегда подтянутый брюнет, капитан Черепановтретий.

– Да, товарищ капитан, размышляю, – повернулся я к нему.

– Собирайся, Ерёменко вызывает. – Он посвойски подмигнул мне и вышел из палатки.

Мне собираться недолго, на тело – куртку, на голову – шапку, на ноги – сапоги резиновые – и на выход. Догнал я капитана уже возле штаба, и внутрь мы вошли вместе. Ближний круг майора Ерёменко, включая нас двоих, был в сборе – два группника и шесть сержантов. Сам командир роты, как всегда, сидел за столом, а мы с Черепановым примостились на лавку рядом с другими собравшимися.

Майор оглядел всех и начал разговор:

– В общем, так, товарищи мои. До всей роты то, что я вам сейчас скажу, доводить не надо, всему своё время, а вы – моя опора и знать новости должны чуть раньше, чем другие военнослужащие. Через три дня мы получим приказ президента о развёртывании нашего батальона в бригаду, численность личного состава будет увеличена до двух с половиной тысяч. В бригаде будет мотострелковый батальон, два разведбата и один батальон спецназначения. Я становлюсь комбатом спецов, с вышестоящим командованием всё решено. К чему этот разговор, понимаете?

Все присутствующие промолчали, и только Черепанов откликнулся:

– Не томи, командир, что от нас требуется?

– В нашем батальоне будет четыре роты по четыре группы в каждой, бойцы нужны.

– Куда ещё? – отозвался командир первой группы, младший брат нашего майора, Ерёменкочетвёртый, совсем не похожий на своего здоровякабрата, среднего роста и абсолютно лысый мужичок. – Через месяц в наступление переходим, и кто воевать будет?

– Спокойно, – майор улыбнулся своему брательнику, – завтра первая рота из рейда вернётся, они и займутся обучением новобранцев. От себя мы только две группы в новые подразделения отправляем, а четыре так и останутся второй ротой, которая и потянет на себе основную работу в весеннем наступлении.

– И где мы сейчас рекрутов возьмём?

– Это я у вас и хотел узнать. – Ерёменко закурил. – Может быть, у когото идеи есть, где нам бойцов найти? Через пару деньков новость разнесётся по всем подразделениям и каждый озаботится новыми солдатами. Пока у нас есть двое суток форы, и мы наших конкурентов в борьбе за человеков опережаем.

– В Тихорецк смотаться, в Кропоткин и по станицам окрестным проехаться, – предложил Черепанов.

– Не вариант, всё, что можно, мы уже из этих мест выгребли.

– У территориалов попробовать людей переманить, – отозвался Исмаилага.

– Тоже не то, территориалы нас и на дух не переносят, а если найдётся ктото, кто захочет к нам перевестись, то такая волокита с документами начнётся, что лучше об этом и не думать.

Больше предложений не было. Не знаю, что меня дернуло, и я сказал:

– Беженцы.

– Повтори. – Майор посмотрел на меня.

– Беженцы из Донского Царства, товарищ майор. Они находятся недалеко отсюда, в станице Новолеушковской, которая между Тихорецком и Павловской. По слухам, их там скопилось до семи тысяч человек. Правительство, конечно, их расселяет потихоньку, но они прибывают постоянно. Нам ведь человек сто пятьдесят нужно, так неужели не найдём?

– Голова, – уважительно протянул ротный. – Вот что значит свежий взгляд. Черепанов, – он кивнул моему группнику, – собирайся в дорогу, возьмёшь десяток бойцов при оружии, Мечникова, рацию – и вперёд. К вечеру жду доклада, что и как в лагерях беженцев. Если есть вариант набрать там рекрутов, то завтра организуем автоколонну, приедем и всех, кто нам необходим, заберём. Вопросы?

– Семейных брать? – спросил капитан.

Ерёменко подумал и кивнул:

– Да, если ценные кадры, то бери. После того как с остатками Донского Царства разберёмся, свой лагерь будем ставить и семьи из бригады подтянем.

– Командир, – голос подал брат майора, который не наедине был с ним предельно официален, – как полковник Игнатьев видит дальнейшее положение дел? Ты с ним об этом разговаривал?

– Говорил, и он сказал, что всё будет как в старые времена. В бригаде остаются все вспомогательные структуры и рота охраны, а батальоны, где бы они ни находились, всё равно будут подчиняться ему и его штабу.

– Ясно, – пробурчал командир первой группы.

– Раз ясно, тогда все свободны. Мечников, останься.

Собрание было окончено, все разошлись, и мы остались вдвоём. Майор порылся в ящике своего стола и положил передо мной две золотистые металлические лычки, какие на погон камка цепляются.

– Это мне? – задал я уточняющий вопрос.

– Тебе, – усмехнулся ротный. – Можешь уже сейчас прицепить, а приказ по роте сегодня вечером пройдёт. Так что поздравляю тебя, Мечник, с внеочередным воинским званием младшего сержанта.

– Служу Конфедерации.

– Это хорошо, что служишь, правильно.

Он вновь порылся в столе и достал знакомый мне планшет, раскрыл его и вынул карту, которую сразу же разложил на столе.

– Карта моего отца?

– Она самая. Долго я с ней возился, но всё же разобрался, что здесь и как.

– А зачем вы её мне показываете?

– Хм, вопрос интересный. Наверное, потому, что отца твоего помню. Мы с ним хоть и не были никогда друзьями, но вот врезался он мне чемто в память, а ты его наследник, да и карту добыл именно ты, а не ктото другой. В общем, ты в этом деле будешь задействован в любом случае.

Склонившись над картой, я спросил:

– И где склад?

– Не склад, а склады. Их три. Местоположение известно, но что в них находится, непонятно. Даже намёка нет. Вот здесь, – он ткнул в карту пальцем, – недалеко от Аксая, ещё в прошлом веке плодоовощной совхоз был, там подвалы обширные имелись под вино и фрукты. Когда в России, ещё до Чёрного Трёхлетия, развал начался, перестройкой назывался, совхоз зачах, сады вырубили, а подвалы забросили. Вот в нихто отец твой и товарищи его и сделали основной склад. Кроме него, есть ещё два, поменьше, но они в соседних населённых пунктах.

– Командир, а что вы будете делать с тем, что мы добудем?

– Сначала добыть надо, а потом уже думать. Если чтото действительно стоящее, например оружие, которое боеготово и не сгнило, то часть себе оставим, а часть в бригаду отдадим. Мы ведь не анархисты какие, правильно, Мечник?

– Так точно, не анархисты.

– Вот если бы мы независимым наёмным отрядом были, тогда всё для себя, а так, что поимели, тем и поделились. Ладно, – майор свернул карту, – можешь идти.

Покинув штаб, я приготовился в дорогу: набрал в свой РД харчей, вооружился верным АКСом и ТТ. Вскоре наш отряд тронулся в путь, и через несколько часов мы были на месте, в лагере беженцев, расположившемся возле станицы Новолеушковской.

За последние месяцы повидал я многое, но то, что открылось нам в сборном пункте для беженцев, по эмоциям перехлестывало всё. Огромное грязное поле, некогда выгон для скота, обнесено колючей проволокой, вокруг охрана из вооружённых карабинами территориалов. За колючкой длинные дощатые бараки и между ними – тысячи оборванных и исхудавших людей, слоняющихся без всякой цели. Но не это сразу же бросилось в глаза, а поляна вдоль дороги, на которой торчали из земли сотни свежих деревянных крестов. Видимо, по зиме тут было совсем хреново, и народ мёр как мухи.

– Мляяя, – протянул Черепанов и со злостью посмотрел на сытых, откормленных охранников, – натуральный концлагерь здесь устроили. Ну, шакалы!

Ветераны, которые с нами поехали, защёлкали затворами автоматов, а мой комод, Филин, спросил капитана:

– Череп, что делаем? Может, завалим этих уродов? – Он кивнул на территориалов.

– Палёво, Филин, попробуем понормальному с ними разбежаться, но, если кто рыпнется, стреляйте на поражение.

– Как скажешь, – кивнул комод.

Наш «Урал» остановился подле чистенького, аккуратного домика возле въезда на территорию лагеря, из которого тут же вышел пожилой вальяжный человек в шикарной бобровой шубе и четырехугольной кепке, какие носят некоторые чиновники республиканской администрации. Черепанов перепрыгнул через борт грузовика, подошёл к чиновнику и, небрежно козырнув, представился:

– Капитан Черепанов, Четвёртый гвардейский батальон, прибыл в лагерь для перемещённых лиц для набора рекрутов, готовых служить в частях гвардии Кубанской Конфедерации.

– Смехов, Пал Палыч, – растерянно ответил чиновник. – У вас имеются соответствующие бумаги?

– Нет, мы действуем в соответствии с воинским уставом Конфедерации от 2052 года, по которому во время войны гвардейские части имеют право набирать добровольцев там, где посчитают нужным. Вы в курсе, что у нас война?

– Конечно, – подтвердил Смехов, выпятил грудь и приосанился. – Однако я не могу пустить вас на территорию лагеря, он закрыт на карантин.

– Карантин так карантин, – усмехнулся капитан и обернулся к машине: – Радист, вызывай на связь столицу, уточним в администрации президента, что это за болезнь такая по нашим просторам гуляет, про которую никто не знает.

– Зачем же сразу столицу? – сразу забеспокоился чиновник, ни разу в жизни не видевший армейской радиостанции и не знавший, что наша старенькая Р147 «Багульник» только теоретически способна достать до Краснодара, находящегося от нас в трёхстах километрах.

– Ничего. – Капитан искоса посмотрел на Смехова. – Сейчас выйдем на связь с Верховным, и если выяснится, что вы нас обманываете, то не обессудьте. Мы вас, – офицер кивнул на стену дома, – вдоль этой стеночки выстроим и всех расстреляем к едрёной фене.

Чиновник посмотрел на нас, занимающих оборону вокруг капитана, и на своих солдат, старающихся отвалить в сторонку, тоскливо вздохнул, както сдулся и резко сменил тон разговора:

– Может быть, договоримся, капитан?

– Конечно, Пал Палыч. Нам ведь лишняя суета не нужна. Ну, постреляем мы вашу гопкомпанию, которая людей голодом морит и наверняка беспределит здесь почёрному, а потом стой здесь, охрану налаживай и вас закапывай. Нет, это только в крайнем случае, если нас к этому обстоятельства принудят.

– Сколько людей вам нужно?

– Много, но сначала контингент надо посмотреть.

Смехов ещё раз вздохнул и дал своим охранникам приказ нам не препятствовать. Пять человек остались возле машины, мало ли что, вдруг местный начальник передумает, а Черепанов, пятеро бойцов и я вошли на территорию лагеря.

Только зайдя за колючку, понимаешь, что попал в полное дерьмо. Почему? Да по той простой причине, что оно было вокруг. Охренеть! Люди бежали от «беспределов», надеялись на чтото, на них выделялись деньги и продовольствие из государственной казны, а здесь – нате вам, отобрали всё, что было, кинули в бараки посреди чистого поля и даже лопату не дали, чтоб яму выгребную выкопать. Мать их, разэдак, этих территориалов. Падлы!

Черепанов вышел на болееменее незагаженное пространство, видимо, здесь местная власть народу продукты раздавала, и остановился. К нам сразу же стали стягиваться угрюмые люди, и ктото просительно протянул ко мне руку, мол, дай поесть. Да, жаль беженцев, но сначала дело.

– Люди, – выкрикнул капитан в толпу, – я представитель Четвёртого гвардейского батальона, который вскоре направится на Дон освобождать ваши дома от кочевников«беспределов». Нам нужны солдаты. Кто желает вступить в гвардию?

Толпа зашумела, а ктото громко спросил:

– А как у вас со жратвой?

– С этим вопросом всё хорошо, паёк такой, что и эти, – Черепанов кивнул в сторону ворот и скопившихся возле них территориалов, – позавидуют.

– А деньги? – всё тот же голос.

– Два золотых в месяц в боевой части и один во вспомогательной.

– А семьи?

– Без проблем, но только для хороших специалистов.

– Где расписаться? – Протолкнувшись через толпу, к нам вышел худой, больше похожий на скелет, обтянутый кожей, чем на человека, высокий мужчина.

– Подожди с росписью. Надо посмотреть на тебя, кто и что умеешь и как со здоровьем. – Капитан окинул его взглядом и обратился к Филину: – Займись, комод, но не затягивай, не более пяти минут на человека. Остальным то же самое – опрос будущих рекрутов. Давай, парни, время поджимает.

Мы начали выдергивать из толпы желающих записаться в гвардию мужиков и опрашивать их. Переговорил с одним – не то, здоровье пошаливает, чтото серьёзное с сердцем, отказ. Второй человек – нога покалечена, но говорит, что разбирается в технике, отправил его к капитану, пусть он решает. Протиснулся третий, голодный, худой и истощённый, но боец, в армии царя Ивана служил, дезертир, а значит, годен. Лица мелькали перед глазами, сливались в одно, и уже к вечеру я не помнил ни одного из тех, с кем разговаривал в этом лагере, глаза закрываешь и видишь одну тоскливую маску, которая озабочена единственной мыслью, что бы съесть.

Пришла ночь, мы забрали всех, кто был нам нужен, и вывели за пределы лагеря. Капитан выбил у Смехова одеяла и продукты, и мы смогли сразу накормить бывших беженцев, готовых стать гвардейцами. Их оказалось сто семьдесят человек, а в нагрузку к ним – их близкие и родня, ещё триста человек. Сами мы ложились спать голодными – не было сил смотреть на остававшихся за колючкой людей, и всё, что у нас имелось в запасе съестного, раздали им. Ничего, в животе побурчит, но хоть совесть мучить не будет.

Глава 7

Донское Царство. Батайск

25.04.2057

Наступил «день X», и собранные в ударный кулак части гвардии и войска быстрого реагирования, более трёх тысяч бойцов при поддержке бронетехники, придерживаясь автомагистрали М29 РостовБаку, двинулись на север зачищать территорию бывшего Донского Царства от «беспределов». Как там говорил по радио президент Симаков: «Вперёд, мои воины! Пробейте дорогу к городу, где находятся в блокаде десятки тысяч мирных граждан, желающих присоединиться к нашей Конфедерации, оплоту цивилизации в мире хаоса! Смерть „беспределам“! Пленных не брать!» Красиво сказал, правильно и по существу, сразу видно, что наш человек. В общем, команда дадена, время засечено, поехали. Хотя поехали – это я загнул, конечно, в основном всё же пешедралом тронулись, а вот стройбригады, прокладывающие дорогу сразу за нами, под охраной территориалов, те да, на машинах, конными обозами и по железнодорожной ветке передвигались, но не быстро.

От станицы Кущевской, нашего крайнего пограничного форпоста, до самого Батайска шла нейтральная и никем не заселённая земля, и день сменялся днём, а мы, как на учениях, продвигались по разрушенной и заросшей кустарником автостраде. Всё было спокойно, но мы не расслаблялись, поскольку первая рота, бродившая по пограничным территориям этой зимой, неоднократно наблюдала массовые миграции кочевников в сторону Дона, так что рано или поздно, а нам придётся с ними переведаться.

Надо бы объяснить, кто же такие кочевники«беспределы», против которых, собственно, и велась военная кампания, в которой я принял непосредственное участие. После того как минуло Чёрное Трёхлетие – да будь проклят тот мудак, который распылил вирус чёрной оспы, – многие люди, уходя от кровавого хаоса, царившего в городах, скрылись в заволжских лесах. Рыли землянки, норы, выживали, как могли, и это у них получилось. Буквально за дватри поколения они размножились, но при этом и деградировали сильно, превратились в животных, повинующихся инстинктам и похерившим здравый рассудок. Какая там письменность, образование, мораль, закон или ещё чтото, главным для них стало выживание. Охота, собирательство, мародёрка, а в голодные годы и каннибализм – вот основные занятия, которыми они жили сорок лет подряд.

Однако в 53м году по неизвестной причине их одичавшие первобытные племена вывалились из Заволжья и двинулись в нашу сторону. Первоначально, пройдя по Сальским степям и обогнув озеро Маныч, они вышли на наше пограничье, но под Белой Глиной, куда срочно был переброшен Первый гвардейский батальон, передовую орду разнесли в пух и прах, а идущие за ними вслед, почувствовав слабину Ивана Седьмого и его армии, развернулись на Ростов. И вот прошёл всего год, и от Донского Царства остались лишь ошмётки, которые наш президент решил к себе поближе подгрести, а три орды, с центрами в Батайске, Зернограде и Сальске, нависали над нашими северными и восточными границами.

Както я слушал по радио выступление одного умника из столицы, который долго разглагольствовал о «беспределах». Времени на это угробил час и вывод для себя сделал только один – ни черта этот чувак, называющий себя учёным, не знает, а первобытные племена кочевников, прозванных за жестокость и цинизм «беспределами», никакие не люди, а самые настоящие хищники на двух ногах. Причём нормальное хищное животное никогда не берёт больше, чем ему нужно, а эти меры не знают и без всякой пощады истребляют не только животный мир, но и всех людей, которых встретят на своём пути. Каннибалы, ёлкипалки, кормовую базу истребили, покочевали дальше.

Никто не мог понять их феномена – как всего за сорок с лишним лет люди смогли так измениться. Для себя я отнёс их в разряд бешеных зверей, которые подлежат немедленной ликвидации, тем более что моя задача проста – пойти вперёд и поубивать всех, на кого мне командир укажет. Война начинается, и у меня есть в ней чётко обозначенная роль солдата Кубанской Конфедерации, который должен поменьше думать, побольше стрелять.

К городу Батайску, который прикрывает Ростовпапу с юга, мы вышли через десять дней. Вот здесьто и зарубилась кровавая каша, причём первыми бой начали не мы, а сами кочевники. Уже на подходе, километрах в десяти от посёлка Пятихатки, навстречу нашей роте, которая была авангардом боевой гвардейской группы, вывалилась начавшая миграцию орда – небольшая, чуть больше тысячи человек, и в большинстве мужчины.

Как начался бой, толком не помню, и могу сказать честно, что, если бы не было рядом со мной ветеранов, переживших не одну мясорубку, может, я растерялся бы и побежал. Рассыпавшись тройками, как в поиске, наша третья группа двигалась вперёд, слева нас прикрывала первая группа, справа – вторая. В какойто момент гдето впереди затрещал кустарник, послышался чавкающий топот множества бегущих по болотным лужам людей, но я этому внимания както не придал, подумал, что это стадо диких кабанов рыщет в поисках сочной весенней осоки с места на место.

– К бою! – первым, как ему и полагается, сориентировался Черепанов.

Громкий голос капитана вывел нас из ступора, и мы заняли оборону. Слаженно, буквально за двадцать секунд, боковые дозоры подтянулись к центру, развернулись по флангам, головной его прикрыл, а тыловой составил резерв. Перед нами была небольшая полянка, а за ней заросли какойто зелёной и дурно пахнущей хрени, которая в один миг была подмята сотнями ног – выскочили они, те самые беспощадные и жестокие «беспределы», некогда люди, ставшие жить как животные.

– Огонь! – выкрикнул командир.

Вся группа ударила по противнику, и шквал огня, сметая всех, кто под него попадал, пронёсся по полянке. Плотность огня у нас была не слабая, а небольшую поляну обойти было трудно. Местность вокруг нас, куда ни глянь, болотистая, особо не побегаешь, а на тропинках слева и справа – другие группы нашей роты, но дикарей было много, а на потери им было плевать. Каждый из нас действовал так, как его учили, – ловишь в прицел человека, короткая очередь, не смотришь на падающего противника, перекат и стреляешь в другого. Перезарядка, всё по новой, и снова позицию меняешь, у «беспределов» огнестрелов немного, но они есть, а стрелять они умеют неплохо, наверное, по той простой причине, что стрелковое вооружение имеют только лучшие воины племени.

В какойто момент дикари замялись, как если бы были готовы отступить, запаниковали, но позади них разнёсся протяжный, нудный звук, – потом я узнал, что это сигнальный рог, и они вновь побежали на нас. Ктото, кажется Филин, выкрикнул:

– Внимание, собаки!

Это да, здоровенные волкодавы, натасканные рвать людей, – чуть ли не основная ударная сила кочевников, странно, что они их сразу впереди себя в бой не пустили. Как назло, у меня да и у большинства из наших бойцов, кто автоматами был вооружён, закончились заряженные рожки. Сам не заметил, как в горячке боя все восемь штук, что в разгрузке были, извёл. За спиной, в РД, ещё триста штук патриков россыпью, а толку от них, если их сначала в рожки забить надо, а тут как раз, обогнав кочевников, псы появились, десятка три лохматых чудовищ, каждый из которых размером с телёнка.

При виде оскаленных пастей и обнажённых клыков в голове появилась только одна мысль: «Что делать?» Мысль паническая и к добру не приводящая, но недаром меня по полям и лесам гоняли, до рефлекса вбивали нужные моим командирам реакции. Тело, в отличие от головы, никакой паники не проявило и действовало как обычно. Руки выхватили готовый к работе ТТ, глаз намечал цели, и, стоя на одном колене, как на стрельбище, одного за другим, с одной обоймы я привалил трёх псов. Что интересно, ни одной пули мимо не положил, каждая в цель и каждая результативно, а боекомплект с экспансивными пулями оказался идеальным боеприпасом для уничтожения боевых собак. Спасибо тебе, добрый человек, продавец из оружейного магазина, за такой замечательный и так необходимый мне спецбоекомплект.

Пистолет сухо щёлкнул, обойма пуста, а пять волкодавов или человекодавов, кому и как лучше звучит, вломились в наши боевые порядки. Одна из тварей бросилась на меня, мы покатились по грязной траве, и я оказался под тяжёлой вонючей тушей. Всё, на что меня хватало, это удерживать обеими руками пса за шею. Животное ярилось, пыталось дорваться до моей обнажённой шеи, а из его пасти на моё лицо капала мерзкого вида тягучая слюна. Мы боролись, пёс был силен, но я его не отпускал, и сложилась патовая ситуация, когда псина не может меня загрызть, а я не могу даже до ножа дотянуться.

Выручил меня Як, прыгнувший на нас сверху и сапёрной лопаткой рассёкший животине черепок. Кровь и мозги полились на меня, тяжесть двух туш я не выдержал – хоть и крепкий парень, но всё же не Геракл, – руки разжались, и меня вдавило в грязь. Благо, сразу же и полегчало. Волкодава откинули в сторону и я смог встать на ноги. Однако ненадолго.

Следом за боевыми животными последовали «беспределы», выжившие под нашим огнём, и понеслась рукопашка. Мне прилетело сразу. Какойто мелкий уродец на кривых ножках и с ожерельем из человеческих зубов на шее ткнул меня дубинкой в живот. Разгрузка, куртка и камуфляж удар смягчили, не без этого, но больно было так, что меня всего скрутило, и я вновь упал в грязь. Правда, сразу же откатился в сторону и тем сберёг свою бедовую голову от соприкосновения всё с той же самой дубиной. С полминуты, не меньше, катался я в грязи под ногами сошедшихся в смертельном бою людей, а кривоногий дикарь пытался меня укокошить. Хрен ему! Мне всё же удалось оклематься и вскочить на ноги. Дальше дело техники – перехватил дубинку левой рукой и коротким ударом справа в челюсть вырубил кривоногого.

Радоваться победе было некогда, надо было своим помочь, и всё, что я смог, это схватить оружие дикаря, упавшего мордой в грязь, и, орудуя этим дубиналом, изобразить из себя былинного богатыря. Надо сказать, что это у меня получилось неплохо, двоих противников я уложил, а там мы их всё же задавили.

Бой затих сам собой. С десяток дикарей откатились от нашей позиции, им вслед метнули пяток гранат, и стало очень тихо. Мы сразу же подготовили своё оружие к бою, перезарядились и уже после этого подсчитали потери. Троих наших бойцов дикари всё же убили, остальные все изранены, хорошо ещё, что легко, в основном ссадины и ушибы, без переломов и отрубленных конечностей. Правда, пропал Игорянпулемётчик, боец из моей тройки, видимо, его уволокли отступающие дикари. Жаль парня, привык я к нему, а шансов получить его назад живым не было никаких. Дикари на то и дикари, что обмен пленных не практикуют.

Впрочем, учитывая, что против нас было сотни три «беспределов» и собаки, отбились мы легко. После этого боя нападений больше не было, а «беспределы» отступили и вернулись в развалины Батайска, где растеклись по подземным коммуникациям и подвалам, которые имелись на территории городка в большом количестве. Пойти на прорыв они не пытались, а как ни в чем не бывало, не реагируя на наши разведывательные группы, обходящие город со всех сторон, жили своей обычной жизнью. Одно слово – животные, некогда бывшие людьми. Есть непосредственная опасность – дерутся, нет – сидят на попе ровно, мяско пережёвывают.

Батайск, Красные Сады, Пятихатки и Койсуг, некогда составлявшие единый жилой массив, наши части, несмотря на большую заболоченность окрестностей, окружили быстро, всего за три дня. Передовые мотострелковые дозоры подошли к древнему Ворошиловскому автомагистральному мосту через Дон, который находился под контролем ополченцев Демократического Фронта, и установили с ними связь. Почти победа, и оставался сущий пустяк – войти в Батайск, где по самым скромным прикидкам было три большие орды, общей численностью до двадцати пяти тысяч рыл, и покрошить их в капусту. Делов всего ничего, решили в нашем штабе, и отдали команду на штурм городка.

На позиции выдвинулись все четыре бригадные САУ «МстаС», десяток гаубиц Д30 и полсотни 120мм миномётов. Вокруг города заняли позиции все имеющиеся в распоряжении нашего, уже комбрига, полковника Игнатьева, гвардейские части, а полторы тысячи солдат из частей быстрого реагирования в это же самое время готовились наступать с югозапада. Всё готово, люди ждут, а приказа нет. Проходит час, другой, и появляется некий высокий чин из столицы, лично приехавший посмотреть на войнуху. Его машина, какойто приземистый вездеход чёрного цвета, стоит недалеко от нас, метрах в трёхстах, рядом охраны – не меньше полсотни бойцов, вооружённых с ног до головы, и наш полкан, чтото увлечённо рассказывающий ему и размахивающий руками. Стратеги, етить их всех в бога душу.

Швирхх! – от расположения отцовкомандиров взвилась ввысь красная ракета, а значит, у нас есть ещё минут двадцать.

Гдето вдали гулко забахали орудия и ударили миномёты. Это по разведанным скоплениям «беспределов» лупцуют наши «боги войны». Мы готовимся, затягиваем ремни разгрузок, вкручиваем запалы в гранаты и ещё раз слушаем наставления нашего командира роты, выстроившего все группы на узком расчищенном участке земли возле дороги:

– Парни, всем быть предельно внимательными. Сейчас артиллерия отработает, и пойдём вперёд, но дикари все по подвалам сидят, и многие уцелеют, так что схватка будет жаркой. Кроме того, есть их собаки, которые очень опасны. Стрелять во всякую псину, обнаруженную в пределах видимости. Гранат не жалеть, если будет мало, их ещё притянут. На рожон не лезть, геройство здесь не пройдёт, и мы не у себя дома. Не щадить никого! Убивать всех! Заложников или пленников в городе нет, за жизнь мирных граждан можно не переживать. – Он на мгновение запнулся и продолжил: – Вчера на окраине Красных Садов Игоря нашли, пулемётчика из третьей группы. От парня осталась только голова и костяк. Его живьём скормили собакам, видимо, на наш запах натаскивали. Отомстим за нашего товарища! Спецназ, вперёд!

– Вперёд! – отвечаем мы слаженно и дружно и выдвигаемся на исходные позиции.

Артподготовка окончена, и всё смолкает. САУ и гаубицы откатываются назад, в тыл, а миномёты, наоборот, подтягиваются поближе к городку и будут оказывать нам поддержку. Ни слова не говоря, Черепанов пальцем указывает на развалины Пятихаток перед нами и идёт по полю. Мы рассыпаемся по подгруппам и, прикрывая друг друга, следуем за ним. Наша тройка, в которую добавили нового бойца, того самого дезертира, выбранного мной в лагере беженцев и получившего позывной Глаз, идёт левым боковым дозором, всё как всегда.

Окраины Пятихаток позади. В посёлке никого, хотя на других боевых участках полным ходом уже идёт бой, слышна заполошная стрельба, взрывы гранат, а мы шагаем как ни в чём не бывало и ни одного «беспредела» не наблюдаем. Наша рота в центре наступления, вокруг нас наши же гвардейские части, позади БТРы с мотострелковым десантом на броне, а за ними – грузовики с миномётами. За несколько часов, никуда не торопясь, осторожно, на мягких лапах, мы проходим через развалины посёлка Пятихатки и выходим на отрезок настоящей асфальтовой дороги, которая непонятно как сохранилась до наших дней в относительном порядке. В паре километров от нас сам Батайск, но дело к вечеру, и наша сводная гвардейская группа останавливается и занимает оборону. На сегодня мы свою задачу выполнили.

Вечерком, сидя у костра, подозвал к нашему огоньку прикомандированного радиста Костю Свиридова, землячка моего из Горячего Ключа. Вопрос к нему – что и как вокруг нас? Разговорились, и я узнал, что наша гвардейская боевая группа свою задачу выполнила полностью, всё, что планировалось, было сделано, и только в районе Красных Садов нашим разведчикам пришлось провозиться до самого вечера. У другой боевой группы, полностью состоящей из войск быстрого реагирования, напротив, случился полный облом. Они должны были взять Койсуг, но так отгребли, что даже за окраины зацепиться не смогли. Ещё на подходе их атаковали несколько сотен боевых псов, а следом – пара тысяч озверевших дикарей. Пока суть да дело и столичные бойцы оклемались, потеряли почти сотню своих воинов, которые неоднократно заявляли, что именно они лучшие солдаты во всей Конфедерации, а не какаято там гвардия. После таких потерь какое уж тут наступление, им бы раны зализать. Нехорошо злорадствовать над людьми, которые делают с тобой одно дело, но, как сказал наш капитан насчёт столичных войск, воевать – это не по улице Красной парадным маршем пройтись. Спору нет, и в этом он прав.

Ночь прошла спокойно, и только пару раз, увидев стайку собак, дозорные поднимали стрельбу. День начался с новой артподготовки. Миномёты долбили по квадратам, и, пока артиллеристы работали, мы перекусили и подготовились к серьёзному бою, который в любом случае нам сегодня предстоял. Батайск – не Пятихатки, там на шару не прокатишь, и это понимал каждый.

Через час, достигнув окраин городка, мы понесли первые потери. Одиночный дикарь, сука такая, из голимого обреза двухстволки картечью вынес одному из наших парней половину живота. Его пристрелили, но нашего бойца уже не вернёшь, а размен один на один для нас полная хрень. Заказали миномётный обстрел, и артиллерия отработала красиво. Развалины по маршруту нашего движения покрылись сеткой вспухающих взрывов, десять минут отдых, и снова топаем вперёд.

Какоето время продвигаемся без помех, рывок, перекат, движение только вдоль стен и контроль местности.

– Собаки! – крик нашего снайпера, в ПСО спалившего передвижение боевых псов впереди.

Занимаем оборону, собак немного, всего полтора десятка, кончаем их быстро и двигаемся дальше. Подвал, там ктото есть, внизу слышим шуршание и чьито осторожные шаги.

– Гранаты! – негромко говорит Черепанов, который находится рядом с нашей тройкой.

Мы его слышим и одновременно, как на учениях в Кисляковской, не показываясь на свет и держась стен, сдернув кольца, кидаем вниз старые и надежные Ф1, произведённые нашими столичными оружейниками. Взрывы! Внутри стонут люди, а мы добавляем ещё по гранате, теперь уже РГД. После того как они отработали, спускаемся в подвал. У самого входа лежат мужчины, человек восемьдевять – в изломанной груде мяса и костей, точно не скажешь сколько, а рядом два пса, которые ещё живы и скребут по бетону покалеченными лапами, мы добиваем их одиночными выстрелами в голову.

Проходим вглубь, подвал большой, просторный, и всех его жителей мы завалить не могли. Картинка, которая нам открывается, – не очень. Десятка три женщин и детей по виду лет до двенадцати, не старше. Жмутся в угол и чтото бормочут на своём тарабарском межплеменном наречии. Выхватываю только русский мат, который неизменен, а более – ни одного знакомого слова.

Вот и спрашивается: что делать? Приказ – кончать всех без разбору, но дети же. Стоим всей тройкой, переминаемся, я – старший, младший сержант, а как поступить с этой грязной, зачуханной толпой, не знаю.

Изза моей спины появляются два автоматных ствола, изрыгают огонь, и пули в упор крошат самок и детёнышей. Поворачиваюсь, мой комод, Филин, свой АКМ перезаряжает.

– Что, сдрейфили? – Он сплёвывает на покрытый экскрементами и кровью грязный пол.

– Както не по себе, – пожимаю я плечами.

– Ладно, на первый раз прощается, но ещё раз замешкаетесь, пеняйте на себя, лично пристрелю и не посмотрю, что ты, Мечник, командирский любимчик и нормальный боец. Пошли. – Он потянул меня кудато в угол, и я последовал за ним. – Мля, где же она?

– Что ищемто? – спросил я у комода.

– Да кладовку, где эти твари хавчик хранят. В каждом подвале такая должна быть, – где бы они ни останавливались, первым делом её оборудуют. Вот, нашёл! – почти обрадованно вскрикнул сержант и приподнял крышку, которой раньше канализационные люки на дорогах накрывали.

Мы увидели выдолбленную в бетоне яму. Глазу и Яку сразу стало плохо, и они отскочили в сторону, а я стоял и смотрел на засоленные руки, ноги и головы людей, которых «беспределы» на еду порубали. Это у них вроде как НЗ и деликатес к праздникам.

– Я всё понял, Филин, – кивнул я комоду, – никакой жалости и никакой пощады.

– Нормально, – сержант хлопнул меня по плечу, – работаем, Мечник.

После того, что мы видели в подвале, пошла самая настоящая работа. Подвал, гранаты, взрывы. Входим, снова катятся гранаты, взрывы, добиваем выживших дикарей. Всё легко, и дикари действуют по шаблону. Есть силы, выбегают наружу, и мы давим их огнём, а если у них мало бойцов, тогда ждут нас на входе в своё жилище. За день прошли три десятка подземных убежищ, самых разных. В некоторых было от пяти до десяти животин на двух ногах, одна семья, а в других настоящее племя – до сотни особей.

Такая кровавая работа продолжалась до вечера, пока у нас БК не закончился. На ночь закрепились в одном разваленном трёхэтажном доме, но спать никому не хотелось, и до утра мы толком глаз не сомкнули, так, полудрема какаято. Наконец, только развиднелось, нам подвезли гранаты и боезапас, мы пополнились, и кровавый наш труд возобновился.

Время от времени «беспределы» пытались атаковать, но все городские высоты уже были под нашим контролем, на них сидели корректировщики с радиостанциями, и мы встречали их вовремя. Были и собачки, эти милые существа, откормленные на человечине, каждая весом кило под семьдесятвосемьдесят, но одиночки, никогда не больше трёхпяти, так что справлялись с ними быстро.

К вечеру вся «правая» сторона города Батайска, разделённого на две части автомагистралью, была под нами, а «левая» – под столичными войсками. Завтра мы выдвигаемся на Ростов, а на наше место придут территориалы, ещё не по одному разу проверят все отнорки и уничтожат недобитков, которые наверняка имеются. Мы же свои обязательства перед нашим государством выполнили полностью, и, значит, делать нам здесь больше нечего.

Победа! Красивое слово, мощное, радостное, но мне было както тоскливо, и удовлетворения от того, что я делал эти пару дней, я не испытывал никакого. Нет, сожалений или какихлибо рефлексий у меня не было, всё в порядке, чисто служба, без всяких эмоций, но и удовлетворения от полученного результата тоже не наблюдалось.

Пришёл, увидел, победил! Кажется, именно такие слова сказал один древний вояка, который забыл добавить, что надо ещё и потери подсчитать. Кстати, про потери. За три дня операции по зачистке города из строя роты выбыло пять человек: трое убитых – навсегда и двое тяжелораненых – возможно, что и временно.

Спустя несколько дней умная голова неизвестного мне штабного офицера произвела подсчёт, и оказалось, что мы – самое результативное подразделение во всей армии. Меньше потерь, чем у нас, не было ни у кого, а трупаков наваляли побольше, чем целый столичный батальон. Эта информация широко разошлась по всем СМИ, то есть в радио и газеты, и думается мне, что именно тогда за нами стала закрепляться слава самых кровавых и жестоких гадов во всей Конфедерации, которые на досуге играют в футбол отрубленными головами врагов. Прикольно!

Глава 8

Кубанская Конфедерация. РостовнаДону

07.05.2057

После зачистки Батайска сутки отдыхали, а затем комбриг расщедрился, выделил нашей роте пять самых лучших бронированных «Уралов», и в сопровождении десяти БТРов и мотострелков на броне мы направились в Ростов.

Свершилось, элитные войска Кубанской Конфедерации официально деблокировали город, бывший некогда столицей Донского Царства. На деле же – дорог нет, продовольствие доставить тяжело, с севера непонятные группы то ли бандитов, то ли особо продвинутых «беспределов» поджимают, и всё, что нас с ним связывало, – Ворошиловский мост, настолько старый и древний, что ездить по нему было попросту опасно. Ерёменко даже хотел запретить проезд гружёных «Уралов» по нему, но комбриг его уговорил – престиж, однако, требовал показухи.

Впрочем, мост прошли без происшествий, хотя опасения были. Намто что, сидим за броней, не видим того, что вся конструкция под напором ветра раскачивается, и только слышим, как металл потрескивает, а вот водилам и мотострелкам я не завидовал. Уже потом, когда выгружались, наш водитель, а им оказался Шварц, вот же встреча, был бледен как мел и говорил, что лучше он пять раз по самым опасным горным перевалам проедет, чем ещё один раз через этот ветхий мост.

В городе нас ждали, и уже на въезде, перекрытом сварными металлическими воротами и бетонными бронеколпаками с пулемётами, была организована торжественная встреча. Наша бронеколонна вкатилась в город, ворота за нами закрылись, и уже на Ворошиловском проспекте нас встречал караул солдат Демократического Фронта – три десятка истощённых мужиков в рваном камуфляже и с разнобойным оружием в руках. Перед ополченцами стоял местный глава городской администрации, некто Михайлов, бывший полковник царской армии. Вот и вся торжественная встреча от всего благодарного населения, которого в городе оставалось ещё около сорока пяти тысяч, хотя в лучшие годы Донского Царства здесь проживало больше ста.

«Да, это полюбому не Краснодар, где трамвайчики ходят, электричество есть, а люди без оружия могут по улицам ходить», – подумал я в тот момент и оказался полностью прав. Здесь всё было не просто плохо, а очень плохо. Те солдаты, которые нас встречали, были четвёртой частью всего войска Демократического Фронта, и всё, что они контролировали, – это здание горадминистрации на площади Революции и несколько прилегающих улиц, на которых проживало порядка трёх тысяч человек, в основном никому не нужные старики, женщины и дети. Остальной город был сам по себе, и только несколько районов славного Ростовапапы, брошенного своим правительством, ещё както держались и не скатывались в средневековье.

Торжественная встреча прошла быстро и скомканно, ни тебе фанфар, ни зрителей, ни дамочек с цветами – короткий разговор между начальниками, и на этом всё. Наша бронеколонна проскочила немного вверх по проспекту, и справа нам открылось некогда величественное здание местного Белого дома, который взирал на город множеством разбитых или заложенных кирпичом окон. На площади Революции, в самом центре её, возвышался каменный памятник героям прошлого века: два воина с оружием в руках и всадник на коне. Мощно, монументально, и видно, что памятник не так давно ремонтировали, что редкость в наше время.

Ерёменко, Михайлов и два представителя Верховного Главнокомандующего, читай президента, приехавшие с нами, направились в здание горадминистрации, видимо на переговоры, а мы заняли оборону и настороженно оглядывали окрестные дома. Ко мне подошёл один из местных ополченцев, средних лет мужчина с суровым, озабоченным лицом работяги и жилистыми, мозолистыми руками.

– Закурить не найдётся? – спросил он.

– Глаз, – окликнул я нашего пулемётчика, копошившегося за бронёй «Урала».

– Да? – Его курчавая голова показалась над бортом.

– Там моя РД лежит, в кармане боковом пачка сигарет, дай сюда.

Боец перекинул мне пачку наших дешёвых краснодарских сигарет «Конфедерат», и я отдал её местному солдату.

– Дарю.

– А сам?

– Не курю, дядя, рано мне ещё, а сигареты по случаю достались.

– Благодарю. – Он распечатал пачку, вынул сигаретку без фильтра и, прикурив от самодельной бензиновой зажигалки, с наслаждением затянулся. В глазах его появился блеск, и он выдохнул: – Табак, настоящий, не химия какая. Пол года ничего подобного не пробовал. Где выращиваете?

– Без понятия, слышал, что есть плантации, но где, никогда не интересовался.

– Боже, неужели всё наладится?

– Думаю, что да, а иначе зачем все эти затраты на проведение войсковой операции.

– Кхе, хорошо бы, а то у нас здесь последний парад наступает. Зиму коекак прожили, хоть и голодно было, а вот ещё бы месяцдругой – и хана.

– Слушай, давай познакомимся что ли, – я протянул ему руку. – Меня Саня зовут. Мечников.

Крепкое ответное рукопожатие:

– Владимир Иванович Коломойцев, хотя можно и просто по имени.

– Хорошо. Владимир Иванович, а чего голодаете, ведь река рядом с городом, неужели рыба перевелась?

– Аа, – махнул он рукой, – какая там рыба, в верховьях, может быть, чтото и есть, а здесь всё настолько химией отравлено, что ещё лет десять ничего из неё, кроме какой чудозверюшки, не вытянешь. В Эпоху Хаоса ещё всё потравили, бочки с непонятной химией на дне лежат и постоянно протекают.

– А что фермеры окрестные?

– Нет никого, разбежались.

– Ну а выто что не уехали?

– Куда? Нас нигде не ждут, а здесь наш дом, хоть какой, а родной. Когда царь Иван в Шахты отступил, покрутились, и вот, – он кивнул на здание горадминистрации, – коменданта ростовского главой города выбрали и объявили о создании Демократического Фронта.

– Почему Демократического?

– Чёрт его знает, Михайлову понравилось, солидно звучит, как в старые времена, а нам всё равно. Ваших на помощь позвали, и с тех пор здесь сидим, Восемь Яиц от мародёров обороняем, хотя у насто и взять особо нечего.

– Не понял, что за восемь яиц? Плансхему города смотрел, и там ничего подобного не было. Даже улицу Мечникова нашёл, а восемь яиц не помню.

– На памятник посмотри, – ухмыльнулся ополченец.

Ну, взглянул я на памятник, всё в порядке, камень, статуи, внизу табличка какаято.

– Вроде бы нормально всё, в чём подвох?

– Ладно, – объяснил ростовчанин, – это местный прикол, три бойца и жеребец, у каждого по два яйца, всего восемь.

– Да, смешно, – улыбнулся я.

Мы ещё некоторое время поговорили о том о сём, и из здания горадминистрации вышел Ерёменко.

– По машинам! – скомандовал он.

Бойцы загрузились, и наша рота помчала по городу. Мы отправились присоединять к нашей Конфедерации нейтральные районы, а охрану наших представителей и местного правительства оставили мотострелкам. В течение дня наши машины побывали во всех независимых частях города Ростова, и везде всё происходило одинаково. Первой к воротам, ведущим в какойлибо район, огородившийся от мира взорванными домами и бетонными заборами, подъезжала машина с огромным новеньким флагом Конфедерации на кабине, следом остальные наши «Уралы». Появлялся местный хозяин, не важно как он назывался, старейшина, вождь, председатель или смотрящий, с ним Ерёменко вёл переговоры, которые всегда проходили удачно. Хм, а попробуй не согласись с нашим комбатом, когда позади него сотня бойцов, к бою готовых, да радисты сидят на волне и могут вызвать подмогу. Таких дураков среди уцелевших горожан не находилось.

В общем, за несколько часов мы посетили Западный, Каменку, Северный, Темерник, Нахичевань, Чкалова, Сельмаш и Первомайский, более нигде по всему городу крупных скоплений людей не было. Везде нас приветствовали как освободителей и друзей, а узнав, что город отходит к Конфедерации и на подходе автоколонны с продовольствием, подписывали писульку о вхождении в Демократический Фронт. Уже ночью эта официальная бумага была доставлена в городскую администрацию, представители президента радировали в Краснодар об успехе, и в 23.00 город Ростов стал неотъемлемой частью Кубанской Конфедерации.

Через неделю появилась первая автоколонна с продуктами, полсотни машин самых разных видов, везущие консервы, крупы, жиры, масло, картошку, соль, сахар и табак. За это время лидеры городских районов успели собраться в Белом доме, подтвердить полномочия полковника Михайлова и провести некоторый ремонт Ворошиловского моста. Они понимали, что время безвластия прошло и они должны были доказать, что достойны принятия их города в Конфедерацию.

Блин, когда я с набережной, где расквартировалась наша рота, наблюдал за героической работой людей, собравшихся со всего города и латающих этот древний мост через Дон, сердце порой замирало. Думал, ну вот, сейчас тот тип на подвеске со сварочным аппаратом точно вниз полетит под напором ветра, но нет, за всё время работ ни одного пострадавшего не было, и лёгкий ремонт прошёл без происшествий. Прошло всего семь дней, а первый результат совместных трудов уже имелся.

После прихода гуманитарной автоколонны и подкреплений наш отдых окончился, рота вновь погрузилась в автомашины и направилась на северовосток. Задача была проста: войти в соприкосновение с войсками царя Ивана и посмотреть на реакцию его солдат при нашем появлении. Командование интересовали именно рядовые солдаты и офицеры, поскольку мнение самого царя, бежавшего в Шахты и бросившего свою столицу, было известно очень хорошо – он рвал, метал и грозился страшными карами. Однако к активным действиям не переходил, видимо, армию он так до сих пор и не восстановил.

Ещё пару лет назад Донское Царство считалось достаточно крепким и богатым государством, могло себе позволить ремонт дорог, по крайней мере во внутренних районах, и наши «Уралы» шли вперёд очень ходко. За один только световой день мы проехались по трассе М4 от Ростова до посёлка Красный Колос. По дороге не встретили никого абсолютно – ни людей, ни «беспределов», да чего говорить, даже животных не было, хотя изначально высматривали только их, хотелось свежего мяска на вечер приготовить. Не судьба.

Следующим утром снова двинулись в путь, оставили развалины давнымдавно обезлюдевшего Новочеркасска по правую руку, переправились через реку Тузлов и, уже ближе к вечеру, сделав только пару остановок, достигли населённых окраин города Шахты, новой столицы Донского Царства. Вот здесь уже было видно, что имеется какаято власть, так как на дороге стоял блокпост, над которым полоскался на ветру флаг с клейнодами, мечами и орлами, а в посёлке Майском, который располагался дальше, из печных труб шёл дымок.

Не успели мы приблизиться к блокпосту, как по нам открыли огонь из пулемёта. Благо, расстояние приличное, метров четыреста, и у того дурика, который в нас шмалял из ПКМа, нервы сдали. Только несколько пуль прошлись по броне передового «Урала», вреда от них никакого, а нам предупреждение. Рассыпавшись по придорожным кустарникам и канавам, стали ждать, что же будет дальше. Кто их этих донцов знает, может быть, уже войну нам объявили, а мы ни сном ни духом про сиё знаменательное событие. Длинными очередями высадив сотку, пулемёт замолчал, прошло минут десять, и от блокпоста замахали белой тряпкой. Моя группа ехала в головном «Урале», пришлось вылезать из укрытия, грузиться и выдвигаться дальше по дороге. Метрах в пятидесяти от перегородивших трассу бетонных блоков остановились, и нам навстречу вышел средних лет офицер в камке и небольшой чёрной папахе, какие носят особо отмороженные типы из царских пластунских рот.

С папироской в зубах, попыхивая дымком, донской офицер неспешно приблизился и метрах в пяти от машины прокричал:

– Эй, кубаноиды, всё путём! У нас новобранцев много, совсем дикие, ни флагов не различают, ни гербов. Пулемётчик вас увидел и штаны от страха обтрухал, давай палить в белый свет, как в копейку. Проезжайте, гостями будете.

Через пару минут мы проехали на территорию блокпоста. Капитан Нефёдов, командир пластунского взвода, который был здесь командиром, вышел на связь со своим начальством, после чего передал нам, что вскоре сюда прибудет делегация из города. Нам оставалось только ждать.

Наши парни пошли ноги размять, а я, осмотрев с борта «Урала» невеликий блокпост донских пластунов – два блиндажа, четыре бетонных блока на дороге и стрелковые ячейки на обочине, – опустился на узкую лавку, привинченную к борту, и, глядя на голубое весеннее небо, задумался о своём. Минут пять я пролежал без движения, хотел было встать, но рядом раздались голоса Ерёменко и Нефёдова. Светиться перед командирами было както неудобно, могли подумать, что я их подслушивал, и я стал невольным свидетелем их разговора.

– Нефёдыч, – раздался голос нашего комбата, – а говорили, что ты под Зерноградом погиб.

– За малым там не остался. Царь Иван решил лично битвой командовать и наших пластунов, как обыкновенную пехоту, на орду кинул. «Беспределы» на нас сразу же толпой навалились и смяли, а в чистом поле нам ни автоматы, ни пулемёты с минометами не помогли. Как уцелел, до сих пор не понимаю. Так что если будете в тех краях, то будьте осторожны, тамошняя орда всё наше оружие после битвы собрала.

– Спасибо за предупреждение, запомню. Как у вас настроение в армии, что про нас говорят?

– Сам интересуешься или сверху поручили узнать?

– Сверху приказ, самомуто мне всё одно, что у вас и как с настроением.

– Эх, – Нефёдов тоскливо вздохнул, – а помнишь, Ерёма, как мы ПримороАхтарск брали? Союзниками ведь тогда были.

– Это я помню, Нефёдыч, такое не забывается. Да и сейчас войны меж нами нет, и вряд ли она случится.

– А мы ведь вас ждали под Зерноградом.

– Приказа не было, сам всё понимаешь, и в этом не наш Симаков виноват, а ваш Верховный Главком, который себя новым Александром Македонским вообразил.

– Понимаю, Ерёма.

– Так как у вас настрой в армии? – поторопил капитана с ответом наш комбат.

– Да нет у нас армии. – Нефёдов както невесело усмехнулся. – Ты ведь моих пластунов видел, и такие у нас везде. Понабирали молодняка из диких селищ, а оружия мало, и обучать их некому. По численности – тысячи полторы солдат у нас есть, а на деле сотни две наберётся тех, кто хотя бы сопротивление «беспределам» оказать сможет, и всё.

– Вот оно, значит, как. – Майор был удивлён. – Плохи ваши дела, капитан.

– А то можно подумать, до твоего приезда мы этого не знали. Под царём Иваном остались Шахты, КаменскШахтинский, Донецк, Новошахтинск и Белая Калитва. Правда, Волгодонск ещё держится, но что там и как, никто не знает, гарнизон третий день молчит, то ли им конец пришёл, то ли все рации накрылись.

На некоторое время наступила тишина, видимо, офицеры думали, и вот Ерёменко спросил донца:

– Нефёдыч, а может, ну его, этого вашего царя. Переходи ко мне, будешь командиром роты. У нас всё же получше, чем у вас, что материально, что по подчинению властям. Давай.

– Спасибо за предложение, майор, но я царю Ивану присягу давал.

– Как знаешь, капитан. Кстати, насчёт царя. Давно хотел спросить, как так случилось, что кругом строй республиканский, а у вас неофеодализм чистой воды?

– После Эпохи Хаоса все в растерянности были и хотели только одного, чтоб мир наступил. Дедушка нашего нынешнего царя, криминальный авторитет из Ростова, тогда первым сориентировался, объявил себя прямым потомком Рюриковичей, хотя наверняка очень слабо представлял себе, кто это такие. Банда у него была сильная, Ростов он под себя подмял, а для всех остальных, и в первую очередь для сельских жителей, у него имелась неплохая экономическая программа. В общем, даже если бы он себя новым мессией провозгласил, никто бы против не был. Главное, что пахан речи красивые и правильные толкал, силу за спиной имел и дал людям надежду. Так мы получили над собой Ивана Пятого, а за ним Шестого и Седьмого.

– Интересно, а что это сразу пятый номер у царя, а не первый?

– Так ведь Рюрикович вроде как, – усмехнулся Нефёдов, – а значит, продолжает династию. Помнишь такого русского царя по имени Иван Грозный?

– Чтото такое было, смутное и далёкое.

– Вот он и был Иваном Четвёртым.

– Это получается, что пахан криминальный виды на всю Россию имел? Вроде как наследник всей державы? – удивился наш майор.

– А то, чего на мелочи размениваться? Если строить империю, так реальную, а не в пределах одной области. У прежних царей планов было громадьё. – На некоторое время Нефёдов замолчал и потом сказал: – Всё, расходимся, вон, видишь, от города дорога запылила?

– Ага, наблюдаю такое дело.

– Полюбому это царские шавки мчатся вас выпроваживать. Бывай, Ерёма, и будь здрав. На людях ты меня не знаешь и я тебя впервые вижу.

– И тебе всего хорошего, Нефёдыч.

Раздался звук, как если бы две ладони схлестнулись в крепком рукопожатии, и офицеры отошли от машины, где я затихарился. Да, разговор у них презабавный состоялся, надо запомнить и намотать на подкорку мозга, может так случиться, что и пригодится.

Минут через пять я показался над бортом «Урала» и смог увидеть въезд на блокпост царских чиновников. Два свежевыкрашенных в нелепый жёлтый цвет «уазика» затормозили рядом с нашим комбатом, который стоял на середине дороги с видом хозяина. Выскочившие из машин люди, все как на подбор невысокие и юркие, начали чтото ему доказывать. Что там происходило, я не слышал, далековато было, но, судя по выражению лиц, чиновники негодовали, а Ерёменко только вежливо улыбался им в ответ. Наверное, прав был капитан Нефёдов, нам здесь не рады и чиновники приехали, чтобы выпроводить нашу роту. Наблюдая за бесплатным немым представлением, настоящей пантомимой, я поймал себя на том, что улыбаюсь, а всё происходящее выглядит очень смешно. Здоровяк майор в окружении карликов – прям Гулливер в стране какихто лилипутов. Забавно.

Однако бесплатный цирк быстро закончился, Ерёменко вернулся к нашим машинам, бойцы загрузились, и со спокойным сердцем мы направились обратно в Ростов. По дороге ничего экстраординарного или тревожного не случилось, мы никуда не торопились и спустя ещё двое суток вернулись в славный город на берегах Дона.

Глава 9

Кубанская Конфедерация. РостовнаДону

24.05.2057

Коля, – Ерёменко нагнулся над чёрным провалом, зияющим на месте вывороченной нами двери, и окликнул нашего лучшего ротного минёра, – что там?

Внизу осыпался песок и кусочки цемента, отслаивающиеся от стен, и наружу выбрался грязный как чертёнок, весь в паутине и мусоре прапорщик Тукаев. Он откатился в сторону от провала на чистую свежую траву и выдохнул:

– Норма, командир. Там столько понаверчено было, что не сразу и фары прорубил, как ловушки работали, но от времени большая часть минной постановки сгнила, а остальное, что уцелело, поснимал.

– Что там, внутри?

– Подвал сухой, влаги нет. В два ряда ящики стоят самые разные, большинство по виду оружейные.

– Идти можно?

– Да, входи спокойно, командир.

Майор обернулся к нам, то бишь своим верным опричникам, и спросил:

– Ну что, пойдём посмотрим на древнее вооружение?

– Пошли, – кивнул мой командир группы. Остальные промолчали, но было ясно, что всем не терпится поглазеть на то, что более двадцати лет было спрятано в винных подвалах бывшего совхоза «Реконструктор».

– Мечник, вперёд! – Кивок в мою сторону.

– А чего сразу я?

– Ты самый молодой, и, если прапор не всё разминировал, тебя не так жалко как остальных, – усмехнулся наш добрый командир роты, – к тому же частично ты наследник всего этого барахла. Пошёл!

Делать нечего, закинул АКС за спину, взял в руки ломик и полез в тёмный широкий провал. Ступенек не было, только намётки на них, всё осыпалось, и куски ржавой арматуры торчали во все стороны, так что двигаться надо было осторожно. Не спеша, понемногу продвигаясь вниз, я всё же попал внутрь длинного помещения, в котором царил серый сумрак, и только несколько косых солнечных лучей, проникавшие в подземелье сквозь щели в потолке, разгоняли его. Вдоль стен различались ряды ящиков, почти все металлические, и на каждом навесной замок.

– Чего встал, боец? – Позади меня появился Ерёменко. – Давай освобождай проход и дальше двигайся.

Подвал был немаленький, всё же раньше здесь много продукции хранили, опять же в древнее время строили хорошо и на совесть, пусть коечто осыпалось, но в целом нормально, и даже металлические ящики, похожие на те, в которых у нас в роте боезапас и оружие хранили, почти не проржавели. Интересно, что там может быть? Скорее всего, конечно, чтото из вооружения, хотя, чего я гадаю, можно ведь и посмотреть.

Поддев ломиком замок, резко крутанул по дужкам, и, хрустнув, они отвалились в сторону. Рядом возник Исмаилага с керосиновой лампой в руке и приподнял её. Жёлтый свет озарил ряды ящиков, а я, поднапрягшись, опять же с помощью лома и какойто матери, откинул крышку ящика.

– Что это за херня? – Подошедший ко мне Ерёменко недоуменно посмотрел на то, что лежало в ящике.

Действительно непонятно: вместо оружия или боеприпасов ящик был набит туго скрученной проволокой. Во втором ящике, который находился рядом, оказалось то же самое, посмотрели ещё один – и снова та же самая проволока и несколько пожелтевших листов бумаги. На этом остановились.

– Ааа, блин! – Обутой в высокий шнурованный ботинок ногой комбат ударил по ящику, и тот издал глухой звук. – Накололи, ничего здесь нет, а мы на это дело столько времени и сил зазря грохнули. Чёрт!

– Подожди кричать, командир, – прервал его Черепанов, – всё путём.

– С какого, нах, путём? – завёлся майор. – Что я, проволоки алюминиевой не видел? Такого мусора на любых городских развалинах вагон и малая телега. Похоже, это ложный схрон, для отвода глаз сделан.

– Это не алюминий. – Голос капитана был както неестественно глух.

– И что же это?

– Серебро, 925й пробы, которое в ювелирке использовалось или в производстве дорогостоящих микросхем.

– Откуда знаешь, как разобрался?

– Да вот, бумаги на этот груз валяются и бирки, – кивнул капитан на ящик.

Майор замолчал, выхватил из ящика первый попавшийся ему на глаза лист бумаги и при жёлтом свете лампады внимательно в него вчитался. Через минуту, разобравшись с текстом, он присел на один из ящиков и сказал короткое, ёмкое и всё объясняющее русское слово:

– Трындец!

После чего он порылся в ящике и объяснился:

– Эти лихие парни из 22й бригады ещё в Чёрное Трёхлетие казну какогото олигарха себе отжали, а потом всякое ценное имущество с грузовых терминалов Ростовского речного порта вывозили в расположение своей части. Здесь подробная опись на грузы, и, согласно ей, добра в этих ящиках на миллион золотом, а то и больше. Серебро с краю лежит, а дальше брюлики должны быть, золотишко в старых монетах и драгоценности из ювелирных магазинов.

На всякий случай, от греха подальше, я осторожно отступил в уголок и перекинул АКС на грудь. Одно дело найти оружие или чтото нужное, но не особо ценное, а совсем другое – реальный клад. Ящиков в бывшем складе много, и даже если предположить, что здесь добра хотя бы на сто тысяч наших кубанских золотых «конфов», то такая каша может завариться, что никто отсюда живым не выйдет. Это уж как майор решит, всё от него зависит, а какие мысли сейчас в его голове гуляют, можно только догадываться. Ого, гляжу, остальные тоже сообразили, что к чему, начали друг на друга коситься и оружие руками лапать.

Такое положение дел в нашей ещё пять минут назад дружной группе Ерёменко заметил сразу и разрядил обстановку так, как только умел он:

– Вы чего, совсем охренели? Ко мне! Становись! Равняйсь! Смирно!

Пришлось выйти из тени и сделать вид, что я ни при чём и совершенно не подозревал подвоха.

– В общем, так. – Майор оглядел всех нас, выстроившихся перед ним жидкой шеренгой. – Мы все в одной лодке, и надо действовать заодно, как и прежде. У кого какие соображения? Черепанов, ты первый выскажись.

Капитан внимательно посмотрел на Ерёменко и начал:

– Мы должны верить друг другу, а иначе сами себя погубим и богатство такое не убережём. Все согласны? – Присутствующие с его словами согласились, и он продолжил: – Государству находку сдавать нельзя, нас попросту поубивают, но и использовать его сразу, целиком, тоже возможности нет, палёво голимое, которое кончится подвалами Серого дома, что рядом с администрацией президента стоит.

Прав наш капитан, и это даже мне, человеку неискушённому, понятно. В Серый дом, где СБ Конфедерации заседает, попадать никакого интереса нет, мало кто из него живым выбирался. Если даже хотя бы часть находки сдать, то в любом случае допросят всех и не посмотрят на то, что мы гвардейцы, безопасникам никаких препятствий на территории всего нашего государства нет. В подобной ситуации и на комбрига надежды нет никакой, сдаст с потрохами, тем более что у него с нашим комбатом в отношениях не всё гладко и ровно. И даже если из найденного ничего себе не оставлять, то всё одно – допрос, и дознаются, что о кладе мы информацию имели давно. Опять плохо, как ни посмотри, а ничего хорошего нам не светит. Оружие найденное нам бы простили, дело обычное, и стволы остались бы в бригаде, а золото, серебро и драгоценные камни – тема для всех правителей и их спецслужб отдельная. Остаётся надеяться только на то, что все присутствующие – два офицера и четыре сержанта – понимают это так же ясно, как и я, и будут держать язык за зубами.

– Значит, так, – тем временем продолжил капитан, – предлагаю все найденные сокровища передать в распоряжение нашего командира, – кивок в сторону Ерёменко, – а он эти средства пустит на благо нашего батальона. Думаю, никто из нас в накладе не останется. Кто со мной согласен?

Как и ожидалось, никто не возражал, все дружно кивнули, а довольный таким нашим решением майор приказал начать ревизию клада. Понеслось… Замки отлетали в сторону один за другим, и в каждом ящике лежала подробная опись того, что в нём хранилось. Золотые монеты, серебряная проволока, цепочки, серёжки из магазинов, всё с бирками и ценниками, россыпь мелких прозрачных гранёных камушков, видимо, бриллианты, около сотни килограммовых золотых слитков, и оттакого богатства и его разнообразия глаза разбегались.

Проработали мы несколько часов подряд, и, гадом буду, уже тошнить начало от всего мной увиденного богатства, пресытился както, да и не понимал я в тот момент, что же со всем этим можно сделать и чего с помощью золота можно достичь. Вот сотня монет – это да, всё ясно и понятно, есть куда реально потратить, а миллион – уже чтото далёкое, опасное и нереальное. В одной из древних книг я както прочитал, что деньги – это власть, и, наверное, автор был посвоему прав. Однако, когда тебе ещё и восемнадцати нет, а вокруг – развалины мира, золото далеко не самое ценное в жизни.

Чтото понастоящему для себя интересное я обнаружил уже в самом конце, в двух деревянных ящиках. Удар по полусгнившим доскам, они рассыпаются, а под ними обнаружились несколько обтянутых прозрачной плёнкой небольших продолговатых чемоданчиков. На каждом красовалась надпись на иностранном языке, кажется, английском, RNB Eagle. Разорвав плёнку, открыл чемоданчик и увидел чёрный экран. Если я чтото и понимал, то это самый настоящий ноутбук, фотографии которого я видел в журналах, которые в детстве читал. Сколько лет прошло, а как новенькие, хотя что с ними могло случиться, если хранились нормально, влаги не было, а гнить в них попросту нечему – пластик, стекло, керамика и металл. Умели в древности вещи делать, сказать нечего.

– Что нашёл, Мечник? – спросил Ерёменко.

– Ноутбук, командир.

Немного подумав, майор спросил:

– Это маленький компьютер?

– Он самый. – Распечатав ещё один пакет, достал бумаги на ноутбук, кстати, на русском языке, и прочитал: – «Защищённый армейский ноутбук RNB Eagle, создан специально для военных и людей активного образа жизни. Износоустойчив, лёгкий, соответствует военному стандарту MILSTD810F (прохождение тестов на виброустойчивость, стойкость к падениям, перепадам температуры и работа в условиях повышенной влажности). Дисплей WXGA+ LCD с опциальной технологией тачскрин, микропроцессор Intel Core 2 Duo с тактовой частотой 2.8GHz, оперативная память 8GB, порт HDMI, операционная система Microsoft Windows 7. Кроме того, имеется биометрический сканер отпечатка пальца, обеспечивающий надежную защиту информации, хранящейся на ноутбуке, и слот для SmartCard. Рекомендуемая цена в розничной торговле семьдесят тысяч рублей».

– Ни черта не понял все эти древние термины, – пожал майор плечами.

– Да я и сам ничего толком не понял, командир, но хотелось бы себе такую штуку заиметь. Вы как, товарищ майор, добро своё даёте?

– Бери, – согласился он, – но особо с ним не высвечивай, только в расположении и при своих, а то увидит какой высокопоставленный гамадрил, начнёт гундеть, чтоб ему отдали, и в таком случае придётся делиться. Сколько их здесь?

– В этом ящике десять штук, и во втором должно быть столько же.

– Нормально. Может, и пригодятся, чтоб подарок какому солидному чину в столице сделать, а то деньги деньгами, конечно, а на весь Краснодар если десятка два компьютеров наберётся, и то хорошо, так что такой интересный ноутбук сейчас самый настоящий эксклюзив.

Вот так прошёл первый день поисков, а я обзавёлся своим собственным ноутбуком и стал реально богат. Кстати, такой же себе взял и Черепанов, он о подобной игрушке тоже давно мечтал, так что фанатели по электронике мы с ним на пару.

Уже вечером, когда закончили подсчёт, оказалось, что всё найденное нами богатство тянет более чем на миллион золотых «конфов». В своё время это богатство не спасло офицеров 22й бригады спецназа от царской расправы, дай бог, чтоб нам оно беды не принесло.

Ещё два дня мы занимались тем, что упаковывали всё нами добытое в ящики и брезентовые баулы с маркировкой нашего батальона. Затем загрузили всё в один бронированный «Урал» и под видом своего вооружения, требующего ремонта, отправили в базовый лагерь под Кисляковскую. С грузом уехал и наш комбат, видимо, ему необходимо было это богатство сразу спрятать. Что же, оставалось только пожелать ему удачи.

Нам же расслабляться не стоило, было ещё два схрона поменьше, которые во главе с Черепановым нам предстояло найти. В первом указанном на карте месте, посёлке Пчеловодном, нас ждала неудача. Вместо подвалов, где должен был быть тайник, на этом месте находилось болото. За минувшие годы река Аксай сомкнулась с небольшой речушкой Прорва, и мы смогли только посмотреть на месторасположение бывшего посёлка.

Расстраиваться и опускать руки мы не стали, а направились на следующий объект, который должен был находиться в посёлке Мускатном. Три дня вся наша небольшая группа лазила по развалинам и всё же обнаружила вход в заветный подвал. Раскидав кирпичи и куски бетона, сваленные поверх обширного подвала, располагавшегося под развалинами самого обычного частного дома, с привлечением прапорщика Тукаева разминировали проход и спустились вниз. Вот здесь было уже то, что мы искали изначально.

Одних автоматов самых разных модификаций – от АКСа и АК74М до АЕК971 и АН94 «Абакан» – обнаружили четыре сотни. Это нас не удивило, но всё остальное было не самым стандартным оружием. Вопервых, три десятка СВД и СВДС, по нашим стрёмным и упадочным временам, достаточно редкие стволы. Потом двадцать ВСС, ещё столько же АС «Вал» и солидный к ним боезапас. Плюс некоторое количество мин ОЗМ72 и МОН50, опять же редкий боеприпас, которого даже в нашем элитном подразделении давненько уже не водилось, а вся гвардия всё больше самоделками краснодарских оружейников обходилась. Вовторых, три АГС17 без боеприпасов, пятнадцать пулемётов ПКМ, пять «Печенегов» и семнадцать РПКС. Напоследок нашлось много оптики, прицелы ночного видения, такие же бинокли, один ЛПР1 в ящике зелёного цвета, снайперские прицелы, тактические фонари и лазерные целеуказатели.

В общем, неплохо по окрестностям прошвырнулись, и то, что мы добыли в Мускатном, можно было не прятать, тем более что среди солдат и офицеров уже пошли самые дикие слухи относительно наших поисков. Народ жаждал результата, и наконецто мы его предъявили. Таким образом всем, кто за нами наблюдал, от основной нашей находки глаза отвели и родное подразделение оружием обогатили. Большую часть, как жаба наших командиров ни давила, пришлось отдать в бригаду, а сотня автоматов, пять ВСС, пять АС, «Печенеги», десять РПКС и мины остались в нашем батальоне. Раз так, вперёд, бойцы, приводить стволы в порядок, отмачивать их в солярке, а уже после этого отдраивать от ржавчины и грязи. Служба продолжается.

За поисками миновала неделя, и эпопея с кладами была окончена, так же как и наш отдых. В свои права вступала летняя пора, а войну никто не отменял. Наш экспедиционный корпус размолотил только одну орду «беспределов», но было ещё две, более мощные, и они никуда не исчезли, а значит, могли в любой момент направиться в нашу сторону. Командование желало знать, что происходит на территории противника, и комуто предстояло идти в дальний рейд на Зерноград. Как ни раскидывай мозгами, а это наша работа. Конечно, были и разведбатальоны, но они занимались рейдами на север, выискивали бандюганов, и в резерве полковника Игнатьева, нашего комбрига, оставались только мы.

Глава 10

Нейтральные территории. Кагальницкий район

15.06.2057

Куда ни взгляни, буйство зелёных красок, всё расцветает, тянется вверх, к солнышку, и природе, видимо, всё равно, живёт ли человек на планете Земля или его давнымдавно уже нет. Однако на красоты природные отвлекаться не стоит, не до того сейчас. Лежу, листвой укрытый, на взгорочке лесном, наблюдаю за рекой Кагальник и понимаю, что ничего хорошего для нас в ближайшие дни не предвидится. Придётся работать с полной отдачей и именно по нашему профилю. Зерноградская орда «беспределов» всё же тронулась на Ростов, и идут они вдоль железнодорожного полотна.

После возвращения Ерёменко из Кисляковской и справедливой делёжки вооружения, добытого нами в посёлке Мускатном, наша рота стала готовиться к боевому выходу. Всё вполне стандартно: изучаем местность по картам, собираем сведения о населённых пунктах в Кагальницком и Зерноградском районах да рюкзаки пакуем.

Никогда не любил собираться в дорогу: сидишь перед рюкзаком и тупо граммы считаешь. Выход рассчитан на две недели, а значит, еды надо взять хотя бы на шестьсемь дней, и это уже килограмм десять. Добавляем три литра чистой воды, поскольку нет никакой гарантии, что в полевых условиях сразу же найдётся хороший и чистый источник. Есть. После этого сапёрная лопатка, плащпалатка, коечто из одежды и мелочи всякие – от ложки и кружки до зубного порошка и щётки. Нормально, но это ещё три с половиной кило. Затем основное – оружие и боеприпасы, пятьсот патронов россыпью и восемь рожков в разгрузке, к ним же шесть гранат и ИПП, сам АКС, нож, пистолет ТТ и к нему три обоймы патронов. Прикинул, произвёл подсчёт, и на мне тридцать шесть килограмм. Легко собрался, и, по сравнению с пулемётчиками, которые тянут на себе пятьдесят кило помимо своего родного тела, я практически пушинка.

Вся рота была готова к погрузке на бронированные «Уралы» и к выдвижению на Мокрый Батай, дальше этого населенного пункта, ныне безлюдного, дорог не было. Однако выход перенесли на сутки, так как из Краснодара прибыл самый наиглавнейший специалист по «беспределам», профессор Кирпичников. Что удивительно, откуда в нашем обществе профессор при нынешнем положении дел? Наверняка невысокого роста человек с залысинами, в «пинджаке с карманами», это звание сам себе присвоил или за долю малую купил у какогонибудь безалаберного чинуши. Впрочем, не младшему сержанту выдвигать претензии, и оставалось только молча выполнять приказ вышестоящего командования, то есть собраться в здании бывшего мореходного колледжа на улице Седова и прослушать лекцию о нашем противнике.

И вот сидим мы всей ротой в разбитом и разграбленном актовом зале, а профессор Кирпичников бегает по сцене и толкает нам в мозг такую чепуху, что уши вянут. Почему чепуху? Ответ прост. Этот столичный хмырь, ни разу не видевший дикарей живьём, оказывается, разработал целую теорию, согласно которой «беспределы» – это новый вид человечества, наиболее близкий к природе, а потому убивать их нельзя. Что с ними делать? Разумеется, дикарей надо всем скопом изловить, запереть в резервации, сытно кормить, поить, одевать, обувать, а самое главное – перевоспитывать. Ну не полудурок ли? Самый что ни есть натуральный. Интересно, кто его крышует и что этот чиновник, оказывающий ему протекцию, хочет в итоге получить? Судя по виду нашего майора, терпеливо слушающего этого умника, после лекции первое, что он сделает, – свяжется с СБ и расскажет безопасникам занимательную историю про подрыв боевой готовности в гвардейских частях. Тото веселуха комуто будет.

Профессор двигал свою тему два часа подряд без остановки и в самом конце, оглядев всех нас и назидательно вонзив палец в сторону дырявого потолка, провозгласил:

– Исходя из вышеизложенного мной доклада, я обращаюсь к вам, храбрые воины Конфедерации, с просьбой щадить этих бедных и ни в чём не повинных кочевников, которых вы называете «беспределами». С ними необходимо обращаться осторожно и надо найти общий язык. Мы должны быть гармоничным демократическим обществом, но до тех пор, пока мы безжалостно уничтожаем других людей, это невозможно в принципе.

– Профессор, – видимо, майор решил посмеяться над лектором, – к вам есть очень хорошее предложение.

– Дада, я весь внимание. – Кирпичников сделал очень заинтересованное лицо.

– А пойдёмте с нами на поход. Там будут кочевники, которые живут в естественных для себя природных условиях, и мы выпустим вас к ним навстречу. Представьте, вы станете первым человеком, который установит с «беспределами» не силовой, а интеллектуальный контакт. Ведь из вашей лекции, насколько я понимаю, следует только одно – не надо в них стрелять, и они не будут нас есть. И вы продемонстрируете нам вашу теорию на практике. Так как, профессор, вы с нами?

Кирпичников, как и ожидалось, стушевался:

– Ну, знаете ли, господин майор, я бы с радостью, но много дел, постоянные лекции, симпозиумы, научная работа. Может быть, в другой раз.

– Как знаете, – усмехнулся Ерёменко. – Однако хотелось бы узнать ваше мнение относительно кастовой составляющей среди кочевников. В вашей, несомненно, очень увлекательной лекции про это совсем не упоминается.

– А разве у них есть касты? – удивился профессор.

– Конечно есть. – Теперь уже майор удивился.

Вот тебе и профессор, вот тебе и учёный. Если мы, рядовые солдаты, знаем, что у кочевников есть вожди, патриархи, воины, охотники, работягиносильщики и прочие, то странно, что этого не знает реальный специалист и крупнейший теоретик. Хрень, получается, камрады, и возникает резонный вопрос: а кто, собственно, этот гражданин?

– Нет, этого не может быть, – изрёк Кирпичников. – Согласно моей теории, которую поддерживают на самом высоком уровне, «беспределы» есть жертвы массового стресса, испытанного их предками во время Эпохи Хаоса. Это болезнь, синдром, который необходимо вылечить.

Решив не спорить с идиотом, майор закруглил разговор, проводил псевдоучёного к машине, на которой он приехал, и нам оставалось только разойтись.

К Мокрому Батаю наша небольшая бронеколонна – ротные «Уралы» и два БТРа сопровождения – выдвинулась ещё затемно. К полудню, преодолев разбитую дорогу, высадились, разбились на группы и направились в сторону реки Кагальник. Ещё через сутки были у реки, по броду форсировали её и вот здесь, на развалинах местного районного центра, столкнулись с передовым отрядом «беспределов», которые двигались нам навстречу.

Кочевников было немного, около тридцати самцов при десяти боевых собаках, задавили их быстро, да так удачно, что они и сопротивления оказать не смогли, хотя при них имелось как минимум десяток стволов огнестрельного оружия. Похватав, что понравилось, вновь отошли за речку и заминировали брод. Группы рассыпались по окрестностям, а наша во главе с командиром роты осталась у реки. Именно нам предстояло встретить основное вражеское кочевье.

Орда появилась на следующий день – тысячи и тысячи людей в сопровождении сотен собак двигались по остаткам железнодорожного полотна. Голова этой нескончаемой колонны подошла к реке, обнаружила разрушенный мост и растеклась в разные стороны. Через час разведчики «беспределов» нашли брод, через который проходили и мы, и направились в нашу сторону. Следом за ними повалила основная масса двуногих животин. Зрелище, конечно, не для слабонервных, но моя тройка сидела на подрывной машинке метрах в двухстах от реки, и хотелось того или нет, а приходилось наблюдать за ордой, которая бестолковой лавиной тупо пёрла только вперёд. Понятно, что эти толпы идут не одной колонной, но только в этой я видел не менее двадцати тысяч особей, и это только голова орды и всего лишь один поток, а сколько их всего, можно было только догадываться.

Передовые разведчики «беспределов», с полсотни грязных ушлёпков в шкурах, но при автоматическом оружии и с собаками, не задерживаясь проскочили мимо и нас не почуяли. Мы ведь тоже не пальцем деланные, закопались в траву и пожухлую листву в ближней березовой рощице, а вокруг всё пахучим табачком засыпали. Так мало того, ещё и сами грязью измазались, чтоб, значит, собачки нас наверняка не унюхали. Единственное, на чём чуть не спалились, это на проводах полёвки, за которые один из дикарей зацепился. Однако обошлось, и дикарь на полёвку внимания не обратил, такого мусора на любой дороге полно, и двинулся дальше. Пусть идут, нас дозор не интересует, и наша задача состоит в том, чтобы основную толпу накрыть, притормозить её хотя бы на время, а затем потаскать «беспределов» за собой по дебрям.

На берег Кагальника выбралась уже сотня дикарей, за ней ещё сотни три, и без задержек они двинулись за своим передовым отрядом разведчиков. Эх, хотелось подождать ещё, но эти животины так по земле своими лапами шоркали, что могли наши провода на свои ноги намотать, так что поехали. Машинка готова и приведена в боевое положение, удар ладонью по красной кнопке и три негромких хлопка – это сработали вышибные заряды, выбрасывающие ОЗМ из земли. Три цилиндра выметнулись изпод травы, на долю секунды зависли в воздухе и взорвались. Учитывая, что мины перекрывали брод полностью и в каждой более двух тысяч поражающих элементов, можно было только сказать: «Хана ослику!»

Смотреть на то, что было сделано нами на переправе, было недосуг, время поджимает, а потому – руки в ноги и бежать, пока при памяти. Наша тройка выскочила из своего укрытия и по березовому редколесью рванула к месту, где нас должна была ждать вся группа. Основной массе сейчас не до нас, ещё толком не понимают, что же произошло, а вот ушедшие вперёд разведчики «беспределов» не проморгали, углядели всё же нас, сволочи, и следом ломанули. Это нормально, на это тоже расчёт нашего капитана был, и через триста метров, когда собачки уже нагоняли нас, всю эту ораву встретили из пятнадцати стволов и за пару минут уполовинили. Правильно, нефиг бегать за бравыми гвардейцами с голой жопой по лесам.

Как молотили дикарей, рванувших за нами в погоню, мы не видели, нам бы отдышаться да свои рюкзаки забрать. Прошло всего несколько минут – и группа готова к движению. Гдето позади «беспределы» в себя приходят, и не хотелось бы, чтоб они нас догнали. Пошли. Не успели и трёх километров отмахать, как нас снова атаковали – стая собак с полсотни голов. Пришлось остановиться, занять оборону и покромсать их огнём. Только с тварями четвероногими закончили, навалились твари двуногие, но от этих отбивались уже на ходу. Останавливаться нельзя, и только движение нас спасёт.

Так прошло двое суток, во время которых времени на отдых у нас не было. Движение зигзагами в сторону Мокрого Батая, к которому стягиваются все силы нашего корпуса. Дикари постоянно на хвосте, оторваться не получается, и только отобьешься от одних, как другие налетают. В третью ночь понесли первые потери, и сразу троих бойцов. Причина проста – собаки подкрались к нашей стоянке и часовых порвали. Да и немудрено – за это время все мы сильно устали, а парни, скорее всего, прикемарили чуток, за что и поплатились жизнью.

В кулак группы собрались уже за станицей Кировской, в большом старом саду с черешней, рядом с колхозом имени некоего Вильямса. Выглядели мы не очень бодро – оборванные, грязные и не выспавшиеся, есть несколько раненых, и не только в нашей группе потери, остальным трём тоже досталось. Да и чёрт с ними, с усталостью и ранениями, это не беда, и можно было ещё побегать, подёргать противника, но было одно но: боеприпасы на исходе. Делать нечего, с ножами и пистолетами на «беспределов» в атаку не кинешься, тем более таких, неплохо вооруженных и имевших в запасе всю огневую мощь разбитой царской армии. Командир скомандовал отход, и, уже не петляя, не скрываясь и не устраивая засад на дорогах, рота направилась к позициям нашего корпуса.

Однако не тутто было. Только головные дозоры вышли из заброшенного и заросшего бурьяном сада, как напоролись на засаду из нескольких пулемётов. Метнулись влевовправо – то же самое, и куда ни ткнись – «беспределы», которые патронов не жалеют и стреляют очень даже метко.

Я находился рядом с командиром роты, завалился за кучу сушняка и пересчитывал боезапас, которого было не густо: полрожка патронов, пара «эргэдэшек» и в ТТ одна обойма. Хреновато, конечно, но шансы у нас были, пусть небольшие, но какие есть. До ночи бы дотянуть, пару часов всего осталось, а уже по темноте на прорыв пойти. Все не вырвутся, это и ёжику понятно, но хотя бы половина роты, даже потеряв большую часть вооружения, выйдет к своим, до которых не так уж и далеко, километров восемнадцатьдвадцать по прямой.

– Эгегей! – От позиции «беспределов» раздался крик. – Спецназ, не стреляйте, говорить будем!

– Давай выходи! – выкрикнул Ерёменко, которому всё равно надо было время потянуть.

На небольшую полянку, разделяющую нас и «беспределов», вышел плотного телосложения человек в форме донского царского войска – сером камуфляже и, что характерно, при погонах полковника. Он оглянулся, потом повернулся к нам и выкрикнул:

– Я полковник Юсупов, бывший офицер царской армии, под Зерноградом попал в плен и теперь у верховного вождя Гуума служу переводчиком.

– Майор Ерёменко, Четвертая гвардейская бригада, спецназ. Чего ты хочешь, бывший полковник?

– Мой хозяин говорит, что вы – умелые воины, но вы всё равно сегодня умрёте. Он жаждет развлечения и даёт вам возможность ещё какоето время пожить. Сильномогучий Гуум предлагает провести поединки меж своими воинами и твоими бойцами.

– Как это будет происходить?

– На поляну выйдут пять его воинов и пять ваших. Бой насмерть, группа на группу, никакого оружия и только рукопашная схватка.

– А если мы не согласимся?

Юсупов ещё раз посмотрел назад и объявил:

– У вас нет боеприпасов, майор. Не выпендривайся и согласись. Если откажешься, то Гуум отдаст своим воинам приказ, и в течение получаса вас задавят всей толпой.

Посовещавшись с командирами групп, майор дал свой ответ:

– Мы согласны. Пусть выходят кулачные бойцы, и я обещаю, что, пока будет идти схватка, с нашей стороны стрельбы не будет.

– Со стороны воинов вождя Гуума тоже, – ответил переводчик.

Полковник покинул поляну, и на неё выскочили пятеро «беспределов», все как один, будто братья, приземистые, невысокие, чрезвычайно мускулистые, но лбы скошены, и волосы начинают расти от бровей. Питекантропы, мля! Кустарник с той стороны поляны зашуршал – наверное, зрители подтянулись, а наш командир окликнул уцелевших бойцов роты:

– Парни, кто готов врукопашку с дикарями схватиться?

Первым вышел брат майора, Денис Ерёменко, командир первой группы. За ним вслед два его сержанта, четвёртым вызвался Филин, мой комод, а уже за ним отчегото и я решил погеройствовать. Жизнь одна, а тут так складывается, что вариантов уцелеть совсем не много. Посмотрим, каковы «беспределы» один на один и без оружия. С тоской я взглянул на ТТ и оставил его вместе с автоматом, ножом и гранатами Глазу.

– Если что, тебе сгодится, – перед тем как выйти на поляну, сказал я пулемётчику, у которого ни одного патрика не осталось.

Как древние гладиаторы, мы остановились напротив своих набычившихся противников, на мгновение замерли в ожидании сигнала и, по резкому окрику с вражеской стороны, бросились вперёд. Крепыш, который достался мне, расставил перед собой руки и попытался сцапать меня за одежду. Стойка у него борцовская, такой боец если ухватит за шею, то запросто её сломает. За последние месяцы кое в чём я поднаторел и всю нехитрую тактику «беспредела» понимал. Уклонившись от его броска, ничего нового придумывать не стал, а резким ударом с правой пробил ему в висок. От такого удара бывало, что быкидвухлетки в себя не сразу приходили, а для человека, если дикаряпитекантропа так можно назвать, он оказался смертельным.

Противник рухнул в траву, а я бросился на помощь к Филину, которого сразу двое крутили, причём напоказ и, видимо, красуясь перед своим вождём. Дикари прижали сержанта к земле и неспешно давили на него сверху, думается, хотели сержанту хребет переломить. В полуметре от увлекшихся развлечением своего вождя «беспределов», подпрыгнув вверх, с ноги врезал одному в грудь. Он слетел с тела Филина, а я, не удержав равновесия, рухнул на него сверху. Раздумывать было некогда, и я начал молотить его кулаками по лицу. Удар. Удар. Удар. Лицо противника превратилось в кровавую кашу, сколько я его бил, не помню, какоето исступление накрыло. Пришёл в себя оттого, что меня ударили в бок. Перекатился через себя, вскочил и был готов продолжить бой. Однако дело было сделано. На поляне остались я и Ерёменкочетвёртый, ногами добивающий того дикаря, который меня в бочину пнул. Ещё был Филин, но он еле дышал.

Подхватив сержанта под руки, потянул его к своим, передал на попечение санинструктора и рухнул под дерево. Следом за мной подошёл обессиленный капитан Ерёменко и упал рядом.

– Молодца, Мечник, – прохрипел он и, посмотрев на полянку, куда выходили на бой новые пятёрки, добавил: – Гады, борцы фиговы, сразу же моих парней заломали и на Филина набросились. Если бы не ты, то победа за ними осталась бы.

Сил разговаривать не было, перенервничал, и только сейчас меня стало потряхивать. Однако я всё же ответил капитану:

– Нормально, товарищ капитан, и если бы не вы, то и я бы не уцелел, так что мы с вами в расчёте.

Тем временем бои без правил продолжались, вторую схватку наши бойцы тоже выиграли, и очень, как мне показалось, легко, потеряв только одного своего. Третья, наоборот, вышла не в нашу пользу, хоть и уцелел только один из дикарей, всё же победа осталась за ними. Четвёртый бой снова за нами, и вернулись трое наших бойцов. После этого вышла небольшая, минут на десять, заминка, во время которой меня подозвал майор. Рядом с ним сидели его брат, Черепанов, Исмаилага и ещё один из сержантов, Старый, который во второй схватке отличился, уделав сразу двоих вражеских борцов.

– В общем, так, братва, – начал командир роты. – Я вышел на связь с бригадой, и они могут нам помочь вырваться, но надо ещё один бой вытянуть. Если вы чувствуете, что сможете «беспределов» забить, соглашайтесь, если нет, я вновь добровольцев выкликну.

– Как нам бригада поможет, командир? – задал вопрос Старый.

– На всех штабных картах этот сад есть, координаты болееменее точные имеются, и САУ «МстаС» через пятнадцать минут вокруг нашей позиции молотить начнут. Дело к вечеру уже, так что оторвёмся, воины. Устройте показательный и красивый бой, чтоб все эти уродцы засмотрелись, а я в это время всех сюда стягивать буду. Вы валите вражеских бойцов, артиллерия накрывает их позиции, и мы идём напролом.

– Согласен, – раздался голос капитана Ерёменко.

– Пойду, – согласился Черепанов.

– Да, – кивнул Исмаил.

– Сделаем всё красиво, – кивнул Старый.

Мне оставалось только поддержать своих боевых товарищей:

– Готов.

Снова, как и до этого, первыми на поляну вышли «беспределы», в этот раз все разные, не похожие один на другого. Перед этой схваткой снова появился бывший полковник Юсупов и выкрикнул:

– Это последний бой! Сильномогучий Гуум пресытился схваткой.

Отвечать ему никто не стал, вместо этого вышла наша пятёрка. Против меня стоял высокий, около двух метров, худой парень с грязными длинными патлами, свисающими на его узкое, продолговатое лицо. Одет мой противник был, как и большинство кочевников, в толстую воловью шкуру с прорезями для рук и ног. Снова из зарослей раздался окрик вождя, но в этот раз никто не торопится и сближаемся мы осторожно.

Длинный дикарь идёт ровно, руки не выставляет, что от него ожидать, непонятно. До него остаётся метр, я уже чую его вонь, запах немытого тела и застаревшей крови. Он остановился, и я встал, проходит секунда за секундой, вокруг нас уже кипит схватка, а мы всё стоим. Неожиданно какимто плавным, отточенным движением «беспредел» делает шаг вперёд, оказывается рядом со мной и бьёт головой, целясь в мою переносицу. Уклониться успел чисто интуитивно, но удар противника своей цели достиг, и в голове зашумело. Сознание помутилось, и я поплыл.

Один за другим на меня посыпались удары кулаками, и в живот с ноги прилетело. Всё, что смог, – отскочить назад и вслепую, сквозь кровь и пот, заливающие лицо, не видя противника, нанести несколько ответных ударов. Мне повезло, и я в дикаря попал. На несколько секунд противник прекратил моё избиение, и я, проведя грязным рукавом камуфляжа по лицу, сквозь щелочки заплывающих глаз смог его увидеть. Дикарь снова бросился на меня и попытался ударить головой. Второй раз подобный приём не прокатил, а ответ у меня на это только один – блок левой и ответный справа, мой коронный удар, который своей цели достиг, и теперь уже потерялся дикарь. Прыжок вперёд, удар по печени и хук справа. Слышу, как его челюсть хрустнула, добиваю, и победа за мной. Пошатываясь, оглядываю поляну и вижу, что сделали мы вражеских бойцов всухую, хоть и заливаемся кровью, а коекто и травмирован, но мы живы, а наши враги нет.

– Назад! – кричит от позиции наш майор, и мы отходим в сад.

Нам вслед никто не стреляет, но кусты вокруг шуршат, и «беспределы» готовятся навалиться на нас всей своей массой. Раз у них имеется вождь, значит, есть и элементарное понятие, что к чему. Гуум думает, что если мы ещё потянем время, то сможем прорваться, а этого он допустить не хочет, слишком много крови его соотечественников мы пролили за эти дни, и слишком явным было наше превосходство сегодня.

– Началось, – произнёс ктото из наших бойцов.

В воздухе послышался рёв, это тяжёлые гаубичные снаряды летели к нам в гости. Всё, что я смог, – зарыться в яму, оставшуюся от весенних дождей, уткнуться лицом в землю и ждать. Здесь и сейчас от меня ничего не зависело.

– Гууухх! Бамм! Первые четыре снаряда приземлились удачно, накрыли место, где должен был находиться вражеский вождь со своим переводчиком. За первым залпом последовал ещё один, и ещё, и так продолжалось до тех пор, пока каждая САУ снарядов по двадцать не высадила.

Когда я поднял голову, то не увидел ничего, сплошная серая муть из земляной пыли, висящей в воздухе густым и непроницаемым туманом. Я пошёл в сторону нашего КП и не нашёл его, – обычная ровная площадка. Странно, может быть, я уже умер и попал в некое чистилище? Хотя нет, земля подо мной зашевелилась, и на поверхности показалась голова нашего майора, пытавшегося выбраться из своего убежища, где его завалило. Пришлось помогать.

Через полчаса все, кто оставался в живых, пошли на прорыв. Было нас немного, около сорока человек, много раненых и почти все без боеприпасов. Если бы в тот момент «беспределы» имели хотя бы сотню бойцов против нас или пару пулемётов, то мы бы погибли. Однако нам повезло, мы вырвались из кольца, и даже в бой вступать не пришлось, не с кем было воевать. Видимо, начальство нас крепко ценило, что не пожалело драгоценных боеприпасов для нашего спасения. Впрочем, это только и значит, что такое отношение придётся ещё не раз отработать.

Глава 11

Кубанская Конфедерация. Станица Павловская

25.06.2057

Граждане Кубанской Конфедерации! – из раструба радиоточки над нашим госпиталем разнёсся сильный и уверенный голос президента Симакова. – Сегодня, 25 июня 2057 года нашими войсками одержана очередная славная победа. В кровопролитном и тяжёлом сражении под населённым пунктом Мокрый Батай была наголову разбита Зерноградская орда «беспределов». В этих боях нашими воинами было продемонстрировано беспримерное мужество и героизм, которые вместе с выучкой войск и мастерством военачальников принесли нам победу. Этот день, наряду с 15 мая, днём освобождения города Краснодара от мародёров и бандитов, будет объявлен Днем воинской славы нашего государства. Слава нашим воинам! Слава Кубани! Слава Конфедерации!

Прозвучал гимн Конфедерации, президент взял непродолжительную паузу и продолжил своё выступление:

– Однако не все враги разбиты, не все враждебные орды повержены, и я объявляю о том, что военное положение отменено не будет и я попрежнему остаюсь Верховным Главнокомандующим и главой государства. Вместе с тем военный налог на промышленные предприятия и сельские хозяйства будет полностью отменён. Сейчас, когда наше государство крепко встало на ноги, мы можем обойтись и без этого. Понимаю, что у некоторых это вызовет недовольство, но твёрдая рука и единоначалие сейчас гораздо важней чьих бы то ни было амбиций. Ктото скажет, что это против закона и нашей Конституции, а я скажу: читайте внимательно законы и ещё раз перечитайте Конституцию Кубанской Конфедерации.

Симаков свою речь, перемежаемую маршами и гимнами, ещё продолжал, но доктора радиовещание отключили, – это вроде как чтобы больные могли спокойно отдыхать.

Сержант Черносвит, он же Филин, который лежал на соседней койке, повернулся ко мне и спросил:

– Ты всё понял, Мечник?

– Да, не дурак вроде, всё ясно и понятно. Наши войска одержали победу и размолотили орду. Надо отпраздновать такое событие.

– Ни черта ты не понял, Мечник, хоть и начитанный парень, а от реала порой настолько далёк бываешь, что просто диву даёшься.

– Ну так объясни. В чём проблема?

– Ты Конституцию нашу Кубанскую читал?

– Да, конечно, ещё во время КМБ.

– По ней сколько президент должен править?

– Пять лет, затем региональные лидеры собираются в столице и из своего круга выбирают нового.

– Правильно, Саня, всё так и есть. Однако сколько Симаков уже у власти?

Прикинув, произвёл подсчёт и выдал результат:

– Пять с половиной лет.

– Вот именно, и сейчас он сказал, что остаётся президентом до тех пор, пока в стране военное положение. И я тебе точно говорю, что заваруха какаято будет в самое ближайшее время. Районные царьки ждали, что после разгрома орды военное положение отменят, пройдут выборы и ктото из них станет новым президентом, а теперь им полнейший облом. Симаков уравнял борьбу против дикарей с полноценной войной, и теперь он просидит на троне столько, сколько сам того пожелает. Опять же – повышенный налог отменил, а этим сразу симпатии населения привлёк.

– Ха, Филин, но он же сам этот налог и ввёл, когда военное положение объявлял.

– Ты думаешь, простой народ это помнит? Нет, братан. Тем же крестьянам, например, это всё равно – отменили налог, и хорошо. Кто отменил? Правильно, президент отменил, а вера в доброго царя наверху в нас неистребима.

– Это получается, что у нас теперь диктатура?

– Она самая, – согласился Филин.

– Лично я совсем не против. Симаков как глава государства – нормальный, за нас, за гвардию, всегда горой стоял, так же как и мы за него, а царьки эти региональные всех уже достали, дальше некуда, пора их уже и придавить. Вон я ветеранов наших послушал, как при прежних правителях было, так ничего хорошего, то продовольствие порченое пришлют, то выплату жалованья задержат, а то когото из бойцов в тёмном переулке неизвестные бандиты пристукнут. Теперь же другое дело, всё в срок поставляется и по высшему разряду, да и развёртывание батальонов в бригады дорогого стоит. Нет, как бы там ни было, а я за Симакова.

– Я тоже. – Филин со мной не спорил. – Понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какаято тряпка половая, которая, как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.

Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы пришёл черед докторов, которые ходят по палатке и осматривают нас, своих пациентов.

Со мной всё понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых рёбер. По большому счёту я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, только рёбра иногда ноют. Другое дело – мой комод, у него чтото серьёзное, и каждый день его для более тщательного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.

Потянувшись всем телом, задумался. Какое всё же приятное это состояние – покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чегото остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, тудысюды бёдрами покачивая, симпатичные медсёстры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжёлые и вскоре ты снова будешь бегать по полям, как молоденький зайка по весне.

– Ирочка, золотце, – окликнул я одну из проходящих мимо медсестёр, – будь добра, включи радио, а то речь президента только дали – и тишина.

Стройная кареглазая девица восемнадцати лет остановилась, с укоризной в глазах посмотрела на меня и ответила:

– Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.

– Знаю, – улыбнулся я, – но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.

– Нельзя тебе, – она запнулась, – чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется. – Девушка грамотно изобразила смущение, и щёки её украсились лёгким румянцем.

– Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое – это ведь не страшно, – попытался я продолжить разговор. – Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.

– Нет, – усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками.

Ничего, всё одно, к вечеру я её уболтаю, и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как глазками стреляет. Опять же, ухажёров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.

В палатку вернулся Филин, и, что плохо, от него несло табаком. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал, и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.

– Что врачи сказали? – обратился я к нему.

– Ничего хорошего, Мечник, – он прилёг на кровать, и та жалобно скрипнула, – но и ничего особо страшного. Говорят, что не годен я теперь к службе. Чтото мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какойто нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, всё, кончился сержант гвардейского спецназа Филин и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.

– Домой поедешь?

– Да, здесь оставаться никакого смысла нет. Пять лет я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить, как все обыватели. Тем более что давно хотел фермерством заняться.

– Что выращивать будешь?

– Овощи, фрукты, картофель, капусту и прочие баклажаныкабачки.

– А ты сам откуда?

– Посёлок Гвардейский, – усмехнулся сержант и тут же спросил: – Что, не слыхал о таком?

– Нет, а где это?

– Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В своё время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, коекто остался, а среди них и батя мой.

– Так ты, получается, потомственный гвардеец?

– Ага, третье поколение.

Кивнув на выход из палатки, я спросил:

– Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?

– Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделюдругую две наши роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.

– Что про потери говорят?

– Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы и первым делом в блиндажи лезли.

– Не понял, а как же они самовозгорались?

– Смесь горючая, как парни говорят, двухкомпонентная – собака понимает, что достигла цели, бьётся об металл, дветри бутылки вдребезги, и происходит поджог. Слух ходит, что даже пару БТРов так твари спалили.

– Нехило повоевали.

– А то, это же «беспределы», и чего от них ожидать, никогда не угадаешь.

– Из наших командиров видел кого?

– Черепанова и Ерёменкомладшего, возле офицерской палатки сидят, врачихам байки про своё геройство рассказывают.

– А комбат?

– Майор, как говорят, уже третий день в расположении батальона, в Кисляковской. Наверняка новобранцев по полигону гоняет до потери пульса.

– Это да, он такой, только дай когонибудь потренировать, – согласился я.

Разговаривать было больше не о чем, всё уже обговорено не по одному разу, и я заснул. Однако через час меня подняли доктора и велели в срочном порядке освободить койку.

В непонятках что к чему собрал я свои вещи, скинул больничную пижаму, переоделся в родной выстиранный камок и вышел из палатки. На каменной площадке перед длинными палатками с красными крестами, где мы обитали, стояли десять автомашин, полные раненых и покалеченных солдат. Ого, вот и он, результат нашей грандиозной победы над ордой, про которую Симаков только пару часов назад рассказывал. Видимо, в полевом госпитале при экспедиционном корпусе мест не хватило, вот остальных и поволокли за тридевять земель.

– Сашка, – мимо меня пронеслась старшая медсестра Анастасия Павловна, – не стой, помоги раненых разгрузить.

Сказано – сделано, бросил рюкзак и сразу же включился в работу. Силёнки у меня уже есть, окреп за недельку, руки и ноги на месте, так что надо помогать докторам и медбратьям. Вдвоем ещё с одним бойцом, кажется, из разведки парень, подскочили к ближайшей автомашине, откинули борт и приступили к извлечению раненых солдат. Наша с разведосом задача проста – принимать снизу бойцов или тела и класть их на носилки. После этого уже работа медбратьев. Если человек не дышит, они его в покойницкую палатку тянут, а если бредит или матом ругается, тогда в смотровую.

– Саня, – я протянул разведчику руку, – позывной Мечник.

– Жека, – представился он, – позывной Орлик.

– Будем знакомы.

– Блин, – протянул Жека, разглядывая окровавленные борта автомашин. – Сколько здесь людей… Интересно, а нас теперь куда?

– Скорее всего, в расположение подразделений.

До вечера мы проболтались в госпитале, и, только когда я увидел своего командира, идущего рядом с Ерёменкомладшим, появилась хоть какаято определённость.

– Товарищ капитан, – окликнул я Черепанова, который, так же как и мы, сменил пижаму на камуфляж, и за его плечами болтался рюкзак, – разрешите обратиться.

– Не надо, – махнул он рукой, – знаю твой вопрос. Всем приказано срочно к штабу бригады подтягиваться.

Нормально. Через десять минут, пройдя через ряды пустых бригадных палаток, мы остановились на плацу возле штаба, небольшого и аккуратного двухэтажного домика, пристроились к строю, где уже было человек пятьдесят из разных подразделений, и замерли в ожидании. Прошло ещё полчаса, отцовкомандиров видно не было, с нами только капитаны, а люди всё подходят и подходят.

Наконец, когда на плацу скопилось уже около двухсот солдат и офицеров, из домика вышел начальник штаба, полковник Юрин, среднего роста пожилой пухленький мужик с абсолютно лысым и гладким черепом, отблескивавшим на солнце, как полированный шар. Рядом с ним горой возвышался непонятно как здесь оказавшийся майор Ерёменко, который, по идее, должен был находиться в расположении батальона.

– Бойцы! – стоя на высоком крыльце, обратился к нам полковник Юрин. – Час назад региональные лидеры подняли мятеж против нашего президента, которому все мы присягали на верность. Некоторые части территориальных войск, уповая на то, что многие регулярные и гвардейские подразделения нашей армии находятся на севере и заняты истреблением дикарей, перешли на сторону мятежников. Однако их выступление закончилось провалом и наши товарищи из Второй гвардейской бригады оказывают им достойный отпор. Через полчаса сводная боевая группа нашей бригады должна выступить на столицу и оказать им помощь в деле подавления мятежа. Старшим офицером сводной боевой группы назначается майор Ерёменко.

Вперёд выступил командир моего батальона, оглядел строй солдат, и посыпались команды:

– Спецназ, разведка и мотострелки на выход, через десять минут всем быть у Южных ворот лагеря! Черепанов, проследи! Всем остальным разойтись по местам и заниматься своими делами. Исполнять!

Полковник Юрин пытался чтото сказать нашему майору, видимо, был против того, что не все солдаты отправляются в столицу, но тот, не обращая на него внимания, только сплюнул на кирпичи плаца и зашагал в расположение роты связи.

Нас оказалось человек пятьдесят, кто относился к силовым подразделениям батальона. Ещё пятерых связистов с рациями за плечами привёл наш комбат. Только он появился, как заурчали моторы и на дороге появились девять наших батальонных «Уралов», которые везли две роты бойцов нашего батальона, одну полную, из новобранцев, и нашу, в которой оставалось всего двадцать человек.

Увидев знакомые лица, мы с Черепановым запрыгнули в машину, и я тут же получил свой верный АКС, бронежилет, каску, гранаты, разгрузку и РД с двойным боекомплектом. Норма, а то с одним ТТ и ножом чтото не очень хотелось против мятежных территориалов воевать. Можно, конечно, мы же спецназ, воины без страха и упрёка.

«Уралы» выстроились в колонну, к нам присоединились несколько чудоброневиков – уже неизвестно какая по счёту попытка наших бригадных мастеров сделать замену приходящим в негодность БТРам, майор дал команду, и мы тронулись в путь. Такая вот судьбина: с утра ещё валяешься на койке, девушке симпатичной улыбаешься и на свидание с ней сговариваешься, а уже к вечеру едешь бронеколонной в столицу, чтобы уже с утра поступить в распоряжение СБ Кубанской Конфедерации. Служба, однако.

В нашем «Урале» находился перепуганный радист, выдернутый комбатом из расположения его роты, он сильно нервничал и прижимал к груди свою драгоценную рацию. Путь был не близкий, и Черепанов приказал радисту включить его аппарат, приник к наушникам и информацию, которую черпал из эфира, передавал нам. Посидев пару часов за аппаратом, капитан както резко посмурнел, снял наушники, и пришла моя очередь новости узнавать. Сообщения были очень даже интересные и заставляющие на происходящее в Краснодаре взглянуть несколько с другой стороны.

Из незакодированных переговоров, которые вели растерянные командиры территориальных подразделений, было ясно, что Симаков и СБ переиграли всех и мятеж спровоцировали сами. Сначала безопасники распустили слухи, что вольности республиканские заканчиваются. Затем в администрации президента проект указа засветили, по которому территориальные войска должны были перейти в ведение недавно образованного Министерства внутренних дел. А сегодня с утра сам Симаков выступил с заявлением о том, что он остаётся правителем Конфедерации. У республиканских царьков выбор был невелик – принять новые правила игры или рискнуть и попробовать силой удержать свои вольности. Надо сказать, что из десяти так называемых республик против президента выступили только три: Кореновская, Кропоткинская и Белореченская. Остальные субъекты Конфедерации, такие как Майкопская, Новороссийская, Тихорецкая, Павловская, Тимашевская, а также самая большая и богатая ПримороАзовская, из которой был родом Симаков, и, разумеется, недавно присоединившаяся Ростовская, остались в стороне.

Около полудня почти две тысячи солдат территориальных войск и наёмники с трёх сторон вошли в город, их не сдерживали, хотя могли. Шансов у повстанцев не было, но они были убеждены, в первую очередь провокаторами СБ, что гвардия, ВБР и сами спецслужбы готовы оказать им всяческую поддержку. Мятежные войска, ликующие и довольные своим продвижением по улицам столицы, вышли на пересечение улиц Красной и Северной, и вот тутто их и встретили бойцы Второй гвардейской бригады, которые быстренько намотали территориалов на гусеницы своих танков и колеса БТРов. Немногих выживших в бойне мятежников, насколько я понимал, блокировали в районе трёхэтажных новостроек на улице Седина.

Теперь другой вопрос: а мы там зачем, если и без нас управились? Ответ на поверхности. Гвардия должна была подтвердить свою преданность президенту, который в ближайшее время станет самым настоящим диктатором, или кем он там сам себя назовёт. Вторая бригада показала, за кого она, дело оставалось за остальными, и в столицу выдвигались не только мы, но и сводные моторизованные группы остальных гвардейских подразделений. В тот момент я окончательно понял, для чего мы все едем в столицу, и стало мне както не по себе. При взгляде на нашего командира группы и его хмурое лицо мне стало ясно, что и он это понимает.

Ранний летний рассвет мы встретили на пересечении улиц Новокузнечной и Седина. Выгрузились из машин, построились, и выглядел наш сводный отряд весьма внушительно и грозно. Двести солдат, затянутых в бронежилеты, в касках, с оружием, и всё это на фоне недалекого пожара. Как выяснилось, ждали только нас, и представители других гвардейских подразделений уже успели отметиться в деле наведения порядка. Очередь за нами.

Перед нашим строем прохаживался крепкий усатый мужчина с суровым и умным лицом. На нём был френч, который часто называют полувоенным, небольшая армейская фуражка, а на ногах мягкие кожаные сапоги. Это был начальник СБ Конфедерации Михаил Александрович Терехов, самый настоящий генерал, первый, какого я видел в своей жизни. Когото в этой одежде он мне напоминал, какуюто картинку из древней книги, переворошил свою память, и всплыло имя – Иосиф Сталин. Ха, действительно, похож, только ростом повыше да в плечах пошире, а так самый настоящий Иосиф Виссарионович с плакатов, вождь и мудрый учитель.

– Товарищ генерал, – козырнув, доложился наш комбат, – сводная боевая группа Четвёртой гвардейской бригады прибыла в ваше распоряжение.

– Хорошо. – Терехов устало кивнул. – Для чего вы здесь, понимаете?

– Так точно. – Голос нашего майора звучал глухо и нагонял какоето уныние.

– Там, – генерал кивнул в сторону трёхэтажного недостроенного дома на улице Седина, – десятка два мятежников и человек тридцать наёмников из племени каратянцев. Всех зачистили, и только эти ещё держатся. Мы их не трогали, для вас оставили. Вперёд, майор! Поступать с ними как с «беспределами»! Уничтожь их – и докажешь, что ты верен президенту и Конфедерации.

– Кровью вяжете?

– Да, это самый надёжный способ. Итак, майор, работаете?

– Будет сделано, товарищ генерал.

Терехов нас покинул, а майор разбил бойцов на штурмовые группы, и через пять минут мы рванулись в атаку. Действовали наши воины грамотно, не первый день воевали, а вот территориалы и наёмники оказались бойцами слабенькими, палили почём зря в окна недостроенного дома из своих карабинов, таким образом надеясь нас остановить. Нет уж, не выйдет. Наши снайперы выбивали мятежников одного за другим, а под их прикрытием и мы в новостройку вломились. Скоротечный бой – и только трупы вчерашних граждан Конфедерации да горцев, хотевших подзаработать, говорили о том, что в этом доме был ещё ктото помимо нас. Работа сделана, и Четвёртая гвардейская свою преданность режиму доказала.

Интересно, если наше государство будет жить дальше, что напишут историки об этом дне? Точно не знаю, но наверняка там будут слова про централизованное управление государством и укрепление вертикали власти. Остальное зависит от того, кто будет у руля: сторонники Симакова – мы красавцы и миротворцы, а если противники – тогда каратели, ублюдки и сволочи. «Забавно», – подумал я в тот момент и, усмехнувшись, вышел на улицу. Начинался новый день моей жизни, и растрачивать его на сожаления и траур по мятежным солдатам территориальных войск, которые рискнули и проиграли, ни я, ни мои товарищи не собирались.

Глава 12

Караимский Имамат. Севастополь

20.09.2057

Жаркое лето 2057 года прошло без какихлибо катаклизмов и очень спокойно. После того как были подавлены все выступления мятежных территориалов против президента Симакова, наш батальон пополнили людьми, и начало осени застало нас на побережье Чёрного моря. Причиной тому, по крайней мере официальной, стали участившиеся нападения пиратов из бывшей Турции. Повадились урюки на рыбацких баркасах к нашему побережью подходить, посёлки грабить и людей воровать. В общемто это не наша зона ответственности, есть Третья гвардейская бригада, остатки некогда могучего Краснознаменного Черноморского Флота, но людей у них мало, в трёх батальонах всего семьсот морских пехотинцев и во флотилии ещё триста пятьдесят моряков на двух чудом живых военных кораблях. Мало? Вот тото же, что мало, и пришлось к охране побережья нам и некоторым подразделениям из ВБР подключаться.

Среди наших бойцов ходил упорный слух, что ожидается чуть ли не вторжение изза моря, но я в это както не верил. Пираты – ребята отчаянные, что наши, которые на Украине по побережью от Скадовска до Одессы сидят, что трабзонские кончелыги, что болгары, бывшие братушки, все они свирепые черти, спору нет. Однако, чтобы на нас всерьёз наехать, это нет, и пока ни одна приморская республика большой десант не потянет. Вот стянуть чегонибудь или небольшой налёт организовать – это да, вполне возможно, и дело даже не в нашей силе, а в том, что ни у кого нет средств доставки большого количества бойцов по морю. Скорее всего, как мне думалось, наше пребывание на побережье связано с нашим соседом, Туапсинской Республикой, которая уже почти год ведёт бои с племенем каратянцев за Гойтхский перевал и единственную уцелевшую до сегодняшних дней автомагистраль, связывающую их территорию и земли Конфедерации.

Чует моё сердце, что готовится аннексия независимой республики, а заодно и горцам, и нам, гвардейскому спецназу и войскам быстрого реагирования, подтягивающимся к побережью, предстоит идти впереди всех. Если верить нашим радиостанциям, то и горцы и приморцы выдохлись, у тех и других по полтысячи штыков на передовой линии, без боеприпасов и вооружения, и в резерве сотни по три бойцов. Против нашей ударной группы в полторы тысячи солдат и офицеров, прошедших войну с «беспределами» и сосредоточившихся сейчас в Новороссийске, туапсинцы долго не выстоят, а горцами займётся другая армейская группировка, наступающая со стороны Горячего Ключа.

Впрочем, это только результат моих наблюдений и домыслов, а пока мы сидим в районе Геленджика уже неделю, пиратов не наблюдаем и нашу нынешнюю работу воспринимаем как вполне заслуженный отдых. Солнечно, тепло, побережье Чёрного моря, сосновый бор, и мы, три сотни головорезов, загорающих на пляже. Благодать. Конечно, не хватает женщин, и в Новороссийск, ясно видимый на другой стороне бухты, не отпускают. Пока ещё мы терпим, и самоволок в батальоне не случалось, но мыслишки в этом направлении уже блуждают.

День, когда мы узнали, что же нам предстоит, начинался вполне обычно – подъём, зарядка, завтрак и построение для поднятия государственного флага.

– Общее построение! – без десяти минут восемь звучит команда нашего командира роты и по совместительству командира группы капитана Черепанова.

Строимся возле базы отдыха «Взлет», где мы проживаем, здесь весь наш батальон, включая комбата Ерёменко и штабных офицеров. Всё как обычно за исключением одного – на левом фланге вместе с нами стоят два десятка крепких парней с шевронами морской пехоты на камуфляже.

Флаг взвился, достиг своего положенного места и затрепетал на ветру, а Ерёменко, взобравшийся на небольшую трибуну, напротив строя, повёл речь. «Ну, – думаю, – сейчас он нам начнёт рассказывать про тяжёлое положение в Туапсинской Республике и о том, что мы должны протянуть руку помощи горожанам, которым прямотаки не терпится вступить в нашу Конфедерацию». Однако нет, речь пошла совсем о другом городе, который находится от нас несколько дальше, чем Туапсе, и совершенно в другой стороне.

Севастополь – вот что заинтересовало наше Верховное командование. Город русских моряков, так его до Хаоса называли, и что там сейчас творится, никто из нас сказать точно не мог. Были слухи о том, что лет тридцать назад, еще в Эпоху Хаоса, город попытались подмять под себя уцелевшие крымские татары, но чем дело кончилось, никто точно не знал, поскольку рвануло сразу несколько городских арсеналов. В народе гуляли две основные версии произошедшего в Севастополе. Одна гласила, что арсеналы подорвала группа смертниковшахидов, а другая – что подрыв произвели последние защитники городагероя, не желавшие сдачи в плен. Как же всё было на самом деле, вряд ли ктото теперь узнает, но факт остаётся фактом, город не уцелел, большую его часть поглотило море, а что осталось, превратилось в кучи строительного мусора.

Однако чтото всё же уцелело, и, как нам поведал Ерёменко, недавно были задержаны беженцы, пытающиеся на лодках переправиться через Керченский пролив и нелегально попасть на территорию Конфедерации. Разумеется, их допросили, и стало известно, что раньше они жили в районе Симферополя, но весной их посёлок был уничтожен, а сами они попали в рабство. После этого три месяца они работали на разборе завалов возле Инкермана. Выяснилось, что захватили их боевики Караимского Имамата, которые ставили своей целью возрождение Крымского Ханства в границах тысяча четыреста какогото года. Вот так, не больше и не меньше. Цель великая и достойная, если посмотреть со стороны, вот только нашим генералам совсем не хотелось, чтобы караимы добрались до оружейных складов, а президенту совсем не понравилось то, что ктото держит в рабах наших братьев по крови.

Было принято волевое решение, и в столичных штабах родился план операции «Бросок». Наша задача в этой операции предельно проста. Вместе с двумя батальонами морской пехоты, штурмовым батальоном из Первой гвардейской бригады и сводной сапёрной ротой ВБР погрузиться на три самоходные баржи и БДК «Цезарь Куников», один из наших военных кораблей, и под прикрытием другого корабля, СКР «Ладный», достигнуть Севастопольской бухты, высадиться на берег и уничтожить караимов. После этого, само собой, освобождение рабов и продолжение работ по очистке городских развалин.

Скоро приказы отдаются, да не скоро дело делается, и перед походом в Севастополь предстояло неделю готовиться к этому событию. Именно для этого к нам и прибыли прикомандированные морпехи. Майор, что хотел сказать, сказал, покинул трибуну, а мы разошлись по ротам, и началось наше дополнительное обучение.

С морскими пехотинцами общий язык нашли быстро, свойские парни, без понтов и показного героизма, твёрдые профессионалы, не раз показавшие себя в деле, так что тому, что они говорят, можно было верить. Началось всё с краткого рассказа о кораблях нашего ВМФ, на которых нам предстояло участвовать в десанте.

Начну с нашей ударной силы, корабля, должного охранять наш покой в походе. Сторожевой корабль «Ладный» был включён в состав КЧФ в далёком 1981 году, это получается 76 лет назад, старичок, однако, но на ходу. Водоизмещение, длина, ширина, осадка, силовые установки – нам это всё было не так интересно, а вот вооружение удивляло, а потому и запомнилось. Две двухствольные артустановки АК726, два четырёхтрубных торпедных аппарата, два реактивных бомбомета РБУ6000 «Смерч», четыре пусковые установки «Раструб» и две установки «ОсаМА2». Это должно впечатлять, и я впечатлялся, но мне сразу же объяснили, что из всего этого вооружения работают только АК726 и один из бомбомётов, всё остальное давно пришло в негодность и демонтировано. На их места наварены турели под самые обычные станковые пулемёты, которые должны выставляться на боевые посты в случае боя. С одной стороны, от прежнего, некогда грозного боевого корабля осталось очень мало, а с другой, он всё ещё на ходу, и более грозного корабля, чем он, во всём Чёрном море не существует.

Второй боевой корабль – большой десантный «Цезарь Куников». Построен в 1986 году, но, так же как и СКР, до сих пор является боевой единицей и готов выполнить задачи, для которых ещё в легендарном Советском Союзе его проектировали и строили. Дабы не расстраиваться, поинтересовались сразу, что из вооружения на корабле работает. Вооружение у БДК было вполне приличным, два двухствольных АК725 и две двадцатиствольные установки РСЗО «Град» калибра 122мм плюс те же самые станковые пулемёты, что и на «Ладном». Остальное вооружение, то есть торпедное и зенитное, отсутствовало.

Наконец о главном, о трёх самоходных баржах. Почему они главное? По той простой причине, что именно на них мы и должны были совершить наш славный поход. Я ещё не видел эти морские чудосуда, но уже тихо их ненавидел. Надо сказать, предчувствия меня не обманули. Это были металлические каркасы старых плоскодонных судов класса рекаморе с собственной силовой установкой. Скорость – закачаешься: семь узлов в час, что по земным меркам – тринадцать километров. Мореходные качества не очень, а если случится серьёзный шторм, то весь экипаж и десант пойдёт на корм рыбам. Зато в них можно было запихать батальон воинов, например наш.

Рассказ о кораблях закончился быстро, и перешли к другим вещам – как правильно жить на кораблях, какие бывают сигналы на море и, что немаловажно, как спасаться. Устройство шлюпок, спасательных жилетов и плотов. Хотя морпехи поделились своим мнением сразу – если что не так, пожар, например, или шов сварной разошёлся и появилась серьёзная течь, надевай спасательный жилет и за борт. Корабли нашей эскадры будут всё время продвигаться вдоль береговой черты, так что спастись реально. Вот это я запомнил очень хорошо.

Так прошло два дня, ещё три потратили на тренировки по высадке на берег и ещё два на боевое слаживание со штурмовиками и морскими пехотинцами. На этом всё, стоп, подготовка окончена, припасы и боекомплекты загружены, сутки отдыха и погрузка.

Погода нас баловала, штормов не было, и через двое суток, некоторое время постояв на рейде и дождавшись темноты, наша эскадра вошла в большой залив, образовавшийся на месте городагероя Севастополя. На наших кораблях огней не зажигали, но, указывая нам путь, как створные маяки, на входе в залив горели костры, зажжённые шпионами СБ, которые высадились здесь заранее и произвели разведку.

Ночь, огни костров – и с правого берега, по ходу нашего движения, забил прерывистыми сигналами мощный фонарь.

– Надо же, морзянка, – удивился комбат, расположившийся на палубе, – только непонятная какаято.

– Это не морзянка, – ответил ему один из матросов палубной команды, разбирающий навесные борта, которые прикрывали нас во время похода от волн. – Это Морской Свод Сигналов, наши сигнальщики разберутся, что к чему, поднимайтесь наверх, – он кивнул на ходовой мостик, – товарищ майор.

Не знаю, что сигнальщики сказали нашему майору и о чём он переговаривался с другими комбатами по рации, но вскоре наша баржа стала замедлять ход. Матросы уже закончили снимать щиты, провернули лебёдку, которая должна была опустить носовую аппарель, и мы в лёгком здоровом мандраже от предстоящего боя скопились на палубе. Ктото разгрузку подтягивал, ктото РД ещё раз проверял, а ктото, как я, просто смотрел на чёрную громаду горы, к которой мы подходили всё ближе и ближе.

Наконец, баржа остановилась, зажужжала электролебёдка, и к нам вышел комбат:

– Воины, сейчас десантируемся на берег. Делать всё четко, как учили. Только землю твердую под ногами почуете, сразу на гору карабкайтесь, там караимы засели, и наша задача – всех их в гробы вогнать. Задача ясна?

– Да!!! – проревели мы.

– Отлично! Не оплошайте, парни, да смотрите, перед морпехами и штурмовиками не опозорьтесь. Мы – лучшие! Спецназ, вперёд!

– Вперёд!

В наш крик вмешался громкий и басистый голос корабельного боцмана, по местным приколам, «дракона», уже опустившего аппарель в воду:

– Пошли!

Как горох из мешка мы посыпались в тёмную морскую воду.

Бух! Вода спеленала меня и холодом своим пронизала, казалось, насквозь. Крепко сжал рот, чтобы вода в него не попала, и, держа над собой автомат, преодолевая сопротивление упругой солёной массы, потопал к берегу, до которого было метров сто. Идти было трудно, но мы шли, ктото спотыкался, ругался вполголоса матом, и вот основная масса бойцов достигла каменистого берега.

