Звери у двери

Анатолий Махавкин / Звери у двери

Часть 1
У двери

— Уже придумал, что мы подарим Маринке на днюху? — осведомился Илья, оживлённо орудуя зубочисткой во рту.
— Мы? — изумился я, разглядывая товарища так, словно видел его в первый раз.
— Ах, ну да, — он вынул острую щепку изо рта и повертел в пальцах, — наш, пылко влюблённый, решил растопить холодное сердце эксклюзивом. И это будет, ну чисто его собственный дар.
— Илья, — проникновенно сказал я и показал товарищу средний палец, — не пошёл бы ты в задницу? Причём, пожалуйста, выбери самую тёмную и глубокую.
Мой собеседник довольно захохотал и отшвырнул зубочистку прочь. Какое-то мгновение я размышлял: не испортить ли ему настроение, напомнив про Ольгу, но не стал — слишком подлый приём. Хорошо этому здоровенному балбесу, который все вещи в мире (кроме одной) воспринимает так легко, а каково мне? Понять мои чувства мог бы, разве что Витёк, если бы мы оказались способны поговорить, не испытывая взаимного желания вцепиться друг другу в горло. А спрашивается, зачем? Оба в одинаковом положении.
— Ну и ладно, — Илюха махнул рукой и похлопал ладонями по шероховатому срезу пенька, на котором сидел, — сами с усами. Если не сумею придумать, спрошу у Оленёнка, подскажет…
— Ты и её надумал взять? — испугался я, представив, какой дурдом может получиться, — Марина ничего не говорила…
— Галька звонила, — Илья достал из кармана джинсов телефон и показал мне, словно это как-то подтверждало его слова, — уточнила список гостей и место проведения торжеств. Похоже, очень веселилась.
— Дурному радоваться — что с горы катиться, — пробормотал я и вдруг изумился, — каких таких торжеств? Планов громадье?
— Ого-го! — мой друг вскочил на ноги и дёрнул головой, сбрасывая с глаз чёрные кудри, — план Барбаросса, мон шер. С утра едем к речке и умеренно потребляем слабоалкогольные отравляющие вещества. Умеренно, заметь. Потом отправляемся в резиденцию виновницы, где состоится торжественная часть с вручением подарков, задуванием свечей и прочей водкой. Уцелевшие ползком перемещаются в Фараон и гуляют на последние…Как тебе диспозиция?
— Шикарно, — я поморщился, — печень уже радуется. Кстати, — я замялся, — список гостей…Нельзя-ли подробнее?
Илья сунул руки в карманы и замер, покачиваясь с носка на пятку. На смуглом лице появилось досадливое выражение.
— Дружище, — негромко пробормотал он, наконец, — ну ты же не думал, что Мариша продинамит его? В конце концов — это же её день рождения.
— Давай, давай, — угрюмо буркнул я и опёрся спиной о ствол корявой акации, — сыпь соль на мои раны.
Илья только плечами пожал.
— Паша и Наташа, — сказал он, загибая пальцы, — Витёк, смотрите, не поубивайте друг друга; Галя, есессно; мы с Олей, прошу любить и жаловать; один мой поэтичный дружбан, ты его должен знать; дама его сердца, и некто Валентин. Полегчало?
Стало так тоскливо, словно солнце разом перекрасили в чёрный цвет. Опять получится черти что! Я оторвался от акации и завалившись на лавку, закрыл глаза, представляя. Сначала Маришка будет всех развлекать, перемигиваясь со своим Валиком. Ей будет казаться, будто она делает это незаметно, а её говнюк начнёт подкалывать меня или Витьку. Понятное дело, придётся избегать общества счастливого избранника — не портить же праздник. Поэтому мы, рано или поздно, сцепимся друг с другом. Галчонок целый день мило прощебечет в телефон, а когда мы направимся в клуб, растворится в ночи. К тому времени Ольге надоест медвежья галантность Ильи и если я буду ещё не слишком пьян (а я буду!) начнёт приставать ко мне. Илюха разобидится на весь белый свет и упьётся вусмерть. Пашка с Наташкой, почти муж и жена, мирно отправятся спать, а именинница исчезнет в компании Валика. В результате, в клуб пойдут три абсолютно синих тела, которые, скорее всего, начнут задираться ко всем подряд и обязательно отхватят порцию тумаков. Как я могу так точно предсказывать будущее? Ха! Это не будущее — это прошлое.
— Почитай, из своего. Свеженькое, — попросил Илья, пересаживаясь на спинку лавочки.
Я открыл один глаз и покосился на него.
— Ты хоть представляешь, какой минор я тебе сейчас задвину? — он согласно кивнул, — ну, слушай, сам попросил:


В убежища тайном, глухой тишине,
Огнями расцвеченной, сумрачной тьме,
Зачем ты колдуешь, как будто во сне?
Зачем призываешь ты духов ко мне?
Зачем?


В котёл ты бросаешь пригоршню травы
И волос, что сорван с моей головы.
Зачем мою душу терзаешь в ночи?
Зачем в моё сердце втыкаешь мечи?
Зачем?


Ты в варево кровь добавляешь свою,
В то время, когда я давно уже сплю.
Зачем ты мою вызываешь любовь?
Зачем будоражишь потухшую кровь?
Зачем?


Заклятий любовных бормочешь слова,
Над книгой склонилась твоя голова.
Зачем пробуждаешь меня ты в ночи?
Зачем ты добыла от сердца ключи?
Зачем?


Зачем ты поймала меня на крючок?
Зачем струн души твой коснулся смычок?
Зачем, ведь не любишь меня ты совсем?
Зачем, расскажи, объясни мне, зачем?
Зачем?


— Жесть! — выдохнул Илья, — подари мне. Я его Оленёнку прочитаю, у неё сердечко растает, и она будет вся моя!
— Ну, ну, — неопределённо протянул я, — забирай. Может хотя бы тебе поможет. Мне не помогло.
Листья, над головой, шелестели так умиротворяюще, что меня тянуло закрыть глаза и задремать. На некоторое время забыть обо всех проблемах: о хвостах, которые никак не желали подтягиваться перед сессией; о вечной ругани с родаками; о постоянной нехватке денег; ну и о самом главном…Что же ты делаешь, девочка с морским именем? Почему у меня нет сил бросить это безнадёжное дело и заняться кем-нибудь другим? Илья, в шутку, называет меня сорокалетним девственником, хоть сам, точно так же, нарезает круги вокруг своего драгоценного Оленёнка. Знал бы он…Нет, нет, пусть лучше не знает!
— Пошли, по пиву, — предложил я, принимая сидячее положение, — подготовим, так сказать, организм к завтрашним испытаниям.
— Не-а, — с грустинкой в голосе откликнулся Илья и отряхнул рубашку, — мне, вечером, предстоит променад, посему не могу я прованиваться этими вашими пивами. Сам знаешь, она этого терпеть не может.
Угу, если бы дела обстояли так просто. Настроение окончательно испортилось. Естественно, в одиночку я пить не буду.
Тогда: у меня нога, мне — домой, — сказал я и пожал протянутую руку, — ну, желаю тебе удачи и здоровья, в личной жизни. Трахнешь Ольгу, позвони — порадуемся вместе.
Илья подозрительно покосился, но промолчал. Иногда мне казалось будто он подозревает некую нездоровую фигню, но помалкивает, опасаясь ещё больше усложнить ситуацию. Хоть, куда уж…Тут и так, сплошная Санта-Барбара.
Просто, наверное, только Пашке с Натахой: любовь-морковь, с первого класса школы. Сколько лет, а они всё вместе. Жениться вот собираются. Хорошие ребята, во всех отношениях.
Пашка весь рыжий и конопатый, вечно с ворохом смешных анекдотов, которые в моём изложении почему-то превращаются в унылое говно. Менталитет, должно быть.
Ната выше своего парня на полголовы — эдакая нордическая красавица, с тёмным каре, обрамляющим широкоскулое лицо. Кажется, неприступной льдинкой, а на самом деле — хохотушка, каких свет не видывал.
Следующей в нашем списке идёт Галя — сестра Марины: крохотная девчонка и очень большое динамо, исхитряющееся одновременно крутить шашни с полусотней парней. Подарки, приглашения в рестораны и клубы приветствуются, но на этом — финиш. Девственность, дескать, исключительно для законного супруга. Как ей это удаётся — хрен его знает. Скуластое смуглое лицо и длинные чёрные волосы, постоянно накрученные на указательный палец.
Угу, Витёк, одного роста со мной — плотный бутуз, продолжающий расширяться, пока лет через десять не превратится в соломенноголового толстячка. Как и я безнадежно влюблён в…Чёрт! А ведь когда-то мы были друзьями.
Ну, с Ильёй всё ясно — высокий красивый парень с греческими корнями. От далёких предков получил в наследство кудрявую голову и классический профиль. Нетрудно догадаться, что объектом бесполезного приложения сил данного индивидуума является некая Ольга.
А вот и она — девушка, имеющая все внешние данные для модельного бизнеса: длинные ноги, идеальные пропорции и слегка стервозный характер. Зелёные глаза на бледном лице всегда горят огоньком превосходства, а рыжие волосы никогда ничего не слышали о причёсках. Как ни странно, но все её парни имели некие изъяны. Очевидно, для контраста с её совершенством. Когда девушка первый раз начала флиртовать со мной, я решил, что у меня крыша едет. Как же я ошибался! Теперь вот стыдно перед товарищем и кажется, будто я предал свою настоящую любовь. Но как же хочется опять обладать этим прекрасным телом! Всё-таки я в чём-то ошибся. Понять бы ещё в чём.
Ну и наконец, гвоздь программы: любимица особо ударенных пациентов — Марина. Прошу любить и жаловать. По странной прихоти матушки-природы абсолютно не похожа на свою младшую сестру. Когда я пытаюсь её описать, мысли путаются в голове. Это как…Похожа на…А лицо…Ну, в общем, вы меня поняли. Наверное.
— Ты уснул? — поинтересовался Илья и дёрнул меня за рукав, — жениться вам надобно, барин. А то, всё козы да коровы…
— Сам дурак, — огрызнулся я, — я думал, ты уже свалил. Может передумаешь? Пиво такое холодное…
— А водка ещё вкуснее, — протянул товарищ и продемонстрировал вселенскую скорбь, — ну, не могу! Пойди к Витьку, сделайте вид, что вы не хотите друг друга прикончить.
— Как скажешь.
Мы прошли по аллее, между акаций разного возраста и роста, после чего, обминув полузаброшенную детскую площадку, где полтора карапуза резвились под присмотром строгих бабушек, вышли в переулок, упирающийся в Илюхин дом. Подул холодный ветер, и я поёжился. Вот ведь жизнь: то — погода скверная; то — на душе дерьмово. Хочется чего-то хорошего.
— Едем в Турцию? — внезапно спросил Илья и закурил, скосив на меня хитрый карий глаз.
— Приглашаешь? — осведомился я, с подозрением, — или так, очередной прикол.
— А вид у тебя такой, — пояснил товарищ, — как будто сейчас обернёшься простынёй и заорёшь: на волю! В пампасы!
— Хочу в пампасы, — грустно подтвердил я, — хочу на волю. В Турцию не хочу, там — турки.
— Странно, — согласился Илья, — русских там, правда, больше. Ну и куда же ты желаешь, расистская морда?
Я задумался. А, действительно, куда? Куда-нибудь, подальше от самого себя. Чтобы не болело в груди. Чтобы тепло, светло и мухи не кусали. Я уже как-то сделал попытку удрать в том направлении. Был, правда, весьма пьян и друзья успели затащить обратно. Хорошие у меня друзья.
— Домой хочу, — решил я, — давай-ка я ещё раз пожму твою трудовую ладошку.
— Тебе понравилось, — констатировал Илюха и обвиняя, ткнул меня пальцем в грудь, — я знаю: ты — лицо нетрадиционной ориентации и притворяешься влюблённым в Марину, дабы быть ближе ко мне. Поцелуемся?
— Ты меня раскусил, — устало буркнул я, — но ещё слишком рано, для серьёзных отношений. Нужно, как следует, подумать. До завтра.
Маршрутка довезла почти до самого дома и пройтись оставалось всего ничего. Единственный поворот — в супермаркет. Возьму пива и хрен с ним, с Ильёй. Меня сегодня никто не ожидает, кроме мамки, которая устроит очередной нагоняй — за пиво, за вчерашний поздний приход, да мало ли ещё за какие прегрешения!
В лифте я перекинулся парой слов с соседом — он недавно вернулся из рейса и щеголял добротным загаром на счастливой физиономии. Расчувствовавшись собеседник пригласил попить абсента и покататься на новеньком Форде. Я только не понял, в каком порядке предполагалось проводить мероприятие. В одном случае это было бы законнее, в другом — интереснее.
Я попытался незаметно прошмыгнуть в комнату и естественно мне это не удалось. Граница оказалась на замке и пограничник, в цветастом халате, преградил дорогу.
— Что хочешь сказать? — поинтересовалась мать, сведя брови воедино. Видимо, это должно было символизировать крайнюю степень раздражения, но на деле никак не вязалось с добродушной круглой физиономией.
— Ничего, — кротко ответствовал я, — устал и хочу спать.
— В обнимку с бутылками! — съязвила мама, — сопьёшься. Вон, посмотри на соседа — дядю Сашу. Глянь, во что он превратился! А ведь кем был…
— Я обязательно посмотрю, — пообещал я, с тоской разглядывая портрет Вахтанга Кикабидзе, висящий на стене. Портрет готовился качать головой и грозить мне пальцем, — мам, поговорим зав… Нет, послезавтра. Завтра я иду на день рождения.
Мама упёрлась кулаками в бёдра и набычилась. Ну всё, сейчас выдаст.
— И когда ты уже приведёшь свою девушку? Мы хотим видеть её не только на фотографиях.
О, чёрт!
— Мама, — тоскливо сказал я и начал протискиваться вперёд, — ну сколько раз можно повторять: Марина — не моя девушка. Она просто мой друг.
— Вот и приведи к нам своего друга! — крикнула мама вслед и продолжила, уже через закрытую дверь, — водишь же ты сюда этих, своих — Илью, Витю и Рому.
До свидания, подумал я, выставляя бутылки на стол и одновременно включая компьютер. Если до этого настроение было ниже плинтуса, то теперь оно и вовсе просочилось в подвал. Видимо, способа сделать всё ещё хуже просто не существовало.
О, я ошибся!
Зазвонил телефон. Марина. Я даже не знал: радоваться мне или идти за мылом и верёвкой.
— Привет, — сказал я и опёрся рукой о стол, — как дела?
— Лучше всех, — голос звонкий, с приятной хрипотцой, как послевкусие шоколада, — подарок уже приготовил? Жду от своего верного рыцаря истинный дар, идущий от сердца.
— Иначе и быть не может, — я непроизвольно коснулся маленькой коробочки, перевязанной красным бантом, — не хочешь сегодня прогуляться? Я — абсолютно свободен.
— Ха, какое счастье, — в голосе прорезалась нотка сарказма, — ещё один, абсолютно свободный. А я, вот — нет. У меня, представляешь, завтра — день рождения и я должна немного приготовиться.
— Помочь? Всегда готов.
— Кто бы сомневался…Нет, спасибо, не нужно. Я, собственно, звоню с официальным приглашением. Извещаю вас, милостивый сэр, что вы приглашены на торжественный вечер имени меня. Это — огромная честь, доступная лишь избранным. Цени.
— Ценю, — серьёзно сказал я и переложил трубку в другую ладонь, — а почему — вечер? Как же утро?
— А, эта засранка успела уже открыть все карты, — в Маришкином голосе прорезалась нервозность, — ну и утро, конечно. Вы только не наберитесь, до вечера. Угу?
— Постараемся. Слушай…
— Да?
Я замялся. Один раз я уже говорил, но тогда Марина свела всё к шутке. А у меня, честно говоря, ноги подкашивались.
— Я тебя люблю, — горло перехватило и липкий пот по всему телу.
В трубке слышалось хриплое дыхание. Потом, несколько отдалившийся голос неуверенно произнёс:
— Давай, пока не будем об этом. Не нужно. В другой раз. Не надо портить мне праздник. Хорошо?
— Хорошо, — послушно сказал я и опустился на стул, ноги меня больше не держали, — больше не буду.
— Хороший мальчик, — в голосе звучало облегчение, — и вот ещё что… Ты прости меня. Ни о чём не спрашивай. Просто, извини и всё. Я знаю, как ты ко мне относишься, поэтому верю: сердиться не станешь. По крайней мере, долго. Не хотелось бы потерять хорошего друга. До завтра.
Я не успел ответить, а в трубке уже вовсю хозяйничали гудки. Отключённый телефон улетел в угол дивана, а я, дрожащими руками, откупорил бутылку и сделал длинный-предлинный глоток. Какого хрена это было? Я признался в любви, а мне зарядили какую-то непонятную фигню. Простить? За что?
Я посмотрел в глаза Миле Йовович, но старушка только пожала плечами с плаката и отморозилась, будто ничего и не было. Хм, и когда это бутылка успела опустеть?
Я думал погонять в Батлу, но понял: в таком состоянии это просто не имеет смысла. Тупо глядя в экран монитора, я допил вторую бутылку и выключил комп. Странно, но за окном уже успело стемнеть. Время, похоже, ускользнуло в какую-то норку и спряталось там, затаившись.
Я взял мятый кусок бумаги и старательно его разгладил. Потом нацелился в сероватую поверхность так, словно собирался её прикончить. В каком-то смысле так и было. Словно рухнув в прорубь, быстро набросал несколько строк и принялся их изучать, будто это накалякал кто-то другой.


Воронам мой труп отдайте,
Ночью тёмной, без просвета
И над трупом не рыдайте,
Мне плевать уже на это.


В этой жизни только лихо,
Я покинул ваше стадо.
Надо мной скажите тихо:
Умер. Так ему и надо.


В написанном присутствовало нечто, до боли, знакомое. Поразмыслив я сообразил, что это — Реквием Стивенсона, только вывернутый наизнанку.
— Ни хрена не можешь своего написать! — с ненавистью, выдохнул я и скомкав несчастный листок, запустил им в угол комнаты, где уже отдыхали его многочисленные собратья.
В голове шумело. Поднявшись, я несколько секунд размышлял: раздеваться мне или нет. Нет — это слишком большая роскошь. Махнув рукой, я рухнул на неразобранный диван.
Снилась всякая фигня. Похоже на универ, но с пустыми коридорами и готичными потолками. Я пытался кого-то отыскать, но всё время оказывался в подвале, где мы сдавали лабы. В конце концов я понял, кого пытаюсь поймать. Себя. И тотчас проснулся.
Перед носом перебирал длинными лапками паук, спустившийся с потолка на золотящейся, в сиянии солнца, паутинке. Я взмахнул ладонью и проклятое создание шустро удрало вверх, дёрнув ножкой, на прощание. Хорошо, мать не видела: она этой фигни терпеть не может.
Попытавшись подняться, я оказался вынужден слушать объяснения собственного тела. Конкретно, о том, как нужно правильно спать, дабы не болели бока, а шею не сворачивало в сторону. В башке зудело и деловито побулькивал мочевой пузырь. Утро начиналось крайне бодро.
По дороге к двери меня перехватил телефон. Звонил Илюха. Пришлось выполнять необходимые процедуры, используя одну руку, а второй нажимая необходимые кнопки.
— Ты в курсе, сколько времени? — осведомился мой друг, с хорошо различимой угрозой в голосе.
Я посмотрел.
— Теперь в курсе, — даже как-то неловко, — я быстро. Где вы?
— Под твоим подъездом, мля! Уже двадцать минут! У тебя телефон, от старости, должно быть глуховат стал. Поменять не желаешь?
— Обязательно, — мой несостоявшийся смартфон лежал на столе в коробочке, с красивым бантиком, — чуть раньше, чем скоро. Сейчас, побреюсь и…
— Офигел?! На приём собрался? Вечером наведёшь марафет. Пулей сюда.
Ну да, в его словах присутствовала суровая сермяжная правда. Какого чёрта? Всё равно меня никто не станет разглядывать. Там же будет Валик! Твою мать.
Я натянул потёртые джинсы, не менее потёртый джемпер и пулей выжужжал наружу. Дома, кроме меня, никого не было. Оно и к лучшему. Завтра огребу, за свои прегрешения, ото всех и по всем больным местам. А голова-то будет бо-бо! Охо-хо…Из всех пьяниц и дураков бог почему-то не любит именно меня.
Пашина девятка скучала около трансформаторной будки. Илья показывал мне кулак, а на веснушчатой физии Паши цвела широкая улыбка. Одновременно он пускал разнокалиберные дымные колечки. Никогда не видел его в дурном настроении. Классный пацан! Таких нужно носить с собой. На счастье.
Натаха стояла, опёршись локтями о спину своего грядущего супруга и помахивала мне ладошкой. Спокойная и доброжелательная, как всегда. К ним замечательно ходить, если у тебя скверное настроение — лучше всякого психолога.
Ольга была рядом с Ильёй, но слегка отстранясь. На её лице цвела загадочная улыбка и предназначалась она именно мне. Оля, Оля, чего ты хочешь? Я же, явно не тот, кто нужен тебе: не богат, не красив…Отвалила бы ты, а?
— Засранец! — поприветствовал меня мой лучший друг и ткнул в пузо кулаком, — а ну, дыхни, говнюк. Пиво пил? Пил, я тебя спрашиваю? Говори!
— Пил, — сознался я, — и буду пить.
— Россию пропили, — сокрушённо произнес Илья и одобрительно похлопал по плечу, — молодец, продолжай в том же духе.
— Рада видеть, — Наташа чмокнула меня в губы и дёрнула за нос, — ты бы появился, хотя бы на лабах, Семёныч лютует.
— Отвяжись от человека, — Паша крепко пожал мою ладонь, и его солнечная шевелюра вспыхнула в лучах утреннего светила, — занят он, слышишь? Пиво пьёт. Если учёба мешает пить пиво — к чёртовой матери такую учёбу!
— Тоже очень рада, — поцелуй Ольги был почти таким же, как у Наташи. С нюансами, — почему не звонишь?
— Прости, — я перехватил Илюхин ревнивый взгляд, — ну, поехали?
— Угу, — Паша выстрелил сигаретой, под неодобрительным взглядом какой-то бабули и полез за руль, — занимайте места, согласно купленным билетам.
Наташка тотчас заняла кресло рядом с водителем, а мы полезли назад. Чёрт его знает, как, но я, почему-то, оказался посредине. Кроме меня, этим нюансом оказался удивлён только один человек. Угадайте, кто? А эта чертовка только довольно ухмылялась.
Ощущая, как наманикюренные ноготки пробираются в мой карман, я достал телефон и попробовал позвонить имениннице. Оператор радостно известил: дескать абонент временно недоступен, чем вогнал меня в ступор.
— Я уже пытался, — в голосе Ильи появилась нотка напряжённости.
Ещё бы! Я в подобной ситуации начинаю сходить с ума.
— И не только я. Вот уже часа полтора, как у неё телефон не принимает. И домашний молчит.
Барометр моего настроения начал стремительно опускаться. А вот Ольгу это только веселило: её рука уже полностью пролезла в мой карман и там…О-ох! Зараза!
— А Галя с Витьком? — быстро спросил я.
— Виктор доставит даму на своей карете, — чопорно ответствовала Натаха, — ему там, на скутере, пять минут по просёлочной. Сказал, что пиво будет обязательно.
— Дец, как мала, — проворчал я, — убьётся дурень.
— И я хочу пива, — жалобно проскулил Паша и покосился на подругу.
— Хоти, солнышко, — она погладила его по рыжим кудрям, — хоти. Хотеть, говорят, не вредно.
— Поворот! — завопил Илья и девятка, клюнув носом, проскрипела нечто неприятное о своём водителе.
— Тшорт побьери! — Паша крутил баранку, одновременно уворачиваясь от затрещин, отпускаемых Наташей, — я всё понял, прекрати!
Воспользовавшись суматохой, Ольга склонилась к моему уху и прошептала:
— А если ты сегодня не напьёшься — получишь бонус. Приятный.
Не знаю, хотел ли я этот подарок. И тем более, не был уверен в том, что не нажрусь, как скотина. Скорее, присутствовала уверенность в обратном.
Машина, глухо ворча, преодолела небольшой пригорок и поскрёбывая днищем по густой траве, вползла в лесополосу. Здесь был один небольшой секрет, обнаруженный нами прошлым летом. С виду строй деревьев казался монолитным, но вблизи различался узкий проезд. Если проследовать по нему, то миновав несколько хитрых поворотов, попадёшь на обрыв, под которым медленно бежала наша местная речечка.
Секретное место находилось чересчур далеко для пешеходов и было слишком скрыто от глаз, быстро едущих автомобилистов. Посему, кроме нас, других туристов здесь никогда не наблюдалось. Чисто, пустынно и комфортно.
— Приехали! — каркнул Пашка и вывалился из автомобиля, — кр-расота!
— Засранец, — откомментировала Наташа и отправилась догонять благоверного, — стой, тебе говорю!
— Я пока не буду выходить, — Оля утомлённо откинулась на спинку, — голова разболелась, просто ужасно.
— Наверное укачало, — Илья выглядел встревоженным.
— Не обращай внимания, — девушка выглядела умирающим лебедем, — иди к остальным. Веселись. Я позже подойду.
Не в силах смотреть на этот фарс, я вышел наружу и отправился к нашей сладкой парочке. Чем хороша Марина, так это тем, что никогда не откалывает подобных стервозных номеров. Если не хочет тебя видеть — так и скажет.
Вот так, обычно и говорит.
Пашка с Натахой стояли на обрыве и смотрели вниз. Там, на середине склона росла мощная ива, чей ствол нависал над водой, подобно необычному мостику. Можно было влезть на дерево и наблюдать за медленно скользящим потоком. Можно было прыгнуть в реку под укоряющий визг девчонок. Можно…
— Гляди-ка, берег ещё больше подмыло, — пробормотал Паша и сделал вид, будто пытается спихнуть Нату вниз.
— Ай, дурак! — девушка пнула его под зад, и парень сбежал вниз, расставив руки, словно крошечный рыжий самолёт, — осторожнее, балбес!
— Ещё немного и дерево упадёт, — зачарованно глядя на бурый поток, прошептал я, — что-то, тогда закончится…
— Всё в порядке? — спросила Натаха и повернула мою голову к себе, — ты мне совсем не нравишься, последнее время. Идиотских мыслей больше нет?
— Нет, — грустно ответил я, — только идиотские стихи.
— Читай, — приказала Наташа, — давай, давай.
Я пожал плечами.


На берег набежит волна
Стерев следы с песка,
Свой бросит, сверху, взор луна
Пробудится тоска.
Тоска по той, чей след волна
Затёрла на песке,
По той, что странно холодна
Исчезла вдалеке.


Тоска источит сердце мне
Оставив пустоту
След, на песке исчез в волне
Разбив мою мечту.
Мечту о той, чей слабый след
Унёс вечерний бриз
О как же много тяжких бед
Принёс её каприз.


Мечта моя умчится вдаль,
Исчезнет под водой
Уйдёт она, придёт печаль
С холодною луной,
Печаль о той, чей милый взгляд
Растаял в тишине
И, словно самый сильный яд
Печаль сейчас во мне.


Тоска пройдёт, уйдёт печаль,
Растает след мечты.
И одного мне только жаль:
Что вдаль уходишь ты…


