Необычайное происшествие

1996 год.
Кира Марковна сидела в старом, скрипучем кресле-качалке и смотрела в сторону включенного телевизора. Показывали очередные ужасные новости, вникать в смысл которых женщина не хотела. Она даже не старалась сосредоточиться — просто сидела, тихонько раскачиваясь в кресле и думала о чём-то своём. Лишь сообщения о событиях на северном Кавказе ненадолго привлекли её внимание: пенсионерка отметила про себя, что где-то там сейчас воюет внук Марии Андреевны и эта рефлекторная мысль отрикошетила в память, вызвав очередной поток воспоминаний...
Она попала на фронт совсем юной, в военкомате долго изучали её бумаги, подозревая подлог: в то время многие юнцы подправляли себе год рождения. У Киры не было в том нужды — она родилась в 1923 и до войны успела не только закончить школу, но и проучиться целый год в Минске, в Белорусском медицинском институте, на военно-медицинском факультете. Несмотря на возраст, в сорок первом выглядела она совсем ребёнком: невысокая, хрупкая, с огромными тёмно-карими глазами. И тем не менее, уже в первые дни Великой Отечественной Кира отправилась на передовую простой санитаркой.
Её воспоминания прервал звонок старенького телефона. Кира Марковна вздрогнула, протянула руку за трубкой и, ещё даже не донеся её до головы, услышала хоть и искажённый, но узнаваемый голос подруги — Вари Соколовой.
- Алло, Варенька, что там у вас произошло? Время позднее...
- Кира, собирайся в больницу! Мишина Олька рожает!
- Варя, Варенька, ну так это же хорошо. Вы в больнице? Так заче...
Она не договорила — плач и крик подруги заставили её замолчать и прислушаться.
- Киранька, Оле рано рожать. Они с Мишей ко мне в гости приехали, она упала! Мы с Мишей привезли её в больницу, а тут... Кира, они тут все пьяные! Собирайся, он за тобой уже поехал... Сами у Ольки будем акушерить!
Кира Марковна сосредоточилась и, задав нужные вопросы, принялась с необычной для её возраста целенаправленностью готовиться к предстоящей работе.
Она не только приняла ранние роды у жены Вариного внука, она ещё и сопровождала новорожденного до роддома в областном центре, куда среди ночи Миша повёз жену и сына. И уже там, в городе, чётко и ясно доложила врачам о состоянии роженицы и младенца; проследила, пользуясь положением, за тем, чтобы всё было организовано должным образом: уход, препараты, оформление документов... И настояла, чтобы мальчика назвали Егором. 
Возвращаясь на утреннем автобусе в посёлок, Кира Марковна задумалась над тем, что фамилия Мишиной Ольги почему-то кажется ей знакомой. Та, похоже, просто не захотела менять кучу документов из-за смены фамилии и после свадьбы осталась Кострицкой... Как ни пыталась пожилая женщина вспомнить, откуда знакома ей эта фамилия — так и не вспомнила.


Весна 2014 года.
Две пожилые женщины тихо шли по аллее от памятника погибшим в Великую Отечественную. Они опирались на тросточки и заботливо поддерживали друг друга. На их праздничных жилетах, надеваемых лишь в эти майские дни, покачивались скромные фронтовые и юбилейные медали... Майское солнце пекло, женщины утомились и присели на скамейку в тени.
- Кира, а ты девятого на праздник идёшь?
- Конечно. Нас с тобой двое всего из ветеранов осталось на весь посёлок, как же не идти? Это наш день, Варя.
Они помолчали, думая каждая о своём. Эти едва ли не ежедневные прогулки в сквере превратились для Киры Марковны и Варвары Павловны почти что в ритуал: преклонный возраст уже не позволял выбираться куда-то далеко, но и сидеть дома, глядя в опостылевшие телевизоры с их безумными новостями женщины не хотели. И всякий день, когда позволяла погода и некрепкое здоровье, подруги выходили на прогулку в сквер у мемориального комплекса, где на двух разных стелах были высечены имена воинов, отдавших жизни во время Великой Отечественной и в локальных войнах. Вот и сегодня они пошли в сквер, постояли у каждой из стел немножко и теперь возвращались домой.
- Кира Марковна, а сколько ж это уже после последней Чеченской прошло? Больше десяти?
- Да. У внука Маши Савельевой уж деток двое, а он же всё на Кавказ в командировки ездил, помнишь?
- Это которая Маша? Та, что на улице Новосёлов жила? Или... Нет, там не Савельева... А! Вспомнила, Савельевы на Каинской живут, да-да. Внук-то как раз в Машином доме и живёт, саму-то схоронили, царствие ей небесное...
Варвара Павловна ещё немного что-то побормотала, будто молитву или просто на старость сетуя; Кира Марковна повернула своё пергаментное лицо к ласковому ветерку и зажмурила глаза. Тишину нарушал лишь шелест юной майской листы, да курлыканье голубей, собравшихся у россыпи подсолнечной шелухи неподалёку.
- А как думаешь, Варенька, — вдруг спросила Кира, не открывая глаз, — того молодого мужчину, что недавно на Украине убили — его тут, на малом памятнике, напишут имя?
Та посмотрела на подругу, задумчиво поживала губами и с сомнением ответила:
- Я так думаю — нет. Мы ж с Украиной не воюем. Он же туда сам поехал. А если сам — то не напишут, наверное...
Кира глубоко вздохнула, цедя свежий ветерок ноздрями, потом повернулась к подруге и открыла глаза.
- Я слышала, что он с женой разругался и поехал туда. В поликлинике женщины говорили.
Варвара Павловна усмехнулась, посмотрела по сторонам и ответила:
- Да бабы чего не наговорят, то ли ты не знаешь. Я с его мамой знакома... Наталья, в администрации она... Не помню, кем она там. Да и неважно. Так вот, Наташа мне так сказала: он всё продумал, собрался там, написал там как-то в компьютере или как... Командиру какому-то, вроде служили они вместе. А жену он свою любил, тут бабы пусть не врут... Попрощался с мамой, с женой, с детьми — и поехал. Добровольцем. Уж как они ни плакали, как ни уговаривали — поехал. Вот... Ну его хоть схоронили там. Всё не брошенный где...
Женщины снова помолчали. Варвара Павловна всё ещё что-то вспоминала и в задумчивости жевала губами, Кира же Марковна смотрела куда-то вдаль.
- Знаешь, Варенька, а вот что-то вот всё-таки их тянет. Точит их что-то... Вот и не надо бы ему туда — а он бросил всё, да и поехал. Я и на фронте замечала — бывало, спишут иного по ранению, а он из госпиталя сбежит, в кальсонах одних в свою часть вернётся и снова в бой просится. Много я таких повидала. Уж и не вспомню всех...
- Ой, да что там. А сама-то? Тебя ж вчистую в сорок третьем списали! Уж в тыловой-то госпиталь могла пойти, ан нет — на передовую вернулась.
Кира Марковна усмехнулась. Покрутила слегка головой... Откинулась на спинку скамьи и её медали тихо звякнули.
- В сорок третьем меня демобилизовать хотели по ранению. Только вот возвращаться мне некуда было — ни дома, ни родни... — Кира Марковна вытащила платочек из кармана жилета и промокнула слёзы. — Варюш, а тебя сколько раз с передовой переводили? В тыловые госпиталя? Это я только про два раза знаю. А?
- Шесть, Кира, шесть. Как с пневмонией увезли первый раз — велели оставаться, чтоб хоть под присмотром, под крышей... Не судьба — разбомбили тот госпиталь, вот я снова на передовую и пошла. Два раза по ранению предлагали — всё твердили: не дёргай, де, Варька, смерть за хвост! А я-т чё? Там что за раны-то? Одна в мякоть, другая и вовсе — царапина... Не согласилась. А потом, это уж когда Белоруссию освободили, меня тот капитан, Анатолий, всё уговаривал. Хлопотал даже за меня там, договаривался... А вот убили Толю — мне всё равно стало. Это вот мы уж с тобой вместе тогда служили, это ты и сама знаешь...
- Да помню, Варюша, помню. И Толю твоего помню — красавец был... Только вот, Варенька, тогда война народная была, всё для фронта, для победы. А вот этот-то — он зачем? Я так полагаю — это у мужчин в крови что-то?
- Да уж не бабы войны развязывают, это-то известное дело. Может и так оно. Не у всех, но... Что-то есть такое у мужиков в природе — подраться, поспорить... Есть спокойные, а есть вот такие — непоседы.
Кира Марковна слегка улыбнулась и снова помотала слегка головой, словно не соглашаясь с подругой.
- А я, Варенька, всё-таки думаю, что это всё от того, что мужчины несправедливости не терпят...
Громкий сигнал сотового прервал их и Варвара Павловна раскрыла немодный, старенький телефон-раскладушку, что висел у неё на шее, на шнурке. Посмотрела, слепо щурясь, на дисплей и приложила телефон к уху. 
- Алё? Здравствуй, Егорушка! Да, дома... Приезжай, приезжай! Конечно... Нет-нет, не помешаешь! Да я только рада буду! Да-да, приезжай... Тебя когда ждать? Да?! Ну хорошо, хорошо...
Она сложила телефон и тяжко поднялась со скамьи, опираясь на трость.
- Идём, Кира! Егорушка хочет приехать... Правнучек наш! Надо бы в магазин зайти, к чаю взять чего, а то у меня варенья даже нет.
- Варя, у меня есть чудное сливовое варенье! Зачем магазинное? Пойдём, я дам вам баночку!
И пожилые женщины заспешили к выходу из парка.


Фронтовые нелёгкие судьбы свели их в сорок четвёртом. Варвара Павловна, тогда ещё просто Варенька, была медсестрой в прифронтовом госпитале, что располагался в разрушенном и слегка подлатанном здании сельской школы. Кира пришла к ним в мае. Она была худа до прозрачности и часто прикладывала ладонь к месту ранения — осколок мины вошёл в живот сбоку и, пройдя по диагонали, вышел из поясницы, изрядно повредив девушке внутренние органы. Они недолго приглядывались друг к другу и вскоре подружились. Крепкая, сбитенькая сибирячка и тонкая, звонкая и прозрачная еврейка из Белоруссии быстро нашли общий язык, чему немало способствовала природная бойкость и общительность Вари и трезвая рассудительность Киры. Они взаимно дополняли друг друга: когда раненому требовалось утешение или слово доброе, ласковое — с ним работала Варя; когда же нужна была строгость, вразумительность, а порой и жёсткость — в дело вступала Кира. 
Закончили они войну вместе, в Праге. Кира Марковна ещё после войны немного прослужила в госпитале, но в сорок шестом вышла замуж и с мужем вернулась в Советский Союз, к его родителям, в Омск. Завершив образование в Омском государственном медицинском институте имени М.И. Калинина, Кира успела немного поработать в обычной больнице врачом. Однако семейная жизнь её была недолгой — после ранения Кира осталась бесплодной, муж её начал засматриваться на других женщин и в пятидесятом они разошлись. Вскоре она списалась со своей фронтовой подругой, Варей, и по её приглашению переехала в посёлок, в соседнюю область. Там был нужен врач, а Кире всё равно жить после развода стало негде: родителей её убили в оккупации, а братья не вернулись с фронтов — старший погиб, а средний пропал без вести...
Варвара же Павловна ещё в сорок пятом вернулась домой, к родителям, в Новосибирскую область. И так и прожила всю жизнь в этом посёлке: тут вышла замуж за фронтовика, тут построили они себе дом, тут завели троих детей. А там и внуки пошли... Варвара Павловна проработала в больнице до самой пенсии; муж её шоферил, на строительстве ОбьГЭС работал, а в середине восьмидесятых помер. Просто от старости — на восьмом десятке...
Дети их разъехались кто куда, лишь младшая дочь, Маринка, жила рядом — в Новосибирске. Там же жили и двое внуков Варвары Павловны, Маринкины Серёжа и Миша. Вот Мишин сын, тот самый Егорка — он-то и решил навестить старенькую свою прабабушку.


Егор запихнул телефон в карман кожаных штанов, застегнул косуху и надел шлем. Затянул на запястьях липучки перчаток и оседлал свою «Ямаху». Повернул ключ в замке, нажал клавишу стартера и крутнул ручку акселератора. Мотор рявкнул, байк отозвался нетерпеливой дрожью. Казалось, что он соскучился за зиму и рвался в бой. Егор посмотрел в зеркало, включил левый поворотник, отжал сцепление, придавил ногой лапку КПП и отъехал от обочины.
Городские улицы просохли и прогрелись, асфальт очистили от песка, насыпанного зимой на гололёд — теперь можно смело открывать сезон. Егор не собирался пугать пешеходов рёвом выхлопа и доводить до икоты водителей авто, за зиму отвыкших от байкеров. Сегодня он придумал себе более интересное развлечение: на Северном объезде можно попытаться побить свой же прошлогодний рекорд и разогнаться до 250 км/ч. И прабабушку заодно навестить, всё равно в ту сторону ехать.
Егор въехал на виадук Северного объезда, пропустил пару машин слева и резво стартанул. Мощный мотор резко ускорял движение, прерывая рёв лишь на миг при смене передач — вторая, третья... Разгон — четвёртая... Пятая! Егор пригнулся, уменьшая сопротивление встречного воздушного потока и начал плавно доворачивать акселератор. Байк летел, как артиллерийский снаряд. Егор изредка опускал взгляд на спидометр и тут же поднимал глаза — на такой скорости нельзя надолго выпускать дорогу из виду. Он уже обогнал обе машины, что пропускал на виадуке, фуру, автобус, осталось обогнать вон тот автомобиль и — простор пустого шоссе с идеальным покрытием! 
Мотоцикл почти поравнялся с машиной, когда та зачем-то стала менять полосу движения. Не включив поворотник. А про зеркала водитель, похоже, вообще не слыхал. Егор стиснул зубы, резко крутнул ручку газа, чтобы сработал буст. Заднее колесо провернулось, оставив на покрытии чёрное тире, байк заорал глушителями, глотая добавочную смесь. Егор почувствовал рывок, хруст запястий, лёгкое виляние задка из-за потери сцепления буксанувшего колеса с асфальтом и прижал клавишу клаксона. С авто он разминулся с зазором в сантиметры, в зеркале было видно, как водитель бросил руль и схватился за голову... Адреналин ошпарил тело, сердце упало в желудок, а потом выскочило под гланды. Егор глянул на пустое шоссе, пригнулся пониже и ещё довернул акселератор...
190
200
210
Байк мчался по крайней левой полосе. На этом участке нет левых поворотов, можно не бояться, что перед носом кто-то затормозит. Егор затаил дыхание, напрягся, сливаясь в одно целое с дрэгстером.
220
230
240
Ну же! Ещё! Скоро Северный объезд сольётся с шоссе, а там и асфальт дрянной, и машин полно. Давай! Прошлой осенью он развил 245, ну же... Чуток!
245
250
255!
Есть! Егор бросил газ, напряг руки и сел прямо. Воздух туго бил в шлем, выламывая голову за плечи. Есть! Он сделал это! «Ямаха» медленно теряла скорость. 
Внезапно с левой обочины, из ниоткуда, выкатился клуб ни то дыма, ни то тумана и растёкся по шоссе, перекрывая путь. Егор не успел никак отреагировать и влетел в это странное облако.


