Егор, Губа и распиздяй, колхозные зарисовки
Деревня, сцуко, облагораживает душу. Все мои колхозные воспоминания на редкость положительные и без сомнения позитивные. В детстве я каждое лето проводил у бабушки в деревне. Приезжал на всё лето. Впрочем, я не один такой был – молодняка съезжалось практически столько же, сколько местной шпаны числилось по прописке. Так что не скучали. Чудили мы много и качественно, бабушке моей (низкий ей поклон) не раз приходилось за меня краснеть. Я вырос, но в деревню ездить не перестал. Сия история случилась лет 10 назад, когда мне стукнуло 20.
Нужно отметить, что село находится в интересном географическом месте, отчего деревня получила несмываемый отпечаток на диалекте местных колхозников. Это всё ещё Россия, до Украины максимум километра два. В связи с этим, народ здесь говорит сугубо на русско-украинском языке с какими-то дикими вкраплениями мёртвых наречий. Достаточно послушать двух колхозников, обсуждающих недавнюю замену рессоры на комбайне – кома от неудержимого ржача обеспечена.
Второй момент: деревня имела шедевральное название Оглобля. Имя это не раз становилось причиной всяческих неприятных инцидентов. В районной пивнухе частенько случался жёский махач после примерно такой сцены: колхозник из соседней деревни видел оглобленца и радостно кричал ему: «О! Оглобля!». На что слышал ответ: «Кто оглох, бля? Я, бля, оглох нах???». Ну и понеслась…
Ладно, это всё лирика. Сама история начинается здесь. Так вот. Собрались как-то мы с корешами в Хохляндию на блядки, то бишь по бабам. Недалеко да к тому же экзотика. Своих-то, деревенских, переебли почти всех. А иные тупо не дали… Местный валенок по кличке Губа метнулся на разведку и ближе к вечеру доложил:
- Карочи, с нас гарючее, с них мясо! Шошлыки на прероде заебеним! Трое на трое гуляим. Всё как лучших домах Парижа: Вера, Нодежда и Любовь! Бугогага! Поибёмси!
Губа слыл яростным похуистом и безоговорочным ибланом. Его мозг сгнил ещё в далёком детстве, так и не успев сформироваться. Работал он трактористом на аццкой машине по имени «Беларусь». Благодаря своей ибланской беспечности, Губа частенько попадал в различные переплёты. Например, вёз он как-то доярок с фермы на своём говнорезе в телеге, навстречу две местные молодухи, Губа, естественно, решил выебнуцца, показать свой коронный трюк: с места по газам и трактор на двух задних колёсах рвёт вперёд – иногда метров 5 прохуяривал. Но тут Губа не учёл, что сзади телега. Рванул, трактор повело влево, потом резко кидает вправо, телега отрывается и улетает под задорный бабский визг в охуенный овраг. Хорошо хоть, что доярки обделались лишь лёгким испугом – даже страдающие старческими запорами излечились. Но с тех пор работницы соска и вымени стали шарахаться от Губы, а, заслышав звуки его аццкой машины, щемились по кустам.
Второй, подавший заявление на вступление в мини-отряд ёбарей-террористов, был Егор. Чувак беспесды ответственный во всех своих проявлениях: выпить любит, глумануть никогда не против, отжечь всегда готов. Ну, вот допустим: шёл он как-то раз ночью домой через кладбище. Притомилсо (хуле, пьяный), сел возле тропинки, прислонившись к оградке. Слышит – мужик идёт какой-то, поёт себе чего-то под нос, наверно, чтоб не так стрёмно было. Ну, Егор ничего лучшего не придумал, как спросить басом из кромешной тьмы: «Слышь, табачку не отсыпишь? А то мой чё-то отсырел…». Санитары мужика долго ловили… Короче наш человек. Ну, а третий, собсна, я – ничем не выдающийся распиздяй, алчущий любви и, что характерно, ебли.
