Эльфийский шансон - 01

Что будет, если поменять местами алкаша средних лет и прекрасную, трепетную, да к тому же, беременную эльфийку? Ясное дело, полный трэш, бред, дурдом и вакханалия. Это стеб и голимая пародия на жанр, поэтому убедительная просьба - всерьез сие произведение не воспринимать!

Степан 

Полуторалитровая, перекошенная, бугристая словно жаба, пластиковая бутылка, вызывающе смотрела на Степана, а Степан смотрел на нее, но не вызывающе, а робко и где-то даже, заискивающе. Его мозолистая мужественная длань все крепче стискивала манящую бутылку, так, что казалось, у нее вот-вот выскочат глаза, и это обязательно произошло бы, будь они у обычной пластиковой тары, но их, как ни странно, не было, а вот тонкая талия появилась. 

"Пить, или не пить?" - напряженно размышлял Степан, гипнотизируя бутылку, словно она могла ему ответить. Но та упорно молчала, лишь тихо пощелкивала пластиковыми боками, видимо, не хотела сдавать свою прежнюю хозяйку - тетку Тоньку, владелицу местного алкогольного заводика, состоящего из перегонного аппарата, девяти мешков сахару и - для тех, кто совсем на мели - подвала, уставленного дешевой водкой, которую она беспардонно бодяжила. Именно над этой, разбодяженной водкой, куда тетка Тонька для крепости, в качестве эксперимента впервые добавила некий секретный ингредиент, а именно - немного серной кислоты, и задумался Степан Николаевич Голубок. Его смущали несколько натянувшиеся в последние дни отношения с автором содержимого бутылки. Когда в прошлый раз Голубок приезжал к Тоньке на своем двадцатичетырехскоростном велосипеде (откровенно говоря, своим он его мог назвать с большой натяжкой: Степан его попросту свистнул, найдя сиротливо стоящим около любимого супермаркета), то случайно сшиб шест, к коему была привязана веревка с висевшим на ней только что постиранным бельем. По непонятной причине данный факт крайне взбесил Тоньку, которой отчего-то не понравился красивый рубчатый узор от колес велосипеда на почти новой простыне. Расплата последовала незамедлительно - мстительная баба раз и навсегда отказала своему постоянному клиенту от дома. Но сегодня Степан был просто вынужден пойти к ней на поклон: горящие трубы требовали немедленного тушения, а за те деньги, что имелись в наличии, приобрести живительную влагу в нужном количестве можно было только у Тоньки... И о, чудо! Она, несмотря на все высказанные ею в прошлый раз угрозы, торжественно вручила вожделенную бутыль! Над которой сейчас и сидел Степан, что курица на цыпленком, погруженный в тяжкие раздумья, ибо подобное всепрощение было совершенно несвойственно самогонщице. 

- Э, была - не была! - решил Степан и недрогнувшей рукой поднес бутыль ко рту... 

Феня 

Больно, как больно... Зачем я пошла на это? Зачем не сбежала в Гнилой лес, пусть бы меня растерзали там дикие звери, зачем не выбросилась из окна своей спальни, зачем не выпила отвар готлены? Лучше бы я умерла, чем сейчас терпела такие муки. Меня, кажется, сейчас разорвет на части, кроме своего визга я не слышу ничего, хотя... Он здесь, он опять здесь, я чувствую! О, Семиликая, пусть он уйдет и даст мне спокойно умереть... 

- Фенеритаэлимелия, дорогая моя, перестаньте сопротивляться, иначе вы повредите и себе, и ребенку! - тихий голос супруга, как всегда, вонзился в мои истерзанные внутренности, вызывая дрожь ужаса во всем теле и скручивая его судорогой. 

Его голос страшное оружие, которым владели драконы, и не простые, а только представители Главенствующего Гнезда. Они могли играть на нем, как на инструменте: нотой ниже - и все сходят с ума от похоти. Нотой выше - и вокруг лежат лишь мертвые тела. Говорят, когда-то драконы умели выдыхать огонь, но это неправда. Зачем им огонь, когда у них есть Глас Смерти? Сейчас супруг старался говорить как можно тише, чтобы не причинить мне лишних мук, но это у него выходило плохо. Еще бы! Он волновался! Невероятно - но Великий дракон волновался! Не за меня, конечно же... Правда, я гарант мира между эльфами и драконами, но главное не это, а наследник, которого он не мог получить несколько сонм. Поколения сменялись поколениями, а Великий Стибрант оставался бездетен. А скольких жен он пережил? Их количества, думаю, не знает и он сам. Но ни одна из них не понесла, еще бы - ведь он дракон, а выбирал жен себе он только среди эльфиек! К несчастью, драконниц не существовало в природе уже так долго, что даже в великой Книге Астуриэд о них нет упоминания. Давно у драконов не было потомства, давно... Они уже и сами забыли, как выглядят драконята, а тут вдруг повезло. Не мне, конечно, драконам. Мой дорогой родитель продал меня этому... Моему дорогому супругу. Правда, называлось это по-другому - передача Фенеритаэлимелии дочери повелителя эльфийской Империи Сейбореан Филейкепилькеана Третьего, Великому дракону Стибранту Златокрылому Переднего Гнездового Империи драконов в качестве гаранта мира и стабильности между империями.

Мой муж не рассчитывал на то, что неожиданно я окажусь настолько идеальным гарантом, что во мне зародится драконенок... И с тех пор моя жизнь не принадлежит мне. Я стала элитной, единственной в своем роде несушкой. И...

- Фенеритаэлимелия, дорогая моя, вы там не уснули? 

- Не зовите меня так! Я - Феня! 

- Не говорите ерунды, милая моя. Не нравится мне ваше поведение... - в тихом голосе супруга прорезались беспокойные нотки, которые тут же отозвались во мне сильным головокружением и тошнотой. - Выпейте, это вам поможет сберечь силы.

Перед моим лицом возник выточенный из лизюмрюда - редчайшего драгоценного камня, бокал, сквозь лазоревые тонкие стенки которого виднелась какая-то густая жидкость. В нос ударил резкий запах, и я, на мгновение забыв о разрывающей меня боли, зажала рот руками. 

- Нет! Ни за что! Это же... 

- Да, оркское вино, - подтвердил супруг. - Я знаю, что вы не переносите вина, но сейчас вам придется немного превозмочь себя. 

- Нет! - слабо дернулась я, и в неосмотрительно приоткрытые губы хлынула одуряюще мерзкая жижа. Я закашлялась, мотая головой, пытаясь избавиться от охватившего рот и горло огня, но жесткая ладонь, ухватившая меня за подбородок, не позволила выплюнуть эту гадость. Проклятый Стибрант что-то сказал, но я не расслышала его слов, погружаясь в липкое, сдавившее меня со всех сторон беспамятство. 

Степан 

Проснулся Голубок от дикой боли раздирающей его зад. 

- Машу вать! - завизжал он не своим голосом, не поняв сначала, что голос действительно не его. Ощущения Степана были ужасны, но при этом настолько знакомы, что он взревел, как заходящий на посадку "Боинг".

- Проктолога, сволочи! 