В старом, но крепком бревенчатом доме две пожилые женщины сидели на кухне и поочерёдно выглядывали в окно. Хозяйка, Варвара Павловна, периодически вставала и трогала чайник, стоящий на газовой плите — не остыл ли? Её гостья, Кира Марковна, то поправляла салфетку, прикрывающую вазочку с вареньем, то отгоняла ранних мух от приготовленных к чаепитию чашек. 
- А когда Егор приедет, Варенька?
- Не знаю... Сказал — выезжает. Он же этот... Как его, прости господи? Байкер! На мотоцикле то ли японском, то ли каком ездит. Смотреть страшно! Я его как вижу на этом сатанинском мотоцикле — аж сердце замирает. До того здоровущий и шумит, как кукурузник. Помнишь, как наши По 2 на взлёте рычали? Во, у Егорки так же его этот самый байк и рычит.
- Так он на мотоцикле? О-о-о... Ну скоро, значит, приедет, скоро. Тут от Новосибирска и автобус-то всего час идёт, а на мотоцикле-то быстрее будет. Варюш, я пойду, наверное? Зачем я вам тут мешать буду?
- Лучше б он на автобусе... Что-то душа у меня не на месте.
Кира Марковна погладила подругу по руке.
- Ну что ты, Варя... Всё хорошо будет. Не надо думать о плохом.
- Да я ничего. Просто вот что-то... Кира, ты посиди со мной, не уходи. Как ты нам помешать можешь? Ты ж ему почти родная, Кира... Сиди уж. Приедет вот Егорка, поговорим хоть, а то я и не знаю, про что с ним разговаривать. А ты всё-таки образованней меня, хоть разговор поддержишь.
Хозяйка тяжело опустилась на стул и выглянула в окно. Женщины замерли, прислушиваясь. Тихо... Не слыхать никакого рычания.


Байк остановился мгновенно. Ни визга резины, ни удара в руки — ничего. Туман залепил визор и звенящая тишина навалилась на Егора. Он вынул ключ из замка, снял перчатки и шлем. Стрелка спидометра замерла на 195, фара не горела. И ни звука! Егор испуганно покрутил головой, но ничего так и не увидел за пеленой этого невесть откуда взявшегося облака. Он по привычке нашёл нейтральную передачу и слез с мотоцикла — под ногами был всё тот же идеальный асфальт Северного объезда и это немного успокаивало.
Послышались шаги и из тумана вышли двое. Они молча приблизились к Егору, внимательно оглядели его с головы до ног, посмотрели друг на друга и синхронно кивнули.
- Простите... Что-то я ничего не пойму. Что происходит?
Незнакомцы, одетые в военную форму и вооружённые пистолетами, снова оценивающе оглядели Егора. Затем один приблизился, глянул на «Ямаху» и спросил:
- А по рокаде сможешь?
- Что?
- С люлькой.
- Э-э-э... С люлькой? — Егор никак не мог понять о чём речь. — Вы про что?
Второй военный подал голос, но и его слова не внесли никакой ясности:
- Капитан, выбора нет. Ведём его.
- Куда?! — изумился Егор.
Названный капитаном потрогал Егоров шлем и скептически помотал головой.
- Это оставь. Это — он указал стволом ТТ на косуху — тоже сними. Сапоги... Ладно, чёрт с ними, никто не заметит. Что стоишь? Снимай!
- Да что происходит?!! — Егор сделал шаг назад и собрался бежать, но военные синхронно подняли оружие.
- Стоять!
Он замер. Прикинул так и этак... И снял косуху. Военные, оторопело переглянувшись, в один голос спросили:
- Это что?
- Черепаха. Нельзя без неё. Если упадёшь — хана же на такой скорости!
- Снимай. Клади эти латы на мотоцикл и иди во-он туда. — Капитан указал свободной рукой направление. — Поторапливайся!
Егор повесил шлем на зеркало, сунул в него ключ и перчатки. Куртку и черепаху бросил поперёк фальшбака и понуро побрёл сквозь туман. Военные, не опуская оружия, шли за ним. Асфальт под ногами кончился и в уши вкатился грохот, стали видны деревья, где-то за ними шла стрельба. В воздухе запахло сырой землёй, гарью, какой-то кислятиной и ещё чем-то; туман исчез. Егор оглянулся — позади была поляна, изрытая воронками да пара офицеров с пистолетами наизготовку.
- Не вздумай бежать — стреляю без предупреждения!
- Ладно. Но хоть скажите — что происходит? Это что — кино снимают?
- Кино? Если бы. Вот выйдем из лесу — покажу тебе кино.
У крайних деревьев капитан положил Егору на плечо руку и остановил. Подал бинокль и показал пальцем.
- Смотри вон туда. В бинокль смотри.
Егор приставил к глазам прибор и принялся разглядывать пейзаж. Офицер чуть повернул ему голову и продолжил:
- Вон там. Видишь дорогу? Меж деревьев?
- Где? А! Вижу.
- Вот. В 16:23 там покажется мотоциклист фашистский. В 16:25 он подъедет вон к той воронке. Видишь воронку?
- Нет!
- Правильно. Нету ещё воронки. Но будет! Где трава подсохшая. В аккурат там и будет воронка. Фашиста мы с товарищем майором срежем, а твоя, парень, задача — сесть на его мотоциклет, доехать до вон того сарая, забрать там раненого и не позже 16:35 уехать оттуда. Часы есть?
- Есть, — Егор вынул из кармана сотовый и посмотрел на дисплей, — не, нету. Не работает.
Капитан снял свои часы на кожаном ремешке и протянул.
- Возьми.
Он попытался надеть их на руку, но сделать это оказалось неожиданно сложно — Егор никогда не носил наручных часов!
- Ну что возишься? Эх, безрукий... Не выйдет у него, товарищ майор! Вы посмотрите — тюха-тюхой!
Егор глянул на часы — 16:04. Посмотрел на капитана, на майора. Отвернулся и стал внимательно изучать маршрут через бинокль, негромко бормоча под нос ругательства.
- Капитан, где вы сможете снять фашиста? У травы?
- Да. Там воронка будет.
- А откуда знаете?
Капитан замялся, а майор ответил хмуро:
- Да шесть раз его уже там снимали. И ни разу не успели забрать раненого. А оно всё повторяется снова и снова...
Егор отнял бинокль и обернулся. Судя по лицам офицеров, им происходящее не просто не нравилось, но и успело изрядно надоесть.
- Товарищи офицеры, а можно хоть чуть-чуть просветить меня, а? Что тут происходит?
Майор неопределённо махнул рукой и велел капитану рассказывать. Капитан вздохнул и принялся объяснять:
- Бой шёл. Вон в тот сарай заполз раненый лейтенант. Оттуда, — капитан кивнул в сторону дорожки, — выехал фашист. Мы его застрелили, я сиганул на его мотоциклет и погнал к сараю. Только забежал внутрь — взрыв и хана. Оба насмерть. Открываю глаза — жив и здоров, сидим с товарищем майором, смотрим на нашего раненого. Видим фашиста, стреляем, я еду быстрее, бегу, хватаю, волоку, кидаю лейтенанта в люльку — взрыв, хана. Оба насмерть. Снова открываю глаза... Живой! — капитан недоумённо помотал головой, словно сам не веря тому, что произносит, — ну и это... Пока решали, что делать — фашист до сарая доехал, снаряд — бабах! — насмерть. И снова-здорово... Тут мы с товарищем майором уже по часам засекать начали. И вот как ни крутимся — не можем нашего лейтенанта спасти и всё возвертается взад. Надоело уже это... кино. Мы, парень, так решили: обязательно нужно нам его спасти, иначе что-то неправильно получается. В будущем, что ли... или как.
Капитан сморщился, как от зубной боли, было видно, что говорить такое вслух претит его натуре. Егор тоже как-то не очень верил услышанному, но после того, что уже произошло с момента его попадания в облако, был немного готов и к другим неожиданностям.
- А как вы меня нашли?
- Да не искали мы тебя! Просто отошли в сторонку — обсудить, подумать... А тут туман этот, чтоб ему, откуда ни возьмись! Ну и наткнулись на тебя... А-а-а, чёрт! Началось!
Бухнул взрыв. За ним второй, третий... Егор обернулся — на месте сухой травы красовалась свежая воронка. Он посмотрел на часы — 16:14... Майор с капитаном вскочили и приготовили оружие. Егор поднял бинокль, просмотрел маршрут, прикинул.
- Это, вы не стреляйте в фашиста у воронки. Пусть он поближе подъедет! Попробуем время выиграть. Снаряд когда в сарай попадёт?
Офицеры переглянулись. Капитан пожал плечами, а майор неуверенно ответил:
- В 16:37 или 38. Самое позднее — в 16:35 отъехать надо!
- Ясно. Тогда смотрите: пусть мотоцикл доедет вот до того кустика травы, где тряпки или что там.
Офицеры нахмурились и недовольно посмотрели на Егора. Помолчав, майор негромко обронил:
- Нестеров там. Всё, что осталось.
- Ох ты... Пусть доедет до Нестерова. Там и валите его. Я побежал!
Егор кинул бинокль и рванул к травяному кустику.
- Куда? Стой, вернись! 
Грохнул взрыв. Егора подбросило и перевернуло в воздухе. Он подсознательно сгруппировался — как учили на полигоне, в школе экстремального вождения. И приземлился прямо на погибшего бойца... В полушоке он отполз, прижался к траве и посмотрел на вытянувших шеи офицеров. Помахал им слегка рукой, успокоил. Где-то недалеко снова ухнул взрыв и Егор накрыл голову руками. Снова приподнялся, огляделся, посмотрел на капитанские часы: 16:25. Он помотал головой, вытряхивая звон из ушей, потом посмотрел влево. Фашист на BMW R71 проехал мимо воронки, приблизился... Внезапно дёрнулся, отпустил руль и тут же ткнулся мордой вперёд. Егор вскочил, подбежал, скинул труп с мотоцикла. Отжал сцепление и двинул ботинком в кик-стартер. Мотор ожил, задрожал руль. Егор сел в седло и рванул напрямую к сараю. У самого входа затормозил, нашёл нейтральную передачу, спрыгнул с мотоцикла и нырнул в дверь. После солнечной поляны казалось, что он попал в погреб. 
- Товарищ лейтенант! — истошно заорал Егор, отчаявшись разглядеть хоть что-то.
- Я здесь! — послышалось справа и снизу.
Егор присел, вытянул руки и схватил его за одежду. Никогда в жизни не приходилось ему иметь дела с ранеными, но вот свой трёхцентнерный байк-то он уж как только не нянькал! Взвалив офицера на плечо, Егор кинулся наружу, свет резанул по глазам, но это уже не сильно его беспокоило — это ж не тьма, да и путь изучен так, что с закрытыми глазами можно проехать. Сгрузив раненого в коляску, Егор оседлал BMW, включил первую и рванул с пробуксовкой. Что-что, а это он умеет! Мотоцикл, вильнув задком на траве, устремился к леску, где ждали майор с капитаном. Егор мельком глянул на часы — 16:33. Включил вторую и довернул газ. Да, он не кроссер и не эндурер, но... Играть приходится на предложенном поле! Оппозитный мотор старательно жрал бензин и отрабатывал задачу, а Егор совсем неуместно подумал вдруг, что его «Ямаха» мощнее этой чахотки раз в пять при той же массе... 
Вогнав мотоцикл меж деревьев, он затормозил, не выжимая сцепления — мотор заглох. Офицеры подбежали, вынули раненого из коляски и понесли вглубь леска, а Егор обернулся, чтоб посмотреть, как взлетит сарай. 
Ухнул взрыв. На месте утлой постройки всклубился чёрный шар с прожилками огня, веерами развернулись в бока брёвна стен... Егор усмехнулся, повернул голову, чтоб посмотреть на часы: 16:38! И в затылок ему прилетела дверная кованая петля.


