Дабендикс
Я водкой подавился, как услыхал. Спрашиваю – верно ли понял что предлагаешь ?
– Верно, – настаивает Ярослав, – Как друга, – выеби мою Жанку.
– Зачем?
– Для поржать, мудило. Надо мне.
– Катитесь нахуй, не буксуйте. – отвечаю. – Кто прётся, когда бабу его петрушат, –хуже ахтунга. Тьфу!
А тот кряхтит:
– Устал я, Геня, – не люблю её. А признаться не могу – и жалко, и не по-людски это. Рука не поднимается, сухарь ты человек.
Даже пиздил, – лежит как баклажан с глазами – синяя вся, а не уходит. А если сцапаю вас с голыми жопами – не отвертится.
Я про себя подивился, – а ведь чертовски прав. Вместо тяжелых слов, слёз, проклятий, – хуяк по пизде мешалкой без разговоров. И гуляй себе, олень холостой.
А он подначивает.
– Помнишь, – говорит, – ты просил диски «снежинки» задарма отдать? Я тогда командировал тебя в залупу, а теперь, – забирай. Еще ксенон подгоню – фирменный.
– Фирменный? Как прежний, что мерцал как кинохроника штурма Зимнего?
– И прошивку на гашетку...
Знал гад, куда бить. Стоковая бричка без чёткого дросселя и литья, – унитаз. Та же динамика.
Однако, я призадумался, – смущала этическая сторона гешефта.
А Ярик как чует, – заглядывает в глаза: – Тебя что-то смущает, бро?
– Почти нихуя, – говорю, – Только Жанка заводная что ленивец, и желанна как дикобраз, а ты вроде друг. А друзья так не подставляют. Хуй тебе!
– И как быть? Ты у меня один кореш.
– Не знаю, не знаю…Думай…
Деревянные накладки на торпедо приоры – это все - таки стильно…
– И учти, чтоб моя Галька ни сном, ни духом, слышишь? – предупреждаю интригана.
На том хлопнули по рукам.
– Главное, Геня, – наставляет он, – Жанна не должна раскусить подставу.
– Разумеется. Кстати, а как мне её, того…кантовать?
– В смысле?
– Спрашиваю, как: раком, боком, в рот, в глаз? Или просто спустить на сиськи? Грудь издревле девичьей чистоты и невинности символ. А я по ней картинно малафьёй нахуярю, как из шланга. У любого гавно забулькает.
– Какие там сиськи. – отмахнулся Ярик. – Фальш заглушки. В жопу её! – тоже символично.
– Как скажете, барин. Кобыла ваша. Гони задаток – ксенон. Полный расчет после. И не вздумай обмануть.
– А то?
– Ёбну по башке, и сдам вместе с легендой бабе твоей – и разъёбывайтесь, как хотите.
А легенда была проста, но эффектна. Прихожу по делу, Ярика нет. Соблазняю Жанну, кидаю тревожный эс эм эс, – он тут как тут.
Слезы, мольбы, меня театрально таскают за грудки, плюют в морду. Всех и делов - то, ха-ха! Зато: в литьё обутый, на шпоне и ксеноне. И шито- крыто.
Тем субботним утром был я в приподнятом настроении. Предвкушал ништяки в виде запчастей, а задание представлялось легкой прогулкой.
Для пущей развязности, въебал сотку самогону.
Двойной батин выгон, выдержка на стрючках жгучего перца. Пердишь как старая паяльная лампа. Хоть свиней сракой смоли.
Решимость скурвилась, едва Жанна распахнула дверь. Она думала, Ярик что забыл – вернулся, и открыла в домашнем.
Слыхал, есть типы женских фигур, и называются красиво, но бля скучно: яблоко, гитара, песочные часы.
А чё не ходики с кукушкой, канистра? Веселей, и к жизни ближе, думал я.
А как увидал на пороге Жанку, прям пронзило – груша. Царь-груша! Трещавшие на могучем передке и бёдрах трусы, и подростковый лифчик, лишь подчеркивали фруктовые нотки.
