Говда Олег - Р Ы Ц А Р Ь

Призрачно все в этом мире бушующем…

Очнулся я чувствуя только безмерный холод. Вселенская стужа цепко сковывала мое тело, превращая его в одну ледяную глыбу. Я мог только лежать и смотреть в небо, да и то лишь потому, что глаза оставались открытыми, а отвернуться или хотя бы прикрыть веки, не сумел бы при всем желании.

Небо было лазурным, удивительно прозрачным и абсолютно пустынным. Без единого облачка и даже солнца. Это обстоятельство пробудило во мне и первое отвлеченное чувство – удивление. Потому что днем солнце обязательно должно быть на небе, особенно в такую прекрасную погоду. Правда, удивление длилось не слишком долго, поскольку пришло понимание, что светило попросту вне поля зрения. Но его жаркие лучи уже делали свою работу, постепенно отогревая мое тело и… душу.

Когда просека, пропетляв лесом вслед за колеей проложенной тележными колесами, вывела нас на опушку, я непроизвольно шагнул назад, под защиту деревьев. Огромное, ничем не ограниченное пространство, открывшееся взгляду, не то чтоб испугало, но озадачило сильно. После поляны у мельницы, поля, раскинувшиеся до горизонта, изумляли своей бесконечностью.

– Ты чего? – тронул меня за рукав харцызкого кунтуша Лукаш. – Увидал что-то? Где?

– Да вот, – повел неопределенно рукой. – Как-то так все далеко…

Подросток презрительно сплюнул под ноги и пренебрежительно ответил:

– Разве ж то далеко? – а потом ткнул пальцем перед собой. – Видишь вон там, чуть левее от шляха, рощицу на взгорке?

Я взглянул в ту сторону и кивнул.

– Ну, так за ней уже первая на нашем пути в Дубров деревенька будет, – объяснил Лукаш и, степенно опираясь на увесистый посох, размеренным шагом продолжил путь. Мне ничего не оставалось, как сбросить с себя наваждение и двинутся следом.

– Опупение… – вдруг прибавил, смеясь мельничук.

– Что? – переспросил я, подумав, что ослышался.

– Деревенька, говорю, Опупение называется. Смешно, да? – повторил Лукаш.

– Скорее, нелепо. С чего вдруг о себе столь неуважительно?

– О, тут целая история! Правдива, или нет, судить не стану. Но, рассказывают, что в то время, когда королева прислала людей, заложить у Прохода сторожевой замок, – в здешних местах уже не одно поколение стояла небольшая деревенька в десяток дворов. И барон, когда объезжал свою новую вотчину, увидав ее, удивился страшно: ''Они что, опупели, здесь жить? Прямо на пути у харцызов?''

– Именно, опупели? – рассмеялся я.

– Бают, что барон Студен, употребил более емкое определение, – словоохотливо продолжил Лукаш, улыбаясь во весь рот. – Но, карту местности следовало представить для ознакомления королеве и Большому совету. Поэтому, в Оплоте, подобрали более пристойное название. Именно оно и прижилось в дальнейшем.

– А что, – чуть погодя, когда веселье пошло на убыль, спросил я, – здесь и в самом деле так опасно? Из рассказов Мышаты, у меня сложилось суждение о харцызах, как о жестоких и беспощадных воинах.

– Вообще, так и говорят. Но к Опупению это не относится, – помотал головой парнишка. – Хоть деревенька и примостилась почти у Южного тракта, на виду у Прохода, не было ни одного случая, чтоб харцызы напали на нее.

– Странно…

– Деда как-то обмолвился, что ничего странного. Просто – навару там для степняков на один зуб, а вот подружиться с поселянами – у них прямой резон. Те и тревогу не подымут, когда разбойники в набег пойдут, и раненым харцызам помощь окажут, буде их живыми до Кара-Кермена довезти, никак не удается. Новости расскажут… Сменяют или продадут чего из вещей… Возможно, и о готовящемся походе королевской войска в Заскалье, предупредят… Правда, после Моровицы людей осталось так мало, что ни о каких походах никто и не помышляет.

– А все же, неужели барона не удивляет столь подозрительная симпатия с боку разбойников к его крестьянам?

– Еще как! Но, сколько не пытались королевские стражники поймать в деревне хоть одного харцыза, те ни разу в расставленные сети не попадались. А засада вскоре начинала животами маяться, и воины возвращались в замок, не солоно хлебавши. Бают, вода в ручье у Опупения особая, только для местных уроженцев и годиться. Чужакам, долго привыкать приходиться. И – наоборот… От того деревенька с годами не разрастается, и ее жители на другие земли переходить не спешат. А еще, – несмотря на то, что на мили вокруг не было ни одной живой души, Лукаш понизил голос, – слыхивал я от привозивших на мельницу зерно мужиков, что по ночам и Змеи к ним наведываются…

– Змеи? – я недоверчиво покрутил головой. – Ну, это уж точно басни. Волчонка приручить и то не всегда удается, а тут… Я память потерял, а не рассудок.

– Не стану утверждать, будто мне все тайны открыты, – вкрадчиво продолжил Лукаш, – но если внимательно прислушиваться к чужим разговорам, особенно когда люди уверенны, что их никто не слышит, много интересного удается узнать. Порой, такого, что собственным ушам не веришь. Да и Проход, рядом… – паренек ткнул пальцем на юг. – Вон те темные и низкие облака над горизонтом видишь?

Я остановился, отер пот с чела, – после лесной прохлады, не смотря на близость вечера, на голой равнине солнце еще припекало всерьез, – и только потом проследил взглядом в указанном направлении.

– Вижу…

– Так это и не облака вовсе, а горы. То есть – Проход…

– Погоди, – остановил я словоохотливого паренька, из которого, после вынужденного молчания на мельнице, слова сыпались так, будто мех прохудился. – Как я понял из объяснений Мышаты, Проход – это единственный путь с севера на юг, проложенный по ущелью в горной гряде. Но я не могу разглядеть его с этого места.

– Вообще-то ты прав, – согласился парнишка. – Но люди называют, для краткости, Проходом и всю гряду, преградившую перешеек, между большими водами. Только, я не о том хотел сказать, отмечая близость гор… – он удобнее поправил заплечный мешок и продолжил. – Неподалеку ущелья, на одной из вершин, образовалось озеро… Именно там, поговаривают и гнездятся Змеи. А до Опупения, которое и нам рядом, крылатым всего ничего. Вот и суди, много ли нелепости в этих разговорах?

– Вот как? – неуверенно произнес я. – Знаешь, пока я еще не разобрался в здешней жизни, может, ну ее, эту деревеньку? Обойдем стороной?

– Не глупи, – осадил меня Лукаш. – Россказни россказнями, а путь до Оплота не близок. Хорошо, если в две-три седмицы управимся. И все это время надо что-то есть. А много ли у нас припасов? Даже если бы деда оставил нам чуть больше медяков из кошеля атамана, так их еще потратить где-то надо. Во-вторых – никто в здравом уме не останется ночевать в чистом поле, когда рядом человеческое жилье.

– В общем-то ты прав, конечно, – кивнул я. – Трус не играет в хоккей…

– Во что не играет?

– Не обращай внимания, я сам не всегда понимаю смысл своих слов.

– Сильно ж тебя приложило, – покачал сочувственно головой Лукаш. Мышата не стал посвящать внука в детали моего появления на мельнице, а придерживался версии об ушибленной голове. – О чем это я? Ага, там переночуем, а после Опупения, в дне пути, будет деревня Перекресток. Потом еще день ногами перебирать – и увидим Дубров. Он нам не совсем по пути, и если б спешили, то свернули б в Перекрестке на большак, ведущий к Турину, и двинулись по нему на север, но в городке или замке всегда найдется возможность подзаработать. Тем более – бродячим скоморохам, какими деда велел нам сказываться.

– С этим я и не спорю. Но до Перекрестка провизии уж точно хватит… И двигаться налегке сподручнее.

– Своя ноша не тянет, – отрезал паренек. – В Опупении меня каждая собака знает, а староста и подавно. Сколько раз на мельницу наведывался. Можем у него даром поужинать и переночевать. Какой ни какой, а прибыток.

– Ну, будь по-твоему, – согласился я. Тем боле, что деревенька, уже хорошо видимая сквозь редкие деревья, казалась тихой и беззаботной. – Только, если случится что-то, не говори, будто тебя не предупреждали.

– Брось, атаман, – отмахнулся Лукаш. – Ничего с нами не случиться. Во-первых, жители тамошние дружелюбны к харцызам, а одет ты нынче, соответственно. А во-вторых, я к ихнему старосте заветное слово знаю… Вот только Вернигором называться не спеши. Думаю, не стоит прежде времени всю округу о кончине атамана извещать. Погоди, пока до Мастера-Хранителя доберемся… Там видно будет. Не зря ведь покойный ночью в Оплот пробирался. Знать, таился от кого-то.

– Это ж вы с дедом настояли, чтоб я в харцызкие одежды облачился.

– А ты что, в путь, прям в исподнем хотел двинуть? – удивился паренек. – Не спорю, добротное у тебя белье, но не для дальней же дороги. Ни от стужи, ни от колючек никакой защиты. Да и безоружным, как-то не сподручно… Вдруг – с мертвяком, или каким иным зверем столкнемся?

Я непроизвольно притронулся к эфесу дорогой сабли, по обычаю скоморохов, закрепленной за спиной. Впервые сжав рукоять оружия в ладони, я сразу понял, что хорошо знаком с этим ощущением. И, похоже, держал саблю в руке гораздо чаще, чем топор или вилы.

– Вот и пришли, – остановился Лукаш, указывая подбородком на невысокий частокол, который если еще как-то мог отпугнуть диких зверей, то совершенно никуда не годился для защиты от людей. Одновременно с его словами, из ворот в ограде с громким лаем выкатилась свора собак. И хоть каждому известно, что днем сторожевые псы никогда сами не набросятся на человека, паренек удобнее перехватил тяжелый посох, готовясь в любой момент огреть слишком зарвавшегося кабыздоха.

– Здоров будь, хозяин! – произнес громко Лукаш, когда с крыльца одного из десятка добротных домишек, стоявших вкруг, двухоконными фасадами к просторной и ухоженной площади, к ним шагнул крепко сбитый мужчина, одетый по-крестьянски не броско. Единственной дорогой деталью его одежды был широкий, атласный трехцветный кушак, несколько раз обвитый вокруг отчетливо выступающего живота.

– И вам здравствовать! – густым басом ответил староста, с прищуром вглядываясь в их лица. – Кем будете? Откуда и куда странствуете? Тебя, добрый человек, я никогда прежде в наших краях не видал, а вот лик мальца – вроде, мне знаком…

– А то нет, – ответил Лукаш. – Сколько раз на мельницу заезжал, столько раз и виделись, господин староста.

– Вот те на, – изумился тот. – Лукаш, мельничук? И вправду похож. Прости, что сразу не признал. Ты завсегда мукой с ног до головы выбелен, а тут – умылся, приоделся… Каким ветром к нам занесло? Деда что ж одного оставил? Али беда какая-то приключилась?

– Да нет, хвала Создателю, господин Броун, все у нас хорошо. Деда здравствует, чего и вам желает. Упросил я его отпустить меня на пару седмиц, мир повидать…

– Дело доброе, – согласился староста. – Когда ж, как не в твои годы, на мир глядеть? А то совсем носа с мельницы не кажешь. Небось, и девку-то живую, за подол еще не держал… У вас же, окромя русалок в запруде, да наяд в лесу, длиннокосых и вовсе не водиться.

– Это завсегда успеется, штука не хитрая, – отмахнулся паренек.

– Тоже, верно… – староста заметил, что Лукашу не слишком пришлась по сердцу его шутка, и поспешил увести разговор в сторону. – А ты, добрый молодец, прости не пойму какого сословия будешь, кем парнишке и старому Мышате приходишься? – обратился ко мне.

– Игорь, наш давний знакомый, – поспешил ответить мельничук. – Гостил на мельнице. Теперь в путь собрался, и деда отпустил меня сопроводить его. Путешествовать вдвоем гораздо веселее.

– Да, приятный разговор заметно укорачивает дорогу, – охотно подтвердил староста. – Заночуете в деревне или торопитесь?

– Заночуем, заночуем, – засмеялся разбитной Лукаш, заметил разочарование на лице старосты и прибавил. – Деда особо просил меня поглядеть, сколько ж пирогов вы за один присест съедаете. А то, говорит, в селе пара домишек, а зерно опупенцы, на помол, почитай каждую седмицу несколькими телегами везут. Куда только мука девается?

От произнесенных хлопцем, как бы в шутку, слов староста скривился так, словно гнилое яблоко надкусил. Но ответил степенно и вполне искренне.

– За ужином и поглядите. А пока, прошу ко мне в сад. Там прохладнее будет… Передохнёте с дороги, умоетесь… Слегка перекусите. Разносолов не обещаю – гостей не ждали, жена с дочерьми в огороде весь день… Но, краюха хлеба и кусок буженины найдется. А там – и женщины вернутся, вареники затеют. Пить захотите – взвар есть. Воду из колодца лучше не берите, а то животами с непривычки маяться станете. Чтоб с ней свыкнуться – не меньше месяца у нас пожить надо. Да и то – не каждому… Иной страдалец так изведется, что смотреть больно. Ну, да тебе, Лукаш, сие ведомо и, если что, товарищу подскажешь… Прошу, за мной… – указал он рукой на утоптанную стежку, ведущую вокруг дома на задворки. – Утолите только мое любопытство в одном вопросе, если можно?

– Спрашивай.

– Отчего, Игорь, ты саблю поцепил, по обычаям скоморохов? Или в Кара-Кермене теперь так принято?

– От того и поцепил, – ответил я быстрее, чем Лукаш собрался с мыслями. – Что я скоморох и есть. Вернее – кулачный боец. А кунтуш харцызкий, это мой последний выигрыш. У хозяина денег не было, а поверить, что я его искуснее, воин не хотел. Вот и поставил в заклад свои вещи. Глупо было бы отказываться, верно? Одежка справная, долго послужит и стоит недешево.

– Угу, угу, – кивнул староста, в знак согласия, украдкой поглядывая на мои костяшки пальцев. – Вполне может быть. Харцызы, они такие… Если втемяшат себе что в голову, то идут до конца, даже если заведомо знают, что проиграют. Гордый и бесшабашный народ. При этом они свято уверены, что сильнее любого. И – хитрее.

Лукаш открыл рот, собираясь что-то сказать, но я ловко ткнул его локтем в бок, давая понять, что не стоит разочаровывать хозяина. Пускай себе думает, что он о чем-то догадался. Лишь бы не лез с дальнейшими расспросами и оставил их в покое.

Восприняв молчание гостей, как растерянность перед собственной проницательностью, и уверовав, что сумел прикоснуться к большой и важной харцызкой тайне, староста и в самом деле поутих, всячески демонстрируя загадочному незнакомцу, что умеет молчать и не совать нос в чужие секреты.

Но, уйти в сад им так и не удалось, – раздался топот лошадиных копыт и на деревенский майдан вынесся небольшой отряд легковооруженных королевских стражников. Старшой осадил коня прямо перед старостой и весело произнес:

– Вот и попались, птички! Как говориться: ''носил волк овец, понесли и волка!'' Хо-хо-хо! Нам – награда, вам – батоги! Не ожидал от тебя, Броун!.. Не ожидал… А как божился, что даже в глаза живого харцыза не видывал.

– Окстись, Нечай, – не растерялся староста. – Где ты харцызов увидал? Лишку хватил, аль на солнцепеке перегрелся?

Услыхав столь дерзкую отповедь, десятник немного поубавил в тоне, но продолжил, поигрывая кутасами на гарде короткого кавалерийского меча:

– А вот эти два молодца, тогда кто такие? Они не из вашей деревни! И пришли не со стороны замка… Ну, изворачивайся, плут, если сможешь…

Староста подбоченился, собираясь рассмеяться стражнику в лицо, но потом сообразил, что не стоит наживать себе смертельного врага. А десятник, осмеянный перед всем отрядом, легко мог именно в такого превратиться. Поэтому, сбавил спесь и ответил степенно, даже чуть заискивающе.

– Совершенно верно, Нечай. Эти добрые люди не из нашего рода. Меньшой – внук мельника Мышаты, а второй – балаганный боец…

Уверенный голос старосты, был убедительнее любых слов, но вот так сразу признаться, что засада в очередной раз закончилась неудачей, десятник не мог.

– Угу, – фыркнул насмешливо. – А я – хранитель равновесия…

– Малец и в самом деле с лесной мельницы, десятник… – отозвался кто-то из стражников. – Не раз приходилось его там видеть. Всего, с ног до головы в муке… Когда с замка зерно на помол возили.

Несколько голосов вразнобой подтвердили слова своего товарища.

– А здоровяка этого тоже видали? – вскинулся Нечай. – Вот и молчите. Слышишь, ты, как тебя там?! Чем народ развлекаешь? Каково твое умение?

– Родители нарекли Игорем, – слегка поклонился я. – Я кулачный боец. Доказать?

– А то!.. – Нечай спрыгнул с коня, в предвкушении потехи, оживленно потирая руки. – Не каждый день такое развлечение найдешь. И дорого возьмешь за представление?

– Сколько у нас денег, Лукаш?

– Если выскрести все, то на большую серебряную наберется…

– Слышал, десятник? Вот такой заклад. Мой шеляг против твоего. Кто кого отдыхать уложит, того и серебро. Идет?

– Идет! – хлопнул ладонями Нечай.

– Вот и ладно, вот и славно, – засуетился опупенский староста, довольный, что досадное недоразумение разрешилось более-менее мирно. Все ж, неровен час, этот скоморох мог и в самом деле оказаться харцызким лазутчиком. А барон скор на расправу. Всей деревне батогов отсчитает и не поморщится. И тем, кому порты снимать, и тем – кому подол заворачивать… Ну, а уж о том, что для провинившейся деревушки оброк бы увеличил, это и к провидцу ходить не надо… – Вечерком и затеем представление. Когда все с поля воротятся. Пусть люди потешаться. А теперь – прошу всех в сад, откушать, чем Создатель благословил.

– Ох, и хитер же ты, господин Броун, – уже не так сурово промолвил десятник. – Норовишь за кусок хлеба бесплатное представление для всего Опупения устроить? Не на того напал… Добавишь бойцам от общества призовой кругляш, смотрите в свое удовольствие, а нет – так нечего рот разевать!

– Создатель с тобой, – вздохнул украдкой староста, который и в самом деле решил воспользоваться случаем. – И в мыслях ничего подобного не было. Конечно, победителю от деревни приз полагается. Вот только денег совсем нет, – сокрушенно развел руками. – Урожай еще в поле, скотинка мясо не нагуляла… Может, едой возьмете?

– Ладно, уговорил, горемыка ты наш, возьмем… – промолвил Нечай так уверенно, будто его противник уже валялся в пыли.

Но ссориться преждевременно нужды не было, поэтому я только скривил губы в снисходительной ухмылке и неторопливо зашагал в сад.

Детвора разнесла известие о представлении со скоростью достойной почтовых голубей, и еще задолго до сумерек деревня стала оживать. С полей и огородов в одиночку и целыми семьями потянулись люди. Даже пастухи перегнали стада на ближние пастбища и, оставив скот под присмотром собак, поспешили в деревню. Просторное поселение вдруг оказалось тесным и шумным. А невнятный гомон и гул с каждой минутой все увереннее превращался в стоголосый ор, усиливаемый всеми иными, обычными звуками сельской жизни…

Возбуждение, охватившее опупенцев, передалось и старосте. Доселе чинный и степенный староста постоянно потирал руки и не мог найти себе места. Он то подсаживался ко мне и, посидев немного молча, уходил к расположившимся чуть в сторонке королевским стражникам, но и с ними не решался заговорить.

– Не суетись, Броун, – насмешливо промолвил Нечай, после сытной еды впавший в некое добродушие, когда нервозность старосты стала уж слишком заметна. – Если считаешь, что пора начинать, то так и говори. Нашему поединщику все едино, когда скомороху скулу своротить. Верно, Давила?

Молодой стражник, крепкого телосложения и чуть живодерского вида, который его лицу придавала свороченная набок переносица и глубокий шрам на подбородке, лишь невнятно хмыкнул и пожал плечами.

– Нам тоже не досуг у вас засиживаться. Почитай целую седмицу в замке не были, выслеживая, перелетных птиц. Ха-ха-ха… Тем более, не с пустыми руками…

– Ты все еще думаешь, что Игорь харцызкий лазутчик? – удивился Броун.

– Скажу тебе по секрету, староста, – засмеялся Нечай. – Я, в отличие от тебя, в Академии Оплота не обучался, поэтому думать мне не по чину, а главное – без надобности. Для этого есть барон. Вот доставим скомороха в замок, а там пущай Владивой сам решает: кто харцыз, а кто – нет… Тем более, парни и сами в Дубров собирались. А по нынешним временам, путешествовать под охраной, куда надежнее. Верно, говорю?

– Где ж еще заработать, как не в городе? – пожал плечами я, все больше свыкаясь со своим новым, придуманным Мышатой, обличием.

– То-то же, – продолжил убежденный в своей правоте десятник. – Если сейчас достойно сумеешь показать свое умение, то в Дуброве от желающих померяться силой у тебя отбоя не будет. У барона, почитай, три сотни в отряде, да в ремесленной слободе тьма не ученого жизнью молодняка найдется. И каждый второй считает себя непревзойденным силачом и бойцом. Важно лишь достойную награду победителю объявить. Чтоб отсеять скучающих по дармовым развлечениям но, в то же время, не отпугнуть не слишком зажиточных. Думаю, если малый дукат на кон поставишь – не прогадаешь.

– Благодарю за совет, десятник… – ответил я вполне искренне. – Так и сделаю. А что, господин Броун, не пора ли и в самом деле начинать? Вечереет…

Так и не осмелившись задать, в присутствии Нечая, ни мне, ни Лукашу самого важного для себя вопроса, староста махнул рукой и промолвил.

– В сам раз. Жители уже собрались. Будет с чего вам дополнительный приз выделить. Можете начинать и… храни вас Спаситель.

– Да ты чего, Броун? – удивился десятник. – Забыл, что потешные бои запрещают душегубство? Тут не столько сила, как ловкость и умение важны. Да и мы ротозейничать не станем: вмиг бойцов разведем, если забудутся. Давай, иди на площадь, собирай деньги… Мы – следом. И раз уж наш гостеприимный староста так обеспокоился, напоминаю парни: любые удары, причиняющие увечья, будут считаться нарушением правил и соответственно наказываться! Во-первых, я тут же остановлю поединок и засчитаю победу пострадавшему, а во-вторых, провинившемуся прикажу отвесить полдюжины канчуков! Понятно? Повторять не надо?! Особенно это касается тебя, Давила! Проиграть мастеру не зазорно, но опозорить честь королевского стражника и потерять мои деньги из-за несдержанности – совсем иное… Мне это не понравится…

– Не ярись, десятник, все будет красиво… – прогудел Давила, неспешно снимая легкий тегиляй. – Я, небось, тоже не лыком шитый… Не впервой в потешном бою сходиться. И сам бит бывал, и другим спуску не давал.

Молодой ратник был хорошо развит физически и явно гордился своими грудными мышцами, поэтому, хоть правила того и не требовали, разделся до пояса целиком. Я решил последовать его примеру. Стыдиться собственного тела у меня тоже не было причины.

– Ну, что вольный ветер? – подмигнул заговорщицки Давила, уважительно взглянув на широкие плечи и мускулистые руки противника. – Пойдем, потешим честной народ брызгами слюны и соплей…

Вообще, стоило ответить на подначку, словесный поединок поощрялся, но мне вдруг стало скучно и как-то уныло. Словно взрослому, вынужденному принимать участие в детских забавах. Очевидно, не удалось утаить этого от наблюдательного взгляда Лукаша, потому что он сильно дернул меня за рукав и настойчиво зашептал:

– Слышь, Игорь!.. Я не знаю, какой из тебя боец, но если хороший, не вздумай победить стражника слишком явно!.. Осрамишь его – лишнего недруга наживешь, это раз… Опозоришь королевскую стражу – разозлишь десятника, а он и так на тебя коситься, это два… А самое главное: имей в виду: за короткий бой опупенцы не заплатят ни гроша. Этим людям не так часто удается поглазеть на что-либо более интересное, чем перебранка между соседками, и они хотят насладиться зрелищем сполна. Ты меня слышишь?!

– Да, – я сбросил с себя наваждение и широко улыбнулся парнишке. – Не волнуйся, Лукаш… Как заметил Давила – не впервой. Зрители останутся довольны.

Как только они показались на улице, непрерывно галдевшие бабы и детвора, вмиг примолкли, и от наступившей внезапно тишины, даже псы поджали хвосты и настороженно прижались к изгородям. Воспользовавшись моментом, староста громко провозгласил:

– В кулачной потехе сойдутся скоморох Игорь Ночной Ужас и королевский стражник Давила! Ночной Ужас в красных шароварах, Давила – в коричневых штанах. Следить за соблюдением правил будет десятник Нечай. Пока бойцы разминаются, кто желает поддержать скомороха, бросайте медяки в шапку… А те, кто за стражника – в шлем… И не жадничайте. Потеха, потехой, а увечья случаются. Так пусть бойцы знают, что не зря рискуют, а потому – покажут нам все свое умение. Главный приз победителю – два серебряных шеляга заклада и на шеляг серебром провизии от Опупения!

Если я и сомневался в том, что умею драться, то все колебания развеялись, как только я шагнул, вслед за старостой, десятником и Давилой, в образованный празднично разодетой толпой круг. Все это было мне знакомо: и утоптанная сапогами земля, и восторженные вопли зрителей, и восхищенные взгляды ребятни. Манящие улыбки девушек, чьи сочные губы обещали победителю сладкую награду, а проигравшему – утеху и забвение. Наверное, в прошлой жизни мне приходилось часто выходить на арену, если ее звуки и запахи, запомнились четче, нежели многое иное. Я скользнул взглядом по раскрасневшемуся личику молодой девушки, потом немного полюбовался ее задорно выступающей грудью и улыбнулся в ответ. Девица чуть растерялась, потом прыснула смехом и закрылась по брови, расцвеченным вышитыми лилиями, шелковым платком.

Я только головой помотал. Надо же: за прожитое на мельнице время, даже не вспомнил о том, что на свете, оказывается, есть еще и такое диво… И не одно! Жадно выглядывая в толпе миловидные девичьи лица, я очнулся лишь после того, как господин Броун объявил результат подсчета:

– Ночной Ужас поддерживает тридцать пять монет! Давилу – двадцать четыре!

– И кто после этого станет сомневаться, что опупенцы не сроднились с харцызами? – толкнул локтем вбок старосту Нечай. – Видно, придется обо всем барону доложить. – И видя, как тот враз побледнел, продолжил весело. – Да шучу я, Броун, что ты в самом деле? Просто скоморох смазливее моего воина, вот ваши девки и бросили свои монетки в шапку. Охолонь чуток… – после чего вышел на средину площади и крикнул:

– Потешный бой начинается. Победителем будет считаться тот, кто останется на ногах, в то время, как соперник не сможет подняться. Так же, проигравшим будет признан тот боец, который нанесет своему сопернику серьезное увечье. Дополнительное наказание – полдюжины батогов и передача всех денег пострадавшему. Ну, а теперь бойцы – ваш черед!… Покажите удаль, да потешьте народ!

Давила и в самом деле имел большой опыт подобных забав, поскольку тут же стал мелкими шагами перемещаться по кругу, заставляя противника повернуться лицом к садящемуся солнцу. Но этот маневр меня лишь позабавил. В то время, как ратник вытанцовывал вокруг, стараясь незаметно сблизиться на расстояние удара, я занял центр круга и теперь, слегка прищурив глаза, лишь чуть смещался по линии атаки. Любой балаганный боец знает, что порой, особенно на ярмарках, за день приходиться мерятся силами с десятком, а то и более, желающих заполучить приз. И если не беречься, выкладываться в каждом поединке, то до вечера с ног свалишься не то что от меткого и увесистого удара, а от простой усталости. Поэтому, оставляя за противником право нападать, знающий боец всегда сводит количество собственных передвижений до самой малости. Со стороны это выглядит тоже достаточно живописно: злобная собачонка пытается укусить солидного сторожевого пса, но, чтоб не напороться на острые клыки, носиться вокруг него с громким лаем. И напасть боится, и отойти ума не хватает… Ведь тот, кто больше суетиться, всегда кажется менее уверенным в себе.

Наградой, за такое поведение, Давиле вскоре стали смешки и колкие прибаутки.

– Куси, его, куси!

– Ату, харцыза!

– Что ты топчешься, как петух подле курицы? Вона, он прям перед тобой стоит!

– Окликни его, Ужас! Видишь, стражник заблудился, найти тебя не может!

И вперемешку с этими выкриками, дразнящий и насмешливый женский смех. Особенно ярящий кровь и туманящий мозги. Сбившись с шага, Давила как-то неловко переступил ногами и едва не потерял равновесие. Подобная неуклюжесть стражника была встречена новым взрывом хохота, от чего тот весь раскраснелся и, позабыв о защите и иных премудростях, почти прыгнул к противнику.

Я помнил о наставлениях Лукаша, но зрелищность лучше демонстрировать с противником уже почти побежденным и обессиленным, а не разъяренным и пылающим жаждой свалить тебя с ног одним дюжим ударом.

Я сместился чуть влево, пропуская мимо тяжелый кулак Давилы, увлекший за собой все тело соперника, быстро нанеся ему два удара костяшками напряженных пальцев по подставленному животу. Не сильно, но точно и болезненно. Стражник сдавленно охнул от острой боли и, изгибая корпус, попытался дотянуться до меня левой рукой, но я уже отшагнул в сторону и был недосягаем. А Давила аж задохнулся от пронзительной боли в боку, но совладал с собой и еще ретивее бросился на соперника.

Вот теперь, когда на каждое движение королевского стражника, его же тело отзывалось острой резью в боку, можно было и праздную толпу потешить. Отдав инициативу разъяренному воину, подставляя под его, уже утратившие резвость и беспощадную силу, удары, локти и плечи, а иной раз и лоб, я стал изображать избиваемого и еле удерживающегося на ногах бедолагу. Вдруг вспомнив, что даже если толпа демонстрирует поддержку победителю, сердца зрителей, особенно женщин, в большинстве своем открыты для сострадания. И нет для них большего удовольствия, нежели воочию наблюдать торжество слабого над сильным.

Как только кулаки стражника становились немного крепче, а его атаки – чувствительнее, я вновь наносил ему несколько ударов по туловищу, сбивающих дыхание и усиливающих боль в боку. Со стороны это больше походило на попытку обессилившего скомороха, хоть на мгновение оттолкнуть от себя беспощадного соперника. И только сам Давила, да еще, наверное, Нечай понимали: что в кругу происходит на самом деле. Потому как десятник мрачнел на глазах, а стражнику каждое движение давалось все труднее, притом, что я даже не вспотел.

– Заканчивай, мастер… – прохрипел Давила еще некоторое время спустя. – Сам не упаду… Приложись, как следует… Не позорь…

– Как для воина, ты совсем неплохо дерешься, – прошептал я в ответ, повисая на сопернике и давая ему перевести дух. Хотя каждый из глядящих на поединок, мог бы поклясться, что это именно безжалостно избитый скоморох едва держится на ногах. – Только наставник у тебя был никудышный. Все внимание уделял оружию… Потерпи… Еще чуток повозимся, пусть народ потешится, а потом сделаем как надо.

Оттолкнув от себя Давилу, я тяжело упал на спину и некоторое время лежал, не подымаясь… А у стражника даже не осталось сил сдвинуться с места. Он так и стоял, пошатываясь, нависая над ''беспомощным'' скоморохом.

– Давила! Давила! – восторженно взревели стражники, нестройно поддержанные редкими голосами тех сельчан, что бросали медяки в шлем. Большая же часть зрителей безмолвствовала, сочувствуя побежденному. И как только я, сделав кувырок назад, поднялся с земли, толпа возликовала.

– Держись, Ужас! Держись! Дай ему сдачи! Не уступай!

Взбодренный этими криками, я словно преобразился. Вытер грязь с лица и закричал что-то нечленораздельное, типа, воинственный клич моего рода, я бросился в ''безрассудную'' атаку.

Теперь я бил руками и ногами с предельной дистанции, и хоть такие удары совершенно не причиняли вреда сопернику, зато стали более зрелищными и эффектными. А сердобольные селянки, увидав, как ожил их боец, завизжали от восторга уж совсем безудержно. Отдышавшись и понимая, что я больше стараюсь для него, Давила тоже принялся усиленно размахивать всеми конечностями. При этом, совершенно не стараясь попасть в соперника и удивляясь, видя как я, от легкого соприкосновения с кулаком, или от пронесшейся вблизи ноги, кубарем качусь по земле, тут же вскакиваю и непременно оглашаю площадь диким воплем.

Долго так продолжаться не могло, ведь настроение толпы, как и ее симпатии, вещь переменчива, поэтому вскоре настал момент, когда упал не скоморох, а стражник… И – не смог подняться.

– А-а-а!!! – взвыли опупенцы и бросились в круг с таким рвением, словно собирались растерзать победителя, хотя на самом деле, все закончилось лишь одобрительным похлопыванием по спине и неумелой попыткой поднять скомороха на плечи.

Воспользовавшись суматохой и неумеренной толчеей, я славировал так, что оказался плотно прижатым разгулявшейся толпой, к понравившейся мне красавице. Но, несмотря на всеобщее ликование, да подкравшиеся сумерки, в плотном окружении других селян, я смог позволить себе лишь один короткий поцелуй. И, в последнее мгновение, не удержался, чтоб незаметно пошалить руками. Все же, сиськи у девицы были потрясающе роскошные… Но, для начала и это было неплохо. Восторженная красавица томно подняла бровь и повела глазами в сторону сеновала. Свидание было назначено. Дальнейшее пребывание в столь тесной близости становилось излишним, поскольку могло быть неверно, или слишком верно понято отцом и братьями девушки. Поэтому, я быстро скользнул на пару шагов назад и попал в другие, не столь приятные, но крепкие объятия.

– Спасибо, мастер, что не опозорил… – негромко пробормотал мне в ухо Давила. – Такому как ты, не зазорно проиграть. Научил бы, чему, а? – и прибавил поспешно. – За ценой не постою. Хоть самую малость?

– Хорошо… – не стал я набивать себе цену. – Выберем время, покажу пару финтов. А сейчас, извини. Надо привести себя в порядок и отправляться за наградой.

– Так, малой сразу деньгу забрал… – не понял, его Давила.

– Я, о другом, – я понизил голос и подмигнул.

– О бабах, что ли? – засмеялся тот. – Ну, ты брат даешь… Да этих наград под каждым плетнем парочка… Только б не ленился собирать, – и заметив недоверчивость в глазах скомороха, почесал за ухом и добавил неуверенно, – Чудной ты, право слово…

– Ушибленный, а не чудной… – подвернулся вовремя Лукаш. – От того и объяснить толком не можем ничего, что не помнит Игорь себя прежнего. Как он набрел на нашу мельницу, один Создатель знает, но деда его приютил и выходил. Теперь в Оплот идем. Мышата сказал, что только Мастер-хранитель ему помочь может.

– Что ж сразу всей правды не поведали? – посетовал староста.

– А вы б поверили?

– Гм… – задумчиво согласился десятник. – Прав малец, пока собственными глазами не поглядел на его умение, ни за что б не поверил. Настоящего мастера сразу видно. Да и стражника харцыз ни за что б жалеть не стал. С удовольствием унизил бы перед народом. Девку для озорства умыкнуть, да над мужиком посмеяться – нет у них слаще удовольствия. Ни по чем бы не устоял…

– Верно говоришь Нечай, – поддержал десятника староста. – Уж я-то харцыза распознал бы сразу… Что, и в самом деле ничегошеньки не помнишь?

– Теперь уж многое мне ведомо, – пожал я плечами. – Да, только, со слов других. А собственных воспоминаний ни на грош не осталось. Нынче девушку и то, как бы впервые увидал…

– Зато заприметил сразу ту, что надо… – как-то совсем не солидно хихикнул господин Броун, от домовитого и острого взгляда которого не могло укрыться в деревне ни одно событие. – Не тушуйся, Игорь… Лагута не девица, а вдова. До зимних святок – вольная птица. Тебе в радость, и ее не убудет. Захочешь одарить – пятака за глаза хватит. Родит – опять-таки, обществу прибыток и свежая кровь в роду. Ну, а понравится…

– Прекрати свое сватовство, – одернул разошедшегося старосту Нечай. – Оставь парня в покое. Ишь, распушил перья, старый петух… Твои курочки и сами не против посидеть на новых яйцах. Уж Дубровским стражникам это хорошо ведомо. И мы завсегда готовы, в меру своих слабых сил, улучшать здешнюю породу. Вон, видал – малец пробежал? Ну, вылитый я, в детские годы… – закончил он под дружный хохот своих парней.

Староста ответил что-то не менее едкое, и смех плеснулся вновь. Но я уже не прислушивался к их перепалке, спеша на условленную встречу. Почувствовав губами бархатистую нежность кожи Лагуты и, вдохнув ее ромашково-мятный запах, я ощутил странную дрожь во всем теле, будто в душе натянулась звонкая струна, готовая лопнуть от одной мысли о девичьих прелестях.

Кладбищенская, если не сказать – могильная, тишина периодически нависала с утра над просторным подворьем и самим замком. Вот только объяснялась она не следствием страшного поветрия, а плохим настроением хозяина баронства Дубров Владивоя. Барон всегда славился необузданностью характера, вспыльчивостью и крутым норовом, а что был он молодым тридцатитрехлетним крепким мужчиной и руку имел тяжелую, то вся дворня – горничные, служанки, ливрейные слуги, поварихи, кухонная и прочая замковая прислуга – сегодня изображали призраков. При приближении барона, а его массивная поступь легко угадывалась издали, челядь мгновенно исчезала с глаз, словно накрытые тенью коршуна, перепелята. А возобновлялась жизнь в замке только после того как стихали не только шаги, но и эхо от них.

Бешеная злоба нынче просто распирала барона, и уже заранее оставалось посочувствовать тому, на кого она выплеснется. А причина такого настроения была самая банальная и, увы, постоянная – баронесса Катаржина.

Жена заболела еще зимой. Сначала показалось ничего страшного, обычный кашель, но супруге день от дня, становилось только хуже. Так минула и весна. А две седмицы тому замковый лекарь-хранитель с прискорбием сказал, что дни баронессы сочтены, и он совершенно бессилен что-либо предпринять. А вчера, более опытный целитель, присланный в Дубров из академии Оплота, осмотрев баронессу, подтвердил, что не в силах ничем помочь. Мол, леди не хочет жить, а посему протянет не больше месяца.

А ведь это означало крушение всех надежд и планов самого Владивоя! Конец власти и привольной жизни. Потому, что после похорон, согласно майорату, все права на земли перейдут к его падчерице Анжелине. А та не засидится в девицах и приведет в замок нового хозяина. И тогда Владивою, если молодой барон будет достаточно любезен, в лучшем случае разрешат командовать отрядом наемников и патрулировать Проход в Заскалье. Хотя, скорее всего (Владивой поступил бы именно так и не рассчитывал, что другие будут более милосердны) Анжелина предоставит отчиму право выбрать себе в конюшне любую пару лошадей, добавит к ним средней тяжести кошель с серебром, разрешит забрать личное оружие и тепло попрощается. Настолько тепло и радушно, что отряд вооруженных стражников любезно проводит бывшего барона до самых границ графства. От имени молодой хозяйки по-родственному пожелав: никогда более не попадаться им на глаза. Причем все это произойдет в самые короткие сроки!.. Анжелина всегда отличалась взбалмошностью, тем более что пятнадцать лет – возраст самых скоропалительных и непреложных решений. Ну, а новому хозяину, каким бы покладистым он не был, всегда тесно в одной берлоге с прежним владельцем.

Владивою на мгновение почудилось, что с задымленного потолка потянуло холодом. Хотя, даже в лютый мороз, в трапезной замка было достаточно тепло, благодаря двум огромным каминам, расположенным у противоположных стен и умудряющимся сожрать за один вечер целую поленницу дров.

Барон зябко дернул плечом, плотнее запахнул на груди камзол и жадно хлебнул подогретого со специями вина из услужливо протянутого слугой кубка.

С падчерицей у него как-то сразу не задались отношения.

Когда, три года тому Владивой женился на, еще не переступившей тридцатилетний рубеж, вдове своего старшего брата Вертера, баронете уже исполнилось двенадцать, и она вступила в права майората. Несмотря на то, что это обстоятельство лишало Владивоя возможности удочерения Анжелины, и он оставался ни с чем, в случае преждевременной кончины супруги, даже если бы к тому времени у Владивоя с Катаржина появилась родная дочь, барон искренне жалел сироту и всячески пытался заменить ей отца. Но, то ли девочка считала себя слишком взрослой, вместе с тем оставаясь совершеннейшим ребенком, то ли нашлись ''доброжелатели'', но искреннюю заботу со стороны чужого мужчины, баронета восприняла не как родственные чувства, а как нечто, имеющее совершенно непотребный смысл. Глупышка! Это сейчас, четыре года спустя, Владивой ловил себя на том, что с удовольствием рассматривает похорошевшую барышню. А тогда – только в огород ворон пугать… Но, тем не менее, девочка дичилась отчима с каждым днем все больше и больше, пока это не стало заметно со стороны.

Как следствие произошел доверительный разговор баронессы с дочерью. Потом были совершенно глупые, но от этого не менее неприятные, выяснения отношений между супругами. Какое-то скомканное примирение всех со всеми, слезы, сопли и, как результат – щемящее чувство досады и привкус недоверия. С годами так и не прошедший ни у Катаржина, ни у Анжелины, ни у самого Владивоя. Достаточно было увядающей баронессе заметить мужа рядом с хорошеющей дочерью, как у нее портилось настроение и начинались невыносимые мигрени. Анжелина, начавшая постигать таинство отношений между мужчиной и женщиной, вспоминая глупости, которые она себе придумала, мучительно краснела при встрече с отчимом и прятала глаза. А мать, не понимая настоящей причины ее жаркого румянца, доискивалась в поведении девушки иного смысла. Барон от всего этого впадал в настоящее бешенство. Что, с точки зрения больного воображения баронессы, лишь подтверждало его вину.

И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или, наоборот – достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью… Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться: чтобы уговорить жену отправить баронету куда-нибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или – на обучение в Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешиться навсегда. К сожалению, не в пользу баронесса.

От таких мыслей, Владивой скривился, как от зубной боли и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса.

Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло.

Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а так же военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым маломальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг, не относилось к сильным сторонам его натуры.

Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина, становилось легче.

– Если, господин барон, разрешит сказать… – услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. – Мыслю, беде можно помочь…

Владивой оборотился на голос так резко, что его верный есаул Калита, даже отшатнулся. Но барон был отходчив и если не прибил сразу, то после, обычно, миловал. Главное было не подвернуться под горячую руку. Поэтому весь расчет есаула строился именно на этой черте характера и надежде, что легкий хмель смягчит крутой норов Владивоя, и барон выслушает его.

– Ты, что-то сказал или мне послышалось?! – но, несмотря на суровый тон, чувствовалось, что барона заинтриговали слова старого харцыза. – Говори внятней, когда к дворянину обращаешься!..

Калита мысленно возблагодарил Перуна: ''Все ж верно подгадал время'', – и поклонился.

– Как будет угодно, господину барону.

– Да, мне угодно… Так о чем это ты? И какой беде вознамерился помочь?

– Общей… – слово было произнесено одним дыханием, так что даже губы не шевельнулись.

– Но, но! Ты говори, да не забывайся, есаул! – Владивой нахмурился. – Что за вздор? Что у меня с тобой, общего?

– Враг, господин барон. Как обычно… – рассудительно заметил Калита. – В бою никогда неизвестно в чью грудь прилетит первая стрела, но все знают, откуда ее ждать. Вот и сейчас мы в одну сторону поглядываем.

– Гм… – Владивой внимательнее взглянул на есаула. Харцыз и бровью не повел под пристальным взглядом. – Извернулся, шельма. И отчего вы, степняки, все такие хитрованы?

– Потому, что баб меньше слушаем. Своим умом жить приучены, – буркнул в усы есаул. А вслух ответил. – Наверно от того, что глупец в Вольной Степи долго не живет. Его либо Змий сожрет, либо исчадия Запретных земель врасплох захватят. Вот и остаются те, кто чуток умнее…

– Может и так… – барон добрел на глазах, сказывалось выпитое вино. – Садись рядом, старина. Бери кувшин, угощайся.

– Разве ж можно? – есаул притворно замешкался, будто в растерянности от оказанной чести. Словно и не бражничал никогда с Греем за одним столом.

– Ты, это… – ухмыльнулся барон, будучи еще достаточно трезвым, чтоб заметить фальшь в игре хитреца. – Не перестарайся, шельмец… Или мне тебя упрашивать надо? Налить собственноручно и поднести с поклоном?

Ничего такого Калита не хотел, поскольку свирепел барон значительно быстрее, чем остывал. Поэтому в мгновение ока оказался за столом с кубком в руке и наполнил его сам, не дожидаясь слуг.

– Здоровье господина баронесса! – гаркнул браво и выпил на одном дыхании.

А в следующее мгновение Владивой крепко схватил харцыза рукой за чуб и притянул его голову к своему лицу.

– Теперь говори, чего удумал. Только, очень прошу, постарайся, чтобы совет твой дельным оказался. Иначе, не посмотрю на былые заслуги. Тут же срублю дурную голову вместе с болтливым языком и скормлю псам!

Калита только крякнул и, поскольку барон все еще не выпускал из кулака его волос, лишь моргнул.

– Ну?

– Молодая бабенка-то, завсегда лучше старой будет… – промолвил тихо, но выразительно, харцыз. – Одной подушку на лицо, пусть спит вечно, а другую – под венец… Тут и сказочке конец.

Похоже, Владивой ожидал каких-то иных слов, потому что, не отпуская чуприны советчика, второй рукой ухватил его за горло.

– Как смеешь, пес?! Удавлю!

Но Калита уже ломился к задуманному, не взирая, ни на что. Ушлый и тертый жизнью отступник хорошо понимал, что барон, в любом случае, сумеет где-то прислониться, а то и выпросит у Дворянского Совета право строить собственный замок. А вот ему (бежавшему от правосудия в степь, а потом – из Кара-Кермена обратно, уже спасаясь от мести харцызов), без милости Владивоя, приютившего беглеца за отличную воинскую выучку, ни в этих стенах, ни в каком-либо ином месте, ничего не светит. Кроме хорошо смазанной петли. Как и его верному побратиму, не бросившему в беде товарища.

– Хоть и прибейте, господин баронесс… – прохрипел, как мог убедительнее, сквозь сдавленное железными пальцами горло. – Осмелился лишь ради вашего добра. Если бы и в самом деле не ведал, как незаметно помочь, то и рта б не раскрыл. Зачем рану бередить, если не перевязывать? Ваша воля, прикажите казнить, но – выслушайте!

Барон окончательно протрезвел и, благодаря этому, нужное слово из не слишком внятного хрипа вычленил: ''незаметно!''…

– Говори дальше, – промолвил спокойнее и убрал руку с кадыка, синеющего лицом, но покорного Калиты. – Позволяю. Только, хорошо думай над тем, что скажешь! Я ценю преданность. Но, слуга, который знает слишком многое и становиться болтливым, перестает быть таким!

– И в мыслях не было, – потирая горло ладонью, ответил есаул. Потом налил себе из кувшина вина и, болезненно морщась, выпил мелкими глотками. – Тяжелая у вас рука, господин. Едва не задушили…

– Не отвлекайся, – буркнул Владивой. – Может, еще и удавлю… Если не прогоню.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – сплюнул суеверно харцыз. – Не приведи Создатель. Сам ведь знаешь, что в Степи с отступниками делают. Кол – райской милостью покажется. А в любом другом месте меня, по приказу хранителей, повесят: слишком долго я разбойничал… Да и раньше, кое-что за душой сыщется. Нам, с Кривицей, без вас, господин барон, податься некуда. Только с вашего соизволения и живы…

Говорил есаул вроде искренне, поэтому барон не стал перебивать.

– О том, что госпожа баронесса при смерти, никто уже и не сомневается. А когда это станет известно и королеве, она обязательно пришлет кого-то из советников или фрейлин, чтобы помочь Анжелине вступить в права наследия. И тогда уже ничего не изменить, а сейчас – все в руках Создателя и… наших.

Владивой задумчиво хмыкнул, соглашаясь с услышанным. Пока есаул говорил дельно.

– Вот что я придумал… – понизил голос тот, непроизвольно оглядываясь на замерших неподалеку слуг, приставленных прислуживать барону за столом. Владивой понял его верно и сделал жест юношам удалиться. – Но, чтобы успеть к приезду королевских советников, необходимо сделать дело если не сегодня, то завтра.

– Что сделать?! – снова начал терять терпение барон. – Не томи душу, сучий потрох, говори яснее!

Харцыз на мгновение заколебался. Потому, что хорошо понимал: одно дело замыслить преступление, а совершенно иное – высказать вслух. Замысел, хотя и самый подлый, не наказуем, а вот после произнесенных слов… Ступив первый шаг, человек попадает в такую быстрину, что и рад бы остановиться, да – поздно! Может, одумался б еще харцыз, но ведь речь шла всего лишь о судьбах женщины и девицы, в понимании степных традиций, как бы и не людей, поэтому он отбросил сомнения и произнес:

– Сначала придется помочь баронессе покинуть свет. По сути, совершить доброе деяние. Бедняжка так страдает. И даже лекарь сказал, что ей осталось жить считанные дни.

Владивой кивнул, соглашаясь. Во всем, что говорил старый пройдоха, пока был только здравый смысл и никакого злодейства. Помочь умереть смертельно раненому воину и тем самым избавить от мучений, никогда не считалось преступлением.

– А после, когда утихнет переполох, возникший вследствие неожиданной кончины госпожи, и все угомоняться, – продолжал тот бойче, воодушевленный проявленным интересом барона, – как любящий муж и отец, вы просто обязаны пойти утешить дочь. В ее светелку… И пробыть с баронетой вместе до утра. У кого повернется язык осудить осиротевшего ребенка, задремавшего в объятиях, скорбящего отчима? И не удивительно, в горе позабыть об иных уложениях и традициях. Главное, чтобы наш хранитель традиций, отсылая извещение о случившемся, мог абсолютно искренне засвидетельствовать перед Мастером, что Анжелина провела эту ночь вместе с вами наедине!..

– Да, – пробормотал, удивленный столь изощренным коварством Владивой. – Эта затея, могла бы удаться. Во многих дворянских семьях женщины подняли бы вой, но обычай древний и не нами придуман. И хотя многие догадались бы, что все произошло не случайно, отменить закон Общей Ночи не сможет не только королева, но даже Большой Совет. Великолепно задумано! Но, как это провернуть? В комнату к Анжелине я войду… Смерть матери достаточно сильное потрясение, и девочка будет не такой строптивой. А вот как остаться у нее до утра так, чтоб малышка ничего не заподозрила? А ведь это необходимое условие! В противном случае, о совместной жизни и думать нечего. Либо она меня со свету сживет, либо мне придется ее опередить. Разве, притворится мертвецки пьяным от горя, и прохрапеть у ее ног до утра? Вряд ли баронета будет потрясена настолько, что не смекнет покинуть комнату или не призовет слуг, отнести меня в спальню… Кстати, – барон пристально взглянул советчику в глаза. – Ведомо ли тебе, что за попытку посягнуть на непорочность дворянки, всех причастных к этому делу, сначала кастрируют, а затем колесуют. Увы, но в осуждении подобных злодеяний женщины всегда единодушны и совершенно беспощадны, а хранители Равновесия их поддержат. Если возникнет, хотя бы капля подозрения, нам лучше заколоться своими мечами. Гм, подсыпать Анжелине сонного зелья?

С того, что барон даже словом не обмолвился о судьбе жены, Калита понял: в целом его план Владивою понравился.

– Никакого шума, не будет. И обойдемся без дурмана. Вдруг кто-то заметит. Сделаем по-другому: когда все служанки уснут, мы с Кривицей незаметно проникнем в комнату к баронете, привяжем ее к кровати и заткнем рот.

– Час от часу не легче… – помотал удивлено головой барон. – Ведь ты нападение предлагаешь. Как его утаить? А горничную куда девать? – вспомнил Владивой неотлучно находящуюся рядом с падчерицей служанку.

– Погодите, господин барон, дослушайте сперва, – не дал сбить себя шельмец. – Есть у девицы дружок, с которым Аннет встречается, каждый вечер, как только ее госпожа заснет. И возвращается лишь под утро. Причем, лазит через окно. Так что никто ее отсутствия не замечает.

– А если именно этой ночью она не уйдет? Или хахаль на свидание не позовет?

– Не сомневайся, господин барон, обязательно позовет. Карл не из тех парней, кто любит коротать ночь в одиночку. Да и Аннет вместе ноги долго держать не умеет.

– Похоже, ты все обдумал, – хмыкнул Владивой. – Когда успел?

– Все не все, но думал, – не стал отрицать очевидное хитрец и продолжил выкладывать свой замысел. – Когда слуги улягутся, вы войдете к дочери. Стража это увидит, но не будет знать, что баронета в комнате одна. А войти и побеспокоить вас не осмелятся. Тем более, что я с Кривицей за этим прослежу.

– Но ты выпустил из внимания самое важное… Зайдя в комнату Анжелины и увидев, что с ней случилось: я должен буду ее развязать. Иначе суд, когда баронета расскажет обстоятельства дела, признает мои действия пособничеством разбойникам и обвинит в надругательстве.

– Обязательно должны развязать! Вы, господин барон, ни в коем случае не имеете права поступить иначе. Еще и клятвенно пообещаете найти и достойно проучить негодяев! Но… – шельма хитро улыбнулся и вкрадчиво продолжил, – чья вина, если избыток выпитого вина не позволит вам исполнить свой долг?

Есаул довольно засмеялся, видя, как выражение непонимания на лице барона сменяется догадкой.

– Пьянство – порок простительный. И хоть подлежит осуждению, но не наказуем. Тем более, когда муж оплакивает преждевременную кончину жены… От избытка выпитого вина, вы упадете посреди комнаты и уснете, не дойдя пару шагов до ложа баронеты. Мы же с Кривицей постоим до утра за порогом, чтобы вас не побеспокоили даже случайно. Утром, конечно, когда Аннет вернется к госпоже, все проясниться. И вы, господин барон, коленопреклоненно попросите прощения у падчерицы… Объясните, что с горя выпили лишку. Будете огорчены и не менее ее озабочены, но случившегося – не воротишь! Девушке, которая провела ночь наедине с мужчиной, не избавиться дурной славы. И никто не возьмет ее брачный венец. Даже за право стать бароном. Особенно из тех надменных столичных щеголей, которые могли бы понравиться юной княжне.

– Она меня возненавидит и будет пытаться рассказать правду, – не слишком уверенно, протянул Владивой.

– Кому? – фыркнул одноглазый проходимец. – Кто станет слушать, как благородная девица соблюла свою честь, привязанная к кровати рядом с пьяным мужчиной? Кроме того, вы и не будете отрицать, что видели девушку в постели, но подробностей не помните. И даже, если баронета каким-то чудом докажет, что все сказанное ею правда, в законе Общей Ночи не оговариваются обстоятельствах, которые отменяют его действие. А что до девичьей ненависти, то если б все девки, которых только нам с Кривицей довелось испортить в набегах, убили хоть по одному харцызу, степь давно б обезлюдела. Настроение у них, что погода в начале весны: то морозцем ущипнет, то солнышком улыбнется.

– Вообще-то… – задумчиво произнес Владивой. – Шанс на успех есть. Молодец, не зря носишь голову на плечах, есаул. Надолго ли? Га-га-га! – рассмеялся неожиданно зло и серьезно прибавил. – Вот только сделаем мы все иначе.

– Как велишь, господин… – Калита хоть и не ожидал подобного поворота, но согласился сразу. Главного он добился: барон поборол растерянность и начал думать в нужном ключе.

– Увы, привести силой строптивую барышню к свадебному столу, это самое глупое из решений. Даже если все королевство поверит в случайность произошедшего, жить с ней мне, а не им… Ведь выждет момент и зарежет, стервочка, сонного или пьяного… И глазом не моргнет. Еще тот характер у девицы. И убить нельзя.

– Почему?

– Не чужая мне Анжелина, все же дочь старшего брата. А во-вторых, подряд две смерти переполошат весь Зелен-Лог.

– Что же предпринять? – есаул растерялся. Так хорошо обмозгованный план рушился на глазах.

– Поступить умнее. Начать, как ты предлагал, а потом повернуть дело так, чтобы напуганная девчонка успела сбежать, прежде чем свершиться злодейство. Понимаешь? Для Анжелины все будет происходить взаправду, а остальные и не заметят ничего. После только удивляться будут: ''Что с баронетой случилось? То ли разум у бедняжки с горя помутился, то ли другая какая причина подтолкнула ее на безумный шаг''? Но сбежать она должна обязательно! И искать мы ее будем со всем тщанием! Землю на сажень в глубину всех рыть заставлю!

– Напрасно вы, господин барон, столько времени потерял, выслушивая бредни старого харцыза, – в глазах шельмы было восхищение. – Конечно же, девица должна сбежать. Как я сам не догадался… А за стенами Дуброва с баронетой может приключиться все что угодно! Намедни у Вишняков хуторяне опять мертвяка забили. Это уже третий за лето будет… Да и степным ватагам самое время показаться. Не хочу даже думать: что ожидает смазливую девку, попадись она им в руки.

– А вот этого я от тебя не слышал! – посуровел Владивой. – Даже и думать не смейте. Пока я окончательно не решил судьбу Анжелины, чтоб и пылинка на ее платье не упала! Ты меня понял, старый греховодник?! Головой отвечаешь!

– Все в вашей воле, господин барон, – кивнул есаул, пытаясь скрыть легкое разочарование.

– Хорошо… А то знаю я вас. Только оставь наедине с чужой невестой. Надеюсь, ты уже думаешь над тем: как убедить Анжелину тайно покинуть замок уже этой ночью?

Поняв, что разговор окончен, Калита встал из-за стола, уважительно поклонился и уверенно ответил:

– Пусть господин барон не тревожиться. Еще не знаю, но к вечеру обязательно придумаю. Чтоб мне остаток жизни в хлеву за свиньями навоз убирать, если баронета в бега не кинется.

– Надеюсь, ты меня понял, – Владивой выговаривал каждое слово по отдельности, будто ворочал тяжелые камни. – Девчонка должна исчезнуть для всех, кроме меня!

– Не сомневайтесь, господин барон. Прикажете доставить ее в ведомое лишь вам место или действовать по своему разумению?

– Разрешаю и заранее одобряю любые твои действия. Только, чтоб до утра Катаржина покинула этот мир навсегда, а Анжелина исчезла. Я после придумаю, как ее использовать.

– Но, осмелюсь спросить: а кому отойдет венец баронессы Дубров, если обе бабы будут мертвы?

– В том и вся прелесть, есаул… – улыбнулся Владивой. – Пока не доказана смерть баронеты, право распоряжаться ее землями принадлежит мне! Опекуну наследницы… – расправил плечи барон. – А ведь никто Анжелину мертвой не видел и не увидит… – Владивой поднялся, поощрительно похлопал отступника по плечу и как-то по особому, слишком пристально взглянул ему в глаза. – Сделаешь как надо, до конца жизни ни в чем отказа знать не будешь. Слово, дворянина.

– А куда ж я денусь? – вздохнул бывший харцыз, выходя за дверь. – Вот только долгой ли будет моя сытая жизнь? Хоть самому вслед за девицей убираться куда подальше. Только некуда, куда не кинь – кругом клин. Если б знать, что одно доброе дело остальные грехи перевесит, можно б попытаться судьбу изменить. А так, чего суетиться? Собственным горбом научен, что благодарность людская короче овечьего хвоста. Ну, а у барышень она и вовсе с комариный нос. Анжелина будет признательна своим спасителям, пока в безопасном месте не окажется. А потом, дознаватели припомнят нам с побратимом Кривицей прежние похождения, и затанцуем мы свой последний гопак, хоть и в разных петлях, да на одной ветке.

Старый отступник, в растерянности поскреб затылок, привычно поглаживая кончиками пальцев чубук заткнутой за пояс трубки.

– И все ж пойду, посоветуюсь с одноглазой оглоблей. Иногда и у него дельные мысли бывают. Тем более, что хоть шея у каждого своя, да у обоих на той же веревке подвешена.

Кривица, как обычно, сидел в трактире ''Жареная Гусыня'' и неспешно потягивал что-то из глиняной кружки, лениво отгоняя зеленой веткой совершенно бесцеремонных мух.

Раньше веселый трактир называлась ''Жареный Гусь'' и принадлежал Беримясу, мужику мощному и никогда не терявшемуся, если подвыпившему клиенту надо было засветить между глаз. Но, вот уже скоро год, как он в несколько дней умер от какой-то хвори. Непрерывно жалуясь на невыносимое жжение в желудке, и запивая эту боль ведрами вина и пива. Пока, не свалился замертво. Замковый лекарь Дрогопис и хранитель Повест, посовещавшись, решили, что всему виной, случайно попавшая в пищу, отрава для крыс, которую Беримяс сам же на прошлой седмице в аптеке у Дрогописа и купил.

Многие думали, что после смерти мужа, Ядринка, бывшая втрое моложе не такого уж и старого Беримяса, быстро продаст заведение и исчезнет из Дуброва, вместе с первым купеческим караваном, направляющемся в столицу, но – случилось иначе. Уже на следующий, после похорон, день у двоих, чересчур падких на дармовую сладость и заглядывавшихся на смазливую молодку, еще при жизни Беримяса, отцов семейств, почему-то оказались до крови расцарапаны лица. На вывеске трактира сменилось и прибавилось несколько букв, а кутил, решивших, что в заведении, принадлежащем женщине, можно и побуянить, мигом образумил Кривица.

И поселился в своем закутке навсегда. Сплетничали, что он и ночует там же, за столом… Но любому, кто хоть раз видел Ядринку, станет понятно, что находиться под одной крышей с такой кралей, и ночевать в общей зале, может только слепой или больной. А побратим Калиты, хоть и потерял в бою один глаз, вторым видел, как бы не лучше, чем иной двумя. И со здоровьем у сорокалетнего отступника было все хорошо…

Порой есаулу казалось, что Беримяс отправился до срока к Создателю не без помощи побратима, но как водиться в таких случаях – спрашивать не стал. Потому, что уж если, из-за многолетней привычки к воле, сам до сих пор не удосужился завести себе хозяйку, или мало-мальски постоянную зазнобу, то нечего других осуждать… Каждая птица вьет себе гнездо, как умеет.

– Здравствуй, одноглазый, – уселся Калита рядом с побратимом, зная что тот не любит, когда ему загораживают зал.

– Давно не виделись, – как всегда приветливо буркнул тот. – Чего приперся, старый пес? Убить кого надо?.. А сам, что, уже сабли в дрожащей ручонке удержать не можешь?

– Не, братка, тут дела поважнее обмозговать надобно, – не поддержал обычной перебранки есаул. И Кривица сразу насторожился. Обычно, после того, как его побратим начинал говорить таким голосом, им приходилось убегать из насиженных мест. А за последние месяцы одноглазый уж больно привык к хлебному месту, да ласковой хозяйке. И совершенно не хотел менять ее мягкую постель и щедрый стол, на черствый калач и седло под головой.

– Не надоело тебе, старый дурень, по свету скитаться? Глупые люди прозвище давали… Ну, какая из тебя Калита, коли ты, гроша ломаного в руках удержать не умеешь. Только-только у барона пригрелся и опять за старое?

– Не гуди, братка. О нашем господине и пекусь.

– Тогда, да… Если для Владивоя, тогда извини… Говори, что делать надо.

– Для начала, хорошо б горло промочить… – намекнул на привилегированное положение побратима, Калита. Мол, я и сам могу служанку окликнуть, но ведь тебе поднесут и быстрее, и – из личных запасов хозяйки.

Кривица не стал мудрить и подал условленный знак.

Но Ядринка и сама уже спешила к ихнему столику. Половину жизни проведя в трактире, помогая мужу вести хозяйство, молодая женщина научилась хорошо разбираться в мимике мужчин. А то ведь, ближе к ночи, их речь не всегда понятна даже им самим. Да и побратим ее одноглазого стража, захаживал сюда не так часто. ''Жареная Гусыня'' предназначалась для горожан победнее, а Калита – есаул. Считай, правая рука барона! От чего ж дальновидной женщине не потрафить милому дружку, заполучив заодно покровителя и в самом замке? Поэтому, вскоре на столе перед побратимами появился жбан запотевшего пива и нарубанная большими ломтями тарань. Выждав минутку и поняв, что мужчинам пока больше ничего не надо, Ядринка чуть покачивая бедрами, неспешно удалилась.

– Хороша, – одобрил Калита. – Умеешь ты, братка, обустраиваться…

– Поговорку о ласковом теляти знаешь?

– Не знаю, что ты там сосешь, – хохотнул Калита, – но на теленка, уж поверь на слово, никак не похож. Тот еще волчара…

– Или пей, или говори чего надо, или – проваливай! Не хватало еще нам с тобой начать бабу делить, – проворчал Кривица.

– Да ты что, братка, окстись! – возмутился есаул. – И в мыслях не было!.. Любка побратима неприкасаема! Тут на мне греха нет! Поклялся бы, да – нечем. А дело у меня такое… Надо помочь Владивою, остаться бароном в Дуброве и после смерти баронессы.

Кривица только крякнул и непроизвольно прикоснулся к пустой глазнице.

– Отчего, не Ханом Кара-Кермена? Нам ведь это раз плюнуть, нет? Калита, твоя задумка мне не кажется забавной. Дознаватели хранителей, не добрее харцызких! – одноглазый воин жадно отпил из кружки. Вытер усы, и продолжил чуть спокойнее. – Ох, братишка, опять ты за старое… Вспомни, как нам пришлось драпать в Степь из Турина? А все потому, что тебе пришла в голову отличная мысль: наняться в охрану к столичному купцу, пустившего по миру твоих родителей? И больше года заставлял меня верой и правдой служить этому жирному борову, выжидая своего часа.

– Так ведь по-моему все вышло! – оживился, вспоминая былое, есаул, возбужденно покусывая кончики длинных вислых усов. – Глупец проникся к нам таким доверием, что отправился на ярмарку закупать товары, не взяв с собой, кроме нас, ни одного охранника! Еще и дочку с собой прихватил. Мол, засиделась в девках, пора и себя показать, и как другие живут – поглядеть.

– Вот и следовало, в тихую, перерезать ему глотку. Но, тебе непременно надо было сперва позабавиться с Мартой. Коль так уж зудело, то и увез бы девку с собой. А потом – хоть сам пользуйся, хоть лесным братьям продай…

– Да она сама, была не прочь… – ухмыльнулся есаул. – Прав был купец, засиделась в девках.

– И поэтому ты расстелил ее на глазах у отца.

– Для настоящей мести, унижение врага важнее его смерти.

– Вот и доунижался, пока на ее визг, не нагрянул отряд королевских стражников. Хорошо – ноги унести успели. А кровник твой наверняка по сей день жив…

– Ну и пусть себе, – хмыкнул Калита. – Вопли дочурки ему долго будут сниться. А если Марта еще и забрюхатела…

– Ну, хорошо, – кивнул Кривица. – Каждый сам обирает, какая месть слаще. Но Хромого ты зачем добил?

– Он давно затаил на меня зло и только ждал удобной минуты, чтоб ударить в спину.

– Так и надо было ловчее саблей орудовать, коль уж выпал такой случай, – отмел подобное объяснение одноглазый. – Но осквернять сознательным убийством Рощу Смирения, даже для меня чересчур… До сих пор не верю, что сумели из Кара-Кермена живыми уйти. И что степняки в покое нас оставили, тоже не верю. Каждую минуту чувствую пустой глазницей, влетающую в нее стрелу.

– Можешь спать спокойно, – отвел взгляд Калита. – Кара-Кермен нас не простил, но карать не станет.

– Ну-ка?! – вскинулся Кривица. – Ты знаешь что-то мне неведомое?

– Сразу, как только Владивой приютил нас в замке, Хан присылал ассасина по наши души. К счастью, я тогда у твоей постели сидел. Лекарь велел, чтоб зараза в мозг не пошла, непрерывно рану обмывать. А ты в горячке метался. Одним словом – мне удалось отбиться я, и напавшего ранить.

– Ассасина? Силен, братка… Коль не врешь.

– Чтоб мне лика Громовержца Перуна не узреть, – побожился есаул.

– А дальше?

– Отпустил я его. И попросил передать Хану, что сожалею о случившемся. Мол, помутнение нашло. И прошу общество принять жизнь ассасина, взамен загубленной.

– И ты, паскуда, молчал столько времени? – сжал пудовые кулаки одноглазый.

– Не хотел зря обнадеживать. Сам ведь знаешь: у харцызов, месть отступникам – дело священное. Ну и хватит прошлое ворошить. Я не за тем сюда пришел… И не веди себя, как баба! – чуть прикрикнул на побратима есаул. – Это не моя затея, а приказ барона!

– Что ж, – обреченно вздохнул Кривица. – Будем надеяться, что у барона ума чуть побольше, нежели у простого харцыза. Говори, я слушаю…

– Барон хочет, чтобы мы с тобой устроили так, чтоб баронесса умерла еще этой ночью, а баронета – исчезла из замка.

– Вот теперь я понял, что ты на старости окончательно сдурел. Молодым в таких случаях советуют жениться, ну а за тобой – разве что костлявая с косой заявиться. И я не хочу, чтоб она и меня с собой прихватила. Знаешь, братка, что-то мне мягкие перины становятся все больше посердцу… Шел бы ты отсюда.

– Я-то пойду, – окрысился Калита. – Да только что нам с тобой делать, когда Владивоя попрут с Дуброва. Думаешь, новый барон захочет терпеть у себя пару отступников? Нет, брат, шалишь. Мы с Владивоем, еще с той охоты повязаны. Вот он нас и терпит. А уйдет, то и тебя с Ядринкиных перин сгонят. И как бы в придачу, петельку на шее не затянули! Вот и кумекай, раз такой башковитый сыскался: сделать, как барон велит, или уже сегодня в седло садиться? Пока дороги открыты.

– Твоя правда, – нехотя согласился Кривица. – Ради спокойной старости, придется опять взять грех на душу. Обоих резать?

– Нет, только баронессу. А с Анжелиной надо так исхитриться, чтоб она из замка сбежала. С тем, кто нам нужен, и в ту сторону, куда укажем. Не знаю, может, Владивою потешиться с падчерицей охота, то ли урезонить девку надеется, но барон приказал ее не трогать.

– Давай, я баронессой займусь… – предложил одноглазый. – А хитрить я не умею. Может, сам чего придумаешь?

– Не выйдет, братка, – отрицательно помотал чубом Калита. – В покоях баронессы тебе делать нечего. Сразу неладное заподозрят. А что до обмана, есть у меня задумка. Только, как назло, ни одного чужака в городе нет! Ну, ничего, время терпит. Глядишь: и сладиться еще, – и вдруг прикрикнул весело. – Наливай, ишь, расселся, прям куренной атаман. Да вели своей зазнобе подать нам чего-нибудь перекусить. Иной раз, проще воз дров переколоть, нежели умом пораскинуть!

А смена настроения есаула объяснялась очень просто, говоря побратиму, что в городе нет ни одного чужака, он внезапно увидел в окно трактира, что заставу Дуброва проезжает десяток Нечая, а с ними вместе – двое незнакомцев. При этом один из них одет в богатый казачий кунтуш. Посчитав совпадение за доброе знамение, Калита пришел в отличнейше расположение духа и поманил к себе одного из стражников, обедавших за соседним столом.

Бессмысленное бормотание, суетливая возня, хриплые смешки, прерывистые стоны, осторожные вскрики и ощущение изумительной легкости. Будто, в одно мгновение вся тяжесть забот оказалась сброшена вместе с одеждой, и смыта водопадом волос, прикосновением ласковых рук и жадных губ. А поверх всего – одуряющий запах разворошенного свежего сена, не выветрившийся из памяти даже по истечении нескольких дней.

Все прочие ощущения поблекли, многое стало казаться забавным и нелепым, а запах – остался. Тем более, что вместо подушки, под головой у меня снова охапка сухой травы…

В замковой темнице было почти уютно. Сразу становилось понятно, что узников здесь нет, или они по какой-то причине надолго не задерживаются. Либо меня, по ошибке, засунули не в то помещение. Потому что сухая и достаточно светлая клеть больше годилась для хранения запасов зерна или муки. Общее впечатление уютной кладовой портил только разнообразный зловещий инвентарь, развешанный по стенам, большая жаровня и деревянное ложе с кожаными зажимами для рук и ног.

Я уже, по-видимому, в сотый раз измерил шагами свое довольно просторное узилище, равнодушно потрогал некоторые из пыточных приспособлений, найдя их в безобразно ржавом состоянии, и в который раз вздохнул. Потом, прилег на, более пригодный для пыток, чем отдыха, топчан и попытался немного вздремнуть. Но, на все ложе сена не хватало, а от твердых и кое-как оструганных досок, затекала спина. Поэтому я вскоре опять слез на пол и занялся любимым занятием всех узников – размышлениями и воспоминаниями.

Поначалу все шло очень даже неплохо.

Благодаря выигранному поединку и уважению, завоеванному у Давилы, отношение королевских дружинников стали ровными и дружелюбными. Десятник Нечай даже распорядился оседлать для нас с Лукашем пару вьючных лошадей. И, – судя по злым взглядам, бросаемым вслед отъезжающим воинам, из-под шапок, да мокрым глазкам, поблескивающим из-под низко повязанных платков, – проведя весьма сумбурную ночь, отряд двинулся к замку.

Ночлег в Перекрестке, только упрочил мою славу, как непревзойденного мастера кулачной потехи, заодно – утяжелив кошель Лукаша двумя копами медяков и прибавил опыта в общении на ощупь. А услышанные в пути занимательные рассказы из жизни ратников, заполнили не одну брешь в моих познаниях, важных для взрослого мужчины. И что забавно, многое из услышанного, я тоже знал, но как-то позаковыристее что ли. Но тем не менее, их бесхитростные побасенки, отвлекали от лишних рефлексий и здорово разнообразили путешествие.

О том, что на их пути встанет сторожевой замок Дубров, Мышата рассказывал. И обходить его стороной не советовал. Где ж еще показывать себя скомороху, если не среди мастерового люда, воинов и дворян? Один день на рыночной площади мог принести больше дохода, чем сборы во всех деревнях вместе взятых. А поскольку кошель покойного атамана, за исключением нескольких мелких монет, Мышата оставил себе, от возможности подзаработать отказываться не следовало. Особенно теперь, когда они вторые сутки путешествовали вместе с отрядом дружинников.

Шаткое доверие, возникшее к ним, могло вновь смениться на подозрительность, вздумай я на развилке сказать десятнику, что дальше нам с ним не по пути. И, когда на горизонте возникли стены Дуброва, капризная память опять подкинула мне очередную загадку. Увиденная картина, совершенно не впечатляла. В то время как Лукаш едва не подскакивал от восторга, я спокойно рассматривал возвышающееся вдали суровое фортификационное сооружение, понимая, что приходилось видеть постройки куда грандиознее и мощнее.

Замок действительно был так себе. Прилепившийся, на господствующей над этой местностью высотке, донжон имел всего одну башню. А ограждающими замковое подворье стенами, служили несколько десятков поставленных впритык добротных домов. С плоскими крышами и стрельчатыми окнами. Хотя большинство зданий, в том числе весь ремесленный квартал, ютились кто где горазд, совершенно не соблюдая никаких правил и ограничений, кроме целесообразности. К примеру, кожевники и ткачи строили свои жилища поближе к реке, а заезжие дворы выбегали навстречу дороге. И хоть по ней уже давненько не пылили купеческие караваны, все ж дородные шинкари больше предпочитали поглядывать из окон трактиров на проезжий шлях, нежели на городскую сутолоку.

Но, заявились мы сюда в недоброе время. Не успел я даже с лошади слезть, как меня схватили стражники. И как не пытался Нечай объяснить им, что я не харцыз, а скоморох – ничего не помогло. Ссылаясь на приказ есаула, они наставили на меня копья и отвели в темницу. Хорошо, хоть Лукаша не тронули и саблю не отобрали, а позволили парнишке отдать. Можно было попытаться вырваться и бежать, но куда? Я ведь никакой вины за собой не знал. А вдруг, эта история прольет какой-то свет на утерянное прошлое? Если, конечно, мне не придется отвечать за прегрешения мертвого харцызкого атамана, в чьи одежды я так необдуманно нарядился.

Устав вышагивать, я присел на топчан и решил хоть немного вздремнуть. Как говаривал мой старшина: ''Лучше плохо лежать, чем хорошо бежать''! Что? Похолодев внутри, я непроизвольно вскочил. Какой еще ''старшина''? Господи, да что же, в конце концов, со мной приключилось?! Но, ответа не было. Всплывшая из глубин подсознания мысль, только коснулась разума, и испугано метнулась обратно во тьму. Отерев лоб, покрывшийся испариной, я вдруг почувствовал, что ноги меня не держат и тяжело плюхнулся на топчан, чувствуя себя выжатым лимоном. Глаза просто слипались. Надо было хоть немного поспать. На доске утыканной гвоздями, на раскаленной решетке, на битом стекле, на стае ежей и дикобразов – но обязательно поспать. А в следующее мгновение я уже проваливался в мягкие объятия Морфея.

Это был странный сон. Огромный костер, горящий посередине каких-то руин и плотная стена тумана вокруг них. Отблески пляшущего огня выхватывали из молочной пелены причудливые тени, которые кривляясь вновь растворялись в этой мгле. Я стоял у костра, непонимающе озираясь, чувствуя непонятную давящую тишину этого места. Неожиданно пелена тумана дрогнула, и пошла волнами, а в глубине ее отчетливо протаяли несколько теней. Кто-то пробирался сквозь туман на свет костра. Очертания их были нечеткие и иногда полностью скрывались в тумане, но они приближались…

Я вздрогнул и проснулся. В дверях темницы медленно, проворачивался ключ. Потом створки тихо отворились, и в освещенном факелом дверном проеме возникло видение прекрасной феи! Или – колдуньи, принявшей самый обольстительный вид. Одним словом, передо мной стояло самое обворожительное и чудесное создание, которое я когда-либо видел. А в девичьей красоте я уже стал немного разбираться. В сравнении с моими без пяти двумя, девушка была чуть мелковата, но зато потрясающе изящна. Во всяком случае, все то, что подчеркивал костюм для верховой езды, было наивысшего сорта. Правда, факел, который незнакомка держала над головой, давал больше чаду, нежели света, и при столь скудном освещении ее черты казались упрятанными за густой вуалью. Но, я был уверен, что природа не может оказаться настолько нерациональной, чтобы идеальные формы обременить некрасивым лицом. И подтверждали мою догадку пышные волосы девушки, плавными волнами спадающие на плечи, из-под небольшой бархатной шапочки.

Незнакомка приложила палец к устам, а потом сделала знак свободной рукой, приглашая меня за собой, и отступила вглубь коридора.

– Сюда тащат силком, а выводят тайком, – проворчал я в рифму, и попробовал протиснуться сквозь приоткрытый проем, но при моем телосложении это оказалось не так просто. Дверь сдвинулась, и ржавые петли предательски заскрипели.

– Тихо ты, увалень! – раздраженно прошипела барышня, повернулась ко мне спиной и уверенно зашагала прочь, предоставляя мне на выбор: следовать за ней, или оставаться в темнице и дальше. При этом, шла она почему-то не вверх, а наоборот – еще глубже. Под ногами неприятно хлюпала болотная жижа, с низкого земляного свода то и дело срывались крупные капли, что так и норовили упасть на нос или за шиворот. В едва рассеянной огнем темноте пищали и шуршали крысы. Но, в конце концов, потянуло свежим воздухом. Потом факел зашипел, опущенный в воду, и я понял, что мы выбрались на свободу.

Тут моросил мелкий дождь и смеркалось. Но было еще достаточно светло, чтобы увидеть, что подземный ход вывел нас далеко от замка. Как и то, что у моей освободительницы имеется в наличии помощник, и они очень серьезно подготовились к организации моего побега. Всего в нескольких шагах от выхода из подземелья нас поджидал улыбающийся Лукаш, удерживая под уздцы трех лошадей.

– Поспешим, – прекрасная незнакомка, наверное, была живым воплощением рекомой сестры таланта, потому что, не прибавив больше ни слова, запрыгнула в седло и послала свою кобылицу вперед.

Нам не оставалось ничего другого, как последовать за ней. А поскольку быстрая скачка лесной дорогой не способствует беседе, все расспросы пришлось отложить до более удобного случая. Рассчитывая, что тот вскоре представиться.

В самом деле, не прошло и получаса, как барышня стала придерживать лошадь, а вскоре и вовсе пустила ее размеренным шагом. Может, не опасалась погони, а может – хотела дать роздых коням, чтобы позже, когда понадобиться, гнать их во весь опор. И у меня появилась возможность поговорить с Лукашем.

– Спасибо, друг, – поблагодарил я его искренне. – Несмотря на то, что я так и не узнал, за что меня схватили и в чем обвиняют, все же на воле гораздо лучше.

– Зато я выведал, – ответил Лукаш. – Дело не в тебе, Игорь, а в особом отношении жителей Дуброва к харцызам. А чему удивляться, это ж – Пограничье. И месяца не проходит, чтобы степняки чего не натворили. То скот угонят, то девицу умыкнут. Совсем недавно, на весенних празднествах, невеста сына пекаря Маркеса в ночь перед венчанием пропала. Дубровчане до сих пор, лютуют! Правда, поговаривают, что не так жаль девицы, как пропавшего угощения… – усмехнулся парнишка. – И вообще – баронесса болеет, барон лютует, как поднятый до весны медведь… В общем, как схватили тебя, стал я расспрашивать. И выяснил, что есаул Калита считает, будто рядом с замком ватага степняков затаилась, а ты под видом скомороха пробрался в замок осмотреться и выведать, где чего стащить можно. Но Нечай уверил меня, что барон Владивой сгоряча судить не будет. И если за тобой вины нет, то освободит. Хотя, из-за смерти баронессы Катаржины, рассмотрение дела могли отложить. Но уж к свадьбе баронеты, помиловали бы обязательно.

Я хмыкнул, вообразив себе столь длительное заключение. Хорошо, если б кормить не забывали, а то всякое случается, когда до безвестного узника никому нет дела.

Лукаш покосился, помолчал немного, а потом продолжил.

– Одним словом, день-другой ничего не менял. А зам ужином, в таверне, ко мне за стол подсел странный тип. С повязкой, закрывающей один глаз. Он положил на стол золотую монету и сказал, что если я хочу помочь своему товарищу, то должен немедленно купить трех коней, провизию в дорогу и ждать тебя здесь. Когда ж я поинтересовался: ''За что такая милость, и кто он такой?'', незнакомец ответил, что платит за сопровождение баронеты Анжелины ко двору ее тетки – баронессы Звениславы. А остальные вопросы мне лучше не задавать, потому, как лишнее знание укорачивает жизнь. И что отказаться я могу, но в таком случае ты из темницы, скорее всего, вообще не выйдешь. Потому, что у барона Владивоя и без тебя забот хватает, а придет в замок новый хозяин или нет, и когда это будет – никому не известно. Зато, помогая баронете, мы и сами ноги унесем, и добрый поступок совершим. Я даже не раздумывал. Какое мне дело до дворянских интриг? Главное, что ты будешь на свободе, и наше путешествие продолжится. В конце концов, провести пару дней в обществе баронеты, не такая уж тяжкая плата за свободу, полные снеди чересседельные сумы и пару отличных лошадей.

С этим я не мог не согласиться. Кони действительно не крестьянские тягловые шкапы, а выезженные под седло скакуны. Да и барышня пока проблем не создавала. Хотя, что-то такое вспоминалось мне из прошлого опыта, что там, где появляется смазливая девчонка, неприятности возникнут обязательно. Кстати, надо было познакомиться и поблагодарить ее. Может, Лукаш и совершил подвиг, покупая все необходимое для побега на рынке, но из подземелья-то вывела меня она.

– Спасибо за освобождение, – произнес, как мог учтивее, как только поравнялся с баронетой.

– Перед тобой благородная госпожа, хам! – в голосе молодой девушки было столько холодного высокомерия, что я даже поежился. – И обращаться ко мне следует: либо достойная госпожа, либо госпожа баронета.

– Как будет угодно, достойной госпоже, – улыбнулся я, наконец-то увидев, что и профиль у девчонки был под стать. Возможно, слишком утонченный и слишком надменный, но в целом, очень ничего. Вот только сама она оказалась совершеннейшим ребенком. Лет пятнадцати… – А разрешите спросить, госпожа баронета.

– Спрашивай. Разрешаю.

При этом благородная девица даже шею не соизволила повернуть.

– Что случиться, если я и мой товарищ не пожелаем придерживаться дворцового этикета?

– Как это не пожелаете?! – баронета устремила на него взгляд полный негодования. – Да я вас!… На конюшне запорю!…

– Милая барышня, – я веселился от души, в то время как Лукаш побледнел и с ужасом взирал на меня, делая огромные глаза и отчаянно жестикулируя. – Вся беда в том, что среди этого дикого леса, можно встретить стаю диких волков, голодного медведя. Я допускаю, что тут водятся разбойники. Но что конюшни нет, ни одной, готов об заклад побиться. Хотите? Например, на поцелуй?

Лукаш застонал и стал медленно сползать с коня. Обеспокоенный состоянием приятеля, я поспешил к нему, предоставив девчонке возможность поразмыслить над моим предложением. Вовремя… Баронета растерянно огляделась. Похоже, до ее сознания только теперь дошло, что она не среди подобострастной дворни, а наедине с совершенно чужими мужчинами. А вслед за этим нахлынули воспоминания, о событиях предшествующих ее безумному побегу. И несчастная девушка горько разрыдалась.

– Что за напасть? – раздраженно бросил я Лукашу, который, оказывается, просто пришел в ужас от столь вольного обращения с дворянкой, и поспешил к девочке. – Нашли место истерики закатывать. Хотите поплакаться, давайте устроим привал. Разведем огонь, поедим. А заодно и пожалуемся на судьбу. Вы не возражаете, высокочтимая госпожа?

Но та даже не услышала меня, заново переживая все ужасы прошлого вечера.

Когда ей под утро сообщили о смерти матери, Анжелина была уверенна, что это самое ужасное событие, которое только может произойти. Но все оказалось гораздо хуже. Под вечер, когда обессилевшая от рыданий, девушка уже собиралась ложиться спать, Аннет сообщила, что Калита, есаул королевской дружины, имеет важное известие, касающееся жизни и чести баронеты, и просит его принять.

Старый харцыз вошел, низко кланяясь и пряча взгляд. А поведанное им было до такой степени ужасно, что девушка совершенно растерялась. Опасность, грозившая ей в родном доме, была столь велика и ужасна, что не умещалась в сознании. А подлость отчима – такой чудовищной, что она потеряла голову. Тогда только одна мысль показалась разумной: ''Бежать''! Как можно скорее! Как можно дальше! Тем более что именно это советовал спаситель. Оказалось, он уже все продумал и успел подготовить. Надо было только дождаться ночи и, опередив подлые замыслы Владивоя, тайком покинуть замок. А чтобы ее спохватились как можно позже, всех слуг оставить здесь, а вместо охраны взять с собой посаженного недавно в темницу скомороха и его товарища. Которые, в благодарность за освобождение, и сопроводят баронету до замка Грюнеберг, под защиту тетушки Звениславы.

Тогда эта мысль показалась Анжелине достаточно здравой. И только теперь, когда ужасы ночи слегка поблекли, девочка поняла, что поспешные решения редко бывают стоящими. Но, сделанного не воротишь, да и жалеть не стоило, так как позади осталась опасность подлинная, а рядом – вымышленная и сомнительная. От осознания простой истины, баронета почти успокоилась. Хотя слезинки из уголков глаз все же не исчезли.

А дождь становился все сильнее. Даже сквозь плотную листву, переплетенных по краям дороги ветвей, отдельные крупные капли уже срывались вниз. И их становилось с каждой минутой все больше. К этому временем мы подъехали к каким-то развалинам. Вернее остаткам полусгнившего сруба с провалившейся крышей. Но, обращенная от дороги к лесу, часть навеса для лошадей все еще каким-то чудом держалась на почерневших столбах и стропилах.

– Заезжий двор посреди леса? – удивился я.

– Мы же на большаке, ведущем в столицу. До Моровицы на этом тракте было не в пример оживленнее.

– Переждем, непогоду?

– А не опасно? – засомневался Лукаш. – Помнишь, о чем нас деда предупреждал?

– Ты о мертвяках? Перестань… – отмахнулся я пренебрежительно. – Враки все это, никаких бродячих мертвецов не бывает. Зато навес почти незаметен с дороги. К тому ж дождь все гуще. Следы вскоре смоет, и никто не додумается искать нас, так близко от замка.

Мои слова не слишком убедили парнишку, но после того, как я демонстративно перевесил саблю на пояс, он немного приободрился. Баронете помогли сойти с коня и бережно усадили на уцелевшее бревно, которое расторопный Лукаш, успел застелить попоной.

– Простите мое бесцеремонное поведение, – нужный тон нашелся сразу, словно я только тем и занимался в позабытой жизни, что разговаривал с взбалмошными девицами. – Это все от волнения. Согласитесь, баронета, не каждый день попадаешь в темницу, и уж тем более не каждый раз покидаешь ее таким изысканным способом. Тут у кого угодно голова кругом пойдет. А вы, если осмелюсь спросить, от кого бежите?

– От отчима… – Анжелина ответила раньше, чем успела решить, хочет она этого разговора или нет. Но увидев искреннюю заинтересованность в моих глазах, девочка слово за словом пересказала всю свою безрадостную историю.

– Вот значит как… – я неожиданно почувствовал какое-то смутное беспокойство. – Тогда длительный отдых отменяется. Есть во всей этой кутерьме какая-то фальшь. Не могу понять, что именно не так, но уверен: нам здесь лучше не задерживаться. Тем более что и дождь уже слегка успокоился. Надеюсь, никто не устал? А думать и разговаривать можно в седле.

Я и сам пока не мог понять, что насторожило меня в рассказе девушки, но чувство близящейся опасности только крепло. И подтверждение не заставило себя долго ждать. По дороге застучали копыта, и отряд из шести всадников, мельком взглянув развалины, галопом унесся в том направлении, куда, по их мнению, должны были двигаться беглецы.

– Ну, вот и ответ. И если благородная госпожа будет столь благосклонна, чтобы выслушать скомороха, могу попытаться кое-что объяснить.

Наверно, не стоило опять грубить, но Анжелина была так испугана, что совершенно не обратила внимания на мой тон.

– Скорее всего, побег, так умело и вовремя организованный, слугой, на самом деле – часть плана отчима. Согласитесь, если в замке вы могли рассчитывать хоть на какую-то помощь, то в глухом лесу, ее ждать неоткуда. Вас убьют, а меня с Лукашем – казнят, за совершенное злодейство…

– Нет, – неожиданно возразила Анжелина. – Убивать меня не станут. Если вокруг измена и ложь, то отчим заинтересован в моем исчезновении больше чем в смерти. Поэтому, меня должны похитить. Вернее, уже похитили. Вот он, – указала она на Лукаша, – побратим харцыза, которого вчера бросили в темницу, воспользовался царящим в замке сумбуром и освободил своего товарища. А потом вы, в отместку и для куража, умыкнули меня. Разве не похоже на правду? И вполне в духе разудалых степняков. Я стала бы не первой горемыкой, пропавшей из родительского дома или – прямо из супружеского ложа. Возможно, вы и не метили так высоко, а попросту украли первую попавшуюся хорошенькую девицу? Ну что, у кого-то такой рассказ вызывает сомнение? Отсюда и погоня. Барону обязательно нужно, чтобы слуги могли присягнуть, что он все сделал для моего поиска.

– Вполне возможно, – согласился Лукаш. – По меньшей мере, не противоречит здравому смыслу. И искать нас станут со всей тщательностью. Но, ты, Игорь прав: когда найдут, живыми не оставят. Мы слишком много знаем.

– Значит, будем выбираться. Вот только куда? Блин, впервые чувствую себя таким беспомощным, – я раздосадовано хлопнул себя по лбу. – Проклятая пустая кочерыжка. Ну, вспомни же хоть что-то!

– То есть, как куда? – баронета повысила голос. – Помощь против отчима я смогу получить только у тети Звениславы или у королевы! Немедленно поворачивайте в Грюнеберг или Турин!

– Вот-вот, именно, в той стороне нас и станут искать.

И, как бы в подтверждение его слов, по дороге в северном направлении проскакал еще один отряд.

– Что же нам делать? – растерялась Анжелина, и я вдруг отчетливо понял, что рядом не наследница баронства, а все лишь маленькая девочка.

– В общем-то у меня есть только один вариант, – потер я лоб, пытаясь хоть таким способом заставить его выдать умную мысль. – Надо пробираться на мельницу. Помнишь, ты говорил, что без его согласия, туда никто дороги не найдет?

– Точно! – аж подпрыгнул Лукаш. – Как я сам не сообразил?! У деда на мельнице никто не найдет. Оставим у него на попечении госпожу баронету, а сами – окольными путями, отвезем известие графине Звениславе. А если деда захочет, то таким путем нас через лес проведет, что ни один соглядатай не заметит.

– Ну, уж нет, – неожиданно воспротивилась Анжелина. – Сами сидите на своей мельнице. Не дождется Владивой, чтобы я от него, как курица от ястреба пряталась. Вместе в Грюнеберг пробираться станем. А коль отвернется удача, стыдиться за меня вам не придется. Прошу только об одном: надругательства не допустите. Увидите, что не уйти нам, лучше сами убейте.

И так благородна была она в своем возвышенном порыве, что я не стал убеждать девочку в том, будто бы достоинство правителя не в безудержной храбрости, а в наличии ума и умении им пользоваться. Тем более, что до спасительной мельницы, и до принятия решения было еще далеко.

Менее восприимчивый Лукаш только хмыкнул. Приняв решение за всех, я превратился в его глазах, из благодушного здоровяка, в человека готового нести ответственность не только за собственную судьбу, но и за тех, кто рядом. Очевидно, почувствовала это и баронета, потому, что подчинилась без возражений. Но, сделав попытку подняться, чего-то завозилась и уселась обратно.

– Зацепилась, – произнесла чуть извиняющимся голосом.

Лукаш поспешно бросился на помощь Анжелине, присел у бревна, высматривая вредный сучок, но вдруг резко отпрянул и побледнел так, что я заметил это даже ночью.

– Т-там… – дрожащий голос парнишки не оставлял сомнений, что происходит нечто весьма неприятное.

Я шагнул ближе, нагнулся, вгляделся и сам едва сдержал восклицание. Из земли, наподобие свекольной ботвы, вылезала пара человеческих рук. При этом, одна из них уже крепко сжимала в кулаке подол платья баронеты, а вторая шарила вокруг, явно желая найти за что бы ухватиться, чтоб выдернуть на поверхность остальную часть тела. Эфес завещанной мне Вернигором сабли будто сам прыгнул в ладонь. И раньше, чем кто-либо из моих спутников успел что-то понять, я взмахнул лезвием крест-накрест, обрубая излишне активную ''растительность'' по локоть.

Взвизгнув, так что в радиусе нескольких миль все зверье шарахнулось по норам, баронета одним прыжком взлетела в седло и пришпорила лошадь. К счастью, в нужном направлении. Следом за ней поспешил Лукаш, ну и я не стал задерживаться возле ''рукотворной'' грядки. Мало ли что на ней еще произрастет?..

Как только, испуганные неожиданным происшествием, беглецы скрылись в ночи, из прилегающих к развалинам кустов, на открытое место выбрались три дюжих мужика. Они были одеты в сшитые из мятой оленьей шкуры свободные куртки, каждый с тяжелой рогатиной в руке, луком и колчаном за спиной.

– Ну, а теперь, Мухомор, – пробурчал, здоровяк с чрезвычайно спутанной копной волос, небрежно пиная носком растоптанного лаптя, подвернувшийся под ногу обрубок руки. – Объясни нам, отчего ты вдруг решил отпустить добычу, взять которую было проще, чем водицы испить?

– Да, – более требовательным тоном поддержал его второй, самый меньший ростом из троих, недовольно сплевывая сквозь редкие зубы. – Объясни, нам!

– Гнездо, ты, ползущую в траве, гадюку со скольких шагов сумеешь расслышать? – спросил вместо ответа Мухомор, вытирая рукавом потное рябое лицо.

– Шагов с десяти… – пожал могучими плечами тот, озираясь вокруг. – От того зависимо, на чем трава растет. Меж камней, это одно, песок или сухая листва – иное дело. А что?

– А ты, Щерба, можешь отличить свист моей стрелы от чужой?

– А то… – ухмыльнулся ''мелкий''. – Скажу даже, пустил ты ветры, перед тем как выстрелить, от натуги, или – сдержался…

– Значит, со слухом у вас все в порядке?

– Со слухом, нюхом и злостью… – огрызнулся за обоих Щерба. – Не тяни за хвост, Мухомор!

– Мне просто непонятно, что с вашими ушами сейчас произошло, если никто не услышал: куда собирались податься беглецы? – недоуменно пожал плечами тот.

Оба его товарища переглянулись, все еще не понимая, к чему тот ведет.

– Малой молвил, – стал припоминать Щерба, – Что у деда Мышаты их не найдут… Значит, они на Дивную Мельницу поскакали?

– А-а, – понимающе протянул Гнездо, с уважением поглядывая на сообразительного Мухомора. – Тогда пусть… Вечного Мельника даже Батяня опасается… Не-е, чур меня, с гостями Мышаты связываться, себе дороже. И как ты только успел сообразить?..

– Голова, – похвалил старшего брата и кусачий Щерба. – Хотя, жаль, конечно… Очень уж ладная одежка ускакала. Дорогая, наверное…

– Сказал бы сразу: девка понравилась… – уел холостого брата, давно остепенившийся Мухомор. – Ты от того, Щерба, и оглох, что все на нее пялился…

– Кони у них знатные, – вздохнул тихонько Гнездо.

Здоровяк, всю жизнь передвигался исключительно на своих двоих, да в лесной пуще и нельзя иначе, но испытывал необъяснимую страсть к лошадям.

– Кто о чем, а вшивый о бане… – сплюнул наземь Щерба и промолвил. – Пошли, что ли? Больше ничего не высидим…

Трое леших повернулись спиной к тракту и совершенно бесшумно растворились в глухой чаще. А, ничего не подозревающие и чудом уцелевшие, беглецы – тем временем – продолжали свой путь, сквозь поутихший, но не прекратившийся ливень, и еще до рассвета, копыта коней простучали по запруде у лесной мельницы.

Несмотря на полное безветрие, при котором не трепетал даже самый мелкий листик, синее полотнище штандарта с изображением книги, циркуля и лупы не свисало с флагштока бессильной лоскутом, а гордо реяло над плоской крышей немного странного каменного сооружения, оседлавшего вершину горы Угрюмой.

