Ночь, Греция. Ужос...
Когда мне было четыре годика, находясь в заслуженном летнем отпуску, меня укусил рак. Этот рак, папа поймал в речке. Я бегал на бережку в трусиках и кричал:
– Сейчас ааков будем ловить! Сейчас ааков будем ловить!
А папа месил под берегом ил, и искал на ощупь домики-норки. Только ааков все не было.
Рака я знал по книжке с котятами, ежиками, щенками и змеями с добрыми, почти человечьими лицами, выполненными талантливыми художниками СССР, знатаками детцкой психологии. Рак был красный, добрый и в тельнике, а поймался…
Поймался старый, заросший тиной валенок. Один. Его посадили в таз, чтобы я полюбопытнечал. Полюбопытнечал. Эта страхуила висела на моем указательном, а я орал от боли и жути. Так закончилось доверчивое децтво.
Рака папа показательно казнил с пивом. Папа – хороший.
Павлины. Я бегал за павлины, все дети бегали за павлины. Нужны перья. Никому не дал! Птица взлетела на ветку, все ушли, я остался, и павлины скинул мне перо – на, отъебись. Большое, – из самой жопы. Только мне!
Бабушка сказала, – это на огромное-огромное щастье. Через три минуты, я потерялся. Много отдыхающих со всей страны, потому.
Нашелся по радио и перу. Рыдали. К вечеру, я натер резиновым кругом подмышки и ходил как быковатый бандит семи лет – руки ушками, а на закате одну ушку сломал. Правую.
Больница. Местные сказали, что перо павлины это плохо. Гипс. Бабушка сказала, что они просто хотят наше перо себе. Хитрые.
На пляже делать нечего. Гуляем с гипсом, едим мороженое. Рыпки. В воде. Упал с пирса, панамка плавает. Рыбаки прыгнули, бабушка что-то замешкалась. Перо все равно привезли домой. Поставили в сирвант. Сочи 1980.
Коты. Я не люблю коты. Большие. Боюсь. Жирные, рыжие коты людоеды. Я просто гладил в гостях, он вдруг укусил мою ладошку.
Прижал уши, и глядя в глаза, выл и все сильней стискивал губы. Я дернул руку, он так сжал рот, что я заорал – прокусил. Не выпускает. Я ору, он воет.
Прибежала хозяйка и стукнула по загривку. Его. Съебался на шифанер и вылизываецца. Дырки прижгли йодам, хозяйка подарила коробку ассорти. Надо будет еще зайти. Людоед.
До. Маленькие коты. СССР, деревянные двери, слышимость. Маленький коты сидел в подъезде и делал мяу-мяу-мяу. День, ночь, утро: мяу-мяу-мяу. Охрип. Маме стало жалко коты, она его впустила.
В благодарность, он насрал. Коты искупали, а на ночь посадили в мою кроличью шапку. Спать. Уютно. Лишаи. Папа выкинул коты нахуй, а маме дал пизды. Папа хороший.
Велосипед Зайчик. Я ехал на велосипеде. Толстые шины, мягкие. Нет шума, нет скорости, вибраций. Культурно, не опасно. Лес, тропка. Переехал черную веревку. Веревка как зашипит, я с зайчика пиздык. Нос губы кровь, – страх! Уж. Ужас. Папа сказал, – безобидны. Неверицца...
По грибы. Я люблю собирать грибы. Это не опасно, если знаешь где север. Или мох.
– Ау, папа. Ау!
– Ау. Я тут.
Папа где-то рядом ищет грибы. Полянка. Уютная полянка, как на картинке. Окружена лесом. Густая трава, солнце греет полянку. Избушки нет. Есть пень.
Я тихий и спокойный, я не пугаю сказку. Сяду на пенек, съем бутерброт (со мной рюкзачок) подожду папу. На пне пучок блядских змей и ящерицы. Мне страшно. Меня тошнит.
Мы бесились с Пашком. Крыса Валя. Стало жарко, я скинул красивую новую рубашку на кресло. Рядом нюхала обстановку Валя. В клетке. Когда я собрался домой, у рубашки не хватало рукава. Валя затянула и отрезала себе в хозяйство. Пиздюли. От мамы, от папы. За что? Не я, крыса не моя.
Бабочки, малина. Дача. Пчелы. Я оглушил одну, – она несла мед. Лизнул в жопку, она поцеловала в губы. За оградой, овчарка Дик укусила меня почему-то в живот. Не за руку. Не за ногу. В беззащитный живот пятилетнего мальчика.
Папа сказал, что это ёбаный щенок и он просто играл и не надо бояться собак, надо их палкой нахуй и «Пшла!» Психолог. Хозяину он дал. Пизды. Папа хороший. Укус прижгли йодам.
