Хамон. История поедания
Однажды, давным-давно, под высоким, южным небом, один человек весьма усатой, а, следовательно, испанской наружности, совсем пешком гнался за свиньей. Свинья была умная, верткая и стремительная, но и человек тоже был быстр и к тому же, голоден. И через некоторое время, несмотря на угрозы свиньи, пожаловаться в Страсбургский суд, которые она бросала в человека через плечо, человек поймал животное и томимый голодом и гневом, зарезал бедное животное в самое свинское сердце своей испанской навахой. Страсбургский суд остался без работы, а человек остался с телом свиньи.
Но тут возникла небольшая заминка. Испанский человек, когда гнался за свиньей, потерял все спички, зажигалки, огниво и газовый баллон, и теперь сидел перед телом свиньи грустный и глупый, и думал на испанском грустные мысли.
Пока в голове, под жарким солнцем бродили, кудрявились и генерировались разные идеи, человек задумчиво и не отдавая отчета своим рукам, разделал свинью на запчасти, посолил и развесил на дереве. И через некоторое время мясо, просолившись, завялилось в лучах жаркого солнца. Человек отрезал тонкий ломтик мяса, попробовал его и восторженно воскликнул: «Ехарная коррида! Да это же хамон, наваху мне в зад!»
Вот так родилось национальное испанское блюдо – хамон. А человека потом прозвали свиноедом и сторонились его всем племенем, кроме старого Хуана, который сторонился днем, а ночью вместе с ним, под самогонку из веселой саранчи жрал хамон и стеснялся.
…Прошло много-много сотен лет и вот, в наше время, буквально недавно, я купил хамон в испанском инет-магазине .
Хамон, оказался вещью сложной в освоении, но зато весьма недурственной в применении. Огромным бонусом для меня было то, что никто из домашних хамон не ел и поэтому мы с хамоном ежевечерне коротали время вдвоем.
Но пришел час и вяленая нога превратилась в страшную, обглоданную кость на которую, с осуждением и опаской поглядывали мои коты. Делать нечего, тем более нога, которую я за неимением подставки повесил посереди кухни, многих раздражала. А уж кость, которая свисала вниз на веселой веревочке сразу окунала зрителя в атмосферу подвалов старика Мюллера.
Утром в субботу я последний раз, под подозрительные взгляды котов, лизнул косточку и с тяжелым сердцем потащил ее к мусоропроводу. На душе было грустно. За месяц поедания хамона я уже сроднился с ногой и теперь не представлял себе как в одиночестве, без такого молчаливого и тактичного собеседника буду коротать вечера.
… Скрипнул, раззявив свою ненасытную пасть мусоропровод и я, последний раз кинув взгляд на обглоданного товарища, отправил друга в последний путь.
Тихо шелестя друг скрылся в вонючей дыре, а я скрылся за дверью квартиры.
… На следующее утро мне неотлагательно пришлось идти в магазин за пивом. По возвращению оттуда глаз заметил как крыльце бодрая старушка, открыв дверь мусороприемного помещения, выковыривала мусор, который жильцы накидали за сутки. Бутылки, которые не разбились, она отставляла в сторону, все остальное сортировала по одному ей понятному алгоритму.
Внезапно шуршание стихло и, разорвав утреннюю тишину, раздался нечеловеческий вой. Что то среднее между «ЫЫЫЫ» и «ЭЭЭЭ» гудело и металось между домами, давя на уши низкими частотами и накрывая весь район. Так, наверное, выла бы Лада насилуемая БелАЗом.
«Интересно, кто же это так трогательно плачет» – Мелькнуло в похмельной голове.
Дикой, противовоздушной сиреной, «горестно плакала» старушка, которая с ужасом смотрела на торчащую из кучи мусора, обглоданную лично мной, ногу. За время своего путешествия нога успела обрасти прилипшими волосами, бумажками и прочим лохматым мусором и очень явно напоминала кадры из криминальной хроники. Судя по всему старушка криминальную хронику смотрела часто и вдумчиво.
… Было раннее утро весеннего воскресенья. Глядя на просыпающуюся природу хотелось жить, творить и любить, но вместо этого я, пытаясь перекричать старушку, объяснял ей, откуда во вверенном ей помещении взялась расчлененка.