Пешком идти как-то не мазово ни разу, поэтому решили ехать. Первое, что попалось нам на глаза, была небезызвестная чудо-машина по имени «Беларусь», любовно прозванная Губой – Бэллочка. На этом и порешили – ломимся на трахторе. Егор притаранил полбанки КэВээНа (Коньяк, Выгнанный Ночью), я выцепил из бабулиных запасов литруху огненной воды домашнего приготовления. Губа сказал, что он нихуя не принёс, мы ведь сожжём его честно спиженную солярку и ему пох, что ехать всего 2 километра и вообще нуивонах! Мы в Егором выёбывацца не стали, так как пойла вполне хватало, чтобы залить очи до полнейшего остекленения. С гиканьем запрыгну в Бэллочку, мы рванули в сторону Самостийной.
Надо сказать, что Бэллочку не зря называли аццкой машиной. Её пол был залит всякой пижнёй, солярой, тасолом, рассолом и прочим мазутом. Курить было опасно, но все забивали на это обстоятельство. Передачи мог переключать только фокусник – педали сцепления не наблюдалось, вместо неё торчала какая-то проволока, которую, по словам бортмеханика, нужно «хитро щурясь, мягко дёргать». На днях Губа прихуярил неебическими саморезами прямо к кабине козырный бонус – могнитахвон «Романтик-3», модель 1969 года. Поэтому ехали весело: музыка осипшими динамиками орала на весь хутор какую-то хуету голосом Тани Булановой. Так как в трахторе мы сидели втроём, а кабина в принципе рассчитана только на одного человека, то было невыносимо тесно. Я сидел, обнимая одной рукой трёхлитровую банку с КэВээНом, второй держал свою литруху, на моих коленях восседал Егор, он же дёргал проволоку. Причём делал он это строго по команде пилота: аццкий тракторист высунувшись по пояс из форточки на манер йобанного Эйс Вентуры (темень блядь, Бэлла растеряла фары ещё в позапрошлом году, когда Губа вхуячился на полной скорости в стог сена), орал пестни, подпевая Булановой, переодичеси втягивал голову в кабину и сорвавшимся голосом орал Егору прямо в летсо что-то типа: «Седьмую, сцуконах, повышенную!!!». Егор дёргал проволоку, Губа рвал на себя какую-то рукоятку, украшенную набалдашником в виде облезлого черепа, Бэллочка визжала и скрежетала поршнями (или что там у неё), на секунду притормаживала и тут же резко рвала вперёд, кидаясь навозом из-под колёс. Короче, передвижной ад на колёсах!
Подъезжая к населённому пункту с гламурным названием Мыколаевка, Егор неожиданно заорал нечеловеческим фальцетом:
– Дамбабля!!!
Я понял, что дело пахнет керосином. Дело в том, что Губа видимо собирался переехать реку по дамбе. А по слухам, дамбой это задроченное сооружение называлось чисто номинально, так как было убито вусмерть. Ездить по ней боялись – улететь в реку можно было, как делать нехуй! А Губе нассать на это! Он газует, горланит Иванушек Интернешинал, иногда выплёвывает мошек, залетевших в раскрытое ибало. Занят, короче.
– Дамбабля! Нам песдетс!!!
Губе пох! Он же подпевает Овсиенко, у него нет времени отвлекацца на всякую хуйню. Так продолжалось минут 10: Губа горланил пестни, Егор визжал: «Дамбабля-дамбабля!», «Нам песдетс!» и «Мы все умрём!». Как-то загадочно долго мы ехали… Я уже начал сомневаться в существовании мифической дамбы. Вдруг Бэллочка остановилась. Егор продолжал орать: «Дамбабля!», но Губа прервал его сакраментальной фразой:
– Чё ты вапишь, йобаный удмурт? Мы иё праскачили довно! Ищо до таго, как ты, паскуда, начал арать, распугивая ссаных выхухолей и сраных енотов!.. Вылазь нахуй – приехале.
Как бы в подтверждение его слов дверь Бэллочки внезапно открылась, и Егор выпал из кабины.
– Афтоматека, хуле! – констатировал довольный Губа.
