Помощник

Третий день шёл дождь. Иногда ливень сменялся промозглой моросью, небо хныкало, как малыш с больным зубом, затем снова принималось реветь, настойчиво и горько. Дважды выключали свет, потом пришла воспиталка и забрала дивидишку. Впрочем, Алька и не хотела смотреть анимэ. Уж лучше смотреть в окно в пустом холле. В комнате шумно и девчонки с ерундой пристают. За окном воздух, словно губка. Дождь и сумерки крадут у сада чёткость, смывают линии, приносят новые запахи.
Можно думать о том, что происходит там, за дорогой, словно стёртой, как ластиком, дождём в Алькиной памяти. Дома. Наверное, мама сидит перед телевизором, если починила телевизор, и смотрит сериал. Или курит на кухне. Или, пьяная, спит.
В стекле отражалось Алино бледное личико с точёными чертами и копна длинных кудрявых волос, кое-как собранных в хвостик, но всё равно торчащих во все стороны. Она подышала на стекло – получился матовый кружок из крошечных капель. Прочертила пару полосок ногтём, потыкала пальцем, и корзинкой расцвела бузина. Красиво. Только исчезнет быстро, вот что плохо.
Альке часто хотелось, чтобы её проблемы исчезали, как влажные рисунки. И чтоб мусор, едва коснувшись пола, распадался на атомы, тогда можно было бы не убирать, а то постоянно воспитатели заставляют дежурить: мыть пол в классе, коридоре или в комнате. Ещё неплохо было бы, чтоб нужные предметы, например, потерянная пуговица или серёжка, сами выползали на самое видное место.
Аля нагнулась почесать комариный укус на щиколотке, как в дверь постучали. Ночная воспиталка уже закрыла на ключ, кого могло принести? Аля удивлённо прислушалась, затем подошла и прижалась ухом к двери, упёршись носом в истёртый до блеска старый ключ с витиеватым ушком в дырках.
– Кто там? – спросила Аля.
За дверью тихо шуршал дождь.
Может, кто-то из ребят задержался? Но, тогда бы спальный корпус не запирали…
А вдруг это нужный человек, по важному делу? «Или маньяк, педофил» – шевельнулось в мыслях. Педофилами Алю пугали все, кому не лень: классуха, воспиталки. И только Ира Павелко однажды сплюнула сквозь зубы и сказала:
– Фигня. Совершенно не факт, что он тебя изнасилует. Скорее, просто подрочит и денег даст. Ничего и делать не надо, а на мороженое с пирожным сводит запросто, еще и сигарет отсыплет. Педофилов навалом, насильников среди них – единицы. Никто тебя заваливать не станет. Максимум – захочет, чтобы в рот взяла, но тогда уже проси куртку или туфли, или набор косметики, и деньги вперёд.
Косметикой Аля не пользовалась, да и мороженого не хотела. Зато ей стало любопытно. «А не посмотреть ли на педофила?» Она моргнула пару раз, взяла холодный ключ за нарядное ушко, и со скрипом повернула.
В коридор ворвался шум дождя, а на пороге никого не было. Аля выглянула наружу и повертела головой. Так и есть. Никого. Показалось.
– Синельникова! – раздалось сзади. – Ты что там делаешь?
К ней быстро шла Леся Петровна, дежурный воспитатель.
– Стучали, – виновато пояснила Аля. – Показалось.
– Марш в свою комнату! Не хватало мне ещё тебя ловить!
Аля потянула на себя тяжелую дверь и с силой захлопнула.
– Ай! – взвизгнула дверь вместе с хлопком, словно кошке хвост прищемили.
Шум дождя стих. Аля подпрыгнула и снова оглянулась, но коридор был пуст, а Леся Петровна уже успела положить в карман ключ и теперь тянула за руку. От неё пахло ванилью и кофе, видимо, ужинала с напарницей. В комнату Але возвращаться не хотелось.
– А можно я просто в холле постою? – спросила она. – Мне тут нравится, тут тихо.
Воспитательница остановилась.
– А что ты тут делаешь, вообще? – спросила она подозрительно. – С девочками поругалась?
– Нет, я никогда не ругаюсь, – ответила Аля. – Я в окно смотрю и думаю.
Леся Петровна хмуро рассматривала девочку и тоже о чём-то думала.
– Есть хочешь? – спросила она, наконец. – Печенья хочешь?
– Нет, – покачала головой Аля.
– Ну, постой, если хочешь, немного, – согласилась воспитательница. – Всё равно я скоро приду выключить свет.
Она ушла в комнату дежурной, и Аля вернулась к своему окну. Соцветие на стекле исчезло. Вот бы так же исчез весь интернат! Дома было куда лучше, хоть не так красиво и чисто. И еды намного меньше. Но там был дом. И мама. Хоть бы приехала, привезла чего-то вкусного. Может, всё-таки взять печенья у воспиталок?
Аля подошла к комнате дежурной и даже взялась за выпуклую ручку, но тут же отдернула ладонь, словно обожглась.
– Ничего Алиса не знает, – говорила в комнате Леся Петровна. – Кто же такое ребёнку скажет.
– Видимо, чувствует, – произнесла вторая воспитательница, Татьяна Романовна. – А что, никакой надежды?
– Да какая надежда при циррозе? Это почти как рак. Спилась и сгорела, счет на дни идёт.
– А молодая мать-то?
– Не знаю.
Звякнула ложка. Аля замерла, как пойманный птенец, и сердце у неё в груди оборвалось и замерло.
– А подлей мне ещё кипятка? – попросила Татьяна. – Такая спокойная девочка. Жалко ребёнка. И взрослая не по годам, словно ей не тринадцать лет, а двадцать пять.
– Они все такие – маленькие взрослые. Конечно, жаль. Сахару положить?
– Не надо, лучше дай ещё печеньку. Как ты его делаешь таким воздушным?
– Очень просто, главное, хорошо взбить белки…

Не в силах вдохнуть, будто не запах кофе доносился из комнаты, а удушливая, едкая химическая вонь, Аля стала пятиться от двери. Потом повернулась и опрометью бросилась прочь. Дверь душевой чуть скрипнула, приоткрывшись. Алька – туда. Забилась, как енот, забредший из лесу в дом, под умывальник, и дала волю слезам.
Не стой она в коридоре, не услышала бы стука в дверь и не подслушала разговор – ничего и не узнала бы. А может, это мама уже умерла, и стучала, пришла проведать дочку?
Алька вспомнила мамины руки, как, бывало, обнимет, и все беды бесследно исчезают. И удивительные глаза – серые, с жёлтыми точками возле зрачков. Аля тихо всхлипнула и заскулила.
Сперва она ни на что не обращала внимания, целиком погрузившись в горести. А спустя какое-то время обнаружила: кто-то вторил, подвывая тонко и жалобно. Алька немедленно замолчала, неожиданный компаньон умолк тоже. И вдруг сказал хрипловатым, вкрадчивым голосом:
– Да жива твоя мамка. Пока
Алька вцепилась руками в край пуловера и притаилась. В тёмноте душевой никак не получалось что-то рассмотреть и глаза пекло от слёз.
– Ты кто? – спросила она. Звонко, с гулким эхом шлёпнулась капля воды, за ней – ещё одна.
– Антипка, – кокетливо ответили из чёрного угла. Что-то шевелилось там, перекатывалось, как большой клубок чёрной шерсти. Бродило возле шкафчиков, отталкиваясь руками, как большая обезьяна.
– Я Алька, – представилась девочка, чуть подумав. – Ты откуда взялся?
– С улицы. Я постучался – ты впустила.
Бархатный голос звучал доброжелательно. Аля потерянно замолчала, с опаской глядя на беспокойно шевелящуюся тень.
– Откуда ты знаешь, что мама жива? – наконец спросила она.
– Мне Хрен сказал, – с оттенком гордости произнёс голос и хмыкнул. – А он – всё знает.
– Кто?! – удивилась Алька.
– Ну, Хрен, – снисходительно пояснил собеседник. – Когда говорят «Хрен его знает!» – это про него.
Тень, оттолкнувшись руками, ловко подпрыгнула и оказалась рядом с Алькой. Существо по-человечьи выпрямилось, бесшумно шагнуло в сторону и приоткрыло дверь в коридор. В слабом свете далёкой лампочки Аля разглядела худощавого парня среднего роста, по виду – старшеклассника, в облегающем тёмном трико. Он повернулся – и Аля ахнула. Парень был совершенно голым, только густо, как животное, покрыт чёрным волосом. Большеротое, курносое его лицо задорно улыбалось.
– Ты кто? – севшим голосом повторила Алька.
– Антипка я! – доброжелательно повторил незнакомец. – Безпятка.
И он, прихрамывая на левую ногу, двинулся к Альке.
– Ты не из наших… – шёпотом сказала она.
– Из-под куста бузины я. Чертом меня раньше звали.
– А-а-а, – протянула Алька и задумалась. – А чего хромаешь?
– Так ведь ты давеча дверью пятку отшибла. Я не сержусь. Мне вечно пятку отбивают, ничего не поделать, уже привык.
– Чертей не бывает, – немного подумав, сказала Алька.
– Да что ты говоришь? – хмыкнул Антипка и прохромал к узкому окну, до середины закрашенному белой краской.
– Посмотри сейчас.
Аля вылезла из-под умывальника и не спеша – не стоит показывать большого любопытства - подошла. Безпятко с галантным поклоном подал девочке руку и помог взобраться на подоконник. Алька встала на цыпочки и выглянула во двор, на ветки с сырой от дождя, уставшей осенней листвой.
Сразу Аля ничего особого не заметила.
– И что? – спросила девочка
– Смотри внимательней, – посоветовал Антипка.
Прямо у окна росло дерево. Сперва Алька решила, что на ветке сидит сова, но, приглядевшись, обнаружила небольшое рыжеватое существо, размером с обезьянку, которое одной рукой держалось за ветку, а второй размеренно чесалось.
– Это кто? – спросила Алька растерянно.
– Это? – Антипка ловко запрыгнул на подоконник, – Шебуршун, рыжий бес. Он творит ночные шорохи и звуки. Слышишь шум? Что это, по-твоему?
– Дождь, – чуть подумав, ответила Аля.
– Это он так чешется и мокрой шерстью шебуршит. А вон его братишка скрипачит.
И точно: второй бесенок мотылял ногами, раскачиваясь на пустой, уныло скрипящей ржавой качели.
– Раньше они еще и створками стучали по ночам. Кто-то думает, что форточку закрыл, а шебуршун откроет пальцем и стучит полночи – трудится. Сейчас везде стеклопакеты, уже не постучишь.
– А почему я раньше вас не видела? – поразилась Аля.
– Наверное, не хотела, – пожал плечами Безпятко, - или время не пришло.
Он бесшумно, как кот, спрыгнул с подоконника.
– Больше не реви. А мне работать пора.
– А как ты работаешь? – полюбопытствовала Алька.
Антипка широко улыбнулся, блеснув ровными белыми зубами, и ничего не ответил. Аля переспрашивать не стала. Она осторожно открыла окно и теперь внимательно рассматривала решётку. Безпятко мигом оказался рядом.
– Что это ты делаешь? – с тревогой спросил он.
– Убежать хочу, – просто ответила Аля.
– Зачем? – удивился чёрт. – Спать иди, скоро отбой, тебя хватятся.
– Мамка умирает, – пояснила Алька. – Проститься надо, ведь я её больше никогда не увижу.
Антипка почесал поросший шерстью подбородок.
– Вот никак в толк не возьму, – сказал он. – Ведь она пьяница, тебя бросила. Зачем тебе с нею прощаться? Тут тебя кормят, поят, одевают, учат уму-разуму.
– Дурак ты, хоть и чёрт, – беззлобно бросила Алька, пробуя на прочность решётку.
– Сама дурепа, – беззлобно фыркнул Безпятко и ухмыльнулся. – Давай так. Ты меня впустила, за это я тебя выведу, когда босаркини с обходом пройдут.
– Кто пройдёт? – переспросила Алька.
– Воспиталки твои. Настоящие босаркини – ведьмы. Одна приворожила себе мужа по книжке, вторая соседу под двери землю с кладбища подсыпала, пока тот не выехал.
– А ты откуда знаешь?! – поразилась Аля.
– Хрен сказал, – хмыкнул Антипка. – Ну, иди в постель и притворись, что спишь.
Он, хромая, отошёл от окна, ссутулился и присел. Блеснули кровавые угли глаз, чёрные руки вытянулись вниз. Антипка оттолкнулся ими, как орангутанг или шимпанзе, и в два прыжка скрылся в тёмном углу.

