Степан Кулик - Операция «Wolfsschanze» Книга 3

Седой туман не спешил оставлять захваченные с ночи позиции, продолжая клубиться в траншеях и ходах сообщений, смешиваясь с дыханием дремлющих солдат и становясь от этого только гуще. Даже сизый табачный дым в сравнении с ним казался легким и прозрачным.

Отсыревшие шинели давили на плечи, как при полной выкладке… не столько согревая, сколько давая шанс не замерзнуть окончательно. Одно радовало – накрыло не на марше. И не было нужды вытаскивать пудовые сапоги из раскисшей, липкой глины. А вещмешок с нехитрыми солдатскими пожитками не мозолил спину, а позволял устроиться на дне окопа хоть с каким-то удобством. И винтовка, что с каждым пройденным километром становится тяжелее как минимум на кило, не висела на плече, а стояла прислоненная рядом.

Но все эти невзгоды можно вытерпеть. Главное, пока туман не развеется, вражеская артиллерия не будет стрелять. А без артподготовки англичане в атаку не пойдут. Значит, еще какое-то время никого не ранят и не убьют. Можно подремать, покурить, написать домой о том, что приснилось или только что вспомнилось… Прямо сейчас, не откладывая. Потому что на войне не у всех бывает «потом». И солдат, дрожащих от холода в потемневших от влаги серых шинелях, совсем не радовал близкий восход и теплые лучи солнца. Потому что вслед за ними в окопы вернется не счастливая жизнь, а безжалостная смерть…

Дверь землянки открылась, и из нее выглянул штабс-фельдфебель Отто Хейниц. От сырости у него ныли зубы, и это не придавало благодушия его и без того лютому нраву. Штабс-фельдфебель огляделся по притихшей траншее, выискивая взглядом вестового. Ефрейтор Шикльгрубер, как всегда, держался отдельно. Он и сейчас дремал, выбрав себе уютное местечко в запасной пулеметной ячейке и пристроив под тощий зад не вещмешок, а пустой ящик от патронов.

– Адольф! – окликнул его Хейниц.

Ефрейтор вскочил не просыпаясь, даже глаз не открыл. Только пышные кайзеровские усы встопорщились на худощавом, словно чуть сплюснутом с боков лице.

– Я здесь!

– Пулей во вторую роту третьего батальона! Скажи обер-лейтенанту Вайсбергу, что господин оберет хочет его видеть! Немедленно!

– Яволь!

Ефрейтор привычно метнулся по траншее налево, как делал не один десяток раз до этого. Скорее всего, так окончательно и не проснувшись. Неподалеку от городка Маркуен в провинции Hop-Па-де-Кале их полк стоял уже второй месяц, и вестовой наизусть знал маршрут до любого штабного блиндажа, включая ротные.

Днем, когда передовая простреливается, Адольф не стал бы рисковать, но сейчас, в такой туман, петлять ходами сообщений, спотыкаясь о ноги дремлющих солдат, не было смысла. Ефрейтор выпрыгнул из траншеи и рванул наискосок, прямо через поле неубранного ячменя – почерневшего, поникшего к земле полупустыми, но по-прежнему усатыми колосьями. Если и обмолотят их осенью восемнадцатого года, то только минами и снарядами… на которые войска Антанты не скупятся.

В траншею Шикльгрубер спрыгнул почти у самого штабного блиндажа, откозырял часовому и постучал в дверь. Внутри сперва кто-то испуганно пискнул, а потом мужской бас недовольно прорычал:

– Кого черт принес в такую рань?

Обер-лейтенант, двадцатипятилетний двухметровый рыжий верзила, пользовался успехом у санитарок и не отказывал себе в непритязательных удовольствиях. Воевал не первый год. Прекрасно знал, что в такую погоду о вражеском наступлении можно не беспокоиться. И что начальство не стучится, прежде чем войти – тоже.

– Виноват… – ефрейтор не стал открывать дверь. Доложил так, глядя на неплотно пригнанные доски. – Господин оберст… просит вас незамедлительно прибыть на командный пункт.

Конечно же, полковник фон Бок никогда и никого чином ниже генерала ни о чем не просил, но зачем конфузить офицера перед дамой. Обер-лейтенант Вайсберг оценил поступок вестового правильно и по-своему отблагодарил:

– Хорошо. Сейчас иду… Подожди здесь.

Обязанности вестового считались на фронте самыми опасными. Бегать от траншеи к траншее с депешами и пакетами, в любое время суток, несмотря на обстрел, весьма рискованно. Война никого не щадит, но вестовые гибли чаще других. Так что задержав ефрейтора, обер-лейтенант предоставлял ему возможность отдохнуть.

Впрочем, Шикльгрубер и сам бы не торопился обратно. Обычно, если вручение пакета или распоряжения не сопровождалось приказом: «Одна нога там, а другая здесь. По исполнению доложить!», Адольф разрешал себе забиться где-нибудь в укромном местечке и полчаса – час, в зависимости от обстановки, никому не показываться на глаза.

Собственно, это была одна из причин, по которой он вызвался добровольцем, когда набирали штат вестовых. Эта должность, не пользующаяся популярностью у солдат из-за повышенной смертности, позволяла не тянуть лямку вместе со всеми, а держаться особняком, выкраивая время для того, чтобы помечтать и пофантазировать. Особенно нравилось честолюбивому ефрейтору воображать себя главнокомандующим германских войск. Непобедимых и сокрушительных..

Выждав минут двадцать после ухода обер-лейтенанта, Шикльгрубер не торопясь отправился обратно в штаб. Все так же, поверху. Туман к тому времени уже немного разошелся, но все же недостаточно для прицельного обстрела. Особенно если корректировка огня велась с воздушного шара.

– Где тебя черти носят?! – вызверился на вестового штабс-фельдфебель. Но так, без особой злости, для порядка. Отто Хейниц служил давно и понимал, что на войне у каждого свои привилегии. – Держи пакет. Приказано доставить в первый батальон. И не потеряйся там до обеда. Мухой обратно! Похоже, что-то затевается…

Адольф кивнул и побежал – теперь в другую сторону. Выбираться из траншеи больше не рискнул, так что пришлось потолкаться среди солдатни. Самому ругать нерасторопных, чтобы поскорее убирались с дороги, что не так-то просто сделать на скользкой глине, и – выслушивать не менее «теплые» эпитеты вслед.

Пакет он вручил майору Брюмеру лично в руки и хотел было повернуть обратно, но как раз в этот момент заговорила артиллерия объединенных союзных войск Антанты. Сперва неуверенно, словно загрохотали пустые бочки, катясь с опрокинувшейся телеги, – англичане пристреливались. Но как только взвились первые султаны из огня и земли, обозначая цель, орудия заговорили во весь голос.

Крупнокалиберные снаряды неслись с запада с басовитым, шмелиным гулом и, соприкасаясь с землей, заставляли ее вздрагивать и стонать, осыпая линии траншей осколками и комьями глины. Потом чахоточно закашляли минометы, натужно стараясь забросить смертельный заряд прямо в немецкие окопы.

– Скоро пойдут… – негромко проворчал скорчившийся рядом с Адольфом пожилой капрал с накинутым поверх шинели когда-то белым, а сейчас изгвазданным в глине фартуком. Брадобрей или из кухонной обслуги.

Шикльгрубер согласно кивнул. Да, именно так все и происходило. Обстрел, атака, затишье… Санитары стаскивали и эвакуировали раненых. Подходило пополнение… Солдаты занимали позиции, а спустя день или два все повторялось. Или то же самое проделывали австро-венгерские и германские войска. С единственным отличием – после собственной атаки трупов и раненых было во много раз больше. А линия окопов при этом не передвигалась ни в одну, ни в другую сторону даже на пару метров. Словно замерла, обрамляя ничейную полосу, именуемую не иначе, как мертвой землей.

Но приготовившиеся к отражению атаки немцы ошиблись. На этот раз англичане не полезли из окопов. Вместо них заговорили мортиры, и на траншеи германских войск посыпались похожие на дымящиеся консервные банки химические снаряды.

– Ахтунг! Газы! – полетели во все стороны встревоженные приказы командиров. – Надеть маски!

Глядя на сивое облако, стелящееся по дну траншеи и уже добирающееся до его ботинок, Адольф, торопливо дергая клапан подсумка, достал противогаз и натянул на голову. Судя по тому, как медленно дым поднимался, англичане снова применили хлор. Не самое опасное вещество, главная неприятность которого заключается в том, что он накапливается внизу, заставляя солдат высовываться из окопа под пули. Но если противогаз исправен, а траншеи оборудованы так, что могут быстро вентилироваться – ничего страшного. Влага сделает свое, превратив ядовитый газ в соляную кислоту, которая впитается почвой, практически не причинив вреда. Разве что срок носки ботинок немного сократится…

И тут Адольф почувствовал легкую резь в глазах и пощипывание в носоглотке, что могло свидетельствовать только об одном – хлор проникает под лицевую маску. Но как? Почему? Ефрейтор, забыв об опасности, вскочил на ноги, чтобы подняться повыше над облаком. Провел руками по противогазу и неожиданно для самого себя нащупал кончики усов. Его гордость разрослась так, что не поместилась под маской, а торчала наружу – предоставляя тем самым лазейку для газа.

«Чертовы усы! – Шикльгрубер привстал на цыпочки. – Останусь жив, сбрею под ниточку! Кайзер может себе позволить любое украшение, а для простого солдата это непозволительная роскошь».

Возможно, Адольф подумал бы что-то еще, но тут его взгляд упал на нейтральную полосу. Англичане тихо, словно подкрадывались к логову зверя, шли в атаку. И до передней линии траншей им оставалось не больше сорока-пятидесяти шагов.

Шикльгрубер не долго раздумывая схватил чью-то винтовку, передернул затвор и выстрелил в сторону врага. Видимо, приближение противника заметил не только он, потому что нестройная ружейная пальба послышалась с разных мест, вот только на слаженное отражение атаки это мало походило.

Англичане, поняв, что обнаружены, дружно заорали «ура!» и перешли на бег. Где-то неподалеку одиноко застрочил пулемет, но в большинстве своем немецкая линия обороны молчала. Слишком внезапной оказалась атака для людей, еще не снявших противогазные маски. А потом солдаты стали бросать оружие и выпрыгивать из траншеи…

– Отступаем! Отступаем! – орали они дружно, словно старались придать этим воплям силу приказа.

Может, подействовало, а может, по иной причине, но ефрейтор Шикльгрубер не стал изображать из себя героя – бросился прочь вместе со всеми.

И тут германцев ждал очередной неприятный сюрприз. Не зря англичане так точно пристреливали артиллерию. Вся полоса между первой и второй оборонительными линиями буквально взорвалась под ногами убегающих солдат.

Один из снарядов разорвался настолько близко, что Адольфа подхватило взрывной волной и бросило на чей-то искалеченный труп. При этом ефрейтор сильно ударился головой о приклад валяющейся рядом винтовки и потерял сознание…

Удар оказался не слишком сильным, и очнулся Шикльгрубер довольно быстро. Голова гудела, в глазах стоял туман. Хотя и не такой густой, как утром или от ядовитого облака. Так что когда Адольф встал на ноги, ему вполне хватило четкости зрения, чтобы увидеть наведенный на себя карабин.

Рядовой Генри Тенди какое-то время смотрел сквозь прорезь прицела на контуженого немца, и на мгновение нечто вроде жалости к этому обессиленному, явно раненому человеку промелькнуло во взгляде британца. Он даже начал опускать ствол… но уже в следующую секунду, все же вспомнив, что перед ним враг, Тенди вскинул карабин и выстрелил.

Пуля вошла точно в грудь Адольфа Шикльгрубера. И серая пелена перед его взором сменилась непроницаемо черным холстом, на который так хорошо ложится белая гуашь…

Часть первая

«Пускай судьба забросит нас далеко, пускай!..»

Глава первая

Солнце уже неторопливо сползало в закат, тогда как жара, казалось, только усиливалась. Словно не сентябрь-месяц перелистывает страницы календаря, а стоит самая что ни на есть середина июля. Раскаленная за день земля дышала зноем не хуже хорошо протопленной печки – хоть портянки суши, хоть гороховый концентрат запаривай.

Корнеев расстегнул вторую пуговицу на мундире и еще раз с недоумением огляделся.

Капитан Малышев, старшина Телегин, лейтенант Гусев, майор Петров и оба летчика, капитан Гусман и штурман лейтенант Колокольчиков, – одним словом, все, кто вошел вместе с подполковником в тот загадочный «лифт», обнаруженный в подземном переходе польского замка, сейчас лежали в скудной тени, отбрасываемой отвесным утесом, и мало-помалу приходили в себя.

Николай и сам еще ощущал себя… как бы не полностью. Голова на месте и даже мысли какие-то ворочаются, а вот желания вскочить на ноги или хотя бы попытаться сесть – не возникает. Зато во всем теле появилась вязкая, тягучая лень, как у заснувшего на солнцепеке и перегревшегося курортника. Слабость такая, что берите меня за ноги и тащите, куда пожелаете, – словом не обмолвлюсь… Нехорошее, прямо скажем, состояние. Даже на отдыхе… И уж тем более на войне.

Корнеев сделал усилие и перекатился поближе к скале, в тень. Потом сел, опираясь спиной на прохладный камень… Утес придавал уверенности и ощущения реальности.

Подполковник посидел несколько секунд с закрытыми глазами, чувствуя, как силы возвращаются в изнуренное тело.

– Эй, что за ерунда?.. – подал голос Андрей Малышев. Попытался встать и со стоном опустился обратно. – Не хило нас приложило… Ноги как ватные…

– Не дергайся. Скоро пройдет…

– Понял, командир. А чего случилось-то? Ощущение как после контузии. Котелок бурлит, но не варит.

– Пока сам не очень понимаю…

Придерживаясь руками за скалу, Корнеев с трудом встал. Прямо, метрах в тридцати, по другую сторону неширокого асфальтированного шоссе, начинался подъем на гору. Не слишком высокую, зато неприветливую, каменистую, только густо прикрытую зеленью кустарников и зарослями причудливо изогнутых ветрами, разлапистых кедровых сосен.

Правее от утеса, шагах в десяти, сползал к воде усыпанный крупной галькой и небольшими валунами обрыв, весьма крутой и непривлекательный. Хотя, если сильно припрет – так сказать, по большой нужде, можно попытаться спуститься. Внизу – изумрудные волны с тихим шелестом накатывают на берег, чайки носятся над едва обозначенной зыбью – идиллия. Подполковник невольно снова подумал о курорте.

С трудом оторвав взгляд от моря, посмотрел налево. Эта картина тоже оказалась приятна глазу коренного одессита. Узкая полоска мыса длинным языком уходила в море, удерживая на самом кончике маяк, похожий на точеную фигурку шахматной королевы. Белой…

– И все же это не Рио-де-Жанейро… – пробормотал Николай.

– Что говоришь, командир? – Малышев уже тоже сумел подняться. – Мы, случаем, не в Одессе? Это же море, да?

– Море, – кивнул Корнеев. – Я даже больше скажу, Андрюха. Это Черное море. Его запах ни с какими иными не спутать. Вот только чужое оно здесь… Не наш это берег.

– Уверен?

Вместо ответа Николай показал на солнце. Но Малышев не понял. Пришлось объяснить:

– Море на восток от суши. А должно быть на юге. Теперь соображаешь?

– Я понял, – кивнул тот. – Стало быть, мы либо в Румынии, либо в Болгарии?.. – потом подумал и прибавил: – Или все-таки на восточном побережье Крыма.

Тем временем стали приходить в себя остальные. Как водится в таких случаях, удивленно переговариваясь и осматривая друг друга.

– Все целы?

– Так точно, – доложил Малышев как заместитель командира группы. И прибавил, вспомнив, с чего все началось: – А не хило мы на лифте прокатились. Из польских болот на солнечный берег, да?

Корнеев задумчиво покивал. Не нравились ему ни высота солнца, ни обилие зелени. Совершенно не осенний пейзаж. Даже для южных широт…

– Группа, внимание. Всем осмотреться и привести себя в порядок. До выяснения обстановки продолжаем считать, что находимся на вражеской территории. Старшина Телегин, займите наблюдательный пост на склоне горы. Майор Петров, проводите старшину и проверьте склон насчет мин. На всякий случай. Старший лейтенант Гусев, вы говорили, что владеете навыками альпинизма?

– Так точно.

– Подняться сможете? – Николай указал на утес за спиной.

– Надо посмотреть…

– Посмотрите. И лучше со стороны, противоположной маяку. Он хоть и далеко, но если в оптику…

Корнеев не стал продолжать. В группе почти одни офицеры, и все воюют не первый год.

– Лейтенант Колокольчиков, капитан Гусман, подстрахуйте…

– Есть.

Корнеев посмотрел на часы. Девятнадцать сорок. Что ж, можно и об ужине подумать. А перед этим произвести досмотр вещей личного состава на предмет имеющихся запасов. Он уже собрался отдать соответствующее распоряжение Малышеву, когда услышал негромкий стон.

– Тихо… – подполковник поднял руку. Прислушался, но стон не повторился. – Кто-то еще слышал?

Летчики и Андрей только молча переглянулись. Во взглядах – вопросы… Николай требовательно прижал палец к губам, потом поднес к уху, повел вокруг и поднял вверх: «Молчать и слушать!»

Секунды сбегали одна за другой, но кроме шелеста прибоя, криков чаек и шуршания камешков, сбрасываемых лезущим наверх Гусевым, ничто не тревожило тишину.

Подполковник досчитал до сорока, и когда совсем уж убедил себя, что стон ему почудился, тот раздался снова. Совсем слабый, но вполне отчетливый. И в этот раз его услышал не только Корнеев. Гусман и Малышев одновременно дернулись в ту же сторону.

– Стоять… – шепотом приказал полковник. – Андрей, ты вон оттуда зайди. Только аккуратно. Перед маяком не отсвечивай… Товарищи летчики, у вас свое задание. Выполнять.

Дождался ответных кивков и только после этого, пригибаясь так низко, как только мог, чтобы не опуститься на четвереньки, выглянул из-за утеса.

Сперва Корнеев не заметил ничего интересного. Каменная глыба, в тени которой очнулась разведгруппа, стояла особняком, свалившись с горы в незапамятные времена, но до моря так и не докатившись. А за ней как раз начинался мыс. Ровный, словно отшлифованный. И от утеса до белокаменной башни маяка на нем не было ни рытвинки, ни горбочка… Усыпанная мелкой галькой взлетная полоса, а не мыс. На такой не то что человеку – черепахе негде затаиться. Только дренажная канава у обочины и обратная сторона скалы. Куда отправился Малышев…

– Андрей, что у тебя?

– Никого… – Малышев отозвался буквально в паре шагов. Вот-вот из-за угла покажется.

– Что за чертовщина? – Корнеев почесал затылок. – Эй! Кто здесь? – позвал негромко. В общем-то не особенно рассчитывая на ответ.

Еще несколько секунд стояла тишина, а потом голос отозвался. Далеко… Метрах в двадцати от утеса. И скорее всего из канавы.

– Я здесь… – невидимый человек говорил тихо, но по-русски. – Вы кто такие?

– Подожди, браток. Сейчас поможем…

– Нет! Не приближайтесь… На маяке снайпер!

– Разберемся…

Корнеев, сделав крюк так, чтоб его все время заслоняла скала, подошел к канаве, лег на дно и пополз по-пластунски. Дренажная канава была не очень глубокой, но все же если наблюдатель не знает, куда смотреть, то вряд ли заметит.

Неизвестный лежал ничком. А по маскхалату на спине расползлось большое темно-бурое пятно.

– Крепко тебя зацепило, браток. Ну, ничего… Помощи дождался, значит, будешь жить.

– Это вряд ли… – незнакомец даже не попытался поднять голову. Видимо, берег последние силы. – Кто вы? Откуда здесь?

– Да, похоже, мы с тобой одной крови, браток. Фронтовая разведка. Майор Корнеев… – в последнюю секунду Николай понизил себя в звании. Решив, что полковники за линией фронта встречаются реже, чем генералы в Кремле. – Погоди, сейчас я тебя к нашим подтащу. А там перевяжемся и поговорим.

– Постой, майор. Сперва дело. Я – мичман Черноморского флота Иван Стаднюк. Наша группа должна была встретить здесь проводника и обеспечить работу маяка. Но не получилось… Мы напоролись на засаду. Не знаю, предательство или случайность… винить некого. Проводника нашего, он же смотритель… румыны расстреляли. И потушили маяк! А этой ночью запланирована высадка десанта… Понимаешь, майор? Ночью флотилия пойдет… на мели и скалы… Еще чуток ветра… и от батальона даже сводного взвода не составишь. Место ведь нарочно такое выбирали… где никто не ждет… Братишка, я не знаю, какое у вас задание, но прошу тебя… зажгите маяк. Хоть на несколько минут… Корабли выйдут на траверз ровно в первом часу после полуночи.

– Хорошо. Я понял тебя, мичман Стаднюк. А теперь, Иван, помолчи и держись… Я тебя вытащу.

– На маяке примерно отделение румын… Снайпер на дереве… На чердаке дома – пулемет… Подходы со стороны моря заминированы… – едва слышно пробормотал мичман. По его телу пробежала короткая конвульсия, и разведчик затих.

– Не смей! – Корнеев ухватился за капюшон маскхалата и изо всех сил пополз обратно. Считая каждый метр как биение сердца. – Держись, братишка! Еще немного, еще чуть-чуть…

* * *
Увы… С таким ранением не выживают. Снайпер не промахнулся. Удивительно, как мичман вообще столько времени продержался. Судя по состоянию раны, подстрелили его еще утром, часов десять тому.

– Такие вот дела, товарищи… – закончил объяснять ситуацию группе Корнеев. – Мы по-прежнему не располагаем данными о месте, где очутились, и не имеем возможности связаться со штабом. Поэтому будем действовать по обстановке. А поскольку это не наше задание, приказывать не буду, пойдут только добровольцы.

– Командир, да хватит тебе, – не слишком вежливо оборвал Николая Малышев. – Кажется, все давно предельно ясно. Нет здесь тех, кто сомневается. Давай по существу. Но если тебе так больше нравится, то в конце приказа можешь добавить: «пожалуйста»…

Последнее слово капитан выделил такой насмешливой интонацией, что от улыбки не удержался никто. В том числе и Корнеев.

– Добро, братцы… Замнем для ясности и обсудим, как обеспечить работу маяка. У кого какие мысли?

– Подобраться к нему засветло не получится, а в темноте вполне возможно напороться на мины, – первым отозвался Гусев. Не считая летчиков, в «Призраке» он был самый младший по совокупности звания и боевого опыта. – Если заминировали пляж, то почему не поставить пару штук и со стороны суши? Десятка растяжек вполне хватит, чтобы запереть мыс.

– Согласен, – поддержал Гусева сапер. – Темноты ждать нельзя. Предлагаю подойти по воде и попытаться сделать проход. Если на маяке румыны, можно рассчитывать, что караульная служба у них так себе. Да и чего им опасаться – днем все вокруг как на ладони. А вот когда стемнеет…

– Рискованно, – не согласился Малышев. – Сколько отсюда до объекта? Километра полтора, не больше. Ползком за час подберемся. Кузьмич первый, сапер следом… Будем осторожничать – еще час кладу сверху. Темнеет так, чтобы наблюдателя не опасаться, после десяти. Получаем резерв времени ровно час. Неужто за шестьдесят минут не снимем охрану и не включим маяк?

– Поддерживаю Андрея, – кивнул старшина Телегин. – С моря подойти, кажется, проще. Но и фронт в той стороне. Нет-нет да и глянут с опаской. Зато с материка они к себе точно никого не ждут. Правда, я бы на их месте ночью прожектор на сушу направил. С моря не видно, зато самим – как у Христа за пазухой.

– А вы что скажете? – Корнеев посмотрел на летчиков.

Петруха молча пожал плечами, предоставив отвечать Гусману. На то он и первый пилот, чтобы принимать решения за весь экипаж. Яков и ответил:

– Черт его знает. Наше дело – отбомбился и домой… – развел руками капитан. – Разведка по другому ведомству проходит. Но я так смекаю, товарищ подполковник, румыны здесь надолго засели, верно? В смысле объект под охраной. А дыма над печной трубой не вижу…

– И что из этого следует?

– Ну, кушать-то им надо? Особенно когда солдат много, а делать им, в общем-то, нечего. И если сами не готовят…

– Так-так… – Корнеев заинтересованно поглядел на Гусмана. – Продолжай, Яков.

– Я о полевой кухне подумал… Шанс, что она сюда вечером припрется, не очень большой, и все-таки сбрасывать со счетов не стоит. Маяк – явно не самый важный объект в этом районе. И если тут не противодиверсионная группа засела, а всего лишь одно из отделений батальона охраны тыла… штаб которого еще неизвестно за сколько километров отсюда… то, пока повара по всем точках пищу развезут…

– Совсем не глупая мысль, – хмыкнул Николай. – Но это уж как повезет. Примем вроде запасного варианта. Рабочий – ждем темноты и попытаемся пройти напрямую. Кстати, а что у нас с запасами провизии? Самим-то перекусить найдется чем?

Подполковник хотел придать словам шутливый оттенок, и раздавшееся урчание как нельзя лучше поспособствовало этому.

– О, вовремя… Не понял, чей живот отреагировал первым, но бурчит, как трактор.

– Это и есть трактор, командир.

Корнеев уже и сам понял допущенную оплошность. Действительно, звук, который он принял за урчание живота, доносился издали и приближался.

Дорога, идущая мимо маяка по берегу моря, у подножия выгибалась подковой, один конец которой прятался за горой. И именно оттуда доносилось неторопливое тарахтение слабосильного дизельного мотора.

Николай вскочил, как подброшенный.

– Группа, слушай приказ! Захватить транспорт раньше, чем он появится на прямой видимости с маяком. Действовать быстро и без стрельбы! В общем, как всегда… Кузьмич, Андрей! Давайте по склону, остальные – за мной!

Малышев и старшина Телегин быстро перебежали через шоссе и скрылись в сосновых зарослях. Даже ветки не дрогнули… А Гусев, Петров и летчики кинулись догонять Корнеева, который старался добежать до поворота раньше, чем из-за него покажется трактор. К счастью, утес очень удачно перекрывал обзор засевшим на маяке румынам именно на этом участке.

Пробежав по шоссе метров сто, Корнеев остановился. Тарахтение мотора раздавалось совсем близко, вот-вот трактор покажется.

– Петров! Гусев! Изображаете пленных. Ремни и пилотки снять. Руки за спину… Колокольчиков – впереди колонны. Гусман – замыкающий. Вперед, шагом марш…

Сам Корнеев занял место сбоку. Таким образом он шел почти по середине шоссе, а «конвоиры с пленными» – по обочине.

Вовремя. Только-только успели построиться, даже роль как следует не прочувствовали, а из-за поворота, сопя и попыхивая, выполз серенький, невзрачный «Фарман», тянущий полевую кухню. За рулем старенького трактора, выпущенного не позже конца двадцатых годов, восседал упитанный капрал в грязно-коричневом обмундировании.

Увидев на дороге неожиданное препятствие, он тем не менее даже не подумал скинуть газ или принять правее. Наоборот, румын приподнялся, высунул голову в окно и проорал, перекрикивая тарахтение двигателя:

– Hei, germanii! Nu se pierd? Aici, Rom nia, nu Germania!

Он очень старался, чтобы его услышали. Поэтому сам ничего не замечал вокруг и не успел ничего понять. Да и почувствовать, наверное, тоже. Удар ножом под основание затылочной кости убивает мгновенно. Так добивают оглушенного быка на скотобойне. Очень удобно… А главное, не оставляет дыр и пятен крови на обмундировании.

Удар нанес старшина, запрыгнув на фаркоп, а Малышев, не теряя ни одной секунды, подскочил сбоку и потянул труп из кабины наружу.

– Трактор не останавливать! – распоряжался дальше Корнеев. – Китель убитого и пилотку мне. Старшина, оставайтесь на месте. Гусев, подай ему винтовку. Кузьмич – твоя задача пулемет. Андрей… – Капитан подавал китель, так что можно было не кричать. – Ты с лейтенантом держись позади кухни. Для двоих там хватит укрытия. Как только старшина выстрелит, отработайте по снайперу. Остальным не высовываться, пока не позовем. На вас охрана части секретной установки, которую мы унесли из лаборатории «Аненербе»… Ну, и о золотишке тоже не забывайте. Хватит на истребитель – назовите его «Призраком». В общем, действуйте по обстановке… если что. Старший – майор Петров. По местам!

Корнеев натянул китель повара поверх своего, даже не расстегивая. Как балахон. Все-таки что ни говори, а возле кухни служба если и не тетка, то уж наверняка не мачеха. Впрочем, если принять во внимание, что подполковник живой, а повар нет – утверждение спорное.

Николай нахлобучил на лоб пилотку, так что она едва к носу не сползла, пожалел, что это не фуражка, и залез в кабину.

Там первым делом опустил противосолнечные щитки. Подумал и пару раз плюнул на лобовое стекло, кое-как растер ладонью слюну. Получились весьма неопрятные и мутные разводы. Теперь снайпер, если посмотрит в прицел, вряд ли сможет разглядеть черты лица «тракториста», с которым он вполне мог быть знаком. А особых примет, типа усов или шрама через все лицо, у покойного не имелось.

Оглянувшись, Корнеев увидел только прикорнувшего на фаркопе старшину. Ни Малышева, ни Гусева позади кухни заметно не было. Даже тени их укладывались в общую… Впрочем, это уже не существенно. Вряд ли румынский снайпер столь наблюдателен. Старшина Телегин – да, тот мог бы заметить и подобную мелочь, но ведь не все выросли в тайге. Да и вид приближающейся полевой кухни сам по себе расслабляет, настраивая совсем на иные думы. Не хуже полуобнаженной девушки, выходящей из реки в лучах прожекторов…

Тут Корнеев вспомнил о Лейле, а следом и о Степаныче. Как они там? Живы ли?..

«Отставить! Не о том думаешь, Коля! – мотнул головою подполковник, понимая, что следующая мысль будет о Дашеньке. А это уж совсем ни к чему. – Соберись! Да и газку немножко подбавь… Меньше времени тебя разглядывать будут».

«Фарман» пыхнул дымком, неторопливо миновал утес, повернул левее и покатился прямиком к маяку.

* * *
Несколько наиболее проголодавшихся или изнывающих от скуки и безделья румын, что-то оживленно галдя, двинулись навстречу трактору. Это было совершенно некстати и не входило в планы Корнеева. Разве только как свидетельство, что дорога не заминирована. Так что подполковник включил самую высокую передачу и до упора вдавил в пол педаль газа. От такого обращения старенький трактор, который, наверное, со дня выпуска так не понукали, возмущенно выстрелил клубком черного дыма и аж подпрыгнул на месте, удерживаемый прицепной кухней.

К счастью, солдаты не посчитали это странным, а наоборот, весело расхохотались, расценив перегазовку как намек на то, что полевая кухня изо всех сил поспешает доставить бойцам ужин. Вот только силенок маловато.

– Mutare, Милош! – проорал кто-то, называя повара по имени. – Mutare!..

Это не смертельно, но теперь точно подъехать впритык к маяку не получится. Вблизи подмену раскроют сразу. И тем не менее еще пару метров можно выиграть.

Корнеев открыл дверцу и, не высовываясь, проорал одну из нескольких румынских фраз, которые обязан знать каждый уважающий себя бессарабский босяк. Весьма специфического толка… Грузин, к примеру, за такое оскорбление убил бы на месте. А эти – грязно-коричневые – только скорчились от смеха, похлопывая друг друга по спине.

«Ну, повеселитесь чуток… Перед смертью оно полезно. В гробу красивее смотреться будете. Пора!»

Корнеев резко вывернул руль и принял вправо так, чтобы трактор встал боком к окошку на фасаде домика смотрителя. При этом хотел сбить кого-то из солдат, для создания дополнительной суеты, но не получилось. Румын увернулся. Впрочем, суета при этом все же возникла. Даже больше ожидаемой. Разъяренные солдаты побросали винтовки и, матеря на чем свет стоит пьяного повара, полезли вытаскивать Корнеева из кабины. Всячески мешая друг другу…

Из-за их воплей подполковник даже выстрела не услышал. Увидел только, как дернулся кто-то в чердачном окошке. А в следующую минуту застрочили автоматы Гусева и Малышева.

Достали… Снайпер так и кувыркнулся вниз, словно переспелый плод. Зря он на грушу полез. Единственное дерево на всю округу, а он «гнездо» устроить решил.

И только теперь румынские солдаты опомнились, заметались по двору – кто пытаясь схватить оружие, а большинство – в поисках укрытия.

«Поздно, Федя, пить «Боржоми»!»

Корнеев спрыгнул с трактора и длинной очередью снял сразу троих – из тех, что больше других проучить повара хотели и далеко отбежать не успели.

Гусев бросился к дому смотрителя, заходя слева. Малышев метнулся под грушу. Старшина остался на прежней позиции, приняв упор на крышу кабины и выискивая цель.

Если тут отделение, то как минимум пятерых еще не хватало.

Четверых! Именно в этот момент Телегин выстрелил. А таежный охотник пули зря не тратит. Если нажал на спуск, значит, одним врагом меньше стало. На чердаке дома что-то загрохотало, как от падения пустой железной бочки, и ствол пулемета пропал из оконного проема.

Больше не думая о пулемете, Корнеев нагнулся к убитому румынскому солдату, взял у него из подсумка гранату и побежал к дверям дома. Присел сбоку, толкнул створку, выдернул чеку, выждал пару секунд и забросил гранату внутрь. Отпрянул под защиту стены…

Взрыв в закрытом помещении если и не убил вражеских солдат, то оглушил наверняка. Пока те не опомнились, Корнеев заскочил в дом и на всякий случай полоснул очередью. Потом отпрыгнул в сторону и, держа автомат наизготовку, огляделся.

В клубах оседающей пыли и крошева осыпавшейся с потолка штукатурки были видны тела всех остальных румын. Троих посекло осколками насмерть, четвертый еще дышал. Но по кровавым пузырям изо рта понятно, что не жилец. И для допроса тоже не годится. Николай поднял автомат, перевел его на одиночную стрельбу и пулей в грудь добил врага.

Потом вышел во двор.

– Кажется, все… Гусев, Кузьмич, осмотритесь вокруг. Андрей! Зови Петрова. Пусть поглядит вход в маяк. С румын станется заминировать…

– Есть.

Малышеву и бежать никуда не пришлось. Только рукою махнул. Сапер и оба летчика, как только началась стрельба, вышли из укрытия и смотрели в сторону маяка. Никому из них даже мысль не пришла, что операция по его захвату может сорваться.

Заметив знак, Петров тут же припустил со всех ног, понимая, что теперь его очередь. Летчики – задержались. А чего суетиться? Все идет по плану. Да и сундучок с сокровищами тяжеловат… С ним не побегаешь.

– Яша, а чего мы с ним тягаемся? – неожиданно спросил Колокольчиков. – Давай здесь оставим. Под скалой. Вон, гляди, какая симпатичная ямка. Присыпать немного, и все дела. Вряд ли нам на маяке дадут засидеться… А будем уходить – тогда и прихватим.

– Годится, – Яков Гусман питал особенное, унаследованное от предков почтение к изделиям из драгоценных металлов, но таскаться с этой тяжестью капитану тоже надоело. – Зарывай… А я схожу, о пище побеспокоюсь. Наши друзья разведчики воевать горазды, но под горячую руку вполне могут даже кухню взорвать…

Вход в маяк оказался не заминирован. Либо румыны были слишком уверены в своих силах, либо пожалели добротное сооружение. Свое же, не чужое. Это на советской территории они бы не задумываясь разнесли маяк до основания… только чтобы лишний пост не выставлять.

– Я наверх, – кинул Петров и вошел. Майору предстояло подняться на высоту семиэтажного дома, а это не минутное дело.

Корнеев прислонил автомат к стене дома и присел на корточки. Первую часть задания, принятого от геройски погибшего мичмана Стаднюка, группа выполнила.

– Вот это, я понимаю, фарт! И маяк взяли, и кушать подано… – Андрей хлопнул по плечу Телегина.

– Потому что наше дело правое, – проворчал Кузьмич, – и враг будет разбит.

– Это верно. А ну-ка, старшина, поглядим, чем румыны питаются…

– Известное дело, чем, – отозвался от кухни капитан Гусман, приподнимая крышку котла. – Солдатская каша во всем мире одинакова. Дробь шестнадцать… – и тут же сам себе возразил: – Не, братцы, не перловка. Кажись, мамалыга. Точно, чтоб мне с этого места не сойти. С жареным луком и шкварками. О! А вот за это отдельное спасибо! Гляньте!

Яков развернулся к товарищам, распахнув руки, как для объятий. На каждой висело по нескольку колец колбасы.

– Не знаю, из какого она мяса, может, и из конины… но чеснока точно не жалели.

– Хорошо, что нам не в поиск идти, – хмыкнул Телегин. – А то я даже отсюда запах чую.

– Как метко заметил Михаил Кузьмич, – хохотнул Малышев, – мы и так уже во вражеском тылу, стало быть, бояться нечего. Так что насыпай, Яша. Пожирнее да погуще… Можно с горкой.

– И то верно, – поддержал друга Корнеев. – Пора подкрепиться. Иван, возьми себе полкольца колбасы, отломи хлеба и дуй к пулемету.

– Командир, никого ж вокруг, – замялся Гусев. – Дай горячего пожевать. Которые сутки уже всухомятку.

– Угу, – кивнул старшина Телегин. – Румыны тоже думали, что они тут одни загорают.

– Не боись, Гусь! – поддел его Колокольчиков, встав рядом с кухней и похлопывая по столитровому котлу. – Мы все не слопаем. Оставим и тебе чуток…

– Отставить шутки.

Подполковник Корнеев знал эти моменты безудержного и как бы беспричинного веселья, овладевающего всеми выжившими после боя. Как и то, что прекращать его надо вовремя.

– Лейтенант Колокольчиков!

– Я.

– Наполнить котелки и вторым номером к пулемету.

– Есть…

В это время в дверях маяка показался взопревший Петров. Виктор тяжело дышал, все же бег по лестницам не самое легкое упражнение, и вытирал пот.

– Маяк технически исправен, командир. Топливо имеется. Можно зажигать в любую минуту.

– Вот и ладушки… Поздравляю, товарищи. Первую часть поставленной задачи мы выполнили. – Корнеев взглянул на часы. Стрелки показывали без четверти девять. – Капитан Малышев, организуйте питание личного состава. Всем оправиться. Почистить оружие. Можно курить.

Глава вторая

Хваленая мамалыга оказалась всего лишь недосоленной кукурузной кашей. Зато хорошо разваренной, горячей и щедро сдобренной шкварками. Так что все, кроме Корнеева, имевшего возможность отобедать в замке графа Соколовского, наминали так, что только за ушами трещало. По две порции как минимум. Может, и от третьей добавки не отказались бы, но старшина решительно захлопнул крышку.

– Правильное решение, Кузьмич, – одобрил Корнеев. – Сытое брюхо к науке глухо. А у нас еще непочатый край работы. Товарищи офицеры, есть мнение, что пропавшего повара станут искать. И примерно через час – полтора нам стоит ждать гостей. Какие у кого по этому поводу будут соображения?

– Пусть ищут, – Малышев отодвинул пустой котелок и лег на спину. – Кто ищет, тот всегда найдет. Не роту ж они за кухней пошлют? Максимум пару вояк на мотоцикле… или на велосипедах. А то и вовсе верхом прискачут. Я слышал, у них там до сих пор кавалерийские дивизии воюют. Иван их и снимет одной очередью. Надо только сказать, чтобы не спешил лейтенант, поближе подпустил…

– И вот тогда можно ждать роту, – проворчал Телегин.

– Согласен, – поддержал старшину Корнеев. – Причем в этом случае румыны припрутся гораздо раньше, чем мы зажжем маяк. А оно нам надо?

– А несчастный случай подойдет? – ухмыльнулся Петров.

– Есть идея?

– А вон, – Виктор ткнул пальцем в гору. – Могу организовать небольшой оползень. Аккурат на повороте. Не повезло повару, что поделаешь… Бывает.

– Годится, – одобрил предложение сапера Николай. – Сколько времени тебе для этого нужно?

– Забрать у румын с десяток гранат, дойти до горы, заложить и рвануть заряд, – пожал плечами тот.

– Ну так чего сидим? Вперед. Андрей, Кузьмич, подсобите майору. А я трактор подгоню.

– Командир, ты только сперва каши набери еще чуток, – Малышев говорил вроде в шутку, но при этом глаза его не улыбались. – Сомневаюсь, что с утра нам регулярное довольствие организуют.

– Есть сделать продуктовые запасы…

Корнеев сходил в дом смотрителя, взял с кухни ведро, самую большую кастрюлю и вручил их Гусману. Тот наполнил посуду доверху и поставил в тень, прикрыв полотенцем. Шутки шутками, а их и в самом деле никто кормить не будет. На войне оно всяко бывает, особенно в наступлении, но если имеется возможность, почему не озаботиться.

Кроме мамалыги с кухней приехало пятнадцать буханок хлеба и десять колец колбасы. На отделение. Значит, это не только ужин, но и завтрашний паек. Жаль харчи переводить, но если кольцо колбасы может на несколько часов задержать врага – то какие могут быть еще подсчеты!

– Яков, ты приберись тут чуток… – Николай взглядом указал на труп снайпера, который всего лишь оттащили в сторону. – Мало ли, – подполковник ткнул пальцем в небо, – пролетит кто-то мимо, и вся наша игра накроется медным тазом. А заодно и в доме тоже…

– Я понял. Сделаю.

Подполковник сел в кабину, развернул трактор и повел его обратно.

Место для оползня Петров выбрал так, чтоб не было видно с маяка. Несколько метров до поворота. Иначе у любого возник бы вопрос, почему охрана не пришла на помощь. Кстати, оттуда на север и северо-восток открывался чудесный вид на безлюдную степь вдоль побережья, а на западе возвышалась еще одна гора. Точь-в-точь такая же: крутобокая, каменистая и непригодная для строительства жилья… Исходя из чего можно было предположить, что в радиусе восьми – девяти километров нет населенного пункта, способного разместить серьезный гарнизон.

Значит, после того как румыны заметят, что маяк работает, у десантников и группы Корнеева будет не меньше часа до подхода основных сил врага. Будет время занять оборону или, наоборот, развернуть наступление.

– Два метра вперед и чуть левее… – распоряжался сапер. – Стоп! Все. Запихивайте повара в кабину и отойдите.

– Подожди, командир, – старшина Телегин быстро спустился с горки. – Один штрих остался.

Кузьмич перевернул мертвого румына лицом вниз, поднял с обочины увесистый булыжник и с силой ударил труп по затылку.

– Вот, теперь можно и в кабину…

Корнеев кивнул. Молодец старшина, вовремя подумал о следе от ножа. Не факт, что румыны стали бы тщательно осматривать мертвеца, но…

Вдвоем они быстро пристроили за руль еще не окоченевшее тело и отошли.

– Готово! Можно…

– Добро. Внимание! На счет три взрываю. Раз!.. Два!..

Майор как-то так исхитрился все устроить, что грохнуло не слишком громко. На маяке, может, даже не слышно было… Зато гора обиделась всерьез. На шоссе обрушилась настоящая лавина. Трактор снесло, как щепку. Кинуло набок и так протащило метров десять, до половины присыпав землей. При этом покойник очень удачно оказался подмят кабиной. Хотели бы нарочно так его пристроить, и то лучше не получилось бы. Пока полностью не откопают, ни о каком осмотре тела и речи быть не может.

– Отличная работа, майор, – похвалил Корнеев сапера. – Теперь, если что, тут только танком… О броневиках и прочей мелочи можно даже не думать. А разгребать завал – часа на три. Да и то… Нет, не стану я колбасу переводить. До темноты все равно не разберутся, а как маяк полыхнет – уже неважно будет, сам помер Гаврила или галушка задавила.

– Спасибо, товарищ подполковник. Обращайтесь. Люблю я это дело. С детства… Есть-пить не хочу, только б взорвать что-нибудь, – отшутился тот.

– Эх, гляжу я на вас, товарищи офицеры, и удивляюсь, – неодобрительно покачал головой старшина. – При больших звездах уже, да и по годам не пацаны, а право слово, как дети малые. Давно уж строить пора, а не взрывать…

Кузьмич махнул рукой.

– Николай, ты не возражаешь, если я здесь на отдых обустроюсь? Место хорошее… Хвоей пахнет. Природа опять-таки красивая. Я понимаю, для тебя лучше моря ничего и быть не может, а мне здесь нравится. Если на северный склон зайти – почти как дома…

Телегин продолжал все тем же мечтательным голосом вспоминать о тайге и сопках, а Корнеев отвел взгляд и мысленно обругал себя.

«Что-то ты, брат Николай, совсем распустился. Может, прав старшина – море расслабляет? Все равно, хоть два моря, а это ты должен был распорядиться наблюдательный пост выставить, а не подсказки ждать. Это мы только предполагаем, что вокруг никого, а полевую кухню пара солдат искать станет. И того, что прямо сейчас по этой дороге целая дивизия может менять позицию и мимо маяка пройдет, в расчет не берем».

– Конечно, Кузьмич… И в самом деле, чего туда-сюда бегать? Занимай позицию. Помощники нужны?

– Не… Они ж тайком подкрадываться не будут. Да и до полуночи всего ничего осталось… Вздремнуть толком и то не успею.

Положим, тут старшина не прав. В чем Корнеев тут же убедился, кинув взгляд на циферблат. Только-только десять миновало. А на войне каждая минута на счету. Не то что сотня… Но, здраво рассуждая, не должны румыны всполошиться преждевременно. Даже пропажу кухни можно объяснить дюжиной самых обычных причин, начиная с того, что повар решил покемарить пару минуток, а заснул крепче, чем рассчитывал… Здесь же не передовая, чтобы все время начеку быть.

– И все же, Виктор прав – строить пока рано. Майор, погляди, как нам еще один завал устроить, чтобы наверняка дорогу запереть. Позже… если понадобится. Взрывчатки хватит?

– Соберете все, что по подсумкам осталось, а дальше моя забота.

– Понял. Выбирай участок, гранаты сейчас поднесут.

* * *
Первым, как и следовало ожидать, разговор начал Малышев. Да, решение принял командир, но ведь с его подачи группа полезла в этот странный лифт. И теперь, когда выдалась свободная минута, не обсудить ситуацию было по меньшей мере глупо.

– Коля, ты как считаешь, где мы?

Корнеев пожал плечами.

– Знаешь, Андрюха, а мне как-то без разницы. Главное, здесь тоже бьют фрицев. А сотней километров левее или правее от направления главного удара – значения не имеет. Все в Берлине встретимся. Или ты по-другому считаешь?

– Нет, ты хорошо сказал. Правильно. Только… – Малышев замялся.

– Договаривай, коль начал. Чего печь колупаешь? Я тебя не сватаю.

– Понимаешь, мы рассуждаем исходя из предположения, что по-прежнему остаемся в своем времени, а если это не так?

– Ерунда, – фыркнул Корнеев. – Фантастики начитался?

– И вовсе нет… Впрочем… Да, я перед войной любил почитывать о разных приключениях. Но особенно запомнилась «Машина времени» Уэллса. Сюжет, откровенно говоря, так себе, буржуйские сопли… Наши Кургузов или Курицын куда интереснее и правильнее пишут, согласно партийной линии… Но идея переноса во времени, мне запомнилась. Красивая…

Малышев перевел дыхание и, пользуясь тем, что товарищ не перебивает и не возражает, продолжил с прежним жаром:

– Вот я и думаю, Николай, а что, если все гораздо сложнее, и этот «лифт» к нам из будущего приехал? Понимаешь?! – от возбуждения Малышев даже остановился, как бы еще раз смакуя в уме такую возможность. – И мы сейчас на черт знает сколько лет вперед перенеслись? Может, на десять, или даже на пятьдесят! Как думаешь, двух пятилеток нашей передовой науке хватит, чтоб разобраться в законах времени? Хотя нет, сразу после войны ученым и без этого будет, чем заняться… Половину страны из руин поднимать. Но к восьмидесятилетию товарища Сталина – обязаны!

– То есть ты хочешь сказать, что в будущем все еще будут фашисты? – Корнеев тоже остановился и выразительно постучал кулаком по лбу.

– Что? – не сразу понял Андрей, а когда понял, отмахнулся. – Нет, конечно… Ерунда. После той бойни, что они сотворили не только у нас, но и в Европе, думаю, весь мир получил вечную прививку от коричневой чумы… – но и расстаться со своей идеей просто так Малышев не хотел. – Значит, это какой-то другой мир, где тоже бьют фрицев. А нас сюда забросили в помощь местным товарищам. Как более опытных и закаленных в сражениях.

– Ладно, фантазер, – усмехнулся Корнеев. – Какая в сущности разница? Главное, задача остается прежней – бить врага. Помнишь, как сказал поэт Симонов? – и подполковник по памяти процитировал:

Так убей фашиста, чтоб он,А не ты на земле лежал.Не в твоем дому чтобы стон,А в его по мертвым стоял…Так хотел он, его вина, —Пусть горит его дом, а не твой,И пускай не твоя жена,А его пусть будет вдовой……Так убей же хоть одного!Так убей же его скорей!Сколько раз увидишь его,Столько раз его и убей![1]
– Талант… Прямо в сердце говорит… – Малышев отвернулся, чтобы товарищ не заметил повлажневшие глаза, на миг снова увидевшие мертвое лицо жены. Нет, не зажила еще рана. Только затянулась чуток. И нестерпимая боль прожигает душу от малейшего неосторожного прикосновения.

– Извини, – понял его Корнеев и приобнял за плечи. – Не хотел я о Машеньке… Земля ей пухом и вечная память.

– Я знаю… Ребятам что говорить будем? Они ведь тоже спросят.

– А вот о чем думаем, то и скажем… И они нам. Разберемся, в общем. А если что, так ждать недолго осталось. Как только десант высадится, все сразу прояснится. Где, что и почем на Привозе.

– Тоже верно.

Капитан Гусман зря времени не терял. Во дворе и следа от недавнего боя не осталось. Не только с воздуха – в упор не заметишь.

– Хорошая работа, – похвалил летчика Корнеев.

– Старшина у нас в училище дотошный был, его школа, – улыбнулся тот.

– Добро… Ты вот что, Яков, бери лейтенантов, все гранаты, какие только найдете, и выдвигайтесь к нашим. А Петрову скажи: когда закончит, пусть сразу на маяк идет. Я в общем-то знаю, как лампу зажечь. Видел однажды, пацаном еще. Но лучше, чтоб он здесь был. Пулемет тоже с собою прихватите.

– Как скажешь, командир.

– Может, и я с ними? – предложил Малышев. – Я так понял, ты оборону на горе держать хочешь?

– Имеется такая мысль. Если дорогу надежно запереть, румыны и к маяку не сразу подберутся. Маневр опять-таки не столь ограничен. Мало ли как дело повернется. О десанте мы только со слов мичмана знаем. А он сам почти сутки без связи был, планы у командования могли измениться. А нас на косе запрут, и все… Пали смертью храбрых. Рановато еще, как считаешь? Да и мелковато… Разменять «Призрак» на пару жалких взводов, даже не эсэсовцев, а «голубой» румынской пехоты. В общем, добро, Андрей. Действуйте. Петрову скажи: если придет раньше, то я наверху, но пусть зря ноги не топчет. Долго не задержусь.

Маяк, как и море, не имеет национальности. Что бы люди ни рисовали на холстах, бумаге или пергаменте, именуемых картами, какие бы разграничительные линии ни проводили – маяк посылает сигнал всем кораблям, не разглядывая флаги. Даже идущим под черными вымпелами. Возможно, есть в этом безразличии излишняя смиренность, угодная христианской религии и прочим глупостям, придуманным для усмирения рабов, а может, наоборот – высшая мудрость и справедливость… Не должны люди гибнуть еще и в море, когда земля так близко.

Вот только «волкам Дёница» рассказал бы кто-нибудь об этом… Которые тоже за «равные права», почему и топят всех, без разбору – и военные корабли, и гражданские суда. Последние даже с большей охотой. Ведь они не ответят «стае».

Топая вверх по железной винтовой лестнице, гулко отзывающейся скрипучим стоном на его шаги, Корнеев думал о превратностях судьбы.

Ведь совершенно же несовместимые вещи – желания человека и то, с чем приходится сталкиваться в действительности. И это если рассуждать вообще, категориями мирной жизни. А о войне лучше и вовсе не вспоминать… Впрочем, если бы раздался сейчас какой-нибудь глас с небес, хоть Творца, хоть космического Разума, и спросил: «А что ты хочешь, Николай? Только говори сразу, не задумываясь!», Корнееву и секунды не понадобилось бы для ответа. Конечно же победы! А потом – вечного мира. И чтобы вместе с Дашуткой где-нибудь на Фонтанке или Вапнярке домик построить. С видом на море, садом и виноградником…

Только не спросит ведь никто. Что тоже в общем-то справедливо… Потому что у каждого человека есть свое заветное желание – к домику у моря не имеющее никакого отношения. Зато многие и многие миллионы хотят мира. И это желание таки исполнится. Непременно. Даже без помощи из Космоса или иной небесной канцелярии. Как бы фрицы ни упирались и какое бы «сверхоружие» не выдумывали – победа будет за нами!

А он, Николай Корнеев, всюду и везде, куда бы ни забросила его жизнь и приказ, будет без пощады бить врага, пока тот не сгинет. Во имя общей и своей личной мечты.

Несмотря на то что внизу даже листик не шевелился, на верхотуре ветер гулял весьма ощутимый. Да и небо что-то темнело не по-летнему, категорически отказываясь выпустить на прогулку звезды. Похоже, собирался шторм. Вряд ли в ближайшие часы – но если по какой-либо причине высадка десанта не пройдет вовремя, то позже – когда волны разгуляются всерьез – кораблям к берегу не подойти.

Значит, задержки быть не должно.

Корнеев сел на не остывший еще бетонный пол и прислонился к такой же теплой кирпичной стенке. Здесь, на смотровой площадке, было хорошо. Соленый ветер, шум моря… казалось, маяк даже покачивается чуток, как колыбель. Сколько он уже не спал? Вторые сутки на ногах или третьи? Надо хоть немного отдохнуть.

Давно, если считать по военному времени, когда старший лейтенант Корнеев был на двухнедельных курсах подготовки фронтовых разведчиков, один из инструкторов «Смерша» объяснял будущим командирам разведвзводов, что человек может обходиться без пищи и сохранять боеспособность больше двадцати суток. Без воды – до десяти. А без сна – максимум трое суток. Поэтому умение правильно спать важно для разведчика не меньше, чем ловкость, сила, умение ориентироваться на местности и другие боевые навыки.

Кто-то из курсантов шутя заметил, мол, за линией фронта не до сна будет, дома отоспимся. Но инструктор жестко оборвал шутника и очень серьезно объяснил, что те, кто так думает, имеют все шансы из поиска не вернуться. А он здесь для того и теряет время, чтобы научить их и этой хитрости. Потому что, в отличие от тела, мозгу нужны не часы, а минуты отдыха. И если уметь их правильно использовать, выкраивая на сон по десять-пятнадцать минут два-три раза в сутки, можно бодрствовать неделями, не теряя связи с реальностью.

Конечно же все эти перегрузки после скажутся на здоровье, но для того, чтобы ощутить последствия, хорошо бы сначала выжить.

Корнеев уселся поудобнее, вынул пистолет, разрядил его, взял в одну руку оружие, а в другую магазин. Потом положил руки на колени так, чтобы кисти свободно свисали, и закрыл глаза.

Теперь, как только мышцы расслабятся – предметы выпадут из пальцев, – в тот самый миг, когда отдохнувший мозг решит, что можно и всему остальному организму дать передышку… Минут через десять. Вот только организму придется подождать. Не до него сейчас.

* * *
Когда подошел майор Петров, Корнеев стоял над обрывом и глядел вниз, на белеющуюся прибрежную полосу. Краткий сон чуток взбодрил подполковника, хотя, если честно, за пару часиков непрерывного сна Николай не задумываясь отдал бы недельный доппаек. Еще и бутылку трофейного коньяка сверху накинул.

– О чем думу думаешь, командир?

– Как там? – вместо ответа спросил тот.

– Все путем… Рванем – мало не будет. Без бульдозера и за сутки не управятся расчистить. Да и то…

– Добро, – Корнеев как бы и не совсем слушал сапера. – Похоже, Виктор, у тебя сегодня бенефис. Гляди сюда, – он указал вниз. – Помнишь, что мичман сказал?

– Ты о минах?

– Именно. Решая первоочередные задачи, мы о них забыли. А десанту здесь наступать. Какие будут соображения, майор? Я понимаю, что в темноте разминировать весь участок даже не зная его границ, затея бессмысленная. Но что-то же можно предпринять? Или нет?

– Можно, командир, – Виктор продемонстрировал Корнееву подсумок с тремя трофейными гранатами. – Специально оставил. Обрушим часть берега и похороним все мины разом. Только нашумим изрядно.

– Золотая голова, – искренне похвалил сапера Николай. – Выбирай место и командуй, чем подсобить. Что до шума, так мы торопиться не будем. Рванем, когда враг о нашем присутствии узнает. Оно нам даже на руку встанет. Взрыв на дороге, здесь… Малыми силами, без разведки, побоятся сунуться. А это дополнительное время…

– Годится, – демонстративно потер ладони Петров. – Когда еще доведется целым подполковником покомандовать! Помнишь, как мы на свечном заводике шуровали и ты вроде тоже у меня как бы в подручных ходил? Но тогда ты еще, как и я, майором был.[2] Теперь – другое дело. Ищи веревку подлиннее, командир, будешь мне ассистировать.

– В смысле?

– В скалолазов поиграем, – похоже, Виктору действительно нравилось быть в центре внимания. Чувствовать себя необходимым. От этого и настроение у сапера приподнятое. С куражом… – Я с горки вниз полезу, а ты меня подержишь. Да чего там объяснять, сам все увидишь.

Домовитый мужик, видать, был покойный смотритель. Нашелся в его хозяйстве и канат. Добротный, крепкий… Метров десять. Яхту швартовать можно, не то что человека на весу удерживать.

Петров обвязался вокруг пояса, прихватил саперную лопатку, подсумок с гранатами и полез вниз. Выбрав самую крутизну…

Пока сапер ковырял берег, Николай впервые за все время и теперь уже с посвежевшей головой попытался осмыслить ситуацию без лукавства. Ведь как ни крути, случившееся с группой выходило за рамки здравого смысла. И если отбросить «машину времени» и прочую малонаучную бессмыслицу, то что же произошло на самом деле? Их усыпили каким-то газом, а потом спящими вывезли из замка и доставили сюда? Зачем? Какой смысл? Тем более фашистам… Очередной эксперимент? Или все это лишь бред, галлюцинация? А на самом деле все они лежат сейчас без сознания все там же, в тайном подземном переходе старинного польского замка? М-да, незавидная перспектива. Не приведи Господь… Потому что закончится пробуждение пленом. В лучшем случае – смертью. А в документах укажут «пропал без вести».

Сапер завозился, меняя место закладки, канат дернулся и натянулся сильнее, возвращая Корнеева к реальности.

– Чур меня… – сплюнул тот, как полагается, через левое плечо, прямо в глаза черту. – Дудки. Пока считаю, что живой – то и действовать буду соответственно.

– Чего расплевался, командир? – похоже, лейтенант Колокольчиков понемногу начал осваивать премудрости разведки. Или это Николай так задумался, что шагов штурмана не услышал. – Я настоящий, не привидение. Рыбу ловишь?

– Акулу… на живца, – недовольно проворчал подполковник, злясь на собственную беспечность. Раньше незамеченным подобраться к нему мог только старшина и, иногда, Малышев. – Докладывай – с чем пожаловал?

– Так это… гости у нас были. Не поверишь – верхом. На лошадях… Кавалерия на марше. Мечта маршала Буденного! Словно не сорок четвертый на дворе, а тридцатые годы. Только тачанки не хватало.

– Не тараторь… По делу докладывай.

– Есть доложить по делу… – Петруха сел рядом и вцепился в канат, перенимая на себя часть веса. – В общем, прискакали трое румын. Спешились, погалдели, полазали по завалу, попытались достать повара, но кабину так сплющило, что без автогена и пытаться нечего. Либо металл резать, либо повара. Обматерили все, что увидели, тыкая пальцами в маяк… И ускакали. За оружие не хватались и вообще вели себя весьма беспечно. Так не сыграть…

– Откуда знаешь, что ругались? Понимаешь по-румынски?

– Не, – ухмыльнулся летчик. – Интонация соответствующая. Да и что в такой ситуации еще сказать можно?

Корнеев кивнул.

– Значит, уловка сработала… Это хорошо. Час-другой выиграли.

Глава третья

Луч маяка пронзил ночную тьму ровно в час после полуночи, и с этого мгновения потянулись томительные минуты ожидания. Самое худшее и отвратительное ощущение: сделано все, что требовалось, что смог… и от тебя больше ничто не зависит.

Корнеев в который раз посмотрел на часы. Покрытые фосфоресцирующим составом стрелки двигались так медленно, словно были залиты патокой. Казалось, прошла целая вечность, а на самом деле – едва двадцать пять минут.

– Ну что, командир, пора?

– А давай…

Петров не переспрашивая дернул за веревку, и глухой гул заставил берег вздрогнуть. Заряд заложили глубоко и достаточно низко, чтобы сдвинуть пласт побольше, так что, вопреки опасениям, получилось совсем негромко. Зато – весьма эффектно. Оползень получился отличный… И вот он уже разгулялся во всю Ивановскую. Вместо того чтобы похоронить мины под толщей почвы, свалившаяся тяжесть заставила их сдетонировать. И взрывы забухали один за другим, словно при артобстреле.

– Черт! – пробормотал Корнеев. – Хотели как лучше, а вышло как всегда… Надеюсь, десант из-за нашей самодеятельности не отменят.

Ночное море молчало. Нарушить режим секретности – все равно что провалить операцию окончательно.

Подполковник снова посмотрел на часы, соизволившие наконец-то ожить и отмерить целых десять минут, – и в тот же час прибрежные волны ожили. Как перрон после прибытия рабочего поезда. Подсвеченные отблесками маяка, из темноты накатывали десятки шаланд, идущих под парусами, и разворачивались в полусотне метров от берега. Из одних спускали шлюпки, а из других бойцы прыгали прямо с бортов в море и пускались вплавь.

– Эй, на маяке! Туши фонарь! – проорал кто-то из капитанов десантной флотилии в рупор.

Ожидая чего-то подобного, Корнеев заложил пальцы в рот и трижды свистнул. Майор Петров, только и ждущий сигнала, тотчас опустил заслонку, приглушив свет до минимума. Так что от широкого конуса осталась лишь яркая точка, видимая исключительно с моря. Зато само побережье и высаживающийся десант снова поглотила ночная темень.

И как раз в этот момент где-то там, на воде, прогремел мощный взрыв… Подполковник замер в ожидании, но взрыв не повторился.

– Похоже, на плавучую мину наскочил кто-то. Не повезло бойцам… – пробормотал Корнеев.

Подполковник сошел чуть ниже по склону и остановился, подсвечивая себя фонариком. Для этого ему пришлось поменяться с сапером кителями. Кто знает, как отреагировали бы десантники, увидев перед собою эсэсовского офицера? Когда люди в таком напряжении, они вполне способны сперва на спусковой крючок нажать и лишь затем подумать.