— Ага, значит меня спихнула вниз, а сама тут стишочки слушает, — пропыхтел Паша, выкарабкиваясь наружу. Его нос оказался измазан жёлтой глиной, — подлая изменщица!
Наташка нацелила на него палец с длинным ногтем, окрашенным в чёрный цвет:
— А почему ты мне не сочиняешь стихов? Бесчувственная скотина!
— Да, я такой, — гордо сказал Пашка и выпятил грудь, — во-первых, не умею, а во-вторых, ну подумай: я же — счастливый человек, зачем мне писать стихи? А вот это, — он указал на меня, — несчастный влюблённый, ему так положено.
— Нет, ну точно — скотина бесчувственная! — девушка подошла ко мне и обняла, — вот уйду к нему, будешь знать! А он мне будет стихи писать.
Пашка не выглядел смущённым или растерянным. Он потёр нос и внимательно изучил грязные пальцы. Потом ткнул пальцем вниз.
— Я там одну штуку странную нашёл. Похоже, водой вымыло. Тяжеленная фиговина, сам даже поднять не смог. Пошли, помо…
Затарахтело и мы оглянулись. Из лесочка вылетел красный скутер о двух головах и в клубах пыли, затормозил рядом с девяткой. Илья сумел уговорить Ольгу выбраться наружу и теперь девушка строго выговаривала Витьку, снимающему шлем. Его пассажирка, не став дожидаться окончания гневной тирады, успела чмокнуть Илью в щёку и теперь, пританцовывая, мчалась к нам. Эдакий чертёнок, с блестящими глазами и румянцем, на высоких скулах. Если бы не любил Маришку, наверное, влюбился бы в её сестру.
Угу, угу, хмыкнул внутренний голос, хрен редьки не слаще! Пополнил бы когорту поклонников, не имеющих доступа к телу.
Галя дотанцевала до нашей группы и начала раздавать поцелуи, не особо жмотясь, при этом. Свои блестящие глазки она, почему-то прятала, словно нашкодивший котёнок. К чему бы это? К дождю, ехидно отозвался внутренний голос.
— Я тебе вчера сообщение скинула, — известила девушка и кончик её курносика порозовел, — читал?
— Я почту не проверял, — ещё интереснее, какого хрена вообще происходит?
— Ну и ладно.
— Всё ещё не определилась, ветреница? — Наталья не одобряла Галькину эскападу, шпыняя при всякой встрече, — допрыгаешься, стрекоза!
— Уже допрыгалась, — сообщил подошедший Витёк и громко зевнул, — сегодня, в полчетвёртого, ко мне домой. Пряталась от каких-то козлов.
— В Максиме познакомились, — ничуть не смущаясь, пояснила героиня обсуждения, — обещались домой отвезти, ну и, в общем, обещания не сдержали. Пришлось очень быстро сваливать в первое попавшееся место.
— Этим местом оказалась моя квартира. Думаю, папик будет завтра шкуру снимать. Опять двухчасовое вливание про пораужевзятьсязаум.
— Знакомо. Знакомо.
Подошёл Илья, едва ли не силой буксируя Ольгу, источающую виртуальные аналоги галлонов лимонного сока. По крайней мере, физиономия у девушки была такая, словно она объелась кислятины. Илюхины глаза, в этот момент, напоминали такие же, но у больного пса. Последнее время частенько вижу такие. В зеркале.
— Ну что, по пивку? — жизнерадостно предложил Паша и получил, от Натахи локтем в бок, — о-ох, дык я же про вас беспокоюсь! Наташа, как ты могла подумать? Я же ни-ни, до вечера.
— Очень на это надеюсь, — в голосе его подруги лязгнул металл, — и попробуй мне вечером перебрать! Заставлю курсовик с утра делать. Мой.
— Может, всё-таки дождёмся виновницу торжества, — предложил я, — вроде как день рождения готовились отмечать.
— А давайте будем пока начинать без неё, — как-то уж совсем бодро предложила Галя и уши у неё стали пунцовыми, — пока то, да сё…
Все умолкли и повернулись к ней. Теперь девушка стала красной с ног до головы. Это, конечно, придавало ей определённый шарм, но мне сейчас было не до того.
Витёк стряхнул со лба соломенную прядь и негромко сказал:
— А ну, колись, ночная гостья. Это имеет какое-то отношение к твоему утреннему разговору? О чём ты там трепалась с сестрой и почему её телефон молчит?
— Ну и чего вы на меня уставились? Я-то тут при чём? Позвонила, сказала, дескать к речке они не придут, попросила извиниться, ждёт всех вечером. Всё.
— Твою мать, — сказал я и сел на краю обрыва. Ощущение было такое, словно врезали по пузу. Понятно, чем она сейчас занимается, — надо было взять водки.
— Я взял, — буркнул Витёк и сел рядом, — как жопой чуял. Позвонила вчера, извинилась. Ещё думал: какого хрена?
— Тебе тоже? — спросил я, — понятно. Тяни водку сюда.
Витя встал и вдруг его нога поехала на жёлтом потёке глины. Не удержавшись, товарищ едва не кубарем съехал вниз.
— Вот чёрт! — выдохнул Илья над моей головой, и мы бросились на помощь.
— Витёк стоял на четвереньках около самого берега и громко матерился. Его джинсы оказались грязны чуть менее, чем полностью, а вся левая половина лица измазана жёлтым. Хоть сейчас на съёмки «Храброго сердца 2». Однако, при этом, судя по всему, он не получил ни единого ушиба.
— Улыбочку! — попросил Паша и несколько раз щёлкнул неудачника телефоном, — прелестно, прелестно!
— Говнюк ты, Паша, — Витька сплюнул глиной и наклонился над рекой, — красавец, мля…
— А, кстати, — Пашка повертел головой, — где эта хрень…Ага, вот. Помогите вытащить, а то тяжёлая, зараза.
Тяжёлая зараза оказалась чем-то, вроде прямоугольного ящика, обросшего каменным панцирем. Весила эта ерунда килограммов сто, не меньше. И ни единой ручки. В общем-то каменную хрень можно было запросто принять за обычный булыжник, если бы не пара нюансов. Во-первых, форма — идеальный параллелепипед, без малейшего изъяна. Ну и главное, у штуковины имелась совершенно чёткая разделительная щель, поэтому ларчик был обязан открываться.
Тяжело пыхтя и ежесекундно поскальзываясь, мы-таки смогли выпереть проклятущую штуковину наверх. Всё это время, за нашими спинами слышался громкий плеск и не прекращались издевательские комментарии. Витёк развлекался. Надо будет его ещё раз мордой извозить!
— Что там? — брезгливо осведомилась Ольга и ткнула ящик носком туфли. Обалдеть, я только сейчас обратил внимание на её шпильки. На пикнике!
— Ща узнаем, — Паша достал из кармана нож и разложил его, целясь в щель на боку находки, — ща…
— Балда, а если это — взрывчатка? — совершенно спокойно осведомилась Натаха, — узнаешь тогда, есть жизнь после смерти, или нет.
Ольга и Галя, на всякий случай, отступили назад. Мне, честно говоря, было всё равно. Да и не походила эта штука на вместилище боеприпасов. Странным казался лишь её вес, при относительно небольших габаритах.
— Фигня, не может быть, — Паша воткнул лезвие ножа в чёрную полоску, — да и в воде оно лежало: отсырело бы. Блин!
Нож жалобно лязгнул и сломался.
— Может, кнопка какая-нибудь? — предположила Галька и приблизилась на один шаг. Ольга осталась на месте и прикусила нижнюю губу.
Я молча отодвинул Павла, горюющего над сломанным ножом и стал ощупывать гладкую холодную поверхность. Ни выступов, ни впадин — ничего. Когда пальцы коснулись узкой полоски щели я, повинуясь внезапному импульсу, потянул вверх. Внутри очень тихо щёлкнуло и тяжеленая крышка, с лёгкостью, откинулась.
— Очередная победа опытного медвежатника, — Илья похлопал меня по плечу, — поделись секретами мастерства.
— Переходи на тёмную сторону силы, Люк, — пропыхтел я, — ещё и не такому научим. Кроме того, у нас имеются печеньки.
— Ух-ты! — протянула Галя и облизнула губы острым язычком, — а потрогать можно?
Теперь стало ясно, откуда эта неподъёмная тяжесть. Ящик не обрастал камнем — он и был каменным. Целиком. За исключением крохотного пространства в середине. Именно здесь, в небольшой прямоугольной выемке, устланной чем-то, напоминающим чёрный бархат, лежало то, что Галя хотела потрогать.
Пять медальонов, по виду сделанных из золота. Четыре — сантиметров пять, в диаметре; пятый — чуть крупнее. На самом большом и одном маленьком — львиные головы, на оставшихся — головы львиц. Изображения даны в профиль, причём гравировка настолько реалистична, что львы казались живыми: тронешь пальцем — укусят.
— Прям-таки прайд, — задумчиво сказал Илья, — интересно, откуда всё это?
— Что такое прайд? — спросила Галька и высунув, от избытка чувств, язык прикоснулась пальцем к одному из медальонов, — ух! Холодный. А надеть можно?
— Прайд — это семейство львов, — пояснила подошедшая Ольга и присела на корточки рядом с распахнутым ящиком, — эх, молодо-зелено. А, вот этот — самый большой похоже, для предводителя прайда.
Она подняла голову и прищурившись, посмотрела на меня. В зелёных глазах плеснулось дьявольское пламя. Не к добру. Внезапно девушка протянула руку и вытащила самый большой медальон из углубления, где он покоился. Её пальцы как будто миновали некую прозрачную плёнку, но это могло и просто почудиться.
Ольга встала, подбрасывая медальон на ладони и сам не зная почему, я тоже поднялся. Илья встревоженно глядел на нас, и я вновь заметил отсвет подозрения в его глазах. Идиотская ситуация.
— И главный приз вручается, — Ольга недобро ухмыльнулась, — вручается…
Я и опомниться не успел, а она протянула руки и одела медальон на мою шею. При этом её лицо оказалось совсем рядом с моим. Губы — тоже. Ледяной ожог там, где пятак опустился на грудь и огненный — там, где её губы коснулись моих.
— Какого? — это Илья, — Оля?..
— Уже двадцать два года, как Оля! — зло отрезала девушка, — отвали!
На лице Илюхи проступило недоверие. Потом он посмотрел на меня и прищурился. Начало доходить. Прощай, друг. И спрашивается, зачем оно мне нужно?
— Ваш ответный ход, — улыбнулась Ольга и показала на ящик.
Словно в трансе, я наклонился и вытащил медальон с изображением львицы. Что за фигня? На бархатной подушке, чуть выше блестящих кругляков, обнаружился ещё один предмет: браслет из такого же жёлтого металла. Пожав плечами, я поднялся и осторожно одел кулон на длинную шею Оли. Ещё один поцелуй не заставил себя ждать. В этот раз он оказался дольше первого — явно в пику Илье. Очень жестоко, чёрт побери!
Натаха только головой покачала, наблюдая за всем этим издевательством. Похоже, лишь жизнерадостному Паше в голову не пришло, что происходит весьма нехорошая хрень. Он тихо пробормотал под нос, какую-то считалочку и подхватив ещё одно украшение, неуклюже нацепил его на свою девушку.
— Всё, для тебя, — начал петь он и Наташа, тотчас заткнула его немузыкальный рот, закрыв ладонью.
С каким-то угрюмым остервенением, Илья протянул руку и надел предпоследний медальон. Потом вызывающе взглянул на Ольгу. Однако той было не до него: она, сосредоточенно разглядывала новый аксессуар и хмурила лобик, легко поглаживая пальчиком голову львицы.
— Эй, эй! — обиженно крикнула Галька и вцепилась в последний кулон, — я же первая попросила! У-ух, какой же он, всё-таки, холодный!
— Р-р, — негромко рыкнул я и Паша оглушительно расхохотался, — ну всё, теперь мы настоящий прайд.
— А, что это вы тут делаете, а? — над обрывом появилось лунообразная физиономия Витька, кое-где не до конца вымытое.
— Иди, мальчик, погуляй, — Наташа гладила золотой медальон на груди и почему-то морщилась, — всю малину упустил.
— Тут была раздача слонов, без перерыва, — Илья сплюнул и достал пачку сигарет, — твою мать, попили пивка!
Не в силах сдержать его бешеный взгляд, я вновь присел и тронул сиротливо лежащий браслет. И тут случилась какая-то, совершенно непонятная, чертовщина: штуковина словно подпрыгнула и во мгновение ока оседлала моё запястье. Вот именно так: только лежала на чёрной подушке, а через секунду холодит кожу. Я отпрянул назад и хлопнулся на задницу, испуганно глядя на нежданное украшение.
— Ты чего? — осведомился Паша и уставился на мою руку, — а это, откуда взялось?
— Да что у вас происходит? — Витя решительно ничего не мог понять, — вы уже бухать начали? Оп-па, Галюха, откуда у тебя эта фиговина? И у Оли, тоже… Илья, чёрт! А мне?
— Рука, не в том повидле, — Илья закурил, сделал пару затяжек и отбросил сигарету, — кто на поезд не успел — тот и не уехал.
— Бешеный какой, — Витя пожал плечами.
Всё это время, я пытался стянуть излишне самостоятельную железяку, но она, казалось, приросла ко мне, отказываясь двинуться даже на миллиметр. К счастью, никакой боли я не испытывал. Напротив, где-то внутри, родилось и начало распространяться ощущение странной эйфории. Этот, ничем не обоснованный восторг, уничтожал все неприятные мысли и наполнял тело силой и желанием двигаться. Кажется, подобное испытывал не только я.
— Хорошо то как, — почти пропела Галька и запрыгала на одной ноге, — хорошо, хорошо, очень хорошо!
— Странно, — Ольга потянулась и на её лице расцвела широкая улыбка, — давно себя так не чувствовала.
Наташа продолжала ощупывать медальон, но теперь её движения обрели некую плавность, словно она ласкала необычное приобретение. Потом девушка склонила голову, будто прислушивалась к чему-то внутри и улыбнулась. Даже Илья, казалось, удерживал хмурую мину на лице, лишь через силу.
— Эй, я тоже хочу попробовать! Галчонок, дай поносить.
— Руки! — строго сказала Галька и сильно стукнула по протянутым пальцам, — мыли? Иди, погуляй.
— Илья, — Витя обернулся, — ну хоть ты, будь человеком.
— Потом, попозже…
Я вдруг совершенно чётко осознал одну простую вещь: попроси меня сейчас кто-нибудь отдать медальон — я бы отказал. Не могу понять почему, но эта штуковина так хорошо заняла своё место, словно превратилась в часть моего тела.
А, если бы попросила Марина? — ехидно осведомился внутренний голос, вынудив глубоко задуматься. Странное дело, попроси она меня раньше, и я бы жизнь за неё отдал! А вот медальон — нет.
Поднявшись, я дёрнул рукой, пытаясь избавиться от злосчастной железки. Это, скорее, был жест отчаяния, но он сработал! Браслет сорвался с запястья, где так прочно обосновался и пролетев метра полтора, повис в воздухе. Чудеса продолжались.
— М-мать! — выдохнул Паша, — а чего это он не падает? Как это ты его?..
— Ха, если бы я ещё сам знал! — я подошёл ближе и обнаружил, что колечко стало заметно больше. Теперь в него запросто пролезла бы даже голова, — какого хрена…
— Там, внутри, как-то не так, — прошептала подошедшая Ольга и положила голову на моё плечо, — от тебя так пахнет, я с ума сойду!
Наверное, мы все начали сходить с ума: внутри висящего колечка наблюдался совершенно незнакомый пейзаж. Я изумлённо рассматривал огромное иссиня-чёрное озеро с небольшим зелёным островком посредине. Вокруг водоёма поднимались стройные белокорые деревья с широкими пятнистыми листьями на густых ветвях. В безоблачном небе вовсю палило солнце, жар лучей которого ощущался даже здесь.
— А, увеличить экранчик можно? — поинтересовалась Галька, — эй, а там — красиво! Хочу туда.
— Действительно, — согласилась Оля, но в её голосе ощущалась снисходительность, — осталось найти бутылочку с надписью: «Выпей меня» и уменьшиться.
Все, словно зачарованные, разглядывали золотистый обруч, повисший в воздухе. Картинка, внутри, выглядела настолько реальной и казалось: протяни руку…Илья поднял руку и сунул её внутрь дырки. Я глухо заворчал, но он только пренебрежительно дёрнул бровью.
Галя покрутила головой рассматривая браслет с ребра и захихикала. — Илюшка, а у тебя ручечки то и нету!
— Дура, не накаркай! — шикнула на неё Наташа, — Илья, немедленно вытаскивай! Не дай бог, закроется, что тогда будет?
— Сделаем ему крюк, — предложила Ольга, — будет сниматься в пиратских фильмах.
Продолжая пребывать в некотором ступоре, я обошёл странный обруч наблюдая, как он превращается в жёлтую полоску (у Ильи словно заканчивалась рука), а потом — в расплывающееся пятно неопределённой формы. Я попытался ткнуть пальцем в аморфное нечто и упёрся в упруго-несокрушимую субстанцию, словно покрытую жирной смазкой. Стало противно, и я нервно отёр пальцы об одежду.
— Ну так туда можно как-нибудь залезть? — Галя обращалась ко мне и в ответ на недоумённый взгляд, пояснила, — так это же ты запустил эту фиговину!
— Думаешь, я — специально? Да она такая же самостоятельная, как ты — сама на руку налезла, сама слетела.
— А, мне бабочка на палец села, — блаженно улыбаясь, сообщил Илья, — щекотится. Самая настоящая бабочка. О, улетела…
И тут Витьку, который, всё это время, разглядывал нас с некоторым недоверием, пополам с удивлением, наконец прорвало. Он поднял сжатые кулаки вверх и возмущённо заорал:
— Да у вас что, крыши у всех посрывало? — парень схватил Илью за одежду и оттащил прочь от дырки в пространстве, — вы, наверное, каждый день видите такие штуки? Или в инете прочитали, как ими пользоваться? Это же какая-то совершенно непонятная фигня! Может инопланетная, может — военные придумали. А если эта дрянь вообще радиоактивная? Давайте позвоним, ну, я не знаю…Журналистам, что ли, или властям каким сообщим.
— Остынь, — я положил руку на его плечо, — Витя, перед нами самое настоящее чудо и пока оно принадлежит только нам. Приедут, заберут, а ты дашь маленькое интервью какому-нибудь задрипанному каналу. И на этом чудо закончится.
— А, ты, что предлагаешь? Положить в карман? Сунуть под кровать?
— Ну зачем же, — повинуясь некой, неясной и самому мысли, я положил ладони на тонкие твёрдые стенки отверстия и попытался их раздвинуть, — как бы так ощутить себя Петром и окошечко…Чёрт!
Отверстие начало расширяться, но я ощутил жуткую, почти невыносимую боль в ладонях. Казалось, я держу два раскалённых стержня, и они сжигают мою кожу. Ощущение ожога ползло всё дальше, распространяясь от кистей к предплечьям и ещё выше. Не выдержав боли, я начал кричать, но почему-то продолжал раздвигать золотой обруч. Оглушительный хлопок отшвырнул меня прочь, и я оказался сидящим на траве и удивлённо разглядывающим совершенно нетронутые ладони. Ни ожога, ни царапинки, вообще ничего.
Сидящая рядом Наташа хлопнула меня ладонью по физиономии, и я недовольно зашипел.
— О, живой! — в голосе Ильи слышалось облегчение, — Ну ты и вопил! И нафига ты это сделал?
Если бы я ещё сам мог объяснить!
— Девочки просили, — тупо ответил я и поднял голову, разглядывая широкое, больше метра в диаметре, кольцо, повисшее в воздухе, — теперь можно зайти, погулять.
— Зайти, погулять, — как-то неопределённо протянул Илья и провёл рукой по груди, — если человек — идиот, то это — надолго. Мы, вообще-то, испугались.
— Точно, — сообщила ухмыляющаяся Галькина физиономия и чмокнула меня в нос, — спасибо, ты — лапа!
— Нет, он — дубина! — Витёк был мрачен, как туча, — не хотите меня слушать, а тут хрень какая-то творится. Ещё раз говорю…
— Не слушай его, — он — дурачок, — Оля шептала мне в ухо и поддерживая под локоть, помогала подняться, — пошли, проводишь меня в эту дырочку.
Я покосился на неё: уж больно двусмысленно произносилось последнее слово. Получил, в ответ, столь же двусмысленную улыбку и поднялся на ноги.
Паша с Ильёй уже стояли около загадочного кольца и заглядывали внутрь, обмениваясь короткими репликами. Потом Павел несколько раз сфотографировал незнакомый пейзаж и полез внутрь. Ничего не произошло — никаких вспышек, искр, дыма т прочей мистики. Парень просто перелез на другую сторону, словно преодолел дыру в невидимой ограде. Впрочем, возможно так оно и было.
Илья, помедлив пару секунд, отправился следом. И снова — ничего. Похоже у режиссёра, снимавшего эту сцену, недоставало денег на спецэффекты.
— А, здесь — жара! — крикнул Паша и начал сбрасывать ветровку, — наверное и купаться уже можно. Ща проверю!
— А, в озере — крокодилы, — угрюмо заметил нахохлившийся Витя, — например. Жопы вам всем пооткусывают.
Зря он это сказал. Побледневшая Натаха, одним прыжком преодолела барьер и оказавшись по ту сторону, побежала следом за своим парнем, успевшим добраться до песчаного пляжа. Паша пытался сбросить джинсы, а Ната бешено грозила ему кулаком.
— Мы же ненадолго, — бормотала Галя, с видом нашкодившего котёнка, — я даже звонить не буду. Пол часика — и мы назад.
Выдав ещё пару фраз, в том же духе, маленькая засранка опёрлась о плечо угрюмого Вити и с жизнерадостным визгом, перепрыгнула золотистый обруч. Потом, продолжая верещать, пулей рванула к остальной компании, выясняющей отношения на берегу водоёма.
— Мы отстаём, — прошептала Оля и вдруг, совершенно неожиданно, поцеловала меня. Да так, что отдыхают любые французы, с их извращениями. Слаб человек. Тем более, страдающий от неразделённого чувства.
— Ну вы, блин, даёте! — выдохнул Витька, который в конце концов обратил внимание на мелодраму за спиной, — вы бы хоть при Илюхе таким не занимались. Ему и без того хреново.
— А, кому сейчас легко, — отозвалась Ольга и рассмеялась, — учить тебя ещё надо: навык целования абсолютно не прокачан. Идём.
Чёрт. Совершено странное ощущение. Я продолжал любить Марину, и моя душа рвалась на части, при мысли о том, чем она сейчас, скорее всего занимается, но с другой стороны…Рядом была красивая девушка, которая желала быть со мной. И я, чёрт меня побери, почти любил её. Но, при этом, совесть неутомимым хомяком грызла меня, напоминая кто именно безответно влюблён в Ольгу. Мой лучший друг. Пока ещё…
А тут ещё и диковинные дырки в пространстве, ведущие непонятно куда. И на всё это накладывается неустанно усиливающаяся эйфория. Когда мы, взявшись за руки, перебрались через золотой барьер, у меня возникло странное ощущение. Казалось, достаточно посильнее оттолкнуться ногами от земли, и я полечу к высокому фиолетовому небу. Кстати, немного странная окраска, для небосвода. Куда это мы попали?
Около озера продолжалось черти что. Паша, в одних семейных трусах, понурив голову, выслушивал всевозможные эпитеты в свой адрес, мгновенно соглашаясь с каждым. В это же время, Галя, закатив штаны до колена, бегала по мелководью, поднимая фонтаны брызг и разрывая воздух воплями восторженного поросёнка. Илья, с угрюмо-сосредоточенным видом, сидел на буром валуне, торчащем из воды и блинчиками запускал маленькие плоские камешки.
Я оглянулся: Витёк стоял за светящимся ободом и смотрел на него так, словно тот был злобной собакой, оскалившей зубы. Потом поднял голову и уставился на нас, с Олей. Девушка легко сжала пальцы, напоминая о своём существовании. Это — возбуждало. Марина так никогда не делала.
— Иди, — сказал я, — скажи, пусть ведут себя по-человечески; мало ли, куда нас занесло.
— Ну, если ты так говоришь, — насмешливо прошелестела Ольга и её тонкие пальчики, неуловимой водой вытекли наружу, — не задерживайся, пропустишь всё веселье.
Я подошёл к пространственной дыре и вопросительно взглянул на своего товарища, по другую сторону. Странный у него был вид. Странный и смешной, как у нахохлившегося воробья. Я рассмеялся, и Витька недовольно дёрнул щекой.
— Вы все рехнулись, — нервно бросил он, — такое ощущение, будто вам досталась атомная бомба, а вы, на радостях, бросились её разбирать. Ах, как весело! Ах, как забавно! А, давайте ещё парочку проводков перережем — вдруг бабахнет!
— Может хватит? — поинтересовался я, — это — не бомба, всего-навсего прокол в пространстве. Телепортация, слышал такое?
— Чего уж там, — Витька и не думал сдаваться, — конечно слышал. Каждый день, мля, только и вижу, что дырки в воздухе. Я же говорю: с ума посходили. А если эта фигня возьмёт и захлопнется, что тогда?
— Делов то, — я махнул рукой, — откроем снова. Больно, конечно, но не смертельно.
— Выбирайтесь-ка вы оттуда, попьём пивка и пойдём на днюху.
— Сдаётся мне, — медленно протянул я и непроизвольно коснулся кулона на груди, — никто нас там не ждёт. По крайней мере, сейчас. Поэтому, уж лучше вы — к нам. Идёшь? Или: жим-жим?
В глазах у Вити появилось тоскливое выражение. Словно он понимал: всё будет плохо, очень плохо, но не мог повернуть назад. Парень медленно опёрся обеими руками о золотистый обод и попробовал на податливость. Тот, естественно, никак не отреагировал. Похоже, мы проделали постоянный лаз в лето. Класс! Будем продавать билеты. Тем временем, Витёк опасливо перенёс одну ногу, потом — другую и осторожно спрыгнул рядом со мной.
— Бабах! — рявкнул я, заставив его вздрогнуть и обернуться.
Дыра оставалась неизменной, демонстрируя весенний пейзаж с полуголыми деревьями и ослепительно-зелёной травой. Забавный контраст: здесь — жара, а из отверстия веет прохладой.
— Идиот психованный! — взревел Витя, — я чуть не обосрался от твоих бабахов!
— Ну, прости, — миролюбиво сказал я, — в качестве компенсации на сегодняшнем торжестве оставляю именинницу в твоём полном распоряжении.
— Ха, ещё раз, ха! — он наклонился и набрал в ладонь серебристый песок, — запах странный…Шутки он шутит. Смотри, чтобы тебе Илюха физию не начистил. Ох, чую будет сегодня ещё та веселуха!
— Вы идёте? — крикнула Галька, продолжая взметать фонтаны брызг, — водичка тёпленькая! Будем купаться!
Я рассмеялся: давешняя эйфория не торопилась меня покидать, отчего окружающий мир казался позолоченным и гладким. О-очень странное ощущение, но мне нравилось. Я медленно сбросил обувь с носками и пошёл к озеру, загребая песок пальцами. Ух ты, как хорошо!
Паша, продолжая внимательно слушать Наташкины нотации, умудрился мелкими шажочками забрести по пояс в искрящуюся воду. Его подруга преследовала беглеца, подворачивая полы юбки по ходу погони. Похоже, вода понравилась и ей, потому как накал проповедей мало-помалу сходил на нет.
Галя, в конце концов, тоже угомонилась и села на камень, рядом с Илюхой. Видимо решив развеселить парня, девушка брызгала водой на его мрачную физиономию. Илья морщился, но не всерьёз и исподтишка плескал на обидчицу. Ну ладно, может его и попустит, со временем. Не хватало ещё одного клина во всех наших отношениях.
Источник раздора расположилась на песке у самой воды и загорала, подставляя солнцу аппетитный животик. Единственная не расстёгнутая пуговица блузки, кокетливо прикрывала часть бюстгальтера, позволяя беспрепятственно любоваться всем остальным. Закрытый глаз приоткрылся, подмигнул мне и вновь захлопнулся. Потом изящная ладошка несколько раз хлопнула, взметая песчинки. Хм, намёк понят.
Я сбросил рубашку, раздумывая, не последовать ли примеру Паши, но решил воздержаться. Всё же у меня нет таких роскошных труселей!
— Хорошо, — пробормотала Оля, дождавшись того момента, когда я лёг рядом и положила голову на мой живот, — а так — ещё лучше. Как думаешь: где мы сейчас?
— Не могу знать, — отрапортовал я, роняя голову на колючее ложе и прищурившись, уставился в бездонное небо, — но определённо южнее родных пенат. Тут, вроде как лето.
— И воздух, воздух, — сонно причмокнула Оля, — словно всё вокруг из гладкого золота.
— Хм, — задумался я, в некотором замешательстве, — думаешь, всё дело в воздухе?
Ольга мурлыкнула и провернулась ужом, разместив голову на моей груди. Волосы рассыпались, и я неторопливо пропустил их сквозь пальцы. Слепящий свет здорово пошутил с окраской, превратив девушку в блондинку.
— От тебя здорово пахнет, — сказал я и она рассмеялась.
— Чудо, а не комплимент! Скажи ещё: ты такая приятная на ощупь!
— Ты — такая приятная, на ощупь, — я провёл пальцем по её шее, против своей воли размышляя о Марине. Как она сейчас…Болело, но уже совсем не сильно. Словно костёр, пылавший внутри, начал гаснуть, превращаясь в угли, а те, мало-помалу покрывались сизой плёнкой золы. Пусть так и будет. Я слишком устал от этой непрерывной тупой боли в груди, — хочется тебя облизать, а ещё лучше — укусить!
— Ух ты, — она подняла голову и сверкнула глазами, — мой лев!
Рядом, со всей удалью, не по возрасту располневшего тела, обрушилась мокрая туша, обдав нас настоящим фонтаном песочно-водяных брызг. Ольга поморщилась, но промолчала, видимо, идиллическое настроение, охватившее её, не допускало скандальных начинаний. Впрочем, нашлось кому объявить выговор расшалившемуся бегемоту.
— Паша, ты — настоящее животное! — юбка Наташи была подоткнута почти до пояса и ничто не мешало оценить чуть полные, но тем не менее, весьма красивые ноги, — и ты вторгаешься в личное пространство. А ну, пошёл вон!
— Гы-гы, — откликнулся наш интеллектуал и лениво перевернулся на спину, явив свету пузо, облепленное мокрым песком, — а мы собирались к туркам ехать. Ещё бы пивка…
— А, что, если отпраздновать здесь? — Галчонок тут как тут, сбросила джинсы и демонстрирует всем белоснежные стринги, — тут — прикольно! Да и вообще, прикиньте: мы пролезли через дырку в воздухе и попали в лето. Сеструха офигеет!
— То самое слово, — Илья подбрасывал на ладони медальон, но смотрел только на нас, с Олей, — надо пользоваться этой штуковиной, пока её у нас не отобрали. Идея, насчёт дня рождения, не так уж хренова.
— А я, по-прежнему, считаю, что это может быть опасно, — о, Витёк здесь, — дырка может захлопнуться в любой момент.
— Пойдём пешком, — Наташа села рядом с благоверным и пихнула его пяткой в бок, — Пашунтий, мотнись кабанчиком за пивком. Только подштанники натянуть не забудь, будь любезен. Чай не лето, за окном. А, ну — живо, я сказала!
Похоже, она дрессировала своего парня по методике спецназа: не прошло и десяти секунд, а Павел уже прыгал на одной ноге, к пылающему кольцу, пытаясь одновременно ускорить темп и натянуть, хотя бы одну, холошу джинсов. Универсал, одним словом.
— У кого-нибудь есть идеи, куда нас занесло? — осведомился я, не открывая глаз и пытаясь разобраться в странном чувстве, возникшем внизу живота. Словно там объявился крохотный ледяной червячок, ползущий вверх.
— Жарко, — отозвался Илья, — и деревья какие-то непонятные. У нас таких не видел.
— Кажется, я видела похожие в Крыму, около Судака, — с некоторым сомнением, сказала Ната, — или в районе Ялты. Но я не уверена.
— Да нет, ни хрена это не Крым, — возразил Илья, — да и сама подумай; всё-таки курортная зона, а здесь такое офигенское место и нет ни единого признака человека.
— Турция? — предположила Галя, совершенно беспечным тоном. Похоже, ей было глубоко пофигу, куда нас занесло, — Египет?
На этом перечень курортов, знакомых ей, видимо закончился и она умолкла. Никто даже не пытался комментировать.
Странно, червячок куда-то исчез, оставив взамен давление на барабанные перепонки, словно меня забросило на дно океана. Я приложил пальцы к ушам и открыл глаза. Все остальные, кроме Вити, делали то же самое: ощупывали ушные раковины.
— Вы это чего? — поинтересовался ошарашенный Витёк, оглядывая нас.
— А, а! — взвизгнула Галя и бешено затрясла головой.
Я услышал дикий свист, окончившийся громогласным хлопком. Ната и Ольга, прижимая побелевшие пальцы к вискам, повалились на песок, а Илья присел, скорчив такую гримасу, словно его ударили по затылку. Да я и сам чувствовал себя не лучше: попытавшись встать, получил удар световой плетью по глазам и разрывающую боль внутри черепа.
— Ч-чёрт! — встать всё-таки удалось, хоть земля и пыталась убежать из-под ног. Однако какие-то туманные клочья продолжали застилать глаза, — что это за фигня была?
— О чём ты? — почти кричал Витя, пытаясь поднять сопротивляющихся девчонок, — какого хрена с вами происходит?!
— Такое ощущение, — Наташа едва ворочала языком, — будто резко скакнуло давление. У водолазов есть такое…