***
В комнате ссорились девки. Олька кричала на Вику Иванову, та сидела заплаканная и красная.
– Да не брала я твою тупую заколку! – оправдывалась Вика.
– А как же! – наседала Олька, тоже красная и злая. Прямая жёсткая чёлка воинственно торопщилась. – Ты весь вечер с нею в руках крутилась, а утром я уже не нашла!
– Ну, хочешь, ищи! – закричала Иванова.
Олька и в самом деле принялась деловито рыться в её тумбочке, но заколка не нашлась ни там, ни под Викиным матрасом. А потом прозвучал короткий звонок ко сну. Едва разошлись по кроватям, пришла Леся Петровна и погасила свет.
Обиженная обыском Вика долго всхлипывала под одеялом. Олька, потерявшая любимую заколку для волос, сердито дышала в подушку. Аля сильно волновалась, но снаружи старалась держаться размеренно и спокойно. Она отвернулась к стенке, слушая, как о стекло постукивает и скребётся ветка дерева. Раньше Аля думала, что это ветер, но теперь она знала, кто на самом деле шумит по ночам.
На стене скорченным червячком кривилась трещинка, изученная до малейших подробностей. Аля всё ждала, пока соседки перестанут всхлипывать и уснут, и вдруг её потрясли за плечо.

– Вставай, – шепнул Антипка. Он был в своём человеческом обличье и держал в руках холщовый мешочек, которые закупили, всем одинаковые, для уроков труда. – Пошли.
Хоть Аля и ждала Безпятку, но почему-то испугалась и подскочила. Девочки крепко спали. А Олину постель густо облепили небольшие серые зверьки с длинными мордами, похожие на лысых крыс. Они сидели на спинке кровати, возились на подушке, парочка примостилась даже на голове самой Оли.
– Ой, – сказала Аля. – Кто это?
– Это? Прымхы, – махнул рукой Антипка. – Обсели её уж давненько. Небось капризная как королевна, прымхлыва? Босаркини с ней маются?
– Да, Оля к психологу ходит, – пытаясь попасть в штанину джинсов, сказала Аля.
– А надо бы к ведунье, – фыркнул Архипка.
Одна из прымх повернулась в его сторону, сморщила морду, бесшумно и злобно оскалилась.
Аля быстро оделась, а пока обувалась, заметила, как Антипка отцепил шлейку от Викиного лифчика и сунул в свой мешочек.
– Работа, – пояснил он, шкодливо улыбнувшись.
– А я-то думаю, куда всё время деваются резинки для волос, карандаши и носки! – буркнула Алька сердито. – Ты крадёшь, а девки ругаются!
– Работа, – пожав плечами, повторил чертюган и вслед за шлейкой отправил в мешочек Олькину расчёску. А потом оттуда же достал и показал Альке ключ с витиеватым ушком в дырках.

Ливень на улице стих, влажный тёплый воздух пах ранней осенью и битыми яблоками. У входа в спальный корпус, на ступеньках, сидел рыжий шебуршун и гулко щёлкал ногтём по водосточной трубе. Мордочка у беса была самой занятой и озабоченной.
– Что думаешь делать? – с любопытством спросил Безпятко, крутя в руках мешочек.
– Попутками доберусь. Электричкой стрёмно, могут спросить, с кем я, куда я еду, и вернуть, – пояснила Аля. – Разве что сесть рядом со взрослыми…
– А попутками не стрёмно? – удивился Антипка. – Ты уже сбегала раньше?
– Ни разу, – покачала головой Алька. – Попутками тоже страшно, но, может быстрее получится. Мамку надо увидеть.
Она совсем уже было направилась к воротам, как вернулась: ей пришла в голову странная мысль. Безпятко на прежнем месте помахивал своим мешочком. Он словно знал, что Алька никуда не уйдёт.
– А где живёт этот Хрен, который всё знает? – спросила она.
– А тебе зачем? – ухмыльнулся Антипка и презабавно вытянул губы дудочкой. Таких подвижных лиц Алька никогда не видела.
– Хочу у него кое-что спросить, – твёрдо сказала девочка.
– Любопытная какая! – Чертяка так сильно крутанул мешочек для трудов, что оттуда выпала чья-то закладка-календарик, и широко распялил рот в улыбке. Альке даже показалось, что зубов у него намного больше, чем у человека. – На мельнице, где ж ещё!
– Отведи меня туда! – с жаром попросила Алька.
- Да не вопрос, плати откуп.
Аля в недоумении смотрела на Безпятку и теребила край пуловера. Лицо у чертяки восторженно расплылось, он смачно и прицельно цвиркнул сквозь зубы. От плевка асфальт немедленно треснул, наружу пробился крепкий стебель репейника.
– Ничего не знает! – восхитился Антипка. – Деньги у тебя есть?
Алька порылась по карманам, нашла пару монет и протянула ему на ладони.
Чёрт фыркнул и зашёлся смехом. Шебуршун, обрывавший листья на кусте сирени по соседству, заскрипел, как несмазанная калитка, – хихикал.
– Мало? – огорчённо догадалась Алька.
– Да ладно, – отмахнулся Антипка. – Я не церковная лавка с установленной таксой. Иди на перекрёсток. Швырни деньги о землю, через левое плечо. Да смотри, не оглянись ненароком, не то заберу у тебя жизни пять лет. Бросая, крикни: «Откуп!» И я сразу – тут как тут.

***
В переулке, за воротами интерната, было пусто, темно и тихо, а улица оказалась светлой от фонарей и оживлённой – было не слишком поздно. Компания взрослой молодёжи цедила пиво на остановке, рядом с ними так и эдак крутился средних размеров рыжий бес, чуть побольше шебуршуна, но поменьше Антипки. При виде Али он сунул в рот два пальца и залихватски засвистел, парни подняли головы, разглядывая Альку.
– Да это ссыкуха какая-то, – донеслось до неё. – Тебе делать нехрен?
– Да не свистел я!
– А кто свистел, йопта. Я, что ли?!
Аля нагнула голову пониже, пошла быстрее и зацепилась ногой за собачий поводок. Тётенька, выгуливающая пекинеса, пробурчала вслед какую-то гадость.
Ну, вот и перекрёсток. Аля выждала, пока проедет несколько ближайших машин, и решительно выскочила на проезжую часть. Справа раздался резкий гудок.
– Ты что, полоумная?! – на ходу крикнул таксист.
Загудела ещё одна машина.
Аля запустила через плечо монетами, и попала в микроавтобус. Водитель высунулся в окно и покрыл девочку матом.
– Откуп! – крикнула Алька, сжимаясь – справа на неё неслась синяя вольво.
– Хватайся! – дохнул в ухо знакомый бархатный голос.
Прямо перед нею выросла косматая тень с углями глаз и длинными, до земли руками. И едва лишь Алька уцепилась за холку, чёрт оттолкнулся от земли и мощными прыжками помчался навстречу сигналящей машине. В лицо ударил ветер. Под шкурой Антипки, словно шестерни механизма, гуляли стальные мышцы.
– А-а-а-а!!! – заголосила Алька.
Вольво резко затормозила, за нею – вторая машина, раздался глухой удар и звон битого стекла.
Чёрт с невероятной силой оттолкнулся от земли и бросил тело вперёд, прямо в лобовое стекло. Перед глазами мелькнуло бледное женское лицо за рулём автомобиля, с открытым в крике ртом. Алька задохнулась, зажмурилась, ожидая неминуемого удара и смерти, и пронеслась насквозь.

***
Огни вечернего города слабо мерцали вдалеке, переливаясь, словно рой светлячков. Ближе, за речушкой, светились окна и лаяли собаки в посёлке. Мельница примостилась прямо за греблей, на поросшем вербами берегу. Ничего в ней не было жуткого: обычное, довольно новое строение из красного кирпича – коробка под черепичной крышей. Во дворе – навес, под ним всё завалено белыми пластиковыми мешками. Журчала вода, с протяжным скрипом крутилось наливное колесо, громко кричали лягушки.
– Тут, наверное, русалок полно? – дрожащим голосом спросила Аля, слезая с загривка Антипки. Руки тряслись, ноги были ватными и мягкими после поездки. Так сильно она даже на чёртовом колесе не пугалась.
– Нет здесь русалок, – с заминкой ответил Безпятко, повернув к ней симпатичное молодое лицо.
Он выпрямился, втянул руки, кровавые угли погасли и стали обычными, человеческими глазами - тёмно-карими, с длинными ресницами. Антипка мазнул по Але взглядом, как ножом полоснул, и отвернулся.
– Вон дверь. Иди, – бросил он. – Мне и дела нет, о чём ты будешь спрашивать.
– А ты меня подождёшь? – робко спросила Аля. Она немного отошла от поездки, но теперь смертельно боялась своих вопросов и возможных ответов.
– Подожду, – охотно ответил чёрт, глядя в сторону. – Прогуляюсь тут.
И ухромал в темноту.
Алька подошла к двери. Дважды заносила и опускала руку, потом всё-таки постучала. Внутри гремели жернова, и стук попросту потерялся. Аля осмотрела дверь, нашла белую кнопку обычного электрического звонка и утопила пальцем. Видимо, кто-то внутри услышал её манипуляции – замок щёлкнул, дверь открылась, и девочка зашла на мельницу.