Опять павлины. Где-то в Эгейском море. Зрелость. Островок. Домик. Веранда. Кушаем апельсиновый мед, чай. Павлины свешивают перья и морды с крыши. Очень молчаливая птица.
Гуляют. Несколько десятков. Перебор! Греческие ночи черны, а павлины любят с темнотой вырыть лунку под кустом и сесть. Срать? Срать, но кто!
Я не слышал, как поют павлины. Под самыми ногами. В ночи. Совет. Не ужинайте поздно и плотно, там где столкнуцца во тьме с павлины. Ужос! Не с чем сравнить.
Ёж. Тварь! Морской. Годом ранее. Восточная часть средиземного моря. Посреди ультрамариновой лагуны островок. Там, в прибрежных скалах ежи и скользко. Русский ёж, – праильный. Страховщик козел. Читать договор. Купаюсь с вынутой из воды рукой. Повязка. Так до отлета.
Еще здоров. Там же. На пляже гуляют пеликаны. Огромные. Белые. Мужик с бабой. Без намордника. Без поводка. Кожаный клюв, ласты. Останавливаются и глядят. Это страшно. Посмотрел, и клюнул в голень. За что? Питух бля!
Там же. Перед сном увидел на стене. До отлета спал на иголках. Голову укутывал майкой. Осматривал. Обувь, белье, носки. Истерия. На стене оранжево-черное, большое, с тьмой ног.
Брр, блядь. Сланец в руку, – хуяк! Хуй! Оно упало и побежало как чужой. Пулей! С шелестом! Кто? Из чего? Зачем приходило?
Тараканы и телик. Тут плачу. СССР. Телевизор Шилялис. Маленький. На кухне. Щелочки, тепло. С тараканы боремся. Смеются. Живут в телике. Мама любила чистоту. Она промыла Шилялис напором душа. Сушит на солнышке. Я пришел. Я включил. Шок...
Мы взяли пудель. На три дня. Знакомые уезжали. Больше я собаку не просил. Пудель очень обидное слово.
Я просил рыпки. Золотые. Красиво, тихо не опасно. Однажды, – карпы. В ванне. Плавают. Зевают. Купила мама. Семь. Надо резать. Выпустили воду. Мама стала резать. Те могучие. Мама хрупкая. Я тщедушный. Я держу, она порет. Она порет, я держу. Кровь, потроха, рыпки бьются…Двух завалили. Больше не смогли. За рыбок передумал.
Не складывается с животными…
– Сейчас ааков будем ловить! Сейчас ааков будем ловить!
А папа месил под берегом ил, и искал на ощупь домики-норки. Только ааков все не было.
Рака я знал по книжке с котятами, ежиками, щенками и змеями с добрыми, почти человечьими лицами, выполненными талантливыми художниками СССР, знатаками детцкой психологии. Рак был красный, добрый и в тельнике, а поймался…
Поймался старый, заросший тиной валенок. Один. Его посадили в таз, чтобы я полюбопытнечал. Полюбопытнечал. Эта страхуила висела на моем указательном, а я орал от боли и жути. Так закончилось доверчивое децтво.
Рака папа показательно казнил с пивом. Папа – хороший.
Павлины. Я бегал за павлины, все дети бегали за павлины. Нужны перья. Никому не дал! Птица взлетела на ветку, все ушли, я остался, и павлины скинул мне перо – на, отъебись. Большое, – из самой жопы. Только мне!
Бабушка сказала, – это на огромное-огромное щастье. Через три минуты, я потерялся. Много отдыхающих со всей страны, потому.
Нашелся по радио и перу. Рыдали. К вечеру, я натер резиновым кругом подмышки и ходил как быковатый бандит семи лет – руки ушками, а на закате одну ушку сломал. Правую.
Больница. Местные сказали, что перо павлины это плохо. Гипс. Бабушка сказала, что они просто хотят наше перо себе. Хитрые.
На пляже делать нечего. Гуляем с гипсом, едим мороженое. Рыпки. В воде. Упал с пирса, панамка плавает. Рыбаки прыгнули, бабушка что-то замешкалась. Перо все равно привезли домой. Поставили в сирвант. Сочи 1980.
Коты. Я не люблю коты. Большие. Боюсь. Жирные, рыжие коты людоеды. Я просто гладил в гостях, он вдруг укусил мою ладошку.
Прижал уши, и глядя в глаза, выл и все сильней стискивал губы. Я дернул руку, он так сжал рот, что я заорал – прокусил. Не выпускает. Я ору, он воет.
Прибежала хозяйка и стукнула по загривку. Его. Съебался на шифанер и вылизываецца. Дырки прижгли йодам, хозяйка подарила коробку ассорти. Надо будет еще зайти. Людоед.