– Ой! – воскликнула хозяйка, выронив из ебальника кусок утреннего бутерброда с салом.
Кинулась в глубины однокомнатной хаты прикрыть наготу. Под косолапыми розовыми подошвами загудело перекрытие.
Жанну в плавках, видел впервой, – неприкрытая мощь, раскинувшейся ниже пупка, страшила. И наркомовские сто не решали. Надо было брать стакан. Натощак.
– Жанночка, – говорю, – извини, бога ради за утреннее вторжение и беспокойство. Пиздец как херня одна нужна. Ярик разрешил покопаться в его кабинете.
– Да хоть в сраке. – говорит приветливо. – Валяй.
Прошел в закуток, выгороженный библиотечным стеллажом до потолка. А вместо томов и фолиантов, со вкусом подобранное гавно – на хорошую свалку достанет.
Копаюсь в железках, с мыслями собираюсь – как подступиться? А она на кушетке, штопает носок, – ноль внимания.
Уже до четвертой полки добрался, пятую перебрал – взопрел. Табурет подставил – выше полез – один хуй, в голове пусто.
– Долго ты еще? – спрашивает. – Мне танцами пора заниматься.
– Акробатическими? – подъёбываю изящно. Бабы-то, они любят юморных.
– Восточными, утырок... – отрезала она. – Давай живей, опарыш.
– Не злись, Жанна, мне без этой детальки пизда и шляпа. Телега-то моя умерла, разъеботина предательская. А какой мужик без колес? Так – пылесос «Ракета», – одно название.
– Не в колесах дело…– бурчит под нос. – Что ищешь-то?
– Да бендикс.
– Дабендикс? Ц! Какой только хуерги не придумают, чтобы в гараже шары залить. Я ебу! – тоненько вздохнула она над искусным рукодельем.
Ладно, я игривого тона не оставляю, улыбаюсь:
– Можно, хозяюшка, второй табурет возьму – подставить?
– Бери, да не ёбнись. Я танцевать буду.
Я подумал, предостерегает меня от культурного шока, а оказалось, – табурет барахлит.
Ярик мудак, изолентой капремонт ему навел. Краснодеревщик ебучий! Гамбс бля.
Едва взобрался на хлипкую верхотуру, как по комнате поплыли заунывные ситары и дудки укротителей укуренных змей.
А сам уже злюсь – дело-то буксует. Всё, думаю, сейчас прыгну на неё сверху как паук, и будь, что будет. Чай не сожрет.
Но тут, к ситарам подключается баба, и прёцца от набора карандашей для губ: «Фиолетовый, лиловый, – напевает она, – розовый, и покрасней. Все они в памяти моей, – радуется эта пизда».
Я морду высунул меж полок – чё тут? А та как заорёт: «Мои хуи-и», Жанна в шальварах, – хуяк в шпагат, шальвары – дрись, подо мной – хрусть. Хуйня, а не восточные танцы...
– Скорую?! Скорую вызвать?! – охаживала она меня по щекам.
Сел я в обломках стульев, – жопа, как трансформатор – гудит.
Отмахнулся: – Не надо скорую. Водки.
Принесла. Махнул, занюхал ножкой табурета, и к делу, пока стресс и адреналин гуляет:
– Жанна, ты жутко мне нравишься. – и, чмок её в губы.
А та, с бульканьем заливается вдруг пурпуром и шепчет: – И ты мне, Геня…
Как кобра кидается с поцелуем, и лезет нахуй из тюлевых шальвар и бисерного лифчика.
А дальше…. Дальше, пашу я Жанкину тугую делянку. Разок прошелся, она во вкус вошла.
Вся вывернулась, как жирный чернозём под плугом – раскидалась, парит, – пашите мол, пашите не по-деццки, мужичок, – на всю глубину резака. И то и дело, пытает меня:
– Пиздел, нравлюсь тебе?
