Сила искусства
– Здравствуйте, Елена Сергеевна!..
Старая учительница вздрогнула и подняла глаза. Перед нею стоял невысокий молодой человек. Он смотрел на нее весело и тревожно, и она, увидев это смешное мальчишеское выражение глаз, сразу узнала его.
– Дементьев, – сказала она радостно. – Ты ли это?
– Это я, – сказал человек, – можно сесть?
Она кивнула, и он уселся рядом с нею.
– Как же ты поживаешь, Дементьев, милый?
– Работаю, – сказал он, – в театре. Я актер. Актер на бытовые роли, то, что называется «характерный». А работаю много! Ну, а вы? Как вы-то поживаете?
– Я по-прежнему, – бодро сказала она, – прекрасно! Веду четвертый класс, есть просто удивительные ребята. Интересные, талантливые… Так что все великолепно!
Она помолчала и вдруг сказала упавшим голосом:
– Мне комнату новую дали… В двухкомнатной квартире… Просто рай…
Что-то в ее голосе насторожило Дементьева.
– Как вы это странно произнесли, Елена Сергеевна, – сказал он, – невесело как-то… Что, мала, что ли, комната? Или далеко ездить? Или без лифта? Ведь что-то есть, я чувствую. Или кто-нибудь хамит? Кто же? Директор школы? Управдом? Соседи?
– Соседи, да, – призналась Елена Сергеевна, – понимаешь, я живу как под тяжестью старого чугунного утюга. Мои соседи как-то сразу поставили себя хозяевами новой квартиры. Нет, они не скандалят, не кричат. Они действуют. Выкинули из кухни мой столик. В ванной заняли все вешалки и крючки, мне негде повесить полотенце. Газовые горелки всегда заняты их борщами, бывает, что жду по часу, чтобы вскипятить чай… Ах, милый, ты мужчина, ты не поймешь, это все мелочи. Тут все в атмосфере, в нюансах, не в милицию же идти? Не в суд же. Я не умею с ними справиться…
– Все ясно, – сказал Дементьев, и глаза у него стали недобрыми, – вы правы. Хамство в чистом виде… А где же это вы проживаете, адрес какой у вас? Ага. Спасибо, я запомнил. Я сегодня вечером к вам зайду. Только просьба, Елена Сергеевна. Ничему не удивляться. И полностью мне во всякой моей инициативе помогать! В театре это называется «подыгрывать»! Идет? Ну, до вечера! Попробуем на ваших троглодитах волшебную силу искусства!
И он ушел.
А вечером раздался звонок. Звонили один раз.
Мадам Мордатенкова, неспешно шевеля боками, прошла по коридору и отворила. Перед ней, засунув ручки в брючки, стоял невысокий человек, в кепочке. На нижней, влажной и отвисшей его губе сидел окурок.
– Ты, что ли, Сергеева? – хрипло спросил человек в кепочке.
– Нет, – сказала шокированная всем его видом Мордатенкова. – Сергеевой два звонка.
– Наплевать. Давай проводи! – ответила кепочка.
Оскорбленное достоинство Мордатенковой двинулось в глубь квартиры.
– Ходчей давай, – сказал сзади хриплый голос, – ползешь как черепаха.
Бока мадам зашевелились порезвей.
– Вот, – сказала она и указала на дверь Елены Сергеевны. – Здесь!
Незнакомец, не постучавшись, распахнул дверь и вошел. Во время его разговора с учительницей дверь так и осталась неприкрытой. Мордатенкова, почему-то не ушедшая к себе, слышала каждое слово развязного пришельца.
– Значит, это вы повесили бумажку насчет обмена?
– Да, – послышался сдержанный голос Елены Сергеевны. – Я!..
– А мою-то конуренку видела?
– Видела.
– А с Нюркой, женой моей, разговор имела?
– Да.
– Ну, что ж… Ведь я те так скажу. Я те честно: я бы сам ни в жисть не поменялся. Сама посуди: у мине там два корешка. Когда ни надумаешь, всегда на троих можно сообразить. Ведь это удобство? Удобство… Но, понимаешь, мне метры нужны, будь они неладны. Метры!
– Да, конечно, я понимаю, – сдавленно сказал голос Елены Сергеевны.