- Не кричите, душа моя, вы себе только навредите. Тужьтесь, - послышался откуда-то издалека тихий суровый мужской голос. Задыхающийся от боли, погруженный в собственные ощущения страдалец, не расслышал в этом голосе прозвучавших одновременно, ни бархата, от которого, должно быть, млели все женские особи в округе, ни металла, от коего те же особи должны были упасть в обморок, предчувствуя собственную скорую кончину. Голос просто не имел права принадлежать человеческому существу, настолько он был невыносимо прекрасен и одновременно страшен. 
Занятый собой Степан не замечал ничего - он вспоминал, как полгода назад ему делали колоноскопию без обезболивающего – оно на него не действовало. На мгновение ему подумалось, что он вновь на приеме у проктолога, но тут же стало ясно, что та процедура ничего не имеет общего с его нынешними ощущениями. Сейчас это было в десять, в двадцать, в сто раз хуже! В замутненном мозгу Степана вдруг почему-то возникла картинка, как кто-то заталкивает ему в зад бутылку из-под шампанского. Кто? Почему? Зачем? Сколько ему за это нальют? Все эти вопросы постучались в его черепной коробке и, не найдя там выхода, принялись ее сверлить микроскопическими дрелями и шуруповертами. 

- Вот умница... - таинственный свидетель его мук, а может и сам мучитель вновь подал свой жуткий голос. - А теперь последнее усилие, моя дорогая... Ну же! Тужьтесь! 

Зад Голубка словно окатило огнем. С перепугу представив струю взбаламученного шампанского бьющего в недра его организма, Степан снова закричал, поднатужился и... снес яйцо. 

Феня 

Еще до того, как я открыла глаза, первой моей мыслью было: что за мерзкие ароматические травы? Невероятный, забивающий ноздри и рот запах мучил меня с той секунды, как я очнулась. Пробуждение было странным, неприятным и непонятным, а потому открыть глаза я не торопилась. Но не дышать-то я не могла... После того отвратительного оркского вина во рту было такое... Словно я ела... Нет, не буду думать, что именно. Лучше попытаться понять, на чем я лежу. Перина, набитая нежнейшим пухом горных пендалоп, превратилась в нечто жесткое, грубое, натирающее мне спину и раздражающее кожу, скорее всего, супруг, как и грозился, переложил меня на одно из его жутких операционных лож. Щеки чесались просто неимоверно. Служанки что, по ошибке нанесли мне на них отвар для удаления волос вместо улучшающего цвет лица крема? Ступни сдавило, словно меня обули в сапожки гнорика - жил у нас один такой в подвале под родительским дворцом, дальний родственник гномов, но росточком мне до колен. Очень любил объедать по ночам копченые окорока саблезубых хрюнтарсов... 

Я всхлипнула, вспомнив отчий дворец, здесь-то, в горах, в этом, Семиликой проклятом месте нет ни гнориков, ни хрюнтарсов, ни эльфов. И... Ну почему тут так воняет? Внезапно все вспомнилось: ведь я, наверно, уже родила! Зажмурившись еще крепче, с трудом подняла невероятно тяжелую руку и, помедлив, положила ее на живот. Внутри все словно оборвалось: живот был на месте. Значит, впереди снова бесконечные боль, ужас и ожидание смерти... Рука бессильно скользнула с живота на странную постель, я вытянулась, ожидая привычного кошмара, не думая о том, что меня в очередной раз куда-то перетащили. Мой дорогой супруг считал, что на одном и том же месте спать благородной эльфийке в положении нельзя более пяти дней, мол, аура новой жизни притягивает крапчатых демонов, и они могут высосать из него всю магию. Потому и таскал меня исправно каждые несколько дней из гнезда в гнездо, благо, дворец большой... Но в этот раз такое ощущение, что гнезда, то есть комнаты, закончились и он приволок меня в лучшем случае в кладовку, а в худшем...

Я протяжно вздохнула и тут же вздрогнула - наконец-то поняла, что меня так беспокоило последние несколько тринут! Когда я трогала живот, на нем было... Было... Что же это было? Неужели то, что я подумала? Нет, этого просто не может быть! С еще большим трудом положила руку на живот и провела по нему задрожавшими пальцами.

- А-а-а! Шерсть! - хрипло выкрикнула я и, дернувшись от звука своего... Своего?! Голоса, распахнула глаза. Первое, что я увидела, это висевший прямо надо мной абсолютно круглый ошейник для грифонов, усаженный шипами и непонятными прозрачными колбами, видимо, магическими. Потолок, на котором он висел, был настолько низок, что на мгновение я испугалась, что нахожусь в одной из драконьих гробниц. Не знаю, чем меня так заворожил этот ошейник, но я какое-то время бессмысленно таращилась на него. Меня охранял грифон? Сидя прямо над головой? То есть - вися? Ладно, признаюсь, я так зациклилась на этот дурацком ошейнике, потому что просто-напросто боялась посмотреть на себя. Словно ныряя с головой в ароматическую яму, решительно отвела взгляд от потолка и взглянула на живот, на котором лежала чья-то волосатая лапа. Посмотрев на не менее волосатое, распухшее, явно жирное брюхо, со вздохом облегчения упала на спину. Слава Семиликой, это просто сон! Ведь Стибрант обещал: если мне будет невмоготу, то меня усыпят, что он, видимо, и сделал. Ну, раз так, то можно и оглядеться, что за необычный кошмар мне снится. Хотя не такой уж это и кошмар, раз тут нет Стибранта... Ведь нет же? 

Повеселев, я бодро уселась на этом невозможном узком ложе, скрестив ноги. То есть попыталась скрестить, тело в этом сне у меня было невероятно странное. Семиликая, а какое волосатое, бррр... Корявое, толстое, неудобное. И почему у меня все болит, спрашивается? Почему мне даже во сне не дают отдохнуть от неприятных ощущений, постоянной тяжести внизу живота... Хотя это как раз понятно, ведь я сейчас, должно быть, рожаю... Но все равно, как-то не то, и не так... Еще раз тяжко вздохнув, я потерла лицо руками и чуть не свалилась на пол - задние уши Семиликой, у меня на лице щетина, как у хрюнтарса?? 

- Ой, мамочки... - попыталась сказать я, но при первых же звуках голоса захлебнулась словами и, схватившись за горло, свалилась-таки с этой клятой лежанки на холодный и липкий пол, покрытый грязными разводами. Сбоку что-то мелькнуло, я испуганно обернулась, ожидая нападения освобожденного грифона, и тут же поняла свою ошибку: в углу гробницы стоял невысокий ящик, а на нем... Зеркало? Непривычной формы и вида, но это было точно оно, судя по тому, что там отражался тот самый пустующий ошейник... Боясь подавать страшный, рокочущий голос, я, как была, на четвереньках, то есть именно так, как не подобает перемещаться благородной эльфийке ни при каких условиях, поползла в сторону пыльного и покрытого какими-то отпечатками зеркала. Приближаясь к нему, упорно смотрела на грязную стену, стараясь не замечать мелькающих передо мной жутких рук. Сигналом, что я добралась до цели, мне послужил громкий стук, который издал ящик, когда врезалась в него головой. Не обращая внимания на ноющую боль в области лба, уперлась руками в наградившее меня шишкой препятствие - надеюсь, когда проснусь, ее не будет? И, зажмурившись, встала на подгибающихся ногах.

Тело было жутко непривычным, кругом чувствовался дискомфорт, к тому же хотелось срочно посетить комнату для эльфиек, голова болела, кажется, со всех сторон, меня опять тошнило - да когда же придет конец этим недомоганиям беременных! Я уже рожаю, а все мучаюсь ими... Но хватит! Пора посмотреть, чем меня в этом моем целебном, ха! - сне, наградили боги... Открыла глаза и храбро взглянула в отражающую поверхность стекла. Сердце на мгновение замерло и тут же бешено запрыгало, словно ушастый хураяц, явно стараясь выскочить в горло. Ничего себе - сон! Я - тролль?! 