Очнулся он в блиндаже. В голове звенело, в ушах — ватное шуршание. Егор не сразу сообразил, где находится и крутнул головой. Потом вспомнил и застонал — значит не закончился ещё этот бред...
- Кира, как он? — донёсся знакомый голос.
Над ним склонилась молодая, чернявая девушка в белой косынке с красным крестом.
- Как себя чувствуешь, боец?
- Я не боец... Егор я.
Медсестра улыбнулась.
- А я — Кира! Так как ты себя чувствуешь, Егор?
- Нормально, переживу. Похуже бывало... Я раз на дрэге так грохнулся — аж шлем раскололся об бетон.
Медсестра недоумённо нахмурилась, чуть повернула голову вправо и проговорила:
- Товарищ капитан, у него бред, по-моему... Что-то непонятное говорит — шлем раскололся... Как его расколоть можно? Он же железный! И ещё про дрэг какой-то...
Офицер подошёл и посмотрел Егору в лицо.
- Товарищ капитан, я так понимаю, всё получилось?
- Ну... Ежели я тут, а не на небесах... Надо полагать — получилось! Встать можешь?
Егор пожал плечами и сделал попытку подняться. В голове зазвенело сильнее, в ушах забухал пульс. Капитан и Кира помогли ему сесть.
- Уф... Так это... сильно меня?
- Да не, — Кира махнула рукой, — шишку набило и всё. А что за дрэг-то?
Капитан отстранил девушку и та, оступившись и тихо ойкнув, начала падать навзничь. Офицер недоумённо оглянулся и замер, а Егор, приглядывавшийся к симпатичной медичке, внезапно понял, что вот-вот случится беда: та, пытаясь удержаться, схватилась за висящий на столбе-подпорке ремень и теперь её голова стремительно приближалась к окованному ящику...
- Бля! — вырвалось у него одновременно со стремительным рывком с топчана к падающей Кире. Единственное, что он успевал — упасть на неё сверху, изменив таким образом смертельную траекторию движения её виска к углу снарядного ящика... Он даже успел прижать Киру лицом к себе, прежде чем они оба с шумом грохнулись на земляной пол блиндажа. Хрупкая медсестра пронзительно вскрикнула, когда почти восьмидесятикилограммовый Егор упал на неё, плюща об утоптанную глину.
- Ты это... Жива там? — спросил он девушку. Та трудно втянула в себя воздух и рявкнула:
- А ну слезь, чёрт заполошный!
Капитан громко рассмеялся, хлопнув себя ладонями по галифе и протянул Егору руку:
- Вставай, брат, отведу тебя обратно. Некогда мне тут с тобой, надо на передовую возвращаться…


Вернувшись из блиндажа в госпиталь, Кира на какое-то время забыла про странного мальчика, к которому её вызвал капитан. За хлопотами, не сразу, ой как не сразу начала Кира понимать, что контуженный паренёк непрост. Даже необычен, лучше сказать. Острижен чудно — вся голова под машинку, а от шеи до самого лба — короткие волосы полоской в ладонь шириной. Одежда опять же — штаны необычные из кожи или дерматина, вместо рубашки или майки — что-то вроде тонюсенького свитерка трикотажного. А уж обувь! Ботинки — не ботинки, сапоги — не сапоги... Железом окованы. И ладно бы окованы, железо сверкает, словно зеркало! И ещё она заметила, что от Егора пахло духами. Или каким-то одеколоном, но не мужским — запах был совсем лёгким, почти неуловимым и если б он не прижал её носом к своей чудной одёжке... 
Кира невольно задумалась: ей за годы боёв довелось перетаскать на себе сотни раненых мужчин, высоких и не очень, но все они, абсолютно все, весили намного меньше этого паренька! Худые, зачастую голодные бойцы никогда не придавливали Киру к земле с такой силой... А тут — словно танк наехал, чуть душа не отлетела! Да ещё и такая вот головоломка: говорил контуженный ладно, чисто, по-русски, но слова его какие-то непонятные... Например — шлем раскололся. Что это за шлем такой, что колется, как чугунок? Или вот ещё — грохнулся на дрэге. А что это за слово такое «дрэг»? Немецкое? Английское? Упал и шлем раскололся о бетон... Непонятно! Спросить бы капитана, да неудобно... 
Получается, что они с майором двоих раненых принесли — лейтенанта и этого парня. Майор лейтенанта в госпиталь принёс; его прооперировали и увезли в тыл, а этого непонятного Егора Прохоров в блиндаже спрятал! Зачем? А после куда-то провожать повёл... Уж не в расход ли?! Да нет. Иначе зачем в блиндаж притащил, да ещё и её вызвал? Значит, откуда-то они того парня сперва привели, а после — капитан его назад проводил.
Раздумья медсестры прервал тот самый Прохоров, капитан. Он пришёл поинтересоваться состоянием лейтенанта. Кира доложила, что операция прошла успешно; что тот, несомненно, будет жить и, возможно, даже вернётся в строй. Ран у него три, ещё царапины, но раны несерьёзные, просто крови много потерял, ослаб...
- Товарищ капитан, а что за парень был в блиндаже у вас?
Офицер усмехнулся и мотнул головой.
- Никак влюбилась, а? Эк он тебя приобнял-то...
- Да ну что вы... Просто чудной он какой-то, Егор этот.
- Н-да... Уж что чудной, так это точно, — Прохоров вздохнул и лицо его стало задумчивым, — я, Кира, не могу тебе ничего сказать про него.
- Не имеете права? Неположено мне знать — не говорите, товарищ капитан.
- Не в том дело, Кира, — Прохоров крепко потёр лицо ладонями, — не могу ничего сказать, потому что сам не знаю ничего. Одно достоверно: без него не спасти б нам Кострицкого.
Кира набрала воздуха в грудь, но вдруг осеклась и прикрыла рот ладошкой.
- Ну? Чего ты, Кира? Чего спросить хотела? Спрашивай уж...
- Товарищ капитан... А вы Егора не того?.. Вы его отпустили?
Офицер сплюнул в сердцах и шёпотом выматерился. Посмотрел на медсестру и покачал головой укоризненно.
- Слово коммуниста даю. Егора я отвёл туда, где встретил. А что уж там он дальше делал, куда подался — тут я ничего не могу сказать. Ни-че-го!


Егор вылетел из облака, глянул в зеркало и слегка притормозил. Ничего необычного сзади не было! Ничего! 
Меж тем байк стремительно нёсся к дорожной развязке и особо размышлять не было времени... Егор сосредоточился на происходящем: снизил скорость, включил указатель левого поворота, посмотрел по сторонам. Пропустил слева фуру, крутнул головой вправо — никого! Влево — машина, но далеко. Он добавил оборотов и выскочил на трассу. Тут пяток километров и потом вправо, к бабуле…


На улице послышался приближающийся низкотональный рокот. У ворот он стих и через несколько секунд лязгнула щеколда калитки.
- Да вот он, Варенька, приехал! — воскликнула Кира Марковна.
- Ну и слава богу, — откликнулась хозяйка, — чайник не успел остыть.
Через минуту Егор вошёл в кухню и поздоровался. Положил на стол шлем, перчатки и сел на табурет. Посмотрел на старушек и как-то растерянно улыбнулся.
- Егорушка, ты б разделся, руки помыл... — засуетилась Варвара Павловна, — мы вот тебе чаю согрели, Кира варенья принесла...
Егор медленно расстегнул сперва куртку, потом черепаху. Снял и, оставшись в водолазке, положил экипировку на соседний табурет. Поднял руку и, сморщив лицо, прижал ладонь к шишке на затылке. И посмотрел на часы. Простые, в серебристом корпусе, на кожаном ремешке. Кира Марковна сосредоточенно разглядывала Вариного правнука, словно видела его впервые. Губы её начали подрагивать, в глазах появилось странное выражение, словно над пожилой женщиной грянул гром. Она прижала дрожащую ладошку к губам и тихо ахнула:
- Егор?.. 

День, когда

Горячий асфальт держал прогретые колёса, словно те были смазаны клеем. Егор укладывал свою «Ямаху» в поворотах так, что казалось, что гравитацию отменили. Войдя в очередной правый, он отогнул колено и, теранув асфальт джинсой, довольно улыбнулся. Пройдя всю трассу на полигоне, Егор отъехал в сторонку, освобождая место следующему желающему попробовать свои силы в фигурном вождении меж оранжевых конусов. Он заглушил мотор, снял шлем и принялся наблюдать, как Светка на своём чоппере легко и непринуждённо рисует пели, змейки и восьмёрки, шаркая подножками по асфальту.

- Горыч, ты сегодня в ударе, — подошедший Славка ткнул Егора кулаком в карбоновый наплечник, — мож доедем до Бердска?
- А что там? Где-то свежий асфальт накатали? Или наоборот — меж дырок предлагаешь покрутить? Так для этого в Бердск не надо ехать, у нас и того, и другого хватает.
Парни замолчали и снова принялись провожать глазами Светку, проходящую трассу джимханы. Сказать откровенно, они оба восхищались не столько мастерством байкерши, сколько её ладной фигуркой и полощущейся, словно вымпел на ветру, шевелюрой.

- Молодец Светка, — Славик подмигнул Егору и толкнул локтем, — надо её с собой позвать.
Егор отвлёкся от созерцания Светкиных кренделей и дёрнул собеседника за бородку.
- Ты, Слав, глухой что ли? Я так и не понял — зачем в Бердск ехать?
Меж тем чоппер вышел к стартовой линии и с визгом остановился. Света, узнав время прохождения, довольно кивнула и направила мотоцикл к Егоровой «Ямахе».
- Светка, в Бердск рванём? Мы с Горычем едем!

Егор сделал «фейспалм» и поддал Славику лёгкого пенделя. Девушка поставила «Хонду» на боковую подножку, сняла шлем и вопросительно посмотрела на парней.
- Поехали! На колонку зарулим и хоть в Барнаул!
- Во, Горыч, учись, — Славка вытянул указательный палец, — вот как надо реагировать! А то затянул волынку — зачем, зачем…
- А зачем? — Света повесила шлем на зеркало и принялась стаскивать перчатки, чтобы поправить волосы. — Что там нового?
Славка прицелился в Егора и девушку пальцами и хитро прищурил глаз. Затем улыбнулся и начал рассказывать:
- Репа такая: Дёма с парнями там трассу устроили в гаражном кооперативе. Это вам не на полигоне дурака валять, там, говорят, круть реальная!

Света посмотрела на Егора с вопросительным видом, Егор посмотрел на Свету с недоумённым. Потом оба, уже с заинтересованным — на Славку. А тот продолжал заливисто нахваливать нереально крутую трассу, устроенную бердскими мужиками в полузаброшенном гаражном обществе.
- Ты сам-то там был? — Егор уже знал, что поедет, просто уточнял.
- Не-а. Таран рассказывал вчера. Мы на водопое торчали, решали куда рвануть, вот Таран и уговаривал.
- А чё не поехали? — Света уже тоже решила, что поедет, но надо ж было Славу развести на информацию. — Ты тому Тарану веришь вообще?
Славка сделал успокаивающий жест и заверил, что Таран достоин доверия и можно смело ехать.
- Надо только Дёме позвонить, без его разрешения туда никому не попасть.
- Звони, — Егор слегка поостыл, понимая, что Славка слегка впереди паровоза оказался, — звони, чего тянуть?

Света тоже подутратила интерес. Она знала Славку как не очень надёжного человека, поэтому уже приготовилась наговорить болтуну добрых слов и отправиться на прохват на усмотрение Егора — самой ей было безразлично, куда ехать. Но Слава, позвонив кому-то из знакомых, узнал номер Тарана, тот дал номер Дёмы и теперь друзья дожидались результатов переговоров. Славка отключил телефон, спрятал его в металлический футляр и принялся запихивать куда-то под черепаху.
- Едем, я дорогу узнал, Дёма там уже, ждёт нас.


У шлагбаума их встретил коренастый и похожий на кубик Дёма. Как и большинство офицеров в отставке, он предпочитал камуфляж, даже его «Кавасаки», бурчащий прямотоками неподалёку, был раскрашен в три цвета пятнами. Дёма заглянул каждому из гостей в лицо, оценивая их по каким-то своим критериям, безоговорочно пропустил Егора, а перед Славкой и Светой опустил планку и приступил к допросу.
- Девушка, ты здесь зачем?
Она широко улыбнулась и ответила просто:
- Третье место по джимхане в тяжёлом классе.
Камуфляжный Дёма, ничего больше не спрашивая, пожал ей руку и вопросительно уставился на Славку.
- Так это я звонил! Дём, ты ж сам сказал — приезжайте!
- Сказал. А что на трассу пущу — говорил?
Слава стушевался, потом вскинул руку и указал ей на Егора.
- Ну его ж пропустил, чё я-то не так делаю?
- Ты кто? Вот девушка — понятно кто. Тот паренёк — без вопросов: на «кувалдах» сопляки не ездят. А ты, уж прости, никто и ни на чём. Пойми меня правильно: тут на такой понторезке, как у тебя, нечего делать. Пластик поцарапаешь и будешь плакать.
Егор подошёл к мужчине и включился в разговор:
- Дёма, он не станет. Славка четвёртый сезон гоняет и ни одного падения, у него природный талант просто. Если моё слово что-то весит — я за него ручаюсь.
- Девушка, — Дёма повернулся к Светке, — ты за понтореза можешь поручиться?
- Да! Однозначно, — она сделала решительное движение рукой, означающее её полную уверенность, — Славка не станет ныть. Он наш полигон прошёл сегодня и не охнул.

Врала Светка убедительно: Славка посшибал почти все конуса, но Дёме про то знать было незачем. Камуфляжный кубик пожал плечами и пропустил обоих, затем опустил шлагбаум, закрыл его на замок и повернулся к молодёжи.
- Слушайте сюда, детки. — «Детки» замолкли и вытянули уши. — Повторять не буду. Сейчас едете за мной с моей скоростью. Дистанция — чем больше, тем лучше. Для всех. Порядок следования: «Кавасаки», «Ямаха», «Хонда». «Дукати» последний. Всем всё ясно?
- Да! — хором отозвались гости, понимавшие, что споры неуместны. Дёма поправил на голове камуфляжную бандану, натянул на лицо камуфляжную балаклаву и уселся на свой мотоцикл. Он тронулся и поехал меж гаражей, Егор стартовал за ним, Света пристроилась за Егором. Славка провозился с запуском движка, поэтому догонял колонну уже ближе к первому повороту трассы.


Егор сильно сомневался, что хочет проехать этот маршрут ещё раз: даже на скорости в 10 км/ч трасса была не просто сложной… Она была опасной! Узкие проезды, местами без асфальта, местами с неровной поверхностью. Повороты под прямым углом при ширине между стен гаражей метра в три всего! В паре мест совершенно неуместно росли клёны и их ветки били по шлему даже на небольшой скорости, а видимость ухудшали настолько, что создавалось впечатление, что их там высадил какой-то злонамеренный садист, ненавидящий байкеров. 

Но самым цимусом был участок перед финишем: надо было по зигзагу въехать в проезд к гаражам второго этажа, промчаться почти до упора и свернуть в ворота гаража, лишённые створок. Пол заброшенного строения был обрушен и по плитам перекрытия приходилось съезжать на первый этаж, чтобы, выехав из ворот нижнего гаража на соседний проезд, тут же лечь в правый поворот и выйти на финишную прямую!