Только это случилось, как с горы ударило не менее десяти пулемётов, и сотни трассеров красиво озарили ночь своим сверканием. Караимы били по нашим кораблям, становящимся на якорь, но и те сразу ответили из своих артиллерийских комплексов и «Градов» БДК. Забахали корабельные орудия, завыли реактивные снаряды, на горе вспыхнули яркие цветки взрывов, и загорелось несколько строений, стоящих на самой вершине. Ориентир отличный, и для нас это то, что и нужно.

Раздался голос одного из офицеров:

– Не останавливаться! Не стоять! На штурм!

Подкинув РД на плечах, я зябко поёжился и пополз вверх, туда, где находится наш враг. Плевать на промокшую одежду, берцы, полные воды, и грязь вокруг от сотен людей, выползающих из моря. У меня есть цель и, значит, есть работа. Мы все правопреемники и наследники русской армии, продолжатели её славных дел, воюем не хуже, чем воевали наши предки, а потому – вперёд и только вперёд.

Минут через двадцать, ориентируясь по отсветам пожаров на горе, одним из первых я всё же выбираюсь на пологую вершину. Здесь уже кипит бой, и не успеваю я осмотреться, как на меня бросается бородатый караим в вязаной шерстяной шапке, обшитой зелёной ленточкой. В руках у него автомат, и он готов к бою. Всем телом я опрокидываюсь назад, на спину, на РД, должный смягчить удар о землю, и, уже в падении вскинув свой АКС, короткой очередью срубил противника. Бородатый караим рухнул как подкошенный, а меня разворачивает на бок, и в отсветах пламени от горящего деревянного дома я вижу, что совсем рядом со мной происходит рукопашная схватка. Невысокий паренёк в чёрном берете потерял своё оружие, мечется безоружный меж трёх караимов, которые никак не могут схватить его, и кричит:

– Братва, сюда! Полундра!

– Держись, братан! – кричу ему и вскакиваю на ноги.

Всего миг – и я влетаю в схватку. Чтото тёмное со свистом рассекает воздух и проносится у меня над головой, подставляю автомат и слышу скрежет металла о металл. Удар ногой в живот противника, один из караимов откатывается в сторону, и тут к нам с морпехом подходит подмога. Основная волна нашего десанта вышла на вершину и бородачей, мечтающих возродить Крымское ханство, уничтожают одного за другим.

Итак, гору, на которой происходили основные раскопки, мы зачистили. Пленников, сотен пять людей, в большинстве своём славян, освободили, они находились на противоположном склоне горы и не пострадали, и теперь предстояло продержаться ночь. Как сообщили шпионы СБ, совсем недалеко от места нашей высадки, в десяти километрах, находится основная армия местных боевиков, которые в любом случае уже спешат к нам. Предстоял бой, и нам необходимо было к нему подготовиться. По склонам горы, откуда ожидалось нападение, наставили растяжек, оборудовали несколько воронок снарядных под окопчики для боевого охранения, потушили пожары, демаскирующие нас, и заняли оборонительные позиции караимов. Всё, что можно было сделать, было сделано, и нам оставалось только ждать.

Эту самую первую нашу ночь на крымской земле я запомню навсегда. Десант, штурм, освобождение рабов – всё это памятно, но почемуто особо запомнился утренний бой. Караимы контратаковали наши оборонительные позиции в утренних сумерках, когда нападения мы уже и не ожидали. Ох, и терпеливые же они, черти, оказались – ползли к нам полночи, да так аккуратно, что ни одной растяжки не потревожили. Однако у когото из них не выдержали нервы, и с истошным криком «Алла!» один из молодых вражеских бойцов вскочил метрах в двадцати от нашего боевого охранения. Можно сказать, что эта несдержанность одного бойца ополовинила шансы на удачный исход боя для всего отряда караимов. Для нас – совершенно наоборот.

Воины в боевом охранении у нас все как на подбор ветераны, жизнью битые, что к чему, раздумывать не стали, а из всех стволов накрыли склон горы. Они молотили из всего, что у них имелось, а имелось у пятерых парней совсем немало: один ПКМ, один «Печенег», три «калаша» и гранат десятка два. Огненные смерчи понеслись от их окопчика, и воины караимов, понимавшие, что таиться уже смысла нет, вскакивали и тут же падали под этим смертельным огнём. Сразу же наше охранение поддержали другие боевые дозоры, а спустя всего несколько секунд и мы, все остальные бойцы, принимавшие участие в десанте. Взвились в небеса драгоценные осветительные ракеты, имевшиеся только у командиров рот, горный склон осветился бледным и несколько призрачным светом, и мы смогли увидеть нашего противника. По горе ползли не сотни, а как минимум пара тысяч людей.

Наш огонь останавливает всю эту массу вражеских бойцов, они стреляют нам в ответ, но в какойто момент бой несколько затихает. Мы перезаряжаем оружие, а со стороны противника разносится громкий и уверенный протяжный голос:

– Аллах акбар!

Видимо, это местный боевой клич, причём психологически очень сильный. Все как один ещё секунду назад прятавшиеся от наших выстрелов караимы встают и устремляются на решительный штурм. Сейчас атакующие нас враги не были людьми, это была единая масса живых организмов, ведомых только инстинктом.

– Огонь! – выкрикнул наш комбат, и всё, что только могло стрелять, вновь исторгло из себя смертельный огонь, который и потушил вражеский атакующий порыв.

Противник откатился от наших позиций, а ктото из офицеров морской пехоты в первых лучах солнца вышел на склон и прокричал вслед караимам:

– Мы – русские и потому победим!

«Надо же, – мелькнула у меня мысль, – сколько лет прошло, а слова Александра Васильевича Суворова до сих пор люди помнят. Раз так, значит, есть ещё реальный шанс на возрождение».

Глава 13

Караимский Имамат. Крым

02.12.2057

Начало декабря, холодно, сыро, сверху капают крупные дождевые капли, а рваный камуфляж не греет ничуть. Мне вспомнились пленники, которых мы освободили на Инкерманских высотах, измождённые, грязные, многие покалечены, и особенно меня тогда поразили люди, сидевшие в зинданах, земляных ямах, вырытых в грунте на тричетыре метра. Худые заросшие лица, выбитые зубы и испуганные взгляды уже не людей, а затравленных животных. Каждый из них просидел в зиндане не менее трёх месяцев, и эти месяцы заточения, пыток и издевательств сломали их. Кто же тогда знал, что и я могу оказаться в таком же положении, что и они. Однако, как я попал в зиндан к караимам, отдельная история.

Закрепились мы на горе, которую отбили у местных боевиков, плотно и с прицелом на то, что, возможно, нам придётся зимовать в Крыму. Все окрестные высоты за неделю превратили в мощный укрепрайон – доты, дзоты, окопы полного профиля, выдолбленные в неподатливом скальном грунте, и бетонные блоки. В радиусе полукилометра вырубили всю «зелёнку», а подходы заминировали многочисленными растяжками – уж с чем, а с гранатами проблем не было.

Крымчаки несколько раз пытались атаковать нас и проводить ночные диверсии, но мы были начеку, и каждый раз, неся солидные потери, они откатывались обратно в лес. Впрочем, каждое нападение противника все бойцы нашего Экспедиционного крымского корпуса, как нас обозвали столичные отцыкомандиры, воспринимали не как напряг, а как долгожданный отдых от работ по расчистке развалин. В самом деле, каждодневное разгребание кирпичей, камня, щебня, земли и ила очень утомляет. Воевать, ну честное слово, всё же легче или, правильней будет сказать, привычней.

За работой и боестолкновениями с противником пролетел весь октябрь, и мы нашли то, что искали. Докопались всё же до оружейных складов, на которые, как я понял из разговора наших командиров, в конце девяностых свозили вооружение из арсеналов списанных кораблей КЧФ. Затем чтото разграбили в Эпоху Хаоса, а остальное при взрыве, разрушившем городгерой Севастополь, было погребено под мусором, в который было всё обращено мощнейшей ударной волной. После этого поверх горы прошлись морские волны, сильное цунами – и никаких складов не осталось, а посторонний человек, не знавший, что здесь находилось ранее, никак не мог предположить, что под несколькими метрами камня и мусора находится вполне рабочее вооружение.

Караимы, которые уже подмяли под себя большую часть Крымского полуострова, нашли тех, кто знал, что искать и где, и нам просто повезло, что несколько людей смогли сбежать с расчистки развалин. И ещё повезло, что нашего здесь появления никто не ждал, и мы смогли с малыми для себя потерями занять необходимую высоту.

В общем, весь верхний слой горы был уже до нас расчищен, а мы вместе с бывшими рабами только довершили сей титанический труд и обнаружили остатки тех самых складов, где хранилось вооружение. Надо сказать, что было его очень даже немало. Самой первой находкой были АГС17, около трёхсот штук, из них в рабочем состоянии – более половины. Одно это уже неплохо окупало наш рейд, если смотреть на него с экономической точки зрения. Дальше – больше: РПГ7, почти полтысячи единиц, автоматы АПС55 (автомат подводный специальный) – триста штук, пистолет СПП1 (специальный подводный пистолет) – четыреста штук и даже карабины КС23 в количестве двадцати штук. Это то, что касается редких видов вооружения, которые я ранее не видел или только мельком гдето замечал. Остальное, то есть автоматы АКМ, АКС, АКС74У, карабины СКС, пистолеты Макарова и Стечкина, снайперские винтовки Драгунова, пулемёты ПК, ПКМ и РПК исчислялись не сотнями, а тысячами штук. Многое было испорчено взрывами, водой, сыростью, но уцелело ещё больше.

Конвейер по «прихватизации» древнего наследия работал чётко: сапёры проверяли остатки склада, мы вынимали оружие, а работяги грузили его на корабли нашей эскадры. Мы забрали всё, что представляло интерес для нашей Конфедерации, и началась эвакуация бывших рабов и боевых подразделений на Большую землю. Верховный Главнокомандующий решил, что держать базу в этих местах – сплошное разорение для бюджета государства, и нас должны были перебросить в Керчь, где сейчас закреплялся Третий гвардейский батальон морской пехоты и строилась полноценная крепость. Именно она становилась форпостом нашего государства на Крымском полуострове, и именно из неё планировалось начать весеннее наступление на ещё не окрепший Караимский Имамат.

Эвакуация Крымского корпуса из Севастополя должна была пройти в два рейса, но все планы поломала осенняя штормовая погода. Десантные баржи не могли выдержать даже небольшого морского волнения и остались в Новороссийске, а вся работа по нашей перевозке на родину легла на БДК. За неделю с берега ушли все, кроме нашего батальона, и мы зависли на высоте ещё на десять дней. Делать было нечего, дождь, грязь, ямы от раскопок, полные мутной дождевой воды, плохая видимость и стрельба нескольких вражеских снайперов, которые, пользуясь мерзкой погодой, подкрадывались к нашим позициям и шмаляли в каждую тень, какую сквозь дождь различали.

Первые несколько дней это вызывало только смех с нашей стороны, но потом чуваки с зелёными повязками пристрелялись и в один день положили двоих наших бойцов. Вот тогда захотелось нам их наказать, несколько сержантов подошли к комбату, который за удачный штурм горы получил подполковника, и обратились к нему с просьбой разрешить вылазку. Ерёменко не ломался, и в ближайшую же ночь пять разведгрупп частым гребнем прошлись по окрестностям и отстреляли пятнадцать вражеских стрелков.

Батальон продолжал сидеть на горе, и, наконец, по рации нам передали, что погода настраивается и из Новороссийска за нами вышел «Цезарь Куников». Оставались ещё одни сутки, и тут вновь активизировались снайперы. Чёрт нас всех дёрнул вновь напроситься на вылазку, и он же, падла рогатая, дёрнул Ерёменко за язык, и комбат, не подумав, её нам разрешил. В ночь вышли уже шесть разведгрупп и, втянувшись в «зелёнку», где отдыхали снайперы разведгруппы, с ходу напоролись на грамотно устроенную засаду.

Ночь ту помню я смутно, ещё в начале боя меня контузило близким взрывом гранаты. На некоторое время я выпал из реальности, а когда очнулся, рядом не было никого из своих и только ближе к нашим позициям шла сильная перестрелка. Осторожно, не торопясь, обходя боестолкновение по широкой дуге, направился в сторону горы, и всё бы ничего, если бы я был в норме, но контузия есть контузия – не слышишь, как по палой листве ноги гребут. Вот звук моих шагов и выдал меня. Караимы убивать меня не стали, хотя могли бы, а просто вырубили, повязали и к себе в посёлок отволокли.

Следующее четкое воспоминание – этот самый четырёхметровый грязный зиндан на окраине караимского поселения. Прошло уже два дня, как я нахожусь здесь, и ничего не происходит, я сижу и никого не интересую. Раскидав ситуацию на составляющие, понимаю, что никто мне на помощь не придёт и не выручит, – для своих товарищей, скорее всего, я мёртв, и о том, что нахожусь в плену, они попросту не знают. Остаётся только два варианта: подохнуть в этой яме или бежать, причём бежать как можно скорее, пока есть для этого силы. Однако легко сказать, да сделать трудно, из ямы без посторонней помощи не выберешься, да и от стражников местных, которые постоянно рядышком тусуются, не убежишь.

Прерывая мои невесёлые размышления, наверху раздался человеческий гомон, ктото на когото орал, были слышны характерные звуки ударов по телу, и через минуту в яму опустилась хлипкая лесенка. По ней не сошёл и не спустился, а скатился человек. Лестницу тут же подняли, а в проём заглянула большая непропорциональная голова местного надзирателя, Султана.

– Ээ, русский, – он прищурился и попытался разглядеть меня в полутьме, – к тебе гость, будете теперь вдвоём сидеть.

– Еды и воды дай, сволочь толстомордая! – выкрикнул я.

– Пожрать не знаю, а попить дам. – Надзиратель распустил завязки на своих шароварах и стал справлять малую нужду прямо в яму. Закончив свои дела, он поинтересовался: – Больше ничего не хочешь?

– Да пошёл ты, урода кусок.

Султан рассмеялся и ушёл, а я смог разглядеть своего сокамерника. Собрат по несчастью, черноволосый парень лет двадцати пяти, нос горбинкой, глаза живые и умные, прижался спиной к каменистой стене и настороженно смотрел на меня. Правда, особо его в полутьме не разглядишь, да и избит он сильно, всё лицо в крови, но первое впечатление о нём я составил, и, надо сказать, было оно неплохим.

– Ты откуда, аскер? – с трудом шевеля разбитыми губами, спросил парень.

– Кубанская Конфедерация, младший сержант гвардии, контузило, попал в плен. А ты кто таков?

– Чингиз Керимов, торговец, взятку не дал, теперь расплачиваюсь за это. Товар отобрали, а мне завтра голову отрубят.

– Что так сурово, ты же крымчак натуральный, а к своему соотечественнику могли бы и снисхождение проявить.

– Да какие они мне свои, – отозвался парень и посмотрел наверх. – Здесь татар и нет почти, сброд один и бандюганы разной нации, между прочим, и ваших славян много. Всё вокруг нескольких караимских семей, уцелевших в Хаос, вертится. Они и не мусульмане совсем, но сплочённые и дружные, а сейчас это главное. Старшим вождём у них Эзра Дуван, глава одной из семей, грамотный и хитрый человек, десять лет назад объявил себя имамом крымским, и народ за ним пошёл. – Немного подумав, он добавил: – Больше не за кем было идти, а людям всегда пастух потребен.

– А как же Крымское ханство, про которое столько говорят?

Парень пожал плечами:

– Народу нужна идея, а про ханство более или менее все жители Крыма знают.

– Слышь, Чингиз, а ты умный парень, говоришь грамотно, слова всякие умные знаешь. – Я посмотрел на него с подозрением. – Не шпион ли ты, случаем?

– Да кому ты нужен, простой сержант, хоть и гвардейский. Сидишь тут в яме, в ней же и сгниешь заживо, здесь это норма. Что касаемо языка, так у меня учителя в детстве хорошие были, да и путешествовал много. – Несколько минут мы молчали, сверху попрежнему капали холодные дождевые капли, и молодой торговец снова заговорил: – Выбираться отсюда надо. Ты, гвардеец, парень крепкий, и, если возможность представится, Султана, охранника нашего, тихо вырубить сможешь?

– Смогу, он неповоротливый и не боец совсем, так, свинота разожравшаяся. Только как это сделать?

– Есть план, но ты мне помочь должен. Султана я знаю немного, здесь я часто бывал, он туповатый и жадный. Выпустить он нас не выпустит, это понятно, но может коечто пронести, например еду.

– Пожрать хорошо, конечно, но чем это нам поможет?

– Еду охранник на верёвке опустит и сделает это ночью, чтоб не видел никто. Я тебя подкину, ты по верёвке выберешься и вырубишь Султана. Потом, сам понимаешь, вытаскиваешь меня, и мы разбегаемся.

– А не боишься, что я тебя брошу?

– Смысла нет, и если ты без меня побежишь, то я шум подниму, и тебя догонят быстро. А так у тебя хоть какието шансы будут, гвардеец. Соглашаешься?

– Да.

– Договорились.

– Кстати, – поинтересовался я, – что это за посёлок, где мы находимся?

Чингиз хотел рассмеяться, но кровяная корка на его губах треснула, и он ответил просто:

– Развалины Бахчисарая, юговосточная окраина. Если тебе бежать, то сразу на восток, там леса густые.

– Понял, благодарю.

– Выживешь, должон будешь, – ответил он.

– Это кто и кому ещё должен будет, – пробурчал я.

Торговец несколько минут полежал, видимо, с силами собирался, встал и, задрав голову вверх, прокричал:

– Султан. Эгей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.

На поверхности зашуршало, по лужам захлюпали шаги, и вновь появилась голова нашего надзирателя.

– Чего расшумелся? – Он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.

Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнёс:

– Султан, меня завтра казнят.

– Ага, – флегматично согласился тот.

– Напоследок поесть бы хорошо.

– Это не ко мне, а к Аллаху просьба.

– Ну почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный, на постой остановился, а он – дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передаёт, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну продуктов нам на рынке купи.

– Ты что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? – завёлся охранник.

– Что ты, Султан, я помню слова нашего имама и с тобой поделиться хотел, а не с этим, – он кивнул на меня, – неверным.

Думал надзиратель долго и всё же повёлся на разводку Чингиза.

– Ладно, – пробурчал он, – навещу твоего дядю. Еще чтото ему на словах передать?

– Скажи только, что я помню его ко мне доброту и перед смертью вспоминаю детство, проведённое в его горной усадьбе.

Охранник ушёл, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:

– А чего это ты с ним порусски разговаривал?

– Ты здесь недавно, не понял ещё, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово – сброд.

– Так Султан вроде бы татарин?

– Татарин, – согласился Чингиз, – только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.

– А сколько вас всего племён?

Парень поёжился – уже успел продрогнуть – и ответил:

– Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда попёрлись славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.

– А караимы разве не татары? – удивился я.

– Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама ещё в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.

Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали ещё в лесу, а вместо них дали какието плетёные сандалеты, к стене не прижмёшься, холодно, и на землю лечь – тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.

– Слушай, гвардеец, – спросил парень, – а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия и никто тебя не ограбит?

– Правда.

– И что, действительно народ у вас хорошо живёт?

– Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.

– А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?

– А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться в принудительном порядке.

– Понятно, а может, мне с тобой пойти?

– Лично я не против, вдвоём легче, а ты всё же местный.

– Решено, после побега пересидим в горах, у дяди Марата, а как всё утихнет, на Керчь пойдём.

– Чингиз, – теперь вопрос задал я, – ты говоришь, что торговец, а чем здесь торговатьто можно?

– Разным. На море рыбу ловят – продаю. В горах коноплю выращивают и «план» делают – продаю. Возле Перекопа лошадей размножают, они тоже всем нужны. Гдето оружие есть, люди на нас, торговцев, выходят. Почему бы за долю и не найти на древние стволы покупателя хорошего. Опять же – контрабанда, чтото от вас, чтото от украинцев. Было бы желание, а заработать всегда можно. Ну а если ещё это и семейный бизнес, то совсем хорошо, и не надо ничего придумывать. Люди знают тебя, ты знаешь людей, и договориться не проблема.

– Ха, – усмехнулся я, – а чего в этот раз оплошал?

– Там личное. – Голос купца был невесел. – Перешёл дорогу одному местному начальнику, думал, что всё схвачено, но не угадал, и вот я здесь, вместе с тобой. – Он замолчал, встал и хлопнул меня по плечу. – Готовься, ктото идёт. На тебя одна надежда, сержант, и если сейчас не выгорит, то хана нам, мне завтра, а тебе в течение месяца.

– Не дрейфь, прорвёмся. Давай к стене становись.

Татарин согнулся в поясе и прижался к стене. Секунды тянулись медленно, я был готов прыгнуть вверх, и вот вниз упала верёвка, скрученная из шпагата.

– Торгаш, – раздался голос надзирателя, – бери пакет, там еда для тебя, а свою половину я уже забрал.

– Сейчас, – просипел Чингиз и шикнул на меня, мол, не зевай, действуй.

Тянуть было нельзя, тут он был прав. Я вспрыгнул на спину Чингиза, который охнул от натуги, в ещё одном прыжке схватился за верёвку и, не обращая внимания на то, что она режет мне руки, пополз вверх. Благо, надо было всего метр преодолеть, это два рывка, и я успел до того, как Султан, почуявший напряг, выпустил верёвку из рук.

– Ты чего это? – произнёс он в недоумении, обнаружив, что я стою напротив него.

– Ничего, – ответил я и резким, отработанным на тренировках ударом кулака в горло сломал ему кадык.

Султан рухнул наземь, а я его ещё и придержал, чтоб шума лишнего не было. Оглянулся, ни черта не видать, нахожусь в какомто дворе, людей рядом нет, и только гдето невдалеке звякнула цепь и глухо заворчала псина. Ноги тряслись, как у паралитика, и первое желание было бежать стремглав, ни о чём уже не заботясь. Однако я не один, есть напарник, и, значит, надо его вытаскивать. Найдя лестницу, стараясь не шуметь, опустил её вниз и спустя всего несколько секунд помог торговцу выбраться наружу.

– Надо же, – прошептал парень, – всётаки получилось, и ты меня не бросил. Пошли отсюда, пока стража не сменилась или патруль мимо не прошёл.

Мы сбросили тело Султана в наш зиндан и, остерегаясь пса, выбрались со двора и огородами вышли к лесу, там, двигаясь вдоль опушки, выбрались к дороге на Верхоречье. На развилке нас уже ждали два мужика с тремя вьючными лошадьми в поводу. Это был дядя Чингиза, купец Марат Сафиулин и его сын. На то, что их родственник был не один, мне они ничего не сказали, то есть моё появление восприняли как должное. Лошадей они нам не дали, как я ожидал, и о чём они говорили с Чингизом, был не в курсе, разговор шёл на их родном языке, но вот одежду и еду нам выделили. После этого наши пути разошлись, Сафиулин повернул лошадей на Симферополь, туда, куда он изначально и направлялся, а мы лесными тропами направились в его усадьбу, расположенную в горах.

Глава 14

Кубанская Конфедерация. Керчь

07.04.2058

Следак СБ, худой и жилистый капитан в сером френче наподобие того, какой любил носить начальник его ведомства генерал Терехов, имитируя бешенство и брызгая мне в лицо слюной, кричал:

– Ты, сука, признавайся, говнюк, за сколько родину продал?!

Хлоп! – звук пощёчины разнёсся по допросной комнате.

Голова моя дёрнулась, и я уже привычно произнёс:

– Требую встречи со своим командиром батальона подполковником Ерёменко или командиром роты капитаном Черепановым. Они знают, при каких обстоятельствах я попал в плен к караимам, и могут поручиться за меня. Согласно гвардейскому уставу, подписанному президентом Конфедерации, каждый гвардеец имеет на это право, и я прошу его мне предоставить.

Капитан изобразил скуку и усталость, присел за стол и направил мне в лицо лампу яркого света. Складывалось впечатление, что он не хотел мне навредить, а добивался от нашего общения какойто определённой цели и проверял меня по одному ему известным тестовым программам.

– Дурак ты, сержант. – Он закурил и выпустил под потолок огромный клуб дыма. – Мой тебе совет: сознайся. Дадим тебе десять лет, отработаешь на благо общества в колонии и живи тихомирно. А то ведь выведем во двор, расстреляем, и всех делов.

– Мне не в чем признаваться.

– Как знаешь. – Капитан менял маски на лице одну за другой и теперь изобразил внимание и спокойствие, физиогномист, блин. – Давай сначала свою сказку рассказывай.

– Во время вылазки в лес был контужен близким взрывом вражеской гранаты, когда очнулся, попытался пройти к своим, но был захвачен в плен. Меня доставили в Бахчисарай и посадили в зиндан.

– Допрашивали?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю, но, как говорил Чингиз, все ответственные лица находились на побережье и им было не до меня.

– С Керимовым мы ещё разберёмся, и на него не ссылайся. За себя отвечай.

– Слушаюсь.

– Продолжай, сержант. – Капитан затушил папиросу в переполненной пепельнице и выжидательно уставился на меня.

– Мы сбежали.

– Кто был инициатором побега?

– Керимов, но и я об этом думал.

Безопасник вновь сменил маску и ехидно усмехнулся:

– Нуну, этот приём внедрения своего агента на вражескую территорию нам знаком. Дальше.

– Мы выбрались из зиндана.

– Что ты, говоришь, с охранником сделал?

– Я его убил.

– Это точно?

– Точнее не бывает – с перебитой гортанью и сломанной шеей не живут, – теперь уже усмехнулся я.

– Куда из Бахчисарая направились?

– На юговосток, в усадьбу купца Сафиулина, в горах за посёлком Шахты. Зиму пересидели, а чуть снег таять начал, так и в путь двинулись.

Капитан приподнял руку, остановил меня и сверился с бумагами, в которых ещё во время прошлого допроса писарем были описаны все мои похождения.

– Хм, без ошибок шпаришь, сержант. С кем контактировал после выхода в расположение войск Конфедерации?

Контактировал я с радистом из Второго батальона морской пехоты, который участвовал в высадке на Инкерман, узнал меня и помог связаться со штабом моего подразделения, но капитану этого знать не надо, а то парню, который мне поверил, влетит по первое число, да и мне пользы от того никакой не будет. Надо было отвечать, что я и до того говорил:

– Только с бойцами из боевого дозора и вашим оперативником, который у морпехов в Горностаевке при штабе батальона находится.

– Допустим.

Туктуктук! – в дверь допросной комнаты настойчиво постучали.

– Да, войдите. – Следователь недовольно поморщился.

На пороге появился разводящий караула, старшина из морпехов, а за ним горой возвышался Ерёменко. Ура, товарищи! Ко мне на выручку подошла тяжёлая артиллерия.

– Что за херня? Почему посторонние на территории? – заорал капитан на старшину.

Наш комбат прошёл внутрь, дверь за собой закрыл и представился:

– Подполковник Ерёменко, Четвёртая гвардейская бригада, батальон спецназа, – он кивнул на меня, – командир этого сержанта.

– Капитан госбезопасности Стахов, – представился следователь. – Как вы проникли на территорию гарнизонной гауптвахты?

Комбат взял от стенки стул, поставил его к столу, присел и пояснил:

– Согласно уставу гвардии, меня пропустят везде, где службу несут гвардейцы, и совершенно не важно, из какой они бригады. Поэтому не надо на разводящего и караул зло таить, товарищ капитан.

Было заметно, что Стахов занервничал, но постарался этого не показать.

– Зачем вы здесь, товарищ подполковник?

– Хочу своего бойца забрать. Разумеется, если его ни в чём не подозревают.

– А если подозревают?

– Останусь здесь до тех пор, пока не будет окончено дознание.

– Следствие может продлиться очень долго.

– Не беда, можно вызвать когото из офицеров батальона и вместо меня, на допросах будет присутствовать он, и если нам покажется, что дело затягивается или следователь необъективен, то мы обратимся непосредственно к президенту Симакову. Итак, капитан, вы как следователь готовы выдвинуть какиелибо обвинения против сержанта Мечникова?

Безопасник поворошил стопку бумаг на столе, вновь поморщился и ответил:

– Нет.

– Я могу забрать своего бойца?

– Через полчаса, как только будут оформлены все бумаги. А сейчас я прошу вас покинуть мой рабочий кабинет, товарищ подполковник.

– Без проблем. – Ерёменко подмигнул мне и вышел из комнаты.

Мы вновь остались с капитаном наедине, он вздохнул и принял, наверное, свой самый обычный вид. Теперь передо мной сидел не бешеный следак, выбивающий у меня признание, и не скучающий, мать его так, интеллектуал, а самый обычный офицер, который тянет службу на самой окраине нашего государства.

– Что ж, повезло тебе, сержант. – Он положил передо мной стандартный бланк, отпечатанный на пишущей машинке. – Подписывай.

– Это что?

– Бумага, согласно которой ты не имеешь жалоб и претензий к органам следствия.

– Между прочим, вы меня били, товарищ капитан.

– Да ладно тебе, сержант, пяток пощёчин не в счёт, перетерпишь. Сам знаешь, как настоящие допросы проводятся, ты ведь не абы где, а в спецназе служишь. Знаешь ведь?

– Знаю, – согласился я.

– Вот тото же, подписывай и не ерепенься. Тебя бы и так отпустили, но помурыжить пару дней надо было, порядок такой, чтоб не думал, что в сказку попал.

– Разрешите вопрос?

– Валяй, сержант.

– Что с Чингизом Керимовым, тем человеком, который меня к своим вывел?

– Нормально с ним всё, не переживай. Твой кореш сейчас уже в Краснодаре, ценный кадр оказался. Торгаш, много путешествовал, многое знает, связи имеются неплохие, так что у него всё будет хорошо.

Что хотел узнать, я узнал, а потому, подписав бумагу об отказе от претензий, собирался покинуть кабинет гостеприимного капитана Стахова незамедлительно.

– Разрешите идти? – обратился я к следователю.

Вместо ответа, он вновь закурил и сам задал вопрос:

– Сержант, а на нас, на госбезопасность, поработать не хочешь?

– Смотря что делать, товарищ капитан. – Мой ответ был краток.

– Не переживай, на друзей твоих и сослуживцев стучать не придётся, для этого есть совершенно другие люди. В основном, работа предстоит по твоей специальности, разведка, но не в составе группы, как у вас в батальоне, а в одиночку. Ты себя показал неплохо, в передряге выжил, в плену уцелел, к своим выбрался, а это очень немало.

– Это предложение сверху, – ткнул я указательным пальцем в потолок, – или ваша инициатива?

– Молоток, шаришь, что к чему, сержант. Инициатива моя, но думаю, что наверху её поддержат, нам, как и любой хорошей структуре, люди всегда потребны. Ты подумай пока, и если тема выгорит, то тебя найдут.

– Согласен.

– Тогда, Мечников, можешь возвращаться в свой батальон и служить дальше.

Покинув здание гарнизонной «губы», невысокое, обнесённое колючей проволокой, я пожал на прощание руку разводящему караула, вышел на территорию Керченской крепости, нашего форпоста в Крыму, и остановился возле потрёпанного, но всё ещё крепкого «уазика». Ерёменко нигде видно не было, а водитель, незнакомый мне парень, недавно прикомандированный к нашему батальону из бригады, оказался молчуном, и всё, что мне оставалось, это ждать командира, который отсутствовал целый час.

Когда он появился, то просто пожал мне руку, мы сели в машину и направились к парому, который всего три недели назад пустили от Тамани до Керчи и который делал один рейс утром – от нашего берега к крымскому и второй вечером – домой. Пока ехали к причалу и грузились на паром, разговора не было, но, когда судно отчалило, вышли из машины и, остановившись у бортовых лееров, переговорили.

– Про твой анабазис я всё знаю, Санёк, – начал комбат, – связисты морпеховские всё как есть рассказали, а подробности потом поведаешь. Лучше скажи, следак эсбэшный про клад наш, что под Ростовом нашли, не интересовался?

– Нет, командир, про это даже намёка не было. Не знают они об этом ничего. А вы поэтому так быстро примчались меня выручать, что за клад беспокоились?

– Эх, Саня, плохо ты меня знаешь. Я своих бойцов при любом раскладе не брошу. Обид на меня нет, что не выручили тебя под Инкерманом?

– Никаких обид, командир, всё и сам прекрасно понимаю.

– Добре. – Ерёменко удовлетворенно кивнул. – А следователь этот, Стахов, поработать на СБ не предлагал?

– Предлагал, – этот момент я скрывать не стал, – но заверил, что работа по специальности будет.

– И что ты ответил?

– Согласился, а что, не надо было?

– Всё путём, Саня, вопросов нет, и правильно сделал, что согласился. Нам проблемы с госбезопасностью не нужны, а даже наоборот, сблизиться с ними очень даже пользительно.

– Командир, в крайнем бою, что в «зелёнке» под Инкерманом случился, много парней потеряли?

Комбат тяжко вздохнул и ответил:

– Много, пятеро «двухсотых» и ещё семь человек тяжёлых. Правда, крымчаков наваляли с полсотни, не меньше, но всё одно – свои бойцы дороже, чем эти самые борцы за великое Крымское ханство.

– Да уж, сходили на вылазку, чебуреков по «зелёнке» погонять.

– Работа у нас такая, но тут, конечно, мы сами виноваты.

Минут пять мы простояли молча, каждый думал о своём, и, прерывая тягостное молчание, я спросил Ерёменко:

– Иваныч, раз разговор про клад зашёл, может быть, скажете, как там с долей нашей?

– С долей всё в порядке, некоторую часть золота и драгоценностей удалось через подставных людишек на «конфы» обменять, и решил я эти денежки в дело вкладывать. Ты ведь Филина, комода своего, не забыл ещё?

– Да как его забудешь, наш ведь человек!

– Правильно, именно что наш. Доктора комиссовали его вчистую, он в отставку вышел и в Гвардейский уехал. Так я в него деньгами вложиться решил, чтоб он, значит, бизнес свой начинал, а мы с этого какойто легальный доход имели.

– Сельское хозяйство? Странно это както.

– Нет, это Филин хотел фермерствовать, а я с ним переговорил, выделил ему людей сообразительных и хватких, и он сейчас заводик ставит, дабы для нужд армии мины противопехотные выпускать.

– Вот это да, вот это я понимаю, и спрос будет в любом случае.

– И я так подумал, – улыбнулся комбат. – Всё просто, и взять ту же самую МОН50, так самая обычная жестяная штамповка. Взрывчатку у нас уже производят, начинка – свинцовые шарики чуть больше картечин охотничьих, и единственная проблема – это производство детонаторов, но ведь можно и обычные УЗРГМы использовать. В общем, первая заводская линия уже готовится к запуску, а следом, к осени ближе, вторая пойдёт, для ОЗМ72. Как это наладится, так и за остальное возьмёмся, но хочется попробовать производство ПФМ1, – лицо комбата приобрело несколько мечтательное выражение, – для тех же «беспределов» и прочих дикарей, которые в лесах, как мухи, плодятся, это само то, что доктор прописал.

– Командир, что такое МОН50 и ОЗМ72, я знаю, а вот что такое ПФМ, понятия не имею. Объясните?

– Противопехотная фугасная мина, она же ПФМ1, она же «лепесток», мина нажимного действия, противопехотная. Самая обычная полиэтиленовая штучка весом в восемьдесят грамм, масса взрывчатки всего сорок грамм. Такие мины разбрасываются снарядами и рассыпаются по земле, противник на такую игрушку наступает, и она ему отрывает ногу.

– Жестокая мина.

– Это да, но полезная. Только проблема возникает: как добиться получения хорошей жидкой взрывчатки. Но не всё сразу, думаю, что и этот вопрос решим.

– Иваныч, а что ещё планируете, кроме мин?

– В Керчи, как выяснилось, коечто от судостроительного завода «Залив» уцелело, государство планирует его реанимировать и начать выпуск своих кораблей, половину средств в это дело вкладывает Конфедерация и половину – частные инвесторы. Идея неплоха, и процентов десять акций вполне можно прикупить. Потом в сельское хозяйство вложусь, продовольствие всегда в цене, и акций Краснодарского оружейного завода планирую взять. Растраты будут солидные, но это только две трети от того, что мы нашли.

– Так, а мы что с этого поимеем?

– Уже имеете, Саня, не переживай. Пять процентов акций от завода по производству мин на каждого, кто в добыче клада участвовал, официально записаны. Остальное, не обессудьте, всё моё. Как чтото ещё на общаковые средства будет приобретено, так и делёжка сразу произойдёт.

– Понимаю, Иваныч, вы комбат, вы деньги пристраиваете и легализуете, основная работа на вас, вам же и основной куш.

Про планы финансовые разговор продолжался недолго и както сам собой перекинулся на военную тематику. Я поинтересовался, когда же мы пойдём Крымский полуостров от караимов зачищать, и получил ответ, что не в этом году и это информация точная.

Президент решил временно приостановить экспансию и поставил задачу крепить экономическую составляющую государства. Может, он и прав. За последний год только за счёт нейтральных земель, по которым ранее «беспределы» бродили, и районов Донского Царства, занятых нашими войсками, территория Конфедерации увеличилась более чем на треть. Надо всё это переварить, заселить людьми, которых, как всегда, не хватает, и хотя бы по минимуму наладить транспортную инфраструктуру.

– А что наш батальон? – спросил я у Ерёменко.

– Все попрежнему, базируемся под Новороссийском, вроде как побережье охраняем. Хотя может так случиться, что нас на Туапсе направят или на Гойтхский перевал, но это вряд ли. И у приморцев, и у каратянцев сейчас столичные дипломаты работают, и, скорее всего, они попросту вольются в наше государство. Свои ведь люди, а не какието там «индейцы» или караимы, от которых непонятно чего ожидать.

Паром причалил к нашему берегу, мы погрузились в машину и тронулись в путь. Вскоре я заснул и всю дорогу до нашей базы под Геленджиком благополучно проспал. Надо сказать, правильно сделал, так как по прибытии в расположение батальона мне стало не до отдыха. Я вернулся домой, в свою палатку, к своим товарищам, на свой спальник и к моему ноутбуку, который так и лежал в рюкзаке, ждал своего хозяина.

Уже далеко за полночь я сидел на пляже возле костра, дрова прогорели, и, поставив вокруг углей кирпичи, мы выкладывали на них шампуры с мясом молодого барашка и разговаривали. Меня спрашивали про плен и побег, а я интересовался жизнью своей группы, роты и всего нашего батальона. Хорошо быть среди своих, не ждать удара в спину, знать, что тебя не сдадут за грош, и видеть вокруг себя знакомые лица благожелательно настроенных к тебе людей.

Глава 15

Кубанская Конфедерация. Посёлок Гвардейский

26.08.2058

– Бойцы, – выкрикнул идущий по обочине дороги Черепанов, – пьянство – зло!

– Пьянство – зло! – поддерживаем мы нашего командира роты и топаем по пыльной грунтовке дальше.

Было дело, неделю назад в Новороссийске отдыхали, законная увольнительная случилась. Отдохнули по полной программе – пляж, девушки в бикини, виноградное вино, холодное пиво и раки. Всё как полагается летом на море. Будет что вспомнить в старости, но перебрали, что было, то было, и молодое коварное винцо из АбрауДюрсо сделало своё дело. Комуто пришла в голову шикарная мысль, что неплохо было бы покатать девушек по морю. Есть мысль, есть молодые крепкие мужики, есть запасы спиртного, а значит, пошла потеха. Что интересно, и лодка, в конце концов, нашлась. Так сложилось, что мы угнали рыбачий баркас генерала Крапивина, того самого, который руководил походом в Донское Царство, а сейчас командовал Приморским военным округом.

Покатались красиво, выжимали из древнего судёнышка, которое генерал просто обожал, всё, что только возможно, и в итоге при швартовке к причалу проломили ему борт, и баркас утоп. У нас никто не пострадал, и даже девчонки, ради которых всё это и затевалось, не получили ни одного ушиба. Все остались довольны, кроме генерала Крапивина, разумеется, который лишился своей любимой игрушки.

Утром во время построения на подъём флага комбат, которому в штабе округа полночи мотали нервы, злой и не выспавшийся, очень подробно объяснил всему личному составу нашей роты, кто мы такие есть по жизни. Ораторствовал он с полчаса, а закончил свою эмоциональную речь следующим:

– Что, расслабились? Волю почуяли? А хрен вы угадали! Черепанов!

– Я! – отозвался наш ротный.

– Маршбросок в полной выкладке через горы к Крымску, а затем обратно. Через неделю жду вас обратно. Продовольствие не брать! Выполнять!

Прошли отпущенные комбатом десять минут, и все четыре группы нашей второй роты уже шагали по горным тропам на север. Бег и шаг, шаг и бег, добыча пропитания и отметка в контрольных точках, координаты которых нам сбрасывали по рации. Так пролетела неделя, и вот, злые, уставшие и голодные, мы возвращались обратно.

– Пьянство – зло! – вновь раздался голос капитана.

– Злооо! – уже в десятитысячный раз за семь дней согласились мы, и рота вошла в лагерь батальона.

Мы выстроились перед флагом, и из здания пансионата появился комбат. Он неспешно прошёлся вдоль строя, оглядел нас, ухмыльнулся и спросил:

– Что, бойцы, урок усвоили?

– Так точно! – дружно ответили мы ему.

– Буду надеяться, что так оно и есть. Вольно! Разойдись!

Вскинув на плечи рюкзак, направился в палатку, но прозвучал голос Ерёменко:

– Череп, Мечник, Исмаил, на месте!

Рюкзак вновь упал на камни плаца, рота ушла на помывку и обед, и остались только четверо, командир роты, Ерёменко и мы с Исмаилом. Комбат подошёл вплотную, огляделся, нет ли кого рядом, и сказал:

– Дело есть, и послать могу только вас, остальные все в разгоне.

– Что за дело? – задал вопрос Черепанов.

– В Гвардейский надо смотаться, у Филина проблемы.

– Когда ехать?

– Сегодня караван торговый из Новороссийска на столицу идёт, надо с ним. На всё про всё – три часа.

– А что у Филина?

– Да там какойто рэкет объявился, мзду с него требуют. Он было в администрацию районную сунулся, но там ни «да», ни «нет», мутные люди. Видимо, хотят посмотреть, кто за ним стоит и сможет ли он своё добро защитить. Можно было бы и в столицу обратиться, но это чревато, конфликт у него с местными жителями, а в сельской местности никогда не знаешь, кто и чей родственник и кто тебе за своего кума «красного петуха» подпустит. Подробностей не знаю, сами понимаете, что в радиоэфире особо не покалякаешь на щекотливые темы.

– Так ведь там вроде как все жители из бывших гвардейцев или потомки их? – удивился я.

– Это в Гвардейском, а здесь конфликт не поселения касается, а Филина лично и завода, который на него записан и где мы акционеры. В общем, поезжайте, узнайте, в чём дело, и по возможности разберитесь. Не хотелось бы в это дело впутывать посторонних и тем более столичные власти или СБ, а то начнут глубоко копать, вопросы задавать и спросят, откуда у сержанта гвардии такая куча золотых «конфов», на которые он завод ставит, оборудование закупает и специалистов нанимает.

Собраться нам недолго, переоделись в гражданку, с собой рюкзаки, в этом странности нет, денежки и личное оружие. До Новороссийска нас подбросил командирский «уазик», и к отбытию торгового каравана, везущего в столицу солёную рыбу в бочках, вино и пиво, мы успели вовремя. С местами проблем не возникло, они были забронированы заранее, и через сутки наш маленький карательный отряд уже был в Краснодаре. От столицы до посёлка Гвардейского недалеко, час езды. Наняли машину и к вечеру были в гостях у нашего боевого товарища.

Егор Черносвит, вольный предприниматель, отличался от сержанта Филина очень сильно. Вроде бы и года ещё не прошло, как видел его в последний раз, но перемены заметны сразу. Сержант был крепкий парень плотного телосложения, резкий в жизни и не менее резкий в движениях, а предприниматель, который нас встречал во дворе своего добротного каменного дома, солидный, сдержанный мужчина в дорогой шёлковой рубахе, мало чем на него походил. Только глаза остались прежними, чуть с прищуром, умные и внимательные, раскладывающие каждого человека на составляющие.

Прошли в дом, и молодая жена нашего товарища, красивая стройная девушка в нарядном, цветастом платье, быстренько накрыла на стол и удалилась в гости к своим родителям. Порядок здесь такой, оказывается: мужчины говорят, женщин рядом быть не должно. Надо сказать, задумка правильная, и мужикам спокойней, и в случае буйства какого слабый пол под удар не попадает, а то всякое случается, ибо народ здесь живёт, как правило, весьма суровый.

Остограммившись домашней наливкой, закусили колбаской местного производства и перешли к делу.

Разговор начал Черепанов:

– Докладывай, сержант, что за проблемы?

Крякнув, Филин порылся в сундучке, что стоял под столом, и положил перед капитаном лист бумаги, исчёрканный линиями, кружками и надписями рядом с ними. Он стал водить по линиям пальцем и объяснять нам местные расклады:

– Ситуация здесь путаная, и даже я, хоть и местный житель, не сразу разобрался, что и как. Смотрите, – он показал на кружок вверху и надпись рядом, – главный здесь человек – потомственный глава районной администрации Зайцев. Он здесь полновластный хозяин и имеет всё, что только пожелает. Под ним весь район, и, кроме официальных налогов, есть ещё один, идущий ему лично в карман. Живёт в станице Динской, при нём три сына и два зятя. Это шесть стволов, и к этому же управа Народной Стражи рядом. В районе пять крупных поселений, и в каждом около двух тысяч человек. В посёлках у него управляющие поставлены, и каждый ему или сват, или брат, или кум, или ещё ктото. Кроме них, ещё около сорока хуторов, сколько точно, никто не знает, но это ещё как минимум пятнадцать тысяч жителей. Раньше он в Гвардейский не совался, а тут деньгами хорошими запахло, вот и решил рискнуть.

– Так, а что сразу про местные дела комбату не доложил?

– Докладывал, когда ещё всё только планировалось, но я тогда знал не всё. Опять же, поначалу отношения были хорошими, и эти самые Зайцевы мне даже помогали. Со строительством заводских корпусов проблем не было, стройматериалами обеспечили и денег за них лишних не брали. Транспорт дали и электричество из города подвели, за наши деньги, разумеется, но всё в пределах разумного. Проблемы совсем недавно начались, когда на завод уже оборудование привезли и установили. Дело осталось за малым – начать работу, и вот здесь появились бычары из леса, бандосы местные, десятка три рыл. Потребовали отстёгивать им процент, а не то спалят наш заводик, и как не было его никогда. Сунулся к Зайцеву, и всё на свои места встало.

– Он прямо заявил, что это его люди?

– Нет, намёками, но настолько прозрачными, что и тугодум любой бы всё понял. Обращаться выше смысла нет, официально перед законом глава района чист и прозрачен, и, даже если банду перебить, проблема не исчезнет, а только усугубится. У нас ведь как: живёшь себе тихо, а потом раз – и спалили тебя вместе со всей твоей семьёй.

– В общем, сколько у него стволов, у феодала этого местного?

– Под полсотни активных бойцов наберётся, в том числе и народная стража десять человек. Они хоть и относятся к МВД, но слушают больше Зайцева, чем своё начальство в столице.

– Понятно, – вздохнул Черепанов, – до Бога высоко, до царя далёко. Вроде и столица рядом, а и тут порядка нет. Какието слабости у районного главы есть?

– Как и у всех, – пожал плечами Филин, – семья, дети, внуки. Он со своих близких чуть ли не пылинки сдувает, и сказать могу одно: примерный семьянин. В остальном же сволочь редкостная и ничем особо не дорожит.

– Сколько они тебе времени на раздумье дали?

– Пять дней, четыре уже прошли. Остались одни сутки, и послезавтра надо бандосов снова в гости ждать.

– Как думаешь, если с Зайцевым сразу переговорить, поймёт, что мы люди серьёзные и не надо нас тревожить?

– Нет, доказательства нужны, и ему плевать, кто мы такие, гвардия или территориалы, местные жители в этом не очень хорошо разбираются.

Черепанов посмотрел на лист бумаги, подумал и решил:

– Будем давить всю местную сволочь. Нас всего трое, но если всё сделать быстро и тихо, то мы опередим их. Для начала разбираемся с быками, затем разговор с Зайцевым, и если он похорошему не поймёт, то убеждаем его поплохому. Филин, где его быки кучкуются?

– Наше поселение на месте Красносельского стоит, между нами и Динской – федеральная трасса, – пояснил Филин, – и хутор, на котором быки Зайцева сидят, как раз между нами, на реке Кочет. Вы его могли видеть, когда к нам ехали.

– Есть такое место, справа от дороги возле реки какието постройки видел, – медленно кивнув, сказал Исмаил.

– Вот оно самое есть.

– Сколько их там? – Черепанов продолжал задавать вопросы.

– Постоянно человек пятнадцать, они ведь не профессиональная армия, а вроде как холопы Зайцева и его семьи. Днём могут в поле или на реке работать, а в ночь на большую дорогу за добычей выходить.

– Если с ними чтото случится, их искать будут?

– Нет, все они одиночки, а коекто и в розыске – за воровство и бандитизм. Они потому и держатся Зайцева, что им податься некуда.

– Проводник нужен, у тебя есть верный человек?

– И не один, – усмехнулся мой бывший комод, – всё же я местный и, если надо, человек десять смогу поднять.

– Десять не надо, нужен один, чтоб не болтливый, местность знал хорошо и соображал быстро.

– Будет проводник.

Той же ночью, уже после полуночи, мы сидели на опушке густой берёзовой рощи, и перед нами был хуторок, где мы должны были показательно уничтожить полтора десятка человек. Рядом с нами еле слышно зашуршала трава, и появился Ильюшка, младший брат Филина, крепкий тринадцатилетний паренёк, который знал все окрестности как свои пять пальцев и на этом хуторе както рыбу воровал.

– Все спят, – прошептал он и махнул рукой в сторону хутора, – вон в том длинном домике, где лампа светит.

– Охрана?

– Нет, они здесь хозяева, а залётных банд у нас не бывает, столица недалеко.

– Дальше сами, – прошептал ему наш капитан, – возвращайся домой.

– Понял. – Видимо, что такое дисциплина, паренёк знал и спорить не стал.

Вновь зашуршала трава, и он исчез.

Капитан посмотрел на луну, еле выглядывающую изза туч, встал и мотнул головой в сторону хутора:

– Пошли.

Бояться нам было нечего, только собак, может быть, но они все на цепи. Плана тоже не составляли, действовать решили просто. Войти на территорию хутора, где все его обитатели, тринадцать крепких мужиков самой разбойной наружности, скопились в одном строении, и всех перестрелять. Дать знать местному корольку, что и на его местную крутость может найтись управа.

На территорию хутора зашли с подветренной стороны, перебрались через плетень, и собаки почуяли нас только тогда, когда до спального барака оставалось метров пятьдесят. Три злых и лохматых волкодава сразу же подняли лай, но было поздно, мы заскочили на крыльцо, и я прихватил масляную самодельную лампаду, сделанную из глины и оставленную в прихожке. Наверное, лампада оставалась для тех, кто ночами любит по отхожим местам шляться.

– А ну, заткнитесь, твари! – В узком окошке мелькнула тень человека, разбуженного собачьим лаем.

Бух! – Черепанов с ноги открывает массивную дверь в помещение, где спят разбойнички, а я изза его плеча кидаю лампаду в проход между нарами. Глина трескается, масло разливается и тут же от фитиля вспыхивает.

– Что?! Где?! – кричат люди, только миг назад мирно посапывающие в обе дырочки.

– Атас! Горим! – добавляются голоса тех, на кого масло попало.

Капитан и Исмаил расходятся влево и вправо от двери и начинают стрелять в ошалевших и не понимающих, что же происходит, людей, а я становлюсь на колено – верный ТТ уже в руке – и одного за другим сшибаю троих бандосов.

– Контроль? – спрашивает капитана Исмаилага, прикрываясь от разгорающегося пламени ладонью.

– Отход, огонь всё сожрёт, – отвечает Черепанов, и мы покидаем барак.

Однако сразу не уходим и ещё какоето время стоим в тени густой и высокой яблони, растущей неподалеку. Проходит минут пять, и кажется, что здание полностью в огне и все, кто находится в нём, погибли, но это не так. Раздался треск выламываемой доски, и появилась залитая кровью голова одного из разбойников, который выставил перед собой ствол обреза и пытался выкарабкаться туда, где его огонь не достанет. Он не видит нас, лезет наружу, и Исмаилага с пятидесяти метров – всё же стрелок он хороший – делает из своего «стечкина» только один выстрел, и голова бандита вновь исчезает в горящем бараке. Больше на территории не было никого, – два склада под речную рыбу, которую тут же и разводили, ещё один полупустой с какимто тряпьём полусгнившим, а более ничего ценного.

Большую часть дня отдыхали у Филина дома, отоспались, пообедали и на машине, которую наш товарищ прикупил для заводских нужд, вместе с самим хозяином этого странного транспортного средства, помеси «УАЗа» и «хаммера», отправились в Динскую. Путь недалёк, менее чем через час были на месте и сразу же подъехали к дому местного главы района Семёна Корнеевича Зайцева. Надо сказать, что жил местный царёк очень даже неплохо, думается, многие небедные люди, жившие до прихода Чёрного Трёхлетия в России, ему бы позавидовали. Дом Зайцева был обнесён мощной стеной из красного кирпича в два слоя, ворота железные, кованые, с узорами красивыми, а сам дом – пятиэтажный особняк под старину. Вот так вот, в большинстве земель нашего государства сплошная разруха, до сих пор коегде голод случается, а здесь, нате вам, живёт человек как в старые добрые времена и в ус не дует. Красота!

Нас провели в кабинет хозяина, и первое слово, которое приходило на ум при виде рабочего места местного начальства, было «роскошь». Всё, на что ни посмотри, не говорило, а кричало о том, что здесь обитает очень успешный человек, с дурным вкусом, конечно, но богатый. Впрочем, не думаю, что ктото мог посмеяться над Зайцевымстаршим. По крайней мере, в Динском районе такие граждане вряд ли нашлись бы. Опять же, где в наше время найти таких людей, которые вкус имеют и понимают, что громадный лакированный стол, новенькие дорогие ковры из бывшей Турции, хрустальная люстра, позолоченные обои и неработающий компьютер сочетаются плохо. Таких людей сейчас очень немного.

Встречал нас сам хозяин, пожилой, болезненнобледный мужик лет около пятидесяти, в шёлковом халате, сидящий за столом в резном кресле. Рядом с ним стояли его сыновья и зятья, которые были самыми натуральными антиподами. Сыновья – вылитый папаша, бледные и болезненные, одеты в какието бархатные костюмчики, чемто похожие на сюртуки, как на картинках про эпоху Александра Второго, а зятья – здоровенные бугаи в синтетических майкахборцовках, с плечами, исколотыми криминальными татуировками. Блин, не дом главы района, а какаято бандитская хавира.

– Ты чего, Черносвит, похорошему не понимаешь? – с ходу начал кричать Зайцевстарший, у которого, несмотря на его болезненный вид, был очень сильный голос. – Да тебе теперь не жить, и никто тебе не поможет.

От нашей компании разговор повёл капитан, который сделал один большой шаг вперёд, оказался перед столом и ударил раскрытой ладонью по голове главы района. Голова Семёна Корнеевича с треском ударилась о лакированную поверхность стола и на некоторое время от всего происходящего отключилась, а мы втроём, Исмаил, Филин и я, бросились на его родственников, которые уже схватились за оружие. Уработали мы их быстро, вязать не стали, а только отобрали стволы, между прочим, какието понтовые иностранные модели под натовские калибры, что для наших краёв очень большая редкость.

Черепанов открыл стоящую в баре бутылку вина – воды в кабинете не наблюдалось – и окропил голову местного начальства красненьким полусухим. Семён Корнеевич закашлялся, захлопал глазами и вскоре пришёл в себя.

– Прочухался? – спросил его капитан.

– Ты кто? – Семён Корнеевич, видимо, не осознал ещё своего положения и вновь попытался взять нас на крик, за что сразу же получил удар в ухо.

– Не надо кричать, – Черепанов присел напротив, – а то разговора не получится и придётся вас убить.

– А не боитесь? – Голос Зайцева стал спокойным, и только по бегающим глазам можно было понять, что он сильно волнуется.

Особенно часто его обеспокоенный взгляд останавливался на сыновьях, лежащих в углу без сознания.

– Нет, не боимся.

– Что вы хотите?

– Первое: ты оставляешь в покое посёлок Гвардейский и ни при каких обстоятельствах не вмешиваешься в то, что там происходит. Второе: за наезд на нашего товарища, – капитан кивнул на Филина, – ты нам торчишь пятихатку золотом. Третье: ещё раз перейдёшь нам дорогу, и вся твоя семья, без разницы, кто, что и как, отправится на кладбище. Ну и четвёртое: не вздумай жаловаться.

– Да кто вы такие? Госбезопасность? Администрация президента? Кто?

– Мы – гвардия. Итак, ты принимаешь наши условия?

– Да пошли вы, солдафоны поганые. Хер я на вас клал, и ничего вы мне не сделаете, я здесь власть. Так всегда здесь было, и так всегда будет.

– Мечник. – Кивок в сторону пленников.

Нормально, приказ есть. Я подошёл к одному из сыновей Зайцева и ударом ноги, обутой в тяжёлый армейский ботинок, сломал ему кадык. Парень, не приходя в сознание, захрипел и обмяк.

Семён Корнеевич выпучил глаза, а наш капитан спросил:

– Ты принимаешь наши условия или второго твоего сынулю прибить?

– Ппринимаю, – выдохнул морально и психологически сломленный Семён Корнеевич.

– Хорошо, так тому и быть. Чисто по доброте душевной я тебе поверю. Деньги привезёшь лично, и время тебе – до завтрашнего утра. Попробуешь нам навредить, мы вернёмся и исполним своё обещание.

Дом мы покинули беспрепятственно, забрали своё оружие у охранников, всё так же спокойно шагающих по двору, и укатили обратно в Гвардейский. Честно сказать, логики своего командира я не понимал, и в первую очередь – почему мы оставили Зайцевастаршего жить. Всё можно было сделать гораздо проще – перебить всех, кто мог бы прийти по душу Филина, и на этом успокоиться.

Однако, как показали дальнейшие события, Черепанов всё рассчитал правильно. Поутру, получив свои пятьсот монет, мы отправились обратно в расположение батальона, а на наш заводик и жизнь Филина никто более не покушался. Никаких претензий за смерть одного из сыновей Зайцевастаршего не было. Тишина и покой. А когда через год, совершенно случайно, я услышал по радио сообщение, что глава Динского района Семён Корнеевич Зайцев в рамках операции по борьбе с бандитизмом был расстрелян, а его семья депортирована обживать дикие пустоши, то успокоился окончательно и про эту историю вспоминал нечасто.

Глава 16

Кубанская Конфедерация. Краснодар

01.12.2058

Значит, сержант Мечников? – Средних лет, рыжеволосый майор госбезопасности, про которого можно было сказать «без особых примет», представившийся Захаровым, сидел напротив и неспешно листал мое личное дело.

– Так точно! – ответил я.

– Гуд стафф, – сказал Захаров непонятные мне слова и папочку захлопнул. – Готов поработать на государство в интересах СБ, сержант?

– Да, готов.

– Это хорошо, значит, имеешь понятие, что к чему, и мамуРодину любишь. – Он оглядел кабинет нашего комбата, где у нас происходил разговор, стол, стулья, сейф и портрет президента на стене, вздохнул и добавил: – Небогато вы тут живёте, как я посмотрю.

– Мы люди неприхотливые, так что не жалуемся, – пожал я плечами.

– Ладно, не об этом сейчас. Есть дело для тебя, сержант, но оно несколько нестандартное и не по твоему профилю.

– Как нестандартное? – насторожился я. – С капитаном Стаховым у нас разговор был только насчёт проведения разведывательных мероприятий на территории противника. Например, Крым, я бы там поработал от всей своей широкой души, полазил бы по тамошним горам и посмотрел, что к чему.

– Выбора у тебя нет, Мечников, и бумагу о готовности выполнять разовые операции СБ, – он кивнул на папку, – ты уже подписал. Я мог бы тебе просто приказать, но ты у нас на добровольных началах, и от того, как ты справишься с порученной работой, будет зависеть очень многое. Объясняю суть дела. Неделю назад Конфедерация аннексировала Туапсинскую Республику, и, к сожалению, не всё произошло так, как мы планировали. Впрочем, ты ведь про это уже знаешь?

– Знаю, товарищ майор, радио у нас работает, а что и как происходило в Туапсе, журналисты осветили очень подробно. Особенно интересно было слушать про бои в районе Нового порта, где два десятка наёмников прикрывали отход пассажирского лайнера с республиканским начальством, которое в Трабзон убегало. – Всё это я произнёс с некоторой усмешкой в голосе, поскольку наш батальон не позвали поучаствовать в занятии Туапсе и мы считали, что справились бы с выполнением задачи гораздо лучше, чем бойцы СБ и морпехи.

Майор нахмурился, видимо, ему было неприятно вспоминать промах своей конторы при аннексии приморской республики.

– Это да, наш просчёт. Никто не знал и даже подумать не мог, что в городе есть такие профессионалы, которые могут роту наших бойцов и роту морской пехоты два часа сдерживать. Знали бы, что так всё пойдёт, конечно, и ваш батальон привлекли бы, и корабли военные подогнали, чтоб бухту перекрыть, а так, что же, после драки кулаками не машут. Со всеми договорились, и с армией, и с предпринимателями, и жители нам рады, а вот с правительством республиканским не получилось. Не всё просчитали, согласен, и наше начальство перед президентом это признало полностью. Однако мы этих беглецов всё же достанем, и ты, сержант, в этом деле окажешь нам всю возможную помощь.

– Какую помощь? Отправлюсь в Трабзон и в одиночку захвачу корабль с республиканской казной?

– Нет, конечно. Всё одновременно и проще и сложней. Отрядом наёмников, которые в Туапсе против нас работали, руководил бывший офицер Донской царской армии Николай Буров. Слыхал о таком человеке когданибудь?

– Нет, никогда.

– А прозвище Кара знакомо?

– Да, гдето слышал, что есть такой знаменитый наёмник в горах Кавказа.

– Так вот, это одно и то же лицо. Профессионал высочайшего класса, и информации на него у нас много. В своё время вместе с нашими частями он участвовал в захвате ПримороАхтарска. Вместе со своей пластунской ротой попал в окружение и оказался в плену. Чтобы спасти жизнь, перешёл на сторону врага и при свидетелях убивал бойцов своей роты, а когда наши войска пиратов дожали, смог выйти из кольца окружения и добраться до Кавказа. Долгое время там наёмничал, засветился в Турции, опять вернулся на Кавказ, брал любые заказы от самых различных кланов и в итоге перешёл дорогу всем, кому только смог. Буров и его отряд были объявлены вне закона, и правительство Горского Союза назначило за его голову награду. Пять тысяч золотых динаров.

– Семьдесят пять кило золотом? Солидно.

– Угу, очень неплохой куш для любого охотника за головами, но пока он никому не достался. В горах Буров потерял почти всех своих бойцов и сына, единственного, между прочим. Однако он сам и его лучшие люди снова вырвались и оказались в Туапсе. Вот тутто туапсинские начальники его и наняли для прикрытия своего бегства. Не знаю, как они с ним договаривались, но за то, что его отряд бросили, Буров на них не в обиде, хотя есть основания считать, что вместе с республиканским руководством наши берега покинула и его семья – две жены и три дочери. Сейчас он у нас в плену, но толку от этого немного. Крепкий человек, и такого даже скополамин не берёт. При допросах Буров или молчит, или дознавателей матами обкладывает, а полезной информации от него ноль.

Захаров замолчал, а мне ничего не оставалось, как спросить:

– Так, а я здесь при чём?

Улыбнувшись сам себе, майор ответил:

– Ты на его сына, Филиппа, очень похож. И не только внешне, но и по характеру, и по движениям, и по разговору. Поразительный факт, и что особо интересно, вы и родились в один день, 15 ноября 2039 года. Выяснилось это случайно, так как отдел, собиравший информацию на Бурова, кроме того, и личные дела наших возможных сотрудников проверяет. Вот так вышли на тебя. Сначала только внешность оценили, а затем уже и по остальным параметрам прошлись. Пользуясь твоей схожестью с сыном Бурова, хотим подвести тебя к этому наёмнику и уже через него выйти на беглецов.

– А чего на них выходить? Они ведь на Трабзон ушли, или это не так?

– Так и не так. Действительно, корабль «Аделаида», до Хаоса пассажирский лайнер «Мечта», ушёл в сторону бывшей Турции, но так нигде и не объявился. А нам просто необходимо найти бывших туапсинских олигархов, и дело тут даже не в республиканской казне, хотя золота в ней много. Их бегство – это пощёчина всему нашему государству, и найти их – дело чести. Опятьтаки, беглецы могут собрать наёмную армию, которая будет тревожить наши берега, казна ведь при них, а это не есть хорошо.

– Думаете, что Буров знает, где они скрываются?

– Наверняка, ведь с ними его семья, а надежды на побег он не теряет.

– Что требуется от меня? Как будет происходить подводка к Бурову?

– Через неделю наёмника переведут в столичную тюрьму, где он будет ожидать суда. В этом нет ничего странного, обычная практика. Содержаться он будет в общей камере, и туда же, одновременно с ним, попадёшь и ты. Никакой особой легенды выдумывать не надо, загулявший и контуженный на всю башку сержант гвардии, драка в кабаке, сопротивление патрулю народной стражи, арест, разрыв контракта, разумеется фиктивный, и тюрьма.

– То есть я так и останусь сержантом гвардии Александром Мечниковым?

– Да, этот вариант самый простой, и если ктото будет проверять твои слова, то обязательно найдёт многочисленные доказательства того, что ты говоришь правду. Опять же, с Карой на этой теме сойтись проще, ты – воин, он тоже, хоть и бывший, а пластун, и в любом случае внимание на тебя обратит. Тем более что в камере ему нужна будет поддержка, ведь воры быстро узнают, кто к ним в гости пожаловал, а награду за его голову никто не отменял.

– И что дальше?

– Побег, сержант. Есть информация, что готовится бегство Бурова. Пока не ясно, как это произойдёт, но ты должен быть с ним рядом. Куда он, туда и ты, разумеется, если он не раскроет тебя.

– Както всё это стрёмно, товарищ майор. – В моём голосе были одни сомнения.

– Не боись, Мечников, все ходы записаны. Давай соглашайся. Это государственное дело, а шансы уцелеть у тебя очень хорошие.

– Допустим, – после недолгих раздумий ответил я безопаснику, – всё выгорит, и Буров меня приблизит, и побег удастся, и через границу мы переберёмся, и беглецов найдём. После этого что?

– Ну, так сразу и не скажешь, сержант. Ты слишком далеко загадываешь, но, если будешь осторожен и выживешь, вернёшься в батальон, а потом, по окончании своего контракта, сможешь перейти к нам.

– Я могу подумать?

– Нет, если согласен, то уезжаешь со мной. Ведь не думаешь же ты, что тебя без всякой подготовки в эту авантюру кинут? Надо связь обговорить, проинструктировать тебя и только после этого в работу включать. Итак?

– Да. – Рассудив, что дело интересное и терять мне особо нечего, я всё же согласился с предложением майора Захарова.

Быстро попрощавшись с боевыми товарищами и своими офицерами, отбыл с безопасником в Краснодар на закрытую тренировочную базу эсбэшного спецназа, который вёл свою родословную ещё от краевого отделения группы «Альфа». Здесь прошли шесть дней, во время которых меня постоянно инструктировали и объясняли, как вести себя при общении с таким человеком, как Буров, да впихивали основы шпионской профессии. Чушь это всё, и что я усвоил на все сто процентов, так то, что надо быть самим собой, и только тогда дело выгорит. Что же, подобная расстановка акцентов устраивала меня полностью, а то притворщик я всё же не очень.

Пришла пора начинать операцию, и при полном параде, сверкая бригадной нашивкой на левом рукаве бушлата, я вышел в город. Не шарахаясь по столице, засел в самом лучшем столичном кабаке, который назывался очень незамысловато – ресторан «Столичный», и начал бухать. Большую часть питья разливал, конечно, но коечто и внутрь приходилось принимать. Наконец, ближе к вечеру, когда у меня уже в третий раз обновили сто и попросили расплатиться, я встал и прокричал:

– Какие вам, нах, деньги? Водки мне, живо! Крысы тыловые! Халдеи!

От входа ко мне подошёл охранник ресторации, плотного телосложения парень с короткой стрижкой, по виду бывший армеец, и попытался меня урезонить:

– Братан, не буянь. Нет бабла, ничего страшного, оставишь залог, а потом выкупишь.

В этот момент, глядя на охранника, который был всего на несколько лет старше меня и еле заметно подволакивал правую ногу, я чуть было назад не отыграл. Не хотелось доставлять неприятности человеку, с которым, может, я пересекался гдето ранее. Однако ресторан частично принадлежал самому главному городскому авторитету Ботику, а тот в любом случае имел связь с тюрьмой, и об обстоятельствах моего туда попадания будущие мои сокамерники должны были узнать как можно скорее.

– Где ногу подранил? – Я слегка хлопнул охранника в грудь.

– В Батайске, – ответил парень и брезгливо поморщился, почуяв мой перегар.

– Уважаю. – Снова хлопок в грудь. – Скажи этим, – кивок в сторону официантов, – чтоб ещё мне налили.

– Тебе хватит, гвардеец. Ты уже и так солидно набрался.

– Я сам решу, чего мне хватит, а чего нет! Водки мне!

Охранник схватил мою руку и попытался взять меня на болевой приём, чтобы вывести на свежий воздух, но я всё же был не настолько пьян и ситуацию болееменее под контролем держал. Вывернулся и нанёс ему несколько резких ударов в корпус. Охранник упал на пол, ничего серьёзного, скоро оклемается, а я схватил с ближайшего стола скатерть и резко дернул её на себя. Грохот, звон битой посуды и женские крики – всё смешалось в этот момент, а я, решив, что гулять так гулять, сдергивая скатерти с других столов, пошёл по залу.

– Твари! Я контуженый! Всех порву!

В этот момент появился местный патруль народной стражи: Гриша, Петро и Малый, краткое досье на каждого я ещё пару дней назад прочитал, и с ними можно было не церемониться, так как за каждым из них водилось очень даже немало грешков. Патрульные оружие применить даже не попытались, хотя могли бы, и, выхватив свои штатные ПР, бросились ко мне. Первым на мой коронный удар с правой в челюсть налетел Петро, толстый, солидный, с густыми усами. Хлоп! Один удар – и один человек на полу. Второго я встретил ударом ногой в живот. Бац! Второй патрульный скрючился и лежит – кажется, это был Малый. С третьим пришлось повозиться, так как Гриша, конопатый и белобрысый мужчина, оказался совсем не дурак подраться, а этого я не знал и в его досье не читал. Однако и его свалил, для начала врезав ногой по коленной чашечке противника, а после этого уже добив в голову.

После избиения патрульных пришла пора вмешаться бойцам СБ, которые ну совершенно случайно проезжали мимо. В ресторан вломились пятеро крепких парней в бронежилетах, каскахсферах и при оружии.

– Всем лежать! – Громкий командный голос капитана Густова, который командовал бойцами, перекрывая крики женщин и официантов, разнёсся по залу. – Работает СБ.

Я бросился к ним, якобы с намерением продолжить драку, и вскоре сам оказался на спине. Били меня не сильно, но синяков понаставили целую кучу. После этого представления меня сковали наручниками и отволокли в ближайший участок народной стражи. Здесь театрализованное действо продолжилось, и дежурный офицер МВД всю ночь очень веселился над избитыми патрульными, порывавшимися вломиться в КПЗ и отомстить мне за своё унижение. Поутру я был отправлен в городскую тюрьму, надо сказать, единственную во всей Конфедерации, и оказался в переполненной людьми камере, где никто не поинтересовался, кто я такой, хотя на армейский бушлат и почти оторванную нашивку не один человек взглянул с неприязнью. Так началась моя новая жизненная эпопея.

В узкое окошко общей тюремной камеры свет проникал едваедва, и, несмотря на лёгкий морозец снаружи, внутри было жарко и душно. По всем тюремным стандартам, в камере нас должно быть десять человек, а находилось двадцать пять. Ладно, тесноту можно было перенести, неудобство, конечно, но вполне терпимое. Больше всего меня доставала местная вонь, все те сотни запахов, которые смешиваются в единое целое и пропитывают собой всё вокруг. На миг я закрыл глаза и попробовал разделить эти запахи: немытые тела, давно не стиранная одежда, пот, хлорка, параша, чутьчуть ваксы – это охрана заходила, прокисшая еда, еле заметный аромат анаши, табака, крови и заплесневевших стен. Бррр! Всё вместе – это такая мерзость, что в первые минуты моего здесь пребывания чуть не блеванул. Хорошо, что последние сутки ничего толком не ел.

Прошёл час, второй, и вот скрипнула ржавая железная дверь, и на пороге камеры появился он, тот, кого я и ожидал, Николай Буров по прозвищу Кара, исхудавший брюнет сорока пяти лет с резкими чертами лица и не единожды сломанным носом. Узнал я его не сразу, так как от своих фотографий он отличался очень сильно, но это понятно, чай не в санатории наёмник отдыхал, а в подвалах СБ.

Ни слова не говоря, Кара протолкнулся через скучившихся людей, подошёл к левой шконке возле окна, как раз где я стоял, всё так же молча схватил лежащего на ней человека, судя по наколкам на пальцах рук, воришку, и резким рывком скинул его с лежака. Толпа глухо заворчала, но не возразила наёмнику, так как авторитетных людей в ней не было, а в основном шушера всякая собралась, которая уже к вечеру рассосётся.

Минуло минут десять, и всё это время я простоял без движения лицом к окошку, ловя раскрытым ртом свежий воздух с улицы и краем глаза наблюдая за Карой, который начал осматриваться в камере, да так и застыл на мне.

– Слышь, гвардеец, – он всё же заговорил со мной, – как звать тебя?

Повернувшись боком к стене, взглянул в его глаза и сам спросил:

– А тебе зачем, дядя?

– Хм, – ухмыльнулся он, и я заметил, что половины зубов у него недостаёт, – лицо у тебя больно знакомое. Может, встречались где?

– Всё может, – пожал я плечами. – Земля круглая.

Кара кивнул на мою нашивку – на фоне заснеженного горного пика падающего в атаке орла:

– Четвёртая гвардейская?

– Она самая.

– За что здесь?

– Больно ты любопытный, дядя. Не лезь в душу, и так муторно.

Наёмник замолчал, и я, соответственно, тоже. Ближе к полудню из камеры одного за другим стали выдёргивать заключённых, кого на суд, кого в другую камеру или на работы в пределах тюрьмы. Уже к обеду, когда принесли рыбную баланду, в камере осталось девять человек, и мне нашлась свободная шконка. Пообедав, прилёг на доски, и только прикрыл глаза, как снова раздался голос Бурова:

– Гвардеец, а чего тебя не своим судом судят?

– Отреклись от меня камрады, так что теперь я гражданский.

– Было за что?

– Было. У меня контузия, пить нельзя, а я принял на грудь крепко, устроил драку в ресторане, патрульных из народной стражи поколотил да и с безопасниками поцапался не подетски. Вот наш комбат и решил, что не нужен ему такой геморрой, как я, и задним числом контракт расторг. – Я посмотрел на него: – Как думаешь, дядя, что со мной будет?

– Патрульные – это минимум лет пять каторги, а если ещё и госбезопасность обидится, то все десять.

– Они обидятся, – кривая усмешка на губах, – там есть за что обиду затаить.

– Звать тебя как, боец?

– Саня. А вас?

– Дядя Коля зови, не ошибёшься. В каком звании был?

– Сержант.

– А батальон какой?

– Спец… Что за допрос, дядя Коля? Всё, не хочу разговаривать.

Буров помедлил и произнёс еле слышно:

– Понятно, спецназ.

Опять молчание, и снова Кара первым нарушает его:

– В походе на Дон участвовал?

– Да, – как бы нехотя выдавливаю я из себя.

– Ты не подумай чего, Саня, но я из тех мест родом, вот и спрашиваю. Как там сейчас?

– Плохо. Разруха, голод, болезни и реки, химией травленные. А вы сами здесь по какой причине, дядя Коля? На бандоса не похожи, а в тюрьме. Отчего так?

– Наёмничал, а в нашем деле как – если твоя сторона выиграла, то тебе деньги, почёт и свобода, а если проиграла, то шьют всё, что только на себе потянешь.

– Ваша сторона, как я понимаю, проиграла?

– Не то слово, разгромлена в пух и прах. Про Туапсе слышал?

– Конечно, слышал, и, говорят, безы с морпехами там солидные потери понесли. Ваша работа?

– Да, мои бойцы работали.

До самого вечера мы проговорили с Буровым, и я сам не заметил, как рассказал ему про свою службу, откуда родители, где родился и как жил. В общем, следуя рекомендациям эсбэшных психологов, был самим собой, простым и ясным парнем с незатейливой жизнью и судьбой нормального гвардейского вояки, который один раз оступился, и его сдали. Кара, тот, напротив, про свою жизнь ничего толком не рассказал, так, какието байки и самые общие фразы.

После ужина всё той же самой пустой рыбной баланды в руках у наёмника оказалась малява, записка, которую ему передал выводной из охраны. Буров её прочитал, нахмурился, потом присел на корточки подле моей шконки и прямо спросил:

– Саня, вижу, парень ты нормальный. Сегодня к отбою в нашу камеру пятерых мокроделов зашлют, чтоб меня завалить. Ты как, впишешься?

– Это не проблема, но сам понимаешь, дядя Коля, мне чужие дела совсем ни к чему. У меня суд через пару дней, и пойду я по этапу на каторгу, а там блатные. С ворами бодаться не резон, и хоть на здоровье я не жалуюсь, но толпой меня на зоне забьют.

– Санёк, нормально всё будет, обещаю. Мне бы ночь пережить и до утра дотянуть, а там нам побег организуют, и мы с тобой на пару уйдём.

– Поклянись, что это правда, – приподнялся я на локте. – Самым святым и дорогим для тебя клянись.

– Клянусь памятью сына моего Филиппа, что если ты меня выручишь, то и я тебя из тюрьмы вытащу.

Мы ударили по рукам и стали готовиться к встрече с воровскими киллерами.

Глава 17

Вольный город Трабзон

07.05.2059

Аааа! – разнёсся над футбольным полем торжествующий рёв.

Это значит, что местная команда забила очередной гол в ворота своих соперников.

Стадион Hüseyin Avni Aker гудел, и люди, набившиеся в него – не менее пятнадцати тысяч человек, – махали флагами и без устали скандировали свои речёвки. Сегодня здесь знаковое событие: бордовоголубые играют против красных, «Трабзонспор» и «Самсунспор», две команды, которые уцелели в Эпоху Хаоса и, невзирая ни на что, продолжают футбольные матчи. Десять лет подряд, в один и тот же день они проводят весеннюю игру в Трабзоне, а через четыре месяца ещё одну игру в городе Самсун. Идёт первый тайм, счёт один – два, выигрывает «Трабзонспор», и толпа, в подавляющем своём большинстве местные жители, просто беснуется от радости.

Мне, однако, вся эта игра совсем неинтересна, тоска заела, и домой хочется так, что хоть волком вой. Почти полгода пролетело с тех пор, как я оказался при Николае Бурове, знаменитом наёмнике по кличке Кара, и, оглядываясь назад, я кляну самыми последними словами майора Захарова, втравившего меня в эту авантюру. Как же всётаки раньше было просто: служи честно, выполняй приказы и не рассуждай. Теперь же всё в моей жизни не так, только успевай подмечать, с какой стороны может беда подойти незаметно, и думай не только за себя, но и за своих врагов. Откуда у меня враги? Хм, у менято их нет, но я всегда при Бурове, а у него их, как грязи, куда ни посмотри, или кровник, или убийца, желающий нажиться на его смерти.

Из Краснодарской тюрьмы мы бежали под утро, когда разобрались с быками одного местного криминального пахана. Драка в ту ночь вышла знатная и смертушка в очередной раз рядом со мной прошла. Однако мы с Карой оказались подготовлены гораздо лучше, чем обычные уголовники, смогли их завалить, хотя и не без потерь. Помнится, у Бурова тогда бок сильно финкой посечён оказался, и пришлось мне его подручными средствами штопать, а у меня синяков на лице добавилось и правое ухо было на блин похоже. Впрочем, тогда я думал не о ранах, а о том, как же мы всётаки убегать будем. Вариантов перебрал массу, и канализацию, и перепиленные решётки, и захват заложников, но всё оказалось гораздо проще. Все проблемы в очередной раз решили деньги. Нам попросту открыли камеру, мы вышли во двор, прошли через калитку, предназначенную для служебного пользования, загрузились в фургончик, стоящий неподалеку от тюрьмы, и были таковы.

Прошла неделя, и на развалинах города Сочи нас встретил старый причерноморский контрабандист Иван Василиади, который оказался закадычным другом моего нового патрона, то есть Бурова. Минуло ещё пять дней, и, совершив на шаланде Василиади рисковое путешествие по зимнему морю, мы оказались в столице Трапезундского вилайета, вольном городе Трабзон.

Что представлял собой этот приморский город, мне объяснить сложно, так как подобного ему я не видел ни до, ни после. Древний Трапезунд, во времена османов переименованный в Трабзон, оказался на редкость удачным и счастливым местом и пережил апокалипсис очень даже неплохо, разумеется, по сравнению с другими населёнными пунктами. Да, конечно, и здесь погуляла разруха, и здесь были болезни, мародёрство, война банд за ресурсы и битвы не на жизнь, а на смерть, за кусок хлеба и банку консервов. Однако, когда Эпоха Хаоса прошла, на всём Причерноморье именно этот город оказался наиболее сохранившимся и уцелевшим. И главное, в Трабзоне имелось население в пятьдесят тысяч человек, готовых чтото делать для улучшения своей жизни. По сравнению с 2013 годом эта цифра небольшая, но по меркам мира, пережившего приход Хаоса, она была огромна.

Надо сказать, что город этот был интернациональным, населяли его не только турки, но и русские, греки, армяне и многие другие народности старого мира. Издавна, с самых древних времен Трабзон жил морем и продолжал жить им и по сей день. Экспорт товаров, в первую очередь баранины, хлопка, шерсти, ковров, фруктов и табака, в Одессу, Новороссийск, Констанцу, Самсун, Зонгулдак и Синоп – вот основной доход жителей этого приморского города. Хотя пиратством, работорговлей и мародёркой они тоже не брезговали. Народ такой в этих краях живёт, что не могут спокойно пройти мимо чужого добра, которое плохо охраняется.

В настоящее время Трабзон, в котором проживало уже более ста тысяч человек, был центром целой области, поместному вилайета, и правил в нём мэр, хотя нет, не просто мэр, а Мэр с большой буквы. Местного повелителя звали Осман Гюнеш, он давно уже мог бы себя и императором провозгласить, но довольствовался более скромным титулом. В общем, город был крупным и своеобразным, смесь культур, языков, обычаев, народов и разных общностей, и это было то самое место, где Буров чувствовал себя как рыба в воде и в местной иерархии считался важным человеком, имел здесь дом, бизнес и, что немаловажно, преданных лично ему людей. Из его досье коечто я об этом знал, но насколько влиятелен Кара в этом городе, даже в СБ не до конца понимали.

Всё, что я видел в самые первые мои дни в городе, говорило только об одном: Буров – не какаято мелкая сошка, командир небольшого наёмного отряда, а фигура очень и очень влиятельная. По крайней мере, в кабинет Мэра он входил без стука и в любое удобное для себя время. Вот так вот, и кто понимает, что к чему, тот выводы из одного только этого факта сделает, а я таких моментов за месяцы, проведённые рядом с ним, наблюдал более чем предостаточно. Кстати, в то же самое время я узнал, что и с побегом правителей Туапсинской Республики не всё так просто и это не какаято спонтанная акция, а очень хорошо продуманная и проведённая операция трабзонской внешней разведки.

Жил я в особняке Бурова, его семья, две жены и три симпатичные дочки, приняла меня как родного. Да что там, сам наёмник не раз называл меня при гостях, часто посещающих его дом, своим приёмным сыном. Это дорогого стоит, подобное отношение надо ценить и уважать. Что сказать, я ценил и уважал, был самим собой и в то же время через агентурную сеть нашего СБ сливал всю информацию, которая становилась мне известной, в Краснодар. Некрасивая ситуация, но и деваться мне некуда, и стоило Бурову только заподозрить меня в двойной игре, как мне сразу же наступил бы конец. И не тот конец, когда тебе в голову стреляют и ты тихо без мучений умираешь, а другой, тот, что с пытками и издевательствами. Нет уж, такой вариант не для меня. Как бы мне ни была симпатична семья наёмника и как бы подоброму ко мне ни относился он сам, это вовсе не отменяет того обстоятельства, что я сержант гвардии и выполняю задание СБ Кубанской Конфедерации.

– Саня, о чём задумался? – Прерывая мои размышления и воспоминания, раздался голос Бурова, с которым мы вместе сидели в ВИПложе и смотрели футбол.

– Домой хочу, на родину, – взяв со столика между нами кружку с местным пивом, ответил я.

– Ну что ты там забыл? – поморщился наёмник. – Родина там, где жопа в тепле и кормят сытно, а лучше, чем здесь, тебе нигде не будет.

– Нет, здесь всё чужое, не моё.

– Ничего, это временно. Я поначалу, когда в плен попал, тоже всё о доме скучал, а потом сам для себя решил, что всё это чушь, и своей дорогой пошёл. Вот что тебе здесь не нравится?

Пожав плечами, отхлебнул пивка и ответил:

– Так сразу и не скажешь, всё вместе, куча мелочей, которые в комок собираются. Хочу картошки жареной вместо плова с бараниной, яблоко вместо инжира, борща нашего кубанского вместо супа рыбного. В конце концов, с людьми разговаривать самому, порусски, чтоб меня не ктото отдельный понимал, а все вокруг. Только то, что радиопередачи из Краснодара слушаю время от времени, и сбивает тоску.

Наёмник помолчал, улыбнулся, сверкнул новенькими золотыми зубами и сказал:

– Открою тебе тайну, Саня, и как близкому человеку скажу: скоро ты сможешь попасть в родные места, недолго ждать уже осталось.

– Вот как? – Удивление моё было наигранным, но Буров, наблюдавший за мной, ему поверил.

– Да, против Конфедерации такая сила собирается, что им не устоять, и по осени симаковцы кровью умоются. Для начала – десант на Туапсе и Новороссийск. Затем караимы ударят на Керчь, а после то, что останется, царь Иван с Дона и Новоисламский Халифат меж собой поделят.

– Значит, своих людей губить пойдём?

– Свои, парень, – это те, кто с тобой рядом, и ты не забывай, что если бы со мной не сбежал, то сейчас бы на рудниках кайлом махал.

– Я всё помню, дядя Коля, но там ведь не в симаковцах дело, и помогать тем, кто твою страну хочет под себя подмять, полная херня.

– Идеалист, – протянул Кара, – но это и хорошо, за то и люблю тебя. Филипп, сын мой покойный, которого охотники за головами на Кавказе достали, такой же был. Ладно, впутывать тебя в свои дела не буду. Может, позже, когда мозги перестроишь.

– И на том спасибо.

– Аааа! – вновь пронёсся над стадионом рёв болельщиков «Трабзонспора».

Бордовоголубые забили ещё один гол в ворота «Самсунспора».

Гомон зрителей стих, и Буров спросил:

– Чем сегодня заняться хочешь?

– По городу хочу погулять и на рынок зайти. Говорят, к Мураду в лавку товар поступить должен. Может, присмотрю себе что.

– А вечером?

– Ну, как сказать… – замялся я.

– В бордель собрался зарулить? – усмехнулся наёмник.

– В общемто да. – Кивок.

– А ты как к дочери моей старшей относишься?

– К Марьяне? Хм, ровно, дядя Коля, как к сестре. К чему вопрос такой?

– У неё при виде тебя чтото глазки стали поблёскивать, так что будь осторожен. Напортачишь, не посмотрю на наши с тобой близкие отношения. Ты парень хороший, но по жизни беспокойный, а я своей дочери хочу только счастья. Понимаешь, про что я толкую?

– Конечно.

– Вот и хорошо, Санёк. – Кара кивнул на стадион и спросил: – Как матч?

– Я не фанат футбола.

– Тогда можешь быть свободен. Сегодня дел никаких не предвидится, местные граждане гулять будут, так что устрой себе выходной.

– Спасибо. – Я встал с кресла. – Поручения ко мне имеются?

– На рынке когда будешь, присмотрись, может, найдется ктото, кого выкупить стоит и к нам в отряд оформить.

– Сделаю. Когда я буду нужен?

– Завтра в шесть утра будь дома. Оружие при себе есть?

Откинув полу лёгкой брезентовой курточки, продемонстрировал ему ТТ, такой же как и тот, что у меня в батальоне остался. Кара удовлетворённо кивнул, вернулся к наблюдению за матчем, а я покинул ложу и направился в город.

Не меньше часа я бродил по кривым городским улочкам, проверялся, не следит ли кто, и, наконец, вышел к сердцу Трабзона, его рынку, месту, где можно было купить и продать всё, что только можно. Пройдя через ряды, где торговали фруктами, продовольствием и одеждой, направился к оружейным лавкам, где у меня была назначена встреча с агентом Мурым, он же дядюшка Мурад, торговец оружием, и он же майор СБ Мурадянц. Такие вот метаморфозы случаются в жизни.

Через рыбные ряды идти не хотелось, там всегда такая вонь стоит, что даже одежда пропитывается, и я двинулся через площадку, где рабов продавали. Смотреть на людей, которых как скот продают, тоже никакого удовольствия, но к этому я уже както привык, да и надо присмотреться к товару, как Кара поручил. Он сейчас новый наёмный отряд собирает, и важно для него не мастерство бойцов, а количество стволов. Видать, всерьёз намерен с Конфедерацией повоевать, когда вторжение начнётся.

На площади всё было как всегда, несколько небольших помостов, продавцы, как правило местные турки, охрана, в основном курды, и сам товар, граждане всех цветов кожи и самых разных национальностей. Никуда не торопясь, двигаюсь мимо, а мозг сам собой подмечает всё вокруг. Вот пять десятков чернявых крепких парней стоят, у каждого колодка деревянная на шее, наверное, горцы новую партию своих соотечественников, несогласных с объединением народов, запродали. А правее них – три десятка девок в какихто хламидах цветастых, это тоже понятно. В Новоисламском Халифате опять голод, а раз так, то женщины, как люди второго сорта, продаются в рабство. Следом ещё люди, и ещё, а в самом конце наши стоят, славяне то есть. Это здесь правило такое, что ими только Тенгизгрузин торгует. На миг только остановился, а пухлый черноусый человек в кепкеаэродроме уже мчится ко мне:

– Саша, здравствуй, дорогой. Как дела? Как поживаешь? Как здоровье уважаемого Кары? Не торопись, на товар взгляни, у меня такие девочки в продаже есть, что глаз не отвести.

– Привет, Тенгиз. – Я остановился. – Ты ведь знаешь, не покупаю я такой товар.

– Эээ, Саша, дорогой, всё когданибудь происходит впервые. Так не я сказал, так умные люди в древности сказали. – Он подхватил меня за локоть и повернул к строю людей, выставленных на продажу.

Что сказать, контингент всё тот же: сотня человек, почти все по национальности болгары, и только пятеро мужиков, в кандалы закованные, отличаются от остальных. Интересно, как здесь оказались пятеро гарных хлопцев из Одесского анклава, только у них на предплечьях принято синей краской трезубцы накалывать.

– Нет, Тенгиз, может быть, потом какнибудь, когда свой дом отстрою и хозяйство заведу.

– Понимаю, – кивает Тенгиз.

– А эти, с трезубцами синими, откуда у тебя?

– Мустафа Белый вчера приволок, он на Украину в поход двумя баркасами пошёл и возле острова Змеиного с ними столкнулся. Шаланду утопил, а этих из воды выловил и у меня на продажу выставил.

– И сколько за них хочешь?

– По десятке за голову.

– Побойся Бога, Тенгиз, ты ведь православный, им красная цена трёшка, и только если тебе повезёт, сможешь их на гладиаторские бои продать, но это всего пять монет.

– Саша, – торгаш приложил к сердцу ладони своих пухлых рук, – только для тебя и из уважения к Каре отдам за четыре с половиной.

– Нормально, но сразу ответа не дам, надо с моим боссом переговорить, может, и выкупит их у тебя.

– Нет проблем, придержу их денёкдругой.

– Ты не против, если я с ними тетатет переговорю?

– Как это?

– Ну, один на один, без ушей посторонних.

– Пожалуйста. – Тенгиз развел свои руки в стороны и отошёл другого потенциального покупателя из толпы выуживать.

Подойдя к плененным пиратам, сразу же определил старшего, средних лет кряжистого мужика, который стоял чуть впереди всех.

– Здорово, хлопцы.

– Здоровей видали, – ответил за всех старший.

– Не надоело ещё здесь прохлаждаться?

– А что делать, не по своей воле стоим.

– Что умеете?

– Человеков убивать и хабар к себе подгребать.

– В наёмники податься не хотите?

– К тебе что ли, паренёк?

– Да ну, молод я ещё для своего отряда. Про Кару слыхали?

– Это тот, за которого два мешка золота дают?

– Он самый.

Хлопцы пошептались меж собой, и снова ответил старший:

– Согласны.

– Тогда доложу про вас Каре, и если всё пойдёт нормально, то завтра вас выкупят и доставят на базу его отряда. Как отслужите свой долг, так и на свободу. Пока.

Махнув рукой Тенгизу, который охмурял какогото купца в богатом халате и с окрашенной в красный цвет бородой, направился дальше. Миновал площадь и вышел к оружейным лавкам, никуда не сворачивая, вошёл в ту, на которой красовалась вывеска с изображением АКМа.

Внутри всё было как всегда, оружие на стенах и на полках. Выбирай, что только твоей душе угодно. Тут и М16, и «Калашниковы», и карабины, и винтовки, а про пистолеты так и говорить нечего – не менее сотни самых разных моделей. Покупателей немного, только три человека, и по их виду можно сказать, что это охранники каравана, пришедшего со стороны Сирии. Наверное, деньжата получили и теперь к обратной дороге готовятся. Продавцов двое, как обычно, – сам дядюшка Мурад, разбирающий на столике в углу пулемёт не известной мне модели, и у прилавка его брат Боря, занимающийся покупателями.

– Ооо, кого я вижу, Саша, – Мурад приглашающе взмахнул рукой, – подходи ко мне.

– Здравствуй, дядя Мурад. – Я присел напротив пятидесятилетнего черноволосого человека, который чемто походил на ястреба, такой же невозмутимый, сосредоточенный и глазастый.

– Давненько у нас не был, Саша.

– Дела, то одно, то другое, и у Кары, сам знаешь, без дела сидеть никогда не будешь. Что за пулемёт у тебя такой странный? – наклонившись над столиком, поинтересовался я.

– Бельгийский, FN model D, под натовский патрон 7.62451.

– Где взял?

– Где взял, там теперь нет. Бродяга один с Запада недавно заходил, оголодал сильно, вот и продал мне задёшево.

– И как работает машинка?

– Неплохо, вот только магазины всего на двадцать патронов, и это минус. Хотя многим, наоборот, нравится. Иллюзия экономии боезапаса.

В это время Боря уже сторговался с охранниками, которые закупили несколько сот патронов под АКМ и десяток гранат, с улыбкой выпроводил их и вышел на улицу, вроде как перекурить и задержать покупателей, которые могли бы войти внутрь. Всё так же, не отвлекаясь от возни с пулемётом, Мурад поинтересовался:

– Что нового у Кары?

– Сегодня он обмолвился, куда удар нацелен.

– Туапсе?

– Не только. Кроме него, десант на Новороссийск. Это только то, что на себе трабзонцы потянут. Кроме них, царь Иван на Ростов пойдёт, Новобагдадский Халифат – через Кавказ в центральные области и караимы по Керчи ударят. Видимо, хотят нас сразу задавить, пока мы не окрепли и на ноги ещё твердо не встали.

– Что про «Аделаиду» узнал?

– В Ризе стоит, где точно, не знаю, но предположительно – деревня Пазар.

– От кого информация?

– Буров туда бойцов из своих верных псов отправляет регулярно с посланиями. В те места они пустые едут, а обратно золотишко привозят.

– Сколько у Кары сейчас бойцов в его отряде?

– За четыре месяца набрал три сотни, но к осени, когда планируется высадка на наш берег, соберётся больше тысячи стволов. Но это только передовой отряд, который не жалко, а будут ещё и пираты местные, и другие наёмные отряды. В общей сложности до пяти тысяч бойцов против нас выставят.

– Ещё чтото есть?

– Нет, только слухи и никакой конкретики.

– Ну что же, информацию твою уже сегодня отправим. Жалобы, просьбы, вопросы, предложения имеются?

– Конечно, – ухмыльнулся я, – как же без них. Сколько мне здесь ещё торчать?

– Столько, сколько потребуется.

– Хреново это, Мурад, я не подписывался здесь полгода торчать.

Подняв на меня взгляд, шпион резко сморгнул, примерно так, как птицы из семейства соколиных делают, и спросил:

– А чем тебе здесь плохо? В сытости, в довольстве, молод, жив, здоров, при оружии. Радуйся каждому прожитому дню, Саня.

– Да, ёлкимоталки, я ведь не профессионал. Мне с каждым днём всё сложней нейтральным оставаться и жизнь двойную вести. Боюсь, что засыплюсь и всё дело завалю.

– Потерпи ещё пару недель, и, может, и свалишь отсюда.

– Есть вариант?

Теперь ухмыльнулся Мурад:

– Ещё какой вариант! Но пока говорить про него рано.

Хлопнула дверь, на пороге возник Борис и с ним пара новых покупателей. Нам пришлось прервать разговор, сменить тему и перейти к оружию. Минут двадцать я проболтал с продавцом, ничего себе не приобрёл и, так и не дождавшись, пока в лавке не будет посторонних, удалился.

Вновь прошёлся по базару, посидел в тихой кафешке неподалёку, перекусил и решил, что на сегодня все мои дела окончены. Пора отдыхать, всё же в городе праздник, «Трабзонспор» выиграл у «Самсунспора» со счётом пять – два, люди веселятся, так чего мне грустить. Правильно говорит Мурад, жив и здоров, в кармане монеты звенят, пользуйся, ведь когда в следующий раз момент удачный подвернётся, никто не знает.

Глава 18

Трапезундский вилайет. Округ Ризе. Пазар

25.05.2059

Перевернувшись на бок, я посмотрел на спящую рядом со мной Марьяну. Хороша девушка, сказать нечего, фигуристая, стройная и красивая. Не один парень на неё заглядывался, когда она по двору особняка прогуливалась. Однако по какойто причине выбрала меня, и хоть чувств никаких особых я к ней не испытывал и Каре обещал, что отношений у меня с ней не будет, но всё же не устоял. Сидели вечером в саду, хаха ловили, смеялись и перешучивались, всё как обычно, и вот итог – дошутились до того, что в одной постели оказались. Эххехе, только этого до всех моих проблем как раз и не хватало.

Девушка, видимо почувствовав, что на неё смотрят, открыла глаза, мгновение помедлила и спросила:

– Сашенька, что же теперь будет?

– Всё будет хорошо, Мара, не беспокойся. – Я поцеловал её в губы и, оторвавшись от них, сам спросил: – Замуж за меня пойдёшь?

– Конечно, но что отец скажет?

– Согласится с нашим решением, я так думаю. У него другого выхода нет.

– А когда мы ему всё расскажем?

– Дня через два, когда из Пазара вернёмся. Опять же, пока будем с ним наедине, постараюсь ему намекнуть, что и как, подготовить к тому, что мы пожениться собираемся.

– Там, куда вы поедете, будет опасно?

– Нет, там деловые партнёры, денег должны твоему отцу на подготовку отряда выделить, а мы с парнями – вроде как свита и охрана. Давай вставать, а то за окном уже светает, а сейчас с родителями объясняться у меня никаких сил нет.

Одевшись, на прощание обнявшись и прошептав друг другу на ушко много ласковых и нежных слов, мы расстались. Мара ушла к себе, а я вновь упал на кровать, закинул за голову руки и задумался.

Етить твою налево, вот это я лицемер. Говорю девушке про любовь и замуж зову, а сам просчитываю варианты, как бы её отца по башке отоварить и живьём к своим уволочь. Сегодня Кара едет в округ Ризе, в рыбацкую деревушку Пазар, где в удобной бухточке стоит теплоход «Аделаида» и туапсинские олигархи тусуются рядом со своей казной золотой. С ним десяток бойцов, из самых верных людей, и я, как довесок и близкий человек. Вечером предстоят переговоры с туапсинцами и получение золота в оплату наёмникам, переночуем в деревне, а завтра назад в Трабзон вернёмся.

Так сегодняшний и завтрашний день Кара распланировал, но у меня иное видение всего, что будет в это время происходить. Да, мы приедем в Пазар, и разговор между Карой и главой туапсинцев Анатолием Ильским состоится, и в деревне мы заночуем, а вот дальше всё будет по другому сценарию проходить. В ближних к Пазару лесах уже сидят несколько групп спецназа из нашего батальона. Ночью мои братушки нанесут свой удар, а «Ладный» и «Цезарь Куников» с морпехами на борту войдут в бухту, захватят стоящую на якоре «Аделаиду» и вернут её к родным берегам.

Ну, дело к завтраку, а значит, пора собираться в путь. Камок уже на мне, АКМ, разгрузка, нож и пистолет выложил на кровать, это перед самым отъездом на себя надену. Вроде бы всё, РД ещё с вечера в машине лежит, там под запасными магазинами и сухпайком – два килограмма пластиковой взрывчатки ПВВ5А, четыре радиодетонатора и пульт, которые я от Мурада получил.

Туктук, – в дверь раздался осторожный стук, и послышался вкрадчивый голос слуги:

– Господин Александр, завтрак.

– Хух! – Я глубоко вздохнул, выдохнул, успокоился и вышел из комнаты.

За семейным столом Буровых всё без изменений, во главе – отец семейства, справа и слева его жёны, тридцатилетняя блондинка Светлана и сорокалетняя брюнетка Ирина, мать Марьяны. Дочери сидят посередине, а я здороваюсь, желаю всем присутствующим приятного аппетита и сажусь напротив хозяина. На завтрак каша, варёные яйца, масло, сыр, тосты и конечно же чай. Быстренько расправляюсь с едой и неспешно пью горячий напиток, Кара не торопится, а пока он за столом, никто его не покидает, так уж здесь заведено.

Наконец, завтрак окончен, прощаюсь с дамами, и через пять минут я уже у машины, которая напоминает американский джип времён Второй мировой. Мы выезжаем за ворота, к нам присоединяются ещё две такие же машины с пулемётами на турелях, и по пыльной дороге наша небольшая автоколонна направляется вдоль побережья на восток.

Пытаюсь подремать, всё же ночь, считай, и не спал, но не получается, нервничаю. Моё беспокойство замечает Кара и спрашивает:

– Что с тобой, Саня? Не заболел, случаем?

– Разговор есть, босс.

– Говори.

– Это не простой разговор, давай вечерком всё обговорим.

– Ладно, – соглашается наёмник и сам спрашивает: – Ты как, определился, по какой дороге дальше пойдёшь?

– Куда ты, босс, туда и я. Мне деваться особо некуда.

– Правильно, – улыбнулся Буров, – своя рубаха ближе к телу, а о прошлом, когда ты самым обычным сержантом был, не горюй. У меня на тебя, Саня, очень хорошие виды имеются. Для начала взвод получишь, а там если себя покажешь, то и роту. Глядишь, ещё и моим наследником станешь. Такие дела с тобой вертеть будем, что огого, на всё Чёрное море прогремим, и твои командиры, которые такого бойца на растерзание «безам» сдали, ещё локти себе кусать будут.

День прошёл в дороге, наши машины, поднимая клубы пыли и обгоняя караваны, идущие на восток, мчали по хорошей грунтовке, не сбавляя скорости, до самого вечера. Мимо проносились посёлки, сады, придорожные стоянки, время от времени попадались моторизованные патрули трабзонских городских стражников, с подозрением провожающие нас глазами. Однако связываться с нашим небольшим отрядом они не решались и каждый ехал своей дорогой. В конце концов, Кару знали в этих местах хорошо и, различая на машинах его тактический значок, чёрный ромбик, предпочитали уступить проезжую часть.

Дорога впечатлений не добавила, я только постоянно удивлялся местным названиям и искренне радовался тому, что вскоре окажусь на родине. Пинарка, Илика, Каймакли, Кантарли, Ортакой, Уграк, Демирчи и, наконец, рыбацкая деревушка Пазар, где в чистой голубой бухте стоял белый пароход с красивым названием «Аделаида». Мы проскочили блокпост на въезде, артбатарею полевых орудий на высотке, проехали по окраине села и остановились с другого его конца, возле средних размеров деревянного домика, отведённого специально для гостей. Рядовые бойцы и я принялись готовиться к ночлегу, а Кара в сопровождении двух своих самых преданных головорезов, Олега и Ильяса, отправился на местный постоялый двор, где у него была назначена встреча с Анатолием Ильским.

Стемнело быстро, операция по захвату теплохода и зачистке села должна была начаться ровно в полночь, и времени на выполнение своей задачи у меня было более чем достаточно. Внимания я не привлекал, свой всё же, а потому, достав из РД пластид и детонаторы, обошёл дом, в котором должны были ночевать наёмники, и под камни, выпавшие из фундамента, смог незаметно сразу в четырёх местах заложить взрывчатку, воткнуть по полукилограммовому куску детонатора и активировать их. Теперь в любой момент я мог взорвать этот хлипкий домик к чертям собачьим, пульт у меня в кармане. Конечно, для надёжности следовало выкопать под заряды ямки и для пущего эффекта забутовать их, но что есть, того хватит, чай, не каменный форт взрывать собрался.

К десяти часам вечера вернулся Кара и его сопровождающие, у каждого на спине по рюкзачку – и это понятно, денежку приволокли. Наёмники, увидев, что всё прошло стандартно и проблем нет, расслабились, выставили часового, который ушёл в темноту и обходил двор по периметру, и завалились спать. Возле костерка, горевшего в центре двора, остались только Кара, Олег, старый, но всё ещё крепкий боец лет около шестидесяти, с гитарой за спиной, и конечно же я собственной персоной.

Гдето неподалеку в цветущей плодовой роще поют ночные птицы, в костре поленья трещат, а мы втроём сидим на брёвнах и ждём, пока в выставленных к огню кружках закипит вода. Хорошо, и даже беспокойство по поводу того, что предстоит сделать, покинуло меня. Молчим, и тишину нарушает Кара:

– Олег, спой чтонибудь старое.

Это да, что есть, того не отнять, поёт старый наёмник хорошо, душевно, а песни такие знает, какие сейчас и не услышишь нигде. Хобби у него такое – собирает старый армейский фольклор и песни, а потом исполняет их для тех, кто рядом. Однако происходит такое редко, как правило возле ночного костра, как сейчас, и только по просьбе Кары, за которого готов растерзать любого. Уж не знаю, чем Буров такую преданность заслужил, но, видимо, причина для этого была серьёзная.

Перекинув гитарусемиструнку на грудь, Олег взял пару пробных аккордов и запел:

Пришёл приказ – и по приказу мы встаём,

Взяв АКС, садимся ночью в самолёт.

В тот ранний час, когда земля вокруг спала,

В Афганистан приказом воля занесла.

Афганистан – проклятый горный, дикий край,

Приказ простой: вставай, иди и умирай.

Но как же так? Ведь на земле весна давно,

А сердце режет мечта, и горести полно.

«Афганистан» – грохочет гдето пулемёт,

Афганистан. Вчера погиб мальчишек взвод.

Их командир, когда на белый снег упал,

«Россиямать», – он перед смертью прошептал.

Афганистан – проклятый горный, дикий край,

Приказ простой: вставай, иди и умирай.

Но как же так? Ведь на земле весна давно,

А сердце режет мечта, и горести полно.

Мой друг упал – лицо красивое в крови,

Он умирал вдали от родиныземли.

Смотрел с надеждой в голубые небеса

И всё шептал: «Прекрасен наш Афганистан».

Старый наёмник пел, его голос разносился в темноте далеко, цеплял за душу, а я старался запомнить эту правильную по жизни песню, которую слышал впервые, и сохранить её в себе, чтоб передать потом другому талантливому певцу. Олег, что же, с одной стороны, жалко его, талант, но и он сегодня умрёт, ибо верен своему боссу, готов идти с ним туда, куда тот только укажет, и, несмотря на все свои песни, убивать моих друзей и тех, кто не захочет на себя ярмо рабское надеть. Он сгинет без следа, а песня должна жить.

Олег закончил петь, как раз закипела водичка, мы заварили чайку и разговорились.

– Душевная песня, но вредная, – держа в руках кружку, сказал Кара.

– Почему? – поинтересовался я.

– А ты сам подумай, Саня. Какая, нах, Россиямать? Нет её, кончилась и никогда уже не возродится. А слова про родинуземлю – это не для нас, не для наёмников. Надо чтото попроще, про бабло, про славу и девок распутных. Как ты, Олег, может, споёшь чтонибудь про дублоны золотые и пиратов лихих?

– Настроения сегодня нет, – отхлебнув чайку, ответил старый наёмник. – Както неспокойно мне на душе. Вроде как всё в порядке, а чтото не так и тоскливо.

– Не обращай внимания, это песню ты сегодня спел неподходящую.

– Наверное. – Олег встал с бревна и потянулся всем телом. – Устал, пойду спать.

– Угу, – промычал Кара и, дождавшись ухода своего верного бойца, обратился ко мне: – Ты поговорить хотел, сейчас самое время. Я как золотишко получу, так такой добрый становлюсь, что просто сам себе удивляюсь. Что у тебя?

Для вида помявшись, я сказал:

– Босс, мы с тобой насчёт Марьяны говорили, помнишь?

– Ну, было такое, а что? – Он сразу насторожился.

– В общем, дядя Коля, прошлую ночь мы провели вдвоем и занимались совсем не чтением стихов при луне.

Чего от Бурова можно было ожидать в этот момент, я представлял себе очень слабо, однако тот повёл себя странно и засмеялся:

– Вот девка, вся в мать, чего хочет, всегда получит. – Отсмеявшись, он спросил: – И что у вас теперь?

– Пожениться хотим, если ты не против, конечно.

– Если у вас, Сашка, до секса уже дошло, то возражать мне теперь и смысла нет. Было дело, хотел её в семью мэра трабзонского пристроить, но такую её там не возьмут. Строгих правил люди, традиционалисты. Вернёмся домой, соберёмся нашей дружной семьёй и всё подробней обговорим. – Наёмник зевнул и на выдохе сказал: – Спать пора, пойду, наверное.

Я взглянул на позолоченные часы, которые мне месяц назад Кара подарил, – время без трёх минут двенадцать. Скоро начнётся карусель по всему селу, и наверняка сейчас мои товарищи к казарме охранной роты, расквартированной в Пазаре, подбираются, а орудия, что на высотке, и блокпост в любом случае уже должны были взять. Надо ещё совсем немного время потянуть, а то уйдёт Кара в дом, и придётся его вместе со всеми взрывать. Приподнявшись с бревна, я прошептал:

– Босс, чтото часового нашего не видно.

– А кто у нас сейчас должен на часах стоять?

– Благой.

– Наверное, по улице шарится. Благой – человек опытный, а мы в этом месте можем чувствовать себя вполне спокойно. Беспокоиться не о чем.

– Не, пойду проверю. – Я вытащил из кобуры ТТ и направился со двора.

– Подожди, – как и предполагал, Буров двинулся следом, – вместе пройдёмся.

Не успели мы отойти от двора и двадцати метров, как увидели бегущего нам навстречу Благого, худощавого болгарина из Варны, уже третий год служившего Бурову.

– Ты где ходишь, Благой? Почему не на посту? – Голос Кары был сух и резок, и это означало только одно – что он очень недоволен.

– Проблемы, босс, – обратился к нему болгарин, – в селе чужие.

– Кто?

– Непонятно, но по повадкам на русский спецназ похожи, больше некому. Караульных местных в ножи взяли, к постоялому двору и казарме сходятся.

– Много?

– Не знаю, я десяток видел, но их наверняка больше.

Кара хотел сказать ещё чтото, видимо, скомандовать «К бою!», но я был рядышком и недолго думая вломил ему в череп рукояткой своего «тэтэшника». Он рухнул как подкошенный, болгарин посмотрел на меня, вскинул свой АКМ, но на раздумья потерял драгоценную секунду и получил пулю в голову. Сухой щелчок выстрела разнёсся по улице, и одновременно с ним, гдето метрах в трёхстах от меня, в небо взвилась красная сигнальная ракета. Хорошо, почти уложился, я вынул из кармана плоскую коробочку радиопередатчика, перещёлкнул предохранитель и нажал на кнопку, еле заметно выступающую из корпуса.

Мои заряды сработали как и положено – дом взлетел на воздух, и несколько далеко не маленьких брёвен рухнули вблизи от меня. В унисон взрыву дома по селу забахали гранаты, а чуть позже заработали пулемёты и автоматы. Братишки в работу вступили и сейчас турок в казарме кромсают.

Взглянув на горящий домик, я решил, что неплохо повеселился и теперь остаётся только своих товарищей дождаться. Из нарукавного кармана вынул пластиковые наручники и сцепил Бурову руки, разогнулся и увидел – совсем рядом мелькнула быстрая тень, которая метнулась за угол хозяйственного амбара. Столкнув пленённого командира наёмников в ближайшую канаву, притаился за его телом и выставил перед собой ТТ.

– Обзовись, кто такой? – выкрикнул я в темноту.

– Саня, это ты? – раздался голос Олега.

Вот же зараза, видать, почуял беду, волчара, и не в доме ночевать залёг.

– Да.

– Командир с тобой?

– Со мной.

– А чего молчит?

– Ранен он, без сознания. Сюда иди, я один его не вытяну.

Олег вышел изза угла и стал приближаться, подняв ствол. Я поймал его на мушку, но метрах в трёх от меня старый, потрёпанный жизнью наёмник, как почуял подвох, неожиданно метнулся в сторону и кувырком перекатился вплотную ко мне. Выстрел, и ещё один, мимо. «Гадство! Что за хрень», – успело промелькнуть в голове, и Олег обрушился на меня сверху. Я успел отскочить в сторону, но пистолет, выбитый из руки ударом ноги, улетел в сторону.

Швирх! – нож сам собой уже в правой руке, стою на полусогнутых ногах и жду нападения.

Однако наёмник не идёт вперёд, а снимает с Кары наручники. Прыгаю на него и от нового удара ногой отлетаю назад. В отсветах пожара вижу суровое лицо Олега, который взглянул на меня, качнул головой и сказал:

– Не вставай, Саня, не надо. Рыпнешься, и я тебя убью. Не дорос ты, чтоб против меня врукопашку выходить. Живи, а Кара с тобой сам за предательство посчитается.

– Какое предательство, Олег? Это не я на свою землю захватчиков хочу привести. Сдайся, оставь Кару, и тебе всё простят.

– Пшёл вон, щенок! – ответил наёмник, единым махом взвалил Бурова себе на плечо и легко, как и не чувствуя его веса, потрусил в сторону лесного массива.

Ушёл, гад, а я не смог приказ выполнить. Попробовал встать и, охнув, вновь упал в пыль. Вот тебе и старик, вот тебе и певун. Не зря его так рядовые бойцы из отряда Кары побаивались, есть за что. По улице затопали шаги, заметались кружки света от фонарей, и спустя несколько мгновений я оказался среди своих.

– Мечник, братан, ты ли это? – Рядом со мной присел один из сержантов нашей роты, Гера.

– Ага, я. – Кивок. – Гера, в лес два наёмника ушли, попробуйте догнать.

– Сделаем, – ухмыльнулся тот, и две тройки бойцов рванули вслед за Олегом.

Вряд ли догонят, сомневался я в этом крепко, но всё же – а вдруг, получится у них Олега по лесу загонять. Появился санинструктор, оказал мне всю необходимую помощь, ничего сложного, просто отлежаться надо. Через полчаса я был уже на ногах и предстал перед комбатом, который командовал погрузкой бойцов на десантные лодки и катера, уходящие с берега к «Цезарю Куникову», стоящему рядом с «Аделаидой».

– Санька, живой, чертяка! – Ерёменко обнял меня и, заметив, что я поморщился, спросил: – Ранен?

– Пустяки, товарищ майор.

– Что Кара?

– Ушёл, не вышло у меня его повязать, отбили. За ним Гера и две тройки пошли.

– Гера уже вернулся с двумя ранеными на руках. – Комбат скривился, как от зубной боли и добавил: – Ладно, с Карой ещё пересечёмся, точно тебе говорю. Грузись в лодку, уходим!

Уже перед самым рассветом БДК и теплоход снялись с якоря и курсом норднордост направились домой. Я стоял на корме «Цезаря Куникова», смотрел на исчезающий вдали берег и чувствовал, как из леса за нами следят две пары глаз. Одна принадлежала Олегу, а вторая – Николаю Бурову, который наверняка уже очнулся и строит в своей голове планы о том, как же отомстить не только мне лично, но и всему нашему батальону. Ничего, бог не выдаст, свинья не съест, а к следующей нашей встрече я буду сильней, чем сейчас.

Глава 19

Кубанская Конфедерация. Краснодар

22.06.2059

По прибытии на родину личный состав нашего батальона вернулся в свой уже обжитый и хорошо оборудованный лагерь на побережье, а меня, как и ожидалось, прямиком с причала отправили в Краснодар. В тот самый знаменитый на всю Конфедерацию, страшный и ужасный Серый дом, резиденцию СБ.

Перед законом я был чист, и единственная причина, по которой я там находился, – это информация, которой у меня было немало, и всю её надо было задокументировать, подробно расписать и предоставить кураторам, в моём случае майору Стахову и подполковнику Захарову. За удачно проведённую операцию по внедрению меня в стан врага каждый из них получил досрочное повышение в воинском чине. Поздравляю! Меня, кстати, тоже повысили, дали сержанта, и мой полевой камуфляж украсили погоны с тремя лычками. На этом все ништяки, предназначенные Александру Мечникову, закончились. Почему так? Хм, Кару я всё же упустил, а значит, выполнил только половину того, что был должен сделать. Короче, прокидали меня «безы», посулили горы золотые, а дали то, что я и при спокойной службе в любом случае и так получил бы.

Ну, да Бог им всем судья, моим временным начальникам из госбезопасности, сам на работу подписался, и на когото другого свои огрехи списывать я не собирался. В конце концов, не за чины служу, и чтото полезное для себя из всего моего путешествия за границу я вынес, и у того же Кары многому научился. Мозги стали работать более прагматично, а мыслишки меркантильные стали посещать меня гораздо чаще, чем прежде. Да и не мальчик я уже, двадцатый годок пошёл, пора бы и о своём будущем задуматься.

Чего бы мне хотелось? Посидев в тишине и подумав над этой темой, пришёл к выводу, что хочу свободы, материальной независимости и в то же время продолжать служить своей стране. Как совместить несовместимое – вот вопрос из вопросов, но коечто мне в голову всё же втемяшилось, и нарисовалась совсем неплохая тема, к осуществлению которой я собирался приступить сразу же после того, как окончится мой пятилетний контракт. Однако это будет только 16 ноября 2061 года, а до этого славного времени ещё надо было дожить.

Две недели я провёл в Краснодаре. Из меня выжали всё, что я только знал, слышал или догадывался, и «безам» я стал неинтересен. Пришла пора возвращаться в родной батальон, и этому обстоятельству я был искренне рад. Заколебали все эти шпионские игры и двойная жизнь, – и как профессиональные разведчики по нескольку лет подряд находятся под подобным прессингом, не представляю. Хотелось простоты и ясности, и наконецто я всё это получу.

За мной прибыл Черепанов, он уже ждал на проходной, а я, пользуясь ещё не сданным пропуском, зашёл в кабинет Захарова. Рыжий подполковник стоял у раскрытого окна и курил папиросу, по запаху я определил один из самых знаменитых и дорогих трабзонских сортов «Осман Великолепный».

– Разрешите? – Я приоткрыл дверь.

– Проходи, Мечников, – не оглядываясь, отозвался Захаров.

Остановившись рядом с ним и прислонившись к оконному проёму, я сказал:

– Попрощаться зашёл, товарищ подполковник.

– Хорошо, что зашёл. – Безопасник был флегматичен как никогда, и, видимо, мысли его витали гдето очень далеко от Серого дома и города Краснодара. – Для тебя есть коечто интересное, – он кивнул на свой стол, – посмотри.

На стандартном сером лакированном рабочем столе лежал только один лист бумаги, и, перевернув его, я увидел распечатку шифровки, которая, судя по датам и обозначениям, была получена только полчаса назад.

«Мурый – Серому.

Докладываю, что подготовка к высадке пиратских десантов на территорию Кубанской Конфедерации продолжается. Численность войск, готовых принять участие в этом походе, на данный момент составляет от двух до двух с половиной тысяч активных штыков. К осени количество вражеских бойцов превысит пять тысяч бойцов. Высадка будет производиться тремя волнами. В каждой волне будет идти от полутора до двух тысяч вражеских воинов. Первый удар будет нанесён в район Туапсе. Руководство операцией попрежнему возглавляет Николай Буров по кличке Кара».

– И что? – повернулся я к Захарову. – Всё то же самое, что и я говорил. Ничего нового я здесь для себя не узнал.

– Ниже читай, то, что мелким шрифтом.

Действительно, в самом низу идёт приписка мелким шрифтом:

«Из достоверных источников стало известно, что Кара назначил награду за голову Александра Мечникова, младшего сержанта Четвёртой гвардейской бригады, и объявил его своим кровником. Цена вопроса тысяча золотых „конфов“ за живого и триста за мёртвого.

P. S. Сане привет! Мурый».

– Прикольно, – сам себе сказал я.

– В общем, – Захаров развернулся и протянул мне свою руку, – будь осторожен, Мечников. Кара – враг опасный. Связи у него здесь есть, и ты сам видел, как он из Краснодарской тюрьмы бежал. Он тебе предательства не простит. Мы за тобой приглядим, конечно, но многого не ожидай, у нас своих дел выше крыши. Бывай, гвардеец!

– Я Бурову тоже многое простить не смогу, и в первую очередь того, что он в мою страну всякое отребье привести хочет. Всего хорошего, товарищ подполковник. – Пожав Захарову руку, кивнул ему и покинул кабинет моего бывшего куратора.

На проходной сдал пропуск, вышел, и ко мне сразу же подошёл ротный.

– Держи. – Он перекинул мне РД.

Поймав свой рюкзачок, хранившийся всё это время в расположении батальона, я закинул его за плечи и спросил Черепанова:

– Куда сейчас, командир?

– Хм, – ухмыльнулся он, – узнаешь. Поехали.

Нас ждал «уазик» комбата всё с тем же молчаливым водителем, с которым я уже ездил ранее, и, загрузившись в машину, мы поехали кататься по городу. С полчаса «уазик» петлял по улочкам, и наконец, выбравшись из города и переехав мост через Кубань, мы въехали в посёлок Яблоновский и остановились рядом с обычной мазаной хаткой, окружённой высоким плетнём.

Не задавая вопросов, вслед за Черепановым я вылез из машины и пошёл за ним. Из хатки вышла древняя седая старушка, божий одуванчик, и встревоженно спросила:

– Кто вы, господа военные? Что вы хотите?