***
Антипка подождал, когда дверь захлопнется, и, прихрамывая, отправился под навес, к белеющей куче мешков. Он не торопился, посвистывал, поплёвывал, наконец, уселся на мешок с зерном и вытянул ноги - волосатые, сильные и ровные, без каких бы то ни было копыт или когтей.
Вдруг один мешок зашевелился, разогнулся, встал, и оказался высоким, крупным человеком в белой одежде. Лицо его от самых глаз заросло светло-русой, густой и кудлатой бородищей, длинные спутанные волосы перехватывал кожаный шнурок посреди лба.
– Ну что, отродье чертово, – ласково обратился мужичина к Антипке. – Когда долг отдашь?
– А, Чугайстер, – поморщился, как от зубной боли Антипка. – Да отдам.
– Ведь что, ганджа ты кульгава, вышло? – Чугайстер похлопал громадной ладонью его по плечу. - Сам с картами явился? И сам сказал – давай играть.
– Ну, сказал, – Антипка сплюнул.
– Сам продул мне скрипку поначалу, после – банку дури и весь тютюн.
– Продул.
– А должен ещё сколько? – мужик приобнял черта за плечи, Антипка вздохнул и лихо засвистел мелодию «Венского вальса».
– Ты смотри, я больше ждать не буду, – продолжил тем временем Чугайстер. – Мне и попа не надо со святою водой. Подстерегу тебя, да пригощу хлебушком из ствола. Помнится, так наши пращуры ваш род назад, у Пекло, спроваживали.
Мужик зевнул, широко распялив огромную пасть, полную чуть желтоватых крепких зубов. Антипку передёрнуло, он сморщил вздёрнутый нос.
– Послушай, Чугай, – начал он, – Антипка сказал, значит сделает. Ты хочешь нявку? Будет нявка. Я помню о тебе.
– Так не осталось-то навья поблизости, – хмыкнул мужик. – Всё пережрал давно. Нявок, мертвяков заложных – никого нет. Сладкие они были. Сочные.
– А одминку не хочешь? – улыбаясь краем рта, подмигнул Безпятко.
– Сколько лет? – быстро спросил Чугайстер.
– Тринадцать.
– Жирна?
– Сиротка, – протянул Антипка.
– М-да, сироты жирными не бывают, – Чугайстер почесал громадной ручищей в колтунах на бороде. – Где взял?
– Твоё какое дело? – поморщился Антипка.
Громко хлопнула дверь мельницы. Чугайстер поднял голову и сильно втянул воздух носом. Его ноздри широко, как у коня, раздувались и опадали. Затем громко, по-лошадиному всхрапнул, коротко заржал и снова принюхался.
– По рукам! – сказал он, наконец, и с силой хлопнул Антипку по ладони. – Смотри же, заведи её в лес, подальше, а дальше ты свободен – долг прощаю. Если доволен останусь, и скрипку отдам.
– По рукам, – вздохнув, ответил Безпятко.
Чугайстер поднялся, дал Антипке пиявочку в лоб, да так, что чёрт чуть с мешка не свалился, взмахнул руками и огромной белой совой полетел к чёрной кромке леса вдалеке.
– И не поверить, что когда-то человеком был, пока не закляли… – произнёс в пустоту Безпятко, задумчиво почёсывая ушибленный лоб. – А теперь? Навьё всё повыел в округе, санитар леса, мать его. Скрипку мою, заиграйку, отнял, собака бешенная. Вот скормлю ему девку и заберу свою скрипку, даром, что ли, столько её мастерил.
Чёрт сердито сплюнул и вдруг прислушался.
– Чу? – спросил он сам себя. – Песня?

***

В мельнице всё белым-бело от муки, рассыпанной по полу, – словно снег выпал. Шумело, скрежетало, гудело – это тёрли зерно жернова. Летала мучная пыль, мелкими белыми мошками, роилась вокруг тусклой лампочки. Или это были настоящие мошки? Алька чуть поколебалась и пошла прямо по белому, оставляя следы.
– Хозяин? – позвала она.
– Сюда иди, – донеслось из угла.
Аля повернула на голос и в закутке, под лестницей, обнаружила белую от пыли конторку с яркой настольной лампой, а за нею – седого как лунь старика в очках на длинном носу и рубахе-толстовке. Старец самым внимательным образом изучал какие-то бумаги и что-то высчитывал на калькуляторе.
– Здравствуйте! – начала Алька. – Я хотела спросить…
– Не мешай, – бросил старец. – Вот барыга чёртов, – продолжил он через минуту, – сколько лет дела с его пекарней веду, а всё объегорить норовит. Снова накладные сракой писаны… Куда делось четыре мешка?!
– Да, куда? – поддакнула Алька и улыбнулась.
Старец отложил накладные и поглядел на неё поверх очков, отчего сразу стал мучительно похож на учителя физики, Джоуля.
– Що тоби, навья кровь? – спросил он, внимательно разглядывая Алю. – Що хочешь знать? Спрашивай чётко, по существу.
Алька сглотнула и сцепила руки вместе.
– Что мне сделать, – выпалила она, – чтоб мамка выздоровела, не пила больше водки и меня назад забрала?
Ответ последовал незамедлительно, как в детской игре, когда ловишь мяч и говоришь первое, что приходит в голову.
– Тому не надо мать спасать, кто без матери на свет пришёл, – не раздумывая, произнёс старец.
Аля ожидала какого угодно ответа, кроме полученного, и теперь тупо смотрела на него, даже рот открыла.
– Как это без матери? – глупо осведомилась она.
– Поле – мать, отец твой – ветер, – изрёк мельник и снова вперился в накладные.
– В каком смысле? – промямлила Аля.
– Ще раз скажу: задавай прямые вопросы, – безразлично произнёс старик и буднично защёлкал калькулятором.
Гром не ударил, молния не сверкнула, но каждая клеточка Алиного тела теперь дрожала. Всё так же гудела, скрипела и стучала мельница, а девочка стояла ни жива, ни мертва. Откуда-то выплыл и принялся крутиться в мыслях неуместный идиотский стишок: «Осень настала, холодно стало, чья-то корова забор обосрала…»
Как же так? Она ведь помнит себя маленькой! Даже папу немного помнит!
– Кто я? – наконец выдавила она.
– Одминна дытына, одминчук, – снова без промедления ответил старец.
«Птички гавно перестали клевать…»
– Что это значит?!
– Подкидыш навий. Росла бы в поле – была бы поветрулей, а так, ни человек, ни нечисть – что попало.
– Я не понимаю!!! – заорала Алька, перекрикивая грохот жерновов, и со всей силы ударила кулачками по столу. – Я не разбираюсь в вашей хрени!!!
В воздух поднялось небольшое облако мучной пыли. Мельник положил очки на документы и сцепил руки на животе.
– Дикая баба тебя подкинула человеческой мамке, а родное дитя забрала, – скучным школьным тоном пояснил он. – В детстве ты часто болела. Хилая росла.
– Ну и что?! – крикнула Алька и заревела. Слёзы покатились ручьём. – Все болеют!
– Вскоре отец запил, бросил работу, допился до чертей и похмелился уксусной эссенцией, – устало продолжил мельник. – Как всегда, если в доме одминчук.
– Неправда! – всхлипнула Аля. – Папа от сердца умер!
– Эссенцией похмелился, – поморщился старик. – Мать начала чёртовым зельем горе заливать, всё поминки справляла. Скоро им вместе быть.
Слёзы лились нескончаемым потоком, но от последних слов старика в голове что-то щёлкнуло, и словно свет забрезжил.
– А что мне… сделать, чтобы… человеческая мамка живой… осталась и пить… бросила? – пытаясь подавить рыдания, повторила она.
Мельник, казалось, удивился её упрямству, но и в этот раз ответил немедленно:
– Верни ей то, что было украдено.
Он поморщился, со вздохом водрузил очки на нос и взял свои накладные в знак того, что аудиенция окончена.
– До свидания, – всхлипнула Аля. – Спасибо вам…
– Идиотка!!! – вдруг заорал совершенно спокойный только что старик.
Он мгновенно и неведомо чего рассвирепел, флегматичное прежде лицо перекосилось от ярости. Мельник неожиданно резво для его возраста вскочил и так грохнул калькулятором об стол, что во все стороны полетели кусочки пластика. Алька припустила наутёк, ей вслед понеслись непонятные ругательства.
– Маразматик, старый хрен! – буркнула она, выскочив на улицу, и хлопнула дверью.

***

Антипки было не видать. Аля спустилась к реке, чтобы немного отдышаться от «хренового приёма» мельника. Где-то неподалёку коротко заржала лошадь. «Ни то, ни сё», – подумала Алька о себе, присев на корточки у чёрной кромки воды. Сразу стало сильно обидно, и она расплакалась.
Аля часто думала, что жизнь к ней несправедлива. На кружке по народным танцам, который она посещала в Доме детского творчества, с завистью смотрела на домашних детей. Их приводили трезвые, хорошо одетые мамы с красивыми причёсками. Иногда кого-нибудь - папа, ждал в коридоре и пахнул табаком. Алька всегда приходила и уходила сама. Другие жили в заботливых, любящих семьях, почему именно ей попалась пьющая мать?
Чужие мамы Алю искренне жалели и приносили какие-то обноски, которые не нравились и не были нужны – спонсоры закупали для интерната хорошие, новые вещи на рынке и в стоке. Спонсоры норовили перещеголять друг друга: оплачивали поездки, дарили интернату компьютеры, телевизоры, дивидишки, фрукты и конфеты – ящиками. И никто из них ни разу не взял в свою семью ребёнка. Даже на выходные. Только воспиталки иногда. Других детей. Алю почему-то никогда не брали – это была вторая несправедливость.
Третья – у неё не было подружек. Девчонки кучковались по двое, трое, о чём-то секретничали, хихикая, но с Алькой делиться тайнами не спешили. Не обижали, но и в компанию не звали.
Теперь вдруг оказалось, что пьяная мама, которую Аля всё равно любила, просто чужая несчастная женщина, и страдает по её, Алиной, милости. Украла нечисть родного ребёнка, подменила, чем придётся. Поветрулей, что ли. Быть может, сейчас её родная дочка стоит где-то у окна, рисует пальцем по стеклу, и мечтает оказаться хоть в каком-нибудь, но доме...
Без вины виноватая Аля тихо всхлипнула.