Я резво покинул бетономешалку из преисподней, поставил пойло у трахтора и поковылял на ватных ногах в сторону ближайших кустов на предмет поссать. С шумом проламываясь через кусты и доставая на ходу йух, я вышел на небольшую поляну. На поляне был накрыт стол. За столом сидели дефки. Трое. Наши. От неожиданности я так и замер с йухом в руках.
– Ниплоха, – сказала одна, поглядывая в область моего паха.
– Быстрый какой… А может выпьим за знакомство? – спросила вторая.
Третья просто молчала. Хотя, глядя на неё, хотелось говорить самому, в основном всяческие милые непристойности. Ну, что сказать, у Губы губа не дура – дефки были зачотные.
Я вернулся к трахтору, отлил на колесо, и мы уже втроём вошли на поляну. Я устремился к костру – занялся шашлыками. Губа начал разливать КэВээН. Егор рассказывал страшную правду о том, как мы чуть геройски не сложили головы на подступах к Мыколаевке. Настало время тоста. Губа поднял стопку:
– Якщо людына нэ пье, вона або хвора, або падлюка…
– Чё? – хором поинтересовались дефки.
– Блиа, я ни понил, кто здесь хохлушки? Я ж па-вашиму пижжю! – возмутился Губа. – Ладна, пириважу: если чилавек ни пьйот, то он либа бальной, либа скатина. Далбайоп, прощи гаваря. Так чта выпьим за то, чёб на вашем жизниннам пути попадалсо тока пьющий народ!
– В меру пьющий… – поправила его Надежда. На это мало кто обратил внимание, и все радостно опрокинули рюмки.
Мы жрали огненную воду, жрали шашлыки, ржали и вскоре нажрались. Хуле, надо было приступать к тому, ради чего мы здесь и собрались! Дефки оказались смышленые:
– Сирожа, – это Надя типа к Губе так ласково. – Паедим к речке съездим вдваём?
– Ну так ёпти! – обрадовался он.
Через мгновение Бэллочка, протяжно взвыв, затарахтела к реке. Оставшиеся дефки, пошушукавшись с минуту, объявили нам, что мы идём к Любе на хату продолжать банкет: «А то здесь уже зябко как-то…».
Собрав все кастрюли, рюмки и прочую шашлычную ёбань, мы пошли к дому Любви. Егор подкатил к Вере, мне досталась хозяйка дома, чему я был несказанно рад, так как это и была та самая молчаливая особа, напрашивавшаяся на комплименты.
– Слушай, Люб, а пошли на сеновал? – предложил я ей.
– А чиво на синовал? У миня комнат с краватями на всех хватит. Дома нет никаво, утрам тока будут, – скромно, потупив глазки, ответила Люба.
«Хуяссе!» – пронеслось у меня в голове.
– Не… Ну… Так это ж романтика! Село там, сеновал, кузнец идёт нахуй и прочее… Короче, я же парень городской, мне по приколу попробовать на сеновале.
– Говно–вопрос! – сказала Любовь и очаровательно улыбнулась…
Вы когда-нибудь трахались на сеновале? Понравилось? Да не пиздите!!! Не, трахацца – это вообще, конечно, дело само по себе позитивное. Но на сеновале?!! Увольте нахуй! Скажите, что здесь хорошего? Полные трусы засушенного клевера и исколотые фпесду яйтса – это зоебись? Это я только позднее узнал, что нормальные (трезвые) люди берут с собой на сеновал сенонепробиваемый матрац и наслаждаются жизнью. Да чё там говорить, лоханулсо я жоско. Потом, правда, мы перебрались в хату и отожгли там как следует, но неприятный осадок всё же остался. Пришлось повторить отжиг.
Когда все заебались ебаться, я решил, что пора домой: Любкины родичи должны были подтянуться утром, а мне не очень-то хотелось знакомиться с потенциальными родственниками. Егор находился в прострации, то есть был в какаху. Едва успев протрезветь после ебли с Верой, он хлестанул стакан самогона и обмяк. Вытащив его к колодцу, я пару раз мокнул его башкой в ведро с ледяной водой, и он немного ожил:
– Где ебливый Губошлёп?
– Надю ебёт наверно…
– Где?