– А зачем мне метры, почему они нужны мне, соображаешь? Нет? Семья, брат, Сергеева, растет. Прямо не по дням, а по часам! Ведь старшой-то мой, Альбертик то, что отмочил? Не знаешь? Ага! Женился он, вот что! Правда, хорошую взял, красивую. Зачем хаять? Красивая – глазки маленькие, морда – во! Как арбуз!!! И голосистая… Прямо Шульженко. Целый день «ландыши-ландыши»! Потому что голос есть – она любой красноармейский ансамбль переорет! Ну прямо Шульженко! Значит, они с Альбертиком-то очень просто могут вскорости внука отковать, так? Дело-то молодое, а? Молодое дело-то или нет, я те спрашиваю?
– Конечно, конечно, – совсем уж тихо донеслось из комнаты.
– Вот то-то и оно! – хрипел голос в кепочке. – Теперь причина номер два: Витька. Младший мой. Ему седьмой пошел. Ох и малый, я те доложу. Умница! Игрун. Ему место надо? В казаки-разбойники? Он вот на прошлой неделе затеял запуск спутника на Марс, чуть всю квартиру не спалил, потому что теснота! Ему простор нужен. Ему развернуться негде. А здесь? Ступай в коридор и жги чего хошь! Верно я говорю? Зачем ему в комнате поджигать? Ваши коридоры просторные, это для меня плюс! А?
– Плюс, конечно.
– Так что я согласен. Где наша не пропадала! Айда коммунальные услуги смотреть!
И Мордатенкова услышала, что он двинулся в коридор. Быстрее лани метнулась она в свою комнату, где за столом сидел ее супруг перед двухпачечной порцией пельменей.
– Харитон, – просвистела мадам, – там бандит какой-то пришел, насчет обмена с соседкой! Пойди же, может быть, можно как-нибудь воспрепятствовать!..
Мордатенков пулей выскочил в коридор. Там, словно только его и дожидаясь, уже стоял мужчина в кепочке, с прилипшим к губе окурком.
– Здесь сундук поставлю, – говорил он, любовно поглаживая ближний угол, – у моей маме сундучок есть, тонны на полторы. Здесь мы его поставим, и пускай спит. Выпишу себе маму из Смоленской области. Что я, родной матери тарелку борща не налью? Налью! А она за детьми присмотрит. Тут вот ейный сундук вполне встанет. И ей спокойно, и мне хорошо. Ну, дальше показывай.
– Вот здесь у нас еще маленький коридорчик, перед самой ванной, – опустив глаза, пролепетала Елена Сергеевна.
– Игде? – оживился мужчина в кепочке. – Игде? Ага, вижу, вижу.
Он остановился, подумал с минуту, и вдруг глаза его приняли наивно-сентиментальное выражение.
– Знаешь чего? – сказал он доверительно. – Я те скажу как своей. Есть у меня, золотая ты старуха, брательник. Он, понимаешь, алкоголик. Он всякий раз, как подзашибет, счас по ночам ко мне стучится. Прямо, понимаешь, ломится. Потому что ему неохота в отрезвиловку попадать. Ну, он, значит, колотится, а я, значит, ему не отворяю. Мала комнатенка, куды его? С собой-то ведь не положишь! А здесь я кину на пол какую-нибудь тряпку, и пущай спит! Продрыхнется и опять смирный будет, ведь это он только пьяный скандалит. Счас, мол, вас всех перережу. А так ничего, тихий. Пущай его тут спит. Брательник все же… Родная кровь, не скотина ведь…
Мордатенковы в ужасе переглянулись.
– А вот тут наша ванная, – сказала Елена Сергеевна и распахнула белую дверь.
Мужчина в кепочке бросил в ванную только один беглый взгляд и одобрительно кивнул:
– Ну, что ж, ванна хорошая, емкая. Мы в ей огурцов насолим на зиму. Ничего, не дворяне. Умываться и на кухне можно, а под первый май – в баньку. Ну-ка, покажь-ка кухню. Игде тут твой столик-то?
– У меня нет своего стола, – внятно сказала Елена Сергеевна, – соседи его выставили. Говорят – два стола тесно.
– Что? – сказал мужчина в кепочке грозно. – Какие такие соседи? Эти, что ли?! – Он небрежно ткнул в сторону Мордатенковых. – Два стола им тесно? Ах, буржуи недорезанные! Ну, погоди, чертова кукла, дай Нюрка сюда приедет, она тебе глаза-то живо выцарапает, если ты только ей слово поперек пикнешь!