Я, прищурившись, глядел на Илью, неподвижно сидящего на песке, и он посылал, в ответ, такой же нервный взгляд.
— Скажи мне, — медленно произнёс я, не решаясь повернуть голову, — это не то, о чём я думаю?
— Ха! — каркнул он, — легче станет?
Пришлось посмотреть. Ну, вроде бы ничего не изменилось: фиолетовое небо, ослепительный шар светила, низкий горизонт с щетиной деревьев, Паша, нелепо раскорячившийся посреди пейзажа…Всё? Ничего не забыл? Ах да, куда-то исчезло золотистое колёсико, впустившее нас сюда: наша тропинка в родные места.
— Похоже, у нас появились небольшие проблемы, — медленно, ещё медленнее, почти в рапиде, сказал я, — Витя, если тебе станет легче, я могу сказать: ты — молодец и всё правильно говорил. Видимо, мы в жопе.
Выдав эту тираду, я положил руку на медальон и мгновенно успокоился. Ух, ты. Классная штука! Секунду назад у меня поджилки тряслись, а теперь я собран и готов к любым неприятностям. Как ни странно, но все остальные повторили мой жест и кажется, наши чудесные украшения помогли и им. Девочки даже начали улыбаться.
— Прорвёмся, — сказал я, — ещё не всё потеряно.
— Эт-то точно, — откликнулся Илья, без малейшей дрожи, в голосе.
Витя ничего не мог сказать, только открывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Наконец, не выдержал и взорвался:
— Да вы все обкурились чего или колёс наглотались?! Мы — хрен пойми где, без еды и питья! А связь? Кто-нибудь из вас, блаженных идиотов, проверил свой телефон, после того, как мы попали сюда? Мой, например, сдох.
— Дерьмо, твой телефон, — неуверенно заметил Илья и полез в карман, — вот чёрт! Не работает.
Видимо светящийся бублик как-то подействовал на тонкую электронику наших карманных друзей напрочь отключив их. Ни один так и не заработал. Однако, никого, кроме Витька, это не обеспокоило. Галя вообще начала хихикать.
— Сестрице придётся нас поискать, сегодня! Будет знать, как забывать про меня. В прошлый раз, со своим…Неважно.
Подошёл Паша и с совершенно опущенным видом протянул мне безвольно обвисший браслет. Казалось, из золотистой цепочки ушла та странная одушевлённость, позволившая ей проделать дыру в пространстве. Теперь она лишь бессильно покачивалась на толстом пальце, с обгрызенным ногтем.
— Я же только руку поставил, — виновато пояснил Павел и зачем-то ткнул большим пальцем за спину, — а оно, как жахнет! Я аж на жопу хлопнулся, если бы не песок — точно бы отбил. Башку подымаю, а дыры то и нету!
— А ну, дай, — я протянул руку, — попробую ещё раз.
Проклятая штуковина внезапно снова выкинула фортель, доказывая, насколько я был неправ, считая её обессиленной. Я, вроде бы, даже коснуться её не успел, а цепочка ужом скользнула по ладони вверх и плотно охватила запястье. Да так цепко, что казалась частью кожи. Попытавшись сорвать ногтем блестящую змейку, я ощутил резкую боль и поморщился.
— Встряхни рукой, — посоветовал Илья, пристально наблюдавший за моими манипуляциями, — прошлый раз, вроде бы так подействовало.
Да хрена лысого! Кости пытались вылететь из суставов, а браслет прочно сидел на своём месте и не двигался даже на миллиметр. Такое ощущение, будто исчерпав энергию, он начал подпитываться…От меня?! О чёрт! Только паразитов мне и не хватало. С удвоенной силой я начал снимать проклятое украшение. Только кожу исцарапал.
— Может ему нужно время, для перезарядки? — похоже, у Натахи мысли двигались в том же направлении, — ты уж потерпи, пока мы будем решать, как поступать дальше.
— Подождём, пока зарядится? — предложила беспечная Галя, — а пока, позагораем. Хочу — голенькой, только, чур не подглядывать! А то я буду стесняться.
— Нам бы твои проблемы, — хихикнула Оля и положила подбородок на моё плечо, полностью игнорируя ревнивые взгляды Ильи, — а ты, что думаешь, мой лев?
— Прогуляемся, — спокойно ответил я, оставив в покое браслет и переключаясь на медальон, — место здесь безлюдное, но если пройдёмся дальше, то может набредём на дорогу или посёлок.
Возражать никто не стал. Витька недовольно пыхтел, но ничего другого предложить не мог, поэтому просто злобно поминал каких-то идиотских дебилов. Паша, тот полностью подчинялся Наташе, а она, как и все остальные, поддержала мою идею.
В общем-то я не ошибся.
Мы прошли через маленький лесок, усыпанный жухлыми листьями и поросший низкорослым густым кустарником, с голубыми ягодами, облепившими шипастые ветки. Плоды выглядели весьма аппетитно, но рискнуть так никто и не решился, несмотря на подначивания Гальки, которой видимо очень хотелось попробовать сочные бусинки. А ещё нам встретился странный колючий зверёк с длинными ушами. Илья классифицировал создание, как ушастого ежа, но так и не смог вспомнить, где водится подобное чудо. Чудо долго сопело длинным носом, но стоило Ольге протянуть руку, шустро удрало под трухлявый пень.
Лес быстро закончился, и мы оказались на краю поля, поросшего высокой серо-зелёной травой, волновавшейся словно взаправдашнее море. Ветер, гнавший волны по этому безводному водоёму, налетел на нас, растрепав волосы и выжав слёзы из глаз.
Местность оказалась холмистой и наш лесок, заняв место на одной возвышенности, перемигивался со своим соседом, на похожей горке. А в ложбине, между холмами петляла полоска дороги.
— Ведёт дорога в дальний путь, — торжественно продекламировал Илья и тяжело вздохнул, — было бы здорово, если бы ещё привела в нужное место. Поработаем ножками.
— Не все, правда, готовы к такому, — пискнула Галя, добавив в голос изрядную порцию яда, — ах вы шпилечки мои!
Все дружно посмотрели на стройные ноги Ольги, обутые в столь неподходящую, для предстоящего марш-броска, обувь. Девушка тоже внимательно изучила туфельки, потом медленно сняла лодочки и решительно обломала оба тонких каблучка. Вручив обломки мне, она насмешливо заметила:
— Будешь должен мне пару. Или больше.
— Издержки производства, старик, — съязвил Илья, но в глубине его глаз плеснулось страдание, — берёшь её и горе — злосчастье, в придачу. Инструкция, по использованию, поставляется внутри упаковки.
— Мели, Емеля, — откликнулась Оля, обувая изуродованные туфли, — ну и долго я вас буду ждать?
— Ого. — с ноткой изумления отозвалась Ната, — как, двигаемся?
Почему-то Галя, Оля, Ната и Илюха ожидающе уставились на меня, словно ожидали команды, которую должен был отдать именно я. Интересно девки пляшут. С какого перепугу я стал возглавлять нашу группу? Впрочем, Паше всё было пофиг, а вот у Вити даже брови дыбом поднялись.
— Пошли, — скомандовал я, рассеивая непонятную ситуацию и первым двинулся в направлении тёмной полоски.
Мягкая трава, повинуясь порывам дерзкого ветра, пыталась хватать за ноги, путала щиколотки и щекотала ладони. Наташа тихо хихикала, когда пушистые стебли, задевали её обнажённые ноги, а Илья, сорвав серебристую травинку, сосредоточенно нюхал её. Ольга молча шагала рядом, время от времени прикасаясь ладонью к моей руке. Вроде бы ничего особенного, но всё же какая-то магия присутствовала в этих касаниях.
Галя устремилась вперёд и распевая какую-то дикую полуприличную песню, танцевала среди серо-зелёных волн. Я ощущал в себе похожую потребность и с некоторым трудом, сдерживал странный порыв.
— Интересный запах, — сказал Илья, — даже мозги прочищает.
— А мне, вот, жрать охота, — пожаловался Паша и тоскливо потёр своё пузо, — солнце вышло из-за ели, время срать, а мы не ели.
— Прорва ушастая, — прокомментировала Натаха и ущипнула парня за бок, — худеть давно пора, вон, сколько сала нарастил. Придём в город, отведу тебя в кафешку.
— Когда это ещё будет! — заныл Павел и понизив голос, проникновенно сказал, — а у тебя, в сумочке, имеется шоколадка. Я знаю.
Ната тяжело вздохнула и открыв замок, достала шоколадный батончик. Парень торжествующе выхватил вожделенное и пробормотав нечто, напоминающее: «Моё сокровище!», впился в конфету зубами. С такой жадностью! Мне даже стало немного неприятно. По лицу Наташи прошла смутная тень, словно она испытала нечто похожее.
— Какое свинство, — коротко шепнула Ольга, но, похоже и сама удивилась собственной реакции.
— А, я бы тоже перекусил, — сказал Витька, с изрядной долей зависти и тяжело вздохнул, — со вчерашнего дня ни хрена не жрал. Да ещё и подняли, ни свет, ни заря.
— Терпи, мой друг, — Илья похлопал его по плечу, — жрать, это вообще-то — свинское дело.
— Дорога! — во всю глотку завопила Галя и начала прыгать, размахивая руками, — дорога, дорога! Ур-ра!
— Ура, — согласился я и раздвинув непокорные заросли, ступил на потрескавшиеся плиты, — это ж надо, в какую глухомань нас занесло. Асфальт, до этой Тмутаракани так и не добрался.
— Хорошая дорога, — не согласился Илья, — толку с твоего асфальта, если он весь в колдобинах? А тут, посмотри, какая прелесть: ровнёхонько и гладенько! Хоть на Феррари катайся.
— Так давай, прокатимся, — Галя обняла его за плечи, — когда ты меня, уже, на Феррари покатаешь?
— После дождичка, — Витя угрюмо стукнул каблуком по гладкой твёрдой поверхности, — странная какая-то дорога. Это ж сколько нужно было труда вбухать? Камень к камню и ни единой щёлочки! Наши так не могут.
Здесь действительно присутствовала некая странность, но вот сути её я не понимал. Впрочем, сейчас было не до того. Я посмотрел в одну сторону: каменная змея прятала хвост за дальний лесок; в другую — исчезала, поднявшись на вершину холма. Никаких знаков, указателей, стрелок или чего-то похожего. Впрочем…Я присмотрелся: недалеко от верхушки пригорка, в траве наблюдалось нечто прямоугольное. Возможно — указатель.
— Идём туда, — я указал пальцем.
— Это же вверх! — простонал Паша, — ноги, мои ноги!
— Почему туда? — подозрительно осведомился Витя, — какого ты раскомандовался? Может, я хочу в обратную сторону?
— Иди, — отрезал я, — никто не командует, я просто указываю направление.
Парень вызывающе уставился на меня, и я спокойно принял вызов. Впрочем, игра в гляделки продолжалась недолго: мой товарищ заморгал, словно ему мошка в глаз попала и отвернулся.
— Хрен с тобой, — буркнул он, — пусть будет так.
Больше спорить никто не пытался. Галя тотчас удрала вперёд, стоило мне сказать, куда мы идём; Ната молча пихнула своего парня в спину, а Оля, загадочно улыбаясь, погладила мою ладонь.
Илья, прищурившись, посмотрел сначала на Витю, потом — на меня, открыл рот и закрыл. Немая сцена, занавес. Улыбаемся и машем.
До холма пришлось идти немного дольше, чем я предполагал, но и шагать стало намного легче. Гладкая ровная поверхность шлифованного камня, кое-где проросшего чахлыми травинками, так и ложилась под ноги. Вот только жара насела на нас изо всех сил. Немилосердно палило солнце, как бы стараясь показать, какой иногда бывает весна. Даже насекомые спрятались в дебрях травяных зарослей, издавая глухое ленивое жужжание и лишь огромные бабочки, совершенно фантастической окраски, безмятежно порхали над синими островками цветов, в окружении серебристого океана.
Разговор совершенно не клеился, то ли от зноя, то ли по какой другой причине. Паша несколько раз пытался пересказать недавно увиденный сериал, но тут же сбивался на последнее посещение ночного клуба и мгновенно огребал люлей от своей подруги, напоминавшей ему о какой-то Свете.
Прискакала Галя, с венком из голубых цветов в волосах и возбуждённо сообщила, про увиденный в траве череп огромного рогатого животного. Илья назвал погибшее животное трицератопсом, встретив вежливое недоумение общественности. Галчонок натянула свой венок на его голову и пояснила, что это — от солнечных лучей, которые могут напечь затылок, вплоть до всяких цератопсов.
Оля, то ли действительно устала, то ли старательно делала вид, но мне пришлось придерживать девушку под острый локоток. Её кожа, невзирая на палящий жар светила, оказалась холодна, словно лёд. Я подумал, как было бы приятно прижаться к этому прохладному телу и… И, чёрт побери! Образ Маринки укоризненно взглянул на меня из подсознания, и я послал его куда подальше. Ты, сказал я ему, далека и недоступна, а Оля — здесь и прикасаться к ней приятно, как… Как поглаживать медальон, висящий на груди. Он был, точно так же, гладок и космически холоден.
Оказывается, всё это время, я непроизвольно нащупывал пальцами гривастую фигурку на его круглой поверхности.
— Эй, — воскликнула Наташа и нетерпеливо освободилась из Пашиных объятий. Точнее, парень практически повис на ней, — смотрите, там — в траве…
— Именно поэтому, мы и двинули сюда, — проворчал я, ощущая себя непризнанным пророком, — будь вы немного повнимательнее, уже давным-давно заметили бы эту штуковину.
— Глазастый ты, наш, — ядовито пропыхтел Витя и остановился, переводя дух. С него градом лил пот, — вы это чего, такой темп задали? Я, сейчас, с копыт свалюсь!
— Нет, ну реально, — Пашка тоже выглядел выжатым, как лимон, — пусик, ты бы ещё побежала!
Странно, а я и не заметил. Вроде, и не особенно торопились. Натаха только раздражённо пожала плечами, а Илья недоумённо обернулся назад и вдруг нахмурился. Пританцевала Галька, успевшая соорудить ещё парочку новых венков и разведать обстановку.
— Там, непонятно, — сообщила она и нахлобучила пахучее украшение на мою голову, — надпись очень старая и потёртая. Про лис, кажется.
— Осторожно, опасные лисы, — предположил Илья.
— Тебе, к Пелевину. А, хули! — хихикнул я, — пойду, сам посмотрю.
Трава, на склоне, не могла похвастаться такой же высотой, как на равнине, но здорово скользила под ногами. С трудом удерживая равновесие, я подошёл к лежащей пластине. Ею оказался старый деревянный знак, закреплённый на трухлявом бревне, обломанном у основания. На дряхлом дереве, выцветшей краской были намалёваны покосившиеся буквы, напоминающие готическое письмо. Хм, несколько претенциозно, для здешнего Крыжополя. Впрочем, с названием я погорячился. Галя оказалась права, и оно начиналось с Лиси. Дальше краска поплыла и окончание оставалось угадывать.
— Лисичанск, — сообщил я, вернувшись, — а может — Лисицыно. Властям руки оторвать, Надпись, сто лет никто не обновлял.
— Значит, всё-таки: Россия, — на встревоженной физиономии Ильи я заметил явное облегчение, — честно говоря, дружище, ты меня очень обрадовал. Была у меня нездоровая мыслишка, насчёт параллельной реальности.
— Читай поменьше всякой зауми, — недобро поддёрнула его Ольга, — Толкинов, всяких, Перумовых.
— Ну, кое-кого, даже ты запомнила.
— Куда деваться, когда ты только о них и говоришь!
— Хорош, завязывайте! — я повысил голос, прерывая их дружескую беседу, — Россия, или Белоруссия, неважно. Главное — добраться до этого самого Лисичанска. Свяжемся с кем-нибудь, наплетём всякой фигни, лишь бы помогли.
— Сеструха натурально офигеет, — Галя расхохоталась и ускакала к вершине.
— Да уж, кто-то точно офигеет, — подтвердил Витёк и сплюнул, — это надо же было угодить в такую жопу! Сходили на днюху, называется. Теперь вообще неизвестно, когда домой попадём. Хрень твоя, так и не работает?
— Никак нет, — сообщил я и потряс рукой, — словно прилипла, гадость.
— А, жрать-то, как охота, — вновь завёл старое Паша и внимательно изучил наручные часы, потом поднёс их к уху, — зараза! И когда это они успели остановиться?
— Как только мы сюда попали, — пояснила Оля и цокнула ногтём о стекло своих часиков, — я сразу обратила внимание. Похоже всё, что сложнее булавки, перестало работать.
— Твой браслетик не любит мудрёных девайсов? — задумчиво пробормотал Илья, — телефоны, часы…Избавляется от конкуренции? Однако, сколько же времени прошло? Я совсем потерялся…
— Судя, по пустоте, в желудке — порядочно, — буркнул Витёк, и Паша жалобно кивнул круглой головой.
Мне есть не хотелось совершенно. Кроме того, я ощущал то же, что и Илья: время будто струилось сквозь пальцы. Казалось, минуту назад мы проходили через светящийся бублик, а светило уже успело достичь зенита и начало медленный спуск.
Чей-то крик донёсся до наших ушей, отвлекая от странноватых вопросов. Галя, стоявшая на вершине холма, высоко подпрыгивала и размахивала руками, словно пыталась превратиться в ветряную мельницу. Получалось похоже.
Но я, честно говоря, слегка испугался: мало-ли какая фигня может приключиться с бестолковой девицей в незнакомом месте. А вдруг её змея укусила? А тут, ни связи с городом, ни даже завалящей зелёнки. В несколько прыжков, я добрался до скачущей девчонки и схватил за плечи.
— Что?! — почти выкрикнул я и её глаза полезли на лоб.
— Взбесился? — осведомилась она и сверкнула глазищами, совершенно, как дикая кошка. Однако, из моей хватки освобождаться совсем не торопилась. Да и мне оказалось так приятно сжимать в ладонях её худенькие плечики. Хотелось…Что за чёрт! Почти испуганно, я разжал пальцы и развёл руки. Продолжая сверкать глазами, Галя начала тихо хихикать.
— Недостаточно взбесился, — укоризненно пробормотала она и повернулась, указывая пальцем вниз, — смотри.
Но я, некоторое время, мог смотреть только на неё, словно увидел в первый раз: высокие скулы на смуглом лице, внезапно показались необыкновенно привлекательными. Ничего не понимаю; я же никогда ничего не испытывал к этой милой чертовке. Что, чёрт побери, происходит? Что со мной происходит? Что, вообще, происходит, со всеми нами? Через непонятную дыру занесло, к чёрту на кулички и теперь неизвестно, когда вернёмся домой, а голова занята чем-то эфемерным. Всё это время мне казалось будто через моё тело бьют мощные лучи света и сам я, вот-вот, превращусь в один из этих лучей. Прикосновение к львиной морде вывело меня из непонятного транса.
— Похоже на кладбище, — сказал я, — очень большое и очень старое. Странно, обычно подобное местечко находится недалеко от города.
Города не было. А вот дорога раздваивалась. Один путь следовал вдоль погоста, а второй, спускался с холма и начинал петлять среди тусклых надгробий. Место упокоения усопших простиралось до следующего холма, занимая территорию, где мог запросто разместиться небольшой городишко. Воистину — Некрополис.
— Это и есть, твой Лисичанск? — осведомился Паша, громко хекая, после подъёма, — вряд ли нам здесь помогут.
— Всему — своё время, — философски заметила Ната, на которую крутой подъём никак не повлиял, — когда-нибудь, здесь помогут всем и каждому. Правда, чем позже — тем лучше.
Видимо, пока я спешил наверх и любовался Галей, Ольга с Ильёй опять повздорили. Выбравшись наверх, они сохраняли гордое молчание, демонстративно не глядя друг на друга. Хотелось отшлёпать обоих и поставить в угол. Последним, пыхтя, словно дряхлый паровоз, появился Витька. Он тяжело сглотнул и ткнул в меня пальцем. Первые его слова, прерываемые вздохами, я так и не разобрал.
— Как ты это сделал?! — это оказалось первой членораздельной фразой, которую парень смог выдавить из себя, — это же метров двадцать — тридцать!
— Это он о чём? — за разъяснением я повернулся к враждующей парочке. Остальные, проигнорировав боковое ответвление, уже начали спуск вниз.
— Скачешь, словно молодой олень, — угрюмо пояснил Илья, — не замечал у тебя, раньше, склонности к лёгкой атлетике. Два десятка метров за четыре или пять прыжков. Как в кино, честное слово. Выделываешься?
— Не олень — лев, — замурлыкала Оля и погладила моё плечо узкой ладошкой, — а вот спешил бы этот лев, если бы это я кричала, изображая вентилятор? Или ты решил окучить сестричку?
В её голосе мелькнула странная интонация. Ревность? Угроза? Только этого мне ещё не хватало.
— Просто испугался, — честно признался я. Ну, почти честно, — наверное поэтому так и скакал. Может, тут змеюки какие водятся или пауки.
— Спасибо, порадовал, — Оля нахмурилась, глядя под ноги, а на лице Ильи появилась злорадная ухмылка, — терпеть не могу эту гадость! Проклятые насекомые.
— Пауки — не насекомые, — с апломбом заявил Илья, — это — паукообразные.
— Да хоть рептилии! Лишь бы их было поменьше.
— Там — дым, — внезапно вмешался, пришедший в себя, Витёк и ткнул пальцем в узкую тёмную полоску, поднимающуюся к небу с окраины кладбища, — пожар?
— Нет, похоже, там какое-то строение и дым валит из трубы, — возразил Илья и Ольга непроизвольно кивнула, соглашаясь, — значит, нам туда и нужно. Думаю, там живёт смотритель, ну или кто тут следит за порядком.
— Неважно, — я махнул рукой, — главное — у него должен быть телефон. Ну или по крайней мере, хоть объяснит, куда нас занесло.
— Идти среди могил, бр-р! — девушку передёрнуло и я положил руку на её плечо, заработав луч ненависти от Илюхи, — ну что за прогулка: то — пауки, то — мертвяки.
— Романтика! — не удержался Илья и хохотнул, — вот тебе и приключение, о котором ты так мечтала. Наслаждайся.
— И буду, — злорадно улыбнувшись, она прижалась ко мне, обняв за талию, — ты тоже получай удовольствие. Романтика, а?
Это никогда не закончится.
Мы начали спуск. Потрескавшиеся плиты сменились чем-то, напоминающим булыжную мостовую, состоящую из блестящих, на солнце, округлых камней. Точно, чьи-то лысые коричневые черепа, торчащие из серой почвы. Подошвы здорово скользили по этим лысинам, вынуждая всех громко ругаться, в попытке удержать равновесие. Похоже не очень-то много людей посещало погост по этой дороге. Да и то, ни единого встреченного человека, за полдня. Глухомань, в кубе. Мелькнула мысль, вернуться, избрав другое направление, но подниматься было лень. Может, потом?
Галька веселилась. Она вслух читала имена и фамилии на потёртых глыбах надгробий и потешалась над их звучанием. Сочетание: Юдифь Недолина, доводило её до экстаза. Наташа смущённо одёргивала девчонку, пытаясь остановить неуместное хохмачество. У Паши, при этом, вид был совершенно обалдевший. Он изумлённо разглядывал эпитафию, после чего слушал очередную Галину шутку и начинал остервенело тереть глаза. Странная пантомима. Однако, в чём-то наш чертёнок был прав: большинство имён и фамилий выглядели странновато. И ладно бы на древних, поросших мхом и погрузившихся в землю, плитах, но читать на сравнительно новых камнях нечто, вроде: Земень Хладоструй или Врань Закобылный! И смех, и грех. И ещё, почему-то не было видно ни единого креста. Странное кладбище.
— Почему здесь никого нет? — отрешённо спросил Илья, вращая головой, — ни единого человека…Машин, тоже не видать. Как повымерли все.
— Ты хоть сам понял, что ляпнул? — хихикнул я и повёл рукой вокруг, — ты не поверишь, но они здесь, действительно, все повымерли. И откуда тебе знать, может вон за теми деревьями вовсю кого-то поминают. Кладбище-то здоровое, большей части отсюда не увидишь.
— Может пойдём? — угрюмо осведомился Витя, ковыряя носком кроссовка рыхлую землю около дорожки. По сторонам он пытался не смотреть, — не люблю я такие места. Фигово мне здесь, как на грудину давит.
Натаха сумела-таки урезонить Гальку и теперь строго выговаривала ей около огромного колючего куста, почти скрывшего каменную коленопреклонённую фигуру. Галчонок, из всех сил изображала раскаяние, дёргая шипастую ветку, поросшую белым цветом. Раскаяние выходило весьма неубедительное. Пашка стоял рядом и сосредоточенно водил пальцем по надписи на ближайшей каменной плите, периодически встряхивая головой. На пухлой физиономии было такое выражение, словно парня замучила зубная боль.
Оля, стоявшая за спиной, щекотала моё ухо длинной травинкой. Второй конец щекоталки, как я понимал, находился в её зубах. Илья глядел на нас, но словно не видел. Лицо его, казалось, осунулось, а глаза странно выцвели. Похоже, товарища терзала некая мысль, не имеющая никакого отношения к Ольгиной забаве.
— Пошли, — сказал я и к моему удивлению, все тотчас сорвались с места, будто всё это время ожидали исключительно моей команды.
— Что-то тут не так, — бормотал Илья и пинал камешки, оказавшиеся на булыжниках тропинки, — всё-таки это кладбище какое-то неправильное. Фотографий, опять же, нет.
— Да оно, может и не такое уж новое, — заметила Наташа, прекращая пощипывать Пашины бока, — мало ли, почему могилки выглядят такими свеженькими, может им уже по сотне лет. А, то и больше.
— И дат нигде не видно! — осенило Илью, — смотри, везде только возраст: умер тридцатилетним, ушёл из жизни на пятидесятом.
— И надписи все какие-то неразборчивые, мать бы их так! — буркнул Паша и хлопнул по ладони Нату, вернувшуюся к прежнему развлечению, — ни хрена не разобрать. Старое тут всё, как пить дать.
— Илья, ну какого чёрта ты хочешь от меня услышать? — я страдальчески поднял руки над головой, — что мы попали в другой мир? Хорошо, попали. Доволен? Блин, да хрен его знает, какие порядки в этом самом, долбаном Лисичанске? Ну и в натуре, не факт, что здесь кого-то хоронили последние полтораста лет. Можно подумать, это — самый важный вопрос, который нас должен волновать. Давай, ещё про политику поговорим! Надо думать, как выбираться.
— И чего бы пожрать, — эхом откликнулся Павел, — и попить. Пивка бы сейчас, холодненького…
— Воды, хотя бы, — поддакнул Витя, — а перекусить и я бы не отказался.
Поскольку никто не торопился поддержать парочку голодающих, разговор на эту тему очень быстро заглох. Тем не менее, я ощутил давешнее чувство опустошённости, только, на этот раз, гораздо сильнее. Это не было голодом или жаждой, в привычном понимании. Скорее и то, и другое, плюс некие сексуальные вожделения, помноженные на страх очутиться в непроглядном мраке. Пока я пытался сообразить, чего же мне, конкретно, хочется, ощущение пропало, как и не бывало.
За это время мы успели забраться в область кладбища, заросшую склепами и гигантскими погребальными комплексами. Целые здания, пригодные для проживания, угрюмо возвышались за оградами и лишь отсутствие окон намекало на предназначение построек. Тёмные фигуры, с крыльями, следили за каждым нашим шагом слепыми мёртвыми глазами и честно говоря, в этот момент я был готов согласиться с Ильёй. Ощущение некой параллельной реальности становилось невыносимым. В определённом смысле так оно и было: мы угодили в чужой мир — вселенную мёртвых, терпеливо ожидающих пополнения.
Витёк совсем загрустил и старательно разглядывал камни под ногами, игнорируя окружающее. Натаха и Ольга, наоборот, оживились, скооперировались и теперь дружно восхищались архитектурой некрополиса, вворачивая в свою беседу абсолютно непроизносимые и трудно запоминаемые термины. Паша только изумлённо вертел головой, силясь понять о чём же таком, только что, рассказывала его подруга.
— Похоже, ты был прав, — сказал Илья, подбрасывая на ладони свой медальон, — погост этот, как пить дать, старый. У нас я такие фиговины видел только на старом кладбище. Ну — том, которое уже лет двадцать как закрыто.
— Очень интересная тема. Вот только я совсем не поклонник этих вещей, как некоторые, — я мотнул головой в сторону увлечённых девчонок, — да и на гота, вроде не похож. Придумай другую тему, для обсуждения, пока меня мурашки не затоптали.
Илья помолчал, потом сунул руки в карманы и негромко, но твёрдо, спросил:
— Что у тебя с Ольгой?
— О-хо-хо, умеешь ты выбирать приятные вещи, для разговора. Ничего у меня, с Ольгой. Это у неё — со мной, а у меня что-то с Мариной. А вот уже у Марины — ничего со мной. Ясно?
Илья не удержался и хихикнул.
— Силён ты чётко излагать свои мысли. Ну точно, как задницу почесать правой рукой через левое плечо, — он посерьёзнел, — может, всё-таки отойдёшь в сторону и позволишь нам самим разобраться? Я думаю, у нас должно получиться.
Я попытался спокойно обдумать его слова. Конечно, разумное зерно в них присутствовало и где-то он был прав. Но какое право имеет кто-то указывать мне, что я должен делать? Почему я вообще должен кого-то слушать? Ведь это — неправильно! Пытаясь удержать разгорающийся внутри огонь, я вцепился в медальон и процедил, сквозь зубы:
— Поверь, я не нуждаюсь в посторонних советах. Не сумел сам — дай дорогу другим.
Слабый голос внутри пискнул, дескать ещё минуту назад я собирался сказать совсем другое, но ревущее пламя ярости тотчас пожрало ничтожный писк.
Илья недовольно покосился на меня и вдруг, в одно мгновение, его физиономия обратилась маской бешеного животного, одержимого жаждой крови. Вцепившись в медальон, он прохрипел:
— А, я тебе и не советую! Или ты убираешься, к чёртовой матери или я сам тебя уберу! Понял?!
И я ему врезал.
Ударил так, словно собирался убить. Удар оказался неожиданно сильным, не только для Илюхи, отлетевшего на несколько метров, но и для меня самого. Взглянув на поверженного товарища, который неуклюже барахтался в облаке пыли, я ошеломлённо уставился на сжатый кулак, силясь понять, как же такое могло произойти. Потом повернулся и встретил взгляды спутников. Разные они были.
Паша выглядел испуганным, Витька — изумлённым, а девочки…Девочки с интересом следили за происходящим. У Гали, на её загорелой физиономии, вовсю светилось ожидание.
— Я! Тебя! Убью!
Илья уже успел встать на четвереньки и сплёвывая кровью, исподлобья сверкал жёлтыми (жёлтыми?!) глазами. Стоило ему выплюнуть последнее слово давешняя ярость вновь накрыла меня неудержимой волной. Несколько мгновений я вообще ничего не видел и не соображал, что делаю.
Когда багровый туман несколько рассеялся, я обнаружил себя, лупящим Илью головой, о ближайшее надгробие. Камень трещал и разлетался мелкими осколками, а товарищ яростно шипел, пытаясь сомкнуть пальцы на моём горле.
Кто-то вцепился в спину и попытался оттащить назад. Даже не поворачиваясь, я дёрнул плечом и неизвестный перестал донимать меня всякими глупостями. Илья, последний раз, царапнул ногтями по коже шеи и обмяк. Глаза его помутнели, а на губах начали лопаться алые пузырьки.
— Всё! — прохрипел он, — больше не надо… Я больше не буду. Пусти…
Я встряхнул его, словно это была какая-то кукла и отшвырнул в сторону от треснувшей плиты.
— Не смей мне указывать! — рявкнул я и поднялся на ноги, — в следующий раз — убью!
Слова, вылетающие из рта, казались какими-то чужими, словно кто-то, сидящий внутри, выкрикивал эти угрозы, используя меня, как рупор. Странное ощущение, надо сказать. Казалось — должно быть неприятно, но мне, почему-то понравилось.
Мягкие ароматные губы коснулись моего уха, и я медленно обернулся, встретившись взглядом с ухмыляющейся Ольгой. Рядом замерла Галя и в её глазах…Восхищение? Вожделение?
— Мой лев, — прошептала Оля, — здорово ты его поставил на место.
— Как это было возбуждающе! — почти простонала Галя, — никогда раньше не замечала, насколько это может быть красиво.
Мимо прошествовала Наталья, мимоходом мазнув взглядом, полным интереса. Склонившись над Ильёй, девушка помогла принять ему сидячее положение и начала негромко, но строго выговаривать. Понурив голову, товарищ послушно кивал, вытирая окровавленную губу тыльной стороной ладони. При этом, вид у него был крайне виноватый.
Я оглянулся на странный шум и обнаружил Пашу, пытающегося привести в чувство Витю, напоминающего боксёра, после нокаута. Похоже, именно он пытался оттащить меня от Ильи. Мой тычок отбросил его метров на пять назад и судя по пыльной одежде, нехило прокатил по земле. С горем пополам, его привели в чувство и Витя, пошатываясь, поднялся на ноги. Измятая физиономия отражала откровенное изумление и ничего больше. У Паши, к удивлению, примешивался искренний ужас. Чёрт, похоже пугалом являлся ваш покорный слуга. Очаровательно!