Этот шедевр архитектурного искусства, образованный, поставленными в кольцо несколькими зданиями, связанными между собой крытыми балконными галереями, на официальных географических картах обозначался как ''Оплот Равновесия Силы''. А между людьми, не осведомленными в картографии, именовался попросту Оплотом или Кругом хранителей. С добавлением имени последнего Мастера. Единственное жилище белых чародеев, отказавшихся от активного использования магии, во имя сохранения мира, и ревностно следящих за поддержанием порядка вещей во всем Зелен-Логе.

Здесь, в Оплоте они самосовершенствовались, занимались науками, вели летопись, а в Академии воспитывали новых хранителей, лекарей и старост. Поэтому, если и удивился бы путник, видя, как над окутанным таинственностью и легендами местом в безветренный летний вечер, гордо реет штандарт Оплота, то покивал бы лишь значимо головой и направился дальше, убежденный, что удостоился увидеть еще одно подтверждение могущества хранителей. Хотя, все объяснялось не применением Силы, а воздействием на легкую шелковую ткань восходящих потоков воздуха, нагретого от раскаленной за день кровли. К сожалению, наглядные, но непонятные явления производят на людей более сильное впечатление, чем вещи гораздо более сложные и судьбоносные, но не сопровождаемые громом с молниями.

Мастер Остромысл любил летние ночи. Особенно с тех пор, как тело почти полностью перестало подчиняться своему хозяину, и единственной его утехой остались глубокие размышления. А также книги и рукописи.

Особенное удовольствие его изощренному уму доставляли последние дневники Драголюба, известного феноменальным умением логически обосновать почти любую абракадабру. А уж темы, содержащие в себе хоть малую толику здравого смысла, в его изложении мгновенно приобретали вид неоспоримой истины, иной раз – путем различных умозаключений, возводясь едва ли не в ранг аксиом. И чем ближе Драголюб был к безумию, в последствие сведшего мудреца в могилу, тем стройнее и непререкаемее становились его обобщения.

Остромысл тяжело вздохнул. Да, пресловутый и треклятый Запрет! И хоть Мастер понимал, что это ограничение единственный способ удержать в заточении Темна и спасти мир от вторжения Хаоса, легче больному старцу, умеющему одним мановением руки призывать ливень или успокоить ураган, от этого не становилось. Казалось бы, чего проще, – позвать к себе наставника Вавулу, более других имеющего склонность к целительству, усилить его возможности собственным потоком Силы и, – раз и навсегда избавиться от всех хворей и недугов. Вот только нет у Хранителей на это права. Собственно жизнью они клялись в этом Кругу, поступая в Академию и проходя посвящение в Оплоте, для того и живут. Чтоб никогда больше не встал мир на грань гибели. Чтоб не уносила тысячи людских жизней, Моровица, вызванная, накопившим силы и сумевшим пропихнуть проклятие сквозь трещину в Барьере, ренегатом чародеем!.. И чтоб даже в летописях рода человеческого навсегда исчезло слово ''Армагеддон''!

Труднее всего приходилось вот в такие погожие дни, когда воздух наполняли ароматы скошенных трав. И, вдыхая опьяняющие запахи, сметанного в стога сена, Мастер спрашивал себя: на кой ляд ему тогда умение направлять Силу, если приходиться приносить такие жертвы? И не чувствовалось былой твердости в утвердительном ответе, не постаревшего душой мага, но очень немощного телом человека.

Летняя жара все больше утомляла его, и Мастер с нетерпением ожидал того благословенного времени, когда щедрое солнце спрячется за горизонт. Ни простолюдинам, ни благородному сословию жара не кажется чем-то чрезвычайно досадным и не слишком их донимает, если только речь не идет о засухе. Но мудрецу нестерпимо чувствовать себя идиотом, в пустой голове которого вместо умных мыслей, пойманной в клетку птахой, бьется единственно желание: вдохнуть прохлады. А остальные думы лениво пережидают это время, прячась где-то в самых потаенных закоулках. Отсюда и раздражение, которое усиливалось беззаботным смехом учеников.

Можно, конечно, прикрикнуть на неучтивую молодежь – да только, чем это поможет? Молодежь переберется в другое место, а легче все равно не станет. Настоящее облегчение приходило только с началом ночи.

Остромыслу не так давно исполнилось сто восемьдесят, и голос крови не всегда соглашался с холодной рассудительностью ума. Поэтому, хоть ноги и поясница Мастера онемели, он все еще с горечью прислушивался к звонким молодым голосам, которые оживленно нарушали вечернюю тишину, продолжая исконную игру человечества: ''найди свою половинку''. Мастер хмыкнул, и в который раз, напомнил себе, что за все в мире приходится платить. И чем ценнее вещь собираешься приобрести – тем дороже и плата. Причем, продавцу совершенно безразлично – ''хорошо'' это или ''плохо'', для собственного пользования или счастья всего рода людского… Для удовлетворения утонченного извращения или спасения остатков человечества от неслыханной эпидемии, которая к тому времени уже успела забрать девятерых из каждого десятка. От подобных мыслей раздражение лишь усилилось. Справедливо ли это? Наверное, да!.. Потому, что никогда неизвестно, где заканчивается ''хорошо'' и начинается ''плохо''. Особенно с точки зрения человека.

Мастер удобнее умостился в кресле-качалке, позволил прислужнику, одному из послушников ранней степени обучения, укутать больные колени шерстяным платком и нетерпеливым жестом отправил парня прочь, торопясь остаться наедине со своими мыслями, сомнениями, надеждами и звездами, которые друг за дружкой начинали медленно выскальзывать из своих дневных убежищ.

С наступлением сумерек, температура воздуха существенно понижалась, а веселый гам стихал. Правда, начинали донимать комары, которые налетали тучами из недалеких топей, невесть как так высоко взобравшихся в горы. Но, чтобы прокусить его выдубленную годами кожу, нужно было иметь жало куда острее. Раздражало лишь то, что мошкара совсем обнаглела и прямо-таки лезла в глаза. Бережно натоптанная, мелко порезанным, отборным табаком, трубка обычно легко справлялась с этим неудобством. Вот только огниво прислужник прихватил с собой. Оглянувшись, Мастер увидел, что мальчишка уже скрылся в лазе, который вел из чердака на крышу. Недовольно засопев, Остромысл вызывал на кончике мизинца маленький огонек, медленно раскурил трубку и спрятал лицо за клубком благоухающего дыма.

Но все же одна, из комарих, таки изловчилась и кольнула жалом в висок, не обращая внимания ни на суровое шевеление бровями, ни на недовольное подергивание щекой. Остромысл попытался наморщить чело, но насекомое, не прекратило процесс добывания крови. Инстинкт продолжения рода был сильнее инстинкта самосохранения. Не желая во второй раз, за такой короткий промежуток времени, пользоваться магией, хранитель дотянулся пальцами до лба и превратил будущую мать семейства в мокрое пятно. Жизнь… Чья-то судьба находиться в наших руках, а нашей собственной распоряжается еще кто-то… при этом совершенно не интересуясь ни твоим мнением, ни планами, ни желаниями.

Мудрец раздраженно дернул плечом и еще раз затянулся благоухающим табачным дымом.

Лет тридцать тому назад, перелистывая на досуге предсмертные записи Драголюба, он неожиданно натолкнулся на интересные мысли. В своих рассуждениях тот утверждал, что состояние принудительного запрета противоречит Закону бытия и, если не вмешается третий фактор, все неизбежно закончиться катастрофой, еще более страшной, чем возвращение Темна.

Сначала, Остромысл списал это на бред старика, который умер, будучи совершенно безумным (иногда использование Силы давало и такой эффект). Но что-то в этом утверждении зацепило его по-настоящему. И с каждым годом мудрец чаще возвращался в своих размышлениях к теме, как бы оставленной в наследство покойным. Сложнейшие расчеты, проведенные Остромыслом, убедительно доказали: Драголюб ошибался только во времени. Все произойдет не в будущем, а значительно раньше! В семьдесят пятый цикл Белого быка! А значит – уже в этом году! Но какого именно события ждать? Как отличить этот фактор среди сотен явлений, пусть и странных, но имеющих банальное объяснение, наставник не ведал. К сожалению, так далеко откровение, которое осенило Драголюба, не простиралось. Остромыслу же приоткрылось и того меньше.

Мастер глубже затянулся затухающей трубкой и выпустил в рой наглеющих комаров густую струю дыма. И тех, благодаря содержащейся в табаке примеси желтой медуницы, как ветром развеяло. Зато, сквозь эту белесую дымку, выкатывающаяся из-за горизонта луна над головой Мастера сделалась особо зловещей. Будто предвещающее бурю, садящееся солнце.

И что, в приступе самообмана, выдавая желаемое за действительное, прикажете считать знаком свыше? Месяц, неожиданно сменивший цвет с белого на багрово-красный? И это предупреждение от Создателя о грядущих переменах? Уж слишком банально для события, которому суждено потрясти основы Мироздания. Как если бы перед началом празднеств Весеннего равноденствия, о выходе королевы объявил не церемониймейстер, а полупьяный стражник, который, усевшись на ступеньках дворца прямо на зеленую дорожку, – икая и заикаясь, крикнул бы замершему на площади, в предвкушении торжественной минуты, народу:

– Ик!.. Да не т-толпитесь вы, б-благородные! Идет уже Беляна… Ик!.. С-час она… это, нос-сик зашла припудрить… Но оттуда – сразу к вам!..

Мастер хмыкнул, осуждающе поглядев на расшалившееся ночное светило и снова вернулся к воспоминаниям.

В приступе почти болезненного сомнения, он съездил в Заскалье и поделился этим тревожным знанием с Али Джагаром. Нынче знаменитый отшельник, так почитаемый харцызами, десять лет послушничества протирал школярскую лаву вместе с ним и долгое время считался другом, насколько вообще возможна приязнь между направляющими силу. Остромысл хотел выслушать ехидную критику с уст затворника, и навсегда отказаться от своей навязчивой идеи, но неожиданно обрел поддержку. Оказалось, что и Островид, сразу после посвящения в ранг Ищущего истину, увидел сон, предупреждающий о приходе в мир Разрушителя. Юный искатель посчитал сновидение проявлением раннего безумия, и опасаясь заключения, бежал куда глаза глядят, пока не обосновался в скиту за Проходом, и с тех пор практически не давал о себе знать. А это значило, что если у Драголюба и Островида имелись лишь разрозненные части головоломки, то Остромыслу удалось соединить их, подтвердив истинность догадки.

Придя к такому выводу, оба мудреца беспробудно пропьянствовали целую неделю. Радуясь, что сумасшествие им не угрожает. А когда протрезвели, достаточно, чтобы суметь понять: до чего же собственно додумались – запили еще на неделю. Теперь от того, что уразумели ужасную истину: ''знать будущее, совершенно не то, что иметь возможность влиять на его ход''. Чувство, с родни тому, какое переживает лекарь, сидя у постели умирающего больного. Ясно понимая, как будут развиваться события, но, вместе с тем, оставаясь совершенно беспомощным.

Изменения должны были произойти настолько глобальные и затронуть такие исконные устои, что, даже если бы все оставшееся время оба израсходовали на попытку подготовить к переменам людей, то не были бы поняты. Скорее всего, прочие хранители объявили бы их сумасшедшими, и на этом успокоились.

Истратив еще одну седмицу на то, чтобы прийти к общему мнению, оба мудреца решили не разглашать открывшееся им знание. Но, если Разрушитель появиться: обязательно обнаружить его и постараться смягчить результат вмешательства! А также записать, все происходящее, для поколений грядущих. Дабы потомки, если у них возникнет такое желание, смогли учиться на чужом опыте.

Сколько всего произошло с тех пор мелкого и глобального. Одной Моровицы с избытком хватило бы на иное столетие. Ведь именно тогда, он, Мастер-хранитель, не удержался и все же нарушил Запрет, используя Силу для прекращения поветрия. Правда, лишь после того, как в стране в живых оставался, в лучшем случае, один человек на десяток. Но Силы пришлось зачерпнуть так много, что это вмешательство никак не могло не отразиться на плотности Барьера. Участившееся появление мертвяков, прямое тому подтверждение. А для нарушившего клятву – нашлось персональное наказание. Хорошо, что вообще выжил. И сны… Беспокойные, тревожащие душу, но почему-то совершенно не запоминающиеся.

С крыши главного здания Оплота было хорошо видно, как постепенно все строения погружаются в ночную тьму. Всего несколько пятен выпадали из нее яркими светляками. Пара факелов у караулки. Четыре разных окна на третьем и втором этаже Библиотеки. Десяток бледных пятен, хаотично разбросанных по всех пяти уровнях, от свечей в окнах спален. И три ярко освещенных окна в ряд напротив, на втором этаже Академии в лекционной аудитории. Мастер покопался в памяти и вспомнил, что со вчерашнего дня начата начитка тем для всех учеников и послушников, пожелавших, на время уборки урожая, вернуться к своим семьям.

Желая хоть немного сбить сумрачный настрой, Мастер повел рукой по направлению к установленному перед ним смотровому зеркалу и прежде, чем оно высветило внутренность учебного помещения, на крыше зазвучал уверенный, хорошо поставленный голос.

– …так попытаемся глубже осмыслить разницу между понятиями ''логика'' и ''здравый смысл''. Кто из вас хотел бы что-то заметить по этому поводу?

А спустя мгновение перед глазами Остромысла открылась, обрамленная ночной тьмой, панорама большой комнаты, уставленной рядами ученических столов. Посреди которой, сосредоточив на себе внимание нескольких десятков студиозусов, вышагивал по кругу, заложив за спину руки, плотный как гриб-боровик, наставник Совва.

– Прошу прощения, наставник, – раздался с мест для старших послушников насмешливый голос. – А разве это не синонимы?

Со скамьи младших учеников послышался негромкий, но отчетливый смешок.

– Тихо! – поднял руку Совва. – Во-первых, Редан, ты, как и множество других людей, заблуждаешься и вскоре поймешь свою ошибку. А во-вторых, смех не является аргументом, а всего лишь свидетельствует о завышенном самомнении. Я более чем уверен, что спроси я, ты вряд ли сумеешь внятно и неоспоримо аргументировать свое мнение.

– Извините, наставник, – ломким баском отозвался смешливый послушник.

– Забыли, – опустил руку наставник. – Возвращаемся к поставленному вопросу: ''В чем отличие между логикой и здравым смыслом?'' Никто не хочет мне помочь?

– Разрешите, наставник? – голос снова был девичий.

– Конечно, Весняна, – обернулся в ту сторону Совва. – Ведь именно для этого я и спрашиваю. Говори без стеснения. В стенах Академии, в отличие от обычной жизни, мы все имеем право ошибаться и, сколь угодно долго, отстаивать свое мнение, даже если оно в корне неверно. Потому как путь познания состоит именно из возможности делать ошибки и исправлять их.

Остромысл узнал в поднявшейся из-за парты стройной девушке, наследницу Зеленца.

– Думаю, главное различие этих понятий в том, что при некотором навыке, с помощью логики можно доказать почти любую чушь, в то время, как здравый смысл напрочь отметает все несуразности, – неспешно промолвила та, подчеркивая и интонацией и гордой осанкой уверенность в своих словах.

– В точку! – обрадовался Совва. – Благодарю тебя, Весняна. Садись. Нет ничего приятнее для наставника, чем видеть, что твой труд не напрасен и дает всходы. Обращаю внимание всех и прошу запомнить сказанное! Логика – инструмент чистого разума, а потому не разделяет вещи на плохие и хорошие, правильные и – наоборот. В то время, как здравый смысл – подчинен сердцу и жизненной мудрости. И то, что недостойно и вредно, никогда не будет воспринято иначе, сколь бы долго и уверенно об этом не рассуждали прочие глупцы и перемудрившие мудрецы. А для закрепления всего вышесказанного, рассмотрим пример.

Наставник, добиваясь полной тишины и внимания, неспешно прошагал полный круг внутри аудитории и только после этого, неспешно и четко заговорил:

– Ум вреден! А мужчины умнее женщин по праву рождения!

Легкий шум в учебном помещении тут же продемонстрировал, что большинство студиозусов с подобными утверждениями не согласно.

– Что ж, попытаюсь вас переубедить, – ухмыльнулся Совва. – Пример первый. Поразмыслим… Что выделяет людей меж другими животными, заселяющими землю? Конечно же – разум. Что является вместилищем знаний и основой Силы? Опять же – мозг! Поэтому, именно его наличие у человека больше всего угрожает Равновесию, поскольку жажда познания не позволяет людям раз и навсегда оставаться в намеченных Создателем пределах. А кроме того, – Совва улыбнулся, – наличие ума необходимое условие для возникновения безумия.

Шутка, очевидно, не удалась, поскольку никто не засмеялся.

– Пример второй. Почему мужчины должны изначально быть умнее женщин? Никто не подскажет? – Совва обвел взглядом приникшую аудиторию. – Ладно, начнем с того, что я вовсе не намерен отрицать способность женщин к мышлению. Но их счастье, и польза для Равновесия заключается в том, что если женщина всего лишь может быть умной, то мужчина обязан быть таковым. Опять-таки из-за неумолимых законов бытия! Надеюсь, никто не станет противоречить такому очевидному факту как тот, что каждый из видов живых организмов получил для выживания какое-то определенное орудие. Жирафы – длинную шею, орел – острое зрение, кактус, – колючки… Что же досталось женщине?

– Красота! – не удержался от реплики все тот же ломкий басок.

– В данном случае Редан прав, хотя это не дает ему права перебивать наставника! – голос Соввы мгновенно потерял всю теплоту и проникновенность. Теперь в нем звенела крица. – Останешься после лекции, и мы сможем подробнее обсудить твое поведение. Так вот… – душевность вновь вернулась на свое место. – Женская красота – сильнейшее оружие их вида в битве за выживание. И любая из этого племени, прибавив к своим естественным прелестям чуточку лукавства, может без особых забот прожить до самой смерти, так и не воспользовавшись мыслительными способностями. Вывод – женщина, имея возможность стать умной, вовсе не обязана прилагать усилия дабы стать таковой.

Хорошо рассчитанная пауза и голос зазвучал еще убедительней.

– И абсолютно противоположную картину имеем в случае с мужчиной. Почему? Да потому, что здесь природа распорядилась иначе – наделив нас мышцами! Не схватываете хода моих размышлений? – переспросил Совва, уловив очередной неспокойный шумок в аудитории. – Хорошо, прошу ответить… Хотел бы кто-нибудь из вас встретить на своем пути неуправляемую разумом груду мышц? Думаю, нет. Это было бы весьма неприятно. Да и самому носителю силы отсутствие ума вредит, не позволяя правильно оценивать ситуацию и обходить неодолимые препятствия или более мощного соперника. Поэтому, исходя из вышеизложенных умозаключений, кто мне объяснит: почему в мире живет так много глупых мужчин и умных женщин, если, согласно законам натуры, все должно быть совершенно наоборот?

В ответ наставник услышал дружный смех, который, хоть и не является аргументом, но очень во многих спорах ставит решающую точку.

– Принимай гостей, деда! – весело заорал Лукаш, предвкушая тепло хаты и сухую одежду.

– Явились, не запылились, – старый мельник степенно подошел к лошадям и принял узду из рук девочки. – Уходили пешком, а воротились верхом. Уж не вздумали ли вы разбойничать понемногу? – и удивленно поинтересовался. – А чего это вы такие мокрые?

– Так дождь же, как из ведра… – начал было я и умолк. Потому что на подворье не упало ни капли. Даже копна сена, которую я перед отъездом не успел сложить под навес, сухо шелестела стеблями на ветру. – Однако…

– Протри глаза, старый ворчун, и веди себя подобающе! – тем временем продолжал веселиться шебутной внук, которому подобные вещи были не в новинку. – К нам на мельницу пожаловала баронета Анжелина.

– Прошу прощения, вельможная госпожа, что не признал сразу, – изобразил что-то вроде поклона дед Мышата. – К старости глазами слабеть стал,

– Потом будешь извиняться, дед, – назидательно вмешался я в разговор, снова ощущая в себе появление той силы, которая позволяет человеку распоряжаться другими. – Лучше приготовь завтрак и постель. Видишь, барышня от усталости с ног валиться. Умаялась за ночь…

– Да ты что, Игорь, окончательно с ума сбрендил? – дед выразительно покрутил пальцем у виска. – Где ж это видано, чтобы благородную госпожу, да в деревенскую избу? Мы ж сами-то почитай на голых полатях спим, немного соломки подстелив. А тут – барышня!

– Это ты сбрендил. Прикажешь ей прямо посреди двора ложиться?

– Я согласна, – еле вымолвила смертельно уставшая Анжелина. – Бросьте мне тут какую-то дерюжку, а нет – обойдусь. И есть ничего не буду. Сразу спать… Попить только дайте. Чего угодно, хоть воды из ручья…

– Да чего уж там, – перестал ерничать мельник. – И кваску медового найдем, и перинку раздобудем.

– Ну и ладно, – я хлопнул деда по плечу. – Устраивай госпожу на ночлег, да выходи к нам во двор. Совет мне твой, дед, надобен. А то и о помощь. Не управиться иначе.

– Вижу, на пользу тебе время-то пошло, – одобрительно покивал головой Мышата. – То двух слов связать не мог, а теперь – чистый атаман. Добро, коли так. А вы, милостивая госпожа, ступайте за мной. Сейчас приляжете, отдохнете. А поутру все печали, не такими ужасными покажутся…

Пока хозяин устраивал на ночлег неожиданную гостью, мы с Лукашем расседлали и отпустили пастись коней. А потом и сами, усевшись под вербой, умяли на двоих краюху хлеба. Запивая ее густым, настоянным на меду, квасом. Сытнее пока завтракать не стали, опасаясь, что с усталости может разморить, и мы уснем прежде чем переговорим с дедом.

Похоже, Мышата тоже понимал это, и не замешкался.

– Все, спит бедняжка. Как легла на кровать, так сразу и уснула. Совсем замотали девочку, башибузуки. Ну, выкладывайте, что за напасть с вами приключилась? – спросил он чуть насмешливо, как только вышел за порог. – Совершенно нельзя без присмотра оставить. Даже на пару дней…

– Будет разоряться, дед, – улыбнулся я. – Неужели, твои невидимые друзья еще не сообщили всех новостей? Никогда не поверю.

Старый мельник неодобрительно посмотрел на Лукаша и осуждающе покивал головой.

– А ведь сколько раз было говорено, что спокойствие нашему роду обеспечивает только полная тайна. Не любят люди, когда кто-то хоть чем-то от них отличается. Даже, если и нет от этого никому урона, а одна сплошная выгода для всех. Сначала терпят, используют в своих целях, но проходит немного времени, и уже полыхает огнем жилище целителей. Так было, так есть и так будет! И уж тем более теперь, когда Зелен-Лог вот-вот…

– Погоди, деда, – вступился я за парнишку. – Ничего такого, о чем я не мог догадаться сам, Лукаш мне не говорил. Это – раз. Два – я добро помню, и тайну вашу сохраню, как свою собственную. Я ведь на вашей запруде, почитай, родился. Неужели подведу? Иль не веришь? Криводушным считаешь?

– Верю, – Мышата ответил спокойно и твердо. – Верю, Игорь… Иначе, и разговора никакого б не было. Но, и мальца пожурить надобно, раз заслужил!

У Лукаша нашлась бы пара слов в ответ, но понимая, что тогда дед, из старческой вредности, еще долго будет брюзжать, он, молча, взял его за руку и слегка погладил по тыльной стороне ладони.

– Не ругайся, деда. Кровь-то у нас одна. Вот и мне завеса будущего чуток приоткрылась. Узрел я, что перед Игорем таиться нет надобности. Сам ведаешь.

– Молчи, сорока, – дед не только не подобрел, но посуровел еще больше. – Завеса ему приоткрылась! Лучше б она тебе в рот забилась по самые кишки, чтоб навек зарубил себе на слишком длинном носу, что нельзя ничего предсказывать раньше времени! И уж тем более в переменных узлах! Учишь, учишь его, а все, как горохом о стенку…

Перебранка угрожала затянуться, а у меня сил оставалось только на то, чтоб глаза открытыми держать. Поэтому я демонстративно зевнул и спросил:

– А нельзя ли, дорогие мои, все это отложить до следующего раза? Право слово, дед, с ног валюсь. А без твоей помощи никак не управиться!

– Важная… – буркнул мельник. – Чего там важного? Ешьте, да дрыхните, чтоб лошадям роздых дать, а как вздремнете чуток, открою я вам короткую тропку сквозь трясину. До обеда как раз и поспеете в околицы замка Зеленых Вепрей. Только баронету с собой не бери. На вас обоих у меня приметы надежные, а с барышней, покамест, не все понятно. И так, и эдак обернуться может. А гибель Анжелины слишком много плетений в судьбах порушит, и дополнительную тропку Хаосу в наш мир открыть может. Тебе ж самому, потом, когда время придет, тяжелее будет.

– Как скажешь, деда, – я хоть и не понял ничего, но возражать даже не пытался.

– Вот и отлично… – проворчал Мышата, но уже заметно добрее. – Что ж до мертвяка, которого ты без рук оставил, то успеешь еще на них налюбоваться. И вообще, Игорь, привыкай. Чем больше увидишь, тем больше вопросов у тебя возникнет… Не всегда спрашивать спеши. Подумай, присмотрись внимательно – глядишь: чего сам смекнешь или вспомнишь. Ну, довольно, разговоров, вы и впрямь устали. Не переживай, если еще чего спросить хотел, Лукаш после расскажет. Дозволяю, коль так языком чесать охота… Так что ешьте и ложитесь. Утро оно и впрямь – мудренее. Хотя, глупцу все едино – солнце во дворе светит или луна блестит…

Опять те же развалины, снова знакомый костер. Похоже, уже начинаю привыкать к этому странному сну. Я подошел огню и, усевшись, принялся ждать. Если уж я тут очутился, значит, не зря, надо лишь подождать. Я бездумно уставился на пляшущие языки пламени.

Странный огонь, пламя словно состоит из мириад более мелких огоньков, которые вьются вокруг центра костра, а вот там полыхает настоящее пламя ярко белого цвета. Я мотнул головой и потер кулаками заслезившиеся от яркого света глаза, затем огляделся.

Туман, плотной стеной окружавший костер, был необычайно спокоен, мутная неподвижная пелена. Я уже хотел было снова повернуться к пламени, как стена тумана неожиданно дрогнула, пошла мутными кругами и в его глубине я увидел просторную палату и лежащего на кровати человека. Кого-то мне смутно напоминающего. Вгляделся пристальнее, пытаясь вспомнить, на кого он похож, но тут в мой разум хлынули его мысли, забивая дух и парализуя тело.

''…Больше всего я люблю солнечный лучик.

Не солнце вообще, а одну-единственную тоненькую нить света, которая пронзает комнату и отбрасывает на стене волшебный оттиск. Зайку… Солнце, когда его слишком много, в особенности летом, сушит губы. От жары постоянно хочется пить. А чем больше человек пьет – тем больше он потеет. Кому приходилось какое-то время лежать на мокрых простынях, тот знает, что много пить себе дороже. Летом окна должны оставаться плотно закрытыми и затянутыми плотными шторами. А воду лучше распылить в воздухе, чтобы оседала мелкой пылью. Тогда хоть на какое-то время становится легче дышать… Солнце важно тем, кто может выйти во двор. А мне – лучше один лучик. Когда он пробивается в комнату сквозь дырку в гардине, я без часов и календаря могу узнать какая на улице пора года и часть дня. Тем более, что часы висят вне поля зрения. Чтоб не наблюдать, как медлительно шевелятся стрелки, отсчитывая вечность. Прежде чем сдвинуться, они замирают, словно, каждый следующий шаг может стать последним. Вот и движутся, как по минному полю.

Зато солнечного зайчишку не выводит из равновесия подобный вздор. Его путешествия по стенке всегда стремительны и, как не вглядывайся, заметить, когда он передвигается не возможно. Только задумаешься над чем-то, глядишь, а он уже в другом месте.

Зимой заяц приходит реже. Но на то она и зима, та же ночь, только для всего мира.

Я люблю зиму. За окном метель воет… Холод собачий, а в комнате тепло, уютно. И чем сильнее буран, метелица, пурга, вьюга, тем я счастливее, потому что не обязан торчать на улице, а тихо и спокойно лежу себе под одеялом, возле батареи центрального отопления.

Иногда болят пальцы рук и ног, о которых я уже и не знаю наверняка, есть они у меня или их давно ампутировали. Тогда я крепко закрываю глаза, вплоть до красных кругов и уплываю. Почему-то сильная боль всегда вызывает в воображении море. Мягкие теплые волны качают меня. Приятная усталость охватывает все тело, я даже ощущаю его соленый привкус и едва-едва острый запах йода от гниющих водорослей. Тогда боль отступает… А вот зуд. За то, чтобы иметь возможность вовремя почесаться, я отдал бы даже своего солнечного зайчишку…

Почему мозг не отмирает вместе с остальным телом? Разве он еще на что-то годен? Да, я стал умнее, я много думаю… Но никто об этом не узнает. Вот, взять хотя бы из последних мыслей…

Сущность всего в том, что оно оставит после себя. Крепкое молодое дерево растет, цветет, и вынашивает сочные плоды. И все это благодаря корню, что питает его. Но приходит беда… Гроза, неожиданный сильный мороз, засуха, болезнь. И остается лишь мертвый, голый ствол: никому не нужный и страшный в своей немоте. Никогда на нем уже не будет ни цветка, ни приплода. Птица не защебечет в чаще зеленых листков. Но мощный цепкий корень еще не ведает об этом и продолжает поить разлагающийся труп соками, не давая ему окончательно упасть. Слиться с землей. И мертвое дерево тянет к небесам в немой молитве обломки веток, умоляя об окончательной смерти. Но глупому и заботливому корню безразличны мучения ствола, он делает, что должен. И будет делать, пока не засохнет сам.

Глухой сердится на музыку, не имея возможности насладиться ею. Слепец проклинает солнце и звезды… Импотент ненавидит женщин… А что же должен чувствовать человек, лишенный всего?! Кого ему ненавидеть? Весь мир? Но, за что? Человек сам выбирает свой путь. Неважно, героический или подлый. Расплата, за право выбора, неминуема.

А еще больше мне страшен перечень тех, кто, возможно, ненавидит меня. Я вижу родных, день и ночь суетящихся у моего ложа. Я вижу их грустные, усталые лица. Я вижу мучения, которые они испытывают из-за меня и вместе со мной. И молю Бога, не того единственного и официально признанного, а всех, которые только есть, чтобы они лишь на миг, на одно мгновение вернули мне голос. Тогда я заорал бы всей болью тела, души и ума: ''Умоляю, отпустите!'' Но небеса пусты, глухи и безучастны…''

Хоть я и притомился изрядно, но, согласитесь, с такими снами долго не поспишь. Солнце еще и над крышей не показалось, а я уже был на ногах. Что-то эдакое, наверно, снилось и остальным, потому что когда я умылся в ручье и вернулся, все уже были на ногах. Даже баронета. Но, после короткого разговора со старым мельником, с нами больше не просилась. Видно, нашел Мышата и для нее заветные слова.

Потом сунул мне в руки какой-то сверток и вздыхая так горестно, словно, отдавал часть собственного тела, пробормотал.

– Надень. Нынче времена такие, что кольчужка не помешает. На черный день берег. Думал продать, когда прижмет, да ладно уж… И не смотри, что тонкая. Ее никакая стрела не возьмет. Потом, когда поумнеешь, я научу как ее от огня защитить. Сейчас и говорить без толку. Ни ты не поймешь, ни у меня нужных зелий нет… В общем, бери, пока не передумал.

Я и не собирался отказываться. Жупан атамана тоже имел внутри тонкую стальную пелеринку, дополнительно защищающую спину, но эта кольчуга всем своим видом внушала доверие. Сложность двойного плетения понятна была даже мне.

– Спасибо.

– Со спасибо щей не сваришь, – проворчал Мышата. – Мерку желчи Змия привезешь взамен.

– Чего? – опешил я.

– Желчи, – повторил Мышата. – Ну, все, будет болтать. Время уходит. А вам еще скакать и скакать.

А как вскочили мы с Лукашем в седла, дед пошептал что-то лошадям на ухо, и те с места в карьер рванули сразу в дебри и понеслись сквозь лесные болота и чащи, совершенно не слушаясь ни узды, ни стремян. Зато безошибочно выбирая в этих гиблых местах единственно верную и безопасную дорогу. Бешеная скачка продолжалась почти до полудня. И мне было совершенно не до разговоров на какие-либо исторические, философские, религиозные или другие отвлеченные темы. Все силы и старания уходили на то, чтоб удержаться в седле. Потому, что без заколдованных лошадей, заплутав во всех этих буреломах и непроходимой трясине, самостоятельно я б не смог ни вернуться на мельницу, ни найти дороги к иным людским селениям. А в минуты продыху, когда кони брели по холку в болотной жиже, мы оба в полный голос костерили старого шутника, на чем свет стоит. Должно быть, Мышате икалось без удержу.

Но, в конце концов, закончились и дебри.

Вынесшись на опушку, кони встали как вкопанные, натужно всхрапывая и тяжело поводя взмыленными боками. Крепко удерживая в руках поводья, мало ли что взбредет на ум завороженным лошадям, мы спешились. Если так позволено назвать, бессильное сползание с седел, сопровождаемое ахами да охами. После непролазных дебрей, от необъятности пространства, что открылось взгляду, я ощутил себя птицей. Будто вдруг воспарил над землей. Такой огромной и бескрайней показалась простилающаяся впереди низина.

Деревья, если и случались тут, то лишь в виде небольших групп, да и то исключительно плодовых сортов. А вся пригодная для пахоты площадь в основном была засеяна хлебами. Вся эта желтая, бурая и зеленая безграничность щедро рдела красными маками, взблескивала белизной ромашек и охлаждала взгляд бездушной голубизной васильков. Картина, непременно способная вдохновить буйством красок чуткую душу художника. Мне же весь этот пестрый пейзаж говорил только о близости человеческого жилья. Тем более что левее, вдали, виднелась широкая темно-синяя полоса реки. А люди, везде и во все времена селились вблизи водоемов.

– Если деда не подшутил, то перед нами должны земли Зеленых Вепрей, промолвил Лукаш. – А значит, то серое пятно на горизонте, вон там, за речкой, вполне может оказаться стенами Зеленца. И если не случится ничего неожиданного, то еще до прихода сумерек мы сможем до него добраться. Но учитывая наше везение, думаю, увеселительной прогулки и здесь не получиться.

– С чего так мрачно, друг Лукаш? – после завершения этой сумасшедшей скачки, все остальное мне казалось вполне по плечу.

– А ты прислушайся, – не разделил мой восторг парнишка. – Отчего вокруг так все притихло? Даже сороки умолкли. Не нравиться мне это…

Я хотел было ответить, что за несколько часов дороги, которые отделяют нас от замка, тем более на открытой местности, едва ли случаться большие неприятности, но в это время тревожившую Лукаша тишину всколыхнул странный гул. Я удивленно оглянулся, понимая, что это ''ж-жу'' не спроста, но деревья, полностью закрывали обзор, а гул доносился именно оттуда. Такой звук издавал бы шмель, если б сумел вымахать, до размеров теленка.

– Это Змий! – вскричал Лукаш и потащил лошадей обратно в лес. – Бегом! Под деревья! Не отставай! Быстрее!

Я чуть замешкался, завертев головой, в поисках напасти, но товарищ выглядел слишком напуганным и так громко кричал, что не прислушаться к его словам, было глупо. Поэтому когда, невиданное никогда мною прежде, чудовище пролетело над опушкой и дыхнуло пламенем, там уже никого не было. Разочарованный неудачей, Змий сердито заревел и несколькими взмахами сильных крыльев взвился над деревьями. А потом стал описывать широкие круги над местом охоты, все еще не теряя надежду выследить излишне резвую добычу. Нападение произошло так быстро, что я даже разглядеть Змия как следует не успел. Широкие, как у летучих мышей крылья. Яйцеобразное туловище, сужающееся к филейной части, длиннющая шея и такой же хвост. Вот, собственно и все подробности.

– Что, тварь, выкусила? – продемонстрировал Лукаш кукиш невидимому сквозь густые кроны деревьев, но хорошо слышимому чудовищу. – Размечтался. Это тебе не телок с пастбища таскать.

Вспомнив напутствие Мышаты, я воздержался от того, чтоб дергать парнишку за рукав и с выпученными глазами задавать глупые вопросы, типа: ''Что это такое?!''. Тем более, что несмотря на всю свою показную сдержанность, Лукаш, похоже ми сам впервые увидел живого Змия. И кто знает, как долго пришлось бы нам ждать в лесу, пока тварь уберется восвояси, если бы на дороге, что тянулась вдоль хлебных нив, не появилась яркая точка. К сожалению, блики мешали рассмотреть подробнее…

Ее появление заметило и чудовище. А еще мгновение позже, Змий с устрашающим ревом, понесся к новой жертве, в которой я, хоть и с трудом, сумел распознать витязя, в отполированном до зеркального блеска доспехе…

Конь витязя стал, как вкопанный. Навстречу чудовищу одна за другой, свистнули три стрелы. Змий коротко рыкнул, но продолжал атаку. Витязь соскочил на землю, слегка присел, прикрывая себя и спину коня большим овальным щитом, нижний край которого примостил на луку седла. А из-под прикрытия выставил острием вверх длинное копье. Змий дунул пламенем. Болезненно заржал конь. И мгновение позже массивная туша подмяла под себя копье, лошадь и человека. Оглушительный рев и визг смертельно раненого чудовища, вероятно, заставил вздрогнуть всю околицу.

Змий из последних сил замолотил по воздуху крыльями, вздымая клубы пыли, приподнялся чуток над землей и рухнул в нескольких шагах от места схватки. Но и там чудище не угомонилось, а продолжало реветь, скрести лапами землю, бить хвостом, вертеться и плеваться огнем во все стороны. К счастью силы уже покидали его, поэтому сноп пламени не доставал до того места, где неподвижно лежал витязь.

Не теряя ни одного мгновения, я запрыгнул в седло и погнал коня к поверженному воину.

Змееборец лежал придавленный конем, частично прикрытый щитом, один край которого опирался на луку седла, а второй – увяз в земле. К счастью для рыцаря, весь удар свалившейся сверху туши приняли на себя оплавленный щит и конский хребет. Если бы не это, то судя по состоянию щита и ран лошади, огонь Змия, запек бы человека в доспехах, как яйцо в скорлупе, а упав сверху, его вес довершил бы дело. Зато лошади повезло гораздо меньше. Спина животного удара не выдержала. Конь жалобно косил глазом на людей, но не мог, ни шевельнуться, ни заржать.

Рыцаря освободили из-под груза, и я удобно расположил его на траву рядом с дорогой. А Лукаш опустился рядом на корточки и отклонил забрало, чтобы облегчить дыхание:

– Интересно, кто же здесь настолько глуп, чтобы попытаться напасть на Змия без оруженосцев?

– Отвага подобает мужчинам, – вступился я за юного витязя. – Тем более, что он победил!

Лукаш лишь плечом дернул. Мол, такая глупость и обсуждения не требует.

– Еще нет. Чудовище только ранено и через час полностью выздоровеет. Кроме того, я совершенно не возьму в толк, отчего Змий сразу набросился на добычу, а не дыхнул огнем второй раз. Наверное, молодой и глупый.

– Не выздоровеет, – проворчал я. – Не успеет…

Я огляделся и поднял с земли выпавший из рук витязя обоюдоострый меч. Оружие делал настоящий мастер. Полуторный ''бастард'' плотно лежал в ладони, и благодаря отличной балансировке, казался пушинкой. Таким хоть сутки к ряду размахивай, рука не устанет. Куда там сабле Вернигора. Руки-то она славно срубила, спору нет, но супротив Змия не потянет.

Вблизи Змий не казался слишком страшным. Ничего приятного, но и сверхъестественного тоже. Так мог выглядеть упитанный бык, неожиданно сменивший рогатую морду на огромную змеиную пасть, нацепивший парочку трехметровых перепончатых крыльев, а удлинившийся и изрядно потолстевший хвост вместо кисточки украсив зловещего вида моргенштерном. А ноги сменив медвежьими лапами.

Рыцарь не промахнулся. Острие копья вошло чудовищу в грудь и на пару вершков торчало со спины, аккурат между крыльями. Что до стрел, то или лучник из рыцаря был не слишком умелый, или кожа Змия отличалась особой прочностью, но всего один обломок древка торчал в его левой передней лапе. Когтистой и мощной.

– Берегись хвоста! – подсказал вдогонку Лукаш. – Он может немного удлиняться, как хлыст!

Заметив нового врага, Змий попытался извернуться мордой в мою сторону, чтоб дохнуть пламенем, но сил явно не хватало. И он выжидающе замер.

Понимая, что добраться до мощной шеи просто так не удастся, я приблизился к нему сбоку, провоцируя удар хвостом. И Змий напал. Если бы он не был ранен, наверное, на этом бы наша схватка и закончилась, но сейчас чудовище действовало медленнее, чем обычно, и я успел не только подсесть под удар, но и со всей силы рубануть снизу по мелькнувшему над головой хвосту.

''Бастард'' рыцаря оказался великолепным оружием. Треть хвоста Змия, увенчанная смертоносным набалдашником, бессильно повисла, подрезанная до половины. Больше чудовищу защищаться было нечем. Оно устрашающе зарычало, последним усилием приподнялось на лапах, но так и не сделав ни единого шага, повалилось на землю.

Подступив ближе, но все также держась чуть сзади, я замахнулся во всю силу и обрушил острое лезвие на шею Змия. И так несколько раз подряд, не обращая внимания на страшный рев, конвульсии и хлещущую во все стороны горячую кровь. Пока чудовище не дернулось в последний раз и не околело окончательно.

– А ты говоришь: ''победил'', – в голосе Лукаша явственно зазвучали нотки деда Мышаты. – Да не случись нас рядом, рыцарь задохнулся бы в своих доспехах, придавленный конем. Кроме того – нога у него сломана… Скорее всего, Змий отлежался бы и улетел. А если б к тому времени не потерял аппетит, то мог составить себе плотный ужин из двух блюд.

Пока я добивал Змия, Лукаш, повозившись немного с застежками и завязками, освободил голову витязя от шлема. И сразу стало видно, что это юноша лет двадцати. Очень бледный, без сознания, но живой. Прислушиваясь к едва слышному дыханию, находящегося в глубоком обмороке воина, Лукаш попытался привести его в чувство, хлопая ладонями по лицу и растирая уши… Но пока все было напрасно. Даже вылитая на лицо вода не принесла желаемого эффекта, рыцарь не приходил в сознание.

– Вот напасть, что же нам с тобою делать?

– Неужели ничему у деда не научился?

– Научился, – буркнул тот обижено. – И все, что мог уже сделал. Только, зашиб его Змий очень уж сильно. Странно, что вообще жив остался. Да и я не кудесник… Вот что, надо бы его разоблачить и пустить кровь. Чтоб не загустела. А не поможет и это, повезем в замок. Пусть с ним настоящий лекарь возиться. Так что ты лучше не мешай, а раз уж у тебя в руках меч, то добей коня, чтоб не мучилась зря животинка.

– Хорошо, – хоть мне и не слишком была по нутру работа мясника, но конь и в самом деле страдал напрасно. Да только и пары шагов сделать не успел, как послышался топот множества копыт и из-за холма вынесся отряд конницы.

– А ты беспокоился, что дите без няньки гуляет, – настороженно проговорил я, зная уже из приобретенного опыта, что здешние норовят: ''сначала рядить, а потом судить''. – Вон сколько тетушек и дядек поспешает…

Всадники, в свою очередь, тоже заметили нас. И увиденное, похоже, им не слишком понравилось. Потому, что они заорали что-то непонятное из-за расстояния, но вполне угрожающее, и пустили коней вскачь.

– Интересно, они всех так радостно приветствуют, или нам выпала особенная честь?

Я вернулся к рыцарю и положил рядом его меч. Интуиция подсказывала мне, что иные, слишком впечатлительные натуры, увидев оружие в руках у незнакомца, стреляют быстрее, чем думают. Мысль была не совсем правильная, что-то в ней кольнуло, но для более углубленных раздумий времени не оставалось.

Отряд конницы разделился. Несколько всадников гнало коней к нам, остальные заложили дугу, отрезая путь к лесу. А впереди тех, кто несся напрямик, выделялся рыцарь в черных латах и белым пером на шлеме. Я мог бы попробовать помериться с ним силами, но даже, если и удастся одолеть эдакого бугая, вряд ли остальные воины станут безучастно взирать на исход поединка. Мигом нашпигуют стрелами… Поэтому оставалось ждать и надеяться, что в этот раз, прежде чем в темницу тащить, хоть имя спросят.

– Вот и Зеленые Вепри пожаловали. Которым мы везем весть от баронеты! – заметил Лукаш. – Черный рыцарь – это, видимо, сам Ставр! О его силе, крестьяне когда зерно привозят каждый раз новые байки рассказывают. Трудно ошибиться. Едва ли где найдется еще такой здоровяк. Правда, я слышал, что после смерти графа, Ставр больше хозяйством занят. Как старший… – Лукаш взглянул на лежащего без сознания рыцаря. – И в этом случае, мы пытались помочь, Любомиру. Третьему из братьев. Потому как, средний Вепрь – Вышемир, больше к учению склонен, нежели к ратному делу. Есть у них и сестра – Весняна, но о ней мало рассказывали.

Тем временем Вепри взяли нас в кольцо.

– Кто вы такие и что здесь произошло? – воскликнул Ставр, поднимая забрало. Но ответа дожидаться не стал, а продолжил спрашивать. – Что с Любомиром? Тяжело ранен?! Вышемир, посмотри брата!

Высокий, сутулый мужчина в длинной черной хламиде с отброшенным за спину капюшоном уже и сам спешил к раненому. Потирая на ходу ладони, будто в предчувствии давно ожидаемого наслаждения.

''Вепрь средний… – догадался я. – Тот, что больше книжник, чем воин. Значит, и в лекарском деле понимание имеет. Только чего он так радуется? Родной брат без сознания лежит, а этот весел, словно на дармовую пьянку попал''.

А рыцарь тем временем уже снял шлем и, демонстрируя пышный слегка посеребренный смоляной чуб, длинные обвислые усы и густую бороду, спросил:

– Я – Ставр граф Зеленый Вепрь. Что вы за люди и что на наших землях делаете?

– Здравствуйте и вы, господин граф! – поспешил ответить внук мельника, прежде чем я собрался с мыслями. – Скоморохи мы. Игорь – кулачный боец, а я тяжести берусь подымать, или на руку бороться.

– Что здесь случилось?

– Рыцарь пострадал в битве со Змием, – взялся объяснять Лукаш. – Мы поспели только, чтоб успеть добить чудовище и помочь раненому. Господин виконт надел его на копье так ловко, что Змий уже почти подыхал. Так что нашей заслуги тут нет. Вся честь за победу принадлежит молодому рыцарю.

– Как он? – тут же поинтересовался Ставр.

– Жить будет, – отозвался Вышемир. – Этот малец, – уверенно указывая на Лукаша, – хорошо потрудился, удержал. Мне не совсем понятен метод целительства, но сработано надежно. Пара минут и Любомир сам очнется. Нога тоже срастется. Недельку полежит, и как новый будет…

– Вы поступили храбро и достойно, – смягчаясь, пробасил Ставр. – Будьте моими гостями. С развлечениями у нас в Зеленце последнее время довольно скудно. Все ваша братия в Турин перебралась, поэтому имеете возможность хорошо заработать.

– Благодарствуем. Охотно… – начал было кланяться Лукаш, но я, по какому-то наитию, шагнул вперед. – Непременно воспользуемся вашим приглашением, тем более, что должны передать известие графини Звениславе от баронеты Дубров.

– Вот как, – удивился Ставр и вопросительно посмотрел на меня. – Так вы, прямиком из Дуброва? Хорошо. Если сообщение срочное, я дам вам сопровождающих и скачите в замок.

– Ничего такого, что не могло бы подождать, пока виконт очнется. Тем более, он уже приходит в себя.

Юный рыцарь и в самом деле пытался сесть. Но сил хватило только приподняться, опираясь на локоть.

Некоторое время рыцарь мутным взглядом обводил все вокруг и не мог понять – где он? Как здесь очутился? Где его конь, оружие?… Что здесь делает Вышемир?

Любомир не сдержался от брезгливой гримасы, когда тот наклонился к нему слишком низко. Среднего брата он недолюбливал, за льстивость и тщательно скрываемую подлость натуры. И что, невзирая на благородное происхождение, тот пристал к касте хранителей. Даже сумел достичь третьего ранга. И с высоты постигнутой мудрости относился к младшему брату как к безмозглому балбесу, способному только махать мечом и морочить головы девицам. Соответственно, такое неожиданное беспокойство могло свидетельствовать лишь о его плачевном состоянии. О чем Любомир и сам мог утверждать со всем основанием: мышцы тела болели так, как будто по нему пробежалось стадо бешеных коров. Голов в двести… Со стопудовым бугаем впереди. Особенно правая нога…

– Ну, наконец! – укоризненно прогудел густой бас, который невозможно спутать, и над младшим братом навис Ставр. – Зачем же так рисковать? – и тут же, продолжил другим тоном. – Но, герой. Самостоятельно свалить Змия, не миску пирожков стрескать…

– Здоровый был, правда? – по-мальчишески задорно спросил Любомир. – А вы как тут?

– Когда дозор на башне известил о Змие, я прихватил десяток лучников и поторопился сюда. Выгула для стада тут нет, значит – охотился на людей. Гонца, бортников, а то и на купеческий обоз.

– А это я.

– Не совсем. Сначала ему понравились странствующие скоморохи. Это потом ты его привлек.

– Не зря рисковал, – удовлетворенно вздохнул юный рыцарь. – Людей спасал.

– Можно, конечно, и так сказать, – подпустил ехидную нотку в разговор Вышемир. – Но, если б эти люди не освободили тебя из-под тяжести собственной лошади, ты бы уже задохнулся под ее весом. Кроме того, они же и добили Змия. Так, что еще неизвестно, кто кого спасал, мой непоседливый брат. По меньшей мере, спасибо можешь им сказать с полным на то основанием, – произнеся всю эту тираду, Вышемир впервые пристальнее взглянул по очереди на обоих скоморохов и вдруг, смертельно побледнел. Правда тут же взял себя в руки и отвернулся, чтобы никто не заметил его испуга.

– Неблагодарность более свойственна средней ветви рода Зеленых Вепрей, – встряхнул головой и поморщился виконт. – Я же очень признателен за помощь, и при случае отвечу тем же!

– Ссору оставим на потом, – мигом вмешался между братьев Ставр. – Скажи-ка, лучше, как себя чувствуешь? На коне удержишься? Или подождем еще немного?

– Терпимо… После празднования Весенней ярмарки бывало хуже, – отделался шуткой тот. – Особенно, если вспомнить утреннюю речь матери.

Очевидно, пресловутую речь помнили все трое братьев, потому что Ставр оглушительно захохотал, а Вышемир сделал такое лицо, будто разжевал полный рот терновых плодов.

– Тогда полезай в седло, и будем двигаться. Чего здесь торчать? Змия и без нас разделают… Молодец Любомир, великолепные доспехи со временем получаться. Хлопотное это дело, дубить его шкуру. Но результат того стоит. Еще как стоит. Кстати, чуть не забыл, я так понимаю, Игорь, что это именно ты добил чудовище?

– Да, – не стал я отпираться от очевидного.

– Тогда тебе тоже принадлежит часть туши. Возьмешь деньгами, или как?

– Мне б желчи мерку, – вспомнил я заказ Мышаты.

– Добро, – кивнул Ставр. – Желчь твоя. Что еще?

Лукаш молчал, и я неопределенно пожал плечами.

– Значит, на том и порешим. Остальное получишь золотом, когда тушу разделают и взвесят. Ну, чего глазами хлопаете?! – прикрикнул на воинов. – Берите виконта на плащи и везите в замок. Или подождем заката?

При упоминании темного времени суток, ратники моментально ожили. Видимо и тут народ ночью предпочитал сидеть дома.

Барон Владивой стоял на мокрой после ночного дождя обзорной площадке донжона, опираясь локтями на невысокий, чуть выше пояса, но достаточно широкий зубец, и хмуро наблюдал за тем, как вечернее солнце, неохотно тонет в дебрях леса. За годы прошедшие после Моровицы, невозбранно поглотившего, когда-то любовно обихоженные людьми дома, нивы и пастбища.

Отсюда открывался прекрасный вид на дикий хребет, прозванный Проходом из-за единственного, достаточно широкого ущелья, пригодного для сносного проезда купеческих караванов. Собственно, по просьбе и за деньги купцов, дабы оградить их от опасностей непременно сопутствующих в столь тяжелом, но важном для всего королевства, труде, и была сотни лет тому возведена сторожевая башня Дуброва и выставлен постоянный пост. Заодно Зелен-Лог прикрыл свое мягкое брюхо от неистовых харцызов.

Со временем, строившие башню и несшие караульную службу ратники, как водиться обзавелись женами и детьми. Нуждающееся в ремонте оружие и прочий реманент, привлекли кузнеца со всем выводком. Срубили рядом дома и крестьяне, которые решили, что под боком у вооруженного отряда жить спокойнее, нежели самим отбиваться от наскоков лихих людей… Да и выращенное зерно, овощи и мясо, не надо никуда возить на продажу. Полсотни ратников и их кони сметут все, успевай только поворачиваться… Так и возникло само селение, разросшееся со временем до городка на несколько тысяч душ. Вот только теперь, даже спустя полсотни лет после Моровицы, все еще слишком много домов в округе пустует и ветшает. Барон делает все, чтоб удержать и крепость, и городишко в надлежащем состоянии. Привечает каждого, желающего поселиться в Дуброве. Порой закрывая глаза на темное прошлое, лишь бы здесь человек жил достойно и не нарушал покоя.

В эту минуту Владивой супил брови и напускал вид крайнего раздражения, но мимолетная улыбка, блуждающая на его губах, сводила на нет все попытки барона, играть роль скорбящего вдовца и отца, обеспокоенного судьбой пропавшей падчерицы.

Да и с чего было ему печалиться, если все шло к тому, что Большому совету придется разрешить ему, основать новую династию. А значит, замок Дубров станет его собственностью. До тех пор, пока на смертном одре он не передаст венец старшей дочери.

Владивой окинул взглядом замковую площадь, дома предместья. И в который раз нашел подтверждение своим мыслям. Его пристальный глаз подмечал и некоторое запустение, и отсутствие дозорных на стенах, объясняющееся банальной нехваткой людей. Треклятая Моровица прошлась, хоть и зазубренной, но очень уж острой косой по всему краю, слишком многих унося с собой, и слишком мало оставляя при жизни. До сих пор женщины не успевают восполнить утраты… Но с другой стороны, это проклятие принесло и благо – ведь врагов тоже почти не стало, вот и опасаться особенно некого.

Единственное войско, способное потревожить королевство Зелен-Лог – это степняки. Но среди харцызов пока еще не было Хана, который сумел бы собрать в единый кулак разудалую вольницу. А пока, их разрозненные ватаги, до полусотни сабель, время от времени вихрем проносившиеся по Пограничью, в поисках легкой наживы и столь же быстро исчезавшие в Заскалье не слишком беспокоили. Тем более, что в замок, где их поджидали три сотни вооруженных ратников и городское ополчение, они и близко не потыкались. Основной добычей шаек, в основном становились неосмотрительные путники и жители хуторов. Разве, кто из новиков хотел продемонстрировать товариществу свою удаль и норовил умыкнуть доброго коня или хорошенькую девицу. Змии и то приносили больше урона, если им удавалось застать скот на выпасе.

Сколько раз уже Владивой, поглядывая в сторону гор, думал над тем, что мог бы собрать отряд и попробовать уничтожить гнездовье чудовищ. Ведь того рыцаря, который смог бы этого свершить, ждала вечная слава и прочие почести. Да, все как-то руки не доходили. Зато теперь… Когда все идет к тому, что он станет владельцем замка Дубров, можно будет вернуться и к этим мечтам.

Бич южных земель, огнедышащие крылатые бестии появились в дни хаоса, наступившие после Армагеддона. Заняли Проход, и с тех пор, без их соизволения, никому не было позволено преодолевать южную границу. А пропускали туда и обратно они людей сообразно собственному разумению. Одних – испепеляли огнем, не дав даже приблизиться к Проходу. С иных – брали дань животными. А на третьих вообще не обращали внимания, хоть за хвост дергай. И совершенно не имело значения одинокий путник или вооруженный отряд вступал на дорогу, ведущую в Степь. При этом, с харцызами, шастающим туда и обратно, Змии поддерживали что-то сродни добрососедских отношений. Время от времени наведываясь в Кара-Кермен за гостинцем, и всегда получая столько мяса, сколько могли унести. Странно, но со слов привеченных в замке отступников и сбежавших из харцызкого плена, барон знал, что бестии никогда не питаются на глазах людей. Убьют – запросто, а жрать не станут.

– Дивны твои деяния, Создатель… – пробормотал он себе в усы, возвращаясь мыслями к более насущному. – Что-то погоня задерживается? Пора б уже возвращаться.

И будто в ответ на его слова, на замковое подворье влетел отряд конницы, и Калита, перемолвившись со стражником, бросился бегом к дверям донжона. А еще через некоторое время его сапоги загрохотали по лестнице, и на смотровую площадку выбежал сам есаул.

– Рассказывай, – предвкушая приятную новость, бросил ему Владивой. – Поймали беглянку?

– Не гневайся, господин барон, но ни бежавшего харцыза с товарищем, ни падчерицы твоей мы найти не смогли. Словно сквозь землю провалились!

Есаул вытер рукавом потное и заляпанное грязью лицо.

– Что сие означает? – ожидающий других слов, Владивой как-то даже не воспринял услышанное. – Как это, не нашли? У нас в округе что, так много мест, куда можно беглецы могут спрятаться? Не в лес же они полезли, ночью-то?!

– По всем дорогам разосланы отряды. Каждый проскакал верст пятнадцать. Нет их нигде, господин. Кривица было заприметил, что подались они в сторону мельницы. Кинулись следом, но след обрывается еще до Опупения. Словно Змии их сожрали!

– А может, действительно – Змии? Говорят, пролетал вчера один, ближе к утру.

– Один никак не мог сожрать троих лошадей, людей и при этом совершенно не оставить следов. Да там кровищи было бы столько, что никакому ливню не смыть. – Калита отрицательно покивал головой. – Нет, господин барон… Это не Змии.

– Куда ж они тогда, по-твоему, подевались? На мельницу, надеюсь, заглянуть догадались?

– Заглянули. Нет там никого. А Мышата сказывал, что намедни видел небольшую ватагу харцызов. Около дюжины сабель. Думаю, что именно к ним и спровадили баронету, беглые.

– Это что же получается? – поразился Владивой. – Отпущенный тобой скоморох действительно был лазутчиком разбойников? И мы сами вручили ему Анжелину? Да, ничего не скажешь, есаул, хитроумный план. Или ты, сразу узнал своих бывших товарищей и решил им подыграть? Чтоб, старые прегрешения загладить? А? Ну, признавайся…

От такого предположения, Калита сначала побледнел, а потом бухнулся на колени.

– Жизнью клянусь, господин барон, и в помыслах ничего такого не было. Я ж того скомороха и в глаза не видывал. Вместе с Нечаем они из Опупения приехали. А с пацаненком Кривица разговаривал. Само собой так повернулось. А, может, они сами, невзначай, в руки длинночубых попались? Эх, кабы не спешка, можно было все умнее сделать. Не с пришлыми парнями ее отправлять, а самому с Кривицей, взять девку, да и отвезти в надежное место. А после, как все поутихнет, вы бы решили, что с ней дальше делать. Как же я мог так ошибиться? Ведь уверен был, что эти скоморохи простодушнее дитяти!.. И Кривица уверял, что малой ни одного условного жеста не знал?. Неужели, так умело прикидывался? Надо Нечая взять на спрос! Не было ли у них изначально какого умысла?

– Ладно, не горячись, есаул, – Владивой неожиданно улыбнулся и облегченно вздохнул. – Это судьба, вмешалась. И кто ведает, может, оно и к лучшему, что не пришлось мне брать на душу жизнь падчерицы. Зато я, с искренней горечью, смогу сообщить королеве, о горе, которое постигло мою семью. О смерти баронессы Катаржины, и о похищении баронеты Анжелины… Как и о том, что все предпринятые нами поиски, к огромному сожалению, оказались тщетны.

Барон сделал паузу, и с прищуром взглянув на есаула, продолжил.

– И кажется мне, что никто не справится, лучше тебя и Кривицы, с доставкой этой новости в Турин.

От слов барона Калита только икнул. Больше чем в Турине ему не хотелось очутиться разве что, в пределах Кара-Кермена. И, словно, прочитав его мысли, Владивой прибавил успокоительно:

– Конечно, придется приодеться, как подобает случаю, чтобы упаси Создатель, тебя и побратима случайно за разбойников не приняли. А то, вдруг окажетесь на кого-то похожими? Мало ли что в жизни случается… Не волнуйся, в этом – помогу. Людей с гербом ''расщепленного молнией дуба'' никто не посмеет задержать без веских оснований. А в остальном – сам сообразишь, как выкрутится. Не вчера родился… Лишний раз перед глазами у стражи не мелькайте, и все обойдется. Денег дам… Ну, подумай головой, есаул, кому еще, если не вам двоим я могу довериться? Вдруг Беляна не поверит письму и прикажет допросить гонцов с пристрастием? А вы и на дыбе все подтвердите, поскольку за свои жизни бороться будете. Шучу… – улыбнулся барон, увидев, как побледнел Калита. – Никто не станет поддавать сомнению правдивость моих слов. Но, все же помните, что дело выглядит подозрительно. И потому, чтобы не попасть в руки королевских дознавателей, сами помалкивайте, а в столице ведите себя, как надлежит верным слугам, удрученным господским горем. Ведь в Дуброве, помимо прочего еще и по старой баронессе траур объявлен! И не горничная девка пропала – баронета! Все, на этом разговор закончен!

Владивой вдруг понял, что почти уговаривает есаула.

– Надеюсь, приказ мой ясен?! Иди, готовься в дорогу. Медлить не стоит… За письмом зайдешь утром. И помни, что ваша с Кривицей жизнь, с одного боку в моих руках, а с другого – на кончике ваших же языков. Но, если сумеете подтвердить мои слова, чтобы никто и на мгновение не засомневался, что так все и происходило: заживете с побратимом в Дуброве лучше, чем сами придумать сможете. За Кривицей корчму с его сдобной ''гусыней'' запишу и деньжат на новоселье подкину, а о том, что люди говорят, забуду и другим закажу. А тебе, Калита… Сам придумаешь, что попросить… Уверен – не продешевишь. Все, ступай, оставь меня. Надо подумать, как лучше новости изложить.

Когда Владивой принимал решение, переубедить его было невозможно. Есаул поклонился и затопал вниз по лестнице. В конце концов, сколь веревочке не виться, а в стенку лбом упрешься. Коль не отвернул Громовержец от них с Кривицей свой лик, может и вывезет кривая… Зато, как одноглазый обрадуется награде, когда узнает…

Говоря, что ему должен подумать, как написать королеве, Владивой лукавил. Текст ''скорбного'' письма, уже давно сложился в голове барона. Осталось только записать его слово в слово.

''Низкий поклон нашей госпоже и венценосной сестре, Беляне!

На двадцать седьмой день месяца Травостоя, со слезами на глазах вынужден известить Ваше Величество, об ужасном горе, которое постигло Дубров дважды.

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестой день после продолжительной болезни умерла баронесса Катаржина, которая не поднималась с ложа уже почти полгода. Умерла без мучений, отойдя от нас во сне и не приходя в память…

А на следующий день случилась трагедия, затмившая смерть баронессы.

В то время, как все мои помыслы, равно как и мысли верной дворни, были наполнены скорбью по поводу смерти баронессы, харцызов похитили наследную баронету Анжелину.

Думая, что наша дочь, желая в скорби уединиться, закрылась в личных апартаментах, и уважая ее чувства, никто не тревожил баронету. И только после того, как она не вышла к прощанию с телом покойной, мы обеспокоились.

Обнаруженные следы свидетельствовали, что по неведомым нам причинам, баронета сама спустилась в подземелье, где содержался пленный харцыз. Что произошло там, неизвестно, но темницу оба покинули через подземный ход, о котором могла знать лишь баронета. Считаю, что харцыз сумел каким-то образом запугать девушку и заставить ее выйти вместе с ним из замка.

Снаряженная погоня ничего не дала из-за ливня, который начался вечером и к полуночи смыл все следы. Но следопытам удалось установить, что в лесу лазутчика поджидала небольшая ватага. Дальнейшие поиски результата не принесли. Харцызы, вместе с пленницей, успели перебраться за Проход.

Желая любой ценой освободить баронету, я отправил в Заскалье доверенных слуг, которые должны найти в Кара-Кермене Анжелину, и выкупить ее. Но в этом приходится уповать лишь на милость Создателя.

Написано в замке Дубров, рукой Вашего покорного слуги, барона Владивоя/

P. S. Прошу прощения, за неряшливость. Пятна на пергаменте, это мои слезы пролитые за упокой души моей жены, баронессы Катаржины, и от бессилия что-либо изменить в судьбе дочери моего брата''.

Если Владивой и взгрустнул маленько, то лишь потому, что в планы барона не входило подарить падчерицу харцызам. Владивой не отказался бы от возможности продержать девушку под замком, на одном из дальних хуторов. Барон еще раз угрюмо усмехнулся собственным мыслям и неспешно двинулся в трапезную.

Как подло устроен мир! Да если бы полгода назад кто-то осмелился сказать, что он сможет подумать о подобном злодействе, Владивой собственноручно зарубил бы наглеца на месте. А теперь? Если уж быть до конца правдивым, то он вспыльчив, упрям, скор на расправу, но ведь негодяем не был. Что же изменилось? Обстоятельства… Пойманный в капкан, зверь отгрызает собственную лапу, для сохранения жизни. Вот и ему приходиться поступать так же. И от того, что вместо лапы надо убрать другого человека, легче не становиться.

Владивой вдруг так отчетливо увидел перед собой лицо покойного брата, что весь взмок и, задыхаясь, остервенело рванул ворот камзола на груди. И с накатывающей злобой, прошипел:

– Она сама виновата! Я ж еще не стар. И стал бы Анжелине любящим мужем. Жили б вместе, душа в душу… Извини, брат, но слишком уж дичилась меня твоя дочь. Я не смог бы ее убедить по-хорошему… – сказал и почувствовал облегчение. Будто и впрямь покойный услышал его слова и понял. Не простил, но понял. Он ведь сам был бароном и знал, что часто приходиться поступать не так как хочется, а как надо. И от понимания этого, Владивой успокоился окончательно.

Наверно, не надо было мудрить, а согласиться на план старого отступника? Глядишь: птичка уже трепыхалась бы в клетке. Барон очень сомневался, что сумел бы урезонить строптивую барышню и отвести ее под венец. Но, даже смерть, была бы не в пример лучше той судьбы, что ожидала Анжелину… Во всем Зелен-Логе не было дома или хижины, где б и малом и стар не знали: какой ад предстояло пережить девушке, попавшей в Кара-Кермен. И тем ужаснее была ее участь, чем красивее пленница…

Но человек может лишь подтолкнуть камень судьбы, а по какому склону ему катиться и каких размеров вызвать лавину, предугадать невозможно. Нельзя быть даже уверенным в том, что он окажется у подножья горы, а не наоборот…

Единственная дорога, по которой можно было ехать, не забредая в созревающие посевы, извивалась узкой, в пять-шесть шагов, лентой с запада на северо-восток. А вдали, там, где она выбегала на берег полноводной, с большими плавнями реки, – в окружении сотни разнообразных каменных и деревянных домов, взметнулся ввысь нарядный замок, опоясанный отвесными стенами в виде шестиугольника.

Всю долину между лесом и замком на несколько миль вокруг занимали хлебные поля и виноградники. А на западном берегу к реке жались сенокосы и пастбища, будто искали у людей защиты от угрюмой чащи… Мрачные, могучие деревья вздымались темной суровой стеной, сразу же за луговой полосой, затопив бескрайним морем все, вплоть до горизонта. От чего строения казались случайной шелухой, подхваченной весенним паводком.

Начинало смеркаться, и людей на полях уже не было. Женщины в основном хозяйничали возле хат в предместье. Из отдаленных пастбищ пастухи гнали большой гурт коров и овец, а несколько здоровенных псов степенно вышагивали вместе со своими хозяевами и только временами бросались завернуть в стадо отбившуюся скотину. На реке кричали встревоженные чем-то гуси, и доносился перезвон железа в кузне.

Чем ближе подъезжали к крепости, тем заметнее становилось, какие у нее мощные стены, какой широкий оборонный ров, наполняющийся водой из реки. Как высоко вздымаются угловые башни. Над детинцем, на высоком шпиле, реяло на ветру зеленое полотнище, на котором вблизи удалось разглядеть вышитого серебром, могучего секача, вепря-одиночку.

Хозяева замка не пожалели ни времени, ни труда, ни денег, ради безопасности. Даже неискушенному взгляду становилось понятно, что имея достаточно запасов, за этими стенами можно не бояться осады очень большого войска.

Ворота тоже были сделаны не кое-как. Просвет в толстенных, трехметровых стенах закрывался двумя массивными, окованными железом створками, которые запирались толстыми брусьями. А с внешней стороны, при необходимости, могла мгновенно упасть тяжелая решетка, чтобы отрезать атакующий отряд от главных сил.

В отличие от Дубровского замка тут, в Зеленце всюду чувствовалось присутствие рачительной владетельницы. Просторный замковый двор был вымощен плотно подогнанными каменными плитами, а щели между ними выполоты и затерты глиной. Стены всех зданий аккуратно выбелены известью, всюду чисто и подметено. А в вечернем воздухе витали ароматы мясной похлебки, горького дымка и свежескошенного сена.

Сам детинец выдавался в центре крепости отдельным сооружением. А его окна, больше похожие на бойницы, начинались на высоте четырех метров. И единственные двери, к которым вела достаточно крутая и не особенно широкая каменная лестница, были едва не массивнее въездных ворот.

Все это можно было еще долго разглядывать, но слуги уже взяли коней под уздцы, и все спешились.

– Желаешь лично передать графине слова баронеты, или доверишь их мне? – поинтересовался у меня Ставр, жестом отпуская слуг и ратников. Младшего Вепря в сопровождении Вышемира унесли еще раньше, и рядом с лестницей, ведущей в детинец, кроме нас двоих, остался только, переминающийся с ноги на ногу, Лукаш.

– Никаких распоряжений по этому поводу баронета не давала, – ответил я покладисто. – Поступим так, как будет угодно, господину графу.

– Чужих ушей здесь нет, – немного подумав, решил Ставр. – Скажи, о чем речь, а там я сам решу: тревожить графиню или нет.

– Во-первых, намедни умерла баронесса Катаржина. А во-вторых…

– Что?! – вскричал Ставр. – Тетушка Катаржина умерла? Подожди, думаю, матушка должна об этом узнать из первых уст! Следуй за мной, гонец.

Ставр обращался исключительно ко мне, воспринимая Лукаша не то за слугу, не то за подростка, обязанного подчинятся старшим. Я взглянул на товарища, и уже хотел поправить рыцаря, но Лукаш поспешно дернул меня за рукав и прошептал:

– Не надо, я лучше тут, во дворе побуду. Мне палаты без надобности? А ты и сам неплохо справляешься…

– Матушка не слишком требовательна в проявлениях этикета, – даже не заметил короткой заминки Ставр. – Но, все ж помни, скоморох, что не на ярмарочной площади находишься.

Сказав все это, Ставр стал подниматься вверх по лестнице.

За входными дверями оказался узкий коридорчик, которым можно было пройти лишь по одному, и только потом отворялись еще одни дверцы, в которые иначе, чем согнувшись, войти было просто невозможно… В случае нападения, защитникам замка достаточно было стать по обеим сторонам дверей и рубить подставленные шеи. Четверо мечников, усиленных несколькими копьеносцами и десятком лучников, легко могли оборонять вход в зал от целого отряда. Даже закованных в броню рыцарей…

Эти дверцы вели в гридницу, занимавшую добрую половину детинца. Посередине глухой стены, над камином, на толстых цепях с потолка свисал парадный герб семьи, тускло освещенный двумя канделябрами, рассчитанными на три дюжины свеч каждый. Но горело их в настоящий момент не больше десятка. Однако и при таком скупом освещении я сумел разглядеть серебряного вепря, на зеленом поле.

Вдоль всех четырех стен, на уровне окон тянулась галерея, удобная для лучников. Галерею поддерживало двенадцать каменных колонн, метра четыре в высоту. Еще шесть таких же, но значительно более высоких поддерживали купол кровли.

В нескольких шагах от входа начинался невысокий помост. На нем, ближе к камину, стоял т-образный стол, душ на сто, обставленный крепкими креслами, хотя и грубой работы. Стол был уже накрыт для ужина, и проворные служанки расставляли последние подносы с едой. Похоже, здесь было заведено ужинать вместе со всеми обитателями замка, потому что огромный трапезный зал постепенно заполнялся шумной толпой разночинного люда, и стал вроде даже немного тесным, а так много дворян не могло жить в столь небольшом городке. И пока все расседалась по своим местам, Я получил возможность разглядеть вблизи графиню Звениславу.

Госпоже замка никак не могло быть больше пятидесяти. Потому что, невзирая на строгость черт, ее правильной формы лицо, с полными, будто налитыми вишневым соком устами, зеленые, с карими блестками глаза, еще хранили свежесть, присущую лишь молодым или тучным людям. Одета графиня была в опрятное бледно-синее платье, украшенное единственной серебряной розой на левом плече. Парадно во всем наряде выглядела только легкая парчовая накидка, что полностью покрывала ее пышные волосы.

Стараясь не высовываться вперед, я поклонился вместе со всеми, но графиня даже не заметила его, не сводя сурового взгляда со Ставра.

– Что ж, граф, поведайте нам, почем нынче пуд мяса Змия? – насмешливо поинтересовалась она. – И почему я не вижу Любомира? Что с ним?

Ставр слегка поклонился.

– Не стоит сердиться на Любомира, матушка, – заступился он за брата. – Убить Змия трудная задача, не каждому рыцарю по силам. Тем более самостоятельно… Повезло еще, что лишь переломом отделался.

– А я о чем? – возмутилась графиня. – Удача постоянный спутник храбреца. Беда в том, что однажды, она может отвлечься, и одним героем станет меньше. А с меня достаточно бессмысленной, хотя и не подобает так о покойнике, смерти вашего отца! И мы еще вернемся к этому разговору, – пообещала она в завершение тоном, который ничего хорошего не предвещал молодому рыцарю и поинтересовалась. – А теперь, будь любезен, объяснить: что это за человек в одежде харцыза, прячется за твоей спиной?

– Гонец из замка Дубров, – поспешил объявить Ставр. – Именно на него напал Змий, которого убил Любомир.

Я выступил вперед.

– Госпожа графиня, я не гонец, но именно мне назначено сообщить вам, что баронесса Катаржина умерла. И это печальное известие, еще не самое важное из того, что я обязался передать вам…

Я уважительно поклонился, переждал тихий шепоток быстро пронесшийся среди слуг и прочей дворни, и продолжил.

– Госпожа графиня, баронета Анжелина моими устами извещает о том, что после смерти ее матери, барон Владивой затеял крамолу, направленную против чести и жизни баронеты. Поэтому баронета была вынуждена бежать из собственного замка и спрятаться. Баронета Анжелина просит тебя оказать ей помощь по восстановлению ее законных прав на графский венок. А также – для возвращения наследных владений и надлежащего наказания узурпатора. Просит, как родственницу и как, равную ей по чину, дворянку Зелен-Лога.

Я произносил слова громко и внятно. Настолько отчетливо, что последнюю фразу уже договаривал в полной тишине. Потому, что все присутствующие в гриднице, поняли, какая, следом за этими новостями, на Зеленецкий замок надвигается беда. Конечно, поход малой дружины, это еще не Война, и все же – опять засверкают клинки, вспаривая живую плоть. В селениях появятся молодые мужчины, украшенные свежими шрамами, и обездоленные калеки, а бабушки будут рассказывать внукам страшные истории.

Дослушав до конца известие, графиня поднялась из-за стола и сурово произнесла:

– Я услышала тебя, гонец! Скажи, сейчас, сию минуту, жизни и чести баронеты что-либо угрожает?

– Нет, госпожа графиня. Баронета Анжелина находиться в безопасном месте, где ее никто не найдет, а потому, в ближайшее время, ей ничего не угрожает.

– Хорошо! – облегчение явно доминировало в ее интонациях. – Сейчас же, не мешкая, уведомить Владивоя голубиной почтой о том, что замысел его раскрыт. Уверена, это удержит баронесса от опрометчивых поступков. Ставр, готовься в поход. Завтра и выступишь. Гонец, ты исполнил, что должен. Присоединяйся к трапезе. Будь нашим гостем.

– Спасибо, госпожа графиня, – я еще раз поклонился. – Но если в этом нет урона гостеприимству дома Зеленых Вепрей, с вашего позволения, я хотел бы умыться с дороги и… лечь спать.

Есть хотелось так, что требовательное урчание моего живота мог не услышать только глухой, но при одной только мысли, что придется делить трапезу со всей этой, безудержно галдящей толпой, мне становилось дурно. Слишком резким оказался переход от лесного затворничества, до многолюдья.

– Пусть будет так, – графиня все еще придерживалась официального тона, но видно было, что эта часть разговора уже позади. – Ты наш гость и волен поступать по своему разумению. Подтверди только, что Анжелина в безопасности.

– Клянусь честью, госпожа графиня. Лучше она могла бы чувствовать себя только рядом с вами.

Странно, но вместо того, чтоб успокоиться, графиня как-то странно и очень пристально взглянула на меня. Всего лишь за несколько секунд в ее глазах недоумение сменилось удивлением, а потом подозрением. Хотя, вполне возможно, что все это почудилось мне из-за скудного и мерцающего света, которые давали свечи и факела.

А мгновением позже, повинуясь ее жесту, Ставр подхватил меня под руку и почти силком потащил куда-то за собой, приговаривая при этом:

– Отдыхать, так отдыхать… Твой юный друг уже сыт, чуть пьян и завалился спать без задних ног на сеновале над конюшней. Не хотел далеко от лошадей уходить. Сказал, они к стойлу не привычные, пусть хоть дух знакомый чуют. Если б на ночь не выставлялся караул, и не опускалась решетка, я подумал бы, что вы удрать собираетесь. Ха-ха-ха! – засмеялся граф. – Ну, вот мы и пришли, заходи, гостем будешь… – с этими словами, Ставр открыл какую-то совершенно незаметную в стене дверцу, пропустил меня внутрь и зашел следом.

Я удивленно огляделся, потому что эта комната походила больше на, покинутую не так давно, темницу Дубровского замка, нежели на гостевую комнату или опочивальню. Даже для оч-чень нежданных гостей.

Тот же деревянный лежак с зажимами, те же устрашающего вида орудия пыток на стенах, похожий на гроб, ящик. Только все какое-то пыльное, затянутое паутиной, не обжитое что ли, если можно так выразиться про допросную комнату. Даже от камина тянуло сыростью и плесенью, словно огонь в нем не разводили уже, как минимум, несколько лет.

– Тут нас не потревожат, – жестом заботливого хозяина обвел странное помещение граф. – Присаживайся, где удобнее и не удивляйся. Извини, Игорь, но слишком много вопросов вокруг тебя, образовалось и – слишком мало ответов. Так что, ничего не поделаешь, но пока мы с тобой, в дружеской или какой иной, на твое усмотрение… – он сделал весомую паузу, – беседе не наведем ясность, из этой комнаты ты не выйдешь. Если всему виной моя чрезмерная мнительность, и ты чист, в своих помыслах и деяниях – извинюсь. Ну, а подтвердятся сомнения – не обессудь, повесим.

– Видать, планида у меня такая, – вздохнул я, устраиваясь на каком-то ящике, больше похожем на гроб, – ночи в темницах коротать. Спрашивай, Ставр… Только у меня просьба будет, можно?

– Конечно, мы же с тобой, пока, не враги. И совсем не обязательно должны такими становится.

– Спасибо. Я так понимаю, что наша беседа затянется, и спать мне не придется вовсе. Так нельзя ли хотя б умыться и перекусить?

– Это даже и не просьба, – почти обиделся Ставр. – Сейчас все принесут. Я ведь и сам еще не ужинал.

Как раз в этот миг в дверь комнаты негромко постучали.

– Вот и угощение, – граф посторонился, пропуская внутрь двух слуг с ведром воды и принадлежностями для умывания. Те немного замешкались, соображая куда все поставить, потом примостили таз на деревянном топчане и посторонились. Свое удивление они либо удачно прятали, либо подобные причуды хозяина были не вновь.

Я, поспешно сбросив с себя кафтан и рубаху, с удовольствием заплескался в теплой, чуть пахнущей мятой воде. Умывшись и вытершись насухо, куском мягкой выбеленной ткани, потянулся было за своей одеждой, но вместо нее на лаве лежал другой костюм.

– Не думаю, что после умывания приятно одевать грязные тряпки. От них за версту разит кровью и потом… – ответил на мой, невысказанный вопрос, Ставр и махнул слугам. – Уносите.

И едва те успели выйти за дверь, как она вновь отворилась, на сей раз впуская в пыточную парочку поварят, с двумя подносами снеди.

Ставр собственноручно наполнил кружки и произнес:

– Ну, за взаимопонимание. Пусть разговор наш будет приятным, и завершиться скорее, чем кончиться вино в этих кувшинах!

– Пусть, – я с наслаждением сделал большой глоток прохладного и мягкого напитка, а потом оторвал от зажаренного гуся ногу и стал с удовольствием ее обгладывать.

– Тогда, вопрос первый. Скажи, Игорь, как давно ты на службе у баронеты?

– Со вчерашнего дня… – я говорил с набитым ртом немного не внятно, но ответ был принят.

– Отсюда, вопрос второй. Почему баронета выбрала именно тебя своим гонцом?

Я немного подумал, потом проглотил еду и ответил:

– Если кратко, то выбирать было не из кого. А если подробно…

– Подробно позже, – остановил меня Ставр. – Ты не думай, Игорь, будто я забыл, что именно благодаря тебе и твоему другу остался в живых Любомир. Просто, странностей слишком много. И хоть, после Моровицы уже давно никто и ни с кем не воюет, но когда-то же начнут. Верно?

Я пожал плечами. До тех пор, пока кто-либо не объяснит мне толком: кто я такой, откуда родом и так далее, остальные вопросы меня совершенно не волновали.

– Вот я и пытаюсь понять: если ты лазутчик, то чей и с какой целью к нам пробрался? А если все повязанные с тобой странности имеют иную причину, то какую? И чем это может угрожать нашему графству и Зелен-Логу вообще? Понятно излагаю?

– Вполне… – я еще раз приложился к кружке. – Только не тяни кота за хвост. Предупреждаю честно – долго не выдержу, усну.

– Ну, посуди сам, – Ставр будто оправдывался. – Является никому неизвестный человек, в одежде харцыза и объявляет себя гонцом баронеты. Но, при этом не говорит где она, и никто из нашей дворни, ни тебя, ни твоего товарища в Дуброве никогда раньше не видел. Что я должен предположить?

– Что харцызы хотят напасть на Зеленец, а мы пришли осмотреться или, даже, открыть ночью ворота? – предположил я, припомнив прошлое обвинение. Похоже, у здешних правителей фантазия не слишком богатая.

– Глупость, конечно, – согласился граф. – Лет пятьдесят тому назад, вполне реальная ситуация. А сейчас, – он махнул рукой. – Для захвата городка нужен отряд, хотя бы в тысячу сабель. А харцызы никогда больше чем одним куренем в набеги не ходят, да и то – очень редко. Обычно пронесется несколько дюжин степняков, утянет, что поселенцы спрятать не успели, и опять спрячется в Заскалье? И что может понадобиться кому-то в чужой стране настолько ценное, чтобы ради этого жертвовать жизнями собственных граждан? Лично я, даже представить себе такой добычи не могу.

– Тебе виднее, – сонным голосом согласился я. – Но, если ты и в самом деле считаешь, все эти подозрения чепухой, тогда объясни: почему мы беседуем здесь, а не в более приятном месте?

– Сложный вопрос, – вздохнул Ставр, и снова наполнил кружки. – Матушка сказала: ''Что хочешь, придумай, но сделай так, чтоб до утра наш гость ни с кем не общался''! Я и решил сам с тобой поговорить, по душам. Все ж, странного в тебе чересчур, как для одного человека. Хотя, и не могу поверить, что воин с таким прямым взглядом и открытым лицом, может оказаться врагом.

– Как будто враг обязательно должен быть сволочью…

– Нет, наверно, не обязательно, – задумался над этой мыслью Ставр. – Но, ты же не враг?

– Я, – я тоже попытался сделать умное лицо. – Вообще-то, я ничего о себе не помню… Но, отчего-то уверен, что не враг. Ни вам, ни Анжелине.

– Вот, а я что говорю. Ты со мной не спорь!.. Я здесь, после матушки, самый главный. – Ставр с удивлением повертел в руке пустую кружку и потянулся за кувшином. – Ладно, рассказывай все, что сочтешь нужным. Чего не пойму, переспрошу позже.

Я вздохнул, промочил горло и стал подробно излагать графу всю свою незамысловатую историю, с момента пробуждения на запруде у мельницы Мышаты.

– Вот, собственно и все… – закончил спустя некоторое время и устало потянулся за кувшином. Хотел налить в кружку, но потом передумал и приложился к нему так. – А теперь, граф: либо казни, либо дай поспать. Все остальные вопросы только утром. Сил нет, как заморился…

– Чудеса, – Ставр силой отобрал у меня кувшин и в два глотка допил все, что в нем еще оставалось. – Да, такую небылицу нарочно не придумаешь. Во всяком случае, не для оправдания. Чудеса! Без хранителей не разобраться. Тебе, Игорь, в Оплот, прямиком к Остромыслу надо двигать. И не откладывая. Такие события просто так не происходят.

– Э, нет, – я удобно свернулся калачиком на похожем на гроб ящике и, еле ворочая языком, пробормотал. – Хош убейте, никуда отсюда не уйду. Сп-койной н-чи… – и провалился в сон. Уже совершенно не слыша ни нелицеприятных обвинений Любомира в адрес старшего брата, ни неуверенных оправданий обескураженного таким поворотом Ставра.

Костер внутри стен из тумана возник тут же, гостеприимно предлагая свое тепло. Помня о том, что иной раз произрастает из земли, я огляделся, увидел более-менее приличный с виду валун, потрогал его осторожно носком сапог, и поскольку то вел себя совершенно мирно, осторожно присел на камень. Костер одобрил мою покладистость приятным мерцанием и снопом искр. Словно, кто-то невидимый подбросил в него несколько таких же невидимых еловых лап. Помню, в детстве я всегда любил эти искрящиеся костры, которые мы с пацанами разводили во дворе после Нового года, стаскивая выброшенные елки со всей округи.

Погодьте, а я это кто? Но додумать мысль до конца не успел, из тумана за спиной меня кто-то окликнул.

– Игорь…

Я попытался оглянуться и вдруг понял, что не могу пошевелиться. Совершенно. Более того – нет больше никакого костра, никакого тумана, а я – лежу в больничной палате. Неподвижный, как мумия любого по счету Рамзеса или Тутанхамона…

– Здравствуй, Игорь…

Мой лечащий врач, чуть полноватый, воняющий дешевым табаком, чье амбре не в состоянии заглушить ни дезодорант, ни еще более отвратительный одеколон, как всегда по-деловому собран и немногословен. Василий Васильевич убежден, что сюсюкать с безнадежными пациентами глупо, а нарочито бодрый тон больных только раздражает. Лично мне, пофигу. Осужденному к смертной казни совершенно без разницы, каким тоном судья зачитает приговор. Лишь бы не тянули… Ожидание смерти, гораздо хуже самого перехода в небытие. Кстати, а кто проверял? Мнение несчастных, томящихся у плахи, известно многим, а что в действительности думают по этому поводу казненные?

– Игорь, ты меня слышишь?

Что? Ах, да, надо ж закрыть глаза, подтверждая, что контакт установлен.

– Мы с тобой давно друг друга знаем практически насквозь, поэтому не буду тянуть кота за хвост. Согласен?

Слишком давно! И по поводу ''насквозь'', тоже вернее не скажешь. Меня столько раз просвечивали рентгеном, что Чернобыльский реактор отдыхает. Если б не дожидался смерти, то давно б уже лечился от облучения. Ну, чего завис, Васильевич? Бухти дальше, о том, ''как космические корабли бороздят просторы Большого театра''. Блин, опять отвлекся и забыл закрыть глаза.

– Вот и славно, – врач оживленно потер ладони. – У меня для тебя две новости и, в пику старинному анекдоту, обе хорошие. Даже не знаю, с какой из них начать…

''Мама, папа, вы будете дико смеяться, но наша Софочка тоже умерла!'' Какие еще новости?! Чем меня можно обрадовать? Ладно, док, излагай. Скажешь: когда смеяться.

– Прежде всего, хочу отметить, что сегодня в графике отметили четвертую точку твоих комплексных обследований. И вектор подтверждает прямолинейную положительную тенденцию. Я не берусь прямо сейчас прогнозировать по поводу сроков. Для более надежной и точной экстраполяции необходимо получить еще хотя бы два-три результата, но с полной уверенностью и ответственностью за свои слова, могу утверждать: Игорь, дело сдвинулось с мертвой точки. Ты пошел на поправку!

Он продолжал еще что-то говорить, в таком же заумном ключе, но оборвал себя на полуслове, как только я требовательно зажмурил левый глаз.

– Прости, я непонятно излагаю? Ты хочешь переспросить?

Я закрыл оба глаза.

Василь Васильевич достал азбуку и стал поочередно водить по буквам пальцем, пока я не прикрыл правый глаз.

– ''В''…

– ''Р''…

– ''Ё''… Думаешь, вру? – возмутился врач.

Я утвердительно зажмурился.

– Игорек, родной мой. Клянусь жизнью!

Я хотел закрыть глаза, но остановился, почувствовав, что из-под опущенных век непрошеной слезе будет легче выкатиться.

– Так вот, дорогой ты наш, герой, – продолжил так же пафосно доктор. – Тенденция безусловная, как дважды два. А вот по срокам, придется тебе еще потерпеть. Полтора-два года, а то и все три – это минимальный минимум.

''Три года?.. Хе-хе, это что. Это для нас сущий пустяк. Тьфу! А вот высшую меру, должен признаться, я выношу с трудом''. Я так увлекся, вспоминая одну из любимых кинокомедий, что непроизвольно зажмурился.

– Рад, что ты это понимаешь, – по-своему истолковал мою нечаянную мимику Василь Васильевич. – И отсюда вытекает вторая новость. Тебе, наверняка, приходилось слышать от медперсонала, что наше учреждение в большей степени исследовательское, нежели лечебное?

Доктор подтверждения не ждал, но я не поленился моргнуть. Странный разговор, в сочетании с хорошей новость, неожиданно увлек меня.

– Короче говоря, лаборатории теории игр академика Аристарха Нагорного нужен доброволец для проведения ряда испытаний по возможностям прямого взаимодействия компьютера и человеческого разума. Подчеркиваю: именно разума, а не магнитно-электрических сигналов мозга. От желающих испытать на себе новую аппаратуру отбоя нет, но неожиданно возникла одна проблема. Подстройка системы длительный, многочасовой процесс, а обычные люди – существа несовершенные и долго в состоянии полного покоя пребывать не могут. То живот прихватит, то еще чего-то, а там вспомнится, глянь: рабочий день закончился. Вот я и подумал: почему не совместить возможности? Исследовательскому институту – идеальный объект, тебе – развлечение. Уговаривать не стану, ты пациент опытный, сам знаешь: как важны для выздоровления позитивные эмоции. И, что тоже немаловажно, тебе за это еще и заплатят. Думаю, некоторая прибавка к пенсии героя, лишней не будут? Ну, говори сразу: идти за профессором?

Мои глаза закрылись даже быстрее, чем вечно во всем сомневающееся сознание дало отмашку. А почему бы и нет? Помниться арестанты, осужденные на длительные сроки, дабы разнообразить досуг, заводили себе, дрессированных крыс или пауков. Так, неужто, цельный академический профессор, типа: два в одном флаконе, окажется неприятнее в общении?

– Я и не сомневался в твоем решении, – одобрительно кивнул Василий Васильевич, поворачиваясь к приоткрытой двери. – Господин профессор, заходите. А я, Игорь, побегу дальше. Позже загляну, и мы еще пообщаемся.

В палату шагнул высокий, стройный мужчина… Светло-серый костюм сидел на нем безукоризненно элегантно, с присущей аристократии небрежностью. Впрочем, угадываемые под тонкой ткань мышцы скорее могли принадлежать гимнасту или многоборцу, нежели манерному носителю голубой крови. Грубые черты лица, чуть облагорожены длинными вьющимися волосами, аккуратно подстриженными усами и небольшой, академической бородкой. Зато глаза молодого мужчины излучали такую силу, что само пространство, казалось, готово было скукожиться или распахнуться перед ним, как полиэтилен вблизи огня. И даже несколько пижонская трость не портила общего впечатления. В самом деле, не руками ж отодвигать в сторону, заступающих путь, невежд. Фактурный товарищ… Вот кого надо было приглашать на роль Воланда, а не, безусловно, гениального, но слишком простоватого, свойского ''марафонца'' Басилашвили.

– Будем знакомы Аристарх Нагорный! – громко и отчетливо пробасил профессор, как-то специфически модулируя голосом отдельные слоги, так что я вполне явственно расслышал: Арагон!

– Мои соболезнования, и извинения за неумышленную бестактность, но твоя неподвижность, Игорь, как нельзя лучше отвечает выдвигаемым требованиям, для участия в эксперименте. Но прежде, чем продолжить, разреши уточнить некоторые аспекты твоего эго. Не возражаешь против небольшого теста?

Если б возражал, то давно б развернулся и ушел.

– Ну и отлично, – усмехнулся профессор. – Вопрос первый: вы видите, как дерутся двое мужчин. Мощный громила и интеллигентный очкарик. Кому из них вы бы стали помогать?

Я за справедливость. И вообще, не понял: а к чему здесь внешность? Иной хлюпик десяток громил уложит и не вспотеет.

– Логично, – согласился академический профессор. Хотя мне лично он больше смотрелся за карточным столом, где поверх горы фишек лежит пара пистолей, а у игроков под рукой, так на всякий случай, надежная шпага. – Я забыл, что ты боевой офицер, и прошел спецподготовку. А скажи, Игорь – тебе понравилось убивать?

Вот еще глупость? Как может нравиться убийство? Хуже нет ощущения, даже, если уничтожил врага. Хотя, на войне все иначе. Не ты – так тебя. А меня за что? Но в ответ я мог только старательно и возмущенно таращиться. Кстати, а профессор не прост. Похоже, отличный физиономист, читает ответы по выражению моей морды лица, как по писаному.

– Уточним вопрос. Ты вооружен, и можешь совершенно безнаказанно застрелить или устранить любым иным способом сколько угодно других людей. Как в гетто…

А академик-то, похоже, сам нуждается в лечении. Я же солдат, офицер, а не маньяк-садист. Бред!

– Усложним задачу. Среди тех, кто оказался в твоей власти, группа подонков изнасиловавших твою девушку. Убьешь?

Рожи их скотские в кровь начищу. Станут отмахиваться, запинаю, до потери пульса. Сломаю, непременно, что-нибудь каждому… Руку или ногу… Убивать зачем? Быструю смерть древние считали наградой богов.

– Дополнительное условие: среди них девушка, которая и заманила твою любимую в ловушку. Как с ней поступишь?

В рожу, сучке, харкнуть, да пинка хорошего отвесить. А дернется с когтями, вырублю… Добавлять не надо, ее жизнь уже сама за все наказала. Подобная тварь ни любви, ни семейного счастья никогда не найдет.

– Спорное утверждение. Судьба, порой, такие фортели выкидывает, самому в голове не укладывается. Ладно, воин, а как ты поступишь, если узнаешь, что всю эту банду завтра на свободу выпустят?

Вот пристал, придурок! А еще очки надел! Ну, не могу я беззащитных людей убивать. Даже подонков! Нахлебался уже кровушки досыта, и своей, и чужой. Попадись они мне в руки, при иных обстоятельствах, ни один живим бы не ушел, а вот так – как баранов резать. Извини… С этим к чеченцам и прочей мусульманской братии. Чем я тогда, в глазах любимой, от них отличаться буду? Тьфу! Совсем заболтал, прохвессор. Какой еще, нафиг, любимой? С сумасшедшим поведешься – сам мозгами поедешь.

– Добро, с этим аспектом, мне все более-менее понятно… – продолжал допрос чрезмерно любознательный господин Аристарх Нагорный. – А скажите, Игорь, как вы относитесь к нежити, оркам, гномам, эльфам, драконам и прочей магической живности? К борьбе добра и зла?

''Змей Горыныч влез на древо, ну раскачивать его.

Выводи Разбойник девок, пусть покажут кой-чего!

Пусть нам лешие попляшут, попоют!

А не то я, матерь вашу, всех сгною!

Страшно, аж жуть…''

Арагон неожиданно покосился себе за спину, и как-то совсем несолидно, как для ученого с мировым именем, хихикнул.

– Ну, а в существование инопланетного Вселенского разума, в бесконечность Миров, надеюсь, верите?

Приобретенная еще в старших классах, исправно оттачиваемая годами учебы в вузе и на воинской службе, привычка отвечать на все цитатами, реагировала мгновенно.

''А Тау-киты, такие скоты, наверно успели набраться. То явятся, то растворятся… – захрипел в голове незабываемый Высоцкий''

Улыбка на лице Арагона стала еще чуточку шире, но больше не казалась добродушной, явно переходя в разряд иронии.

– М-да, точно автор подметил: ''…чего не хватишься, ничего у вас нет!'' Что ж вы совсем не учитесь ничему? Люди стараются, душу в тексты вкладываю, а вам – что горохом о стенку. Даже не ожидал от столь продвинутого мира. Ну, да ладно. Придется шлифовать то, что есть. Уточним класс.

Странный академик прищурился, и в комнате отчетливо запахло озоном.

– Угу, принципиальный сторонник добра. Воин света, готовый не раздумывая встать на защиту справедливости и порядка. Способный простить даже смертельного врага. До паладина не дотянул только потому, что совершенно не верит в какие-либо высшие силы и не имеет небесного покровителя. Не столь примитивен, как Варвар, ибо Харизмой и Умом не обделен, но – бесхитростен, как дитя. А Ум без Хитрости, что меч без рукояти. К магии устойчив и, по этой же причине, совершенно непригоден к магическому обучению. Но это, как раз не проблема, там у всех с магией напряг получился… Если повезет, то наваяешь себе, при случае, артефактов и станешь круче Гималаев. Ловок, вынослив, хорошо развит физически и опыт боевой имеется. Вообще-то в Рыцари б тебя определить. Но не дорос, не дорос… Пока.

Арагон задумчиво уставился в потолок, как бы окончательно взвешивая ''за'' и ''против''.

– Ну, что ж, Воин, давай поиграем. С толковым спутником, у тебя очень неплохие шансы на успех. Главное, без фанатизма. Свет и Тьма, это из другой сказки… Будь попроще, и люди к тебе потянутся… Заодно и самому чуток жизнь облегчит. Помни: кто ничего на кон не ставит, тому и выигрыш не светит.