Старушка немного успокоилась, но все еще недоверчиво смотрела на меня. Пришлось открыть бутылочку холодного пива, сделать освежающий глоток и, проводя окончательную, успокоительную терапию начать издалека: – «Однажды, давным-давно, под высоким, южным небом, один человек весьма усатой, а, следовательно, испанской наружности…»
Но тут возникла небольшая заминка. Испанский человек, когда гнался за свиньей, потерял все спички, зажигалки, огниво и газовый баллон, и теперь сидел перед телом свиньи грустный и глупый, и думал на испанском грустные мысли.
Пока в голове, под жарким солнцем бродили, кудрявились и генерировались разные идеи, человек задумчиво и не отдавая отчета своим рукам, разделал свинью на запчасти, посолил и развесил на дереве. И через некоторое время мясо, просолившись, завялилось в лучах жаркого солнца. Человек отрезал тонкий ломтик мяса, попробовал его и восторженно воскликнул: «Ехарная коррида! Да это же хамон, наваху мне в зад!»
Вот так родилось национальное испанское блюдо – хамон. А человека потом прозвали свиноедом и сторонились его всем племенем, кроме старого Хуана, который сторонился днем, а ночью вместе с ним, под самогонку из веселой саранчи жрал хамон и стеснялся.
…Прошло много-много сотен лет и вот, в наше время, буквально недавно, я купил хамон в испанском инет-магазине .
Хамон, оказался вещью сложной в освоении, но зато весьма недурственной в применении. Огромным бонусом для меня было то, что никто из домашних хамон не ел и поэтому мы с хамоном ежевечерне коротали время вдвоем.
Но пришел час и вяленая нога превратилась в страшную, обглоданную кость на которую, с осуждением и опаской поглядывали мои коты. Делать нечего, тем более нога, которую я за неимением подставки повесил посереди кухни, многих раздражала. А уж кость, которая свисала вниз на веселой веревочке сразу окунала зрителя в атмосферу подвалов старика Мюллера.
Утром в субботу я последний раз, под подозрительные взгляды котов, лизнул косточку и с тяжелым сердцем потащил ее к мусоропроводу. На душе было грустно. За месяц поедания хамона я уже сроднился с ногой и теперь не представлял себе как в одиночестве, без такого молчаливого и тактичного собеседника буду коротать вечера.
… Скрипнул, раззявив свою ненасытную пасть мусоропровод и я, последний раз кинув взгляд на обглоданного товарища, отправил друга в последний путь.
Тихо шелестя друг скрылся в вонючей дыре, а я скрылся за дверью квартиры.
… На следующее утро мне неотлагательно пришлось идти в магазин за пивом. По возвращению оттуда глаз заметил как крыльце бодрая старушка, открыв дверь мусороприемного помещения, выковыривала мусор, который жильцы накидали за сутки. Бутылки, которые не разбились, она отставляла в сторону, все остальное сортировала по одному ей понятному алгоритму.
Внезапно шуршание стихло и, разорвав утреннюю тишину, раздался нечеловеческий вой. Что то среднее между «ЫЫЫЫ» и «ЭЭЭЭ» гудело и металось между домами, давя на уши низкими частотами и накрывая весь район. Так, наверное, выла бы Лада насилуемая БелАЗом.
«Интересно, кто же это так трогательно плачет» – Мелькнуло в похмельной голове.
Дикой, противовоздушной сиреной, «горестно плакала» старушка, которая с ужасом смотрела на торчащую из кучи мусора, обглоданную лично мной, ногу. За время своего путешествия нога успела обрасти прилипшими волосами, бумажками и прочим лохматым мусором и очень явно напоминала кадры из криминальной хроники. Судя по всему старушка криминальную хронику смотрела часто и вдумчиво.
… Было раннее утро весеннего воскресенья. Глядя на просыпающуюся природу хотелось жить, творить и любить, но вместо этого я, пытаясь перекричать старушку, объяснял ей, откуда во вверенном ей помещении взялась расчлененка.
Старушка немного успокоилась, но все еще недоверчиво смотрела на меня. Пришлось открыть бутылочку холодного пива, сделать освежающий глоток и, проводя окончательную, успокоительную терапию начать издалека: – «Однажды, давным-давно, под высоким, южным небом, один человек весьма усатой, а, следовательно, испанской наружности…»
Популярное