Пришло время понять, какая херь происходит. За каким-то дьяволом я едва не прикончил своего лучшего друга. Причём, из-за девушки, совсем мне не нужной (не нужной? — хихикнул голос, внутри меня). Но самое жуткое — я ощущал себя полностью правым. То есть, умом я ещё понимал всю глупость и несправедливость собственных поступков, но чувства противоречили этому, подтверждая полное право вышибить дух из любого, кто осмелится мне возразить. Чертовщина, одним словом.
Подошёл Илья, за спиной которого тенью маячила Наталья и потирая затылок, негромко проворчал:
— Ты это, извини, — он протянул руку, — похоже, я слегка погорячился. Ляпнул, не подумавши. Мир?
— С кем не бывает, — я пожал протянутую ладонь и улыбнулся, — сам, бывает, как завернёшь, аж стыдно становится.
Случайно я поймал взгляд Вити, который собирался что-то сказать, да так и замер, с открытым ртом. Глаза у него были огромные, точно плошки.
В целях профилактики грядущих недоразумений, Наталья ухватила Илью в охапку и взяв под руку, повела вперёд. Оля и Галя, повторили аналогичный фокус, но со мной. Теперь я получил возможность наслаждаться своего рода стерео. С одной стороны, динамик вещал о том, как это здорово, когда парни лупят друг друга о землю, да и вообще пытаются выбить дух из противника. С другой стороны передачи были определённо спокойнее и с явным эротическим оттенком.
Сзади медленно плелись Паша и Витя, горячо обсуждая произошедшее. Они старались говорить вполголоса, сдерживая чувства. Но даже сквозь свою увлекательную программу, я слышал каждое слово. Паша тихо сетовал на поведение всех нас, точно слетевших с катушек и даже Ната, с его слов, вела себя, как неродная. Витёк оказался более категоричен и резок.
— Слушай, это же охренеть можно! — бормотал он, сквозь плотно сжатые зубы, — этот его лупит башкой о камень, никто из девчонок даже не пытается помешать, а Галька так та вообще, в полном экстазе. А ты, кстати, чего мне не помогал?
— Прости, на меня как ступор нашёл. Думал, он его сейчас прикончит. Куски камня так в стороны и летели!
— Вот-вот. Камень треснул, а Илюхиной башке — хоть бы что! А этот, — похоже, Витя здорово на меня разозлился, если по имени перестал величать, — совсем обезумел. Да и силищи в нём, откуда и взялось, мать бы его так! Меня, как лошадь копытом лягнула!
— Да, летел ты, будь здоров!
— Так смотри, а хрень то продолжается. Илюху отлупцевали, а он ещё и прощения просит! И девчонки, смотри, считают всё это правильным.
— Так может Илья гадость какую сказал? Ты сам слышал, как он объяснял: ляпнул, дескать, не подумавши. Да и чего особо заводиться? Драка закончилась, все помирились.
— Да я понять хочу, что происходит! — почти прокричал Витька и судя по отдаляющемуся голосу, остановился, — с ними, всеми, какое-то дерьмо произошло, после прибытия сюда. Может — место подействовало, а может — эти чёртовы медальоны. Ты же сам посмотри: они их постоянно ощупывают!
Эх, похоже у Вити совсем крышу снесло. Плетёт всякую фигню. Это надо же, медальоны на нас действуют! Ухмыльнувшись, я провёл пальцем по физиономии льва и насторожился: Ната и её спутник остановились у огромного чёрного монолита, напряжённо заглядывая за тёмную шершавую колонну.
— Место назначения, — спокойно пояснила девушка в ответ на мой вопросительный взгляд и указала пальцем, — но это больше похоже на обычный дом, чем на сторожку смотрителя.
Так оно и было. Мы собрались вместе, рассматривая большой приземистый дом с соломенной (именно так!) крышей и узкими оконцами в ослепительно белых стенах. Домик прятался за плетёной, из веток, оградой и вообще, выглядел, как типичная иллюстрация к произведениям Гоголя или Шевченко. Стало быть, нас занесло не так уж далеко от родных пенат. И это — хорошо.
— Все пойдём? — поинтересовался Илья и почему-то, покосился в мою сторону.
— Дом на отшибе, — медленно сказала Наташа, — и других рядом не видать. Стало быть, радостный хозяин, увидев нашу ораву, может, от переизбытка чувств и из ружья угостить.
— Правильно, — согласился я, — пойду один. Подождите здесь. Дело то простое: узнаю дорогу и попрошу телефон, позвонить. Может, получится вызвать такси.
— Я — с тобой, — внезапно вызвалась Галька и клещом вцепилась в мою руку, — не спорь. Парень, с девушкой, выглядит безопаснее, чем в одиночку.
— Хорошо, — я не стал возражать, — пошли.
Краем глаза я заметил, как Паша наклонился к уху Витька и начал оживлённо размахивать руками, видимо живоописуя рассказ. Опять какие-то секреты. Ладно, это сейчас не главное. Получив ироничный поцелуй от Ольги, напряжённый взгляд от Ильи и ободряющий кивок от Наты, я направился к домику, буксируя маленький, но очень цепкий, прицеп.
Приближаясь к воротам, я отметил несколько вещей: двор казался большим, но весьма запущенным, словно хозяину было некогда (или неохота) заниматься хозяйством; гараж не наблюдался и это на корню убивало надежду на скорую доставку в город; на соломенной крыше присутствовала труба — и только, никаких признаков антенн. Впрочем, мобильную связь никто не отменял. Около ограды чернели две огромные, небрежно сколоченные будки, похоже, для собак. Самих четвероногих стражей я не наблюдал и хм, меня это почему-то совсем не беспокоило.
Неожиданно чертёнок, висевший на моей правой руке, сорвался с насеста и отворив скрипнувшую калитку, влетел во двор. Я даже рта не успел открыть, а девушка уже стояла около дома и барабанила в ставни окна.
— Хозяин! — кричала она, — выходи!
Кто-то глухо заворчал в одной из будок, и я тотчас ворвался во двор. Собачье жильё содрогнулось, словно кто-то большой и тяжёлый ударился о заднюю стену своего домика. Рычание мгновенно прекратилось. Галька обернулась, подмигнула мне и продолжила мелкое хулиганство.
Внезапно покосившаяся, сбитая из неровных нешлифованных досок дверь распахнулась, выпустив на порог низкорослого плешивого мужчину с окладистой бородой. Неопрятная спутанная растительность неуклюже прикрывала огурцеподобный живот. Одет хозяин был в какую-то коричневую хламиду, напоминающую старый халат, подвязанный жёлтой верёвкой чуть ниже талии. Ну, или того места, где она должна была находиться.
Галька легко отпрыгнула назад, не выказывая ни малейшего признака испуга. А ведь мужик корчил злобно-угрожающую гримасу и прятал за спиной какую-то палку. Я сделал несколько шагов вперёд и прикрыл девушку плечом. Страха не было. Совсем. Этот нереально водевильный бородач, казался смешным и не более.
— Чонада, — прожевал и выплюнул мужичок, — ктотаки.
Странно он как-то произносил слова. Вроде бы и понятно, но голос звучал приглушённо, будто из-за плотного покрывала, причём половина слов терялась в грязной бороде, а остатки сливались в одно сплошное — неразборчивое. Впрочем, разобрать смысл можно было и так.
— Чонада, — повторил хозяин и покосился на собачью будку, не торопясь отходить от двери. На его морщинистом лице отразилось недоумение, пополам со странной обидой, — чомолчишь.
— Добрый день, — вежливо сказал я, — нам надо бы как-то связаться с городом. Лисичанск, если не ошибаюсь?
— Лисьчанск, — подтвердил бородач и сделал шаг вперёд, продолжая коситься в сторону будок, — связачо?
— Телефон у вас есть? — поинтересовался я, — мы бы такси вызвали.
В руке у хозяина была не палка — топор. И теперь он прижимал его к груди, недоумённо разглядывая нас, с Галей.
— Нету, — выпалил он, наконец, — связьнет, ничонет. Вонпшёл.
М-да. Не очень гостеприимно. Сплошной облом. Да и подумать, на что мы надеялись? Какое-то заброшенное кладбище на отшибе от местного Мухосранска и одинокий дом. Человек, поселившийся в подобной глуши, вряд ли станет искать общества других. Были у меня такие знакомые, с радостью уезжавшие за город, на дачу, пропадая там месяцами. Люди преимущественно немолодые, так и этому кадру, меньше полтинника не выпишешь.
— Спроси, далеко до этого самого Лисичанска? — прошипела за спиной Галя, яростно щипая меня за бока, — говор у него, оборжаться!
— До Лисичанска то, далеко? — устало поинтересовался я, уже и не надеясь на обнадёживающий ответ. И да, предчувствия его не обманули.
— Дозавтраобедук, — прочвакал бородатый лесоруб и любовно погладил топорище, — идитеидите.
— Клёво! — хрюкнула Галя, — а ночевать то где? В поле? Офигеть можно! Да уж, совсем не так весело, как мне казалось.
— А, у вас можно остановиться? — спросил я, пытаясь вспомнить, сколько бумажек завалялось в моём кошельке, — мы заплатим, вы не думайте.
— ВдоваСлезеньподорогетам, — выплюнул хозяин, переминаясь с ноги на ногу, — местанет!
Послышалось тихое: цок, цок и мужичок умолк, поворачивая голову. Из-за угла выбрело натуральное чудовище. Вероятно, именно таких монстров продавал Гашековский Швейк: собака оказалась настолько же уродлива, насколько и велика. Поджарое коричневое тело, покрытое разноцветными пятнами, с одной стороны заканчивалось длинным голым хвостом, ползущим в пыли, а с другой — натуральной головой крокодила, лишённой всяких признаков шеи. Уши частично потерялись: видимо их кто-то пытался сжевать, но передумал на полдороге. В общем, увидев такое, мог запросто уписаться и питбуль.
На физиономии гостеприимного хозяина появилось довольное выражение, и он стукнул обухом топора о ладонь. Похоже, долгожданное подкрепление прибыло. Только вот, чего он испугался? Парня с девушкой? Бред.
И тут произошло нечто непонятное: собака открыла было пасть, собираясь гавкнуть, закрыла её и начала быстро пятиться назад, забросив крысиный хвост под пузо. Тихое цоканье сменилось скрежетом когтей и за углом послышался удаляющийся лай, напоминающий далёкие раскаты грома.
Стукнуло. Топор, упавший на крыльцо перед закрытой дверью. Изнутри бешено лязгнул задвигаемый засов и знакомый голос визгливо прокричал:
— Убирайтесьвон! Стрельнубу! Отсюдавонстрельнубу!
— Что это было? — по лицу Галчонка плыла растерянная улыбка, — он чего, совсем крышу потерял?
— Не знаю, — задумчиво сказал я и потянул за собой, — однако, угрожает стрелять. Вообще-то не верится, будто имея ружьё, он бы выперся к нам с топором, но проверять не будем. Идём.
Покидали двор мы несколько быстрее, и я постоянно ощущал давление чужого и недружелюбного взгляда на своей беззащитной спине. Наверное, моя спутница ощущала нечто похожее, иначе зачем всё время оглядывалась, сводя брови к переносице.
Сидящая в будке животина прибрехнула было, но тут же заткнулась, громыхая чем- то металлическим. Её товарка продолжала разрываться от лая, где-то за домом, причём явно не просто так. Возможно из-за этого пятнистое чудовище и не стало размениваться на нас, посчитав ниже своего достоинства. Да и вообще, вероятно близость такого количества покойников способна свести с ума не только человека, но и его подопечных. Не даром рассказывают о сходстве собак и их хозяев. Посему, тут присутствовали целых три психопата: один — двуногий и два — четвероногих.
— Дураки, какие-то, — озвучила Галя мои мысли, — только огорчили. Это ж сколько ещё ноги бить?
— Это — ерунда, — махнул я рукой, — надо думать, где будем ночевать.
— Только не здесь! — ужаснулась девушка, — хоть в чистом поле, только не на кладбище.
От группы, которая осталась нас ждать, почему-то откололся и пропал значительный кусок. Кто остался? Наташа с Ильёй оживлённо спорили, тыкая пальцами в косо стоящую плиту, верхушку которой оседлал чёрный ангел с отбитым носом. Ольга сидела на некоем подобии каменной лавки, медленно враставшей в рыхлый грунт и казалось, дремала, откинувшись на спинку. Кого нет? Ну, естественно! Паши с Витей нигде не было видно. Не знаю, почему, но мне вдруг вспомнился лай за домом. Возможно здесь имелась определённая связь.
— И где эти два кадра? — спросил я, — украли пришельцы? Или пошли по большому?
Ольга хихикнула, не открывая глаз, а Натаха только плечами пожала.
— Пашка сказал, типа нашёл какую-то шнягу, — пояснил Илья, — звал и меня, но я не захотел оставлять девочек одних в таком месте. Как там у вас дела?
— Хреново, — буркнул я и вкратце передал все обстоятельства нашего общения с аборигеном. Понятное дело, никто не обрадовался, но к моей радости и духом никто не пал. Позитивный настрой — половина дела. Жаль, в сердечных делах этот принцип не действует. Воспоминание о том, сколько раз моё хорошее настроение билось о неприступный камень Маришкиного равнодушия, кольнуло сердце. Правда, не так, как раньше. Словно у иглы сломался кончик. Я выздоравливаю? Давно пора.
Внезапный топот за спиной прервал мои терапевтические рассуждения и возвестил о воссоединении с пропавшими членами нашей группы. Наташка громко прыснула, а Илюхины брови устремились к заоблачным вершинам. Стоит посмотреть.
Действительно, стоило. Пропавшая парочка выглядела, по меньшей мере, забавно. Похоже, обоих неслабо выкачали в пыли, тщательно разорвали штаны и отпустили, похвастаться. Кроме того, Паша старательно и умело косплеил Деда Мороза, вцепившись обеими руками в полупустой мешок ярко-красного цвета. На лицах обоих оборванцев расцветали широкие улыбки.
— Жрачка! — выдохнул Павел и потряс своей добычей, — много!
— Совершенно отбился от рук и одичал, — хихикнула его подруга, — способен изъясняться лишь короткими простейшими словами. Вероятно, очень скоро, сможет только рычать и производить несложные движения верхними конечностями. Горе моё, где тебя носило?
Объект её интереса опустил мешок на землю и деловито полез внутрь, игнорируя все попытки как-то связаться с ним. Витёк оказался более разговорчивым. Если бы во время своего рассказа он ещё и не жевал…
— Пашка усёк сарай, за домом, — пояснил он, отвратительно причмокивая, — сказал, там двери открыты и рыбасик сушится.
— Угу, — деловито подтвердил его подельник, не покидая мешка.
— Ну, мы и подумали: пока ты, с Галчонком, отвлекаешь хозяина, посмотрим, чем там можно поживиться. А там — настоящее раздолье: и рыба, и мясо вяленое и фрукты. Если бы не долбанная собака! Здоровая, как Годзилла!
— Видел, — коротко ответил я, разглядывая продукты, появляющиеся из мешка. Есть не хотелось. Абсолютно, — ворьё.
— Да ладно! Ты нам ещё спасибо скажешь.
— Надо сваливать, пока щедрый хозяин не спустил на нас своих Годзилл, — озабоченно заметил Илья и покачал головой, — ну и видок у вас! Добытчики хреновы.
Совет казался разумным. Посему все продукты водрузили на место и ускоряя шаг двинулись прочь. Да и место не слишком подходило, для трапезы. Чай не упыри какие, трапезничать среди могилок.
Максимальную скорость мы набрали, минуя злополучный домик. Вслед нам, в два голоса, выстрелили хозяйские волкодавы: один — не покидая будки, а второй — из-за угла дома. Да, пацанам явно повезло, сохранить свои филейные части в относительной неприкосновенности. Для таких монстров, работы — на один укус.
Некоторое время мы мелкой трусцой неслись вдоль поваленного заборчика, за которым обрастал сизой паутиной полузаброшенный сад. Могилок, с другой стороны дорожки, становилось всё меньше, пока они не исчезли вовсе. Похоже, мы наконец-то покинули гостеприимное кладбище и его тихих обитателей.
— Сбавим темп, — выдохнул Паша и шлёпнулся на замшелый булыжник, угрюмо промолчавший, в ответ на такое хамство, — надо перекурить.
— Заткнись, — оборвал его Витёк, — ни единой долбаной сигареты! Уши, как у слона.
На физиономии Илюхи, который тоже баловался куревом, появилось озадаченное выражение.
— Вот и хорошо, — сказала Наташка и потрепала Пашу по голове, — не было бы счастья…Так может и совсем бросишь.
— Ага, может ещё и пить бросить?
— Ка-акой подвиг! Смотри, не надорвись.
Витя начал вынимать из мешка экспроприированные продукты и предлагать желающим заморить червячка. Желающих оказалось немного: он, да Паша. Ольга только презрительно поморщилась, упомянув фигуру (Илья закатил глаза). Наташка погладила Павла по голове:
— Кушай, кушай, маленький, — ласково прошептала она, — а то ещё похудеешь. Штанишки новые покупать придётся. Куда это годится?
Галя взяла абрикос, повертела в руках, понюхала и отдала мне. Я, несколько озадаченно, поднёс его ко рту, попытался откусить и задумался.
— Абрикос, — медленно сказал я, — в мае?
— Из Турции, наверное, — предположил Илья, — чего удивляешься? Прям, как моя мамка. Та вечно в шоке, когда покупает виноград зимой.
— Ну, да, — я подбросил абрикос на ладони и протянул Илье, — ты ж знаешь, я турецкое не очень. Будешь?
— Змей, предлагающий абрикос Адаму, — прокомментировала Наташа, — новая интерпретация. Скорее бы нас уже вышибли, из этого Парадиза.
Впрочем, грехопадение не состоялось: Илья вернул фрукт Витьке и тот его немедленно прикончил, сопроводив чавканье укоризненной тирадой, в адрес снобов, которые останутся голодными. То ли от жары, то ли от подкрадывающейся усталости, но я вдруг ощутил тошноту и отошёл в сторону, повернувшись спиной к жующим ребятам. Полегчало. Заодно оценил грядущий путь.
Дорога, бегущая к далёкому Лисичанску, перестала скакать по холмам и ровной стрелой унеслась вперёд. Степь, по обе стороны тёмной полосы, напоминала бильярдный стол, как своим цветом, так и безупречно ровной поверхностью. Ни единой зацепки для скучающего глаза. И лишь очень далеко, почти касаясь медленно плывущих белых облаков, виднелось нечто тёмное и бесформенное, словно выцветшая клякса. Однако, дрожащий над степью раскалённый воздух, не позволял разглядеть ни единой подробности. Это мог быть город, а ещё — лес или летающая тарелка.
— Скоро вечер, — заметил подошедший Илья и кивнул головой в сторону солнечного диска, неуклонно опускающегося к линии горизонта, — как поступим? Не хотелось бы оставлять девочек посреди поля. Ночью будет прохладно, а нам даже прикрыться нечем.
— Этот придурок, с кладбища, упомянул какую-то вдову, живущую дальше, по дороге. Вроде бы — Селезень. Может, хоть она окажется подружелюбнее.
— Думаю, она будет намного дружелюбнее, если мы припрёмся к ней засветло. Предполагаю, ночная беседа может и не получиться.
— Илья, — тихо сказал я, не поворачивая головы, — там, на кладбище…
— Ладно, проехали.
— Да нет, послушай, — я повернулся, — всё как-то неправильно. Я же с тобой никогда в жизни даже не ругался, а тут мне натурально хотелось тебя прибить! Наваждение, какое-то.
— Из-за девчонок, люди и не такое творят.
— Но это же — Ольга!
— Я так понимаю, ты готов мне уступить право ухаживать за ней?
Попытавшись ответить, я с ужасом ощутил, как внутри всплеснулось то самое, тёмное и агрессивное. Попытка загнать злобу обратно отняла массу усилий и должно быть, это отразилось на моей физиономии. Илья, пристально наблюдавший за мной, кивнул и невесело ухмыльнулся.
— То-то же, — пробормотал он, — пошли, поторопим наших желудков.
Он отошёл, а я остался, прислушиваясь к своим внутренним демонам. О, они были полностью удовлетворены окончанием разговора и одобрительно кивали тяжёлыми гривастыми головами, обмахивая острые клыки шершавыми языками.
Всё было неправильно. И этот чёртов браслет, пиявкой впившийся в моё запястье. И это местечко, с его погодой, так подозрительно напоминающей середину лета. А самое главное — моё собственное поведение. Честно признаюсь — никогда прежде не грешил повадками классического альфа-самца, с неуёмным желанием поставить на место зарвавшегося конкурента. А тут…Ладно, вернёмся домой, к привычной жизни (А стоит ли? — вкрадчиво поинтересовался тихий голос из сумрака внутри) и всё вернётся на круги своя.
Желудки, как назвал их Илья, дожёвывали на ходу, вызывая шквал шпилек от Натахи и Гали. Оля молчала, поджав губы и весь её вид выражал крайнюю степень неодобрения. Твою мать, я и сам был поражён полным отсутствием культуры питания. Как животные, честное слово!
И отвлечься невозможно: вперёд убегала ровная гладкая и пыльная дорога, в окружении однообразных полей, где гнал травяные волны крепчающий, к вечеру, ветер. Ни, какого-нибудь деревца, ни даже кустика. Жуткое однообразие, мешающее оценить пройденное расстояние. Да и ход времени можно оценить лишь по опускающемуся светилу.
Разговоры, мало-помалу превратились. Даже Галька, похоже, начала утомляться и бесконечный поток благоглупостей из пухлых губок иссяк до ничтожного ручейка. Паша, время от времени, выразительно вздыхал, бросая жалобные взгляды на свою боевую подругу. Витёк и вовсе брёл вперёд, точно зомби — тяжело передвигая ноги и глядя в землю. Как ни странно, но девушки держались намного бодрее, а Наташа, чуть не волоком, тащила благоверного в светлое будущее.
Когда светило коснулось созревшим боком земли, Оля молча сжала пальцами моё плечо и указала вперёд. Присмотревшись, я разглядел длинное приземистое здание, окружённое высокой оградой.
— Алилуйя, — тихо сказал Илья, — очень даже вовремя.
— Ты это о чём? — не понял Паша, — машина?
— Губку закатай, — ласково попросила Ната, — всего-навсего, карамельный домик местной ведьмы. Вдова Селезень, гм, это же надо! Почему не утка?
— Да хоть — ворона, — угрюмо буркнул Витя, — мне бы упасть на мягкую бетонную плиту и уснуть. Ну вот, нафига мы ушли с кладбища? Такое тихое место!
— Угу, — кивнул я, — зелёная зона, тихие соседи. Сам же говорил, что боишься.
— Передумал, — он безнадёжно махнул рукой, — пошли уже. У меня сил осталось только на последний бросок, потом — помру.
— Лишь бы у этой вашей гусыни собачек не было, — сморщив нос, Пашка попытался приладить оторванный кусок штанов на место, — не одежда, а хрен пойми, что!
Собачек у вдовы, вроде бы, не было, но попасть внутрь оказалось сложнее, чем на территорию секретной военной базы. Высокий, в два моих роста, забор из плотно пригнанных одно к другому, брёвен, венчала неприятная колючая поросль, с шипами подлиннее указательного пальца. Ворота так и вовсе поражали своей монументальностью, вызывая желание сходить за мощным тараном или тонной взрывчатки.
— Это — атомное бомбоубежище? — ошарашенно поинтересовался Витя и благоговейно коснулся неохватного ствола, служащего центральной балкой сооружения, — экая первобытная мощь! Ну и как нам добраться до этой самой вдовы? Перелететь?
— Башкой подумать, — фыркнула Ольга и дёрнула за длинную верёвку, спрятанную в узком желобе, рядом с воротами, — а насчёт первобытного… Пожалуй, ты — прав, телефона мы тут не найдём, как пить дать. Они тут, по ходу, какие-то старорежимные. Думаю…
— Ктот? — такой голос вполне мог быть у Иерихонской трубы, — чтонать?
У невидимой, пока, вдовы оказался такой же невнятный говор, как и у предыдущего собеседника. Она сглатывала окончания слов, словно зажёвывала их. Галя хихикнула, а на лице Наташи появилась неловкая улыбка. Витёк, тот вообще был, само недоумение.
— Нам бы переночевать, — сказал я, как можно громче, — мы можем заплатить.
— Этсамсобе, — взревела сирена и кусок бревна, в воротах, исчез, сменившись частью загорелого морщинистого лица, с прищуренным чёрным глазом, — ктотаки? Откуть?
— Заблудились мы, — пояснил я, краем глаза наблюдая, как недоумение на физиономии Вити сменяется откровенным непониманием, — думали, до города засветло добраться, но видимо уже не успеем.
— Дгорода? Нет, — задумчиво прогудел глаз и вдруг резко увеличился в размерах, — спогостаить? Отеть?
— Ну, да, — обескураженно подтвердил я, — с той стороны. Нет, ну если у вас есть телефон, то дайте позвонить и…
Похоже, меня уже никто не слушал: часть бревна, с грохотом, стала на место, потом оглушительно громыхнуло и одна створка медленно отползла назад, оставив узкую щель. Несложно догадаться — нас приглашали внутрь.
Вдова Селезень оказалась огромной бабищей, неопределённого возраста. Чёрный платок скрывал её волосы и лоб, а тёмно-коричневый балахон, отдалённо напоминающий платье, позволял оценивать лишь исполинские размеры брюха и лежащего на нём бюстища.
Сложив большие узловатые ладони на бочкообразном животе, хозяйка пристально осмотрела всех нас и медленно отступила на пару шагов. Лицо её, вроде бы невозмутимое, тем не менее скрывало…Испуг?! Да быть того не может! Она же с лёгкостью могла уделать любого из нас. Да кому я вру — всех сразу!
— Вдомнипущ, — строго сказала Селезниха и ткнула толстым пальцем в покосившийся и почерневший, от времени, сарай, — тсеновал. Спатьтам. Денегненать.
— А, умыться, где-нибудь можно? — осторожно поинтересовалась Оля, обращаясь скорее к спине хозяйки, закрывавшей ворота, — мы весь день на ногах.
— Усараябочка дождьводы, — прогудела вдова и громыхнула исполинским куском дерева, выполнявшим роль засова, — попреджаю среброимется. Домосвящён.
Как-то боком, словно опасалась надолго поворачиваться к нам спиной, хозяйка шмыгнула к дому и мгновенно исчезла внутри, захлопнув за собой дверь. Илья тихо похохатывал.
— Эт чего было? — я ни черта не понимал, — весь этот финальный твист с серебром и освящением. Какого хрена?
— Тётка похоже слегка, а может и не слегка, не в своём уме, — продолжая хихикать, пояснил товарищ, — мы пришли со стороны кладбища, и она приняла нас за нечистую силу. Вампиров.
— Скорее — упырей или вурдалаков, — поправила Оля и хмыкнула, — пустяки. Вот я, как-то была у двоюродной бабки, так та чудила ещё похлеще, чем эта. Ночью с домовым разговаривала, самогон ему наливала.
— Я — вурдалак! — Наташка оскалила зубы и сделала попытку укусить Пашку. Тот вяло отмахивался.
— Стоп, стоп, — Витя поднял руки вверх, — погодите. Не знаю, какие там упыри или вурдалаки, но, ради бога, поясните: на каком языке она тарахтела? Я не понял ни единого слова.
— Ну, неразборчиво бормочет, — заступился я за хозяйку, я и сам путаюсь в её дурацком диалекте, но…
— Да, к чёрту! — яростно завопил Витёк, — какого хера ты городишь! Она вообще не по-русски говорила. На немецкий больше похоже.
— Мальчик перегрелся от усталости, — фыркнула Галя, — иди, поспи чуток. Может, попустит.
— Сама — дура, — огрызнулся парень и повернулся к Наташе, — а ты, что скажешь?
— Витя, её совет не лишён определённой ценности, — осторожно заметила девушка, — день был весьма необычным и утомительным. Похоже ты действительно слегка подустал.
— Да идите вы все к чёрту! — выдохнул Витя и почти побежал к сараю, отведённому нам для отдыха.
— Немецкий? — недоумённо пожал плечами Илья, — э-э…Пошёл ка я переговорю с ним. Уже такое было как-то раз, — он многозначительно зыркнул на меня, намекая, с чем именно «такое» было связано, — я его тогда водкой отпаивал. А, сейчас даже не знаю.
— Водой отлей, — угрюмо бросила Галька, — психопат, припадочный. Меня утром ненормальной называл, а сам чудит, без баяна.
Илья ушёл, а спустя несколько минут, я махнул рукой и отправился за ним, к сараю. Следом потянулись и остальные, обсуждая выходку товарища. В целом все оказались солидарны, упирая на тяжёлый день и жару, которые вполне могли спровоцировать подобную вспышку.
Тем временем, светило успело спрятаться не только за высокой оградой, но и за невидимым горизонтом. Небо окрасилось в тёмно-фиолетовый оттенок и прозрело тысячами золотистых глаз, испуганно подмигивающими нам с высоты. Облачка, прежде безупречно белые, напитались алым цветом заходящего солнца и теперь, подобно уставшим языкам пламени, медленно растворялись во тьме, освобождая небосвод.
Бочка, упомянутая вдовой, оказалась огромным деревянным коробом с массивной крышкой, которую мы, с Пашей, едва сумели поднять и положить в траву. Тёмная вода, словно живое зеркало, отразила очи неба, превратив их подмигивание в дикий танец сверкающих точек. Посреди этого золотистого безумия меланхолично скучал деревянный ковшик с длинной резной рукоятью.
Девчонки немедленно затеяли водное сражение, обрушив на нас, с Пашкой, целый водопад холодной чистой влаги. Товарищ, сразу же трусливо ретировался в сарай, из глубин которого доносился нервный голос Вити, изредка прерываемый спокойными репликами Ильи. Я попытался оказать достойное сопротивление, но меня тотчас назвали бесчувственным тупым животным и погнали прочь, дабы я не мог помешать нежным кошечкам наводить марафет.
В каждой шутке имеется доля шутки и я мгновенно сообразил, насколько сейчас эта доля невелика. Посему, больше не споря, пошёл внутрь сарая, перехватив пару откровенных взглядов. И если первый меня нисколько не удивил, то второй — поставил в тупик. Чего-то в женщинах я не понимаю. Может быть, ничего не понимаю.
Строение оказалось двухэтажным, если это можно так назвать. Нижний ярус, почти полностью заполняло свежее сено, издающее резковатый, но всё же приятный аромат, от которого я почему-то ощутил возбуждение. Или запах тут не при чём?
Голоса парней доносились из дальнего угла, там, где огромная куча скошенной травы сходила на нет. Желания кого-то успокаивать или вести задушевные беседы я не ощущал, поэтому полез по скрипящим ступеням ненадёжной лестницы наверх.
Сено было и здесь, но гораздо меньше, причём именно это местечко кто-то использовал для ночлега. На душистой подстилке лежал смятый кусок грязной тряпки, и я брезгливо отшвырнул его прочь. Ого! А здесь имелись окна. В скате крыши чернели четыре квадратных отверстия, освобождённые от крышек, сложенных у стены.
Красота! Я повалился в покалывающую, сквозь одежду, пушистую массу и уставился на мерцающие огоньки звёзд, пытаясь отыскать знакомые созвездия. Естественно, не нашёл: мне и медведей то удавалось найти, если кто-то показывал. Вот такой я хреновый астроном.
Только сейчас стал слышен оглушительный хор многочисленных насекомых, словно обезумевших с наступлением темноты. Темноты? Странно, но я продолжал видеть достаточно чётко, словно рядом присутствовал источник рассеянного света. Видимо, особенность местных ночей.
Сквозь гвалт насекомых донеслись осторожные шаги и тихое потрескивание ступеней. Кто-то медленно поднимался наверх и ощущая знакомый аромат, я мог точно сказать — кто. Потом, этот кто опустился рядом и осторожно укусил за ухо. Холодные пальчики едва ощутимо скользнули по груди, легко справившись с пуговицами рубашки и пощекотали живот. Желание было почти нестерпимым и я, прижав нахальную конечность, повернул голову, касаясь губами упругой кожи щеки. Оля тихо засмеялась и отодвинулась.
— Нет, мой лев, — прошептала она, — сначала я хочу романтики. Посмотри, как сказочно красиво вокруг. Сама обстановка требует, так что давай, вдохнови меня.
Во мне бурлило, словно адское варево в колдовском котле и желанное тело было близко, до головокружения, но я хорошо понимал, насколько серьёзно настроена Ольга. Она собиралась получить всё, до последней капли.
До сих пор я не посвящал свои стихи никому, кроме Марины, изливая в них свою безответную любовь и отчаяние. Сейчас, глядя на совсем другую девушку, я ощущал нечто иное и строки, приходящие в голову, не имели ничего общего с прежними сочинениями.