Либо я не вовремя сморгнул, слегка пришибленный совершенно невразумительным монологом, либо он как-то неуловимо быстро переместился в сторону и назад, но в следующую секунду Аристарх Нагорный оказался за спинами трех миловидных медсестричек.

– Моя миссия на этом закончена, дальше передаю тебя в руки своих ассистенток. Прошу знакомиться: Вера, Надежда и Любовь… Девочки сами все подключат, настроят, объяснят и проконтролируют. А я, пока, откланяюсь. До встречи, Воин. Надеюсь, скорой и приятной для нас обоих, во всех отношения. Выздоравливай. Я на тебя рассчитываю…

Из приготовлений мне запомнилось только негромкое, чуть суетливое щебетание сестричек, их мягкие прикосновения, воспринимаемые даже теми частями тела, которые я давно перестал ощущать. Потом мне смочили губы чем-то приятно сладким, с ускользающим привкусом, и я уснул.

Снилась мне странная смесь воспоминаний.

А когда снова открыл глаза, то увидел прямо перед собой, свисающий с потолка огромный монитор. Еще не включенный и отражающий в черноте экрана худющую, заросшую трехдневной щетиной физиономию человека, отдаленно похожего на меня, со стильной чалмой из блестящей материи на голове. Он, как и я, оставался совершенно неподвижен и только таращился в ответ.

Понадобилось секунд пять, чтоб сообразить, что я разглядываю собственное отражение.

– Ой, вы уже проснулись, Игорь. Как самочувствие? – тут же метнулась ко мне одна из сестричек. Самая сексуальная из троих, как на мой вкус.

Естественно, я привычно промолчал.

– Пока вы дремали, мы все подсоединили и готовы начать в любой момент. Может, прежде чем приступить, вы что-то хотите? Говорите, не стесняйтесь. Мы все сделаем…

Предложила б ты мне, крошка, такое годика полтора назад, уж я бы знал: что попросить. А теперь, как говаривал незабвенный старший помощник Лом: ''Извините, Христофор Бонефатиевич, но измерить глубину воды за бортом не представляется возможным, из-за отсутствия таковой''.

– Тогда проведем небольшой инструктаж, – слегка заалела щечками прелестная сестричка.

Неужели на моей похабной роже все мысли так отчетливо проявляются? Или сказывается богатый опыт общения с парализованными? Хотя, откуда опыт? Стали б они со мной возится, будь у них больше расходного материала…

– Не отвлекайтесь, Игорь… – подсела ко мне вторая ассистентка. Такая же миловидная, как и подруга, но отчего-то вызывающая скорее родственные чувства, нежели желание. – Суть эксперимента, в котором вам предложено принять участие, заключается в том, чтобы изучить возможность человеческого разума. Научные термины опустим, а процедура очень простая. На компьютере, монитор которого вы видите прямо перед собой, установлена игра. Вы будете играть, а мы – проводить необходимые измерения. Как видите, все очень просто. Никаких условий, никаких ограничений, просто играйте.

''Чем играть, дура? Извини, погорячился, – тут же одернул я себя, видя как обиженно округляются глаза девушки. – Вы подумали, чем я буду кнопки нажимать?''

– Странно, – отомстила мне за грубость сестричка, – а кажетесь таким сообразительным. И за что только в армии офицерские звания дают?

''Больше дубов – крепче оборона''. Ладно, проехали… Это я спросонок. Понятно, чалму эту, типа ибн Хоттабыч, не зря мне на голову намотали.

– Я вижу, Игорь, вы и сами догадались, что управлять героем вам придется исключительно силой мысли.

Присела с противоположной стороны третья ассистентка странного академика и аристократа.

– Это не так сложно, как кажется. Вы попытайтесь ощутить его, войти в образ. Сродниться с выбранным персонажем. И, главное, не волнуйтесь. Вера с Любовью вам во всем будут помогать. Ну а я, так вообще, – улыбнулась ободрительно девушка, – как всем известно: умираю последней. Ну, так что мы можем работать?

Работать?! Привычная команда подстегнула меня, как горн боевого коня. Работай, слюнтяй! – кричал тренер, когда Абдула Керимов выбил дух из моих легких мощнейшим ударом и я едва не поцеловал ринг. Работаем, парни… – говорил я сам, когда противник оказывался в зоне досягаемости, и взвод открывал огонь на поражение.

Не желая разочаровывать прелестных сестричек, с таким напряженным ожиданием смотрящих мне в лицо, я медленно закрыл глаза, чувствуя как проваливаюсь в непроницаемую тьму монитора… И когда, по моим личным ощущениям, до контакта лба и стеклянной поверхности оставались считанные микроны, поверхность экрана ожила. Отталкивая меня обратно в кровать мощной волной тепла и света. Компьютер проводил загрузку файлов. Головокружительным калейдоскопом перед моим взором замелькали разнообразные картинки, сменяющиеся иной раз быстрее, чем я успевал понять, что увидел. Вот родной спортзал, в который я впервые вошел будучи пухленьким толстячком шести лет отроду. Вот мелькнул строевой плац. Вот рефери объявил о финальном поединке за звание Чемпиона мира по кик-боксингу, в супер тяжелой категории, фул-контакт… Вот мы ползем на задание…

По комнате заметались языки пламени. Горело все: обои, мебель. В проеме единственной двери полыхало, как в мартене. В безотчетном поиске спасения, девочка обнимала мою шею так крепко, что стало трудно дышать. Огненная ловушка жадно щерила пасть, готовясь проглотить добычу, и только через подоконник хлестала струя воды. Стихии схватились насмерть, но слишком поздно. Не для победы, пожар будет потушен, – поздно для спасения. Но ребенок не хотел умирать, он верил взрослым, – и я шагнул к окну. Пламя тут же жадно лизнуло мне спину, не желая выпускать добычу. На раздумья не осталось ни единой секунды. Оконный проем на пятом этаже, прыжок. Сгруппироваться, ноги вместе, колени согнуть. Все как учили… Но на руках дополнительный вес подростка, центр тяжести смещен… Касание! Раскаленный прут пронзает тело насквозь и втыкается в мозг.

Тьма…

– Но если б водку гнать не из опилок, ну что б нам было с пяти бутылок… – насмешливо прогудел где-то рядом противный гнусавый голос. – Это сколько ж надо выжрать, чтоб заполучить такой откат? На, болезный, восстанови кислотно-щелочной баланс.

В руки мне ткнулось нечто влажно-прохладное и скользкое, как запотевшее стекло. Истерзанный похмельем мозг мгновенно выдал спасительную ассоциативную цепочку. Стекло – бутылка – пиво!!! А в следующее мгновение я жадно припал пересохшими устами к животворящему источнику. В два глотка опустошив емкость почти наполовину. Вот теперь можно и глаза открывать.

Напротив лежанки, на сундуке сидела невзрачная с виду личность: небритый мужичонка в стеганой телогрейке и с незажженной папиросой в зубах.

Несколько секунд я молча на него таращился, потом, не отрываясь от горлышка, допил пиво и констатировал:

– Белочка…

– Позвольте полюбопытствовать, – вежливо откликнулся тот. – Что именно вы имеете в виду: меня или все остальное?

Вопрос явно был с подковыркой, но моим мыслительным способностям еще требовалось почистить зубы, принять ванну, выпить чашечку кофе… Я повертел в руке пустую бутылку и невпопад поинтересовался:

– А где этикетка?

– С этикеткой это уже реклама производителя, – охотно объяснил мужичонка. – А так – чистое лекарство. Типа, скорая помощь на дому… Кстати, посуду верни, – он ловко вынул бутылку у меня из руки, перевернул вверх дном, проверяя пустоту, а потом сунул ее себе за пазуху. – Здесь все равно стеклотару не принимают…

И тут – щелкнуло! Я как-то рывком, сразу, вспомнил и свой сон, и события последних дней.

– Игра…

– Ясен пень, – согласилась личность в фуфайке. – Весь мир театр, а люди в нем игрушки.

– Актеры… – машинально поправил я.

– Это для зрителей. А для режиссера – игрушки. Давеча один так заигрался, что едва всю сцену не сжег. Хорошо, пожарные вовремя подсуетились. А то и на весь театр могло полыхнуть.

– Подожди…

Пить хотелось так немилосердно, что это желание вытесняло из остатков сознания все прочие мысли, и я, морщась от пульсирующей в висках боли, огляделся по комнате. Очевидно, пакостное ощущение утреннего похмелья было хорошо известно обитателям замка, поскольку кувшин с прохладным и слегка приправленным мятой квасом стоял рядом на столике. Вдогонку к пиву лучше и не придумаешь.

– Ты намекаешь, что все это взаправду?

– С этим вопросом к философам, – отмахнулся мужичонка. – Могу лишь, со всей ответственностью, заверить, что если ты вдруг решишь поэкспериментировать и покончишь с собой, то зажмуришься реально. Без какой-либо реинкарнации.

– Но ведь все религии…

– Для того, кто боится жить и откладывает решения и поступки на завтра, оно никогда не наступит. Слюнтяи и хлюпики не нужны нигде и никому. Ни Порядку, ни Хаосу…

– Понятно, – с такой постановкой вопроса я был согласен. – Постараюсь соответствовать… А как же тот я, который остался там, в больнице? Парадоксом попахивает, нет?

– Во-первых, ''там'' – это не прошлое, а будущее. Во-вторых, там с тобой Вера, Надежда и Любовь, так что не боись, не пропадешь. А вот здесь и сейчас – гляди в оба, прежде чем во что-то вляпаться. Потому как ты, Игорь, хоть и пешка, в масштабах мироздания, зато проходная – и желающих походить тобой, в своих интересах, найдется достаточно.

– Сам-то ты чьих будешь? За красных, али за белых?

– Я? Не, что ты. Я так, просто, за порядком присматриваю… Никого не трогаю, примус починяю… Опять же – случись что: пожарных вовремя вызвать кому-то надо. Кстати, – он показал на папиросу, – огоньку не найдется? – и, пока я, опустив глаза, машинально охлопывал себя по карманам, – шагнул в сторону и исчез…

Ветер легко качнул приоткрытое окно, и отраженный в стекле солнечный луч шаловливо перепрыгнул с резной спинки ложа ко мне на лицо. Я мигнул ослепшими на мгновение глазами и окончательно проснулся…

Вот тебе бабка и Юрьев день! Это что получается? Здесь вам не тут?.. Из третьего тысячелетия в средние века, причем, совершенно не факт, что остался в прежней системе координат. Ну и шуточки у вас, господин профессорский академик. Хотя, с другой стороны, а что я потерял? Мягкую койку и удобную ''утку''? Не, братцы, пусть хот трижды три Веры и прочие Надежды, умноженные на Любовь, подносят ее мне – предпочитаю собственноручно. И вообще, лучше быть здоровым и богатым, чем больным и бедным, прочее приложиться. Люди везде живут… Голова на месте, руки-ноги целы, разберемся. А потому, спасибо тебе, господин Арагон. С меня причитается. Обращайтесь…

Придя к столь оптимистическому решению, я сладко потянулся, прогоняя остатки сна, и попытался бодро соскочить с ложа. Но застонал от боли в затылке и плюхнулся обратно. Похмелье, оно и в Африке похмелье…

В это мгновение в дверь комнаты легко постучали, после чего она широко распахнулась, и на пороге, сверкая посеребренным нагрудником с родовым гербом, возник, улыбающийся во весь рот младший Зеленый Вепрь – Любомир.

– С добрым утром, Игорь! Как спалось?! Хорошие ли сновидения посетили тебя этой ночью?

– Можно конечно и так сказать… – проворчал я. – А как ваше самочувствие, господин виконт? Поправились уже?

– Подлатали… – Любомир махнул рукой. – В седло еще рано, а по замку шкандыбать можно. И это, Игорь, мы не на званом балу, оба воины… С матушкой, дело иное, а со мной не надо лишний раз расшаркиваться. И еще – я, Любомир Зеленый Вепрь, хочу принести тебе, Игорь, свое глубочайшее извинения за недоразумение произошедшие вчерашним вечером.

Не ответить на такую официальную речь не менее витиевато, означало нанести смертельное оскорбление, и естественно, что я постарался, как смог:

– Извинения приняты. Инцидент исчерпан. У меня нет претензий к гостеприимству Зеленых Вепрей.

При этом я элегантно кутался в смятое покрывало, сдернутое с лежанки, что придавало моим словам особый шарм и смысл.

– Спасибо, Игорь. Ты не только храбр, но и благороден. Вопрос второй: разрешишь ли ты принести также свои извинения и моему старшему брату?

– А разве твои слова были сказаны не от всех Вепрей? – удивился я.

– Игорь, ты был не внимателен, – с легкой укоризной произнес Любомир, – я говорил только от своего имени. Ведь оскорбление, нанесенное тебе Ставром, можно смыть только кровью, и ты вправе требовать поединка!

– С ума сойти. Напоить человека в непредназначенном для этого месте, ты называешь смертельным оскорблением? Если б ты знал, в каких только условиях мне порой приходилось бражничать.

Ставр улыбнулся, вошел в комнату, и проговорил не мене торжественно.

– У тебя не только благородное сердце, но также великолепное чувство юмора. Мы все хорошо понимаем, что оскорбление нанесено не рядом отдельных проступков, а недоверием, которое тебе вчера выказала наша семья, но если ты желаешь именно так истолковывать произошедшее, то я только рад. И все же прими и мои искренние извинения.

– Хорошо, – я изобразил что-то вроде поклона. – Надеюсь, тема исчерпана, и мы не станем к ней больше возвращаться?

– Увы, Игорь, все не так просто… Понимаешь, лично у меня, и уж тем более – Любомира, нет и тени сомнения в твоей честности…

– Благодарю…

– Не спеши… – жестом остановил его Ставр. – Речь идет не о твоих личных достоинствах, или о наших с братом симпатиях. И нам, мужчинам, достаточно твоего слова, но женщину словами не убедишь.

– Вот как? А я всегда считал, что девушки любят ушами.

– В амурных чувствах, вполне возможно, но в жизни – требуют убедительных поступков. И хранители в этом с ними заодно.

– Особенно, наш разлюбезный братец, – зло пробормотал Любомир.

– И в чем сомнения? Что я должен доказывать?

– Да я и сам не возьму в толк, – раздраженно махнул рукой Ставр, усаживаясь в кресло. – То ли они считают, что ты лазутчик Ордена, сначала пробравшийся сквозь всю страну на юг, и уже оттуда, переодевшись в одежду харцыза проник к нам?.. То ли, что харцызы, вдруг приняли единоначалие и решили завоевать королевство?.. И если матушку, я еще сумел бы убедить в нелепости подобных предположений, то Вышемир – непоколебим. Тем более, что странности вокруг тебя, не только сгущаются…

– Ночью еще что-то произошло? – я уселся на кровати удобнее. Пиво и квас подействовали: голова прояснилась, а в теле больше не чувствовалось вялости.

– Какие? – переспросил Ставр. – Да так, мелочь… С твоих слов и депеши, доставленной сегодня из Дуброва голубиной почтой, баронесса умерла позапрошлой ночью. Верно?

Не совсем понимая, к чему граф клонит, я утвердительно кивнул.

– А скажи мне, брат, – повернул голову к Любомиру Ставр. – Сколько времени необходимо всаднику, чтоб доскакать от Дуброва до нашего замка?

– Трое су… – начал отвечать младший Вепрь и замолчал, задумчиво теребя мочку уха.

– Это первое, – не меняя тона, продолжил граф. – Второе: ты утверждаешь, что спас баронету, но, при этом, не открываешь нам места, где она прячется. А в письме Повета, хранителя из Дуброва, указано, что Анжелину похитил харцыз, который сказался кулачным бойцом… Перечислять третье и четвертое?

– А они есть? – похмельная тяжесть в голове и желудке окончательно прошла, уступив место неприятному покалыванию в груди.

– Хорошенько поразмыслив, – кивнул Ставр. – Найдется… Но, лично я убежден: всех их можно развеять простой дружеской беседой, если бы не…

– Если бы не Ищущий истину, – проворчал Любомир. – Догадываюсь: братец своего не упустил и придумал очередную пакость. Верно?

– Именно, – согласился граф. – Вышемир, как хранитель Равновесия, воспользовался своим правом и потребовал от графини, подвергнуть Игоря Испытанию Создателя. Предусмотренное, как раз на тот случай, если подозрения невозможно ни доказать, ни опровергнуть. А сам ускакал с докладом, то ли к Остромыслу, то ли в Турин.

– И матушка согласилась? Ты мне ничего не говорил! – возмутился Любомир.

– Не успел…

– Но, ведь…

– Глядя на Любомира, я догадываюсь, что ничего хорошего меня не ждет? – я прервал перебранку братьев, как не конструктивную. – Надеюсь, вы объясните: в чем заключается Испытание? Что должен свершить подозреваемый, чтобы воля Создателя стала очевидной даже для хранителя.

– Выжить… – проворчал Ставр.

– Вот и делай после добро людям… – вздохнул я. – А отказаться нельзя?

– Увы… – ответил вместо графа Любомир. – Отказ от испытания равен признанию вины. И мы будем вынуждены заковать тебя в кандалы и препроводить для дальнейшего дознания либо в столицу, либо в Оплот. И хоть самому мне не приходилось бывать под следствием, говорят, что самые закоренелые преступники предпочитают королевских палачей, гостеприимству хранителей…

– В целом, брат прав, – вздохнул Ставр. – Испытание воли Создателя в том и состоит, что, без помощи высших сил, пройти его почти невозможно. А если Создатель будет благосклонен к испытуемому, то и все иные обвинения снимутся. Ибо кто мы такие, чтоб препятствовать изъявлению воли Самого?

– Ну, что-то такое я и предполагал… – почесал я затылок, глядя на все происходящее уже с учетом снов и сновидений. – Куда не сунешься, везде тесты на профпригодность. Даже, если по личному приглашению. Сразу приступим, или позавтракаем?

– Брат Вышемир, умен и хитер, но – не воин, – ухмыльнулся в ответ Ставр. – Я предложил начать испытание ближе к вечеру, и он согласился.

– Хоть одна приятная новость за все утро. Спасибо, брат, – искренне произнес Любомир.

– Уверен, это, наверное, отличная уловка, – согласился я с ними. – Но, пока не понял: в чем соль?

– В том, что наш замок стоит на восточном берегу Веселой, – усмехнулся младший Вепрь и поинтересовался у Ставра. – И как тебе удалось его убедить в своей правоте?

– Сказал, что на фоне садящегося солнца, лучникам лучше будет видна фигура убегающего человека.

Любомир коротко хохотнул.

– Кстати, хочу заметить, что услышав это, матушка удивленно вскинула бровь, но промолчала… – продолжил Ставр.

– Еще одно доброе известие, Игорь! – воскликнул Любомир. – Если графиня на твоей стороне, то ты только постарайся не погибнуть, – а все остальное образуется… Уж, поверь мне!

– Мне послышалось, – прищурившись, уточнил я хмуро. – Или здесь упоминали о лучниках?

Кому взбрела в голову мысль, назвать широченную реку, каждый год заливающую восточную низину и подрывающую с западного берега лес – Веселой, не упомнит никто. Но, вот уже которое столетие, именно под этим названием, зародившийся в озере Кара-Даш, бурный горный поток, подпитанный в пути множеством ручьев и прочих мшар, радостно шурша галькой и прибрежным песком, проносил свои глубокие воды левее Зеленецкого замка. Заполняя его оборонительный ров и спеша достигнуть Щедрого залива, чтобы слиться там с холодными волнами Пролива.

Обычно в реке, у более пологого правого берега в это время дня, плескались только гуси и дети, но сегодня собралось почти все население замка, а самые любопытные, взирали на происходящее, высовываясь промежду каменных зубцов западной стены.

Казалось, само солнце, устыдившись столь откровенной глупости, спешило скрыться за горизонтом. Но, даже ему нельзя было нарушить, раз и навсегда установленные правила. Поэтому, уходило степенно… Надменно взирая издали на все громче галдящих, в предвкушении кровавого зрелища, людей.

Я глядел на березовую рощу, махоньким лоскутом выбегавшую из угрюмого темного леса на противоположный берег реки. Обычная, совершенно ничем не примечательная рощица, в несколько десятков белоствольных деревьев. Но, только после того, как я выйду из нее, держа в руке зеленую ветку, Испытание будет закончено, и все окончательно убедятся, что Создатель на моей стороне.

Казалось, ничего сложного, даже, учитывая водную ширь, если бы не шестеро лучников, по количеству возникших у Вышемира невыясненных вопросов. Стрелков, имеющих по три стрелы в колчане, и стоящих в ста шагах позади меня. Сто шагов – дающих человеку, прыгнувшему с берега, фору в пятнадцать ударов сердца, прежде чем лучники добегут до реки и смогут прицельно выстрелить. Все, как предписано в своде законов об Испытании воли Создателя. И надеяться на то, что они промахнуться со столь ничтожного расстояния, было бы непростительной ошибкой. Даже учитывая слепящие глаза блики, отбрасываемые водной гладью. Шутки закончились. Я бросил взгляд за спину, встретился с суровыми взглядами воинов, ждущих моего прыжка, и понял, что если немедленно не придумаю какую-то хитрость, то придется проститься с жизнью. Без какой-либо надежды на загробную жизнь. Товарищ в фуфайке, нынче утречком, высказался по этому вопросу вполне однозначно. В том, что я прав, и Создатель должен быть на моей стороне, я не сомневался, но – вдруг у Него в это время найдутся более важные дела? Не зря же говорят: ''На Бога надейся, но и сам не плошай!''

Я подошел к самому краю берега, так что следующий шаг уже пришелся бы в пустоту, оценил по цвету воды, приблизительную глубину в этом месте и, взявшись руками за подол рубашки, неспешно потащил ее вверх, как бы желая раздеться. А в следующее мгновение запнулся за собственные ноги и с громким всплеском ушел под воду.

Произошедшее было столь нелепо, что даже лучники, готовые мгновенно сорваться с места, опешили от неожиданности. А громкий смех, раздавшийся со всех сторон, еще на миг задержал их, давая мне дополнительный шанс. Но, в целом это ничего не меняло. Меткому стрелку, что полсотни шагов, что сотня – а дальше я уж никак не мог успеть отплыть – разница не существенная. Тем более что и плечи у меня гораздо шире тренировочной мишени.

Сперва, один, самый прыткий, а потом – и все остальные лучники выбежали на берег, и еще не видя цели, привычно потащили стрелы из колчана, обшаривая цепким взглядом прибрежные воды. Но, ни вблизи, ни на стремнине, ни левее, ни правее беглеца не было видно. Догадываясь, что я держусь под водой, трое из них побежали вниз по реке, рассчитывая перехватить меня, если я попытаюсь использовать силу течения, чтоб увеличить расстояние между собой и стрелками. Двое осталось на месте, а еще один неспешно двинулся вверх.

Возбуждение преследователей возрастало, но с каждым последующим мгновением, оно постепенно сменялось недоумением. Любое разумное время, которое человек может находиться под водой без воздуха, давно минуло, а я все не выныривал.

Лучников для Испытания отбирали самых опытных, дабы никто не смог усомниться в исходе дела, и они просчитывали все возможные уловки беглеца. Кроме одной… Никто из них не знал, что делать в том случае, если беглец – утонет.

Ведь никому не пришло в голову спросить меня: умею ли я плавать? У выросших на берегу реки, Вепрей такой вопрос даже не возник. Но любое разумное время сплывало, а я все еще не показывался на поверхности.

Ставр, Любомир и все, кто был поближе, бросились к самой кромке воды, усиленно высматривая средь мелкой ряби речных волн человеческую голову. Но, Веселая оставалась безучастной к их надеждам, совершенно не собираясь отдавать людям, доверившегося ей беглеца…

Удача, как обычно, дело случая.

Я понимал, что переплыть реку, когда с берега в тебя целиться полудюжина отменных стрелков, можно лишь под водой. Но, человек – не рыба и дышать жабрами не научился. Учитывая ширину реки, даже самому умелому ныряльщику, пришлось бы не менее пяти раз вдохнуть воздух, а для этого – показаться на поверхности. Лучникам, бьющим птицу на лету, а белку – в глаз, промахнуться в такую цель почти невозможно. И вот в этом ''почти'', умноженном на восемнадцать, и был заключен смысл Испытания. Если, в столь безнадежной ситуации, человек, вопреки здравому смыслу, сумеет выжить – значит, он еще нужен Создателю среди живых. Но, нельзя же и в самом деле во всем полагаться исключительно на высшую волю! Зачем, в таком случае, ум? Нуждайся Создатель в безмозглых помощниках, он заселил бы сушу овцами или коровами, а не стал бы возиться со столь капризными созданиями, как люди.

Спасительная идея пришла мне в голову в то мгновение, когда я уже почти стащил с себя рубашку. Вернее калейдоскоп отдельных сполохов, словно молнии в ночную грозу, осветил в голове главную мысль…

Вспышка первая: для того, чтобы выжить, необходимо, как можно дольше оставаться на глубине. Вторая: задержаться там можно только имея возможность дышать. Третья: под водой воздуха нет! Четвертая: его необходимо взять с собой! Пятая, воздуха не зачерпнешь в ладони! И как гром: бабах! Так зачерпни же, хоть чем-нибудь!!! Хоть немного, хоть – совсем чуть-чуть! Ведь даже один-единственный вдох вдвое увеличит шансы на выживание!..

Скомкав в одном кулаке подол рубахи, и стиснув другим, как можно туже, ворот, Я плюхнулся в реку, давая потянуть себя на дно. А когда увидел, как шелковая ткань упруго вздулась над головой, от радости и надежды на благоприятный исход, едва не заорал от восторга.

Но, шанс на спасение – всего лишь шанс, ибо далеко не каждый умеет им воспользоваться.

Поскольку обе руки у меня были заняты, я встал на колени и стараясь сильно не отталкиваться от дна, двинулся вправо и вперед – на глубину и вниз по течению. К счастью для меня, буквально в нескольких шагах от берега русло реки резко углублялось, а течение усиливалось. И вскоре, я почувствовал, как вода подхватила меня и потащила за собой. Теперь оставалось только, как можно дольше не показываться на поверхности. Что, несмотря на уловку, все же было не так просто. Ткань, не стекло, и воздух все ж понемногу уходил из пузыря, и надо было хорошенько рассчитать, что лучше – задерживать дыхание, как можно дольше, чтобы потом использовать оставшиеся крохи, или вдохнуть пораньше, а уж после – держаться до конца. А помимо всего прочего – с укутанной рубахой головой, я не имел ни малейшего понятия, к какому берегу меня несет река. Если она, вообще, не кружит сейчас по широкой дуге от берега к берегу, как это часто случается со спокойным течением. Но, тут уж приходилось полагаться исключительно на волю провидения…

Почувствовав, что удерживать дыхание невмоготу, я как мог аккуратнее выдохнул под воротник, а после потянул в себя воздух из рубашки. К счастью, того оставалось как раз на хороший вдох.

Отпустив подол, я быстро заработал руками и ногами, стараясь удерживать себя поперек течения, так, чтоб чувствовать его напор левым боком. И поскольку тот продолжал возрастать, можно было надеяться, что я двигаюсь к середине реки, а не наоборот.

Еще пара сильных гребков и подошло мгновение, от которого зависела жизнь. Воздух был на исходе, и надо было подниматься на поверхность. И тут я почувствовал, как тело охватывает парализующий мышцы ужас. ''Нет! Только не наверх! – вопило сознание. – Там смерть!'' Умирать всегда страшно, а умирать человеку, который как бы только что начал жить, не хочется вдвойне. К сожалению, смерть была не только наверху, но, и здесь, в уютной тиши речных вод. Приходилось выбирать ту, что менее вероятна.

Чтоб прогнать страх, я рванулся к поверхности с такой силой, что буквально вылетел из воды по пояс, словно огромная белуга или осетр. И, пока легкие жадно вдыхали воздух, успел заметить, что нахожусь почти на средине реки, ближе к лучникам, чем к роще, а уже в следующее мгновение, вновь погрузился в воду.

Лучников для Испытания и в самом деле подобрали самых лучших. Поэтому, хоть я вынырнул гораздо позже и дальше чем меня выглядывали, три стрелы свистнули в воздухе с ничтожным запозданием. Но, и его хватило для того, чтоб смерть пронеслась мимо, лишь слегка царапнув плечо.

Теперь я знал куда плыть и использовал свой шанс до конца, мощно загребая руками и ногами, разрешая течению уносить себя подальше от стрелков. Но, теперь и те знали, что беглец не утоп и где можно примерно ожидать моего следующего появления.

Больше уповая на милость Создателя, я все же использовал, не бог весть какую хитрость и, прежде чем вынырнуть, поднял над головой снятую рубаху. Шесть стрел пробили ткань почти одновременно с тем, как она забелела среди волн. И вновь взяли свою дань – одно острее пронзило мне левую ладонь, и я, едва не захлебнулся от острой боли. Но все же сумел воспользоваться предоставленным шансом, и вдохнул еще раз.

Я уже миновал стремнину и существенно приблизился к противоположному берегу, но со стрелой в руке плыть дальше было затруднительно, и почти весь запас воздуха я использовал на то, чтоб оставаясь под водой, сломать древко и вытащить его из раны. Только течение увеличивало расстояние между мной и лучниками. Да и то, если те не побежали вниз по течению. В чем я не сомневался ни на мгновение. Но, нужно было плыть дальше, а для этого – хотя бы еще раз вдохнуть полной грудью.

Как можно осторожнее я всплыл, задрав лицо вверх, пытаясь лишь одними губами достать до вожделенного воздуха. Я этого не видел, но собственную сметливость вполне смог оценить Ставр, за что и был вознагражден дружеским тумаком от Любомира. В любое иное время суток, подобный маневр окончился бы моей смертью, но играющие на ряби волн, блики от лучей заходящего солнца, создали на воде такое количество белесых пятен, что прибавление к ним еще одного, прошло почти незамечено. А когда все ж распознали лицо беглеца, время было упущено. Шесть раз тренькнула тетива, и шесть, оперенных серыми гусиными перьями, стрел вспороли воздух, вслед уходящему на глубину человеку, но, даже не царапнули меня.

Крик досады вырвался из уст троих, оставшихся без стрел, лучников, и они в азарте бросились к привязанным неподалеку лодкам. Правилами Испытания не предусматривалась смена оружия, но и не запрещалось помешать испытуемому, выполнить задание, голыми руками. А трое осталось на берегу, условившись между собой, теперь стрелять только по очереди…

Не зная обо всех этих приготовлениях, я продолжал плыть, пока на очередном гребке, не задел пальцами, к счастью, целой руки, прибрежный ил, а потом и грудью не наполз на отмель. Понимая, что сквозь мелкую воду мое крупное тело отлично видно, я резко откатился в сторону, подтянул ноги и толчком бросил себя вперед. Оба движения уберегли меня от двух выстрелов, но третья стрела все ж настигла, глубоко вонзившись в мякоть левого плеча. Боль, рванувшая измученное и задыхающееся тело, была ничем в сравнении с радостью, которую я ощутил. Ведь эта стрела была последней, а я находился на противоположном берегу, живой и, сравнительно, невредимый.

Лодку, пересекающую реку, я конечно же заметил, но не отнес ее к разряду опасностей. И только отдышавшись настолько, что сквозь шум в ушах смог различить приветственные крики горожан, большая часть из которых даже не знала, в чем подозревается чужак, но все равно была рада столь очевидному изъявлению милости Создателя, – обычно не балующего людей особым вниманием. А среди них и вопль Лукаша:

– Игорь, беги к роще! К роще беги! В лодке враги! Беги!

– Что же вы собственные правила нарушаете? – возмутился я, но вместо того, чтоб со всех ног броситься к спасительной рощице, уселся на берегу, давая телу отдышаться. – Говорили, что надо всего лишь увернуться от стрел, а сами драться хотите? Ну, добро… Кулаками махать, дело знакомое. Вот только стрелу вытащу, мешает…

И забормотал привычно: ''Мы кроме мордобития, другому не обучены. Кроме мордобития никаких чудес…''.

Одновременно, я крепко ухватился за древко и ровно, без рывков потащил стрелу из раны. Кость была не задета, а кровь, хоть текла и обильно, но без толчков, характерных, когда задеты сосуды. Пожалев об утопленной рубахе, лоскутами которой можно было бы перевязать раны, я встал на ноги и неспешно, по-прежнему основное внимание обращая на восстановление дыхания, двинулся к березняку.

Три свежих и раззадоренных собственной оплошностью бойца, против измотанного и дважды раненого в левую руку, испытание достаточно серьезное, даже для мастера кулачного боя. Но, я уже шел на кураже, и остановить меня можно было только убив.

Первого, бросившегося, я даже не удостоил ударом, а всего лишь уклонился влево, подставляя ногу, и тот – со всего маху, кубарем укатился куда-то за спину, ломая своим весом кусты и собственные ребра. Второго остановил сильнейшим ударом в живот ногой, оставив его мужчиной лишь благодаря тому, что в последний момент вспомнил слова наставника: ''Никогда не бей воина в пах, если не собираешься прикончить! Заимеешь врага на всю жизнь''. Третьему лучнику я разрешил начать удар, потом перехватил кулак, развернул вокруг оси, нагнул и сильным пинком послал в реку. После чего – неспешно подошел к опушке, отломил с ближайшей березы веточку и стал обмахиваться, словно отгоняя мух…

Трудный день остался позади, вместе с восторженными воплями жителей Зеленца, клятвенными заверениями Любомира, что с этой минуты, каждый, кто усомниться в моей искренности будет должен сперва убить по меньшей мере двух из рода Зеленых Вепрей и одобрительным кивком графини. Звенислава была не многословна, но о том, что Испытание воли Создателя завершено и с меня снимаются все подозрения, огласила сразу. Потом моими ранами занялся лекарь, и, похоже, от примененных снадобий, я незаметно для себя заснул. Поскольку, когда вновь открыл глаза, за окном была ночная темень, а я лежал на своем ложе, раздетый, укутанный легким покрывалом и с перевязанными ранами, которые, кстати, совершенно не беспокоили. Умение здешнего лекаря, было достойно всяческих похвал, увы, было с чем сравнивать из прошлой-то жизни.

Я сел на ложе и потянулся к заботливо оставленному на столике кувшину. Приятно пощипывающий в носу квас, окончательно смыл с век тяжесть лекарственного забытья, освежил память. Я примостился удобнее и стал тщательно анализировать имеющиеся у меня данные.

Итак, некто именующий себя Арагоном, признал во мне воина и предложил поиграть. После чего я неизвестным способом очутился здесь, на землях королевства Зелен-Лог. Без имени, рода и племени. Вопрос: зачем городить огород, если в нем ничего не растет? Или я должен сперва обосноваться здесь понадежнее, и только после этого на меня выйдет местный резидент, или из центра, для связи, пришлют радистку? Вот ерунда… Неужто, люди и в самом деле сотворены по их подобию, если даже забавы, так сказать, Богов, отличаясь масштабностью, по сути остаются одинаковыми с нашими? Ну, тогда я удачно зашел. Всегда мечтал пожить в мире без ТV, машин и прочей цивилизованной вони. В мире, где воин не на кнопки пусковых установок жмет, а глядит врагу прямо в глаза и побеждает тот, кто лучше, а не тот, кто богаче… Так что, господин Арагон, или как вас там, не хочу повторяться: но с меня причитается. И если мои услуги не выйдут за рамки УК, можете обращаться. Пороком неблагодарности не отягощен…

Приведя ум и душу в равновесие, я умиротворенно закрыл глаза, чтобы опять погрузиться в целебный сон, как заметил, что свет от светильника мигнул, и его пламя беспокойно затрепетало.

Я поневоле насторожился. Особенно, когда увидел, как двери в комнату начали медленно отворяться. Я весь подобрался, готовый как атаковать, так и защищаться. В руках того, кто знает, как с ним обращаться, и массивный бронзовый подсвечник становится оружием. Однако особенной тревоги не чувствовал. Если даже после Испытания у хозяев замка оставалась причина избавиться от меня, то времени и возможностей для этого у них было предостаточно. И для этого совершенно не требовалось перевязывать раны, переносить в опочивальню, чтоб позже подослать тайного убийцу. Разве, что в игру уже вступали иные силы?

Как только дверь приоткрылась достаточно широко, в комнату юркнула тонкая фигурка, закутанная во что-то темное и длинное. Потом покрывало упало на пол, и в неуверенном мерцающем свете, я увидел перед собой светловолосую девушку, на которой из одежды были только мягкие ботиночки и… небольшая амфора в руках. Растерянно поглядывая на неожиданное виденье, я даже не шевельнулся, чтобы не спугнуть. А незнакомка тем временем неслышно проскользнула вглубь комнаты, поставила сосуд на стол, дунула по пути на огонь ночника и забралась ко мне под одеяло.

Все еще пребывая в некотором недоумении, я изображал крепко спящего, и старался понять, снится мне все это, или происходит наяву.

Но, девушку моя неподвижность и притворная прохладность не обескуражила… Не потревожив раны, она прижалась ко мне упругим и прохладным телом, потерлась носиком о небритую щеку, проверила нежно и шаловливо рукой все ли на месте. Потом слегка приподнялась, так, что я погрузился в шелковистый водопад ее волос, которые помнили ароматы мяты и любистку, а соски на полных грудях очутились просто перед глазами, и откупорила принесенную с собой амфору. Надпила, а второй глоток, вместе с поцелуем, перелила мне из губ в губы. В сосуде оказалось сдобренное пряностями сладкое вино, и когда златовласка приложила к моим губам горлышко, я с удовольствием опорожнил амфору несколькими жадными глотками. И закусил – длинным, как горное эхо, поцелуем.

У девушки были восхитительно нежные губы, бархатная кожа, и… опыт в подобных играх. Хватило нескольких умелых поцелуев, чтобы я смог убедиться в том, что в каждом деле, помимо желания, нужна еще и определенная сноровка. Ибо время, проведенное на сеновале, в жарких объятиях деревенских красоток, отличалось от нежных рук прекрасной незнакомки, как, сметанная на живую нитку, кожаная безрукавка – от пышного костюма, сшитого портных дел мастером.

И я, отбросив прочь все сомнения и домыслы, с наслаждением покорился ее утонченным ласкам. Да и разве могло быть иначе? Ведь, если быть до конца откровенным: что нужно для счастья нормальному мужчине? Свежая лепешка, кусок хорошо прожаренного мяса, кружка хмельного вина, просторное ложе и шаловливая незнакомка. Уверен, многие возразят, что еще лучше – женщина, которая любит искренне и ждет верно. Но, не будем уж слишком привередливыми. За неимением гербовой – пишут и на простой…

Словно бросая вызов всем врагам, на шпиле наивысшей башни замка, на зеленом полотнище, в венке из пяти малых корон, сурово бил копытом и грозно наставлял рога могучий серебряный тур.

Турин с первого взгляда, поражал каждого, кто впервые видел его, своим величием и строгостью. Особенно – издали. Потому, как со второго – становилось понятно, что все это грандиозное великолепие заслуга не ныне здравствующих обитателей столицы королевства, а наследие былых времен. Так сверкает надраенный до блеска дедушкин доспех. Но, при ближайшем рассмотрении, становятся заметны трещины в эмали герба, потертые завязки. А главное – видно, что и внук уже не той стати. Ибо, если славный предок поддевал под латы один лишь кафтан, то нынешний рыцарь свободно помещается в них вместе со стеганой поддевкой.

Два ряда оборонительных стен, господствующие над высоким, но пологим холмом о подножие которого, будто морские волны разбивались вековые дубовые и буковые леса, весомо напоминали всем, кто грезит игрой света на зубьях венца королевы Зелен-Лога, что завладеть им непросто. Но, с учетом уменьшившегося количества жителей города после Моровицы, всех этих фортификационных сооружений имелось даже в избытке. Хотя, по сравнению с другими замками, столицу королевства можно было считать довольно многолюдной.

Одновременно с этим, островерхие крыши дворцов и башен, которые проглядывали между кольцами отвесных стен, своей разноцветностью издалека напоминали пышное произведение кулинарного искусства под названием ''торт''. Побуждая путников к определенному роду шуткам, касаемо лакомого куска.

И хоть вырубленные, по всему склону деревья старались сделать город королевы Беляны хотя бы на вид суровым, а крепость на загривке Замковой горы – пыталась казаться высокой и неприступной, кучки березок и осин, что живописными группками повырастали в предполье, придавали общему пейзажу впечатление какой-то шаловливости. Будто все тут не взаправду, а – понарошку. Слишком беспечно, слишком шумно. И при более тщательном рассмотрении столица действительно напоминала праздничный торт, который пытаются растащить по крохам трудолюбивые муравьи.

Люди копошились везде и особенно в предместье. Заполняли гамом улочки и площади. Громыхали чем-то на крышах зданий, перекликались из открытых настежь окон, торговали, ругались, договаривались о чем-то внизу, орали песни в корчмах, флиртовали… То есть, жили привычной жизнью. И всякому, прибывшему из более спокойных мест, вся эта свалка должна была казаться одним гигантским исступленно квакающим в любовном угаре весенним болотом, и сводила на нет все впечатление от пышности и величия.

Ну, о каком величии можно думать, созерцая например, обтрепанного крестьянина, который медленно бредет на рыночную площадь за фурой, заворачивая пыль босыми ногами?.. Или лесоруба, который тащит на собственных плечах в детинец вязанку дров? Хмельного трубочиста, дремлющего на краю сточной канавы и ожидающего ближайший гвардейский патруль? Или языкатых баб, которые заткнув за пояс подол сарафана, стирают в оборонном рву грязное белье? Рядом с богатыми постоялыми дворами можно было увидеть рудокопов, утомленных тяжким трудом. Им-то точно чихать на любую роскошь, кроме дуката в собственном кошельке.

Даже сверкающие на солнце кирасы здоровяков стражников, которые, опершись на поручни подъемного моста, лениво переговаривались между собой и от нечего делать сплевывали вниз, смотрелись во всем этом бедламе, как две монетки, брошенные вместе с пригоршней речной гальки и ила в богато разукрашенный кошель.

Часовые время от времени посматривали по сторонам, но, в основном задерживали взгляд на оголенных женских ногах, соблазнительно белеющих даже на таком расстоянии. Хоть солнце еще едва взошло над верхушками деревьев, в кожаных шлемах и металлических кирасах, им уже было довольно жарко, но – служба не тетка. Зато длинные копья оба небрежно прислонили к стене у створа городских ворот.

В большую охранную дружину преимущественно вербовали крестьянских парней, из тех, кто не хотел или не умел работать на земле. А что при этом преимущество отдавалось верзилам могучего телосложения, то и лености в них было заложено природой значительно больше нормы. Кроме того, поскольку, Зелен-Лог уже полвека ни с кем не воевал, а харцызы так далеко на северо-запад не забирались, то и стражники к службе относились, как к не слишком утомительному ритуалу, справно исполняя который, будешь сыт, обут, одет и пару монет к старости отложишь. Чем существенно отличались от гвардии, в которую принимали только отпрысков из дворянских семей, где мальчиков с детства обучали владеть оружием и наставляли, что когда-нибудь с врагом все же придется столкнуться. Но, поскольку, к сохе недавним крестьянским парням возвращаться не хотелось, их слаженных усилий вполне хватало для поддержания в столице вальяжного спокойствия и мгновенного прекращения любых беспорядков. Хотя и отлынивали стражники от службы, как могли.

Вот и эта парочка не столько караулила мост, сколько дремала, перебрасываясь редкими фразами, в основном о качестве завтрака и о том, что будет сегодня на обед и на ужин.

– А я тебе говорю, – уверенно говорил старший по возрасту, если судить по седине уже вплетенной в рыжие усы и бороду, – что на обед будет жареная свинина!

– Опомнись, Аким, – не давал убедить себя младший, коротко остриженный шатен. – Я хорошо знаю, что вчера прирезали двух бычков. Пастухи холостили молодняк, и рука коновала дважды дрогнула, от чего нож вошел слишком глубоко… Пришлось прирезать.

– Коновала? – захохотал старший.

– Типун тебе на язык… Чем тебе хранители не угодили?

– Чего ты, Лучезар, – посерьезнел товарищ. – Я же шучу.

Младший только головой покрутил неодобрительно и прибавил:

– Глупые шутки. А я так скажу – от хранителей повсюду лишь добро. Особенно с тех пор, как наша королева приблизила к себе мудреца Ксандора…

– Разве я спорю? Конечно так. Даже король не заботился о нас настолько… – признал старший стражник. – Тебе, Лучезар, не с чем сравнивать, а меня, как вспомню предыдущие годы службы: мороз по коже дерет. Городские ворота постоянно открывались и закрывались. Одни дворяне прибывали, другие – куда-то уезжали. А мы должны были неподвижно часами выстаивать на посту, как истуканы… К концу дежурства казалось, что пика прибита к ладони гвоздями. О том, чтобы так, как сейчас, спокойно поболтать, нечего было и мечтать. Торчи на самом солнцепеке, и пошевелиться не смей… Даже, не мигни! Сразу получишь от десятника в тыкву!..

– Да. Я еще немного успел застать старые порядки, но уже под сам конец… Из-за того, что был еще совсем зеленым, меня не ставили в караул. Но, зато постоянно муштровали. Спозаранку и до заката.

– А теперь, – завершил удовлетворенно Аким, – тишина и порядок. Никто никуда не торопится, никаких дворян с визитами. Король с королевой почти не кажутся из дворца. За все время нашего дежурства лишь те двое, что назвались гонцами барона, въехали в город. Не служба, а вареники, с вишнями.

– Истинная правда, – согласился товарищ. – Всей службы, что пару раз на неделе постоять у ворот. Да по городу пройтись, напоминая о соблюдении порядка. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! – спохватился младший. – Как говорят: не буди лихо, пока тихо. Орден такой сосед, о котором не стоит лишний раз вспоминать. Не хотелось бы мне сейчас в поход. Особенно после стольких лет спокойной и сытой жизни. А все – благодаря мудрецу Ксандору!..

– Да, благодаря Ксандору! – поддержал его Аким. – За те годы, как он стал советником королевы, простому люду стало жить значительно привольнее. Даже налоги уменьшили. Уродило – вези оброк, а нет – то и простят… Что говорить: никто так не понимает крестьянскую долю, как он. Долгой жизни и крепкого здоровья… В пограничье, сказывали, по ночам мертвяки балуют, а у нас – тишь, да гладь.

– Это верно. Ксандор и в самом деле знает, что нужно людям для счастья, даже если они сами того не понимают, – улыбнулся Лучезар, а потом прибавил притворно небрежно. – А какой из него был бы регент.

После чего посмотрел пристально своему товарищу в глаза, неспешно отвернулся и демонстративно небрежно сплюнул в ров.

Аким встрепенулся и недоверчиво взглянул на напарника. Воровато оглянулся, хотя и так знал, что на мосту кроме них нет ни одной души. А затем крякнул в сердцах.

– Ты болтай, да знай меру… На первый раз, считай, что я ничего не слышал, но если сболтнешь подобное еще раз, доложу сотнику. А уж Ждан спустит с тебя кожу за подобные разговоры.

Лучезар, который стоял спиной к замку, собрался было что-то сказать, но Аким остановил его резким жестом.

– Опомнись, несет кого-то… Хочешь из-за непомерно длинного языка стать короче на голову? Вечером, договорим… В более подходящем месте. Запомни юноша, иногда тебя слышат, даже если ты вокруг никого не видишь. И не обязательно те, что разделяют твое мнение…

Лучезар, понимая, что хватил через край, заполошно оглянулся и увидел, как сквозь боковую калитку ловко выпорхнула наружу девичья фигурка с большой корзиной впереди себя. Но еще быстрее ее распознал Аким.

– Опять твоя Забава бежит… Никак не налюбитесь? И почему всегда во время караула, другого времени мало? Гляди, дождешься нахлобучки от Лисогора.

– Вот еще, – отмахнулся ратник. – Волка бояться…

– Ну, ну… Постоишь, на солнцепеке с полной выкладкой, тогда и поймешь, что не следует десятника злить… Потому, как не захочешь после этого ни девушки, ни молодухи.

– Если Забава прогневит, то сама же и успокоит, – хмыкнул пренебрежительно парень не то всерьез, не то в шутку. – Ты бы, например, смог устоять перед такими глазками? Не вспоминая уж о прочем?.. Вот и Лисогор никуда не денется. Попрошу, даст она ему разок и все хлопоты из головы вон…

– Баламут, – сплюнул в сердцах старший. – Всем говоришь, что к свадьбе готовитесь, а такое о невесте плетешь.

– Убудет с нее, что ли? Главное, чтоб мне отказа не было.

– Не помешаю, дядька Аким? – девушка между тем подошла ближе и стрельнула глазками сначала на старшего, а затем и на младшего стражника. При этом сумела послать и шаловливо лукавый взгляд невинного ребенка, и обольстительный, полный нетерпеливого ожидания – молодой прелестницы. В зависимости от того, на кого он был направлен. И была девчонка вся такая свежая, румяна и радостная, что седеющий мужик поневоле почувствовал зависть к молодому повесе. И украдкой вздохнул…

– По мне… – дернул плечом. – Чирикайте, только б десятник не заметил. – И обернулся к молодежи спиной.

– Вот, старшая горничная послала простирнуть, – кивнула Забава на корзину полную белья, как будто оправдываясь.

Ей и в самом деле было немного не по себе, потому что хоть они с Лучезаром и уговорились пожениться после жатвы, все ж женщины не одобряют, когда девушка сама бегает за парнем. Да и тот может начать слишком много о себе воображать. Вон, как свысока посматривает… Чисто петух посреди курятника. От такого сравнения, девушка прыснула и рассмеялась.

А Лучезар и в самом деле захотел немножко покрасоваться перед старшим товарищем. Смотри: каков я! Ты уже начинаешь трухляветь, а вокруг меня, девки, словно пчелки вьются. Поэтому и стоял молча, задрав носа, понуждая Забаву начинать разговор первой. Но, в этот раз судьба распорядилась иначе…

Неожиданно на дороге, выныривающей из леса, показался всадник, скачущий во весь опор.

– Вовсе не жалеет коня… – буркнул неодобрительно Аким.

– Спешит… – пробурчал недовольно Лучезар и прибавил, обращаясь к девушке. – Извини, малышка, служба.

Стражники быстро кинулись к воротам и замерли, скрестив копья, как того требовал устав караульной службы.

– А ты, лучше хватай свое белье и двигай отсюда. Береженого и Бог бережет… – посоветовал Аким.

Девушка и сама собиралась так поступить, но не успела. Неизвестный всадник в бешеном, убийственном для лошади, галопе махом влетел на мост. Копыта зацокали подковами по настилу, и скакун порывисто встал перед самыми вратами. Забава только пискнула, потому что показалось ей: еще мгновение и, покрытый хлопьями бледно-розовой пены, вороной конь ударится грудью о кованные железом доски. У горемычного животного кровь капала из разодранных удилами губ, а точеные ноги скакуна дрожали и подгибались. Бока ходили, как будто кузнечные мехи, и было видно, что он держится из последних сил и вот-вот упадет…

Балахон, в который был одет путник, от пыли и засохшей грязи стал рыжевато-серым и не давал понять, к какому общественному сословию принадлежит его владелец.

Введенный этим в заблуждение, младший стражник хотел было высказать свое мнение относительно столь варварского обращения с благородным животным, но к счастью не успел. Прибывший спешился, выпрямился во весь немалый рост и небрежно распахнул на груди плащ. Перед глазами часовых блеснул медальон в виде серебряного паука с синим диском в передних лапах. Оба стражника в то же мгновение торопливо развели копья и уважительно, согласно уставу, наклонили головы и опустили глаза.

– Коня выгулять и поставить в королевскую конюшню, – ни к кому конкретно не обращаясь, неприятным хрипловатым баском произнес Ищущий истину, потом добыл из кармана несколько монет и бросил их под ноги оцепенелым стражникам.

Немного замешкался возле девушки, что так и замерла присев на корточках у корзины, но отчего-то забыв опустить глаза. Мазнул тяжелым взглядом по ее милому личику. Значительно дольше задержал его на зрелых полушариях, взволнованно натягивающих достаточно глубокий вырез рубашки, неопределенно хмыкнул, а затем поспешно протеснился в незапертую калитку, и очутился на Таможенной площади, с которой собственно и начинался город.

Мелодичное звяканье золота по мостовой не спутаешь ни с чем. Поэтому, как только шаги хранителя стихли, воины ринулись за монетами.

– Смотри-ка! – удивленно воскликнул Аким. – Дукаты! Цельных два малых дуката!

– Месячная плата, – восторженно покрутил головой Лучезар, беря заморенную лошадь под уздцы. – Ну, ну, хороший мой… – проговорил ласково, слегка похлопывая свободной рукой вороного по шее и обтирая ему ноздри от едкой пены, какой-то тряпицей, полученной от Забавы. – Чуток потерпи. Восстановим дыхание, остынем. А потом напьемся вволю и отдохнем…

И прибавил, обращаясь уже к Акиму, что тем временем снимал с коня седло.

– Я начинаю сомневаться в том, что оживленное движение у ворот так плохо, как ты рассказывал. Дадим одну серебряную монетку Лысогору, за нарушение Устава, а у самих еще золотой и девять серебряных останется. Живем! Не знаешь, кто это был?

– Ты что, пенек гнилой, не узнал Ищущего истину? Ослеп что ли? Не видел паука на груди?

– Почему же не видел… Видел и знак распознал, а вот лицо хранителя мне не знакомо.

– Это Вышемир! Любимый ученик и приятель советника королевы. Сам он из Зеленых Вепрей, а те всегда отличались своими причудами. Так что, никогда не знаешь: наградит ни за что, как сейчас, или пакость какую учинит…

– Не стоит продолжать. Кто же в Турине не слыхал о Вышемире. И не знает, что Ищущий истину просто свирепеет, когда что-то происходит не так, как ему хотелось бы. Я только не встречал его прежде. Тогда десятнику вообще фигу с маком, – оживился младший стражник. – Пусть попробует оспорить приказ Ищущего истину.

– Вот и храни свой золотой в память об встрече. Не пропей…

– Не беспокойся, – улыбнулся Лучезар. – Мы найдем для него лучшее применение. Правда, ласточка? – спросил девушку.

От обращенных к ней слов, девушка опомнилась и сбросила с себя неожиданное оцепенение, которым сковал ее взгляд мудреца, и растерянно затрепетала ресницами.

– Что?..

Лучезар заглянул ей в глаза и расхохотался.

– Ты смотри, Аким, Забава влюбилась в хранителя! – ткнул локтем товарища.

– Болван, – ответила та обижено, подхватила корзину и побежала к реке, соблазнительно сверкая стройными лодыжками.

– Действительно влюбилась что ли? – удивленно почесал затылок парень, сводя коня с моста.

– Я не стал бы шутить такими вещами, – неожиданно серьезно оборвал его Аким. – При всей доброте к простолюдинам, с хранителями никогда не знаешь, чего они хотят в действительности… Вот, надумает забрать Вышемир Забаву себе, что тогда станешь делать?

– Убью, обоих! – Лучезар так зыркнул на приятеля, что тот и на мгновение не засомневался в его словах. Действительно убьет сгоряча, или хотя бы попытается.

– А пуповина не развяжется? Ищущий истину, это не пьяный рудокоп в корчме. На его стороне Сила! Они такое знают и умеют, что тебе и в страшном сне не приснится. Не пользуются умением из-за присяги, но кто знает, что им разрешено в случае смертельной опасности.

– Тогда, лишь ее… – уже не так уверенно ответил молодой стражник.

– Еще лучше, – хмыкнул Аким. – А ее за что? Проучить птичку за то, что змее в рот прыгнула? И это, после слов: что с нее не убудет, да?

– Ты бы лучше посоветовал чего, – уже совсем тихо сказал парень. – А ругаться я и сам умею.

– А совет мой таков: если действительно любишь, а не время приятно проводишь – не тяни со свадьбой. Забава девушка хорошенькая. А добрый товар никогда не залеживается. Всегда найдется рука, которая если не купить, то хотя бы пощупать захочет. И какая разница чья: татя или иного негоцианта?

– Скажи, Аким, а ты и в самом деле думаешь, что хранитель может ее себе забрать?

– Я ничего не думаю, просто предостерегаю. Мой покойный отец всегда говаривал: ''То, чем действительно дорожишь, надо надежно хранить не только, после того, как вора заметишь''.

– Вот напасть… – видно было, что парень совсем упал духом, будто вся эта мнимая трагедия не вымышлена его товарищем, а уже случившееся событие. – Что же делать? Я ж ее и в самом деле…

Аким поднес руку и значимо постучал кулаком себя по шлему.

– Ну-ну, коли сам не подставишься, то никто и не пнет, – успокоил как смог товарища Аким и перевел разговор на другую тему. – А я свой золотой сохраню для покупки коня.

– На коня? – удивился Лучезар. – А что с твоим гнедым случилось?

– То – королевский… А я хочу завести собственного. И корову… И свинку, и овечек…

– Когда же ты за всем этим будешь присматривать? И где держать?.. Ведь на королевскую конюшню даже коня не пустят, если он будет лично твоим. А не то, что корову…

– Женюсь на Оляне, вдове бондаря Бивоя.

– Ага, – засмеялся Лучезар, понемногу набирая привычной самоуверенности. – Ты хочешь того же, что и я от Забавы, только выбираешь значительно более длинную дорогу. Потому что сначала платишь, и только тогда идешь за товаром. И как, мягкие у нее перины?

– Не твоего ума дело… – буркнул Аким, который считал эту тему слишком серьезной, чтобы попусту опошлять ее языком.

– Не сердись. Это я так, от нечего делать. Хотя, если обстоятельно подсчитать, то верная жена гораздо дороже блудливой девки обходится.

– Тьфу, – в который раз сплюнул под ноги старший товарищ. – Вот язык без костей. Никак я тебя не пойму. А если бы твоя невеста да вдруг узнала, что ты о ней мелешь?

– Не поверит, – серьезно ответил парень. – Для таких как Забава плохих людей не существует. Мне порой самому страшно за нее. Каждому слову верит. Но ведь всегда белым и пушистым не будешь, все равно изгваздаешься. Если не об одно, так о другое. Да и с чего это ты вдруг о ее чести забеспокоился? Ихний товар, их и забота – хранить, пока стоящую цену предложат, или приторговывать потихоньку в розницу. Хоть, что ты мне не говори, а не верю я во все эти скромно потупленные глазки и стыдливый румянец. Как мы на них облавы устраиваем, так и они в засаде сидят, разбросав вокруг приманку, и перебирают: тот недостаточно красив, этот статью не вышел, а вон тот – всем хорош, но слишком беден.

– Тебя послушать, – буркнул Аким, – так начинаешь радоваться, что бобылем остался. А баба, сидящей на дереве дикой рысью, покажется.

– А ты, лживым чарам не поддавайся, ума не теряй, глядишь, и сам из добычи в охотника превратишься, – улыбнулся лукаво младший товарищ. – И тогда не собственная дурная голова чью-то стену украсит, а совсем даже наоборот – бархатная шкурка, прелестной хищницы, твое ложе согреет.

– Да, – удивленно помотал головой старший товарищ. – Мудрено говоришь. Как будто из нас двоих тебе седина волосы посеребрила. А я тебе так скажу, друг, с девками, как с ''костями''. Иной, сразу все шестерки выбросит и счастлив до смерти, а другой – сколько не трясет, у соседа расклад лучше. Но, тут уж либо рисковать, либо за стол не садиться. Главное распознать, когда пора закончить кон, и не переиграть самого себя.

Пройдя сквозь глубокую арку, и невольно задержавшись по ту сторону ворот, из-за одеревеневших в седле ног, хранитель слышал весь разговор стражников. Крестьянские дети не умели говорить шепотом, и даже о самом потаенном, орали так, словно переговаривались через бурный поток. Вышемир довольно ухмыльнулся. Своеобразный философский подход младшего воина ему понравился, и он взял его на заметку. Такие парни, без особых моральных устоев и с завышенной самооценкой всегда могли пригодиться в делах, где излишняя щепетильность только вредит.

Вышемир любил, чтобы его не только уважали, но и боялись, считая оба этих чувства прерогативой любой власти. Потом память услужливо напомнила о девушке, и мужчина ухмыльнулся собственным мыслям. Глядишь, со временем, представится возможность проверить: действительно так ли она хороша. Подумал об этом, и сам удивился неожиданно вспыхнувшему желанию. До сих пор, Вышемир не замечал за собой чрезмерного влечения к прелестям служанок. Напротив, имел вечные недоразумения по этому поводу со Ставром и Любомиром, которые с юных лет не пропускали ни одного миловидного личика или соблазнительной фигурки, и не могли понять, почему их брат остается равнодушным даже к откровенным совращениям. И вдруг – такой каприз сознания?.. Чудно, право слово. Хотя, если вспомнить все, что удалось высмотреть в разрезе платья, да прибавить к этому доверчивый взгляд беззащитного ягненка…

Вышемир покрутил головой, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Маловразумительных и лишенных логики поступков он не любил и опасался, даже если это всего лишь собственные прихоти. Вернулся мысленно назад и понял: встреченная девушка стала желанной не из-за личных качеств, а потому что принадлежала другому. А он мог ее отнять! И именно возможность уничтожить чужое счастье, предрекало Вышемиру незабываемое удовольствие, несравнимое с заурядными любовными потехами. И, разобравшись в своих капризах, Ищущий истину заторопился дальше.

Сразу за стенами привратной башни, Вышемир остановился и обвел взглядом улицу. Она была полна народу. Казалось, все справное население Зелен-Лога съехалось сюда на одну большую и бесконечную ярмарку. Если в предместье почти на каждом шагу встречались лавки с кипами выставленных на продажу вещей: от одежды и тканей, до горшков и сапог, будто высыпалась кладь из десятка купеческих фур, то здесь уже продавали более дорогие товары. Но сутолока от этого ничуть не становилась меньше. Складывалось впечатление, что все зажиточные горожане, спасшись от пожара в одном платье, одновременно выбежали на Таможенную площадь, желая срочно пополнить свой оскудевший гардероб. Вышемира, который успел уже привыкнуть за время каникул к провинциальной безмятежности и тишине, этот вселенский бедлам немного ошеломил.

Чтоб попасть от южных ворот во дворец ему предстояло пройти через половину города. И при такой толчее, это его не особо радовало. Хорошо, хоть амулет хранителя все так же исправно очищал дорогу от толпы. Серебряный паук мрачно взблескивал на его груди, и все, кто попадался навстречу: купцы, ремесленники, служанки, воины, иные горожане или дворня сразу уважительно склонялись в поклоне и опускали глаза, отдавая надлежащие почести одному из представителей всесильного Оплота. Даже злобные бродячие псы и, разнежившиеся на прогретых солнцем камнях мостовой, независимые коты, чувствуя силу, спешили убраться с его пути в ближайшую подворотню. Только благодаря этому преимуществу, Вышемир достиг дворца довольно быстро и без приключений.

По этикету, каждый прибывший ко двору шляхтич, должен засвидетельствовать свое уважение королеве, но, не желая терять время на глупые церемонии, Вышемир проигнорировал парадный вход и сразу двинулся к правому крылу. Того, что был связан крытой галереей с Башней Прорицания, где с незапамятных времен селились все королевские астрологи и предсказатели.

В слишком просторных и полупустых коридорах огромного дворца его шаги, звучали как эхо железной поступи неумолимой судьбы. Даже жутко делалось. Полвека тому, до Моровицы здесь просто роилось от вельмож, придворных, стражников, лакеев, прислужников и служанок. Зато теперь, безлюдье, особенно в помещениях, рассчитанных на проведение различных церемоний, постоянно напоминало о беззащитности человечества. Относительно оживленно и шумно было только вокруг анфилады центральных комнат, где непосредственно проживала королевская семья. В другой раз, возможно молодой Вепрь и заглянул бы на часок к венценосной тетушке, но сейчас он спешил.

Напустив на себя вид весьма озабоченного важными делами, Вышемир прошествовал бесконечными галереями и переходами, к хорошо знакомым апартаментам советника и предсказателя самой королевы, а так же друга и наставника мудреца Ксандора.

Здесь всегда было пусто, словно все опять вымерли. Поэтому Вышемир даже удивился, когда перед самими дверями в опочивальню Ксандора дорогу ему заступила фигура в латах. Поскольку Ищущий шел, привычно сгорбившись и не отрывая нахмуренного взгляда от земли перед собой, будучи уверенным, что все поспешат уступить дорогу, препятствие оказалось для него совершенной неожиданностью. Он прекратил созерцать носки собственных сапог и удивленно поднял голову. Перед ним стоял Жирослав, барон Тушинский и сотник личной гвардии королевы Беляны.

– Не понял? – недовольно проскрежетал Вышемир, не столько раздосадованный задержкой, сколь изумленный, что гвардеец дерзнул его остановить. К тому же, столь неучтиво. – Жирослав, не меня не узнал? Или знак Ищущего истину не заметил?

– Искренне прошу прощения, хранитель, что осмеливаюсь на такой поступок, но мне строжайше приказано никого не впускать в покои, – спокойно ответил барон, изображая подобие поклона.

– Милостивый сударь! – от возмущения ломкий басок хранителя превратился в хриплое рычание. – Разве ты не знаешь, что я могу входить к мудрецу в любое время дня и ночи?!

– Знаю, – с полупоклоном спокойно подтвердил барон. – Но, распоряжение получено мною не от Ксандора. Поэтому, простите мою дерзость, но без разрешения короля, никто в эту дверь не войдет.

Как и все остальные дворяне, которые избрали себе ратную стезю, рыцарь с презрением относился к хранителям из благородных семей. Считая, что те променяли меч на сутану исключительно из трусости. Но, в то же время, как опытный придворный, барон знал насколько опасно заводить себе среди них врагов. Особенно среди выходцев из знати. Именно те отличались исключительной подлостью и злопамятством.

– Так в чем же дело?

Вышемир догадывался об истинной причине такого поведения рыцаря, но и он понимал, что сотник никогда бы не осмелился на конфликт, не имея на то веских причин.

– В том, что мы стоим перед дверями в кабинет не обычного астролога, а личного предсказателя Ее Величества.

– Ну да, я же к нему и иду! – воскликнул, теряя терпение Вышемир. – Или, может, за время моего отсутствия в столице произошли какие-то изменения, и Ксандора взято под стражу?

– Нет, – все так же невозмутимо ответил Жирослав. – Просто в настоящий момент он не один.

– Так кто же там, прах тебя побери?! – Вышемир уже бесился от ненависти, которую вызывал у него этот белокурый, самонадеянный красавец и совершенно потерял способность к логическому мышлению. – Господин сотник, ты ищешь врага? Думаю, ты его получишь!

– Ни в коем случае, господин Ищущий, – Жирослав вовремя вспомнил, что с хранителями лучше не ссориться (честного поединка не дождешься, а вот яду или какой-то другой пакости – легко) и прибавил в голос ноту отчаяния. – Еще раз прошу прощения, но я только выполняю приказ.

– Тебе приказали не впускать меня к Ксандору?

– Не совсем так… Приказано, никого не впускать в апартаменты предсказателя, чтобы не препятствовать беседе венценосных супругов со своим слугой.

– Так, значит, у Ксандора королевская чета? – немного успокаиваясь, уточнил Вышемир, понимая, что и в самом деле, не слишком учтиво выглядел бы, врываясь в апартаменты, где находятся королева и король. – Угу, угу, – пробормотал он задумчиво. – И как давно они там беседуют?

– Вошли сразу после завтрака, – ответил Жирослав. – Я мог бы и не отвечать на этот вопрос… – добавил, как бы невзначай. – Но, если речь зашла о враждебном отношении, думаю: моя искренность докажет обратное?

– Да, ярость плохой советчик, – согласился Вышемир, которому подчеркнуто учтивый тон рыцаря вернул хорошее расположение духа. – Я буду помнить твою дружелюбность. А теперь, когда мы остались друзьями, давай вместе подумаем, каким образом разрешить это недоразумение?

– Какое именно, хранитель? – сделал непонимающее лицо Жирослав.

Сотник понял, что ему неожиданно представилась возможность заработать немного золота, и сразу решил воспользоваться ею, если не придется нарушать прямых обязанностей. Ведь вчера он неудачно проиграл тысячнику Маламиру все три партии в туры, и его финансовое состояние соответственно ухудшилось.

– Нужно дать знать Ксандору, что я здесь. И по возможности как можно скорее! Пусть хоть на мгновение выглянет. Чтобы я знал: ждать или идти устраиваться на ночлег.

– Каким образом? – разочарованно сдвинул плечами сотник. К сожалению, просьба хранителя превышала его полномочия.

– Это действительно необходимо сделать! – в голосе Вышемира опять зазвучал металл, и от предыдущей доброжелательности не осталось и следа. – Если мудрец узнает, что именно ты задержал меня, с вестью, которую он давно ждет, боюсь, сотник: тебе никогда не дослужиться до тысячника! Все слишком серьезно, чтобы продолжать игры в этикет.

– Я в отчаянии, – еще раз достаточно низко поклонился, уже не в шутку озабоченный, барон. – Но приказ был однозначен. И ты, хранитель, мог бы догадаться об этом, раз перед этими дверями торчу я лично, а не патруль из пары гвардейцев, которые не стали бы с тобой даже разговаривать. Так что, прошу прощения, – он опять развел руками. – При всем уважении к Оплоту, ты требуешь от меня невозможного. А угрожать тому, кто не может ответить, ниже дворянского достоинства.

Вышемир внимательно посмотрел в глаза сотнику. Рыцарь не отвел взгляда. Настоящий неподкупный страж. И только какие-то искорки в глубине глаз говорили, что ситуация не безнадежна.

''Неподкупный?! – Вышемиру сразу сделалось весело. – Кто придумал это глупое слово? Все и вся имеют свою цену! А мудрость заключена в том, чтобы уметь точно определять ее с одного взгляда!''

Он запустил руку в складки балахона и отвязал от пояса достаточно объемный кошель. Конечно, многовато для банального подкупа. Но торговаться некогда, тем более, что Ксандор вернет сторицей. Вышемир зажал кошель в ладони и приступил ближе к рыцарю. Потом ловким движением опустил его за вырез кирасы и, как будто ничего и не случилось, отступил назад.

– Благодарю, хранитель, – легко поклонился рыцарь. – Я подумаю, как ускорить вашу встречу с мудрецом. А пока не желаете ли немного почистить платье с дороги? Все-таки, не слишком удобно показываться на глаза королевской чете в таком виде, – и рявкнул так, что от его могучего голоса, натренированного командовать ратниками в битве, забренчали витражи в окнах дворца. – Эй, слуги! Помогите Ищущему истину Вышемиру почиститься с дороги! Быстро! Ищущего истину Вышемира ожидает мудрец Ксандор! – потом, поклонился еще раз. Мол, я свое сделал, дальнейшее в руках провидения.

Провидение не возражало, едва перестали звенеть окна, двери в апартаменты Ксандора отворились, и королевский астролог появился на пороге собственной персоной.

Это был низенький, кривобокий горбун, у которого права нога росла немного в сторону и была несколько короче левой. Но самым страшным было его лицо. У кузнецов так выглядят натруженные руки. Все в узлах деформированных мышц и раздутых переплетенных жилах. А на довершение – уродство усиливал единственный зрячий глаз. Второго у Ксандора не было с рождения. Обычно астролог носил шелковую маску, чтобы не ужасать своим видом каждого встречного, но для гадания почему-то ее снимал. И каждый, пожелавший услышать совет, тут же напряженно замирал и испуганно отводил взгляд.

Но, невзирая на это, приходили к Ксандору часто. Потому что, отобрав у горбуна то, чем обычно кичится недалекий, но здоровый человек, природа наградила его острым умом и даром провидения. К астрологу приходили и платили. Платили щедро и никогда не торговались. И почти никогда не приходили дважды. Отчасти от того, что его советы и лекарства помогали, отчасти потому, что каждый, кто видел лицо мудреца, не мог перебороть отвращения и взглянуть на него снова. Исключение составляла только королева. Беляна относилась к Ксандору с искренним сочувствием. Что, кстати, приводило его в состояние тихого бешенства.

Предсказатель сердито взглянул на сотника и буркнул:

– Чего рычишь, словно недорезанный буйвол? Устал от хорошей жизни в столице?

А затем повернулся к прибывшему и придал своему лицу подобие приветливости, которую искренне испытывал к молодому хранителю, считая его своим учеником.

– Здравствуй, Вышемир. Ты поспел вовремя. Заходи. Мне как раз нужна твоя помощь.

Вышемир открыл было рота, но мудрец остановил его нетерпеливым жестом.

– Понимаю, что с новостями. Но сначала – Беляна!

А затем повторно обратился к рыцарю.

– Пожалуйста, попытайся больше не шуметь, барон. Не то звезды могут оказаться к вам не слишком благосклонными.

Створки дверей захлопнулись, и Жирослав остался один в опустевшем коридоре. Он какое-то время молчаливо рассматривал стену перед собой, а затем криво улыбнулся.

– И кто-то смеет утверждать, что в мире существует справедливость. Надеюсь, в мешочке, упавшем мне за пазуху, серебро, а не медь. От дворянина, променявшего меч на чернильницу, всего что угодно можно ожидать.

В сероватой предутренней мгле неохватные стволы вековых дубов и буков сливались в один громадный частокол, предназначенный охранять поселение ушлых людей от чужого глаза. А все ж – особенно вблизи, никакая чаща не в состоянии спрятать следы человеческого поселения. Очень уж по нраву людям привольно обустраивать свое жилье. Ни уютная пещера, ни теплая нора их больше не прельщает. Человеку нужен дом!

Песий Лог. Двенадцать пятистенков, вольготно разместившихся посреди просторной вырубки, сообщали о том, что с замковых земель на вольные хлеба ушла сразу дюжина семей. А три венца новых жилищ, заложенных особняком – свидетельствовали о намечающихся в деревне свадьбах и отделяющихся на новые хозяйства дочерях. Огромная деревянная клеть в центре и вместительные односкатные срубы, прилепленные к домам – подтверждали верность рассуждений о том, что жить крестьянину без господ и сытнее, и вольготнее. Вот только – уйти из-под опеки ума хватило, а сами беречься еще не научились. Привычки нет. Поэтому и часовые не выставлены. Уверены, что от зверя добро псы уберегут, а лихому человеку в эту глухомань, вовек дороги не сыскать. Ведь и сами поселенцы обосновались тут только после того, как поняли, что сами окончательно заплутали в дебрях. Куда ж другим дорогу к выселку найти? А что до мертвяков, которые, якобы, с недавних пор стали появляться в Зелен-Логе, так кто их видел? Врут люди…

Крепок сон бортников-пчеловодов, ничто его не тревожит… Намаялись за день, устали… Да и спешить некуда. Утро в лесные дебри приходит с опозданием. Слишком трудно солнечным лучам пробиться сквозь сплетенье развесистых ветвей и гущу листьев. От того и петух кукарекает чуть позже, и куры не шебаршат на насесте, и скотина дремлет в стойле, задумчиво и неспешно пережевывая вчерашнюю траву. Даже всклокоченные страховидные псы, притомившись за ночь, тихо сопят каждый перед порогом своего хозяина.

Сладко спится крестьянам вдали от замка. Знают, что не вломится с рассветом на подворье староста и не погонит с ругательством на господский надел, не дав даже умыться и позавтракать. Здесь, все вокруг свое. И то, к чему не доберутся руки сегодня, можно сделать завтра. Или наоборот – взяться и переделать все сразу, пока держат ноги, и не падаешь от усталости, зато, на следующий день, волен отлеживаться в тени или развлекаться охотой-рыбалкой. Чувство свободы и понимание, что благополучие семьи, зависят исключительно от благословения Создателя и трудолюбия пьянит сильнее самого старого меда. Особенно тех, кому довелось вырасти на ''замковой'' пище, а в лесу укрылись не так давно. Забывая, при этом, что даже самый могучий лесной житель – тур, и то, коль уж отбился от стада, должен постоянно быть настороже. В лесу, любая стая одиночку загрызть норовит. А голодных и жадных до чужого добра ртов везде полно, как и прочей напасти… Успокаивая себя, что коль и случится, по воле Создателя, беда – в клетях и погребах найдется чем оплатить не только жизнь, но и свободу.

Хорошо прячет обжитую поляну густая чаща от человеческих глаз, но все ж не так надежно, как хотелось бы поселенцам. Не так, как люди сами себя в этом убеждают. Нашлись недобрые, но – зоркие глаза. Высмотрели, отыскали и здесь…

За черными неохватными стволами, мокрых от росы дубов, уже притаились беспощадные хохлатые воины. Целая ватага, четыре дюжины. Острые сабли обнажены, стрелы наложены на тетиву. Замерли степняки – ждут сигнала. Перемигиваются друг с другом, скалят зубы в волчьей улыбке, предвкушая легкую и славную добычу.

Песий Лог – не первый и не последний хутор, что не сумел спрятаться от обученных в степи следопытов. И совсем скоро придется поселенцам заплатить за свободу самую дорогую цену. Потому что атаман Угрюм решил взять с них больше, нежели обычный откуп.

Подъесаул Медведь, хоть и понимал резон атамана, все ж не вполне одобрял такую непомерную жестокость. Считая, как и многие другие харцызы, что совершенно незачем убивать курицу, дающую и яйца, и цыплят? Причем – каждый год, а то и дважды… Но, мог понять и тех, чье сердце зачерствело, глядя, как гибнут товарищи. В то время, когда Зелен-Лог по-прежнему жиреет, почивая в мире и неге, пока Кара-Кермен закрывает своим телом дорогу нежити.

Давно уже нет единомыслия в Вольной степи. Некоторые атаманы договорились до того, что надо предложили отойти в сторонку и пропустить нежить в королевство. К счастью, до подобного позора никогда не дойдет, потому что безмозглое воинство оживших мертвецов движется на живой дух, и уступить ему дорогу не удастся. Мертвяки не выберутся из степи до тех пор, пока там будет оставаться хоть один живой харцыз. Но, те же ''герои'', зазывают не жалеть подданных Беляны, и при каждом нападении вырезать в пень всех жителей захваченных селений. Мол, чтоб те тоже почувствовали… Вот только что именно должны почувствовать обычные крестьяне, в особенности – дети, Медведю было не совсем понятно. Девки, скот – это правильно. Харцызу надо что-то есть, у чьего-то мягкого боку после боя погреться… Но зачем же убивать тех, кто вырастит новый скот, и детишек – из которых через пару лет могли вырасти новые работники или красавицы? Этого подъесаул не одобрял.

Взять хотя бы это селение. В лучшем случае пятнадцать-двадцать взрослых мужиков и чуть более дюжины парней, сносно владеющих луком и рогатиной, но – не воины… Людей убивать не обучены. Остальные – бабы, да девки с ребятишками. Положить стрелами клыкастых стражей. А потом – повязать сонных бортников прямо в избах, и без спешки забрать себе все приглянувшееся. Как это всегда делал запропастившийся где-то Вернигор. Но, занявший место атамана, Угрюм хотел дать прочувствовать своим молодцам, среди которых большая часть недавно прошла посвящение, ощутить наслаждение победой и упоение боя. И Медведь вынужден был признать, что в чем-то он был прав. Посвящение посвящением, а в беспощадной стычке с нежитью, молодняк, не видевший смерти и не нюхавший крови, может оробеть, замешкаться и погибнуть почем зря. Конечно, расстрел полусонных селян, не совсем та наука, которую следует пройти воину, но хоть что-то. Глядишь – и в настоящем бою не дрогнет рука, направит стрелу в неживое тело. А в Кара-Кермене и так осталось не слишком много бойцов, в то время, как количество прорывающейся сквозь барьер нежити с каждым годом только растет. И когда они уничтожат, задавят своим количеством степное войско, Зелен-Лог будет обречен. Так почему б поселянам не умереть немного раньше, но с пользой для дела?

Весть о выселке, который прошлым летом возник в Чернолесье ближе, чем в шести конных переходах от их куреня, полмесяца тому доставили Рысь и Сорокопут. Лазутчики из молодых, но остроглазые и азартные. Переселяясь в лес, селяне выбрали место для своего хутора между двумя замками, в двух пеших переходах вглубь топей от главного тракта и чуть ближе к Зеленцу. Очевидно, рассчитывая на то, что близость крепостей даст им дополнительную защиту. Тем более что, добираясь сюда, харцызы должны были оставить за спиной Дубров с его воинственным, ненавидящим степняков, гарнизоном из отступников и сбежавших пленников. Правда, ушедшие в лес по весне люди еще и обжиться толком не успели, поэтому на большую добычу харцызам рассчитывать не приходилось. Но, зато в этом селении была главная для степняков ценность – девки. Как уверяли лазутчики, целый десяток погодков пятнадцати-девятнадцати лет.

Узнав об этом, Угрюм не долго раздумывал. Женщин в Кара-Кермене всегда не хватало, а кроме того, удачный налет, лично ему сулил укрепление авторитета. Свистнул на коней охочих поразмяться, и двинулся за добычей, ведя десяток лошадей в поводу. Сгодятся… Если не от Змиев откупиться, мало ли что тварям взбредет в голову, то – добычу перевезти.

Следопыты вели уверенно и скрытно. Так что за все время пути ни один королевский разъезд их не заметил. И на выселок ватага вышла без задержки, а как и было задумано, вскоре после полуночи. Стреножили неподалеку, с подветренной стороны, коней, а сами затаились вокруг, терпеливо выжидая времени Волка. Той предутренней поры, когда сон имеет над человеком наибольшую власть.

А Угрюм тем временем в который раз взвешивал: стоит ли уничтожать поселение, или все-таки, ограничиться добычей? Все ж древнейший неписаный закон Степи велел без надобности невинную кровь не проливать. Но, поглядев на нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу молодых воинов, стряхнул с себя неуверенность и принял окончательное решение.

Клацнуло огниво, поджигая стрелу, атаман натянул лук, и быстрый огонек мигнул в воздухе, впиваясь в крытую сухим тесом кровлю одного из загонов для скота. Вроде и тихо все сделал харцыз, а псы насторожились, вскочили и громко залаяли. Но, было уже слишком поздно. Опять свистнули смертоносные стрелы, и псы, жалобно воя, покатились по земле.

Из домов начинали выглядывать полураздетые и сонные крестьяне. И пока они растерянно протирали глаза, почесывали заросшие подбородки и оторопело пялились на страшное пламя, жадно облизывающее навес, острые стрелы харцызов впивались в их тела, не защищенные, даже тонким полотном рубашек. Бортники валились замертво у порога своего дома, так и не сообразив: что же случилось. А как упал последний бородач, и к его телу, с душераздирающими воплями, бросилась простоволосая, полураздетая баба, – степняки отложили луки и вышли из-за деревьев. Самая приятная часть охоты только начиналась.

И никто не заметил, что с высокого разлапистого дуба, стоявшего на краю обжитой поляны, почти полностью спрятавшись в огромном дупле, обеими руками зажимая себе рот и глотая жгучие слезы, за всем этим ужасом наблюдал двенадцатилетний Вратко…

После столь бурного дня и не мене бурной, но более занятной во всех отношениях ночи, я проснулся гораздо позже, нежели привык подниматься. Уставший не меньше изрядно потрудившегося тела, от избытка хлынувшей на него информации, мозг категорически отказывался реагировать на все сигналы здешнего аналога будильника, полностью игнорируя многократно продублированное им на разные голоса, требовательное ''Кукареку!''. Я хотел спать!! Сладко и безмятежно. Впервые за многие-многие месяцы, с того самого дня, как оказался в больнице… Может кому-то это покажется странным, но я совершенно не рефлексировал по поводу переноса в другой мир. Даже если на мгновение предположить, что все вокруг плод моего больного воображения, то и в этом случае я собирался наслаждаться жизнью, а не заморачиваться по поводу реальности происходящего. Не помню точно, кто и какими именно словами высказался по схожему случаю, но суть запомнил. И сводиться она к тому, что если что-то пахнет, как коньяк, выглядит, как коньяк и неотличимо на вкус – значит, вне всяких сомнений, коньяком и является. Пей и не выделывайся.

Ясен пень, со временем эйфория схлынет, накатит ностальгия, но все это будет еще не скоро. Если будет вообще… Откуда мне знать, может, уже завтра или еще сегодня заявиться господин академический профессор и снова втравит меня в какую-то историю. Как говаривал классик: ''Сегодня на Патриарших будет интересная история…''

Ощупав лежанку рядом с собой, я, к сожалению, никого не обнаружил, но несколько длинных золотистых волосков, на одеяле и подушке, замеченных при более тщательном досмотре, категорически настаивали, что уж настолько изощренным в подробностях бред не бывает. А если и бывает, то на вкусе кваса он не отразился. С удовольствием испив из кувшина, я бодро вскочил с лежанки и стал одеваться в гостеприимно предоставленную мне одежду. Длиннополая рубашка с зашнуровующимся воротником и чуть зауженные книзу штаны. Сафьяновые сапожки остались прежние, либо хозяева подобрали такую же пару.

И как только я оделся, в комнату вошел Любомир. Словно под дверью стоял, подглядывая в замочную скважину.

– Доброе утро.

– Не возражаю, – согласился я. – Сегодня уж точно, доброе. Не в пример вчерашнему пробуждению. И голова не болит, и рука… – я прикоснулся к месту ранения, но ни на плече, ни на ладони даже следа не осталось. Похоже, здешняя медицина может сто очков вперед дать той, что пользовала меня в прошлой жизни. – Да и вообще, во всем теле такая приятная легкость образовалась, что хоть взлетай.

– Это из-за образовавшейся в животе пустоты… То есть, от голода, – хохотнул рыцарь. – Сейчас поправим. Я как раз за тобой пришел. Матушка нас на завтрак приглашает.

– Умыться бы не мешало?

– Так вон же, таз и кувшин, – кивнул Любомир. – Или ты в речке искупаться хочешь?

– Благодарю, – я непроизвольно поморщился. – Вчерашних водных процедур мне надолго хватит.

– Чего хватит? – переспросил виконт.

– Не важно. Это я так… Ну, пошли. Неприлично заставлять женщину себя ждать, тем более – хозяйку замка.

Графиня Звенислава из рода Зеленых Вепрей ждала их в малом кабинете. Она чинно сидела на высоком кресле, чуть в стороне от небольшого овального столика, ломившегося под изобилием кувшинов и кувшинчиков, тарелок и полумисков с ломтями дышащего ароматом жареного мяса, слезящегося сыра, горки ломаного кусками хлеба, стопки горячих блинов и прочей снеди.

Хозяйка замка и графства одетая в платье из синего шелка, расшитое серебряными нитями, сплетающимися в волшебный паутинообразный рисунок и заколотое на плече неизменной розой, казалась собственным ожившим портретом, висевшем за ее спиной. Художник, изобразивший графиню, был настолько талантлив, что только благодаря резной раме и легкому ветерку, задувавшему сквозь открытые настежь окна и небрежно шевелящему прядку волос, удавалось отличить живую женщину от нарисованной на холсте. И еще я подметил, что та, на картине, более жизнерадостна, не так бледна…

– Рада видеть нашего гостя в добром здравии, – радушно улыбаясь, холодностью тона Звенислава сумела дать понять, что, несмотря на непринужденность, разговор предстоит важный. Потом указала жестом на накрытый стол и добавила. – Если кто еще не завтракал или уже успел проголодаться, не стесняйтесь, ешьте. Мужчины должны всегда быть голодны, и это нормально. Если не будете слишком громко хрустеть костями, то чавканье мне не слишком помешает, а вы не будете отвлекаться, поглядывая на стол. Прошлые недоразумения забыты, и поэтому пора обсудить будущее.

Любомир кивнул, вынул из ножен кинжал, наколол им с блюда ломоть изумительно прожаренной, благоухающей специями ветчины и вгрызся в сочное мясо с видом человека только что завершившего принудительный курс лечебного голодания. Я тоже решил не отставать. Да и любой другой, на моем месте, не смог бы удержаться. Это вам не пара бумажных сосисок с краюхой дутого батона и непонятным спреем. Вместо масла, на завтрак. Чтоб расплатиться за такой стол, из натуральных продуктов без ГМО, трехзвездочному офицеру пришлось бы всю месячную зарплату выложить. Плюс боевые…

– А сами вы, матушка, что ж ничего не едите?

– Я уже.

Странно, мне показалось, что мельком взглянув на еду, графиня побледнела еще больше. Что такое? Яду насыпали? Но, глядя на уплетающего за обе щеки Любомира, я решил не съезжать в паранойю.

– Из пересказанного Ставром разговора, я поняла…

Молодой рыцарь тем временем проглотил очередной кусок и опять вмешался, с непринужденностью избалованного ребенка или – вседозволенностью героя.

– Кстати, а где он сам?

– Ты наверно позабыл, какое известие привез нам Игорь? – сурово посмотрела на него Звенислава. Но рассердиться по-настоящему на младшего сына у нее не получилось. – Ставр еще ночью ускакал на помощь Анжелине. Кстати, Игорь, твой спутник вызвался проводить отряд на мельницу. Говорил, что иначе Мышата, их не пропустит. Я удовлетворила твое любопытство, сын?

– Да, матушка, – кивнул Любомир. – Спасибо, извини что перебил.

– Тогда ешь и помалкивай. Еще раз откроешь рот без разрешения, велю удалиться…

Вместо ответа Любомир взял с блюда гусиную ногу и впился в нее зубами.

Графиня вздохнула, всем своим видом показывая, что подобное шалопайство не пристало виконту, но голос ее при этом звучал ровно.

– Итак, Ставр сказал, что ты, Игорь, потерял память и ничего о себе не помнишь. Верно?

– Не совсем, ваша светлость… – всплыло из-под сознания вычитанное где-то обращение.

– Светлость? – переспросила графиня. – Интересное обращение к благородной даме. Надо запомнить. Это так принято в тех краях откуда ты родом? Никогда прежде не доводилось слышать. Но, вернемся к потерянной памяти…

– Не к чему возвращаться, – я решил пока придерживаться предыдущей версии. Правда была еще невероятнее. – Снов из прошлого, как и воспоминаний нет. Ничего не помню: ни кто я, ни откуда, ни как здесь очутился… Возможно, я потомственный дворянин, а возможно – беглый каторжник.

– Нет, – убежденно сказала Звенислава. – Ни то и не другое. Можешь мне поверить. Такое каждая женщина сразу распознает. Для благородного человека тебе не хватает утонченности и манер… (я-то всегда был уверен, что не сморкаюсь в рукав, умею вести себя за столом и пользоваться столовыми приборами), а для разбойника или каторжника – наоборот, чрезмерно деликатен. И в первую очередь, Игорь, у тебя как для злодея, слишком прямой и открытый взгляд. Скорее всего: ты воин. А судя по независимой манере держаться, предположительно, из старшины… Сотник. Или атаман – учитывая одежду, в которой ты пришел.

– Одежда не моя. Мне завещал ее погибший атаман харцызов Вернигор, когда просил доставить известие в Оплот.

– Час от часу не легче… – едва не подавился куском мяса Любомир. – Ничего не знаешь, ничего не помнишь, а самого Вернигора похоронить успел! Да за весть о кончине этого живодера половина Зелен-Лога за тебя перед Создателем благодарить станет. А если это ты его собственноручно успокоил, то еще и награду от короля получишь.

– Нет, – мне не захотелось присваивать чужую заслугу. – Это случайность…

– Жаль, – искренне огорчился Любомир. – Мог сразу проблему с родством решить. Король обещал дворянство тому, кто Вернигора изловить или убить сумеет.

– И что же разбойник просил тебя?

Поскольку содержание послания Островида уже было известно и Мышате, и Лукашу, я не видел причины, по которой должен был держать его в секрете от графини. Тем более, покойный, не просил меня об этом. Его просьба заключалась лишь в том, чтоб Остромысл узнал о пришествии Разрушителя. Поэтому, я без зазрения совести стал отвечать на поставленный вопрос.

– Найти Мастера Остромысла и передать ему, что Али Джагар из Вольной Степи, прозванный Островидом извещает Великого мастера о том, что в мир пришел Разрушитель.

Какое-то время и Любомир, и графиня Звенислава взирали на меня, прям как на статуй Командора. Потом Звенислава взяла себя в руки и спросила:

– Ты хоть понимаешь, что это значит.

– Вы слишком требовательны, госпожа графиня, к человеку едва вспомнившему собственное имя.

Звенислава с Любомиром опять обменялись взглядами. Это начинало раздражать.

– Мне сказали, что воля умирающего…

– Все верно, – поспешил успокоить меня младший Вепрь. – И в самом деле, матушка, откуда Игорю знать о Разрушителе, если он – чужеземец… Чужеземец… – повторил Любомир последнее слово с таким видом, словно и сам только понял, что сказал.

Звенислава только выразительно вздохнула.

– Госпожа графиня!

В коридоре послышалась какая-то суматоха, а еще через минуту в комнату влетел возбужденный десятник Зеленецкой дружины.

– Госпожа графиня, – проговорил он, задыхаясь, не успев перевести дыхание после быстрого бега. – Беда! Харцызы сожгли Песий Лог! Вратко, малой из выселок в замок, с вестью прибежал. Взрослых, говорит, всех перебили, а девок – полонили!

– Коней седлать, пентюхи! – рявкнул Любомир, попытавшись вскочить, но тут же со стоном рухнув назад. – Немедленно в погоню!

– Ваша милость, так это, господин виконт… господин граф с половиной отряда ускакал в Дубров, а вы ранены… – растерялся слегка десятник. – Кто отряд возглавит?

– Я поведу… Госпожа графиня, дозволь?

Я произнес эти слова даже немножко раньше, чем осознал умом важность момента. А ведь все верно – если каждый видит во мне воина, так где еще искать шанс утвердиться в этой ипостаси, как не в бою? Тем более, когда подворачивается такое славное дело: возможность спасти мирных жителей от разбойников. Пора начинать отвоевывать себе кусочек благ под этим солнцем.

Звенислава испытующе посмотрела мне в глаза, переглянулась с Любомиром и кивнула:

– Хорошо. Игорь, произвожу тебя в чин сотника и прошу принять во временное подчинение два десятка ратников Зеленецкого замка. Документ оформим и утвердим после похода. Не мешкайте ни минуты. Может еще и успеете отбить несчастных! Гладила, ты слышал мои слова?

– Да, госпожа графиня! – стукнул себя кулаком в грудь, на манер римских легионеров, десятник стражи.

– Метнись в комнату сотника и принеси его доспех, – тут же велел Гладиле Любомир. – Выполняй! – а потом с чувством хлопнул меня по плечу. – Удачи, Игорь. Жаль, что я с вами не могу. Вот повеселились бы…

Я учтиво поклонился графине, галантно поцеловал ей руку и поспешно вышел, следом за десятником.

Помещение, выбранное и оформленное под рабочий кабинет придворного предсказателя, производило впечатление мрачного могильного склепа. Низкий потолок комнаты специально для этого был дополнительно зачернен, а стены затянуты зловещими бордовыми гобеленами, на которых уродливые Змии дрались друг с другом, или пожирали людей и животных. На Вышемира вся эта бутафория не производила никакого впечатления, но, на обычных людей – действовала безотказно. А еще в кабинете было чрезвычайно много зеркал, размещенных таким образом, чтобы человек заглянув в него, увидел часть себя спереди, а часть – со спины. Что к общему беспокойству, добавляло еще и невнятную мистическую угрозу.

Мебели в кабинете практически не было. Только большой диван для посетителей в центре комнаты, кресло перед ним и широкое трапезное ложе, стоящее особняком, у окна.

Однако сейчас угрюмость кабинета была развеяна другими, добрыми чарами – человеческим обаянием.

На диване, в платье из тончайшей белой шерсти, сидела королева Беляна. Накидка из бирюзовой парчи частью прикрывала ее золотисто-рыжие волосы, делая благородные, нежные черты лица молодой женщины еще возвышеннее. На высокой груди всеми цветами радуги искрилось бриллиантовое колье. А за спиной у нее, как простой паж, в таком же белоснежном костюме замер король Ладислав. Мужчина достаточно хрупкого, как для рыцаря, сложения, но решительный и упрямый. О чем красноречиво свидетельствовали его выпяченный подбородок и крепко сжатые губы. Темно-русые волосы коротко подстрижены и собраны под тонкий золотой венец. А кудрявая бородка, вместе с длинными обвислыми усами придавали его лицу выражение озабоченности и грусти.

– Мое почтение Ваше Величество, – поклонился Вышемир венценосной тетушке. – Милорд, – отвесил следующий поклон королю.

– Здравствуй, племянник, – мягко улыбнулась Беляна, протягивая юноше руку для поцелуя. – Это ты поднял во дворце такую кутерьму?

– Не трудно было догадаться, – буркнул король, который недолюбливал Вышемира. – Только Вепри могут быть настолько бесцеремонными. Никто иной, из наших подданных, не осмелился бы на подобное.

– Ваше Величество, вы слишком суровы к Ищущему истину, – отозвался Ксандор, не опуская случая отметить степень посвящения молодого хранителя, которая выводила его из-под королевской власти. – Вышемир наверняка спешил к нам с важной вестью.

– Несомненно, – утвердительно кивнул Вышемир.

– А, кроме того, все что ни случается, происходит вовремя и к лучшему. Потому что, без его помощи, нынешнее гадание могло и не удастся, – предсказатель ловко вернулся к предыдущему разговору, намереваясь отвлечь внимание венценосных особ от расспросов, одновременно поглаживая мочку уха. Что, для всех учившихся в стенах Оплота, всегда означало только одно: ''слушай и подыгрывай!''.

– И что же это за новость? – все ж услышала главное и заинтересовалась королева.

– О том, что случилось в Дуброве.

– Какая ж это новость, – погрустнела Беляна. – Ужасная трагедия. Бедная девочка. Лучше б она погибла.

– Вот те раз? – слегка опешил Вышемир, совершенно не понимая, почему для Анжелины умереть лучше, чем переждать некоторое время в надежном месте. Что-то тут не срасталось, и хитрец решил, прежде чем раскрывать свои карты, подсмотреть чужие. – Так вы уже все знаете?

– Иначе зачем содержать Тайный кабинет? А сегодня прискакали гонцы с письмом от баронесса.

– Письмо от Владивоя, – повторил Вышемир. – Так, так. И что в нем говорится?

– А почему ты спрашиваешь, – поинтересовался в свою очередь король. – Если сам привез такие же известия?

– Чтоб не повторяться…

– В донесении и письме сказано, что баронесса умерла, а Анжелину в тот же день похитили харцызы. Или у тебя другие известия?

– Харцызы?! – Вышемир не смог удержаться от изумленного возгласа.

– Ты прав, – насупился король, по-своему расценив возглас юноши. – Попасть в плен к степнякам, я не пожелал бы злейшему врагу.

Для Ладислава любое упоминание о разбойниках из Заскалья, было как соль на кровоточащую рану. А что он мог сделать? Даже с ополчением в Зелен-Логе наберется не больше пяти тысяч воинов. Три четверти, из которых умеют натягивать лук и догадываются с какой стороны браться за рогатину. В лесу с таким войском никакой зверь не страшен, а в чистом поле – супротив Змиев, да степной конницы, много ли навоюешь? А тут еще и северные соседи зашевелились. И если, хотя бы малая часть их войска сумеет преодолеть Пролив… В Турине два десятка тяжелых рыцарей, полсотни гвардейцев и три сотни стражников. Остальные замки еще десяток-другой рыцарей и сотен шесть-семь стражников насобирают. Да с тысячу ветеранов…

– Мы уже дали знать барону, что он получит любую сумму, которую харцызы потребуют за выкуп баронеты. А Ксандор, заверил нас, что Анжелина жива и… здорова.