– Чого ты плачешь? – раздался рядом звонкий голосок.
Аля вытерла глаза рукавом пуловера и обернулась.
Сзади стояла белокурая малышка лет пяти, с замурзанным миловидным личиком, в рубашонке до колен. Не чёрт, не бес-шебуршун, а прехорошенький ребёнок. За правым ухом девчонки залихватски торчала большая садовая ромашка, за левым – василёк. В руках она держала букет полевых цветов.
– Жить мне сложно, вот и реву, – просто ответила Алька, разглядывая ребёнка.
– А ты помри, – совершенно серьёзно посоветовало дитя, подходя ближе.
– Может, и помру, – вздохнула Аля. – А ты? Что тут делаешь в такое время?
– Барвинка шукаю, – ответила малышка и поджала нижнюю губу. – Мамка меня обидела – веночка не зробыла.
Обиженная жизнью Аля громко высморкалась в несвежий платок и протянула руку за цветами.
– Давай сплету! – предложила она.
– Ой! И с барвинком?! – обрадовалась девчонка.
– Ага, – кивнула Аля.
Вытерла последние слёзы и полезла в карман джинсов – там уже неделю валялся полезный шнурок. Второй бесследно потерялся – видимо, попал в Антипкину сумку.
Девчонка примостилась рядышком, на камне, сунула в рот большой палец и стала смотреть, как Алька складывает цветы в пучки по три штуки, пучки увязывает в венок, переплетая стебельками, перевязывая шнурком. Всё, как учили на кружке по рукоделию. Девчонка подалась вперёд, чтобы лучше видеть, и натянула рубашку на колени. Теперь из-под подола торчали босые ноги с грязными пальцами. От девчонки еле слышно попахивало. «Наверное, тоже мать – пьяница», – подумала с горечью Аля. Мало, что ли, сама босиком отбегала?
– Не простудишься? – спросила она тоном старшей и умной.
– Це як? – удивилась девчонка.
Венок получился на славу – высокий и крепкий, цветами наружу – листьями вовнутрь.
– Держи, – сказала Алька с гордостью, и водрузила рукоделие на белёсую голову.
Замурзанная мордаха расплылась счастливой улыбкой.
- Як добрэ стало! – воскликнула девчонка. – Я тоби за це «Подолянку» заспиваю!
– А может, провести тебя домой? – усомнилась Аля, но девчонка уже раскинула руки, как для хоровода, и поплыла в танце, ловко перебирая босыми ножками.
– Дэ-эсь тут була подоляночка… – зазвенел в ночи тонкий голосок.
– Дэ-эсь тут була молодэсэнька! – подхватила Алька знакомый с детства мотив. – Тут вона си-ила, тут вона впа-ала, до земли припала…
– А, вот ты где! – весело сказал Антипка, выныривая из темноты.
И увидел девчонку.
– А ну брысь отсюда, погань! – грозно рявкнул чёрт.
Песенка оборвалась. Подоляночка, как уже успела назвать ребёнка Аля, прыжком повернулась к Безпятке, оскалилась и зашипела, как животное. В лунном свете блеснули длинные зубы, острые и белые. Алька ахнула. Девчонка пятилась, скалясь на чёрта и выставив для защиты руки с кривыми когтями на пальцах.
– Брысь отсюда! – повторил Антипка, поднял булыжник и запустил в ребёнка. – Пристала, дрянь такая!
Подобрав подол, Подолянка проворно отбежала, остановилась у валуна и крикнула:
– Да я ж поиграть тилькы!
– Пошла отсюда, пошла! – чёрт запустил ещё одним камнем. – Знаю я ваши игры!
Девчонка ловко увернулась от камня, потом понурилась и побрела в луга. Некоторое время русая головёнка в широком венке белела в темноте, затем превратилась в блуждающий огонёк. Огонёк мигнул пару раз вдалеке и погас. Безпятко сердито сплюнул и вырастил небольшой чертополох.
– Кто это? – спросила Алька, и быстро пошла прочь, стараясь выбраться от реки на утоптанную тропинку.
– Потерча, – поморщился Антипка, хромая вслед за ней. – Некрещёным дитя померло, семь лет креста ждало – не дождалось, вот теперь и бродит, дрянь. Уж она бы тебя завела… Лет сто назад весь луг в огоньках ихних был, потом повывелись. Ты мне лучше скажи, спросила ты у Хрена, что хотела?
Тропинка ушла вверх. Чёрт запрыгнул на пригорок и галантно подал Але руку, помогая взобраться. Рука у него была сухой и тёплой, совсем человеческой.
– Спросила, – ответила Алька задумчиво, да так и пошла с Антипкой за руку.
Тропинка от мельницы пересеклась с другой, ведущей через мост и на село.
– И что теперь? – весело осклабился Антипка. – Назад пойдёшь, в интернат? На трассу вывести?
Он потряс её ладонь.
– Выведи меня туда, где родное дитя моей матери, – быстро сказала Алька и отняла руку. Секунду подумала, достала из кармана последнюю гривну и бросила за левое плечо.
– Откуп!
Антипка с весёлым смехом подобрал монету и вложил ей в ладонь.
– Ты думаешь, я помогал, потому что ты заплатила? – доверительно спросил он. – Просто ты мне нравишься, вот и всё. Тебе когда-нибудь говорили, что ты красивая девушка? С личиком, как у ангела.
Таких речей Аля ещё не слышала, поэтому покраснела и с чувством неловкости ещё раз забрала у Безпятка руку.
– Да какая из меня девушка, – возразила она.
– Как мечта, – ответил Антипка с самым серьёзным видом. – Это я хромой уродец и страшно комплексую рядом с тобой.
И сразу показался Альке совсем симпатичным.
– Значит, отведёшь меня? – уточнила она.
– Конечно! – кивнул Безпятко, – Только туда пешком надо. А то не засчитается. Вот прогуляемся с тобой мостом, через село и до леса. В лесу свою сестрицу сводную и найдёшь. Прямо к ней тебя и подведу.
– А зачем через село? – нахмурилась Алька.
– Потому что ты на прогулке, а я на работе, – ответил Антипка, легонько щёлкнув её по носу. И подставил Але пушистый локоть – уцепиться.

Вскоре Алька уже взахлёб рассказывала Безпятке о старом мельнике. Чёрт внимательно слушал, не сводя с Али смеющихся глаз, и согласно кивал.
– Он по договору с батькой, – пояснил Антипка, – в обмен на всезнание, обязан отвечать правду на любой, прямо поставленный вопрос. Хорошо, что люди этого не знают. Да и я за старым Хреном приглядываю, а то, бывало, попадал в ситуации. Последняя была – как игрушка.
Антипка хихикнул.
– Поехал Хрен в город, деньги в банк положить. А в банке мужик какой-то ругается, и вдруг поворачивается к нему, и кричит: «Когда я уже сдохну?!». Ну, Хрен ему возьми и скажи подробно, когда и как. А мужик возьми и окажись прокурором, и эти подробности его в самое темя поразили. Еле я задурил прокурору голову, пришлось товарищей на помощь звать. Умаялись втроём, пока положили с белой горячкой!
Аля улыбнулась, подумала и спросила.
– А почему он кричать стал, когда я прощалась?
– Это он от слова «спасибо» взбесился, – растолковал Безпятко. – Ведь «спасибо» значит «спаси тебя Бог». Начни Он Хрена сейчас спасать, ох и плохо старику придётся! Одной подагрой не отделается!
Слова его не были смешными, но, договорив, Антипка расхохотался так весело и заразительно, что Алька засмеялась вместе с ним.
У первого же сельского дома Але вновь попался шебуршун. Он сидел возле дырки в заборе и дразнил дворового пса. Его товарищ влез на яблоню в соседском дворе, и палкой сбивал яблоки, те гулко падали и, сочные, кололись на куски.
– Стой тут, я сейчас, – сказал Безпятко Альке. Достал откуда-то из воздуха свой мешочек для трудов и юркнул в первую калитку.
Алька потопталась на месте и неторопливо пошла вперёд, по узкой сельской улице.
– Не ходи за ним, – раздался громкий шёпот из поросшей лопухами канавы под забором богатого нового дома.
– Что? – Алька остановилась.
– Не ходи за ним!
Из-под лопуха высунулся высокий венок, за ним – белокурая растрёпанная чёлка и замурзанное личико.
– Я бигла, бигла, думала, не догоню, – сказало, вылезая, потерчатко.
Аля тут же вспомнила острые зубы и животное шипение Подоляночки, отскочила и громко взвизгнула. Потерча немедленно юркнуло назад в канаву и зашуршало лопухами, убегая.
– Что кричишь? Что такое? – рядом с ней проявился Безпятко, на ходу пряча в мешочек початую пачку сигарет и чайную ложку.
– Представляешь? Потерчатко за нами шло, – пояснила перепуганная Алька.
– Вечно привяжутся! – взволновался Архипка. – А что хотело? Не кушать ли? Ты не смотри, что она малышка!
– Не знаю, – сказала Аля. – Я увидела и сразу закричала. Страшно ведь.
– Ну, так пошли скорее! Со мной тебе бояться нечего.
Безпятко оглянулся по сторонам, приобнял Альку за плечи и быстро повёл по селу.

