Диван (+18)
Вот вы как хотите, а я, проходя мимо мусорных контейнеров, всегда внимателен и любопытен бываю. Поскольку бытиё определяет сознание, а уж никак не наоборот, то, дорогие мои, не идите на поводу глупцов игнорирующих базис. Если экономически ты удовлетворён, то и все помыслы твои светлые иль тёмные будут в порядке. Никаких самокопаний и внутренней борьбы с разными там «я» не предвидится. Взгляните как мир интересен, как он под крышку наполнен говном всяким или же наоборот на каждом углу единороги скачут, а счастливые потребительские лица улыбаются тебе из любой грязной пивнушки.
А уж про мусорные контейнеры и говорить нечего. Там вся эта ёбаная диалектика и жизнь полная восторженных удивлений. Одни люди теряют, другие находят. Те кто теряет, думают, что они боги, а те кто находит вообще атеисты до корней своих. Богов рано или поздно забудут, а материальные вещи останутся с человеком до ледникового периода.
В гараже ли, в квартире, на чердаке — везде ты сможешь поставить изящный полированный стул или повесить часы с кукушкой. А возьмёшь ты эти блага всё на той же мусорке, брошенные и покинутые идеалистами с кредитными карточками в кожаных барсетках. Они полагают, что приобретая новые вещи их жизнь меняется. Хуй там! Она наоборот становится однообразной и унылой словно потребительская корзина или там послание президента народу.
Вот я беру на помойке разные винтажные вещи и работающие механизмы. И всегда они несут мне радость и независимость от ебучего рынка. Это при том, что я производственная сила и хорошо зарабатываю.
Так вот диван. Я увидел его сразу, издали и волнуясь осмотрел со всех сторон. Он был чист и не обоссан. Пружины не провалились, боковины не ослабли. Ни тебе рванья, ни подранных котами подлокотников. И складывалось это чудо без скрипов и заеданий. Ну как вы думаете, можно ли пройти мимо и не остановиться? Нет конечно же!
Я, разумеется, понимаю, что из квартиры меня всенепременно выкинут вместе с этим диваном если я вдруг чего там. Но зачем же тащить иные вещи домой? Для этого есть гаражи или ещё всякие такие сакральные помещения для русских патриотов.
Да оно конечно так, но в моём гараже уже стоит диван и вообще там много чего стоит или висит. И завсегда товарищи по классовой борьбе найдут на что водрузить бутылку и где присесть со стаканом.
А уж поскольку я марксист, то жить вне трудового коллектива мне не позволяет самосознание. И коптить небо для собственного благополучия, подобно буржуйской сволочи, я не могу. Потому я вспомнил про Андрея Михалыча, хромого слесаря, который в последнее время предательски сполз в ренегатство. Он вероломно поигрывал на каких-то биржевых ресурсах, получая иной раз доход, который легко можно назвать нетрудовым. Но мы таки верим, что всё это - просто возрастное умопомрачение и оно пройдет в скором времени. Я позвонил Михалычу, но он не ответил. Зато отозвался автомеханик Саня Горемыкин.
- Да, бля, конечно диван нужен, а ключи в трубе лежат, я знаю, жди меня и береги мебель — крикнул он в гаждет.
Ну вы понимаете как это делается в бесклассовом обществе. Никаких тайн и частнособственнических интересов, национальной вражды и финансовых кризисов. Общественная собственность и производительные силы. И мы всем коллективом решаем кому диваны положены, а кому противопоказанны.
Саня подвалил минут через семь. Оглядев, найденный предмет, он остался доволен.
- Идите, идите отсюда конокрады, не нужно вам здесь — обратился он к двум заинтересованным цыганам выглядывавшим из зелёной «Оды» произведённой когда-то ижевскими мастерами.
- Ты дядька его хуй допрёшь — ответили из машины.
- Я шпалы таскал на Мудиловку, когда трамваи убрали, а уж эту дрянь мы с Беспяткиным вмиг оттащим — ответил он взмахами прогоняя цыган, словно мух.
- Да — подтвердил я.
«Ода» уехала, а мы ещё раз обойдя диван присели на него проверяя комфорт и бесшумность. Всё было идеально.
Только вот депутат Якименко, подло подъехал на своём «Ниссане», чтобы мусор выкинуть. Вот эта прослойка всегда лезет туда, куда её не просят, но при этом говорит про какую-то «работу на результат». Мы то знаем, что эту фразу притащил новый губернатор из далёких корпоративных ебеней, но использовать её не спешим ибо результаты вещь зыбкая и неопределённая, а уж работать на них хуета по-моему.
Вот и сейчас депутат выкинув чёрный пакет в контейнер, подошёл к нам и поправил галстук.
- Место для строительного мусора и крупногабаритных вещей отведено вон там, возле второго дома, а это вот муниципальное нарушение. Я готов сделать депутатский запрос в мэрию — начал он свою песню нахмурив брови.
- Антоша, мы тут общественное самоуправление и это наше заседание. Протокол устным будет и решение принято в три лица, вон бабка Наташа видишь за вторым контейнером отходы ворошит. Она из кворума. Депутаты могут спокойно отправляться в Советы дальше кнопки жать. А народ управиться сам, без запросов всяких — ответил я избраннику.
- Ты Беспяткин приходи к нам на сессию, а то активистов мало сейчас, все митингуют. Нужно нам о проблемах районных потолковать, а ты всегда в курсе — затянул он как обычно.
- Всё, нам крупногабаритный предмет нести надо — прервал его речь Саня Горемыкин.
Якименко, вздохнув, сел в машину и умчался служить народу. Мы же без молитв и песнопений подхватили мягкую мебель для дальнейшей транспортировки в кооператив «Монтажник». И был путь наш подобен песне. И были труды наши равны подвигам. А с неба даже мелкий дождик пролился для позитивного фона.
- Чё это за нахуй? - спросил Саня у гаражных ворот Михалыча.
- Подлец — вздохнул я.
И действительно — это такая вот подлость со стороны хромого слесаря.
На крепких ушках красовался громадный висячий замок с толстой дужкой. Никогда такого не было, а вот теперь нате. Подлость она и есть подлость.
Вы наверное думаете, что мы тут поматерились, повздыхали, плюнули на ворота едкой слюной и покинули проклятое место? Ни хуя подобного!