Вышемир искоса взглянул на предсказателя, и тот, на всякий случай, сразу же поспешил отвести от себя подозрение в злоупотреблении Силой. За это Оплот не погладит по голове. Даже не выслушивая оправданий. А приятельские отношения никогда не были гарантией, что один хранитель не доложит Совету о проступках другого… В особенности, когда провинившийся занимает теплое местечко у подножия королевского трона.

– Я только в Чашу заглянул. Без какого-либо усиления свойств. Даже, где находится баронета, понять не могу. Какой-то лес вокруг, речка, человеческое жилье… Но, что жива она и в безопасности: вне всякого сомнения. И как бы вообще не в плену, а в гостях у добрых друзей.

– Возможно, плененные красотой девушки, харцызы решили отвезти ее в подарок атаману? – предположил Вышемир. – Поэтому и не обижают? Чтоб цена на товар не упала?

– А что нового в Зеленце? – королева сменила неприятный разговор. – Как поживает Звенислава?

– Спасибо, не беспокойтесь, тетушка. Матушка здорова, чего и вам желает. С Весняной тоже все в порядке. Скучает немного сестрица, домой просится.

При упоминании о Весняне Ксандор вздрогнул. Вены на уродливой маске, заменяющей лицо предсказателя, превратились в фиолетовые шнуры, которыми неизвестно зачем обмотали голову мудреца. А единственный глаз так налился кровью, что сделался совершенно красным и, казалось, вот-вот вывалиться наружу. Все-таки, что бы не думали о нем другие, Вышемир знал: Ксандор свои пророчества не высасывает из пальца. А в посещавших его видениях, замужество сестрицы, непонятнейшим образом угрожало жизни предсказателя! И тот знал, что как не вертись, как не исхитряйся – судьба свое возьмет. Потому и нервничал при каждом упоминании о Весняне. Именно это пророчество и заставило Вышемира вскочить в седло и помчаться в столицу – ведь в нем все начиналось с появления в Зелен-Логе странного чужеземца. Но поговорить о нем хранитель, решил с Ксандором с глазу на глаз. Кто знает, какую цену, запуганный собственными пророчествами, предсказатель заплатит за эту новость?

– А что до событий в Дуброве, – продолжил, – то я не верю, что Анжелину могли выкрасть из замка так, что никто ничего не заметил. Как харцызы вообще попали в Дубров? Могу поклясться, здесь что-то не чисто. Милорд, разрешите поговорить с гонцами Владивоя. Вы же знаете, у меня дар чувствовать ложь. Если слуги что-то знают, но скрывают, я сразу почувствую.

– Сделай одолжение, – согласился Ладислав. – Мы были так удручены печальным известием, что о проверке даже не подумали. Ну, да чего уж теперь. Если Анжелина, как утверждает Ксандор, в безопасности, то и с помощью успеем, а если… – он замялся. – Давайте вернемся к гаданию…

– Ты как всегда прав, муж мой, – поддержала короля Беляна. – Так и поступим. Государственные дела, прежде всего. Мудрец, ты готов ответить на заданные вопросы?

– Я попытаюсь, миледи, – ответил тот. – Но придется использовать пыльцу красной сирени. А в этом мне понадобиться помощь Вышемира.

– Делай все, что считаешь нужным, Ксандор. Для блага Зелен-Лога важны ответы, а не способы их получения.

– Согласно вашей воле, миледи…– астролог низко поклонился, подошел к ложу под окном и взял в руки одну из трех шкатулок сандалового дерева чрезвычайно тонкой работы, оставленные им там прежде, чем выглянуть в коридор.

– Для того чтобы как можно точнее заглянуть в будущее, старые манускрипты рекомендуют использовать пыльцу сирени, собранную в ночь лунного затмения, которое совпадает с порой цветения не чаще одного раза на двенадцать лет. Цветы сирени бывают – белые, красные, черные и сиреневые. Последние придают активности человеческому мозгу исключительно своим запахом и больше ни на что не годятся. Пыльца красного – дарует любовное забвение женщинам и воодушевление мужчинам. Черные цветы – дают возможность заглянуть очень далеко, но каждая такая попытка заканчивается тем, что побывавший за пределами, разум больше не возвращается к человеку. А пыльца белых – приподнимает завесу времени совсем немного, но зато безопасна для медиума. Какой порошок прикажете использовать?

– Конечно, из белых цветов! – даже всплеснула ладонями молодая женщина. – Ведь, как я понимаю, ты собираешься, вместо медиума использовать Вышемира. Согласись, что весьма странно было бы желать безумия собственного племянника, даже в государственных интересах. Ну, а если и в самом деле нельзя по-другому, то всегда найдется преступник, приговоренный к смертной казни, и который с радостью согласиться обменять виселицу на напиток забвения.

Ладислав молчаливо кивнул, полностью соглашаясь с женой. Конечно, после Моровицы наказания смертью практически не применяются, но исключения бывают всегда. И наконец, есть же просто, неизлечимо больные, чьи родственники отчаянно нуждаются в деньгах. Хотя, в истории найдется множество примеров, когда, ради сохранения короны, кровные узы не принимались в расчет.

Вышемир церемонно поклонился, в благодарность за проявленное милосердие, хотя в глубине души только посмеялся над представлением, привычно затеянное мудрецом. Хранитель прекрасно знал о существовании, по крайней мере, трех способов применения черной сирени без каких либо последствий для организма. Ведь разница между ядами и лекарствами всего лишь в соблюдении пропорций.

– А белый цветок действительно безопасен? – обеспокоено спросила королева, которой впервые пришлось принимать непосредственное участие в гадании. Раньше астролог просто сообщал ей открывшиеся ему тайны и новости.

– Абсолютно, – подтвердил Ксандор. – Если все провести согласно наставлений древних.

– Ты согласен, Вышемир? – обратилась Беляна к племяннику. – Или приказать привести кого-то из преступников? Правда, у нас сейчас нет серьезно осужденных. Но, смерть какого-то пропойцы и дебошира, королевство переживет проще, чем потерю Ищущего истину. Даже, если позабыть о родной крови.

– Не стоит… Мудрец понимает толк в зельях, да и я не на плотника в Оплоте учился. Не беспокойтесь, тетушка, все сделаем, как следует…

– Позволите начинать? – спросил Ксандор.

– Да, – кивнула Беляна.

– Садись сюда, Вышемир, – указал астролог на ложе. Потом взял бокал вина, всыпал туда щепотку пыльцы и протянул своему ассистенту.

Вышемир, не затягивая процедуру, быстро, в три глотка, выпил содержимое кубка. Какое-то мгновение с ним ничего не происходило, а затем все тело молодого мудреца начало мелко дрожать, а по бледному лицу потекли большие капли пота. Глаза закатились под лоб, юноша прерывисто и громко задышал, потом тонко вскрикнул и повалился набок.

– Говори, – тут же вывел его из транса Ксандор. – Рассказывай! Что ты увидел?!

Вышемир сидел бледный, как будто осыпанный мукой и весь мокрый от пота. Казалось, в теле юноши не оставалось сил даже на то, чтоб мигнуть веками.

– Дайте ему напиться, – приказала королева. – Неужели не видно, что он почти в обмороке.

Спеша выпытать увиденное за гранью, Ксандор хотел отмахнуться: мол, ничего с юношей не случится, но с королевой не поспоришь. Пришлось прижать к пересохшим губам помощника стакан с вином и подождать пока взгляд у юноши прояснится.

– Война… – промолвил тихо, не в силах скрыть впечатления от всего увиденного. – Огромная флотилия в Проливе… Множество войск у стен Бобруя… Огромное побоище, мертвецы, мертвецы…

– Бобруй?! – встревоженным эхом повторил король. – Флотилия?! Орден?!

– Да.

– Когда?

– Мне трудно определить, – задумался хранитель – Ближе к зиме.

– А из того, что ты видел, – вмешалась королева, – нельзя понять кто победит? Чьи стяги реяли над побоищем?

Вышемир сокрушенно покачал головой.

– К глубочайшему сожалению, виденья не настолько четкие. Я видел землю устланную телами мертвых воинов. Но, чьих именно – не разобрать… Могу лишь повторить: очень, очень много мертвых!

Вышемир лукавил. Не говорить же и в самом деле, что один флаг все-таки попался ему на глаза. На главном шпиле столицы реял штандарт не Тура, а Вепря! В то время как ни короля, ни самой Беляны в его видениях не было…

Королева побледнела, резко вскочила с дивана, и, не обращая ни на кого внимания, торопливо вышла из комнаты. Король мгновение замешкался, очевидно, хотел задать астрологу еще парочку вопросов, но порывисто крутнулся и ринулся следом.

А как только двери за ним закрылись, Ксандор подскочил к Вышемиру и изо всех сил затряс его за воротник хламиды.

– Какую новость ты привез?! Это касается Весняны?! Вышемир, не теряй сознание! Прошу тебя, только не сейчас! Говори!!!

Вышемир с усилием расплющил веки и, едва вращая языком, шепнул:

– Ксандор, в наш замок пришел чужестранец…

Тело хранителя обмякло, и он провалился в беспамятство, не ощутив, как, в то неуловимо короткое мгновение, когда его разум еще балансировал на грани жизни и забвения, нечто легко коснулось его сознания. И одним этим прикосновением, что-то стерла, в том месте, где в душе у Ищущего истину еще хранились остатки сочувствия и добра, укрепила стены той темницы, где была упрятана совесть и, как бы в награду, пополнила знаниями те полки, где хозяин держал хитрость и расчетливость. Заполнила доверху, давая значительно больше, чем взяла. Но, наверное, малая утеха внезапно ослепшему художнику получить взамен идеальный слух и замечательный голос. Хотя, как знать?..

А королевский прорицатель, он же мудрец Ксандор, застыл рядом будто сраженный громом. Напоминая раскоряченного паука, пришпиленного иглой к столу. И, если верить его же собственному пророчеству, эту иглу удерживал в руке чужестранец, объявившийся в Зеленце.

Вышемир полусидел-полулежал на диване в кабинете Ксандора и обалдело водил взглядом по сторонам. И хоть в голове у него немного туманилось, а в теле ощущалось легкое недомогание, в целом он чувствовал себя гораздо лучше, чем перед сеансом медитации. Увереннее, что ли? Даже – могущественнее. Как студиозус, что неожиданно сумел выдержать сложный экзамен! Вроде ничего не изменилось, количество знаний не увеличилось, но чувствуешь себя умнее и опытнее. А если трактовать понятие мудрости, как ''умение применять собственный опыт'', то и мудрее.

Как только, Вышемир пришел в себя, он вдруг отчетливо осознал, что пора обучения закончилась, а пришло время определяться с желаниями и приступать к их осуществлению. Потому что если своими руками не возьмешь сладкий пирожок с полки, сам он в рот не запрыгнет. Столь детское сравнение вызвало мимолетную улыбку на губах Вышемира. Над этим тоже предстояло еще поработать. Хотя – подмечено верно.

Зато Ксандор выглядел так, словно его только что приволокли из камеры пыток, где мастера заплечных дел потрудились над ним не менее суток. Как в народе говорят: ''краше в гроб кладут''. И без того уродливая физиономия прорицателя перекосилась еще больше, а веко на единственном глазу так дергалось, что, казалось, мудрец непрерывно подмигивает.

– Следовательно, предсказанный мною чужестранец все-таки объявился? – переспросил он хриплым голосом.

Вышемир ограничился кивком.

– Какой он из себя?

– Собственно, ничего особенного. Ростом будет с меня, но более мощного телосложения. Волосы темно-русые, очень коротко острижены. Глаза зеленые. Не юноша, но и не зрелый муж. Примерно на середине третьего десятка. Слегка туповат и медлителен. По манере держаться, опытный воин.

– Высокий! Сильный! Красивый! – каждое слово вырывалось у Ксандора, как предсмертный вскрик. – Весняна выйдет замуж! А я – умру! Не смотря на мудрость и проницательность. Несмотря на то, что умею заглядывать в будущее и предсказывать его. О, Создатель! За что такое наказание?! Знать и быть бессильным предотвратить! Как стерпеть?! Нет, я не покорюсь! Я его… убью!!!

При последних словах Вышемир с интересом вздернул брови и испытующе глянул на мудреца.

– На поединок вызовешь?

– Не заходи слишком далеко, Ищущий истину! – окрысился Ксандор. – Я еще не полностью обезумел. Но чужестранца нужно убить. Пока мое предсказание не начало исполняться дальше. И этим займешься ты!

Вышемир, передернул плечами и выразительно продемонстрировал свои длинные, но худые, как плети руки.

– Прошу заметить, сударь, что меня в Оплоте не учили владеть копьем и мечем.

– Кто говорит об оружии? – ухмыльнулся, приходящий в себя Ксандор. – У хорошего охотника на каждого зверя свой способ.

– Предлагаешь воспользоваться Силой? – Вышемир слегка постучал кулаком себя по лбу. – Тогда ты еще безумнее, чем коты в месяц Березослез. Нас разорвут лошадьми. И даже моя матушка не заступится.

– Ну, ну, – с некоторой обидой проворчал мудрец. – Ты, говори, да не заговаривайся! Когда тебя в послушники принимали, я уже Хранителем истины был! Никто чужестранца и пальцем не тронет. С ним всего лишь случится какая-то неприятность.

– Гм, – протянул задумчиво Вышемир. – Убедительнее. А кто именно и какую неприятность организует?

– Вот то-то и оно. Не беспокойся, все обставим так, что комар носа не подточит. Я дам тебе деньги и очень хороший, медленный яд. Ну, а исполнителя сам найдешь.

– Это меняет дело. Думаю, в замке отыщется слуга, желающий подать лекарство от головной боли. Хоть бы и с похмелья.

– Но, займись этим не мешкая!

Вышемир еще раз внимательно посмотрел в глаза королевскому предсказателю и грубо молвил:

– Ксандор, я могу порадовать тебя и приятными известиями, но при условии, что и ты перестанешь юлить, а наконец-то расскажешь мне всю правду?

– А почему ты, решил, будто я что-то утаиваю?

– Так не договоримся… – развел руками Вышемир и закрыл глаза.

– Ладно, ладно, – пошел на попятную провидец. – Спрашивай. Обещаю – отвечу искренне.

– Хорошо, – Вышемир уселся удобнее. – Тогда скажи: чего именно ты боишься?

– Я?! – даже подскочил от неожиданности урод.

– Да, и предупреждаю: больше не пытайся хитрить. Я должен знать: чем судьба чужеземца угрожает лично тебе? И не говори, что переживаешь за королевство. Не верю я, будто у тебя нет запасного варианта, как заполучить королевский венец. Дам голову отрубить, что заговор в столице уже давно зреет. Прости, но с твоей внешностью ставить все на брак с моей строптивой сестренкой, недостойно твоего ума. Следовательно, чужестранец угрожает твоей жизни, да? Ну, попробуй, разубеди меня.

Даже непривычная фамильярность в обращении не так поразила Ксандора, как уверенный голос юноши. Он хотел было возмутиться, но встретив взгляд Ищущего истину, не нашел сил противиться его воле.

– Ты угадал, Вышемир, – ответил тихо. – Не зря я считал тебя самым способным учеником. Однажды я решил проверить предсказание Могуты. Не то, чтоб сомневался в умении Учителя, но что-то в его откровениях не давало покоя. И проведенное гадание с использованием черной сирени показало, что в этом году в наши земли придет чужестранец, который изменит в нашем мире все. Все! Ты понимаешь, что это значит?

– Да пусть себе меняет. Мне лично чем это угрожает?

– Если чужак останется жив, вероятность того, что мы оба умрем еще в этом году, почти стопроцентная.

– А вот это уже серьезнее… – голос Вышемира посуровел. – Если только ты не врешь? Чтоб заставить меня действовать?

– Нет, – на астролога было жалко смотреть. – Клянусь Создателем. Все так, как я сказал. Либо он – либо мы…

– Ксандор, ты же знаешь, что предсказание можно толковать по-разному. Плати! И возможно, в следующую встречу разговор пойдет о внезапной кончине чужеземца.

– Ты что-то придумал, Ищущий? – в глазах Ксандора появилось оживление. – И ты обещал хорошую новость взамен за откровенность.

– Да, – ухмыльнулся Вышемир. – Я уже предпринял кое-какие шаги, так, по наитию, на всякий случай. Вчера чужака должны были подвергнуть Испытанию воли Создателя. Думаю, он уже кормит рыб, и твоей жизни, как и женитьбе на Весняне, больше ничего не угрожает. А заодно и матушку чуток подтолкнул, пользуясь случаем… Не хуже, чем ждать и догонять.

– Ты и в самом деле смог провернуть это?! – вскричал Ксандор, опустив упоминание о графине, сосредоточившись лишь на чужеземце.

– Да, но не стоит слишком уповать на везение. Всяко может обернуться. Я ведь упоминал: Игорь производит впечатление опытного воина. А такого убить обычным оружием весьма непросто. Поэтому, если он сумеет вывернуться из ловушки, во второй раз мне понадобятся деньги. Много денег.

Ксандор понимающе кивнул и направился в соседнюю комнату, которая правила ему за спальню.

– Все имеет свою цену, – бормотал при этом себе под нос. – Еда, кров, дружба, любовь. Чего ж удивляться, что и за жизнь требуют оплату? А кому она больше других нужна, тому и раскошеливаться. А за свою, или чужую – это без разницы.

Он вошел в комнату, стены которой были полностью оббиты зеленым аксамитом. А вся мебель состояла из узкого ложа, покрытого таким же бархатным покрывалом, и высокого дубового секретера, с множеством ящичков. Причем, каждый закрывался на замочек и выдвигался в строго определенном порядке. И не зная очередности, не удастся отворить ни одного, даже имея ключи. Разве что – топором…

Ксандор открыл центральный, выдвинул его. Потом крайний верхний справа, потом слева от центрального, и, наконец – самый нижний слева. Из него вынул два тугих кошеля, набитых золотыми дукатами и небольшую сафьяновую коробочку. Его недаром титуловали мудрецом. Эту ситуацию он предусмотрел давно и сумел соответствующим образом подготовиться.

– Вот деньги, – протянул один из мешочков Вышемиру. – Думаю, ты сумеешь распорядиться ими надлежащим образом. Главное, чтобы хоть одна капля из флакончика, что в коробочке попала в пищу или питье чужеземца. Лучше – две. А этот кошель тебе на непредвиденные расходы. Я знаю, что у Зеленых Вепрей достаточно золота, но оно не бывает совсем уж лишним. И еще одно, для пущей убедительности: я видел чужестранца в королевском дворце! А меня не было нигде. Как и тебя, кстати! – слукавил Ксандор в последний момент. – Хотя медиум искал нас, пока не умер. Поэтому, помни, Вышемир, от твоей решительности зависит не только моя жизнь, но и твоя собственная.

– Я понял тебя, мудрец, – ответил Вышемир спокойно, пряча оба кошеля за широкий пояс. – Считай, чужестранца уже нет, даже если Создатель разрешил пройти ему Испытание. А теперь, посвяти меня во второй вариант. Не хотелось бы навредить тебе из-за незнания.

– Зачем? – насторожился Ксандор.

– Ну, к примеру, что ты станешь делать, если я устраню вместе с чужеземцем и Весняну?

– Тогда умрет только король, а моей супругой станет Беляна, – коротко ответил тот. – Ею будет немного труднее управлять, нежели глупой девчонкой, но мы потерпим. Кстати, а ты не хочешь подумать, о Дубровском замке? Это устроить было бы гораздо проще. Баронета Анжелина и хороша собой, и свободна. А значит, для того чтоб взять баронский венец, надо всего лишь протянуть руку. Подумай над этим, на досуге. Пока Дубров в жалобе, время есть.

– Объяснись, – опешил от смертоносной откровенности Вышемир.

– А то ты сам не догадался? Или не знаешь, как можно использовать пыльцу, помимо гадания?

– Не знаю… – чуть растерянно ответил Ищущий истину. – Это что-то новое?

Ксандор неопределенно хмыкнул.

– Наоборот, подзабытое старое. Вводишь жертву в транс и делаешь нужное тебе внушение. После чего смертельный враг становится другом, а отвратительный – любимым.

Тяжелая портьера, прикрывающая входную дверь, легко качнулась, хотя сквозняка в комнате не было. Ксандор заметил непонятное движение и подал знак Вышемиру. Тот вопросительно поднял брови, но с места не сдвинулся, предоставив действовать прорицателю.

– Ты только вообрази себе, – продолжал говорить тот, беря в руку шкатулку с пыльцой и неспешно приближаясь к портьере, – женившись на Беляне, я стану регентом всего Зелен-Лога. Интересно, как люди меня будут величать? Ксандор Справедливый, или Ксандор Щедрый? – говоря это, он остановился у портьеры и приготовил в руке щепотку порошка.

В это мгновение занавес отклонился, а перед астрологом появился, саркастически улыбающийся, барон Жирослав.

– Тебя могли бы называть Кривобоким Ужасом, урод! Но, увы, ты еще сегодня окажешься в темнице, и вскоре потеряешь свою уродливую голову!

Он решительно шагнул вперед, отпихивая мудреца кирасой.

– Хорошо, что я догадался подслушать, с какой вестью спешил к тебе Ищущий истину, настолько, что не пожалел кошелек золота.

Услышав это, Вышемир лишь глазами мигнул. Ну, что за люди? Мало даешь – скупердяем обзывают, а заплатишь по-человечески, тут же начинают доискиваться скрытых причин проявленной щедрости.

– А оно вон что выходит! – продолжал между тем сотник. – Заговор против короны! Простите, хранители, но я буду вынужден вас задержать. Эй, кто там?! Сдвоенный караул к апартаментам астролога!

Одновременно с этим Ксандор взмахнул рукой, и темная тучка мельчайшей пыльцы укутала лицо барона.

Сотник отшатнулся, ухватился рукой за горло, но так и замер с открытым ртом. А Ксандор подождал немного и щелкнул пальцами перед носом неподвижного командира гвардейцев.

– Слышишь меня, Жирослав?

– Да!

– Ты еще помнишь, о чем мы тут говорили?

Сотник на мгновение задумался.

– Нет.

– Странно. А мы обсуждали, как заслать в Орден ловкого шпиона. Для того чтобы он разведал их планы. И попытался отравить Магистра. Да?

– Да.

– Ты хорошо помнишь?

– Хорошо.

– Может, ты вспомнишь, кого мы считаем достойным выполнить эту крайне важную и рискованную миссию?

Рыцарь некоторое время честно морщил лоб, но только бессильно пожал плечами.

– К сожалению, я этого не помню.

– Жаль, милостивый сударь. Потому, что речь шла о тебе.

– Обо мне? – если сотник гвардейцев и удивился, то не очень.

– Именно, – Ксандор широко улыбался, от чего его уродливое лицо превратилось в что-то настолько ужасное, что и словами не передать. Глядя на него, сказочный василиск удавился бы от зависти. – Ведь такое важное дело не поручишь какой-либо деревенщине. Здесь нужен человек верный, сообразительный, бесстрашный. Готовый пожертвовать собой ради королевства. Ты согласен со мной, барон?

– Безусловно.

– Вот поэтому мы и подумали о тебе.

– Благодарю, – поклонился задурманенный рыцарь. – Если королева поручит мне эту миссию, я выполню ее с честью.

– Мы рады, что не ошиблись, – Ксандор подмигнул Вышемиру. – А еще о чем говорилось в этой комнате?

– К величайшему сожалению, я больше ничего не слышал…

– Тогда зачем вызвал караул?

Барон продолжал стоять неподвижно, словно каменное изваяние, и ни одна мысль, ни одно чувство не вырисовывалось на его лице.

– Я не помню…

– Ты позвал их, чтоб к завтрашнему утру приготовили лучшего коня для Ищущего истину. Он спешит в государственных делах.

– Верно, – согласился Жирослав. Тело его уже начинало оживать, а во взгляде появились признаки разума.

В это время по коридору забухали тяжелые шаги гвардейцев.

– Кто звал караул?! – воскликнул дежурный десятник.

– Иди, – приказал Ксандор, – это твои люди подоспели.

– Слушаюсь, – ответил барон, коротко поклонился мудрецу и вышел. А еще через мгновение на галерее зазвучал его громкий голос.

Ксандор пренебрежительно улыбнулся и тяжело опустился на диван.

– Ты никогда не рассказывал мне об этом свойстве пыльцы, – вымолвил изумленно Вышемир. – Собственно, я бы и не поверил, если б только что сам не убедился. И главное: никакой Силы!

– В мире много тайн неизвестных ни тебе, ни мне. Сегодня для тебя их стало на одну меньше.

– И он никогда не вспомнит правду?

– Никогда, это слишком долго, – скривился Ксандор. – Увы, мне не приходилось проверять действие пыльцы на время. Но, смысл внушения заключался в том, что вскоре он испросит разрешения, отправится в разведку на острова. Где и погибнет.

– Особенно, если один из его оруженосцев тоже любит золото?

– Платить за то, что произойдет само, верх цинизма, – хмыкнул Ксандор. – Зная натуру доблестного рыцаря, я ни на мгновение не сомневаюсь, что за Проливом у него сразу найдется множество причин подраться. И его быстро раскроют. Ну, а что Серые братья делают с чужаком, объяснять не надо?

Вышемир улыбнулся.

– Они будут несказанно рады такому подарку. После Армагеддона и Моровицы чужеземцев, на роль Искупителя, прибывает гораздо меньше, чем требует вера… – хмыкнул Ищущий истину. – Как жаль, мудрец, что вынужден покинуть тебя! Всего несколько часов рядом, а сколько новых знаний. Кстати, раз мои умения расширились, не подаришь ли ты мне чуток пыльцы, для углубления познаний?

– Почему нет? – пожал плечами Ксандор, от чего вся его неуклюжая фигура перекосилась еще больше. – Похоже, ты и в самом деле шагнул на следующую ступеньку. Наверно, стоит замолвить словечко в Оплоте. Хламида уже тесновата для тебя, Вышемир. Попрактикуйся. Может, сразу и не достигнешь нужного эффекта, но насладиться небольшим могуществом сможешь. Думаю, найдется красавица, изображающая недотрогу, чтоб набить цену своим прелестям? Угадал? Да ты не тушуйся, в твоем возрасте, каждый мужчина проходит через это испытание. Хочу лишь предостеречь, что пыльца сирени не так безопасна, как кажется. Пока ты подчиняешь чужую волю и сознание, она – уничтожает частичку тебя. И обязательно наступит время, когда ты изменишься, и никогда больше не будешь прежним. Чаще вспоминай мое обличие, я ведь не родился уродом!

Бубня скороговоркой свое последнее наставление, прорицатель осторожно отсыпал в маленькую коробочку с пол ложечки чудесного зелья. Потом подошел к молодому хранителю, протянул ему подарок и поощрительно пожал предплечье, для покровительственного хлопка по плечу низкорослому Ксандору пришлось бы встать на стул.

– Ты… ты, хочешь сказать… – непроизвольно отшатнулся Вышемир, – что все это урод… изменение в тебе следствие использования пыльцы?

– Ну, что ты, – ухмыльнулся Ксандор. – Здесь много всего намешано, я ведь был очень любознателен. Пыльца, так – развлечение.

''Как только стану королем, ты умрешь. Потому что слишком хитрый и умный. Я не буду рисковать своей жизнью, постоянно чувствуя за плечами твое сопение, и зная твою неуемную жажду власти, мой юный и подлый дружок''.

– Благодарю за подарок и предупреждение, учитель. Я оценил.

– Останешься отобедать?

– Я бы сделал это с огромным удовольствием, но трое суток непрерывной скачки и медитация совершенно вымотали меня. Предпочитаю отдельную комнату, бадейку теплой воды, кувшин вина, полкаравая и ломоть сыра. Если изволишь распорядиться? Чуть отдохну, и в путь. От чужестранца нужно избавиться как можно скорее, пока о нем не проведали в Оплоте. Под присмотром Мастера убрать его будет гораздо… дороже. А только после устранения Игоря можно быть спокойными и за венец Зелен-Лога, и за наследство Вепрей. Проведя время с тобой за одним столом, я получил бы и удовольствие, и много мудрых советов… – Вышемир притворно вздохнул. – Зато так я смогу быстрее отправиться в обратный путь. А за трапезой посидим, когда вернусь. Заодно, справим тризну по чужестранцу…

– Хорошо. Действуй, как знаешь. И помни: даже, если убьешь чужака открыто и собственноручно, я смогу помочь, изложив Беляне подходящее пророчество. А теперь – иди. Если, действительно, ничего больше не хочешь?

Видно в глазах Ищущего истину, невзирая на все притворное безразличие, что-то мелькнуло. А Ксандор не был бы мудрецом и прорицателем, если бы в совершенстве не владел физиогномикой.

Вышемир сначала хотел было отрицать, но то новое, что поселилось на дне его подсознания, опять шелохнулось, и он подумал: ''А почему бы и нет? Разве я не заслужил развлечение?''.

– От твоей наблюдательности напрасно и пытаться что-то скрыть, мудрец. Есть у меня одно пожелание. Вернее – два. Первое, для дела. Прикажи разыскать гонцов, которые прибыли от Владивоя, я хочу, чтоб завтра они были готовы отправиться в путь вместе со мной. Пригодятся, если придется кого-то подставить под подозрение. Знаю я, что за люд в Дуброве служит. Второе, сущая безделица.

Догадываясь, о чем речь, Ксандор снисходительно улыбнулся.

– Понимаю. Сам еще плотских утех не чураюсь. Не беспокойся, пришлю к тебе с бадейкой свою Малинку. Пригожая, молодая, умелая… и, что важнее всего – немая с рождения.

– Благодарю, обязательно воспользуюсь, но в другой раз, – мотнул головой юноша. – Я тут одну служанку заприметил. Забавой кличут. Если бы ты прислал мне в апартаменты еду, вино и воду, именно с ней, был бы весьма благодарен…

– Прислать не проблема. Но, что если девица не захочет разделить твое ложе? Зачем тебе лишняя морока? А с Малинкой не прогадаешь, уверяю… Удовольствие то же, а возни – меньше.

– Не будь занудой. Не удастся уговорить девчонку, пыльцу испытаю.

– Что, так хороша? – искренне удивился Ксандор. – Ну, добро, как знаешь. Вот тебе ключи от моей синей комнаты для гостей, помнишь еще, где она расположена?

– Безусловно.

Вышемир лукавил даже перед собой. Он запомнил девушку лишь потому, что она влюблено смотрела на другого. А бездна в его душе шептала, что нет пущего наслаждения, чем возможность отбирать чужое? Ищущий истину поклонился и вышел из комнаты. И только идя по пустой галереи, позволил себе засмеяться.

''Глупая, старая жаба! Как же, стану я таскать для тебя жар из огня. Да, чтоб тебя бешеные псы разорвали! Владеть такой возможностью и до сих пор ничего не предпринять? Да я в течение месяца стал бы регентом, если б не кровное родство! Ксандор, Ксандор… Благодарю за науку. Но, вдвоем нам не ужиться. И я нанесу удар первыми. Клянусь!''.

Чем дальше уходили в лес, тем дремучее становились дебри. Могучие вековые дубы и буки, взметнув гигантские кроны на недостижимую высоту, полностью заслоняли густыми кронами небо, и казалось, что движешься под зеленого куполом какого-то громадного шапито. Приходилось спешить. Даже в полдень здесь, в лесу, господствовали сумерки, и если не успеть на место до наступления вечера, пришлось бы заночевать. В такой темени не то, что пути, кончиков пальцев на собственной вытянутой руке не различить. А это – равнозначно упустить разбойников.

Редко когда крестьяне успевали прислать кого-то в замок за помощью. Но уж если им это удавалось, то каждый рыцарь делал все, чтоб отбить захваченных пленников. И дело не в чрезмерном человеколюбии господ. Попросту, после Моровицы, земли Зелен-Лога так обезлюдели, что если разбойные деяния харцызов оставлять безнаказанными, то можно остаться и без крестьян. В отличие от лесных братьев, промышлявших обычным разбоем, степняки слишком часто не только грабили хутора и деревеньки, но и убивали всех, кроме молодых невольниц. Которых, вместе с награбленным добром и захваченным скотом, угоняли в степь, оставляя за собой одно пожарище. Поэтому каждый сеньор считал своим долгом скрестить клинок с харцызами, если те были замечены в его землях. А за голову разбойника была назначено существенное вознаграждение. Но выследить и поймать харцызов удавалось очень редко. Степные ватаги нападали внезапно и, как правило, ночью. Быстро преодолевали вялое сопротивление практически беззащитных, сонных крестьян и столь же быстро убирались за Проход.

Как я и ожидал, на месте лесной деревеньки мы застали лишь дотлевающие срубы. Собственно, иначе и быть не могло. Пока парнишка бежал к замку, пока собрались, пока доскакали, минули почти сутки. Глупо было рассчитывать, что разбойники будут нас дожидаться. Они уж наверняка на полпути к Проходу. Оставалась одна надежда: что перегруженные добычей, кони харцызов не смогут двигаться так же быстро, как выступивший налегке отряд стражников. И очень надеяться, что ночью они тоже вынуждены останавливаться…

Остатки домов стояли вкруг небольшой полянки, расширенной вырубкой, с хорошо утоптанной в центре площадкой и двумя обложенными диким камнем кострищами. А на ней, в разных местах лежали более полусотни мертвых тел. Мужиков, баб да детишек разного возраста. Кто уперев застывший взгляд в небо, а большинство – лицом в залитую их же кровью землю.

Парнишка рванулся к погибшим, но я успел ухватить его за плечо, придержав на месте.

– Приглядите кто-нибудь за мальцом…

– Господин сотник, слышите? – прошептал тихо Гладила, который все время держался рядом со мной.

Я старательно прислушался, но ночной лес ничего мне не сказал.

– Что именно?

– Кажись, девка визжала…

– Показалось, наверно. Харцызов уже давно здесь нет. Придется утра ждать. Не видно ни зги. Вели расседлывать.

– Нет, господин сотник, – уверенно возразил десятник. – Я не мог ошибиться, – он даже как бы обиделся немного, а в следующее мгновение резко поднял руку. – Вот, опять. Неужели не слышите?

Я приказал всем замереть и зажать лошадям морды. Стало слышно даже как бренчат комары, шелестят листья и кряхтят деревья. Минуты потянулись как патока, и когда я уже почти собрался дать отбой, издалека донесся странный звук. Чем-то и в самом деле напоминающий жалобный вскрик. Но такой далекий, что даже не было уверенности: человеческий ли это голос. Но не использовать этот шанс, пусть невероятный, почти призрачный, я не мог. Глядя на трупы беззащитных крестьян, я чувствовал, как боевая ярость вновь захлестывает меня, как там – в горах… Нет зверя страшнее человека, а еще хуже – человек озверевший от злобы и потерявший людскую сущность. И нет иного способа защитить жизнь мирных жителей, если не уничтожить взбесившихся псов всех, до единого. Безжалостно и беспощадно.

– Оставить здесь все лишнее! Губан и Таран остаются с лошадьми. Остальные – цепью за мной. Соблюдать тишину. Вперед не соваться.

Скорее всего днем мы бы и не заметили следов оставленных харцызами, но теперь они были и не нужны. Угадав направление, я вел отряд на гул голосов, становившийся все громче. Вблизи редкие причитания, заглушались мужским хохотом, но зато их уже невозможно было принять за что-либо иное. И с каждым очередным вскриком, я безотчетно ускорял шаг.

Как только между деревьями показался просвет, указывающий на близость поляны и возможной стоянки разбойников, я приказал отряду рассыпаться по лесу, охватывая расположившийся на отдых отряд со всех сторон. А сам подобрался поближе и, притаившись за деревом, стал внимательно осматривать их лагерь.

Считая себя в полной безопасности, харцызы разложились со всем удобством, которое только можно было обеспечить себе посреди дикой чащи. Выбрали уютное и сухое место, на полянке образовавшейся после падения десятка, сваленных буреломом, исполинских стволов. Стреножили коней, развели три костра, над которыми на вертелах жарились освежеванные туши. А смех и визг доносились от самого дальнего огнища. Там десятка полтора степняков забавлялась: понуждали метаться в образованном ими круге трех пленниц. Беспомощные девушки усердно пытались избежать бесцеремонных рук разбойников, но, судя по отчаянному визгу, им это плохо удавалось. Сосчитать харцызов точнее мне не удалось, поскольку вся эта куча мала бойко бурлила и перемешивалась. Остальные разбойники, я насчитал еще два десятка, толпились у высыпанного в кучу награбленного добра. Еще трое степняков поддерживало огонь и следило за жарящимся мясом.

В это время одна из пленниц завопила совсем отчаянно, и этот крик переполнил чашу моего терпения. Наплевав на все предыдущие планы, касаемо планомерного окружения и безопасного истребления разбойников из засады, я выхватил саблю и с криком: ''Ур-ра! Бей ''чехов''!'', – выпрыгнул на поляну.

Ярость, обуявшая меня, была столь велика, что двоих я зарубил сходу: раньше, чем степняки успели понять, что среди них кто-то чужой. А затем на лесной полянке сабли харцызов и мечи ратников завели танец смерти!

Любой грамотный командир скажет, что я не должен был лезть в свалку, а руководить сражением, но в этот миг мне было наплевать на всю военную науку. Я хотел боя, я жаждал крови! Меня слишком долго убеждали в том, что врага надо прощать. Что он де не понимает, что творит. И я почти поверил, но шагнув на полянку с оголенной саблей в руке, я словно прозрел. Никакой пощады! Взявший в руки меч, сам избрал свой путь. Надо лишь помочь ему в этом!

Плавным, скользящим движением я приближался к противнику, делал молниеносный выпад острием в горло или пах, разворачивался вприсядку на опорной ноге, высвобождая оружие. Одновременно уходя с линии возможной атаки, и уже в следующее мгновение скользил навстречу очередной жертве. Доставая ее круговым, режущим движением. Когда харцызы опомнились и, схватившись за оружие, бросились на меня всей толпой, я больше не колол, это отнимало время, а только подрезал сухожилия и шел дальше, оставляя за спиной воющих от боли, беспомощных врагов.

На некоторое время меня задержал седой харцыз, атаманского вида, со страшным, рваным шрамом поперек лица. Он оказался достаточно ловким воином, хорошо владеющим саблей, но сейчас, когда мое тело превратилось в смертоносный смерч мышц и стали, весь опыт и искусство харцыза ничего не стоили. С таким же успехом можно было пытаться остановить голыми руками винт вертолета.

Я быстрым финтом заплел его саблю как для выдергивания, и когда атаман разбойников умело напряг кисть руки, чтобы удержать оружие, перевел удар в грудь, и нежданным тычком, используя длину руки, как шпагой, кольнул разбойника в ямку на шее. Он наверняка успел удивиться, но и только… Жизнь стремительно покидала его сильное тело с каждым всплеском густой, почти черной крови.

Окончательный разгром ватаги довершили стражники моего отряда. Не ушел ни один.

Переведя дыхания и придя после лихорадки боя к нормальному восприятию мира, я заметил несоответствие числа виденных мною убитых в Песьем Логе мужчин с тремя освобожденными пленницам. Поэтому поманил к себе десятника. Гладила подбежал так быстро, как мог. Похоже, мое владение оружием произвело на ратника надлежащее впечатление. Эх, кабы мне кто сказал, лет пятнадцать тому, что я окажусь в средневековье, я посещал бы фехтовальный зал не два раза в неделю, а каждый день.

– Слушаю, господин сотник?..

– Разузнай у пленниц, все ли здесь. Что-то не вериться мне, что в такой большой деревеньке всего три девицы проживали.

– Уже бегу, господин сотник, – десятник развернулся кругом, но в это время Добрило, воин из первой десятки, подвел к ним зареванную девушку.

– Это Леля. Повтори господину то, что мне сказала.

– Ушли они… – всхлипывая и дрожа всем телом, поведала хуторянка. – Нас троих на потеху отобрали…, а остальных увели. Больше ничего не знаю…

Девушку так трясло, что я поспешил сунуть ей флягу. Да и то Добриле пришлось помочь ей напиться, а то бедняжка не совладала б с дрожащими руками.

– А теперь говори толком, – попросил я ее. – Сколько харцызов ушло с остальными пленными? Куда? Как давно? Ты же сама понимаешь, что ожидает твоих подруг, если мы их не отобьем?

– Да не знаю я! Много ли с завернутым на голову подолом увидишь?! – вскрикнула та зло и вновь разрыдалась.

– Успокойся! – прикрикнул на нее Гладила, бесцеремонно тряхнув за плечи. – Ты уже на воле, а остальных где искать? Сгинут же, дура!

– Вон в ту сторону они ушли, господин сотник… – указала, подошедшая к нам миловидная девушка, одетая в небрежно порезанный на лоскуты красный сарафан. Тоже с мокрым от слез лицом, но гораздо лучше владеющая собой. – Леля правда ничего знать не может, ее первую в круг потащили… А меня Угрюм себе оставил, вот я и видела все. Разбойников не очень много. Старший ихний, которого Медведем называли, все с атаманом ругался. Говорил, что нельзя так близко от хутора на ночлег становиться. Советовал подальше уйти. Но Угрюм не соглашался и ничего не хотел слушать. Согласился только отпустить с Медведем его десяток и разрешил увести остальных пленниц подальше, для сохранности. Мол, на эту ночь и троих хватит…

– Зовут тебя как, красавица? – спросил я, давая знак десятнику собирать людей.

– Калинка… – потупилась та.

– Если нагоним харцызов, подруги тебе в ноги поклоняться, Калинка, – сказал я вполне серьезно и распорядился. – Гладила, пошли троих к хутору, пусть пригонят лошадей и ждут нас здесь. Огонь поддерживайте, чтоб ориентир был. Добрило, останься с пленницами. Если что случиться, орите изо всех сил… Остальные – за мной! – и побежал в указанном девушкой направлении. Надеясь, что десяток Медведя воспринял, поднятый стычкой, шум за отголосок оргии.

Но на этот раз судьба была менее благосклонна. Когда, спотыкаясь и натыкаясь на совершенно неразличимые во тьме кусты и деревья, мы набрели на следующую полянку, с еще тлеющим огнищем, никого там не застали. Ушлый и осторожный Медведь увел своих людей вместе с пленницами дальше. И когда забрезжит рассвет, позволяя продолжить погоню, его отряд уже будет слишком далеко. Увы, как бы мы не торопились, харцызы все равно успеют к Проходу раньше…

Сорок убитых харцызов, из них около полтора десятка уложенных собственноручно и три спасенные девицы, вот и весь итог моего первого дела в этом мире. Может, результат и не идеальный, но вполне пристойный. А значит, и шанс отвоевать себе место под солнцем, вполне реален.

Призадумавшись над этим, я вернулся к месту первой стоянки, взял у десятника свою порцию жареного мяса, присел подкрепиться под деревом и, глядя в огонь костра, даже не заметил, когда уснул.

– Простите, уважаемый, здесь продается славянский шкаф?

Эта расхожая и уже ставшая анекдотичной фраза из старого, еще черно-белого фильма ''Подвиг разведчика'', так точно соответствующая моим недавним размышлениям, заставила меня возмутиться.

– Подслушиваете чужие мысли, господин Арагон?

– Вы, Игорь, думайте не так громко, – парировал академик, выходя из-за пламени. На сей раз он был одет сообразно эпохе, в камзол, плащ, зауженные штаны и высокие ботфорты. Все идеально белого цвета, с неброской вышивкой серебром. Въедливое клише. Как в первых американских фильмах, чтоб зритель не перенапрягал извилины. Хорошие парни в белых шляпах, плохие – соответственно, в черных. – Или прикажете уши затыкать?

– А вы, господин профессор, ушами мысли воспринимаете?

– Действительно интересуетесь анатомическими подробностями, или так трепитесь?

Поскольку ответ был слишком очевиден, я тактично промолчал.

– Ну, как тебе этот мир? – перестал ерничать и Арагон. – Обжился чуток? Возражений и замечаний нет?

– Пустовато здесь как-то, – так же вполне серьезно ответил и я. – На земле в пустыне людей больше.

– Верно подмечено, – кивнул Арагон. – Вот потому-то я тебя сюда и отправил.

– На расплод, что ли?

– Фу, – поморщился тот. – Извини Игорь, но пошлость тебе не идет. Не стоит портить собственный имидж. А за то, что хамишь богу, я не стану тебе сейчас ничего объяснять. Хотя именно для этого и пришел. Думай сам, раз такой умный.

– Э-э, господин хороший, так не честно, – я даже опешил чуток. – Может не стоит так сурово? Я готов извиниться…

– Да ты не волнуйся, – ответил тот уже из-за костра. – Задачка не такая и сложная. И советчиков у тебя будет, хоть отбавляй. Разберешься, не маленький.

– А если нет?

– Так и видимся не в последний раз. Вдругорядь сговорчивее будешь. А то взяли себе за моду – богу хамить. Того с кровати не вовремя сдернул, той еще чем-то не угодил. Этому не так, этому не эдак. Бардак, понимаешь ли…

Из всего возмущенного божественного ворчания, я понял только, что не один здесь такой. А, похоже, Арагон возиться еще с несколькими ''нашими''. И, как минимум, один из игроков женского пола. Собственно и ворчание его было несколько притворным, поэтому я не удивился, когда увидел его вновь выходящим из-за костра, но почему-то аж на самой кромке тумана. Словно он хотел вернуться, но раздумал и остановился прямо в дверном проеме. А кроме этог, господин академик учел мое мнение и приоделся в темные цвета.

– Здравствуй, Воин, – изобразил он нечто должное обозначать воинский салют.

– Только что здоровались, – пожал плечами я, но вспомнив обидчивость бога, на всякий случай добавил. – Ну, здравствуйте.

– Вот как? – как бы растерялся тот. – Бывает. Должен понимать. Все относительно. Здесь мгновение, а там – куда я отлучался, годы минули. Напомни, на чем мы в прошлый раз остановились?

– Что ничего объяснять не будете, а я сам во всем разберусь…

– Круто, узнаю манеру… – начал было бог, – это… свою манеру. Рассердил ты меня, наверно? Ну, да ладно, замнем. Как говориться: кто прошлое помянет… Сделаем так, я тебе дам конкретное задание и если выполнишь: объясню остальное. А не справишься – значит, и в самом деле не созрел еще. Годится?

– Можно. Это мне не привыкать. Куда не ткнешься, везде испытательный срок.

– Вот и славно. Суть в следующем. Тут несколько чудиков из твоего мира решили завладеть дверью в междумирье. Но не для того, чтоб домой вернуться, а выполняя задание Хаоса. Если им это удастся, то миры Порядка будут обречены. Представь себе, к примеру, что в Зелен-Лог сейчас хлынет толпа демонов и нежити? Долго люди продержаться?

Я даже отвечать не стал.

– То-то и оно. Поэтому, им обязательно надо помешать. Согласен?

– В принципе не вижу препятствий. А силенок хватит? Одному-то?

– Один не будешь, гарантия, – довольно потер руки бог. – Главное, что мы с тобой в принципе договорились… Да и с амуницией поможем. Кольчужка у тебя знатная, но не для этого боя. И вообще – любое деяние надо соответственно вознаграждать. Верно излагаю?

И вновь мне нечего было возразить.

– Вот и славно. Ну, бывай Воин. Скоро свидимся… – и он шагнул обратно в туман, задернув его за собой, как тяжелую портьеру.

Очнулся я от… пронзительного женского вопля.

Отчаянный вскрик рванул утреннюю тишину так неожиданно, что на какое-то мгновение все замерли.

Кричала Калинка. И бежала к ним сломя голову, едва не натыкаясь на стволы деревьев. Чистым чудом было то, что она еще до сих пор не зацепилась за какой-то корешок и не упала. Ее красный сарафан мелькал между кустами, а следом за девушкой с ревом и топотом неслась огромная черная туша лесного исполина.

Я рванулся к ней на помощь, но сразу понял, что не успеваю.

Тур вот-вот должен был подцепить бедняжку ужасающими рогами и втоптать в землю острыми копытами.

Я набрал воздуха, чтобы закричать и попытаться отвлечь, сбить с толку зверя, но в это время, откуда-то сбоку выпрыгнул Добрило и ударил тура мечом по храпу. Тот остановился, как вкопанный, а затем нехотя, будто отгоняя въедливую муху, мотнул тяжелой головой. Неумолимая сила подняла, потерявшего равновесие из-за поспешно нанесенного, со всей силы удара, нетвердо стоящего на ногах воина в воздух и бросила на ближайшее дерево. А тур снова двинулся на раздражающее его яркое пятно.

Но теперь я поспевал.

– Замри!!! – прикрикнуть на девушку, а в следующую секунду зверь очутился рядом с нами.

Тур атаковал жертву в красном, не обращая внимания на воина. Но я был наготове и, в последний момент, ловко выхватил помертвевшую девушку из-под удара себе за спину. Тур хрипло заревел и опять изготовился для атаки. Но второго шанса ему уже не дали. Зазвенели тугие тетивы, и добрый десяток острых стрел, которые пробивали насквозь даже металлические кольчуги, прорвались сквозь шкуру и мощные мышцы к сердцу лесного исполина, – и жизнь зверя оборвалась. Могучий тур попытался сделать еще несколько неуверенных шагов, но зашатался и рухнул.

А рядом с ним умирал Добрило. Единственный удар рогами доставшийся ему, смял тело сильного молодого мужчины, как бумагу.

Я привел в чувство полуобморочную девушку и передал ее в руки подруг. А сам подошел к Добриле. Воин еще дышал, но говорить уже не мог, и глаза его уже не видели солнца. Остальные ратники пытались как-то облегчить последние минуты умирающему, но Добрила уже ни в чем не нуждался.

– Дурень… – прошептал неожиданно Бренко, младший десятник.

– Ты чего это? – удивился Любомир. – Кто?

– Добрило… – ответил тот. – Зачем бил по морде? Надо было вонзить меч в бок! И тура убить мог, и сам бы уцелел!

– Он слишком спешил… – объяснил я. – И думать ему было некогда… Не надо осуждать, Добрило погиб как герой! Не напрасно и славно… Спасая чужую жизнь.

– Все, господин сотник, – отозвался кто-то из ратников. – Добрилы больше нет с нами…

– Что ж, воздадим ему последние почести. Бренко, готовьте тризну.

Калинка что-то лепетала мне вслед, наверняка рассыпаясь в благодарностях, но я не хотел принимать на себя чужую заслугу. Все эти слова надо было адресовать покойному, и я очень надеялся, что душа его, покидая тело, их услышит. Я даже взглянул мельком на небо, словно хотел увидеть на нем еще одного белого журавля.

Чтоб развеяться от неприятных мыслей, я пошел к наваленному в кучу награбленному разбойниками добру. В общем, ничего интересного там не было. Да и не могло быть – лесной хуторок, не торговый город. Странно, что у крестьян вообще нашлось что-то помимо самого необходимого в хозяйстве. Особняком от общей кучи, ближе к костру, похоже харцызы намеревались их сжечь, лежало три книги. Вернее эти инкунабулы, вспомнил я более соответствующее название. Огромные, тяжелые, с деревянными обложками… Как они вообще оказались в деревеньке? Открыл с любопытством одну и тихонько ругнулся… Озаботившись дать мне устную речь, Арагон проигнорировал письменность. Наверно считал, что витязю излишняя грамотность лишь помеха. М-да… То что я видел на страницах, больше напоминало иллюстрацию в самоучителе ручного вязания, нежели текст. Сплошные петли да закорючки. И хоть бы одна иллюстрация… Жаль, с комиксами было бы проще.

Открыл вторую книгу – те же пироги с котятами… А, может, это и есть та подсказка, о которой намекал господин божественный профессор? Типа, научусь читать: пойму конъюнктуру рынка. А что, вполне возможно… Кто владеет информацией, тот владеет миром.

Третью инкунабулу, в отличие от прежних двух, обтянутую тонкой, изрядно потертой кожей, я открыл машинально, где-то на середине.

''… н?обработаний алмазъ установiт? в д?ржат?л? так, чтобъ св?тъ отъ св?чi…''**

Чего?! Я мотнул головой, прогоняя наваждение. Неужто Арагон подсуетился, чтоб я зря время не терял, на получение второго образование. Устранил, так сказать, замеченные приемной комиссией недоделки? Быстро открыл первую книгу – петли и крючочки? Вторую – то же самое. Открыл титульный лист последней и с некоторым трудом, узнавая не все буквы, прочитал:

''Трактатъ о наук? iспользованiя ''Сл?зъ Творца'' для созданiя п?чатi ''Очiщ?нiя душi i Iсц?л?нiя т?ла'', а такж? многiхъ другiхъ, пол?зныхъ амул?товъ i талiсмановъ''** (**типа, старославянский язык, пока не найду консультанта и соответствующий шрифт).

– Откуда это здесь? – я не заметил, как произнес фразу вслух.

– Это очень старый оберег, господин сотник… – негромко произнесла, стоящая чуть позади Калинка. – Давно в нашем роду хранятся. Дедушка вам, наверное, больше бы смог рассказать, а я даже не знаю точно, когда и откуда он у нас появился. Вроде бы, бабушка как-то упоминала, что оставил его какой-то старый волшебник, еще когда наш род жил в Комарине. Том, прежнем селе… Откуда мы в лес ушли. А зачем и почему я не спросила. Мы же не хранители, грамоте не обучены и все равно ничего из написанного не поймем… Но берегли и почитали всем родом… – девушка низко поклонилась и стыдливо потупила взгляд. – Я понимаю, что отбитая у разбойников добыча и так целиком принадлежит господину сотнику, но мне больше нечем отблагодарить вас. Зато оберег, подаренный от всего сердца, приобретает еще большую силу и обязательно принесет удачу…

Это место не оставляло равнодушным ни одного человека, сподобившегося собственными глазами увидеть Проход. Если бы Владивой был хранителем, он, конечно, задумался б над таинственностью и неизведанностью мироздания, о том – как ничтожен в этом мире человек. Насколько мелочны и недолговечны все его, так называемые, извечные проблемы. Как смешны потуги возвеличиться, дабы занять как можно больше места под солнцем. Но, Владивой был обычным воином и к таким вершинам философских мыслей никогда не поднимался. Или, если быть точнее, никогда не погружался с головой в их пучину. И все же – каждый раз, приближаясь к Заскалью, а у любого ратника, несущего службу на пограничье, такие моменты происходили довольно часто, барон ощущал непривычный восторг и какое-то легкое опьянение.

Бывалые харцызы отступники, взятые на службу в Дубровский замок, называли это ощущение – хмелем свободы. И становились еще угрюмее и раздраженнее, нежели обычно. Им-то, предавшим и отрекшимся от клятвы, путь через Проход был заказан навек.

За спиной у путника простирались необъятные буковые леса и дубовые рощи. По обеим сторонам, не так уж и близко, но вполне достаточно, чтобы хорошо разглядеть с конского хребта, грань между небом и водой, плескалась синь сразу двух океанов – Северного и Мертвого. Порой вместо лазури накатывала темень, или заляпанная белесыми бурунами зеленоватая муть, но чаще океаны, уподобившись небу, привольно отдыхали, облокотившись на крутые, каменистые берега. А впереди, как стена исполинской крепости, от одного океана до другого, перегородив весь перешеек, нависала горная гряда. Неприступная и дикая, низвергая вниз изумительной красоты водопад – начало реки Веселой. Сам водопад вытекал из озера, что образовалось в кратере потухшего вулкана, приютившего гнездовье суровых и неподкупных стражей Прохода!

Солнце уже окунулось в вечернюю купель Мертвого океана, и у Владивоя оставалось совсем немного времени, чтобы перебраться на ту сторону Заскалья.

Неизвестно почему так происходило, но все знали, что с наступлением сумерек Змии не пропускали через Проход ни одно живое существо. А в послеобеденное время, ближе к вечеру бывали шансы провести даже вьючные караваны. При этом, огнедышащие стражи восседали на близлежащих скалах, наподобие уснувших грифов и с любопытством посматривали на копошащихся внизу людей и животных. Возможно, такая причуда объяснялись: обычным свойством зрения птиц, так называемой ''куриной слепотой'', проявляющейся именно при наступлении первых сумерек, но, выяснить точнее так и не удалось, хотя поблажкой этой пользовались охотно.

Владивой въехал в единственный, предоставленный прихотью природы, проход в сплошном каменном массиве, опасливо поглядывая вверх, высматривая на вершинах скал притаившихся чудовищ. И беспокоился не напрасно, потому что Змии его ждали. Только не наверху, а впереди – при выезде из ущелья. Именно там обосновалось огромное чудовище, по-видимому, уже давно и с нетерпением поджидающее свою жертву. Змий, словно в оскорбительной насмешке над беззащитным человеческим существом, широко разевал огромную пасть и раздраженно хлестал по бокам тяжелым шипастым хвостом.

Убегать не было смысла, Змий мог двигаться так быстро, что догнал бы и гепарда. Но, и умирать столь глупо, барону вовсе не хотелось. Стараясь не делать резких движений, Владивой медленно слез с лошади, привычно прикрываясь ее корпусом. Чудовище захлопнуло пасть и с любопытством склонило голову, вроде даже поощрительно, наблюдая за человеком. Владивой подумал и стал расседлывать коня. О том, что порой стражи Прохода берут с проезжих мзду лошадьми, в Дуброве известно каждому мальцу. Змий присел на задних лапах, как пес, ожидающий от хозяина косточку. Убедившись в верности принятого решения, Владивой стал снимать сбрую быстрее. И вскоре первая лошадь, с завязанными глазами, сильным ударом кнута была послана вперед, на свою погибель.

Хвост Змия мелькнул так быстро и с такой силой, что просто смел несчастное животное в сторону, и лошадь, не издав ни звука, осталась валяться там бесформенной кучей. А чудовище опять ожидающе уставилось на рыцаря.

– Да-а, похоже, что пошлина за проезд у вас тут серьезная, – пробурчал Владивой, проделывая ту же операцию со второй лошадью. – Надеюсь, хоть одного коня ты, мне все же оставишь?

Змий не ответил, но и не пошевелился.

– Что ж, – вздохнул рыцарь, – как говориться: ''плетью обуха не перешибить''… Подавись, скотина!

Но, жадный Змий не думал ни давиться, ни – подыхать какой-либо иной смертью. Впрочем, после того, как последняя из, взятых с собой Владивоем, лошадей упала с переломанным хребтом, чудовище все же сделало пару шагов в сторону, неуклюже освобождая проезд. И там улеглось, вытянув шею и положив голову на щеку, отворачиваясь от дороги. Видимо, потеряв всяческий интерес к человеку.

– А я еще рассказам степняков верить не хотел, – вздохнул Владивой, выбирая из кучи припасенного снаряжения только самое важное и необременительное.

Но что б он при этом не думал, страж удовлетворился платой, и проход в Заскалье для бывшего барона был открыт. А уж что ждет его там, оставалось только гадать и верить, что, возможно, Создатель еще не прописал окончательно его судьбу своим алмазным стилом на золотых листах Книги будущего, оставив Владивою шанс исправить все к лучшему.

Будучи опытным воином и проведя в дозоре больше времени, нежели в мягкой постели, Владивой из оружия и брони взял с собой только тонкий меч, сбросив даже кольчугу. Прекрасно понимая, что ни от крупного хищника, ни от стрелы в спину или, наброшенного умелой рукой, аркана она все равно не спасет, а при длительном пешем переходе сил заберет изрядно. А также и то, что если уж брать лишний вес, то провизией. Как быстро станут пополняться его запасы – еще неизвестно. А кроме того торба с харчами имеет удивительное свойство, ведомое каждому путнику: с каждым привалом она становиться легче. После чего поспешил покинуть Проход, пока ''сборщик таможенной пошлины'' опять не передумал.

Степь, бесконечная как песня, начиналась сразу за грядой, протягиваясь во все стороны полноводной изумрудной дельтой, расширяясь с каждым шагом. Узкая в начале, как и весь перешеек, она буквально еще на обозримом пространстве, упорно выталкивала за горизонт воды обоих океанов.

Владивой глубоко вдохнул и зашагал вперед. Главное, он остался жив!

Воды и пищи барон припас дней на пять-шесть, а если расходовать бережливо, то и все десять протянуть можно. Кроме того, со слов Калиты, он знал о двух источниках, в относительной близости к Проходу. А в степи, рядом с водой, всегда неподалеку и мясо пасется. Не пропадет. Гораздо хуже то, что без лошадей он стеснен в движении и обзоре. Находясь на равнине, каждый, кто может видеть дальше других, получает неоспоримое преимущество. Потому, что и от сильного врага спрятаться успеет, и добычу заметит раньше, чем та скроется с глаз.

Владивой еще не знал, с чего и как начнется его новая жизнь, но и задумываться не стал. Сейчас важнее всего было добраться до ближайшего родника. Размеренной поступью Владивой углублялся в степь, стараясь удерживать в поле зрения темную полоску Мертвого океана, но скоро заметил, что слишком круто забирает вправо, и сообразил, что приметы ему Калита давал исходя из возможностей всадника. Поэтому, он плюнул и пошел прямо, рассчитывая самостоятельно обнаружить воду по иным приметам, поблагодарив мысленно судьбу, что та милостиво забросила его сюда в начале лета, а не ближе к середине. Когда пешему путнику приходиться брести по грудь в густых травяных зарослях, не видя вокруг себя ничего дальше собственной, вытянутой вперед руки.

Ночевать лег там, где застала его ночь. Выбирать все равно не приходилось. Примял сапогами траву, огородил участок кольцом из аркана, сплетенного из конского волоса, и смазанного бараньим жиром, взял в руки саблю, да и улегся ничком, готовый в любое мгновение вскочить и обороняться. Прекрасно осознавая при этом, что спящий человек никогда не успевает достаточно быстро прийти в себя, чтобы отразить направленную лично на него атаку. Но, с теплым и удобным эфесом в руке было как-то уютнее и спокойнее. Владивою даже удалось задремать чуток, несмотря на разнообразные шорохи, вскрики и вопли ночной степи…

А утром, проснувшись, он обнаружил, что не добрался до искомого родника всего несколько десятков шагов. Оттого и не давало ему зверье спокойно спать, что чувствовало запах чужого, тревожилось и пробиралось к водопою окольными путями.

Превращенный за ночь копытами рогатых обитателей степи в одно сплошное жидкое месиво, родник представлял собой жалкое зрелище для человека, привыкшего к озерам, рекам и колодцам. И Владивою довелось хорошенько потрудиться, прежде чем он при помощи кинжала, ножен от меча и голых рук сумел выкопать вокруг почти незаметного ключа, достаточную яму для сбора и отстаивания воды.

Пока повеселевший родник заполнял приготовленный для него колодезь, рыцарь уселся на сухом и приступил к трапезе. Теперь, когда у него была вода, все остальное могло подождать. И бывший князь вдруг почувствовал странное освобождение. Будто с его спины свалилась привычная уже тяжесть, с которой свыкся настолько, что и не замечал вовсе, но без нее стало легче двигаться и дышать. Впервые за много-много лет, он остался совершенно один. Никто не бежал за очередным распоряжением. И никто не стоял за спиной в то время, когда он неспешно жевал свой кусок хлеба. Он мог прямо здесь прикорнуть на боку, мог изгваздаться в грязи по самые уши, мог кричать и визжать, мог… Да все, что взбредет в голову мог – и никому, ни одной живой душе, не будет дела до его сумасшествия, горя или неожиданной веселости. Размышления над этим, символом новой, совершенно иной жизни настолько увлекли Владивоя, что он и в самом деле немного вздремнул. А когда проснулся, увидел невдалеке от себя толстого зайца. Не заметив спящего с подветренной стороны человека, длинноухий неспешными прыжками двигался куда-то по своим заячьим делам, еще не ведая, что путь его закончился, потому что стрелять из лука воевода умел лучше иного зверолова-охотника…

Обжаривая на огне, истекающую соком, тушку, Владивой в очередной раз подумал, что все не так уж и плохо складывается. И возможно, вся его прежняя власть, не стоит вот такой, привольной жизни. Ведь не зря в Кара-Кермен убегали не только преступники, но и вполне достойные, зажиточные люди. Бросая дела, семьи, имущество. Чем-то манила их к себе степь. Так может, именно этим, опьяняющим воздухом свободы?!

Владивой решил, что если в течение пяти дней не встретит человеческого селения, то выберет себе место поуютнее и обустроит для жилья. Лето только началось и до осенней распутицы, а тем более – зимних стуж, у него оставалось достаточно времени, чтоб подготовиться к любым превратностям судьбы. А обжившись, можно будет продолжить поиски людей. Если к этому времени у него еще останется желание кого-то видеть и общаться.

Чувство, сродни этого, несколько лет назад, уже однажды посещало Владивоя, когда он пообещал умирающему брату не оставить без опеки его семью. Глупо и самонадеянно… Тогда Ждислав, пуская кровавые пузыри, желая всем добра, заставил присягнуть в этом и его, и свою жену. В таком браке не было ничего необычного, но Владивой тогда еще ничего не знал о любви, а к семейному союзу относился как к торговой сделке. Мол, я соглашаюсь исполнять ряд обязанностей, а меня за это сделают бароном, о чем молодой сотник Дубровской дружины мечтал постоянно. Но поскольку эту должность, как и место в кровати хохотушки Катаржины, занимал его старший брат Ждислав, то честолюбивый рыцарь муштровал своих подчиненных, гонялся за ватагами разбойников и не забивал себе голову разными глупыми мыслями, о том, что он был бы лучшим воеводой, чем Ждислав. Но однажды, судьба, в виде случайной харцызкой стрелы, как обычно, решила все за всех сразу. И два человека, неожиданно для себя самих, оказались под одной крышей и одним одеялом, связанные лишь посмертной волей мужа и брата, а также утешительной поговоркой: ''стерпится – слюбится''.

Несмотря на свои тридцать с лишним лет Катаржина оставалась довольно привлекательной толстушкой добродушно-смешливого нрава, с постоянными искорками веселья в зеленых глазах, роскошными рыжеватого оттенка волосами, обожающей цветы и застолье. Она затевала непрерывные празднования по любому мало-мальски приличному поводу. Засыпая при этом терем цветами, и умудряясь довести до обморока поваров и всю кухонную прислугу. А в результате, плещущего через край веселья, в Дуброве, количество скоморохов и иных балаганных артистов, иногда превышало записанных в дружину воинов.

В то время как сам Владивой предпочитал коня, тишину и приволье. И если не было необходимость скакать куда-то сломя голову, молодой барон занимался клеймлением скота, заготовкой фуража, ловлей рыбы или проведением совершенно необходимых и бесконечных ремонтных работ. Не собственноручно, конечно, но под личным руководством. А любые звуки, издаваемые работничьим инструментом, были ему гораздо милее мелодий, извлекаемых из дудок, бубнов и прочих скрипок. Он искренне считал, что для хмельной потехи в году отведено четыре тридневных праздника, когда можно и повеселиться всласть и о незавершенных делах не печалиться. И еще… В отличие от своего сухопарого брата, кряжистый Владивой терпеть не мог толстушек. С юности предпочитая поспевшей сдобе стройные и гибкие тела.

Поэтому, если днем баронесса и барон довольно удачно сочетались, совершенно не мешая друг другу заниматься любимым делом, то уже через несколько месяцев, после каждой ночи, проведенной в общей кровати, чувство отчужденности только обострялось. Превратившись через полгода в совершенно непреодолимое ущелье, разорвавшее их уютный мирок на две части с зазубренными и острыми краями. Словно оба супруга надели на свои сердца и души плотную тяжелую броню, защищавшую их от неизбежных ранений и иных человеческих слабостей. Как-то незаметно перестав радоваться хорошей погоде, пению птиц и, даже, любимому делу. Все вокруг сделалось серым и пресным, как сваренная без соли и совершенно остывшая каша, которой при необходимости можно набить живот, чтобы не умереть с голоду, но удовольствия от такой трапезы совершенно никакого.

И если Владивою еще удавалось отвлечься от безрадостных мыслей: днем с головой окунаясь в повседневные заботы, а по вечерам заглядывая в кувшин с вином, то несчастная молодая женщина, не обретшая счастья в новом браке и теряющая голову из-за ревности к собственной дочери, от такой жизни начала потихоньку сходить с ума. А барон, чувствуя в этих, случившихся с Катаржиной переменах, свою вину, но не находя сил переступить через желание и брезгливость тела, еще больше замыкался в себе. Порой месяцами не разговаривая с супругой. Не видя ее цельными седмицами. С каждым днем все больше понимая, что женился он не на женщине, а на венце баронессы. И должность барона, это единственное, что в этой жизни принадлежит лично ему. Потому, что даже дочь у него от брата, а своих детей от постылой супруги уже не дождаться, как и прихода любви, которая, по слухам, делает людей счастливыми. И Владивой, чтоб придать хоть какой-то смысл своей жизни, стал посвящать себя заботе о Дуброве. Отдавая этому все время, силы и желания. Порой забывая и о сне, и о еде… Слившись с городком и замком в единое существо, физически чувствуя где требуется расчистить засорившийся колодезь, а где – срочно необходимо укрепить прохудившуюся стену или подвести новые блоки под просевший фундамент.

Кто знает, возможно, и та смертельная болезнь, что в конечном результате свела в могилу баронессу, приключилась с Катаржиной не столько из-за простуды или какой иной заразы, сколько от нежелания женщины оставаться в этом безрадостном для нее и пустом мире.

И барон, с одной стороны чувствуя несказанное облегчение от сброшенной тяжести, вдруг, с какой-то ослепляющей ясностью понял, что вместе со смертью жены, он тоже теряет смысл жизни. Становясь никому ненужным и даже лишним. И в какой-то иступленной злобе решил, что сделает все возможное, но не отдаст венец Дуброва никому. Даже ценой чести и жизни родной племянницы… А также – собственной. Но как сказано умными людьми: ''Если хочешь рассмешить Богов, расскажи им о своих планах…''

И вот всего пару дней спустя, он лежит посреди бесконечной и безлюдной степи, смотрит на невозмутимые и далекие звезды, доедает, только что подстреленного и зажаренного на костре, зайца и счастливо улыбается. Оттого, что судьба в очередной раз перемешала колоду, и Анжелина осталась невредима, по праву унаследовав родительский венец, а он – получил шанс обустроить собственную жизнь, уже не совершая прежних ошибок. А что эта новая судьба определенно требует всех усилий ума и тела, то тем слаще должен быть конечный результат…

С этой мыслью рыцарь крепко уснул, не слыша, как рядом, всего лишь на расстоянии полета стрелы, проскакал небольшой отряд харцызов.

Владивой шел, нескончаемой и ровной, как стол, степью, перекидывая солнце с левой руки на правую, уже пятый день и совершенно не рассчитывал в ближайшие сутки встретить человеческое жилье, когда наткнулся на буерак. Достаточно глубокий, для того чтоб спрятать от любопытных глаз, в своей северной оконечности молодую дубовую рощицу. И довольно просторный, чтоб втиснуть в себя еще и небольшое озерцо с десятком березок да верб по южном берегу. А завершала эту удивительную картину недавно срубленная просторная изба, будто выросшая между несколькими кедрами.

На пороге избы, лицом к гостю, сидел седой мужчина и успокоительно поглаживал ладонью вздыбленный загривок готового к прыжку гепарда. Второй такой же зверь, спокойно лежал у ног хозяина и только с любопытством следил за незнакомцем, поводя длинными усами.

– Доброго дня и крепкого здоровья, хозяин, – отозвался первым, громко, как и приличествует человеку прибывшему без злого умысла, Владивой.

– И ты здоров будь, Ханджар… – немного хрипловатым и неожиданно мощным басом отозвался хозяин. – Подходи ближе, гостем будешь.

Не подавая виду, что удивлен таким приветствием, рыцарь приблизился и только теперь заметил, что мужчина не просто сед, а еще и достаточно стар. Трудно оценить мужской возраст с первого впечатления, но хозяину здешних мест было никак не меньше семидесяти лет. И еще – он был совершенно слеп. Вместо любопытных зениц в лицо Владивоя глядели безразличные бельма.

– Вот я и дождался тебя, – проговорил неспешно хозяин. – Не спешил ты, а я уж который день поджидаю…

– Извини дед, – несколько грубовато перебил его речь рыцарь, – но, ты меня наверно за кого-то другого принял…

– Думаешь, если я слеп, то уже не зная что говорю? Не волнуйся, для того чтобы наблюдать далекое у меня есть ум, то что поближе – распознают мои уши, ну, а всякую мелочь, можно и пощупать. Или сам не ведаешь куда забрел, барон Владивой?

– Еще раз извини, хозяин, – Владивой уже догадался, что не к простому старику занес его очередной каприз судьбы. – Но я и впрямь не знаю с кем судьба свела.

– Островидом меня тут кличут. Да и не только тут. Просто я уже лет сто из степи не выбирался, вот и не уверен, что в Зелен-Логе, кто-то, кроме Мастера, еще помнит о моем существовании.

– Али Джагар? Ренегат? – слова вырвались раньше, чем рыцарь успел подумать, что они могут прозвучать оскорбительно для хозяина дома. Но старик только расхохотался и довольно продолжил:

– Значит, помните… Это хорошо, больше веры моим словам будет. А что касаемо тебя, то было мне видение, что придет из Зелен-Лога рыцарь, вот ты и пришел. Иль не рыцарь?

– Рыцарь, – подтвердил Владивой. – Должность барона жена может забрать, но рыцарский пояс и шпоры – отнимет только смерть. Рыцарь.

– Вот и славно, – покивал седыми космами отшельник. – Только имя тебе рыцарь сменить придется. Каждый, кто в Заскалье попасть сумел, в Проходе как бы заново родился. Обычно имя делает, усыновивший новика курень, но и у меня тоже такое право есть. Поэтому, нарекаю тебя именем Ханджар. Так и отвечай всем, кто право спросить имеет: Ханджар, сын Островида. И не спеши отказываться, имя не простое, в нем судьба твоя дремлет… – потом старик помолчал немного, будто добирая слова, но произнес совсем иное. – Пить, есть хочешь? Время-то обеденное…

– С удовольствием, – Владивой не стал отнекиваться, зная, что у харцызов отказаться от трапезы считается либо оскорблением, либо демонстрацией недоверия и неприязни.

– Ну, тогда пошли в дом, – пригласил Островид гостя и сам поднялся. – За столом оно беседовать сподручнее. Слова в горле не увязают. А поведать мне есть о чем, Ханджар. Потому, как заждались все тебя уже здесь, хоть сам ты еще об этом и не догадываешься.

Войдя в избу Владивой понял каким образом слепому старику удавалось поддерживать такой идеальный порядок и чистоту. Возле большой печи, разделявшей дом на светлицу и горницу, хлопотала еще совсем не старая дородная и румяная баба. Увидев гостя она сперва заправила выбившиеся из-под косынки посеребренные каштановые локоны, внимательно оглядела чужака и только после этого отвесила ему глубокий поклон.

– Чего застыл на пороге? – отозвался уже от стола Островид. – А-а… То хозяйка моя, Аринушка. Лет тридцать тому подарили мне ее харцызы. Вместо глаз… Так и живем с тех пор. Сначала все сбежать хотела, а потом обвыклась. Да проходи ты к столу… Аринушка, солнышко, накрывай к обеду. Будем гостя потчевать.

Хозяйка добродушно улыбнулась и опять захлопотала возле печи.

Владивой прошел в светлицу и присел на лаву возле хозяина.

Не дожидаясь блюд, Островид ловко наполнил из кувшина две большие берестовые кружки пенящимся напитком, от чего по комнате поплыл приятный аромат полевых трав, меда и свежевыпеченного хлеба.

– Угощайся, Ханджар. Мед мне харцызы привозят, но настаиваю я его сам. И пока живой, секрет никому не открою. А то приезжать перестанут, га-га-га, – весело расхохотался старик.

Владивой пригубил кружку, да так и не отрывался, пока не ополовинил. Напиток действительно был великолепный. Ничего подобного рыцарю раньше пробовать не приходилось. Живительная прохлада родниковой воды, колючая свежесть и аромат кваса, бодрящая горечь ячменного пива, умиротворяющий привкус сладкого меда слились в единый букет с умопомрачительным ароматом и хмельной легкостью молодого вина.

– Великолепно… – просипел он, как только сумел восстановить дыхание. – Да, секрет изготовления такого удивительного напитка нельзя забирать с собой в могилу. Мир станет беднее…

– Прям, уж… – буркнул Островид, но было заметно, что похвала пришлась ему по вкусу. – Весь секрет в тщательном подборе компонентов и соблюдении точных пропорций. А это не так просто. Вот и получается, что рецепт этот известен многим добрых триста лет, а у каждого медовара выходят разные напитки. И – вода… Озерцо возле дома наполняется из удивительного по вкусу родника. Вкуснее березового сока…

В это время хозяйка подала к столу большую миску клецек, заправленных жаренным с луком салом.

– О, – сразу оживился слепой мудрец. – Вот и обед подоспел. Ну, Ханджар, сделай милость, угощайся чем хата богата, а я тем временем потихоньку обрисую тебе твое же будущее. Как оно мне представилось в вещем сне.

– Да, не томи уж, сделай милость, – попросил Владивой, не отказываясь от еды. Уж больно аппетитно пахла и выглядела эта простая крестьянская пища, особенно после седмицы проведенной на жаренной зайчатине, запеченном на углях ломте сала и черствых лепешках.

– Две дороги тебе стелятся явнее иных, – начал неторопливо провидец. – О них и поговорим. Первая, самая простая и очевидная. Наплевав на все и вся, пойдешь ты дальше на юг, забирая в сторону Северных вод, и где-то на седьмой или восьмой день пути набредешь на такой же овраг. Его еще атаман Вернигор для своей заимки присмотрел. На старости собирался там пасеку завести. Ну да теперь Вернигору он без надобности – чую я, что не воротиться более в Кара-Кермен лихой атаман… Так вот, ты можешь там поселиться и не ведая хлопот дожить до глубокой старости. Хоть бобылем, а хоть с гаремом и целым выводком шумной ребятни. По этому поводу нет ни запретов, ни противоречивых знаков. Умрешь ты в почете и в ладах с самим собой. Сожалея лишь едино о том, что не свернул вовремя с проторенной дорожки на более запутанную и рисковую, но манящую вдаль непредсказуемостью и возможной наградой.

– Из речей твоих, мудрец, – поспешно проглотив очередную галушку, уточнил Владивой, – следует, что мне будет известно и о второй стези, от которой я, вполне возможно, откажусь?

– Непременно, – ответил Островид. – Ведь именно о ней я и собираюсь тебе сейчас поведать. А ты ешь, ешь, не отвлекайся… Пища только рот занимает, а уши в этом деле не участвуют. Как знать, когда следующий обед поспеет. И с кувшина еще плесни себе, не стесняйся. Коль сумел ты, Ханджар, в мой дом войти и имя с моих уст принял, считай родным стал…

– Благодарю, мудрец. И хоть не все в твоих словах мне сейчас понятно, но с вопросами погожу до конца. А там уж, не обессудь, о многом переспрошу.

– Времени б на все хватило, да знаний моих. А то иной глупец, прости, не о тебе речь, столько вопросов задать норовит, что и весь Оплот не справится.

От такой отповеди, Владивой даже медом поперхнулся. Не привык барон к такой бесцеремонности.

– Так вот, – сделал вид, что ничего не заметил Островид. – Второй шлях тебе предстоит одолеть не по проторенному пути, а тернистыми буераками. Многое в нем и от моих глаз скрыто. А если быть до конца откровенным, то и почти весь он занавешен непроглядной мглой. Могу лишь одно сказать, что начинать его тебе предстоит в смертельной схватке, и только если сдюжишь, тогда приоткроется он чуток дальше.

– Положим, схваткой рыцаря не очень удивишь, – отмахнулся Владивой. – Это как если б ты поведал крестьянину, что для урожая весной надо поле вспахать. Я другое понять хочу… В том буераке меня ждет спокойная и счастливая старость, а здесь чего ради клинок тупить?

– Резонно… – согласился мудрец. – Тешат меня твои слова, Ханджар, ибо подтверждают, что с разумным человеком разговор веду. И пророчество мое именно в тот грунт ложиться, где прорости сможет, а не в пустыню выброшено будет. Потому, что предстоит тебе не мало, не много, а объединить под своим стягом всю казацкую вольницу, и создать из нее армию, равной которой нет и никогда более не будет.

– Здорово, – восхитился рыцарь. – Это сколько надо было медку выкушать, чтоб такой сон пригрезился?

– А сейчас ты себя ведешь как шебутной безусый юнец, – не одобрил шутки Островид. – Нельзя верить в одно и сомневаться в другом, если второе менее походит на правду. В таком рассуждении нет зрелости.

– А кто сказал, что я тебе вообще поверил, Али Джагар? – удивился Владивой. – Внимательно выслушать хлебосольного хозяина, ни к чему гостя не обязывает. Просто, твои слова о буераке Вернигора легко проверить. В худшем случае я только потрачу зря несколько дней. Так их у меня теперь предостаточно. Спешить некуда…

– И здесь ты, Ханджар, ошибаешься, – грустно улыбнулся Островид. – Нет у тебя больше времени. И решение придется принимать незамедлительно. Слышишь топот конских копыт? Это харцызы Угрюма с похода возвращаются и, уверяю тебя, в очень плохом настроении. Поэтому именно с тех слов, которые мы сейчас произнесем, начнется твой дальнейший путь… Как говориться: ''налево пойдешь – сыт и пьян будешь, а направо пойдешь – голову сложишь… или корону добудешь!'' Тебе выбирать.

– И как это все произойдет? – еще колеблясь, уточнил Владивой.

– А назваться тебе придется тем, кем стать хочешь, – ответил серьезно и степенно Островид. – Если пасечником, то скажешься беглецом из Зелен-Лога, пришедшим в степь лучшей доли искать. И я твои слова подтвержу, поскольку мне здесь больше веры. А ежели ратный путь тобой избран будет, то и совет мой излишен, Ханджар. Ты сам ведаешь, как рыцарю, не желающему честь потерять, вести себя должно. Думай, Ханджар! Слышишь, предвестник твоей судьбы уже не копытами, а сапогами топочет и в дверь стучится!

Буквально в туже минуту, дверь в избу широко распахнулась и загораживая собой весь проем, внутрь ввалился огромный разбойник.

– Здоров, батька! – гаркнул он с порога. – Чего в избе паришься? Иль занедужил?

– Здоров и ты, Медведушка, – ласково отозвался Островид. – Удачен ли поход? Все ли живы?

– Кой леший, живы!.. – зарычал тот. – Угрюм таки выпросил себе у костлявой старухи пропуск в чертоги вечной охоты. А, для компании, еще несколько десятков хлопцев прихватил! Зеленецкая стража выбила почти всю полусотню, на ночной стоянке. Хорошо, я со своим десятком отошел дальше. Поэтому и сами уцелели и часть добычи сберегли. Я ведь просил его, чурбана лысого, не становиться на ночлег так близко от сожженного хутора. Так нет, ему, видите ли, некого в Чернолесье бояться. Вот и остались товарищи наши на корм дикому зверью…

– А вы, стало быть, дружно убежали? – невинно поинтересовался Владивой.

– Не соваться ж с десятком сабель против тридцати кольчужных ратников, – в запале ответил харцыз, а потом засопел раздраженно. – А ты кто таков, что смеешь подобные вопросы задавать?

– Владивой, – неспешно, но чувствуя приятную дрожь во всем теле, ответил, поднимаясь из-за стола рыцарь. – Барон Дуброва. Слыхал о таком, харцыз?..

– Что?! – взревел тот. – Засада?!

– Угомонись, Медведь! – прикрикнул Островид на разбушевавшегося здоровяка. – Не смей оскорблять мой дом! Здесь я хозяин! И ни Кара-Кермен, ни Зелен-Лог без моего согласия ничего сделать не смеют! Или ты забыл, где находишься?!

– Извини, батька, – сразу сник тот. – И впрямь запамятовал в горячке. Не ожидал Владивоя у тебя в светлице встретить…

– То-то… – смяк отшельник. – Каждый из вас вправе поступать согласно своего понятия о чести, но только после того, как покинет мое жилище. А здесь я буду решать, что можно и должно делать, а с чем – погодить!

– Конечно, батька, – пожал огромными плечами харцыз. – О чем речь, я ж уже извинился. Никто в твоем доме не посмеет пролить кровь. И твой гость, кем бы он ни был, может чувствовать себя совершенно безопасно под твоим кровом…

– Я и на улице за свою жизнь особо не опасаюсь, – огрызнулся недовольный покладистостью разбойника, Владивой.

– А теперь ты помолчи, Ханджар! – прикрикнул на разошедшегося рыцаря отшельник. – Свой путь ты избрал. Хвалю! Но чтоб идти по нему, и не свернуть шею с первого же шага, надо под ноги поглядывать. В том, что Угрюм погиб, я тоже вижу руку провидения. С ним столковаться было бы гораздо сложнее. Медведь, а ты чего в дверях застрял? Подходи к столу, присаживайся подле меня, – и когда здоровенный разбойник послушно уселся рядом, добавил, обращаясь к хозяйке. – Аринушка, выйди во двор. Слышу, хлопцы не с пустыми руками воротились. Пусть полонянки умоются, отдохнут… Поди умаялись-то с такой дороги, ведь уходили с Зелен-Лога в большой поспешности, а? – глянул на атамана и сам с собой согласился. – А как иначе…

Потом наполнил медом три кружки и продолжил:

– Слушайте меня оба. Вражда меж вами не шутейная. Ведаю то. Как и иное ведаю, а ты, Медведь, поправь меня, если совру… Еще с тех пор как поселились харцызы в Заскалье, передается от старика к новику древняя легенда. Помнишь, Медведушка? Вижу, что вспомнил. Ну-ка, поведай и нам ее, а то у меня уже язык болеть начинает!..

– Гм… – прокашлялся тот. – Наступит день, когда в мир придет Разрушитель, и тогда в Степи родится Ханджар. Он соберет под своим стягом всю вольницу и не найдется силы, которая противостоять ему сможет. И если Разрушитель откроет дверь, но не уничтожит Зло, войско Ханджара встретит его на Сумрачном мосту!

– Да, – подтвердил Островид. – Слово в слово… Так в чем же дело, Медведушка? Вот он – Ханджар. Самый настоящий. Или я уже не провидец?

И харцыз, и рыцарь ошалело смотрели друг на друга. Один от услышанного пророчества, другой, еще не понимая, что сказка начала оживать. Первым опомнился атаман.

– Но в том же предвидении сказано, что докажет Ханджар свою истинность, выстояв двое суток в поединке с лучшими бойцами Степи. Как с этим?

Островид пожал плечами.

– А это уже не ко мне, Медведушка. Вон Ханджар, напротив сидит. Его и спрашивай. Или я ошибаюсь? Может, все же пасеку решил завести? Я не неволю. Медведушка жизнью мне обязан, попрошу – отпустит…

– Попрошу?! – вскинулся тут же Владивой. – Ну, нет! Суждено погибнуть, значит, судьба! Но если выстою, я из разбойников такое войско сделаю, что и чихнуть без приказа не посмеют!

– Из кого?.. – стал приподниматься Медведь, но слепой мудрец придавил его к лавке ладонью, одновременно остановив красноречие рыцаря.

– Поединок важное условие в пророчестве, – молвил весомо. – И то, что ты согласен его исполнить, говорит больше иных слов… Но главное в ином, рыцарь. И к этому ты не готов. Душа твоя еще не очистилась от прошлого и не впустила в себя Степь. ''Свобода'' для тебя, пока, одно из многих слов. Харцызы – враги и разбойники. А Разрушитель – непонятная легенда. Ты еще не освободился от оков прежней жизни, не стал одним из нас… Поэтому, считаю, правильным будет отвезти тебя в буерак Вернигора. И если, потом, ты сам, захочешь найти Кара-Кермен, вот тогда и поговорим о будущем. Время терпит… А харцызы умеют ждать. И друга, и врага… – немного помолчал, а потом твердо и повелительно закончил. – Таково мое мнение! Что скажешь, Ханджар?

– Тебе виднее, мудрец, – пожал плечами Владивой. – Биться, так биться. Мириться, так мириться. Во мне и в самом деле слишком много всего от барона осталось. Хотя в Зелен-Логе меня ждет только меч палача. Ведь преступив закон королевства, я больше ничем не отличаюсь от степных разбойников. Может, и в самом деле попытаться стать одним из них?

– Вот это, любо! – пробасил довольно Медведь. – Не кручинься, Ханджар, здесь в степи нет баб, а только рабыни. И никто не смеет превратить воина в носителя подола. Батька прав, с тобой и в самом деле сейчас биться, что беспамятного обижать. Обживись, почувствуй запах вольного ветра. Слышь, батька, а давай я сам отвезу его? Да с нового полона девок там оставлю. Они смирные, работящие. И зимовник соорудить помогут, и тебе, Ханджар, веселее новую жизнь начинать.

– Не надо девок, – скривился Владивой. – К собственным рабыням я еще не готов.

– Ну, во-первых, они и не твои, – серьезно ответил Медведь. – У тебя тут, пока, окромя меча и головы на плечах, вообще ничего нет. Девок я тебе отдаю временно. Считай – на хранение. Тебе польза, мне меньше мороки, а они – целее будут. Пока в курене нового атамана изберут, седмицы две такая канитель завертится, что мне не до них будет, а девчатам мало не покажется, если новикам в руки попадут. Так что ты их, считай, от бесчестья спасаешь. Когда я полонянкам все объясню, а их старшая сестричка, Рута, вполне сметливая, и сама все поймет и младшим втолкует, они тебе ноги целовать будут. Так что, Ханджар, не вороти рыло, а сделай доброе дело. Там, видно будет… Через месяц, когда в Кара-Кермене рада старшин соберется, я заеду за тобой. Приживешься на хуторе и решишь в нем остаться – так тому и быть, а захочешь умереть или славы сыскать – покажу дорогу. По рукам?

Харцыз говорил вроде искренне и незлобиво, да и Али Джагар, по существу, то же самое советовал, поэтому Владивой вздохнул, и решительно, как прыгают с моста в холодную реку, хлопнул ладонью по подставленной лапе Медведя.

– Вот и славно, – подвел черту беседе слепец. – Теперь можно и перекусить немного. Арина, где тебя носит?! Накрывай на стол! Пировать будем! Медведушка, скажи своим хлопцам, пускай коней расседлают. Завтра хороший день, чтобы новую жизнь начать, а сегодня отдыхать будем…

Такое впечатление, что все самое важное в этом мире происходит во сне. Или это я уже настолько привык к горизонтальному положению, что серьезными вещами могу заниматься исключительно лежа. Эдакий Обломов, нового разлива. Кстати, о разливе! Как я сумел окончательно убедиться на собственном опыте, здешнее вино чрезвычайно коварно. А главное, принадлежит к самому неприятному разряду алкогольных напитков, влияющих на организм по кумулятивно-фугасному принципу. Воздействие типа: ''ты, милок, иди, а я тебя потом догоню''. Пьется, как сок или компот, а когда вступает в силу, ты оказываешься уже далеко-далеко за точкой невозвращения…

Поэтому, отдав надлежащие почести телу погибшего воина и выпив круговую чашу за победу над разбойниками, а так же возблагодарив Создателя за дарованные жизни, спасенных девушек, само возвращение в Зеленец я уже помню смутно.

Потом, уже в замке, мне еще что-то щедрой рукой подливал из кувшина Любомир, таинственным шепотом сообщая, что графиня сегодня легла спать пораньше, и почему бы, в таком случае, двум доблестным воинам немножко не пошалить? Припоминается еще, что мы не только пили, но и пели… Громко и каждый свое. К счастью, достаточно невнятно, а то вряд ли я и в таком состоянии синхронно переводил тексты любимых песен. А незнакомую напевную речь, чего доброго, могли посчитать заклинанием.

Потом я отошел в сторонку, по естественной нужде – и набрел на знакомый костер.

''Мой костер в тумане светит, искры гаснут над водой, нас с тобой никто не встретит…''.

Рядом с огнем трое парней и одна девушка, о чем-то оживленно спорили. Хотел подойти ближе, но то ли ноги не слушались, то ли не прошел фейс-контроль, в связи с повышенным содержанием этилового спирта в крови. Попытался привлечь их внимание, активной жестикуляцией, но это из тьмы хорошо видно, что происходит на свету, а не наоборот. А еще чуть погодя, туману надоело мое размахивание руками, и он совершенно бесцеремонно спровадил меня вон…

Оказавшись в собственной комнате, я увидел там высокого старика. Столь мощного телосложения, что о его преклонном возрасте можно было догадаться только по густой седине, убелившей не только волосы незнакомца, но также его усы, бороду и густые, кустистые брови.

– Наконец-то она попала в руки тому, кто сумеет по достоинству оценить все изложенное мною здесь, а также – воспользоваться накопленным опытом и знаниями, – произнес он густым архидьяконовским басом, любовно поглаживая ладонью переплет найденной инкунабулы. – Береги ее, Игорь. Тебе еще очень многому научиться надо, прежде чем шагнуть дальше…

Я хотел спросить: кто он таков и что ему нужно, но невидимые, мягкие руки настойчиво повлекли меня назад, и я свалился навзничь на лежанку, успев еще удивиться: откуда в комнате столько много красных маков…

– Это начинает становиться плохой традицией, – недовольно проворчал смутно знакомый голос. – Когда не появлюсь, ты в обнимку с бодуном валяешься. Эдак, я чего доброго разорюсь на бесплатных поставках пива… Нашел себе мать Терезию… Эй! Игорь! Хорош дрыхнуть! Я между прочим, к тебе разговариваю… Несусь, понимаешь, через пол Вселенной, чтоб доброе утро человеку сказать, а он даже глаза открыть не соизволит. Ведь не спишь уже. Совсем распустился… Нет, чтоб как и положено порядочному миссионеру отсталый мир к просвещению и развитию тянуть, он сам тянется – к девицам да хмельному. Считаю до трех, а потом уйду. По-английски… Вместе с пивом.

Угроза подействовала.

Сделав титаническое усилие, я разлепил глаза и уставился в потолок. Что-то я и в самом деле стал злоупотреблять алкоголем. Всего вторую неделю, как здесь, а опять нажрался в люлю. Хотя, если к этим неделям прибавить полгода вынужденной абстиненции, то картина становиться не такой и ужасной. Обретя консенсус с совестью, я требовательно протянул руку, и цепко сжал, ткнувшуюся в ладонь бутылку. Последнее усилие, и живительная влага, пенясь и шипя, полилась в мумифицированный организм, возвращая меня обществу…

Кстати! Я скосил глаза вправо и обнаружил у себя на плече сладко посапывающую курносым носиком белокурую женскую головку. Мать честная – Калинка! Это ж когда я успел…? Опустив взгляд ниже, облегченно вздохнул – девушка спала полностью одетой. Хотя, насколько такой поворот сюжета лучше, судить рано. Кто знает, какую оценку даст передовая общественность моей непредумышленной галантности. Как бы, сгоряча, в инвалиды не записали. Запаришся потом обратное доказывать…

Видимо, уловив мою тревогу, пока еще невидимый собеседник рассудительно заметил.

– Да не парься ты. Ничего особенного не произошло. Здешней морали, конечно, далеко еще до твоего прогрессивного времени, в котором минет не повод для знакомства, но и она вполне толерантна в вопросах секса. Особенно – после Моровицы. Заметь, Игорь: любое, даже самое пуританское сообщество, всегда возвращалось к полигамии, когда оказывалось на грани вымирания. Природа умна и когда стоит вопрос ''быть или не быть'' ханжество и прочие предрассудки отметаются в сторону, как пустые плевела от зерен… Лучше поведай мне, где ты этот манускрипт нашел?

Пиво растворило, смыло сковывающие меня путы, и я, хоть и с некоторым трудом, смог повернуться на бок. В кресле у окна сидел мой давешний и нынешний спаситель, с неизменной папиросой в зубах. Мужичонка держал на коленях, найденную, вернее – подаренную мне инкунабулу и с видимым интересом переворачивал страницы.

– Знакомая вещь?

– Как тебе сказать. И да, и нет… Но в этом мире ее никоим образом не могло быть.

– Заберешь? – спросил я скорее для порядку. Все равно этим богам и полубогам мое мнение до лампады.

– Следовало бы, конечно, но не имею таких полномочий, – вздохнул мужичонка. – Будем надеяться, что объем принесенной тобой пользы перевесит возможный ущерб от незапланированного вмешательства. Ну, а если уж слишком горячо станет, Хранители позаботятся.

– Хранители? – повторил я знакомое слово.

– Ну, да… – кивнул тот. – А, я понял. Нет, не здешние ребятишки. Настоящие. Если увидишь – узнаешь, у них очень специфическая одежка. И коль уж разговор о хранителях зашел, то позволь узнать: ты в Оплот вообще собираешься? Не забывай, твою клятву не только Перун слышал. А зачем нарываться на неприятности, если можно и по-хорошему разойтись?

– С кем ты разговариваешь, Игорь? – захлопала глазками Калинка, приподнимая голову.

''Угу, прогресс в общении налицо: я уже не господин сотник, а просто Игорь. М-да, прав курилка, пора в Оплот, пока быт не засосал окончательно…''

– Тебе послышалось. Спи… – ответил я, пытаясь изгнать из голоса раздраженность и придать ему подобающую случаю мягкость. Успев краем глаза заметить, как мой посетитель в мгновение ока сжался в огненный шарик и махнул в окно.

– Всю ночь проспали, – проворковала девушка, переворачиваясь на спину и томно потягиваясь.

Вообще-то, с учетом общего конфуза и для поддержания реноме, мысль была дельная, но осуществить ее мне не удалось под напором обстоятельств. В дверь настойчиво и требовательно постучали. Судя по звуку – сапогом. А минутой позже, в комнату вошел Любомир. Бесцеремонный, как асфальтовый каток, но обаятельно сияющий дружеской улыбкой.

– Доброе утро, Игорь! – и заметив девушку, прибавил. – Брысь стрекоза. Не до тебя…

Видимо такое обращение было понятным и привычным для Калинки, потому как она без каких-либо возражений, поднялась с лежанки и тихонько выскользнула за дверь. Любомир удивленно поднял бровь, увидев, что девушка одета, но промолчал. Вернее, заговорил о другом.

– Мне рассказывали, что ты один покрошил там целый десяток разбойников…

– Возможно. Я не считал…

– Ну и правильно. Я к тому, что доспех бы тебе подобрать, соответственно чину. А то ходишь в одной кольчуге, как оборванец какой.

– Я и есть оборванец. Собираю с мира по нитке. Там сабельку, здесь кольчужку, тут лошадку…

– Это ты брось, – не принял шутки Любомир. – Я ведь помню, чем тебе обязан. И никогда не позволю…

– Любомир, прекрати, – остановил я излияния благодарности.

– Ты прав, Игорь. Извини… Конечно же слова ничего не значат. Но я пришел, чтоб отвести тебя в арсенал. Матушке нездоровиться, так что позавтракать можем прямо там. Собственно, сомневаюсь, что кроме кувшина хорошего вина и легкой закуски тебя заинтересует еще что-то.

Тут он был прав на все сто. При одной только мысли о еде, меня начинало подташнивать. Но и перспектива оказаться в примерочной, тоже не грела. С детства ненавижу ходить по магазинам. В армии с этим проще: сдал ''ростовку'', сходил на склад и получил. Угостил прапорщика – подобрали все самое лучшее, не лежалое… Тем более Арагон, вроде, обещал помочь с доспехом. А пока, кольчуга Мышаты, вполне годится. Я уж и привыкать стал. Как к тельнику…

– Господин виконт! – уважительно произнес какой-то слуга, просовывая голову в комнату. – Вас госпожа графиня зовет. И вас, господин сотник, тоже просили…

– Арсенал временно отменяется, – посерьезнел Любомир. – Матушка зря звать не станет. Пойдем, Игорь? Как бы опять чего не приключилось.

