Давно это было. Наверное в детстве
Это случилось в те стародавние времена, когда у одноклассниц начала формироваться грудь, а у мена начало формироваться представление о ее назначении.
В общем двадцать один год тому взад.
Малолетний, хамоватый и оторванный от культуры консерваторий и прочих театров, он гордо шагал по улице сжимая в кулаке окурок. Длинные патлы лезли в глаза, отчего он походил на полгода некормленого, черного спаниеля. Джинсовая куртка с порванным рукавом, кожаный напульсник, джинсы вытертые пемзой и украшенные разнообразными звездочками, цепочками и надписями.
Да господа, это был я, ровно два десятка и один год назад. Меня не любили бабушки сидящие на лавочках, меня не любили продавцы, таксисты, контролеры в электричках, водители легковых и грузовых машин. Так же не отличались особой любовью учителя, милиционеры и еще пару тысяч людей самых разных профессий.
Они конечно же мечтали видеть меня идущего в белой рубашке, отутюженных брюках и со скрипкой в руке. И обязательно направляющегося в консерваторию. Ну, или в крайнем случае, к частному учителю.
Но к сожалению я с детства не обладал слухом, и поэтому скрипка если и светила мне, то только в качестве сырья для зубочисток.
Правда я некоторое время пытался играть на гитаре, но природу не обманешь. Гитарист из меня получился, как из рессоры баян.
Поэтому, в этот прекрасный летний, теплый день я брел неспешною походкой человека, которому некуда спешить и у которого впереди еще вся жизнь.
Час назад я вышел из подъезда, пару минут посмотрел как дядя Витя моет в бензине разобранный на элементарные частицы карбюратор от своего древнего Москвича, подивился обилию блестящих деталек разложенных на тряпке и даже умудрился подбросить на эту тряпку несколько винтиков, которые валялись около помойки.
Дядя Витя был человек неторопливый и дотошный, и поэтому я не сомневался, что часа мне хватит, до того момента, когда он начнет собирать карбюратор.
Нестерпимо воняло на жаре бензином. Не менее сильно воняли словесно бабки, сидящие на лавочке, виртуозно и со знанием дела насилующие мозг дяди Вите.
Дядя Витя хоть и отличался дотошливостью, но в данном случае это был не признак гениальности, и поэтому бабкина шкворчания ничуть его не задевали. Он с методичностью робота выворачивал из карбюратора очередную деталь и долго полоскал ее в бензине, потом поднимал ее к солнцу, щурил левый глаз и, в зависимости от результата или клал ее на тряпочку, или опять окунал в бензин.
В очередной раз положив блескучую детальку на тряпочку, дядя Витя взял подкинутый мной винтик и привычными движениями начал чистку.
Сделав кружок по району и не обнаружив для себя никакого достойного занятия, я вернулся к подъезду.
Там было все по прежнему. Бабки, зажимая волосатые носы, злобно, голосом Володарского гундосили на дядю Витю, которому было явно пофиг на их баритоны.
Проходя мимо бабок я виртуозно, щелчком отправил бычок в урну, стоящую рядом с бабульками. Бычок естественно в урну не попал, чем дал давно ожидаемый повод сменить тему. Бабульки, которым дядя Витя уже давно наскучил, с энтузиазмом воробьев переключились на меня. Волна душевной теплоты, ласковых слов и радужных обещаний окатила меня с ног до головы. Четыре указующих перста сначала уткнулись в меня, потом синхронно переместились на дымящийся на земле бычок, потом не меняя траектории – на урну.
Не, я все таки был не потерянным для общества человеком. Да и мусорить, не смотря на вид, как то не привык. И бабкины намеки были до безобразия прозрачны.
Нагнувшись, я поднял бычек, который уже укатится черт знает куда, и не менее красивым, чем в первый раз щелчком, отправил его в урну.
Описав красивую, бычек скрылся в недрах урны.
Что то гулко буркнув, урна подскочила на метр.
Потом ёпнуло.
Как же оно ёпнуло!!!
Двух крайних бабок по горизонтали сдуло в кусты так стремительно, будто их и не было на скамейке. Остальные две сидели открыв рты и сжимая в руках свои искусственные челюсти, которые по инерции продолжали клацать.
Дядя Витя совершив гигантский джапм, забился под свой Москвич и взирал оттуда вытаращенными белками глаз, держа в одной руке жиклер, а во второй то, что он чесал за секунде до этого.
Весело завывая нефтяным факелом, урна достигла верхней мертвой точки и тунгусским метеоритом начала приближаться с оторопевшему народу.
Оставшиеся бабки, как стайка шустрых сусликов лихо рассыпалась по ландшафту, и так умело замаскировались, что на авансцене остался один дядя Витя, который ревя от натуги отталкивал свое четырехколесное богатство подальше от апокалипсиса.
Ревел дядя Витя не зря. Через метров двадцать, не рассчитав силушки богатырской, которая как известно в экстремальной ситуации удваивается, а то и утраивается, дядя Витя красиво и элегантно воткнул машину в фонарный столб.
С тех пор я не раз видел сидящих на той лавочке бабок и дядю Витю, так и не собравшего карбюратор ввиду наличия лишних деталей. Но готов поспорить на что угодно - бабки больше не дают совета выливать грязную воду из под деталей в урну.