В воздухе крепко пахло сеном и свежим навозом. Под ногами чавкала грязь от недавнего дождя, лениво брехали собаки. Везде было тихо и пусто, село спало, только однажды навстречу попалась баба с мрачным выражением лица и ведром воды. Антипка сразу увлёк Алю в густую тень и прижал палец к губам: тс-с-с…
В ведре у бабы происходило целое сражение: там плескалось, бурлило и булькало, на поверхности мелькали тонкие хвосты и лапы, а баба шла вразвалочку, как ни в чём не бывало, и супилась.
– Это рыба или жабы? – шепотом спросила Аля у Безпятки.
– Какое там! – хохотнул чёрт. – Это криксы. Ночницы. Баба с невесткой разругалась, вот и пошла за водой ночью. Несёт их в дом специально, из вредности. Теперь криксы сны пожрут – дети спать не будут. Кричать станут ночами, невестку до истерики доведут. Свекрухе того и надо, а на внуков плевать.
– Вот гадкая баба! – возмутилась Аля.
– Моя клиентка, ага, – согласился Антипка. – Люблю гадких баб. Чем гаже баба, тем лучше. И хорошеньких одминчат люблю… - И подмигнул Альке с самым приятельским видом.
Они подождали, пока баба скрипнет своей калиткой, и пошли дальше.
Больше Антипка Алю не бросал, только раз прильнул к дыре в заборе, посмотрел сам и поманил пальцем девочку. Она приблизилась, заглянула и увидела самую мирную картину. На лавочке в беседке, под круглым фонарём, сидели парень с девушкой. Рядом разместилась дородная краснолицая мамаша. Она что-то писала на бумажке, молодёжь держалась за руки и уныло смотрела.
– Не спят. К свадьбе готовятся, гостей считают, – шепнул на ухо Альке чёрт и хохотнул. – Сейчас повеселимся!
И прежде чем Аля успела отскочить от дырки в заборе, запел высоким тенором, да так громко, что, наверное, пол улицы разбудил:
– А зацвела била рожа! Да ни на що не гожа!
Во дворе громко ахнули, что-то упало. Алька в ужасе бросилась прочь.
– Що мати, що дочка! – голосил Антипка. – Як дырява бочка!
Аля со всех ног убегала. Догнал её хохочущий Безпятко только на краю села, у колодца.
– Зачем?! – укоризненно сказала запыхавшаяся девочка. – Какое тебе дело?
– Работа такая, – весело пожал плечами Антипка. – Да не парься! Покашляют и спать пойдут. Сейчас никто по целке не горюет, это раньше бы девку всем селом затюкали.
– Всё равно так плохо делать, – упрямо повторила Аля. – Ведь ты бы не хотел, чтобы у тебя самого крали вещи и гадости устраивали? А другим пакостишь.
– Моя ты душка! – вкрадчиво сказал Антипка. – Птичка небесная ловит вредных букашек и приятно щебечет. Мышка грызёт плинтус и портит продукты. Кошка ловит как птичку, так и мышку, мурлычет на коленях. Каждый занимается своим делом. А я – чёрт. Понимаешь? - и поцеловал Алину лапку в пупырышках, с обгрызенными ногтями.
– Отважусь посоветовать, – закончил он, – поступай по уму, по совести, по сердцу – как считаешь нужным. Но, не жди, что к тебе отнесутся так же.
Он смешно подпрыгнул, церемонно поклонился, и Алька невольно улыбнулась, уж очень Антипка был забавным и симпатичным.
– Ну что, пошли? – он вновь подставил локоть.
Алька вздохнула и взяла его под руку.
– А долго нам ещё? – спросила она.
– Да недолго. Вот, через поле перейдём, и будем на месте. Там найдёшь, что ищешь, да и я утешусь.

***
Поле оказалось перепаханным и, после дождя, непроходимым. Алька быстро увязла, кроссовки облипли землёй и стали неподъёмными. Только босой Антипка шагал по-прежнему бодро, даже хромать стал меньше.
– Погоди, – наконец сжалился над Алькой он. – Тут была наша тропка, иди по ней. Главное, не оборачивайся. Иначе каждый, кого ты встретишь, отнимет у тебя пять лет жизни.
И в самом деле, вскоре он вывел Алю на отличную, утоптанную тропу. Видимо, от посёлка к лесу и обратно регулярно ходили.

Сыто и свежо пахла сырое осеннее поле: прелой травой, картошкой, чабрецом и чернобылем, ветром и недавним ещё, летним солнцем. Аля глубоко вдохнула, и смутное, как лёгкая утреням дымка перед жарким днём, слабо знакомое чувство шевельнулось у неё в животе, чуть выше пупка. Альке показалось, что она уже была здесь когда-то давно, с кем-то, кого пыталась вспомнить, и никак не могла. И ветер, сырой и тёплый, дышал в лицо полынью. Аля вздохнула. Потом подумала о сводной сестре. Если та среди нечисти выросла, то какой стала? Дикой, как Маугли, или просто странной? Она в пол-уха слушала весёлую болтовню Антипки, позволяла вести себя под руку и размышляла, поэтому пропустила тот момент, когда чёрт встревожился.
– Ты что, не слышишь? – повторил Безпятка нервно. – Иди вперёд и подожди меня чуть дальше.
И сразу же ударил порыв ветра такой силы, что чуть не сбил Альку с ног. Она закашлялась, а когда протёрла глаза, увидела, что к ним стремительно несётся странное создание. Довольно большое и чёрное, с громадными кожистыми крыльями и длинным тонким хвостом.
– А лучше беги, – сказал Безпятко. – Это вихор!
Ветер усилился. Существо спустилось прямо перед ними на тропу, и по-человечески, на двух ногах, пошло навстречу с решимостью, не предвещавшей ничего хорошего.
Антипка отпустил Алькину руку и попятился, Аля замерла перепуганным зверьком.
Это был человек, поросший длинным чёрным волосом (куда волосатее Безпятки). С длинной чёрной бородой, заплетённой в косу. За ним по земле волочились крылья и лысый кожаный хвост. Самым страшным Але показалось то, что живота у мужика не было. Вместо живота зияла огромная дыра, в которой, прямо в воздухе, болтались какие-то бесхитростные внутренности и столб позвоночника. Алька хотела завизжать, но задохнулась от запаха гари, ударившего ей в лицо с невероятной силой. Теперь ветер пах не полынью, а горелым торфом.
Вихор решительно шёл мимо Али, прямо к Безпятке.
– Уходи, Алька! – сказал Антипко, сутулясь, и упёрся в землю длинными руками. Его лицо исказилось и стало звериной мордой, глаза загорелись.
– Що, чёрт хромый, не наибэш - не проживэш? – басом спросил страшный мужик на ходу. Он распахнул крылья, бросаясь на Антипку, и будто буря поднялась.
За спиной у перепуганной, дрожащей Али завязалась драка. Там рычали, возились, швырялись, кричали, что-то каталось, и непрерывно завывал ветер.
– Золото, ты говорил?! – с натугой кричал вихор, и его голос гремел, как колокол. – Буланое твоё золото, скотина хромоногая, трясця твоей матери!
– Всрався, тай криво! – орал Антипка, отбиваясь. – Я сам не знал! На вид как золото!
– Чтоб твоею мордою просо молотили, падлюка клышонога! – гремел вихор и, кажется, лупил Алиного товарища.
– Чтоб меня гром побил, если вру! – завизжал Антипка пронзительно.
И Алька не выдержала. Она повернулась и бросилась на помощь Антипке. Вихор сидел на нем верхом и душил.
– Оставь его в покое! – закричала она, подбегая. А потом со всей силы влепила вихру пощёчину.
Аля была готова, что чудовище бросится на неё, но к великому изумлению, здоровенный мужик растерянно посмотрел широко распахнутыми глазами, упал с Беспятки и замер чёрной кучей. Ветер сразу утих, словно его и не было.
Антипка, держась за горло, с трудом поднялся на ноги и принял свой человеческий облик. Алька всхлипнула и хотела ударить лежащего вихра ещё раз, но Безпятко успел схватить её за руку.
– Нет! – прохрипел он. – Второй раз бить нельзя, иначе оживёт!
Аля непонимающе смотрела.
– Вот молодчина, одминка, как ты меня выручила! – похвалил её Антипка, погладил по голове и принялся деловито шарить вокруг неподвижного вихра.
– Так что же, я его убила? – изумилась девочка.
– И очень правильно сделала, считай, ты меня спасла, и я теперь твой вечный должник, – проговорил чёрт. – Да где ж оно… Тут должно быть, неподалёку.
– Как же так?!
– Да так, что если дать вихру ляпаса, он сразу и помрёт. Но если дать второго, оживёт снова. Ага-а!
Он, наконец, нашёл, что искал. Это была чёрная кожаная сумка. Антипка раскрыл её и вынул довольно большой горшок.
– Вот! – произнёс он довольным голосом и прокашлялся. – Молодец, одминка, так мне помогла!
Он развязал свой мешочек для трудов и перелил туда целый водопад золотых монет из горшка. Затем отбросил пустую посудину прочь и подал руку.
– Идём?
– А за что он тебя так бил? – осторожно спросила Аля.
– Бо дурный, – пояснил Безпятко. – Я ему выменял зубы с повешенника, он взял, а теперь говорит, что булан. Так у кого из нас горшок с золотом? Кто в нём должен разбираться? Зачем их брал, вилупок, зубы эти? Чтоб потом меня бить?
Аля заподозрила, что Антипка чего-то не договаривает, к тому же, она ясно видела, как он ограбил вихра. Но до лесу оставалось совсем мало идти. «Никто ведь меня не заставляет с ним дружить, – подумала девочка. Затем вспомнила, что друзей у неё вовсе нет. – А даже, если и так, может, получится его исправить…»
И взяла Антипку под руку.