– Мы к Эдику, – ответил капитан. – Где он?

– В подвале сидит, где же ему ещё быть, дармоеду этому. – Старушка рукой махнула в глубь двора и скрылась в хате.

Мы обошли жильё, прошли в глубь двора и между хозяйственных построек нашли вход в подвал. Спустившись туда, обнаружили большое и просторное помещение, в центре которого стоял мощный дубовый стол, а на нём возвышалась некая механическая конструкция, отдалённо напоминающая компьютер. Из трёх развороченных системных блоков торчали провода, шлейфы, разъёмы и платы самого разного назначения. Между ними вырисовывался древний, ещё ламповый монитор, который был включён, а возле него, примостившись на деревянной колоде, сидел мордастый курчавый парень лет двадцати со смешными круглыми очками на носу. Эх, если бы ктото рисовал картинку с изображением учёного поросёнка, то лучше, чем хозяин подвала, ему никто позировать не смог бы, идеальный вариант.

– Ты Эдик? – Черепанов задал ему вопрос и примостился на край стола.

Оторвавшись от экрана, парень опасливо взглянул на нас и кивнул:

– Да, это я. А вы, собственно, кто?

– Мы из военкомата. Ты призван в армию, Эдик.

– Как в армию? – Парень резко побледнел. – У нас же служба в войсках только по контракту и по рекрутскому набору! У меня язва, и контракт я подписывать не хочу.

– Умный… – протянул капитан и похлопал Эдика по плечу. – Шучу, успокойся. Ты Мишу Евстигнеева из Новороссийска помнишь?

– Да, конечно, он недавно в гостях у меня был.

– Привет тебе от него.

– Спасибо.

– Миша сказал, что у тебя есть носители информации, которые с древних времён уцелели. Правда?

– Ну… – замялся хозяин подвала, – коечто есть, не без этого, но не за бесплатно.

– Успокойся, мы не грабители. Просто тоже электронику уважаем и аппараты имеем, а вот память набить нечем. Уже год маемся, а ничего толкового пока не нашли.

– А что у вас за аппараты?

– Саня, – кивок в мою сторону, – покажи.

Достав из РД свой ноутбук, я положил его на стол, а Эдик просто впился в него глазами:

– Неужели работает?

– А куда он денется. – Я открыл свой RNB Eagle, включил его, приложил к биометрическому сканеру большой палец правой руки, и спустя мгновение на экране появилась заставка седьмой винды.

– Вы хоть знаете, сколько такой ноутбук сейчас стоит? – не отрывая взгляда от ноута, спросил Эдик.

– Знаем.

Парень поправил очки, тяжко вздохнул, посмотрел на капитана и кивнул на несколько больших сундуков, стоящих в углу:

– Все носители информации там. В основном флешки, но есть и жёсткие диски, из компов выдранные. Правда, большая часть не рассортирована, и, чтоб вам чтото подсказать, надо знать, что вас интересует.

– Нас интересует всё, – ответил капитан. – Книги, энциклопедии, фильмы, музыка, старые карты, чертежи оборудования и техники, описание оружия и технологические цепочки. В общем, всё.

– Ну, – парень подоброму и простодушно улыбнулся, – тогда вы все эти завалы пару лет разгребать будете.

– Что, так много?

– Не то слово. Ещё мой дедушка начал собирать всё, что только могло долгое время полезную инфу хранить, а потом отец, а я уже так, только хранитель всего этого богатства.

– Показывай, что имеешь, богатей.

Эдик ещё раз посмотрел на мой ноут, встал и направился к сундукам. Откидывается крышка первого сундука – и я тихо офигеваю: весь он полон флешками самых разных видов и моделей.

– В остальных сундуках то же самое? – Черепанов был удивлён не меньше моего.

– В семи – да, а в трёх – жёсткие диски.

– И всё работает?

– Чёрт его знает. – Парень пожал плечами. – Треть запасов, то, что отец рассортировывал и я, – да. Остальное – гдето пятьдесят на пятьдесят. Сами понимаете, электричество только лет семь как появилось, а до того вся техника и сами флешки мёртвым грузом лежали. Это чудо, что бабуля всё это на свалку не выкинула, чтоб сундуки освободить. Лучше скажите сразу и конкретно, что нужно, и я вам постараюсь это найти. Сделаю подборку, скопирую на чистые носители и вам отдам. Думаю, что за неделю управлюсь. Цена у меня стандартная: одна флешка – одна серебрушка, один жёсткий диск – золотой «конф».

– Дорого.

– Ха, – Эдик развёл руками, – базар большой, поищите, где дешевле.

– А если мы сразу сундук флешек заберём?

– Да не проблема. В этом сундуке ровно пятьсот штук. Со скидкой – тридцать золотых. Гарантия, что все рабочие. Что на них, я попросту не помню. Здесь и из администрации краевой накопители, и из нескольких интернеткафе, и просто игровые, и левые, которые деду случайно в руки попали.

Черепанов прошёлся по подвалу и решился:

– Берём.

– Ничего себе, – удивился хранитель древних накопителей, – а я думал, что вы шутите.

Расплатившись с Эдиком, мы, как семечки какие, пересыпали флешки в мешок, стыренный парнем у бабки из хозяйства, я уложил свой ноут обратно в РД, и собрались мы уже уходить, когда в подвал спустилась хозяйка подворья.

– Что же ты творишь, паразит?! – увидев у меня на плече свой мешок, вскрикнула бабуля и надвинулась на меня. – Аспид!

– Бабушка, – к ней подскочил Эдик и сунул в руку старушки один новенький «конф», – это покупатели. Они те самые пластиковые фишки, что дедушка собирал, купили.

Хозяйка моментально успокоилась, задумалась – будто в какомто лёгком ступоре застыла на месте.

– Ну, мы пойдем. Пора нам, – сказал мой командир и направился к выходу.

Однако бабушка встрепенулась, перегородила дорогу и, чуть подавшись вперёд, сказала:

– Подожди, военный, есть у меня для тебя коечто особенное. – Последнее слово она выделила очень чётко. – Подождите здесь.

Старушенция умчалась наверх, а мы переглянулись и остались на месте. Бабушка Эдика вернулась через пять минут, в руках у неё была какаято тряпица. Бережно, как драгоценность, она развернула кусок ветоши, и на руке её остался лежать небольшой блестящий футлярчик из неизвестного мне металла.

– Мой муж сказал, что это самое ценное из того, что он собрал в Эпоху Хаоса, а потому я хранила его отдельно. – Бабуля протянула футлярчик Черепанову. – Это чтото по военной части, и мой благоверный купил его у какогото бывшего генерала за половину бараньей туши. Цена по тем временам очень большая, а значит, вещь стоящая. Если заплатишь по справедливости, монет десять, то отдам.

Капитан взял этот продолговатый футлярчик и повертел в руках.

– Надо же, на титан похоже.

Он открыл крышку. В пенале оказалась флешка, тоже металлическая.

– Дада, – закивала старушка, – титан.

Черепанов цыкнул зубом:

– Надо посмотреть, что внутри. Такие вещи наобум покупать не стоит.

Ротный направился к компу Эдика, воткнул флешку в разъём и принялся просматривать находящуюся в нём информацию, которой оказалось почти четыре гигабайта. Бабуля уволокла своего внука в угол и чтото ему стала объяснять, а я присоединился к своему командиру.

Большая часть залитой в накопитель инфы была военными картами СевероКавказского военного округа с обозначением всех важных до Хаоса объектов и инфраструктуры, а всё остальное – самой обычной канцелярщиной, военными планами, приказами, списками и инструкциями. Прикинув, какую пользу из всего этого можно извлечь, пришёл к выводу, что цена, которую просит старуха, вполне приемлема. Уставы и инструкции – барахло, конечно, но по ним можно определить точное местоположение военных частей и складов, опять же, карты имеются, и если заниматься конкретно поиском и вскрытием наследия древних, то вполне может так случиться, что будет найдено чтото стоящее и уцелевшее до наших дней. Минут двадцать мы не отрывались от монитора, но бегло просмотрели не более трети всего, что было на накопителе.

– Командир, – обратился я к капитану, – что решил?

Оглянувшись на Эдика и его бабушку, всё так же увлеченно о чёмто шушукающихся, он ответил:

– Похорошему, эту флешку надо нашим генералам отдать. Здесь самые подробные военные карты на момент прихода чумы, а самое главное, координаты командных пунктов и заглубленных подземных бункеров. Большая часть была разграблена ещё в перестройку, остальное – в смуту, но чтото всё же должно было уцелеть. Можно было бы и самим заняться разработкой такой жилы, но что хотели, мы уже нашли, и жадничать не стоит, а то погорим.

– Я так же думаю, командир, но Эдика сдавать не хочется, у него ведь всё его богатство отберут, а потом и у нас. Давай выкупим у бабули носитель, инфу себе перекопируем, хоть прямо сейчас, а саму флешку сдадим в Генштаб, да и всех делов. Вроде как случайно, ещё в Новороссе нашли. Тем более что, как я в СБ слышал, там месяц назад отдел создали, который компьютерами и информацией занимается. Если там специалисты хорошие, то быстро разберутся, что к ним в руки попало.

– Пожалуй, так и сделаем, – согласился капитан, – прямо сегодня, пока к себе не уехали, заедем в Генштаб и передадим носитель в этот самый отдел. Доставай опять свой ноут и информацию копируй, а я пока с бабулей расплачусь и с внуком переговорю, чтоб помалкивал о том, что мы у него были. Ничего противозаконного мы не делаем, но лишний раз светиться никакого интереса нет.

– Это правильно, – пробурчал я и принялся за дело.

Через два часа мы снова были в центре города, всего в одном квартале от Серого дома и президентского дворца. Перед нами возвышался ещё один новострой последнего десятилетия – шестиэтажное монументальное здание Генштаба. Капитан направился внутрь, а я стал прогуливаться возле машины, и тут, едва не сбив с ног, на меня налетела молодая и невероятно красивая женщина. На вид чуть старше двадцати лет, шатенка, черты лица мягкие и округлые, одета в свободный светлоголубой сарафан – очень полетнему, на ногах дорогие кожаные сандалики, а на плече – стильная сумочка. Вот и всё, что я успел выхватить из её облика в самый первый момент.

– Ой, извините, – сказала она мягким бархатистым голоском, который показался мне очень знакомым.

– Ничего страшного, случается. – Мой ответ был учтив, короток и нейтрален.

– Марина Алексеева, – представилась она.

– Александр Мечников.

Женщина поморщилась и спросила:

– Вы не узнали меня?

– Нет, – пожал я плечами, – вроде бы впервые вас вижу. И честное слово, если бы я был с вами знаком, то в любом случае не смог бы забыть.

Она засмеялась и представилась ещё раз:

– Я – Марина Алексеева, специальный корреспондент радио «Голос Столицы». Неужели вы не слушаете наши радиопередачи? Обычно если не меня, то мой голос узнают сразу.

«Конечно же вот откуда мне её приятный голосок знаком», – подумалось мне, и, сделав виноватое лицо, я ответил:

– Извините, Марина, разумеется, голос ваш узнал, но никак не мог предположить, что самая популярная журналистка Конфедерации может вот так, без охраны, гулять по улицам столицы. Слушаю только ваше радио, большой ваш поклонник, но человек я дикий и в столице бываю нечасто.

– Понимаю, – она кивнула на нашивку, красующуюся на левом рукаве моего камка, – спецназ.

– Ну почему сразу спецназ? – постарался я принять самый простецкий вид. – Нашивка – это только обозначение того, что я гвардеец из Четвёртой бригады.

– Нееет, – протянула она, – меня не обмануть. В своей профессии я мастер и сразу вижу, кто и откуда.

– А если честно? – Улыбка покинула моё лицо, и на всякий случай я оглянулся, чёрт его знает, откуда беда нагрянуть может, и то, что Кара назначил награду за мою жизнь, забывать не стоило.

– Если честно, то я была в здании Генштаба, когда ваш командир проходил через КПП и представлялся дежурному офицеру. Мне подумалось, что было бы неплохо взять интервью у самого настоящего бойца с передовой линии.

– И столкновение на улице, где прохожих раздва и обчёлся, не случайность?

– Конечно, мне ведь надо было както разговорить такого сурового сержанта, как вы. – Она мило улыбнулась, и я понял, в чём её основной козырь. Невозможно злиться или обижаться на женщину с такой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. – Так как насчёт интервью?

– Я не против, Марина, вот только без разрешения своего комбата я этого сделать не могу.

– Очень жаль, а я так хотела расспросить вас про ваши подвиги.

– Эх, были бы подвиги, а так, самым обычным стрелком служу, и каждый день под ремень, то караул, то наряд, то работы по обустройству лагеря. Никаких подвигов, а про романтику и говорить не приходится.

– Странно, а я слышала, что совсем недавно ваш батальон принимал участие в высадке на турецкий берег.

– Не знаю, может быть, это ктото другой, морпехи, например, или разведка.

– Видимо, действительно, разговора у нас не получится. – Она покопалась в своей сумочке и показательно отключила небольшой диктофон, который писал весь наш разговор. – Может, без записи чтото расскажете?

– Нет, Марина, только с разрешения комбата. Вот собирайтесь и к нам в гости приезжайте. Будем вам очень рады и, если получите разрешение командования, всё расскажем и ничего не утаим.

– Я подумаю.

Алексеева собралась уходить и уже повернулась ко мне спиной, когда мне в голову пришла одна идея, и я окликнул её:

– Марина, подождите.

– Да? – Она красиво, как профессиональная танцовщица, одним слитным движением обернулась ко мне, её сарафан от этого всколыхнулся и на миг обнажил красивые длинные ноги.

– Можно просьбу?

– Смотря какую.

– Каждый день с девяти до десяти вечера у вас музыкальная передача по заявкам радиослушателей идёт. Нельзя ли заказать голосовое послание и песню?

Она снова улыбнулась:

– Вот видишь, в моей просьбе отказываешь, а сам просишь. Нехорошо так поступать, тем более с женщиной.

– А я человек подневольный, не всё от меня зависит.

– Ладно, давай, но у нас коротко, не более трёх предложений. – Она вновь достала диктофон и нажала на кнопку «Лес». – Говори.

Я знал, что Марьяна, оставшаяся в Трабзоне, каждый вечер слушает эту музыкальную передачу из Краснодара, и надеялся, что моё послание найдет её. Нужно было сказать чтото успокаивающее, и желательно, чтоб я сволочью не выглядел. Прокашлялся и произнес:

– Здравствуй, Мара, это Саша Мечников. Не смог я с тобой рядом остаться, как бы мне того ни хотелось, но мы не можем быть вместе, пока обстоятельства сильней нас. Прости и прощай!

Журналистка выключила запись и достала блокнотик в шикарном бархатном чехольчике:

– Песню какую заказать хочешь?

– На ваш выбор, но чтонибудь трогательное, про любовь и про расставание.

– Кому адресовано послание?

– Марьяне из города Трабзон, от сержанта гвардии Александра Мечникова.

Услышав про Трабзон, Алексеева напряглась, хотела вновь атаковать меня вопросами, но, на моё счастье, появился Черепанов и без всяких разговоров запрыгнул в машину. Я последовал за ним, и мне вслед донеслись слова журналистки:

– Теперь я точно приеду, Александр Мечников, и ты от моих вопросов никуда не денешься.

Шутливо козырнув из уже тронувшейся машины, я ответил:

– Вас понял. Всё исполню, за всё отвечу, но только по приказу. Честь имею!

Глава 20

Кубанская Конфедерация. Новороссийск

19.07.2059

За время моего отсутствия в расположении родного батальона в лагере многое изменилось. Вопервых, все подъезды к пансионату, где мы базировались, были перегорожены блокпостами, окопами, дотами и завалами из строительного мусора. В совокупности получилось вполне неплохое укрепление – ничего долговременного, но и с наскока не взять. Вовторых, пляж, где мы в прошлом году так любили загорать, был абсолютно безлюден и украшен двумя деревянными табличками. На одной, ближней к лагерю и линии окопов, идущих по берегу, было написано: «Осторожно, мины!» На другой табличке, метра через три, поближе к воде: «Сказано же, что мины. Назад!», понизу подпись: «Прапорщик Тукаев». И втретьих, в самом лагере были посторонние, полсотни молодых черноголовых и смуглых «индейцев» с Кавказа, которые с утра и до самой поздней ночи под руководством наших инструкторов занимались боевой подготовкой.

Как мне рассказали парни из моей тройки, горцы собрали почти полторы тысячи парней из молодняка, от пятнадцати до семнадцати лет, и по договоренности с Симаковым группами по полсотни человек распихали их по нашим самым боеспособным подразделениям. Здесь, вдали от дома, те постигали военную науку и готовились в начале осени вернуться домой. Положение кавказцев день ото дня становилось всё хуже, их ещё неокрепший Союз трещал по швам, и под напорам южан из Халифата они постоянно отступали и сдавали свои населённые пункты один за другим. Горцы не могли выделить бойцов, которые будут заниматься тренировкой подрастающего поколения, и, самое главное, не имели для этого никакой материальной базы. Вот и приходилось за счёт нашей казны и на нашей территории готовить для них пополнение.

Впрочем, тренирующийся горский молодняк видел я не часто, они всё время пропадали на полигоне, оборудованном за лагерем, а я находился на базе и занимался сортировкой информационного пласта из флешек, прикупленных у компьютерного фаната Эдика. Однако один кавказец всё же привлёк моё внимание. Это был их наставник, контролирующий обучение своих питомцев, алим, что значит учёный, Иман Гойгов, старый и седовласый, но всё ещё крепкий высокорослый горец лет около семидесяти, который наверняка очень хорошо помнил времена до пришествия чумы.

Жил он в отдельной комнате пансионата, и день этого старика начинался каждый раз одинаково: по пояс голый, он выходил в лес, делал трёхкилометровую пробежку и присоединялся к утренней зарядке своих воспитанников. Потом в неизменной высокой папахе, в чёрной одежде, состоящей из рубахи и брюк, и в таких же чёрных мягких кожаных сапогах появлялся в лагере, где завтракал вместе со всеми. После чего уточнял у наших инструкторов план занятий на день, чтото одобрял, чтото переиначивал, потом отправлялся на полуразрушенный каменный мол, вдававшийся в море, и до полудня сидел там в одиночестве. Вроде как размышлял о вечном. Своеобразный человек, чемто запал мне в душу, и чем дольше он находился рядом, тем больше беспокоил меня, и я никак не мог понять почему. Так продолжалось неделю, пока, совершенно случайно, я не увидел, как он проводит со своими пареньками ежевечерние занятия по рукопашному бою.

«Олег, – мелькнула в голове мысль. – Этот старик двигается точно так же, как и верный наёмник Кары, который одолел меня в Пазаре, смог от пули уйти и спасти своего босса». Присмотрелся к дедушке Иману получше и заметил, что общие у них с Олегом не только движения и сноровка, но и слова, и жесты, и даже манера сидеть у костра. Странно это? Ещё как странно, и я, переговорив с командиром роты, решил обратиться к Ерёменко. Не откладывая дела в долгий ящик, я прямо с утреннего построения направился к комбату и рассказал ему всё как есть. Ерёменко, что характерно, ничуть не удивился, видимо, чтото знал об этом старике, он только сказал, что ничего странного в этом нет, а мне надо переговорить со стариком, и я всё узнаю сам. В связи с чем он дал мне один выходной день и разрешил взять свой спиннинг.

Намёк про спиннинг был понят, и, взяв рыболовные снасти, я отправился вслед за Гойговым на мол. Старик без движения сидел на раскладном стуле и смотрел на море. Прямо, блин, Хемингуэй в кавказском варианте. Я примостился в метре от старейшины и начал готовить спиннинг. В это время он заговорил и с неистребимым кавказским акцентом спросил:

– Тебя ведь Саша зовут?

– Да. – Я удивлённо повернулся к нему.

– Я заметил, что ты всю неделю наблюдаешь за мной. Чтото не так? – Старик был невозмутим, как скала, даже не повернул ко мне свою голову и всё так же продолжал наблюдать за морем.

– Вы напоминаете мне одного из моих знакомых.

– Кого же? – Старейшина соизволил обернуться и посмотреть на меня.

– У наёмника Бурова, по прозвищу Кара, есть один боец, Олегом зовут, фамилию не знаю, клички или позывного нет.

– Угу, – только и пробурчал он.

– И что, это всё, что вы хотите мне сказать?

– А я тебе ничего и не должен говорить, парень. Я узнал, что хотел, и меня твоё объяснение полностью устроило.

– Но ответа не получил я.

– Ха. – Старейшина ухмыльнулся в бороду. – Ты не задал вопроса, Саша, а потому и не получил ответа.

Действительно, вопроса я не задавал, а стоило бы с него начать.

– Что вас связывает с Олегом? – спросил я.

– Он мой воспитанник, долгое время помогал мне в делах и в итоге предал семью, вскормившую и вырастившую его. Теперь он мой кровный враг, так же как и Кара, и Ильяс, второй верный пёс этой продажной твари.

– Ильяса больше нет, он погиб.

– Как это произошло?

– Взлетел на воздух.

– Твоих рук дело?

– Моих.

– Если будешь в наших краях, то знай, что в доме алима Гойгова ты всегда желанный гость. – Он замолчал и, видя, что я не тороплюсь покинуть мол, спросил: – Ты хочешь спросить ещё о чёмто?

– Скажите, уважаемый алим, ведь это вы обучали Олега рукопашному бою?

– Да, ведь он мой воспитанник.

– А что это за борьба такая? Коечто в жизни своей я видел и в драке не самый слабый боец, а Олег меня влёгкую сделал.

Алим усмехнулся и ответил:

– Нет, это не чтото особенное, а просто опыт, и не более того. Конечно, я его учил, но это смесь из борьбы, самбо и элементов армейского рукопашного боя, всего того, что я знаю. Немного того и этого, а на деле – не более двух десятков приёмов, доведённых до автоматизма. – Он помедлил и добавил: – Если есть интерес, то ты можешь заниматься вместе с нашей молодёжью.

– Согласен, – ответил я.

Так закончился мой разговор с алимом Иманом Гойговым.

Тем же вечером я присоединился к тренировкам кавказской молодёжи и две недели подряд усваивал тактику рукопашного боя, которую преподавал старик. Надо сказать, что овладел многим и практики было вдоволь, так как Гойгов к вопросу обучения подходил достаточно просто: «Вы трое против тех двоих, этот один против тех четверых, все против всех. Вперёд!»

После тренировок алим собирал подопечных у ставшего уже традиционным ночного костра. Здесь он давал своим волчатам психологическую накачку, вёл с ними разговоры, и мне, как человеку, который к знаниям тягу имеет, они всегда были очень любопытны. Опять же, беседы шли на русском языке, поэтому я понимал, о чём идёт речь.

– Иса, – обратился старик к одному из парней, – почему ты сегодня сцепился с Магой?

– Учитель, – ответил ему невысокий крепыш лет семнадцати, – я виноват, был несдержан и обозвал его табасаранским недобитком.

Алим оглядел всех сидящих у костра и сказал:

– Я тысячу раз говорил и повторю опять. Нет ни вайнахов, ни ингушей, ни чеченцев. Нет осетин, черкесов, кумыков, аварцев, аланов, ногаев, табасаранцев, кабардинцев или даргинцев. Мы единый народ – кавказцы. Только в единении сила, и только так мы выживем. Кто этого не понял или не хочет понимать, тот наш враг, потому что желает нам зла. Слишком мало нас осталось, а некоторые племена после Хаоса совсем исчезли. Когда шесть лет назад старейшины уцелевших племенных кланов Северного Кавказа собрались в Грозном на свой первый совет и объявили о своём решении объединиться, многие говорили, что ничего не выйдет, и многие были против этого. Глупцы не видели за своими мелочными проблемами того, что безбожный Халифат, очерняющий имя пророка Магомеда, наступает и уже подмял под себя всё то, что осталось от Азербайджана, Армении и большей части Грузии. Что было бы, если бы мы тогда не встали плечом к плечу и в битве на Салаватском перевале не разгромили захватчиков?

– Мы были бы рабами, – дружно и, видимо, не в первый уже раз ответили его воспитанники.

– Правильно, – Алим был удовлетворён и, оглядев парней, сидящих вокруг него, спросил: – У когото имеются вопросы?

– У меня. – С места поднялся один из парней, косо взглянул на меня, сидящего рядом с их учителем, что весьма почётно. – Уважаемый алим, почему мы принимаем помощь от людей иной веры? Почему тренируемся здесь, а не дома?

– Всё просто, Мухтар, дома мы не имеем возможности подготовить вас так, как делают это здесь, и сейчас, несмотря на всю нашу былую вражду, мы союзники с кубанцами. А насчёт веры всё сказано в нашей Священной Книге. – Гойгов помедлил и процитировал: – «Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Я не поклоняюсь тому, чему вы поклонялись, и вы не поклоняетесь тому, чему я буду поклоняться! У вас – ваша вера, у меня – моя вера!» – Ещё раз оглядев всех присутствующих, он добавил: – Нет неверных религий, а есть разные, и только еретики, вроде халифатцев, перевирающие все и вся, не достойны называться последователями Господа. Аллах велик и мудр! Аллаху принадлежат воинства небес и земли! Он всё видит и испытывает нас каждый день и каждый миг. Рука Аллаха – над нашими руками! И знайте, юные воины, что тому, кто выполняет заветы Аллаха, он даст великую награду. Сквозь все битвы, препятствия, кровь, лишения и бедствия мы пройдём по пути испытаний и одержим так необходимую нам победу. Однако для этого нужны храбрость, вера и готовность к самопожертвованию. Вглядитесь в свою душу и спросите себя, готовы ли вы встать на путь Аллаха и пройти по нему до конца?

Так проходили вечера, и с каждым разом я всё больше удивлялся алиму – насколько мудрый и хитрый человек, как умело людьми манипулирует и направляет их туда, куда ему это необходимо. Честное слово, был бы я чуть попроще, то обязательно на его речи повёлся, а так – послушать интересно, проанализировать, да и только. Обратное можно было сказать о юношах, которых готовил Гойгов, – самые настоящие федаины и шахиды получились. Не знаю, как шла подготовка в других группах кавказских юношей, раскиданных по нашему государству, а эти пятьдесят парней, когда схлестнутся в родных горах с халифатскими бойцами, не отступят, и в этом я был уверен.

Дни пролетали незаметно: в светлое время суток работа с компьютером и отжим полезной информации, которая могла бы в будущем пригодиться, а вечером – тренировки. Однако сегодняшнее утро началось с суеты. На связь с батальоном вышел находящийся в Краснодаре представитель горского правительства, и вся кавказская братва, обучавшаяся у нас, стала собираться в дорогу. Положение дел на Кавказском фронте всё более ухудшалось, и Совет Старейшин, управляющий всеми делами Северного Кавказа, принял решение вернуть свою молодёжь домой и их телами заткнуть дыры в обороне.

Ну, уезжают, так счастливого им пути. Глядишь, ещё и свидимся когда, если они в этой кровавой бойне, что Кавказским фронтом зовётся, уцелеют. Жаль, что тренировки мои с ними окончены, но основное я выхватил, а дальше сам разберусь.

Наши парни сегодня ушли на полигон, а я сидел за столом в своей палатке, проверял очередную флешку на предмет чегото полезного, когда брезентовый полог входа откинулся и появился Гойгов.

– Здравствуй, Саша. – Старик присел напротив меня и с уважением посмотрел на ноут, который я при его появлении отставил в сторонку.

– Здравствуйте, уважаемый алим. Мне сказали, что вы возвращаетесь домой?

– Да, пора и моим джигитам показать себя в деле. Вот зашёл попрощаться и поговорить.

– Конечно. – Я привстал. – Чаю хотите?

– Нетнет, сиди.

– Дело ваше, а я выпью. – Чайник, стоящий рядом на простой электроплитке, был ещё горячий, и, налив себе кружку напитка, я присел за стол и спросил гостя: – Я так понимаю, что у вас есть ко мне вопросы?

– Имеются. – Старик не стал юлить. – Ты ведь с Карой долгое время рядом был?

– Так случилось, – я кивнул, – что полгода бок о бок с ним ходил.

– Как думаешь, куда он своих десантников кинет?

– Говорят, что на Туапсе.

– В томто и дело, что говорят, а Кара – человек резкий и не глупый, в голове не один план держит, а пять или шесть. Скажи, он чтонибудь говорил о Сухуми?

– При мне никогда, только Туапсе, Новороссийск и Керчь поминались. Однако у него имеются подробные карты всего Черноморского побережья, и переиграть свои планы ему ничего не стоит. Все может быть.

– Вот и я так думаю. С вашим комбатом на эту тему я уже переговорил и с СБ мыслями поделился. Ладно, это не твоя забота, нет так нет. – Он выглянул в окно, посмотрел на подъезжающие под погрузку машины и вновь повернулся ко мне: – Время ещё есть, пока мои воины вещи соберут, давай, сержант, всё же угости своим чаем, хотя такого, как у нас выращивают, у вас нет.

Сделав старику крепкий чай, спросил его:

– А с чего интерес такой к Сухуми, там ведь с тех пор, как трабзонцы уцелевших жителей в рабство увели, и нет никого.

– Ааа, – его лицо на миг искривила гримаса, – всё равно завтра в новостях объявят. Войска Халифата прорвали нашу оборону на Клухорском перевале, но направились не к Нальчику, как ожидалось, а на запад, в сторону Кодора. Есть мысль, что Кара побоится высаживаться на ваш берег, всё же у вас есть боевые корабли, которые его шаланды потопят за полчаса, и он бросит своих наёмников на Сухуми, где никого нет, соединится с частями халифатцев и уже по побережью начнёт наступление на вашу территорию.

– Логично.

– Вот именно, что логично.

Над столом воцарилась тишина, и, решившись, я задал Гойгову вопрос, который интересовал меня уже не первый день:

– Уважаемый, если не секрет, как вы с Карой познакомились и почему за его голову такая большая награда назначена?

– А он об этом никогда не рассказывал?

– Нет, про своё прошлое он не любит говорить и всегда разговор на другие темы переводил.

– История долгая и для меня лично неприятная. Другому кому, может, и не рассказал, а ты человек посторонний и в то же время и с Карой знаком, и Ильяса на тот свет отправил. Слушай. Кара появился у нас почти сразу после падения ПримороАхтарска, в конце 52 года. С ним было десятка два бойцов, а у нас как раз начиналось движение за объединение племён в Горское Содружество. Так сложилось, что он оказал мне услугу и выручил Олега, которого я с малолетства воспитывал, с тех пор как подобрал его мальчишкой, оголодавшим, после чумы в Сочи. Нам нужны были бойцы, и я поручился за Кару перед Советом Старейшин. Потом была битва на Салаватском перевале, и семьсот наших джигитов вырезали пятитысячный передовой отряд, идущий на нас из Новоисламского Халифата. Кара тогда отличился, и многие наши парни к нему в отряд пошли. Через год у него появилась семья, он поселился в Гагре и начал совершать походы в сторону Грузии и к туркам. Всё бы ничего, внимания он не привлекал и в военных операциях против Халифата регулярно участвовал, но в начале 58го произошёл целый ряд убийств. Неизвестные абреки налетали на поселения, в которых жили наши старейшины, и вырезали всех жителей от мала до велика. – Алим сделал большой глоток чая, поморщился, непонятно, то ли от вкуса напитка, то ли от воспоминаний, и продолжил:

– Добрались и до меня. Мой аул стоит на реке Ардон недалеко от Алагира, в общемто это небольшая, но хорошо укреплённая крепость, которую в наше время взять вовсе не легко. Однако нашёлся предатель, который открыл ворота поселения, и ночью в него ворвалось больше сотни головорезов. Меня продал Олег, мой воспитанник, тот, кому я почти во всём доверял.

– Почти?

– Именно так, почти. Это меня и мою семью от гибели и спасло. До конца я никому не верил. Моя дружина, две сотни воинов, всегда неподалеку находились, и об этом я даже своим родным детям не говорил. И вот когда начался бой, мои бойцы подоспели вовремя и большая часть моих родичей уцелела. От пленных узнали, что на нас напал Кара и заказ на устранение наших лидеров он получил от южан. После этого меня убрали из Совета Старейшин, я же за него ручался. Но и к смерти не приговорили – предателя обнаружили тоже благодаря мне. За Кару и его отряд объявили награду, самую большую, какая только была возможна, и многие лихие джигиты начали на него охоту. Дальше ты всё знаешь: разгром наёмников, Туапсе, бегство Ильского с казной, поимка Кары и ваш побег в Трабзон. Вот так, многие считают меня мудрым, но и я могу быть доверчив, как самый последний простак, пригрел змею на груди и сам же за это и поплатился. – Раздался звук автомобильного клаксона, и старик встал. – Пора. Удачи тебе, Саша. Прощай!

– До свидания, уважаемый алим. – Я тоже встал и проводил его до выхода.

Через пятнадцать минут две автомашины с горцами, едущими на войну, покинули наш базовый лагерь, а я, обдумав услышанную от Гойгова историю, продолжил свою работу. Сиди или нет, а к вечеру надо сдать комбату хотя бы пару интересных файлов.

Глава 21

Кубанская Конфедерация. Посёлок Пашковский

29.08.2059

Сегодня в качестве поощрения за ударный труд по сборке и упаковке нашего имущества Черепанов разрешил устроить в группе кинопоказ, и мы смотрели фильм «Живые и мёртвые». Кинолента была старая, пережившая не только страну, в которой она снималась, но и чуму, и Хаос, и того человека, который её на свою флешку заливал. Фильм, конечно, отличнейший, про Великую войну и про настоящих людей, трудом и кровью отстоявших свою страну. Про воинов, не жалевших свои жизни за Родину.

Слов нет, и впечатлений от кинокартины имелась масса. Было на что посмотреть, и было о чём подумать. По экрану монитора промелькнули последние кадры. Солдаты шли по заснеженной степи, прозвучали слова: «Впереди была вся война», и фильм закончился. Да, та война окончилась более ста лет назад, а наша только начиналась. Ктото зажёг свет, я отключил ноут и упаковал его в чемоданчик.

Парни, обсуждая просмотр, сели пить чай с бутерами, а я вышел из палатки и пошёл прогуляться по лагерю, который уже завтра наш батальон должен покинуть. Мы оставляли Черноморское побережье Конфедерации на попечение Третьей гвардейской бригады и территориалов МВД, которые займут наш лагерь, а батальон должен отправиться в Краснодар и влиться в состав формируемого возле столицы Кавказского экспедиционного корпуса. Это займёт неделю, может, чуть больше, а после этого нас ожидала дорога в горы.

Я бродил по кирпичным дорожкам между палатками, подсаживался к костеркам, возле которых сидели ребята из других групп, вёл разговоры ни о чём и размышлял о последних днях, проведённых здесь.

Всё началось три дня назад, когда нашу базу навестил сам комбриг, генералмайор Игнатьев, худой и чрезвычайно нескладно выглядевший в мундире человек с постоянным, хроническим насморком. С какой целью приехал комбриг, можно было только гадать, и чего ожидать от его посещения, было неясно. У нас в батальоне его не любили – ну, не боевой он офицер, а пост командира бригады получил исключительно потому, что очень хорошо умел считать денежку и планировать каждый свой шаг. Кроме того, Игнатьев постоянно конфликтовал с Ерёменко, а это очень сильно сказывалось на всём нашем подразделении.

Впрочем, нам – я говорю про большинство солдат и офицеров батальона – было всё равно, что приехал самый натуральный генералмайор, и благоговения перед его высоким чином в батальоне не было. У нас ценилось другое – дела человека и конкретные его поступки, поэтому комбрига встретили без всякой помпы. Приехал, да и бог с тобой, проходи, гостем будешь, как надоест, поезжай к себе домой, не задерживаем и остаться не просим.

Игнатьев пробыл у нас в расположении ровно сутки, за которые вынес тридцать пять взысканий, разжаловал в рядовые трёх сержантов и влепил по десять суток «губы» двум командирам групп. На прощание в полдень он приказал построить весь личный состав батальона на плацу, взобрался на трибуну и произнёс зажигательную речь:

– Гвардейцы! Ваш батальон – гордость нашей бригады и в то же время её позор. Вы выполняете самые трудные боевые задачи, всегда находитесь на самых опасных участках, но совсем забыли о таком понятии, как дисциплина. Где подшитые подворотнички? Почему мне, вашему комбригу, не отдаётся воинское приветствие? Расхлябанность пустила корни в вашем подразделении, и это, вне всякого сомнения, порочная практика, которая до добра не доведёт. Однако заниматься вашим перевоспитанием времени нет. Наше государство находится в состоянии войны, и, куда ни посмотри, повсюду на нашу любимую Конфедерацию нацелены вражеские штыки.

На этих словах стоящий рядом Глаз легонько ткнул меня в бок и прошептал:

– Вот же, чмо, как воевать, так его и близко не наблюдается, всё время гдето в тылу со своим штабом, а как политбеседу провести, то тут он на коне.

– Ладно, давай послушаем самого главного отцакомандира. В които веки, впервые за три года, в расположении батальона появился.

Генерал тем временем продолжал:

– С севера наступают войска царя Ивана, который всё же объявил нам войну. На востоке ждут своего часа кочевники«беспределы», и с Крыма напирают караимы. С юга идут гонимые радиацией и бескормицей орды Новоисламского Халифата, а с моря, им в подмогу, наносят свои удары трабзонские пираты и наёмники. Воиныспецназовцы, сынки мои, товарищи, не отдадим варварам ни пяди родной земли! Оправдаем то высокое доверие, которое нам оказал президент Симаков, ведущий нас к победе!

В речи генерала Игнатьева не хватало одного – истошного крика: «Родинамать в опасности! Все на баррикады!» Что я, обычный сержант гвардии, мог бы сказать на речь комбрига? Многое мог бы, но конечно же промолчал и сам для себя, не в первый уже раз, раскидал сложившуюся ситуацию на составные части.

Конфедерация в опасности, всё верно, но наше государство с самого своего зарождения в этом состоянии находится, и ничего, не то что оборону держим, а ещё и расширяться умудряемся. Иван Седьмой объявил войну Конфедерации, и это ни для кого не новость. Царь – это звучит грозно, вот только воевать за него некому. Пару тысяч солдат он ещё, может, и наберёт, а вот с вооружением у донцов както не очень. Негде царю его взять, а немногие имеющиеся у него заводы производство вооружений пока не тянут. Всё, что он сможет, это пройтись вдоль наших границ и изобразить активность ведения боевых действий.

Кто там ещё? Кочевники, всё правильно. Одна орда так и шарится вдоль Маныча, но опасности от неё сейчас никакой нет и в ближайший год не предвидится. Ладно, есть ещё караимы, но это тоже угроза гипотетическая, поскольку флота у крымчаков не имеется, а набеги, которые они устраивают на форт Горностаевка, прикрывающий Керчь, ничего, кроме потерь, им пока не принесли. Вот так, с востоком, западом и севером разобрались, и там всё в относительном порядке.

Остаётся ещё два направления – юг и югозапад, то есть Кавказ и Чёрное море. Что касаемо побережья, то да, три дня назад Кара с двумя тысячами наёмников высадился на берег. Только десант этот выглядел плюгавенько, и его войскам легче было по берегу от самого Трабзона топать, чем пытаться десантную операцию провести. Под Сухуми, куда двигался вражеский флот, стоял «Ладный», который передовые плавсредства, перевозящие вражеских бойцов, перетопил вчистую. Говорят, что более пятисот трабзонских пиратов в том морском сражении в водах Чёрного моря сгинуло. Пришлось Каре с основными силами высаживаться в Очемчири и уже здесь соединяться с войсками халифатцев. Куда они двинутся от побережья – вопрос из вопросов. Если на нас пойдут, то под Туапсе их встретят, есть кому, а если на Нальчик, то самый крупный город и столица Горского Содружества падёт в любом случае.

Теперь, что касаемо самих южан. Они опасны, и именно они могут доставить нам основные проблемы. Это правда, и здесь генерал Игнатьев не лукавит и не передёргивает. Государство южан называется Новоисламский Халифат, и, насколько я знал из сообщений нашего столичного радиовещания, образовался он на основе такой страны, как Иран, который пережил Чёрное Трёхлетие, как и все другие государственные образования. Однако смог сохранить органы власти и не скатился на двадцать лет в Хаос, как другие страны. Иранцы и примкнувшие к ним беженцы, в первую очередь из Пакистана, уничтоженного в 2015 году во время скоротечного ядерного конфликта с Индией, получили фору и стремительно стали восстанавливать промышленность и экономику.

Всё бы ничего, живи и радуйся, готовься к тому, что вскоре займёшь на планете Земля место мирового лидера, оставшееся вакантным после канувших в небытие Соединенных Штатов Америки. Однако этого не произошло. Мало того что весь восток страны «фонил» радиацией, так ещё и серьёзная авария на атомной энергостанции в Бушере случилась. По слухам, в Чёрное Трёхлетие её заглушили, а спустя какоето время, когда жизнь стала налаживаться, попытались снова в строй ввести, но, видимо, нормальных специалистов у них не осталось, и произошло то, что и произошло.

Изза радиоактивного заражения Иран потерял всё побережье, основные промышленные предприятия и самые плодородные почвы. Для выживания этого народа, более чем наполовину состоявшего из отчаявшихся беженцев со всего Ближнего Востока, нужна была новая земля под расселение и Великая Идея. С идеологией тамошний правитель разобрался быстро, объявил себя возрождённым пророком Магомедом и пообещал всем своим людям райские кущи, а вот с землями вышла полная лажа. На восток не пойдёшь – радиоактивная пустыня, на юге – море, а на западе – воинственные племена бывших иракцев, вспомнивших, что они – наследники хариджитов. Оставалось только одно направление – на север, то есть на Кавказ.

В 2050 году более трёх миллионов людей, населявших Новоисламский Халифат, стронулись с места. В 52 году их передовые отряды достигли кавказских предгорий и практически без боя, не захватив, а присоединив к себе, оккупировали Азербайджан. В 53м вторглись в Армению и Грузию, а в 54м потерпели поражение от горцев Северного Кавказа на Саларском перевале и потеряли в одной только битве несколько тысяч своих самых лучших и профессиональных вояк. Пока происходили все эти события, основные скопища мигрантов всё же дошли до гор, но здесь им ничего не светило. Запасов не было, предприятия порушены, а на фруктах и охоте миллионы людей не прокормить. Выход у нового пророка оставался один – продолжить экспансию на север. Вырваться со своими людьми, треть из которых в разной степени страдала от лучевой болезни, к Волге, Кубани или Дону. Хоть куда, но лишь бы там имелось продовольствие и какието ресурсы. Так в 57 году наступление Халифата на север продолжилось.

Я попробовал прикинуть, сколько воинов могут выставить наши противники на Кавказе. Конечно, я могу сделать только самые приблизительные подсчёты, но уж какие есть. Итак, бойцы, подчиняющиеся Каре, – две тысячи штыков при нём, и ещё около трёх тысяч он может получить из Трабзона. Большая часть его бойцов подготовлены неплохо, и все вместе они станут серьёзной силой. Теперь сам Халифат – от трёх до четырёх тысяч профессиональных солдат и около пятидесяти тысяч ополченцев, вооружения хватает, имеется артиллерия и бронетехника. Кроме того, в армии южан есть неплохие командиры. Плюс ко всему этому постоянно подтягивающиеся с заражённых территорий беженцы, среди которых можно набрать солдат, и местные азербайджанцы, обобранные до нитки и готовые присоединиться к новоявленному пророку и его войску.

Против всех этих по нашим временам больших армий горцы, при всём своём желании выжить, смогут собрать только пятьшесть тысяч воинов без бронетехники и серьёзной артиллерии. И всё. Единственная причина, по которой горцы ещё держатся, – это горные перевалы, за которые они каждый раз цепляются. Опятьтаки немаловажно то обстоятельство, что они превосходно знают все местные условия и имеют опыт ведения боевых действий в своих родных горах.

И вот для того, чтобы горцы смогли удержать свою столицу, наше командование и направляет к ним экспедиционный корпус. Именно этим сообщением генералмайор Игнатьев закончил своё выступление, и так мы узнали о нашем новом назначении.

Комбриг умчался в ППД бригады, а мы принялись паковаться и собираться в дорогу. Прошло два дня, мы были готовы к походу, и наступила наша последняя ночь в этом лагере на побережье. Погуляв ещё какоето время, я вернулся в свою палатку и завалился спать.

Поутру автоколонна батальона спецназа Четвёртой гвардейской бригады отправилась в сторону столицы и через сутки достигла посёлка Пашковского, где должны были собраться все подразделения будущего Кавказского экспедиционного корпуса. Остановились в поле, поставили одну палатку под штаб и стали ждать, что будет дальше.

Дождались. На следующий день началось то, что я сам для себя назвал бедламом. У нас забрали всю технику и вместо автомашин, пусть не новых, но на ходу, пригнали два больших табуна объезженных лошадей с Тихорецких конных заводов. Оно и понятно, на Кавказе все дороги порушены, ни железнодорожного транспорта нет, ни автомобильного, и все перевозки осуществляются только лошадьми, так что нам предстояло быстро освоить новый вид передвижения. В самом начале сёдел у нас не было, но Ерёменко сказал, что так даже лучше, и мы приступили к тренировкам по верховой езде.

Процесс самой тренировки был прост: делаешь из подручных материалов уздечку, надеваешь её на лошадь, потом с пенька или с помощью товарищей взбираешься на четвероногого друга и мчишься по полю. Точнее, пытаешься мчаться. Первый день таких тренировок был очень длинным, и я всё время думал о том, что скорей бы он закончился. Триста человек, весь личный состав батальона, несколько часов подряд трусили вокруг нашей стоянки, и только к вечеру комбат разрешил слезть с лошадей, а сделать это было почти невозможно. С чьейто помощью у меня это всё же получилось, и враскорячку, широко расставив ноги и наклонившись вперёд, я отвёл свою лошадь к коновязи и без сил рухнул рядом.

Ладно, ничего страшного и ужасного. Через какоето время мы стали вполне приличными наездниками и езда на лошадях стала даже какимто удовольствием. Тем более что вскоре привезли сбрую и сёдла, а чуть позже пригнали три десятка бричек, на которых должны были перевозиться боеприпасы и батальонное имущество. Основная проблема была в другом, в тех подразделениях, которые должны были влиться в Кавказский корпус помимо нас.

Каждый день прибывали наши будущие соратники, и я тихо офигевал. Кого же здесь только не было! Первыми появились несколько отдельных рот ВБР, как быстро выяснилось, новобранцы, пороха не нюхавшие и прошедшие только краткий двухнедельный курс молодого бойца. За ними следом – три батальона территориалов, которые были вооружены только старыми карабинами СКС. Это были те, кто во время переворота так и не определился, на чью сторону встать, а пытался отсидеться у себя в республике. Не получилось, и их колебания никто не забыл. Следом появились войска каратянцев, ещё в прошлом году воевавших против Туапсинской Республики и присоединившихся к нашей Конфедерации. Бойцы хорошие, с горными условиями не понаслышке знакомые, но все как один слишком уж религиозные и угрюмые. Сами себе на уме люди, и, чего от этих пяти сотен бородатых дядей можно было ожидать, оставалось загадкой. После каратянцев появились братушкигвардейцы – два сводных батальона. Один – из Второй бригады, полностью артиллерийский, укомплектованный 120мм миномётами, и ещё один – из Первой, те, кого штурмовики не пожалели, самые что ни есть залётчики и разгильдяи, не признающие никаких авторитетов и правил.

Такое вот собиралось чрезвычайно разнообразное по составу и боевым качествам войско, и теперь оставалось только узнать, кто же будет нашим командующим. Гадали мы на эту тему много: и генерала Крапивина на место нашего комкора прочили, и полковника Фарахутдинова из ВБР, и даже комбрига Второй гвардейской бригады Котикова. Реальность превзошла все наши предположения, и когда мы получили известие, что нашим комкором назначен старший сын президента Геннадий Симаков, то всем батальоном впали в глубокое уныние. Надо сказать, что причины для этого были, так как до нас наследник президента командовал частями ВБР, наступающими на Батайск, а какие они тогда понесли потери, мы помнили очень хорошо. Да и слухи об этом тридцатилетием генерале в военной среде ходили самые разные и, как правило, нехорошие. Холоден, заносчив, спесив и дурак – так характеризовали нового комкора те, кто служил с ним ранее, и думаю, что этим словам верить стоило.

Тем же вечером, вернувшись из Краснодара, куда он ездил по делам, Ерёменко вызвал к себе Черепанова, своего брата и меня. Почему не позвали остальных сержантов из ближнего круга, я тогда не догадывался и, войдя в палатку, которую занимал наш комбат, не поверил своим глазам. Полковник сидел за штабным столом, на котором стояли две бутылки водки, одна уже пустая, а другая початая, курил и сам себе напевал чтото про чёрного ворона, который, сволочь такая, почемуто вьётся над его головой. В таком тоскливом состоянии нашего командира я ещё ни разу не видел, так как он всегда был против выпивки и только в праздники иногда позволял себе немного вина. Решив не тревожить полковника, я присел на лавку у брезентовой стенки и дождался, пока подтянутся офицеры.

Через пять минут все были в сборе, и брат нашего полкана, ни слова не говоря, подошёл к нему, забрал бутылки и спросил:

– Что, командир, всё настолько плохо?

Ерёменко поднял на нас глаза, оглядел и ответил:

– Не то слово. Сливают нас, мужики. Вчистую сливают, и шансов выбраться из этой передряги живыми совсем немного. Потому и вызвал вас всех сюда.

– Да ты объясни сначала, в чём проблема? – спросил Ерёменкочетвёртый, присаживаясь рядом. – Ну, назначили Симаковамладшего комкором, так это не самое страшное, что могло бы быть.

– Ааа, – взмахнул рукой комбат, – не в комкоре дело. Он, конечно, не вояка и дуралей изрядный, но и с ним можно службу тянуть. Другая здесь тема. Если его комкором назначили, то, значит, не хотят, чтоб мы противника остановили. Да вы и сами видели, кто с нами в одном корпусе на Кавказ пойдёт, или мальчишки совсем, или каратянцы с территориалами, которых не жалко. Планируется, что Гена всё дело завалит и никогда не станет следующим президентом. Вот что должно произойти.

– Но мы же гвардия! – удивился капитан. – Мы же преданы президенту, насто за что сливать?

– Да уж, как сказал Наполеон: «Гвардия погибает, но не сдается!» Вот так и мы: приказали подохнуть, не напрямую, конечно, но приказали, и мы должны помереть. Зато потом Симаковстарший, который вовсе не старшего сына своим преемником видит, скажет, что не абы кого с Геной в горы посылал, а свои самые элитные войска. Политика, мать её так. Симаковамладшего поддерживает весь ПримороАзовский район, а это самые богатые и густонаселенные поселения во всей Конфедерации, а президент хочет следующим главой государства другого сына сделать, Илью. Вот и получается, что наверху – интриги, а мы внизу будем за это кровью своей отхаркиваться.

– Командир, это догадки?

– Нет, – помотал тот головой, – это сведения точные.

– И что предлагаешь? Ведь ты нас собрал не для того, чтобы мы на твоё полупьяное лицо полюбовались?

Комбат встряхнулся, достал изпод стола пластиковую баклажку с холодным чаем, сделал пару глотков и произнёс:

– Да, не для этого. Дела наши не очень хороши, и я хочу подстраховаться. Батальон должен уцелеть в любом случае, а для этого две группы наших бойцов останутся в бригаде. С Игнатьевым всё решено, он хоть и зануда, но мужик с понятием, и с ним всегда можно договориться. Завтра вместо групп, отбывающих в Павловскую, к нам прибудут две группы из разведки.

– Ты хочешь, чтобы ктото из нас остался здесь?

– Именно так. Останешься ты, Черепанов и Мечников.

– Нет, – резко возразил я. – Я с батальоном до конца пойду.

– Не спорь, останешься здесь, – повернулся ко мне полковник. – Это приказ.

– Нет, – упрямо повторил я, набычился и встретился с комбатом взглядом.

– Ну и дурак, – махнул он рукой и сконцентрировал всё своё внимание на офицерах: – От вас отказа не приму в любом случае, вы – командиры рот, а сейчас возглавите свои группы. Если нам не фартанёт, то ваша задача возродить батальон.

– А если всё будет нормально и ты ошибся? – спросил его Черепанов.

– Если будет так, то я буду одним из самых счастливых людей на планете, признаю свою ошибку и проставлюсь всем так, как никто ещё не проставлялся.

– Что ещё от нас требуется?

– Присматривать за нашими финансами, младший, ты в курсе, – комбат кивнул брату, – и бойцов нам на смену готовить. Все ясно?

– Так точно! – ответили оба капитана одновременно и встали.

– Хорошо. Идите собирайтесь, утром за вами машины придут. – Мы направились на выход, и, уже откидывая полог, я услышал слова, обращённые конкретно ко мне: – Мечник, свой ноут здесь оставь, в горах с ним ловить нечего.

– Понял, – пробурчал я и покинул штабную палатку.

Прошло ещё три дня, и весь наш корпус, погрузившись в железнодорожный состав, направился в сторону гор. Мы должны были добраться до Невиномысска, нейтрального и вольного города, там разгрузиться и уже от него по трассе РостовБаку пешим ходом двигаться к Нальчику, на который повернули основные силы Халифата.

Глава 22

Северный Кавказ. Нальчик

28.09.2059

Южане, всё же перевалившие по Клухорскому перевалу через Большой Кавказский хребет, подступили к Нальчику три дня назад, и ходившие в разведку парни из первой роты говорили, что этих упырков не меньше пятнадцати тысяч. И чёрт бы с ними, в городских боях мы их удержали бы, но у них имелось около сорока гаубиц и не менее полутора сотен разнокалиберных миномётов, и это было очень и очень хреново. К тому же на подходе, как доносит «солдатский телеграф», ещё двадцать тысяч пехоты и два десятка РСЗО. Нас же в этом полуразрушенном городе всегото три тысячи вместе с местными «индейцами», есть два десятка АГСов и около сорока миномётов.

Сегодня с самого утреца нас начали обрабатывать артиллерийским огнём. Обстрел города проходил без всякого плана, снарядов и мин противник не жалел, видимо, запасы у них были очень даже немаленькие. Мы затаились в блиндажах, подвалах и вырытых в земле щелях, а снаряды безжалостно перепахивали землю над нами. Страшно было так, что хотелось, никого не стесняясь, кричать во всё горло, да многие и кричали. Обрушившиеся на город артиллерийские снаряды тяжёлых гаубиц советского производства, доставшиеся халифатцам в наследство от Ирана, рвались повсюду, и хорошо ещё, что в Нальчике ни одного гражданского не осталось, всех успели эвакуировать. Пламя пожаров, охватившее и без того ветхие аварийные дома, длинными зловещими языками вздымалось над столицей Горского Содружества.

Так продолжалось до полудня. Обстрел прекратился ровно в 12.00, и уже через десять минут Нальчик превратился в поле боя.

Грязный как не пойми кто, я выбрался из подвала, в котором пережидал артиллерийский налёт. Цементнокирпичная пыль въелась в камуфляж, смешалась с потом и стала колом. Попытался отряхнуться, да куда там, может, стирка бы помогла, но воды в городе мало, да и нет времени красоту наводить. Ладно, сам перетерплю, а оружие надо обязательно почистить. Ствол я себе пару дней назад сменил. В батальонной оружейке сдал верный АКС и взамен него «Абакан» АН94 получил. Говорят, для городского боя это идеальное оружие. Посмотрим, как этот хвалёный «Абакан» себя покажет, а пока чистка автомата заставила помучиться. Непривычно както с тросиками этими возиться, да и две пружины напрягали. Но не боги горшки обжигают, так что разобрался, что к чему. Пока время есть и противника не видать, разобрал автомат, быстро почистил, собрал – и к бою готов. Занял позицию на первом этаже разрушенного дома, сижу и жду, пока гадские супостаты на нас полезут.

Гдето совсем неподалеку слышу жалобное ржание раненых лошадей, которые стояли в конюшне неподалеку. Блин, как же жалко животин, так тоскливо от их голоса, что хоть бросай всё и иди лошадок добивай. Эхехе, горе горькое, война, мать её так.

Роты нашего батальона вперемешку с остальными подразделениями Кавказского корпуса были раскиданы по всему городу. Наша Вторая рота должна оборонять пересечение улицы Карашаева и проспекта Ленина. На каждую группу по одному дому. Каждое здание – маленький форт. Гдето перед нами, в районе бывшего Дворца спорта «Спартак», полсотни «индейцев» в боевом дозоре. Они первыми примут на себя удар южан и отойти должны как раз к нашим позициям. Пока там тихо, стрельбы не слыхать, а значит, можно не напрягаться. В доме, что нам для обороны поручили, нас семнадцать человек, разведгруппа в полном составе и артиллерийский корректировщик на третьем этаже.

– Перекличка! – слышу я со второго этажа громкий голос нашего нового командира группы прапорщика Герасимова, бывшего «замка», которого мы называли только по позывному, Гера. – Старшие троек, доложить!

Кидаю взгляды вправо и влево: Як с АКМом занял оборону рядом с подъездом, а Глаз с ПКМом оборудовал себе две огневые точки в соседней комнате, и сквозь пробоины в перегородке я мог видеть его хорошо. Приподнимаю голову к дыре, ведущей на второй этаж, и вслед за остальными сержантами докладываю:

– Левый боковой дозор, потерь не имеем, к бою готовы.

Вновь голос Геры:

– Внимание! Повторяю ещё раз: первыми отступать будут наши союзники, не постреляйте их в запарке. Если за ними погоня, отсекайте хвосты. – Ему никто не отвечает, и он окликает нашего радиоминёра: – Юрец, подрыв фугасов только по моей команде!

– Понял, – доносится из подвала голос нашего «одноразового».

В тишине проходит несколько минут. Неожиданно, как оно всегда и бывает, перед нашими позициями начался бой, и, судя по плотности огня, прёт на нас не меньше батальона. Ясно можно слышать выстрелы не менее чем сотни автоматов, наших АКов и АКМов, которые у южан на вооружении стоят, а вот в шум боя врывается гулкий грохот нескольких ДШК, давящих сопротивление передовых дозоров, и следом – сильные хлопки, наверное, это РПГ7. Серьёзные ребята эти халифатцы, если только по шуму боестолкновения судить. Теперь остаётся только живьём их увидеть.

– Идут! – раздаётся чьёто предупреждение.

В самом деле, по зарослям, отделяющим проспект Ленина от территории бывшего стадиона, в нашем направлении бегут десятка три горцев, с ними – человек пять раненых, а позади – противник, догоняющий их. Три «индейца» понимают, что всем не оторваться, остаются на месте, сдерживают южан и, прикрывая своих товарищей, один за другим падают замертво. Всех врагов они не удержали, и в бой первыми из нас вступают пулемётчики, экономными короткими очередями роняющие врагов на землю.

На некоторое время халифатцы замирают, и только кустарник от их движений колышется. Горцы всё же добираются до нашего дома, но не остаются в нём и, пройдя сквозь здание, уходят в сторону улицы Хуранова, где должны перегруппироваться, пополнить боезапас и закрепиться в следующем опорном пункте.

Виууу! – противно завыли мины, и, инстинктивно пригнув голову, я гадаю, чьи они – наши или халифатские.

Мины падают на кусты, где скапливаются южане. Корректировщик всё же молодец, не зря сидит фишку палит, вовремя артиллерийскую поддержку заказал. От взрывов кусты вместе с землёй подлетают ввысь, и на некоторое время южане откатываются назад. Наши миномётные батареи смолкают, и в работу вновь включаются орудия противника. Вот так, значит, и у них переносные радиостанции для корректировки огня имеются. Вновь ныряем в подвал, и снова наверху гуляет огненный смерч, посланный на нас врагом.

Этот артобстрел длился недолго, минут десять, и мы вновь вылезаем на позиции. Дом местами горит, но он давно уже нежилой, и дерева в здании немного. Каждая деревяшка, до которой местные жители в зиму смогли добраться, давно уже в печи сгорела, так что пожара мы не боимся. Вонь и дым есть, конечно, но это и перетерпеть можно. По всему проспекту, который является передовой линией наших оборонительных порядков, воцарилась тишина, и только слышно, как гдето на другом конце города идёт сильнейшая пальба и взрывы. Все наши парни в ожидании. Мы высматриваем южан, но ничего не происходит. Глядя через смотровые щели и бойницы на окружающую территорию, видим только дым, стелющийся над землёй, дымящиеся воронки от снарядов и развалины городских окраин, затаившихся в тревожном ожидании.

Неожиданно заработали сразу несколько ДШК, и тяжёлые пули прошлись по каменным стенам нашего укрепления. Вражеские пулемётчики лупят метров с четырёхсот, вслепую, сквозь дым, и по трассерам можно прикинуть примерное их местоположение, но мы не отвечаем и ждём появления пехотинцев. Несколько минут подряд, с краткими перерывами на замену боекомплекта, тяжёлые станкачи обстреливают наш дом, но стены здесь надёжные, и потерь мы не имеем. Бойцы только отошли от бойниц и проёмов да некоторые на пол легли.

Наконец пулемёты смолкают, и я слышу голос Геры:

– Приготовиться к бою! Огонь без команды, сразу после подрыва фугасов. Юрец, ты жив?

– Та шо мне сделается, батькокомандир, – вспоминая свой родной хохляцкий говорок, откликается радиоминёр. – Жду твоего приказа.

Есть, пошла пехота. Из кустарника, заросли которого наши миномёты так и не выкосили до конца, поднялось несколько человек в серой униформе – офицеры, это мы от местных горцев знали. Они чтото кричат, но нам их голоса не слышны, вроде бы и расстояние небольшое, всегото метров двести, а человеческий голос совсем не доносится. Повинуясь командам своих офицеров, из зарослей встают сотни рядовых бойцов халифатской армии. Надо сказать, видок у южан самый что ни есть затрапезный. Оборванные, много истощённых, одежда самая разная и рваная, впечатление они производят не солдат, а какойто банды. Однако в руках у них автоматы, на боку сабли или ножи, а в карманах видны гранаты. Разгрузок на телах врагов я не наблюдаю. Какойто сброд, вчерашние работяги и дехкане. Однако сброда этого очень уж много, а драться они будут жестко и до конца.

Солдаты Халифата, без всякого толка стреляя в пустые оконные проёмы дома, пригибаясь к земле и петляя, бросились вперёд. Мы молчим, не отвечаем и ждём единовременного подрыва четырех фугасов, ещё вчера прикопанных перед обороняемым нами зданием.

Противник уже всего в ста метрах от меня, и слышу крик Геры:

– Юрец, давай!

Мгновенно падаю на пол и закрываю уши руками. Не вижу, что происходит наруже, но мощный удар потрясает весь дом. Всё вокруг качается и трясётся, сверху падает отвалившаяся штукатурка, но, видимо, строили это жилище на совесть, и здание с честью выдерживает очередное испытание.

Вот теперь и мой черёд пришёл. Вскакиваю на ноги и, приникнув к бойнице, высматриваю противника. Однако разглядывать нечего: когда земля, щебень и мусор, поднятые взрывами в воздух, оседают, среди четырёх глубоких воронок можно наблюдать только разорванные в клочья трупы халифатцев. «Ай да Юрец, вот так мастер! Одна минная засада – и вся вражеская атака насмарку», – думаю я и опускаюсь на деревянный чурбачок подле бойницы. Работа откладывается ещё на какоето время, а значит, можно опять передохнуть.

Следующая вражеская атака началась через час. Вновь появились офицеры, и вновь на нас двинулись сотни три оборванцев. В этот раз ждать их подхода не стали, влупили по врагам из всех стволов, как только их обнаружили, а наши снайперы, поднявшиеся к корректировщику на третий этаж, принялись за отстрел офицеров.

Хлоп! – первым бой начал Туман, лучший наш стрелок. Я выцеливал немолодого южанина в униформе, который привлёк моё внимание тем, что был в каске и бронежилете, но увидел, как выпущенная из СВД пуля снайпера попала ему в голову. Каска офицера забавно подпрыгнула, а он, нелепо и в какомто недоумении раскинув руки, рухнул в неглубокую миномётную воронку. «Видно, не судьба мне сегодня вражеского командира завалить», – мелькнула в голове мысль, и я переключился на другие цели.

Одновременно заработали наши пулемёты – два ПКМ, один «Печенег» и один РПК. Подключились и автоматчики. Первую волну наступающих врагов мы выкосили подчистую и времени на это потратили совсем немного, но следом появилась вторая. Южане мчались только вперёд, и вот несколько десятков этих оборванцев оказались в непростреливаемой зоне и смогли подобраться к нашему дому вплотную.

– Гранаты! – раздался сверху чейто крик, и в районе подъезда, где находился Як, бахнуло несколько взрывов. Пара осколков с визгом пронеслась над моей головой и, отколов мелкие кусочки кирпича, врубилась в стену.

Сменив рожок, я передёрнул затвор и метнулся к выходу. Думал, что Яка достали, и надеялся, что он ещё жив и его можно вытащить. Протиснулся в узкий проём и столкнулся с ним нос к носу. Мой напарник по тройке успел подняться по лестнице на один пролёт вверх и отсиделся за утлом. Впрочем, это я узнал только потом, после боя, а в тот момент мы заняли оборону и встретили ломанувшихся в дом южан огнём из двух автоматов. Высадив по рожку и свалив семерых вражеских бойцов, не сговариваясь, как на учениях, метнули по одной гранате на улицу и отошли вглубь.

Гранаты кинули не только мы, но и те из наших бойцов, кто на втором этаже сидел. Взрывы прогремели практически одновременно. Вновь ударили наши пулемёты, и противник залёг. Очередная вражеская атака захлебнулась, но всё ещё не была отбита полностью, и мы продолжали расстреливать уже почти не сопротивлявшихся воинов Халифата. Наши пули кромсали вражеские тела, а град свинца в который уже за сегодня раз превозмог волю человека, и уцелевшие оборвыши, среди которых не оставалось ни одного офицера, вновь откатились назад.

Третья атака началась уже в сумерках и была, по моему мнению, жестом отчаяния. Видимо, не только у нас в штабах идиоты водятся, но и с той стороны их хватает. На нас рванулись все те, кто уцелел днём, а позади них постреливали пулемёты. Причём стреляли не в нас, а в тех, кто пытался повернуть назад. Несколько сот человек во главе с какимто седым человеком в белом халате и такого же цвета чалме проломились через остатки кустов и помчались на нас. Благообразный старец выкрикивал непонятную нам галиматью на своём тарабарском наречии, а рядовые солдаты, как стадо баранов, следовали за ним. С их губ срывались яростные крики, и их рёв мы услышали раньше, чем увидели на мушке прицела.

И снова слышу голос командира группы:

– Передового дебила, того, что в хламиде белой, взять живьём! Начальству сдадим этого долбоклюва!

И снова в ярости застучали пулемёты, и снова снайперы выбивают самых активных вражеских бойцов, а автоматчики добивают тех одиночек, которые всё же смогли прорваться к дому. Наверное, их целью было проникнуть внутрь здания и сцепиться с нами в рукопашной. Южане умирали один за другим, наш огонь выкашивал их рядами, но они не отступали. Снова сработал Туман, прострелил старцу, ведущему солдат в атаку, колено, и, когда он упал, остальные таки повернули обратно. Так был окончен этот бой, а спустя несколько минут от вражеских позиций послышался дробный перестук ДШК. Как выяснилось позже, против нас воевали штрафные роты халифатской армии, люди, которым южане до конца не доверяли, или солдаты, преступившие закон.

В полной темноте, опустившейся на город, мы бродили среди трупов и собирали боезапас, которого было совсем немного, а ближе к полуночи стянулись в здание. В подвале, где у нас горел костерок, чтото неразборчиво лопотал пленённый нами старик, а возле самого входа на двух плащпалатках лежали тела трёх наших парней – первые потери группы в этой кампании. Наша дружная компания лишилась Пепла, Лесного и Мига, хороших воинов и верных товарищей, а всего по батальону потери перевалили за три десятка. Всего один день боёв прошёл, а десятой части батальона уже нет.

Перед самым рассветом нам на смену пришли горцы, три десятка бородатых мужиков лет около тридцати. В самом начале обороны посменное дежурство ещё практиковалось, и мы, забрав пленного и своих погибших, направились в тыл. Первый пробный приступ мы выдержали и противника, идущего на город с четырёх направлений, удержали.

На пересечение улиц Хуранова и Лермонтова, где была временная база нашего батальона, добрались уже к рассвету. Все парни отправились отдыхать, а я на себе потащил пленного старикашку в белых одеждах и с перебинтованной ногой к комбату. Наш штаб находился рядом, в одном из подвалов, и, передав пленного Ерёменко, я собирался упасть на ближайшее пригодное для сна место и давануть на массу минут эдак триста. Но человек предполагает, а Бог располагает. При комбате не оказалось свободных бойцов, и мне пришлось искать переводчика для допроса «языка». Пока нашёл его метрах в трехстах от нашего расположения да пока довёл до штаба, сон както сам собой улетучился.

Допрос начали сразу же, отпустить меня забыли, а сам я уходить не стал. Было любопытно, что расскажет пленник, и, стараясь не отсвечивать, я тихонько присел в уголке и стал вслушиваться в разговор иранца и нашего комбата. На моё удивление, весь фанатизм пленника кудато испарился и он вполне охотно отвечал на все вопросы, которые ему через переводчика задавал Ерёменко.

– Имя, фамилия, звание, должность? – Комбат сидел напротив южанина и сверлил его глазами.

– Духовный руководитель Второго штрафного батальона прорыва Али Джафар Афками.

– Какие силы сосредоточены для штурма города?

– Точно он не знает, но слышал, что больше пятнадцати тысяч солдат из «Басиджа» и почти вся артиллерия Третьей северной группы войск.

– Что такое «Басидж»?

– Это народное ополчение.

– Какие ещё силы есть в армии Новоисламского Халифата?

– Кроме «Басиджа», который сейчас составляет основу всех вооруженных сил, есть ещё «Коде», войска специального назначения, направляющиеся к Нальчику, и дивизия «Дух Аллаха», которая охраняет покой и жизнь Возрождённого Пророка.

– Кто командует войсками, штурмующими город?

– Генерал Мохаммед Палави, главнокомандующий всеми силами «Басиджа». Он не ладит с другими генералами, в частности с Хусейном Резаи, командующим «Кодсом», который подойдёт к городу через неделю, и Мурадом Джафари, комдивом «Духа Аллаха». Каждый генерал хочет стать самым главным, и именно поэтому Палави не стал ждать подхода подкреплений, а сам попробовал взять город.

– Много ли у Халифата техники и вооружения?

– Да, стрелкового оружия хватит на двести тысяч бойцов, и к нему много боеприпасов. С техникой хуже, но есть полсотни танков, которые они не могут переправить в горы, и больше сотни бронетранспортёров. Пока техника остаётся в Азербайджане для охраны ставки Возрождённого Пророка, а вся артиллерия или здесь, или в войсках Хусейна Резаи.

– Это всё?

– Есть ещё по сотне минометов при Первой северной группе войск в Гунибе и ещё столько же в ИтумКале при Второй северной группе войск.

– Что он знает о наёмниках?

– Трабзонские пираты и наёмники подойдут вместе с войсками «Кодса».

Комбат потянулся к столу за папиросой и в этот момент заметил меня. Он недоумённо приподнял бровь и спросил:

– Мечник, а ты что тут делаешь?

– Так вы меня ещё не отпускали. – Мне хотелось остаться и послушать, что дальше расскажет Али Афками, тем более что была затронута тема наёмников из Трабзона.

– На выход. – Ерёменко махнул рукой в сторону улицы. – Нечего здесь уши греть, отправляйся спать.

– Есть, – ответил я и направился в подвал, отведённый нам для сна.

В подземелье было душно и темно, воняло носками, потом, грязью и подгоревшей разогретой тушёнкой из сухпайка. Чтобы обнаружить свободный спальник, пришлось зажечь спичку. Таковой вскоре обнаружился, и, хотя спать попрежнему не хотелось, я всё же прилёг на него. Только на миг прикрыл глаза и тут же провалился в сон. Отдыхал я спокойно, а наверху в это время вновь начался огневой налёт, и боеприпасов, как и вчера, воины Новоисламского Халифата не жалели.

Глава 23

Северный Кавказ. Нальчик

12.10.2059

Наёмники! – сквозь дождь, туман и ночную тьму к позициям противника неслись мои оскорбления. – Вы ублюдки! Твари голимые! Сучары позорные! Я ваш нюх топтал! Козлы!

Рядом со мной остановился Гера, который ходил в обоз, и сказал:

– Мечник, успокойся. Понимаю, что товарищей погибших жаль, но и орать среди ночи в сторону противника – перебор.

– Нормально, Гера. Есть желание командира наёмников Кару на разговор вызвать. С чегото начинать надо, вот и сливаю на них всё, что на душе накипело.

– Комбата извещал, что с врагами побазарить хочешь?

– Да, он не против.

– А мне почему ничего не сказал?

– Ты в обозе был, а тут так сложилось, что наёмники напротив нас нарисовались, и что завтра с утра будет, непонятно. Вот я и проявил инициативу.

– Раз так, тогда давай.

Высунувшись в проём, я продолжил оскорблять наёмников. Те всё же не стерпели, видимо, нашлись среди них люди, русский язык понимающие, и от их позиций, развалин на улице Орджоникидзе, в нашу сторону, через проспект Головко, началась стрельба из пулемётов. Тяжёлые пули барабанили по кирпичам, а я сидел за железобетонным укрытием, стеной ещё совсем недавно жилого углового дома на улице Мечиева, и смеялся. Да, вывел я наёмников из себя и своей цели достиг, то есть привлёк внимание вражеских бойцов. Сейчас стрельба прекратится, и переговорим с ними, в первую очередь, конечно, с Карой, который находится гдето неподалеку. Не то чтобы я хотел получить от него какуюто информацию, просто настроение было такое – потребность позлить и помотать ему нервы. Вчера я потерял свою тройку, Глаза и Яка. Парней одним снарядом в блиндаже накрыло, и я остался один. Кроме того, пару дней назад наши парни повязали наёмника из приближённых к Бурову бойцов, и он рассказал коечто интересное, что касалось лично меня, и мне было очень важно проверить его слова.

Две недели уже идёт рубилово за этот по большому счёту никому на фиг не нужный заштатный городок, лишь волею судьбы ставший столицей Горского Содружества, а нас всё ещё не растоптали и не уничтожили. С каждым днём нас всё меньше. Мы выполняем приказ, цепляемся за каждый подвал, за каждую развалину и каждый переулок. Потеряно больше половины Нальчика, а из всех дорог войска нашего корпуса удерживают только ту, что идёт на Нарткалу. Ещё немного, и нас возьмут в кольцо, но ничего, одни сутки остались. Пройдут двадцать четыре часа, и нас здесь уже не будет.

Наконец, вражеские пулемёты смолкают, а я продолжаю:

– Эй, кончелыги трабзонские, дёргайте домой, пока живы и здоровы!

С той стороны проспекта откликается знакомый мне голос, как мне кажется, это Остап, главарь пиратов из Одессы, которых я у Тенгизаработорговца по поручению Кары выкупал:

– Парень, чего ты надрываешься? Ночь на дворе, дай выспаться, а завтра посмотрим, кто круче.

– Остап, ты, что ли?

С полминуты было тихо, и вновь послышался голос украинца:

– Откуда меня знаешь?

– Я Саня Мечников, помнишь меня?

– Да, помню. Чего ты хочешь?

– С Карой поговорить желание есть. Слышал, он гдето рядом, позови его, Остап. Сделаешь?

– Ладно, жди, – спустя мгновение ответил наёмник.

Всё затихло, а я, привалившись к стенке, продолжал думать о завтрашнем дне, который должен был быть очень долгим. Миномётные батареи, от которых осталась половина, и основные части нашего Кавказского корпуса уже сегодня вечером ушли на Нарткалу, и здесь остался только наш батальон, полторы сотни воинов и около четырёхсот местных горцев, которые решили держаться в родном городе до конца. Выстоим завтрашний день, значит, сможем вырваться из погибшего города, перезимовать на новых оборонительных позициях и дожить до весны, а нет, так все здесь и поляжем.

За думками я даже вздремнул немного, минут двадцать, и очнулся от крика с вражеской стороны.

– Сашка. – В темноте пронёсся яростный голос Бурова. – Ты ещё здесь, сучонок?

– Привет, Кара, – не высовываясь в проём, ответил я ему. – Рад, что ты ещё существуешь. Как поживаешь?

– Хаха, – рассмеялся командир наёмников. – Получше тебя, Саша. Иди к нам.

– Нет, лучше уж вы к нам.

– Что же ты меня продал, парень?

– Продают за бабки, Кара, а ты меня знаешь, для меня главное в жизни – Родина и Идея. Впрочем, не об этом разговор. Хочу спросить тебя, как семья твоя поживает и как там Марьяна.

– Ах ты, падла, – донеслось до меня, и в дыру, через которую я переговаривался с вражеской стороной, влетело несколько пуль. Понятно, как я и думал, подошли снайперы и на голос шмалять стали. – Не стрелять! – раздался голос Бурова. – Саня, ты жив?

– А что мне сделается, дядя Коля, жив, конечно. Так как насчёт семьи?

– С семьёй всё хорошо, парень.

– А Марьяна?

– Ребёнка ждёт, пятый месяц уже пошёл. Опытные люди говорят, что будет мальчик.

Теперь уже я замолчал. Значит, всё же был прав пленный наёмник, и не привиделось ему, что дочь Бурова беременна. И что мне теперь делать? Хм, совершенно непонятно. Есть нерождённый ребёнок, мой, а не чейто, и это понятно. А ещё есть девушка, теперь уже женщина, к которой я относился с глубокой симпатией, но без любви и которая носит под своим сердцем моего сына. Мозги от таких раздумий выносит к чертям собачьим. Ну ничего, будет поспокойней, отойдём в тыл, и тогда решу, как мне поступать и что делать.

– Мечников, чего замолчалто?

– Думаю.

– Нечего тут думать. Завтра я с тебя живого кожу снимать буду. Я ничего не забыл, и то, что ты отец моего внука, ничего не меняет, и награду за тебя никто не отменял.

– Нет проблем, тогда до завтра, Кара. Посмотрим, кто и с кого шкуру снимать будет. Бывай, Буров.

Осенний рассвет наступал чрезвычайно медленно. Минуты тянулись одна за другой, и, наконец, словно нехотя, солнце взошло над разрушенным практически до основания Нальчиком и осветило городские руины. Между развалин домов высились голые и обрубленные стволы немногочисленных опалённых деревьев, некогда даривших людям свою тень и прохладу. Весь проспект Маршала Головко, разделявший позиции враждующих сторон, был усыпан грудами кирпичей, кусками железа, обломанными ветками и просто непонятным полусгоревшим мусором.

Ровно в 7.00 началась вражеская артподготовка. Снова, как и каждый день в течение этих двух недель, снаряды и мины крушили и разбивали остатки городских зданий, вновь чтото горело, хотя, казалось бы, гореть в Нальчике особо уже и нечему. Как и всегда, обстрел мы пересидели в подвалах и блиндажах, и, когда через час всё стихло, противник перешёл в наступление.

Против нас, как я уже говорил, стояли наёмники, а это не вчерашние крестьяне из «Басиджа», да и профессионалам из «Кодса», с которыми мы уже сталкивались, было до них далеко. Воины Кары разбились на небольшие штурмовые группы и, грамотно передвигаясь по развалинам – короткими бросками и прикрывая друг друга огнём, быстро приближались к нашим позициям.

Плотно прижав приклад своего «Абакана» к плечу, ловлю на мушку одного из наёмников, неосторожно приподнявшегося над кирпичами, за которыми он прятался, и короткой очередью вышибаю ему мозги. Вражеский боец падает, а меня накрывает огонь сразу нескольких автоматов и пары пулемётов. Отбегаю в глубь дома, и вовремя. Плотность огня наёмников по амбразурам и бойницам дома настолько высока, что мы даже ответить не можем. На миг вражеская стрельба стихает, и под нашим домом оказываются гранатомётчики.

– Отход! – разносится голос Геры, сбегающего по остаткам лестницы со второго этажа, и мы уходим.

Всего на пару секунд наша группа из семи бойцов опережает наёмников Кары. В доме, оставшемся позади, грохнули несколько гранат. Затем крик, и враги проникают внутрь здания. Они хорошие бойцы, но позади себя наш радиоминёр оставил несколько сюрпризов, и ОЗМ72, последняя из тех, что осталась у нас в запасе, рванула как надо и какоето количество врагов уложила. По дворам мы смещаемся к окраине города и закрепляемся в следующем здании. По нашим следам бегут наёмники, десятка полтора из передовой группы. Открываем огонь, и неосторожные вражеские бойцы, обнадёженные лёгким захватом нашего первого опорного пункта, падают на землю один за другим.

Снова отход, позади нас противно визжат мины, заказанные наёмниками, а мы закрепляемся через несколько домов дальше по улице Мечиева. Рядом с нами обнаруживаются парни из Третьей группы нашей же роты, двенадцать солдат и их группник, а с ними трое угрюмых бородачей из местных жителей. У нас на всех, кроме автоматов с ограниченным боезапасом и нескольких десятков гранат, два пулемёта и один гранатомёт РПГ7 с тремя выстрелами к нему. Не густо, но есть один конкретный плюс – нам не надо стоять здесь насмерть, а требуется протянуть время до темноты и, уже пользуясь этим, отступить на самые окраины, где километров через пять по дороге нас должны прикрыть территориалы из нашего корпуса.

Вокруг нас идут бои, а на наш дом пока никто не вышел. Тактика противника с прибытием Кары и его наёмников резко изменилась. Мелкие штурмовые группы под прикрытием миномётов, а в редких случаях гаубиц, прочёсывали дом за домом, никуда не торопились и методично давили каждую огневую точку, на которую напарывались. Да, это не голодные крестьяне из ополчения, тупо идущие на смерть, а самые лучшие наёмники на всём Черноморском побережье.

Проходит час, стрельба смещается на фланги, а чуть позже она уже идёт в нашем тылу. Ещё немного, и наш маленький отряд попадет в окружение. Снова отход, бежим разрушенными скверами и дворами и влетаем в один из болееменее уцелевших домов, где идёт бой. Здесь царит полутьма, куда бежать, не совсем ясно. В нас не стреляют, а в соседних помещениях слышны яростные вопли и крики. Что кричат и кто с кем бьётся, мы не понимаем, это какойто дикий рёв, но полюбому одна из сторон – наши товарищи.

– Вперёд, бойцы! – командует Гера, и мы вламываемся в большой зал без крыши, где кипит жестокая рукопашная схватка.

Здесь семеро наших парней с Ерёменко во главе сдерживают два десятка солдат из «Кодса» – только они таскают на плечах своих мундиров зелёные погоны. Вражеские спецназовцы замечают нас, но поздно, мы вступаем в схватку и уничтожаем их одного за другим. Не успеваем отойти от рукопашки, как совсем рядом снова раздались выстрелы. Это наёмники нас догнали, и снова боестолкновение, и снова наш отряд, ведомый уже не командирами групп, а самим комбатом, откатывается к городской окраине.

Дело уже к вечеру, день прошёл както незаметно, ещё часдругой, и мы должны будем выйти в лес, а после, придерживаясь дороги, покинуть город. Можно было бы и прямо сейчас уйти, однако не всё так просто. На самой окраине Нальчика, в частном секторе, идут картофельные поля, которые отлично простреливаются вражескими пулемётчиками, засевшими на высотках неподалёку. Надо дождаться полной темноты и только тогда отходить.

Когда осматриваем окраины, обнаруживаем подвал, всё время осады Нальчика бывший госпиталем. Здесь в грязном халате, который некогда имел белый цвет, возле печкибуржуйки сидит усталый старик из местных жителей, который представляется медбратом госпиталя. Наши отцыкомандиры, что корпусные, что местные, с основными силами отступили, а раненых эвакуировали не всех – то ли транспорта не хватило, то ли он потерялся, то ли бойцов попросту забыли. Раненых в подвале относительно немного, около тридцати человек, и здесь не только наши, но и горцы. Все они лежат на деревянных лавках, сдвинутых по двое, и большинство, если бы их подлечили, смогло бы вернуться в строй. Паскудство. Мы уходим, а помочь людям, ещё день или два назад стоявшим с нами рядом, ничем не можем.

Пройдя между рядами «коек», я вглядываюсь в лица людей – ищу знакомых и нахожу. Возле самого входа лежит Орлик, тот самый разведчик, с которым мы в Павловской пересекались. Что с ним, я вижу сразу, так как плащпалатка, которой его укрыл медбрат, соскользнула и обнажила ампутированную по колено правую ногу.

– Орлик, спишь? – присаживаюсь я рядом с ним.

Парень бледен, видимо, крови много потерял. Он открывает глаза, узнаёт меня и протягивает:

– Мечник, братан. Живой.

– Как ты?

– Нормально. – Он с трудом выталкивает из себя слова. – Что наверху, сколько нам ещё ждать?

– Час, может, два, и наёмники с халифатцами будут здесь.

– Нас не эвакуируют?

– Нет, братан. Бросили вас. Мы всё вокруг обошли, рядом нет ни одной повозки и ни одной лошади. В общем, полная жопа, и нам вас на себе не вытянуть.

Орлик на миг прикрыл глаза, помотал головой по скатанной в изголовье овчине и попросил:

– Дай гранату, Мечник. Побратски тебя прошу, дай. Сам знаешь, что в плен нас брать не будут, а на куски порезать – это у халифатцев запросто. Не хочу мучаться.

Вытащив из разгрузки ребристую Ф1 с уже вкрученным запалом, вложил её в руки Орлика и спросил:

– Может быть, просьбы какието есть?

– Да, под моей подушкой посмотри.

Порывшись, нашёл письмо, обычный солдатский треугольник, на котором был написан адрес.

– Кому передать?

– Матери, девушки у меня нет, а братья ещё мальчишки совсем.

– Сделаю, друг. – Я киваю и покидаю подвал, в котором остаются раненые и медбрат, так и не бросивший своих подопечных.

Держим оборону на окраине, отбиваем ещё одну вялую атаку наёмников, и снова начинается обстрел. Снаряды сметают всё, что ещё только есть на поверхности. Пыль и гарь забивают лёгкие, все отхаркиваются, а нас без устали и перерывов закидывают стальными болванками, начинёнными тротилом и прочей гадостью, предназначенной для уничтожения людей.

Наступает вечер, мы всё же продержались до необходимого нам срока. Остаётся только на последнем боезапасе выдержать ещё один бой и уйти в «зелёнку». Здесь все, кто выжил в сегодняшнем месиве, – семь десятков наших спецов и ещё столько же местных барбудосов. Мы закрепились в частных особняках на самой окраине Нальчика, каждый из них – это бывшая маленькая крепость: высокие каменные заборы, теперь уже порушенные, и остатки домов, в глубоких подвалах которых люди пережидали очередной артиллерийский обстрел.

– Вперёд, в атаку! – гдето за остатками стен закричал невидимый в дыму и гари Буров.

Вот так, в последнем на сегодня сражении Кара решил принять личное участие. Сами наёмники наступать не хотели, но грубые окрики Бурова и его верных псов сделали своё дело. Вражеские бойцы поднялись с земли и бросились вперёд. Встретили мы их, как и положено, огоньком из всех стволов, но боеприпасов у нас было всего ничего, и снова, не в первый уже раз за день, во дворах частного сектора завязался неистовый рукопашный бой.

Рыча от ярости, падая в грязь и опять поднимаясь, короткими бросками наёмники неслись прямо на нас, и уже через пару минут все мы схватились на дворе дома. В тылы вражеских солдат полетели последние наши гранаты, у кого были пистолеты, пользовались ими, остальные схватились за ножи и сапёрные лопатки. Гранаты взрывались, как им и положено, меня ударило взрывной волной и осыпало кусками грязи, но я не терялся и, выпустив из своего ТТ всю обойму, схватился с высоким смуглолицым наёмником, лицо которого было мне чемто знакомо. Он выставил перед собой автомат, но не успел нажать на спуск, мой удар кулаком в переносицу отбросил его наземь, и я смог оглядеться. Над полем сражения стоял дикий ор из проклятий, криков, стонов и предсмертных воплей. Люди кромсали один другого, резали ножами, рубили сапёрными лопатками, били кулаками и пускали в ход всё, что только под руку попадалось. Полторы сотни последних защитников Нальчика схватились с вдвое большим количеством наёмников, и от того, кто победит, зависит наша жизнь.

Взяв старый потёртый АКМ наёмника, сбитого мной в грязь, я передёрнул затвор автомата и, стреляя от пояса, пошёл вперёд. Свалив трёх или четырёх противников, снова вступил в рукопашку, рубанул прикладом в череп одного, магазином в лицо другого, и в этот момент ктото сильно ударил меня в спину. Ставший теперь бесполезным автомат отлетел в сторону, а я рухнул лицом в грязь. Практически сразу обернувшись и стерев рукавом с глаз жижу, посмотрел на тех, кто сбил меня с ног. Метрах в трёх напротив меня стоял Кара и его верный ближник Олег. Рядом – никого, ни наёмников, ни наших бойцов. Бой откатился к домам, и я остался со своими врагами наедине.

– Вот и свиделись, Саша. – Командир наёмников ухмыльнулся и блеснул своими золотыми вставками. – Сейчас ты пойдёшь с нами, и, если будешь хорошим мальчиком, долго мучить тебя не будем. Так, для порядка, кусок кожицы сниму с тебя, как и обещал, а потом глотку перережу. Ну, вставай и пойдём, а то здесь ещё постреливают, попадёт пулька в башку, и никакого удовольствия от нашей встречи.

Встряхнувшись, я встал и немного подался всем телом вперёд. Исподлобья посмотрев на своих противников, ответил Каре:

– Что, подлюка, думаешь, что достал Сашку Мечникова? А хрен ты угадал, Кара. Попробуй возьми меня, сука рваная!

– Олег, – Кара кивнул своему верному бойцу, – разберись.

Старый наёмник надвинулся на меня и произнёс:

– Саня, угомонись. Мне никакого кайфа нет тебя сейчас калечить. Становись на колени, свяжу тебя, и пойдём к нам в лагерь.

Не знаю, о чём думал в тот момент Олег и какой хотел от меня ответ получить, но я сказал совсем не то, что он ожидал:

– Тебе от Имана Гойгова большой и пламенный привет.

– Что? – Всего на миг старый наёмник растерялся, всего на долю секунды отвлёкся, и я его на этом подловил.

Хорошо поставленным приёмом, которому меня научил алим Гойгов, я резко ударил раскрытой ладонью под подбородок Олега. Весь секрет здесь в том, что при сильном ударе необходимо сразу же проворачивать саму ладонь. При этом происходит смещение шейных позвонков, и при удаче противника можно уложить одним ударом. Мне повезло. Старый наёмник, грудой мышц возвышающийся надо мной сантиметров на пятнадцать, покачнулся и упал на колени. Сразу же наношу второй удар, теперь уже кулаком в височную кость. Чтото хрустнуло, и теперь я мог точно сказать, что Олег мёртв.

Кара на смерть своего старого и верного товарища отреагировал странно – только криво усмехнулся, лицо его при этом неприятно исказилось, и совершенно спокойно сказал:

– Растёшь, Сашка, вон какого мастера завалил. На растерянность его поймал, конечно, но всё же победил и жив остался.

Я напрягся, хотел было прыгнуть на Кару, вцепиться в его горло, но он, как почуял это, перекинул на грудь короткий автомат, напоминающий израильский «узи», картинку которого я видел в своем ноуте.

– Дрейфишь? – спросил я его.

– Опасаюсь, – ответил он. – Становись на колени, а то ногу прострелю.

– Стреляй.

– Сам напросился. – Он хотел выстрелить, но в этот момент позади него появились пятеро бойцов нашего батальона, как позже выяснилось, немного припозднившиеся парни из Первой роты, которые самыми последними покинули городские развалины.

Услышав их, Кара отвлёкся от меня и, перекатившись за дрова, сложенные бывшими хозяевами возле забора, начал стрелять в бойцов. Парни рассыпались и сами ему ответили, а я, как в воду, нырнул в заросли кустарника позади себя и выполз уже возле дома.

Здесь всё сложилось вполне нормально: наёмников удалось отбить, с серьёзными потерями для нас, не без этого, но получилось. Вражеские бойцы снова отступили в руины города, а мы, всё же дождавшись так необходимой нам кромешной тьмы, перебежали через сельскохозяйственное поле за нашими позициями и по спасительной «зелёнке», превозмогая усталость и боль от полученных ранений, двинулись в сторону Нарткалы.

Глава 24

Северный Кавказ. Нижний Черек

14.02.2060

Зима в этом году выдалась на удивление мягкой и совсем не снежной, по крайней мере в горах Северного Кавказа она была именно такой. Впрочем, мягкой она была для нас, а для войск Халифата непривычно жёсткой, так как к нашему климату южане приспособлены были плохо. Для нас температура 12 градусов по Цельсию вполне ничего, а для них – айвэй, уши стынут и попа к камням примерзает. Опять же, снаряжение и одежда у халифатцев плохие, а про питание и говорить нечего, с ним у захватчиков очень туго.

После занятия столицы Горского Содружества Третья северная группа войск остановилась, и только две другие вражеские группировки ещё некоторое время пытались наступать, но вскоре и они окопались в занятых населённых пунктах и стали ждать весны. Подругому поступил Кара, который сильно разругался с командирами Халифата. Опять спасшийся наёмник, поняв, что с южанами серьёзных дел не сделаешь и что вояки они никудышные, вернулся на побережье, восполнил свои потери за счёт подкреплений из Трабзона и стал готовиться к наступлению на Туапсе. Таким было положение южных фронтов на начало и конец зимы.

В других местах, где воевали войска Конфедерации, всё обстояло намного лучше, чем у нас. В Крыму, как говорили по радио, караимам в очередной раз вломили по первое число, а на Дону, как только там появилась наша родная Четвёртая гвардейская бригада, война моментально окончилась. Царь Иван сразу же замирился с Симаковым и даже, был такой слушок, просил принять его вместе со всем своим царством в Конфедерацию. Хм, лично я думаю, что это всего лишь пропагандистская утка, направленная на граждан, всё ещё населявших Донское Царство.

Теперь что касаемо нас. В Нарткале, в которую мы добрались через сутки после ухода из Нальчика, остатки нашего батальона не задержались – нас перебросили на пополнение и отдых в посёлок Майский. Три месяца пролетели быстро, на линии фронта всё замерло, и нас не дёргали. Прибывали обозы из Конфедерации, и с ними батальон получал новых бойцов, подготовленных Черепановым и Ерёменкочетвёртым в бригадном лагере под станицей Павловской. К началу февраля у нас уже было сто семьдесят бойцов, и в большинстве своём все они были ребята опытные и хваткие. Та хрень, которая творилась в Нальчике, не то чтобы совсем забылась, но отступила на второй план, воины отъелись, отдохнули, настроение у нас было бодрое, и батальон был готов вновь принимать участие в боевых операциях.

И тут, как гадалка подгадала, нашлось дело по нашей специфике. СБ получило информацию, что на реке Черек в районе моста возле аула Нижний Черек остановился лагерем сам главнокомандующий всеми силами «Басиджа» Мохаммед Палави. Что он там делает, наша госбезопасность не знала, но то, что при нём всего только триста солдат, было известно точно. Пленить такую фигуру, как Палави, – идея очень заманчивая, а для нашего комкора Геннадия Симакова ещё и для престижа необходимая. Нашему комбату дали задачу, он в свою очередь озадачил всех нас, и уже через трое суток, пройдя лесами и горами сквозь боевые порядки войск Халифата в районе Кахума, мы вышли к вражескому лагерю, который расположился на берегу Черека.

За базой халифатцев, находящейся на правом берегу реки, мы наблюдали двое суток и выяснили, что каждый день Мохаммед Палави на чистокровном арабском скакуне в сопровождении конной охраны отправляется по дороге в Озрек, а в семи километрах от Старого Черека останавливается на бывшей лесной пасеке. Что он там делает – вот первый вопрос, которым заинтересовался Ерёменко, и ответа на него не получил. Палави приезжал в небольшую избушку, оставшуюся от пасечников, и весь день, никуда не отлучаясь, сидел там. Единственное, что можно было предположить, это что главком «Басиджа» когото ждёт.

Комбат решил организовать ночной налёт на пасеку и там встретить Палави и его полусотню охранников. Идти на захват объекта, одиноко стоящего на лесной поляне дома, выпало нашей Второй группе, хотя сейчас она не Вторая, а, пожалуй, сводная. Из лагеря, оборудованного нашим батальоном в лесных чащобах, вышли около полуночи, и в это время пошёл густой снег. Командир группы Гера через пару километров марша на подходе к пасеке на некоторое время потерял ориентировку, но вскоре определился, где мы находимся, и наша группа, укомплектованная ветеранами из остатков других подразделений, снова топает вперёд. Всё верно, Гера не ошибся, и вот перед нами ограда и контуры хижины.

При вчерашнем наблюдении за пасекой мы выяснили, что здесь постоянно расквартировано не менее десяти бойцов из охранной роты генерала Палави. Вокруг тишина и порядок. Один часовой шагает у крыльца, и в снежном покрове он чемто напоминает призрака. Второй рядом поддерживает костерок и кутается в огромную кавказскую бурку, которая напоминает тулуп наших караульных, несущих службу на территории Конфедерации. Остальные южане сидят в сарае возле печки, и ещё один, предположительно ординарец или адъютант главкома «Басиджа», находится в самом домике, поддерживает тепло и постоянно наводит чистоту.

Ко мне подползает Гера, хлопает меня по плечу и спрашивает на ухо:

– Что, Мечник, сделаешь часового?

– Без проблем. Кто со мной на второго?

– Исмаилага.

– Норма, сработаем чисто, – отвечаю прапорщику, и уже через полминуты, на пару с адыгом, который, так же как и я, выжил во всех передрягах, накрывавших наш батальон, ползём к пасеке.

Часовые, что один, что второй, полные дурики, не в темноту смотрят, а на огонь. Так расслабляться нельзя, робяты, это может стоить жизни. Вынимаю нож, сделанный по моему персональному заказу у кизлярских мастеров «Взмах», и через дыру в заборе, переступив растяжку, обнаруженную нами загодя, проникаю во двор пасеки. Исмаилага следом. Дальше всё было как на занятиях. Вдоль стены бревенчатого дома подобрался вплотную к часовому, который закутал свою голову в башлык так, что ничего не слышит, зажимаю ему рот и режу глотку. Второго, сидящего у костра, валит мой напарник.

Караульщики мертвы, и наша группа входит во двор. Теперь враги в ловушке. Идеальный вариант сейчас – это закидать их гранатами, но нужна тишина и порядок, и генерал Палави, который появится здесь завтра, должен попасть в наши сети без шума и пыли. Опять же, нужны пленники, которые могли бы объяснить, чего ожидает здесь глава «Басиджа». Поэтому тихо работаем дальше. Ординарцем генерала, который нужен живым и невредимым, занимается Гера, а нам работёнка попроще – охранников вырезать.

Стоим возле сарая, в котором раньше пасечники хранили оборудование и запасные улья. Прислушиваюсь: тишина, хотя спят не все, сквозь щели сарая виден свет, а на двери крючок изнутри накинут. Легонечко, чтобы и не звякнуло, ножом снимаю крючок, и мы входим в сени. Нас ещё не чуют и не знают, что опасность совсем рядом.

А вот и жилая комната, бывший склад. В углу на столике – керосиновая лампа освещает всё пространство помещения, в центре – печка, а вокруг неё накиданы рваные матрасы, на которых отдыхают восемь охранников. Всё оружие – пять автоматов, винтовка и два ПКМа стоят в самодельной пирамиде возле стены. Один из южан на звук шагов открывает глаза, замечает нас и пытается вскрикнуть, но я падаю коленом ему на грудь, слышу треск костей и по привычке зажимаю ему рот. Впрочем, можно было этого и не делать. Наши парни наваливаются на врагов и режут их, полусонных, как баранов каких.

Через полчаса подошли ещё две группы наших воинов, с ними комбат и переводчик Азат, с которым мы сталкивались ещё в Нальчике при допросе духовного лидера из штрафбата. Остальные группы рассыпаются по лесу вдоль дороги и поддерживают между собой связь. Мы ждём в гости генерала.

При допросе ординарца я всё же поприсутствовал. Вошёл внаглую и присел возле тёплой печки. Выгонит комбат, уйду, а нет, так услышу чтото для себя интересное, так я решил. Ерёменко только покосился на меня, ничего не сказал, и начал вытряхивать из худого высокого южанина с огромными чёрными глазами, взятого в плен моим командиром группы, всё, что тот знал или о чём только догадывался.

Южанин сильно трусил, постоянно сжимался в клубок и пытался залезть под койку, на которой спал. Однако Азат его быстро успокоил и объяснил, что если он будет сотрудничать, то в любом случае останется жить. Вроде как нам лишней крови не надо. Обнадёженный такими посулами, ординарец генерала смог взять себя в руки, успокоился и вскоре стал отвечать на вопросы Ерёменко.

Ахмад, так звали пленника, знал не очень много, но и то, что он рассказал, было очень важной информацией. Как мы и предполагали, Мохаммед Палави катался в эту глушь не зря. Он ждал людей из правительства Горского Содружества, а точнее, некоего Исмаила Алиева, старейшину Буйнакска, небольшого поселения, в этом году попавшего под оккупацию Халифата. О чём должен был пойти разговор, Ахмад, конечно, не знал, но зато знали мы, так как уже неоднократно слышали от «индейцев», потерявших свои дома и родные аулы, что пора замиряться с Халифатом, а нам надо покинуть их горы. Такие разговоры местными командирами сразу же пресекались, но всем рот не заткнёшь, а южане обещали тем, кто перебежит к ним, милость, прощение и равные с собой права. Видать, не только рядовые воины от войны устали, но и среди старейшин миротворец нашёлся.

Полученную от Ахмада информацию Ерёменко сразу передал в штаб корпуса, но там ей попросту не поверили. Правда, безопасники всполошились, но «великий стратег» Гена Симаков приказал не паниковать и успокоиться, а Ерёменко пришёл приказ продолжать операцию, любой ценой захватить Мохаммеда Палави и доставить его в штаб. Комбат только обматерил нашего комкора и подтвердил слова штабного генерала. Понятно, что генерала брать надо, но и информации, от ординарца полученной, оснований не верить нет, и чем быстрей наши начальники начнут по этой теме работать, тем лучше. Ладно, СБ в курсе, это уже хорошо, чёрт с ним, с комкором нашим, тупорезом и фанфароном, главное, что госбезопасность начнёт копать среди горцев.

Время в засаде тянулось бесконечно медленно и долго. По дороге от Озрека до Нижнего Черека прошли два обоза с продовольствием для зимующих в Нальчике войск, и слава всем богам, что никто из возниц не додумался до того, чтобы подъехать к стоящей невдалеке пасеке. Мы были напряжены и ожидали вражеского генерала, но он, скотина такая, почемуто медлил. Наконец, наши дозоры доложили, что пошло движение и по дороге от лагеря у реки в нашу сторону двинулись всадники. Всё как обычно, пяток конников впереди, а за ними сам Палави с охраной.

Спустя сорок минут передовая пятёрка южан въехала на пасеку. Без промедления всадников посбивали наземь выстрелами из ВСС и к приезду самого генерала уже успели убрать со двора трупы, притрусить снежком кровь, а лошадей поставить туда, где им и положено быть, то есть к коновязи.

Кавалькада конных южан скопилась во дворе, и Мохаммед Палави, дородный черноусый мужик в новеньком полушубке и мохнатой папахе, оглядев подворье и не обнаружив даже часовых, чтото гневно прокричал. Его люди занервничали, но не настолько, чтобы хвататься за оружие.

– Огонь! – выкрикнул комбат, наблюдавший за всем происходящим из дома, и мы, повинуясь команде нашего полковника, начали поливать двор огнём.

Через полминуты стрельба прекратилась. Из всех вражеских воинов в живых остался только генерал, сверзившийся со своего арабского скакуна прямо в окровавленный снег. Палави живо спеленали, экспрессдопросов устраивать не стали, а, взвалив на плечи, начали незамедлительный отход. Время, конечно, было, до вражеского лагеря – восемь километров, как я уже говорил, но таков закон разведки, что взял когото важного, так сразу волоки его в чащобу, а уже там с ним и разбирайся. Надо сказать, что поступил комбат верно, так как возле пасеки, совершенно неожиданно для нас, просочившись через боевое охранение, нарисовались «индейцы», немного, пятеро всего, но вооружены с головы до ног – настоящие воины. Встреча с нами была для них полной неожиданностью, и получилось так, что мы идём в лес, а они из его глубины на опушку только выдвигаются.

Со стороны горцев сразу же забил ПКМ, снег перед нами вздыбился, а над головой засвистели пули. Как мы тогда ни одного из своих бойцов не потеряли, до сих пор не понимаю. Лично у меня сомнений не было – перед нами враги и, скорее всего, это Алиев со своими бойцами. Положение не очень, спору нет, но их только пятеро, а нас – три группы, и что в таких ситуациях делать, мы знали очень даже хорошо: фланговый обход, окружение и подавить противника огнём. Ничего нового, но зато просто, надёжно и по делу. Спустя десять минут я стоял над трупами четырёх «индейцев», здоровых широкоплечих бородачей, которые до конца прикрывали пятого, самого буйнакского старейшину, который смазал пятки салом и так ломанул по заснеженному лесу, что наши бойцы, молодые и крепкие парни, так и не смогли его догнать.

В общем, упустили мы Алиева, и это было нашим основным промахом, который и омрачил всю радость недавней бескровной победы над южанами. Двинулись дальше, через несколько километров марша вышли к своему лагерю и уже здесь остановились на привал. Другие наши группы, перекрывшие дорогу на Озрек, без всяких напрягов сдерживали направившихся на подмогу своему генералу «басиджей», а ещё одна пыталась догнать быстроногого старейшину, знавшего в этом лесу большинство троп.

При том, как в полевых условиях кололи Мохаммеда Палави, меня не было, но то, что он полностью подтвердил слова своего ординарца и рассказал много интересного, ни для кого секретом не было. В частности, стало известно, что глава Буйнакска поддерживает контакты не только с ним, но и с другими генералами уже давненько переговоры ведёт. Такие вот дела.

Спустя ещё час группы, которые держали оборону на дороге, заметили приближение крупных сил противника со стороны Нальчика и, уводя за собой хвосты, направились вверх по течению реки в сторону Старого Черека. Другая группа, гнавшая по лесу Алиева, повернула на северовосток и двинулась вниз по Тереку. Нам же, основным силам батальона, предстояло вернуться в расположение корпуса прежним путём, форсируя Черек, через Кахум выйти на Нарткалу. Шли мы бодро, удача сопутствовала нам, боестолкновений не было, и спустя полтора суток батальон вышел на линию обороны наших территориалов.

Начальство занималось своими, глобальными вопросами, допрашивало главкома «Басиджа», связывалось с советом горских старейшин, строило планы на весеннюю кампанию, а меня в лагере ждала неожиданная встреча.

Войдя в палатку, где мы жили, разделся и вдохнул ароматы, идущие от наших распаренных тел. Бррр! Только подумал о том, что сейчас пойду в уже натопленную баню и буду не торопясь отмокать и сдирать с себя грязь, как к нам влетел растрёпанный дежурный по батальону, невысокий и юркий прапорщик Угрюмов. Нацелившись на меня взглядом, прапор сказал:

– Мечник, аллюр три креста, – любимая присказка Угрюмова, – живо к комбату.

– Что случилосьто, – удивился я, – дайте хоть в баню сходить.

– Всё у Ерёменко узнаешь, быстрей давай.

Вновь одевшись, пробурчал:

– Ни сна, ни отдыха геройскому сержанту. Блииин!

Войдя в палатку комбата, увидел, что Ерёменко расстелил на столе карту и, тыкая в неё пальцем, чтото доказывал непонятно как оказавшемуся в расположении нашего батальона Иману Гойгову. Старик, ни капли не изменившийся с нашей последней встречи на побережье, внимательно слушал полковника и молча, видимо соглашаясь с ним, кивал.

– Разрешите? – обратился я к комбату.

– Давай. – Он указал на лавку и продолжил свои тёрки со старейшиной.

Ну, не на работу позвали, это понятно, а посидеть спокойно в тепле и без беготни – такому я всегда рад. Опять же, разговор командира с Гойговым послушать можно.

– Старейшина, – Ерёменко грязным ногтём провёл по карте линию, – смотрите сами. Сейчас мы удерживаем фронт по линии БаксанНарткалаАрикНижний Курп. Всё бы ничего, но у нас в тылу перегруппировываются подразделения, подчиняющиеся непосредственно Алиеву, и, когда они ударят нам в спину, весь фронт посыпется.

– А вы уверены, что Алиев предатель?

– Мы его видели, когда он на встречу с Палави шёл, и бой с его воинами приняли. Правда, так и не смогли поймать его самого, сильный ходок оказался.

– Это да, – в задумчивости алим погладил свою белоснежную бороду, – Исмаил по молодости лихим абреком был, и сейчас, несмотря на годы, в хорошей физической форме. Ладно, что конкретно вы хотите от меня, полковник?

– Наш комкор Геннадий Симаков витает в плену иллюзий, не видит никакой опасности от Алиева и его людей, а я просто нутром чую, что дела наши плохи, тем более что южане стали подтягиваться к нашей линии обороны. Я прошу вас с вашим отрядом удержать дороги на Алтуд и Карагач. Если они будут заблокированы, то весь наш корпус женским половым органом здесь гавкнется, а я хочу уцелеть и не просто выжить и своих парней спасти, но и территориалов и других наших солдат вытянуть. Намто что, мы спецназ, лесами и горами сможем в любой момент уйти, а они – нет, все здесь останутся и будут, как тёлки неразумные, на эти дороги для отступления тыкаться.

Алим задумался, почемуто взглянул на меня и, снова повернувшись к комбату, сказал:

– Мои волчата две дороги не удержат, молоды они ещё, и мало их, всего пятьдесят воинов, а у Исмаила почти четыре сотни, и все они родом из оккупированных территорий. Я постараюсь подтянуть людей из своего клана, но они подойдут нескоро, а Алиев если и нанесёт удар, то одновременно с халифатцами, и будет это очень скоро. Всё, что могу обещать, это что я удержу развалины Алтуда.

– Благодарю вас, старейшина. – Комбат немного склонил голову. – Если я или мои люди сможем вам когданибудь чемто помочь, обращайтесь.

– Думаю, что мы в расчёте, полковник. – Он кивнул на меня. – Все ваши долги выкуплены Мечниковым, который двух моих кровников сделал. В общемто я у вас случайно оказался, так как заехал с Александром пообщаться.

– Раз так, – Ерёменко направился на выход, – переговорите.

Полковник вышел, а старейшина присел на стул рядом со мной, устало вздохнул и произнёс:

– Здравствуй, Александр.

– Здравствуйте, алим.

– Как это было?

Я понял, про что он хочет узнать, разумеется, про то, как погиб его бывший воспитанник Олегнаёмник. Мне было нетрудно, рассказал ему всё: про Нальчик, про последнее сражение на окраинах города, и сам бой с Олегом расписал. Он слушал внимательно и, когда я закончил, похлопал меня по плечу:

– Мой клан уже дважды обязан тебе, молодой воин, и даже то, что мы поможем вашему корпусу оторваться от противника и занять новый оборонительный рубеж, не отменяет этого. Скажи, может, тебе чтото нужно?

– Нет, алим. Наверное, я счастливый человек и ни в чём не нуждаюсь.

– Ну, смотри сам, парень, и помни, если что, то ты всегда сможешь рассчитывать на нашу поддержку, и даже если нас останется совсем мало, то и тогда мы не откажем тебе в трудный час. Ты понимаешь, про что я говорю?

– Да, старейшина, очень хорошо понимаю и удивлён вашими словами. Неужели Олег, Кара и Ильяс вам так сильно навредили?

– Ты этого даже представить не можешь, Саша, и лучше тебе про это не знать. – Он встал. – Пора мне.

Распрощавшись с горским старейшиной, я дождался комбата, вернувшегося в палатку, и наконецто смог отправиться в баню и отмыться. Что там будет завтра, посмотрим, а сегодня я вернулся с боевого выхода и хочу просто быть чистым, сытым, лежать на своем спальнике и слушать по радио красивый голос Марины Алексеевой, которая так и не доехала до нашего батальона.

Глава 25

Северный Кавказ. Посёлок Карагач

02.03.2060

Длившееся почти две недели отступление наших войск с Кавказа запомнилось мне очень смутно, так, какието обрывки и серая мутная пелена. Постоянный холод, грязь, стрельба, взрывы, недоедание и вши, вечные спутники окопной жизни. Не люблю вспоминать это время, слишком уж всё тогда было зыбко, и я никогда не знал, переживу ли я ещё один день. Конечно, и раньше было трудно, но то время было самым настоящим испытанием для моей психики и здоровья.

Несмотря на зимнее время и пользуясь поддержкой всё же ударивших нам в спину боевиков старейшины Алиева, южане перешли в наступление. Гена Симаков, наш командующий и по совместительству редкостный дебилоид, сидел спокойно в штабе и изображал из себя Наполеона, который всё видит на десять ходов вперёд, и тут нате вам, одновременные и скоординированные удары по всем нашим позициям. Честно скажу, если бы не наш комбат, полковник Ерёменко, и представители СБ при Кавказском корпусе, то в течение одного дня нас бы всех и перемололи.

За сутки до вражеского наступления Ерёменко встретился с безопасниками, смог с ними договориться, и они, вступив с ним в небольшой заговор, вывели комкора из игры. Как это случилось? Достаточно просто, его опоили какойто дрянью, он сильно заболел, и командование Кавказским корпусом на себя принял его начальник штаба полковник Рябов, очень продуманный человек, который, так же как и все мы, хотел выжить в этих горах и вернуться домой.

План наших противников был прост: давление на оборону по фронту, окружение посёлков, в которых сидят наши солдаты, и перекрытие дороги, по которой мы могли бы отойти. В общем, всё должно было пройти так, как и предполагал наш комбат. Наступление халифатцев началось 22 февраля, и ударили они в пустоту. Ни в Баксане, ни в Нарткале, ни в Арике и ни в Нижнем Курпе наших подразделений уже не было. Весь наш корпус отходил на Алтуд, туда, где отряд Имана Гойгова рубился с воинами Исмаила Алиева.

Корпус – это звучит очень солидно, а на деле – полторы тысячи солдат Кубанской Конфедерации, застрявших на чужой и политически нестабильной территории. Основные наши базы далеко, тылов нет, и кто друг или враг в этих предгорьях Кавказа, никто точно не скажет. Положение для нас складывалось незавидное, а если ещё учесть, что наш комкор раскидал силы корпуса вперемешку с местными отрядами по четырём населённым пунктам, то и смертельно опасное. Однако благодаря полковнику Ерёменко корпус успел вывернуться изпод удара и вовремя начать отход.

Наши войска подошли к Алтуду вечером 22го, и, надо сказать, очень вовремя, так как отряд Гойгова уже добивали. Джигиты Алиева были очень злы на тех, кто не пошёл с ними, и как бешеные, стремясь перебить всех молодых волчат, не дававших им сделать то, что задумал их вожак, атаковали ребят Гойгова без остановок. Они загнали молодежь в несколько разрушенных зданий и уже праздновали победу, когда появились наши штурмовики, и положение дел резко изменилось. Теперь уже предатели оказались слабой стороной и с большими потерями отступили в леса.

Подразделения корпуса, прихватив с собой всех, кто уцелел от отряда Гойгова, направились дальше по дороге на север, в сторону поселения Карагач, а на развалинах Алтуда остался только наш батальон. Задача у нас простая – прикрывать тылы уходящих на территорию бывшего Ставропольского края подразделений. Есть резонный вопрос: почему опять мы, и есть такой же ответ: мы самое профессиональное и наиболее мобильное подразделение во всём Кавказском корпусе. С одной стороны, можно этим гордиться, а с другой – это означало, что нам придётся рисковать своей шкурой гораздо больше, чем остальным солдатам. Нормальное положение дел, и, наверное, так всё и должно быть.

У противника сил, конечно, несравненно больше, но, так как не все горцы решили перейти на сторону врага, халифатцы и их подручники были вынуждены заниматься не только нами. Разделившись на две части, все те дружины, которые ещё подчинялись Совету Старейшин, продолжали оказывать захватчикам упорное сопротивление. Одна часть, сотни три бойцов, через горы и поселение Сармаково уходила на Карачаевск, а другая, численностью в пару тысяч стволов, направилась на Моздок и всё ещё сопротивляющийся Грозный. Таким образом, в погоню за нашим славным корпусом направилось всего десять тысяч вражеских солдат, и в основном это были гвардейцы из «Кодса».

Диспозиция, которую мы занимали в Алтуде, была отличной. Много развалин, густой лес, выросший на месте древнего аула, и одна дорога. Первый день мы продержались очень легко, патронов хватало, а в наличии имелось пятнадцать пулемётов. Кроме того, нам оставили приличные запасы противопехотных мин, которые были в обозе корпуса. Между прочим, большая часть этих мин была отмечена клеймом фабрики купца Егора Черносвита из посёлка Гвардейского. Ну, да не об этом сейчас речь, а о нашей эпической битве во время отступления частей корпуса в сторону ридной матери Кубани. По крайней мере, как эпическая и героическая, она вошла во все позднейшие описания этой войны, а сами мы в тот момент никак не ощущали себя героями, а просто выполняли свою работу.

Второй день обороны Алтуда дался нам гораздо тяжелей. Халифатцы, несмотря на разбитые дороги, ночной морозец, голод и отсутствие в достаточном количестве гужевого транспорта, смогли притянуть миномёты и, естественно, сразу же стали нас обстреливать. Сколько боеприпасов они извели в тот день, мы не подсчитывали, но факт, что много, а вот атак было пять, и это точно. Раз за разом после артналёта «кодсы» мелкими группами шли в наступление и пытались закрепиться за развалины у дороги, но каждый раз, неся солидные потери, откатывались назад.

К ночи появились три гаубицы, старые, но ещё работающие, и исправно стреляющие Д30. Тяжёлые чемоданы гаубичных снарядов начали перепахивать остатки аула, а мы, потеряв за этот день семерых бойцов и четыре пулемёта, собирались начать отход. Ерёменко связался со штабом корпуса и узнал, что наши части, благополучно пройдя через Советское, всё же достигли населённого пункта Карагач, пограничного поселения Горского Содружества. Раз так, значит, и нам пора.

Привычно взвалив на плечи рюкзак, я собрался уже покинуть руины некогда большого и просторного жилого дома, где мы отсиживались, когда совсем рядом со зданием взорвался очередной снаряд. И ладно бы, чёрт с ним, со снарядом, но от сотрясения задрожало всё строение, вернее, его остатки, и крыло, в котором мы находились, попросту обвалилось. Когда меня вынули изпод кирпичей и кусков бетона, которые только чудом не прибили меня, я огляделся и понял, что из всего старого состава нашей разведгруппы уцелел только я. Под обвалом погибли трое, и все они были ветеранами, которые прослужили в батальоне дольше меня.

Они лежали рядком, все трое – пулемётчик Зырян, снайпер Туман и командир группы Гера. На лицах их застыла мертвеннобледная маска, и выглядели они в этот миг настолько спокойно, что так и хотелось сказать: отмучались парни и все их испытания уже позади. Был бы верующим, обязательно молитву или чтото поминальное произнёс бы, а так, всё, что смог, – это закрыть им глаза, забрать медальонысмертники и постараться запомнить их лица.

Вот Зырян, отличнейший пулемётчик, любитель девушек лёгкого поведения и постоянный залётчик. Рядом Туман, получивший такой позывной за умение на слух определять цель и мечтавший только о том, чтобы отказаться от своего СВД, сменить должность снайпера на разведчика и получить нормальный АКМ. И конечно же прапорщик Гера, бывший наш «замок», ставший в эту кампанию командиром группы, но так и не получивший офицерского чина.

– Прощайте, парни! – еле слышно прошептал я и, накинув на плечи лямки рюкзака, встал в общий строй батальона, который разделился на две части и стал уходить в лес.

После тяжелейшего ночного маршброска вдоль дороги на север утро мы встретили на развалинах Советского. Приняли от окопавшейся здесь роты штурмовиков позицию, пополнились боеприпасами и принялись готовиться к новым боям. Здесь, сидя в обороне, на окраине бывшего посёлка, впервые за всё время службы я стал курить. Не то чтобы потребность была, а попросту вши заели, и единственное, чем от них можно было хоть както защититься, это интоксикацией организма никотином. Совсем уж мелкие твари, ползающие по моему телу, не исчезли, но и донимать стали не так сильно, как вначале. Хотя, может быть, я попросту привык к ним.

Подошедшие к посёлку воины Халифата в этот раз нахрапом не полезли, а, проведя ночь в поле, попробовали с нами договориться. К окраине Советского выдвинулась группа всадников под белым флагом, и один из них, какойто горбоносый мулат, закутанный в несколько одежд, с непонятным акцентом начал выкрикивать:

– Воины Кубанской Конфедерации, уходите! Вам нечего здесь делать! Зачем вы защищаете тех, с кем не одно столетие враждовали? Возвращайтесь домой и знайте, что наш Возрождённый Пророк Магомед не желает вам зла!

На некоторое время переговорщик замолчал, и ему ответил наш комбат, появившийся на позициях:

– Мы уйдём тогда, когда сами этого захотим. Вали в свою пустыню, чмо черномазое, и не сотрясай зря воздух! А что касается нашей вражды с горцами, то она наша, и другим в неё лезть не надо, сами разберёмся. Разговор окончен!

Ерёменко опять исчез в блиндаже, оборудованном штурмовиками, а парламентёр продолжил свои уговоры. С полчаса, обещая нам всяческие блага, он разливался соловьём, и, в конце концов, нам это надоело. Пулемётчик дал предупредительную очередь под ноги лошадей, и вся вражеская делегация незамедлительно испарилась.

Ещё сутки стояла тишина, а потом, с самого утра, всё завертелось по старому сценарию. Обстрел посёлка, где мы закрепились, и атака. Халифатцы несут потери, вновь отходят, и снова обстрел. Сутки происходило данное действо, и, когда южанам это надоело, они начали обходить нас по лесным чащобам. Делать было нечего, мы покинули посёлок и отошли по дороге на север.

Карагач, некогда обычный небольшой посёлок возле дороги, идущей в Ставропольский край, в настоящий момент представлял собой типичный современный аул Горского Содружества. Густой лес на равнине, каменные дома, толстые стены и дорога, которая раньше кормила всё невеликое население этого места. За то время, что мы сдерживали противника, основные части корпуса успели подготовить вокруг посёлка добротные полевые укрепления. Тут было всё: и минные поля, небольшие, конечно, но и это хорошо, окопы, блиндажи, врытые глубоко в суглинок, и даже засеки из толстых брёвен, сваленных в ближайшем лесу. Единственный минус всей этой позиции – отсутствие чистой воды, точнее, очень ограниченное её количество.

Итак, мы соединились с основными силами корпуса, наш комкор всё ещё был «болен», и имелась крепкая надежда на то, что ещё какоето время мы сможем сдерживать наступающих врагов. Именно так думали наши командиры, а я их не понимал. Какого, спрашивается, лешего сидеть в этих предгорьях, которые никому из нас не нужны? Непонятно. Тем более что у горцев начинается гражданская война и все договорённости между нашим президентом и Советом Старейшин можно спокойно спустить в отхожее место.