Удел рабов — смиряться с нуждой и эксплуатацией, лишь бы их не били палками. Миссия рабочего класса — уничтожение этой самой дряни, включая палки. Иначе род людской никогда не полетит в другие миры для колонизации и распространения ареала. Он так и сгниёт на этой планете в собственной блевотине под песни Элтона Джона.
Так что думы были не долгими. Притащив «болгарку», мы элегантным манером срезали ушко. Замок повис на оставшемся креплении (жалко портить рабочий механизм) в назидание нарушителям гаражного братства. Если что, то «болгарку» мы питали от проводов из распределительной коробки под карнизом гаража, ну вы же знаете (зажимы «крокодильчики»). Там же под карнизом в вентиляционной трубе лежал реечный ключ от собственно гаражного затвора. Ворота были распахнуты, а мы удивлены во второй раз. На этот раз обошлось без подлости.
В гараже стояла новенькая «Шкода Октавия» белого сигнального цвета. Бабская машина, да ещё и помытая.
Саня уже звонил хозяину гаража. В этот раз ему ответили.
- Это как понимать, ёбана рот? - поприветствовал он Михалыча — что ты наделал, почему иномарка в гараже?
Видимо на том конце мобильной связи ему ответили сурово и честно, потому что лицо его стало печальным и в глазах потухли вихри враждебные.
- Ладно — с чем-то согласился он и отключился.
Я смотрел на автомеханика как продукт эволюции, как венец и товарищ.
- Он сдал гараж какой-то родственнице, недорого... — пояснил мне ситуацию Саня.
- Ну диван таки надо занести, а инвертор вон у пенсионера Барабанова возьмём — ответил я.
Так и сделали. Диван боком протащили вдоль стены и поставили на принадлежащее ему по случаю место. Ворота закрыли, а ушко приварили даже лучше чем было.
- Эх, подкрасить бы шов — вздохнул Горемыкин.
- И так сойдёт — хладнокровно отговорил я его от лишних действий.
После этого мы пошли в контору для воскресной беседы под песни Ретро-ФМ. Как там булькало в стаканах и кто кому грозился набить ебало я рассказывать не буду. Только проснулся я в парке Нижнем, под ивой, недалеко от памятника народовольцам.
***
Пели вечерние птицы и в санатории бу-бухала дискотека. Это вот хорошо, что дискотека. Там есть добрые люди и умыться можно. Туда я и отправился с гуманными помыслами и чистой совестью.
Мне открыли тайную дверцу как в каморке папы Карло. Кстати была там и сама каморка, в которой уже сидели те добрые люди о которых я говорил выше. Они расположили большой кофр от микшерного пульта по средь помещения, а уж на него установили бутылочки и раскидали куски шаурмы.
Я сходил в душ и очистился от пережитых волнений дня, для последующих волнений ночи.
Пока в каморке мы угощались напитками и играли на бас-гитаре, в фойе санатория отдыхающие гражданки разных возрастов и экстерьеров подтанцовывали на плацу в ожидании сладких встреч и милых обещаний. Я сидел в кругу матёрых самцов обслуживающих курортниц практически бесплатно. Это были парни беззаветно любящие случайные связи и грязевые ванны. Всю их деятельность нельзя было назвать развратом. Романтикой можно, а развратом нельзя.
Впрочем я пришел сюда настроить волну, для традиционного похода в ночные подпространства. Эти вот шумные танцевальные мероприятия я не люблю. Вот в потаённых квартирках творческой интеллигенции с натюрмортами и африканскими масками на стенах — это моё. Там тебя бесплатно нарисует пастелью на грязном картоне пьяная художница или тебе же прочтёт дурацкие стихи ранимая поэтесса. Потом ты можешь делать с ними что хочешь в зависимости от погодных условий или количества выпитого. А ещё тебя могут внимательно слушать играющего на гитаре собственные песни, причем никто даже не попросит исполнить попсу контрреволюционного Трофима.
Но всё-таки нам пришлось поплясать под какую-то Ёлку. На большом воздушном шаре — вот что привязалось мне в душу на три столетия вперёд. А потом в медленных кружевах мы с длинноволосой тамбовчанкой давили друг друга за мраморной колонной и обменивались языками словно на международной ярмарке современного животноводства. Пело по-моему какое-то Burito. Враги в говне.. взлетай..., ну так мне показалось. Странные тексты, но музычка под гитарки доставляла. Я уже подумал остаться и забыть о стихах и грязном картоне. Нет, я не подумал, я остался. Там на втором этаже в узкой комнатке с холодильником и полевыми цветами в вазе.
За окном кучерявые тополя качались в свете унылого фонаря от легкомысленного ветра. А мы качались по эту сторону стекла без ветра но столь же легкомысленно. Без русской эстрады завсегда хочется любить одинокую длинноволосую тамбовчанку словно в кино. Но на деле всё происходит гораздо забавней и веселей. То ножка кровати подломится, то ваза упадёт под стол. А бывает и того хуже — зазвонит телефон в мятых штанах и ты знаешь кто там наяривает. И этот кто-то ждёт твоего ответа без промедления. И ты отвечаешь. А тебе сообщают, что обкуренная писательница Алевтина вылезла на карниз в студии художника Власова и обещает всем гостям мстительный прыжок с четвёртого этажа. Притом при всём она винит поэтессу Асю Сорокину в блядском поведении по отношению к фотографу Пете Полянскому. А Петя уж давно как в Москве снимает моделей конвейерным способом.
Вот так заканчиваются санаторно-курортные процедуры и начинаются творческие будни провинциальной интеллигенции. Впрочем у столичной интеллигенции всё то же самое, только с более тонкими извращениями и хорошим бюджетом.
Я вернул вазу на стол и глупо улыбаясь покинул светловолосую тамбовчанку до лучших времён. Она же потом всё равно спустится в фойе, где ей споёт Стас Михайлов и люди добрые поймут женщину, простят и таки сломают ножку кровати.
***
Я ехал в сторону улицы Шкатова в пыльном такси отхлёбывая пиво из пузатой бутылки. За стеклом проносились танцующие тени и вспышки дурацких реклам. Впрочем в эти годы что-то другое проноситься за стеклом и не могло априори.