Степан 

Степану снилась грудь. Большая, мягкая, такая близкая... Давно уже ни одна женщина не приближалась к нему на расстояние вытянутой руки, если, конечно, не считать давки в маршрутках и автобусах, где обиженный на весь женский род Голубок отрывался на окружавших его особах ненавистного и недосягаемого пола и, пользуясь случаем, месил их, как тесто. Пара оплеух, фингал под правым глазом, оттоптанные ноги, отбитый копчик при полете из автобуса на отнюдь не мягкий тротуар, не охладили пыл Степана в его страстном желании потискать тугую плоть. Кроме как потолкаться в общественном транспорте возможностей соприкоснуться с прекрасным у Голубка не было. А тут! В каждой руке по груди! Да какой! Что одна, что вторая... 

- Пэрсик... - почему-то с грузинским акцентом прошептал Степан, и страстно сжал предмет вожделения. Он честно наслаждался ощущением приятной тяжести и упругости в руке... Все то время, что шел до него болевой импульс, то есть ровно половину секунды. Степан издал дикий рев, переходящий в хохот гиены, оглушенный не только резкой болью в области собственной груди, но еще и своим воплем. Продолжая держаться за женскую грудь, словно за спасательный круг, и сжимая ее все сильнее, он открыл, а вернее, распахнул огромные фиолетовые глаза, одним прыжком перевернулся из положения 'на спине' в позицию 'на животе', отчего боль усилилась, и, потрясенный обилием впечатлений, заткнулся так резко, словно кто-то нажал кнопку 'выкл'. 

- Дорогая, что с вами? - оголенную спину Степана погладил прохладный ветерок, дотронулся до лба, словно проверяя температуру, и, осторожно собрав в пучок разметавшиеся по подушке и по лицу волосы, перекинул их на одну сторону. Находящийся в ступоре мужчина не обратил никакого внимания ни на своевольный сквозняк, ни на отросшие внезапно волосы, он ошарашено пытался осознать тот факт, что так понравившаяся ему и удобно лежащая в растопыренных пальцах женская грудь, его собственная!

– Вот же жопа! - выдавил он и дернулся, услышав одновременно с этим, как при закадровом переводе, тот же самый голос - нет, этот нежный женский голосок не может быть его голосом! Так вот, этот же самый голос мелодично произнес: - Вот же место для усаживания тела! 

- Что? - одновременно произнесли Степан и, пока так и не появившийся в поле зрения незнакомец. - У вас болит место для усаживания тела? Бедная моя... Да это и не удивительно, учитывая то, что вы только что перенесли. Но не переживайте, дорогая... 

Но Степан не слушал, полностью сосредоточившись на своих ощущениях. 

«А классные у меня буфера!» - думал он, не решаясь выпустить из рук только что обретенные запчасти. – «Я в полном офигее... Я чо, сделал себе этот... Крышу сменил... Не, по ходу крыша сама съехала, не дожидаясь ремонта... А! Точно! Пол поменял! Я чо - совсем того?! Откуда бабло взял? Ой-ё, это ж наверно, Сверыкин мне пришил, сволочь! Он же хвастал, что в своей ветклинике собакам и уши, и лапы пришивает, натуральный этот... транс... транспорт? Трансек... Транспл... Тьфу, бля, хирург хренов в трансе! Точно он пришил! А как же...» 
У Степана все внутри похолодело. Правая рука с трудом оторвалась от груди и медленно поползла под живот.

- Дорогая, да что с вами такое? - в голосе незнакомца появились скрежещущие нотки, отчего у Голубка на затылке встали дыбом перья, вызывая неведомые доселе ощущения у нынешнего хозяина, но тот, не обращая внимания ни на что, упорно добирался рукой до намеченной цели. Секунда, и переливчатый, мелодичный, но невероятно пронзительный вопль огласил окрестности. Пролетающий мимо дракон упал вниз, как подстреленный. Замок вздрогнул, что-то со звоном посыпалось, и вновь наступила тишина. Всхлипнув, Степан с трудом приподнял голову и уткнулся взглядом в желтые с тонким вертикальным зрачком глаза. 

- Ты кто? - уже не удивляясь звучанию своего женского голоса, поинтересовался Степан, слыша, как его новоприобретенный голос сказал вновь несколько иное: - Кто вы, сударь? 

- Я? - удивился обладатель желтых глаз. - Я супруг ваш, Стибрант. 

- Не-е-е! - приподнявшись на локте и размахивая тонким пальцем, украшенным безукоризненным маникюром, перед носом гостя, Степан. - Ты белочка!

Феня 

Я задумчиво рассматривала склеп и поражалась, на какие выверты, оказывается, способна моя фантазия! Надо ж было такое придумать! Или это не я? Может, это Семиликая посылает мне сон-предупреждение, и мне нужно попытаться разгадать его? Вот, к примеру - что может означать вон та тоненькая коробочка вся усеянная мелкими квадратными пуговками? Что это за изобретение сизых гномов? Ой, опять выругалась... Нельзя забывать о своем положении и сквернословить! Да-а, попробуй не выругайся... Когда я случайно нажала на одну из пуговиц, маленькое окошечко у этой штучки осветилось, а на нем... Ах, Семиликая, надеюсь, ты имела в виду все же не то, что я думаю, посылая мне эту картинку! Там... Там... Там, в этом окошке была изображена, видимо, русалка, судя по льющейся на нее воде, совершенно очевидно, магически, хотя магии я не почувствовала тут совсем. И русалка тоже двигалась, тут явно без магии не обошлось. Развратница! Гадость какая! 

Я с отвращением отбросила мерзкую штуку подальше от себя, а та истошно заверещала. Ага, эта поганка все-таки живая, наверно, это какой-то вид водных фей, те совсем маленькие, маги их часто запирают в стеклянных сосудах и держат, как домашних любимцев. Но даже наши маги не додумались до такого непотребства! Оттолкнула ногой подальше неистово верещащую коробочку и тяжело вздохнула. Да, с тех пор как я тут оказалась, кажется, только и делаю, что вздыхаю. А что еще делать эльфийке из императорского дома, волею Семиликой оказавшейся в теле мерзкого тролля, да и еще, мужского пола? Да, да, именно мужского. Преодолев несколько обмороков, мне удалось прояснить и этот момент. Интересно, было бы легче, окажись я трольчихой? Уж лучше бы крольчихой, честное благородное... Как вспомню эту мерзость, что находится там, внизу, под громадным животом, так хочется в пятнадцатый обморок упасть... Радует лишь одно - как только меня выведут из целебного сна, все это забудется, как страшный сон. Тьфу! Это же и есть сон! Меня вновь затошнило, язык, словно прилип к гортани, пить хотелось неимоверно, а голова... Да что же это! Даже во сне я должна мучиться! Случайно бросив взгляд в зеркало, я застонала и, упав на колени, принялась стучаться головой о стену гробницы: 

- Не могу больше... Не могу... Просыпайся же, просыпайся! 

Хриплый, каркающий мужской голос резанул, словно ржавым кинжалом по моему слуху, и я разрыдалась. 

Василина 

Василина Николаевна Бешенько раздраженно стучала кулаком в обшарпанную дверь. Она терпеть не могла все эти обходы неблагополучных квартир, но назвавшись груздем, в мухомор не переквалифицируешься. Ее тетка Алина – владелица десяти однокомнатных квартир, бессовестно пользовалась мягкостью, или, как говорила сама тетка: бесхребетностью племянницы, и однажды, как бы приняв ее, как бы на должность, как бы личного помощника и заместителя, эксплуатировала Ваську - тетка звала Василину только так, - по-полной. Сидя в одиннадцатой, по счету, пятикомнатной квартире, располагавшейся прямо над ее же собственным ресторанчиком, тетка напоминала паучиху, дергая оттуда за ниточки, гоняя в хвост и в гриву личных рабов, вернее, работников. О, как она мечтала и впрямь, обзавестись парочкой натуральных рабов! Собственно, один у нее уже имелся, он же - муж Алины, но это было не то... Сейчас тетка отрабатывала навыки рабовладелицы на племяннице, но пока получалось не очень, слишком часто та взбрыкивала - несмотря на свой мягкий характер, постоять она за себя все же могла. Иногда. Тетка сокрушалась: 
- Эх, ты, размазня! Посмотри на меня - высокая стройная красавица, ноги от ушей, блондинка, стальные глаза как у Бэмби, а уж умница какая! А ты, тютя... 