– Ну, вы тут не очень, – дрожащим голосом сказал Мордатенков, – я попросил бы соблюдать…
– Молчи, старый таракан, – прервал его человек в кепочке, – в лоб захотел, да? Так я брызну! Я могу! Пущай я в четвертый раз пятнадцать суток отсижу, а тебе брызну! А я-то еще сомневался, меняться или нет. Да я за твое нахальство из прынцыпа переменюсь! Баушк! – Он повернулся к Елене Сергеевне. – Пиши скорее заявление на обмен! У меня душа горит на этих подлецов! Я им жизнь покажу! Заходи ко мне завтра утречком. Я те ожидаю.
И он двинулся к выходу. В большом коридоре он, не останавливаясь, бросил через плечо, указывая куда-то под потолок:
– Здесь корыто повешу. А тут мотоциклет. Будь здорова. Смотри не кашляй.
Хлопнула дверь. И в квартире наступила мертвая тишина. А через час…
Толстый Мордатенков пригласил Елену Сергеевну на кухню. Там стоял новенький сине-желтый кухонный столик.
– Это вам, – сказал Мордатенков, конфузясь, – зачем вам тесниться на подоконнике. Это вам. И красиво, и удобно, и бесплатно! И приходите к нам телевизор смотреть. Сегодня Райкин. Вместе посмеемся…
– Зина, солнышко, – крикнул он в коридор, – ты смотри же, завтра пойдешь в молочную, так не забудь Елене Сергеевне кефиру захватить. Вы ведь кефир пьете по утрам?
– Да, кефир, – сказала Елена Сергеевна.
– А хлеб какой предпочитаете? Круглый, рижский, заварной?
– Ну, что вы, – сказала Елена Сергеевна, – я сама!..
– Ничего, – строго сказал Мордатенков и снова крикнул в коридор: – Зинулик, и хлеба! Какой Елена Сергеевна любит, такой и возьмешь!.. И когда придешь, золотко, постираешь ей, что нужно…
– Ох, что вы!.. – замахала руками Елена Сергеевна и, не в силах больше сдерживаться, побежала к себе. Там она сдернула со стены полотенце и прижала его ко рту, чтобы заглушить смех. Ее маленькое тело сотрясалось от хохота.
– Сила искусства! – шептала Елена Сергеевна, смеясь и задыхаясь. – О, волшебная сила искусства…
"Волшебная сила искусства"
Старая учительница вздрогнула и подняла глаза. Перед нею стоял невысокий молодой человек. Он смотрел на нее весело и тревожно, и она, увидев это смешное мальчишеское выражение глаз, сразу узнала его.
– Дементьев, – сказала она радостно. – Ты ли это?
– Это я, – сказал человек, – можно сесть?
Она кивнула, и он уселся рядом с нею.
– Как же ты поживаешь, Дементьев, милый?
– Работаю, – сказал он, – в театре. Я актер. Актер на бытовые роли, то, что называется «характерный». А работаю много! Ну, а вы? Как вы-то поживаете?
– Я по-прежнему, – бодро сказала она, – прекрасно! Веду четвертый класс, есть просто удивительные ребята. Интересные, талантливые… Так что все великолепно!
Она помолчала и вдруг сказала упавшим голосом:
– Мне комнату новую дали… В двухкомнатной квартире… Просто рай…
Что-то в ее голосе насторожило Дементьева.
– Как вы это странно произнесли, Елена Сергеевна, – сказал он, – невесело как-то… Что, мала, что ли, комната? Или далеко ездить? Или без лифта? Ведь что-то есть, я чувствую. Или кто-нибудь хамит? Кто же? Директор школы? Управдом? Соседи?
– Соседи, да, – призналась Елена Сергеевна, – понимаешь, я живу как под тяжестью старого чугунного утюга. Мои соседи как-то сразу поставили себя хозяевами новой квартиры. Нет, они не скандалят, не кричат. Они действуют. Выкинули из кухни мой столик. В ванной заняли все вешалки и крючки, мне негде повесить полотенце. Газовые горелки всегда заняты их борщами, бывает, что жду по часу, чтобы вскипятить чай… Ах, милый, ты мужчина, ты не поймешь, это все мелочи. Тут все в атмосфере, в нюансах, не в милицию же идти? Не в суд же. Я не умею с ними справиться…
– Все ясно, – сказал Дементьев, и глаза у него стали недобрыми, – вы правы. Хамство в чистом виде… А где же это вы проживаете, адрес какой у вас? Ага. Спасибо, я запомнил. Я сегодня вечером к вам зайду. Только просьба, Елена Сергеевна. Ничему не удивляться. И полностью мне во всякой моей инициативе помогать! В театре это называется «подыгрывать»! Идет? Ну, до вечера! Попробуем на ваших троглодитах волшебную силу искусства!