Дёма, вернувшись к шлагбауму, открыл его и включил в сотовом секундомер. 
- «Дукати» пошёл!
Славка развернул мотоцикл, нервно оглянулся на Егора и опустил визор.
- Старт! — махнул рукой камуфляжный маршал и итальянский байк, гремя как ведро с болтами, рванул вперёд. Светка прижалась к Егору и с тревогой заглянула ему в глаза.
- Егорушка, ты поедешь?
Как он мог сказать «нет»?! 
- Да, а ты?
- Поеду. Один раз проехала же! Ну да, времени потрачу море… Ты тоже — смотри, не гони! Ну его…

Характерная отсечка выхлопа «Дукати» то и дело доносилась с разных сторон гаражного лабиринта, Дёма со скучающим лицом смотрел то на сотовый, то на дыру в стене, из которой должен был вылететь на финишную прямую Славка.
- Не, так не интересно… Я на своём «Вулкане» и то быстрее прохожу.
Егор счёл необходимым вступиться за товарища.
- Дёма, так ты сколько раз трассу проходил? А Славка — второй раз.
Мужчина кивнул.
- Согласен. О! Спускается!
Из дыры, где раньше были ворота гаража, вывалился жёлтый байк и Егор вздохнул с облегчением — цел Славка! «Дукати» с юзом затормозил напротив маршала и байкер заглушил мотор.
- Доехал! — ликовал Славка, размахивая руками.

Дёма похлопал его по плечу и велел освободить место.
- «Хонда» пошла!
Светка села на свой чоппер, заняла старт-позицию и замерла.
- Старт! — Дёма махнул банданой.
Пока Света плутала, Славка делился с Егором эмоциями; маршал присел на сиденье своего байка, а Егор с замиранием сердца прислушивался к рёву Светкиных прямотоков. О себе он не думал — раз уж друзья проехали, проедет и он. Славке, первому, было хуже. Заметив, что Егор не слушает, тот подошёл к Дёме и принялся, было, что-то вещать, но был послан в пешее эротическое — чтоб не мешал. А вскоре Светка вылетела из пролома и, едва не влетев в стену напротив, чуть не лёжа вошла в поворот и ввалила ускорения на все деньги! К финишу она пришла на минуту быстрее Славки, за что была обнята Дёмой и снисходительно похлопана его лапищей по заднице. Егор, не дожидаясь команды, встал на старт и хмуро впёр взгляд в Дёму. Тот отпустил Светку, настроил секундомер и рявкнул:
- Старт!

«Ямаха», заорав дурниной, провернула заднее колесо и в облаке дыма пулей ушла по прямой. Дёма с уважением посмотрел вослед и только крякнул. А Егор, не щадя сцепление и тормоза, рывками бросал байк по гаражным проездам, он даже на гравийном участке не сбросил обороты, едва не разложившись перед кочко-ямным проездом. Оборвав листву с клёнов, Егор ввинтил свою трёхсоткилограммовую «кувалду» в зигзаг подъёма, выстрелил на прямой, оттормозился в юз перед воротами и нырнул на первый этаж. Он нормально вышел в пролом, заложил байк на правую сторону и тут произошло то, чего он не ожидал: заднее колесо потеряло сцепление с асфальтом. Байк лёг, проскользил до стены и врезался в неё колёсами. Продолжая двигаться вперёд, он поднялся вертикально и впечатал Егора в кирпич, размазывая его по стене. Егор вскрикнул, расслабил руки и последнее, что успел увидеть — кувыркающуюся «Ямаху». Потом мир вокруг потемнел и навалилось непроглядное безвременье.


Грохнул взрыв и наступила невесомость. Вата в ушах приглушила все остальные звуки и в глазах проплыло невыносимо чистое, голубое небо, рассекаемое «Мессершмиттом». Потом земля врезала плашмя по спине и в глазах вспыхнули ослепительные искры. Затем взор заволокло клубами белого дыма, словно облако спустилось с ясного неба и укрыло весь мир.


«Скорая» приехала быстро. С Егора осторожно сняли шлем, осмотрели и положили на носилки. Пока врач разговаривал с байкерами, фельдшер открыл укладку, быстро достал промедол, шприц и сделал инъекцию. Потом парня осторожно погрузили в карету и та с маячком и «гор-гор» припустила в травматологию. Врач, сидящий рядом с водителем, по телефону совещался с диспетчерской, а фельдшер, стянув резиновые перчатки, откинулся на спинку сиденья рядом с пострадавшим. Он аккуратно сложил их, сунул в карман халата, повернул голову и в ступоре уставился на пустую каталку. Пациента на ней не было! 

Фельдшер на всякий случай потрогал рукой то место, где только что лежал байкер, потом — собственный лоб. Картина не изменилась!
- Максим, — он повернулся к врачу, — ты его видишь?
- Байкера? Нет. И ты не видишь, — не оборачиваясь продолжил врач, убирая телефон, — а он есть!
Фельдшер снова посмотрел на пустую каталку, повернулся к Максиму.
- Макс! Мы пострадавшего в машину заносили?!
Врач повернулся, посмотрел поверх плеча фельдшера и скорчил козью морду.
- Вадим, а на каталке я, по-твоему, лежу?

Тот обернулся и с некоторым облегчением увидел пострадавшего на месте. Помотав головой и посетовав на переутомление и чрезмерную загруженность, Вадим пощупал у парня пульс.

В приёмном покое пациента благополучно передали врачам, но Вадим ещё некоторое время хмурил брови, вспоминая пустую каталку. Потом перестал хмурить. А чуть позже, списав всё на переутомление, вообще забыл про «исчезновение» байкера, потому что так не бывает, чтоб тело пропадало и появлялось.

Егора, не приходящего в сознание, тщательно осмотрели хирург, невролог и травматолог. После этого сняли показания, взяли кровь на анализ и перевезли в травматологию, где обработали ушибы, сделали рентген, наложили гипс на лодыжку и зафиксировали левую руку: ключица сломалась, но без осколков. И определили в палату, где мирно лежал отходящий от наркоза послеоперационный больной.


Кира Марковна умирала.
Она уже почти год не вставала с постели. В 93 года — неудивительно, правда? Детей и родных у неё не было, ухаживали за ней сердобольные соседи, да нет-нет заглядывали женщины из поликлиники райцентра, в которой Кира Марковна проработала сорок лет. Старая женщина не болела и ни на что не жаловалась, она просто тихо угасала. Лишь раз заплакала, когда девятого мая не смогла встать с постели.

Это лето выдалось жарким, Кира Марковна часто ночевала с открытым окном. Никто не знал, что ночью она почти и не спала — дрёма одолевала её днём, вечером. А по ночам старая женщина лежала и смотрела в открытое окно. Что таилось в её взгляде? О чём думала одна из последних участниц Великой Отечественной, лёжа в своей тихой и пустой квартире, ночами напролёт? 

Быть может то были бои и эпизоды войны. Быть может — послевоенная жизнь. А может и вовсе она вспоминала рецепт варенья? Никто не может этого знать и сама Кира Марковна ничего не скажет. Она вообще почти не разговаривает.

Меж тем пожилая женщина вовсе не была безумна. Она всё чаще и чаще видела в забытьи один и тот же эпизод, случай совершенно невероятный и оттого ещё более странный и необъяснимый, ярко выделявшийся даже на всём чудовищном безумстве долгих лет войны. Кира Марковна вспоминала встречу с правнуком своей подруги, каким-то невероятным образом попавшим в прошлое и так же непостижимо исчезнувшим и возникшим два года назад.

Она никогда и ни с кем не разговаривала об этом необычайном происшествии. Даже с Егором. И сам мальчик, понимая, что такие разговоры ни к чему доброму не приведут, никогда и никаким образом не упоминал о своей встрече с Кирой в сорок четвёртом. И никогда больше не надевал часов капитана Прохорова.


Бойцы нашли этого странного парня после авианалёта. 
Нечасто фашистам удавалось прорваться сквозь зенитные заслоны, ещё реже асам люфтваффе доводилось безнаказанно отбомбиться и отстреляться по нашим позициям — всё чаще и чаще советские истребители настигали их до подлёта и разгоняли, как соколы ворон. Но не в этот раз. 

Накануне части Красной Армии совершили прорыв и закрепились на позициях, но ни зениток, ни аэродрома для советских машин в этом месте ещё не было, чем и воспользовались фашисты. Несколько «Мессершмиттов» спокойно сбросили на советские позиции бомбы и, расстреляв боезапас, ушли на свою сторону без единой потери.

И вот после этого налёта и был найден в одном из окопов оглушенный парень. Бойцы были немало изумлены тем обстоятельством, что тот был в одних трусах, но выяснить причину этого на месте не удалось, поскольку не по форме раздетый молодец был без сознания. Послав одного из солдат доложить о найдёныше командиру, старшина с тремя рядовыми положили тело на палатку и потащили в блиндаж, занятый и обустроенный санитарами.

Капитан Ермолаев, немало удивлённый докладом бойца, незамедлительно направился к санитарам для выяснения обстоятельств. Он без стука вошёл в блиндаж, выдворил оттуда старшину и, сориентировавшись на месте, присел в углу, чтоб не мешать Кире с Варенькой заниматься голым раненым. Те же, недолго похлопотав и накрыв тело шинелькой, занялись каждая своим: Варя вернулась к раненым, а Кира подошла к капитану. Она понимала, что привело командира в их блиндаж.

- Что скажешь, Кира?
- Контужен. Без сознания. Побит, но не сильно.
- Ясно. Наш?
Кира обернулась к лежащему и всмотрелась в его лицо. Потом уверенно кивнула.
- Наш. Я с ним знакома. В мае уже делала ему перевязку. Его Егором зовут, товарищ капитан.
Ермолаев удовлетворённо кивнул, потом пожал губы и внимательно посмотрел в лицо санитарки.
- Не врёшь?
- Никак нет, товарищ капитан! Егор, фамилию не помню. У него прошлый раз контузия была, — девушка погладила сама себя по волосам под белой косынкой, — в затылок чем-то ударило.
Офицер снова кивнул.
- Имя, значит, запомнила…
- Так точно. Он меня от беды уберёг, товарищ капитан. Вот и запомнила. 
Ермолаев хлопнул руками по коленям и встал.
- Хорошо, не буду вас отвлекать! Но, пожалуйста, как только он очнётся — дайте знать. Больно любопытно мне, почему боец в таком виде находился во время бомбёжки. Ненормально это, не правда ли?
Кира согласно кивнула и, пообещав доложить, принялась за перевязку бойца с осколочным ранением.


За окном палаты стемнело. Егор так и не пришёл в сознание и к нему подключили монитор. А его сосед, прооперированный с утра, к этому времени решил проснуться. Мужчина открыл глаза не вовремя: вокруг Егора начал сгущаться белый, непонятно откуда взявшийся в палате, туман. Не пришедший до конца в порядок разум помешал испугаться, но удивиться было чему: вбежавшая в палату дежурная сестра, сорвав с головы белую заколку, принялась разгонять облачко. Кровать была пуста. И монитор указывал на полное отсутствие пациента — ни чсс, ни сердечный ритм не отражались, ЭКГ показывало прямую линию, АД равнялось нулю, частота дыхания, уровень кислорода и СО2 в крови не определялись, температура тела равнялась температуре воздуха. 

Медсестра уронила заколку и ощупала руками простыню, затем повернулась к оставшемуся пациенту и спросила:
- Он вставал?
Мужчина не ответил и на всякий случай снова закрыл глаза и заснул. Сестра наклонилась, подняла с полу заколку и в задумчивости посмотрела на пустую кровать. Глубоко вздохнула и пошла искать беглеца — далеко уйти с гипсом на ноге тот не смог бы!

Обойдя всё отделение, сестра пришла на пост и связалась с дежурным врачом.
- Валентина Тимуровна, у нас ЧП. Байкер сбежал!
Врач, ещё не успевшая уснуть, среагировала моментально:
- Ты бухая что ли? Куда он со сломанной лодыжкой сбежит?
- Не знаю, — сестра психанула и съехидничала, — наверно к тебе. Потому что ни в палате, ни во всём отделении его нет!
Врач отключила телефон и вскоре послышались её шаги.
- Так, Соня, давай по порядку. Что произошло?
Сестра показала пальцем на сигнал с монитора пациента. 
- Я рванула в палату, там туман какой-то…
Врач нахмурила брови, но перебивать не стала. Соня продолжила:
- Я заколку с волос сняла, помахала — дымом не пахнет. Не пожар. А на кровати — пусто!
- Пусто?
- Да. Я соседа спросила, тот не ответил, ну я и пошла искать по всему отделению.

Раздался писк и обе женщины повернулись к посту, потом переглянулись и поспешили в палату байкера. У двери перевели дыхание и осторожно заглянули внутрь. Парень лежал на кровати, гипс и датчики монитора на нём присутствовали. Валентина Тимуровна вошла, посмотрела показания — всё в пределах нормы, никаких оснований для беспокойства. Она прикрыла пациента простынёй и пошла обратно. В коридоре бросила укоризненный взгляд на Соню и молча удалилась. Соня ещё раз заглянула в палату — байкер не подавал никаких признаков сознания.
- Что за?.. Ладно.
Она прикрыла дверь и неспешно вернулась на пост. Через полчаса сработал тревожный сигнал с монитора байкера, но Соня показала прибору средний палец и уткнулась в айфон.


Егор вздохнул поглубже и сморщился от едкого запаха. Он открыл глаза и затаил дыхание: над ним красовались неошкуренные брёвна. Осторожно повернув голову, парень осмотрелся и понял, что лежит в блиндаже. Два года назад он уже бывал в таком. Сдвинув с себя не очень чистую и попахивающую горелой тряпкой шинель, Егор осторожно опустил ноги с лежака и сел. На нём не было ничего, кроме трусов и это немного успокаивало: хоть по одежде никто ничего не заподозрит! Снаружи доносились голоса, но стрельбы и взрывов не было, что тоже утешало.

Брезентовый полог отодвинулся и в блиндаж вошла… Кира! Егор приветственно поднял руку и натянул шинель на ноги.
- Ну здравствуй.
- Привет. Похоже, что-то снова пошло не так.
Девушка села напротив и посмотрела ему в глаза.
- Снова? О чём ты говоришь? Или ты опять упал на этом… дрэге?
Егор улыбнулся и кивнул.
- Упал. Не на дрэге, но грохнулся нехило. А в прошлый раз я не падал, но всё равно здесь оказался.
Кира закусила нижнюю губу и с сомнением помотала головой.
- Егор, вот ты по-русски говоришь, но как-то неправильно. Ты можешь сказать мне — кто ты такой? Потому что я вообще ничего не понимаю!
- Да я и сам не очень врубаюсь. То есть не понимаю, так понятнее? — Кира кивнула. — А кто я такой… Врать не хочу, а если скажу правду — ты не поверишь.
- Почему? Ты мне скажи вот про что: ты откуда?
- Из Новосибирска.