***
Под ногами мягко хрустела опавшая хвоя. Близилось утро, лес замер, погрузившись в особенно глухую и тихую предрассветную тьму. Сначала Антипка вёл Алю еле заметной тропой, а потом и вовсе без дороги. Она то и дело спотыкалась о пни и упавшие большие ветки, царапалась о колючки кустов, которые, казалось, специально хватали за пуловер, стремясь порвать, поцарапать, проткнуть. Безпятка злился и был грубым. Куда подевалась его добродушная улыбка? Он больше не держал её за руку и не подавал своей, не шутил и не корчил забавных рожиц. Теперь Безпятка смотрел с ядовитой ухмылкой и с вызовом. Аля никак не могла понять, что она сделала не так и почему он сердится?
- Резче двигайся! – то и дело кричал Антипка. – Ползёшь, как черепаха!
- Но мне плохо видно куда идти, - оправдывалась девочка.
- Поршнями шевели! – фыркал Безпятка и плевал сквозь зубы.
Они спустились в небольшой овражек, поросший бузиной и орешником. Где-то наверху, над головой, сорвалась с дерева и с громким шелестом упала в кусты сырая шишка, Алька вздрогнула.
- Чего ты дёргаешься? – крикнул Антипка. – Уже пришли.
- Да? – Аля удивилась и встревожилась. – И где?
- Да вот!
Антипка отошёл на шаг в сторону и быстро разворошил крепкими босыми ногами старые листья и влажную землю.
Прямо перед Алькой слабо белел маленький скелет. Она в ужасе попятилась, затем заставила себя подойти и наклониться, чтобы лучше рассмотреть. Да, когда-то это был настоящий ребёнок. Многие косточки раскрошились, видимо, над ними поработали чьи-то острые зубы.
- Но, как же так? – только и смогла произнести она.
- А никто и не говорил, что ты найдёшь сестру живой и здоровой, - лицемерно ласково произнёс Антипка. – А теперь давай прощаться!
Он быстро наклонился, схватил Альку за плечи и смачно поцеловал в самые губы, даже сунул ей в рот горячий влажный язык. Аля обеими руками сердито отпихнула Антипку, плюнула и вытерла рот рукавом.
- Да как ты!..
И вдруг увидела, что в паре метров от них стоит громадный, седой как лунь, волк. Глаза зверя светились яростно и жутко, мёртвым фосфорным светом.
- Мама… - сказала Алька севшим голосом. – Мама-а!!! – закричала она.
Волк фыркнул и начал трансформироваться. Лапы вытянулись в руки, большая волчья башка расширилась ещё и превратилась в кудлатую, светловолосую человечью голову. Огромный мужик в белой одежде поднялся с колен и отряхнул с ладоней прилипший мусор. Выглядел он почти обычным: ни клыков, ни когтей, но у Али внутри всё замерло от дикого животного ужаса.
- Пойдёт, - кивнул мужик Антипке, который с самым невозмутимым видом посвистывал в сторонке. – Пахнет она хорошо. Даже отлично. Долг выплачен, иди куда хочешь.
- Скрипку отдай, - мрачно подал голос Антипка. – Девка – высший сорт.
- Тоща, - помотал головой Чугайстер, разглядывая перепуганную Альку.
- Зато сладкая, - торговался Антипка. – Я разок лизнул. Отдавай скрипку, я её мастерил двести лет.
- Чёрт с тобой, ракло клышоногэ, - махнул рукой Чугайстер. – Приходи завтра в берлогу, отдам.
- Антипка, - сказала Аля тихо, заглядывая в симпатичное лицо Безпятки, – Как же так? Ведь ты говорил, что я тебе нравлюсь?
- Конечно нравишься, - ухмыльнулся тот. – Не будь я Чуге должен, сделал бы из тебя хвойду. Научил бы курваться, ты бы полюбила это дело. Ну, прощай!
- Да как так можно жить?! – закричала Алька и заплакала. – Ведь я тебе доверилась!
Антипка пожал плечами и произнёс:
– Да ты ведь знала, с кем пошла. А я тебя и не обманывал
Он ссутулился, втянул в плечи голову и, оттолкнувшись от земли длинными руками, бесшумно канул в темноту.
Алька быстро повернулась к жуткому мужику и стала пятиться.
- Ну что, - сказал тот, делая шаг к девочке, – Пошли умирать, навья кровь.
Алька пятилась, а Чугайстер неотвпратимо и шумно приближался, ломая огромным телом ветки орешника.
- Отпустите меня, пожалуйста! – взмолилась она, заливаясь слезами. – Ведь я ничего плохого не сделала!
- Значит, ещё сделаешь. Нет от вас добра!
Он настиг Альку, схватил поперёк тела, взвалил на плечо и стал выбираться из овражка.
- За одну тебя ногу возьму, за вторую дёрну, – приговарваил Чугайстер, продираясь сквозь кусты бузины, - Раз – и отмучилась. А я ещё помучаюсь на белом свете. Думаешь, мне хорошо с такой жизнью? Одна мне радость – навьё. Я до вас ласый, как кот до мышей…
Девочка отчаянно завизжала, замолотила кулаками, изо всех сил лягаясь, но без толку. Чугайстер быстро волок её куда-то, наверное, в ту самую берлогу. Аля извернулась и укусила мужика за плечо, изо всех сил сжав зубы. Тот выругался и отвесил ей такую оплеуху, что голова загудела, словно улей. Алька сразу ослабела, смирилась и безвольно повисла.
Белый комок скатился откуда-то сверху, прямо под ноги лесному великану, зашипел и кинулся, полный ярости.
- Курва мать! – выдохнул Чугайстер, и мотыльнул ногой.
Потерчатко отлетело на несколько метров, но тут же вскочило на ноги, оскалилось и снова бросилось в бой. Девчонка налетела вихрем и вцепилось Чугайстеру чуть повыше лодыжки зубами и когтями. Великан заорал и, как мешок, бросил Альку на землю. Та больно ударилась плечом о какой-то корень и вскрикнула. Чугайстер огромной рукой оторвал от себя потерча, с силой отшвырнул и нагнулся к Але.
- Вспоминай! - крикнула Подолянка, вскакивая, громко зашипела и прыгнула, как дикая кошка. – Вспомни, кто ты есть!
С растрёпанной белокурой головы свалился венок и покатился к Альке. В голове у неё гудело после оплеухи. Она беспомощно смотрела на увядшие васильки и барвинок, пока Чугайстер с утробным волчьим рыком снова отрывал от себя потерча. Теперь он держал Подолянку за волосы на вытянутой руке, та шипела, плевалась и размахивала руками, пытаясь добраться до его лица, беспомощная и удивительно маленькая в огромной руке.
А потом случилось страшное. Чугайстер широко открыл рот. Затем его челюсти щёлкнули и пасть распахнулась в два раза шире, словно у змеи, стала размером с саму его кудлатую голову. Чугайстер поднёс потерча к огромной этой пасти и проглотил целиком, словно таблетку или драже. Горлом, грудью великана прошёл огромный комок и замер в животе. Он постоял секунду, дважды дёрнул башкой, захлопывая пасть: сперва до нормальных размеров, затем полностью; и медленно повернулся к Але.
Бесчувственными руками вцепилась она в Подолянкин венок, сладко пахнущий луговыми цветами, перечной мятой, светлой осенней грустью и, немного, тленом. И вздрогнула, словно её ударили наотмашь. Перед глазами поплыли разноцветные круги, тысячи запахов ударили в нос и закружили. Тысячи звуков наполнили уши. Заломило голову и спину, огнём запекло в каждой клеточке. Это, неотвратимо, как оползень, нахлынула и затопила память тела. А потом всё исчезло и стало как раньше. Как много лет назад.
- Стой, где стоишь, заклятый, - тихо сказала она, поднимаясь на ноги. – Иначе пожалеешь. Я тебе не потерча и не мавка...

***
Край серого, затянутого тучами неба, слабо осветился восходящим солнцем, холодный свежий воздух стал прозрачным.
Антипка остановился у богатой хаты, обнесённой красивым кованым забором на замке, подумал, зайти или нет. Заходить почему-то не хотелось, поэтому он просто взял тонкую веточку, поглубже запихнув её в замок и сломал. Постоял ещё немного, и вдруг стал теребить замок, всячески стараясь вытащить веточку назад. Та, разумеется, застряла, и не хотела поддаваться. Тогда Антипка, пользуясь острым когтём как отвёрткой, отвинтил болтики, разобрал замок, тщательно выбрал все кусочки древесины, продул и собрал назад, после чего с изумлением уставился на исправленный им механизм.
Он зачем-то вернулся к колодцу, постоял там, почесался, вздыхая, потом свернул в переулок, ведущий прямо к небольшой сельской каплычке, и побрёл, сутулясь и хромая.
У церковной ограды Антипка остановился, положил на землю мешочек для трудов и обеими руками схватился за прутья, да так, что поросшие черным волосом пальцы побелели.
- Помилуй мя, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое, - скороговоркой произнёс он, упал на колени и заплакал. - За что же мне такая доля, что я хуже всех на свете, даже самой распоследней собаки? Зачем я такой? Почему Ты меня не ангелом, или даже человеком не создал? Зачем я кидаю каждого, кто мне встретится? Сколько, Господи, мне ещё ходить по земле? Может, хватит уже? Найдутся другие, кто послужит.
Каплычка молчала, кругом было тихо.
- Смертию смерть поправший, ведь я всё понимаю, - бормотал Антипка и гулко бился лбом в ограду, слёзы градом катились по его лицу, - Я не прошу всепрощения, знаю, что не будет мне его. Но сжалься надо мной, Вседержителю, ведь и я Твоя тварь, как и всё, Тобою созданное. Позволь мне хоть в Пекло вернуться! – крикнул он.
На сырую землю упали первые крупные капли дождя.
- Дай мне забвения, Господи! Не могу-у-у больше я-а-а! – тихо провыл Антипка, вжимаясь лицом в ограду. Небесная вода хлынула ливнем.
- Или, даже, небытия… - добавил Безпятка шепотом, и шерсть на его теле встопорщилась, отчего от затылка и до крепкого зада протянулась тёмная вздыбленная полоса.
Тихо зарокотал, усиливаясь, гром. Антипка вздрогнул всем телом и низко опустил голову.
- Верую, Господи, - шепнул он. – И трепещу.
Кривая полоса молнии разорвала надвое грозовое небо, ударила в землю, наполняя озоном воздух. На мгновенье всё осветилось и вновь погрузилось в рассветную полутьму.
Черти очень боятся молний. Антипка был готов к немедленной смерти, поэтому обнаружив, что по-прежнему жив, с удивлением огляделся. Неподалёку от него стоял красивый и серьёзный юноша в светлой одежде, немного похожей на армейское исподнее – кальсоны с рубахой, с кудрявыми белокурыми волосами и нежным овалом лица, чистенький и гаденько-спокойный.
- Велено тебе передать, - приветливо сказал он, - что вернёшься ты в Пекло на муки.
- Да куда уж мука горше, чем моя работа, - едко фыркнул Безпятка, куда подевались недавние слёзы. – Попробовал бы ты, чистоплюй, так поработать!
- Также велено передать, - по-прежнему миролюбиво и оттого особенно неприятно для Антипки добавил юноша, разглядывая купол каплычки, - что лишь тогда вернёшься, когда тебя девчонка простит.
И тут же побледнел и растворился, стёк на землю вместе с ливнем. Антипка несколько мгновений глядел на то место, где только что стоял юноша, а потом заразительно рассмеялся. Он смачно плюнул, отчего у церковной ограды немедленно вырос чертополох, хлопнул в ладоши и как сквозь землю провалился. Только мешочек для трудов остался лежать под проливным дождём, пока не растаял, словно куча грязного снега и исчез.