А я с тех пор, прежде чем бросить мусор, даже не окурок, в урну, всегда смотрю в нее.
© Сергей Кобах
В общем двадцать один год тому взад.
Малолетний, хамоватый и оторванный от культуры консерваторий и прочих театров, он гордо шагал по улице сжимая в кулаке окурок. Длинные патлы лезли в глаза, отчего он походил на полгода некормленого, черного спаниеля. Джинсовая куртка с порванным рукавом, кожаный напульсник, джинсы вытертые пемзой и украшенные разнообразными звездочками, цепочками и надписями.
Да господа, это был я, ровно два десятка и один год назад. Меня не любили бабушки сидящие на лавочках, меня не любили продавцы, таксисты, контролеры в электричках, водители легковых и грузовых машин. Так же не отличались особой любовью учителя, милиционеры и еще пару тысяч людей самых разных профессий.
Они конечно же мечтали видеть меня идущего в белой рубашке, отутюженных брюках и со скрипкой в руке. И обязательно направляющегося в консерваторию. Ну, или в крайнем случае, к частному учителю.
Но к сожалению я с детства не обладал слухом, и поэтому скрипка если и светила мне, то только в качестве сырья для зубочисток.
Правда я некоторое время пытался играть на гитаре, но природу не обманешь. Гитарист из меня получился, как из рессоры баян.
Поэтому, в этот прекрасный летний, теплый день я брел неспешною походкой человека, которому некуда спешить и у которого впереди еще вся жизнь.
Час назад я вышел из подъезда, пару минут посмотрел как дядя Витя моет в бензине разобранный на элементарные частицы карбюратор от своего древнего Москвича, подивился обилию блестящих деталек разложенных на тряпке и даже умудрился подбросить на эту тряпку несколько винтиков, которые валялись около помойки.
Дядя Витя был человек неторопливый и дотошный, и поэтому я не сомневался, что часа мне хватит, до того момента, когда он начнет собирать карбюратор.
Нестерпимо воняло на жаре бензином. Не менее сильно воняли словесно бабки, сидящие на лавочке, виртуозно и со знанием дела насилующие мозг дяди Вите.
Дядя Витя хоть и отличался дотошливостью, но в данном случае это был не признак гениальности, и поэтому бабкина шкворчания ничуть его не задевали. Он с методичностью робота выворачивал из карбюратора очередную деталь и долго полоскал ее в бензине, потом поднимал ее к солнцу, щурил левый глаз и, в зависимости от результата или клал ее на тряпочку, или опять окунал в бензин.
В очередной раз положив блескучую детальку на тряпочку, дядя Витя взял подкинутый мной винтик и привычными движениями начал чистку.
Сделав кружок по району и не обнаружив для себя никакого достойного занятия, я вернулся к подъезду.
Там было все по прежнему. Бабки, зажимая волосатые носы, злобно, голосом Володарского гундосили на дядю Витю, которому было явно пофиг на их баритоны.
Проходя мимо бабок я виртуозно, щелчком отправил бычок в урну, стоящую рядом с бабульками. Бычок естественно в урну не попал, чем дал давно ожидаемый повод сменить тему. Бабульки, которым дядя Витя уже давно наскучил, с энтузиазмом воробьев переключились на меня. Волна душевной теплоты, ласковых слов и радужных обещаний окатила меня с ног до головы. Четыре указующих перста сначала уткнулись в меня, потом синхронно переместились на дымящийся на земле бычок, потом не меняя траектории – на урну.
Не, я все таки был не потерянным для общества человеком. Да и мусорить, не смотря на вид, как то не привык. И бабкины намеки были до безобразия прозрачны.
Нагнувшись, я поднял бычек, который уже укатится черт знает куда, и не менее красивым, чем в первый раз щелчком, отправил его в урну.
Описав красивую, бычек скрылся в недрах урны.
Что то гулко буркнув, урна подскочила на метр.
Потом ёпнуло.
Как же оно ёпнуло!!!
Двух крайних бабок по горизонтали сдуло в кусты так стремительно, будто их и не было на скамейке. Остальные две сидели открыв рты и сжимая в руках свои искусственные челюсти, которые по инерции продолжали клацать.
Дядя Витя совершив гигантский джапм, забился под свой Москвич и взирал оттуда вытаращенными белками глаз, держа в одной руке жиклер, а во второй то, что он чесал за секунде до этого.
Весело завывая нефтяным факелом, урна достигла верхней мертвой точки и тунгусским метеоритом начала приближаться с оторопевшему народу.
Оставшиеся бабки, как стайка шустрых сусликов лихо рассыпалась по ландшафту, и так умело замаскировались, что на авансцене остался один дядя Витя, который ревя от натуги отталкивал свое четырехколесное богатство подальше от апокалипсиса.
Ревел дядя Витя не зря. Через метров двадцать, не рассчитав силушки богатырской, которая как известно в экстремальной ситуации удваивается, а то и утраивается, дядя Витя красиво и элегантно воткнул машину в фонарный столб.
С тех пор я не раз видел сидящих на той лавочке бабок и дядю Витю, так и не собравшего карбюратор ввиду наличия лишних деталей. Но готов поспорить на что угодно - бабки больше не дают совета выливать грязную воду из под деталей в урну.
А я с тех пор, прежде чем бросить мусор, даже не окурок, в урну, всегда смотрю в нее.
© Сергей Кобах
Популярное