А в квартире-студии Власова происходило всё то же веселье, как и обычно. Под фортепианные пассажи Кейко Мацуи на деревянном лакированном столе были рассыпаны салаты и плитки шоколада. В бумажных тарелках покоились куски торта, а на громадной тарелке разлагалась жирная курица-гриль то ли покусанная бешеными псами, то ли общипанная творческими пальцами. Баклажки с «Блейзером» и недорогим вином из «Пятёрочки» украшали гастрономический хаос. Студенты «худграфа», журналисты и поэтические натуры расселись на различных предметах быта словно вещие птицы и несли друг другу замысловатые мысли, чокаясь пластиковыми стаканчиками и толстыми кружками с неведомыми логотипами.
Сам Власов мраморно дремал подобно надгробию возле глиняной композиции «Алла Пугачёва на качелях в Верхнем парке». Эта лепнина сохранилась ещё с 80-х и была спижжена из мастерской какого-то заслуженного художника очень давно. Чего только не наклеивали мы на Аллу Борисовну и порой нам бывало стыдно.
Но сейчас ко мне подбежала Анюта по кличке «Тарзанка», танцовщица и модель уходящего возраста. Она была красна лицом и мутна глазами.
- Беспяткин! Эта дура всё сидит там и надо что-то делать! - выплеснула она мне в лицо винный дух и тревогу.
Мы прошли на балкон. Там одиноко курила сигарету кучеряво-рыжая журналистка Ульяна из ИД «Липецкая газета». Она смотрела на ночной город похотливым взглядом и осторожно поглаживала плоскую грудь через заляпанную соусом блузку.
Справа от неё, на карнизе держась за водосточную трубу сидела женщина-прозаик Алевтина с размытой по лицу косметикой. Она творчески улыбалась нам, пришедшим на помощь людям.
- Ну как твой новый роман? - спросил я с ходу.
- Говно, не продаётся — ответила она уже без улыбки.
- А тираж?
- Тыща...
- Опять в Турцию поедешь?
- Нет, устала от всей этой дряни и вас мужиков ненавижу, понял Беспяткин? - рявкнула он на меня дикой пантерой.
- Да и хуй с тобой, вон я стихи Сорокинские Пеленягре отправил — ответил я на грубости.
- И чё твой Пеленягра? - всхлипнула она.
- Прочитал и в Фейсбуке разместил, обсуждают теперь граждане, может для песни кто возьмёт — давил я на зависть.
- Ни возьмет никто, Сорокина дура и блядь — донеслось с карниза.
- Хуй знает, мир меняется, диалектика, все дела — пожал я плечами.
Мне не ответили. В комнате запела Бъёрк и кто-то упал в коридоре свалив ветвистую вешалку из красного клёна. Ульяна отщелкнула бычок в небо и витиевато ушла с балкона в туман богемной жизни. Анюта дернула меня за рукав. Я поморщился и хотел было отправиться за этой рыжей, но мне было неудобно, что боевая подруга Алевтина просто заснет обняв трубу или свалится на голову каком-нибудь ночному страннику с баклажкой пива. Это плохой end, отвратительный даже.
- А давай мы сейчас водки выпьем, у меня есть, и срулим в Елец к реконструкторам. Там они новую лодку топорами рубят и шарабан ещё цел. Покатаемся... - предложил я без энтузиазма.
- Ну их нахуй, эти катания, всю жопу отбила прошлый раз - а водка точно есть у тебя? - спросила самоубийца.
Конечно водки у меня не было, но послать за ней можно любого активного студента.
- Ты давай лезь обратно вот тебе простыня для страховки — кинул я грязное бельё.
Вздохнув по пережитым волнениям, писательница мелкими шажками перебралась на балкон и обняла меня словно геолога, вернувшегося из далёкой, долгой экспедиции. Она целовала меня жадными губными захватами словно рыба сом.
- Пойдём Алевтина в хату, а то тут прохладно дюже — потащил я проказницу с балкона.
В комнате нас встретили ликующие творцы и Анюта уже послала гонца в кабак за водкой, ибо в круглосуточных магазинах у нас водку ночью не продают по причине каких-то гнусных законов местной власти.
Кстати тут же на кресле-качалке в тёмном углу уныло спал всё тот же депутат Якименко. Любил он культуру и живых мастеров творческих профессий. Мы весело свалили его на пол и полили джин-тоником. Пока тот вырывался из объятий глубокого цветного сна, мы с Алевтиной нащипали немного курицы в тарелку и выпили мутного вермута.
- Беспяткин, ты пришёл, вот это хорошо, на завтрашней сессии... - запел Якименко свои депутатские псалмы.
- Завтра уже никогда не наступит, мир остановил свой ход и тьма пришедшая с Силикатных озёр накрыла ненавидимый губернатором город — перебил я его.
Гы-ы-ы — расплылся в улыбке народный служка — дайте и мне вермута.
Ему налили. Да и все кругом налили. В колонках заиграла душевная группа Воскресенье.
Одинокий, забытый всеми.
Я брожу по пустым коридорам...
Мы танцевали с Алевтиной одни, словно округ не было людского материала. В ожидании водки мир смежил веки и гладил пустые головы на тонких шеях. Кому-то мирно спалось, кому-то наоборот хотелось из хаоса создавать тверди и хляби, а кто-то самозабвенно подъедал остатки торта, запивая вином. Как же я люблю вот всё это непотребство. Этот омут, в котором потонули дерзкие художественные замыслы и опередившие время мысли. Никаких пятилеток и комсомольских строек, никаких светлых лозунгов и трудовой дисциплины, никакого социализма. Чистая кладбищенская поэзия и пиздаблядская проза с детективной каёмочкой. Запах Акунина и вкус Оруэла. И всё это под музыку старого растамана Гребенщикова. В этой комнате мы сплетались в прочную сеть удивительной хуйни определение которой я дать не могу. В эти моменты я на время забывал о Марксе. Это было важно. Надо знать дно.
Вскоре принесли водку и включили Prodigy. Завертелись колёсики и проснулся художник Власов.
- А чо, я уснул что ли? - спросил он на правах хозяина.
- Нет, ты дремал аки Зевс на Олимпе, но стрелы и громы проебал, это уж точно. - ответил я.
- Тогда выпьем — громко возвестил он.