Кира снова закусила губу и её чёрные, словно оливки, глаза впились в лицо собеседника пристальным взглядом. Егор слегка поёжился и потёр пальцами щёку. Он никак не мог решиться сказать правду этой девушке, которую он знает едва ли не с момента своего рождения. Но — как старушку.

- Не хочешь разговаривать, да? Ну и ладно. Как себя чувствуешь?
- Спасибки, норм. Нормально, хорошо. Ну… Кира, я должен чувствовать себя очень плохо, но здесь со мной всё в порядке!
- Здесь?
Егор кивнул. Ситуация переставала ему нравиться, совсем. Он чувствовал, что девушка не верит ему, что подозрения её всё сильнее…
- Кира, лучше так сделаем: я расскажу всё как есть, а ты уж смотри сама. Врать и умалчивать я не хочу, я же вижу, что ты меня принимаешь за хрен знает кого.
Девушка невесело усмехнулась.
- Ну почему же? Капитан Прохоров говорил, что без тебя спасти лейтенанта Кострицкого не удалось бы. Это ведь ты его спас? Правда?
- Правда. Как ты сказала?!

Егор вытаращил глаза и захлопал ртом, как рыба, выброшенная на берег.
- Что? Что я сказала? Лейтенанта Кострицкого ты спас?
Парень застонал и, упав на лежак, закрыл лицо ладонями.
- Ё-моё, так вот что… — Егору изо всех сил хотелось выматериться, но он сдержался. — Кострицкий Семён Васильевич!
- Ну да, Семён. — Кира с тревогой посмотрела на парня. — Егор, ты себя плохо чувствуешь? Голова заболела? Ты контужен!
- Нет. — Егор сел и положил стиснутые кулаки на колени. — Ничего не болит. Кира, мне не надо тебе ничего рассказывать. Пожалуйста, не спрашивай ни о чём, лады? В смысле — хорошо? Тут всё так запутано оказывается, что пока сам не разберусь, лучше и тебе голову не забивать.
Девушка поднялась, подошла к Егору и положила свои тоненькие, холодные пальчики ему на лоб.
- У тебя жар, Егор. Ложись и не вставай. Я… Мне надо сходить в одно место, я скоро вернусь. А ты ложись, ложись.


Кира Марковна лежала, направив невидящий взгляд на месяц, светящий в её окно. Губы её слегка вздрагивали, пальцы рук, лежащих поверх одеяла, легонько поглаживали ткань пододеяльника. Этот едва слышимый шорох был единственным звуком в ночной тишине. 
А перед внутренним взором пожилой женщины возникали картины из прошлого. И она никак не могла понять — то ли ей вспоминалось что-то совершенно выпавшее из памяти, то ли это угасающий мозг играл с ней в дурные игры, выдавая небывалое за воспоминания. 

Кира Марковна совершенно чётко видела саму себя, ещё совсем молодую, стоящую у штабного блиндажа и нерешительно комкающую подол юбки. Она никак не могла решить, что ей делать, как поступить: с одной стороны — обещала сообщить Ермолаеву, когда Егор очнётся, с другой — понимала, что ни к чему хорошему это не приведёт. И продолжала стоять столбом и комкать казённую хлопчатую юбку.


Соня, проснувшись от писка айфонного будильника, первым делом проверила сигнал с монитора. Всё было в порядке, но она всё-таки дошла до палаты, заглянула и убедилась в том, что байкер лежит на своей кровати. Что-то показалось ей неправильным, но голова спросонок варила ещё не очень хорошо, а наличие странного больного усыпило Сонину бдительность и та, прикрыв дверь, пошлёпала на пост — скоро смену сдавать.

Егоров сосед, проснувшийся от дверного стука, приоткрыл глаз и снова увидел сгущающееся над соседом облако.
- Да пошло оно всё, — едва слышно пробормотал мужчина, закрывая глаз, — пусть хоть сгорит к чёрту.


Так и не решившись доложить капитану Ермолаеву, Кира вернулась в свой блиндаж, намереваясь учинить Егору допрос по полной форме. Но её ждал пустой топчан и упавшая на земляной пол шинель. Она выглянула на улицу и начала соображать: куда мог пойти босой парень в одних трусах? Если просто «до ветру», то скоро вернётся. А если Егор пытается сбежать — его без одежды и документов вернут под караулом: не то место и время, чтоб голый мужчина мог разгуливать!

И Кира направилась в госпиталь, где ей и положено было находиться. За исчезнувшего парня она переживала, но не сильно: никуда из расположения он не денется, а в таком виде ему одна дорога — в госпиталь! Настораживало лишь то, что Егор ушёл, не накинув даже шинели.

За делами и разговорами с Варей, Кира немного отвлеклась и успокоилась, но время шло, а непонятный знакомец всё не появлялся, ни сам не пришёл, ни привёл его никто. Подруга, заметив Кирино состояние, поинтересовалась:
- Кира, а как с тем бойцом, что старшина Бойко принёс после налёта? Его в штаб забрали или так и лежит в блиндаже?
- Варюш, он в себя пришёл, да пока я к Ермолаеву ходила, ушёл куда-то. Думала, по нужде вышел или как, а вот что-то ни слуху ни духу. Сходила б ты, узнала? Вдруг ему опять плохо стало?
Варя, нахмурившись, выбрала в куче обмундирования, снятого с раненых, гимнастёрку почище и штаны поцелее и с этим свёртком пошла на позиции. А Кира пошла делать обход раненых — тяжёлых уже вывезли в тыл, а с лёгкими пока хлопот хватало. Но душа её, что называется, была не на месте. И предчувствие не обмануло девушку: вернувшаяся Варя рассказала, что никто не видел Егора. Ни бойцы, ни капитан Ермолаев, ни старшина Бойко. Более того: капитан отрядил пятерых бойцов обыскать позиции и прочесать окрестности — те вернулись ни с чем! Их непонятный контуженый снова исчез, словно в воздухе растворился.


Невролог и заведующий травматологическим отделением курили на скамейке в парке, подальше от посторонних глаз и беседовали.
- Нет у вашего Егора причин не приходить в сознание. Не-ту! МРТ не показало ничего, что мешало бы этому хрусту строить глазки медсёстрам и рассказывать анекдоты соседу.
Переломыч загасил окурок о подошву и кинул его в урну. Посмотрел время на сотовом и кивнул.

- В том-то и вопрос, Игорь. Нет у пострадавшего ни одной травмы, которая могла бы вызвать кому. Вообще ни одной! Со слов врача «скорой», Егор врезался в стену левым боком. Отсюда — переломы лодыжки и ключицы. И это всё! Его экипировка — шлем, боты, вставки в одежду — отработала на всю катушку. Да там даже перчатки были специальные, со вставками, поэтому левая кисть цела и невредима. А уж про голову и говорить смешно: основной удар пришёлся в плечо, а шлемом он просто проехался по кирпичу и всё.
Невролог пожал плечами и щелчком запулил окурок в сторону куста сирени.
- Анализы не показали синьки или шмали. Да и нет у этого хруста органа, на который оно б могло подействовать.

Травматолог встал со скамейки и посмотрел на коллегу с брезгливым выражением лица.
- Он не хруст. И мозг у этого паренька, в отличие от тебя, Игорёчек, на месте. А ты бы вот лучше не швырял свои окурки куда попало и не говорил слов, значения которых не знаешь.
Невролог пожал плечами и отмахнулся.
- Какая разница? Можешь любить этих камикадзе и целоваться с ними взасос, только вопрос с комой остаётся открытым.
Переломыч согласно кивнул и добил коллегу:
- Естественно. С таким специалистом, как ты, Игорёчек, скорее техничка найдёт причину такого состояния больного. Потому что у нашей Николаевны сострадания больше, да и голова работает лучше.


Кира пошла по воду. Ручей, что протекал в зарослях ивы, был небольшим, вода в нём часто была взбаламучена многочисленными водоносами — с полевой кухни, просто бойцами, да и Митрич, коновод, порой водил сюда своих лошадок. Поэтому Кира и Варя предпочитали ходить по воду ближе к ночи: в это время течение уже уносило поднятую муть и вода была чистой.

Девушка зачёрпывала ведром и аккуратно заливала воду в канистру-двадцатку, трофейную. Зачерпнув в очередной раз воды, она услышала всплеск чуть в стороне и резко выпрямилась, прислушиваясь и приглядываясь. От противоположного берега, сквозь невесть откуда взявшийся туман, к ней шёл одетый в белое человек! Кира не успела даже испугаться, когда знакомый голос окликнул её по имени.

- Егор?! Какого рожна ты здесь забыл? Я чуть ведро не утопила с перепугу.
Парень приблизился, вышел из воды и забрал у неё ведро.
- Кира, извини. Меня мотает из стороны в сторону, я не могу понять что происходит! — Егор поставил ведро и сам опустился на траву. — И дома не задерживаюсь, и отсюда уносит постоянно. Что-то неправильно, Кира. Прошлый раз было иначе. Хотя… Прошлый раз нормальным тоже не назовёшь.
Девушка подобрала подол и села рядом.
- Вот что. Перестань говорить загадками и выкладывай начистоту. Егор, я чувствую, что ты не враг, но одного чувства мало! Рассказывай, а там уже будем думать, что с тобой делать.
- А что, со мной надо что-то делать? — Егор повернулся к ней и внимательно посмотрел в лицо. — Как же, понимаю. Фронт, враг не спит, все дела. Пойми, Кира, я-то расскажу. А что ты будешь делать с этим знанием? Ты думаешь, что от него тебе легче станет, понятнее? Ошибаешься.

Кира отвернулась, вздохнула. Поднялась, взяла ведро и долила канистру до пробки.
- Помоги донести. Мы с Варей тебе там одежду подобрали, я пару ботинок нашла.
Разговор их продлился едва ли не до утра. Кира верила и не верила рассказу Егора, и трудно судить её за это: слишком неожиданным был этот рассказ. Почти в четыре часа утра она просто и незатейливо попросила парня принести в следующий раз что-нибудь, доказывающее правдивость его истории. Егор усмехнулся и обронил:
- Если из комы выйду. Отсюда-то я грязь на ногах в своё время, похоже, регулярно перетаскиваю.
Кира потёрла пальцами лоб и спросила:
- Ты знаешь, когда будет следующий раз?
- Нет. Последний раз я отсюда выпал во сне. А дома я без памяти лежу. Оттуда оно как-то совсем бессистемно получается.
- Послушай меня, только не смейся. Нам в институте говорили, что нужно заставить человека чихать, чтобы он из обморока вышел. А как придёт в себя — коньяку дать выпить или водки.
Егор улыбнулся.
- Ну от коньяка я б не отказался. Но как мне чихать начать для начала?
- Я тебе нюхательной махорки дам. Ты её в руке зажми. А спирту тут напейся. Егор, я просто хочу помочь тебе, ты не думай! Если ты там… ну дома… очнёшься, ты же перестанешь сюда попадать?
- Не факт. Ну… не знаю я, Кира! Не знаю. — Егор хлопнул ладонями по коленям. — Давай так сделаем: тащи спирт, махорку и маркер.
- Чего?
- Ну ручку, что ли… Карандаш.
- Есть карандаш, химический!
Парень пожал плечами и согласился. Кира вскочила и побежала в комнатку, где они с Варей устроили себе спальню. Он проводил её взглядом и невольно подумал — до чего же хороша эта девушка! Глядя на Киру Марковну, бабулечку, божий одуванчик, он никогда бы и не задумался об этом, а теперь… Хрупкая, стройная медсестра выглядела очень выгодно в сравнении со знакомыми Егору девушками его времени, зачастую полненькими, почти постоянно накрашенными и какими-то совершенно заурядными.

Кира вернулась и протянула ему флакон, бумажный фунтик и карандаш.
- Вот! Если его послюнить, то он как чернила пишет! И язык синий становится…
Егор фыркнул и непроизвольно рассмеялся. Девушка смутилась, прикрыла лицо и тоже начала смеяться.
- Хорошо, Кира, напиши на руке у меня: «Дайте мне это понюхать!» Я сейчас уйду в лес, за ручей, разденусь и выпью спирт. И зажму в кулаке твою чихалку. А там, — он дёрнул плечами, — как масть пойдёт!


Заведующий травматологическим отделением, Павел Иванович aka «Переломыч», стоял в палате и наблюдал, как с тела коматозного байкера сползают клочья белого тумана. Ноги парня снова были покрыты грязными разводами, о чём ему уже не раз докладывали. Да и о странном атмосферном явлении в районе Егоровой кровати Переломычу слышать уже приходилось… Недовольно смахнув с ноги пациента сухую травинку, Павел Иванович принялся изучать показания монитора. Там ничего не изменилось — АД, ритм, пульс… Ничего, что мешало бы парню быть в сознании! 

Врач в задумчивости присел на край кровати и машинально положил пальцы на запястье Егора, считая пульс. Из ладони на простыню выпал маленький бумажный кулёчек. Павел Иванович поднял бумажку и заметил что-то синее под пальцами парня. Он раскрыл ладонь и оторопел. «Дайте мне это понюхать!»
- Что за… — Переломыч машинально понюхал бумажку и зычно чихнул. — От зараза! Уф!
И, чихнув ещё раз, подсунул кулёчек под нос Егору. Тот сперва никак не отреагировал и врач растёр бумагу в пальцах.
- А-а-ап-чхи!!!
Глаза пациента широко раскрылись, из них потекли слёзы, Егор взмахнул руками и громко чихнул ещё несколько раз подряд.
- Здравствуй — чхи! — Егор. Как само — чхи! — чувствие?
- А-а-ап-чхи! Спасибо, доктор, будьте здо — апчхи! — ровы!
До обоняния Переломыча, даже притупленного махоркой, донёсся перегар. Настоящий, матёрый перегарище!
- А что это мы, дружок, режим нарушаем? Водочку балуемся?
- А вы меня выпишите, доктор. За нарушение. Ага.
Павел Иванович сунул в карман, от греха подальше, кулёчек и махнул рукой.
- Прощу на этот раз. Так что, Егор, как самочувствие? Серьёзно?
Парень пьяненько улыбнулся и дёрнул правым плечом — левое было сковано гипсом.
- Нормально, — он посмотрел на лежащую на груди левую руку, прочитал надпись на правой ладони и подмигнул Переломычу, — сработало, ё-моё. А это… что у меня ещё сломано?
- Левая лодыжка. Но перелом чистый, гипсом обошлись. Как и на ключице. Честно сказать, хирург не стал тебя оперировать в твоём состоянии.
- Остальное цело?
- Да. Хорошая у тебя экипировка, Егор. Ещё бы не устраивали гонки в неподходящих местах, так и вообще замечательно было бы. Ладно, отдыхай. И постарайся не спать какое-то время, хорошо?
Егор кивнул и шмыгнул носом.
- Вы чихательный этот порошок не выкидывайте. Вдруг усну?
Врач улыбнулся и кивнул.