– Кто здесь? Назовитесь! – властный голос не оставлял сомнений, что вопрос задает кто-то из командиров десантной группы.

– Майор Корнеев. Фронтовая разведка.

– Разведка?.. – переспросил тот же голос, не приближаясь. – Документов, значит, никаких.

Корнеев молча развел руками. Мол, сами все понимаете.

– А наши парни где? Старший лейтенант Васин? Мичман Стаднюк?

– Мы только мичмана нашли. Он о маяке и сообщил… Остальных не видели. Скорее всего, румыны тела в море побросали.

– Мы?! – чуть напряженно уточнил все тот же голос.

– Группа «Призрак». Кстати, товарищ офицер, вы бы тоже представились. Для порядка.

– А откуда мне знать… майор, что ты правду говоришь?

– Ну, дорогой товарищ, тут либо да, либо нет. Я, кстати, и не прошу мне верить. Маяк работает? Десант прошел успешно? А дальше сам гляди, что, где и почем на Привозе. Или мне за тебя еще и поторговаться?

– Одессит, что ли?

– С Пересыпи. А что?

– А я с Молдаванки…

Ночь наконец-то расступилась и выпустила высокого, темнолицего, как негр, мужчину в черной морской форме. У моряка белели только полоски на тельняшке и зубы. Он закинул автомат на плечо и с форсом откозырял.

– Командир сводной роты морской пехоты, капитан-лейтенант Тарасов. Ну, здоров будь, что ли, земляк.

– И тебе не хворать, капитан. Обстановку тебе докладывать, или есть кто постарше? – Корнеев вопросительно посмотрел еще на одного морпеха, судя по кителю, тоже офицера. Знаков различия в темноте видно не было. Да и держался он так, что почти весь прятался за спиной Тарасова.

Заметив это, капитан-лейтенант оглянулся.

– Не, майор… Здесь мы с тобою самые старшие. Это моя правая рука. Старший политрук Артюхов. Потом пообщаетесь. А теперь о деле давай. Обрисуй картинку… Вкратце. Где противник? Какими силами? Подробности проясним, когда десантирование закончится.

– Местность изучали?

– Как свой карман.

– Где находится ближайшее войсковое подразделение румын, я не знаю. В соприкосновение не вступал. Бой вели только по освобождению маяка. В полукилометре на запад моя группа организовала оползень, который перекрыл дорогу на север. Если надо, можно повторить. Склон заминирован. Румыны о завале на дороге уже знают, примерно час тому здесь были их разведчики. Но что маяк захвачен нами, у них информации нет. У тех, кто ваших бойцов положил и организовал охрану объекта, не было ни рации, ни полевого телефона. Шоссе на юг свободно. Моя группа занимает оборону на склоне горы, в районе оползня. Отряд румын, который пришлют для расчистки завала, ждем в ближайшие час – полтора. Если, конечно, румыны не решат, что это дело неспешное и вполне может подождать до утра.

– Принято, – мотнул головой капитан-лейтенант. – Но похоже, вкратце не получится. Придется потолковать обстоятельнее. Чуть позже. Тебя как звать, майор?

– Николаем.

– А меня Сеней, – командир морских пехотинцев подал руку, и офицеры обменялись пожатием. – Так вот, Коля, чтобы не путаться друг у друга под ногами, я предлагаю следующее: бери подкрепление, возвращайся к своей группе, и ждите меня там. Разгребусь чуток, подгребу… Тогда и погуторим в деталях. Тебе ведь тоже есть о чем спросить?

– Имеется интерес, – кивнул Корнеев. – Но можно и обождать.

– Значит, договорились. Лейтенант Свердлов! Ко мне!

Из ночи вынырнул такой же «черный» офицер. Роста среднего, зато в плечах – как полтора Корнеева.

– Товарищ капитан…

– Отставить. Володя, бери свой взвод и следуй с майором. Он покажет, куда. Занимайте оборону. Скорее всего, там и будем держать рубеж. Байки травить разрешаю, военные секреты без меня не выдавать. Вопросы есть?

– Никак нет.

– На маяке сейчас майор Петров. Наш сапер. Пошли кого-нибудь, кто в технике смыслит, чтобы подменил. Да… Майор скорее всего будет в кителе оберштурмфюрера СС. Не подстрелите сгоряча.

– Принято… – Корнееву показалось, что в голосе Тарасова прозвучало удивление, но тот ничего переспрашивать не стал. Ну и Николай не стал отнимать время у командира десантного отряда. Пожара нет. Пока румыны сообразят, что здесь происходит на самом деле, они успеют обсудить все вопросы… и в общем, и в деталях. А пока, для поговорить за жизнь и лейтенант Свердлов сгодится.

Корнеев посмотрел на кишащий десятками людей, еще минуту тому пустынный берег и пошел к домику смотрителя. Там его и нагнал широкоплечий лейтенант.

– Товарищ майор, приданный вам взвод готов к выдвижению. Командир взвода лейтенант Свердлов.

– Вольно, лейтенант. Выдели парочку бойцов, пусть вон ту посуду прихватят, – Корнеев указал на кастрюлю и ведро. – В ней доппаек. Выдвигаемся по шоссе на север до завала через дорогу. Там нас встретят. Враг далеко, так что шагайте свободно. Играть на гармошке и орать «Яблочко» не стоит, все остальное не возбраняется. Курить тоже можно. Потом не до перекуров будет. Только в рукав… Огонек далеко видать.

– Шутите?

– И не думал, Володя. Я в разведке давно, и что такое ночной десант, знаю не понаслышке. И как после высадки кровь бурлит – тоже понятие имеется… Так что пусть парни пар стравят. Пока до рубежа обороны топаем. А вот там, как окопы себе оборудуете, придется затаиться так, чтобы даже комары не замечали. Все ясно?

– Так точно… Командиры отделений! Ко мне!

* * *
Теперь время бежало вперед, словно поднятое в атаку. Только-только успели разведчики передать занимаемые позиции морской пехоте, вкратце ознакомив бойцов с обстановкой и особенностями местности, указав наиболее удобные места для расположения огневых точек, а часа как не бывало.

Корнеев даже собственным глазам не поверил, сверился с хронометром Малышева. Но все минутки оказались на месте, ни одна не покинула строй…

– А вот и я! Прикатилась торба с высокого горба. – Не услышать приближение капитан-лейтенанта Тарасова мог бы только радист, работающий с передатчиком. Из-за наушников и писка морзянки. Он не просто топал, а намеренно хрустел валежником и ломал руками подворачивающиеся ветки. Как разъяренный зубной болью медведь.

– Большие потери? – по-своему понял паршивое настроение командира группы Корнеев.

– Нет, тут как раз, можно считать, подфартило. Мои все уцелели. Даже боеприпасы не замочили.

– Тогда что не так? Ты, вон, деревья чуть сапогами не пинаешь со злости.

– Западло случилось, разведка… – Тарасов снял фуражку и вытер ладонью лысеющую макушку, похожую на тонзуру католических священников и монахов. – Не самое худшее, но неприятности сулит огромные. Взрыв слышал?

Корнеев кивнул.

– С нами высаживалась группа парашютистов. Вот их лодка на «ежа» и наскочила. Видно, в шторм сорвало с якоря и к берегу прибило. Всех десятерых разом и накрыло…

– Что поделаешь, – развел руками Корнеев. – Война… Значит, судьба такая парням выпала.

– Это понятно, майор. Жалко ребят, но не о том моя печаль. Вместе с ними рация на дно ушла.

– Хочешь сказать, что вы с одним радистом на два отряда высаживались?

– Нет, конечно… – капитан-лейтенант снова вытер лысину. – У парашютистов своя рация, у меня своя. Но тем же взрывом перевернуло соседнюю лодку. По закону подлости, именно на ней был наш радист. Ефрейтор выплыл, но связи у нас больше нет. У вас, как я догадываюсь, тоже?

– Да уж… – Корнеев поджал губы. – Сюрприз. Честно говоря, Сеня, я сильно на твоего радиста рассчитывал. Мне связь со штабом фронта, как воздух, нужна.

– Это понятно, майор. Не грибы ж вы в румынском тылу собирали. Но… – капитан-лейтенант развел руками. – Знал бы, где упадешь – соломку постелил бы. Впрочем, – Тарасов в третий раз протер многострадальную макушку, – есть одна мысль.

– Излагай.

– Погодь. Я быстро. Одна нога там, другая здесь. Тын папиросу докурить не успеешь… Посмотрю, как тут мои хлопцы расположились. Взводному задачу поставлю, а потом и погуторим. Кстати, где ты их пришвартовал?

Корнеев ткнул пальцем в нужном направлении. Капитан пригнулся, придерживая рукою фуражку, и шмыгнул в кусты.

– Слышал? – Николай повернулся к Малышеву.

Андрей тем временем успел вольготно растянуться под каким-то кустом и даже задремать. К превратностям судьбы капитан относился философски. Сейчас так, а мгновением позже вполне способно случится эдак. И какой смысл напрягаться? Будет поставлена задача, тогда и помозгуем, как приказ выполнить. Чтоб не «любой ценой».

– Слышал.

– И что скажешь?

– Шумят моряки слишком. Как бы румыны их издалека не услышали. Такой треск и шорох, как на стройке, а не в засаде.

– Это ладно… Кузьмич с Гусевым почти на километр вперед выдвинулись. Предупредят, если что. Я о связи…

– Первый раз, что ли? Сведений срочных у нас нет, а та железка, что из лаборатории, полежит себе еще чуток. Только целее будет. Десант же не просто так высадили. Если плацдарм готовят, значит, вскоре главные силы подтянутся. Вот тогда будет нам связь, горячий ужин и прочее уважение.

– Верно миркуешь, браток, но неправильно, – капитан-лейтенант Тарасов опять вынырнул из подлеска. – Мы не для плацдарма здесь. Вернее, не совсем для этого.

– Отвлекающий маневр, что ли? А наступать в другом месте будут?

– Снова ты в правильном направлении рассуждаешь, и опять – мимо цели.

Малышев вскочил на ноги, как кот, завидевший мышь. Мгновенно и почти бесшумно.

– Вот что, морячок, ты мне тут вола не крути. По части пудрить мозги мы и сами с усами. Говори толком. А то как барышня на Приморском, которая и дам, и не дам. Или дам, но не вам…

Тарасов не обиделся. Даже лысину протирать не стал. Только фуражку чуток на затылок сбил.

– Не кипятись, браток. Я в общем-то как раз собирался командиру группы изложить суть, но если у вас принято всем коллективом батьку бить, то могу и общий доклад сделать.

– Капитан Малышев – мой заместитель, – представил Андрея Корнеев. – Так что ты почти угадал. Впрочем, если интересно, то в разведке чинами не козыряют. На маскхалате погон нет.

– Принято. Тогда присаживайтесь рядком, поговорим ладком… – капитан-лейтенант устало опустился на землю прямо там, где стоял. – И это, братишки… прибауткам да поговоркам моим не удивляйтесь. В курсантскую бытность имел несчастье два месяца на одном из северных островов открытия навигации ждать. А из книг там только сборник пословиц имелся. Так что все наши хлопцы заучили его наизусть не хуже Устава.

Разведчики с пониманием кивнули, но комментировать не стали. Не до того.

– Сами понимаете, я не уполномочен посвящать никого в детали операции, но учитывая тот факт, что без вас и десантирования не было бы… – Тарасов вынул из планшета карту. – Ситуация следующая. Штаб фронта разработал операцию «Этажерка». Этап первый – захват маяка и высадка десанта морской пехоты с целью создания и удержания плацдарма. Этим мы и занимаемся.

Моряк развернул карту и, подсвечивая себе карманным фонариком, стал водить по ней пальцем.

– В нашем районе расположены полки румынской 5-й кавалерийской дивизии. Общей численностью примерно семь тысяч сабель. Вот здесь, здесь и здесь… Артиллерийский полк распределен поэскадронно и придан полкам. А здесь квартирует тяжелый эскадрон. У них помимо штатного вооружения дополнительно двенадцать станковых пулеметов, шестнадцать 60-миллиметровых минометов и четыре 75-миллиметровых пушки. Но они порт прикрывают и сюда дольше других добираться будут. Только когда остальные увязнут. Так что место высадки не с потолка выбрано.

Пока было все понятно, и дополнительных вопросов не возникло.

– Проблема, товарищи офицеры, в другом. На самом деле никакого морского десанта не будет. Мы должны только видимость подготовки к нему создать. А на самом деле атаковать будут парашютисты. Вот здесь… – палец Тарасова переместился чуть западнее. – В семи километрах от нас имеется аэродром, на котором базируется 18-я эскадрилья истребителей-разведчиков IAR-37 из состава второй бомбардировочной флотилии. По данным разведки…

Тут капитан-лейтенант сделал паузу, вопросительно глядя на Корнеева. Мол, а не от вас ли, хлопцы, получены эти самые данные? Но подполковник хранил непроницаемое лицо, и морпех, многозначительно помолчав, продолжил:

– В связи с началом ремонта и плановым перебазированием эскадрильи аэродром остался почти без охраны. И парашютисты, которые на мине подорвались, как раз должны были захватить аэродром и обеспечить высадку 47-й авиадесантной бригады особого назначения.

– Парашютистам теперь для высадки аэродром нужен? – хмыкнул Малышев. – Вот бы Олег удивился.

– Чтобы принять планеры и транспортные самолеты. С одними СВТ и ППД много не навоюешь. А Ил-25М два Т-27 или один Т-26 в воздух поднимает. А эскадрилья ТБ-3 почти батальон плавающих Т-38 доставит. Против румынских рошиоров и каларашей[3] лучше и не надо.

– Сеня, что ты нам прописные истины талдычишь, – остановил лекцию Корнеев. – Мы начали с того, что остались без связи и у тебя имеется идея, как данное положение исправить.

– Согласен. Но без предисловия не получилось бы. Нам всем нужна связь. Ближайшая рация на аэродроме. Я предлагаю вашей группе взять с собой моего радиста и выполнить задачу парашютистов, пока я тут буду румын сковывать. Для усиления выделю своих разведчиков. В обороне они без надобности, а хлопцы боевые. Каждый пятерых стоит. Особенно главный старшина Кушнир. Кстати, Николай, ты же одессит, должен был о нем слышать. В тридцать седьмом году он стал чемпионом Черноморского флота в полутяжелом весе.

– Кушнир? Владимир? – уточнил Корнеев.

– Он самый…

– Слышал, конечно… Жаль, Васи Купченко с нами нет. Он бы точно такому знакомству обрадовался…

Тарасов тактично смолчал. Глядя на посуровевшие лица, моряку не понадобилось уточнять, где сейчас отсутствующий товарищ.

– Да, – поддержал командира Малышев. – Вася был бы рад. И мы их заочно познакомим. После дела…

– Согласен. Ну, что ж, Сеня, если и остальные твои разведчики не хуже, то так и быть, отберем у румын рацию. А заодно и аэродром захватим. Чтоб два раза туды-сюды не бегать.

– Веселые вы хлопцы, как я погляжу, – одобрительно кивнул Тарасов.

– Ты еще не видел нас веселыми, – хмыкнул Корнеев. – А теперь свети на карту, капитан-лейтенант. Обсудим детали.

* * *
Две минуты шагом, две минуты трусцой. Две шагом, две трусцой…

Понятное дело, никто не отслеживал по хронометру каждую секунду. Просто ведущий колонну, как наиболее подготовленный в спортивном плане, главный старшина Кушнир считал в уме до ста пятидесяти и разводил руки в стороны. Группа переходила на шаг. Еще «сто пятьдесят» – правая рука поднята вверх, и все побежали. Двигаясь таким смешанным темпом можно бежать довольно долго, уставая как от ходьбы, а расстояние преодолевая вдвое большее.

На курсах переподготовки в «Смерше» инструктор рассказывал, что есть еще один метод, придуманный то ли пастухами оленей, то ли североамериканскими индейцами, который позволяет бежать без остановок по нескольку часов кряду. В этом случае бегун скорее совершает короткие прыжки, отталкиваясь одной ногой, а вес тела перенося на другую. Через некоторое время работа ног меняется. Но для этого необходима хорошая физическая подготовка и определенные навыки. А в группе Корнеева помимо давненько вышедшего из легкоатлетического возраста старшины Телегина еще и пара летчиков в наличии. А рожденный летать, как известно…

У Корнеева даже мысль мелькнула оставить летчиков с моряками, но Кузьмич уперся категорически. Мол, если судьба нас сюда вместе забросила, то и выбираться надо не поодиночке.

– Ты, командир, не сомневайся и за нами не оглядывайся… Не потеряемся, – заверил он подполковника. – И на месте будем вовремя. Подумай лучше о том, что не просто так у нас в группе оказались летчики, а практически первое задание, с которым мы здесь столкнулись, – захват аэродрома.

На том и порешили. Прав был Кузьмич. Как и Андрей Малышев со своей «машинной» теорией. Что-то не срасталось…

Во-первых, слишком жарко. Юг югом, а середина сентября такой погодой редко балует. Во-вторых, световой день, судя по сереющему на востоке небу, явно на пару-тройку часов длиннее, чем даже в самом начале осени. В-третьих, авиадесантные части еще в тридцать восьмом году были переименованы в воздушно-десантные. Это он с училища помнит. А главное – форма у морских пехотинцев, особенно офицеров, старого образца. Со стоячими воротничками и петлицами.

Правда, тут как раз можно найти разумное объяснение. Десант как разведка боем – вот и надели старое обмундирование. Как весь сорок третий год многие пехотные офицеры рисовали звездочки на погонах химическим карандашом, поскольку приказ вышел, а знаки различия завозили не на каждый участок фронта. Особенно когда началось наступление…

В общем, до полного прояснения ситуации с боевыми товарищами расставаться действительно не стоило.

Николай даже часть агрегата из лаборатории «Аненербе» решил прихватить с собой. Пожертвовали только «золотым запасом». Как ни крути, а уж слишком тяжелый. Не дотащить. Пришлось золотишко оставить Тарасову, чем вызвали у капитан-лейтенанта еще больше удивления – касаемо сути задания, которое группа «Призрак» выполняла во вражеском тылу. Но и на этот раз обошлось без вопросов. Понимал моряк: если бы разведчики имели право, сами бы рассказали.

Старшина развел руки, и колонна перешла на шаг.

– Слышь, командир… – Малышеву, похоже, не давали покоя те же сомнения. – Я не понял, а чего у нашего морского старшины все еще треугольники на петлицах? И если наши наступают по всем фронтам, то почему румыны так беспечны? Где линия обороны? Почему здесь одни кавалерийские полки, да еще и расквартированные по населенным пунктам? Словно в мирное время.

– А сам ты что по этому поводу думаешь?

– Извини, Коля, – Малышев поправил автомат, словно ему нужно было еще несколько секунд, чтобы принять окончательное решение. – Надоело думать… Разреши действовать?

– Появилась идея?

– Нет, но есть много вопросов и огромное желание получить ответы. – Малышев ускорил шаг и поравнялся со старшиной. – Слышь, Володя… Мы тут слегка с календаря сбились. Не подскажешь, какой нынче день? Вторник или уже среда?

– Шутите, товарищ капитан… – Кушнир ухмыльнулся. – Небось, тоже считаете, что если боксер, то память отбита…

– И мысли не держал. У нас, чтоб ты знал, старшина в группе тоже боксер был. И тоже полутяж. Чемпион Харьковского военного округа. Василий Купченко. Может, слышал?

– Купченко? Нет, не приходилось. Я с Нечипоруком Иваном знаком. Он тоже из Харькова. Спрошу при случае. А что с Василием?

– Погиб старший лейтенант. Недавно… Вечная ему память. Пацана немецкого пожалел и подставился, а у щенка рука не дрогнула. М-да… А мы так замотались, что даже помянуть на девятый день забыли. Вернее, забыли, когда он был… Поэтому и спрашиваю.

– Давно в тылу?

– Без малого почти месяц…

– Тогда понятно, – кивнул главный старшина. – Мы как-то на шлюпке неделю в море дрейфовали. А думали – дней двенадцать… В общем, товарищ капитан, на дворе пятница, восемнадцатое июля. Это я уже сделал поправку на сегодняшнее утро.

Похоже, у старшины все в порядке было не только с памятью. Разговаривая, он еще и считать не забывал. Потому что, ответив Малышеву, еще дважды кивнул головой и поднял руку, давая группе знак, что пора перейти на бег.

Чуть замешкавшись, Андрей снова выровнялся с Корнеевым.

– Слышал? – переспросил почему-то шепотом.

– Не глухой… Хотя, если честно, ушам своим не верю. Был сентябрь – стал июль. Осталось только год выяснить. А то, может, и не сорок четвертый нынче? Впрочем, если бои на румынской территории, то раньше никак не выходит. Ведь на границу с Румынией только в этом году в конце марта вышли.

– Это да… С годом не должно быть расхождения. Но в целом ты убедился, что я прав?

– К сожалению…

– Не понял?

– А ты подумай. Если сейчас июль, то где мы должны находиться? Помнишь, чем занимались в ста километрах западнее Львова?

– Так я и не забывал. Ну и что из этого следует?

– А то, что если мы сейчас выйдем на связь от своего имени, нам никто не поверит. Даже Михаил Иванович. Понимаешь? Это раз. А два – если мы этот июль уже прожили однажды и никакой радиограммы «из будущего» тогда не получали, значит, и теперь ее не отправим…

– Погибнем, что ли? – Андрей насупил брови и тут же снова улыбнулся. – Подожди, Коля. Так это мы что, типа бессмертными стали? Убьют или нет, а мы все равно живые. Там, в предыдущем времени. Вернее, уже в будущем…

– Не знаю… Но лучше не проверять.

– И то верно, – согласился Малышев. – Будем жить, командир. Подумать только – июль… Это значит, что и Машенька моя…

Главный старшина раскинул руки и сделал ими круговое движение, что означало: «Группа, на месте, стой!» Потом поднял сжатую в кулак левую руку на уровень головы: «Внимание. Вызываю командира!»

Впрочем, все эти сигналы дополнительных разъяснений не требовали. В приближающемся рассвете была хорошо видна темнеющая впереди гора. Группа прибыла на место. Именно там – на срезанной, как буханка хлеба, вершине – располагался румынский аэродром.

Отсюда, с востока, обветренная морскими штормами гора осыпалась и вздымалась круто вверх, как стена неприступной крепости. Зато с противоположной, как утверждала карта, она сбегала в долину покато. Что позволяло выезжать наверх даже тяжелогруженым машинам. И съезжать, к примеру, легким советским танкам – тоже…

Глава четвертая

Проводить захват аэродрома Корнеев решил одновременно с двух сторон.

Помимо владеющего необходимыми навыками старшего лейтенанта Гусева в группе Кушнира оказалось еще двое матросов, хорошо знающих горы. Татарин Мустафа Исламбеков – родом из какой-то крымской деревеньки, и Петр Соколюк – из Ивдельского района на Северном Урале. Им троим была поставлена задача скрытно подняться по обрывистому склону горы. Скорее всего, с этой стороны не должно быть постоянного поста. В худшем случае, если незаметно взойти на гору не удастся, отвлекут на себя внимание часовых.

Остальную группу Корнеев решил вести прямо по дороге. Не прячась. Обычной маршевой колонной. Впереди он сам и Малышев с Петровым. Одетые в немецкую форму, они не должны вызывать подозрения. А прикрывшись их спинами, шестеро морских пехотинцев в черных бушлатах и повернутых задом наперед бескозырках, тоже не сразу бросались в глаза, издали вполне напоминая бригаду техников. Почему ночью и в сопровождении офицера СС – это уже другой вопрос. И чтоб задать его, надо сперва позволить странным гостям приблизиться. Хотя бы на расстояние прямой видимости. Что в предрассветной мгле равнялось примерно дюжине шагов. Аккурат на умелый бросок ножом…

Как говорил один из маршалов Наполеона, а может, и сам Буонапартий: «Всякое дело можно считать хорошо продуманным, если предусмотрено хотя бы тридцать процентов возможного развития событий». Примерно в таких пропорциях подполковник Корнеев и готовил захват. Получится скрытно – отлично. Придется пошуметь – не впервой. У нападающих перед спящим противником всегда преимущество внезапности. Как бы хорошо ни была поставлена караульная служба, основной массе солдат необходимо не меньше трех минут, чтобы проснуться, прийти в себя и вступить в бой. Да и то при наличии командиров, способных мгновенно оценить обстановку и отдать подчиненным единственно верные приказы.

Но аэродром охраняли не отборные части ваффен СС и даже не «голубая дивизия», а всего лишь румынские тыловые части, никогда особенно не грешившие дисциплиной и боевой выучкой. Так что взять их «на арапа» у Корнеева были все шансы. Осталось только подождать старшину с летчиками. Еще трое в немецкой форме придадут колонне более убедительный вид. А если Кузьмич обещал успеть вовремя, значит, успеет. И поскольку время операции назначено не было, то задержка в пару минут не считается.

Тем более скалолазам надо куда больше времени, чтобы подняться по крутояру, чем остальным прошагать ровной дорогой.

Корнеев поглядел на часы. Да, солнце не обманывает – самый настоящий июль. Четыре утра, а оно уже замерло на исходной, готовое перевалиться через бруствер горизонта, как только будет подан сигнал.

– Внимание. Группе Гусева нужна фора. Поэтому ждем ровно десять минут. Думаю, к тому времени и старшина подтянется. Разрешаю использовать время для личных нужд.

Корнеев хотел объяснить, что если они все равно идут в открытую, то ничего страшного не случится, если корму-то наверху не спится и он случайно обнаружит их раньше времени. Наоборот, такая беспечность даже на руку. Поскольку работает на легенду. С чего бы немцам вести себя скрытно, находясь в румынском тылу? Но, как часто бывает, судьба внесла свои коррективы…

С севера послышался шум автомобиля. Судя по звуку двигателя – грузовика. Корнеев прислушался. Машина, пофыркивая мотором на средних оборотах, неспешно приближалась. Уже и фары тускло блеснули. Соблюдая светомаскировку, водитель включил ближний свет.

– Диспозиция меняется! Малышев! Петров! Оставайтесь рядом со мной. Остальным – залечь на обочине и не высовываться.

– Есть залечь…

Морпехи шмыгнули в сторону и растворились в тени соседствующей с дорогой горы. Одетые в немецкую форму разведчики встали на краю шоссе, повернувшись к приближающемуся грузовику.

– А вот это, братцы, прямо новогодний подарок, – негромко произнес Корнеев. – Действуем по обстановке. Поперед батька не лезть.

Чуть больше минуты понадобилось автомобилю, чтобы приблизиться. Заметив стоящих у обочины немцев, водитель сбавил газ и остановился всего в паре метров. Так, чтобы фары освещали их.

Предвидя такой ход событий, Корнеев властно поднял левую руку, а правую положил на кобуру.

– Motor abstellen! Fahrer, zu mir![4]

Стоявшие по бокам от него Малышев и Петров навели на кабину автоматы. Андрей даже затвором щелкнул для убедительности.

В подобной ситуации у сидящих в машине, если они не готовы с ходу открыть огонь на поражение, нет шансов уйти. Поэтому Корнеев не удивился, когда водитель профессионально перегазовал, заглушил двигатель и выключил фары. После чего высунул голову сквозь опущенное стекло в дверке и громко спросил:

– Господин оберштурмфюрер! Я, конечно, дико извиняюсь за беспокойство, но вы не подскажете, кудою лучше проехать до Привоза?

Секунду или две стояла такая тишина, что было слышно, как падают капли росы. А потом Корнеев произнес длинную и непечатную фразу.

– Ай-я-яй… Нет, вы это слышали? – деланно возмутился водитель. – А с виду приличный мужчина.

– Яков… твою трижды краснознаменную крылатую дивизию! Это ты?

– Это мы, командир… – с другой стороны авто подошел старшина Телегин. – Вот, принимай аппарат. Авось сгодится в хозяйстве?

Корнеев пригляделся к машине. Судя по скошенному назад, как лобовая броня танка, переду, это был французский «Рено». Но не обычный грузовик, а с металлической будкой. Вроде автолавки или летучки.

– Ну, вы даете. Где взяли технику?

– Махнули не глядя.

– А точнее?

– Да ну… – старшина явно не горел желанием делиться подробностями.

– Не понял? – Корнеев впервые видел старшину таким… смущенным, что ли.

– Это же санитарка?! – Малышев зашел сбоку.

– Нет, ветеринарная служба… – объяснил Корнеев. Такая же эмблема, как на борту, была нарисована на радиаторе, и подполковник уже успел ее рассмотреть. – Видишь, крест синий.

– А, ну да… Если вокруг одна кавалерия, то ветеринары должны быть нарасхват. Лошадь не человек, сама не пожалуется. За ней пригляд нужен.

Капитан Гусман тоже вылез из кабины и стоял рядом, опираясь на крыло. Не хватало только лейтенанта Колокольчикова. Но как раз в это время двери будки открылись, и из нее выпрыгнул штурман.

– Вот так, значит? – покивал Корнеев. – Отбой, морячки. Это свои. Вылезайте!.. – потом взял Гусмана за пряжку ремня и притянул к себе. – Яков, может, ты меня просветишь?

– Да нечего рассказывать, – летчик тоже явно не горел желанием хвастаться удачным делом. – Кузьмич решил чуть сократить дорогу и повел нас наискосок, по склону… через подлесок. Гору обогнули, а там эта колымага и стояла.

– Ой, темните вы, братцы. А ну, колись, пилот, о чем не договариваете? Не заставляй командира голос повышать…

– Мамой клянусь, ничего важного.

– Рассказывай неважное. Ну, не томи… С какого рожна ветеринаров ночью в лес занесло?

Гусман поскреб в затылке.

– Ну, они это… Занимались тем, за что Господь сжег Содом и Гоморру. Понимаешь?

– Тьфу… – Корнеев поморщился.

– Кузьмич сказал примерно так же, – кивнул Гусман. – И прикончил обоих на месте.

– И правильно, – поддержал решение старшины Малышев. – Это по-нашему. Язык не нужен… все равно румынского никто не знает. А врага положено уничтожать. Молодец, старшина.

– К разговору о личной инициативе мы еще вернемся… после завершения операции, – недовольно дернул подбородком Корнеев. – Сейчас разговоры отставить. Яков, садись за руль, я – старший машины. Остальные грузитесь внутрь. Пора выдвигаться. Как бы скалолазы раньше нас наверх не поспели.

– Командир, разреши мне и рядовому Демчуку сопровождать машину пешком? – обратился к Корнееву главный старшина Кушнир. – Внутри как в мышеловке. А мы, если что, подстрахуем.

– Не отстанете?

В ответ моряк только усмехнулся.

– Добро. Не возражаю. Группа, напоминаю еще раз! Без связи от захвата аэродрома толку не будет. Поэтому приказываю: при обнаружении радиостанции – защищать ее любой ценой! Повторяю: любой ценой!

* * *
Маломощный мотор двухтонного «Рено» легко справлялся с затяжным, но очень плавным подъемом. Размеренно урча на первой передаче, грузовичок неторопливо полз в гору, делая при этом не больше двадцати километров в час. Но так как Яков оставил включенными только габариты, это не должно было вызвать подозрения, при этом позволяя группе прикрытия не отставать.

Да и вообще, поговорка о «поспешишь-насмешишь» оказалась весьма кстати.

Заменяющий шлагбаум, даже не ошкуренный ствол молодой елки так неожиданно вынырнул перед радиатором, преграждая дорогу, что на любой другой скорости водитель, даже капитан Гусман с реакцией летчика, не успел бы затормозить. А так обошлось…

– Швайнегунд! Ферфлюхтердумкопф! – дал выход эмоциям Яков, не сильно волнуясь за акцент. И чуть подумав, прибавил уже спокойнее: – Шайсе!..

– Whoa! Cine sunt?! Germanii?..

Шагнувший из тени часовой тоже был изумлен не меньше. Машиной технической помощи на аэродроме никого не удивишь, а вот появление здесь ветеринарной службы вполне похоже на анекдот. На чем в общем-то и строил план Корнеев. Солдат недоуменно оглянулся.

– Veterinari? Aici aerodrom și nu stabil!

Второй часовой стоял чуть в сторонке. Не выходил на свет. Хотя винтовку с плеча не снял.

– Sar peste?! Parola?

– Was? – Гусман повернулся в сторону Корнеева. – Herr Obersturmführer, wissen Sie, was er will?

Тот молча продемонстрировал солдату через ветровое стекло какой-то документ. Вполне возможно, что и путевой лист. Поскольку вынул его из-за противосолнечного щитка – излюбленного места всех водителей для хранения документов, которые надо часто предъявлять.

Даже если румын и не знал немецкого, то звание «оберштурмфюрер» в переводе не нуждалось. Солдат поскучнел лицом и опустил карабин. Скорее всего, он раздумывал: сразу открывать или вызвать разводящего, но уже в следующее мгновение выпучил глаза, дернулся и повалился в ночь, вперед спиной. Будто позади него разверзлась пропасть… Одновременно с ним пропал из виду и второй часовой. А еще через несколько секунд шлагбаум словно сам собою поднялся, открывая проезд на территорию аэродрома, если иметь в виду весь комплекс сооружений, а не только взлетную полосу и рулежную дорожку.

Слева от контрольно-пропускного пункта вдоль обрыва своеобразным забором тянулись выставленные в линию одноэтажные здания. Может, жилые бараки, может – мастерские или иные хозяйственные постройки. А то и все сразу. Справа – тоже по краю – виднелись какие-то бесформенные холмы. Скорее всего, замаскированная техника, склады и ангары…

– Кушнир! Ты со своими морячками пройдись по левому флангу. Окажут упорное сопротивление – в плен можно не брать. Петров, Телегин, ваш правый фланг. Яков, вы со штурманом следуйте за майором и старшиной, осмотрите ангары и технику. Я с капитаном Малышевым – в штаб.

– Есть…

Группа захвата рассыпалась на отдельные звенья, торопясь каждая к своей цели.

Первый барак оказался совершенно пустым. Видимо, здесь располагалась рота охраны и обслуживания аэродрома, которую, в связи с ремонтом, уже перебросили на новый объект. Во втором сладко спало десятка полтора солдат. Дремлющий возле входа дневальный открыл было рот, чтоб поднять тревогу, но главный старшина приложил палец к губам и направил на него ствол. Солдат задумался на секунду и поднял руки. Не издав ни звука.

Морпехи быстро пробежались по казарме и собрали все оружие.

– Вот теперь можно…

Но солдат только глядел на него. Не мигая и явно не понимая, что русский от него хочет. Старшина, хмыкнул и скомандовал сам.

– Полундра!

Вряд ли кто из румын смог бы понять значение этой команды, но хватило одного лишь зычного рыка старшины, чтоб солдаты подхватились с лежанок и, натягивая обмундирование, бросились строиться.

Не давая им окончательно проснуться, морпехи согнали румын в один угол. Располосовали на ленты пару простыней и передали их солдатам. Зачем – объяснять не пришлось. Солдаты сноровисто принялись вязать руки друг другу. Оставшимся двоим помогли моряки.

– Семен, пригляди… – Старшина оставил одного бойца караулить пленных и побежал с остальными к следующему бараку. Рассчитывая, что если там и услышали поднятый шум, то не успели еще сообразить, что происходит. Ведь обошлось без стрельбы, и тревогу никто не поднял.

Третьим зданием оказалась столовая. Естественно, совершенно пустая в такое ранее время. Веселье продолжилось только в четвертом бараке…

Первых три капонира пустовали. Возле четвертого, прислонившись к самолету, дремал часовой. Может, и не дремал, а всего лишь отдыхал, устав вышагивать по периметру, но на его дальнейшей судьбе это различие никоим образом не отразилось. Поскольку уже в следующее мгновение она вместе с жизнью оборвалась… рукой старшины Телегина.

Кузьмич прислонил тело к шасси, оглянулся и подал знак остальным.

– Охраны больше не видно… Но вон у того ангара, кажется, блеснуло что-то. Может, показалось, а может – проволока.

– Проволока, говоришь? Ну что ж, пошли, глянем… Пока наши летчики новую технику осваивать будут. Кстати, – сапер кивнул на прикрытый маскировочной сетью самолет. – На «кукурузник» похож.

– Биплан, – пожал плечами Колокольчиков. – Основные принципы в самолетостроении никто не отменял, независимо от того, по какую сторону границы стоят заводы.

Петруха охотно прочитал бы небольшую лекцию о принципиальных различиях между монопланами и бипланами, но как раз в это время на противоположной стороне аэродрома раздалось несколько пистолетных выстрелов. А потом застрекотал автомат… ппд.

Сублокотенент[5] Грекеану проснулся из-за того, что вчера выиграл спор у своих унтер-офицеров и в награду получил их компоты. Награда чисто символическая, компот из сухофруктов стоял в столовой в отдельном сорокалитровом баке, и пить его можно было сколько влезет даже рядовым. Но дело принципа. Он пьет, а проигравшие облизываются… Вот только оба его подчиненных теперь крепко спят, а Тудор второй раз за ночь поднимается. Сухофрукты свободы требуют. Никак до утра не дотерпеть…

Сублокотенент сунул ноги в сапоги, набросил на плечи китель и, почти не открывая глаз, так только поглядывая в «смотровую щель» между век, побрел к выходу из казармы. Заслышав шарканье его ног, вскинулся и дневальный. Вытянулся, как положено по уставу, и раскрыл рот, чтобы доложить офицеру.

– Тихо, – проворчал тот. – Сам вижу, что никаких происшествий…

Человек в черном бушлате и такой же бескозырке, словно привидение именно в этот момент возникший в дверном проеме, произвел на полусонного румынского офицера такое неизгладимое впечатление, что переполненный мочевой пузырь не выдержал давления.

Конфуз, случившийся с сублокотенентом, в свою очередь настолько изумил русского, что он, вместо того чтобы войти внутрь и обезоружить дневального, замешкался в дверях. Давая румынскому солдату те самые недостающие при внезапном нападении секунды, чтобы успеть отреагировать. И дневальный успел… Набрав воздуха в грудь, он заорал со всей мочи:

– Тревога! Советы! Кору…

Удар прикладом прервал вопль, но свой долг солдат уже исполнил. Возможно, кто-то из спящих офицеров успел подумать о нем не слишком прилично, но по меньшей мере один оценил ситуацию верно и открыл огонь.

Пули легли кучно… Правда, все мимо. Ответная очередь из автомата была менее прицельная, но куда действеннее. Те из румын, кто еще только собирался схватиться за оружие, быстро отбросили эту мысль и дружно полезли под лежанки.

Понимая, что вся секретность операции уже нарушена безвозвратно и теперь отсчет времени пошел на секунды, главный старшина дал отмашку товарищам следовать дальше, а сам – чтобы не возиться, выдернул наружу так и стоящего прямо перед ним Тудора и забросил в помещение гранату. А секундой позже – вторую…

Когда внутри казармы один за другим громыхнули взрывы, сублокотенент Грекеану совершенно отстраненно подумал, что вчера он, похоже, выиграл гораздо больше, чем два стакана компота из сухофруктов.

* * *
Корнеев с Малышевым уже подходили к зданию штаба, когда раздались взрывы, поставившие точку в предрассветной безмятежности. Какое-то мгновение она еще удерживала позиции, но всего лишь несколько секунд спустя была вынуждена спешно бежать перед превосходящими силами противника.

Сперва кто-то запоздало завопил: «Alarma!» Потом заквакала сирена. Возле казарм вспыхнула короткая перестрелка, но достаточно быстро была подавлена автоматным огнем. Потом еще раз громыхнула граната, и сирена тоже угомонилась.

Из здания штаба выскочили двое солдат с карабинами наизготовку. И замерли, увидев прямо перед собой русских диверсантов. Дернули стволами, но прицелиться не успели. Упав на колено, двумя короткими очередями Малышев срезал обоих. Румыны так и повалились на ступени, отброшенные пулями, только выпущенные из рук карабины загромыхали, скатываясь вниз.

Корнеев подскочил к дверям, встал сбоку и рванул створку на себя. И хоть оттуда не раздалось выстрелов, Малышев на всякий случай выпустил длинную очередь в проем. При обычном штурме следом полетела бы граната, но офицеры не стали рисковать. Не хотелось бы оказаться без связи и в третий раз, из-за глупой случайности. В виде неправильно свалившегося куска штукатурки…

Николай на мгновение показался в дверях и тут же отпрянул в сторону. Но выстрела так и не последовало. Тогда внутрь вбежал Малышев. Одним прыжком преодолел порог и присел, поводя стволом автомата. Тишина… Похоже, эти двое солдат были последними, кто находился в штабе.

– Чисто, командир… Заходи.

Здание штаба ничем не отличалось от обычных административных построек. Большой холл, перегороженный столом дежурного. Двери налево, двери направо и лестница на второй этаж позади. Голая лампочка под потолком светила тускло, вполнакала, видимо от аккумулятора, но и этого аварийного освещения вполне хватало.

Николай осмотрелся и уверенно шагнул к левой двери, украшенной табличкой «Radio și tele». Радио, оно и в Африке радио… В переводе не нуждается. И не ошибся. За дверью находился типичный узел связи. С достаточно мощным, по крайней мере на вид, радиопередатчиком.

– Есть контакт, Андрюха… Зови Кушнира. Можно вызывать десант.

К тому времени скоротечный бой на аэродроме окончательно утих. Так что чихание заводящегося мотора прозвучало громче сигнала воздушной тревоги.

Длинный и нескладный, очень похожий на аиста, за что и кличку соответствующую имел во дворе и в школе – Сторк, Антон Григореску с детства мечтал о небе. Но седой майор, возглавляющий приемную комиссию, едва взглянув на пригибающегося в дверях почти двухметрового парня, забраковал его сразу. Едва удалось Антону упросить офицера выдать направление в училище при летной школе, где готовили механиков для обслуживания самолетов. Уж коль не судьба летать, так хоть быть рядом с мечтой…

Восемнадцатая эскадрилья, в которой теперь служил Григореску, уже перебазировалась на новый аэродром, оставив здесь только минимальную охрану и два самолета, которые еще находились в ремонте. Пустяки, в общем-то. На пару дней работы, но тем не менее… Вместе с основными силами улетело и почти все начальство. Из офицеров остались только экипажи обоих IAR-37 и командир взвода охраны – сублокотенент Грекеану. И если летчики хотя бы время от времени приходили к капонирам интересоваться, когда закончится ремонт, то сублокотенент здесь вообще не появлялся. Даже пост проверять приходил кто-то из унтер-офицеров.

Только поэтому Антон позволил себе вернуться к самолетам после отбоя и залезть в кабину одного из них, чтобы помечтать, воображая себя пилотом…

Кое-как втиснувшись в сиденье, Григореску надел шлемофон, закрыл глаза и заснул счастливым и крепим сном младенца. Словно не в неудобной и тесной кабине, а в мягкой и уютной колыбели. И сны видел под стать…

Бесконечная небесная ширь простиралась вокруг, и он парил в этой синеве, то ли сам превратившись в самолет, то ли обретя крылья, как птица. Летел и летел… Взмывая над облаками к солнцу или ныряя под них и опускаясь к пенистым волнам Черного моря…

Стрельба и взрывы никак не вписывались в сновидение, поэтому ворвались в него словно шквальный ветер и вернули Антона в реальность. А когда заревела сирена воздушной тревоги, Григореску понял: это не учения, на аэродром напали. Вражеские диверсанты!.. С целью захватить или уничтожить самолеты! Те самые «железные птицы», за которыми он ежедневно ухаживал с такой любовью, что и к девушкам не ощущал… Нет! Не бывать этому! Он не позволит!

Антон понимал, что шанс завести двигатель не слишком большой, но именно на этот самолет вчера поставили новый аккумулятор… Даже не думая о том, что будет обнаружен врагами, Григореску нажал на стартер и с ликованием, подбросившим сердце к горлу, услышал заветное чихание. Раз… второй… третий… Рискуя залить непрогретый мотор, Антон подбавил газу и… услышал ровный, нарастающий гул.

Не теряя ни секунды, Антон отпустил тормоз, и самолет, чуть дернувшись от неожиданно возросшей нагрузки, неторопливо покатился по дорожке к взлетной полосе…

– Твою краснознаменную дивизию!

Когда на стоявшем в самом последнем капонире самолете зачихал двигатель, майор Петров как раз отвинчивал взрыватель. Он не сразу сообразил, что это за звук, и тем не менее даже не вздрогнул. Сапер ошибается один раз – когда выбирает воинскую специальность. А потом ему больше нечего бояться. Потому что ничего хуже, чем ошибка при разминировании, с ним на войне случиться не может…

Первым опомнился капитан Гусман.

– Держите гада! – завопил пилот, почему-то грозя самолету кулаком, словно вслед убегающему воришке. – Он улететь пытается… – и тут же вопреки собственным словам схватил за плечо вскидывающего винтовку Телегина. – Отставить. Не стрелять. Похоже, это единственный исправный самолет.

– Как же я его остановлю? – с недоумением поглядел на летчика старшина. – За хвост поймать?

– Не знаю… Но стрелять нельзя. Угробим технику. Подполковник будет недоволен.

Тем временем верткий IAR-37 уже развернулся на полосе и начал разбег по взлетке…

К биплану бежали со всех сторон. И моряки, и разведчики. Кажется, даже группа лейтенанта Гусева уже успела преодолеть склон и тоже спешила наперерез, – но видно было, что все запаздывают. Минутой бы раньше, сотней метров ближе…

– Уйдет, – резюмировал Колокольчиков.

– Это вряд ли…

Кузьмич неторопливо прицелился, как будто собирался снять с дерева любопытную белку. Причем точно в глаз, иначе шкурку на пункте приема пушнины забракуют и премии не будет. Потом мягко выбрал спуск и выстрелил.

Сидящий в кабине самолета румынский пилот дернулся, вскинул руки, словно в последнее мгновение решил сдаться, и уткнулся носом в доску приборов. Вот только истребитель продолжал набирать скорость. Мотор ревел все громче, IAR-37 нетерпеливо подпрыгивал, словно напоминая человеку, что пора брать штурвал на себя и взлетать… Но мертвецам летать не суждено. Даже если они мечтали об этом всю свою прошлую жизнь.

В считанные секунды самолет докатился до края взлетной полосы, протаранил щиты ограждения и, клюнув носом, нырнул с обрыва. А еще мгновением позже внизу рвануло так, что задрожали стекла в окнах.

– Будем считать, что светошумовой сигнал капитан-лейтенант Тарасов заметил и истолковал верно. Впрочем, Андрей, держи ракетницу… Шарахни еще парочку зеленых… Как договаривались. – Корнеев устало присел на ступеньку. – Что там у старшины, Андрюха? Есть связь с базой? А то ведь такой шикарный фейерверк только слепой мог не увидеть. Да и тот наверняка услышал.

В подтверждение слов подполковника со стороны позиций, занимаемых сводной ротой морской пехоты, донеслась стрельба. Сперва редкая, из которой можно было выделить отдельные выстрелы карабинов и короткое стрекотание автоматов, но вскоре шум боя слился с эхом в один протяжный гул, и уже только изредка, как пузыри болотного газа, в нем прорезались скупые пулеметные очереди и разрывы 82-миллиметровых мин.

Глава пятая

Шестерка И-16 выскочила со стороны побережья вместе с первыми лучами восходящего солнца, из-за чего рев приближающихся самолетов донесся раньше, чем темные росчерки в небе обрели контуры краснозвездных «москитов». Юркие истребители пронеслись над аэродромом и сделали классический разворот. Потом одна тройка потянула вверх, а вторая – вернулась на бреющем. На подлете к аэродрому «москиты» сбросили газ до минимума и буквально проутюжили плоскогорье. В открытых кабинах самолетов хорошо были видны головы летчиков.

– Эй! Крылатые! Гляди сюда! – лейтенант Колокольчиков взобрался на ангар и приветливо замахал руками. – Здесь свои! Аэродром наш! Можно садиться!

При этом штурман совершенно забыл, что одет в немецкую форму и вполне мог нарваться на пулеметную очередь вместо ответного приветствия, если бы рядом с ним не размахивал бескозыркой кто-то из морских пехотинцев капитан-лейтенанта Тарасова.

Может, ведущий тройки и не все понял из происходящего внизу, но в целом ситуацию оценил верно и помахал крыльями. После чего истребители прибавили газу и унеслись к морю…

– Далековато забрались «ишачки», – недоуменно пробормотал Гусман, ни к кому конкретно не обращаясь, но поглядывая при этом на Корнеева. – Неужто «звено Вахмистрова» используют[6]. Но к чему такие сложности? У того же Як-9Д дальность полета превышает тысячу километров… Да и боевые качества куда лучше. А «тебешкам» под крылья лучше б и в самом деле танкетки подвесили.

– Значит, не нашлось лишних «яков», – пожал плечами подполковник. – Румынский участок фронта не главное направление удара. Вот и доукомплектовали чем нашли… из старых запасов.

– Летчиков, судя по всему, тоже оттуда достали, – продолжал ворчать капитан.

– С чего бы это?

– Так какой год на дворе, а они все по уставу – тройками летают! Словно не на войне, а на параде. Хотя слетанность у них, надо заметить, отменная… Ведомые держатся, будто привязанные.

– Хороший вопрос, Яша… – пробормотал подполковник, судя по ответу, услышавший только первую часть реплики. – Нам бы всем не помешало понять, какой тут нынче год.

Солнце, высунувшись из моря до половины, слепило глаза. Не помогала даже приставленная козырьком ладонь. И тем не менее Корнеев смог разглядеть приближение десантной армады. Именно армады.

Сперва напоминающий отдаленный шум прибоя, гул авиационных моторов вскоре сменил тембр до надвигающегося шторма. А там и сами самолеты показались. Сперва, разумеется, только как густая россыпь черточек и точек, но не прошло и минуты, как уже можно было не только различить их контуры, но и уверенно классифицировать каждый борт.

Впереди широким фронтом, в три этажа шли массивные ТБ-3. Каждый из бомбардировщиков нес что-то массивное под крыльями, из-за расстояния еще невнятных очертаний, а за ними тянулись буксируемые планеры. Много… Не меньше двух за каждым транспортным самолетом. Большекрылые, размерами почти не уступающие гиганту из КБ Туполева. Не все, конечно, в приближающейся воздушной армаде хватало и обычных КЦ-20, способных принять на борт всего два стрелковых отделения, зато с полным вооружением и дополнительным боезапасом.

– Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят…

– Много насчитал? – старший лейтенант Гусев встал рядом с Колокольчиковым.

– До шестидесяти девяти успел, пока ты меня не сбил, – недовольно ответил тот. – Хоть с начала начинай.

– А зачем? – к группе разведчиков подошел главный старшина Кушнир.

– Интересно же…

– Вся двести двенадцатая воздушно-десантная бригада в полном составе.

– Это ж больше полутора тысяч бойцов… – присвистнул кто-то.

– Ну, да, – кивнул главный старшина. – Сила. А когда еще из Севастополя наша 6-я бригада морской пехоты подойдет, вот тогда совсем все в ажуре будет. Так дадим румынам прикурить, что они только в Бухаресте и очухаются. Пока «царица полей» от границы дотопает, здесь уже и воевать не с кем будет. Товарищу Буденному только ключи от столицы принять и останется.

– Слышь, Володя, на флоте все так осведомлены о планах Генштаба, или тебе Верховный лично докладывает? – подпустил шпильку Петруха.

– Чего? – не понял шутки главный старшина.

– О планах Ставки, говорю, откуда знаешь?

– Так батальонный комиссар объяснял… – чуть недоуменно объяснил Кушнир. – Перед заданием. Чтобы, как учил великий русский полководец Александр Суворов, каждый солдат, значит, свой маневр понимал.

Корнеев слушал, о чем говорит моряк, и не верил собственным ушам. Что за ерунда? Батальонный политрук, объясняющий бойцам планы высшего командования? И это после десятилетия всеобщей шпиономании и повышенной бдительности? Беспощадных чисток рядов высшего и среднего командного состава Красной армии от троцкистов и прочих врагов народа?.. Создания Особых отделов НКВД и «Смерша»… Да в реальности из-за режима секретности штаб армии приказы в дивизии иной раз отправлял за два-три часа до времени «Ч». И комдивам, чтобы успеть хоть как-то подготовиться к началу операции, приходилось своим комполка отдавать те самые сверхсекретные приказы по телефону почти открытым текстом. Заменяя артиллерийские стволы и танки на давно расшифрованные немцами «карандаши» и «коробочки» или «утюги».

«Кто он, этот неизвестный батальонный комиссар? Провокатор? Или имеет место широкая дезинформация десантников на случай попадания в плен? – Корнеев задумался. – Скорее всего, последний вариант. Ведь даже капитан-лейтенант Тарасов подчеркнул, что не имеет права посвящать меня в детали операции. Поэтому приоткрыл суть самой ближайшей задачи. Даже тактическую перспективу не обрисовал…»

– Может, подробнее расскажешь, старшина? А то мы на том собрании не присутствовали… – Корнеев поглядел на небо. – Пока хлопцы приземлятся, время имеется…

А в воздухе развивалось свое действие, отрежиссированное скрупулезно и поминутно. Первая волна ТБ-3, с подвешенными под крылья танкетками, уже заходила на посадку. За ними неторопливо подтягивались те, что тянули за собою грузовые планеры.

Легкие КЦ-20 уже отцепились от буксировщиков и отвалили в сторону, самостоятельно выбирая место для приземления. В тех же районах, левее и правее от аэродрома, транспортные Ли-2 высыпали сотни парашютистов. Скорее всего для организации прикрытия захваченного аэродрома на дальних подступах.

– Можно и подробнее, – кивнул главный старшина. – Тем более что задумано все просто, как семечек в кино пощелкать. Мы совместно с парашютистами захватываем плацдарм и создаем видимость наступления, чтоб отвлечь на себя силы румынской армии. Они же все сухопутные дивизии на границе сосредоточили, а тут только кавалерийские полки… Да и те расквартированы один от другого за десятки километров. В общем, когда румыны поймут, что мы уже здесь – фактически у них в тылу, начнется суета, паника. Переброска частей от границы в тыл… А наши бронетанковые части в Бессарабии только этого и ждут. Увидят, что фронт оголился – так и рванут прямой наводкой на Будапешт. Ну, и мы тоже зря штаны просиживать не будем. Здесь оставим крепкий заслон, чтобы кавалерия не больно резвилась, а основными силами двинем на Констанцу. Говорят, большой порт? Не меньше Одессы…

– Не меньше, – усмехнулся Корнеев.

– Это хорошо, а то ведь наш флагман, линкор «Парижская коммуна», не в каждой гавани поместится. Да и крейсер «Червона Украина» не намного короче. Те еще кораблики.

* * *
Учитывая размеры аэродрома и количество транспортных единиц в десантном флоте, первый приземлившийся ТБ-3 не только мотор не заглушил, а даже останавливаться не стал. Огромный самолет тяжело сполз на рулежную дорожку, разворачиваясь для взлета, а из него на ходу выпрыгивали парашютисты.

– Кто здесь старший?! Командир группы, ко мне!

Среди десантировавшихся одними из первых выделялся рослый и крупный офицер. Судя по манере держаться, явно не из среднего комсостава.

Корнеев, придерживая рукой пилотку, подошел к нему и замер, так и не начав доклад. Если логику действий морских пехотинцев, надевших перед десантированием старую форменку… а точнее, форму старого образца, еще можно было как-то, пусть и с натяжкой, объяснить, – то теперь стало ясно: это только самоуспокоение и нежелание признавать очевидные факты. Потому что перед подполковником Корнеевым стоял самый настоящий комбриг, образца тридцатых годов. С рубиновыми ромбами на петлицах. При том, что персональное воинское звание «комбриг» было отменено еще в сороковом году и никак не могло использоваться в сорок четвертом.

– Товарищ комбриг… – В голосе Корнеева было столько удивления, что офицер не мог этого не заметить. К счастью, истолковал по-своему и вполне добродушно объяснил.

– Не удивляйся, это не пример личного героизма. Десант не пехота, тут свои законы. Самое опасное место как раз в последних рядах. Первым неожиданность помогает, а потом и враги на земле очухаться успевают, и истребители вражеские могут подтянуться…

На этом запас его добродушия исчерпался. Комбриг сурово насупил брови и чуть брезгливо спросил:

– Что у вас тут за цирк происходит? Почему в германской форме? Доложите как положено!

– Майор Корнеев. Группа «Призрак». Фронтовая разведка. Выполняем задание особой важности.

– Что вы мне голову морочите, майор? Какой еще «Призрак»? Кто старший группы, захватившей аэродром? Где капитан-лейтенант Тарасов и мои бойцы?

– Ваши бойцы погибли при десантировании. Сводная рота капитан-лейтенанта ведет заградительный бой на дороге, ведущей к аэродрому. Слышите? – Корнеев указал рукой в направлении доносящихся с побережья выстрелов. – Тарасов там…

– Какими силами атакуют румыны?

– Точными данными не располагаю, но не больше одного-двух эскадронов. Других частей, которые могли бы в такой короткий срок подтянуться сюда, в этом районе нет. В ближайшие два-три часа можно ожидать еще пару эскадронов…

– Не густо. Это было известно и до начала операции. Чем вы тут занимались, майор?.. – комбриг недовольно поморщился. – И все-таки почему вы в румынском тылу надели форму СС?

– Извините, товарищ комбриг, – Корнеев отвечал негромко, но твердо. – Не имею права… Задание на контроле у Ставки. Прошу разрешения моей группе отбыть обратно за линию фронта на одном из самолетов. Они ведь все равно порожняком возвращаются.

– Почему сами не запросите разрешения?

– Долго объяснять. Но выходить в эфир напрямую я тоже не имею права.

– Даже так?.. – комбриг задумался. – Ну, хорошо. Кто-то же может подтвердить факт существования «Призрака»? Поставьте себя на мое место и посмотрите на это со стороны. Какие-то оборванцы, без документов… Может, вы не наши разведчики, а совсем наоборот? Думаю, прежде вам стоит с нашим особистом пообщаться.

Подобный поворот дела Корнеева устраивал меньше всего. Он уже сейчас, в общем разговоре боялся ляпнуть что-то лишнее, а при допросе такие подробности будут затронуты, что отговорками не отделаться. И если группу в самом деле угораздило перенестись в прошлое… Нестыковок в ответах будет столько, что путь к стенке окажется гораздо короче, чем хотелось бы. Это если просто шлепнуть решат. А если захотят «правду» узнать?

Подполковник непроизвольно вздрогнул. Как в НКВД получают нужные сведения и «признания», в стране Советов не знал только тот, кто принципиально не хотел ничего знать. Но ответил как мог равнодушнее:

– Как прикажете… Можно и пообщаться. Только, покуда мы с ним за жизнь потолкуем, без попутного транспорта останемся, – Корнеев указал взглядом на взлетающий транспортник. Уже третий по счету.

Пока легкие планеры садились на поля, тяжелые опускались на посадочную полосу. Здесь их быстро откатывали в сторону, освобождая место для взлета тому, кто уже разгрузился, чтобы не создавать затор на хоть и удобно расположенном, но не слишком большом аэродроме. Даже доставленная бронетехника немедленно съезжала и скапливалась у подножия горы.

А над всей этой круговертью, как жаворонки над степью, барражировала эскадрилья из двенадцати И-16. Но несмотря на то что о высадке советских войск уже не могли не знать, румынские истребители пока еще не показывались.

– Ничего. Успеете. В крайнем случае прикажу задержать последний борт.

Комбриг задумался.

– Впрочем, можем поступить проще. Кому непосредственно вы подчиняетесь?

– Начальнику разведотдела… – Корнеев чуть не брякнул: «2-го Украинского фронта», но вовремя вспомнил, что тот лишь год с небольшим стал «Украинским», а до этого был «Степным». Впрочем, и тут, с учетом петлиц вместо погон, не факт. Корнеев сделал поправку года на три-четыре и, быстро перебрав в уме, какие округа и фронта здесь могли быть в то время, выбрал, как ему показалось, самый беспроигрышный: —…Киевского особого военного округа.

Сказал и подумал: «Вот теперь, точно «аллес капут»… Никто из тех, кто мог бы подтвердить мою личность, еще не занимает достаточно высоких должностей. Профессор Стеклов – тот и вовсе преподает математику и возглавляет университетскую кафедру, а не руководит аналитическим отделом при РУ 2-го Украинского фронта… которого пока еще тоже нет. Поскольку сформирован будет только в октябре сорок третьего. А руководитель «Смерша» комиссар госбезопасности второго ранга Абакумов ни о каком Корнееве ни сном, ни духом. Впрочем, сейчас и у Виктора Семеновича звание-должность пожиже, да и самого «Смерша» тоже пока еще нет».

Похоже, угадал. По крайней мере на лице комбрига только легкое удивление нарисовалось:

– Однако далековато вас забросило… соседи. Нет, извини, майор. Вон, – кивнул в сторону, – наш особист поспешает уже. Убедишь его, он по своим каналам и свяжется с вашим управлением. Ты не тушуйся, Петрович мужик башковитый и не зловредный. Думаю, минут за пятнадцать-двадцать управитесь. А я, как и обещал, последний борт попридержу.

– Но, товарищ комбриг…

– Все, майор. Разговор окончен. Извини, и без привидений дел выше околыша фуражки. Удачи…

Комбриг кивнул, отдал честь и развернулся к Корнееву спиной, на корню пресекая любые дальнейшие прения. Впрочем, уже надобности не имелось. Особист, громко топая сапогами, словно чеканил шаг на плацу, подошел и неожиданно тихо, словно кроме Корнеева никто не должен был его услышать, представился:

– Оперуполномоченный Особого отдела ОГПУ бригады капитан государственной безопасности Резеда. Вы подполковник Корнеев?

Николай повернулся к нему. Что ж, все как положено: три шпалы в петлицах – капитан ГБ. А знаки различия, как и у Корнеева, подполковник.

«Что? Какой подполковник? – мысль словно электрический разряд пронзила мозг. – Откуда он знает?! Я же здесь ни разу не представлялся так. Только майором!»

Корнеев оторвал взгляд от петлиц, посмотрел на особиста и вздрогнул. Перед ним стоял… Максимилиан Штейнглиц! Либо его брат-близнец. Николай мотнул головой, прогоняя наваждение. Черты лица тут же чуть-чуть поплыли, словно разогретый воск, но общее сходство все же оставалось.

– Товарищ… – Особист недовольно нахмурился, но голос его при этом был совершенно лишен каких-либо интонаций. – Я к вам обращаюсь! Мух потом отгонять будете.

– Прошу прощения… Не расслышал, – Николай приложил руку к уху. – Последствия недавней контузии.

– Понятно! – гэбист похоже поверил и перешел на крик: – Прошу следовать за мной!.. Найдем местечко потише!..

* * *
– Вы какого черта в портал поперлись?! – зашипел на Корнеева голосом Штейнглица капитан ГБ. Но при этом потеряв какое-либо сходство с Максимилианом. Превратившись в совершенно незнакомого офицера.

– Куда? – слегка растерянно переспросил Николай, пока еще не в состоянии переварить эти несуразности.

– На Кудыкину гору, доннерветтер! – еще более эмоционально выразился Штейнглиц. – Ду ист думкопф! Никогда не слышал, что любопытной Варваре нос оторвали?

Вольное сочетание в одной фразе русского фольклора и немецких ругательств, столь характерное для боевого товарища, неожиданно подействовало на Корнеева куда вразумительнее, чем самые длинные объяснения. Подполковник даже улыбнулся непроизвольно.

– Если ты о той двери, что в потайном ходе открылась, то откуда мы могли знать, что это… как ты сказал?