И он ушел.
А вечером раздался звонок. Звонили один раз.
Мадам Мордатенкова, неспешно шевеля боками, прошла по коридору и отворила. Перед ней, засунув ручки в брючки, стоял невысокий человек, в кепочке. На нижней, влажной и отвисшей его губе сидел окурок.
– Ты, что ли, Сергеева? – хрипло спросил человек в кепочке.
– Нет, – сказала шокированная всем его видом Мордатенкова. – Сергеевой два звонка.
– Наплевать. Давай проводи! – ответила кепочка.
Оскорбленное достоинство Мордатенковой двинулось в глубь квартиры.
– Ходчей давай, – сказал сзади хриплый голос, – ползешь как черепаха.
Бока мадам зашевелились порезвей.
– Вот, – сказала она и указала на дверь Елены Сергеевны. – Здесь!
Незнакомец, не постучавшись, распахнул дверь и вошел. Во время его разговора с учительницей дверь так и осталась неприкрытой. Мордатенкова, почему-то не ушедшая к себе, слышала каждое слово развязного пришельца.
– Значит, это вы повесили бумажку насчет обмена?
– Да, – послышался сдержанный голос Елены Сергеевны. – Я!..
– А мою-то конуренку видела?
– Видела.
– А с Нюркой, женой моей, разговор имела?
– Да.
– Ну, что ж… Ведь я те так скажу. Я те честно: я бы сам ни в жисть не поменялся. Сама посуди: у мине там два корешка. Когда ни надумаешь, всегда на троих можно сообразить. Ведь это удобство? Удобство… Но, понимаешь, мне метры нужны, будь они неладны. Метры!
– Да, конечно, я понимаю, – сдавленно сказал голос Елены Сергеевны.
– А зачем мне метры, почему они нужны мне, соображаешь? Нет? Семья, брат, Сергеева, растет. Прямо не по дням, а по часам! Ведь старшой-то мой, Альбертик то, что отмочил? Не знаешь? Ага! Женился он, вот что! Правда, хорошую взял, красивую. Зачем хаять? Красивая – глазки маленькие, морда – во! Как арбуз!!! И голосистая… Прямо Шульженко. Целый день «ландыши-ландыши»! Потому что голос есть – она любой красноармейский ансамбль переорет! Ну прямо Шульженко! Значит, они с Альбертиком-то очень просто могут вскорости внука отковать, так? Дело-то молодое, а? Молодое дело-то или нет, я те спрашиваю?
– Конечно, конечно, – совсем уж тихо донеслось из комнаты.
– Вот то-то и оно! – хрипел голос в кепочке. – Теперь причина номер два: Витька. Младший мой. Ему седьмой пошел. Ох и малый, я те доложу. Умница! Игрун. Ему место надо? В казаки-разбойники? Он вот на прошлой неделе затеял запуск спутника на Марс, чуть всю квартиру не спалил, потому что теснота! Ему простор нужен. Ему развернуться негде. А здесь? Ступай в коридор и жги чего хошь! Верно я говорю? Зачем ему в комнате поджигать? Ваши коридоры просторные, это для меня плюс! А?
– Плюс, конечно.
– Так что я согласен. Где наша не пропадала! Айда коммунальные услуги смотреть!
И Мордатенкова услышала, что он двинулся в коридор. Быстрее лани метнулась она в свою комнату, где за столом сидел ее супруг перед двухпачечной порцией пельменей.
– Харитон, – просвистела мадам, – там бандит какой-то пришел, насчет обмена с соседкой! Пойди же, может быть, можно как-нибудь воспрепятствовать!..
Мордатенков пулей выскочил в коридор. Там, словно только его и дожидаясь, уже стоял мужчина в кепочке, с прилипшим к губе окурком.
– Здесь сундук поставлю, – говорил он, любовно поглаживая ближний угол, – у моей маме сундучок есть, тонны на полторы. Здесь мы его поставим, и пускай спит. Выпишу себе маму из Смоленской области. Что я, родной матери тарелку борща не налью? Налью! А она за детьми присмотрит. Тут вот ейный сундук вполне встанет. И ей спокойно, и мне хорошо. Ну, дальше показывай.