***
Желтело невыжатое поле, под синим небом, с крохотной точкой жаворонка. Над просёлочной дорогой клубилась пыль. У поля стояла криница, а под ней беспокойно ходила девушка. Душистый ветер трепал распущенные кудрявые волосы, шевелил перья на белых крыльях за спиной юной красавицы с ангельским лицом. Струилось, как живое, длинное белое платье, словно лаская, обвивало хозяйку.
- Подай-ка мне, вила, воды, - устало обратился к ней благообразный старец в чистой селянской одежде, с необычным резным посохом в руках.
Вила не заметила, как он подошёл, наверное, поэтому испугалась, взмахнула крыльями и запрыгнула на край криницы. Белое платье приподнялось, на мгновенье открыв волосатые козьи ноги с копытами. Вила поспешно прикрыла уродливые ноги подолом и нахмурилась, словно рассердившись, что кто-то увидел её позор.
- Захочу – подам, - надменно сказала она. – А захочу – усэньку воду из долины гэть повыведу, крыныци замкну.
- Разве так ты мне должна ответить? – строго спросил старик, глядя на неё снизу вверх. – Или забыла, с кем говоришь?
- Может забыла, а может и помню, - пожала плечами вила. – Много ваших тут бродит, и всякий поучать норовит. А мне твои слова не указ.
- Ах ты ж сила нечистая, - укоризненно сказал старик. – Ведь я к тебе нормально обратился. А если закляну?
- Попробуй, - презрительно фыркнула вила. – Тогда я тринадцать первых встречных закляну на наглую смерть, а четырнадцатого убью на месте взглядом, кто бы это ни был.
Старик изменился в лице, отступил на шаг и поднял посох.
- Забыла, значит, нежить глупая… - негромко сказал он. – Тринадцать лет тебе без памяти по земле ходить за это! А на четырнадцатый – с кровавыми слезами память обрести!
Он с размаху обрушил на вилу посох, страшным ударом сбив её с криницы. Та дико закричала, забилась в сухой полевой траве, бессильно ломая крылья, острыми копытами взрывая землю. А старик уже уходил, опираясь на посох, прямо в пшеничное поле. Высоко над ним, словно провожая, летела чайка.
Вскоре у криницы всё стихло, только белое платье неподвижно лежало, да перьями было всё вокруг усыпано, словно хищник лебедя разорвал. Вдруг платье зашевелилось, оттуда резко и надрывно запищал, заходясь в плаче ребёнок. Он затихал и снова начинал кричать как заведённый, а ветер разносил по безлюдному полю крик.
Наконец, пшеница зашевелилась и оттуда на четвереньках не выбралась крепкая румяная девка, с густыми чёрными бровями, в полотняной длинной рубахе и с распущенными по спине волосами, в которых там и сям застрял полевой мусор. Она быстро осмотрелась и присела на корточки рядом с шевелящимся платьем.
- Ах ты ж, крихитка! – промурлыкала полевая девка, разворачивая белую струящуюся ткань. – Да це ж вила малэнька! А хто ж тоби такэ заподияв?
Она ещё раз оглянулась по сторонам и достала отчаянно кричащего и машущего обычными человеческими ножками младенца, девочку.
- Шо ж мени з тобой робыты? – задумчиво спросила девка, разглядывая кудрявое дитя. – Молока нэма кормить, а кинуть жалко, ты ж нэ людына.
Вдруг она прислушалась, настораживаясь.
- Тихо ты! Ша! – прикрикнула она на младенца, распахнула рубашку и сунула ему в рот большую белую грудь. Грудь была пустой, но голодное дитя всё равно утихло, пытаясь что-то высосать.
По просёлочной грунтовой дороге медленно ехала машина, слышалось далёкое урчание мотора. Полевая девка подхватила ребёнка и быстро спряталась в пшенице.
Синие «Жигули» приблизились и остановились у криницы. Из машины выбрался молодой темноволосый мужчина, открыл дверцу женщине с малюткой на руках.
- Погляди, - сказала мужу она, показывая на разбросанные перья. – Кто-то лебедя, наверно, убил и съел.
- Жалко, - рассеянно кивнул мужчина, доставая из багажника две канистры для воды. – Поможешь набрать, чтоб быстрее?
- А куда малую? – спросила женщина с улыбкой.
- Куда? – переспросил мужчина, оглядываясь. – Да хоть на солнышке положи ненадолго в сторонке, покрывало постели, земля какая тёплая и трава густая.
Пока они набирали воду, малышка лежала в сторонке, на клетчатом пледе, и махала кулачками. Сперва ребёнок гулил и агукал, но внезапно резко закричал надрывным тонким писком. Мать поспешно поставила канистру и подбежала к дочери. Краем глаза она заметила, как зашаталась и стихла ровная стена пшеницы.
- Чего ты? – спросила она, поднимая отчаянно визжащее дитя. – Ой…
Ребёнок как-то неуловимо изменился.
- Напугал кто? – мать повернулась в сторону поля, укачивая крикунью. – Кушать хочешь?
Она вернулась в машину, расстегнула блузку и стала кормить, напевая песенку. Тем временем, отец уложил в багажник полные канистры и уселся за руль.
- Надя, какая наша Алька кудрявая стала, - заметил он, повернувшись к жене.
- Да, - растерянно протянула та. – Представляешь, я и сама не заметила. Какие волосы у неё хорошие будут!
- Тебе удобно? – заботливо спросил муж.
- Конечно.
Машина тронулась с места и уехала. Шум мотора утих, и вновь звенела только песенка жаворонка, и, где-то далеко, посреди жёлтого моря пшеницы, надрываясь, кричал ребёнок.

***
- Стой, где стоишь... – повторила Аля и оправила белое, струящееся по ногам платье. – Иначе не жить тебе здесь. Воду приведу, лес заболочу, берлогу твою, заклятый, затоплю. Пущу по миру батраком несытым!
Лесной великан остановился и попятился.
- Вила, - пробасил он. – Опять чертяка клятый надурил, ведь говорил, что нявкин одминчук…
- Срыгни, несытый, потерча и не барысь, - приказала вила.
- Так что мне, с пустым брюхом оставаться?! – угрюмо спросил Чугайстер.
Зашлёпали по листьям дождевые капли. Высоко в небе грянул громовой раскат, лесной великан громко фыркнул, как лошадь.
- Сказать тебе, как ты умрёшь? – криво улыбнувшись одним уголком рта, спросила Аля, и пошла на Чугайстера, которому была чуть выше пояса. – Или просто изувечить?
- Да погоди ты! – замахал руками Чугайстер, отступая. – Раз надо, значит надо, так и скажи, а ты сразу смерть пророчить…
Его лицо напряглось и покраснело. Он согнулся пополам, снова распахнул свою громадную пасть, сунул туда целую руку чуть ли не по локоть и с жутким, ревущим блёвом вытащил за слипшиеся волосы бесчувственную, всю покрытую слизью Полодянку. Он аккуратно, как кот - дохлую мышь, положил потерча к Алиным ногам. А затем встал на четвереньки, и начал пятиться, не сводя с Али настороженного взгляда.
Голова его удлинилась и превратилась в звериную морду. Белый как лунь волк поджал хвост и юрко скрылся в зарослях орешника.
Стучал, хлестал по листьям ливень. Алька опустилась на колени рядом с Подолянкой и рукавом своего красивого белого платья вытерла ей лоб, глаза и щёки. Ласково подула в лицо, и Подолянка открыла серые глаза с жёлтыми точками возле зрачков. Такие, как у матери.
- Я померла, сим рокив тут була, - сказала она, обводя рукой вокруг себя, – Кожен рик на Трийцю до мамки летала, просила хреста. А вона мэнэ не бачила и не хрестила, то я на луг пишла, людэй зводыты, як мэнэ саму звэлы. Шисть рокив там ходыла, покы ты, сестро, зростала.
- Сестрён, полетели к мамке? – спросила Аля.
Девчонка кивнула и сморщила впервые чистую мордаху.
Алиса взяла её на руки, девчонка уцепилась за шею. Выбравшись с нею из овражка, Аля распахнула крылья за спиной и спрыгнула вниз. И вверх, навстречу дождевым струям. Дыхание на секунду перехватило, и тут же затопило знакомой, ликующей радостью полёта. Ветер несся навстречу Але, а она, огромной птицей, неслась сквозь ливень и вода отскакивала от её платья, волос и мощных крыльев.
- Держись крепче! – крикнула она Подолянке, и так висевшей на шее цепко, как обезьянка.
Закрыла глаза, собралась, и понеслась на бешеной скорости, с бешено бьющимся сердцем, со свистом рассекая воздух телом. Теперь она знала, что успеет.

***
Мать лежала на голом матраце, укрытая старой кофтой. Аля еле узнала прежде любимое лицо, теперь желтое и опухшее, со следами побоев. Несмотря на выбитые стёкла, в квартире стоял тяжелый смрад, и кроме умирающей не было ни души. Едва глянув, Аля поняла, что ничего не сделать, поэтому просто обняла её, уткнулась лбом в плечо и заплакала.
- Прости меня, мама, я виновата, - просила Аля, - что слишком поздно вспомнила, и что была в твоей жизни. Затем ощупала мать.
Плечо ещё было тёплым, а ноги уже посинели и остыли. Мать храпела в агонии. Крепко спала предсмертным сном в своей пустой, распроданной и пропитой квартире.
- Она помирает? – спокойно спросила Подолянка, усевшись в ногах у матери.
- Да, сестрён, - кивнула Аля. – Погляди…
За окнами давно рассвело, но в комнате стояла полутьма, так густо облепили подоконник чёрные тени с алыми углями глаз. Перекатывались за окном, словно большие комья шерсти, суетились, подпрыгивая. Ждали. Лишь только выйдет из тела душа, налетят вороньём, станут рвать на куски.
- Нагони их, щоб мамку не забрали! – попросила Подолянка. – Ведь мучать собрались.
- Не могу, много их, - покачала головой Алька и задумалась.
После встала и, как каблуками цокая копытцами, прошлась по загаженной несчастными людьми квартире.
Теперь, когда она вспомнила себя, в груди и под лопатками поселилось странное чувство раздвоения. Прожив тринадцать лет беспомощным и почти бесправным ребёнком, она стала по-другому смотреть на вещи, которые раньше казались ясными и не подлежали обсуждению. Казалось бы, умирает обычная спившаяся баба, которая никем, по сути, ей не приходится, но она продолжала ощущать себя Алей, на самом деле умершей много лет назад, она по-прежнему любила мать и знала, что виновата перед ней и перед Подолянкой.
Когда-то, давным-давно, ей встретилась у озера замужняя баба в очипке, уже довольно старая, и Аля с ужасом узнала бывшую сестру: виллу, у которой отняли платье и крылья, заставили служить. Она немедленно улетела, а баба равнодушно глянула ей вслед, подхватила корзину с бельём и пошла к селу.
Входная дверь с выбитым замком слабо скрипнула, и в прихожую зашла странная женщина. Высокая и худая как жердь, с суровым, туго обтянутым пергаментной кожей лицом, с ввалившимися глазами в тёмных кругах, запавшим скорбным ртом, плечистая и сутулая. Она поставила среди мусора и пустых коробок косу с запёкшейся ржавчиной крови и оправила чёрный вдовий платок на голове, пряча выбившиеся редкие седые пряди.
- Я ждала тебя, милостивая пани, - сказала Аля, поклонившись в пол.
- Сказано забрать, - Смерть медленно открывала рот, оттуда катились тяжёлые, как глыбы, слова. – Каждый год прихожу. К Нему. Спросить, кого.
Она подхватила косу, прошла в комнату, остановилась в голове у матери, и сразу комнате стало торжественней и светлее. Вдруг Подолянка, спокойно сидевшая на смертной постели, вскочила и ткнула пальцем в окно.
- Дывысь, сэстро! – взвизгнула она.
Аля глянула – тени отступили, сбились в кучку на соседском балконе. Их стало больше…
- Если Богу угодно, забирайте, пани. - Она вежливо поклонилась Смерти. – Но не окажите ли мне услугу перед тем?
Смерть, глядевшая на чертей, с любопытством повернулась.
- Почтительна. Проси, – вытолкнула она.
- У вас такая острая коса. - Сердце в груди у Али скакало, как сумасшедшее, но она медленно развернулась спиной и опустила голову. – Отрежьте мои крылья.
- Надо? – немного удивившись, спросила Смерть. – Могу.
И прежде, чем Алька передумала и крикнула «нет!» одним ударом отсекла ей оба крыла под самое основание. Аля даже боли сперва не почувствовала, просто тупой удар по спине. А потом заболела каждая клетка, словно это не мать, а сама она жизни лишалась.
Крылья глухо упали на грязный пол, Аля неловко опустилась на колени и зарылась лицом в белые, еще тёплые перья, Подолянка ахнула и бросилась к ней.
- Що ж ты наробыла, сэстро? – обвивая руками шею, спросила она.
- Не время, - мягко оттолкнула её Аля, отёрла слёзы и поднялась.
За спиной ещё раз свистнула коса.
- Спасибо вам, - поблагодарила Аля.
- Стой, - сказала польщённая Смерть. – Сюда.
Она тощим пальцем поманила Подолянку, та бесстрашно приблизилась.
- Заблудилась, нехристь, - с оттенком своеобразной ласки в глухом голосе пояснила милостивая пани.
Она оторвала от подола кусок чёрной ткани, накинула Подолянке на голову и окрестила:
- Марья!
Потом сгребла костлявой рукой белокурые волосы девчонки и отхватила их под корень, отчего Подолянка сразу стала похожей на мальчишку.
- До свидания, пани, - попрощалась Алька. – Спасибо вам за всё.
- Почтительна, - с довольной улыбкой повторила Смерть. – Я за год скажу. Когда к тебе приду. Чтоб покаяться.
И шагнула сквозь стену, исчезая. А с грязного матраса, из отжившего своё, измученного, изношенного тела, поднялась молодая, красивая женщина и протянула руки.
- Мама! – взвизгнула Подолянка, запрыгивая на женщину и крепко цепляясь.
- Мама! – шепнула Аля и улыбнулась сквозь слёзы.
Затем поспешно подняла с пола белые крылья и протянула.
- Возьми, чтоб до неба добраться, - сказала она. – Они быстрые, никто не догонит.