– Портал, – проворчал «особист». – Не знали они… А если б там вход в трансформаторную будку открылся, вы бы тоже внутрь ломанулись? Или поостереглись?

Капитан остановился, огляделся и направился в сторону одного из ангаров.

– Мне еще предстоит разобраться, почему он на вас среагировал и открылся, но сейчас не до этого. Надо быстрее ликвидировать временной парадокс, пока последствия не стали катастрофическими.

– Макс, ты не ворчи, – Корнеев ускорил шаг и поравнялся с «особистом». – Мы в общем-то и сами уже сообразили, что влезли не туда… И очень хотелось бы понять, куда именно? Не просветишь, по старой дружбе? Или все-таки Андрюха прав: это действительно машина времени?

– И да, и нет. Это не машина, а… впрочем, неважно. Говоришь, поняли? – «особист» на несколько секунд снова принял облик Штейнглица.

– Не слепые. Старое обмундирование, терминология, отмененные звания… Вот только с нападением на Румынию не стыкуется. Ясско-Кишиневская операция в августе сорок четвертого была, а сейчас какой? Нас же как минимум на пару лет обратно забросило? До введения погон. То есть сейчас не далее как лето сорок второго.

– О-хо-хо… – «Особист» поправил фуражку. Взгляд его при этом оставался по-прежнему совершенно пустым. Как смотрящее в потолок зеркало. – Объяснения им подавай. Ты, подполковник, даже не представляешь, какую кипу инструкций и регламентов я сейчас нарушаю уже только тем, что сунулся вытаскивать вас из этой реальности.

– А я о чем? – Корнеев кивнул. – Секретность прежде всего. Но хоть в общих чертах обрисуй ситуацию. Сам же понимаешь, что отсутствие информации порождает домыслы. И кто знает, до чего мы додумаемся, если останемся без правильных ответов! Оно тебе надо?

– Шайсе! Тут ты прав… Ладно, Николай, я говорю – ты слушаешь. Вопросов не задаешь. Как объяснишь своим товарищам – твоя забота. Кстати, вон Андрей на нас смотрит. Скажи, пусть всех сюда позовет. Пора это недоразумение заканчивать.

Корнеев подал Малышеву условный знак «Все ко мне!» и снова повернулся к «особисту».

– Начнем с того, что миров во Вселенной неисчислимое множество. Только не в пространстве, а во времени. Но все они как бы и не вполне реальны…

«Оперуполномоченный» поскреб подбородок. Со стороны это выглядело столь невероятно, что Корнеев украдкой ущипнул себя.

– Нет, не так… Представь уравновешенные весы. Тем, кто находится на одной чаше, нет никакого дела до того, что происходит на другой. Вернее, они даже не подозревают, что другая чаша вообще существует. А теперь что-нибудь перенеси с одной стороны на другую… Исчезнет равновесие, из-за чего обе чаши сдвинутся. При этом та, в которой прибавилось, станет более реальной, чем та из которой изъяли. Если быстро восстановить все как было – ничего особенного не случится. Время имеет структурную память и из главного русла не выплеснется. Но если воздействие достаточно длительное, то «утяжеленный» мир получит шанс вытеснить «ослабленный», при этом занимая освободившуюся вероятность. Что сделает его еще более реальным по отношению к остальным мирам. И процесс этот практически необратим… Понимаешь?

– Не очень, – честно ответил Корнеев.

– Доннерветтер… Забудем о теории, перейдем к конкретике. Вас закинуло в мир, где нет Гитлера. Адольф Шикльгрубер погиб в Первую мировую. В результате – летом тридцать восьмого Сталин начал Первую интернациональную коммунистическую войну за освобождение пролетариата от капиталистического рабства, в которой вы сейчас принимаете непосредственное участие. Более того, как я уже знаю, даже весьма не двузначно поспособствовали ее успешному началу…

– Ешкин кот! – не удержался от восклицания Николай. И мечтательно добавил: – Вот здорово… Жаль, у нас по-другому произошло. Эх, Иосиф Виссарионович, мог ведь, оказывается…

– Не перебивай, – недовольно зыркнул на него «особист». – Так вот. Из-за того что вы переместились из своего мира в этот, данная реальность начинает становиться более вероятной и подминать под себя будущее вашего мира. Оно уже не будет таким, как могло быть. А если вас не вернуть, то изменения будут продолжаться… пока не сольются с этой версией будущего.

– В смысле если мы тут задержимся, то у нас тоже Гитлера грохнут? – Корнеев расстегнул пуговицу на воротнике. – Товарищ дорогой… В таком случае мы остаемся. Даже если через пять минут всех поставят к стенке.

– Увы, но просчитать изменения невозможно. Может, операция «Валькирия» сработает, а может, наоборот – «Китайская шкатулка»… Прогнозировать не берусь. Но в любом случае, поверь мне на слово, вариант ополчения всего мира на СССР. Союз Англии и США с Германией против Страны Советов не самая радужная перспектива для нашей Родины. Или ты готов рискнуть, чтобы узнать, чем все закончится?

Корнеев отрицательно покрутил головой.

– Вот то-то и оно… Стало быть, обойдемся без самодеятельности. Я сейчас организую ваше возвращение, и будем надеяться, что статус-кво миров возобновится сам.

– А как ты объяснишь комбригу наше исчезновение? Побегом?

– Это самое простое, – махнул рукой «особист». – Взорву ангар. Взрывчатки здесь хватит. Ну, и вы все… На войне как на войне. Куда сложнее с обратной дебаркацией. Физически меня здесь нет, и измерительных приборов тоже. Поэтому могу только прежнюю настройку использовать, а она уже не точна. Насколько велика погрешность? Без понятия. Так что держитесь поближе один к одному, а еще лучше встаньте вплотную и возьмитесь за руки. Думайте тоже о чем-то общем. Надеюсь, поможет. Все, подполковник, – «особист» оглянулся на звуки шагов, – твоя группа в сборе. Дальше командуй сам…

Максимилиан Штейнглиц на долю секунды снова пробился сквозь черты лица гэбэшника, и тот протянул Корнееву руку.

– Вернетесь, меня не ищи. Смогу – сам объявлюсь. На всякий случай как рабочая версия: вы надышались в подземелье замка графа Соколовского каким-то газом. В результате – длительные галлюцинации и частичная амнезия. Как выбрались, что делали после – ничего не помните. Бред какой-то. У каждого свой. На допросах… если до этого дойдет, конечно… говорите правду. Скорее отстанут. Такую чушь не выдумывают для оправдания. И еще, обнаружите в своем мире какие-то изменения, нестыковки, отличия от привычного – не удивляйтесь. Это эхо вашего перехода. А, чуть не забыл… Переход устроен так, что куда бы вас ни занесло, непосредственной угрозы жизни не будет. По меньшей мере, вам хватит времени, чтобы прийти в себя. Так что не паникуйте… Впрочем, вы уже знакомы с состоянием «паралича», которое сопровождает процесс вплетения ваших личностей в новую реальность, так что справитесь и на этот раз. – И громко прибавил, чтоб услышали все: – Удачи, товарищи. На подготовку даю пять минут. Как раз перекурить успею…

– Это он о чем? – спросил от имени группы Малышев, недружелюбно поглядывая на особиста. – К чему нам готовиться? К расстрелу?

– С чего вдруг?

– А я знаю? Мало ли… Был бы человек, а статья найдется. На то он и оперуполномоченный.

– Брось, Андрей… Что за неуместная истерика? Понимаю, штрафникам особистов не за что любить, но только не в твоем случае.

Малышев промолчал. Все верно, не поспоришь. В штрафбат капитан загремел за дело. Хоть и при смягчающих обстоятельствах, но тем не менее. При иных условиях за такое вполне могли бы и расстрелять.

Корнеев обвел взглядом боевых друзей. Все ждали. Причем на их лицах не было и тени сомнения. Они знали своего командира и верили ему. Прикажет: «Вперед», – выполнят. Скомандует: «Отбой», – тоже спорить не станут.

– Товарищи офицеры… – Николай подумал и сменил тон: – Парни, правда, сейчас нет времени объяснять все нюансы. Обещаю, как выберемся – отвечу на любые вопросы так подробно и обстоятельно, как только смогу. А сейчас, группа, слушай мою команду!

Корнеев встал между Малышевым и Телегиным, беря их под руки.

– Всем делать как я. Создаем плотную группу – так, чтобы между нами даже свободного воздуха не осталось. И еще одно… Это не мое чудачество, а приказ! Пока не скажу «отставить», думаем о… Степаныче.

– А кто это? – удивился Гусман. – Мы с Петрухой знаем его?

– Черт… – Корнеев посмотрел на «особиста». В ответ тот указал ему на запястье с часами. – Не подумал… Ладно, летуны, вы думайте обо мне. Что хотите, хоть матерное. Только не переставая. Все, братцы. Закрыли глаза, сосредоточились, сгруппировались. Считаю до…

Часть вторая

«Опять весна на белом свете…»

Глава первая

Весна сорок четвертого года, первая послевоенная, нагрянула неожиданно и рано. Как будто одновременно с капитуляцией фашистской Германии что-то изменилось и в небесных сферах, – и теперь жизнь торопилась наверстать время, упущенное за смертоносные фронтовые годы.

Уже в начале февраля столбики термометров даже ночью не опускались ниже пяти-шести градусов тепла, а небольшой снежный покров, придававший в январе яркости и торжественности празднованиям по случаю Великой Победы, Рождества и Нового года, сошел даже раньше, чем зарядили дожди – по-весеннему теплые и шумные…

Всего за неделю вешние воды отмыли деревья и дома от копоти и гари, загладили, зарубцевали израненную, исполосованную землю и заботливо укутали ее светло-зеленым покрывалом бурно рванувшего к солнцу и теплу разнотравья. А ближе к концу месяца засверкали и загрохотали самые настоящие майские грозы.

Еще не отвыкшие от войны, люди подхватывались спросонья с кроватей и бросались в погреба и к бомбоубежищам. Дневальные в казармах поднимали тревогу, летчики бежали к самолетам, зенитчики к орудиям, штабные офицеры к телефонам… А потом, вместе и по отдельности, радостно смеялись или плакали – с облегчением шепча одно и то же: «Это всего лишь гроза… Война закончилась… Мир!»

Игорь Степанович стоял на балкончике, опираясь спиной о дверной косяк, дымил вонючей американской сигаретой «Честерфилд», – после ранения пальцы правой руки потеряли чувствительность и попытки свернуть «козью ножку» превращались в настоящее мучение, – и наслаждался тишиной.

Щедро выплеснувшийся к вечеру ливень давно поутих. Но не ушел совсем, а сменился мерно шелестящим по крышам мелким, затяжным дождиком. И уже эта изморось, как в присказке о курице, что хоть по зернышку клюет – за день весь двор загадить умудряется, к полуночи промочила Залесье так основательно, что сухого места не оставалось даже под навесами и козырьками парадных.

Семеняк зябко поежился, затянулся еще разок, потом выбросил окурок, вернулся в комнату и плотно прикрыл за собою балконную дверь. Снял с вешалки новенькую шинель с погонами младшего лейтенанта и набросил на плечи.

Несмотря на то что неожиданная весна вторую неделю подряд неустанно радовала теплыми деньками, к вечеру все же становилось весьма прохладно. Как ни крути, а темное время суток по-прежнему длиннее солнечного – вот и не успевает земля прогреться как следует и запастись теплом на ночь. Да и разведенная дождями слякоть не слишком этому способствует.

Наверное, стоило затопить камин, но Игорь Степанович сегодня не собирался засиживаться допоздна, а зря переводить дрова не позволяла природная рачительность. Лучше утром, собираясь с мыслями, погреть озябшие руки, поглядеть на огонь – смирный, ласковый, совсем не страшный, когда потрескивает поленьями в очаге, а не пожирает гектары леса или городские кварталы…

Комендантская должность, вместе с офицерскими погонами, свалилась на Семеняка совершенно неожиданно, и тем не менее хозяйское отношение к вверенному его попечительству городку, в понимании Игоря Степановича, начиналось не с введения комендантского часа, а вот как раз с подобных мелочей. Когда даже лишняя охапка дров используется не по прихоти начальства, а с толком. С наибольшей пользой… Например, для обогрева больницы или детского дома. Потому что если и была война щедра на что-нибудь кроме смертей и увечий, так это на сирот.

Миллионы детей по всей огромной территории Восточной Европы, исковерканной самой ужасной за всю историю человечества бойней, остались без крова над головой и родных, которые могли бы о них позаботиться. Так что своей важнейшей задачей новоиспеченный комендант Залесья считал именно заботу о сиротах. Тем более что над Польшей фашисты измывались на полтора года дольше, с сентября тридцать девятого… Даже не скрывая, что эти земли считают своими по праву, а проживающих здесь поляков – недоразумением. В лучшем случае рабами новых хозяев – настоящих арийцев…

Кровью десятков миллионов человечество смыло эту муть со страниц истории, надеясь, что те, кому предстоит строить новый мир, не забудут ее безжалостных назиданий.

Игорь Степанович посмотрел на папку с документами, ждущими его резолюции, вздохнул и сел за стол. Подкрутил фитиль в керосинке и пододвинул папку ближе.

Как оказалось, управлять даже небольшим городком, в котором и в довоенные-то годы едва насчитывалось чуть больше пяти тысяч жителей, не такое простое дело. Особенно сейчас, когда тишина все еще воспринимается как затишье перед боем, а эхо войны по-прежнему слышится в каждом ночном звуке и шорохе.

К счастью, не все заботы легли на плечи военного коменданта – основную часть вопросов по жизнеобеспечению Залесья решали органы народной власти. Большей частью тоже только обучающиеся премудростям руководства. Зато берущиеся за решение любой задачи с не меньшим энтузиазмом, чем в то время, когда воевали с гитлеровцами в партизанском отряде. Уверенные, что их бывший «однополчанин» – младший лейтенант Семеняк и бойцы комендантской роты обеспечат жителям городка самое главное: охрану мирной жизни.

А с учетом того, что в близлежащих лесах хватало не сдавшихся в плен фрицев и все еще не доверяющих народной власти «аковцев», задача перед военным комендантом Залесья стояла не из самых легких.

Подписанный двадцать третьего декабря Верховным командованием вермахта «Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил» всего лишь остановил полномасштабное ведение боевых действий на фронтах, но не прекратил саму войну.

В Западной Европе оставались целые части и подразделения вермахта и СС, офицеры которых не торопились сложить оружие, все еще рассчитывая, что кто-нибудь из ближайших соратников фюрера примет командование и возглавит армию. Многие считая поступок генерал-полковника Йодля трусостью и предательством, паникой, возникшей после успешного покушения на Гитлера, совершенного Клаусом фон Штауффенбергом.

В Голландии или Дании выстрелы не слышны, а налеты союзной авиации прекратились на германские города, что весьма способствовало очередному приливу «героизма». А сухопутным частям союзников, только высадившимся на побережье Нормандии, и Красной армии, уже занявшей Пруссию, нужно было время, чтоб окончательно очистить Европу от коричневой заразы. В том числе от мелких очагов сопротивления в виде отдельных банд, неизбежно остающихся в тылу стремительно наступающих армий.

Не обошла стороной эта напасть и Залесье. Точных данных у Семеняка не было, но по информации, имеющейся у милиции, в округе орудовало как минимум два отряда «аковцев» и около взвода недобитых «эсэсовцев». Не считая мелких групп численностью до десяти стволов.

С учетом скудости боезапасов у недобитков сил отдельной комендантской роты, отряда милиции и бойцов народной дружины вполне хватало для охраны железнодорожного узла и других важных военных и государственных объектов, а также обеспечения порядка в Залесье, но не более. За чертой городка, особенно в ночное время, ситуация оставалась весьма напряженной. В целях устрашения населения и обеспечения себя провизией бандиты организовывали налеты на сельские магазины и дома представителей новой власти. Жгли, грабили, убивали с особой жестокостью или уводили в лес… который, за годы оккупации, успели изучить и обжить лучше собственного подворья. Причем зверством и беспощадностью к землякам «лесные братья» не отличались от фашистов. Вурдалаки родства не помнят…

Семеняк вздохнул и вытряс из пачки очередную сигарету. Говорят, что чужой зуб не болит. Врут… За годы войны Игорь Степанович видел столько смертей, что, казалось бы, пора и привыкнуть, но увы – все так же щемит и сжимается сердце при виде смерти… Теперь, даже еще болезненнее… Потому что объявлен мир и все эти люди, напрасно убитые бандитами, могли бы жить да жить.

Противный, сладковатый дымок от тростниковой сигаретной бумаги неожиданно напомнил одну странную деталь, упоминающуюся в каждом отчете о налетах банд. Помимо зверств… Налетчики почти не интересовались деньгами или другими ценностями, но всегда уносили с собой все сладости. Варенье, мед, сахар… и самогон.

С самогоном, положим, все понятно. Но такая страстная тяга к варенью ставила в тупик не только Семеняка. Начальник милиции, опытный криминалист, начинавший службу еще в двадцатые годы, тоже лишь недоуменно пожимал плечами. Выдвинув единственную, кажущуюся более-менее, правдоподобной версию о самогоноварении.

На что командир их бывшего партизанского отряда товарищ Анджей, он же председатель горсовета Квасневский, заметил, что среди бандитов много людей темных, обманутых, но идиотов точно нет. Иначе их всех давно б уже переловили. А лучшей демаскировки схрона, чем варка самогона, даже придумать сложно. Причем еще на стадии брожения. Так что причина явно не в неутолимой жажде бандитов, в чем-то другом. Хоть и непонятном.

Семеняк зло ткнул сигаретой в пепельницу.

– Ничего, переловим – спросим. Обо всем расспросим… Дайте срок.

К сожалению, в ближайшие недели рассчитывать на помощь частей регулярной Красной армии, которая стремительными бросками продвигалась навстречу десанту союзников, попутно сокрушая последние очаги сопротивления гитлеровцев, не приходилось. Но ведь и позволять бандитам убивать мирное население тоже нельзя. Люди столько лет ждали прихода освободителей, надеялись на их помощь, и что теперь? Просить еще потерпеть?.. Нет уж. Если враг не сдается – его уничтожают! А здешние места красные партизаны знают получше «аковцев». И уж тем более фрицев.

Игорь Степанович с удивлением посмотрел на растертую в пыль сигарету, потянулся, зевнул, взглянул на часы… потом отодвинул папку, прикрутил фитиль, задул лампу и решительно встал. Председатель городского совета наверняка тоже еще не ложился, и если снова собирать боевой отряд, то и начинать надо с его командира – «товарища Анджея».

* * *
Инженер Квасневский, как к нему еще по довоенной привычке обращались все жители Залесья, а с начала месяца – председатель городского совета, посмотрел на столбик цифр, перевернул листок и начал выстраивать их в новую колонку. Как будто, вопреки фундаментальным законам математики, сумма могла измениться от перестановки слагаемых. Увы, как ни манипулируй числами, муки от этого в городе не прибавится. И если подсчеты верны, то запасов дней на пять-шесть, не больше.

Конечно же сейчас не война, без продовольствия город не оставят. Но пока в воеводстве рассмотрят заявку, утвердят разнарядку, пока отгрузят-отправят, пропуская все встречные литерные и военные составы… В общем, раньше чем через две недели вагоны не придут. А это значит Залесье останется без хлеба. Дней на десять… Как минимум.

Не смертельно, во время войны иную зиму и дольше голодать приходилось, но с политической точки зрения – очень неприятный момент. Недобитки Армии Крайовой и без этого вовсю обвиняют Рабочую партию и народную власть в неумении управлять государством, предрекая новой, послевоенной Польше неизбежный голод и разруху. И хоть Залесье всего лишь один из сотен провинциальных городков, власть обязана показать, что не зря пролита кровь патриотов и что вопреки всем врагам и недругам мирная жизнь будет построена в самые кратчайшие сроки. Мирная, сытая, красивая…

Анджей Квасневский жирно подчеркнул полученное в результате подсчетов число. Посмотрел на него хмуро и обвел прямоугольником. Получилась траурная рамка. Председатель чертыхнулся и заштриховал рамку. Полосатый рисунок ему не понравился еще больше. Очень уж напоминал робу узников концлагерей и тюрем. Начал водить карандашом в противоположном направлении, но понял, что рисует решетку…

– Пся крев!

Поляк раздраженно отбросил карандаш и перевернул листок исчерканной стороной книзу.

Еще совсем недавно, когда инженер Квасневский был командиром партизанского отряда, входившего в структуру Армии Людовой, вопросы снабжения решались достаточно просто в смысле принятия решения… Нужна провизия, медикаменты, боеприпасы – идите и отнимите все это у врага. А теперь у кого отнимать? Фрицы далеко, да и сдались уже, а освободителям пока не до польских проблем… Вся западная часть огромной страны в руинах да пепелищах, а на полях Украины и Белоруссии не трактора пашут – недогоревшие «тигры» да «пантеры» ржавеют. В Польше то же самое… Нет, посевную конечно же проведут в срок – но где еще тот апрель-май, и тем более урожай! Почти полгода ждать. Даже если в этом году получится обсеяться быстрее обычного…

В дверь аккуратно постучали, потом слегка приоткрыли, и в образовавшуюся щель заглянула секретарша. Пани Катажина еще с довоенного времени помнила, что он терпеть не может телефонных звонков – когда по вине хозяина, сэкономившего на мерах безопасности, на заводе взорвался резервуар со сжиженным кислородом, приведший к гибели троих рабочих, и инженера подняли с кровати, позвонив с проходной. С тех пор от любого резкого звука у инженера случались приступы стенокардии. И война не добавила здоровья. Поэтому Квасневский приказал убрать все аппараты из кабинета. Резонно считая, что лучше лишний раз выйти в приемную, чем при каждом звонке хвататься за сердце и валидол. Однажды можно и не успеть…

– Пан Анджей разрешит?

– Слушаю.

– Посетитель к вам просится.

– Сейчас? – Квасневский недоуменно посмотрел на часы. – А товарищ еще чуть позже не мог зайти? Как раз к полуночи и подгадал бы.

– Говорит, по очень важному и срочному делу. – Секретарша слегка замялась. – Думаю, пану председателю лучше с ним поговорить… Мне кажется, такой пан понапрасну тревожить не станет.

Пани Катажина редко ошибалась в оценке посетителей, умея за самым бравым видом разглядеть пустоту и праздность, а также заметить основательность в самой затрапезной и непрезентабельной одежонке.

– Ну, если по срочному… Зови.

Секретарша открыла двери шире и впустила в кабинет невысокого, щуплого мужчину неопределенного возраста, в темной, изрядно поношенной тужурке железнодорожника. Неряшливо смятый форменный картуз посетитель держал в руке. Да уж… Квасневский даже усмехнулся саркастически. Правда, мысленно. Пани Кася верна себе. С одного взгляда ясно: весьма и весьма серьезный товарищ. И вопрос у него непременно государственной важности.

«Впрочем, – поправил себя мысленно. – Именно таким всегда и до всего есть дело. Это до войны важные господа ходили в костюмах-тройках, держа в руках трость с золотым набалдашником. Сегодня хозяева страны сменили свой внешний вид на рабочую спецовку. Пора привыкнуть уже…»

– Добрый вечер господин-товарищ-гражданин председатель… – выпалил скороговоркой невзрачный посетитель. – Прошу прощения, что отвлекаю от важных дел, пан инженер…

– Перестаньте, – Квасневский встал и вышел из-за стола. – Вы не на приеме у губернатора. Паны нынче все в Лондоне обретаются, а в Польше власть в свои руки взял народ. Я такой же труженик как и вы, только работаю в кабинете, а не в депо. Хотя, в свое время, и там довелось под вагонами достаточно поползать. Лицо мне ваше знакомо. Если работаете на станции с довоенного времени – вполне могли встречаться. А то и гайки вместе крутить. Кто вы и что случилось?.. Хотя, нет, – поднял руку, – постойте. Скажите сразу: ваше дело спешное или может чуток обождать?

– Вообще-то, может и подождать… – переступил с ноги на ногу железнодорожник и неопределенно хмыкнул. – Не горит…

– Ну и отлично. Чаю со мною выпьете? Раз уж мы оба так допоздна задержались на работе.

– Чаю?.. – снова хмыкнул тот, едва заметно дернув плечом. – Можно и чаю…

– Тогда присаживайтесь. Пани Касю, будьте так добры: сделайте нам две кружки чаю. Погорячее, да покрепче…

Председатель вернулся за стол, а посетитель сперва провел по сиденью своей шапкой, словно боялся испачкать штаны. В то время как куда более реальным было бы заподозрить противоположную возможность и, во избежание ущерба, застелить сиденье. Спецовка железнодорожника ни в коей мере не отличалась чистотой. Даже на самый неприхотливый взгляд.

– Так кто вы, кем работаете и по какому делу пожаловали, товарищ?

– Янош Гайос, – учтиво привстал посетитель. – Сцепщик вагонов…

– В Сопротивлении участвовали?

– А как же… Пан-товарищ-господин председатель со мной лично никогда не встречался, но псевдоним Kominiarz[7] товарищ Анджей должен помнить.

– Конечно, – Квасневский снова встал из-за стола, быстро обогнул его и искренне обнял Яноша, совершенно не обращая внимания на возможность испачкаться мазутом. – Дорогой товарищ… Что же ты раньше не объявлялся? А ведь мы тебя не раз добрым словом вспоминали. И советские товарищи тоже… Кажется, даже к награде представили.

– Пустое все это… – потупился железнодорожник и неловко освободился из объятий. – Фрицев прогнали из Польши, да и ладно. А награда мне мою семью и прошлую жизнь не воскресит… Давайте лучше вернемся к делу. Я бы и теперь не пришел, зачем ворошить прошлое, да вы почту в ящике проверять перестали. Вот и пришлось… самому.

– Почту? – переспросил удивленно Квасневский. – Война же закончилась… К чему конспирация?

– Пан-товарищ в этом уверен? – в свою очередь уточнил Гайос, как-то очень пристально глядя в глаза председателю горсовета.

Квасневский не успел ответить, дверь в кабинет открылась, и в нее, держа перед собою поднос с огромным жестяным чайником и такими же походными кружками, протиснулась секретарша.

– Вот… – Она быстро разгрузила поднос на стол. – Чай, как вы, пан Анджей, просили – заварила погуще. А вот сахара совсем нет. Осталось немного меда, но я не стала в чашки класть… Не все любят. И хлеба тоже нет, только сухари… ржаные.

– Да, с сахаром, как, впрочем, и всеми остальными продуктами имеются временные трудности, – поморщился Квасневский, покосившись на листок с цифрами, так и лежащий отдельно от других бумаг. Хоть и вверх ногами, но при этом не давая о себе забыть.

Железнодорожник промолчал, и председатель продолжил с нажимом, словно ему непременно надо было убедить слушателей:

– Ничего… Главное, войне конец. Через недельку-другую начнем посевную… а там и осень не за горами. Будет у нас и хлеб, и сахар, и… все, о чем только мечтали, будет. Потерпим. Шесть лет ждали… Так неужели еще шесть месяцев не сдюжим? Тем более мы теперь не одни – помогут. Вот-вот в Щецинский порт караван из Америки придет. Как только фарватер разминируют… Десять сухогрузов.

Гайос вежливо кивал, но пока пани Катажина находилась в кабинете, не произнес ни слова, с видимым удовольствием прихлебывая горячую жидкость. И только после того как секретарша удалилась, Янош отставил кружку.

– Пан-товарищ…

– Товарищ председатель, а лучше – просто Анджей, – остановил его Квасневский. – Оставь свое дурацкое обращение и зови меня по имени. Мы же с тобой товарищи по оружию, а не на ярмарке встретились.

– Хорошо, – кивнул тот. – Так вот, сахар и есть одно из тех двух дел, из-за которых я пришел сюда.

– Даже так? – вскинул брови Квасневский. – Интересно. Я весь во внимании…

– Вы еще не забыли о той диверсии, которую ваш отряд устроил на железнодорожном узле?

– Как же, забудешь такое! Отличный был пожар… – усмехнулся Квасневский. – Вагоны с боеприпасами и цистерны с горючим три дня продолжали гореть и взрываться. А швабы, как ни старались, так и не сумели погасить огонь… пока все само не выгорело. Только и того, что затолкали танками остатки составов в тупик да на запасные пути, чтобы раскупорить станцию. Собственно, та диверсия была последней крупной операцией, которую провел наш отряд. Фрицы тогда разом потеряли недельный боекомплект и запас топлива как минимум для танковой дивизии…

Председатель исполкома отпил из кружки и непроизвольно поморщился от горечи чая. Пани Катажина не жалела заварки, причем, судя по специфическому привкусу, добавляла в нее для полезности сушеную полынь. Потянулся ложечкой к вазочке с медом, зачерпнул немного и положил на сухарь.

– Да, – согласился железнодорожник, – полыхало жарко. А боеприпасы взрывались еще долго… Даже через неделю. Нет-нет да и бабахнет. Из-за этого швабы в тупик до самого отступления не заглядывали. Так все и оставили…

– А какой прок в недогоревших обугленных досках да покореженном железе? – пожал плечами Квасневский. – На дрова, и то если в костер. Разве, что на металлолом… Но его пока и без раскуроченных вагонов хватает. Или в депо иначе считают? – посмотрел заинтересованно. – Можно что-то восстановить? Ну-ка, ну-ка…

– Собственно, товарищ Анджей, я для этого в тупик и полез, – кивнул в подтверждение догадки Янош. – Чтоб составить докладную, что именно и в каком количестве можно отремонтировать силами депо. – Потом сунул руку в карман и вытащил относительно чистую тряпицу, увязанную концами крест-накрест в небольшой узелок. – И вот что обнаружил… Глядите.

Железнодорожник развязал тряпицу и показал Квасневскому находку. Тот не сразу сообразил, что именно видит перед собой, а когда понял, даже привстал с кресла.

– Не может быть! Это… сахар?! Откуда?

Грязноватый, пахнущий дымом ком то ли слипшихся, то ли сплавившихся серовато-бурых кристалликов больше напоминал соль-сырец, чем нечто сладкое, но председатель горисполкома даже не подумал о ней, а только о сахаре.

– Вечер добрый честной компании. О, кажется, я вовремя заглянул… Чаепитие в разгаре. Надеюсь, не помешаю?

Зная, что председателя горисполкома и военного коменданта объединяют не столько занимаемые должности, сколько партизанское прошлое, пани Катажина докладывать о его приходе не стала. Дверь открывать тоже. Русский офицер запретил это в первое же посещение. Объяснив, что пока у него собственные руки не отсохнут, в прислуге он не нуждается. Полька не вполне поняла, что офицер хотел этим сказать, но переспрашивать не стала: хватило хмурого взгляда. Может, пану коменданту не нравится, когда ему лишний раз напоминают о ранении? Так что любезно поздоровалась с Игорем Степановичем, и все. Странные они, эти русские. Вроде и приветливые, а глаза как у оценщика. Смотрит, взвешивает и решает: годный человек или так, шлак, пустая порода.

– Товарищ Семеняк… вы как раз вовремя. Просим, – Квасневский указал на свободный стул.

– В нахлебники не набиваюсь, со своим в гости хожу, – все в том же полушутейном тоне продолжил Семеняк, выкладывая на стол банку сгущенки. – Махнем не глядя?

Игорь Степанович остался стоять перед столом и вопросительно вздел брови, глядя на незнакомого железнодорожника.

– Знакомьтесь, – правильно понял его мимику Квасневский. – Янош Гайос… Он же наш таинственный соратник по Сопротивлению. Да, да… Тот самый таинственный Трубочист.

– Неожиданная встреча. Рад знакомству, – Семеняк крепко пожал руку легендарному подпольщику, чьи донесения о графиках движения вражеских составов через железнодорожный узел Залесья всегда были очень важны. – Спасибо, товарищ… Гайос. Ваши данные всегда имели высшую степень важности. А что ж так долго не объявлялись? Скоро третий месяц как фрицы капитулировали. Честно говоря, мы думали, что вы погибли…

– Стало быть, поживу еще, – одними уголками губ усмехнулся железнодорожник.

– Куда ж вы денетесь, – грустно и очень серьезно ответил Игорь Степанович. – Нам всем теперь предстоит жить долго и счастливо. Потому как не только для себя, а еще и за товарищей наших… Которым не случилось.

– Да вот, понимаешь ли, Игорь, – объяснил Квасневский, – Трубочист считает, что война еще не окончена. Поэтому и не объявлялся.

– Вот как? Ну, что ж… – кивнул комендант. – Есть в этом какая-то сермяжная правда. Главное змеиное гнездо Красная армия уничтожила, но много гаденышей успело расползтись по земле. Вот их-то и предстоит найти да головы отрубить. Марудная, конечно, работенка, но если всем миром навалиться – уверен, недолго гадам осталось людям жизнь портить. Собственно, с этим я к тебе, товарищ Квасневский, и шел.

Игорь Степанович присел возле стола. Поглядел на тряпицу, втянул ноздрями воздух, принюхиваясь.

– Гм… Мне кажется, или ваш сахарок действительно гарью попахивает? Из сгоревшего дома, что ли? Опять налет?

– С пожарища, точно, – кивнул железнодорожник.

– Подожди, Янош, – Квасневский начал догадываться. – Ты ведь не зря о диверсии на станции вспомнил? О сгоревших вагонах в тупике. Это оттуда?

– Да, – кивнул Гайос. – Решил посмотреть, может, что полезного открутить получится… в депо деталей катастрофически не хватает. Ну, и нашел. – Янош как-то неуверенно хмыкнул. – Не поверите – почти полвагона. Доски сгорели, мешки по краям тоже. Но не все… Сахар по краям запекся в леденец. Обугленный, пополам с золой из мешковины. Зато внутри, под этой жуткой на вид коркой… вот, – железнодорожник указал на тряпицу. – Думаю, мешков сто уцелело. Не меньше. Развести в кипятке, потом отцедить и упарить. Только это еще не все…

– Сто?! – не слушая дальше, Квасневский стремительно вскочил на ноги. – Сто мешков сахара?! Пять тонн! Товарищ дорогой! Что же ты сразу не сообщил? Кася! Начальника милиции ко мне! Срочно!

– Подожди, Анджей Тадеевич, не суетись, – успокоительным жестом протянул к нему руку Семеняк. – Где твоя секретарша сейчас товарища Вайду искать будет? Милиция, в отличие от нас, по ночам в кабинетах не засиживается. Наверняка на выезде. Я у вагона своими силами пост до утра выставлю, а завтра спокойно во всем разберемся.

Игорь Степанович подошел к двери и выглянул в приемную.

– Остапчук, пулей в расположение. Передай старшему лейтенанту Роките, чтоб срочно выделил в распоряжение горсовета трех бойцов. Подождешь и приведешь их сюда, к ратуше. Если возникнут вопросы, пусть телефонирует в горком. Все ясно?

– Так точно.

– Действуй, – потом повернулся к секретарше: – Пани Касю, а для меня чашки не найдется? Похоже, этой ночью снова спать не придется. Так что глоток крепкого чая не помешает. Тем более с медком…

Семеняк вернулся в кабинет.

– Ну что, товарищи, можем почаевничать, пока солдаты не подошли. Или на повестке дня имеется еще что-то интересное? Я так понял, что товарищ Янош не договорил, верно?

Квасневский тоже посмотрел на железнодорожника.

– Да, – кивнул тот. – Вот только не знаю, с какого конца начать. Чтоб в умалишенные меня не записали.

– Даже так? – присвистнул Игорь Степанович. – Тогда тебе, дорогой товарищ, лучше не ходить кругами, а целиться прямо в «яблочко».

– В самую середку, значит? – Янош поскреб подбородок, после потер ладони, повертел в руках кружку. – Ладно… Товарищ Анджей, скажи, что ты знаешь о проклятии рода Якалов?

– О чем? – недоуменно переспросил председатель горисполкома.

– О проклятии рода Якалов, – повторил подпольщик. Подождал немного и удрученно покивал. – Вот то-то и оно… А ведь не чужой. Вырос в Залесье…

– Да знаю я об этом проклятье, Янош, – поморщился Квасневский. – Как и все в городе. Не один раз, еще гимназистом, бегал с хлопцами к «проклятому» фольварку. И в полнолуние, и в полночь… Но ни привидений, ни оборотней так и не увидел.

– Спасибо, – Семеняк взял чашку у секретарши. – Товарищи, а можно и мне узнать, о чем разговор? Я тоже люблю страшные истории. Тем более о призраках…

– Ерунда, – отмахнулся Квасневский. – Обычные байки. В каждом селе бабушки детворе что-то такое рассказывают. Чтоб сорванцы не лазили куда не следует без присмотру.

– Ну, вряд ли товарищ Гайос настолько впечатлительный, что пришел бы сюда с обычной байкой. – Игорь Степанович налил себе чаю и зачерпнул меду. – Думаю, нам стоит его выслушать. Раньше к донесениям Трубочиста претензий не было. Значит, слова товарища по-прежнему заслуживают внимания. Рассказывайте, Янош. Все, что считаете важным. Хоть о проклятии, хоть о призраках. Хоть о вурдалаках. Разберемся…

– Хорошо. Это действительно очень старая история. Почти что ровесница самого Залесья… Юзеф Заика[8], от которого ведется род Якалов, пришел в наши края будто бы из Южной Германии, где воевал в компании Красных псов на стороне Габсбургов. Но, как поговаривают, деньги, на которые он купил себе земельный надел, получены не за победное завершение Тридцатилетней войны, а как результат умения самого Юзефа входить в доверие к людям. Благодаря чему капитан ландскнехтов поручил Заике хранение ротной казны. А когда в одном из боев противник захватил обоз Красных псов, то и казна, и ее хранитель попросту исчезли. Денег было жаль, но роту потрепали так сильно, что искать пропавшего казначея было некому…

Квасневский кашлянул в кулак, намекая, что слишком длинный экскурс в историю излишен.

– Впрочем, разбой и насилие – краеугольный камень любого состояния, – согласился рассказчик. – История, положившая начало легенде, случилась в начале восемнадцатого столетия. Тогда существенно разросшимся и весьма доходным хозяйством заправлял Тадеуш Якало. Именно он решил, что к деньгам рода не хватает герба, пусть даже самого захудалого. Но надо знать нашу шляхту… Усы закручивают, даже если в латаных шароварах и босиком. Все, к кому Якало засылал сватов, от мезальянса отказались. Кроме одной семьи. Там уж совсем швах был: полная нищета, земли – конфедераткой накрыть можно, и дочерей, как гороха… Но и эти – чтобы гонор шляхетский сохранить – потребовали от зятя ввести молодую жену в новый дом. И не просто дом – настоящее палаццо! Мол, чтобы все видели, как сильны его чувства, и поняли – этот брак не сделка, а настоящая любовь. Которая, как известно, всесильна и не признает преград. В том числе сословных…

Гайос перевел дыхание и промочил горло чаем. Заметно было, что рассказывать ему нравится. И Семеняк тайком подал знак Квасневскому не мешать.

– Выбора у Якало не было. Впрочем, он особо и не торговался. Понимал, что за герб надо платить. А тут деньги даже из семьи не уходили – дом для себя и наследников… Так что подошел к строительству с неожиданным размахом. Архитектора прямо из Милана выписал…

– Янош, – все-таки не выдержал Квасневский, – помилосердствуй. Мы же не в кабачке пани Моники пиво пьем… Хватит байки править. Переходи к сути. Или ты думаешь, что у нас с товарищем комендантом совсем больше никаких дел нет?

– Как скажете, товарищ Анджей, – не стал спорить тот. – А суть такова. Итальянский архитектор в том палаццо помимо всего прочего спланировал потайную комнату для хранения богатства Якалов. Сокровищницу то есть. А потом – исчез. Как и не было человека… Когда в город приезжал – его многие видели. А как уехал – ни одна живая душа…

– Понятное дело, – кивнул Игорь Степанович. – Гитлеровцы всегда военнопленных расстреливали после строительства любого мало-мальски важного объекта. Вот и ваш Заика наверняка так же сделал, чтобы секрет свой в тайне сохранить. Мертвецы лучше живых хранят тайны. Да и платы не требуют.

– Примерно так легенда и гласит. – Гайос подтвердил догадку коменданта. – Что хозяин запер архитектора в той самой сокровищнице, где итальянец и помер от голода и жажды. Или задохнулся… В любом случае смерть его была насильственной, а тело не погребено, как полагается по христианскому обычаю. Именно с тех пор в фольварке Якалов поселилось привидение. Когда смирное, а когда – ох, какое лютое… То целое поколение никого не трогает, а то – несчастье за несчастьем роду своих убийц приносит. Весь род под корень… Так что имение третья вода на киселе наследует. Никого ближе не остается в живых. И так уже, считай, третью сотню лет.

Глава вторая

– Занимательная история, – Игорь Степанович вытряхнул из пачки сигарету, прикурил от поднесенной Квасневским спички и уточнил: – Только к нашим делам она с какого боку?

Трубочист взглядом попросил разрешения угоститься и тоже закурил.

– Вы только не смейтесь… Я и сам понимаю… Но люди, особенно на окраинах, обеспокоены. Говорят – в палаццо Якалов снова неупокоенный дух архитектора объявился. Истинный упырь! И это не просто слухи. Пропадают люди. Жертвы нападения тоже есть… И в таком виде, что зверье больше от трупов оставляет. Недолго и до паники.

За дверями кабинета раздался сдавленный вскрик и что-то с грохотом упало.

Семеняк отреагировал быстрее других. Миг, и он уже у двери. Дернул створку и присел, прячась за косяком, привычно уходя с линии огня. К счастью, за порогом всего лишь ползала на коленях секретарша председателя, собирающая разлетевшиеся по полу документы… и – занятый тем же вестовой Семеняка, рядовой Остапчук.

– Что здесь происходит, пани Катажина? – Квасневский тоже не растерял еще партизанских навыков. Стоял рядом и строго глядел на женщину.

Секретарша покраснела.

– Ох, Матка Воска Ченстохова… Как же это, пан председатель… Разве можно в полночь такие страхи вспоминать! Тут не то что папки из рук… сердце из груди выскочит.

Для наглядности пани Кася приложила ладонь к пышному бюсту, надо сказать, весьма бурно вздымающемуся. Похоже, женщину всерьез испугало известие о появлении упырей в Залесье. Даже странно… За годы фашистской оккупации можно было привыкнуть, что самое жуткое чудовище – тот, кто считает себя арийцем, сверхчеловеком.

– Пани Катажина! Вы что… подслушивали? – нахмурился Квасневский. – Это… это… у меня слов нет!

Бледные щечки секретарши вмиг покраснели, и она быстро поднялась. Почти вскочила.

– Да как вы могли такое подумать, пан Анджей?! Я только подошла сообщить, что жолнеж[9] пришел. Ну, и услышала, конечно… Вы так громко беседовали… – Женщина еще пыталась супить аккуратно выщипанные бровки, но любопытство пересилило. – А это правда? Об упыре? Знаете, я тоже вчера на рынке слышала, будто бы Зоею Станкевич не швабы в лес уволокли, а…

– Вздор, – отмахнулся председатель горисполкома. – Бабские сплетни и ничего больше. Учительница за колхозы и национализацию земли агитировала. Понятно, что тем, у кого поместья были, это не нравится. Как переловим гадов – на суде услышите. И сами прекратите слухи распространять.

– Ну, да… ну, да… – быстро закивала секретарша. – Я так и объясняла. Только люди все равно боятся. Говорят, за последнюю неделю в тех местах почти два десятка человек пропало. И не только молодиц.

– Что-то мало… для рынка, – раздраженно проворчал Квасневский. – Могли бы и больше… Человек тридцать – сорок, в сам раз для слухов.

– Пани Касю, вы не волнуйтесь. Разберемся. – Семеняк взял молодую женщину под руку и отвел к ее рабочему месту. – Остапчук, а ты чего столбом застыл? Докладывай.

– Виноват. – Боец, неловко удерживая в руках кипу бумаг, изобразил нечто среднее между стойкой по команде «смирно» и «бегом». – Наряд внизу, товарищ комендант.

– Хорошо. Товарищ Гайос, если у вас больше нет вопросов к председателю, проводите бойцов к месту.

– Вопросов нет. Но вы прикажите солдатам, чтоб не расслаблялись… Нет, нет, я понимаю, что все они знают устав караульной службы… – заметив, что комендант хочет что-то сказать, железнодорожник заговорил быстрее, не давая себя перебить: – Просто там другое… – он сделал странный жест, словно хотел перекреститься, но передумал. – Пся крев! Я же всю жизнь в Залесье. И в сад Якалов с такими же школярами, как сам… Товарищ комендант, прикажите, чтобы часовые открывали огонь на поражение сразу. Без каких-либо «Стой, кто идет?». По всему, что увидят. Даже если им покажется, что это пес или какая иная живность. Или… ребенок.

– С ума сошел?! Встать! Смирно!

Возможно, Игорь Степанович был излишне резок, но похоже, у совершенно спокойного до сей минуты ветерана подполья начался неконтролируемый приступ паники. Такое случается с людьми, многое пережившими, ходившими по грани и постоянно рискующими жизнью. И нет лучше лекарства на эту хворь, чем грозный командирский окрик.

Подействовало. Янош дернул подбородком, но сумел взять себя в руки.

– Прошу извинить, товарищи командиры… Сорвался. Я не трус и не паникер… Утром, когда следы увидите, сами поймете. А пока просто поверьте. Нечисто там… Как Бог свят, нечисто. Зря парней погубим, если что. Но решать вам. И отвечать… тоже.

Трубочист решительно поднялся, всем видом демонстрируя готовность отправляться немедленно, куда прикажут.

– Я понял тебя… друг. – Игорь Степанович потер подбородок. – Такие дела, значит. Что ж… Утро недалече. Остапчук, бойцов в распоряжение товарища Гайоса. Он покажет вагон, охрану которого надо организовать. Ничего не трогать и никого не подпускать. Стрелять без предупреждения во всех… во все, что увидят. Никакого пароля! Утром я лично сниму пост. Приказ ясен?

– Так точно.

Если вестовой и удивился, то виду не подал.

– Выполнять. Вернешься, доложишь. А мы с вами, пан Анджей, еще немного потолкуем. Я вообще-то по другому вопросу зашел. Но раз пошел такой коленкор, можно и объединить.

Семеняк плотно прикрыл дверь и вернулся к столу.

– Это не о том ли фольварке товарищ Трубочист говорил, где у фрицев то ли разведшкола была, то ли лаборатория какая-то секретная? И на территорию которого нам так и не удалось проникнуть.

– Он самый. – Квасневский встал и открыл окно. – И мы ходили, и из других отрядов людей посылали… Даже армейская разведка ползала. Слышал в штабе Центра партизанского движения, три группы потеряли, после чего командование фронта приняло решение нанести бомбовой удар.

– Это я помню. Как и то, что от здания одни развалины остались.

– А я о чем? Камня на камне не оставили… В щебенку перемолотили. Яма на яме, груда мусора и перепаханное поле… Никто бы не выжил.

– Ну, так, если я верно понял нашего связного и паню Касю, о живых разговор не идет. А привидениям самое место на руинах, – хмыкнул Семеняк. – Разумеется, как убежденный атеист я во всю эту чепуху не верю. Если в руинах и завелся упырь, то наверняка из ныне здравствующих фашистских недобитков или их наймитов.

Игорь Степанович снова закурил. Помолчал немного и резко хлопнул ладонью по столу.

– Как считаешь, товарищ Анджей, не пора ли нам прижать к ногтю всю эту нечисть?! Всех этих упырей, прячущихся по лесам, озверевших от крови бандитов, не желающих признавать выбор своего же народа? Что-то слишком распоясались, сволочи. Почти каждый день – убийство, грабежи, поджоги. Сколько можно терпеть? Мы власть или сироты убогие?

Квасневский вздохнул.

– Прав ты, Игорь Степанович, прав… спору нет. Но они же честный бой не примут – в лес уйдут. А наших сил на войсковую операцию не хватит. Да и какие там силы? Взвод милиции и комендантская рота. Едва-едва самые важные объекты прикрыть хватает. Да что я тебе рассказываю, будто сам не знаешь!

– Рота… – махнул рукой Семеняк. – Семеро сержантов с боевым опытом, а остальные, в том числе и офицеры, пацаны необстрелянные из последнего призыва. Я каждый день прошу и напоминаю ротному, чтобы в караул их меньше чем по двое не ставил. С таким войском сунуться к «лесовикам» – всех там и положим.

– Что же ты предлагаешь? – Квасневский вопросительно уставился на боевого товарища. – Ведь не жаловаться ж пришел? Насколько я тебя знаю, товарищ Семеняк, пустой разговор затевать не любишь.

– Верно… А пришел я к тебе, товарищ Анджей, за тем, чтоб обмозговать сложившиеся обстоятельства. Мой командир всегда приговаривал, что не бывает безвыходных ситуаций, а только те, что не имеют очевидного решения. Эх, – вздохнул Игорь Степаныч, – где он теперь? Была бы моя группа здесь, через месяц всю нечисть повывели бы, как вшей.

– Да, – согласился председатель, – отряд опытных диверсантов в нашем случае лучше, чем полк НКВД.

Помолчал немного и спросил:

– Что, так и не давали о себе знать? Полгода уже скоро, как мы их проводили. И старый Збышек тоже пропал, как в воду канул… Тьфу-тьфу-тьфу…

Семеняк помотал головой и снова потянулся за сигаретой.

– Тишина… Полковник Стеклов еще в конце января звонил. У них тоже почти нет достоверной информации. В замке графа Соколовского, куда направлялась наша группа, находилась секретная лаборатория «Аненербе». К сожалению, перед отступлением фрицы успели ее взорвать. Единственное, что удалось установить: аккурат перед прибытием в замок группенфюрера СС Отто Шварцкопфа там что-то случилось. Была ночная стрельба, гарнизон вырезали почти полностью. Уцелело всего несколько человек. Эсэсовцы из охраны группенфюрера потом долго кого-то искали в болотах. Пригнали целый батальон егерей, полицаев. Брали местных проводниками. Они и рассказали, что фрицы большую награду за какого-то профессора сулили. Но больше никаких подробностей. О диверсантах никто и слова не слышал. Хотя все понимали, что это ж не немцы сами себя перестреляли.

Квасневский машинально глотнул из кружки давно остывший чай и снова поморщился. Хотел позвать секретаршу, чтоб раз и навсегда запретить ей подмешивать полынь, но передумал. Какой, к чертям собачьим, чай? О другом думать надо. А полынь – травка полезная, особенно когда все больше всухомятку питаешься. Хоть и горчит, сволочь.

– Ничего, Степаныч, ты же не хуже меня знаешь, что на войне всякое случается. Уходила группа от преследования ночью, забрались в глубь болот. Может, раненые есть. Рацию повредили или потеряли. Связи нет, местности не знают… Обстановки тоже. Затаились. Выжидают…

– С октября? С ранеными? Без продуктов? Ты сам-то в это веришь?

Квасневский помолчал, но все же упрямо качнул головой.

– Согласен. Но на войне разное случается…

– Что ж, может, ты и прав… – Игорь Степанович устало протер глаза. – Ладно, хватит из пустого в порожнее переливать. А то скоро сами в базарных теток превратимся. Давай вернемся к разговору о лесных бандах.

– Ага, значит, я был прав! Есть конкретное предложение?

– Не так чтобы конкретное. Скорее задумка… – Семеняк тоже отхлебнул из кружки, но даже не заметил, что выпил. – Свою диверсионную группу создавать надо, товарищ Анджей.

Председатель горисполкома внимательно посмотрел на коменданта.

– Звучит грозно… Только кадры откуда? Сам говоришь – у тебя необстрелянные бойцы. У меня, в милиции, старики да комиссованные, что под мобилизацию не попали. И те, кто не дорос до призыва.

Семеняк опять взялся за сигаретную пачку, но та оказалась пустой. Смял ее недовольно в кулаке и выбросил в открытую форточку.

– А давай по списку. Начнем с меня… Вторым, думаю, товарища Вайду привлечь. Нечего ему попусту по району носиться. С протоколами и зам управится. А у Стефана боевого опыта на четверых хватит. Одного-двух сержантов из караульной роты у Рогозы выпрошу. Лейтенанта Мурзина из второго взвода тоже можно… Смышленый парень. Вот только с проводником… Не знаешь, куда наш Томаш Лесник запропастился?

– Кудлатый? – искренне удивился Квасневский. – Знаю, конечно. В костеле ксендзу прислуживает. Ты же помнишь, он когда еще обет давал.

– Помню, – кивнул Игорь Степанович. – Томусь часто повторял, что если переживет войну, а фрицев прогонят из Польши, обратится к Богу.

– Вот и исполняет обещанное. А зачем он тебе, Игорь? Забыл, что Лесник в последнем бою правую руку потерял? Теперь много не навоюет, даже если захочет.

– Мне, Анджей, не руки его нужны, а глаза и чутье. Томаш в лесу за сто шагов человека чует. Лучше зверя… По следу рыбу в пруду найдет. Без него нам лесовиков до морковкиного заговенья ловить.

Семеняк решительно поднялся.

– Слушай, председатель, а как сам-то? Не надоело штаны в кабинете просиживать? Не, я понимаю – должность, обязанности, ответственность… А может, ну их? Тряхнем стариной? Что пани Кася о полуночи говорила? Самое время для нечисти, да? Давай прямо сейчас в тот страшный фольварок наведаемся? Авось и поймаем упыря с поличным. У меня внизу «виллис» с водителем. Два автомата. К каждому по паре дисков. Остапчук вернется – третий ствол. А заодно по пути Томуся навестим. Побеседуем с ним задушевно… Как смотришь?

Вместо ответа Квасневский вынул из выдвижного ящика ТТ и сунул пистолет за пояс. Подумал, выудил из того же ящика лимонку и положил в карман пиджака. Потом достал похожую на нее польскую наступательную Z-23 и протянул Семеняку.

* * *
Несмотря на позднее время, Томаша Лесняка искать не пришлось. Оказалось, что бывший партизан служил при костеле не только помощником ксендза, но и сторожем. В довоенное время никому бы и в голову не пришло, что храм нуждается в охране, но за последние годы слишком многое изменилось в головах и душах людских. И теперь даже Божье имущество лучше не оставлять без присмотра. У многих столько всего накопилось, что страх согрешить вора точно не остановит.

Впрочем, функции охранника однорукий партизан осуществлял скорее в психологическом плане, нежели практически, отпугивая потенциальных злодеев самим наличием сторожа, который может поднять шум в самый неподходящий момент. А воздаяния от закона они пока опасались.

«Высокое начальство» еще и выйти не успело из притормозившего у ворот костела «виллиса», как двери сторожки приоткрылись и из них высунулась чуть подсвеченная «летучей мышью», изрядно взлохмаченная голова.

– Слава Иисусу Христу! – едва сдерживая смех, поздоровался с подслеповато жмурящимся сторожем Семеняк. – Скажи, добрый человек, правильно ли мы едем? Эта дорога ведет к райским вратам, или мы не туда свернули?

– Навеки слава Богу нашему… – отозвался тот, громко хмыкнув. – Святой Петр отдыхать лег и велел не беспокоить. Но ежели панам недосуг подождать хотя бы до утра, то езжайте все время прямо… Не ошибетесь. Там дальше, километра три… аккурат овраг будет. В рай отправитесь, или по иному назначению, я уж не знаю, но что без задержки – даже не сомневайтесь. Там обрыв крутой и до дна метров двадцать, не меньше.

– И впрямь добрый ты, – Игорь Степанович встал перед машиной так, чтоб на него попал свет от подфарников. – Истинный самаритянин.

– Ну, так в Писании сказано, что воздастся каждому согласно желаниям его… – все так же ворчливо произнес сторож. Но уже к концу фразы интонация сменилась. Сперва появилось узнавание, а потом и радость. – Обывателю капрале![10] Это правда вы?!

Томаш сбежал по ступенькам.

– И не только… – Квасневский встал рядом. – Не ждал гостей, товарищ Кудлатый?

– Да какие у меня теперь гости… – Махнул уцелевшей рукой партизан. И ею же хлопнул по пустому рукаву. – Был бы левшой, другое дело, а так – больше мороки, чем помощи.

– А я уж было подумал, что ты зазнался, как стал правой рукой у Господа.

– По нонешним-то временам, – обнимая за плечи и заглаживая неловкость от неудачной шутки председателя, шепнул на ухо боевому товарищу Семеняк, – для такого видного мужчины найдется довольно занятий, где руки не самое главное. Как считаешь, Томусь?

– Не балуюсь, – неожиданно серьезно ответил Лесняк. – Грех это. В чужом городе, может, и не устоял бы перед соблазном, а здесь… Каждая молодка или девка, что у меня, калеки, утешения искать станет, либо вдова, либо дочь кого-то из моих друзей или знакомых. Как же я им потом в глаза гляну, когда на том свете встретиться доведется?

– Угу… Кто о чем, а монахи о бабах, – коротко хохотнул Семеняк, сводя неожиданно становящийся чересчур серьезным разговор к шутке. Не такая это простая тема, чтобы на ходу и в двух словах… Тут надо долго и обстоятельно. И не на сухо. – Не о том думаешь, Томусь. Я вообще-то на ум намекал, смекалку мужскую. А ты все об одном… Но можно и о развлечении подумать. Мы вот с товарищем председателем решили оборотня поймать. А кто во всем Залесье лучший следопыт?

– Оборотня? – присвистнул однорукий и виновато покосился на костел. – А нех же то шляк трафи!.. Я, честно говоря, не верил. Но если уж вся городская власть в полном составе на него охоту открыла… значит, правду бабы сказывают. Вернулся архитектор. И поскольку в роду Якалов никто не выжил, будет сгонять злость на каждом, кто подвернется.

– Кудлатый, хоть ты не начинай глупости молоть! – воскликнул Квасневский. – Какой, к чертям собачьим, архитектор?! Лесовики разбойничают! А чтоб побольше жути нагнать и милицию со следа сбить, пустили слух про упыря!

– Может, и так, а может, и нет, – пожал плечами Томаш. – Пока сам не увижу и руками… – запнулся и дернул щекой, – рукой останки не потрогаю, спорить не стану. Но сказывают, от трупов мало что остается. А то и вовсе бесследно люди пропадают.

– Ну, так садись в машину, Фома-неверующий, – распахнул дверцу Игорь Степанович. – За твоими глазами мы и заехали. А по пути к фольварку и о других делах потолкуем. Рановато ты в запас уходить собрался. Вон, давеча Трубочист сказывал, что война еще не окончена. И похоже, прав он. Придется еще повоевать…

– Коменяж? Живой? – искренне обрадовался Лесняк. – А мы уж с хлопцами похоронили… Я и свечку…

– Это не страшно. Хуже, когда человека помянуть некому… Поехали, что ли?

Томаш взглянул на небо, потом перевел взгляд на крест на куполе костела и перекрестился. Неловко. Левой рукой.

– Полнолуние… Упырю оно без разницы, а если оборотень, то… – Лесняк взялся за дверку, посмотрел на автомат в руках Остапчука, подумал и шагнул назад. – Э, нет. Так не годится. Погодите, я быстро.

Томаш проворно метнулся в сторожку и буквально через минуту выскочил обратно, держа в руке водочную бутылку.

– Сто граммов для храбрости? – насмешливо хмыкнул Квасневский. – Раньше ты, помнится, храбрее был.

– Святая вода, – буркнул однорукий, забираясь на переднее сиденье. – Пуля пулей, а если с нечистью столкнемся, не помешает. Ну, отцы командиры, чего ждем? Рассвета? Поехали… с Божьей помощью.

Бывшему партизану захотелось немного пофорсить, вспомнить боевое прошлое. Когда у него еще были обе руки, и он мог вот так запросто щегольнуть лихостью. И Степаныч, и Квасневский понимали его, оттого и полезли молча на заднее сиденье.

– Давай, Кудлатый. Керуй[11], – вполне серьезно прибавил председатель горсовета. – Поймаем упыря, даю слово, похлопочу о ставке следопыта при управе. Богу Божье, а не гоже здоровому… и не спорь!.. здоровому мужику на паперти тереться. Когда стране не то что рука – каждый палец на вес золота.

Лесняк промолчал. Но уже то, что острый на слово Кудлатый ничего не ответил, тем, кто его знал, говорило о многом.

Верткий «виллис», уверенно петляя по кривым улочкам, быстро проскользнул через сонный городок и примерно минут через двадцать выскочил в предместье.

Городской окраиной этот район, отведенный под фольварки, считался лишь потому, что участки по другую сторону от широкого гостинца, именуемые в народе Панским углом, были включены в земельный реестр мэрии. И налоги с нее взимались в городскую казну. А вообще эту территорию занимало несколько огромных усадьб, принадлежащих бывшим залесским богатеям. В глубине поместий угадывались очертания двух- и трехэтажных зданий. С дороги они казались пряничными домиками.

Война и в частности, та самая массированная бомбежка секретного объекта и тут внесла свои правки в архитектурный ансамбль Панского угла. С одним исключением. Если фольварк Якалов советские бомбардировщики на самом деле превратили в груду щебня, то соседние дома (спасибо корректировщикам) пострадали только частично. Ближайшие соседи щерились дырами в крышах и выбитыми окнами. А те, что подальше, хотя бы через ряд, – еще вполне годились для жилья. Именно в них, брошенных хозяевами, нашли временное пристанище жители городка, чьи дома были уничтожены или серьезно пострадали во время боевых действий.

Вот только усадеб уцелело всего четыре, а семей в Залесье, оставшихся без крыши над головой, оказалось больше четырех десятков. Поэтому чопорные особняки сперва по собственному почину бездомных, а потом и с одобрения народной власти временно превратились в общежития. Пока люди не обзаведутся личным жильем.

Так что нравы в Панском углу сейчас царили почти как в цыганском таборе. И несмотря на поздний час, гам в округе стоял, будто на ярмарке ближе к закрытию, когда покупатель уже схлынул и продавцы начинают больше между собой переговариваться, нежели торговать… не покидая насиженных мест с товаром.

Всякий, кого интересовали дела местных жителей, мог бы никого и ни о чем не расспрашивать – вполне хватило бы посидеть часик у ограды или полузгать семечки у пересохшего фонтана любой из обжитых усадеб.

Слушая указания Лесняка, водитель остановил машину, немного не доезжая земельного надела семейства Якалов. В призрачном лунном свете вид нескольких гектаров изрытой воронками территории, усеянной осколками кирпичной кладки и торчащими пеньками, как обломками гнилых зубов – обгоревшими останками некогда прекрасного сада, – навевал весьма печальные мысли о бренности бытия и прочих превратностях судьбы.

Игорь Степанович почему-то опять вспомнил о Корнееве, потом – об убитой снайпером беременной жене Малышева, и вздохнул. Все же он относился к Николаю и Андрею больше как к сыновьям, чем к командирам…

Но как водится, если только ты не болен и не заключен под стражу, жизнь редко предоставляет возможность для длительных раздумий. Громкий женский вопль перекрыл даже общий гам Панского угла. Так вопить можно только от смертельной боли или непереносимого ужаса.

– Pomócy!!! Matka Boska! Ratunku!!! Blagam! Upior mnie goni!!![12]

* * *
На крик бывшие фронтовики и партизаны среагировали одинаково, в том числе не знающие польского языка солдаты: похватали оружие и развернулись в сторону руин. Кто стоя, только чуть пригнувшись, как для прыжка, а кто и занимая позицию для стрельбы с колена.

– Pomócy!!!

В глубине фольварка Якалов возник чуть размытый от движения белый силуэт, который быстро приближался к гостинцу, размахивая руками и вопя во все горло. Луна не ко времени решила утереться облаком, и видимость существенно ухудшилась. По резвости и тонкому силуэту можно было предположить, что это молодая женщина, а вот от кого она убегает, разглядеть не удавалось. Вроде бы виднелось что-то позади, но очень уж невнятно, расплывчато. Да и то, как сказать… Ночью любой куст танком прикидывается, не то что упырем.