– У Нади наверно…
– В мы где?..
Короче, полный тупняк.
Выяснив, где живёт Надя, мы попрощались. По дороге не случилось ничего особенного, не считая небольшого инцидента с Жуком. Жук – местный пиздюк, который заёбывал моментально. Одно лишь его появление на горизонте означало окончательный и бесповоротный песдетс. Месяц назад он дембельнулся и поэтому пил горькую – праздник, хуле. Его дембельские замашки заебали всю округу, включая соседние колхозы. Услышав разъебайский голос Жука из темноты, Егор встрепенулся и насторожился. Из тумана вынырнул довольный ебальник Жука… и тут же нырнул обратно. Это Егор, не говоря ни слова, мощным ударом ноги в еблет, отправил Жука в глубокий нокаут. Поймав летсом ногу, дембель феерически размахивая руками и теряя тапки, совершил олимпийский кульбит в воздухе и вертолётом вошёл в оказавшийся рядом бурелом.
– Так будит проще… – со вздохом произнёс Егор, разглядывая торчащие из бурелома голые пятки Жука. – Заипёт сваими баснями пра то, как он гираически зощищал Ридну Батькивщину, пока мы тут самогон крУжками жрали.
Губу мы нашли в заблёванной Бэллочке, мирно стоящей у дома Нади. Выяснилось, что Губа, купаясь в лунном свете и наслаждаясь каждым мгновеньем, романтически отпердолил Надю прямо у реки, прислонив красавицу к берёзе. А потом, как истинный джентльмен, проводил её домой. Сел в трахтор и расслабился, впитывая приятную истому и прокручивая в голове недавние минуты блаженства. Короче, нажрался он как скот. Хотел просто перевести дух, перекурить, а получилось – пережрал. Ситуация была аховая: Губа в слюни, Егор в гавно, а я за рулём таких аццких машин не сидел. Да и боялся я её, Бэллочку эту. И, собсна, я тоже был не в лучшей форме – пьянь из башки ещё не вся вышла. Но делать было нехуй. Губа кое-как объяснил как эту мясорубку завести, кура пальцами тыркать и где тут руль. Он помог мне тронуться и тут же вырубился. Я решил ехать на одной передаче – всё равно эти клоуны в отключке, а без них нереально разобраться в электронике этой механизированной убийцы. Светила луна, дорогу почти видно. Губа тревожно храпел, иной раз заглушая рёв Бэллочки. Егор иногда, не открывая глаз, плевал в окно. Всё бы хорошо, но окно было закрыто. Трахтор ехал вдоль какого-то оврага. Вдруг Егор открыл глаза и сквозь заплёванное стекло увидел смутные очертания обрыва:
– Дамбабля! На песдетс!!!
Губа вскочил и, схватившись обеими руками за какой-то рычаг, с хрустом вдавил педаль тормоза в пол. Это он так думал. На самом деле, он со всего маха впечатал своим обфаршмаченным кирзачом мою ногу в пол. Я заорал. В кабине трахтора стояла полная неразбериха! Все чего-то дёргали, нажимали, голосили в полный рост… Бэллочка, заорав голосом Булановой и визжа какоё-то хуйнёй в своих недрах, резво вильнула жопой и спрыгнула в овраг. Далее я наблюдал всё как в замедленной съёмке. Точнее, вначале мой мозг выполнил дефрагментацию – перед глазами промелькнула вся моя жизнь – а потом я вошёл в буллет-тайм: перекошенное ебало Губы, Егор, орущий: «Нам песдетс!», небо, земля, небо, земля…
В общем, Бэллочка, кувырнувшись несколько раз через крышу, встала на колёса. Мы начали прислушиваться к себе: глаза моргают, нос чувствует запах навоза, уши слышат Буланову… Вроде живы. Первым очнулся Губа: он заученным движением руки выхватил из сапога отвёртку и мастерским ударом всадил её в магнитофон. Чё-то там коротнуло, и Буланова заглохла. Мы, не говоря друг другу ни слова, закурили. Руки тряслись, но они хотя бы тряслись! А, следовательно, жили! Мы так и сидели: молча курили и с облегчением вздыхая, любовались занимавшейся зарёй.