– Нравишься.
– Давно?
– Давно.
– Поцелуй.
Целую.
Перед вторым проходом скидываю эс эм эс. Разворачиваю эту колхозную одалиску могучим крупом, и в тенёчке жду развязки, – думаю о тюнинге – чтоб не спускать значит подольше. А она подмахивает и не унимается, курва:
– Скажи, что любишь.
– Чего?!
Ну нихуя себе, думаю, шьют дело.
– Скажи, любишь.
Ну, погоди, блядюга. Вместо «люблю» – хуяк по жопе! – по комнате звон.
– Заябись! – кряхтит. – Любишь?
Да что мне, глупого слова жалко?
– Люблю.
У неё по заду аж дрожь прокатилась, и шерсть дыбом. И началось:
– Шлёпни! Злей! Любишь? Давно? Стисни грудь (ща бля, нащупаю). Шлепни…Стисни…Любишь…
Да где этот ёбаный муж?!
Руки отваливаются, давление в хую падает, а Германа всё нет. Все срока вышли –переработка пошла. Вдруг, – звонок. И еще, еще.
Она прыг с хуя, меня, шмотки в охапку, и на балкон. Присыпала в углу картонками, ковром старым, лыжами, тряпками вонючими – с собаками не отыщешь.
Стою, за хуй держусь, и понимаю – что-то пошло не так…
– Ну-у, как, оно…? – спрашивает неопределенно, а глядит сухо.
В ответ, я еще неопределённей пожал плечами.
– Ну, а все же…?
– Ярик, иди нахер, – я ебался, как работал. Не знал я про ключ в замке. А с тебя за переработку, в двойном – суббота. За спасибо, хуем что киркой махать, – нетути! Нашел Стаханова.
Час назад, Жанка выпустила меня из квартиры, – я сразу в гараж, к Ярику.
Все мы предусмотрели, кроме такой малости, как ключ. Переиграла она нас.
Ну позвонил он, впустила она, ну жалом поводил, а придраться не к чему. Хули землю рыть? – хорошую задумку испортить? Поссал, пассатижы, еще хуйню какую прихватил, и в гараж, – рога обмывать. Ха-ха!
– Ну, что будем делать, дружище? – спрашиваю.
– Через три дня, повторим. А ты проследишь, чтобы никаких ключей. Понял?
– Понял. Я хотел тебя спросить, Яр…
– Не сейчас! – обрывает он. – Я занят. Увидимся послезавтра.
– А по пиву? Суббота - ж…
– Говорят тебе, – занят...
Странно…
На другой раз, все шло по нотам. Почти…
Снова раком, снова: «Нравлюсь? Шлепни! Давно? Стисни! Любишь?» Ярик возник, как привидение. Отодвинул меня от станка, очень натурально харкнул в лицо, и давай душить. Плевать и душить, душить и плевать. Увлекся, – переигрывает, дьявол. Уже багровею, хриплю, а Жанка – хуяк! – охолонула дебютанта гладильной доской.
Тот очухался, – к ней: «Как ты могла? Убила без ножа! Развод!». Плачет бля, трясется, челюсть прыгает, – и тут переигрывает.
А она: «Да пожалуйста!»
А он: «Как? А-а-а…А я? Жанночка….Как же это….»
Каак я засмеюсь!
А она на меня кивает: «Я его люблю. А он меня. Давно! Верно, Геня? Скажи ему, как нам было хорошо, как любишь меня жарко, – пусть катится нахуй!»
Ебанулась! Язык мой отнялся. Разеваю ебало, как карась, – ни гу-гу. Ярику в жопу паяльник сунули, – вскочил, и на кухню. «Топор! – орет Жанка, – Сбей его, Геня! Сбей!»
Ага. Я за штаны, на балкон, и со второго этажа не раздумывая.
А Ярик с Жанкой помирились да, а Галка моя в травму ко мне не приходит. И уже ни придет. Ярик ей все рассказал... Вот такой друг…Такой тюнинх...