– Рассредоточились, – взял на себя командование Семеняк. – Остапчук, Комар! Заходите слева. Стрелять только по моей команде. Анджей, Томаш, не высовывайтесь! Ловите паненку, как добежит, и отступайте за машину.

– Есть…

Солдаты заняли указанные позиции, а поляки двинулись навстречу несущейся сломя голову девушке. Как ей удалось добежать до гостинца, не зацепившись за пенек или не навернуться в яму, одному Создателю ведомо.

За эту минуту тучка ушла, да и расстояние существенно сократилось, и стало видно, от кого же девушка убегала. И не только это.

– А нех же мне шляк трафи! – ругнулся Квасневский, хватая в объятия бегунью. – Баська?! Пся крев! Ты откуда здесь?!

– Раскудрить твою через коромысло… – согласился Игорь Степанович, правда глядя на преследователя племянницы председателя. Но продолжать мысль не стал. Остальные промолчали, только Остапчук присвистнул.

Понять, что на руинах фольварка ночью делает их бывшая связная, конечно же важно, но с этим можно и позже разобраться. Тем более что девушка пребывала в полном расстройстве и не вполне осознавала, что происходит. Даже вырываться пыталась, пока Квасневский не врезал ей по-родственному… по мягкому месту. По лицу бить не рискнул – рука у пана инженера тяжелая. Быка не быка, а мужика с ног сшибал на раз. А вот по юбке припечатал хлестко, от души. Как выстрелил. Девчонка взвизгнула, но и в чувство вроде пришла.

Убедившись, что поляки утащили девушку в укрытие и приступили к допросу, Семеняк сосредоточился на ее преследователе. От избранной жертвы и соответственно от гостинца того отделяло метров тридцать, так что не совсем понятно, как он собирался догонять девушку. Странный тип… Если не сказать больше.

Впрочем, мог вспугнуть, а потом уже гнаться из злости, хоть и понимал, что добыча уходит. С виду ничего особо необычного. Одежда военного фасона, хоть и составленная из обмундирования не просто разных родов войск, а частично разных армий. На голове – характерная, ни с чем не спутать, четырехугольная польская конфедератка. Китель – эсэсовский, бледно-серый, а вот брюки песочно-желтые… Но кого этим удивишь в первый послевоенный год? Людей больше интересует состояние, целость одежды, а не ее цвет или форма. Срезают погоны и шевроны, а на остальное плевать. На одном и том же кителе вполне могут соседствовать пуговицы с орлом и со звездочкой.

Но тут неизвестный рыкнул нечто маловразумительное и прыгнул… Нет, не так – сиганул с места шагов на десять, мгновенно сократив расстояние почти вдвое.

– Твою дивизию! – пробормотал Семеняк, мотнув головой. Глаза протирать не стал, поверил увиденному сразу. Атеизм атеизмом, а на войне быстро о Боге вспоминаешь. И еще скорее о нечисти.

Что находилось у преследователя Баси под одеждой, неизвестно, а вот лихо заломленная конфедератка оказалась насаженной на оглоданный до блеска, отсвечивающий желтизной череп. Упырь жадно щелкал челюстью и посверкивал глазами, которые к тому же источали призрачное зеленоватое сияние. В общем, та еще картинка. Идеальное наглядное пособие для лектора из общества «Знание», разъезжающего по стране с выступлениями на тему «О вреде алкоголизма». Поголовье пьющих индивидуумов сократилось бы радикально. Даже не выходя из клуба…

Упырь заметил остальных и щелкнул зубами громче. Протянул руки… Кисти прятались в черных лайковых перчатках. Из утробы донеслось глухое и как бы довольное рычание, а потом глаза полыхнули ярче.

– Огонь! – рявкнул Семеняк, опережая прыжок упыря. – Огонь!

Солдаты врезали из двух стволов, довольно кучно. Первые очереди, слишком длинные, большей частью ушли вверх, диагонально прострочив мундир на груди упыря. Но уже следующие, в три-четыре патрона, легли точно, превращая китель в сито… Именно так. Не в мокрое месиво из ткани, крови и плоти, а в дуршлаг. А еще – упырь не упал… Только покачнулся и отступил на шаг. Выстрелы сбили его с настроя, но не остановили. И по яркому свечению глаз было понятно, что как только патроны у автоматчиков закончатся, упырь бросится на людей.

Он дергался от попадающих в него пуль, рычал, но и не думал погибать. Еще бы – как убить мертвое?

Поддавшись общему азарту и выстреляв полдиска, Игорь Степанович понял, что только зря переводит боезапас.

– Живучая падлюка… А если так?

Семеняк опустил автомат и сунул руку в карман, нащупывая гранату.

– Fange! Padnij![13] Граната!

Все три команды были отданы на разных языках, в расчете что их поймут именно те, кому они предназначались. А потом, неторопливо, навесом, как перебрасывают друг другу яблоко, кинул «зетку» упырю. Прямо в подставленные ладони.

Не ошибся с идентификацией. Судя по тому, что тот хапнул гранату обеими руками, родным языком нечисти был немецкий. Поэтому сработали соответствующие рефлексы. А вот мозгов, даже самых примитивных, в черепе не осталось. Упырь не просто поймал презент, а еще и прижал к груди. Зафиксировал для надежности.

Остальные отреагировали тоже соответственно родной речи. Поляки присели за машиной, силой заставив то же самое проделать и Басю. Остапчук и Комар, занимавшие позицию за остатками фундамента ограды, просто пригнули головы. А вот Игорь Степанович оказался в самом невыгодном положении. Никакого укрытия у него не было, поэтому он просто плюхнулся на землю, прикрывая голову автоматом и успев подумать, что кто-то все же управляет людскими судьбами. Ведь если бы Квасневский взял наступательную Z-23 себе, а ему отдал лимонку, шансов у новоиспеченного коменданта уйти целым стало бы куда меньше. Впрочем, с Ф-1 в кармане и он повел бы себя иначе. Не как мальчишка…

«Хорошо, что тут все щебенкой и битым кирпичом засыпано, – мелькнула еще одна, совершенно невоенная мысль. – А то после дождя изгваздался бы, как поросенок… Не солидно».

Громыхнуло довольно громко. Ну, так в «зете» и тротила в два раза больше: сто двадцать граммов, как в аптеке. Осколков всего ничего, зато взрывная волна будь здоров. Особенно если к гранате прижиматься всем телом… Так что упыря буквально расчленило на несколько кусков. Отдельно нижняя часть туловища, отдельно правое плечо с рукой по локоть, а вот остальное – кисти рук, предплечья, левое плечо и, что главное, череп – исчезло без следа. Видимо, в момент взрыва упырь решил взглянуть на неожиданный улов. Ну, как говорится, кошку любопытство сгубило. Ибо нефиг…

При дневном свете, конечно же, все разлетевшиеся фрагменты тела и обмундирования отыщутся, если только они не испаряются, а сейчас самое важное с другой любопытной Варварой потолковать. Потому как очень хочется узнать, чем эта юная особа занималась здесь именно в полночь? Да еще и во время полнолуния. А поскольку Игорь Степанович знал Васю с тех времен, когда она была связной в партизанском отряде, то был уверен, что услышит из уст девушки много интересного.

Если успеет вызволить ее целой и невредимой из рук обожаемого дяди. Потому как товарищ председатель прямо сейчас мог нанести непоправимый ущерб хрупкому психическому здоровью девушки, не хуже упокоенного упыря. Ибо Квасневский как раз теребил пряжку ремня, пытаясь вытащить его из брюк.

– Запорю, заразу! Як Бога кохам, запорю!

Глава третья

«Неоштукатуренные и даже не окрашенные, серые бетонные стены с кое-как сглаженными следами опалубки. Такого же цвета и материала низкий потолок. Тюремная камера, что ли? – Корнеев задумчиво похлопал веками. Остальное тело пока на команды и распоряжения мозга не реагировало. – Странно… Мы же настраивались на Степаныча. А он с Лейлой оставался в партизанском отряде. И если Штейнглиц нас к нему отправил, то лесная чаща или землянка были больше к месту. Черт! Неужели отряд товарища Анджея разбили, а ефрейтор в плен попал? Тогда да, тогда сходится…»

Николай напрягся и попытался немного повернуть голову. Но не преуспел. Только глаза скосить получилось.

«Свет падает из узких, как амбразуры, окошек. Таких узких, что даже без решеток. Здание явно не тюремного типа, скорее каземат. Места в тюрьме фрицам не хватает, что они часть форта под тюрьму приспособили? Ладно, разберемся. Оружие под ладонью чувствую, так что устроим гансикам сюрприз, когда в себя придем. Штейнглиц фору довольно уверенно обещал».

– Парни… Эй, отзовитесь… Все здесь?

– Хрена себе… – судя по голосу, это Малышев очнулся. – Я вот интересуюсь, Николай, а где именно располагается то самое «здесь»? Куда нас на этот раз судьба запроторила?

– И приложила так, что даже пальцем не пошевелить, – это Колокольчиков. И тут же окликнул своего командира: – Яша, ты как? Живой? Помнишь ту вынужденную посадку, когда ты в колхозный коровник зарулить пытался?

– Не дождешься… – проворчал Гусман. – Кстати, не коровник, а амбар. И я тогда пытался его объехать. Но не вписался…

«Шутят. Это хорошо…»

– Хороший, стало быть, амбар… был. Коль объехать не получилось, – степенно присоединился к разговору Кузьмич. – Вместительный…

– Не то слово, – затарахтел Колокольчиков. – Каменный. Огромный… Будто не куркуля какого-то собственность, а райзаготзерна.

– Это тебе со страху показалось, – хмыкнул Яков Гусман. – Обычный сарай… Просто, когда на брюхо садишься, самолет рулей поворота почему-то слушать не хочет.

– Прям как мы сейчас… – а это уже Петров. – Похоже плюхнулись. Так, что все шасси поотлетали. Вместе с пропеллером…

– Ясно, – подвел итог перекличке Корнеев. – Гусев! А ты чего молчишь? Цел?

– Цел… – невнятно ответил лейтенант. – Только пошевелиться не могу. Языком тоже… трудно ворочать.

– Не прикусил? Кровь во рту чувствуешь?

– Нет…

– Тогда все нормально. Скоро пройдет. Вспомните, мы когда под скалой очнулись, тоже состояние было как под завалом лежали.

– Черт, до чего ж неприятное чувство… Лучше уж сразу, чем паралич… – Малышев застонал сквозь зубы. Видимо, капитан упрямо пытался заставить тело двигаться.

– Отставить сопли. Сказал же, скоро пройдет.

– Ну, тогда объясняй. Пока валяемся. Помнится, командир, прежде чем приказать: «Все думайте о Степаныче», ты обещал нам подробности.

– Обязательно… – Корнеев машинально кивнул и с удовольствием отметил, что попытка почти увенчалась успехом. Шею, во всяком случае, он почувствовал. И толпы мурашек, которые хлынули от затылка вниз по хребту, разбегаясь во все стороны. – Ухх… – не сдержал Николай вырвавшийся стон. – Твою дивизию! Зараза… Терпеть ненавижу щекотку.

– Не скажи, командир, – хихикнул Колокольчиков. – Как по мне, так лучше ржать, чем рыдать. Ой, не могу… Хи-хи-хи…

На минуту или две всем стало не до разговоров. Кто тихонько похихикивал, кто посмеивался, а кто и похохатывал время от времени. Но как говорится, хорошего понемногу. Щекотка прокатилась волной по всему телу, от макушки до пяток, и утихла. А следом вернулась утраченная подвижность.

– Отставить шевеление! – приказал Корнеев, у которого от попытки сесть мир буквально завертелся перед глазами, вызывая тошноту. – Без моей команды резких движений не делать. Объясняю: мы все еще подвержены воздействию пространственного перехода. Вернее, находимся в его восстановительной фазе.

– Чьей фазе?.. – общее удивление высказал Андрей. При этом капитан Малышев даже забыл о столичной интеллигентности.

– Восстановительной. Я все объясню… Только сперва оглядимся. Доложите, кто что видит со своего места. О потолке и стене с амбразурами докладывать не обязательно. Только о существенном.

– Дверь. Железная, – первым отозвался Гусев. – Массивная. Заперта не на обычную щеколду, а как на кораблях. С такой фиговиной, похожей на рулевое колесо.

– Эта фиговина называется штурвал запора, – проворчал Петров. – Деревня. Но то, что она на внутренней стороне двери, приятно. По крайней мере мы не в тюрьме. Иначе запорная арматура была бы только снаружи. Одного не пойму… Мне это кажется, или она все же на потолке?

– С выводами потом, – остановил сапера Корнеев. – Докладывайте по существу.

– Штабель с ящиками, накрытый брезентом. Ящики большие. В основном деревянные. Много. Более точной визуальной идентификации не поддаются.

– А то, что они деревянные, – Гусев решил в свою очередь поддеть сапера, – ты сквозь брезент увидел?

– Очертания деревянного ящика отличаются от металлических более острыми углами… – начал было деловито объяснять Петров, но тут заржал Малышев.

– Виктор, хорош стебаться. Я, похоже, в ту же сторону смотрю… И наблюдаю в брезенте огромную прореху. Что в ящиках, таки да, непонятно, они там разных габаритов. Кстати, есть и металлические. Те, что ближе ко мне, похожи на цинки с лентами к пулемету.

– Таки да… – поддержал Малышева Гусман. – Поскольку я вижу три МГ-42… А скажите мне, кому-то надо иметь столько пулеметов и шоб они все стояли без патронов?

– Пулеметы?! – Корнеев снова попытался подняться, и на этот раз ему это удалось. Во всяком случае, когда подполковник принял положение сидя, земной шар не попытался из-под него убежать. – Есть контакт! Кажется, отпустило. Разрешаю подвигаться. Осторожно и не шумим.

Бетонная коробка, в которую их забросил организованный Штейглицем переход, оказалась не тюремной камерой, как Николай подумал сначала, а немецким дотом. Большим. На три пулеметные точки. С какого боку к нему лепится его ефрейтор Семеняк, Корнеев пока не понял. Но хоть в одном Максимилиан не соврал: пока их жизни пребывают в относительной безопасности. Осталось выяснить, насколько длинно это самое «пока». Какие козыри имеются на руках и что следует предпринять в первую очередь, чтобы сохранить данное положение вещей как можно дольше. Поскольку бесхозных дотов в рабочем состоянии в природе не существует. А значит, в самом скором времени стоит ждать появления солдат гарнизона, которые вряд ли будут рады нашествию непрошеных гостей. И историями о параллельных мирах их наверняка будет весьма сложно заинтересовать, а тем более убедить… Причем независимо от формы, которую они носят.

Придерживаясь за стенку, подполковник с трудом воздвиг себя в вертикальное положение, прикидывая, с чего начать в первую очередь. Но жизнь, как водится, немедля внесла свои коррективы в еще даже не сформировавшиеся планы.

– Командир! – громким шепотом окликнул Корнеева Андрей Малышев, стоявший ближе всех к амбразуре. – Фрицы. Высаживаются. Примерно взвод…

– Просто высаживаются? Или готовятся к бою?

– Никак нет, как к себе домой приплыли. Не торопятся. Засады не опасаются. Даже по сторонам не смотрят. Да ты сам глянь… Они еще далеко. И если будут продолжать дебаркацию такими же темпами, то у нас минут десять как минимум. Для организации торжественной встречи.

Николай шагнул ближе и припал к амбразуре. Первое, что удалось прояснить: дот стоял либо на островке, либо на самом кончике далеко выступающего мыса – поскольку не очень широкое, метров сто, предполье – пустынный, каменистый берег – обоими флангами упиралось в воду. Укрытая небольшими, серовато-зелеными волнами и даже с виду холодная водная гладь уходила – по левую руку и прямо – в сторону горизонта, а правее просматривалось нечто весьма похожее на гряду скалистых островов.

* * *
Картина маслом… Прямо в секторе обстрела, оживленно галдя и перебрасываясь специфическими солдатскими шуточками, высаживались гитлеровцы. Шум прибоя не позволял разобрать их разговоры дословно, но даже обрывков доносящихся фраз вполне хватало, чтобы сложить в понятные и незамысловатые конструкции. Типа: «Куда прешь!», «Разуй глаза, болван!», «Поберегись!» и другие междометия, сопутствующие погрузочно-разгрузочным работам во всех портах мира.

Метрах в ста пятидесяти от берега, видимо ближе не позволяла подойти глубина и россыпи торчащих из-под воды камней, встал на якорь малый тральщик, а уже от него туда и обратно сновало четыре небольших десантных бота. В эту алюминиевую посудину за один раз помещалось около шести солдат или десяток ящиков. И судя по количеству гитлеровцев, перетаскивающих дальше от воды уже доставленный груз, моторки либо заходили на третий рейс, либо именно эти два десятка вояк должны были стать гарнизоном «бесхозного» дота.

Ну, что ж, времени не вагон, но и не горит. По крайней мере пока никто из фашистов не сунется к доту.

– Группа, внимание! Я не могу определить наше местонахождение. Не знаю, что у нас в тылу и кто на флангах. Но это не имеет никакого значения. Приказ «Убей врага!» никто не отменял. Поэтому приказываю приготовиться к отражению атаки. Лейтенант Колокольчиков!

– Я!

– Тихо ты… Займи место у края правой амбразуры и веди скрытное наблюдение за перемещениями противника. О любом приближении докладывать немедленно. Негромко.

– Есть…

– Малышев.

– Я.

– Андрей, твой левый пулемет. Гусев!

– Я.

– Правый пулемет. Яков, на тебе ревизия. Постарайся в кратчайшие сроки разобраться, что и где здесь лежит. Ну и, конечно же, сколько.

– Э-э-э… Дико извиняюсь, командир, но хочу напомнить, что я боевой летчик, а не…

– Уже извинил. С кем не бывает! Но ты не волнуйся – придем в Одессу, обещаю тете Соне об этом не говорить. Все… – Корнеев поднял руку, обрывая поднявшийся смех. – Поржали, и будя. Яша, не выделывайся. Тем более что ты пилот, а не бортстрелок. В первую очередь меня интересует боезапас. Виктор – с Гусманом. Сперва сам проверь. Не люблю сюрпризов. Особенно в замкнутом помещении… Если все чисто – встанешь вторым номером к Малышеву.

– Сделаем, – серьезно кивнул Петров, но все-таки не удержался от шутки. Вспыхнувший приступ веселья не так просто погасить, особенно когда вот-вот… – Что-то я слишком часто стал по запечатанным ящикам шарить. То свечи, то золото… Теперь вот – боекомплект. Может, пора профессию сменить?

– Это нам всем еще предстоит. После войны… – вместо Корнеева ответил саперу старшина Телегин. – Только давай сперва доживем, майор. А мне что делать, командир?

– Не волнуйся, Кузьмич, и для тебя дело найдется. Посмотри, есть ли возможность незаметно выбраться наружу. Сможешь – оглядись вокруг. Хотелось бы все-таки понять общую обстановку. Захвати снайперку. Если удастся выбраться, а вернуться до начала боя не получится – работай только по фугасникам. Зря не светись. Будешь нашим козырем в рукаве.

– Добро…

– Я на среднем пулемете. Веду огонь, когда другие перезаряжаются. Колокольчиков – вторым номером к Гусеву. Вопросы есть? Нет? Тогда приготовиться к бою! Огонь открывать только по моей команде. Колокольчиков! Уснул, что ли?

– Так нечего докладывать, командир. Сам посмотри… Те немцы, что уже высадились, перекур себе устроили. А больше никого не будет. Тральщик принимает шлюпки на борт.

Встав так, чтобы мелькающую тень не заметили снаружи, Корнеев сам оценил обстановку. Действительно, ситуация складывалась в пользу разведчиков. Новоприбывший гарнизон – восемнадцать фрицев – не слишком торопился приступать к несению службы. Оттащив подальше от воды несколько десятков ящиков, шесть столитровых бочек и дюжину больших, сорокалитровых канистр, они расселись на них и спокойно закурили. Судя по всему, не слишком опасаясь строгости командира. Да и старший команды – унтер-фельдфебель, – встав чуть поодаль с парой ефрейторов, с большей заинтересованностью поглядывал в сторону готовящегося к отплытию корабля, чем будущего места службы.

Похоже, эта огневая точка была каким-то отдаленным захолустьем, и служба здесь предполагала длительную изоляцию от остального мира, которая начнется, как только силуэт тральщика исчезнет с поля зрения. Поэтому никто никуда не торопился, на подсознательном уровне стараясь как можно дольше затянуть момент прощания с большим миром и начало добровольного заточения.

Да и зачем? Они уже здесь… А дот как стоял невесть сколько, намертво вросший в безжизненный скалистый берег, так и еще постоит. Как угодно долго. И в одиночестве, и вместе с ними. А унылое стальное небо над головами ничуть не добавляло оптимизма в их оценке грядущего.

– Блин… – невольно перенимая общее настроение, пробормотал Корнеев. – Куда ж нас забросило?

– Судя по утепленному обмундированию фрицев, куда-то на север? – предположил Малышев. – Бывал я однажды в Ленинграде, в конце сентября. Ходил к Финскому заливу… Похожая картинка. И небо такое же… угрюмое. Равнодушное.

– Говорила тетя Соня, что как ни крути, а северный берег Черного моря уютнее, чем южный, но только Белого, – прокомментировал его слова Гусман. – И таки она была права. Мне кажется…

– Что, уже все пересчитал? Так быстро? – повернулся к летчику Корнеев.

– Ой, было бы что считать… В наличии всего три помещения. Кроме этого, разумеется. Спальня на десять коек, совмещенная с небольшим арсеналом, пищеблок, он же столовая, на двадцать посадочных мест… Санузел, то есть комната гигиены и ватерклозет – раздельно. В спальне и здесь, под стенками – сорок восемь цинков с пулеметными лентами. Десять ящиков патронов к ним же, только насыпью. Два ящика ручных гранат. Ящик патронов к МР-40. Отдельно десяток уже снаряженных магазинов к нему же. Три ящика консервированной свинины. Два ящика галет. Макароны, горох, сахар… Одна полупустая канистра с водой. Но пить я бы ее не стал. Задохнулась… И вот, – Яков протянул командиру полуторалитровую баклагу. – Похоже на коньяк.

– Уже попробовал? – нахмурился Корнеев.

– Если б попробовал, – состроил обиженное лицо летчик, – доложил бы точнее. А так только понюхал. Но вряд ли настоящий. Слишком резкий спиртовый дух. Эрзац…

При этом он так задумчиво потер весьма внушительное орудие органолептического анализа, что все снова не удержались от смеха.

– Ну, прям дети малые, – проворчал подполковник. – В ста метрах взвод фрицев курит, а им бы только поржать.

– Уже не курят, командир, – доложил Колокольчиков. – Машут кораблю… Прощаются.

Немцы и в самом деле образовали некое подобие нестройной шеренги и усиленно махали морякам. Некоторые даже каски поснимали. Словно что-то такое почувствовали и прощались навсегда.

В этот момент на уходящем судне в ответ дважды громко проревела сирена, и, вспенивая волну, малый тральщик прибавил ходу, круто забирая в море и поворачиваясь к берегу кормой.

– Баба с возу, кобыле легче, – присовокупил еще одну народную мудрость старшина Телегин.

– Кузьмич, а ты-то чего здесь? – возмутился Корнеев. – Я что приказывал?

– Так некуда идти, командир. Позади нас глухая скала. Дот большей частью в ней выдолблен. Достроен только этот полукапонир. И дверь здесь наружу имеется только одна – та самая, которая на потолке. Я аккуратно приоткрыл, посмотрел и… И все. Укрытия там нет. Сразу заметят. Такая вот рекогносцировка получается, Николай.

– Мышеловка, – оценил ситуацию Малышев. – Ну да ничего. Мы еще те мышки… От которых кошки сами драпают.

– Угу… Только чтоб не получилось как с тем медведем, которого охотники поймали, а он их держит и не отпускает.

– Есть движение! – доложил Колокольчиков. – Пятеро фрицев направляются в нашу сторону.

* * *
Корнеев на секундочку прикрыл глаза, сосредотачиваясь.

Проще простого было несколькими очередями из трех пулеметов положить всех фрицев, а потом допросить тех, кому повезет случайно уцелеть. Но именно что случайно… А группе кровь из носу требовался язык. Кто-нибудь, способный отвечать на вопросы. Поскольку тех становилось все больше. И лучше, чтоб им оказался человек, достаточно проинформированный. То есть командир.

– Слушать меня! Задача меняется. Малышев, Телегин – к люку! Всем остальным – затихариться в спальне и не высовываться. До отмены приказа или до стрельбы! Если дойдет до стрельбы – приказываю по бочкам и канистрам не стрелять! Скорее всего, там питьевая вода, а мы – на острове посреди моря! Все понятно? Выполнять!

Сам Николай по максимуму, насколько это еще было возможно, привел в порядок свой мундир, а чтобы потертости и прорехи, образовавшиеся на брюках и на локтях в ходе предыдущих перипетий, не бросались в глаза, уселся на один из ящиков и заложил ногу на ногу.

– Андрей, Кузьмич, – обратился Корнеев к товарищам, занявшим позиции по обеим сторонам от люка, но так, чтобы не сразу попасть в поле зрения заглянувшему сверху, – фрицев будем брать на арапа. Действуйте по ситуации, но вперед батьки не суйтесь. Знаю, что вас учить – только портить. Но все же, если в чем засомневаетесь, лучше не делайте ничего, чем сделать лишнее.

– Не боись, командир, – кивнул Малышев. – Подыграем в лучшем виде. Но ты хоть в двух словах тему обозначь.

– Ставим «Ревизора». Все… Занавес.

Несмотря на мнимую бесхозность, запорный механизм и петли оказались хорошо смазанными, поскольку штурвал провернулся почти без скрипа и рывков. А потом и люк откинулся так же, почти бесшумно, если не считать негромкого шипения гидравлической системы.

«Ты гляди, как у них тут все… – почему-то разозлился Корнеев. – Сплошной курорт, а не служба. Ватерклозет, гидравлика…»

О том, что иначе весящую несколько сотен килограммов бронированную крышку фиг-два кто сдвинул бы с места, подполковник в этот момент не подумал.

Николай ожидал увидеть заглядывающее вниз лицо немца, но вместо него в проеме возникла не слишком чистая рифленая подошва десантного ботинка, примерно сорок четвертого размера. Она нащупала скобу лестницы, выбрала устойчивую позицию, и в люк сунулась вторая нога… А еще позже почти весь просвет загородило седалище, затянутое в форменные брюки, чуть лоснящиеся на выпуклостях.

Немцы вели себя столь беспечно, что Малышев, поймав взгляд командира, сперва недоуменно пожал плечами, а потом весьма выразительно постучал по лбу.

Унтер-фельдфебель, а именно он выступил в роли первопроходца, спрыгнул на пол, одернул китель и только после этого увидел Телегина. Старшина стоял, вытянувшись по стойке смирно, как истукан, и, кажется, даже не дышал.

– Майн гот… – пробормотал немец и заметил Малышева.

Андрей тоже даже бровью не повел. Таращился прямо перед собой, не проявляя ни малейших признаков жизни. Если б еще руки к потолку подняли – ни отнять, ни прибавить скульптуры атлантов, удерживающих небо.

– Тойфель… – резко понизил планку божественности унтер-фельдфебель и, почувствовав взгляд Корнеева, стремительно развернулся кругом, при этом судорожно нащупывая кобуру пистолета.

– Ну, наконец-то, – несколько ворчливо, но при этом вполне дружелюбно произнес на немецком подполковник (одетый в форму оберштурмфюрера), не меняя вальяжной позы. – Вас, дружище, только за смертью посылать.

– Хайль Гитлер! – унтер-фельдфебель щелкнул каблуками и вскинул руку в нацистском приветствии.

Собственно, на этом и строился весь расчет. Вколоченные годами службы на уровень подсознания навыки армейца, увидевшего перед собой эсэсовского офицера, должны были сработать раньше, чем в его мозгу начнут формироваться вопросы. И уже только от Корнеева зависело, как сделать, чтоб они не возникли вовсе или появились слишком поздно.

– Хайль… – Корнеев ответил несколько небрежно, как бы подчеркивая огромную пропасть между эсэсовским офицером и фельдфебелем вермахта. – Почему так долго? Группа еще вчера должна была прибыть на точку! Из-за вашего опоздания мне пришлось задержаться здесь на целые сутки.

– Виноват, господин оберштурмфюрер. Моя команда почти трое суток ждала погрузку. Это у моряков из-за внезапно разгулявшегося шторма что-то не заладилось. Потом никак не могли выделить транспорт. Сперва планировали отправить десантную баржу, но тоже не получилось. Позже, как я слышал, говорили даже о подводной лодке. А вообще, мне кажется…

С задержкой Корнеев брякнул наугад. Исходя из того, что в любой армии никогда и ничего не делается вовремя, особенно если в операции задействованы разные рода войск. Независимо от размера обозначенной задачи. Да и дот был как-то странно оставлен без присмотра.

Услышав голоса, доносящиеся с бункера, следующий фриц, уже сунувшийся было в люк, замер, так и не дотянувшись ботинком до скобы, а потом резко втянул ногу обратно. Остававшиеся наверху немцы быстро перебросились парой коротких фраз, после чего над краем проема показалась удивленная физиономия.

– Эй, Руди, ты с кем там… Ух! Доннерветтер… – голова исчезла гораздо быстрее, чем появилась, и сверху донеслось невнятное, но весьма оживленное: «Бу-бу-бу-бу…»

– Доложите, как положено, – Корнеев бросил на потолок демонстративно недовольный взгляд и бесцеремонно прервал рассуждения немца, не давая тому углубиться в рассуждения, которые вполне логично могли перейти в вопросы. Заодно напоминая о том, кто здесь главный.

– Виноват! – снова вытянулся тот. – Унтер-фельдфебель Рудольф Глюкман. Двадцать девятая штрафная рота. Командир сводного отряда «Омега двести семнадцать». Численность отряда – шестнадцать рядовых и два ефрейтора. Задача…

– Достаточно, – снова оборвал его Корнеев. – И так понятно, что не за грибами вас сюда отправили. Дополнительные инструкции были?

– Никак нет, господин оберштурмфюрер!

Но несмотря на громко и четко произнесенный ответ, глазами немец вильнул.

– Вольно. Вы вот что, дружище… Распорядитесь, чтобы ваши люди построились. Прежде чем уйти, мне надо сказать им пару фраз.

– Яволь…

Глюкман весьма проворно взобрался по лестнице и отдал командирам отделений соответствующие распоряжения. Высунувшись наружу так, чтоб не смущать начальство нижней частью туловища, унтер-фельдфебель наверняка помимо общих команд что-то важное успел показать жестами. Потому что оба ефрейтора бросились к расслабившемуся подразделению с такой поспешностью, будто участвовали в спринте. А достигнув бьющих баклуши солдат, принялись наводить орднунг, не только при помощи команд, но и тумаков. Чем вызвали в среде штрафников явное и закономерное недоумение.

Знающие свои права и привилегии, в том смысле что наказание у них бессрочное и хуже смерти все равно ничего не будет, тем более здесь, где нет никого, кроме них самих и Господа Бога, штрафники возмутились, и кто-то даже отмахнулся. Весьма удачно, так что один из ефрейторов резко отшатнулся, споткнулся об услужливо подставленную ногу и с размаху плюхнулся на задницу. Учитывая, что берег был усыпан крупной, с кулак, галькой, соприкосновение филейных частей с земной твердью прошло весьма болезненно.

Разброд и шатание в штрафных частях еще не достигли той крайности, когда подчиненные могут позволить себе смех над падением командира, но и этот эпизод был достаточным для демонстрации уровня дисциплины в отряде. И весьма унизительным для командира отряда. Кстати, весьма нетипичное поведение для известных приверженностью к дисциплине и чинопочитанию немцев.

Унтер-фельдфебель скрипнул зубами.

– Разрешите?

Корнеев не совсем понял, что тот хочет, но благосклонно кивнул. В конце концов, как бы ситуация ни повернулась, по крайней мере один язык у разведчиков уже был. Хотя сам он об этом еще не догадывался.

– Благодарю, господин оберштурмфюрер.

Глюкман шагнул к среднему пулемету, слегка задрал ствол и выпустил в направлении своего отряда длинную очередь.

Пули ушли слишком высоко, чтобы привлечь внимание, но грохот пулеметной очереди не расслышать штрафники не могли. Отреагировали, правда весьма вяло. Похоже, отряд был составлен большей частью из необстрелянных тыловиков, заслуживших наказание исключительно дисциплинарными проступками. Немцы просто развернулись в сторону дота и уставились на амбразуру как некий знак зодиака на новые ворота.

– Что за глупые шутки, Руди?! – выкрикнул один из них, демонстрируя увесистый кулак. – Не навоевался еще?

«Полнейший бред, – подумал Корнеев. – Даже бывшие урки так нагло себя не ведут. Или этим парням реально нечего терять, или я чего-то не понимаю. Закавыка… Ну, да и фиг с ними. Со своими бы проблемами разобраться. А вопрос поддержания дисциплины в частях вермахта в мои обязанности не входит».

Унтер-фельдфебель Глюкман, похоже, считал так же. Потому что вторую очередь послал чуть ниже. Теперь посвист пуль услышали все. Но вместо того чтобы залечь за ящиками, бросились вперед, что-то вопя и потрясая оружием.

Забавно, но насколько мог видеть со своего места Корнеев, ни один фриц не изготовил оружие к бою. Одни бежали, придерживая винтовку на плече, другие – просто несли в руке, держа за цевье.

– Идиотен! – прокомментировал действие своих подчиненных Глюкман и еще немного снизил прицел, поведя стволом слева направо. Большинство пуль прошло мимо. Не повезло только одному. Правофланговый штрафник очень не вовремя выпрямился и схлопотал пулю.

Неизвестно, какого результата хотел добиться обстрелом своих подчиненных унтер-фельдфебель, но вряд ли продолжения атаки. И тем не менее дребезжание слетевшей с головы каски и сопровождающееся этим падение тела только подстегнули немцев. Если до этого они шли молча, то теперь закричали: «Хурра!» – и перешли на бег. Причем оба ефрейтора побежали вместе с остальными, только забирая в сторону и передернув затвором автомата.

– Ну, что ж, – произнес Корнеев, поднимаясь, – можно и так. Андрей, Кузьмич, займитесь. Зачистка в ноль. Только о емкостях с водой не забудьте.

Потом шагнул к удивленно поворачивающемуся на звуки русской речи Глюкману и расчетливо стукнул немца ребром ладони по шее.

– Отдохни пока… камрад Руди. Потом продолжим.

Глава четвертая

Одна часть упыря обнаружилась гораздо раньше, чем рассвело. Остапчук нашел ее, не дожидаясь утра. Или она его, если быть точнее. Поскольку оторванная по плечо конечность шмякнулась ординарцу на спину сразу после взрыва. И все время, пока Игорь Степанович освобождал Боженку от разбушевавшегося не на шутку дяди, боец неуверенно переступал с ноги на ногу, держа неожиданную добычу на вытянутых руках и не зная, как с ней поступить.

– Ну чего ты мнешься, как засватанная девица у печки? В штаны наложил, что ли? – гаркнул на него Семеняк, еще не остыв от беседы с товарищем Анджеем, которая изобиловала множеством двусторонних и весьма весомых аргументов, периодически разбавляемых словами помягче. Вроде: «Курде!», «Блин горелый!», «Твою дивизию!» и трофейного «Ферфлюхтер шайзе!».

В конце концов боевая дружба взяла верх над эмоциями, и немедленная экзекуция партизанки Баси была отложена по меньшей мере до окончания допроса «преступницы». Она же «потерпевшая», она же «основной свидетель».

– Вот, – понимая, что ему прилетело рикошетом и не обижаясь, Остапчук шагнул ближе к коменданту. – Свалилось… Надо вам… или выбросить?

Лайковая перчатка, в которую была упакована кисть упыря, восстановлению не подлежала. Удивительно, что она вообще присутствовала, поскольку умертвие держало «зету» в ладонях. Но на войне и не такие казусы случаются. Иной раз боец после взрыва брошенной прямо под ноги гранаты отделывается легкой контузией и мокрыми штанами, а другого – смертельный осколок находит в ста метрах, еще и за стенкой. Зато благодаря множеству прорех, видно было, что добитый упырь на самом деле был ходячим скелетом, на который напялили одежду, как на вешалку. Каким образом все эти кости-ребра, без единой мышцы и сухожилия, умудрялись держаться вместе и двигаться – вопрос не для начального образования.

Хотя с другой стороны, чему удивляться? Нечисть, она и есть нечисть. Чтобы все не по-людски.

– Я те выброшу… Ишь, моду взяли, чуть что, сразу выбрасывать. Тебя отец не учил, что у доброго хозяина все в дело сгодится?

Ворчал Игорь Степанович по давней привычке не показывать другим, что пребывает в смятении, а проще говоря – растерян.

Ну, не привык ефрейтор Семеняк командовать. Присмотреть за своим офицером, обеспечить ему в боевых условиях более-менее сносный уют, прикрыть в бою… По возможности удержать вовремя сказанным словом от опрометчивого поступка – дав тем самым шанс молодому офицеру дожить до того времени, когда наберется боевого опыта и житейской мудрости. А Корнеев поначалу горяч был, что огонь. И кто знает, сумел бы Николай дослужиться до нынешних чинов, если б с ним рядом не было незаметного пожилого ординарца, опекающего его, как нянька. И от того, что вот уже второй месяц на погонах Игоря Степановича красуются офицерские звездочки, ничего не изменилось.

Семеняк украдкой вздохнул, в который раз жалея, что не пошел тогда дальше с Малышевым, уговорив капитана согласиться на предложенный партизанами обмен: предоставить диверсионно-разведывательной группе проводника, если «Призрак» поможет им с радисткой и инструктором по минному делу.[14]

В тот момент Игорю Степановичу такое решение казалось разумным и оптимальным. Его Коля находился один во вражеском тылу, а группа, которую капитан Малышев вел на помощь подполковнику Корнееву, к точке рандеву катастрофически запаздывала. Поэтому надо было срочно ускориться. Что достигалось двумя способами: наличием проводника, знавшего короткий путь через топи и болота, и – освобождением от балласта, в виде пожилого ординарца, то есть его самого, а также Лейлы Мамедовой – второй радистки «Призрака», выросшей в степи и совершенно не умеющей ходить лесом.

А теперь Николай пропал. Полковник Стеклов говорил, что, согласно рапорту некоего «Немца», группа «Призрак» выполнила поставленную перед ней задачу и покинула объект «Замок» в численности семи человек. Сред них подполковник Корнеев, капитан Малышев, майор Петров, старший лейтенант Гусев и старшина Телегин. При этом тот самый Немец упомянул, что вместе с ДРГ были два советских летчика: капитан Гусман и лейтенант Колокольчиков. Те самые, что выполняли заброску Корнеева и Немца в тыл. А еще, из рапорта того же Немца, неподалеку от объекта «Замок» находился учебно-испытательный аэродром фрицев.

Поэтому, помня эффектное возвращение тогда еще майора Корнеева на угнанном «юнкерсе» после выполнения предыдущего задания по захвату сырья для создания атомной бомбы[15], полковник Стеклов предположил, что Николай мог попытаться повторить трюк с угоном вражеского самолета. Но в этот раз, видимо, что-то пошло не так. И либо группа погибла при попытке захвата, либо – что более вероятно – угнанный самолет был сбит немецкими истребителями. А поскольку почти вся территория от объекта до линии фронта сплошные топи… Место падения обнаружить практически невозможно.

Конечно же, учитывая фантастическое везение Корнеева, нельзя сбрасывать со счетов даже самый невероятный шанс, что разведчикам удалось уцелеть, но чем больше времени проходило, тем призрачнее он становился. И Семеняк нет-нет да и подумывал о том, что если б предложил тогда оставить у партизан, к примеру, Гусева, все могло сложиться иначе.

Застонав, как от острой зубной боли, комендант Залесья мотнул головой, отгоняя лишние мысли, и уставился на трофей. Странно, но останки совершенно не издавали никаких запахов. Ни тлена, ни гнили. Словно костям было по меньшей мере лет сто. Но тогда как они оказались в практически новой немецкой форме, сороковых годов? Да и польская конфедератка пошита никак не позже тридцать девятого.

М-да, вопросов пока гораздо больше, чем ответов. Даже если на минуточку предположить, что разгуливающий по ночному саду скелет – самое обыденное явление.

Впрочем, гадать можно до бесконечности, пора у Баси спросить объяснения. Похоже, девушка уже пришла в себя и вполне созрела для исповеди… Вон как косится на останки упыря.

Семеняк вернул кости ординарцу.

– Упакуй вместе с остальным в водонепроницаемый мешок. И дай мне свою баклагу.

Остапчук что-то хотел сказать. Открыл рот, но передумал и промолчал.

Игорь Степанович отвинтил крышечку и протянул флягу девушке.

– Глотни…

Девушка благодарно припала к горлышку, но после первого же глотка задохнулась, захлопала губами, как выброшенная на берег рыба, замахала руками… а из ее глаз брызнули слезы.

– Ты чего? – Семеняк отобрал баклагу, понюхал и недовольно покосился на ординарца.

– Товарищ лейтенант, – вытянулся тот. – Это ж НЗ. В медицинских целях. Откуда я мог знать, что вы не сами, а девушке…

– Ладно… – Игорь Степанович сделал добротный глоток, занюхал рукавом и передал посудину Квасневскому. – Нам сейчас никому не помешает принять «наркомовскую норму». Комар, у тебя, надеюсь, вода?

– Так точно.

– Ну, так дай девушке напиться, не стой пнем. Вот молодежь, учить вас и учить.

– И пороть… – супя брови, прибавил бывший командир партизанского отряда. Потом махнул рукой и приложился к фляге так, словно там была обыкновенная вода. Остапчук только засопел, глядя, как в луженой глотке поляка исчезает его кровный НЗ.

* * *
– Это все из-за Ализы! Пречистой Девой клянусь, товарищ капра… Ой, прошу прощения… товарищ лейтенант.

Как только Бася поняла, что экзекуция откладывается, а упырь мертв, ее будто прорвало. Затарахтела не хуже «машингвера»[16]. Причем если ей не задавали вопросов и не сбивали, то, чуть приноровившись к манере изложения юной партизанки, вполне удавалось проследить за ходом событий, которые девушка описывала так отстраненно, словно сюжет недавно прочитанной книги.

Набежавшая на звуки стрельбы и взрыв гранаты весьма воинственная толпа представителей женского пола, слегка успокоившись, тоже с интересом внимала ее словам. Пани и панночки иллюстрировали рассказ интенсивными кивками, вздохами, охами, а то и более эмоциональными комментариями. Правда, в пределах приличий. Вряд ли жительницы окраин опасались травмировать психику фронтовиков чересчур яркими фразами, но воспитание сказывалось…

В общем, как следовало из слов девушки, слухи о якобы вновь наведавшемся в Залесье неупокоенном духе архитектора сразу заинтересовали Боженку. Она, правда, за годы партизанства такого насмотрелась, что ни в какие потусторонние силы не верила, но бабы о привидении, поселившемся в фольварке, с каждым днем судачили все больше, присоединяя новые подробности. А там и очевидцы появились, готовые хоть в костеле клятву произнести, что лично видели, как это самое исчадие ада тащило в свой схрон[17] зазевавшуюся жертву.

Вот только свидетели, все как на подбор, не вызывали у местного населения ни малейшего доверия. Одни только, прости Господи, шалавы и пьяницы… Из тех человеческих отбросов, что и на исповеди крупицы правды не произнесут.

С одной стороны, оно и не удивительно, – упырь охотился за своими жертвами ночью, а кому из порядочных граждан в это время суток дома не сидится? А с другой – репутация, особенно в небольших местечках, это приговор без права обжалования. Дается навечно, а то и по наследству переходит.

Так что «полуночное панство» могло хоть до Судного дня бить себя в грудь и горланить об упырях и призраках, ниспосланных сатаной за тяжкие грехи, никто бы в Залесье и за ухом не почесался, если бы не одно «но»! Люди в районе фольварка Якалов действительно стали пропадать чаще. Самые разные… И это уже не могло оставаться незамеченным.

Первой из приметных жертв стал Гжегож Цибульский.

Он приехал к Вацлаву Ружичке с ближнего хутора – привез на продажу солонину и домашние копчености. В тот день оба кума хорошо расторговались и задержались в городской корчме допоздна. Потом еще где-то добавили, – и домой, в одно из «общежитовских» имений возвращались далеко за полночь.

Опрошенные участковым свидетели утверждали, что еще издалека слышали, как они горланили на два голоса «Та остатня недзеля». Потом оба завопили так, словно подрались… А вот между собой или с кем-то еще, свидетели не видели. Но ничьих третьих, кроме криков кумовьев, не слышали. А спустя несколько минут, с воплем: «Упырь!» – к дому прибежал весь окровавленный Вацек. И упал без сознания…

Вооруженные кто чем соседи, прибежав на место предполагаемого нападения, нашли изрядно утоптанную траву, много крови и окровавленное тряпье, в котором опознали фрагменты одежды Цибульского. Само тело хуторянина, несмотря на весьма тщательные поиски, обнаружено не было. Из слов приведенного в чувство Вацека ничего вразумительного узнать не удалось. Но так как участковый инспектор обнаружил в его карманах весьма солидную сумму, примерно такую, сколько можно было выручить от торговли всем привезенным товаром, то как ни божился Ружичка, что даже пальцем кума не тронул и сам чудом жив остался, его арестовали, а дело закрыли. Ну, не упыря же милиции ловить. В самом деле…

Второй жертвой стала Агнешка Перина.

Как бы в насмешку над собственным именем, юная особа весьма приятной наружности и такой же фигуры не утруждала себя в выборе способа добычи хлеба насущного, решив, что родители и природа дали ей все необходимое для безбедной жизни. Но при этом панночка проявляла похвальную гражданскую сознательность и со швабами во время оккупации не тягалась. Возможно, поэтому соседки ее и терпели.

В общем, как барышня в потемках выходила из дому «до працы», видели многие, а вот возвращения – не дождались.

Встревоженные предыдущими событиями, обитатели «общежитий» дела на самотек не пустили, и на следующий день подворье и руины фольварка Якалов были осмотрены со всей тщательностью. Хоть и без участия представителя власти. Но ни крови, ни тряпья не нашли. Зато неподалеку от проклятого места в кустах валялась сумочка девицы. Что характерно – не выпотрошенная. Весьма скромная сумма рублей и злотых, документы панны Агнешки на фамилию Солтыс, а также обычный набор женских безделушек – все оставалось в целости и сохранности. Только ремешок разорван. Словно сумочку рывком сдернули с плеча девушки.

Тело Агнешки тоже не обнаружили… Впрочем, и этот случай при желании можно было легко объяснить, не привлекая к событиям силы потусторонние. Ибо, как сказала пани Тереза, «Если пануся с детства ищет приключения на свою пенькну[18] дупцю, тот она их непременно найдет…»

Зато третий случай заставил «спальный» район Залесья насторожиться очень серьезно. Поскольку еще через день пропал здешний почтальон…

Пана Антося, щуплого, невысокого мужчину, совершенно неопределенного возраста, с таким же, не имеющим года выпуска, велосипедом и распухшей от корреспонденции, потертой до белизны кожаной сумкой в Залесье знали все. Жители от мала до велика и каждая собака… При том что менялись не только кабыздохи на подворьях, но и хозяева домов, а понимание, что это «свой», переходило к новому псу как бы по наследству. И никогда ни одна собака не то что не укусила пана почтальона, но даже дребезжащий, как звонок, велосипед не облаяла.

Маршрут пана Антося был расписан по минутам, и все жители городка, не имевшие возможности обзавестись часами, узнавали время по его перемещениям с точностью до минуты.

Сколько раз, слишком увлекшиеся разговором, соседки всплескивали руками и торопливо прощались, приговаривая: «Ой, что-то мы, пани Марыся, сегодня совсем заболтались! Смотрите, пан Антось уже возле скрыньки[19] Пурхавок остановился! Неужто, половина двенадцатого?! Скоро мой на обед заявится, а я еще и тесто не замесила!..»

Неотъемлемым и важным для расследования штрихом к общему портрету разносчика почты была допотопная берданка, выданная сторожу одновременно с открытием почтового отделения в Залесье. Еще в те времена, когда Польша входила в состав Российской империи, а сами поляки и не помышляли об освобождении от гнета царизма. Ну, или не говорили об этом вслух.

Ружьем пан Антось владел на том основании, что помимо обязанностей почтальона числился в своем ведомстве еще и сторожем. Ну, а кому еще сторожить, если и жил он в том же доме, только в правом крыле и вход сбоку? Комнатка так себе, каморка три на три… Раньше там невостребованные посылки держали, архив учетных тетрадей и прочий бумажный хлам, неизменно накапливающийся в любом учреждении. Впрочем, комнатка тут ни при чем – пан Антось ее даже не закрывал на ключ. Дело – в берданке.

Хотя нет, именно поэтому почтальон и таскал ружье с собой, опасаясь, что оно может попасть в руки какому-нибудь сорванцу. Опасаться опасался, но патрон при этом в стволе держал. На всякий случай. Правда никто в Залесье не представлял, что существует такая ситуация, в которой пан Антось может спустить курок. Но все в этом мире раньше или позже случается. И легендарная берданка тоже выстрелила…

Конечно же, помощи своему владельцу старое ружье не оказало. Более того, как потом предположил доктор Циммерман, разорвавшись при выстреле, оно могло бы стать причиной гибели почтальона, если бы сердце пожилого мужчины не разорвалось раньше. На день смерти пану Антосю, как оказалось, было больше восьмидесяти. Точнее причину смерти врач установить не смог из-за отсутствия головы потерпевшего.

Так вот… Берданка выстрелила почти сразу после того, как почтальон закончил свой маршрут, доставив в «общежитие» письмо пане Малгожате Кепскей от сына из армии. Точнее, когда пан Антось уже поравнялся с воротами проклятого фольварка.

Лучше всех произошедшее видел Войцех Гамулка. Он хотел стрельнуть у почтальона папиросу, но слегка замешкался и не успел перехватить пана Антося до отъезда. Поэтому побежал следом…

Правда, что именно увидел, толком рассказать не мог. Слишком быстро все произошло. Войцех даже окликнуть почтальона не успел, когда тот вдруг спрыгнул с велосипеда, вскинул берданку и выстрелил в сторону фольварка. Громыхнуло, словно граната шарахнула… Потом откуда-то снизу выметнулось что-то огромное… как медведь… всяко больше самого здоровенного пса. Одним движением сорвало голову с плеч пан Антося и исчезло. Рассказывая все это, Гамулка старательно дышал в сторону, поскольку до прихода полиции успел хорошенько тяпнуть бимбера[20] для успокоения нервов. Так что показания его к делу товарищ Вайда подшивать не стал, а самого свидетеля не привлек исключительно потому, что доктор Циммерман мамой поклялся, что голову почтальону не отрезали, не открутили, а именно – оторвали. Чего бывший заключенный концлагеря никак не мог сделать в силу телесной изможденности.

Четвертой жертвой…

Тут Семеняк посмотрел на часы, сопоставил время и понял, что если немедля не возьмет допрос в свои руки, то вольное изложение может затянуться на несколько часов. А то и до обеда…

* * *
– Стоп, стоп, стоп! – Игорь Степанович поднял руку, останавливая поток слов. – Я понимаю, что ты хочешь как лучше, но давай поступим по-военному. Как с донесением. Помнишь, Егоза, как я тебя учил? Сперва самое важное, потом – подробности.

Партизанский псевдоним подействовал на девушку отрезвляюще, и взгляд у Баси стал более осмысленный, будто девушка наконец-то оторвалась от читаемого текста и огляделась.

– Да… Хорошо…

– Ну и славно. Тогда докладывай по существу. И начни с общего количества более-менее подтвержденных нападений упыря… скажем, за последнюю неделю.

– Если только за неделю… и подтвержденных… – начала подсчет, одновременно загибая пальцы Боженка.

Семеняк краем уха слушал девушку, а сам мысленно чесал затылок.

«Блин горелый… Чем я занимаюсь? Какой, к ядреней фене, упырь? Рассказать кому – засмеют. Скажут, окончательно сбрендил дорогой товарищ. А с другой стороны – вот же он лежит… неучтенный наукой факт».

– А тех, о ком я уже говорила, все равно считать?

– Угу… – Игорь Степанович кивнул.

«В общем-то, какая разница, скольких упырь прибил. Не воскресить. Да и милиция рогом упрется. Оно им надо – старые дела поднимать, новые заводить? А главное, как наверх докладывать? И о чем? Ведь ни один здравомыслящий человек, независимо от количества звезд на погонах и места службы, не поверит в существование упыря. В лучшем случае спишут на массовую галлюцинацию или отравление какими-то газами».

– С этим разобрались… – Семеняк хоть и пропустил большую часть фразы, но цифру девять уловил. – А теперь объясни, кто такая Ализа и почему именно она во всем виновата.

Глаза у девушки снова сделались как два блюдца, и она громко всхлипнула.

– Циммерман… Мы договаривались вместе… Я опоздала, и Ализа… не дождалась… Сама в руины полезла… Она не верила… Смеялась, что если Бога нет, то и нечисти тоже… А теперь… упыри ее убили.

– Азохен вей… – очень тихий, мягкий мужской голос неожиданно перекрыл поднявшийся было женский гам, и все моментально замолкли. – Бедная девочка…

Доктор Циммерман снял пенсне и принялся усиленно вытирать стекла полой пиджака.

– Она не хотела брать зонт… Я говорил: «Радость моя, ты же видишь, на улице дождь весь день. Промокнешь…» А она: «Ой, папа, не морочьте мне голову! Какой дождь? Это же весна!» И ушла без зонта. А разве я был не прав? Но где та молодежь, что хочет слушать родителей? Они же умнеют только когда сами постареют… Я еще подумал, Иося, и чего ты дома сидишь? Бери зонт и догоняй. Вот я и пошел… А как иначе? Вы же знаете Фимочку. Она была бы очень недовольна, что девочка может попасть под дождь, а зонт стоит дома…

– Бедняга Иосиф, – зашептались полячки. – Как бы умом не тронулся… Ведь еще и года не прошло, как швабы Фиму расстреляли… А теперь и Ализа.

– Товарищи женщины! – не выдержал новоиспеченный комендант. – Бабоньки, милые… Уйдите отсюда! Христом Богом прошу. Пожалуйста… Вы мешаете следствию. Остапчук, твою мать! Приказываю очистить территорию! Разрешаю стрелять! – А когда солдат округлил глаза, продемонстрировал ему кулак и одними губами добавил: – Я те выстрелю!

И тем не менее угроза подействовала. Слишком свежи еще были воспоминания о фашистской оккупации. С арестами, облавами. Еврейскими гетто и расстрелами заложников. Так что часть опасливо пробормотала что-то вроде:

– Пойдемте от греха подальше, пани Свидерска (Ольшанська, Мациевич…), а то что-то осерчал наш комендант. Еще и в самом деле пульнет.

– И то верно, – соглашались другие. – Не будем мешать. Человек нервический, раненый, контуженый – за себя не в ответе.

– И доктора с собой надо забрать, – озаботилась какая-то из хозяек «общежития». Видимо, самая сердобольная. – У меня в буфете еще осталось полграфинчика той наливки.

В общем, обошлось без стрельбы. Минут пять толпа еще немного поволновалась, а потом – практически тем же составом – двинулась к соседним фольваркам. Оставляя рядом с подворьем Якалов только непосредственных участников боевых действий.

Семеняк выждал еще немного, давая время Басе выплакаться на плече у дядюшки. Услышав о гибели Ализы, председатель Квасневский больше не порывался воспитывать племянницу, а прижимал к себе и ласково поглаживал по голове, тихо приговаривая что-то успокаивающее. Совсем как в детстве…

– Ну, все, все, хватит. Возьми себя в руки… – Игорь Степанович положил руку на плечо девушке. – Ты же понимаешь, что чем раньше мы поймем, что здесь произошло, тем быстрее поймаем убийц.

– Как же вы их поймаете… – шмыгая носом, проревела Бася, – если они в аду?..

– Одного же… смогли, – кивнул комендант в сторону упакованных в мешок останков. – Значит, разберемся и с остальными. Небось, не страшнее фрицев. И найдем, и осиновый кол вколотим. Если придется… Так что хватит уже себя жалеть, – Семеняк чуть прикрикнул: – Показывай, где именно напали на твою подругу, и сколько их было? Ты же сказала «они»? Я правильно понял?

Бася кивнула, потом отстранилась от дяди, посмотрела на Семеняка, поигрывающего кольцом от чеки Z-23, и решительно вытерла глаза.

– Идемте, я покажу. Только и мне гранату дайте. Или хотя бы пистолет.

– Гранату? – Игорь Степанович переглянулся с Квасневским. – Почему бы и нет? Чур, только выполнять приказы и вперед батьки не лезть. Договорились? Обещаешь?

– Да.

– Товарищ Анджей, выдай бойцу гранату…

– Всю? – одними губами переспросил тот, оставаясь за спиной у племянницы.

Семеняк только плечами пожал. Странные вещи происходят с людьми в мирной обстановке. Ведь и полу год а не прошло, как закончилась партизанская жизнь, а бывший командир отряда уже сомневается, можно ли доверить боеприпас своему же недавнему бойцу, только на том основании, что она юная девушка и его племянница. Еще и запал вывернуть придумал. Будто Бася до этого гранаты только на учебном плакате видела и ничего не заметит.

Похоже, Квасневский тоже понял глупость ситуации. Потому что ничего больше не сказал, а вынул из кармана лимонку и вручил ее девушке.

– Теперь можем идти?

– Да. – Оружие придало девушке уверенности, и перед Семеняком стояла не зареванная девчонка, а партизанская связная. – Только, товарищ капра… лейтенант, вы автомат держите наготове. И бойцам скажите, чтоб оружие с предохранителей сняли. Я не знаю, что это такое. Люди или нелюди, но двигаются они неимоверно быстро.

– Разберемся, – проворчал Семеняк, но автомат на грудь передвинул. – Комар, Остапчук, за мной. А вы, товарищи, – остановил дернувшихся было идти с ним поляков, – обождите чутка. Тебе, товарищ Анджей, не по чину по руинам шастать. И так лишние слухи поползут. Лучше бери машину да езжай за подкреплением… Ну, и криминалистов заодно прихвати. Тебя, товарищ Лесняк, позову, если все тихо. Вот тогда для следопыта работа и начнется.

– Но…

– Отставить. С одной клешней много не навоюешь. А неймется – посмотри вокруг. Натоптано здесь изрядно, но мало ли. Не у каждого такой острый глаз, как у тебя. Глядишь, что интересное и высмотришь. И давайте без пререканий, товарищи. Сами давеча говорили, что война в Залесье еще не закончилась. Вот и соответствуйте…

Хоть и приговаривают, что партизаны не армия – субординация в лесу тоже многое значит. Иной раз если не больше, чем в войсках. Если за невыполнение приказа в боевых частях остается шанс отделаться штрафной ротой, то подполье вторую попытку редко кому предоставляет.

Пока успокаивал девчонку, пока наводил порядок с местным населением, раздавал приказы – аккурат и солнце привстало. Рассвело не рассвело, а забрезжило. Достаточно, чтоб не спотыкаться, даже фонариком под ноги не подсвечивая. И глядя на перепаханный бомбами приусадебный участок, Игорь Степанович в очередной раз чертыхнулся. Ну не было здесь места, где можно устроить засаду, если только ты не камбала.

Глава пятая

Личный состав уничтожал следы скоротечного боя, собирал трофеи и осматривал достопримечательности скалистого островка, своими действиями вызывая недовольство и возмущение нескольких дюжин тупиков, считающих себя хозяевами этого кусочка суши у западных берегов Норвегии, куда волей провидения, – или кто там управляет временным переходом, – забросило группу Корнеева.

Сам подполковник тем временем привел в чувство плененного унтер-фельдфебеля и вместе с капитаном Малышевым проводил допрос.

Ничего не понимающему Глюкману сперва предложили выпить шнапса (из его же фляги), прикурили «Imperium»… И пока слегка обалдевший фриц затягивался вонючим германским табачным дымком, ему вкратце, но достаточно веско объяснили сложившуюся ситуацию.

Долго убеждать не пришлось. Хватило пары-тройки русских фраз и одного взгляда, брошенного немцем через амбразуру на предполье. Там как раз спускали на корм рыбам последние тела штрафников.

И как только Руди осознал, что попал не в страшное, но все же родное СС, а оказался в плену у красных диверсантов, ему даже угрожать не пришлось: унтер-фельдфебель немедля и весьма эмоционально сообщил, что «Гитлер капут», а после поклялся отвечать на все вопросы четко и обстоятельно. Как на штабных учениях…

Но несмотря на его старания, ясности и понимания не прибавилось. Наоборот – картина запуталась еще больше.

Из рассказа пленного следовало, что объект «Омега-51», гарнизоном которого так и не успел стать сводный отряд штрафников, был всего лишь одной из долговременных огневых точек, разбросанных по всей акватории вдоль береговых линий и фарватеров. Перед этими пунктами изначально не ставилась задача перекрыть морские пути, а лишь наблюдение с целью своевременного обнаружения судов противника и оповещения об их передвижениях.

Оно и понятно. Не укусить слона Моське. Установка орудия достаточно мощного калибра, способного вести бой на равных с корабельной артиллерией, удовольствие не из дешевых. Да и все равно ничего не получится. Для полноценной артиллерийской дуэли с флотом нужен форт с круговым обстрелом, да не на один ствол, а полноценная батарея.

С соответствующим гарнизоном и арсеналом. Только где его здесь примостить, с соответствующими запасами, если на островке всей суши с гулькин нос? И это в штиль… При шторме баллов в шесть-семь волны облизывают стены бункера… А при более серьезном – иной раз и с головой захлестывают.

Корнеев указал Малышеву взглядом на люк. Тот кивнул – понял, мол. Слова немца и в самом деле объясняли нетипичное для наземных бункеров расположение входа и герметичность. Защита от наводнения.

Остальное тоже не противоречило здравому смыслу. Обстреливать или бомбить сплошную скалу с целью уничтожить передовой дозор – хлопотно и бессмысленно. За пару суток восстановят. Ну, а три пулемета – вполне весомый аргумент против высадки вражеского десанта.

– Кстати, – Рудольф не только интонацией, но и жестом привлек внимание к своим словам. – Это еще одна причина, по которой станция раннего обнаружения и оповещения «Омега-51» пользуется очень плохой репутацией. И не только среди солдат. Особенно после бесследного исчезновения двух отделений морских пехотинцев вместе с офицерами. Тогда же и было принято решение направить в качестве гарнизона дота сводный отряд штрафников. Теперь-то я понимаю, что прежние гарнизоны уничтожались русскими диверсантами. Вот только каким образом вам это удавалось проделывать, не оставляя ни малейших следов?

Рудольф немного подождал, но так как русские не торопились с ответом, то и унтер-фельдфебель благоразумно настаивать не стал. Прекрасно понимая, что уже отвоевался и лишние знания ему совершенно ни к чему. Поэтому сильно удивился, когда Корнеев попросил рассказать обо всем подробнее. Потом смекнул, что красному командиру приятно послушать о столь успешно проведенных операциях из уст врага. Так почему бы не угодить? Пленному любая поблажка – подарок судьбы.