И вот, когда я сидел в окопчике и размышлял на эту тему, рядом со мной присел мой старый знакомец Ваня Тарасов, тот самый, который хотел после окончания контракта завести огромное стадо дойных бурёнок и стать в своём селе самым уважаемым человеком. Он вместе с Иноковым служил в Третьей роте нашего батальона, но видел я его не часто.

– Млять, заколебался. – Скинув на землю свой РД, Тарасов плюхнулся на него задницей и прислонился к брустверу. – Как поживаешь, Мечник?

– Как и все, Тарас, смутно и неопределённо, – плотнее закутавшись в бушлат, ответил я. – Что там со Стасом?

– У него всё нормально, бедро навылет, отправили в госпиталь. Счастливчик, четвёртое ранение, и каждый раз ничего серьёзного.

– У вас как, радиоприёмники в группе ещё работают?

– Один, и тот на ладан дышит, зарраза.

– Чего в большом мире слышно?

– Да всё то же самое: люди праздники отмечают и наши геройские действия обсуждают. Правда, была новость, которая лично тебе интересна будет. – Он посмотрел на меня и продолжил: – Кару и его отряды на побережье разбили в пух и прах.

– Как так? – Я был удивлён словами Тараса.

– Наши не стали ждать, пока он в наступление перейдёт, а сами его атаковали. На «Цезаре Куникове» и «Аделаиде» перебросили наёмникам в тыл два батальона морской пехоты, а сами в лоб ударили. Говорят, что там Первая гвардейская бригада отличилась и от наших сводный батальон разведки был. Сам Кара успел сбежать, но его бойцы и солдаты Халифата, что на побережье стояли, почти все под Гудаутой полегли.

– А кто нашими войсками командовал?

– Крапивин, конечно, больше там и некому.

– Согласен.

– Я что пришёлто, Мечник. – Тарас оглянулся по сторонам. – Посоветоваться хочу, больше не с кем.

– Давай излагай.

Наклонившись ко мне поближе, он произнёс:

– У меня нервы на пределе, и чую, что в следующем бою мне конец придёт. Что делать, не знаю, хоть на стену лезь, хоть плачь, а хоть сам в атаку иди, чтоб неопределённость эту заглушить.

– Тарас, ты не первый день на войне, и поход на Дон пережил, и Крым, и здесь без одной царапины. Успокойся и почаще вспоминай про то, как закончится наш контракт. Терпи, братан, немного уже осталось.

– Немного, это целых полтора года, – задумчиво протянул он и встал. – Ладно, бывай, Мечник, наверное, что и не свидимся больше.

– Бывай, камрад, и откинь поганые мысли, – сказал я ему в спину и закурил вонючую папироску.

Тогда я не знал, что вижу Ваньку Тарасова в последний раз. При начавшейся в эту же ночь атаке южан у него действительно не выдержали нервы, и он, взяв в руки ПКМ, встал из окопа в полный рост и, поливая всё пространство перед собой огнём, в одиночку пошёл в атаку. Разумеется, его почти сразу подстрелили, и на этом жизнь хорошего молодого парня оборвалась.

Тарасов ушёл, а я, както сразу забыв о разговоре, который меж нами состоялся, думал о заветной дате 16 ноября 2061 года. В этот день я стану свободен и смогу делать то, что захочу, и идти туда, куда мои ноги пожелают. У меня есть акции некоторых прибыльных предприятий, доля в золотишке, и финансово я стану независим. Что мне хотелось бы сделать сразу, это перебраться в город Трабзон и выкрасть из дома Кары, которого после разгрома его отрядов на побережье мне и убиватьто не хотелось, его дочь и моего сына, который вотвот должен был родиться.

Что потом? Конечно же вернуться с Марьяной и ребёнком в Конфедерацию. В тихом месте, например в посёлке Гвардейском, купить усадьбу с большим подворьем и хорошенько отдохнуть. Хотя бы один год пожить, как все обычные люди живут, и за это время определиться с дальнейшими планами на жизнь, которых у меня было слишком много.

Первая задумка – создать свою торговую контору и снарядить за пределы нашего государства караван. Хотелось попутешествовать по земле бывшей Российской Федерации. Из общения с Чингизом Керимовым коечто я в этом уже понимал, и если подойти к этому делу всерьёз, то есть набить контакты с СБ Конфедерации, где я на хорошем счету, можно спокойно закупать у нас оружие и боеприпасы, а после этого отправляться куда угодно. Хм, конечно, не всюду нам рады и не везде пройдёшь, но на ту же самую Украину вполне можно сходить и получить выгоду. Опять же, как говорят, после того как царя Ивана прижали, путь в центральные районы России появился. В общем, эта тема была весьма завлекательна.

Вторая дельная мысль: построить свой собственный заводик по производству чегото необходимого и ценного. Компьютер, под завязку забитый полезной информацией, ждёт меня на нашей бригадной базе, а там очень много интересного имеется. Чтото серьёзное я не потяну, это да, но и на мелочах вполне можно обеспечить себе приличную жизнь. Одна только проблема во всём этом: думаю, что это дело мне вскоре надоест и, махнув на всё рукой, я его за пару лет заброшу. Однако и совсем уж задвигать эту тему в чулан тоже не стоит.

И наконец, третий проект: создание своего вольного отряда. Нет, не наёмного, а поискового. Старые карты у меня есть, опять же, ноутбук в этом немалую роль может сыграть, а связи с лихими парнями, отслужившими свой контракт в гвардии и иных силовых подразделениях, имеются. Что же, вполне можно попробовать это дело провернуть. Как я себе это вижу: для начала регистрация подразделения в СБ и МВД. После – набор бойцов, на первых порах не более десяти, а затем покупка оружия, снаряжения и боеприпасов. Всё это займёт не более одного месяца, и можно начинать работать по конкретным объектам.

Всё интересно, вариантов продвижения себя по жизни много, но именно эти три направления были для меня особенно привлекательны, и в целом мне хотелось бы их совместить. Как соединить торговлю, производство и поиск всякого интересного добра, оставшегося от предков? Пока не знаю, но для того, чтобы решить данную задачу, у меня есть ещё полтора года. Наверняка чтото да и сложится, пусть не полностью, но хотя бы частично. Планы есть, мысль работает, и остаётся только дожить до того благословенного времени, когда я стану свободен в своих действиях, поступках и желаниях.

За мыслями и размышлениями пролетело время моего дежурства на огневой позиции, пришла смена, и я отправился в наш временный блиндаж и завалился спать. Отдыхал недолго, так как подошедшие со стороны Советского южане без артподготовки, что для них не свойственно, в ночь перешли в атаку.

– Тревога! – вырвал меня из объятий призыв, и, схватив свой «Абакан», разгрузку с боекомплектом и РД, я выскочил наружу.

По всем нашим позициям и по небольшому полю перед аулом шёл бой. Ночь, как фейерверками, была расцвечена тысячами трассирующих пуль, снующих в обе стороны – от нас к противнику и наоборот, и взрывами десятков гранат. Такое, одновременно красивое и страшное светопреставление увидишь не часто.

– Суки! – слышу я голос нашего пулемётчика, засевшего неподалёку. – Давай, твари, подходи ближе, у меня патронов на всех хватит!

В росчерках трассеров вижу, как, пригибаясь к земле, короткими перебежками по полю к нашим окопам приближаются несколько десятков человек. Думать и рассуждать некогда, падаю прямо в грязь подле нашего блиндажа, передёргиваю затвор автомата и выцеливаю ближайшего врага. Есть, дружная группка в пяток человек, совсем рядышком, прёт по полю, как по проспекту. Затаив дыхание, плавно нажимаю на спусковой крючок и, поводя стволом влевовправо, в четыре длинные очереди опустошаю первый рожок на тридцать патронов. Троих «кодсов» срезал точно, а двое других притворяются мёртвыми и лежат в рытвине, которая метрах в тридцати от меня. Затаились, падлы!

Рядом со мной падает один парень из моей группы, новичок, с позывным Север.

– Что делать, сержант? – растерянно оглядываясь, спрашивает он у меня.

Перезаряжаю оружие и указываю на еле заметную кочку впереди:

– Видишь?

– Да, – кивает он.

– Две гранаты туда брось. Докинешь?

– Запросто.

Одну за другой Север кидает две РГД5, и они ложатся точнёхонько в ту самую рытвину, где прятались вражеские бойцы. На том месте раздаётся мощнейший взрыв. Нас с бойцом закидывает большими комьями земли, и мы валимся на дно окопа.

Спустя пару минут, потряхивая контуженной головой, я приподнялся и не сразу сообразил, что над полем висят несколько осветительных боеприпасов, выпущенных из наших миномётов. Всё поле было ярко освещено, а рядом со мной стоял Север и чтото кричал.

– Что? – приблизился я к нему.

– Смертники, сержант. Это были смертники, обмотанные взрывчаткой.

– Понял, – кивнул я, подобрал свой автомат и, снова выцеливая на мушку прицела противника, навалился на бруствер.

Однако бой уже был практически закончен, и ночное нападение южан в этот раз было отбито. Правда, ненадолго. Через полчаса они вновь пошли в наступление, и в ту ночь таких атак было ещё три. Подобной тактики от халифатцев никто не ждал, точнее, никто, кроме нас, и в некоторых местах смертники всё же смогли ворваться на наши оборонительные позиции и произвести самоподрывы. Особенно пострадали территориалы.

День облегчения не принёс. Враг подтянул артиллерию, и началась прежняя фигня. Гаубицы заравнивают нас с землёй, а после них в бой идут пехотинцы. Так продолжалось ещё двое суток, и, потеряв почти двести человек, наш корпус окончательно покинул территорию Горского Содружества и отступил в сторону Пятигорска, в настоящее время независимого вольного города.

Глава 26

Северный Кавказ. Посёлок Золотушка

20.04.2060

Открывай! Кому сказано, шалава, живо дверь отворяй!

Доносившиеся с улицы грубые мужские крики окончательно разбудили меня, и первое, что я сделал, это достал изпод кровати свой верный ТТ в кожаной кобуре, передёрнул затвор и выглянул за занавеску, отгораживающую мою кровать от комнаты.

Хозяйка дома, миловидная черноволосая женщина лет двадцати пяти, стояла возле детской кроватки, где находилась её годовалая дочь, и с какойто затаённой надеждой смотрела на меня. Кивнув в сторону двери, я негромко спросил:

– Это кто?

– Ваши, солдаты из территориальных войск, и Бебут, ухажёр мой бывший, дружинник городской.

– Проблемы?

– Да, – женщина быстро закивала, – у меня муж два месяца назад на охоте без вести пропал, а Бебут теперь ко мне в койку лезет. Я на помощь старейшину поселкового позвала и его отшила, а он сказал, что с солдатами вашими придёт, а им здесь никто не указ.

– Открывай, – указал я стволом пистолета на пошатывающуюся под ударами кулаков дверь.

– Может, не надо, ты ещё слабый совсем, а их трое? – спросила хозяйка дома.

– Надо, обязательно надо.

Пока я общался с женщиной, в дверь начали стучать чемто более серьёзным, чем кулаки, видимо, это были приклады винтовок или чтото на них похожее. Хозяйка, имени которой я так до сих пор и не знал, неуверенно подошла к грозящей развалиться двери, отодвинула засов и быстро отскочила в глубь комнаты. Очень вовремя, поскольку от очередного удара многострадальное дерево, более не сдерживаемое железным запором, отлетело в сторону и с грохотом ударило по стене.

За всем происходящим я наблюдал через приоткрытую занавеску и был готов вмешаться в происходящие события в любой момент. Почему не сразу? Не знаю, наверное, было любопытно посмотреть на уродов, которые вламываются в чужой дом, так сказать, в их естественной среде обитания.

В дом вошли трое. Один из них был высоким и худым, с небритой и грязной мордой, видимо, тот самый Бебут, которого боялась женщина. Только у него на линялом армейском камуфляже красовалась синяя повязка местного дружинника, а за плечами висел старенький обрез. Второй и третий – наши, то есть солдаты территориальных войск Конфедерации, оба, как на подбор, толстенькие, низенькие и какието вертлявые. При каждом – покрытый лёгким налётом ржавчины карабин СКС, подсумок и штыкнож от «калаша». Все вошедшие в дом явно были в хорошем подпитии.

На некоторое время гости остановились на входе и безмолвно разглядывали хозяйку дома. Надо сказать, что, даже несмотря на простенькую одежду, серое платье и косынку, а также полное отсутствие косметики, посмотреть было на что – высокая и полная грудь, симпатичное округлое лицо и стройная, как будто точёная фигура.

Дружинник оглянулся на своих собутыльников и, кивнув на женщину, спросил их:

– Ну, как вам краля?

Один из территориалов присвистнул:

– Прав ты, Бебут. Хороша кобылка, а сиськи – так просто красота, давно таких шаров не видел.

– Есть такое дело, – поддержал своего товарища второй солдат.

Бебут подошёл к хозяйке и, грубо схватив её за руки, кинул на покрытую шкурой широкую лавку у стены. Его подельники моментально подскочили ближе и стали помогать дружиннику заламывать женщину, которая стала вырываться из их лап.

– Горячая штучка, – сказал один солдат, придерживая женскую руку и задирая подол её платья. – Люблю таких, строптивых.

– Ничего, – снова поддержал его второй, лапая грудь хозяйки, – скоро шёлковой станет.

Местный правоохранитель в это время стал лихорадочно расстегивать свои камуфляжные брюки и обратился к своей жертве:

– Вот так бывает, Леночка. Не хотела мне одному дать, теперь с тремя оттянешься. И не просто трахнешься, а по полной оторвёшься. И так теперь каждый день будет.

В общем, я увидел всё, что хотел, и, откинув толстое ватное одеяло, встал и вышел изза занавески. В руке у меня был ТТ, я был спокоен и, с кем имею дело, понимал очень хорошо.

– Стоять, шакалы! – как можно громче произнёс я охрипшим голосом, и вся жаждущая сексуальных утех дружная троица резко обернулась и, глядя на чёрный ствол, замерла без движения. – Кто такие и что здесь делаете?

– А самто кто такой? – из несостоявшихся насильников первым пришёл в себя Бебут и сделал шаг мне навстречу.

«Видать, похорошему не понимает», – подумал я и, чуть подавшись корпусом вперёд, без замаха ударил дружинника стволом пистолета по лицу. Железо раскроило небритую харю и сломало нос этого грязнули. Бебут, зажимая лицо ладонями, отскочил в сторону.

– Повторяю вопрос: кто вы такие и что здесь делаете? – Ответа нет, и я добавляю: – Считаю до трёх, после чего стреляю на поражение. Раз. Два…

– Парень, не стреляй! – вскрикнул один из территориалов. – Мы из Пятой отдельной охранной роты МВД, присланы из Краснодара две недели назад. Стоим на постое в районе Новопятигорска. Там познакомились с этим. – Он кивнул на пытающегося остановить кровь Бебута. – Выпили, то да сё, он и говорит, что живёт неподалёку шалашовка хорошая, которая думает о себе больно много. Мы и повелись.

– Фамилии и звания?

– Рядовой Маркин, – ответил первый.

– Рядовой Буковецкий, – угрюмо отозвался второй.

– Оружие на пол, документы на стол, – кивок в сторону широкой дубовой столешницы, – и пошли вон.

Карабины с грохотом упали на деревянные полы, вслед за ними последовали подсумки, а свои военные билеты они выложили на стол. Хорошие мужички, послушные, хотя большинство людей в их ситуации, будь пойманы на месте преступления, точно так же не рискнули бы на ствол бросаться.

Территориалы отошли к двери, и Чаркин спросил:

– Дык как же это мы теперь, без оружия и документов?

– Нормально, казарма ваша недалеко, раз пешком пришли, а за документами и стволами пускай взводный придёт. Если всё с ним решим правильно, то разбежимся без особых претензий.

– Так, а ты чей всё же будешь, парень?

В самом деле, – я посмотрел на себя. По мне сейчас никак не скажешь, что я сержант гвардии: глаза тусклые, на лице испарина, а на теле кальсоны зелёные и майка камуфляжная. К этому же ТТ в руках. Вот и пойми, кто перед тобой.

– Сержант Мечников, спецназ Четвёртой гвардейской бригады, нахожусь в гостях у своей родственницы.

– Может, сами договоримся, сержант?

– Нет, пусть ваш взводный придёт, а уж с ним всё и обговорим. Дёргайте отсюда.

Территориалы исчезли, а я успокаивающе кивнул хозяйке дома, и она, встав с лавки и оправив одежду, вернулась к своему ребёнку. Я подошёл к Бебуту, который всё так же тщетно пытался остановить кровь, хлещущую из рассеченных ран на лице. Махнув стволом в сторону распахнутой настежь двери, сказал:

– На выход, дружинник, твой час пришёл, молись своим богам, если они у тебя есть.

– Не надо, не убивай меня, – попросил он. – Ты ведь родственник этой семьи?

– Допустим, – смахнув со лба испарину, ответил я, – только что это меняет?

– Я знаю, где сейчас Фёдор находится.

«Какой Федор? – мелькнула в голове мысль. – Наверное, сам хозяин этого дома, который на охоте пропал. Интересно, что скажет Бебут. Может, действительно расскажет, где он „потерялся“».

– Говори, – произнёс я. – Если чтото дельное скажешь, то на волю отпущу, а нет, так пристрелю тебя, и через полчаса местный староста со всем своим удовольствием тебя в землю закопает.

– Понял, – закивал дружинник, и капли крови с его лица при этом движении веером разлетелись по дому. – У нас, в штабе дружинном, информация от бродяги одного была, что Фёдора Карпова, охотника из Золотушки, карачаи в плен взяли и теперь он у них в рабстве.

– Где он находится?

– В Джаге, это небольшой аул невдалеке от Учкекена. На пограничье КарачаевоЧеркесии и Ставрополья.

– Почему сразу старосте в Золотушку не сообщили?

– Мне Ленка, жена Фёдора, нравилась давно, вот я и завернул послух, который весть принёс. Никто, кроме меня, про это не знал.

– Слушай, Бебут, а ты редкостная мразь, однако.

– Ты обещал не убивать меня.

– От слов своих я и не отказываюсь. Оружие на пол, и линяй отсюда, пока при памяти. Ещё раз наши путидороги пересекутся, кадык вырву. Как понял?

– Всё ясно, – снова закивал он, – но оружието хоть оставь. Мне теперь в бега податься придётся, а без ствола совсем туго будет.

– Оружие на пол, я сказал!

Обрез дружинника и кривой кинжал старой работы упали рядом с карабинами территориалов, и через мгновение Бебут испарился. Мне все эти движения и разговоры дались очень тяжело, и, вернувшись на кровать, я упал на неё без сил. Ко мне тут же подскочила хозяйка, которую, как выяснилось, звали Елена Карпова, напоила жутко горьким отваром и принялась растирать всё моё больное тело какойто спиртовой настойкой с густым ароматом диких луговых трав. Тёплые и мягкие ладони женщины расслабили меня, и я стал вспоминать минувший месяц и то, как я оказался в этом доме.

Покинув территорию Горского Содружества, в котором царила полная неразбериха, остатки нашего корпуса, перевалив реку Золка, направились к Пятигорску, вольному анклаву, пожелавшему войти в нашу Конфедерацию. Может быть, местные жители и остались независимыми, но войска Халифата после занятия Кавказа непременно направили бы свой взор на них, а значит, князю – так назывался местный правитель – надо было выбрать, с кем он и на чьей стороне. Разумеется, он примкнул к нам – свои всё же, славяне.

Итак, корпус ушёл на Пятигорск, а мы, как всегда, стали его арьергардом и ещё какоето время, около трёх недель, стояли по границе бывшей КабардиноБалкарии. Ни горцам, ни южанам не было до нас никакого дела, и для батальона это было спокойное время. Гдето кипели жаркие схватки, ожесточённые бои и эпические сражения, а мы тихо сидели на дороге, ведущей на Ставрополье, охотились на косуль, патрулировали границу и отдыхали. Хорошие деньки.

Наконец, начальство всё же вспомнило о нас, и поступил приказ подтягиваться к основным силам Кавказского корпуса, который остановился на постой в посёлке Иноземцево, что за Пятигорском. Нормально, мы того только и ждали, собрались и потопали по дороге на северозапад. Однако так случилось, что при переправе через речку Юца в воду свалился один из наших парней. Я был рядом и недолго думая прыгнул за ним в холодную весеннюю воду. Паренька вытащил, всё с ним в порядке, даже насморка не было, а я к вечеру в жестокой лихорадке свалился.

Коекак меня дотянули до окраины пятигорских владений, посёлка Золотушка, и комбат, видя, что я могу копыта откинуть, передал меня на попечение местной знахарки, которая поручилась, что через неделю я смогу встать на ноги и вернусь в строй. Помнил я всё это очень смутно, болезнь меня всерьёз прихватила, и два дня, проведённые в доме местной докторши, както выпали из памяти. Так, какието обрывки событий, плач ребёнка, горькое питьё и постоянные спиртовые растирки. Сегодня с утра я почувствовал себя гораздо лучше, пошёл на поправку, и как итог – смог выручить мою исцелительницу из беды.

Знахарка закончила процедуры, и я не заметил, как в который уже раз за последние трое суток провалился в сон. Проснулся к вечеру, и снова от стука в дверь, но теперь не грубого, а осторожного. Снова в моих руках оказался верный пистолет, но Елена, посмотревшая во двор через небольшую отдушину над дверью, успокоила:

– Это староста наш местный пришёл, дядька Трофим, а с ним военный какойто.

– Отворяй, – разрешил я и, спрятав ствол под подушку, натянул на себя выстиранный хозяйкой камок и вышел к гостям, которых Елена уже усаживала за стол.

– Вечер добрый, господин сержант, – чуть привстав, поприветствовал меня староста, худой как жердь дядька лет под пятьдесят.

– Здорово, гвардия. – На столе появилась бутылка водки с изображением кедра на этикетке.

Конечно же это был командир территориального взвода, усатый и дородный мужик, на котором мешком висел новенький камуфляж, а на погончиках сияла золотом одна поперечная полоска, что значит – передо мной находится старшина. По виду нормальный и справный хозяйственник из станицы, может, бывший участковый, отправленный в командировку. К таким людям я всегда уважение испытывал, так как очень уж они мне нашего старосту деревенского, Никиту Демидова, напоминали, такие же основательные, хозяйственные, расчётливые и в меру прижимистые.

– Добрый вечер, – вежливо ответил я и, присев на лавку напротив гостей, обратился к хозяйке: – Мне бы поесть чего.

– Вотвот куриный бульончик готов будет, пару минут обожди, – ответила она и отошла к печи.

– Ну что, – неодобрительно покосившись на водку, обратился я к старшине, – за оружием и документами пришёл, взводный?

– Точно так, за стволами казёнными и военными билетами. – Старшина подкрутил ус.

– Забирай, – выложил перед ним два военника и кивнул в угол комнаты, где валялись подсумки и карабины, – и охламонам своим передай, чтоб про насилие и не думали больше. Это я ещё добрый, а другой просто пострелял бы их как курчат, и ничего бы ему за это не было.

– Понятно. Раз такое дело, может быть, спрыснем договорённость? – Территориал взял в руки бутыль.

– Нет, мне сейчас не до того, старшина. Болею, а всё, что хотел сказать, я уже сказал.

– Так, а чего ты меня тогда звал, гвардеец? Отдал бы оружие бойцам сразу, да на этом и разбежались бы. Чего менято дергать? У меня и своих дел в роте хватает.

– Хотел посмотреть, кто у них командир. Был бы жлоб какой, стволы не вернул бы, а ты, старшина, сразу видно – нормальный человек, и это не твоя вина, что у тебя во взводе такие ушлёпки служат. Опять же, пусть они поволнуются, а ты их спасителем будешь. Вернёшься в расположение роты, и будет у тебя два бойца, которых ты лично прикрыл и которые тебе по жизни обязаны. Разве плохо?

– Раз так, – протянул он, – тогда да, конечно.

– Бывай, старшина, – протянул я ему через стол свою руку.

– Выздоравливай, сержант, – пожал он мою ладонь и, взвалив на себя оружие своих непутёвых солдатиков, отправился восвояси.

За ним, было, намылился и староста, но я придержал его:

– Погодь, дедушка.

– Что? – Он вернулся на лавку.

– Ты в курсе, что Фёдор Карпов, муж знахарки Елены, находится в плену у карачаев?

– Нет, – помотал он головой. – Знаю только, что он на охоте пропал.

– Вот теперь будешь знать. Фёдора держат в ауле Джага, и надо его домой вернуть. Этим у вас, как и везде, община должна заниматься, а ты в общине местной самый главный. Что думаешь по этому поводу делать и как намерен односельчанина выкупать?

Староста несколько секунд молчал, видимо, о чёмто размышлял, и сказал:

– Бесполезно, там дикари сидят, которые никому не подчиняются. В других аулах можно договориться, размен пленников сделать или выкупить человека, а с этими так не выйдет. Полные отморозки.

– Что, совсем никак?

– Ну, только если какойто серьёзный горский клан своё слово скажет, а с нами они дел иметь в любом случае не станут.

– Клан алима Имана Гойгова из Алагира сможет такое слово сказать?

– Не знаю, сержант, – пожал староста плечами, – слышал, что клан влиятельный, может быть, чтото и получится.

– Хорошо, – откинулся я к стенке.

Местный глава общины встал и, уже уходя, спросил меня:

– А зачем тебе Фёдор, неужели он и в самом деле твой родственник?

– Нет, он мне не родня, но его жена мне жизнь спасла, а я такого не забываю, староста. Долг платежом красен, слыхал про такую старую мудрость?

– Дело твоё, сержант, поступай как знаешь. Если от общины деньги понадобятся или поддержка какая, то обращайся, мы за своего сельчанина завсегда горой встанем.

– Да видел я уже ваше вставание, – пробурчал я, – дом Карповых почти в самом центре посёлка стоит, в него три урода посреди бела дня ломятся, а от всей общины ни одного мужика рядом не оказалось. Что так, старейшина?

– С Бебутом ваши солдаты были, а это новая власть, и тут надо осторожно, мало ли что, – быстрой скороговоркой проговорил староста и юркнул за дверь.

Местный глава ушёл, а хозяйка покормила меня наваристым бульоном и, когда я опять улёгся на кровать, окликнула:

– Солдат, а тебя как зовутто?

– Александр.

– И что, действительно постараешься мужа моего вытянуть из плена или так, для красного словца твои речи были?

– Постараюсь чтото сделать, хозяйка, – повернувшись на бок, ответил я и сам спросил: – Расскажи про ваши места, а то третий день здесь нахожусь, а что окрест находится, ничего не знаю.

– Да рассказывать и нечего особо, живём, как и везде люди живут. После чумы, кто уцелел, по лесам разбежались, а потом Хаос пришёл, и начали люди друг друга за просроченную банку тушёнки убивать. Намто, кто здесь на отшибе жил, ещё ничего, вполне нормально было: выстроили стену вокруг посёлка и отбивались от всех находников, а вот кто в городе находился, тем тяжко пришлось. Как власти не стало, так весь Пятигорск общины национальные поделили. В Свободе и Горячеводском черкесы закрепились, в центре – чеченцы, а в Белой Ромашке, Новопятигорске и Бештау казаки и русские с армянами окопались. Несколько лет всё тихо было, както уживались, но потом вайнахи с гор своих земляков вызвали, и столько крови пролилось, что не приведи Господи такого разбора. Так мне дед рассказывал, он тогда как раз старостой в Золотушке был и водил всех наших мужиков на помощь своим.

В это время заплакал ребёнок, и, укачав его, знахарка продолжила свой рассказ:

– Горцев всё же выбили, лет пять резались, но одолели их. Потом меж собой рознь была, и года три враждовали, и так до тех пор, пока нынешнего князя не выбрали, Олега Нестеренко. С тех пор живём тихо и только набегов опасаемся, а как у горцев война с Халифатом началась, так и совсем хорошо зажили. Вся торговля между горцами и вами через наш город идёт, а значит, и прибыль с этого имеется.

– А что, много людей в вашем княжестве Пятигорском проживает?

– Откуда же я знаю, – пожала плечами женщина, – это, наверное, только сам князь и его ближние люди ведают. У нас в Золотушке человек четыреста пятьдесят живёт, в Скачках, что неподалеку, ещё триста, а дальше, в самом городе, говорят, около пятнадцати тысяч жителей. Да и то такое многолюдство только за счёт молодёжи, что из лесных посёлков в большой мир выходит.

– И чего же они свои леса покидают?

– А ты зачем свой посёлок покинул? – усмехнулась она. – Я же вижу, что деревенский ты, а не городской. Наверное, молодежь поближе к цивилизации хочет быть. Бебут, например, как раз из таких, лет шесть назад у нас появился и сразу в дружину подался. Мечтал десятником стать, да куда там, человек гнилой, вот и сидел в самом низу да пакостил кому мог по мелочам.

– А чем живёте здесь? Производство какоето есть или добыча чего полезного?

– Живём сельским хозяйством, охотой и производством меховой одежды. Промышленности не имеется, хотя князь хотел какоето предприятие восстановить. Пару лет назад инженеров искал и механиков, но ничего у него не получилось.

Снова захныкал ребёнок. Елена запела колыбельную песню, и на этом наше общение в тот день окончилось.

Глава 27

Северный Кавказ. Станица Зольская

05.05.2060

В доме знахарки Елены я прожил ещё четыре дня, а как только почувствовал, что твёрдо стою на ногах, и болезнь окончательно отступила, закинул на плечи РД, оставленный моими камрадами, и двинулся к своим. На прощание, увидев взгляд, каким меня провожала хозяйка, я ещё раз подтвердил свои слова о том, что постараюсь вызволить её супруга из плена, и, поблагодарив за всё хорошее и доброе, вышел на дорогу. Мне повезло, от Золотушки добрался до Пятигорска на телеге старосты Трофима, а от города до Иноземцева, где раскинул свои палатки Кавказский корпус, – с табунщиками, перегонявшими два десятка лошадей для нашего обоза.

Попав на территорию лагеря, я обратил внимание, что в расположении чтото не так, как всегда. В чём же странность, что не так? Вроде бы всё как обычно, палатки на окраине хорошо укреплённого посёлка, на въездах охрана из штурмовиков, а перед штабом корпуса, сборнощитовым домиком, флаг Конфедерации на ветру развевается. Что привлекло моё внимание? Я остановился и, не торопясь к себе в батальон, ещё раз огляделся. Вот оно! Мать честная, на ровном поле за лагерем стоял самый настоящий самолёт, и если я правильно помнил картинки из своего ноута, то это не что иное, как Ан2, «кукурузник». Вот это да, прогресс прёт вперёд семимильными шагами! Значит, хоть какойто летательный аппарат смогли собрать, зашибись. Постоял я, поглазел на это чудо воздухоплавательной техники и двинул к себе.

Войдя в палатку, отведённую под нашу группу, я застал не характерную для нас суету. Все как один бравые бойцы спецназа сидели на своих местах и занимались тем, что подшивали подворотнички и пытались привести в порядок свой самый лучший камуфляж.

– Здорово, братва! – поприветствовал я товарищей и сбросил РД на свободные нары в уголке.

– Мечник вернулся.

– Привет, сержант.

– Выздоровел всё же…

– Нормально, ветеран с нами.

В группе оставалось девять человек, и парни мне были рады – хорошо это и душу греет. Присев, я оглядел бойцов, вернувшихся к своему занятию, и спросил:

– Что за дела, воины, парад, что ли, намечается?

– Намечается, – откликнулся Север, – говорят, что сам Большой Папа нас навестить планирует.

– Симаковстарший, что ли?

– Он самый. Завтра самолёт прилететь должен.

– А этот, что на поле стоит, что привёз?

– Это наша зарплата прилетела, вечером раздавать будут. В горахто нам денежки ни к чему были, а здесь хоть какая, а цивилизация. Опять же, в Пятигорске девок молодых много и питейные заведения имеются. Пока на границах тишина, начальство желает, чтобы храбрые воины отдыхали душой и телом. Кроме того, на нём и безопасники прибыли, которые должны покой и жизнь президента беречь. Всё же не абы кто, а сам глава государства в гости ожидается, встреча должна пройти как по нотам и без всяких непредвиденных случайностей.

– Понятно, теперь вопрос другой. Отряд Гойгова ещё здесь?

– С утра были здесь, – перекусывая нитку, вновь отозвался Север, – только ушли уже, наверное. Для них война продолжается, старейшина собрал, кого смог, и теперь обратно в свои горы возвращается.

– Где они остановились?

– Из нашей палатки налево, седьмая по правую руку.

Быстренько проскочив между палаток в указанном направлении, застал покидающих наш лагерь горцев – десятков семь бойцов, направляющихся к выходу. Замыкал их колонну сам старейшина, так же как и все его воины, в чёрной горке, с оружием и рюкзаком на плечах. Успел всё же. Разговоры долгие вести было некогда, и, кратко объяснив алиму суть моей просьбы, я получил ответ, что дело будет решено в самом скором времени. И я, прощаясь, пожелал старейшине и его бойцам удачи.

На следующий день, ближе к полудню, весь личный состав Кавказского корпуса выстроился на утоптанной площадке возле полевого аэродрома. По правому флангу, в окружении немногочисленной свиты, – сам комкор, тридцатилетний обрюзгший мужчина в новеньком сером мундире, в погонах генералмайора, дальше – все мы, стоящие неровными коробками воины корпуса. Первыми стоят штурмовики, за ними территориалы, дальше каратянцы, а в самом конце, как сироты какие, мы, всё, что осталось от элитного гвардейского батальона спецназначения, восемьдесят девять солдат и сержантов, два прапорщика и один офицер, наш комбат.

Простояли мы без малого два часа, и, наконец, рядом с первым «кукурузником» приземлился второй. Открылся люк, экипаж второго самолёта сноровисто подтянул к нему небольшую лесенку, и появился он, наш Верховный Главнокомандующий собственной персоной, стройный и подтянутый дядька пятидесяти пяти лет. Выглядел он так же, как и на своих портретах, в изобилии украшающих стены кабинетов всяческих ответственных работников по всей Конфедерации. Те же самые очки в тонкой оправе, та же самая бородка клинышком, умное лицо, седые волосы, строгий серый костюм, а в руке неизменная инкрустированная трость.

В сопровождении трёх офицеров Генштаба в полковничьих чинах, думается мне, замаскированных офицеров госбезопасности, он неспешно направился к нам, и над полем разнеслась команда комкора:

– Смирно! Равнение на середину!

Музыки у нас не было, плаца ровного тоже, и, пройдя по утоптанному в землицу гравию, комкор направился к Главкому. Симаковмладший хотел выглядеть браво перед своим отцом, но на подходе стушевался, голос его резко охрип, и, както невнятно доложившись, он понурился и пристроился позади сопровождающих президента полковников.

Президент, сделав вид, что в упор не замечает своего первенца, медленно, не торопясь, как на прогулке, направился вдоль строя. По его невозмутимому виду нельзя было понять, о чём он думает в этот момент и ради чего, собственно, покинул столицу и совершил столь дальний перелёт. Он прошёл мимо штурмовиков, миновал территориалов и каратянцев, а напротив Ерёменко, стоявшего без движения и преданно поедавшего начальство глазами, остановился. Рядом с ним, буквально в двух шагах, замерли офицеры свиты, а позади, как не пришей рукав, неловко переминался с ноги на ногу комкор.

Ну, сейчас начнётся, подумал я и скосил глаза на наш строй. Слухи о строгости президента ходили самые что ни есть устрашающие, и то, что он не любил разболтанность и неопрятность в одежде, знал каждый солдат в Конфедерации. Мы для него просто идеальные в этом плане жертвы, так как, несмотря на все наши усилия привести форму в порядок, видок у нас был затрапезный. На кого ни глянь в нашем строю, у всех недостатки какието имеются: то пуговиц нет, то заплатки на самом видном месте, а то и берцы кушать просят. В общем, с виду самая натуральная банда. Хотя человек он всё же не глупый, должен понимать, через что мы прошли. Посмотрим, что будет, а нам бояться нечего, так как дальше фронта не пошлют.

Симаковстарший, так и не сказав комбату ни единого слова, возобновил своё продвижение вдоль строя. Так же неспешно прошёлся до самого его конца и направился на середину. Вот он оказался напротив меня, буквально метрах в пяти, обернулся и, ещё раз оглядев наш негустой трёхшереножный строй, громко сказал:

– Воиныгвардейцы, благодарю за службу!

Никто нас к этому не готовил, но грудь сама собой вобрала в себя воздух, на миг задержала его и выдохнула:

– Служим Конфедерации, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Главком кивнул одному из полковников, который держал в руках небольшой чемоданчик, и тот без промедления его открыл. Там лежали первые наградные знаки нашего государства – чёрные кресты с перекрещенными мечами серебристого цвета. Это был Кубанский Крест, и мы, все те, кто уцелел в боях за Нальчик, Нарткалу, Алтуд, Советское и Карагач, вошли в первую сотню получивших эти награды. Наш президент начал с конца строя, каждому из нас жал руку и вкладывал в ладонь небольшой, покрытый эмалью кусочек металла. Вся процедура награждения прошла всего за десять минут, но эти минуты тянулись для каждого из нас очень и очень долго.

Возле Ерёменко Симаковстарший задержался, кивнул ему так, как если бы узнал его, и отвёл его в сторону. Несколько минут, на виду у всего строя, они беседовали один на один, и о чём шёл разговор, не знал никто.

Глава государства направился дальше, а Ерёменко встал в строй и бросил очень нехороший взгляд в сторону нашего комкора. В свете того, что я знал и слышал, можно было предположить, что дела Геннадия Симакова очень плохи. Видимо, пока претендент на президентский трон находился вдалеке от столицы, Симаковстарший смог разрешить все свои вопросы с богатейшим ПримороАзовским районом и теперь мог не опасаться предательства со стороны своего старшего сына. По крайней мере, именно такие думки посетили меня, а уж как оно было на самом деле, можно только догадываться.

На импровизированном плацу мы простояли около часа, после чего президент отправился в гости к местному князю, а нас распустили по палаткам. Я сидел на спальнике и вертел в руках свою самую первую в жизни награду – чёрный крестик с перекрещенными мечами. Эх, награда – это хорошо, только радости в тот момент у меня от неё не было никакой – я вспоминал своих камрадов, сгинувших на полях сражений, не доживших до сегодняшнего дня. Сколько раз так бывало, что хочешь о чёмто спросить когото, по привычке смотришь туда, где он должен быть, на его спальное место, а там совершенно другой человек находится. В такой момент чувствуешь себя несколько виноватым, и, хотя я понимал, что вины моей в том, что я выжил, а ктото нет, не имеется, напряг в душе всё же был.

Президент покинул нас на следующее утро, сразу по возвращении из Пятигорска. По корпусу пронёсся слух, что на смену нашему Наполеону, я имею в виду Гену Симакова, в течение двух недель должен прибыть генерал Крапивин, самый результативный наш военачальник. В отличие от наших бойцов, постоянно обсуждавших, как славно они заживут при новом начальстве, лично у меня это известие радости не вызывало. Почему? Можно и объяснить. Крапивин генерал хороший, спору нет, но он человек действия, и в то время, когда Симаковмладший будет тупо сидеть на месте, он непременно постарается перейти к активным действиям. Оно мне надо? Правильно, совсем не надо. У меня цель одна – до окончания контракта дотянуть, и если нынешнего комкора можно было бояться за тупость и глупость, то следующего – за его активность и инициативу. Грело только то обстоятельство, что Крапивин ценил жизни солдат, и если рисковал, то вполне обдуманно, и каждый шаг просчитывал заранее.

Итак, начальство отбыло, и мы ожидали, что нам непременно дадут небольшой отпуск или увольнение на пару деньков, но судьбазлодейка распорядилась совершенно иначе. От отряда Гойгова, всё же сумевшего прорваться в родные горы, по рации, выделенной от щедрот корпуса, поступила информация, что по правому берегу пограничной реки Малки скапливаются крупные силы противника. В основном это были отряды под командованием Алиева и несколько миномётных батарей Халифата. По мнению алима, противник хотел перейти границу и атаковать город Пятигорск. Наш пока ещё начальник Гена Симаков впал в какуюто прострацию, и несколько дней мы ждали, когда же он отдаст приказ на выдвижение к границе. Наконец комкор дал отмашку, и войска корпуса пришли в движение.

Делать нечего, приказ есть приказ. Отдых и увольнительные снова откладывались на неопределённый срок, и мы, привычно взвалив на плечи рюкзаки и пополнив боезапас, опять направились юг. Кроме нас, к границе выдвигались два батальона территориалов, сотни четыре бойцов, готовых в любой момент сбежать с поля боя, двести каратянцев, ждущих своего возвращения домой, и сотня самых лучших дружинников пятигорского князя. Планировалось, что наши войска должны занять оборону на развалинах станицы Зольской и из этого места проводить постоянную разведку в сторону границы, да не тутто было, так как руины поселения уже находились под контролем передовых «индейских» отрядов.

Однако мы были отдохнувшие и силу за собой чувствовали. Наш батальон по приказу комкора вырвался несколько вперёд от основных сил, которые нехотя плелись по дороге вслед за нами, и, пользуясь густыми вечерними сумерками, тихо вошёл в Зольскую. Здесь, на руинах, мы и зарубились с «индейцами» Алиева.

Моя группа, в которой я был временно назначен командиром, ворвалась в одно из зданий в центре станицы, где остановились на ночёвку спокойные и не чуявшие никакой беды горцы, и началась работа. Я шёл впереди своих бойцов, и первым на моём пути оказался часовой, который только выходил на свой пост. Дабы не привлекать внимания остальных вражеских бойцов, паливших в центре развалин костёр и готовивших себе ужин, я притаился за углом одной из комнат на входе и дождался, пока противник появится передо мной. Чтото напевая, плотного телосложения мужик, одетый в маскхалат, с автоматом на плече, прошёл мимо, и я бросился ему на спину. Рука привычно зажимает рот, а нож, пробивая ткань одежды, вонзается ему между рёбер и проворачивается в расширяющейся ране. Горец дёрнулся, засучил ногами, и я, подождав, пока он затихнет, и сбросив его тело на груду кирпичей под ногами, маякнул своим парням, чтобы они занимали огневые позиции.

Мы готовы и ждём, что бой начнут группы, которыми руководит сам комбат. Наконец ударили все три пулемёта, которые оставались в нашем батальоне. Сейчас они направлены на основную группировку горцев, засевших на южной окраине поселения. Вторя пулемётам, гремят разрывы гранат, а наша группа из автоматов косит тех, кто является нашей целью. На фоне костерка, возле которого они сидят по кругу, «индейцы» просто отличная мишень, и у нас всё как в тире получилось: выстрел, попадание, трупак.

Все враги убиты, а от комбата прибежал посыльный. Приказ Ерёменко ясен и прост – выставить посты, устраиваться на новом месте и готовиться к завтрашнему бою, который в любом случае неизбежен. Нормальный приказ, и, учитывая, что ближе к утру подойдут основные силы корпуса, всё складывается для нас очень неплохо. Осваиваемся в захваченном здании, грабим убитых и собираем боеприпасы, благо, что и у нас, и у горцев оружие в принципе одно и то же – пережившие все возможные катаклизмы «калаши», карабины и большое количество гранат. Сажусь на ещё не остывший труп молодого парня в какойто домотканой одежде, видимо, он с дальнего аула за подвигами недавно спустился. Поворошив в костерке уголья, пододвинул к себе поближе железный котелок, в котором варились куски баранины, и обратился к своим бойцам:

– Кто жрать хочет? Парни, налетай, пока горячее.

Никто не отозвался, а я ничего, посидел и перекусил. Пока суть да дело, ночь провели спокойно, наступило утро, а подкрепления мы так и не дождались. Комбат терзал рацию, а ответ был один – держите развалины и проходящую через них дорогу, подкрепление вотвот будет. Ладно, приказ есть, закрепляемся и ждём гостей, которые не замедлили появиться.

Часам к десяти утра показались передовые разведывательные группы «индейцев». Их подпустили поближе и посекли из пулемётов. Наваляли около десятка вражеских бойцов, но на этом эффект внезапности исчерпал себя полностью, и пришлось биться в полную силу. Горцы подтянулись к станице, скопились в лесах, разросшихся вокруг за последние десятилетия, и окрестных карьерах, оставшихся от старых времён, и после полудня предприняли на наши позиции первую и последнюю свою атаку.

Мелкие вражеские группы, как правило тройки и пятёрки, просочились в окраинные развалины, закрепились и начали выкуривать нас из станицы. Как могли, мы огрызались, но нас было мало, а три наших пулемёта против всей огневой мощи наступающих играли не очень. Два часа мы сдерживали «индейцев» и в итоге, потеряв несколько человек, откатились сначала на другой конец поселения, а затем на левый берег небольшой речушки Золки.

На наше удивление, вслед за нами воины Алиева не ломились, засели в Зольской и перегруппировывались. Так прошёл этот, ещё один поганый денёк. Вслед за ним пролетела и холодная весенняя ночь, которую мы провели в лесу по левому берегу реки. Подкрепления всё не было.

Утро началось с мощного миномётного обстрела, и по растущему вдоль дороги лесу, в котором мы закрепились, пронеслась череда разрывов. В такой ситуации всё, что ты можешь, это зарыться в какуюнибудь промоину или разрытую дикими кабанами яму, вжаться в землю и молиться всем известным тебе богам, чтобы пронесло, чтобы смерть, падающая на тебя сверху, в очередной раз промахнулась. Противный визг мин, которые ударяются о стволы деревьев, взрыв и смерч осколков, сшибающих сучья и срезающих ветки, заполоняют пространство. Чтото горит, и густые клубы дыма заволакивают всё вокруг. Ни черта не видать, вонючий дым забивает лёгкие, и сквозь гарь разносится уверенный голос комбата:

– Всем отход! Командирам групп проконтролировать, чтоб никто здесь не остался! Живей, парни!

Батальон, вернее, то, что от него осталось, опять отходит, и через несколько километров, невдалеке от совсем недавно разрушенного моста через речку Этока, мы обнаруживаем неплохо подготовленную позицию, по виду покинутую всего полчаса назад. На высотке посреди дороги, в полукилометре от реки, в полный профиль вырыты окопы и имеется несколько хороших блиндажей. Вот оно, значит, чем территориалы и каратянцы занимались вместо того, чтобы нам на помощь прийти. Козлы! Твари! Курвы! Сдали нас вчистую.

Мы хотим отойти за речку, но горцы тоже не дураки, уже обошли нас по флангам, и все подходы к воде плотно простреливаются из пулемётов и снайперами. Нам остаётся только закрепиться на позициях, оставленных нашим отступившим подкреплением.

– Вот и всё, отбегались, – прошептал лежащий неподалёку от меня Север. Он посмотрел на меня и спросил: – Что же это такое? Сержант, за что же нас сдали?

– Наверное, слишком хорошо воевали, боец, а Гена Симаков таких, как мы, никогда не любил. Вот и отгребаем теперь по полной.

– Как же так можно, сержант, нам же его отец только несколько дней назад руку жал?

– А вот так, Север. Такие люди, как Гена, с высокой горки на всё плевать хотели и действуют по старой пословице «Кто выжил, тот и прав». Что ему наша жизнь, так, монетка разменная. Мы сгинем, а потом он сможет сказать, что мы проявили самовольство, возгордились наградами и потому погибли. Ему уже всё равно, он с корпуса уходит, а отцу его небольшая шпилечка. И по фиг, что мы люди живые, главное – он себя потешить сможет и Крапивина, который ему на смену придёт, самого лучшего подразделения лишить.

– Значит, мы здесь сдохнем?

– Подожди, братишка, – подбодрил я парня, – нам бы до ночи дотянуть, поле проскочим и через речку переправимся, а там до Пятигорска всего ничего, один маршбросок.

– Это как в Нальчике? – Глаза парня заблестели надеждой.

– Да, – подтвердил я, а сам подумал о том, что до темноты мы вряд ли продержимся, но это я так думаю, а парни мои, которых семь человек осталось, должны верить в удачный исход этого боя.

Первые наскоки горцев мы отбили, а затем они всё же подтянули эти грёбаные миномёты, и дело приняло совсем другой оборот. Нас с комбатом и связистом Костиком Свиридовым привалило в блиндаже, и я потерял сознание.

Очнулся оттого, что совсем рядом раздавалась гортанная речь кавказцев. Говорили двое на какомто своём наречии, и, если судить по интонациям, они о чёмто спорили. Я открыл глаза, полная тьма, а на веках земляная пыль, пока проморгался, голоса отдалились, а затем исчезли. Рядом ктото глухо застонал, и, поводив руками, я нащупал чтото большое и тёплое. Это было тело нашего комбата, который тоже был жив. Он прерывисто дышал, из горла вырывались неразборчивые стоны. Еле повернувшись на бок, я смог добраться до кармана, вытащить спички и одну из них с третьей попытки зажечь.

Огляделся. Блиндаж рухнул, но во время обстрела мы находились под опорной балкой и, видимо, только поэтому остались живы, я контужен и могу попробовать откопаться, а вот у Ерёменко дела плохи – бревно, упавшее с перекрытия, разбило ему левую руку и голову задело. Было бы пространства побольше, попробовал бы его перевязать, а так придётся сначала на поверхность выбраться.

Прислушался, посторонних звуков наверху нет, и в направлении выхода начал растаскивать мусор и землю, обвалившуюся на нас. Сколько проработал, не знаю, мне показалось, что прошло не менее часа. Вымотался полностью, а работу и наполовину не сделал, упал на ту грязь, которую отгребал, и попробовал отдышаться. В это время на поверхности зашуршала земля, осыпавшаяся под ногами людей, я напрягся и услышал тихий голос сержанта Ахмедова:

– Эй, комбат, ты жив?

– Исмаил, это Саня. Ты один?

– Мечник, выжил, молодца. Со мной двое, Север из твоей группы и Бурый из моей. Полковник жив?

– Да, но состояние плохое.

– Жди, сейчас мы вас откопаем.

Спустя двадцать минут, вытянув тело полковника с помощью Исмаила, я выполз наружу. Ерёменко в ночной темноте, как могли, перевязали, погрузили на плащпалатку и, обходя по большой дуге недалёкую рощицу, где горели костры горцев, направились к речке, за которой должны были быть наши войска.

Глава 28

Северный Кавказ. Посёлок Иноземцево

11.05.2060

Я сидел на лавочке возле палатки и гладил по голове молодую чёрную овчарку, которая прибилась к нашему полупустому лагерю пару дней назад. Умная собака уворачивалась от рук и, видимо чуя, что на душе у меня не спокойно, пыталась лизать мои ладони. Мне вспоминалась прошедшая неделя.

Через речку Этоку мы перебирались тяжело. Сама по себе она небольшая, в сухое лето, наверное, можно пройти с берега на берег, не замочив колен, однако сейчас, после прошедших в верховьях гор дождей и таяния снегов, она была полноводна и бурлива. Ко всему этому добавлялось то обстоятельство, что с нами был комбат под сотню кило пока ещё живого веса. Пройдясь по берегу, мы нашли пару брёвен, связали их вместе ремнями, погрузив поверх этого убогого плотика так и не пришедшего в себя Ерёменко, столкнули плавсредство в воду и, придерживая плот руками, стали переправляться через поток. Мы были уставшие, измождённые, но не сдавались и, помогая и поддерживая друг друга, через час выбрались на левый берег Этоки.

Светало. Брёвна, не сдерживаемые больше ремнями, отправились дальше по течению, а нам предстояло дотянуть нашего командира в расположение воинских частей корпуса, где его могли бы быстро доставить в санчасть и оказать всю необходимую медицинскую помощь. Только тронулись в путь, как нас остановил лязг передергиваемых затворов и окрик:

– Стой, кто идет?!

– Спецназ Кавказского корпуса, – откликнулся Исмаил.

– Какой спецназ, они же к горцам переметнулись!

– Вы что, совсем тут офигели? Мы там гибнем, а вы нас за предателей держите? – со злостью спросил адыг.

– Ничего не знаю, разоружайтесь и руки в гору, а не то стрелять будем.

– А сами вы кто?

– Дружина Пятигорска.

У нас при себе было три автомата, четыре пистолета и пара гранат, не густо, и, повинуясь команде, мы бросили оружие перед собой и подняли руки вверх. Можно было бы и побегать по лесу, оторваться от тех, кто нас задержал, но с нами раненый командир, и это полностью меняло ситуацию.

Из густого кустарника появилось несколько бойцов с синими повязками на рукавах камуфляжа. Нас повязали и, подгоняя прикладами автоматов в спины, погнали по тропинке, еле заметно петляющей меж деревьев. Прошагав пару километров, вся наша группа вышла на большую поляну, где у местных воинов был разбит временный лагерь. Комбата, всё так же тихо постанывающего на плащпалатке, поволокли дальше, а нами занялся местный сотник, суровый мужик с лицом, покрытым мелкими оспинами.

– Ну что, спецназ, – сотник подошёл к кряжистому дубу, у которого нас усадили, – к врагам переметнулись?

– Что за хрень, дружинник? – спросил я его. – Мы приказ выполняли, Зольское захватили, подкреплений ждали, а вы нас кинули. Двое суток наш батальон более тысячи горцев держал, а помощи так и не дождались. Сотник, сообщи о нас в штаб корпуса, там знают, как на самом деле всё было.

– Если вас в штаб корпуса сдать, сержант, – ухмыльнулся сотник, – то всех четверых сразу к стенке поставят и лоб зелёнкой намажут. Ваш комкор выходил с нами на связь, и мы имеем приказ без разговоров расстреливать всех спецов, решивших обратно переметнуться.

– Тогда зачем с нами разговоры ведёшь, расстреливай, раз такое дело.

– Успеется, для начала надо разобраться, что происходит, а то странностей вокруг много, и я их не понимаю.

– Комбата нашего куда уволокли? Не в расположение частей корпуса?

– Нет, он у нашего лекаря на соседней поляне, тот в деле своём понимает хорошо, и, думаю, ваш полковник выживет.

Командир пятигорцев ушёл, а мы всё так же сидели у дуба и не понимали, что же такое происходит в родном корпусе. Ладно, Гена на нас озлился, подставить решил, както своего отца очернить и Крапивину бяку сделать, но расстреливать без суда и следствия тех, кто до конца выполнял его приказ, – это перебор. И так ситуацию вертели, и эдак, но никакого логичного объяснения происходящим событиям так и не нашли. Что творится, непонятно, стрельбы не слыхать, а значит, и боя нет, хотя горцы уже должны были в наступление перейти. В лесу стоит тишина, на поляне только мы да десяток дружинников во главе со своим командиром и радистом.

Глядя на это окружающее нас спокойствие и не в состоянии хоть както повлиять на происходящие вокруг события, мы прижались к стволу дуба и задремали. Спустя пару часов нас разбудили, и снова рядом с нами оказался пятигорский сотник:

– Подъём, спецназ.

Открываю глаза – что такое, что за суета, вся поляна забита вооружёнными дружинниками, а нам руки развязывают.

– Что случилось? – только и спросил я местного командира.

– Гена Симаков на сторону противника переметнулся.

– Да ну? – удивился я. – С какой стати? Он хоть и сволочь по жизни, но в Конфедерации фигура влиятельная, и ему это ни к чему. Откуда информация?

– Наш разведчик доложился, что у брода через Этоку Симаковмладший с Алиевым встречался. Горцы беспрепятственно переходят на наш берег и двигаются по дороге на Пятигорск. Некоторые подразделения вашего корпуса идут вместе с ними. Кроме того, из резиденции князя сообщили, что в Иноземцеве идут бои, а сам комкор объявил, что существовал заговор против президента, и сейчас там мятежников уничтожают.

– Кого он виновными объявил?

– Вас, штурмовиков, начальника штаба Рябова и представителей госбезопасности. В общем, кто есть кто, мы уже разобрались, и теперь остаётся только выстоять до подхода Крапивина и войск, которые с ним по основной транспортной магистрали от Минеральных Вод выдвигаются. Нужны сутки, а потому, гвардейцы, получайте своё оружие и решайте сами, куда вы пойдёте, или с нами на Пятигорск, город защищать, или на Иноземцево к своему лагерю.

Разобрав свои стволы и пустые разгрузки, переглянулись, обсудили ситуацию и решили идти за дружинниками, которые должны были обогнать двигающихся по дороге боевиков и закрепиться по левому берегу реки Подкумок. Местный сотник наше решение одобрил, а его бойцы поделились с нами боеприпасами.

Спустя несколько часов, обогнав «индейцев» и перешедших на сторону врага территориалов, мы оказались у моста через Подкумок. Позади нас – бывшая улица Дзержинского, а впереди – большой мост, который должен уцелеть в любом случае. Других транспортных переправ через реку нет, все порушены ещё в Хаос, а нам в скором времени придётся в наступление переходить. Силы наши небольшие, триста дружинников, пара миномётов калибром 82мм, да пяток пулемётов. На подходе ещё около полутысячи ополченцев и княжеская охрана, сотня отличных воинов. Все они идут из нынешнего центра города, из района Бештау. У противника после предательства комкора более двух тысяч солдат и около тридцати пяти 120мм миномётов. Силы явно неравны, но мост держать всё же полегче, чем позицию в чистом поле, и чего действительно стоит опасаться – это вражеских артналётов и обходных манёвров по бродам, наличествующих вверх и вниз по течению.

На мосту уже были укрепления – несколько блиндажей, окопы вдоль развалин и парочка основательных бетонных дотов, в которых стояли пулемёты, не станкачи, правда, а обычные ПКМы, но и они могли остановить любую пехотную массу вражеских войск. По большому счёту мы здесь были не нужны, и на этой позиции остались только полсотни бойцов из местной дружины. Всем остальным защитникам города – задача простая: оборонять берега Подкумка.

Нас определили в группу к одному из местных старожилов. Кроме нас четверых, в ней пятнадцать ополченцев, вооружённых кто чем. Тут тебе и три карабина СКС, и «Тигр» с навешенной на него оптикой, и охотничьи гладкостволы, и один непонятно как доживший до наших дней пулемёт Дегтярёва, который я неоднократно видел в фильмах про Великую Отечественную войну. Закрепились в развалинах, сидим ждём, левее нас, в районе моста, несколько раз вспыхивала ожесточённая перестрелка, чуть позже стали слышны миномётные взрывы, и опять стрельба из нескольких сот стволов. Так дотянули до вечера, смогли передохнуть от всех испытаний, выпавших на нашу долю в минувшие дни, и хорошенько подхарчиться из запасов наших новых товарищей по оружию.

Смеркалось, пару раз на правом берегу мелькали вражеские воины, и одного из них местный охотникследопыт, которого все звали дед Устин, с одного выстрела снял. Это вроде как обозначил противнику, что здесь пути нет и бродить не надо. Горцы намёк поняли и маячить у нас под носом перестали. Уже в сумерках на той стороне замелькало чтото белое, по виду полотенце, а затем появился плотного телосложения солдат в нашем армейском камуфляже, который с поднятыми руками направился к охраняемому нами броду. Приглядевшись, я распознал старшину из Пятой охранной роты территориалов, который приходил в дом Елены Карповой забирать документы и оружие своих непутёвых подчинённых.

– Сейчас я его, падлу эту изменную, сниму. – Рядом со мной стоял дед Устин и уже пристраивал на выбитом из стены камушке свою винтовку.

– Погоди, дедушка, – я остановил его, – похоже, свой это человек, послушаем, что скажет.

– Ладно, – убирая свой «Тигр», пробурчал дедок и отошёл в сторонку, – посмотрим, хто енто такой с белой тряпкой над головой. Однако же, если он вам не нужен будет, мне его отдайте.

Тем временем старшина перебрался на наш берег, оглянулся и, заметив, как из развалин, где мы засели, ему машет десятник ополченцев, бегом направился к нам. Территориал заскочил внутрь и сразу же выпалил:

– Не стреляйте, я сдаться хочу.

– Кто таков? – задал ему вопрос десятник.

– Старшина Приходько, Пятая охранная рота.

– Документы есть?

– Нет, остались в расположении роты, в Новопятигорске.

– Кто твою личность может подтвердить?

– Это действительно старшина из Пятой охранной роты, – сказал я.

– Допустим. – Не отводя от Приходько глаз, десятник кивнул и продолжил задавать вопросы: – Как к горцам попал?

– Обычно, – старшина присел на корточки, – как и все. Вчера утром к нам в расположение прибыл комкор Симаковмладший, построил весь личный состав и объявил, что в Кавказском корпусе мятеж и вскоре к нам на помощь подойдут союзники с гор. Намто что, сказали и ладно, а потом по тревоге подняли и вместе с остальными территориальными подразделениями направили навстречу союзникам. Сегодня соединились, и тут выяснилось, что союзники наши – самые настоящие вчерашние враги, а комкор опять всех построил, и нам зачитали приказ, согласно которому Возрождённый Пророк Магомед назначает его своим наместником на всём Северном Кавказе и Кубани.

Приходько прервался и утёр со лба пот, а десятник поторопил его:

– И что дальше?

– Принесли присягу на верность Новоисламскому Халифату, вот и всё.

– Да как же ты посмел, сволочь?! – В разговор вклинился дед Устин.

– А что делать было, – старшина всем телом подался вперёд, – когда мы в поле стоим, а вокруг «индейцы» с пулемётами позицию заняли. Человек пять отказались, так им головы отрезали, а согласились бы, имели бы возможность к своим вернуться.

– Сколько людей Симаковмладший увёл?

– Почти тысячу, всех территориалов, миномётчиков, несколько десятков штурмовиков и половину батальона ВБР, который в городе стоял.

– А остальные?

– Штурмовики в Иноземцево под командование Рябова и безопасников перешли, а каратянцы гдето в горах сидят, ни за кого воевать не хотят и ещё во время ночного перехода от общего строя отделились.

– Самто как сбежал?

– Нашу роту на том берегу поставили следить, чтоб ваши диверсанты в тыл не перебрались. Я к командиру роты переговорить подошёл, чтоб, значит, к своим вернуться. Он меня поддержал и к вам отправил, а сам пятёрку «индейцев», что за нами присматривает, отвлекал.

– И что, вся ваша рота готова обратно вернуться?

– Вся, – закивал старшина. – Служить южанам – это не для нас. Мы хоть и не святые, но у нас дома семьи остались, хозяйство, да и понятие Родина для многих не пустой звук.

– Раз так, то нормально, – одобрил слова территориала десятник и, оставив вместо себя деда Устина, умчался на доклад к начальству.

Этой же ночью мы перешли брод и вышли к позициям Пятой охранной роты. Ожидалось, что именно нам придётся заняться пятёркой горцев, приглядывающих за невольными изменниками. Однако эти тюфяки, я имею в виду территориалов, управились сами, нам работы уже не нашлось, и вскоре вся рота вместе с тремя миномётами и их расчётами перешла на наш берег и усилила оборонительные позиции Пятигорского князя.

Более ни в каких активных военных действиях участия мы не принимали, так как после полуночи появились штурмовики, а к полудню следующего дня – большой тележный обоз, с которым прибыл генераллейтенант Крапивин и, как довесок к нему, четыреста гвардейцев из нашей родной бригады. Самый результативный полководец Конфедерации в очередной раз оправдал своё звание лучшего – с наступлением темноты сразу пошел в атаку. Как проходила битва, мы не знали, так как нас отправили в расположение корпуса. Только позже от раненых бойцов, прибывающих в Иноземцево, коечто услышали и смогли представить, что же, собственно, происходило в ту ночь.

Крапивин не стал долбиться в оборону противника в лоб, а, пройдя вдоль горы Машук, возвышающейся над Пятигорском, в районе улицы Фабричной одним броском штурмовых групп форсировал Подкумок и нанёс фланговый удар по всей группировке войск Алиева. Наши солдаты, обманом оказавшиеся на стороне врага, начали сдаваться в плен десятками, а «индейцы», поняв, что дела плохи, бросив миномёты южан, быстрым маршем направились в сторону Зольской. Вместе с ними ушёл Симаковмладший и семь десятков лично ему преданных солдат. Ну да и хрен с ними, с предателями этими, ещё достанем их, а вот то, что во время своего отступления горцы вырезали полторы сотни территориалов, хотевших сдаться наступающим штурмовикам, помнить стоило особо.

Три дня нас не тревожили, и мы или отсыпались, или дежурили у госпиталя, куда привезли нашего комбата. Что с нами будет, никто из нас не знал, а гадать не хотелось. Мы просто ждали, и вот вчера нас вызвал к себе сам Крапивин, вернувшийся в расположение базы корпуса. Догнать противника наши войска так и не смогли, вышли на границу и остановились. В лагерь постоянно подходили подкрепления и тут же отправлялись в сторону Зольской. Судя по всему, готовилось мощное наступление на Кавказ, но нас это уже не касалось.

Впрочем, сейчас не об этом, а о нашей встрече с генералом. Когда мы все вместе вошли в кабинет комкора, то Крапивин, ссутулившийся пожилой человек в расстёгнутом генеральском мундире, сидел за столом и подписывал какието документы. Стоим навытяжку, ожидаем. Наконец, спустя пару минут, генерал расписался в последней бумажке и поднял на нас свои покрасневшие от недосыпания глаза. Он неспешно оглядел нас и спросил:

– Как настроение, воины?

Ему ответил Исмаил:

– Не очень, товарищ генерал. Сами понимаете почему.

– Конечно, понимаю, – невесело усмехнулся он, – про ваши бои от самой Зольской я знаю, пленные горцы рассказали, как всё дело было. – Генерал почесал небритый подбородок. – Вы отличные солдаты и выполнили свою работу очень хорошо, и даже несмотря на предательство не посрамили нашу воинскую славу. Посему все вы отправляетесь домой, на вашу бригадную базу в станице Павловской, и примете участие в возрождении батальона спецназначения.

– Разрешите вопрос, товарищ генераллейтенант? – обратился я к Крапивину.

– Да, сержант.

– Что насчёт тел наших павших товарищей, которые в эти дни погибли?

– Через час они будут похоронены в общей могиле, которая готовится за территорией лагеря.

– Разрешите просьбу? – Генерал кивнул, мол, валяй, и я продолжил: – Разрешите наших воинов похоронить отдельно.

Крапивин встал изза стола, подошёл ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Зачем?

– Мы хотим поставить на месте захоронения своих друзей памятник и сделать эту могилу нашей батальонной святыней.

– Ты считаешь, что все остальные не достойны того, чтобы лежать рядом с вашими погибшими?

– Никак нет, но…

– Нет, сержант, все погибшие в этих боях будут лежать в одном месте, а если хотите поставить памятный знак, то ставьте на общей могиле. Нет никакого разделения меж павшими за общее дело, все погибли поразному, но заодно.

– Я понял.

– Раз так, то в канцелярии получите проездные документы и с первым же конным обозом можете отправляться на родину. Идите.

Покинув штаб, мы получили необходимые нам бумаги и отправились на кладбище, расположенное за лагерем. Здесь, в большой яме, вырытой территориаламиштрафниками, лежали обёрнутые в белую холстину тела погибших. Кто чей, сейчас и не разберёшь, всё происходило очень буднично, без всяких речей, отпеваний и прочих ритуалов. Люди жили, люди погибли, и теперь их место – эта общая могила на краю базового лагеря Кавказского экспедиционного корпуса.

Всё было готово к погребению. Появился офицер, невысокого роста крепыш из разведбата нашей бригады, и с ним наряд бойцов, вооружённых карабинами. Капитан даёт команду, и работяги сноровисто закапывают могилу. Спустя десять минут только невысокий, не более полуметра в высоту, холмик указывает на место захоронения. Вновь звучит команда офицера, солдаты дали в воздух три залпа из карабинов, а мы поддержали этот последний салют в честь павших из своих пистолетов. Капитан с солдатами покинул это место, вслед за ним с лопатами на плече ушли территориалы, и мы остались одни.

Наше тягостное молчание нарушил Исмаил:

– Мне служить всего две недели осталось. Как буду свободен, так на охоту за Геной Симаковым отправлюсь. Сам жить не буду, а гниду эту достану. Матерью своей, которой не видел никогда, клянусь, что убью этого подонка. Если у меня не выйдет, хочу, чтобы им ктото из вас занялся. Вы как?

– Согласен, надо гада завалить, – подтвердил я. – Если у тебя не получится, я в работу включусь.

– Да, смерть предателю! – Это отозвался Север.

– Полюбому, а за своих братков посчитаться надо, – соглашается Бурый.

– Раз так, то пошли собираться, завтра возвращаемся в бригаду.

Такими были эти дни. Прищурившись, я посмотрел на весеннее солнышко, выглянувшее изза туч, и ещё раз погладил овчарку по голове. Из палатки вышли Север и Бурый с рюкзаками на плечах, и одновременно с ними появился Исмаилага, ходивший в госпиталь.

– Как комбат? – Я встал с лавочки.

– Нормально, пытается разговаривать. Врачи говорят, что знахарь пятигорский, который им занимался с самого начала, просто чудо сотворил, и ему не придётся руку отрезать. Для строя он теперь не годен, но жить сможет вполне нормально. Теперь ему главное отлежаться, слишком много крови потерял и контузия сильная.

– А самто он что говорит?

– Речь у него ещё нечленораздельная, но я ясно разобрал слова «удача» и «рад».

– Что обоз?

– Только нас и ждут. Пошли.

Рюкзаки на плечи – и вперёд. Конный обоз, пять десятков телег, отправляющийся в Конфедерацию, в самом деле уже был готов отправиться в путь. Мы заняли места на одной из повозок, раздалась команда старшего колонновожатого, которому здесь все подчинялись, и мы направились домой. От всего батальона, не считая раненых по госпиталям и тех, кто был в Павловской, нас оставалось четверо, и для нас четверых война была окончена. Настроение не очень, и радоваться особо нечему, но нам повезло, мы выжили и хотели жить дальше, мы были молоды, и перед нами была вся жизнь.

Мечник

Глава 1

Кубанская Конфедерация. Станица Павловская.

15.11.2061

Майор Черепанов, затянутый в тёмнозелёный армейский камуфляж стройный брюнет, оторвался от ноутбука, на котором чтото печатал, поднял на меня взгляд и спросил:

– Может быть, всё же останешься?

– Нет, командир, для себя я уже всё решил. Хватит, свой пятилетний контракт отработал честно, а теперь на вольные хлеба хочу уйти. Деньги есть, связи имеются, да и подругу мою, что за морем, в Трабзоне с ребёнком осталась, сюда перетянуть хочу. Построю дом в Гвардейском, отдохну, а там уже и решу, чем заняться.

– Ну, раз так, значит, иди своей дорогой и не отступай. Однако если захочешь вернуться, то прапорщика я тебе в бригаде сразу пробью и в военное училище отправлю. У нас офицеров не хватает, да и с хорошими сержантами проблема. Сам всё знаешь.

Да, это я знал. После похода на Кавказ, где наш экспедиционный корпус умылся кровью, потерял более шестидесяти процентов личного состава и всё тяжёлое вооружение, от нашего гвардейского батальона спецназа в строю осталось только четыре человека. Мы вернулись в станицу Павловскую, где находился базовый лагерь нашей славной Четвёртой бригады, некоторое время отдыхали, и началась обычная служба. Президент Симаков, по сути диктатор нашего государственного образования под названием Кубанская Конфедерация, приказал восстановить наш батальон, и понеслись деньки один за другим.

Мне, самому обычному гвардейскому сержанту Сане Мечникову, дали под командование группу молодых разгильдяев, готовых послужить родине, и за год с небольшим я постарался сделать из них настоящих бойцов. Думается, это у меня получилось очень хорошо. Все пятнадцать человек, находившихся у меня под началом, стали настолько лютыми бойцами, что их даже свои сослуживцы немного побаивались, и не важно, новобранцы или ветераны, всё едино. В душе я гордился этими парнями и передал им всё, что знал и умел сам, а может, даже чуточку больше, поскольку не скупился и за небольшое вознаграждение нанимал в бригаде инструкторов, которые в какойлибо военной специальности понимали и знали больше, чем отслуживший пять лет сержант.

Завтра заканчивался мой пятилетний контракт, который я в своё время подмахнул не глядя. Я попрощаюсь с парнями, прошедшими со мной очень многое, с бойцами моей группы и с нынешним командиром батальона. Что будет потом? Над этим вопросом я размышлял часто. Но на какой путь мне встать, так до конца и не определился. И не потому, что были какието сомнения, а по той простой причине, что я знал: строить долгосрочные планы в нашем изменчивом мире бесполезно. Человек, в данном случае я, может размышлять о чём угодно, но куда кривая его судьбы вывезет, предугадать нельзя. Впрочем, я верил в свою счастливую звезду и хотел надеяться только на лучшее. Впереди свободная жизнь, игра начинается, но уже сейчас у сержанта Мечникова есть некоторые планы на будущее и несколько козырей в рукаве.

В первую очередь конечно же это деньги, которые у меня имелись. Не много и не мало, но три тысячи золотых конфов наличкой, а это, между прочим, сорок пять килограммов драгоценного металла, и акции некоторых предприятий нашего государства, общей стоимостью ещё в пятнадцать тысяч монет. Пока все это хранилось у нашего бывшего комбата Сергея Ивановича Ерёменко, который после полученных на Кавказе ранений не смог более тянуть на себе командование батальоном, но службу не бросил и сейчас заседал в органах государственной безопасности, заместителем начальника аналитического отдела. Неплохо пристроился полковник, глядишь, и мне это какуюнибудь пользу принесёт.

Вовторых, мои надежды укреплялись тем, что наконецто на границах Конфедерации воцарилось относительное спокойствие, которое несло стране долгожданную стабильность и возможность развиваться без угрозы со стороны внешних врагов. На севере – мир, царь Иван подписал пакт о ненападении и, как говорят, тихо спивается у себя в столице, городе Шахты. В Крыму нанесён удар по караимам, и они отступили к западному побережью полуострова. На востоке после сражения под Мокрым Батаем единственная уцелевшая орда дикарей«беспределов» всё же обогнула озеро МанычГудило и ушла в сторону Волги.

Самая главная проблема оставалась на Кавказе, где войска Новоисламского халифата стремились пробиться к нашим внутренним районам. Однако в течение летней военной кампании, блестяще проведённой нашим самым лучшим полководцем генералом Крапивиным, южане были вынуждены отступить. Как вещало столичное радио, главный источник информации в нашем государстве, было проведено сразу четыре наступательные операции, и сейчас, понеся огромные потери, южане вновь откатились на территорию Грузии и Азербайджана. Они потеряли КабардиноБалкарию, Аланию, плодородную Рионскую низменность и большую часть Чечни и вновь собирали войска для очередного рывка на север. О мирных переговорах речь пока не шла, халифатцы всё ещё были сильны. Но Крапивин должен был их дожать в течение зимней кампании, и сомнений в том, что Новоисламский Халифат потерпит поражение, не было ни у кого. Опять же Трабзон от них откачнулся и заключил с нашими войсками, вышедшими к Кобулети, временное перемирие.

И третье, что вселяло в меня уверенность в завтрашнем дне, – это то, что я был молод. Мне всего только двадцать два года, я здоров, силён, неглуп, хорошо подготовлен и готов принять любые удары судьбы, выстоять и оказаться победителем. Можно сказать, что это самоуверенность и бахвальство. А с другой стороны, это знание своих сильных сторон.

– О чём задумался? – прервал мои размышления Черепанов.

– О гражданке, командир, – усмехнулся я и сам спросил: – А ты отчего в отставку не выйдешь?

– Что мне там делать, Мечник? Я воин и, кроме как воевать, ничего не умею. Веришь или нет, а я когда одежду гражданскую надеваю, так места себе найти не могу. Батальон – мой дом, и здесь моя родная стихия.

– Понятно, – протянул я. – Ерёменко при встрече чтонибудь передать?

– Да в общемто нет. – Комбат пожал плечами. – Мы с ним по рации частенько общаемся, а вскоре к Павловской телефонную линию протянут – и совсем хорошо будет.

– Насчёт Исмаила чтото слышно?

Майор нахмурился и ответил:

– Нет, ничего нового. Известно точно, что Гену Симакова в Грузии именно он достал. А вот что с ним потом случилось, неизвестно. Его искали, и, между прочим, очень хорошо, но никто найти не смог. Как в воду Исмаил канул, и, наверное, для него это самый лучший вариант. Всё же он не когото привалил, а старшего сына президента, хоть и предателя, но всё же родную кровь. Как Симаковстарший отреагировал на это убийство, можно только догадываться, так что, скорее всего, сидит сейчас наш камрад гдето высоко в горах, вот пусть там и находится.

– Ясно. – Я встал с кресла. – Ну, пойду напоследок по лагерю пройдусь.

– Давай, – кивнул офицер и вернулся к экрану своего ноутбука.

Выйдя из штаба батальона, невысокого и приземистого кирпичного домика на окраине станицы Павловской, я огляделся. Всё как обычно. В палаточном лагере, раскинутом вокруг нескольких улиц, военная суета, хотя большей части нашей бригады здесь нет – кто на Кавказе, кто на Дону, а кто и вообще непонятно где боевую задачу выполняет. Однако два батальона всегда на месте, и, как обычно, над плацем разносится гневный голос майора Максимова, этого человекапереростка, готовившего для бригады новых бойцов.

Эх! Хорошото как! Я полной грудью вдохнул осенний ветерок и направился в сторону палатки, где находилась наша вторая группа. Воины у меня резкие, и приходится постоянно за ними присматривать, чтобы не залетели в какуюнибудь нехорошую передрягу. В этом месте я нахожусь последние сутки, и совсем не хочется тратить это время на спор с какимнибудь бригадным офицером, у которого в станице на вечерних танцах подругу увели, а потом в грызло сунули, чтоб не пытался на солдата авторитетом и погонами давить.

В расположении группы всё было в норме. Бойцы вернулись с полигона, чистили оружие и слушали льющуюся из подвешенного в углу динамика музыку.

– Сержант, – обратился ко мне один из парней, молодой белобрысый паренёк, позывной которого был Сметана, – когда на стол накрывать будем?

– К вечеру, вместо ужина. Всё купили, что я говорил?

– Так точно! – Солдат шутливо козырнул. – Всё самое лучшее, что в станице на рынке имелось. – Паренёк ухмыльнулся и перечислил: – Водочка и винцо, три ящика пива и фрукты, салаты и хлеба двадцать караваев, колбаска, зелень и рыбка копчёная. Что в списке было, всё взяли.

– Что с мясом на шашлык?

– Замариновали четыре ведра, два с бараниной и два со свининой.

– Норма. – Я присел за столик в уголке, который сколотил специально для себя, и достал из РД, лежащего под ним, свой ноутбук, верой и правдой служивший мне вот уже почти пять лет.

– Мечник, – вновь окликнул меня Сметана, – а кто у нас вместо тебя командиром группы будет?

– Офицеров нет, прапорщиков тоже не хватает, так что сержант Иноков из Третьей роты.

– Это тот, у которого пять ранений было?

– Он самый, между прочим, мой товарищ, так что слушать его как меня. Как поняли, воины?! – Я оглядел сидящих посередине палатки парней.

Бойцы загудели, мол, не переживай, сержант, мы не подведём. Раз так, то можно быть спокойным, хотя намучается с ними Инок, это и к гадалке не ходи, слишком уж лихие парни у меня на воспитании были. Впрочем, это уже не моя забота.

Воткнув адаптер ноутбука в сеть, я включил его и вывел на экран текстовый файл, созданием которого занимался уже три месяца. В нём не было ничего секретного. Но у многих людей он вызвал бы определённый интерес, так как это было полное описание Кубанской Конфедерации на этот год. Сюда я вносил всю известную мне информацию по ресурсам, населению, промышленности и экономике нашего государства. Зачем? Так это совершенно понятно. Я собирался начинать новую жизнь и был просто обязан знать, что и где находится. Начинал с мелочей, а потом так увлёкся, что и парней своих стал напрягать, дабы сведения добывали. Благо народу у нас в бригаде много и он разный, люди со всех концов страны здесь службу тянут. У одного кусочек информации имеется, у другого, а сложи всё вместе – очень полная и точная картина всей нашей державы получается. Плюс имеются старые карты, так что если сведения накладывать ещё и на них, то совсем шикарно выходит.

Сегодня мой труд по землеописанию Кубанской Конфедерации был окончен, до вечернего празднования время ещё есть, и я, в который уже раз, стал просматривать этот файл и по мелочам добавлять в него чтото новое.

Итак, на сегодняшний день Кубанская Конфедерация состоит из двенадцати районов и столичного округа, прежняя республиканская структура была упразднена нашим диктатором ещё в прошлом году. Самый северный район – Ростовский, очень слабый как в экономическом плане, так и по человеческим ресурсам. Нет ни одного целого завода, но местные жители пытаются знаменитый «Ростсельмаш» восстановить. Людей в тех краях около семидесяти тысяч. Однако постоянно прибывают беглецы со стороны Шахт, и для нас это очень хорошо.

Восточный район – Ставропольский – имеет три населённых анклава – Невинномысск, Минеральные Воды и Пятигорск. Промышленности нет, но людей чуть более ста тысяч, и идут поселенцы из других уцелевших городков Ставрополья.

Это два самых отдалённых района. Остальные десять – внутренние, те, которые ранее, ещё до чумы и Хаоса, входили в Краснодарский край, и только Керчь была владением Украины. Самый мощный район – это конечно же ПримороАзовский, почти четыреста тысяч человек и мощная промышленность, без больших и фатальных потерь пережившая катаклизмы на самой окраине Краснодарского края. Темрюк, СлавянскнаКубани, Ейск, до сих пор разрушенный ПримороАхтарск и недавно присоединенная Керчь. Вот основные городки этого района. А заводы и предприятия – разговор отдельный. Тут тебе и рыбзаводы вместе со зверофермами в Темрюке, и птицефермы в СлавянскенаКубани, и восстанавливаемый судостроительный завод «Залив» в Керчи, и сам Ейск, город, который принадлежит семье Симаковых. Только в нём пять крупных заводов: 570й авиационный ремонтный, Ейский станкостроительный, консервный комбинат «Азов», рыбзавод «Ейск» и предприятие «Кубаньглавстрой». Это всего лишь один район, а их ещё девять и сама столица.

Кстати, насчёт столичного округа – информации много, а всё же она неполная. Например, Краснодарская ТЭЦ, снабжающая большую часть населённых пунктов Кубани электричеством. Если смотреть со стороны, то это самое обычное государственное предприятие и в то же время – стратегический объект под охраной СБ. Сколько там трудится людей, неизвестно, и на чём она работает, также неясно – то ли на мазуте, то ли на газе. Думаю, на мазуте, но это не принципиально.

Всего в Краснодаре и окрестных посёлках проживает почти сто шестьдесят тысяч человек, из которых пять тысяч – солдаты ВБР, гвардии и госбезопасности. Кроме ТЭЦ имеется ещё шесть крупных предприятий. В первую очередь, конечно, КОФ – Краснодарская оружейная фабрика братьев Семёновых, бывший завод «Краснодарсельмаш», в настоящий момент выпускающий автоматы, винтовки, пистолеты, гранаты, патроны и холодное оружие. Кстати, у меня есть небольшая доля в этом предприятии. Второе крупное предприятие – это производящий станки, броневики и минометы завод «Седин», который в наших краях работал ещё до революции 1917 года и назывался «КубаНоль». Третье предприятие «Кубаньнефть». Чем оно занимается, понятно из названия. Четвёртое – «Кубаньпровод», разумеется, производящее провода и кабели. Кроме них есть «Нефтемаш» и швейная фабрика «Александрия». В общем, за двадцать с лишним лет существования нашей Конфедерации коечто мы не только смогли сохранить, но и восстановить.

На остальных районах Конфедерации подробно останавливаться не стану, только перечислю основные промышленные объекты, которых очень даже немало. Тихорецк: машиностроительный завод имени Воровского, который производит паровозы, вагоны и оборудование. Кропоткин: экспериментальный машиностроительный завод, производитель бытовой химии, АО «Кубаньстрой» и АО «Пищепром». Новороссийск: предприятие «Новоросцемент», радиозавод «Прибой», сталелитейный «Новоросметалл» и рыбзавод «Черномор». Туапсе: рыбзавод, ликёроводочный завод и производящий маломерные рыболовецкие судёнышки завод «Судомеханик». Анапа: завод «Пластик» и винодельческий «Джемете». Лабинск: завод по производству сахара и лакокрасочный завод. Армавир: в первую очередь это АЗРИ – Армавирский завод резиновых изделий, электромеханический завод, завод тяжёлого машиностроения, мясоперерабатывающий завод и кондитерская фабрика. Тимашевск: кирпичный завод. Горячий Ключ: лесокомбинат и фабрика по производству бумаги.

Разумеется, в свой файл я вносил только то, что работает, то, что смогло дожить до наших дней или было восстановлено, а это не более тридцати процентов всех заводов и фабрик, которые существовали до Чёрного Трёхлетия. Взять те же Сочи: там много всего было. Но сейчас, без жителей, это совершенно безлюдный и разрушенный город, в котором стоят лагерями контрабандисты и мародерствуют пираты. И таких населённых пунктов очень и очень много.

Это что касается промышленности. Другая составляющая экономического процветания нашей Конфедерации – агропромышленный комплекс. И до развала наш край был ведущим в этом направлении. А сейчас, как мне думается, мы вообще вне конкуренции.

Начну с растениеводства, и здесь есть практически всё: зерновые культуры и рис, соя и сахарная свёкла, виноград и картофель, масличные культуры, овощи, плоды, цитрусовые и чай. То есть с голоду мы не умираем, а ещё и продовольствием приторговываем, по крайней мере, начинаем это делать. Далее – животноводство. Опять же: молоко, яйца и мясо – всё своё и в достатке. Рыбная отрасль. Сюда входят не только добыча рыбы на Чёрном и Азовском морях – белуги, осетра, севрюги, сельди, рыбца и шемайки, но и промысел на зарыбленных прудах.

Вот вроде бы всё, что знал, учёл и записал. Теперь – ресурсы. Здесь нас боги тоже не обделили. Имеются большие запасы цементного сырья, гипсового и известкового камня, строительного камня, песчаногравийных материалов и кирпичночерепичных глин. Со строительством норма. Далее – полезные ископаемые, залегающие в основном в предгорных районах. Это нефть и природный газ, мергель и йодобромные воды, мрамор и известняк, песчаник и гравий, кварцевый песок, железные и апатитовые руды, а также, что немаловажно, каменная соль. Со всем остальным, водными и лесными ресурсами, тоже полнейший порядок.

Закрыв текстовый файл, я вывел карту с обозначениями и надписями поверх старых. Мощь! По нынешним временам круче нас в округе и нет никого. Всё есть, живи и радуйся. Однако промышленность, ресурсы и продукция – это сейчас далеко не самое важное. Главное – люди, населяющие державу, вот чем мы действительно сильны. Два миллиона жителей – такого количества граждан нет ни у кого, только Новоисламский Халифат нас обгоняет. Но здесь никак нельзя равнять здоровых и крепких людей, сидящих на одном месте, и больных голодных южан, бегущих от радиации. Так что пусть не количественно, но качественно мы их превосходим, и поэтому, я знаю точно, вскоре войне с ними придёт конец.

Опять же армия, которая у нас регулярная. В первую очередь это четыре гвардейские бригады общей численностью в девять тысяч воинов. После них идут войска быстрого реагирования – ещё десять тысяч бойцов. За ними – ударные подразделения госбезопасности – полтысячи штыков, и в конце – территориальные войска МВД – семнадцать тысяч слабых в военном от ношении солдат, ранее подчинявшихся региональным лидерам и только полтора года назад перешедших в ведение органов правопорядка. Все вместе, эти рода войск – мощная сила, способная на очень многое и прекрасно дополняющая друг друга.

Свернув карту, я перешёл к другому файлу, который для меня был ещё более важен, чем предыдущий. Это был список всех самых влиятельных семей нашего государства, тех, кто реально правил Конфедерацией. В конце концов, одно из направлений, которым я хочу заняться по выходе в отставку, – это торговля, а в списке, по сути, мои конкуренты, про которых мне надо знать уже сейчас, и чем больше, тем лучше.

Во главе списка – клан Симаковых, потомственных правителей ПримороАзовского региона, владельцев всего производства и хозяйств в городе Ейске. Сам президент Кубанской Конфедерации и его четыре сына. До недавнего времени сыновей было пятеро, но старший, Гена, надежд отца не оправдал, сдал вверенный ему Кавказский корпус врагу и бежал в Грузию, где и сгинул под ножом нашего камрада Исмаила Ахмедова. По идее Симаковы давно могли бы всё под себя подмять, но надо отдать должное разуму главы семейства, хорошо понимавшего, что это лишняя кровь, и соблюдавшего равновесие в делах политики и бизнеса. Что сказать, повезло нам с лидером, и, будь на его месте какаянибудь сволочь, мы давно в гражданскую войну скатились бы.

За Симаковыми вторыми по богатству и влиятельности идут купцы Беловы из СлавянсканаКубани. Три брата и две сестры. Очень умные люди, владеющие птицефабриками и занимающиеся животноводством. Кроме того, под ними половина торговли в Конфедерации. Третий клан – оружейники Семёновы, владельцы КОФ. Четвёртое по влиянию семейство – Ильские, оставшиеся у власти в Туапсе, младшая ветка клана, не пожелавшая сбегать за границу после аннексии своей республики. Они владеют винноводочным заводом и имеют долю в заводе «Судомеханик». Пятый по силе и деньгам – одиночка, молодой мэр Кропоткина Жирков, хозяин экспериментального машиностроительного завода, производящего химию, и главный акционер АО «Пищепром», которое выпускает армейские сухпайки. Шестая и седьмая семьи находятся в Новороссийске. Это владельцы радиозавода «Прибой» Крапивины и хозяева сталелитейного «Новоросметалла» Туманяны. Восьмой клан – два брата Бариновых из Анапы: один руководит городом, второй управляет семейным бизнесом, заводом «Пластик». На девятом месте моего списка значился купец Драгунов из Армавира, про которого было известно очень и очень мало, и мне оставалось судить о нём только по одному весьма примечательному факту. Некогда старик Драгунов был третьим президентом Конфедерации, владел АЗРИ и Армавирским электромеханическим заводом, а значит, бедным человеком он не был.

Что же, основные фигуранты известны. Кроме них в Конфедерации есть ещё много других богатых и солидных людей, но эти девять семейств – самыесамые. Такой вот расклад, и, чтобы пробиться наверх, мне в любом случае придётся с кемто из них дружить и с кемто конфликтовать. Однако это всё потом, не через месяцы, а через годы, а сейчас, сразу после окончания контракта, я должен получить свои деньги у Ерёменко и отправиться в турецкий город Трабзон, где, как я надеюсь, меня всё ещё ждёт девушка Марьяна, дочь моего врага и мать моего сына.

– Мечник, – передо мной стоял Сметана, – темнеет, пора костёр разжигать и на столы накрывать.

– Действуйте. – Отключив ноутбук, я убрал его в РД и направился на выход.

Не люблю проводы и празднества, но людей требуется уважить, и отходная должна быть по высшему разряду.

Глава 2

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

21.11.2061

В небольшом и уютном ресторанчике с забавным названием «Шляпник» царила тишина.

С одной стороны, это было странно, поскольку заведение находится в самом центре столицы и в нём всегда много посетителей, а с другой – вполне нормально. Стоит только посмотреть через выходящее на улицу окно на здание, серой громадой возвышающееся напротив, и, куда ты попал, становится понятно сразу. Здесь посторонних нет, поскольку массивное серое здание – это штабквартира СБ Конфедерации, самой страшной и ужасной конторы в государстве. Так что посетители в «Шляпнике» – как на подбор: тихие и спокойные, платят исправно и не буянят. Все вокруг свои, служащие госбезопасности, и сам ресторанчик является подведомственным заведением знаменитого Серого дома.

Хорошее местечко, и, если с кемто необходимо переговорить по душам, лучше этого заведения во всей столице не найти. Надо взять на заметку, думаю, когданибудь пригодится.

Ко мне подошёл молодой и строгий официант с аккуратными тонкими усиками под носом и словно каменная статуя застыл рядышком.

– Молодой человек желает чтото заказать? – Он учтиво склонил голову, но в его голосе мне послышался сарказм.

Видимо, этот паренёк решил, что я очередной искатель счастья, только вчера выбравшийся из лесов и ещё не понимающий, куда он зашёл. Что сказать? Так думать он имеет полное право, поскольку узоров на мне нет и на спине не написано, что крепкий блондинистый парень слегка за двадцать в брезентовой горке, куртке и стоптанных берцах – герой Конфедерации, получивший Кубанский крест за номером четырнадцать из рук самого президента. Хм! Ничего, значит, врастаю в гражданку, и это хорошо, что во мне военного сразу не разглядеть.

– Любезный, принеси мне чайку и бутербродов с колбаской. – Я отвернулся от официанта и с показным безразличием стал рассматривать в окно «логово серых кардиналов».

Лицо официанта, отражение которого я мог видеть в стекле, повидимому, сильно оскорблённого таким моим пренебрежительным отношением к его любимой конторе, еле заметно скривилось, и он сказал:

– Это здание СБ Конфедерации, молодой человек.

– Угу, – только и промычал я. – Чаю и бутербродов, любезный, живей.

Официант умчался на кухню, а я продолжал ожидать полковника Ерёменко, моего бывшего комбата, который сейчас пристроился на работу в здании напротив. Именно в этом заведении мы договорились с ним сегодня встретиться во время его обеденного перерыва.

Третий день я нахожусь в столице, живу в гостинице, присматриваюсь к городу и прикидываю, что делать с деньгами и акциями, полученными от полковника. Деньги, понятно, частью лежат в банке, а частью – у Егора Черносвита в посёлке Гвардейском. С ними проблемы нет, эти суммы будут потрачены на мой дом, куда я свою будущую жену приведу, и на обзаведение хозяйством. А вот с акциями работать непривычно, хотя и что это такое, я понятие имею.

Самая большая доля у меня (пять процентов) – в фабрике «Черносвит». Это заводик, который производит противопехотные мины МОН50 и ОЗМ72, а с недавнего времени ещё и сигнальные ракеты выпускать стал. Всего за пару лет акции, которыми я владел в этом предприятии, по рыночной стоимости удвоились в цене. То есть вкладывал я пятьсот золотых, а сейчас, если бы захотел эти акции продать, получил бы за них более тысячи. Что ни говори, а наш бывший комбат – мужик башковитый, и этого у него не отнять, он точно знал, что будет пользоваться спросом, и не прогадал.

Остальные акции относились к Краснодарской оружейной фабрике, судостроительному заводу «Залив», заводу Воровского, заводу «Прибой» и Лабинскому заводу по производству сахара. Все вместе мои ценные бумаги тянули почти на пятнадцать тысяч конфов, сумма более чем приличная, и такой старт, какой есть у меня, не у всякого нашего доморощенного олигарха имеется. Теперь мне предстояло решить, продавать все эти бумаги или положить их в Госбанк и жить на дивиденды. Прикинув, что к чему, я решил, что с продажей акций торопиться не стоит и полгодика можно спокойно обождать. Ценные бумаги в цене только растут, продать их я всегда успею, а основные траты мной планируются только на весну.

– Предъявите свои документы, – услышал я позади себя голос, который прервал мои размышления, и разглядел в стекле отражение пожилого полицейского лейтенанта из столичного батальона ППС.

«Вот же халдей, стукач поганый, наверняка решил бдительность проявить и вызвал наряд, – подумал я про официанта. – Ну ладно, шпион недоделанный, ты делаешь свою работу, а мне бояться нечего».

Неспешно развернувшись к полицейскому, я небрежным движением распахнул курточку. И первое, что блюститель порядка увидел, – это висящий в наплечной кобуре ТТ33, моё личное оружие, ни разу не подводившее своего хозяина, и было схватился за свой табельный наган. Но следом он разглядел на моей груди чёрный крестик с мечами, вытянулся и сказал:

– Извиняйте, ошибочка вышла.

– Ничего, – ответил я, чуть склонил подбородок и, повернувшись к стойке, изза которой на меня смотрел официант, молча поманил его указательным пальцем.

– Дада. – Он угодливо склонился возле столика.

– Где мой заказ, морда?

– Не извольте беспокоиться, сей момент будет. – Он покосился на мой Кубанский крест.

– Фамилия и звание?

Мой голос звучал глухо и угрожающе, и, хотя сотрудник СБ имел полное право не открывать свою личность, почуявший командные интонации лжеофициант растерялся, встал по стойке «смирно» и привычно доложился:

– Агентстажёр СБ Бельцов.

– Давно здесь?

– Третий день. Это моё первое назначение.

– В следующий раз будь внимательней. Но в принципе ты поступил верно, что полицейского для проверки вызвал. Вид у меня не столичный и внушающий подозрения, что есть, то есть, а рядом здание солидной конторы. Свободен, и чай принеси.

В этот момент появился тот, кого я ждал, прихрамывающий на левую ногу сорокалетний здоровяк в сером френче с погонами полковника.

– Проблемы? – Он посмотрел на меня и кивнул на Бельцова.

– Нет, всё ровно.

Проходящий в «Шляпнике» практику стажёр моментально исчез за барной стойкой. Ерёменко пожал мне руку и сел напротив, а я наконецто получил свой чай и бутерброды.

– Ну что, Саня, осваиваешься в столице?

– Деваться некуда, осваиваюсь. Как считаешь, командир, что лучше: в Краснодаре осесть или всё же в Гвардейском?

– Хочешь спокойствия, двигай в посёлок. Ну а если собрался серьёзными делами заниматься и есть желание по социальной лестнице вскарабкаться, тогда в столице. Между прочим, рядом со мной особнячок хороший продаётся, и недорого просят, всего четыреста монет. Хозяину деньги срочно нужны, и он торопится, хотя реально этот дом под семь сотен стоит.

– Подумаю. – Я кивнул.

– Думай быстрее, а то дом уйдёт, а мне лучше, если в соседях свой человек будет. – Он повернулся к барной стойке и, повысив голос, обратился к одному из местных служащих: – Петя, коньячку мне полста и лимончик.

Полковника обслужили, а я, покосившись на выпивку, спросил:

– Не рановато, ведь только середина рабочего дня?

– Мне можно, я теперь работник умственного труда, а коньячок в малых дозах стимулирует мозг. – Полковник одним махом влил в себя янтарную жидкость и, закусив лимончиком, сказал: – Ладно, Саня, понимаю, что не просто так ты повидаться хотел. Говори, что от меня требуется?

– Иваныч, мне в Трабзон надо. Чем скорее, тем лучше. Оформи в вашей конторе бумагу хорошую и красивую, чтоб меня через линию фронта пропустили. Ято и сам пройду, но это потеря времени, и назад не один возвращаться буду, надо, чтобы армейская разведка меня поддержала и возможные хвосты обрубила.

– С Трабзоном сейчас перемирие, Саня. Может быть, подождешь, пока всё утрясётся?

– Нет, – покачал я головой, – и так времени много потерял, больше года ждал, а теперь надо поторопиться.

– Подругу вытянуть хочешь?

– Да, её и ребёнка своего.

– Так куда торопишься, ведь сам же говорил, что не любишь её?

– Верно, но любовь – отдельно, а уважение и глубокая симпатия к этой женщине – тоже отдельно. Не знаю, как это объяснить, Иваныч. Мне с ней рядом хорошо было, спокойно, и это тот редкий случай, когда ты всегда рад человеку, смотришь на него – и сердце радуется, что он с тобой рядом. Тоскую я по этим ощущениям. Опять же ребёнок у нас есть, и, как радио вещает, положение моего тестя Кары в Трабзоне нестабильное. Мэр тамошний с нами мира захотел и может по наёмнику ударить, а в таких делах его семью задеть – как два пальца об асфальт. Да и если рассуждать чисто поделовому, чем быстрей эту тему разгребу, тем быстрей смогу заняться другими своими делами. Выручай, Иваныч.

– А чего к Захарову или Стахову не обратишься?

– Слишком они хитрые, втянут в блудняк свой шпионский, а потом из этой ямы не вылезешь. С тобой надёжней, ты всё же человек без двойного дна, и я тебе верю.

Полковник достал портсигар, не торопясь вынул длинную турецкую папироску, закурил, с полминуты помолчал и наконец изрёк своё решение:

– Сделаем. Через три дня в Трабзон «Цезарь Куников» с «Ладным» идут, посольство повезут, и наше начальство сейчас как раз решает, кого от СБ отправить. Я пробегусь к генералу и сам в посольство набьюсь, а ты со мной как секретарь и порученец отправишься. Считай, что повезло тебе, Саня.

– Благодарю, Иваныч. С меня причитается.

– Забудь, я помню, кто меня из последнего боя на себе вытянул. Завтра в полдень будь с вещами возле моего дома.

– Понял.

Ерёменко затянулся, пыхнул ароматным дымком и поинтересовался:

– Какие планы, во что думаешь свою молодую энергию вкладывать?

Я кивнул на чашку с чаем, стоящую на столе:

– Планов много, командир, но как из Трабзона вернусь и житьё своё налажу, тогда этим и займусь.

– Чай? – удивился полковник.

– Он самый.

– А нука, объясни. Интересно, что ты задумал.

Ухмыльнувшись, я заказал ещё чашку чая и начал излагать Ерёменко свою идею:

– В историю вдаваться не буду, Иваныч, это не очень интересно, а вот реалии сегодняшнего дня затронуть придётся. Чай – это такой товар, который русскими царями в своё время был признан стратегическим ресурсом. На территории нашей Конфедерации единственное место, где он сейчас выращивается, – Новороссийск, и то, что дают тамошние хозяйства, – только пятнадцать процентов людских потребностей, так что пока рынок свободен.

– И что? Ты хочешь войти в долю к комуто из приморских купцов?

– Нет, хочу возродить старые производства в Адлерском и Верхнехостинском совхозах. Наши морпехи местность в районе Сочи в этом году окончательно зачистят и к весне, если с турками будет подписан мир, оттянутся к Адлеру. Пока тамошние земли никому не нужны – всё же пограничье, а я – раз – и вклинился. Затраты на первое время будут небольшими, около девяти тысяч золотых. Но если денег в деле окажется больше, то и результат будет лучше. Со временем, если всё неплохо сложится, конкурентов с рынка вытесню, а чуть позже и под себя подомну. Сейчас оптовая цена на чай – один золотой конф за килограмм, а два совхоза, которые я подниму, уже через три года смогут дать пятьдесят тонн продукции.

– Пятьдесят тысяч монет?! – Ерёменко был искренне удивлён.

– Чуть меньше, но каждый год доход будет составлять от десяти до пятнадцати тысяч золотых конфов. Я думаю, что рынок насытится, и цена несколько упадёт.

– Ты считаешь, что по качеству сможешь сравниться с теми сортами, что есть сейчас?

– Запросто, и знаешь почему?

Полковник вопросительно посмотрел на меня, и я продолжил:

– Потому что мой чай будет краснодарским.

– Не понял.

– Объясняю. Почему люди пьют чай? По той простой причине, что он имеет теин, чайный кофеин, а наш чай, ранее выращиваемый в Краснодарском крае, это самый северный сорт в мире, и не знаю почему, в нём самый высокий процент этого бодрящего вещества. Такой концентрации кофеина даже кофе не содержит. Недаром ещё в советское время именно краснодарский сорт чая среди каторжан, заключённых и работников умственного труда считался самым лучшим, так как был самым крепким, а производился он именно в районе Адлера, Верхней Хосты и Дагомыса. Более нигде и ничего подобного этому сорту вырастить не удалось, и те сорта, что сейчас под Новороссийском выращивают, всего лишь жалкий заменитель настоящего чая.

– А рабочих где возьмёшь? А технологию производства? А семена или саженцы?

– Рабочих найду, не проблема. По лагерям беженцев проедусь, там нормальных и трудолюбивых людей хватает. С технологией тоже всё в норме, там нет ничего сверхъестественного, и высокотехнологического оборудования не требуется. На каждый процесс имеется подробное описание: посадка, выращивание, сбор, завяливание, скручивание, ферментация, сушка и сортировка. Единственная проблема – сами чайные кусты и семена, но и здесь есть несколько хороших вариантов. Пока это только план на весну, ещё предстоит в те края съездить, землю у государства откупить и подобрать себе хорошую команду из серьёзных людей, желательно из отставников нашей бригады. Сам я это дело конечно же не потяну, да и ограничиваться только чаем желания нет.

– В торговле себя попробовать хочешь?

– Точно так, командир. Хочу снарядить конный обоз и пройтись с дальней разведкой в сторону Московской области, на Украину или в Ставрополье. Разумеется, всё это делать при полной поддержке СБ, с которой я, как честный гражданин и патриот, готов сотрудничать. Опять же все эти движения хочу через тебя провернуть. Ты как, Иваныч, окажешь содействие?

– Почему бы и не помочь. – Ерёменко посмотрел на часы. – Если у тебя с проводкой торгового каравана в дальние земли всё выгорит, то и у меня по службе дела лучше пойдут. Баш на баш, как говорится, и это меня устраивает. Тебе – поддержка и зелёный свет на границах, а нам – информация и контакты в других населённых людьми анклавах. Всё почестному.

– Значит, предварительно договорились?

– Договорились. – Полковник встал, оглядел меня и произнёс: – Хорошо с тобой, Саня, оптимизмом от тебя заражаюсь. Но мне пора, дел на сегодня ещё много. У тебя, кстати, одежда гражданская есть, чтоб в посольстве как человек выглядеть, а не как бродяга лесной?

– А чем эта плохая? – Я тоже встал.

– Фасон не тот, – усмехнулся Ерёменко. – Ты ведь за женщиной едешь, а значит, должен выглядеть с иголочки, модно и стильно. Держи, – он сунул мне в руку цветную картонную визитку, – через пару кварталов по улице магазин «Анастасия», самый лучший в столице. Приоденься, и денег не жалей. Бывай, Мечник, до завтра.

Полковник вышел из ресторанчика и направился в Серый Дом, а я, расплатившись за чай и бутерброды, направился по указанному моим бывшим командиром адресу. В самом деле, имидж надо менять, по крайней мере на время своего нахождения в столице. Можно прикупить пальто хорошее, ботинки и костюм, думаю, что для начала этого хватит.

Магазин и по совместительству ателье «Анастасия» располагался в недавно отреставрированном трёхэтажном доме, как и говорил полковник, всего в двух кварталах от штабквартиры СБ. Войдя в это здание, я както растерялся. Всё вокруг было чужим и непривычным, и складывалось впечатление, что я попал в совершенно другой мир. Вокруг зеркала, кажущиеся нескончаемыми ряды одежды, чистота и приятные запахи хорошего парфюма. Да уж, сразу чувствуешь себя неотёсанным деревенским чурбаком, попавшим в цивилизацию. Несколько минут я бродил по залу и хотел уже покинуть сей магазин, найти что попроще, но ко мне бросились два продавцаконсультанта – миловидная девчушка лет семнадцати и пожилой мужчина в какомто странном фраке, насколько я понял, униформе магазина. Они тут же окружили меня заботой и вниманием, и впервые в жизни я понял, что такое хороший и ненавязчивый сервис.

Спустя всего час, отягощённый несколькими большими пакетами с одеждой, половина которой мне и даром была не нужна, я покинул магазин и огляделся. «Вот это сходил прикупить пиджачок, – подумал я. – Восемнадцать золотых монет испарились, как и не было их никогда, а шмоток на все случаи жизни набрал. Ёкарный бабай! И куда всё это теперь тянуть, не в гостиницу же, в самом деле?»

Однако решение нашлось быстро. Я подозвал извозчика, загрузился в коляску и направился покупать себе жильё. Выставленный на продажу особнячок, присоветанный Ерёменко, находился неподалеку от центра, на Кубанской набережной возле реки. Место это, насколько я слышал, в кругах новой знати нашего государства считалось очень престижным, и вся набережная реки была застроена особняками, как правило окружёнными высокими заборами.

Нужный мне особняк нашёлся быстро, поскольку только возле него стоял большой деревянный щит с надписью «Срочно продаётся!». Выгрузившись возле солидных распахнутых ворот, я приказал извозчику ждать, а сам направился во двор. Там я натолкнулся на полноватого мужчину с красным пропитым лицом, который бесцельно шатался с зажатой в руке полупустой бутылкой пива и чтото напевал себе под нос.

– Здорово, мужик, – обратился я к нему. – Где бы мне хозяина дома найти?

– А зачем? – Склонив голову набок, выпивоха с подозрением разглядывал меня.

– Дом хочу купить.

– Шутишь? – усмехнулся он.

– Нет, без шуток.

– А деньги есть?

– Имеются. – Приоткрыв полу куртки, я продемонстрировал ему набитый монетами продолговатый кошель.

– Тогда я хозяин дома и есть, – сказал он и представился: – Зубков Ярослав Петрович, некогда совладелец завода «Нефтемаш».

– Александр Мечников, начинающий купец и акционер нескольких предприятий.

Знакомство состоялось, и Зубков повёл меня по своему особняку.

Итак, что же такое жильё богатого человека в столице Кубанской Конфедерации? В первую очередь это окружённый трёхметровым забором подъездной двор, большой и просторный, засыпанный утрамбованным гравием и местами даже заасфальтированный, в котором я и встретился с хозяином этого строения. От него, окружая построенный не более пяти лет назад большой трёхэтажный кирпичный дом, идут две широкие дорожки. Одна упирается в конюшню на десять лошадей и гараж на два легковых автомобиля, а другая – во флигель прислуги, за которым находится хоздвор.

Таким этот особняк был снаружи, а основное, на что стоило посмотреть, находилось внутри здания. Первый этаж: большая столовая, кухня, гостиная и, что мне понравилось, небольшая библиотека, в основном с технической литературой. Второй этаж: два рабочих кабинета, три спальни, детская комната и тренажёрный зал. Третий этаж был нежилым и состоял из восьми пустых помещений. Большой плюс ко всему увиденному – подведённое к дому электричество, три ванные комнаты и в подвале небольшой тир. Таков особняк бывшего совладельца предприятия «Нефтемаш», который два дня назад банально проиграл всё своё немалое состояние в карты.

– Ну что, как тебе понравился особняк? – заглядывая мне в глаза, с надеждой спросил хозяин дома.

– Особняк понравился, но есть пара вопросов.

– Задавай. – Зубков одним глотком допил пиво и поставил пустую бутылку на пол.

– Дом хорош, но он выставлен на продажу два дня назад, а покупателей до сих пор нет. В чём причина?

– Осень… – только и пожал плечами Зубков. – Все богатые люди в своих загородных поместьях и в столицу только к Новому году съедутся. Так бы я за него полную тысячу взял. Но долг отдавать уже завтра надо, потому и тороплюсь.

– Хорошо, теперь другой вопрос. Что с прислугой, мебелью и книгами в библиотеке?

– Всё имущество вместе с домом продаётся, и даже прислуга – захочешь, выгонишь людей на улицу, а нет, пусть дальше работают.

– Прислуга – что за люди?

– Семья донских беженцев, кажется, из Сальска или Зернограда, не запомню никак. Люди неплохие и честные, служат у меня уже не первый год, а насчёт зарплаты сам сговорись.

– Идёт, покупаю.

Договор скрепили рукопожатием, а спустя всего полчаса и официальными подписями под документом о куплепродаже частной собственности – дома номер восемь по Кубанской набережной. Пока всё обделывали, наступила ночь, я ходил по дому, который уже стал моим, и выбирал себе место под рабочий кабинет. В итоге, так и не определившись, какой из двух мне нравится больше, вошёл в первый попавшийся и засел за написание писем.

Завтра в составе нашего посольства я отбываю в Трабзон, а значит, дабы не тратить время попусту, многое надо сделать прямо сейчас. У меня есть адреса более сотни людей, с которыми я пересекался по службе за прошедшие пять лет. Ктото из них наверняка не нашёл себя в гражданской жизни. Но в то же время и на службу государеву возвращаться не желает. Может, найдётся ктото, кто пожелает встать под моё начало. Кроме того, надо написать главе Совета Старейшин Горского Содружества Алиму Гойгову, а то был разговор, что у него самые лучшие чайные плантации на территории Алании и Дагестана. И у меня есть надежда, что, по старой памяти, он поможет мне с саженцами и семенами.

Глава 3

Вольный город Трабзон.

29.11.2061

Подрабатывая винтами и поднимая со дна гавани ил, муть и грязь, большой десантный корабль Черноморского флота Кубанской Конфедерации «Цезарь Куников» подходил к причалу, на котором суетились местные швартовые команды и стоял караул из солдат городского гарнизона. Я находился на палубе рядом с полковником Ерёменко и смотрел на город, в котором прожил несколько достаточно неплохих месяцев своей жизни.

На первый взгляд, здесь все было попрежнему, но всё же чтото было не так. И в первую очередь стоило обратить внимание на встревоженные лица представителей трабзонского мэра, которые встречали наше посольство. Некоторых из них я знал, и не раз присутствовал при их встречах с Карой, самым лучшим наёмным командиром на всём Черноморском побережье. Обычно эти люди излучали прямотаки непробиваемое спокойствие и самодовольство, а сейчас, когда они нетнет да и оглядывались, чиновники напоминали не городских властителей, а паршивых шакалов, пойманных на месте преступления.

Ну и ладно, странное поведение местных олигархов отставим в сторону и посмотрим на город. А что это за чёрные дымы на окраине богатого и счастливого Трабзона? Не иначе чтото в бедняцком районе Бозтепе горит, и это странно, так как именно там расположены лагеря наёмников и их тренировочные центры. Принюхавшись, в прохладном рассветном ветерке я ясно различил запахи гари, пороха, взрывчатки, крови и страха. Эти «ароматы» мне знакомы очень хорошо. Именно так пахнет война. Возможно, мне это только кажется. Но скорее всего, то, что я учуял, не бред, не домысел и не фантазия, а самая настоящая реальность.

– Командир, – обратился я к полковнику, – помоему, в городе чтото неладное творится. Местные власти по радио чтото передавали?

– Саня, я здесь только консультант. Мне никто и ничего не докладывает. – Ерёменко покачал головой.

– Пойду переоденусь и оружие возьму.

– Давай, Мечник.

В каюте я скинул свой наряд, который приготовил для торжественного дипломатического приёма: кашемировое пальто, костюм, белый шарф и туфли, и переоделся в свою самую обычную одежду: свитер, горку, на голову шапочка, на ноги берцы, а поверх всего накинул разгрузку с боекомплектом. Когда я подбежал к корабельному арсеналу, чтобы получить АКС, закреплённый за мной на время похода, здесь уже толпились морпехи второй боевой смены. Такто морских пехотинцев на борту – целый батальон, и они разбиты на три боевые смены, по морским вахтам, и одна рота уже находится в боеготовности. Однако и вторую смену на усиление поднимают, значит, на то есть основания. И видимо, про то, что в городе не всё хорошо, подумал не только я, но и командир десантной партии БДК майор Скоков.

Выстроившиеся в очередь бойцы меня узнали. Неоднократно мою физиономию рядом с Ерёменко видели, да и так знакомцы нашлись, с которыми мы вместе в Севастополе высаживались. Так что меня пропустили вне очереди, и, получив автомат, я выбежал на палубу. С БДК уже спускали трап, а корабельные лебёдки набивали швартовые концы и плотней прижимали борт «Цезаря Куникова» к кранцам причала. Но вот всё смолкло. Трап опущен, официальные лица в ожидании, и на берег, сразу же после пятёрки личных телохранителей, спускается молодой симпатичный парень, мой ровесник. Это третий сын президента Симакова и наследник его трона, Илья. Как говорят, очень продуманный по жизни человек, подкованный в политике, экономике и управлении государством. Не знаю, так ли это на самом деле, но хочется верить, что слухи правдивы, поскольку именно он станет следующим правителем Конфедерации, а жить под властью тупореза и самодура никакого кайфа нет.

Впрочем, сейчас не об этом. Илья спустился. Официальные лица, судя по их слащавым улыбкам, заверили друг друга в своих самых наилучших чувствах. А затем к трапу подкатило несколько машин, и впереди всей этой автоколонны – знаменитый чёрный лимузин городского мэра. Видимо, наш главный посол был уверен, что опасности нет, и, взяв с собой только телохранителей и нескольких советников, направился во дворец Османа Гюнеша, местного царя и бога. Вместе с делегацией отбыл и полковник Ерёменко, а я, прикинув что и как, сошёл на берег и, приподняв раскрытую ладонь, поздоровался с местными солдатиками, стоящими неподалеку:

– Мерхаба, аскеры!

– Мерхаба, русь! – радостно ответили они.

Поражаюсь этому городу, и туркам в частности. В повседневной жизни они всё делают с улыбкой. Пытаются всучить тебе залежалый товар на рынке – и улыбаются. Чемто интересуются – и опять на губах улыбка. А когда собираются тебе кинжал в спину воткнуть, такое счастье излучают, что можно подумать, этим тебе великое одолжение делают. Что интересно, это не лицемерие или хитрость, а стереотип поведения, я так думаю. И что примечательно, если турок больше десяти, то среди них обязательно найдётся ктото, кто маломало говорит порусски, по крайней мере, в приморских городах дело обстоит именно так. И есть ещё один момент, который мне всегда в местных жителях нравился: они не в меру болтливы, только спрашивай, и тебе расскажут все военные тайны, слухи и новости. Вот только про экономику и торговлю речь заводить не надо – сразу упираешься в глухую стену непонимания и вызываешь подозрение, а в остальном – только успевай спрашивать.

– Кто меня понимает? – Я оглядел семерых стражей местного правопорядка.

– Дада! Я говорить! – вперёд выдвинулся смуглый горбоносый мужик, судя по погонам, юстчавуш, что значит старший сержант. – У меня лавка на рынке есть, много торговать, много говорить. Что ты хочешь знать, русь?

Указав рукой на дымы, поднимающиеся на окраине города, я спросил его:

– Это Кара натворил?

– Нет, – помотал тот головой, – это наши войска, хотели, чтобы Кара ушёл, а он не уходил, и тогда туггенерал Ибрагим Гюнеш, брат мэра, приказал открыть огонь по лагерям наёмников из орудий.

– Неужели вы Кару победили?! – Моё удивление было искренним.

– Не знаю. – Турок пожал плечами. – Говорят, что Кара со своими воинами на Хайрат отступил и теперь собирает всех своих башибузуков в кулак, чтобы Трабзон атаковать.

– А что с его семьёй?

Юстчавуш пожал плечами. Понятно, это не его уровень. Жаль, придётся искать другого информатора. Где живёт купец Мурад, я знаю, и теперь остаётся только до темноты дотянуть, а там выбраться в город и переговорить с главным шпионом нашего государства в этом городе. Ненавижу ожидания, но ничего, время сейчас осеннее, темнеет рано, так что ждать остаётся не так уж и долго. И мой план по проникновению в город прост. Требовалось взять у корабельного боцмана термогидрокостюм, со стороны морского борта спуститься в воду и, проплыв пару километров, высадиться в одном из многочисленных укромных мест на берегу, благо развалин там хватает. Потом, обходя жилые городские кварталы, выйти к монументу Ататюрка, где располагались дома местных богатых купцов, навестить подполковника Мурадянца и получить у него более конкретную информацию обо всех происходящих в городе событиях.

Ещё некоторое время постояв на причале, пообщавшись с болтливым сержантом и узнав у него все городские новости и расценки на самые разные товары, я поднялся на борт, и в этот момент на причал вернулась автоколонна с нашими дипломатами. Первый раунд переговоров, ознакомительный, был окончен, продолжение намечалось на вечер. Дождавшись, пока Ерёменко освободится и пройдёт в нашу совместную каюту, я проследовал за ним и поинтересовался:

– Иваныч, как всё прошло?

– Для первого раза неплохо, встретились, поздоровались, вручили верительные грамоты и к противной стороне присмотрелись. В общем, нормально.

– Что насчёт Кары и его семьи?

– Буров в Хайрате закрепился. С ним полторы тысячи самых отпетых головорезов, и сейчас он подтягивает от границы с Грузией остальные свои подразделения. Однако думаю, что горожане с наёмниками драться не станут. Мэр – умный человек, и только изза несдержанности его младшего брата местные войска обстреляли лагерь наёмников. В городе тревожно и усиленные патрули ходят. Но в целом всё вполне нормально. Есть некая нервозность среди местных жителей, а так – всё тихо. Как чиновники говорят, даже рынок работает в прежнем режиме, а это показатель.

– А семья, Иваныч, что с семьёй Бурова? – поторопил я полковника.

– Что с жёнами и детьми – неясно, но говорят, что они гдето в городе прячутся. Местные спецслужбы их ищут, но найти не могут. Сам понимаешь, если семья Кары окажется у них, то туркам с наёмниками договориться будет проще. Кстати, я твой вопрос с Ильёй Симаковым по дороге обсудил.

– И что Илья?

– Он приказал найти семью Бурова, и если домочадцам Кары грозит опасность, то надо вытащить их из города.

– А ему это зачем?

– Ха! – усмехнулся Ерёменко. – Сам подумай. Чем больше у местных властей проблем, тем лучше для нас пройдут переговоры. Одно дело – если бы наёмники уже были разбиты и ситуация урегулирована, а совсем другой вопрос, когда они неподалеку от города лагерем стоят. В общем, Мечник, это дело поручается тебе. Ищи семью Бурова, а там сам решишь, как лучше поступить. Если они в безопасности, оставь всё как есть, а если их положение нестабильно, то помоги из города выбраться.

– Ну что, тогда я ночью в город рвану, Мурада навещу?

– А чего не днём? – усмехнулся полковник. – До вечера ещё далеко, а после первой встречи с местными властями нашим бойцам разрешён выход в город. С морпехами всё понятно, они на службе, их не более чем по пять человек на пару часов выпускать будут, а ты человек вольный, и можешь передвигаться совершенно спокойно.

– Нормально. Значит, могу прямо сейчас на поиски отправляться?

– Не торопись. Ты данные по турецкой армии в свой ноутбук загружал?

– Так точно! – Армейский ответ вырвался по привычке. – И не только по армии, но и по городу, и по ресурсам, и по доходам. Там всё, что нужно.

– Отлично, тогда на мой ноутбук все данные скопируй, и можешь в город двигать.

– Уже сделано, – улыбнулся я, – ещё в первый день похода всё перекинул, и значки папок специально для тебя на рабочий стол вывел. Однако, командир, ты его включаешь редко, и потому ничего и не заметил.

– Что поделаешь, – полковник повёл плечами, – никак не привыкну к этому технологическому чуду.

– Иваныч, а чего конкретно по турецкой армии надо?

– Когда мы в Старую крепость ехали, где сейчас резиденция Османа Гюнеша, танки видели и пару САУ. Полагаю, их напоказ выставили, чтобы нам пыль в глаза пустить, и Илья Симаков хочет знать, откуда они.

– Это я и так скажу, всё же в городе пожил и с разведчиками поработал. Вся бронетехника, что у местного правительства есть, досталась городу в наследство от Девятого армейского корпуса, который в Эрзеруме стоял. Всего в корпус входило шесть механизированных бригад, четыре пехотные и одна танковая. Разумеется, это без частей усиления, жандармерии, спецназа, ВМС и ВВС, базирующихся на границе с Арменией и Грузией. В хаос почти всё погибло, но коечто и до наших дней дотянуло.

– И сколько у турок этого военного наследия?

– Так я ведь докладывал в СБ! Неужели вам никакой аналитической записки перед поездкой не предоставили?

– Какое там… – Полковник махнул рукой. – Все эти переговоры были задуманы в администрации президента, и мы, СБ, обо всём узнали только за несколько часов до того, как мы с тобой в «Шляпнике» встретились. Какие уж тут аналитические записки: собрался – и в путь, а на месте разгребёшь, что и к чему. Может, и поехал бы кто другой, кто в местных делах разбирается лучше, но добровольцев кроме меня не было. Поэтому, Саня, мои функции в этом посольстве номинальны, числюсь советником, а на деле просто наблюдатель. – Ерёменко подсел к небольшому столику и спросил: – Так сколько у них такой техники?