Гладкое тело, в свете луны
Зелёные очи, как полночь темны
И груди твои, как холмы высоки
А губы твои, так маняще близки.


Пальцы твои, словно лёд холодны
Ты веки прикрыла — глаза не видны,
А губы твои, как огонь горячи
И слышу, как сердце безумно стучит.


Под кожей твоей — жаркий пламень и лёд
Целуешь меня, губы — перец и мёд
А очи твои, то светлы, то темны
И близость твоя, то — реальность, то — сны…


— Ну и? — Оля, практически обнажённая, легла на меня, обжигая пылающей кожей, — скажи: хочу…
— Хочу тебя! — прохрипел я и всё заверте…
Нет, это очень отличалось от предыдущего раза: я словно угодил в жерло пылающего вулкана и пламя поглотило меня, обратив в часть себя. Языки огня, ласкали тело, сжигали его и проникали внутрь, становясь мной. Казалось Оля была везде и нигде, одновременно. Её запах и вкус…Это было нечто неописуемое. Словно я заблудился в пустыне и умирая от жажды, обнаружил живительный источник, которым никак не мог насытиться.
Сколько всё это продолжалось — не знаю. Казалось энергия, бушующая внутри, не даст остановиться никогда, однако в один миг мир затрепетал, и волна экстаза прокатилась по всей вселенной, сшибая звёзды и взрывая их. Я даже видел эти разноцветные огоньки, плавно опускающиеся во мрак.
А потом вдруг не осталось ничего, кроме самого мрака. Впереди бледно светилась распахнутая дверь и мне нужно было пройти в неё. Неудержимо тянуло вперёд, но я твёрдо знал: с другой стороны, притаился некто могущественный и враждебный всей моей сущности. Страх сковывал тело, но я продолжал приближаться ко входу…Куда? Не знаю. Внезапно я ощутил, как тварь, с той стороны, устремилась навстречу, наращивая скорость с каждым мгновением. В самый последний момент, мне удалось разорвать незримые путы, и я рванулся прочь, исходя беззвучным воплем…
И проснулся.
Казалось, в ушах затихают отзвуки далёкого вопля, но понять, мой ли это крик, вызванный жутким сновидением или чей-то ещё, я не мог. Впрочем, звук вполне мог быть, всего-навсего, частью кошмара.
Ночь продолжалась. Всё так же загадочно перемигивались звёзды, под громогласный хор неутомимых насекомых. Еле слышно посапывала спящая Оля — её то определённо ничего не беспокоило. Лицо девушки, в рассеянном свете, казалось совершенно незнакомым: оно стало ещё краше и приобрело ангельские черты. Полюбовавшись великолепной грудью и стройными ногами, я неторопливо оделся и очень тихо спустился вниз.
Почти у самой лестницы, наполовину зарывшись в траву, лежал на боку Витёк. Физиономия у парня казалась такой несчастной, словно у маленького мальчика отняли любимую игрушку. Хихикая, я искренне пожалел о неработающем фотоаппарате, после чего прокрался к выходу и окунулся в бесконечный простор летней ночи.
Снаружи оказалось совсем светло: огромная луна тяжело тащила по звёздному небу своё опухшее тело, окрашивая серебристой краской деревья в саду. Казалось, кто-то заменил растения платиновыми муляжами, не жалея драгоценного металла. На мгновение у меня мелькнула мысль, пойти разбудить Олю и показать ей всё это чародейство, но сделав несколько шагов я передумал.
Чуть дальше, среди низкорослых деревьев, напоминающих ивы, на толстом бревне, превращённом в лавочку, сидел кто-то, понуривший голову. И этот «кто-то», подозрительно походил на Наташу. Кажется, девушка пребывала не в самом лучшем настроении. Лучше всего было просто уйти, и я намеревался так и сделать.
— Иди сюда, — сказала Ната и её шёпот странным образом перекрыл весь ночной гомон.
Я медленно подошёл и сел рядом. Её светлые (Что за?..) волосы скрывали лицо, но я словно видел выражение непонимания и боли, написанное на нём.
— Какая луна! — почти простонала девушка и повернулась ко мне, — она так не похожа на обычную, правда? Знаешь, у меня ощущение нереальности, будто мы попали на совсем другую планету, с другими законами и правилами и теперь прошлое постепенно превращается в дым, туман, — она помолчала, а потом медленно убрала волосы с лица. Странно, но её черты почему-то напоминали Ольгу, как это бывает у близких родственников, — я пыталась заняться любовью с Пашей, но он начал кричать, словно мои прикосновения жгли его. И я ушла. А теперь мне тоже больно! Больно, вот здесь.
Она коснулась груди и её глаза, отражая лунный свет, вспыхнули жёлтым. На несколько безумных мгновений, мне казалось, будто свет этот, вовсе не отражённый, но я тут же отбросил нелепую мысль прочь, уж слишком она повышала градус сумасшествия, которого и так хватало в последнее время. Да и вообще, голова оказалась полна совершенно иными мыслями, препятствующими размышлениям на иные темы.
Короче я, с некоторым испугом осознал, как сильно хочу Наташу и неизвестно откуда, почувствовал встречное влечение. Возможно в этом безумии была повинна фантастическая луна, лишавшая последних остатков разума; возможно — откровенный взгляд, пойманный мною у бочки с водой.
Голова Наты опустилась и её волосы (Да нет, они совершенно очевидно стали гораздо светлее!) полностью скрыли лицо. Наружу проникали только слова, которые летучими мышами кружились надо мной и лишь спустя некоторое время, позволяли уловить их и осознать значение.
— Со мной что-то происходит, — она потрясла головой, будто пыталась избавиться от некоего наваждения, — весь день меня словно несли вперёд какие-то невидимые крылья. Эта, — девушка пошевелила тонкими пальцами, подбирая подходящее слово, — эйфория — прежде я никогда не испытывала ничего подобного — она, как оргазм, который всё никак не желает заканчиваться, — Ната подняла голову, и я различил блеск глаз, сквозь светлые пряди волос, — а потом я вдруг осознала, что хочу тебя. Безумие, да? Как будто всё, происходящее с нами: этот светящийся круг, непонятное место и невидимые крылья, было лишь прелюдией к чему-то большему, главному. И это главное — ты. Мне должно быть стыдно, да?
Голоса ночных насекомых отодвигались всё дальше, точно кто-то сдвигал ползунок громкости на минимум, а свет луны становился всё ярче, проникая в самые дальние участки души, открывая там истины, неожиданные для меня. А затем ослепительная вспышка возвестила о единении наших губ.
Нет, зря мне показалось будто между Олей и Наташей имелось какое-то сходство, разве некоторые черты, в занятии любовью девушки оказались совершенно непохожими. Первая была ярким огнём, испепеляющим пламенем страсти, а теперь я оказался во власти неудержимого потока раскалённой лавы: тебя словно сковывают по рукам и ногам, и ты способен лишь повторять движения, пленившего тебя. Но стоит расслабиться, позволить потоку управлять собой, и ты получишь немыслимое наслаждение.
Ната несомненно любила и умела доминировать в сексе. Её сильные руки ласкали моё тело, в то время как упругие губы то касались моих, то ныряли вниз, оказываясь внезапно в самых неожиданных местах. Красивые мускулистые ноги обвивали поясницу, регулируя ритм и почему-то это вовсе меня не раздражало. Оставалось только раствориться в океане удовольствия, стать его частью и утратить собственное я.
Время от времени, я вновь становился собой и тогда часть меня, отстранённая от вязкого жара, фиксировала звёздное небо, с ухмыляющимся ликом луны, тёмные силуэты деревьев, тихо шелестящие в потоках слабого ветерка, чью-то фигуру, на лавочке, где мы сидели прежде…Какого чёрта?!
— Как интересно, — задумчиво сказала Галька, посеребрённая призрачным сиянием, — вы уж извините, но я устала сидеть в кустах. Не слишком помешала?
— Ты — засранка! — только и смог выдохнуть я, пытаясь не глядеть в глаза поднимающейся партнёрши, — другого места, кроме кустов и лавочки, вокруг, естественно, нет.
— Настолько интересных? Не-а.
Наташа ничего не говорила. Впрочем, она не выглядела смущённой или пристыженной — скорее задумчивой. Девушка неторопливо поцеловала меня, после чего медленно оделась, дав в полной мере оценить великолепно развитое тело и отправилась к сараю, покачивая крутыми бёдрами. Проходя мимо Гали, она едва слышно фыркнула, и та тотчас фыркнула, в ответ. Что за?.. Только теперь я сообразил — наша полуночная гостья совершенно обнажена!
Да они все рехнулись!
Впрочем, а я-то чем лучше? Отбил девушку у лучшего друга и только что переспал с девушкой другого. Да, всё произошло по взаимному влечению, но легче от этого не становится. Как бы на такое отреагировал старина Фрейд? Лечиться вам всем надо и чем быстрее — тем лучше.
— Забавно получилось? — хихикнул голый чертёнок, изогнувшись в лунном свете и дав тому жадно облизать все выпуклости худощавого тела, — ну и ночь сегодня, а? Просто прелесть! Давно мне не было так хорошо.
Я сидел, опёршись рукой о скомканную рубашку и разглядывал собеседницу, поражаясь тому, как пронизанная лунным сиянием темнота может изменять черты лица и абрис тела. Ночное светило определённо решило подшутить над всеми тремя девушками, одарив их одинаково светлыми волосами и кукольными физиономиями супермоделей. А фигуры всех выглядели намного аппетитней, чем обычно.
Впрочем, о чём это я? Когда это у меня была возможность подробно изучать Галю, в обнажённом виде? Прошлым летом, на пляже? Когда над ней, точно коршун, нависал её очередной мачо, готовый набить морду всякому, задержавшему взор на девушке дольше, чем на полсекунды?
Про Наташку я вообще молчу. У меня, прежде, и мыслей то таких не было. А сейчас, вспоминая, как мы занимались любовью, я не смог удержать довольной улыбки. Хорошо.
— Ну, как было? — поинтересовалась Галя и подмигнула. А когда это она успела опуститься на землю и расположиться рядом? И почему в её глазах прыгают бесенята? Однако же, может быть достаточно задавать самому себе идиотские вопросы, особенно когда красивая девушка в звенящей ночи, пронизанной лунными лучами, касается твоего тела своими тонкими пальчиками.
— А ты это с какой целью интересуешься? — я перехватил шаловливую ручку и поцеловал её, — не слишком ли много неожиданностей, для одной ночи?
— Да уж! — она, со смехом, вырвалась и вдруг, одним плавным движением, оседлала меня, — не шевелись, а то — укушу. Честно говоря, от Наташки я такого не ожидала. Такая вся, приличная… Вот тебе, я же предупреждала!
— Больно, — пожаловался, потирая укушенное место, — у тебя зубы острые, как у кошки!
— Ты ещё не видел, какие я могу оставить следы на спине! Лучше лежать спокойно. Вот так, хороший мальчик. А за послушание, я буду тебя целовать. Вот сюда. И сюда. Ага, попался!
У меня и близко не было мыслей об усталости, но эта чертовка, по всей видимости, могла бы пробудить желание и у мёртвого. Похоже, ко мне соблаговолила явиться третья стихия. На этот раз — вода — игривая, плещущая свежей энергией и норовящая захлестнуть с головой, перехватив дыхание.
Полчаса, а то и больше, мы просто невинно развлекались, кусая, царапая и щипая друг друга, а потом этот бесёнок взялся за меня в полную силу, и я понял, насколько мои предыдущие партнёрши были любителями, по сравнению с этим, узконаправленным профессионалом сексуальных утех. За один единственный раз я узнал раз в десять больше, чем за все предыдущие годы.
Иногда, в моём совершенно одуревшем сознании, всплывал идиотский вопрос; обе ли сестры столь искусны в мастерстве любви, но образ Марины испарялся под мощным напором сексуального урагана, который кто-то по ошибке поместил в тело девушки Галины. Её скуластое лицо превращалось в ослепительный лик луны, светлые волосы скользили по моей коже, а груди соблазнительно ускользали от пальцев, неожиданно и волнующе касаясь сосками моих.
Небо начало сереть, а звёзды бледнеть, испаряясь, когда Галя, продолжая хихикать, остановилась и впилась в мои губы долгим страстным поцелуем.
— А я-то думал, ты ещё девочка, — сказал я улыбаясь, когда она оторвалась от меня и немедленно получил щелчок по губам, — прекрати.
— Почти, — хмыкнула она и поднялась, — главное — не количество, а качество. Как тебе качество?
— Очуманеть, — совершенно искренне признался я и получил, в подарок, ещё один поцелуй.
Галя качнулась в сторону, словно собиралась уходить и вдруг замерла, внимательно глядя на меня.
— Знаешь, — пробормотала она, покусывая нижнюю губу, — странно всё как-то…В общем, обычно, я ничего к тебе не чувствовала — ну, ходишь к сеструхе и ходи себе. Не обижайся, но Витька мне всегда гораздо больше нравился. А сегодня, ну точнее, ещё вчера, как удар: смотрю на тебя и чувствую — хочу. И не просто хочу, а как кошка — готова спинку изогнуть и голову подставить. Не вздумай смеяться, а то покусаю!
— Да я и не думал, — совершенно искренне сказал я, — хорошо мне, вот и всё.
— Ладно, днём. Ночью вдруг поняла: если вот прямо сейчас не пойду и не трахну тебя — умру. Словно опоили чем-то. Сознайся: хотел приворожить сеструху, а налил мне?
— Точно, — согласился я, — никому не говори, но я — великий сексуальный маг и чародей. Все вы: ты, Ольга и Наташа в моей власти. Скажи лучше, сейчас то хоть попустило?
— Нет, — тихо прошелестела девушка и растаяла в серебристом сумраке.
Некоторое время я вообще не мог связно размышлять: в голове каталось разноцветное нечто и оставалось расслабленно наблюдать, как оно переливается мягкими красками. Даже не знаю, сколько продолжалось это единение с нирваной, но кончилось всё, как обычно, не слишком хорошо.
Внезапно внутри возникла бездонная чёрная воронка и меня тотчас втянуло внутрь, погрузив буйство расслабляющих тёплых красок во тьму, наполненную леденящими ветрами. Пальцы окоченели, превратившись в неподвижные сосульки, а грудь наполнилась хрустящими кристалликами льда. Это напоминало голод в его крайней стадии. Наверное, именно так ощущают себя люди, умирающие от истощения. Вот только я не был голоден, и бездонная мёртвая дыра находилась не в желудке, а снаружи. Она вообще существовала, как бы отдельно от всего реального мира.
Окончился странный приступ так же внезапно, как и начался: меня просто вышвырнуло из ледяной чёрной преисподней обратно, в тёплую летнюю ночь, мало-помалу трансформирующуюся в прохладное утро.
Тёмные силуэты деревьев обретали цвет и объём, а утративший волшебное очарование шар луны, стыдливо прятался за высокий забор. Ветер усилился, посвистывая в листьях и подали голос первые птахи, легко затмив звонкими голосами, усталых певцов ночи.
Я медленно и неохотно облачался, когда услышал чьи-то осторожные шаги. Хм. От сарая ко мне приближался Илья. Честно говоря, я даже немного испугался. Уходящая ночь оказалась такой необычной, а я мог и перестараться накануне, приложив его головой о камень. Промелькнувшие мысли, привели меня в ужас.
Товарищ остановился и приложив палец к губам, поманил меня. И манит, и манит… Экая хрень в голову то лезет!
— К нашей вдове приехали сыновья, — прошептал Илюха, стоило мне подойти, — странные такие парни, все трое. И очень большие. Пошли, послушаешь, о чём они говорят.
Ф-фу, от сердца отлегло. Однако окаменевшая физиономия друга говорила о его серьёзной обеспокоенности. А Илья никогда не пытался наводить панику на пустом месте — слишком умён, для такого. А вот в лице его нечто странное… И в причёске! И в цвете волос! Фигня какая-то. Ладно, потом разберусь.
Мы тихо подкрались к углу строения и товарищ, ещё раз прижав палец к губам, махнул рукой. Я осторожно выглянул из-за угла и тотчас невнятное бормотание, сливавшееся до того с пронзительным пением птиц, превратилось в осмысленную речь.
Сквозь серый сумрак подступающего дня, дом вдовы напоминал огромную чёрную глыбу, вросшую в землю. Три булыжника поменьше, замершие у входа, вели тихую беседу. Странное дело, в принципе на таком расстоянии, я не должен был расслышать их разговор, но благодаря непонятному эффекту, чётко различал каждое слово.
Хозяйка, с заметной нервинкой в голосе, возражала двум молодым (если судить по голосам) парням. И то, в чём они пытались её убедить, мне совсем не понравилось.
— Дылда сказал, что если ещё какой мытарь сгинет в окрестности — шкуру с нас спустит, — злобно басила вдова, упирая ладони в необъятные бёдра, — а у этих то и взять неча.
— Угу, то они — ламии, то взять неча, — похохатывал молодой басок, — мамаша, признайся, стара ты слишком стала. Девки, ты грила, у них дуже файные, вот девок и возьмём.
— Тощие.
— Ничё, возьмём тощих. А там, гляшь, и золотишко какое на них, в голом то виде, обнаружится. А Дылде откель про них знать, сама грила — со старого погоста пруть. Оттеда ж никто не шастаить.
— Вот и грю — ламии то! — странное дело, сегодня вдова не так проглатывала окончания слов, да и вообще, её речь стала намного внятнее, — ты ж дурень знашь, я трохи ворожея. Могу по виду души, расписать, кака у тя болячка.
— Ну? — это другой, чуть постарше.
— Так вот, у двух пацанов усё у поряде, а вот у трёх девок и двох других — души то и нету. Вовсе. Пусто у их там. Грю: ламии то, упыри, как есть, со своим помощниками. И с погоста старого пришли, потому как свежей кровушки захотели. Я их чо и пустила, сам знашь: коли упыря пригласишь по доброй воле, тебя он сосать не будет.
— Ламии, упыри, — протянул старший и достал из-за пазухи длинный предмет, — Гусак, топай за топором и попередь Селезня, чтоб от ворот ни на шаг. И вилы от себя пущай не отпускает. Супротив упыря, сталь — самое то! А упыриху то я ещё не трахал.
Так — трое. Один у ворот, а двое других сейчас пойдут убивать нас и насиловать наших девочек. Я повернулся к Илье, который тоже слушал всю эту милую беседу и теперь мотнул головой: дескать, как будем выкручиваться. Страха я, почему-то не испытывал, только сосредоточенность и холодную ярость. Упырями здесь были вовсе не мы, а вот эти четверо нелюдей, регулярно убивавшие своих постояльцев.
— Собирай всех, — тихо сказал я и обняв товарища, за плечо, потащил прочь, — ворота охраняются, а оружия у нас нет. Да и здоровые эти утки-селезни, хрен из пушки пробьёшь! Поэтому, идите вглубь сада, а я поищу какое-нибудь дерево около забора, может получиться перелезть. Всё понял?
Илья кивнул и опрометью бросился внутрь сарая.
Стараясь держать себя в руках и не ускорять шаг, я направился к ограде. Первый раз в жизни меня намеревались убить! И не какие-нибудь гопники, в подворотне, поигрывающие выкидным ножичком, нет. Люди, которым уже приходилось это делать. Да они и обсуждали предстоящее, словно привычное и несложное дело. Несложное, ха! Если мы не сумеем удрать, двое громил с топорами нашинкуют нас, словно капусту. Ночь, воистину, переставала быть томной.
Да и ночью, тоже. Верхушки деревьев начали вспыхивать, улавливая первые лучи поднимающегося солнца. Я обернулся: не появился ли кто-нибудь из гостеприимных хозяев? Нет, пока всё спокойно. Однако же, в этой полосе, около ограды, я, как на ладони. Полосе? Твою мать!
— Твою мать! — негромко выругался и ускорил шаг.
Все деревья, на расстоянии метров трёх от стены, оказались аккуратно вырублены, а ветви оставшихся подрезаны. Похоже, эти психопаты специально приготовили ловушку для таких беспечных придурков, как мы. Я уже почти бежал вдоль толстых брёвен ограды и паника, мало-помалу, овладевала мной. Стать друг другу на плечи? Чёртовы колючки на верхушках деревянных кольев выглядели весьма неаппетитно и очень прочно. Попробовать прыгнуть с высокой ветки? Высота порядка пяти-шести метров — верный перелом или вывих.
Стена повернула под прямым углом, и я побежал, продолжая вертеть головой в поисках малейшей зацепки на спасение. Хоть единственный шанс!
Что это? Я остановился, не веря своим глазам: небольшая дверца, куда можно пролезть, если немного пригнуть голову. Единственной проблемой казался толстый деревянный засов, закреплённый в металлических кольцах, чем-то, отдалённо напоминающим ржавый амбарный замок. Неужели нам повезло?
Я пригляделся и этот второй взгляд оказался не столь оптимистичным. Мало того, мне совсем не понравились глубокие царапины на засове. Такие вполне могли оставить ногти человека, теряющего рассудок, от ужаса. Земля, под ногами, пропиталась чем-то коричневым и выглядела утоптанной, словно…Место казни? Эти ублюдочные садисты вполне могли развлекаться, позволяя жертве почувствовать надежду на спасение.
Уроды! Страх уступил место бешенству. Я опять представил, как после моей смерти наших девочек станут насиловать эти отвратительные скоты. В глаза плеснуло багровым и я, изо всех сил, ударил кулаком в проклятую дверь, преградившую путь к спасению. Оглушительно хрустнуло и я, по инерции, ударил другим кулаком. Ещё раз затрещало и гулко хлопнуло.
С некоторой оторопью я уставился на дело рук своих. Видимо, за состоянием калитки никто не следил и дерево основательно прогнило. Толстенный засов сломался пополам, а сама дверца слетела с петель и лежала на земле. Поднятая ударом пыль, вместе с крохотными опилками, медленно опускалась вниз.
— Ты какого тут шумишь? Ого!
Я обернулся.
Илья вёл наших, удивлённо покачивая головой, при виде всего этого безобразия. Товарищ, как и девочки, выглядел весьма бодро, а вот Витя и Паша весьма напоминали зомби, недавно покинувших уютные могилки и если Витёк лишь непрерывно зевал, потирая заспанные глаза, то Павел шатался, словно ноги отказывались нести его. Похоже, заболел. А девочки — хороши! Как на подбор. Теперь, когда они были вместе, странное сходство проявилось ещё заметнее. Хм, да и волосы стали светлее и длиннее.
— Тараном воспользовался? — ехидно осведомился Илья, пиная половинку засова, — головой, очевидно, поработал?
— Угу, она у меня знаешь, какая умная, — парировал я и кивнул в сторону дома, — как там, тихо?
— Вроде, да, — он пожал плечами, — вот, суки! Раньше, только в новостях, про таких говнюков, слышал, а теперь вот столкнулся. Кто бы мог подумать!
— Пошли быстрее, — сказал я, вглядываясь в тонкие пряди утреннего тумана, плывущего между стволами деревьев, — а то, как бы действительно не пришлось столкнуться.
Накаркал.
В глубине сада, едва не превратившегося в смертоносную ловушку, наметилось некое движение, как если бы двое огромных мужиков, с чем-то длинным в руках, со всех ног бежали в нашу сторону.
— Чёрт! — выругался я и посторонился, пропуская девушек, — Витёк! Да проснись ты, мать твою! Это же не шутки!
Проходивший мимо Паша, споткнулся и несомненно упал бы, если бы Наташка не поддержала парня под руку. Вид у девушки был несколько виноватый и взгляд она не отрывала от земли. Но это не делало её менее красивой. И желанной? Проклятье, о чём я думаю?
На открытое пространство, тяжело пыхтя, выбежал огромный бородатый толстяк, в бесформенной коричневой хламиде, напоминающей обтрёпанную и грязную рясу. В окорокоподобных лапах этот монстр сжимал наточенную до блеска здоровенную секиру. Топорище зловещего инструмента покрывали коричневые пятна и это определённо не были следы от древесного сока. Громила резко остановился и на его одутловатой морде отразилось недоумение. Маленькие тупые глазки ощупали цепким взглядом остатки засова, лежащую в пыли дверцу, а потом остановились на мне. Убийца поудобнее взялся за рукоять и совершенно неожиданно его физиономия расплылась в широкой ухмылке.
— Я вас, ламиев, не боюся, — проскрипел он, я — не мамка и не стану шарахаться от всякой, грёбаной, нечисти.
— Напрасно, — ощущая внутри ледяное спокойствие, отчеканил я и отступил на пару шагов, — нечисть, она и вернуться может.
Из-за спины первого «лесоруба» вынырнул ещё один, копия братца, но чуть меньше ростом. У этого имелся не топор, а какая-то хрень, типа косы с короткой ручкой. Второго упыря тоже застопорило, при виде сломанной двери, и он испуганно схватил брата за плечо ладонью, поросшей густым чёрным волосом. Я сделал им «козу» и нырнул за ограду.
К сожалению, здесь дела обстояли не так хорошо, как я надеялся. В принципе, мы могли бы запросто удрать от двух кровожадных бурдюков с дерьмом, если бы не одно — но. Паше стало совсем плохо, и он почти висел на Вите и Наташе, бессильно мотая головой. Естественно, бросать товарища, спасая собственную шкуру, никто не собирался.
Ольга подняла на меня свои жёлтые (да, какого?!) глаза, в которых светилась мольба и надежда на спасение.
— Ладно, — сказал Илья и поднял длинную палку, — дадим им просраться!
Явно не выход. Я огляделся. Здесь туман казался гуще, чем в саду, но сквозь серые космы, можно было различить нечто определённо четырёхколёсное, чуть дальше, на дороге.
— Туда, — показал я пальцем, — кажется, там машина этих ублюдков. Попробуем позаимствовать.
Сзади затрещало. Я обернулся. Ух ты. Похоже, наши гостеприимные хозяева так давно использовали потайную дверцу, что перестали соответствовать её размерам. Большенький братец пыхтя протискивался в крохотный проём, напоминая злобную версию Винни Пуха. Это было бы даже смешно, если бы не топор, с застарелыми следами крови предыдущих жертв.
Скрипнув зубами, от бессильной злости, я бросился следом за остальными.
— Машина? — язвительно встретил меня Илья и потряс своим дрыном, — тогда это — пулемёт!
М-да, похоже я и не представлял, в какую глушь нас занесло.
Лошадь, впряжённая в дощатую платформу, опирающуюся на две деревянные колёсные пары, испуганно косилась на нас тёмным блестящим глазом и нервно переступала грязными ногами. Это не было то красивое грациозное животное, которое любят показывать в кино. По сравнению с подобным недоразумением, даже неказистый конёк, на котором ездил мой знакомый цыган, показался бы арабским скакуном. Да и воняло от лошади, будь здоров!
— Ну и кто умеет заводить этот автомобиль? — угрюмо поинтересовался я, косясь на дорогу за спиной, — лично я даже не знаю, с какой стороны к нему приближаться.
— Я немного умею, — внезапно откликнулся Витёк. Вот от кого бы не ожидал, — чего уставились? Я, три года подряд, дядьке в селе помогал яблоки возить. Скажите спасибо, что хоть кто-то умеет это делать.
— Спасибо, — совершенно серьёзно сказал я, — грузите Пашу на эту хрень и будем делать ноги. Копыта, то есть.
В тумане, за нашими спинами, оглушительно затрещало, хрустнуло и донёсся звук падения тяжёлой туши, сопровождаемый злобными ругательствами. Витя хотел задать какой-то вопрос, но я нетерпеливо пихнул парня к телеге и начал помогать Наташке устраивать Пашу на грубых досках. Хоть бы сена какого накидали! Павла совсем рубило: он едва ворочал руками и бормотал, как ему холодно. Высокой температуры я не наблюдал, но это ничего не означало. Вот ведь засада!
Стоило Гале с Олей вспорхнуть на наше средство перемещения, лошадь затряслась мелкой дрожью, и Витьку пришлось натянуть грязные волосатые верёвки, служившие поводьями. Когда я посадил Наташу и обменялся с ней быстрыми взглядами, обнаружилось отсутствие свободных мест. А сзади уже доносился оглушительный топот двух злобных великанов.
— Гони! — крикнул я Вите и махнул Илье: ножками, мол, ножками.
Уродливое создание не стало упрямиться и набрало с места вполне приличную скорость, которой я не ожидал от подобной, коротконогой животины. Тем не менее, мы с товарищем, сумели удерживать тот же темп, ухватившись за криво сколоченные борта.
На бегу я оглянулся и увидел, как из тумана появился один из братьев-убийц. Похоже — младшенький, потому как в руках у него блестел серп. Тяжело дышащий толстяк попытался изобразить преследование, яростно проклиная мерзких воров. Но тут мы были вне конкуренции, оставив толстозадых маньяков далеко позади.
Внезапно испуганно вскрикнула Оля. Немудрено: из-за поворота выскочил ещё один телепузик, с вилами наперевес. Очевидно, нам встретился третий поросёнок, охраняющий ворота. И он казался удивлённым не менее нас.
Пока я прикидывал, успею ли добежать до него, прежде чем он поднимет оружие, произошла странная вещь. Галя вдруг громко рассмеялась и пнула растерянного ублюдка пяткой в грудь. Казалось, для сокрушения подобной туши потребуется, по меньшей мере, термоядерный заряд, но похоже нам начало везти. Видимо толстопуз очень неустойчиво стоял на своих коротких ножка и лёгкий тычок смеющейся девушки отбросил тушу к самому забору, впечатав в брёвна. Продолжая хохотать, Галя послала сокрушённому колоссу воздушный поцелуй, сопроводив его непристойным жестом.
— Бесёнок, — пробормотал бегущий рядом Илья и хихикнул, — я тебе кое-что расскажу, не поверишь.
У меня тоже имелось несколько интересных фактов, но я ещё не знал, хочу ли я с кем-нибудь делиться событиями прошлой ночи. По крайней мере, пока.
— Нашёл время, — хмыкнул я, — мог бы начинать ещё в саду. Глядишь, наши убийцы остановились бы, послушать.
— Хватит ёрничать, — странное дело, похоже ни мне ни Илюхе ничуть не мешал вести разговор бешеный галоп, которым мы неслись вперёд, — ты только никому не говори, но ко мне, сегодня ночью приходила Галька. И мы с ней…
Я едва не упал. Ну, по крайней мере, споткнулся. Нет, честно, такого я просто не ожидал.
— Вот, вот, — самодовольно надулся Илья, — не только тебе чужих девиц соблазнять. Ладно, не злись, это я так, к слову. И прикинь, эта засранка — совсем не девочка! А ведь даже я, дурень, так думал.
Я мог бы ответить, что уже осведомлён об этом интереснейшем факте, но сдержался, попытавшись прикинуть, когда Галя посетила Илюху: до меня или после. По времени выходило — до. А по ней и не скажешь! Внутренний голос ехидно намекнул на собственные ночные эскапады, никак не отразившиеся на бодром состоянии. По ходу сеновал состоял из какой-то местной виагры и все мы нанюхались, по самое не балуй. Другого объяснения, всей этой активности, у меня просто не было.
— Может, хватит гнать? — нервно поинтересовалась Наташа, бережно удерживающая голову Паши на своих коленях, — мы уже уехали достаточно далеко. Думаю, эти ублюдки нас не догонят. А трясёт на такой скорости — только держись.
— Витя, останови пока, — крикнул я, — надо Пашку посмотреть.
Разгорячённое животное, наотрез отказывалось останавливаться и ещё метров сто телега неслась на прежней скорости, прежде чем её удалось затормозить.
Уехали мы уже действительно далеко и злополучного домика долбанутого семейства след простыл. Утреннее солнце успело разогнать серый туман, обнажив бескрайние поля и тёмную щёточку леса, на горизонте. Дорога, по которой неслась наша кляча, вела вперёд, не сворачивая и где-то впереди тускло темнела какая-то бесформенная масса.
На всякий случай, я попробовал стянуть с руки приросший браслет, но проклятое украшение продолжало притворяться частью запястья. Придётся по старинке: кому — раз, два, три, четыре; кому — раз, два.
Паша немного очухался и даже смог самостоятельно принять сидячее положение, однако цвет его физиономии всё ещё отличался от того, который можно наблюдать у здорового человека. Наташка всё это время продолжала хлопотать над ним, точно наседка и вид у неё был донельзя виноватый, словно это она оказалась виновата в болезни парня.
Галя с Ольгой переместились на один борт телеги и покачивая ногами, о чём-то оживлённо шептались, поглядывая в нашу, с Ильёй, сторону. Периодически, то одна, то другая, начинала хихикать. Оставалось надеяться, что это никак не касается событий прошедшей ночи. Гале было о чём рассказать.
Витя, оставив поводья, подошёл к взбудораженной коняге и поглаживал её между ушами, пришёптывая нечто успокаивающее в дёргающееся ухо. Лошадка, мало-помалу, приходила в себя и её хвост перестал вертеться, точно взбесившаяся метла. Водитель же кобылы, напротив, выглядел весьма встревоженным и чем-то, очень озадаченным. Взгляды, которые он бросал на всех нас, походили на выстрелы снайпера, такие же короткие и хлёсткие: выстрел — Илья, выстрел — Ольга.
— Мне кажется или девочки какие-то не такие? — задумчиво произнёс Илья, опёршись локтём о край телеги, — точно изменились, — он пошевелил пальцами, пытаясь подобрать подходяще сравнение, — словно им всем сразу сделали пластическую операцию. Я, например, раньше никогда не обращал внимания на Наташку, а сегодня, — он понизил голос и наклонился ко мне, — прикинь, сегодня понял — хочу её и всё! Во дела! А тут ещё и Галя…Крыша едет.
— Да, — коротко ответил я.
Девчонки? Хм. Он своего лица не видел. Или меня попросту слегка глючит от усталости, недосыпания и голода? Тогда почему я — бодр, свеж и абсолютно не хочу есть? А по поводу желания…Тут никаких сомнений не было: я хотел всех троих, и горячую, словно пламя, Олю, и тягуче-медовую Натку, и освежающе-смешливую Галку. Все такие разные и такие желанные.
— Не бери дурного в голову и тяжёлого в руки, — посоветовал я, — доберёмся до родных мест, а там уже будем определяться, кто и как поменялся и кого хочет. Нат, как там Пашунтий? Уже можно дальше ехать или пусть ещё немного полежит?
— А моё мнение, стало быть, уже никого не интересует? — слабым голосом откликнулся болезный и потёр бледный лоб, — вот дерьмо! Словно целое стадо вампиров надо мной поработало, высосали досуха, мерзавцы. Витёк, говорил же тебе…Эта последняя рыбина точно неправильно пахла.
— Но у меня всё в порядке, — слегка виновато, отозвался тот, не прекращая гладить лошадку, — я же не виноват, что у кого-то пузо слабое.
— Негодяй, накормил моего мальчика всякой бякой, — проворковала Наташа, — самому — ничего, а мой карапуз весь исстрадался.
Витёк бросил на неё косой взгляд и ничего не ответил. Хм. Недобро глядел наш товарищ. Я подошёл ближе и осмотрел Павла. М-да. Бывали дни, когда он с похмелюги выглядел поприличнее. Но, похоже, его болячка, действительно, начинала отступать. Не знаю, случайно ли или сработало подсознание, но опёршись о край повозки, а накрыл ладонью пальцы Наташи, за спиной Паши. Девушка вздрогнула, но ничего не сказала. И не сделала. А искра, в её взгляде, сказала мне о многом.
— Поехали, — пискнула Галя, едва отдышавшись от очередного смешка, — быстрее приедем — быстрее покажем хворого весёлому доктору.
— Да, тронули, — Пашка деловито махнул рукой, — чего стоять?
Оля повернулась и подмигнув, показала мне длинный язык. Галя обернулась через другое плечо и проделала то же самое. Издеваются. Ладно.
— О-ох, — внезапно вздохнул Илья и схватился за меня. Его, необычайно светлые глаза, вдруг наполнила непроглядная тьма. Как у демонов, в сериале «Сверхъестественное». Аж жутко стало!
— Какого чёрта? — встревоженно спросил я, придержав его под локоть, — ты чего, тоже?..
— Нет, нет, — он потряс головой, — уже всё в порядке. Хрень какая-то непонятная. Как будто внутри меня появилась бездна и я в неё рухнул. А там — только холод и мрак. Жрать, наверное, хочу. Последний раз, позавчера разговлялся.
Вот дерьмо. У Илюхи, похоже, такой же приступ, как и у меня сегодняшним утром. Может и голод…Однако, раньше подобного никогда не было. Нужно поторопиться. Может быть проклятущее колёсико, пустившее нас сюда, было радиоактивным и все мы облучились. Ещё этого не хватало!
— Садимся, поехали, — скомандовал я, — похоже, теперь места хватит для всех.
И действительно, после того, как наш лежачий принял вертикальное положение, освободилось пространство и для нас с Ильёй. Как ни странно, но я разместился между Олей и Галей, а товарищ остался по другому борту.
Витя легко запрыгнул на водительское сидение и хлопнул верёвками, вынудив несчастное животное взбрыкнуть задней ногой. Со второго поворота ключа тачка завелась и медленно двинулась вперёд.
Тотчас острый локоть вонзился мне под левое ребро и шелестящий шёпот настойчиво проник в ухо, на той же стороне:
— А, не желает ли герой-любовник рассказать, куда он исчез, после того, как проснулся? Видимо, полюбоваться видом звёздного неба?
— Э-э, — весьма чётко и вразумительно пояснил я, — угу.
— Ну а звёздное небо лучше всего смотрится, когда под тобой нечто тёплое и упругое? — прожурчало в другое ухо и локоть, ещё острее первого, едва не сломал правое ребро, — звёзды становятся такими яркими, правда?
— Как? — я был, само красноречие.
Обе мои соседки одновременно захихикали.
Происходила настоящая чертовщина. Если обе в курсе моих ночных эскапад, то почему ведут себя именно так? Сбылась заветная мечта любого идиота мужского пола — группа девушек, готовая уступить парня одна другой? Но ведь так не бывает!
— Это ещё чё за фигня? — озадаченно пробормотал Илья и все повернулись к нему, — меня, наверное, кроет?
— Похоже, на виселицы, — заметила Ната и нервно хихикнула, — чего только не привидится!
Привиделось, правда, почти всем. Тёмные, цаплеобразные силуэты, далеко в поле, действительно весьма напоминали ряд постаментов с болтающимися висельниками. Витька недовольно упомянул галлюцинирующих придурков и отвернулся. Паша пожаловался на боль в глазах и головокружение, после чего облокотился на свою подругу.
— Чепуха! — уверенно отрезала Галька и больно ущипнула меня за ляжку, — это — столбы, с проводами. За городом таких полным-полно. ТЭС называются.
— ЛЭП, — машинально поправил я, — но сходство с виселицами просто потрясающее.
— Жуткое сходство! — Олю передёрнуло, и она прижалась ко мне, — видимо, подсознание балует. Сначала эти отвратительные типы, с утра, а потом начинаешь видеть всякую чертовщину.
— Посмотрим? — предложил Илюха и даже привстал, — тут не больше пары километров.
— Я, вообще-то жрать хочу, — заметил Витя, не поворачиваясь, — и Пашу в больницу надо как можно скорее, а тебе бы только хернёй маяться!
— Он прав, — я положил ладонь на плечо вздрогнувшего Ильи, — хватит, пока, искать приключений на жопу. Они нас и сами неплохо находят.
Возражений не последовало и около часа мы медленно плелись по ровной дороге, лицезрея весьма однообразные пейзажи заброшенных полей, поросших густой серо-зелёной травой, почти в рост человека. Тёмная фиговина на горизонте, наотрез отказывалась увеличиваться в размерах и это раздражало не меньше, чем отвратительное бурчание в животе нашего извозчика.
Всё это время девочки настойчиво требовали развлечений, в виде стихов и историй собственного сочинения. Причём Ольга настаивала на романтических легендах и балладах, а Галя убедительно требовала анекдоты и байки. Как ни странно, но обоих устроили рассказы о безуспешных ухаживаниях за Мариной.
Обхохотаться, блин!
К счастью, за истёкшие сутки, я научился относиться к своей несчастной любви с философским спокойствием и мог, без особой боли, в груди, вспоминать, как два часа напролёт мок под холодным дождём, пока Мариша убеждала по телефону в вызванном такси и преодолённой полдороге. В тот вечер она так и не пришла. Галчонок, со смехом, рассказала, как они пили чай и сеструхе было в лом выходить под негламурную жидкость. Понятно. Действительно — смешно.
— Речка, — возвестил великий кормчий, — и мостик.
— Винтажный, — заметила Наташа, — веет пасторалью.
— Это как? — тотчас осведомилась Галина.
— Будь проще, — посоветовал Наташке Витёк, — видишь: народ не готов к такому резкому культурному скачку, начни с: «Мама мыла раму».
— Поумничай мне! — прикрикнула Галя, — нашёлся, умник ещё!
— Укуси его, — посоветовал я, — говорят, помогает.
Мостик, над тихо журчащей речушкой, действительно выглядел выходцем из далёкого прошлого: целиком деревянный, он коричневой дугой соединял крутые берега, больше напоминая нечто игрушечное, чем нестоящую постройку. Глядя на тонкие опоры, поросшие пушистым тёмным мхом, я, честно говоря, начинал сомневаться в их возможности выдержать нашу повозку. Видимо лошадка полностью поддерживала моё мнение и не решилась проверить его правильность, остановившись перед грубо сколоченными брёвнами настила. Замерев, животное начало мотать уродливой головой.
— Давай-ка слезем, от греха подальше, — негромко сказал я и спрыгнул, подавая пример, — Витёк, ты бы тоже, рядышком прошёлся, а то, хрен его знает, какая тут глубина.
— Похоже — большая, — известила Галька, успевшая протанцевать к верхней точке деревянной радуги, — вода тёмная-претёмная. И булькает.
Поток, действительно, просто поражал своей чернотой, то ли от большой глубины, то ли от илистого дна. Смутная тень чего-то, напоминающего огромную корягу, медленно поворачивалась под опорами, но рассмотреть предмет подробнее было решительно невозможно.
— О, рыбачки! — пробормотал медленно ковыляющий Пашка и в ответ на мой недоумевающий взгляд, пояснил, — вон, смотри, чуть дальше — на берегу рогатины торчат: значит кто-то рыбку ловит.
— Но уже давно не приходил, — вздохнул Илья и в его голосе я ощутил тревогу, — да и вся местность какая-то заброшенная. Глухомань, самая настоящая. Ой, чую, будет этот Лисичанск такой дырой — мама не горюй!
Лошадка, хоть и выглядела настоящим чучелом, оказалась поумнее иного человека: стоило всем покинуть телегу, и животина тотчас начала перебирать кривыми ногами, преодолевая мостик. Витя шёл рядом и медленно поглаживал скотинку по спутанной гриве. Изредка парень посматривал назад и его брови приобретали тенденцию выстраиваться домиком. Странно.
— Какой-то лесок начинается, — заметила Ната и похлопала Пашу по плечу, — как ты, доходяга?
— На букву Х, но не хорошо, — с кислой ухмылкой откликнулся тот, — всё то же дерьмовое ощущение пустоты внутри. Словно меня высосали огромные комары.
— А потом инопланетяне захавали моск, — заметила Галя, — будете знать, как запихиваться всякой дрянью. Вот, посмотри на меня: сутки не кушаю, бодра и свежа, как персик!
— Угу, а кто жаловался на приступ опустошения? — хмыкнула Оля и отпустила болтунье лёгкий щелбан, — или как ты это назвала: единение с пустотой.