Корнеев с Малышевым слушали внимательно и только переглядывались. Многозначительно.

По словам унтер-фельдфебеля Глюкмана, третьего мая одна тысяча девятьсот сорок третьего года на объект «Омега-51» было отправлено подразделение из состава морской стрелковой бригады «Север». Высадившись и заняв объект, старший группы обер-фельдфебель Штрумп связался с базой, доложив о прибытии и начале несения боевого дежурства. Помимо радиограммы факт высадки был подтвержден капитаном десантной баржи, доставившей пехотинцев на остров. После этого наблюдательный пост выходил на связь еще двенадцать раз. Каждые восемь часов. Все доклады не содержали никакой важной информации, а происходили в штатном режиме проверки связи. После чего на пятые сутки объект «Омега-51» в эфир не вышел.

В тот день разгулялся нешуточный шторм с грозой, слишком мощный для северных широт даже осенью, не то что в начале мая. Молнии полыхали так, словно на небесах решили за один раз израсходовать не менее чем полугодовой запас. Радисты опасались надевать наушники – того и гляди разрядом зашибет. Да и смысла не было – помехи в эфире стояли такие, что ни слов, ни морзянки не разобрать. Поэтому радиомолчание НП никого не обеспокоило. Но после того как «Омега-51» пропустил еще два сеанса, к острову отправили торпедный катер.

Три часа спустя лейтенант Бюхнер доложил начальнику базы командору Химмергуту о том, что гарнизон на звуковые и световые сигналы не отвечает, в связи с чем им принято решение о высадке десантной группы. Еще через час последовал следующий доклад. Согласно ему, десантирование проведено успешно, но личный состав гарнизона не обнаружен. Следы боя или иного нештатного происшествия, равно как и стихийного бедствия, включая наводнение, отсутствуют. Материально-техническое состояние объекта «Омега-51» хорошее. Вся техника находится в рабочем состоянии.

По приказу командования, десантники оставили на острове засаду, а по возвращении на базу командир группы лично доложил командору Химмергуту о своих наблюдениях. Весьма странных… Поскольку, со слов унтер-офицера, внутри дота был выявлен почти идеальный порядок. Оружие, амуниция, личные вещи – буквально все находилось на своих местах. Как будто солдаты только что закончили приборку и вышли из бункера на общее построение для поверки, а вот обратно в дот уже не вернулись.

При этом ни снаружи, ни внутри бункера – вообще нигде не обнаружено ни малейших признаков борьбы. Тем более следов от пуль или пятен крови. А искали очень тщательно. Прощальной записки или пары слов, могущих хоть намеком пролить свет на эту тайну, тоже нет. Несмотря на то что один из стрелков вел личный дневник и последняя запись датирована вечером седьмого мая. А еще трое, видимо из отдыхающей смены, писали письма домой. Правда, письма не законченные и поэтому без дат. Дневник и письма прилагались к рапорту.

– Товарищ командир, – в люк сунулся капитан Гусман. – Я вот что имею…

– Отставить, – остановил «хозяйственного» летчика Корнеев. – Или у тебя что-то очень срочное и важное?

– Ну, как сказать… Не так чтобы да, но и не так чтобы нет… В общем, как посмотреть.

– Значит, не срочное, – сделал вывод подполковник. – Иначе б не сомневался. Погоди чуток, Яков… Мы скоро. Потом все сразу и обсудим.

– Почему нет?.. – философски пожал плечами тот и исчез в проеме. Вниз доносилось только негромкое ворчание летчика: – Можно и обождать… Мы же не в воздухе… Что изменится за полчаса? Петруха, хорош ваньку валять, топай сюда, подмогаешь, а то я сам не управлюсь. Тяжелая, зараза…

– М-да, – прокомментировал Малышев. – Иудея хоть на безлюдный остров забрось, он и там что-то полезное обнаружит.

У немца, ничего не понявшего из разговора русских, при слове «иудей» на лице возникла столь явственная брезгливая гримаса, что капитан не удержался и сунул ему под нос кулак.

– Ты мне тут еще… ариец, мать твою за ногу. Как врежу по сопатке, мигом интернационал запоешь.

– Успокойся, Андрей, – тормознул товарища Корнеев. – Чего ты взбеленился? Фашист… Давай до конца дослушаем. Больно уж занимательный рассказ получается. Особенно в свете наших перемещений.

– А как по мне, тюльку травит фриц, – Малышев скептически поджал губы. – Дать ему еще разок из фляга глотнуть, так мы всю «Тысячу и одну ночь» услышим. Если сил хватит. У нас…

– Тут ты не прав, – мотнул головой Корнеев. – Сказка ложь, да в ней намек. Похоже, на острове не только вход, но и выход где-то имеется. И я очень хотел бы узнать, где именно. Не сидеть же здесь до победы. Auch weiterhin. Wir hören genau…[21]

* * *
Засада продержалась ровно неделю. В положенное время группа выходила на связь. И не как прежде – три раза в сутки с промежутком в восемь часов. Теперь время каждого следующего сеанса назначалось отдельно, варьировалось от часа до шести и никогда не повторялось дважды. На соседнем острове в полной боевой готовности ждал сигнала отряд поддержки в составе двух торпедных катеров и взвода десантников. Расчетное время подхода к объекту «Омега-51» не более сорока минут.

– Стоп! – Корнеев едва не хлопнул себя по лбу. – Когда вы должны доложиться о прибытии?

– В течение ближайшего после высадки непарного часа… А потом – без четверти каждый час, являющийся простым числом.

Подполковник бросил быстрый взгляд на часы.

– Осталось примерно тридцать минут. Не думаю, что стоит тянуть до упора. Тем более моряки наверняка уже доложились. Тебе нужен радист?

– Найн, – помотал головой унтер-фельдфебель. – Здесь нет передатчика. Обычная радиостанция.

– Жить хочешь?

– Натюрлих, господин офицер. Кто же не хочет?.. – энергично кивнул Рудольф, всем видом демонстрируя готовность выполнить любой приказ, но в глаза при этом все же не смотрел. – Я понимаю, вы хотите, чтобы я…

– И?

Тем не менее думал немец недолго.

– Яволь… Это возможно. Альзо, с одним условием.

– Торговаться надумал?

Корнеев внимательно взглянул на заместителя. Малышев явно был не в духе. Вон, даже желваками заиграл. Капитана так и подмывало врезать фрицу по хитрой и подобострастной морде. Чем-то он его не на шутку зацепил.

– Скажи спасибо командиру, что не плывешь по волнам вместе с остальными трупами. А я бы тебя…

Николай кивнул своим мыслям.

Похоже, разгадка крылась именно в этом. Кто сам походил под статьей, всегда иначе воспринимает других штрафников, пусть и вражеской армии. А в командовавшем ими унтере Андрей, совершенно неосознанно, видит конвоира-вертухая. И хоть лично с Малышевым, учитывая обстоятельства, особисты обошлись более чем гуманно – за время, проведенное в штрафбате, Андрею довелось услышать немало историй. Разных и всяких. В том числе, скажем так, не красящих карательные органы… Да чего там далеко ходить, тот же Вася Купченко, земля ему пухом, совершенно по-глупому был осужден. Из-за этого, может, и погиб. В том смысле, что когда надо было бить, вспомнил тех пацанов, замешкался и схлопотал пулю…[22]

Немец кивок командира русских диверсантов расценил по-своему. Судорожно сглотнул и, сбиваясь, принялся торопливо объяснять:

– Нет, нет, господин офицер. Я не торгуюсь… Прошу прощения… Вы меня не так поняли. Я хочу жить… и я готов вам помогать.

– Ну, так в чем проблема?

Малышев демонстративно отвернулся, а Корнеев, наоборот, глядел доброжелательно. Даже пачку с сигаретами протянул. Не потому что решил сыграть в плохого и хорошего следователя. Слишком уж проняло немца то, что он увидел во взгляде капитана. А со страха человек на разные глупости способен.

– Закури и успокойся.

– Данке… – дрожащими пальцами тот кое-как вынул сигарету, машинально ткнул ее в губы, но прикуривать не стал. – Пообещайте, что не оставите меня здесь, а заберете с собой.

– Интересно девки пляшут… – пробормотал Малышев. – Скажи еще, что ты рабочий и всегда был сторонником Тельмана.

– Эрнст Тельман? – унтер-фельдфебель растерянно заморгал белесыми, словно обожженными веками. – Нихт ферштеен… Зачем мне врать? Я коммунистом никогда не был… Но и коричневым не сочувствую.

– Чего ж тогда в армию пошел?

– Я вырос на ферме. У отца нас пятеро, а земли – с одной межи на другую кепку перебросить… Вот отец и сказал мне: «Руди, из всех моих сыновей Бог одного тебя обидел силой, зато дал мозги, а я научил послушанию. Пишись в армию и не ленись на службе. Германии нужны солдаты, а нам – плодородные земли. Фюрер обещал…»

– Отставить разговорчики, – Корнеев демонстративно постучал по циферблату. – О земле и фюрере потом. Сперва – связь. Я тебя услышал… Руди. Хочешь уйти с нами – возьмем. Если сами выберемся. Слово коммуниста. Но если вздумаешь героя рейха из себя корчить…

– О, найн, найн, – немец поднял руки. – Господину офицеру не о чем беспокоиться. Я все сделаю правильно.

Громкие и красочные выражения, произносимые хором и разложенные как минимум на три голоса, донесшиеся снаружи, свидетельствовали о том, что личный состав ДРГ «Призрак» столкнулся с чем-то, оказавшимся им не по силам.

– Разберись, – ответил на вопросительный взгляд заместителя Корнеев. – Похоже, Яша не просто так заходил. А мы тут пока радиоигрой займемся.

– Хорошо… – Малышев кивнул и буквально взлетел по скобам наверх. – Эй, я не понял! Что за шум, а драки нет? Командир думу думает, а они разгалделись, шо перекупки на Привозе. Яша, я с вас прямо удивляюсь. Взрослый же человек, а ведете себя, ну прям босота с Молдаванки.

Корнеев не понял, с чего это москвича Малышева потянуло на одесский фольклор, ну да каждый развлекается по-своему.

– Кузьмич! А ты-то куда смотришь?

– Ты не шуми, Андрей Михалыч, – голос старшины Телегина звучал спокойно и степенно. – Посмотрим, что сам скажешь, как находку нашу увидишь.

Минуты полторы снаружи стояла полная тишина, только волны шумели.

– Ой-ё! – Малышев, похоже, впечатлился.

– А мы о чем? – кажется, Колокольчиков. – Командира позвать надо.

– Погодь… Командир и сам скоро освободится, а это за несколько минут никуда не денется. Твою ж дивизию…

Корнеев дернул подбородком. Что ж у них там такое, в самом деле? Ладно, сперва связь, все остальное подождет.

Подполковник поднялся. Немец тоже вскочил. Орднунг юбер аллес…

– Иди вперед.

За неимением специального помещения «Телефункен» поместили в углу спальни. А чего, удобно. Никуда бегать не надо. Всегда под рукой у дневального. Хоть днем, хоть ночью.

– Разрешите? – унтер-фельдфебель указал на рацию.

– Работай, – кивнул Корнеев. Потом подумал, достал нож и, усевшись на койку напротив, принялся чистить ногти. Вроде бы самое мирное занятие, но в то же время достаточно красноречивое.

Бой был коротким.А потом – глушили водку ледяную,и выковыривал ножомиз-под ногтей я кровь чужую…
Вряд ли немец читал стихотворение советского поэта, но намек понял и проникся. Даже плечами повел, словно ему вдруг стало зябко.

Пара щелчков тумблерами, и «Телефункен» приветливо заморгал индикаторами настройки.

– База! База! Здесь Омега полета раз! Как слышно? Прием!

Радиостанция немного помолчала, а потом ответила неожиданно чисто. Словно радист находился буквально в соседней комнате.

– Омега полета раз! Здесь База. Слышу тебя хорошо! Прием!

– База! Примите радиограмму для «Норда»! Прием!

– Омега! Диктуйте! Прием!

– База! Код три тройки! Повторяю – три тройки! Прием!

Корнеев начал приподниматься, но унтер-фельдфебель положил руку на сердце, как перед присягой. Мол, все в порядке, клянусь.

– Омега! Понял тебя! Три семерки… – короткая пауза и немного тише. – Удачи, парни!

– Спасибо. Конец связи.

Немец снова защелкал тумблерами, и большая часть приборов на щитке радиостанции уснула. Пот катил с него градом, словно он не в микрофон говорил, а тащил на себе вагонетку с углем. Посмотрел на Корнеева, потом на часы.

– Я все сделал, господин офицер… Согласно приказу, на всякий случай радиостанция должна все время работать на прием. Если с нами захотят связаться – замигает эта лампочка. Также сигнал будет продублирован зуммером. А плановый сеанс в шестнадцать сорок. У нас уйма времени.

– Если только твои тройки не означают «засада» или что-то в этом духе.

– Господин офицер, – Рудольф медленно достал из кармана платок и устало вытер лицо. – Поверьте, я не отказался бы от Железного креста – он дает существенную надбавку к жалованью, снижает налоги и увеличивает пенсию. Но только не на кладбище.

«Хорошо бы… – подумал Корнеев. – А то мы прям с корабля на бал, даже осмотреться толком не успели. Пара-тройка часиков тишины не помешает. Пока разберемся».

* * *
«Человек предполагает, а Господь располагает», – любил приговаривать Осип Васильченко, старшина первой роты Одесского военно-пехотного училища имени Климента Ефремовича Ворошилова, где в свое время учился Корнеев. Правда, человека, который звучит гордо, вислоусый старшина, чуть морщась, менял на курсанта, а Бога – на не менее важную должность начальника училища. К сегодняшним событиям столь высоко почитаемый им Григорий Иванович никакого отношения не имел, а вспомнилась присказка потому, что несмотря на принятые меры, злокозненная судьба, которая последний месяц, похоже, задалась целью всячески доставать разведчиков, не замешкалась и на этот раз – подсиропив очередную пакость.

– Воздух! «Рама»![23]

Команда прозвучала как раз в тот момент, когда подполковник высунулся из дота.

– Группа, внимание! – Николай сориентировался быстро. – Всем, кто в немецкой форме – курить. Остальным – шнуровать ботинки!

Команду выполнили даже быстрее, чем он успел договорить ее до конца. Опыта у разведчиков хватало. Так что летчик из кабины неторопливо ползущего в небе «фокке-вульфа» ничего тревожного увидеть не мог. Если только не разглядывает островок в бинокль или какую иную оптику. «Сто восемьдесят девятые», как правило, оснащены фотоаппаратурой, но пока еще пленку проявят…

«Рама» ползла непривычно низко, едва в полукилометре от поверхности моря. Хотя это они над вражеской территорией взбираются под потолок, чтобы не нарваться на зенитки, а здесь чего опасаться? Даже если и плывет где корабль, так летчик увидит его гораздо раньше, чем моряки заметят в небе самолет.

Первую мысль, которая пришла в голову, породили эмоции: «Все же сумел предупредить фриц!», но ее тут же отогнала вторая, более рациональная: «Ерунда. И трех минут не прошло. Как бы они успели так быстро отреагировать? Скорее всего, плановый полет. А вот ко времени сеанса связи он вполне может быть привязан. И если наблюдателю что-то не понравится, думаю, мы скоро об этом узнаем».

Напророчил. Зуммер зазвенел негромко, но требовательно.

Унтер-фельдфебель, которого Корнеев выпустил наверх впереди себя, обеспокоенно оглянулся.

– Господин офицер…

– Слышу, – проворчал подполковник. – Не глухой. Ни минуты от вас покоя нет. Помаши самолету и спускайся. Гусев! Ты тоже залезай к нам. Посторожишь фрица. А то я тут и командир, и охранник. Ни минуты личного времени.

Гитлеровец тут же сорвал с головы кепи и так старательно замахал вслед «фоккеру», словно провожал в дальнюю дорогу самого родного и близкого человека. Поглядывая при этом на люк. И как только увидел, что Корнеев освободил проход, выдрой свинтил вниз. И сразу метнулся к радиостанции.

– База! База! Омега полета один на связи.

– Кто у аппарата? – голос спрашивающего не принадлежал давешнему связисту.

– Унтер-фельдфебель Глюкман.

– Да? Ну, тогда ты должен знать, с кем разговариваешь.

– Так точно, господин корветтен-капитан. Я вас узнал.

– Хорошо, Глюкман. Тогда объясните мне, что у вас там, черт возьми, происходит?

– Виноват, господин корветтен-капитан. Я не могу этого сделать…

– Что?! – голос в динамиках и без того не тихий теперь просто загремел. – Да как ты… Да я тебя… – Тут невидимый офицер немного замешкался, видимо не смог с ходу сообразить, чем он может пригрозить штрафнику.

– Виноват, господин корветтен-капитан. Я не могу этого сделать, – спокойно повторил Рудольф, пользуясь возникшей паузой. И с удивлением отметил, что впервые в жизни не ощущает трепета в душе при разговоре со столь высоким начальством. Не зря старая германская пословица говорит: «Wes Brot ich essen, des Lied ich singen»[24]. В том смысле, что теперь у него другое начальство и на прежнее, соответственно, начхать. – Потому что на вверенном мне объекте полный порядок!

Корнеев хмыкнул и показал большой палец.

Теперь пауза тянулась немного дольше. После чего офицер заговорил гораздо спокойнее.

– Если так, то почему летчик докладывает, что заметил на объекте что-то подозрительное?

– Виноват, господин корветтен-капитан, но и это мне неизвестно. Возможно, я смогу ответить, когда вы скажете, что именно вызвало подозрения у пилота. Хотя я сам только что махал ему.

– Я знаю. Но ваши люди… Летчик сказал, что он не понял, чем они заняты. И еще пилот почти уверен, что видел блеск офицерских погон.

– Офицерских погон? – удивление Глюкмана было столь натуральным, что не поверить ему было невозможно. – Простите, господин корветтен-капитан, но это полная чушь. Лично я был бы не против, чтобы на объекте оказался офицер и снял с меня ответственность, но увы, командование не интересовалось моим мнением. Видимо, пыль или какой иной отблеск ввел пилота в заблуждение. Здесь вокруг столько воды… и птичьего помета.

Еще одна пауза.

– Что ж… Вполне возможно. Тем не менее удостовериться не помешает. Я отправил к вам парочку «сотых»[25]. Ждите. Конец связи.

Унтер-фельдфебель отключил микрофон и повернулся к Корнееву.

– Я все сделал правильно?

– Да, – кивнул тот. – А теперь скажи мне, что вся эта чехарда значит? Здесь один из сотни обычных наблюдательных постов или вход в бункер Гитлера? – Гусев дернулся, словно хотел что-то сказать, но в последнее мгновение передумал. – Непрерывная связь. Контроль с воздуха. Дежурные катера…

– Гитлер капут… – машинально брякнул немец. Мотнул головой, посмотрел на русского, понял, что тот шутит, но на всякий случай объяснил: – О, найн, найн… Здесь нет входа в «Вольфшанце», господин офицер. Мы же у берегов Норвегии, а не генерал-губернаторства.

– А жаль, – вполне серьезно произнес Корнеев. – Тогда что же они так вокруг вертятся? Будто медом намазано.

– Медом? Нихт ферштеен…

– Забей. Поговорка такая. Я спрашиваю, почему объекту уделяют такое пристальное внимание? Ведь не только из-за исчезновения гарнизона. Приятного, конечно, мало, но на войне и не такие казусы происходят. Полки сгорают как спички, не то что…

Немец пожал плечами, потом многозначительно постучал себя по погону.

– Господин офицер должен понимать, что это не мой уровень.

– Конечно, Руди… – Корнеев протянул немцу пачку «Imperium». – Оставь себе. Заслужил.

– Данке шён…

– Дыми. Тут ты прав, конечно… Насчет званий и погон, – Корнеев немного помолчал, а потом неожиданно подмигнул: – Вот только не верю я в существование фельдфебелей, которые ну совершенно ничего не знают. Не бывает таких. Ефрейторы – да, возможно. Но сержант… В смысле фельдфебель, не держащий нос по ветру, ни должности, ни звания не заслуживает. Не морочь мне голову, Руди. Давай рассказывай, о чем солдаты шепчутся.

– О высадке англичан, господин офицер, – зачем-то понизил голос Глюкман. – Вроде как бы со дня на день ждут. А с чего все начнется? С захвата дальних НП.

– Вот как? – Корнеев поскреб затылок. – Второй фронт, стало быть, грядет. Интересно… – потом повернулся к Гусеву: – Ваня, ты посиди тут. Покарауль. Немец ведет себя правильно, но зачем искушать судьбу. А я пойду, подготовлю встречу проверяющим. Заодно посмотрю, что вы там такое обнаружили интересное.

Глава шестая

Вытерев слезы и получив от дяди гранату, Боженка снова превратилась в ту бесстрашную и ловкую партизанскую связную, какой была в годы оккупации. Когда от проявленного хладнокровия и смекалки зависела не только ее жизнь, но и всего отряда.

– Идите за мной. Там лаз потайной есть. Внутри фонтана. Так его не видно, только если открыть.

Девушка пошла впереди, подсвечивая фонариком под ноги. Остапчук хотел было опередить ее, все же солдат, но Семеняк придержал его.

– Пусть… Потом.

Опытный боец понял командира без дополнительных объяснений. После стресса девушке необходимо было обрести уверенность. Преодолеть страх. А за спиной у других это быстро не получится.

– Здесь. Смотрите…

Бася остановилась возле того места, где когда-то стоял огромный фонтан.

Оценив размеры бассейна, Игорь Степанович удивленно хмыкнул. В областном центре, куда он ездил несколько раз перед войной, возле театра тоже бил фонтан. С ажурной оградкой, лепными фигурками рыб и русалок по краям. С большущей трехъярусной чашей в центре. Струи воды выстреливали вверх со всех сторон, сплетаясь в искрящиеся разноцветные бисерные ожерелья. Красиво… Часами можно любоваться. Ну, так это ж для всего многотысячного города. А здесь? Ради удовольствия пары-тройки буржуев и их гостей? Тогда как в самом Залесье – в центре костел и магистрат. Одним, выходит, развлечения, а другим – трудящимся и бедноте – закон и… слово Божье. К тому же к повиновению призывающее.

Нет, правильно, что его снесли под корень! А в центре города народ другой фонтан поставит. Больше и красивее. Чтоб не один буржуй, а все могли любоваться. И помнили, что советская власть – она для всех, а не для избранных.

Баська пошурудела ногой среди обломков, и часть дна бассейна, размерами с небольшой подвальный люк, со скрежетом сдвинулась в сторону. Открывая вход в подземелье. Но отъехала не до конца… Внизу что-то щелкнуло, как спущенная тетива, и люк замер, оставив прикрытыми примерно четверть отверстия.

Семеняк так возмутился этим личным фонтаном, что на мгновение даже об упырях забыл. И слегка вздрогнул от неожиданного перехода к реальности. Но отреагировал мгновенно.

Схватил девушку за руку и рывком оттащил от провала, куда та уже собиралась то ли залезть, то ли гранату бросить.

– Стоп, красавица! На этом месте самодеятельность заканчивается. Все вышли за пределы бассейна. Верни игрушку. На, взамен… – отобрал гранату и дал девушке пистолет. Потом позвал председателя. – Анджей! Племянницу держи рядом. Занимайте круговую оборону. Никого на территорию фольварка не пускать. Пока не прибудет товарищ Вайда со своими или бойцы из комендатуры. Комар!

– Я!

– Остаешься в распоряжении товарища председателя. Остапчук – со мной. Лесняк! Ну, следопыт, давай – гляди в оба.

– Сделаем в лучшем виде. Упыри не духи, ходят по земле ногами. А значит, и следы будут. Найдем их логово, даже если на сто саженей зарылись. Кстати, я там в сторонке тоже кое-что интересное заметил.

– После покажешь. Для начала растяжку не проморгай, – и указал следопыту на что-то подозрительно блеснувшее в луче фонарика. Очень похожее на стальную проволочку. – Расслабился у Господа за пазухой, небось? А то и на небесах местечко потеплее присмотрел? Так я не тороплюсь.

– Не торопишься, тогда свети лучше… – хмыкнул однорукий, опустился на колени, потом лег ничком и перевесился через край люка – толстой бетонной плиты, еще и усиленной броневым листом. Пару раз дернул за что-то, невидимое Семеняку, потом перевернулся на спину, демонстрируя обрывок толстой струны.

– От запорного механизма, я думаю… Лопнула только что. От того ляда[26] так косо открылась. Вниз ведут скобы, как в канализацию. Дна не видно. Надо лезть…

– Ну, кому надо – тот пусть и лезет, – проворчал Семеняк. – А меня учили, не зная броду, не соваться в воду. Подготовиться надо. Веревками хотя бы запастись. Пока задвинем плиту обратно и засаду оставим.

– Я бы не стал… задвигать, – остановил Игоря Степановича следопыт. – Там такой механизм, что если встанет на защелку – не откроем. Взрывать придется. Что, – похлопал по плите, – не так легко.

– Это да, – согласился Семеняк. – Уж если она под бомбами уцелела… Ладно, пусть остается открытой. Комар!

– Я!

– Глаз не спускать, и если что оттуда полезет… странное, не церемонься. Сразу бросай гранату. А лучше – две.

– Есть…

– Вставай, Кудлатый, чего разлегся? – Семеняк протянул руку саперу. – Пошли, покажешь, чего нашел.

Лесняк помощь принял, хотя вскочил весьма проворно.

– Пойдем… Я бы сам не обратил внимания, тут все так затоптано, как на ярмарке. Но вот какая странность, капрал… – Следопыт подвел Семеняка почти к границе фольварка. – Смотри. Народ здесь ходит, кому как на душу выпадет. Большей частью прямиком к гостинцу, а там уже по бровке чешут. И только в этом месте тропка натоптана. Свежая. Но человек пять, не меньше прошло. Причем либо очень упитанные, либо с грузом.

– Я бы поставил на второе, – потер подбородок Семеняк. – Давно прошли?

– Часа три тому. Не больше… Видишь, земля еще темная. Ночью влажность выше. Днем – я бы сузил время до часа. Идут ровно и прямо. Будто местности не знают, а на цель по компасу наведены.

– Даже так? И куда, по-твоему, этот караван топает?

Вместо ответа Лесник поставил Игоря Степановича лицом в нужном направлении.

– Сам гляди, товарищ комендант. И мне скажи.

– Твою дивизию, – пробормотал Семеняк, лихорадочно соображая, что предпринять в первую очередь. Потому что в той стороне Залесья не имелось никаких достопримечательностей, кроме водонапорной башни железнодорожной станции. – Диверсанты?.. Но зачем? Кто приказал? Они что, не знают о капитуляции?

Лесняк пожал плечами, а после рассудительно добавил:

– Если вылезли прямо из той преисподней… Могут и не знать.

Игорь Степанович открыл рот, чтобы высказаться, что он думает о преисподней, но короткая автоматная очередь не дала ему это сделать. Короткая, на один вдох пауза, и автомат застрочил снова. А еще через мгновение его поддержал второй. Стреляли длинными очередями, что указывало либо на неопытность бойцов, либо на большое количество врагов.

– Комар! К машине! Заводи! – приказания Семеняк отдавал на бегу. – Остальным ждать здесь! Анджей! Если диверсанты из этого схрона, они могут попытаться вернуться! Остапчук – гляди в оба! Будьте готовы их встретить. Помощь пришлю, как только пойму, что случилось на вокзале.

Водитель сорвал «виллис» с места, прыжком, словно коня пришпорил. Только коробка передач заскрежетала да взвыл, меняя обороты, двигатель.

Машина неслась по улицам ночного, затаившегося, вмиг опустевшего города так, будто состязалась в скорости с полетом пули.

– Гони…

К автоматам присоединился пистолет, и те, после короткой паузы, заговорили более короткими очередями. Видимо, на помощь бойцам пришел кто-то более опытный и принял командование. Взлетела осветительная ракета… На стремительно светлеющем небе толку от нее немного, разве только для психологического давления. Мол, мы вас теперь видим!

Кстати, почему диверсанты поперлись на станцию под утро? Ночью намного удобнее. И еще одна странность – враг не отвечал на выстрелы. Как будто нападавшие были вооружены исключительно холодным оружием. Или напали не люди…

Крутой вираж с визгом шин – и машина выскочила на привокзальную площадь. Комар ударил по тормозам и выпрыгнул наружу следом за Семеняком. А с другой стороны, из-за здания вокзала, набегали бойцы из охраны железнодорожного узла.

Семеняк поднял пистолет и выстрелил в воздух, привлекая внимание.

– Я – комендант города! Старший патруля, ко мне! Что тут у вас происходит?

Четверо остановились, один, с лычками младшего сержанта, приблизился торопливым шагом.

– Младший сержант Хабибуллин. Стреляют, кажется, в тупике. Мы проверяли стрелку, когда пальба началась. Еще не успели разобраться в обстановке.

– Неважно, – перебил его Семеняк. – Двух бойцов давай мне, сам заходи со стороны водонапорной. Если заметишь что-то странное, не пытайся брать живьем.

– Странное? – похоже, такого распоряжения ему еще не отдавали.

– Увидишь – поймешь, – махнул рукой Семеняк. – Комар, бери бойцов и идите вдоль брандмауэра. На всякий случай. И на меня поглядывай. Если что – прикроете огнем.

– Есть.

Как раньше сам Игорь Степанович понимал с полуслова своего офицера, так и его теперешнему ординарцу ничего не надо было объяснять дважды. Кивнул, махнул той паре, что выделил Хабибуллин, и потрусил в сторону пакгаузов.

* * *
Стрельба оборвалась так же внезапно, как началась. Стрекотнул еще разок автомат, хлопнул выстрел из ТТ. Прокричали: «Стой! Стрелять буду!» – и все. Ни топота ног, ни каких-либо иных звуков, указывающих на поспешное бегство и преследование.

С преследованием понятно – часовые не могут оставить пост, но почему нет убегающих? Неужто всех диверсантов положили?..

– Эй, славяне! Не стреляйте! Свои!

– Степаныч, ты, что ли?

Семеняк узнал голос Стефана Вайды.

– Я. Что тут у вас?

– Да хрен его разберет… – не слишком вразумительно ответил главный милиционер города. – Шагай сюда, товарищ комендант. Может, вместе поймем. Это же ты отдавал приказ бойцам стрелять во все, что шевелится?

Голос милиционера странно вибрировал и сипел. Как от перевозбуждения. Странно для опытнейшего оперативника. Бывшего сотрудника Смерша.

Игорь Степанович обогнул остов крайнего, в сцепке недогоревшего товарного вагона и увидел метрах в двадцати от себя двух автоматчиков и капитана милиции. Один боец снаряжал диск, второй держался настороже, поглядывал по сторонам не опуская оружие. Вайда тоже менял магазин.

– Приказ мой. А ты сам как здесь оказался? – Семеняк протянул руку для пожатия. Ладонь у капитана была чуть влажной.

– Заехал в комендатуру, хотел пару солдат на усиление попросить… А ротный уперся и ни в какую. Говорит, только отдыхающая смена осталась. Да и те всего час как прилегли. Дневальных он и то к тебе отправил – сам дежурить остался. Поэтому если, очень надо, говорит, езжай, дорогой товарищ Вайда, в комендатуру. Договаривайся с Игорем Степановичем. Сигаретой не угостишь, товарищ комендант?..

Семеняк протянул пачку «Честерфилда», сам тоже прикурил от спичек милиционера.

– Поехал к вам… – капитан одной затяжкой ополовинил сигарету. – Никого. Хотел в горком зайти. Потом на часы посмотрел – почти пять… Понял, что бесполезно. Это ж у меня что вечер, что утро… Нормальные люди спят. Решил, раз такое дело, в депо смотаться. Здесь свидетель по убийству учительницы не допрошен. Как раз в ночную работает… Ну, и попал к банкету.

– В кого ж вы стреляли-то? – Семеняк недоуменно огляделся. В тупике – ни на рельсах, ни под вагонами, ни на прилегающем пустыре – трупов не наблюдалось. – Или с перепугу в белый свет как в копейку палили?

– И это тоже, – не стал отказываться Вайда. – Хлопцы молодые. Да и приказ ты отдал еще тот. Самого чуть не зацепили… – Еще разок затянулся и выбросил крошечный окурочек, в пальцах не удержать. – Но я-то всякого повидал. И дел до раскрытия довел столько, что в один шкаф не поместится. Еще до войны… Да и теперь насмотрелся. Одной командировки в Дзялдово[27] нормальному человеку хватит, чтоб до смерти в холодном поту просыпаться. После нее и комиссовали из Смерша. Сердце ни к черту стало.

– Понимаю… – Игорь Степанович снова протянул пачку милиционеру. – Кури, капитан. Я тоже видел… Майданек. Нацисты оставили после себя много кладбищ. И не только в Польше. Если все в сердце впускать – никто не выдержит. А наша с тобой задача – жить и сделать так, чтобы подобное никогда больше не повторилось. Поэтому бери себя в руки и показывай…

Вайда сигарету взял, но прикуривать не стал. А ткнул ею в сторону пустыря.

– А вон там… Видишь?

Семеняк посмотрел в указанном направлении. За время разговора рассвело еще больше, и Игорь Степанович увидел то, чего раньше не заметил. Потому что надо иметь кошачье зрение, чтобы разглядеть черный бугорок на черной земле, прячущийся в тени пакгауза.

– И что это?

– Пес… – развел руками начальник милиции. – Теперь – обыкновенный пес.

– Теперь? – переспросил Семеняк.

Игорь Степанович запрыгнул на парапет, предотвращающий сползание земли на рельсы, и двинулся к трупу. Помня собственное приключение, пистолет в кобуру не прятал и даже с полувзвода не снимал.

– Именно, – Вайда свой ТТ тоже не убирал. – Теперь…

– А раньше кем был? – Семеняк остановился. – Слушай, что я из тебя каждое слово клещами вытаскивать должен? Как на допросе…

– Похоже, да, – согласился Вайда. – А ты думаешь, я чего все вокруг да около? Сам себе не верю потому что… Этим парням, – мотнул головой в сторону часовых, оба ярко выраженных выходцев из Восточной Сибири, – все равно, в кого стрелять. Если приказ есть. Но я же видел! Понимаешь?

– Ни черта не понимаю, – проворчал Семеняк. – Но догадываюсь. И если тебе так легче, подскажу. Ты видел такое, чего не бывает. Только в бреду. Угадал?

– Да… – Вайда остановился и вытер пот с лица. – Осмотри голову, – указал на труп. – Я стрелял между глаз.

– Есть входное отверстие. Меткий выстрел… – оценил расстояние Игорь Степанович. – Тем более ночью, в бегущего пса… темного окраса. Я бы, скорее всего, промахнулся.

– Я тоже, – Вайда все-таки решил прикурить сигарету. Руки его при этом заметно подрагивали. – Если б стрелял в пса… Но я стрелял в человека!

Труп крупного, даже чересчур, пса. Породы, как говорится, смесь бульдога с носорогом. Окрас типичный для немецкой овчарки, но шерсть гораздо короче – ежиком, словно под машинку острижена. И морда не такая вытянутая, округлая, лобастая. Но с человеком, как ни крути, не спутать. Даже ночью.

– Вот как, – после боя с упырем сообщение милиционера не произвело на Семеняка слишком сильного впечатления. – И куда же он делся? Тот, в кого ты стрелял. Псом прикрылся?

Вайда развел руками.

– Исчерпывающий ответ. Тогда давай попробуем все сначала. С того места, как ты стрельбу услышал.

– Да… Услышал, прибежал. Гляжу, бойцы поливают пустырь из автоматов, как из брандспойтов пожар тушат. Выстрелил, чтоб их внимание привлечь. Так они, не снимая пальцев с крючка, развернулись. Едва успел на пузо плюхнуться. Крикнул, что свой и чтобы патроны берегли. Не знаю, поняли или нет, но снова по пустырю стрелять стали. Правда, короткими очередями. Тогда я осветительную подбросил. Тень там такая, что кроме общего шевеления толком и не разглядеть ничего. А как подвесил «фонарь», сам очумел!

Милиционер снял фуражку и пригладил волосы, словно считал, что они до сих пор взъерошены.

– Прикинь, оттуда не торопясь, вразвалочку идут пятеро крепких, здоровенных мужиков. За сто кило каждый. Все совершенно голые. В руках – ножи и саперные лопатки. Больше никакого оружия.

– Может, пьяные? Или сбрендили от страха в своих катакомбах?

– Где?.. – переспросил Вайда, но тут же отмахнулся. – Что я, пьяных или дурных не видел? Не, эти перли целеустремленно… Но и это неважно. Их пули не брали! Ты это понимаешь? Пу-ли не бра-ли… – повторил по складам.

– Отскакивали, что ли?

– Нет, – мотнул головой Вайда. – Дырявили. Такое не проглядишь. Из бойцов еще те снайперы, но попадали изредка. Да и я не мазал, сам видишь.

– Вижу. Одного пса. А ты говоришь о пяти диверсантах.

– Да. О пяти… Этому я промеж глаз пулю влепил, он и свалился. Остальные – развернулись и пошли обратно.

– То есть как? Просто взяли и ушли? – но тон, которым Игорь Степанович задал вопрос, был не убедительным. Во всяком случае, для опытного оперативника, умеющего вести дознание.

– Не просто… А как-то раз, и исчезли. Пропали, будто сквозь землю провалились. А вместо убитого мною пес остался. Но… я чувствую, ты что-то обо всем этом знаешь больше меня, комендант, верно? Тогда выкладывай, Степаныч. Христом Богом и Коммунистической партией прошу. Пока я еще уверен в своем разуме.

– Обязательно, – кивнул Семеняк. – Без тебя, дорогой товарищ Вайда, этот клубок не распутать. Сейчас расскажу. Ответь мне только еще на один вопрос… – он указал на труп животного. – Это пес, а диверсант где?

– Это… – Вайда тоже указал на труп пальцами с зажатой в них давно потухшей сигаретой. – Это то, что было человеком… пока не подохло. После стало псом.

* * *
Пес разинул пасть и обнажил мощные клыки в последнем оскале, словно пытался отпугнуть собственную смерть. Но она не испугалась. Взяла свое.

– Был, значит, человеком, а умер – и стал собакой… Видимо, и жил не по-человечески… – философски покивал Семеняк и громко прокричал: – Эй! Младший сержант! Хасбулатов, или как тебя там?

– Младший сержант Хабибуллин… – донеслось в ответ от водонапорной башни. До которой от пустыря было примерно шагов пятьдесят.

– Доложи обстановку.

– У нас все тихо, товарищ комендант.

– И никто мимо не пробегал?

– Никак нет.

– Что, совсем-совсем никто?

– Собак бежал… Быстро бежал. Я сказал: «Стой!», но он не услышать. Я стрелять не стал… Не успел. Очень быстро бежал.

В голосе Хабибуллина зазвучал сильный акцент, видимо появляющийся у сержанта в моменты волнения. А сейчас он догадывался, что сделал что-то не так.

– А куда побежали?

– Вон туда, – Хабибуллин со своими бойцами уже подошел на расстояние прямой видимости. – На север… – он махнул в направлении Панского угла.

– Отлично. Продолжай нести службу. Как сменишься, доложи ротному, что комендант города вместе с начальником милиции проводили внеплановую проверку охраны железнодорожного узла. К караулу замечаний нет.

– Есть доложить командиру роты…

Похоже, Хабибуллин осознал только последнюю фразу. Впрочем, больше и не нужно. Старшему лейтенанту Роките Игорь Степанович позже все объяснит. Или Вайда… Когда сам поймет. А пока главный милиционер, похоже, пребывает в растерянности не меньшей, чем у сержанта-татарина.

– Что мы тут проводим? – Вайда аккуратно взял Семеняка под локоток и потащил в сторонку.

– Проверку, – хмыкнул тот и крикнул громче: – Комар! Заводи! Хабибуллин, выставь по… твою ж мать!..

Ругательство Семеняк пробормотал едва слышно. Да и адресовано оно было не сержанту, а трупу пса неизвестной породы, которую, судя по всему, установить уже так и не удастся. Поскольку останки самым наглым образом исчезали прямо на глазах Игоря Степановича… Развеиваясь, как утренний туман. Вернее, сперва истлевали до состояния дымки, словно внутри трупа горело пламя, а уже потом развеивались. Почти не оставляя праха.

– Это что ж за хренотень такая?

– Вервольф… Доброе утро, товарищи, – в голосе Трубочиста-Гайоса не было насмешки. Только усталость. Он только что подошел, вытирая руки ветошью. Ветошь грязнее, а руки чище не становились. – Я же говорил вчера: когда сами увидите, поймете.

– Хочешь сказать, что эти… это… здесь не первый раз? – уловил намек Игорь Степанович. – Что ж ты раньше молчал?!

– Я не молчал. Я писал донесения, но вы почтовый ящик перестали проверять. Вот и упустили время.

– «Вервольф»? Это одно из самых секретных диверсионных подразделений СС? Их, кажется, готовили по программе, разработанной в «Аненербе»… Подчинялись только Гиммлеру и группенфюреру Вилли Шварцкопфу… – проявил осведомленность бывший контрразведчик. – Вы о них говорите?

– Об этом не знаю… Все возможно. Я в Залесье родился, дальше нашего железнодорожного узла за всю жизнь никуда не отлучался. Здесь же, надеюсь, меня и схоронят… – пожал плечами подпольщик. – Но сейчас я имею в виду, что на станцию наведывалась группа вилколаков. Оборотней…

– Час от часу не легче, – Стефан Вайда опять снял фуражку и пригладил курчавые волосы. – А медицинский полковник еще говорил, мол, веселее, капитан. Война, считай, закончилась, в тылу отдохнешь, подлечишься…

– Ну, брат, – развел руками Семеняк, – какого врага добиваем!.. Понятное дело, фашистам подыхать не охота. Особенно после того, как полмира под себя подмять сумели. Пока до капитуляции не дошло, их генералы хоть с дьяволом готовы были союз заключить, лишь бы ход войны на свою сторону переломить, выжить и при власти удержаться. Так что не удивляйся. Больше того, приготовься еще кое-что увидеть.

– Где? – Вайда чуть вздрогнул.

– Недалеко отсюда. В Панском углу. Садись в машину. По пути расскажу. Товарищ Гайос, ты с нами?

– Нет, я на дежурстве, – помотал головою тот, все так же старательно вытирая руки промасленной тряпкой. – Работу железной дороги не останавливали. А пострелять и без меня кому найдется.

– Тоже верно… – Семеняк слегка смутился. Поскольку железнодорожник невзначай намекнул, что и ему – коменданту города – есть чем заняться, кроме ночных засад и перестрелок. Но от своего не отступился и задал еще один вопрос: – Как думаешь, Янош, что вервольфам здесь понадобилось? Зачем шли?

– Скорее всего… за сахаром, – достаточно уверенно ответил Гайос.

– За чем? – не удержался, чтоб не переспросить, Игорь Степанович.

– За сахаром, – тверже повторил Трубочист. – Я этот вагон по их следам и обнаружил. Только в кабинете пана инженера говорить не стал. Не поверили бы. Теперь – другое дело.

– М-да… Еще одна тайна. Зачем он им? Тоже самогоном увлекаются?

Вместо ответа железнодорожник только руками развел, блестящими от солидола, как надраенная медь.

По пути к фольварку Якалов Игорь Степанович пересказал капитану все, что на данный момент знал сам. Начиная с разговора в кабинете председателя Квасневского. Со всеми подробностями. Только выводов не делал. Решил, пусть оперативник сам… А потом можно сравнить и сопоставить.

Вайда выслушал молча, не перебивая. И не проронил ни слова, пока «виллис» не остановился у ограды.

Судя по общей суете, царящей в усадьбе Якалов, за время отсутствия Игоря Степановича здесь тоже что-то успело случиться.

– Ой, а у нас здесь… – Бася бросилась к Семеняку, как только он выпрыгнул из машины. Подтверждая правильный ход мысли. – Такое! Такое…

– Отставить, – чуть грубовато остановил девушку комендант. Но сейчас было не до сантиментов. – Рядовой Остапчук! Ко мне! Доложите как положено.

Боец подбежал, откозырял.

– Товарищ младший лейтенант. Докладываю. На вверенный объект прорвалась свора псов. В количестве четырех особей. На требование остановиться и предупредительные выстрелы собаки не отреагировали. Вместо этого пробежали через двор и попрыгали в дыру… Виноват, подземный ход. Я, как и было приказано, бросил им вслед гранату… Но она не взорвалась. Вторая – тоже…

– В смысле? – удивленно воздел брови Игорь Степанович. – Кольцо с предохранительной чеки забыл выдернуть, что ли?

– Никак нет, – Остапчук протянул руку ладонью вверх. На ней лежали два кольца от гранат.

– Почему же они не взорвались?

– Не могу знать, товарищ младший лейтенант.

– Погоди бойца донимать, Степаныч, – остановил Семеняка председатель горкома. – Я тоже в люк гранату бросил. И она тоже не взорвалась… Такая вот закавыка. Пся крев.

– Собаки попрыгали, а три гранаты не взорвались… – словно смакуя соль анекдота, суммировал услышанное Вайда.

Квасневский кивнул.

– Знаешь, капитан, я тебя понимаю. Расскажи мне такую историю кто угодно, да хоть ты, к примеру – я бы не поверил. Но не могу же я не верить себе самому. Понимаю, выглядит полнейшим бредом. Четыре здоровенные псины, никогда в жизни таких огромных не видел… выскакивают из-за этих вот кустов и сигают прямиком в колодец. Один за другим, след в след. Как в воду ныряли. Без единого звука. Ни тебе лая, ни рычания. Вообще ничего… Мне показалось, они на нас даже не глядели. Словно одни были.

– И глаза зеленые… – добавила Боженка.

Все мужчины, как по команде, развернулись к девушке.

– Чего вы?.. – смутилась та. – Я не сочиняю. Честное слово. Святой Богородицей клянусь. У псов глаза светились, как у этого… – кивнула в сторону упакованных в брезент останков скелета-упыря.

– Разрешите? – Вайда присел рядом и осторожно, прикрывая фуражкой от солнца, приподнял краешек материи. – Этот, что ли, Степаныч? Какой-то не слишком резвый.

– Зато на месте остался, а не исчез, как твой трофей, – устало отмахнулся Семеняк.

– А еще от них… от псов этих… – неуверенно добавила Боженка. – Паленой шерстью воняло. Словно они сквозь огонь пробежали.

Глава седьмая

Игорь Степанович поерзал подошвой, проверяя надежность скобы, чуть ослабил натяжение веревки и посветил вниз. Там слабо поблескивало нечто похожее на водную гладь или на лужу на дне колодца. Но только похожее. Потому что ни он сам, ни звезды там не отражались. Более того, эта странная гладь даже на свет фонаря не отреагировала. Никакого отблеска. Что могло произойти только в двух случаях: дно колодца находится на огромной глубине – такой, что луч фонаря не достает; либо – это не вода, а что-то иное. Во второе верилось быстрее. Кому и зачем мог понадобиться бездонный колодец во дворе обычного фольварка? Пусть даже реквизированного под лабораторию. Подземный ход, туннель – это понятно. Бомбоубежище, запасной выход и тому подобное. Но артезианская скважина… Еще одна странность до кучи.

Колодец, ведущий в подземелье, как и следовало ожидать, оказался с секретом. Вбитые в стену скобы вели не на дно, а всего лишь метров на пять ниже среза люка, где заканчивались ступенькой в боковой ход, устроенный из бетонных колец. Вполне просторный. Не так чтоб задрав нос вышагивать, но и особо кланяться человеку среднего роста нужды не имелось.

И без смертоносных ловушек, что тоже навевало на определенные мысли. Скорее всего, проход построен для срочной эвакуации персонала, не имеющего навыков саперного дела. Хотя наличие бронированного люка ставило жирный знак вопроса под таким выводом. Случись любая поломка или, как сейчас, обрыв троса, и все – братская могила. Вручную такую махину не поднять никаким оборотням. А внизу – бездонный колодец.

– Чего застрял? – Вайда спустился первым и уже стоял в проходе, ожидая Семеняка.

Следопыт был не так многословен, но после его рассказа, с демонстрацией соответствующих следов, весь ералаш невероятных событий сложился в одну картинку. Вполне логическую, хотя и абсурдную с точки зрения здравого смысла.

Вкратце из его рассуждений получалось следующее. Люк в дне фонтана ведет в подземелье сверхсекретной фашистской лаборатории, где… неизвестными науке методами бесноватым фанатикам из «Аненербе» удалось каким-то образом научиться либо воскрешать мертвецов, либо создавать из трупов подобие кукол, способных какое-то время действовать как живые существа.

Далее. Несмотря на бомбежку и последующую зачистку местности, запрятанной глубоко под землю тайной лаборатории частично удалось уцелеть. Предположение о частичности вытекает из небольшого количества инцидентов в городе и крайне бестолковому виду. Нет четкого планирования. Как будто существа действуют сами по себе, руководствуясь исключительно остатками инстинктов, вроде попытки добыть пищу.

Следовательно, где-то там, в подземелье, скрывается недобитый враг, которого надо найти и уничтожить.

Последняя фраза, дословно цитирующая девиз РДГ, буквально оживила Семеняка, четко сформулировав задачу.

– Совершенно верно, товарищ Лесняк. Причем немедленно. Пока эти… существа затаились. По тому, что мы видели, можно предположить, что солнечный свет для них вреден… А то и смертельно опасен. Значит, у нас есть время до темноты. На подготовку.

– Есть конкретные соображения? – задал единственный интересующий всех вопрос Вайда.

– Да, – кивнул Семеняк. – Но для начала, товарищи, давайте вспомним, что здесь собралось почти все высшее руководство города. Не кажется ли вам, слишком много чести паре-тройке упырей?

Вопрос был скорее риторический, так что никто не перебивал, ждали продолжения.

– Я предлагаю товарищу Квасневскому доверить поиски и поимку недобитых диверсантов, кем бы там они ни были на самом деле, компетентным органам, а самому заняться более важными и насущными делами. Как считаешь, товарищ Анджей? Найдутся у тебя дела поважнее?

– Вагон и тележка, – проворчал тот. – Кстати о вагоне. Что там за стрельба была? Как сахар? Все в порядке?

– Да. Бери мою машину, езжай на станцию и… Сам знаешь, что.

Семеняк достал из кармана небольшой блокнот, открыл и быстро зачиркал в нем огрызком карандаша.

– Комар.

– Я здесь, товарищ комендант.

– Отвезешь товарища председателя на станцию, потом с этой запиской метнешься на склад. Записку передашь старшине Нечипоруку. Получишь имущество и пулей назад. Одно колесо там, а другое…

– Есть.

– Стой. Прихвати с собой и товарища Лесняка. Томусь, ты это… ближе всех нас к священнику. Поговори с ним. Только так, чтоб это не стало достоянием всей округи.

– О чем, пане капрале?

– А я знаю?.. – Семеняк поскреб затылок. – Молебен пусть отслужит какой, что ли?

– Игорь Степанович! – возмутился Квасневский. – Что ты говоришь? Ты же коммунист! Какой еще молебен?!

– Иосиф Виссарионович поумнее нас с тобой будет, товарищ Анджей. А разрешил в церквах за победу молиться, – отмахнулся Семеняк. – Не видишь, с кем дело иметь доводится? Не знаю, поможет ли, но не помешает наверняка. Договорились, Томаш?

– Да. Не сомневайтесь, – заверил однорукий. – Все сделаю.

– Ну, и добре. Комар! Ты еще здесь? Я что приказал?

Понимая, что командир не может напрямую приказывать председателю и таким способом подгоняет всех, водитель требовательно нажал на клаксон. Мол, кому по пути, прошу садиться.

– Бася, за мной… – Квасневский двинулся к машине.

– А вот племянницу твою я попрошу остаться, – не согласился Семеняк. – Круг посвященных расширять не стоит, а у Егозы боевого опыта не меньше твоего.

– Степаныч, ты чего? Ей же и двадцати нет. Может, хватит с девчонки?

– Все будет путем. Вперед батьки не пошлю, не волнуйся, но на подстраховке пригодится. Вон, Остапчуку моему компанию составит. Баб любопытных отгонять кому-то надо. А денщик мой по-польски ни бэ, ни мэ. Только еще больше паники посеет.

– A-а, ну тогда другое дело, – согласился Квасневский.

В общем, перебросившись еще парой-тройкой фраз, стороны достигли взаимопонимания, и «виллис» укатил, увозя председателя и следопыта. У фонтана остались только Семеняк, Вайда, Остапчук и Бася.

– Ты серьезно насчет девушки? – Вайда недоверчиво окинул взглядом хрупкую фигурку.

– Абсолютно. Или у вас в Смерше девушек совсем не было? Если так, то поверь на слово – Басе приходилось бывать в разных передрягах. Однажды мой командир ее буквально из мешка вынул.[28] Так что там, внизу, пулять во все, что шевелится, не станет. В отличие от бойцов из комендантской роты. Ну, не тебе говорить. Сам на пузо плюхался, чтоб не подстрелили.

– Извини, забыл, что вы вместе воевали. Тем более давай сразу договоримся. Здесь руководить операцией по ликвидации, ммм… гнезда буду я. И не потому, что старший по званию, а потому, что опыта имею побольше. Как раз в подобных ситуациях.

Семеняк кивнул.

– Само собой, капитан. Командуй…

Игорь Степанович глянул вверх, где на фоне звездного неба виднелась голова Баси, потом снова вниз.

– Слышь, капитан, у тебя там под ногами камешек случайно не завалялся?

Вайда направил луч фонарика вниз, нагнулся и протянул что-то Семеняку.

– Держи.

На ощупь обычный кругляш. Впрочем, без разницы. Не на сувенир. На всякий случай Игорь Степанович шагнул в боковой ход, а потом уронил камешек вниз. И осторожно выглянул, прикрывая рукой лицо и готовый мигом отпрянуть. Если вдруг внизу рванет… Но ничего не случилось. Камешек просто беззвучно исчез. Как будто у колодца и в самом деле не было дна.

– Что проверяешь? – поинтересовался милиционер.

– Нижний уровень. Кажется мне, там маскировочная сеть натянута.

– И из чего это следует?

– Из здравого смысла и вопросов… Ты сам не задумывался, куда псы делись? Или думаешь, что нырнув «рыбкой», они прямиком в боковой ход залетели? Или дружно жизнь самоубийством закончили? А сеть – самое оно. И спружинила, и от любопытных глаз закрывает.

Вайда почесал переносицу.

– Считаешь, ниже еще один ход есть?

– Уверен. Но раз мы уж здесь, то сверху и пойдем. Спускаться и легче, и безопаснее. Зная, что над головой ничего лишнего.

* * *
Басю оставили на входе в ответвление. И не для того, чтобы девушка не путалась под ногами, а с конкретной целью и задачей. Для связи и на подстраховке. С одной стороны, ей вменялось не терять визуального контакта с дежурящим наверху Остапчуком, с другой – поглядывать вниз.

Не понимал Игорь Степанович того, что находилось внизу. Была какая-то неправильность в безмятежной глади, виднеющейся как бы на дне колодца. А все, что остается непонятным для разведчика и диверсанта, может оказаться опасным. Как чужой пес. Вроде хвостом помахивает и в другую сторону глядит, но спиной к нему лучше не поворачиваться. Только ошибка в оценке добродушия пса грозит рваными штанами, а недооценка врага – смертью.

Боженка это тоже знала, как и то, что товарищ капрал ничего зря не делает. Так что никаких капризов. Приказ надо исполнять.

Обеспечив тылы, двинулись дальше. Вайда неторопливо, внимательно глядя под ноги, шел впереди, Семеняк – следом. Несмотря на предположение об аварийном выходе, поверить, что немцы не оставили ни одного сюрприза, хотя бы сигнального, было сложно. Поэтому милиционер светил и глядел только под ноги, а Игорь Степанович из-за его спины водил фонариком по стенам и потолку. Предосторожность себя оправдала. Не ошиблись старики…

Шагах в двадцати от входа в туннель, аккурат на уровне лба, обнаружилась тонкая леска. Хитро установленная. С расчетом на то, что мины подсознательно высматривают под ногами, да и идут по туннелю слегка наклонившись, что еще больше затрудняет осмотр потолка. Да и сама капроновая нить была настолько тонкая, что углядеть ее помог случай… и паук, решивший, что она станет хорошим основанием для паутины. Каких мух он собирался ловить в свои сети под землей, трудно сказать, но две человеческие жизни спас точно.

Леска крепилась к вытяжному шнуру противопехотной гранаты. Одной из связки. Так что рвануло бы качественно. Тем более практически в замкнутом помещении. Кого б не достало осколками, добила бы ударная волна. Даже Басю, скорее всего, могло сбросить вниз… Стены гладкие, держаться не за что.

Обезвреживая ловушку, Игорь Степанович подумал было, а не для этого ли случая такой глубокий колодец вырыт? Но сам же и возразил. Нет, не сходятся концы. Слишком нерационально. Для «волчьей ямы» вполне хватило бы трех-четырех метров. А там, по его ощущениям, все двадцать, если не больше.

– Одно радует, – пробормотал Вайда. – Дорогой не ошиблись. Может, и не с парадного входа заходим, но двигаемся в правильном направлении. В тупике растяжки не ставят.

– Всяко бывает, – пожал плечами Семеняк и протянул пару гранат капитану. – Дезинформацию никто не отменял. Судя по паутине, растяжка тут еще с войны стоит. Нашли б партизаны или разведка, к примеру, этот колодец раньше, сунулись и… тьфу три раза, напоролись. Какой результат? Фрицы узнали бы что к ним непрошеные гости наведывались. А наши считали бы, что нужный ход обнаружили. И опять с этой стороны пытались бы зайти. Теряя время и фактор неожиданности. Так что не говори «гоп», пока не перепрыгнул.

Речь Игоря Степановича имела тому вполне зримые подтверждение. Поскольку оба луча фонариков выхватили впереди глухую бетонную стену. Без каких либо намеков на дверь. Разве что примерно на высоте груди виднелось там что-то непонятное. То ли кирпич вывалился, то ли промоина…

«Слишком правильный рисунок для промоины… А кирпич? Какой кирпич?!» – мелькнула мысль у Семеняка, и он уже было открыл рот, чтоб предупредить об опасности, когда Вайда повалился ничком с криком: «Ложись!»

Выполнять команды не раздумывая война учит быстро. За неуспеваемость – исключают. Не из школы, из жизни.

Успели. Они еще падали на пол, когда раздался неприятный, скрежещущий звук, и заслонка, которую Семеняк принял за щербину в кладке, поползла в сторону, открывая амбразуру и чернеющий внутри толстый ствол.

– Бася! Ложись! – Игорь Степанович сразу понял, что для пулемета они в мертвой зоне, а вот девушка стоит как раз на прямой линии. – Пулемет.

От входа негромко охнуло, но судя по шуршанию одежды, партизанская связная былой сноровки тоже не утратила.

И все же они ошиблись. Подземный проход охранял не пулемет. Из амбразуры на них смотрело не дуло «машингвера», а брандспойт!

– Огнемет! – враз охрипшим голосом просипел Вайда. И повторил: – Огнемет…

Рассчитывать, что огнеметчик промахнется с двадцати шагов, не приходилось. И укрыться негде. Голый бетонный пол и такие же, полукруглые стены не оставляли ни единого шанса. Отползать – тоже бессмысленно. Как и пытаться убежать. Оставалось только лежать, прятать открытые части тела и ждать, когда их накроет огненный выплеск. А уже потом срывать с себя горящую одежду, сбивать пламя… Если немец даст такой шанс и не выстрелит вторично, превращая людей в живые факелы. Очень недолго «живые». Смерть милосердна.

Секунды превратились в патоку и текли так медленно, что ожидание превратилось в вечность…

Одна… две… три… четыре…

– Да стреляй же, курва фашистская… – первым не выдержал Вайда. – Стреляй! Чего ждешь?!

Прав был врач, отправивший ветерана-смершевца в тыл, ни к черту нервы. Задыхаясь от ненависти и безысходности, Стефан вскочил на ноги, но Семеняк тут же подсечкой уложил милиционера обратно, понимая, что если раньше оставалась хоть какая-то надежда, что заслонка сработала автоматически, а сам стрелок их еще не заметил – то теперь все, кранты.

Раздалось негромкое шипение открывающегося вентиля, а вслед за ним… скрежет закрывающейся заслонки. Это было настолько неожиданно, что Игорь Степанович не удержался, повернул голову и посмотрел на амбразуру. Задраившуюся вместо того, чтобы плюнуть огнем.

Взрыв, последовавший буквально через секунду, прозвучал глухим хлопком, как будто уши ватой заткнули. И только выгнувшаяся дугой бронированная заслонка наглядно уверяла, что смерть прошла мимо. Что бы там ни случилось, почему бы ни воспламенилась смесь – утечка азота привела ли к взрыву резервуара, или иные какие неполадки – значения не имело. Важно одно – засада уничтожена, путь свободен.

– Все, Стефан. Вставай. – Игорь Степанович поднялся с пола и отряхнул костюм. Костюму помогло мало, а вот для собственного успокоения хватило. – Чей-то ангел-хранитель отработал сегодня на «отлично». – И давая время милиционеру прийти в себя, крикнул девушке: – Васька, ты как?

– Испачкалась… – с некоторой обидой в голосе, ответила та и хихикнула. – И ведь хотела ж надеть старый ватник, нет – выперлась в новом пальто. Вот дура, а все из-за Ализы… Ой! – видимо, девушка вспомнила, что ее подруга мертва, и умолкла.

– Что ж, если все целы… – Семеняк вопросительно посмотрел на Вайду, как бы напоминая, кто принял на себя командование.

– Спасибо, – капитан легонько ткнул Игоря Степановича кулаком в бок. – Что-то я действительно…

– Потом, Стефан… все потом, после боя.

– И то верно… – капитан оправил китель. – Пойдем, поглядим, что за тупик такой интересный.

Тупика, как и следовало ожидать, в конце коридора никакого не оказалось. Игра света и тени… Плюс умение строителей. Стенка с амбразурой не преграждала проход, а только разводила его в стороны. Налево – небольшая площадка перед клетью подъемника. Направо – такая же площадка, только лестничная.

– Вот как, – проворчал Семеняк. – Не хватает только надписи: «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь…»

– Какого коня? – не понял Вайда.

– Так в русских сказках на распутье пишут, – объяснил капитану Игорь Степанович. – Ты что, не читал в детстве?

– Нам в детдоме воспитатели редко сказки читали… В основном о пионерах или героях Гражданской. Вот и не сообразил сразу. А куда лучше?

– В жизни не знаю. А в сказках куда б герой ни сворачивал, сладко нигде не было. Так что без разницы. Впрочем, у нас и выбора нет… Подъемник без электричества все равно не работает.

– Стало быть, все как всегда. Ножками, ползком да перебежками. И почему я в танкисты не пошел?

– Угу, – поддержал треп милиционера Игорь Степанович, устанавливая на двери клети растяжку. Зря, что ли, гранаты тащили. Но так, чтоб можно было обезвредить изнутри. Если знать, где закладка. – А еще лучше – в летчики…

* * *
Прочная винтовая лестница, сделав пять витков, свела вниз без каких-либо сюрпризов. Видимо, строители подземелья считали, что связки гранат и огнеметной точки вполне достаточно, чтоб отпугнуть непрошеных визитеров. Ну, а если те окажутся излишне настойчивыми, то их все равно не остановить. Проще уйти…

Во всяком случае, именно этот вывод напрашивался в первую очередь при виде царящего здесь запустения.