Егор плюнул в закрытое окно. И в ту же секунду дикий взрыв смеха разорвал в клочья девственную тишину маленькой деревеньки на границе Украины с Россией.
© Rumatik
Нужно отметить, что село находится в интересном географическом месте, отчего деревня получила несмываемый отпечаток на диалекте местных колхозников. Это всё ещё Россия, до Украины максимум километра два. В связи с этим, народ здесь говорит сугубо на русско-украинском языке с какими-то дикими вкраплениями мёртвых наречий. Достаточно послушать двух колхозников, обсуждающих недавнюю замену рессоры на комбайне – кома от неудержимого ржача обеспечена.
Второй момент: деревня имела шедевральное название Оглобля. Имя это не раз становилось причиной всяческих неприятных инцидентов. В районной пивнухе частенько случался жёский махач после примерно такой сцены: колхозник из соседней деревни видел оглобленца и радостно кричал ему: «О! Оглобля!». На что слышал ответ: «Кто оглох, бля? Я, бля, оглох нах???». Ну и понеслась…
Ладно, это всё лирика. Сама история начинается здесь. Так вот. Собрались как-то мы с корешами в Хохляндию на блядки, то бишь по бабам. Недалеко да к тому же экзотика. Своих-то, деревенских, переебли почти всех. А иные тупо не дали… Местный валенок по кличке Губа метнулся на разведку и ближе к вечеру доложил:
- Карочи, с нас гарючее, с них мясо! Шошлыки на прероде заебеним! Трое на трое гуляим. Всё как лучших домах Парижа: Вера, Нодежда и Любовь! Бугогага! Поибёмси!
Губа слыл яростным похуистом и безоговорочным ибланом. Его мозг сгнил ещё в далёком детстве, так и не успев сформироваться. Работал он трактористом на аццкой машине по имени «Беларусь». Благодаря своей ибланской беспечности, Губа частенько попадал в различные переплёты. Например, вёз он как-то доярок с фермы на своём говнорезе в телеге, навстречу две местные молодухи, Губа, естественно, решил выебнуцца, показать свой коронный трюк: с места по газам и трактор на двух задних колёсах рвёт вперёд – иногда метров 5 прохуяривал. Но тут Губа не учёл, что сзади телега. Рванул, трактор повело влево, потом резко кидает вправо, телега отрывается и улетает под задорный бабский визг в охуенный овраг. Хорошо хоть, что доярки обделались лишь лёгким испугом – даже страдающие старческими запорами излечились. Но с тех пор работницы соска и вымени стали шарахаться от Губы, а, заслышав звуки его аццкой машины, щемились по кустам.
Второй, подавший заявление на вступление в мини-отряд ёбарей-террористов, был Егор. Чувак беспесды ответственный во всех своих проявлениях: выпить любит, глумануть никогда не против, отжечь всегда готов. Ну, вот допустим: шёл он как-то раз ночью домой через кладбище. Притомилсо (хуле, пьяный), сел возле тропинки, прислонившись к оградке. Слышит – мужик идёт какой-то, поёт себе чего-то под нос, наверно, чтоб не так стрёмно было. Ну, Егор ничего лучшего не придумал, как спросить басом из кромешной тьмы: «Слышь, табачку не отсыпишь? А то мой чё-то отсырел…». Санитары мужика долго ловили… Короче наш человек. Ну, а третий, собсна, я – ничем не выдающийся распиздяй, алчущий любви и, что характерно, ебли.
Пешком идти как-то не мазово ни разу, поэтому решили ехать. Первое, что попалось нам на глаза, была небезызвестная чудо-машина по имени «Беларусь», любовно прозванная Губой – Бэллочка. На этом и порешили – ломимся на трахторе. Егор притаранил полбанки КэВээНа (Коньяк, Выгнанный Ночью), я выцепил из бабулиных запасов литруху огненной воды домашнего приготовления. Губа сказал, что он нихуя не принёс, мы ведь сожжём его честно спиженную солярку и ему пох, что ехать всего 2 километра и вообще нуивонах! Мы в Егором выёбывацца не стали, так как пойла вполне хватало, чтобы залить очи до полнейшего остекленения. С гиканьем запрыгну в Бэллочку, мы рванули в сторону Самостийной.