- Угу, вы Бэмби с терминатором не попутали, теть? - бурчала Вася. - У него, поди, глаза стальные были, а у Бэмби натуральные, не то, что у вас - каждый день новые линзы, то голубые, то зеленые... 

- Не бубни! Я-то, в отличие от тебя, за собой слежу, а ты... Ну, что это такое? Опять в спортивном костюме притащилась? Капюшон хоть с башки стяни, ты же девушка! 

Василина, вспомнив этот разговор, натянула поплотнее капюшон, и вновь принялась колотить в дверь, за который должен был находиться самый злостный теткин неплательщик - Степан Голубок. Девушка терпеть не могла этого алкаша с вечно переваленным через ремень пузом, торчащими во все стороны немытыми редкими патлами какого-то мышиного цвета, коротким, почти круглым носом, перерезанным ровно пополам глубоким шрамом, отчего нос приобрел весьма неприличные очертания, и сногсшибательной вонью изо рта. К тому же Голубок вечно норовил схватить ее за выступающие части тела. А однажды, когда девушка, забывшись, вошла в квартиру, он просто захлопнул за ней дверь, и принялся стаскивать с себя штаны. Чудом тогда Василине удалось переключить его внимание с себя на стоящий на столе недопитый самогон, и выскочить за дверь. С тех пор, она никогда не входила к квартирантам в квартиры.

- Да что он там, опять бухой что ли валяется? - со злостью ударив по двери ногой, сказала Василина. - Я же знаю, ты дома, скотина! 

Прекратив стучать, девушка, прислушавшись, растерялась - ей показалось, что из квартиры доносится эхо ее же ударов: буммм, буммм, буу-бумммм... Рука, словно живя собственной жизнью, поднялась, и нажала на ручку двери. Та подалась, и дверь приоткрылась. Глухой стук стал громче. Заинтригованная, девушка осторожно просунула голову в образовавшуюся щель. Увиденное заставило ее судорожно схватиться за телефон. Сразу же, не сходя с места, набирать номер она не стала только по одной причине - Василина не могла определиться, куда звонить? В скорую, чтобы срочно прислали бригаду санитаров, или в полицию? А может, на всякий случай, и пожарных вызвать? 

- Наверно, все же, в скорую... И меня, заодно, вылечат... - пролепетала она, ошарашено глядя, как Степана, стоя на коленях, методично бухается головой о стену. Собственно, не это поразило Васю, вовсе не это. А то, что вокруг мышастой с пролысинами головы Голубка отчетливо светился золотистый нимб. 

Степан 

- Белочка... Белочка... - задумчиво прогудел собеседник. - Что это такое, дорогая? 

Степан хмыкнул, на секунду зажмурился, собираясь с мыслями, но, поскольку собираться было не с чем, то скоро начал задремывать. Рядом что-то громко зашуршало, и шуршало так долго, что Голубок заинтересовался этим явлением, и вновь решил воспользоваться данными ему органами зрения. Вместо желтых глаз на него смотрели колени. Огромные колени обтянутые нежно-зелеными блестящими лосинами в мелкую крапинку. Поскольку Степан успел заметить, что находится на очень высокой кровати, типа сексодром, который обычному человеку должен был приходиться по пояс, то нахождение коленей возле него никакому разумному объяснению не поддавалось. Шумно сглотнув, Голубок поднял взгляд выше заинтриговавших его коленей. Там, в вышине, бугрилось нечто, обтянутое теми же лосинами не хуже коленей, что ясно давало понять – владелец изумительных штанов относится к мужскому полу. 

Жалобно пискнув, Степан попытался, не вставая, поскольку все тело онемело от ужаса, рассмотреть лицо загадочного экземпляра, но оно, как со страху показалось несчастному, смутно виднелось где-то на уровне второго этажа. 

- Не смотрите так, моя дорогая, вы меня смущаете, а вам еще нельзя... - пропели колени. 

- Га? - выдавил Степан, стараясь посильнее вытянуть шею, и постепенно соображая, что голова великана находится все же не так высоко. Зеленые Колени, как он про себя назвал Стибранта, были ростом метра три, не больше. 

- Не понял, - отозвались Колени, и, снова зашуршав, согнулись. Рядом со Степаном осторожно опустился не менее зеленый, чем все остальное, зад. 

"Верните колени!" - мысленно взмолился Голубок. 

- Милая, вы себя хорошо чувствуете? - озаботился Стибрант, разглядывая жену. Обычно смуглокожая эльфийка, была необычайно бледна, лишь россыпь красных пятен живописно разбросанных по лицу и побагровевший нос говорили о том, что ей не чужды краски жизни. Всегда тщательно заплетенная толстая коса разлохматилась, из-за чего прекрасная жена напомнила дракону бананши - болотных ведьм, заманивающих путников жалобным мяуканьем, и, утягивающих волосами под воду особо жалостливых, стремящихся спасти из болота тонущего скрылтенка. Милые, очаровательные затылочные перышки свалялись, и сейчас напоминали дохлого хворобья, запутавшегося у эльфийки в волосах, и сдохшего там. Породистый, изящный, тонкий носик почему-то распух, и, как уже было сказано - побагровел. Прежними оставались лишь глаза: огромные, фиолетовые с алой искоркой, отороченные громадными зелеными ресницами - Стибрант всегда восхищался ими, мечтая погладить, ощутить ласковый трепет на кончике пальца и их мягкость, но элементарно боялся оставить супругу без глаза. 

Фенеритаэлимелия, трепеща, натягивала на свое прекрасное тело розовое покрывало из тончайшего сильфьего шелка, явно пытаясь спрятаться под ним с головой, но сие ей никак не удавалось, поскольку Стибрант сидел на краю покрывала. Что-то смущало дракона в своей супруге - но вот что именно? Не считая, конечно, болезненного и затравленного вида. Он вглядывался еще некоторое время, и наконец, понял. Аура. Она изменилась. Нет, не так. Ее просто не было видно, словно ни с того ни с сего она окуталась неким защитным коконом в виде тумана или плотной дымки. 

- Фенеритаэлимелия, я вам задал вопрос, - не выдержал напряженного молчания и сопения со стороны супруги, Стибрант. - Как. Вы. Себя. Чувствуете? 

- Выпить есть? - неожиданно отозвалась жена. 

- Что? 

- Слышь, мужик, ты мне мозги не парь, дай выпить, трубы горят, сил нет, вон, уже глюки поперли! - попытался рявкнуть Степан, и тут же услышал, как вместо этого, из его рта вылетело: - Послушайте, уважаемый, не надо мне греть головную жидкость, прошу вас, дайте мне бокал воды, у меня пожар в вентиляционной системе, видения начались! 

- А? - одновременно озадачились оба супруга. 

- Что вы сказали? - робко поинтересовался Стибрант. 

- Что я сказал... ло? - выдавил Степан, тут же и выдал свой боезапас залпом: - ***! ****! *****! *****! 
Но услышал он в своем исполнении нечто иное: - Неназываемая мужская часть тела! Неназываемая женская часть тела! Место для усаживания тела! Орчанка непозволительно свободных нравов!

