Про сыроеда Тимофея
День не задался у сыроеда-Тимофея с самого утра. В автобусе пахло жженым мясом. А от прижавшегося к нему мужика в метро несло жаренным жиром и гелем от больных суставов.
На втором годе безглютеновых хлебцев он стал очень чувствительным к запахам и стал неврастеником. Точнее неврастения, свойственная ему сызмальства, стала неконтролируемой и к ней присоединилась паранойя.
Ядром паранойи были подозрения в адрес пищевиков, что те скрывают наличие глютена там, где он не указан.
К аннотации к разноцветным безглютеновым макаронам он прочел, что кроме шпината, куркумы и свеклы, там могут быть следы моллюсков и бобов.
Моллюски. Они что, на подводной лодке их лепят? Или в доках.
И чисто ли там. Или это делают грязные матросы на траулере? И соблюдаются ли по отношению к этим матросам трудовые нормы? Или их угнетают. Ни на одной пачке макарон нет ни слова про этику по отношению к людям, которые их лепят. В отличии от сырого кофе, где описано кто и как собрал его, в каком часу, с каким настроением и что он пел. Правда пачка такого кофе стоила как бутылка Хенесси и он его не мог себе позволить.
Но все же приятно.
Еще бобы. Какие бобы? Наши добрые, безглютеновые, или их бобы. Глютенобобы, которые как белоказаки не приняли революцию и топят за реакцию.
Вообще сыроед-Тимофей макороны не ел. Но однажды его угостили безглютеновыми фузилли его итальянские товарищи-кришнаиты и ему они настолько понравились, а тепло во рту было так пленительно, что он решил есть их по праздникам. Но он их не варил, а держал на очень медленном огне, имитирующим солнечное тепло, пока те не размякнут. Это как бы не нарушало сыроедческий катехизис.
Самой страшной была мысль, что глютен и казеин ему подмешивают на работе враги.
Ну изначально врагов в редакции у него не было. Он же не в третьем отделе НСДАП работает, а в редакции журнала про интерьеры.
Но постепенно оказалось, что окружают его враги.
Сначала он поссорился с корректором Людмилой. Просто чуть не вылил на нее комбучу, когда та стала сопротивляться его идее на новый год заказать десерты в веганской кондитерской его подруги. Как можно вообще сопротивляться пирожным из морковки с фиников?
Еще был Олег. С ним он поссорился по поводу морса. Тот покупал морс из магазина, пил и тешил себя надеждой, что тем самым от отдаляет свою смерть. Поскольку Олег только что слез с энергетиков и колы, то его можно было бы похвалить. Но Тимофей провел подробный анализ состава морса и выбил из-под Олега иллюзию отдаления смерти. Олег обиделся и перестал с ним разговаривать.
Но главным врагом была рекламщик Алла. Во-первых, она читала Айн Ренд и считала, что кроме нее, Латыниной и Илона Маска на земле не осталось разумных форм жизни. Во-вторых, ела мясо и однажды послала Тимофея лечить мозг, когда тот сказал, что
Пушкина убил глютен, а пуля Дантеса лишь запустила механизм саморазрушения, вызванный неправильным питанием.
- И за чем послал Пушкин перед смерьтю? - не унимался Тимофей,-
Не за растегаем. За морошкой. Он понимал, что мучное его убивает, и на смертном одре отверг его.
Так он на работе оказался в лёгком вакууме.
Еще сегодня его раздражали эти сыроедческие хлебцы. Давно пора было уже привыкнуть к их вкусу. Даже на этикетке было написано, что через две недели рецепторы языка, осбовожденные от ига соли и сахара, начнут различать истинный вкус продукта. Так и случилось. Наверное. Просто истинный вкус этих хлебец с водорослями и сырой полбой был таким, что рецепторы языка ощущали нечто схожее с облизыванием причала в Туапсе после прилива.
Можно было бы конечно попить золотой элексир с куркумой, он снижает агрессию и восстанавливает внутренний баланс. Но после того как рецепторы языка вспомнили этот вкус, его чуть не вырвало. Даже рвота пошла.