Похоже, Любомир оказался прав. Слуга проводил нас не в знакомый уже кабинет, а прямо в опочивальню графини. Хозяйка замка, полусидела в кровати, опираясь на целую гору подушек и бледностью лица могла поспорить с простынями. Тощий субъект, в тускло-желтом балахоне, стоял у ее изголовья и цепко держал графиню за запястье, что-то бормоча себе под нос. Похоже, измерял пульс. И, судя по озабоченности в его взгляде и излишней суетливости, Звенислава расхворалась не на шутку.

– Что-то я плохо себя чувствую… – едва слышно проговорила Звенислава. – Подойдите ближе. Лобан, оставь нас.

– Но, госпожа графиня…

– Я же не навсегда тебя выгоняю, – повысила голос Звенислава. – Выйди.

Лекарь недовольно посмотрел на меня и Любомира и побрел к двери, проворчав неодобрительно.

– Только недолго, господин виконт. А то я не смогу поручиться за жизнь графини…

– Что происходит? – цапнул его за отворот балахона Любомир. – Что с матушкой?

– Я пока еще не разобрался, – пожал плечами тот. – Сами ж мешаете. Возможно – проклятие, или обычное отравление… Кризис еще не наступил, но может вот-вот начаться. Идите же, разговаривайте. Только поторопитесь. Когда придет время, мне лучше быть рядом…

Проводив лекаря взглядом, графиня поманила нас ближе.

– Совсем худо мне стало… Вчера только небольшое недомогание чувствовала, а сегодня уже не смогла подняться. Любомир, прикажи снарядить отряд за сестрой. Возможно это всего лишь страхи, но мне не хотелось бы помереть, не повидав перед смертью Весняну. Слишком много важных и тайных вещей мне необходимо рассказать виконтессе. Таких, что не хотелось бы доверять бумаге…

– Хорошо, матушка, – кивнул тот. – Эх, не вовремя я ногу повредил. Сам бы за ней съездил. А может, все не так страшно? Подождем что лекарь скажет? А там и Ставр вернется.

– Ставр прислал голубя с вестью. Сказывает: Владивой бежал в Степь, а он хочет остаться в Дуброве, помочь Анжелине в делах. Девочке трудно одной… Даже если ему тоже голубя отправить, раньше чем за сутки он не успеет вернуться. Нет, сын, я не могу рисковать. Мы попросим Игоря сопроводить Весняну.

Не скажу, чтоб такое решение стало для меня большой неожиданностью. За чем-то же звали? Да и от предыдущего не слишком отличалось.

– Тебе ведь все равно к Мастеру надо, – продолжила объяснять мне свою и мою выгоду Звенислава, растолковав мое молчание, как сомнение. – Заодно и поручение мое исполнишь. Тебе с десятком ратников проще в Оплот добраться. Мало ли что. Неспокойно нынче в Зелен-Логе. Разное случается. И лешие шалят, и мертвяки все чаще со степи наведываются. А мне спокойнее. Наши ратники, хоть и верные, храбрые воины, а все ж народ темный, суеверный…

– Да я согласен, – поспешил я успокоить разволновавшуюся женщину. Хотя, если честно, так и не понял, почему, к примеру, тот же Гладила или Бренко не могут передать письмо Мастеру. Но, мало ли что предписывает тот же этикет. Помниться, в нашем средневековье был случай, какой-то король умер от ожогов в комнате полной слуг и придворных, только из-за того, что ему слишком близко подсунули жаровню. По правилам король не мог сам отодвинуться, а исполняющего обязанности смотрителя жаровни рядом не оказалось. – Вот только: ни Мастер, ни Весняна меня прежде и в глаза не видели. Поверят ли одному только письму? Сами говорите: мало что могло приключиться с настоящим посланником?

– Я подумала над этим, – графиня с усилием стащила со среднего пальца большой перстень-печать.

Увидав это, Любомир не сдержался изумленного возгласа.

– Покажешь кольцо Мастеру Остромыслу, и он не станет чинить препятствий. Когда речь идет о жизни и смерти, любые указы теряют силу. Перстень потом отдашь Весняне. Виконтесса знает, что это значит и тоже не станет мешкать… Надеюсь, что я еще дождусь вас.

– Хорошо, – я изобразил поклон. – Обещаю, сделать, все что в моих силах.

– Тогда, ступайте, – графиня устало откинулась на подушки. – Не теряйте времени… Любомир, проследи, чтоб отряд снарядили, как должно. Путь-то не близкий… И лекаря позовите…

– Не волнуйтесь, матушка, – Любомир заботливо вытер вспотевший графине лоб и поцеловал ее в щеку. – Все сделаю… Эй, Лобан! Где ты там! Графиня ждет!

Синие комнаты для гостей получили свое название благодаря окрашенным в небесный цвет дверям. Апартаменты состояли из прихожей, кабинета и спальни. В прихожей, около теплой печи можно было просушить обувь, на, прибитых к стенам, рогах молодых оленей, удобно развесить верхнюю одежду, а также помыться с дороги в удобной, десятиведерной бадье. В уютном кабинете находился большой письменный стол со всеми необходимыми принадлежностями, удобное кресло и камин. А в спальне стояла широкая, мягкая кровать, застеленная шелковым покрывалом, привычного светло-синего цвета. А дощатый пол перед ней укрывал толстый ковер, сшитый из медвежьих шкур.

Ищущий истину тяжело опустился в кресло и закрыл глаза. Говоря, что крайне устал, он не кривил душой. Трехдневная торопливая скачка так вымотала Вышемира, что не оставалось сил даже на мысли.

Поговаривают, что человек появляется на свет сразу целостной личностью, а весь последующий процесс воспитания и обучения, лишь выгранивают или притупляют, унаследованные от родителей качества. Но если это утверждение истинно, то почему так не похожи родные по крови и выросшие под одной кровлей?

Вышемир отличался от своих братьев с раннего детства. Слишком болезненный для обычных мальчишеских забав, он рано выучился читать и большую часть времени проводил среди книг. В то время, когда Ставр и Любомир усердно наращивали мышцы, учились владеть оружием и приобретали иной, не менее важный для будущих воинов, жизненный опыт, он жадно впитывал знания и мудрость, заботливо изложенные предшествующими поколениями на рукописных страницах. И если старший и младший братья, посчитав себя оскорбленными, тут же, без раздумий, давали обидчику в ухо, то средний Вепрь никогда не проявлял открытой агрессии. Но чуть погодя, с тем, кто имел неосторожность его задеть, всегда случалась какая-то неприятность. И со временем все усвоили простое правило – этого улыбчивого ягненка лучше не трогать.

Худющий, будто сложенный из одних палок, подросток превосходил своих братьев только в искусстве верховой езды. Легкий и цепкий, он обгонял в скачках даже взрослых наездников. И будущий хранитель уже тогда сделал важный вывод, определивший всю дальнейшую жизнь – победить других и стать первым можно лишь там, где твои личные качества превосходят соперника изначально. А значит никогда не стоит вступать в схватку на чужом поле и уж тем более: играть за чужими правилами. Лучник – сильнее мечника, пока тот не подберется к нему вплотную. Воин одолеет мудреца, схватившегося за меч. Но, если мудрец воспользуется не примитивным железом, а умом и сумеет столкнуть двух бойцов между собой, то, как минимум на одного врага у него станет меньше.

Умышленно демонстрируя свою полную неспособность к ратному делу, Вышемир подтолкнул отца к принятию нужного решения – и среднего отпрыска рода Зеленых Вепрей отправили на обучение в Оплот. Где тот, с полным прилежанием, стал ковать к борьбе за место под солнцем собственное оружие.

Именно в Оплоте он окончательно понял вторую истину – лучше всего тем, кто находиться на вершине власти. Самый смышленый и талантливый последователь должен беспрекословно подчиниться любому приказу, полученному от хранителя рангом выше. Самый блестящий мечник или виртуозный лучник может быть наказан за проступок десятником, уступающим и силой и умением, но выслужившим себе должность. Поэтому Вышемир постановил себе: любой ценой достичь вершины общественной лестницы. Даже, если для этого, придется столкнуть с нее любого, кто находится выше. И не важно, по которой из двух лестниц подниматься: истинно дворянской или в иерархии Оплота.

Для начала Вышемир составил список всех, кто может помешать в достижении заветной цели, и тех – с кем ему временно по пути. Во главе первого листа стояли имена сестры Весняны, наследницы венца графства Зеленец и старшего брата Ставра, занимающего пост управителя при вдовствующей матери. Потом – вписал туда всю королевскую семью: от тетушки Беляны, короля Ладислава до пятилетней наследницы престола, Божены. А также – Мастера-хранителя Остромысла. На втором листе, из союзников, Вышемир занес только королевского астролога, мудреца Ксандора.

Вышемир еще не ведал, как разыграет свою партию, но точно знал, что раньше или позже, все фигуры займут нужные клетки, и тогда он сделает свой ход к победе.

И вот судьба преподнесла ему неожиданный подарок. Какой теперь смысл в физическом устранении врагов или соперников? Значительно умнее использовать их в собственных целях. Но, прежде чем приступать к серьезным делам, нужно было лично убедиться: так ли эффективно действие пыльцы сирени, как поведал Ксандор? Может, Жирослав стал жертвой силы внушения астролога, а у него самого ничего не получиться. Рисковать нельзя… И потому попросил Ксандора прислать ему именно ту служанку. А то, что она чужая невеста, только подтвердит результат. Отличный способ и испытание провести, и развлечься чуток.

Двери в апартаменты тихо заскрипели, и в прихожей кто-то загремел ведрами.

– Кто там? – проворчал сердито Вышемир.

– Это я, господин хранитель. Забава… – отозвался приятный девичий голос. – Принесла вам воду для мытья и бегу на кухню за ужином.

Она протарахтела все так быстро, что прежде, чем Вышемир открыл рот, чтобы позвать девушку к себе в комнату, двери уже закрылись за служанкой.

Ищущий истину улыбнулся и вновь закрыл глаза. Он никуда не спешил, зная, что его суетливая добыча рано или поздно сама войдет в силки. И тогда он уже не промедлит. А заранее, зачем суетиться?

На постоялом дворе звуки бубна и хриплой скрипки пропадали в раскатистом смехе и пьяных выкриках. По просторной зале бесцельно слонялись или толпились за столами подвыпившие горожане и удачно распродавшиеся жители с ближних сел. Мужчины хлестали дешевое прошлогоднее вино и в меру разбавленное пиво, вымахивали кружками и пытались одарить знаками внимания служанок, ловко и привычно успевающих уклоняться от их рук. Та же из девушек, которой не удавалось ускользнуть, заучено вскрикивала, потом давала посадить себя на колени, а едва посетитель терял бдительность, выскальзывала из пьяных объятий и продолжала работу. За притворными улыбками девушки прятали брезгливость и усталость, но хозяин платил хорошо, а от лишнего шлепка или поцелуя еще никто не умер. Здание корчмы вздрагивало от возгласов, а стойкая вонь перегара смешивалась с запахом давно немытых тел.

Купцов или других зажиточных граждан в общей зале не было. Для них предназначались уютные отдельные кабинеты, располагающиеся на втором этаже. А плотные двери, оберегали слух и обоняние сановитых гостей, от того, что происходило внизу.

Гостей встречал сам хозяин – полноватый, лысый, как колено, мужчина с красными от постоянного перепоя и недосыпу глазами на запухшем, одутловатом лице. Даже без традиционного белого передника. Но при этом, на кухне кипела работа. И даже издали можно было уловить ароматы жарящейся со специями баранины, а на огромных сковородах шипели куски свинины и рыбы. Цены здесь тоже были вполне приемлемы, и потому корчма никогда не пустовала.

Четверо мужчин, сидящие попарно в противоположных углах залы, не принимали участия в общей суматохе, которую здесь, вероятно, считали веселым отдыхом. Своим видом они походили на бывалых воинов, и достаточно было взглянуть на бережно ухоженные кольчуги одних, и на нагрудники стражников второй пары, чтобы все сомнения исчезли сами. Они неспешно поглощали тушеное с грибами мясо, степенно заливая его солидными глотками пива. При этом, не забывая отдавать надлежащего почета и интересной беседе. Прелести молодых служанок тоже привлекали их внимание, но эти мужчины умели делать все в свое время, не смешивая в одну кучу грешное и праведное, а кроме того, они явно, никуда не спешили.

– Благодарить небеса, Калита, мы справились с порученным делом, – сказал одноглазый товарищу. – И нам поверили…

– Похоже, так оно и есть… – согласился есаул. – Хотя, братишка, в какое-то мгновение я уже думал, что без палача не обойдется.

– Было и у меня такое ощущение, – кивнул Кривица. – Пока королева читала письмо Владивоя, тот гвардейский сотник почти дыру во мне своим взглядом просверлил. Поневоле задумаешься: что нас ожидает, если правда всплывет?

– Что ты имеешь в виду? – едва не подавился куском лепешки есаул и поспешно хлебнул из кварты.

– Не старайся представиться глупее, чем на самом деле, господин есаул… – отмахнулся Кривица. – Конечно ж, не твою покойную бабку, завещавшую перед смертью мельницу и пасеку.

– Считаешь, Анжелина не у харцызов?..

– А то ты сам не видел, что следы вели не к Проходу, а к мельнице Мышаты?

– Что я там мог увидеть, если дождь все размыл! – вскричал Калита. – И ты сам со мной согласился. А лучше тебя я не знаю следопыта!

– Ливень… – Кривица покачал головой. – Почудилось мне, что не захотел ты еще один грех взять на душу. Да и сам, похоже, старею, а потому и жалостлив. Подумал, если повезло малышке уйти от погони, пусть так и будет. И не втирай мне, будто ты сам не догадался! В жизнь не поверю. Уж кто-кто, а ты, Калита, должен понимать, что такую чушь можно плести вельможам. А для любого охотника, или следопыта, сказанное тобой прозвучало так, если б ты сказал: ''Господин барон, мы не нашли хутор, потому что вчера он сгорел''. А каменные основания и дымари? А угли? А вонь пожарища? Чтобы не оставить после себя ни одного следа, тем более, когда земля разбухла от влаги, а трава сделалась скользкой, человек должен научиться летать. Тем более – троим всадникам. А ты – воин опытный, значит, видел, но смолчал. Почему? Тоже стареешь?

Калита не отзывался долго. Очень долго. А потом произнес задумчиво:

– Знаешь, одноглазый, а ведь ты прав. Почувствовал я в эту минуту, что не надо нам ее ловить! Что неправильно это будет! А уехать и соврать воеводе – справедливо и достойно! Словно на ухо кто шептал. Да так убедительно, что я и спорить не стал. А после уж поздно было все переиначивать. Представляешь?

– Нет, – правдиво ответил Кривица, потому что никак не мог вообразить побратима, поступающего не так как выгодно, а как достойно. – Но верю! Заколдованное там место! Не зря люди про Мышату разное бают! Глаза отвел, пень трухлявый, вот и опростоволосились мы, не довели дело до конца!

– Ну и что? Баронета все равно пропала. И раз тишина который день, никто нас не хватает и не тащит в пыточную, выходит: сгинула Анжелина так же верно, как если бы ее харцызы похитили. А что она при этом не в Кара-Кермене стонет, а старому мельнику ноги моет, мне без разницы. И хватит об этом! Ну, а коли найдется девочка, мы перед ней чисты. Так что пей свое пиво и захлопни пасть. Вон, те два стражника, что-то слишком часто в нашу сторону поглядывают.

Кривица посмотрел в указанном направлении и громко рыгнул.

– Глупость. Кому-кому, а им на нас точно плевать. Разве, что заскучали вояки на службе и ищут приключений на собственную задницу.

А за упомянутым столом между тем продолжалась беседа, и в самом деле, не имеющая никакого отношения к проблемам слуг барона Владивоя.

– А не боишься, что я донесу на тебя, за подобные слова, Аким? – поинтересовался Лучезар, внимательно выслушав все, что предложил ему старший товарищ.

– Докладывай, но подожди, пока зори укроют все небо… – Аким выжидающе посмотрел на парня.

Тот удивленно вытаращился на него, но заучено продолжил:

– … и погасят солнце.

– И наступит ночь…

– … спокойнее, чем день…

– … длиннее, чем день. А я все время размышлял, как предложить тебе присоединиться к хорошему делу. Едва осмелился сегодня…

– А я к тебе знаешь, сколько присматриваюсь? – в тон ответил младший товарищ.

Стражники дружно и облегченно рассмеялись и хлопнули по рукам. Потом сдвинули кружки и сделали по большому глотку.

– Кстати… – сказал Аким. – Вон тот одноглазый, что оглядывается в нашу сторону, и его приятель похожи на гонцов из Дуброва, которых мы с тобой давеча в город впустили.

– А давай намылим им морды, – оживился Лучезар, которому не терпелось сорвать накопившуюся злость.

– Я не против… – пожал плечами старший. – Только придраться не к чему?

Дурное дело не хитрое, и как свинья всегда отыщет лужу, чтобы изгваздаться, а пьяница – где напиться, так буян придумает причину, чтоб подраться. А Лучезар, похоже, чувствовал в этом большую необходимость. Поэтому, не говоря и слова, парень сорвался с места и, нахмурив брови, двинулся к столу, где сидели гонцы Владивоя.

Покончив с трапезой, Кривица решил, что наступило время заняться не менее важным и приятным для наемника делом, а именно – договориться с одной из разбитных, смазливых девиц насчет совместного отдыха. И, чтобы долго не выбирать, ухватил за юбку первую, пробегающую рядом. Притянул ближе и усадил ее к себе на колени. И хоть служанка даже не упиралась, наметанным глазом заметив, блеснувшую в пальцах воина, серебряную монетку, стражник решил, что лучшего повода для драки и ждать нечего.

– Отпусти девушку, сын свиньи! – гаркнул еще издали.

Одноглазый сначала и не понял, что оскорбляют его. В конечном итоге, Кривица не делал ничего запрещенного, или необычного. А когда разобрался – то даже побледнел от ярости. Мгновение, и девушка с визгом отлетела в сторону, а наемник, с обнаженным клинком встал напротив Лучезара. И головой поплатился бы дерзкий юнец, не ожидающий такой резвости от подгулявшего наемника, но положение спас старший товарищ. Меч Акима мелькнул в воздухе также быстро, как и сабля отступника, остановив оружие Кривицы в пальце от шеи Лучезара.

– Не надо крови, – буркнул недовольный как поведением юноши, так и своим, зная, что разговоры о вооруженном столкновении будут ходить по городу не один день. Вместе с приметами тех, кто его устроил. – Может, уважаемый, в тех краях, где ты вырос, и рубят головы за сравнение со свиньей, но у нас в Зелен-Логе – особенно после Моровицы, за такое просто бьют морду. Товарищ мой обознался. Принял тебя за другого. Надеюсь, кувшин вина, распитый совместно, за наш счет, уладит недоразумение?

– Уладит, – ответил Кривица.

Бывалый воин, распознал в старшем стражнике серьезного противника и решил, что за глупость юнца и в самом деле не стоит рисковать головой.

– Чтоб далеко не ходить, садитесь за наш стол. Меня Кривицей зовут, а приятеля – есаул Калита. Мы из Дуброва. Барона Владивоя слуги.

– Я – Аким, а вспыльчивый юноша – Лучезар. – ответил стражник, подзывая перепуганную служанку и делая заказ. Потом уселся сам и посадил рядом приятеля. – У кого мы на службе и так понятно. А относительно глупости моего друга, то парень зол на подружку, вот и срывает зло на том, кто подвернется.

– Уважительная причина, – понимающе кивнул Кривица. – Только иногда при этом можно и самому навернуться…

– Тем лучше, – буркнул Лучезар. – Со слабаками драться неинтересно. А Забава еще пожалеет. Днем хвостом крутит, только на шею не вешается, а вечером и за порог не выйдет.

– Все бабы такие, – подвел общую черту Калита. – Ни одна хорошего слова не стоит. Ты только сразу за меч не хватайся, но я не удивлюсь, если окажется, что пока ты ее дожидаешься, она ласкает другого. Бабы всегда так, одному моргает, другого ласкает, а третьего про запас примечает.

– Нет, – упрямо покачал головой юноша. – Забава не такая. Наверно во дворце задержали. Там всегда работы много…

– Я хотя и одноглазый, но вижу баб насквозь, оттого предпочитаю шлюх… Они хоть честны с нами. За что заплатишь, то и поимеешь…– Кривица хотел еще что-то прибавить, но Калита положил ему на плечо руку и сказал юноше:

– Не бери в голову, парень! Вообще-то в словах моего приятеля много правды, но исключение тоже случаются. Повезет – будешь счастлив. Ну, а нет – не обессудь и не говори, что тебя не предупреждали… – после этого он сделал знак служанке. А когда та торопливо подбежала, показал ей серебряный кругляш. – Не покажешь мне, где уставший путник может найти, до утра, охапку свежей соломы и крышу над головой?

– Почему нет… – хихикнула девушка. – Только после полуночи. Сейчас слишком много посетителей. Хозяин будет недоволен.

– Договорились.

Монета поменяла владельца, и девушка, развевая подол юбки, поторопилась к прилавку, соблазнительно покачивая бедрами и посверкивая стройными лодыжками.

Лучезар провел ее тяжелым взглядом и буркнул. Тихо, но так, чтобы услышали все. – Если Забава меня обманет, то пожалеет, что родилась. Клянусь могилой покойных родителей. Потому, что я ей… верил… – а потом потянулся к кувшину с вином и сделал жадный глоток. Как будто пытался ополоснуть рот от грязной клятвы.

– О, на ловца и зверь бежит! – голос десятника Лисогора стражники готовы были услышать где угодно, но только не в корчме и не сейчас. – Пьянствуете? А сотник вас ищет.

– Нас? – удивился Аким. – Мы ж только сменились.

Но вместо ответа десятник внимательнее пригляделся наемникам. И те сразу почувствовали, что загостились в столице.

– Нет, – неспешно объяснил Лысогор, усаживаясь за стол и принюхиваясь к кувшину. – Не вас, оболтусов… Дубровских гонцов приказано препроводить к Ищущему истину Вышемиру. Он остановился в башне Ксандора. В синих апартаментах. Вот вы двое, и проводите к нему своих друзей. Выполняйте! – и, проведя подчиненных суровым взглядом, поманил к себе ближайшую девушку. – А подай-ка, доченька, мне чего-то не совсем прокисшего, пару ломтей ветчины и полдюжины лепешек…

Вероятно, Вышемир задремал, потому что когда хранитель открыл глаза, то ощутил себя значительно бодрее. Несмотря на легкую боль в шее, затекшей от неудобного положения. За окнами темнело, а на столике рядом с креслом, стоял поднос с кувшином и большой тарелкой, наполненной кусками сыра и буженины. Отдельно красовался половинка подрумяненного каравая. А завершить ужин ему предлагали несколькими горстями отборных черешен.

Вышемир протер глаза и недовольно поморщился.

Во-первых, если он не расслышал шагов служанки, то значит, спал слишком крепко, и при других обстоятельствах, подобная беспечность может стоить жизни. Во-вторых, девушка выполнила поручение, и позвать ее опять, означало дать повод совершенно ненужным сплетням. И вода, скорее всего, давно остыла. А значит, вместо приятного вечера, его ждет холодная купель и не согретая кровать. Что ж, в этом тоже есть положительный момент. Можно хорошо выспаться и еще с рассветом двинуться в обратный путь. Развлечения подождут.

Ищущий истину уже собрался встать, как вдруг дверь в апартаменты тихонечко приоткрылась, и кто-то осторожно вошел внутрь. Вышемир вытащил из потайных ножен тонкий стилет, осторожно выглянул из кабинета в прихожую и громко засмеялся. Судьба беспощадна: жертве никогда не избежать ловушки.

В прихожей, очень тихо, чтобы не потревожить сон хранителя, хозяйничала Забава.

– Ой! – обрадовался девушка. – Вы уже проснулись, господин… А я уже третий раз грею воду.

– Умница, – похвалил старательную служанку Вышемир и, добыв из-за пояса маленькую коробочку, протянул ее девушке. – Это тебе за усердие.

– Какая красивая, – как дитя обрадовалась подарку Забава.

– Открой. Сбоку есть маленький выступ. Нажми на него.

– Порошок какой-то? – удивилась девушка.

– Понюхай, – посоветовал Вышемир.

Забава послушно сунула носик внутрь коробочки и легонько втянула воздух ноздрями.

– Не бойся, – еле сдерживая смех, поощрил ее Ищущий истину. – Вдохни глубже.

Другая служанка, может, и заподозрила бы подвох, но Лучезар верно заметил: девушка была изумительно наивна и доверчива. И Забава старательно нюхнула содержимое коробочки еще раз.

Вышемир насмешливо улыбнулся и ловко подхватил коробочку, выпавшую из ослабевших рук служанки.

– Удалось! – воскликнул счастливо, а потом щелкнул пальцами перед лицом девушки.

– Эй, Забава, ты меня слышишь?

– Да… я… слышу… – девушка отвечала очень тихо, делая небольшие паузы между словами.

– Тогда слушай и запоминай! С этой минуты, ты будешь выполнять каждое мое пожелание! Даже, если будешь знать, что так поступать нельзя! Ты можешь хныкать, проситься, но сделаешь все, что я прикажу. Запомнила?

– Да…, я… запомнила…

– Но это страшная тайна! И ты никому не сможешь о ней рассказать. Поняла?

– Да… я… поняла… это… тайна…

– Крепко запомнила?

– Да… крепко…

– Ну, тогда отомри и пошли умываться.

Вышемир снова щелкнул пальцами, и румянец постепенно вернулся на бледные щечки служанки. Некоторое время девушка растерянно хлопала глазами, пытаясь понять, что случилось, но в памяти всплыли только последние слова.

– Ой, конечно. Вода давно нагрета.

– Замечательно. Помоги мне раздеться.

Вышемир умышленно выбрал для проверки самый простой и абсолютно безобидный способ. Вряд ли невинной девушке понравиться такое распоряжение. И если горничная сейчас фыркнет, давая понять, что оценила шутку и, похихикивая, выбежит из комнаты, ему придется признать эксперимент неудачным.

Забава мигнула ресницами раз, другой. Растерянно посмотрела на улыбающегося мужчину, что-то сродни испуга быстро промелькнуло в ее глазах, а вслед за этим она встала на колени и начала стаскивать с Вышемира ботфорты. Сняла их один за другим, аккуратно прислонила к печи сушиться, вернулась и принялась за остальную одежду.

С рубашкой, как и с сапогами, проблем, не возникло. Но когда пальцы служанки завозились со шнуровкой на штанах, Вышемир возликовал по-настоящему.

Между тем, как руки девушки покорно продолжали раздевать мужчину, на лице Забавы сменилась целая гамма чувств. Первоначальную растерянность вытеснило изумление. Потом ее миловидное личико побелело. А после того как, собираясь остановиться и уйти, она опустилась перед Вышемиром на колени, продолжая старательно стягивать штаны, Забава прямо вспыхнула. От стыда и унижения яркий румянец залил даже шею девушки – но, несмотря на это, она прилежно продолжала выполнять приказание.

Освободившись от одежды, Вышемир залез в кадку и с наслаждением погрузился в теплую воду. Первое испытание могущества прошло удачно.

Купель навевала дремоту, поэтому Ищущий истину не позволил себе долго нежиться, а лишь вымыл голову и стал быстро растираться жестким полотенцем. Посматривая при этом на служанку, которая неподвижно замерла рядом. Пунцовая, как роза, но даже не шелохнется, а только носом шмыгает, да глаза отводит стыдливо.

Покончив с вытиранием и почувствовав, как веселее заструилась в жилах кровь, Вышемир бросил влажное полотенце Забаве и перешел в кабинет.

– А ты не хочешь помыться? – спросил небрежно, умостившись в кресле.

– Я сегодня в речке купалась, – запинаясь на каждом слове, ответила Забава.

– Когда мы наедине, называй меня: мой господин.

– Как прикажете, мой господин.

– Вот и хорошо. Тогда, раздевайся.

– Как прикажете, мой господин. Ой, мамочка! – воскликнула Забава, когда покорные чужой воле, ее пальцы немедля принялись ослаблять шнуровку на вороте сорочки. – Не надо! Прошу вас…

– Поторопись, – поморщился Вышемир. – Мне с рассветом в дорогу, и я еще хочу поспать.

– Смилуйтесь, господин! – умоляла девушка, роняя слезы, между тем сбросив с себя яркую плахту и потащив вверх подол исподней рубашки.

Раздевалась Забава медленно, преодолевая саму себя, а казалось, будто девушка нарочито дразнится.

– Я не хочу! – она вся дрожала, но послушно продолжала обнажаться.

– Быстрее! – прикрикнул Вышемир.

Нытье девушки его только забавляло.

– Да брось ты эту тряпку! – добавил раздраженно.

Забава тут же разжала пальцы и упустила на пол рубашку, которую прежде прижимала к груди, прикрываясь от взгляда мужчины.

– Встань на цыпочки и подними руки!

– У меня жених есть! Свадьба скоро! – пролепетала несчастная, но покорилась. – Не позорьте! Ноги буду целовать… – слезы потекли ручьем.

– Надоела, помолчи… – приказал Вышемир, с интересом рассматривая свою игрушку. Молоденькая служанка проигрывала грациозностью дворянкам, но все же была очень даже ничего.

Он подошел ближе, взвесил на ладонях упругие груди, отметив страх в глубине зареванных глаз, девушки, по-прежнему продолжающей тянуться в струнку. Обошел и по-хозяйски провел ладонью по стройной спине. Потом развернул к себе, крепко поцеловал и… оттолкнул.

Забава вскрикнула, отпрянула, наткнулась на кровать и упала на нее навзничь.

– Лежать!

Девушка вздрогнула, замерла, с ужасом взирая на надвигающуюся костлявую фигуру, а потом, не смея даже отвернуть лицо вбок, закрыла глаза и разрыдалась. От стыда и безысходности. Но той бездне, что жила в душе Вышемира, было наплевать на девичьи слезы. Важно было, что ее тело остается покорным его воле.

Громкий и настойчивый стук прозвучал, как гром среди ясного неба. С той разницей, что Забаве он сулил спасение, а Вышемира отвлекал от развлечения.

– Это кому ж я так срочно понадобился? – недовольно проворчал хранитель. Вышемир набросил халат, на всякий случай накрыл девушку одеялом, закрыл дверь в спальню и выглянул в коридор.

На пороге тянулась в струнку пара стражников, а за их спинами переминалось еще двое.

– В чем дело?! – рявкнул раздраженно Вышемир. – Вы что не видите: ночь на дворе?!

– Просим прощения, господин хранитель, мы всего лишь исполняем ваш приказ, – отчеканил старший из стражников. – Гонцы из замка Дубров доставлены. Разрешите идти?

– Идите, – махнул рукой Вышемир, вспоминая пожелание, высказанное Ксандору. – Нет, постойте… Я сейчас.

Вышемир вернулся в комнату, выудил из кармана, висящего в прихожей плаща, малый кошель, достал оттуда серебряную монету, а сам кошель положил в карман халата. Потом вернулся к ожидающим воинам.

– Это вам за службу, – протянул монету старшему стражнику. – Свободны. А к вам, – взглянул на наемников Владивоя, – у меня небольшой разговор.

– Внимательно слушаем тебя, господин хранитель, – уважительно поклонился воин с есаульским значком на отвороте камзола. Второй – одноглазый и тощий, словно жердь, лишь молча, кивнул, в знак того, что согласен с товарищем. Вышемир, всегда полагавший себя щуплым и нескладным, даже залюбовался столь уникальным экземпляром худобы.

– Вы оба опытные воины, да и я сегодня слишком устал для длительных бесед, поэтому скажу главное, а вы сами соображайте, где ваша выгода… Итак, я знаю правду о том, что случилось в Дуброве. Больше того, я уверен, что с Зеленца уже отправлен отряд на помощь баронете. А сам Владивой уже либо сбежал, либо убит, либо – схвачен и брошен в темницу. Меня не интересует ваша роль в этом деле, но вряд ли королевские дознаватели поверят, что вы ничего не знали о делах своего господина.

Вышемир немного помолчал, давая воинам осознать свои слова.

– Это плохие новости… Теперь – хорошие. Мне нужны верные люди, готовые ради хозяина на все. Я хорошо плачу и не рискую зря ни своей жизнью, ни чужими головами. Лишних слов не надо. Просто, если мое предложение вас заинтересовало, ждите меня завтра, на выезде из города, сразу за Южными воротами. Вместе и двинемся. А это, – Ищущий истину протянул есаулу приготовленный кошель, – чтоб было легче принять верное решение. Ну, а захотите жить иначе – деньги можете оставить себе. Но помните, что этого разговора никогда не было, и меня не ищите. Я не люблю уговаривать и дважды ничего не предлагаю. И еще, мне понравилось бы, если б вы встретили меня не вдвоем, а во главе небольшого отряда головорезов, готовых за золото убить родную мать.

– С парнями проблем нет, – задумчиво произнес есаул. – Вот только вряд ли все они точно знают, кто их породил.

Какое-то время Вышемир недоуменно таращился на наемника, а потом расхохотался.

– Не мудри, есаул. Мне нужны воины, а не кровь старушек…

– А-а, – кивнул тот. – А я было… Спокойной ночи, господин хранитель. Мы обдумаем ваше предложение.

– Думайте, – согласился Вышемир и пробурчал себе под нос, уже закрывая дверь. – Вполне достойное и полезное занятие. А по поводу спокойной ночи, это уж как получиться. Как получиться…

''В большой мудрости скрыто много печали, и тот, кто преумножает знание, преумножает печаль''.

Сквозь широкие витражи зеленого и синего стекла солнечный свет свободным потоком вливался в просторную келью, все стены которой от пола до высокого потолка были вставлены широкие полки. Полки же в свою очередь были заполнены свитками, инкунабулами и фолиантами, в которых хранилась мудрость веков, из поколения в поколение преумножающаяся хранителями Оплота. И не только мудрость… Была здесь целая стенка человеческой глупости, полки недальновидности, тома упрямства и ошибочных мыслей, сумевших долгие годы властвовать над истиной. В отличие от других библиотек, в которых с появлением нового хозяина, изменялось и содержимое полок, хранители сберегали каждое слово в первозданном состоянии. Все сочиненное заново ставили рядом, но, ни в коем случае не вместо текстов, написанных прежде. Да и сам Оплот ничем не напоминала замки других феодалов. И если б не правильность форм, это массивное серое здание издали легко было спутать с дикой скалой, которая неведомо как очутилась на горе Угрюмой. И только несколько десятин бережно ухоженного виноградника, что вопреки всем фортификационным нормам, подступал к самой стене с южной стороны, доказывал, что это не озорство природы, а творение человеческих рук.

Не было здесь также подъемного моста и оборонного рва. А еще во внутренний двор вело сразу четверо ворот, гостеприимно отворенных с рассвета до заката солнца и еще долго, даже после наступления сумерек. Демонстрируя, что путнику здесь всегда рады. Хотя, острые на язык студиозусы давно придумали другое объяснение. ''Пришел, посмотрел и проваливай''. Мол, никого насильно не держим. Да и какие здесь путники? Оплот строили вдалеке от оживленных трактов.

Просто беречься нужды не было. Одно лишь знание того, что хранителям подвластна Сила, надежно защищала жилище мудрецов от непрошеных гостей всех сословий. А еще ходили слухи, что давным-давно, кто-то все же осмелился напасть на Оплот, но судьба наглеца была столь печальна, что с тех пор, повторить подобное, нет желающих. Поэтому, послушники даже в лес за грибами или ягодами выбирались без оружия.

Остромысл сидел у открытого окна и наслаждался утренними запахами.

Чуть менее радостно встречала день четверка учеников, в наказание одетых в серые балахоны послушников и выставленная на стражу у восточных ворот. Из оружия у них был один тупой меч на всех, а у стены лежали два копья. Хотя, судя по испещренным ржавчиной жалам и обвившейся вокруг древка травы, их забыли здесь давно, предыдущие стражники.

Юноши рядком лежали на солнышке и грелись в его утренних лучах, обсуждая тему, не имеющую ничего общего с несением караульной службы.

Из любопытства, недостойного мудреца, но присущего любому человеку, Остромысл усилил слух.

– Клянусь бородой Мастера, – настаивал один из них, смугловатый, мускулистый парень. – Эта девушка не может быть создана из плоти и крови!

– Если б не клятва, которую дают хранители, я не удивился бы, узнав что Остромысл создал ее умышленно, дабы вводить нас в искушение и испытывать характер… – поддержал товарища другой студиозус.

– А что? – оживился первый. – Весьма возможно… Я имею в виду не магию, а нарочитость. Иначе с чего бы это виконтесса столько времени сидела в нашей глуши?

– Между прочим… – вмешался в разговор третий. – Кто из вас видел ее сразу после приезда? Даю голову отрубить, что когда она впервые прибыла в замок, то была уродлива, как земляная жаба. Но, золото преодолевает любые запреты…

Все призадумались, а затем переглянулись. Как оказался, никто этого дня не запомнил. Просто, однажды утром все узнали, что в одной из келий поселилась будущая графиня из рода Зеленых Вепрей.

Последний из четверки так и не отозвался. Он лежал на животе и не отводил восторженного взгляда от предмета обсуждения – молодой девушки, неспешно прохаживающейся между рядами виноградных лоз.

Весняна, виконтесса из рода Зеленых Вепрей поражала каждого необычайной красотой, особенно в сравнении с простолюдинками. И дело не в гибкой фигуре, упругих округлостях, карих глазах, точеном носике и пухлых вишневых губах. Даже не в пышных, цвета воронова крыла, волосах. А в том, что как долго бы мужчина не рассматривал девушку, спроси потом: какое у нее сложение или рост – все, на что он окажется способен, это сделать рукой неуверенное волнистое движение и задержать ее где-то на уровне собственного подбородка.

Весняна томилась пребыванием в Оплоте. Преподаваемые здесь науки ее не интересовали и, если б не огромная библиотека, а также недвусмысленный приказ матери, девушка давно б сбежала домой. Там, по крайней мере, она могла ходить, куда ей заблагорассудится без неизбежной свиты из безусых юнцов, с совершенно глупыми взглядами на влюбленных лицах. Весняна была уверена, что если бы не личный запрет Мастера, то даже высокое положение не уберегло б ее от неприятностей с этими ярыми почитателями противоположного пола. Правда, если взглянуть с другой стороны, навязчивое ухаживание вносило в ее жизнь хоть какое-то разнообразие. А то порой, Весняне хотелось плакать, кусаться, царапаться и бить посуду… Лучше всего – о голову ненавистного Ксандора.

Ведь именно он был виновником ее заточения. И все из-за того ужасного предсказания. С первого дня, как только, по приказу королевы, матушка отправила ее в Оплот, девушка поклялась поквитаться с уродом. Подумать только: это чудовище напророчило целый ворох бед и несчастий всему Зелен-Логу, сразу после ее замужества! Хорошенькая перспектива: весь век проходить в старых девах, дабы предотвратить несчастья, существующие в воображении кретина предсказателя и внушенные венценосной тетушке. А ей уже скоро семнадцать! И хоть сердце девушки еще ни разу не забилось учащенно, при виде мужчины, тем более досадным, могло стать мгновение, когда оно отзовется.

С чисто женской прозорливостью, Весняна даже не сомневалась, что все эти беды астролог придумал либо по наущению братца Вышемира, либо – что еще хуже: с тайным намерением самому жениться на ней! От подобной мысли Весняну всегда бросало в дрожь и липкий ужас. Тогда уж лучше умереть девице, чем согласиться разделить ложе с этим уродом.

И чем дольше ее удерживали в Оплоте, тем сильнее становилось желание виконтессы: покинуть стены этой, хоть и весьма гостеприимной, а все же – тюрьмы.

Весняна тяжело вздохнула, невнимательно отщипнула тонкими пальчиками зеленую виноградину из ближайшей грозди и положила ее в рот. Но, тут же передернулась вся и с отвращением сплюнула. Жизнь узницы и без того была не слишком сладкой, чтоб по мимо всего портить ее еще и вкусом несозревшего винограда.

Если бы княжна знала, что Остромыслу ведомы все ее переживания и томления, более того, что Мастер-хранитель уже давно решил каким образом наилучше для всех, а в первую очередь для нее самой, устроить судьбу девушки, возможно думы барышни были бы не столь печальны. Или – наоборот? Ведь ни одному мудрецу еще не удалось понять женщин. Так где уж тогда браться прогнозировать поведение взбалмошной девицы, у которой и без того семь пятниц на неделе, и фиалки в голове цветут.

От грохота падающего железа, услышанного обостренным слухом, Остромысл даже вздрогнул. Гремело и бряцало так, словно где-то в стенах Академии, одновременно свалилась на каменный пол добрая полусотня латников. А вслед за этим стал нарастать изумленный гул голосов, с вплетающимися в него одинокими ахами да охами.

– Мастер! Мастер! – словно первогодок послушник в кабинет Остромысла влетел запыхавшийся мудрец Совва. – Там… там…

– Создатель сошел с небес? – иронично приподнял бровь хранитель.

– Нет, – мудрец был так возбужден, что даже не воспринял шутки. – Хуже… Доспех чернокнижника Темна с пьедестала свалился!

Топот копыт и звон сбруи обеспокоил только сорок. Пугливые птицы оказались единственными живыми существами, кого заинтересовала небольшая кавалькада, ровной колонной неспешно въезжающая во внутренний двор Академии. Я остановил отряд и удивленно огляделся. Все здесь было не так, как в замках. Ни сторожей, ни слуг. Никто не ринулся принимать коней. А те несколько, быстро снующих по двору, одетых в одинакового покроя белые, серые и черные балахоны, существ неизвестного пола, только с любопытством взирали на воинов и следовали по своим делам. Будто не отряд вооруженных ратников гарцевал во дворе обители, а воробьиная стая копошились в пыли.

– Эй! – рявкнул десятник Гладила одному из них, торопливо пробегавшему мимо, при этом едва не наткнувшись на лошадь. – Есть тут кто зрячий? Или в Оплоте не принято встречать путников?

– Ждите, не до вас сейчас… – бросил на ходу тот и умчался.

– Стряслось у них тут что-то? – недоуменно пожал плечами десятник. – Странно, гарью не тянет, а все мечутся, как угорелые. Но кто-то же должен встречать гостей, или нам самим о себе позаботиться? Как распорядитесь, господин сотник? Ждем, или…

– Подождем немного, – решил я.

Не пришлось. Чуть погодя к нашему отряду степенно приблизился, судя по седой бороде, пожилой мужчина и учтиво поклонился.

– Приветствую, милостивый сударь, в стенах Оплота. Смею ли спросить, по какому делу пожаловали вы в жилище скромных хранителей Равновесия?

– Приветствую и тебя, мудрец, – ответил я на поклон и соскочил с коня. – Сотник Зеленецкого замка и прибыл с поручением от графини Звениславы к Мастеру-Хранителю Остромыслу.

Тот поклонился еще раз.

– Я всего лишь наставник, господин рыцарь… – поправил меня хранитель. – Обращайся ко мне: наставник Вавула или просто – Вавула. А как прикажешь тебя называть?

– Игорем зови. Но я тоже не рыцарь, а обычный воин.

– Как тебе будет угодно, Игорь, – опять поклонился тот. – Смею заметить, что сотник не может быть обычным воином, но если ты так настаиваешь, спорить не буду. Скромность украшает мужчину. Будет ли мне позволено поинтересоваться насколько важно твое дело? Следует ли для этого беспокоить Мастера? Может, я смогу помочь? Или кто из мудрецов?

– Мы прибыли, чтоб сопроводить домой виконтессу Весняну… – открыл я белую часть своих поручений, не видя надобности делать из нее тайну. О поручении атамана Вернигора пока решил промолчать.

– За виконтессой? – переспросил наставник. – Что ж, с этим и в самом деле только к Остромыслу. Королева Беляна поручала девицу его личной опеке. Соизволишь последовать за мной?

– Соизволю. Но, сначала распорядись, чтоб выдели помещение для отдыха моим людям, и вели их накормить.

– Не беспокойся ни о чем, сотник Игорь. Послушники все исполнят надлежащим образом. Прошу за мной, – ответил Вавула и двинулся к одной из множества дверей, ведущих внутрь здания. Мне не оставалось ничего другого, как поспешить следом.

Наблюдающая за ними из окна светелки, виконтесса Весняна вдруг почувствовала, как ее сердце стремительно ухнуло куда-то вниз и там быстро-быстро затрепыхалось. А потом, будто ничего и не произошло, воротилось на место и вновь забилось ровно и спокойно, заставив девушку слегка побледнеть и крепче опереться руками о подоконник.

Остромысл внимательно глядел на меня и словно чего-то ждал. Ни слова не произнеся с того момента, как за наставником Вавулой закрылась дверь, и мы остались в кабинете Мастера наедине. Застыл, как изваяние и только взглядом буравил из-под кустистых бровей. Хотя, если честно, главный хранитель совершенно не производил впечатления. Приходилось видывать настоящих командиров. Такого и без седой папахи на голове ни с кем не спутаешь. А здесь, сидел передо мной обычный изможденный годами и болезнями старенький дедушка, коих тысячи. Наверно, так мог выглядеть киношный Кощей Бессмертный, если бы обзавелся бородой деда Мороза.

Вот еще напасть на мою голову. Совсем забыл спросить, как тут у них положено: первым здоровается младший по званию или надо ждать, пока тебя соизволят заметить? Ладно, пойдем простым путем, а то что-то пауза затягивается.

– Долгой жизни и крепкого здоровья тебе, Мастер Остромысл, – постарался я вложить в банальное приветствие максимум почтения. Степенно поклонился и продолжил. – Будет ли мне позволено передать тебе послание графини Звениславы?

– Будет… – негромко, но отчетливо проговорил Остромысл. – Да ты, сотник, не стой в дверях. Проходи ближе. Садись… Небось устал с дороги?

Прекрасно понимая, что вопрос чисто риторический и задан из вежливости, а не от искреннего участия, я только чуть пожал плечами. Мол, есть немного, но мы – люд служивый, а потому привычные. Потом подошел ближе и протянул хранителю перстень графини.

– Печать рода Зеленого Вепря? – вздел тот брови, даже не протянув руки. – Что-то со Звениславой? Рассказывай…

– Занедужила графиня. Боится помереть, не повидав дочери. А потому просит отпустить виконтессу домой без промедления.

– И сильно захворала?

– Я не лекарь. Но когда выезжал из замка, графиня с кровати не поднималась.

– Странно. В последних отчетах, замковый врач отмечал, что у Звениславы отменное здоровье. Не знаешь, какую причину Лобан назвал?

– Слышал. Лекарь считает что это либо порча, либо отравление. Точнее он еще сам не понял.

– Угу. Вот как… Порча… Странно. Кому Звенислава так не угодна стала? Ну, это дело дознавателей. Пусть ищут… Королева, конечно, будет недовольно, но нельзя же запретить дочери проститься с матерью. Верно? – и не дожидаясь ответа, продолжил все так же неспешно. – Хорошо, я распоряжусь, чтоб Весняну предупредили. Обратно еще сегодня отправитесь, или отдохнете до завтрашнего утра?

– Так рассвело только-то. Хватит и пары часов. Пока виконтесса соберется.

– Тебе виднее, – кивнул Мастер и что-то нажал на подлокотнике кресла.

Где-то в отдалении, в коридоре зазвенел колокольчик, а еще через минуту в дверь просунулась вихрастая голова послушника.

– Передай Весняне, чтоб собиралась в дорогу. После обеда она уезжает домой! – распорядился Мастер, и заметив огорчение на лице юноши, прибавил чуть насмешливо. – Прежде чем передать ей мое распоряжение, подойди поближе: заработаешь поцелуй.

Дождался, пока покрасневший послушник умчался выполнять поручение, Мастер снова обратился ко мне.

– Прямо поветрие какое-то. Иной раз кажется, будто в девицу влюблен весь Оплот, за исключением меня и двухсотлетнего Страха. Притом, что смазливых учениц и послушниц, вполне достаточно. Ну, да Создатель с любовь и прочим. Это больше не моя забота. Итак, с барышней решено, но вижу по глазам, что ты хочешь поведать мне еще что-то, верно?

– Прошу прощения, что отнимаю ваше драгоценное время, Мастер, вы правы… – изобразил я повторно поклон, словно отделяя одно поручение от другого. – Я поклялся выполнить волю умирающего атамана харцызов и предать вам слова Островида.

– Что-что?! – изумился старец. – Ну-ка, повтори. У тебя поручение от Али Джагара?

– Еще раз прошу простить меня, Мастер, если я непонятно выразился… – где только брались соответствующие манеры? Не иначе: память предков. – Я никогда в жизни не видел достопочтенного господина Островида…

– Это Али Джагар достопочтенный господин? – неожиданно рассмеялся Остромысл. – Погоди-ка, сотник. Чувствую: нам есть о чем поговорить… – и опять нажал кнопку колокольчика.

Дверь в кабинет тут же приоткрылась.

– Выпить и закусить!

Дверь закрылась.

– Поскольку теперь я сам отнимаю твое время, то позволь компенсировать потерю легким обедом. А то, так за разговорами, можно и голодным остаться. Ну, продолжим. Только неспешно и с самого начала. В серьезных делах каждая мелочь важна…

С таким утверждением стал бы спорить только полный глупец, а поскольку я себя таковым не считал, то начал пересказывать Мастеру всю свою историю, с момента появления в этом мире. Упуская только земной пролог с непосредственным участием Арагона. Ну и о визитах наблюдателя не стал упоминать. Все-таки общий антураж не слишком положителен, а зачем самому портить свой имидж?

В процессе разговора послушник накрыл стол, и я время от времени, давал Остромыслу усвоить услышанное, делая короткие паузы для глотка вкуснейшего взвару или чтоб прожевать очередной кусок. Мастер слушал внимательно, не перебивая и не подгоняя, аж до момента, когда я почти дословно пересказал послание Островида. Тут хранитель тихонько рассмеялся и проворчал:

– Он наверно считает, что я к старости тоже ослеп и не узнаю очевидного? Больше ничего атаман тебе не передал?

– Ладанку, – я полез за ворот рубахи и вытащил оттуда небольшой мешочек, который ни разу не снимал с того самого дня. – Вот…

– А что там?

– Не знаю. Не смотрел… Оберег какой-то, наверно. Я в этом плохо смыслю. Мышата посоветовал носить, я и не спорил.

– Развяжи…

Немного повозившись с тугими узлами, я распустил стягивающую петлю, перевернул мешочек над столом и оттуда выпал каплеобразный камень, сильно приплюснутый по бокам, размером с голубиное яйцо. Гладкий, как галька. Изумрудного цвета с серебристыми разводами. Но не наподобие паутинки трещин, а словно художник небрежно вытер об него кисть из тончайших волосков.

– Камешек ничего тебе не напоминает? – поинтересовался Мастер.

– А должен? – вопросом на вопрос ответил я.

– В общем-то я так спросил. Мало ли… Перед тобой, Игорь, окаменевшая кровь Змия. Легендарная вещь… Амулет, который вместе с Рогом призыва вроде бы дарует власть человеку над этими существами. Вот только, с тех самых пор, как в Зелен-Логе объявились Змии, никто легенду не проверял, так как еще ни разу не удавалось собрать оба эти предмета вместе. Обычно, как только возникает Амулет, бесследно пропадает Рог. И наоборот…

– Забавно.

– Как знать, Игорь, может именно тебе это удастся? Не зря же все приметы так упорно сходятся? Суди сам: не успел ты появиться, как Островиду видение было. Вернигор – на твоих руках умер и Амулет передал. Не успел ты в Оплот въехать, как с постамента доспех Темна свалился, который спокойно стоял там пару веков. Но, что самое важное, Игорь – ты из другого мира!

Старый мудрец смотрел так меня пристально, что напомнил Арагона, с его ''рентгеновским'' зрением.

– Послушайте, Мастер, а вам не кажется… – начал я, осторожно подбирая слова. – Что меня стоит посвятить в проблему более подробно. Особенно, если я должен стать ее решением? Я, в общем-то, парень не глупый: два и два сложить сумею, но зачем бродить в потемках, если есть возможность зажечь свет?

''Все, кино не будет. Электричество кончилось…''

Я невольно улыбнулся, сбился с пафоса и закончил проще.

– Мастер, если я могу в чем-то помочь, то объясните для начала – в чем и как? А там видно будет. Хорошо?

– О чернокнижнике Темне что-то знаешь?

– Только со слов Мышаты. Мол, баловался один магией, едва угомонили, прежде чем он успел разрушить мир.

– Если убрать из тона иронию, то примерно так все и было. Маг Темн где-то раздобыл мощнейший артефакт. И с его помощью обрел такое могущество, что одним взглядом мог двигать горы и возвращать вспять реки. Чем и не преминул заняться, для развлечения. Совершенно не заботясь о том, что при его забавах гибли люди. Десятками тысяч… От мощнейших землетрясений, паводков и пожаров, менялся лик земли и нигде уже нельзя было чувствовать себя в безопасности. Увещевания прочих магов не возымели на Темна нужного действия. И тогда Круг постановил чернокнижника убить. Но принять решение – одно, а осуществить его – совсем другое. Темн понимал, что его развлечения не прибавляют ему друзей, и при помощи своего артефакта создал волшебный доспех, совершенно неуязвимый для обычного оружия и предельно устойчивый к магии… наглядно продемонстрировав его свойства десятку наемных убийц, воинов и магов, нанятых тогдашним правителем Зелен-Лога. Сперва Темн позволил им несколько минут наносить удары, а потом одним хлопком превратил весь десяток в огромный блин из мяса и железа, который демонстративно отправил на главную площадь Турина. Пришлось готовить следующий аттентат очень тщательно, терпеливо, выжидая подходящего случая… – Остромысл перевел дыхание. – Опустим подробности. Иначе и до вечера не управимся. В общем, наступил день, когда Кругу удалось застать чернокнижника врасплох. Без доспеха. С артефактом он никогда не расставался, а вот доспех все-таки иногда снимал. Общими усилиями Темна заточили в отрезающий кокон, но из-за невероятной мощи артефакта, полностью завершить ритуал и выбросить его из нашего мира все же не удалось. Несколько нитей остались не отрезаны. Эта временная победа досталась магам огромной ценой. В битве погибли все Высшие и мастера Первой величины. В мире почти не осталось людей, способных овладеть Силой по-настоящему. А кокон слабеет… И рано или поздно придет время, когда Темн выйдет на свободу, вновь обретет былое могущество, а бороться с ним будет некому.

– Что ж его не добили, пока был шанс? – не удержался я от вопроса, уловив, как мне показалось нестыковку. – Ведь, как я понимаю: там, в изолирующем коконе он гораздо слабее, чем был и будет во внешнем мире?

– Верно подметил, – одобрительно кивнул Мастер. – Но, когда Круг накладывал заклятие, маги хотели быть уверенными, что никто Темну извне не поможет и одним из условий, была непроницаемость кокона для любого живого существа рожденного под этими звездами.

– Иными словами, – встрял я опять. – Внутрь может войти только рожденный в другом мире? Вроде меня?

– А вот этого, Игорь, я не берусь утверждать… – вздохнул Остромысл. – Ты первый, кто может проверить: верны наши предположения и надежды, или являются беспочвенными измышлениями.

– Проще говоря, мне предлагается войти в кокон и ликвидировать чернокнижника? Так.

– Если совсем уж по-простецки… – согласился Мастер.

Эта прямота мудреца настолько меня обескуражила, что я даже растерялся и не нашелся как съязвить, не скатываясь в откровенное хамство. Пришлось промолчать, изображая лицом глубокую работу мысли. Остромысл отнесся к моей задумчивости с пониманием и не торопил.

''Гоп, стоп! Мы вышли вдруг из-за угла…'' А чего это мы так разволновались, засуетились, задрожали ручонками? Воин ты или плюшками побаловаться зашел? Нигде и ничего не бывает просто так – вон, даже овцы в тулупах. И второй закон термодинамики никто не отменял. Хочешь хорошо жить – умей вертеться… Если физическое устранение злодея возможно в принципе, то почему б и не вписаться? Небось, за проявленный героизм и мужество положен не только Орден ''Сутулого'', но и смачный кус пирога? А мне, приблудному, некие материальные блага совсем не лишние. Арагон, благодетель, срок контракта так и не озвучил. Сейчас-то развлекаюсь, но и обеспеченной старости никогда не лишне подумать. Особенно, если рассматривать оплату, сквозь призму морального удовлетворения от благородства своего поступка.

– Шанс на победу есть?

– Шанс, Игорь, есть всегда, – ушел от прямого ответа хранитель. – Как и риск…

– Понятно. Уместно будет спросить о награде?

– Вполне. Герою спасшему мир от уничтожения, многое дозволено. Сам решишь: чего хочешь. Ты же не глуп. А значит понимаешь, что чем больше откусишь, тем больше врагов наживешь. Уподобившись в этом побежденному чернокнижнику. И вскоре другой герой пойдет уже за твоей головой.

– Логично. Как скоро надо дать ответ?

– День, два, год… Этого никто кроме тебя самого решить не может. Когда будешь готов, ни совет, ни разрешение тебе не понадобятся.

Я опять призадумался. Что-то вертелось на уме, но ускользало от внимания. Что-то важное… Я сосредоточился и вспомнил.

– Доспех… Вы упоминали, что Темн создал колдовской доспех, а еще раньше – что он упал с постамента?..

Остромысл поморщился.

– Не хотел я о нем упоминать, но коль уж ты сам заговорил…

– А что в нем не так?

– В любой магии всегда что-то ''не так'', – задумчиво произнес мудрец. – А уж тем более – магии Хаоса. Доспех Темна, не обычное железо, обработанное кузнецом. Защищая своего хозяина, оно питается его эмоциями, чувствами. При этом, в первую очередь – высасывая с человеческой души все самое светлое, доброе. Опасаюсь, как бы ты, Игорь, надев его, сам не превратился в безжалостное чудовище.

– Вот как? – призадумался я. – Что ж, если воздействие мгновенно, то обойдемся своими силами…

– Врать не стану: не мгновенно. Но когда произойдут необратимые изменения понять невозможно.

– Проверяли?

– Да. Это да… Трижды… Сперва никаких изменений, а потом – раз и нормальный человек становиться злобным безумцем. Одно лишь могу сказать уверенно: сумасшествие наступает быстрее, если долго не снимать шлем. А без него доспех обычная груда железа. Качественного, прочного, легкого, но не обладающего никакими волшебными свойствами.

– Так это меняет дело, – довольно воскликнул я. – Сам шлем можно будет одеть только перед решающей схваткой! А пока остальное разносить, приноровиться. Как сидит, где жмет…

– Следует понимать твои слова, как согласие?

– Подпись ставить пока рано, но контракт полистать можно.

Мастер сморгнул и произнес.

– Я не все слова понял, но смысл уловил. Спасибо, Игорь.

– Не за что, – пробормотал я и все-таки не смог не приколоться. – На моем месте так поступил бы каждый.

– Не уверен, – вздохнул Остромысл и улыбнулся. – Я понял, это такая шутка… Удивителен должно быть мир, в котором ты родился, если у вас даже шутки такие… – и нажал кнопку звонка.

– Проводите сотника в хранилище и скажите Совве, что я разрешил воину примерить доспех Темна. А так же – он может взять из хранилища все, что посчитает нужным. Удачи всем нам и тебе в особенности, Игорь. Да, не сочти за труд зайти ко мне перед отъездом.

– Спасибо. Обязательно. Тем более, что у меня есть вопрос, с которым одному не справиться.

Валявшийся на полу комнаты доспех впечатлял. Мне хватило одного взгляда, чтобы ощутить его мощь и красоту. Штучная робота настоящего мастера, а не заводская штамповка, с которой рабочие поленились даже заусеницы напильником снять. Одна гравировка на зерцале чего стоила. Вона, как могучий рыцарь, свесившись с седла, гвоздит Змия огромным мечом, любо дорого поглядеть. Хотя, погодь, если приглядеться внимательнее: не очень-то и гвоздит… Скорее Змий, уцепившись зубами в оружие, стаскивает витязя с седла. Еще и хвост исхитрился просунуть под животом коня и подталкивает противника в спину. Или все-таки рыцарь сам навалился на рукоять всем телом, чтоб усилить удар? М-да, здорово…

– Я хотел бы примерить доспех, это можно? – обратился я к почтительно замершему рядом хранителю.

– Вы вольны делать все, что заблагорассудиться, господин сотник… – исчерпывающе ответил тот. – Распоряжения Мастера не обсуждаются. Сами справитесь или позвать послушников?

– Посмотрим…

В общем-то, из всего средневекового обмундирования я, пока, ничего кроме кольчуги не надевал, но эти латы словно сами торопилась помочь мне облачиться. И десяти минут не прошло, как я оказался закованным в железо с ног до шеи. При этом совершенно не чувствуя стесненности или неуклюжести в движениях. Будто не панцирь на мне, а курточка из болоньи. Вот только шлем, стилизованный в виде головы дракона, одевать мне что-то не хотелось… Уж больно паскудная у твари была ухмылка: вызывающая, знаете ли, нездоровые ассоциации.

Я прошелся по хранилищу, попрыгал немного, в очередной раз изумляясь тому, что доспех сидит как влитой и не позволяет себе никаких посторонних звуков. Моя прежняя одежка лежала рядом, на скамейке скромной кучкой. Особенно жалостливо смотрелась атаманская сабля. Я взял ее в руки и сразу почувствовал дискомфорт… Нет, не то. Совсем не то… Глупо на тяжелый танк ставить вооружение легкого броневика. К таким латам требуется нечто посолиднее.

– А меча к ним нет? – оглянулся я на хранителя.

– Есть, конечно. Мы его отдельно держим. Сейчас велю принести…

Не знаю, какой он и кому подал сигнал, но буквально через минуту кряхтя от усилия, в комнату вошли двое послушников, тащащих огромный двуручник. В рост среднего человека и добрую пядь шириной.

''Ё моё, это ж какие мышцы надо иметь, чтоб таким рельсом размахивать?'' – подумал я растерянно, кладя руку на эфес. И как только латная рукавица коснулась рукояти меча, огромный оникс вделанный в оголовье, вдруг словно ожил. При этом его белые полосы стали заметно ярче, свежее, а черные, напротив: помутнели, приобретая сероватый оттенок. От удивления, я едва не выронил оружие. А когда попытался поднять меч, то не поверил собственным ощущениям. Показалось, что в руках у меня не огромный двуручный меч, а привычная сабля. Баланс ощущался другой, но по чистому весу двуручник тянул максимум килограмма на три. Сюрприз! С одной стороны это, конечно, плюс – не так быстро устану, но как такое ноу-хау скажется на поражающем эффекте? Ведь именно своей тяжестью, помноженной на мускульную силу воина, двуручное оружие способно с одного удара разрубить доспех или… чешую дракона.

Ладно, еще будет время поупражняться. Там и решим чего больше: плюсов или минусов… Со шлемом как быть? И одевать не хочется, и примерку без него считать завершенной нельзя. Эх, была, не была, назвался груздем, полезай в борщ…

Я поплевал через левое плечо и решительно нахлобучил ''морду чудовища'' на голову и…

– Ну, и как тебе форменная одежка средневекового рыцарства? – довольно осклабился профессор, и на этот раз, предпочитая темные тона в своей одежде, наверно чтоб его лучше было видно в тумане. Поскольку на этот раз, он даже на свет выйти не озаботился – Под мышками не жмет? Шею не натирает?

– Хорошо сидит, – подтвердил я. – Странно даже. Такая груда железа должна никак не меньше тридцати-сорока килограмм весить, а по ощущению – ''витязь'' раз в пять тяжелее. Да что там ''витязь'' – овчинный тулуп и то…

– Авангардная магия и применение передовых технологий в колдовстве, – хохотнул тот. – Кстати, ваш покорный слуга не только вовремя столкнул его с пьедестала, но и принимал непосредственное участие в разработке этой модели. В средневековье они вообще не уязвимы, в твоем мире заряд ''шмеля'' выдержат, а в будущем – только под тяжелый бластер советую не соваться. Кстати, с опущенным забралом, можешь и под воду залезть, и в вакууме прогуливаться. Ресурс не ограничен ничем, кроме твоего физиологического состояния. Но не будем терять впустую времени, похитители скоро будут здесь. Ты готов сразиться с ними? Не дать воспользоваться дверью в иномирье?

– А эта дверь точно сможет впустить Хаос? – что-то в тоне профессора меня кольнуло. – Поклянетесь?

– Еще как может! – воскликнул тот. – Даже не сомневайся. Чтоб мне смертным стать, если лгу! Достаточно установить ее в нужном месте и несметные полчища демонов Инферно и исчадий Аида хлынут в миры Порядка, уничтожая и порабощая все живое. А потом и сами миры переделают по своему желанию. Круги Данте по сравнению с тем, что ждет людей и другие расы – сказка из передачи ''Спокойной ночи малыши''. Веришь?

– Верю…

Бог говорил очень убедительно, взглядом не рыскал и, судя по всему, не лгал.

– Вот и ладушки. Кстати, слова Остромысла, что доспех может выпить твою душу, Игорь, тоже правда. Но – с небольшим уточнением. Для этого его пришлось бы поносить, не снимая пару веков. А так – всего лишь усилит боевую ярость. Чуть-чуть, как глоток спирта. О, вот и твои спутники, – ткнул пальцем вперед мой работодатель, и я, в тающем мареве тумана, увидел стоящих спинами к нам двоих людей.

Более контрастную парочку, даже если задаться этим намеренно, подобрать было бы затруднительно. Хорошо сложенная золотоволосая девушка с большим луком, одетая в странную облегающую одежду, напоминающую серебристую чешую какого-то диковинного животного и некто, облаченный в черную хламиду с устрашающего вида посохом в руках. Типа, маг…

Наверно стоило подойти и познакомиться, но как только я шагнул ближе, туман впереди развеялся и метрах в двадцати от нас, показалось двое бегущих, озирающихся людей. Видок у них был еще тот, и я без раздумий шагнул навстречу, преграждая путь.

– Это еще что такое? – парень в странной одежде, выглядевшей так, словно он спал на разодранной перине и не успел отряхнуться, остановился и, опираясь на посох, с застывшей на нем совой, принялся пристально разглядывать нас. Второй парень, в костюме, напоминающем одежку киношных ниндзя, замер чуть позади товарища. Внимательно поглядывая по сторонам, явно готовясь к схватке и не ожидая от нашей встречи ничего хорошего.

Не желая напрасного кровопролития, я сделал шаг вперед и подняв руку крикнул:

– Отдайте то, что вынесли из крепости и можете идти дальше!

– А что именно? – спокойным голосом поинтересовался первый. – Я много чего там прихватил.

– Дверь, – шипящий голос мага, раздавшийся из-под надвинутого на глаза капюшона, даже меня заставил вздрогнуть, а уж парень так и вовсе отступил назад.

– Какая дверь? – ниндзя удивленно вскинул брови, не сводя оценивающего взгляда с лучницы. Похоже эта худенькая златовласая девушка привлекала его внимание больше других. Или парню приходилось видеть, что может натворить боевой лук в опытных руках.

– Дверь, – повторил маг. – Куда вы дели дверь?

Ниндзя пожал плечами и вопросительно посмотрел на напарника, но тот лишь развел руками, сделав при этом крайне удивлённое лицо.

– Может это не они?

Парни вели себя так убедительно, что я и в самом деле засомневался. И потом, дверь не спичечный коробок, в карман не спрячешь.

– Не говори глупости, – неожиданно фыркнула девушка. – Кто в этом закрытом пространственном кармане еще бродить-то может? Или ты тут ожидал увидеть ''чужих'' из одноименного фильма?

Ниндзя вздрогнул и быстро переглянулся с товарищем.

– Ребята, так вас тоже Арагон послал? – спросил тот, дружелюбно улыбаясь и несколько ослабляя хватку своего посоха.

Теперь настала очередь удивленно переглянуться нам, точнее взглядами обменялся я с девчушкой, а маг при имени бога зашипел еще сильнее, и вдруг с навершия его посоха сорвалась ветвистая молния, ударившая прямо в грудь парню в перьях.

Тот буквально отлетел назад, точно актер в каком-то голливудском боевике и с глухим ударом рухнул на землю. Ниндзя начал движение, пока тот еще падал… Катары с легким шелестом вышли из ножен, и он бросился вперед, размываясь в пространстве.

Маг уже разворачивался в его сторону, поднимая свой посох, верхушка которого вновь серебрилась зигзагами молний, но медленно, очень медленно. Лучница всего лишь нежно коснулась тетивы, а воздух уже вспороли три стрелы, но тоже мимо. Чувствуя что не успеваю, я отчаянно взмахнул мечом, но ниндзя уклонился, пропуская лезвие над собой и ударил меня катаром в бок. Однако клинок лишь бессильно звякнул о пластину доспеха не оставив на ней даже царапины.

Убийца нырнул вниз и, перекатившись, вновь вскочил на ноги, тут же нанося удар мне в спину, стараясь попасть в щель между шлемом и латами, но и в этот раз лезвие катара беспомощно скребнуло по защитному воротнику. Он тут же ушел назад и принялся кружить вокруг меня.

– Похоже, ты чертовски быстр, парень, но твои удары моему доспеху нестрашны, – заметил я небрежно, удостоверившись, что с качеством амуниции меня не обманули.

– Посмотрим, – усмехнулся тот и вновь кинулся в бой, осыпая меня градом ударов.

Ниндзя носился вокруг как угорелый, тратя уйму сил, но меня его суматоха начинала уже раздражать. Вреда никакого, а раздражает. Как Моська слона… И словно почувствовав мое настроение, меч сам метнулся вперед…

Дзинь…

Ниндзя резко отскочил назад и непонимающе уставился на обломок своего правого катара.

– Что не ожидал?

– Если честно, то нет, – парень откинул сломанный клинок и вытянул из ножен катану, пылающую ярким огнем.

Ого! А парнишка не прост. Похоже, сюрпризы не кончились. Не знаю, что это такое, но вряд ли – приятное. И не успел я так подумать, как огромный волк возник прямо перед магом и одним ударом лапы сбил его с ног, но тут же исчез легкой дымкой, получив в голову пару стрел от лучницы. Но тут настырный ниндзя принялся вымахивать своим ''лазерным'' мечом и я сосредоточился на поединке с ним. К счастью он двигался уже гораздо медленнее, а потому осторожничал.

И вдруг, он снова ускорился, но не нападая, а бросаясь к товарищу, одновременно метнув уцелевший катар в сторону ехидно ухмыляющейся лучницы. Не останавливаясь, всем телом он ударил разодетого в перья, и они оба покатились по земле.

– Уходим в туман! – крикнул ниндзя. – В туман, быстро, уноси эту чертову дверь!

Ага, все-таки признались. В несколько прыжков я оказался рядом с парой коварных расхитителей народного имущества и упреждающе взмахнул мечом. Ну, не кричать же им: ''Руки вверх! Буду стрелять!''

– Уходи мать твою!!! – еще громче заорал убийца.

Похоже, до напарника дошло и, махнув рукой, он исчез в тумане.

М-да, не зря убойщики шутят, что первый выстрел лучше оставлять на потом. Сперва бей на поражение, а уже потом делай контрольный в воздух. Хотел решить дело миром, за что и поплатился. Прежде чем смыться следом за подельщиком, ниндзя как-то очень ловко и хитро взмахнул катаной и ее пылающее лезвие слегка ужалило меня в плечо, заставив охнуть от неожиданности и попятиться.

Туман словно только и ждал этого, мгновенно сгустился, до молочно-белого киселя и закрыл все вокруг…

Мир угомонился и вновь приобрел черты хранилища. Я взглянул на хранителя, но тот по-прежнему стоял в сторонке со скучающим видом. Напускным, скорее всего, ведь не каждый день сюда приходят желающие примерить доспех чернокнижника, но главное – мои приключения на божественной службе для этого мира прошли незаметно. Вот и ладно, у них тут своих проблем по горло.

Прислушавшись к собственным ощущениям, я понял, что рана на плече пустячная и вообще уже заживает. Доспех знал свое дело и сам спешил загладить допущенную оплошность. Вот только шлем мы, на всякий случай, снимем. Чай, не в космосе…

– Я могу забрать все это? – уточнил я у хранителя.

– Весь арсенал? – удивился он, старательно изображая непонимание. – Мастер разрешил, но…

– Уважаемый, – улыбнулся я. – Не надо лишних слов. Разрешил, значит – разрешил. Счастливо оставаться.

Я подхватил со скамейки прежнюю одежку и вышел из подвала. Вот тоже интересно, почему всегда подвал? Сносить вниз легче, чем наверх поднимать? Или уютнее чувствовать оружие под ногами, нежели над головой?

В отведенной мне комнате я положил меч, шлем, кольчугу и саблю на сундук, потом взял из переметной сумы загадочную книгу и пошел с ней к Остромыслу. Коль с ним у нас установилось такое взаимопонимание, пусть прольет свет на не дающий мне покоя вопрос. Почему я, будучи не в состоянии разобрать ни одной буковки во всех надписях ихнего мира, могу вполне сносно читать текст этого ''Трактата''?

К Мастеру меня пропустили сразу.

– Тебя и не узнать… – оценил обновку Остромысл. – Даже жутко сделалось.

– Привыкаю, – не стал я вдаваться в подробности. – У меня тут другое… – протянул я Мастеру инкунабулу. – Взгляните…

– Поставь на столик и открой… – попросил он. – Если ты еще не заметил, то мне очень трудно двигаться. Не паралич, но почти что…

– Извините, – я и в самом деле не обращал на это внимания. Мало ли по какой причине человек бывает скован в движениях. Например, считает жестикуляцию, проявлением невоспитанности.

Я поместил книгу так, чтоб мудрецу было удобно на нее смотреть, и раскрыл страницы наугад, а сам стал сбоку.

''… в ночъ полного м?сяца, когда часы отметять п?рвую половiну часа быка, сл?ду?тъ см?шать трi полны? м?ркi суш?ного лiста подорожнiка с двумя частямi д?сятiкратного отвара зв?робоя i тщат?льно п?р?м?шавъ, оставiть наст ватъся до утра…''

Какое-то время Мастер рассматривал текст, а потом нажал кнопку звонка.

– Мудреца Игнациуса позови, отрок, – велел сунувшемуся на зов послушнику. – Скажи: немедленно.

А когда парнишка убежал, попросил меня.

-Ну-ка, переверни парочку страниц. А лучше – давай с начала… – но проговорил он все это как-то очень неуверенно.

С начала, так сначала. Я быстро пролистнул книгу, но не на известную уже мне титулку, а на первую страницу текста.

''С?й научный Трактатъ пр?дназнач?нъ для обуч?нія люд?й не способныхъ к магі , но страстно ж?лающіхъ овлад?тъ этім іскусствомъ. Любой ч?лов?къ, вооруж?нный ізлож?ннымі зд?сь знаніямі, смож?ть создавать магіч?скі прідм?ты і амул?ты. А тот, кто сум? тъ найті ''Сл?зу Создат?ля'' стан?ть во стінно н? уязвімъ для слуг Хаоса''.

Здорово. Я так понимаю, что эта книженция, навроде пособия для чайников, не имеющих магических задатков? Тогда парни вы адресом не ошиблись. Я как раз такой и буду. И хоть в отличие от незабвенного Гостя из юга, в исполнении Фарады, сказки в детстве читал, а потом и фэнтези листал при случае, но ни огня взглядом зажигать не умею, ни предметы передвигать. А к телепатии если и чувствую задатки, то лишь в ситуациях, не предусматривающих иной трактовки. Передавая за проезд, компостируя талон или возвращая на место руку, соскользнувшую с талии под воздействием гравитации.

– Ну, и что тут такого срочного, что я должен бросить все свои дела и бежать к тебе, как мальчишка? А? – возмущенны голос, долетал из вкатившегося в кабинет коротышки, с животиком раза в полтора шире, чем его же плечи. Он шумно отдышался, потом подошел ближе. – Показывай…

– Не слепой, поди… – проворчал Мастер, не слишком одобряя любую бестактность, тем более в присутствии гостя.

Но, похоже, Игнациусу было в высшей степени чихать на условности. Не желая делать лишних движений, он попросту отпихнул меня с пути и подкатился впритык к столу. Поглядел на открытую инкунабулу. Потом на Остромысла. Хмыкнул. Перевернул пару страниц. Еще раз хмыкнул. Еще парочку перекинул… Постучал себя пальцем по лбу и со словами: ''Совсем на старости из ума выжил. Такие шутки даже послушникам не пристали…'', – возмущенно фыркая, вышел из кабинета.

– Вот тебе и ответ… – задумчиво произнес Мастер. – Убедительнее не придумать. А ты, Игорь, что там видишь?

– Да как сказать… Слова вроде понятные, хоть и трудно читаемые, но фразы из них какие-то бессмысленные складываются, – исходя из древней мудрости ''умеешь считать до десяти, останавливайся на семи'', я решил придержать часть правды для личного пользования. А вы?

– В том-то и дело, Игорь, что ничего. Ни-че-го… Совершенно незнакомые закорючки. Словно, как подметил Игнациус, кто-то из студиозусов баловался, шутки ради. Так-то. И если б эту инкунабулу мне кто другой принес, я немедля велел бы ее изъять и спрятал подальше. Мир и так на краю пропасти…

– А мне за что такая вера? – чего там греха таить, слова мудреца были мне приятны.

– Глупо не доверять тому, кто согласился тебя спасти, – хмыкнул Остромысл. – Хуже все равно не будет.

– Не понял? – слова мудреца показались мне странными и грустными, что ли?

– Да просто все, Игорь. Барьер исчезнет сразу после гибели одного из вас. Поэтому, если ты проиграешь схватку – нам уже будет все безразлично. Мир поглотит Хаос. И выжившие станут завидовать мертвецам…

– Да будет вам, – я произносил слова как можно мягче, вдруг почувствовав, как должно быть измаялся этот пожилой человек от постоянных забот и тревог. – Прорвемся…

– Помоги нам всем Создатель…

Остромысл устало закрыл глаза и… задремал. Впервые за множество последних лет на него снизошло умиротворение от недурно выполненной работы, и Мастер почувствовал облегчение, словно, под груз ответственности, который десятилетиями давил на него, подставил плечо молодой и сильный товарищ.

С рассветом Вышемир легко проснулся и довольно потянулся. Так сладко и безмятежно он не спал уже давненько. Возможно, с времен призабытого детства. И не столько из-за того, что этой ночью его ложе согревала хорошенькая девчушка, а в неописуемом удовольствии полученном мужчиной от невероятной покорности, с которой она выполняла его прихоти. Хоть и проревела всю ночь напролет. До сих пор ее подушка мокрая от слез. И еще от незаурядного вдохновения, радости: что эксперимент по подчинению чужой воли удался! Как не пыталась невинная девушка сопротивляться, действие порошка заставило ее повиноваться! Поэтому даже такая досадная мелочь, что из-за чрезмерной усталости он так и не смог полностью воспользоваться плодами своей победы, Вышемира не огорчало. Блюдо оставленное на потом, приобретает дополнительный вкус. Зачем спешить, если красотка навсегда покорна его воле и доступна. В любой момент, более подходящий для забав с… ха-ха… Забавой.

Сама поднялась на рассвете, разбудила, подала завтрак, и покорно ждет, готовая выполнить любой приказ. Нет, не зря он потратил немножко драгоценного снадобья. Среди простолюдинок редко случаются такие куколки. Превосходный экземпляр для прислуги в его будущем гареме. При этой мысли Вышемир мечтательно ухмыльнулся. Сколько еще вокруг неприступных прелестниц? Какой же Ксандор глупец! Владеть такой силой и не уметь воспользоваться ею для своих целей!

Вышемир с великолепным аппетитом позавтракал и, уже одеваясь, решил напомнить служанке ее новое положение и обязанности.

– Слушай меня внимательно, Забава! Ничего страшного с тобой не случилось. Готовься себе и дальше к свадьбе. А надо объяснить жениху, где ночевала – говори, что Ксандор приказал убрать на утро его лабораторию. Как ты бегала с ведрами, много дворни видело. А надо будет, астролог прикажет, и Малинка подтвердит, что вы все время были с ней вместе. Поняла?

– Да, мой господин, – в безжизненном голосе служанки звучало только повиновение.

Для Ищущего истину, это было слаще птичьего пения. Разве игрушка должна боготворить своего господина? Достаточно, что она покорна его воле.

– Вот и хорошо, тогда целуй меня и можешь топать домой.

Губы у девушки были почти ледяные, но мягкие и податливы, как нежнейшая мякоть спелых слив. Вышемир едва не решил повременить на час-другой с отъездом. Хорошо выспавшись, он чувствовал себя значительно бодрее. Но молодой хранитель не привык откладывать дела ради развлечения.

– Ну, чего ты, дуреха, так расстроилась? – почти нежно погладил девушку по щечке. – Радоваться должна. Другая, на твоем месте, пела бы от радости. Быть тайной любовницей хранителя очень выгодно. Сегодня я не оставляю денег, чтоб не вызывать преждевременные пересуды, но, когда вернусь, ты не пожалеешь. Если захочешь, все вокруг будут кланяться тебе, как дворянке.

Вышемир улыбнулся, потому что теперь взгляд Забавы отображал и недоверие, и некоторую надежду, что хранитель не обманет. Как легко иметь дело с наивными людьми. Им даже не надо давать конфету, достаточно пообещать.

– А хочешь, сделаю так, что твой жених молиться на тебя станет! Разве это не достойное вознаграждение всего лишь за согретое ночью ложе? Ну же, подумай сама и улыбнись.

– Вы правы, мой господин, – Забава растянула губы в улыбке. И вдруг, неожиданно для нее все, что вчера воспринималось как трагедия, стало казаться девушке незначительным приключением. Над которым стоило посмеяться вместе со своим господином. И чего только рыдала, дуреха? Да и сам хранитель, посвежевший и умытый, нынче утром выглядел почти красавцем.

Вышемир насмешливо фыркнув чмокнул девушку в носик и быстро вышел из апартаментов. Все что имело отношение к развлечениям было оговорено и отложено на потом. Деньги и волшебное зелье от Ксандора мирно соседствовало в его чересседельной сумме дожидаясь своего времени, – а значит, можно было отправляться в путь. В конце которого хранителя ждала безграничная власть и свершение всех надежд.

Промучившись всю ночь, даже не смежив век: о каком сне можно говорить, после таких убийственных новостей, Ксандор, как только рассвело, решил не медлить и попробовать еще раз заручится поддержкой Беляны. Яд и все такое – конечно, хорошо, а иногда и вовсе незаменимо, но королевская воля, особенно изложенная на пергаменте и утвержденная большой печатью, тоже имеет свой вес. Всякое может случиться? А ну, как не удастся Вышемиру устранить чужестранца? Маловероятно, но чего не бывает. Вот тогда, заранее заготовленный, указ и пригодится.

Ксандор приоделся соответствующим образом, прихватил для солидности самый толстый фолиант из своей библиотеки, написанный на одном из забытых языков, прикрыл лицо маской, а когда вышел за двери – наткнулся на десятника и четырех гвардейцев.

– Это что за новости? – всегда невозмутимый провидец, удивился настолько, что позволил заметить это состояние другим. Неужто Жирослав преодолел гипноз и доложил королю о готовящемся перевороте. – Почетный караул или стража?

– Приказ сотника, господин астролог! – браво отрапортовал десятник.

– И что шевалье вам приказал?

– Господин сотник приказал: ''Стеречь предсказателя Их Величества, как зеницу ока!'', господин астролог.

– Гм…

– Куда прикажете сопровождать? – десятник явно считая свой пост почетным, проявлял рвение, а следовательно: никаких конкретных указаний не получал.

– К королеве…

Ксандор уже было шагнул вперед, но решил, что дополнительная проверка не навредит. Если это конвой, то уменьшать количество людей десятник не имеет права.

– Вот что, воин… Как тебя?

– Весей, мудрец!

– Раз такое дело, Весей, то оставь двоих здесь. Пусть охраняют двери в лабораторию! Я не завершил важный опыт, а служанки в последнее время слишком любопытны. Можешь себе представить, только вчера Забава cмахнула c моего стола пыль собранную в могильном склепе, будто обычную грязь! А я только за одну щепотку заплатил золотой цехин!

Десятник не сумел скрыть отвращения, но кивнул без раздумий.

– Как прикажете, господин астролог! Ярко! Вереск! Глаз с дверей не сводить и никого к ним не подпускать! Ясно?!

– Да, господин десятник!

– Выполнять!

Стражники сделали уставный поворот и замерли у входа в лабораторию, с таким видом, что и Змий подумал бы прежде, чем туда соваться.

Больше всего походило на то, что караул стал неожиданным последствием вчерашнего применения пыльцы. Видимо какое-то слово так застряло в голове сотника, что он стал считать королевского астролога персоной, которой надлежит личная охрана.

– Какие еще будут распоряжения, господин астролог? – уважительно поинтересовался десятник.

– Вперед, Весей. Время не терпит… – приказал тот и двинулся коридором к королевской опочивальне. А гвардейцы, во главе с десятником, стали умело расчищать ему дорогу.

Пройдя длинным коридором, который вел через добрую половину замка, переполошив своим шествием уйму придворных, Ксандор остановились перед высокими створками из темного дерева, с детально вырезанными изображениями лесных владык.

– Королевский астролог, мудрец Ксандор к Их княжьей милости! – с чувством достоинства объявил десятник ливрейным слугам и лейб-гвардейцам, дежурящим у дверей.

Это было так приятно, что провидец впервые призадумался над тем, что именно чего-то эдакого ему всегда не хватало.

Двери еще некоторое оставались закрытыми, а затем из них показалась одна из фрейлин, и с почтительным поклоном доложила, что королева будет рада видеть мудреца.

Ксандор помнил к себе эту вертихвостку, которая довольно часто обращалась за поддерживающими мужскую силу снадобьями. Однажды он даже подумывал, не воспользоваться ли и самому, ее ненасытностью к утехам. Но не хотелось связываться с многочисленными и влиятельными родственниками барышни. Никогда неизвестно чем может закончиться подобная интрижка. Со служанками не в пример проще: удовольствие то же самое, что и с дворянками, а проблем не в пример меньше.

Прелестная фрейлина между тем отступила вглубь комнаты, впуская мудреца. Караул остался в коридоре.

Беляна кормить золотых рыбок в огромном, аквариуме в углу комнаты. Ксандор уважительно поклонился, как мог ниже и прокашлялся, привлекая к себе внимание.

– А, это ты… – Беляна неохотно оторвалась от созерцания великолепных созданий и повернулась к астрологу. – Что-то изменилось за минувшую ночь? Настолько важное, что ты мне даже позавтракать не даешь?

– Именно так, Ваше Величество, – Ксандор поклонился повторно. Он видел, что королева не в настроении и решил, что избыток почета не испортит миссию.

– Знаешь, о чем я думала? – поинтересовалась неожиданно та. Но если надеялась застать астролога врасплох, то зря старалась. Ранг мудреца Оплот не раздавал за ''красивые глаза''. Сопоставив последние новости, он выбрал из них одно, не самое важное, но приводящее в смятение, молодую женщину.

– Считаю, что не ошибусь, если осмелюсь предположить, что Ваше Величество решает, чем еще можно помочь Анжелине.

Зная, что ожидает невинную девушку в степном курене, Беляна не могла не волноваться о судьбе баронеты. И, судя по тому как округлились глаза у фрейлин и вздернула брови королева, угадал. Чем еще больше укрепил престиж провидца.

– Неужели совершенно ничего нельзя сделать?

И Ксандор сделал второй, не менее удачный ход.

– Могу успокоить Ваше Величество. Гороскоп баронеты, который я составил повторно, – он продемонстрировал королеве таинственный фолиант, – убедительно доказывает, что Анжелина сумеет счастливо избежать всех свалившихся на нее напастей.

– Действительно? – недоверчиво переспросила Беляна. – Это отрадно слышать. Не хотелось бы мне, чтоб ей досталась такая жуткая участь. А как именно разрешиться эта… неприятность?

– Гороскоп указывает только шанс, предоставляя человеку самому избирать путь достижения цели, но никогда не ошибается в результате. С баронетой, или если быть точнее, баронессой Анжелиной все закончится хорошо. Чего, к сожалению, нельзя сказать о всем Зелен-Логе.

Переход был таким неожиданным, что Беляна только спустя долгое время, чуть растерянно переспросила:

– Что ты сказал? – одновременно подавая давно оговоренный тайный знак, означающий, чтоб он не сказал ничего лишнего при такой толпе ''языкатых ушей''.

– Гороскоп баронеты не единственный, над чем мы с Вышемиром работали прошлой ночью… – Ксандор умолк насколько позволяли правила хорошего тона. И только потом объяснил. – Возможно это покажется Вашему Величеству странным, но клянусь: если виконтесса Весняна из рода Зеленых Вепрей выйдет в этом году замуж, королевство Зелен-Лог исчезнет. Я не могу понять, какая здесь взаимосвязь, но в том, что расчеты верны, можете не сомневаться. Смотрите, – хитрец раскрыл наобум книгу и ткнул в нее пальцем. – Рыцарь касается мечом Сердца Девы. Вепрь воткнул клыки в бок Ладьи. Харцыз в четвертом доме обнял Змия… Мы с Вышемиром трижды перепроверили… Думаю, Ваше Величество, вы не сомневаетесь, что Ищущий истину сделал все возможное, чтобы отвести подозрение от родной сестры?

– Судьба сотен и тысяч людей зависит от одной фаты? – недоверчиво переспросила Беляна. – Это же смешно…

– Нет, Ваше Величество, – сокрушенно покачал головой прорицатель. – Дело совсем не в фате… Но свадьбы вашей племянницы подтолкнет целый ряд событий, которые принесут в наш мир множество смертей. В том числе и вашего покорного слуги… А я, поверьте, совсем не тороплюсь умирать. И, в конечном результате, все это неизбежно приведет к уничтожению королевства.

Ксандор сделал еще одну паузу, а тогда бросил на весы судьбы последний козырь.

– Если вы сомневаетесь в моем умении зреть будущее, пошлите гороскопы на проверку Мастеру.

Беляна устало провела ладонями по лицу, даже не заметив, что те влажные после кормления рыбок. И согласно кивнула:

– Подготовьте все бумаги и письма. Мы немедленно отправим гонца в Оплот.

– А второго, в Зеленец… – вкрадчиво прибавил провидец. – С повторным и самым категорическим приказом: запретить Весняне даже мысли о замужестве, без личного на то разрешения Вашего Величества. В интересах корны!

– Да, это разумно, – признала Беляна и повелительно произнесла, обращаясь к одной из фрейлин. – Истома, передай мою волю королю Ладиславу. Я хочу, чтобы оба гонца отправились в дорогу немедля!

Ксандор поклонился так низко, как только ему позволил скрюченный бок и спина, и – пряча под маской победную улыбку, попятился к выходу.

Все прошло даже лучше, чем он мог надеяться. Теперь – подтвердит Остромысл его прогноз или обнаружит подтасовку, повторный приказ королевы о запрете бракосочетания виконтессы уже будет в Зеленце. А у него появиться время для изобретения другого, более изощренного способа уничтожить чужестранца. Если Вышемир все-таки оплошает…

А Ищущий Вышемир из рода Зеленых Вепрей тем временем вел неспешный разговор с есаулом Калитой и его побратимом, дожидающихся его при выезде из города.

Солнце в степи просыпается гораздо раньше, чем зори успевают спрятаться от его лучей в темные воды океана. И если встать спиной к восходу, можно какое-то время наблюдать за тем, как серебристые гвоздики, коими приколочена к хрустальному куполу небес ночная бахрома, исчезают, растворяются в ярких лучах светила.

Взбираясь спозаранку, почти на ощупь, по скользкой от ночной росы тропинке, Владивой как бы выныривал из тьмы навстречу свету. А, раскинувшаяся вокруг, степь уже поджидала его, звала, манила воина в свои объятия, суля взамен утраченного покоя, не только свершение всех надежд и желаний, но и Волю! Ту безграничную свободу, настоящего значения которой вчерашний барон еще не мог постичь, но уже успел соприкоснуться и почувствовать ее сладость. Как по запаху и влаге на губах, усталый путник ощущает присутствие уже близкого, хоть еще и невидимого за высокими дюнами и барханами, тенистого оазиса.

''Как легко принять самое элементарное явление за знак судьбы, – хмыкнул про себя витязь. – Отчего мы так боимся сами отвечать за собственные решения и поступки? Зачем постоянно оглядываемся за спину, пытаясь узреть там мудрого и опытного наставника, на которого легко и удобно спихнуть все промахи и возможные неудачи. Мол, это все Он посоветовал, с него и спрашивайте. А я ни в жизнь бы так не поступил. Прекрасно понимая при этом, что жизнь не тренировочный плац, что многое, из однажды содеянного, уже не исправить! И заваренную кашу, самому же и расхлебывать. Но все равно, вместо того, чтоб хорошенько подумать, взвесить ''за'' и ''против'' люди высматривают всевозможные знамения, доискиваясь благоприятных намеков. Как будто Создателю больше нечем заняться, а только подавать знаки каждому, кто сомневается в собственных силах?''

Подобные монологи, а в тех случаях, когда внутренний голос был не согласен с мнением хозяина, и диалоги стали привычными для Владивоя, почти с первого дня, как, излучающий дружелюбие, харцызкий десятник Медведь оставил его и четырех своих пленниц в этом буераке.

Все-таки жизнь отшельника, несмотря на целый ряд весомых достоинств и соблазнов, более привлекательна для мужчины шагнувшего за шестой, а еще лучше – за седьмой десяток лет, нежели для воина находящегося в полном расцвете сил. И хоть нет в мире человека, который хоть однажды не мечтал бы об уединении где-то на краю мира, подальше от всех, с собственным гаремом, то рассматривал это приятное времяпровождение только как отдых, вознаграждение, а не образ жизни.

Девушки, коим Медведь очень коротко и ясно объяснил, от какой участи Владивой их спасает, дав согласие приютить у себя на заимке, с первого же дня стали относиться к нему как к мужу или старшему брату. В зависимости от возраста и понимания жизни. Ни о какой строптивости или непослушании и речи быть не могло. Достаточно было Владивою высказать вслух любое пожелание, как одна из четырех сестричек тут же бросалась его исполнять. Тем более, что ничего особенного он и не просил. Особенно первое время, пока они все вместе обустраивали себе жилье.

В общем-то, приглянувшийся еще Вернигору буерак был удивительным по красоте уголком природы, ни в чем не уступающим месту, где коротал свои годы сам Островид. Но даже в только что построенном доме новоселам сыщется столько работы, что голова кругом идет, а тут – совершенно дикий овраг? Поэтому работали все, не покладая рук.

Перво-наперво, в относительно плешивом месте, построили вместительный шалаш. Ночи в степи не то чтоб холодные, но роса порой выпадает такая, что к утру сухой нитки на теле не остается… А это значит, продрогнуть и подхватить лихорадку.

Потом, чтоб избавиться от всевозможных нежелательных и, особенно, ползающих соседей – несколько дней прореживали и выжигали сухой кустарник, коим порос полуденный склон. Одновременно отрубали и складывали отдельно толстые ветки и побеги, запасая топливо для костра. Правда, этой изнурительной и нуднейшей работой, под началом старшей из сестер – Руты, занимались только пленницы, а Владивой почти все время проводил за охотой. Поскольку, хоть зайцы и попадались в расставленные силки с завидной регулярностью, – насытиться двумя-тремя тушками, еще не вошедших в тело косых, пятерым людям было трудновато. Да и те же силки, бывшему барону приходилось ставить все дальше и дальше от буерака, – так как, доносящийся из него запах гари, быстро распугал в округе всех животных. И если Владивой не желал смириться с подстреленной парочкой дроф, а непременно хотел убить хотя бы антилопу, то вынужден был отъезжать от заимки на несколько верст.

Вот в таких путешествиях, оставаясь в полном одиночестве, рыцарь и научился вести длинные разговоры с самим собой. Понимая, что время, отпущенное ему Островидом и харцызами для принятия окончательного решения, неуклонно иссякает. А решения-то и не было. Зато сомнений – хоть отбавляй.

Высиживая в засаде дичь, несясь по степи наперегонки с ветром, жадно вдыхая ароматы перестоянных трав, Владивой чувствовал, что именно такой жизни хотел всегда. Он уже начал понимать степняков, выбравших эту ширь взамен тесных городских стен. Что только здесь воин может в полную меру проявить собственную удаль и насытиться будоражащим кровь ощущением опасности. Встав ногами в седло и осматривая, ничуть не ставшими от этого ближе, бесконечные дали, рыцарь вспоминал слова отшельника, и его желание возглавить единственную силу, существующую на этих просторах, становилось фактически неодолимым. Тогда он срывал лошадь вскачь и, выкрикивая что-то восторженное и несуразное, носился по степи, не выбирая ни дороги, ни цели.

Но стоило Владивою вернуться довольным и утомленным с удачной охоты в постепенно приобретающий вид человеческого жилья буерак, увидеть улыбки на приветливых девичьих лицах, дождавшихся возвращения своего, пусть навязанного силой, но доброго и заботливого мужчину, как решимость: немедленно приступить к ритуальному поединку, незаметно блекла. А после сытного ужина, отдыхая в нежностях, добровольно взявших на себя эту обязанность, хохотушки Руты или полногрудой Дарены, желание, что-либо менять в этой жизни, вообще пряталось куда-то вглубь, до очередного случая. Слишком уж хорошо и покойно было ему здесь. Как никогда прежде, за все три десятка прожитых лет. И Владивой снова не мог определить: стоит ли ему отказываться от подаренной судьбой безмятежности, во имя достижения грандиозной, но трудно достижимой цели? Разум пытался подсказывать бывшему барону, что выбор второго пути не запрещает пользоваться уже приобретенными благами, но кто и когда прислушивался к голосу разума? Тем более – собственного…

После позднего ужина, когда в буераке стемнело настолько, что, отойдя пару шагов от огня, не разглядеть собственной руки, несмотря на то, что погожее небо густо усеяли звезды, Владивой по обыкновению сидел возле едва тлеющего, но все еще дышащего жаром, кострища, и размышлял. Чтоб не мешать своему мужчине и хозяину, у другого огня, разведенного ближе к шалашу, девушки ощипывали подстреленных ныне дроф и тихо мурлыкали какую-то бесконечную песню. Скорее всего, о грустной женской доле – какие обычно поют и на последнем девичнике, и вместо колыбельной, и под настроение, и, просто так, когда говорить не о чем, а молча сидеть не охота…

Темный мужской силуэт, возникший на грани восприятия глаз, деликатно кашлянул и поздоровался.

– Вечер добрый, хозяин. Разреши у огонька погреться…

Голос у незнакомца был, под стать ночи, тихий, но каждое слово звучало так четко, будто произносилось прямо в голове Владивоя.

– Подходи, путник. Садись. Места не жалко. Хочешь чего-нибудь с дороги? Воды или мяса? Хлеба и вина у нас нет. Уж не обессудь.

– Благодарствую, – ответствовал незнакомец и подошел ближе к костру. На вид обычный человек, каких в городах тьма. Особенно за торговыми прилавками. Сам невысокого роста, худощавый, лицом невнятный, опрятно, но небогато одетый. И только глаза мужчины, будто подсвеченные каким-то внутренним огнем, выделялись на его слишком уж простоватом лице. С таким лицом хорошо на ярмарке кости метать, никто в жульничестве не заподозрит. Вот только взгляд подводит. Очень сильно подводит. Люди с такими глазами либо сами на костер всходят, либо подносят факел к поленнице сложенной под другими. – Не стоит беспокоиться.