— Загадочно, — согласилась Наташа и нахмурилась.
Мы, с Ильёй, переглянулись: похоже непонятная фиговина произошла с каждым, из нас. Может, всё-таки, дело не в еде? Какой-нибудь вирус? Нужно быстрее попасть в людные места.
Лесок, действительно, начинался почти сразу же за речушкой. Чахлые невысокие деревца постепенно сменялись рослыми великанами с мощной морщинистой корой, напоминающей броню тяжёлых рыцарей. Откровенно говоря, я даже затруднялся в идентификации встреченных растений. Впрочем, из меня такой биолог…
— А чего это мы раньше не наблюдали всего этого безобразия? — осведомилась Галька, запрыгивая на повозку, — нехилый, такой, лесочек! Прям красной шапочкой себя ощущаю.
— Потому как он в ложбине находится, — не поворачиваясь, пояснил Витя, занявший водительское место, — тут имеется небольшой спуск, его издалека не видно. А…
— Ух ты, какая штука! — перебила его девушка, — красиво.
Мы уставились на покосившийся указатель, с большими квадратными буквами, слагающимися в название: «Лисичанск» и рисунком лисы опирающейся передними лапами на букву Л. Чернобурка, обнажившая клыки в злобном оскале, была нарисована действительно великолепно. Особенно впечатляла человеческая голова, которую животное держало зубами за волосы. Наверное, сюда занесло каких-то местных художников-хулиганов.
— Злобная такая лисичка, — Оля передёрнула плечами, — прям в дрожь бросает!
— Готично, — ни к селу, ни к городу, добавил Витя, — это ж надо: посреди леса всякой херью страдать.
Все уже заняли свои места, кроме меня. Вдруг, раздвинув ветки ближайших кустов, к дороге бесшумно вышел невероятно высокий и такой же, необычайно худой, человек, в зелёном костюме и высоких, до колена, сапогах. На поясе висел широкий нож в кожаных ножнах, а над плечом торчал деревянный приклад. Длинные седые волосы, собранные в неряшливый хвост, болтались за спиной, а костистое лицо покрывала сизая щетина.
Незнакомец, с интересом, но без враждебности, оглядел нашу компанию, а потом тихо осведомился, ткнув пальцем в повозку:
— Вдовы Селезень?
— Как бы это объяснить, — начал я и застопорился.
Пока в голове вертелись варианты объяснения, человек махнул рукой: езжай, мол. Ощущая облегчение, я запрыгнул на телегу и вдруг услышал за спиной странные звуки — незнакомец тихо смеялся, прикрывая тонкие губы огромной ладонью. Продолжая посмеиваться, он повернулся и растворился среди ветвей.
Все переглянулись. На лицах большинства было написано откровенное недоумение. В этот момент, из кустов донёсся удаляющийся взрыв сдавленного хохота: очевидно зелёный человек знал какую-то смешную шутку, понятную лишь ему.
— Это чего было-то? — спросила Галя и хихикнула, — местные наркоманы?
— Не знаю, — угрюмо бросил Витёк, — и не собираюсь выяснять. Поехали быстрее, пока он не вернулся и не привёл своих дружков. Полиглоты, херовы!
Последние замечания нашего товарища вызывали у меня неосознанную тревогу: казалось они не имели никакого отношения к происходящему. Может у парня начала слегка протекать крыша? В принципе, немудрено, после такого то утра! Однако, в одном он был прав — задерживаться здесь не стоило.
К счастью, это оказалось нашей единственной встречей и весь последующий путь по лесу мы лицезрели только кусты, деревья и кое-какую местную фауну. Любопытные белки, став на задние лапки, наблюдали за нами с высоких веток; некто серый и колючий сопел длинным носом из густой травы и пару раз небольшие олени перебегали через дорогу, встряхивая тонкими рожками.
Девчонки пребывали в экстазе. Все утренние опасности и неприятности отступили на второй план, оставив лишь восхищение непуганой природой. Действительно непуганой…Абстрагируясь от всех местных красот, я начинал тревожиться о расстоянии до означенного Лисичанска и его величине. Не может же крупный город находиться в непосредственной близости от подобного звериного рая.
— Может где-то в Припяти? — вполголоса предположил Илья, выслушав мои сомнения, — город рядом, просто никто далеко не ходит? Как бы ещё радиации не нахвататься.
— Ладно, всё равно этот долбаный Лисичанск должен быть совсем рядом.
Так оно и было.
Но радости этот факт никому не доставил.
Разве может кого-то обрадовать удар дубиной по голове?
Лесная дорога резко устремилась вверх, взбираясь на высокий холм, а наш одр начал путаться в ногах и натужно хрипеть, выразительно косясь на пассажиров тоскливой сливой глаза. Намёк оказался понятен даже самым тупым, и мы тотчас ссыпались на землю.
Паша, наконец-то, полностью оправился от своей хвори и даже отыскал силы рассказать весьма пошлый анекдот про помещицу-балерину. Один он, из нашей компании, мог рассказать даже совершенно несмешной анекдот так, что можно было задохнуться от хохота. Пока все изводились от смеха, а пунцовая Наташа, пеняла своему личному поручику Ржевскому, телега с Витьком достигла вершины холма и остановилась.
Я хорошо различил неопределённое восклицание, которое издал Витя — нечто среднее между ругательством и воплем отчаяния. Все тотчас уставились на парня и смех, мало-помалу, прекратился.
— Что там? — окрикнул я нашего кучера, но он молчал, уставившись куда-то вдаль, — Витя, какого чёрта?!
— У меня сердце не на месте. — шепнула на ухо Оля и крепко сжала мои пальцы, — не уходи далеко. Мне страшно!
— Пошли, — тихо сказал я и поцеловал девушку в щёку, — ничего не бойся.
Сбившись в компактную группу, словно это могло каким-то образом защитить от неведомой опасности, мы добрались до повозки. Да, теперь стало понятно, почему Витька так закоротило.
На вершине холма, лес резко обрывался, словно кто-то провёл черту, отделяющую пустынное пространство от зарослей. Спустившись вниз, наша дорога вливалась в другую, намного шире и устремлялась прямиком к воротам города. Да, да, именно к воротам. К огромным воротам в высокой стене, опоясывающей большой город, весьма напоминающий типаж, излюбленный кинематографистами, снимающими средневековые боевики. Множество церквей, двух-трёхэтажные особняки ближе к центру, масса крошечных убогих халуп и огромный замок-дворец посредине селения. С нашего наблюдательного пункта все подробности были как на ладони.
Тракт, упирающийся в ворота, кишел пешими людьми и немногочисленными повозками. Большая часть направлялась в сторону города. Люди стояли, шагали, сидели у обочины и лежали там же. Недалеко от ворот мрачными зарослями чернели виселицы и это были именно орудия казни, а не какие-то ЛЭП. По крайней мере, вороны, облепившие мертвецов, в этом не сомневались. Ещё одна юдоль смерти располагалась чуть ближе к нам: огромное кладбище, переполненное весьма свежими захоронениями. Простые могилки, без тех архитектурных излишеств, которые мы наблюдали вчера. Судя по отсутствию табличек с именами и величине, погребения относились к братским.
— Что это? — прохрипел Илья и его заметно шатнуло, — где это мы, чёрт побери, находимся?
— Эт — Лисичанск, столиза, сталбыть, — донёсся до нас чей-то скрипучий дискант, — а вот вы кто такие?
Оля до боли вцепилась в мою руку, но я не торопился вытаскивать ладонь, да и вообще, воспринимал боль словно часть сновидения, к которому относился город у подножия холма. Шок, поразивший всех, добрался и до меня, напустив густой туман в звенящий череп. Медленно, словно под водой, я повернулся и уставился на обладателя скрипучего голоса.
На противоположном берегу огромной коричневой лужи, сидел невообразимо грязный старикан, потряхивающий седой клочковатой бородой. Лысина старика блестела под ярким солнцем, а тщедушное тело скрывалось под задубевшей зловонной шкурой, одетой на манер пончо. Дедуган цепко сжимал в чёрной высохшей ладони верёвку, второй конец которой обвивал шею козла, такого же старого грязного и вонючего, как его хозяин.
— Дивные какие, — бормотал этот колоритный персонаж, — чёрти во шо одеты…
Я очень медленно разжал пальцы Ольги и так же медленно направился к незнакомцу. Краем глаза я увидел, как Витёк спрыгнул с телеги и пошёл следом. Больше никто за мной не увязался.
— Это — Лисичанск? — недоверчиво осведомился я, указав пальцем на средневековый мираж.
— А то! — самодовольно гмыкнул старик и дёрнул за верёвку, вынудив козла недоумённо взмекнуть, — Лисичанск, он и есть. Мой пра-пра-прадед, служил, сталбыть, Медведку четвёртому, опосля того, как его величность выкупил его у Орляна пятого и строил левое крыло королевского замка. Ну то, где при Медведке пятом ишшо пожар приключился.
Уже понимая, в какой глубокой заднице все мы оказались и ощущая, как сердце камнем ухнуло в бездонную пропасть, я всё-таки решился задать ещё один, уточняющий, вопрос. На чудо я надеялся или на какой-то невероятный, чудовищный розыгрыш — не знаю.
— Как называется это государство? — на физиономии старика отразилось явное непонимание, — страна какая? Лисичанск ваш, столица чего?
— А, тю на тебе! — дедуган хихикнул и махнул грязной ладошкой, — госарсво какое измыслил. Во Власи мы живём. Ранеш-то, при Медведке шестом эт ещё часть Кории была, а потом, опосля второй Напасти, Орляну до нас недосуг было, вот Медведка и отделился. Влась определил со столицей в Лисичанске.
Масса полезной информации. И полное отсутствие всякой надежды на возвращение. Я с ненавистью уставился на левую руку, проклиная чёртово колечко, занёсшее нас в эту дыру.
— О чём он говорит?! — внезапно заорал Витёк и дёрнул меня за лацканы рубашки, поворачивая к себе, — о чём вы с ним вообще говорите, мать вашу! И на каком, чёрт вас всех дери, языке? Что за херня творится?
Как только Витя начал орать, старикан испуганно подскочил и ухватив верёвку обеими руками, потащил козла вниз. Не прошло и минуты, а неразлучная парочка уже неслась у подножия холма.
Проводив беглецов взглядом, я тяжело вздохнул и крепко взяв товарища за руки, отбросил их в стороны. Однако, он и не думал уступать, яростно сверкая налитыми кровью глазами.
— Ты белены обожрался или обкурился? — сдерживая прорывающуюся ярость, спросил я, — и так, в дерьме по уши, а тут ещё и ты со своими истериками.
— Истерики? — он нервно хмыкнул, — мы хер пойми где, в какой-то чёртовой жопе, параллельном мире. Неизвестно, выберемся отсюда или нет. Ладно бы только это, так ещё с вами всеми какая-то хрень происходит.
С нами? Это он ещё о чём?
— Насчёт места — согласен, — я потёр пальцем медальон, ощущая, как спокойствие, мало-помалу, возвращается ко мне, — но мы постараемся разобраться. А может ещё заработает этот долбанутый браслет. А с нами-то чего? Я, сейчас тебя корова, толком не пойму.
Витька нервно рассмеялся и отступил на пару шагов, потирая лоб. Я оглянулся: парни и девушки продолжали рассматривать Лисичанск, но Илья отвлёкся и вопросительно кивнул головой — не нуждаюсь ли в помощи. Я только безнадёжно отмахнулся; стой, мол.
— На каком языке ты разговаривал с этим пердуном? — губы Вити плясали в нервной ухмылке, — и с этими ублюдками, которые нас грохнуть хотели?
— На нашем, на русском, — я пожал плечами, — странные ты вопросы задаёшь. Я…
— Не-ет! — товарищ бешено помотал перед моим носом указательным пальцем, — мы в школе проходили немецкий, так вот, он очень сильно напоминает всю их трескотню. Я, даже, отдельные слова узнавал. А вообще, знаешь, как дико: ты ему по-нашему, а он тебе — своё чириканье и оба друг друга великолепно понимаете, только я один дурак-дураком. Что уставился? И тот, зелёный, в лесу, тоже шпрехал не по-нашему.
— Бред, — я помотал головой.
— Бред? — Витя оскалил зубы и потащил меня к луже, — вот это — бред! Смотри! Узнаёшь?
Дьявол. Видимо, мне не показалось. Похоже, не только в обличье Ильи и девочек произошли некоторые изменения. Я тоже изменился. Причём, очень сильно. Кожа заметно посветлела и стала более гладкой. Волосы отросли и побелели, превратив меня почти в блондина. Глаза пожелтели, а зрачок изменил форму, став овальным. Я перевёл взгляд на оскаленного Витю. М-да, а я ведь теперь на голову выше товарища. Вот така фигня, малята.
— Ну и ещё, на закуску, — продолжал вбивать гвозди разбушевавшийся Витёк, — вы не жрёте уже больше суток и судя по всему, ни фига не проголодались. Не устаёте, хоть и можете носиться точно лошади. Ну и самая мякотка: сегодня ночью, я хренел от ваших сексуальных похождений. Вся ваша славная пятёрка только и трахалась друг с другом, ночь напролёт. Ладно, вы с Ильёй перераспределили Ольгу — дело ваше. Но когда ты спал с Натой, я хотел выйти и вломить тебе люлей, говнюк ты сраный! Не захотел шум поднимать, Пашке и без того хреново было. Молчишь, герой-любовник?
Какого ответа он ждал? Я лишь крепко сжал в ладони медальон и заметив этот жест, Витя злорадно кивнул.
— Вот, вот, думаю именно эти финтифлюшки всему виной, — каркнул парень и приблизился ко мне, — как только вы их напялили, так дерьмо и понеслось по трубам. Но я знаю, как нужно поступить. А ну снимай, эту дрянь!
Он протянул руку, а я внезапно ощутил дикий ужас от одной мысли о расставании с медальоном. Прикрыв ладонью украшение, я выбросил вторую вперёд. Витёк отпрянул назад, испуганно уставившись на мои пальцы. В глазах товарища застыл настоящий ужас, когда он, продолжая пятиться, встретился взглядом со мной.
— Вот дерьмо! — угрюмо прохрипел парень и сплюнул, — похоже, я уже опоздал.
Он повернулся и едва не бегом, отправился к повозке, а я поднёс ладонь к лицу и осмотрел её.
— Чёрт, — тихо пробормотал я, — вот это да!
Потом склонился над грязной водой и очень долго рассматривал своё отражение. Внутри возникло странное ощущение, какое обычно бывает при быстром скольжении вниз, с горы. Дух захватывало. Только я никак не мог понять: от ужаса или любопытства. Скорее и того, и другого было ровно поровну.
Над моим подрагивающим отражением возникло ещё одно — Ольги. Оно положило ладонь на голову моего, и я ощутил касание холодных пальцев.
— Нарциссируешь? — поинтересовалась девушка и тяжело вздохнула, — что делать то будем? Похоже, отсюда не то что дозвониться, добраться до родных мест — невозможно.
— И это — далеко не единственная проблема, — угрюмо буркнул я и поднял руку вверх, демонстрируя собеседнице увиденное ранее Витей, — каково?
Голову больно кольнуло и я, с тихим возгласом, дёрнулся в сторону. Оля осталась на месте и на длинных пальцах безвольно опущенной руки блеснули острые коготки. Такие же, как и у меня. Проклятые штуковины непонятно как выскакивали из-под ногтей и тут же становились их неотъемлемой частью. При желании их можно было спрятать и тогда рука принимала совершенно обычный вид. И ещё, в тот момент, когда когти выдвигались наружу, в кончиках пальцев возникал необычный, но довольно приятный зуд.
— Сегодня ночью, — с виноватой улыбкой сказала Оля, — когда ты ушёл, я так и не смогла уснуть. Сидела, смотрела на небо, на звёзды, на луну. Потом поднялась на крышу и стала рассматривать всё подряд: поля, деревья, сад…
— А там…
— Ну да, а там — ты с Наташкой, — Оля стрельнула в меня колючим взглядом, — ух, как я разозлилась! Ну, думаю, придёшь ты, зараза, а я тебя — по физиономии, да так, чтобы царапины остались, на память. Чувствую, что-то не то. Посмотрела на руки, а на пальцах — это…
Я поднялся и подошёл к Ольге. Девушка, словно ждала этого и тотчас прижалась ко мне. Я ощутил сильную дрожь, словно у Оли был приступ лихорадки. Обнимая её, я поднял голову и увидел Илью, замершего на полдороге к нам. Вид у парня был потерянный, точно он никак не мог решить: продолжать ли ему движение или вернуться обратно. Я отрицательно покачал головой. Не сейчас.
— Знаешь, как мне стало страшно, — внезапно всхлипнула Оля и ещё крепче прижалась ко мне, — как в фильме про чудовищ. Мы превращаемся в оборотней? Или вампиров?
— Нет, ты совсем не похожа на чудовище, — я поцеловал её в щёку, — и вроде бы никто из наших ещё не начал пить кровь и выть на луну. Выбрось эти глупые мысли.
— Тогда, откуда это? — отстранившись, девушка подняла руку, демонстрируя острые, словно бритва, когти, — а приятно…Нет, скажи: откуда? И не только это, я же не слепая — вижу, как сильно изменились девчонки.
— Ты тоже, стала ещё красивее.
Она отпихнула меня, и я увидел слёзы, блеснувшие в её глазах.
— Но почему? Может я не хочу меняться!
— Пошли, — тихо сказал я и взяв за руку, повёл к остальным.
Тут оказалось очень шумно. Все кричали, задавали множество вопросов и вообще, хотели странного. По крайней мере, немедленного возвращения домой. Закрывая именно эту тему, я показал всем проклятый браслет, по-прежнему притворяющийся недвижимостью. Приходилось терпеливо дожидаться того момента, когда это ему надоест.
— Как поступим? — нервно спросил Илья, спрятав руки за спиной. Хм, — вернёмся или двинем дальше?
Витёк, ставший на отшибе от всех остальных, смотрел в землю и зло ухмылялся. Я перехватил брошенный им исподлобья взгляд, и он мне совсем не понравился. Как на врагов глядел на нас, товарищ, словно мы уже обратились в персонажей ужастика — вампиров или зомби. О-ох! Ещё одна проблема. И этот галдёж.
— Стоп, стоп, стоп, — сказал я, поднимая руки вверх. Как ни странно, но все тотчас умолкли, — выражаясь колдунским языком наших чиновников, на повестке дня у нас два вопроса. Две проблемы.
— Дураки и дороги¸- буркнул Паша и был тотчас пристыжен Натахой.
— Удивительно, но он — прав, — вздохнул я, — сначала о дорогах: нас, каким-то хреном, занесло в типично средневековое государство — Влась, прямиком к его столице, Лисичанску. Умоляю, не спрашивайте; как. Я не знаю. В фильмах и книгах, последнее время, такие штуки тупо игнорируют.
— Это — не фильм, — заметила Галька, насупившись.
— Да ну? А я и не заметил. В общем, попали мы, по полной программе. Придётся как-то с этим жить.
— Офигеть! — выдохнула Галя.
Оля взяла меня за руку — поддерживала морально. Моя ты девочка! Мы переглянулись и даже как-то легче стало.
— Так вот, нужно где- то жить и чем- то питаться. Если пойдём назад, то кроме стаи злобных селезней не найдём ничего хорошего. А в городе людей намного больше. Не все же такие говнюки.
— Тем более, говорят по-нашему, — кивнула Ната, — уже легче.
Легче? Куда там!
— И тут мы плавно переходим ко второму вопросу: собственно, к дуракам, — так, сейчас станет потяжелее, — как выяснилось, совсем недавно, по-нашему здесь никто не говорит.
Если бы концентрированный взгляд мог материализоваться, меня бы натурально завалило вопросительными знаками. Я терпеливо ожидал, пока все переварят новую странность.
— Чего? — нахмурившись, бросила Галя, — ты чё, бредишь? Я же своими ушами…
— А тот тип, на кладбище? А вдова? — Илья замотал головой, — да, хотя бы, этот старикан. Не мысли же он транслировал?
— Дело не в них, — ох, как же это тяжело выжимать, — дело в нас. С нами что-то происходит — мы изменяемся. Илья, да не прячь ты руки! Если кто-то ещё не умеет выпускать когти, то наверняка научится, в самое ближайшее время.
На физиономии парня появилось заметное облегчение: конечно, гораздо легче, когда странности не только у тебя. Наташа лишь кивнула головой, словно я подтвердил уже известную ей вещь, а Галя вдруг звонко расхохоталась и выбросила обе ладони перед собой. Ого, а коготки у девчонки намного длиннее моих! Совершенно офигевший Паша, покосился на свою подругу и медленно отступил в сторону. Витька негромко, но витиевато выругался и отвернулся.
— Мы меняемся, — тихо повторил я, — изменяется внешность и появляются новые способности. Нетрудно догадаться, почему всё это происходит.
— Медальоны, — выдохнула Ната и взяла свой в ладонь.
Все так синхронно повторили её движение, словно уловили чей-то безмолвный приказ. Это было необъяснимо приятно — касаться гладкого металла, нащупывая изображение льва. Потом мы начали переглядываться, пряча смущённые улыбки, словно группа заговорщиков.
— Снимите эту дрянь, — не оборачиваясь, буркнул Витя, — может быть ещё не поздно.
Паша испуганно взглянул на него, потом, с надеждой, на подругу. Я же ощутил дикую злобу на придурка, с его идиотскими советами. Зависть, обычная мелочная зависть, заставила его, так сказать.
— Да пошёл ты! — презрительно бросила Галя, — несёшь всякую фигню.
— Виктор, — ну действительно, — мягко прожурчала Наташа и притянула Пашку, — иди сюда, бука. Виктор, сам подумай, мы попали в иной мир и только благодаря нашим новым способностям способны как-то разобраться в происходящем.
— Чего ты боишься? — это Илья, — мы — всё такие же, как раньше. Или ты думаешь, что с наступлением ночи, мы превратимся в волков — людоедов.
— Во львов, — хмыкнул я, — станем страшными львами, — которые питаются человечинкой. Ну а я буду самым главным и страшным львом в стае.
— В прайде, — напомнила Оля, — у львов — прайды.
Витёк повернулся и внимательно посмотрел на нас. Его лицо больше не было злым.
— Не знаю, кем вы там станете, — грустно сказал он, — но вы, определённо, перестанете быть теми, кого я знаю. Уже сейчас никто из вас не способен снять этот долбаный кружок. А что будет завтра? Вы ведь не пьёте и не едите. Но чем-то питаться, всё равно, нужно. Так чем вы станете питаться? Или кем?..
Наташа недовольно поморщилась, будто получила болезненный укол и покрепче прижала Пашу, словно тот был якорем, способным удержать её. Илья задумчиво почёсывал затылок и почему-то косился на меня. Галька вдруг высунула язык и показала его, досадливо поморщившемуся, Вите. Мне оставалось лишь пожать плечами и повернуться к Ольге. Улыбка девушки казалось одновременно растерянной и ободряющей. Потом она поцеловала меня. Это вдохновляло ещё больше.
— Нужно спускаться, — сказал я, — и найти место, для ночлега. Постараемся держаться вместе и особо не отсвечивать, пока эта хреновина, на моей руке, не заработает.
— Скорее бы, — вздохнула Ната, — это же надо так попасть! Помочили ножки, называется…
— Родители с ума сойдут, — с внезапным ожесточением заметила Галя и потрясла головой.
Вот хрень! А я как-то совсем про это забыл. И все остальные, похоже, тоже. А вот теперь нам стало совсем невесело. Илья охнул и вцепился в медальон. Оля пробормотала глухое ругательство и её тонкие пальчики скользнули по мордочке металлической львицы.
— Всё, пошли, — скомандовал я, — девочки, запрыгивайте на эту, на это…В общем, вы — едете. Паша, ты как? Идти можешь?
— Куда я денусь? — угрюмо буркнул он, — было бы куда…
Стоило нам спуститься и вокруг тотчас стало многолюдно: множество повозок, тележек и каких-то, вовсе бесколёсных, волокуш. И я грешил на красоту нашего конька? Ха! Да он выглядел писаным красавцем, на фоне зверья, которое тащило весь этот транспорт.
А люди…Они были ещё хуже. Одетые в какие-то коричневые тряпки, некоторые в одних набедренных повязках, обутые в деревянные сандалии или вовсе босые. Заросшие, точно медведи, грубо стриженные под горшок и выскобленные налысо. И все, как один, воняли сильнее старой кучи нечистот. Всё-таки в пустом желудке есть своя выгода — его не вывернет от всего этого зловония.
Вопреки моим представлениям о средневековье (или какие тут были времена), оружия ни у кого не было. Я не заметил ни единого меча. Да какое там, никто не мог похвастаться даже захудалым ножичком.
Правда, у многих имелись длинные палки, но для чего они предназначались — для обороны или управления скотом — не знаю.
Повсюду носились какие-то ободранные псы, гадили прямо под ноги и повизгивая, выпрыгивали из-под скрипящих колёс. Похоже удавалось подобное далеко не каждой псине и общего аромата это не улучшало.
Теперь стало понятно, кто именно стоял и сидел у обочины. Нищие. Сотни их. Сидели те, у кого не было ног, остальные протягивали перед собой серые мешочки и негромко заунывно бормотали. Никто не подавал. Совсем. Кроме того, между едущими и идущими путниками, метались дети, от совсем крошечных, до подростков. Все были абсолютно голыми и очень грязными. Эти истошно вопили и требовали хоть какой-нибудь еды. Судя по выпирающим рёбрам, это бы им действительно не помешало. Детям тоже не подавали.
И вообще, крики нищих оказались единственным видом разговоров, при въезде в Лисичанск. Остальные передвигались в абсолютном молчании. Даже ехавшие на одной телеге. Какие там разговоры, никто друг на друга не смотрел!
Мы, во всех отношениях, являлись неким исключением. Количество косых взглядов (прямо на нас, всё-таки, никто не смотрел) просто-таки зашкаливало. Ну ещё бы! Такой разительный контраст. Особенно доставалось нашим девочкам: у большинства косящихся разве что слюна не капала. И это мне совсем не нравилось. С наступлением темноты нужно будет куда-нибудь спрятаться.
— Почему-то мне уже не кажется, что поездка в город будет хорошей идеей, — проворчал Илья, обминая кучу нечистот, — как-то я себе совсем не так представлял всё это…
— Угу, — буркнул я, — рыцари, в сверкающих доспехах, светлые паладины и прекрасные принцессы. Проснись, это всё по-настоящему.
— У меня плохое предчувствие, — сообщил Паша, стряхивая какую-то фигню с кроссовка, — жопа, просто-таки ноет.
— Кому сейчас легко? — чумазый мальчуган, лет семи, выскочил из толпы к нам и тотчас остолбенел, — чувствую себя персонажем какой-то долбаной выставки.
Пацан сложил руки крестом и метнулся обратно. Так здесь защищаются от нечистой силы? Уже второй раз за сегодняшний день. Похоже, чистота и опрятность присущи лишь местным чертям. Печально.
Жирный громила, в смрадной шкуре, сделал шаг к нашей телеге, жадно разглядывая. Кого? Галю или Олю? Твою мать! Я стал у него на пути и когда великан презрительно усмехнулся, показал ему руку с выпущенными когтями. По-моему, он обделался. По крайней мере, удирал очень быстро. Девчонки начали громко хохотать, а Илья только головой покачал.
— Ну ты даёшь, — пробормотал он.
— Даже не думал, насколько быстро всё это пригодится, — ухмыльнулся я, — вот такой я — злой и страшный серый волк!
— Лев, — подсказала Ольга, — злой и страшный жёлтый лев.
— Угу, — согласился я, — можно и так.
— Скажи спасибо, — что больше никто, кроме этого засранца, ничего не заметил, — проворчал Илья, озираясь, — вообще-то, в средние века, существовал позитивный и распространённый обычай, сжигать нечистую силу на костре. А перед этим — пытать.
Хм, а я как-то над этим не задумывался. Почему-то, даже в толпе этих вонючих оборванцев, под стенами старого города, очень трудно отделаться от ощущения нереальности происходящего, словно кто-то продолжает разыгрывать всех нас. Так можно и доиграться. Ладно, на ночлег мы остановились по незнанию, но ведь теперь можно и башкой поработать.
Не знаю, обратил ещё кто-то внимание на мои фокусы, или нет, но пространство, вокруг нас, оставалось свободным. А ведь чем ближе были серые щербатые стены, тем плотнее становилась толпа. Пошли в ход, замеченные ранее палки, но использовали их совсем не для управления животными.
Никто уже не молчал. Все шипели, ругались и даже плевали друг в друга. Какой-то бедолага оступился и тотчас исчез под запылёнными ногами путников. Не знаю, удалось ему подняться или нет. Остановиться и оглядеться было совершенно невозможно, оставалось лишь двигаться вперёд.
Девочки поутихли. Никто уже не пытался хихикать, саркастически комментируя соседей. Все трое прижались друг к другу, как маленькие котята и в ужасе смотрели по сторонам. Галя, широко открыв глаза, тихо бормотала себе под нос, а Оля успокаивающе поглаживала её по спине. На лице же Наташи застыло странное сосредоточение, будто она пыталась и никак не могла решить некую сложную задачу.
— Странно, — вдруг сказал Илья, чем привлёк внимание, моё и Паши, — почему такое огромное количество людей ломится в город?
— Долго думал? — спросил я, не понимая, в чём заключается странность, — ну идут, и дальше?
— Сам подумай: если бы такое происходило каждый день, они бы уже начали переваливаться наружу через стену. И это, между прочим, не единственная странная вещь.
— Любишь задавать вопросы, на которые нет ответов? — я покачал головой, — ну, валяй!
— Кладбище, которое мы, только что проехали. Оно — совсем новое, и там практически нет одиночных могил, а вот общих захоронений — пруд пруди. Тут произошла какая-то фигня, причём совсем недавно. А может и продолжает происходить.
— Какая фигня? — спросил Паша. Парень успел основательно выдохнуться и его вспотевшее лицо покрылось серой пылью. А чёрная щетина на щеках и вовсе сделала товарища совершенно неприятным.
В отличие от него, Илья выглядел молодцом: гладкая чистая кожа, матового оттенка, длинные, до плеч, светлые волосы и оранжевые глаза с поперечным зрачком…Чёрт! От прежнего Илья оставалось не так уж и много. То-то Паша так поглядывает на него и на…Меня? Отросшие волосы щекотали шею. Не было нужды использовать зеркало для определения цветовых метаморфоз — светлые пряди то и дело падали в глаза.
Я посмотрел на телегу, убедившись в том, что зрение меня не подводит. Да, все трое, сохранив некоторые индивидуальные черты, стали похожи, словно сёстры. Да у них и рост-то стал почти одинаковым. А ведь ещё двое суток назад, Ната была на целую голову выше Гали.
Слишком быстро. Всё происходило слишком быстро. Чёртово средневековье. Наши изменения. Голова просто не успевала адекватно реагировать на всё это. Вот и сейчас, пришлось поднапрячься и сосредоточиться, въезжая в ответ Илюхи.
— Какая? — задумчиво переспросил он, — может — война, а может — эпидемия. Их тогда, ну то есть, сейчас, было хоть жопой жри. Чума, холера, оспа, всего и не упомнишь.
— Не было печали, — прохрипел Паша и временно выдохся.
В этот момент мы, невзирая на общий черепаший темп, умудрились добраться до распахнутых ворот. Движение, и без того медленное, совсем остановилось. С высоты теперешнего роста (а я, больше чем на голову, превосходил местных недомерков) я разглядел группу вооружённых людей, охранявших въезд.
И это — солдаты? Кошмар! Те раздолбаи, которых я имел честь наблюдать в ролевой инсценировке, выглядели в сотню раз убедительнее, чем это сборище разномастных оборванцев. На пятерых, у них имелось три помятых шлема, напоминающих котелки нерадивого кашевара, две кирасы и один щит. Мечи, висящие на поясе, походили на мясницкие тесаки, а топоры оказались насажены на длинные, но не очень ровные, палки.
Тем не менее, люди, пытавшиеся пройти внутрь, послушно выполняли все указания этих голодранцев. Путники покорно останавливались и позволяли охранникам рыться в их скарбе. Некоторые, получив отказ, с воем плюхались на колени и отползали в сторону. Перечить никто не пытался. Произвол властей, нечего сказать. Телевидения на них нет.
Пока глаза фиксировали все подробности местной пропускной системы, ноги незаметно приближали меня к воротам. Казалось, совсем недавно, мы топтались чёрт знает где, а вот, уже совсем рядом, тяжёлые деревянные створки, обитые металлической полосой. Огромная толпа воющих непропускных замерла у щербатой стены и злобно косилась на счастливчиков, получивших заветное разрешение.
И тут приключилась небольшая заминка. При виде нашей группы, у стражников произошёл натуральный разрыв шаблона. Солдаты не пытались опрашивать нас, да они даже не подошли! Все пятеро просто стояли и молча нас разглядывали. Старшим у них, насколько я понял, был тощий тип в побитом молью берете, который непрерывно кашлял, сплёвывая кровавыми сгустками. Именно на него бросали вопросительные взгляды остальные четверо.
И сколько это будет продолжаться? Я оглянулся: толпа спрессовалась так, что кое-кто истошно вопил от боли, но приближаться никто не решался.
Тяжело вздохнув, я медленно подошёл к чахоточному, наблюдая на его костлявом лице оттенки недоумения, испуга и ещё чего-то. Взгляды, брошенные в мою сторону, могли сшибать столбы и электризовать воздух.
— Мы можем проехать? — поинтересовался я, — какие-нибудь проблемы?
Мужчина неторопливо осмотрел меня с ног до головы и недоумение на его физиономии достигло апогея. Внезапный приступ кашля переломил пополам изглоданное тело и содрогаясь в конвульсиях, стражник взмахнул длинной рукой. Значение этого жеста я понял, когда тип в мятом жёлтом колпаке проорал, почти в самое ухо:
— Проезжайте! Не задерживайтесь!
И это они нам говорят? Раз так, мы не стали задерживаться и миновали ворота с максимальной скоростью, доступной нашему одру.
— Чёрт! — выругался Паша, вытирая лоб, — у меня аж ладони вспотели. Неприятные парни.
Неприятные? Скорее — жалкие. Да и воняло от них очень нехорошо. Впрочем, как и от всех остальных. Вот и Пашка, видимо, успел о какого-то местного отереться и смердит почти так же.
— Ну, и куда дальше? — угрюмо поинтересовался Витя и не думая оборачиваться, — GPS, похоже, не пашет. И киосков, с картами, я тоже не наблюдаю.
— Остряк, мля, — откликнулась Галя, — умное сказать — слабо?
— Надо отловить какого-нибудь местного, — задумчиво протянул я¸ озираясь по сторонам, — а для начала, свалим подальше от ворот. Давай, прямо. Там какая-то фигня, типа рынка.
Нас окружали крошечные домики, с узенькими оконцами и плоскими деревянными крышами. Окна плотно закрывали ставни из нестроганых досок или вообще — грязные куски материи. Понять, живёт там кто или нет, было невозможно. Проходы, между этими конурками могли пропустить кота средней упитанности и то — не факт. Как там люди то протискиваются? Впрочем, никто там и не пытался ходить — только по центральной дороге, ведущей от ворот, медленно шагали гости города. Некоторые, как мы, вертели головами, другие, понурив головы, угрюмо ехали вперёд.
Чуть дальше, действительно, наметилось оживление: большая группа людей активно общалась между собой, кто-то настойчиво предлагал, другой, так же настойчиво, отказывался; большинство же, уложив непонятные предметы прямо в дорожную пыль, тыкали в них пальцами и орали. Иначе, как рынком и не назовёшь.
Возле этой группы сидел на корточках пожилой полный бородач в тёмно-зелёном балахоне и постукивал древком копья о булыжник мостовой. По сторонам он не смотрел.
— Как всё это странно, — пробормотала Ната, — просто учебник истории…
— Скорее всего, это — не наша история, — заметил Илья, — считай окружающее романом-фэнтези, куда мы угодили.
— Можешь радоваться, — тут же отозвалась Ольга, — сбылась твоя сокровенная мечта. А я ведь всегда тебе говорила: такие вещи пахнут не слишком хорошо.
— Плохо здесь, — поддержала её Галя, — ни деревьев, ни травы, хотя бы, какой-то. Одни эти коробки и люди, люди… Воняет!
Пока они трепали языками, я обратил внимание на тщедушного паренька в коротких рваных штанах и кожаном жилете. Он стоял чуть поодаль, сторонясь бредущих мимо людей и вроде бы рассматривал ворота города. Однако я успел перехватить несколько быстрых взглядов, брошенных в нашу сторону. Так, терять нам, всё равно нечего, ибо жопа, куда мы угодили, выглядела бездонной.
Я взмахнул рукой, привлекая внимание наблюдателя, и он так рванул к нам, словно всё время ожидал этого знака.
— Это ещё кто? — недоумённо проворчал Илья, а Паша вопросительно посмотрел на меня.
— Благородный господин звал? — выдохнул абориген, выкатывая глаза, словно хотел в туалет.
Хм. Так меня ещё никто не обзывал. Галя хихикнула, а Оля покачала головой. В глазах Ильи появился насмешливый блеск. Ну всё. Я попался.
— Я — Шпенька, — пояснил паренёк, тыкая в голую грудь грязным обгрызенным ногтем, — эт-та, меня тут каждая крыса знает. Могу провести, куда надо; могу продать, чего изволите. Или купить.
— Где тут можно переночевать? — спросил я, обратив внимание на то, как Паша закатывает глаза, — и вообще, остановиться на некоторое время. Скажем, на неделю.
Вытянутая физиономия Шпеньки стала такой хитрой, словно он намеревался превратиться в лису. Ясное дело, мы были лохами и нас собирались разводить. Даже понимая этот факт, я ничего не мог поделать: вокруг был мир, живущий по законам, которых мы не знали. Шарман, блин!
— Эт-та, всё зависит от того, сколько у вас денег, — он, прищурившись, взглянул на меня, и я сделал морду кирпичом, — ежели у благородного господина полон кошель, он может заночевать в центре. Там имеется постоялый двор Королевский Лис. Но я туда — ни ногой! Там… В общем — нельзя. Ну, а коли средствов поменьше, имеются два трактира с ночлежными дворами: Охота и Затворник. Эт- та рядом.
Деньги, угу. Чёрт! И где я их наковыряю? Не принимают же здесь кредитные карточки или наши бумажки! Будем помалкивать, надеясь на то, что в болтовне выплывет вариант подходящий нам. По-своему истолковав моё молчание, Шпенька продолжил:
— Есть ещё несколько ночлежных мест, но благородным господам, да ещё и с мадамами, там делать нечего — эт-та, уж для совсем нищих.
В общем, для таких, как мы. Вот дерьмо!
— Но ежели благородные, по каким-то причинам, желают скрыться от посторонних глаз, я могу предложить шикарный вариант, — парень понизил голос и подошёл ближе, — ну ес-сно, коли вы не из пугливых.
Я кивнул: продолжай, мол. Мы не из пугливых: у нас выбора нет.
— Когда приключилась Напасть, — почти шептал Шпенька, — несколько районов, вдоль Реки, вымерли подчистую. Говорят, от крыс — их там кишмя кишело. Но врать не буду, попы сказали: от грешников, их там кишело не меньше. Эт — да. Так вот, жмуриков всех пособирали, пожгли и закопали, а пустых то домов осталось — ого-го! В некоторых даже мебли целые! Значитца, коли не боитесь, то за десять медяков покажу самый наилучший домик. По рукам?
— Подожди, — сказал я и паренёк оттрусил в сторону.
Девочки немедленно спрыгнули на землю и подошли ближе. Даже угрюмый Витька, взяв поводья лошадки в руку, сократил расстояние между своей злобной физиономией и нами. Ещё бы, ему то и вовсе было невдомёк, о чём идёт речь. Дождавшись общего сбора, я начал оперативное совещание.
— В общем так, — сказал я, добросердечно ухмыляясь, — коммунизм здесь тоже не задался, поэтому схему: деньги — товар, никто и не думал отменять. Где находится ближайший банкомат медяков, паренёк не в курсе.
— Хорош хохмить! — рявкнул Витька, — давай по делу.
— По делу? Давай, — похоже мы начали грызться даже больше, чем раньше из-за Маринки, — можно занять шикарные апартаменты, освободившиеся после какой-то Напасти.
— Фу, отвратительно! — протянула Галя и Оля согласно кивнула.
— Крысы, Напасть, — задумчиво почесал затылок Илья, — очень похоже на чуму. Или всё-таки оспа?
— Неважно, — я махнул рукой, — выбора, всё равно, нет. Проблема в другом — даже этот вариант требует десять медяков, а у нас их нет. Предложения?
— У нас есть золото, — заметила Ната, — кольца, серьги.
— Их лучше спрятать, — поморщился Илья, — пока нас тут всех не порезали. Эй ты, Шпенька, иди сюда.
Паренёк тут же оказался рядом, заглядывая в наши рты. Илья ткнул пальцем в телегу.
— Транспорт нам больше ни к чему, поэтому можешь забирать его в качестве оплаты, — у Шпеньки глаза на лоб полезли, и я тут же пнул своего, чересчур щедрого, товарища по лодыжке, — угу, понял. Да, и принесёшь нам чего-нибудь из еды. Побольше. На неделю, скажем. Устраивает?
— Вполне, — мгновенно согласился удачливый бизнесмен, расцветая улыбкой, — сейчас же вас и отведу.
— Лошадь получишь, после того, как принесёшь еду, — негромко заметил я и счастья, в лице парня, поубавилось. Вот же говнюк!
— Пошли?
Пожав плечами, Шпенька похлопал себя по впалому животу и выдал нечто непонятное. Как ни быстр был его взгляд, но я успел уловить направление. На противоположной стороне улицы, зябко прятал ладони за пазухой, ещё один паренёк. Длинные, исполосованные штаны волочились в пыли, а охарактеризовать верхнюю часть одежды я и вовсе затруднился. Эта бесформенная штуковина, казалось состояла из тысяч узелков. Кивнув нестриженной головой, наблюдатель растворился в одном из бесчисленных переходов. Ох, не нравилось мне всё это.
До рынка, или чем ещё было это сборище орущих голодранцев, мы так и не добрались. Шпенька указал пальцем, и Витька повернул телегу в проезд, оказавшийся чуть шире остальных. Здесь даже могли разминуться две толстые крысы. Ну, или впритирку к дряхлым стенам проехать наша повозка.
Наш проводник, сунув руки в карманы жилета, шёл впереди и засыпал Витю бесконечным потоком вопросов. Напрасное занятие. Наш кучер не понимал ни единого слова и лишь с каменной физиономией косился на собеседника. Правда того, молчание нашего товарища нисколько не смущало и фонтан вопросов продолжал извергаться. Я не всё различал, но кое-что, из услышанного, заставило насторожиться. Надоеда, несколько раз подряд, упомянул благородных дам, готовых расстаться с украшениями в сложных жизненных ситуациях. Дескать, только он не обманет и даст хорошую цену.
— Этот засранец заметил ваши серьги, — раздражённо буркнул я, обращаясь к девочкам, — вот же скотина! И похоже, их тут целая шайка.
— Я предупреждал, — пожал плечами Илья, — и продолжаю настаивать: золото необходимо спрятать. Не то это место, где женщины щеголяют благородными металлами.
— Думаю, они и о нижнем то белье, слыхом не слыхивали, — проворчала Наташа, косясь на толстуху в переулке, — выглядят просто омерзительно! Ой!
Под ногами мелькнуло нечто коричневое и с пронзительным визгом спряталось в щель стены. Честно говоря, я и рассмотреть не успел, какая фигня шныряет под ногами, а девочки мгновенно поджали ноги под себя. И смех, и грех.