Надо сказать, что Бэллочку не зря называли аццкой машиной. Её пол был залит всякой пижнёй, солярой, тасолом, рассолом и прочим мазутом. Курить было опасно, но все забивали на это обстоятельство. Передачи мог переключать только фокусник – педали сцепления не наблюдалось, вместо неё торчала какая-то проволока, которую, по словам бортмеханика, нужно «хитро щурясь, мягко дёргать». На днях Губа прихуярил неебическими саморезами прямо к кабине козырный бонус – могнитахвон «Романтик-3», модель 1969 года. Поэтому ехали весело: музыка осипшими динамиками орала на весь хутор какую-то хуету голосом Тани Булановой. Так как в трахторе мы сидели втроём, а кабина в принципе рассчитана только на одного человека, то было невыносимо тесно. Я сидел, обнимая одной рукой трёхлитровую банку с КэВээНом, второй держал свою литруху, на моих коленях восседал Егор, он же дёргал проволоку. Причём делал он это строго по команде пилота: аццкий тракторист высунувшись по пояс из форточки на манер йобанного Эйс Вентуры (темень блядь, Бэлла растеряла фары ещё в позапрошлом году, когда Губа вхуячился на полной скорости в стог сена), орал пестни, подпевая Булановой, переодичеси втягивал голову в кабину и сорвавшимся голосом орал Егору прямо в летсо что-то типа: «Седьмую, сцуконах, повышенную!!!». Егор дёргал проволоку, Губа рвал на себя какую-то рукоятку, украшенную набалдашником в виде облезлого черепа, Бэллочка визжала и скрежетала поршнями (или что там у неё), на секунду притормаживала и тут же резко рвала вперёд, кидаясь навозом из-под колёс. Короче, передвижной ад на колёсах!
Подъезжая к населённому пункту с гламурным названием Мыколаевка, Егор неожиданно заорал нечеловеческим фальцетом:
– Дамбабля!!!
Я понял, что дело пахнет керосином. Дело в том, что Губа видимо собирался переехать реку по дамбе. А по слухам, дамбой это задроченное сооружение называлось чисто номинально, так как было убито вусмерть. Ездить по ней боялись – улететь в реку можно было, как делать нехуй! А Губе нассать на это! Он газует, горланит Иванушек Интернешинал, иногда выплёвывает мошек, залетевших в раскрытое ибало. Занят, короче.
– Дамбабля! Нам песдетс!!!
Губе пох! Он же подпевает Овсиенко, у него нет времени отвлекацца на всякую хуйню. Так продолжалось минут 10: Губа горланил пестни, Егор визжал: «Дамбабля-дамбабля!», «Нам песдетс!» и «Мы все умрём!». Как-то загадочно долго мы ехали… Я уже начал сомневаться в существовании мифической дамбы. Вдруг Бэллочка остановилась. Егор продолжал орать: «Дамбабля!», но Губа прервал его сакраментальной фразой:
– Чё ты вапишь, йобаный удмурт? Мы иё праскачили довно! Ищо до таго, как ты, паскуда, начал арать, распугивая ссаных выхухолей и сраных енотов!.. Вылазь нахуй – приехале.
Как бы в подтверждение его слов дверь Бэллочки внезапно открылась, и Егор выпал из кабины.
– Афтоматека, хуле! – констатировал довольный Губа.
Я резво покинул бетономешалку из преисподней, поставил пойло у трахтора и поковылял на ватных ногах в сторону ближайших кустов на предмет поссать. С шумом проламываясь через кусты и доставая на ходу йух, я вышел на небольшую поляну. На поляне был накрыт стол. За столом сидели дефки. Трое. Наши. От неожиданности я так и замер с йухом в руках.
– Ниплоха, – сказала одна, поглядывая в область моего паха.