Почесав затылок, я постарался вспомнить точно, что мне было известно о численности механизированных войск, находящихся в распоряжении Гюнеша.

– На данный момент мэр имеет пять танков «Леопард 2А4», в рабочем состоянии только два. Кроме них семь штук американских М60А1 и два израильских М60Т «Sabra», на ходу только три единицы. Это что касается танков. С БТР и БМП получше, есть пятнадцать ACV300 на базе М113, десять «Akrep», двенадцать БТР60ПБ и три БТР80. Почти все на ходу, но сколько конкретно, не знаю, местные этого и сами никогда точно не скажут. САУ пять штук, две на ходу и ни одна не стреляет, так как нет боеприпасов. По крайней мере, в то время, пока я здесь находился, не было. Может, чтото у халифатцев на продукты выменяли, но вряд ли.

– А с артиллерией что?

– Три десятка полевых орудий и около сотни миномётов.

– И где все эти войска базируются?

– Частью в Старой крепости, вроде как гвардейцы, охраняют мэра и его близких родственников, а остальные подразделения в западной части города, в районе Святой Софии, и по побережью вдоль моря.

– Ну что же, всё ясно. Подробней в ноутбуке посмотрю, – ответил полковник. – Теперь можешь в город выдвигаться. Идеи есть, где семью Бурова искать?

– Имеются, – ответил я и добавил: – Мне помощь будет нужна.

– Что конкретно?

– За забором порта есть девятый причал, разрушенный. Утром там должна стоять шлюпка и пара автоматчиков в прикрытие. Если моё дело выгорит, то через проходную попасть на борт корабля будет сложно.

– Сделаем, – кивнул полковник, и я покинул каюту.

Сдав автомат, который мне сегодня так и не пригодился, не переодеваясь в парадную гражданку, я направился в город Трабзон.

Задача поставлена простая и предельно ясная: найти прячущихся в городе людей и, если им чтото угрожает, обеспечить их безопасную эвакуацию из города. Что я должен сделать? Первонаперво, учитывая то обстоятельство, что за мной будет хвост из местных сыскарей, чтобы не привлекать к себе внимание, надо пройтись по магазинчикам и городскому базару. Во время этих передвижений я должен переговорить с самыми разными людьми, от некоторых из них получить информацию и уже по темноте оторваться от хвоста. После чего пойти по адресам, где могут находиться люди, которых я ищу.

Со стороны это всё выглядит сложно. А на деле надо быть самим собой, не бояться и спокойно делать то, что ты задумал. Допустим, меня узнают. Ну и что с того? Всё равно тронуть меня не посмеют, слишком серьёзно к миру с Конфедерацией относится Гюнеш. Будет хвост из топтунов местной СБ, но это ожидаемо. После меня на берег сойдут несколько групп морских пехотинцев из десантной партии «Цезаря Куникова», и часть сыскарей должна за ними присматривать. Потом в город двинется дипломатическая миссия, и опять нужны люди. Да ко всему этому ктото ведёт поиски самой семьи Бурова. А мне хорошо известно, что людей у местных безопасников немного. И значит, более двух человек за мной не пойдёт, да и то, скорее всего, к ночи останется только один.

Пройдя через КПП порта, и получив небольшую пластиковую фишку с выдавленным на ней якорем – это вроде пропуска, – и записав в журнал своё личное оружие, ТТ33 за номером 000140, я вышел в город. Как и ожидалось, от самой проходной ко мне пристроились бродяги, два неприметных человечка в потрёпанной одежонке.

Неспешно двигаясь по кривым узким улицам вверх от порта, я направился на городской базар, место, в котором можно было бродить сутки напролёт и купить практически всё, что только в голову взбредёт. Улочка за улочкой, вверх и вправо, и вот передо мной сердце города Трабзона. Прохаживаюсь по рынку, прицениваюсь к товарам и возле прилавков, где сидят знакомые мне купцы, останавливаюсь особо. Миновал угол ткачей, прошёл через фруктовые ряды, узнал, почём нынче чай в городе, поцокал языком на большую цену и спустя час вышел к помостам с рабами. Теперь пройти через площадь, и можно будет с оружейником Мурадом пообщаться.

Вспомнился Тенгизгрузин, и захотелось пошалить, скинуть на него подозрение в сотрудничестве с СБ Кубанской Конфедерации, а то ишь расслабился мурлокотан, славянами торгует и чувствует себя хорошо. По большому счёту болгары, которых он регулярно на помост выставлял, мне и даром не нужны. А вот за других, украинцев и тех людей, которых крымчаки поставляли, зло на работорговца я затаил.

Пухлый черноусый человек в кепкеаэродроме, как всегда, находился на своём рабочем месте.

«Интересно, – мелькнула у меня мысль, – если он стоит на этом месте уже лет десять, то сколько людей через его помост прошло? Если даже грубо по десять человек в день посчитать, то получится более тридцати пяти тысяч голов. Ого! Население одного хорошего города».

Тенгиз узнал меня сразу. Но если раньше он бросался мне навстречу, то сейчас купец резко отвернулся и сделал вид, что не замечает меня. Ну, это и понятно, слухи о том, что я оказался шпионом Конфедерации, разнеслись по всем уважаемым людям города, а Тенгиз был именно из таких, из уважаемых.

– Тенгиз, дорогой. – Я приблизился к нему и, когда он обернулся на мой радостный вскрик, крепко обнял его за плечи и сделал вид, что нашёптываю ему на ухо какието слова.

Секунд двадцать продолжалось это действо, торгаш опомнился и вырвался из моих рук. Краем глаза я подметил, что шпионы, исправно следующие за мной, всё происходящее засекли, и теперь, как я думаю, к Тенгизу будет особое внимание.

– Саша? – Он в недоумении уставился на меня. – Как ты здесь оказался?

– Проездом, Тенгиз, – ответил я и оглядел помост с товаром. – Гляжу, у тебя всё без изменений? – Кивок на три десятка выстроенных в ряд людей.

– Да, всё попрежнему, – нехотя кивнул не желающий продолжать разговор купец.

– Ну ладно, прощай, Тенгиз.

– И тебе всего хорошего, Саша.

Дело сделано, внимание топтунов немного рассеял и за полтора часа хождений по рынку я посетил не менее двадцати прилавков. Наступил ранний осенний вечер, а значит, пора переходить к основному вопросу, навестить нашего агента, перекинуться с ним парой слов и начинать поиск.

В оружейном квартале всё как всегда – лавки и пара магазинчиков, многие уже закрываются, но у Мурада открыто, и я вхожу внутрь. Здесь пусто, под потолком горят две керосиновые лампы, и в помещении только продавцы, сам дядюшка и его брат. Покупателей и посетителей нет, и это наилучший вариант.

Увидев меня, подполковник, пожилой и крепкий мужик, лицом чемто похожий на хищную птицу, недоуменно приподнял бровь, а я, не теряя времени, перешёл к сути моего задания:

– Здравствуй, дядюшка Мурад, начальство велело найти семью Бурова, так что не обессудь, что к тебе заявился. За мной хвост, два рядовых шпика, но пару минут они возле входа отираться будут, так что давай сразу о деле поговорим.

Стоящий вполоборота старый шпион моргнул, щёлкнул пальцами и обратился к своему брату:

– На выход, посмотри что и как. – Борис направился к двери, а Мурад повернулся ко мне: – Рад, что ты жив и здоров, Саша, и хорошо, что зашёл. Я бы и сам всё, что знаю, по рации передал, но местные контрразведчики радиопеленгатор смастерили, и теперь, чтобы сведения в СБ перекинуть, приходится в район выбираться. Однако сейчас за городом Кара со своими бойцами сидит, а на дорогах блокпосты и усиленные патрули. Просто так, не привлекая внимания, не пройти.

– Так что насчёт Буровых?

– Где дом Ивана Василиади, знаешь?

– Контрабандиста?

– Его самого.

– Да, знаю. Он недалеко от порта в районе разрушенного городского университета живёт.

– Всё правильно.

– И при чём здесь Василиади?

– Семейство Буровых у него. Вместе с ними у контрабандиста два бойца из близких к Каре людей и сам хозяин.

– Понял, благодарю. Это проверенная информация или только догадки?

– Сведения точные. Мы всю вчерашнюю ночь возле дома Кары дежурили и видели, как Василиади женщин с собой уводил. Почти до самого его дома их проводили.

Только мы закончили наш разговор, как в лавку вошёл один из сыскарей, а следом за ним Борис. Надо было попрощаться с Мурадом, и желательно так, чтобы у шпиона подозрений не вызвать. На прилавке лежали распечатанные коробки патронов калибра 7,62 мм, и я недолго думая с силой ударил рядом с ними. Патроны, подпрыгнув, звонко раскатились по полу.

– Что за херня! – разнёсся по магазинчику мой возмущённый крик. – За какуюто паршивую девяносто вторую «беретту» такую цену ломишь, как будто она у тебя из золота сделана! Не буду у тебя ничего покупать!

– Цена как цена! – принимая мою игру, зло огрызнулся Мурад. – Не нравится, вали к себе за море, там и покупай!

– Пошёл ты! – Я направился на выход.

– Сам пошёл! – донеслось мне вслед.

Выйдя на базарную площадь, я напоказ сплюнул на крыльцо оружейной лавки, помянул «жадного старого козла» и вышел в город. С рынка мне надо было направиться налево, в сторону построенных вокруг университета домов, но я двинулся направо, к Старой крепости. Шёл недолго, местность эту я знал неплохо – подходящее для отрыва от топтуна место было совсем рядом. Кстати, он остался один, а второго, наверное, как я и предполагал, отозвали на другой объект.

На город опустилась ночь, и я приблизился к узкому сквозному проулку в трёх кварталах от базара. Нырнув со слабоосвещенной улицы в тёмный проход, я притаился в незаметной снаружи нише и, стараясь не шевелиться, застыл.

Тишина, но почти сразу она нарушается торопливыми шагами. Идёт один человек, он спешит, на секунду замирает, всматривается в темноту, но ничего не видит. Я чувствую его сомнение и неуверенность, он колеблется и думает, а не обойти ли ему это место. Но ближайший переход на параллельную улочку, куда я по идее свернул, находится метрах в ста пятидесяти, это далековато, и топтун, всё же решившись, входит в проулок. Он быстрым шагом проходит мимо выбоины в стене, где я затаился, и всё, что мне остаётся, – это нанести ему один мощный удар по голове. Второй раз прикладывать кулак к черепу сыщика не потребовалось, вырубил я его хорошо и с гарантией, так что, затащив тело в нишу, огляделся, удостоверился в отсутствии ещё одного хвоста и направился в сторону городского университета.

Возле небольшого каменного домика, где проживал один из лучших трабзонских контрабандистов Иван Василиади, я был через час. Вроде бы и недалеко идти, но надо было обходить патрули и избегать людных мест. Так что пришлось двигаться в нужном мне направлении не по улицам и проспектам, а чигирями, развалинами и проходными дворами. Ну да ничего, того, кто прошёл Нальчик, развалинами не испугать, и местные руины по сравнению с теми, что на Кавказе остались, – это полигон для начинающих и игровая площадка для детей.

Итак, домик контрабандиста – небольшое здание из дикого камня, стоящее посреди небольшого фруктового сада и окруженное невысоким каменным заборчиком. В узких окошках, более напоминающих бойницы, темно, ни одного лучика света. Самое обычное жилище местного старожила, но это только если не знать, что под домом существует выстроенный ещё дедом нынешнего хозяина просторный бункер, где и находятся родственники Кары. К счастью для меня, я это знал, в своё время Буров мне верил и многим под хорошее настроение делился.

Собак во дворе не было, у хозяина на них имелась стойкая аллергия, и я смог спокойно проникнуть во двор. Обогнув дом, зашёл с тыльной стороны и остановился возле входа в подвал. Вытащил из наплечной кобуры пистолет и снял его с предохранителя. Я готов. Вот только как в подвал проникнуть, а из него в бункер, непонятно. Ладно, бог не выдаст, свинья не съест, охрана сразу стрелять не будет, и можно в открытую сыграть. Чёрт с ним! Рискну шкурой и тех, кто под землёй засел, попробую уболтать на мирный исход нашей встречи.

Туктуктук! Ствол пистолета выбил на железной двери частую и звонкую дробь. Тишина, никто не отзывается.

Туктуктук! Спустя полминуты я снова обозначил своё присутствие.

После второго стука пошло движение. В доме чтото загрохотало, наверное, это был контрабандист, выползающий из подвала по второму потайному ходу.

– Кто там? – послышался в одном из окошек ворчливый голос хозяина дома, который изъяснялся порусски.

– Я от Кары! Открывай! – произнёс я.

– Пароль, – потребовал он.

– Какой пароль? Меня Кара прислал узнать, что с его семьёй.

– Чтото никак не пойму, кто ты такой есть, – после краткой заминки ответил контрабандист, – хотя голос вроде знакомый. Эх, старость не радость. Жди, сейчас впущу тебя.

Через пару минут, без малейшего скрипа, дверь в подвал открылась. Василиади пропустил меня внутрь, и я направился вниз. Здесь горела только одна тусклая масляная лампада, и в её свете я разглядел двоих мужчин, которые стояли возле стены. В их руках были автоматические винтовки, какаято разновидность М16, и стволы направлены на меня.

– Спокойно, мужики! – Я положил ТТ на стоящую у входа металлическую бочку и сделал большой шаг вперёд. – Свои!

– Ты кто? – спросил один.

– Саня Мечников. Слыхал про такого?

– Предатель?!

– Сам ты предатель, морда наёмная! На улице взвод морских пехотинцев моей команды ждёт, так что давайте миром разбежимся. Я никому не хочу причинить зла, переговорю с жёнами Кары и его дочерью, своё заберу и потихому уйду.

– А если мы тебя пристрелим?

– Подвал закидают гранатами.

– Иван, – к стоящему за моей спиной контрабандисту обратился наёмник, задающий мне вопросы, – ты зачем его впустил?

– А что? – вопросом на вопрос ответил старик. – Пусть бы он и дальше по железу стучал, всю округу собирал? Нам шум и внимание патрулей сейчас совсем не нужны.

– И что с ним будем делать? – Говорливый наёмник расслабился и опустил ствол автоматической винтовки.

Второй боец Кары, видя такое дурацкое поведение товарища, наоборот, напрягся и сделал шаг назад.

«Молодец, – отметил я, – теперь, даже если я одного вырублю, второй меня всё равно достанет. Ну ничего, подождём. И если дело миром не уладим, то придётся переходить к активным действиям».

– Впускаем его в бункер, а там разберёмся, – решил Василиади.

Наёмники отодвинули в сторону бочки, стоящие у противоположной от входа стены. Открылась дверь, и меня провели в бункер старого контрабандиста. Здесь было просторно и свежо, никакой духоты или спёртости. Видимо, вытяжка была сделана на совесть. В центре горел небольшой очаг, на котором грелась какаято кастрюлька с водой, а в соседнем помещении захныкал маленький ребёнок. И меня моментально пробрала непонятная внутренняя дрожь, а по душе прокатилась тёплая волна. Там мой сын! Я было дёрнулся туда, где находился ребенок, а значит, и Марьяна. Однако меня остановил голос Василиади, взявшего мой пистолет:

– Не балуй, парень!

– Ладно. – Я присел возле очага, который совсем не давал дыма, и поправил кастрюлю, которая покосилась на висящем крюке, и вода, уже закипающая в ней, была готова вотвот пролиться в огонь.

Старый морской волк, седой, массивный и чемто напоминающий пиратов с книжных картинок, присел на табурет напротив меня и спросил:

– Так чего ты хочешь, Мечников?

– Хм! Я ясно сказал, поговорить с жёнами Кары и Марьяной. Потом заберу свою женщину и ребёнка, а вас оставлю в покое. Если через полчаса я не покину твой дом, то сюда войдут морпехи с «Цезаря Куникова», и ничем хорошим ваше затворничество не закончится.

Василиади задумался, а в это время ведущая в соседнюю комнатушку дверь открылась и появилась она, Марьяна, мать моего сына. За то время, что мы с ней не виделись, она сильно изменилась внешне, и, на мой взгляд, в лучшую сторону. Ранее это была стройная брюнетка с хорошими формами, красивая девушка. А теперь передо мной была женщина, ещё более красивая, строгая и в чёмто даже неприступная.

– Саша… – прошептала она и словно от слабости прислонилась к дверному косяку.

Я встал. Наёмники и старик меня не останавливали. Подойдя к Марьяне, я обнял её.

– Всё хорошо, милая. – Я погладил её по голове и добавил: – Я приехал за тобой. Собирай вещи и ребёнка готовь.

– Хорошо. – Без споров и кучи вопросов она вернулась в помещение, из которого вышла, а оттуда вскоре появились жёны Бурова – блондинка Светлана и мать Марьяны тётка Ирина.

Что было дальше, вспоминать не люблю. Сопли, слёзы, упрёки тёщи и мои угрозы наёмникам и старику. Однако, с горем пополам, я всё уладил и спустя полчаса, неся на руках сына, в сопровождении будущей супруги, покинул дом контрабандиста Ивана Василиади и направился в сторону девятого причала. Всё, что я хотел сделать в этом городе, было сделано. Причём без стрельбы, убийств, насилия и по обоюдному согласию сторон. Это редкий случай. И хорошо, если бы так было всегда. Но, к сожалению, подобное в жизни происходит нечасто, а потому такие моменты стоит ценить особо.

Глава 4

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

15.02.2062

Пробуждение моё было хорошим и добрым. Лежащая со мной рядом Мара сонно пошевелилась, а я, повернувшись к ней и вспомнив прошедшую ночь, улыбнулся. И, сунув под одеяло руку, погладил мою вторую половину по спине.

Жена проснулась, и я сказал:

– Доброе утро, милая, пора вставать.

Мара потянулась всем своим шикарным грациозным телом, одарила меня доброй улыбкой счастливой женщины и произнесла:

– Как это хорошо – просыпаться вот так, рядом с любимым человеком.

Я поцеловал её в губы и обнял. В этот момент, вне всякого сомнения, я был счастлив. У меня жена, которая искренне любит такого неспокойного парня, как я, есть сын, находящийся под присмотром няньки в соседней комнате, дом, в котором тепло и сытно, и много хороших перспектив на будущее.

– Сколько времени? – спросила Мара.

– Около восьми утра.

– Пора Игоря кормить, – сказала она, и, высвободившись из моих объятий, встала, и, накинув халат, направилась в детскую комнату.

Понятно, утренний секс отменяется, и мне тоже пора вставать. Дел на сегодня запланировано много, и надо постараться успеть везде, так как на календаре пятнадцатое февраля и именно с этого дня ожидается сбор людей, которым перед отбытием в Трабзон я рассылал свои письма. Кто из них отзовётся, не знаю. Но надеюсь, что до конца месяца соберу хотя бы десяток верных людей, которые всегда будут рядом и смогут оказать мне поддержку в моём бизнесе.

Вчера в городской администрации я юридически оформил свою торговую компанию, а назвал её просто и незатейливо – «Мечников и сын». Помоему, это вполне в духе сегодняшних времён, и если мне подфартит, то я стану родоначальником и основателем военнокупеческой династии. Надо сказать, что оформить компанию было так же просто, как зарегистрировать брак с моей второй половиной. Пришёл в соответствующее учреждение, написал заявление, его тут же рассмотрела комиссия из трёх чиновников, заплатил небольшую пошлину – и получай в паспорт штамп. Как всё же хорошо, что у нас в Конфедерации ещё нет серьёзной бюрократии. Ладно, посмотрим, что из всего этого выйдет, а пока – подъём!

Откинув в сторону одеяло, одним рывком я соскочил на пол и провёл серию резких ударов в сторону стены, пару минут поскакал, поработал с тенью, размял тело и окончательно проснулся. После чего – поход в ванную комнату и одеваться. У себя дома я стараюсь не изображать барина. Хожу так, как привык и как мне удобно. Хлопчатобумажная майка, обычная мягкая роба из фланели и тапочки. Вот и всё, купец Мечников, в недавнем прошлом сержант гвардии, готов встретить ещё один день своей жизни. Так и хочется сказать, что и жизнь хороша, и жить хорошо.

Прикоснувшись рукой к трубам парового отопления, идущим по всему дому, я удостоверился, что они горячие, и это значит, что мой работник, дядька Михайло, беженец с Дона, уже на ногах и в котельной полный порядок. Мнето что, я могу и в холоде нормально выспаться. А вот мой сын, радостно гукающий в своей кроватке, – тот нет, ему тепло подавай.

Я спустился в столовую, где меня встретил второй человек из домашних – это Марина Ильинична, полная пятидесятилетняя женщина, жена Михаила, кухарка и горничная. Вскоре планирую ещё пару человек для работ по дому нанять, а то ей везде не успеть. И даже несмотря на то, что Ильиничне помогает нянька, а иногда и Марьяна, больше чем в половине помещений особняка до сих пор пыль толстым слоем лежит. Так что со временем за ней останется лишь кухня, а всеми остальными домашними заботами займутся другие люди. Образ жизни я планирую вести активный, а значит, придётся соответствовать. Быть хлебосольным хозяином и всегда держать в готовности пару гостевых комнат.

– Хозяин, – окликает меня Ильинична, – возле ворот люди стоят. Говорят, что к вам.

– Много?

– Трое.

– А давно стоят?

– Минут двадцать, – пожимает она плечами. – Михайло как в котельной справился, так к ним и вышел.

– А что сразу не впустил?

– Да кто же их знает, кто они такие? Может, они злодеи или ваши враги? Парни все как на подбор, здоровые и при оружии, а у нас при прежнем хозяине такой порядок был заведён, что без него никого в дом не впускать – хоть знакомый, а будь добр, подожди на улице.

– В общемто правильно. Скажи мужу, пусть людей в дом приглашает, и на стол накрывай.

Ну вот, видимо, начали прибывать мои гости. Сегодня должны три бойца из Первой роты появиться: Ветер – большой знаток чая, Разлука – потомственный караванщик и Калуга – хороший радист и отличный счетовод. Все они были друзьями, держались дружно, и контракт у них заканчивался в один день. С ними у меня ещё во время нашей совместной службы разговоры задушевные были, и согласие на совместную работу я от этих парней ещё тогда получил. Однако с нашей последней встречи минуло полгода, срок солидный, и за это время могло произойти очень многое, так что я не удивлюсь, если моё предложение для них теперь неактуально. Впрочем, боевые товарищи стоят у ворот, а значит, мои слова они запомнили и на письмо откликнулись.

Вскоре в дом вошли те, кого я и ожидал, – Ветер, Разлука и Калуга, крепкие и здоровые мужчины двадцати пяти лет в потёртых армейских бушлатах. Камрады явно не ожидали от меня таких метаморфоз за то время, что мы с ними не виделись, и я их понимал. Совсем недавно они были знакомы с обычным пробивным сержантом из своего батальона, а сегодня их встречает хозяин солидного особняка, который расположен в самом престижном районе столицы. Все трое в нерешительности остановились на входе и, разглядывая внутреннюю обстановку дома, доставшуюся мне от прежнего владельца, явно не знали, как себя вести.

Дабы разрядить эту неловкую ситуацию, я направился к ним навстречу.

– Здорово, братва! – громко сказал я и крепко пожал каждому из них руку. – Проходите к столу, позавтракаем вместе.

Бывшие гвардейцы, видя, что богатством я не кичусь, по крайней мере пока, расслабились и почувствовали себя свободней. А спустя всего пару минут мы уже сидели в просторном обеденном зале, где Ильинична накрыла на стол, уплетали за обе щеки блины с медом и запивали всё это крепким чаем. Пока завтракали, разговора не было, и мне оставалось только наблюдать за моими будущими помощниками, которые выглядели несколько потрёпанно, и, если судить по их отменному аппетиту, они не ели уже пару дней. Думается, что гражданская жизнь им на пользу не пошла.

Блины закончились быстро, друзья откинулись на спинки стульев, и я попросил:

– Рассказывайте, как жизнь гражданская.

За всех ответил Калуга, вожак в этой дружной тройке:

– Хреново, Мечник! Как за ворота базы вышли, так и понеслась несуразица. Поначалу деньги были, а в голове – немало хороших планов, но мы загуляли чуток. Оттягивались так, как никогда раньше, три месяца подряд, а когда в норму пришли, то в карманах уже ветер свистел. Начали работу искать, да чтото всё не клеилось. На завод идти неинтересно, в хозяйство сельское – тем более, а всё, что мы умеем, – это воевать, в других людей стрелять. Так промыкались какоето время и в Тимашевске у меня на родине осели. Думали, надо опять на контракт уходить, а тут как раз твоё письмо пришло. Вот и решили сначала тебя навестить, а уже потом и определяться.

– Так и что, совсем ничего себе по душе не нашли? Мы с вами, помнится, разговор вели, и у каждого какаято хорошая специальность была, чтобы в гражданской жизни пристроиться.

– Нет, Мечник, ничего хорошего так и не приметили: или когото одного из нас берут, или платят сущие гроши. На госпредприятиях оплата труда не более одного золотого в месяц, а частники как увидят в документах штамп гвардейской бригады, так и разговаривать не хотят. Сам понимаешь, гвардию, которая за Симакова горой стоит, они не шибко жалуют. – Калуга огляделся и спросил: – А у тебя как так получилось, что в собственном особняке живёшь?

– Женился удачно. – Этой темы я касаться не хотел.

Какими бы мы с ними близкими камрадами ни были, а знать про клад, что под Ростовом из подвала извлекли, им не надо.

– Хм! – Калуга мне не поверил, но на другом объяснении настаивать не стал и задал основной вопрос, ради которого, собственно, вся троица и прибыла в Краснодар: – Так что насчёт работы, Мечник? Есть что предложить боевым товарищам?

– Есть, – подтвердил я. – У меня теперь своя торговая компания, хочу сам приподняться и наших, кто на чужого дядю за еду работать не желает, подтянуть. Разговор этот у нас и раньше был, а теперь он из пустого базара в дело превращается. Вы готовы ко мне в помощники пойти?

– Смотря что делать, – протянул Калуга и посмотрел на своих друзей. – Объясни сначала, а там и решим.

– Компания будет заточена на два направления. Первое – это выращивание чая в районе Сочи и Адлера, а второе – торговля с дальними землями. Поэтому вас с самого начала и вызвал. Ветер будет заниматься работой на плантациях, руководить производством, набирать рабочих и следить за порядком. Разлука остаётся со мной, и мы вместе начнём караван снаряжать, а на тебе, Калуга, – обеспечение всех нас связью и бухгалтерия.

– Что по оплате?

– Для начала по пять золотых в месяц, а там – как дела пойдут. – Друзья переглянулись, и я добавил: – Вы не торопитесь, подумайте. Сейчас вы с дороги, вас в гостевой комнате поселят, отдыхайте, а вечером уже дадите ответ.

– Хорошо, мы подумаем, – кивнул мой будущий финансист, – только хочется узнать: ты понимаешь, сколько должен потратить денег на обустройство плантаций и на караван?

– Понимаю, и деньги есть. Правда, не только мои.

– Акционерное общество?

– Пока нет, частный вкладчик, который даёт мне беспроцентный кредит на два года.

– И кто же этот добрый гражданин?

– Наш бывший комбат, – улыбнулся я, – полковник Ерёменко.

– Он здесь, в столице?

– И не просто в столице, он мой сосед, и вечером будет у меня в гостях, так что, парни, поле боя новое, а бойцы с нашей стороны те же самые.

– Раз такое дело, то мы и думать не станем. Принимаем твоё предложение, Мечник.

– Значит, договорились, а письменно всё завтра с утра оформим.

– Что так официально?

– А это, камрад, чтобы сомнений не было и всяких недоразумений. Вам так спокойней будет, да и мне для порядка и отчётности бумаги пригодятся. Ещё вопросы есть?

Я ожидал, что разговор продолжит Калуга. Но, на моё удивление, первый вопрос по существу задал молчаливый Ветер, потомственный крестьянин из хозяйства купца Марьина, где производилось наибольшее количество кубанского чая, который поставлялся на рынки Конфедерации.

– Вот ты говоришь – чай, Мечник, и это тема неплохая. Ладно, рабочих мы найдём, это понятно. Но нужно оформить на себя землю, и необходимо оборудование для работы, тут мешком, секатором и лопатой не обойтись. Кроме того, нужны помещения, где чай сушить, жилые бараки для людей и хоть какаято дорога, чтобы вывезти продукцию и завезти на плантацию чтото необходимое. Как со всем этим дело обстоит?

– С этим всё нормально, Ветер, не беспокойся. Про задумку с плантациями, кроме нас четверых и Ерёменко, пока никто не в курсе, и землю, которая была под тамошними совхозами, я уже под себя подмял. Мне её в аренду на тридцать лет без всякой оплаты отдали, так как это пограничье, и оно всё равно пустует. Оборудование, какое потребуется, на заводе «Нефтемаш» закажешь, но я прикидывал, что кроме ручных роллеров, измельчающих листья при ферментации, и прессов, больше ничего серьёзного и не нужно. Что касаемо помещений, то при наличии денег, стройматериалов и рабочей силы это не проблема. Самая главная загвоздка – дороги. Но правительство хочет реанимировать старые транспортные магистрали, и то, что мы делаем, – задел на будущее. Что касается припасов, то их можно баржами из Новороссийска доставлять. А после этими же баржами на большую землю продукцию отправлять. Предварительный расчёт сделан, и производство должно быть вполне рентабельным.

Подумав, Ветер кивнул:

– Согласен, попробовать стоит.

Следующим вопрос задал Разлука:

– Когда караван собираешься в путь отправлять?

– В начале лета.

– Как далеко пойдём?

– Это не я определяю, а Ерёменко. Он основные расходы несёт, он же и музыку заказывает. Сейчас есть три направления: на Воронеж, на Волгоград и на Украину. Наша задача дойти конным обозом туда, куда ещё ни один наш купец не добирался, и открыть новый торговый маршрут. От тебя, как человека понимающего, что значит дальний переход с гружёными бричками, – в первую очередь лошади и сами повозки. Это то, что нужно готовить уже сейчас, а с остальным разберёмся чуть позже. Повторяю, это главное. Наш обоз с грузом должен пройти тысячу километров по бездорожью и вернуться обратно в Конфедерацию. Ты как, Разлука, потянешь?

– Да. Будущий караванбаши был уверен в том, что дело ему по плечу.

А если судить по тому, как заблестели его глаза, можно было сказать, что он предстоящей работой ещё и доволен.

– Отлично. – Я посмотрел на лидера тройки и спросил: – У тебя как, ещё вопросы есть?

– Нет, – покачал тот головой, – всё предельно ясно и понятно. На Сочи телефонную линию восстанавливают, там всё просто, а в караван единственное, что можно придумать, на заводе «Прибой» новенькую радиостанцию Р147 «Багульник» купить.

– А по финансам?

– Мечник, это разговор отдельный и только между нами двумя.

Нормально, таким подходом к делу я был доволен, а потому понимающе кивнул и встал.

– Ну что, парни, я рад, что вы со мной. До вечера отдыхайте, а после ужина, как я и говорил, посидим и более подробно всё обсудим.

Дружная тройка отставников отправилась в гостевую комнату, а я, навестив своего малыша, который, увидев меня, весело загукал, и предупредив жену о людях, временно остановившихся в нашем доме, переоделся и направился в город.

Мой путь лежал в Серый дом, где меня ожидал мой патрон и покровитель полковник Ерёменко. Пока на извозчике добирался до центра, размышлял о местных политических раскладах, которые оказались гораздо сложней, чем я себе представлял ещё несколько месяцев назад. Вроде бы всё ясно, есть правительство, и все ему подчиняются. Однако и в самом правительстве, несмотря на диктатуру, нет единства, и всех тех, кто правит нашей Конфедерацией, можно разделить на несколько условных групп. Первая конечно же это клан Симаковых, который стоит у руля и принимает основные политические и экономические решения. Все остальные группки, как я их сам для себя обозначил, партии, его поддерживают, но при этом стараются и своего не упустить. Всего таких партий я насчитал шесть: экономистыгосударственники, технологи, купцы, демократынародники, военные и госбезопасность. Во главе каждой партии стоял негласный лидер, которого выдвинула его среда, и он, вольно или нет, направлял всё движение тех, кто его поддерживал.

Вот и получается, что каждый человек в нашем обществе не сам по себе. И как пример можно взять меня. Ранее я был гвардейцем и находился вне всяческих партий и кланов, так как наши бригады подчиняются лично президенту. Сейчас я, начинающий купец, по идее должен ратовать за облегчение налогового бремени и стоять за партию собратьев по ремеслу, но мне на них плевать. У меня свой интерес, и СБ в моих делах может помочь гораздо больше, чем кто бы то ни было во всей Конфедерации. Значит, я стою за госбезопасность, и серьёзные купцы, на зиму съехавшиеся в город, уже делали мне при встрече прозрачные намёки, что не той дорогой я пошёл. Ха! Остаётся только посмеяться над ними.

Пять лет назад я принял решение держаться за майора Ерёменко, который собирался карабкаться вверх по служебной лестнице. Прошли годы, но решение моё осталось неизменным. Как и пять лет назад, я иду за своим командиром, который тихой сапой, вливая в экономику свои деньги и расширяя связи в высших эшелонах власти, день ото дня становится всё влиятельней и, следовательно, сильней. Он, как и каждый человек, стремящийся наверх, идёт на вершину не один. Полковник тянет за собой своих верных людей, и я из их числа. Интересно получается, как строй клином. Полковник на острие удара, за ним его родной брат Денис, также вышедший в отставку офицер спецназа, а позади него несколько верных пробивных сержантов вроде меня и Филина. Лидер вскарабкался на ступеньку, за ним мы, а после нас уже наша креатура. Блин! Забавно выходит, прям дедка за репку, бабка за дедку, внучка… и т. д.

– Приехали, – повернулся ко мне извозчик, остановивший свою коляску возле ресторанчика «Шляпник».

За размышлениями время поездки пролетело быстро, и, рассчитавшись за проезд, я прямиком направился в Серый дом. Временный пропуск на меня был выписан, и уже через пару минут я находился в кабинете Ерёменко.

– Саня, привет! – Полковник сидел за своим рабочим столом в компании двух капитанов СБ, которые расположились справа и слева от него и изучали какието бумаги. – Проходи, присаживайся.

Раз приглашают, значит, я здесь не лишний. Немного напрягают незнакомые офицеры СБ, но, видимо, так и надо. И, пройдя к столу, я сел и посмотрел на полковника, который сам на сегодняшний день назначил мне встречу.

– Как у тебя насчёт каравана дела продвигаются? – спросил Ерёменко.

– С завтрашнего дня начинаю суету. Прибыли первые помощники, и среди них – Разлука, который в этом деле понимает.

– Помню его. – Удовлетворительный кивок. – Кто ещё появился?

– Ветер и Калуга. Кстати, вечером мы ожидаем вас в гости.

– Обязательно зайду. – Полковник посмотрел на офицеров, которые бросили свои бумажки и с любопытством разглядывали меня. – Знакомься, Александр, это твои будущие попутчики.

Первым представился тот, что справа, средних лет, ничем не приметный подслеповатый мужик, на котором серый мундир СБ топорщился и выглядел несколько нелепо:

– Капитан Гуров, Иван Семёныч.

Следом отозвался второй, молодой, не старше тридцати лет, мощный мускулистый боец:

– Капитан Астахов, можно попростому – Андрей.

– Александр Мечников, – представился я в ответ и обратился к полковнику: – Куда караван пойдёт, уже определились?

– Да. – Полковник вытащил из стола серую картонную папку со штампом ДСП и положил её передо мной. – Вы должны будете отправиться в Харьков. Что повезёте и как пойдёте, решаешь только ты, а группы капитанов Гурова и Астахова будут при караване как поддержка и пассажиры.

– Две группы? – удивился я.

– Пока две. Одна научноисследовательская, а другая – силовая.

Оглядев своих будущих попутчиков, я согласно кивнул:

– Понял.

– Тогда приступаем к работе. Документы из здания не выносить, и во время подготовки к походу совещания проводить только в этом кабинете. – Все присутствующие с полковником согласились, а он продолжил: – Итак, цель вашего путешествия – город Харьков. Что нам известно о положении дел в тех местах? Не оченьто и много. Шесть лет назад на связь с нашим радиоцентром в Краснодаре выходила местная станция. Было проведено несколько сеансов связи, но потом харьковский радиоцентр резко замолчал, и после этого мы могли довольствоваться только слухами. В папках, которые я вам раздал, подборка документов по самому городу, области, дорогам и, как приложение, стенограммы радиопереговоров. А если кратко, то положение дел у них плохое. После чумы город был поделён на несколько частей, и там жировали мародёры, которые вели между собой постоянную войну. В области ситуация получше, существовало около трёх десятков поселений, которые выживали за счёт сельского хозяйства и кустарного производства. Благо заводов и мастеровых людей до прихода чумы там имелось немало. Однако это было пятьшесть лет назад, а сейчас, если верить слухам, которые к нам приходят с переселенцами из Луганска и Донского Царства, всё гораздо хуже. Четыре года назад банды объединились вокруг какихто сектантов и начали экспансию за пределы областного центра. Сейчас они контролируют добрую треть Харьковской области, и что от них можно ожидать, не ясно.

– Так, а если там опасно, то, может быть, направиться на Воронеж, Волгоград или в глубь Украины?

– В те места другие караваны пойдут, Саня, а ваш – в Харьков. Это очень сложное направление, а вы из всех, кто сейчас готовится двинуться в путь, самые лучшие. Надо посмотреть, что там творится, а то слухи слухами, а достоверная информация всё же лучше.

«Вот так так, – подметил я, – не одни мы, значит, под видом торговли дальнюю разведку хотим провести».

– Допустим, а почему именно Харьков, товарищ полковник?

– Сейчас объясню.

И Ерёменко перешёл к сути и основной цели нашего путешествия, в котором краеугольным камнем стало электричество. Нашему государству требовалось восстановить как можно большее количество электрических станций, и на первое место вышли полуразрушенная Новочеркасская ГРЭС и неработающая Волгодонская АЭС. Президент потребовал в течение ближайших пяти лет постараться вновь ввести их в строй. На эти объекты были отправлены сводные экспертные группы инженеров и строителей. Они излазили там всё, что только возможно, и пришли к неутешительным выводам, что сейчас вновь ввести их в строй не представляется возможным.

Волгодонская АЭС, понятно, заглушена, обветшала, находится в аварийном состоянии, оборудование разграблено, и нет специалистов, которые могли бы разобраться, что там к чему. И она находится под контролем войск царя Ивана. С Новочеркасской ГРЭС попроще, всё же не мирный атом топливом служит, а самые обычные газ, уголь и мазут. Однако разруха и её стороной не обошла, требовался серьёзный ремонт, а наши предприятия при всём своём желании провести его не могли, так как для них это оказалось делом слишком сложным.

Теперь вопрос: а при чём здесь ремонт ГРЭС и город Харьков? Ответ был прост: до чумы в этом городе находилось предприятие «Турбоатом», которое выпускало оборудование и различные турбины для электростанций, в том числе и для таких, какая находилась в посёлке Донском, возле Новочеркасска. Именно это предприятие заинтересовало наших стратегов от промышленности, а тут такая оказия подвернулась, что Сашка Мечников собирается в поход. Вот и решила чьято умная голова, что пускай Мечник идёт не куда глаза глядят, а туда, куда государству нужно. А чтобы караван по дороге не потерялся, к нему будет приставлена группа силовой поддержки из госбезопасности да инженеров пять душ, дабы смогли посмотреть на завод «Турбоатом» вблизи, пройтись по нему и, может быть, найти чтото полезное. В общем, необходимо было провести разведку, но не спонтанную, наобум, как я сам себе намечал, а конкретную и с привлечением специалистов.

Что сказать, с планами СБ я был согласен полностью, и мне оставалось только продолжать намеченные мероприятия по подготовке к походу. За обсуждениями пролетел почти весь световой день, и расставался я с Гуровым и Астаховым уже как с хорошими знакомыми, с которыми придётся делать одно общее дело. И думаю, что при этом мы поняли друг друга правильно. Я веду караван, а они – мои попутчики и пассажиры. Было бы наоборот, то мне пришлось бы не раз подумать, соглашаться ли с таким положением дел. Однако меня всё устраивало, и то обстоятельство, что со мной будут испытанные воины госбезопасности и несколько инженеров, минусом быть ну никак не могло.

Домой я прибыл в бодром настроении, плотно поужинал со своими боевыми товарищами, которые за день хорошо отоспались и привели себя в порядок, а тут как раз и бывший комбат в гости зашёл, да не один, а со своей молодой супругой, между прочим троюродной племянницей Симаковастаршего. Жена Ерёменко вместе с Марьяной отправились наверх, а мы впятером продолжили пиршество и почти до самой полуночи вспоминали наше славное военное прошлое.

Глава 5

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

20.04.2062

Подготовка к предстоящему походу торгового обоза за границы кубанских земель отнимала практически всё свободное время. И это хорошо ещё, что благодаря крыше в СБ мне везде был зелёный свет, а то сам я такое дело попросту не потянул бы, по крайней мере сейчас, не имея никакого опыта и работая только на энтузиазме.

Первая же проблема, которая образовалась, – грузовые повозки. Ранее, когда я служил в гвардии и почти всегда передвигался на автотранспорте, не задумывался о том, сколько может стоить обычная телега или хорошая тягловая лошадь, способная весь день с краткими перерывами тянуть по плохой дороге груз. А теперь пришлось коснуться и этой стороны жизни. Что тут сделаешь, нормального автотранспорта не хватает, и это факт. На днях посмотрел статистику и был удивлён – только пять процентов перевозок по стране осуществляется автомобилями, ещё пять – по морю, сорок процентов тянет на себе железная дорога, а пятьдесят процентов вытягивают лошадки. Такая вот не очень весёлая реальность, и с каждым годом роль лошади в жизни нашего общества возрастает всё больше.

Итак, обычная и добротная повозка на резиновом ходу, сделанная хорошим мастером за месяц, оценивалась в три золотых конфа, и ещё столько же стоила приученная к хомуту тягловая лошадь. Всего нам требовалось двадцать подобных повозок грузоподъемностью в полтонны каждая и сорок тягловых животных. И в довесок к ним – два десятка верховых лошадок по пять золотых за голову. Итого получалось двести восемьдесят монет, не считая сбруи, подков, сёдел, походной кузницы и всякой необходимой в дороге ремонтной мелочи. Худобедно, а четыре сотни отстегни и забудь, что они у тебя были.

Ладно, деньги не самое важное, всё окупится, и Ерёменко спонсирует, главная проблема – дефицит грузовых повозок, которые уже были заказаны другими купцами на полгода вперёд. И пришлось по такому вопросу беспокоить полковника. Тот отреагировал мгновенно, и проблема была решена. Однако парочка купчиков средней руки, у которых я изпод носа заказ увёл, зубик на меня всё же наточили. Ну да ничего, какнибудь переживу их недовольство, хотя заводить врагов среди купцов не хотелось.

Прошло три недели, и основа обоза, его материальнотехническая часть, была подготовлена. За это же время было нанято пятнадцать возниц и по моим пригласительным письмам пришло ещё двенадцать бывших гвардейцев. Так сложилась человеческая составляющая каравана, и сейчас люди находились в посёлке Пашковском, в том самом месте, где некогда формировался наш Кавказский экспедиционный корпус. В чистом поле стояли палатки, конюшня и сарай, то, что осталось после нашего отбытия в горы. Порядок поддерживался как в воинской части – караул, дневальные и дежурный. Личный состав был постоянно занят делом, а увольнительные – строго по распорядку. Народ у нас подобрался неглупый, коечто в жизни повидавший, и понимали, что намечается далеко не увеселительная прогулка, так что люди готовились основательно и большую часть дня проводили на полигоне.

Как только возник этот лагерь, через неделю в него подтянулись воины капитана Астахова, десять отличных бойцов спецназа СБ. Вместе с ними прибыло и вооружение для личного состава, и надо сказать, что безопасники не пожадничали. В нашем обозе должно было быть сорок четыре человека, и на это количество людей СБ выделила пять пулемётов ПК, два РПК, тридцать АКМ и десять гладкоствольных карабинов 12го калибра. Плюс к этому большое количество патронов, пара сотен ручных гранат и десять мин ОЗМ72. Это то, что от щедрот своих нам дали власти, а уж что мы сами понабрали, это для души. Ничего сверхъестественного, в основном личное оружие, пара снайперских винтовок и дополнительно полсотни мин с фабрики Егора Черносвита, так сказать, братский подгон боевым товарищам.

Только разобрались с транспортом, личным составом и его вооружением, как возник второй вопрос. Нам следовало определиться, каким путём двигаться на Харьков, и здесь было два варианта. Один из них – морем, из Новороссийска до Таганрога, там разгрузка, и через Матвеев Курган и Снежное – выход на трассу Е40, которая шла от Ростова до Харькова. Этот путь я отверг сразу. Слишком много волокиты, и возникают трудности при транспортировке, хотя был плюс – нам не требовалось проходить через Донское Царство и платить пошлины тамошним властям. Другой вариант, он же и основной, – доставка лошадей и повозок железной дорогой до Батайска, разгрузка, полная и окончательная подготовка обоза и выдвижение на Новочеркасск. После чего через Новошахтинск выход на ту же самую трассу Е40. В этом случае мы привлекали к себе внимание донских таможенников и властей, но этот путь был наиболее безопасен и сокращал время путешествия на несколько суток. Неделю определялись с дорогой, и когда решились, то вновь пришлось подключать к решению наших вопросов Ерёменко. Всё бы ничего, но железнодорожники заломили за транспортировку имущества и лошадей такую цену, что волосы дыбом вставали. Впрочем, с СБ не спорят, и сказанные полковником Ерёменко заветные слова «государственное дело» вновь решили все проблемы.

Вроде бы порядок: люди есть, с транспортом решено, путь выбран, собирайся себе потихоньку, снаряжайся и отправляйся в дорогу. Но не тутто было. Мы – купеческий караван и официально двигаемся с чисто коммерческой целью, а значит, необходимо то, чем собираемся торговать. Что ценно в местах, которые за времена чумы и хаоса несколько одичали? Вопрос простой, и ответ на него несложный – то, что не могут произвести технологически отставшие и слабозаселённые анклавы. То есть оружие и боеприпасы, взрывчатка и топливо, техника и лекарства, крепкое и очищенное спиртное, табак, соль и сахар.

Из двадцати наших повозок, каждая из которых, как я уже говорил, могла перевезти полтонны груза, под товар выделялось восемнадцать, то есть надо было взять девять тонн чегото полезного. Техника и топливо отпадали сразу – нет нормальных дорог, и этот товар запрещён к вывозу. Лекарства весят немного, но они и у нас – дефицит, и единственное место, где их производят, – это небольшой полукустарный заводик в Анапе. Поэтому всё, что смогли добыть, – это немного анальгина и пенициллина. Та же самая ситуация с табаком – он есть, но распределялся только через государство, и нам удалось достать всего полтысячи пачек самого дешёвого курева. Следующий груз – соль и сахар, с этим товаром проблем не было. Две тонны сахарарафинада было закуплено в Лабинске и полтонны соли – в районе Шедокского месторождения, которое совсем недавно стали разрабатывать всерьёз. Цены были вполне приемлемые, и на этом можно было получить очень неплохую прибыль.

Остальное свободное пространство планировалось забить патронами 7.62 и 5.45 к автомату Калашникова, а как довесок – боеприпасами к пистолету Макарова. На территории бывшей Российской Федерации и незалежной неньки Украины это сейчас самый ходовой и дефицитный товар. Советская власть запасла много, стоит это признать, но потомки поистратили практически всё, так что оружие есть, а стрелять из него особо нечем, и доходит до того, что за пределами Конфедерации, Дона и Трабзона патроны идут наравне с золотом как денежное средство и твёрдая валюта.

Итак, мне требовалась крупная партия боеприпасов. Всё должно было пройти ровно и гладко: я прихожу в КОФ и как акционер предприятия со скидкой в пять процентов делаю оптовую закупку товара. Мне и нужното немного, всего шестьсот тысяч патронов. Однако, когда после полудня я появился в конторе КОФа, мне отказали и отговорились тем, что на складах пусто. Враньё чистейшей воды, так как справки о наличии необходимых мне боеприпасов я наводил заранее и прекрасно знал, что товар имеется. В свете этого отказ выглядел странно, но спорить я не стал и, оставив решение этой проблемы на завтра, покинул контору КОФа и вышел на улицу.

Дело к вечеру, более ничего серьёзного на сегодня намечено не было, и я направился к домой. Всё бы ничего, и этот день завершился бы как обычно, но, как только я подъехал к своему особняку, ко мне подошёл молодой подтянутый человек в чёрном полупальто и такого же цвета шляпе. Учитывая, что вокруг безлюдно, а улица хоть и освещена, но слабо, первое, что я сделал, – это выхватил свой ТТ и, доведёнными до автоматизма движениями снимая его с предохранителя, направил ствол в голову незнакомца.

– Ты кто? – спросил я.

Человек в чёрном, видимо, перепугался и, моментально подняв руки, дрожащим голосом произнёс:

– Не стреляйте, пожалуйста, я не вор и не убийца, а доверенное лицо Анатолия Владимировича.

– Что за Анатолий Владимирович? – Опускать ствол я не собирался, но, бросив взгляды по сторонам и отметив, что всё спокойно, несколько расслабился.

– Ну как же, – человек был растерян, – это старший из братьев Семёновых, основной владелец КОФа. Он приглашает вас в гости. Я пришёл передать его приглашение, а ваши слуги меня за ворота не пустили, и мне пришлось ждать здесь.

«Да уж, интересно, – подумал я, – зачем это Сашка Мечников, начинающий купец, понадобился главе третьего по силе и влиятельности клана в государстве? Сначала странный отказ в заводской конторе, а теперь не менее странное приглашение. Ладно, разберёмся».

– На какое время я приглашён?

– Анатолий Владимирович хотел бы видеть вас прямо сейчас. Его особняк неподалеку, и через несколько минут мы будем на месте. Хотя, может быть, вы желаете проехать?

– Нет уж, пошли.

Вдоль набережной реки мы направились в сторону улицы Тургенева и спустя пять минут уже входили в одно из красивейших зданий столицы, которое так и называлось «Дом Семёновых». Стоящий посреди большого сада пятиэтажный монументальный особняк с колоннами производил сильное впечатление. Всё в этом месте было сделано в едином стиле. Чувствовалась рука мастера, который создавал этот, без всякого преувеличения, дворец, и в то же время вокруг не было ничего лишнего. Есть фигурные окна, но они больше напоминают бойницы, есть дорожки через сад, но они расположены так, что прекрасно простреливаются из слуховых окон чердака. Имеются маленькие цветники вдоль них, но чтото мне шепчет, что очень уж они напоминают минное поле. Что говорить, красиво, но то, что это хорошо укреплённая крепость, для меня стало понятно сразу.

Пока мы шли через сад к дому, мой мозг лихорадочно вспоминал всё, что мне известно о семье Семёновых. Выходцы из Кореновска. С момента основания государства все проживают в Краснодаре, а отецоснователь клана был вторым президентом Кубанской Конфедерации и умер пятнадцать лет назад. Его наследники в политику не полезли, но при этом наравне с Беловыми из СлавянсканаКубани, считались лидерами купеческой партии. Владеют несколькими магазинами в ключевых городах страны и восемьюдесятью процентами акций КОФ. В особняке на Кубанской набережной живёт только старший брат, глава клана, как говорят, человек со странностями, но весьма умный и расчётливый тип. Анатолию Владимировичу сорок пять лет, имеет трёх жен и семь отпрысков, по молодости в поисках приключений гулял с наёмными отрядами по окраинам наших земель и прославился жестокими казнями по отношению к бандитам и разбойникам. Сейчас ведёт жизнь степенную и осуществляет руководство всем семейным бизнесом. Пожалуй, на этом информация относительно Семёновых иссякала.

Всё так же в сопровождении доверенного лица, скинув в прихожей верхнюю одежду, я шёл по дому и пытался понять, для чего такой человек пригласил меня в гости. Отчитать за то, что я перебегаю дорогу другим купцам? Очень может быть. Попытаться разузнать, куда пойдёт наш караван, которому помогает госбезопасность? Вряд ли, об этом он должен знать и сам. Может быть, чтото из старых моих дел всплыло и какимто боком Семёновых задело? Не знаю.

Впрочем, гадать уже некогда, открылась широкая двухстворчатая дверь, и я вошёл в большой роскошный кабинет, уставленный мебелью под старину. На стенах висят многочисленные картины, а хрустальная люстра под потолком – настоящий шедевр искусства. И в центре всего этого восседал Он, сам Анатолий Владимирович, солидный дядька с длинными седоватыми волосами и лицом испещрённым несколькими шрамами. В одном шёлковом халате на голое тело, он расположился в кресле возле небольшого столика из красного дерева и из маленькой рюмочки неспешно попивал коньяк, початая бутылка которого стояла под рукой.

– Разрешите, Анатолий Владимирович? – Доверенное лицо чуть склонился на входе и, дождавшись кивка своего хозяина, пропустил меня вперёд, а сам вышел и прикрыл за собой дверь.

Стою и молча смотрю на хозяина сего места, изучаю обстановку и будущего собеседника, который всё так же сидит в кресле и, попивая самый дорогой коньячок в Конфедерации, рассматривает меня, как товар на базаре. Проходит с полминуты, молчание становится тягостным, начинаю нервничать, и наконец Семёнов подаёт голос, его густой бас разносится по кабинету:

– Чего стоишь, гвардеец? Присаживайся, говорить будем.

Вот так, ни здравствуйте тебе, ни как дела, а сразу присаживайся для разговора. Ну, раз так, то нет проблем, – я подвинул к столику ближайшее кресло и кивнул на бутылку с коньяком:

– Гляжу, уважаете этот напиток?

Хозяин пренебрежительно скривился:

– Дрянь, клопами воняет.

– А чего тогда его пьёте?

– Предлагают заводик по его производству купить. Утверждают, что это будет очень выгодно, так что дегустирую свою возможную покупку и думаю, брать или не брать. Как думаешь, Мечников?

– Сейчас коньяк только на любителя, сбыт будет постоянным, но небольшим. Здесь всё зависит от того, как быстро вы хотите окупить свои вложения.

– Ха! – усмехнулся Семёнов. – Понятие имеешь, только вот не учился ты торговле никогда.

– Да, не учился, – согласился я с очевидным фактом.

– Наверное, гадаешь, зачем я тебя позвал?

– Есть такое дело.

– И как, надумал чего?

– Зачем гадать, вы человек солидный и уважаемый, на пустой разговор своё время тратить не станете, а значит, сами ситуацию проясните.

– Угу, – сделав ещё один глоток коньяка, пробурчал Семёнов, почмокал и сказал: – Ты меня, Мечников, заинтересовал с того дня, когда с Карой в тюрьме засветился. С тех пор присматриваю за тобой и поражаюсь тебе: ведь ты в таких передрягах выжил, в каких мало кто уцелеть мог.

– А зачем вы Карой интересовались?

– Знакомы мы давно, и я ему обязан был сильно.

– Так это вы нас из тюрьмы вытянули?

– Да, моя работа. Долг платежом красен, и, когда Кара со своим отрядом к Туапсе выходил, я уже понимал, что выручать его придётся именно мне. Он потому и сдался в плен, что знал – моё слово крепкое, и я его не нарушу.

– Так ведь это измена государству и предательство интересов страны.

– Да ладно, – Семёнов взмахнул свободной рукой, – тоже мне, изменника родины нашёл. Молод ты ещё, а оттого и глуп, Мечников. Доживёшь до моих годков, если доживёшь, конечно, может, и поумнеешь, а пока глохни, гвардеец, и принимай послание.

Семёнов щёлкнул пальцами, и изза портьеры появился неприметный человек тоже в чёрных одеждах, видимо очередное доверенное лицо. Он вложил в раскрытую ладонь хозяина два конверта и удалился, а Анатолий Владимирович, покрутив конверты в руках и посмотрев их на свет, положил передо мной.

– Что это? – не прикасаясь к посланиям, задал я вопрос.

– Это тебе и жене твоей от Кары.

Шмыгнув носом, я убрал конверты во внутренний карман пиджака и спросил хозяина дома:

– Вы только изза этого меня в гости звали?

– Нет, конечно. – Он пристально посмотрел на меня, и это был взгляд не добродушного человека, попивающего дорогущий коньяк в расслабляющей домашней обстановке, а битого жизнью и прожжённого купчины, прикидывающего, сколько стоит товар, находящийся перед ним на прилавке.

Несколько секунд он молчал, потом в очередной раз измерил меня взглядом, оценил, чтото сам для себя решил и продолжил:

– Письма тебе любой посыльный мог бы передать, и сейчас они только повод, чтоб на тебя вблизи посмотреть.

– Да чего смотретьто, – как можно добродушней усмехнулся я, – самый обычный гвардеецотставник, скопивший малость деньжат и подавшийся в торговлю.

– Допустим, – взгляд Семёнова вернулся к коньяку, – только вот деньжат у тебя не так мало, как ты это показать хочешь, и отставник ты не самый обычный. Поддержка со стороны СБ и полковника Ерёменко, который за пару лет из никому не известного комбата стал родственником Симаковых и влиятельным человеком, уже многого стоит. Так что не прибедняйся, Мечников, и простака из себя не корчи, не люблю этого.

– А что, ко мне есть претензии?

– У меня лично нет, но уважаемые люди попросили поговорить с тобой, чтобы ты не выпячивал своё превосходство над другими купцами. У нас это не в чести, и на дорогах дальних всякое случиться может.

– Хорошо, – кивнул я, – учту.

– Это правильно, и мой тебе совет: возьми в свой караван парутройку приказчиков от других торговых компаний.

– Зачем это?

– В этом случае ты получишь поддержку не только со стороны госбезопасности, но и со стороны купцов, которые увидят, что ты с ними хочешь поддерживать добрые отношения. Поверь, это будет очень полезно для твоих дел и поможет избежать многих недоразумений.

– Благодарю за совет, Анатолий Владимирович.

– Не за что. – Коньяк был допит, и Семёнов, поставив пустую рюмку на стол, встал.

– У меня есть вопрос. – Последовав примеру хозяина дома, я тоже оставил кресло.

– Про боеприпасы, что ты сегодня купить хотел?

– Да.

– Завтра всё будет решено. Это я приказал пока придержать товар и тебе его не отпускать. Хотелось посмотреть, как ты себя поведёшь: сразу к безопасникам за помощью побежишь или лбом о стенку побьёшься. Думал, пару дней тебя помурыжить и за нитки подергать, а тут письма от Кары пришли, так что решил сразу с тобой пообщаться.

Сказав это, хозяин дома повернулся ко мне спиной и, так и не попрощавшись, направился во внутренние покои особняка. Да, встреча прошла интересно, но странно, и теперь мне есть о чём подумать и есть на кого в торговле равняться.

Повернувшись в сторону выхода, я обнаружил, что двери предупредительно распахнуты и доверенное лицо Анатолия Владимировича уже ждёт меня. Что же, задерживать его не стал и спустя пару минут был на улице и направился к себе.

Дома всё как всегда, без происшествий, а значит, пришла пора заняться письмами моего тестя. Достав из кармана то, которое предназначалось Маре, отдал ей. С радостным вскриком жена умчалась в детскую комнату, а я засел у себя в кабинете, вскрыл конверт, предназначавшийся мне, и вчитался в текст послания.

Мой тесть писал о том, что он всётаки прощает меня и награду за мою голову отменяет. Нормальное начало. А потом полстраницы Кара жаловался на свою тяжёлую жизнь, которая после подписания мирного договора с Трабзоном резко изменилась к худшему. Ещё бы, ведь деньги ему платить перестали, и со всеми своими покровителями он теперь находится в неприязненных отношениях. Мэр Трабзона с ним всё же замирился, это да, и два хищника разошлись краями. Однако Гюнеш работы не предлагал, а южане, которых он прокидал на Кавказе, не верили ему и, даже несмотря на то, что им приходилось худо и Крапивин их постоянно давил, контракт с ним заключать не хотели. В общем, на данный момент он оставался с полутора тысячами бойцов на территории Турции и попросту проедал все свои сбережения, которых ему и его отряду должно было хватить на полгода. Что потом, Кара не знал, но как вариант рассматривал службу в Конфедерации и заканчивал своё послание тем, что просил меня, типа породственному, сделать пару намёков насчёт него в СБ.

Дочитав письмо, я отложил его в сторону и задумался. Блин! С одной стороны, просьба Кары – полный бред, ведь от него наше государство ничего кроме зла и подлости не видело, а с другой – полторы тысячи профессиональных солдат, готовых за звонкую монету силовыми методами решить любую проблему, – это не пустяк. Но странно это всё както. И Буров, этот опытный человек, должен прекрасно понимать, что не мне, начинающему купцу, за него слово говорить и тот же Семёновстарший с этим справился бы гораздо лучше. Для чего он изложил свою просьбу письменно? Ведь прекрасно понимает, что уже завтра про бедственное положение дел в его отряде я доложу Ерёменко, а тот отправит информацию выше. Может, именно для этого? Да, задачка не из лёгких, но думаю, что со временем всё решится своим чередом и, как говорили древние, всё тайное станет явным.

Глава 6

Донское Царство.

4.06.2062

К концу весны караван был полностью готов к путешествию. Мои дела по чайным плантациям и финансовым вложениям урегулированы. Хозяйство находилось в надёжных руках. И настало время для осуществления задуманного. Однако произошла непредвиденная задержка, и причина для этого была достойная.

Генерал Крапивин всё же дожал южан, и в сражении при ИтумКале, которое уже назвали Аргунским побоищем, уничтожил все боеспособные части «Кодс» и пленил генерала Хусейна Резаи. В итоге во главе дивизии «Дух Аллаха» против него выдвинулся сам пророк Новоисламского Халифата, но в бой вступать не стал, а попросил о проведении мирных переговоров. И умные люди сходились во мнении, что войне вскоре конец, а значит, можно с помпой отпраздновать славную победу. Двое суток вся столица гуляла с фейерверками, салютами, танцами на улицах и торжественными речами. Всё как положено и почти так, как в старые добрые времена. Изза этого празднества отбытие каравана было перенесено на три дня – душа требовала отдыха, и весь личный состав торговой экспедиции оттягивался по полной программе.

Наконец 27 мая мы погрузились в железнодорожный состав и спустя двое суток выгрузились на станции разрушенного города Батайска. Дальше железная дорога не шла, поскольку идти ей было некуда, в десяти километрах от этого места нёс свои воды к Азовскому морю Дон, и единственный мост через него, который дожил до наших дней, – это недавно капитально отремонтированный Ворошиловский. Только он связывал наши территории с правым берегом и столицей региона, славным городом РостовомнаДону.

Порядок движения обозной колонны был прост. Впереди, метров за сто от передовых повозок, – пятёрка разведчиков. Потом головной дозор, одна из телег, предназначенных под вспомогательный груз с ПК на борту, и несколько всадников рядом. За ней шла вся колонна и заводные лошади. Вдоль обоза следовали одиночные охранники, а уже в тылу двигалась вторая вспомогательная повозка ещё с одним пулемётом и пятеро бойцов. Люди в караване были хорошо вооружены и знали, что им делать в случае вражеского нападения. А каждый возможный вариант развития событий в дороге не раз отрабатывался в лагере под Пашковской. И единственные, в ком я сомневался, – это приказчики и работники трех купцов, которых я обошёл с повозками и с которыми по совету Семёновастаршего заключил соглашение о том, что они могут принять участие в торговой экспедиции. Конечно, варежку они раззявили нехило, каждый хотел по десять своих телег в караван поставить, при этом ни черта не тратиться на охрану. Но шиш они угадали! Моё слово: по три повозки с каждого – и это последнее предложение.

Впрочем, купцы и этому были рады, спихнули ко мне в обоз свой самый залежалый товар и самых непутёвых работников, и на этом успокоились. И поначалу, когда я увидел тех, с кем нам придётся идти в поход, этих прикомандированных граждан, которые даже стрелять толком не умели, я хотел разорвать договор. Но позже, обдумав ситуацию, решил, что и такие людишки нужны, а их безопасность – это их личная проблема. Тем более что следовать они с нами будут только до последнего известного оплота цивилизации, независимого городка Дебальцево, где приказчики намерены ждать возвращения каравана из Харькова и вести торговлю своим разнокалиберным барахлом. Кажется, зачем бы трём средним купчишкам участие в таком походе, тем более не сулящее никакой серьёзной выгоды? Однако оказалось – для престижа и авторитета, поскольку в купеческом сообществе, если ты или твои люди не участвовали в дальних торговых переходах за границы Конфедерации, это торговцу минус.

Итак, мы выступили. Обозная колонна выстроилась, я дал отмашку – начался наш торговоразведывательный поход. За первый день прошли от Батайска до Сельмаша. Может, и больше бы осилили, но движение по мосту через реку проходило тяжело. В основном изза того, что там была пробка, и не только мы хотели побыстрей переправиться с берега на берег. Однако и такой переход всех удовлетворил. Переночевав в Ростове, караван снова тронулся в путь.

День шёл за днём, неприятностей не было, наступила жаркая летняя пора, и я завёл себе чтото вроде походного журнала – толстый широкий блокнот, в который записывал всё, что происходило в дороге. Пока особо описывать было нечего, так, какието мелкие дорожные случаи и встречи, чтото действительно интересное пошло только к вечеру четвёртого дня, когда мы достигли окраин города Шахты, нынешней столицы Донского Царства.

Ещё на подходе к окраинам города мы по рации связались с нашими дипломатами, находящимися при дворе царя Ивана. А потому за десять километров до самого первого блокпоста нас уже встречали два офицера дипломатической миссии на крепких дончаках. Оба, как на подбор, лет под тридцать, широкоплечие, с могучей грудью и тяжёлой челюстью, в камуфляже с погонами и при оружии. Да, на дипломатов эти люди походили мало. Но именно такие в наше время и нужны.

– Капитан Андрей Татаринцев, – приблизившись ко мне, представился первый.

– Старший лейтенант Максим Миронов, – эхом отозвался второй.

– Купец Мечников, – кивнул я, – можно по имени, Александр, или по позывному, Мечник.

Не прекращая движения, караван и сопровождение продвигались дальше, а между мной и офицерами завязался разговор. Мне хотелось больше узнать про местные дела, а офицерам из охраны нашего посольства – про то, что же творится на родине, где они не были уже целый год, с тех пор, как их всего на месяцокдругой откомандировали сюда. Впрочем, обменявшись несколькими фразами за жизнь, мы перешли к сути наших дел.

– Всем твоим людям, Александр, – говорил Татаринцев, – надо быть очень внимательными и осторожными. Царь сейчас в очередном запое и ничего не контролирует. А каждый мелкий местный чиновник мнит себя чуть ли не богом и вершителем человеческих судеб, так что будет требовать взятку за проход через подконтрольную ему зону. Мы в местных делах уже коечто понимаем, а потому и присланы вам в помощь. Всего надо будет пройти четыре блокпоста, на двух у нас всё договорено, а вот на двух других придётся или на лапу отстегивать, или готовиться к серьёзным неприятностям.

– Например? – поинтересовался я.

– Засада на дороге и нападение разбойников, которых здесь как собак нерезаных.

– И серьёзные отряды?

– До полусотни стволов доходит. Ладно бы здесь чистая степь была, Дикое Поле, как в древности. Но сейчас всё заросло лесом и кустарником, а болееменее нормальная дорога только до Дебальцево идёт. Как итог, все, кто лёгкой поживы ищет, только вдоль неё и сидят. Слева и справа зелёнка сплошняком, так что готовьтесь к боестолкновениям.

– А чем местные бандосы вооружены?

– В основном старьё всякое, обрезы, немного пистолетов и гладкостволы.

– А как они в бою?

– Шушера. Если бой всерьёз завяжется, сразу отступят.

– Тогда не страшно, разберёмся.

Татаринцев оглядел наших бойцов, следующих впереди и вдоль колонны, усмехнулся и сказал:

– Да, такие воины, как у тебя, купец, разберутся, да так, что разбойнички костей не соберут.

– И я так думаю, капитан. Кстати, вы с нами надолго?

– До Дебальцево, – он кивнул на Миронова, – старлей радист, и нам приказано с вами связь поддерживать, вроде как промежуточная станция.

– До границ Донского Царства далеко? Как скоро на нейтралку выберемся?

– Если всё будет хорошо, то это четыре неспешных перехода: форт Иван Пятый, Новошахтинск, посёлок Должанский и посёлок Крепкий.

На ходу достав распечатанную на принтере карту, я сверился со своими расчётами и спросил:

– Новошахтинск – это понятно, Должанский тоже есть, а вот форт и посёлок Крепкий не обозначены. Это новые названия?

– Да, – кивнул капитан, – форт – это посёлок Интернациональный, на въезде в Шахты, а Крепкий – пограничное укрепление на правом берегу одноимённой реки, на твоей карте ориентир Дарьино – Ермаковка.

– Нормально, – сам себе прошептал я, и, сделав на карте отметки, убрал её в планшетку, и продолжил задавать вопросы: – Как здесь вообще, есть чем торговать?

– В Донском Царстве угля много, – усмехнулся дипломатический работник, – а дальше к востоку – скотины. Торговать особо нечем, а вот неприятностей на свою голову найти – запросто. Армия дезертировала, народ разбегается, чиновники – сплошь ворьё и сволочи, промышленность в упадке, на севере люди пропадают, и если бы сюда пришёл ктото, кто хотел бы эти земли под себя подмять, то он сделал бы это без особого труда. У царя из нормальных воинов только две пластунские роты остались, за присягу крепко держатся, а более никто ему верность хранить не желает.

– А наше правительство что по этому поводу говорит?

– В столице говорят, что своих проблем хватает и ещё один хомут себе на шею вешать Симаков не желает. У самих хоть и получше дела обстоят, но тоже не всё так красиво, как издалека может показаться. Да ты и сам всё знаешь, Мечник.

Возразить было нечего, что да, то да, у нас проблем тоже хватало, и на слова капитана мне оставалось только утвердительно кивнуть и спросить:

– Согласен, только вы тут тогда зачем, а то я слышал, что вас в Шахтах почти три десятка человек сидит?

– Всё правильно. Нас, дипломатических работников и охранников, здесь даже больше тридцати человек. Мы людей сманиваем к нам, и это ни для кого не секрет. Человек существо такое, мечтает о стабильности, а она пока только у нас. Опять же караванами вроде твоего занимаемся да за обстановкой следим.

– И что, много торговых караванов здесь бывает?

– За прошлый год только три было, в основном ткани привозили, боеприпасы и водку для царского двора, а в этом году ты первый.

Прерывая разговор, послышался голос одного из передовых всадников:

– Вижу блокпост!

Так мы добрались до территории Донского Царства, пограничного блокпоста у посёлка Майский, места, в котором я уже бывал ранее, во время похода против «беспределов».

На посту стояли десять солдат из пластунов, а над ними, что характерно, старшим начальником был гражданский чиновник, он же таможенник, и он же регистратор. Нам была выдана пожелтевшая от времени бумага, дозволяющая проезжать по территории Донского Царства. Взамен сего официального документа, штамп в котором мы должны были ставить на каждом посту, в царёву казну была выплачена сумма в пятнадцать золотых монет.

Обоз двинулся дальше. На ночёвку остановились в форте Иван Пятый, окружённом высоким железобетонным забором поселении, следующую ночь провели на окраине Новошахтинска, где нас поджидали первые дорожные приключения. Проехав через развалины города и отметившись на местном блокпосте, мы прибыли в Новую Соколовку и, поставив телеги вкруг, стали располагаться на отдых. Всё как обычно, ктото поит лошадей у водоема, ктото ужин готовит, а кому положено – стоит на страже.

– Эй! – вечернюю тишину разорвал громогласный крик. – Купчишки, кто старший?!

Возле нашего лагеря в сопровождении нескольких всадников с факелами в руках появилась новенькая отлакированная коляска на рессорах. Это к нам в гости пожаловал сам местный бургомистр, господин Бусин, про которого ходило много нехороших слухов.

– А кто спрашивает? – Протиснувшись между телегами, я вышел к незваным гостям.

– Бургомистр Новошахтинска Роберт Алексеевич Бусин. Желает видеть старшего в караване.

– Я старший, кубанский купец Александр Мечников.

Коляска, всё так же сопровождаемая всадниками, подкатила ко мне вплотную, и из неё на меня посмотрело рыло, натуральное такое свиное рыло. Маленькие и заплывшие жиром глазкипуговки рассматривали меня, а рот произнёс:

– Ты чего, купец, в первый раз в нашем царстве?

– Да, впервые.

– Тогда ладно, на первый раз прощаю тебя.

– А я в чемто виноват?

– Все, кто через мой город следует, отстёгивают мне долю, и никого о том предупреждать не надо, сами в управу приезжают и отбашливают.

– Странно, – усмехнулся я, – а на границе мне сказали, что город принадлежит царю Ивану Седьмому.

– Нарываешься? – В отблесках факелов глазки бургомистра блеснули красным – ни дать ни взять натуральный вампир, только толстый и на Дракулу никак не похожий.

– А хоть бы и так, то что, прикажешь задержать караван? Так ведь потом неприятностей огребёшь, мы не ваши подданные, да и взять нас непросто.

– Ну, ты сам на неприятности напросился, – прохрипел разгневанный бургомистр и, пнув ногой в спину возницу своей коляски, крикнул: – Поехали!

Местная власть нас покинула, а подошедший ко мне Татаринцев спросил:

– Может, действительно, не стоило с Бусиным так резко? У него, говорят, своя разбойная шайка имеется.

– Всё в норме, капитан. Когда сегодня через городские руины проезжали, посмотрел я, что здесь и как, и решил, что никому и ничего платить не буду. Здесь на весь городок если с десяток нормальных бойцов найдётся, то и это много, и при желании наш караван может всю местную власть за полчаса под себя подмять. Продолжаем движение в обычном режиме, а если разбойники всё же налетят, так хоть развлечёмся. Нашим воинам перед серьёзным походом в дикие земли тренировка не помешает. Да и этому разожравшемуся поросёнку, который нас навещал, хороший урок на будущее будет.

С утра пораньше, проведя инструктаж личного состава, я отправил в авангард бойцов Астахова и пятёрку своих гвардейцев. Воины, почуявшие реальное дело, умчались – только пыль столбом, а я отдал команду начать движение, и обоз покинул окраины Новошахтинска. Ещё с вечера я посидел над картами, обмозговал сложившуюся ситуацию и пришёл к выводу, что самое лучшее место для нападения на нас – развалины свинофермы невдалеке от железнодорожной станции Закордонной. Это как раз середина пути между Новой Соколовкой и посёлком Должанским, где у каравана была намечена следующая остановка. Местность там для засад подходящая: сильно поросшие густым кустарником овраги, развалины и парочка родников, что по летнему времени для тех, кто сидит в засаде, играет очень большую роль.

Как показали дальнейшие события, я оказался прав на все сто процентов. И когда к полудню караван достиг предполагаемого места засады и остановился на днёвку, к нам с Татаринцевым поспешил радостный Астахов, который командовал операцией по обезвреживанию обнаруженных разбойников.

– Мечник, ты как догадался, где засада будет стоять?!

– На карту посмотрел и прикинул, где бы сам засел. Ничего нового, старый как мир приём, поставить себя на место противника. Как всё прошло?

– Отлично. Не доезжая два километра до места, спешились и обошли противника с тыла. Разбойники отдыхали, а мы как на учениях отработали, часовых и дозорных вырубили, а остальных на месте их стоянки повязали.

– И много их было?

– Мы насчитали тридцать пять рыл и вроде никого не упустили. Они сейчас на развалинах возле родника сидят.

– Что с оружием?

– Всё как Андрей говорил, – Астахов посмотрел на Татаринцева, – обрезы винтовок, несколько пистолетов, полтора десятка охотничьих гладкоствольных ружей и два в хлам убитых «калаша». В общем, даже если бы мы их сейчас не повязали, то и потом, на дороге, отбились.

– Отбиться одно, а пуля – дура, случайно может и профессионала свалить. Ладно, пойдём к пленникам. Ты их уже допрашивал?

– Когда? Полчаса только, как работу закончили.

– Пошли пообщаемся с работниками ножа и топора, романтиками с большой дороги. – Мне вспомнилась старая песенка, сохранённая на одной из моих флешек, и через тропинку, протоптанную в зарослях боярышника, сопровождаемый Астаховым и Татаринцевым, я направился к ферме.

Разбойники, которых захватили наши воины, со связанными за спиной руками сидели на бетонной площадке в центре развалин и, испуганно разглядывая трёх охранников, карауливших их, ожидали решения своей участи. Главаря я определил сразу – мощный костистый мужик с аккуратной короткой причёской, по сравнению с другими пленниками одет очень неплохо, в чистый и пару раз штопанный маскхалат, а на ногах – добротные армейские ботинки. В общем, отличался он от своих подчиненных очень сильно, и, кроме того, его выдавало то, как на него смотрели остальные разбойники. Видимо, для них он был личностью авторитетной, и они надеялись, что вожак сможет както мирно разрешить вопрос с их пленением.

Ногой, обутой в кожаный сапог, удобный для верховой езды, я подкатил к главарю чурбак, лежащий неподалеку, и, присев рядом, спросил его:

– Ты кто, милчеловек?

– Дед Пихто, – пробурчал он сквозь зубы.

– Кто заказал нападение на наш караван?

– А то ты не догадываешься, купец.

– Конечно догадываюсь. Однако от твоего ответа зависит твоя жизнь, и потому имя заказчика хотелось бы услышать именно от тебя.

– Бусин, бургомистр Новошахтинска.

– Ответ правильный, только вот что с вами всеми делать, не совсем понятно. У вас деньги или добро ценное есть, чтоб жизни свои никчёмные откупить?

– Нет. – Разбойный вожак помотал головой. – Всё, что с дороги имели, на пропитание своих семей тратили.

– Хреново! – протянул я.

– Однозначно, – поддержал меня он.

Я решил, что с принятием окончательного решения по банде торопиться не стоит, и продолжил разговор:

– Где ваша база?

– На речке Керета, хутор Бурбуки, это километров двадцать от этого места. – Разбойник оглядел своих подчинённых и добавил: – Здесь всё взрослое мужское население нашего поселения, а я хуторской староста.

– Чего же вас на большую дорогу потянуло, староста?

– Голодно, царские чиновники всё, что было, ещё по осени забрали и даже скотину, которую мы в дальних балках спрятали, и ту нашли.

– Так уходили бы на Ростов, там вам и работа нашлась бы, и на пропитание заработали.

– Не получилось. В то время у бургомистра за долги несколько наших людей в заложниках находилось, и если бы мы ушли, то им бы худо пришлось.

– Понятно, тебя ограбили, и ты решил других людишек грабить. Так получается?

– Ну да, – согласился он.

– Как думаешь, что я с вами должен сделать, староста?

– Вариантов только два: или всех нас перебить, или отпустить.

– А если властям в Должанском сдать?

– Это всё одно что отпустить. – Староста весело усмехнулся.

– Ты чего веселишься? Сейчас ваша судьба решается, а ты хаха ловишь, нервный, что ли?

– А чего мне, плакать? Как будет, так тому и быть, погуляли хорошо, а теперь, когда мы заказ не отработали и всего оружия лишились, бургомистр нас всё одно со свету сживёт.

– Сколько душ на грабеже погубили?

– Ни одной, – вожак помотал головой, – грабить грабили, было такое, а на смертоубийство в первый раз пошли.

– Людей на хуторе, помимо вас, сколько проживает?

– Почти две сотни, хутор у нас большой.

Встав с чурбака, я прошёлся по бетонной площадке, пошевелил носком сапога травку, которая уже прогрызала цемент, подумал, и, решив, что лишней крови мне не надо, вернулся к старосте, и спросил:

– Если я вас отпущу, на Ростов уйдёте?

– Теперь – да. – Голос вожака звучал уверенно и твёрдо.

– Поверю тебе и освобожу вас. Однако, когда буду возвращаться, проверю, ушли вы из своего посёлка или нет. Узнаю, что ты меня обманул, не поленюсь, день потрачу, а выжгу ваше гнездовье дотла. Как понял?

– Всё ясно, условия принял. Через три дня нас здесь уже не будет. Только…

– Что «только»?

– С левого края два мужичка сидят, ваши бойцы у них «калаши» отобрали, так они не наши, а контролёры со стороны Бусина. Нам с ними не по пути, сдадут.

– Сами разберётесь, не дети малые и не институтки. Захотите новую жизнь начать, прикопаете их в ближайшей роще. А нет, как я и сказал, вернусь и проверю вас.

– Лады, – кивнул староста и представился: – Меня, кстати, Константин Азов зовут, и то, что ты нас отпустил, мы запомним.

Через полчаса днёвка была окончена, и караван снова тронулся в путьдорогу. Гдето позади остались жители хутора Бурбуки, которых развязали и отпустили на все четыре стороны, а я ехал на добром полукровном жеребчике, покачивался в седле и думал о том, что ещё один день моей жизни прожит не зря. Вроде бы мелочь, случай в дороге, а в то же время оттого, что не пришлось кровь лить, настроение было хорошим, а на душе легко.

Глава 7

Украина. Вольный город Дебальцево.

10.06.2062

Один из давних писателей сказал: тиха украинская ночь, и сейчас, сидя у костра, я понимал его очень хорошо. Ни шороха постороннего, ни шума, только треск сучьев, пожираемых прожорливым пламенем, да всхрапывающие неподалеку кони нарушали её. Конечно, в степи очарование местных ночей проявляется более явно и чётко, чем в городе, но и здесь не отравленный выхлопными газами воздух был неповторим и напоен ароматами трав и деревьев, какие растут только в этих краях.

Ранее городок Дебальцево, в котором мы сейчас находимся, представлял собой важный железнодорожный узел, а сейчас километров на сто вокруг это одна из самых заселённых местностей в округе. В том самом злосчастном 2013 году, когда пришла чума, местный градоначальник собрал в Дебальцево окрестный народ и, пытаясь хоть както защититься от безжалостной болезни, приказал огородить часть городской территории стенами из железобетонных блоков. Техника у горожан была, стройматериала – достаточно, и в считаные дни вокруг железнодорожной станции возникли весьма неплохие укрепления. После этого местные жители приступили к отстрелу всех, кто пытался приблизиться к стенам. Правда, такие радикальные меры самозащиты от чумы их не спасли. Болезнь всё же проникла за охранный периметр и, как ей и положено, выкосила практически всех людей в городе.

Однако позже выстроенные жителями укрепления и большие запасы продовольствия на станции помогли выжившим перебедовать времена Хаоса и стали основой для создания нового города, который, как и прежде, оставался важным транспортным узлом. Железная дорога смутные времена не пережила, а вот автомагистрали частично уцелели. Именно в Дебальцево на протяжении всего лета и осени каждый месяц проходила торговая ярмарка, на которую стекались купцы и покупатели из Донецка, Луганска, Стаханова, Макеевки, Донского Царства и даже далёкого Днепропетровска. В общем, городок был весьма приличным, население – около двадцати тысяч, мастерские, торговые лавки и, самое главное, хорошо подготовленная боевая дружина в три сотни бойцов, готовая обеспечить порядок, а в случае нападения защитить свои дома и местную власть.

Мы прибыли в этот городок вчера и на ярмарку, которая прошла две недели назад, не успели. Следующая должна была пройти ещё через две недели. Ждать этого события нам было некогда, у нас совершенно другая цель. Но на некоторое время задержаться в Дебальцево всё же пришлось, так как появилась конкретная информация о тех местах, куда мы намечали продвигаться.

Как только наш караван вошёл в город, нам отвели площадку в стороне от домов. Люди стали устраиваться на новом месте, а я в сопровождении Астахова и Татаринцева направился в городскую управу, которая занимала бывшее здание железнодорожного вокзала. Следящие за порядком в городе люди из городской дружины провели нас в небольшой кабинет, где перед нами предстал сам градоначальник, Иван Приходько, невысокого роста коренастый человек лет около пятидесяти, несмотря на летнюю жару одетый в толстую безрукавку из серой собачьей шерсти. Видимо, Приходько страдал ревматизмом.

Поначалу всё происходило стандартно и вполне нейтрально: приветствия, расспросы про дорогу, товар и обмен мелкими новостями. Обычная практика в подобных ситуациях – присмотреться к человеку и определить, кто он такой в этой жизни есть. Между нами идёт неторопливый разговор, всё неплохо, но вот когда речь заходит о цели нашего дальнейшего путешествия, градоначальник начинает громко хохотать, причём настолько заразительно и от души, что мы и сами стали улыбаться.

С минуту Приходько смеялся и остановился только оттого, что ревматический спазм стрельнул ему в бок. Прижав правую руку к телу, он остановился, утёр со лба выступивший пот, выпил из стоящего рядом с ним графина водички и сказал:

– Извините, нервишки пошаливают, а тут вы. – Он издал ещё один короткий смешок и спросил: – Ох, вы и чудики, купцы, вы хоть понимаете, куда свой караван вести хотите?

– Имеем такое представление, – сказал я.

– Короче, – градоначальник оглядел нас троих, – излагайте свою версию того, что вы про Харьковскую область знаете, а потом я расскажу вам то, что там происходит на самом деле.

Пожав плечами, я начал говорить:

– Шесть лет назад с нашим радиоцентром в Краснодаре на связь выходила Харьковская радиостанция. На то время в городе всем заправляли одичавшие бандиты и какието сектанты, а в сельской местности было несколько больших поселений. Также от переселенцев из Луганска мы знаем, что банды объединились и начали захват всей области. Последние новости из тех краев были получены три с половиной года назад.

– Ха! – усмехнулся Приходько. – Коекакая информация у вас есть, только она однобокая и сильно устаревшая.

– Тогда, может быть, объясните, что мы не знаем?

– Это конечно, объясню. Первое: наш город – это последний оплот цивилизации, дальше к северу начинаются совершенно дикие места. Второе: караван туда пройти не сможет, все дороги порушены, а мостов через Северский Донец и Оскол нет уже давнымдавно. До Артёмовска вы хоть и с трудом, но дойдёте, а вот за ним проходимые места заканчиваются. Третье: те мародеры, сектанты и бандиты, которых вы поминали, – самые настоящие звери и нелюди. С ними у вас никакой торговли не получится. В лучшем случае вас сделают рабами, а в худшем попросту в жертву их поганому богу принесут. Четвёртое и последнее: я не дам вам отвезти этим тварям боеприпасы. Хотите, можете здесь расторговаться, и прибыль получите очень хорошую, а нет, тогда поворачивайте домой или ищите обходные пути. Эти варвары уже третий год подряд по зиме к стенам нашего города приходят, и только то, что у нас есть огнестрельное оружие и минометы, ещё както их сдерживает, так что мне совсем не нравится ваша идея похода к Харькову.

– Понимаю, только дикостью нас пугать не надо, мы её на своём веку повидали достаточно.

– Да ни хрена ты не понимаешь, купец! – Градоначальник сорвался на крик. – Это уже не люди, не человеки, прямоходящие и разумные. Нельзя объяснить то, что мы видели в эту зиму. И нет таких слов, чтобы передать всё то омерзение при их виде и весь тот страх, который мы испытали. Вижу, вы люди военные, выправка ваша заметна. Вы с «беспределами» воевали?

– Да! – Дружный кивок троих.

– Так вот, «беспределы» по сравнению с этими выродками сущие дети. Поверьте моим словам и забудьте про поход на север, а вернувшись домой, предупредите своих начальников, что скоро север сам придёт к ним, и пусть они будут готовы встретить его со всеми своими пушками, танками и солдатами.

– Что, все настолько плохо?

– Не то слово! В эту зиму мы потеряли больше ста человек, и это при том, что у варваров почти не было огнестрельного оружия. Они приходят мелкими группами, не более десяти – двадцати воинов, все разукрашены татуировками, а вооружены луками, метательными дисками, пращами и дротиками. Лошадей не признают, передвигаются на лыжах или пешком. Ненавидят собак и домашнюю живность и говорят на странной смеси русского, украинского и блатной фени, при этом зачастую переходят на рык или язык жестов.

– Так, значит, дикари приходят со стороны Харькова?

– Да, они идут из тех мест.

– А что пленные?

– За три зимы наши дружинники живьём ни одного взять не смогли. Пару раз разведчики почти хватали когото из них, кто в бою был ранен, но те кончали жизнь самоубийством.

– Извините, господин градоначальник, но при всем моём к вам уважении, то, что вы рассказываете, ничем не подтверждено, и поверить в это трудно.

– Ничего, купец, когда они нас сломают и к вам в Конфедерацию придут, тогда ты поверишь моим словам.

– Серьёзное заявление. Вы считаете, что готовится вторжение?

– Я не считаю, а знаю это. Пройдись по нашему городу, пообщайся с людьми, и увидишь, что за их спокойствием скрывается страх, и они готовы покинуть свои дома. Пройдёт год, два, может, и три, и здесь не останется никого.

– Потеря ста человек и зимние налёты дикарей не повод срываться с места.

– Ааа! – Приходько устало махнул рукой. – Говорю же, что не могу объяснить всего того, что сейчас происходит. Вечером я пришлю к вашей стоянке беглецов из тех мест и командира дружины, переговорите с ними, если вас так интересует, что же происходит в тех местах, и вы узнаете, кто таковы эти неоварвары.

Разговор с градоначальником был окончен, и мы, прогулявшись по городу, вернулись к своей стоянке. То, что услышали, пока не обсуждали, поскольку надо было обдумать слова местного правителя и выяснить, говорит ли он нам правду или, может быть, просто не хочет пускать наш караван с боеприпасами к Харькову по какимто своим скрытым причинам.

Наступил вечер. Воины, приказчики и возницы получили увольнительную и в большинстве своём разбежались по Дебальцево – кто в кабак, кто в бордель, а кто просто пошёл по улицам погулять. На стоянке остались только восемь бойцов и старшие командиры нашего небольшого отряда – Татаринцев, Астахов, инженер Гуров и я.

– Идут, – прерывая наши молчаливые размышления у костра, сказал Астахов, и перед нами появились трое.

Первый – это командир местной дружины Брагин, с которым мы познакомились ещё на въезде в город. Лет около пятидесяти, абсолютно седой, лицо в глубоких морщинах, на непокрытой голове виден шрам от макушки до виска, кривой чертой пересекавший волосы. Второй – лысый парень, непомерно толстый и рыхлый, с виду обычный человек, а чтото в нём было не так. Третьим гостем оказалась девушка лет семнадцати с густыми чёрными как смоль волосами, волнами спадающими на грудь, и чёлкой, закрывающей лоб, выразительными глубокими глазами, цвета которых в сумерках я разглядеть не мог, и приятными тонкими чертами лица. Она была очень красива, но, как и в случае с парнем, в ней чувствовалось какоето несоответствие, и создавалось впечатление, что разум этой девушки находится гдето очень далеко от своего тела.

– Вечер добрый, – поприветствовал нас Брагин и указал своим спутникам на брёвна, лежащие рядом с костром.

– Добрый. – Я ответил за всех присутствующих с нашей стороны и кивнул на парня с девушкой: – Это все, кто может чтото рассказать?

– Ну, – пожал плечами командир дружинников, – в общемто все. Была ещё парочка мужиков, но они зимой в бою погибли. Больше из тех мест никто не выбирался.

– Ладно, что есть, и то хорошо. Кто начнёт?

– Анна, – Брагин обратился к девушке, которая с безучастным видом смотрела на костёр, – расскажи, что с тобой было.

Девушка беспокойно пошевелилась, оторвала взгляд от огня, рукой откинула волосы на затылок, и на её лбу мы увидели выжженный крест, только не тот, что у христиан используется, а другой, перевернутый и перечеркнутый косой чертой.

– Меня зовут Анна Ельцова, я из деревни Васильевка. Мы жили как и все, кто пережил Чёрное Время, выращивали картошку, овощи и держали скотину. В селе нас проживало немного, человек сто, мы были мирными людьми, никого не задевали и хотели только, чтобы нас не трогали и не беспокоили. Это произошло в начале осени, пять лет назад. Однажды я проснулась среди ночи от непонятного шороха, и сердце в предчувствии беды бешено застучало. Мои родители спали в соседней комнате, а два братика и сестричка со мной. Мне хотелось успокоиться, сказать себе, что шорох под окнами – только разыгравшееся воображение, но в этот момент чтото с силой ударило в дверь нашего дома. Вся семья проснулась, младшие заплакали, и дверь, которая не выдержала нескольких мощных ударов, упала внутрь комнаты. Отец схватил топор, лежащий под их с матерью кроватью, и бросился навстречу беде, и долго, может быть целую минуту, он сдерживал в узком проходе тех, кто хотел проникнуть к нам. Однако он был один, а врагов трое. Отец упал, и в доме появились вооруженные длинными ножами люди с размалёванными лицами. Так я впервые увидела «диких сектантов», которые называют себя Внуки Зари.

Ельцова на мгновение прервалась и снова посмотрела на огонь.

– Что было дальше, Анна, – поторопил её Брагин, – рассказывай.

– Моего отца убили, мать изнасиловали и распяли на стене дома, а нас, всех деревенских детей, собрали в кучу и повели в Харьков, откуда пришли разорители нашей деревни. В городе нас бросили в подвал с крысами и несколько дней не кормили. Ночью было холодно и страшно, а днём к нам приходили проповедники и вели разговоры о том, что прежний мир погиб изза того, что люди верили в Дьявола, который назвался богом, а истинный наш создатель – Люцифер, Сын Зари. Мы плакали, просили еды, но, для того чтобы избавиться от лишений, нам надо было сказать, что мы верим в бога Люцифера и готовы служить ему там, где укажут проповедники, несущие свет истинной веры всем людям Земли. Через пять дней в подвале не осталось никого, кроме меня. Все пленники, включая моих родных, признали новую веру и согласились ей служить. Меня хотели убить, говорили, что я взрослая и ересь Христова крепко сидит во мне, но так сложилось, что я понравилась одному из проповедников, и, очистив меня знаком своего бога, он забрал меня с собой и сделал своей любовницей. Я и знать не знала, кто такой Христос и кто такие христиане, у нас в деревне ни во что не верили, хотя иногда просили Небо о дожде или мягкой зиме, но никого это не волновало, и теперь у меня на лбу клеймо. Два года я провела среди «диких сектантов», но потом нам с Павликом удалось бежать.

Одно из толстых сучьев, лежащее в костре, при этих словах Анны громко треснуло, и она испуганно оглянулась по сторонам. Парень, сидящий рядом с ней, прикоснулся к её плечу рукой. Успокоившись, девушка взглянула на Астахова, который сидел напротив, и спросила:

– Наверное, вам неинтересно всё, что я говорю?

– Конечно, жаль вашу деревушку и тебя жаль, но нам надо знать, кто такие эти Внуки Зари, – ответил капитан.

– Понимаю, спрашивайте, что вам нужно.

Астахов посмотрел на меня, я утвердительно кивнул.

– Какова их численность?

– Точно не знаю, но только в одном из кланов, том самом, в котором я жила, было четыре тысячи семьсот человек без учёта рабов.

– Кланы, значит, – протянул Астахов. – А сколько всего таких кланов?

– Тринадцать, три угла, три ромба, три квадрата, три круга и один звёздный. Каждый клан имеет свой цвет и условное обозначение, у каждого свои проповедники, воины, женщины, рожающие новых Внуков Зари, и рабы. Звёздный клан всегда находится на развалинах Харькова, они руководят всеми сектантами, они командиры, а остальные кланы занимаются расширением подконтрольных им земель, добычей пленников и исполнением приказов. Я сама слышала от Хаксы, проповедника, у которого была наложницей, что главная цель их, как они говорят, вселенского проекта – подчинить себе весь мир, и поэтому они должны постоянно двигаться вперёд, расширяться и не останавливаться. Ромбы идут на юг, их цель – Луганск, Донецк и Дебальцево, углы продвигаются на Полтаву и Днепропетровск, квадраты идут на Сумы, а круги – на Воронеж и Дон.

– Как ты думаешь, в чём их сила?

– Эти варвары – фанатики и отдают своему служению все силы без остатка. Посмотрите на местных воинов, они несут службу, работают, отдыхают, спят с жёнами и занимаются хозяйством, а у Внуков Зари всё не так, у них каждая минута должна быть с пользой. Сон – не более четырёхпяти часов в сутки, на личные дела – не более двух часов, а всё остальное время каждый мужчина должен готовиться к войне за своего бога.

– Хм! – удивился такому ответу капитан и обратился к рыхлому пареньку: – А ты что можешь сказать?

– То же самое. – Голос парня оказался неестественно тонким, и лично мне он был неприятен. – Я евнух, видел мало, и могу только рассказать, что слышал от наложниц проповедника Хаксы из Синих Углов.

Астахов поморщился и снова обратился к девушке:

– Как вам удалось сбежать?

– Случай, – пожала она плечами, – Хакса ездил в Сахновщину читать проповедь перед воинами, идущими в первый набег на земли днепропетровцев, и нас с собой взял для оказания услуг. Потом воины ушли, а мы подсыпали проповеднику и стражникам сонного зелья в еду и смогли убежать. Четыре дня пробирались через дебри, хотели к нормальным людям выйти, но за нами была погоня, и мы чуть было не попались.

– Это так, – подтвердил Брагин. – Мы с их преследователями возле Горловки схватились: пять размалёванных уродов с копьями и луками против моих семнадцати дружинников с автоматами и винтовками. Тогда я свой приметный шрам на голове и получил, а прежде чем мы этих сектантов одолели, восемь человек убитыми потеряли, и троих тяжело ранили.

– Неужели они настолько хороши?! – удивился я.

– Не хочется этого признавать, но да, это лучшие воины, каких я только видел, вёрткие, ловкие, и что ни стрела – так в цель, что ни копье – так в самую уязвимую точку на теле, которая ничем не прикрыта. У нас таких бойцов нет и в ближайшее время не будет.

– А как происходят их набеги?

– Три года назад в конце зимы поехали мужики в лес за дровами, запасов летних не хватило, вот и понесла их нелёгкая. Проходят сутки, их нет, выдвигается патруль в пять конных, и тоже пропал. Тогда уже всерьёз забеспокоились, собрали отряд в полсотни дружинников и помчали к тому лесу, где наши люди должны были быть. Только на опушку вышли, как сразу в засаду попали. Как итог – двенадцать убитых за пять минут. Откатились в чистое поле, обстреляли лес из автоматов, сунулись опять – и ещё пятерых наповал. Потом из города минометы притянули и после хорошего обстрела снова в лес полезли.

– И там конечно же никого?

– Да, только распятые и порубанные на куски тела наших мужиков и патрульных. После этого боя всю весну и лето стереглись, но было тихо, хотя из Луганска и Донецка приходили вести о похожих нападениях. Намто проще, мы все в городе живём, за стенами зимуем, а у них всё посложней, посёлков и хуторов вокруг много, и все налёты по ним пришлись. К новой зиме расслабились, думали, что всё, что это была случайность, залётные бандиты пошалили и исчезли без следа. Анне и Павлику, – Брагин кивнул на сидящих рядом с ним девушку и евнуха, – не поверили, когда они про этих сектантов говорили, не хотели верить, и за это поплатились новыми потерями. В прошлую зиму от таких налётов погибло двадцать пять человек, и все на дорогах. Выйдет патруль в дозор и исчезнет, дружинники выдвигаются на поиск, а их стрелами закидают.

– Сколько бойцов с вражеской стороны было?

– В первые две зимы не более десятка, думаю, что это разведка.

– Градоначальник говорил, что в эту зиму уже сто человек потеряли.

Командир дружины цыкнул языком и ответил:

– Приходько только о своих людях говорил, а если всех погибших посчитать, то гораздо больше получится.

– Был ещё ктото?

– Двести сорок три наёмника из Николаева. Они все в лесу погибли, ни один не уцелел, хотя парни хваткие были, лучше, чем мои охламоны, дерзкие, лихие и с оружием умели обращаться. Этой зимой всё было как всегда, пропал патруль из наёмников, и мы тремя колоннами выдвинулись в сторону леса. Два отряда обходили с флангов, а один, под моим командованием, пошёл прямиком по дороге. Со стороны противника тот же самый приём: обстрел и отход, мы идём за ними по пятам, гоним варваров в ловушку, да сами в неё и влетели. Думали, что против нас, как всегда, десяток бойцов, а их оказалось полторы сотни, так что своих я ещё успел отвести, мы к полю поближе были, а наёмников, которые в лес плотно втянулись, сектанты всех перебили. Потом по весне на то место ходил, смотрел, как же их сделали, и получилось так, что николаевцы двигались по тропе, а их с деревьев дротиками короткими закидали да из кустарника стрелами густо накрыли. Они нескольких врагов подстрелили, а без толку, всё одно все полегли.

– Сдаётся мне, что гдето у вас вражеский шпион окопался.

– Сами так думали, весь город на уши поставили, и всё впустую, никого не нашли, а потом узнали, что в Донецке крыса сыскалась, и она же про наёмников, что к нам шли, доложилась.

– Может, и так. Как считаешь, если они всерьёз на вас навалятся, сколько продержитесь?

– Город может выдержать в осаде три года, укрепления у нас хорошие, продовольствие есть и боеприпасов достаточно. Однако это возможно, только если защитники будут готовы продержаться такой срок, а наши жители морально надломлены, и половина из них при первом же серьёзном натиске готова бежать к вам, на юг.

– Дядя Евген, – прерывая дружинника, девушка прижала ладонь к правому виску, – у меня опять голова разболелась, можно мы уйдём?

Брагин спросил меня:

– Давай позже пообщаемся?

– Я не против.

Командир дружины и Павлик подхватили девушку под руки и покинули нашу стоянку. Мы переглянулись, и Астахов спросил:

– У кого какие предложения?

Первым высказался Гуров:

– Надо домой поворачивать. Понятно же, что в Харькове нам теперь делать нечего. Уж с кем, с кем, а с сектантами разговора не будет, сталкивался я уже с такими фанатиками, которые из людей биороботов делают.

– Инженер прав, – поддержал его Татаринцев, – надо назад возвращаться и обо всём в СБ доложить. Да и царю Ивану о таких врагах знать надо, а то у него уже Миллерово обезлюдело, а никто и не чешется.

Все трое посмотрели на меня, и я ответил:

– Сегодня ночью отправляем зашифрованное сообщение в СБ. Полный доклад о здешней беде и происходящих в Харькове событиях. Моё мнение таково: бойцы Астахова и мои гвардейцы идут в дальний поиск. Караван остаётся здесь, а инженеры, Татаринцев и Миронов ждут нашего возвращения. У нас есть задача провести разведку в Харьковской области, и мы её выполним. Двое суток на сбор более полной информации и поиск проводников, а затем пешим ходом выдвижение на север.

– Поддерживаю. – Астахов поднял руку.

Остальным, то есть Татаринцеву и Гурову, оставалось только согласиться. Они права решающего голоса всё равно не имели и никакой ответственности за караван не несли, так что вскоре мы направимся в рейд, а они останутся в Дебальцеве и отдохнут на скорой летней ярмарке.

Глава 8

Украина. Окрестности Харькова.

5.07.2062

Глядя в бинокль, лежащий рядом, Астахов проворчал:

– Да уж, хороши бы мы были, если бы сюда с караваном без разведки попёрлись.

– Это точно. – Настроение у меня было паршивым, и разговаривать желания не было.

Почти четыре недели бойцы капитана Астахова и мои гвардейцы пробирались к Харькову, не шли, а именно пробирались, так как дозорные группы сектантов повстречались нам сразу же за развалинами города Артёмовска. Они патрулировали границы своих территорий группами по десять бойцов, и не столкнулись мы с ними только благодаря удаче. После ночёвки собирались выдвигаться в путь, но один из моих парней, пулемётчик Лист, замешкался, и пришлось ждать, пока он свой рюкзак перепакует. Только встали, попрыгали, как на тропе, которую я определил для дальнейшего движения, появился противник.

В ту самую первую встречу мы наблюдали за проходящими мимо нас вражескими воинами. И не понимали, как эти худосочные людишки с размалёванными мордами, одетые в грубую кожаную одежду и вооружённые примитивным оружием, могли уже который год подряд терроризировать несколько крупных городов, имеющих свою почти регулярную армию. Не было в них ничего сверхъестественного и необычного. Да, по лесам хорошо ходят, да, ловкие, да, фанатики, но всё же дикари.

Тогда у некоторых наших воинов мелькнула идея атаковать этих неоварваров, перебить основную группу и взять парочку пленных. Однако я решил не торопиться. И тихо, не привлекая к себе внимания и не оставляя следов, отряд двинулся дальше, в сторону вражеского центра. Хотелось посмотреть, что там творится и правдива ли Анна Ельцова, с которой мы общались во время нашего нахождения в Дебальцево. А всё потому, что, с одной стороны, было видно, что она не лжёт и верит в то, что говорит. Но с другой, некоторые моменты в её рассказах внушали определённые сомнения, а учитывая её постоянные головные боли и некоторый непорядок с разумом, полностью мы ей не доверяли. Кроме того, один свидетель – это не показатель, а местные жители и вояки из дружины в большинстве своём сектантов и в глаза не видели.

В общем, в тот день пропустили мы патрульных дикарей мимо, не стали в бой ввязываться, и, исходя из того, что мы позже увидели и узнали, поступили очень верно. Славянск, Изюм, Балаклия, Змиев и Мерефа – мы шли мимо разрушенных городов и везде видели приготовления сектантов к войне. В каждом населённом пункте под охраной молодых парней – сотни рабов, отмеченных знаками перевёрнутого креста на лбу, разбирали завалы и вели поиск металла, а также всего того, что хоть както могло напоминать оружие. Всё собранное они тянули в лагеря, небольшие городки из шатров на окраине развалин, где скидывали добычу возле немалых по размерам кузниц, стоящих на одном и том же месте уже не первый год. Там кузнецы, вольные работники из клана, перебирали этот хлам и перековывали в мечи, сабли, наконечники стрел, дротики и метательные диски, чемто напоминающие японские сюрикены, но большие по диаметру и всего с тремя шипами.

Все в этих краях обстояло так, как нам рассказывала Анна Ельцова и дебальцевский градоначальник Приходько. За исключением одного. Они говорили, что Внуки Зари не держат домашний скот и собак, а мы видели несколько ферм, где мычали коровы, слышали лай псов в лагерях, а на дорогах пару раз мелькали всадники. Значит, и они в чёмто ошибаются. Впрочем, сведения, предоставленные Анной, устарели на три с лишним года, и вполне возможно, что сектанты изменили своё отношение к живности. Всё же война такое дело, что на одной добыче и охоте долго не протянешь, и продовольственная составляющая – это краеугольный камень любой армейской системы, хоть нашей, хоть дикарской, без разницы.

Мы продолжали продвигаться в глубь Харьковской области, вели наблюдение, и чем дальше забредали, тем больше менялся наш настрой. Поначалу мы посмеивались над местными сектантами, которые собирались захватить весь мир. Потом начали задумываться. А позже, когда набрели на один из лагерей по подготовке молодых воинов клана, стали относиться к этому походу уже не как к прогулке по землям дикарей, а как к полноценному боевому походу по территории врага.

Тренировочный лагерь Внуков Зари представлял собой обнесённое ржавой колючей проволокой строение на окраине городка Мерефа, и здесь, под руководством нескольких старых и опытных бойцов самой бандитской наружности, полторы сотни парней, все как один с татуировкой красного ромба на обеих щеках, готовились к войне. С утра и до самой поздней ночи они бегали по оборудованному рядом с лагерем полигону, стреляли из луков, метали дротики и кинжалы, изучали военное дело и готовились стать настоящими солдатами своего сатанинского клана. Причём упор в их занятиях делался на проведение диверсий, налёты на населённые пункты и осаду городов. Очень характерный набор для будущего воина, многое нам объясняющий о планах сектантов и их тактике в предстоящих войнах.

А что меня зацепило особо, это то, что юные фанатики не испытывали ни малейшей усталости оттого, чем занимались сутки напролёт. По крайней мере, я не видел ни одного, кто бы выказал свою слабость, а на их лицах были только два чувства – внимание при изучении своего будущего ремесла и восторг во время психологической накачки.

– Кто вы?! – кричал инструктор, здоровенный однорукий детина лет сорока, с бритым черепом и теми же клановыми отметками на щеках.

– Мы лучшие воины в мире! – разносился над полем дружный рёв сотни пятнадцатилетних парней. – Мы передовой отряд Сына Зари, его внуки!

– Из какого вы клана?!

– Мы Красные Ромбы!

– Для чего вы рождены?!

– Мы рождены, чтобы убивать!

– Зачем?!

– Мы чистим землю от ересей и еретиков и этим приближаем возвращение нашего бога!

– Есть ли в вас сомнение?!

– Нет, воины Сына Зари не знают сомнений!

– Ктонибудь из вас устал?!

– Нет, Красные Ромбы не знают усталости!

– Готовы ли вы выполнить приказ?!

– Дааа!

– Почему мы победим?!

– У нас есть цель и с нами истинная вера!

Так происходило по десять раз на дню, и, пробыв возле тренировочного лагеря Красных Ромбов двое суток, мы снова двинулись в путь. Однако далеко не прошли, напоролись на ещё один такой же лагерь, теперь уже клана Белых Углов. Посмотрели что и как – то же самое, что и в предыдущем тренировочном центре, боевая подготовка и психологический тренинг. Хотели обойти этот лагерь, сунулись влево, а там поселение. Пошли вправо и вроде бы продвинулись километров на семьвосемь, но тут услышали стрельбу из нескольких винтовок. Что такое? На бой не похоже, напоминает тренировку. Однако до сих пор огнестрельного оружия у сектантов мы не наблюдали, так что происходящим заинтересовались всерьёз и вышли к деревне Васищево, где и сидели уже второй день.

– Саня, о чём задумался? – Астахов опустил бинокль и потормошил меня за плечо.

– Ты ничего необычного в этом лагере не заметил? – спросил я его.

– Да тут всё необычно: охраняемая территория, два пулемёта на вышках, собаки сторожевые, а ближние подступы патрули обходят, – ответил он. – Ко всему прочему стрелки эти, снайперы долбаные, которые по мишеням так метко шмаляют. Вокруг дикость полная, а у них десяток СВД в хорошем состоянии и патронов без счёта. Ясен пень, что этот лагерь от всех остальных отличается очень сильно.

– Нет, Андрюха, я не про то. Ты посмотри, у снайперов этих клановых татуировок нет, и речёвки они не выкрикивают.

Он снова приставил к глазам бинокль, посмотрел на стрелков, продолжающих свой тренинг, и сказал:

– Действительно, так и есть. И что это значит?

– Эх, госбезопасность, – вздохнул я, – посмотри на мишени, они разные, но в основном это ростовые фигуры на возвышении, которое напоминает трибуну.

– Так, вижу, – подтвердил Астахов.

– А теперь вспомни, кто у нас перед большими массами народа на трибунах любит выступать?

– Да ну?.. – удивился капитан.

– Вот тебе и ну. Точно тебе говорю, это по душу нашего президента стрелки. Они диверсантов готовят, и это нам ещё удача улыбается, что мы на этот тренировочный центр напоролись, но гарантии, что он один такой, никакой.

– А может быть, это не к нам?

– Всё может быть, ведь есть ещё Воронеж, Шахты, Донецк, Днепропетровск и Киев, в конце концов. Этих хлопчиков могут куда угодно направить, только рано или поздно они и к нам придут.

– Есть предложения?

– Предлагаю провести налёт на этот лагерь.

Капитан помедлил и сказал:

– Место уж больно для налёта неудобное, да и собаки у них хорошие, нас полюбому почуют.

– Нас и так со дня на день обнаружат, следопыты здесь отличные, так что пора уходить. И если так, то на прощание хотелось бы дверью погромче хлопнуть.

– Давай ещё сутки понаблюдаем, местность подробней осмотрим и пути отхода присмотрим. После этого и решим, как поступить. Идёт?

– Пусть будет так.

Наше наблюдательное место на лесной опушке заняли бойцы, а мы вернулись в свой лагерь в глубине леса. Ко мне тут же подскочил наш радист Кум и сказал:

– Мечник, Дебальцево на связь выходило.

– Что Татаринцев передал?

– Начальство требует языка.

– Это всё?

– Да, больше ничего не было.

– Вот видишь, – повернулся я к капитану, – всё одно придётся светиться.

– И всё же давай торопиться не будем.

Отряд приступил к разведке местности и подготовке к налёту на базу снайперов. Планировалось, что в следующую ночь мы проникнем на территорию лагеря и, как только нас обнаружат собаки, вступим в бой, подавим огневые точки противника, закидаем длинное одноэтажное здание, отведённое под казарму рядового состава и курсантов, гранатами, а языка возьмём в домике инструкторов, который стоял чуть в стороне от основных построек. Уж ктокто, а учителя должны были знать, для чего своих питомцев готовят.

Однако всё пришлось переигрывать на ходу, поскольку ближе к полудню в тренировочный центр под охраной двадцати бойцов прибыли два проповедника, и не абы кто, а самые настоящие Звёздные, то есть руководители всего этого сатанинского сообщества, мечтающего очистить мир от ересей. Важные лица в лагере не задержались, посмотрели на тренировку, толкнули бодрую пафосную речь и спустя всего пару часов направились в сторону Харькова.

По какой дороге в Васищево прибыли проповедники, мы засекли ещё на подходе, так что с местом для засады определились сразу, и за то время, что Звёздные были в лагере, успели занять позиции и засели по правой обочине широкой грунтовой дороги, идущей в сторону областного центра. Не всё идеально, но время поджимает, и скоро колонна будет здесь. Сидим, ждём, и вот появляются они, те, кто нам и нужен. Впереди – дозор из пяти воинов клана, потом основная процессия – две повозки с проповедниками, которые тянут четыре раба, и десять бойцов по бокам. Оставшаяся пятёрка вражеских воинов следует позади.

Снимаю АКМ с предохранителя и выцеливаю командира вражеских бойцов, полноватого, но тем не менее крепкого мужика, который с важным видом шествует рядом с первой повозкой и о чёмто переговаривается с пассажиром.

– Работаем! – кричу я и длинными очередями полосую чуть вырвавшегося вперёд вражеского десятника.

Противник падает, а рядом с ним на пыльную сухую дорогу, обильно смачивая её своей кровью, ложатся ещё два вражеских бойца. Нам нельзя задеть ценных пленников, а потому погибают не все охранники. Несколько человек ныряют в лес на противоположной стороне дороги, где и растворяются без следа. Мать их за ногу, этих лесников!

– Вперёд! – Основная группа наших воинов остаётся на месте, а я, во главе пятёрки гвардейцев, сменив опустошённый магазин и передернув затвор, выбегаю на дорогу.

С противоположной обочины с еле слышным противным свистом в нас летит несколько дисков. От своего я увернулся. Перекат вперёд – и я рядом с повозкой, из которой вылезает человек в чёрном балахоне, расшитом во всю спину тремя золотыми шестиугольными звездами. Прыжком встаю на ноги, автомат в руках, и приклад одним коротким тычком бьёт проповедника в лоб. Он падает на колени, его подхватывают под руки два гвардейца и волокут к нашим позициям.

– Аааа! – Из кустов напротив вылетает низкорослый дикарь с копьём в руке и, выставив его перед собой, устремляется ко мне.

Видимо, он хотел защитить своего босса и рванулся ему на выручку, но ствол «калашникова» уже направлен на него. Короткая очередь в несколько патронов вышибает ему мозги, и я отхожу вслед за своими парнями. Красиво сработали, на быстроту, хотя и не идеально, охрану почти всю перебили, а двое всё же ушли и находятся гдето неподалеку. Теперь наверняка за нами вслед пойдут и будут своим товарищам метки оставлять, которые в погоню за нашим отрядом двинутся. Это ничего, ещё посмотрим, каковы они в деле. Так ли в бою хороши, как дружинники в Дебальцеве говорили, или это у страха глаза велики.

– Отход!

Мы мчим по лесу и, несмотря на то что с нами пленники, а вокруг бурелом, продвигаемся очень быстро. Наш отряд – сплошь профессионалы, и для нас лес – это дом родной. Вдруг замечаю, что вместе с нами бежит один из рабов, которые тянули повозку проповедников, сухопарый и стройный парень с неровно обрезанными короткими русыми волосами и неизменным рабским клеймом на лбу. Бежать ему неудобно, на ногах – вместо нормальной обуви какието обмотки, но он не сдаётся и не отстаёт, замечает мой удивлённый взгляд и весело улыбается. Ладно, в кайф ему побегать за ради собственной свободы, пусть бежит. Если отстанет, его проблемы, а выдержит нашу скорость, значит, стоит на него внимание обратить.

Бежали мы до самой темноты, а направление выбрали на городок Змиев. За несколько часов преодолели около двадцати километров, форсировали два ручья и одну почти пересохшую речку, и я скомандовал привал. Наши бойцы рухнули на редкую лесную травку, и каждый в этот миг хотел только одного – отдышаться и дать отдохнуть ногам.

– Привал три часа, после этого возобновляем движение, – полушёпотом сказал я, но в ночной тишине меня услышали все. – Пленников сюда тяните.

Рядом со мной присел Астахов, а бойцы подтянули двух проповедников, которые сейчас выглядели очень жалко – потные, грязные и вонючие, а от балахонов одни клочки остались. Что можно было сказать о пленниках с первого взгляда, под отсветами маленького и бездымного костерка, который возле нас сноровисто развел Кумсвязист? Один, тот, что постарше, пожилой мужичок с реденькими волосиками на голове и большой бородавкой на носу, видимо очень важный человек в иерархии своего клана. И даже сейчас, находясь в плену, он глядит на нас как на людей второго сорта, с какойто брезгливостью и превосходством. Другой проповедник, совсем ещё молокосос, смазливый парнишка не старше шестнадцати лет с необычными, чуть раскосыми глазами. Он злится, грызет зубами кляп во рту, а взглядом за малым молнии не метает. Яростный сучонок!

– С кого начнём? – спросил Астахов.

– Давай с молодого.

Пареньку вынули кляп, и мы ожидали, что сейчас он на крик изойдёт. Но раскосый юноша посмотрел на своего старшего товарища, а тот только прикрыл глаза, как если бы одобрял чтото. Мальчишка взглянул на кусочек тёмного звёздного неба, который был виден сквозь большие кроны лесных деревьев, и спокойно, както буднично и отрешённо произнёс:

– Во имя твоё, мой Бог! Во славу твою, Сын Зари, тот, кого называют Люцифер!

Того, что произошло после этих слов, никто из нас не ожидал. Молоденький проповедник захрипел, и из его рта пошла кровь. Бросились к нему, но он резко мотнул головой и чтото выплюнул нам с Астаховым под ноги.

– Ничего себе, – произнёс капитан, – он себе язык откусил. Саня, ты когданибудь такое видел?

– Нет, – глядя на окровавленный кусочек мяса под ногами, покачал я головой.

– Ну что, нам такой пленник теперь ни к чему, а только обуза?

– Полюбому.

Капитан провёл ребром правой ладони по горлу и обратился к одному из своих бойцов, который держал молодого сектанта:

– Валёк, кончайте его.

– Понял, – пробурчал боец и поволок фанатика в темноту.

После этого Астахов наклонился к старшему пленнику и спросил:

– Если кляп вынем, тоже себе язык откусишь?

– Этот не откусит, слишком труслив, – в разговор вклинился молодой и сильный голос.

Я оглянулся и увидел того самого раба, который вместе с нами от дороги бежал. С виду он держится бодро, и взгляд хороший, прямой и усталостью не замутнённый.

– Ты кто? – спросил я его.

– Повольник из Тулы, Сеня Бойко. Шёл на юг, к морям тёплым, да к этим козлам, – он с ненавистью посмотрел на проповедника и сплюнул на землю, – в плен попал. С тех пор четыре месяца при этом уродце бородавчатом в рабах состоял и, словно скотина какая, тарантас его таскал.

– Как его зовут? – Кивок на сектанта.

– Балан, пятый иерарх Люцифера в Звёздном клане.

– Значит, говоришь, что членовредительством он заниматься не будет?

– Нет, это чмо своей крови боится. На чужую смотреть любит, торчит от этого, а вида своей не переносит.

– Хорошо. – Я выдернул торчащий из рта Балана кляп и спросил его: – Пообщаемся?

– Вы все умрёте! – выкрикнул пленник и дёрнулся всем своим телом.

– Это точно, бессмертия пока не придумано. Говорить будешь?

– Нет. – Балан попытался принять гордый и неприступный вид, но со связанными руками получалось это у него плохо.

– Как знаешь. – Мой нож сам собой оказался в правой руке, и спустя полминуты проповедник уже был готов к сотрудничеству.

Я отошёл в сторонку, а допрос повёл Астахов, всё же он из СБ и лучше знает, что и как надо спрашивать, а у меня в этом деле интерес немного другой, хотя и работаю на государство, но в то же время сам по себе. Капитан со всем усердием начал первичный опрос пленника, и за три часа, что мы находились на привале, Балан вывалил на наши головы столько всякой разной информации, что можно было парочку книг по этой теме написать. Ха! Если до седой и дряхлой старости доживу, напишу мемуары, благо есть что вспомнить, и один только этот иерарх чего стоит.

Первонаперво проповедник подтвердил, что снайперы, которых мы видели в лагере под Мерефой, действительно готовятся для устранения лидеров густонаселённых анклавов, в том числе и нашего. Кроме того, он рассказал обо всех известных ему военных планах их кланового сообщества, которое окончательно сформировалось шесть лет назад на основе бандитских группировок из Харькова. Старожилов, помнящих те времена, в их среде уже почти не осталось, а основу всех кланов составляли либо выдвиженцы Звёздных, либо молодежь, с детства воспитанная на том, что именно Люцифер есть настоящий Бог, а центральный клан проводники его воли.

Что интересно, сам Балан, двадцать лет назад бывший Всеволодом Дерябко и вступивший в ряды антикультовой секты «Судный День», ставшей основой для создания племени Внуков Зари, так же как и верхушка всего Звёздного клана, ни в каких богов или демонов не верил. Однако в том, что их воины рано или поздно захватят весь мир, нисколько не сомневался. Такие вот метаморфозы сознания у человечка в башке: верит в одно, говорит другое, а поступает так, как выгодней. Впрочем, что творится у проповедника в мозгах, его личное дело, а вот то, что у нас в Конфедерации находятся шпионы, работающие на Внуков Зари, – очень серьёзно и заставляет в очередной раз задуматься о том, что не такие уж и дикари эти сектанты. Конечно, жаль, что к нам в руки попал не третий иерарх центрального клана, отвечающий за разведку, а всего лишь пятый, осуществляющий контроль за тренировочными лагерями, но что есть, тому и рады.

Всё, что Балан говорил, а говорил он о многом, тут же записывали на бумагу и крепко вбивали себе в голову. Кто его знает, дотянем этого хмыря до безопасного места или нет, а информация у нас важная, и по рации её всю не передашь, тем более что сеанс связи только раз в день.

Время, отведённое на отдых, закончилось, Балана снова спеленали, и отряд был готов возобновить движение на юг, туда, где был наш дом и наша страна. В любом случае погоня уже идёт за нами, и надо поторапливаться. Лямки рюкзака привычно легли на натруженные плечи, и, выстроившись в походный порядок, по узкой кабаньей тропе мы направились в лесную чащобу.

– А как же я? – догнав отряд, рядом со мной пристроился тульский повольник Сеня Бойко.

– Двигай с нами, – на ходу ответил я. – Ты парень крепкий и, если повезёт, ещё в этом году сможешь в тёплом море искупаться. Мы как раз в ту сторону направляемся.

Глава 9

Украина. Окрестности Краматорска.

15.07.2062

«Просто так мы не сдадимся», – как заклинание уже не в первый раз за сегодняшний день повторял я сам себе, по узкой тропе продираясь через заросли колючек тёрна и шиповника. Группа вышла на середину большой лесной полянки, и мои уставшие ноги, которые были уже не в состоянии выдерживать вес тела, подломились сами собой. Прислонившись к стволу большого и развесистого дуба, я скомандовал:

– Отдых, парни!