- Дорогая, да вы что, с ума сошли? - подскочил зеленоштаный, отчего кровать чуть не перевернулась, а Степан подпрыгнул на полметра и с воем приземлился на только что переставший болеть зад. - Разве так приличные благородные эльфийки выражаются? Да еще из Правящего Гнезда! Как можно, перед представителем мужского пола произносить такие слова? Вы хоть помните, кто я такой? 

- Да я уже не помню, кто я такой... - жалобно прошептал Степан. - И кто же ты такой, человек-гора? 
Как ни странно, встроенный в Голубка внутренний переводчик данные слова воспроизвел в первозданном виде, именно так, как они и были произнесены. Стибрант изумленно распахнув свои желтые глаза, смотрел на супругу. Медленно до него стало доходить, что та, по всей видимости, в связи с шоком, перенесенным во время родов, потеряла память. Ведь неизвестно, как эльфийки реагируют на подобные потрясения, ежели об яйценесении эльфами нигде не упоминается.

- Вы - моя супруга Фенеритаэлимелия, дочь повелителя эльфийской Империи Сейбореан Филейкепилькеана Третьего. Я - Великий дракон Стибрант Златокрылый Передний Гнездовой Империи драконов, - мягко сказал Великий дракон. - Только что вы сделали мне величайший подарок в истории драконов - снесли яйцо, случившееся впервые за несколько тысяч сонм... 

- Мужик, я не понял, ты чо, в натуре дракон? - выпучил свои прекрасные очи Степан. - А я кто? Эльфка? Эльфийка? Кто?! Я - баба? Да ты гонишь? (Уважаемый, я не понял, вы, в самом деле - дракон? А я кто? Эльфийская женщина? Вы слишком быстро летите!) - Да екарный бабай, кто там за меня говорит? - заорал Голубок, слыша несколько иной текст в собственном исполнении. - Отключите этого долбанного суфлера, он мне только мешает! Я типа, яйцо снес? Чо этот психованный несет? 

Стибрант тяжело вздохнул, и, уже не слушая, явно бредовое бормотание супруги, направился к дверям.

- Я пришлю служанку, пускай она поможет вам совершить омовение и накормит. Возможно, если вы будете совершать привычные вам действа, память вернется к вам, а если нет... Что ж... На днях собирается совет магов по случаю вашего яйценесения, думаю, они вернут вам доброе здравие. 

Огромная резная дверь бесшумно закрылась за Стибрантом. Степан, задыхаясь от гнева и ужаса, откинулся на подушки. Как ни странно, он любил читать. И именно фэнтези о попаданцах он держал в руках в последнее время, причем ежедневно. Еще бы - ведь не так давно, он обнаружил у входа в подъезд собственного дома чью-то стопку книг, перевязанных веревочкой, видимо, предназначенных на макулатуру. Степан дармовую туалетную бумагу тут же присвоил, и теперь подолгу заседал на унитазе, зачитываясь историями о прекрасных попаданках и мужественных попаданцах, используя, по завершении процесса прочитанную книгу по прямому, как он считал, назначению. Было совершенно ясно - если происходящее с ним не результат белой горячки, значит... 

- Значит, я эльфийская баба! И у меня есть муж ростом с жирафа! - взвыл Степан.

Несколько раз натянув себе на голову покрывало, почти сжевав его кружевной кончик, и выбив головой пыль из пуховых подушек, он вдруг успокоился. 

- Спокуха, Степан, если я попаданец, значит, мне и самонаводящийся меч положен. И говорящий конь. Хм... Неплохо... А если тут и выпить есть, то и совсем гуд. Главное, с этим мужем наедине не оставаться, а то порвет нахрен. Значит, линять надо... Вот я понять не могу - как этот дракон, чтоб ему вечно сушняком мучиться, мог с этой эльфкой яйцо заделать?! Я ж ему как раз ростом до... Ой-ё.... 

Феня

Голова у меня болела, как никогда в жизни. Каждое движение отзывалось внутри звоном рудников, где истово работают гномы, надышавшиеся запрещенной Советом магов травы веселянки. Все мерзкое троллье тело дергало, словно оно было сплошным нарывом. Жуткая волосатая кожа горела – очевидно, начался жар. Мне надо проснуться! Иначе я застряну в этом кошмаре, и меня утянет в мир снов, откуда нет возврата. Поэтому я продолжала биться головой о стену, не обращая внимания на то, что каждое соприкосновение с твердой поверхностью было похоже на удар топора. По ощущениям, от головы осталось одно месиво. Не сразу я поняла, что грохот, который последние несколько тринут доносится до меня, вовсе не стук в ушах - этот звук идет извне. Может быть я, наконец, проснулась? И это пытается дозваться обеспокоенный моим долгим обмороком, супруг? 

С трудом разлепила выданные мне в этом жутком сне гляделки, работающие раз в пять хуже обычного, не говоря уже про распознавание аур - таковые здесь отсутствовали напрочь. Хоть мне еще не и довелось повстречаться с чем-нибудь живым в этом сне, но на самом деле даже неживые вещи не такие уж и неживые. Они имеют свою ауру, но здесь окружающие меня странные и непонятные предметы были абсолютно и окончательно мертвы, во всяком случае, так говорили мои нынешние глаза… 

Я попыталась взглянуть в сторону, откуда шел непрерывный стук, эхом отзывающийся в моей голове, разрывающейся от боли и даже от собственного дыхания. Омерзительно зловонного дыхания, надо сказать! Там, во внезапно открывшемся проеме, виднелось нечто. Оно стояло на двух конечностях, и имело передних лапы, которыми в данный момент держало перед собой какой-то небольшой цилиндр. Голова у него было покрыта той же шкурой серого цвета, что и все тело, и заострялась на макушке. Морды существа рассмотреть не удалось - глаза от напряжения заслезились, я с трудом подняла свою тяжелую лапищу, чтобы вытереть слезы. 

- Послушайте, любезный, что с вами произошло? – вежливо осведомилось существо довольно приятным женским голосом, и зачем-то подняло повыше свой цилиндрик. 

- Ты… Семарифа? – прохрипела я, будучи уверенной в том, что за мной, наконец, пришла хозяйка страны Ушедших Эльфов. – Возьми меня в свои чертоги, молю! Сие тело… Я не могу в нем боле находиться, исторгни меня, пусть не в мое, пусть я буду духом бесплотным в твоих владениях, но этот тролль, в которого ты меня превратила… Сие есть гибель для меня, - только договорив до конца, я поняла, что все это время говорила нечто иное, плохо воспринимающееся моим разумом: - Ты… Семарифа? Забери меня на свою хату, в натуре! Этот трупак… Я не могу больше в нем торчать, скинь меня, нехай не в мое, пусть я буду барабашкой на твоей хазе, но это чмо, в которое ты меня захреначила… Я сдохну, в натуре! 

- Что ты изволишь молвить, прекраснейший юноша? – после небольшой паузы изрекло божество, и грозно засопело, наверняка готовясь уничтожить мою нынешнюю оболочку священным пламенем. – Ты странно изъясняешься… И… Ты светишься? Какого лесного духа, не растягивай сгущенный сок закондомного дерева, ответствуй немедля! 

- А… Э-э… - я так растерялась, что забыла о мучительной боли раздирающей голову и тело. Божество не поняло меня… Вот и я себя не поняла, ничего удивительного. Что я сейчас несла? Тут мои ноги пронзила короткая судорога – слишком долго простояла на коленях. О, Семиликая, до чего же реалистичный сон! Даже капли пота стекающие по лицу и спине ощущались так… Живо? Оставив без ответа почтившее меня своим явлением божество, я завозилась, и с трудом уселась на место для усаживания тела. Выпрямив ноги, застонала от облегчения – прохладный, и, почему-то мягкий пол, приятно холодил мою разгоряченную заднюю часть.