— Заберите его от меня! — рявкнул Витя и Шпенька недоумённо уставился на собеседника, — уши просто опухли, да и не понимаю я ни хрена о чём он тарахтит.
— Эт-та, ваш слуга — чужестранец? — осведомился проводник, покачивая головой, — а я думал — местный. Вот вы, эт-та, все такие, — он замялся, подыскивая нужные слова, — ну в общем, очень похожи на ламий, как их в сказках изображают.
Нас, уже второй раз, сравнивали с упырями, и я даже не знал, испытывать ли раздражение по этому поводу или радоваться страху, который мы внушаем местным.
— Это ещё почему? — поинтересовался Илья, — клыков у нас нет, да и света мы не боимся.
— При чём тут свет? — удивился Шпенька и принялся яростно чесаться, — а клыки, они и вырасти могут. А так, эт-та, смотрите, я конечно шибко извиняюсь за дерзость, но у вас, у всех, белые волосы, как у ламий, высокий рост, бледная кожа и жёлтые глаза. Всё, как в старых историях. Ну там, про Бледную Госпожу или Призраков Проклятого Погоста.
— Про Бледную Госпожу? — откликнулась Галя и заёрзала, — расскажи, очень интересно. Она страшная, эта история?
— Да нет, — паренёк перестал чесаться и дёрнул плечом, — скорее — грустная. Мамка, пока живая была, сеструхам рассказывала. А они плакали всегда.
— Рассказывай, — приказала Оля.
Тем временем, мы повернули за угол и оказались на берегу широкой реки, похоже рассекавшей город на две половины. Множество старых мостов соединяли берега, отражаясь в грязной смрадной воде. Выше по течению, я заметил огромный каменный мост. Здесь дома были побольше, попадались и двухэтажные почтиособняки, однако на всём, как и прежде, лежала печать запустения и опустошения. Прохожих практически не было и только несколько печальных оборванцев пытались чинить ветхую лодку на замусоренном берегу.
— Ну, в общем так, — Шпенька указал направление, — жила-была одна семья и детей там было пруд-пруди. Жрать есессно хотели все, а жрачки было мало. А опосля батьку забрали на войну и насмерть убили и хавки сосем не стало. Ну, мамка продавала барахлишко, пока было чё, ну а там скумекала — всем не выжить. Ну, никак! Сталбыть надо от лишних ртов избавляться. Почесала затылок и решила средненькую дочу ночью придушить: проку мало — работать, как старшие не могет, а жрёт много. Да только, грех это — попы так говорят. Ломала голову, ломала, а тут соседка возьми и посоветуй: отведи, дескать, малявку в Сырой Район и оставь, на ночь. Там её Бледная Госпожа и подберёт. Мамка сопли подтёрла, взяла средненькую и повела, куда сказано. Посадила в переулке и наказала ждать, покуда вернётся. А сама бежать. Да только не сдержалась, сердце защемило, жалко стало. Ну, она обратно. В переулок забегает, а там доча лежит, совсем неподвижная. А над телом стоит прекрасная дама с длинными белыми волосами и бледной кожей. Красивая такая! Подняла дама голову, посмотрела на мать и по белой щеке слезинка побежала. А потом, раз — и нет никого. Только девочка мёртвая осталась. Так говорят и бродит до сих по Сырому Району Бледная госпожа, забирает ненужных детей.
— Да уж, — буркнул я, — весело, нечего сказать…
— Бледная Госпожа, — как-то неопределённо протянула Оля и тряхнула головой, будто отгоняла неведомое наваждение, — страшная история.
— И часто у вас так, — поинтересовался Илья, — ну, от детей избавляются, когда есть нечего?
— Да так же все делают, — пожал плечами Шпенька и вдруг оскалился, — а, ну да! У вас же, благородных господ, всегда денег на жратву хватает! А у меня, опосля мамкиной смерти, батя собственными руками сестёр передушил. Потому как меня, с братом, кормить нечем было! Кто мог знать, что братан потом от Напасти загнётся! Да, да, часто делают!
— Шпенька, успокойся, — сказал я и положил руку на тощее плечо. Мать моя! Как током долбануло! Парень тоже, так и присел, испуганно глядя на меня.
— Ты это чего? — спросил Илья, недоумённо взирая на разыгранную пантомиму, — может?..
Он, незаметно для проводника, показал мне выпущенный коготь.
— Да вроде, нет. А там, хрен его знает.
Тем не менее, цель оказалась достигнута: Шпенька успокоился и только слегка морщился, потирая загорелую кожу. Ещё больше его утешил настоящий водопад сочувствия, обрушившийся с телеги. Девочки всегда рады пожалеть обиженного котёнка.
— О чём это он каркал? — осведомился Витёк, — чего это вы разжалелись?
— Тяжёлое детство, чугунные игрушки, — пробормотал я и тут же заработал обвинение в бесчувственности. Может и так. Слишком много всего нового и даже история задушенных сестёр не могла прошибить подступающей апатии. Внутри возникло давешнее ощущение ледяной пустоты и пустило щупальца в руки и ноги. Хотелось забраться в глубокую уютную нору и развалиться на чём-нибудь мягком.
К счастью, путешествие почти закончилось. Оттаявший проводник нырнул под каменную арку с фигурой безносого ангела и показал нам большой каменный дом за высокой оградой из толстых брёвен. Решётки на окнах и мощные стены намекали на безопасность.
— Тут раньше жил начальник артели рыбаков, — пояснил Шпенька, хозяйским жестом распахивая скрипящие ворота, — никого не боялся, бывало даже сборщиков налогов посылал куда подальше. А от Напасти не уберёгся, хоть и все двери позакрывал. Никто про него месяц слыхом не слыхивал, покуда солдаты не вломились. Пришлось через кухню, входные двери так и не одолели. А кухонные опосля заложили. Ну так вот, прошерстили всё — никого! Чудеса. А в подвал заглянули — вот она, пропажа! Все чёрненькие, распухшие. Жмуров, понятное дело, сожги, но в подвал лучше не соваться — смердит там.
— Не очень-то и хотелось, — проворчал я, — в доме то хоть не воняет?
— В доме? Не-а.
Мы миновали несколько огромных собачьих будок с обрывками верёвок. Как пояснил гид, когда хозяева перестали выходить, животных никто не кормил, пока отощавшие псы не перегрызли привязь и не удрали в неизвестном направлении. Одной из собак не удалось справиться с прочной верёвкой, и она навеки упокоилась в своём жилище, распространяя удушливое зловоние.
Вокруг огромного дома главы артели росли невысокие чахлые деревья. Учитывая отсутствие хоть чего-то подобного в остальном Лисичанске (не считать же таковым жухлые кустики и вытоптанную траву вдоль дороги) это можно было назвать садом. Кажется, некоторые напоминали фруктовые, но плодов на ветках, понятное дело, не наблюдалось.
— Что с конём делать? — заорал, позабытый всеми, Витёк.
— Шпенька, слушай сюда, — сказал я, заметив намерение нашего назойливого спутника отправиться внутрь дома, — дуй-ка ты за продуктами, забирай коняку и до новых встреч.
— У? — его крысиная физиономия выражала недоумение.
— Угу, — ответил я и ткнул пальцем в небо, — гляди: вечереет, а благородные господа и дамы малость подустали, желают отдохнуть и расслабиться. Давай, мухой.
Видимо аналог подобного выражения существовал и здесь, потому как парень пожал тощими плечами и трусцой метнулся за ворота.
— Зачем ты с ним так, — укоризненно заметила Оля, — пацану и так в жизни не повезло. Столько всего…
— Знаешь, Олечка, — утомлённо ответил Илья, — думаю, здесь можно выходить на улицу, ловить первого встречного и слушать историю жизни. Будет такое же, а то и хуже. Время здесь такое, хреновое. Рождаются, как кролики и мрут, как мухи.
— Циник, — бросила Ольга и покосилась на меня. Я был полностью согласен с товарищем, кроме того пронырливый крысёныш не понравился мне с первого же взгляда, однако не собирался устраивать прения и ссоры внутри группы. Поэтому просто неопределённо пожал плечами.
— Да что мне с этой конягой делать, мать её?! — ещё раз подал голос Витёк.
— Подожди, пока вернётся этот тип, с продуктами. Пусть забирает её и проваливает.
— Да вы охренели! Я вам сторож или слуга? Да и чё, я тут сам сидеть буду? Мало ли…
— Паша, милый, — Наташа чмокнула своего парня в щёку, — побудь с Витей. Будь пусей.
Павел пожал плечами и послушно затопал к воротам, где пускал искры Витя. Оба парня стали похожи друг на друга, одинаково небритые, запылённые и угрюмые. Неприятные на вид. Или мне так просто кажется?
— Пошли внутрь, — сказал я и толкнул массивную дверь, обитую металлическими полосами со следами ударов чем-то острым, — тяжёлая, скотина.
«Скотина», как выяснилось, была не только тяжёлой, но ещё и закрытой. И я сломал замок. Нечаянно. Просто нажав посильнее, я услышал громкое: «Кр-рак!» и дверь распахнулась. А остатки запора ссыпались на пол.
— Силён, — только и сказал Илья, поднимая изогнутый металлический штырь, сломанный у основания, — головой надо было.
Галя хихикнула и ткнула мне пальцев в бок, а Оля одарила поцелуем. Одна Наташа повела себя как-то странно: она забрала у Ильи остаток запора и крепко сжав в побелевших кулачках, внезапно переломила пополам.
— Чёрт! — только и сказал потрясённый Илья, — эти слабые женские ручки!
— Так что не одни вы, мальчики, теперь можете двери вышибать, — самодовольно заметила разрушительница, презрительно отшвырнув куски металла, — видимо, это — ещё один дар. И он мне очень нравится.
— Сейчас и я чего-нибудь сломаю! — кровожадно потирая ладошки, зловеще пробормотала Галя.
— Спасайся, кто может! — прошептал я, — Илья, берегись! Их — трое, а нас — только двое. Будем мы биты изящными женскими ножками.
— Только, если начнёте гулять налево и…Налево, — изогнув бровь, как бы в сторону, бросила Оля, а Наташа, внезапно, стала пунцовой, — впрочем, мне кажется, сегодня всем будет не до того. Честно говоря, ощущаю себя спущенным шариком.
— Ну так идём и глянем, где может прилечь спущенный шарик.
Илья, который после замечания Ольги, заметил смущение Наты, внезапно посмотрел на меня и его глаза тотчас увеличились на порядок. Вот так Штирлиц оказался на грани провала. Какого чёрта! У Ольки язык чешется? Не пойму я девчонок, такое ощущение, словно они признали меня своей общей собственностью.
От всего этого хотелось забраться куда подальше, чтобы никто не нашёл. Однако мы все и так забрались, дальше некуда. Тяжело вздохнув, я пошёл вперёд, рассматривая помещение, где нам предстояло жить.
С первого взгляда мне показалось, что дом состоит из одной огромной комнаты, высокий потолок которой теряется во мраке. Да и вообще, внутри оказалось не очень светло: крошечные оконца (О чудо! Они оказались закрыты толстым желтоватым стеклом) пропускали ничтожные лучики света, которых явно недоставало для такого большого помещения.
Но стоило сделать попытку присмотреться и в голове точно сработал переключатель: сумрак испарился, а очертания предметов обрели чёткость, как под лучами прожектора. Правда, одновременно, появилось странное ощущение — казалось, всё вокруг непрерывно выцветает и сереет. Тем не менее, к этому можно было привыкнуть.
— У тебя глаза светятся, — встревоженно заметила Оля, — всё в порядке?
— Попробуй присмотреться повнимательнее, — посоветовал я и уже для других, добавил, — у нас появился новый прикол: похоже, мы способны видеть в темноте.
— Видон у тебя, — пробормотала Галя и вдруг её, широко распахнутые глаза, вспыхнули жёлтым, — ух ты! Круто! А как я выгляжу?
— Ух ты! Круто! — передразнила Ольга, — не слишком ли мы быстро превращаемся в непойми кого? Страшновато становится…
— Что предлагаешь? — быстро спросила Галя.
— Предлагаю осмотреть дом, — спокойно сказала Наташа и зажгла два огонька на своём лице, — лично я, пока не вижу во всём этом ничего плохого. Мы получили крупные проблемы и одновременно — инструмент, помогающий с ними справиться.
— Ох, не нравится мне, как этот инструмент с ними справляется. Самостоятельный он, какой-то, — проворчал Илья и последним, из всех, включил ночное зрение, — хм, на инфракрасные очки не похоже вообще. Гораздо лучше.
Пока они препирались, я медленно двигался вперёд, осторожно ступая по скрипящему дощатому полу. Ни мусора, ни грязи здесь не было, лишь немного пыли. Сказалось наличие прочного замка на двери. Кстати. Надо бы его восстановить. Дабы не искушать местных жителей.
Большую часть помещения занимал исполинский камин — настоящий монстр, внутри которого мог поместиться целый бык. Хм, там действительно был вертел. Похоже, для быка. В камине лежали загодя заготовленные дрова и целая поленница — рядом. Это хорошо.
Огромные деревянные кресла сбежались к очагу, погреться, да так и уснули, не дождавшись огня. Ещё парочка осталась у длинного стола, водружённого на толстые тумбы, напоминающие пни. Впрочем, о чём это я? Это же и есть пни.
На этом описание интерьера можно было завершать. Голые деревянные стены, без украшений, ни малейших признаков ковра или чего-то подобного, закопченный потолок, без люстры — если так обстояли дела у местных богатеев, боюсь представлять дома бедняков. Мама дорогая!
Ещё имелись три двери, но меня заинтересовала та, что у камина, и я направился именно туда. Кто-то легко коснулся моего локтя.
— Не возражаешь? — поинтересовалась Оля, — как-то мне неуютно. То ли дело в этом месте, где совсем недавно умерли люди, а может просто всё так навалилось, не знаю. Так удивительно и непривычно, будто колокольчики звенят в голове.
— Не бойся, я с тобой, — кожа у девушки оказалась холодной, словно лёд, — тебе не холодно?
— Нет, — пробормотала она, но тут же прижалась ко мне покрепче, — просто, понимаешь…Не могу объяснить. Скажем, пытаюсь думать о родителях, как они переживают, волнуются и ничего не чувствую. Даже лиц их не могу вспомнить. А ты?
— Не знаю. Не до этого, сейчас, — с каким-то отстранённым ужасом я сообразил, что вся моя жизнь, двумя днями ранее, превратилась в серый туман, разметаемый ветром, — вот когда всё устаканится, тогда спокойно сядем и подумаем. Хорошо?
— Это — спальня, — вместо ответа, констатировала Оля, — какая огромная кровать! Да мы тут все поместимся.
— Намечается групповуха? — поинтересовался я и девушка негромко рассмеялась.
Ложе действительно оказалось здоровенной штуковиной, спрятавшейся под балдахином из тяжёлой тусклой ткани. Похоже траходром прильнул к той стене, где находился камин. Весьма предусмотрительно для дома, где отсутствует иное отопление. Хорошо, хоть весна. Ну, или лето.
Кровать оказалась застелена бархатным зелёным покрывалом и я, отбросив тонкую ткань, бережно усадил Олю, глубоко утонувшую в мягкой перине. Девушка несколько секунд смотрела на меня своими огненными глазами, а потом упала на спину, разбросав руки в стороны.
— Хочется странного, — она зажмурилась, — не пойму. Как будто чего-то не хватает и на этом месте — пустота, которую нужно срочно заполнить. И плакать хочется…
— Ещё чего не хватало! — я лёг рядом и поцеловал гладкую кожу щеки. Кожа издавала нежный цветочный аромат. Свежо и приятно, — не переживай: скоро всё наладится. Эта проклятущая штуковина на руке заработает, и мы вернёмся домой.
Ольга повернула ко мне лицо, и я увидел серебристый след, оставленный одинокой слезинкой. Странно всё это выглядело в выцветающем фото окружающего мира. И совсем удивительная вещь: кожа девушки источала слабое сияние, словно она была фильтром, удерживающим часть света, притаившегося внутри.
— Ты в это веришь? Ну, в то, что мы действительно сможем вернуться домой?
— Конечно! — быстро ответил я, стараясь не вдумываться, верю ли в это, на самом деле.
Оля покачала головой и печально улыбнулась. Свет в её глазах потускнел и умер.
— А мне кажется, мы навсегда останемся здесь. Наверное, должно быть страшно — чужой мир, чужие люди и мы сами превращаемся в кого-то другого, — Ольга перевернулась и ткнулась лицом в мою грудь, — но самое ужасное, что мне ни капельки не страшно. Словно всё так и должно быть. Только холод, пустота и ожидание чего-то непонятного. Наверное, так чувствует себя гусеница, в коконе, перед превращением в бабочку.
Я погладил её по голове.
— Ты будешь самой красивой бабочкой на свете. Так тебя и вижу: длинные, ослепительно белые волосы, гладкая бледная кожа и огромные глаза на прекрасном лице.
Чёрт, да мне и представлять не требовалось, просто смотреть.
— Ну, ты просто Бледную Госпожу, из сказки, описываешь.
— А, зацепило!
Оля подняла голову и её глаза вновь наполнились светом.
— Очень жалко бедных детей. Представляешь, как им одиноко и страшно бродить по тёмным холодным улицам. А там — бандиты, убийцы и прочие мерзавцы. Уж лучше…
— Что?
— Уж лучше эта самая Бледная Госпожа. Вечный сон в облике красивой женщины куда лучше грязного насильника, смердящего смертью.
— Какой кошмар, — я легко коснулся её губ, — достаточно ужасов на сегодня, пора возвращаться к нашим, пока они не начали паниковать.
Но гора не успела добраться до Магомета, тот её обнаружил первым.
— Ага, — Галя просто излучала концентрированный сарказм, — мы, значит, натыкаемся на открытый подвал, из которого смердит, мама не горюй; на кухню, с протухшим окороком, а эти два везунчика находят кровать. Пока мы волнуемся и переживаем — не случилось ли с ними чего, они валяются на мягкой перине. А ну, подвиньтесь!
И девушка бесцеремонно плюхнулась между нами, после чего, не секунды не колеблясь, положила согнутую в колене ногу на мой живот. Глаза её, при этом, сияли, словно два прожектора. Галя собиралась что-то сказать, но не успела: в тёмном проёме двери появилась ещё одна фигура со светящимися глазами.
— Ну, в общем, как я и предполагала, — в голосе Наташи звучало лёгкое самодовольство, — Илья, где ты там? Я же тебе говорила, спальня должна быть именно здесь. Вот это кроватка!
— А в шкафу уже посмотрели? — деловито осведомился Илюха, являясь следом за девушкой, — дом стоял закрытый, может остались какие-нибудь ценности? Не хотелось бы начинать продавать золото. Людишки тут больно ненадёжные.
— Кстати, о птичках, — я приподнялся, осторожно убрав колено, ничуть не смутившейся Галины, — замок я сломал и теперь нужно посмотреть, как можно запереть входную дверь. Дабы не смущать нашего общего знакомого любителя грустной мистики.
— Кто сломал — тот и чинит, — жизнерадостно откликнулась Галя, — а я тут поваляюсь. Устала я, вся полностью.
— Это да, — Илья потёр лоб и опёрся рукой о стену, — вымотался за сегодня, как скотина. Такое ощущение, будто всего набили ледяной крошкой, а внутренности высасывают через трубочку.
— Есть немного, — поддержала его Наташа и присела на край кровати, — но спать неохота.
Я поднялся на ноги и вдруг мир, перед глазами, пошёл мелкой рябью. Огромный двустворчатый шкаф, стоящий в углу, медленно пополз в сторону и только некоторым усилием воли, я смог вернуть ему неподвижность.
— Девочки, поройтесь в сундучке, — сказал я и хлопнул товарища по спине, — пошли, шер ами. Полюбопытствуем, как можно устранить последствия моего хулиганства. И ещё, нужно как-то обеспечить свет. Если товарищи узреют наши прожектора — запросто обосрутся.
— Я там, из кухни, притащила два канделябра, со свечками, — крикнула нам вслед Ната, — да и камин можно растопить.
К огромному счастью, в Галкиной сумочке нашлось несколько зажигалок, которые девушка, по старой привычке, отбирала у своих парней. Нет, возле камина висела какая-то хрень, с камешками и промасленной верёвочкой, но как этим воспользоваться не знали ни я, ни Илья.
Чёртовы свечки в массивных подставках упорно не желали загораться, а только распространяли удушливый смрад какого-то протухшего жира. Илья громко чихал и непрерывно ругался, называя дом, самым смердящим зданием на своей памяти.
Никто не побеспокоился закрыть люк в подвал, где нашли своё упоение прежние жильцы и в кладовой воняло, как в заднице скунса. Люк захлопнули, но очень скоро вновь открыли, чтобы швырнуть вниз злосчастный окорок, найденный в кухонном шкафу. Кусок мяса тщательно упаковали в промасленную ткань, но это не помешало ему вонять, словно стадо дохлых свиней.
— Знаешь, — выдохнул товарищ, которому удалось выжать чахлый огонёк из толстого цилиндра свечи, — как подумаю про жратву, так аж комок к горлу подступает! Этот долбанный окорок надолго мне аппетит отбил.
— А он у тебя был, этот аппетит? — задумчиво осведомился я и повторил подвиг товарища, — ладно, продолжай их насиловать, а я займусь камином.
В общем, не прошло и полгода, а в гостиной появилось какое-никакое освещение. Свечи мы водрузили на стол, где они тускло тлели, распространяя удушливое зловоние, а сами перебазировались ближе к весёлому пламени, пляшущему на толстых сухих деревяшках. Только теперь стало понятно, насколько прохладно внутри, невзирая на время года. От этого присутствие камина казалось приятным бонусом.
— О, гляди, как они нехило устроились! — голос Паши застал меня врасплох и оборачиваясь, я едва успел выключить ночное зрение, — камин, все дела. Ну, класс! Смотрите, чем мы разжились!
Витёк, угрюмо зыркнув в нашу сторону, молча протопал к столу и шмякнул на толстую столешницу объемистый мешок. Второй, такой же, стоял у ног Шпеньки. Сам паренёк замер около взломанной двери и трогал пальцем замок, задумчиво поглядывая то на сломанный запор, то на меня.
Тем временем, светящийся довольством Паша, залез в недра мешка и выкладывал на стол содержимое, оживлённо комментируя каждый предмет:
— Хлебушек, ещё один, слегка твердоват, но ничего — погрызём, — две большие буханки, отличающиеся друг от друга размером и формой, — вяленое мяско, ничего себе так, — он понюхал кусок, делая вид, будто собирается укусить, — ладно, ладно, подождём. О, колбаски, обожаю! — два лоснящихся круга в неровной глиняной миске, — сыр, слегка пованивает, но можно и нос закрыть. И гвоздь программы, да-ба-да! Местное вино, — два, неряшливо сделанных, кувшина, с тщательно закупоренными горлышками, — Шпенька, дружище, иди сюда! Поцелую тебя в дёсны.
«Дружище», видимо разобрал лишь своё имя, да ещё интонацию, но прекратил заниматься ерундой и поставил второй мешок рядом с первым. Его крысиное личико не покидало странное выражение.
— Мы в расчёте? — негромко поинтересовался Илья.
— В общем, да, — Шпенька часто покивал головой и покосился на дверь, — и если благородные господа больше ни в чём не нуждаются…
— Не нуждаются, — тихо сказал я, — можешь идти.
Его точно ветром сдуло. Ну наконец-то, только свои. Вот правда, один из своих, похоже, крайне зол. Осталось только узнать причину.
— Витя, какого чёрта? — утомлённо поинтересовался я, — у нас, вроде бы, и так достаточно проблем, без того, чтобы бросаться друг на друга. Или дуться втихомолку. Хочешь высказаться — валяй.
— Да мне, просто интересно, — Витя качался с носка на пятку, — этот самый Шпенька, как-то странно нас разделяет. Вам, чуть обувь не лижет, а к нам, с Пашей, обращается, словно мы слуги. Или — собаки.
— Да прекрати ты гнать волну, — спина Павла стала напряжённой, — тебе просто показалось. Ты же не бельмеса не понимаешь в его бульканье.
— Да нет, кое-что уразумел. Всё же их язык похож на немецкий. И он нас, Паша, спокойненько так назвал слугами. У этих, стало быть, хозяев. Да и то, посмотри на них: чистенькие, беленькие, как под копирку сделаны, не то что мы — быдло быдлом. Да?
— Ну может и промелькнуло какое-то упоминание, — неохотно признал я, — просто не успел объяснить, что мы — одна компания.
— Угу, — Витёк кивнул, исходя ядовитой яростью, — подумаешь, какое-то чмо в разговоре назвало твоего товарища слугой, ну а ты, вместо того чтобы сунуть ему в рыло, не успел объяснить. Да и то, разговор то коротюсенький был — минут сорок — пятьдесят! Какой же ты мудак, приятель!
— Витя, — Илья положил парню руку на плечо, но тот нервно отбросил её в сторону, — остынь.
— Пошёл ты! Пошли вы все! Знаешь, все эти изменения, в первую очередь, происходят у вас в башке. И это всего два дня прошло! А дальше? Прикончите нас, с Пашкой, если мы слово поперёк скажем? Чего там церемонится со всякими слугами!
Как же он достал со всеми своими истериками! Появилось непреодолимое желание отвесить наглому засранцу чувствительную оплеуху. Пришлось долго отговаривать самого себя; дескать, в чём-то Витя, может и прав. А если и не прав, то нужно быть умнее этого тупого, вонючего, поросшего омерзительной щетиной куска человеческого мяса…
И тут меня словно током ударило: я сообразил, ЧТО именно пришло в мою голову. Как будто я отделил себя от Вити и всех остальных людей. Точно я, Илья и девочки находились по одну сторону невидимой границы, а Паша, Витя и прочие человеки — по другую. Ехидный голосок внутри тоненько пропищал: «Но ведь так оно и есть!» и пропал. Стало страшно.
— Ладно, ладно, — сказал я, — ты абсолютно прав. Я — мудак и поступил нехорошо. Предлагаешь догнать этого козла и начать убеждать, дескать вы — не слуги? Скорее всего он испугается и попишет меня ножичком. А я буду лежать в луже крови и тяжело дыша, спрашивать: «Витя, ты простил меня?»
Витёк хрюкнул раз, другой. Потом хмыкнул и протянул руку.
— Ладно, мир. Честно говоря, вы со своими закидонами и так пугаете, до усрачки. Очень хотелось бы верить, что люди, спящие рядом, не поднимутся ночью, попить твоей кровушки.
— Я всегда готова к этому! — с утробным возгласом, из-за камина выпорхнула Галя, — дайте, дайте мне попить кровушки!
— Тебе ещё недостаточно? — невинно осведомился Илья, — думаю все твои парни могли бы охотно поспорить на эту тему. И, кстати, что это ещё на твоей голове?
— Это — шляпка, бескультурная бестолочь! — гордо возвестила кровопийца, демонстрируя неведомую фигню, больше всего похожую на голову чупакабры, — в шкафу оказались шляпки, много шляпок.
— И больше ничего, — добавила Оля, — как я вам?
— Кошмар! — вырвалось у меня, — нет, ну если тебе нравится…
— Нисколько, — она сдёрнула с макушки замысловатую конструкцию и водрузила её на голову Ильи, — держи — подарок.
— Ну, мы есть сегодня будем? — жалобно осведомился Паша, чахнущий над своим съедобным златом, — первый раз, за два дня, нормально пожрать то можно?
— Ну, троглодит-троглодитом, — Ната вплыла в комнату, бережно удерживая на голове нечто напоминающее парусный фрегат, — похоже, пассия прежнего владельца, была помешана на головных уборах. И это было совсем не лёгкое помешательство.
Илья, сдёрнув с головы Ольгин подарок, некоторое время рассматривал его, а потом, с ожесточением, запустил в пылающий камин. Оля, увидев столь непочтительное отношение к своему презенту, всплеснула ладонями.
— Мой дар! Как ты мог…Ты, ты разбил моё сердце!
Илья, вскинулся было в попытке выдать нечто резкое, но перехватив мой предостерегающий взгляд, опал, махнул рукой и направился к Паше с Витей, которые сортировали продукты и пытались сервировать стол. Наташа, отправив свою бригантину в дальнее плавание, окончившееся в углу гостиной, как-то неуверенно топталась на дальних подступах к столу. Словно ей что-то мешало.
Сделав пару шагов, я понял и попытался озвучить. Но не успел.
— Э-э, а вы уверены, что оно не пропало? — поинтересовался Илья, морща нос и указывая пальцем на продукты, — несёт от всего этого…Прям, как от того окорока, на кухне.
Паша поднял лоснящееся кольцо колбасы и деловито обнюхал. Потом откусил кусок и на его физиономии расплылась широкая ухмылка. Почему-то, в этот момент, я ощутил сильнейший приступ тошноты. Наташа отступила на шаг назад и помотала головой.
— Я кушать не хочу! — негромко, но твёрдо, заявила за моей спиной Галя и одобрительное мурлыканье Ольги послужило аккомпанементом этой декларации.
— Думаю, вам всё-таки нужно поесть, — заметил Витёк, исподлобья наблюдая за нами, — два дня без еды — это явный перебор. Да вы и воду не пьёте.
— Не очень-то и хотелось! — фыркнула Галя и легко подвинув тяжёлое кресло, запрыгнула в него, — и вообще — я, как всякая порядочная кошечка, буду дремать у огня. Меня не трогать!
В последней фразе отчётливо прозвучали истерические нотки. Оля присела на подлокотник кресла и склонила голову, позволив волосам закрыть пол лица. Лишь один глаз вопросительно взирал на меня.
— Кому-то из нас стоит попробовать хотя бы кусочек, — очень тихо сказал попятившийся Илья, — ведь реально — какая-то хрень происходит: все должны жрать. Закон сохранения энергии никто не отменял: мы тратим силы — значит должны их пополнять.
— И естественно, этим дегустатором должен быть я, — боюсь, раздражение вырвалось наружу, — огромное спасибо, за доверие!
— Когда дегустировал другое, не так возмущался? — ещё тише спросил Илюха, — назвался груздём — полезай в кузов, даже если назвался не сам.
Нет, эта идея мне совершенно не понравилась!
На деревянных ногах я подошёл к столу и ненавидяще уставился на пищевое изобилие. Всё — воняло! Омерзительно! Хотелось закрыть нос и убежать прочь. Обернувшись, я заметил Галин носик, показавшийся над высокой спинкой кресла. Дремлет, значит. Засранка! Как всем интересно!
— Приятного аппетита, — пожелал Витя, внимательно наблюдающий за мной. Паша, продолжающий кусать колбасу, подмигнул.
Это походило на прыжок с вышки в холодную воду. Я взял в одну руку, какой-то овощ, напоминающий огурец, а в другую — тонкий ломоть вяленого мяса и отправил всю эту дрянь в рот. Пришлось чуть ли не пропихивать пищу внутрь, и Паша подсунул один из кувшинов. Сделав глоток, я понял — больше не могу. Отшвырнув недоеденные куски я шатаясь, подошёл к ближайшему креслу и едва не упал на его деревянную поверхность. Внутри начали работу лесопилы-трудоголики, оживлённо перестраивающие моё нутро, а в голове бешено порхали вертолёты-мутанты.
— Ты — весь зелёный, — деловито сообщил Илья и его голос громом раскатился в моих ушах, — похоже, обычная пища нам не подходит.
— Какая ценная информация, — квакнул я, — никто и не предполагал…
— Да он весь горит! — в голосе Оли слышалась тревога, — идиотский был эксперимент. Витя, ты просто говнюк! Что, решил отомстить?
— Откуда я мог знать, как оно получится, — голос Вити не был ни виноватым, ни смущённым, — по виду вы — обычные люди. По крайней мере, были раньше.
Один из вертолётов столкнулся со стенкой моего черепа и в оглушительном грохоте взрыва, меня согнуло пополам в пароксизме тошноты. Возникло ощущение, будто стая бешеных дикобразов неудержимо рвётся наружу, разрывая тело на куски. Слишком поздно я обнаружил таящееся за сумасшедшими зверушками. Коварный мрак стремительно вырвался из-за колючих спин и пожрал вселенную.
Но кое-что всё-таки уцелело.
Я осторожно двигался в кромешной тьме, пытаясь понять, где нахожусь и куда нужно идти. Вроде бы, вперёд. Там висела странная штуковина, напоминающая дверь, вырубленную в абсолютной пустоте. Дверь оказалась приоткрыта и в щель медленно вливался леденящий холод, обжигающий моё невидимое тело. И ещё. За дверью кто-то притаился. Кто-то, смертельно опасный, для меня и полностью чужеродный всему моему миру. Внезапно неизвестная тварь начала приближаться.
Нужно было бежать, спасаться от неведомого врага. Однако, нечто внутри, удерживало от бегства, вынуждая шаг за шагом, приближаться к источнику холода и смертельной опасности.
Дрожа, то ли от мороза, то ли от ужаса, я приблизился и толкнул дверь.
В тот же миг тот, кто притаился с другой стороны, вырвался наружу и пожрал меня.
И я проснулся.
О-ох, то же кресло, где я отключился. Ну и сон! Ощущение смерти в клыках неведомой твари было таким реальным…
Я осмотрелся: видимо, камин полностью выгорел, а свечи погасили, потому как не было видно ни зги. Даже не задумываясь, я переключился на благоприобретённое ночное зрение и оценил плоский серый мир, притаившийся за пеленой мрака.
Рядом с моим креслом дремал ещё один подобный уродливый предмет, где свернувшись калачиком, тонко посапывала Оля. Её правая рука протянулась ко мне, словно девушка желала знать, здесь ли я ещё. Погладив тонкие пальчики, я бережно убрал ладонь и поднялся.
Около потухшего камина теснились ещё три пыточных приспособления, почему-то названных креслами. Там уже не посапывали — там громко храпели две глотки: Витя и Паша. Илья спал абсолютно беззвучно и его тело как-то странно рябило, словно телевизионное изображение с помехами. Скорее всего — шалости моего прибора.
Я посмотрел по сторонам: Наты и Гальки нигде не наблюдалось. Стало быть, девчонки решили расположиться на кровати. Молодцы. Но места там хватало и на четверых, значит Оля добровольно осталась со мной. Моя ты девочка! Я с нежностью посмотрел на её умиротворённое лицо и обнаружил на нём такую же рябь, как и у Ильи. Какого хрена?
И только тут до меня дошло, почему я проснулся. Меня разбудил очень тихий щелчок. Однако он так резко выделялся на фоне сопения и храпа, словно прозвучал мощный взрыв. Щёлкнуло ещё раз. И совсем не от входной двери. Похоже, из кладовой. Там, где нашли упокоение предыдущие владельцы нашего дома. Воображение тотчас нарисовало картинку распухших тел, медленно выползающих наружу.
Ухмыляясь, я двинулся навстречу тихим щелчкам и лишь сейчас осознал, что мерзопакостные ощущения, появившиеся после злосчастного ужина, полностью исчезли. Осталась лишь неприятная слабость и чувство дикого опустошения, словно я обратился в запаянную колбу с абсолютным вакуумом внутри. Неприятно, конечно, но не смертельно.
Короткий коридорчик вывел меня в помещение с голыми стенами и уродливыми массивными крюками, торчащими из них. Это — всё. Ничего удивительного. Похоже, после смерти хозяев, из дома вымели всё, мало-мальски ценное, оставив только никому не нужную коллекцию безумных шляпок.
В земляном полу отчётливо выделялась квадратная крышка, грубо сбитая из толстых, почти необработанных досок. Сейчас она мелко подрагивала и вообще, делала попытки приподняться. Гадая, нет ли в этом мире мистических сил, способных оживлять мертвецов, я осторожно отступил к стене, наблюдая за судорогами люка.
Послышался ещё один щелчок, чуть громче предыдущих, потом тихий треск и вдруг деревянный квадрат почти беззвучно откинулся назад, открывая бездонную черноту отверстия. Мрак шевельнулся и наружу выбрался цепкий паучок тонкой ладони. Потом — ещё один и наконец показалась взъерошенная голова. Незнакомец тихо фыркнул и вдруг, одним прыжком, оказался внутри.
Я узнал пришельца сразу же, как только увидел его лохматую голову и теперь, с интересом, наблюдал за дальнейшими действиями Шпеньки. Мелкий жулик беззвучно покачнулся и в его пальцах показался длинный блестящий стержень. Парень сделал шаг вперёд и тогда я негромко спросил:
— Может не станем мешать спокойному сну?
Он подпрыгнул на месте, а после, демонстрируя хорошую реакцию, повернулся в мою сторону, выбросив перед собой тонкий нож. И тут его застопорило. Я слишком поздно сообразил, как может отреагировать человек, увидев два светящихся глаза во тьме. Парень всхлипнул и отпрянул назад, угодив ногой в открытый люк. В самый последний момент я успел поймать пришельца, схватив за обнажённое запястье.
Утро застало меня, сидящим на пороге дома и угрюмо наблюдающим за тускло сереющими облаками и звёздами, растворяющимися в светлеющем небе. За последние несколько часов мимо нашего дома прошли всего трое. Все похожи на оборванные привидения, которые давно потеряли надежду попасть в рай или хотя бы ад.
Кстати, по поводу ада. У меня возникло ощущение крайней близости к этому негостеприимному месту. Все мы оказались так близко к преисподней. И я — ближе всех. Но, чёрт побери, кроме дикой депрессии, я испытывал диаметрально противоположные ощущения. И это разрывало меня на куски.
Об этом нужно было с кем-нибудь поговорить. Срочно.
Однако, когда на пороге появилась Оля, я понял: с ней я это обсуждать не стану. По крайней мере — сейчас.
Девушка медленно опустилась рядом и положила голову на моё плечо. Наши волосы перемешались так, словно росли на одной голове. Никакой разницы в цвете. Точно так же и бледная гладкая кожа Ольги ничем не отличалась от моей. Всё это было частью секрета, известного лишь мне. Очень страшного секрета. Я боялся рассказать его, даже думать о нём боялся и не представлял, как жить дальше.
Мы перестали быть людьми.
Возможно и существовал какой-то шанс повернуть всё вспять, но для этого требовалось снять медальон с изображением льва. А я так и не смог этого сделать, хоть и пытался. Тут не было никого, перед кем я мог бы кривить душой — всеми остатками своей человеческой сущности я желал вернуть всё обратно.
И проиграл.
Витя вновь оказался прав, но не думаю, что это его обрадует.
— С добрым утром, — негромко сказала Оля и потёрлась щекой о плечо, — сон мне снился, такой странный.
— Расскажи, — попросил я, не решаясь взглянуть в её глаза.
— Мне снилось, будто я иду по яркому лугу и собираю цветы. А навстречу кто-то идёт, но солнце бьёт в глаза, и я никак не могу понять — кто. Я прижимаю букет к груди, а он внезапно становится таким холодным, словно я держу ком снега. И вдруг я вижу саму себя, с букетом цветов в руках. Только это — не настоящая я, а как бы фотография, освещённая ярким светом. И она всё выцветает, выцветает. И больше не остаётся ничего: только я, лёд и крохотная тёмная комнатушка с маленьким окошком. Из него видно солнце, синее небо и цветочный луг. Я делаю шаг и просыпаюсь. Странно, да?
— Угу, — кивнул я и погладил её по голове, — вообще, столько странного происходит.
— Ты даже не представляешь, — девушка как-то странно хихикнула и взяв мою ладонь, провела ею по ткани своей одежды, — что чувствуешь?
Я оказался сбит с толку. Она думает я смогу угадать, какая это материя? Так это — дохлый номер! И своя то одежда всё утро вызывала ощущение смирительной рубашки, а тут ещё и Оля со своими непонятными загадками.
— Гладкое, — промычал я, — ну, не знаю…
— Похоже на настоящую ткань?
— Э-э? — вероятно у меня было очень глупое выражение лица, потому как девушка расхохоталась и поднявшись, потянула за руку.
— Пойдём. Покажу тебе одну забавную штуковину.
Я и сопротивляться не стал. Просто закрыл дверь и поставил на место засов, блокирующий замок. Очевидно, кто-то из ребят нашёл эту полезную вещь, пока я валялся без сознания.
Через крохотные окошки вливался микроскопический квант света, но его оказалось вполне достаточно, и я смог различить белое пятно, плывущее впереди. Оля направлялась…У-ух! Нет. У меня камень свалился с души, когда я понял, куда она идёт. На кухню. Там я, кстати, ещё не был.
Храп Вити и Паши стал ещё громче, причём кто-то из двоих начал причмокивать и тихо бормотать. Краем глаза я заметил жёлтую искру, вспыхнувшую и тут же погасшую в кресле Ильи. Подсматривает, засранец?
Кухня оказалась куда больше, чем кладовая или спальня. Тому было логическое объяснение в виде исполинской печи, занимавшей почти половину помещения. Наверное, предыдущий хозяин был совсем не дурак на пожрать. Кроме того, здесь имелся разделочный стол, покрытый бурыми пятнами и стеллаж с кухонными принадлежностями, больше напоминающими изощрённые орудия пыток.
Чуть дальше, у заложенного камнями дверного проёма, лежала поленница дров для печи, а около стены…Ну, даже не знаю.
— Похоже, здесь ночевала прислуга, — пояснила Оля и протиснулась между двумя кусками плотной ткани, — заходи.
Внутри оказалось абсолютно темно, и я сразу же включил ночное зрение, обнаружив полностью обнажённую Ольгу, замершую между двух низких топчанов. Чёрт! Когда она успела? Девушка, лукаво ухмыляясь, подошла ближе, и я ощутил свежий аромат душистых яблок. Это возбуждало. Очень. А во мне ещё и продолжало бурлить ночное…
Не в силах сдерживаться, я сделал шаг вперёд и ощутил болезненный укол между ключиц. Выпущенный коготь медленно пополз вниз.
— Какой ты горячий! — ухмыльнулась девушка, — ну, в этом никто и не сомневался. Но, пока я собираюсь показать нечто иное.
Её рука резко опустилась вниз, и моя одежда оказалась рассечена, точно угодила под острую бритву. Прежде, чем я успел опомниться, Оля ещё несколько раз провела когтем, оставив меня полностью обнажённым. Таким же, как она. Удивительно, но я ощутил странное облегчение, словно змея, избавившаяся от старой шкуры. Тем не менее…
— А дальше? — поинтересовался я, сдерживая смех, — разденься — выйди на улицу голым?
— Дурень! Смотри.
По её телу прошла рябь, вроде той, которую я видел ночью и вдруг, во мгновение ока, Оля оказалась полностью одета. Правда, теперь на ней было очень короткое облегающее платье, подчёркивающее очертания совершенного тела. Я помотал головой, отгоняя наваждение, а когда снова посмотрел на девушку, платье сменилось мини юбкой и топиком.
— Но как?!
Оля громко рассмеялась.
— Представь себя полностью одетым, — сказала она, сквозь смех, — во что хочешь. Ну давай же, пробуй. Или ты хочешь остаться в этом? Боюсь, костюм Адама давным-давно не актуален.
Я решил было закрыть глаза, получше представляя обновление гардероба, но не успел. Ольга вновь расхохоталась, а я почувствовал прикосновение ткани к коже. Ощущение оказалось настолько полным, что я не выдержал и пощупал. Хм, материя, как материя. Во, блин!
— Ты точно уверен, что костюм-тройка и рубашка с галстуком — то самое? — поинтересовалась Оля, — но мне нравится, как ты выглядишь.
Я немного подумал, и девушка отступила на шаг назад, оценивая. Потом, подняла вверх большой палец. Теперь на мне были чёрные узкие джинсы и приталенная белая рубашка, открывающая грудь. Видел в каком-то журнале. Даже и не думал употребить до сегодняшнего дня.
— Странно, — сказала Оля, внезапно посерьёзнев, — слишком всё легко и быстро получается. Как по взмаху волшебной палочки: раз — идеальная внешность; раз — ночное зрение; раз — оружие, которое всегда с тобой. А теперь ещё и мобильный гардероб с неограниченными запасами. Спасибо тебе, медальончик!