И мы выпили. После этого я удовлетворённо огляделся вокруг и понял, что дальше обойдутся без меня. Спасать тут некого, развратничать рано, хоть та рыжая кудрявая была хороша как женский организм. Но вернуться сюда всегда можно, а вот на работу опоздать не хотелось. Я ж трудовой элемент всё-таки. Поэтому я замысловатым путём покинул квартиру, предварительно заглянув в ванную комнату. Ходить по ночным улицам в поту и побелке не достойное занятие.
***
И вот я на улице в свежем воздухе и свете ночных фонарей перешёл «зебру» и двинулся к магазину Пролетарский. Я думал серъёзную мысль. Направиться мне сразу домой или заглянуть в гаражный кооператив, а там уж через лог, что бы соловьёв послушать.
Но проходя мимо спящих автомобилей я вдруг услышал отчаянное всхлипывание женского рода. Чуть замедлив шаг, я увидел распахнутую дверцу белой чистой машины. В тёмной проёме иномарки сидела пухленькая темноволосая мадам в модно-дырявых джинсах и светлой открытой маечке с нарисованной коброй натянутой на тугую грудь. Девушка уткнувшись в ладони круглым лицом давила из себя грустные ауры и крупные слёзы. Ну так нельзя. Ночью в машине, без агрессии из вне, страдать на виду у звёзд — это ерунда, короче.
- Перестаньте плакать, гражданка, сейчас же! - приказал я в досаде.
Незнакомка посмотрела на меня плохим взглядом и вытерла слёзы.
- Проходите дальше, нечего вам тут... — ответила она неуверенным голосом.
Понятно. Значит никого не убили и не ограбили. Сердечные муки словно ожог крапивы, сначала неприятен, а потом даже полезен что ли.
- Вы за деньги не катаете, а то мне на работу сегодня, извините конечно? — на шару спросил я.
- Я не такси — был мне такой короткий ответ.
- Добра вам женщина, мир так хорош, что опомниться не успеете, как счастье в руках держать будете, уж поверьте, ещё раз извините... - произнёс я без тревог-волнений и побрёл далее по улице Гагарина.
Я прошёл не более двести метров, когда белый автомобиль догнал меня у здания СЭС.
- Давайте я подвезу вас - добрым голосом позвали из машины.
- А вы плакать не будете, ножиком не пырнёте если что? - спросил я продолжая идти.
- Да садитесь же! - приказала мне женщина-водитель в белой майке.
Конечно, же я сел на мягкое сиденье и полез за деньгами, выронив тяжёлый смартфон.
- Блядь! - совсем не романтично вырвалось у меня.
- Куда едем? - просто задала мне вопрос незнакомка.
- Кооператив «Монтажник», гаражи знаете у Юных Натуралистов? — глупо засуетился я, стыдясь за непрестижный адрес.
- Конечно знаю, деньги свои уберите.
- Нынче без денег дрянь.
- Нормально, поехали.
И мы помчались по родному городу в тот самый час, когда люди пропадают с улиц словно фантомы и только собаки бродят нюхая молодой воздух ещё не наступившего дня. По дороге Алёна (мы познакомились сразу) рассказывала обычную историю о ревности и предательстве, мужской коварности и траблах на работе. Я только кивал и не предлагал никаких советов. Я просто предложил ей напиться в одиноком виде и посмотреть хорошие сны.
Она же напиться согласилась, но уж никак не в одиночестве. И мысли о здоровом сне её не удовлетворили. Остановив машину у ворот «Монтажника» она ударила по рулю и достала из бардачка бутылочку вишнёвого ликёра.
- Выпьете... выпьешь со мной, пожалуйста — взглянула она мне прямо в душу.
- Отчего не выпить Алёна, но вот за рулём — это плохо — по граждански ответил я.
В ответ она посигналила сторожу, голова которого мерно покачивалась за закопченным стеклом будки. Судя по профилю это был отставной майор Башнев. Он проснулся и электрической кнопочкой поднял тяжёлый автоматический шлагбаум.
Мне было очень уж интересно, почему я не знаю эту женщину автомобиль которой по домашнему, спокойно рулил в лабиринте линий и секторов нашего кооператива. И чем дальше мы спускались в сторону лога, тем волнения мои усиливались подобно манометру.
А уж когда мы остановились у ворот гаража Михалыча, я вздохнул грубым образом. Алёна посмотрела на меня удивленными глазами и спросила - «Что случилось?»
- Мне хорошо с тобой — как бы соврал я и вышел из машины.
Так и есть «Шкода — Октавия». Почему я раньше не обратил на то внимание своё? Белая, чистая бабская машина.
А ночная моя девушка-водитель уже отпёрла ворота. Я помог ей зафиксировать створки, что бы не вздумали захлопнуться от ветра, который тут в низине почему-то всегда струился словно гюрза.
В самом гараже уже горел свет, а в углу, возле холодильника Минск стоял знакомый мне и автомеханику Горемыкину мягкий диван, который, как вы догадались, был чист и не обоссан.
Мы загнали авто в помещение и я включил старую магнитолу Фунайва. Слегка искажённая музыка наполнила гараж уютными гармониями Джо Дассена. Вот любят некоторые радиостанции ночью ставить хорошие песни. Днём всякое гавно, а вот ночью...
- Пришла сегодня машину забирать, а тут диван этот стоит, чертовщина какая-то — сказала Алёна, заметив что я уж слишком внимательно разглядываю мебель.
Меня то как раз посещали иные мысли, философские и почти сказочные. Нет, я не верил там в приметы всякие и прочий потусторонний фактор. Но о тесном городе подумать пришлось.
- Ты откроешь ликёр? - спросила меня женщина.
Да, конечно я открою эту вишнёвую бутылку, хоть и не любят рабочие люди подобные напитки. С другой стороны какая нахуй разница что пить в такой вот удивительный момент. Главное - с кем и по какому поводу. И не песочные печенья из сумочки Алёны, не хриплый звук Фунайвы, открывали во мне романтические ларцы.