- Мужчина невеликого ума, ответь же, будь любезен! – напомнило о себе божество, неуклюже перетаптываясь нижними конечностями на розовых, и местами, посверкивающих копытах. – О чем ты сейчас говорил, и почему ты светишься, друг мой? 

Я с трудом подняла взгляд, пытаясь рассмотреть морду... Или все-таки лицо? - божественной сущности, продолжавшей что-то говорить, но в ушах противно зазвенело, перед глазами сгустился туман. Попытавшись создать легкий ветерок, я взмахнула рукой и наступила темнота. 

Василина 

- Слышь, придурок, что с тобой, а? – предельно корректно поинтересовалась Вася, направляя газовый баллончик на застывшего неподвижно Степана. Выглядел тот весьма неважно – обычная багровая физиономия была абсолютно белой, не считая красного пятна на лбу, покрытым испариной, блуждающий взгляд почему-то не серых, а неожиданно лиловых глаз, казалось, смотрел девушке прямо в душу. И душу эту начинало потряхивать, а вскоре дрожала и Василина – что такое происходит с этим алкашом? С какого перепугу у него стали такие глаза? Изменился не только цвет, они словно стали больше! А этот нимб? Что это? С каких пор Голубок заделался святым?! 

Внезапно, посреди Васиных душевных метаний, Степан хрипло изрек что-то про барабашку, какого-то Серафима и трупы. Девушка дернулась от неожиданности, чуть было, не пустив струю газа себе в лицо, и отведя руку в сторону, дрожащим голосом храбро произнесла: 

- Ты что несешь, урод? 

Зашипело, видимо, она все же слегка пшикнула из баллончика, но к счастью, никаких изменений в атмосфере не почуяла, и потому, немного отступив назад, продолжила: - Ты чо мелешь, а? И… Ты светишься? Какого лешего, говори, харе тянуть резину! 

Высказав все это, Василина окончательно перепугалась, подумав, что если Степан и впрямь, засветился от того, что стал святым, то она сейчас крупно попала, нагрубив ему. Тем более что свечение вокруг головы мужчины стало гораздо интенсивнее. 
Голубок, словно услышав сомнения девушки, завозился, и плавным движением перетек с колен на пухлый зад. Умостившись на расписном грязном линолеуме, он тихонько застонал, не забывая при этом рассматривать усыпанные стразами розовые кроссовки гостьи. Та решила предпринять последнюю попытку, твердо помня, что если она сегодня не принесет тетке деньги за эту квартиру, то их ей придется выплачивать из своего кармана, поскольку Степана пустила на постой именно она, Василина. 

- Придурок, - по привычке сказала она, - отвечай уже, в конце концов! Что ты сейчас нес, и какого ты светишься? Это что, прикол такой? Решил так откосить от арендной платы? Орригинальный ход… 

Но, судя по всему, мужчина ее уже не слушал – закатив свои удивительные глаза, он сделал рукой замысловатый пасс и дверь за спиной Василины захлопнулась. Не успела гостья испугаться, как Голубок упал навзничь, что-то в ответ прогрохотало, под потолком сформировалась небольшая тучка, и на Васю полился веселый теплый дождик. 

Степан

- Надо узнать мне, надо узнать мне, что я за птица! – довольно мелодично пропел, пользуясь своими новыми вокальными данными, Степан, подкрадываясь по стеночке к огромному, в рост, зеркалу, расположенному в противоположном конце комнаты, больше похожей по размерам на актовый зал. На самом деле, это помещение считалось малой спальней, и сиятельную супругу Переднего Гнездового сюда определили исключительно из соображений комфорта и уюта, которые могла предоставить сия комнатушка. Посреди комнаты стояла кровать, с мощными ножками, выполненными в виде толстых птичьих лап, в количестве шести штук, способными выдержать вес Великого дракона в истинном облике. Размер у ложа был соответствующий – если бы Стибранту вздумалось здесь преобразиться, то на постели не уместился бы лишь драконий хвост. Перина, круглые подушки и златотканые одеяла были набиты нежнейшим пендалопочьим пухом, отчего возжелавшему прилечь на подобную постель казалось, что он погружается в шелковое облако, обнимающее утомленное тело со всех сторон, и засасывающее в свои мягкие недра, как ласковое болото. Чтобы расстаться с такой постелью и добровольно выбраться из ее объятий, отдыхающему требовалась недюжинная выдержка и сила воли. Пол устилали вовсе не ковры, как можно было бы ожидать, а довольно грубые циновки из горной целебной травы – вдэрлены, темно – оранжевого цвета, покрытые мягким ворсом, который щекотал и массировал босые ступни хозяев. У вдэрлены имелось одно, подчас необходимое жильцам Гнезд свойство – она мгновенно успокаивала спонтанное сексуальное возбуждение драконов, стоило ворсинкам соприкоснуться с кожей пациента. Иной раз драконы спасались только этой травой, ведь самок у них давно уже не было, а столь любимые драконами эльфийки не подходили им по габаритам. Черный сверкающий каменный пол был пронзительно холодным, несмотря на все попытки магов поднять его температуру хоть чуточку выше, и потому, в отличие от дискредитировавших себя ковров, превращающихся на таком полу в обычные промерзшие тряпки, циновки оказались идеальным выходом, ведь они совершенно не пропускали холод. 

Степан оперся рукой об затянутую сиреневой тканью стену – трясущиеся от слабости ноги еще плохо его держали, да и координация подводила нового владельца тела, пока не освоившегося с его техническими характеристиками. Вернее, он попытался упереться – после секундного сопротивления мягкой, но упругой поверхности, ладонь на несколько сантиметров ушла в стену. Голубок пронзительно взвизгнул и попытался вернуть конечность на родину, но обхватившая изящную женскую кисть плотная субстанция держала свою добычу нежно, но крепко. 

- Что за херня? – прохрипел Степан, сжимая плененную ладонь в кулак, что, как ни странно, ему удалось – материал из которого была сделана стена, мягко просачивался сквозь пальцы, но на свободу не выпускал. Сиреневая ткань пошла морщинами, под ладонью новоявленной эльфийки мелко завибрировало, словно горло у урчащей кошки, затем неожиданно послышался смачный, очень хорошо знакомый Степану звук – он сам его частенько издавал перед тем, как харкнуть соседке на дверь, и что-то или кто-то оглушительно зашипел. 

- На помощь! – почти беззвучно прошептал Голубок, чувствуя, как капкан вокруг кисти начал сжиматься, а пальцы сами собой складываются в фигуру, которую японские падшие женщины показывают своим клиентам, показывая, что они в данную минуту свободны, а в России попросту называемую фигой.

- Клауса Фенерита, что с вами? – позади отчаявшегося вырваться на волю Степана раздался пронзительный женский голос. По каменному полу гулко рассыпался дробный топоток, и из-под плененной руки вынырнуло нечто. Оно имело очаровательное женское личико, с абсолютно круглыми, как у совы, глазами, не менее очаровательный поросячий пятачок, губки бантиком, бровки домиком, постоянно переливающиеся локоны горчичного цвета и ослиные уши. Такие же серые, мохнатые, и с кисточками на концах. Цокала она, как оказалось, вовсе не каблуками, а копытцами, которыми оканчивались ее изящнейшие, затянутые в серебристую паутину, ноги. – 

Миленькая моя, вы же простудитесь! Ваш яйцеклад все еще в очень уязвимом состоянии, вы же не хотите останавливаться на одном яйце? Вам непременно надо иметь два яйца! 

Степан поморщился от стремительной речи существа, и безуспешно дернув рукой, пробормотал: - Буквально только что у меня было два яйца, а теперь, бляха-муха, ни одного! 