Мои гвардейцы рухнули на свои тощие рюкзаки и во все стороны ощетинились стволами автоматов. А из всех, кто сейчас был рядом со мной, только Крепыш, получивший этот позывной ещё в гвардейской учёбке за то, что практически никогда не уставал, был на ногах.

– Крепыш, осмотрись.

Воин утвердительно кивнул, взял у меня бинокль и, закинув свой АКМ за спину, ухватился за нижние ветки дуба, подтянулся, пополз наверх. Вот ещё одна его особенность – очень гибкий человек и гимнаст отличный, мог бы в цирке выступать, а выбрал военную стезю и два пятилетних контракта отслужил. Мы тоже не слабаки, постреляли и повоевали достаточно и элитой себя считаем не зря. Однако насчёт двужильности – это не к нам, а к Крепышу, который словно обезьяна ловко лезет на самую верхушку высокого дерева. Проходит минута, он застыл на месте, чтото разглядывает в полях позади нас, вскоре спускается и докладывает:

– Мечник, за нами три группы. Одна прямо по полю чешет, человек сорок, километрах в пяти отсюда, а ещё две овраги и карьеры прочесывают, где мы ложный след натропили.

– Нормально, – с трудом киваю я, – отдохни, Крепыш.

– Мне не надо, я в норме, – улыбается он доброй и в чёмто наивной улыбкой, взрослый мужик лет под тридцать, а порой так похож на ребёнка, что просто диву даёшься, как так может быть.

Оглядываю своих воинов, не люди, а какието тени: не лица, а серые грязные маски, и только глаза, настороженно обшаривающие окрестный лесок, говорят о том, что это не мертвецы, а всё ещё живые люди. За несколько дней нескончаемого марша они выдохлись полностью, выложились так, как никогда до этого, и всё равно оторваться от погони мы не смогли.

Пять дней назад наш отряд схватился с тремя десятками дикарей из патрульных отрядов, и бой вышел жестокий. Несколько часов подряд мы рубились с противником в лесной чащобе неподалеку от развалин Славяногорска, и воины сектантов показали себя во всей красе. Нет, не зря дружинники городские в Дебальцево их боялись, вояками варвары оказались знатными, умелыми и хваткими, а по тактике лесной войны иногда и лучше, чем мы. И в тот день наш сводный отряд потерял троих воинов – двоих из группы Астахова и одного гвардейца, а вражеских бойцов, которые обстреливали нас из луков и дротиками закидывали, не более семи человек уложили.

Замысел вражеских пограничников был понятен. Сковать нас в том лесу и дождаться подхода подкреплений, которые нас прихлопнут. Надо было чтото делать и както выкручиваться, и мы с Астаховым решили, что нам необходимо разделиться на две группы. Первыми на прорыв пойдут безопасники, и с ними переодетый в наш камуфляж и обмотанный окровавленными бинтами Балан. Они должны были изобразить отвлекающий от основного отряда удар в направлении на Изюм, то есть в глубь территории противника навстречу нашим преследователям, и через несколько километров, как только сектанты поймут, что проповедника с ними нет, повернуть на Чёрный Оскол и уже от него возвращаться в Дебальцево. У нас задача другая: мы, связав одного из наших бойцов, по комплекции похожего на пленного Балана, и напялив ему на голову мешок, должны были совершить маршбросок на Краматорск. План нехитрый, но действенный. Распрощавшись друг с другом, наши группы приступили к осуществлению задуманного, и поначалу все проходило именно так, как нам было нужно.

Бойцы Астахова прорвались через жиденькое оцепление вражеских воинов и ушли на север. Дикари было погнались за ними, но вскоре вернулись и всё внимание сосредоточили на нас. А мы к тому времени, пользуясь суматохой в их рядах, с лжепроповедником в центре строя тихо прошли через боевые порядки сектантов и двинулись на югозапад. Фора у нас была, хотя и небольшая, но дватри километра между нами и противником удавалось держать.

Однако позавчера неоварвары получили подкрепление, более сотни молодых парней, тех самых, которых мы видели в тренировочном центре Красных Ромбов, пару десятков старых вояк из других патрульных групп и пятерых снайперов из спецшколы диверсантов. Вот тогдато нам и пришлось особенно худо. И спасало нашу гвардейскую группу то, что вокруг Краматорска, где мы сейчас находились, имелось большое количество карьеров, оставшихся от прежних времен. Да и сам рельеф местности был чрезвычайно сложный – здесь и речка Казённый Торец с многочисленными притоками, и сплошь изрезанные оврагами холмы, и лес, проросший поверх развалин и отвалов промышленных отходов. В общем, было где побегать, и мы бегали от всей нашей широкой души. Очень уж жить хотелось, а остановка означала неминуемую гибель.

Впрочем, сегодня с утра нас всё же настигли, и мы приняли бой. Позиция у нас была отличная, лучше не придумаешь – заросший густым и непроходимым кустарником шлаковый отвал метров в сорок пять высотой и поверх него единственная тропа, натоптанная диким зверьём к водопою. Сектанты не ожидали, что мы так близко, расслабились, и из единственного ПК, бывшего у нас, и десяти автоматов мы устроили им самую настоящую кровавую баню. За десять минут боя удалось завалить около двух десятков размалёванных врагов, но на этом всё хорошее для нас и закончилось. Дикари откатились назад и пошли в обход, так что как бы хорошо мы на горе ни сидели, а без воды и пищи на вершине нам долго не продержаться. Пришлось бросить такую хорошую для обороны позицию, и спустя три часа мы оказались в этом лесу, километрах в десяти к западу от развалин Краматорска. Патронов оставалось всего ничего, и два десятка гранат на всех. С боеприпасами беда, конечно. Но самая главная проблема – это огромнейшая усталость и полное истощение организма. Воинам был необходим отдых, и хотя бы на несколько часов мы должны были залечь на одном месте. Однако с погоней за плечами сделать это было невозможно.

От меня требовалось принять решение и определить, кто из воинов, идущих со мной, должен сейчас уйти и, скорее всего, остаться жить, а кто останется на этой поляне и, возможно, уже сегодня умрет. Это нелёгкое решение. И если бы сейчас мы находились на военной службе и с нами действительно был важный язык, как до сих пор думают дикари, я бы ни минуты не колебался. Оставил бы на месте половину группы, тех, кто слабее, а с другой половиной оторвался бы и двинулся на Дебальцево. Однако в настоящий момент мы – гражданские люди и купцы, а Балан не с нами, и нам не за что класть в этом обезлюдевшем и диком месте свои жизни. Теперь бы то же самое объяснить дикарям, упрямо идущим по нашему следу. Вдруг отстанут? Но сделать это не получится, и значит, хочется мне того или нет, а придётся снова вступить с ними в бой.

– Мужики, – окликнул я своих воинов, – положение у нас тяжёлое, а потому высказывайтесь все. Вы наши правила знаете, в такой ситуации каждый боец право голоса имеет. На принятие решения есть десять минут.

– Ктото должен остаться, – подал голос Листпулемётчик, – и пусть это буду я. У меня с ногой проблема, подвернул в карьере. Патронов при мне три сотки, так что помогите выкопать под этим дубом окопчик, оставьте гранат пяток и автомат. Гарантирую, полчаса отыграю. Слева откос в овраг, впереди кустарник колючий, а справа бурелом сухостойный, так что не сомневайтесь, всё будет путём.

– Врёшь ты всё, Лист, – это его дружок Сало, в мирной жизни был мордастый парень, чемто напоминающий бульдога, а сейчас – худющий и похожий на жердь скелетон с обвисшими щеками, – с ногой у тебя порядок, так что если ты останешься, то и я тоже.

Остальные бойцы угрюмо молчали и, когда я смотрел на них, отводили глаза в сторону. Понимаю, у каждого дома семья, и только Лист с Салом пока холостые и могут отвечать лишь за себя. Взгляд не отвели только двое: Крепыш, которому всё было по барабану, и тульский повольник Сеня Бойко, оказавшийся неплохим бойцом и уже успевший за эти дни обзавестись автоматом, снаряжением и обувью одного из наших погибших парней.

Конечно, если приказать комуто остаться, он останется. Мой авторитет среди воинов высок, и я работодатель. Однако именно поэтому я и устроил опрос, что не хотел решать судьбу моих товарищей. В общем, понятно, кто готов обеспечить отход всей группы, а значит, здесь останутся четыре человека: Сеня, Лист, Крепыш и я. И хотя я прекрасно понимаю, что шансов выжить не так уж и много, чтото в душе говорит мне о том, что мы всё же уцелеем в этом бою. Возможно, это самый обычный самообман, а может, та самая интуиция, которая уже не один раз мне жизнь спасала.

Я высказался, бойцы недовольно зашумели, а пара человек даже пожелала вместо меня остаться. Такое ко мне отношение я ценю и слова воинов запомню, но решение принято. А потому пришлось прикрикнуть на них и объяснить, что риск мой оправдан и пара неплохих идей насчёт того, как оторваться от противника, у меня в голове имеется. Опять же, из всей нашей группы, по сравнению с остальными, мы четверо – самые бодрые, а значит, если напряжёмся, то после боя сможем быстро покинуть позицию и догнать своих товарищей.

– Воины, время на отдых вышло! Пока меня с вами не будет, старшим назначаю Кума. Встретимся на южном выезде из Дружковки. Встали! – даю я команду своим бойцам, и спустя пару минут, оставив нам большую часть боеприпасов, последние мины и СВД, они покидают небольшую полянку и уходят на юговосток, в сторону Дебальцева. Поворачиваюсь к оставшимся и говорю: – Необходимо, чтобы все преследователи на опушку этого леска подтянулись, так что продержаться нужно всего пару часов. Слева и справа за лесом – овраги и карьеры, и, чтобы через них пройти, сектанты потратят как минимум часов десять.

– А как отходить будем? – спросил Лист.

– У тебя как, бронебойнозажигательные остались? – вместо ответа, задаю я ему встречный вопрос.

Пулемётчик смотрит на сухостой и кустарник перед нашей позицией, переводит взгляд на пожухлую от летней жары густую траву, стелющуюся валками вдоль кромки леса, понимающе кивает и отвечает:

– Да, полсотни, и все в одной ленте, вперемешку с трассерами.

– Вот её напоследок и оставишь. – С трудом я встаю и поворачиваюсь к Крепышу и Бойко: – Давайте позицию готовить. Крепыш, бери две оставшиеся МОНки и ставь метров за тридцать от этого дуба, направление на кустарник. Потом пройдёшь по окраинам поляны, войдёшь в заросли и на проходах накидаешь по пять растяжек с каждого фланга, центр не трогай. Сеня, ты помогаешь Листу вырыть два окопчика, один слева от дерева, – кивок на мощный дуб, – второй справа.

– Понял. – Крепыш направляется к рюкзачку с минами и гранатами.

– Ясно. – Сеня помогает подняться пулемётчику, и они, взяв две сапёрные лопатки, начинают выбирать место под стрелковые ячейки.

Воины при деле, а я взял СВД с тремя стандартными снаряжёнными магазинами, прошёлся по сухому травостою вдоль полянки, удостоверился в том, что он должен хорошо гореть, и направился на опушку, находящуюся от нас метрах в шестидесяти. У меня задача самая простая – немного придержать идущих по нашему следу дикарей и приманить тех, которые по оврагам таскаются и обходной путь ищут. Не могу сказать, что я отличный снайпер, это было бы неправдой, но из нас четверых я стреляю лучше всех и с винтовками дело имел, в том числе и с «драгункой», которая со мной, так что Вильгельма Телля изображать не буду и на сотне метров дикарей приторможу, чтоб не зарывались. У них, кстати, тоже снайперы имеются. Однако стрелять с опушки леса, как я собираюсь, и с невеликого по размерам поля, покрытого редким кустарником, – это две очень большие разницы, так что Мечник выходит на отстрел неоварваров безбоязненно.

Ага! Тропинка заканчивается, и передо мной открытое пространство. Заваливаюсь в кусты боярышника, идущие по окоёму леса, расчищаю себе место, сектор обстрела, и, приготовив лёжку, становлюсь на одно колено. В ПСО1 рассматриваю свои будущие жертвы и в который уже раз поражаюсь их выдержке, выучке и подготовке. Ведь вижу, что они устали не меньше нашего, но держатся всё же бодрей. Может, это эффект охотника, который тянет их за нами, но думается, что это какаято чисто психологическая подготовка, когда человек прёт вперёд ради какойто идеи, и ему плевать на то, что организм стонет и плачет. А когда это накладывается на отличнейшую подготовку, то результат превосходит всякие ожидания. И воины сектантов яркий тому пример. Они двигаются по полю так, как если бы я уже вёл огонь, – приближаются к опушке осторожно, опасаются засады. Но скорость у них тем не менее приличная, вроде бы и не бегут, а километров семьвосемь в час выдают.

Впрочем, до передовых дикарей ещё метров пятьсот, для стрельбы далековато. И не знаю почему, наверное, ассоциативное мышление в связи с предстоящей стрельбой из СВД сработало, но вспомнилась песня группы «Трупный Яд», которую любил напевать наш бригадный инструктор по снайперской подготовке, и тихонечко, сам себе я стал проговаривать слова:

Вчера я стрелял по воронам и случайно попал в депутата,

То ли он медленно бегал, то ли стало их слишком много.

Он отстаивал раньше в Госдуме интересы электората,

Теперь он лежит и не дышит и не служит больше народу.

Не поедет он больше в Госдуму, не решит наболевших вопросов,

Не взмахнёт депутатским мандатом, не порадует новым законом,

Не повесит на всех перемены, не поборется с терроризмом,

Улыбнуться не сможет с экрана, полморды снесло потому что.

Я возьму пятьдесят магазинов и поеду в Москву на охоту,

Настреляю, сколько успею, и наделаю кучу подранков,

Поснимаю их грязные шкурки, застелю ими пол в коридоре,

А на стенку прибью гвоздями черепа самых главных баранов.

Песенка вызвала улыбку, и подумалось о том, что где сейчас эта Госдума, эти депутаты и эта самая столица России городгерой Москва. Хм! Госдума не уцелела, депутатов тоже нет, а вот Москва, если верить редким и обрывочным сообщениям, прилетающим через эфир в наш Краснодарский радиоцентр, всё еще стоит. От посторонних мыслей както взбодрился, отвлёкся от собственной усталости, и, когда до дикарей, всё так же короткими бросками пересекающих поле, оставалось метров сто пятьдесят, я был готов к бою на все сто процентов.

Предохранитель – щёлк! Досылая патрон, лязгнул затвор, деревянный приклад плотно прижат к плечу, и я смотрю на мир сквозь оптику ПСО. Только на секунду замешкался, успокоил сердце и дыхание. Всё в норме. Работаю!

А вот и первая жертва – по иронии судьбы, неосторожный вражеский снайпер из диверсионного отряда, молодой загорелый паренёк, на миг застывший на месте. Выстрел! Приклад винтовки бьёт в плечо, а ствол подлетает чуть вверх и тут же вновь принимает горизонтальное положение. Дикарь, в которого я стрелял, раскинув руки, валяется на земле. Есть! Для меня это как знак, что сегодня наши дела сложатся хорошо, так я загадал на этот выстрел.

Остальные вражеские воины залегли в рытвинах и под кустами, а гдето в поле пару раз бликнул чужой снайперский прицел. Это норма, они лежат, а мне того и надо. Вот ещё один сектант засветился, и не раздумывая я делаю два выстрела подряд. Не убил, но точно ранил врага. Проходит пара минут, и в поле раздаётся неразборчивый крик командира дикарей, видимо какаято клановая команда. С левого фланга вдоль глубокого оврага зигзагами к лесу кидается несколько бойцов, все как один матёрые волки лет за тридцать. Понимаю, что это отвлекающий манёвр, и, не обращая на них внимания, я полностью концентрируюсь на правом фланге. Так и есть, я разгадал намерение вражеского командира. Сразу два десятка молодых воинов из клана Красного Ромба резко поднимаются с земли и мчатся вперёд.

Отлично! Я поймал в перекрестье прицела передового сектанта, и палец плавно нажимает на спуск. Выстрел! Выстрел! Выстрел! Винтовка дергается, и с семи патронов я достал ещё как минимум троих. Первый магазин пуст. Щёлк! Отстегнул пустой магазин и загнал второй.

Руки работают сами по себе, передергивают затвор, приклад снова упирается в плечо, а правый глаз сквозь прицел производит поиск новых целей.

Тишина. Противник залёг, а спустя какоето время дикари ползком направились к лесу. И один из опытных бойцов, видимо в азарте, выполз на открытое пространство, и тяжелая пуля калибра 7,62 мм с расстояния в восемьдесят метров тут же пробила его лобовую кость и расплескала мозги этого человека по пыльной траве. Разбираться и выцеливать противника некогда, бью на каждый шорох и, когда опустошаю второй магазин, откатываюсь в сторону. Вовремя, так как лёжку, где я только что находился, начинают обстреливать все оставшиеся у врага снайперы. Ну наконецто, прочухались. Это вам, ребятки, не по безобидным мишеням сотни патронов отстреливать, здесь надо реагировать быстрей, а иначе не выжить. Пора уходить, хотя жаль, что третий магазин так и не использовал, но это не беда, впереди ещё не одна схватка, так что успею.

Пригибаясь к земле и, словно заяц, петляя между деревьями, так же как и пришёл сюда, вдоль тропинки я бросился назад, к своим бойцам, за сорок минут окопавшимся под столетним дубом. Вскоре я уже был около правой стрелковой ячейки с тыльной стороны дерева. И, не тратя ни минуты на отдых, пока было время, я снял с СВД прицел и, запаковав его в чехол, убрал этот ценный по нынешним временам предмет в свой пустой рюкзак. Саму винтовку аккуратно поставил к стволу дуба, она ещё пригодится. Когда боеприпасы будут на исходе и Лист подожжёт траву, мы отойдём сюда, благо окопчики всего в трёхчетырёх метрах, похватаем своё имущество и, прикрываясь широким деревом, уйдём по тропе в глубь леса. Надеюсь, что так оно и будет, и мы в очередной раз обманем смерть, а дикарей оставим с носом.

Всё! Я в неглубоком окопчике, со мной рядом Крепыш, а Лист с Сеней сидят слева. Нам остаётся только дождаться лядских сектантов, до сих пор так и не сообразивших, что Балан не с нами. Хотя, может, и понимавших это, но изза своей упёртости и мстительности всё равно желающих нам смерти. А вот фигушки вам, грёбаные Внуки Зари! Мы хотим жить, готовы за это бороться и встретим вас всеми нашими невеликими огневыми средствами. Кстати, вот и они, всего десять минут, как я с опушки отошёл, а вражеские воины уже здесь.

Тахтахтах! Короткая очередь ПК разорвала настороженную лесную тишину. Сталь и свинец прошлись по кустам, и пули явно когото зацепили, потому что яростный вскрик, раздавшийся из зарослей, был слышен нам очень отчетливо. Уж ктокто, а Лист – пулемётчик хороший, пусть не прирождённый талант, но пять лет службы в одной и той же должности стоят немало.

Мы с Крепышом навели свои автоматы на противоположный край поляны. Однако с нашей стороны пока суеты нет, и только гдето в глубине непроходимой чащи был слышен треск сучьев. Это дикари пытаются использовать свой коронный приём – фланговый обход. Давайте, попробуйте, только время зря потратите и для нас сколькото драгоценных минут отыграете. А слева тем временем Лист продолжает причёсывать кустики, и к нему присоединяется Сеня. Оба они рубят короткими экономными очередями, и не зря, так как ругань и стоны наших врагов доносятся к нам хорошо.

– Пошло движение! – Крепыш толкает меня в бок, и я всматриваюсь в густорастущий напротив нашей позиции тёрн и шиповник.

Группа из семи дикарей выметнулась по узкому проходу из густых колючих зарослей и через открытое пространство быстро понеслась прямо на нас. И были бы мы сопляками какими, растерялись бы, это факт. Но у нас за плечами очень многое, и этот их приём, рассчитанный на неожиданность, не прокатил, по крайней мере не здесь и не сейчас. Очереди наших автоматов полосуют тела врагов, и один за другим они валятся в общую кучу. Мы не дали им разбежаться и прикончили всех. Теперь они будут осторожней и начнут навесной обстрел из луков, который не принесёт им никакого результата, поскольку наши окопчики прикрывает крона дуба.

Проходит минут двадцать, и сработали поставленные в кустах растяжки. Один взрыв! Следом второй! На левом фланге наступила тишина, и с неба на нас посыпались стрелы. Такой обстрел идёт минут десять, и одна из шальных стрел всё же достаёт Сеню Бойко. Ничего серьёзного, царапина вскользь, но всё же надо быть осторожней.

Вражеский командир видит, что нам его оперённая смерть нипочем, и выдвигает снайперов, но шиповник и тёрн такие растения, что стрелять из них очень неудобно, а навесной огонь из винтовки не поведёшь, это не лук. В зарослях мелькает ствол, который стрелок хочет развернуть, рядом с ним ещё один, и мы подрываем мины. Разбрасывая стальные шарики и крупные картечины, две МОНки взрываются, и настоящие смертельные косы проносятся по вражескому укрытию. Командир сектантов в ярости, он чтото истошно орёт, и от лесной опушки ему отвечает другой голос, более спокойный и уверенный, видимо, это подошли другие вражеские группы.

«Ну что, два с половиной часа мы продержались, пора начинать отход? – спрашиваю я сам себя и тут же отвечаю: – Пожалуй, пора уходить».

– Лист! – окликаю я нашего пулемётчика.

– Да?

– Начинай!

– Понял! – отвечает он.

Снова бьёт ПК. К густому сухому травостою тянутся длинные огненные плети пулемётных очередей, уже через несколько секунд трава начинает дымиться, а спустя минуту мы видим огонь, который охватывает всё вокруг. Клубы густого дыма застилают окрестности, ветра нет, но роли это не играет, слишком хорошая в кустарнике среда для возникновения и распространения настоящего лесного пожара.

Мы пока не уходим, ждём реакцию дикарей, которые при отходе могут ударить нам в спину. Как и ожидалось, сектанты начали отступать к полю, с которого пришли, а нам оставалось только забрать свои рюкзаки и направляться в противоположную сторону.

Так на какоето время мы расстались с Внуками Зари и, даже несмотря на потерю нескольких камрадов, были полностью удовлетворены нашим походом и его результатами. Сатанисты, напротив, посчитали, что потерпели поражение и впервые не уничтожили противника, то есть нас. Так что, в общем, рейд нашей с Астаховым сводной группы нанёс сильный удар по их самолюбию. И в будущем главари сектантов наверняка планировали круто посчитаться с нами за эту оплеуху.

Глава 10

Украина. Вольный город Дебальцево.

23.07.2062

Попивая какойто необычайно вкусный густой настой из трав, который привезли на ярмарку купцы из Волновахи, поселения за Донецком, я смотрел на костерок и вёл подсчёт своей прибыли от торговли. На организацию каравана и на товары было потрачено шесть тысяч золотых, плюсминус червонец. Из них чисто мои вложения – только одна тысяча, и ещё пять тысяч – это беспроцентный кредит от Ерёменко. Сейчас у меня на руках втрое большая сумма, правда, не монетами Конфедерации, а самым обычным презренным металлом и украшениями, но и это хорошо, и пересчёт я веду сразу на конфы. Благо есть что считать, потому что ученик Калуги, приказчик Кецик, неплохо поторговал, пока мы по дебрям шарились. И семьдесят пять килограммов золота и мешочек драгоценных камней за товар, который мы привезли в Дебальцево, – достойный куш с нашего похода без всяческих разведывательных функций.

– Кум! – крикнул я в темноту нашей стоянки.

– Чего? – на свет вышел радист и остановился рядом со мной.

– Шахты на связь не выходили?

– Нет, – связист помотал головой, – экстренно не вызывали, а по графику сеанс связи только завтра утром в восемь нольноль.

– Понятно.

– Мечник, – обратился он ко мне, – а чего я всё время возле рации сижу? Парни в городе веселятся, а я, как стойкий оловянный солдатик, на вечном боевом посту. Ничего срочного нет. Всё, что хотели передать, уже отправили, а нашего пленника бойцы Астахова сейчас к Краснодару волокут. Завтра домой пойдём, а мне кроме рейда и вспомнить будет нечего. Дай увольнительную.

– Ладно, иди. Но будь осторожен. В городе ярмарка и посторонних много, а местные дружинники за всеми не уследят. Так что не напивайся и ушки держи на макушке. До шести часов утра можешь быть свободен.

– Да я ведь не по этой части, – он расплылся в широкой улыбке, – мне бы бабу какую хорошую на ночь, а то парни говорят, что из Донецка таких подруг в обозе привезли, все как одна красотки писаные.

– Давай, топай, – улыбнулся я в ответ, – и смотри болезнь стыдную не подцепи от этих красавиц.

– Ага! – Кум исчез в темноте, а я вернулся к своим думкам.

В Дебальцево наша гвардейская группа вернулась три дня назад, как раз к третьей летней ярмарке. Астахов нас не дождался и, прикупив заводных лошадей, вместе с Баланом помчался на родину. Все остальные наши попутчики, то есть дипломаты и инженеры, нас ждали, но времени зря не теряли: Татаринцев с Мироновым активно улучшали демографическую обстановку в городе, а инженеры Гурова за солидную плату помогали местным жителям чинить насосную станцию. Так что, думаю, если бы мы ещё месяцдругой провели вне города, никто из них за нас не переживал бы и домой не спешил.

Однако мы вернулись. Двое суток отсыпались и входили в норму, и стоящая метрах в десяти от костра пустая телега была моим постоянным местом дислокации в течение этих сорока восьми часов. В это время я не делал ничего, так как меня накрыла полная апатия, и эти дни у меня будут ассоциироваться с постоянным чувством голода. А распорядок дня был неизменен: проснулся, залил в себя наваристый куриный бульончик – и спать. И только на третьи сутки, то есть сегодня, я пришёл в себя и начал осознанно воспринимать всё, что вокруг меня происходило. Привёл себя в порядок и в сопровождении Кецика отправился на местный рынок, который был расположен на расширенной площади перед зданием бывшего железнодорожного вокзала.

Впервые я был на подобном торжище, и многое для меня было в новинку. А вот для Кецика, отставного радиоминёра из нашей Второй роты, невысокого юркого паренька, это была уже привычная обстановка, здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Почти весь наш товар, как я и говорил, ушёл влёт ещё в прошлую ярмарку, месяц назад, и оставались мелочи – несколько мешков соли и пять тысяч патронов калибра 7,62 мм, так что можно было гулять, не думать о делах и спокойно присматриваться к чужим прилавкам.

На этот торг съехались шесть караванов из пяти анклавов: Донецка, Луганска, Волновахи, Днепропетровска и Стаханова, и в каждом было не менее десяти полуторатонных фургонов. Товар в большинстве своём предлагался ожидаемый: продовольствие, шерсть, домотканая одежда, выделанная кожа, обувь, изделия кузнецов да всякое уцелевшее до наших дней старьё, найденное искателями приключений, теми же мародёрами, в развалинах городов и посёлков. Меня здесь ранее не видели. Но Кецик, уже заслуживший уважение местных купчин, успел сделать своему работодателю, то есть мне, такую рекламу, что чуть ли не каждый владелец каравана считал своим долгом подойти и лично со мной поручкаться, а заодно и получить хоть какуюто информацию об угрозе со стороны Харьковского анклава. Я отмалчивался или отшучивался, поскольку общий сбор всех заинтересованных лиц хотел провести с ведома местного градоначальника Приходько этим же вечером, и, прогуливаясь по рынку, только рассматривал товары.

С самого края стояли обтянутые брезентом фургоны караванов, в них для нас не было ничего интересного. За ними, в центре рынка, находились лавки местных торговцев, всё то же самое, что и у остальных, а вот то, что меня привлекло, обнаружилось в самом конце, на отшибе, где прямо на разбитом асфальте и потрескавшемся бетоне, на пропиленовых цветных ковриках раскинули свои товары старьёвщики и мародёры.

Надо отметить, что в этих краях вольных поисковиков не уважали, и случалось так, что местная власть попросту отнимала их добычу, а самих искателей выгоняла за городские ворота. И причиной тому было поверье, что вирус чумы окончательно не исчез, что он только спит до поры до времени и когданибудь копающиеся на развалинах городов одиночки вновь принесут его людям. По мне, так это полная чушь, и власть, в дебальцевском случае градоначальник Приходько, сама эти слухи распространяет и поддерживает среди своего населения. Почему? Вопервых, искателиодиночки составляли конкуренцию городу, который посылал на поиск и раскоп древнего наследия целые отряды. А вовторых, они были примером того, что и за городскими стенами можно нормально жить и при этом никому не подчиняться.

Итак, я прохаживался мимо одетых во всякое тряпьё в основном синтетического происхождения нескольких десятков мужчин и женщин, всматривался в лица, потом переводил взгляд на коврики у их ног и делал себе отметку, что и у кого есть интересного. Вот здесь пяток флешек лежит. Рядышком – десять хороших мобильных телефонов. А чуть дальше – материнские платы и видеокарты на компьютер. И хотя наверняка половина из этого добра не работает, другая половина может стоить реальных денег и хранить ценную информацию, которая в наше время дороже золота.

Пройден один купец, кивок Кецику и расклад, что он должен у него купить. Пройден второй, и приказчик вновь записывает, что мне приглянулось. С самого утра торговли не будет, и только ближе к вечеру он пробежится по искателям и скупит всё по списку. Остальное барахло, предлагаемое бродягами, – одежда, ножи, столовые приборы и всякая мелочовка – меня не интересовало. Такой чепухи и у нас в любой лавке старьёвщика полно.

Ряды остались позади. Поворот. И теперь наступает самый интересный для меня момент. Выбрав одного из поисковиков, на вид самого авторитетного среди них, я направился прямиком к нему и остановился напротив. Мужик лет пятидесяти, несмотря на жару в сером распахнутом плаще до щиколоток, кожаных сапогах, почти ботфортах, и в широкополой шляпе, закрывающей всё лицо, приподнял голову и пристально посмотрел на меня.

– Ты чтото хотел, купец? – Голос его был трескучим и сиплым, но в то же время в нём чувствовались командные нотки.

«Наверное, я не ошибся, – подумалось мне, – этот человек действительно имеет среди поисковиков определённый вес».

– Меня Александр Мечников зовут, – для начала разговора представился я.

– Зиновий, – ответил он, – а фамилий у нас, вольных бродяг, нет. Ни к чему они нам. Так что тебе нужно, купец?

– Меня интересует серьёзный товар, Зиновий, а не то, что вы в город на ярмарку принесли.

Он помедлил, прищурился, неспешно оглядел кусок площади, где мы стояли, и спросил:

– Что конкретно?

– Техника, машины, мотоциклы и станки. Говорят, – я покосился на повернувшегося к нам спиной Кецика, – что у вас коечто из всего этого есть. Вот только в город этот товар вы не ввозите, чтобы дружинники не отняли.

– Это да, – согласился Зиновий, – в Дебальцево технику не продашь, с ходу реквизируют и имени не спросят. – Он чуть помедлил и спросил: – Почему ко мне подошёл?

– Ты ведь среди всей вашей братвы за старшего. Или я ошибаюсь? Если так, то скажи, с кем можно всерьёз поговорить, а то мы уже завтра домой уходим, и времени у нас немного.

– Допустим, – согласился он, – я старший. Только товара у нас немало и раскидан он в тайниках по всей области, так сразу не сориентируешься, что где лежит. Вот если бы ты раньше сказал…

– Мой приказчик, – кивок на Кецика, изображающего скуку и наблюдающего за площадью, – ещё месяц назад к вам подходил, так что должны были подготовиться.

– Приказчик одно, а купец другое, – с многозначительным видом протянул поисковик.

– И всё же, чтото рядом с городом есть?

– Имеется, вот только…

– Что «только»? – поторопил я его.

– Нам в оплату не золото требуется, а боеприпасы и оружие.

– Давай конкретику.

– К городу мы притянули только три мотоцикла, на большее просто сил не хватило. Два «Урала» с колясками, состояние отличное, головой ручаюсь, хотя бензина и нет, проверить их нельзя, но на ходу и пробега на каждом не более тысячи километров. Один 1999 года выпуска, второй 2005го. За них хотим семь «калашей» и три тысячи патронов. Говорят, у тебя такой товар есть.

Я повернулся к Кецику и спросил его:

– Как цена?

– Нормально, – ответил приказчик, – и не дёшево, и не дорого, в самый раз.

– Берём. – Я вновь обратил внимание на Зиновия. – Третий мотоцикл какой?

– «ИжЮнкер» в заводской комплектации, год выпуска 2011й. С нуля машина, если возьмёшь, не пожалеешь.

– Сколько?

– Ещё три автомата и две тысячи патронов.

– Нет, это перебор, Зиновий. У нас стволов нет, чтоб за него рассчитаться. Могу дать за этот мотоцикл два гладкоствольных карабина, к ним пятьсот патронов и десять мин ОЗМ72. На большее не рассчитывай.

– Лады, – согласился Зиновий, мы ударили по рукам, и он спросил: – Когда транспорт смотреть будете и когда его заберёте?

– А где вы их держите?

– Как раз на вашем обратном пути, вблизи торгового шляха. От Дебальцево это будет семь километров.

– Нормально, сейчас наш специалист по технике подойдёт, и под охраной моих воинов отправитесь технику осматривать. Если всё обстоит так, как ты и говоришь, Зиновий, то завтра расплатимся, технику заберём и на будущее сговоримся. Идёт?

– Да. – Кивок, и широкополая шляпа вновь опускается на глаза.

Довольные друг другом, мы расстались. Предводитель местных поисковиков остался на площади, а я отправился дальше бродить по рынку и тем скоротал время до вечера. После переговорил с Приходько, и уже в сумерках в здании местной администрации, бывшего городского железнодорожного вокзала, было проведено собрание местного начальства и заезжего купечества, на котором я и сделал краткий доклад о том, что скоро им придётся очень и очень туго. Вопросы были, но, как правило, совсем не те, каких я ожидал. Мне думалось, купцы будут интересоваться сильными и слабыми сторонами Внуков Зари, а меня только и спрашивали, примет ли Конфедерация их как беженцев и когда они смогут начать миграцию на юг. Да уж, не вояки здесь собрались, и, походу, кроме Приходько и его командира дружины оборонять свои дома и стоять насмерть никто не собирался. Ну и ладно, каждый сам себе путь выбирает.

И вот сижу я возле костерка, завариваю очередную кружку травяного настоя и раскладываю всё произошедшее со мной за эти дни по полочкам. В теле ещё чувствуется слабость, но в принципе я уже восстановился, и завтра мы тронемся в путь, к нашим семейным очагам. На душе хорошо и спокойно, и можно было бы лечь спать, но надо дождаться Гурова, который с тремя моими воинами сейчас находится за городом.

– Что, Мечник, не спится? – К костру подсел Сеня Бойко, с которым мы уже не первую неделю знакомы, но про которого я не знаю практически ничего. Всё както времени на серьёзный разговор не было.

– Дела, Сеня. Был бы я рядовым бойцом, сейчас бы в городе зависал или спал без задних ног. Но не судьба. Назвался командиром, значит, соответствуй или уступи место другому. Самто чего не в увольнении?

– Рана побаливает. – Повольник приподнял обмотанную белой тряпицей руку. – Вроде бы стрела только вскользь прошла, а порез загнил. Наверное, эти твари наконечники какойто дрянью мажут, чтобы заражение шло.

– К врачу местному ходил?

– Ага, ходил. Он мне рану почистил, а потом какойто вонючей дрянью обработал. Говорит, что если бы ещё сутки промедлил, то пришлось бы руку ампутировать.

– Значит, повезло тебе.

– Повезло, Мечник.

Выпив настоя, я спросил его:

– Завтра мы в путь трогаемся, ты с нами или сам по себе?

– А разве есть выбор? – Он был удивлён. – Вы меня из рабов вытащили, как своего приняли, и я вам обязан.

– Нет, – покачал я головой, – ты своё в лесах отпахал, когда со мной в заслоне возле Краматорска остался, так что можешь быть свободен. Хочешь с нами пойти, я не против. Но учти, что СБ из тебя вытянет всё, что ты только знаешь, а можешь здесь остаться, местной дружине хорошие воины нужны.

– Да я же не солдат, а повольник, – ответил он. – Мне под начальством воевать интереса нет, оттого и из родных краёв ушёл. Мне бы новые земли посмотреть и по земле погулять.

– Но мне ведь подчинялся?

– Ты, Мечник, разговор особый, и таких, как ты, которые за своих бойцов, как за родню, думают, очень мало. Если к себе возьмёшь, то я с вами останусь, а если нет, то к Азовскому морю пойду, на Мелитополь или Мариуполь. Как, ты берёшь меня к себе в отряд?

– Оставайся. – Ответ был готов давно, поскольку такие парни, как Сеня, редкость, и почти все они уже в какойлибо серьёзной структуре состоят. – Только сам понимаешь, я должен знать о тебе всё или почти всё, а иначе доверия к тебе не будет.

– Понимаю.

Он отодвинул от костра закипевший чайник. Взял чистую кружку возле бревна, на котором сидел, налил себе взвара и начал рассказывать о себе и о том, что он видел в этой жизни, которая не всегда была к нему добра.

Как оказалось, Сене двадцать пять лет, но точной даты своего рождения он никогда не знал, так как совсем малышом на развалинах городка Суворов его подобрали повольники, тульский аналог искателейпоисковиков, которые бродили по развалинам мира и искали ценное старое имущество. Как позже он выяснил, городская община, в которой жили его родители, вызвала гнев какойто полубандитской группировки из Перемышля, и в одну спокойную ночь на их поселение налетели враги. Всех взрослых жителей перебили, а молодёжь увели с собой. Сам Сеня уцелел чудом и помнил только, как его зовут и что мать в последний момент своей жизни успела спрятать его в узкий земляной тайничок возле дома. Из него мальчишка выбрался только через двое суток и три недели жил тем, что бродил по развалинам родного поселения и питался остатками того, что не унесли грабители.

Скорее всего, он погиб бы, на дворе была осень, а продукты у него закончились. Но ему повезло, появились повольники, и, по какойто причине пожалев ребёнка, они забрали его с собой. Малыш пережил всё – голод, холодную зиму, схватки с разбойниками и бандитами, вырос и к двадцати годам стал одним из лучших воинов своего вольного племени, в котором было полсотни человек. Он решил искать лучшей доли, хотел простора, общения с новыми людьми и двинулся на Тулу, в окрестных землях самый густонаселённый людьми анклав.

В областном центре на момент его прихода в этот населённый пункт, как он говорил, проживало около сорока тысяч человек да в подчинённых ему сельских поселениях втрое больше. Как ни посмотри, а солидно, однако. Форма правления в городе была теократия. Во время чумы многие люди искали спасения в церквах и храмах, не важно, православных или каких иных, а в Туле таких мест религиозного культа хватало. Болезнь ушла, и немалая часть выживших решила, что они спаслись только Божественным провидением. Как итог, тут же был выбран новый патриарх РПЦ, и на основе Тульской епархии началось создание государства. Как провозгласил один из уцелевших священников, будущий епископ Белевский, отец Феодосий, в миру Ашот Карапетян, государи мирские не смогли уберечь мир от гнева Божьего, а значит, дело церкви – вести свою паству по пути мира.

Что можно сказать насчёт этих событий, основываясь только на рассказе Сени? Церковники молодцы, проявили себя с самой лучшей стороны, смогли организовать оборону города от бандитских шаек, уберечь запасы вооружения и техники, которых в городе оружейников было много, создать дружину и наладить болееменее приличное житьёбытьё. Люди видели, что от них есть польза, что с ними можно рассчитывать на спокойствие, и пошли за ними. И хотя православные священники не смогли создать идеальное государство, а на жителей подконтрольных им территорий налагалось множество обязательств, время сейчас такое, что обычным гражданам приходилось принимать правила того общества, в котором они жили. В общем, на тот момент церковники были самым лучшим вариантом для всех, и проблемы начались лет пять назад, когда был выбран новый патриарх Константин, провозгласивший борьбу с еретиками и иными религиозными течениями.

Первыми под удар попали католики, община в три сотни человек, проживающая возле своего духовного центра, храма Святых Апостолов Петра и Павла. Сеня в то время как раз вступил в дружину Христовых Воинов при Тульской епархии и принимал непосредственное участие в уничтожении еретиков, так что про методы очищения огнём поведал немало. Вслед за католиками пришёл черёд пресвитериан, пятидесятников, адвентистов седьмого дня, баптистов, а заодно и кришнаитов с двумя уцелевшими семьями евреев. Так еретикам пришёл конец, и через неделю, когда все инакомыслящие закончились, первый крестовый поход был торжественно завершён.

Кажется, живи и радуйся, строй Царствие Божие на Земле, но не тутто было. Патриарх Константин, ставший более монархом, чем священнослужителем, решил, что, если государство не расширяется, оно регрессирует и умирает. Так что вскоре были найдены новые противники возрождённой Русской православной церкви, и начался ещё один поход за веру, который был направлен в сторону Калуги. Бойко в этом походе стал десятником, дошёл с армией Христовых Воинов до Перемышля и после того, как им там наваляли, а их войско было разбито, понял, что более служить он никому не желает, и решил идти к морю. Ладно бы так, но у церковников отставка не практиковалась, так что, прихватив с собой подругу, он тайком покинул Тулу и направился в сторону Орловской области. По дороге он хотел зазимовать в районе Мценска, искал людей, и случилась беда. Его женщина была на пятом месяце беременности, и так сложилось, что они напоролись на большую стаю одичавших собак, и она погибла.

Долго тосковал Сеня, всю зиму, и даже хотел вернуться в Тулу, покаяться в грехах и принять очищение от гордыни, но всё же по весне ноги снова понесли повольника на юг. А дальнейшая его история проста: брёл от одного поселения до другого и попал в плен к сектантам, а когда мы расстреляли охрану Балана, рванул за нами вслед.

Такая вот жизнь одного из тех, кто готов встать под моё начало, ещё одного человека, за которого мне придётся нести ответственность.

– А чего на Москву от Тулы не пошёл? – спросил я парня.

– О тёплом море мечтал, Мечник, да и не пройти к Москве, она уж лет семь как в осаде, и Всероссийский Диктатор, который там сейчас у власти в Кремле сидит, с какимито дикарями воюет. По описаниям беглецов, приходящих в Тулу с той стороны, эти дикари сильно на «беспределов» смахивают, которые на вас накатывались.

– Тогда всё ясно. Ты читать и писать умеешь?

– Да, – подтвердил Бойко.

– Это хорошо, я тебе завтра бумагу выдам и ручку, так что, пока будем в пути, всё, что знаешь про свои родные места, будешь записывать.

– Сделаю, – улыбнулся парень и встал. – Могу идти отдыхать, командир?

– Иди.

Мой новый воин направился на отдых, а я дождался Гурова, который прямотаки излучал счастье и доложил, что предлагаемая поисковиком Зиновием техника находится в идеальном состоянии. Это хорошо, значит, завтра у меня будет три мотоцикла. Мы погрузим их на телеги и доставим в Краснодар, а уж там подобные транспортные средства стоят как минимум впятеро против здешней цены. Да и надо ли их продавать, десять раз ещё подумаю, а то пора переходить на моторизацию своей военнокоммерческой структуры, пусть не полную, но хотя бы частичную.

Глава 11

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

8.08.2062

«Почему не слышно шума лагеря? Что за чепуха? Блин! Неужели нас враги прихватили и всех часовых перебили?» – когда я проснулся от стука в дверь, именно такая мысль была первой. И хорошо ещё, что я не вскочил с криком к бою готовый, поскольку вовремя понял, что нахожусь дома. Вот это был бы номер, и испуг жены с домочадцами был бы обеспечен. Да, надо быть осторожней и уметь расслабляться.

– Хозяин, – за дверью был слышен, как мне показалось, несколько испуганный и встревоженный голос Ильиничны, – к вам гость, очень важный человек.

В спальне я был один. Мара возилась с малышом, и, не отрывая её от забот о сыне, я оделся и направился вниз, где меня ожидал гость, не кто иной, как полковник Ерёменко собственной персоной.

– Здравствуй, Иваныч, – поприветствовал я его и присел на своё место во главе стола. – Ты как сюда попал?

– Привет, сержант. В этом городе для меня закрытых дверей почти не осталось. – Он покосился на новенькие чёрные погоны с тремя золотыми звёздами и двумя такого же цвета буквами ГБ.

– Всётаки переименовали вашу контору?

– Да, Служба безопасности както мелко, а Государственная безопасность на слух воспринимается лучше и звучит более грозно. Опять же под это дело униформу новую вводят и знаки различия.

– Действительно, звучит солидно, и цели организации обозначены сразу. Так чего самто приехал, Иваныч?

– У меня сегодня незапланированный выходной, дай, думаю, заеду к Мечнику, всё же десятый час. Вхожу, а тут говорят, что хозяин ещё дрыхнет.

– Так ведь с дальней дороги прибыл, да и ночь была бессонная.

– Причина уважительная, – кивнул полковник. – Отчёты о походе отправил?

– Да, ещё ночью с вокзала. В комендатуре под роспись нарочному СБ, то есть ГБ, передал.

– А караван где оставил?

– В Ростове склад на полгода арендовал, весь обоз сейчас там обосновался, а я с воинами на поезде к дому. Людям отдых нужен.

– Что, так сложно было?

– Да, Иваныч, сектанты – тяжёлый противник, и на ура их не возьмёшь. Если мы с ними схватимся, то эта военная кампания будет покруче, чем война с «беспределами» и поход на Кавказ, вместе взятые. Они хоть и фанатики безбашенные, но при этом воины грамотные. Что дикари «беспределы»? Так, наполовину животные, ведомые инстинктом, а эти нет, всё по плану творят и к цели своей идут, никуда не сворачивая. Опасные люди.

– Как думаешь, сколько украинцы протянут?

– Без помощи извне?

– Да.

– Через три года Луганск, Донецк, Стаханов и Дебальцево падут. Днепропетровск и Шахты продержатся года четыре. Разумеется, это только моё частное мнение.

– Угу, – пробурчал полковник.

– Иваныч, чайку будешь?

– Нет, не хочу, лучше пепельницу пусть принесут.

Повернувшись в сторону кухни, я повысил голос:

– Ильинична, пожалуйста, сделайте мне чайку и пепельницу принесите.

Поднос с чайником и заварником возник как по мановению волшебной палочки, видимо, домохозяйка заранее всё подготовила, а следом и пепельница на столе появилась.

– Командир, – сделав себе чаю, обратился я к полковнику, – давай начистоту.

– Так мы с тобой всегда откровенны, сержант. – Ерёменко еле заметно напрягся и, глубоко затянувшись папиросой, спросил: – Чтото не так?

– Иваныч, ты ведь не поболтать заехал, и то, о чём спрашиваешь, для тебя не тема. В любом случае всё это ты и без меня прекрасно знаешь – и про сектантов, и про караван, и даже про то, сколько я денег на торговле поимел. Зачем так неожиданно пожаловал?

– Поговорить не с кем, Саня. Пока в деле крутишься, вроде бы все вокруг друзья, соратники и товарищи, а остановишься, оглядишься – так и нет никого рядом, один как перст, и только наше братство гвардейское всё ещё не похерено. В Конфедерации грядут большие перемены, и мне будут нужны верные люди.

– Я всегда рядом, командир. Что скажешь, всё выполню, да и парни наши постоянно к бою готовы.

– Не про это речь, Саня, и то, что вы меня в трудную минуту не кинете, я знаю. Республиканцы вновь голову поднимают. Всё бы ничего, справиться с ними не проблема. Но Симаков задумал ряд реформ провести, а его противники сейчас гораздо хитрей, чем во время прошлого мятежа, в лоб ударять не будут, а исподволь силу правителя начинают подтачивать. Здесь слушок, там упоминание Геныпредателя, анекдотец какой паршивый, статейка в газетку про вольности былые и так далее, всё одно к одному ложится и доверие народа к президенту подрывает.

– Понимаю, командир, а что за реформы намечаются?

– В основном законодательные. У нас с момента образования Конфедерации законы были чемто расплывчатым и в каждом регионе свои. А президент хочет всех под одну гребёнку причесать, чтото запретить, а чтото узаконить. Например, сбор дорожных налогов районными администрациями будет отменён. Он хоть и невеликий, но в масштабах страны сумма выходит солидная. Опять же уголовный кодекс будет пересмотрен, он станет более жёстким. В гражданском кодексе также серьёзные изменения пройдут, многожёнство узаконят, так как мужиков не хватает, и будет решён вопрос государственных религий. В общем, на президента накат со всех сторон пойдёт, и опираться только на военную силу и госбезопасность он не рискует. Сейчас ему требуется чтото вроде личной дружины, готовой исполнить любой его приказ.

– Структура, подчиняющаяся только президенту и стоящая над законом?

– Именно.

– Чтото уж больно чёрный орден СС, опричников и «эскадроны смерти» напоминает.

– Есть немного, так как функция этой организации одна – помощь лидеру, которому мы верим, в достижении его целей.

– И когда будет создана эта организация?

– Она уже есть, – полковник усмехнулся, – и перед тобой её глава. В рамках ГБ создаётся отдел дальней разведки, и я в нём первое лицо. Схема проста: есть подчинённый генералу Терехову отдел, а что в нём творится, он знать не будет, точнее, будет знать только то, что ему необходимо. В остальном почти полная независимость от всякого начальства, а приказы поступают с самого верха.

– Поздравляю с повышением.

– Пока поздравлять особо не с чем, у меня под началом только три человека, и если ты со мной, Мечник, то станешь четвёртым.

– Я же сказал, командир, что мы все с тобой.

– Тогда получай. – Ерёменко положил передо мной небольшой бронзовый медальон с выгравированной на поверхности крепостной стеной и цифрой 4 на обороте. – С этого дня, Мечник, ты лейтенант ГБ из отдела дальней разведки.

– Интересно, из сержантов сразу в лейтенанты? Как так?

– Верность дорого стоит, Саня.

Взяв медальон, я внимательно рассмотрел его, спрятал в карман брюк и спросил:

– Иваныч, и как мне к тебе теперь обращаться?

– Так же, – пожал он плечами.

– Вот не хотелось на службу государеву возвращаться, а пришлось.

– Не заморачивайся, относись к этому как к продолжению бизнеса. Тем более что ходить строем и в форме тебя никто не заставляет и для всех окружающих людей, кто не идёт с тобой в рейд, ты попрежнему купец Мечников, имеющий хорошие связи в госбезопасности.

– А задачи когда нарежешь?

– Первое твоё задание, Мечник, – это собрать своих воинов и провести с ними соответствующую работу, подготовить их к тому, что они могут понадобиться не только в разведке, но и для исполнения деликатных дел на территории Конфедерации. Они у тебя и так всё время начеку, но ты им ещё разок объясни, что к чему. И второе: через три дня отправишься в Трабзон.

– Этото зачем? – Удивление моё было искренним.

– К тестю своему поедешь, к Бурову. Градоначальник Дебальцево нашему президенту слёзное письмо написал с просьбой о помощи и передал его вместе с Астаховым. Однако кидать свои регулярные войска на Украину Симаков не станет, страна должна освоить то, что сейчас есть, а Кара – вариант идеальный. Отвезёшь Бурову предложения нашего правителя и от своего имени подпишешь с ним годовой контракт на защиту города Дебальцево.

– А дипломаты, а ГБ, почему они этим не займутся?

– Официально государство не при делах, и одно частное лицо заключает сделку с другим частным лицом. Это дело поручили нам, и мы должны показать, что нам всё по плечу. Своего рода первая проверка нашего отдела, показательная, чтобы все видели, что дальняя разведка многое может. Мы первые начали работу по сектантам, и, пока они от границ наших далече, мы же её и продолжим.

– Ладно, Кара на контракт подпишется, ему сейчас деваться некуда, а вот как его вместе с отрядом в полторы тысячи головорезов на Украину переправить – вот это вопрос серьёзный.

– С мэром Трабзона уже всё решено, и Осман Гюнеш будет только рад, что Кара его землю покинет. Поэтому он выделит весь свой флот, а наша Черноморская эскадра его кораблики в Азовское море пропустит да ещё и сопроводит, чтобы моряки не шалили.

– А ведь начальник ГБ Терехов на тебя за такие дела может зло затаить, командир. Мы ведь, по сути, прямые конкуренты госбезопасности.

– Нормально. Он человек сам себе на уме, но грамотный и прекрасно понимает, что его организация просто не может решить все проблемы и задачи, какие стоят перед нашей страной. Чтобы всё потянуть, ему нужно расширяться, а этого никто не хочет, поскольку сильная госбезопасность – угроза для власти не только Симакова, но и кланов, которые на верхушке стоят. Поэтому и появился наш отдел, который числится в ГБ и по штату будет иметь десять человек аналитиков, а по сути станет полнокровным батальоном, который сможет решать практически любые вопросы, хоть за границами Конфедерации, хоть в её пределах.

– Красивая схема, только где людей взять?

– Ну, никто ведь не говорит, что четыреста человек мы наберём за месяц. Сейчас это нереально, а вот за годдва вполне возможно создать полностью боеготовое подразделение. Тем более что пятнадцать бойцов у тебя уже имеется, да десять у Астахова, которого в моё подчинение передают. Начало положено, есть хорошее ядро, и дальше будет легче. Для начала создадим две роты. Одна будет под эгидой твоей торговой компании «Мечников и сын» и состоять преимущественно из гвардейцев, а другая рота станет охранным предприятием «Ветеран», и в неё будут набираться безопасники с вэбээровцами. При этом обе ротыкомпании будут работать в штатном режиме, заниматься торговлей и охраной караванов. Вы трудитесь в поте лица, получаете прибыль, честно платите налоги и особо ничем не выделяетесь.

– Однако связи с ГБ не скроешь, – заметил я.

– А этого делать и не надо. У нас в Конфедерации каждая торговая компания или заводик имеют свою крышу, у когото это сильный клан, а у когото и госбезопасность. Так что это подозрений не вызовет, а даже наоборот, всем заинтересованным лицам будет ясно, почему вы всё ещё на плаву и не разорились.

– Да, Иваныч, высоко ты взлетел.

– Ну, – усмехнулся он, – надо соответствовать новой родне, да и здорового честолюбия я не лишён. Не получилось стать комбригом, так с другой стороны к власти пристроился. Тебе как, твоя задача ясна?

– Всё предельно просто и понятно. Работаю и живу в прежнем режиме, креплю структуру своей компании, расширяюсь и набираю новых бойцов. Тем, что я лейтенант ГБ, без нужды не хвалюсь. Как только поступает приказ, начинаю его выполнять.

– Ещё какиелибо вопросы есть?

– Вопросов много, командир, и самый первый: кто кроме нас с Астаховым, тебя и аналитиков будет в эту новую службу включён? Ведь на нас отдел дальней разведки не заканчивается?

– Правильный вопрос, и другому кому ответа на него не дал бы. Однако, Саня, ты человек свой, да и ум у тебя пытливый, всё равно всё разберёшь, а потому скажу тебе как есть. Кроме нас существует ещё и группа моего брата Дениса, она занимается наблюдением за теми, кто мог бы представлять опасность для президента и его близких. Тут и особо влиятельные семьи, и армейцы, которые много болтают и суету наводят, и даже наша родная ГБ. Людей у него пока немного, работают они автономно, но коечто уже зацепили. Ничего серьёзного, но есть над чем задуматься.

– Примерно так я всё это себе и представлял. А сколько вообще караванов от нас за границу в этом году было отправлено?

– Пять. Один в Ставрополье, один на Воронеж, два морских в Одессу и Констанцу и твой. Ты первый ушёл и первый вернулся. Обоз на Воронеж пропал, видимо, его сектанты за Миллерово перехватили, а остальные регулярно выходят на связь, и пока у них всё вполне нормально.

– Те люди, кто в этих караванах идёт, тоже в новую структуру войдут?

– Пока нет, так как я их лично не знаю. Этих людей без меня готовили, а я не могу держать рядом с собой тех, кому не доверяю. Наверное, со временем Терехов мне их навяжет, но это нормально. Если так случится, то только на следующий год, и к нашим делам они отношение будут иметь только по реальной разведке дальних земель.

– Более вопросов не имею. Кроме одного… – Я замялся и задумался, спрашивать или нет.

– Нуну, что за вопрос, говори.

– Если с тобой вдруг чтото случится, на кого мы с Астаховым замыкаемся?

– На Илью Симакова и на президента, контакт для экстренной связи с ними вскоре получите.

– Тогда всё.

Ерёменко покинул мой дом, а я принялся за завтрак и размышлял о том, какой же всётаки у нас глава государства хитрец: не складывает все яйца в одну корзину и постоянно перестраховывается. Вот же жучара, хотя, был бы он не таким продуманным, давно бы его схарчили, пережевали и выплюнули. Вокруг столько всяческих структур – гвардия, армия, чиновники, торговопромышленные кланы, региональная власть, госбезопасность, и между ними он со своими близкими. Да, положение незавидное, даже несмотря на всю его власть и могущество: чуть назад сдай – и с поста моментально сместят, а дальше всё по накатанной колее и отработанной схеме: разоблачение культа личности и весь клан под нож.

Вот поэтому, как я думаю, и вертится наш диктатор между теми, кто при власти и силе, поэтому и создаёт во главе со своим родственником полковником Ерёменко этот отдел, который, чего уж перед самим собой темнить, будет отрядом ликвидаторов. Готов ли я к тому, чтобы по приказу убивать тех, кто против Симакова злоумышляет? Наверное, да, так как мне деваться некуда. Если клан Симаковых падёт, вслед за ними сразу же слетит и мой командир. А там и моя очередь настанет, так как кому надо, пристально наблюдает за всеми подвижками наверху и людьми, мелькающими рядом с ключевыми фигурами на шахматной доске под названием власть.

С одной стороны, тихой жизни у меня теперь не будет, это факт, а с другой – всё получается примерно так, как я и думал. Всё же самообразование у меня в детстве было неплохое, а что происходит в Конфедерации, может понять любой, у кого есть голова на плечах. Мы медленно, но верно идём к имперскому строю, и мне это определённо нравится, так как я не сторонник демократии, олигархии, либерализма и прочих измов. Я хочу жить в мощном и сильном государстве, служить своей стране, гордиться своим флагом и знать, что я и моя семья защищены. И если для этого необходимо перебить какоето количество желающих существовать по своим собственным законам людей, то я это сделаю и спать потом буду спокойно.

Да, озадачил меня полковник, и самый главный вопрос – где взять людей? Ерёменко говорит, что год времени в запасе есть, а мне думается, что основные события по смещению президента начнутся уже этой зимой. Бойцов СБ привлекать нельзя, армия отпадает, а гвардия на устранение противников режима не пойдёт, честь, однако, не пустой звук, и тот же нынешний комбат нашего батальона спецназа своих людей не даст. Что же, с его нынешней точки зрения это верно, президенты могут приходить и уходить, а гвардия останется. Однако люди нужны, и чтото надо придумать уже сейчас.

Ладно, есть отставники, это пара десятков крепких и не успевших заплыть жирком бойцов, которых можно к нам подтянуть. Но нужно гораздо больше. Может, использовать приём Кары и выкупить бывших бойцов из рабства? Вариант неплохой, но это люди со стороны, и если таких к себе принимать, то надо быть осторожным и серьёзных дел им не поручать, а если так, то зачем они мне нужны, только если на подхвате использовать. Ничего, времени ещё немного есть, успею обдумать этот вопрос.

Теперь Кара – тоже проблема не из простых. В любом случае перейти на Украину наёмник согласится сразу, всё же его отряд наполовину состоит из славян, и деньги ему будут предложены хорошие – уж в чём, в чём, а в скупости Симаковстарший замечен не был. Вот только не обернулось бы это нам боком. Кара – человек непредсказуемый, мог на Конфедерацию зло затаить, а раз так, то и с сектантами может дружбу наладить. Хотя вряд ли, а вот своё княжество на наших границах создать – запросто. Всё же и Дон, его родина, совсем рядом, и городки украинские слабы. Не дай боги, сектанты приостановят свой натиск, и бахнет Бурову в голову, что он в тех краях самый крутой и сильный, – и всё, зная его, могу сказать точно, что власть он перехватит в течение года. Конечно, старт для него слабенький и рядом сильные враги, но всё возможно, и Восточная Украина от Трабзона отличается сильно.

Со второго этажа спустилась Мара, зашла со спины, хоть и не люблю этого, но ей позволял, обняла меня за шею, поцеловала в щёку и спросила:

– Ильинична говорит, что к тебе приходил какойто страшный офицер из госбезопасности.

– Это Ерёменко, – усмехнулся я, – и странно, что она его не узнала, ведь он по весне был у нас в гостях.

– Одно дело – человек в гражданской одежде, а совсем другое – при чёрных погонах. Что ни говори, а репутация у его конторы зловещая. О чём разговаривали?

– Новое законодательство обсуждали. Кстати, – я решил немного поддеть Мару, – и о том, что будет узаконено многожёнство.

– Давно пора. – Её тон нисколько не изменился, хотя чего я ожидал, ведь в её семье это норма. – Людей не хватает, и на одного нормального мужика – три женщины, а тут такой пустяк, какойто замшелый закон канувшей в небытие страны. Изза этого, между прочим, многие люди из одного района Конфедерации в другой переселяются.

– Не знал об этом.

– Тебе ведь всё некогда, а я дом Ерёменко частенько навещала, пока тебя не было. Сам полковник весь в делах, тебя дома тоже нет, и остаётся нам, бедным женщинам и верным супругам, коротать время вместе и сплетни обсуждать.

– Значит, с Ириной, женой моего бывшего комбата, ты сдружилась?

– Да, – она присела рядом, – хорошая девушка, и командира твоего искренне любит, вот только он холоден. И на стороне не гуляет, и с женой редко бывает. Странный человек, всё время о чёмто думает и размышляет, а жизнь мимо проходит. Ира детей хочет, а он в стороне. Как думаешь, это болезнь?

От такого вопроса я поперхнулся, сбил кашель чаем и ответил:

– Нет, это не болезнь, а чрезмерная увлеченность делом. Думаю, что вскоре всё наладится.

– Хорошо бы, а то за подругу переживаю. Между прочим, раз уж многожёнство будет разрешено, может, и тебе повторно жениться?

– Чтото ты сегодня в ударе, жена! Что не вопрос, так по живому. Сама говоришь, что дома редко бываю, а тут ещё и вторая женщина появится. К чему такой вопрос?

– Если у тебя две жены будет, то, глядишь, осядешь на одном месте и с нами времени проводить больше станешь.

– Отца своего вспомни, он ведь дома не сидит.

– И то верно.

– Между прочим, пиши своим близким ответные письма. Вскоре я с ними увижусь и смогу лично пообщаться.

– Ой! – вскрикнула она и всплеснула руками. – Что ваши «чёрные погоны» против отца задумали?! Ты едешь его убивать или ещё чтото?!

– Успокойся, всё гораздо проще. Его отряд хотят нанять для выполнения важной задачи на Украине, и я буду в этом деле посредником. Всё должно пройти мирно и хорошо, так что можешь чтото передать матери и сёстрам.

Жена быстро поцеловала меня в губы и умчалась наверх.

Да, какие бы умные мысли моя вторая половина порой ни двигала, а всё же она совсем ещё девчонка, и даже рождение сына изменило её не сильно, такая же порывистая в движениях и чувствах. Наверное, именно поэтому и хочу, чтобы она была рядом, поскольку её естественность и прямолинейность для меня бесценны. Эхехе! Я встал и направился в кабинет. День только начинается, а забот уже выше крыши, и пора разгребать всё, что накопилось за время моего отсутствия.

Глава 12

Трапезундский вилайет. Келер.

18.08.2062

Прыжок! И я ныряю за дубовую стойку бара. Падаю удачно, на полусогнутую руку, и автоматная очередь ударяет мне вслед. Однако поздно, я оказался быстрей стрелка и, перекатом уйдя с линии огня, залёг за надёжным, как я думаю, укрытием. Рядом со мной с развороченным животом падает один из телохранителей Бурова, невысокий русскоговорящий китаец по имени Сун. Я подполз к нему ближе и вытащил из его холодеющих рук АКС. При мне, конечно, мой верный ТТ, но против десяти М16 пистолет далеко не самое лучшее оружие.

«Гадство! – подумал я. – А ведь так всё хорошо начиналось!»

Утром морской буксир из Новороссийска, на котором я прибыл в Трабзон, причалил к пирсу. Здесь меня встретили знакомые по прежним денькам молчаливые наёмники Бурова, и на потрёпанном джипе мы сразу же отправились в Хайрат, где в местном баре была назначена встреча с Карой.

Доехали быстро. Вошли в безлюдное заведение, очень хорошее и просторное помещение, почти как из старых времён: паркет, зеркала, барные стойки, эстрада, танцпол и большой выбор напитков. Я заказал себе местного холодного пивка и креветок, и появился Кара. Мой тесть, ёлкимоталки! Давненько мы с ним не виделись, а он всё такой же – сухощавый и подтянутый брюнет с резкими чертами лица лет около пятидесяти. И только пробивающаяся седина в густых чёрных волосах говорит о том, что никто из нас не молодеет, и наёмник в том числе.

Буров протянул мне руку и спросил:

– Между нами мир, Мечник?

Чуть помедлив, руку я пожал и ответил:

– Мир, Кара.

Вот чего не ожидал, так это что он меня крепко обнимет.

– А я по тебе скучал, парень. Ты ведь мне как родной стал за то время, что рядом со мной был.

– Стареешь, Кара, – усмехнулся я и разжал кольцо его рук. – На сентиментальность пробило?

– Наверное, – ответил он и спросил: – Как жена, как мой внук?

– Хорошо, приветы от них привёз, как письменные, так и видео, на моём ноутбуке.

Мы присели за столик, старый наёмник сделал заказ.

– Давай сначала встречу нашу отметим, за жизнь поговорим, а потом уже о делах. Ведь ты не просто так приехал?

Только он это произнёс, как из внутренних помещений в бар ворвалось около десятка смуглолицых парней в белых балахонах для пустыни. Они были вооружены потёртыми автоматическими винтовками М16 и без всякого разбора приступили к уничтожению буровских охранников, которые ответили им из своих «калашей». Поливая огнём всё вокруг, в несколько секунд бойцы превратили шикарное заведение для отдыха в поле кошмарного боя.

– Грёбаные обдолбыши! – выкрикнул Кара. – К бою!

Долго думать было некогда, и моё тело действовало само по себе. Так я оказался за барной стойкой, и неизвестные смуглолицые бедуины не давали мне даже носа изза неё высунуть. Положение сложилось патовое: парочка наёмников и сам их командир затаились за эстрадой, а я – здесь. Мы с одной стороны помещения, вроде как в тупичке, а наш противник возле выхода. На улице должны были находиться ещё наёмники из сопровождения Бурова, но, судя по всему, бой идёт и там.

– Кара! – кричу я своему теперь уже родственнику и передёргиваю затвор АКС. – Ты как там, жив ещё?!

– Дада, жив!

– Это кто такие?!

– Обдолбыши шейха Камиля из Эрзерума, есть тут такой неподалеку!

– Ещё один кровник?!

– Нет, просто мудак, вообразивший себя Старцем Горы!

– Что делать будем?!

Темп вражеской стрельбы немного снизился, и, на миг выглянув изза стойки, я увидел, что трое из десяти врагов уже мертвы, видимо, наёмники их достали. Ещё двое возятся с оружием, которое поймало клина, и только четверо, широко расставив ноги, стоят в полный рост и ведут огонь. Вот сейчас и надо действовать.

– Вали их! – выкрикнул старый наёмник, который тоже смог понять, что наступил благоприятный момент для того, чтобы переломить исход этого боя в нашу пользу.

Выкатившись изза толстой и крепкой деревянной защиты и особо не прицеливаясь, одной длинной очередью я высадил весь рожок в сторону двери и снова спрятался в укрытие. Наёмники во главе со своим командиром поддержали меня из трёх стволов, и у нас всё получилось. Нападающие были уничтожены, и, перезарядив автомат, я встал и прошёлся по заполненному сизым пороховым дымом залу.

В баре настоящее побоище и всё в крови. Кругом битые зеркала, бутылки, и кажется, что совсем рядом начинает разгораться пожар, поскольку к кисловатому запаху сгоревшего пороха примешивается неповторимый едкий привкус горящей резины. Повернувшись к командиру наёмников, я выдохнул:

– Да, старик, с тобой не соскучишься. Както отвык я от таких приколов, когда кругом одни враги.

– Ааа! Не обращай внимания. Самые обычные наёмные убийцы, причём из дешёвых.

– Даже такие слабаки могли бы нас порешить.

– Ну, не порешили ведь.

– Конечно, размен один наёмник, – я кивнул на ноги Суна, выглядывающие изза барной стойки, – на десять наркоманов с побитыми автоматами – полная чепуха. Но чем ты этому Камилю насолил?

– Говорю же, горный шейх, Старца Горы из себя изображает. Поставляет всем, кто может хоть чтото заплатить, дешёвых киллеров. Наверное, ктото из старых знакомых, у кого с деньгами не густо, решил с его помощью со мной посчитаться. – Он огляделся и направился на улицу, где были слышны голоса его бойцов из внешнего оцепления. – Пошли отсюда, здесь теперь не посидишь, и отдыха не получится.

Мы вышли во двор бара. Летняя жара накрывала весь турецкий берег, обжигала улицы небольшого посёлка, где мы находились, и только редкие порывы лёгкого ветерка, прилетающие с моря, хоть както спасали от этого пекла. Для Трапезундского вилайета такой климат – стандарт, и местные жители к нему привычны, а мне такая погодка совсем не по нутру. Я уселся в джип наёмников, и Кара спросил:

– Сегодня какое число?

– Восемнадцатое августа.

– Ты когданибудь на празднике кочевников из Сиваса был?

– Нет.

– Тогда тебе повезло, сегодня ты на нём побываешь. – И обратился к своему водителю: – Боря, поехали в Келер.

В сопровождении двух машин с охраной джип сорвался с места и направился в посёлок Келер, где ежегодно останавливались кочевники из разрушенного города Сивас.

– А что там за праздник? – обратился я к наёмнику.

– День поминовения Хаджи Бекташа, древнего мусульманского святого и покровителя корпуса янычар. Его как раз сегодня отмечают. Официальная часть у тамошних племён до полудня, и нам она неинтересна, так что сейчас мы подкатим, перекусим и на племенные зрелища успеем посмотреть. Видишь, – пояснил он, – хотел тебя в культурном месте встретить, посидеть породственному, а не сложилось. Однако ты меня знаешь, если у Кары душа праздника просит, значит, он в любом случае состоится.

– А нам там рады будут?

– Будут, – Кара усмехнулся всеми своими золотыми зубами, – местный вождь Сулейман – мой большой друг.

– С чего бы это?

Он наклонился ко мне поближе и на ухо прошептал:

– Мы с ним земляки.

– Так он же турок, а ты с Дона?

– Мы оба с Дона, и на самом деле вождя зовут не Сулейман, а Соломон Гершвин. Только это тайна, и ты её никому не говори.

– Так как же он вождём у мусульман стал и зачем ты мне это рассказываешь?

– Как он самым главным у местных кочевником стал, я не знаю. А рассказываю это тебе как близкому человеку и родственнику, может, что и пригодится когданибудь. Ведь если бы я тебе про тайник в доме Василиади не рассказал, то так легко ты бы Марьяну не нашёл. – Он хлопнул меня ладонью в грудь. – Молоток, Саня! Так и надо жить. Есть твоя женщина, есть ты, и между вами никого быть не может, приехал и забрал, помужски поступил. Уважаю!

Кару понесло на воспоминания, и так, пыля по грунтовой дороге, петляющей между садов и виноградников, наш кортеж вскоре добрался к большой и расчищенной поляне возле развалин посёлка Келер. Здесь, раскинув около сотни разноцветных шатров, стояло одно из кочевых племён, сложившееся из беженцев города Сивас, в котором во время чумы на одном из местных предприятий произошёл серьёзный химический выброс. Земля в тех краях для жизни стала непригодна, и с тех пор, разбившись на группы, бывшие жители Сиваса кочевали по Турции и мечтали о возвращении к могилам предков и своим святыням.

Машины остановились, и к нам в сопровождении нескольких человек подошёл вождь этого племени Сулейман Хаджи, высокий смуглый бородатый мужчина в роскошном халате зелёного цвета и высоком белом тюрбане с зелёной же окантовкой.

– Здравствуй, Кара.

Сулейман прекрасно говорил на русском языке, и тех, кто был с ним рядом, это не удивляло.

– Привет, Сулейман. – Наёмник вышел из машины и как старый товарищ обнялся с вождём.

Мы направились в глубь становища и спустя пару минут оказались в огромном пёстром шатре, пологи которого были приоткрыты для притока воздуха. В центре стоял дастархан, весь заставленный едой, преимущественно варёной бараниной и жареной рыбой. Рядом с шатром в пятидесятилитровых котлах томился плов. От ароматных запахов, распространяющихся вокруг, у меня начала выделяться слюна, и я вспомнил, что не ел уже двенадцать часов.

Поджав под себя ноги, мы уселись подле праздничного стола.

Когда час спустя мясо, плов и рыба были с огромным удовольствием поглощены, пришёл черёд иного угощения. Местные девчушки, все как одна темноглазые и черноволосые, юркими змейками пробежались по шатру, и вместе с фруктами на скатерти появились напитки – пиво, вино, арак и какието неизвестные мне соки.

В шатре нас было трое: хозяин этого походного жилища и мы с Карой. Сулейман ещё в начале трапезы пристально посмотрел на меня, поводил своим крючковатым носом и спросил наёмника:

– Николай, а кто это с тобой сегодня?

– Это зять мой, из Конфедерации приехал, Саня Мечников.

– Это тот самый, за которого ты мешок золота давал?

– Он самый.

Вождь сосредоточил своё внимание на мне:

– И как тебе у нас в гостях?

– Неплохо, угощение хорошее и люди доброжелательные. – Я постарался быть дружелюбным и задал встречный вопрос: – А что у вас за праздник сегодня?

Сулейман неспешно огладил ладонью левой руки свою длинную чёрную бороду и ответил:

– Мы все из одной деревушки, которая называется Хаджибекташ, и в этот день, вот уже пятьсот лет подряд, мы поминаем человека, в честь которого наше поселение и было названо, мудрого учителя Хаджи Бекташа. Для нашего племени это не просто какоето событие, а знак того, что великий мудрец гдето рядом с нами и присматривает за своими людьми. Когда в 2014 году чума гуляла по земле, он в образе старца, одетого в простую чёрную рубаху и тунику, появился перед ещё живыми людьми деревни и предупредил их о гораздо большей опасности, которая идёт из города в виде облаков удушающего дыма. Так наши предки, покинув свои дома, спаслись – пережили Чёрную Смерть в горных теснинах.

– Да ладно тебе, Соломон, баки заливать, – в рассказ вклинился весёлый голос Кары. – Когда это происходило, твои предки на Темернике вместе с моими в подвале дома сидели и носа на улицу не показывали. Тоже мне, достойный потомок османов нашёлся. У тебя с ними общего – только хер обрезанный.

– Ах ты, падла! – Чинный и благопристойный вождь племени моментально переменился в лице, весь както покраснел, разъярился и, схватив лежащую рядом расшитую подушку, с силой метнул её в наёмника. – Сдал меня, козёл!

– Успокойся ты, кроме нас троих эту тайну попрежнему никто не знает, – увернувшись от мягкого снаряда, ответил Кара. – Саня для меня почти как сын, и может, ему придётся к тебе за помощью обратиться. Так что, Соломон, запомни его, и если что, отнесись, как и ко мне.

– Ладно, – вождь вновь преобразился в невозмутимого и солидного человека, встал и направился на выход, – отдыхайте пока, а мне пора своих соплеменников навестить – праздник ведь.

Сулейман покинул нас, и вскоре в лагере заиграла музыка. Дружный и слаженный хор в несколько мужских и женских голосов запел тягучую песню, а струнные инструменты и несколько барабанов придавали мелодии приятное и лёгкое звучание. Сначала голоса были едва слышны, они сливались с музыкой в одно целое. Однако затем они стали превалировать, и исполняемая хором песня на незнакомом мне языке разнеслась над всей племенной стоянкой. Так продолжалось несколько минут, и всё это время, внимательно вслушиваясь в песню, мы с наёмником молчали. Наконец, музыка на время стихла, голоса замолчали, и Кара решил перейти к серьёзному разговору. Он сел напротив меня и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Так зачем ты приехал, Саня?

– А ты разве не знаешь?

– Да так, чтото с пятого на десятое. Неделю назад появился какойто хмырь из ваших дипломатов при дворе трабзонского мэра и сказал, что для моего отряда есть работа, а договор будет заключать некий купец Мечников. Кроме того, мои друзья из города говорят, что Осман Гюнеш готов предоставить свой флот для транспортировки воинов отряда в Таганрог. В общемто это всё, что я знаю.

– Понятно. – Из рюкзачка, который в дороге болтался за моей спиной, а сейчас лежал рядом, я вынул папку с несколькими вложенными внутрь листами бумаги и протянул ему: – Читай, Кара, здесь всё прописано.

Буров уложился в полчаса, внимательно прочитал каждый документ, потом по второму кругу прошёлся, просмотрел листы бумаги на свет и, аккуратно убрав их в папку и отложив её в сторону, задал самый важный для себя вопрос:

– Это не подстава?

– Нет, всё реально, и в случае подписания этого договора Конфедерация претензий к тебе иметь не будет. Конечно, официально ты остаёшься врагом нашего государства и предателем своего. Однако ловить тебя никто не будет, и наша Черноморская эскадра твой отряд на переходе топить не собирается. Так мне было сказано, и я думаю, что это не пустой трёп. Поверь, Кара, опасность с севера слишком серьёзная, и полторы тысячи твоих бойцов там сейчас очень нужны.

– Кто оплачивает мой поднаём?

– Диктатор из своих личных средств выделил пятьдесят тысяч золотых.

– Как пойдёт оплата?

– Как только высадишься в Таганроге, получишь первые двадцать тысяч. Остальное – тремя частями в течение года в ППД городок Дебальцево.

– А поторговаться?

– Бесполезно, с Симаковым этот номер не пройдёт. Он попросту подождёт ещё месяц и предложит за годовой контракт не пятьдесят тысяч, а сорок. Положение у тебя здесь нестабильное, кругом одни враги, ты ведь не можешь с нанимателями ладить, когда они от тебя близко. Как итог – проешь остаток своих сбережений и будешь вынужден продавать сначала бронетехнику, затем артиллерию и в конце тихомирно начнёшь сокращать отряд. И хочу сказать сразу, не вздумай повернуть своё войско на Дон, а то нехорошо получится – и меня подставишь, и сам огребёшь. Пока действует договор, забудь о своих амбициях и строго придерживайся всех пунктов контракта.

– Это ясно. Вот только договор сроком всего на один год, а дальше я могу поступать, как мне вздумается?

– Да, если уцелеешь в боях с сектантами.

– А ты, Саня, во мне и моих псах войны сомневаешься? – Он недобро прищурил глаза.

– Я и сам в себе засомневался, дядя Коля, когда с ними столкнулся, – смягчил я разговор, – и дело тут не в том, кто круче и у кого пиписька толще, а в том, что они настоящие воины и фанатики.

– Что, не хуже нас с тобой?

– Как минимум, не хуже. Гарантию даю, что таких зверей на своём пути ты ещё не встречал.

– Хм, посмотрим, что за чудобойцы такие. – Буров вновь взял папку в руки, повертел её и опять положил на ковёр. – А что насчёт продовольствия, боеприпасов и топлива?

– Продовольствие поставят местные жители, и градоначальник Дебальцево ручался, что с этим проблем не будет. Боеприпасы по льготным ценам за наличку с твоей стороны, а топливо – разговор отдельный, для этого надо знать, что у тебя из техники имеется. Однако я в тех краях этим летом был и могу сказать, что с дорогами там не очень, так что сможешь только вокруг Дебальцево кататься, да и то на гусеницах, а колёса убьёшь, и через месяц твои автомашины встанут. Кстати, что у тебя из артиллерии есть?

– Двадцать минометов, пять безоткатных орудий и три полевые семидесятишестимиллиметровые пушки. С боеприпасами пока проблем нет, как минимум по четыре боекомплекта на каждый ствол имею.

– А из подвижного состава?

– Два БТР80, оба на ходу, пять грузовиков для перевозки пехоты и восемь легковушек самых разных марок и моделей.

– БТР пройдут, а машины нет.

– Жаль. Значит, придётся их продавать, а здесь мне хорошей цены за них никто не даст.

– Продай мне, – предложил я.

– А у тебя на эту покупку есть деньги?

– Под автотранспорт найдутся. Оценим здесь, разгрузим по дороге, в Новороссийске, и там я выплачу всю сумму целиком.

– Посмотрим, подумать надо. Сколько у меня времени на сборы?

– Двое суток, включая сегодняшний день, и уже вечером двадцатого числа в порту Трабзона соберётся весь флот местных пиратов. На погрузку ещё двое суток, и через восемь дней мы должны быть в Таганроге.

– Мы? – усмехнулся Буров. – Так ты с нами, что ли?

– Только до места выгрузки, а там – домой. Так что, подписываешь контракт?

– Эх! Где наша не пропадала! – Одним махом влив в себя чарку молочнобелой араки, он взмахнул рукой: – Договорились, подписываю сей контракт, и пропади пропадом турецкий берег!

Уже через пару минут каждый из нас был при подписанном экземпляре договора, и, словно почуяв, что наши дела завершены, появился Сулейман.

– Хватит в одиночестве сидеть, а нука, пойдёмте к людям, а то самое интересное пропустите. – Вождь обеими руками указал на выход из своего шатра.

Ну что же, моё дело сделано, могу отдохнуть. Я оставил рюкзачок с документами под охраной буровских бойцов, и мы направились в центр становища, где начиналось главное праздничное представление. Только мы сели на скамейки, места для почётных гостей, как не менее трёх десятков барабанов самых разных размеров стали выбивать разнообразные ритмы. Какоето время настойчивый барабанный бой был рваным и несогласованным, но вскоре он сплёлся в один общий неразрывный узор.

В центр площадки, как бы нехотя, под давлением грохота барабанов и публики, вышел по пояс голый совсем ещё молодой темноглазый воин с двумя кривыми мечами в руках.

– Азамат! – приветственно выкрикнула толпа, и парень слегка поклонился и начал танец с оружием.

Воин скакал, прыгал, наносил неожиданные удары и ставил блоки. Всё делалось чётко, слаженно и настолько красиво, насколько это может быть в таких выступлениях. Его мечи завертелись над головой и, отблескивая под солнечными лучами, создали светящийся круг. Вновь прыжок, удар, блок и снова удар.

– Мустафа! – вновь разнеслось над небольшим человеческим морем, и в круг, перекувыркнувшись через себя, влетел следующий боец, рыжеволосый стройный парень лет восемнадцати, ровесник своего противника.

Дзанг! Дзанг! Дзанг! – мечи бойцов скрестились, и от них посыпались снопы искр. Воины двигались чрезвычайно быстро, их ловкость в обращении с холодным оружием поражала, по крайней мере, я увиденным был доволен, а толпа так просто неистовствовала и ликовала.

Шлёп! – спустя пару минут тело рыжеволосого воина шумно упало в пыль, и клинки соперника застыли в миллиметре от его горла. Музыка смолкла, и толпа радостно прокричала одно из немногих известных мне турецких слов:

– Жизнь!

Повернувшись к Каре, я спросил:

– Они что, всерьёз бились?

– Да, у них обычай такой: пока кочуют, подбирают бездомных мальчишек, и раз в год они бьются за право остаться в племени. Выиграл – ты свой. А нет – пшёл вон и не отсвечивай. И этому пареньку, как его, Мустафе, ещё повезло, что жизнь даровали, видать, понравился людям бой, а оплошал бы, отрубили бы башку, и все дела.

– Сурово.

– Нормально.

– И куда этот парень теперь пойдёт?

– На все четыре стороны. Если бы я здесь оставался, то взял бы его к себе в отряд, а так – еду в родные края, и мне он не нужен.

– А если я его на службу возьму?

– Бери, – Буров пожал плечами, – никаких препятствий. Кстати, таких боев сегодня будет ещё четыре мечных и пять рукопашных. Сейчас местные граждане пивком подкрепятся, и представление продолжится.

Действительно, люди отхлынули от турнирного поля и направились к бочонкам с пивом, которые стояли в тени нескольких раскидистых деревьев. Прошло минут пять, и, утолив жажду, зрители вновь сосредоточились возле «арены», и поединки продолжились.

До темноты состоялись все девять кровавых боев, и я мог сравнить первый и все последующие. Сказать нечего, к остальным проигравшим бойцам жители племени не были так добры, и почти все побеждённые по воле зрителей были убиты. Кроме ещё одного – низкорослого крепыша самой натуральной славянской внешности, белоголового и белокожего, которому выпало выйти на рукопашный бой против настоящего громилы под два метра ростом и килограммов за сто двадцать в общей массе. Пока Арсен, так звали паренька, раскланивался со зрителями, его соперник тупо кинулся на него всем своим телом и придавил более лёгкого бойца к земле. За этого паренька я попросил Сулеймана, и тот, понимающе кивнув, мол, ясно, своего выручаешь, первым выкрикнул «Жизнь!», и остальным членам племени только и оставалось, что последовать его примеру.

Гостеприимное племя, продолжающее отмечать свой праздник, мы покинули уже в полной темноте. День прошёл не зря, договор с наёмным отрядом Кары был подписан, а я обзавёлся двумя преданными бойцами, которых – немного обтесать, обучить русскому языку, и будут хорошие воины, готовые выполнить любой мой приказ. Сейчас бы отдохнуть, но это вряд ли, так как впереди самое трудное – передать подарки семейству Буровых и показать его семье видеопослание Марьяны. Пока расспросы, слёзы и охи с ахами – раньше полуночи не освобожусь, а завтра подъём ни свет ни заря, поеду осматривать автомашины, которые Кара наверняка попытается мне всучить по завышенной цене. Так что покой нам только снится, вперёд и только вперёд.

Глава 13

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

11.09.2062

– Товарищ полковник, – я приставил два пальца к непокрытой голове и шутливо козырнул, – ваше приказание выполнено, и наёмник Кара высадился на родные берега. В настоящий момент передовые дозоры его воинов подходят к Дебальцево. У личного состава, то есть меня, настроение бодрое, и лейтенант ГБ Мечников готов к выполнению иных важных государственных задач.

– Не паясничай и сядь. – Ерёменко шутку не принял и свою серьёзность сохранил.

– Командир, чтото не так? – Я оглядел его кабинет, присел за стол и посмотрел на полковника.

– Ты что в Новороссийске учинил?

– Ничего.

– Как это ничего, когда чего, и дошло до того, что на тебя накат со стороны МВД пошёл.

– Да в чём, собственно, проблема? Я выкупил у своего родственника Николая Николаевича Бурова пять грузовиковдесятитонников и восемь легковых автомобилей типа джип и выгрузил их в порту Новороссийска. Тут приказчики Крапивиных, как черти из табакерки, появились и потребовали половину автотранспортных средств продать им, причём по весьма заниженной стоимости. В общем, я их послал. И мне было сказано, что пределы города я не покину, по крайней мере, живым точно. Нет, я всё понимаю, герой Конфедерации генераллейтенант Крапивин из местного клана, им все гордятся и шибко уважают, но и совесть надо иметь и понимать, на кого бочку катить. Был бы я сам по себе, понятно, но справки о том, кто есть Саша Мечников, можно навести в любой серьёзной конторе, и если не уважают меня, то и на тебя, командир, плюют с высокой горы. Ладно бы там ктото лично из крапивинского клана присутствовал, а то ведь щеглы натуральные и прут буром.

– Ну, это понятно, – полковник всё же улыбнулся, – а дальше что было?

– К порту подъехали крепкие дяди, человек десять, и те же приказчики. На территорию эту ораву гвардейцы из Третьей бригады не пустили, и они решили меня на выезде подождать. Всё бы ничего, но тут мои парни вместе с наёмными водителями подкатили, которые должны были машины на Краснодар отогнать.

– И крапивинские получили по голове?

– Точно так, командир! Но ничего фатального не было и до смертоубийства не дошло. Только лёгкое мордобитие без выстрелов в воздух и диких криков. После чего наша автоколонна отправилась в столицу, а я снова погрузился на вверенный мне морской буксир «Сокол» и отправился сопровождать армию Кары до Таганрога. Обратно возвращался через Ейск, поскольку, сам понимаешь, в Новороссийске мне в ближайшее время лучше не мелькать.

– Правильно поступил, а то приказчики перед своими старшими ситуацию так раскрутили, что ты первый на них напал и весь клан Крапивиных матом при людях покрывал.

– Не было такого, и весь разбор я в стороне стоял, наблюдал за тренировкой своих людей на пленэре.

– Это понятно, что не было. Ты лучше подумай, что бы ты делал, если бы твои бойцы вовремя не подкатили?

– Да всё просто, там ведь свои братки, гвардейцы, базируются, так что всё равно раскидали бы эту ораву, тем более что морпехи мне сами помощь предлагали. Но я решил, что парням лишний геморрой не нужен, и мы всё сами решили. Кстати, там с МВД чтото действительно серьёзное?

– Ничего страшного, к вечеру утрясём без последствий. За сколько машины у Бурова взял?

– За грузовики отдал три тысячи золотом, а за легковушки – две с половиной.

– Не дороговато?

– В самый раз, и, если их сейчас в столице на продажу выставить, в полтора раза больше возьму, но они мне самому нужны. В дальний поход с ними не пойдёшь, понятно, но до Шахт или Невинномысска пройдут, опять же и на Сочи дорогу болееменее отладили, а у меня там чайные плантации.

Полковник усмехнулся и сказал:

– Один джип мне отдашь, буду как важный чин на работу кататься, мне по статусу положено.

– Вот, – изобразил я опечаленное лицо, – и здесь рэкет. Нет правового государства и, видимо, не будет. Белые придуть – грабють, а красные придуть – снова грабють. Куды крестьянину податься?

– Не знал бы тебя, так и поверил бы. – Настроение Ерёменко заметно улучшилось. – Что хоть за машины, как выглядят эти буровские джипы?

– Самто я не спец по технике, а водилы говорят, что за основу взяты самые разные внедорожники, и из них сделано чтото вроде американских «виллисов» времён Второй мировой войны. Поверху можно натянуть брезентовый полог, а при нужде выставляются сварные стойки, и на них уже есть турель под пулемёт, так что ПКМ на любую машину можно хоть сегодня ставить.

– Какие у тебя планы на ближайшее время?

– Если никаких приказов нет, то проинспектирую своё чайное хозяйство и буду производить набор личного состава в отряд. Кроме того, надо определиться, куда посылать другие караваны.

– Сколько у тебя сейчас людей?

– Семнадцать воинов и на подходе ещё пятеро.

– Мало. Идеи есть, где людей взять?

– Да, хочу к казачьим атаманам подкатить. Общин казачьих у нас немного осталось, но кто есть – самые крепкие. Люди там подготовленные, и многие в гвардейских частях службу проходили. Я письма отставникам нашим писал, но ответ всегда один – запрет атаманов, которые своих парней хотят при себе держать.

– Это да, они людей стараются не распылять, – согласился Ерёменко, – хотя диктатор им очень заманчивые предложения делал. Однако, если с казаками не сладится, ищи другие варианты.

– Так запросто, идей в голове много. В первую очередь – это полунезависимые пограничные анклавы. В тех местах наёмников хватает, всех этих повольников, бродяжников, вольных стрелков, рейнджеров, извергов, абреков и прочих «серых гусей». Если проехаться по окраинам нашего государства, таких можно набрать не одну сотню. Народ там разный, что есть, то есть. Но выбрать достойных бойцов можно. Основа отряда у меня имеется, это наши гвардейцы, а остальных можно в какихто разовых операциях использовать – однадве акции – и все случайные люди отсеются. Кроме того, можно в тот же Ростов смотаться или в Пятигорское княжество – и там и там сейчас пока тихо, а местные дружинники бездействуют и сидят на половинном окладе, на который не разгуляешься.

– Нормальные идеи, Мечник, работай. Просьбы есть?

– Да, я в Гвардейском склады хочу организовать. А на их основе постоянную базу для своего отряда сделать. Треть воинов всегда будет находиться там и постоянно тренироваться, треть – в дороге, и ещё треть – на отдыхе.

– Так и в чём дело? В Гвардейском тебе Филин поможет.

– Это понятно, что Егор помощь окажет. Однако проблема в другом. В оружии для отряда. По законам Конфедерации на территории государства мы можем быть вооружены только лёгкими стрелковыми образцами, без пулеметов и минометов, а нам без них никак. И если по сути, то необходимо от ГБ серьёзную бумагу сделать, что компания «Мечников и сын» имеет право хранить и использовать в тренировочных целях расширенный список вооружения и боеприпасов.

Я ещё не успел договорить, как Ерёменко вынул из стола запаянную в пластик бумагу с несколькими серьёзными печатями и протянул мне:

– Получай.

– Командир, а как ты догадался, что мне нужно?

– Это не я, а Астахов. Он ещё неделю назад ко мне с подобной просьбой подошёл, и я вам обоим этот документ оформил.

– Тогда всё, жалоб, вопросов и предложений не имею. Разрешите идти, товарищ полковник? – Широкая и добродушная улыбка сама собой растянулась на моём лице.

– Иди, – Ерёменко махнул рукой и усмехнулся, – лейтенант госбезопасности Мечников. Хаха!

Покинув Серый дом, я остановился и задумался. Куда направиться? Дел много, надо и в Гвардейское на базу съездить, автомашины посмотреть, и КОФ посетить, оружие для воинов закупить, и по городу проехаться, с людьми переговорить. Однако и дома надо побывать, а то меня с самого железнодорожного вокзала к Ерёменко сдёрнули.

Пока стоял и размышлял, обратил внимание, что идущие мимо люди както странно на меня смотрят, с опаской, что ли. Оглядел свой внешний вид – выгляжу вполне презентабельно: лёгкие серые брюки, мягкие туфли полуспортивного образца на толстой подошве, серая рубашка и ветровка, под которой в наплечной кобуре висит пистолет, за спиной рюкзак со всякой мелочовкой и ноутбуком. Нормальный среднестатистический гражданин Конфедерации, и подозрений ни у кого не вызываю. Что это на меня так косятся? Хотя всё ясно, человек вышел из штабквартиры госбезопасности и улыбается, а это есть непорядок.

– Куда едем, милчеловек? – Рядом со мной остановилась коляска городского извозчика.

– На Кубанскую набережную, – принял я решение сначала навестить дом и только после этого заниматься текущими делами.

Извозчик неспешно катил по осеннему Краснодару, а я с интересом рассматривал город, в котором сейчас живу, но которого практически не знаю. Сделал себе зарубочку, что необходимо пройтись по столичным улочкам и местность изучить. Кто его знает, что там меня впереди ожидает и как судьба сложится, так что подобные знания никогда лишними не бывают.

С улицы Красной извозчик свернул на улицу Чапаева, и мы направились к реке. Коляска чуть слышно поскрипывает рессорами, солнышко светит, погода и не жаркая, и не холодная, а люди на улицах идут и улыбаются. Красивый мирный город в центре крепкого государства, и гражданам здесь опасаться нечего. У меня всё хорошо, и впереди неплохие перспективы, настроение бодрое, и вскоре я окажусь дома.

Однако, проезжая мимо недавно открытого ресторанчика с красивым названием «Изабелла», я обратил внимание, что возле входа происходит потасовка и шестеро крепких парней, одетых в кожаные пиджаки и полусапожки, униформу городской «золотой молодежи» из Университета, избивают двоих солдатиков с нашивками Второй гвардейской бригады. Что характерно, людей по улице мимо много проходит, и ни один в драку не влезает. И только плотного телосложения усатый и низкорослый мужчина, когото мне напомнивший своей внешностью, выскочил из ресторана и кинулся на помощь гвардейцам.

– Стой! – скомандовал я извозчику и на ходу выскочил на булыжную мостовую.

В саму свалку я сразу не кинулся, и правильно сделал, поскольку ребятки в кожаной униформе подраться были не дураки, двигались чётко и слаженно, а каждый их удар был хорошо поставлен. Всё это мне бросилось в глаза моментально. И, вырвав из боя, как мне показалось, главаря этих пижонов, мускулистого рыжего парня, волосы которого были собраны в тугой пучок на затылке, я сосредоточился на нём.

– Ооо! Мать вашу! – выкрикнул он. – Ещё один защитничек выискался! – и нанёс резкий удар кулаком левой руки мне в голову.

Я отскочил в сторону, и массивный кулак с набитыми мозолями на пальцах проносится мимо. Наношу ответный удар с правой. Но паренёк с лёгкостью блокирует его. Тут же его ответная контратака, и, несмотря на то что сам себя я считал опытным рукопашником, мне всё же достаётся пяткой в бок. Противник не останавливается и не даёт опомниться, удар идёт за ударом, а мои не достигают цели.

«Ну, – думаю, – если и остальные сейчас навалятся, то дела мои станут совсем плохи. Надо решать проблему как можно скорей и не оглядываться на правила честного боя».

Прыжок на противника! Парень выставляет вперёд левое плечо, а я кулаком наношу ему скользящий удар прямо в висок.

– Агаха! – Противник с дикими хрипами падает на тротуар, а я тороплюсь на помощь к гвардейцам и их союзнику.

К счастью, остальные студиозусы из самых лучших семей Конфедерации оказались послабее своего лидера и спустя пару минут уже лежали рядом с моим первым противником.

И когда всё окончилось, наконец патруль МВД появился – три степенных и солидных мужичка лет под сорок, с короткими карабинами за плечами и в новеньких синего цвета гимнастёрках. Представились, всё как положено, без грубости и хамства, проверили документы, осмотрели побитых студентов, а затем и гвардейцев. После чего задали единственный волнительный для них вопрос, имеет ли ктото желание писать заявление в участок. Таковых не нашлось ни с нашей стороны, ни с противной, всё же мальчики серьёзно не пострадали, и только их лидер время от времени встряхивал контуженой головой.

Патруль прошествовал дальше и скрылся за поворотом, а я повернулся к студентам и спросил:

– Продолжение будет или пойдём по стопарику за мир во всём мире и меж нами в частности выпьем?

Рыжеволосый прикоснулся к синяку на голове, который быстро набухал красным, болезненно поморщился и ответил:

– Давайте выпьем. На сегодня боёв хватит.

– Изза чего хоть драка вышла?

– Как всегда, изза девушки.

– И где она?

– Да пока мы тут махались, она с другим ушла.

– Вот так всегда: двое дерутся, а третья сторона всё самое вкусное съедает. Пошли в ресторан, я угощаю.

– Нет уж, угощение за мной, – в разговор вступил мой старый знакомец Чингиз Керимов, который и был тем человеком, что за гвардейцев вступился, и которого я не видел уже года три. – Ради такой встречи сегодня всё только самое лучшее и за мой счёт.

– Здравствуй, Чина. – Я протянул руку.

– Здравствуй, Саша. – Крепкое рукопожатие.

– Пойдём посидим? – Он кивнул на распахнутую дверь в ресторан.

– Давай, ведь не каждый день такого хорошего товарища, как ты, встречаешь, – согласился я и, расплатившись с извозчиком, направился за ним.

Мы посидели с нашими оппонентами, выпили мировую, познакомились и отошли за столик Чины, который, как оказалось, только вчера прибыл в столицу, а сюда зашёл совершенно случайно, перекусить в обеденный перерыв. Прошло всего полчаса после жаркой рукопашной схватки, а гвардейцы со студентами уже были друзья не разлей вода и пели какието свои, неизвестные нам песни. И, глядя на них, таких весёлых и беззаботных, мы с Керимовым чувствовали себя самыми настоящими стариками.

– Эх, – тоскливо вздохнул Чина, – где мои шестнадцать лет?

– Да ладно. Тебе сейчас сколько?

– Двадцать девять.

– Женат?

– Да, недавно две дочери родились, живу в Керчи. А у тебя что нового?

– Тоже женат, сыну третий год пошёл, обретаюсь здесь, в столице, но бываю дома редко, дела торговые.

– Странно, а я всегда думал, что ты истинный армеец и до самой своей смерти будешь государству служить, – удивился Керимов.

– Служить можно поразному. Кстати, я по зиме тебя искал и узнал, что ты с морским караваном кудато ходил?

– Ну, это всё по заданию вашей госбезопасности. Не знаю, говорить или нет.

– Мне можно, я сам с таким караваном ходил, только сухопутным.

– Вот что, значит, ты имел в виду, когда про службу говорил, – кивнул татарин. – Тогда – да, для тебя секрета нет. На Констанцу этим летом плавали.

– И как там?

– Ничего хорошего, единственный рабочий порт на всём румынском побережье, а все остальные, Мангалия и мелкие деревушки, турками в пепелище превращены.

– На чём ходили?

– Две небольшие самоходные баржи, сделанные в этом году на Керченском судостроительном заводе. Скорость так себе, не больше шестисеми узлов, а грузоподъёмность совсем смешная – два трюма по триста пятьдесят тонн. На продажу возили боеприпасы и продовольствие. Так честно тебе скажу, Саня, больше я в те края с торговой миссией не ходок.

– И в чём проблема?

– Понимаешь, мы вдоль береговой черты шли, и когда я на разрушенные поселения смотрел, то сочувствовал местным, было какоето понимание, что тяжко людям пришлось. Но когда я с ними в деле столкнулся, то жалость кудато испарилась. Представь, причаливаем мы к торговым пирсам, всё как положено, честь по чести. А нас тут же окружают войска, и местный председатель муниципии требует отдать ему весь груз. Вроде как я не имею права самостоятельно торговать на их земле. Хотели отчалить, а в нас стрелять стали, и хорошо ещё, что со мной бойцы из ГБ были, так городских вояк из ДШК причесали, что только клочки по закоулочкам полетели.

– Значит, ты не расторговался?

– Этого я не говорил, – усмехнулся Чингиз. – Мы на обратном пути в Одессу зашли, где ещё две наши баржи из другого каравана стояли, и всё прекрасно сбыли, так что я с прибылью.

– А по разведке как?

– Этим не я занимался, а люди полковника Захарова. Ты ведь знаешь его?

– Да, довелось познакомиться.

– Вот они и добывали информацию. В Одессе, понятно, в какой портовый бар ни зайди, пьяные речи послушаешь – и сразу становится известно, куда и кто поход замыслил да кто и с кем враждует. Вольница! Там никаких секретов нет. А в Румынии: войдём в тихую бухту, поисковая партия на берег высадится, пленников притянет, и дальше вдоль береговой черты шуруем. В подробности я не вникал, но коечто полезное и для себя узнал. Ты как, не хочешь морской торговлей или лихим промыслом заняться?

– У меня и на берегу проблем выше крыши. Вложиться или разово в чёмто поучаствовать – это возможно, а всерьёз в эти дела влезать, извини, камрад, пока не могу себе этого позволить. А к чему вопрос, есть дело достойное?

– Есть. – Чина улыбнулся, да так маслено сощурил глазки, что мне сразу вспомнился Крым и наши по нему хождения.

Когда он дорезал одного из попавших к нам в руки бандитов, которые хотели нас неподалеку от Феодосии ограбить, то точно так же улыбался.

– Если не секрет, говори, – кивнул я головой, – что скажешь, останется между нами, и если мне твои дела будут интересны, то обещаю, подумаю всерьёз и поддержку окажу. Что задумал?

– Хочу налёт на румынские берега организовать. Военный командир из меня плохой, а купец хороший, и поэтому мне нужен человек, который на себе весь поход вытянет. С меня идея, припасы и транспорт, а с тебя совет, кто может мне с этим предприятием помочь, ведь наверняка связи в армии остались. Выручай, Саша, а я не обижу и в долю возьму.

– А смысл? Сам же говоришь, что побережье Румынии турки по десять раз пограбили да и одесситы отметились. Толку ноль, Чина, и взять там нечего.

Керимов хитро подмигнул и, понизив голос почти до шёпота, сказал:

– Так это про побережье разговор был, а я про другое речь веду.

Я молчу, вопросов не задаю, и купец продолжает:

– В Румынии течёт большая и полноводная река, Саня, Дунай называется, и вверх по течению давно уже никто не поднимался, а там есть что взять. Как говорят, Тулча и Измаил до сих пор стоят, а это базы ВМС Дунайской флотилии.

Подумав над словами купца, я спросил:

– Кто последний в те края ходил и что из этого вышло?

– Семь лет назад одесситы пытались пройти, но у них треть корабликов потопили. По описаниям, мощные речные мониторы и переделанные в канонерские лодки ракетные катера класса «Молния».

– И в чём твоя идея? Пойти вверх по реке, чтобы и нас, как одесситов, перетопили?

– Нет, моя задумка в том, чтобы атаковать эти военноморские базы с суши, высадиться на морском берегу и маршем продвинуться сразу до Тулчи. Поверь, Саша, это всё не с бухтыбарахты, я многое про те места узнал, и самое главное, что для местных кораблей топлива нет, поскольку дунайский адмирал Мирча Думитреску, который там правит, враждует с нефтяниками из Плоешти. Нет дизтоплива, нет движения, а значит, нет мобильности.

– Думать надо и твои сведения проверять, а торопиться в этом деле нужды нет.

– Конечно, – согласился Чина, – думай. Но к Новому году, будь добр, дай ответ. Свои координаты я тебе оставлю, так что связь терять не будем.

Остальной наш разговор был самым обычным трёпом стародавних приятелей, и уже поздно вечером в лёгком подпитии мы расстались с нашими новыми друзьями студиозусами и гвардейцами из Второй бригады. Снова я сидел в коляске извозчика, мимо проносились освещённые окна жилых столичных домов, а меня всё никак не покидала мысль о походе к румынским берегам.

Как ни посмотри, а это авантюра чистейшей воды. Но очень уж заманчивая цель вырисовывалась, а именно – половина Военноморского флота Румынии, почти вся Дунайская флотилия, ракетные катера и два фрегата из Мангалии. Конечно, почти всё это погнило, и с места эти судёнышки просто так не сдернуть. Однако если удастся перетянуть на буксире к родным берегам хотя бы парочку небольших военных кораблей, то поход себя не только окупит, но и принесёт солидную выгоду. Надо думать над этим вопросом, прикидывать, считать, собирать карты, готовить бойцов и послать дальнюю разведку, то есть обратиться к Ерёменко за разрешением на этот рейд.

Глава 14

Кубанская Конфедерация. Волчьи Ворота.

15.09.2062

Сегодня на кургане возле Волчьих Ворот собралось около пятисот человек, в большинстве своём крепких мужчин и молодёжи в казачьей униформе. На этом месте они собираются из года в год, невзирая ни на что. Плевать на чуму, на голод, на войну и на гонения советской власти или ещё какиелибо причины. Но каждый день 15 сентября вот уже в течение двухсот лет в полдень подле высокого кургана с крестом на вершине всегда стояли казаки Кавказского отдела и их гости. Случалось, что их было всего человек пятьшесть, а бывало, что и под пять тысяч сходилось, поразному было, но факт остаётся фактом: казаки чтят своих предков, геройски павших на этом самом месте.

В 1829 году в станице Тифлисской, ныне Тбилисской, жили кубанские казаки из Кавказского линейного полка, и сотником у них был Андрей Леонтьевич Гречишкин. В то время шла Русскотурецкая война, большинство казаков находилось в действующей армии, а по кордонной линии Тифлисская – Казанская несли службу жители этих станиц. Кто по ранению дома остался, а кто по молодости или преклонному возрасту в боевую часть не был взят. Война заканчивалась. Россия вновь задавила османов, и уже шли мирные переговоры. Но турецкая агентура всё ещё воевала и смогла подтолкнуть к выступлению двух темиргоевских князей Джембулата и Шумара Айтековых.

Более двух тысяч самых лучших джигитов подняли в поход эти князья, и для удара они выбрали станицу Тифлисскую, которая словно заноза торчала вблизи владений независимых горцев. Однако до неё конное войско закубанцев так и не дошло. В Волчьих воротах, в междуречье Кубани и Зеленчука, узком и крутом овраге с единственной через него дорогой, на их пути встали шестьдесят два казака и сотник. Отступать было некуда, в пятнадцати километрах позади родные хаты и семьи, и только один казак с самой лучшей лошадью был послан в станицу упредить близких, чтобы отходили или готовились к осаде. Казаки заняли оборону, кинжалами убили своих верных лошадей, сложили из них бруствер посреди дороги и приняли в этом месте свой последний бой.

Два раза Джембулат Айтеков, который командовал всем горским войском, предлагал казакам сдаться, но те отказались. Бой шёл с полудня до темноты и прекратился только тогда, когда у линейцев закончились боеприпасы и толпа горцев задавила их своей массой. Шашка против шашки, кинжал против кинжала, всё по чести. Однако три десятка выживших и израненных казаков против почти двух тысяч врагов сколько могли продержаться? Думаю, что совсем немного, но и это время было ценным, поскольку в ночь набега не случилось, а поутру Джембулат скомандовал отступление. Элемент неожиданности был окончательно утерян, а штурмовать укреплённую станицу, к которой со всех сторон торопились подкрепления, он не рискнул.

Так закончился этот бой. Так сложилась ещё одна победа русских воинов, павших за родину. И так появилось это святое для казаков Кавказского отдела Кубанского войска место. Долгое время поминовения происходили в станицах Тифлисской и Казанской, где над братскими могилами воздвигли часовни, а в 1861 году они стали проходить и на месте самого боя, где по указанию тогдашнего наказного атамана СумароковаЭльстона была воздвигнута ещё одна часовня, разрушенная в годы советской власти до самого основания.

Откуда я это знаю? Да всё от него, моего старого сослуживца Игнача, который отработал свой гвардейский контракт как раз перед Кавказским походом, а потому и уцелел. Именно по его приглашению я нахожусь здесь, и именно через него вёл переписку с некоторыми атаманами оставшихся немногочисленных казачьих общин. Мне нужны воины, и казаки моему отряду очень даже подходят. Они местные жители, условия им здесь родные, но нет между ними единодушия, каждый в свою сторону гнёт, и каждый свою правду имеет. Попробую с ними договориться, но, по чести сказать, и отказу удивлён не буду. Впрочем, переговорить с атаманами стоит в любом случае, и даже обычное знакомство с людьми, за которыми стоит от сотни до тысячи человек, уже хорошо. И пусть не в военной, но в финансовой сфере это знакомство всегда пригодится. Как правильно говорит Ерёменко, лишних связей не бывает.

На это поминовение я прибыл при полном параде, надо было пустить пыль в глаза и показать, что серьёзный человек в гости приехал, а не мелкий купчишка из столицы. А потому пришлось прикатить на трёх джипах и в сопровождении десяти бойцов. Однако надо отдать дядькаматаманам должное: они не удивились и никакого подобострастия не выказали, и это им в плюс – значит, высоко себя ценят. Сейчас в окружении полутора десятков моих ровесников, отслуживших в гвардии и ВБР, я стою чуть в стороне от основного действа и думаю, что бы такого сказать атаманам, чтобы их на сотрудничество сподвигнуть. У кургана выступают организаторы праздника, а после этого будет принятие молодёжи в казаки. Затем – показательная джигитовка, танцы с кинжалами и шашками под наурку. По окончании – всеобщее застолье и песенная программа. Время ещё есть, и разговор с ответственными людьми, которые могут решать за свои общины, состоится в промежутке между выступлениями и ужином.

– Игнач, – обратился я к своему товарищу по гвардейским временам, несколько сутулому и худощавому брюнету двадцати пяти лет, – кто среди собравшихся больше всех веса имеет?

– Тут каждый сам по себе, Мечник. Ради общей угрозы могут и объединиться. Но единой руки нет. Так после Хаоса сложилось, что каждый сам за себя в ответе, но здесь всем руководит местный атаман Пётр Кустов, а мы ему подчиняемся, по крайней мере пока.

– А если атаманы запретят ко мне идти?

– Не беда, сами уйдём, – усмехнулся Игнач. – Главное, семьи свои устроить, а сейчас это не проблема. Ведь так, Мечник?

– Так, – согласился я, – кто со мной двинется, сможет близких в Гвардейском поселить.

– Тогда вообще всё хорошо. Мы за это больше всего переживаем и, пока смута была да неопределенность, за свою станицу крепко держались. А сейчас спокойствие, и, по второму правилу казачьего кодекса чести, вне службы мы сами за себя решаем.

Ах да, здесь же ещё до чумы кодекс чести был. И если раньше он был обычным сводом рекомендательных правил, то за минувшие с Чёрного Трёхлетия сорок шесть лет для выживших казаков он превратился в настоящий закон. В нём четырнадцать правил, и самое первое гласит, что честь дороже жизни. Второе – все казаки равны, и вне строя каждый сам волен принять для себя решение и каждый имеет право голоса. Третье – по тебе судят о всех казаках, не посрами свой народ. Четвёртое – служи только своей стране. Пятое – слово казака нерушимо. Шестое – чти старших и уважай старость. Седьмое – держись веры предков и поступай по обычаям своего народа. Восьмое – нет уз святее товарищеских, и, пока казаки заодно, они непобедимы. Девятое – сам погибай, а товарищей выручай. Десятое – где знамя, там и победа, за свои знаки отличия, флаги и гербы стоять до конца. Одиннадцатое – нерушимость присяги и клятв. Двенадцатое – в час беды каждый казак встаёт на защиту Родины и Отечества. Тринадцатое – живи своим трудом и не проси посторонних о помощи. Четырнадцатое – береги свою семью, ибо она – основа всей твоей жизни.

– Игнач, а сколько вас всего по Конфедерации уцелело?

– Здесь на Кубани пять поселений, в них шесть тысяч человек, а по всему государству ещё двадцать общин, это около семнадцати тысяч. Немного, но все, кто выжил, на ногах стоят крепко. Проблем хватает, само собой, но власть у нас своя, и оружие для защиты станиц имеется.

– А как к Симакову относятся?

– Кто в войсках служил, положительно, а домоседам всё равно, и от политики казаки держатся подальше.

Мы замолчали, каждый размышлял о своём.

Через час все праздничные мероприятия завершились. Люди потянулись к столам, стоящим метрах в ста пятидесяти от кургана, возле него остались только шесть человек – атаманы местных казачьих общин. Игнач хлопнул меня по плечу:

– Пора, Мечник, пойдём со старыми за жизнь переговорим. Скорее всего, для себя они уже заранее всё решили, но разговор необходим. Приличия, однако…

– Ну, пойдём.

Мы направились к атаманам, а парни, готовые со мной покинуть свои станицы, остались на месте.

Вхожу в круг, оглядываю нахмуренных дядьков лет за сорок, слегка киваю и говорю:

– Здорово, казаки.

В ответ какоето невнятное гудение, и не поймёшь, то ли мне рады, а то ли наоборот. Один только Кустов, с которым я вёл предварительную переписку, высокий и статный мужчина в новенькой черкеске и с широким кинжалом в серебряных ножнах, откликнулся за всех:

– И тебе того же, гвардеец. С чем пожаловал?

– Да вот имею что предложить вашим общинам, дабы они развивались, а именно – участие казаков в бизнесе моей компании. Дела я веду выгодные, дороги передо мной лежат дальние, и нужны хорошие воины. Где их взять, когда таких людей по всей Конфедерации не хватает? Конечно, у казаков, коренных жителей Кубани, которые по какимто своим причинам сторонятся государственной жизни. Так нельзя, атаманы, и сейчас, когда времена Хаоса остались позади, надо подниматься и расширяться, а иначе окажетесь в той же яме, что и ваши предки перед чумой.

– И что нам это даст? – откликнулся один из атаманов.

– Вопервых, ваши люди будут при деньгах, а это благосостояние всей общины. Вовторых, для дальнейшего выживания и сохранения своей культуры казачьим общинам необходимо двигаться только вперёд и иметь свою силу, которая сможет за вас веское слово сказать. Это не значит, что вы примкнёте к какойлибо группировке, ваши законы я знаю, и неучастие в политических движениях там один из основных пунктиков. Я говорю о независимом вооружённом отряде из казаков, который может вам вскоре понадобиться, так как торговопромышленные кланы забирают под себя всё больше ресурсов и земель, а значит, рано или поздно ваш интерес столкнётся с их интересом. Кто в этой схватке победит, как думаете? Вы со своими людьми, отличными воинами, прошедшими хорошую армейскую подготовку и имеющими автоматы с винтовками, или мощный клан, который сможет в любой момент кинуть на ваши станицы отряды наёмников, а потом с местными властями договориться? Не сидите сложа руки, а расширяйтесь. Точно говорю: кто не идёт вперёд, тот остаётся в хвосте всей колонны.

– Значит, купец, ты предлагаешь нашим хлопцам на тебя поработать и с этого самим подняться, правильно ли мы тебя понимаем? – в разговор вновь вступил Кустов.

– Точно так, и резоны мои просты: сегодня вы поможете мне, а завтра я окажу поддержку вам.

– И даже на самом верху сможешь чтото решить? – усмехнулся атаман.

– Коечто смогу, ведь, как и любой торговый человек в Конфедерации, я не сам по себе существую, ктото рядом со мной, ктото подчиняется мне, но и сам я прислушиваюсь к тому, что говорят вышестоящие. Вы не хотите работать с официальными властями напрямую, так нет проблем – решайте свои дела через мою контору. Не скажу, что завтра для вас наступит рай на земле, но от загребущих рук кропоткинского мэра Жиркова и лабинских торговых кланов прикрытие вам будет обеспечено, а каждая попытка с их стороны приватизировать ваши земли наверху понимания не найдёт. Опять же, если вы, те, кто сейчас собрался здесь, сможете подняться экономически и покажете, что действительно с вами стоит считаться, то добьётесь того, чего давно хотите.

– И ты, Мечников, конечно же знаешь, чего мы хотим?

– Догадаться несложно: объединения всех своих общин в единое целое, избрания Верховного атамана Кубанского казачьего войска и сохранения широкой автономии местного самоуправления, которое Симаков активно урезает. Сейчас от вашего слова зависит, как сложится ваша дальнейшая жизнь, атаманы, так что думайте. Однако скажу так: даже ваш отказ не сможет удержать молодёжь в станицах. Воины пойдут своим путём, заберут свои семьи и покинут станицы, а при вашем согласии на сотрудничество они попрежнему будут при вас и смогут возвращаться домой на отдых.

Атаманы зашумели, ктото был против, ктото – за, и как итог их вердикт был вынесен спустя всего пять минут.

– Добро, попробуем с тобой поработать. Сколько тебе людей необходимо?

– Сотня хороших профессиональных воинов в течение недели. Сможете такое количество бойцов собрать?

– Нет, не сможем. Люди есть, но тебе подготовленные воины нужны, а таких только полсотни свободных наберём.

– Согласен, и это хорошо.

– Какие задачи наши хлопцы будут решать?

– Охрана торговых караванов и походы в дальние малоизученные земли за пределами нашего государства.

– Сколь платить будешь?

– Три золотых в месяц рядовому воину и четыре сержанту. Вооружение, питание, обмундирование, снаряжение, медицина и жильё – всё с меня.

– А не разоришься?

– Постараюсь, и для того, чтобы по миру не пойти, придётся очень немало потрудиться. Через неделю пришлю за вашими воинами машины, старшим над всеми, кто ко мне пойдёт, остаётся Игнач. – Я оглянулся на своего боевого товарища, и тот утвердительно кивнул, мол, понял. – Вам оставляю рацию и свои координаты, так что если вдруг возникнут трудности или вопросы, то я всегда на связи.

– Ишь ты, – покачал головой Кустов, – какой быстрый, приехал и всё решил.

– Подругому никак, время не ждёт, господа атаманы.

Разговор был окончен, местная законно избранная власть, обсуждая перспективы работы с моей компанией, отправилась к праздничным столам и меня за собой потянула. Хотел было сослаться на дела и быстренько слинять, но не вышло. Пришлось посидеть с атаманами, выпить чаркудругую перцовочки домашней, так сказать, за хорошее начинание нового дела, да закусить хорошо, чтобы не развезло. Мне сегодня ещё ехать, и надо быть в форме, хоть я и не за рулём. А то разбойников на наших окраинных дорогах всё ещё хватает, так что каждая поездка – это почти полноценная боевая операция.

Прошёл час, люди насытились, и когото пробило на песню, а может, так и было задумано. Самое время покинуть это гостеприимное и славное место, и, пока народ отдыхал, я направился к своим джипам, стоящим в полукилометре от кургана на дороге. Рядом со мной шёл Игнач и ещё пара наших бывших гвардейцев. Отдав казакам последние указания и передав запасную рацию, я распрощался с ними, и наша автоколонна двинулась в путь. Но не на запад, к Краснодару, как бы мне того хотелось, а на юговосток, через Кропоткин и Армавир к Невинномысску.

Раз уж собрался укомплектовать свой отряд, значит, так тому и быть, тем более что степные и горные бродяги со всего Ставрополья уже стягиваются в этот пограничный город на осеннезимний период, а мне и надото всего четыре десятка лихих парней набрать. Думаю, дня за три уложусь. Отряд будет собран и приступит к своим первым тренировкам. Осень пролетит быстро, и за ней придёт зима, а на весну уже столько планов, что только надо выбрать, где рискнуть головами и уцелеть. И не просто уцелеть, а ещё и в прибытке оказаться.

Глава 15

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

22.11.2062

Дыхание спокойное и ровное, а каждое движение выверено и отточено до автоматизма. Во время тренировок тело работает само по себе, а разум занят своим. Кулаки молотят грушу, под моими мощными ударами она раскачивается из стороны в сторону и глухо отзывается своим кожаным, набитым песком туловищем. Удар кулаком, отскок и сразу же блок. Прямой удар ногой, вслед за ней следует локоть и снова кулак.

– Первый, второй и третий, – слышу я голос Филина, – на огневой рубеж.

Разминка окончена, и я глубоко вдохнул. Затем на мгновение замер, правый кулак вложил в левую ладонь, и выдох. Хорошо! Сразу вспомнились первые тренировки в родном батальоне, и если сейчас закрыть глаза, то можно представить себя снова на том полигоне, где меня, совсем ещё молодого паренька, шесть лет назад гонял сержант Филин, который сейчас, по старой памяти, проводит мастерклассы на базе моего отряда в Гвардейском. И что про него можно сказать? На данный момент он – преуспевающий купец и промышленник. Дело его отлажено чётко, а тут под боком база с такими же, как и он, бывшими гвардейцами, так что большую часть своего времени он проводит именно здесь.

Я покидаю зал для проведения занятий по рукопашному бою, выхожу в левую дверь и, пройдя коротким коридорчиком, оказываюсь в самых настоящих развалинах большого трёхэтажного дома. Это придумка Филина: чтобы не тратиться на обустройство нормального стрелкового тира, он решил, что под стрельбища прекрасно подойдут руины дома, вплотную примыкающие к казарме воинов отряда. Надо сказать, что эта затея себя уже показала во всей красе и была одной из самых удачных. Действительно, показатели бойцов за то время, что они тренируются здесь, оказались очень хороши. Поле полем, беготня беготнёй, а такая тренировка, когда воин перемещается по всему этому дому и отстреливает мишени, вносит в их подготовку разнообразие и даёт представление о ведении полноценного городского боя.

– Ну что, – возле стены стоит Егор Черносвит, для своих Филин, и кивает на стол с оружием, – может, помакедонски, с двух рук?

– Мне бы с одной справиться, а с двух – это не ко мне.

– Что возьмёшь?

– Давай АКС.