Нельзя. Нельзя блевать на макбук. Глубоко дыши. Рвота знак организма о том, что он интоксицирован. Значит либо Ольга Викторовна подмешала сахар в компот из сухофруктов, которым его угостила. Либо сухой сушенный топинамбур был не сырым а термически убитым.
Именно в этот критический момент выпускающий редактор Геннадий со своей раздражающей улыбкой и пышным лицом в талию Тимофея засунул голову к нему в закуток и добродушно спросил:
- Тимофей мы это, на природу собираемся. В субботу. Шашлыки, бадтминтон. Ты с нами. В Пирогово поедем.
Тут-то мандала и затрещала. Сыроед-Тимофей услышал звон и в этом звоне голоса, потом голоса стихли и он услышал себя, но уже как будто со стороны. Ему показалось, что именно в этот момент космического смирения он просветлился.
Но в реальности все было немного иначе. Сыроед Тимофей посмотрел в плотоядное лицо выпускающего редактора и сказал:
- Да конечно. Поеду. Хули не ехать. А мы труп купим в Ашане или на месте кого-то убьем? Корову там, кур… Может такую жирную свинью как ты зарежем. А? Мясо на огонь, жир засолим, кости пососем.
А потом, я собственноручно выщиплю с п№%ды Ольги Викторовны волосы и сфарганю волан для бадтминтона. Что там, Лена родила недавно, можно ее молока еще попьем на компанию, а на десерт, - красноречие сыроеда-Тимофея начинало иссякать, - отмудохаем друг друга раком до посинения.
Выпускающий редактор Геннадий был человеком недалеким. Ведь только в этом случае можно было бы звать сыроеда на шашлыки. Но будучи незлобивым, он просто весело кивнул, добавив:
- Угу, значит нет, - и вышел.
Встав перед необходимостью поиска работы, он после недолгих мытарств устроился работать в «джаганат». На кухню его не пускают – он так и норовит выключить конфорки плиты, причиняющей боль еде, - но с укладкой товара он справляется хорошо.
источник
На втором годе безглютеновых хлебцев он стал очень чувствительным к запахам и стал неврастеником. Точнее неврастения, свойственная ему сызмальства, стала неконтролируемой и к ней присоединилась паранойя.
Ядром паранойи были подозрения в адрес пищевиков, что те скрывают наличие глютена там, где он не указан.
К аннотации к разноцветным безглютеновым макаронам он прочел, что кроме шпината, куркумы и свеклы, там могут быть следы моллюсков и бобов.
Моллюски. Они что, на подводной лодке их лепят? Или в доках.
И чисто ли там. Или это делают грязные матросы на траулере? И соблюдаются ли по отношению к этим матросам трудовые нормы? Или их угнетают. Ни на одной пачке макарон нет ни слова про этику по отношению к людям, которые их лепят. В отличии от сырого кофе, где описано кто и как собрал его, в каком часу, с каким настроением и что он пел. Правда пачка такого кофе стоила как бутылка Хенесси и он его не мог себе позволить.
Но все же приятно.
Еще бобы. Какие бобы? Наши добрые, безглютеновые, или их бобы. Глютенобобы, которые как белоказаки не приняли революцию и топят за реакцию.
Вообще сыроед-Тимофей макороны не ел. Но однажды его угостили безглютеновыми фузилли его итальянские товарищи-кришнаиты и ему они настолько понравились, а тепло во рту было так пленительно, что он решил есть их по праздникам. Но он их не варил, а держал на очень медленном огне, имитирующим солнечное тепло, пока те не размякнут. Это как бы не нарушало сыроедческий катехизис.
Самой страшной была мысль, что глютен и казеин ему подмешивают на работе враги.
Ну изначально врагов в редакции у него не было. Он же не в третьем отделе НСДАП работает, а в редакции журнала про интерьеры.
Но постепенно оказалось, что окружают его враги.