Длиннющие коридоры, огромные комнаты, перегороженные стенками из прозрачного плексигласа или бронированного стекла, совсем чуть-чуть не дотягивающие, чтоб перейти в разряд залов, – отовсюду веяло заброшенностью и срочной эвакуацией.

Столы и стеллажи отчасти перевернуты, многие сломаны. Непонятного назначения сложнейшая аппаратура умышленно превращена в хлам, скорее всего, не поддающийся не то что восстановлению, а даже идентификации.

Что вполне объяснимо: изучив, какое оборудование использовалось, специалисты могут и направление экспериментов установить. Странно другое – почему секретный объект не был взорван? Десяток грамотно расположенных фугасов похоронили бы тайну подземелья навеки. Сохранив его секреты для археологов будущих столетий. Тем более что ликвидацию можно было списать на бомбежку.

– Что же здесь было? – Вайда водил фонариком по сторонам и никак не мог остановиться на чем-то одном.

– А на что больше всего похоже?

– Не знаю… Первое, что приходит в голову – больница.

– Почему?

– Не знаю… Запах специфический… Больничный. Чистота, опрятность… – Стефан зацепился ногой за поломанный стул и чертыхнулся вполголоса.

– Ну да, ну да… Знаменитый немецкий орднунг юбер аллес. Вот только на этот раз почему-то не законченный, – без тени насмешки поддержал капитана Семеняк, светя на огромный стеклянный куб. Метра три в длину и около полутора в высоту. Ширину из этого места, из-за прозрачности материала, прикинуть не получалось.

– В смысле?

– Как только уцелел? Хотя стены ж стоят…

– Бронестекло, – пожал плечами капитан. – Так почему не закончен?

– Потому что не сходится… Если весь персонал эвакуировали, а оборудование долго и упорно уничтожали, то почему помещение не взорвали? Пожалели несколько сот кубометров бетона? Глупо…

Милиционер поднял и поставил на ножки медицинскую каталку, странно мощную, словно рассчитанную не на человека, а на вес крупного животного. Лошадь или корову. Но в то же время имеющую обычную форму и ремни для привязывания конечностей в привычных местах. Животное, кроме человекообразных, так не закрепить.

– Возможно… И что из этого следует?

Игорь Степанович огляделся по сторонам, высматривая распределительный щит.

– Как сказал Господь: «Да будет свет!»

– Стой! А если именно на это и рассчитано? Что наши придут, рубильник дернут – оно и рванет.

– Зачем тогда время на погром тратить? Думаю, все проще… – Семеняк опустил переключатель, и все подземелье залил ослепительно яркий свет.

Впрочем, так лишь показалось в первые мгновения уже свыкшимся с полутьмой глазам. Лампочки светили вполнакала, а слепила белизна стен.

– Не, что ни говори, а здесь был госпиталь.

– Или морг…

– Почему морг?

– Потому что выходящих отсюда мертвяков я видел, а больных или врачей – нет. Впрочем, это неважно.

– А что важно? – Вайда словно окончательно забыл, кто здесь командир. С другой стороны, ситуация все меньше напоминала операцию Смерша и все больше – разведывательную.

– Мой Коля любил повторять, что порядок для фрицев – нечто святое. И если замечаешь бардак – обязательно надо искать важную причину.

– И что, по-твоему, тут произошло?

– Думаю, тот, кому была поручена ликвидация, не успел довести дело до конца. Значит, надо искать труп. Или трупы…

– Ты серьезно?

– Вполне. И поскольку вход в колодец там, – Семеняк указал направление, – а мы так и не узнали, что внизу, поиск начнем с противоположной стороны. Ты – осматривай помещения по левую руку. Я – справа. А чтоб не терять связи и постоянно не окликать друг друга, будем тихонько напевать. Тишина – сигнал тревоги. Свист – «Срочно ко мне!». Если удастся обнаружить живых, брать в плен. Стрелять только в самом крайнем случае.

– Я понял тебя… – отставной смершевец действительно уступил командование бывшему разведчику, признавая его профессионализм, и двинулся в указанном направлении, не слишком мелодично, но вполне узнаваемо мурлыкая «Синий платочек».

Семеняк подумал и стал напевать «Землянку». Чтоб мелодии не пересекались…

В первых шести комнатах не обнаружилось ничего интересного. Все та же перевороченная мебель, битая аппаратура… Много толченого стекла. Больше всего прозрачного и мутно-зеленого бутылочного. Иногда попадались и коричневые осколки, скорее всего от химической тары, в которой держат растворы, защищаемые от прямого попадания света.

Нашелся еще один «аквариум». Чуть поменьше первого, но вполне просторный, чтоб уложить в него человека не баскетбольного роста. И крышка к нему. Валяющаяся на полу, словно ее отбросили, с силой толкнув изнутри.

Игорь Степанович наклонился и попробовал ее поднять. Крышка словно примерзла. Достал нож и попробовал подсунуть лезвие, чтоб поддеть. Стекло даже не шевельнулось, как прилипло.

– Ни фига себе, – присвистнул Семеняк, забыв об условном сигнале. Поэтому с удивлением взглянул на влетевшего в комнату Вайду с пистолетом наготове. – Ты чего?

– Свистишь же…

– Тьфу-ты… Извини. Совсем запамятовал. Старею… Но раз уж пришел, помоги поднять.

Общими усилиями, с пыхтением как у самоваров, крышку удалось приподнять, а потом и на ребро поставить.

– Тяжелая, зараза. Зачем она тебе?

Семеняк вытер лоб.

– Именно за этим. Как считаешь, Стефан, если тебя или меня такой штуковиной вот в этом «хрустальном» гробу прикрыть, хватило бы нам силенок на свободу выбраться?

Вайда озадаченно почесал затылок.

– Ну, если сильно поднатужиться… думаю, сдвинул бы. Чтобы хоть воздуха глотнуть.

– Вот. А теперь глянь, где ящик, а где она валялась.

– Да уж… Как взрывом отбросило.

– Или тот, кто был внутри, раза в три сильнее нас обоих.

– Ты сейчас о тех, что тупик штурмовали?.. – непроизвольно оглянулся капитан.

Семеняк пожал плечами.

– Которого я у фонтана завалил, явно не слабее был. Чертовы фрицы… Ничего не понятно, и спросить не у кого.

– Ну, кто ищет, тот всегда найдет, – оптимистично ответил милиционер. – На том весь сыск стоит. Смотрим дальше, или ты еще чего на место поставить хочешь?

Игорь Степанович достал пачку «Честерфилда» и протянул Вайде.

– Кури, капитан. Если подземелье до сегодняшнего дня простояло, то и один перекур ничего не изменит.

Офицеры закурили, привычно пряча огонек в ладони и выпуская дым в рукав. Прикрыв глаза от удовольствия и наслаждаясь тишиной.

– Это у тебя уголек за рукав упал или у меня? – минутой позже поинтересовался Вайда.

– А что?

– Горелым пованивает… Не чувствуешь разве?

Игорь Степанович отставил руку с сигаретой и понюхал воздух. К специфическим ароматам каустической соды, карболки и смеси эфиров, намертво въевшихся в штукатурку и обивку лаборатории, явно подмешивался слабый запах гари.

– Гм… Да, что-то такое витает. Странно, раньше вроде не чувствовалось? Может, в вентиляцию затянуло. Или… – Семеняк бросил окурок на пол, привычно придавил носком и двинулся к двери.

– Или что? – Вайда сигарету выбрасывать не стал. Раздавил огонек пальцами, а «бычок» сунул в карман.

– Или наше недостающее звено обнаружилось, товарищ капитан. Светом и обыском мы его действовать заставили. Теперь гляди в оба. И если что – не церемонься.

– Ты ж говорил, язык нужен.

– Это когда фриц просто прятался… – на ходу ответил Семеняк. – Я же как думал? Не взорвал, потому что жить хотел. И документы кое-какие важные приберег. Для оправдания перед своими. Надеялся, никто его не обнаружит. А что у него в голове теперь, когда он эти самые документы жечь начал – одному Богу да их фюреру известно. Если решишь, что смертник, бей наповал без раздумий. Он все еще выжидает, оттягивает… в том числе и собственную смерть. Но в последний момент может отважиться. Если страх перед русскими окажется сильнее.

Глава восьмая

Таинственного поджигателя нашли быстро. Вернее, он сам объявился. Сперва выдал себя надсадным кашлем. Еще бы… Это ж какого ума надо быть ученым, чтобы разжечь костер в закрытом помещении? А после любитель огонька выполз в общий коридор на карачках в сопровождении густых клубов сизого дыма. Где и улегся прямо на пол, содрогаясь в приступах кашля.

Дальше действовали не сговариваясь. Вайда ухватил за плечи тщедушное существо в белом халате и потащил его к ближайшему умывальнику приводить в чувство. Вода в кранах имелась, проверяли. А Семеняк, сдернув с крепления у двери в лабораторию огнетушитель, поспешил внутрь.

Едкий дым не давал дышать и вызывал резь в глазах, поэтому Игорь Степанович не терял времени напрасно. Задержал дыхание, выцепил взглядом красное пятно огня и направил на него струю углекислого газа, даже не вникая, что именно горит. Заряда огнетушителя хватило ровно на столько же, на сколько и воздуха в легких. Отбросив пустой баллон, Семеняк выскочил в коридор, отбежал подальше и только после этого продышался. Второй раз возвращаться не стал. В таком дыму пламя и само погасло бы. А если и тлеет где-то еще – все равно не разглядеть.

– Держи, – Вайда протянул ему влажное полотенце. – Протри глаза. Да и вообще, освежись…

– Спасибо. Как немец?

– Жить будет. Лопочет что-то по-ихнему… Только, сдается мне, притворяется, гнида. Глаза выдают…

– Это хорошо, – Семеняк обтер лицо и бросил полотенце на пол. – Хорошо, если притворяется. Тащи сюда… Проверим.

Немец, которого Вайда в буквальном смысле вытащил из соседней комнаты, очень напоминал экранного растеряху ученого, какими их часто изображали в старых комедиях. Взъерошенные волосы, сбившийся галстук, лабораторный халат застегнут не на ту пуговицу, сползающие на кончик мясистого носа очки в металлической оправе. Да и сам он весь походил на встопорщенного воробья. Тщедушного и несоизмеримо воинственного. С одинаковым безрассудством готового затеять драку хоть с другими воробьями, хоть с отражением в луже, а то с кошкой.

– Эй, чучело! – нарочито грубо окликнул его Семеняк. – Ты меня понимаешь? Ферштейн ду?

– Найн… Нихт ферштеен… – затряс тот головой.

– Угу… – Игорь Степанович задумчиво вынул магазин из пистолета и пересчитал патроны. Потом вставил обратно и поглядел на пленного. – Все вы, эсэсовцы, когда гаплык приходит, ничего не знаете и не понимаете. А раньше, небось, вместе со всеми «Хайль, Гитлер» орал?

Немец замотал головой еще энергичнее.

– Найн. Нихт шиссен… Гитлер капут!

– Ну да, ну да… – Игорь Степанович сунул пистолет за пояс. – Свежо предание, да верится с трудом. Уже одно твое присутствие здесь, на таком секретном объекте, говорит само за себя. Сомневаюсь, что фрицы сотрудников с улицы набирали. Небось, все, какие только есть, проверки прошел. Прежде чем допуск получил. Так что про рабоче-крестьянское происхождение можешь не заливать. Как и про сочувствие Рабочей партии…

Немец усиленно делал вид, будто прислушивается к звукам незнакомой речи, но глаза его при этом пытались ускользнуть от прямого взгляда. Что никак не соответствует поведению слабого, заискивающего перед сильным.

– Ладно, чего попусту время терять? – решил подключиться к игре бывший смершевец. Ухватил немца за воротник и крепко встряхнул, так что у бедолаги соскользнули с носа очки и упали на бетонный пол.

Любой настоящий очкарик в такой ситуации попытался бы подхватить их, а этот и не дернулся. Провел равнодушным взглядом и даже на звук бьющегося стекла никак не отреагировал.

– Вот как?

Семеняк наклонился, поднял уцелевшую линзу и поглядел сквозь нее.

– Фальшивые… Что и следовало ожидать.

– Ряженый, что ли? – удивился милиционер. – Впрочем, какая разница? Война закончилась. Зачем нам пленный? Конвоировать, дело оформлять, бумагу переводить, время тратить… Кормить опять-таки… Игорь Степанович, давай шлепнем его, и вся недолга. Баба с воза, кобыле легче. Как считаешь, старшой? Зуб даю, никто не узнает. Какой немец, кто видел?

– Можно… – степенно согласился Семеняк. – Только стрелять не будем. Все равно после объяснять придется. Лучше запрем его в той комнате, где пожар был. Как будто угорел… Ему без разницы, а к нам у контрразведки лишних вопросов не будет.

– Умно… – согласился Вайда и подтолкнул немца в спину. – Шагай, фриц! Шнель, шнель… Да не бойся ты… Это не больно. Ваши гестаповцы тысячи в газовых камерах перетравили. Вот и твой черед платить пришел.

– Стойте! Стойте! – не так чтоб на чистом русском, но почти без акцента воскликнул тот, пытаясь вывернуться из рук капитана. – Как конец?.. Вы не шутите? Война закончилась? Когда?

– О, – милиционер выпустил воротник халата, но спектакль продолжил: – Слышь, старшой, а немчура, кажись, по-нашему лопочет?

– Да хоть по-китайски, – пожал плечами Семеняк. – Гитлер подох. Немцы уже третий месяц как капитулировали. Какие сведения он может сообщить? Денег или золота у него тоже нет. Так на фига он тебе такой красивый сдался? Веди дальше… А будет упираться, дай по башке и затаскивай.

– Нет! Нет… Не надо! – немец отшатнулся к стенке и поднял руки защитным жестом. – Я имею информацию государственной важности! Доставьте меня к вашему командиру! За мою голову вам дадут высшие награды!.. Только поклянитесь, что Германия капитулировала. Что вы не врете…

Семеняк насмешливо хмыкнул.

– Оно тебе сильно поможет? Сам соображаешь, что говоришь?

Немец растерянно захлопал глазами, подумал и кивнул.

– Да, я понимаю… вы можете соврать. Но все же. Прошу вас…

– Ой, да ради бога, – Вайда сунул пистолет в кобуру и застегнул хлястик. – Только отцепись. Капитулировала. Еще перед Новым годом, аккурат на ваше Рождество.

Немец отреагировал несколько странно. Перекрестился и сполз по стенке на пол, словно ноги его больше не держали.

– Интересно девки пляшут…

– Сигарету дайте… – не обращая внимания на сарказм русского, почти потребовал пленник. Но в последний момент все же вспомнил, где находится, и прибавил: – Витте, геноссе…

– Кури… – Игорь Степанович протянул немцу пачку американских сигарет. Тем самым дополнительно подчеркивая, что слова о конце войны – чистая правда.

Тот сигарету взял, но закуривать не стал. Покрутил в пальцах, понюхал и сунул в нагрудный кармашек.

– Так что ты говорил о своей важности и наших орденах? – напомнил Вайда.

– Что? Ах, да… Натюрлих… Вот, – пленник снял с шеи тонкую металлическую цепочку с массивным ключом вместо кулона и протянул его Семеняку. – Вся документация в сейфе.

– А сейф где?

– Я покажу… – немец неуверенно заерзал и смущенно попросил: – Помогите встать… пожалуйста. Ноги совсем не держат.

Вайда, не церемонясь, привычно ухватил пленника за шиворот и придал вертикальное положение.

– Идти-то сможешь, доходяга?

– Да. Спасибо… – но несмотря на уверенный ответ, передвигаться у него получалось только держась за стенку.

– Тебя как зовут-то, чудо гороховое? – милиционер продолжал держаться грубовато, но уже как бы по-свойски.

– Курт.

– А русский откуда так хорошо знаешь? Или ты из той немчуры, что перед войной в фатерлянд выехали?

– Нет. Я родился в Дрездене. Учился в России…

Уточнять, где именно и чему, немец не стал, а Игорю Степановичу было все равно. Как ни крути, а документация из секретной лаборатории и ее сотрудник – информация не его уровня. Нашли, доставили – честь и хвала. А дальше пусть компетентные органы разбираются. Осталось прояснить пару-тройку вопросов, имеющих непосредственное отношение к жизни Залесья. Но с этим можно и подождать. Пока еще за ним конвой пришлют.

– Сейф вон там, – указал пленный на обычный с виду и ничем не отличающийся от его соседей стеллаж. – Надо потянуть на себя третью полку снизу.

– И кого ждешь? – легким толчком Вайда устремил немца в нужном направлении. – У нас слуг нет. Сказал «а», говори и «б».

– О, найн… Не надо беспокоиться. Сейф не заминирован… Клянусь, – Курт прижал руки к груди.

– Верю, – успокоил его капитан. – Тем более открывай быстрее, не тяни. Или тебя не только ноги не держат, но и руки не слушаются? Не испытывай наше терпение, Курт. Не забывай, мы еще не решили, что с тобой делать. Можем помиловать, а можем и… – Вайда многозначительно похлопал по кобуре.

Подействовало. Немец сразу взбодрился. Одним движением смахнул с полки все лишнее, ухватился за нее обеими руками и дернул на себя.

* * *
Обошлось без неприятных сюрпризов. Полка, хоть и нехотя, поддалась усилиям немца, после чего стеллаж тоже сдвинулся. Вперед и в сторону. Примерно на полметра. Но вполне достаточно, чтобы открыть доступ к дверце небольшого, вмонтированного в стену сейфа.

– Вот… – Курт указал на тайник.

– Продолжай, продолжай, – поощрил его Вайда. – Шифр, надеюсь, тебе известен?

– Натюрлих, – немец взялся за навершие на диске набора цифр и, почти не задумываясь, завертел им в разные стороны. Пока не раздался характерный щелчок открывающегося запорного механизма. – Готово. Ключ мне дадите, или сами? – посмотрел на Семеняка.

– Держи, – Игорь Степанович протянул цепочку с ключом пленнику. – На героя ты не похож. Умирать за фюрера не хочешь. Да и за язык тебя никто не тянул. Сам о документах рассказал.

Курт не стал спорить, просто вставил ключ в скважину, отомкнул замок и открыл сейф. Опять-таки без лишних неожиданностей.

Тяжелая дверца медленно качнулась, демонстрируя нутро несгораемого ящика с двумя полками. На одной – довольно толстая, как упаковка махорки, папка из светло-бежевой эрзац-кожи. На второй – офицерский люгер и два магазина к нему. Но немец даже не посмотрел на пистолет. Сделал дело и отступил в сторону. Действительно, не герой.

Семеняк осторожно взял папку и не менее осторожно раскрыл. Береженого Бог бережет, а у сапера это уже даже не привычка – вторая натура. А то и первая. Внутри лежала стопка отличной мелованной бумаги, испещренной машинописным шрифтом, с обязательным знаком орла с венком в когтях в левом верхнем углу и с надписью: «Совершенно секретно. Хранить в 1 (один) экземпляре».

– Что ж, будем надеяться, Курт, твоя жизнь того стоит.

Пистолет вместе с дополнительными патронами Игорь Степанович тоже прихватил. Запас карман не тянет.

Немец теперь держался чуть более уверенно. Даже отложенную сигарету из кармашка халата достал. Но огонька не попросил. Повертел в пальцах, понюхал и снова сунул обратно. Бережливый… Или курить недавно бросил. Хотя совершенно непонятно, какой смысл беречь здоровье, сидя в подземелье почти без шансов выбраться наружу? Кстати, а чем он здесь питался?

Не откладывая тему в долгий ящик, Семеняк тут же и задал этот вопрос.

– Есть аварийный запас. Галеты и консервы… Немного, но одному, если экономить, хватило бы… года на два. Главное, вода собственная. Скважину пробурили. Чистая… Только очень холодная.

– Так ты что, собирался здесь до конца войны отсиживаться? – хмыкнул милиционер. – Хитер бобер. Сам придумал, когда эвакуацию объявили, или тебя фрицы специально оставили? Следы замести?

– Вы не понимаете… – Курт устало опустился на стул. – Здесь такое творилось… Русские бомбили тяжелыми фугасами. Все вокруг содрогалось от грохота и вибрации. Отсек 12-6 завалило вместе со всеми, кто находился внутри. Мы потом больше часа слышали по внутренней связи, как они умирали… Пока штандартенфюрер не приказал выключить звук. А пациенты? Они словно взбесились. Стали почти неуправляемыми. И это в тот самый момент, когда начались перебои с электричеством. Того и гляди – вырвутся из клеток. Что в конечном итоге и произошло… Так что никакой эвакуации не было. Просто я единственный, кто уцелел.

– Погоди, погоди, – остановил его Семеняк. – Пациенты, говоришь? А ну-ка давай с этого места подробнее. Очень меня, знаешь ли, заинтересовало, кого вы здесь лечили.

– Там в папке, – махнул рукой Курт, – под бумагами должен быть черный конверт. Как для фотографий. Собственно, фотографии внутри и есть. Посмотрите сперва их. А то словам не поверите. Тот, что заклеен, не вскрывайте. В нем негативы.

Игорь Степанович положил папку на стол, на противоположном конце от пленника. Потом поманил Вайду.

– Присаживайся, Стефан. Чего ты как в гостях? Поглядим, что нам тут интересного покажут.

В общем-то, ничего нового. На черно-белых снимках были запечатлены в разных ракурсах и позах уже известный Игорю Степановичу упырь-скелет и голый здоровяк, как родной брат тех пятерых, что штурмовали тупик на станции. С одним только, зато весьма существенным, дополнением. Отдельно на шести кадрах был поэтапно запечатлен процесс превращения человека в огромного пса. Или – наоборот. Зависимо от того, в каком прядке фотографии рассматривать.

– И что это за хрень такая? – сделал недоуменное лицо милиционер.

– Наши пациенты… Вернее, конечный продукт. То, над чем работали в лаборатории.

– А понятнее можно объяснить? Чем вы тут занимались?

– Понятнее… – немец прикрыл глаза, видимо, обдумывая ответ. – Искали способ оживлять мертвецов с целью дальнейшего их использования на поле боя. Понимаете? Это же грандиозная идея. Вместо того чтобы гнать под пули живых – заставлять сражаться с врагом уже убитых солдат. В том числе и вражеских. Главное, чтобы тела были более-менее укомплектованы. Собирать заново – слишком долгий процесс.

Тут пленный вспомнил, с кем говорит, и испуганно замолк.

– И много… таких… тут произвести успели? – брезгливо поморщился Игорь Степанович и вытащил из пачки последнюю сигарету.

– Нет, не очень… Сигурдов… Тех, которые на ходячий скелет похожи, только троих. Фенриров – оборотней, два десятка… Но эти безмозглые совсем. Дауны. В звериной шкуре и то умнее. Без пастуха, Сигурда то есть, не способны даже к самым простейшим действиям. А пастух одновременно только пятеркой управлять может. Вот тут испытания и застопорились… Понимаете? Поднять можно хоть тысячу трупов, а управлять ими некому. Сигурды не стабильны. Подвержены неконтролируемым приступам агрессии… А потому опасны для всех, независимо от цвета мундира. Что, собственно, они и продемонстрировали во время последней бомбежки… Вы извините, но если разговор намечается долгий, можно я поем немного? Я ведь экономил все время… а теперь как бы уже и не надо?

– Валяй, – согласился Семеняк. – Перекусить и нам не помешает. Не знаю, как ты, капитан, а я еще как вчера завтракал. Отставить, вру… Ночью пил в горсовете чай. С медом… Кстати, а чего ваши пациенты на станцию ломились?

– Сахар, – понимающе кивнул Курт. – Глюкоза… У них зависимость от глюкозы. Больше никакая пища не годится. То есть жрать могут все что угодно, хоть подметки, но без ежедневной дозы сахара метаболизм останавливается. Трое суток – паралич и окончательная смерть. А здесь сахара не держали. На всякий случай… Так они все же выбрались наружу? Ушли?

– Хочешь сказать, что этот ходячий скелет – живое существо? – теперь по-настоящему удивился Семеняк, не отвечая на вопрос.

Впрочем, скорее риторический. Немец был в шоке и не сразу сложил имеющиеся у него факты. Зато сейчас у него даже румянец на щеках появился и глаза заблестели. Хотя подобное бывает и с долго голодавшими людьми от предвкушения трапезы.

– Не вполне, – Курт потер ладони. – Но кое-какие функции, особенно нервные импульсы, сохранены. Вот для их поддержания и требуется глюкоза. Я еще раз прошу прощения, так я пойду за продуктами? Никаких сил нет больше терпеть.

– Да, иди. Стефан, не в службу, а в дружбу, пригляди, на всякий пожарный. Заодно шмон-ревизию устрой. В городе сейчас с провизией трудно. Так что лишним этот запас никак не будет. Хоть детей поддержим. Пока из воеводства состав придет.

– Показывай, куда идти.

– Да тут рядом… – обрадованно подхватился немец. – Тут все рядом…

Видимо, в самом деле серьезно недоедал. Но это ж какую силу воли надо иметь, чтобы сидеть на складе продуктов и сознательно морить себя голодом, чтобы протянуть подольше. Как внешность бывает обманчива. С виду такой задохлик, а внутри – кремень мужик.

– Слушай, да там запасов на роту. Колбасы… правда, немного. Палок десять. Сыра всего два круга. Зато мясных консервов – несколько ящиков. И крупы, и шпроты. Я даже сгущенное молоко и кофе видел.

Вайда с довольным видом выложил на стол добычу.

– А еще сигареты. Вот жили, гады. Наверху дети от голода пухнут, а они…

– Фрица где оставил?

– Так по нужде отпросился. Прихватило бедолагу… Видимо, оклемался. Поверил, что жить будет, вот и отпустило. Сейчас придет. И компот из консервированных слив принесет.

– По нужде, говоришь?!

Почувствовав неладное, Игорь Степанович вскочил со стула и метнулся за дверь. Вайда следом.

– Где уборная?

– Да вот же… – милиционер указал на неприметную дверь. Как и следовало ожидать, только прикрытую. Внутри никого.

– Может, в подсобке?

Но немца и там не оказалось.

– Сбежал? Но куда? Зачем? Повсюду ж наши… Или не поверил, что война закончилась?

– Ты вокруг посмотри и папку сохрани, – Семеняк достал пистолет и передернул затвор. – А я наверх метнусь. Кажется, знаю, что он задумал. Ох, не просто так волколаки в колодец с разбегу прыгали, а гранаты не взрывались. С этого надо было нам начинать, а не с лаборатории. Хоть бы Бася на его уловку не купилась! Уйдет же, подлец… Как же я сразу не сообразил… И очки еще эти…

Большинство сказанного Игорь Степанович бормотал уже себе под нос, несясь вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени. Откуда и прыть взялась, не юноша ведь! Но сердце предвещало беду, и он забыл о возрасте. Хотя понимал – нет, не успевает. Никак не успевает.

* * *
Немец обладал изумительным хладнокровием. Прекрасно осознавая, что бегство может быть раскрыто в любую секунду, Курт сумел успокоиться и заставить себя идти медленно, держа руки на виду, слегка приподнятыми. Не как при команде: «Хенде хох!», но так, чтобы караулящая выход из туннеля девушка даже случайно не заподозрила его во враждебности.

– Стой! – теперь, когда включили свет, Бася заметила фигуру в белом халате сразу, как только та показалась из-за поворота. – Ты кто? Стоять, я сказала! Буду стрелять!

– Здравствуйте, – Курт не стал останавливаться, просто замедлил шаги. – Я пленный. Меня послал товарищ Вайда. Им нужна помощь…

– Что-то случилось? – девушка обеспокоенно шагнула вперед, но пистолет не опустила.

– Нет, нет… С ними все в порядке. Просто ваши товарищи обнаружили тайник с документами и… продукты. Много. Нужны люди, чтоб все это добро наверх поднять. Они сами там, это… шмон-ревизию делают… А меня за подмогой послали… – Курт очень к месту ввернул не слишком понятное ему словечко. Девушка сразу заулыбалась и оружие опустила. – Они еще сказали, что войны больше нет. Это правда?

– Уж четвертый месяц как закончилась, – еще больше расслабилась девушка. – А вы не знали, что Германия капитулировала, и все время под землей сидели?

Курт сокрушенно развел руками.

– Матка Боска. Здесь же хуже, чем в тюрьме… И страшнее. – Тут она вспомнила, где именно находится, и снова насторожилась. – А упыри? Вы их видели? Знаете, что это такое? Нападали на людей?

– Да… – кивнул немец, подойдя совсем близко. – Но я не имею права рассказывать. Игорь Степанович запретил. Секрет. Очень… это, серьезный.

– Строгий… – машинально поправила Бася. – Правильно говорить: строго секретно.

– Да. Именно так он и сказал…

Курт стоял уже так близко, что почти касался руками ее одежды. Ему ничего не стоило обезоружить девушку, но у немца были другие планы. И для их осуществления в насилии не было необходимости. А вот излишнее внимание привлечь могло.

– Так вы сами позовете своих, или мне наверх надо вылезать? – напомнил Курт.

– У меня другое задание, – мотнула головой Бася. – Лезь. Только погоди чуток. Предупрежу. Чтоб пулю не схлопотал. После всего того, что из этого подземелья показывалось, солдаты нервничают. Могут сперва выстрелить и только потом пароль спросить.

Это немец понимал. Собственно, Курт поэтому и тратил столько драгоценного времени на разговоры, чтобы не получить очередь в спину или гранату вдогонку.

Бася подошла к краю туннеля, выглянула наружу и крикнула вверх:

– Эй, Остапчук!

– Чего? – склонился над лазом ординарец.

– Тут сейчас пленный к тебе полезет. Игорь Степанович за подмогой послал. Не пристрели ненароком.

– Случилось что?

– Нет. Все целы. Руки нужны. Пленный говорит, склад с продуктами обнаружили.

– Это хорошо… Есть руки. Старший лейтенант Рокита в помощь отделение бойцов прислал. Скажи немцу, пусть вылезает. Только без фокусов.

– Хорошо…

Бася отступила в сторону, открывая Курту проход. Он даже глаза прикрыл, стараясь унять сердцебиение. Не веря, что от свободы его отделяет всего пара шагов. Но судьба любит поманить обещанием и вильнуть хвостом перед самым носом.

– Стоять! Бася! Держи фрица! Стреляй!

Игорь Степанович закричал, как только преодолел последнюю ступеньку и выскочил с лестничной клетки в коридор. И сделал сразу две непоправимые ошибки. Впрочем, может, именно они спасли девушке жизнь.

Если бы Семеняк начал кричать еще на лестнице, Курт не стал бы ждать, а напал на польку при первой же возможности. А если бы вместо многословия отдал единственную команду: «Стреляй!», девушка наверняка не успела бы прицелиться, а вот немец попытался бы ее разоружить и убить. Зато в этой ситуации, когда русский стремительно приближался и пока еще не стрелял лишь потому, что опасался попасть в свою, у Курта оставался единственный шанс уйти. Использовав девушку как прикрытие.

Жаль, конечно, что не удалось скрыться тихо, не привлекая внимания русских к переходу, но если выбора нет…

Курт заорал что-то нечленораздельное и бросился вперед, с единственной целью: сбить Басю с ног и увлечь за собой.

Странно, но хрупкая с виду девушка устояла. Более того, каким-то образом ей даже удалось увернуться от захвата и ловкой подсечкой бросить немца на пол. Вот только намерения его Боженка поняла неправильно, и когда Курт, не вставая с пола, перекатился к краю туннеля, отреагировала недостаточно быстро. Ей просто в голову не пришло, что фриц готов спрыгнуть в пропасть. А когда поняла – было уже слишком поздно.

Бася прыгнула вперед, хватая за воротник уже падающего вниз Курта, но удержать не смогла. И не потому, что силенок не хватило. Конечно, каким бы изможденным немец не был, а все ж побольше мешка сахара весил, но причина была в другом – Курт просто вывалился из халата. Зато рывок оказался столь сильным, что девушка сама потеряла равновесие и, взмахнув руками, полетела следом.

Она даже испугаться не успела. Просто почувствовала, что падает… Или взлетает. Странное ощущение. Какая-то серая пелена перед глазами, но не замершая неподвижно, а словно ныряешь сквозь нее, и она скользит вокруг тебя, скользит. Очень долго. Целую вечность. Потом легкое головокружение, тошнота и… яркий свет.

Девушка мотнула головой, моргнула и поняла, что сидит на чем-то мягком посреди длинного коридора какого-то шпиталя[29]. Со всех сторон к ней бегут люди в белых халатах и немецкой форме, а то, на чем она сидит, активно шевелится и пытается освободиться.

Бася летом часто проводила время на ферме у дядька Збышека, так что на лошади держаться умела даже без седла. И просто так сбросить себя не позволила бы, но посмотрев вниз, девушка на мгновение почувствовала себя ведьмой. Ведь это только они, по преданиям, ездят на мужчинах. Не фигурально выражаясь, а по-настоящему, сидя на шее.

Тот самый немец, которого Бася пыталась удержать от прыжка, стоял на карачках и, сопя от натуги, тщился освободить всклокоченную голову, которую девушка непроизвольно сжимала коленями. В общем, та еще зарисовка. Стыдоба. Хорошо, хоть пан инженер не видит. Влетело бы обоим.

Бася торопливо слезла с немца и хотела было извиниться, но Курт не дал ей для этого времени. Как ужаленный вскочил на ноги и, вопя во все горло: «Ахтунг! Партизанен!», рванул вперед, как заяц от волка. Девушка едва успела схватить его за руку. И немец потащил ее прочь от места падения, даже не почувствовав этого.

– Партизанен! Партизанен! – вопил он, не переставая указывать себе за спину. – Ахтунг! Алярм!

Только всеобщим шоком и растерянностью можно было объяснить то, что на Боженку не обращали внимания. То ли воспринимая ее за спутницу Курта, то ли за одну из сотрудниц. Возможно, потому что девушка была безоружна, размахивала белым халатом, доставшимся ей от немца. К тому же одета не по-походному, а в опрятный городской наряд и никак не ассоциировалась с упомянутыми партизанами. Так что девушка продолжала бежать, чувствуя, что у нее вот-вот подкосятся ноги. Потому что вокруг были только фашисты. Десятки мужчин и женщин, в халатах и без, но все, как один, в форме ваффен СС, с васильковыми погонами медиков и темно-красными – ветеринарной службы.

Вряд ли возникшее замешательство продлилось бы долго, но позади ужасающе громко, из-за замкнутости помещения, загремели выстрелы. Раздались громкие крики, и большинство мужчин устремилось туда. Воспользовавшись случаем, Бася отпустила руку немца и шмыгнула в первую же подвернувшуюся ей открытую дверь. Захлопнула ее за собой и замерла.

Глава девятая

Игорь Степанович не успел добежать всего каких-то десять шагов. Буквально на его глазах девушка наклонилась вперед и словно нехотя повалилась вниз.

– Суки… – пробормотал Семеняк. После гибели Лейлы[30] он особенно остро реагировал на потери женского состава отряда.

Давая себе время отдышаться, Игорь Степанович не спеша подошел к краю туннеля и посмотрел вниз. Совершенная безмятежность снулой заводи и никакого следа от падения двух тел.

– Эй! Бася! Что у вас там случилось? – крикнул Остапчук. Широкоплечий солдат загораживал сам себе слишком много света, чтобы видеть происходящее в колодце. Да и не смотрел, по правде говоря. Сказали «немец лезет», боец и отошел в сторонку.

– Вниз попрыгали… оба, – ответил Семеняк.

Достал второй пистолет, загнал патрон в ствол, выигрывая еще пару секунд. Дыхание уже почти восстановилось, но именно это почти могло сыграть роковую роль в поджидающей неизвестности. Особенно если под маскировкой все-таки окажется вода.

– Остапчук! Я иду за ними. Если не вернусь в ближайшие полчаса, сообщи Вайде. За мной не лезьте. Во всяком случае, напролом. Приказ ясен?

– Так точно, товарищ комендант.

– Вот и добре…

Игорь Степанович остановился на самой кромке, качнулся пару раз с носка на пятку и решительно прыгнул вперед, группируясь, как перед приземлением с парашютом.

То, что он считал маскировочной сетью, оказалось чем-то сродни масляной пленки на поверхности воды. С единственным отличием – воды под ней не оказалось. Миг падения, что-то мелькнуло перед глазами, и весь обозримый мир скукожился до серебристо-серого облака, как от морозного дыхания. Впечатление оказалось чем-то схожим. Только ветер не свистел в ушах, не забивал дыхание и лямки не тянули. Все происходило гораздо плавнее. А в какой-то момент даже показалось, что он не падает, а взлетает…

Хоп! Яркий, режущий свет в глаза и одновременно ощутимый контакт подошв с твердью. Набок, перекат, еще один… Пока зрение восстановится.

Какой-то ор на пределе восприятия пока воспринимается только как общий галдеж. Топот множества ног… Не слишком далеко.

Чуть-чуть приоткрыть веки. Смутные силуэты… Фрицы! Много!

Пистолеты словно сами ожили в руках. Бах! Бах!

Эхо больно бьет по барабанным перепонкам, но не больнее кирзового сапога.

Бах! Бах!

Фигуры заметались, пытаясь уйти с линии огня. Но куда? Коридор узкий. Не, есть куда. В него же со всех сторон двери выходят. Только прыснули. А это кто у нас такой смелый? И шустрый…

Бах! Бах!

Игорь Степанович мог бы поклясться, что попал. Да и сложно промахнуться в ростовую мишень с десяти шагов. Но фриц даже не вздрогнул. Наоборот, присел и прыгнул вперед.

Прыгнул?.. Семеняк мгновенно припомнил неубиваемого упыря и, практически не отпуская спускового крючка, всадил в силуэт все пули. До сдвоенного щелчка запорной рамки.

Увы, не помогло. Нападающий был точной копией того, что удалось упокоить только гранатой. А гранат у Игоря Степановича больше не было. Да и времени не осталось. Упырь уже стоял рядом. Мощнейший удар в голову отбросил Семеняка к стенке. О которую он еще разок приложился затылком и потерял сознание…

Свет. Вызывающий резь и слезы… Такой яркий, что кажется плотным, как стена или снег. Ощущение, что тебя закатали в сугроб.

Голоса тоже доносятся как сквозь толщу воды. Тем не менее вполне разборчивые.

– Отто Карлович, анализ крови завершен. Третья. Резус положительный…

– Отлично. Не придется расходовать дефицитный иммуноглобулин. Ставьте капельницу с подготовительным раствором. Сперва надо хорошенько промыть систему…

– «Тройку» или «пятерку»?

– «Тройку». Организм изношен почти наполовину. Может не выдержать. Умрет раньше срока. Возись потом с ним, воскрешай…

В голосе врача явно звучал смех. Хотя Игорь Степанович не смог понять, что смешного в смерти или воскрешении? А еще ему показалась какой-то непривычной манера разговаривать. Слова понятные, фразы – тоже, но не то, не родное…

– Отто Карлович, пациент приходит в себя.

– Вот и хорошо. Значит, можно приступать. Это фенриров можно из бесчувственных тушек делать, а сигурд должен быть в сознании даже во время перехода в небытие и обратно.

Белая пелена то ли расступилась, то ли, наоборот, уплотнилась, и в поле зрения возникло лицо. Наверняка оно обладало какими-то характерными чертами, но сейчас для Семеняка оно состояло из абстрактного набора частей. Глаза. Нос. Рот. Лоб…

Лоб морщился. Нос шмыгал. Глаза щурились. Губы шевелились, издавая звуки. Звуки складывались в слова…

– Гутен таг, май либен… – так сказало лицо.

– Добрый день, мой дорогой… – так услышал Семеняк.

Игорь Степанович с удовольствием потряс бы головой или потер лоб, но и руки и голова были надежно зафиксированы, и удивление пришлось облачить в устную форму:

– Вы на каком языке говорите?

– Дейч… – губы расползлись в улыбке. – Но вы меня понимаете так, словно я говорю по-русски? Да?

– Да…

– Хорошо. Видите, фрау Изольда, что значит зрелый и хорошо развитый мозг? Всего несколько инъекций, а какой результат! Говорил же я этим болванам из СС, что мне нужны не мышцы, а интеллект. А они заладили: трудности с отбором. Командиры в плен почти не сдаются. А у тех, кто в конечном результате попадает к нам, изношенность сосудисто-нервной системы, как правило, только для чертовой бабушки годится. Один из десятка выживает. В лучшем случае… Но сегодня нам повезло. Этот идиот Курт сделал нам настоящий подарок. Слышали? Сидит у группенфюрера в кабинете и рассказывает сказку о том, как он героически вырвался из «Объекта лямбда». А еще мнит себя ученым… Да я бы дюжину таких болванов променял на возможность заполучить еще хоть один такой образец. Самый удачный баланс зрелости и физической кондиции, какие мне только встречались. Вот увидите, фрау Изольда, мы с вами сотворим нечто куда более мощное, чем сигурд. Это будет тот, кто сможет руководить уже не рядовыми, а командирами звеньев. Мы сделаем – Зигфрида!

В процессе произнесения этого почти непонятного по смыслу монолога лицо понемногу прорисовывалось. Оживало… И нравилось Игорю Степановичу все меньше. Бывает такая неприязнь с первого взгляда. Глянул – что-то не то. А как пригляделся, так и вовсе – мама дорогая.

Неизвестно, как долго и что именно он еще продолжал бы вещать, но в этот момент трижды ударил гонг.

– Что, уже обед? – удивилось лицо.

– Да, Отто Карлович. Вот, взгляните на хронометр. Ровно тринадцать.

– А я и не заметил…

– Потому что вы настоящий ученый, – подольстился женский голос. – Только по-настоящему увлеченный своим делом человек может забыть о пище.

– Забыть можно, – согласилось лицо… исчезая из вида. – А нарушать распорядок нельзя. Орднунг юбер аллес. На этом держится мир, страна и наука. Без порядка мы все давно погрязли бы в так любимом большевиками хаосе.

Шаги. Совсем тихонько скрипнула дверь… Тишина. Только кровь пульсирует в висках. Тук-тук-тук… Словно метроном, бесстрастно отмеряя отпущенные мгновения жизни. И от этой тишины, равнодушной и безымянной, впервые в жизни Игорь Степанович ощутил настоящий страх. Захотелось завыть, но это было бы все равно, что просить пощады, и собрав волю в кулак, младший лейтенант, комендант города Залесье, а в душе все тот же бессменный ординарец Корнеева, запел одну из любимых песен своего Коли:

Бьется в тесной печурке огонь,На поленьях смола, как слеза.И поет мне в землянке гармоньПро улыбку твою и глаза.Про тебя мне шептали кустыВ белоснежных полях под Москвой.Я хочу, чтобы слышала ты,Как тоскует мой голос живой…[31]
Громко петь не получалось, не слушались легкие, не хотели набирать полную грудь воздуха, но даже просто слетавшие с губ строчки уже заглушали барабанную дробь пульса.

– Игорь Степанович… Игорь Степанович… Очнитесь… Вы меня слышите?

Этот голос Семеняк узнал сразу. Бася. Поэтому и промолчал. Не хватало еще начать разговаривать с галлюцинациями. Но петь перестал. Мелькнуло что-то на грани восприятия. Словно просвет впереди почудился после нескольких суток безнадежного блуждания по лесу.

– Игорь Степанович… Очнитесь… Надо уходить… Вы сможете подняться? Пожалуйста! У нас всего несколько минут! Скоро швабы вернутся.

Слишком много беспокойства в голосе. Галлюцинации так не разговаривают. А как? До сих пор Игорю Степановичу не доводилось с ними общаться, вот и сравнить не с чем. Одно приятно, полуда или саван – называйте как хотите – стала понемногу спадать с глаз. Туманно, но все же начали прорисовываться контуры помещения. Какие-то приборы. И еще один силуэт в халате, что-то делающий с его руками.

– К черту все… Матка Боска Ченстохова… что они с вами сделали.

Призрак, упоминающий всуе Матерь Божью, – это нечто. Игорь Степанович не сдержал улыбки и тут же охнул. Правый локтевой сустав словно током ужалило. Зато онемение этой части тела почти пропало. Вряд ли он смог бы сразу удержать в руке пудовую гирю, но ложку с супом до рота наверняка донес бы. По крайней мере с пары попыток.

– Ухх…

Левый локоть кольнуло раза в три больнее. Зато и результат получился тоже более весомый. Теперь Семеняк ощущал еще и всю нижнюю часть тела. Оставалось только обнаружить местонахождение головы.

В том, что она в наличии, сомневаться не приходилось. Глаза и уши сами по себе не функционируют. Да и рот тоже… Без черепа будет просто сквозная дырка… Да и мозги надо в чем-то хранить. Не, без черепа совсем неудобно.

«Тьфу, что за ерунду я несу? В смысле – думаю… Или брежу…»

– Вставайте, Игорь Степанович. Я уже все из вас повытаскивала. Вас больше ничего не держит. Родненький… Ну вставайте… Пожалуйста. Я же пропаду здесь без вас… одна.

Да, подняться не помешает. С головой потом разберемся. Вон, у какого-то писателя герой даже на коне без головы ездить мог. Игорь Степанович сам на картинке видел. Значит, ходить тоже можно.

Семеняк пошевелил ногами, они послушались и сдвинулись в сторону. Пока не свесились со стола. Дальше заработала чистая физика. Игорь Степанович оперся руками и помог принять телу сидячее положение. Хорошо, Бася помогла. То, что рядом с ним именно она, Семеняк уже видел довольно четко. И даже в красках.

– Егоза?.. Привет…

– Потом, потом поговорим… – девушка потащила его за рукав, помогая подняться. – Уходим. Быстрее… До конца обеда меньше десяти минут. Потом все вернутся. А нам надо еще успеть спрятаться.

– Погоди, Егоза… – Игорь Степанович сделал один шаг, второй… Тело слушалось, но словно не свое. Словно ходули переставлял. Но все же передвигался. – Веди… Только не далеко. Долго не смогу.

– Да тут рядышком… Всего шагов тридцать будет. Там у них что-то вроде подсобного помещения. Я больше часа там сидела, никто ни разу не заглянул. Вас, конечно, искать будут тщательнее…

– Хорошо… – кивнул Семеняк.

Кивнул! Сосредоточив все внимание на процессе передвижения, он и не заметил, как вновь обрел голову. Не, что ни говорите, а ощущать себя целиком, а не в виде конструктора – это здорово.

То ли организму именно этого последнего штриха не хватало для начала полного восстановления, но с этой секунды словно запустился некий механизм регенерации, и силы стали прибывать буквально с каждым шагом. Возвращались ловкость, зрение, способность ориентироваться в пространстве… Странно, но даже пальцам в раненой руке и то вернулась прежняя гибкость. Более того, Игорь Степанович чувствовал себя так, словно ему поубавили не меньше десяти годков. А то и поболее…

Он все еще шел за тащившей его куда-то Боженкой, но уже привычно обретал прежние навыки фронтового разведчика, позволившие Игорю Степановичу пройти всю войну практически без серьезных ранений. Последний бой не в счет. Появления смертника никто не мог предвидеть[32].

– Стой. В кладовку нельзя. Это ловушка без выхода. Надо другое место искать…

– Времени нет. Одна минута осталась. Все… не успели… – девушка даже носом шмыгнула. Вот-вот заплачет.

А в коридоре действительно стали появляться люди. Они выходили из дверей, наверное, столовой, по двое-трое и, о чем-то переговариваясь, направлялись в их сторону. К счастью, столовая располагалась позади, и еще оставалось какое-то время, прежде чем на них начнут обращать внимание.

Семеняк быстро оценил ситуацию. На девушке белый медицинский халат и такая же шапочка. Он – в какой-то полосатой пижаме. Нормально…

– Не дрейфь, Егоза, прорвемся, – Игорь Степанович привалился к плечу Боженки, изображая немощность. – Идем спокойно, не торопясь… Ты – медсестра, сопровождаешь пациента, или кто у них там, к примеру, в процедурную.

– А если процедурная в другой стороне?

– Плевать… Наша цель – вон та дверь. Не зря ее изнутри на ригель заперли. Скорее всего, там выход наружу. Я не знаю, что там нас ожидает, но зато точно могу сказать, что будет, когда поймают или найдут здесь. Рискнем?

– Эй, Гертруда! – окликнули их в этот момент. Видимо, Бася со спины напоминала одну из сотрудниц. – Ты куда новенького тащишь?

Девушка отреагировала великолепно. Чуть-чуть повернув голову, давая понять, что услышала, неопределенно махнула рукой вперед.

– Думаешь, после промывки у него еще осталось что-то для анализов? – жизнерадостно заржал все тот же голос. К нему присоединилось еще несколько весельчаков. Посыпались своеобразные шутки и советы, сопровождающиеся очередными взрывами хохота…

Вот и ладно. Пусть ржут. Главное, что для обсуждения они и сами остановились, и остальных задержали. На несколько секунд всего, но это еще десять шагов, еще десять, еще…

– Эй! Гертруда, стой! Куда тебя понесло? Процедурная слева.

Все. Время ожидания вышло… Пора действовать. До заветной двери всего ничего. Но не факт, что удастся открыть засов с первой попытки. Даже с виду ригель выглядит весьма массивным. Правда, это обстоятельство Игоря Степановича волновало в меньшей степени. Сила в теле буквально бурлила.

– Сейчас встанешь к ним боком, маши руками и неси любую чушь. Главное, невнятно. Секунд десять. Пока они с места не сдвинутся. А потом разворачивайся и беги ко мне. Поняла?

– Да…

Бася отпустила рукав Семеняка, развернулась к немцам и… стала танцевать. Причем не абы что, а завертелась волчком, подняв руки над головой. От такого «здрасьте» Семеняк чуть сам не засмотрелся, позабыв, ради чего весь спектакль устроен. Но, к счастью, опомнился быстрее, чем фрицы.

Поворот. Прыжок… Ого! Вот это сиганул. Словно кузнечик. Метра на три… От неожиданности даже равновесие потерял, но поскольку двигался вперед, то ничего страшного. Прыгнул еще раз и уперся вытянутыми руками в двери.

Тишина за спиной указывала на оторопь среди врагов, то ли от танца, то ли от его прыти. Ну, и здорово…

Семеняк ухватился за ригель и попытался сдвинуть его вверх, высвобождая из паза. Широкая металлическая полоса, явно рассчитанная на открывание электродвигателем да еще и через систему рычагов или гидроусилителей, нехотя, издавая жуткий скрип, стала потихоньку подниматься.

– Давай родимая, давай… Вот так… Еще чуть-чуть…

Немцев как прорвало. Завопили, закричали на разные голоса. И хуже всего, что среди этого многоголосого ора все чаще звучало: «Штейн ауф! Ер шиссен!»

– Да хоть шайзен…

Игорь Степанович одной рукой рванул створку на себя. Второй – сграбастал под мышку Боженку и, как в воду, бросился в дверной проем, в последнюю секунду, когда уже совершенно ничего нельзя было изменить, заметив, что выход затянут точно такой же безмятежной гладью, как дно колодца.

* * *
Посмотреть и в самом деле было на что. Разведчики расступились, пропуская командира, и Николай увидел то, чего никак не мог ожидать. Впрочем, к сюрпризам подобного рода подполковник уже начинал привыкать. Это только первый раз хочется протереть глаза и пробормотать: «Так не бывает! Ущипните меня». После второго и третьего – приходит понимание, что не только бывает, но и есть. И с этим придется считаться, принимая решение.

На монолите слегка изборожденной трещинами базальтовой скалы четко проступали контуры привычного всем прямоугольника. А если приглядеться получше – так и рисунок двери проступал. Не дощатой, как в сарай, поприличнее, как в учреждении. Но тем не менее – обычной двери. Только без ручки и замочной скважины.

– Обалдеть…

Вопреки собственным мыслям о привыкании к необычным явлениям Корнеев помотал головой. Снял и надел фуражку… И только после этого неуверенно протянул руку.

Холод и жесткая поверхность камня. Нарисована дверь, что ли?

– Блин. Это еще что за дверка папы Карло? Фрицы ее здесь, что ли, выцарапали? От безделья?

– Если б выцарапали, – хмыкнул Малышев. – Проведи рукой еще раз.

Корнеев прислушался к совету. Ладонь снова ощутила прохладу камня и шероховатость скалы. Никаких бороздок. Дверь, если была настоящей, то впаяна в базальт, словно в ледяную глыбу.

– Интересно девки пляшут…

– А то ж… Не настало еще время поговорить, командир?

Спрашивал только Малышев, но и остальные глядели не менее вопросительно.

– Да, парни… Думаю, пора. Со временем у нас, как всегда, цейтнот, но и откладывать тоже нельзя. Давайте только, к доту поближе переместимся. Вон там тень гуще. Не ровен час «рама» вернется. Оно нам надо?

– Тогда лучше к бочкам… – дельно заметил старшина Телегин. Лучше других понимающий, что праздношатающиеся солдаты – без разницы, на солнцепеке или в тени, всегда вызывают неудовольствие у командного состава. Тогда как по личному составу, занятому делом, начальственный взгляд скользит, словно по неодушевленному пейзажу. Не задерживаясь.

– Появится разведчик, изобразим рабочую суету. А согнутые спины у всех одинаковые. Тем более сверху.

– Годится…

Группа переместилась к кромке берега, расселись, кто на что, беря Корнеева в полукольцо.

– Товарищи, как учит нас Коммунистическая партия и лично товарищ Сталин… – Николай обвел взглядом внимательные лица, подумал и сменил тон: – Я не политрук, красиво излагать не умею. А если коротко и по существу, то тот секретный товарищ, которому мы с вами помогали уничтожить лабораторию немцев в польском замке, пришел к нам из будущего.

– Откуда? – не сдержался Гусман. – Это шо, так новый район Одессы или Москвы назвали?

– Отставить шутки. И это… Можно курить.

Николай намеренно взял паузу, давая разведчикам время принять полученную информацию. Чтобы сознание не отторгало ее, а наоборот – из нелепостей перевело в обыденность.

– Для тех, кто в танке, повторяю – наш товарищ, с которым мы вместе били фашистов и уничтожали их змеиное кубло, прибыл из коммунистического будущего. Избавившись от империалистических оков, советская наука смогла достичь таких высот, которые нам сейчас и не снились. Наши потомки научились управлять временем и передвигаться по нему почти с такой же легкостью, как мы сами летаем по воздуху.

– Но… это невозможно… Это сказка… фантастика.

Теперь роль Фомы Неверующего примерил Колокольчиков.

– Не больше, чем если бы лет сто назад нашим дедам кто-то начал рассказывать о самолетах. Думаю, они бы тоже не верили. Но мы-то с вами не от сохи. У каждого не меньше восьми классов образования плюс военное училище. Должны понимать, что наука не стоит на месте. Но… это лирика. Вернемся к реальности и к тому, что с нами происходит. Никто не забыл, что с подачи капитана Малышева эвакуацию из замка Соколовских мы проводили не совсем обычным способом?[33]

Группа промолчала.

– Вот и добре… Тот лифт, в который мы с вами залезли, как мне после объяснил наш друг из будущего, был их установкой для путешествия во времени и пространстве, которой, как и любой техникой, нужно уметь пользоваться. А мы с вами ввалились в нее, как обезьяна в трактор. И в результате оказались у того маяка на побережье Румынии летом одна тысяча девятьсот тридцать девятого года. В разгар наступательной операции Красной армии.

– Как в тридцать девятом? – это Петров. На цифры и числа у сапера реакция лучше даже, чем у летчиков.

– А вот так… Другая реальность и история другая. Там Красная армия нанесла упреждающий удар по фашистам, не дожидаясь, пока Гитлер накопит силы и вероломно нападет на Советский Союз.

– Так надо ж было там и оставаться… – Колокольчиков даже привстал от возбуждения. – Представляете?! Какой размах! Какая неудержимая сила двинулась вперед! Ведь мы же все об этом только мечтали! А там у них все в жизни как в кино. Помните, «Если завтра война» или «Глубокий рейд»? И мы вместе с непобедимой Красной армией… Погодите! Так это что же получается? Мы действительно помогли нашим? Обеспечив работу маяка, мы тем самым приняли участие в наступательной операции?

– Да, – подтвердил Корнеев. – И могли быть представлены к ордену. А еще вернее – расстреляны как вражеские диверсанты…

– За помощь?

– За то, Петя, что мы в том мире либо не существуем вовсе, либо живем другой жизнью. Служим в других подразделениях и в других званиях. Понимаете?

Малышев негромко присвистнул.

– Твою дивизию. А ведь и в самом деле… Любая, самая поверхностная проверка покажет, что мы путаемся в реалиях жизни нашей страны похлеще любого иностранца. С оружием в руках, группа… В преддверии наступления. Более того, на самом острие… Скажи, Кузьмич, ты человек опытный, уравновешенный, что бы ты с такими «товарищами» сделал?

– Допросил и в расход, – пожал плечами старшина. – А то и сразу… Что могут рассказать диверсанты, чего фронтовая разведка еще не разнюхала? Тем более обстановка уже изменилась. С такими глупыми легендами на связь они точно не шли бы. Нет, к стенке без разговоров.

– Верно смекаешь… Дай дернуть, – Корнеев сам так и не закурил, а теперь вдруг захотелось хоть разок затянуться. Подполковник с удовольствием вдохнул махорочный дым и выпустил через ноздри. – Примерно это нас с вами и ожидало. Меня уже направили на разговор к особисту. А по пути ситуацию как-то перехватил наш друг. Я не знаю как, даже не спрашивайте, гипнозом или еще как-то, но он сумел поговорить со мной через этого гэбэшного капитана. Объяснил ситуацию и перебросил сюда…

– На безлюдный остров в неизвестном море? Зачем? – удивился Петров.

– Нет. Думаю, он другое планировал, но не получилось правильно настроить телепорт. Он сказал, что нужна зацепка, известная всем. Поэтому я и просил всех думать о Степаныче. Надеялся, нас к партизанам забросит. А вышло…

– Либо настройка не сработала, либо… – Малышев дернул щекой. – Он ведь там не на курорте оставался.

Корнеев вздохнул.

– Ты прав, Андрюха. Я не подумал об этом. Но все произошло слишком неожиданно, быстро. И в тот момент показалось отличной идеей. Такая вот полька с входом получилась…

– И что теперь? – это Колокольчиков.

– Воевать. Что же еще? Фашист везде фашист. Катера их со своими пушечками нам не угроза. Таким калибром только пыль с дота сдувать. Торпеды – тем более. А высадят десант – примем с распростертыми объятиями. Ну и, конечно же, будем надеяться, что товарищи из будущего не бросят нас на произвол судьбы. Это они могли сразу сделать. Раз посчитали необходимым вмешаться – должны довести дело до конца. Я так думаю…

– Хорошо бы, – как бы про себя заметил Малышев. – Своими силами нам отсюда точно не выбраться. Разве что судно захватим? А чего нам, молодым и неженатым? В прошлый раз самолет в лесу нашли[34], а теперь – торпедный катер.

– Поживем, увидим, говорил слепой умирая… – хмыкнул Николай. – А пока есть время, давайте переправим все это барахло в бункер. Если фрицы поймут, что их дот захвачен, и устроят осаду по всем правилам, – без припасов, а в особенности без воды, долго не продержимся. Так что хватит рассиживаться. Считайте, в каждой канистре или ящике один лишний день жизни. Андрей, ты за старшего. А я пойду еще разок с немцем побеседую… Что-то мне подсказывает, не всю правду он говорит. Высадка союзников – конечно, вещь серьезная. Но ее настолько легко засечь с воздуха, что одна-единственная станция дальнего оповещения никак не может быть немецкому командованию настолько важной. Не сходится что-то… А я этого терпеть ненавижу.

Глава десятая

Корнеев еще только вставал с ящика, когда со скалой стало происходить нечто странное.

Сперва по периметру прямоугольника возникло слабое свечение, словно внутри зажгли свет, и он просачивается сквозь щели вокруг неплотно подогнанной к коробке полотна двери. Потом свет стал ярче и сменил спектр. С бледно-желтого переходя в зловещую красноту…

– Ложись! В укрытие!

Корнеев отдал приказ не размышляя. А как еще реагировать? Стоять и смотреть как баран на новые ворота? Или подойти поближе, понюхать, пощупать, а когда рванет – сильно удивиться… если успеешь.

Но взрыва не последовало. Наоборот – свечение пропало, зато дверь в скале проявилась целиком, больше не изображая из себя рисунок. Настоящая, всамделишная дверь. В одном угле даже краска облупилась… А еще мгновением позже створка распахнулась…

Рывком. На всю ширь. С лязгом металла и грохотом камня. Словно выбитая изнутри мощным пинком. А в образовавшийся проем вывалился мужчина, держа в охапку девушку.

Мужчина щеголял полосатой пижамой, девушка – белым халатом. При этом мужчина, несмотря на мгновенность событий, показался всем знакомым. Настолько, что большинство разведчиков, включая Корнеева, одновременно помянули бога, черта, краснознаменную дивизию и прибавили к ним еще несколько расхожих фраз.

– Степаныч! Ты? – первым окончательно узнал боевого друга старшина Телегин. – Откуда дровишки?..

Семеняк ответить не успел. Сквозь свободный проем оставшейся распахнутой двери, изнутри скалы вымахнул черный зверь, похожий на здоровенного волка или овчарку, и с рычанием бросился на пытающегося встать Семеняка. Судя по скорости, у него не было шансов отклониться, а стрелять в зверя он сам же и мешал.

– Лежи, Степаныч! Я сейчас!

Корнеев метнулся вперед, желая максимально сократить дистанцию, чтобы стрелять наверняка. Но Игорь Степанович успел все сделать сам. И не просто успел… За невероятно короткий отрезок времени, пока псина находилась в прыжке, он аккуратно положил на землю девушку, перевернулся на спину и принял зверюгу на согнутые ноги. После чего, как заправский цирковой артист, мощным толчком отправил ее обратно, за порог.

– Гранату! Киньте кто-нибудь гранату следом! Быстрее! Он там не один такой!

Упрашивать никого не понадобилось. В проем влетели сразу три «лимонки». Звука взрыва не последовало, но выброшенная наружу изувеченная туша подтвердила, что хотя бы одна цель поражена.

Семеняк пружинисто вскочил, словно ему было не за сорок, а максимум двадцать пять. Движения плавные, как у крупного хищника.

– Товарищ подполковник! Коля! Нет времени объяснять. Там, за дверью, фашистская лаборатория. Ее надо уничтожить. Любой ценой! Если у группы другая задача, дайте мне оружие, патроны и хоть пяток гранат.

– Отставить самоуправство! – Николаю больше всего хотелось обнять своего ординарца, но по лицу Игоря Степановича было видно, что на нежности нет времени. – Малышев, Петров, Телегин! В распоряжение Семеняка. Игорь Степанович – действуй. Андрей! Действуйте по обстановке. Разберешься – примешь командование.

– Есть…

Стоявший ближе всех к Семеняку лейтенант Колокольчиков вручил ему свой МР-40, подсумок с тремя запасными магазинами и второй – с немецкими гранатами.

– Спасибо… Парни, за дверью коридор. Длинный, но не широкий. Я пойду первый. Дайте мне секунд десять, потом прыгайте следом… Своих там нет, только враг. И враг необычный. Слишком живучий. Патронов не жалейте. Бить лучше в голову. Прятаться могут во всех комнатах. Так что если есть движение – сперва граната, потом осмотр. И ни единой секунды на сомнение. Женщины, дети, животное – все не то, что кажется. Зазеваетесь – умрете. Бася, это друзья. Жди меня здесь. Рассказывать можно все.

После чего круто развернулся и прыгнул в проем. С места преодолев не менее пяти метров!