Поверх горки я надеваю разгрузку, беру автомат, к нему три магазина и выхожу на исходную позицию. Жду команду Филина, который засекает время и даёт отмашку:

– Пошёл!

В автомат – магазин, передергиваю затвор и, перепрыгивая груду красных кирпичей, влетаю в первое помещение. Перекат в сторону и короткая очередь в несколько патронов. Соломенная голова мишени отлетает в сторону, а я отталкиваюсь от одной стены и по узкой полоске пола перекатываюсь к другой, где и прячусь за груду какихто досок. Так и есть: Филин, хитрец, рядом с первым условным противником разместил второго. И если бы я рванулся дальше, то пришлось бы начать прохождение стрелковой полосы по новой. Снимаю и эту мишень, путь свободен, и двигаюсь дальше.

Продвижение вдоль стен, и обнаруживается очередная цель – разместившийся на стене снайпер. Тело действует привычно, рука нажимает на спуск, и короткая очередь снова разрывает окрестную тишину. Гдето слева и справа идут ещё два стрелка, и, пройдя четыре комнаты, мы встречаемся, и начинается работа тройкой. Поочередно прикрывая один другого, экономно расходуем боезапас, сшибаем одну мишень за другой, прочёсываем всё здание и проходим развалины насквозь.

На той стороне нас уже ожидает Филин, который смотрит на хронометр. И, утирая со лба пот, застилающий глаза, я спрашиваю его:

– Как результат?

– Неплохо, Мечник. Две минуты сорок три секунды. Но тренироваться надо больше, и один из твоих бойцов условно подорвался на растяжке.

– А у кого самые лучшие показатели?

– У наших гвардейцев, из тех, кто с самого начала в отряде. Средний результат две минуты тридцать пять секунд. – И, предваряя мой вопрос, он говорит об остальных бойцах: – С казаками тоже норма, что здесь, что в поле, что по рукопашке, немногим от ветеранов отстают. А вот наёмники и искатели приключений, которых ты со Ставрополья приволок, полный швах. Половину можно хоть сейчас отсеивать и не жалеть, слабенькие ребята и, как правило, специалисты в какойто одной и очень узкой области.

– Например?

– Долго рассказывать, но в общих чертах: есть хороший стрелок, а в остальном дурак дураком. Или наоборот: настоящий мечник и лучник, а пистолета опасается. Что с ними делать будешь?

– Ничего, натаскай их по максимуму, а по весне мы этих бойцов, кто в наш коллектив не вольётся, Каре передадим, когда к нему обоз с боеприпасами пойдёт. У Бурова этой зимой такие потери в личном составе ожидаются, что он перебирать не будет и возьмёт к себе любого, кто автомат хотя бы издали видел. Ладно, с личным составом разберёмся, а у меня к тебе рационализаторское предложение по прохождению этих развалин.

– Какое?

– Надо пороховые имитаторы сделать и использовать их вместо гранат.

– Это я и так знаю, на моём заводе их уже делают, так что через пару деньков все будет. – Филин потёр свою усыхающую левую руку, поморщился и добавил: – Блин! Чуть не забыл, тебе Ерёменко минут пять назад на телефон звонил и просил с ним на связь выйти.

– Откуда звонок был?

– Из его дома.

Вернувшись в здание, я прошёл в дежурную комнату, где всегда находилось не менее двух воинов из гвардейцев или казаков, и взял телефонную трубку.

– Центральный коммутатор, – раздался в трубке приятный женский голосок.

– Девушка, соедините, пожалуйста, с абонентом номер пятьчетыреноль.

Идут гудки, и спустя полминуты я слышу бас своего начальника:

– Полковник Ерёменко.

– Здрав будь, командир, – приветствую его.

– Привет, Сашка.

– Ты меня искал?

– Да, дело есть. Как быстро ты ко мне подъехать сможешь?

– Через час буду у тебя.

– Давай так: встречаемся через полтора часа, и ты должен выглядеть как респектабельный гражданин Конфедерации, одет в хороший костюм, чисто выбрит и благоухать мужскими ароматами. Чтоб никаких там камуфляжей и горок. Как понял?

– Всё ясно, сделаю, как скажешь. Только что за суета?

– Подробности при встрече.

В трубке раздались гудки отбоя связи, а мне оставалось только хмыкнуть и направиться к джипу, который в последнее время стал моим основным транспортным средством. Попрощавшись с Филином, я покинул нашу базу и спустя пятьдесят три минуты был у себя дома. Принимаю душ и бреюсь. На всякий случай дополнительно чищу зубы, переодеваюсь в гражданский костюм, под пиджак – верный ТТ33 в кобуре, и в назначенный полковником срок я нахожусь перед воротами его особняка. Хотел нажать на звонок, но не успел, так как мощные железные ворота открылись сами, и со двора выкатился такой же, как и у меня, автомобиль. За рулём сидел сам Ерёменко, что характерно, в парадной шинели и выбрит до синевы. Ни дать ни взять – идеальный офицер ГБ, хоть сейчас на пропагандистский плакат его срисовывай.

– Запрыгивай, – кивает он на сиденье рядом с собой.

Меня упрашивать не надо, я расположился на удобном кожаном сиденье, плотней запахнул пальто, всё же осень, хотя и южная, а холодным дождём столицу уже частенько поливает, да и ветерок от реки свежий.

– Чего на машину верх не натянешь, Иваныч? – задаю я полковнику вопрос.

– Чёрт его знает! – Машина выруливает на набережную и поворачивает налево, в сторону парка Победы. – Нет привычки с крытым верхом кататься. Всё время нападения ожидаю, никуда не тороплюсь, и если что, готов на ходу выпрыгнуть и бой принять.

– Понятно.

– Как у тебя дела? – спрашивает Ерёменко.

– Неплохо, отряд укомплектован, тренировки идут, а на чайных плантациях по весне ожидается первый урожай.

– Откуда урожай, ведь саженцев и семян всего ничего удалось добыть? – удивляется он.

– Дичка выручила, её со старых времён много уцелело, так что как только смонтируют пресс и будут готовы сушильные корпуса, так сразу работа и пойдёт. Поначалу ничего хорошего не ожидается, третий сорт, но и то, что удастся собрать, доход принесёт вполне приличный и окупит первоначальные затраты на рабочих, механизмы и стройматериалы.

– Помощь нужна?

– Нет, сам справляюсь, да и парни мои не зевают. Ветер на чайной плантации. Разлука с караванщиками в Ростове. А Калуга в Гвардейском денежки считает и вместе с Филином за отрядом присматривает. – Оглядываю улицу, по которой едет джип полковника, и спрашиваю: – Иваныч, а мы, собственно, куда направляемся?

– К Симаковым в гости, – ухмыляется он.

– Нехило. А зачем?

– Нас Илья вызвал. Будет тебе первую боевую задачу нарезать.

– А Астахов?

– Отряд Астахова уже третий день в работе.

– Нормально, а я про это и знать ничего не знаю.

– Иногда лучше чегото не знать, Саня. Так и на душе спокойней, и для здоровья очень хорошо.

– Командир, а то, что мы вот так, едем напрямую приказ получать, это ничего? А как же секретность?

Полковник снова ухмыльнулся:

– Секретность и тайна – это для рядовых граждан и тех, кто в силу законов верит, а кому надо, тот уже всё знает. Твои воины леса вокруг своей базы обходят?

– Да, конечно.

– Ничего странного не находили?

– Нет.

– Значит, разведчики и наблюдатели ГБ работают хорошо и следов за собой не оставляют.

– И как давно нас пасут?

– Вторую неделю, а работают люди из личной группы Терехова.

– Наверное, генерал злится, что появилась новая служба, которая его контору дублирует?

– Как ни странно, нет. Не сказать, что он доволен созданием нашего отдела и ротами неподконтрольных ему бойцов, однако всё понимает правильно. Присматривать за нами будет, чтобы не зарывались, но и палки в колёса обещал не вставлять. Представляешь, мы с ним пообщались, и он сказал, что стареет и видит меня своим преемником. Как думаешь, он был искренен?

– Кто его знает? Терехов – интриган старый и такой актёр, что, когда ему это потребуется, может даже и прослезиться.

– Вот и мне так кажется, что лицемерит глава госбезопасности.

Джип свернул с набережной Кубани направо, и мы подъехали к блокпосту и КПП, которые преграждали дорогу на большой полуостров, глубоко вдающийся в реку. Это первая линия охраны диктатора. Раньше здесь находился парк имени 30летия Победы, военный музей, турбаза и гостиница. Сейчас на месте всего былого благополучия, от которого после мародёров ничего не осталось, разбит новый парк, а в самом его центре построен настоящий замок, в котором Симаковстарший и проживает. Разумеется, обитает он здесь не один, а со всеми своими домочадцами и самыми верными слугами, привезёнными из ПримороАзовского района. И в общем, как люди говорят, вокруг самое настоящее средневековье, только с минными полями, пушками, миномётами и пулемётами.

Охранники попросили нас выйти из машины. Быстро и профессионально провели личный досмотр, проверили автомобиль и пропустили дальше. За первым КПП метров через сто пятьдесят стоит второе, и процедура повторяется. Мы не спорим и не возмущаемся, так всё и должно быть, на своей территории личные охранники клана Симаковых полные хозяева.

Пройден второй досмотр, снова двигаемся вперёд и через двести метров останавливаемся возле замка. В этом месте я никогда ранее не бывал и, покинув джип, с любопытством осмотрелся. Действительно, всё как положено, башнидонжоны, на каждой флаг Конфедерации, мощные стены, перед ними ров, тяжёлые, окованные железом ворота, на входе каменные статуи вздыбленных коней и очень серьёзная охрана в чёрных кевларовых бронежилетах, каскахсферах и с автоматами в руках.

Направились внутрь, и охранники вновь устроили нам личный досмотр. Всё происходит както буднично и очень быстро: нас просветили опытным взглядом, охлопали ладонями по телу, прошлись металлодетекторами по одежде, и, оставив личное оружие на посту, мы проходим во двор замка.

Не успел я полюбоваться основным зданием, монументальным четырёхэтажным строением из какогото серого горного камня, как тут же перед нами появился невысокого роста пожилой человек в самой настоящей, богато украшенной золотым шитьём ливрее. Он молчит, но и одним своим пытливым взглядом задает молчаливый вопрос: какого вы сюда припёрлись, хотя наверняка в курсе происходящего. Однако человек на работе, и следует озвучить, почему мы здесь.

– По личному приглашению Ильи Симакова, – бросает полковник, и, удовлетворённый ответом, замковый служитель ведёт нас во внутренние помещения, предназначенные для хозяев всего этого великолепия.

Неспешно перемещаемся из комнаты в комнату, из зала в зал, кругом чистота и порядок, каждое помещение выполнено в своём особом стиле, в каждом поклеены обои своей особенной расцветки. В окнах витражи, а вся мебель – под старину, и вокруг серебряные подсвечники с вкрученными в них электролампами. Оляля! Вот этото я зашёл в гости, и не к комунибудь, а к самому диктатору!

Поднимаемся на второй этаж, распахиваются широкие двустворчатые двери, и мы попадаем в библиотеку, самую большую, какую я только в своей жизни видел. Эх, вот где было бы интересно зависнуть на неделькудветри. Но дело важней личных пристрастий, и вслед за Ерёменко, чувствующим себя здесь почти как дома, я иду в глубь помещения и оказываюсь в самом центре этого хранилища древних знаний.

Здесь, сидя в кресле за небольшим и удобным столиком, расположился тот, кто нас вызывал, – стройный парень с русыми волосами и короткой бородкой, наследник диктатора, его третий сын Илья, которого я уже видел во время дипломатической миссии в Трабзоне. Будущий правитель Конфедерации оторвался от какойто древней газеты, которую просматривал, поприветствовал нас, пригласил присесть в такие же кресла, в каком сидел сам, и без всяких расспросов про житьёбытьё, здоровье и погоду перешёл к сути того дела, ради которого он нас и вызвал.

– Итак, господа, – голос его был уверенным, но в то же время звучал както поюношески звонко, а оттого вносил в его речь некий диссонанс, – поступила информация, что в Краснодаре готовятся акции протеста. Оппозиция желает посмотреть, как на это отреагирует диктатор, и, уже исходя из наших ответных мер, действовать дальше. Самая главная их опора в столице – молодёжь из Университета и рабочие государственных заводов. Студенты хотят реформ и грёзят демократическими ценностями, а рабочие недовольны ежемесячной заработной платой в один конф. Здесь, в центре нашего государства, люди както очень быстро стали забывать о том, что за пределами города есть бандиты, мародёры, а вокруг – разруха, болезни, дикари и голод. Администрация президента произвела приблизительные подсчёты убытков, которые ожидаются от намеченных на начало весны забастовок, и пришла к выводу, что эти события не должны состояться. Вчера прошло закрытое заседание Государственного Совета.

И во время него была озвучена позиция ГБ и лично её начальника генерала Терехова. Они не желают проливать кровь своих сограждан. Видите ли, госбезопасность готова давить вооружённый мятеж, а борьба с оппозицией, то есть региональными кланами, не по их части.

– Терехов, гад! – сказал Ерёменко. – Решил в стороне отстояться.

– Ну, у него на это есть причины, – продолжил Илья, – он побаивается усиления власти моего отца. Такое поведение генерала ожидаемо, так что помогать он нам не станет, но и мешать не будет. Это было ясно давно, а потому и был создан ваш отдел. Мечник, – обратился он ко мне и вперил взгляд в мою переносицу, – твой отряд готов выполнить приказ президента?

– Да, я с самого начала формирования отдела знал, для чего может понадобиться моё подразделение, и готов исполнить приказ. Что мы должны сделать?

– В течение ближайшего месяца нанести превентивный и показательный удар по клану Беловых.

– От нас требуется уничтожить всех членов семьи? – Мне хотелось выглядеть уверенно, но мой голос чуть было не сорвался.

Всё же помножить на ноль второй по силе, богатству и влиянию клан в государстве – это даже для меня чересчур.

– Нет, так задача пока не ставится. Только второй человек в этом семействе, Юрий, принимает участие в борьбе против отца. Остальные Беловы только наблюдают и выжидают, чем все окончится, а их лидер хочет остаться в стороне от всех дел своего младшего брата. Если мы дадим слабину, нас порвут на части, из крепкого государства мы опять превратимся в лоскутное одеяло, и региональные лидеры снова смогут почувствовать себя царьками в своих районах. Полгода назад в СлавянскенаКубани Юрий Белов основал Южную торговую биржу, и все купцы, желающие заниматься своим бизнесом в пределах Причерноморья, были обязаны в неё вступить. Формально он имел право на организацию подобного объединения, но Биржа – только прикрытие для тех, кто желает свергнуть отца. Через свою агентуру ваш отряд должен узнать, когда там состоится очередная сходка заговорщиков, и всех, кто на ней будет присутствовать, включая Белова, уничтожить. Кроме того, при них должны быть подробные списки тех, кто им помогает, и желательно, чтобы эти бумаги оказались у меня.

– Всё ясно. Сделаем в лучшем виде. – Кивок на слова Ильи.

– И что, нет никаких вопросов?

– Работа предельно простая, по ней всё ясно, – пожал я плечами. – Денис Ерёменко и его группа дают информацию, а мы под видом грабителей работаем по объекту. Тихо пришли, тихо ушли, бумаги забрали и скрылись в темноте – задача по нашему профилю.

– Отлично. Мы надеемся на тебя, Мечник. Ваш отряд не засвечен никем, кроме Терехова, а значит, может всё сделать качественно и не привлекая к нам излишнего внимания. Конечно, лидеры кланов будут догадываться, что это наших рук дело, но прямых улик не будет, так что пусть производят поиск виновников злодеяния на стороне.

– Скажи, Илья, а почему нельзя предотвратить выступления рабочих и студентов както поиному?

Парень задумался, потёр кончик носа и ответил:

– Пробовали, и всё время срабатывали внешние раздражители, то есть Юра Белов и такие, как он, любители вольностей и самостийности, которые считают, что их обделили и они достойны большего. Университет – ладно, там люди молодые, перебесятся и всё равно за ум возьмутся, тем более что весь выпуск этого года был отправлен на годовую практику в приграничные районы. За эти двенадцать месяцев студенты смогут сравнить уровень жизни у нас и в других крупных анклавах, так что успокоятся. Главная проблема – рабочие госпредприятий, их в столице двадцать пять тысяч, а по всей Конфедерации почти семьдесят. За время правления моего отца заработная плата была повышена с восьми серебрюшек до полного конфа, а в прошлом году отменили карточную продуктовую систему и установили фиксированные цены на продукты. И это всё помимо бесплатного жилья, медицинского обслуживания и снижения рабочего дня с десяти часов до девяти. Люди быстро привыкают к хорошему. И когда им начинают нашёптывать, что, мол, давайте, потребуйте, и будет ещё лучше, начинают нервничать и вместо работы заниматься демагогией. Пока с ними можно договориться, успокоить столичных рабочих и не дать перекинуться недовольству в провинцию. Но для этого необходимо убрать основных наших противников.

– Понял.

– Раз так, то действуй.

Аудиенция была окончена, и вскоре мы с Ерёменко разъехались по своим домам. Служба службой, а про личную жизнь забывать тоже нельзя, тем более что мне было необходимо какоето время побыть одному и хорошенько обмозговать всё, что я сегодня услышал в замке Симаковых. Обратной дороги теперь нет, и назад повернуть, даже если я того захочу, уже не получится.

Глава 16

Кубанская Конфедерация. СлавянскнаКубани.

13.12.2062

В связи с полученным заданием, как раньше бы сказали, партии и народа я изучал противника, и мой личный файл с росписью самых влиятельных кланов и семей Конфедерации всего за неделю увеличился вдвое. Денис Ерёменко постоянно поставлял самую достоверную информацию, а я исправно пропускал её через себя и дополнял моё досье. Честное слово, лучше бы я этот документ и не делал. Почему? Да по той простой причине, что правы были древние, когда говорили, что во многих знаниях многие печали. Чем больше я узнавал о внутренних взаимоотношениях наших самых богатых и влиятельных кланов, тем больше удивлялся и недоумевал, как мы до сих пор находимся на плаву и умудрились не скатиться в гражданскую войну.

Раньшето что, радио послушал, по рынку походил, слухи пособирал, и всё, имеешь информацию к размышлению. А вот о том, что всё это с реальным положением дел расходится очень сильно, я только догадывался. И, мама моя родная, какой же это змеиный клубок оказался! Поджоги, убийства, набеги на предприятия соперников, интриги, насилие, воровство, рэкет и похищения людей – самое обычное житьёбытьё кланов до вступления на президентский пост Симаковастаршего, который смог эти дрязги сначала приглушить, а затем почти полностью прекратить. Однако и он не всесилен, и отголоски старой межклановой вражды до сих пор не давали людям житья.

Впрочем, чтобы понять, почему именно Беловы, точнее, второй из братьев, Юрий, так ненавидит диктатора и как так получается, что убрать надо только его, требуется вернуться к истокам. В далекий 2036 год, когда в только что очищенном от городских банд и разбойников Краснодаре собрался сход региональных лидеров, решавших, кто станет первым президентом Конфедерации. Всего их сошлось пятнадцать человек, тех, кто имел за спиной верных людей и мог на этом собрании сказать своё веское слово. Основных претендентов было четверо: Евгений Симаков, отец нынешнего диктатора и правитель Ейска, Алексей Белов из СлавянсканаКубани, тогда ещё молодой промышленник Андрей Драгунов из Армавира и Владимир Семёнов из Кореновска.

Три дня заседали региональные лидеры, и в итоге из всех остались только два кандидата на пост главы государства, Симаков и Белов, представители двух самых больших семей и зачинатели всего дела об объединении регионов в Кубанскую Конфедерацию. Силы были равны, оба имели примерно поровну власти, воинов и сторонников в других группировках. И в один из дней, когда выборщики и претенденты, так и не приняв окончательного решения, разъехались по своим лагерям, раскинутым вокруг разорённого и разгромленного Краснодара, Евгений Симаков до стоянки своих войск так и не добрался. Весь кортеж ейского главы был полностью уничтожен одной из банд мародёров, которая по непонятной причине вернулась в город. Банду догнали и изничтожили, между прочим, это сделала дружина Беловых, а на месте того боя, где был убит Симаковстарый, быстро подоспевшие на выручку гвардейцы нашего Четвёртого батальона, которыми командовал отец моего командира полковник Ерёменко, в живых обнаружили только одного человека. Вы догадались кого? Правильно, это был нынешний диктатор, а тогда всего лишь сын главы клана, двадцатипятилетний Николай Симаков.

Итак, первым президентом Конфедерации стал тогдашний глава семейства Беловых, а уцелевший Симаков, в бою прикрытый телом своего отца, с разбитой в хлам правой ногой и тремя сквозными ранениями отправился домой. Именно в то время он получил от Юрия Белова, своего ровесника, с которым не ладил на личной почве, как говорили, изза женщины, обидное прозвище Недобитая Хромоножка. Годы прошли, а наш диктатор, видимо, этого не забыл до сих пор.

Старший Белов правил в столице пять лет, многое смог сделать и, когда пришла пора покинуть пост президента, с удивлением увидел, что ему на смену готовится заступить выживший Николай Симаков. Что тогда происходило, даже Денис Ерёменко не смог узнать. Но между главами кланов вспыхнул конфликт, и как итог – кровная вражда. Беловы подтянули всех своих сторонников и заблокировали кандидатуру Николая на пост президента, а тот вступил в союз с Семёновыми, и главой государства стал лидер их клана Владимир.

Новый президент основал КОФ, реанимировал промышленность, расчистил город от большей части развалин, восстановил ТЭЦ, улучшил положение своей семьи и укрепил власть государственных законов Конфедерации. После чего в самом конце срока своего правления тихо скончался от сердечной недостаточности, а ему на смену, опять же при поддержке Симакова, пришёл Андрей Драгунов. Снова летели годы, страна укреплялась, а между кланами тихо шла тайная и невидимая война, и в 2049 году на дом Николая Симакова в Ейске было совершено нападение. Сам глава семейства в это время был вне своего особняка, находился с тремя старшими сыновьями на одном из заводов, так что не пострадал. Но во время боя погибла его жена и двое младших детей.

Официальная версия гласила, что, как всегда, работала дикая бандитская группировка, скрывшаяся от возмездия в ПримороАхтарской пиратской республике. Разбойников было не достать, по крайней мере на тот момент. Но кто были заказчики, будущий диктатор понимал очень хорошо и вскоре нанёс ответный удар. Спустя два месяца от рук неизвестного снайпера погиб старый Белов, первый президент Конфедерации, и один из его внуков. Беловы решили, что это уже слишком, и подняли против Ейска все свои дружины и территориальные войска, договорились с пиратами, да ещё и наёмников набрали под тысячу стволов. И быть бы кровавой бойне, но появился тогдашний глава государства Драгунов, да не один, а с тремя гвардейскими батальонами за спиной, войсками быстрого реагирования и территориалами из других регионов.

Все заинтересованные стороны сели за стол переговоров, и путём компромиссов и договоренностей мир между кланами был заключён. Дочь Юрия Белова выходила замуж за Геннадия Симакова, сам Николай должен был стать четвёртым президентом, а крайними во всех бедах и нападениях объявили примороахтарских пиратов. Так началась война против азовской вольницы, и спустя два года Николай Симаков стал главой государства. Что было потом, я уже знал, так как многие события происходили на моих глазах.

Президент стал диктатором. Бунт недовольных региональных лидеров был подавлен. А Беловы отстоялись в стороне, так как у них был свой резон. Им было обещано, что именно дети Геннадия Симакова, наполовину Беловы, унаследуют всю полноту власти после диктатора. Однако Гена надежд отца не оправдал, предал родное государство, сдал свой корпус врагам, а его дети в наследство от отца получили нехорошую репутацию и клеймо потенциальных предателей.

СлавяноКубанский клан вновь оказался на обочине. Но, видимо, Беловы чегото подобного и ожидали, так как особо не расстроились и сложившееся положение дел приняли как должное. И только Юрий, решивший, что его предали и обманули, всё ещё продолжал мутить воду. Братья и сёстры пытались образумить его, вот только он никого и слышать не хотел, и тогда семья отошла от него и заняла выжидательную позицию. И как знак того, что они не поддерживают намерений своего брата, его демонстративно покинули клановые дружинники, а из бизнеса опального Белова были выведены почти все капиталы других членов семьи. Так что теперь он был сам по себе. И хотя Юрий оставался членом клана, если он будет убит некими бандитами с большой дороги, то особо рыть землю и искать виновников никто не станет. Не то время, однако, чтобы враждовать с правителем, да и возможности уже не те. Крупный отряд наёмников в Конфедерацию не проведёшь, территориальные войска отобрали, а дружина в две сотни бойцов против всей государственной военной машины не играла. Правда, оставались киллеры и удары исподтишка, но для этого надо было иметь решимость бороться до конца и нужен был лидер, который заставит клан выйти на тропу войны. А старший из братьев Беловых, Максим, от природы был миролюбив и хотел только одного – жить без потрясений и растить своих внучат.

Такая вот несколько запутанная ситуация взаимоотношений двух кланов, между прочим самых крупных в Конфедерации, и если копать историю остальных, которые здесь шли мимоходом, то можно потратить на это треть своей жизни и постоянно находить для себя чтото новое. Впрочем, интерес интересом, а я узнал, что хотел. За Юрия Белова никто мстить не станет, но для этого нужен стрелочник, и благодаря агентуре всё того же вездесущего Дениса Ерёменко он вскоре был найден. Им оказался очень удачливый и чрезвычайно дерзкий разбойный атаман Хрипа. Отряд у него был небольшой, полтора десятка стволов, а базировался он гдето в районе Крымска. Против охраны Южной торговой Биржи в двадцать человек банда Хрипы ничто. Но это вопрос второстепенный, потому что брать логово Юрия Белова будут не разбойники, а мы, и сам преступный авторитет с его людьми был нам нужен только для прикрытия.

Неделю я обрабатывал информацию, готовил людей к проведению силовой операции и по новым картам нашего Генштаба изучал обстановку вокруг объекта – новостройки на окраине СлавянсканаКубани. Предварительный план имелся, и за эти дни он приобрёл реальные очертания. Дело оставалось за малым: узнать, когда состоится сходка заговорщиков, в основном всяких мелких подручников семьи Беловых, и выследить атамана Хрипу.

С первым вопросом разобрались быстро, съезд бунтовщиков планировался на тринадцатое декабря, а вот со вторым, поиском разбойников, пришлось повозиться, и атамана Хрипу с его отморозками удалось достать только десятого числа, за три дня до проведения акции. Этот лихой хлопец, оказавшийся совсем молодым парнем с вырванными ноздрями, беглый каторжник с Дона, прятался в лесу на берегу Варнавинского водохранилища. А разыскать его удалось, только заплатив хорошую взятку одному из территориальных правоохранителей из Крымска, некоему майору МВД Тофикову, по кличке Тофа, который прикрывал «лесных братьев» и имел долю с каждого разбойного налета.

В нападении должны были принять участие двадцать проверенных в деле гвардейцев и два десятка казаков, хороших пластунов. Всего набиралось сорок воинов, на молчание и верность которых я мог полностью рассчитывать. Для остальных наших воинов, остающихся на базе, занятия и тренировки продолжались по плану, а про убывающих бойцов было сказано, что в качестве поощрения они отправляются во внеочередной отпуск. Пришло время начинать работу, и после поимки Хрипы с его разбойниками, которых потихому спеленали пластуны Игнача, план вступил в третью фазу.

По всем питейным заведениям СлавянсканаКубани прошлись никому не известные бродяжки и разнесли слух, что на Бирже скоплены огромные запасы золота и серебра, а охрана – полные лопухи, которые мышей совсем не ловят. Рассказчики были хороши, так красочно расписывали богатства Юрия Белова, что весь городок в двадцать пять тысяч человек стал говорить только об этом. Всё же слово «Биржа», произносимое только с большой буквы, уважение внушает. И рядовому обывателю мерещатся промышленные магнаты, хитрые финансисты и толстые купцы, которые, вот же жлобы такие, хранят своё добро в глубоких подвалах неприметного приземистого здания на выезде из города.

За первым слухом, всего за день до сбора заговорщиков, прошёл второй, что разбойник Хрипа решил прибрать накопленное купцами добро и ограбить Биржу, а совсем недавно его видели в районе посёлка Сербин, который расположен неподалеку от города. И в этом поселении разбойник встречался с какимито неместными наёмниками и беглыми дезертирами из территориальных войск. Что бы подумал и как бы поступил начальник охраны Южной торговой Биржи, который наверняка собирает городские новости? Думаю, что если он профессионал, то доложится вышестоящему начальству, то есть Юрию Белову, и через местное управление МВД наведёт справки о том, кто же такой Хрипа и что он сможет сделать. Как итог, он должен решить, что разбойников опасаться не стоит, а не подтверждённые ничем конкретным слухи только и останутся очередной сплетней. Однако на охрану вверенного его заботам здания он выведет всех своих бойцов без исключения и обязательно будет держать связь с территориалами, которые в течение десяти минут смогут оказать ему помощь. Всё правильно, так и должно быть, главное – суета, а слухи продолжают работать.

Дело к вечеру, и гости Юрия Белова съехались к Бирже. Площадка перед зданием освещена светом мощных электрических ламп, а на входе и вокруг здания прогуливаются охранники, не только штатные, но и дополнительные, из числа тех, кого принято называть доверенными лицами или попросту телохранителями. Вооружение у них не очень, на виду только пистолеты и карабины Симонова, выпускаемые на КОФ, хотя должны быть и автоматы.

Пользуясь ночной темнотой, мои бойцы полукругом окружили Биржу по периметру и теперь ожидают сигнала к атаке. Местные охранники ко многому готовы. Но вряд ли у них имеется серьёзная воинская подготовка. И как бы мне ни хотелось сделать всё в лучших традициях спецназа – провести операцию тихо и бесшумно, от этого пришлось отказаться, так как нести ответственность за смерть одного из Беловых мне совсем не интересно, а потому придётся изображать из себя лихих разбойников.

Всё! Процесс пошёл. В центре городка началась сильная пальба, а спустя всего несколько минут ярким огнём вспыхнуло сразу несколько зданий. Это десять гвардейцев, одетых в рванину лесных бродяг, кидают в магазинчики и торговые лавки бутылки с зажигательной смесью и почём зря стреляют в тёмное небо из карабинов. Сейчас они пошумят и отойдут на окраины городка, а территориалы МВД в любом случае просто обязаны кинуться за ними в погоню, и, даже если начальник охраны Торговой Биржи вызовет их на подмогу, они всё равно опоздают как минимум на пятнадцать минут.

Пока всё идет по плану. Я откатываюсь от места наблюдения назад и прохожу в небольшую рощицу у дороги. Здесь, в небольшой балочке под охраной нескольких пластунов находятся Хрипа и семеро его разбойников, которые правильно поняли наше предложение о сотрудничестве и готовы засветить перед гостями Биржи свои лица. На голову опускаю чёрную маску с прорезями для глаз, из кармана достаю ручной фонарик на батарейках и, осветив безносое лицо разбойного вожака, который сидел чуть в стороне от своих «лесных братьев», я задаю ему вопрос:

– Ну что, Хрипа, ты готов?

– Готов, начальник, только смотри, если обманешь меня, я к тебе с того света ночами во сне являться буду.

– Моё слово крепкое. Как мы с тобой договорились, так и будет, твоих всех прибьём, а тебя с собой заберём. Ты мне ещё пригодишься, так что живи.

– Ладно, верю тебе, – пробурчал разбойник. – Всё равно у меня выхода нет.

– Это точно.

Я отхожу. Ко мне подходит Игнач, которому, собственно, и придётся руководить всей операцией по зачистке бунтовщиков. А у меня сегодня роль обычного контролёра.

– Когда начинаем? – спрашивает казак.

– Через пять минут, как только территориалы к окраинам оттянутся, и смотри, я только наблюдаю, а всем боем командуете вы с Крепышом. Работы у нас впереди много, а я попросту не смогу в каждой акции участвовать. Твои пластуны держат периметр, а гвардейцы во главе с Крепышом работают внутри. Так что принимай командование, начало боя за тобой.

– Есть принять командование! Всё делаем как задумано, изменений никаких?

– Да, как вчера определили, так и работаем. Наши бойцы в масках и бандитском тряпье, оружие используется самое простое – карабины, пистолеты и гладкоствольные ружья. Охранники напряжены, но мы полюбому подготовлены лучше, чем они, да и пути отхода к их казарме мы перекрывать не будем, пускай туда и стекаются, а нам лишние жертвы не нужны. За основной группой идут разбойники, а внутри самой биржи светим Хрипу. Побольше пальбы и криков. Кончаем заговорщиков, изымаем бумаги и из оружия убитых охранников добиваем выживших разбойников. После чего поджигаем здание и отходим.

– Может, и Хрипу вместе с его бандитами рядом уложить?

– Нет, главарь нам ещё послужит. Оттянем его на нашу базу, и пусть в клетке сидит, вроде пугала. Мутных дел впереди ожидается немало, и на разбойника можно свалить почти всё.

– А если он сбежит?

– Спокойно, Игнач. У нас вся жизнь в эти «если» упирается, так что за ним надо хорошо присматривать, и никуда он от нас не денется. Всё может случиться, от случайностей никто не застрахован. А вдруг ктото из бойцов проговорится? А вдруг слух пройдёт, что это мы Белова убрали? А вдруг нас начальники сдадут? Вопросов много, а ответов нет. Так что безносый – это далеко не самая большая наша проблема. Пусть живёт.

– Действительно, – согласился казак и, обернувшись к своим пластунам, немного повысил голос и стал отдавать команды: – Начинаем! Всем штурмовым группам выдвинуться на исходный рубеж!

Воины молча кивнули, три пластуна и Игнач исчезли в темноте, а ещё пятеро остались со мной и, развязав разбойников, раздали им традиционное оружие бандитов, помповые ружья, охотничьи двухстволки и два винтовочных обреза. Все стволы, разумеется, без боеприпасов.

– Вперёд! – скомандовал я и, вооружившись таким же, как и у разбойников, дешёвым помповым ружьём, встал рядом с оставшимися пластунами, позади бандитов. Разбойники неуверенно двинулись на выход из рощи, а я подбодрил их: – Не дрейфь, мужички! Сейчас дело обтяпаем, отпущу вас на все четыре стороны и даже от хабара кусок отломлю!

Вряд ли они мне поверили, но шаг свой убыстрили, а походка стала уверенней. Хорошо с ними парни поработали, запугали разбойников как следует, и ни один не пытается сбежать. Ведь они реально понимают, что на смерть идут, а всё равно на чтото надеются и верят в самый лучший исход.

Гдето в центре города был слышен рёв ручной пожарной сирены и стрельба из автоматического оружия. Это территориалы опомнились и изображают активность, и тут в эти звуки добавились первые выстрелы наших стрелков, выбивающих охранников, которые находятся на освещённом пятачке света перед входом. Мы идём не спеша. Приземистое здание Биржи всё ближе, и, когда через пять минут мы подходим вплотную, дорога внутрь уже расчищена, а бой сместился влево, к казармам охранников и домикам для обслуживающего персонала.

Хрипа оглянулся на меня и спросил:

– Что дальше?

– Входи внутрь и кричи побольше.

Через выбитую дверь недружной толпой разбойники втискиваются в здание, где уже находятся две наши штурмовые пятёрки, а я следую за ними. Что сказать про Биржу? Особото и расписывать нечего – большой зал и конторки, столы и куча деловой документации на полках рядом с ними, а встроенные в потолок лампы освещают помещение неярким светом. Самая обычная деловая обстановка. И только испуганные служащие, ничком лежащие на полу, всем своим видом говорят о том, что здесь чтото не так, как всегда. В здании при этом тихо, а бой идёт во дворе и на улице.

– Где? – спрашиваю я одного из командиров пятёрок.

Он понимает, о чём мой вопрос, и молча кивает на коридорчик, который упирается в мощную резную дубовую дверь. Двигаюсь в указанном направлении, по нескольким крутым ступенькам спускаюсь в большой и просторный полуподвальный кабинет и обнаруживаю наши цели. Здесь вокруг круглого стола расположились семеро испуганных происходящими событиями предпринимателей средней руки и сам глава Биржи Юрий Белов.

В отличие от своих гостей местный хозяин абсолютно спокоен. Седоватый мужчина чуть старше пятидесяти лет, одетый в тёмносиний дорогой костюм из последней коллекции столичного магазина «Анастасия». Короткая стрижка горшком, небольшая бородка и аккуратно подстриженные пышные усы. Откинувшись на высокую спинку кресла, изпод полуопущенных век Белов наблюдает за моими воинами, которые стоят вокруг стола. И кажется, что ничто в этом мире его не интересует. Эдакий уставший от жизни и всё повидавший на своем веку человек, который прекрасно осознает, что его конец близок и он не в состоянии хоть чтото изменить.

– Старший, – обращаюсь я к Крепышу, лицо которого, так же как и у всех моих бойцов, скрыто чёрной маской, – доклад!

– Документы у нас! – Сержант кивает на вскрытый тяжёлый сейф, стоящий в углу помещения.

– Работаем! – даю я команду, и помповое ружьё с моего плеча опускается на уровень груди.

Нажимаю на спуск, и ствол оружия выбрасывает из себя заряд крупной картечи, которая превращает голову Юрия Белова в кровавое месиво из костей и мозгов. Ко мне подключаются бойцы, звуки выстрелов ружей гулко бьют по барабанным перепонкам, а всё вокруг заволакивает сизая пороховая гарь.

Спустя полминуты воины проверяют трупы и докладывают:

– Чисто!

– Чисто!

Звучит одиночный выстрел, одно из тел на полу резко дергается, и снова то же самое слово, что и у остальных:

– Чисто!

– Старший, командуй отход! – Развернувшись на выход, я покидаю место сбора заговорщиков, а позади меня на стол, за которым всего двадцать минут назад в то время ещё живые люди решали свои важные вопросы, летят бутылки с зажигательной смесью.

Снова я оказываюсь в основном зале Биржи. Здесь идёт самое настоящее театрализованное представление, в котором Хрипа – ведущий актёр. Разбойный вожак в сопровождении своих бандитов носится от одного конторского служащего к другому, поднимает их с пола и выкрикивает:

– Где золото, где ваша казна?!

– У нас только бухгалтерия и ценные бумаги, – отвечает ему очередная жертва, пожилой дедушка со смешными круглыми очками, которые сползли ему на нос.

– Ааа! – в бешенстве ревёт Хрипа, бросает старика и мчится к другому человеку.

– Босс! – Я останавливаю его. – Пожар! Надо срочно линять! Бежим! Здесь пусто! Тофа нас обманул, никакого золота здесь нет!

Разбойник и его люди на миг замирают, и Хрипа, повернувшись к своим людям, машет рукой на выход:

– Братва, айда на улицу!

Все вместе – бандиты и мои люди – покидают здание Биржи. Конторские работники ещё внутри, выберутся только тогда, когда припечёт, а раз так, то самое время разобраться с разбойниками. На площадке перед зданием уже стоят пластуны Игнача, и у каждого трофейный ствол, карабин СКС или наган. По плану именно на них ложится ответственность за людей Хрипы.

Мои воины, выхватив из толпы вожака, отходят от бандитов, и казаки открывают огонь. Основная группа движется в сторону недалёкой придорожной рощи, где мы сидели в засаде, а люди Игнача прикрывают нас и растаскивают тела уничтоженных «лесных братьев» по площадке. Заодно пластуны оставляют им снаряженное оружие, несколько гранат и сумку бутылок с зажигательной смесью. Сейчас пожар разгорится, большая часть улик исчезнет, и останутся только работники Биржи, которые видели Хрипу, наполовину обугленные тела разбойников, слухи и труп майора Тофикова, который завтра найдут на окраине Крымска.

Задача выполнена, все приличия соблюдены, и теперь можно возвращаться домой. Два дня пешего хода на юговосток в сторону Крюковского водохранилища, где нас подберут грузовики, и всё, что нам останется, – это проследить со стороны за тем, как поведут себя люди Беловых. Если начнут усердствовать в расследовании, значит, клан затаил зло, а если примут версию про потерявшего берега Хрипу, с подачи Тофы осмелившегося напасть на Биржу, то можно относительно спокойно жить дальше.

Ночь. С тёмного неба посыпал густой снег, первый в этом году. Хорошо. По такой погоде идти легко, а до Крюковского водохранилища путь неблизкий, и на большой привал времени не будет.

Глава 17

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

25.12.2062

День не задался с самого утра. Только я позавтракал, как раздался звонок с тренировочной базы отряда в Гвардейском. Калуга доложил, что один из наёмников, ловкий парень с необычным в наших краях именем Юрген, смог проникнуть в контору, где хранилась часть отрядной казны, восемь сотен золотых, взломал замки на ящике с деньгами и, похитив денежные средства, покинул территорию части.

У Юргена была фора в три часа. Но далеко он уйти не сможет, так как за ним в погоню рванулись сразу четыре десятка бойцов, и мой казначей клялся, что в течение суток проблема с вором будет решена. И мне хочется в это верить. Но деньги – не самое главное, а вот что боец может попасть в руки территориалов или сотрудников ГБ, со счетов сбрасывать не надо. Вряд ли этот наёмник из Невинномысска чтото видел, что ему видеть не положено. Но это удар по репутации и широкая огласка того факта, что купец Мечников имеет своё собственное военизированное подразделение. И хотя в этом нет ничего страшного, у нас всё по закону, пока об этом знает ограниченный круг людей, и меня это полностью устраивает.

На время выбросив из головы воришку, я собрался отправиться в город, но тут появилась Мара и сообщила, что заболел Игорь. Вот же напасть! Пришлось отложить дела и из городской больницы привезти доктора, который долго возился и сообщил, что в принципе ничего страшного, обычная простуда. Он прописал целый список настоек и растирок, а они у нас имеются только в центральной городской аптеке. Так что отвезли врача обратно в больницу, накупили целый пакет лекарств – и скорее домой.

По приезде позвонил в Гвардейское. На след беглеца вышли, он направляется в сторону УстьЛабинска. Но больше пока ничего. Настрой был совершенно нерабочим, вновь выезжать в город не хотелось, и я решил скоротать время за изучением совершенно секретного документа – показаний пятого иерарха Звёздного клана Балана, которые я всё же смог получить через своего патрона полковника Ерёменко. Только присел, попытался сосредоточиться и собраться с силами, как домоправительница Ильинична объявила, что к нам пожаловал гость, да такой, какого я и ожидать не мог. Православный священник из столичного храма. И, тяжко вздохнув, я отправился встречать духовное лицо.

Странно, что понадобилось в моём доме священнослужителю? Ведь к религии я в принципе равнодушен. Да и про то, как у нас в Конфедерации обстоит дело с религиозными течениями, я знаю не очень много. Вроде бы есть несколько христианских храмов, и два из них в столице. Кроме того, имеются мусульманские мечети, то ли три, то ли четыре. А помимо этого существует родноверие, то есть славянское язычество и капища древних богов, как правило, все в лесах и горах на побережье. И недавним законом диктатора именно эти три духовных движения были признаны основными. Но по большому счёту народ у нас в храмы ходить не любит.

А всё потому, что так исторически сложилось, что на территории бывшего Краснодарского края очень немногие священнослужители пережили времена Хаоса. Их и до прихода чумы было не так уж и много, а после всего того, что случилось в Чёрное Трёхлетие и смуту, последовавшую за ним, выжили считаные единицы. Некому нести свет своей истинной и единственно правильной религии в массы, так что пока это только некая дань моде для узкого круга лиц, и не более того. У нас всё же не Тула, где правят церковники, не Халифат с его пророком, не Крым с имамом во главе, и не Харьков с его сатанистами. И лично я считаю, что у нас с религией всё хорошо. Её почти нет, и это нормально. Может, потом, когда я стану дряхлым немощным стариком и начну всерьёз бояться смерти, тогда и ударюсь в поиск духовной пищи, а пока мне некогда.

Православный священник, вошедший в гостиную, где я решил его принять, впечатление производил неплохое, по крайней мере на первый взгляд. Высокий статный мужчина лет около пятидесяти. Живые умные карие глаза, испещрённое морщинами лицо, длинные тёмные волосы с густой сединой и побитые артритом руки – вот на что я обратил внимание сразу, а чёрный балахон и солидный золотой крест на шее – это второстепенный антураж, и только.

На входе священнослужитель остановился, оглядел гостиную – два диванчика, два столика, на полу пара паласов, а на стенах ковры, всё как у обычных людей, скромно проживающих на Кубанской набережной. Никакой помпезности, всё функционально и достаточно обыденно. Взглядом он обшарил углы и поморщился. Понимаю почему, так как смотрел старые фильмы и во многих встречал сцену, где верующие крестятся на иконы, висящие в углу комнаты. Что поделать, у меня подобные ритуальные символы отсутствуют как излишние.

– Проходите. – Я указал священнику на один из диванов, стоящий подле окна.

– Дада, – ответил он и, прервав свой нескромный осмотр, сел на указанное ему место.

Я занял позицию напротив него, скрестил перед собой пальцы рук и спросил:

– Выпьёте чтонибудь с морозца – чай, отвар, горячее молоко или что покрепче?

– Нетнет, спасибо.

– Как знаете… – Сделав паузу, я задал вопрос: – И кстати, кто вы?

– Ах да, – всплеснув руками, сказал священник. – Меня зовут отец Евстафий, я настоятель СвятоГеоргиевского храма.

– Это тот, который в прошлом году на улице Седина восстановили?

– До восстановления ещё очень далеко, только стены чуть подновить смогли и внутри некоторый порядок навести, но он самый и есть, храм Святого Георгия Победоносца.

– И что вас привело в мой дом?

Отец Евстафий несколько замялся, видимо не зная, как и с чего начать разговор, прокашлялся и сказал:

– Видите ли, Александр, дело моё несколько необычное, и начну я с того, как вышел на вас и почему пришёл именно к вам. Несколько дней назад один из наших прихожан навестил питейное заведение неподалеку от храма и там познакомился с молодым парнем, которого зовут Семён Бойко. И этот повольник поведал ему о том, что в городе Туле сохранилось православное христианство, есть патриарх и два епископа. Разумеется, нас это заинтересовало, и мы хотели бы установить связь с братьями по вере и больше узнать о государстве, где правит вера Христова и соблюдаются библейские заповеди. Вчера я лично встречался с Семёном, но он наотрез отказывается сотрудничать с нами. Мы предлагали за его помощь, как проводника к Туле, солидное денежное вознаграждение, а он ссылается на вас и говорит, что не может решать такие вопросы самостоятельно, поскольку дал вам клятву верности.

«Вот же Сеня, вот любитель погулять, – подумал я, – сам лясы под винишко поточил, православных раззадорил, а теперь в кусты, и на меня стрелы перекинул. Тото он с самого утра в тире под домом сидит и носа оттуда не кажет, хотя я звал его с собой в город съездить, и ранее он никогда не упускал случая на машине покататься да перед барышнями столичными покрасоваться. Подставил он меня, не серьёзно, но всё же».

– И вы, отец Евстафий, хотите, чтобы я приказал ему оказать вам содействие?

– Вопрос так не стоит, поскольку мы понимаем, что церковь и вера православная для вас значат не очень много. Мы хотим нанять вас, Александр, как купца, который ходит в дальние земли и ищет для себя выгоду. Насколько я понимаю, у вас есть спаянная и проверенная дорогой команда, которая этим летом ходила в Дебальцево и дальше, а также опыт переходов по диким землям. Проведите меня и моих молодых учеников к Туле, а Бойко, раз уж он всё равно подчиняется вам, будет в этом походе проводником.

– К сожалению, это невозможно.

– Но почему? Поверьте, мы в состоянии заплатить за ваши услуги. И это будет очень приличная сумма. Скажите, сколько вы хотите?

– Дело не в деньгах. Все дороги перекрыты сектой сатанистов, отец Евстафий. А обходные пути слишком неудобны и не менее опасны, чем прямые, и даже если бы я согласился, то пройти к Туле всё равно не смог бы. Возможно, со временем чтото изменится, а пока не надо тешить себя пустыми надеждами. Данное предложение я не приму.

Священник озадачился, с полминуты помолчал и выдал:

– Вы не хотите нам помочь, потому что не верите в Спасителя и питаете неприязнь к христианству?

– Чушь! Вопросы веры меня не интересуют. А вот сохранность моих людей – да. Поймите, я вас не обманываю. Мне нет в том никакого интереса – ни духовного, ни финансового. Просто шансы пройти минимальны.

– Но они есть?

– Конечно.

– Раз так, то мы найдём других проводников, и всё равно я дойду до Тулы, увижу патриарха Русской православной церкви и получу его благословение на духовный подвиг.

– Желаю удачи. Однако будьте осторожны, и если попадётесь сектантам, то не раз вспомните мои слова и пожалеете, что потянули на смерть своих молодых послушников, которые больше пригодились бы здесь.

– С нами Бог! – Евстафий порывисто встал и направился к двери, у которой на мгновение замер, обернулся, хотел ещё чтото сказать, но удержался и вышел.

Вот и поговорили. Незваный гость покинул мой дом, а я направился в стрелковый тир, где и нашёл болтуна, который находка для шпиона. Сеня, поджав под себя ноги, сидел на небольшом коврике и, разложив перед собой на промасленной плащпалатке разобранный ПКМ, занимался его чисткой. С недавних пор я стал опасаться нападения, и в доме кроме штатного водителя всегда находилась тройка бойцов из моего отряда. В этом районе города тихо и бандиты не шалят, но всё же излишняя предосторожность не повредит. Пока состав этой тройки был неизменен: Сеня, Лист и Сало.

– Привет, Мечник. – Бойко помахал рукой, в которой был зажат кусок грязной ветоши.

– Угу, – пробурчал я и сел на небольшую табуретку рядом с ним. – Ко мне тут святоша один заходил.

– Евстафий? – Сеня поднял голову и обеспокоенно посмотрел на меня.

– Он самый.

– И чего он хотел?

– А ты не догадываешься, Сеня? Сначала разговоры про свою родину в питейном заведении заводишь, а потом со священниками разговариваешь, и я об этом узнаю, только когда местный настоятель ко мне самолично приходит. Непорядок, Сеня, так быть не должно.

– Да я этому сначала никакого внимания не придал, а потом уже както не сложилось переговорить. Думал, что всё обойдётся.

– Хм! – усмехнулся я. – Думал он. Думать надо меньше, а оглядываться и делиться с командиром новостями – больше.

– Ладно, проехали.

– Пока нет, Сеня, не проехали. Ты с этим Евстафием много общался?

– Один раз только, вчера. Он сначала про Тулу расспрашивал, а это ведь не тайна какая. Вот я и давай байки травить, а Евстафий угощал за свой счёт, так целый вечер и просидели. Потом он предложение сделал, за пятьсот конфов его самого и ещё десять человек молодых послушников провести к границам туляков. Деньги очень хорошие, спору нет, но я отказался, не те это люди, с которыми можно к цели пройти.

– И как тебе этот настоятель показался?

– Это опасный человек, Мечник. Он как сатанисты. Те фанатики, и этот подвижник, который веру свою воскресить хочет, такой же. Ведь ни подготовки нет, ни здоровья, а всё же попрётся на север да там и сгинёт.

– Вот и я так подумал, и тоже ему отказал. – Посмотрев на ПКМ перед Бойко, я спросил: – А почему ты пулемёт чистишь, а не Лист?

Сеня шмыгнул носом:

– В карты проиграл, вот за него и делаю всю грязную работу. Сейчас ствол отдраю, а потом Лист сам пулемёту ещё раз полную разборку сделает.

– Видать, времени у вас свободного много, раз на карты его выкраиваете. Придётся напрячь вас чемнибудь серьёзным, чтобы дурака не валяли.

И только я это сказал, как появились два закадычных друга: Сало, за последнее время вновь отъевшийся и теперь напоминавший бульдога, и весело улыбающийся, довольный жизнью Лист. Пока с ними посидел, потом пообедал, провёл некоторое время за книгой по истории первобытных обществ и в который уже раз за день навестил сына, которому стало полегче, и он заснул. Жена постоянно находилась с ним рядом и не оставляла под присмотром няньки дольше чем на пять минут. Хорошая она мать и супруга, и в этом мне повезло. Как говорилось в одном старом фильме, «что ещё надо, чтобы достойно встретить старость?». Впрочем, до старости ещё далеко, а пенсий у нас в стране пока не ввели, так что надо идти работать.

Настроение улучшилось, и я всё же засел за свой ноутбук в кабинете и начал страницу за страницей просматривать показания Балана, который выкладывал о своём ублюдском обществе всё, что только знал. Час шёл за часом, и отвалился я от стола только в районе восьми вечера.

Накинул на себя толстый тулуп и вышел прогуляться во двор. Мне было необходимо пройтись и утрясти всё то, что я сейчас пропустил через себя. На улице с тёмного неба сыплет мягкий снежок. Он ложится на асфальт и приятно хрустит под ногами. Принципиально не люблю зиму, но такую тихую погоду уважаю. Думается без напряжения, а в душе появляется какаято непонятная лёгкость, которая смывает всю черноту и осадок, оставшиеся после прочтения показаний пятого иерарха.

Итак, что же можно сказать про Внуков Зари? Не очень много, но не так уж и мало.

Ещё до пришествия чумы в Харькове существовала антикультовая секта «Судный день» – развлечение для богатых мальчиков и девочек, которые искали острых ощущений, проводили ночи на кладбище, резали кошечек, рисовали пентаграммы и пели гимны собственного сочинения, посвящённые Сатане. И вот этот самый Судный день, коего они ожидали с таким трепетом, всё же настал. А у них на этот случай имелся весьма просторный бункер за городом. И как только в СМИ прошла информация, что чума выкашивает город НьюЙорк, двадцать человек живо собрались у своего убежища и там затихарились. Три с лишним года они просидели безвылазно в своём бункере, а что есть закрытое помещение и долговременная изоляция в нём, объяснять не надо. Это такой удар по психике, какой мало кто выдержит. И у тех, кто сидел в этом подвале, крышу снесло напрочь, и они сами себя убедили, что это именно они призвали чуму. Так закончилась игра, и начался путь Внуков Зари.

Из подвала сектанты вылезли в 2017 году, их было пятнадцать человек, как говорил Балан, двое умерли сами, а троих ритуально схарчили за ересь. Разумеется, для того, чтобы покорить мир, такого количества людей явно не хватало. Но их было достаточно, чтобы среди выживших собрать тех, кто был готов им поверить и пойти за лидерами туда, куда им укажут. Своей базой Внуки Зари сделали элитный дачный посёлок на окраине Харькова, в котором они прятались. И началось то, что происходило на Земле десятки тысяч раз до того, – создание нового племенного сообщества. Есть уверенные в себе и в своих силах лидеры, есть база, есть опустевший и наполовину выгоревший город неподалёку, а главное, имеется Цель всей жизни. Вперёд! Мир перед нами – и он будет наш! Примерно такие слова сказал тогдашний лидер сатанистов по кличке Ариох, и процесс пошёл.

А что из всего этого получилось, я мог наблюдать самолично. Существует один руководящий клан, Звёздный, во главе с десятью иерархами и двенадцать подчиненных, в каждом из которых по три иерарха. В каждом клане от восьми до десяти тысяч человек, не считая рабов, и у каждого своя цель, своя структура и своя специализация. Звёздные руководят, занимаются планированием, идеологией и шпионажем, а остальные, не останавливаясь и не ослабляя натиск, ведут войну против других поселений. На Луганск, Донецк и Дебальцево идут Ромбы: Красные, Зелёные и Фиолетовые, в общей сложности около пяти тысяч воинов. На Полтаву и Днепропетровск наступают Углы: Синие, Белые и Коричневые, пять с половиной тысяч бойцов. На Сумы двигаются Квадраты: Чёрные, Пустые и Жёлтые, четыре тысячи вояк. Воронеж и Дон достались Кругам: Золотым, Серым и Голубым, восемь с половиной тысяч самых отъявленных головорезов.

Конечно, вооружение у противника, а именно так я относился к сектантам, в большинстве своём самое примитивное, более девяноста процентов воинов вооружены холодным оружием, но это компенсируется отличной военной подготовкой и фанатизмом. Что им могут противопоставить Восточная Украина и Донское Царство? Очень немногое, в основном городские дружины да наёмников, и только в Дебальцеве, где мой тесть Кара уже вступил в первые боестолкновения с Внуками Зари, они должны получить достойный отпор. Хотя загадывать не надо, в этой жизни всякое случается, и даже такой опытный и грамотный командир, как Буров, далеко не гений стратегии и тактики. А значит, мне и моему непосредственному начальству остаётся только ждать развития событий и наблюдать за ними со стороны.

Меня больше волновало, почему Симаков не желает вмешиваться в эту проблему. Как ни крути, а вражеская шпионская сеть уже закрепляется на территории Конфедерации, и, даже несмотря на показания Балана, ни одного вражеского подсыла так выловить и не удалось. Ведь должен диктатор понимать, что рано или поздно, но нам придётся воевать с этими сектантами. Впрочем, наверняка у него есть на то свои причины, и одна из них – это то, что города на Украине и поселения вокруг Шахт – возможные будущие конкуренты нашего государственного образования. Поэтому посылать свои регулярные войска к ним на помощь диктатору попросту невыгодно, да и кроме Дебальцева об этом никто не просил. Эх, как бы нам это потом не аукнулось! Но, с другой стороны, мы и так только недавно из войны на несколько фронтов вылезли, и стране необходим хотя бы кратковременный отдых.

Сам не заметил, как проходил по двору полчаса и протоптал в снегу широкую тропу метров пятьдесят по длине. Хмыкнув, отправился на покой – принял душ и упал на кровать подле своей ласковой жёнушки.

– Саша, что тебя тревожит? – Она повернулась ко мне.

– Не обращай внимания, ничего серьёзного. Немного о торговле думка, немного о политике и совсем чуть о скором Новом годе.

– Вот как, – она состроила обиженное лицо, – нет бы обо мне подумал и о сыне.

– Ну что ты, милая? Про вас я не думаю, я вами живу, и мне совсем не важен мир, если в нём не будет вас.

– Не верю, – улыбнулась Мара и сделала вид, что хочет встать.

– А я докажу. – Мои руки обхватили её горячее и согревшееся в постели тело, а губы прижались к её губам, заскользили по груди и снова вернулись к губам.

Она подалась всем своим телом ко мне и еле слышно застонала. В предвкушении от предстоящей любовной игры, отрешившись от мира, я начал снимать с жены тонкую ночную рубашку, и в этот момент зазвонил телефон.

Облом! Причём облом полнейший, и от таких стрессов за несколько лет можно стать полным импотентом. Нет, всё же придётся и второй телефонный аппарат перенести в кабинет.

Мара поправила свою ночнушку и, чмокнув меня в губы, сказала:

– Иди уже, всё равно, если телефон зазвонил, то покоя не будет.

– Я скоро вернусь. – Накинув халат, я помчался к аппарату, который стоял в углу спальни, и всеми нехорошими словами вспомнил Калугу, который наверняка поймал воришку Юргена и спешил доложить об этом. – Да, Мечников у аппарата. – Я прижал трубку к уху.

– Саня, – раздался в динамике голос Ерёменко, которого я никак не ожидал услышать в такое время. – Тревога! Поднимай своих орлов и жди сигнала на выдвижение к столице.

– Что случилось?

– Замок Симаковых обстреляли из миномётов. Есть жертвы. Что и как, пока неясно. Но сам президент не пострадал.

– Это Беловы?

– Не похоже на них. Всё! Будь на связи и разворачивай радиостанцию. Если что, я на твоих воинов рассчитываю.

Ерёменко положил трубку, и связь прервалась. Я повернулся к Маре:

– В столице неспокойно. Игоря на руки, прислугу с собой – и в подвал.

Не говоря ни слова, без криков и расспросов, жена быстро оделась и убежала в детскую комнату. Великолепная женщина, настоящая дочь своих родителей, а точнее, папаши.

Мне необходимо было связаться с базой. Однако телефон зазвонил сам. В этот раз на связь вышел тот, кого я и ожидал, Калуга, доложивший о благополучном возвращении воинов в Гвардейское и поимке вора. Он порадовал меня, а я «обрадовал» его тревогой. Разговор наш был коротким и чётким. Телефонная трубка смолкает, и я иду готовиться к возможному нападению врагов или иной какой пакости.

Глава 18

Кубанская Конфедерация. Невинномысск.

11.01.2063

В особняк Ерёменко меня вызвали в семь часов утра. У ворот встретился с Астаховым, и в дом нашего начальника мы направились вместе. Входим, и с порога нас встречают люди из симаковского клана, обыскивают и только после этого пропускают внутрь.

Мы в кабинете. Негласный шеф нашего отдела дальней разведки при ГБ Илья Симаков, с обмотанной бинтами головой, одетый в самую обычную армейскую горку, сидит за столом полковника Ерёменко. Сам глава отдела стоит от него метрах в трёх у окна, а наследник диктатора, постукивая ладонью по столешнице, то ли спрашивал, то ли констатировал факты:

– Как могло случиться, что враг совершил диверсию в столице?! Не понимаю этого. Где наша хваленая госбезопасность, которую все вокруг так боятся и уважают за профессионализм?! Почему оплошали войска быстрого реагирования?! Почему диверсантов не схватили ещё при переходе границы?! Как они попали в столицу?! Чёрт знает что происходит, а мы врагу ничего противопоставить не можем!

– Успокойся. – Ерёменко подошёл к парню, навис над ним всем своим массивным телом и слегка встряхнул за плечи. Илья както сразу сник, а полковник открыл небольшой шкафчик, стоящий рядом со столом, и достал из него бутылку водки и фужер. До краев наполнив ёмкость прозрачной жидкостью, он поставил фужер перед Ильей и потребовал: – Пей!

Симаков одним махом влил в себя граммов двести пятьдесят водочки, поморщился, прижал к губам тыльную сторону правой ладони, и вскоре универсальный русский антидепрессант подействовал. Илья успокоился, лицо его приобрёло более осмысленное выражение, и он сказал:

– Мля! Впервые со мной такое, что смерть так рядом прошла. Ещё бы один залп этих грёбаных миномётов – и всё, прощай мир живых и да здравствует загробная жизнь, самая лучшая и спокойная жизнь из всех возможных! Чтото я раскис, и хорошо ещё, что отец моей слабости не видел.

– Откуда миномёты стреляли? – спросил Ерёменко.

– С левого берега Кубани, от Верхнекраснодарского переката.

– Там ведь в охране взвод бойцов из ВБР стоит. Куда же они смотрели?

– Все мертвы, их ножами в первых сумерках порезали. Четыре поста по берегу стояло, и ни один тревогу поднять не успел, хотя там всё просто сделано, по кнопке ударил – и ракета в небо.

– Кто это был, уже выяснили?

– Предварительно, это старые знакомцы Мечника и Астаха. – Илья посмотрел на нас с капитаном, не встревающих в разговор родственников и начальников и скромно ожидающих, чем в связи с обстрелом замка Симаковых нас озадачат.

– Как это определили?

– Да и думать нечего, на стенке каждого поста пентаграмма красуется, кровью нарисованная, и у каждого погибшего солдата на щеке метка маркером – маленькая чёрная звёздочка.

– Миномёты нашли?

– Да, они их забрать и не пытались, отстреляли из четырёх стодвадцаток по десять мин, встали на лыжи и в сторону Горячего Ключа ушли. За ними в погоню почти полтысячи солдат рвануло, да из населённых пунктов по маршруту их следования группы перехвата вышли. Однако дальше болота начинаются и лес, так что, если вы правы насчёт подготовки вражеских диверсантов, а так оно, скорее всего, и есть, шансов поймать этих гадов не так уж и много.

– Сколько их было?

– По следам семнадцать человек насчитали. Нормальная группа глубинной разведки.

– А как они миномёты к берегу доставили?

– На самодельных санях. – Илья почесал свою опалённую огнём светлую бородку и добавил: – Эти минометы две недели назад были похищены в расположении Каратянской территориальной роты, которая на перевале Шаумяна стоит. Там тот же почерк, что и в этой операции: три охранника с перерезанными глотками, правда, знаков тогда сектанты не малевали. Видимо, не хотели, чтобы мы насторожились. Одно мне непонятно, почему именно обстрел, а не снайпер или ещё какая гадость.

– Ну, это как раз таки ясно. Запугивают и хотят показать, что даже у себя дома мы не в безопасности. – Полковник подошёл к окну и посмотрел во двор. Не оборачиваясь, он спросил Илью: – Что требуется от нашего отдела? Ты ведь не просто так с утра пораньше приехал?

– Конечно, – согласился Симаков, – не на водку заехал и не за успокоением. Отец хочет крови этих сектантов и нападения им не простит. Он не хотел в войну с харьковчанами всерьёз ввязываться, а тут они сами удар нанесли. Весной на Дон будет отправлена гвардия, Первая и Четвёртая бригады под командованием Крапивина. Этот корпус должен перекрыть границу, и если донцам потребуется помощь, то гвардия пойдёт на Шахты. Однако на Украину наши войска лезть не будут, и в тех краях работать будете вы.

– Почему не ГБ?

– Нечего, пусть шпионов на родной земле вылавливают, а то совсем расслабились. Чёрные погоны нацепили – и герои, а как до дела дошло, то и не почесались. Вы – отдел дальней разведки, так что вам и карты в руки.

– Когда начинать работу по Украине?

– С сегодняшнего дня. Что потребуется, обращайтесь напрямую. Оружие, боеприпасы, деньги и транспорт – всё будет. Астахов. – Илья посмотрел на капитана.

– Да? – откликнулся тот.

– Готовь свой отряд и через три дня выдвигайся на Ейск. Там погрузитесь на баржи, и они твой отряд переправят в Таганрог, где сейчас рота наших морпехов стоит. Твоя задача проста: пройти от этого города до Дебальцева и подробно разведать зимнюю дорогу. Нас интересует, в каком она состоянии по этому времени года, пройдут ли большие обозы и можно ли по ней перебросить тяжёлую бронетехнику.

– Понял, – отозвался Астахов.

– Так. Теперь Мечник. – Симаков обратился ко мне. – Твоя задача более простая и в то же время более сложная. Выйдешь на связь с Карой, допуск в радиоцентр тебе выпишут, и узнаешь, что ему нужно, чтобы дальше вести военную кампанию против сектантов. Сейчас дела у него обстоят не очень хорошо. За конец осени и декабрь Буров потерял двести сорок бойцов да треть боезапаса извёл. В общем, предварительно до весны ты пока в тылу и будешь обеспечивать заявки Кары. Ну а там – по обстоятельствам.

– Ясно. – Я кивнул, и мы с Астаховым отправились выполнять поставленную перед нами задачу.

Капитан занялся планированием своего зимнего похода от берега Азовского моря до Дебальцева, а я отправился домой. В полдень доставили пропуск в столичный радиоцентр, способный принимать и передавать радиосигналы на дальние расстояния. Медлить я не стал и спустя час был в нужном мне месте, расположился в неудобном продавленном кресле, на голову надел наушники, взял в руках микрофон с тангеткой – нажимаешь, пошёл сигнал, отпускаешь – прекращение передачи. Местный радист, приземистый широкоплечий мужичок с папироской в зубах, всё мне показал и объяснил, после чего вызвал базу наёмников Бурова, и вскоре я услышал простуженный голос тестя.

– Кто на связи? – спросил Кара.

– Мечник, – ответил я.

– Ты был прав, Саня, – без всяких приветствий наёмник перешёл к делу, а это означало только одно, что дела его обстояли плохо, – сектанты вояками оказались нешуточными, таких я ещё не встречал.

– Что у вас?

– Было три серьёзных боестолкновения, и в каждом мы получили триндюлей. Сейчас закрепились у городских стен и время от времени обстреливаем окрестные леса. На большее нас не хватает, а вылазки успеха не приносят. Эти сволочи словно чуют каждый наш шаг, мы влево, а они вправо, мы делаем рывок вперёд, а они уже у нас в тылу. Пока снег не выпал, ещё ничего, мои разведчики с ними на равных в лесу были, а как замело, так мы и проигрывать стали. У сектантов все бойцы на лыжах, а у меня, сам понимаешь, народ к ним не приучен.

– Кара, что с потерями?

– Почти треть личного состава выведена из строя, половина раненых, а остальные мертвы.

– Ты как, договор свой выполнишь до конца?

Некоторое время в наушниках было слышно только потрескивание статических атмосферных разрядов, с полминуты Буров думал и ответил:

– Да, договор выполню полностью и даже более того – по окончании контракта с Конфедерацией хочу здесь остаться. Слишком уж мне эти Внуки Зари насолили. Называй это как хочешь – уязвлённое самолюбие или озлобленность, а пока я их не уделаю, никуда отсюда не уйду.

– Кара, расскажи, как бои шли? Какова тактика противника?

– Началось всё, как и раньше. Обстрелы из леса и перекрытие дорог. Мы выдвинулись из города, пошли по открытой местности, дозоры ничего подозрительного не заметили, и тут – хлоп, три фугаса вдоль дороги и одновременный подрыв. В первом же бою полсотни человек потерял. После этого рассредоточил подразделения, и месяц прошёл нормально, мы их вполне спокойно по лесам гоняли, а они нас из луков обстреливали. Только первый снег выпал, они нам и устроили… Три недели назад плотно обложили две роты, которые на самых дальних позициях стояли, и мне с большими потерями и расходом боеприпасов удалось их деблокировать и к городу оттянуть. Последний бой был три дня назад. Невдалеке от города появился небольшой отряд, который от Стаханова пришёл, и с ними пленные из этого поселения. Ты знаешь, я всякого повидал и к чужой смерти равнодушен. Но когда они на снегу непонятные узоры расчертили и притянули какойто перевернутый крест с козлиной башкой на нём, да под этим своим символом стали людей резать, то и меня проняло. Такой изощрённости в пытках ни у кого никогда я не видел. Хотел попростому из миномётов весь этот бесовский шабаш накрыть. Однако местные жители и градоначальник попросили выручить стахановцев. Уступил им, вывел отряд в поле, решил отбить пленников, да не всё так просто. Сектанты людьми прикрылись, оттянулись к лесу, и снова то же самое, что и до этого. Мы с дружинниками на конях в поле, обстреливаем лес из пушек, миномётов и пулемётов, а они нас из чащобы стрелами закидывают.

– Значит, Стаханов пал?

– Наверное. Ни одного пленника мы так и не освободили, а устойчивой радиосвязи с этим поселением у Дебальцево и раньше не было.

– Как дальше с этими фанатиками воевать думаешь?

– Дождусь весны и попробую сам к ним в гости сходить, как ваш отряд. Сейчас оборона – это проигрыш. Мы делаем то, чего хотят они, и поодиночке они нас всех передавят, поселение за поселением, а лет через пяток и к вашим границам выйдут. – Буров прервался и сам спросил: – У вас что? Почему ты на связь вышел, а не штатный координатор? Чтото серьёзное?

– Да, у нас тоже не всё ладно. Подробности тебе шифром к вечеру сбросят. Мне говорили, что и так нормально, дикари наш разговор прослушать не смогут, но всё же лучше в чёмто остеречься. Скажу так: эти Внуки Зари и к нам добрались. Обстреляли столичный замок Симакова, и мне приказано тебе всячески содействовать и помогать. Что тебе нужно для весеннего похода?

– Боеприпасов побольше, мины и гранаты. Всё как обычно. Это по снабжению, и подробный список у ваших гэбистов лежит. Главное, Саня, люди нужны. Чем скорее, тем лучше.

– Сколько?

– Тысячу стволов, – выпалил Кара, – и качество бойцов меня не сильно интересует. Сможешь организовать поднаём воинов?

Теперь уже задумался я. Набрать за месяцполтора тысячу наёмников – это проблема. Но опыт в этих делах у меня уже есть, и связи среди вольного люда, шатающегося по нашему пограничью, тоже имеются. И, прикинув что и как, я решил, что вопрос решаем, и ответил Бурову согласием…

Прошли две недели, а вражеских диверсантов полностью так и не смогли уничтожить. Пятеро сектантов оторвались от погони и ушли в сторону бывшего Кавказского государственного заповедника. Конечно, поиски этих недобитков продолжались, и работали по ним самые лучшие специалисты. Однако в том, что их смогут изловить, я сомневался. Да и не на них надо было лучших следователей и офицеров кидать, а на то, чтобы вскрыть тех, кто им помогал. Не диверсанты основная проблема, а шпионская сеть, окопавшаяся у нас под боком. Именно она наиболее опасна, так как поставляла и продолжает поставлять противнику информацию, и именно шпионы обеспечивали проникновение вражеских бойцов на территорию страны. Впрочем, этим занимаются иные службы, а моё дело иное.

Всё это время я был занят тем, что собирал караван для Кары. Кажется, чепуха: закупи за государственный счёт боеприпасы и амуницию, тем более что везде полное содействие. Но список был слишком большим, и не всё, что Буров просил, имелось на армейских складах, так что четырнадцать дней – это я ещё быстро сработал. Наконец заказ тестя был полностью готов и груз отправился на Ейск. Оттуда оружие и боеприпасы переправят в Таганрог, который вновь, как и встарь, стал важным стратегическим пунктом. Там всё это добро будет ожидать наемников, которые сопроводят груз к Дебальцеву.

Дальше предстояло навербовать людей. В сопровождении трёх джипов и всех пяти грузовиков я вновь отправился на окраину Конфедерации в город Невинномысск, где находился Игнач с пятёркой своих пластунов. Казаки там уже десять дней, агитируют съехавшихся в поселение на зимовку вольных бродяг вступать в армию Кары. Как сообщал Игнач, люди есть, а потому я еду туда с грузовиками, дабы можно было сразу забрать рекрутов.

Джип шёл с трудом. Дорога плохая, хорошо ещё, что недавно трассу расчищали. А то бы пришлось к Невинномысску на поезде ехать. Мой водитель, Тугарин, чуть раскосый широкоскулый мужик лет тридцати, включил радио и начал крутить ручку настройки.

– Думаешь, чтото будет? – спросил я его.

– В прошлый раз, когда мы с вами приезжали, вышку ставили и говорили, что местное вещание восстановят. Оно у них только года три как прекратилось, а до того от самой чумы всё время работало.

– Ну, поищи, тем более что ехать километров десять осталось.

Да, кому чего. Кому заботы, а кому и радио. Вспомнился мой предыдущий приезд в Невинномысск, когда я набирал бойцов в свой отряд. Не совсем вовремя я тогда приехал. Повольники из Ставрополья только начинали сходиться в этот город с населением в восемнадцать тысяч жителей летом и около двадцати пяти – по зиме. Почему такой разброс? Я тоже поначалу удивлялся, а потом узнал, что и как, и всё стало болееменее понятно. После того как у нас было объявлено о создании Конфедерации и появилось государство, в это поселение, до чумы бывшее крупным узловым центром, к которому сходились дороги на Кавказ, Кубань и Ставрополь, собрались все, кому новая власть была не по нутру. Не враги и не друзья, а так, опасающиеся.

Поначалу ничего, беглецы и эмигранты жили как и все люди в одичавших районах России. Однако позже, лет двадцать назад, когда у нас промышленность восстанавливаться стала, а КОФ боеприпасы начал выпускать, в этот анклав пришли изменения. И Невинномысск превратился в место сбора и отдыха вольных бродяг, которых в Конфедерацию не пускали, но которые желали с выгодой продать свою добычу и прикупить патронов. Ещё позже здесь даже чтото вроде наёмной гильдии основали, через которую любой вольный стрелок или просто лихой парень, желающий подзаработать деньжат, мог получить заказ. А теперь это поселение в составе нашего государства, которому оставлен статус вольного города, так что в жизни местного общества практически ничего не изменилось. Летом это обычный пограничный городок. А чуть мороз ударил – курорт и база отдыха для людей кочевого образа жизни, мародёров, наемников, а порой и промышляющих на территории слабозаселённого Ставрополья разбойников.

Один из моих бойцов както сказал, что это кусочек Дикого Запада. Но я вестерны смотрел и скажу прямо: куда там этому самому Западу до наших реалий! Думаю, что любой суперковбой, пройдись он по одному из посёлков нашего фронтира, уже через полчаса был бы босой, с вывернутыми карманами или вообще раздетый и, возможно, с толстой дубовой колодкой на шее. У нас не Запад, а Восток, так что все бывает гораздо быстрее, круче и жёстче.

– Есть, поймал! – раздался радостный крик Тугарина. – Ай, молодцы! Всё же наладили вещание, теперь не так скучно будет.

В динамике раздался треск, и приятный женский голосок сообщил, что для своих друзей, настоящих крутых мужиков из Невинки, сержант Игнач из станицы Кавказской заказывает песню. И этот же голос добавил, что Игнач ждёт всех желающих пострелять и повоевать за деньги сегодня вечером возле трактира «Стрижамент», где и будет производиться подписание контрактов на службу в наёмном отряде знаменитого Кары.

Заиграла одна из старых мелодий. Тугарин, услышавший рекламу наших пластунов, хмыкнул. А я подумал о том, что будет интересно посмотреть, сколько людей соберётся вечером возле трактира «Стрижамент», в котором до прихода в город воинских частей Конфедерации заседала местная Гильдия наёмников.

Вскоре моё любопытство было удовлетворено, поскольку наша автоколонна подъехала к городским воротам. Я предъявил охранявшим въезд территориалам сопроводительные бумаги, и мы направились в город. Около десяти минут автоколонна петляла по кривым улочкам, и наконец машины остановились на стоянке рядом с широким и приземистым двухэтажным зданием. Это и был тот самый знаменитый трактир для наёмников и повольников, и именно здесь нас уже ожидал Игнач со своими пластунами.

– Привет, Игнач! – Я сел напротив сержанта, который примостился в самом светлом, просторном и, следовательно, почётном углу заведения. – Рассказывай, как у тебя дела обстоят.

– Салют, Мечник! – Крепкое рукопожатие. – Нам сколько бойцов для Кары надо набрать?

– Ты ведь знаешь. Тысячу стволов.

– Нормально. Значит, в три дня управимся.

– Не может быть! – Я не поверил и цыкнул языком. – Максимум, сколько наберём, сотен пять, и это если повезёт.

– Давай поспорим? – Игнач подался над столом чуть вперёд, видать, его на азарт пробило.

– А давай! – согласился я. – На что спорим?

– Ну, – казак почесал затылок, – если ты выиграешь, то я на тебя полгода бесплатно работаю. А если за трое суток мы наберём тысячу стволов, то ты мне на такой же срок жалованье удваиваешь.

– Согласен.

В победе я был уверен, поскольку считал, что здесь такое количество бойцов не набрать. Да, вольных и рисковых людей в городе много. Но воинов среди них – процентов пять, не больше, по крайней мере, в прошлый свой приезд в эти края я видел, что всё обстоит именно так. Однако я ошибался, и уже через шестьдесят часов был подписан тысячный контракт. Я проиграл, но дело было сделано, и для меня это основное.

Глава 19

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

16.01.2063

– Фамилия, имя, отчество, позывной, – уставшим и монотонным голосом спрашивает очередного претендента расположившийся за соседним столом пластун из казаков Игнача.

– Петренко Семён Павлович, – отвечает ему невысокий, но плотный дядя лет сорока в длинной кожаной тужурке и чёрном танковом шлеме. – Позывной Петруха Броневик.

Я сижу позади этого стола в тени, никуда не спеша попиваю свежее пивко и наблюдаю за происходящим.

– Что умеешь?

– Стреляю хорошо, профессионально владею ножом и саблей, неплохой рукопашник и немного вожу машину.

– Как со здоровьем?

– Пока не жалуюсь.

– С контрактом ознакомлен?

– Да, на входе прочитал. Читать умею, пишу с трудом.

– В курсе, где служить придётся?

– Объяснили, и я не против. Кара – человек в наших краях известный, и на деньги никого пока не кидал.

Казак окидывает наёмника пристальным, оценивающим взглядом, протягивает картонную бирку с номером 706 и кивает на улицу:

– Покажешь Игначу, он проверит, чего ты стоишь, и только после этого подписание контракта. – Пластун вписывает Петренко в свои бумаги, отмечает номер бирки, выданной наёмнику, и выкрикивает в зал: – Следующий!

Один соискатель уходит, и к столу подходит другой, что необычно – женщина, да ещё и очень эффектная. Стройная платиновая блондинка с ясноголубыми глазами и весьма приятными чертами лица. Красивая баба лет двадцати пяти, но суровая, одета в чёрную кожаную куртку с непонятной нашивкой перекрещенных мечей на левом рукаве и в потёртые джинсы, а на стройных длинных ногах – сапоги до колен. Всё это дополняется АКСу за плечами, кобурой под курткой и финкой в красивых узорчатых ножнах на широком поясе. Странно, что её, как всех присутствующих, на входе не разоружили. Непорядок. Но видимо, хозяин трактира знал, что делал, так как охранники заведения, три здоровенных шкафа с бандитскими рожами, спокойно стоят у дверей и не суетятся.

Казак окидывает женщину пытливым взглядом, хмыкает и начинается прежний опрос:

– Фамилия, имя, отчество, позывной?

– Лида Белая. – При ответе женщины я вижу, что у неё не хватает пары передних зубов. – Позывной Лида.

«Да уж, видать, помотала судьба красавицу, которая наёмничеством промышляет», – думаю я, а казак продолжает:

– Что умеешь?

– Всё умею. – Белая горделиво вскидывает подбородок вверх, пластун снова хмыкает, а она, ощерившись, подаётся вперёд и спрашивает его: – Что тебя так развеселило?

– Порядок! – Писарь миролюбиво приподнимает перед собой ладони рук. – Это я о своём задумался. Обидеть не хотел. Продолжаем. Как со здоровьем?

– Хорошо.

– С контрактом ознакомлена?

– Да.

– Где служить придётся, в курсе?

– Да.

Запись в бумагах, наёмнице передается бирка с номером 707, и она выходит во внутренний двор трактира. За ней в очереди уже следующий боец стоит. Косматый и бородатый «индеец» лет за тридцать с косым рваным шрамом на правой щеке. Одет в камуфляжную куртку на меху, на голове небольшая каракулевая папаха, а на ногах стоптанные армейские берцы. Самый обычный абрек с гор, вот только черты лица его мне знакомы, присматриваюсь и узнаю своего сослуживца Исмаила Ахмедова, с которым пять лет в одной роте прослужил. Уж когокого, а этого я завсегда узнаю, как бы его жизнь ни била и какие бы отметины на лице ни ставила. Хотя, конечно, узнать его тяжело, да и не виделись мы с отставным сержантом уже три года.

Идёт стандартный опрос. Исмаил Ахмедов назвался Ахмедом Исмаиловым, позывной у него незатейливый – Горец. Желает заключить контракт, всё умеет, куда едет – знает, с условиями договора ознакомлен. Писарь хочет сделать запись и передать Исмаилу бирку, но щелчком пальцев я останавливаю его. Казак и бывший сержант поворачиваются ко мне, а я повышаю голос и говорю:

– Наёмник, подойди, поговорим.

Это не вызывает удивления и не является чемто необычным, за сегодняшний день от общего стола я отзывал уже девятнадцать человек. Бойцы для Кары – это самые обычные наёмники, но были среди этой массы людей и исключительные экземпляры, а таких я хотел бы видеть на службе у себя. Подобными собеседованиями за вчерашний и сегодняшний дни, просеивая контингент будущих буровских бойцов, я уже семнадцать воинов к себе в отряд завербовал. Все как один – профи, но перед тем как принять решение, я с каждым не менее получаса разговоры вёл об их славном и не очень боевом пути.

Пластун подзывает следующего рекрута. А Исмаил идёт ко мне и садится напротив.

– Привет, Исмаилага. – Мой голос тих, и нас вряд ли кто сможет услышать.

– Здравствуй, Мечник. – Адыгеец спокоен и уравновешен, говорит так же, как и я, негромко, почти полушёпотом.

– Рад видеть тебя, братан. Какими ветрами сюда занесло?

– По радио голос Игнача услышал и решил, что пора в большой мир возвращаться. Я тебя своим появлением не подставляю?

– Нет, всё ровно. Чем я могу тебе помочь и чего ты хочешь?

– Есть интерес на Украину смотаться, в отряд к Каре. Там меня преследовать не станут, так что относись ко мне как к обычному наёмнику.

– А может, у меня в отряде останешься? За прошедшие годы ты сильно изменился, и борода, и шрам на щеке, да и искать тебя перестали, так как в государстве проблем других хватает.

– А это возможно?

– Да, и мне это видится так: ты будешь постоянно находиться на нашей базе в Гвардейском. И на тебя ляжет тренировка бойцов моего отряда. В посёлке люди надёжные и неболтливые, левых граждан нет, а у тебя, как я слышал, в родной Адыгее девушка была. Так что остепенись, поставь домик, заведи хозяйство и живи спокойно.

– Согласен.

– Вот и отлично. Пиво будешь?

– Лучше кофе.

– Кофе? – удивился я.

– Ага, кофе. Здесь один предприниматель из дубовых желудей и цикория вполне неплохой кофе делает. Обратись к бармену, у них должен быть.

– Попробуем. – Я заказал пару чашек горячего тёмного напитка, который действительно по вкусу напоминал кофе, и спросил: – Как жил все эти годы, Исмаил?

– Относительно неплохо. После того как Гене Симакову глотку перехватил, окопался в отдалённом горном ауле на территории Алании, сошёлся с одной вдовушкой приятной и занимался охотой. Так целый год прожил, а потом чтото затосковал, вышел к Пятигорску и почти два года наёмничал. Ходил с торговыми караванами на Зеленокумск, Степное и даже с отрядом поисковиков за Ачикулак забредал. Такого в Ногайской степи насмотрелся, что ну ее к чертям, такую жизнь, какой там люди живут. К цивилизации захотелось вернуться, думал, на Одессу пойти или ещё куда, а тут – предложение у Кары послужить. Как услышал объявление, так и решил, что ктото из наших парней рядом.

– Ногайская степь, говоришь. Хм! И что такого там может быть, чего мы раньше не знали?

Исмаил помедлил, нахмурился и сказал:

– Сложно объяснить, Мечник. Это всё видеть надо. Ты ведь «беспределов» помнишь?

– Конечно, моя первая военная кампания, такое не забывается.

– Вот и там чтото похожее. Люди меняются и превращаются в животин, ведомых только инстинктом. С виду – обычные человеки, работают, укрепляют свои поселения, мародёрствуют, охотятся, а психика изменена. Например, есть одно небольшое поселение невдалеке от Каспия. Там живут фермеры, всего пять семей по двадцать душ в каждой. Отцы трахают дочерей малолетних, а потом отдают их братьям попользоваться. И это норма, Мечник. Это самое обычное положение дел в тех краях, и этим занимается не ктото один и не извращенец какойто, а все подряд. Родился нормальный ребёнок – это уродство, а принесла девка калеку, от кровосмешения родившегося, так это благословение неба. Я случайно туда забрёл, в одиночку, и еле ноги унёс. Эти твари меня какимто зельем сонным опоить хотели. На автомат и снаряжение моё позарились и за это грохнуть хотели. И хорошо ещё, что я сразу беду прочуял и слинять успел, а то бы всё, там бы мне и пришёл конец.

– Ну, жив, и слава богам. А моральных уродов и у нас хватает. Гдето больше, гдето меньше, но они есть везде и всегда.

– А ещё собаки, – продолжил Исмаил и машинально почесал шрам на щеке. – Такие твари умные, что не всякий человек с ними сравнится.

– Какие собаки?

В этом месте разговора я несколько напрягся и заинтересовался всерьёз, поскольку одна из пропавших экспедиций, которую ГБ в прошлом году посылала одновременно с нами, шла через Ставропольский край к Астрахани и последним своим сообщением извещала о необычайно умных собаках, которые окружают их караван. Потом я собирал информацию по этой теме, и наёмники, работающие на меня, говорили, что дальше к востоку есть стаи диких псов, с которыми бороться трудней, чем с людьми. Честно сказать, я им не оченьто и верил и списывал всё услышанное от них на какихнибудь дикарей, типа «беспределов», а собак считал обычными хорошо тренированными боевыми псами. Однако Исмаилу я доверял крепко, и, если он помянул собак, значит, это действительно чтото необычное.

– Понимаешь, Саня, они очень сообразительные, оружия не боятся и понимают, что это такое, а когда атакуют, то действуют, как в бою. Они, – он на секунду запнулся, – как мы.

– В смысле?

– Собаки живут и взаимодействуют друг с другом точно так же, как и мы. Коечто я в этом понимаю, по молодости сам собак охотничьих на продажу выращивал и на кабана готовил, и эти четвероногие от прирученных отличаются точно так же, как человек от обезьяны. Есть семьи, есть вожаки, есть племя, а когда в пределах их территории объявляются люди, они моментально собираются в стаи, которые напоминают боевые подразделения. Один отряд отвлекает, второй атакует, третий осуществляет дальний дозор, а четвёртый перехватывает беглецов и перекрывает пути к отступлению. Это необычно, и это похоже на людей. Нас в отряде, в котором я тогда ходил, полсотни стволов было, все парни лихие, настоящие джигиты, а к людям вышли только трое. Одна из них – Лида Белая, что передо мной к столу подходила. Кстати, очень хороший боец и авторитетный лидер, рекомендую, и если к себе её возьмешь, не пожалеешь.

– Да, всё странно, Исмаил, люди стали как звери. А животные, наоборот, ведут себя как люди. Чем это объяснить и как понять, не знаю. Ладно, ещё поговорим на эту тему более подробно, а что касается девушки, то надо подумать. Раз она лидер, то что же торопится Невинку покинуть?

– У неё конфликт с одной крутой бандой из Ставрополя. Надо сваливать, а куда – вопрос из вопросов. На Кавказ? Даже и думать не надо, сам знаешь, что там женщинвоинов не бывает. В Конфедерацию? Она не гражданин государства, а без паспорта на Кубани долго не протянешь. Дальше Невинномысска её не пропустят, а на взятку денег много надо, так что остаётся либо под когото ложиться, либо в степь уходить. И для неё запись в отряд Кары – самое настоящее спасение и решение всех проблем. Однако если мне веришь, то и ей поверь, такие люди редкость и добро помнят.

– Подумаю над этим, – заверил я Исмаила, – и надеюсь, что ты не из жалости или личных чувств за неё ручаешься.

– Эээ, нет! С такой женщиной личных отношений мне не надо, – усмехнулся Исмаилага. – А вот то, что она очень хороший боецуниверсал и отличный товарищ, знаю очень хорошо.

На этом наш разговор закончился. Исмаил отправился за своими вещами, которые у него хранились в гостинице неподалеку, а я вызвал на разговор Лиду Белую…

На следующий день отправка наёмников. На железнодорожную станцию Невинномысска прибыл заказанный мной эшелон. Воинов загрузили в вагоны и под охраной солдат территориальных войск отправили в Ейск. Мне же оставалось собрать свой отряд и двигаться автоколонной обратно в Краснодар. Что можно сказать? Съездил не зря. Приказ командования был выполнен, и тысяча бойцов, готовых повоевать за денежку в отряде Кары, была набрана. Опятьтаки я встретил старого камрада, на которого могу положиться в трудную минуту, и дополнительно нанял в своё подразделение сорок три хороших бойца, в том числе и знаменитую Лиду, которой только зубы вставить – и будет женщинамечта. Конечно, не без своих тараканов в голове подруга, но красивая и, как говорит Исмаил, смертельно опасная мадам. Такая в моём отряде не помешает, и есть уже пара задумок, как найти применение её талантам и красоте.

По приезде в столицу я сразу же отправился к Ерёменко. Сделал начальнику доклад о проделанной работе и думал, что какоето время смогу спокойно заниматься своими делами. Однако не тутто было – покой нам только снится.

Покивав на мой доклад и порадовавшись тому, что нашёлся Исмаилага, полковник огорошил меня неприятной новостью:

– Отряд Астахова разбит.

– Как разбит?!

– Ты ведь знаешь, что ему поручили разведать зимнюю дорогу на Дебальцево?

– Да. Задачу ему при мне нарезали.

– Вот он и отправился со своими бойцами её выполнять. В Таганроге его отряд высадился нормально и десятого января на санях выдвинулся на север. Матвеев Курган прошли нормально, а на развалинах Снежного, в двух переходах от Дебальцева, их сектанты встретили.

– И что?

– А ничего, сотня спецназовцев столкнулась с тремя сотнями Внуков Зари и, потеряв шестьдесят человек, драпанула обратно к морю.

– Нехило… – протянул я.

– Вот и я так думаю. – Полковник закурил папироску, и по его кабинету расплылись клубы ароматного табачного дыма. – Подробности пока не выяснены, выжившие бойцы ещё в пути, но ясно одно – без боя к Дебальцеву не пройти. Поэтому решено, что с пополнением для Кары и санным обозом пойду я, а твой отряд со мной как усиление.

– Ну, ты обрадовал, командир… Сказать нечего.

– А тут и не надо ничего говорить, лейтенант. Есть приказ, и мы его выполним, тем более что мне давно пора самому на врага посмотреть.

– Когда выдвигаться?

– Через три дня надо быть в Ейске. Сани, возницы и снаряжение, которые Кара заказывал, уже на том берегу моря, а мы переправимся с наёмниками. В Таганроге дождёмся возвращения отряда Астахова, передохнём денёкдругой, пока его бойцы в норму придут, и двинемся в путь.

– Значит, всё как в старые добрые времена, командир, – проводка каравана и спецназ в охране?

– Да, Саня, вспомним старое. Предложения какиенибудь есть?

Подумав пару минут, я начал излагать:

– Надо наёмников перед походом вооружить и на роты разбить.

– Само собой, и для этого всё готово.

– Нужны дополнительные силы в помощь, миномётная батарея или группа огневой поддержки.

– Этого не будет. Я уже просил, и мне отказали. Для такого путешествия слишком расточительным посчитали.

– Может быть, когото другого об услуге попросить, например Семёнова? Я точно знаю, что у него на КОФе есть миномёты и хорошие артиллерийские расчёты к ним.

– Попросить можно, и нам не откажут, вот только услугу потом отрабатывать придётся, так что надо самим проводку каравана обеспечить. Тем более что ты сам сказал, что бойцов для Кары навербовал хороших, да и твои орлы не слабаки, а сплошь испытанные воины. Думаю, справимся с этим делом и к весне уже дома будем.

– Эх, хорошо бы, командир. Вот только с сектантами ни в чём нельзя быть уверенным.

– Ничего, Саня. Прорвёмся.

Таким было моё прибытие в столицу, и такой разговор состоялся между мной и полковником Ерёменко. И в отпущенные мне на подготовку двое суток я практически не спал, собирал и снаряжал отряд к походу в зимних условиях. После этого ехал домой и вместо отдыха занимался текущими вопросами по хозяйству. Впереди была ещё одна опасная для жизни и здоровья дорога, но снова рядом со мной будут комбат и верные боевые товарищи. Не хочется отправляться в это путешествие, не лежит к нему сердце. Однако страха не было. И ко всему, что должно было произойти, я относился предельно просто. Это всего лишь очередная работа, которая должна быть выполнена, и не более того.

Глава 20

Украина. Окрестности Снежного.

1.02.2063

– Дорога идёт через лес и пересекает несколько глубоких оврагов, – доложил один из моих разведчиков, Буза, наёмник из Невинки, пожилой, но тем не менее ещё очень крепкий дядька с отвислыми седыми усами. – Мы посмотрели, всё тихо. Однако тишина слишком тревожная, вроде бы всё как обычно, но чтото не так. Лично я такое место обошёл бы стороной.

– Что скажешь, капитан? – Ерёменко повернулся к Астахову.

– В прошлый раз этот лес прошли без проблем. А сам бой только за ним случился, на окраине Снежного, – ответил он.

– Саня, – полковник кивнул мне, – а ты что думаешь?

Оглядев тёмную кромку леса, через который шла выходящая к развалинам городка Снежный дорога, я высказал своё мнение:

– В лесу наверняка сектанты есть, может, и не много, но разведчики полюбому сидят. Больно уж место удобное, мимо не пройти, а укрыться есть где. По карте здесь уклон идёт. Командир, разреши, я со своим отрядом ночью в лес схожу? Весь обоз по дороге двинется, а мы в стороне от колонны пойдём и, если что, ударим сектантам в тыл.

– А если их там слишком много окажется и придётся в ночь повоевать?

– Мы осторожно, командир, аки барсы, пройдём на мягких лапах, так что и не заметят. Будет большой отряд, отступим, а малый – уделаем и проход на завтра расчистим.

– Действуй! – согласился с моим планом полковник и скомандовал остановку на ночлег.

Весь наш громоздкий обоз из груженных боеприпасами, медикаментами и продовольствием ста сорока семи саней стал разворачиваться и становиться в круг. Так мы делали каждый вечер с самого выхода из Таганрога. Опасность может поджидать везде, и пример отряда Астахова, который потерял более половины своего личного состава в одном только боестолкновении, всегда перед глазами.

Караван останавливается на открытом месте. Пространство перед лесом чистое, сейчас сани сомкнутся, возницы займутся лошадьми, а три сводных батальона наёмников отработают учебное отражение вражеской атаки, разобьют сектора обстрела, определятся с действиями по тревоге и начнут ставить свои палатки. Всё не в первый раз делается, мы в пути уже целую неделю, свои обязанности народ знает неплохо, и люди уже привыкли к тому, как происходит ежевечерняя остановка на ночлег. Возницы, понятно, люди гражданские, ещё не совсем понимают, куда мы идём. А в наёмниках я был уверен, хорошие и испытанные суровой жизнью бойцы. И просто так они сектантам в руки не дадутся. Правда, вооружение у них не очень, у каждого или карабин, или «калаш» только с одним боекомплектом да парочка гранат. Но для таких сорвиголов и это немало. Впрочем, чего они в бою стоят, ещё предстоит узнать, ведь как ни рассчитывай свой путь, а мимо занятого противником Снежного не пройдёшь. Да и в Дебальцево придётся прорываться силой оружия, а значит, полюбому будет бой.

Я направляюсь к своему отряду, неполной сотне воинов, которых взял в этот поход, и ко мне подходят сержанты, командиры временных взводов, как я их назначил. Это Игнач, Исмаилага, пожелавший вновь повоевать под началом Ерёменко, и Лида Белая, действительно оказавшаяся весьма хорошим бойцом, авторитетным в среде наёмников лидером и неплохим командиром. Они стали в круг, а я достал из планшетки распечатку карты, которая у меня имелась, и начал постановку задачи:

– Значит, так, господа сержанты. Сейчас разбиваем лагерь и делаем то же самое, что и остальные. А когда окончательно стемнеет, уходим назад по дороге, идём два километра и по широкой дуге возвращаемся назад, обходим это поле и двигаемся в лес. Есть вариант, что нам в этой чащобе готовят горячую встречу, и хорошо ещё, что снег неглубокий, так что в случае боя мы сможем с лыжниками на равных побегать. В общем, заходим в лес и продвигаемся вдоль дороги. Если в лесу засада, принимаем бой. А если никого нет, то останавливаемся на ночёвку. Поутру обоз пойдёт дальше, а мы вроде правого бокового дозора будем. Как поняли?

– Ясно, – отвечает Игнач.

– Понятно, – вторит ему Исмаил.

– Сколько боеприпасов брать и за сколько времени лес пройдём? – спрашивает Лида и теребит свою финку.

– На пулемёт – по тысяче патронов, на автомат – по пятнадцать магазинов, сухпай на сутки, вещи оставляем здесь. Лес не слишком обширный, так что за один световой день его пройдём.

– Хорошо, – кивает блондинка, и сержанты расходятся по своим взводам.

Проходит два часа, лагерь живёт своей обычной жизнью, варится каша, дымится в кружках настой или чай, люди ведут беседы за жизнь, всхрапывают кони, а мы выходим с его тыльной стороны и двигаемся по заранее намеченному маршруту. Впереди сводная группа самых лучших следопытов и ходоков – два наёмника, три пластуна и пять гвардейцев. Слева и справа от них, с отступом метров в двадцать – тридцать, идут отряды Игнача и Исмаила. В центре – два радиста, два посыльных, Сеня Бойко и я. Позади нас наёмники Лиды Белой. Своеобразное построение для меня немного непривычное, но для движения ротой или подразделением более крупного состава – то, что надо. Командир и связь под охраной, все на виду, и в боевой порядок можно быстро развернуться.

Спускается морозец, не сильный, не более минус семивосьми градусов, снег под ногами хрустит, люди сопят, и из их ртов вырывается парок. Идём час, второй, третий и около полуночи, оставив лагерь, еле видимый по отсветам костров километрах в четырёх по левую руку, входим в лес, который на фоне белого заснеженного поля выделяется тёмной и устрашающей громадой. Здесь скорость нашего движения сильно снижается – двигаться надо осторожно, а тут ещё и снег, и ветки, и буреломы, и тьма хоть глаз выколи. Однако ничего. Мы люди ко всякому привычные, а торопиться нам особо некуда, два километра в час одолели, и это хорошо. В лесу тишина, и только мелкие зверьки, то ли белки, то ли куницы, скачут по веткам и говорят о том, что здесь есть жизнь.

– Чичичи! – еле слышно доносится ко мне от передового дозора.

Весь наш отряд останавливается, и вскоре появляется Буза. Он наклоняется ко мне и шепчет:

– Есть! Метров триста от нас – противник, четыре группки. Сидят в овражке и возле костров греются. Что делать?

– Сколько их?

– Десятков шесть, почти все молодёжь, бывалых вояк не более пяти, и все сидят отдельно. Нас пока не почуяли, но по следам получается, что они постоянные обходы своего лагеря делают, так что вскоре нас засекут.

– Связист, доклад полковнику! Посыльные, взводных сюда! – командую я.

Радист начинает вызывать Ерёменко, а посыльные исчезают во тьме. Снова рядом со мной командиры подразделений, дышат ртами, видать, торопились на зов, горят предстоящим боем и чуют его. Это хорошо, это правильно, так и должно быть. Тем временем на связь вышел полковник, который разрешил вступить в бой и на всякий случай выдвинул к лесу бойцов Астахова с сотней наёмников. И если нам придётся туго, они рванутся вперёд и постараются оказать нам поддержку.

– Игнач, обходишь овраг слева и заходишь от дороги, там наверняка караул стоит. Исмаил, ты с гвардейцами рядом, атакуем сверху. Лида, ты с наёмниками обходишь с тыла. Начинаем через десять минут. Вперёд!

Сержанты разбегаются по своим подразделениям. Ко мне подтягиваются гвардейцы, пластуны идут слева, а наёмники обходят справа. Проходят отведённые на сосредоточение и подготовку минуты. Пора! Я встаю и направляюсь вперёд, передо мной следопыты, а по бокам гвардейцы. На ходу готовлю к бою свой «абакан», подгон Ерёменко, который запомнил, как я с таким стволом в Нальчике воевал, отщёлкиваю предохранитель и передёргиваю затвор. Тут же вокруг раздаётся такое же клацанье. И у меня мелькает мысль, что в морозной лесной тишине звук разносится далеко, и нас могут услышать расслабившиеся на отдыхе в овраге перед нами сектанты. Но это чепуха, и даже если нас услышат, то поздно, сектантам не успеть выбраться в лес.

Тах! Тах! – гулким эхом меж деревьями понеслись первые отзвуки одиночных выстрелов, которые доносятся слева. Значит, пластуны уже вступили в бой, и, скорее всего, они напоролись на вражеский караул.

– Прибавили ходу! – подгоняю я гвардейцев и сам перехожу на бег.

Мы торопимся. Я несусь вперёд настолько быстро, насколько могу. И чуть было не падаю в овраг, который совершенно неожиданно оказывается прямо передо мной. Внизу суетятся вражеские воины, которые собираются в десятки и готовятся идти на помощь своим дозорным. Однако поздно, ребятки! Вы не успели!

Я падаю за ствол старого ясеня, растущего на самом обрыве, становлюсь на одно колено – приклад в плечо, готов к бою, выхватываю глазом первую ясно видимую в отсветах костра цель и плавно тяну за спусковой крючок. Из ствола «абакана» вырывается огонь, и десятки пуль проносятся по телам сектантов, кромсают их на части, вырывают куски мяса и пробивают черепа. Одновременно со мной огонь открывают гвардейцы и следопыты. Стена огня проходит по дну оврага и сметает всё живое. И кажется, что бой идёт по всему лесу. Но, опустошив магазин, я прислушиваюсь. Нет. Стрельба только здесь, но в ночном заснеженном лесу звуки обманчивы, они отражаются от деревьев и порой приходят совсем не с той стороны, с какой их ожидаешь.

Осматриваю овраг, гвардейцы, как всегда, сработали чисто, боеготовых врагов не осталось, и только несколько раненых валяются подле костров. Слева и справа стрельба тоже затихает, и группы, оставив на выходе свои дозоры, начинают спускаться вниз. С одной стороны к кострам подходят пластуны, а с другой – наёмники. А что касается меня, то я не расслабляюсь и внимательно наблюдаю за всем происходящим.

Вот к одному из костров подходит высокий казак, хочет подхватить ещё живого врага, у которого пулями перебиты ноги. И кажется, что сектант не в состоянии оказать сопротивления, он тихо постанывает, на губах – кровавая пена. Однако, когда наш боец оказывается рядом, вражеский воин отталкивается всем телом от пропитанной его кровью земли и пытается дотянуться до него ножом. Не смог! Наши воины знают, с кем дело имеют, а потому всегда настороже. Сектант, совсем ещё молодой парень с красными ромбами на щеках, всхлипывает, перекатывается на спину, чтото шепчет и резко проводит клинком по своей шее. Подобное происходит со всеми, и только один из раненых, солидный мужик в меховом тулупчике, сдрейфил и не покончил жизнь самоубийством. И для нас это хорошо, будет с кем поговорить.

Седобородый пожилой пленник сидит подле так и не потухшего костра. Он с ненавистью оглядывает наших воинов, стискивает зубы и, вырвав из тулупа кусок подкладки, прижимает её к простреленному боку. Я, присев напротив него, кивнул на трупы молодых бойцов из клана Красных Ромбов и спросил:

– А ты чего к Сыну Зари не торопишься?

– Я что, дурак, что ли? – Он скалится на меня, словно волк, и жёлтые, давно не чищенные зубы отблескивают в свете огня. – Нет, я не фанатик, а работаю за твёрдый оклад в золоте.

– И кто ты таков?

– Инструктор военной школы Красных Ромбов Бальтазар.

– А реальная фамилия?

– Валентин Супонев.

– Сотрудничать будешь?

– Да, – хрипит он и сплёвывает на окровавленный снег сгусток запёкшейся крови.

– Сколько вас в лесу, какова задача и что творится дальше по дороге?

– В лесу только этот отряд был. Хотели ваш обоз накрыть, пощипать и отойти. Задача стояла приостановить ваше продвижение и дождаться подкреплений со стороны Донецка. Никто не думал, что после того, как ваш спецназ под Снежным сделали, вы так нахально к Дебальцеву попрётесь, потому и заслон такой несерьёзный. Дальше по дороге чисто, до самого Дебальцево никого.

– Сколько вас всего в этих местах?

– Точно не знаю, но в треугольнике Донецк – Дебальцево – Луганск около пяти тысяч воинов наберётся.

– А возле самого Дебальцево?

– Сотен семь, все из Красных Ромбов.

– Как к сектантам попал и почему на них работаешь?

– Так сложилось, – пожал он плечами и поморщился. – Был в банде. А потом банда превратилась в клан и стала подчиняться Звёздным. Идти было некуда, стал готовить молодёжь, этих, – кивок на убитых вражеских воинов, которых обыскивали мои бойцы, – я два года воспитывал.

– Это был их первый боевой выход?

– Да, первый. Сам ведь видишь, под контролем инструкторов работали.

– Что же вы так подставились, от дороги только в двух километрах расположились и дальних дозоров вокруг не выставили?

– Не я решал, старшим над всей группой Икат был, вон он лежит. – Кивок в сторону щуплого мужичка, которого сейчас вытаскивали из костерка, куда он ногами упал. – А я говорил ему, что надо поберечься. Козёл! Сука рваная! Изза него все попали!

– Что с поселением в Стаханово?

– Не знаю.

– Врёшь, гнида.

Инструктор схватился за бок и прошипел:

– Начальник, дай пару минут передохнуть. А потом, клянусь, как маме родной, всё, что знаю, расскажу.

– Ладно, отдохни чуток.

Я отошёл, и ко мне подбежал Игнач. Пластун оглядел место побоища и сказал:

– Мечник, двое ушли!

– Как так?

– На подходе мы с караульными столкнулись, у них пара карабинов была. Задавили их быстро, но двое успели уйти. Мои за ними вслед пошли, но не догнали, вёрткие, гады, и бегуны хорошие.

– Ну и фиг с ними! Потери есть?

– Нет, у меня без потерь.

– Стой! – позади нас раздался громкий вскрик одного из наёмников, и, обернувшись, я увидел раненого инструктора, который, словно дикая кошка, так же ловко и быстро, карабкался по покрытой корневищами стенке оврага.

Бойцы отряда вскинули оружие, а я выкрикнул:

– Стрелять только по ногам!

Поздно. Один из гвардейцев короткой очередью срезал беглеца и, повернувшись ко мне, только виновато пожал плечами:

– Извиняй, Мечник, привычка.

– Ааа! – махнул я рукой, тут хоть ругайся, хоть нет – бесполезно.

У меня под началом не территориалы, а бойцы иного сорта, которые сначала стреляют, а только потом думают.

Поутру отряд вышел к дороге, я сделал Ерёменко подробный доклад о бое и получил моральнопсихологический втык. Сказать нечего, пленника мы не уберегли, а командир – я, и ответственность за это на мне. Всё это вполне ожидаемо, кроме одного. Полковник приказал собрать тела всех погибших сектантов и погрузить их на порожние сани. Зачем? Тогда я этого не знал, но, когда к вечеру караван добрался до окраинных развалин городка Снежного и остановился на ночёвку, коечто прояснилось.

Наш обоз находился на месте боя спецназовцев Астахова с противником, и на останках стен, видимо нам в устрашение, висели обдолбанные воронами головы его бойцов. Зрелище мрачное и угнетающее, подобного издевательства над трупами врагов себе никто из наших противников пока не позволял. Даже халифатцы такого не практиковали, хотя никого из попавших к ним в плен не жалели. Да, расстреливали, это было. Но над трупами не глумились.

Наступил вечер. Лагерь был разбит как обычно, и через полчаса должно было стемнеть. Полковник выстроил наёмников и, обратившись к ним, задал только один вопрос:

– Бойцы, кто крови не боится, желает денег подзаработать?

– Я! – раздался хриплый голос из неровного строя.

– И я смогу! – вслед за первым добровольцем вызвался второй.

– А что надо делать?

– Сколько заплатишь?

– Кого покромсать?

Полковник приподнял руку, наёмники затихли, и он произнёс:

– Временным командирам сводных батальонов выделить по три человека из добровольцев на ночные работы, заплачу по одному золотому конфу каждому.

Проходит минут двадцать, и уже в сумерках перед палаткой полковника стоят девять человек, готовых поработать мясниками. Ерёменко отвел их к саням, на которых были свалены замороженные трупы сектантов, дал им какието инструкции и указал на стену пятиэтажного дома, на вершине которого, вбитые на арматурные штыри, торчали головы бойцов капитана Астахова, полёгших здесь. Добровольцы понятливо покивали и в сопровождении спецназовцев, вооружившись фонарями, молотками, топорами и пилами, отправились к руинам указанного дома.

Мне никто ничего не объяснял, а тем, что задумал полковник, я не интересовался. Лёг спать, но ночную тишину то и дело разрывали громкие удары молотков и противный скрежет пил. Так что толком выспаться не получилось, а поутру, чуть только развиднелось и я протёр глаза, на стене пятиэтажки увидел картину, которую за одну ночь сделали наёмники и спецназ Астахова. Она изображала воина Конфедерации с погонами полковника, который попирал ногами чертёнка с обломанным рогом. Красивое изображение, во всю стену, видное издалека и очень убедительное, а выполнено самым обычным углемантрацитом. Это ничего, вполне нормальная карикатура. Главное, что привлекало внимание и несколько коробило, это фон вокруг чёртика, который состоял из кусков человеческих тел, приколоченных и привязанных к раскрошившемуся железобетону. Вот, значит, зачем Ерёменко понадобились трупы сектантов.

Завтракать расхотелось, и, наверное, не мне одному, так как караван быстро собрался и вышел на дорогу к Дебальцево. В полдень, перед обеденной остановкой я подошёл к Ерёменко, который угрюмо сидел на широких санях, и спросил:

– Иваныч, зачем такую картину в Снежном оставил?

– А чтоб знали, суки, что на каждую жестокость и издевательство над нашими парнями мы ответим ещё большей жестокостью. Пусть посмотрят на своих соклановцев и десять раз подумают, стоит ли им с нами связываться. Ведь какими бы фанатиками они ни были, но подобное и их проймёт. Пусть злятся и боятся.

– Всё же жёстко получилось.

– Нормально, Саня. Был бы противник стандартный или дикий, этого бы и не было. Но враг у нас непростой, а потому и действовать надо не как всегда. Вот посмотришь, весть о том, что мы сделали, вскоре по всем трём Ромбам разнесётся. И знаешь, что после этого будет?

– Нет.

– Наверняка они все соберутся под Дебальцево и постараются нас уничтожить. Я с Баланом много общался и коечто в их психологии понимаю, так что, скорее всего, так и случится.

– И что мы с этого поимеем, если они под Дебальцево сойдутся?

– Вопервых, прекратится осада Донецка и Луганска, а это сохранённые жизни мирных граждан. Вовторых, оттого, что мы издеваемся над их богом, сектанты будут в ярости и кинутся штурмовать город, а это реальный шанс уменьшить их силы. И пусть полностью Ромбов не уничтожим, нам силёнок не хватит, а вот накидать им звиздюлей вполне получится.

– Хм! Может, и так…

Я понимал, что теперь до весны, как я того хотел, домой не попаду. Слишком полковник на сектантов обиделся, и пока он с ними за погибших бойцов не посчитается, в столицу не вернётся, а без него и мне обратной дороги нет. Ну и ладно, пусть так и будет. Дома у меня порядок, за делами есть кому присмотреть, а с сектантами повоевать я не против. Единственное, Чингиза Керимова зря насчёт похода в Румынию обнадёжил. Но это ничего, ещё успеем по морю погулять, и корабли Дунайской флотилии от нас никуда не денутся.

Глава 21

Украина. Дебальцево.

21.02.2063

В пункт назначения, то бишь городок Дебальцево, наш караван прошёл беспрепятственно. Ни одной стрелы из леса, ни одной ловушки, ни одного завала на дороге и ни одного вражеского разведчика в пределах видимости. Странно? Ещё как странно, и вместо успокоения необычное поведение сектантов только вселяло тревогу. Впрочем, такое положение дел озаботило всего нескольких человек во всём караване, а для остальных это было нормой. Как же, такая армия по дороге идёт, наверняка дикари перепугались, обделали от страха свои шерстяные штанишки и разбежались по глухим чащобам. Примерно так думал каждый рядовой наёмник и большинство бойцов нашего отдела дальней разведки.

Встретили нас в Дебальцеве как положено, всеобщей радостью и праздником, хотя в сам город караван не впустили. Что делать, горожане и градоначальник опасались за сохранность своего имущества, а потому гулянка велась сразу в двух местах. Одна проходила в пределах городских стен, на неё были приглашены около полусотни наиболее авторитетных бойцов и командиры, а другая шла в укреплённом лагере Кары, который располагался с восточной стороны города. Всё нормально, люди отгуляли, был праздничный ужин и торжественная речь, нападения не случилось, и пришла пора тягостного для нас ожидания, которое продлилось почти три недели.

В эти дни я жил по строгому распорядку. Подъём. Зарядка с личным составом отряда. Завтрак, а после него до самого полудня – тренинг. Конечно, особо не разгуляешься, за пределы лагеря мы не высовывались, но и так можно многое освоить, тем более что развалин вокруг нового Дебальцево хватает.

После полудня я отправлялся в домик, где обитало семейство Буровых, и как минимум пару часов проводил в обществе своей родни. И всё бы ничего, это приятно. Вот только для девушек, младших дочерей Кары, молодой мужчина на расстоянии вытянутой руки – это потенциальный кавалер, и то обстоятельство, что я женат на их сестре, для них было не минусом, а дополнительным плюсом. «О, времена, о, нравы!» – воскликнул давний поэт. Но в наше время это нормально.

В общем, посмотрел я на эти движения и решил на время прекратить свои визиты к Буровым. Пока я примерный семьянин, что есть, то есть, и жене не изменяю. Но когда рядом симпатичные девчонки, которые совсем не против покувыркаться на чёмто мягком, это серьёзное испытание для психики любого нормального мужика. Так что подальше от соблазнов и побольше заниматься делами. Решение принято и обжалованию не подлежит.

Итак, сидим мы в обороне и противника не наблюдаем. Кажется, а чего нам опасаться? У Кары теперь опять полторы тысячи бойцов, есть миномёты, несколько орудий и два БТР. В городе триста пятьдесят дружинников и почти тысяча ополченцев, опять же с миномётами. Да и нас, воинов ОДР, полторы сотни профессионалов. Должны отбиться от этого зимнего наступления, если оно всё же случится, дождаться середины весны, когда Внуки Зари вернутся в Харьков, и отправиться в обратный путь. Местный градоначальник улыбается, горожане расслабились, а наёмники начинают по мелочи на службу забивать. Посмотрел Буров на эту порочную практику и принял решение послать по окрестным лесам разведку.

В поиск вышли те, кого не жалко: сформированная из залётчиков разведгруппа наёмников и местные поисковики, которых всё так же возглавлял их лидер Зиновий. В ночь выдвинулось тридцать хорошо вооружённых и отлично подготовленных бойцов. Минули сутки. Ждём их возвращения или хоть какогото сигнала. Но ничего. Тишина. Наступает следующее утро, и в двух километрах от укреплений, прямо на дороге, по которой пришёл караван, обнаружились вкопанные в щебень деревянные колы, а на них головы наших разведчиков, всех до единого. Вот так вот! Пошли бойцы в лес, а ни одного выстрела сделать не сумели, их повязали и с пытками прикончили.

Такая вот обманчивая тишина, и сложилось впечатление, что караван в Дебальцево пропустили специально, дабы не вылавливать нас потом по лесам. Паршивая ситуация, в которой чувствуешь себя мышкой, которую загнали в нору. Вроде бы безопасно, а наружу не выберешься, коты схарчат. А тут ещё меня стали одолевать нехорошие предчувствия, и я решил серьёзно переговорить с Ерёменко, который практически не спал и после гибели разведчиков ходил мрачнее тучи. Тем более что из города приходил один из поисковиков покойного Зиновия и рассказал коечто интересное.

Головы разведчиков сняли в полдень, похоронили к вечеру, и я направился в палатку к полковнику, который в это время сидел возле небольшой походной печурки и чистил свой «стечкин».

– Привет, Иваныч, – обратился я к полковнику, подкинул под себя полипропиленовый коврик, поджал ноги и уселся напротив.

– Виделись уже, – пробурчал он. – Чего пришёл?

– Чуйка у меня нездоровая, Иваныч.

– Как у собаки, которая всё понимает, а ничего сказать не может?

– Точно так.

– Не у тебя одного, и сегодня ты уже пятый, кто с такими словами подходит. Были бы обычные бойцы, на мандраж бы списал. А так все воины опытные, – не одно сражение прошли. Есть над чем подумать, и, видимо, опасность совсем рядом. – Ерёменко собрал свой «стечкин», обтёр чёрный ствол тряпочкой, убрал пистолет в кобуру и спросил: – Ты чтото узнал, Саня?

– Да. Ко мне один из поисковиков подходил и на ушко шепнул, что от города в лес ведёт старый и заброшенный канализационный коллектор, и прошлой ночью там было какоето непонятное шевеление. Он хотел Приходько доложиться, но тот его даже не принял, сунулся к дружинникам, а ему сказали, что он паникёр, а шум в коллекторе от крыс или бродячей собаки, которая туда упала.

– И он считает, что это сектанты?

– Да.

– А нука, пойдём в город сходим, посмотрим, что там и как. – Полковник поднялся на ноги, и в этот момент до нашего слуха донеслись отдалённые звуки выстрелов.

– Чёрт! Опоздали! – выкрикнул я и рванулся на улицу.

Следом выскочил Ерёменко, на миг замер и громко прокричал:

– Тревога! В ружьё! Нападение с тыла!

Мои бойцы были готовы, и всего через несколько минут, покинув лагерь Кары, с передовой группой я подходил к воротам дебальцевского поселения, высоким трёх метровым перегородкам из стальных плит. Гдето в самом городке кипела жаркая схватка, ктото заполошно стрелял, ктото кричал, и мы торопились как могли. Однако поздно мы спохватились, на воротах уже шёл бой, и, судя по звукам борьбы да отчаянным выкрикам, дружинники схватку проигрывали и не могли отвлечься на то, чтобы открыть нам проход.

– Ищите шесты и брёвна! – разнёсся в вечерних сумерках мой голос.

Воины сноровисто разбежались вокруг и, к счастью для нас, через пару минут отыскали необходимый материал, с помощью которого стали взбираться на стену. Полминуты – и первая пятёрка бойцов на вершине. Ещё полминуты – и следом за ними поднялась вторая пятёрка. Вовремя, мои воины успели выручить растерявшихся дружинников и смогли отбить натиск сектантов.

Вскоре весь мой отряд был за городскими стенами. Но помощи ждать было неоткуда. Дикари перешли в наступление на лагерь Кары, и наёмникам было не до городских боёв. Так мало того, ещё ворота открыть не получалось, вражеские вояки подорвали под ними гранату, и стальные плиты, которые разъезжались в стороны на шарнирах, заклинило.

В общем, со мной восемь десятков моих воинов и около десяти дружинников. Позади идёт бой, в городе – резня. В отсветах разгорающихся пожаров я не мог точно определить, сколько сектантов проникло в Дебальцево, но, судя по тому, что городок они захватили за полчаса, никак не менее полутысячи. Требовалось принять решение, и я его принял:

– Вперёд! Захватить окраинные дома и склады под товар! Закрепиться и ждать подмоги! Игнач, за тобой левый фланг! Лида с повольниками – на правый! Исмаил – в центр! – Воины перешли в атаку, а я обернулся к командиру дружинников, невысокому крепышу в рваной телогрейке и с окровавленным лицом: – Сколько вас здесь в живых осталось?

– Шестеро, и все ранены.

– Ворота открыть сможете?

– Постараемся, там металлические ролики слетели, и если их ломами на рельсу вогнать, то можно проход открыть.

– Помощь нужна?

– Нет.

– Работайте, – на бегу бросил я и, перекинув «абакан» на грудь, побежал вслед за гвардейцами.

Поначалу для нас бой складывался хорошо, силы противника были рассредоточены по всему городку, и небольшие группы сектантов уничтожались нами с ходу. Взяли одно здание, второе, третье, попытались продвинуться к бывшему железнодорожному вокзалу, оплоту местной власти, где всё ещё шла стрельба, и с тремя ранеными бойцами снова откатились на окраину. Гадские фанатики имели стрелковое вооружение, видимо захватили городские арсеналы, так что встретили нас не стрелами и метательными дисками, а шквалом пулемётного огня. Стреляли они плохо, не было навыка. Но как работает пулемёт, они понимали очень чётко и патронов не жалели. В итоге мы на окраине, держим восточные ворота и три здания, а что творится вокруг, не оченьто и понятно. В лагере Кары взвывают миномёты, стрельба и отдалённые звуки рукопашной схватки. В самом Дебальцево жители заперлись в домах и ждут, что же будет дальше. Казарма дружинников и арсенал в руках Внуков Зари, и только городская управа ещё держится.