– Вот здесь у нас еще маленький коридорчик, перед самой ванной, – опустив глаза, пролепетала Елена Сергеевна.
– Игде? – оживился мужчина в кепочке. – Игде? Ага, вижу, вижу.
Он остановился, подумал с минуту, и вдруг глаза его приняли наивно-сентиментальное выражение.
– Знаешь чего? – сказал он доверительно. – Я те скажу как своей. Есть у меня, золотая ты старуха, брательник. Он, понимаешь, алкоголик. Он всякий раз, как подзашибет, счас по ночам ко мне стучится. Прямо, понимаешь, ломится. Потому что ему неохота в отрезвиловку попадать. Ну, он, значит, колотится, а я, значит, ему не отворяю. Мала комнатенка, куды его? С собой-то ведь не положишь! А здесь я кину на пол какую-нибудь тряпку, и пущай спит! Продрыхнется и опять смирный будет, ведь это он только пьяный скандалит. Счас, мол, вас всех перережу. А так ничего, тихий. Пущай его тут спит. Брательник все же… Родная кровь, не скотина ведь…
Мордатенковы в ужасе переглянулись.
– А вот тут наша ванная, – сказала Елена Сергеевна и распахнула белую дверь.
Мужчина в кепочке бросил в ванную только один беглый взгляд и одобрительно кивнул:
– Ну, что ж, ванна хорошая, емкая. Мы в ей огурцов насолим на зиму. Ничего, не дворяне. Умываться и на кухне можно, а под первый май – в баньку. Ну-ка, покажь-ка кухню. Игде тут твой столик-то?
– У меня нет своего стола, – внятно сказала Елена Сергеевна, – соседи его выставили. Говорят – два стола тесно.
– Что? – сказал мужчина в кепочке грозно. – Какие такие соседи? Эти, что ли?! – Он небрежно ткнул в сторону Мордатенковых. – Два стола им тесно? Ах, буржуи недорезанные! Ну, погоди, чертова кукла, дай Нюрка сюда приедет, она тебе глаза-то живо выцарапает, если ты только ей слово поперек пикнешь!
– Ну, вы тут не очень, – дрожащим голосом сказал Мордатенков, – я попросил бы соблюдать…
– Молчи, старый таракан, – прервал его человек в кепочке, – в лоб захотел, да? Так я брызну! Я могу! Пущай я в четвертый раз пятнадцать суток отсижу, а тебе брызну! А я-то еще сомневался, меняться или нет. Да я за твое нахальство из прынцыпа переменюсь! Баушк! – Он повернулся к Елене Сергеевне. – Пиши скорее заявление на обмен! У меня душа горит на этих подлецов! Я им жизнь покажу! Заходи ко мне завтра утречком. Я те ожидаю.
И он двинулся к выходу. В большом коридоре он, не останавливаясь, бросил через плечо, указывая куда-то под потолок:
– Здесь корыто повешу. А тут мотоциклет. Будь здорова. Смотри не кашляй.
Хлопнула дверь. И в квартире наступила мертвая тишина. А через час…
Толстый Мордатенков пригласил Елену Сергеевну на кухню. Там стоял новенький сине-желтый кухонный столик.
– Это вам, – сказал Мордатенков, конфузясь, – зачем вам тесниться на подоконнике. Это вам. И красиво, и удобно, и бесплатно! И приходите к нам телевизор смотреть. Сегодня Райкин. Вместе посмеемся…
– Зина, солнышко, – крикнул он в коридор, – ты смотри же, завтра пойдешь в молочную, так не забудь Елене Сергеевне кефиру захватить. Вы ведь кефир пьете по утрам?
– Да, кефир, – сказала Елена Сергеевна.
– А хлеб какой предпочитаете? Круглый, рижский, заварной?
– Ну, что вы, – сказала Елена Сергеевна, – я сама!..
– Ничего, – строго сказал Мордатенков и снова крикнул в коридор: – Зинулик, и хлеба! Какой Елена Сергеевна любит, такой и возьмешь!.. И когда придешь, золотко, постираешь ей, что нужно…
– Ох, что вы!.. – замахала руками Елена Сергеевна и, не в силах больше сдерживаться, побежала к себе. Там она сдернула со стены полотенце и прижала его ко рту, чтобы заглушить смех. Ее маленькое тело сотрясалось от хохота.
– Сила искусства! – шептала Елена Сергеевна, смеясь и задыхаясь. – О, волшебная сила искусства…
"Волшебная сила искусства"
Популярное