– Каким резвым наш Степаныч стал, – проворчал Телегин. – Аж завидно… Надо не забыть секрет спросить.

– Угу… – пробормотал Гусман. – Если это тот самый товарищ, о котором вы думали и которого мы уже полдня ждем… то хочу сказать, он не слишком торопился.

– Думаю, он там… – кивнул на дверь в скале Малышев. – Секрет Степаныча, то есть… Все, я пошел! Как войду, смещусь вправо. Виктор, ты следом за мной и сразу принимай левее. Кузьмич, считай до десяти и действуй самостоятельно.

Двери между мирами приняли еще троих. По-прежнему беззвучно.

События происходили так стремительно, что за все это время Боженка успела лишь отползти чуть в сторону и прислониться к скале. Откуда и взирала бессмысленно на людей в немецкой форме. Но Игорю Степановичу девушка верила. Как он сказал? «Это друзья. Рассказывать можно все…» И Бася неуверенно спросила, глядя на немецкого офицера:

– Вы «Призрак»?

– Какие ж мы призраки, милая барышня?.. – подскочил к ней Колокольчиков, протягивая руку, чтобы помочь подняться. – Мы все живые. Хотите, можете потрогать. Вот… Чувствуете, рука теплая.

Но Корнеев вопрос понял правильно. Чуть подтянулся и полуофициально, не отдавая честь, представился:

– Подполковник Корнеев. Командир разведывательно-диверсионной группы «Призрак». А вы кем будете?

– Вы Коля? Тот самый?.. – вместо ответа всплеснула ладошками девушка. – Не может быть!

– Мы знакомы? – удивился Корнеев.

– Да вас весь наш партизанский отряд знает. Игорь Степанович только и повторял: «Я думаю, Коля в этом случае поступил бы вот так… Значит, и мы так сделаем». Ох, товарищ подполковник, если б вы только знали, сколько раз ваши советы спасали нам жизнь. Так что все, кто до победы дожил, до сих пор вспоминают вас только с благодарностью. А мой дядя, он теперь председатель горсовета, когда думает, что его никто не видит, тоже иной раз бормочет: «Интересно, а что бы Коля сделал на моем месте…»

– До победы? – чуть смутившийся Корнеев уловил в словах девушки нестыковку. – Ты сказала: «До победы?»

– Ой, а что, вы тоже не знаете, что война закончилась? Ну, прямо как тот фриц, что в колодец прыгнул. Так он в подземелье сидел, а вы наверху. И связь имеется, – кивнула на антенну над дотом.

Девушка смотрела прямо и так непритворно удивлялась, что усомниться в ее искренности было невозможно.

– И давно? – единственное, что умел выдавить из перехваченного спазмом горла Корнеев.

– Так прошлой зимой еще. Двадцать третьего декабря, ровно в три часа дня Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции.

– А в каком году?

– Ну, вы даете, товарищи… В сорок четвертом, конечно. А, я поняла… Вы меня проверяете. Хотя в чем?

– Победа, парни… – Николай тяжело опустился на бочку, которую так и не докатили до бункера. – Мы победили…

– Да… – Яша Гусман потер переносицу. – Это радует. Но позволю себе спросить, а с кем же мы тогда здесь сражаемся? Шо за фрица караулит у нас в доте Ваня Гусев и чьи торпедные катера я уже минут пять как наблюдаю в море?

– Фу-ты… – Николай достал из кармана платок и вытер лицо. – С ума сойти… Тут война. Там, – кивнул на дверь, – победа. Который же из миров наш? Эй! Гусев! – крикнул, заметив лицо лейтенанта в амбразуре. – Спроси у пленного, который нынче год!

– Одну минутку, командир. Сейчас приведу его в чувство и спрошу.

– Не понял. Он что, сомлел?

– Никак нет. Как движение снаружи пошло, он напасть на меня попытался. Ну, я его и того… Маленько не рассчитал. Но он живой, дышит.

– И тут не слава богу… То щебетал, как жаворонок, и просил, чтобы не оставляли и с собой забрали, то на конвоира кидается. Ладно… Разберемся и с этим недоразумением.

Встал, заправился и рявкнул, отводя душу:

– Товарищи офицеры, я не понял! А кому мы сидим?! Кто-то отменял приказ о перемещении запасов в бункер? Яша, я с вас удивляюсь. Вы же должны пример бережливости и запасливости показывать этим шлимазлам[35]. Сами ж говорите, катера на горизонте. Давайте, давайте. Веселее… То, что у нас теперь есть второй выход, еще ничего не значит. Что можно открыть, можно и закрыть. Надеюсь, это понятно? Тогда делай как я!

Корнеев подхватил канистру и поволок ее к бункеру.

– Командир… – окликнул его Колокольчиков. – Глянь, что с трупом зверя творится. Не рванет случаем?

* * *
Три оборонительные гранаты в замкнутом пространстве – это серьезно. Несмотря на боевой запал, Игорь Степанович даже опешил чуток, не ожидал увидеть такую гору тел. Причем именно тех, которые в халатах. Видимо, обычных людей среди персонала гораздо больше, чем он предполагал. Но это ничего не меняло… Тех, кто способен превратить человека в оборотня или упыря, трудно считать людьми. Они ничем не лучше своих созданий. И череп в их любимой эмблеме лучшее тому подтверждение.

Живых фрицев и их чудовищ пока не видно. Попрятались по комнатам. Ну, правильно – где три гранаты, там и четыре… или еще больше прилететь может. Лучше переждать.

Дверь слева не просто открыта, сорвана взрывом с петель. Внутри пусто… Вернее, на полу валяется несколько трупов, но судя по окровавленной и рваной одежде, их достало осколками с гарантией. Видимо, первая «лимонка» вышибла двери, а вторая или третья – закончили дело.

Дверь справа… Такая же картина. Куча битого стекла и разметанные взрывной волной по всей комнате бумаги. А покойников нет. Не успели, видимо, с обеда вернуться.

Следующая комната… Складское помещение или бытовка. Много шкафчиков. Дверцы закрытые. На некоторых навесные замки. Этих не считаем, а подозрительные лучше проверить.

Семеняк переступил через порог и выпустил несколько коротких очередей наискосок по шкафчикам без замков. Почти все на выстрелы не отреагировали. Кроме одного… Приглушенный вскрик, и изнутри вывалился человек в мундире интенданта. Да и по внешнему виду сразу понятно – снабженец. Как только поместился внутрь? Добивать не пришлось. Не меньше двух пуль вошло в грудь, и на губах немца лопались алые пузыри. Не жилец…

Послышался сдвоенный стук сапог об пол. Не слишком громкий. Как при прыжке с табурета. Или через порог…

– Малышев на месте! Петров на месте! – доложились в два голоса. – Степаныч, ты где?

– Здесь… – Семеняк показался в дверном проеме. – Вы двигайтесь по левой стороне, я по правой. В первых комнатах чисто.

– А враги-то где? – поинтересовался Петров.

Словно в ответ на запрос саперу из помещения в глубине коридора вымахнули две черные зверюги. И скорость, скорость! Настоящие молнии.

– В укрытие! Гранаты за дверь! – отдал команду Семеняк.

Малышев и Петров метнулись каждый в свою сторону, прячась в уже проверенных Степанычем комнатах. А с гранатами получилась заминка. «Ф-1» закончились, а у немецких «колотушек» долгое зажигание… Скорость, с которой двигаются оборотни, разработчиками в расчет не принимались. Хорошо, Семеняк сориентировался. Если б гранаты метнули в нападающих, как обычно в бою, с размаха – осколки даже хвосты зверям не причесали бы. А вот всего лишь выброшенные за дверь «М-24» сработали просто великолепно. Рванув прямо перед мордами оборотней. Убить не убили, но потрепали и контузили крепко. Осталось только добить фактически беспомощного врага.

Что Игорь Степанович и проделал. Четырьмя выстрелами в голову. Потратив на каждую зверюгу ровно по два патрона.

– Андрей, Виктор, будьте внимательны. Видели, какая живучая скотина? Так это еще не самое опасное.

– Черт… Степаныч, что ж ты сразу не объяснил? – Малышев посмотрел на «наружную» дверь. – У нас же там «машингверы» имеются. Может, займете с Виктором оборону, а я назад метнусь? Вооружимся, как следует. Зачем с вилкой на медведя переть, если найдется рогатина получше?

– Не понял насчет рогатины, – на пороге возник старшина Телегин. – И про медведя тоже…

Оценил количество трупов, размеры черных бестий.

– Второй вопрос снимается.

– Степаныч говорит, что эти твари очень живучие. Пока не проверяли, но двумя гранатами уложить не удалось. Добивали… – объяснил Малышев. – А еще говорит, что они не самые опасные из гуляющих здесь существ. Вот я и подумал, что неплохо бы нам хоть один «МГ-42» в доте одолжить.

– Разумно, – поддержал капитана Телегин. – С катерами пулеметом все равно много не повоюешь, одним больше, одним меньше – без разницы. А местность зачистить надо. Запасной плацдарм не помешает. Я сейчас…

– Отставить… Виктор, не в службу… Диверсантов у нас много, а хороший сапер только один. Давай побережем тебя.

– Можно и без реверансов, – майор Петров передал Малышеву свой автомат. – Первый день, что ли, вместе воюем? Я все понимаю. Работайте… и не подставляйтесь зря. Я мигом…

Со старшиной дело пошло быстрее и проще. Хоть и Петров не первогодок, но прав сапер: специфика диверсионной работы, тем более в группе, нарабатывается годами. Ведрами пота и крови… Пота своего. Крови – чужой.

Пошли тройкой, как на сенокосе. Семеняк толкает дверь и вбрасывает гранату… Взрыв. Малышев добивает уцелевших. Если остались. Кузьмич держит под прицелом коридор. Пара-тройка фрицев пробовала высунуться – теперь лежат смирно, головой наружу. У винтовки убойная сила, не в пример автомату. А в руках таежного охотника, который белку в глаз снимает с дерева, чтобы шкурку не испортить, – и того похлеще.

Одна лаборатория, вторая… Третья… Из четвертой попытались контратаковать. Но недолго. Ровно до взрыва гранаты. Зато удалось пополнить запас. Сняли подсумок с мертвого охранника. Как раз хватило, чтоб еще две комнаты зачистить. И на этом везение закончилось…

То ли немцы поняли, что отсидеться не получится, то ли какая иная команда поступила. Скорее всего, созвонились по внутренней связи… Но во всех оставшихся шести помещениях двери распахнулись одновременно, выпуская в коридор троих оборотней и двух упырей – сигурдов. А следом за ними – люди в эсэсовской форме. К счастью, в основном офицеры. В том смысле, что с пистолетами.

Семеняк бросил им навстречу последнюю гранату, укрылся за косяком и приготовился всадить весь рожок в первого, кто приблизится. Малышев занял такую же позицию напротив. Только старшина Телегин, стоящий дальше всех, не обращая внимания на черных тварей, продолжал методично посылать пулю за пулей в пылающие зеленым светом глазницы неторопливо надвигающихся упырей. Пока безрезультатно…

– Серебряными надо… – пробормотал Кузьмич. – Но чего нет, того нет.

И тут басовито затарахтел пулемет. Вовремя. Мгновенно оценив обстановку, Петров вместе с Гусевым с ходу вступил в бой. Крупнокалиберные пули оказались для оборотней достаточно смертоносными. Все трое зверюг кувыркнулись через голову буквально после первой же очереди. Длинной, патронов на тридцать. Даже если и не наповал сразили, подняться им не дал Телегин. Разделавшись с оборотнями, пулеметчики перевели огонь на упырей, заодно прорежая ряды эсэсовцев.

Увидев более опасного врага, сигурды оживились. Бросились в атаку, но упущенное из-за первоначальной вальяжности время наверстать не удалось. А могли и успеть. Если бы находились хоть на десяток метров ближе. Да и Кузьмич не оплошал.

Рассудив, что если уж не получается врага уложить выстрелом в голову, то стоит попытаться сделать то же самое, раздробив ему коленную чашечку. Обезножить, то есть. И первый же выстрел подтвердил правильность избранного метода. Если от пуль, полученных в голову и грудь, упыри только пошатывались, но продолжали целеустремленно двигаться вперед, то потеря нижней конечности одного из них сразу заставила упасть на колени. И хоть не остановила окончательно, прыти поубавила заметно.

Телегин передернул затвор, и второй упырь тоже встал на четвереньки. Мгновением позже прицельные пулеметные очереди разнесли их скалящиеся черепа вдребезги. Только костяное крошево брызнуло.

Увидев, что их непобедимые создания повержены, немцы тоже бросились наутек. Да только куда убежишь из коридора? Петрову даже прицел сменить не пришлось. Так и строчил, держа в рамке крайнюю спину, затянутую в черный мундир. А менялись они сами… по мере убыли. Пока не упал последний… или первый. Смотря как считать.

Лента тоже закончилась, и наступила тишина.

– Все, что ли?! – проорал слегка оглохший от выстрелов Гусев.

– Все не все, а ленту давай! – прокричал в ответ Петров, не отрываясь от пулемета.

И только после этого послышался негромкий смех Малышева.

– Отбой, славяне… Перекур.

* * *
Пленный унтер-фельдфебель, оставленный под присмотром Гусева, отличался от теперешнего здоровенным фингалом, расплывающимся на добрую половину левой стороны лица, как родимое пятно. Глаз тоже запух и открывался только частично. Как смотровая щель.

– И как это понимать, Руди? – вкрадчиво поинтересовался Корнеев, имея в виду конечно же не синяк, а попытку напасть на конвоира.

– Я… я…

– Головка от патефона… Прекращай блеять, как кастрат, и отвечай внятно. Иначе наш уговор потеряет силу.

– Господин офицер… Я не хотел. Я – испугался.

– И с перепугу решил напасть на нашего товарища? Знаешь, как это называется?

– Нет-нет… – унтер-фельдфебель поднял руки, словно защищаясь. – Вы неправильно меня поняли… Я не собирался причинить вред вашему бойцу. Но я подумал… А если наши все-таки победят? Ведь вас так мало. И что они увидят? Живого и здорового Рудольфа Глюкмана. Даже без синяка на морде… Кто ж мне поверит, что я не добровольно сдался в плен? Сразу на месте расстреляют… если повезет. Зато теперь… – немец криво улыбнулся.

– Хитер… – хмыкнул Колокольчиков. – И нашим, и вашим, значит…

Заметив, что его хитрость не нашла понимания и одобрения у русских, немец замолчал.

В этот момент в бункер сунулся Петров.

– Братцы, пулемет нужен… Там такое… Автоматами не уложить.

– Бери, – кивнул Корнеев. – Гусев, помоги майору. Вторым номером пойдешь. Заодно и охолонешь чуток.

– Есть…

Гусев подал Петрову две коробки с лентами, потом снял с треноги пулемет и полез наверх.

– Знаешь, Руди, – продолжил разговор Корнеев, – почему-то я тебе не верю. Я думаю, ты напал на конвоира, потому что очень хотел сообщить своим нечто важное. Такое, за что тебе простили бы все прегрешения скопом и на много лет вперед. Я прав?

Немец промолчал, но голову опустил еще ниже.

– А что на острове изменилось столь радикально за последние полчаса? Что появилось такое, чего раньше не было? Ну? Сам родишь, или клещами из тебя тянуть?

Неизвестно, чего больше испугался унтер-фельдфебель, предстоящих «родов» или клещей, но он обреченно кивнул и выдавил из себя:

– Яволь… Я все расскажу. Поверьте, я не потому молчал, что хотел обмануть. Но вы же все равно бы мне не поверили.

– Ты излагай… А мы уж сами разберемся, верить или нет. Но сперва ответь мне еще на один вопрос. Который нынче год?

– Так сорок шестой, какой же еще? – удивился столь странному вопросу немец.

– Сорок шестой, значит… – разведчики переглянулись. – Понятно. А Восточный фронт где сейчас?

– Под Варшавой… – пожал плечами Рудольф. – Второй же год на месте топчемся. Как в мае сорок четвертого сбросили на Краков и Будапешт по бомбе, так с тех пор войска с места и не сдвинулись. Потому что ни у красных, ни у американцев своей бомбы еще нет, а у наших, как говорят, только одна осталась. Но Гитлер пообещал доставить ее в Москву, если советские дивизии хоть на километр дальше на запад пройдут. Поэтому все здесь и сосредоточилось. На севере… Без заводов в Норвегии нам не сделать новых бомб, а американцы атаки с воздуха не боятся. Слишком далеко до них… Чтобы одной-единственной бомбой рискнуть.

Думая, что рассказывает азбучные истины, давным-давно обжеванные всеми газетами и листовками, унтер-фельдфебель неожиданно для себя заметил, что русские внимали с неподдельным интересом и удивлением, словно слышали обо всем впервые. Впрочем, если сопоставить расстояние от фронта до островов Норвегии, то кто знает, как давно диверсанты оторваны от связи. Или…

– Хорошо, – не дал ему додумать новую мысль Корнеев. – А теперь расскажи то, во что мы не поверим.

– Предсказание Вольфа Мессинга…

Наверное, не было в довоенной Европе, да и Америке человека, который бы не слышал о великом маге и чародее Вольфе Мессинге. Скептики считали его великолепным актером, фокусником или гипнотизером, и заявляли, что вся его слава – всего лишь умело поданная иллюзия. Как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества. Те, кто не разучился верить в чудеса, были убеждены, что у этого человека есть Дар. Возможность если не повелевать будущим, то хотя бы видеть его. Как у знаменитого Нострадамуса или более скандально известного, но не менее знаменитого графа Калиостро. В Советском Союзе Вольф Мессинг тоже побывал. Выступал с концертами по всей стране, говорят, даже в Кремле был, с самим Сталиным встречался.

Подробности неизвестны, но ходил упорный слух, что в СССР Мессинг попал после того, как бежал из Германии. Где имел неосторожность посоветовать Гитлеру не нападать на Страну Советов, предсказав в противном случае неизбежное поражение вермахта и полный разгром немецкого государства.

Так что упоминание о Мессинге произвело нужное впечатление на Корнеева.

– И что именно он предсказал?

– Я точно не знаю… Только то, что солдатское радио сообщило. Но вроде прежде чем сбежать к красным, он был у Гитлера. Долго беседовали… О чем именно, знают только сам фюрер и Гиммлер.

– Руди, не виляй хвостом. Я сам понимаю, что тебя туда не приглашали. По существу говори.

– Ну, будто бы сказал Мессинг, что в свое время на этом острове откроется дверь и из нее то ли выйдет, то ли в нее войдет нечто, способное то ли привести Германию к победе, то ли полностью ее уничтожить.

– Надвое бабка ворожила, или помрет, или будет жива… – прокомментировал слова пленника Гусман. – Командир, тебе это интересно? Так сходи после войны на Привоз и слушай, пока уши не опухнут.

– Ша, Яша… Про себя мы после поговорим. Сейчас за Германию послушай. Продолжай, продолжай. Кто выйдет и зачем, я так понял, Мессинг толком Гитлеру не объяснил, но хоть откуда – сказал?

– Да… Я же говорил: «Из двери в скале», – развел руками унтер-фельдфебель. – Вы же ее видели, да? Пара царапин на камне. Может, дверь, а может – трещина обычная. Про эту скалу как узнали, сразу спецов направили. Из «Аненербе»… Этого, правда, я тоже не видел. Но говорят, чего здесь только яйцеголовые ни пробовали: и отбойные молотки, и взрывчатку, и кислоту, и автоген, и… В общем, все. Не меньше месяца провозились безрезультатно. Срежут пласт камня, прямоугольник через час-другой на новом срезе проявится. Видели, сколько скалы отколупали? Почти половину островка. Он раньше весь одним утесом из воды торчал. Потом плюнули. Ученых разогнали. Поставили дот и завели дежурство. Все как я и говорил. Станция слежения. Только не за акваторией, а за скалой. С единственной задачей – как только случится что-либо имеющее отношение к предсказанию, сообщить в штаб.

– И ты рискнул…

– Виноват, господин офицер… – Немец неожиданно для всех бухнулся на колени. – Я же никогда в это не верил. Да и не только я. «Омегу-51» считали чем-то вроде гауптвахты. А как штрафников сюда направили, так и вовсе сомнений не осталось. И вдруг… такое… Я чуть в обморок не хлопнулся, когда сперва люди, потом звери, потом… В общем, как во сне! И тут меня словно током ударило… Пророчество исполнилось, а у меня приказ! Доложить! Любой ценой… Ну, я и… Совершенно ничего не соображал, как контуженый действовал. А когда очнулся… – Рудольф опустил голову и поник плечами. Мол, казните или милуйте, я все сказал.

– Понятно… – пробормотал Корнеев. – Как говорят у нас в Одессе, дело ясное, шо дело темное. Осталось один вопрос утрясти. Будем ждать проверяющих из штаба или сразу уходим? Ты как считаешь, Яков?

– А чего? Можно и подождать. Если буром не попрут, а вежливо в гости пожалуют, то лишний язык никому не помешает. Изложит версию, хоть примерно похожую на этот бред… ну, значит, прав был Шекспир. Есть многое на свете, друг Горацио… Хотя о чем это я? Мы и сами ходячее подтверждение. Сорок шестой год, немцы под Варшавой… Какие-то две бомбы остановили наступление трех фронтов… С ума сойти. Говорила мне тетя Соня: «Яша, учись на дантиста. Там все просто. Ты делаешь человеку чем жевать, он делает тебе что…»

Глава одиннадцатая

– Отставить! – Унтер-фельдфебель Глюкман по-прежнему стоял на коленях, но голос его теперь звучал совсем иначе. Не в том смысле, что у заискивающего пленника прорезались командирские нотки, а в том, что он вообще изменился. И этот новый голос теперь узнал не только Корнеев. Колокольчиков с Гусманом тоже переглянулись.

– Я дико извиняюсь… – начал было Яков.

– Потом извинишься, – не дал ему закончить тупо таращащийся на стенку немец. – Сейчас надо хватать мешки. Вокзал отходит… Так у вас, кажется, говорят?

– Макс?

– Да. Это я… И у нас очень мало времени. Этот мир ложный, фантомный, и он вот-вот сотрется. Хватайте, что посчитаете нужным, и бегом в портал…

– Но…

– Посмотрите в амбразуру!

Все глянули в указанном направлении и с трудом удержали рвущийся из груди вздох. Всего за несколько минут мирный пейзаж моря в безветренную погоду превратился в собственную противоположность. Из-за горизонта надвигался ураган… Шторм, циклон, буря… Девятый вал… Одним словом, все, что может себе вообразить человек хоть раз повидавший безумство стихии, а потом умножить на десять.

Свинцовые по цвету и тяжести тучи неслись над самой кромкой кипящей воды, на лету подхватывая пену и брызги с волн, отчего становились еще тяжелее и опускались ниже. Бушующий в остающейся щели между небом и морем ветер исступленно рвал на части облака и волны, но был не в силах преодолеть их, и лишь только подталкивал, подгонял, заставлял бежать еще быстрее. Рассвирепевшее море вставало на дыбы, пытаясь дотянуться до туч, слизнуть с небес, и когда ему это удавалось, туча валилась вниз с грохотом сотни камнепадов, озаряя горизонт огненными сполохами. Такими мощными, словно там начал артподготовку сразу десяток артиллерийских корпусов прорыва.

– Офигеть!

– Конец мира… Чего вы хотели. Не Страшный суд, но тоже впечатляет… И не хочу торопить, но у вас осталось минут десять, не больше.

– Понятно… Тогда отдай нам немца. Лишняя пара рук не помешает. Или его надо здесь оставить?

Штейнглиц чуть промедлил с ответом, но потом согласился:

– Бери. Все равно он погибнет. Какая разница, где… До встречи по ту сторону портала. И не тяните… Осталось девять минут.

– Слушай меня! Все наверх! Петруха пошел! Бася – за ним! Руди! Вперед! Яша – теперь ты. Становись на ступеньки. Я подаю, ты принимаешь. Молодежь сносит к переходу. И все бегом! Бегом!

Николай огляделся. В первую очередь оружие. Не зря Петров возвращался. Пулемет. Один… Второй… Ленты к ним… Время тикает. Подсумки с магазинами и гранатами. Сколько в руку ухватил… Вода, пища? Вряд ли… Степаныч в пижаме и девушка в халате не из пустыни вывалились. Лучше еще пара подсумков… Все. Теперь можно и о себе позаботиться.

– Яков. Уходим!

Только подошвы мелькнули. О, как проняло летчика. Высунувшись из люка, Корнеев понял, что именно. Снаружи начиналось настоящее светопреставление… К визуальному и звуковому оформлению прибавилось и физическое. Град зарядил пополам с мокрым снегом. И не простой – не в виде горошин. Небо бомбило клочок суши колотыми льдинками величиной с сигаретную пачку. Хорошо, хоть не прицельно… Шарахнувший почти у носа о бетон осколок прыснул во все стороны такой тучей ледяных иголок, что мгновенно иссек половину лица, будто гребнем из бритвенных лезвий провели.

Зарычав от боли, Корнеев одним движением выметнул себя наружу и со всех ног кинулся к спасительному отверстию в скале. Он был последним… Получив команду, остальные уже вошли в портал. И в этот момент островок ожил.

Монолит скалы не выдержал напряжения и треснул… аккурат перед ногами подполковника. Секундой раньше – и Корнеев провалился бы в разверзшуюся пропасть. Секундой позже – и ему не хватило бы разбега и силы толчка, чтоб преодолеть ее. Повезло, в общем. Наподдав напоследок Николаю увесистой брылой в спину, погибающая реальность вышвырнула его прочь и захлопнула дверь.

Приземлившись на чью-то спину, Николай оглянулся, но увидел позади себя только глухую стену.

– Все целы?!

– Кажется, да… Хотя я не был бы столь категоричен, – пробормотал Яков. – В такой спешке совсем не мудрено оставить где-нибудь какую-то часть самого себя.

– Если разговариваешь, значит, голова на месте. Остальное пришьем… – отшутился Корнеев, усиленно моргая. На этот раз путешествие через портал обошлось без временного паралича, а вот перед глазами немного плыло. – Наших не видно?

– Тут мы, командир… – отозвался Малышев. – Не видишь, что ли?

– Ранен он… – женский голосок. – Или контужен. Помогли бы лучше…

Николая осторожно усадили на что-то не слишком мягкое и прислонили к стенке. Но как только та прикоснулась к спине, подполковник застонал и отстранился.

– В спину прилетело… – констатировал Гусман. – Ну-ка, командир, повернись к лесу передом… Чего там у тебя? Вроде ж не стреляли.

– Градом зацепило… на прощание.

– Чем? – переглянулись Малышев с Телегиным. – Бредит…

– Нет… – заступился Колокольчиков. – Не видели вы, что там творилось.

– Ну, так посмотрим…

Малышев шагнул к выходу и удивленно остановился.

– Не понял… А куда дверь делась? Как мы теперь обратно?

– А некуда возвращаться, – Петруха не отказывал себе в удовольствии поговорить. Пережитая опасность требовала выхода. – Нет больше того мира, куда нас забросило от маяка. Ликвидирован как ошибочный. Спасибо Максимилиану – предупредил вовремя. А то б и нас так же… Привет, Митькой звали…

– Что значит ликвидировали? Кто? Зачем? Ого… – присвистнул уважительно, глядя на оголенную спину Корнеева. – Не слабо тебя приложило, командир.

– Повезло… – Бася закончила осмотр. – Чуть ниже – могло бы хребет перебить. Ему хорошо бы полежать хоть с полчаса неподвижно. И лед к спине…

– Полежать – это запросто… – Игорь Степанович подошел к Корнееву, нагнулся и легко, словно тот был грудным ребенком, поднял подполковника на руки. – Сейчас организуем. Здесь кушеток на роту хватит. Да и лед, я думаю, если поискать, тоже обнаружится. У фрицев тут лаборатория была, с медицинским уклоном. Эксперименты над людьми проводили.

– Это здесь тебе столько здоровья прибавили? – причмокнул языком Телегин.

– Да… Спасибо Боженке, вовремя успела. А то был бы я, как те зеленоглазые упыри. А может, и похуже. Фрицы хотели из меня какого-то Сигизмунда сделать, или как-то так. Забыл уже… Да и неважно. Хрен редьки не слаще.

– Ну, это как сказать… – унтер-фельдфебель Глюкман снова заговорил голосом Максимилиана Штейнглица. – Вижу, вся группа здесь. Обошлось без потерь?

– Командир контужен, – ответил Колокольчиков. – Но оклемается.

– Это хорошо. Рад, что все уцелели. Честно говоря, не ожидал, что обойдется без потерь.

Малышев хмыкнул и обвел взглядом остальных.

– Я один такой непонятливый, или остальные тоже не все понимают?

– Не удивляйся. Андрей. Это не фриц, а наш друг из будущего через него с нами общается. Примерно так же он говорил со мной через особиста.

– Прежде чем на безлюдный остров забросить?

– Остров не был целью… Я сейчас все объясню. Обстановка, я так понимаю, позволяет?

– Да, – Малышев отвечал на вопрос Макса, но смотрел при этом на Корнеева. – Вход сюда теперь ведет только один. Он заблокирован. И взят под прицел. Напротив двери устроен завал и оборудована временная пулеметная точка. В охранении майор Петров и лейтенант Гусев.

– Хорошо… Так вот. Эта лаборатория всего лишь прикрытие. Самое важное находится на подземных уровнях. До сих пор три группы наших агентов не смогли проникнуть даже сюда. Вы первые… Собственно, для этого я и разбросал вас по мирам касательным, в расчете на то, что вы сумеете объединиться именно здесь.

– Разбросал, значит… – проворчал Малышев. – Не соизволив нас даже в известность поставить. Это ты правильно за чужой мордой прячешься. А то мы бы твою вмиг до блеска начистили. Дорогой товарищ…

– Капитан Малышев, отставить… – Корнеев повысил голос. – Что за детские истерики?

– Ничего. Я объясню. Подполковник Корнеев подтвердит мои полномочия, полученные непосредственно от комиссара государственной безопасности второго ранга Абакумова. А также то, что разведывательно-диверсионная группа «Призрак» передана под мое командование до конца операции. И как старший по званию, и как руководитель операции только я решаю, кого как использовать, а также – что и кому объяснять. Надеюсь, это понятно? Но молчал я не потому, что такой самый умный или кому-то из вас не доверял. А потому, что ваши знания могли повредить внедрению. Сейчас вы оказались на этой линии спонтанно, и пространственно-временной континуум не может вас игнорировать или выбросить. Что произошло бы, примени мы попытку прорыва целенаправленно? Результат такого вмешательства из будущего видели те, кто уходил с острова последним. Зато теперь вы внутри Цитадели, и у нас с вами появился шанс добиться успеха.

* * *
На несколько минут залегла идеальная тишина. Все обдумывали услышанное. Кто с недоверием, а кто помоложе – то и с восторгом. Каждый про себя, только блеск глаз или задумчивость взгляда демонстрировали подлинные чувства разведчиков.

– Но в чем именно состоит задача группы? Теперь можно узнать? – это Гусман. Все-таки он и Колокольчиков пробыли со Штейглицем бок о бок много дольше остальных членов «Призрака». – Согласись, Макс, нам будет трудно ее выполнить даже примерно не зная, что именно требуется…

– Теперь можно. Сканирование показало, что именно в этом здании, где-то на большой глубине, находится некий артефакт, вывезенный нацистами из Гималаев в одна тысяча тридцать шестом году относительно основного временного потока. Этот артефакт обладает столь мощной энергетикой, что позволяет ученым из «Аненербе» проводить испытания, способные нарушить структуру мироздания. Отсюда и задача группы. Максимум – нейтрализовать артефакт. Минимум – уничтожить оборудование, наработки, документы исследований и участвующих в ней ученых. Так, чтобы на возобновление работ у фашистов ушли годы.

Теперь и Малышев не сдержал удивленного возгласа:

– Ничего себе задачка… И это счастье все нам одним?

– Увы, но как я уже говорил, ваша группа единственная, кому удалось добраться так глубоко. Я попытаюсь…

Тут унтер-фельдфебель глубоко вздохнул, закатил глаза и кулем осел на пол.

– Завод закончился… – констатировал Гусман. – Ждем второй серии или будем что-то делать?

– Командир! – окликнул Корнеева Малышев. – Ты чего молчишь?

– Тсс… – отозвался вместо Николая Семеняк. – Спит он…

– То есть как спит?

– Обыкновенно. Боженка ему морфий вколола, вот он и задремал. Ничего, ничего… За полчаса Земля не остановится, а Коле сон пойдет на пользу.

– Степаныч прав, – поддержал давнего друга старшина Телегин. – Надо использовать затишье по максимуму.

– Добро… Пусть отдыхает. Группа, слушай общий приказ. Привести себя в порядок. Осмотреться. Собрать все боеприпасы и оружие. А также провести ревизию запасов пищи и медикаментов. Оборудовать в одном из помещений опорный пункт с учетом возможности отражения атаки превосходящих сил противника. Теперь конкретно… Оружием, взрывчаткой и опорным пунктом занимаются Петров, Гусман и Телегин. Фрица приведите в чувство и тоже припашите. Он теперь вроде как осознавший и вставший на путь исправления. Вот пусть и поработает. Медикаментами и прочим – Семеняк и польская девушка.

– Боженка. Можно просто Бася.

– Семеняк и… Бася. Колокольчиков к пулемету вместо Петрова. Я буду возле командира. Вопросы есть? Вопросов нет. Выполнять. И лучше все делать бегом… С этими экспериментами ни в чем нельзя быть уверенным. А вдруг немец сейчас очнется и объявит нам, что у них там, в будущем, опять ошибочка вышла, этот мир тоже неправильный и подлежит удалению.

– Ты о главном не забыл, Андрей?.. – мягко напомнил Игорь Степанович.

– В смысле?

– В приказе особо уполномоченного товарища из будущего четко сказано, что «факт» этот внизу. А кроме тех дверей, откуда пришли мы с Басей, здесь никаких иных проходов, лифтов или лестниц нет.

– Понял тебя, Степаныч. Принято. Группа, внимание! Отдельно приказываю исследовать все помещения на наличие скрытого прохода.

Малышев помолчал и неуверенно спросил у Семеняка.

– А может, нам как раз туда, к тебе надо? Кстати, что там за мир? Какой год?

– Хороший мир, правильный… – вздохнул Игорь Степанович. – Весна сорок четвертого. А война уже скоро пятый месяц как закончилась. Фрицы еще в декабре капитулировали. После того как их офицеры сами своего бесноватого фюрера прибили… Мы там мирную жизнь строить начали. Да только эта сволочь и после войны никак угомониться не может. Вот и пришлось в подземелье лезть…

Игорь Степанович приобнял за плечи девушку и еще раз вздохнул:

– Долго рассказывать… Как-нибудь потом. Васенька, ты сама с медикаментами разберешься?

– Конечно, – хмыкнула девушка. – Я ж всю жизнь по соседству с Циммерманами прожила. – Вспомнив о погибшей подруге, она шмыгнула носом, но быстро взяла себя в руки и еще раз кивнула.

– Вот и хорошо. Значит, справишься и без меня.

– А ты, Степаныч, что задумал?

– Понимаешь, Андрей, там тоже была секретная лаборатория. И секретный сейф. Замаскированный очень хитро. Если точно не знать, где ключ, нипочем не сообразишь. Во всяком случае, при поверхностном осмотре. Вот я и подумал. Если столько схожего, может, и тайник фрицы по одному принципу устроили?

– Очень даже возможно, – согласился Малышев. – И в чем же их секрет?

– Выдвижная полка в стеллажах приводит в движение скрытый механизм. После чего одна из секций отъезжает в сторону. В моем случае за ней был сейф. А здесь может и дверь прятаться.

– Толково… Значит, в первую очередь осматриваем помещения со стеллажами.

– Не факт… – открыл глаза Корнеев, зевнул и потянулся. Правда, поморщился при этом. – Я что, уснул?

– Бася тебе морфий вколола. Вот и покемарил чуток, – объяснил Семеняк. – Как ты, Коля?

– Здравствуй, Степаныч… – Корнеев сел, свесив ноги, и обнял ординарца. – Как обычно. Твоими молитвами. Спасибо… А что до полок, я думаю так… Сейф можно в любую подходящую стенку заныкать и без явного присмотра оставить. Даже хорошо, если в постороннюю, подозрений меньше. А дверь – тут дело посерьезнее. Это не ящичек с документами, который, если очень нужно, можно незаметно внести или вынести. Тут люди, которые будут входить и выходить. При этом не привлекая внимания непосвященных коллег. Которых не должно насторожить появление в лаборатории неизвестных личностей…

– Кабинет директора, – первым сообразил Малышев.

– Да… К руководству могут приходить разные люди. От курьеров до снабженцев. И зачастую их даже не замечают.

– Значит, ищем кабинет? Комнату с большим столом и мягким креслом.

– А еще туда должно тянуться множество телефонных линий. Пойдем за ними, найдем нужное…

Корнеев ополоснул лицо из-под крана и довольно фыркнул.

– Хорошо поспал. Спасибо. Только в следующий раз давайте без самодеятельности. Выводить командира из строя без его ведома – знаете, чем пахнет?

– Вот только не надо, – Малышев ответил быстрее Семеняка. – Ты был контужен, и как твой заместитель я был вправе отдать такой приказ. Очнулся? Вот и ладушки. Теперь все это твоя головная боль.

– Тихо, тихо… Не пыли, пехота, – Корнеев дружески ткнул друга кулаком в бок. – Я ж не в претензии. Просто предпочитаю сам решать, когда спать ложиться, а когда бодрствовать. И кстати, я ничего важного не проспал?

– Важного… Выступление нашего таинственного друга проспал или слышал?

– Уже здесь? – Корнеев остановился. – Нет. Ни слова. Макс сообщил что-то важное?

– Задачу группе поставил. От имени Абакумова. Он что, действительно уполномочен самим?..

– Да. В этом не сомневайся. Не знаю, насколько глубоко проинформирован Виктор Семенович обо всех этих выкрутасах с пространством и временем, но приказ о содействии всеми силами комиссар госбезопасности отдавал мне лично. Так что формально тот, кого мы знаем как Максимилиана Штейнглица, имеет право распоряжаться группой по своему усмотрению.

– Кажись, пришли…

Игорь Степанович не прислушивался и не встревал в разговор офицеров, поэтому раньше них обнаружил искомый пучок проводов, сворачивающий в одну из дверей. Толкнул их и оказался в небольшом тамбуре, ведущем еще в одно помещение.

– Сто процентов, – подтвердил Корнеев. – Тамбур для звукоизоляции. Предбанник для секретарши. И – святая святых любого учреждения. Спорим, стол обтянут зеленым сукном?

Семеняк открыл двери раньше, чем Малышев ответил. Жаль. Мог выиграть. Стол действительно стоял внутри фундаментальный, но не зеленый – светло-коричневый. И не с суконной обивкой, а замшевой. А вместо лабораторных стеллажей весь просвет одной из стен занимали массивные книжные шкафы. Настолько огромные и тяжелые даже на вид, что сразу становилось ясно: их не заносили в кабинет, а собирали прямо здесь, на месте.

* * *
– Ну что, сметаем все с полок и начинаем дергать по очереди? – решительно шагнул к шкафам Малышев. – Степаныч, твой левый шкаф. Я беру тот, что справа. Ну, а тебе, командир, как и полагается – центровой.

– Погоди, Андрей… – остановил его Корнеев. – Давай рассуждать логично. Здесь не забегаловка и не овощная база. Вот как ты себе представляешь эту картину? Каждый раз, как кому-то надо войти или выйти, начальство собственноручно освобождает полку, а потом расставляет все по местам?

– Секретаршу зовет… – неуверенно ответил капитан.

– Каждый раз? А не проще предположить, что рычаг укрыли таким способом, чтобы не устраивать беспорядок при каждом открывании прохода?

– То есть шкафы не трогаем?

– Почему не трогаем? Проверяем в первую очередь, просто без фанатизма. Дернул, качнул – не идет, переходим к следующему. Да, самый верх, думаю, тоже можно пропустить. Начальство не любит по стремянкам лазить.

С логикой не поспоришь. Впрочем, даже с ее помощью секретного рычага найти не получилось. Все полки оказались приколоченными намертво. Ровными и гладкими, без каких-либо выступов или резьбы.

– Первый выстрел мимо… – подвел итог Корнеев. – Что остается?

– Я читал, что в старинных замках потайные рычаги маскировали под держатели факелов, – указал на бра Малышев. – Подергать?

– Подергай… – не стал возражать Корнеев, усаживаясь за начальственный стол. – Степаныч, а ты подоконник осмотри. Да и вообще к стенам приглядитесь. Зеркало, вон, еще висит. Вешалка… Вазон…

Отдавая распоряжения, подполковник тем временем вытянул средний ящик стола, осмотрел освободившуюся нишу. Потом по очереди открыл дверцы обеих тумб.

Одна служила мини-баром. Внутри стояла початая бутылка коньяка. Пара рюмок. Блюдце с нарезанным лепестками плавленым сыром и половина плитки шоколада с надкушенным краем. Вторая тумба хранила в себе несколько толстых папок.

Корнеев освободил тумбы и обследовал их внутри. Безрезультатно. Ровные поверхности досок.

Осталось только проверить два небольших ящичка над тумбами. Оба имели замочные скважины – значит, запирались на ключ. Искать ключ, который вполне мог оказаться в кармане одного из убитых, если заведующий был среди них, дело долгое. Поэтому Корнеев подсунул под крышку немецкий штык-нож и, орудуя им как рычагом, взломал левый ящичек. Внутри лежал офицерский «Вальтер», украшенный инкрустацией из желтого металла, и коробка с патронами. А также – нечто вроде пудреницы, заполненное белым порошком.

Корнеев никогда раньше не видел кокаина, но почему-то решил, что это именно он.

– Опять мимо… – отозвался Малышев.

– Тоже ничего… – добавил Семеняк. – Нажал на все, что можно нажать. Подергал за все, что дергается. От шторы даже веревка оторвалась. Не рассчитал…

– А у тебя что, командир?

– Пока то же самое. Осталось один ящичек проверить…

Корнеев попытался просунуть лезвие в щель между столешницей и крышкой правого ящичка, но тут дело не пошло. Нож углублялся всего на несколько миллиметров и дальше не шел.

– Кажется… что-то нащупал… – негромко, чтоб не спугнуть фортуну, пробормотал подполковник. – Сейчас мы его…

Но ящик упирался изо всех сил и не торопился открываться.

– А ну-ка, подмогните кто-нибудь. С другого краю…

Малышев пристроился рядом.

– На «три». Раз, два, три…

Раздался противный хруст ломаемого дерева, и упертый ящик выдвинулся на пол-ладони. Корнеев помог ему выдвинуться еще больше и сплюнул с досадой:

– Вот паскудник…

– В смысле? – не понял Малышев и тоже заглянул внутрь.

Довольно вместительный ящичек был почти доверху заполнен фотографиями, изображающими молодых женщин в весьма деликатных, а то и совершенно откровенных позах.

– Интересно… – пробормотал капитан, одним пальцем вороша всю кипу. – Это что, у немцев теперь такое дополнение к личному делу? Или личная инициатива?

– Шутишь?

– Вроде того… Я просто не понимаю, от кого самый главный в этом здании человек может так сложно прятать по существу невинное увлечение. Вытаскивай…

– Зачем оно тебе надо? – поморщился Корнеев.

– А вот именно потому, что ты это сказал, – невнятно объяснил Малышев. – Вытаскивай, вытаскивай. Или место освободи.

– Да пожалуйста… Охота тебе в этом рыться?

– Таки да, – Малышев уселся за стол и потащил на себя ящичек, но тот снова уперся и до конца вылезать не хотел. – Что и требовалось доказать.

Капитан потянул сильнее, и негромкий скрежет за спиной подтвердил, что потайной ход обнаружен. Да и не только скрежет. Как и в том случае со стеллажами, центральный шкаф выдвинулся вперед и сместился влево, загораживая соседа, зато открывая доступ к большой металлической двери, окрашенной под один цвет со стеной.

– Как ты догадался?

– Психология. Как поступит обычный человек, случайно или намеренно обнаружив непристойные фото? Либо брезгливо засунет все обратно, либо станет рассматривать, хихикая от того, что узнал скрытый порок начальства.

– Это я понял. Сам так чуть не поступил, – кивнул Корнеев. – Как сообразил, что это подвох?

– Не знаю, как у вас в Одессе, а у нас в Москве любое НИИ – цветник девушек и молодых женщин на любой вкус. Причем большинство из них незамужние. А теперь ответь: зачем начальнику какие-то фотографии, если в его распоряжении десятки живых красавиц? Еще и военнообязанных наверняка. А у руководителя, небось, и чин не маленький. Я потому и про кадры брякнул, что подумал: он так компромат на сотрудниц готовит. Но на снимках разные пейзажи…

– Молодец. Если так же легко найдешь код, отпирающий дверь, объявлю благодарность перед строем.

– Командуй построение, – широко улыбнулся Малышев. – Одной левой. Только скажи, какой сегодня день недели… Я имею в виду, в этом мире.

– Ну… Зная немецкую педантичность, – Корнеев указал на отрывной календарь на столе. – Будем считать, что пятница. Потом проверим в других комнатах. Думаю, этот календарь не единственный во всем здании.

– Тогда смотри сюда…

Малышев повернул торцами переплетов к командиру те самые папки, которые он вынул из тумбы.

– Немецкий знаешь, читать умеешь… Выбирай из семи нужную именно сегодня.

Николай взглянул на папки и присвистнул. То, что раньше не имело значения, теперь приобрело определенный смысл. Например: «Мо-17-09-38». От Montag – понедельник. Или вот эта: «F-09-11-43». От Freitag – пятница.

– Хитро. Все на виду. Все под руками. Но если не знать о существовании двери и замка, обычная каталожная нумерация папок. Умница. Пошли…

– Куда?

– Благодарность объявлять. Заслужил.

– Да я ж пошутил.

– А я нет… Пошли, пошли. Что ты как красна девица. Тем более все равно надо выдвигаться. Раз уж вход нашли, не вижу причин задерживаться. Вряд ли противник еще не знает о нашем присутствии. Так зачем давать ему лишнее время на подготовку встречи? Так что давай, зам, командуй.

– Есть.

Выйдя в коридор, Малышев одернул мундир и громко скомандовал:

– Группа! Ко мне! В шеренгу по одному становись!

Корнеев немного выждал в предбаннике, давая время боевым товарищам построиться. Кстати, весьма неординарное событие для РДГ, находящейся на задании за линией фронта. И только после того, как посчитал до сорока, вышел в коридор.

– Группа, смирно. Равнение на середину!

Разведчики подтянулись, а глядя на них приняли соответствующую позу и летчики. Даже Бася решила, что она теперь не гражданское лицо, и встала в общий строй.

– Товарищ подполковник. Группа «Призрак» по вашему приказу построена.

– Встать в строй.

– Есть…

Малышев занял место на правом фланге.

– Здравствуйте, товарищи разведчики!

– Здравие желаем, товарищ подполковник.

– Капитан Малышев!

– Я!

– Выйти из строя!

Андрей проделал все предписанные строевым Уставом шаги и повороты.

– Капитан Малышев, за проявленную смекалку и находчивость, от лица командования и от себя лично, объявляю вам благодарность!

– Служу Советскому Союзу!

– Встать в строй…

Корнеев подождал, пока офицер вернется на свое место, и скомандовал:

– Вольно. Товарищи офицеры и сержанты, друзья… Нам удалось обнаружить тайный вход в подземелье. Боевой приказ я отдам позже, а сейчас прошу подойти ко мне поближе. Хочу, чтобы каждый как можно лучше понял общую ситуацию и схему предстоящей операции.

Глава двенадцатая

Дверь открылась даже как-то буднично. Корнеев повертел колесиком, набирая нужную комбинацию, замок тихонько щелкнул, и массивная створка мягко отъехала в сторону. Открывая проход.

Выдвигались согласно несколько раз оговоренной и утвержденной схеме. Первым порог неизвестности переступил дозор – Гусев и Колокольчиков. Самые молодые и быстроногие. В их задачу входило скрытное обнаружение противника на максимально возможной дистанции, классификация и – возвращение с докладом. Тоже скрытное. Обнаруживать себя и тем более вступать в бой лейтенантам категорически запрещалось. Только в самом крайнем случае.

За ними, на расстоянии прицельного пистолетного выстрела, вторая группа. Старшина Телегин – задача: противодействие снайперам противника и уничтожение пулеметных гнезд; с ним Малышев – и как группа обеспечения, и первое командное лицо. Вроде вице-адмирала в морском ордере.

Следом, еще немного поотстав, главная огневая мощь группы. Обсудив ситуацию, Корнеев принял решение оставить ординарцу новое звание. Тем более мир другой, да и соответствующие документы имелись. В отличие от всех остальных. А с учетом его новых возможностей, Семеняк сам вызвался пойти первым номером к пулемету. Поглядев, как легко он обращается с довольно увесистым оружием, Корнеев не стал возражать. В их условиях стоило использовать все возможные преимущества. Даже самые странные.

Вторым номером к Степанычу добровольно вызвался Гусман. Ну, а сам Корнеев вместе с Петровым тащили следом второй пулемет, про запас, и все оставшуюся амуницию. Замыкали построение полька, имеющая при себе сумку с медикаментами, и Рудольф Глюкман, тащивший НЗ воды и провизии на всю группу.

В общем, все по уму и максимально эффективно. Вот только готовились к обычному бою и совсем не ожидали того, что увидели…

Это был огромный котлован. Пересохшее глубоководное озеро, потухший кратер вулкана или что-то вроде воронки от падения метеорита размером с небоскреб. Представить себе, что подобную циклопическую яму могли вырыть люди, воображение отказывалось. По затратам времени, сил и ресурсов – как пигмеям построить пирамиду Хеопса, только наоборот. А главное – зачем?

В глубину кратер имел, наверное, метров двести, если не больше. Дна, во всяком случае, из-за клубящегося внизу тумана разглядеть не удалось. А по всему периметру пологим серпантином закручивалась вниз одна бесконечная терраса. Местами достигая в ширину многих десятков метров, а местами – суживаясь до узкой тропинки, едва-едва человеку протиснуться. Да и то бочком.

Там, где пошире, виднелись какие-то одно- и двухэтажные строения. С учетом приближающихся сумерек, в домах уже горел свет. Звучали голоса. И даже играла музыка. Скорее всего – патефон.

Ограждение тоже имелось разное. В «жилых» местах – сплошной бетонный отбойник высотою до полуметра или бордюр, густо утыканный столбами с натянутыми между ними тросами. В остальном – дикая природа гор. Шаг в сторону – и свободное падение…

А главное, шагнув сквозь стену, группа оказалась не в подземной лаборатории, как можно было предположить со слов Штейнглица, а под открытым небом. По-летнему теплым, хотя и не слишком ласковым. Словно собиралось вот-вот разразиться ливнем или занавеситься затяжным дождем.

– Очуметь… – присвистнул Петров. – Интересный у них тут подвальчик. Ты уверен, что мы адресом не ошиблись?

– Это мы, майор, узнаем, только как в самый низ спустимся, – пожал плечами Корнеев. – Другого варианта все равно нет. Не знаю, обратил ли кто внимание, но двери здесь односторонние. Изнутри не открываются.

Массивный люк, никем не удерживаемый и, видимо, управляемый часовым механизмом, пропустил Боженку, выждал еще около тридцати секунд и закрылся. Отсекая группе дорогу обратно. Раскрошив при этом, как соломинку, поставленный вместо стопора дубовый стул.

– Никто и не собирался…

Петров хотел еще что-то добавить, но в это время вернулся дозор.

– Впереди, метров двести, вон за тем полуразваленным бараком, блокпост, – доложил Гусев. – Укрытие – мешки с грунтом. В гнезде трое солдат. Можно чисто снять, если взобраться на руины. Но за ним, примерно метров через пятьдесят, еще одно пулеметное гнездо. Наверняка услышат выстрелы и поднимут тревогу. Расположена точка очень неудачно. Вокруг ровная, голая местность. Ни камешка, ни горбочка. Думаю, надо ждать ночи.

– А какое расстояние до третьего поста? – это спросил Телегин.

– Далеко. С того места, откуда мы вели наблюдение, не видно. Терраса на поворот уходит, а туман вроде гуще становится.

– Тогда все проще… – старшина посмотрел на Корнеева. – Разреши доложить соображения, командир?

– Излагай, Кузьмич.

– Предлагаю такой вариант: я отработаю по дальней цели, а вы отвлекаете блокпост. Прижмете их огнем – хорошо. Нет – я, как разберусь с пулеметчиками, достану и этих. Главное, чтоб они меня раньше времени не срисовали.

– Уточнение… – поднял руку, как в школе, Семеняк.

– Да, Степаныч. Уточняй.

– Не надо никого прижимать. От тех развалин я им прямо на блокпост гранату заброшу.

– Шутишь, – хмыкнул Гусев. – Там же метров восемьдесят будет.

Вместо ответа Семеняк нагнулся, поднял увесистый булыжник и без напряжения свободно швырнул его в противоположную от немцев сторону. Расстояние, на которое улетел камень, впечатлило всех.

– Вот это я понимаю, – пробормотал Гусман. – И миномета не надо. Похоже, поспешили мы с той лабораторией. Надо было прихватить их документацию.

– Не надо… – помотал головою Семеняк. – Я не могу объяснить, но точно знаю: так нельзя. И еще одно – нам стоит поторопиться… В горах обычно такое эхо, что ни о какой скрытности и речи быть не может. Как только прозвучит первый выстрел, нас будут ждать везде.

С этим никто не спорил.

Минут пять потратили, чтобы занять исходные позиции, и только получив подтверждении от обоих о готовности, Корнеев дал отмашку.

После этого Игорь Степанович метнул внутрь блокпоста одна за другой три гранаты. Фактически без перерыва. Поскольку запальный шнур выдергивал Гусман и передавал Семеняку «колотушки» уже взведенными. Чтоб время зря не терять и немцам не дать возможности выбросить гостинцы. Фрицы редко проявляли подобный героизм, но восемь секунд горения – почти вечность, если не терять хладнокровия. Нашим бойцам, во всяком случае, этот фокус удавался довольно часто.

А как грохнул первый взрыв, заработал Телегин.

Пулеметчик еще и облегчил задачу снайперу: сам высунул голову из гнезда поглядеть, что происходит. Поглядел… и завалился на спину с дыркой между глаз. Второй номер проявил неожиданную прыть и так резво кинулся наутек, что старшина вполне мог и не успеть его уложить. Но от неожиданности немец перепутал направление и сорвался в пропасть… Так что даже лучше получилось, что Кузьмич его не подстрелил. Человек, упавший со скалы, сам по себе явление тревожное. Так что должен был поднять внизу переполох или хотя бы вызвать вопросы, которых стало бы гораздо меньше, окажись в трупе пулевое отверстие. А так еще оставались варианты… Кто знает, отчего он свалился? Может, пьяный был.

Кстати, насчет ожидаемого эха. Ничего подобного. Сгустившийся до цвета молока туман тому виной стал или другая причина, но звуки взрывов, а тем более выстрелов гасились на расстоянии полутора сотен метров до едва различимых хлопков. Поэтому общей тревоги на всех уровнях можно было не опасаться.

И все же совсем гладко не прошло.

Буквально через несколько минут после взрывов рядом с пулеметным гнездом, скрежеща тормозами, развернулся тентованный «Опель», и из него посыпались солдаты, с ходу пытаясь выстроиться в цепь.

Слаженно действовали, ничего не скажешь, но… Семеняк уже был на блокпосту и развернул пулемет в том направлении. В несколько очередей Игорь Степанович существенно проредил отряд фашистов, заодно сбив их наступательный порыв. А после того как Телегин снял двумя выстрелами офицера и унтера, остальные принялись отползать под защиту грузовика. Там их и накрыл Малышев.

На блокпосту имелось несколько фаустпатронов. Один из них капитан весьма ловко сумел всадить в борт грузовика. Остальное сделал сдетонировавший бензобак. Осталось только добить раненых. Из милосердия… Ну, и чтоб не орали, само собой.

* * *
И все же на следующем уровне группу ждали. Один здоровяк из тех, что волками оборачиваться могут. Только на сей раз не совсем голый, а с длинной пулеметной лентой через плечо и МГ-42 в руках. И парочка огнеметчиков в придачу.

Грамотно расположились. Огнеметчики в смысле. Оба в маскхалатах. С ходу и не заметить. Все внимание привлекает пулеметчик, открыто вышагивающий по площадке. Если б не головной дозор, скрытно подошедший и внимательно осмотревший новую позицию, могли бы и нарваться.

К счастью, туман разошелся, и Гусев с Колокольчиковым смогли разглядеть подробности засады. Расчет у немцев был простой. Враг умирает или вступает в бой с пулеметчиком, бросается в атаку и попадает в зону перекрестного поражения огнем. Группе численностью до взвода уцелеть практически невозможно.

Работать начали с огнеметчиков. Корнеев и Телегин как лучшие стрелки взяли на прицел фрицев, и как только пулеметчик развернулся и пошел в обратную сторону, уложили их. Правда, не сразу, как рассчитывалось. У солдат под комбинезонами оказалась броня. Пули только вжикнули, срикошетив. Второй раз били в голову…

Заминка позволила пулеметчику развернуться и даже выпустить короткую очередь. Чрезвычайно резво. К счастью, бил на слух, без учета эха от стен котлована, поэтому промахнулся. Но совсем чуть-чуть. Корнеева так и обдало выбитым пулями крошевом. Взял бы прицел на миллиметр выше… Шанса исправить промах оборотню не дал Семеняк.

Его очередь легла точно, прочертив пунктир наискосок через грудь здоровяка. А когда тот упал на колени, Телегин поставил заключительную точку, всадив немцу пулю прямо в глаз. Каким бы живучим тот ни был, восстановиться с развороченным черепом и вышибленными мозгами ему не удалось.

– Есть контакт, – Гусман подмигнул полячке. – Не так страшен черт, как его малюют.

Капитан слегка поторопился с выводом. Засада оказалась эшелонированной в глубину. Первый пулеметчик еще и не замер неподвижно, как из тумана выдвинулась парочка таких же. Готовых к стрельбе, как только увидят цель.

Злую штуку с оборотнями сыграло именно то, что по замыслу экспериментаторов должно было сделать их сильнее и неуязвимее. Смешение человеческого и звериного. Как известно, и у волков, и у собак обоняние, скорость, слух – все лучше, чем у человека. А вот зрение – хуже.

Поэтому Малышев успел раньше. Уже успев оценить живучесть оборотней, капитан не стал долго раздумывать, а долбанул им под ноги – пулеметчики шли на дистанции пары шагов – еще из одного фаустпатрона, прихваченного на блокпосту. Убить их таким способом было невозможно, зато контузить получилось. А добить потерявшего ориентацию, ползающего на карачках и мотающего головой противника – особого умения не требуется. Расстреляли из автоматов практически в упор. Не жалея патронов…

Начинали понимать, что это оружие здесь скорее всего не понадобится. Все равно что с шашкой на танк. Весящий одиннадцать килограммов «машингвер» – игрушка, конечно, тяжеловатая. Но ведь и не к марш-броску готовятся. Зато с пятью пулеметами огневая мощь группы становится весьма серьезной. Почти как у стрелкового взвода. Одна проблема – нехватка вторых номеров, боеприпасы носить.

А если учесть еще, что Малышев и Петров увлеклись фаустпатронами, так и вовсе беда. Оставалось надеяться, что боекомплект всегда можно будет восполнить за счет врага. Но и уж совсем пускать дело на самотек тоже нельзя.

– Группа, слушать меня. Смена диспозиции. Дозор – старшина Телегин… Работать предельно аккуратно. Боюсь, если так и дальше пойдет, следующее столкновение нас ждет если не с танками, то с броневиками точно. Поэтому пулеметной группе держаться рядом со мной. Андрей – на тебе гранатометы. Петров, Гусев, Колокольчиков – вам самое трудоемкое – тыловое обеспечение. В первую очередь пулеметные ленты и фаустпатроны. Группа продвигается рывками, должны успевать. В самом крайнем случае, если обстановка сложится не в нашу пользу, разрешаю задействовать санинструктора и немца.

– Есть.

– Тогда вперед.

Корнеев ошибся не сильно. То, что поджидало диверсантов за очередным витком серпантина, не было ни танком, ни бронетранспортером, а чем-то средним между ними и совершенно фантастическим. Жужжа сервоприводами, поперек дороги прохаживалось двуногое бронированное чудовище. Отдаленно похожее на человека, только раза в два выше и целиком выкованное из железа. А вместо предплечий у него были «МК 108»[36].

– Очуметь… – пробормотал подполковник. – С каждым шагом все интереснее. Я о таком только в книжке читал. Чешский писатель один… Не помню фамилии, такие машины будущего… Работяга, кажется…

– Робот, – поправил товарища москвич Малышев.

– Точно… Стрелять в него, я так понимаю, смысла нет. Сплошная броня. Так что, Андрюха, твой выход…

Малышев оценил расстояние и помотал головой.

– Далеко. Не достану. Надо его как-то поближе приманить.

Офицеры задумались. Задача не простая. У пушки дальность стрельбы больше километра и скорострельность та еще. А фаустпатрон на расстоянии больше тридцати метров имел все шансы срикошетить, не причинив никакого вреда. Так что бить надо наверняка. Практически в упор.

– Вариантов немного. Кому-то высунуться, пальнуть по нему пару раз, и ходу… А я тут к стеночке прижмусь. Для надежности маскхалатом меня прикроете. Ну, и к Кузьмичу особая просьба: отойди подальше, укройся и постреливай в его сторону. Чтоб под ноги лишний раз не глядел.

– Это можно, – Телегин кивнул, подхватил винтовку и поспешил к руинам.

– Николай, я думаю, не надо объяснять, кто должен сыграть роль приманки? – Семеняк вопросительно посмотрел на командира.

– Уверен? Что-то ты, Степаныч, бледный какой-то.

– Убежден… – Игорь Степанович вытер ладонью выступившую на лбу испарину. – Да, есть маленько. Похоже, заканчивается фрицевский заряд… Но еще повоюем чуток.

– Степаныч…

– Не беспокойся, Коля, – Семеняк положил руку на плечо Корнееву. – Я не самоубийца… Почувствую, что все, предел, скажу. Обещаю. Раньше, может, и геройствовал бы, но теперь… после того как довелось пожить после победы… подставляться не стану.

– Вот и славно. Так и запишем.

– Уходите… Кузьмич, вон, машет. Да и Андрейка притаился уже. Давайте, не затягивайте удовольствие. Только гранаты мне оставьте.

– Держи, – Петров протянул подсумок. – Удачи…

Игорь Степанович выждал, пока все, кто не принимал непосредственного участия в столкновении, удалятся на безопасное расстояние, и поднял руку, давая знак, что готов действовать. Дождался ответной отмашки, выдернул вытяжные шнуры из гранат, шагнул на открытое пространство, примерился и запустил ими в вышагивающего монстра сразу с обеих рук.

У железного истукана реакция оказалась не в пример медленнее, чем у оборотней, зато и живучесть многократно больше. Обе гранаты легли кучно, рядом с левой стопой. Но робот даже не отреагировал на взрыв. Голова его повернулась в сторону Семеняка, а руки стали сгибаться в локтях, поднимая стволы пушек.

– Живучая зараза, – проворчал Игорь Степанович. – А если так?