Странный эффект дубляжа, постоянно сопровождавший Голубка, на этот раз почему-то дал сбой, и воспроизвел его речь абсолютно точно, выбросив из нее только «бляху-муху», видимо, как незначащий текстовой мусор. 

- О, Семиликая! – на грани ультразвука взвыла посетительница, зачем-то пытаясь выдернуть у себя правое ухо. Ухо держалось за отведенную ему территорию крепко, понемногу распухая в знак протеста. – Когда же вы успели снести второе яйцо, и что случилось с ними, грызенька моя ясная? Уж не я ль кормила вас стакарком, да поила… 

- Сахарком… - мрачно срифмовал Степан, и прохрипел, с ужасом ощущая, как рука начала уходить вглубь стены, постепенно затягивая и его самого: - Тетка, харе болтать, спасай! Меня ща стена эта долбанная сожрет! 

- Ой, ой, ой… - запричитала подательница неведомого Степану стакарка. – Что же это делается, граждане?

Степан так удивился знакомому слову, что даже перестал вырываться, чем стенка тут же и воспользовалась, поглотив конечность по локоть. Степану было невдомек, что магия, наконец, смогла окончательно совместить незнакомые слова чужака с местными, и теперь перевод окончательно стал синхронным. 

Феня 

Очнулась я от холодной воды, весенним дождем оросившей мое лицо. Ну, как оросившей – меня попросту окатило с головы до ног этого нынешнего мерзкого тела. Да и весенний дождь пах вовсе не свежестью, а затхлостью и какой-то гадостью, отчего я немедленно, крайне неаристократично расчихалась. 

- Эй ты, козел, хватит утопленника из себя строить, давай уже, отрывай свою задницу от пола и тащи ее на стул, разговор есть! – раздался у меня над головой резкий голос того самого божества. 

Странно, я была уверена, что оно мне привиделось. Вот бы и на самом деле, и божество, и эта туша, внутри которой я сейчас нахожусь, оказались бы плодом моего воображения... Постанывая от боли в голове и от жалости к самой себе, я попыталась приоткрыть глаза, но тут же передумала. Нет уж! Я же сейчас сплю, не так ли? Сплю, я сказала! А ежели мои глаза откроются посреди сна, не окажется ли так, что я застряну в этом нескончаемом кошмаре? Возможно я просто-напросто проснусь, и все закончится, но… Но тогда я вернусь к ненавистному дракону, и к этой раздирающей меня боли, и… Яйцу?! Да что я, кварлица, что ли, яйца нести? Я эльфийка, а не птица! И не громадная ящерица. Я маленькая, хрупкая эльфи… 

- Степан Батькович, ты там что, поспать прикорнул? – преувеличенно вежливо поинтересовалось божество, и потыкало меня чем-то в бок, подозреваю, что ногой. Дожилась! Во сне, не во сне, не суть важно, но я валяюсь на мокром грязном полу, как последний пьяный шкварик, сама нахожусь в теле вонючего тролля, и меня пинает непонятно кто. Что это местное божество я уже крепко сомневалась.
Тяжко вздохнув, с трудом разлепила глаза. Если останусь тут, в этом сне, то так тому и быть, назад к Стибранту хочу не больше, чем в это тело. Склонившись надо мной, кривя губы в явном отвращении, стояло… Нет, все же – стояла женская самочка. Трудно, очень трудно было догадаться о половой принадлежности этого существа, но я же все-таки эльфийка! Хоть и погребенная в этой туше, но к счастью, моя способность видеть души осталась при мне. Ауры, нет, аур больше не вижу, но суть разумного существа я сейчас видела даже лучше обычного. Самоч… Нет. Девушка, да, так будет правильнее, лет пятидесяти, по человеческим меркам – около двадцати, место для усаживания тела и грудь скрыты под бесформенными тряпками, явно предназначенными для ношения существами противоположного пола. Почему она одета по-мужски? Возможно, сбежала из дома от насильственного замужества? 
Я слегка приподнялась на локтях и чуть не упала обратно, от сильной боли в затылке. Что меня мгновенно и отрезвило – о чем я думаю?! Есть ли мне дело до этой посторонней девушки, когда я сама не знаю, на каком свете нахожусь, да и в чьем теле тоже! Но, как ни странно, эта боль помогла осознать одно – я подспудно надеялась на то, что сон окажется явью. Не хочу в свою жизнь! Пусть уж лучше проживу жизнь этого бедолаги – кстати, а где он сам? Но лишь бы не туда, не обратно к ненавистному дракону, которому я нужна лишь в качестве кварлицы – несушки, или к отцу, продавшему меня этому дракону. 

- Але, гараж? Ты что, с жидкого топлива на более тяжелые препараты перешел? Вроде, нариком не был никогда, все по отечественному пойлу как-то больше… - назойливый, хоть и довольно приятный женский голос пробился сквозь мои метания, и как-то очень быстро привел меня в себя. Одновременно с этим пришло понимание, что все происходящее это не сон. Уж не знаю, что именно меня в этом убедило – то ли настырный запах, совершенно забивший мне ноздри, то ли непривычные ощущения во всем новом, но весьма потрепанном теле, то ли… А вот это меня смущало сильнее всего - ужасное, почти непреодолимое желание сорваться с места и начать метаться в поисках комнаты уединений. Низ живота болел почти как… Ну, совсем недавно. Впрочем, не буду вспоминать. Не буду, не буду, не буду! Все! Забыла обо всем! Сейчас мне нужно сделать две вещи – найти эту самую комнату, и суметь ею воспользоваться, ведь я теперь, кошмар какой! Мужского пола, и смогу ли воспользоваться тем, что так явственно сейчас распирает мои несуразные штаны?! Семиликая, и как распирает-то… Кажется, еще чуть-чуть, и дурноводный пузырь лопнет, а моя новая жизнь окончится, не успев начаться. 

- Да что же это такое, а? – гневно вопросила девушка, про которую я опять успела забыть, погрузившись в собственные ощущения. – Это же труп какой-то, и я с него я должна бабки получить? Черт, а я-то еще удивлялась, какого хрена он светится! А он просто подыхает, святой фигов! 

- Леди, - с трудом выдавила я из себя – это существо совершенно очевидно не являлась леди, но мне было не до установления ее статуса. – Не будете ли вы столь добры, указать мне в какой стороне располагается комната для уединений? 

Василина 

Проклятый алкаш валялся под ногами Васи, из почти растаявшей тучки еле заметно накрапывал мелкий, совсем реденький дождик, в воздухе отчетливо потянуло хлоркой, очевидно дождь принесло из здешнего водопровода. Василина пребывала в растерянности. Судорожно сжимая газовый баллончик, казалось – еще немного, и на нем останутся вмятины от пальцев, она совершенно не представляла, что ей делать. Воспользоваться случаем и как следует отмутузить Степана, оторвавшись, наконец, за все хорошее, что он ей причинил? Вызвать скорую? Да, судя по нимбу, издевательски светившемуся над редкой шевелюрой алкаша, и по тучке, поливавшей его же, бригада санитаров не повредила бы и ей, Василине. Степан вел себя странно, если не сказать больше, Вася была готова к чему угодно, вплоть до драки, но вот этого вопроса, про комнату для уединений, никак не ожидала. 

- Ка… Какая еще комната? – пролепетала она, покусывая в растерянности краешек баллончика. – Спальня, что ли? Ты это.. У меня баллончик есть! И первый разряд по каратэ, так что… 

- Мне нужно осуществить естественные потребности этого тела. Оно давно не было в той комнате, а потому, еще немного, и я совершу поступок, сурово порицаемый в любом нормальном эльфийском обществе!