Так проходит полчаса, дружинники смогли распахнуть одну створку ворот, и к нам на подмогу подошёл Астахов со своими спецназовцами. От него я и узнал, что происходит. Я сидел с группой Исмаила в бывшем торговом складе, который сейчас был пуст. Под светом фонарика я на разбитую ладонь клеил пластырь, и в это время подошёл капитан.

– Что там? – кивнув в сторону лагеря наёмников, спросил я.

– Жопа! Не меньше пяти тысяч Ромбов из разных кланов, атака по всему фронту, и спасло только то, что у Кары минные поля перед позициями были.

– До рукопашной дошло?

– Да, и фанатики до сих пор не отступают. Гады! Закрепились в первой линии обороны, взяли несколько ДШК и теперь скапливаются для следующей атаки. Кара против них бэтээры с пехотой послал, а сектанты тоже не идиотами оказались. Сильно они на нас за Снежное озлились и стянули сюда всё, что у них только есть. Удивляюсь, что они миномёты не притянули или ещё чтото подобное.

– Это ни к чему. Они дебальцевские батареи захватили, так что если не дураки, а дикари таковыми не являются, то вскоре начнут обстрел лагеря наёмников.

– И что делать будем?

– Как полковник скажет, я к нему посыльного послал, попросил подкреплений и разрешения на серьёзную атаку.

– Кто тут про меня говорит? – в складское помещение вошёл Ерёменко, а вслед за ним показался и один из наёмных командиров, ставший правой рукой Бурова, одессит Остап. Полковник и наёмник расположились рядом, и командир спросил: – Излагай, Саня, какие идеи есть?

– Имеется три первоочередные задачи. Первая: необходимо захватить выход из коллектора, через который сектанты свежих бойцов получают. Вторая: деблокировать городскую управу. Пока она в осаде и Приходько не позвал народ на борьбу, местные жители будут сидеть по домам и в сражение не ввяжутся. Третья – это отбить миномёты, арсенал и казарму дружинников. Как только эти три задачи выполним, так весь бой за нами останется, а нет, тогда через пару часов, когда дикари в контратаку перейдут, кровью умоемся.

– Решено, – одобрил мои слова полковник, – так и поступим.

Вскоре начали подходить наёмники, около трёхсот бойцов, все те, кого Кара смог оттянуть из сражения за свой лагерь. Кроме того, собралось с полсотни местных мужиков и два десятка дружинников.

Звучит команда полковника, и три штурмовых отряда переходят в наступление. Мои бойцы идут к вокзалу, Астахов и местные пробиваются к арсеналу, артиллерийским складам и миномётам, а наёмники взяли на себя основное – блокировку канализационного коллектора.

– Пошевеливаемся, парни! – кричу я, и ответом мне – только топот ног.

Мы проходим через небольшие улочки, пробираемся какимито закоулками, и начинается бой. Против нас не менее пяти пулемётов, десятка два автоматов и почти сотня вражеских бойцов.

– Бей! – сквозь огонь и грохот разносится чейто дикий рёв, и наш отряд отвечает огнём на огонь.

Со мной рядом только три бойца, все гвардейцы. Мы упираемся в какуюто хлипкую дверцу. Удар ногой – и она влетает внутрь небольшой жилой комнатки, где полураздетый мужичок с вилами в руках стоит на входе, а два женских голоса подвывают в углу.

– Опусти вилы! Свои! – выкрикиваю я и плечом отталкиваю человека в сторону.

Устремляемся к другой двери, и она выводит нас в тыл к сектантам. На улочке кипит бой, наши воины гранатами задавили вражеские пулемёты, сблизились с противником и вступили в рукопашную. Схватка идёт не на жизнь, а на смерть, повсюду трупы, кровь, дым, но мы одолеваем, ещё чуть, и путь к вокзалу будет пробит.

Однако на помощь к врагам идёт подкрепление, десятка три размалёванных вояк с саблями наголо. Против них стоим мы и, не задумываясь, рассыпаемся вдоль двери, из которой выскочили, и открываем по ним стрельбу. В три длинные очереди опустошаю первый рожок, гвардейцы поддерживают меня, и противник, человек пять – семь, не больше, слаженно откатывается назад. Тем временем бойцы добивают тех, кто преграждал им проход по улочке, и всем отрядом, прикрывая друг друга и держась своих групп, мы движемся дальше.

Не встречая серьёзного сопротивления, мы вышли к зданию бывшего железнодорожного вокзала. Остаётся только пересечь площадь, на которой проводились торговые ярмарки, и местная власть будет освобождена. Один рывок, однако вся площадь простреливается, а несколько десятков местных дружинников, закрепившихся на втором этаже управы, особой поддержки нам оказать не могут. Приходится делить отряд, вновь пробиваться в обход через жилые дома, и снова завязывается ожесточённый ближний бой.

Тёмный проулок, никто не стреляет. Что такое рикошеты в узком и почти замкнутом пространстве, понимают все. Нас три десятка, и врагов столько же. Кто начнёт первым? Никому не хочется умирать, но если мы сейчас не сломаем сектантов, то завтра нам будет тяжело.

– Мочи сучар! – выкрикиваю я и сам не узнаю своего озверевшего голоса.

– Ааа! – поддерживают меня воины, и мы бросаемся на ощетинившихся стальными клинками дикарей.

Первый удар принимаю на автомат. Сталь скребёт по прикладу, рывок, отбрасываю противника назад и наношу резкий удар прикладом в челюсть. Перехватываю «абакан», как дубину, – и пошла гульба. Проходит пара минут, и, круша врагам кости, разбивая их лица кулаками и оружием, пронизывая тела сектантов ножами и штыками, разбрызгивая кровь и выпуская кишки, наш отряд пробивает себе дорогу.

Пространство вокруг расчистилось, проулок пройден, и сектанты в панике бегут. Впервые такое вижу, и для меня это значит очень много. Ктото из воинов гонится за ними, ктото стреляет им вслед, а я, сопровождаемый своими бойцами, направляюсь в здание управы.

Ожидается ещё один бой – надо очистить первый этаж вокзала. Но здесь врагов нет, они отступили. Сверху во главе со своим командиром Брагиным спускаются уцелевшие дружинники. Их мало, не более трёх десятков, они растеряны, почти все изранены, и радости на лицах не наблюдается. Понимаю, их вина, что враги в родной город проникли, а тут ещё, как выяснилось, и градоначальник погиб.

Занимаем оборону, ждём дальнейших распоряжений от Ерёменко, и вскоре он выходит на связь. Приказ прост: оставить управу на попечение дружины, которая должна собрать подле себя всех жителей, которые могут держать в руках оружие, а самому направляться на помощь наёмникам. Люди Остапа так и не смогли пробиться к коллектору, а к дикарям постоянно подходят подкрепления.

Весь мой отряд в сборе, и снова мы ныряем в темноту улочек и закоулков, снова пробираемся через окраинные трущобы, в которых живёт местный народ, и снова успеваем вовремя. Небольшой пятачок освещён недалеким пожаром, с одной стороны – наёмники, с другой – дикари. Идёт перестрелка, силы противников равны, и в тыл наёмникам ударяет отряд вражеских бойцов. Ещё немного – и люди Кары начнут отступать.

– Смерть упыркам сатанинским! – подняв вверх сжатую в кулак правую руку, выкрикиваю я и указываю в ту сторону, где ведут бой наёмники. – Вперёд, воины! Добьём тварей!

Наши стволы изрыгают огонь, тысячи пуль вспарывают вражеские ряды – и десятки дикарей падают наземь. Видя, как мы выкашиваем врагов, сменив очередной рожок, я выкрикнул нечто нечленораздельное и яростное. В этот миг чтото первобытное прорвалось из глубин моей души. Я знал, что не погибну, знал, что победа будет за нами, встал в полный рост и помчался на ошеломлённых нашим неожиданным появлением и своими потерями сатанистов. За мной – весь отряд, бывшие гвардейцы, пластуны и повольники, именно в эту ночь ставшие одним целым, без всяких делений на свой – чужой. Приободрившиеся наёмники Остапа тоже перешли в контратаку, и вскоре дело было сделано. Опять страх оказался сильней фанатизма, и вновь дикари побежали.

Встав на одно колено, короткими очередями я стрелял в спины убегавших врагов. Они падали, а я не останавливался, пока не иссяк боезапас. Никакой жалости. Никакого сожаления. Смерть убийцам!

Теперь пришла пора заняться коллектором. Большая часть моего отряда отправилась на зачистку города, а я с пятёркой гвардейцев остался с наёмниками. Бойцы Кары указали нам на выход из канализации, широкую дыру, уходящую чёрным провалом вниз и в эту ночь подорванную зарядом снизу. Только один из наших бойцов неосторожно промелькнул над ним, как снизу прилетело сразу несколько стрел и автоматная очередь. Боец вскинул руки, вскрикнул и упал подле провала.

– Ах так?! – выкрикнул Остап и обернулся к комуто из своих: – Петро, ты где?

– Здесь, – рядом с нами появился широкоскулый мордастый паренёк с РПК в руках.

– Где, ты говоришь, масло видел?

– За углом, на складе, перед тем как в атаку пошли. Десять бочек подсолнечника стоит.

– Бери двадцать хлопцев, и живо бочки сюда катите.

– Сделаем! – Петро весело улыбнулся и умчался выполнять приказ.

Не прошло и десяти минут, как первая столитровая бочка оказалась рядом с выходом из коллектора, пробка была выбита, и содержимое полилось вниз. За ней вторая и третья. Вскоре все бочки были опорожнены, и Остап, смотав из кусков дикарской одежды большой ком, намочил его в масле, подпалил и швырнул в темноту. Несколько секунд ничего не происходило, но вот раздалось какоето гудение, и из провала вырвался длинный язык пламени. Все, кто стоял поблизости от выхода, резко отскочили в сторону, а внизу раздался истошный вой нескольких десятков людей. Это горели вражеские воины, которые так и не успели вырваться на поверхность и, видимо, не посмели без приказа отступить назад.

Впрочем, предсмертные крики заживо сгорающих людей смолкли быстро. Часть наёмников осталась на месте, заделывать проход на поверхность, а большая часть отправилась в свой лагерь, который всё ещё продолжало штурмовать основное войско дикарей. Я хотел последовать за ними, но появился один из моих посыльных. В западной части города группа Игнача столкнулась с нестандартной ситуацией, и им требовался ктото, кто примет ответственное решение. Пришлось топать в совершенно противоположную от лагеря сторону.

Действительно, вопрос возник необычный. Около пятидесяти Внуков Зари забаррикадировались в одном из общинных домов для рабочих, взяли в заложники больше сотни некомбатантов и требовали встречи с кемто из командиров. Ну а чем я не командир? Самый настоящий лейтенант ГБ, так что можно и переговорить с новоявленными террористами.

Светает. Низкое приземистое здание, до Хаоса наверняка ремонтные мастерские, а ныне рабочее общежитие. Окон практически нет. Расположение комнат неизвестно. Где держат заложников – неясно. И сколько точно врагов, определить можно только приблизительно. Штурмовать здание бесполезно, мы – не антитеррор, а разведка. Я стою на небольшой площадке перед выбитой дверью, а позади меня весь мой отряд, стволами автоматов и пулемётов цели выискивает.

– Эй! – кричу в сторону общежития. – Кто тут с командиром переговорить хотел?

– А ты кто? – услышал я глухой и несколько скрипучий голос.

– Тот, кто этой ночью не дал вам город захватить.

– Имя назови.

– А не много ли хочешь?

– Боишься?

– Дурак ты, сатанист. Если бы боялся, то не вышел бы на открытое и простреливаемое место. Выходи, и поговорим.

Створки выбитой двери качнулись, и, осторожно ступая по битому стеклу, ко мне вышел вражеский вожак. Среднего роста, широкоплечий и длиннорукий мужчина с фиолетовыми ромбами на обеих щеках. В руках он держал обоюдоострый топор, а на боку висел обрез карабина. Одет стандартно, в какуюто дублёнку из шкуры и подшитые мехом кожаные штаны, а на ногах чтото вроде сибирских унт. Он пристально посмотрел на меня и сказал:

– Я тебя запомнил.

– Хм, – усмехнулся я ему в ответ, – так и я тебя тоже. Говори, что за горожан хочешь?

– Свободный выход из города. Мы берём с собой половину людей и с ними уйдём. Как только окажемся в безопасном месте, всех отпустим.

– Нет, вариант неприемлем. Я даю слово, что ты и твои воины выйдут из города без препятствий, но заложники освобождаются сразу.

– Ты можешь меня обмануть.

– Как и ты меня. Хочешь, поверь на слово, а нет, пусть всё остается как есть. Мы не местные и, хотя нам жителей жаль, всегда сможем оправдаться тем, что отомстили за них. Так что или принимай условия, или не морочь мне голову. Никакого иного варианта не будет.

Вожак подумал и, приняв решение, громко и членораздельно, печатая каждое слово, произнёс:

– Я, военный вождь клана Фиолетовых Ромбов Ига Косец, говорю: мы отпустим заложников, а взамен получим беспрепятственный выход в лес.

Он посмотрел на меня, и я, подражая его словам, так же громко ответил:

– Я, Александр Мечников, говорю: мы получим заложников и выпустим Внуков Зари из города в лес.

Ига Косец удовлетворённо кивнул, скрылся в здании общежития и начал выпускать гражданских. Спустя десять минут все заложники были в безопасности и появились вражеские воины. Внуки Зари настороженно оглядывали моих бойцов, которые взяли их в плотное кольцо и были готовы по команде открыть огонь. Из строя сектантов снова вышел вожак и, горделиво вскинув подбородок, спросил:

– Ты сдержишь своё слово?

Был соблазн прямо здесь и сейчас уничтожить всех дикарей, но я решил, что клятву надо выполнить, и подтвердил договоренность:

– Да, моё слово твёрдое. Как сказал, так и будет.

Колонна вражеских воинов, всё так же в окружении и под присмотром бойцов моего отряда, двинулась к западным воротам. Проходит двадцать пять минут, последний сектант скрывается в лесу, а отряд возвращается в город и продолжает зачистку.

С рассветом сражение прекратилось само собой, Внуки Зари отступили по всем направлениям, и в здании городской управы, в кабинете погибшего Приходько, собрался военный совет. На нём присутствовали Ерёменко, Астахов, Кара, Брагин, новый градоначальник купец Нестеренко и я. Расположились по кругу, лица у всех невесёлые, вроде и победа, да только потерь слишком много, и поражение было очень близко. И хотя сектанты потеряли более полутора тысяч своих бойцов, но и мы, вместе с гражданскими, не меньше.

Первым высказался Нестеренко, круглолицый лысый толстячок лет около сорока, и разговор он начал с претензии в мой адрес:

– Почему дикарей выпустили? Как так? Их необходимо было уничтожить всех до единого.

– Я слово дал и слово сдержал, – ответил я. – Для меня это значит немало. Опять же, разменять больше сотни ваших граждан на полсотни врагов – это невыгодный размен.

– Вы могли постараться отбить их!

– Могли, только зачем нам это? Мы не наёмники, а добровольные помощники, и если завтра нас здесь не будет, то не обессудьте, господин новый градоначальник. Вам жизни спасли, город отстояли, а вы ещё и недовольны. Нехорошо.

– Ладно, – пошёл на попятную Нестеренко, – что случилось, так тому и быть. Сами понимаете, весь на нервах. Треть города выгорела, и больше тысячи людей убито. Миномёты подорваны, и только склад боепитания на воздух не взлетел – спасибо, ваши бойцы, – он кивнул на Астахова, – вовремя подоспели и смогли взрывные устройства обезвредить.

Градоначальник замолчал, и инициативу перехватил Ерёменко:

– Буров, что с потерями?

– Почти четыреста бойцов вместе с тяжелоранеными, оба бэтээра, две пушки и станковые пулемёты, которые в первой линии обороны стояли.

– Брагин? – Полковник посмотрел на командира дружины.

– От дружины только полсотни человек в строю осталось. Могу из ополчения ещё сотню нормальных бойцов набрать, а остальные – мясо, которое надо учить и тренировать.

– Астахов?

– Потерял четверых, всех во время боя за склад с боеприпасами.

– Мечник?

– Семеро насмерть и семеро тяжёлых. Почти все потери на рукопашный бой пришлись.

– Ясно. – Полковник оглядел всех собравшихся, остановил взгляд на новом градоначальнике и спросил: – Как дальше воевать будем?

– Не знаю. – Нестеренко растерянно пожал плечами. – Вы люди военные, вы и решайте. Мнето что, я не Приходько, по весне соберусь и в Конфедерацию мигрирую.

Ерёменко еле заметно поморщился и сказал:

– Тогда так. Всех наёмников и их семьи переводим в город. Нечего за стенами торчать. Главным комендантом назначаю себя, и до тех пор, пока враг под стенами, повиноваться мне беспрекословно. Хватит. Воевать, значит, воевать, а кто не согласен, тот может высказаться прямо здесь и сейчас, а после этого или выполняет мои приказания, или к стенке.

Ерёменко всё рассчитал верно, и никто ему не возразил. Нам с Астаховым это ни к чему. Всё понятно. Каре хорошо, за городскими стенами остаток зимы пересидеть лучше, чем на развалинах. Брагин после разгрома дружины в шоке, а Нестеренко – по жизни купец, а не градоначальник, и такой по весне запросто на ПМЖ в Конфедерацию может свалить. Ссориться с полковником ему смысла нет, и он, только кивнув, согласился со всеми условиями моего командира.

На этом совет был окончен, и так прошли ещё одни сутки моей жизни. Не самые лучшие, надо это признать, в отряде есть потери. Однако и не худшие – большинство бойцов уцелело, а сам я попрежнему жив и здоров. И это хорошо. Да что там хорошо. Это замечательно! Теперь бы ещё до весны дожить, людей сберечь и домой вернуться, и я буду совершенно счастлив.

Глава 22

Нейтральные территории. Окрестности Матвеева Кургана.

20.04.2063

Выехали на охоту вдвоём – Бойко и я. Захотелось отдохнуть от людей, посидеть на природе у костра, да и Сеня давно со мной о чёмто серьёзном переговорить хотел. Вижу, что его чтото гнетёт, а рассказать о своей проблеме он почемуто не решается. Сегодня караван остановился на большую днёвку, последнюю перед переходом к Таганрогу, вот и решили мы с ним развеяться, заседлали лошадей, вооружились и отправились в недалекий лес.

Нашли водопой, обосновались рядышком, и спустя всего полчаса я подстрелил молодого оленя. Подскочил к зверю, самцу не старше одного года, ножом вспорол ему горло и пустил кровь. После чего отрезал голову, сделал сквозные разрезы на задних ногах и срезал с брюшины два кожаных ремня. Это для того, чтобы было за что животное подвесить. Для разделки всё готово, можно начинать. На пару с Семёном подвесили тушу на дерево. И пока мой напарник разводил костёр и доставал из вьюка походный котёл, я приступил к обработке оленя.

Первым делом отсёк ему гениталии – самец есть самец. Если желчь или мускус из желез попадёт на мясо, оно будет испорчено. Дальше – шкура на ногах подрезается по кругу, рассекается книзу и начинает сниматься. Оттяжка, короткий и точный надрез, ещё оттяжка, и ещё один надрез. Механическая работа, в которой мозг не задействован, а заняты только руки и глаза. Не впервые занимаюсь этим, и оттого, пока работаю, спокойно думаю о своём. И не знаю почему, но все мысли сосредоточились на последнем дне моего пребывания в Дебальцево…

Наступила весна, кланы сектантов снова откатились за Артёмовск, и пришла пора нашим отрядам покинуть Дебальцево. Помощь людям оказали, повоевали, зимний натиск Внуков Зари отбили, и надо домой спешить, там дел накопилось немало, и по семье я соскучился сильно. Завтра отбываем, но перед этим надо попрощаться с тестем, его жёнами и дочерьми, всё же родственники.

В новый двухэтажный домик, в котором теперь жили Буровы, я пришёл как обычно, ровно в полдень. Пообедал в семейном кругу, всем улыбался, был доброжелателен, много шутил, и на чай Кара пригласил меня в отдельную комнату, которую оборудовал как курительную. Он дымит папироской, я попиваю горячий настой из травы, что из Волновахи купцы привозят, всё ничего, на душе спокойно, и тут Буров говорит:

– Не ожидал я, что сектанты отступят. Думал, до последнего нас в осаде держать будут.

– А я, наоборот, считаю, что они поступили вполне логично.

– С чего же?

– А зачем им здесь стоять? Смысла нет, и если они сконцентрируются только на Дебальцево, то в других местах могут не успеть. По зиме город взять и тебя задавить шанс у них был, но фортуна им не улыбнулась, а значит, попробуют в другой раз. Опятьтаки между кланами идёт постоянное соперничество, и если бы Ромбы понесли большие потери, то сам понимаешь, их влияние и престиж в своём сообществе рухнули бы надолго. Это нам на руку, однако Внуки Зари – черти терпеливые. У них расчёты и планы на десятилетия, так что самое интересное ещё впереди. И думается, что теперь сектанты будут потери восполнять, а сюда диверсантов и шпионов пришлют.

– Нехай присылают, встретим как положено, отфильтруем, выявим и вздёрнем на виселицу.

– Хотелось бы, чтобы так и было.

Буров затушил папиросу, подвинулся ко мне поближе и спросил:

– Саня, может быть, останешься?

От таких его слов я чуть не поперхнулся и ответил:

– Нет, Кара, мне дома лучше. Там своё дело имеется, рядом отряд верных людей, и перспективы хорошие впереди маячат.

– Ты подумай. Я ведь не просто так остаться предлагаю, а наследником своим тебя сделать хочу. Здесь можно такое замутить, что твои кубанские перспективы на фоне местных раскладов просто померкнут.

– Да ну, – улыбнулся я ему.

– Не нукай, зятёк. Вы уходите, Нестеренко следом, и главной силой в округе останусь я со своим отрядом. Контракт с вашей Конфедерацией скоро заканчивается, и в этом году я Дебальцево под себя возьму. Справа – Луганск, а слева – Донецк и Макеевка. Если они захотят пережить следующую зиму, то меня признают, да ещё и помогут. Как думаешь, титул ЛордПротектор звучит?

– Титул звучит, вот только защищать его тебе вскоре будет не перед кем. Из Дебальцево уже этим летом половина жителей к нам сбежит. В Луганске – то же самое, а донецкие на Днепропетровск посматривают. Тебе можно было бы на Дон двинуться, но там о тебе до сих пор слава недобрая гуляет. Царская гвардия изменника не примет, а без них и все остальные за тобой не пойдут. Нет. Здесь развиться сложно, и единственный шанс удержать территорию этого поселения за собой – это с Симаковымстаршим сотрудничать и дружить, тянуть с него деньги и припасы, да на этом и жить. Сам по себе не выстоишь.

– Ты так думаешь?

– Уверен.

– Хм, может быть, что и так, но я всё же рискну.

– Конечно, – пожал я плечами, – никто кроме сектантов не помешает. Кстати, ты в поход на них идти ещё не раздумал?

– Не раздумал, но надо силёнок поднакопить, людей лучше подготовить и только к концу лета выдвигаться. В это время года речушки пересохнут, здесь я леса окрестные выпалю, а сам с большей частью отряда к ним в гости двинусь, да не один, а с друзьями.

– Какими такими друзьями?!

Моё удивление было настолько явным, что Буров рассмеялся. А отсмеявшись, он налил себя настоя, сделал пару больших глотков и ответил:

– У меня друзей, как и врагов, много, а за зиму я связался с командирами наёмных отрядов, которые по черноморским берегам и на Украине промышляют. Предварительно получено согласие трёх наёмных рот из Одессы, одной из Николаева и одной из Туретчины. С вашим президентом всё обговорено, и тех, кто придёт морем, в Таганрог пропустят беспрепятственно.

– Понятно, вторую пиратскую ПримороАхтарскую республику создать хочешь, только на суше?

– А вот здесь ты не прав, Саня. Не люблю я республики, и вольница здесь нужна только на начальном этапе, чтобы людей привлечь и эти земли отстоять. Если будет крепкое место, мимо которого сектанты никак не смогут к морю и вашим границам пройти, это будет выгодно всем, и вашему Симакову, и Дону, и Донецку с Луганском. Вот поэтому я и хочу, чтобы ты остался. Подумай над моим предложением.

– Думать не буду, Кара. Мой ответ один – нет.

– Эхехе, – както постарчески вздохнул гроза Причерноморья, – не на кого опереться, и даже от единственного зятя отказ.

– Не прибедняйся, у тебя верных людей хватает. Мы с тобой родня, это я признаю, но друзьями никогда не были и вряд ли когданибудь будем.

– Ну ладно, раз так, то уговаривать больше не стану. – Кара помедлил и продолжил: – Кстати, насчёт родственных отношений. У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Завтра ваш караван уходит, и я хочу, чтобы ты моих дочерей с собой забрал. Нечего им здесь делать, пора к людям выбираться. – Я замялся, а он, видя это, дополнил: – Не переживай, деньги на их содержание выделю и парочку служанок с ними пошлю, так что обузой они не будут.

– Деньги не проблема, дело в другом. В ответственности за девчат. Молодые, красивые, а тут столица и светское общество. Мало ли что случится, а ты меня потом крайним сделаешь.

– Да, сделаю, но именно поэтому к тебе и обращаюсь. Назвался родственником – докажи на деле. Кроме того, Марьянка за ними присмотрит, да и сами мои девчонки не глупые курицы и за себя всегда постоять смогут. Выручай, Саня.

– Согласен, – махнул я рукой и встал. – Выход каравана завтра в восемь часов утра.

– Я знаю. – Кара поднялся вслед за мной, мы ударили по рукам, и он проводил меня к выходу.

Вот так я стал опекуном двух семнадцатилетних девушек и, озадаченный этим, шёл по узким улочкам города к расположению своего отряда. Подкинул мне Кара проблему, это да. Однако, с другой стороны, как и почти в любом вопросе, можно и в этом найти какието плюсы.

Вопервых, девчонок можно определить в столичный Университет, а через это – знать, что творится в студенческой среде. Вовторых, супруга будет рада присутствию рядом с собой младших сестёр. Надеюсь, что Марьяна не воспримет их как возможных соперниц. Втретьих, дочери Бурова – настоящие воспитанницы своего отца и матерей, а потому Кара прав, они далеко не глупы и не ветрены и будут искать для себя достойную партию среди лучших столичных женихов. Таковыми, как и везде, считаются наиболее богатые, сильные, пробивные и влиятельные. Глядишь, ещё породнюсь с какимто серьёзным кланом.

И вот иду я, размышляю над этой темой, и меня останавливает окрик:

– Господин купец, разрешите обратиться с просьбой?!

Делаю полоборота вправо, и передо мной несколько местных жителей. По виду – обычные работяги из механических мастерских. Одежда – самая простая домотканщина и шерсть, на головах рваные шапчонки и кепки, а на ногах чтото вроде лаптей с обмотками. Все как на подбор – лица угрюмые, глаза тоскливые, а руки в трудовых мозолях. Люди неопасные, но что они от меня хотят, непонятно.

– Да, что вы хотели? – спрашиваю я того, что стоял чуть впереди от основной группы, пожилого дядьку, у которого, как я заметил, отсутствовала кисть левой руки.

– Меня зовут Иван Штеменка, я токарь, – представился однорукий и кивнул себе за спину: – А это мои помощники. Мы у сектантов в заложниках были, и вы нас выручили.

– И что, вы хотите мне сказать огромное человеческое спасибо?

– Это тоже, – Штеменка замялся, – но вообщето мы с просьбой. В городе говорят, что вы завтра уходите, и мы…

– …Хотите уйти вместе с нашим караваном, – продолжил я за него.

– Да, – подтвердил токарь, оглянулся на своих помощников, вновь посмотрел на меня и спросил: – Это возможно?

– В караване лишних людей не будет.

– Но мы слышали, что вам нужны хорошие работники, а для своих вы место найдёте.

– От кого слышали?

– Ваши воины из охраны про это говорили. Мы сначала к старшему подходили, но он сказал, что мы ему не нужны. Сунулись к другому, которого все Капитаном называют, и он тоже отмахнулся. Остались только вы, наш спаситель.

– А что умеете?

– Так это… – повеселел представитель местного рабочего класса, – говорю же, я токарь, и остальные все по технической части. Можем на станках разных работать, плотничать, столярничать, машину починить и приборы несложные. Мы всё делаем, а если нет работы по специальности, то даже строительством занимаемся.

– Сколько вас?

– Самих работников сорок три человека, да семьи наши – ещё сто семьдесят душ. Возьми нас с собой, купец, не пожалеешь. Мы готовы за еду и крышу над головой работать. Только бы в безопасности быть да от сектантов проклятых подальше. В страхе живём, дети по ночам в ужасе просыпаются. Не покинь, а мы отработаем.

Долго размышлять я не стал. Люди – вот основное богатство нашего мира, а тут сами просятся, да ещё и специалисты неплохие. Пусть не всё умеют, и Штеменка сам себе рекламу делает, это понятно. Однако же добровольцы, и куда их в своём хозяйстве пристроить, я найду.

– Переход к Таганрогу выдержите? – спросил я токаря.

– Выдержим, – закивал бригадир, а остальные работяги поддержали его одобрительными выкриками. – Детей малых на руках понесём, но от вас не отстанем.

– Ну, малышей на телеги посадим, их хоть и немного, но пойдём порожняком, так что обойдёмся без экстрима. Вещей с собой много?

– Нет, у каждого по котомке, а всё остальное на нас.

– Тогда поступим так. Вечером подходите к нашей стоянке, и каждый подпишет договор на пять лет. Зарплату положу хорошую и жильём обеспечу. Всё по чести и без обмана. Условие моё одно – посторонних с собой не тянуть, и, если в комто не уверены, сразу об этом сообщите.

– Ясно, – Штеменка вновь закивал, – только я сразу скажу: мы все одной общиной десять лет уже живём и всегда одной бригадой работали. Среди нас чужаков нет, а за каждого человека я могу головой поручиться.

– Раз так, то вечером вас жду.

В самом приподнятом настроении мои будущие работники отправились к своему общежитию, а я – в наш лагерь, раскинутый на торговой площадке неподалеку от восточных ворот. Пара минут быстрой ходьбы – и я на месте. Хочу пройти к себе, но караульный докладывает, что меня ожидает ещё один человек, которому требуется срочно переговорить с купцом Мечниковым. Это представитель поисковиков, которых после всех их злоключений, осеннего бегства в город и гибели разведчиков Зиновия осталось всего десятка четыре, и в основном это женщины с детьми.

Первая думка стандартная и на злобу дня, это то, что поисковики тоже место в караване попросят, но я ошибся. Со мной встретился их нынешний старшина, Зиновий, сын Зиновия, тридцатилетний мужик в таком же, как и у его погибшего от рук сектантов отца, длиннополом кожаном плаще. Он хотел узнать, заинтересован ли я ещё в автотранспорте. Да, заинтересован. Вот только что за автотранспорт, как далеко от города он находится и как его вытянуть на дорогу? Вопрос на вопрос, всё резонно и сугубо по делу.

Ответ младшего Зиновия порадовал, напрягаться мне не надо, есть три новеньких корейских внедорожника, и хранятся они неподалеку от Дебальцево. Всё, что от меня требуется, – это приготовить боеприпасов и мин на полторы тысячи золотых. Обмен произойдёт неподалеку от Снежного через два месяца. Мои люди и водители принимают машины и передают поисковикам заказанные ими товары. После чего наши путидорожки расходятся, и воины отряда перегоняют внедорожники к морю, откуда на баржах перевозят их из Таганрога в Ейск.

– Зиновий, зачем тебе столько мин? – поинтересовался я тогда у вожака поисковиков.

Тот некоторое время помедлил с ответом и сказал:

– Пойдем сектантам мстить. Те мины, что батя от тебя в прошлый раз получил, хорошо себя показали. Мы недавно проверяли наши минные постановки на дорогах и тропах, которые ещё по осени установили, и они все сработали как надо.

– Так в чём проблема, объединитесь с наёмниками и работайте совместно!

– У наёмников своя война, а у нас своя. Они хотят город и территорию защитить, а мы желаем отомстить сектантам и навсегда покинуть эти места.

– И куда пойдёте?

– На Волгоград двинемся. Через Донское Царство пройдём и к Волгематушке выйдем.

– А почему не в Конфедерацию?

– Нам свобода нужна, а у вас законы в чести и олигархия в полный рост.

– Олигархию уже прижимают, и теперь диктатура у власти.

– Для нас без разницы, что так, что эдак, всё равно придётся комуто подчиняться, а нам это неинтересно. Свобода – вот наша ценность.

– Как знаешь, Зиновий. Договор наш выполню, на назначенное место людей пришлю, а дальше поступайте по своей воле.

Лидер поисковиков ушёл, а я отправился готовить свой отряд к дальнему походу по лесным дебрям. На следующее утро, получив на руки двух семнадцатилетних красавиц и две сотни гражданских, мои воины влились в обозную колонну, и караван двинулся на юг. По весне не самый лучший вариант, и лично я предлагал идти через Новошахтинск, в том направлении дорога получше будет. Однако полковник приказал выдвигаться к морю, а что есть приказ, мы понимаем очень хорошо.

Путь был трудный. Форсирование ручьёв, мелких речушек, разбор завалов и расчистка разбитых участков дороги. Всё это отнимало слишком много времени. Проходит десять дней пути, и вот, миновав Снежное, мы добираемся до Матвеева Кургана. Завтра снова в дорогу, пройдёт дватри дня, и караван достигнет Таганрога. Однако это только завтра, а сегодня охота, природа и отдых…

Резкий рывок, шкура оленя сдирается с задних ног, с туловища и снимается через горло. Теперь остаётся только порубить тушу на куски. Разделка много времени не заняла, топорик рядом, а оленья шкура лежит на траве. Уложился в пятнадцать минут. Часть мяса, самую мякоть, язык и сердце забрал Сеня, и, пока он готовил обед, всё остальное я пересыпал солью и запаковал в полиэтиленовые мешки. Мыто и здесь перекусим, а воинам, что в лагере остались, свежего мяса тоже хочется.

Работа окончена. Я подсел к костру, над которым уже висел котёл с кипящим бульоном, и посмотрел на Семёна. Бойко, почуяв, что за ним наблюдают, приподнял голову, и наши взгляды пересеклись.

– Есть проблема, Сеня? – спросил я его.

– Да, – подкинув в котёл сушёной зелени, подтвердил повольник.

– Она связана со мной или с отрядом?

– Службой доволен, с парнями не конфликтую, и мне у вас нравится. Дело в другом. У меня здесь, – он похлопал себя кулаком правой руки по груди, – непорядок. Как зовёт чтото, тянет уйти на восток, и противиться этому зову мне день ото дня всё сложней. Как думаешь, Мечник, может, у меня с головой непорядок?

– Чёрт его знает, Сеня. На дурака ты не похож, а в жизни всякое случается, и даже такое, что объяснить нельзя. Есть потребность идти на восток, значит, иди и не оглядывайся. Видимо, судьбина у тебя такая, по земле одиночкой бродить, а может, действительно чтото тебя зовёт.

– Значит, отпускаешь меня и за предателя держать не станешь?

– Отпущу и даже больше того – оставлю за тобой место в отряде.

– Спасибо, Мечник.

– Пока не за что. Верю, что рано или поздно ты вернёшься. Пусть не навсегда, но будешь с нами, и, когда так случится, я буду тебе рад, Кроме того, мы – дальняя разведка, и если смотреть на твоё путешествие с этой точки зрения, то разведчик Бойко попрежнему будет находиться на службе Кубанской Конфедерации. Такие люди, как ты, Сеня, просто так не погибают и не исчезают. – Длинной деревянной ложкой попробовав варево из котла, я спросил: – Когда в путь двинешься?

– Как в Краснодар прибудем, так дня через три на Невинномысск и уйду. Там с людьми потолкую, про обстановку на востоке разузнаю и через Ставрополь в сторону Калмыкии двинусь. Что потом будет, загадывать бесполезно. Если я сбрендил, значит, от меня вам ни пользы, ни вреда не будет. А если я прав, и этот зов не просто больное воображение или какаято мания, то обязательно постараюсь вернуться, рассказать про дальние земли и про то, что же со мной произошло.

На этом серьёзный разговор между нами окончился. Обед был готов, и мы с аппетитом набросились на приготовленный Сеней шулюм. Затем, некоторое время повалявшись на травке и потрепавшись за жизнь, вернулись к месту остановки каравана, а на следующий день, как и планировалось, снова тронулись в путь.

Глава 23

Кубанская Конфедерация. Краснодар.

1.06.2063

– Сограждане! Этот год принёс нам новые тяжёлые испытания и сулит новую войну. Враг, который находится далеко на севере, сектанты, возомнившие себя носителями истинной веры, пытаются вновь нанести по нас свои подлые удары. Однако наши войска и госбезопасность всегда на страже, и злые происки врагов не окончатся удачей. Недавнее нападение диверсантов на столичную ТЭЦ, единственную полностью рабочую теплоэлектростанцию в Конфедерации, положило конец нашему терпению. Враги погибли и не достигли своих целей, а наши воины вновь показали своё воинское мастерство и выучку. Однако это пощёчина всему нашему государству, и поэтому мы объявляем этим религиозным фанатикам войну!

Из раструба радиоточки, прерываемый бурными и продолжительными аплодисментами, доносился сильный и уверенный голос Симаковастаршего. Эту речь мы слушали все вместе, весь руководящий состав ОДР при ГБ, то есть Ерёменко, его брат Денис, который наконецто вышел из тени, и мы с Астаховым. Прямой радиотрансляции речи нашего лидера с заседания Государственной Думы и о том, что он сегодня скажет, мы знали ещё вчера, а потому каждый из нас объявил по своему отряду повышенную боевую готовность и усилил охрану своего жилища. И вот все наши бойцы наготове, в городе – усиленные патрули гвардии, и дело здесь не в том, что позавчера диверсанты Внуков Зари попытались нанести новый удар.

С объявления войны речь Симакова только начинается, а самое важное и интересное будет после этого. Именно в этот день Симаков решил донести до всех граждан Конфедерации, что он уже не президент, а самый настоящий пожизненный диктатор. Конечно, все, кому это было интересно, и так всё знали и понимали, но официально делали круглые глаза и утверждали, что мы – демократы и республиканцы. И наконец свершилось. Весь либерализм, плюрализм и прочие «измы» побоку, и начинается новая эра, которая, возможно, приведёт нас к созданию империи.

Надо сказать, момент Симаковым был выбран удачно. Впрочем, как и всегда. Новость об очередном нападении вражеских диверсантов напугала все слои населения нашей страны. Когото самим фактом, а когото тем, что ТЭЦ у нас одна, и, потеряв её, мы откатывались в своём развитии на ступень назад. В такой ситуации и при таком беспокойстве среди граждан Конфедерации можно протолкнуть любой закон, а уж объявить себя пожизненным диктатором – так и вообще плёвое дело. Кроме того, личность лидера устраивала практически всех, харизматичный, волевой, авторитетный и не беспредельщик.

Конечно, всегда найдутся люди, которые будут недовольны таким положением дел, и ктото скажет, что признание диктатуры и авторитаризма – это потеря свободы и возврат к дремучему средневековью, а по мне, так наоборот – это движение вперёд, а наша свобода состоит в том, что правительство может оказать своему народу такое количество услуг, которому позавидуют все остальные. Мир лежит в развалинах, и стесняться некого. Воры должны сидеть в тюрьме, а извращенцы на деревянных колах, враг уничтожается, граждане государства не голодают и могут рассчитывать на защиту закона, а уж кто там у власти и как он себя называет – это дело десятое. Тем более что и до того демократией у нас не пахло, собирались территориальные лидеры и между собой избирали самого сильного. Всё как у хищников в природе, а теперь это узаконилось, да и только.

Пока я размышлял, Симаков свою речь окончил, и понеслось… Один за другим стали выступать представители различных партий и переливать из пустого в порожнее стандартный набор слов. Все одобряют, все поддерживают, все согласны, и Симаков – наш рулевой. Ещё немного, и дошло бы до «Славься! Славься! Ты наш царь, превеликий государь!». Умеет диктатор людей пригибать, этого не отнять, спектакль идёт как по нотам, и сбоев быть не должно, актёры все опытные и роли свои знают отлично.

Не менее часа мы слушали радиотрансляцию и всю ту чепуху, что несли самые богатые купцы и промышленники Конфедерации, и в конце концов полковнику это надоело. Выключив радио, он отошёл от окна своего кабинета, где простоял всё это время, сел во главе стола, оглядел нас и смешливым тоном с улыбкой произнёс:

– Поздравляю вас с наступлением новой эпохи, господа офицеры!

– Ура! Ура! Ура! – дружно и тоже улыбаясь негромко ответили мы своему начальнику.

Ерёменко откинулся на спинку кресла и спросил:

– Ну что, перейдём к решению наших вопросов? – Мы покивали, приняли серьёзный деловой вид, и он продолжил: – Итак, на внутреннем фронте наша помощь диктатору пока не требуется, дебальцевские дела под свой контроль опять забрала администрация Симакова, а посему сконцентрируемся на нашей основной работе, то есть на дальней разведке. Денис, – обратился он к своему брату, среднего роста крепкому мужчине с гладко выбритой головой, – что по твоей части, по шпионской?

– В государстве тишина, всё верно, – усмехнулся Денис. – С мелкими смутьянами мой отряд сам справляется, а крупных, – он посмотрел на нас с Астаховым, – всех изничтожили. Что касаемо заграницы, то всё, что знаю, передал в последней аналитической записке, но в ней нет ничего нового, только положение дел в Халифате, Трабзоне, Горском Содружестве и Донском Царстве. Так что, по сути, она дублирует доклад ГБ, и особых расхождений между нашими бумагами нет.

– Проблемы, просьбы?

– Проблем нет, просьбы, жалобы и заявления отсутствуют. Единственное, у меня людей мало, но это только моя забота.

– Понятно. – Полковник посмотрел на Астахова. – Что у тебя, Андрей?

– Идей не имею, пожеланий нет, через месяц полностью восстановлю свой отряд и буду готов к работе, – коротко и чётко ответил капитан.

– Ладно. – Ерёменко повернулся ко мне и ухмыльнулся: – Теперь Мечник, у которого идей всегда больше, чем он потянуть может. Излагай, Саня, что планируешь?

Усмехнувшись на слова полковника, я сказал:

– Что есть, того не отнять, идей у меня много. Первая – это поход через Чёрное море к Румынии, выход к устью Дуная, высадка небольшого десанта и проведение полноценных разведывательных рейдов к Измаилу и Тулче. Предложение исходит от керченского купца Керимова, и, с его разрешения, эта тема раскрывается только для нашего отдела. С его стороны – баржи, от нас – бойцы. Полное обоснование всей операции и решения по разведке я представил ещё три дня назад.

– Читал, – ответил Ерёменко, – и передал нашему куратору. Идея ему понравилась, но масштаб больно мелок.

– Так ведь это только первый этап, разведывательный, а за ним следом второй, боевой. Если всё гладко пойдёт, то всем хорошо будет – и нам, и Керимову, и государству.

– То есть ты предлагаешь после разведрейда совершить на Тулчу настоящий налёт?

– Так точно, именно налёт. Пришли, побили местных, взяли корабли, заправили их, что не на ходу – берём на буксир и, пока осенние шторма не накрыли, отходим к родным берегам. При этом вся работа осуществляется только силами нашего отдела, без привлечения флота, гвардии, армии и госбезопасности. Сами себе задачу поставили, сами её отработали, и всё, что добыли, оставили себе. Мы – дальняя разведка, а значит, нам нужна своя эскадра и свой отряд морской пехоты. Всё же море рядом, а что за ним творится, знаем с пятого на десятое.

Денис и Астахов при этих моих словах переглянулись, еле заметно друг другу кивнули, но полковник увидел это и обратился уже к ним:

– Что думаете, опричники, есть смысл этот план в дело пускать или обождём?

– Поддержу Мечника, – сказал Астахов. – План здравый. Разведка. Обработка информации. Решение. Высадка. Работа. Лично мне эта тема интересна.

– Ты? – Командир кивает брату.

– Согласен. И если от меня что потребуется, то помощь окажу.

– Раз так, то план идёт в более полную разработку. Мечник, что ещё надумал, ведь у тебя в любом случае этот план не один.

– Вторая идея – это поход двумя группами на восток. Прибыли это мероприятие не сулит, будет чистой разведкой. Один отряд, под предводительством Игнача, от Невинномысска пойдёт через Александровское, Новоселицкое и Будённовск на Петропавловскую и Арзгир. Есть интерес посмотреть, что возле Чограйского водохранилища творится, а то слух прошёл, что там неподалеку чуть ли не копи золотые нашлись. Вряд ли это так. Однако ктото упорно распускает среди повольников об этом слух. А значит, мы должны знать, что там сейчас на самом деле творится и кому это нужно. Другой отряд, во главе с Лидой Белой, от Пятигорска через Георгиевск, Степное, Каясулу, Ачикулак и Нефтекумск, пройдя Северный Дагестан и Ногайскую степь, выйдет к Каспию. В тех краях с людьми странные вещи происходят, очень умные собачки появились. Необычно это и подозрительно.

Полковник огладил небольшую бородку, которую стал с недавних пор отпускать, и произнёс:

– Поход к Чограйскому водохранилищу я и сам предложить хотел, и слухи, которые среди повольников гуляют, проверить надо. А вот насчёт Каспия сомневаюсь. Ну что там может быть? Обычная дикость, а слухи про умных собак – полная чушь.

– Иваныч, ты Исмаилу веришь?

– Да, – кивнул полковник.

– Вот и я верю, и сведения про этих непонятных собак от него. Думаю, это какаянибудь мутация, и дело не просто в обычной дикости. Надо сходить в те края и на всё, что там происходит, вблизи посмотреть.

– Не знаю. – Ерёменко посмотрел на Дениса и Астахова. – А вы что думаете?

– Мечник прав, – первым высказался Ерёменкомладший. – Время такое, что всего опасаться стоит, и по мне Каспийский поход даже более важен, чем все остальные.

– Поддерживаю. – Астахов, как всегда, был немногословен и лаконичен.

– Даже так, – несколько удивлённо протянул наш командир, некоторое время помолчал, обдумал варианты и принял окончательное решение: – Ладно, работаем и по этому направлению. О наших планах уже сегодня я доложусь Илье Симакову, а пока все свободны. Астаху и Мечнику завтра быть у меня, решим, кто за что возьмётся. Всё, господа разведчики, до завтра.

Кабинет полковника и Серый Дом мы покинули все вместе. Астахов сразу направился в посёлок Козет, где находилась база его отряда. Денис шмыгнул в какойто переулок и исчез, я остался на улице один. И, подумав, чем бы заняться, решил отправиться домой – дела делами, конечно, но день сегодня особый, и хочется провести его в кругу семьи. Опять же надо быть постоянно на связи с командиром. В столице пока спокойно, и оттого, что Симаков себя пожизненным диктатором объявил, за минувшие пару часов ничего не изменилось, но всё может быть и ко всему надо быть готовым. Решено: домой!

Спустя двадцать минут я входил в особняк. На охране, помимо Листа с Салом, пластуны Игнача, доложились, вокруг всё тихо, и в отряде без происшествий. Отлично, отдых не прерывается.

Я в столовой. Меня никто не встречает, и понятно почему. С кухни доносится ворчание Ильиничны, которая за чтото распекает двух молоденьких горничных, а супруга с сёстрами и сыном наверняка наверху. Сквозь открытые окна в помещение проникает солнечный свет, такой мягкий и, можно сказать, уютный. Вместе с этими лучами от реки прилетает ветерок, освежает и выносит на меня запахи кухни. По ним могу определить, что у нас сегодня на обед. Первым блюдом конечно же борщ, а на второе – картофельное пюре с котлетами из баранины. Ууу! Люблю повеселиться, особенно поесть.

Поднимаюсь наверх. Так и есть, Мара с сёстрами, похожей на неё Ольгой и русоволосой голубоглазой Леночкой, теребят сына, который в последнее время сильно подрос и стал вполне складно излагать свои мысли. Игорёк стоит в центре комнаты и, насупившись, исподлобья смотрит на тёток, которые заливисто смеются и корчат ему рожицы. Вот и вопрос: кто здесь ребёнок. Две здоровые девахи, невесты на выданье, а ведут себя как дети.

– Кто тут Мечниковамладшего обижает? – весело улыбаясь, спрашиваю я сына и присаживаюсь на корточки рядом с ним.

Сын оборачивается и с радостным вскриком бросается мне на шею.

– Папка! Они мне пистоет не дают, – ещё не полностью выговаривая все слова, жалуется он.

– Что за пистолет? – Мой вопрос обращён к девушкам.

За двоих ответила Леночка, по виду хрупкое создание, а по сути – неплохо подготовленный убийца:

– У нас при себе оружие есть, отец на пятнадцатилетие подарил. Игорёк случайно увидел и потребовал себе такой же.

– Ясно. – Я полностью удовлетворён её ответом и обращаюсь к сыну: – Будет тебе пистолет, но не сейчас, а через год.

Он наклоняет головку набок, пристально рассматривает меня и очень серьёзно спрашивает:

– А год – это через сколько?

– Пройдёт лето, за ним осень, когда листья жёлтые будут, потом зима со снегом, затем весна с дождями – и так пройдёт год.

– Но ведь это долго. – Мальчишка возмущён и считает, что его опять обманули.

– Но ты ведь воин?

– Да, я воин.

– А воин должен быть не только силён и храбр, но и терпелив. Ты готов терпеть?

– Готов, – отвечает Игорёк, отступает в сторону и принимает самый смиренный вид.

– Молодца! – хвалю я его, и улыбка ребёнка озаряет комнату не хуже солнечных летних лучей.

Внизу раздаётся звонок, это домоправительница зовёт домочадцев на обед. Иду переодеваться, умываюсь и уже в домашней одежде спускаюсь вниз. Я был прав, на обед сегодня борщ и пюре с котлетами.

После полудня я прилёг у себя в кабинете на диванчик, задумался о предстоящем походе к берегам Каспийского моря и задремал. Ненадолго, так как вскоре меня начали теребить за рукав, и, открыв глаза, я увидел над собой супругу.

– У меня к тебе есть разговор, – произнесла она и присела рядом.

– Дада. – Одной рукой протирая глаза, другой я обнял её за талию и потянул на себя.

– Успокойся, – с усмешкой она высвободилась, – у меня для тебя две новости. Думала сразу после обеда переговорить, а ты сразу же спать завалился.

– Итак, две новости. – Сон окончательно отступил, и я был готов воспринимать информацию. – Наверное, одна плохая, а другая хорошая. Я прав?

– Нет. – Супруга встряхнула своей очаровательной головкой, и её роскошные чёрные волосы разметались по плечам. – Обе новости хорошие.

– Слушаю тебя, моя королевна.

– Я снова беременна.

На её выжидательный взгляд всё, что мне оставалось, – это поцеловать её в губы и сказать то, что миллионы мужчин говорили до меня:

– Люблю тебя, милая. Я рад и счастлив.

– Конечно рад, не тебе ведь рожать.

– Всё, что от меня зависело, было сделано, и, надеюсь, сделано с душой и хорошо. Давай вторую новость.

– Ты в курсе, что сегодня Симаков официально стал диктатором?

– Конечно.

– А знаешь, что в президентском дворце сегодня по этому поводу торжественный приём?

– Чтото такое слышал, но мы здесь при чём?

– При том, что мы вдвоем приглашены на это мероприятие.

Вот тебе и на, чего никак не ожидал, так подобного приглашения. С одной стороны, на такое торжество не всякий попадет, а с другой – старая солдатская пословица про близость кухни и нахождение подальше от начальства не на пустом месте возникла. В считаные секунды я просчитал все варианты и пришёл к выводу, что приглашение в президентский дворец плюсов имеет всётаки больше, нежели минусов.

– Откуда приглашение, Ерёменко помог?

– Нет, его жена. Ты ведь знаешь, что мы с ней подруги.

– Знаю, только вот что надеть на это мероприятие и какие там порядки?

– Насчёт себя я не беспокоюсь, а что надеть тебе, проконсультируйся у своего начальника, он там тоже будет присутствовать.

– Когда во дворце надо быть?

– В восемь часов вечера…

В девятнадцать тридцать я был готов и любовался своим отражением в большом ростовом зеркале. После консультации с полковником с нарядом проблем не возникло: серый мундир, такие же брюки, заправленные в мягкие яловые сапоги, на груди Кубанский Крест, в кобуре верный ТТ, а на плечах чёрные погоны лейтенанта госбезопасности. Ничего лишнего, всё функционально, строго и годится для любого случая. Непривычно, всё же впервые я в этой униформе, но мне нравится, и остаётся только дождаться мою вторую половину, которая своим нарядом готовит для меня некий сногсшибательный сюрприз.

Минут десять топчусь в гостиной, и наконец появляется Марьяна. Стройная красивая женщина в длинном светлоголубом платье, отделанном тончайшими кружевами. Волосы заплетены в некую строгую прическу и удерживаются небольшой диадемой, сделанной ещё до Чёрного Трёхлетия. Молодая женщина не идёт, а выступает, вид её непривычен, и это мне нравится.

– Как тебе? – Разумеется, вопрос касается её платья и внешнего вида.

Подставляю локоть правой руки и отвечаю:

– Ты великолепна, и, когда мы вернёмся домой, до самого утра покоя тебе не дам.

– Посмотрим. – Мара игриво улыбается, и мы выходим во двор особняка.

Тугарин, который попрежнему остаётся моим водителем, с лёгкостью и непринуждённостью опытного автомобилиста ведёт надраенный до блеска джип по улицам Краснодара. Вскоре, минута в минуту, ровно в двадцать нольноль, мы прибываем к президентскому дворцу – величественной новостройке, возведённой на развалинах гостиницы «Кавказ» во времена правления третьего президента Конфедерации Драгунова.

Машина проезжает кованые железные ворота, проносится мимо несущих караул гвардейцев из Второй бригады и подкатывает к шестиэтажному зданию дворца. Помимо нашего джипа здесь десятки самых разных автотранспортных средств и около сотни колясок. Гостей высаживается много, все разные, и среди них мы выглядим вполне презентабельно, элегантно и красиво. Что сказать? В этот момент я был горд собой, и имел на то все основания. Рядом со мной выступает красивая женщина, на которую многие оглядываются, да и сам я уже не пареньсирота, а лейтенант ГБ и герой Конфедерации.

Только мы выходим из машины, как перед нами оказывается один из местных распорядителей, плотного телосложения молодой парень в какойто бутафорской ливрее. Он чуть кланяется, тем самым вроде как выражает своё почтение, протягивает руку и говорит:

– Ваши приглашения, господа.

– Пожалуйста, – отдаю ему два небольших билета.

Распорядитель поворачивается к нам полубоком, вновь обозначает поклон и приглашает проследовать за ним. Поднимаемся на крыльцо, и на входе охранники, знакомые лица из личной дружины Симаковых, ненавязчиво изымают у меня пистолет. Мы проходим через арку металлодетектора и оказываемся в президентском дворце.

В просторном вестибюле, пол которого вымощен мраморными плитами, прохаживаются десятки людей, в основном офицеры, адъютанты, порученцы и приказчики. Они все из свиты более важных гостей, могут здесь выпить, пообщаться, склеить на ночь подругу или с кемто подраться. В общем, здесь развлечения для молодых и неженатых.

Наш провожатый ведёт нас дальше, открываются большие массивные двери, и мы оказываемся в огромном зале, залитом светом сотен электроламп. Именно здесь основной прием, и именно здесь собрались те, от чьих слов и поступков зависят жизни десятков тысяч людей.

«Вот и ещё одна ступень пройдена. Саша Мечников находится среди сильных мира сего», – мелькнула у меня мысль. Гордости от близости к власть имущим я не испытывал, а вот удовлетворение, надо признать, присутствовало. Это своего рода признание моих заслуг и самоопределение себя в обществе. Конечно, приглашение получено через Ирину Ерёменко, племянницу диктатора, но думаю, что комуто со стороны даже её вмешательство не помогло бы сюда попасть.

Среди гостей, рассредоточенных группами по всему залу, снуют слуги с подносами с напитками. Приглашённые выпивают, перемещаются от одной группы к другой и беседуют. Примерно так я всё это себе и представлял. Распорядитель покидает нас, а рядом появляются мой командир и его жена. Ерёменко одет так же, как и я, – мундир ГБ, на груди Кубанский Крест, а на портупее пустая кобура. Его жена в белом платье и диадеме, похожей на ту, что венчает голову Марьяны. Женщины, радостно чтото обсуждая, покидают нас, а мы, взяв по бокалу вина, прохаживаемся по залу и раскланиваемся с теми, кого знаем.

– Неплохо здесь. – Я оглядываю зал для приёмов.

– Это да, – соглашается Ерёменко и кивает в сторону наших жён, которые направились во внутренние помещения дворца. – Гляжу, боевые подруги сдружились крепко?

– А то, – хмыкаю я в ответ.

– Это хорошо, а то моя ребёнка ожидает, и поддержка твоей супруги лишней не будет.

– Поздравляю, Иваныч.

– Не сглазь.

– Я не глазливый. Командир, а сам диктатор где?

– Его здесь не будет, он наверху сидит и о государстве думает.

– Не понял. Зачем тогда торжество, если сам виновник этого события отсутствует?

– Не обращай внимания, привыкнешь. Здесь так с самого начала заведено, ещё со времён Драгунова. Президент у себя, а гости сами по себе. Правитель работает и выдергивает тех, кто ему нужен, в кабинет наверху. Это показатель того, кто есть кто в негласной табели о рангах. Обрати внимание на лестницу, что на второй этаж ведёт.

По совету полковника, я обозрел парадную лестницу и сказал:

– И что? Ничего необычного. Два поста по два гвардейца и один скрытый за портьерой на повороте. По лестнице поднимается человек, кажется, ктото из семейства Бариновых.

– Правильно, теперь посмотри на людей в зале.

Огляделся. И что же я вижу? Половина гостей смотрит только на лестницу.

– Ничего себе, – удивился я. – Неужели этому вызову придаётся такое значение?

– Хм! – только и хмыкнул полковник. – То ли ещё будет.

– А что будет?

– Скоро начнутся танцы, а диктатор продолжит вызывать к себе людей. Представь, люди танцуют и постоянно на лестницу озираются. Умора.

– Ну, посмотрим. – Допив вино, я спросил командира: – Что там с нашими делами, ты разговаривал с Ильёй?

– Да, и не только с ним. Нам везде зелёный свет. По всем трём направлениям. Разведкой на Тулчу и Измаил займутся спецназовцы Астахова, а твоя задача – поход к Чограйскому водохранилищу и Каспийскому морю.

– А…

Я хотел спросить насчёт других дел, но Ерёменко меня остановил:

– Завтра, Саня. О делах поговорим завтра. Сегодня – только отдых и разговоры с полезными людьми. Тем более наши жёны вернулись.

Действительно, Ирина и Марьяна, обсуждая какуюто свою чрезвычайно важную проблему, подошли к нам. В этот момент заиграл вальс – начался бал.

Глава 24

Нейтральные территории. Ногайская степь.

29.06.2063

Старик, болезненный, с желтоватой кожей, безволосый, с рваными и неровно зажившими ранами на лице, сидел перед костром и, сильно кашляя, сплёвывал себе на руки остатки родных лёгких. Что с ним, не знаю и знать не хочу. Для меня это всего лишь человек, которого мы случайно встретили на своём пути и который может рассказать нам о том, что происходит на востоке и на побережье Каспийского моря.

Третью неделю мы в пути, два десятка повольников, десять гвардейцев, Лида Белая и я, всего тридцать два человека. Экспедиция оказалась сложнее, чем я ожидал, и даже то обстоятельство, что новичков среди нас нет и идём мы налегке, верхами, всего с десятком заводных лошадей, скорость нашего передвижения не увеличивает. Слишком рельеф сложный, предгорья Кавказа, леса, реки, развалины, селений мало, дорог нет, и двигаться приходится тропами. Пять дней назад миновали последнее поселение, небольшую деревушку на развалинах Нефтекумска, и вчера вышли на открытое пространство – Ногайскую степь.

Скорость отряда увеличилась, но теперь мы сами сдерживали лошадей. Гдето рядом должны быть те самые умные собаки, про которых рассказывали Исмаилага и Белая. Пока ничего необычного не наблюдали, а час назад вышли к руинам небольшого дома, одиноко стоящего посреди степных просторов. Здесь и обнаружился этот странный старик, который не помнит своего имени, не знает, какой сейчас год, но вполне неплохо соображает и за сухпай готов с нами пообщаться. Он сидел подле небольшого костра и жарил на нём большую жирную крысу, которую, видимо, отловил на развалинах дома. Здесь был колодец, а потому мы решили остановиться на днёвку. Лошадям нужен отдых, да и нам самим полуденную жару пересидеть надо.

Старик откашлялся, посмотрел на свои ладони, покрытые мелкими капельками крови, горестно вздохнул и переспросил:

– Значит, собаки интересуют?

– Да, интересуют.

– Возвращайтесь, откуда пришли, парень. Эти животины вас всех схарчат и не подавятся, а вам ещё жить и жить.

– Ну, тебя же не съели?

– Да кому я нужен, бродяга со сгнившим нутром. – Старик горько усмехнулся и кивнул на тушку крысы, которую вынул из костра и положил на большой лопух. – Сам скоро сдохну, и, думаю, меня даже крысы есть не станут, побрезгуют.

– И всё же, что насчёт собак сказать можешь?

– Мы недалеко от Кумской, километрах в семи – федеральная автотрасса, по ней их граница. Хоть на север пойди, к руинам Комсомольского, хоть к морю, там развалины Артезиана, везде на них напорешься. Если сразу в глубь их территории двинешься, то умрёшь быстро, а если вдоль границы и осторожно, то столкнёшься с разведчиками и пару деньков ещё поживёшь.

– Дед, а что, в самом деле эти собаки такие умные?

– Очень. Когда я через их землю проходил, вожак стаи вплотную подошёл, посмотрел в глаза и меня всего словно книгу прочитал. Это как душу вывернуть наизнанку. Не знаю, может, это телепатия?

– Может. Страшно было?

– Нет, необычно, но не страшно. Он видит кусочки твоей жизни, а ты его, всё по честности.

– Понятно.

– Ещё вопросы есть?

– Пока нет.

– Тогда я поем.

Странник взял на колени лопух с обжаренной крысиной тушкой и приступил к трапезе. Посмотрев, как остатками зубов он перемалывает мясо, я решил ему не мешать. Встал, пошёл по нашей временной стоянке, и мне вспомнился разговор с Денисом Ерёменко, после которого я решил лично поучаствовать в походе. Это случилось за два дня до отбытия. В тот вечер оба брата, полковник и капитан, навестили меня в моём особняке. Поначалу всё шло как обычно, разговор за жизнь, чаёк, а потом Денис спросил:

– Мечник, ты помнишь ту флешку, которую вы с Черепановым добыли?

– Через наши руки их много прошло. Какую именно?

– Ту, которая была с картами и некоторой документацией СКВО.

– Помню. Все данные были перекопированы, а сама флешка сдана в Генштаб.

– Так вот, на этом носителе была информация относительно того места, куда группа Лиды Белой идёт.

– Не помню, – пожал я плечами. – Информации слишком много было, а меня в первую очередь интересовали военные карты. Могу ноутбук принести, и вместе посмотрим, что там есть интересного.

– Не надо, я тебе сам всё расскажу.

– Нуну, я весь внимание.

– На флешке был один документ из военной прокуратуры, с фотокопиями дела некоего майора Остапчука из службы тыла, который упёр с железнодорожной станции УланХол вагон с тушёнкой. В общемто самое обычное дело, вот только майора за это расстреляли. В демократическое время, в самый махровый цвет, а поставили к стенке и шлепнули. Кроме того, дело было засекречено так, что просто диву даёшься. Грифы на фотокопиях «Совершенно секретно» и «Хранить вечно». Это заинтересовало аналитиков, и по обрывкам других документов они смогли кое в чём разобраться. И выяснилось, что на самом деле Остапчук свистнул не тушёнку, а вагон с лабораторным оборудованием, доставленным из Штатов, и предназначалось оно для сверхсекретного объекта «Восход», он же Sunrise. Аналитики покопались ещё и определили примерное место, где может находиться этот объект.

– И где же?

– Заповедник Чёрные Земли, от УланХола на север, в десяти километрах от АцанХудука. Раньше, ещё в советское время, там находился один из ЗКП СевероКавказского военного округа, а наверху стоял центр связи Каспийской флотилии. Для лаборатории места лучше не придумаешь, населения немного, поверху – военная часть, воды нет, озёра в основном солёные, посторонних всех видно, а ЗКП он ЗКП и есть, при надлежащем уходе может очень долго прослужить.

– А какие исследования там проводились?

– Точно неизвестно, а всё, что удалось узнать, говорит о том, что там занимались военными биотехнологиями. Причём работала интернациональная группа. Американцы платили деньги и поставляли оборудование, а русские прикрывали, обеспечивали секретность и учёных давали.

– Думаешь, шибко сообразительные собаки оттуда?

– Уверен. – Денис раскрыл папку, с которой пришёл, и протянул мне лист бумаги с изображением собаки.

Эту картинку я видел, так как художники, по описаниям повольников Лиды Белой рисовавшие собак, работали при мне. Здоровенный пёс, масса тела – около семидесяти пяти – восьмидесяти килограммов, в холке – до девяноста сантиметров, голова крупная, на ней – чёрная маска, губы чуть отвислые, нос чёрный, хвост прямой, окрас от чёрного до тигрового. Всё правильно художники расписали.

– Знакомый рисунок, и я его уже видел. – Я положил картинку на столик перед собой.

– А теперь это посмотри. – Ерёменкомладший дал мне другой лист бумаги, на котором картинка была распечатана на ксероксе.

Посмотрел: точно такая же собака, только размеры чуть меньше, чем у той, что художники срисовывали.

– И что? – Второй лист опустился рядом с первым.

– Это анатолийская овчарка, одна из самых древнейших пород на земле, чрезвычайно умное и верное своему хозяину существо. Такая порода до сих пор в Турции есть, и тамошние собаки от тех, которые до пришествия чумы были, ничем не отличаются – всё так же стада охраняют и людям служат. – Капитан забрал листы с рисунками, спрятал их в папку и продолжил: – В документах СКВО была информация, что одно из подразделений охраны сопровождало на объект «Восход» пять десятков собак породы анатолийская овчарка. Случилось это всего за два месяца до наступления Чёрного Трёхлетия. Складываем один плюс один и делаем вывод, что собаки эти не просто от природы умные и сообразительные, а, скорее всего, результат какихто исследований и опытов.

– Давно ты об этом знаешь?

– Я за работой аналитического отдела ГБ присматриваю, а эту тему они уже три месяца разрабатывают. Не всерьёз, а так, между делом, как намётку на будущее. Были подозрения, а позавчера они оформились в уверенность. Сейчас работа аналитиков застопорилась – информации слишком мало, и они перекинулись на другие вопросы. Вся документация сдана в архив, и я смог получить копию. Ничего интересного там нет, а всё основное я тебе рассказал.

– Какие будут рекомендации относительно похода к Каспию? Может, усилить отряд, или, наоборот, совсем эту экспедицию отменить? – Я посмотрел на полковника, который только слушал то, о чём мы говорили, но в разговор не вмешивался.

– Решай сам, Мечник, – ответил он. – Люди твои, и ответственность за них лежит только на тебе. Моя рекомендация проста: отряд не усиливай, а сам с ним сходи, посмотри что и как, а если получится, захвати одну из этих собак и до Конфедерации дотяни.

Братья Ерёменко ушли, а я остался размышлять о походе группы Белой. Весь вечер сидел и решил, что всё же стоит усилить повольников гвардейцами и действительно самому с этим отрядом сходить. Как ни прикидывай, а всё равно именно нам и придётся это направление разрабатывать. Так лучше сейчас на этих собак посмотреть, чем на следующий год. Решено – сделано. Проходит двадцать дней, и я нахожусь в Ногайской степи.

Прерывая мои раздумья, ко мне подошли двое, Лида Белая, после того, как вставила передние зубы, ставшая писаной красавицей, и радист Кум.

– Мечник, что решил? – спросила девушка.

– Не приближаясь к автостраде, мимо Комсомольского идём на Меклету. К ночи будем на месте, закрепляемся на развалинах, если они там есть, и готовимся к встрече с собаками. Посмотрим на них вблизи, а там видно будет: или к Чограйскому водохранилищу пойдём на соединение с пластунами, или попробуем к лаборатории прорваться. Собирай людей, через двадцать минут выдвигаемся. – Повольница, кивнув, ушла, а я обратился к Куму: – Что со связью?

– С Пятигорском связи нет, слишком далеко и рельеф сложный, а с группой Игнача переговорить получилось.

– Что у него?

– Игнач километрах в ста тридцати от нас, прошёл Арзгир и встал на днёвку. Собирает сведения об обстановке впереди и завтра будет у Чограйского водохранилища.

Через полчаса мы покидали прогорающий костерок и старика, который провожал нас равнодушным взглядом и всё так же методично пережевывал свою крысятину.

Выстроившись в походный порядок, отряд шёл на север до самой темноты, и около десяти часов вечера, в сумерках, мы пересекли автомагистраль и добрались до развалин посёлка Меклета. Половина отряда занялась лошадьми и приготовлением ужина, а другая – оборудованием оборонительных позиций. На руинах местного то ли исполкома, то ли конторы, то ли еще какогото административного здания за несколько часов из обломков кирпича, бетона, шифера, арматуры, брёвен и крепких досок было построено вполне неплохое укрепление. От артобстрела оно не защитит, конечно, но подобного здесь бояться не стоит, собаки хоть и мутанты, а штурмовать стены не могут, у них для этого нет рук.

Ночь прошла спокойно, наступил рассвет, а вокруг никого, собак не видать. Странно. Птицы не поют, тишина, и только лошади, которых завели в здание, беспокойно всхрапывают, так, как если бы гдето неподалеку волка чуяли. Однако анатолийская овчарка не волк, так что это не стопроцентный признак того, что собаки рядом. Ладно, подождём и посмотрим, что будет дальше.

Проходит час, другой, третий, и наступает полдень. Окрестный безжизненный пейзаж – выгоревшая степь с редкой и чахлой растительностью – неизменен: ни шороха, ни движений.

– Снайперы, – кричу я пятерым воинам, засевшим на стенах, – есть чтонибудь?!

– Нет, все чисто, – докладывает первый.

– Никого.

– Чисто.

– Голая степь и перекатиполе катается.

Пятый стрелок, сидящий с восточной стороны, Лука, медлит, всматривается в жаркое степное марево, и окликаю конкретно его:

– Лука, что у тебя?

Молодой белобрысый парень с чёрной банданой на голове, новобранец из повольников, отрывается от ПСО, сплёвывает на кирпичную стенку и отвечает:

– Бес его знает, вроде бы есть чтото, километрах в трёх, но там местность волнистая, и что это, точно определить не могу.

– У кого самый лучший конь? – обращаюсь я к воинам, которые отдыхают на своих огневых позициях.

– Самый добрый и резвый конь у меня. – Ко мне подходит Серго, смуглолицый мужчина лет сорока, так же как и Лука, прошлогодний новобранец.

– Отлично. Седлай своего кабардинца и сгоняй к востоку. Как чтото приметишь, сразу назад. Если будет погоня, прикроем снайперами, а вблизи всем отрядом поддержим.

Серго коротко кивает, седлает своего чистокровного жеребчика, купленного им за свои деньги у перекупщиков в Пятигорске, и через пяток минут резвой рысью мчится в том направлении, где снайпер разглядел движение. Я взбираюсь повыше, примащиваюсь на уступе и смотрю за его продвижением в хороший армейский бинокль.

Воин скачет, километрах в двух, немного не доезжая до узкой балочки, останавливает коня, замирает и пускает его шагом. Так он продвигается метров триста, вновь замирает и снова двигается вперёд.

– Лука, что видишь?

– Ничего, марево всё сбивает, то есть движение, то нет.

Опять приникаю к окулярам бинокля и сразу же вижу тех, кого мы ждём, десяток здоровенных псин, которые крадутся вдоль нескольких кустов в сторону приближающегося к ним Серго. Мля! Неужели он их не видит? Как так? Чёрт!!!

– Снайперы! К бою! Лука, выстрел вверх! Серго опасности не замечает!

Таххх! – одиночный выстрел глухим эхом разносится по окрестностям. Всадник слышит его, останавливает коня, оглядывается и наконец замечает опасность. Серго резко поворачивает своего чистокровку, чтото кричит, нахлёстывает его бока нагайкой и галопом возвращается к нам. Наблюдаю за собаками, они широкими и длинными прыжками мчатся за воином, но вряд ли догонят.

Ахрррр! – слышен далёкий собачий рык. И преследователи, как по команде, не доходя до наших позиций метров восемьсот, замирают на месте и, дружно развернувшись, уходят в своё укрытие. Вот и первое проявление разума – после провала засады не ломиться в ловушку, а вернуться на исходную позицию.

Всадник благополучно возвращается к развалинам, водит кабардинца по кругу, успокаивает его, а я спускаюсь и подхожу к нему.

– Командир, если бы не выстрел, – говорит Серго, – то и не заметил бы засаду.

– Понятно. Как они вблизи?

– Не знаю, очко так играло, что осматриваться времени не было. Нёсся так быстро, как только мог.

Направляюсь к Лиде Белой, которая сидит возле одного из четырёх наших РПК и протирает его промасленной тряпкой. Сажусь рядом и наблюдаю за тем, как почти любовно она занимается своим делом. Я ухмыляюсь, а она смотрит на меня и спрашивает:

– Что?

– Гляжу, как ты от оружия фанатеешь, Лида.

– Это да, а иначе никак, только оно бедную девушку в трудную минуту выручит и спасёт.

– Ты не пайдевочка, Лида, поэтому лирика ни к чему. Что делать будем?

– Ты командир, Мечник, твоё слово главное. – Она пожимает плечами.

– И всё же, идеи есть?

– Сваливать надо, – отвечает Лида, – и бежать необходимо прямо сейчас, без колебаний и промедлений. Мы с Исмаилом тебе рассказывали про наш прошлый поход, и тогда точно так же всё было, только мы не в развалинах сидели, а телегами были окружены. Днём они не сунутся, силы копят и, что такое огнестрел, понимают очень хорошо. Атака ночью случится, и если они нас не дожмут, то к утру отойдут и будут следующей ночи ждать.

– Просто так не оторваться, собаки вслед кинутся.

– Конечно кинутся, и если половина бойцов в безопасное место вырвется, то и это хорошо.

– Остаёмся, – принял я решение, – и постараемся захватить трофей.

– Зря. – Лида морщится и возвращается к пулемёту.

Смеркается, воины отдохнули и готовы к ночному сражению. Вокруг развалин поставлено около сорока мин, боеприпасов и гранат у нас много, воды дня на три, факелы заготовлены, и осветительных ракет больше трёх сотен. Скоро состоится первый бой с новым и необычным противником, и для него у нас есть сюрприз – несколько ловчих сетей, сплетённых из сталистой проволоки, и два пневматических ружья с усыпляющими зарядами. Давайте, звери, приходите, мы ждём вас.

– Мечник, – в тишине разносится голос Кума, – Игнач вызывает.

Вскоре, надев на голову наушники и прижав к губам микрофон, я слышу далёкий голос казака:

– Привет, Мечник.

– Здрав будь, Игнач. Что у тебя?

– Норма. Золота нет, а повольников под этим предлогом к Чограйскому водохранилищу местный хан заманивает. Хочет армию собрать и на Элисту военным походом пойти.

– Всегото?

– Да, банальный обман, и для Конфедерации никакой опасности.

– Когда сможешь в путь двинуться?

– Через час.

– Хорошо. Выдвигайся к Адыку и готовь оборонительную позицию. Может так случиться, что тебе придётся за нами хвосты рубить. Когда там сможешь быть?

Молчание, Игнач ворошит карту, прикидывает скорость своего отряда и отвечает:

– Если побыстрому и нигде не задерживаться, то через тридцать шесть часов буду на месте.

– Даю тебе сорок восемь часов. Через двое суток будь на южной окраине Адыка.

– Понял.

– Отбой связи.

Стемнело, снова ожидание, снова гнетущая тишина, и только кони беспокоятся. Автомат в руках, сквозь узкую бойницу глаза пытаются разглядеть четвероногого противника и не находят его.

– Братва, атас! – в тишине слышен крик одного из бойцов.

В небо взлетает первая осветительная ракета. Она даёт неяркий объёмный свет, который заливает окрестности, и всё вокруг видно как на ладони. Собаки вокруг нас, их не менее пяти сотен только с одной стороны, а раз так, то вокруг позиции их как минимум пара тысяч. От такого зрелища, от вида оскаленных пастей, обнажённых клыков и горящих глаз у меня перехватило дыхание, и сам себе я шепчу:

– Мать моя женщина. Вот это влипли! – Однако отвлекаться нельзя, и, сгоняя наваждение, я встряхиваю головой и подаю команду, которую ждут все воины отряда: – Внимание! Бить только наверняка! Беречь боеприпасы! Снайперы, не забывать про пневматику! Огонь!

По команде воины открывают огонь, и ночь расцвечивается десятками трассирующих пуль, которые летят в четвероногих животин, пришедших за нашими жизнями. В замкнутом пространстве остатков здания грохот выстрелов бьёт по барабанным перепонкам, всё вокруг заволакивается дымом, и собаки переходят в наступление. Что интересно, они действуют группами, по три – пять особей, а не прут всей массой. Нам приходится выцеливать одиночек, отвлекаться на них, и собаки все ближе.

Напрягаю голосовые связки и сквозь стрельбу, перекрывая её, выкрикиваю:

– Минёр, не зевать!

– Слежу! – слышу я нашего радиоминёра, и тут же между двумя группами собак происходит подрыв ОЗМ72. Стальные шарики кромсают тела животных, рвут их на части, но они не умирают.

– Твари!

Ствол моего «абакана» дёргается, выплёвывает короткие очереди, и две собаки, почти вплотную приблизившиеся к нашим баррикадам, без взвизга падают наземь и умирают.

Рожки пустели один за другим, взлетали в тёмное небо осветительные ракеты, рвались мины, и больше сотни огромных собак уже валялось в сухой пыли, но они не отступали. Наконец несколько этих тварей дорвались до стены и вошли в мёртвую зону. Стену потрясли два мощных удара, которые были настолько сильными, что из кладки выпало несколько кирпичей. К этой стене подскочила Лида и одну за другой перекинула за стену три гранаты. Она делала это настолько быстро и ловко, что, будь мы не в бою, я бы попросил её повторить этот номер на бис.

Гранаты рванули одновременно, и из стены выпало ещё несколько раскрошившихся кирпичей. Следом на других оборонительных участках рванули ещё гранаты. На какоето краткое время, секунд на десять, эта карманная артиллерия остановила овчарок, но вот позади общей массы раздался требовательный рык вожака, и атака возобновилась.

Бах! Хрммм! В уже разбитую стену ударилось сразу несколько мощных тел, и она вздрогнула. К ней бросилось несколько бойцов, и в темноту полетело не менее десятка Ф1, но это был отвлекающий манёвр. Такие же удары обрушились на другие стены, а самое главное – была пролом лена закрывающая проход в здание баррикада. Толстые брёвна, которые бойцы поднимали аж втроём, отлетели в стороны, и на нас понеслись пять огромных собак.

– Ищите, чем завалить проход! – крикнул я и рванулся навстречу опасности.

Одной длинной очередью я высадил весь рожок, меня поддержали два пулемёта и ещё три автомата. Собаки упали, рванули оставшиеся несколько мин, в темноту улетели новые гранаты, и, пока пространство перед входом расчистилось, десяток воинов, хрипя от натуги и матеря долбаное начальство, не подумавшее о том, что собаки могут телами пробить баррикаду, подтянули к проходу тяжёлую железобетонную плиту и ею завалили пролом. Брешь была закрыта, мы ожидали новой атаки, но её не было. Бой остановился, а собаки начали издавать протяжный глухой вой.

– Лида, – обратился я к повольнице, которая настороженно всматривалась в темноту, – что это?

– Не знаю, в прошлый раз ничего подобного не было.

– Зато я знаю, – сверху спрыгнул довольный Лука и взмахнул пневматическим ружьёмстреломётом, которое он держал в руках. – Я вожака свалил, и остальные твари сразу остановились.

– Покажи, где тело лежит.

Мы приникли к стене, и через дыру от выбитого кирпича под отсветом догорающей осветительной ракеты Лука указал мне на одно из собачьих тел, лежащее метрах в пятидесяти от обороняемых нами руин.

– Командир, собаки думают, что вожак мёртв, а действие сонного зелья на двенадцать часов рассчитано.

– Для таких массивных и сильных животных может быть и меньше, так что если вожак до утра не очнётся, то у нас всё будет хорошо.

Нам повезло, вожак собачьей стаи начал приходить в себя только на рассвете, когда основная масса овчарок оттянулась за пределы досягаемости нашего оружия. Это мощное и красивое животное, весом под сто килограммов, опутали сетями, погрузили в самодельную авоську, которую закрепили между двумя вьючными лошадьми, и отряд пошёл на прорыв. Опасность не миновала, но собаки утратили половину своей агрессивности. Только редкие одиночки бросались нам наперерез, и шанс дойти до развалин Адыка, где нас должен ждать Игнач, у отряда был.

Глава 25

Нейтральные территории. Ногайская степь.

2.07.2063

– Мечник! – Вскарабкавшийся на поваленную металлическую опору Игнач смотрел в бинокль. – Не вырвемся! Слишком их много, собак этих клятых. Посмотри, как плотно стоят.

– Да видел я уже. – Спорить с Игначом смысла не было, он был прав.

Вторые сутки мы сидели на южной окраине Адыка в укрепрайоне, который подготовили пластуны, и двигаться дальше не решались. Если до этого места преследователи только трусили в стороне, то здесь нас зажали, и собак было не две тысячи, как в Меклете, а раза в три больше. Причём были здесь не только матёрые псы, но и щенки с суками. И складывалось ощущение, что вокруг нас собралось всё их племя, и, пока они не получат тело своего вожака, собаки будут стоять на месте.

Оставив Игнача, который продолжал наблюдение, я направился по нашему укреплению, развалинам овцеводческой фермы, и стал проверять воинов, которые сидели на своих огневых позициях и были готовы к бою. Всё в порядке, кому положено спать – спит, а кому бодрствовать, тот внимательно обшаривает взглядом окрестности. Как выпутаться из этой ситуации, в которую сам же влез, ума не приложу. Чувствую, что выход есть, уверен в этом, но найти его пока не могу. Идти на прорыв – не вариант, собаки всей массой задавят, а здесь сидеть – тем более, с голоду перемрём.

– Командир! – меня окликнул один из пластунов, здоровенный парнище, кровь с молоком, румянец во всю щёку, который охранял наш трофей – сильно исхудавшего, но тем не менее всё ещё очень грозного и мощного собачьего вожака.

– Да? – Я остановился рядом с ним.

– Нельзя ли на этом посту смену почаще производить?

– А что такое?

– Голова болит, и не у меня одного. Кто эту зверюгу, – он зло посмотрел на спутанного пса, – охраняет, тому не по себе. Никак два часа не высидеть. Полчаса проходит, и хоть вешайся, так башка раскалывается. Пока снотворное было, всё хорошо, тварь спит, и у нас всё нормально, а так – тяжко.

Мне вспомнились слова старика, встреченного нами несколько дней назад, про его общение с собачьим вожаком, и я спросил:

– Это всё?

– Ну… – замялся парень.

– Говори как есть, пойму.

– Сегодня утром Петруха псу в глаза посмотрел, и ему какието видения были. Он так перепугался, что теперь ни за какие коврижки на этот пост становиться не хочет.

– Ясно, смена каждые полчаса, и в глаза собаке не смотреть. С проблемой попробуем разобраться.

Пластун был удовлетворён, улыбнулся и снова уселся рядом с вожаком умных собак. Я отправился дальше, и первое, что сделал, – это завалился на пару часов поспать. То, что я собирался осуществить, должно было потребовать от меня немало сил.

Проснувшись в назначенный себе срок, я выпил чайку, взбодрился, ещё раз проверил посты, предупредил Игнача о том, что хочу сделать, и подошёл к спутанному сетями псу. Рядом с ним находился один из гвардейцев, он беспокойно переминался с ноги на ногу и явно с нетерпением ожидал смены.

– Свободен, – сказал я ему. – Отойди к костру, и сменщик пусть там же находится.

– Хочешь попробовать со зверем пообщаться? – Гвардеец кивнул на пса.

– Да.

– Если что, мы рядом. – Воин кивнул и отошёл.

Присев напротив пса, я глубоко вздохнул, унял естественное волнение и посмотрел в жёлтые глаза огромной овчарки. Наши взгляды скрестились и как будто спутались в единое целое. Спустя минуту я утонул в этой желтизне, и ко мне в мозг начали приходить видения. Сначала это были маленькие кусочки чегото неосознанного, обрывки воспоминаний. Но вот произошла какаято подстройка, и я ощутил себя не только Александром Мечниковым, человеком, но и вольным псом с непроизносимым именем, которое выражалось в сложном рыке и весьма приблизительно его можно было расшифровать как Лидер.

Оня родился, неосознанно тыкается в материнский сосок, поглощает живительную жидкость, спит, просыпается и снова питается. Идёт осознание себя. Рядом мать, большая, добрая и тёплая. Оня не один, у матери ещё четыре щенка, три брата и сестра. Идёт постоянный шум, он не осознаёт, что это такое, а я понимаю, что это шум работающих машин, возможно дизелей или какихто генераторов. Оня открывает глаза и видит двуногих, которые приносят для матери еду, безвкусную белую массу, и наливают в большую миску воду.

Проходят дни, и оня понимает, что они с матерью и другими щенками находятся в клетке. Мать передает видения, что так было не всегда, что они под землёй, а гдето есть поверхность, и там есть воля. Двуногие делятся на хороших и плохих. Хорошие остались гдето далеко, а злые мучают их и хотят сделать из них рабов. Она передаёт, что надо быть терпеливым, не показывать двуногим, что они могут передавать и принимать информацию както помимо рыка и лая. Все щенки воспринимают виденияобразы, посылаемые матерью, как должное и ведут себя осторожно.

Оня подрос, стал крепко стоять на ногах, и однажды рядом с клеткой остановились два двуногих. Они были не в серых комбинезонах, как те, которые приносили им еду, а в белых халатах. Мать передала, что эти двуногие самые опасные из всех, необходимо быть ещё более осторожным, чем обычно, и затаиться. Братья и сестра прижались к тёплому материнскому боку, а он, наоборот, подполз поближе к толстым прутьям клетки и вслушался в голос страшных двуногих, которые сами себя обозначали словом человек, а когда их было более двух – люди.

Один из людей, толстенький человек с одышкой, говорил другому, худому и со стёклами на глазах:

– Сенчин, вы обещали результат, а его нет. Вы говорили, что ваш вирионный ретровирус особенно сильно проявится на этом выводке. Однако никаких признаков, которые бы подтверждали ваши слова, нет. Что это, очередная ошибка или сознательный обман? Сколько можно обещать прорыв?

– Господин Майлс, – голос худого был глух, – я не ошибаюсь, и то, как себя ведёт этот выводок, только доказывает мою правоту. Посмотрите на щенков. Они стараются быть обычными и ничем не примечательными, но этим и выдают себя. Результат есть, но такому далёкому от науки прагматику, как вы, он не виден. Вчера вам был представлен полный отчёт о проделанной работе, а вы, впрочем как и всегда, даже не удосужились его прочесть.

– Бросьте, профессор, – толстяк взмахнул рукой, – мы с вами разные люди, вы учёный, а я военный. Я ничего не понимаю в ваших отчётах, а термины вроде вирионный инфекционный фактор, мегадальтон, типоспецифический антиген или трансактиватор сводят меня с ума. Вы пользуетесь этим и попросту морочите мне голову. Ваша задача была проста: по наработкам советских учёных создать боевое животное с зачатками разума, а вы пытаетесь шагнуть дальше и сделать из этих собак полноценных разумных существ. Вы уверены, что достигли положительного результата?

– Да, Майлс, я уверен, и анализы ДНК, взятые у этих особей, не лгут. Изменения в организме самки и её потомства необратимы, и это новый вид разумных существ. Мы как боги, Майлс. Представьте себе это. Мы – творцы!

– Боги не стали бы сидеть под земной толщей вот уже десять лет, – ухмыльнулся толстяк. – И для того, чтобы выйти на поверхность как хозяева нового мира, нам надо подчинить себе этих мутантов и заставить их работать только на себя.

– Всё будет, но для этого нужно терпение.

– К чёрту терпение! К чёрту ласку, когда этих тварей можно просто выдрессировать! Смотрите, как надо. – Майлс хватает какуюто длинную палку, которая стоит в углу, и тычет в мать.

Электрический удар! Самка сжимается в комок и жалобно скулит, а мучитель наносит удар по щенку. Боль! Резкая и мгновенная боль! На миг разум покидает тело и снова возвращается в него.

– Остановитесь! – Худой выхватывает палку из рук мучителя и ставит её обратно в угол. – С этими так нельзя, это не боевые образцы и не экспериментальные. Их надо беречь.

– Ничего. – Майлс усмехается. – Этот метод подчинения опробован многократно, так что и здесь он себя оправдает.

– Дайте мне ещё месяц, – попросил худой.

Толстяк прошёлся из угла в угол и сказал:

– Хорошо, Сенчин, но этот месяц будет только один, а потом эти особи будут переданы в общую группу и начнут воспитываться как полноценные боевые животные. Там за ними и продолжится наблюдение. Если они стандарт, то будут участвовать в вылазках на поверхность. А если пёсики поведут себя странно, то будут уничтожены или использованы как производители. Впрочем, наши болевые ошейники полностью исключают неповиновение.

– Нельзя быть таким жестоким, господин Майлс. Это живые существа, и память у них хорошая. Не дай бог, одна собака вырвется из клетки, и всё – это убитые люди и потеря ценных сотрудников.

– Извечный спор, кто прав, кто виноват. Однако сейчас разговор не об этом. Чем данный выводок должен отличаться от остальных собак?

– Эти щенки и их мать имеют разум. Они всё понимают, в том числе и нашу речь. Они хорошие интуиты и очень сообразительны. Большой срок жизни, почти как у человека. Повышенная регенерация организма, и, кроме того, если мои расчёты верны, они могут общаться телепатически и отдавать приказы другим особям своего вида. Это – будущие вожаки той стаи боевых животных, которые выращены у нас за минувшие десять лет. Это – короли и правители нового народа.

– В какой раз уже задам вам один и тот же вопрос. Чем вы можете доказать свои слова?

– Пока ничем, но через месяц, когда…

– Ладно, – прервал его толстяк, – поговорим через тридцать дней, и это всё, что я могу для вас сделать. Кормить этих тварей становится всё сложней, продукты на исходе, оборудование барахлит, топливо почти закончилось, и вскоре нам придётся подниматься наверх.

– Я понимаю.

– Мне плевать, понимаете вы или нет. Мне нужен результат, да и с объекта «Закат» давно интересуются, почему вы не выполняете их рекомендаций. – Майлс развернулся к выходу и снова взмахнул рукой. – Пойдёмте отсюда, профессор, а иначе эта вонь меня доконает.

Двуногие ушли, но человек со стёклами на глазах вскоре вернулся. Он стал устанавливать возле клетки какието приборы, чтото бурча себе под нос, проклинал тупоголовых солдафонов, чуму и то, что когдато он подписался на эту работу. Что человек делал, щенок не понимал, а я, по обрывкам видений, смог сообразить, что профессор вёл наблюдение за собачьим семейством и пытался вступить в контакт с матерью выводка, которая не хотела ему довериться. Самка постоянно посылала своему потомству картинки о том, как именно этот двуногий колол её длинными иглами, прижигал кислотами и пичкал противными на вкус смесями.

Шло время, и однажды выстрелом из пистолета сонной иглой профессор усыпил самку. После чего он приоткрыл клетку и в миску положил мясо. Что это, подросший щенок понял сразу, оня кинулся к кровяному куску крысятины и с жадностью набросился на него. Остальные щенки не успели за ним, и всё, что было в миске, досталось одному.

Двуногий, снимающий всё это на видеокамеру, был удовлетворён и после этого всё своё внимание сосредоточил только на одном щенке. Оня не понимал, почему его выделяют среди всего помёта, и попрежнему встречал появление профессора настороженно. Однако труды двуногого начинали сказываться, и оня стал чувствовать расположение к человеку. Мать поняла это и устроила ему серьёзную трепку. Это было её ошибкой, так как на следующий день суку снова усыпили сонными иглами, а щенка забрали от неё и переселили в соседнее помещение. Здесь он был один, но связи с роднёй не терял и посредством телепатических посылов, как это называл двуногий, оня, как и прежде, мог общаться с близкими.

Месяц, отведённый профессору на работу, почти истёк, и он трудился не жалея себя. Так пролетали часы, дни и недели. Сенчин был готов окончить свой труд по описанию нового разумного вида, часто улыбался, приносил псу вкусную еду, разговаривал с ним, и так продолжалось до тех пор, пока однажды гдето под потолком не завыла сирена.

В комнату вбежал растрёпанный человек в обгоревшей одежде и прокричал:

– Пожар! Срочная эвакуация на поверхность!

– Но как же… – Профессор был растерян и посмотрел на пса.

– Спасайтесь, Сенчин! Не время думать о животных. Торопитесь! – Человек в обгоревшей одежде торопливо покинул комнату.

Двуногий заметался, стал скидывать в сумку вещи, бумаги, диски, а потом както резко сел у стены, обхватил голову руками и произнёс:

– Пропади всё пропадом!

В таком положении он просидел несколько минут. Сквозь приоткрытую щель в помещение стал проникать едкий чёрный дым, и от него профессор очнулся. Задыхаясь, он встал, с трудом подошёл к клетке, взглянул на щенка, который в последнее время сильно подрос и нарастил мышечную массу, посмотрел ему прямо в глаза и ударил по привинченной к стене синей кнопке, которая открывала клетку. Оня осторожно вышел, обнюхал руку человека, запомнил его запах, облизал ладонь и выбежал в коридор. Рядом была комната с близкими, но она была закрыта стальной дверью, кнопок не было, и ему открыть её было невозможно.

– Нас не спасти! Беги! Наверх! На волю! – донеслось до него послание матери, и, повинуясь ей, он рванулся по коридору.

Кругом были двуногие. Они бегали в дыму, ломали лабораторное оборудование, суетились, тыкались в стены, дрались за резиновые маски, падали, а он бежал к выходу на поверхность. Оня чуял, где свобода. Для этого ему не нужны были глаза и нюх, в этот момент оня их попросту отключил. Миновав три уровня, молодой пёс выскочил на последний. Здесь будущий вожак услышал вой других собак, которые не были такими, как оня, но были близки ему по виду и являлись побочным продуктом экспериментов профессора Сенчина.

Пёс прислушался и не уловил от них телепатических сигналов, хотел продолжить свой бег, но ноги сами понесли его к клеткам, где находились другие собаки. Их было много, около сотни. Собаки сидели в стандартных клетках, в каждой было не менее пяти особей. Оня пробежался вдоль стены, останавливался подле каждой клетки, вставал на задние лапы и правой передней ударял по синей кнопке. Дверцы клеток открывались, псы вылетали в коридор и набрасывались на двуногих. Люди падали на пол, их рвали на куски, убивали без всякой жалости, и когда оня открыл последнюю клетку, то на том уровне, где находились собаки, кроме них в живых не оставалось никого.

Оня пробежался по всему уровню и обнаружил дверь, которая вела на аварийную лестницу. Вожак знал, что по ней можно было выбраться наверх. Оня позвал остальных собак, и они ему подчинились. Несколько самых массивных псов ударили своими телами в стальную переборку, и ржавый металл не выдержал. Сгнивший запор с треском лопнул, и дверь распахнулась настежь.

Десятки боевых псов помчались наверх, а позади набирал обороты пожар. Тяга шла вверх, горячий воздух даже сквозь шерсть пробирал собак, морщил и стягивал их кожу, а потому они торопились покинуть свой дом и выбраться на поверхность. Ктото из псов не выдерживал жара, падал вниз, ктото слабел и, наглотавшись дыма, ложился у стенки и умирал. Их становилось всё меньше, но они хотели жить и упрямо бежали только вперёд. Последнее препятствие – заложенный обычным красным кирпичом проход. Снова мощные тела ударяют по преграде, кирпич крошится, разламывается, и тьму аварийного выхода пронзают яркие солнечные лучи.

Один за другим, ползком, псы выбираются на свежий воздух и оказываются на развалинах. Оня рассылает всем телепатический сигнал: «Осторожно, не все двуногие мертвы!» – и овчарки осторожно крадутся по земле. Молодой пёс, уже ставший вожаком, двигается впереди своей стаи, и вот слышатся голоса людей, которые смогли выбраться из подземелья на лифте.

Вожак поднимает голову и сквозь весеннюю траву видит семерых двуногих. Один из них Майлс. Его окружают шестеро в зелёной одежде с оружием в руках. Майлс топает ногами и кричит:

– Как собаки вырвались наружу?! Почему никто, кроме нас, не выбрался?! Где этот идиот Сенчин?! Что мне теперь доложить на «Закат» и как выйти с ними на связь?! Почему вы молчите?!

Люди в зелёном не отвечают ему. Они настороженно оглядывают местность, и оня отдаёт остальным псам приказ на атаку двуногих. Все выбравшиеся наружу боевые псы, а их осталось меньше половины, длинными прыжками мчатся на врагов. Люди в зелёном открывают огонь, но поздно, мутанты уже рядом, лапы ударяют в грудь, а клыки рвут горло ненавистного врага. Куски мяса и клочья одежды разлетаются в стороны, кругом кровь, а оня, повалив наземь Майлса, впивается ему в глотку и разрывает яремную вену человека. Так молодой вожак впервые попробовал кровь своего врага.

Смена картинки. С тех пор минуло сорок зим, и пёс был жив и полон сил. Он стал Лидером, его племя крепло и росло, и он видел своих прапраправнуков, которые были с ним рядом и могли держать с ним постоянную связь. Именно через них отдавались все приказы новому народу, и именно они являлись проводниками его воли среди племени. Всё было хорошо в его жизни, и только одно не давало ему спокойствия. Оня был одинок, и не было во всём его племени, сейчас собравшемся подле развалин Адыка, второго такого разумного, как он сам. Только с людьми Лидер чувствовал себя на равных, бывало, общался с безоружными путниками, забредающими в его владения, но это приносило только временное облегчение, и такого единения, как со своими близкими, у него не было более ни с кем и никогда…

Картинкиобразы в моей голове погасли, всё вернулось в норму, но контакт между нашими сознаниями ещё не был прерван. Я получил посыл Лидера, и он был прост: вожак хотел знать, зачем я пришёл к нему с оружием в руках и зачем захватил его в плен.

Необходим был ответ, и я сделал то же самое, что и он, представил в своей голове кусочки событий, и пёс, разбирая их на составляющие, получал ответ. Так между нами состоялось общение, которое сам для себя я запомнил как разговор.

– Зачем ты пришёл к нам с оружием, человек? – спросил Лидер.

– Был слух, что здесь проживают странные собаки, которые уничтожают людей, идущих к берегам Каспийского моря. Я хотел посмотреть на вас.

– Мы убиваем только тех, кто приходит к нам с огненными стрелами, а мирных не трогаем.

– Люди об этом не знают, так как путники без оружия, прошедшие твои земли, к нам никогда не добирались. Может, погибали от других дорожных опасностей?

– Мой народ здесь ни при чём.

– Согласен.

– Что ты сделаешь со мной, человек?

– Ещё не решил. Буду думать, и многое зависит от тебя. Если ты обеспечишь нам безопасный проход к населённым землям и твои родичи пропустят нас, то мы отпустим тебя, а если не договоримся, придётся убить и попробовать прорваться самостоятельно.

– Мой труп – это ваша смерть.

– Всё может быть, но и просто так тебя отпускать, без всяких гарантий, смысла тоже нет.

– Животные не обманывают.

– Да, но ты не животное, а разумное существо.

– Это признание меня как равного?

– Да, я признаю тебя равным себе.

На мгновение пёс задумался, и общение продолжилось.

– Если ты меня отпустишь, то я отблагодарю тебя и проведу к подземному бункеру, где хранится много интересного.

– Я не жадный, и если отпущу, то без всяких дополнительных условий и наград. Коль получится нам с тобой договориться, то всё будет просто, мы уходим, а ты свободен.

– А если я попрошу тебя о помощи, ты поможешь мне?

– Что ты хочешь, Лидер?

– Там, – в моей голове возник образ заросших кустарником развалин, – находится подземная база, на которой я родился и рос. Там всё ещё остаются кости моих близких. Я хочу увидеть их.

– Зачем?

– У вас, у людей, есть поверье, что души непогребённых мертвецов не дают покоя живым. Я тоскую по близким, которые умерли под землей. Они были такими же разумными, как и я, и, может быть, если их тела будут сожжены, моя тоска отступит.

– Не ожидал такого от пса, пусть даже и разумного.

– Это я у людей нахватался, больше ведь всё равно полноценно общаться не с кем.

– А почему сам не спустишься под землю?

– Аварийная лестница во время пожара обвалилась, а в шахту лифта я проникнуть не смог. Да и если бы смог, всё равно ничего бы не вышло, у меня нет рук, а лапы не предназначены для того, чтобы ими по канатам перебирать. Если ты мне поможешь, мы выпустим вас, а если нет, то смерти я не боюсь, пожил достаточно, и всё, что хотел, от этой жизни получил.

– Мне надо подумать и посоветоваться с другими людьми.

– Но ты такой же Лидер, как и я, а значит, решения твои самостоятельны.

– Это так, но люди говорят, что один ум хорошо, а два лучше.

– Как долго мне ждать ответа?

– Тридцать минут. Ты знаешь, сколько это?

– Знаю.

В последнем образеэмоции мне почудилась лёгкая насмешка, и телепатический контакт между нами прервался.

Делать нечего, слово моё сказано, время обозначено, требовалось принять решение, и я собрал на совет Игнача и Лиду. Рассказал им всё как есть, и, как ни странно, они сразу поверили в то, что вожак разумное существо. Совещались мы недолго и в отведённые полчаса уложились. Мнения разделились, Белая была за то, чтобы согласиться с условиями Лидера, а Игнач сомневался и надеялся на то, что удастся связаться по рации с одним из населённых пунктов на пути прохождения его отряда и вызвать подмогу. И, выслушав доводы сержантов и взвесив все pro и contro, я сказал своё решение:

– Камрады, поступим так. – Игнач и Лида, которые затеяли спор, прервались и посмотрели на меня. – Половина отряда, всех поровну, повольников, гвардейцев и пластунов, вместе с Игначом отходит на ЧолунХамур. Там есть люди, и собаки туда не сунутся. После этого освобождаем Лидера, и остальной отряд вместе со мной идёт в Чёрные Земли. Там шерстим и перетряхиваем базу «Восхода». После чего мы возвращаемся. Если пёс нас обманул, то с этим новым разумным видом будет кому посчитаться. А если всё хорошо пройдёт, то мы будем знать, что с этими существами можно иметь дело.

Возражения последовали только от Игнача, который не хотел бросать меня и остальных братков в беде. Однако я ему приказал, и он подчинился.

Посмотрел на часы, до назначенного мной срока остаётся одна минута. Я встал, потянулся всем телом и направился к нашему пленнику. Точность – вежливость правильных мужчин, хоть двуногих, хоть каких. Теперь дело за словами и игрой под названием «Верю – не верю», которая мне знакома хорошо. Не люблю в неё играть – это как «русская рулетка», где шансы пятьдесят на пятьдесят, но иногда приходится.

Глава 26

Нейтральные территории. Чёрные Земли.

10.07.2063

Первые наши разведчики, три гвардейца, пробыли в подземелье четыре часа. По верёвкам они передавали сообщения о том, что живыздоровы, и вот благополучно вернулись на поверхность. Все грязные, в чёрной копоти, дышат тяжело и отхаркиваются грязью. Хорошо ещё, что вода есть, и воины могут вдоволь напиться да обмыть свои физиономии. Торопить их я не стал, люди на взводе, так что нечего воинов лишний раз дёргать. Как приведут себя в порядок, сами доклад сделают. И хотя, конечно, мне хочется поскорее узнать, что же там внизу, спешить не надо, и я подожду.

К растянутому на четырёх кольях тенту, где мы с Лидой сидели за чаем, разведчики подошли только через пятнадцать минут. Я пригласил их к столу и налил им в глубокие жестяные кружки чай. Парни делают по глотку сладкого горячего напитка, их лица разглаживаются, они расслабляются, и теперь можно поговорить.

– Ну что там? – Я обращаюсь к старшему в этой подгруппе, отставнику из Первой гвардейской бригады Колычу, тридцатилетнему кряжистому старшине без двух пальцев на левой руке.

Тот делает ещё один глубокий глоток и начинает рассказ:

– Первый уровень находится гдето на глубине тридцать метров. Спускаться тяжело, фонари тьму почти не пробивают, а факелы только воздух сжирают. Дышать трудно, после пожара до сих пор запах гари стоит, и все стены в копоти. Двигались осторожно и не торопились. Но проход в основные помещения нашли быстро. Аварийная дверь открыта, всё как Лидер говорил. Основная кубатура первого уровня – это круглые коридоры, которые изгибаются под резкими углами. Высота потолков приблизительно три с половиной – четыре метра. Помещений немного, всего пять, но они большие, напоминают ангары, видимо, делалась внутренняя перепланировка. Все помещения открыты, и там ничего ценного. Сплошь ржавчина, кости, вольеры, мусор и металлическая труха. Там же нашли шахту лифта, створки спеклись, и открыть их нельзя.

– Как низко спустились?

– До самого дна, но там надолго не задержались, дышать почти нечем, и пару раз мы были близки к потере сознания. На втором уровне кубатура не меньше, чем на первом. Коридоров всего два, а помещений около сорока.

– Тридцать семь, я считал, – добавил второй гвардеец, Джан, смуглый и вёрткий мужичок, ровесник Колыча.

– Да, тридцать семь, – подтвердил старший и продолжил: – Нашли центр связи, большой продовольственный склад, лабораторию и несколько жилых комнат. Всё выгорело, и даже закрытые помещения пострадали. Одну комнату вскрыли и нашли это. – Из сумки, висящей у него на боку, Колыч вынул стопку пожелтевших обуглившихся листов бумаги и передал мне. – Эти листки по всему помещению валялись, посмотри, может, чтото интересное.

Сразу бросаться на просмотр бумаг я не стал и спросил:

– На втором уровне всё проверили?

– Нет, половина помещений заперта, а замки электронные. Почти все двери убогие и хлипкие – опять же постперестроечный новодел, выломать их можно без особых трудов, но оставили на потом.

– Почти – это как?

– Две двери солидные и просто так их не возьмёшь, наверное, за ними чтото серьёзное.

– Компьютеры встречались?

– Да, в центре связи и в лабораториях, но от жара всё оплавилось, кусок стекла и пластика – вот и весь компьютер.

– Понятно. Что на третьем уровне?

– Технические помещения, артезианская скважина и ещё один большой продовольственный склад. Ничего интересного. С третьего спустились на четвёртый, нашли пустые клетки для собак и три комнаты. Открыты только две, и обе выгорели. Та комната, в которой родня собачьего вожака умирала, на запоре. На четвёртом уровне не задержались, осматривать было нечего, и мы спустились до пятого уровня, откуда пожар начался. Судя по всему, сдетонировали ёмкости с топливом, а потом всё само собой пошло. Я думаю, что двери между этажами были заклинены, перекрыть их не успели, а пожарная система ещё до возгорания находилась в аварийном состоянии. Внизу воздуха почти нет, а от каждого шага поднимается гаревая пыль. Мы начали слабеть и решили подниматься наверх. На обратном пути попались на акустическую ловушку и немного перетрухали. – Колыч усмехнулся и кивнул на третьего разведчика, высокого парня лет двадцати пяти, который служил радиоминёром в одном из разведбатов Четвёртой бригады. – Серый движение замыкал, чихнул, а нам эхо от выхода пришло. Да такое искажённое, что чуть ли не целый диалог послышался.

– Хорошо поработали, мужики. Завтра я с вами пойду. Подготовимся получше и подробней всё осмотрим. Надо хоть чтото ценное вытянуть, а то с пустыми руками домой возвращаться – примета плохая. Да и Лидеру кости его родни надо предоставить, а то можем отсюда и не выбраться. Для начала четвёртый уровень очистим, и скелеты собак на поверхность вынем, а затем мародёркой займёмся.

– Жаль, что у нас противогазов и дыхательных масок нет, – сказал Колыч.

– Это да, с ними было бы проще, – согласился я, – да и фонарей всего семь штук. Однако что есть, тому и рады. Ладно, сегодня всем отдыхать, а работа завтра.

Разведчики ушли, а я взял в руки бумаги, которые они мне оставили, и посмотрел на Лиду, всё так же сидящую рядом. Она понимающе кивнула, встала и ушла вслед за гвардейцами. Понятливая девушка, соображает, что к чему. Как сказал Суворов, каждый солдат должен знать свой манёвр, и, как добавил когдато полковник Ерёменко, при этом не совать свой нос куда не положено.

Я остался один и принялся за просмотр находки. В общемто ничего особо ценного, техническая документация на какуюто холодильную установку и блокнот одного из технарей, который обслуживал центр связи. Хотел откинуть эти бумаги на потом, но пролистнул блокнотик и нашёл коечто полезное. Вопервых, нарисованные от руки схемы каждого уровня, которые были помечены четырнадцатым годом и озаглавлены как подготовка к зачёту. Наверное, техник сдавал экзамен или чтото подобное, вот и готовился. Нормально, плансхемы в любом случае пригодятся. Вовторых, нашлось несколько записей относительно его работы, и некоторые были отмечены припиской «Проконсультироваться с „Закатом”».

Любопытно. Опять «Закат». Что это, ещё одна секретная биолаборатория, в которой во время чумы уцелели люди? Наверняка. Только вот где она находилась и как далеко от наших границ? Дотянули ли эти исследователи до наших дней и чем они занимались? Ответа нет, полнейшая неизвестность. Впрочем, завтра спуск в подземелье, и если в закрытом помещении бумага уцелела, то и в других, в первую очередь бывшем местном штабе, где Майлс заседал, должны быть целые компьютеры, из которых можно выдернуть жёсткие диски. Дотянем их до родины, а там уже найдутся специалисты, которые всю информацию, на них хранящуюся, до последнего килобайта просеют и разберутся, что это за база «Закат».

На следующий день, согласно вчерашнему плану, вместе с разведчиками я спустился вниз. Как они и говорили, первый уровень подземелья был неинтересен: кругом кости, пепел, мусор и гарь. Спустились сразу на четвёртый. Кувалдами и ломами выломали дверь в единственное закрытое помещение. Здесь обнаружили клетку с высохшими, но не распавшимися в труху трупами одной собаки и трёх больших щенков. Осторожно упаковали их останки в мешки и отправили наверх. Норма: одно дело сделано, и обязательства перед Лидером, который со своей стаейплеменем бродит гдето неподалеку, выполнены. Теперь можно и о себе подумать. Если получится, то за один заход забрать всё самое интересное и уже завтра свалить из этих негостеприимных мест.

Третий уровень – то же, что и на первом. Всё, что было ценного, сгорело вчистую. Здесь пожар погулял особенно, и даже кабели, идущие под потолком, расплавились, а уж про продовольственный склад и технические помещения и говорить нечего. На осмотр этого этажа потратили полчаса и, не найдя ничего, что бы нас заинтересовало, отправились к штабу и жилым помещениям.

Работа шла както несуразно. Молодецкое уханье одного из воинов, кувалда свистит, громкий удар, и дверь в очередное закрытое помещение вышибается на раздва. Всё просто – и это плюс. Однако взять здесь было нечего. Мебель и одежда до наших дней не дожили, чтото истлело, а чтото сгнило, несколько книг, техническая документация или потрёпанные детективы, проржавевшие металлические вещи, пластик да осколки стекла. Сплошь барахло и мусор – а это минус. Однако напоследок оставались ещё два помещения, самые интересные, – местный штаб и оружейная комната, уж тамто добыча должна была быть в любом случае. Об этом свидетельствовали отличные двери из настоящей стали, мощные клинкетные запоры и электронный замок, который, между прочим, выдержал суровый температурный режим пожара. Такие двери кувалдой не выломаешь, а потому с поверхности спустили весь имеющийся у нашего отряда тротил, Серый сделал простой вышибной заряд, мы поднялись наверх и уже оттуда произвели подрыв. Теперь надо дождаться, когда пыль осядет, и можно приступить к последнему этапу по прихватизации давнего ценного имущества. Жаль, так хотелось поскорее отсюда уйти, но придётся задержаться ещё на сутки.

К вечеру, когда, немного отчистившись и приведя себя в порядок, я сидел под своим навесом, передо мной появился Лидер. Только что вокруг никого, моргнул глазом, а собачий вожак – вот он, в трёх метрах стоит. Какоето колдовство чистейшей воды, вроде бы мы в укреплении сидим, на развалинах, кругом посты, пулемётчики настороже, без устали местность глазами обшаривают, а он – раз – и уже среди нас. Как вожак так делает, непонятно, и то, что он к нам нейтрален, в любом случае хорошо.

Пёс подошёл вплотную, поймал мой взгляд, и пришёл его первый мыслеобраз:

– Ты выполнил свою часть уговора, человек?

– Да, – ответил я.

– Они там? – Пёс повернулся к мешку с высохшими останками его близких.

С моей стороны согласный кивок и вопрос:

– Ты хочешь, чтобы их сожгли или похоронили?

– Огонь, сожги их, человек.

– Хорошо.

– Сколько вы ещё здесь пробудете?

– Ночь, один день и ночь.

Лидер не ответил, а резко отскочил в сторону, метнулся в небольшой пожухлый кустарник и исчез. Вот такие вот собаки бывают, век живи и весь этот век для себя чтото новое узнавай. Ну ничего, пока всё происходящее устраивает меня полностью, и, значит, суетиться не надо.

Наступила ночь. Зажглись костры нашего лагеря, и один, самый большой, в стороне. Это для похорон.

К веткам и сухому травостою подносится спичка, они вспыхивают, быстро прогорают, но поджигают дрова, и пламя жадно пожирает мешок, который положен поверх этого кострища. Проходит десять минут, и всё окончено. Чувствую, что Лидер наблюдает за мной, смотрит, что и как я делаю, ожидаю какойто торжественности, может быть воя или лая, но вокруг тихо, и до меня доносится только еле уловимый мыслеобраз – удовлетворение. Позже, когда я засыпал, мелькнула мысль, что Лидер всё же очень хитрое существо. Мне сказал, что хочет похоронить родню, а по факту то, что я сделал, называется уничтожением биологического материала, который можно использовать для исследований. Вот так вот, никаких следов пёс за собой не оставляет и зачищается полностью. Интересно, он позволит нам вывезти информационные накопители или не понимает, что это такое? Посмотрим.

Утром следующего дня, сразу после завтрака, мы вновь спустились вниз и обнаружили, что заряды отработали нормально, двери устояли, а вот бетон не выдержал, потрескался и обнажил запоры. Первым делом занялись логовом Майлса и уже через полтора часа смогли проникнуть внутрь. Помещение относительно небольшое, круглый стол, несколько стульев, открытый сейф, два компьютера и два ноутбука. В углу – шкаф с тряпьём, диван и книжная полка.

Начинаем мародёрку. Системные блоки вскрываются, и из них вынимаются жёсткие диски. Всё в мешок, ноутбуки следом. Пошарили по шкафам – голо: ни золота, ни бриллиантов, ни секретных отчётов, и только в сейфе обнаруживается несколько толстых пачек денежных купюр, в основном, как их раньше называли, «вечнозелёных долларов». Сейчас это макулатура, и брать дензнаки не стали. Ещё один мешок набили книгами, хоть и на английском языке, а пригодятся. Оглянулись вокруг – больше брать нечего, и направились в оружейную комнату.

Проходит ещё два часа, и проход в следующее помещение открыт. Входим внутрь оружейки и понимаем, что зашли удачно. Вот теперьто мы вознаграждены за все наши труды. При этом непонятно, для чего на объекте «Восход» собирался этот арсенал – им можно было вооружить не десять охранников, как их изначально в подземелье было, а как минимум полсотни. По крайней мере, кевларовых бронежилетов, комплектов обмундирования, рюкзаков и пластиковых шлемов с прозрачными забралами было именно такое количество, и под каждым красовалась бирка с именем и званием бойца. В каждый комплект боевой униформы входила цифровая радиостанция, миниатюрная камера, дисплей, тепловизорный прицел с баллистическим вычислителем и мощный аккумулятор.

Ладно, защита и снаряжение – всё это можно было использовать для моего отряда, а вот оружие подкачало. Да, оно имелось в достатке, вот только было предназначено не под наши калибры. Ну куда мне деть полсотни пистолетов М9, винтовок М16А2 и гранатомётов М203 после того, как будет растрачен боеприпас, предназначенный именно для них? Остаётся только продать всё это добро, сменять, подарить или предоставить начальству – пусть радуется и использует в своих целях. Хотя, забегая вперёд, скажу, что никому и ничего отдавать я не стал, а эти стволы пригодились отряду во время осеннего похода в Румынию и состоявшегося в следующем году путешествия в Средиземное море.

Впрочем, продолжаю. Помимо стандартного вооружения, как я уже упомянул, пятидесяти одинаковых комплектов, присутствовали три снайперские винтовки, десять боевых гладкоствольных ружей «моссберг» и большое количество гранат. С полчаса мы ходили от стеллажа к стеллажу и обсуждали находившееся здесь вооружение и снаряжение. И эти тридцать минут были настоящим отдыхом для души и живительным бальзамом на сердце воинов. Однако сколь тут ни броди, а всё это надо вытягивать к солнышку. А посему я отправился наверх руководить процессом, а разведчики начали работу. Вскоре им в помощь вниз спустилось ещё десять бойцов, всё было отлажено, и до наступления темноты всё оружие уже находилось наверху. С боеприпасами сложней: больше половины бросили, и причина для этого была простая – у нас не хватало вьючных лошадей, поэтому вывозиться будет наиболее ценное имущество.

В самом конце рабочего дня из подземелья поднялись люди, и всю ночь происходила упаковка нашей добычи по вьюкам. А с первыми лучами восходящего солнца мы были готовы двинуться в путь. Но тут раздался голос одного из дозорных:

– Мечник, собаки идут!

На всякий случай отряд занял прежние оборонительные позиции, а я вышел за пределы развалин, в которых мы обосновались. Псов было немного, около полусотни, чтото вроде избранной боевой дружины, которая сопровождала Лидера в его путешествиях по калмыцким просторам. Они остановились от меня метрах в ста, и ко мне подскочил вожак. Он не торопился начинать общение, как будто принюхивался к чемуто, мне оставалось только ждать.

Спустя минуту пёс передал своё послание:

– Ты всё же добыл то, на чём у злых двуногих хранилась информация?

– Да.

– Там нет ничего, что напрямую касалось бы проекта по созданию боевых псов? У вас не получится сделать из нас рабов и вы не сможете нас подчинить?

– Нам это не нужно. Гораздо больше меня занимает вопрос о базе «Закат». Ты ведь знаешь про неё?

– Конечно, ведь это из моих воспоминании ты про неё узнал. Не надо считать, что я глупее тебя, человек.

– А я так и не считаю.

Молчание, вожак ворошит мои чувства и отвечает:

– Ты не лжёшь, и это хорошо.

– Так что насчёт «Заката»?

– Три года назад с верховьев Большой реки (Волги) спустился кораблик, и на нём в наши степи прибыли люди, около сорока воинов. Они знали точно, где находится подземелье, и прямиком направились к нему. Мы их перехватили и всех убили.

– Но перед этим наверняка ты порылся в их головах?

– Да, я просмотрел двоих. Они злые, и они подлежали уничтожению. Таким существам нет места на земле.

– Где их база и чем они занимаются?

– База находится далеко на северовостоке, возле города, который называется Стерлитамак, а занимались там производством психотропного оружия и новейших наркотических средств.

– Это всё?

– Пленники оказались обычными наёмными бойцами и знали не очень много.

– Что же, такая информация тоже полезна. У меня ещё один вопрос. Ты не против?

– Говори, – в мыслеобразе Лидера лёгкая ирония, – здесь люди редкость, и, когда мне попадется следующий достойный собеседник, неизвестно.

– Если мы ещё раз встретимся, мы будем врагами или сможем сосуществовать в мире?

– Воевать с вами я не хочу, и если ты придёшь с миром, то боя между нами не будет. Твои мысли и мысли твоих людей чисты. Вы не гнушаетесь крови и жестокости, но она для вас не необходима. Мне это нравится, и если бы вы изначально были безоружны, то и самая первая наша встреча прошла бы мирно.

– Значит, мы хорошо поняли один другого.

– Поняли, и я хочу сделать тебе подарок.

– Какой?

– Дам тебе двух щенков из моего последнего помёта. Они очень хороши и очень сообразительны. Конечно, послабей меня, но из всех щенков, какие есть в нашей стае, они лучшие. Каждому по месяцу, и оба уже крепко стоят на ногах. Возьми их с собой. Они будут служить тебе десять лет и никогда не предадут.

– То есть ты хочешь заслать к нам шпионов?

– Нет. Если бы мне требовались шпионы, то нашлись бы другие псы, которые бы пробежались по вашим городам и увидели бы всё без всяких прикрас. Эти щенки должны посмотреть на жизнь вашего общества изнутри и разобраться в вас. Взамен через моих потомков вы сможете понять нашу психологию и определиться по отношению к нашему народу, который тоже хочет жить. Мир – это хорошо, сотрудничество – ещё лучше, но если вы замыслите уничтожить нас, то мы сможем дать отпор и придём в ваши дома. Ты принимаешь моих щенков в свою стаю?

– Принимаю.

– Тогда прощай, человек.

– А щенки?

– Ты идёшь к ЧолунХамуру, и на последнем переходе они будут с тобой…

Лидер не солгал. В одном переходе от места, где у нас была назначена встреча с другой половиной отряда, у небольшого поселения ЧолунХамур к передовому дозору выбежала большая собака, что интересно, не чистая анатолийская овчарка, а помесь с кавказцем. Эта самка была не одна, рядом с ней находились два шерстяных комка, толстые, округлые, лобастые и с большими умными глазами.

Собака посмотрела на щенков, чтото еле слышно прорычала и ушла с нашего пути в сторону. Я спрыгнул с лошади, подошёл к щенкам, лежащим на траве, взглянул в их умные глазёнки, и пришли два послания.

– Я Лихой, – отозвался левый, белый в рыжих подпалинах щенок.

– Я Умный, – вслед за братом откликнулся правый, короткошёрстный и абсолютно чёрный.

– Я Мечник, – в ответ и мне пришлось представиться.

– Мы Младшие и будем тебе во всем помогать, – передал Умный.

– Я Старший и согласен взять вас в свою стаю.

Общение прервалось. Я закинул щенков в торбы изпод овса, которые висели на боках лошади, запрыгнул в седло и дал команду продолжить движение. Мы возвращались домой. Меня и воинов ждали семьи, и впереди было ещё превеликое множество дел.

Через десять минут я посмотрел на Младших. Оба щенка, плавно покачиваясь в торбах, спокойно и безмятежно спали. Тогда я ещё не знал, что буду не раз благодарить судьбу за то, что она послала мне таких товарищей, щенков, ставших через год огромными волкодавами, умными, свирепыми, хитрыми с врагами и открытыми для того, кому поклялись служить. Впрочем, всё это будет потом, и это уже другая история, а в тот день я этого не знал и торопился на запад.