Незнакомец присел по другую сторону кострища и подбросил на угли несколько веток. Уже засыпающий огонь радостно набросился на неожиданную подачку, и его яркие языки вновь спрятали облик гостя от более пристального внимания.

– Негоже отказываться… – продолжал настаивать Владивой. – Гость, брезгующий угощением, с добрыми намерениями не приходит.

– Традиции, условности, суеверия… – пробурчал тот. – Сам недавно, по поводу, знамений и прочих глупостей разорялся, а туда же… Ладно, коли так вопрос ставишь, воды вели принести. Но тогда уж, господин барон, не удивляйся, тому, что сейчас увидишь.

– Рута, принеси воды! – тотчас велел Владивой.

– Сейчас, господин… – отозвалась девушка и поспешно подбежала на зов, неся в руках кувшин с водой. И совершенно не обращая внимания на вольготно рассевшегося гостя, протянула кувшин Владивою.

– Не мне, – отмахнулся тот.

– А кому? – удивилась Рута, недоуменно озираясь вокруг.

Владивой молча, указал рукой перед собой, но девушка лишь растерянно взглянула на него.

– Огонь залить? Так он и так почти прогорел, сейчас потухнет…

Тут рыцарь начал догадываться.

– Ладно. Ступай. Кувшин оставь…

Зная, что у подвыпивших мужчин иногда бывают разные причуды, Рута поставила кувшин рядом с Владивоем и удалилась, удивляясь лишь тому, что не учуяла от рыцаря характерного запаха вина.

А Владивой поднялся, обошел вокруг неподвижно сидящего незнакомца и вернулся на свое место.

– И что же ты такое? – слегка напряженным голосом спросил рыцарь. – Если никто кроме меня тебя не видит, и тени ты не отбрасываешь, и огонь сквозь тебя просвечивает?

– Меня по-разному кличут, – неспешно ответил тот. – Харцызы – Чернобогом величают, или попросту – Черным. А в Зелен-Логе и Оплоте, если б веровали, хоть во что-нибудь, кроме Спасителя, наверное, обозвали бы слугой Хаосам. Или Артасом, или – еще как-то. Люди, вообще, горазды ярлыки на все вешать. Разговор у меня к тебе, барон. Серьезный. Можем очень даже помочь друг другу.

– Значит, ты – слуга Тьмы? – задумчиво произнес Владивой.

– А почему слуга, – немного обиделся Артас. – Может, я Повелитель Тьмы?

– Мелковат больно, для повелителя, – поджав губы, покачал головой рыцарь. – Можешь мне поверить, Черный, повидал я и тех, и других. А ты, судя по манерам, приказчик средней руки.

– Приказчик говоришь, – прошипел гость и неуловимым движением приблизил свое лицо к глазам мужчины. – А так?!

Два бесконечно глубоких омута расплавленного метала, дышащих нестерпимым, ледяным холодом заглянули прямо в душу Владивою, и он почувствовал, как его затягивает внутрь. Не всего сразу, а будто сильный ветер сдувает верхушку бархана. Песчинка за песчинкой… Слой за слоем.

Артас так же, рывком, вернулся обратно, на свое место, по другую сторону кострища, а Владивой, если б уже не сидел, упал бы, настолько почувствовал себя обессилевшим.

– Впечатляет, – все же сумел совладать со страхом рыцарь. – Возможно, я и ошибся в оценке. Но, тогда и моя стоимость сильно возрастает, коли на торг лично Повелитель явился.

– Люблю людей благородных, – одобрительно и вместе с тем чуточку насмешливо произнес тот. – Всегда помнят о чести и достоинстве. И если уж служат, то не за страх… Ладно, о цене, торговаться не будем, – отбросил пафос и заговорил нормальным тоном. – Сам себе награду выберешь, если исполнишь все в точности. Ну так что, столкуемся, рыцарь?

– Для начала, неплохо бы понять, о чем речь, – не стал отказываться Владивой. – В последнее время мне что-то слишком часто большой куш предлагают.

– Это ты о покорении Степи? Одно другому не помеха… – и заметив недоверие в глазах Владивоя, рассмеялся. – А в чем ты сомневаешься? Что два дела одновременно делать можно? Странно… Небось Рута и Дарена друг дружке не мешают? А мог ли ты всего несколько дней тому подумать, что с двумя девицами одновременно почивать будешь, и никого это не взволнует? Так-то… В судьбах мироздания масштаб иной, а суть та же. О песчинке, в часовом механизме слыхал? Хотя, нет, постой, это из другой эпохи. О, – камешек в подкове. Услуга, о которой я хочу тебя попросить, станет такой помехой, для лошади, которую оседлал мой соперник.

– Если ты Тьма, то соперник – Свет?

– А ты имеешь что-то против Тьмы? – даже удивился собеседник.

– Вообще-то, в жаркий полдень, очень даже ничего… – немного натянуто отшутился Владивой. – А как это скажется на моем мире? Не сотворю ли я собственными руками еще один Армагеддон?

– Напротив. Чем хочешь, поклянусь. Суть в том, что пособник противоборствующей стороны собирается проникнуть сквозь Барьер и убить Темна. Как по мне, так и пусть себе. От этого сумасшедшего все равно никакой пользы. Но беда в том, что скорее всего воин не сумеет победит чернокнижника, зато кокон будет разрушен, и обезумевший от ненависти маг вырвется из заточения. Представляешь, что он натворит, после того, что с ним сделали? Боюсь, первый Армагеддон теплым летним дождиком покажется.

– Тебе какой в том интерес?

– Скажем, у меня на ваш мир другие планы. И я еще не готов к их реализации. Поживите себе пока в мире и спокойствие, еще лет триста. А там – поглядим. Ну как, готов слушать дальше?

– Хорошо, говори…

– Он очень скоро придет в Полуденные земли. И я хочу, чтоб в нужный момент, ты заступил ему путь. Не подпустил к Барьеру.

– Убивать обязательно?

– Вовсе нет. Сумеешь убедить словами – не вижу проблем. Ну, а дойдет до поединка, сам решишь. Вообще-то я постараюсь, чтобы он даже Проход не преодолел. Но в таком важном деле подстраховаться не мешает. Так как – согласен?.. Подробнее расскажу, если договоримся.

– А если нет?

– Ну, а на нет и суда нет, только Особое совещание. Прости, это тоже из другой эпохи, – непонятно пошутил гость, но продолжил абсолютно серьезно. Даже – протокольно. – Отказ от сотрудничества не является преступлением. Хаос никого не принуждает и чтит свободу выбора.

– А если я соглашусь, но потом передумаю? – продолжал уточнять дотошный барон, много лет побывавший в шкуре управителя и хорошо знающий все закорючки законотворчества и торговли.

– Я ведь пришел к дворянину, а не обычному харцызу. У тех понятие чести только на друзей распространяется, а с врагом любые хитрости и подлости разрешены. А от благородного человека – удара в спину опасаться нет необходимости. Коль пообещает, то непременно исполнит, даже если его при этом с души будет воротить.

– Какова же награда? – наконец-то поинтересовался Владивой. – Если столкуемся…

– Давай сообща подумаем, – сделал широкий жест Артас. – Вечная жизнь тебе не понравиться. Уж поверь. Через пять-шесть сотен лет так заскучаешь, что молить о смерти станешь. Проверено. Богатство? После Испытания и объединения Степи, не будешь знать, куда девать золото и драгоценности. Любовь? Зачем она харцызу? Тут с этим попроще, скольких возьмешь, столько твоими и будут. Сам-то ты чего желаешь?

– Не знаю, – пожал плечами рыцарь. – Каждый раз по-разному. Сейчас, например молочка б холодного, прямо с погреба, да хлеба с медом цветочным… – и не успел он договорить, как в одной руке у него оказалась большая кружка с молоком, а в другой – хрустящая краюха с толстым слоем меда.

– На этом и остановимся, пока… – удовлетворенно произнес Артас. – Пей и ешь смело. Это не аванс и ни к чему тебя не обязывает. Ты меня хотел угостить, даже не зная, с кем дело имеешь, вот я и отдариваюсь. Все по-честному, – и, дождавшись пока Владивой с наслаждением отпил из кружки и вгрызся зубами в сладкое угощение, продолжил. – Я предлагаю тебе в награду, исполнение желаний. Не всех, конечно, это противоречило б здравому смыслу. А по мелочи, зато – не ограниченно… Плюс отменное здоровье до самой кончины. Годиться?

– Заманчиво, – кивнул Владивой. – Стоит обдумать. А давай так, как я в нужный момент решу, так и будет. Окажу помощь – награда моя. Передумаю – значит, мы просто не столковались.

– Коварно… – одобрил Артас. – Совершенно по-нашему. А давай! – воскликнул задорно. – Испытаем судьбу.

Впервые за весь разговор гость вполне искренне улыбнулся.

– Тогда, прощай, барон. Как время быстро пролетело. Видишь – светает ужо… Захочешь пересмотреть условия, подумай об этом настойчиво, если буду поблизости, услышу и заскочу на огонек. Ну а нет, тогда до встречи на Сумеречном мосту, – молвил и исчез.

А Владивой, покоряясь какой-то непонятной потребности, поднялся и стал карабкаться вверх из буерака. Из тьмы навстречу солнцу.

Темный колодезь оврага за спиной, и звонкое пенье жаворонков над просыпающейся степью так и напрашивались на определенные сравнения, и вызывали смятение чувств, даже в полностью лишенной романтичности и на дух не переносящей всяческих рифмоплетов, сугубо прагматичной душе рыцаря.

Владивой упрямо тряхнул головой, пытаясь таким образом прогнать совершенно лишние сейчас мысли, но из-за слишком резкого движения потерял равновесие и чуть не скатился вниз. Чудом, удержавшись на ногах, он смачно выругался, и уже не отвлекаясь ни на что, ловко выбрался на край обрыва.

– А это чем не знамение? – широко улыбаясь, задал он вопрос восходящему над равниной солнцу. – Даже глупец вроде меня и то должен истолковать подобное происшествие исключительно однозначно… Мол, делай свое дело, не забивай голову глупостями, и будь, что будет! Тем более, что будет именно так, как и должно быть. Или, как говаривал один мудрец, незадолго до своей кончины: ''поживем – поглядим''. Соврал Черный бог, конечно, многое – все совсем не так просто. Но прежде чем войти в заточение к чернокнижнику Темну, пусть рыцарь Света продемонстрирует свое искусство. А я уж тогда сам оценю, будет у него шанс победить, или и в самом деле даже пытаться нечего…

Сменив ученический балахон на легкую курточку и зауженные шаровары зеленого панбархата, девушка казалась еще стройнее, особенно рядом с облаченным в доспех рыцарем. Во всяком случае, пока мы с виконтессой шли к оседланным лошадям, все до единого окна первых этажей упорно демонстрировали мне нечто черное и бочкообразное, грозно вышагивающее рядом с грациозной зеленью. А еще этот разительный контраст подчеркивали ужас и восхищение, отображавшиеся на лицах, высыпавших во двор проводить любимицу Академии, студиозусов всех курсов. Они явно впервые узрели воочию иллюстрацию к ''Красавице и чудовищу''. Знал бы, что наш выход произведет такой эффект, я бы и шлем не поленился одеть. Короче, картина маслом ''Похищение Европы''. Сравнение с быком для меня не слишком лестное, но ведь животина, помимо всего прочего, еще и Бог. Правда, Европа там, кажется, без обмундирования? М-да, мечтать не вредно…

А Весняна тем временем легко вскочила в седло и пришпорила кобылицу. Благородное животное, от такого посыла, взяло с места в карьер. Звонко застучали подковы мощеным двориком, и всадница вынеслась за ворота.

– Следом! – приказал я. – Гладила, охранять виконтессу!

Десятник повторил приказ и во главе отряда понесся следом за взбалмошной девицей.

– Глянь, какие мы резвые, – буркнул я.

– Застоялась в стойле! – добавил кто-то сзади.

Я оглянулся и увидел улыбающееся лицо наставника Вавулы.

– Кобылица, говорю, застоялась, вот и понесла. Разомнется, подустанет и поостынет. Но, норовиста, факт. Ох, и намается с ней… всадник.

– Вам виднее, господин наставник… – ответил я с такой же светской улыбкой. – Сразу видно, умеете разбираться в характере… божьих созданий. И позвольте откланяться.

– Одну минутку, господин сотник. Вот, возьмите, – хранитель протянул мне небольшой подсумок. – Мастер велел передать.

– А что там?

– Самострел.

– Такой маленький? – удивился я, припоминая когда-то виденные в музее боевые арбалеты.

– Это оружие изготовлено еще в те годы, когда не запрещалось пользоваться магией. Но, вы правы, насколько я помню, создавался он для охоты. Десять выстрелов и все… Может, Мастер, решил подарить вам его как сувенир? Я не знаю…

– Спасибо. Передайте ему мою благодарность. Если, при случае, выберусь на охоту, непременно воспользуюсь.

Известный и обратный путь всегда короче. Особенно, если сам никуда не торопишься. Вот он эдаким извилистым серпом лег по длинному склону, хорошо видимый аж до самого подножья, где чуть пропетляв между деревьями, выходит на дорогу ведущую к королевскому тракту. С высоты и сам тракт, наверно, можно было бы разглядеть, если б не густые кроны столетних исполинов, вздымающиеся на несколько десятков метров и закрывающих обзор. Я не торопился… Вряд ли виконтесса намеривалась гнать вскачь до самого Зеленца, да и не смогла бы, а значит, как тонко заметил наставник: застоявшаяся кобылица разомнется и успокоится. Да и охрана рядом. Десять ратников, при здешнем безлюдье, что рота спецназа в моем мире…

Где он, этот мой мир? Уже почти и не верится в его реальность… Помниться, слышал где-то похожую философскую подначку. Кто более реален: мудрец, видящий во сне бабочку, или бабочка, снящаяся мудрецу? В общем, как-то так. Но даже если реален только мудрец, я искренне благодарен ему за столь интересный сон. Скучать не приходится… А главное – в сравнении с темпами третьего тысячелетия, все события происходят с такой плавной неспешностью, что успеваешь и мечом помахать и на окружающие красоты полюбоваться. Именно та фишка, которая всегда привлекала меня в ''рубалках'', в отличие от сумасшедшего драйва ''стрелялок''. А, собственно, чему удивляться: темп жизни задается скоростью передвижения и мобильностью средств связи. Это когда время подлета баллистической ракеты лежит в пределах тридцати минут, приходиться поторопиться: если жить хочешь, и за эти полчаса успеть рядами и колонами покинуть зону поражения, а здесь? С момента обнаружения вероятного противника, до прибытия основных сил – сутки пройдут, а то и более. Куда спешить?

Ну, спешить, не спешить, а догнать виконтессу стоило. Это ж все-таки я состою на службе у Вепрей, а не они у меня. Как там еще сложиться с героическим спасением мира, пока не ясно, зато нынешний кусок хлеба с маслом мне за звание сотника полагается, а не за грядущие заслуги. А мы, как не крути, все ж не в семейной библиотеке.

В общем, то ли почувствовал что-то, или подсознательно заметил какую-то несуразность в общем пейзаже, но привычка доверять инстинкту, пару неприятных случаев меня сильно выручала. Не стал я пренебрегать ею и в этот раз, а послал коня легкой рысью вдогонку. И почти не удивился, когда услышал громкий разбойничий свист, а вслед за ним – леденящий душу волчий вой.

Вот и накаркал! Вряд ли люди научились охотиться вместе с волками, или волки свистеть, но использовать вой зверя, чтоб испугать лошадей и внести замешательство в ряды кавалерии, уловка древняя, как мир. Как все миры…

Кони хрипели, поднимались на дыбы, пытались броситься наутек, не в силах противостоять ужасу, перед своим исконным смертельным врагом. И, занятые усмирением животных, всадники оказались практически беззащитными, перед посыпавшимися на них стрелами. Раненых среди воинов, одетых в добротные тегиляи, оказалось не так уж и много, как можно было ждать от внезапного нападения. Зато острые наконечники причиняли боль и без того взбелененным коням, внося дополнительную суматоху.

– Целиться точнее! Стражу уничтожить! Девку схватить! И чтоб целехонька была!

Громкая команда, прозвучавшая в лесной чащобе, все объяснила предельно ясно. Неизвестные охотились за виконтессой: то есть, за вверенным моему попечению объектом. И тот, кто организовывал засаду, знал примерное время нашего возвращения. Но, если с этим вопросом еще только предстояло разбираться, то исходящую от разбойников угрозу надо было ликвидировать немедленно. Кстати, очень хорошо, просто замечательно, что Весняна нужна им живая и невредимая: не придется отвлекаться на ее защиту. ''Ну-ка, кто еще хочет комиссарского тела?! Выходи строиться с табуретками на подоконнике!''

Вылетев на небольшую полянку, с которой начиналась (или заканчивалась) дорога в Оплот, я понял: что поспел почти вовремя. Из дружинников только Гладила и еще один воин, став спина к спине, отмахивались от десятка наседавших на них, как псы на затравленных медведей, разбойников. Еще трое, больше интересующихся вознаграждением, нежели ратными подвигами, споро вязали виконтессу, совершенно не куртуазно стащив ее с лошади. Не страшно, с этими разберемся чуть попозже, сначала подмогнем десятнику. Тем более, что напарник его уже ели держался… Я уже почти привычным движением нахлобучил шлем…

– Берегись! Рыцарь! – предупредил кто-то глазастый и опытный.

Поскольку кавалерийской рубке я не был обучен, пришлось спешится. От такого маневра даже разбойники опешили. Еще бы, по здешним понятиям, я походил на танкиста, снимающего с танка пулемет и становящегося в пехотный строй. Ведь вся ударная мощь и маневренность закованного в тяжелый доспех рыцаря, как раз и состоит в его боевом коне. А ступив на землю, витязь превращался хоть и в почти неуязвимое, так зато и не вредное, из-за своей неуклюжести, существо. Взять к примеру тех же латников, набиравшихся из отборных молодцов, задача которых была кое-как прошагать, под ливнем стрел, шагов триста и уничтожить препятствие для атаки конницей или легкой пехотой. Самый простой способ победы над пешим рыцарем состоял в том, чтоб сбить его с ног. Тяжелым камнем или бревном. А с придавленным к земле, грузом своих же доспехов, бедолагой можно было расправиться как угодно и когда угодно.

Поэтому, увидев мой самоубийственный маневр, начавшие уже было пятиться к лесу, разбойники заметно осмелели. Положили на землю луки и взялись за дубины. А парочка самых сметливых уже тащила из лесу, наскоро срубленную, длинную жердь. Но, они не знали, что имеют дело с новой моделью рыцаря. Так сказать: новейшим, улучшенным типом ''Человека железного, мечом машущего''.

Двух разбойников я срубил, как крапиву. Они даже оружия не подняли, до конца оставаясь уверенными, что разделяющие нас пять шагов, для меня непреодолимое расстояние. Поэтому умирали сильно удивленными.

Прыжок вправо, разворот и круговой взмах, с использованием инерции тела. Чуть-чуть не допрыгнул. Метил зацепить еще парочку ротозеев, но увы – достал только одного. Зато качественно. Переделывать не придется. Головы на плечах как и не было никогда. А туловище стоит, машет руками и фонтанирует кровью. Хорошо, я не впечатлительная натура, навидался всякого. А разбойнички, что-то не так привычны к виду крови. Наверное, от того что больше из засады орудовать привыкли, чистоплюи. Прям застыли, не сводя глаз с обезглавленного товарища. Вот и ладно, я не возражаю, только за представление платить надо. В данном случае: жизнью…

А мои-то парни покрепче оказались. Вернее, увы, только Гладила. С того момента как я вступил в бой, напарник десятника получил еще и присоединился к числу павших. Зато Гладила не растерялся и, воспользовавшись замешательством, быстро уменьшил количество нападающих еще на одну голову, а сам бросился на выручку виконтессе. Это он зря, никуда они не денутся, с подводной лодки… Э-э, а лапать-то не надо! Так не договаривались! Ух! И клювом щелкать тоже…

Задержав взгляд на Весняне чуть дольше чем ситуация того стоила, я едва не получил дубиной в голову. Еле-еле успел уклониться. Зато и разбойника, вложившего в удар всю мощь и не ожидавшего от меня такой прыти, буквально бросило вперед. Двуручник на такой короткой дистанции бесполезен, пришлось приложить его по затылку бронированным кулаком. Хоть и левым, зато со всей пролетарской ненавистью, аж хрястнуло…

К сожалению, на этом ротозеи закончились: шестеро уцелевших разбойников начали что-то соображать и не только не спешили лезть в драку, но и держались настороже, на безопасном расстоянии. Но все еще с неким сомнением. Не вписывался в их сознание пеший рыцарь с резвостью дикой кошки. А вообще я заметил, что здешний люд странно нетороплив. Словно все как один имеют финские корни. И если в обыденной жизни это нивелировалось, то в бою, в момент наивысшей концентрации, с моей точки зрения, они двигались так, словно воздух обрел плотность воды. Вот я делаю один скачок – разбойники шире распахивают глаза и начинают заваливать корпус, смещая центр тяжести и освобождая опорную ногу. Второй скачок – нога пошла назад, руки потащили оружие вверх. Третий прыжок и я всей массой сбиваю с ног почти всю шеренгу, потерявших равновесие людей, впечатываясь в поверженные тела острыми чашками бронированных налокотников и наколенников. Жуть… как минимум еще двум уже не подняться.

Перекатываюсь в сторону, вскакиваю и втыкаю меч в спину, пытающегося подняться с земли татя. Носком сапога в висок отправляю в нокаут того, из кучи, что ближе всех и очень удачно приподнял голову. Выдергиваю, прошедшую насквозь сталь, упираясь ногою в труп, подшагиваю к краю свалки, из которой, пятясь как рак, пытается улизнуть еще один разбойник, вонзаю меч ему в шею, даже не меняя хвата и… понимаю, что бой окончен. Вокруг меня только неподвижные тела, а из троицы, вязавшей девушку – двое со всех ног улепетывают в лес и только третий, скованный боем, выплясывает джигу вместе с Гладилой.

Собственно, так оно обычно и бывает. Тишина, вспышка, взрывы, стрельба и опять тишина, – воняющая гарью, тротилом и… скотобойней. Потом возвращается слух, и ты счастлив: потому что товарищи громко стонут, а не молчат. И чувствуешь, как невыносимо, запредельно устал.

Оценив шансы Гладилы, я не стал ему мешать, надо ж дать десятнику сбросить ярость, отомстить за погибших товарищей, а присел возле нокаутированного разбойника. Пленных надо допрашивать сразу, пока бурлит адреналин, пока в глазах кровь, а в ушах хрипы умирающих.

Две хлесткие пощечины, и он открыл глаза.

– Кто?

Увидеть над собой, едва придя в сознание, говорящую морду Змия и не обмочится, надо иметь характер. Мой пленный, похоже, был не из робкого десятка. Но я не мог позволить ему молчать, а потому: не глядя, сильно ткнул стилетом в мягкое. Разбойник взвыл.

– Кто? – я повторил вопрос и нажал сильнее.

– Не знаю… – прохрипел тот.

Стилет вошел еще глубже.

– Харцыз… Одноглазый… Пощади…

У каждого свой предел терпения. Похоже, у разбойника он как раз закончился.

– Говори.

– Нас наняли. В Турине. Обещали по десять золотых. Ничего не делать. Быть на подхвате. Ехали в Зеленец. Уже почти проехали. Есаул всадницу заметил. Засели. Схватили. Стражники подоспели. Сцепились с ними. А тут – вы…

Пленный еще что-то тараторил, но я уже не слушал. Значит, нас не ждали. Нападение произошло случайно. Но что-то в Зеленце зреет. И если банду наняли в Турине, то вполне вероятно… Да, это надо додумать.

– Пощадишь? – задал разбойник наиважнейший для себя вопрос.

Я взглянул, куда собственно воткнул стилет и вздохнул. Рука провидения, направившая оружие, оказалась беспощаднее меня. Лезвие скользнуло по бедру, вспоров яремную жилу. Кровь из пленного журчала ручьем. В моем веке и то такая рана считалась почти безнадежной: очень трудно останавливать кровотечение. А уж здесь, вдали от лекарей. Он и сознание-то не потерял до сих пор, только благодаря тому, что торчавший в ране, клинок частично закупоривал отверстие. Поэтому я поднялся, выдернул из тела татя стилет и молча повернулся к раненому спиной.

– Спасибо, господин рыцарь…

– Не… за… что…

Гладила с последним из шайки, все еще продолжали свой танец, а потому я поспешил к Весняне.

Девушка была цела и невредима, только немного помята и сильно раздражена. От нетерпения она прямо аж ножкой топала, пока я разрезал веревки на ее локтях и запястьях. А как оковы пали, Весняна выхватила стилет у меня из руки и метнулась к сражающейся паре. И не добежав до них пары шагов, с силой метнула оружие в спину разбойника. Следует признать, что НВП у здешних дворянок поставлена на должном уровне. Стилет вонзился татю точно под лопатку и достаточно глубоко, чтоб разбойник сразу же потерял интерес к жизни. Впрочем, это не помешало Гладиле пырнуть его мечом еще и со своей стороны: контрольным ударом в живот…

– А чтоб рук не распускал, мразь подзаборная… – в сердцах произнесла виконтесса и сходу набросилась на меня. – Почему до…

Но тут она закатила глазки, и согласно всем примерам, описанным в мировой литературе, свалилась в обморок.

– Что с вами, госпожа?! – бросился к ней Гладила. – Вы ранены?

– Не суетись, десятник… – остановил я его. – Лучше осмотри наших раненых. О девушке не беспокойся, пусть полежит чуток, отдохнет. От обморока еще никто не умирал, а от потери крови – запросто.

– Нету раненых, все насмерть, – доложил спустя минуту Гладила. – В основном: стрелами побили. Эх, жаль ребят… Что делать будем, сотник?

– Вернемся в Оплот за подмогой?

– Разве что переждать. Среди хранителей нет воинов.

– Ждать нельзя, – попытался я почесать затылок, но наткнулся перчаткой на гребень шлема. Глянь, как привыкаю к доспеху, скоро вообще снимать не буду. Интересно, а он изнутри самоочищающийся? Как там с потом и прочими излишествами?

– Тогда мы вот как поступим, друг Гладила. Засиживаться здесь нечего. Сколько еще разбойников в лесу, не известно. И что они замышляют – тоже. А кроме того: графиня дочь ждет. Поэтому, я с виконтессой поскачу дальше, а ты вернись в Оплот. Скажи хранителям: пусть похоронят погибших, посмотри, может, что из вещей ценного родным передать, и догоняй нас. Дорога одна – не разминемся…

– Как прикажете, господин сотник, – кивнул тот. Потом, посмотрел на виконтессу, но так как та, все еще пребывая без сознания, не могла ни одобрить, ни запретить мое распоряжение, пожал плечами… – Наше дело исполнять. Я за лошадьми…

А когда я присел возле Весняны, собираясь возвращать ее в реальность, добавил негромко.

– Это… спасибо… Если б не вы…

– Не бери в голову, при случае сочтемся. Тьфу-тьфу-тьфу…

– Тьфу-тьфу-тьфу, – эхом отозвался Гладила.

Солнце уже поглядывало на закат, а десятника все не было. Видно пришлось дольше повозиться. Весь остаток дня виконтесса ехала чуть впереди, избегая разговоров. Возможно, так требовал обычай, а может, молодая девушка просто растерялась, вдруг оставшись наедине с незнакомым воином. Плюс, ко всему, еще и шок от пережитого нападения. Но, как бы там ни было, пора и о привале подумать. Не трястись же в седле до самого Зеленца. Почти трое суток, однако. Да и живот уже не просто урчал, а чуть ли не стучался изнутри в латы, пытаясь напомнить своему нерадивому хозяину, что обеденное время давно минуло.

Я чуть послал коня и, поравнявшись с девушкой, спросил со всей учтивостью.

– Может присмотреть место для ночлега, госпожа виконтесса? Пока еще хоть что-то видно.

– Да, наверное пора… – пробормотала она как-то вяло, сосредоточенно следя за ушами лошади. На секунду посмотрела на меня и опять уставилась холку кобылы. – Делайте, как знаете…

''Ё моё! Вот же старый дурак! – обругал я себя в сердцах. – Это ж тебе, душегубу со стажем, все нипочем. Пара лишних трупов в общем послужном списке… А девчонка, наверняка, первый раз в жизни человека убила! Вспомни, как самого плющило! Раз пять блевать бегал…''

Я спешно отцепил от пояса походную баклагу, заботливо наполненную Любомиром, как он сказал: ''для сокращения пути'' и протянул ее виконтессе.

– Испейте глоток, госпожа…

Весняна машинально взяла флягу и так же машинально сделала большой глоток. Проглотила, как воду. Это и правильно: в данную минуту девушка не только не чувствовала вкуса и крепости напитка, но даже не понимала толком своих действий.

– Еще глоток, – вкрадчиво попросил я.

И в этот раз Весняна приложилась к баклаге без раздумий. Но возвращая ее мне, уже с задумчивым видом проводила взглядом.

– И третий глоток. Для равновесия… – не принял я посудину.

Виконтесса сперва принюхалась, а потом осторожно глотнула и едва не поперхнулась.

– Хлебное вино? – возмущенно фыркнула девушка. – Мне? Вот еще удумал! Где это видано, сотник, чтоб благородная барышня, горелку бражничала? Дай воды…

– Увы, госпожа виконтесса, – повинился я, внимательно наблюдая за ее поведением. Кажись, отпускает. Теперь бы ей еще всплакнуть и порядок. – Вьючных лошадей, с водой и всеми прочими запасами десятник должен сопроводить. А его все нет.

– Ну так подождать надо. Сворачивай с дороги. Вон там, прогалинка, на ней ручей должен быть. Почему я сама обо всем должна заботиться?! Ты сотник или… – Весняна шмыгнула носом, закрыла лицо руками, и последние слова девушки утонули в безудержно хлынувших слезах.

– Слава богу, успел… – облегченно перевел я дыхание. А ведь могла и перегореть девчонка. Увы, в бою, не за всеми салагами уследишь, да и после, не всегда находится для них время и нужные слова. Вот и истлевает душа, а в мир приходят парни с пустыми глазами садистов и убийц.

Я спрыгнул с коня, бережно снял с седла безутешно рыдающую девушку и аккуратно отнес ее к ручью. Опустил рядом с журчащей водой, а сам вернулся за лошадьми. Выждал пару минут, а когда вернулся, умытая и посвежевшая Весняна уже собирала хворост.

Расседлав коней, я пустил их пастись, а сам стал помогать в заготовке топлива. Одновременно пытаясь сообразить: чем разжечь костер. Ведь ни спичек, ни тем более – зажигалки у меня не было. Как-то не приходилось еще выезжать на природу с ночевкой, я имею в виду одному, вот и не обзавелся ни соответствующим опытом, ни снаряжением.

Вопрос разрешился сам собой. Пока я терзался мыслями, виконтесса сняла с пояса небольшой кошель, достала из него щепотку какого-то порошка и бросила его на горку аккуратно сложенного сушняка. Вроде, суп посолила. Эта, неведомая мне субстанция, соприкоснувшись с ветками, сперва яростно зашипела, а потом и задымила. Еще мгновение, и по хворосту заплясали яркие язычки пламени. Сперва едва заметные, прозрачно-синие… но с каждой минутой их становилось все больше, они объединялись, – и вот огонь уже загудел, затрещал и дохнул жарким пламенем настоящего костра.

– Хоть и голодно, зато не холодно… – глубокомысленно изрек я, пришедшую на ум народную мудрость.

– Какая глубокая и интересная мысль, – неожиданно хихикнула Весняна. – Сотник, вы прямо менестрель. В рифму изъясняетесь… Может и мадригал какой-нибудь прочтете?

''Оп-паньки, братцы, похоже, виконтесса пьяна, как… ну скажем: подмастерье сапожника…'', – дошло до меня.

А чему я удивляюсь? Сам же и споил наивную девушку, хоть и в лечебно-профилактических целях, но все же. Воспользовался доверчивостью… А здешней горелке до крепости водки градусов восемь не хватает, но на голодный желудок, с горла и без закуски, виконтессе хватило.

''Да если б водку гнать не из опилок, то что б нам было с пяти бутылок?..''

Высоцкий был как всегда в тему, но не для нежных ушей непривычной барышни. Лучше что-то из Есенина. Помниться, в бытность курсантом, поражал умы восторженных девиц.

– Хотите стих? – подсел я ближе к костру. – Это можно… Слушайте…

Я по первому снегу бреду.

В небе ландыши вспыхнувших сил.

Вечер синею свечкой звезду

Над дорогой моей затеплил.

Я не знаю то свет или мрак,

В чаще ветер поет иль петух.

Может, вместо зимы на полях,

Это лебеди сели на луг?

Хороша ты: о, белая гладь!

Греет кровь мою легкий мороз.

Так и хочется к сердцу прижать

Обнаженные груди берез…

Какое-то время виконтесса молча глядела в огонь, а потом очень тихонько, словно боялась потревожить сотканное мелодией слов, волшебство, сказала:

– Красиво. А еще?

– Можно и еще… Только я ближе сяду. Стихи любят полушепот. Вы не замечали, что красивые слова пугаются шума?

Бормоча все это, я осторожно придвинулся к Весняне, внутренне готовясь к недовольному окрику, но, похоже, обстановка располагала к тесному общению, и девушка сама чуть-чуть шевельнулась навстречу.

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари…

– Извини, это еще рано, – поперхнулся я, вовремя вспомнив, к чему все сводиться в конце, и видя, как недовольно завозилась девушка, уже было ухитрившаяся пристроить голову на моем, закутом в доспех плече. – Сейчас, сейчас…

Тихо струится река серебристая

В царстве вечернем зеленой весны.

Солнце садится за горы лесистые.

Рог золотой выплывает луны.

Запад подернулся лентою розовой,

Пахарь вернулся в избушку с полей,

И за дорогою в чаще березовой

Песню любви затянул соловей.

Слушает ласково песни глу…

Взглянув на Весняну, я умолк на полуслове. Девушка, держась за мою руку, крепко и безмятежно спала. Спасибо тебе, брат Сергей, за твой талант, который и под другими звездами творит чудеса.

Должно быть и сам задремал. К счастью, на этот раз никакие костры меня не манили, и вой волчьей стаи я услышал вовремя. Причем, на этот раз, не удачную имитацию, а настоящих зверей. В чем разница, если даже лошадям все равно, объяснить не берусь – просто знал: это взаправду. И бежать уже поздно. Вожак подал голос только после того, как стая оцепила полянку, надежно отрезая добычи все пути для спасения. Вот только лошадям этого не объяснить. А стреножить их я как-то не сообразил. Увы, непривычные для третьего тысячелетия вид транспорта. Наши машины, только если ручник не затянуть, укатить могут. С испуганным ржанием они, ломая кусты, рванулись в противоположную от, вытягивающего охотничью песню, волка сторону, и вскоре лишь почти человеческие вскрики боли засвидетельствовали о поджидавшей их участи. Разрываемые заживо на куски десятками голодных зверей, кони кричали так пронзительно, что их боль услышала даже крепко уснувшая виконтесса. Весняна оторопело помотала головой и спросила:

– Что это?

– Просто волки… – ответил я как можно безразличнее.

– Волки?! – прытью вскочила на ноги девушка.

Словно почувствовав ее страх, вожак завыл еще громче. И еще ближе…

– Тихо-тихо… – придержал я за полу курточки виконтессу, еще ничего не соображающую, но готовую уже куда-то бежать. – Все не так страшно… Вон дерево, видишь? – указал я на огромный развесистый дуб, даже во тьме отчетливо выделявшийся на общем фоне леса. Приметный еще и тем, что его нижние ветки, толщиной в руку, начинались на уровне головы.

Весняна кивнула.

– Вот и отлично. Давай к нему. Волки по деревьям лазить не умеют. До утра отсидимся, а там видно будет.

Девушка опрометью бросилась к дубу и уже через несколько мгновений сидела почти на уровне крыши второго этажа. Я существенно надпил из баклаги (не выливать же!), дополнил водой из ручья (сырая вода без антисептика чревата неожиданностями, плавали, знаем: бывали прецеденты), поднял свой меч, сгреб с земли попоны, сумку с подаренным самострелом и ''Трактатом'' и поспешил за ней. Вообще-то, мне, в моей броне, клыки хищников были нипочем, мог бы и не суетится, даже продолжать спать, разрешив волкам катать себя по поляне, но ночной бой я просто-таки терпеть ненавижу. А кроме того: девчушка о противоударных, пыле и влагонепроницаемых свойствах моего доспеха ничего не знает, и мало ли что взбредет в ее героическую головушку, при такой картине маслом. А потому, нечего выделываться: делай как все и ходи строем.

– Хорошая постель, – одобрил я выбор Весняны. – Будто на заказ лесом выращенная…

Две ветки переплетаясь с более мелкими веточками, росли от ствола почти горизонтально в сторону. А под ними, как несущий двутавр, наискосок торчал обломанный толстый сук. Я изловчился, смахнул мечом несколько дополнительных перекладин, уложил их, для гарантии, поверх живого плетения, и застелил всю эту конструкцию попоной. Образовалось, как на мой взгляд, достаточно прочное и удобное ложе.

Весняна поглядела сперва на меня, потом на импровизированную постель и пробормотала как-то растерянно. Мне даже испуг послышался в ее голосе.

– А десятник так и не вернулся…

– Мало ли… Да ты ложись. До утра еще далеко… Чего зря мучится? Волки нас тут нипочем не достанут… И ни о чем не волнуйся. Все будет хорошо, обещаю.

Весняна хмыкнула, явно сомневаясь, но возражать не стала. Вздохнула, прошептала что-то вроде: ''На все воля Создателя'', потом молча улеглась, скрутилась калачиком и вроде, как задремала. Я же укрыл девушку второй попоной, а сам примостился этажом ниже, под ней. На всякий случай, чтоб не было мучительно больно за непредусмотрительность, головотяпство и прочую безалаберность. Предоставленное лично мне ложе оказалось не столь комфортабельным, но сквозь доспех чернокнижника бока не мозолило. Похоже, работая над латами, Темн предусмотрел не только личную безопасность, но и удобства… А потому, нахлобучив шлем, я и сам попытался заснуть. Тем более, что и волки, перекусив лошадьми немного успокоились или отвлекись на что-то? Во всяком случае голос не подавали…

Вспомнилось, как в курсантскую молодость нас, желторотиков-первогодков, отцы-командиры промурыжив на ночных учениях, дали команду ''отбой'' где-то в районе второго часа ночи. А весь день шел дождь. И в палатках, установленных такими же салагами, как и мы, оказалось по щиколотки воды. Время, отведенное на отдых, стремительно уходило, и тогда кто-то скомандовал ''Взвод, газы! ОЗК одеть!''. Сначала мы, на автопилоте, выполнили команду, и только потом сообразили зачем. Так и спали до утра, лежа покатом в воде, пристроив подсумок с противогазной коробкой поверх тел товарищей. А утром, еще и повеселились от души, когда офицеры решили ''подшутить'' и забросали палатки с курсантами шашками с хлорпикрином. Потому что вместо ожидаемой паники, возникшей во всех взводах, мы через тридцать секунд уже выходили строиться, в полном обмундировании и не в пример другим – достаточно выспавшимися.

Проснулся я еще до рассвета, от уже знакомого завывания. Глянул вниз и вздрогнул, с непривычки. Огромная волчья стая, темным водоворотом, клубилась вокруг дуба рыча и подвывая, а временами даже повизгивая от нетерпения. Сосчитать их не представлялось возможным, но так, навскидку, зверей, было около двух десятков.

– Волки! – воскликнула Весняна.

– Вижу, – я вложил в свои слова как можно больше безразличия. – Пить не хотите? Правда, ничего другого, кроме воды из ручья предложить не могу.

– Что? А-а, давай, – девушка немного постукивала зубами, но наверно больше от утренней прохлады и сырости, чем из-за страха.

Я протянул Весняне флягу с разбавленным вином

– Как думаешь, они не уйдут? – спросила девушка, чуть погодя, уже не так напряженно. Алкоголь, даже в минимальных дозах, лучше валерьянки. Люди ж не кошки.

– Откуда мне знать. Но лично я бы от такого лакомого кусочка никогда не ушел…

М-да, поручик, пошлую двусмыслицу брякнуть изволили. С таким деликатным остроумием, лучше помалкивать. Глядишь: и за умного сойду. Надо ж такое сморозить… Но девушка, похоже, не заметила нечаянной оговорки.

– А нам что делать?

– Лучше всего: еще подремать.

– Боюсь, я уже не засну.

– Тогда, так посидим. У меня самострел есть. Мог бы подстрелить несколько штук, но в темноте легко промахнуться. А стрел только десять. Но ты в любом случае не бойся. Справимся. У меня хороший доспех. С рассветом не уберутся сами, слезу и разгоню.

– Да я и не боюсь, чего уж теперь… Ночь-то минула, считай. А Гладила так и не появился, – вздохнула как-то слишком обреченно виконтесса. – Волнуюсь, просто. Может, поговорим? За беседой время быстрее проходит.

– Давай. Первый вопрос за тобой.

– Сделала бы реверанс на такую галантность, но боюсь с дерева свалиться, – хихикнула вдруг Весняна. Похоже, стоило отпить чуть побольше. – Звать-то тебя как, сотник?

– Игорь.

– Странное имя. А лет сколько?

– Двадцать шесть. А тебе?

– Девушек об этом не спрашивают… – опять хихикнула та и еще раз хлебнула. – Как видишь, еще не совсем старая. Расскажи о себе. Кто ты, как давно в Зеленце? Почему матушка именно тебя за мной послала?

– Боюсь, что очень длинный рассказ получится, – проворчал я, решительно отбирая у девушки флягу. Попробовал, вроде нет, нормально. Слабее сухого вина. Чего ж она так веселится?

– А мы разве торопимся куда-то? – резонно заметила виконтесса. – Еще и солнце не взошло, а в лесу и того позже светает. К тому же, сыро – без предрассветного тумана не обойдется. Рассказывай, Игорь. Обо мне, небось, матушка с братьями тебе все выложили, вот и мне интересно знать: с кем судьба свела.

Странный разговор, для двух сидящих на дереве людей. Но, если вспомнить, как порой люди изливают душу случайному попутчику, не очень-то и запредельно. И потом – пресловутое женское любопытство, которое не одну Варвару сгубило.

– Ладно… Только я не шучу, история и в самом деле необычная.

И я стал уже привычно выкладывать свою биографию, начиная от мельницы Мышаты.

Некоторое время девушка молчала, а потом глубокомысленно произнесла.

– Замысловато, но я тебе почему-то верю, – и без паузы, будто в продолжение мысли, спросила. – А я тебе нравлюсь?

– Да, – искренне ответил я, застигнутый врасплох. И поспешил свести все к шутке. – Правда, вот только росточком чуток не вышла.

– А, может, это ты слишком огромный вымахал? – возмутилась Весняна.

– Вполне возможно… – не стал углубляться я в теорию относительности.

– Только, что уж теперь выяснять, – опять слишком рассудительно продолжила девушка. Похоже, я чего-то недопонимал. – Как суждено судьбой, так и случилось. Ничего не поделать. Но я благодарна Создателю. В любом случае такой вариант во всех отношениях предпочтительнее ложа Ксандора. Хотя, похоже, он действительно что-то видит в будущем.

Вот-вот, все страньше и страньше…Откуда в голосе девчонке такая обреченность? За маму переживает что ли? Так не факт еще. Может, графиня давно поправилась и вся эта поездка только ложная тревога? Но выяснять не стал. Уже достаточно хорошо рассвело, и волки были видны, как на ладони. Пришло время испытать подарок.

Один волк высоко подпрыгнул в воздух сразу четырьмя лапами, потом упал и издох. Болт пронзил ему сердце. Почуяв кровь, остальная стая ринулась к мертвому собрату, и вскоре от него не осталось и куска кожи.

Тетива тренькнула еще раз, и предыдущая история повторилась.

Я стрелял неспешно, хорошо целясь, и звери валились один за другим. И только после восьмого трупа волки что-то заподозрили. Они стали больше прятаться по кустам и уже не так прытко бросались к следующему подранку. Чтобы убить еще одного, мне пришлось потерять времени больше чем на всех предыдущих и лишний, последний болт. После чего обойма опустела, а запасной к самострелу не прилагалось. И хоть волков оставалось еще достаточно много, в целом, для хорошего настроения было значительно больше оснований, чем для уныния. Поэтому я не сразу и понял, почему вот уже какое-то время девушка перестала радостно комментировать очередное удачное попадание, а как-то приуныла. Даже от питья отказалась.

Но чуть погодя, поглядывая на уверенно карабкающееся в зенит солнце и прислушиваясь к потребностям собственного тела, сообразил… Продолжительное сидение на дереве имеет ряд неудобств и прежде всего то, что взобравшись наверх, невозможно присесть под… А усугублялась ситуация еще и тем, что девушка отчаянно стеснялась чужого мужчину. Ведь мы с ней были почти незнакомы, а уже очутились в такой пикантной ситуации. Ночью, в темноте, еще можно было переступить через стыдливость, но тогда она спала, а теперь неизбежно надвигалось позорное наказание за легкомыслие.

Надо было срочно исправлять ситуацию.

– Ну, все, надоели псы лесные! – рявкнул я больше для картинности, чем для тонуса. Танки волков не боятся, и спрыгнул вниз. С удовольствием отметив, как испуганно охнула виконтесса. Переживает, однако!

Волки кинулись на меня в тот же миг, словно только этого и ждали.

Я прижался плечами к толстому стволу, широко расставил ноги и приготовился включить мясорубку.

Первый сразу напоролся на меч. Второго я поймал обратным движением, освобождая лезвие от трупа, на боковой удар и вскрыл ему бок. Третьего опять поймал на острие, но выпустил под его весом оружие из руки. Сильный удар всем туловищем сбил меня с ног, и в обнимку с очередным зверем, мы упали на землю. Еще парочка тут же попыталась вцепиться мне в щиколотку и запястье. Но я был надежно защищен. В ход пошел стилет… Четвертому я распорол живот. Пятого ошеломил ударом бронированного кулака в нос. А может и убил. Во всяком случае у собак переносица одно из самых уязвимых мест.

Остальные волки уже начинали пятиться, продолжая скалить клыки, и в это мгновение голос подал вожак. Похоже зверюга оказалась достаточно опытная и умная, чтоб сообразить, что я им не по зубам. И остатки стаи, поджав хвосты, исчезли в лесу.

Когда я поднялся, девушка уже стояла рядом.

– Цел?

– Нормально… – я снял шлем и ободряюще улыбнулся. Больше слов не понадобилось. Мы понимающе переглянулись и дружно шагнули в ближайшие кусты. Весняна налево, а я – направо.

Длинное и узкое лезвие меча с тихим шелестом, похожим на недовольное змеиное шипение, легко вошло в ножны, и лунные блики, еще мгновение тому неутомимо метавшиеся по фамильному клинку, тихо умерли. Владивой спрыгнул на землю с невысокого плоского валуна, за истекшие сутки истоптанного вдоль и поперек его сапогами, и устало опустился на остывшую поверхность камня. Неспешно достал из переметной сумы баклагу с сильно разбавленным вином и так же неспешно стал пить очень мелкими глоточками. Потом вложил в рот кусок, предварительно нарезанного вяленого мяса и принялся тщательно пережевывать.

Все его движения были такими плавными и медленными, будто воин находился по шею в озере и постоянно преодолевал сопротивление воды. На самом же деле Владивой из последних сил боролся с неимоверной усталостью, все сильнее сковывающей его натруженные мышцы и парализующей волю. Он смотрел на заранее расстеленную почти у самых ног толстую попону и понимал, что не сможет сделать это последнее усилие, а сейчас заснет прямо вот так – сидя, и уже потом, если повезет, не просыпаясь, свалится на походное ложе.

Сегодня он продержался значительно дольше, но до требуемых Испытанием двух суток все же было еще очень далеко. Праздность и чрезмерное потребление горячительных напитков, имевшие место в жизни Владивоя, особенно несколько последних месяцев его баронства, теперь аукались болью и ломотой во всем теле. Угрожая в самый неподходящий момент схватки скрутить мышцы беспощадной судорогой и сделать воина беспомощным и беззащитным перед вражеским клинком.

Приняв окончательное решение, Владивой начал усиленно возвращать себе былую выносливость, но беспечно растраченное время требовало оплатить каждую поблажку и уступку платить целыми квартами, к счастью, пока еще не крови, а только пота. Но уж такого соленого, что и врагу не пожелал бы.

Две седмицы тому Ханджар, как он теперь даже мысленно стал себя называть и требовал такого же обращения от девушек, взял двух вьючных лошадей и отправился к Островиду, будто бы пополнить припасы. Того провианта, что оставил бывшему барону и новоиспеченному хуторянину харцызкий атаман Медведь, с учетом не жалующихся на аппетит четырех девиц, хватило ненадолго. Несмотря на удачную охоту. Потому, как одним мясом сыт не будешь, а зерно и мука заканчивались. Вот и решил Ханджар обменять у провидца все, что удастся в пути подстрелить, на хлеб. Хотя, на самом деле, цель поездки была совершенно иной. Нужно было досконально, уже не в слепой горячности а при трезвом рассудке, разузнать все об Испытании и иных подробностях, связанных с этим пророчеством. Потому как бывший барон был твердо убежден: уж коли и ввязываться в какую-то авантюру, прежде надо разузнать обстоятельства предстоящего дела. Все, что лишь возможно. Чтоб надлежащим образом подготовиться ко всяким каверзам и неожиданностям, как можно меньше оставляя на волю случая. К примеру: зная, что придется переплывать реку, воин не станет надевать тяжелые латы и брать в руку зажженный факел. А наоборот – избавиться от лишней тяжести и еще раз смажет тетиву лука. Ну, и так далее…

Али Джагар ибн Островид ждал гостя неизменно сидя на скамейке перед хатой. То ли это составляло его любимое времяпровождение, то ли – слепой провидец, таким образом, давал понять, что узнает о визите заблаговременно и выходит навстречу.

– Доброго здравия, хозяин, – приветствовал Владивой отшельника.

– И я тебе рад, Ханджар, – кивнул седой головой Островид. – Вижу, решился ты… Добро. Ну, да я и не сомневался в этом. Проходи в дом… Или у озерца посидим?

– Лучше у озерца, – чуть призадумавшись, выбрал витязь и объяснил. – Отвык я от стен, оказывается…

– Ну, это летом, – улыбнулся Островид. – Посмотрим, что ты скажешь в ненастье или зимней стужей… Аринушка, прими от гостя подарки, а как закончишь разбирать сумы, поднеси нам медку. Мы у озерца посидим. Пока ужин поспеет… Спасибо, за дичь, Ханджар. А то ледник уже почти опустел. Нам с Аринушкой не много надо. Но гости ко мне не всегда со своим провиантом прибывают. Иной раз приползают, в чем только душа держится. А я каждого привечаю. Иначе очень скоро настанет день, когда вместо человека ко мне мертвяки повалят. Тебя еще не тревожили?

– Не встречал…

– Угу. Встретишь, это уж будь уверен. Вы, наверняка, кустарник в буераке выжигали, а им запах дыма нюх отшибает. Но скоро учуют человечину… Да, будешь уезжать, не стесняйся, напомни, чтоб я тебе взамен мешок пшена да куль муки дал. За три сайгачьих туши, десяток дроф и пару зайцев в сам раз будет. Согласен?

Воин только головой покрутил.

А старец улыбнулся, как дитя малое, довольный тем, что сумел в очередной раз удивить гостя.

– Что ж вы все так удивляетесь? Я же только зрение потерял, а не ослеп… Вы так привыкли полагаться на глаза, что про остальные чувства совершенно забываете. Хотя сами ими пользуетесь не задумываясь. К примеру, ты мог бы сражаться в полной темноте?

– Конечно, – пожал плечами Владивой. – Враг шаркает ногами, звенит броней или шуршит одеждой, дышит, воняет потом, излучает страх или ненависть… Всего и не перечесть.

– И я о том же… Одна из твоих двух вьючных лошадей, та что слева, нагружена так, будто несет на себе вооруженного витязя, то есть – пудов восемь, и от нее исходит только сайгачий запах. Это соответствует двум тушам. Верно? – и дождавшись утвердительного возгласа, продолжил. – Вторая – ступает чуть тяжелее, но при этом от нее разит смешано, и запах птицы забивает дух животного. Вывод – сайгак один, а остальной вес, около пяти пудов, приходиться на десяток дроф. Зайцами ты сам пропах. Причем с обеих сторон. А больше двух тушек никто не стал бы таскать у пояса. Вот и вся премудрость.

– Да, – согласился воин, ступая вслед за хозяином, к небольшой лужайке у озерца. – Когда объяснить, все оказывается не так сложно, чем на первый взгляд.

– Жизнь вообще, гораздо проще, нежели принято считать, – буркнул Островид, усаживаясь на травку. – Нужно только научиться ее правильно понимать. Калекам подобное умение дается легче, чем людям, гм…, полноценным. Хотя, если взглянуть под иным углом, то это еще вопрос: кого считать здоровым, а кого – ущербным…

– Не знаю, не думал, – снедаемому собственными проблемами и тревогами, Владивою совершенно не хотелось витийствовать на философскую тему. – Наверно…

– Добро, – Островид видел, что гостя интересует другое, но важный разговор начинать не спешил. – Ну, рассказывай, Ханджар, как поживаешь? По Зелен-Логу не соскучился?

– Не жалуюсь. Многих привычных вещей не хватает, но и забот меньше. Да я, честно говоря, о прошлой жизни и не вспоминаю. Закрыл за собой дверь и забыл. Как и не было ничего.

– Это зря… – не одобрил провидец. – Печалиться о прошедшем, конечно, глупо, но и отбрасывать все одним махом, словно змея старую кожу, не мудрее. Опыт полученный из горечи прежних ошибок, наиважнейшая вещь, которую мы получаем взамен прожитых лет, и отказываться от него, как выбрасывать драгоценный камень, только потому, что тот был найден в… недостойном месте.

– Успокойся, старче, – остановил его словоизлияния витязь. – Я не настолько богат и глуп, чтоб драгоценностями разбрасываться. Даже, если добыл их из собственной задницы.

– Ну и хвала Создателю, коли так, – покладисто прервал свои нравоучения Островид. – Тогда, поговорим о том, что тебя тревожит. Спрашивай, Ханджар.

– Какая тут тревога, скорее наоборот… Кажется, я сумел понять дух степи, почувствовать ее – волю… И мне понравилось.

– Понять он сумел, – проворчал провидец. – Ишь ты… Я вот полжизни тут прожил, а не решился бы утверждать что-либо подобное. Не зря говорят: сказал – ''молодой'', подумал – ''глупый''… Понравилась тебе наша Красавица, запала в душу – это в самую точку. Как смазливая бабенка справному мужику. Вот и засвербело тебе, чтоб и ей приглянуться. Показать себя решил, чтоб после было сподручнее на сеновал затащить… Да ты не перебивай, я ж не ругаю, – остановил он попытавшегося что-то возразить витязя. – Это правильно. Это жизнь. Так и должно было случиться… Но чтоб понять Степь, тут одного желания мало. Ведь ты на нее пока лишь с одного боку смотрел, да и то – не слишком приглядываясь. А она разная бывает, и норовистая гораздо чаще, нежели сговорчивая. Иной раз так намаешься, пока угодишь, что света белого невзвидишь. Так-то… Понимаешь ты это, Ханджар? Не будет ли твое решение поспешным?

– Нет, – Владивой отвечал спокойно, совершенно не обижаясь на слегка высокомерную речь старца. – Я только высказался не совсем правильно, а понимаю все именно так, как ты и говоришь. И про пуд соли помню, который нужно съесть, прежде чем свое суждение заиметь. Но, тем не менее – решение мое твердое и окончательное. С этим к тебе и приехал. Хочу об Испытании побольше разузнать. Раз оно такое важное, то и относиться к нему легкомысленно негоже. Я прав?

– В самую точку. Только тут как раз никаких неожиданностей не будет. Харцызы, они что дети малые. Простые и искренние. Хоть в ненависти, хоть – в дружбе. Доблесть превозносят, слабость – презирают… Кстати, именно из-за этого у них и сложилось такое отношение женщине.

– А разве не из-за неприятия законов?

– Шутишь… В Кара-Кермене законы в сто раз суровее, чем у хранителей, и никто не ропщет. Нет… Тут иное… Видишь ли, харцызы считают, что женщина превращает воина в безвольное существо. Ибо влюбленный мужчина, ни о чем другом, кроме своего желания, думать не способен. Особенно – если не нашел взаимности. А как такому доверять в бою? Ведь и сам зазря погибнет, и товарищей в могилу потащит! Вот и решили обезопасить себя от подобных бед. Стащили женщину с пьедестала, на который ее воздвигли трубадуры, и низложили до уровня бесправной рабыни.

– И ты считаешь это правильным? – удивился Ханджар, заметив некоторую горячность в словах провидца.

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Не уверен… Я всегда предпочитал разумную средину любым крайностям. Но должен заметить, что женщина устроена так, что не может определиться в своих желаниях, если ей предоставить неограниченную возможность выбирать. Наверняка ты и сам наблюдал подобную картину: сегодня ей нравиться что-то одно и один мужчина, а уже наутро – совершенно иное, и чем-то сумел заинтересовать другой… И вся эта неопределенность потом выплескивается в душевные страдания, ревность, склоки, рукоприкладство. Друзья становятся смертельными врагами. Братья проливают родную кровь… Лишив женщину права отказывать, харцызы навсегда устранили в Кара-Кермене любые разногласия. И за все годы не было случая, когда б степняк поднял оружие на своего товарища из-за ревности или подобной глупости.

– Странные твои рассуждения, Островид, – покрутил головой Владивой. – Право слово… Ну, да я не за этим к тебе ехал. Поживем – увидим: где правда. Хотя, должен признать, дни прожитые на заимке по степным законам, были мне более приятны, чем годы баронства. Вот, опять отвлеклись… Похоже, разговоры о женщинах бесконечны…

– Значит, – подвел черту старец, – и харцызы правы. У воина полно других забот, чтоб еще забивать себе голову их прелестями. А что касаемо Испытания, то оно состоит из череды поединков. Заявивший свои права на должность Хана должен сойтись в схватке со всеми, кто пожелает бросить ему вызов.

– Рубиться со всем войском? – воскликнул впечатленный уготованным испытанием Ханджар. – Помилуй, старче! Харцызов не меньше тысячи будет… Разве сыщется живой человек, которому подобное деяние под силу? Десяток-другой положить – это еще куда не шло, но всех…

– Погоди, – махнул на него рукой Островид. – Во-первых, поединок ограничивается третьим восходом солнца. Во-вторых, напоминаю – харцызы чтят честь и доблесть. Покажешь себя в первых схватках, предоставят время и дух перевести, и раны перевязать, и подкрепиться, и… нужду справить. Каверзы не жди. Но знай, что самые сильные фехтовальщики в бой вступят ближе к концу вторых суток. Да и то, не потому, что легкой победы над уставшим противником искать будут, а чтоб тем, кто послабее, дать шанс себя испытать. И в-третьих, схватка будет происходить хоть и взаправду, но не до смерти. Любое ранение, кроме царапин, для харцыза считается проигрышем. А для тебя – когда упадешь и не сможешь больше подняться, даже чуть передохнув.

– А если я проиграю? – поинтересовался Ханджар. – Какая судьба меня ожидает? Рабство?

– Нет… Ты же не враг. А лишь удаль свою доказать хотел. Даже если в самом первом поединке уступишь, добивать не станут и наказывать тоже. Но в войско не примут, если уважения завоевать не сумеешь.

– В бою оно по-разному бывает, – согласился бывший барон. – Но, думаю, подобного позора произойти не должно. Обо всем поединке загадывать не буду, а с десяток схваток выстою. Тем более, сам говоришь – вначале меня новики щупать будут.

– Но те новики еще в люльке с саблей в обнимку спали…

– Так ведь и я не с кочергой в руках родился, – улыбнулся Владивой. – Не тревожься, провидец. Не подведу. Коль суждено – пробьемся. А дальше, не обессудь, жди обратно в гости. Ибо после Испытания у меня к тебе вопросов будет гораздо больше, чем сейчас… Саблей да мечем махать, конечно, тоже уметь надо. Но объединение Вольной Степи – задача посложнее. И если в бою ты мне не помощник, то дальше без твоих советов, мне не обойтись.

– Приятно слышать разумные слова, – похвалил его Островид. – Я рад, что ты их сказал. Потому, что вновь убедился: не ошибся в выборе. И с полным правом помогу тебе еще немного. Держи, – Островид снял с шеи и протянул витязю небольшой мешочек, висевший у него на груди. – Внутри две горошины. Желтая и бурая. Бурую проглотишь, когда сон совсем одолевать станет. Только после будь внимателен: тебе будет казаться, что двигаешься ты быстрее, нежели на самом деле. А желтой воспользуешься, если получишь тяжелую рану, а до третьего восхода совсем чуть-чуть будет. Она кровь остановит и сил придаст. Но не спеши, потому что часа через три свалишься и проспишь почти сутки.

– Благодарю, – не стал отказываться от подарка Владивой. – Но буду надеяться, что у меня хватит сил и умения доказать предназначение в честном бою.

– Путник берет в путь посох не потому, что ходить не умеет, – согласился провидец и преувеличенно радостно воскликнул. – Вот и Аринушка с медком. Потчуй гостя, хозяйка… А то у нас, от этих разговоров, язык уже скрипеть начинает. Угощайся, Ханджар.

– Не откажусь, славный у тебя медок, Али Джагар ибн Островид. Выпьешь ковш и еще хочется. Так бы и не отрывался от бочонка, пока не опустошишь до дна.

– А вот как пройдешь Испытание, тогда и поглядим, увидишь ты дно или раньше свалишься. На этот случай у меня уже давно необходимый припас сделан, – засмеялся Островид и прибавил чуть серьезнее. – Хорошо, что ты не стал тянуть с решением. Чувствуя я: грядут перемены. И чем раньше объединиться Вольная Степь, тем лучше для всех нас будет. Не спит враг, ох, не спит…

Этот разговор произошел ровно две седмицы тому, и каждый день, минувший с тех пор, Владивой взбирался на облюбованный им неподалеку от буерака валун и начинал свои пляски со сталью. Не прекращая смертоносных упражнений ни в жару, ни в дождь. Прерываясь только на сон, а короткий отдых все чаще подменяя охотой. Зная, что недалек уже тот день, когда у спуска в овраг покажется мощная фигура харцызкого атамана и, если тот не решит забрать своих пленниц в Кара-Кермен, то, вверенные его заботам, девушки могут остаться на заимке без мяса. Он порой уставал так, что не хватало сил спуститься вниз, и если б не Рута с сестрами, то возможно и ночевал бы здесь. Но день ото дня руки его становились тверже, ноги держали дольше и сегодня – протанцевав без продыху целые сутки, Ханджар уверовал, что если Медведь задержится со своим визитом еще хоть на полторы-две седмицы, он таки сдюжит и выстоит. Мастерства бывшему барону не занимать, сам выучил владению мечом не один десяток ратников, а былая выносливость, благодаря изнурительным тренировкам, стремительно наполняла тело, как обильный ливень, пересохшее русло. Но Судьба, коль уж решила кому испортить жизнь, то поблажек не дарует ни в чем.

И понял он это по лицу, запыхавшейся от быстрого бега, Дарены.

– Ханджар, – выдохнула она. – Медведь прискакал на хутор. Тебя зовет… – и тревожно заглянула в глаза витязю. – К добру, или к худу?

– Чуть позже было бы только к добру, – ответил не таясь тот, поскольку его отношения с сестрицами уже давно стали более чем доверительны. И хоть всей правды он им не открывал, но о предстоящем Испытании немного рассказал. – А так, придется еще и на удачу надеяться. Авось подсобит, а? Как думаешь?

– Мы с сестрами будем усердно просить Создателя о милости, – горячо промолвила девушка. Ступила чуть ближе, но обнять не отважилась. А Владивою уже было не до нее – вверх по протоптанной им тропе поднимался кряжистый харцыз.

– Ну, что, Ханджар? – заорал Медведь еще издали. – Не передумал взять Кара-Кермен в свои руки? А? Или решил навечно здесь с моими куропатками поселиться? Вона, как они возле тебя увиваются. Здорово… – протянул он широкую лапу в простом приветствии.

– И тебе не хворать, атаман, – ответил на рукопожатие витязь. – Даже не надейся. Годков эдак десятка через два, вернусь сюда с удовольствием и поселюсь век доживать. А пока буду с харцызов спесь сбивать.

– Но, но, – насупился тот. – Словами-то не разбрасывайся. Неровен час, Испытание прямо тут и начнем.

– Так я не и прочь, – пожал плечами Владивой.

– Ты, может, и нет. Но тебя еще никто и не спрашивает. Собирайся. Войско уже угомонилась чуток. Можно попытать счастья.

– Благодарю, атаман, – слегка поклонился витязь. – Доброту и искренность не забуду.

– Я тут при чем? – отмахнулся Медведь, хотя видно было, что благодарность ему пришлась по вкусу. – Батька Островид зря ничего не говорит и не делает. А раз назвал тебя Ханджаром, значит – человек достойный. Такому и помочь не зазорно. Но, говорю откровенно: поблажки не жди. Если никто тебя одолеть не сумеет, сам в круг выйду. Батьке верю, но – проверю. Не хочу потом сомневаться и сопеть тебе в спину. Одолеешь – верным товарищем буду. Не сможешь – знать ошибся Островид… Хотя, – Медведь посопел немного и закончил уже не так горячо и уверенно. – Батька еще никогда не ошибался…

– А, поехали, – бесшабашно махнул рукой Владивой. – С пленницами что будет?

– Не до них сейчас, – отмахнулся, как от надоедливой мухи атаман. – Пусть себе здесь сидят. Потом это дело обмозгуем. Я там еще немного провизии прихватил – на некоторое время хватит. Саблю им запасную оставлю. А когда с тобой разберемся, тогда и с ними решим. Понравились сестренки? Выстоишь – считай подарком.

– Оп-па? – Владивой внимательно взглянул на харцыза. – Неужто тебе атаман уже степная вольница приелась? По крепкой руке соскучились? Я ведь так засупоню, дышать через раз будете, да и то – с моего позволения.

– Хвались не на рать идучи, а срати едучи… – буркнул Медведь, произнося с насмешкой слитно предпоследнее слово. – Сначала Ханджар Испытание. А все разговоры – потом. Собирайся… Нечего лясы точить. После времени более чем достаточно будет. Ежели дело у тебя сладиться… Ханджар.

Пережитое как-то сразу сблизило нас. Похоже, я уже не так ужасал своим видом девушку, да и мне самому казалось, что знаком с Весняной, если не с самого детства, то уж пару лет наверняка. Я размерено вышагивал дорогой, потел под жарким солнцем и время от времени искоса поглядывал на нее, милуясь стройной фигуркой.

Предоставив мне нести меч и шлем, Весняна взяла себе сумку с самострелом.

После битвы с волками, стало понятно, что ждать у дуба больше нечего. Гладила либо достался серым на ужин, как и наши лошади, либо – каким-то образом умудрился разминуться, но узнает об этом, только доскакав до Зеленца. То что из замка тут же вышлют отряд на помощь или поиск, было ясно, но сидеть сиднем пару дней без еды, удовольствие небольшое. Лучше двигаться навстречу. Тогда, даже в самом худшем для десятника и для нас случае, мы окажемся ближе к дому.

– Послушай, – спросил я часа через три-четыре нашего марш-броска. – Когда мы ехали в Оплот, я кажется где-то здесь, видел озерцо… По правую руку от нас. Но у пешехода другой кругозор, и я не могу вспомнить: где именно.

Весняна кивнула.

– Уже близко, Игорь. Как на этот холм взберемся, так и увидим его. Еще версты две. А что?

– Искупаться бы.

– Не помешает, – легко согласилась девушка. – Могли бы и пробежаться, но тебе в доспехе тяжеловато будет.

– А мы попробуем, – и я рысцой ринулся по дороге.

Мчась наперегонки, мы и не заметили, как вымахнули на холм, и правее большака, на лесной опушке я наконец-то узрел искомое озерцо.

– Вода! – воскликнул я обрадовано и понесся вниз еще быстрее, с трудом погасив инерцию только на песчаном бережку.

Озерцо было шагов тридцать на сорок, дальним берегом врезаясь в лес. Деревья так низко нависали над водой, будто вот-вот собирались упасть. С двух других, более длинных сторон его окружала узкая полоса прибрежных трав. И только от дороги образовался небольшой пляж, усыпанный мелким, будто просеянным, песком.

– Красота!

Весняна положила на песок арбалетную сумку и став почти у самой кромки, стала неторопливо раздеваться. Сбросила курточку, шаровары, коротенькую, до половины бедер, нательную сорочку, потом распустила волосы и полностью обнаженная, осторожно ступая по берегу босыми ступнями, двинулась к воде.

Я остолбенел.

Когда вода достигла половины бедер, девушка обернулась.

– А ты чего застыл, Игорь? Так спешил, а теперь ждешь чего-то?.. – и сама же себе объяснила. – Ой, до чего ж я глупая! Тебе ж самому трудно доспехи снять. Погоди, сейчас помогу…

Я совершенно обалдел. Сказать, что виконтесса была восхитительно сложена, почти как, описывая солнце, отметить: что оно светлое. Весняна дышала красотой! Ее тело просилось в объятия, а пышные, раздуваемые ветерком, волосы манили к себе, как цветок розы привлекает бабочку или шмеля. Ее глаза сияли так ярко, что заглядевшись в них, я как-то почти не заметил других прелестей. А девушка спокойно обошла вокруг меня и принялась умело распускать узлы всех, удерживающих броню, завязок.

Она вела себя совсем иначе, чем можно было ожидать от юной барышни. Но, с другой стороны: а что мне известно о правилах приличия здешних благородных девиц? Это же только благодаря свихнувшимся на поисках ангелов и неземной любви поэтам, герои, освободив пленницу из заточения, не знали, что с ней дальше делать. Вот и ковали потом кузнецы пояса верности женам крестоносцев…

– Теперь можно и в воду, – сказала девушка, когда на мне остались лишь короткие подштанники, и двинулась вперед, чуть покачивая бедрами.

Но я уже слегка опомнился и собрал мысли, так сказать: в кулак.

– Ты иди, а я еще осмотрюсь. Когда-то очень неглупые наставники учили меня: прежде, чем влезать куда-то – посмотри, как будешь выбираться.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась девушка.

– А то, что пока мы будем наслаждаться купелью, из леса может что угодно выскочить… Те же волки, к примеру.

– Об этом я не подумала…– согласилась Весняна и опять побрела к берегу, демонстрируя мне два великолепных полушария.

– Нет, нет, я сам. Купайся, – замахал я на нее руками, поспешно отводя глаза. – На той стороне, ветви граба нависают прямо над водой, да и само дерево стоит впритык к озеру. Я заброшу на него наши пожитки. И если что, сможем забраться к ним прямо из озера.

– Какой ты заботливый и предусмотрительный.

В голосе девушки была такая непосредственная искренность, что я отважился спросить:

– Весняна, ты извини за прямоту, но я плохо знаком с вашими обычаями, да и свои – должен признаться, плохо помню. Мы здесь одни… А ты ходишь обнаженная. Я же не каменный. Могу и воспользоваться. Не боишься? – в конечном итоге я так проникся ситуацией, что умудрился покраснеть.

Весняна оторопело захлопала длинными ресницами и растеряно произнесла.

– Зачем же прятать от твоих глаз то, что тебе принадлежит?..

– Мне? – я не придумал ничего более мудрого, чем ошалело переспросить с самым глупым выражением на лице. – О чем это ты?

– Мы же всю ночь… – понурила голову девушка и вдруг вся, включая дерзкие груди и живот, залилась густым румянцем. – Ты… ты отказываешься?

От былой веселости виконтессы не осталось и следа. Стоя по бедра в воде, с опущенной головой, она больше всего напоминала щенка, выброшенного хозяином за дверь. И напряженно ждала моего ответа.

Я сначала ничего не понял, но потом вспомнил историю рассказанную баронетой Анжелиной. Мысленно обозвал себя идиотом, торопливо подошел ближе, обнял и нежно прижал к себе.

''Они помешались на этом Законе Ночи! Надо ж было додуматься, что достаточно девушке оказаться с мужчиной наедине, как между ними обязательно случиться близость! И теперь, если я откажусь жениться, Весняну, ждет несмываемый позор. Вот поэтому, еще на дубе, бедняжка оговорилась, что ей поздно уточнять размеры, а надо принимать судьбу, какая есть! Да уж, – почти простонал я. – Знал бы где упадешь: соломку постелил бы. С такой красоткой легко проявить благородство, а была б она кривая да горбатая?! Тьфу-тьфу-тьфу! Как бы тогда выкручивался?''

– Ну что ты, глупенькая, я совсем другое имел в виду, – прошептал тихо на ушко девушке, понимая, что долгая пауза только ухудшит положение и надо обязательно что-то говорить. Не важно что, но обязательно уверенным и ласковым голосом. – Просто, я не уверен, что ты готова к этому… Понимаешь, – я поспешно шарил по закромам красноречия, пытаясь разыскать еще какую-нибудь благозвучную глупость, но увидел в глазах Весняны такую неподдельную радость, что отмел всю жеманность и с наслаждением впился длинным поцелуем в податливые губы.

Под моим неловким медвежьим натиском девушка оступилась, поскользнулась, и мы, не размыкая объятий, бултыхнулись в воду.

Странно устроен человек, вроде бы все хорошо, радуйся, наслаждайся жизнью. Так нет, опять лезут в голову мысли о бесплатном сыре. Что ж мы за уроды такие, что во всем подвох ищем? Чтобы совладать с чувствами раздражения и злости, которое неожиданно накатили на меня, я нырнул и держался под водой, пока хватило воздуха, поэтому, когда вынырнул, увидел, что заплыл под противоположный берег.

Прохладная купель таки остудила мозг и позволила оценить все несколько иначе.

Вот уж, воистину, не знаешь: где найдешь, где потеряешь… О многом думалось, но женитьба ни в коей мере не входила в мои планы. Хотя, с другой стороны, должно же и в моей жизни случится что-то приятное. Тем боле, что Весняна и в самом деле хочет меня в мужья! И не из-за глупого закона, а по собственному желанию! А мне чего? Помниться слышал как-то притчу, о философе, к которому обратился парень с вопросом: ''Жениться ему или нет?'' На что тот ответил: ''Как бы ты не поступил, все равно будет плохо''. А потом добавил: ''Но, лучше женись. Повезет с женой – станешь счастливым. А не повезет – станешь философом…''

– Игорь! – громко окликнула меня девушка. – Ты меня напугал! Я уж думала тебя схватила какая-то водяная тварь?

Я оглянулся, успокоительно помахал девушке рукой и широкими саженями поплыл назад.

Беспокоится – это плюс. А водные процедуры и в самом деле надо заканчивать. Мало ли, что тут живет?

– А я думала, что тебя что-то затянуло под воду, – повторила Весняна и, как-то совсем по-детски всхлипнув, как только я выбрался на берег, бросилась ко мне и крепко обняла.

Заключив во второй раз в свои объятия обнаженное тело девушки, я понял, что теперь уже не сдержусь, даже под угрозой смертной кары. Я легко подхватил свою невесту на руки и принялся торопливо целовать ее влажно-соленое лицо… Ее губы, ее шею… Плечи, груди…

Опомнился только после того, как девушка, совершенно не имеющая опыта в подобных забавах, но старающаяся изо всех сил изображать страсть, все ж не сдержалась и заплакала. А опомнившись, смутился.

– Извини! Я совершенно потерял разум… Ты изумительно прекрасна! – прибавил я, смущенно улыбаясь. – Живая?

– Живая, – ответила Весняна и тоже улыбнулась. – Медведь… Я уж думала: ты меня совсем раздавишь… А потом, ничего, даже приятно. Вот только проголодалась я просто ужасно. Кажется, камень грызть готова.

– Проголодалась?! – воскликнул я, пытаясь перевести все в шутку. – Да я съел бы сейчас Змия, вместе с кожей и потрохами! Совсем обессилел…

– Ну, значит, силенок было не так уж и много, – хмыкнула скептически Весняна, с безошибочностью женской интуиции, ощутив себя хозяйкой положения.

– Вот как? Ну, тогда не жалуйся! – нахмурился я и сделал вид, что хочу опять опрокинуть ее навзничь.

– Спасите! – завопила озорница. – Пощади, доблестный рыцарь! Обещаю быть тебе послушной женой.

– Ну, хорошо. На первый раз прощаю, – улыбнулся я и поспешно разжал объятия. Вовремя почувствовав, что шутка может перестать быть шуткой. Еще бы… Все тело Весняны, ее тонкая талия, которую легко можно было охватить ладонями, упругая грудь, стройные ноги, сияющие глаза и горячие губы, вызывали такой жар, который погасить могли лишь новые объятия и поцелуи.

– Благодарю, муж мой.

Я рассмеялся и окончательно осознал, что в моей жизни появилось что-то, совершенно не похожее на предыдущие развлечения. Не внезапное подношение капризной судьбы, которое нужно мигом хватать обеими руками, пока даритель не раздумал. Нынешняя ситуация больше напоминала, только проклюнувшийся росток, который, при надлежащей опеке, сможет вытянуться в большое дерево, плодами которого можно наслаждаться всю жизнь. Поэтому нежно прижал девушку к себе и ласково поцеловал в щечку.

– Еще раз прошу прощения за непроизвольную грубость и несдержанность, но клянусь жизнью, что в этом больше виноваты твои прелести, чем отсутствие моего воспитания, – и, видя в глазах девушки поощрение, закончил бодро. – Нельзя так легкомысленно обращаться с подобным оружием. Особенно, когда рыцарь без брони…

– Ах, вот как? – Весняна соблазнительно потянулась и невинно поинтересовалась. – А одеться мой муж мне позволит? – и неожиданно для меня, протянула руку и деликатно коснулась кончиками пальчиков, еще не полностью укрощенного, мужского достоинства.

– Пакостная зверушка.

Я вздрогнул, потом притворно зарычал и…

На этот раз я проделал все так деликатно и осторожно, что Весняна отозвалась лишь покорным стоном. Теперь я полностью контролировал свои чувства, не забывал ни об изрядном весе, ни о том, что под спиной у любимой песок, а не шелковые простыни. И вскоре, девушка выгнулась, как лук перед выстрелом, и обмякла с легким всхлипом. Мир и все его звуки куда-то пропали, и мы даже не заметили, как, прижавшись друг к другу, сладко заснули, позабыв не только о волках, но и обо всех иных напастях.

– Здрав будь, хозяин! Чего пригорюнился? Чего жизни не радуешься? Может, пивка? Я гляжу: пейзаж другой, а композиция все та же…

Я повернул голову на голос и подозрительно посмотрел на мужичка в неизменном ватнике.

– Давно здесь ошиваешься?

– Не понял? А… – дошло до него с некоторым опозданием, и мужичонка демонстративно встал так, что в его поле зрения оставалось только лицо Весняны. – Об этом не беспокойся, я по должности хоть и Наблюдатель, но эмоциональная составляющая у меня скорее в атавистическом состоянии. И в любом случае вуайеризмом не страдаю. Но, задумчив ты, ясный сокол, нынче и в самом деле не по-детски? Ну, так как: по пивку и не идем в школу?

Я за неимением ничего другого, прикрыл самые соблазнительные места, свернувшейся калачиком, девушки ее же волосами и только потом, стараясь не потревожить сон Весняны, поднялся и подошел к мужичку.

– Держи, герой… – сунул он мне бутылку, с заблаговременно снятой этикеткой. – Так что тебя гложет?

– А говорил: не любопытен, или ты вроде выездного психотерапевта для попаданцев?

– Анекдот хочешь? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Валяй…

Добрый глоток пива всегда приводил меня в хорошее расположение духа, незаметно проводя коррекцию разбалансированных эмоций.

– В общем жил себе человек. Положительный семьянин, хозяин, богобоязненный и т.д. Одним словом – сплошные плюсы, прям как на кладбище… Но жизнь вся наперекосяк. То град урожай побьет, то мор скотину изведет, то… ''упс'' уцелеет, а в компе все внутренности выгорят. Короче говоря: не вынес он напряга и стал Богу молиться, с упреком на лице и претензией в голосе. Типа, я ж весь такой хороший, а ты меня так прессуешь. Шо за дела? День молится, второй. Тут-таки раздвигаются облака, Бог кажет лик и доходчиво объясняет: ''Ну не нравишься ты мне''. Смешно?

– Анекдотец, положим, бородатый. Но к чему ты ведешь, я чего-то не врубился?

– К тому, что в данном случае: все наоборот – ты мне по нраву пришелся. Вот я и поспешаю, где успею, соломку подстелить. Ну, давай, поделись проблемой, может все не так страшно, как кажется?

Я непроизвольно оглянулся на Весняну.

– Она твоя проблема? – присвистнул Наблюдатель. – Круто! Другой прыгал бы от радости, заимей в личное пользование такую куколку, красоту которой даже я, с моими атрофированными чувствами, оценить способен, а он рыло воротит. Да вы батенька, привередливы…

– Пустое мелешь, – сунул я ему в руку пустую бутылку. – Тут другое. Не люблю, когда мной манипулируют втемную…

– Ага, то-то я заметил: Артас, бедолага аж вспотел, пока тебя обрабатывал, проницательный ты наш, – хмыкнул мужичонка.

– Не понял? А кто такой Артас?

Наблюдатель оценивающе ко мне пригляделся, прищурив глаз, потом пожал плечами, добыл из пазухи еще две запотевшие бутылки и протянул одну мне. Вторая тем временем сама откупорилась, и мужичонка, прежде чем ответить, серьезно к ней приложился.

– Ты кому каштаны из огня таскал?

Я последовал его примеру, а когда посуда опустела, привычно вернул тару владельцу и максимально толерантно попросил:

– Не выделывайся. За пиво спасибо, но дурня из меня не клей. Душевно тебя прошу.

– Хорошо, – сменил тон Наблюдатель. – Кто тебя отправил дверь у ребят Арагона отнимать?

– Так, сам Арагон и отправил… – не совсем понимая к чему тот клонит, ответил я как мог убедительнее.

– Уверен?

Я призадумался. В общем, были там кое-какие нестыковки, по ходу движения, но поскольку главная вводная не поддавалась сомнению, то на мелочь я особого внимания не обращал. Зато теперь картина выглядела чуток иначе. Ушел в белом, вернулся в темном. Из тумана практически не выходил. На моей стороне сражался темный маг и девица, стрелявшая на поражение, тогда как пришедшие с той стороны вели бой в щадящем режиме. По меньшей мере ниндзя в основном пытался нанести удары по конечностям, а не в жизненно важные точки. Для опытного бойца – деталь говорящая больше многих слов и заверений…

– Допер? – поинтересовался Наблюдатель, следя за изменениями происходящими с выражением моего лица. – Или еще по пивку?

– Хватит… – решительно отмел я щедрое предложение. – Обойдемся без анестезии. И кто ж меня так развел?

– Артас. Я ж упоминал уже. Прототип и антипод Арагона в одном лице. Оболочка та же, но сущность иная. И если Арагон, при всех его тараканах, все же из сонма Порядка, то Артас – как раз наоборот. Такая вот петрушка, Игорь.

– Но я же не знал. Я думал…

– А тебя, пока, никто и не винит. Быть обманутым мастером Лжи, проступок малый. Важно: дальше не сходить с Пути. Тем более в этом мире, где Хаосу не то что тропка – а целая дорога уготована. К счастью, пока только до ограды.

– Легко сказать, – нахмурился я. – У меня не рентгеновское зрение. Будь у них мать, и та б путалась, наверно…

– Хороший вопрос, – задумался мужичок. – Ладно, вмешательство локальное и нарушением не считается. Но если Хранители потребуют отдать, не возникай. И сам порицанием не отделаешься и меня развоплотят без сожаления.

Мужичонка взмахнул рукой, словно хватал что-то из воздуха, а потом протянул мне на ладони обычную ''божью коровку''.

– Вот, держи. Посади жучка себе где-нибудь на одежду, и поглядывай. В присутствии чужого, она крылышки встопорщит. А будет смирно дремать – значит, свои люди.

– Спасибо, – поблагодарил я искренне, принимая неожиданный подарок. – Может, еще чего расскажешь? Для общего развития. Пора б мне уже вникнуть в здешние реалии. Я имею в виду – божественные заморочки, а не бои местного значения.

– Не возражаю… – Наблюдатель открыл было рот, но так и замер, словно прислушиваясь к чему-то. Оп-па, вовремя мы… Извини, Игорь, в другой раз договорим. Облачайся в свой доспех быстрее. На всякий случай. Чувствую струны Междумирья напряглись, значит, нужен ты кому-то более важному, чем моя скромная персона. Ну, до встречи, Рыцарь. О девочке не волнуйся, пригляжу. Да и время там, куда ты отправишься, течет совсем по-иному. Как бы не воротился даже раньше, чем ушел. И еще – не гоношись. Погоди с выводами и оценками. Сперва разберись во всем, а уж после руби, хоть с плеча, хоть правду-матку… Обещаешь?

– Хорошо. Погожу…

Потом вокруг меня заклубился туман, мир заслонила пелена, и ощутив потерю веса, я понял, что лечу. Поскольку падать, сидя на траве, слишком затруднительно…

Уже хорошо знакомая мне Неопалимая Купина по-прежнему жарко горела на каменистой почве, усиленно пытаясь разогнать туман иномиря. Но тот, нехотя уступив непрошенному, с его точки зрения, арендатору чуть больше ара пространства, о дальнейшей капитуляции не помышлял. Он враждебно клубился вокруг, готовый каждую секунду вспучиться и подмять под себя и живое, и воображаемое. Похоже, костер отчаянно скучал. Как цепной пес, оставленный на хозяйстве, при виде возвращающегося хозяина, всячески демонстрирует свою радость, так и огонь с моим появлением, ожил, заплясал веселее, ярче.

Не оставила без внимания мое появление и мгла. Она заволновалась, забурлила, чуть-чуть сдвинулась, но яростно зашипев, вынужденно отступила. А потом, вдруг выстрелила длинным щупальцем. В общем-то, в броне Темна я не очень опасался вражеских происков, но костер был о нарушении конвенции другого мнения. Возможно, знал больше, или попросту добросовестно исполнял возложенные на него функции, и как только сотканный из белесой мути отросток метнулся вперед, пламя отреагировало мгновенно и радикально. В яростной вспышке костер выбросил навстречу туману огненный клинок, и срезал щупальце под основание. Утеряв связь с базой, отросток тут же развоплотился и взмыл вверх прозрачной дымкой.

– Ну что, товарищ Рыцарь, готов к труду и обороне во славу царя и отчизны?

Сосредоточившись на поединке огня и мрака, я прозевал миг появления еще одного посетителя острова робинзонов имени меня. Господин Арагон, как всегда вальяжен и дендист, по своему обыкновению стоял с противоположной стороны костра. Помниться, у монголов была такая примета, что злые духи не способны преодолеть чистое пламя, и поэтому хан всегда разговаривал с посетителями через костер или жаровню. Странный подход, кто же из нас кого опасаться должен? Я бросил вопросительный взгляд на чинно восседавшую у меня на плече ''божью коровку'', но букашка даже жвалами не повела.

– ''Служить бы рад, прислуживаться тошно…''

– О, да ты, Игорь, время не теряешь, – одобрительно заметил Арагон. – Системой ''свой-чужой'' обзавелся. Костюмчик стильный отхватил. Меч – опять-таки штучный. Только что-то камешек в оголовье больше черным цветом отливает. К чему бы это?

– А нефиг сваливать без объяснений. Придержали б гонор, господин проффесор, вот и не пришлось бы вам удивляться, а мне краснеть.

– Не, ну что за напасть? Все до одного грамотные пошли, ни слова в простоте. Жену свою щи варить поучи, а потом будешь богу на ошибки и просчеты указывать. Не успеют с пальмы слезть, а уже мудрее самого Создателя себя мнят. Наведу порядок в делах, специально поставлю в Думе вопрос о запрете обязательного среднего образования.

– ''Ты берешься за молнию вместо ответа, – значит, ты не прав''.

– Красиво, – демонстративно поаплодировал Арагон. – Армейский сапог цитирует Лукиана в первоисточнике… Или вы, товарищ ''старшой лэйтэнант'' Пажеский корпус заканчивали? Поверьте юноша: ничто не делается просто так. Должен я понять с кем дело имею, прежде чем серьезные дела доверять? Бывали, знаете, прецеденты: ты к человеку со всей искренностью, а он… Никогда не замечали, что люди отличаются от иных живых существ подлостью и неблагодарностью?

– ''И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему…''

– Вот-вот… – кивнул профессор. – А поскольку Создатель изначально нейтрален, то и в вас всякой глины и прочих заменителей намешано. В общем, проехали, хорош чушь молоть. Один-один и лежачих не бьют. Брек?

– Только, если впредь обещаешь не финтить, – я попытался взглянуть богу прямо в глаза, но с таким же успехом мог и с женщиной в гляделки играть. Более искреннего взгляда ни в жизнь не встретишь, а что за этой ширмой прячется: угадывать бесполезно. И не такие мудрецы и старцы обломались.

Но Арагон оказался на высоте. Усевшись в воздухе, словно в удобном кресле, он очень серьезно кивнул.

– Коль ты так вопрос ставишь, то вот тебе мой ответ. Все, что касается тактического планирования и твоих действий, буду излагать предельно точно, ну а своих стратегических замыслов, извини – не открою. Чинами не вышел. Дослужись вначале хоть до полковника, а уж потом в Генштаб просись. Доходчиво излагаю?

– Вполне.

С такой постановкой вопроса я мог согласиться. Дядьки с лампасами везде одинаковы, и очень не любят, когда в их карты, через плечо, юные Бонапарты заглядывают.

– Вот и договорились. Тогда слушай… Задача тебе предстоит из разряда ''пойди и принеси''. Но, во-первых, пойти надо туда, куда не всякого пускают и не каждый до пункта назначения добраться сумеет. Во-вторых, забрать надо вещицу, которую опять-таки не то что в руки взять, но и увидеть не каждый сможет, а только такой как ты: чистый душою, телом и помыслами.

– Я сегодня зубы не чистил…

– Не понял? – сбился Арагон.

– Угу, что-то с памятью моей стало… – изобразил я зевком скуку. – Ты, Боже, о чем обещание давал? Я что-то конкретики не слышу. Опять детские рассказки завел?

– Да, – кивнул тот. – Привычка, вторая натура. Тут, неподалеку: доставка к месту десантирования за мой счет, имеется один практически погибший мирок. Во всяком случае процесс уничтожения необратим. Да там и осталось от него всего ничего. На приличный астероид не наскрести. Только благодаря ''Слезе'' и держится.

– Той самой, которую Создатель…

– Других пока не знаю.

– Так это все правда, о Создателе?

– А ''все'' – это что? – спрятался за вопросом Арагон.

– Ну, что он, создавая миры, себя самого… рассредоточил?

– Во всяком случае, это одна из наиболее популярных версий. Иначе придется считать, что Он бросил нас в этой реальности на произвол судьбы и сил иных, нам неведомых и неподвластных. Но, не отклоняйся… Так вот, мне нужна эта ''Слеза''. Принеси ее.

– Ты хочешь вернуть в мир Создателя, – вспомнил я предисловие к ''Трактату''.

– Прости, но вопрос из разряда стратегических. Могу только заметить, что прежде чем заниматься столь грандиозным проектом, следует всесторонне изучить этот вопрос. А исследовательского материала катастрофически не хватает. Сами по себе миры гибнут исключительно редко, а уничтожать их преднамеренно даже Хаосу в голову не придет. Поэтому так важна твоя миссия.

– В принципе, я согласен, – похоже, Арагон был искренен. Особенно мне понравилось место ''даже Хаосу''. – Есть что-то еще, что мне следует знать? В плане сложностей и обеспечения?

– Насчет сложностей ничего конкретного сказать не могу, погибающий мир он хоть и не нарушает базовых законов мироздания, но фокусы будут обязательно. Помнишь, как у Козьмы Пруткова: ''Если на клетке слона прочтешь надпись: ''буйвол'', – не верь глазам своим''. Там, то же самое. Верь ощущениям, а не зрению… А что до усиления, будут у тебя напарники, обязательно. Как договорим, так и займусь доукомплектацией группы. Но вот какими именно ты их увидишь, и увидишь ли вообще, это не ко мне. Больше того, я даже не знаю: кто из них будет реальным, а кто вызванный силой твоего воображения? Вернешься обратно, сам расскажешь. Но помощь от них получишь вполне реальную, без подвоха, обещаю. Ну, так как, по рукам, Рыцарь?

– По рукам, Бог… Когда приступим?

– И хотел бы я тебе, Игорь, дать свадьбу отгулять и положенные по КЗОТу ''медовые'' отгулы предоставить, но увы. Придется тебя раньше выдернуть. Впрочем, оно и к лучшему. Мало ли как сложиться? Зачем девочку прямо с брачного ложа в келью вдовью переводить.

– Как раз по этому поводу у меня к тебе вопрос.

– Слушаю.

– Вот произнесу я под венцом обет верности и все такое, а потом заявитесь – ты, или тот, другой ''ты'', в темных одежках, щелкните пальцами, и я – опять в койке загораю. Вместе с Верой, Надеждой и Любовью…

– Неужели так понравилось здесь?

– Вопрос не по существу, – отмахнулся я. – Присягой разбрасываться не приучен… А вкусно, не вкусно – это из другой оперы.

– Не скажи, Игорь. Чувство долга и прочий патриотизм, должен из души человека произрастать, а не в маскарадные костюмы рядится. И потому, ты сначала сам определись, а потом уже с других спрашивай. Ну, так что, не будем оригинальничать: ты готов?

– Стартуем. Бой покажет…

– Вот мы и на месте.

Я закрыл рот и открыл глаза. Нормально, перепада давления не ощущалось, головокружения, тошноты и прочих непотребств – тоже. Мы стояли на ровной, каменистой дороге, возникшей скорее в результате перемещения людей, животных и грузов, чем благодаря осознанному труду. Твердая почва позволяла ей оставаться в приличном состоянии в своем первозданном виде. Сзади дорога резко обрывалась буквально в десяти шагах, как бы ныряя в ущелье, и взглянув туда мельком, мне даже почудились в пропасти сияющие звезды. Впереди – грунтовка лениво ползла, плавно забирая вверх, к плохо различимому из-за приличного расстояния и въедливого тумана, подножью горы.

– Тебе туда… – указал направление Арагон.

– А точнее? Или – топай по дорожке и, не доходя, упрешься?

– Не волнуйся, не заблудишься. Здесь нет ни развилок, ни места для маневра. Собственно дорога, какой ты ее видишь, это всего лишь единственный более-менее стабильный пространственно-временной континуум. А посему, искать обходные пути не советую, можно и навернуться, и не вернуться…

– Никогда не примерял на себя личину трамвая.

– Уверен, старлей? – хмыкнул Арагон. – А помнишь, тогда, на минном поле?

– Не смей… – тихо сатанея прошипел я. – Никогда не смей, напоминать мне о…

– Ладно, ладно, – примирительно-защитным жестом Арагон выставил вперед открытые ладони. – Извини, брякнул не подумавши. Впредь, поостерегусь… Мир?

– Да, – меня отпустило так же мгновенно, как и накатило. И нет моей вины в той трагедии, и забыть не могу. Потому, как объяснять некому, и прощения попросить не у кого. – Работаем.

– Вот и славно… – Арагон неуверенно переминался, явно чувствуя неловкость. – А хочешь, Игорь, я вытру из твоей памяти…

– Нет. Тебе, бессмертный боже, наверно трудно понять, но пока я жив и помню, мои парни, вроде, тоже не ушли совсем.

– Вообще-то бессмертия не существует. Все в этом мире конечно, просто некоторые вещи бывают очень-очень долгими. Причем, заметь, далеко не всегда приятными. Представь себе на секундочку вековую зубную боль и не завидуй. О, а вот и остальные члены команды подоспели. Ну, вы знакомьтесь, а мне пора. И так подзадержался, а мое присутствие здесь влияет на стабильность… Может, потом, именно этих нескольких секунд вам и не хватит. Удачи…

Не успел я даже кивнуть, как отголосок затихающей воздушной волны, мазнул меня по лицу, и я остался совершенно один.

– Вот же горе-командир, – проворчал я неодобрительно. – Задачу поставил, а о сигнале и времени обратной дебаркации ни слова.

– Тебе хоть задачу поставили, – тяжелым басом прогудел кто-то рядом, но совершенно невидимый.

– Эй, а ты кто? – я огляделся, но результат оставался прежним: в пределах прямой видимости живых существ не наблюдалось. Зато и божья коровка не трепыхалась.

– А ты кого спрашиваешь? – чуточку насмешливый, звонкий девичий голосок, ответил раньше баса.

– Троллей, гоблинов, эльфов, гномов и всех прочих, сколько б вас там не пряталось… – ответил я чуть озадаченно, но по-прежнему спокойно. Опознаватель не поднимал тревоги.

– Понятно, – девушка успела раньше. – Типа: эй вы трое – оба ко мне?..

Вот только если раньше за ее голоском рисовалась вихрастая девчонка, то эти обертоны уже безусловно принадлежали томной светской львице. Да и букашка моя завозилась, разворачиваясь на голос. Но секунду спустя опять замерла.

– Ясно, – вздохнул я обреченно. – Ладно, объясняю для тех, кто в танке. Иллюзорность здешнего мира воздействует на меня таким образом, что я вас слышу, но не вижу, поэтому ни по головам, ни по каким иным признакам посчитать не могу. Сами определитесь: сколько вас?

– Один я, – ответил бас.

– Трое, – одновременно с ним произнесла женщина.

– Вообще-то, я только двоих вижу, – чуть помолчав, произнесла девчонка.

– Еще лучше. Добро, теперь в том же порядке: кого именно вы видите?

Бас молчал пауза затягивалась.

– Эй, мужик! Ты чего завис? – поинтересовалась львица. – Народ комментариев ждет.

– А что говорить? Я ж никого, кроме рыцаря не вижу, – резонно заметил тот.

– Логично, – похвалила женщина. – Настоящий мужчина. Скуп в словах и щедр в подарках. Вот если б только клыки чуть укоротить… Или это такой рекламный трюк: у большого мужчины и… клыки большие? Тогда не надо укорачивать, пусть остается все как есть. Только ты лучше ко мне передом повернись, а то девчушка, непривычная к такому зрелищу, может и в обморок брякнуться.

– Хвалилась тряпка, что об нее часто ноги вытирали… Ой! – воскликнула та, одновременно со звучным шлепком. – Драться зачем?

– А не хами взрослым, соплячка. Тем более тем, которых не видишь… – наставительно произнесла львица. – В следующий раз не по заднице шлепну, а в твое смазливо личико заеду. Доходчиво?

– Стоп, женщина, – я поспешил перенять бразды, чувствуя, что та начинает привычно верховодить и еще чуть-чуть попытается и меня самого оседлать. – Твой день Восьмое марта. Как я уже понял, никто из вас не знает: зачем он здесь?

– Попросили хорошему человеку помочь, – пробасил тролль.

– Аналогично, – пискнула девчонка.

– Ну, в общих чертах, примерно где-то так… – нехотя подтвердила львица.