***
Антипка гигантскими прыжками нёсся по крышам, мощно отталкиваясь ногами и длинными руками. Он то и дело швырял с карнизов тело, на лету ловко цеплялся за трубы и пожарные лестницы, перепрыгивал целые переулки, снова отталкивался и дальше летел.
Братьев он заметил издали – четверо чертей густо обсели разбитое окно.
- Блазни! – он презрительно фыркнул, высоко подпрыгнул и вскоре оказался рядом.
- Здоровэньки булы! – весело крикнул Антипка и, как на турнике, стал раскачиваться на печально зашипевшей газовой трубе.
- И тебе не кашлять, - ответил ему чёрт со сморщенной старой рожей и полуседой шерстью.
- Мимо бегу, гляжу, братцы, тут скучаете? – подмигнул Безпятка, останавливаясь, и быстро расковырял когтём чей-то телефонный кабель.
- Баба наша помирает, - зевнув, ответил другой чёрт. – Уж помирает, никак помереть не может. Сутки хрипит, а душу не отдаёт, лярва. Умаялись ждать, хай ей грець.
- А ты где был, что хорошего сделал? – спросил старый чёрт. – Распотешь, братец.
- Я, братцы, вихра обманул, его горшок с золотом отнял! – Антипка заразительно расхохотался, черти захихикали вслед за ним.
- Золото? – эхом переспросил чертёнок.
- Золото, золото… – зашептали другие.
- Теперь бегу, а скучно, - поведал Безпятко, искренне вздохнув,– Думаю, кого бы встретить, да погулять хорошо…
- Мы не можем, - сразу потускнел старый чёрт. – Мы на работе. Только отвернёшься, а вон той злодий бабу цап, и скрадёт, най бы його пранци вкралы.
- Нас-то много, мы догоним, - добавил второй, - и отнимем, уж больно баба дрянь, но всё равно, начеку надо быть.
- Ты ж их племя знаешь, - серьёзным тоном сказал чертёнок, - на всякие пакости способны, подлые!
Антипка вытянул шею и посмотрел вверх. На краю большой кирпичной трубы с отсутствующим видом сидел гладко причёсанный юноша с лицом молодого Гагарина, в чистом солдатском белье. Мотылял босыми ногами.
- Да. Сидит, паскуда, - огорчился Антипка. – А я так хотел с вами выпить, братцы, поесть посытнее да тютюна хорошего покурить! А то б и другое нашлось, у меня есть всё, сами знаете!
Рожи у чертей уныло повытягивались.
- Нельзя на работе, - с тоской повторил старший.
Антипка мельком заглянул в комнату и быстро отвернулся.
- А может, хоть в карты сыграем? – вдруг предложил он. – А что, братцы? Ведь это не гулять, а так, скоротать время. Вот и балкон подходящий!
- В карты можно, - подумав, ответил старый чёрт.
- Можно! – поддакнул чертёнок, мгновенно оживился, запрыгнул на балкон и принялся обрывать постиранное бельё.
- Что ставите? – Антипка удобно разместился с краю и, значительно звякнув своим мешочком для трудов, достал оттуда запечатанную колоду карт.
Черти переглянулись.
- А що тоби трэба? – спросил старый чёрт.
- Да вот, хоть душу ту непотребную, - запросто предложил Антипка, тасуя карты, и сплюнул, от чего плитка на балконе треснула и проклюнулась колючка. – Пьяни навалом, найдёте ещё.
- Это не могём, - покачал головой старый чёрт.
- Тогда по десять червонцев, - равнодушно пожал плечами Безпятко, развязал мешочек для трудов и достал целую пригоршню золота.
- А, бодай бы твоя срака по шву разошлась! – закричал старый чёрт. – Душу так душу. Свой же ты?! Раздавай.
Антипка усмехнулся, ловко перетасовал и раздал.
Резались отчаянно. Все до единого, включая Антипку, мухлевали, Безпятка ещё и отвлекался, то и дело поглядывая вверх, наверное, поэтому отчаянно проигрывал. А может, просто не везло.
То один, то второй его товарищ кричал:
- Щоб в тебе перья в роте выросли!
- Бодай ты лýснув, вылупок! – отвечали ему и резались дальше.
Черти радостно перемигивались и потирали руки, Антипка отчаянно горевал, даже уронил слезу отчаяния. Вскоре у него осталась последняя горсть монет.
- Играю на все! – крикнул Безпятка.
- Раздавай!
Антипка раздал и обнаружил у себя отличные карты. Он ещё раз глянул вверх, широко улыбнулся и сдал карты:
- Пас!
- Деньги наши и душа! – весело гаркнул старый чёрт, остальные загалдели.
- Ага, - осклабился Антипка.
- Чого шкирышся? – нахмурился старый чёрт, и тоже глянул вверх.
Там, высоко в небе, стремительно удаляясь, летели большие белые птицы. Чуть присмотревшись, старый чёрт узнал в одной молодого человека с крыши, в солдатском белье, а во второй – женщину с ребёнком на руках.
- Караул!!! – заорал он. - Украли!!! Из-под носа украли!
Начался переполох, лишь один Антипка сидел, как ни в чём небывало и заливисто хохотал. Он глянул на последние монеты в своих руках и те превратились в гнилушки.
- Ах ты ж Иуда хромой! – обрушился на него старый чёрт. – Продать! Своих?!
- Да хоть маму, - сквозь смех промолвил Антипка.
- Бей его, ребята!
За стеклом появилось перепуганное лицо хозяина квартиры, привлечённого шумом отчаянной драки. Увидев, что на балконе никого нет, хозяин еще больше испугался, поспешно вышел и наступил на старого черта.
- Курва мать! – рявкнул тот и схватил за ногу в тапочке.
Толстый мужик завизжал тонким женским голосом и начал быстро креститься. Черти, как горох, брызнули в разные стороны.

***
Оставшись в пустой квартире, Алька закрыла глаза телу матери, сложила руки на груди, после села на какую-то коробку рядом с постелью и задрала подол красивого белого платья. Ей открылись обычные, немного грязные человеческие ноги, только босые - кроссовки в лещине остались. Аля вздохнула. Она ужасно боялась, что крылья пропадут, а уродливые ноги от колен и вниз, с копытами, которые она так ненавидела, навсегда останутся.
Разбитое окно звякнуло остатками стекла, и через дыру кубарем вкатился Антипка.
- Фуф! - Безпятка сплюнул, потёр ушибленный бок и, хромая больше обычного, подошёл.
- Сильно били? – осторожно спросила Аля.
- А, ерунда, - отмахнулся Антипка, - меня вечно кто-нибудь лупит. Пятку дверью пришибают, колотят. Привык уже.
Он, морщась, присел на корточки рядом с Алей.
- Не жалеешь? – непривычным, серьёзным тоном спросил Безпятка.
- Жалею, - честно ответила она. – И не жалею. Непонятно.
- А меня простила?
- Давно, - кивнула Аля, - как только вспомнила. Не появись тогда ты - ничего бы и не было вовсе. Ещё я знала, что ты поможешь…
- Ну, тогда давай прощаться! – весело сказал Антипка и с энергичной наглостью полез целоваться.
- Иди в пекло! - крикнула Алька, изворачиваясь, и пихнула его ногой.
Что-то вспыхнуло, громыхнуло, и Антипки не стало, только едкая серная вонь поплыла по квартире.
- Ушёл, - сказала Аля телу матери и вздохнула.

В дверь постучали. Она встала с ящика, и, путаясь босыми ногами в подоле платья, пошла открывать. На пороге стояла воспитательница, Леся Петровна, в смену которой Алька сбежала. Лицо её было красным и взволнованным.
- Вы меня простите, пожалуйста, - сказала Аля виновато, - Но очень надо было с мамой попрощаться.
- Что это на тебе? – изумилась воспитательница, разглядывая Альку.
- Мамино свадебное платье, - ответила та с улыбкой. – Вы такая добрая, вы всегда мне больше всех воспитателей нравились. Похоронить её поможете?
Она взяла Лесю Петровну под руку и уверено повела в квартиру.

© МариПяткина

Вернуться назад

HOME