– Быстрый какой… А может выпьим за знакомство? – спросила вторая.
Третья просто молчала. Хотя, глядя на неё, хотелось говорить самому, в основном всяческие милые непристойности. Ну, что сказать, у Губы губа не дура – дефки были зачотные.
Я вернулся к трахтору, отлил на колесо, и мы уже втроём вошли на поляну. Я устремился к костру – занялся шашлыками. Губа начал разливать КэВээН. Егор рассказывал страшную правду о том, как мы чуть геройски не сложили головы на подступах к Мыколаевке. Настало время тоста. Губа поднял стопку:
– Якщо людына нэ пье, вона або хвора, або падлюка…
– Чё? – хором поинтересовались дефки.
– Блиа, я ни понил, кто здесь хохлушки? Я ж па-вашиму пижжю! – возмутился Губа. – Ладна, пириважу: если чилавек ни пьйот, то он либа бальной, либа скатина. Далбайоп, прощи гаваря. Так чта выпьим за то, чёб на вашем жизниннам пути попадалсо тока пьющий народ!
– В меру пьющий… – поправила его Надежда. На это мало кто обратил внимание, и все радостно опрокинули рюмки.
Мы жрали огненную воду, жрали шашлыки, ржали и вскоре нажрались. Хуле, надо было приступать к тому, ради чего мы здесь и собрались! Дефки оказались смышленые:
– Сирожа, – это Надя типа к Губе так ласково. – Паедим к речке съездим вдваём?
– Ну так ёпти! – обрадовался он.
Через мгновение Бэллочка, протяжно взвыв, затарахтела к реке. Оставшиеся дефки, пошушукавшись с минуту, объявили нам, что мы идём к Любе на хату продолжать банкет: «А то здесь уже зябко как-то…».
Собрав все кастрюли, рюмки и прочую шашлычную ёбань, мы пошли к дому Любви. Егор подкатил к Вере, мне досталась хозяйка дома, чему я был несказанно рад, так как это и была та самая молчаливая особа, напрашивавшаяся на комплименты.
– Слушай, Люб, а пошли на сеновал? – предложил я ей.
– А чиво на синовал? У миня комнат с краватями на всех хватит. Дома нет никаво, утрам тока будут, – скромно, потупив глазки, ответила Люба.
«Хуяссе!» – пронеслось у меня в голове.
– Не… Ну… Так это ж романтика! Село там, сеновал, кузнец идёт нахуй и прочее… Короче, я же парень городской, мне по приколу попробовать на сеновале.
– Говно–вопрос! – сказала Любовь и очаровательно улыбнулась…
Вы когда-нибудь трахались на сеновале? Понравилось? Да не пиздите!!! Не, трахацца – это вообще, конечно, дело само по себе позитивное. Но на сеновале?!! Увольте нахуй! Скажите, что здесь хорошего? Полные трусы засушенного клевера и исколотые фпесду яйтса – это зоебись? Это я только позднее узнал, что нормальные (трезвые) люди берут с собой на сеновал сенонепробиваемый матрац и наслаждаются жизнью. Да чё там говорить, лоханулсо я жоско. Потом, правда, мы перебрались в хату и отожгли там как следует, но неприятный осадок всё же остался. Пришлось повторить отжиг.
Когда все заебались ебаться, я решил, что пора домой: Любкины родичи должны были подтянуться утром, а мне не очень-то хотелось знакомиться с потенциальными родственниками. Егор находился в прострации, то есть был в какаху. Едва успев протрезветь после ебли с Верой, он хлестанул стакан самогона и обмяк. Вытащив его к колодцу, я пару раз мокнул его башкой в ведро с ледяной водой, и он немного ожил:
– Где ебливый Губошлёп?
– Надю ебёт наверно…
– Где?
– У Нади наверно…
– В мы где?..
Короче, полный тупняк.