Алексей Болдырев.
– Верно, – настаивает Ярослав, – Как друга, – выеби мою Жанку.
– Зачем?
– Для поржать, мудило. Надо мне.
– Катитесь нахуй, не буксуйте. – отвечаю. – Кто прётся, когда бабу его петрушат, –хуже ахтунга. Тьфу!
А тот кряхтит:
– Устал я, Геня, – не люблю её. А признаться не могу – и жалко, и не по-людски это. Рука не поднимается, сухарь ты человек.
Даже пиздил, – лежит как баклажан с глазами – синяя вся, а не уходит. А если сцапаю вас с голыми жопами – не отвертится.
Я про себя подивился, – а ведь чертовски прав. Вместо тяжелых слов, слёз, проклятий, – хуяк по пизде мешалкой без разговоров. И гуляй себе, олень холостой.
А он подначивает.
– Помнишь, – говорит, – ты просил диски «снежинки» задарма отдать? Я тогда командировал тебя в залупу, а теперь, – забирай. Еще ксенон подгоню – фирменный.
– Фирменный? Как прежний, что мерцал как кинохроника штурма Зимнего?
– И прошивку на гашетку...
Знал гад, куда бить. Стоковая бричка без чёткого дросселя и литья, – унитаз. Та же динамика.
Однако, я призадумался, – смущала этическая сторона гешефта.
А Ярик как чует, – заглядывает в глаза: – Тебя что-то смущает, бро?
– Почти нихуя, – говорю, – Только Жанка заводная что ленивец, и желанна как дикобраз, а ты вроде друг. А друзья так не подставляют. Хуй тебе!
– И как быть? Ты у меня один кореш.
– Не знаю, не знаю…Думай…
Деревянные накладки на торпедо приоры – это все - таки стильно…
– И учти, чтоб моя Галька ни сном, ни духом, слышишь? – предупреждаю интригана.
На том хлопнули по рукам.
– Главное, Геня, – наставляет он, – Жанна не должна раскусить подставу.
– Разумеется. Кстати, а как мне её, того…кантовать?
– В смысле?
– Спрашиваю, как: раком, боком, в рот, в глаз? Или просто спустить на сиськи? Грудь издревле девичьей чистоты и невинности символ. А я по ней картинно малафьёй нахуярю, как из шланга. У любого гавно забулькает.
– Какие там сиськи. – отмахнулся Ярик. – Фальш заглушки. В жопу её! – тоже символично.
– Как скажете, барин. Кобыла ваша. Гони задаток – ксенон. Полный расчет после. И не вздумай обмануть.
– А то?
– Ёбну по башке, и сдам вместе с легендой бабе твоей – и разъёбывайтесь, как хотите.
А легенда была проста, но эффектна. Прихожу по делу, Ярика нет. Соблазняю Жанну, кидаю тревожный эс эм эс, – он тут как тут.
Слезы, мольбы, меня театрально таскают за грудки, плюют в морду. Всех и делов - то, ха-ха! Зато: в литьё обутый, на шпоне и ксеноне. И шито- крыто.
Тем субботним утром был я в приподнятом настроении. Предвкушал ништяки в виде запчастей, а задание представлялось легкой прогулкой.
Для пущей развязности, въебал сотку самогону.
Двойной батин выгон, выдержка на стрючках жгучего перца. Пердишь как старая паяльная лампа. Хоть свиней сракой смоли.
Решимость скурвилась, едва Жанна распахнула дверь. Она думала, Ярик что забыл – вернулся, и открыла в домашнем.
Слыхал, есть типы женских фигур, и называются красиво, но бля скучно: яблоко, гитара, песочные часы.
А чё не ходики с кукушкой, канистра? Веселей, и к жизни ближе, думал я.
А как увидал на пороге Жанку, прям пронзило – груша. Царь-груша! Трещавшие на могучем передке и бёдрах трусы, и подростковый лифчик, лишь подчеркивали фруктовые нотки.