На этот раз он взвел только одну гранату, вложил ее обратно в подсумок и бросил все гранаты вместе, как связку. Повезло, конечно. Нарочно бы целился – может, один раз из ста получилось бы, но тем не менее… Обе пушки уже поднялись достаточно высоко, чтобы открыть стрельбу. И если монстр почему-то еще не стрелял, то лишь потому, что не считал цель достойной. Так что, совершив невероятно замысловатое вращательное движение, подсумок наделся лямкой на один из столов.

Это обстоятельство так удивило монстра, что он на несколько секунд замер, не зная, что предпринять. Потом решил стряхнуть лишний предмет, но не успел. Гранаты рванули раньше. Явного механического вреда бронированному чудовищу даже тройной взрыв вроде опять не нанес, но что-то в поведении робота изменилось. Видимо, сбилась регулировка прицела или баланс веса «подраненной» пушки. Соответственно действия механизма стали неуверенными, потому что постоянно требовалась дополнительная настройка.

Но решительности эта незначительная помеха монстру не убавила.

Заметив, куда отступил напавший на него враг, робот, гулко топая, словно целое стадо слонов, двинулся к повороту, за которым его поджидал Малышев.

И как только монстр появился в поле зрения, капитан шарахнул в него из фаустпатрона, целясь в дальнюю от себя ногу, на которую именно в этот момент был смещен вес машины. Отбросил в сторону пустой выстрел, принял от Семеняка второй заряд и припечатал в то же место.

Железная нога подломилась, робот зажужжал всеми сервомоторами, пытаясь удержать равновесие, но именно в этот момент в голову его впечаталась пуля старшины. Силы удара маленького свинцового комочка оказалось достаточно, чтобы нарушить уже пойманный баланс, и железный монстр завалился набок, сделав лишний шаг, из-за которого ему не хватило места, чтобы остаться на террасе.

Стрелять он начал уже в падении, летя вверх тормашками. И буханье двух автоматических авиационных пушек было слышно еще несколько секунд. Пока его не заглушил мощный грохот удара и лязг сминаемого металла.

* * *
Если верить наручному хронометру, с момента перехода прошло больше четырех часов.

– Привал. Полчаса. Можно перекусить. Я – в дозор. Степаныч, не составишь компанию?

– Охотно…

Прошли вперед метров сто и присели, прислонясь к стене. Здесь на склоне выросли какие-то кусты, и их гибкие нависающие ветки давали неплохую маскировку. Во всяком случае, сразу не заметишь. Зато терраса дальше отлично просматривалась, аж до следующего поворота и спуска. Метров триста, не меньше.

– Ну что, Игорь Степанович, обменяемся сведениями? – Корнеев слегка подтолкнул плечом своего ординарца, как бы давая понять, что разговор предстоит дружеский, доверительный. – Это ж сколько мы с тобой не виделись? Месяц?.. Да, если считать с момента взлета того самолета со спецгрузом, то примерно столько и набежало. Верно?

Семеняк только усмехнулся грустно.

– Нет, Коля… Не верно. Для меня вы с парнями пропали осенью сорок третьего. А в подземелье я полез в апреле сорок четвертого. Вот и считай теперь… Мы же со Стекловым вас похоронили уже. Мысленно. По документам, группа числится пропавшей без вести, но мы-то знаем, как оно бывает. Особенно если связи нет. Михаил Иванович почти месяц не вылезал из того проклятого замка, пытаясь обнаружить хоть какие-то следы. Всех, кто был задействован в поисковой операции немцев, по сто раз допрашивал, но… никаких следов. Группа попросту исчезла. Теперь-то я понимаю, что произошло. Но еще позавчерашней ночью сам говорил Квасневскому, дяде Баси, командиру того партизанского отряда, где нас с Лейлой обменяли на проводника, что надеяться больше не на что. Если не объявились за полгода, значит… Сто раз слышал по радио стихи Симонова, а видишь, как вышло. Не дождался…

– Ну, ты сравнил, Степаныч. Это ж про любовь. О женщине. Это им завещано ждать, вопреки разуму и логике. Мы по-другому устроены…

Тут лицо его задумчиво нахмурилось.

– Подожди, подожди… Это что же получается? Дашенька тоже считает меня… без вести пропавшим? Уже полгода? И из них целых четыре месяца мирной жизни? Бедняжка… Ну, Максимилиан, – Корнеев погрозил кулаком куда-то вверх. – Теперь ты будешь лично мне должен. И баснями о лучшей жизни в будущем не отмажешься. За каждую лишнюю слезинку спрошу. Шоб ты знал… дорогой товарищ. Так что готовься.

Потом крепко-крепко обнял Семеняка.

– Извини, Степаныч. Я же не знал. Думал, все как обычно. Последний раз в госпитале немногим меньше провалялся. А оно таким макаром… Лейла, кстати, как? Демобилизовалась?

– Погибла Лейла, – вздохнул Семеняк. – Не уберег… Глупый случай. Сам чудом уцелел…[37] Зато у парашютиста нашего Олега Пивоваренко с Олей Гордеевой все сложилось. На свадьбе я не был, должность хлопотная и отпроситься не у кого, но приглашение через Стеклова получал. Ну, и поздравил, конечно же… Врач наш, Хохлов – каким-то жутко секретным заделался… Получал письмо от него, тоже через Михаила Ивановича, так трижды цензура проверяла. А мне полковник деликатно намекнул, что если хочу ответить, то привет лучше на словах передать. Сам Михал Иваныч на прежней должности. Во всяком случае, я именно так понял с его слов. Только стреляного воробья на мякине не проведешь… Думаю, профессор теперь у Абакумова работает. Оно и верно, фронта больше нет, а шпионов и недобитков всяких еще полным-полно.

Степаныч достал из кармана пачку папирос, которыми разжился в директорском кабинете, и с удовольствием закурил.

– А у вас что за это время произошло?

– На месте не сидели, это точно, – хмыкнул Корнеев. – Тоже кое-что повидали. Правда, как бы с другого фланга.

– То есть?

– Ну, вот ты нашу победу повидал, а мы – как война на два года раньше началась. И не по гитлеровским планам, а наступлением Красной армии. Даже в обеспечении высадки в Румынии самое непосредственное участие принимали.

– Как это? Вы видели, как Советский Союз начал войну?

– Превентивный удар называется, – объяснил Корнеев. – Зато если все пошло по плану, то в том мире больше нет ни фашистской Германии, ни буржуазной Европы. А лозунг Карла Маркса и Фридриха Энгельса «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» претворен в жизнь. Так что, как видишь, скучать не довелось. Правда, мы там и были всего пару суток. Потом на острове оказались, где и встретились. И знаешь, я рад, что тот мир исчез. Пленный рассказывал, что у них уже сорок шестой год, а фронт все еще стоит перед Варшавой. Немцы изобрели и применили какую-то сверхмощную бомбу, тем самым сорвав наступление Красной армии. Как бы не ту самую, чье производство мы им сорвали, похитив груз из склада в Дубовицах[38].

– Да, удачная была операция… Кроме гибели Васи Купченко. Никого даже не ранили…

– Тсс, – Корнеев насторожился. – Мне кажется, или стонет кто-то?

Теперь оба прислушались.

Какое-то время тишина не нарушалась ничем, а потом издали, со стороны предполагаемого противника долетел отчетливый стон. Причем как бы даже не в единственном числе. От боли или каких иных мучений страдали десятки людей. И не только мужчин.

Возникнув вторично, стон не затихал больше ни на секунду. И вроде приближался. Но при этом в пределах видимости никто не появлялся. Все триста метров террасы, обозримой с этого места, по-прежнему оставались пустынными.

– Что за… – Корнеев помотал головой. – Галлюцинации?

– Не знаю, Коля… – Семеняк пожал плечами. – Но после всего виденного мне это совсем не нравится.

– Можно подумать, мне нравится. Но идти туда все равно придется…

– Разреши я чуток продвинусь? Пока остальные подтянутся. Налегке… Если что – гранату метну и бегом обратно.

– Действуй… Только аккуратно. Чувствую, это наше последнее задание. Не хотелось бы, после всего…

– Все будет путем.

Семеняк пружинисто вскочил и неторопливой походкой праздношатающегося гуляки двинулся дальше. Глядя не столько вперед или под ноги, сколько пытаясь заглянуть за край террасы на следующий уровень. Но туман, клубящийся внутри котлована, надежно скрывал секреты этого очень странного места. Изредка только казалось, что на самом дне проблескивает красным, как сполохи далекой зарницы.

Шагов через пятьдесят звуки стали меняться. Теперь к разноголосым стонам прибавился еще и шепот. Тихий, но зловещий…

– Смерть… Убью… Смерть… Все умрут… Все мертвы… – шелестело в ушах, стучало в висках, отдавало в сердце.

От этого заупокойного шепота становилось труднее дышать. Становились ватными ноги, руки тяжелели…

Да и вообще, сколько можно? Ведь не пацан уже сайгаком по горам носиться. Нашли самого молодого. Впереди никакой опасности, так чего зря сапоги топтать? Надо прямо здесь прилечь и подождать, пока остальные подтянутся. А и вздремну чуток – тоже ничего страшного. Подойдут, разбудят. Зато отдохну. Реально устал, словно весь день на току молотил… Давненько так не уставал. Обязательно надо поспать…

Игорь Степанович присел на обочине и зевнул. Потом прилег, подложив под голову кулак. Вроде всегда так делал, а теперь почему-то неудобно. Семеняк с недоумением посмотрел на руку и увидел зажатую в ней гранату. Именно она и была причиной неудобства.

Ну, это решаемо. Игорь Степанович замахнулся, чтобы выбросить помеху, но в последний момент решил, что будет интереснее, если прежде выдернуть запальный шнур. Он отвинтил крышку в нижней части рукоятки, энергично дёрнул за выпавший при этом шнур с фарфоровым шариком и метнул гранату, куда глаза глядели. То есть в сторону тумана.

Взрыв он не услышал, а ощутил почти физически. Шепот и стон в его голове словно взбесились. Сперва поутихли на несколько мгновений, а потом заорали в полный голос, аж глаза на лоб полезли. Всю сонливость как рукой сняло. А следом к Игорю Степановичу вернулось и критическое восприятие действительности.

Глава тринадцатая

Странные облачка, размером с подушку, словно выплевываемые из тумана и атакующие Семеняка, будто призрачные птицы, сперва вызвали только недоумение. Но когда стало очевидно, что после каждого соприкосновения с ними Игорь Степанович заметно теряет силы и вот-вот свалится с ног, стало не до размышлений. Все давно поняли, что обычная война с артобстрелом, танками и самолетами осталась на поверхности, в другом мире, а здесь враг может принимать какой угодно облик и не переставать при этом быть смертоносным, как залп «катюши». И единственный способ победить и выжить – вовремя распознать противника, обнаружить его слабые стороны и уничтожить раньше, чем он успеет нанести удар.

Так что открыли огонь по туману сразу со всего имеющегося оружия, как только поняли, что угроза исходит именно из него. Даже раньше, чем услышали этот стон и странные звуки. А потом сквозь грохот выстрелов было не до шепота.

Гусев и Колокольчиков быстро оттащили Семеняка в тыл и передали на руки Басе. Девушка бегло его осмотрела, но никаких видимых ранений не нашла. Игорь Степанович казался просто сильно уставшим. До полного изнеможения. Сама девушка этого не видела, но рассказывали, что те, кого освобождали из концлагерей, тоже находились на такой стадии истощения, когда не могли даже ложку в руке удержать… Так что совершенно интуитивно Бася первым делом сделала Степанычу укол глюкозы.

Стреляли, что называется, «в молоко». Пулеметными очередями перечеркивали клубящийся над террасой туман вдоль и поперек, не видя конечной цели, и тем не менее результата достигли. Медленно, неохотно белесая завеса начала разжижаться, светлеть… И в конце концов показала, что скрывалось в глубине.

Увидев нового врага, разведчики даже огонь прекратили. Потому что это уже переходило всякие границы и не только реальности. Не во всяком кошмаре можно подобное узреть.

Потому что перед ними возник огромный, не меньше металлического монстра, скелет, одетый в кирасу и с таким же большим, под рост, двуручным мечом.

Немного разбирающийся в старинном клинковом оружии Яков Гусман опознал в нем, по характерной двойной гарде, цвайхандер германских ландскнехтов. Таким мечом вооружали только самых сильных, умелых и опытных бойцов, получавших двойной оклад.

Вряд ли скелет принадлежал одному из тех, давно павших героев, но ведь и не просто так немцы остановили свой выбор именно на этом типе оружия.

Яков мог бы прибавить, что доппельсолднеры были не просто лучшими, а лучшими из лучших – и выходили на равных против бронированной конницы французов и англичан, но промолчал. Зачем морочить головы товарищам лишними подробностями?

Зато теперь стало понятно, как «это» действует. Скелет поднимал опущенный острием вниз меч на высоту груди, а потом – с силой вонзал клинок острием в землю. При вхождении стали в грунт раздавался стон, после чего с навершия рукояти срывались те самые белые тучки, которые и атаковали людей.

Почти все уже успели почувствовать на себе их воздействие. В месте соприкосновения кожи с агрессивным туманом возникало ощущение ожога от леденящего холода, которое проникало внутрь и растекалось по жилам, по всему телу. От него стыла кровь и исчезали силы. Разум окутывали апатия и смертельная усталость… Сперва всего лишь на мгновение. Но с каждым очередным «укусом» время для восстановления требовалось все больше, сил тоже – а оставалось их все меньше и меньше.

– Группа! Внимание. Сосредоточить огонь на скелете! – скомандовал Корнеев. – Целиться в кирасу. Вряд ли она прикрывает жизненно важные органы, но отдача занимает у него время. Кузьмич – бей по локтевым суставам. Может, это затруднит ему движение. Петров! Сколько у нас еще фаустпатронов осталось?

– Шесть.

– А гранат?

– Десять.

– Из гранат сделайте связки по пять. Бася, как Степаныч? Пришел в себя?

– Да… Но он еще очень слабый.

– Покорми его хорошо. Разрешаю использовать коньяк и шоколад. Андрей, бери два «фауста». Попробуем подобраться поближе. Я впереди, буду отвлекать на себя призраков. Ну, а ты… В общем, действуй по обстановке. Сможешь голову снести – великолепно. Меня потом вытащишь, ежели сомлею.

– Давай наоборот, командир.

– Отставить пререкаться. Ты к немецкому оружию уже приноровился. А у нас его не так много, чтобы начинать пристреливаться. Поэтому, Андрюха, просто отработай быстро и качественно, лады? Эй, чудище лесное! Поворотись ко мне задом, а к лесу передом. Эй, болван костяной, я с тобой разговариваю! Или ты по-русски не понимаешь? Ладно, я могу и по-вашему… Wie ein Schwein vor dem Uhrwerk stehen?![39]

Корнеев громко выкрикнул одну из вспомнившихся поговорок, более-менее подходящих к ситуации, не слишком рассчитывая на результат. Просто по привычке использовать в бою все доступные средства. И не ошибся… Скелет его услышал. Замер с уже поднятым мечом и стал поворачиваться в сторону подполковника, умышленно обходящего врага с фланга. Во-первых, чтоб не попасть под пули своих же, а во-вторых, давая Малышеву больше места для маневра.

Заминка у скелета длилась недолго. Секунды три… Но это если стоять и в носу ковырять. А спринтер за это время способен пробежать около тридцати метров. К тому же, взяв на прицел Корнеева, умертвие словно потеряло остальных из виду. И весь очередной «призрачный» заряд полетел исключительно в направлении подполковника.

От такой массированной атаки Николаю пришлось несладко. Упал на колени, кровь из ушей и носа пошла, как при контузии, но это дало Малышеву еще несколько дополнительных секунд.

Андрей сперва хотел выстрелить скелету в голову, тем более что и Корнеев это же посоветовал, но в самый последний момент передумал. Словно подсказал кто-то, что умертвие и без черепа останется смертельно опасным, а вот без оружия справиться с ним будет гораздо легче. Поэтому Малышев взял на прицел рукоять меча.

Дождался, пока скелет вонзит его в землю, и выстрелил. Не глядя, попал или нет – подхватил второй фаустпатрон и послал его в ту же цель. Очень вовремя.

Взрыв первой гранаты всего лишь заставил умертвие слегка разжать фаланги пальцев, а вот второй, последовавший практически сразу, не дал скелету подхватить меч снова, а вышиб оружие окончательно и отбросил в сторону. Здоровенный цвайхандер с омерзительным дребезжанием свалился под ноги монстру.

И тогда Андрей сделал еще одно, что не планировал ни командир, ни он сам. Капитан бросился вперед. Даже быстрее, чем бежал на огневой рубеж. В длинном прыжке «рыбкой» дотянулся до двуручника, схватил и перекатом ушел от уже тянущихся к оружию костлявых рук.

Еще один перекат, еще… и Андрей уже мчится назад.

Мог и не торопиться. Оставшийся безоружным, скелет словно и неуязвимость прежнюю утратил. Даже особо не приглядываясь стало заметно, что выстрелы больше не пропадают зря. Особенно старшины Телегина.

Не так быстро, как хотелось бы, но все же положив с пяток пуль в левую коленную чашечку скелета, Кузьмич таки заставил его встать на четвереньки.

Больше в умертвие не стреляли… Били прикладами, топтали сапогами, перемалывая в муку каждую косточку по отдельности, стараясь не дышать поднимающейся от этого белесой пылью. А напоследок Малышев исхитрился – вбил острие двуручника прямо в разинутые челюсти огромного, нечеловеческого черепа. И только после этого зеленый отсвет в его глазницах потух, а стоны и шепот окончательно умолкли.

– Ф-фу, – вытер пот со лба старший лейтенант Гусев, расстегивая пуговицу на воротнике гимнастерки. – Взопрел… Ну и лось… Едва запинали… Надеюсь, у них там больше таких нет?

– Да уж, – согласился Телегин. – Хлопотное дело, однако, будущее спасать.

Корнеев же сидел, прислонившись к стенке рядом с Семеняком, и улыбался. Как бы там ни было, а группа опять справилась. И еще на один шаг приблизилась к цели. До которой, судя по тому, что свечение в котловане становилось все ярче, осталось уже не так и далеко. Один-два рывка, и…

О том, что их ожидает в самом низу, исходя из уже виденного, думать не хотелось. Но откуда-то была четкая уверенность, что справятся. Обязательно справятся. Не могли же товарищи из будущего послать отряд неизвестно куда, если б не считали, что у них есть шанс выйти из этой схватки победителями?

* * *
Битва с призраками измотала всех так, что привал организовался сам собой. Без нормального отдыха ни о каком продвижении вперед не могло быть и речи. То самое состояние, когда усталость сильнее приказа и страха смерти.

Положение спасла Бася. Уже опробовав методику на Семеняке, девушка быстро сделала всем инъекцию глюкозы, выдала по глотку коньяка и по половине плитки шоколада. Это позволило группе приободриться, ну а дальше в дело пошел обычный паек. Хлеб, тушенка и наркомовские…

Еще чуть позже – сигареты и разговоры. Ведь давно известно, что ничто так не снимает усталость, как приятный разговор.

Степень приятности завязавшейся беседы оценить трудно, но что тема интересовала всех, сомнений не вызывало.

– Слушай, командир… – Малышев рассматривал трофейный меч и не торопился выпускать его из рук. – Тебе не кажется странным, что мы сражаемся с одними чудовищами? Как будто у фрицев обычные солдаты закончились. Кроме первого блокпоста и подскочившего им на помощь взвода охраны, мы ни одного живого человека больше не видели.

– При том, что изначально отчетливо были видны передвижения, свет в домах. Слышался смех и музыка… – дополнил Гусман.

– Я что, доктор, чтоб знать? – пожал плечами Корнеев. – Думаю, место такое, для людей неблагоприятное. Вот и не живут здесь… А смех и музыка… Забудьте. Уверен, мы еще и не такое увидим и услышим, пока задание выполним. Кузьмич, Степаныч… Вы самые молодые в группе, так что равняться будем на вас. Как самочувствие?

– В целом терпимо. А если б покемарить минуток девяносто, вообще б отлично стало.

– Полтора часа не дам, нет у нас столько. Если вообще есть, но двадцать минут выделю. Бася – ты все время держалась сзади, соответственно бодрее остальных. Вот тебе часы и пистолет. Всем остальным двадцать минут отбой. Это приказ.

Корнеев отдал распоряжение и закрыл глаза. Под веки будто песка насыпали, но открывать их, чтоб проморгаться, было невыполнимой работой. И все же пришлось.

– Товарищ подполковник! Товарищ подполковник.

– Ну что еще… Сказал же – двадцать минут.

– Так все… время вышло, – виновато ответила девушка. – Даже двадцать пять уже. Я не решалась раньше. Очень уж сладко все спят.

– После победы отоспимся…

Корнеев сделал усилие и заставил себя сесть.

– Группа, подъем! Пять минут на оправку. Через десять – приготовиться к движению.

– Геноссе… Товарищ командир… – возле Корнеева присел Рудольф Глюкман. Унтер-фельдфебель казался сильно взволнованным и явно не знал, с чего начать разговор. Очевидно, весьма для него важный. – Entschuldigung[40]. Я хотел просить вас… разрешить мне. Форвертс… Вперед идти. Я совсем не устал. Я даже меньше устал, чем фройлян…

– Зачем оно тебе? – удивился Корнеев.

– Я пленный… Да. Войне конец. Да. Вы победить – это тоже да. Альзо, я всегда быть побежденный враг. Это трудно. Я хочу помогать так, что вы знали – Руди хороший парень. Ему можно верить. Он свой. Камрад. Ферштеен зи?

– А если тебя убьют?

– Это война. Убить могут везде… – флегматично пожал плечами тот. – Я не герой, но если умирать… лучше как герой, чем трус. Да?

– Я тебя понял. Хорошо. Обещаю дать тебе шанс. Но сейчас самое трудное не впереди. Мы все очень устали. Если ты пойдешь в дозор – некому будет тащить канистру с водой и мешок с провизией. А я понятия не имею, что ждет нас впереди и будет ли шанс вернуться той же дорогой. Поэтому, Руди, возможно, именно от твоей силы и выносливости зависит – выживем мы в конце концов или нет.

– Я понимаю. Да… – кивнул Глюкман и слегка щелкнул каблуками. – Я готов… И я буду ждать. Русский командир дал слово.

– Чего фриц хотел? – поинтересовался Малышев.

– Просил разрешения на подвиг.

– Биографию себе хочет подправить, – сообразил Андрей. – Так и разреши. Что тебе, жалко?

– Да ради бога. Если понадобится, и спрашивать не стал бы. Ну, что, готовы?

– Так точно.

– Тогда вперед. Думаю, очередной сюрприз неподалеку.

Корнеев не ошибся. Свободно прошли метров триста. Аккурат на очередной виток опустились, и впереди снова заклубился туман. Только в этот раз он уже не казался спокойным и уютным – скорее напоминал грозовые облака. Такой же свинцово-темный и подсвечиваемый изнутри сполохами еще не вырвавшихся на свободу молний. Только не громыхало. Но от этой тишины становилось лишь тревожнее.

– Блин, как же мне весь этот цирк надоел, – ругнулся Петров. – Слово чести, предпочел бы иметь дело с ротой егерей, чем вот с этим бредом запойного алкаша. Вот помянете мое слово, сейчас туман расступится, а за ним будет еще один скелет с мечом. Какая-то бедная у фрицев фантазия. Змея Горыныча уж хотя бы смастерили. И то…

Что именно имел в виду сапер, так и осталось неизвестно, потому что тучи и в самом деле чуток разошлись, освобождая из своего плена… скелет. Только на этот раз он был в каком-то рогатом шлеме, а в руках держал – фламберг. Как объяснил Яков, характерное волнистое лезвие меча-пламени невозможно спутать ни с чем другим. Поскольку атеш-кылыч или крисс существенно уступали двуручнику в размерах.

– Красавец… – прокомментировал Корнеев. – Ну, и какой же пакости от тебя ждать?

Смена типа доспеха и оружия, а также обстановки указывали и на смену поражающего фактора.

Скелет тем временем, в полнейшей тишине, прошагал еще немного вперед. Остановился. Развернулся к людям и стал поднимать меч таким же способом, как и предыдущий.

– Всем отойти…

Фламберг вонзился в землю, и оправдывая его название, во все стороны с ревом метнулась стена пламени. Как круги по воде. Яростно, но недалеко. Метров пятьдесят всего. Как раз на всю ширину террасы. Обойти не получится, сунутся в очаг – верная смерть.

А чудовище, наглядно продемонстрировав силу, замерло безразличной статуей, словно ему не было никакого дела до людей. Мол, я вас не трогаю, но дальше не суйтесь. На выпущенную в его сторону очередь из пулемета отреагировал лишь тем, что пламя в его глазницах разгорелось чуть ярче.

– Приехали греки, привезли мандарины… – пробормотал Корнеев. – У кого будут какие соображения?

– Соображения есть… – Петров поскреб затылок. – Я вот гляжу и прикидываю: ведь если задуматься, то все довольно просто устроено. Смотри, как они вооружены… Броня и меч! Защита и атака. Аккумулятор и излучатель. Плюс и минус. Замкнули – пошел разряд. Заземлили – та же шняга, только работает на выброс.

– И что это нам дает? – не сразу сообразил Корнеев.

– А то, командир, что любую энергетическую систему можно закоротить.

Корнеев поглядел на почти трехметровое умертвие и недоверчиво хмыкнул.

– И чем же?

– Да как обычно, проводником… Универсальным… – Сапер указал на канистру с водой.

– Занятно. Как ты себе это представляешь? Подзовем поближе и попросим наклониться, чтобы нам удобнее ему на спинку было полить?

– А вот это, командир, уже не ко мне, – развел руками майор. – Я сапер, другая квалификация. Тут ваши головы подключать надо. Думайте. Но это реальный шанс.

Теперь затылок поскреб Корнеев. В общем-то, как учил профессор Стеклов, абсолютно не решаемых задач не бывает. Надо только суметь рассчитать алгоритм и необходимые ресурсы.

Итак, есть огненный скелет, которого нужно облить водой. Причем пара литров вопрос точно не решит. Полив должен быть качественный. В принципе, сорокалитровая канистра этот объем обеспечивает. Остается решить: как доставить жидкость к объекту?

Забросить? Сорок литров?..

– Степаныч.

– Да?

– Как себя чувствуешь? Силы вернулись?

Семеняк кивнул.

– Как далеко сможешь канистру закинуть?

Игорь Степанович подошел, взял емкость в руку.

Покачал на весу. Примерился. Поставил обратно.

– Думаю, метров на двадцать.

– Двадцать… А радиус огненного поля… – посмотрел на круг выжженной земли, – все полсотни. Пока выйдешь на дистанцию броска, сгоришь.

– А если отвлечь чудище? – подключился к обсуждению Малышев.

– Подойти и попросить прикурить?

– Немец подвига хотел? Вот и случай представился.

– Ты чего, Андрюха? Это ж приговор.

– А амбразуры в немецких дотах грудью закрывать? А таранить их бомбардировщики или на состав пикировать? Это не приговор? А беременной женщине в живот стрелять?[41] – капитан уже почти кричал. – Добреньким стал, да?

– Угомонись, – играя желваками, ответил Корнеев. – На тебя товарищи смотрят. Нервы не в порядке? Покури в сторонке…

– Эншульдиген, геноссе… Капитан прав. Я могу… я должен.

Из услышанного Рудольф Глюкман сделал верный вывод.

– Пока я не прикажу, никто ничего не может и не должен! – повысил голос подполковник. – Думаем, товарищи, думаем! Виктор, ну… Еще одну идейку. Пожалуйста…

Петров развел руками, при этом задев гарду цвайхандера. Меч ландскнехтов немедля свалился на землю, словно рельсу бросили.

* * *
Несмотря на то что двуручный меч совершенно не похож на яблоко, да и майор Петров далеко не Ньютон, но толчок мысли был дан и привел к весьма интересному решению. Теоретически обоснованному, но проверить его можно было только, образно говоря, сунув голову в пасть льву. И тем не менее пришлось рискнуть. Других вариантов все равно не было.

Приготовления заняли немного времени, а дальше пошло действие…

Бывшего унтер-фельдфебеля упаковали в кирасу, снятую с предыдущего скелета. Получилось аккурат по размеру. В том смысле, что из-под панциря мертвого гиганта наружу торчали только голова, руки и ноги… чуть ниже колен. Так что передвигаться Руди мог исключительно семенящим шагом. Зато присев и втянув руки и голову – оказывался в бронеколпаке. Как показала практика, неуязвимом даже для пулемета.

Но именно это делать ему категорически не рекомендовалось. По прикидкам Петрова, важнейшую роль в защите должен был сыграть меч. Как громоотвод. А единственная дополнительная мера безопасности, на всякий пожарный, сводилась к подвязанным к подошвам сапог крупным обломкам тазобедренных костей побежденного скелета. В расчете на его огнеупорность.

Заметив движущуюся в его сторону «черепаху», огненный скелет заинтересованно шагнул навстречу. Вышел на предельную дистанцию, зашипел, как плевок на раскаленной плите, и шарахнул фламбергом в землю.

Огненный вал тут же прокатился во все стороны, спекая в одну стеклоподобную массу всю почву в радиусе поглощения… Оставив нетронутым исключительно то место, где стоял немец. Небольшой совсем кусок, с метр в диаметре. Но больше и не надо. А еще важнее – с этой стороны, где встретилось препятствие, огонь дальше не пошел.

– Работает! – не сдержался от восклицания майор.

– Чтоб я так жил, если это не факт… – согласился Гусман. – Геноссе Рудольф! Вы как себя ощущаете?

– Аллес гут… Орднунг… – Глюкман помолчал и добавил по-русски: – Немножко душно. Как за печка.

– Терпи, родной… – Корнеев повернулся к Семеняку. – Игорь Степанович, твой выход. Остальным приготовиться! Товарищи, прошу быть предельно сосредоточенными. Второго шанса у нас не будет. Кузьмич…

– Прорвемся, командир. Чтоб в такую бандуру да промахнуться? Ты уж меня совсем за слепого держишь? Главное, чтобы Степанычу хватило сил добросить. А решето я из канистры сделаю. Даже если все остальные промажут.

– Тьфу три раза, – сплюнул Корнеев. – Группа, внимание! Приготовиться! Глюкман, Семеняк, вперед!

Немец, опираясь на меч, поплелся дальше, сокращая дистанцию, а следом за ним, в предполагаемую брешь, вошел Игорь Степанович с канистрой.

Заметив шевеление, скелет снова вонзил клинок, к счастью, с прежним результатом. Волна огня замерла, едва коснувшись второго меча. А Глюкман и Семеняк, задержавшись едва на секунду, двинулись дальше. И пройти им до цели оставалось метров тридцать, не больше.

Скелет от такой наглости будто опешил. Стоял почти минуту, ничего не предпринимая, словно оценивал обстановку и переосмыслял полученные данные. Потом сделал то, чего никто не ожидал. Поднял фламберг, но не ударил оземь, а нацелил острие на немца. После чего с силой топнул.

На этот раз огненного вала не было. Вместо него сверкнула молния. Ослепительно белая, как пламя ацетиленовой горелки. А в следующее мгновение закричал Рудольф. Страшно… Как кричат от невыносимой, смертельной боли.

– Твою… – это, кажется, Малышев.

– Внимание! – понимая, что сейчас решается все, что у него всего пара секунд, закричал Семеняк и бросился вперед. – Бросаю!..

Скелет уже снова поднимал фламберг, выцеливая им зарвавшегося человечка, когда Игорь Степанович метнул канистру.

Описав плавную дугу, емкость оказалась прямо над головой умертвия, когда в нее ударила первая пуля. А в следующую секунду канистру буквально изрешетили из всех видов стрелкового оружия, кроме пулемета, и на скелет хлынул настоящий каскад водяных струй…

Время словно замерло. Да и пространство тоже. Казалось, даже пули застыли в полете. А потом рвануло… Ударная волна посшибала всех с ног, как кегли, и разбросала по террасе. Слава богу, никто не стоял у кромки и не свалился вниз. Зато контузило каждого. Крепко… У тех, кто постарше, даже кровь из ушей пошла. Но оно того стоило. Там, где стоял огненный скелет, теперь только воронка виднелась, как от фугасной авиационной бомбы среднего калибра.

Приходили в себя долго… Досталось всем. Будь у скелета хоть пару фрицев в группе обеспечения – перестреляли бы всех, как в тире. Почти час понадобился, пока вернулась осмысленная дееспособность. Правда, не ко всем… От Рудольфа Глюкмана даже пепла не осталось. Вернее, его пепел развеял финальный взрыв. Игорь Степанович тоже был очень плох: и находился ближе всех к эпицентру, и приобретенная в немецкой лаборатории сверхсила, похоже, окончательно покинула Семеняка. Вроде обошлось без внутреннего кровотечения, но самостоятельно передвигаться Игорь Степанович пока не мог.

– Бася, присмотри за ним. Если уйдем больше чем на километр – я за вами пришлю.

– Иди, иди, Коля… – чуть слышно прошептал Семеняк. – Не задерживайся. Не давай фрицам времени еще какую-то пакость прислать. А я отлежусь маленько, да и следом за вами пошкандыбаю. Не волнуйся. Все путем, все толково…

Из оружия теперь кроме пулеметов прихватили и оба меча. На всякий случай. Кирасу покорежило и сплющило так, что толку в ней больше никакого не было – даже руку внутрь не просунуть. А шлем второго умертвия попросту исчез. То ли вообще испарился, то ли черт знает куда зашвырнуло взрывом. И оставшиеся гранаты…

Первый поворот ничего нового не принес, второй – тоже, и только после того как спустились еще на уровень, все сразу изменилось. Как картинка в калейдоскопе. Туман и белесый полумрак, в котором ничего не разобрать дальше чем на двадцать-тридцать шагов, а потом – щелк, и туман исчезает, открывая взгляду еще одну иллюстрацию к фантасмагории, способной зародиться только в больном разуме.

Перед разведчиками на ширину не менее футбольного поля разлеглось дно котлована, по чьей-то прихоти превращенное в подобие огромной заводской лаборатории или научно-исследовательского центра. Во всяком случае, именно это сравнение приходило в голову первым при виде многочисленного обслуживающего персонала, одетого в закрытые комбинезоны и снующего между разнообразным оборудованием неизвестного вида. Больше всего напоминающим огромные шкафы. А над центром всего этого, примерно на высоте пяти-шести метров – удерживаемая двумя толстыми растяжками, парила ярко-алая сфера размером с баскетбольный мяч и сияющая, как сотня ламп. Из-за чего все вокруг было в красных тонах, как помещение фотолаборатории во время проявления пленки.

– Слышь, командир, – нервно передернул затвор автомата Гусев. – Это уже ад или только предбанник?

– Не знаю, сейчас у кого-нибудь спросим… – отшутился Корнеев и окликнул проходящего мимо сотрудника. Визуально – безоружного и с пустыми руками. – Извините… – заметил, что тот не реагирует, повысил голос и добавил по-немецки: – Эншульдиген зи битте…

Но человек в комбинезоне продолжал идти по своим делам, даже не повернув голову. Как будто их не существовало.

– Ишь ты, какой занятой… – Колокольчиков метнулся вперед. – Стоять! С тобой командир Красной армии разговаривает.

Летчик попытался схватить заносчивого чужака за одежду, но рука прошла насквозь, не ощутив совершенно никакого сопротивления. Словно Петруха солнечный зайчик пытался поймать.

– Что за ё… моё? – растерянно пробормотал тот и повторил попытку. С прежним результатом.

– Я не понял? Они что… призраки? – попятился парень к своим.

– Вот тебе и ответ, Андрей, почему мы здесь людей не видим. Потому что нет живым тут места.

– И это все… – Малышев обвел рукой, как бы охватывая всю долину, – все… призраки?

– Проверить, конечно, надо. Но я почти уверен в ответе, – кивнул Корнеев. Потом просто поднял автомат и выпустил длинную очередь в сторону наибольшего скопления существ. Очередь прогрохотала и утихла в одиночестве. Больше ни один звук не сопровождал выстрелы. Ни криков боли, ни рикошета от оборудования, ни звона битого стекла, ни шума от падения тел. Ничего. Пули ушли в пустоту. Максимум застряли в противоположной стене карьера.

Глава четырнадцатая

Красный неестественный свет, льющийся из висящего над головами шара, давил на психику и вроде даже легкое головокружение вызывал. Если долго в него вглядываться.

– И что дальше, командир? – Яков Гусман высказал общий вопрос, когда вся группа собралась вместе. Даже Семеняк с Басей подошли. – Думаешь, именно эту «свечку» Максимилиан имел в виду, когда ставил задачу?

– Вам лучше знать, – пожал плечами Корнеев. – Я же его не слышал. Кто-нибудь помнит дословно?

– За дословность не ручаюсь, – поскреб щетину на подбородке Петров, – но заданием максимум было уничтожение некоего артефакта, украденного фрицами в Тибете, а заданием минимум – уничтожение всей возможной документации и оборудования.

Сапер покосился на снующих по долине призраков, действия которых ни на йоту не изменились из-за присутствия людей.

– Только, я так понимаю, что как раз второе является невозможным. Тогда как с главной задачей еще можно попытаться что-то сделать.

Майор употребил слово «можно», потому что одна попытка уже была. Желая избавиться от неприятного освещения, в пульсирующий шар выстрелили пару раз. Пули испарились, не достигнув цели. Очень эффектно: легкий хлопок и облачко белесой дымки на фоне пламени. То же самое произошло и с пулеметной очередью… Только хлопки звучали чаще. Отойдя на максимальное расстояние, в шар пустили фаустпатрон. На этот раз хлопнуло громче и дыма было больше.

Приняв к сведению полученные результаты, сосредоточились на удерживающих шар растяжках. Вернее, на каменных блоках, к которым они крепились. Поскольку сами растяжки тоже оказались призрачными и не реагировали на воздействие. К сожалению, и тут усилия разведчиков ни к чему не привели. Ни фаустпатроны, ни подрыв связки гранат никакого заметного эффекта не произвели. А если быть до конца честными, то вообще никакого.

– Можно… – повторил Петров и кивнул в такт своим мыслям. – Знать бы только, что именно. Наверняка Максимилиан знал ответ, жаль с нами поделиться не успел. Сиди теперь здесь, как та бабка у разбитого корыта. Ни вперед идти, ни назад возвращаться.

– Я думаю… – Колокольчиков не мог сидеть спокойно и вышагивал кругом, из любопытства или вредности намеренно не уступая дорогу призракам, проходя сквозь них или, наоборот, пропуская сквозь себя. – Все должно быть достаточно очевидно. Просто мы не знаем, куда смотреть…

– А может, стоит еще разок бабахнуть? – Гусев стоял рядом с постаментом. – Трещина-то появилась. Глядишь, и расколется камешек.

– Трещина? – Корнеев поднялся и подошел ближе. – Странно. Вроде тоже смотрел. Не было здесь никакой трещины.

– Это все из-за освещения, – объяснил лейтенант. – Если отсюда – камень кажется гладким, а если вот так взглянуть… – приложил руку козырьком. – Сразу видно. Вон… – ткнул пальцем. – Чернеет. Как змея проползла.

– Змея, говоришь? – теперь и Малышев двинулся к блоку. – Ну-ка, ну-ка… Дайте и мне посмотреть.

Капитан осторожно пощупал небольшую трещинку и, не говоря ни слова, перешел к другому камню. Приложил руку козырьком к глазам и присвистнул.

– Коля, чеши сюда. Думаю, оно тебе тоже понравится.

Уже догадываясь, что именно обнаружил заместитель, Корнеев подошел к нему. Посмотрел на указанное место и увидел весьма похожую трещину. Только ровную.

– Ничего не напоминает?

– Замочная скважина?

– Готов спорить на два компота и эскимо в придачу, – улыбнулся Андрей. – И еще на одну порцию, что ключи к этим замкам мы таскаем с собой.

Николай прищурился.

– Мечи?

– И приз получает мальчик в матроске… – капитан чуть не приплясывал от возбуждения. – Гусев! Колокольчиков! Тащите сюда железки мертвецов! Ну что, командир? Рискнем?

– А есть другой вариант? Только всем рисковать нет смысла. Ты бери один меч, я – второй. Группа, слушай меня. Всем покинуть «красную» зону. Старшим назначаю капитана Гусмана. Яков лично знал Максимилиана Штейнглица. И если наш друг еще раз выйдет на связь, то ему будет проще с ним общаться. Заместитель по боевой – старшина Телегин. Кузьмич, если что – выведи ребят. Не спешите умирать.

– Ты тоже не особо торопись, командир.

Офицеры подождали, пока товарищи отойдут, потом переглянулись.

– Как действуем? На «три-пятнадцать» или по очереди?

– К черту, надоело кругами ходить… – сам от себя не ожидая, почему-то разозлился Корнеев. – Вставляй уже…

Прицелился и с маху засадил фламберг до упора. Меч так легко вошел, что подполковник даже равновесие от избыточного усилия потерял. Чуть не упал, хорошо крепко рукоять сжимал. Судя по восклицанию Малышева, с ним случилась похожая история.

А дальше стал меняться весь мир.

Сперва с печальным вздохом потух шар, уступая место обычному дневному свету. Может, не такому яркому, зато более привычному и приятному. Похоже, призрачные растяжки не столько исполняли функции тросов, сколько были энергетическими кабелями.

Ну, а вместе с солнечным светом исчезли, как им и положено, все призраки. Как движущиеся, так и неподвижные. И фантасмагорическая лаборатория снова превратилась в дно обычного котлована, если только не цепляться к размерам.

Да и сам шар, без подпитки, как-то сдулся, потерял значимость и размер, став не больше яблока. Он не рухнул булыжником, медленно спланировал на землю, пару раз пружинисто подпрыгнул и неподвижно замер.

– Вот и все… – пробормотал Малышев. – А ты боялась… Похоже, мы его сделали. Как считаешь, командир?

– Погоди, не кажи «гоп»…

Николай показал пальцем на пространство между каменными блоками, которое вдруг начало затягиваться дымкой, и осторожно отодвинулся на несколько шагов.

– Похоже, не все, Андрюха… Если я правильно понимаю, перед нами распахнули очередную дверь, а меня уже тошнит от этих переходов. Как бы нам сызнова из огня да в полымя не попасть.

– Не попадете, отвечаю…

Из мглы наружу шагнул именно тот, кого вспоминали все последнее время – Максимилиан Штейнглиц. Одетый в легкие летние брюки песочного цвета, белую футболку с отложным воротником, шлепанцы на босую ногу. А главное, на голове у товарища из будущего красовался настоящий соломенный брыль, какие еще носят пасечники или курортники. На плече у него болталась на длинном ремешке странной формы сумка, нечто среднее между планшетом и тубусом, в которую он первым делом хозяйственно прибрал обезвреженный артефакт.

– Так надежнее, – объяснил мимоходом. Потом шагнул к Корнееву и дружески обнял. – Ну, ребята… Вы даже не представляете, какое важное дело вы совершили.

Повернулся к Малышеву, протянул руку и представился:

– Старший координатор межгалактического отдела по контролю времени Сергей Чернецкий.

– Капитан Малышев.

– Да я знаю, знаю… Я всех вас здесь знаю и вовек не забуду. Товарищ подполковник, не откажите в любезности, постройте группу.

В отличие от прошлого и привычного суховатого, педантичного оберштурмбаннфюрера СС Макса Штейнглица, нынешний весь просто сиял от нескрываемой радости. Что как нельзя больше шло к его неофициальному, пляжному обмундированию.

– Товарищи! Дорогие мои! От лица командования, от ваших потомков, от Лиги наций и от себя лично выношу вам огромную благодарность. Честное слово, дорогие мои, вы даже представить себе не можете, какую огромную важнейшую работу вы проделали, чтобы вернуть в историческое русло основной временной поток. Буду краток… Всех вас ждут повышения и награды. Так давайте не оттягивать этот торжественный и радостный для всех момент. Проход открыт. Прошу не волноваться, больше никаких сюрпризов. На той стороне вы окажетесь в своем собственном времени. Капитан Малышев, командуйте. Подполковник Корнеев, а вас я попрошу задержаться еще на одну минутку. Всего несколько слов… на прощание, так сказать.

* * *
– Это еще что за новости? – возмутился Корнеев. – У меня от боевых товарищей секретов нет.

– Теперь будут, – совершенно другим тоном ответил Сергей, стирая с лица белозубую улыбку. – Извини, Николай, человек ты военный, должен понимать, что значит приказ. Меры безопасности и методику обеспечения секретности разрабатывал и утверждал не я. А руководство только тебе одному из всей группы разрешило оставить память и дать допуск третьего уровня.

– А что с ребятами? Ты куда их…

– Тихо, тихо. Ты чего? – подался назад координатор. – Ничего особенного с ними не произойдет. Просто для всех, кроме тебя, всего не было. Круг замкнулся. А после того, как и мы отсюда уйдем, эта побочная ветвь просто… завянет и отсохнет, что ли. Финита…

– Вот так просто? Хлоп, и целые миры исчезнут, словно никогда и не существовали? – недоверчиво посмотрел на координатора из будущего Корнеев.

– Совсем не просто, – пожевал губами Чернецкий. – Я только на словах так объясняю. Образно. А собственно, что тебя смущает?

– Не знаю. Неправильно как-то. Это ж не сухую ветку отрезать. Здесь тоже живут люди… миллионы людей. Рождаются, любят, мечтают… И вдруг…

– А когда ты закрываешь книгу или выключаешь фильм, тебя сильно волнует, что великолепный мир, придуманный автором, в одно мгновение из-за твоей прихоти исчезает? – пожал плечами Чернецкий.

– Сравнил тоже…

– Почему нет? И одно, и другое для своего сознания ты оживляешь личным присутствием. Уйдешь – и для тебя все канет в небытие. Словно книгу закрыл. Только воспоминания и останутся. Так что не напрягайся и не забивай себе голову лишней философией и этикой. Поверь, над этим не одно поколение ученых работало, прежде чем был сформулирован окончательный вариант. Наиболее точно отвечающий действительности.

На завершение Сергей энергично кивнул, как бы ставя окончательную точку в обсуждении, и продолжил другим тоном, более дружеским:

– Я вообще-то тебя не для диспута и объяснений задержал. А чтоб ты понимал, ваша группа действительно решила одну из важнейших задач по стабилизации временного континуума в подконтрольном Лиге Наций регионе. И мое руководство постановило вас наградить. Вы получаете право на две коррекции времени. Глобальную и личную.

– Всего две? – хмыкнул Корнеев. – Золотая рыбка и то три желания исполняла.

– Не понял? – посерьезнел старший координатор. – Это кто? Когда исполняла?

– В сказке. Ты что, русских сказок не знаешь?

– Сказок, Николай, я уже лет двести не смотрел и не слушал, – облегченно выдохнул тот. – Но я запомнил. Расспрошу у правнуков… они как раз в таком возрасте. Так вот, коррекция времени – это совсем не сказка. Это очень серьезное вмешательство, которое может иметь невероятно сложные последствия в будущем. Но поскольку вы это уже и так сделали – не по собственной воле, то для равновесия, если захотите, конечно, имеете право провести аналогичное воздействие уже осознанно. Природа любит баланс и обязательно отреагирует на любое смещение. Так что если быть полностью откровенным, это не столько награда, сколько почетная обязанность. Для закрепления эффекта.

– Тогда зачем ты ребят удалил?

Сергей опять пожал плечами, мол, сам не догадываешься?

– Чем больше народу, тем больше хаос. А оно нам надо? Ты командир, тебе и решения принимать. И ответственность тоже на тебе будет. Так что не торопись. Подумай. Мы сейчас на нулевом векторе, так что времени целая вечность.

– Давно все обдумал.

– Правда? Это как? – удивился Чернецкий. – Ты не мог знать заранее.

– Знать не мог, но каждый хоть иногда думает о том, что бы он сделал иначе, если бы мог повернуть время вспять. Или у вас, в будущем, иначе?

– У нас иначе. У нас граждане подают заявку. Комиссия рассматривает, просчитывает вероятность улучшения или ухудшения будущего, и либо проводит коррекцию, либо отклоняет.

– Здорово…

– Да ну, – отмахнулся Сергей. – Сплошная мутотень. Скоро вообще никто своей головой думать не будет, полагаясь на коррекцию. В Лиге наций недавно даже поднимали вопрос о возможности создания открытой линии для предварительного расчета. Чтобы каждый мог оценить результат от поступка до того, как совершит его. Поскольку это гораздо дешевле, чем переделывать потом. Но мы отвлеклись. Итак, с чего начнем? Глобального или личного?

– С глобального…

…Англичане, поняв, что обнаружены, дружно заорали «ура!» и перешли на бег. Где-то неподалеку одиноко застрочил пулемет, но в большинстве своем немецкая линия обороны молчала. Слишком внезапной оказалась атака для людей, еще не снявших противогазные маски… А потом солдаты стали бросать оружие и выпрыгивать из траншеи.

– Отступаем! Отступаем! – орали они дружно, словно старались придать этим воплям силу приказа.

Может, подействовало, а может, по иной причине, но ефрейтор Шикльгрубер не стал изображать из себя героя – бросился прочь вместе со всеми… И тут германцев ждал очередной неприятный сюрприз. Не зря англичане так точно пристреливали артиллерию. Вся полоса между первой и второй оборонительными линиями буквально взорвалась под ногами убегающих солдат…

Один из снарядов разорвался настолько близко, что Адольфа подхватило взрывной волной и бросило на чей-то искалеченный труп. При этом ефрейтор ударился головой о приклад валяющейся рядом винтовки и потерял сознание…

Удар оказался не слишком сильным, и очнулся Шикльгрубер довольно быстро. Голова гудела, в глазах стоял туман… Хотя и не такой густой, как утром или от ядовитого облака. Так что когда Адольф встал на ноги, ему вполне хватило четкости зрения, чтобы увидеть наведенный на него карабин.

Рядовой Генри Тенди какое-то время смотрел сквозь прорезь прицела на контуженого немца, и на мгновение нечто вроде жалости к этому обессиленному, явно раненому человеку промелькнуло во взгляде британца. Он даже начал опускать ствол… Но уже в следующую секунду, все же вспомнив, что перед ним враг, Тенди вскинул карабин и выстрелил. Пуля вошла точно в грудь Адольфа Шикльгрубера. И серая пелена перед его взором сменилась непроницаемо черным холстом, на который так хорошо ложится белая гуашь…

Англичанин постоял еще какое-то время над поверженным врагом, потом забросил карабин на плечо и пошел к своим. Поэтому и не увидел, как буквально через минуту немец судорожно закашлялся и задышал… сперва хрипло, отрывисто, но с каждым вздохом и выдохом дыхание Шикльгрубера становилось ровнее и глубже.

А еще спустя немного времени Адольф перевернулся на живот и, опираясь на руки, придал себе сидячее положение. Едва сдержав болезненный стон, сунул руку в нагрудный карман кителя и вынул из него портсигар. Пуля смяла накладную монограмму, пронзила верхнюю крышку металлической коробки и застряла в нижней, потеряв силу, уткнувшись в сложенное вчетверо письмо из дома. Всего две странички из школьной тетради…

Шикльгрубер мысленно возблагодарил Господа за спасение и поднес письмо к губам. Он уже собирался встать на ноги, когда увидел рядом с собою двух незнакомцев. Один – в странной, легкомысленной одежде. Второй – в форме неизвестной армии. Ни цвет, ни покрой мундира ни о чем Адольфу не говорили.

– Это он? – спросил военный.

– Стопроцентная идентичность, – подтвердил пляжник, сверяясь с каким-то прибором. – Не сомневайся.

– Отлично…

Не произнеся больше ни слова, военный поднял пистолет и размеренно, как в тире, выпустил в немца весь магазин. Незадачливый художник, так никогда и не ставший фюрером германской нации, уткнулся лицом в землю, успев напоследок подумать, что это неправильно, несправедливо. Что так не должно было случиться… Что он избранный… Что…

– Добро, – старший координатор буквально излучал оптимизм. – С глобальным разобрались. Вероятность такого выбора наши аналитики предполагали в пределах восьмидесяти шести процентов. Я рад, что мы не ошиблись. Думаю, что и личное желание не испортит основной поток. Командуй. Куда теперь?

– Да тут недалеко… В сорок четвертый. Только… – Корнеев критически оценил неуставной наряд Сергея. – Давай я сам все сделаю? Раз уж ты мне доверяешь. А то в таком виде тебе дальше первого патруля не пройти. За немецкого шпиона, может, и не примут, но за сумасшедшего – запросто.

– Уверен?

– Абсолютно. Да там ничего сложного, всего пару приказов отдать. Причем своим же подчиненным. Или переодевайся. А то ты мне всю конспирацию порушишь.

– Ладно. Действуй. Если уж тебе не верить… – Сергей не договорил. – Уточни координаты переноса.

* * *
Корнеев встал спиной к землянке и поманил к себе старшину Телегина.

– Кузьмич, если бы ты был немецким снайпером и хотел убить кого-то, выходящего из этих дверей, где бы ты засаду сделал?

Старшина встал рядом и развернулся лицом к немецким позициям. Какое-то время приглядывался, потом с уверенностью указал направление.

– Вон там… И сектор обстрела хороший, и уходить удобно. А главное, с нашей стороны, если заранее не знать, совершенно незаметно. Да, – кивнул еще раз. – Лучше места не найти. Но только после десятого часа. До того времени солнце его слепить будет. А что вы спрашиваете, товарищ майор? Проверяете, или есть более веские причины?

– Есть, старшина… Очень веские. Объяснять долго, поэтому слушай приказ. Примерно в обозначенное тобой время в указанном месте появится немецкий снайпер. Задача: бери пару бойцов и сделай так, чтобы ни одного выстрела эта сволочь не успела произвести. Живьем его захватишь или на месте положишь, сам решай. По обстановке. Но выстрелить он не должен.

– А сведения точны, товарищ майор?

– Точнее некуда, старшина. Выполняй приказ.

Телегин подтянулся и приложил руку к фуражке.

– Есть выполнять приказ.

В это время из землянки выглянула молодая русоволосая женщина. Большой срок беременности уже серьезно мешал ей в ношении формы, поэтому она была без пояса. А полноту фигуры маскировала наброшенным на плечи медицинским халатом. Женщина явно не ожидала увидеть рядом с землянкой Корнеева, отчего зарделась, охнула и скрылась за дверью.

– Ой! – донеслось оттуда. – Андрей, там Корнеев.

– Показалось тебе, Машенька… – пробормотал сонный голос. – Николай в госпитале отдыхает. Я же только позавчера у него был. С начмедом разговаривал. Дней шесть-семь еще командира не выпишут.

– Что значит показалось? Товарищ капитан, я беременная, а не слепая!

– Хорошо, хорошо… ты только не волнуйся. Сейчас я сам посмотрю. Вот только обуюсь. Не положено к командиру босяком выскакивать. Начальство не сортир, к нему полагается по всей форме наряжаться.

Телегин сморгнул, задумчиво поглядел на дверь землянки, прикинул и… посуровел лицом, будто закаменело. А взгляд у сибиряка сделался тяжелый и острый, как метательный нож. Убивать впору.

– Я понял, командир. Немец не выстрелит, клянусь.

– Тогда я спокоен, – Корнеев пожал руку старшине. – Извини, Кузьмич. Мне пора. Пока в госпитале не хватились. А то знаешь, какие там порядки. То не попадешь, то не выберешься… Бюрократы… – круто развернулся и быстрым шагом скрылся за ближайшей палаткой. Было огромное желание забежать хоть на минуточку к Даше, но это уже могли посчитать за третье вмешательство, а координатор четко дал понять, что он не золотая рыбка. Да и незачем, если вдуматься. Для нее еще даже не наступил тот день, когда Николай вернулся в часть, чтобы возглавить группу «Призрак» и приступить к выполнению операции «Прикрытие».

Корнеев закрыл глаза, вдохнул полной грудью освежающий воздух летнего утра и исчез.

…Идущий впереди группы Кузьмич неожиданно резко остановился.

– А это еще что такое нарисовалось? – глухим эхом разнесся по подземелью его голос. – Ничего подобного тут не стояло.

– Что, опять ловушка? – вяло поинтересовался Петров. – Да, не жаловали графья Соколовские гостей. Ну и правильно… Незваный гость хуже татарина.

– Что ты там бурчишь себе под нос? – Корнеев подошел ближе.

– А вот… – старшина указал подбородком на четко очерченный прямоугольник в стене. – Картина маслом. Похоже на дверь. Но ни замочной скважины, ни ручки на ней нет. Как будто нарисованная… И как я ее проглядел?

Корнеев провел ладонью по странной двери. На ощупь такая же холодная, каменная и гладкая, как и остальная стена, только что поверхность сплошная, не разделенная на кладку.

– Нарисованная дверь? – встал рядом Малышев. – Как в каморке папы Карло?

В отличие от прожившего всю жизнь в тайге старшины Телегина и Корнеева – хоть и городского парня, но о строительстве высотных зданий знающего только из киножурналов – москвичу Андрею Малышеву приходилось видеть двери без ручек.

– Ну-ка, ну-ка… Дайте позырить… Ух, ты… здорово. Лифт в подземном переходе средневекового замка! И куда ж он ведет?

– Лифт? Ты сказал, лифт?.. – переспросил Николай.

– Ну да… А вот и кнопка вызова…

И прежде чем кто-либо успел его остановить, Андрей с силой вдавил чуть выступающий бугорок с наружной стороны прямоугольника.

– Стой!.. – Корнеев схватил товарища за руку и дернул к себе, но было уже поздно. Наверху что-то натужно заскрипело, вздохнуло, словно из большого объема выдавили воздух, и очерченная дверь плавно и бесшумно поехала в сторону, исчезая в массиве стены…

– Ложись! – Корнеев плюхнулся на пол. Остальные выполнили команду не задумываясь. На войне те, кто спрашивает, зачем, долго не живут.

К счастью, тревога оказалась ложной. За странной дверью пряталось небольшое и совершенно пустое помещение. Как пенал. Метр на полтора, и два с копейками в высоту. Комнатка освещалась ровным матовым светом, испускаемым невидимым источником откуда-то из потолка.

– Ну, точно лифт… – еще увереннее повторил Малышев. – Вон, на стенке даже панель с кнопками имеется. Конечно, не тютелька в тютельку, так и не Москва же… Заграница.

– Андрей, у нас в Одессе еще за тех царей, что Россию как бы строили, контрабандисты много подземных ходов нарыли. Целые катакомбы… Но я никогда не слышал, чтобы в них лифт строили. Куда он идет? В ад?

– Зачем в ад? Наверх…

– Это я сильно умным стал или ты стремительно глупеешь? Какой, к чертовой матери, верх? Над нами либо ров, либо пустырь перед замковой стеной… Ты видел где-то там подъемник?

– А что же тогда, по-твоему, мы наблюдаем? Комнату для замурования злодеев или застуканных не вовремя вернувшимся с охоты графом любовников графини? – хмыкнул Андрей.

– Я не знаю… – Корнеев не стал отшучиваться, а ответил серьезно. – Но мне оно не нравится.

– А мне так даже очень…

Дверь в комнату услужливо ждала и не торопилась закрываться.

– Командир…

– Нет.

– Да ладно тебе, Коля. Задание мы выполнили? Выполнили… Почему бы не рискнуть? Вдруг там что-то важное. Разреши… Зайду и выйду. Случись что – по мне некому плакать. И даже если без вести… тоже. Только я уверен, все будет тип-топ. Раз – и шашка прыгнет в дамки. Я же Леший…

Корнеев посмотрел на товарищей. Равнодушным казался только старшина. И тогда Николай решительно рубанул ладонью воздух.

– Отставить пререкания! Группа, слушай боевой приказ! Уходим парами! По возможности тихо! Не получится – прорываемся с боем к болоту. Сбор на островке. Отставших ждем до утра. Все. Первая пара – Гусев, Колокольчиков. Вторая – Гусман, Телегин. Третья – Малышев, Петров. Я ухожу последним. К бою…

Игорь Степанович стоял на балконе и курил. Первая послевоенная весна баловала ранними солнечными днями, теплом и проливными дождями. Словно природа торопилась смыть с себя грязь и копоть войны. Чистый воздух, напоенный запахами пробуждающейся природы, слегка кружил голову и заставлял сердце биться чуть быстрее, как бы в предвкушении чего-то приятного. Семеняк даже улыбнулся. Пятый десяток добегает, а душа поет, словно у парня, торопящегося на первое свидание.

В дверь кабинета аккуратно постучали.

– Да. Войдите…

Игорь Степанович застегнул пуговицу и вернулся в комнату.

Двери открылись, впуская внутрь девушку в мундире капрала связи Войска Польского.

– Пане поручнику, разрешите?

– Бася? Что-то случилось?

– Телефонограмма вам. Я знаю, вы давно ждете. Решила сама…

Девушка еще что-то говорила, а лейтенант Семеняк уже бежал взглядом по ровным каллиграфическим строчкам:

«Ребята нашлись. Все живы. Гостят у Абакумова. Завтра вылетаю в Москву. Стеклов».

Конец книги третьей

Примечания

1

Симонов К. Если дорог тебе твой дом…

2

Петров упоминает события, описанные в первой части трилогии «Малая война», романе «Операция «Прикрытие».

3

Виды конницы в румынской армии до 1939 года.

4

Заглушить мотор! Водитель, ко мне! (Нем.)

5

Второй лейтенант.

6

Проект «Звено» – авиационный проект, разрабатывавшийся в СССР в 1930-е – начале 1940-х годов инженером В. С. Вахмистровым и основывавшийся на использовании самолёта-носителя, несущего от одного до пяти истребителей для увеличения их радиуса действия. Созданный по этому проекту комплекс «Звено-СПБ» (составной пикирующий бомбардировщик) принял участие в первом периоде Великой Отечественной войны.

7

Трубочист (польск.).

8

Jakalo (польск.).

9

Солдат (польск.).

10

Капрал – псевдоним Семеняка в партизанском отряде в этой реальности.

11

Руководи (польск.).

12

Помогите!!! Матерь Божья! Спасите!!! Умоляю! Упырь за мной гонится!!! (Польск.)

13

Лови! (Нем.) Ложись! (Польск.)

14

Этот эпизод описан в романе «Операция «Рокировка».

15

Эти события описаны в романе «Операция «Прикрытие».

16

Единый общевойсковой немецкий пулемет МГ (сленг.).

17

Укрытие (польск.).

18

Красивую (польск.).

19

Ящичка (польск.).

20

Самогон (польск.).

21

Продолжайте. Мы внимательно слушаем… (Нем.)

22

История из романа «Операция «Прикрытие».

23

«Фокке-Вульф» Fw 189 («Рама», или «Uhu» – нем. «филин») – двухмоторный двухбалочный трёхместный тактический разведывательный самолёт.

24

Кто кого ужинает, тот того и танцует (нем.).

25

Торпедные катера типа Schnellboot подсерии S-100.

26

Крышка (польск.).

27

Один из фашистских лагерей смерти в Польше.

28

Случай описан в романе «Операция «Рокировка».

29

Больница (польск.).

30

Радистка ДРГ «Призрак», один из главных персонажей романов «Операция «Прикрытие» и «Операция «Рокировка».

31

Сурков А.

32

История описана в романе «Операция «Рокировка».

33

Окончание романа «Операция «Рокировка».

34

История, описанная в романе «Операция «Прикрытие».

35

Глупцам (идиш).

36

Maschinenkanone – автоматическая немецкая 30-миллиметровая авиационная пушка времён Второй мировой войны.

37

История упоминается в романе «Операция «Рокировка».

38

История из романа «Операция «Прикрытие».

39

Что смотришь как баран на новые ворота? (Нем.)

40

Извините (нем.).

41

Из романа «Операция «Прикрытие».