Просто сидя тут, в тихом, тускло освещённом месте, на мягком диване родом с любимой моей мусорки я одной рукой держал пластиковый стаканчик, а другой, пухлую ручку ночной феи терпеливо поджидавшей меня сегодня на ночной улице. Вот что бывает, когда ты не проходишь мимо чего бы то или кого бы то ни было. Мусорные контейнеры днём или «Шкода Октвиа» ночью - всё это единый холст, на котором мы рисуем картину собственной судьбы маслянными красками. Впрочем вы не сердитесь, но мне пора двигаться дальше, пока есть ликёр и есть диван. Вот только попаду ли я сегодня на работу? Должен попасть, я надеюсь...
via
А уж про мусорные контейнеры и говорить нечего. Там вся эта ёбаная диалектика и жизнь полная восторженных удивлений. Одни люди теряют, другие находят. Те кто теряет, думают, что они боги, а те кто находит вообще атеисты до корней своих. Богов рано или поздно забудут, а материальные вещи останутся с человеком до ледникового периода.
В гараже ли, в квартире, на чердаке — везде ты сможешь поставить изящный полированный стул или повесить часы с кукушкой. А возьмёшь ты эти блага всё на той же мусорке, брошенные и покинутые идеалистами с кредитными карточками в кожаных барсетках. Они полагают, что приобретая новые вещи их жизнь меняется. Хуй там! Она наоборот становится однообразной и унылой словно потребительская корзина или там послание президента народу.
Вот я беру на помойке разные винтажные вещи и работающие механизмы. И всегда они несут мне радость и независимость от ебучего рынка. Это при том, что я производственная сила и хорошо зарабатываю.
Так вот диван. Я увидел его сразу, издали и волнуясь осмотрел со всех сторон. Он был чист и не обоссан. Пружины не провалились, боковины не ослабли. Ни тебе рванья, ни подранных котами подлокотников. И складывалось это чудо без скрипов и заеданий. Ну как вы думаете, можно ли пройти мимо и не остановиться? Нет конечно же!
Я, разумеется, понимаю, что из квартиры меня всенепременно выкинут вместе с этим диваном если я вдруг чего там. Но зачем же тащить иные вещи домой? Для этого есть гаражи или ещё всякие такие сакральные помещения для русских патриотов.
Да оно конечно так, но в моём гараже уже стоит диван и вообще там много чего стоит или висит. И завсегда товарищи по классовой борьбе найдут на что водрузить бутылку и где присесть со стаканом.
А уж поскольку я марксист, то жить вне трудового коллектива мне не позволяет самосознание. И коптить небо для собственного благополучия, подобно буржуйской сволочи, я не могу. Потому я вспомнил про Андрея Михалыча, хромого слесаря, который в последнее время предательски сполз в ренегатство. Он вероломно поигрывал на каких-то биржевых ресурсах, получая иной раз доход, который легко можно назвать нетрудовым. Но мы таки верим, что всё это - просто возрастное умопомрачение и оно пройдет в скором времени. Я позвонил Михалычу, но он не ответил. Зато отозвался автомеханик Саня Горемыкин.
- Да, бля, конечно диван нужен, а ключи в трубе лежат, я знаю, жди меня и береги мебель — крикнул он в гаждет.
Ну вы понимаете как это делается в бесклассовом обществе. Никаких тайн и частнособственнических интересов, национальной вражды и финансовых кризисов. Общественная собственность и производительные силы. И мы всем коллективом решаем кому диваны положены, а кому противопоказанны.
Саня подвалил минут через семь. Оглядев, найденный предмет, он остался доволен.
- Идите, идите отсюда конокрады, не нужно вам здесь — обратился он к двум заинтересованным цыганам выглядывавшим из зелёной «Оды» произведённой когда-то ижевскими мастерами.
- Ты дядька его хуй допрёшь — ответили из машины.
- Я шпалы таскал на Мудиловку, когда трамваи убрали, а уж эту дрянь мы с Беспяткиным вмиг оттащим — ответил он взмахами прогоняя цыган, словно мух.
- Да — подтвердил я.
«Ода» уехала, а мы ещё раз обойдя диван присели на него проверяя комфорт и бесшумность. Всё было идеально.
Только вот депутат Якименко, подло подъехал на своём «Ниссане», чтобы мусор выкинуть. Вот эта прослойка всегда лезет туда, куда её не просят, но при этом говорит про какую-то «работу на результат». Мы то знаем, что эту фразу притащил новый губернатор из далёких корпоративных ебеней, но использовать её не спешим ибо результаты вещь зыбкая и неопределённая, а уж работать на них хуета по-моему.
Вот и сейчас депутат выкинув чёрный пакет в контейнер, подошёл к нам и поправил галстук.
- Место для строительного мусора и крупногабаритных вещей отведено вон там, возле второго дома, а это вот муниципальное нарушение. Я готов сделать депутатский запрос в мэрию — начал он свою песню нахмурив брови.
- Антоша, мы тут общественное самоуправление и это наше заседание. Протокол устным будет и решение принято в три лица, вон бабка Наташа видишь за вторым контейнером отходы ворошит. Она из кворума. Депутаты могут спокойно отправляться в Советы дальше кнопки жать. А народ управиться сам, без запросов всяких — ответил я избраннику.
- Ты Беспяткин приходи к нам на сессию, а то активистов мало сейчас, все митингуют. Нужно нам о проблемах районных потолковать, а ты всегда в курсе — затянул он как обычно.
- Всё, нам крупногабаритный предмет нести надо — прервал его речь Саня Горемыкин.
Якименко, вздохнув, сел в машину и умчался служить народу. Мы же без молитв и песнопений подхватили мягкую мебель для дальнейшей транспортировки в кооператив «Монтажник». И был путь наш подобен песне. И были труды наши равны подвигам. А с неба даже мелкий дождик пролился для позитивного фона.
- Чё это за нахуй? - спросил Саня у гаражных ворот Михалыча.
- Подлец — вздохнул я.
И действительно — это такая вот подлость со стороны хромого слесаря.
На крепких ушках красовался громадный висячий замок с толстой дужкой. Никогда такого не было, а вот теперь нате. Подлость она и есть подлость.
Вы наверное думаете, что мы тут поматерились, повздыхали, плюнули на ворота едкой слюной и покинули проклятое место? Ни хуя подобного!
Удел рабов — смиряться с нуждой и эксплуатацией, лишь бы их не били палками. Миссия рабочего класса — уничтожение этой самой дряни, включая палки. Иначе род людской никогда не полетит в другие миры для колонизации и распространения ареала. Он так и сгниёт на этой планете в собственной блевотине под песни Элтона Джона.