До. Маленькие коты. СССР, деревянные двери, слышимость. Маленький коты сидел в подъезде и делал мяу-мяу-мяу. День, ночь, утро: мяу-мяу-мяу. Охрип. Маме стало жалко коты, она его впустила.
В благодарность, он насрал. Коты искупали, а на ночь посадили в мою кроличью шапку. Спать. Уютно. Лишаи. Папа выкинул коты нахуй, а маме дал пизды. Папа хороший.
Велосипед Зайчик. Я ехал на велосипеде. Толстые шины, мягкие. Нет шума, нет скорости, вибраций. Культурно, не опасно. Лес, тропка. Переехал черную веревку. Веревка как зашипит, я с зайчика пиздык. Нос губы кровь, – страх! Уж. Ужас. Папа сказал, – безобидны. Неверицца...
По грибы. Я люблю собирать грибы. Это не опасно, если знаешь где север. Или мох.
– Ау, папа. Ау!
– Ау. Я тут.
Папа где-то рядом ищет грибы. Полянка. Уютная полянка, как на картинке. Окружена лесом. Густая трава, солнце греет полянку. Избушки нет. Есть пень.
Я тихий и спокойный, я не пугаю сказку. Сяду на пенек, съем бутерброт (со мной рюкзачок) подожду папу. На пне пучок блядских змей и ящерицы. Мне страшно. Меня тошнит.
Мы бесились с Пашком. Крыса Валя. Стало жарко, я скинул красивую новую рубашку на кресло. Рядом нюхала обстановку Валя. В клетке. Когда я собрался домой, у рубашки не хватало рукава. Валя затянула и отрезала себе в хозяйство. Пиздюли. От мамы, от папы. За что? Не я, крыса не моя.
Бабочки, малина. Дача. Пчелы. Я оглушил одну, – она несла мед. Лизнул в жопку, она поцеловала в губы. За оградой, овчарка Дик укусила меня почему-то в живот. Не за руку. Не за ногу. В беззащитный живот пятилетнего мальчика.
Папа сказал, что это ёбаный щенок и он просто играл и не надо бояться собак, надо их палкой нахуй и «Пшла!» Психолог. Хозяину он дал. Пизды. Папа хороший. Укус прижгли йодам.
Опять павлины. Где-то в Эгейском море. Зрелость. Островок. Домик. Веранда. Кушаем апельсиновый мед, чай. Павлины свешивают перья и морды с крыши. Очень молчаливая птица.
Гуляют. Несколько десятков. Перебор! Греческие ночи черны, а павлины любят с темнотой вырыть лунку под кустом и сесть. Срать? Срать, но кто!
Я не слышал, как поют павлины. Под самыми ногами. В ночи. Совет. Не ужинайте поздно и плотно, там где столкнуцца во тьме с павлины. Ужос! Не с чем сравнить.
Ёж. Тварь! Морской. Годом ранее. Восточная часть средиземного моря. Посреди ультрамариновой лагуны островок. Там, в прибрежных скалах ежи и скользко. Русский ёж, – праильный. Страховщик козел. Читать договор. Купаюсь с вынутой из воды рукой. Повязка. Так до отлета.
Еще здоров. Там же. На пляже гуляют пеликаны. Огромные. Белые. Мужик с бабой. Без намордника. Без поводка. Кожаный клюв, ласты. Останавливаются и глядят. Это страшно. Посмотрел, и клюнул в голень. За что? Питух бля!
Там же. Перед сном увидел на стене. До отлета спал на иголках. Голову укутывал майкой. Осматривал. Обувь, белье, носки. Истерия. На стене оранжево-черное, большое, с тьмой ног.
Брр, блядь. Сланец в руку, – хуяк! Хуй! Оно упало и побежало как чужой. Пулей! С шелестом! Кто? Из чего? Зачем приходило?
Тараканы и телик. Тут плачу. СССР. Телевизор Шилялис. Маленький. На кухне. Щелочки, тепло. С тараканы боремся. Смеются. Живут в телике. Мама любила чистоту. Она промыла Шилялис напором душа. Сушит на солнышке. Я пришел. Я включил. Шок...
Мы взяли пудель. На три дня. Знакомые уезжали. Больше я собаку не просил. Пудель очень обидное слово.
Я просил рыпки. Золотые. Красиво, тихо не опасно. Однажды, – карпы. В ванне. Плавают. Зевают. Купила мама. Семь. Надо резать. Выпустили воду. Мама стала резать. Те могучие. Мама хрупкая. Я тщедушный. Я держу, она порет. Она порет, я держу. Кровь, потроха, рыпки бьются…Двух завалили. Больше не смогли. За рыбок передумал.
Не складывается с животными…
Популярное