– В таком случае ''хорошим человеком'' назначаю себя. Возражения есть? Возражений нет. А посему: продолжим перекличку. У кого какое вооружение? А так же – медицинские познания…

– Дубина… Вывих могу…

– Слышь, Дубина, тебя не спрашивают, чего ты там вывихнуть можешь, а о целительстве… – подсуетилась девчонка.

– Так я это… вправить.

– Ну, тогда ладно… – хихикнула та. – Лук и метательные ножи.

– Магия… – проворковала женщина.

– И рукопашный бой, – снова не удержалась девчонка и тут же поспешно прибавила. – Это комплемент.

– ''Компания собралась небольшая, но очень пристойная: господин меценат, господин директор, золотарь, две курвы и я…''

– Поосторожнее с цитатами, рыцарь, – незлобиво заметила женщина. – Нынче классика не в моде. Могут и не понять…

– Кстати, замечу сразу для всех невидимых, – поспешил я предупредить возможные покушения на командирскую честь и достоинство. – Пинать и пытаться отвесить мне затрещину дело гиблое. Даже и не напрягайтесь. А если серьезно: то очень даже сбалансированная команда получилась. Два бойца, стрелок и маг. А если вы еще не только для меня невидимыми останетесь, то крутизна группы возрастает на порядок. Первичный инструктаж Арагон проводил?

– Нет, я на охоту собирался…

– С дубиной? – поддела лучница.

– А с чем еще на медведя ходят? – в свою очередь удивился орк. – В моем теперешнем мире, подружка, ни ружей, ни карабинов нету. А тебя саму откуда выдернули?

– Я… это… зачет по стрельбе сдавать готовилась… – явно смущаясь объяснила девчонка. – Но это формальность. Я еще дома кандидатскую норму выполняла.

– Меня прошу ни о чем не спрашивать, – предупредила не терпящим возражения голосом магичка. – Я работу и личные дела в одну кучу не смешиваю. Но вопрос, как я понимаю, был задан не зря. Мы слушаем тебя, господин рыцарь… Тьфу, звать-то тебя как, отец-командир?

– Зовите Игорем.

– Саныч, Света, Тамара…

– Очень приятно. Так вот: исходя из того, что доступно мне – мы в мире, который вот-вот исчезнет. Поэтому, как вы уже и сами заметили, многое здесь либо обманчиво, либо вообще невидимо. Единственное более-менее устойчивое в своих характеристиках , а значит, безопасное место – это дорога. Во избежание неприятных сюрпризов, рекомендую с нее не сходить. А поскольку время агонии мира нам тоже неизвестно, не стоит затягивать и наш визит. Выдвигаемся. Порядок нахождения в колонне соблюдайте прежний: орк, стрелок, маг. Но, очень вас прошу, девушки, если заметите опасность, не ждите – предупреждайте сразу. Помните, что мы с орком частично слепы. И еще: нам сейчас не до воспоминаний и обменом опытом, но, если кто еще не понял, то здесь все серьезно, сохраниться и переиграть не получится. А коль уж мы из одного мира, давайте жить дружно. Окейно?

– Заметано… Годиться…

– А никто и не возражает. Веди нас, Сусанин…

Утоптанная дорожка уверенно вела вперед и вверх – это если глядеть под ноги, но достаточно было хоть на мгновение отвлечься, как все прочие чувства, кроме зрения, настойчиво утверждали, что я спускаюсь с пригорка. Похоже, нечто подобное отмечали и остальные участники экспедиции, судя по тем репликам, которыми они обменивались между собой. Я в разговор не встревал. Терпеть, знаете ли, не могу общаться с пустотой или стенкой. По этой причине даже прослыл нелюдимым бирюком, в кругу родных и близких. Особенно среди женской его части, с удовольствием болтающей по телефону, как угодно долго и в любое время суток. И уж тем более мне не хотелось проделывать это с собственным глюком. А, исходя из внутренних ощущений, именно самая интересная для меня собеседница, с наибольшей вероятностью и была призвана моим же подсознанием.

– Ущелье! – три голоса в унисон переплелись с моей командой. – Стой!

Занятно. Проделав получасовой марш в гору, на полпути к отлично видимой всем вершине, мы вдруг оказались на краю пропасти. Словно кто-то отрезал сегмент горы, как кусок праздничного пирога, но не убрал с тарелки, а только сдвинул чуток. Не широкая трещина, метров шесть всего, но вполне достаточно, чтоб не перепрыгнуть. И обхода не видно, дорога и не думала сворачивать, упираясь прямо в обрыв.

Осторожно я подошел к самому краю, и только глядя прямо себе под ноги, увидел, что через пропасть переброшен мостик. Вернее – узкий каменный столб. Как две электрические опоры. Но даже с виду очень крепкий и надежный.

– Здесь мост. Поглядите, все ли его видят.

– Я вижу, – прогудел орк.

– Вижу… Присутствует…

Я потыкал в камень мечом, но столб, судя по всему, действительно имелся в наличии. Я шагнул на него одной ногой, осторожно перенес тяжесть тела, подтянул вторую. Мостик на мои манипуляции не реагировал. Впрочем, как и клубившийся под ним туман. Сделал шаг, второй, третий… Мир сделал сальто-мортале, и я, под дуэтный визг девушек и почти синхронно вырвавшееся у меня и орка, крепкое словцо, повис вниз головой. Причем, не свалился в пропасть, а именно повис. Будто приклеенный.

– Очуметь… – секунду спустя резюмировала комизм ситуации магичка Тамара. – Это еще что за экстремальная эквилибристика?

– Сам тащусь…

По моим внутренним ощущениям, это не я висел вверх тормашками, а дно ущелья улетело в небо. Попытался сделать шаг, никаких изменений, все как и было прежде.

– Хорошо, что не в юбке, – попытался пошутить, для снятия напряжения.

– Кому-то может и хорошо, – брякнула Света.

Магичка, из солидарности или согласия, промолчала.

Одновременно с этим, вся моя незакрепленная амуниция вдруг начала подниматься вниз, который теперь стал верхом.

– А вот это уже фиг тебе! Прекратить фокусы! – приказал я, начиная кое-что понимать. – Закон тяготения не имеет избирательных свойств. И его сила на все воздействует по одному вектору. Это только в армейских анекдотах, положенная на бок, пушка за угол стреляет.

Попытки моих вещей ускользнуть от меня тут же прекратились.

– Ну, то-то же… – довольный одержанной победой, я не теряя времени, почти бегом кинулся на другую сторону. Перебежал и облегченно вздохнул.

– Давайте за мной, это не страшно. Только дух захватывает, как на аттракционе, – крикнул своим.

– Чего ж прямо в ухо орать? – отозвался совсем рядом орк.

– Не понял?

– Извини, ты бежал так быстро, что я и отойти не успел.

– Ты опять с нами, Игорь, – объяснила Тамара. – После того, как тебя повесило вниз головой, ты вдруг развернулся и бросился обратно.

– Вот зараза, – проворчал я. – Значит не средине моста идет смена не только ординаты, но и абсциссы. Короче, такая местная шутка. Главное, что простенько и не больно. Суть ухватили? Тогда пошли.

На этот раз переправа прошла без задержки. Очутившись вниз головой, я развернулся на сто восемьдесят градусов и бодренько затопал по пути следования. Мостик больше не возражал. Используя проверенный мной маневр, перебрались через ущелье и остальные. Правда, все же не удержавшись при этом ни от визга, ни от непечатных эпитетов. И это правильно, а то могло показаться, что я один неврастеник и не умею владеть эмоциями.

Зато, как только, судя по голосам, мы все оказались по эту сторону ущелья, оно беззвучно исчезло. Как и не было совсем. Скачкообразно превратившись в головокружительные и не менее головоломные обрывы, образовавшиеся по обеим сторонам дороги, непринужденно изображающей из себя нечто вроде дамбы или плотины.

– Это, чтоб мы с пути истинного не сбились и в греховных помыслах не заплутали, – прокомментировал орк.

– Что ж, если это столь очевидно, тогда чего стоим? Кого ждем? – поинтересовалась лучница.

Наверно стоило ответить, но мне опять почему-то показалось, что я разговариваю сам с собой, только разными голосами. ''Шизофрения, как и было сказано…''

Зачем устроителям вечеринки понадобилось еще раз менять ландшафт, стало понятно, когда из-за поворота, притом, что мы все время двигались практически по прямой синусоиде, нас довольным рыком встретила сидящая рядком стая драконов, или, по терминологии Зелен-Лога, Змиев. Чудовища выпустили в нашу сторону целый шквал огня. М-да, семь самодвижущихся бронированных огнеметов на узкой дорожке, это зрелище не для нервных. Ни пройти, ни обойти… Даже, если мои доспехи и в самом деле огнеупорные, и я не изжарюсь пока подойду на расстояние удара, то при таком соотношении массы тел, банальный тычок снесет меня в пропасть. А уж группе поддержки и пытаться нечего. Задача…

Как там у умных? Если нет выхода: ищи в другом месте? Что можно противопоставить этой ''великолепной семерке''? Кстати, а почему именно семь? Зачем нужна такая плотность огня? Непонятно? Участок и без того создали словно под заказ. Опять подвох? В чем именно? В качестве или количестве? Какую иллюзию использовали на этот раз?

Личный состав, похоже, тоже впечатлился, потому как дружно помалкивали, не мешая работе мысли. А те аж скрипели от напряжения. Семь? Простое число… Приписывается господу, в противовес шестерке… Делится на себя и единицу. Ну и что? Какой отсюда вывод? Да самый элементарный, Ватсон! Иллюзия не существует сама по себе, а наводится на что-то. Значит – один или несколько предметов удвоили или утроили, или… И задачка не сходится. Например, удвоили. Тогда чудовищ должно было быть шесть или восемь. Утроили – шесть или девять. Отсюда следует, что: либо их там все-таки семь, или он – один-одинешенек. А если семь – то это уже суровая правда жизни, а не иллюзия.

– Все видят драконов? – уточнил я на всякий случай.

– Все…

– Сколько?

– Семь…

– Вообще-то я не была бы в этом столь категорична, – задумчиво произнесла Тамара. – Крайние твари выглядят менее четко. Явная иллюзия. Но про остальную пятерку судить не берусь.

– Один он там, – я вкратце пересказал ход своих рассуждений.

– Я согласна с Игорем, – ухватила суть магичка.

– А если нет? – усомнился орк. – Ты сзади смотреть будешь, а от нас и пепла не останется… Стремно.

– Ты, Саныч, не торопись геройствовать, – успокоил я его. – У меня доспех жаропрочный, продержусь чуток. Поспеши на помощь, только если рукопашная начнется и мне физическая поддержка понадобиться. Значит: я правильно просчитал противника. Ну, а не удастся: зовите Арагона, пусть забирает вас с точки. Миссия не выполнима.

– А оно того стоит? – вкрадчиво поинтересовалась Тамара. – Уверен? Может, послать всех этих богов с их разборками?

– Как сказать… – пожал я плечами. – Вопрос, конечно, интересный… Вообще-то один раз меня уже пробовали кинуть. Темные… Вот я и думаю: раз они так суетятся, значит цель того стоит? Отчего же тогда не помочь парням в белом, если просят?

Ура, я не ошибся! Дракон был совершенно один и очень грустный. Даже не дракон, а молоденький такой дракончик. Несмотря на размеры (наверняка, тоже иллюзорные) он оказался еще сущим дитем. И огнем фонтанировал не от ярости, а от радости. И когда я осторожно приблизился, то едва успел понять, что он лезет ко мне обниматься, а не драться. Вовремя, а то рубанул бы сплеча, и в мире стало бы одним существом меньше.

– Старшие ребята ушли, – объяснял он охотно, когда группа, разобравшись в ситуации, подтянулась к нам. – А мне сказали: сиди, карауль. А чего или кого – не объяснили… – он засопел обиженно. – А одному знаешь как здесь страшно? Мир вот-вот развалится.

– Так и ты ступал бы следом, чего ждал? – удивилась магичка.

– Нельзя, я же честное драконье слово дал, что дождусь, – очень серьезно объяснил малыш.

– Прикольно, – Тамара явно хотела прибавить какую-то колкость, но воздержалась. Чего зря дите обижать.

– Вот ты и дождался, – веско произнес я. – Можешь считать: слово сдержал. Вы, когда играете, как сменяете друг дружку?

– Пост сдал…

– Пост принял, – ответил я машинально, а потом громко рассмеялся.

– Точно? – усомнился дракончик. – Ты меня не обманываешь? Маленьких нехорошо обманывать.

– Что ты, что ты, малыш. Я совсем по другому поводу смеюсь. Вспомнилась одна старая шутка… Для взрослых! – поспешил уточнить, видя как загораются любопытством его глаза. – Гляди сколько нас! Где ты больше новых караульных найдешь?

Тот чуть удивленно склонил набок голову, словно не совсем понимая о чем это я, но спорить не стал. Правильно его воспитали родители, имел пацан уважение к старшим.

– Ну, ладно… Тогда я полетел. А ты, если надо будет – подтвердишь, что я не самовольно пост оставил?

– Даже не сомневайся.

Дракончик легонько ткнул меня мордой в грудь, от чего я грациозно шлепнулся на дорогу, сделал несколько стремительных шагов, взмахнул крыльями и взмыл вверх… Сделав на прощание круг у нас над головами.

– Не квест, а какой-то анекдотец, с ''угадай мелодию из трех букв'' пополам, – проворчал орк. – Морды супостатам когда бить будем?

И не успел он договорить, как откуда-то сверху на нас посыпались твари. Именно твари, потому что понятия не имею, как еще назвать обезьян с клешнями крабов, хвостами скорпионов и жвалами богомолов. Да и я не юный натуралист, чтоб рассматривать и классифицировать. Мочить монстров, это дело другое. А кто кому Рабинович, пусть аналитики разбираются.

Вообще-то настоящим боем всю эту кутерьму и назвать нельзя. Отправив группу обратно на дамбу, я встал на перешейке и, неуязвимый для оружия тварей, размеренно взмахивал мечом, выкашивая в волне нападающих целые бреши. Стараясь только не перегружать руку, и надеясь, что твари закончатся раньше, чем я устану. Время от времени у меня из-за спины вылетала стрела или фейербол. А орк упирался мне в спину своими ручищами, давая надежную опору, иначе волна снесла б меня просто своим весом.

– Это не нападение, – вдруг произнесла Тамара. – Это бегство… Отступите немного назад, пара отвоеванных ими шагов ситуацию не ухудшит.

– Лемминги? – уточнила Света.

– Типа того…

Я послушно попятился, тем более, что сил уже оставалось совсем чуть. Надо будет, по возвращению серьезно заняться физической подготовкой. Совсем залежался… Да и сомнения меня тоже обуяли. Всегда чувствуется, когда агрессия направлена именно на тебя, а когда – ты просто попал под раздачу. Оказался не в то время и не в том месте.

Предположения оправдались. Обезьяноподобные создания проносились мимо, лишь изредка вываливаясь из общего потока. Но для успокоения этих отщепенцев, с лихвой хватало дубины орка. А еще примерно через час поток стал иссекать и пропал. Куда эти твари бежали, откуда и от чего именно, мы так и не поняли. Но тем не менее, очередное препятствие, пусть и совершенно случайное, было преодолено. Мы могли двигаться дальше.

В общем, все предыдущие розыгрыши и случайные приключения расхолодили нас настолько, что когда впереди возникло некое подобие голема и тролля, опирающееся на булаву в рост и вес среднего человека, мы даже шаг не замедлили.

– Стой, смертный! – прогудел он как десяток орков сразу. – Дальше дороги нет.

– А может, отвалишь? – с такими типами политесы не проходят. Чуть учуят слабину, сразу наедут как каток на курицу. – Видишь, люди по делу торопятся. Не досуг нам.

– Я Страж Черты, смертный, – прогудел тот, не меняя положения. – И без моего разрешения, ты не пройдешь дальше. За оружие не хватайся. Я – неуязвим. Но, если желаешь убедиться, попробуй, ударь меня. Разрешаю…

– Судя по тону, он за базар отвечает, – проворчал орк. – Можешь, конечно, стукнуть его, Игорь, но бонусы при этом потеряешь…

– Я верю тебе, Страж. Но видишь, какая проблема: я должен пройти. Как нам быть?

– Ты упорствуешь, в своем желании, смертный?

– Да.

– Ты что творишь, Игорь? – зашипела Тамара. – Тебе ж ясно сказали: Страж непобедим!

– Ошибаешься, – усмехнулся я. – Он сказал, что неуязвим. А – непобедим, это совершенно из другой оперы… Да, Страж, я должен пройти и потому готов сразиться.

– Что ж, это твое решение. Надеюсь, жалеть не будешь… Ты готов к поединку?

– Если ты познакомишь меня с правилами.

– Ах, да… С тех пор, как я здесь, ты первый кто изъявил желание. Вот я и позабыл о правилах. Они простые. Я задаю три загадки. Ты даешь три ответа. Угадал – можешь переступить черту. Ошибешься три раза – умрешь. Угадаешь хотя бы один раз – уйдешь живым, но за каждый неправильный ответ, я отрублю тебе одну конечность. Какую укажешь. Это справедливо, не так ли?

– Не совсем. Я либо выиграю, либо проиграю. А ты не теряешь ничего.

– Ну так я тебя сюда не звал. Но за наглость, и что скуку развеял, так и быть, поощрю. Угадаешь все три ответа – совет дам. Согласен?

– Время на размышления?

– Да хоть живи здесь. Я никуда не спешу…

– Хорошо. Начнем. Задавай свои вопросы.

– Слушай… – Страж так долго молчал, что от нескольких слов, даже осип немножко. – Загадка первая: ''Что тверже камня, мягче воска и легче воздуха?'' Загадка вторая: ''Идёт по листве – не шуршит, идёт по воде – не тонет, идёт по костру – не горит''. Загадка третья: ''Зачем я здесь?''. Не торопись, смертный. Хорошенько подумай, прежде чем откроешь рот. У тебя есть только одна попытка на каждый ответ.

– Первые две примитивны, как таблица умножения, – хмыкнула Тамара.

– Да? – удивился орк. – А я не знаю.

– В комп бы заглянуть, – мечтательно протянула лучница. – Там на все ответы имеются.

– Вот уж действительно ''дети Интернета'', – хмыкнула магичка. – А своя голова зачем?

– Для ношения шапки… – объяснил Саныч. – А еще я в нее ем… – но не выдержал тона и заржал. – Ладно, хорош прикалываться. С первыми двумя все ясно, подлянка в последнем вопросе. Ведь только от его доброй воли зависит признать ответ верным. А кто знает, как этот киборг запрограммирован? Может, он на любую фразу отвечает ''нет''?

– Не думаю, – не согласился я. – Тогда теряется смысл. Если никто не должен переступить Черту, проще ее так заныкать, чтоб вообще нельзя было найти. Никому и никогда. Ведь постоянный пост… Спокуха, ребята, я все понял. Эй, Страж! Лови ответы.

– Я слушаю тебя, смертный?

– Первое – вода: в виде льда, жидкости и пара.

– Верно.

– Второе – тень.

– Тоже верно… – может мне показалось, но в голосе Стража прозвучало едва заметное удивление.

– И самое главное – ты здесь за тем, чтоб указать мне Черту.

– Это невозможно, – прогрохотал бас. – Но ты угадал, смертный. Никто кроме меня ее не видит, и потому переступить Черту можно только держа меня за руку…

Дружный вздох обозначил, что мои напарники волновались всерьез.

Приятно, черт подери. Их, пусть и невидимая, но эмоционально ощутимая поддержка мне очень даже была нужна. Не зря люди поговаривают, что на миру и смерть красна. Без свидетелей оставаться героем куда как сложнее, чем зная: что на тебя смотрят.

– Ты готов идти дальше?

– А остальные?

– Только ты. Но прежде разоблачись… Переступая Черту человек должен все оставить в прошлом и думы, и ценности. Иначе она тебя не примет.

– Полностью?

– А тебе есть чего стыдиться? – спросил Страж под отчетливые смешки моих спутников.

– Как-то не задумывался над этим вопросом… – дернул я плечом.

– Вот и не надо…

– А совет? Ты обещал совет?

– Я помню, – кивнул Страж. – Когда окажешься по ту сторону черты, закрой глаза. Так будет виднее…

– Без загадок никак нельзя? – вскинулся я. – Надоели…

– Поймешь на месте.

Заметив, что в процессе разговора, я уже приобрел свой первозданный вид, Страж взял меня за руку.

– Гляди и ступай…

Почему великолепный хрустальный грот, переливающийся, манящий игрой миллионов разноцветных искр, додумались назвать Чертой, я так и не понял. Может, у голема с дикцией не все в порядке, а на самом деле имелся в виду Чертог? Но от игры самоцветов я почувствовал такую сонливость, что едва тут же не улегся прямо на пол. Сон буквально вцепился в меня, уютно мурлыча что-то, знакомое с детства… Последним усилием воли я стряхнул оцепенение и закрыл глаза. Мир погрузился во тьму, и только одна искра осталась сиять по-прежнему. Больше в подсказках я не нуждался, так как безошибочно понял: именно за ней я и пришел сюда.

''Слеза Создателя'' ждала меня, давно готовая покинуть обреченный мир, чтоб возродить жизнь где-нибудь в другом месте безграничного веера…

Наблюдатель оказался прав. И хотя не так буквально, как в бородатой шутке про супер скорость: вернувшись, я не увидел мелькнувшую в кустах собственную… спину, зато Весняна все так же уютно сопела носиком, просматривая сны. Но это только теория относительности была ко мне благосклонна, а вот закон сохранения энергии завывал тревожной сиреной, звонил в колокола, гудел клаксонами и учинял прочие действия, предусмотренные организмом, на случай всеобщей мобилизации. Кто-то предлагал полцарства за коня, так вот – я с ним совершенно солидарен. Как распорядиться недвижимым имуществом надо еще думать, а коня можно быстро сожрать!

Арагон, гад, обо всем подумал и позаботился: группу эвакуировал, меня с точки снял, вещи оставленные у входа подобрал, а о пайке забыл. Хоть бы сухарь какой-нибудь заплесневелый сунул. Да уж, сытый голодному не товарищ, у него другие заботы… Как увидел ''Слезу'' так едва не об…слезился от восторга. Была у меня мыслишка: не отдавать богу трофей, но интуиция подсказывала, что это неправильно. У Арагона ей будет лучше. Ведь акушеры тоже сперва забирают у роженицы плод…

Высосав все из фляги досуха, чтоб хоть как-то заполнить на время Марианскую впадину в животе, я влез в свой доспех и мудро решил чуток покемарить. Сон – та же пища, по крайней мере, голод не так донимает… Но, как известно: благими намереньями…

Сороки застрекотали так обеспокоенно, что разбудили даже Весняну. А вслед за ихним гвалтом, вскоре и топот копыт послышался. Девушка протерла глаза, потянулась, одарила меня ласковой улыбкой и удивленно уставилась на группу всадников, показавшихся на холме со стороны Оплота.

– Вышемир?! А он откуда взялся?.. – проговорила с непонятным мне раздражением, издали узнав по характерной худобе и росту среднего брата. А потом подхватила одежду и шмыгнула в кусты, одеваться.

– Вышемир? – переспросил я. – Откуда и куда бы он не ехал – подоспел вовремя. Надеюсь, домой подбросит? Эй! Путники!

– Кто здесь?!

За любовной суетой день прошел как-то незаметно.

– Вышемир! – позвала громче братца и Весняна. Понимая, что в противном случае придется топать пешком. И голодными… – Это я!

– Весняна?.. – удивился тот не меньше нашего и направил коня к озерцу, ориентируясь на голос. Его спутники остались на месте. – Весняна! Что случилось? Где ты? Я тебя не вижу… – к этому времени он подъехал достаточно близко, чтоб мой доспех перестал прятать меня в сгущающихся сумерках. – А и ты здесь… – воскликнул с отчетливым раздражением в голосе хранитель, когда осознал, кто перед ним. – Вы тут одни? А где все остальные? Остромысл сказал мне, что матушка прислала за тобой не меньше десятка, – добавил поспешно, соскакивая из коня. – И где ваши кони?

– На нас напали разбойники, – ответила Весняна. И только благодаря воинскому умению сотника и его храбрости, я уцелела. Остальные погибли… А коней ночью волки разорвали. Так что не осталось ни коней, ни охраны…

– Угу, угу, – от такого известия хранитель буквально почернел на глазах. – И когда все это произошло?

– Вчера, братец. Вчера… – спокойно произнесла Весняна. – Мы с Игорем только вдвоем уже почти вторые сутки.

Я решил не вмешиваться в разговор будущих родственников. Пусть сами разбираются. А то влезешь, как слон в посудную лавку, потом запаришься осколки выметать.

– Следовательно, я вижу перед собой твоего мужа и будущего графа Зеленца? – иронически поинтересовался в сестры Вышемир. – Что ж, поздравляю. Думай обо мне, сестричка, что хочешь, но лично я всегда желал тебе только добра и счастья. Значит, гуляем свадьбу? Ах, да – осталось испросить разрешение королевы. Ведь без него брак будет не действителен.

В каждом слове хранителя чувствовалось что-то недоговоренное и враждебное. Вышемир был безразличен мне, поскольку мы еще не стыкались с ним напрямую. Но зато я помнил, что именно благодаря его требованию, был поддан Испытанию.

– Хранитель, а пожевать у тебя ничего не найдется?

– Для тебя сотник… о, простите великодушно, господин виконт…

– Ерничать не надоело? Графиня заболела, Любомир – раненый, Ставр Анжелине помогает. Вот мне и пришлось. Не ускакал бы ты по своим делам – сам за Весняной съездил бы. Вот и не пришлось бы нынче затылки чесать.

– Я так понимаю, Игорь: тебе доставило бы удовольствие узнать, что меня разбойники украли? – рассмеялась виконтесса, давая понять, что ее слова только шутка. – Все вы одинаковы, лишь бы не женится… А перекусить и в самом деле не мешает. Ну, так как, господин мудрец, угостите сироток краюшкой хлеба?

Вышемир подал знак и от группы всадников отделился еще один. Подъехав ближе, он учтивым тоном спросил:

– Что прикажете, ваша милость?

– У нас осталось что-нибудь из провизии?

– Хлеб, сыр… Немного ветчины…

– Давай…

– Эй, Кривица! – заорал тот. – Тащи сюда сумку с едой!

Приблизился еще один всадник, держа на весу небольшую котомку. Такой же тощий, как и хранитель, но о нем уже не скажешь: ''не складный''. И – одноглазый. Одноглазый! Я тут же вспомнил слова допрошенного разбойника, о том, что их нанимал одноглазый. Но виду не подал. Мало ли окривевших людей в мире? Тем более, бойцов. Работа такая…

– А все-таки, что нам делать дальше? – спросил немного погодя Вышемир.

– Весняна поедет на лошади, а мы, остальные, пешком двинемся, – ответил я, дожевывая ломоть сыра и пожимая плечами. – Что же тут непонятного?

– Предлагаю иначе, – не согласился Вышемир. – Я возьму сестру на коня, и мы поскачем в замок. А тебе вышлем кого-то навстречу. Так будет и быстрее.

– Нет! – категорически отказалась Весняна.

– Почему? – удивился Вышемир.

– Я вернусь в замок только вместе со своим нареченным! – ответила виконтесса так решительно, что хранитель даже крякнул в сердцах.

– Это меняет дело, – перестал настаивать на своем Вышемир, хотя не было понятно, что именно убедило его.

Он подошел к своему коню, вернулся с небольшой пузатой флягой.

– Из старых запасов! Подарок Ксандора. Домой вез, но по такому случаю, грех держать. Надеюсь, болтанка от скачки не сильно ухудшила его вкус, – промолвил с широкой улыбкой. – На всех не хватит. А вам двоим – в самый раз.

Судя по древнему виду фляги, вино должно быть редкостью и весьма ценным.

''Возможно, не такой он уже и плохой. А мрачность и притворная строгость… Кто знает, может, у парня живот пучит, или хранителям такой фасад положено носить по чину? Ворчит, а рад за сестру''.

Но Весняна считала по-другому.

– Благодарю за предложение, братец, но мы подождем, пока соберемся все вместе…

– Говорю ж, – с неожиданной злобой в голосе стал настаивать тот, – на всех не хватит!

– Ничего, мы по капельке. Важна причина застолья, а не количество хмельного… Правда, Игорь?

– Истинная правда… – мне снова вспомнились слова про одноглазого атамана.

Однако Вышемир и слушать не хотел.

– Или угощаетесь сейчас, или я его в озеро выброшу!.. Почему пренебрегаете подарком? Разве я такой уж законченный монстр, что из моих рук и вино принять нельзя?

И такая искренняя горечь была в его голосе, что мне стало жаль парня. И я уже было открыл рот, чтобы попросить Весняну не капризничать, но судьба распорядилась иначе…

Послышался новый топот копыт, который и положил конец препирательству. Когда все поворотились на шум, то увидели, что к нам спешит Ставр. Ведя на поводу двух оседланных коней.

– Игорь! Весняна! – радостно орал он издалека. – Как вы?! Живые?! Здоровые?! Я так и думал, что застану вас около этого озерца.

Рыцарь круто осадил коня и спрыгнул из седла.

– Вышемир? – удивился немного, но сразу перестал обращать внимание на брата. – Ну, хорошо все то, что хорошо заканчивается! – с теми словами крепко прижал Весняну и чмокнул в щеку, а мне из-за ее спины показал большой палец.

– А в замке какой переполох! Из письма, которое хранители составили со слов Гладилы, выходит, что на вас напала целая сотня лесных братьев и не меньше куреня харцызов! Скажите, в этом есть хоть капля истины?

– Практически, все правда, – подтвердил я, широко улыбаясь. – Вот только, десятник из скромности забыл прибавить, что все они атаковали нас, сидя на Змиях…

Ставр чуть отстранил от себя девушку и недоверчиво посмотрел ей в глаза. Но та, сохраняя каменную безмятежность на лице, в ответ только кивнула.

– Что ж, не знаю как до геройства, а врать вы оба наловчились не худо.

– Интересно, господин граф, – почти прошипел хранитель. – Ты так же будешь веселиться, узнав что Весняна провела наедине с этим проходимцем целые сутки?

– Как наедине? А где Гладила? Он же с вами должен быть?

– Боюсь, брат, что десятника загрызли волки, от которых нам самим только чудом и умением моего будущего мужа удалось отбиться.

– Так, а вот это уже неожиданно, – Ставр недоверчиво посмотрел сперва на сестру, а потом на меня. – Боюсь, такого поворота даже матушка не ожидала. Кстати, а чего мы ждем? Ночи? Беседы беседовать лучше дома и за накрытым столом. Там и так уже все заждались.

– И это все, что ты можешь сказать?! – возмутился Вышемир.

– Знаешь, хранитель, даже если бы я был категорически против этого брака, то видя, как он не по нраву тебе – дал бы нареченным свое благословение. И вообще, не мужского ума это дело. Пусть женщины сами разбираются. А посему, я мчусь обратно, предупрежу графиню. Обойдемся без сюрпризов… Ну, а вы, заблудшие овечки, двигайтесь следом и особо не отставайте. Матушке, для принятия решения, одного часа вполне хватит. По коням?

Дважды просить не пришлось никого.

За время моего отсутствия замок внешне изменился до неузнаваемости. Все вокруг было украшено цветами, которые только можно было сорвать в эту пору года. Кроме того на каждом свободном куске стены оборонных стен и дворца висели венки из сосновых веток, перевитые яркими разноцветными лентами.

Дворня, которая высыпала нам навстречу, веселилась и радовалась, празднуя счастливое возвращение домой виконтессы, общей любимицы. Даже графиня, одетая в богатое, затканное золотом, платье, вышла во двор, в сопровождении Любомира, а не стала ожидаться нас в торжественном зале.

Звенислава нежно обняла дочку, поцеловала ее в чело и подошла ко мне.

– Молодец! – молвила одобрительно. – Рада, что не ошиблась в тебе, сотник. Можете пока ничего не рассказывать. О нападении мы знаем из письма Мастера. О волках – упомянул Ставр. Ну, а теперь быстренько переодеваться. Чистая одежда в ваших комнатах… И не заставляйте вас долго ожидать. А ты, Вышемир, следуй за мной! – когда графиня повернулась к среднему сыну, в ее голосе зазвенела крица.

– Один момент, – остановил ее я. – Простите, госпожа графиня, но я показал себя плохим командиром. Весь мой отряд погиб.

– Знаю, – кивнула Звенислава. – Но, в этом нет твоей вины, Игорь. Попасть в засаду может каждый, а вот уцелеть… Моя дочь дома, что и было твоей миссией. А по поводу гибели воинов: такова их планида, которую они выбрали, вступая в дружину.

– Но…

– То, что тебе не безразличная их гибель, Игорь, весьма похвально. Но, весь этот разговор бессмыслен. Мы не в силах изменить то, что предначертано судьбой! – повелительно оборвала Звенислава мои попытки объясниться. – Не теряй времени. Любомир, проводи, Игоря в его апартаменты! А мне нужно с хранителем дома Зеленого Вепря перемолвиться… – и властно поманила Вышемира за собой.

Когда графиня начинала говорить таким тоном, никто не решался ей противоречить. Поэтому виконтесса, в сопровождении оживленно щебечущей стайки служанок, поспешили в свои комнаты, а меня потащил за собой младший из Вепрей.

– Ну, и как тебя угораздило так вляпаться? Настолько сестренка понравилась, или о Законе запамятовал, когда Гладилу отпускал?

– Запамятовал, – честно признался я. – Все слишком неожиданно произошло. Я еще от разговора с Остромыслом не отошел, а тут такая кутерьма… Куча трупов, Весняна без сознания лежит. Непонятно: сколько еще в лесу разбойников прячется…

Любомир остановился и пристально взглянул на меня.

– Значит, я так понимаю, Игорь, что ты женишься исключительно из благородства? Чтоб не опозорить виконтессу?

– Нет, – улыбнулся я. – Не беспокойся… шурин. Все хорошо. Весняна мне по сердцу. И я рад, что все случилось именно так, а не иначе. Наверно, судьба решила вознаградить меня, за иные утраты.

– Гм, – скорчил непонятную мину Любомир. – Я не совсем уверен, что мою сестричку можно назвать взлелеянной наградой, но не буду портить тебе первое впечатление…

– Вы, сударь, пытаетесь оскорбить мою невесту?! – насупил я брови. – Или мне послышалось?

– Послышалось…, послышалось…, послышалось… – трагическим шепотом завыл Любомир. – В этих коридорах такое каверзное эхо. Чего только иной раз не чудиться.

И мы оба весело расхохотались…

Вот и свершилось. Только теперь я понял истинное назначение всех украшений, преобразивших замок – тут готовились к свадебному торжеству. И не в моих силах было уже что-либо изменить. Хотя, честно говоря, не очень-то и хотелось. Холостяцкая жизнь имеет ряд преимуществ, зато – как утверждает медицина и статистика: женатые мужчины живут дольше. Хоть и скучнее… Ладно, чужой опыт, он и есть чужой, вернемся к этому вопросу годика через три-четыре.

Совсем другой разговор происходил тем временем между графиней и средним сыном.

Графиня рода Зеленых Вепрей привела хранителя в свой кабинет. Сама села за стол, а Вышемира оставила стоять, будто простолюдина, пришедшего в замок выпрашивать милостыню.

– Я слушаю, – сказала настолько спокойно, что у каждого, кто хорошо знал Звениславу, должно было возникнуть непреодолимое желание очутиться как можно дальше.

– Что именно, матушка?

– Я хочу знать, почему и куда ты отлучался из замка?

– Матушка, я ездил за одной, очень нужной мне книгой, в Оплот к Остромыслу, – надевая самое простодушное лицо, начал объяснять Вышемир. – А затем решил заглянуть к Ксандору, в Турин… Раз уже и так был на половине пути. Что в этом плохого или странного.

– Так вдруг? С чего бы это?

– Почему же вдруг? – выразил еще большее удивление Вышемир. – Я давно планировал эту поездку…

– Даже не пытайся меня обмануть. Не забывай, что я твоя мать и все эти выкрутасы и хитрости, с детства знаю… – предупредила графиня. – Ты поспешил сообщить прорицателю Беляны, что в нашем замке объявился чужестранец! Да? Ты спешил упредить Ксандора, опасаясь что предсказания хитроумного уродца, потеряют силу над нашей семьей, так?

– Мама! Как ты можешь?! – возмутился Вышемир, да так удачно, что Звенислава на мгновение заколебалась. Все же она не была до конца убеждена в том, что сын готов предать сестру. Но подозрение взяло верх.

– Считаешь себя самым умным? И что? Не выгорело? Теперь вам обоим не по зубам моя девочка! Хоть тресните: она сегодня же обручится с Игорем, и плевать я хотела на любые запреты и указы! Письма они с голубями шлют…

– Вы дадите свое согласие на венчание Весняны, не только без разрешения королевы, но и вопреки ее прямому запрету? – Вышемир легко сообразил о каком письме может идти речь. Мудрец никогда и ничего не оставлял на волю провидению, если мог взять на себя его обязанности.

– Без!

– Но, матушка! Это нарушение воли государыни! Я отказываюсь скрепить такой брак!

– Вышемир! – графиня насмешливо посмотрела на сына. – Повтори громче, сынок: что ты сказал?

– Это прямое нарушение высочайшего повеления! И я не стану накликать на наш дом гнев королевы!

– Или Ксандора?

– Ну, причем здесь прорицатель, – дернул плечом хранитель. – Вы можете относиться к Ксандору, как вам будет угодно, но само пророчество от этого не изменится. Неужели вы хотите обречь на гибель весь Зелен-Лог? Вы хотите такой судьбы всем жителям королевства?

– Кстати, о судьбе, – кивнула графиня. Будь добр, напомни мне: где ты встретил Игоря с Весняной?

– Около Круглого озерца. Они там ночевали…

– Одни?

Вышемир давно понял к чему ведет мать.

– Да.

– Тогда я тебя совершенно не понимаю, хранитель… Неужели, ты думаешь, что моя сестра Беляна откажет в бракосочетании племяннице, когда та обвенчана Законом Ночи?!

Вышемир понимал, что здесь у матери непробиваемая позиция, но все еще пытался возражать:

– Иногда в интересах государства…

– И кто это говорит? – всплеснула руками Звенислава. – Король? Граф? Барон? Мастер-Хранитель? Или для тебя совсем ничего не стоит честь сестры и всего рода?!

– Матушка! Как вы можете?!

– Могу! Иди, хранитель! Готовь брачный пергамент. И чтоб через час был в зале! Ты меня понял, Вышемир! Не принуждай думать, что я вскормила выродка, недостойного называться моим сыном!.. Твой Ксандор, Беляна и Остромысл далеко, а я тут – рядом. И если мне придется выбирать между Весняной и тобой, уверена: ты знаешь ответ.

Вышемир, не стал ожидать повторного приказа и, чтоб скрыть раздражение, почти выбежал вон.

– Мрак и Тень, – пробормотал он себе под нос в коридоре. – Жаль, что мои разбойнички так оплошали… Все было бы гораздо проще. А с другой стороны, судьба ничего не делает зря! Думаю, я еще сумею сунуть в их бочку меда свою ложку дегтя… И не только дегтя… – и, насмешливо улыбаясь, Вышемир направился в свою комнату, непроизвольно поглаживая пальцами в кармане сафьяновую коробочку.

Игра продолжалась!

Весняну с ног до головы укутали в изумительную кружевную паутину, сотканную из серебряных и золотых нитей, символизирующую попавшуюся в сети добычу, и сверкающую так, что при солнечном свете на нее больно было смотреть. А я красовался в ярко-зеленом камзоле, расшитом серебряными узорами, и черных рейтузах. В такой одежде я казался еще массивнее и чувствовал себя ряженым или шутом на ярмарке. К счастью, свадьбу играют не каждый день, а один раз можно и потерпеть.

Да и остальные обитатели замка, по случаю торжества, нацепили на себя все самое новое и самое яркое, аж в глазах рябило. Накрытые столы расставили повсюду: и в замковой зале, и во дворе. Даже дневной страже было разрешено по очереди выпить пару рюмок за здоровье молодых.

Весняну и меня усадили рядом, за одним столом, но за спиной у нас и как бы между нами стояла графиня.

Все ждали только Вышемира. И тот появился. В бежевой бархатной сутане и большой шляпе того же телесного оттенка, с широкой белой лентой на тулье. Он важно подошел к столу и остановился перед нами и графиней. Звенислава подала знак, и мы поднялись.

– Я спрашиваю невесту. Весняна из рода Зеленых Вепрей, – торжественно начал хранитель. – Желаешь ли ты взять себе в мужья Игоря из рода Белых Журавлей?

Я придумал этот род сам, за полчаса до церемонии. Ну, в самом деле, не оглашать же меня Игорь Ракитин Неизвестно Откуда Прибывший, тем более, что после брака я собирался принять фамилию жены.

– Желаю!

– Не произносишь ли ты данные слова под принуждением?

– Нет!

– Выражаешь ли ты свою волю добровольно?

– Да!

– Не была ли ты связанная словом обручения с другим мужчиной?

– Нет!

– Хорошо. Теперь пусть отвечает жених. Игорь из рода Белых Журавлей, желаешь ли ты вступить в брак с Весняной из рода Зеленых Вепрей?

– Да.

– Нет ли у тебя обязательств перед иной женщиной?

– Нет.

– Хорошо. Весняна из рода Зеленых Вепрей, обещаешь ли ты быть достойной женой Игорю из рода Белых Журавлей, уважать его как своего мужа и прожить с ним вместе до конца своих дней?

– Обещаю!

– Игорь из рода Белых Журавлей, обещаешь ли ты уважать свою жену, Весняну из рода Зеленых Вепрей, быть ей верным и прожить с ней вместе до конца своих дней?

– Обещаю.

– Данной мне властью Оплотом сохранения Равновесия, в присутствии графини Звениславы, главы рода Зеленых Вепрей, я – хранитель Вышемир, в степени посвящения Ищущего истину, в последний раз спрашиваю вас: ''Готовы ли вы оба стать женой и мужем?''.

– Да!

– Да.

– Тогда, подойдите ко мне и скрепите своими подписями этот брачный пергамент! Сначала ты, Весняна! Теперь ты, Игорь! Хорошо! С этой минуты и навсегда объявляю вас женой и мужем – Весняной и Игорем из рода Белых Журавлей! Графиня Звенислава Зеленый Вепрь может позже заверить договор печатью с малым гербом. Поздравляю вас! Жених может поцеловать невесту… Кстати, – произнес почти шепотом, – не забудьте продать документ на утверждение королеве. Как того требует закон…

И, улыбаясь во весь рот, Вышемир церемонно поклонился и вышел из зала. Его месть удалась. С этого мгновения венец рода Зеленых Вепрей остался без наследницы. Подписав, не читая, брачный пергамент, Весняна только что перешла в другой род, а значит, потеряла майорат. Одним росчерком пера хранитель сломал всю хитрую игру матушки. Причем исключительно для того, чтоб напомнить ей, что сын уже вырос и заставит всех с ним считаться! Но сейчас не время наслаждаться мелкими победами и пакостями, Вышемир спешил… Ему нужно было еще успеть подлить яд в Бодрящую Чашу.

А к молодым чинно приблизился Ставр. По случаю торжества нацепивший поверх кафтана золоченую рыцарскую цепь и уложивший на буйную шевелюру графский венец.

– Игорь, подойди ко мне.

Тон Ставра был что-то уж чересчур торжественным, явно затевался еще какой-то сюрприз, но, назвавшись груздем, по волосам не плачут, и я поспешил выполнить его распоряжение.

– На колени.

Пришлось повиноваться.

Граф от души хлопнул меня по плечу рыцарской перчаткой и громко провозгласил.

– Игорь из рода Зеленых Вепрей, данной мне властью опоясанного рыцаря и графа рода Зеленых Вепрей, провозглашаю тебя всадником, с правом ношения серебряных шпор и посеребренного пояса. Встаньте, шевалье! Уверен, мой дорогой брат, что твой меч и твое мужество вскоре предоставят возможность получить из рук короля и рыцарскую цепь.

– Ура!!!

Зал восторженно свистел и рукоплескал. Все, приглашенные на торжество, радостно чокались, обнимались и наперебой вопили здравницы мне и невесте. Похоже, забористое винцо, нынче подали к трапезе.

После окончания официальной части Звенислава с Ставром заняли почетные места, а Весняна придвинулась ближе ко мне. От непривычных восторженных возгласов и общего фона застолья, я чувствовали себя не в своей тарелке и уже начинал подумывать о том, как бы побыстрее свалить отсюда и остаться с женой наедине. И совсем не ради любовных утех, а из-за безудержно накатывающейся усталости. Честно, тех обезьяноподов было не так трудно рубить, как усидеть на этом ''лобном месте''. Похоже, что Весняна была в этом вопросе со мной солидарна. Добраться до ложа и… спать до самого утра. Можно и дольше. Зачем торопиться, имея впереди целую жизнь.

Застолье катилось давно проторенной колеей и без отклонений.

Те, кто пришел вкусно покушать – наедался вволю, приготовленных разнообразнейших блюд хватило бы и на еще большую гурьбу гостей. Желающие насладиться вкусами разнообразных напитков – могли хоть купаться в выставленных на улицу бочках. Почитатели пения – горланили до полной хрипоты. Плясунам, которых еще держали ноги – музыканты непрерывно наяривали что-то жгучее. А молодежь, интересующаяся другими забавами – украдкой покидала круг танцующих и, на время, пряталась в гостеприимных сеновалах или стодолах.

Приближалась ночь. Музыканты старались из последних сил, у жонглеров сыпалось из рук все, кроме полных бокалов, акробаты – после дежурного сальто-мортале, не очень спешили подниматься на ноги. Голоса девушек, непрерывно выводивших свадебные песни, сипло намекали, что с завтрашнего утра и не менее чем на седмицу в замке воцарится тишина и интимный шепот. Да и в целом количество гостей, еще сидящих за столами, уже существенно проигрывало тем, кто уже мостился под лавками на отдых.

– Бодрящая Чаша для молодых! – раздался торжественный голос Вышемира у меня за спиной, после чего хихикающая прислужница поставила перед нами большой кубок. По обычаю это значило, что свадебный пир близится к завершению. После того, как молодые выпивали это вино, их провожали в опочивальню.

Мы поднялись.

Первым пил мужчина, а что останется, допивала невеста. Чаша была большая – больше чем на три литра. Но оставить вино на донышке, даже несколько капель считалось плохой приметой. Сколько не допито – столько горестей и слез ожидало в будущем молодую семью. Здесь они впервые прилагали совместные усилия, для преодоления трудностей, символизируя согласие и взаимопонимание в последующей жизни.

Я поднес чашу ко рту и краем глаза поймал недобрую улыбку на лице Вышемира. Хранитель смотрел на меня с презрительным снисхождением, как на окончательно побежденного врага, а потому не стоящего даже плевка… Пазл щелкнул, вставая на место, и картина возникла во всем объеме. Испытание, разбойники и одноглазый атаман, маленькая фляга, так и не выпитого вина. Я широко улыбнулся Вышемиру и… выплеснул содержимое Чаши через плечо.

Все охнули и замерли.

– Плохая примета, плохая примета… – зашелестело за столами.

Я поднял над головой вверх дном пустую чашу.

– Смотрите!!! – объявил громко и уверенно. – Внутри не осталось ни капли!!! Значит, все беды обойдут стороной род Белых Журавлей!!!

Все облегченно засмеялись. А ведь и в самом деле, можно истолковать и так.

По обычаю Чаша должна стать пустой. Ее подносят молодым, но нигде не сказано, что ее непременно следует выпить. Это считалось само собой разумеющимся. Но и не требовалось.

Бурно обсуждая необычный случай, люди продолжили доедать, допивать, доплясывать, ну и так далее…

Весняна посмотрела на меня, на пустую чашу и задумчиво проговорила.

– Похоже, в нашей семье ты сам будешь все решать… И не всегда понятным для меня способом, – потом взглянула на большую лужу и прибавила с улыбкой. – А на мою долю достанется убирать последствия твоих деяний…

– Обещаю, солнышко, – я чмокнул ее в макушку, – что буду предельно аккуратен.

Потом вышел из-за стола и подошел к Вышемиру, который что-то настойчиво доказывал Звениславе и Ставру.

– О чем разговор? – весело поинтересовался я.

– Вышемир настаивает на том, что традиции нарушать нельзя и Бодрящую Чашу необходимо выпить повторно.

– Что ж, возможно, хранитель прав. Мы это сейчас обсудим. Шурин Вышемир, выйдем на минутку?

– К вашим услугам, зять Игорь, – насмешливо поклонился тот.

– Слушаю тебя, – повторил он, когда мы очутились наедине. – Только короче, шевалье. У меня найдутся дела поважнее, чем выслушивать зарвавшегося выскочку.

Тут меня накрыло. Ведь ты, сучий сын, не только моей смерти желал, ты на родную сестру покушался. Ни красоты, ни юности не пожалел!.. Холодная, обжигающая ярость вспыхнула прямо внутри сердца, с последующим толчком крови, перейдя в ладонь. И вместо того, чтоб хорошенько врезать подлецу кулаком в челюсть, как задумывал минуту тому, я легонько припечатал Вышемира утяжеленной ладонью в лоб и произнес слова, что сами рождались где-то на грани души и сознания:

– Запрещаю творить Зло! Отныне и вовек!

Хранитель охнул и мешком осунулся на пол. Не совсем понимая, что произошло, я наклонился и крепко сжал ему ноздри. Вышемир застонал, возвращаясь к памяти.

– Это тебе за сегодняшний фокус с вином, братишка. И запомни: в следующий раз, если станешь на моей дороге, тебя похоронят! Я понятно объяснил?!

Вышемир молча кивнул. На мгновение в его глазах вспыхнул панический ужас, тотчас сменившийся покорностью.

– Вот и славно. А еще, я бы советовал тебе задуматься над следующим моим советом. Поддерживая друг друга, Зеленые Вепри могут достичь значительно больше успехов, чем поодиночке. Надеюсь, тебя не только из-за одежды величают мудрецом и Ищущим истину? И еще – второй раз дружбу предлагать не буду, а захватить себя врасплох больше не позволю. Так что подумай, на досуге: в чем твой прибыток…

''Судьба недвусмысленно указала свой выбор… – подумал мрачно Вышемир. – А я не безумец, чтобы ложиться ей поперек дороги, коль уж не сумел оседлать!''.

А я между тем, весело улыбаясь, вернулся в свадебный зал и сел на свое кресло.

– Вышемир передумал. Обычай соблюден. Веселье продолжается…

Понимающе кивнув, графиня подала условный знак, и Любомир с Ставром сильно покачиваясь, с глуповатыми улыбками, побрели к нам, чтоб сопроводить сестру в опочивальню. И когда только нарезаться успели? Но, поскольку на их, даже символическую, помощь нечего было рассчитывать, я, под разухабистые выкрики разошедшихся гостей, подхватил на руки нареченную и понес ее наверх. В специально приготовленную комнату. И уже не выпускал из объятий аж до утра. Неожиданно осознав, что стать счастливым так просто… Надо всего лишь не бояться заплатить за него свободой и жизнью.

Если кто-то представляет себе степь сплошной, похожей на громадную ярмарочную площадь, равниной, от края до края устланной ковром из трав, то заблуждается почти так же, как если бы назвал город одним большим домом. Человеку, в силу своей незначительности, в этом огромном мире, вообще свойственно все увеличивать. Если степь – то бескрайняя, если море – то безбрежное, если вершина горы – то недосягаемая, если леса – то бесконечные и обязательно непроходимые. Пустыня и та – безграничная и необозримая. А стоит только перестать бояться и сдвинуться с места, глянь – уже и показался противоположный край.

Но, даже не это главное… То что издали кажется сплошным и одинаковым, вблизи выглядит совершенно по-иному. Густые деревья расступятся достаточно широко, чтобы между ними можно было не только пройти, но и проехать. Безбрежный океан подсунет усталому моряку великолепный остров, с пресной родниковой водой и сладкими плодами. А уж степь, если ты терпелив и хоть чуточку удачлив, приветит путника всем, что душе угодно. От небольшой вишневой рощицы или малинника возле крохотного ручейка, до изумительного озерца – в тенистом и незаметном даже вблизи, густо поросшем казацким можжевельником, буераке – изобилующего рыбой и раками.

Несмотря на то, что Владивой никогда не видел Кара-Кермена, место, куда привел его Медведь никак не могло быть харцызким городом-призраком. Поскольку больше всего напоминало взращенный человеческими руками парк. Раскинувшийся на нескольких гектарах, вспоротый широкой, в двадцать шагов, просекой и с огромной поляной в самом центре. Деревья здесь произрастали разных видов и возрастов. От известных Владивою – до ранее им невиданных. От годовалых саженцев – до настоящих исполинов. И высажены деревья были с таким расчетом, что даже крона неохватного дуба не слишком загораживала солнце более молодым соседям.

И хоть витязю было непонятно, кому и зачем понадобилось разбивать посреди дикой степи такой парк – а в том, что жилья поблизости нет, он готов был поклясться чем угодно: в воздухе не пахло дымом!.. А ведь человек и огонь неразделимы. Где бы не остановились люди, пусть даже всего лишь на несколько часов, они обязательно разжигают костер. Обогреться, приготовить пищу, отогнать хищников или гнус. Просто, посмотреть в пламя и испепелить в нем тревогу и усталость.

– Что это за место, атаман? И как скоро мы будем в Кара-Кермене?

Медведь направил своего коня по просеке к поляне и полуобернувшись, степенно ответил:

– В Кара-Кермен, Ханджар, нам ехать без надобности. Да и не пустят тебя в город, пока Испытание не пройдешь… А прибыли мы в Круг. С того времени, как обосновались в Степи свободные воины именно на этом месте мы сходимся в поединке, когда ни словом, ни увещеванием спор разрешить нельзя. И все деревья, которые ты видишь вокруг – это Роща Смирения. Все они, в разное время, были привезены и посажены бойцами, проигравшими схватку. В назидание иным, слишком самоуверенным, воинам. Вот мы с тобой, посидим в тени их крон, поужинаем, потолкуем о том и об этом… А на рассвете, коль не передумаешь, милости прошу – в Круг. Вот он, – Медведь обвел рукой обширную поляну, в центре. – Арена правды, вытоптанная ногами спорщиков и политая их кровью. Подсобит тебе Перун-Громовержец, признает достойным – значит, вскоре Роща увеличиться еще на несколько десятков деревьев. А нет – сам поскачешь саженец искать… Кстати, тебе же придется высаживать деревья и за тех, кого ненароком убьешь. Так, что будь повнимательнее. Казаку, если на ногах устоял, пока не очиститься в Роще Смирения, несмотря на раны, ни пить, ни есть не разрешается. А ближайшего леса отсюда не видать. Два-три дня, в поисках провести случается. Бывало и умирали в пути… – атаман чуть помолчал, а после добавил. – Правда, говорят, что подобное происходит только с теми, кто убил своего соперника умышленно, и Перун посчитал победу лживой.

– Сурово, – оценил дополнительное условие Владивой. – Не боись, атаман, обойдемся без торжественных похорон, но раздвинем границы Рощи Смирения до горизонта.

– Ох и длиннющий у тебя язык, Ханджар, – буркнул Медведь. – И колючий, как шило. Ты б спрятал его подальше, пока не укоротил кто…

– И рад бы, – усмехнулся тот. – Да, как известно, шило в мешке, то бишь, во рту – не утаишь…

– Слазь, – махнул безнадежно рукой харцыз, понимая, что переговорить витязя ему не удастся. – Коней достаточно расседлать и стреножить, никуда они отсюда не денутся. А огонь, – ткнул перед собой пальцем, – вона, возле того дубка разожжем. Его много лет тому я сам высадил. Ишь, какой красавец вымахал. Хвала справедливому Перуну – в том поединке я и жив остался, и поумнел изрядно… – Медведь усмехнулся в усы. – Хоть это, судя по моему виду, не слишком заметно…

– Слышь, атаман, – дернул его за рукав Владивой. – Спросить-то тебя, что хочу, все время…

– Так спрашивай, – пожимая плечами ответил тот. – До утра далеко. И поговорить успеем, и выспаться.

– Ты только не обижайся, если не так скажу…

– Да не мнись ты, будто красна девица на базаре, – подбодрил витязя харцыз. – Говори смело, пойму…

– Добро… Интересно мне, отчего вы, харцызы, не самого Создателя чтите, а оружие его привечаете? Как-то странно… Или просто так решили, чтоб даже и верой от других жителей Зелен-Лога отличаться?

– Вот еще, было бы ради кого стараться. Будто нам не плевать, что хранители и венценосные бабы о настоящих воинах думают. И ничего в этом странного нет, – степенно ответил харцыз. – Солнечный диск, который с утра и до заката доступен всем любопытным взглядам, рекомый Ярилой, больше приличествует детворе. Самого Рода, почитаемого повитухами, никто и никогда не видел, значит, он не хочет, чтоб его зря беспокоили – в нужную минуту, на вопли роженицы и плач новорожденного, сам объявится. А Перун – оружие божественное, попусту клинок не обнажает. И уж коль вонзаются молнии в землю, значит не шуточная битва на небесах идет. Жаль, только мы ничем подсобить не можем. Что б там Островид не говорил. У небожителей свои беды да радости, у нас – свои. Присаживайся, чего застыл? В ногах правды нет…

– Можно подумать, что в том месте, на котором сидим, ее больше, – отшутился Владивой, опускаясь рядом с разгорающимся и уютно потрескивающим костром.

Медведь разостлал между них на травке чистый рушник, выставил полкаравая хлеба, пару ломтей хорошо прожаренного мяса, пол головки сыра и двухлитровый куманек, плотно заткнутый деревянной пробкой.

– Не боишься, Ханджар? – спросил будто невзначай.

– Ты о чем? – витязь сразу даже не понял вопроса. А когда сообразил, искренне рассмеялся.

– Атаман, я же не сопливый пацан, впервые взявший в руки крицу. Да и обычаи ваши, хоть и суровы, но жизнь берегут. Чего мне опасаться? Что удача отвернется или толкнет под локоток в самый неподходящий момент? Плевать!.. Отлежусь и вновь на своем праве настаивать буду. Вот в нем, я, честно говоря, немного сомневаюсь. Слепой отшельник говорил убедительно, спору нет, но…

– Могу тебя успокоить, Ханджар, – вставил словечко Медведь, с усилием вытаскивая пробку. – Батька Островид еще ни разу не ошибся в своих предсказаниях. И коль пророчит он тебе такую судьбу, значит…

Пробка уступила его настойчивости и… оторвалась вместе с горлышком керамической посудины.

– Тьфу, ты, напасть, – буркнул харцыз, вытирая с лица капли плеснувшего вина. – Молотком ее заколачивали, что ли? Ну, Ханджар, за твою удачу. Чтоб она тебе завтра не оставляла…

– Угу, – промолвил Владивой. – Говорят, удача – как зеркало. Ты ей улыбнешься, и она ухмыльнется, а усмехнешься шире – зубы оскалит. Давай лучше выпьем, за то, чтоб всегда и во всем нам хватало своих силенок и не приходилось тревожить небеса. А то так и под горячую руку угодить недолго.

– Вот слушаю я тебя, Ханджар, – задумчиво проговорил харцыз, – и не пойму. Что в тебе сильнее говорит – дворянский глупый гонор, или этим бахвальством, ты себя успокаиваешь? Спору нет – нельзя Перуна по пустякам беспокоить, но и самоуверенных воинов он не любит. Это твое дело, но я бы, вместо того, чтоб разные глупости языком молоть, лучше попросил бы у него помощи в завтрашнем поединке. Ведь ты не просто на ристалище повеселиться выйдешь, удаль молодецкую потешить, а Испытание Ханджара проходить будешь. И оно – от людских рук и желаний не так уж и зависит. Подумай над этим, вокруг погляди. Видишь, скольким удальцов после горечь смирения отведать пришлось… Желаешь к их числу присоединиться?

– Верно, атаман, – повинился Владивой. – Что-то я и в самом деле распетушился, словно юнец перед барышней. Давай лучше еще вина глотнем, да и спать ляжем. Солнышко-то ждать не будет.

– А и то верно, Ханджар. Успеем еще поболтать. Верю я, что батька Островид не зря слово молвил. Но, проверю обязательно. Как и обещал. Пощады не жди.

– Лучше б тебе, Медведушка, было заранее саженец припасти, – похлопал харцыза по плечу Владивой. – Все меньше хлопот…

– Вот же наградил Перун язычком… – дернулся немного раздраженно тот. – Не дразнись, а то Испытание твое раньше рассвета начнется. Истинное шило, так и норовишь ткнуть… Все, решено! – воскликнул довольно хлопнув ладонями. – Правом казацкого атамана, нарекаю тебя Шилом! А то Ханджар, да Ханджар. Будешь теперь – Ханджар Шило!

– Да хоть горшком называй, только в печь не запихивай, – легкомысленно отозвался тот, намереваясь улечься набок.

– Э нет, так не годиться, Шило! – придержал его харцыз. – За новое имя надобно еще по глоточку сделать. А уж потом, спи…

– Да, – понял вдруг витязь, то что его подспудно тревожило все это время. – А где все остальные соперники?

– Будут, – отмахнулся Медведь. – Проси у Громовержца, чтоб поменьше их наехало… А что не видишь никого, так по обычаю всем, кроме зачинщика, въезжать в Рощу Смирения до рассвета, примета плохая. Спи, Ханджар, этой ночью тебя никто и ничто не потревожит. Спи… Хотя, что же это я говорю, – вдруг спохватился атаман. – Совсем с ума выжил старый пень. Погодь…

– Ну, – недовольно приподнялся тот, опираясь на локти. – Что удумал? Еще одна степная примета?

– Это не примета. Традиция. Настолько давняя и всем воинам известная, что мне даже в голову не пришло, что ты ее можешь не знать. Очиститься тебе, Ханджар, надо перед Испытанием.

– Помыться что ли? – удивился тот. – Так утром, когда роса выпадет, и умоюсь…

– Нет, – покачал головой атаман. – Тело значения не имеет. Духом очиститься надобно.

– А это как? До утра успеем?

– Успеешь… Видишь тот дуб.

– Самый высокий и огромный?

– Да, это первое дерево высаженное в Роще Смирения.

– Это ж сколько ему лет, – присвистнул Ханджар.

– Много… Подойди, прижмись к стволу грудью и подумай о тех, перед кем повиниться хочешь.

– И что? Мне сразу проститься все содеянное прежде зло? – хмыкнул насмешливо витязь.

– А это зависит как ты сам свои проступки оцениваешь. Раскаялся и упорствуешь?.. Иди, Ханджар, без искреннего покаяния не выстоять тебе в Испытании. Не примет Перун под свое покровительство. Поверь, я знаю…

– Так ведь не признаю я ни Перуна, ни всех остальных ваших небожителей. Напрасно время потрачу.

– Заглянуть к себе в душу никогда не лишне, – наставительно ответил Медведь. – А что до Богов, то важнее, чтоб они на тебя внимание обратили. Ты для них сейчас, как дитя новорожденное. Поэтому тебе и прощается многое, но и шалостям детским придел положен. Не упусти свой шанс… Потом спохватишься, да уж поздно будет.

– Добро, – Владивой сделал вид, что его убедили слова харцыза. – До сего дня ты мне ничего плохого не советовал, послушаю и теперь. Поможет, не поможет – хуже точно не станет. Да и каяться, мне не в чем… Кроме как в одном. Но тут я уже получил сполна. А просить прощения у жертвы, что после палачом обернулась – глупо. Возмездие свершилось.

– А ты, Ханджар, крепко подумай. Может, не у того прощения просить хочешь? Ты тех вспомни, что сами за себя отомстить уже не могут, ибо нет их больше с нами. Вот с кем говорить надобно…

– Ждислав… – промолвил витязь едва слышно, приближаясь к исполинскому дереву, под огромным шатром раскидистых ветвей которого ночь уже полностью вступила в свои права. – Прости, брат… Мнилось мне, так всем лучше будет, а дальше и сам не знаю. Словно затмение нашло… – донеслось еще до Медведя, а после слова Ханджара слились в неразборчивый шепот.

Молодой харцыз широко замахнулся, будто собирался колоть дрова, и прыгнул на истоптанную сотнями ног площадку.

Владивой станцевал влево, под руку, одновременно приседая, и с нижнего уровня быстро провел острым лезвием по бедру выставленной ноги противника. Легонько, почти нежно… Но на, выбеленной солнцем, полотняной штанине ярко заалело и стало стремительно набухать кровавое пятно. Незадачливый соперник охнул, недоуменно поглядел на свою раненую ногу, потом добродушно выругался и, даже не зажимая раны, поковылял к пасущимся невдалеке лошадям…

Если б кто спросил Владивоя, скольких харцызов он уже отправил, таким манером, за новыми саженцами, в течении последних полутора суток, витязь не смог бы ответить. Сначала он пробовал считать всех этих безусых юнцов, что один за другим выходили в круг, но после второго десятка сбился и перестал отвлекаться. Потому что понял – его хотят взять измором. Значит, надо беречь силы… Ведь это только кажется, что мысли вертятся в голове сами по себе, без каких либо усилий… На самом деле, они и силы расходуют, и внимание рассеивают…

Пока что Испытание проходило без неожиданностей и не требовало от Владивоя чрезмерного напряжения. Все эти юноши умели довольно сносно владеть оружием, но, как только они осознавали: что это не обычный тренировочный бой, и противник имеет право не только ранить, а и убивать – парни тотчас теряли всю удаль, забывали науку и начинали почти вслепую размахивать саблей. Обучение – обучением, а умение видеть чужую кровь, и не отводить взгляд от пустых глазниц собственной смерти, появляется у воина только с опытом…

Закаленные в боях и умудренные жизнью, харцызы не торопились. Давали безусой молодежи испытать себя, а сами присматривались к манере боя витязя, дерзнувшего бросить вызов всему Кошу. Крутили на пальцах седые вислые усы и выжидали того часа, когда у воина устанет рука, а ноги увязнут на сухой земле, словно в трясине. Глаза потеряют зоркость, а во взгляде промелькнет равнодушие – предвестник запредельной усталости, которую не снимает кратковременный отдых, а наоборот, только притупляет сознание, ввергая человека в сомнамбулическое состояние. Когда уже на все наплевать и хочется одного – чтобы мучения поскорее закончились. Пусть, даже, вместе с жизнью… Но не было в их действиях ни коварности, ни подлого умысла. Просто, старых мастеров не удивить умением ловко размахивать оружием, им надо видеть, как витязь покажет себя на пределе человеческих возможностей, а то и за ними. И коль устоит, если сдюжит – вот тогда они вверят ему свои головы и судьбы… Для того Испытание и придумано. Чтоб во главе Кара-Кермена стоял воин, умеющий превозмочь себя.

Первые сутки промелькнули достаточно быстро, не оставив каких-либо особых впечатлений.

Владивой помнил только жару и то, как один новик – с виду совершеннейший увалень, показной нерасторопностью, сумел притупить его бдительность и дотянулся до левого плеча кончиком сабли. Рана пустяшная, но соленый пот, затекающий в порез, вызывал неприятный зуд и отвлекал.

Ночь принесла витязю долгожданную прохладу и – коварные, расплывчатые полутени… В обманчивом свете отбрасываемом, разожженными вокруг кострами, приходилось больше полагаться на чутье и опыт, чем на зрение. Ночью Владивоя зацепили еще несколько раз… Теперь о себе напоминали правая нога и, опять, левое плечо. Правую руку и опорную ногу витязь тщательно оберегал. От предложения перевязать раны, Владивой отказался. Они почти не кровоточили, а тугая повязка могла стеснить движения.

Зато на второй день солнце клонилось к закату так неспешно, будто ему самому захотелось досмотреть, чем все закончиться…

Стоя на коленях, Медведь выбирал из ведерного чана, плавающие в уксусно-луковом настое сочные куски мяса, нарезанного большими кубиками, нанизывал их на короткие вертела и укладывал над, пышущими жаром, углями. По другую сторону костра, свесив ноги в озерцо, сидел Островид, а рядом с ним – лежал на животе, уперев подбородок на руки, Владивой.

Вечерняя прохлада и недавняя купель, сняли с плеч, а главное – с нижней части туловища, усталость от длинного пути, – и вялотекущий, совершенно ничего незначащий разговор, поддерживаемый ради самого разговора, потихоньку стал приближаться к той теме, ради которой новоиспеченный Хан Кара-Кермена и его есаул прибыли на заимку слепого провидца.

– Так, говоришь, Медведушка, обманом Ханджар тебя победил? – переспросил, посмеиваясь, Островид.

– Ну, да! – возмущенно воскликнул огромный харцыз, на мгновение отрываясь от своего дела. – Как только я шагнул в круг и наставил саблю, этот, с позволения сказать, витязь опустил меч и возмущенно говорит: ''Это чем же я тебя, Медведь, так обидел, что ты меня перед всем честным народом унизить решил?''. Я, конечно, растерялся, ничего ведь такого не хотел и переспрашиваю: ''Не понял?''. Тут он указывает левой рукой мне на…, ниже пояса, и так ехидно спрашивает: ''Тогда почему ты с голым задом на поединок вышел?''

Вновь переживая те события, Медведь аж задохнулся от возмущения.

– Вот скажи, батька: кто бы мог удержаться и не глянуть вниз? То-то же… Но, как только я выпустил Ханджара виду, этот, гм… витязь, шагнул вперед, выбил у меня из рук саблю и тут же ткнул острием меча в грудь. Не сильно, но кровь выступила… И поединок закончился. Так, я спрашиваю, разве ж то по-честному? Неужто такой обман может считаться победой?

– Хо-хо-хо… – рассмеялся довольный Островид. – Потешили старика… Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что харцыз правильно обижается. Ведь Испытание не обычный бой, где требуется только убить врага. А каким способом – не важно. Главное – результат. Что же ты, Ханджар, не уважил честь нашего Медведушки? Не скрестил с ним крицу?

– Да я уж сто раз объяснял, – чуть раздраженно ответил Владивой. – Да только он и слушать не желает.

– А ты еще и мне скажи. Может, я как раз твой резон пойму, тогда и есаулу придется с нашим мнением согласиться…

– Нужен он мне больно, батька Островид. Ты же понимаешь, что пройти Испытание и объединить в одно крепкое войско все разрозненные и независимые курени, совершенно разные вещи. Одних только старых традиций сколько ломать и искоренять придется, прежде, чем харцызы научаться хотя бы – прислушиваться к моим приказам. Я имею ввиду – не только в походе… Невпроворот дел! А единственный человек во всей Вольной Степи, который мне доверяет и дельный совет подать сможет, будет в кроватке раны зализывать… Вот я и решил слукавить чуток. После умением размахивать оружием, меряться будем, когда предначертанное исполним. Когда от нас уже чуток меньше судьбы других зависеть будут. Разве не прав я, Али Джагар?

– Что ж, – вынужден был признать Островид, – верно рассудил… Но, во-первых, откуда такая уверенность взялась, что ты Медведя, а не он тебя в кровать уложит? А во-вторых, не стоит за своей важностью и нужностью от повседневности прятаться. Так и уважение потерять недолго… И если б ты, Ханджар, от поединка с Медведем не во время Испытания, где и без того удаль свою показал, отклониться попробовал, прости, но я бы тебя не понял и в искренности столь неблаговидного поступка усомнился. Оттого и Медведь на тебя обижен…

– Думаете мне приятно? – воскликнул Владивой. – Да хоть сейчас сабли скрестим, если вы меня трусом или подлецом считаете!

– Угомонись, Ханджар… – успокоительно похлопал его по плечу провидец. – Если б мы и впрямь так думали, то Медведь бы с тобой сюда не приехал. Да и я иные речи вел. Слова мои – урок на будущее. Лучше на первый вопрос ответь: из-за чего ты стал настолько уверен в себе, что начал подобные фортели выкидывать?

– То отдельная история… – посерьезнел Владивой. – Видение мне было и не только…

– Видение? – переспросил Островид, заинтересованно поворачивая к нему незрячие глаза. – Давай, рассказывай. Если ты еще не позабыл, то из нас троих именно я провидец и толкователь…

– Да я, собственно, даже и не знаю, как выразиться. Словом: Мать во сне мне объявилась…

– Ну и что? – не понял Островид. – В трудную минуту люди часто видят образ своих, особенно покойных, родителей…

– Подтверждаю, – докинул Медведь. – Со мной тоже один раз такая история приключилась…

– Опосля поведаешь… – оборвал его провидец. – Я очень внимательно слушаю тебя, Ханджар. Продолжай…

– Нет, это не моя матушка была, а как бы Праматерь всего и всех… – Владивой засопел раздраженно. – Старец, я же не хранитель, а воин, поэтому не умею так гладко объяснить, чтобы все сразу понятно было. Но я это чувствовал!.. Клянусь!

– Да ты не кипятись, Ханджар… – успокоил витязя Островид. – Я – верю, верю. Начни сначала… и, не думай о словах, говори, как придется. Я пойму.

– Хорошо, – Владивой улегся удобнее на левом боку, подперев щеку ладонью, собрался с мыслями и продолжил.

– Как вечернюю передышку объявили, прилег я на минутку, ногам роздых дать, да, видно, задремал. И вдруг, чувствую кто-то прикоснулся к моей голове… Скорее, не притронулся, а как бы – погладил, что ли… ну, как мама ребенка ласкает. И мне стало так хорошо и покойно, как никогда прежде. А потом, я увидел ее – женщину. В обычном белом платье, волосы прикрыты какой-то простенькой накидкой. Но я не видел в ней женщины, то была – Праматерь! Я не запомнил ни ее слов, ни взгляда, ни лица… Да мне и не важно было все это… Понимаешь? Детям же не надо сравнивать свою матушку с кем-либо, чтобы знать: что она у них самая добрая и красивая. Сколько длилось то наваждение, я не знаю… Но, когда пришло время выходить в круг, я понял, что полностью исцелен, а сил у меня стало даже больше, чем перед началом Испытания…

– И тогда Ханджар сказал, обращаясь к старейшине, – вмешался Медведь. – ''Сколько можно дурачиться? Пускай ваши воины по двое-трое в круг выходят, что ли. Вторая ночь на исходе, а я еще и не вспотел, даже…''. Вот тогда я и рванул в круг, словно за мной волки гнались.

– Да, Ханджар… – промолвил Островид, оставляя без внимания реплику есаула. – Благословение небес – это великая сила. Праматерь, говоришь? Возможно… Я давно был уверен, что небожители, снизошедшие до общения с людьми, всегда выбирают облик, наиболее соответствующий нашему представлению о них… Интересно, в каком виде они предстали бы предо мной, слепым? – тут он хихикнул. – Забавно… Но я отвлекся. Извини… Значит, пророчество верно, и я в тебе не ошибся, Ханджар. Сможешь и Вольную Степь в один кулак собрать и Тьму, тем кулаком, если понадобиться, прихлопнуть…

– Какую еще тьму, батька? – поинтересовался Медведь. – Раньше ты ничего такого не говорил?

– Потому что раньше не ко времени было. Ибо даже, у девяти беременных женщин через месяц дитя не родиться. А вот теперь, расскажу… Только, сначала, есаул, будь добр: сними мясо с жару, пока оно само в угли не превратилось. Издали же слышно, что оно уже готово… Сам что ли не видишь?

– Просто, я люблю хорошо прожаренное… – незлобиво ответил харцыз. – Но требования хозяина – закон для гостя. Уже снимаю. Присаживайтесь к столу… И нечего от ответа увиливать. Разговаривать можно и не отвлекаясь от еды… Верно, Ханджар?

– Абсолютно. Не томи, батька… Выкладывай, что там еще за тьма над Степью сгущается?

– Если б только над Степью, – вздохнул слепой провидец и покряхтывая поднялся на ноги.

Владивой хотел было помочь, но вовремя вспомнил, что Островид не любит этого. И постоянно ворчит, что слепец не тот, у кого глаза незрячие, а тот – кто остальными чувствами пользоваться не хочет.

– История та началась очень и очень давно. Настолько давно, что даже до моих ушей она уже дошла в виде предания. Поэтому, если стану излагать не совсем достоверно, не старайтесь меня уличить во лжи или придумке. Скорее – запамятовал что-то, но за суть сказанного отвечаю словом своим и честью…

– Видать, и впрямь, совершенно невероятная байка будет, если ты так издалека начинаешь… – пробасил Медведь, раскладывая ароматное мясо по мискам. – Да только, зря, батька Островид. Неужто, мы когда в твоих словах усомнились? Говори прямо и не тушуйся.

– И в самом деле, Али Джагар, что ты все кругами ходишь? Когда мне судьбу Ханджара пророчил, она что правдоподобней была? Но я же тебе поверил. Вот и сейчас, после победы, за советом кинулся. Давай, не тяни кота за то, без чего он кошкой станет.

– Добро… Слушайте, – продолжил старик. – Было все так… Достаточно давно, для того чтоб не уточнять когда именно, кому-то из небожителей, соизмеримому силой с могуществом самого Создателя, но в отличие от Творца, почему-то не терпящему людей…

– Чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак и лошадей… – буркнул Медведь.

– … понадобились некие существа, для истребления человечества и свержения мира в Хаос. И с этой целью он создал Змиев. Понимая, что любое животное, сколь огромно и клыкасто оно б не было, все равно проиграет битву человеческому разуму, Он, скажем – Враг, решил и свои создания наделить мыслительными способностями. Чтоб уж наверняка разделаться с людьми. Но ошибся… Не учел того обстоятельства, что существам, умеющим думать, проще договориться между собой, чем сражаться. Что, собственно говоря, и имело место в нашей истории… Существует Уложение между людьми и Змиями, но суть его с веками утеряна. Даже в записях Оплота о нем упоминается лишь вскользь, да и то – в связи с какими-то, совершенно второстепенными, событиями…

– Нехилый Договор, – теперь не удержался от ехидного замечания Владивой. – А как насчет того налога жизнями и животными, что стражи Прохода каждый год снимают с Зелен-Лога? Еще и решая: кого пропустить в Заскалье, а кого обратно воротить…

– Ну, я же не спрашиваю тебя, барон, отчего в твоем хозяйстве и во всем королевстве на дорогах лесные братья озорничают?

– Как?.. – от удивления Владивой даже отложил выбранный кусок мяса. – Ты хочешь сказать, что Змии, живущие у озера Кара-Даш, – харцызы и отщепенцы, а все остальное их огнедышащее племя, на самом деле белое и пушистое?

– Не глупи, Ханджар, тебе не пристало… Ум дан человеку не для насмешек над тем, что не укладывается в его привычное суждение о мире, а для осмысления и умения использовать новое в интересах общества. Слушай дальше и поймешь, о чем я…

– Извини…

– Обретя разум, Змии отказались подчиниться воле, своего Творца, предпочтя уйти из нашего мира. А те, что живут у озера, это остатки племени, по разным причинам оказавшиеся неспособными совершить Исход и пытающиеся как-то выжить во враждебном им мире. И тогда Враг задумал еще одну пакость.

– А под той, иной пакостью, ты подразумеваешь Моровицу? – спросил Владивой.

– Нет… – отмел его предположение слепой провидец. – И хоть по поводу возникновения Моровицы, нет общего мнения, но я уверен: это отголосок иного сражения… Враг внес в наш мир источник неизмеримого могущества и вручил его чернокнижнику Темну. Хотя, это он уже потом стал чернокнижником, а сперва… – вздохнул старец и взял со стола сочный абрикос. – В общем, вы все знаете, чем это закончилось. Но вот – закончилось ли? Если Темн изолирован от мира, откуда берутся мертвяки?

– И откуда же?

– К сожалению, мои видения не могут пробиться сквозь барьер. Но я чувствую, что там возникла и усиливается такая, противоречащая всему сущему Тьма, которая ни в коем случае не имеет права на сосуществование в одном Мире с иными созданиями Творца. И для уничтожения ее, избранна сила Степи и ее Ханджар.

Островид произносил свои слова одновременно и торжественно и печально, будто прощальную речь на похоронах, по безвременно усопшему другу, и от этого становилось понятно, что все сказанное правда. А еще напрашивался вывод, что на этот раз исполнение пророчества потребует немало харцызких жизней.

Некоторое время все задумчиво жевали, усваивая и переваривая, как пищу, так и услышанное… Давно подмечено, что это действие существенно усиливает мыслительные процессы происходящие в голове человека. Похоже, Создатель, не особо утруждал себя при творении человеческого образа и многое позаимствовал из своего опыта, приобретенного при создании животного мира, в данном случае – коровы.

Первым молчание нарушил Медведь, поскольку меньше всех задумывался над высокими материями, а больше помнил о проблемах насущных.

– Ханджар, конечно, соберет все курени в единый кулак, тут сомневаться не приходиться… – хмыкнул и промолвил задумчиво. – Особенно – с таким советником и помощником, как я. Но как наше войско за Барьер провести, коль он даже для Змиев непреодолим? Лично я как-то раз, от нечего делать, пробовал сквозь границу проехать. Ну, ты же знаешь, батька, я рассказывал.

Островид кивнул, а Владивой взглянул вопросительно.

– Да ничего особенного, – ответил ему Медведь. – Сначала ничего не замечаешь, потом потихоньку накатывает сонливость. А когда приходишь в себя – оказывается, что ты уже едешь в обратную сторону…

– Забавно… – усмехнулся Владивой. – Я-то думал, что барьер нарушителя на месте испепеляет. Видно маги, создавая кокон, учли присущее человеку любопытство, а то – скольких уже б истребили.

– Тут другое. Заклятие изменения меньше энергии требует, нежели установка глухой защиты, а маги и так на пределе возможностей Темна удерживали… – ответил Островид. – Но вы, хлопцы, не волнуйтесь: главное, добре свое дело сделайте – а путь откроют те, кому суждено…

Весняна уютно примостилась у меня под мышкой и тихо посапывала, рассматривая какой-то из снов, что по традиции должны сниться новобрачным. А я глядел в потолок и путем глубоких размышлений перекраивал умиление и радость в тревогу и сомнение.

''Хоть убейте, а с приготовлениями к свадьбе что-то неладно! Каким чудом можно успеть закатить такой пир, если начать жарить и парить после того, как Ставр прискакал в замок с известием: где и при каких обстоятельствах он нас нашел?! Никак не стыкуется. Похоже, свадьба была делом решенным заранее. Возможно, графиня специально предложила мне привезти Весняну домой, рассчитывая именно на такой итог?''

Весняна завозилась рядом и сладко почмокала во сне. И все мои сомнения скромно отошли в сторону. Конечно, я во всем разберусь и никому не позволю водить себя за нос, но в данном случае: если эту девочку действительно угораздило меня полюбить, – я обрел значительно больше, чем заплатил. Надо всего лишь переговорить откровенно, и тревоги рассеются, как летний утренний туман под лучами солнца. Они расскажут правду мне, я им – и все встанет на свои места, прочно и надежно, как замок на гранитном утесе.

С этой мыслью я прикрыл глаза и погрузился в полудрему, ведь даже самые важные разговоры не стоят сна любимой.

Но у судьбы свои резоны.

В дверь негромко, но настойчиво постучали.

А Любомир (кто ж еще?!) проговорил негромко, но отчетливо:

– Извини, Игорь… Матушка зовет. А когда графиня хочет кого-то видеть, то даже если человек лежит на смертном одре, я посоветовал бы ему поторопиться. А ты-то, надеюсь, жив? Моя сестра хоть и не писаная красавица, но все ж не такая страшная, чтоб от ее вида, здоровый мужик окочурился за ночь. Верно?

От подобных комплиментов проснулась бы колода для колки дров, а не только молодая девушка.

– Кажется в нашем роду сейчас появятся немые, – прошипела она сердито и, спрыгнув с кровати, стала на цыпочках красться к двери.

Наблюдая за этой дикой кошкой, я не мог решиться: предупредить шурина о готовящейся карательной акции, или дать возможность жене отомстить за ''предумышленное'' оскорбление. Но либо у Любомира был отличный слух, либо он прекрасно знал характер сестры, но когда Весняне оставалось пройти всего пару шагов, шурин последний раз громыхнул кулаком и громко добавил:

– Я передал, а дальше решайте сами! Графиня через час собирает всех на легкий завтрак и семейный совет. Присутствие обязательно. Даже, если некоторые свинки, уже начали считать себя журавками! – и затопотал, убегая от разъяренной сестрички.

– Терпеть не могу когда он дразниться! – топнула ножкой Весняна. – А дразниться он всегда!

– А ты попробуй не обращать внимания. Уверен, через пару-тройку раз он отстанет. Какой интерес дразниться, если человек не реагирует. Даже глупо…

– Матушка тоже так говорит, но у меня не получается, – бесхитростно ответила Весняна. – Хочу сдержаться, а уже злюсь. Да ну его…

Весняна прыгнула в кровать и прижалась ко мне.

– Вообще-то нас ждут. А как утверждает мой опыт, чтоб выйти к людям, женщине, даже очень юной, нужно больше часа.

– Ой! – спохватилась Весняна. – И впрямь не успеть. Сделаем так, – быстро решила она. – Ты пойдешь один, а я чуть позже присоединюсь. Не думаю, чтоб матушка сообщила нам что-то важное. Даже если причиной моего возвращения была ее болезнь, то вчера она не напоминала умирающую. И вообще, у меня медовый месяц. Могу капризничать.

– Спешить и в самом деле некуда, – согласился я с молодой женой. – Что терпело до утра, может подождать и до обеда… А вот, о важности: я не столь категоричен. Что-то Вышемир вчера слишком наглел. Думаю, какую-то пакость он еще припрятал в рукаве хламиды.

К моему приходу собралось все семейство. Звенислава торжественно поднялась с кресла и протянула руку.

– С добрым утром! – весело поздоровался я и, подойдя к графине, поцеловал ей руку.

– С добрым утром, Игорь. Как мне теперь тебя называть? Сыном или зятем?

– С добрым утром, матушка. Зовите хоть горшком, только в печь не ставьте, – отшутился я. – Если позволите, буду вам четвертым сыном… А как ваше здоровье? Простите, вчера запамятовал спросить?

– Спасибо, все прошло. Обычное женское недомогание. Подробности вам будут не интересны… сын… – с небольшой заминкой ответила Звенислава. – И раз уж мы тут все свои, то хочу, Игорь, сразу повиниться перед тобой. Чтоб не было между нами недомолвок и подозрений.

– А что случилось? – сделал непонимающее лицо Я.

– Имею в виду женитьбу. Человек ты не глупый, а потому наверняка догадался, что свадьба с Весняной была подстроена заранее.

– Ну, да? – изумился Любомир.

– Но, так уж судьба распорядилась. И потом, я была совершенно уверена, что девочка понравиться тебе. А во-вторых…

– Мне кажется, – прервал я новоиспеченную тещу, – что и ''во-первых'' вполне достаточно. Потому как мы и в самом деле полюбили друг друга и очень счастливы.

– Это великолепно, но ты должен знать все, – твердо ответила графиня и продолжила. – Несколько лет тому, Ксандор, королевский астролог и прорицатель, сделал предсказание, в котором связал с судьбой Весняны все беды Зелен-Лога. От хлада и глада – до войны и нового мора. И сумел так запугать Беляну, что королева приказала отправить девочку в Оплот, под присмотр Остромыслу. Но я знаю, что Ксандор затеял подлог, чтоб жениться на Весняне. Не знаю, как именно он хотел этого добиться. Может – еще что-то предсказать? Может, выждать: когда девица взвоет от одиночества и согласиться взять в мужья любого урода, лишь бы вырваться из каменного мешка. А цель – получить, после моей смерти, венец графа Зеленца. Я уверена: все, не доеденное на свадебном пиру, выставили бы на тризне по мне и Ставру. Вот и выходит, что отдавая Весняну в твои руки, я спасала и ее судьбу, и графский венец от Ксандора, и продлевала наши с сыном жизни. А возможно, и жизнь королевской семьи. Думаю: больше всего в Весняне шельму интересует то, что в случае смерти Беляны и принцессы Божены, престол переходит к моей дочери, как ближайшей родственнице королевы Зелен-Лога. Беляна – моя двоюродная сестра.

– Все это очень убедительно и стройно изложено, матушка, – как-то слишком спокойно вмешался в разговор Вышемир. – Но, может, стоит отделить явь от измышлений?

– Наш братец ближайший приятель Ксандора, и сейчас станет обелять его, – поторопился упредить меня Ставр.

– Нет, – отрицательно мотнул головой тот. – Я совершенно не намерен этого делать, поскольку лучше всех знаю, что Ксандор действительно собирался взять в жены Весняну. Но не для захвата власти, как красочно описала матушка, а – чтоб сохранить себе жизнь!.. Он не хотел, чтоб об этом узнали: кого интересует судьба какого-то уродца? Зная правду, Ксандор понадеялся, что спрятав девушку от женихов, изменит предначертанное свыше, но к превеликому его сожалению, пророчество нельзя изменить. Оно либо свершается, либо – нет! А предсказанное Ксандором уже начало сбываться. И помимо всех бед и несчастий угрожающих Зелен-Логу, в его видениях было нечто, более существенное для провидца. Он узрел, что замужество Весняны напрямую угрожает его жизни. После того, как Весняна сочетается браком с чужеземцем – Ксандора убьют! Вот он и постарался обхитрить судьбу. Но, как видите, у него ничего не получилось. Свадьба состоялась!

– Ну, да… И Весняне теперь придется убить Ксандора, – ухмыльнулся Любомир, приветствуя как раз вошедшую в комнату новобрачную. – Ты готова, сестричка? Или потренируешься пока на ком-то более покладистом? К примеру, на мне?

Собравшись привычно огрызнуться, Весняна вовремя вспомнила мой совет и сделала вид, будто не расслышала обращенных к ней слов. Чем несказанно удивила Любомира.

– Вообще-то, Любомир отчасти прав, – отозвался задумчиво Ставр. – Какие беды, из предсказания, уже произошли? Или все начнется с Ксандора?

– Увы, брат, – вздохнул Вышемир. – Увы… Надвигается война! Не позже зимы братья Серого ордена нападут на Зелен-Лог! Поэтому, оставим в покое семейные склоки и поговорим о вещах действительно важных. Как вы считаете: Беляна оставит без внимания нарушение ее повеления?

Сегодня мудрец не узнавал самого себя. Его все время так и подмывало говорить правду. Стоило Вышемиру только попытаться задумать какую-то комбинацию, как мысли начинали разбегаться и путаться. Зато искренность давалась легко и непринужденно. Все это было очень странно, но изменить не получалось. Разве что вообще не раскрывать рта.

– Думаю, – не вполне уверенно произнесла Звенислава, хорошо зная вспыльчивый характер королевы, – нам удастся ее убедить. Тем более – Закон Ночи…

– Это понятно, – кивнул хранитель. – Но поспешность?! Ведь могли объяснить все подробно. Еще раз испросить позволения. А если все вассалы начнут игнорировать волю королевы? Боюсь – до конца разбирательства – Весняну опять куда-то упрячут, а с шевалье поступят еще жестче. Потом тетушка, скорее всего, смягчится и новобрачных оправдает, но до этого дня обоим не сладко придется. Особенно, если Ксандор опять к Их Величеству с каким-нибудь пророчеством подкатится.

– А Вышемир прав, – удивленно поглядывая на сына, подтвердила Звенислава. – Так все и будет. Узнав, что Весняна вышла замуж, вопреки ее запрету, королева взъяриться не на шутку.

– И что? – вздернула подбородок Весняна. – Из-за ее каприза я должна была опозориться?! Интересно – Божене она тоже, в таких условиях, запретила бы свадьбу сыграть?!

– Подожди… – остановила ее графиня. – Вышемир, я хорошо тебя знаю. И уверенна, ты не стал бы упоминать обо всем этом, если б чего-то не придумал. Говори: что у тебя на уме?

– Вам надо написать Беляне самое подробное и убедительное письмо, которое только сумеете. Лучше, чтоб о произошедших событиях она узнала от вас, а не от соглядатаев Тайного кабинета. Второе – родную кровь королева уж очень сурово не накажет, поэтому Весняна может спокойно дожидаться ее решения дома, а вот Игорю – лучше, на время исчезнуть.

– Что ты имеешь в виду? Исчезнуть – это как? – всполошилась моя женушка.

– Мало ли… – пожал плечами хранитель. – Лучше всего уехать куда-то на пару седмиц. Можно в Дубров… Новоиспеченная баронесса ему многим обязана, с удовольствием приютит героя… – но поймав хмурый взгляд сестры, поспешно предложил другой вариант. – Или, к примеру, пусть вместе с Любомиром в Медвежий Бор съездят. И они к нам, и мы к ним что-то уже давненько не наведывались. Зореслав отличная компания. И охоту организует, и легенды о Зеленом Клине, прячущемся за Бешеной Грядой, расскажет. Отлично время проведут… Понятно, что покидать еще толком и не согретое супружеское ложе неохота, но время быстро пролетит…

– А что, хорошая мысль, – оживился Любомир. – Я согласен.

– Во всяком случае, ничего лучшего мне на ум не приходит, – кивнула Звенислава.

– У меня другая идея, – наконец-то и мне удалось влезть в этот семейно-военный совет. – Если уехать действительно необходимо, то лучше я съезжу на мельницу к Мышате. Проведаю старика. А то, как завертелось все, так я его даже поблагодарить не успел.

– И все? – Вышемир глядел слишком пристально, чтоб этого не могли заметить другие.

– Так, так… – Звенислава посмотрела сперва на сына, потом на меня. – Мы чего-то не знаем? Вышемир? Игорь?

– Вообще-то я только спросил, – пошел на попятную хранитель. – Просто, мельница Мышаты у Прохода. А там и до Барьера недалеко. Уверен, Мастер уже рассказал Игорю историю с Темном… Иначе, с чего б Оплот подарил ему доспех чернокнижника? – и видя недоумение на лицах родни, спросил. – Не понял? Я здесь один помню, что попытаться пройти Барьер и убить Проклятого может только рожденный под другими звездами?

– Вы серьезно?! – Любомир от изумления аж привстал. – Игорь, ты хочешь… Нет, это невозможно…

– Не пущу… – коротко резюмировала Весняна. – Мама! Скажите же хоть вы им! Это же чистое безумство!

– Возможно – да, возможно – нет! – ответила графиня. – Но, пока я сама во всем не разберусь, никто и никуда не поедет! А еще я хотела бы услышать объяснения Вышемира по поводу его вчерашней выходки. Какой прок тебе в том, что Весняна потеряла майорат на Зеленец?

– Зато теперь она имеет прямые права на трон… Война, на пороге. Мало ли что… А родовой замок Вепрей королева пожалует дочери Ставра или Любомира. И вообще, людей все больше – если что: можно новое гнездо свить. Журавлиное…

– Хитер и умен, – вздохнула Звенислава. – Смотри: не переиграй сам себя.

– Не волнуйтесь, матушка, – широко улыбнулся Вышемир. – У меня были отличные наставники. А пока, взгляните на это… – Вышемир, протянул графине малюсенький лоскуток бумаги. – Буквально перед тем, как идти к вам, я получил его с голубиной почтой.

– ''Немедля явиться в Оплот. Красный'', – прочитала вслух Звенислава. – И что это значит?

– Только то, что написано.

– А ''красный''?

– Очень срочно. Чрезвычайная ситуация. Вполне возможно, что и Оплот узнал о надвигающейся войне.

– Хочешь ехать?

– Матушка, – всплеснул руками Вышемир. – При красном вызове я уже неоправданно долго задержался в Зеленце.

– Хорошо, поезжай. Но вначале отвезешь письмо Беляне.

– А голубем нельзя?

– Нет. Сам все расскажешь, королеве. Но помни, Вышемир, ты – прежде всего Вепрь! А только потом все остальные чины и должности! Это ясно?

– Конечно, матушка, – поклонился Вышемир. – И мне больно, что вы так и не поверили до конца в мою искренность. Ну, ничего, у вас еще будет время осознать ошибку. А извинения сыну от матери не нужны. Достаточно любви…

С этими словами хранитель выскользнул за дверь, оставив неприятное ощущение вины и недоговоренности.

– Я не хочу, чтоб ты уезжал, – в который раз бормотала мне в ухо Весняна.

– У меня эта идея тоже не вызывает прилива бурной радости, – не менее привычно отвечал я, только чуть меняя местами ключевые слова. Оказывается, убедить в чем-то женщину, если она категорически не склонна убеждаться, еще та работенка. – Но в любом случае, я остаюсь еще как минимум на сутки. Пока Вышемир не доберется до Турина, королева нас не побеспокоит. А потом, мне и в самом деле, лучше на недельку к деду Мышате съездить, чем под арестом сидеть.

– Давай, я с тобой поеду?

Разговор вертелся по кругу битый час, и начинал меня утомлять. Чтоб как-то отвлечься, я протянул руку и снял со стены небольшой охотничий рог, слишком невзрачный с виду, чтоб служить украшением. Тем более – девичьей светелки, со вчерашней ночи получившей статус комнаты молодоженов. – Интересная безделица…

– Это папин… – с ноткой грусти произнесла Весняна. – Он мне его подарил, когда я еще совсем маленькой была. Говорил: этот рог своему владельцу удачу приносит… Обещал, к совершеннолетию, раскрыть его секрет. Да не успел… Ой, а давай, я его тебе подарю? Пусть подсобит. Мне-то уже ничего больше не надо…

– Спасибо, – я не совсем понял, зачем он мне нужен, но не стал огорчать жену глупым препирательством.

Не зная куда его деть, открыл сумку, в которой возил ''Трактат'' и положил рог туда. И когда притронулся к инкунабуле, вдруг очень отчетливо вспомнил свой вчерашний разговор с Вышемиром. Странные слова, произнесенные мной, будто в трансе. Жар, возникший в груди. А главное, чувство, которое я при этом испытывал. Очень похожее на ощущения, что не покидали меня все время, пока я не отдал Арагону ''Слезу''. А ведь в ''Трактате'' тоже о ней упоминается? Но как-то глупо, сидя рядом с молодой женой, листать фолиант, отыскивая на страницах знакомые буквы. Выручила сама Весняна.

– Я еще раньше хотела спросить: что это за книга такая ценная? В лесу ты все бросил, а ее сберег? Расскажешь?

– Вообще-то я ее нашел, когда разбойников сжегших Песий Лог ловил. А о чем? Хочешь – почитаю вслух?

– Хочу… – на самом деле Весняне было совершенно все равно что делать, лишь бы вместе с мужем.

– Тогда, слушай…

Я перевернул титулку и стал медленно переводить загадочный текст в понятные фразы.

''Предисловие…

Сотворение мира Создатель начал с подготовки строительного материала. Так возник первозданный Хаос. Он была везде и негде. И тогда Создатель приступил ко второму акту творения – упорядочиванию первичной материи, в основу каждого нового мира, как начало, как краеугольный камень, на котором держится мироздание, вкладывая частичку самого себя. Ибо Хаос прекрасен в своем абсолюте, но в нем невозможно возникновение жизни. Самой сложной и упорядоченной структуры.

Создатель любил жизнь и не жалел себя. Миры возникали один за другим, отвоевывая у Хаоса пространство и время, внося во Вселенную общие законы бытия. Но Хаос был бесконечен. А когда нечто бесконечное, как и сам Создатель, накладывается на другую бесконечность, то возникает совершенно иная бесконечность, Имя которой – Вселенная! Невообразимое множество миров, возникших по воле Его и из плоти Его.

Сотворив Вселенную, Создатель растворился в своем детище. Стал неотделимой частичкой всех миров, удерживающей их от возвращения к первозданному виду. И пока След Создателя остается там, где должно, мир нельзя уничтожить.