Так что думы были не долгими. Притащив «болгарку», мы элегантным манером срезали ушко. Замок повис на оставшемся креплении (жалко портить рабочий механизм) в назидание нарушителям гаражного братства. Если что, то «болгарку» мы питали от проводов из распределительной коробки под карнизом гаража, ну вы же знаете (зажимы «крокодильчики»). Там же под карнизом в вентиляционной трубе лежал реечный ключ от собственно гаражного затвора. Ворота были распахнуты, а мы удивлены во второй раз. На этот раз обошлось без подлости.
В гараже стояла новенькая «Шкода Октавия» белого сигнального цвета. Бабская машина, да ещё и помытая.
Саня уже звонил хозяину гаража. В этот раз ему ответили.
- Это как понимать, ёбана рот? - поприветствовал он Михалыча — что ты наделал, почему иномарка в гараже?
Видимо на том конце мобильной связи ему ответили сурово и честно, потому что лицо его стало печальным и в глазах потухли вихри враждебные.
- Ладно — с чем-то согласился он и отключился.
Я смотрел на автомеханика как продукт эволюции, как венец и товарищ.
- Он сдал гараж какой-то родственнице, недорого... — пояснил мне ситуацию Саня.
- Ну диван таки надо занести, а инвертор вон у пенсионера Барабанова возьмём — ответил я.
Так и сделали. Диван боком протащили вдоль стены и поставили на принадлежащее ему по случаю место. Ворота закрыли, а ушко приварили даже лучше чем было.
- Эх, подкрасить бы шов — вздохнул Горемыкин.
- И так сойдёт — хладнокровно отговорил я его от лишних действий.
После этого мы пошли в контору для воскресной беседы под песни Ретро-ФМ. Как там булькало в стаканах и кто кому грозился набить ебало я рассказывать не буду. Только проснулся я в парке Нижнем, под ивой, недалеко от памятника народовольцам.
***
Пели вечерние птицы и в санатории бу-бухала дискотека. Это вот хорошо, что дискотека. Там есть добрые люди и умыться можно. Туда я и отправился с гуманными помыслами и чистой совестью.
Мне открыли тайную дверцу как в каморке папы Карло. Кстати была там и сама каморка, в которой уже сидели те добрые люди о которых я говорил выше. Они расположили большой кофр от микшерного пульта по средь помещения, а уж на него установили бутылочки и раскидали куски шаурмы.
Я сходил в душ и очистился от пережитых волнений дня, для последующих волнений ночи.
Пока в каморке мы угощались напитками и играли на бас-гитаре, в фойе санатория отдыхающие гражданки разных возрастов и экстерьеров подтанцовывали на плацу в ожидании сладких встреч и милых обещаний. Я сидел в кругу матёрых самцов обслуживающих курортниц практически бесплатно. Это были парни беззаветно любящие случайные связи и грязевые ванны. Всю их деятельность нельзя было назвать развратом. Романтикой можно, а развратом нельзя.
Впрочем я пришел сюда настроить волну, для традиционного похода в ночные подпространства. Эти вот шумные танцевальные мероприятия я не люблю. Вот в потаённых квартирках творческой интеллигенции с натюрмортами и африканскими масками на стенах — это моё. Там тебя бесплатно нарисует пастелью на грязном картоне пьяная художница или тебе же прочтёт дурацкие стихи ранимая поэтесса. Потом ты можешь делать с ними что хочешь в зависимости от погодных условий или количества выпитого. А ещё тебя могут внимательно слушать играющего на гитаре собственные песни, причем никто даже не попросит исполнить попсу контрреволюционного Трофима.
Но всё-таки нам пришлось поплясать под какую-то Ёлку. На большом воздушном шаре — вот что привязалось мне в душу на три столетия вперёд. А потом в медленных кружевах мы с длинноволосой тамбовчанкой давили друг друга за мраморной колонной и обменивались языками словно на международной ярмарке современного животноводства. Пело по-моему какое-то Burito. Враги в говне.. взлетай..., ну так мне показалось. Странные тексты, но музычка под гитарки доставляла. Я уже подумал остаться и забыть о стихах и грязном картоне. Нет, я не подумал, я остался. Там на втором этаже в узкой комнатке с холодильником и полевыми цветами в вазе.
За окном кучерявые тополя качались в свете унылого фонаря от легкомысленного ветра. А мы качались по эту сторону стекла без ветра но столь же легкомысленно. Без русской эстрады завсегда хочется любить одинокую длинноволосую тамбовчанку словно в кино. Но на деле всё происходит гораздо забавней и веселей. То ножка кровати подломится, то ваза упадёт под стол. А бывает и того хуже — зазвонит телефон в мятых штанах и ты знаешь кто там наяривает. И этот кто-то ждёт твоего ответа без промедления. И ты отвечаешь. А тебе сообщают, что обкуренная писательница Алевтина вылезла на карниз в студии художника Власова и обещает всем гостям мстительный прыжок с четвёртого этажа. Притом при всём она винит поэтессу Асю Сорокину в блядском поведении по отношению к фотографу Пете Полянскому. А Петя уж давно как в Москве снимает моделей конвейерным способом.
Вот так заканчиваются санаторно-курортные процедуры и начинаются творческие будни провинциальной интеллигенции. Впрочем у столичной интеллигенции всё то же самое, только с более тонкими извращениями и хорошим бюджетом.
Я вернул вазу на стол и глупо улыбаясь покинул светловолосую тамбовчанку до лучших времён. Она же потом всё равно спустится в фойе, где ей споёт Стас Михайлов и люди добрые поймут женщину, простят и таки сломают ножку кровати.
***
Я ехал в сторону улицы Шкатова в пыльном такси отхлёбывая пиво из пузатой бутылки. За стеклом проносились танцующие тени и вспышки дурацких реклам. Впрочем в эти годы что-то другое проноситься за стеклом и не могло априори.
А в квартире-студии Власова происходило всё то же веселье, как и обычно. Под фортепианные пассажи Кейко Мацуи на деревянном лакированном столе были рассыпаны салаты и плитки шоколада. В бумажных тарелках покоились куски торта, а на громадной тарелке разлагалась жирная курица-гриль то ли покусанная бешеными псами, то ли общипанная творческими пальцами. Баклажки с «Блейзером» и недорогим вином из «Пятёрочки» украшали гастрономический хаос. Студенты «худграфа», журналисты и поэтические натуры расселись на различных предметах быта словно вещие птицы и несли друг другу замысловатые мысли, чокаясь пластиковыми стаканчиками и толстыми кружками с неведомыми логотипами.