Кира Марковна сомкнула веки, едва забрезжил рассвет. Женщина тихо уснула. Прерывистое, сбивающееся дыхание сменилось ровным посапыванием. Она не видела снов. Просто уставший мозг требовал отдыха. Её сухонькие, тонкие пальцы сжались в кулачки и расслабились. Первые птицы за окном робко подали голоса, а в комнате со спящей теперь не раздавалось даже едва слышного шороха ногтей о ткань пододеяльника, лишь тихое, ритмичное посапывание нарушало покой.


После непродолжительного перерыва советская артиллерия начала обстрел вражеских позиций. Расположенная за леском батарея методично обрабатывала окопы фашистов, а дивизион «катюш» расстреливал укрепрайон во вражеском тылу. Реактивные мины с воем взмывали в небо и, оставив острые дымные столбы, продолжали своё смертоносное движение. И валились на вражьи головы, разнося в пух и прах всё и вся, поджигая термитными зарядами саму землю.

А в госпитале персонал готовился к наступлению по-своему: сестрички делали укладки в сумках, врачи и фельдшеры готовили инструменты, препараты, перевязочный материал. Кира методично, размеренно и внешне спокойно укладывала свою сумку, когда к ней подошёл хирург.
- Кира, оставьте сумку. Вы сегодня будете мне помогать.
- С чего бы это, Никанор Францевич? — девушка замерла от неожиданного известия.
- Товарищ Ермолаев приказал. Кира, я не знаю, с чем это связано, но приказ есть приказ. Я довёл его до вашего сведения.
Кира в сердцах оттолкнула сумку и отчеканила:
- Слушаюсь, товарищ военврач!

Егор пришёл совершенно неожиданно, когда бойцы под командой капитана Ермолаева только-только пошли в атаку. Одетый в свои уже привычные трусы, он прошлёпал босыми ногами в комнату, где в этот момент Кира лежала на койке и в гордом одиночестве и в слезах кусала кулак.
- Кира, здравствуй.
Девушка обернулась и резво села, вытирая слёзы.
- Ты как? Не получилось?
Егор подошёл к ней, сел рядом и протянул раскрытую ладонь. Поперёк неё лежал глянцевый, плоский предмет, размером с раскрытый портсигар.
- Что это?
- Ай… Телефон. Часы. Фотоаппарат. Виде… киноаппарат. Радиоприёмник и радиопередатчик. Книга. Карманные шахматы. Кинотеатр. Патефон. Записная книжка. Пишмашинка. И ещё куча всего. Сделан в Китае, в 2015 году.
Кира уставилась на Егора и, не веря, покрутила головой. Он хмыкнул и мазнул пальцем по сверкающей крышке приборчика. Та засветилась, словно лампа и стали видны рисунок, цифры… Егор поводил пальцем ещё, повинуясь его манипуляциям, на крышке менялось изображение.
- Вот. Смотри. Календарь и часы. Видишь? Теперь смотри — фотографирую!
Парень вытянул руку перед собой и повернул приборчик обратной стороной. Внезапно в глаза Кире сверкнуло вспышкой и раздался какой-то неестественный скрип, напоминающий щелчок фотоаппарата. Егор показал ей лицевую крышку и девушка замерла в изумлении: из приборчика, как из зеркала, на неё смотрели Егор и она сама! Яркое, цветное, моментальное фото!
- Егорушка, разве это возможно?.. Это же волшебство какое-то!
- Как видишь — да. Я был уверен, что ничего не выйдет. В прошлый раз сотовый тут не работал. А айфон вот работает… даже дату и время показывает правильно!
Кира вдруг спохватилась и потыкала пальцем в грудь парня.
- Ой, подожди, а у тебя-то всё получилось? Ты очнулся?
Егор кивнул.
- Да. У меня там, дома, перелом ключицы и лодыжки. Но не это главное, Кира! Судя по тому, что меня с завидным постоянством кидает сюда, в сорок четвёртый, что-то назревает. Я снова должен сделать здесь что-то, но я не знаю что! Тот раз я должен был спасти деда своей матери, Семёна Кострицкого. Зачем я здесь снова — не имею ни малейшего понятия и никто мне не может объяснить. Единственная теория рухнула сегодня…
- Какая? — Кира смотрела на Егора серьёзно, было видно, что никаких сомнений в реальности происходящего у неё нет.
- Я подумал, что это всё из-за твоей махорки. Ведь если бы не ты, я бы до сих пор был в коме. Ведь никому бы в моём мире и в голову не пришло — заставить чихать коматозника!
- И ты уснул с этой штукой в руке?
Егор молча кивнул.

Послышался шум — похоже, сёстры начали подтаскивать раненых. Кира жестом велела Егору оставаться на месте, поднялась и успела сделать лишь пару шагов к выходу, как из-под кровати выкатился первый клуб густого, белого тумана.
- Бля! — только и успел вскрикнуть Егор. Кира вздрогнула, замедлила шаг и парень, резко сорвавшись с койки, прыгнул на неё, крепко стиснул в объятии и уже в падении перевернул кверху, чтобы не раздавить. Туман накрыл их.


Павел Иванович и Валентина Тимуровна стояли у входа в палату и сердито разглядывали пустую кровать Егора. Пациент снова исчез, прямо средь бела дня. Врачи прекрасно понимали, что тот никуда не уходил. Поскольку даже просто сесть пока не мог, не то что встать.
- Переломыч, миленький, да что же это такое, а? — чуть не плача произнесла Валентина. — Ну куда он снова делся? И когда уже всё это кончится?! Палваныч, родненький, я так больше не могу, я с ума сойду!
- Валенька, солнышко, давайте подождём с этими вещами.
- Чего ждать, Палваныч?
- Егора. Он ведь у нас из комы вышел? Вышел! Поговорить мы с ним теперь можем? Можем! Вот… дождёмся его возвращения и спросим: «А куда это ты, хруст твою мать, шляешься без спросу?!»
Валентина Тимуровна заглянула шефу в глаза и только помотала головой.
- Вы, Палваныч, всё шутите, а сами-то перепуганы, я вижу.
- Удивлён, не скрою. Но не сильно: как-то уже успел попривыкнуть, знаете ли. А если честно — то жуть, конечно. Вон, гляньте — опять туман сгущается!

Женщина тихонько взвизгнула и вцепилась в руку врача, словно ища у него защиты. А туман расползался по палате, сгущался, поднимался всё выше, словно под Егоровой кроватью работала сценическая дым-машина. Медики непроизвольно попятились, вышли в коридор, не сводя глаз с клубящегося тумана. Послышался натужный скрип кровати и облако стало опадать. Переломыч отцепил руки коллеги от себя, жестом велел ей оставаться на месте и решительно вошёл в палату.
- Переломыч, а стучаться не пробовали? — Голос Егора звучал слегка придушенно. — А вдруг я тут не один?
- Да что за… — Павел Иванович замолк на полуслове.
- Палваныч! Это не то, что вы подумали!


Кира Марковна открыла глаза. Зрение не фокусировалось, всё плыло. Но женщина улыбалась! Она поняла, что время её пришло, она видела это в своём сне. Самом обычном, нормальном сне, каких она не видела уже так много времени. Кира Марковна глубоко вздохнула, шепнула — «Егор!» — и спокойно умерла. Белый, клубящийся туман начал заполнять комнату, укрывая покойную.

Лето 18

- Вот скажи, Сычёв, что твой сын делал в закрытой лаборатории?
Даниил Сычёв сидел на стуле согнувшись и нервно стискивал кулаки. Было видно, что ему очень и очень неудобно, что он совсем не хочет разговаривать с начальником.
- Иван, мне нечего сказать в своё оправдание. Я понимаю, что мальчику нечего было делать не только в лаборатории, но и вообще у меня на работе. Но…
- Данил, — Иван Буров смягчил тон, — это ясно. Всё, давай к делу. Что-то нужно предпринимать, ты же понимаешь!
Сычёв согласно кивнул и немного выпрямился, положив ладони на колени.
- Нужно забрать из сорок четвёртого тот прибор. Это прежде всего. Дальше проще уже, там логически всё строится без последствий.
Буров крепко потёр шею ладонью и сморщился.
- Вот какого рожна, во имя всего святого, а? Данил, ты можешь объяснить, зачем твой Лёва вообще вмешался? Ты с ним говорил об этом?
- Нет. Сегодня поговорю, Вань. Да и выяснить надо, не влез ли он ещё куда. В лаборатории не только темпоральная установка работала, там куча оборудования же.
Иван Буров, директор института изучения темпоральных проблем стиснул зубы и засопел.
- Ладно, иди домой. На работу пока не спеши — надо мне утрясти вопросы с этим ЧП. Тебе под горячую руку лучше не попадаться.


Лёва Сычёв, двенадцатилетний паренёк, сидел на скамейке в саду возле бабушкиного дома и тупо втыкал в незамысловатую игру. Уходить из дома ему было запрещено, мало того — отец поставил на него маячок, за сигналами с которого внимательно следил домашний процессор бабушкиного жилья. А с этим не поспоришь! Стоит удалиться от дома и «домовой» сдаст с потрохами старшим. Игра ему давно надоела, а объяснять друзьям, почему не может с ними никуда пойти, Лёве не хотелось. Вот и приходилось механически тыкать пальцами в дисплей, чтоб хоть как-то скоротать время до возвращения бабушки с работы. Или отца.
Солнце клонилось к закату, когда наконец-то пришла бабуля. Называть так её в глаза не следовало, конечно, но Лёве она приходилась именно бабушкой. Сама же женщина настаивала, чтобы внук звал её по имени.
- Привет, Лена, — подал голос мальчик, обрадованный появлением хоть одной живой души, — я есть хочу. Давай поужинаем?
Елена Сычёва строго посмотрела на внука и отрицательно покрутила указательным пальцем.
- Лев, тебе следовало в обед поесть, а не выдумывать. И вообще, сегодня папа будет, поэтому ужин откладывается до его прихода.
Лёва только вздохнул, выключил миником и следом за Леной вошёл в дом. Мало того, что бабушка была права на счёт обеда, так ещё и отец придёт… Как бы до головомойки дело не дошло! На прошлой неделе отец взял его с собой на работу и он, забредя в лабораторию с темпоральной установкой, набедокурил.


Егор никогда не любил возить пассажиров, но с появлением в его жизни Киры, пришлось менять привычки. И не только привычки — пришлось и место жительства сменить, и место работы. Учился Егор заочно; пока жил с родителями, работал с парнями в мастерской, где они больше занимались тюнингом собственных мотоциклов, чем ремонтом чужих. На аренду небольшого склада с крохотной каморкой, где прежде сидела кладовщица, они скидывались кто сколько мог, сумма требовалась небольшая: помещение принадлежало хорошему другу отца Валерки Южевского.
Теперь, после переезда в посёлок, Егору приходилось напрягаться уже всерьёз, поскольку дом, оставшийся от прабабки и два года использовавшийся как дача, требовал вмешательства умелых рук и денежных вливаний. Кира, которой удалось устроиться с узбекским дипломом медучилища в поликлинику медсестрой, зарабатывала минимум, зато по дому хлопотала профессионально: она родилась и выросла в маленьком белорусском городке под Минском и для неё жизнь в своём доме была нормой.
Постепенно их с Кирой жизнь налаживалась. Девушка трудно привыкала к реалиям двадцать первого века и в самых трудных ситуациях спасалась тем, что начинала изображать из себя узбечку из аула. Бормотала при этом по-еврейски, да кто б её мог в том уличить? Егор ездил на работу на СТО, в пригород Новосибирска, там его вначале приняли с прохладцей, но постепенно парень втянулся, коллеги-слесаря и начальство оценили его трудолюбие и вдумчивость. Вскоре у Егора появился и постоянный клиент, никому другому не доверяющий обслуживание своего автомобиля, и этот факт поднял его авторитет над уровнем пола. Да и клиент, глава администрации посёлка, где обитала молодая чета Сычёвых, был важным. И для Егора, и для СТО.


Отец пришёл вскоре после бабушки. Сычёвы поужинали, причём за столом царило молчание — Лёва чувствовал недовольство отца, а Даниил явно и неоднозначно, всем видом своим показывал, что разговор будет чуть позже, не за ужином. А Лена просто посматривала на сына и внука и хранила молчание. Она тоже уже поняла, зачем Даниил пришёл. Допив чай, Сычёв-старший аккуратно поставил чашку в блюдце, поблагодарил мать за ужин и посмотрел на Лёву, начавшего уже ёрзать в ожидании очередного выговора.
- Сынок, надо серьёзно поговорить. Ругаться я не собираюсь, можешь не напрягаться.
Лена приподняла бровь, но ничего не сказала и принялась убирать со стола.
- Пап, мне жаль, что так вышло, правда, — начал было Лёва, но отец остановил его жестом руки.
- Мама, вернись к нам, пожалуйста.
Хозяйка, несколько удивлённая, вернулась и заняла своё место за столом.
- Если моё присутствие…
- Так надо, мама. — Даниил положил ладонь на её пальцы и слегка пожал их. — Разговор действительно важный. Нам в институте нужно восстановить цепь событий, а ты единственная, кто их действительно помнит. Папа, к сожалению, нам уже ничем помочь не может.
- Хорошо, Даня, я постараюсь.
Сычёв-старший кивнул и, вздохнув, начал свой монолог.
- Наш Лёва, по моему недосмотру, получил доступ к темпоральному устройству и с какой-то целью вмешался в события тысяча девятьсот сорок четвёртого года. В результате чего там образовалась временная петля, причём персона, вокруг которой временной поток закольцевался — наш предок, Семён Васильевич Кострицкий. Не думаю, что это совпадение, скорее всего Лев решил облегчить его участь и его мелкое изменение реальности тысяча девятьсот сорок четвёртого года вызвало нестабильность этого луча. Сынок, — Даниил повернулся к мальчику, — что именно и в какой момент ты изменил? Я не спрашиваю зачем, но мне нужно знать что и когда.
Мальчик задумался, неопределённо пошевелил пальцами, словно бы вспоминая, что и как делал ими, потом заговорил.
- Там это… В сорок четвёртом, Кострицкий был ранен, ему ногу ам… ан… отрезали. Вот. Это я из семейного архива знаю, ба… Лена не при чём! Я подумал — это же так давно было. Если я ему помогу спастись от ранения, ничего не изменится же? Вот. Как работает темпоральная установка, я знал и раньше, ты сам рассказывал. Я не смог туда переместиться, настроил аудиоканал и подсказал, чтоб он спрятался в сарае…
Даниил кивнул и жестом остановил сына. 
- Мама, ты помнишь, как там дальше история шла, после ампутации ноги Кострицкому? Я на работе проверю, сравню со сложившимся после сарая лучом.
Лена потёрла пальцами лоб и вздохнула.
- Насколько я помню, в общих чертах, конечно… Его списали вчистую, он вернулся домой, женился ещё до окончания войны. В сорок пятом уже родился мальчик у них. Зимой. Ничего особенного, обычная жизнь… Умер в семьдесят восьмом или семьдесят девятом, не помню точно. Его внук уехал в Новосибирск, там учился, женился, прожил всю жизнь. Но это уже независимо от прошлого, там связи уже никакой, как я понимаю.
Даниил снова кивнул.
- Хорошо, посмотрим.
- Папа, а что случилось? С Кострицким? Что из того, что я его в сарай отправил?
- Он погиб.
Лена и Лёва вскинули взгляды на Даниила и замерли с приоткрытыми ртами.