Выяснив, где живёт Надя, мы попрощались. По дороге не случилось ничего особенного, не считая небольшого инцидента с Жуком. Жук – местный пиздюк, который заёбывал моментально. Одно лишь его появление на горизонте означало окончательный и бесповоротный песдетс. Месяц назад он дембельнулся и поэтому пил горькую – праздник, хуле. Его дембельские замашки заебали всю округу, включая соседние колхозы. Услышав разъебайский голос Жука из темноты, Егор встрепенулся и насторожился. Из тумана вынырнул довольный ебальник Жука… и тут же нырнул обратно. Это Егор, не говоря ни слова, мощным ударом ноги в еблет, отправил Жука в глубокий нокаут. Поймав летсом ногу, дембель феерически размахивая руками и теряя тапки, совершил олимпийский кульбит в воздухе и вертолётом вошёл в оказавшийся рядом бурелом.
– Так будит проще… – со вздохом произнёс Егор, разглядывая торчащие из бурелома голые пятки Жука. – Заипёт сваими баснями пра то, как он гираически зощищал Ридну Батькивщину, пока мы тут самогон крУжками жрали.
Губу мы нашли в заблёванной Бэллочке, мирно стоящей у дома Нади. Выяснилось, что Губа, купаясь в лунном свете и наслаждаясь каждым мгновеньем, романтически отпердолил Надю прямо у реки, прислонив красавицу к берёзе. А потом, как истинный джентльмен, проводил её домой. Сел в трахтор и расслабился, впитывая приятную истому и прокручивая в голове недавние минуты блаженства. Короче, нажрался он как скот. Хотел просто перевести дух, перекурить, а получилось – пережрал. Ситуация была аховая: Губа в слюни, Егор в гавно, а я за рулём таких аццких машин не сидел. Да и боялся я её, Бэллочку эту. И, собсна, я тоже был не в лучшей форме – пьянь из башки ещё не вся вышла. Но делать было нехуй. Губа кое-как объяснил как эту мясорубку завести, кура пальцами тыркать и где тут руль. Он помог мне тронуться и тут же вырубился. Я решил ехать на одной передаче – всё равно эти клоуны в отключке, а без них нереально разобраться в электронике этой механизированной убийцы. Светила луна, дорогу почти видно. Губа тревожно храпел, иной раз заглушая рёв Бэллочки. Егор иногда, не открывая глаз, плевал в окно. Всё бы хорошо, но окно было закрыто. Трахтор ехал вдоль какого-то оврага. Вдруг Егор открыл глаза и сквозь заплёванное стекло увидел смутные очертания обрыва:
– Дамбабля! На песдетс!!!
Губа вскочил и, схватившись обеими руками за какой-то рычаг, с хрустом вдавил педаль тормоза в пол. Это он так думал. На самом деле, он со всего маха впечатал своим обфаршмаченным кирзачом мою ногу в пол. Я заорал. В кабине трахтора стояла полная неразбериха! Все чего-то дёргали, нажимали, голосили в полный рост… Бэллочка, заорав голосом Булановой и визжа какоё-то хуйнёй в своих недрах, резво вильнула жопой и спрыгнула в овраг. Далее я наблюдал всё как в замедленной съёмке. Точнее, вначале мой мозг выполнил дефрагментацию – перед глазами промелькнула вся моя жизнь – а потом я вошёл в буллет-тайм: перекошенное ебало Губы, Егор, орущий: «Нам песдетс!», небо, земля, небо, земля…
В общем, Бэллочка, кувырнувшись несколько раз через крышу, встала на колёса. Мы начали прислушиваться к себе: глаза моргают, нос чувствует запах навоза, уши слышат Буланову… Вроде живы. Первым очнулся Губа: он заученным движением руки выхватил из сапога отвёртку и мастерским ударом всадил её в магнитофон. Чё-то там коротнуло, и Буланова заглохла. Мы, не говоря друг другу ни слова, закурили. Руки тряслись, но они хотя бы тряслись! А, следовательно, жили! Мы так и сидели: молча курили и с облегчением вздыхая, любовались занимавшейся зарёй.
Егор плюнул в закрытое окно. И в ту же секунду дикий взрыв смеха разорвал в клочья девственную тишину маленькой деревеньки на границе Украины с Россией.
© Rumatik
Популярное