Сам Власов мраморно дремал подобно надгробию возле глиняной композиции «Алла Пугачёва на качелях в Верхнем парке». Эта лепнина сохранилась ещё с 80-х и была спижжена из мастерской какого-то заслуженного художника очень давно. Чего только не наклеивали мы на Аллу Борисовну и порой нам бывало стыдно.
Но сейчас ко мне подбежала Анюта по кличке «Тарзанка», танцовщица и модель уходящего возраста. Она была красна лицом и мутна глазами.
- Беспяткин! Эта дура всё сидит там и надо что-то делать! - выплеснула она мне в лицо винный дух и тревогу.
Мы прошли на балкон. Там одиноко курила сигарету кучеряво-рыжая журналистка Ульяна из ИД «Липецкая газета». Она смотрела на ночной город похотливым взглядом и осторожно поглаживала плоскую грудь через заляпанную соусом блузку.
Справа от неё, на карнизе держась за водосточную трубу сидела женщина-прозаик Алевтина с размытой по лицу косметикой. Она творчески улыбалась нам, пришедшим на помощь людям.
- Ну как твой новый роман? - спросил я с ходу.
- Говно, не продаётся — ответила она уже без улыбки.
- А тираж?
- Тыща...
- Опять в Турцию поедешь?
- Нет, устала от всей этой дряни и вас мужиков ненавижу, понял Беспяткин? - рявкнула он на меня дикой пантерой.
- Да и хуй с тобой, вон я стихи Сорокинские Пеленягре отправил — ответил я на грубости.
- И чё твой Пеленягра? - всхлипнула она.
- Прочитал и в Фейсбуке разместил, обсуждают теперь граждане, может для песни кто возьмёт — давил я на зависть.
- Ни возьмет никто, Сорокина дура и блядь — донеслось с карниза.
- Хуй знает, мир меняется, диалектика, все дела — пожал я плечами.
Мне не ответили. В комнате запела Бъёрк и кто-то упал в коридоре свалив ветвистую вешалку из красного клёна. Ульяна отщелкнула бычок в небо и витиевато ушла с балкона в туман богемной жизни. Анюта дернула меня за рукав. Я поморщился и хотел было отправиться за этой рыжей, но мне было неудобно, что боевая подруга Алевтина просто заснет обняв трубу или свалится на голову каком-нибудь ночному страннику с баклажкой пива. Это плохой end, отвратительный даже.
- А давай мы сейчас водки выпьем, у меня есть, и срулим в Елец к реконструкторам. Там они новую лодку топорами рубят и шарабан ещё цел. Покатаемся... - предложил я без энтузиазма.
- Ну их нахуй, эти катания, всю жопу отбила прошлый раз - а водка точно есть у тебя? - спросила самоубийца.
Конечно водки у меня не было, но послать за ней можно любого активного студента.
- Ты давай лезь обратно вот тебе простыня для страховки — кинул я грязное бельё.
Вздохнув по пережитым волнениям, писательница мелкими шажками перебралась на балкон и обняла меня словно геолога, вернувшегося из далёкой, долгой экспедиции. Она целовала меня жадными губными захватами словно рыба сом.
- Пойдём Алевтина в хату, а то тут прохладно дюже — потащил я проказницу с балкона.
В комнате нас встретили ликующие творцы и Анюта уже послала гонца в кабак за водкой, ибо в круглосуточных магазинах у нас водку ночью не продают по причине каких-то гнусных законов местной власти.
Кстати тут же на кресле-качалке в тёмном углу уныло спал всё тот же депутат Якименко. Любил он культуру и живых мастеров творческих профессий. Мы весело свалили его на пол и полили джин-тоником. Пока тот вырывался из объятий глубокого цветного сна, мы с Алевтиной нащипали немного курицы в тарелку и выпили мутного вермута.
- Беспяткин, ты пришёл, вот это хорошо, на завтрашней сессии... - запел Якименко свои депутатские псалмы.
- Завтра уже никогда не наступит, мир остановил свой ход и тьма пришедшая с Силикатных озёр накрыла ненавидимый губернатором город — перебил я его.
Гы-ы-ы — расплылся в улыбке народный служка — дайте и мне вермута.
Ему налили. Да и все кругом налили. В колонках заиграла душевная группа Воскресенье.
Одинокий, забытый всеми.
Я брожу по пустым коридорам...
Мы танцевали с Алевтиной одни, словно округ не было людского материала. В ожидании водки мир смежил веки и гладил пустые головы на тонких шеях. Кому-то мирно спалось, кому-то наоборот хотелось из хаоса создавать тверди и хляби, а кто-то самозабвенно подъедал остатки торта, запивая вином. Как же я люблю вот всё это непотребство. Этот омут, в котором потонули дерзкие художественные замыслы и опередившие время мысли. Никаких пятилеток и комсомольских строек, никаких светлых лозунгов и трудовой дисциплины, никакого социализма. Чистая кладбищенская поэзия и пиздаблядская проза с детективной каёмочкой. Запах Акунина и вкус Оруэла. И всё это под музыку старого растамана Гребенщикова. В этой комнате мы сплетались в прочную сеть удивительной хуйни определение которой я дать не могу. В эти моменты я на время забывал о Марксе. Это было важно. Надо знать дно.
Вскоре принесли водку и включили Prodigy. Завертелись колёсики и проснулся художник Власов.
- А чо, я уснул что ли? - спросил он на правах хозяина.
- Нет, ты дремал аки Зевс на Олимпе, но стрелы и громы проебал, это уж точно. - ответил я.
- Тогда выпьем — громко возвестил он.
И мы выпили. После этого я удовлетворённо огляделся вокруг и понял, что дальше обойдутся без меня. Спасать тут некого, развратничать рано, хоть та рыжая кудрявая была хороша как женский организм. Но вернуться сюда всегда можно, а вот на работу опоздать не хотелось. Я ж трудовой элемент всё-таки. Поэтому я замысловатым путём покинул квартиру, предварительно заглянув в ванную комнату. Ходить по ночным улицам в поту и побелке не достойное занятие.