- Егор, а когда мы на море поедем? Ты давно обещал уже, а мы всё не едем…
- А вот завтра и поедем. Ты сможешь в больничке отпроситься?
Кира кивнула и улыбнулась.
Она биологически старше Егора на два года, да и психологически куда как взрослее: три года на фронте, тяжёлое ранение, выработавшаяся привычка принимать решения моментально — казалось бы, ей впору относиться к парню, как к ребёнку. Но Егор, несмотря на жуткую безалаберность, молодость и какую-то совершенно неприемлемую инфантильность в вопросах повседневного быта, был для Киры авторитетом. Тут имело место и то, что парень был аборигеном этого мира будущего, в котором сама она почти ничего не понимала, и то, что Егор был, с её точки зрения, бесстрашен и смел до дерзости. И, что самое главное, девушка была воспитана по традициям, обычным для её времени и даже годы фронта не изменили её отношения к мужчинам. Кира уважала Егора. И любила.
На берегу Обского водохранилища они долго выбирали безлюдное место. Наконец, устроившись, Кира с Егором разделись и хорошенько искупались, наплававшись едва не до посинения. Егор, родившийся и выросший возле рукотворного моря, с малолетства привык к этому занятию, а Кира, никогда в жизни не видавшая таких водоёмов, просто влюбилась в отдых на природе.
Они лежали на солнцепёке и наслаждались покоем. Егор легко поглаживал кончиками пальцев живот девушки.
- Кира, а это ранение, оно давно было?
- В сорок третьем. Сам посчитай.
- Хм… Около года? Нет, — он ненадолго задумался, — ещё здесь год, почти два года назад, так?
Кира, стыдившаяся шрамов, отодвинула его руку и перевернулась на живот.
- Егорушка, ну зачем ты спрашиваешь?
- Прости. Я понимаю, что тебе не хочется вспоминать войну. Просто… Можно же сделать операцию, сейчас медицина — сама знаешь.
Кира с серьёзным выражением посмотрела в глаза мужа и спросила:
- Ты хочешь, чтобы я родила?
- Да, — ответил тот, не задумавшись ни на миг, — я очень этого хочу, Кира. В нашем с тобой гнезде должны пищать маленькие сыченята.
Девушка слегка погрустнела и, поджав губы, отвернулась. Горячая волна нежности и любви поднялась внутри неё, но Кира была реалисткой, она понимала, что всё не так легко.
- Это же непросто, Егор. И гарантии нет, что всё получится как надо.
- Ой… не сложнее, чем узбекский паспорт, поди. Кир, я серьёзно — как же Сычёвым быть, если ты рожать не будешь? Нашей фамилии сотни лет, неужели на мне закончится?
Кира снова повернулась к мужу и посмотрела на него с лёгкой, доброй усмешкой.
- Ты забыл, что у нас всё наоборот? В этом мы с тобой в равном положении, если на то пошло!
- Вот и давай попробуем исправить положение! — Егор приподнялся на локте и мягко придавил пальцем нос жены. — Родим сына и дочку, чтобы ни твой род, ни мой не прерывались.
Он запустил пальцы в чёрные, прямые волосы Киры и осторожно протянул их, словно гребень, расправляя влажные пряди. Она улыбнулась и чуть сморщила носик.


В институте темпоральных исследований, в секторе новой истории, царило нездоровое оживление. Сотрудник, отправленный в тысяча девятьсот сорок четвёртый год (личное вмешательство — редчайшая мера), за прибором, оброненным в госпитале гостем из года две тысячи шестнадцатого, погиб. Валерий Михайлов, хронолог и опытный темпоронавт, во время наступления частей Красной Армии пробрался в нужное помещение, подобрал мультифункциональное устройство и даже успел прийти на место, откуда планировалась его эвакуация. И именно там, за несколько секунд до отправки в своё время, его скосило шальной пулей. Никто не стрелял именно в Валерия! Просто плотность огня с фашистских позиций была очень высокой... Михайлова приняли в институте ещё тёплым, но безвозвратно мёртвым. И то, что прибор из будущего не попал в руки людей в прошлом, не было утешением. Вообще не было.
Медики, констатировавшие смерть от пулевого ранения в голову, выразили сочувствие коллегам погибшего и удалились, обсуждая на ходу ситуацию.
- Вот скажи, казалось бы — институт, наука, далеко не группа риска. А тут раз — и пуля в голову!
Молодой медик, вчерашний студент, едва не плакал: он впервые видел труп человека, умершего не от естественных причин, а уж современник с огнестрельным в голову и вовсе шокировал. Старший коллега взял его за руку выше локтя и со вздохом ответил:
- Это, друг мой, не просто наука. Темпоронавты — та ещё работёнка! Они, порой, такие инфекции притаскивают, что никто и не знает, как с ними бороться! Два года назад сотрудник НИИТемПа умер от лихорадки Эбола, как ни бились наши инфекционисты — не спасли!
А в лаборатории, возле остывшего тела, сидела Настя Михайлова и вертела в руках проклятущий айфон. И не было вдове никакого дела до этой дурацкой игрушки, она плакала и пыталась понять: почему, каким образом детская шалость привела к таким чудовищным последствиям?
А директора института одолевали мысли куда как более грустные! Гибель сотрудника — трагедия, бесспорно, но аппаратура, отслеживающая темпоральные изменения, сходила с ума, показывая схлопывающиеся лучи и скручивающиеся воронки в узлах вероятностей. Безо всякого вмешательства со стороны учёных, временные континуумы настраивались, исходя из изменений, запущенных невинной, на первый взгляд, подсказкой Лёвы Сычёва.
Закольцованное время вокруг сарая с лейтенантом Кострицким было разорвано вмешательством его правнука, Егора Сычёва. Казалось бы — всё встало на свои места, но не погибшая при спасении раненного в ногу Кострицкого, Кира Гуревич осталась жива и это помешало её ближайшей подруге, Варваре Поповой, выйти замуж ещё на фронте, в тысяча девятьсот сорок пятом. События, в принципе, развивались вполне нормально: Варя после войны всё-таки вышла замуж за Сидора Свешникова и её правнук, тот самый Егор, своевременно появился на свет, чтобы через восемнадцать лет спасти собственного прадеда по матери.
Но! В тысяча девятьсот сорок шестом муж Киры не встретил в Праге другую девушку, регулировщицу Екатерину Слобода. Она не родила дочь, та в тысяча девятьсот шестьдесят пятом не родила мать ещё одной девочки, что дало сбой уже в две тысячи семнадцатом году: Егор Сычёв не встретил девушку, ради которой оставил своё опасное увлечение и погиб, сбитый автомобилем, водитель которого читал СМС во время движения. А смерть Егора оборвала уже совершенно новый луч, что теперь, в текущий момент, грозило такими темпоральными возмущениями, что становилось страшно!
В две тысячи шестнадцатом цепь событий восстановилась самостоятельно: Егора Сычёва вновь закинуло в тысяча девятьсот сорок четвёртый, он вытащил оттуда Гуревич (которая всё равно должна была там погибнуть) и параллельно влюбился в Киру, что уберегло от гибели в ДТП. Худо было то, что оставленный им в госпитале, в тысяча девятьсот сорок четвёртом, айфон мог вообще взорвать весь вероятностный узел, что грозило схлопыванием громадного пласта событий! И вот теперь, когда этот трижды проклятый айфон был изъят из госпиталя ценой жизни Валеры Михайлова, когда, казалось бы, должно было бы всё успокоиться… 


Кира лежала на кушетке в кабинете УЗИ, в больнице, где работала с того дня, как они с Егором устроились на жительство в этом посёлке. Валерия Борисовна водила сканером по её животу, обильно смазанному гелем и разглядывала изображение на мониторе. Кира привыкла ко многому, очень многому в этом новом, порой совершенно безумном мире, но то, что можно вот так запросто, даже без рентгена, заглянуть человеку вовнутрь…
- Повернись-ка набок, Кира, — врач отняла сканер и поправила очки, — посмотрим, что у тебя со вторым яичником.
Девушка послушно перевернулась и подогнула колено, чтоб не падать. Валерия Борисовна собрала с её живота гель и намазала нужное место.
- Кира, ты вот мне скажи: как тебя угораздило? Если я хоть что-то понимаю, то вот тут из тебя вышло инородное тело. Нет, я не удивляюсь топорной операции, что взять с узбекских врачей нынешних… Да. Яичник почти не пострадал, но рубцовая ткань там жуткая.
Кира закрыла глаза, мучительно соображая, что сказать. Чтобы оттянуть время, ответила вопросом на вопрос:
- Валерия Борисовна, так операцию нужно делать или уже не поможет?
- Вытирай живот, — врач подала ей простынку, — вставай. Я, Кира, не хирург и не гинеколог. Не могу я сказать — поможет тебе операция или нет. Могу сказать только, что чисто теоретически ты можешь забеременеть. Если восстановить просвет трубы. Или просто взять яйцеклетку и, после внешнего оплодотворения, подсадить тебе в матку. Тут я не знаю, что правильнее! Ясно вот что: одного яичника у тебя нет, второй повреждён. С маткой получше, но уверенно сказать, что беременность пройдёт нормально, я не могу. — Врач посмотрела на Киру и сняла очки. — Сычёва, я б спросила, кто в тебя стрелял, но тут не пуля, это же видно! От пульки тут пара ямочек была, а не вот эти дыры.
- Валерия Борисовна, у нас там беспорядки были же… Волнения межнациональные. Пожары, всё такое.
- И? В тебя гранату кинули, что ли?
- Нет. Просто… газовый баллон взорвался! От него осколок и попал.
Врач посмотрела на Киру, надела очки и снова посмотрела сквозь линзы. Помотала головой и махнула рукой.
- Что попало. Не хочешь правду говорить, так и скажи, зачем врёшь-то? Ладно, не моё дело.
Кира закусила губу и едва не расплакалась. Она никогда не умела врать. И вообще считала, что враньё — нечто совершенно недопустимое для комсомолки. Но как она могла сказать правду?!
- Лера Борисовна…
- Ой, отстань! Ничего не говори, мне всё равно! А хирург у вас там — обезьяна безрукая. Узбек небось?
Кира кивнула и слёзы потекли по её щекам — знала бы эта квочка, каково было их военврачу в сорок третьем! Там было не до художественной вышивки, там десятки операций в сутки, часто под обстрелом, бомбёжками... Обидно было Кире слышать такие слова, но того горше — соглашаться, кивать, предавая и клевеща на этого почти святого человека, которому сотни людей жизнью обязаны.
- Да не реви, Кир. Надо твои снимки с УЗИ хорошему хирургу показать! А если что, так денег взять, кредит там в банке или взаймы у кого. В Москве платно вам что угодно сделают: хоть операцию, хоть искусственное оплодотворение, хоть мать, прости господи, суррогатную найдут. Главное, чтоб денег хватило!
Вечером, когда вернувшийся с работы Егор поужинал и устроился посидеть за компьютером, Кира подошла к нему и, покусав ласково за ухо, попросила:
- Егорушка, посмотри там, где поблизости хирург хороший есть. И сколько стоить операция будет.
Муж повернулся к ней, поцеловал в щёчку и спросил:
- У себя на работе не спрашивала?
Кира обошла стул, села мужу на колени верхом, лицом к лицу и принялась рассказывать.
- Хирург у нас, Егорушка, не хирург, а одно название. Раньше про таких говорили — только чирьи вскрывать способен. Женский доктор меня ещё раз посмотрела и попросила УЗИ сделать. Лера Борисовна… — Кира непроизвольно всхлипнула, — она всё посмотрела, говорит, что надо снимки показать хорошему хирургу. Потому что без операции я не смогу, не получится ничего.
Егор прижал к себе жену, уткнулся лицом в грудь и принялся дышать, словно бегун на марафоне — глубоко и часто. Его горячее дыхание накапливалось под Кириным халатом, она засмеялась и, отодвинув попу на самые колени, уткнулась носом в мужнино плечо, возле шеи.
- Вот что, еврейка! Поди-ка ты на кухню и приготовь своему гою чаю погорячее, да покрепче. А твой Сыч пока поищет, где операции по женской части делают поблизости. Угу?
- Угу! — Кира откинулась назад, поддерживаемая Егором и с хитрецой посмотрела ему в лицо. — А что, еврейка — это плохо? Ты юдофоб у меня?
Егор притянул жену вплотную, обнял и крепко прижал её к себе.
- Ты у меня самая прекрасная еврейка на белом свете. И я люблю тебя так, как никто и никогда никого не любил. И что б там не говорили другие — наплюй и не слушай. Это они нам завидуют!
- А я знаю, Егорка. Я чувствую. Теперь отпусти свою еврейку на кухню, а сам поищи доктора, ладно? А то у нас не только сыченяток, но и чаю не будет даже.
Егор рассмеялся, немножко ещё потискал жену в объятиях и, отпустив её, принялся искать нужную информацию в интернете. Он успел просмотреть несколько вкладок, когда Кира принесла ему кружку с чаем — крепким, горячим. Сделав осторожный глоток, Егор притянул к себе жену и уткнулся ей в живот лицом. Как же любил он её тепло и живую упругость!
- Нашёл что-нибудь?
- Да! — Егор живо поднял к жене лицо. — В Академгородке есть очень хороший хирург-гинеколог, Елена Ивановна Сычёва. Старенькая бабушка, сталинской закалки. Давно на пенсии, но оперирует до сих пор, за самых безнадёжных берётся.
- Сычёва?!
- Ну да. Однофамилец, что такого-то? Не редкая фамилия, не Гуревич, чай…
Кира забрала у мужа кружку, немножко отпила и поставила на стол, рядом с ноутбуком.
- А я только про одного своего однофамильца знаю. Он с каким-то армянином самолёты строил…
Егор рассмеялся и принялся тискать жену, обняв за талию. Кира шуточно отбивалась и смешно попискивала. 
Созвонившись с врачом, Сычёвы решили ехать на «Ямахе»: без пересадок быстрее намного. Егор внимательно осмотрел жену, поправил на ней черепаху, слегка подтянул ремешок шлема, убрал шнурки берцев внутрь ботинок. Лишь после этого он закрыл ворота и спрятал ключ в карман с молнией. Супруги оседлали мотоцикл и Егор неспешно поехал по посёлку, внимательно всматриваясь в боковые проезды: лето, дети бегают, на великах гоняют… Мотор глухо бухтел в глушители, мотоцикл вздрагивал, словно в нетерпении, словно бы дожидаясь, когда пилот откроет заслонки и начнётся настоящее движение.
Выйдя на федералку, Егор плавно набрал скорость и вскоре ввинтил свой дрэгстер в пригород Новосибирска, где снова сбросил скорость — один, до женитьбы, и не подумал бы, теперь же всё в жизни изменилось, появилась ответственность. Мегаполис, впрочем, миновали без задержек, потому что в пробках Егор никогда не стоял и не собирался делать этого впредь: он аккуратно вёл мотоцикл между стоящих машин и, если проезда не было, сбрасывал скорость до минимума, продвигался с выключенным сцеплением, перебирая ногами по асфальту. Кира сидела сзади, обняв Егора, стараясь не стеснять его движений, она уже накатала в качестве пассажира несколько месяцев и имела представление о происходящем.
На Большевистской они вздохнули с облегчением: Егор занял среднюю полосу и шёл со скоростью потока. До Академгородка доехали без происшествий, у поворота с Бердского шоссе на Университетский проспект набралось несколько автомобилей и Егор остановил «Ямаху» в крайней левой полосе, позади маршрутки. Им оставалось лишь въехать в Академгородок, свернуть на улицу Пирогова и там, в больничном городке, отыскать Елену Ивановну. 