– Ой! – воскликнула хозяйка, выронив из ебальника кусок утреннего бутерброда с салом.
Кинулась в глубины однокомнатной хаты прикрыть наготу. Под косолапыми розовыми подошвами загудело перекрытие.
Жанну в плавках, видел впервой, – неприкрытая мощь, раскинувшейся ниже пупка, страшила. И наркомовские сто не решали. Надо было брать стакан. Натощак.
– Жанночка, – говорю, – извини, бога ради за утреннее вторжение и беспокойство. Пиздец как херня одна нужна. Ярик разрешил покопаться в его кабинете.
– Да хоть в сраке. – говорит приветливо. – Валяй.
Прошел в закуток, выгороженный библиотечным стеллажом до потолка. А вместо томов и фолиантов, со вкусом подобранное гавно – на хорошую свалку достанет.
Копаюсь в железках, с мыслями собираюсь – как подступиться? А она на кушетке, штопает носок, – ноль внимания.
Уже до четвертой полки добрался, пятую перебрал – взопрел. Табурет подставил – выше полез – один хуй, в голове пусто.
– Долго ты еще? – спрашивает. – Мне танцами пора заниматься.
– Акробатическими? – подъёбываю изящно. Бабы-то, они любят юморных.
– Восточными, утырок... – отрезала она. – Давай живей, опарыш.
– Не злись, Жанна, мне без этой детальки пизда и шляпа. Телега-то моя умерла, разъеботина предательская. А какой мужик без колес? Так – пылесос «Ракета», – одно название.
– Не в колесах дело…– бурчит под нос. – Что ищешь-то?
– Да бендикс.
– Дабендикс? Ц! Какой только хуерги не придумают, чтобы в гараже шары залить. Я ебу! – тоненько вздохнула она над искусным рукодельем.
Ладно, я игривого тона не оставляю, улыбаюсь:
– Можно, хозяюшка, второй табурет возьму – подставить?
– Бери, да не ёбнись. Я танцевать буду.
Я подумал, предостерегает меня от культурного шока, а оказалось, – табурет барахлит.
Ярик мудак, изолентой капремонт ему навел. Краснодеревщик ебучий! Гамбс бля.
Едва взобрался на хлипкую верхотуру, как по комнате поплыли заунывные ситары и дудки укротителей укуренных змей.
А сам уже злюсь – дело-то буксует. Всё, думаю, сейчас прыгну на неё сверху как паук, и будь, что будет. Чай не сожрет.
Но тут, к ситарам подключается баба, и прёцца от набора карандашей для губ: «Фиолетовый, лиловый, – напевает она, – розовый, и покрасней. Все они в памяти моей, – радуется эта пизда».
Я морду высунул меж полок – чё тут? А та как заорёт: «Мои хуи-и», Жанна в шальварах, – хуяк в шпагат, шальвары – дрись, подо мной – хрусть. Хуйня, а не восточные танцы...
– Скорую?! Скорую вызвать?! – охаживала она меня по щекам.
Сел я в обломках стульев, – жопа, как трансформатор – гудит.
Отмахнулся: – Не надо скорую. Водки.
Принесла. Махнул, занюхал ножкой табурета, и к делу, пока стресс и адреналин гуляет:
– Жанна, ты жутко мне нравишься. – и, чмок её в губы.
А та, с бульканьем заливается вдруг пурпуром и шепчет: – И ты мне, Геня…
Как кобра кидается с поцелуем, и лезет нахуй из тюлевых шальвар и бисерного лифчика.
А дальше…. Дальше, пашу я Жанкину тугую делянку. Разок прошелся, она во вкус вошла.
Вся вывернулась, как жирный чернозём под плугом – раскидалась, парит, – пашите мол, пашите не по-деццки, мужичок, – на всю глубину резака. И то и дело, пытает меня:
– Пиздел, нравлюсь тебе?
– Нравишься.
– Давно?
– Давно.
– Поцелуй.