Сначала он поссорился с корректором Людмилой. Просто чуть не вылил на нее комбучу, когда та стала сопротивляться его идее на новый год заказать десерты в веганской кондитерской его подруги. Как можно вообще сопротивляться пирожным из морковки с фиников?
Еще был Олег. С ним он поссорился по поводу морса. Тот покупал морс из магазина, пил и тешил себя надеждой, что тем самым от отдаляет свою смерть. Поскольку Олег только что слез с энергетиков и колы, то его можно было бы похвалить. Но Тимофей провел подробный анализ состава морса и выбил из-под Олега иллюзию отдаления смерти. Олег обиделся и перестал с ним разговаривать.
Но главным врагом была рекламщик Алла. Во-первых, она читала Айн Ренд и считала, что кроме нее, Латыниной и Илона Маска на земле не осталось разумных форм жизни. Во-вторых, ела мясо и однажды послала Тимофея лечить мозг, когда тот сказал, что
Пушкина убил глютен, а пуля Дантеса лишь запустила механизм саморазрушения, вызванный неправильным питанием.
- И за чем послал Пушкин перед смерьтю? - не унимался Тимофей,-
Не за растегаем. За морошкой. Он понимал, что мучное его убивает, и на смертном одре отверг его.
Так он на работе оказался в лёгком вакууме.
Еще сегодня его раздражали эти сыроедческие хлебцы. Давно пора было уже привыкнуть к их вкусу. Даже на этикетке было написано, что через две недели рецепторы языка, осбовожденные от ига соли и сахара, начнут различать истинный вкус продукта. Так и случилось. Наверное. Просто истинный вкус этих хлебец с водорослями и сырой полбой был таким, что рецепторы языка ощущали нечто схожее с облизыванием причала в Туапсе после прилива.
Можно было бы конечно попить золотой элексир с куркумой, он снижает агрессию и восстанавливает внутренний баланс. Но после того как рецепторы языка вспомнили этот вкус, его чуть не вырвало. Даже рвота пошла.
Нельзя. Нельзя блевать на макбук. Глубоко дыши. Рвота знак организма о том, что он интоксицирован. Значит либо Ольга Викторовна подмешала сахар в компот из сухофруктов, которым его угостила. Либо сухой сушенный топинамбур был не сырым а термически убитым.
Именно в этот критический момент выпускающий редактор Геннадий со своей раздражающей улыбкой и пышным лицом в талию Тимофея засунул голову к нему в закуток и добродушно спросил:
- Тимофей мы это, на природу собираемся. В субботу. Шашлыки, бадтминтон. Ты с нами. В Пирогово поедем.
Тут-то мандала и затрещала. Сыроед-Тимофей услышал звон и в этом звоне голоса, потом голоса стихли и он услышал себя, но уже как будто со стороны. Ему показалось, что именно в этот момент космического смирения он просветлился.
Но в реальности все было немного иначе. Сыроед Тимофей посмотрел в плотоядное лицо выпускающего редактора и сказал:
- Да конечно. Поеду. Хули не ехать. А мы труп купим в Ашане или на месте кого-то убьем? Корову там, кур… Может такую жирную свинью как ты зарежем. А? Мясо на огонь, жир засолим, кости пососем.
А потом, я собственноручно выщиплю с п№%ды Ольги Викторовны волосы и сфарганю волан для бадтминтона. Что там, Лена родила недавно, можно ее молока еще попьем на компанию, а на десерт, - красноречие сыроеда-Тимофея начинало иссякать, - отмудохаем друг друга раком до посинения.
Выпускающий редактор Геннадий был человеком недалеким. Ведь только в этом случае можно было бы звать сыроеда на шашлыки. Но будучи незлобивым, он просто весело кивнул, добавив:
- Угу, значит нет, - и вышел.
Встав перед необходимостью поиска работы, он после недолгих мытарств устроился работать в «джаганат». На кухню его не пускают – он так и норовит выключить конфорки плиты, причиняющей боль еде, - но с укладкой товара он справляется хорошо.
источник
Популярное