Никита торопился. Его подуставшая «Тойота» то и дело шныряла из полосы в полосу, обгоняя машины. Возле клиники Мешалкина снова зазвонил телефон и Никита, руля одной рукой, принялся объяснять клиентке, что уже подъезжает и сейчас разговаривать неудобно. Кинув телефон на пассажирское сиденье, он вырулил в крайнюю левую полосу и прижал педаль акселератора. Он собирался свернуть на светофоре влево, на Строителей, но там стояла целая вереница машин и Никита резко ушёл в крайнюю правую полосу, откуда можно было только сворачивать направо, на Шлюзы. Зато там машин не было и к светофору он подъехал первым. Дождавшись зелёного, он резко стартовал, пересёк перекрёсток и со «взлётки» вклинился в поток с правой стороны, вынудив притормозить грузовик. На сигналы возмущённых водителей Никита не обратил внимания: от клиентки пришло СМС. Клиентка была не то чтоб очень важной, но денег заработать — никому не мешает, верно же? Поэтому Никита, руля левой рукой и в пол-глаза глядя на дорогу, схватил телефон и начал нажимать на кнопки, чтобы прочитать, что ему там написали. «Тойота» проскочила мост над железной дорогой, Никита принял влево, чтобы свернуть на Университетский и залип в телефоне.


«ГАЗель» наконец-то чуть поползла к повороту. Егор включил первую и двинул за ней, дивясь на густой белый выхлоп маршрутки. То, что произошло через миг, его шокировало: микроавтобус замер. Не остановился, не снизил скорость, а именно замер! Егор судорожно прижал рукоятки сцепления и переднего тормоза, заставив «Ямаху» клюнуть и остановится. Парень инстинктивно покрутил головой и едва не упал вместе с мотоциклом — всё вокруг него замерло, заволакиваемое жутко знакомым белым туманом!
- Да ёба! — только и смог сказать Егор и обернулся. Кира за его спиной замерла, словно манекен, лишь мотор «Ямахи» гулко бухтел в мёртвой тишине, охватившей округу. И позади них, в полуметре, не дальше, стояла не новая «Тойота», водитель её держал в руке телефон и не смотрел вперёд! — Да мать твою, что ж это такое?! — Егор повернул голову к маршрутке и плавно тронулся, объезжая её. Так, в остановившемся мире, разрезая мотоциклом туман, он пересёк встречную полосу шоссе и выехал на Университетский.
И тут же мир ожил! За спиной послышался короткий визг резины по асфальту и громкий удар оповестил Егора о столкновении «Тойоты» с кормой маршрутки. Он рефлекторно принял вправо, к обочине и сбросил газ, но позади недовольно просигналил какой-то автомобиль и Егор решил не останавливаться. Он лишь глянул в зеркало, убедился, что больше никому не мешает и снова выехал на проезжую часть проспекта. И заодно отметил, что Кира крутит головой, пытаясь понять, что произошло на перекрёстке.
На стоянке, возле больничного городка, Егор застегнул траверсу штатным замком и принялся стаскивать перчатки с подрагивающих рук. Шлем он снимать не решался, боялся, что жена по его лицу поймёт, что произошло нечто из ряда вон. А Кира, меж тем, стянув перчатки и шлем, что-то встревоженно пыталась ему сказать. Управившись с перчатками, Егор снял шлем и натянуто улыбнулся ей.
- Егор, там столкнулись, да?
- Похоже! Я хотел посмотреть, но это же на шоссе, а мы-то уже отъехали.
- Надо было остановиться, Егор, вдруг там помощь нужна?
Он кивнул и тут же помотал головой из стороны в сторону.
- Не, Кирусь, там чёртова уйма машин. Народу там толпа, позвонят, помогут, потушат, если загорится. А мы — ну пока бы добежали. И без аптечки… Всё нормально там, Кирусь, не бери в голову! Это не война, солнышко, это наша тупая блядская мирная жизнь.
Кира хлестнула мужа перчатками по заднице и строго произнесла:
- Егор Сычёв! Не смей браниться при мне! Ты не на работе! В МТС своей ругайся, сколько влезет, а при мне — чтоб ни-ни!
Егор с облегчением рассмеялся, обнял жену и поправил:
- Киранька, МТС — это сотовый оператор, а я на СТО работаю, станции технического обслуживания.


Даниил зашёл в свою бывшую детскую, где сейчас спал его сынишка, Лёва. Он прислушался к дыханию мальчика, поправил на нём плед и тихо вышел, прикрыв за собой дверь. Его мать, Елена Сычёва, сидела в гостиной и ждала, когда сын вернётся к разговору, слышать который Лёвушке не следовало. Даниил взял стул, развернул его спинкой вперёд и сел верхом.
- Мама, Лёва уснул. Я…
Повисло молчание. Минуту спустя Елена вопросительно посмотрела сыну в глаза, но тот опустил взгляд.
- Так что ты мне хотел сказать, Даниил?
Тот тихо кашлянул и, не поднимая глаз, начал сбивчиво объяснять:
- Мама, весь наш сегодняшний узел темпоральных вероятностей под угрозой схлопывания. И так вышло, что в этом… всё вокруг нас замешано… там…
- Это из-за Лёвиной проказы?
- Да. Не только. Сложно объяснить!
Хозяйка сцепила пальцы замком и положила ногу на ногу.
- Попробуй уж как-то! Раз начал.
Даниил мельком взглянул на мать и тут же опустил глаза.
- Словом, так вышло, что наш дед… Папин отец! Он… не родился. Прадед Егор женился на Кире, которую перенёс из сорок четвёртого. А у неё ранение! Она бесплодна.
Лена всплеснула руками.
- Даня! Неужели в двадцать первом веке ей не сделают операцию?! Каким бы там ни было ранение…
- Мама, я не знаю! Дед Степан и его сестра, бабушка Галя — не родились! Егор не погиб в дорожной аварии, но он женился не на той девушке! Кира спасла его от гибели, но у них нет детей! Они обращались к медикам, но там возникли проблемы финансового плана… Что-то такое, не знаю точно.
Женщина сжала зубы и нахмурилась.
- Так что, Данечка, ни папы твоего, ни тебя, ни Лёвушки… Никого не будет?
- Хуже. В этом континууме время схлопнется и не будет вообще ничего. Слишком мал временной промежуток между тем событийным пластом и сегодняшним днём. Саморегуляция не произойдёт. От две тысячи семнадцатого пойдёт совершенно другая история.
Лена протянула руку и положила её сыну на колено.
- Данечка, сынок, но что-то же можно сделать? Ты же начал этот разговор не для того, чтобы расстроить меня до смерти?
Он сжал материны пальцы и кивнул.
- Мама, ты сможешь прооперировать Киру в условиях двадцать первого века?
Она хотела что-то сказать, но осеклась, задумалась…
- Допустим. Продолжай.
- Единственный выход в нашей ситуации — хронодесант. Но… мама, ты же не темпоронавт! — Даниил говорил с таким отчаянием в голосе, что казалось, заплачет. — И на поиск другого хирурга со специализацией по женским проблемам просто нет времени.
Елена отняла руку и потёрла сдавленные пальцы.
- Сынок, я согласна! Как же иначе? Для вас я согласна рискнуть. И для всех, Данечка, для всех тоже, — добавила она поспешно, — ничего страшного! Отправите меня, поживу там немного… Я согласна!
Даниил сморщился, словно от боли.
- Немножко не получится, мама. Мы можем перенести тебя только в две тысячи десятый, не позже. Тебе придётся прождать там семь лет и…
- И? Говори, сынок. Я слушаю. Я… Даниил? Я правильно тебя поняла?
Он только глубоко вздохнул, кивнул и поднял на мать глаза. По лицу его текли слёзы.


Сычёвы вышли из древнего здания музея Новосибирского крематория. Притихший Лёва шагал рядом отцом и смотрел под ноги, Даниил нёс в руках цилиндрическую капсулу из серебристого металла. Они дошли до метро, спустились на перрон и дождались поезда, идущего к Обскому водохранилищу. Состав унёс их, продолжавших хранить молчание, в черноту тоннеля.
На берегу они присели на гранитную скамью, Лёва, едва глянув на многокилометровую водную гладь, прижался к отцу и заплакал.
- Это всё из-за меня, да?
Даниил вздохнул и потрепал волосы на макушке сына.
- Нет, сынок. Не ты первый вмешался в события прошедших веков. Первые исследователи натворили дел куда как пострашнее того, что сделал ты. Те, самые первые темпоронавты, действовали на страх и риск, они не знали о том, что континуум способен к саморегуляции. А когда выяснилось, что даже грубое вмешательство в события прошлого не вызывает эффекта бабочки…
Мальчик вскинул изумлённые глаза на отца и тот осёкся.
- Какой бабочки?
Даниил невольно улыбнулся.
- В тысяча девятьсот пятьдесят втором году один писатель, американский, Рэй Бредбери, написал рассказ, в котором темпоронавт раздавил бабочку во времена динозавров. И когда вернулся, то обнаружил, что мир изменился. Очень сильно изменился. А до него, Эдвард Лоренц, тоже американец, но математик, вывел теорию хаоса, где и применил термин «эффект бабочки» — вроде как бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки в дождливый сезон в Индонезии. То есть, трудно предсказать, какие вариации возникнут здесь и сейчас. Ошибки и неопределённость нарастают с течением времени.
- Ой, па…
Даниил потёр лоб, подбирая слова попроще.
- Неважно. Суть эффекта бабочки в том, что если раздавить бабочку вчера — ничего не изменится, а если раздавить бабочку в древности, то мир может развиться совсем иначе, события могут пойти совсем по-другому. Так вот, когда стало ясно, что этот эффект не работает, что континуум регулирует события в не ключевых местах и временах, чтобы последующая история не менялась, исследователи начали вмешиваться в ход истории направо и налево. Пока не выяснилось, что саморегуляция не происходит после определённого временного периода. То есть — нельзя вмешиваться в недавнее прошлое.
Лёва встал, спустился к воде и кинул несколько камешков, стараясь получить «блинчики». Даниил смотрел на сына и думал о том, что Лёва всё ещё ребёнок и что говорить ему, что его необдуманный поступок повлёк смерть нескольких людей — не время. А Лёва, добившись, наконец, нужного эффекта отскакивания камня от воды, вернулся и спросил:
- Папа, а как получилось, что бабушка умерла в две тысячи двадцатом году? Она же тогда ещё не родилась!
- Всё относительно, сынок. Наша бабушка была очень хорошим врачом и её послали в прошлое, чтобы спасти ключевую личность. Если бы она этого не сделала, то в наше время могли произойти всякие неприятности.
- А почему вы её не вернули?
Даниил взял со скамьи капсулу с прахом матери и прочёл гравировку: «Сычёва Елена Ивановна. 1951 — 2020».
- Лёва, так получилось. Мы не могли отправить бабушку в нужное время: она должна была устроиться в больницу, доказать всем, что она высококлассный специалист. На это требовались годы! Мы подготовили ей нужные документы, бумаги, провели с ней сеансы гипнообучения… И отправили в две тысячи десятый год. И только в две тысячи семнадцатом она спасла нужного человека.
- Так а почему её не забрали из две тысячи семнадцатого?
- Поздно было. Слишком маленький временной промежуток.
Они посидели молча. Отец держал в руках урну с прахом и гладил пальцем надпись, сын грустно смотрел на водный простор.
- Па, а что мы будем делать с этим?
- Сейчас мы спустимся к воде и высыплем прах в водохранилище.

©Rumer