Целую.
Перед вторым проходом скидываю эс эм эс. Разворачиваю эту колхозную одалиску могучим крупом, и в тенёчке жду развязки, – думаю о тюнинге – чтоб не спускать значит подольше. А она подмахивает и не унимается, курва:
– Скажи, что любишь.
– Чего?!
Ну нихуя себе, думаю, шьют дело.
– Скажи, любишь.
Ну, погоди, блядюга. Вместо «люблю» – хуяк по жопе! – по комнате звон.
– Заябись! – кряхтит. – Любишь?
Да что мне, глупого слова жалко?
– Люблю.
У неё по заду аж дрожь прокатилась, и шерсть дыбом. И началось:
– Шлёпни! Злей! Любишь? Давно? Стисни грудь (ща бля, нащупаю). Шлепни…Стисни…Любишь…
Да где этот ёбаный муж?!
Руки отваливаются, давление в хую падает, а Германа всё нет. Все срока вышли –переработка пошла. Вдруг, – звонок. И еще, еще.
Она прыг с хуя, меня, шмотки в охапку, и на балкон. Присыпала в углу картонками, ковром старым, лыжами, тряпками вонючими – с собаками не отыщешь.
Стою, за хуй держусь, и понимаю – что-то пошло не так…
– Ну-у, как, оно…? – спрашивает неопределенно, а глядит сухо.
В ответ, я еще неопределённей пожал плечами.
– Ну, а все же…?
– Ярик, иди нахер, – я ебался, как работал. Не знал я про ключ в замке. А с тебя за переработку, в двойном – суббота. За спасибо, хуем что киркой махать, – нетути! Нашел Стаханова.
Час назад, Жанка выпустила меня из квартиры, – я сразу в гараж, к Ярику.
Все мы предусмотрели, кроме такой малости, как ключ. Переиграла она нас.
Ну позвонил он, впустила она, ну жалом поводил, а придраться не к чему. Хули землю рыть? – хорошую задумку испортить? Поссал, пассатижы, еще хуйню какую прихватил, и в гараж, – рога обмывать. Ха-ха!
– Ну, что будем делать, дружище? – спрашиваю.
– Через три дня, повторим. А ты проследишь, чтобы никаких ключей. Понял?
– Понял. Я хотел тебя спросить, Яр…
– Не сейчас! – обрывает он. – Я занят. Увидимся послезавтра.
– А по пиву? Суббота - ж…
– Говорят тебе, – занят...
Странно…
На другой раз, все шло по нотам. Почти…
Снова раком, снова: «Нравлюсь? Шлепни! Давно? Стисни! Любишь?» Ярик возник, как привидение. Отодвинул меня от станка, очень натурально харкнул в лицо, и давай душить. Плевать и душить, душить и плевать. Увлекся, – переигрывает, дьявол. Уже багровею, хриплю, а Жанка – хуяк! – охолонула дебютанта гладильной доской.
Тот очухался, – к ней: «Как ты могла? Убила без ножа! Развод!». Плачет бля, трясется, челюсть прыгает, – и тут переигрывает.
А она: «Да пожалуйста!»
А он: «Как? А-а-а…А я? Жанночка….Как же это….»
Каак я засмеюсь!
А она на меня кивает: «Я его люблю. А он меня. Давно! Верно, Геня? Скажи ему, как нам было хорошо, как любишь меня жарко, – пусть катится нахуй!»
Ебанулась! Язык мой отнялся. Разеваю ебало, как карась, – ни гу-гу. Ярику в жопу паяльник сунули, – вскочил, и на кухню. «Топор! – орет Жанка, – Сбей его, Геня! Сбей!»
Ага. Я за штаны, на балкон, и со второго этажа не раздумывая.
А Ярик с Жанкой помирились да, а Галка моя в травму ко мне не приходит. И уже ни придет. Ярик ей все рассказал... Вот такой друг…Такой тюнинх...
Алексей Болдырев.
Популярное