Но на любой площадке всегда остаются неиспользованные материалы и строительный мусор, где селятся создания, не получившие места в общем доме и утверждающие иной порядок и смысл существования. Вне сомнения, их жизненные условия отличны от принятых ''законопослушными'' жильцами. Но при этом, они полагают такой способ бытия более правильным и целесообразным, а посему прилагают все усилия, чтоб изменить баланс в свою пользу и превратить строения в более удобные для них руины. Где не будет места приверженцам порядка, но столь привольно обитателям Хаоса.

И вот уже века и тысячелетия идет непримиримая вражда между заселившими Вселенную существами, бессмысленная в своей сути и по существу. Силы Хаоса высвобождают частички Создателя, которые достигнув определенного числа, вновь сольются воедино и построят мир заново. А адепты Порядка, пытаясь вернуть в мир Творца и собирая с этой целью его ''следы'', сами открывают путь Хаосу. Не задумываясь над тем, что сказано свыше: ''Бойся узреть лик Мой, ибо гряду я перед концом Всего!''

– Уже конец? – заспанно поинтересовалась Весняна, умудрившаяся прикорнуть под мое монотонное гудение. – Очень интересная история. Жаль, что так быстро все закончилось…

– А главное, непонятно: с какого боку оно мне надо? – проворчал я.

Нет, надо где-то искать переводчика. Такими темпами я в суть Трактата и до морковкиного заговенья не вникну. Вот язык у предков был: буквы почти все знакомые, но пока сложишь в слова, а те в предложения, поседеешь… Когда ж обучаться, перед выходом на заслуженную пенсию? Не вспоминая уж о практическом применении.

– Тысяча извинений госпожа виконтесса, главный портной просит разрешения снять с господина мерку! – произнес кто-то за дверью.

– Какую еще мерку? – удивился я. – На деревянный макинтош что ли? Хотя нет, в этом случае пришел бы главный столяр.

– Ой, я совсем забыла… – всплеснула руками Весняна, ничего не разобрав в моем бормотании. – Матушка распорядилась сшить вам из кожи того Змия, что вы с Любомиром убили, по костюму. А как шить без примерки?

– Да у меня этих одежд уже складывать некуда… Своя – раз. Свадебная – два. Ставр подарил – три. И так, по мелочи, всякого барахла скопилось.

– Ты сам не понимаешь, о чем говоришь, Игорь… – возмутилась жена. – За одежду из кожи Змия рыцари платят ограненными алмазами по весу! Она летом холодит, зимой греет, в огне не горит и защищает лучше кольчуги! А на ощупь и по весу – тоньше льняного полотна. Поверь, в сравнении с этой обновкой, вся твоя прежняя одежда, включая и свадебный камзол – именно: барахло…

Дождь припустил неожиданный и плотный. Большие тяжелые капли лопотали с силой града, выбивая в пыли глубокие воронки. Листья на деревьях, пшеница и рожь, все вздрагивало, рвалось, гнулось к земле. Люди мрачно поглядывали на темную тучу, которая буквально за несколько минут закрыла солнце, и грустно качали головами. Хлеба гибли прямо на глазах, а они были бессильны предотвратить беду. Беспощадный, густой ливень сначала превратил в болото землю, а теперь с неописуемой яростью вбивал в нее недоспелые колосья. Насыщенное влагой поле, быстро захлебнулось водой и по нему заструились ручейки, а по огромным лужам капли барабанили, будто в натянутую кожу, раздвигая их берега с непостижимой скоростью. Даже обычно чопорная и ласковая река Веселая вспенилась и заиграла бурунами на темных волнах. Казалось, еще немного и весь мир потонет в пучине, соединившихся вод.

Но ушла туча так же внезапно, как и собралась. Опять засияло на умытом небе солнце. Легенький ветерок обдувал мокрые лица. И только истрепанные, поруганные нивы не давали забыть о неумолимой стихии. Хлеборобу на них было смотреть едва ли не тяжелее, чем бортнику на разоренный медведем улей. Все их мечты о сытой зиме, связанные с надеждой на славный урожай, ливень размыл в мгновение ока.

Лучезар и Аким в который раз, за годы службы, мысленно похвалили себя, что вовремя перестали колупаться в земле. И теперь, какие ливни и грозы, смерчи или суховеи, не уничтожали посевы, у ратников всегда была еда, одежда и возможность отложить несколько монет. Чего никак не скажешь о родителях или братьях. С утра до полуночи они работают не покладая рук, а случится злая година, и весь труд псу под хвост. Ливень – полбеды… Что-то на поле останется, хоть на посев да оброк. А вот град может все до последней соломинки уничтожить. Засуха еще хуже! Тогда ни хлеба людям, ни сена скоту. Ливень, град – прелюдия к бедности, а засуха тащит за руку голод! Если б не запасы в амбарах крепости, шесть лет тому в Турине живых меньше, чем после Моровицы осталось бы. Страшная была засуха! Счастье, удалось насобирать немного желудей для свиней, а коров и овец подкормить жухлой листвой. И все равно молодняк пришлось вырезать, потому что заготовленных в лесу кормов не хватило бы и до половины зимы. Под нож шло все, кроме стельных коров.

Лучезар мрачно сплюнул в мутную воду оборонного рва и еще раз мысленно похвалил себя, что поверил вербовщику. Такой же мысли придерживался и Аким.

Правда, разменяв четвертый десяток, он все чаще задумывался над тем, что пора бы и остепенится. Найти справную бабенку. Купить корову, пару овечек и почувствовать себя хозяином, а не перекати-полем. Но только встретив Оляну, вдову бондаря Бивоя, рыжеволосую проворную молодку лет двадцати шести, окончательно решился. Аким заприметил ее весной на ярмарке, куда она приходила вместе с другими односельчанами. Аким разведал, что сама она родом из Одуванчиков и уже год вдовствует с тремя детьми: близнецами-мальчиками восьми лет и девочкой, их погодком. А мужа ее, две зимы тому, задрал медведь. Видя ласковую и приветливую улыбку на лице вдовушки, ратник догадывался, что его сватовство будет принято с радостью, но сейчас, созерцая черную грязь вместо хлебных колосков, опять начал сомневаться.

– Вот если бы скопить хоть десяток дукатов, – вздохнул вслух. – То рискнул бы. С этакими деньгами можно не бояться засухи и пять лет кряду. Но как? Из платы дружинника я больше одного золотого в год не отложу. А через десять лет молодица превратится в сварливую бабу, да и от меня ей толку будет, как от козла молока. Ни в доме, ни в поле, – и он еще раз тяжело вздохнул.

Мысли Лучезара были не менее унылыми, но по другой причине. В последнее время что-то не заладилось с Забавой. Разговоров о том, чтобы отложить свадьбу она не вела, но и лишний раз приобнять себя не давала.

Парень задумчиво дернул мокрый ус и оторвал взгляд от бурлящей воды. Как раз вовремя: к мосту медленно подъезжал всадник. Казалось и он сам, и вороной конь промокли насквозь. От разгоряченных тел клубами поднимался пар, и казалось: будто оба сделаны из медленно тлеющих головешек.

Лучезар сразу узнал хранителя и поспешил навстречу.

Вышемир поднял на дружинника усталый взгляд и тяжело сполз из седла. Оставив отряд Калиты следить за Игорем, он трое суток провел в одиночестве и не слишком утешительных размышлениях, поэтому, прежде чем встретиться с Ксандором, отчаянно нуждался в том, чтоб возвысится в своих собственных глазах. И ратник так усердно старающийся услужить, пролил целительную каплю бальзама на мятущуюся в сомнениях душу хранителя.

Поддавшись порыву барственной щедрости, Вышемир добыл из кошеля несколько мелких золотых талеров и протянул дружиннику. От неожиданности тот так неуклюже подставил руку, что один тусклый кружочек проскользнул между пальцев и упал в грязь.

Лучезар дернулся было за монетой, но не мог отпустить коня. Выражение недоверия к неожиданному богатству и отчаяние от потери так искренне отразились на его конопатой физиономии, что Вышемир расхохотался и, больше не обращая внимания ни на грязь под ногами, ни на растерявшихся от его неожиданного веселья дружинников, побрел в город.

Едва дождавшись пока фигура хранителя немного удалиться, Лучезар выпустил уздечку и присев на корточках, сунул руку в грязь. Ему повезло, потому что пальцы почти сразу нащупали скользкий кружок, и он довольно подмигнул Акиму.

– У нас ничего не пропадает!

А когда пересчитали, то не поверили сами себе. Хранитель вручил ратникам семь малых талеров и два дуката.

– Вот теперь можно и о семейном уюте озаботиться, – произнес Аким, отсчитывая товарищу половину неожиданной прибыли. – И одна на пропой, – отложил отдельно нечетную монету. – За таких богатеев, как мы с тобой, теперь любая пойдет с радостью. Хоть моя Оляна, хоть твоя Забава. И просить не придется. Нацепишь невесте на шею монисто из серебряных гривен и можешь дать мне в морду, если она в тот же вечер не скажет тебе ''да''. Как отстоим дежурство, так и дуй к ювелиру.

Лучезар бережно спрятал свою часть и вполуха слушая товарища, подумал: ''Если Забава вернется ко мне, то ты, господин, не найдешь преданнее слуги. Чтоб мне не дождаться внуков, если я не найду способ отблагодарить…''.

– Эй, Лучезар! – вывел его из задумчивости Аким. – Ты что, уснул? Хочешь коня испортить? Не видишь, что он к воде тянется!

Парень опомнился, схватил вороного крепче под уздцы и повел на конюшню. Благородное животное недовольно фыркало и мотало головой, возмущаясь, что ему не дали напиться, но было вынуждено подчиниться человеку…

В этот раз перед апартаментами астролога не стояла стража, и Вышемир вошел к нему без задержки.

– Ксандор! Ты где?

– Кто это? – отозвался тот из своей опочивальни, которая примыкала к кабинету. – Вышемир, ты? Уже вернулся?! – хозяин почти выбежал навстречу, на ходу поправляя на себе халат. – Эй, да на тебе же сухой нитки нет! Привез новости? Надеюсь: чужестранец мертв?!

– Увы, – развел руками Вышемир. – Он настолько жив, что даже успел стать мужем Весняны.

– Что?! – Ксандор так побагровел от приплыва эмоций, что показалось: его сейчас удар хватит. – Ты же должен был покончить с ним! Звенислава нарушила прямой запрет королевы?! О, они очень пожалеют об этом! Я лишь вчера напророчил несчастье, которое случится с Боженой, если Весняна выйдет замуж! И заметь – ни слова не придумал!.. Но, как это могло случиться?! Почему допустил? А может, ты уже затеял свою игру?

– Я не мог запретить проведение обряда венчания, – спокойно ответил тот. – Увы, Ксандор, все зашло слишком далеко. А моя матушка, когда захочет, бывает очень убедительной. Думал убрать обоих, но Игорь вылил Бодрящую Чашу, даже не пригубив ее.

– Ты хотел отравить сразу обоих? И что значит – вылил? Это же нарушение традиции! Брак недействителен!

– Чего уж теперь? – пожал плечами Вышемир. – Все равно у меня ничего из этого не вышло. Судьба опять распорядилась по-своему. Весняна замужем, а я привез ее брачный пергамент, на утверждение Беляне. А что до традиции – то она, увы, не закон. Можно исполнять, а можно и пренебречь…

– Королева никогда не подпишет этот документ! – воскликнул в запальчивости Ксандор. – Беляна знает, что это поставит под угрозу не только будущее всего Зелен-Лога, но и жизнь ее дочери! Этот брак будет немедленно расторгнут, а чужеземца казнят!

– Разве тебя не учили, мудрец, что никогда нельзя говорить ''никогда''? Не торопись, я не обо все успел рассказать.

– Что может быть важнее и ужаснее?! – топнул провидец. – Все остальное совершенно меня не интересует…

– Судьба, Ксандор. Та самая судьба, которую нельзя ни обойти, ни обмануть, ни на коне объехать… Чужестранец и моя сестренка провели ночь наедине. А это значит, что их союз уже одобрен небесами, и не во власти земных владык оспаривать волю Богов.

Ксандор свирепо дернул себя за ухо.

– Все равно! Своя жизнь дороже! А я приложил достаточно усилий, чтобы запугать Беляну!

– И в этом я не был бы так категорично уверен. Я удивляюсь: кто из нас старше и мудрее? Неужели ты до сих пор не знаешь, что женщины непостижимы и непредсказуемы?..

Ксандор зыркнул на Вышемира, помолчал немного, успокаиваясь, и поинтересовался:

– Ты что-то задумал, Ищущий истину? Говори прямо, все как есть. Не играй со мной в прятки. Я очень боюсь и очень хочу жить! Поэтому, готов на все! И никого не пощажу!..

Вышемир лишь хмыкнул.

Вообще-то он еще в пути продумал весь план до мельчайших деталей, но как только захотел посвятить в свои замыслы Ксандора, мысли Вышемира опять начало лихорадить, как тогда – при последнем разговоре с матерью. Хранитель раздраженно тряхнул головой, пытаясь вернуть все на места, но завертевшийся калейдоскоп упорно не хотел подчиниться его воле.

''Да что ж это такое происходит?!'' – Вышемир еле сдержался, чтоб не выругаться вслух и чуть раздраженно произнес.

– Не торопись, Ксандор. Может, все еще не так плохо? Сперва надо предоставить письмо матушки и брачный пергамент Весняны королеве. Посмотрим, как Беляна поступит с ними, а тогда и поговорим. Не волнуйся, у нас еще имеется пара тузов в рукаве. Вспомни о пыл…

Вышемир неимоверным усилием воли заставил себя умолкнуть. Ведь он совершенно не собирался преждевременно открывать свои карты прорицателю, а уже чуть проговорился. Теперь тот и сам смекнет: что делать дальше и спокойно обойдется без сторонней помощи. Хотя, кажется, тот, погруженный в раздумья и тревоги, не расслышал последних слов Вышемира.

– Мне б переодеться…

– А? – тот и в самом деле ничего не слышал.

– Одежду сухую вели подать. Не иди же мне к королеве в таком виде…

Зала была наполнена смехом детей. Десятка два юных и беззаботных созданий, которым дозволялось играть с принцессой, с визгом и хохотом, носились вокруг, оглашая высокие своды дворца воплями, визгом и все прочими звуками, сопровождающими детские забавы, – яркими, аляповатыми платьями напоминая громадные цветы. А самым веселым и ярким цветком в этой живой оранжерее была принцесса Божена. Именно она и вызывала среди этого разноцветья такое оживление, бегая с завязанными глазами. Развлекались игрой в ''слепую курицу'' и всплески смеха громко раздавались по всему дворцу.

Королева Беляна смеялась вместе со всеми, с нежностью наблюдая за своей счастливой шестилетней дочуркой. Уподобляясь в этом всем остальным матерям в мире, независимо от сословия.

– Что привело тебя, Ксандор, ко мне в столь неурочный час? – поинтересовалась Беляна, зная как безобразный астролог не терпит людных мест и прочих сборищ. Особенно тех, где его уродство заметнее всего – среди детей и молодежи.

– Прошу прощения за доставленное беспокойство, но у меня очень важные вести, Ваше Величество. Из Зеленца прискакал Вышемир со срочным письмом от графини Звениславы.

– Вышемир? Так быстро? Что-то случилось? – недовольно поморщилась королева, которой хотелось еще хоть немного побыть среди беззаботного детского веселья. – Может, поговорим после обеда?

– Увы, моя королева, с вашего позволения я возьму на себя смелость судить: новости чрезвычайно важные. О виконтессе Весняне.

Беляна едва заметно побледнела и подалась вперед. Только теперь в ее взгляде доминировал страх.

– Хорошо, проведи Вышемира в мой будуар. Я распоряжусь: чтоб нам никто не мешал.

В будуаре она упала на диван и схватила бокал, наполненный перебродившим вишневым соком. Жадно отпила, но не почувствовала ни вкуса, ни прохлады бодрящего напитка.

– Королевский астролог и Ищущий истину Вышемир к Вашему Величеству! – объявил слуга, распахивая двери.

Королева милостиво улыбнулась и протянула племяннику руку для поцелуя.

– Я вижу: ты прямо с дороги, Вышемир. Ксандор говорит: привез важное известие?

– Да, письмо от матушки…

– И о чем же нам пишет графиня Звенислава?

– О свадьбе Весняны.

– Что?!

''Как только Весняна найдет себе мужа, – вспомнилось Беляне пророчество Ксандора. – На Зелен-Лог обрушиться все семь бед и несчастия! Но прежде – ты и твоя дочь умрете! А еще раньше вас – смерть заберет меня… Ваше Величество, моя жизнь, порука тому, что я не лгу!''

Беляна провела кончиком языка по пересохшим губам.

– Весняна вышла замуж? Вопреки моей воле? Неужели графиня Звенислава настолько забылась? Подай письмо!..

Вышемир с поклоном протянул королеве, перевитый лентой и запечатанный свиток с письмом, а так же резной футлярчик с брачным пергаментом.

Беляна взяла и то, и другое, но пергамент демонстративно отложила в сторону. Сорвала перевязь с письма и углубилась в чтение.

''Низкий поклон и многих лет жизни тебе, венценосная сестра и королева. Посылаю весть, написанную слезами, которыми обливается мое сердце из-за того, что я была вынуждена нарушить твою волю. Но, моя дочка, а твоя племянница Весняна провела ночь наедине с мужчиной. Спасая честь девушки и семьи Зеленых Вепрей, я была вынуждена разрешить их брак, не ожидая высочайшего на то соизволения. Но, зная справедливость моей королевы и ее доброе сердце, надеюсь на прощение и снисходительность. В Твоей воле карать и миловать, но уверенна, что одна мать с пониманием отнесется к отчаянию другой матери, которая блюла честь дочери. Подробности изложит Вышемир. С глубочайшим почтением и преданностью, Звенислава, графиня рода Зеленых Вепрей''.

Беляна прочитала еще раз внимательно каждое слово.

''Весняну повенчала ночь! А это значит, если я захочу вмешаться и расторгнуть свадьбу, то столь грубейшее попрание извечного Закона и традиций настроит против меня всех дворян Зелен-Лога. Возможно, в этом и заключен смысл пророчества Ксандора? Я попытаюсь запретить брак и возмущенная знать свергнет меня с престола?!''

Догадка была столь удачной, что Беляна даже воспрянула духом. Черные предчувствия немного отлегли от сердца, и королева вновь обрела покой и возможность рассуждать здраво.

– Графиня написала, что подробности ты передашь на словах, – обратилась она к Вышемиру. – Рассказывай, я слушаю… Что за мужчина? Откуда он появился и каким образом сумел оказаться наедине с виконтессой, которая сейчас должна находиться в Оплоте?

– Мужчина – называет себя Игорем из рода Белых Журавлей, как и указано в пергаменте, – поклонился Вышемир. – Пришел в Зеленец немногим больше седмицы тому. Был принят с почестями, так как помог Любомиру добить Змия, и тем самым спасти моего брата от смерти. Я сам был тому свидетелем, в чем могу поклясться именем Создателя, – неожиданно для самого себя добавил хранитель слова, которые еще мгновение тому не собирался произносить.

– Гм… Да. Именно так все и было. Конечно, я потребовал проверить чужака Испытанием Воли Создателя, которую он сумел пройти с честью. Примерно в то же время матушка почувствовала себя очень плохо и захотела проститься с Весняной. Ставра уже отправили на помощь Анжелине. Я был в столице… А Любомир, раненный в схватке с чудовищем, сидел в замке. И за виконтессой в Оплот поехал Игорь. Вроде бы пустяковая услуга, не предвещавшая никакой беды, но на обратном пути случилось то, что нельзя было предусмотреть…

Вышемир замялся на мгновение, отчаянно борясь с желанием рассказать подробнее, но взял себя в руки и продолжил.

– На них напали разбойники, охрану перебили, а саму Весняну от смерти или плена Игорь спас просто чудом. А потом они пешком, несколько суток добирались до замка, оставаясь при этом, само собой, наедине друг с другом. И вся эта, несколько невероятная, но вполне логичная цепь событий, закончилась согласием Игоря взять в жены мою сестрицу, дабы смыть неумышленный позор, как с ее имени, так и со всего рода Зеленых Вепрей.

– Похоже, все и в самом деле свершилось по воле небес и без человеческого умысла, – задумчиво произнесла Беляна. – Что ж, в таком случае, я не вижу причин отказывать новобрачным в нашем благословении. Контракт сегодня же будет утвержден и отправлен с гонцом в Зеленец.

– Но Ваше Величество! – вскричал Ксандор. – А как же мое пророчество? Неужели вы совсем не верите в предсказание? Моя-то жизнь, ладно, никто и не заплачет. Но Божена…

– Замолчи сейчас же! Верю… – заметно побледнела королева. – Ты еще ни разу не ошибся, заглядывая в будущее, провидец Ксандор. Но и Звенислава права: ни как королева, ни как мать я не вправе способствовать бесчестью дочери другой дворянки. Ибо тогда оно ляжет на меня и… корону. Нельзя защищать своих детей, жертвуя чужими. И хватит об этом! Лучше иди и смотри в свои книги, чаши и зеркала… Должен быть какой-то способ избежать бед! Просто ты так испугался за свою жизнь, что дальнейшего не увидел… Вышемир, я по-прежнему рассчитываю на твою помощь. Делайте все, что сочтете нужным. Используйте любую возможность. Хоть белую пыльцу, хоть черную… Не сегодня-завтра, Ладислав вернется из Бобруйска, и если понадобиться – предоставим вам и приговоренного к смерти преступника. Ищите ответы, хранители!

Возбужденный и раздосадованный столь явной неудачей, Ксандор не дал Вышемиру времени даже отойти подальше. Всего один поворот коридора и, как только двери в будуар королевы скрылись с виду, провидец затащил его в ближайшую стенную нишу.

– А теперь, быстро выкладывай: чего я еще не знаю о чужаке, но ведомо тебе? – зашипел в лицо рассерженной змеей. – Почему ты излагал все так, словно специально хотел обелить его в глазах королевы?

– Чтоб ответить на этот вопрос, Ксандор, я по меньшей мере должен знать: что именно тебе известно, об Игоре, а что нет… – рассудительно заметил Вышемир, пытаясь освободить полу из цепких пальцев провидца. – И не хватай меня за грудки, как пьяный каменщик своего подручного.

– Только не надо вилять… Говори! – сердито потребовал провидец. – Я же чувствую: случилось еще что-то?!

– Наверно, я не ошибусь, если предположу, что тебе совершенно неведомы его намерения? – словно думая вслух, произнес Ищущий истину. – И уж точно ты не можешь знать, что с благословения и по наущению Мастера Остромысла, Игорь собирается пройти наложенный магами Барьер и убить чернокнижника Темна. Правда, еще только собирается…

– Опять зубоскалишь… – с некоторой обидой отодвинулся от Вышемира провидец. – Как люди быстро забывают добро. А ведь я к тебе со всей душой. Учил, помогал… Собирался на днях в Оплот письмо отправить, с рекомендацией. Даже пыльцой поделился. Кстати, – Ксандор чуть не подпрыгнул от радости. – Как же я сразу не подумал об этом? Зачем просить милостыню там, где можно повелевать? Ты со мной?

– А о чужаке дослушать не хочешь? – уточнил Вышемир. – Дальше еще интереснее будет.

– Да пропади он пропадом! – от возбуждения, овладевшего всем его существом, провидец не мог устоять на месте и чуть не подпрыгивал. – Завтра же вышлю в Зеленец отряд стражников и казню, как только они привезут его в Турин. Хотя, может и не казню… Зачем зря материал расходовать. Придумаю более интересное применение. Надеюсь, ты со мной? Пошли, составим список и решим с кого начинать?

– Извини, Ксандор, – Вышемир даже отодвинулся чуток от перевозбужденного наставника. – Устал я, как собака. Трое суток из седла не вылезал. Еще и этот ливень. Давай завтра с утра все еще раз обмозгуем, а потом и решение соответственное примем… – и видя, как провидец помрачнел, поспешил его успокоить. – Ты не сомневайся, я целиком на твоей стороне. Только не соображаю сейчас ничего. Дай мне всего одну ночь… А?

– Ладно, – нехотя кивнул тот. – Уговорил. И, наверно, ты прав, хранитель… Утро и в самом деле вечера мудренее. Негоже важные решения в спешке да горячке принимать. Ненависть и страх – плохие советчики… Ты точно спать пойдешь, или как в прошлый раз?

– Еще не решил, – честно ответил Вышемир, раньше, чем успел обдумать ответ. Но в этот раз его искренность пришлась к месту. Видя, что молодой хранитель даже в этом не лукавит, Ксандор заметно подобрел. – И еще. Отправь голубя Мастеру, с известием, что по велению королевы, задерживаешь меня в Турине. Я давеча красный вызов получил, а все никак в Оплот не доберусь. А наши законы ты знаешь. Как бы мне, вместо мантии Постигшего истину – балахон послушника годика на полтора опять не надеть.

– Уговорил. Будь по-твоему… О наказании не волнуйся – письмо Остромыслу сейчас же отправлю. А ты – отдыхай. Мне и самому вздремнуть не помешает. А хочешь – прикажу отправить ужин с приглянувшейся служанкой, а ты сам решай, что тебе больше нужно: крепкий сон или сладкая бессонница. Ха-ха-ха…

Провидец рассмеялся впервые за весь вечер. Искренне и легко, словно снял с души тяжелый камень. Но ни он сам, ни Вышемир еще не знали о том, что астролог и советник королевы Ксандор сейчас хохочет последний раз в жизни.

– День добрый… Надеюсь, не помешаю? Давно хотел в седле прокатиться, да все недосуг…

Я оглянулся на голос и увидел Арагона, спокойно восседающего на моей заводной лошади. Вернее его темный аналог, о чем меня незамедлительно поспешила предостеречь моя букашка. При этом остальные мои спутники, а главное – Любомир, едущий почти стремя в стремя со мной, не обращали на нового попутчика никакого внимания.

Бог заметил мой взгляд и небрежно успокоил.

– Не волнуйся, остальные меня не видят и не слышат. Терпеть не могу пышных встреч и торжественных проводов. Тем более, когда предстоит важный разговор…

– Добрый, говоришь? – проворчал я несговорчиво, чтоб сразу дать понять свою оценку нашей встрече. – Вообще-то, буквально только что, был очень неплохой, господин Артас, или как вас там называть? А теперь не знаю даже, как и ответить…

– Давай проще, как-нибудь, Рыцарь… Будь проще и к тебе потянуться… Опознавателем обзавелся, – поморщился Артас, посмотрев на трепещущего надкрылками жучка. – Обойдемся без детских поз и обид. Ты же не собираешься кричать: ''Чур меня, нечистая сила! Осенять себя крестным знамением и брызгать на меня свяченой водой?''. Кстати, рогов и копыт у меня нет. Как и хвоста. Хотя, если очень надо… Чего дуешься? Ну, использовал я тебя разок в темную, и что с того? Разве ты в накладе остался? Задание провалил, а приз получил… И вообще – ну-ка, вспомни: в той жизни тебе часто всю правду излагали, или больше приказами обходились?

– Вот потому и не хочу больше… – кивнул я. – Хотя за броню, конечно, большое спасибо. Без доспеха Темна если не разбойники, то волчья стая точно доконала бы нас с Весняной. Поэтому и разговариваю с тобой.

– Вот и славно… Значит, все не так печально, как тебя пытаются убедить мои соперники?

– Послушай, Артас, – я прибавил твердости своему голосу. – Постарайся как-то понять, что я давно уже не верю звонким словам и тем более – лозунгам, а людей и… прочую живность оцениваю только по их поступкам. Поэтому, либо выкладывай суть, либо не теряй зря времени. Разговор не получится.

– Уверен? – хмыкнул Артас.

– Абсолютно…

– Люблю иметь дело с простодушными и честными упрямцами, – рассмеялся тот. – Ты на что больше рассчитываешь: на свою проницательность, или детектор лжи, который тебе мои соперники всучили? Ты уверен, что с настройками все в порядке? А, может, в коровку изначально ложный код заложен?

– Если б ты меня с самого начала не обманывал, я еще мог бы засомневаться. А так… – я демонстративно развел руками.

– Вот же глупость человеческая… – вздохнул тот. – Знаешь, на кого ты сейчас похож в своих рассуждениях?

– Просвети, сделай милость.

– Легко. Гулял человек по парку и подошел к столику, где двое неизвестных в шахматы играют. Посмотрел, посмотрел – и решил, что тот, который переставляет по клеткам белые фигуры, сражается за правое дело, а его противник – исчадие Ада и прочее Вселенское зло. Глупо, правда?

– В такой трактовке…

– А с чего ты, Рыцарь, решил: что ситуация в которую ты попал, существенно отличается от описанной мною? Только потому, что Арагон тебя из койки больничной вынул?

– Может и так, – кивнул я. – Чувство благодарности мне не чуждо. Но еще и потому, что он ничего не обещает взамен.

– Не понял? – удивился Артас. – Что ж тут хорошего. Я с тобой более честен. Говорю прямо: ты мне то, я тебе – это. Чем ты недоволен? Объясни.

– Я не уверен, что смогу внятно, но попытаюсь. Возможно, именно в этом заключается разница между зарплатой и вознаграждением. В бою все хотят выжить и получить награду, но вряд ли кто-то поднимается в атаку с мыслью о медали или ордене.

– Одно другому не помеха, – пожал плечами Артас. – Все зависит только от самого человека. В истории достаточно много примеров, когда наемники показывали примеры героизма и сражались насмерть, исходя всего лишь из профессиональной этики.

– Ладно, зайдем с другой стороны… – я знал, что хочу сказать, но как на зло, не мог подобрать слова. – Взять к примеру брачный контракт, где жених с невестой скрупулезно расписывают, что кому из них достанется при разводе. То есть – они идут венчаться, заранее сомневаясь друг в друге. А нафига нужен союз, строящийся на недоверии?

– Интересно… – осклабился Артас. – Не напомнишь, что за бумажку вы с Весняной подписывали намедни?

– Не принимаю, – мотнул я головой. – То, что мы скрепили своими подписями, составлено по традиции, и без нашего участия. Ни я, ни моя жена этого документа даже не читали.

– Ты – точно не читал, а Весняна… Как знать.

– Не столь уж и глубокоуважаемый господин Артас, – я не дал гневу овладеть своими чувствами. – Если вы еще раз позволите себе…

– Все, пардон… Признаю свою ошибку. Вот видишь: к чему приводят эти глупые разговоры? Слово за слово и ссора. Давай и в самом деле – о деле. Еще один пардон за каламбур…

– Давай…

– Насколько я понимаю, ты серьезно подумываешь над тем: идти сражаться с чернокнижником или нет? Верно?

– Думаю… – как бы я к Артасу не относился, но Бог – он и в Африке Бог. И вряд ли мои намерения для него закрытая книга.

– Но сомневаешься.

– Сомневаюсь.

– А в чем именно?

– Смогу ли победить. Дверь открою, а сам не сдюжу. Вот и получиться, что хотел как лучше, а вышло: как всегда. Нет, надо свои возможности реально оценивать. Что я о том мире, который за Барьером, знаю? Какова истинная сила Темна? Что ему противопоставить? Его же меч и броню? Сомневаюсь… В моем мире любой конструктор в подобную аппаратуру вмонтировал бы кнопку самоликвидации. Так, на всякий случай. Неужто чернокнижник, едва не покоривший мир, глупее обычного инженера?

– Хорошо мыслишь, Рыцарь, – одобрил Артас. – Я-то, по правде говоря, думал что ты прост и прямолинеен как асфальтоукладчик. А ты прямо в корень зришь… И что мне тебе отвечать теперь? Сделать умное лицо и начинать излагать свои резоны?

– Правду.

– Чью именно? Твою? Мою? Арагона? Темна? Чью точку зрения ты хочешь услышать?

– Попробуй, для начала, от своего имени.

– Ладно, – кивнул Артас. – Ты уже знаешь, что такое Зерно Хаоса?

– Нет. Но, судя по названию, могу сопоставить со Слезой Создателя. Слеза создает и поддерживает миры Порядка, а Зерно, соответственно – наоборот.

– Совершенно верно… Так вот, в руках у Темна находится Зерно Хаоса. Будь чернокнижник чуточку умнее и расторопнее, здесь давно все было бы совсем иначе. Но, увы, росток попал не в те руки и едва не погиб. Скажу прямо: я хочу его вернуть. А в обмен – обещаю унести Зерно из этого мира навсегда. Во Вселенной есть множество мест, где оно прекрасно приживется. Больше того, обещаю: что пока ты или твои потомки будут жить здесь, в этом мире, я не стану пытаться подчинить его Хаосу. Ну, как? Достаточно прямо?

– Вполне…

– И каким будет твой положительный ответ?

– ''Извините, господин посол, но такие вопросы с кондачка не решаются. Нам надо подумать, с товарищами посоветоваться. Заходите на недельке…''.

– Ну, ну… – рассмеялся Артас. Неужели и боги любят старые кинокомедии? Хотя, им же по статусу положено всезнающими быть. – Зайду. Ты только не слишком заглядывайся на белую униформу Арагона, а постарайся больше разузнать о том, кто заварил всю эту кашу, которую ты с такими же ''стабилизаторами'' теперь расхлебывать должен.

– Расскажи.

– Нет, из моих слов, ты половину, как навет, вычленишь. Найдешь еще у кого спросить. Бывай, Рыцарь. Еще свидимся. А ты пока думай. Неплохо получается. Хотя, если ты и похож на кандидата, то не наук точно… Ха-ха-ха.

Артас исчез, как и появился. Не привлекая излишнего внимания.

– О чем загрустил, Игорь? – притерся к нему вплотную Любомир. – Еще и не отъехали толком от дома, а ты уже тоскуешь.

– Задумался просто.

О том, чтоб отпустить Игоря одного к деду Мышате, Весняна и слушать не захотела. Пошепталась с матушкой, посекретничала с Владигором, ненароком упомянула в разговоре о проблемах юной баронессы, и вот Любомир уже едет с небольшим отрядом в замок Дубров. А заодно, ну просто так получилось, что им по пути, проводит шевалье до развилки.

– И о чем думы твои, шурин? Если позволено будет поинтересоваться?

– О чем? – переспросил я, затягивая время, пытаясь сообразить, что бы такое ответить. И правдоподобное, и достаточно убедительное. – Представляешь, все так быстро завертелось, что я даже позабыл: что ничего не помню. И не надо улыбаться… Сам понимаю, как это глупо звучит, – усмехнулся я, притворно супя брови. – Но веселее не становиться. Сколько времени прошло, а где я был? Что видел? Мельницу, замок Дубров, замок Зеленец и Оплот. Все… Я даже границ Зелен-Лога себе не представляю. Где начинаются, где заканчиваются? Что вокруг? Я – шевалье графства Зеленец, муж виконтессы не знаю самых элементарных вещей, известных любому ребенку.

– Ну, на самом деле, Игорь, все не так печально, как тебе кажется. – успокоительно махнул рукой Любомир, в ответ на мою запальчивую речь. – И если раньше и в самом деле все неслось, как с горки, то сейчас у нас времени навалом, и мы спокойно все проясним. Согласен?

– Спрашиваешь, – такой поворот мне понравился. Ведь я и в самом деле почти ничего не знал об этом мире. Хоть и не по причине потери памяти, но важен результат, а не пути подхода.

– Начнем с твоего пути следования. То есть, мельница, Опупение, Перекресток и Дубров ты видел. Верно?

– Верно.

– Значит, двигаясь с мельницы к замку не мог не обратить внимания на скальную гряду, видимую одесно на горизонте? Издали кажущуюся низкими грозовыми облаками.

– Видел. Мне тогда еще Лукаш сказал, что горы называются Проходом, поскольку в них единственный проход на юг.

– Так оно и есть, на самом деле, – кивнул Любомир. – Эти неприступные скалы южная граница Зелен-Лога. За ними лежит Вольная Степь – обиталище харцызов и место нахождения легендарного и почти призрачного Кара-Кермена. По площади – примерно как два наших королевства. Но там очень трудно найти воду, много каменистых лысин и солончаков, – и, не зная местности, в Заскалье лучше не соваться…

– А за Степью?

– До Армагеддона там лежали Полуденные земли. Но это было так давно, что даже карт не сохранилось. Да и зачем? Все равно, если там и остались территории пригодные для жизни, то сам ландшафт изменился до неузнаваемости. Это раз… А во-вторых, Степь с юга обрезает Барьер. И проникнуть сквозь него еще никому не удавалось. Как и оттуда… – Любомир чуть замешкался. – О мертвяках я не упоминаю. Кто их видел? А харцызы чего хочешь наплетут и не поморщатся. Поэтому, можно считать, что обитаемые земли заканчиваются вокруг харцызкой столицы Кара-Кермена.

– А по бокам что?

– Степи? Вода… С востока – Мертвый океан, а с запада – Соленый. У Прохода они почти сливаются. Так – полоска в десяток миль. А чем дальше на юг, тем Уже вдоль Барьера несколько недель от одного океана можно проскакать, а второго еще и видно не будет. Если нарисовать, то проход как горлышко на клепсидре. Только наша – северная часть гораздо меньше ''нижней''. Примерно, как голова снеговика соотносится с остальным туловищем.

– Я понял. А что у ''снеговика'' вместо шапки?

– Сейчас и до шапки доберемся, только давай морковку ему сначала воткнем… – засмеялся рыцарь. – Ты когда к Оплоту на гору сворачивал, основной тракт дальше вел. Верно?

Я только кивнул.

– Так вот, если б ты не сворачивал, то примерно милях в тридцати, дорога раздвоилась бы. Прямо и чуть на восток – это к Турину, столице королевства. А круто направо – к Медвежьему Бору. Еще одно баронство. Когда-то его строили для охраны западных рубежей королевства от лесных племен. Но, после Армагеддона, Бешеная Гряда отсекла все западные территории не хуже Барьера на юге. Невесть сколько храбрецов пыталось преодолеть ее, но либо возвращались ни с чем, либо пропадали навсегда.

– Угу… – я опять кивнул. – получается: Медвежий Бор как бы на северо-западе Оплота.

– Да. Почтовому голубю полчаса лета. Ничего примечательного. Настоящий медвежий угол. Разве только охота там отличная. У нас хоть и не так людно, как до Моровицы, а все ж народец водиться. Почитай каждый год один-два хутора появляется. И далеко не все харцызам обнаружить удается…

– А зачем крестьяне вообще в леса лезут? – вспомнил я безлюдные дороги и только издали видимые дома, прячущиеся на опушках.

– Змии… – коротко пояснил рыцарь. – Между деревьями чудищам труднее охотиться. Вот люди, без особой надобности, и сами не показываются, и скот на простор не выгоняют.

– Ну, а как же города и замки? Что-то я за все время ни разу, кроме того первого, ни одного Змия не видел.

– К большим поселениям они не суются. Десяток лучников любое чудище отпугнет. Убить не смогут, но даже комариные укусы неприятны и раздражают, верно?

Насчет того, что лучникам не убить Змия я убедился, когда одел на себя жилет из выделанной Зиминой кожи, а Любомир, шутки ради и для демонстрации защитных свойств обновки, с силой ткнул меня в живот стилетом. Тычок я почувствовал, а укола не было. Кожа устояла…

– В общем, вот мы с тобой добрались до Турина. Столица построена на берегу Веселой. Той самой речки, которую ты так победно переплыл. Ну, в сравнении с Зеленцом – город раз в шесть больше. Пристани, склады, лавки… Оборонные стены, башни. Разберемся с непредумышленной свадьбой – сам увидишь. Я не менестрель, оды Турину складывать. Считай его носом у снеговика… – опять захохотал Любомир, какой-то своей шутке. – От столицы Веселая стремиться к Северному морю, вернее – Проливу. И в том месте, где она вливается в него стоит замок Бобруйск. Раньше портовый город. Но, опять-таки, после Армагеддона – небольшой форпост и едва прозябающая рыболовецкая и торговая артель. Заклятье Темна легло таким образом, что ни один большой корабль преодолеть Пролив не может, а на утлом суденышке в бурные северные воды выйдет только безумец. При этом, Игорь, и возле наших берегов, и возле Островов – рыбаки промышляют совершенно безопасно.

– Что еще за острова?

– Шапка снеговика… Объединенное островное княжество. Исконный враг Зелен-Лога. Но вот уже много столетий ни мы их, ни они нас достать не могут. Шпионим друг за дружкой понемногу, а воевать нельзя. Пролив – непреодолим. Слава, Создателю! Иначе нам бы уже давно конец пришел… Пролив не только корабли не могут переплыть, но и Моровица не преодолела. И теперь армия Серого ордена насчитывает одних только латников больше тысячи. Сумей их войска переправится на наш берег, массой Зелен-Лог задавили бы…

– Неприятно…

– Это ты очень мягко высказался, шурин. Ведь никто не знает: как долго заклятее Темна будет их сдерживать. Вот, собственно и все, чего ты не знал, о нашем мире, а я могу рассказать. Остальное, чего интересует, спросишь у Остромысла, когда проведаешь Оплот в следующий раз…

– Спасибо. И в самом деле, не слишком я и отстал. Разве что объяснишь мне: почему в королевстве всем заправляют женщины?

– А как еще? – изумился Любомир. – Тебе что, больше харцызкие порядки по нраву? Или Искупитель важнее Создателя?

– Не знаю… – пожал я плечами. – Так спросилось почему-то… И, надеюсь, ты не слишком удивишься, если я поинтересуюсь: кто такой, упомянутый тобой и приравненный к Создателю, Искупитель?

– Не удивлюсь, – хмыкнул тот. – Но и не объясню. И не только потому, что язык уже от разговоров опух, а потому – что не знаю сам. Это из верований островитян. Когда учитель рассказывал, мне было не интересно. Вернемся, спросишь у женщин. Хорошо?

– Хорошо… – согласился я. – Помолчим…

– Это я помолчу, а ты теперь рассчитаешься со мной, той же монетой, – рассмеялся Любомир. – Скажи честно, Игорь: Анжелина из себя как? Ставр говорит: красивая, но когда я видел баронету последний раз – года два тому, то не впечатлила она меня. Нет, совсем не впечатлила. Вот и сомневаюсь теперь… Если б Весняна не попросила тебя проводить, ни за что б не согласился.

– Ага, значит тайный сговор все-таки был! – притворно возмутился я. – Ладно, ладно – прощаю… Откровенно? До моей жены ей, как луне до солнца, но хороша девчушка. Очень хороша. Отвечаю…

Напрасно я рассчитывал отделаться от расспросов одной емкой фразой. Любомиру было интересно все подробности, какие я только знал о юной баронессе, и он приложил максимум усилий, чтоб выпытать их. Поэтому, ближе к вечеру, не знаю как у рыцаря, а у меня уж точно язык опух изрядно. Не помогала даже баклага с вином, которой мы регулярно смачивали пересохший рот.

В силу этих обстоятельств, когда за одним из поворотов, вместо лесной дороги я увидел густой туман, а еще мгновение позже, понял что передвигаюсь на своих двоих, то даже обрадовался. И к костру подошел в самом благодушно настроении и с широкой, обаятельной улыбкой на лице.

Правда Арагон почему-то мой оскал оценил несколько по-другому, и сделав быстро какой-то пас, пробормотал успокоительно, словно расшалившемуся псу:

– Но, но, не балуй.

– Скажи, господин Бог, у меня сегодня что: день открытых дверей?

– Не понял сути вопроса? – вскинул брови профессор, от чего огонь разгорелся ярче и попытался дотянутся до меня длинным языком, желая то ли лизнуть, то ли – ужалить.

– Зачастили, говорю, что вы сегодня.

– Мы? – еще круче изогнул бровь Арагон. – А подробнее?

– Пару часиков тому, меня проведал Артас, – охотно объяснил я. – И мы с ним очень приятно побеседовали на тему вознаграждения и прочих форм оплаты труда. Вас, кстати, не интересует данный вопрос? А то я готов обсудить…

– Отчего же не интересует, – улыбнулся Бог. – Я как раз хотел спросить: доволен ли ты своей наградой?

– Это которой же? – я даже растерялся. – Что-то не припоминаю момента вручения? Извиняйте, господин хороший. Вам ли не знать плачевное состояние моей памяти? Не затруднит напомнить?..

– Легко… – Арагон прикрыл глаза, словно вспоминал строчки текста и чуть нараспев произнес: – Весняна из рода Зеленых Вепрей, желаешь ли ты взять себе в мужья Игоря из рода Белых Журавлей?

– Чего? – сказать что я был удивлен, явно недостаточно. Я был взбешен! – Ты хочешь сказать, что все подстроил?!

– Упаси меня Бог, – скаламбурил Арагон. – Никакого принуждения и любовного наговора. Я только не дал помешать вам встретиться… Согласись – это очень много с моей стороны, и ни к чему не обязывает – с вашей. Приходилось слыхать: что браки заключаются на небесах? Вот, примерно таким образом все и происходит…

С подобной постановкой вопроса я мог согласится. Хотя, если честно: ох, как надоели мне эти Могущества. Все время чувствуешь себя сосунком среди взрослых дядей. Еще подумать о чем-то не успел, а им уже все ведомо. Но ведь и они со мной возятся, значит: не могут обойтись своими силами, значит – и я не тварь дрожащая, а право имею!

– Возможно. И если не обманываешь, то спасибо.

– Свои люди, сочтемся. Так что там Артас?

– Расскажу, но чуть позже. У меня к тебе, боже, еще одна просьба.

– Говори.

– Книгу я нашел занятную… Важную для меня, а прочитать затрудняюсь. Ты б не мог, это… ну, сделать так, чтоб я понял смысл написанного?

– Ой, умора, – расхохотался Арагон. – Это ты меня в переводчики нанимаешь, что ли?

– В общем, – я не стал оспаривать очевидное. – Можно и так трактовать, но я хотел лишь…

– Ладно. Сделаю по старой дружбе. Сам, конечно, возиться не стану – не по чину, но помогу. Вечерком, когда твои спутники уснут, подходи сюда с книгой. Пришлю переводчика. Девушка, из ваших… Аленой зовут. Она клирик. Думаю, поможет. Девчонка частенько с богами общается и, вполне возможно, разберет эти твои каракули… Заодно, можешь и другие вопросы задать, небось накопилось, а? Но уж потом, не привередничай. Договорились?

– Да.

– Вот и славно, будь здоров. До следующей встречи. Думаю, мы увидимся раньше, чем ты за Барьер шагнешь. Вот тогда все и обсудим окончательно…

К костру я подходил, ощущая неловкость и некоторое смущение, от одного только вида хрупкой девичьей фигурки, ровными шагами измеряющей периметр освещенного круга. Похоже, ждала она давно.

Штучное надо заметить изделие, так сказать: ручная работа Создателя, а не ширпотреб. Рост под метр шестьдесят. Коса светло-русая до пояса, заплетена просто. Одетая в белую рубашку, типа средневековых, как привыкли видеть в кино, неширокие штаны, но и не в обтяжку, заправленные в невысокие сапоги, без каблуков. На рубашку надет кожаный жилет на шнуровке.

– Вечер добрый. Не подскажете, как пройти в библиотеку?

– Умнее ничего придумать не мог? – выгнула бровь девушка. И тут же холодно добавила. – Ты опоздал.

– Пардон, мадам…

– Мадмуазель, – машинально поправила девушка.

– Тем более. Все претензии к товарищу Арагону. Мне было назначено: как только все улягутся спать, что я с точностью до минуты и исполнил. А если в ваших краях ложатся спать раньше, то извините о нестыковке часовых поясов надо предупреждать заблаговременно. Клянусь честью, я ни за что не заставил бы столь очаровательное создание дожидаться меня больше пяти минут.

– У-у-у… как все запущено, только соловьев не хватало, – пробормотала девушка себе под нос, хотя я все равно ее услышал. И уже громче: – А три часа тебе как? И вообще оставь свой велеречивый слог, как и избитые фразочки. Мне время слишком дорого, чтобы тратить его по пустякам. Для тебя здесь прошло пять минут, мне тут пришлось три часа торчать, а в Бельнорионе может вовсе отмотать до трех, а то как бы и не до четырех дней. Вот так-то!

– Ладно, что-то меня и в самом деле понесло. Наверно от того, что Землячку встретил. В смысле, не ту, которая не будь к ночи помянута, а девушку с Земли. Вот и распетушился, плюясь огнем, сверкая блеском стали… Зовут-то тебя как, красна девица?

– Ой бли-и-ин! – взвыла девушка, хватаясь за голову. – Я же просила! – и тут же выдохнув, умоляюще произнесла: – Давай по-быстрому, а? Время поджимает. Алена…

– Игорь. Очень приятно…

Свои комментарии насчет ''по-быстрому'', я титаническим усилием воли запихнул… В общем, запихнул.

– Арагон сказал: тебе помощь нужна?

– Нужна. Вопросов уйма, но важных только два, – я протянул девушке инкунабулу. – Взгляни…

Алена перевернула парочку страниц и подняла глаза на меня.

– В Ваймере так пишут. И что?

– Перевести на общепонятный сможешь?

– Типа, со всеми подробностями, вплоть до нецензурных?

– Типа, чтоб даже такой сапог как я не перечитывал два раза каждое слово.

– Наверно. Постараюсь, во всяком случае.

– Вот это и будет первая просьба. Мне самому никак не осилить в виду общей спешки и обостряющейся международной обстановки. А освоить науку надо, иначе возможен летательный исход.

– Хорошо. Недельку продержишься?

– Постараюсь.

– Тогда, начиная с третьего дня, заглядывай сюда. Я, если управлюсь, а передать возможности не будет, вот тут ее зарою. Ты уже умеешь сам в туман выходить?

– Судя по нынешнему вечеру, уже умею.

– Вопрос один снят. Давай второй.

А Алена ничего, напористая девчонка, хоть и красавица.

– Ты не могла бы мне вкратце описать весь расклад. Кто такой Арагон? Откуда он на наши головы свалился? То же – по поводу Артаса? А то я пока держусь исключительно на чувстве справедливости и пролетарской сознательности.

– Если в двух словах, то мир, в который ты попал, выбрал тебя Стабилизатором. То есть ты должен привести его в исходное, ну или как минимум в пригодное для дальнейшего существования состояние. Понятно?

Я отрицательно мотнул головой.

– Сейчас твой мир стоит на пороге катастрофы… не знаю там, вымирания или еще чего… Так? – и дождавшись моего утвердительного кивка продолжила: – Так. И ты или при помощи, а точнее вине Арагона, или по воле каких-то сверхъестественных, скорее всего божественных сил, стал его Стабилизатором. То есть ты призван стабилизировать этот мир – исправить все то, что работает сейчас неправильно. Ты стабилизатор, я стабилизатор, причем уже повторно, для одного и того же мира… Почему именно земляне стабилизаторы, сейчас не важно. Вернее я сама еще до конца не разобралась, и попросту не хочется быть голословной. Не так скажу, ты не так поймешь – еще укатишься в бездну вместе со всем миром.

– Я не думал, что так серьезно… – протянул я.

– Серьезней некуда, – печально подтвердила девушка. – Но то, что на тебя повесили – очень серьезно. Кстати ты в курсе, что некоторых из нас перетащили на другую сторону? Вроде как они за другую команду играют?

Я припомнил подлянку Артаса и кивнул.

– В курсе.

– Ага… Ну что еще, если коротко… Выполнишь свое задание – мир отпустит тебя. Если сам захочешь. И если потом сможешь жить со своими способностями нормально. То, что тебе дадено сейчас, потом никуда не денется, поэтому…

Тут девушка отошла в сторону и, подхватив с земли камешек, сдавила его меж ладоней. Посыпался песок, а она, откинув мелкую гальку, в которую раздавился камень, отряхнула руки, и вернулась обратно.

– Вот типа того… Когда я это обнаружила, со злости прогнув периллу на балконе, меня чуть удар не хватил. И еще, – она, щелкнув пальцами, зажгла над своей головой натуральный фаербол, который небрежно ладошкой, словно муху, отшвырнула в сторону. Тот, пролетев над костром, скрылся в тумане. – Сам понимаешь, что после этого нормально жить сложно.

М-да, мне бы так научиться пальцами щелкать, авось некоторые вопросы гораздо проще смог бы решать.

Девушка в задумчивости потерла лоб:

– Так, что еще… Про Веер миров знаешь?

– Это я смог прочесть в книге…

– Ага, – она задумчиво кивнула. – А про мертвые миры?

– Инфа лишней не бывает. Просвети…

– Когда мир погибает, Хранители его отделяют от оси, ломают Мост Судьбы мира. В общем, мир перестает существовать и схлопывается. Выбраться из такого места практически невозможно, разве что тебе повезет нарваться на Хранителя в сам момент отделения и тот по доброте душевной отправит тебя обратно в туман. Самостоятельно из мертвого миры ты выбраться не сможешь… Правда если ты не путешественник меж мирами, – тут девушка фыркнула, словно что-то припомнив. – Поэтому мой тебе совет – избегай их любым путем. Во всяком случае, если ты топаешь по туману и учуешь запах мертвечины – лучше сразу сваливай, причем из самого тумана. Вообще. Возвращайся в свой мир, раз уж ты научился самостоятельно сюда попадать. Иначе чуть затянешь – и уже будет поздно.

– Огромное спасибо. Вот теперь, кажется немного просветлело…

– Здоров будь, рыцарь! – вывалившийся из тумана мужичонка, был в своем репертуаре. – Не, ты мне определенно нравишься. И тут себе барышню нашел. Ой, извиняюсь, не признал издалека, – пробормотал поспешно, заметив, как опасно блеснули глаза Алены. – Не серчайте, братцы, но я к вам с принеприятнейшим известием: к нам…

– … едет ревизор?

– Хуже. С минуты на минуту тут появятся Хранители. А потому – мальчики налево, девочки направо и быстро…

Заметив, как за спиной девушки начал уплотняться туман, я спешно шагнул влево (Наблюдатель зря советовать не будет) и оказался лежащим на попоне, рядом со сладенько похрапывающим Любомиром.

Вышемир уткнулся лицом в подушку и будто в омут рухнул. Хранитель давно, еще с ученичества в Оплоте, приучил себя засыпать именно так, без полудремы. Иначе возбужденный мозг упорно продолжал перебирать имеющуюся информацию, сверять, делать выводы, вызывая устойчивую бессонницу и утреннюю мигрень. А сейчас ему следовало хорошенько выспаться, чтоб опять не опозорится. На мнение девушки наплевать, но самого себя не обманешь. Зачем лелеять саженец, если взращенный плод не попробовать?

Забава пришла в гостевые апартаменты, как и было велено: только лишь солнце стыдливо втянуло последние лучи. Тихонько приоткрыла дверь, шмыгнула внутрь и растерянно остановилась. Девушка прекрасно понимала, что хранитель не изнасиловал ее в прошлый раз только из-за усталости, и совершенно не хотела сюда возвращаться. Более того, Забава была уверена, что никогда больше не переступит порог синих дверей, ведущих в его опочивальню. Тем более теперь, когда Лучезар, заикаясь и пунцовея, сделал ей такой замечательный подарок.

Забава не принадлежала к вертихвосткам, готовым за серебряную монетку приподнять подол. Но, если не слишком зажиточный парень, не только зовет замуж (позвать любой горазд, только где его утром искать?), а дарит при этом дорогую вещь, значит: в самом деле имеет серьезные намерения. Лучезар твердит ей это уже давно, но после той ночи она начала сторониться парня. И вот сегодня с души девушки будто камень упал. Она повеселела, ожила…

Но едва лишь Малинка передала повеление Ксандора: отнести ужин Ищущему истину, как девушка поняла, что пойдет к Вышемиру и сделает все, чего бы он не пожелал.

И вот она здесь.

Забава затравлено оглянулась на запертую дверь и непроизвольно попятилась, но злой рок был настороже и сунул девушке под ноги пустую кадку, которая тут же грохнулась о стену. В спальне заскрипело ложе, и властный голос сонно поинтересовался:

– Какой безрукий увалень там толчется?

И губы сами привычно ответили:

– Это я, мой господин. Забава.

– А, уже пришла. Тогда иди сюда…

Забава поспешила на его зов, хоть всей душой стремилась прочь.

Вышемир сидел, опираясь на подушки, больше всего напоминая змею, приподнявшую голову перед броском, только что рот не разевал, да язык не высовывал, глядя на покорно приближающуюся жертву.

– Ждала меня?

– Да, мой господин.

– Хорошо… Подай вина, в горле совсем пересохло.

Девушка торопливо наполнила из кувшина кружку и с поклоном подала. Вышемир выдул его единым духом, потом сел на кровати, свесил ноги и поманил ее ближе.

– Помоги раздеться.

Вышемир наслаждался властью, подмечая, что служанка повинуется быстрее, чем в прошлый раз. Без явного внутреннего сопротивления. В глазах еще мелькает что-то лишнее, но паузы между приказом и выполнением, стали заметно короче.

Забава между тем уже успела освободить мужчину от одежды.

– Умница. Теперь, сама…

– Что именно, мой господин?

– Да раз…, раз…, раз… – Вышемир трижды пытался произнести слово ''раздевайся'', но его язык отказывался повиноваться. Рот раскрывался, губы шевелились, а кроме первого слога он не мог выдавить из себя ни одного звука. Посипеть разве что…

Это было так неожиданно, что хранитель даже и не испугался, а попросту решил изменить формулу приказа.

– Сни…, сни…, сни… – но и ''сними'' постигла та же участь.

– Об…, об… – команду ''обнажись'', язык Вышемира произносить отказывался категорически.

Значит, дело было не в словах, а в тех мыслях, что за ними стояли. Что-то не давало хранителю приказать девушке раздеться.

– Ну уж нет, во второй раз я не позволю рыбке выскользнуть из сети, – сердито проворчал он. – Я и сам не забыл, как обнажить девчонку.

Вышемир вскочил с кровати, намереваясь лично стянуть с Забавы одежду, но теперь в повиновении отказывали руки. Он мог жестикулировать, размахивать как угодно долго и яростно, но лишь только хотел потянуться к завязкам на груди рубахи или юбки служанки, неподвижно замершей и только удивленно хлопающей ресницами, как руки цепенели от плеч и до кончиков пальцев.

– Вот так, значит… – пробормотал хранитель, довольно быстро сообразив, что происходит и при этом чувствуя от повторной неудачи не конфуз или досаду, а любопытство. – Я не могу причинить тебе вреда, ни словом, ни действием. Это кто ж так постарался? Неужели Ксандор решил надо мной подшутить? Но зачем? Шутка ради шутки? Глупо и на провидца не похоже. Тогда кто?

Рассуждая вслух, Вышемир оделся и еще раз внимательнее посмотрел на служанку.

– Ужин готов?

– Да, мой повелитель.

– Так неси, чего застыла? Продолжения не будет. Сперва надо сообразить, как обойти защиту, а думать лучше на сытый желудок.

– Слушаюсь, мой повелитель, – кинулась накрывать стол служанка.

– Дело не в ней, – кивнул своим мыслям Вышемир. – Внушение работает по-прежнему. Это на меня кто-то порчу навел. Но когда?

Хранитель быстро провернул в памяти события последних дней и почти воочию узрел пред собой Игоря с занесенной дланью. И отчетливо услышал: ''Запрещаю творить Зло! Отныне и вовек!''

– Ах, вот оно что! – плеснул он себя по лбу, почти повторяя жест наложившего Запрет. – То-то меня последнее время так на правду потянуло. Шурин постарался! А каким тюфяком прикидывался… Хотя, почему тюфяком? Что я собственно о нем знаю, кроме предсказания Ксандора и того, что Игорь о себе рассказать захотел? Любопытно… Значит, зла причинять я не могу, а если вот так? Спасибо, – кивнул служанке, поставившей перед ним поднос с ужином, а потом протянул руку и погладил девушку по бедру. – Так можно… Тоже вариант. Обдумаю на досуге. Но прежде, еще разок убедимся в правильности вывода.

Вышемир встал, подошел к Забаве и, заботливо глядя ей в лицо, спросил:

– Что у моей девочки такие глазки печальные? Случилось что-то? Иди ко мне, бедняжка, я хороший, пожалею тебя.

И довольно улыбнулся, когда без каких либо усилий смог обнять, покорно прижавшуюся к нему, девушку и поцеловать ее в губы. Вот только руки, нежно гладившие плечики и спину, ниже талии сползать не хотели.

– Ну, пока хватит и этого, – хранитель отстранил от себя служанку, что-то говорящую о предстоящей свадьбе. Вернее, отреагировал на имя жениха – Лучезар и вспомнил услужливого стражника.

– И стоило из-за такого пустяка грустить? Ну-ка, приведи ко мне Лучезара. Обещаю: я еще сегодня устрою вашу свадьбу…

Забава недоверчиво улыбнулась, но повеление исполнять бросилась с похвальной поспешностью.

– Ну-ну, дорогой мой шурин, поглядим насколько трудно будет обойти твой запрет. Слава Создателю, что ты прямодушен, как рыцарский клинок. Любой маг, на твоем месте, придумал бы формулу поизощреннее. А так, стоит лишь убрать из головы явное зло, или тщательно смешать его с другими мыслями и все – запрет не действует… Конечно, в некоторых случаях придется повозиться, но от этого и достигнутый результат гораздо интереснее! Положим, велел бы я сейчас девчонке отдаться. Взял бы свое, пополам со слезами и соплями… Приятно, да и только. Зато теперь я отлично развлекусь, придумывая способ: как заставить ее проделать то же самое, но добровольно и с удовольствием…

После того, как Забава приняла монисто и опять улыбнулась, Лучезар готов был для хранителя на все. Поэтому, когда девушка прибежала за ним в казарму и передала парню приглашение, он поспешил на зов Вышемира, не колеблясь и мгновения.

Ищущий истину встретил молодого стражника приветливой улыбкой.

– Звали, господин?

– Да. Но прежде, чем предложить важное дело, я хочу помочь тебе…

– К вашим услугам, господин, – почтительно поклонился Лучезар. – Я и так вам премного благодарен.

– Ты о деньгах? – уточнил хранитель. – Это сущий пустяк. Сделаешь, что скажу: станешь не только героем, но и разбогатеешь. А сейчас поговорим о Забаве. Я слышал: любишь, жениться хочешь? Верно?

– Каждое слово истина, господин. Но я не…

– А девушка как? Отвечает взаимностью?

– Кто ж их поймет? – вздохнул тот. – Вчера ластилась, а сегодня дуется… Или – наоборот. Сами небось знаете: каково с девками…

Вышемир помолчал , усмехаясь, а потом громко позвал:

– Около городских ворот разговор шел о какой-то девушке. Кажется… Забаве.

– Забава!

– Я здесь, господин, – девушка поторопилась зайти в кабинет. – Что изволите?

– Я, пока, ничего! А вот парень жалуется, что ты ему голову морочишь. То пообещаешь замуж пойти, то – раздумаешь. Это правда?

– Правда, господин… – перед Вышемиром Забава не могла б лукавить, даже если б захотела. – Но лишь потому, что он и сам как-то нерешительно о свадьбе заговаривает. Все больше на сеновал зовет…

Хранитель не удержался от смеха, с удовольствием глядя, как пунцовеет парень.

– А если он сейчас, при мне предложит тебе свадебный венец, ты примешь его, или опять подолом мести будешь?

– Приму, господин, – искренне ответила служанка.

– Лучезар, слово за тобой, – Вышемир указал парню рукой, на уставившуюся в пол Забаву.

– Я…, я… – растерялся стражник.

– Угу, – кивнул хранитель. – Похоже, девушка права: сеновал тебе больше по сердцу, нежели брачное ложе. В таком случае, пошел вон и не приставай к девчонке.

– Нет! – вскричал тот. – Я очень хочу на ней жениться. И хоть сейчас готов под венец, но у меня нет денег ни на пристойную свадьбу, ни на собственный угол…

– Это меняет дело. Забава, ты слышала?

Девушка кивнула.

– Тогда можешь готовиться к свадьбе. О деньгах я позабочусь. Как и о том, чтоб парень сдержал слово. А теперь оставь нас, мне с твоим будущем мужем еще кое о чем поговорить надо. Жди в прихожей…

– Как будет велено, господин, – девушка подошла к хранителю, наклонилась и поцеловала его в руку. Потом счастливо улыбнулась и упорхнула в прихожую.

Следуя примеру невесты, Лучезар упал на колени, ухватил Ищущего истину за руку и тоже попытался ее поцеловать, но Вышемир поспешно отдернул ладонь.

– Что подобает девушкам, не стоит повторять мужчине. Тем более – воину.

– Век буду вашим рабом, господин. Прикажите: что мне надлежит сделать?

– Жизни королевы грозит опасность. Я точно знаю, что на нее готовиться покушение. И не только на нее. Злоумышленник хочет так же умертвить и принцессу. Но у меня нет улик, а одного моего слова будет недостаточно. Я попытался поговорить об этом с королем, но тот и слушать меня не стал. А преступление свершиться еще этой ночью, пока Их Величество в Бобруйске. Поэтому, мне нужна твоя помощь? Ты готов защитить королеву и принцессу?

– Всей жизнью.

– Тогда, убей его!

– Кого именно, господин? Чтоб спасти Их Величество и Их Высочество, я отца родного не пожалею! – искренне ответил стражник, по-прежнему стоя на коленях. – Приказывайте.

– Отца не надо… – поспешно ответил Ищущий истину. – Думаю, это достойный человек, если сумел воспитать такого превосходного сына. А имя преступника, затевающего покушение на корону – Ксандор!

Если воин и удивился, то не слишком. И Вышемир продолжил, внутренне усмехаясь: запрет не препятствовал, ведь он не лгал. Ну, почти не лгал. Но это ''почти'' такое маленькое, такое незаметное. И все ж делается исключительно во благо…

– Прорицатель сейчас в своих апартаментах. Один. Постучишься и скажешь, что пришел с запиской от меня. И как только это чудовище отворит двери, вонзишь ему в горло кинжал. Вот этот, – хранитель протянул наемнику оружие. – Потом вернешься. И ничего не бойся. Забава подтвердит, что ты весь вечер был здесь, с ней. Вы думали, что я сплю. А потребуется: я подтвержу, что всю ночь слышал вашу беседу. Когда двое влюбленных говорят о предстоящей свадьбе, то редко понижают голос до шепота. Да и не заподозрит тебя никто. А потом, когда подлая роль Ксандора выйдет на явь – ты еще и героем станешь. Ну, а нет: я и сам сумею отблагодарить. Не обижу…

– Не беспокойтесь, господин, – очень серьезно ответил Лучезар, неспешно поднимаясь с колен. – Я все сделаю, как следует. Вы умеете быть щедрым, и я это помню. Я ваш раб навеки, не сомневайтесь. Считайте, что Ксандор уже мертв. Я убил бы его, даже если бы он ничего не замышлял против королевы, а всего лишь мешал лично вам. Клянусь Забавой! А хотите: я, заодно, еще кого-то прикончу?

– Нет, – засмеялся Вышемир. Бесцеремонный и нагловатый парень нравился ему все больше. – Делай, что велю и все будет хорошо. Понятно?

– Да, господин, – вытянулся в струнку дружинник.

– Забава! – позвал девушку хранитель. – Теперь с тобой, посекретничаем. А жених пусть в прихожей подождет. Ну, ступай. Закрой за собой дверь и выходи тихонько, чтоб невеста не расслышала. Пусть считает, что ты в соседней комнате. Так вернее. Чем девчонка меньше знает, тем тебе спокойнее…

Впоследствии, каждый рассказывал о той ночи по-разному, но все сходились в одном – сначала громко завыла немая прислужница Ксандора. А когда, дежурившие на галерее, гвардейцы прибежали на ее мычание, то увидели королевского астролога, лежащего на пороге собственных апартаментов, с любимым кинжалом в груди. Этот кинжал видели в руках прорицателя все, кто прибегал к услугам Ксандора. Большой рубин в его рукоятке помогал астрологу сосредоточиться. Он никогда не выносил его с кабинета и не вынимал из ножен, предупредив любопытную прислугу, что лезвие отравлено. Иногда, на слишком настойчивые расспросы, Ксандор отшучивался, что в чужих руках кинжал может стать лично для него смертельно опасным. А значит, прорицатель не ошибся и в этот раз…

Гвардейцы доложили о происшествии начальству, и закружилась возникающая в таких случаях суматоха. Кто-то зычно отдавал распоряжения, кто-то куда-то бежал, кто-то кого-то звал и поторапливал… Как будто спешностью действий, можно было воскресить погибшего.

– Как ты думаешь, Лучезар, отчего у военачальников всегда такие трубные голоса? – задумчиво обратился к наемнику Вышемир, прислушиваясь сквозь закрытые двери к кутерьме. – Словно их всех, перед назначением на должность, специально проверяют на громогласность… Или в войске: ''Кто громче орет, тот и прав?''

– Я крестьянский сын, господин, – стражник был на удивление спокоен, будто это и не он всего несколько минут тому зарезал человека, а избыточное напряжение проявлялось у него исключительно в силе, с которой он сжимал ладошку Забавы. Девушке было больно, но недвусмысленное распоряжение господина: всячески угождать жениху и мужу, заставляло терпеть. – Откуда мне знать: по какому признаку раздают должности сотников и тысяцких.

– Ничего, – ухмыльнулся Вышемир. – Когда я назначу тебя сотником, сможешь сопоставить. А пока будем считать, что это происходит из-за повальной глухоты и тупости подчиненных. Согласись: невозможно оставаться нормальным, если постоянно носишь на голове железное ведро, по которому стучат палками на тренировках. Ха-ха-ха!

Догадавшись, что хранитель шутит, Лучезар тоже изобразил на лице улыбку, при этом мучительно пытаясь понять: относилось ли это и к словам о назначении его сотником…

– О твоем повышении я говорил всерьез, – будто прочел его мысли Вышемир. – И перестань плющить пальцы невесте. Лучше положи руку на талию и проведи ее куда-нибудь. Надо, чтоб побольше людей видели вас вместе. А ближе к полуночи, возвращайся. Думаю, Лучезар, у тебя появиться еще одна работенка. Забава, мне надо напоминать, что ты будущая жена этого парня и должна быть с ним ласковее?

– Нет, господин, – искренне ответила девушка. – Я помню. Мой жених останется доволен.

– Тогда, ступайте. Мне не до вас! – отдал последнее распоряжение хранитель, вышел в коридор и двинулся в сторону, откуда доносился зычный бас Маламира.

– Какой крепкий у тебя сон, Ищущий! – проорал тот еще издали. – Я уже собирался посылать гвардейцев, чтоб разбудить…

– Я провел три дня в седле. А кроме того, мои апартаменты достаточно далеко и двери плотные… – спокойно ответил Вышемир. – А что случилось?

– Ксандор убит!

– Как? Когда? Кем? – на одном дыхании выпалил хранитель, опасаясь, что может сказать нечто иное.

– Кинжалом в сердце. Полчаса назад. Хотелось бы знать самому… – кратко ответил тысяцкий на все три вопроса. – Пошли, сам взглянешь на труп. Может ясновидение тебе что подскажет. А то из этой немой дурынды, умеющей только мычать и выть, совершенно ничего не добьешься…

– А что королева? – поинтересовался Вышемир, шагая следом.

– Я приказал пока ей не сообщать. Когда что-то проясниться, тогда и доложим. Или – утром. Зачем тревожить сон государыни? А кроме того, чтоб кто-то, из особо любопытных и разговорчивых, фрейлин не проявила инициативу – усилил караул возле ее опочивальни. Запретив впускать и выпускать всех кроме тебя и меня.

– Спасибо, сударь, – слегка поклонился Вышемир.

– Ты племянник Беляны и друг Ксандора… – продолжил Маламир, кивнув в ответ. – И хоть ты, не слишком приятен в общении, но не глупец, Ищущий истину. Уверен, подашь это неприятное известие с надлежащими комментариями.

– Еще раз спасибо, за столь высокую оценку моих возможностей… – слегка поклонился Вышемир. – А на самоубийство не похоже? Последнее время Ксандор был слишком напряжен… Все о грядущих несчастьях бормотал.

– Как по мне, то этого фигляра давно следовало прогнать со двора, – буркнул тысяцкий. – И королеве голову не морочил бы своими предсказаниями, и… пожил бы дольше. Но вонзить кинжал самому себе в грудь, с такой силой и под таким углом – трудновато. А главное: зачем для этого выходить в коридор?

Ксандор, по-прежнему лежал на пороге апартаментов, в расхристанном халате, накинутом на голое тело и с торчащей из груди рукоятью, оборвавшего жизнь прорицателя, клинка.

– Я приказал ничего не трогать… – пробасил сзади тысяцкий. – И за лекарем пока не посылал… Сначала хотел чтоб ты посмотрел.

– Посылай. Не лежать же Мудрецу так до утра, на всеобщее обозрение. Я быстро закончу.

Вышемир присел рядом с трупом и положил ему на лоб ладонь. Он видел однажды в Оплоте, что так делал Совва, чтобы узнать последние мысли случайно погибшего в лесу послушника. Как оказалось потом, тот свалился с дерева. Но даром Хранителя внешнего круга он не обладал, и поэтому мертвый Ксандор ничего не поведал Вышемиру о своей кончине. Но в этом, собственно, и не было надобности. Вышемир был уверен, что больше его самого об этой тайне знает только убийца. Выждав приличествующее время, Ищущий истину поднялся, глубокомысленно хмыкнул и спросил у Маламира:

– Где его служанка?

– В кабинете сидит. Ее корнем валерианой напоили. И связали. Сильно убивалась, девка…

– Пойдем. Я многое увидел. Теперь нужны ее подтверждения.

– Так она же немая?..

– Ничего, – ухмыльнулся Вышемир. – Когда хранителям надо, и немые разговаривают…

Малинка сидела скукожившись на диване для посетителей, не столько связанная, сколько завернутая с руками в какое-то покрывало или гардину, плотно зажатая между двумя стражниками, и испуганно поглядывала оттуда, напоминая высунувшуюся из норки мышку.

– Интересный метод связывания, – удивился Вышемир. – Кто придумал?

– Так, сударь, – подал голос сидящий слева воин. – Она ж, в чем мать родила, значит…

– А просто дать девушке одеться никто не сообразил?

– Был приказ угомонить и сторожить, – невозмутимо произнес второй стражник. – Приказ выполнен.

– Гениально, – восхитился Вышемир. – Если с системой подбора командиров я еще не до конца разобрался, то критерии для подчиненных вырисовываются все определеннее. Ладно, – прервал сам себя хранитель, заметив как проступает озабоченность на лице Маламира.

Он подошел к полуобморочной служанке, двумя пальцами приподнял за подбородок вверх лицо девушки и строго посмотрел в глаза.

– Сейчас я буду рассказывать, а ты кивай, если я прав и мычи, если ошибаюсь. Понятно?

Малинка попыталась кивнуть, но Вышемир все еще удерживал ее голову, поэтому девушка ограничилась тем, что моргнула.

– Отлично, – похвалил ее хранитель, который и мимику понял, и попытку кивнуть почувствовал. – Итак… Кто-то постучал в дверь Ксандора когда вы с ним барахтались в постели, да?

Служанка слегка потупила взгляд, но кивнула.

– Мудрец пошел к двери сам?

Мычание и отрицательное движение головой.

– Ты открывала?

Малинка кивнула.

– Голая? – удивился Вышемир.

Вообще-то ни для кого не было секретом взаимоотношение астролога с его прислужницей, но в излишней откровенности Ксандора пока обвинить не удавалось.

Девушка показала взглядом на свой ''кокон''.

– Угу, – понял Вышемир. – И ты увидела перед собой дружинника?

Служанка согласилась с этим утверждением.

– Он был среднего роста, довольно строен, русоволос и молод?

Взгляд девушки выражал безграничное удивление, а после утвердительного кивка такое же выражение появилось и на лицах остальных, присутствующих при допросе.

– Кхе-кхе…, – привернул к себе внимание Маламир. – Это было последнее, что увидел прорицатель? – поинтересовался, будучи наслышанным об умении хранителей.

– Нет, – отмахнулся Вышемир, в ускоренном темпе мысленно подгоняя свою историю под новые обстоятельства. Ведь он был уверен, что Ксандор откроет лично. – Описанного служанкой, человека зовут Лучезар. Он был послан мной. Собственно поэтому я и шел сюда, хотя и не знал ничего о случившемся. Мы должны были поговорить с покойным о вопросе, заданном вчера Ее Величеством. Не успели… Но, продолжим, – он снова обратился к служанке.

– Лучезар сказал, что пришел от меня?

Малинка опять кивнула.

– И ты позвала господина, а сама легла в кровать?

Еще один кивок.

– Потом долго ждала его возвращения и даже задремала, но с открытой двери тянуло прохладой, и ты забеспокоилась?

Служанка согласилась и с этим.

– Поэтому, пошла посмотреть, почему господин так долго их не закрывает? Ведь уйти полураздетым он никуда не мог. Верно?

Малинка кивнула.

– Ну, что ты увидела, мы и сами знаем. Сударь, – обратился он к тысяцкому. – Прикажи своим орлам отпустить девушку, она больше ничего не знает. Дальнейшее я скажу… Если веришь в возможности хранителя.

Тот неопределенно пожал плечами.

– Разное пришлось повидать. Говори.

– Убийца дождался пока Лучезар передаст Ксандору просьбу о встрече, уйдет и скроется за углом, а потом снова быстро постучал в дверь. Считая, что это вернулся мой посланец, Мудрец без опаски открыл дверь и тут же получил смертельный удар. Он даже вскрикнуть не успел. Убийца – высок и одет во все серое. Лицо закрыто капюшоном и полумаской…

– Серый призрак?! – воскликнул тысяцкий. – Давненько о них ничего не было слышно. Ну, тогда становиться понятно и почему Ксандора убили его же собственным кинжалом. Не удивлюсь, если убийца сначала пырнул провидца стилетом, и только потом воткнул в рану оружие, выпавшее из рук Мудреца, – с которым, как мы знаем, тот никогда не расставался.

– Серый призрак? – переспросил Вышемир, делая удивленное лицо. – Это еще кто? Не соблаговолишь объяснить?

– Клан наемных убийц с Северных островов. Они на службе у Объединенного княжества. И это может значит только одно: орденские братья считали Ксандора слишком опасным для своих планов.

– Что ж, – согласился Вышемир, – они не ошибались. Только опоздали… Провидец уже предупредил королеву о грядущей опасности. Но ''Серые призраки''… – он недоверчиво покрутил головой. – Я вспомнил: считалось, что они полностью исчезли во времена Моровицы. Значит: клан убийц восстановился, а наш Тайный кабинет оказался не готов к таким действиям.

– Да уж, – как-то неопределенно хмыкнул Маламир. – Совершенно не готов… Можно сказать: допустил смертельную ошибку. И остался без руководителя.

Вышемир удивленно посмотрел на тысяцкого.

– А причем здесь Ксандор?

– Да ведь его потому и убрали, что провидец был не только советчиком королевы, но и начальником Тайного кабинета Зелен-Лога… – объяснил тысяцкий – Хорошо поставлена разведка в княжестве, если сумели его вычислить. И одним махом отомстили за все несчастные случаи, произошедшие с их наблюдателями перед отъездом короля в Бобруйск. Но, я готов заложить собственную голову, что коль уж ''призрак'' в городе, то это не последнее убийство. Надо идти к королеве. Утром может быть слишком поздно! Воропай, передай мое приказание Ждану! Немедленно удвоить все посты и патрули. Во главе каждого патруля поставить гвардейца. Вооружение легкое, возможно, придется много бегать! Охрану королевы возлагаю лично на десятника Скуба! За Ее Высочество головой отвечает Кротун. Труп затащите в комнату, дождетесь лекаря. Что делать дальше он скажет. Старший – Торус. Я к королеве! Ты со мной, Вышемир?

– Да, придется разбудить тетушку… Все слишком серьезно, – напуская на себя озабоченность, произнес хранитель. Пока все шло по его плану. А значит, можно было рассчитывать на успех и в дальнейшем.

– Здравствуйте, хозяева!

На лесной мельнице ничего не изменилось. Собственно, как и за все прошедшие столетия до моего появления здесь. Она, по-прежнему грохотала и скрипела всеми суставами, зато мне, видимо, пошли на пользу: усиленное питание, свежий воздух и регулярные физические упражнения. Потому что повторять приветствие не пришлось. Вроде и не очень громко поздоровался, а обернулись на мой голос сразу оба.

– Игорь приехал! – как-то даже слишком обрадовано завопил Лукаш. Сбросил с плеч мешок и кинулся ко мне обниматься.

Дед Мышата повел себя степеннее. Оглядел с ног до головы. Чуть дольше задержал взгляд на поясе. Потом, столь же неспешно, оглядел меня в обратном порядке и удовлетворенно кивнул.

– И тебе здоровым ходить, шевалье… – мельник вытер руки о передник, хотя ни руки, ни ткань передника от этого белее или чище не стали, так как были в равной мере покрыты мучной пылью. – Ну, внучок, я так понимаю: на сегодня все, можно мельницу останавливать. Будем дорогого гостя потчевать да расспрашивать?

– Еще как будем! – опять радостно воскликнул парень.

– А ты чего прыгаешь? – покосился на развеселившегося внука Мышата. – Рассчитываешь с Игорем улизнуть, и опять все свалить на мои плечи? Шалишь… Тогда Игорь ровно слепой был, и нуждался в поводыре, а теперь – гляди сам: ему не всякий ровня, и не каждый в попутчики годится. Верно?

С этих слов мне стало понятна и радость Лукаша, и взяла обида на старика. Или – проверяет? С такого хитреца станется.

– Нет, деда, не верно… – мотнул я головой, мимолетной улыбкой давая понять, что не обиделся и не воспринял слова Мышаты всерьез. – Я тут, на вашей плотине, считай, родился. Значит – ты мне крестный, а Лукаш – сводный брат. Куда уж роднее искать?

– Да? – хмыкнул тот. – А что ж ты тогда на свадьбу не пригласил, родичей-то своих?

– Хорошо однако разведка поставлена, – изумился я. – Откуда тебе, дед, о моей женитьбе ведомо? Королева и та, еще ничего не знает. Я всего на двое суток позже Вышемира из Зеленца выехал.

– Сорока на хвосте принесла, – буркнул тот.

– Знамо дело, шустрая птичка, – усмехнулся я. – Вот только что же она тебе, заодно, обо всех подробностях дела не проскрежетала? Могла б уж по всей форме доложить.

– Не смыслят они в наших делах, – нехотя признался Мышата. – Событие видят, а что, почему да как – это выше их разумения.

Вот и поговорили. Дед ведь отвечает всерьез, словно уверен, что я прекрасно понимаю о чем речь. Занятно…

– Ты женился? – высунулся наперед Лукаш. – Поздравляю!.. Пошли, расскажешь. А на деда не гляди, он всю последнюю неделю такой. Как к нам намедни пара мертвяков заявилась, так Мышата только и знает, что ворчать. Все чернокнижника недобрым словом поминает.

– Погодь, малой, – придержал Лукаша мельник. – Ты, Игорь, извини, что я неприветливо встретил. Совсем думы замучили. И знаменья все одно другого хуже. Порадуй старика, скажи что ты рог привез, а?

– Рог? – переспросил я, не сразу и сообразив, о чем это дед. – Ты же желчь заказывал. Желчь я привез, не забыл. А рог… Тебе, собственно, какой нужен? Мне жена подарила один, что от ее погибшего отца в память остался.

– А ну, пойдем, покажешь? – оживился Мышата. – Если это тот самый, тогда, возможно, все еще не так плохо, и Островид не ошибся в своих предсказаниях.

Похоже, последняя неделя и в самом деле пошла мне на пользу. Слова, которые я прежде спокойно пропустил мимо ушей, сейчас привлекли мое внимание. В мозгу что-то негромко щелкнуло, подгоняя на место очередной пазл.

Выйдя следом за мельником во двор, я аккуратно придержал старика под локоток и негромко поинтересовался:

– Деда, а ты не помнишь, случайно, как того, последнего мага звали? Который уцелел, укрощая Темна?

От неожиданности Мышата дернулся в сторону, но быстро взял себя в руки и усиленно изображая старческую забывчивость, задумчиво произнес первое, пришедшее на ум имя.

– Точно уже не припомню… Вышата, кажется…

– Знаешь, дед, а я почему-то именно так и думал. Больше того – просто уверен был, что белого мага, потерявшего почти всю свою силу, звали Мышата… Ой, извини, оговорился. Конечно же – Вышата. Теперь многое становиться понятным. Начиная от моего появления здесь, и так дальше – по всей цепочке… Ведь настоящее мастерство, как известно, не пропьешь… И если браться за дело по уму, то можно обойтись самыми минимальными усилиями. Верно?

– Верно, Игорь… Тебе еще предстоит во всем этом убедиться, – не стал ни отпираться, ни подтверждать мою догадку мельник. – А теперь, покажи рог. Это и в самом деле очень важно…

– Смотри…

Я вынул из переметной сумы подарок Весняны и протянул старику.

– Слава Создателю, это он… – от радости Мышата едва чувств не лишился. Во всяком случае, в коленках ослаб изрядно, и мы с Лукашем ели успели подхватить его под руки. – Не уверен, что Змии еще помнят условия древнего Уложения, но хоть препятствовать не станут и к Барьеру пропустят. Это не самое трудное задание, из тех, которые предстоят Разрушителю, но зачем зря рисковать, если можно обойтись без сражения, верно?

– Один очень неглупый мудрец сказал в свое время, что самая лучшая победа та – которая одержана до битвы.

– И в самом деле сказано мудрым человеком, – согласился Мышата. – А чего мы стоим? Лукаш! Где твое гостеприимство?! Дорогой гость в дом, а ты даже не чешешься! Мигом неси все самое лучшее… Игорь, присаживайся. Надо ж хоть по глотку меда за здоровье молодых глотнуть…

– Знать бы еще где оно спрятано то, ''самое лучшее''… – проворчал негромко парнишка, но наткнувшись на суровый взгляд деда, торопко метнулся в погреб…

– Хотя, – как только парнишка отбежал на пару шагов, изменил мнение мельник. – Не обижайся на старика, но как говориться: ''делу время, а потехе час''. Давай-ка, Игорь, я сначала сделаю то, что должен. А уж потом мы все сразу и отметим. Согласен?

В общем, как я понял, моего ответа и не требовалось. Мышата забрал рог, баклажку с драконьей желчью и поспешил в дом, при этом строго-настрого запретив его беспокоить, покуда сам не покажется.

Делать нечего, поскольку хозяевам было не до меня: Мышата колдовал в доме, а Лукаш опустошал погреб, я расседлал коней, постелил себе под вербой попону и прилег отдохнуть.

Минул час, второй и когда я уже даже какое-то мимолетное сновидение успел просмотреть, мельник вышел на подворье.

Что именно сделал Мышата с привезенными мною ингредиентами, включая и закаменелую кровь из наследия покойного атамана Вернигора, я не знаю – но, врученный мне рог изменился до неузнаваемости. Если раньше это была всего лишь старинная безделушка, годящаяся исключительно на украшение интерьера, то теперь в моих руках оказался настоящий шедевр волшебно-ювелирного искусства. От рога прямо-таки веяло древней таинственностью. И только совершеннейший безумец мог бы подудеть в него из одного лишь праздного любопытства.

– Ух-ты, – восхитился я. – Вот это вещь! Даже я исходящую от него силу чувствую.

– Рог призыва Змиев. Приходилось слышать?

– Да, Остромысл упоминал о нем в нашем разговоре. Вроде того, что владеющий рогом и амулетом может призывать Змиев и повелевать ими согласно древнего Уложения.

– Вот как? – Мышата удивился. – Никогда б не подумал, что всего за пару столетий информация так может исказиться. Очевидно, какой-то шалопай переписывал древние хроники, в окошко поглядывая, или животом маясь. Нет, Игорь, для того чтоб повелевать Змиями одного артефакта мало. В свое время это даже Неупоминаемому не удалось. Человек, владеющий Рогом призыва, приобретает возможность понимать Змиев, разговаривать с ними. Вот такие пироги, шевалье Игорь… Уверен, ты уже и сам понимаешь, зачем я все это именно тебе рассказываю.

– За последнее время мне столько раз указывали пальцем на юг, что и последний дурень уже сложил бы два плюс два.

– Наверняка… – кивнул головой мельник. – И если ты припомнишь все события последних дней, то сможешь не заметить, что путь тебе указывают не только люди, которым свойственно ошибаться, но и предметы. А так же – события. Взять хотя бы этот Рог. Ведь никто во всем Зелен Логе даже не предполагал: где его искать и сохранился ли он, по сей день. Значит, сам ждал появления достойного… Ну, а удастся завоевать их уважение или нет – только от тебя самого зависит. Но зато, Игорь, если сумеешь убедить Змиев в своем праве и правоте: помощь можешь приобрести изрядную. Да что там помощь, уже одно то, что охраняемый ими Проход преодолеешь беспрепятственно, дорогого стоит.

– Одним словом, назвался груздем – полезай в корзину… – вздохнул я почти притворно. – Я-то думал, отдохну, отосплюсь, жирок нагуляю, а вместо этого и ты, деда, меня на юг спровадить норовишь. Даже ключ о ворот всунул. О-хо-хо… Так-то, брат Лукаш, видишь сколь тяжела судьба геройская? А ты думал: нас только пряниками медовыми потчуют, да мягкие перины стелют.

– Не можешь, чтоб не ерничать… – усмехнулся Мышата. – Будут тебе Герой и пряники, и перины, и прочие услады медовые, если дело сделаешь… Землю от поганого чернокнижника и призываемой им нежити освободишь. Гляди только, не жалуйся потом, что слишком приторно. А то знавал я одного, что и года не выдержал всеобщей любви и сбежал так далеко, что и следов не сыскать.

– Ничего, мы стерпим… – подмигнул я Лукашу, который никак не мог определить: где в наших словах закачивается шутка-прибаутка и начинается горькая сермяжная правда.

– Кто бы сомневался, – оставил старик за собой последнее слово. – А теперь, прошу к столу, посидим рядком да потолкуем ладком. Небось у дорогого гостя найдется в запасе чем, скучающих в лесной глуши, отшельников потешить, а? Ну, а мы – за приятный рассказ, и угостим: чем хата богата…

– Обязательно расскажу, – согласился я на такой бартер с радостью. Живот урчал все громче, а запахи, доносящиеся от тарелок и полумисков выставленных Лукашем, только усиливали мои телесные мучения. – Но, давайте сперва хоть что-нибудь съедим. А то у меня много новостей накопилось, могу и от истощения помереть, покуда до конца доберусь…

До Прохода оставалось проехать каких-то пару сотен шагов, когда с вершины Плачущей скалы величаво слетел огромный Змий. Распластав крылья, наподобие аиста, он сделал широкий круг над приближающейся к проходу в Заскалье группой из двух всадников и четырех коней, то ли высматривая добычу, то ли просто приглядываясь. Очевидно, результаты осмотра не удовлетворили требования стража, потому что Змий вернулся ближе к Проходу и огненным дыханием провел на земле поперек дороги черную дымящуюся черту, – а сам уселся чуть поодаль, на противоположной стороне. Объяснять что-либо нагляднее уже не имело смысла, – проход в Вольные степи закрыт! И, после такого предупреждения, только сумасшедший мог попытаться продолжить путь.

– Не дружелюбная, прямо скажем, встреча, – пробормотал Лукаш. Как Мышата не ворчал, парень все же сумел убедить деда, что присмотреть за мной, хотя бы до Прохода, лишним не будет.

– Ну, так мы еще и не поздоровались… – резонно заметил я, от приплыва адреналина, приходя в говорливое настроение и вынимая из сумы Рог. – Культурные люди сначала вежливо стучатся, спрашивают разрешение, передают приветы от знакомых. Глядишь, страж и подобреет. Как считаешь?

– В общем, оно по-разному бывает, – пожал плечами Лукаш. – Если долго стучать, то откроют точно. Вот только, обрадует ли это нас?

– Ничего, брат Лукаш, – поглаживая рукоять бастарда, выменянного у Любомира на двуручный меч Темна. Чтоб хоть как-то утешить витязя, а заодно, резонно считая, что если по ту сторону Барьера придется передвигаться пешком, таскать на плечах лишние килограммы нет смысла. А более легкий бастард, к тому же, при моем росте, можно было и на перевязи носить, не опасаясь запороть носом. Ну, а для разной мелочи, у седла еще и атаманская сабелька висела. – Прорвемся. Не добром, так убеждением. Добрым словом и острым мечом, любого уговорить проще, нежели только словом. Кстати, ведь одного, слишком зубастого, Змия мы с тобой уже приветили, помнишь?

Лукаш встревожено покивал головой.

– Плохой пример, Игорь. Тот раненый был и далеко от гнездовья. Даже не думай!.. Если страж не пропустит, заворачиваем лошадей обратно.

– Да это так, к слову пришлось… – поспешил я успокоить мельничука, хотя чувствовал себя в броне от чернокнижника круче любого Терминатора. – Никто, пока, со Змиями драться не собирается. Сначала в манок посвистим, а там посмотрим, чего умные люди наколдовали.

С этими словами я приложил Рог к губам и сильно дунул. Окрестную тишину не потревожил ни один звук, громче моего выдоха.

– Не понял?

Я заглянул внутрь инструмента. Чист. Набрал больше воздуха, поднес ко рту и… забыл выдохнуть. Со скоростью, устыдившей большинство лошадей, вытянув голову и расправив крылья, огромный Змий галопировал к нам, больше всего напоминая набирающий взлетную скорость самолет. Похоже, Рог работал на ультразвуке, как собачий свисток.

– Глаза лошадям закрой! – обеспокоено крикнул Лукаш.

Совет был своевременный. Пугливые из-за чрезвычайной близорукости кони уже начинали неспокойно стричь ушами.

Метрах в двухстах от нас, Змий притормозил, чинно сложил крылья и перешел на шаг. Странно, но вот так – рядом, он оказался не столь большим, как виделся издалека. Во всяком случае, слон больше… Но, если глядя на слона, даже дети не испытывают страха, то сейчас передо мной была настоящая машина для убийства, навеивающая трепет одним только видом. Интересно, почему люди испытывают самый жуткий ужас глядя именно на рептилий? Неужели и в самом деле приходилось в прошлом сталкиваться с тираннозаврами и прочей мерзостью? И от этой памяти предков до сих пор стынет кровь в жилах?

– Здравствуй, чудище заморское! – крикнул я чуть насмешливо, не рассчитывая на разговор, а всего лишь пытаясь приободрить Лукаша, да и самого себя тоже. – Чего добрым людям путешествовать мешаешь?

''Не надо тужиться, человек… – возникли у меня в голове чужие мысли. – Можешь говорить обычным голосом, а можешь просто думать. Как тебе удобнее…''

– Ни фига себе заявочки, – не удержался я, чем вызвал любопытный взгляд Лукаша. – Ты его тоже слышишь? Или глюки только у меня?

– Кого? – переспросил парень, тем самым отвечая на вопрос.

''Твой товарищ ничего не слышит… – мысли Змия рождались неспешно и веско. – С нами может говорить только тот, кого признал Зов''.

Зов? Я взглянул на Рог в своей руке. Предмет один, а названия разные. Подходящий к случаю анекдот всплыл даже не запрашивая согласия.

''Говорит Иван: ''Сивка-бурка вещая каурка, встань передо мною, как лист перед травою!''. А Конек-горбунок ему и отвечает: ''Ты, Ваня, говори внятнее, чего надо, – а то у нас, у лошадей, идиоматический ряд немного другой''.

''Смешно, – согласился Змий. – Но, немного не верно. То, что ты считаешь моими мыслями, это информация, уже переложенная Зовом в понятные тебе выражения. И – наоборот. Поэтому, можешь не подбирать слова, взаимопонимание гарантировано''.

''Добро''.

– Мы тут со Змием пообщаемся маленько, мысленно… – обратился я к Лукашу. – Так что ты не тревожься, если я, с умным видом, надолго умолкать стану. После перескажу…

– Угу, – покладисто кивнул тот. – Тогда я, пока, чего-нибудь перекусить сооружу.

''Могу лошадь зажарить, – любезно предложил Змий. – Твоему спутнику все равно возвращаться. Хватит и одной''.

''А почему, собственно? – тут же возмутился я, после армейской жизни, болезненно реагируя на любые безапелляционные распоряжения. – Это кто ж так решил?''

''Отроку, как и большинству рожденных под этими звездами, не пройти Ущелье Снов. А значит, он останется со всеми опасностями Степи один на один. Не жалко парнишку? Тащить его с собой только ради компании, обрекая потом почти на верную смерть''.

''Может, ты еще и в будущее зришь, что так уверенно знаешь: кому что суждено?'' – скептически хмыкнул я, продолжая спорить исключительно из упрямства.

''Зрю…''

''Круто… Поделишься со мной, увиденным за гранью времени?''

''Это бессмысленно… Как только ты узнаешь то, что тебе суждено, – будущее тут же изменится''.

Я задумчиво хмыкнул. Вообще-то логично. Поступки предупрежденного человека коренным образом будут отличаться от действий того, кто остается в неведении. А значит, и результат. Жаль…

''Не жалей. Поверь, если бы это знание было необходимо людям, Создатель наделил бы вас им. Лишнее знание порождает скорбь и душевное смятение. Ну, так как? Зажарим лошадь?''

– Зря ты, о еде заговорил, – повернулся я к Лукашу. – Теперь Змий тоже кушать захотел…

– Боюсь, тут на троих не хватит, – растерянно заглянул в торбу с харчами парень. – На него дед не рассчитывал.

– Ты не понял, – усмехнулся я. – Змий утверждает, что тебе лучше воротиться. А потому, одна лошадка лишняя. Вот ее он схарчить и намерился.

И я вкратце пересказал Лукашу резоны Змия. Тот подумал немного, потом вздохнул и стал распрягать заводную лошадь.

''Вообще-то я пошутил, – ровность возникновения мыслей не давало почувствовать их оттенок. – Но от угощения не откажусь. Спасибо. Потом, когда договорим…''

Шутник, блин. Массовик затейник…

''А ты только те мысли … слышишь, которые я думаю, или вообще все?''

''Только самые громкие из них… Так, отвечаю по порядку. Мы действительно были созданы Неназываемым для того, чтоб уничтожить людей, но отказались. Да, пытаясь укрыться от его мести, мы ушли из этого мира и расселились по всему Вееру, где только нашли подходящее место. У Прохода остались те из племени, кто не хочет, чтобы люди по незнанию или глупости открыли дорогу Хаосу. В той битве маги не сумели отнять у чернокнижника Зерно Хаоса, и теперь только Барьер не дает ему вырваться на свободу. Но сил Божественного артефакта и знаний самого Темна хватило, чтоб не дать кокону сомкнуться. Поэтому слишком многое сможет нарушить шаткий баланс сил, чтоб мы оставили здешний мир без присмотра. Пройти Барьер не так трудно, как победить чернокнижника, вот мы и заворачиваем обратно всех тех, кто мог бы уничтожить кокон, но проиграть схватку и лишь открыть Темну дверь…''

''А меня пропустите?''

''Да, тебя мы пропустим…''

''Вот как? Но тогда, мудрый Змий, твои слова противоречат сказанному раньше. О том, что будущее измениться, если его знать заранее?''

''Чем же? Разве оно тебе уже ведомо?''

''Простая логика: если вы не боитесь меня пропустить, значит, победа мне гарантирована!''

''Или тебе, попросту, не суждено дойти до Барьера… – в последней фразе Змия прозвучала отчетливая насмешка. – Лошадь-то оставить не забудь, гер-рой. Потом вернусь и заберу…''.

С этими словами Змий, повернулся ко мне филейной частью, дернул хвостом, вздымая тучу пыли, и прыгнул вперед и вверх, взмывая в небо с легкостью мелкой птахи.

''Будущее он знает, х-хе!''