***
И вот я на улице в свежем воздухе и свете ночных фонарей перешёл «зебру» и двинулся к магазину Пролетарский. Я думал серъёзную мысль. Направиться мне сразу домой или заглянуть в гаражный кооператив, а там уж через лог, что бы соловьёв послушать.
Но проходя мимо спящих автомобилей я вдруг услышал отчаянное всхлипывание женского рода. Чуть замедлив шаг, я увидел распахнутую дверцу белой чистой машины. В тёмной проёме иномарки сидела пухленькая темноволосая мадам в модно-дырявых джинсах и светлой открытой маечке с нарисованной коброй натянутой на тугую грудь. Девушка уткнувшись в ладони круглым лицом давила из себя грустные ауры и крупные слёзы. Ну так нельзя. Ночью в машине, без агрессии из вне, страдать на виду у звёзд — это ерунда, короче.
- Перестаньте плакать, гражданка, сейчас же! - приказал я в досаде.
Незнакомка посмотрела на меня плохим взглядом и вытерла слёзы.
- Проходите дальше, нечего вам тут... — ответила она неуверенным голосом.
Понятно. Значит никого не убили и не ограбили. Сердечные муки словно ожог крапивы, сначала неприятен, а потом даже полезен что ли.
- Вы за деньги не катаете, а то мне на работу сегодня, извините конечно? — на шару спросил я.
- Я не такси — был мне такой короткий ответ.
- Добра вам женщина, мир так хорош, что опомниться не успеете, как счастье в руках держать будете, уж поверьте, ещё раз извините... - произнёс я без тревог-волнений и побрёл далее по улице Гагарина.
Я прошёл не более двести метров, когда белый автомобиль догнал меня у здания СЭС.
- Давайте я подвезу вас - добрым голосом позвали из машины.
- А вы плакать не будете, ножиком не пырнёте если что? - спросил я продолжая идти.
- Да садитесь же! - приказала мне женщина-водитель в белой майке.
Конечно, же я сел на мягкое сиденье и полез за деньгами, выронив тяжёлый смартфон.
- Блядь! - совсем не романтично вырвалось у меня.
- Куда едем? - просто задала мне вопрос незнакомка.
- Кооператив «Монтажник», гаражи знаете у Юных Натуралистов? — глупо засуетился я, стыдясь за непрестижный адрес.
- Конечно знаю, деньги свои уберите.
- Нынче без денег дрянь.
- Нормально, поехали.
И мы помчались по родному городу в тот самый час, когда люди пропадают с улиц словно фантомы и только собаки бродят нюхая молодой воздух ещё не наступившего дня. По дороге Алёна (мы познакомились сразу) рассказывала обычную историю о ревности и предательстве, мужской коварности и траблах на работе. Я только кивал и не предлагал никаких советов. Я просто предложил ей напиться в одиноком виде и посмотреть хорошие сны.
Она же напиться согласилась, но уж никак не в одиночестве. И мысли о здоровом сне её не удовлетворили. Остановив машину у ворот «Монтажника» она ударила по рулю и достала из бардачка бутылочку вишнёвого ликёра.
- Выпьете... выпьешь со мной, пожалуйста — взглянула она мне прямо в душу.
- Отчего не выпить Алёна, но вот за рулём — это плохо — по граждански ответил я.
В ответ она посигналила сторожу, голова которого мерно покачивалась за закопченным стеклом будки. Судя по профилю это был отставной майор Башнев. Он проснулся и электрической кнопочкой поднял тяжёлый автоматический шлагбаум.
Мне было очень уж интересно, почему я не знаю эту женщину автомобиль которой по домашнему, спокойно рулил в лабиринте линий и секторов нашего кооператива. И чем дальше мы спускались в сторону лога, тем волнения мои усиливались подобно манометру.
А уж когда мы остановились у ворот гаража Михалыча, я вздохнул грубым образом. Алёна посмотрела на меня удивленными глазами и спросила - «Что случилось?»
- Мне хорошо с тобой — как бы соврал я и вышел из машины.
Так и есть «Шкода — Октавия». Почему я раньше не обратил на то внимание своё? Белая, чистая бабская машина.
А ночная моя девушка-водитель уже отпёрла ворота. Я помог ей зафиксировать створки, что бы не вздумали захлопнуться от ветра, который тут в низине почему-то всегда струился словно гюрза.
В самом гараже уже горел свет, а в углу, возле холодильника Минск стоял знакомый мне и автомеханику Горемыкину мягкий диван, который, как вы догадались, был чист и не обоссан.
Мы загнали авто в помещение и я включил старую магнитолу Фунайва. Слегка искажённая музыка наполнила гараж уютными гармониями Джо Дассена. Вот любят некоторые радиостанции ночью ставить хорошие песни. Днём всякое гавно, а вот ночью...
- Пришла сегодня машину забирать, а тут диван этот стоит, чертовщина какая-то — сказала Алёна, заметив что я уж слишком внимательно разглядываю мебель.
Меня то как раз посещали иные мысли, философские и почти сказочные. Нет, я не верил там в приметы всякие и прочий потусторонний фактор. Но о тесном городе подумать пришлось.
- Ты откроешь ликёр? - спросила меня женщина.
Да, конечно я открою эту вишнёвую бутылку, хоть и не любят рабочие люди подобные напитки. С другой стороны какая нахуй разница что пить в такой вот удивительный момент. Главное - с кем и по какому поводу. И не песочные печенья из сумочки Алёны, не хриплый звук Фунайвы, открывали во мне романтические ларцы.
Просто сидя тут, в тихом, тускло освещённом месте, на мягком диване родом с любимой моей мусорки я одной рукой держал пластиковый стаканчик, а другой, пухлую ручку ночной феи терпеливо поджидавшей меня сегодня на ночной улице. Вот что бывает, когда ты не проходишь мимо чего бы то или кого бы то ни было. Мусорные контейнеры днём или «Шкода Октвиа» ночью - всё это единый холст, на котором мы рисуем картину собственной судьбы маслянными красками. Впрочем вы не сердитесь, но мне пора двигаться дальше, пока есть ликёр и есть диван. Вот только попаду ли я сегодня на работу? Должен попасть, я надеюсь...
via
Популярное