Степан жалобно взглянул на окончательно оторопевшую девушку, и весьма изящно для его комплекции, да и вообще – для него, поднялся на ноги. Вася тут же вспомнила свой застарелый страх перед ним – мужчина был выше нее на голову, и теперь угрожающе возвышался над девушкой, несмотря на то, что стоял, согнувшись, словно его прихватил приступ радикулита.

- Леди-и… - простонал Степан, держась за низ живота. – Помогите же мне, влага сейчас прольется, сил нет терпеть, мне срочно нужен сосуд для облегчения… 

- Ты кого сейчас сосудом назвал, козел похотливый? – взвизгнула, отпрянув, Вася. – Что, спермотоксикоз замучил? Из ушей вот-вот польется, да? Да я сейчас полицию вызову, не подходи ко мне! 

Голубок отшатнулся от явно взбесившейся девушки, и нервно озираясь, принялся по стеночке отползать вглубь комнаты. Василина напряженно следя за его манипуляциями, с облегчением выдохнула, когда Степан, наткнувшись с размаху на приоткрытую дверь туалетной комнаты, жалобно вспискнув, нырнул туда. Едва он исчез из виду, Вася рванула к входной двери, но не успела она схватиться за дверную ручку, как ее остановил неожиданно высокий голос Голубка, с, несомненно, женскими модуляциями: 

- Слава Семиликой! Чаша для освобождения от дурных вод!

Похоже, диагноз Степана ясен как божий день – белая горячка! Василина напрягла слух, но это было ни к чему, от дикого вопля алкоголика зазвенели стекла: 

- А-а-а, Семиликая, за что? Какая гадость! Зачем ее пришили ко мне? Как этим пользоваться?! 

Девушка поняла, что задерживаться здесь нельзя больше ни минуты – окончательно сошедший с ума Голубок вот-вот выскочит и набросится на нее. Она рванула ручку, но та будто срослась с дверью, не поддавшись ни на миллиметр. Попытка повернуть сдвинуть собачку замка тоже ни к чему не привела. Василина устало привалилась к стене, осознав, что она заперта с буйным психом в одной квартире на высоте четвертого этажа. Вяло осматриваясь на предмет какого-никакого оружия, она принялась готовиться к смерти. В туалете громко журчало.

- О-о, спасибо Семиликая, оно само все сделало… Как хорошо… Теперь помыться бы еще…

Степан 

Голубок сидел на полу, прислонившись спиной к необъятной кровати и мрачно молчал. Его молчание было тяжелым, как пудовая гиря, оно подавляло, пугало и напрягало. Все эти ощущения на себе в данный момент испытывала та самая непарнокопытная дама, что успела в последний момент спасти Степана от участи быть поглощенным стенами Дворца. Да, как оказалось, по сути, Дворец являлся громадным хищным существом, могущим употреблять в пищу любую органику, не значащуюся в Главном Реестре. И он был без ума от прежней хозяйки тела, обожал, когда та ему почесывала стены, разговаривала с ним, периодически натирала показываемый только ей копьевидный отросток, пела ему колыбельные. Со слов Кхакханы – няни эльфийки, с тех самых пор, как ее подопечная впервые переступила порог Главного Гнезда – так назывался дворец, все вокруг тряслось и падало. Дворец вилял перед новой хозяйкой тыльным крылом, видимо, считая его эквивалентом хвоста. Крыло восстанавливают до сих пор. Все это няня пулеметной очередью выпалила растерянному Степану, нимало не смущаясь тем, что уж кто-кто, а ее подопечная должна знать об этих фактах лучше всех, видимо, женщина, вернее, существо женского пола очень любило поболтать.

Под ее стрекотню Степана в полной мере, наконец, настигло понимание того, что все происходящее не сон, не галлюцинации, и даже не белая горячка. Хотя… Ведь обратного-то он доказать не сможет! Как знать, возможно, рука у него болит оттого, что ее сейчас выкручивают санитары, а зад… Нет, об этом лучше не думать, пусть уж лучше он – женщина, чем то, что сейчас пришло ему в голову. Приняв это за аксиому, необычно для себя сосредоточенный и задумчивый Голубок тяжко вздохнул, машинально отметив высоко вздымающуюся при этом грудь, откашлялся, и прервал словесный поток Кхакханы. 

- Скажите, уважаемая, а где здесь… А, короче! Выпить есть? 

Подавившись словами, до сих пор свободно льющимися изо рта, няня растерянно уставилась на подопечную. 

- Ой… Грызенька моя, да что ж ты на полу-то сидишь? Ты ж простудишься! У тебя яйцеклад сейчас такой чувствительный, чуть что и… Не сможешь больше своего супруга ублажить, яичко ему снести… И пить захотела, бедненькая… А я тут разболталась, ты же знаешь какая я болтушка, только дай возможность, не остановить. Скорее, скорее в кроватку, и я тебе водицы ключевой принесу, напьешься, и размазню твою любимую, что из пыльцы цветочной приготовлю… 

- Тетка, - осерчал Степан, и даже стукнул в раздражении кулаком по пышному одеялу, свисающему с кровати. – Я уже был в кровати, веди меня в ванную, рожу ополоснуть, отлить там, и вообще. А потом тащи чо-нить посущественнее водицы. Воды я и из-под крана нахлебаться могу. Да, и мяса кусок жареного, или там, котлет с десяток приволоки, а размазню свою сама лопай. 

Кхакхана, подскочившая к Степану, чтобы помочь ему подняться с пола, всплеснула руками: - Ой, грызенька, как же на тебя роды-то подействовали, и разговаривать стала по-другому, аки гоблин какой… Дурно супруг с тобой обращается, ой дурно... Чему понаучил-то!

Степан, которого последние несколько лет, иначе как «Гоблин» не называли, и даже дружки собутыльники не знали, как его зовут на самом деле, поморщился, некрасиво скривив прекрасное лицо эльфийки. 

- Ну, пойдем, пойдем, радость моя, в очистительную комнатку, тебе и правда, ополоснуться надо бы, а то пахнет от тебя, не иначе как орочьим вином, фу, гадость какая, неужели супруг твой сподобился и подсунул его тебе? 

Приподнимающийся с кряхтением Голубок застыл, покачиваясь на четвереньках, глядя с интересом на ослиноухую женщину. 

- Как ты сказала? Ор… Ур… Вином? Ну, слава яйцам, в этой дыре знают, что такое вино!

С неожиданной резвостью он поднялся на ноги, и решительно направился в сторону громадного стенного шкафа. 

- Все, я ванную, должен же я знать, какое тело мне на складе выдали, а ты чеши за вином, да поживее, тащи сразу литра три, а то трубы горят, сил нет… 

- Грызенька моя, - растерянно пролепетала Кхакхана, глядя, как Степан пытается войти в шкаф. – Но ты же не пьешь вина, да еще и оркского… Оно же просто яд для твоего нежного организма… Ты же опьянеешь сразу. О, Семиликая, я и половины не поняла, что ты мне сейчас сказала, но похоже, роды подействовали на твою несчастную головушку, и ты обезумела… Горе-то какое! 

Не выдержав безуспешных попыток Степана изобразить одежную моль, Кхакхана, процокав копытцами, подбежала и выдернула его из недр шкафа – Голубок как раз пытался задрать подол, чтобы помочиться на «свой», висевший там, свадебный наряд. Не давая ему опомниться, опытная няня потащила, явно находящуюся не себе подопечную за собой, в очистительную, располагавшуюся в одном шаге от несчастного, едва не опозоренного предмета меблировки. Женщина даже не представляла, насколько «не в себе» находится ее драгоценная деточка… 

Rasstegaj ©