Она подняла своё украшение к губам и поцеловала его.
А меня словно застопорило. Спасибо тебе, медальончик!
Сегодня ночью, я час стоял на коленях посреди безмолвной тьмы и лил слёзы, умоляя кого угодно дать мне силы снять это проклятущее украшение. Никто не откликнулся, никто не помог. Руки не могли сделать простейшую вещь и снять цепочку с шеи. Проще, казалось, отрезать саму голову. Потребовался целый час, прежде чем я понял, что проиграл.
Мы все проиграли.
Материя раздвинулась и в щель сунулась мордочка Гали. Физиономия у девушки оказалась заспанной и забавной, точно у котёнка. В жёлтых глазах чернел вертикальный зрачок, а белые пряди норовили лечь на бледное лицо. Почти полная копия Оли с некоторыми индивидуальными отличиями, позволяющими опознать прежнюю Галину.
— А я думала, вы тут трахаетесь, — задумчиво пробормотала она и оценила нашу одежду. На гладком лице не мелькнуло и тени удивления, — неплохо, неплохо, но видели бы вы, какие чудеса творит Натаха. Версаче в гробу ворочается, Дольче с Габаной поминает.
— Видишь, — наставительно заявила Оля, — нам, хрупким и разумным созданиям, дано проникать в тонкую материю вещей. А вам, грубым мужланам, всё нужно разжёвывать и показывать.
— Показывать — это хорошо, — заметил я и протянув руку, подтянул Галю ближе, — а слабо, вам двоим, мне показать…
Ну, мне и показали. Где раки зимуют. Девушки, дикими кошками, набросились на меня и сорвав занавеску, мы покатились по полу. Сначала я попытался сопротивляться, но очень быстро понял — это бесполезно. Урчало, рычало, шипело, щипало, колотило и покусывало. Казалось, их не двое, а целый десяток.
— Сдаюсь! — крикнул я, — больше не буду! Только меньше.
— Что это вы тут творите? — осведомился сонный голос Витька, — ну ни фига себе бардак! Чё это за кокон?
Коконом был я, обёрнутый в остатки исполосованной занавеси. На мне сидели, словно я был бревном и весело насвистывали бодрый мотивчик.
— Это — я, — смиренно пробубнил я, — а мы тут плюшками балуемся.
Витёк молчал и его молчание как-то нехорошо затягивалось. Я осторожно проковырял когтём дырочку в ветхой ткани и выглянул наружу: товарищ стоял у входа в кухню и рассматривал девушек, оседлавших меня. В его изумлённой физиономии сна не было ни в едином глазу — только недоумение.
— Вить, ты чего? — осведомилась Оля и в её голосе прозвучало искреннее участие, — ты словно привидение увидел.
— Два привидения, — уточнила Галя и заёрзала, устраиваясь поудобнее. По комнате вовсю плыли цветочно-ягодные ароматы, источником которых были мои наездницы.
— Привидения? Ну, типа того, — Витя покачал головой, — вам бы на себя в зеркало посмотреть. И где вы эту одежду нашли? На средневековые прикиды она не слишком похожа, а чемоданов со сменкой я при вас не замечал. Вот блин! Как ты это сделала? Опять эти ваши фокусы?
— Галя! — укоризненный голос Оли, — зачем?
— А пусть знает!
Кажется, пора вмешаться: Витька и так на взводе, а эти чертовки ещё выделываются.
— А ну, вставайте, — скомандовал я, — выпускайте меня отсюда.
Они даже не пошевелились. Вот засранки! И это начинало бесить. С трудом удерживая пробуждающуюся ярость, я рявкнул:
— ВСТАЛИ! — голос прозвучал как-то необычно, глухо, точно я изо всех сил кричал в подушку.
Тем не менее груз исчез, и я торопливо срезал с себя осточертевшие лоскуты, после чего поднялся на ноги. Дела обстояли несколько хуже, чем я думал. Глаза у Вити и вовсе залезли на лоб, а девушки, мелко дрожа, прижимались к стене и смотрели на меня с откровенным испугом. Вот хрень. Я что-то пропустил?
— З-зачем? — выдавила Галя и в уголках её глаз блеснули слёзки.
— Как ты это сделал? — звенящим голосом спросила Оля и провела пальцами по лицу, будто снимала невидимую паутину, — это было так…
— О чём вы? — похоже от девчонок мало толку. Я повернулся к Вите и наткнулся на его откровенно враждебный взгляд, — и ты тоже? Какого хрена ты вылупился? Хочешь ещё покормить, вчерашнего мало?
— Да нет, вполне достаточно, — он криво ухмыльнулся, — цирк был ещё тот. Прям, как сейчас: «Встали!» и их словно молнией шандарахнуло.
— Скорее, как иголками изнутри накололи, — уточнила Галя, — очень больно. Зачем ты так, с нами?
— Я не хотел — мне стало неловко, — даже не знал про такую штуку. Простите, пожалуйста. Больше не буду, чес слово!
— А я в этом очень сомневаюсь, — Витя неприятно хихикнул и уже повернувшись, добавил, — интересно, в вас человеческое то хоть осталось?
Я пожал плечами и вернулся к девочкам. Похоже, обе успели очухаться. Оля укоризненно погрозила мне пальчиком, а Галька, сжав маленький кулачок, энергично взмахивала им и повторяла с разной интонацией:
— Лечь, лечь, лечь. Да лечь же, чёрт побери! Как это у тебя получилось?
— Не знаю, — я развёл руками, — просто очень разозлился и мне захотелось, чтобы вы обязательно выполнили мой приказ. Вот и всё. А там всё само вышло.
— Думаю, у нас не получится, — задумчиво сказала Оля и погладила свой медальон, — у наших украшений, кажется, имеется неприятный сексистский шовинистический пунктик.
— Всё правильно, — похоже напряжение спало, — вы обе уже на кухне, поэтому, марш — варить борщ!
— Ишь, чего удумал, — пробормотала Галя, но покосилась на меня с явной опаской, — борщи ему вари. Я — натура вольная, испытываю тягу к свободным развлечениям: сексу, танцам и, и охоте, скажем.
Как-то странно у неё получилось с последним развлечением, словно слово «охота» вырвалось против собственной воли. Забавная оговорка. Оля тоже заметила, но промолчала.
— Пошли отсюда, — спокойно сказала она и взяла меня под руку, — займёмся сексом, танцами и охотой, скажем.
— Всем сразу, — согласился я и поцеловал её в ушко, — на кого охотиться будем?
Собственный вопрос вызвал неприятный холодок в груди: уж я-то знал, на кого нам нужно охотиться. Но это, почему-то, уже не казалось таким ужасным, как раньше.
В гостиной не оказалось никого, кроме Ильи, который задумчиво загребал пепел в камине замысловатой кочергой, напоминающей клюшку для гольфа, изготовленную сюрреалистом. Похоже парень был глубоко погружён в своё увлекательное занятие, поэтому наше появление заметил далеко не сразу.
— С добрым утром, — сказал я, — бог в помощь.
— Гадаешь по золе? — осведомилась Галя и забралась в кресло, поджав ноги, — новый метод предсказания, будущего: все мы обратимся в прах.
— Ух ты! — восхитилась Оля, — чёрный юмор в исполнении Гали — только у нас! Единственное представление! У тебя озарение? Или приснилось чего?
— Угу, — подтвердила та и прижала колени к подбородку, — фигня какая-то, про то, как я превращаюсь в айсберг. Причём так реально, хоть иди и Титаник топи.
— Где остальные? — поинтересовался я, — ты там язык не проглотил?
— Да нет, — вяло отмахнулся товарищ и раздражённо отбросил кочергу, угодив в кучку пепла, — слабость такая, будто и не отдыхал совсем. Витя в поисках местного МЭ и ЖО, а Паша пошёл в спальню, общаться с Натой. У них — кризис отношений и в этом нет ничего удивительного.
— Да уж, — Ольга покачала головой и медленно опустилась в кресло, по соседству с тем, где сворачивалась клубком Галина, — все эти вещи… Чем дальше — тем больше.
— А может, всё к лучшему, — проворковала Галя, не меняя позы, — Натка, она сейчас такая прикольная, прям как я, — Илья покосился в её сторону, приподняв одну бровь, но возражать не стал, — а Паша, ну, он остался такой, как раньше. Как все обычные люди.
— А мы, стало быть — необычные, — констатировал Илья.
Комментариев не последовало, да этого и не требовалось — всё было ясно и без возражений. Вот только слово «люди» звучало явно не к месту. Оля саркастически ухмыльнулась, а Галя, казалось, так и вовсе задремала.
— Илюха, — неуверенно сказал я, размышляя о кредите доверия, — кое-что нужно обсудить. Вдвоём.
— Мальчики решили уединиться, — почти пропела, не открывая глаз, Галя и тихо хихикнула, — посекретничать.
— Значит им это нужно, — в голосе Оли мелькнула нотка тревоги. Девушка определённо оказалась проницательнее подруги. Чёрт, да почему я её раньше игнорировал? Это же — настоящий бриллиант, не чета подзабытой Марине.
— Спальня занята, — хмыкнул Илья, — если вы об этом.
— Можно и в кладовой, — подыграл я ему, — там есть, где уединиться.
Так мы и сделали, и товарищ тут же с изумлением уставился на один из стенных крюков, который я использовал в качестве клина, вколотив в щель люка.
— Так вот, зачем ты ночью вставал, — понимающе кивнул Илья, — испытывал силушку богатырскую? Крюки из стен рвал и в пол вбивал? Креативно, ничего не скажешь. Так ты меня похвастаться привёл?
Я медленно вытащил взвизгнувшую железяку и бросил на пол, после чего долго отирал измазанные коричневым ладони. Мне очень не хотелось поднимать крышку и показывать скрытое внизу.
— У нас был гость, — пояснил я, присев на корточки, — наш пронырливый друг. Видимо решил самостоятельно взять то, что мы забыли ему отдать. Я услышал какой-то звук среди ночи и пришёл сюда. Похоже, подвал имеет выход наружу, по которому он и явился к нам.
— И?
Ну всё, больше оттягивать не имело никакого смысла. Я потянул крышку и отбросил её в сторону. Потом глубоко вздохнул и посмотрел вниз: чуда не произошло, маленькое тощее тело продолжало лежать там, куда я его бросил, после… В общем, после.
Илья наклонился и очень долго смотрел в распахнутый люк. На его лице не было ни удивления, ни отвращения. Скорее — грусть. Потом мой товарищ повернулся ко мне.
— В общем, ты его убил. Ну что же, думаю он вполне мог прикончить всех нас во сне, если бы ты его не остановил. Большое спасибо. Нет, честно, ты — молодец, как бы скверно это не звучало.
— Стой! — почти простонал я, — ты так ни хрена и не понял! Дело не в том, почему и зачем, а — как.
— По-моему, я не хочу это слушать, — вздохнул Илья, — но думаю — придётся. Надеюсь, ты не пил его кровь?
— Почти.
Как бы я не старался всё забыть, воспоминания ещё оставались слишком свежими.
Шпенька оступился и попал одной ногой в распахнутый люк. В тот момент, когда маленький вор начал падать, я протянул руку и удержал его, схватив за обнажённое запястье. В ту же секунду произошла странная штука: плоская, серая во мраке, фигурка внезапно превратилась в пышущий пламенем силуэт, пульсирующий, подобно бьющемуся сердцу. И это зрелище показалось мне самым приятным, из того, что я видел последнее время. Это походило… Даже не знаю. На запотевший бокал пива, после жаркого дня; горячий шоколад, в зимнюю стужу; бифштекс, после голодовки.
Я попытался сбросить наваждение, однако, вместо этого, обнаружил ещё одну удивительную вещь: пальцы на руке, удерживающей Шпеньку, словно обратились пятью тонкими трубочками, опущенными в бокал с желанным напитком. Оставалось лишь начать пить.
— А-а, — всхлипнул Шпенька и легко дёрнулся.
Именно это и послужило катализатором. Я словно впал в транс: живительная энергия неудержимым потоком хлынула в меня через пальцы и большего удовольствия я не испытывал никогда в жизни. Возможно именно так выглядит оргазм, продолжающийся тысячелетия. Огонь бушевал во мне, вокруг меня, и я сам превратился в безумное пламя во вселенной, где не было ничего, кроме сладкого сияющего вихря.
А потом, Шпенька погас и перестал дышать, обратившись тем самым, серым плоским силуэтом во тьме. Я разжал пальцы и тщедушное тело почти беззвучно кануло во мрак подвала. И только услышав глухой звук падения я понял, что произошло. Что я сотворил.
Я убил человека. Непонятно как, но я досуха выпил всю его жизненную энергию. И мне это понравилось. Мало того — исчезла слабость, терзавшая последние сутки, а ледяная бездна внутри оказалась заполнена.
И тут до меня, наконец, дошло: это и была та самая пища, которую мы должны были потреблять.
— Нет, — прошептал я и в ужасе рухнул на колени, — Нет! Только не это…
Невольное предсказание Вити сбылось: я, действительно, превратился в вампира. И пусть пил не кровь, а жизненную силу, суть от этого не менялась и выпитый человек, в любом случае, умирал. И всё это сотворил чёртов медальон, висящий на моей шее. Сейчас я его сниму и навсегда распрощаюсь с этим кошмаром! Сейчас…
Мои руки даже не шелохнулись.
Да какого хрена! Это же так просто: взяться за цепочку и сдёрнуть её к такой-то матери! Вот, сейчас…
Ничего, никакой реакции. С ужасающей отчётливостью я понял — ничто не в силах заставить меня снять проклятое украшение. Какая там рука или нога, оно было дороже головы.
И вот именно тогда я разрыдался.
Я оплакивал несчастного Шпеньку, себя и всех нас, превратившихся в чудовищ.
Передать всё это словами я, конечно же, не смог, но сами события описал весьма подробно. Товарищ, выслушав рассказ, очень долго молчал, продолжая рассматривать неподвижное тело на земляном полу. Потом открыл рот, но смог выдавить лишь протяжное сипение. Помотал головой и предпринял вторую попытку. На этот раз ему удалось.
— И что теперь? — спросил он, по-прежнему не пытаясь встретиться взглядом со мной. Его пальцы крепко сжимали медальон, но было неясно: собирается он сорвать украшение, или намеревается защитить его.
— Нужно как-то сказать девочкам, — неуверенно сказал я и закрыл крышку люка.
И тут Илью натурально прорвало: сначала он едва слышно хихикал, а потом заржал, словно обезумевшая лошадь. Хохоча, как сумасшедший, он попятился и наткнувшись на стену, медленно опустился, закрыв лицо ладонями. Было непонятно, продолжает он смеяться или смех сменился рыданиями.
— Сказать девочкам? — парень поднял голову, и я увидел слёзы в его глазах, — как? Эй, девчонки, у меня, для вас, имеется одна весьма забавная новость: теперь все мы будем питаться людьми. Наташа, можешь употребить Пашу, по старой памяти, ну а вам, двоим, достанется Витя, поделитесь. Так? Или, вот: пойдите — наловите кого-нибудь, на улице. Да вон того мальчугана, например. Лучше?
Он был и прав, и не прав, одновременно. Звучало и выглядело всё это, действительно, ужасно, если бы не одно, но.
— Илья, — сумрачно поинтересовался я, — как ты себя чувствуешь?
Он молчал и не мигая, смотрел мне в глаза.
— Думаю — хреново. Твоя усталость, ледяные кристаллы внутри и ещё ощущение растущей пустоты внутри. Правда? Молчишь…А знаешь, что я думаю? Будет ещё хуже. Это — голод.
— Ты меня совсем за дурака держишь? Я это ещё вчера понял, — Илья медленно поднялся и вдруг яростно пнул стену, отчего дерево затрещало и пустило сеть трещин, — когда тебя начало колбасить, от еды, я ещё надеялся на некую индивидуальную реакцию организма. Ну мало ли, аллергия, невпитываемость какая-нибудь. Надеялся, пока сам не попытался впихнуть в себя хотя бы кусочек. Нет, так фигово мне не было, но ощущения — бр-р! Нетрудно оказалось сложить два и два и сообразить: обычная еда для нас неприемлема.
— Ну и какие появились идеи, аналитик? — вообще-то я даже завидовал чёткости его рассуждений. У меня лучше получалось изучать происходящее на собственных ошибках.
— Воздух и солнечные лучи никого не насытили, стало быть, питаться, подобно растениям, нам было не суждено, тем более воду тоже никто не пил. Тепло — опять нет. Даже столь безумный вариант, как кровь, не проканал: среди припасов нашлась палка кровянки и она выглядела столь же мерзко, как и все остальные продукты. У меня имелся ещё один вариант, и он казался весьма разумным…
Илья замолчал, покачивая головой.
— Ну и? — мне стало интересно, — может твой вариант и будет подходящей альтернативой этому кошмару.
— Ни хрена это не альтернатива! Электричество, где ты его здесь раздобудешь, в сраном то средневековье? А выглядело так логично, даже сдохшие телефоны объясняло.
— Понятно. Ну а ты, так и будешь медленно сдыхать от голода?
— Буду, — набычился Илья, — а ты, значит, предлагаешь спокойненько убивать людей, для собственного пропитания и выживания? Мало ужастиков смотрел, про таких вот ушлёпков?
Ага, а мне значит ничего такого и в голову не приходило? Я стало быть согласился без сопротивления? Однако, почему-то, именно сейчас, возможность выживания, питаясь энергией людей, перестала казаться чем-то невероятно ужасным. Люди, они такие…Неприятные. От них дурно пахнет, да и выглядят они совсем неэстетично.
— Хорошо, — нервно бросил я, — сам, значит, готов сдохнуть, во имя человеколюбия, — я не удержался от короткого смешка, — а ты готов смотреть, как будут умирать девочки? Представь, как они будут лежать и корчиться от боли.
— Пошёл ты.
— Пошёл ты! Когда раньше жрал свинину и курятину, тебя не слишком заботило, что это — живые существа и они тоже хотели жить и радоваться солнышку?
— Но это — люди!
— А это — мы!
Он так отшатнулся, словно получил мощный удар в лицо. Внезапно Илья, оскалившись, бросился ко мне и вцепившись в рубашку (странно, её ведь вроде бы на самом деле и не существовало!) ударил меня спиной о стену. Потом ещё и ещё. В глазах товарища бушевала настоящая буря — они пылали яростным жёлтым светом, в котором практически терялся поперечный кошачий зрачок. Я не пытался его остановить, тем более, мне и больно то почти не было.
— Я — человек! — шипел Илья, уперев меня в стену, — понимаешь? Такой же человек, как и все остальные! Чёрт побери, перестань ухмыляться!
— Это похоже на аутотренинг, — я осторожно освободился от его хватки, — Илья, ты видишь в темноте, у тебя есть когти, и ты неспособен есть пищу обычных людей. Кто ты?
— Иди в жопу!
— Едва ли это можно принять за ответ.
— Другого не дождёшься. Делайте, что хотите, препятствовать не стану, но сам, лучше сдохну. Понятно?
— Да уж. Спасибо и на этом.
Теперь, когда бешенство оставило парня, стало ясно, насколько мало сил осталось в его теле. Илья опять прижался к стене и охватил плечи ладонями, пытаясь сдержать мелкую дрожь. Получалось не очень хорошо.
— Я пока тут побуду, — глухо буркнул он, — не беспокойся, умирать в ближайшее время не собираюсь, — видя мои колебания, он прикрикнул, — да вали уже! Хочешь ещё мне нервы потрепать?
В гостиной царила абсолютная тишина. Витьки, по-прежнему не было, а Галя с Олей, кажется дремали в креслах. Потоптавшись в нерешительности, я решил не будить девушек, а обратиться к Наташе, как к самой рациональной. Но, вообще-то, я отлично понимал, что просто пытаюсь оттянуть нелёгкий момент объяснения. Особенно, после фиаско с Ильёй.
Поэтому я очень тихо прокрался мимо двух посапывающих кресел в сторону спальной комнаты. Хм, а здесь, похоже, я буду очень незваным гостем: Ната и Паша продолжали выяснять отношения и делали это весьма эмоционально. Особенно — Паша.
— Да мне посрать! — едва не орал он, — можешь пойти и рассказать это кому угодно! Я ещё раз повторяю, что не вижу никаких особых изменений. Такое ощущение, будто у тебя появился другой, и ты боишься, признаться.
— Хватит нести всякую чушь, — в голосе Наты звучала холодная ярость, — у каждого в жизни есть переходный период. У меня сейчас именно такой, если ты не соблаговолил заметить. Я даже не прошу о понимании — это же, чёрт возьми, такая роскошь, но ты мог бы, хоть немного, подождать.
— И что?
— И всё, — теперь голос Наташи выдавал смертельную усталость, — Па, ну действительно, я себя неважно чувствую. Всю ночь снились кошмары, а сейчас и вовсе, как льдинок наелась. А тут ещё и ты, со своими претензиями.
Я стоял за дверью и не знал, как поступить. Попробовать вмешаться? Но это, вроде бы, их личное дело. А с другой стороны, Наташка — одна из нас, а Паша… А Паша — нет. Тем временем разговор продолжился.
— Знаешь, — с каким-то надрывом вдруг выдохнул Павел, — Витя сказал, будто вы — уже не люди. Говорит, в вас вселилась какая-то штуковина, превратившая в других существ.
— А у самого, голова на плечах есть? Веришь в эту глупость?
— Я не знаю! Тогда, ночью, когда ты прикоснулась ко мне, стало так больно, будто кожу жгли огнём. А ещё начало казаться, типа жизнь выходит наружу тонкими струйками. Так страшно… Это ведь не из-за тебя? Не потому, что ты стала такой?
Я остолбенел, открыв рот. Вот это да! Похоже Ната едва не проделала со своим парнем тот же фокус, который вышел у меня со Шпенькой. Весело, ничего не скажешь.
— Нет, дурачок, конечно же, нет. Ну, иди сюда, дай твоя девочка немного утешит своего мальчугана.
За дверью зашелестело и до меня донёсся звук поцелуя. Нет, сейчас явно неподходящее время, для обсуждения проблемы нашего питания. Немного позже.
Я повернулся и тихо ступая по скрипящему полу, вернулся в кладовую. Илья продолжал сидеть около стенки и медленно потирал ладонями плечи, глядя на закрытый люк. Услышав мои шаги, он поднял голову.
— Мысль одна появилась, — смущённо пояснил я, в ответ на его вопросительный взгляд.
— Угу, — понимающе кивнул он, — то есть ты, так никому ничего и не рассказал.
— Ну, Галя с Олей спят, а Натка с Пашей немного повздорили, а теперь мирятся. Похоже, им не до того.
— Кстати, — на физиономии Илюхи появилась кривая ухмылка, — если не секрет, то как монстр — монстру. Ты тогда, ночью, кроме Ольги и Наташку зацепил?
— Как монстр — монстру? — я немного смущённо пожал плечами, — и Гальку, тоже. Только ты ничего не подумай, они первые начали. Я и сам такого не ожидал!
Илья хмыкнул, однако тотчас о чём-то задумался и посерьёзнел.
— Знаешь, — вдруг сказал он, — мне кажется, всё это — звенья одной цепи. Девчонки, как будто проходили некий обряд инициации, избавляясь не только от своей прежней внешности, но и от старых привычек и привязанностей. Возможно, это было совсем не специально, скорее — на уровне подсознания.
— А почему, со мной, а не с тобой? Нет, мне всё нравится, просто интересно.
— У тебя пиписька больше, — саркастично бросил Илья, — видишь ли, тут размер, действительно, имеет значение. Не обращал внимание на то, что твой кулончик побольше остальных? Скорее всего, это — важно. Возможно, даёт ещё какие-нибудь привилегии, кроме права первой ночи.
— Даёт, — медленно произнёс я, вспоминая утро, — слушай…
Я рассказал Илье, как гаркнул на девчонок, и он тотчас пришёл в восторг, непонятный для меня.
— Дурень ты, — пояснил он, — в общем, всё это подтверждает мои мысли. Наборчик то был не так прост, как можно подумать. Он формирует группу, с определённым составом и иерархией. Три самки и два самца, один из которых получает рычаги, для управления остальными.
— Очень интересно, — заметил я, — и какая нам польза от всего этого?
— А никакая! Просто я теперь знаю куда попал. В группу хищников, копирующую типичный львиный прайд. Причём занял почётное место подчинённого бета-самца. Офигенно! Всю жизнь мечтал о такой карьере.
— Ну и сколько ты будешь ныть? Наверное, могло быть и хуже.
— Ха, интересно, что должно произойти для ухудшения?
Мы просверлили друг во друге несколько глубоких отверстий, после чего мой глазной бур несколько затупился.
— Ладно, — махнул я рукой, — всё очень плохо. Всё — пропало. Я, собственно, чего хотел? Прогуляться по Шпенькиному маршруту и посмотреть, куда он выводит. Не желаешь составить мне компанию и совершить утренний променад?
— Ну, даже не знаю — ведь всё так заманчиво: опуститься в подвал, с трупом, где раньше умерло от чумы целое семейство и прогуляться по тоннелю, ведущему хрен знает куда. Умеешь ты уговаривать. Ты и Маринку так приглашал на прогулки?
— Кого? — не понял я.
Илья открыл рот и молча хлопал ресницами, с каким-то суеверным ужасом глядя на меня. Похоже, я сказал какую-то глупость. И тут до меня дошло, ЧТО я собственно сказал. Это было не глупо, это было чудовищно.
— Э-э, вот чёрт, — я потёр лоб, — ляпнул, не подумавши. Да, да, конечно, Маришка…Столько всего, понимаешь.
Почти слово в слово объяснение Наты Паше. Интересно, а какая фигня сорвалась с её языка? Ёлки-палки, да я действительно не помнил никакой Марины, минуту назад! Прошлое очень быстро погружалось в серый туман и события прежней жизни всё труднее всплывали из этой непроглядной мути.
Илья уже не ужасался, он казался просто испуганным.
— Иди, — сказал он и махнул рукой, — да иди же! Помнишь, я спрашивал, что может быть хуже? Вот она, эта толстая северная лисичка! У нас уже нет прежнего облика, а теперь мы ещё и начинаем терять человеческие воспоминания.
— Может быть это и не так уж плохо, — тихо пробормотал я и спрыгнул в подвал, не потрудившись воспользоваться лестницей, — было бы за что цепляться в этом человеческом прошлом.
Я был почти уверен в этом.
Мёртвые глаза Шпеньки укоризненно наблюдали за мной, поэтому, первым делом, я взял покойника за ногу и поволок к стене. Воняло здесь просто ужасно: запах наверху и на четверть не передавал смрада, царящего в подполе. Впрочем, это оказалось лишь на руку: свежий поток воздуха тотчас указал на расположение секретного лаза.
Пол оказался земляной, но абсолютно сухой. Около стен, врытые в землю, стояли четыре огромных сундука, распахнутые настежь и абсолютно пустые. Подумав немного, я забросил труп в один из них и захлопнул массивную крышку. Покойся с миром.
Больше ничего интересного здесь не наблюдалось, поэтому я потянул полуоткрытую дверцу потайного люка и нырнул в низкий, заросший густой паутиной, проход. Какое облегчение! Освежители здесь не работали, но аромат гниющих водорослей куда лучше застарелого мертвецкого духа.
Приходилось напрягать даже своё новое зрение, настолько плотный мрак стоял вокруг. Мало этого, так ещё и под ноги постоянно попадали толстые корни, напоминающие окаменевших удавов, а извилистый ход, пару раз сделал весьма крутые повороты. В общем, все удовольствия для того, кто рискнул бы сунуться сюда без фонарика, или чем они здесь пользуются. Ну и ещё вездесущая паутина, как же без неё!
Это же сколько усилий потребовалось копателям, рывшим этот тоннель под Ла-Маншем? И куда может вести ход такой длины? На вопрос — зачем я и не искал ответа.
Впереди мелькнула светлая звёздочка и я ощутил некоторое облегчение. Всё-таки лучше, когда вокруг светло и близкие стены не напоминают внутренность гроба. Прохладный ветерок окреп и запах водорослей заметно усилился. Стало быть — водоём.
Через пару минут, я узнал, какой именно. Река или канал, мимо которого мы ехали вчера. Круглое отверстие с остатками деревянной решётки, небрежно выломанной у стен, выводило на крошечную каменную площадку, нависающую над тёмной зловонной водой. Видимо здесь, в своё время, могли швартоваться лодки. Вот, как раз за эти деревянные столбики и верёвку можно привязать.
Я осторожно выбрался наружу и огляделся: утро уже заканчивалось, но солнце не торопилось выбираться на небо, продолжая нежиться в плотной пелене серых туч. Посему вся немалая грязь окружающего мира на порядок усугублялась пасмурной погодой. Просто-таки радость сердца для депрессивного самоубийцы.
На противоположной стороне канала сидели три оборванных мальчугана и пытались удить рыбу какими-то корявыми палками. Моё появление их ничуть не удивило, они лишь молча переглянулись и продолжили своё безнадёжное занятие. Чуть выше, по течению, дрейфовала некая конструкция, явно собранная по эскизам Пикассо. На этой фантасмагории восседал седой дедуган, в шляпе Гэндальфа и лениво теребил драную сеть. Похоже, с тем же результатом, что и пацаны, напротив.
Внезапное ощущение постороннего пристального взгляда заставило меня поднять голову и посмотреть вверх. У замшелой каменной стены стоял неровный деревянный шест с поперечными перекладинами — какой-то аналог лестницы, а на самом верху торчала взъерошенная голова пятнадцати-шестнадцатилетнего парня, который сумрачно смотрел вниз. На меня. Да так, словно я был его злейшим врагом.
— Привет, — сказал я и сделал попытку улыбнуться.
Видимо напрасно. Продолжая угрюмо кривить губы на рябом загорелом лице, паренёк выставил перед собой руку, в которой блеснул металл. Откуда-то донёсся вопросительный возглас и наблюдатель, мяукнув нечто отрицательное, запустил мне в лицо коротким клинком.
— Какой-то ты задумчивый, — заметил Илья, когда я начал подниматься наверх, — ничего не случилось? А, ты встретил Дракулу, и он предложил обменяться опытом?
— Шутник. Ну, кое кто мне встретился, — буркнул я и протянул товарищу два треугольных, остро заточенных куска металла, — бери, бери, мне не жалко.
— Похоже на хреново сделанные метательные ножи, — констатировал он, после недолгого изучения, — и где ты их нарыл?
— Подарили, — угрюмо пояснил я, — просили показать тебе один хитрый фокус. Погоди, дай я немного отойду, вот так. Теперь бросай.
Илья, подбрасывающий на ладони, полученные клинки, остановился и выпучил глаза. Потом поднял руку и медленно покрутил пальцем у виска. Я скорчил страдальческую мину и покивал головой.
— Да, да, я сошёл с ума. Именно поэтому я прошу тебя запустить в меня этим, колюще-режущим предметом. Дружище, невзирая на то, что у меня совершенно изменилась морда и появились когти, суицидальных наклонностей я не проявляю.
— Тогда чем вызвана твоя бредовая просьба? Думаешь, твои новые способности позволят уклониться или отбить ножи грудью? Ты забыл принять красную пилюлю.
— Всё будет намного круче, — тяжело вздохнул я, — давай, бросай.
— Антибиотиков тут нет, — заметил Илья, — и я не знаю, живёт ли здесь аналог Грегори Хауса. Штопать тебя будет какой-нибудь грязный коновал.
— Да знаю я всё! — нет, ну сколько можно испытывать моё терпение? — БРОСАЙ!
А ведь только утром обещал девочкам…Глаза у Ильи остекленели и он, словно в трансе, запустил в меня ножом. Потом — вторым. У-ух! Я конечно сам настоял на этом, но острые куски металла, летящие в физиономию, вызывали не менее острое желание пригнуться. А внутри просто леденело. К счастью, результат оказался таким же, как и в прошлый раз.
— Чёрт! — выдохнул Илья и провёл ладонью по лицу, словно избавляясь от наваждения, — какого?.. Твою мать! С тобой всё в порядке?
— Нет, мля, — угрюмо буркнул я, — ты меня, только что убил. Иди, посмотри.
Илюха подошёл и некоторое время непонимающе рассматривал метательные ножи, вонзившиеся в деревянную стену. Бросок оказался настолько мощным, что снаружи остались одни короткие рукоятки.
— Но я же не промахнулся, — товарищ определённо оказался в замешательстве, — хоть, блин, и не хотел этого делать. Как ты…А, то самое, про которое ты рассказывал? Круто, ничего не скажешь! Через меня, как молния прошла.
— Нефиг было выделываться, — я вытащил один клинок, потом — второй, — но должен сообщить тебе преприятнейшее известие: похоже мы все стали неуязвимыми. По крайней мере, ножики нас не берут.
Ножики, ха! И Ножики, тоже.
Мне эта информация досталась не так легко, как Илье. Честно говоря, сначала я даже не понял, в чём дело: высверк металла и звон под ногами. Я посмотрел вниз и увидел лежащий на камне тёмный треугольник. Сверху донёсся изумлённый возглас, и я опять поднял голову: теперь на физиономии парнишки читалась не только злоба, но и недоумение.
— Какого хрена? — осведомился я и парень швырнул второй нож.
Результат оказался тем же самым: клинок громко звякнул, ударившись о камни. Вот только теперь до меня дошло: при таком броске нож просто не мог лететь мимо — он летел сквозь меня. Однако, прежде чем я успел в полной мере переварить эту невероятную мысль, меня охватила дикая ярость: этот мелкий говнюк пытался меня прикончить!
Высота была не меньше трёх метров, но я преодолел её в один прыжок, разом оказавшись около тощей фигурки в одних латаных штанах, непонятного цвета. Мальчишка тотчас отпрыгнул назад и в его грязной ладони материализовался длинный тонкий нож. Кажется, такие зовутся стилетами. На физиономии засранца испуг медленно стирал удивление и злобу.
Парень нервно обернулся: около ближайшего домика ещё парочка, подобных ему, напряжённо смотрела в нашу сторону. Как выяснилось мгновением позже, нервный взгляд был всего-навсего отвлекающим манёвром: стоило мне отвести взгляд, и говнюк тут же оказался рядом, всадив стилет мне под ребро.
Попытался всадить. От удара, нанесённого в пустоту, паренька развернуло вокруг оси, а оружие вылетело из пальцев и запрыгало по земле. Однако, мальчуган оказался проворным, точно обезьяна и мгновенно восстановил равновесие, попытавшись схватить нож. И у него бы получилось, если бы я не успел поставить ногу на лежащий клинок. Простым совпадением оказалось присутствие длинных грязных пальцев злобного парнишки на рукояти. Громкий вопль возвестил о временном перемирии. Между нами, двоими. Потому как парочка наблюдателей определённо имела намерение вмешаться. Пришлось принять некоторые превентивные меры.
Я наклонился и подняв обронённое оружие, приставил лезвие к горлу пленника. Нет, пока ему ничего не угрожало (хоть очень хотелось сделать нечто членовредительское), но, со стороны, всё выглядело весьма угрожающе.
— Прикажи своим, проваливать, — тихо шепнул я, — иначе тебе — конец.
— Как Шпеньке? — процедил, сквозь сжатые зубы, парнишка и пустил в меня луч ненависти, — чёртов упырь!
Ну, теперь-то хоть понятно, откуда такая сильная любовь. Должно быть это коллега мёртвого засранца, которому тот вчера посылал сигналы, во время нашей совместной прогулки.
— Пока я никого убивать не собираюсь, — ох, сказал бы мне три дня назад кто-то эдакое пафосное — засмеял бы, — но, если твои дружки немедленно не отвалят, придётся передумать. Давай, просто поговорим.
Паренёк свистнул сквозь щербатые зубы и взмахнул свободной рукой. Однако его друзья продолжали неуверенно топтаться на месте, пряча руки под лохмотьями одежды. Я нажал на стилет и второй свист оказался громче, а жест — гораздо энергичнее. На этот раз возражений не было, даже безмолвных. Оборванцы исчезли в малозаметных переулках, а мы остались один на один. Я поднял ногу и позволил пленнику растереть повреждённую конечность.
— Прежде всего, — сказал я, наблюдая за каждым движением собеседника. Его быстроту и ловкость я уже успел оценить, — хотелось бы знать имя того, кто так настойчиво пытался меня прикончить.
— Никак нельзя ламиям имя говорить, — угрюмо буркнул пацан и его лицо перекосилось нервной гримасой, — Шпенька, дурень, язык распустил и что с ним? Спёкся Шпенька!
М-да, встроенный переводчик выдавал те ещё варианты!
— Поверь мне, — доверительно сказал я, — твой Шпенька спёкся совсем по другой причине. Сам знаешь, как бывает: не то время, не то место…Проще говоря: нехрен лазить ночью по чужим домам.
Ну да, кому я это говорю? Это же — местная гопота и на жизнь они зарабатывают именно этим.
— Он никого не собирался убивать, — парень насупился, — просто тихонечко бы снял рыжьё и отвалил. А я ему, балбесу, говорил: никак нельзя к ламиям поночи шастать! Сегодня с утра пошёл за ним, а он уже холодный. Всё равно, не прощу тебя!
— Ты разбиваешь моё сердце, — мне было плевать, — но всё-таки, как тебя зовут, неуловимый мститель?
— Ножиком кличут, — он вытер нос, — потому как я ножики без промаха бросаю. Точнее, всегда бросал…А сегодня, непонятное приключилось.
— Сильно переживаешь из-за этого? — ох, ну у него и взгляд: пришьёт почище ножика, — ладно, признаю: нехорошо с твоим другом получилось. Честно говоря, случайно всё вышло, не хотел я этого.
У меня в голове появилась совершенно безумная мысль, отголосок разговора с Ильёй. Передо мной стоял местный житель, в совершенстве знавший все закоулки города и жителей, их населявших.
— Но я готов загладить свою вину, — он изумлённо вытаращился на меня, — слушай, Ножик, думаю, мы могли бы очень помочь друг другу. У тебя, наверняка, имеются знакомые, которых ты недолюбливаешь; коллеги по ремеслу, мешающие работать; ну, в общем те, от кого бы ты хотел избавиться. Ведь есть?
Он молча кивнул и прищурился. Кажется, до него начало доходить, к чему я веду. Ушлый паренёк. А у меня, если честно, от собственных мыслей холодело внутри. Очень сильно холодело. Потому как — нечеловеческие это были мысли.
— Значит вы, упыри, будете жрать моих врагов, — медленно произнёс Ножик и на его губах появилась странная усмешка, — если про ентот фортель дознаются попы, меня запросто вздёрнут. Даже судить не станут. А может я лучше сам им сообщу, про нечисть поганую?
— И что это тебе даст? В рай, вне очереди? — он гыгыкнул, — а так, и тебе — хорошо и нам.
— Ладно, упырь, — он стукнул кулаком о колено, — добазарились. Когда начинаем?
— Чем скорее — тем лучше. Сегодня, — холод внутри усиливался с каждым мгновением, — можешь уговорить кого-нибудь зайти в наш дом? Остальное — не твоего ума дело.
— Проще простого! Тут, опосля Напасти, по району дохтур шастает, с тремя монашками, вроде как за хворыми следит, гнида толстая! Так эта скотина, уже несколько раз сдавала меня стражникам. Я ему сболтну, дескать больные опять у Водомера объявились, а ты уж не плошай, как обещался, так и сделай.
Подумать только: я, с каким-то средневековым бандитом, пубертатного возраста, договариваюсь прикончить доктора, помогающего людям. А ведь раньше всегда представлял себя в роли защитника слабых от таких вот… «Каких? — осведомился внутренний голос, — таких, как ты? И что тебе до людей?» Возразить оказалось просто нечего. Поэтому я только кивнул головой и подошёл к щербатому мшистому бордюру, проходящему по краю набережной.
— Очень скоро сюда возвернутся большие банды, — сказал, за моей спиной, Ножик, — из тех, которые успели отвалить перед Напастью. Самим нам не справиться, но ты обещался помочь.
— Обещал — значит помогу, — не оборачиваясь, бросил я.
— Но Шпеньку я тебе никогда не прощу. Он был мне, как брат.
— Твоё дело, — я пожал плечами и спрыгнул вниз.
Илья, в очередной раз, давил клинком на мою грудь. Получалось забавно: до определённого момента кожа (чем бы она не являлась) сопротивлялась нажатию, а потом нож словно проваливался, оказываясь сразу за моей спиной. При этом рука Ильи упиралась в грудь.
— Какие мысли, мыслитель? — поинтересовался я.
— Больше напоминает какое-то поле, — сообщил исследователь и метнул нож в мою голову, — прикольно. Ну, я к тому, что материя себя так не ведёт. Это, кстати, объясняет и фокус с одеждой: для энергии нет разницы между человеческим телом или его искусственной оболочкой. Способ питания — оттуда же. И ещё, всё-таки электричество было бы очень кстати.
— А ты не передумал? — жадно поинтересовался я.
— Нет, — он покачал головой, — и ты не сможешь меня заставить, даже этим своим голосом. Смирись.
— Так умрёшь же! Не страшно?
Илья пристально смотрел на меня, и я в очередной раз поразился: как же в нём мало осталось от прежнего человека. Разве некоторые черты лица. Передо мной стоял высокий, атлетически сложенный, беловолосый, желтоглазый…Кто? А хрен его знает. Самое удивительное заключалось в другом — я тоже стал таким же, но никак не мог осознать это в полной мере. А если подумать, то человеческого в нас оставалось гораздо меньше, чем казалось. Даже наши тела состояли из непонятной фигни со странными свойствами. И вот мой друг, похоже, пытался зацепиться за ничтожные остатки человеческого, внутри себя. Удастся ли ему это? Не знаю.
— Страшно, — очень тихо ответил Илья и провёл ладонью по лицу, — знаешь, как всё это похоже на те кошмары, которые снятся мне последние две ночи? Прежняя жизнь, вот она — рукой подать! Какие-то два дня прошло, а ни хрена не осталось: ни товарищей, ни девушки, ни самого меня. Да и мира родного, тоже нет. А ведь как я мечтал раньше попасть то ли в Средиземье, то ли ещё куда, в другой мир, как обрету сверхспособности…Никогда не думал, что моя мечта сбудется.
— Радуйся, — сказал я и заработал, в ответ, оплеуху тяжёлым взглядом, — у некоторых мечты вообще никогда не сбываются, а такие — и подавно.
— Это — не мечты, — Илья тяжело вздохнул, — я уже сказал, это — кошмар. И да, я собираюсь лучше сдохнуть, чем питаться человеческими жизнями. Тема закрыта.
Я так не думал, но спорить, именно сейчас, не собирался. Подожду более подходящего момента. Думаю, он наступит очень скоро. А вот компания Ильи, действительно, становилась небольшой обузой.
— Хорошо, — согласился я, — хочешь — помирай, а я всё-таки попытаюсь поговорить с девочками. Поэтому, присутствие кое-кого, может мне слегка помешать. Витьке совсем ни к чему слушать именно эту беседу. Так вот, бери-ка ты наших друзей и веди их на осмотр местных достопримечательностей. Языком ты владеешь, заступиться за них сумеешь — вперёд! Возражения есть?
— Нет, — ответил Илья с видимым облегчением: похоже товарищ ожидал второго раунда уговоров, — а, забыл тебе сказать; девчонки собрали всё своё золото, носить они его, вроде бы, больше не могут. Можно будет попробовать продать.
— Погоди с этим, — проворчал я, — тебя то грохнуть не сумеют, а пацанам в момент глотки перережут.
Честно говоря, мне было глубоко наплевать на их злосчастные глотки, но озвучь я эту мысль и товарищ, в очередной раз, пришёл бы в ужас. А толку? Ледяной спуск, по которому мы неслись в неизвестность, не позволял задержаться, для жалости или озабоченности судьбой посторонних. Даже события минувшей ночи успели порасти ледяным мхом, а собственные переживания начинали казаться смешными и нелепыми.
Тем временем, обстановка в гостиной начинала напитываться нервической прохладцей. Девушки успели покинуть свою утреннюю дремоту и теперь их поведение разительно отличалось. Оля осталась в кресле и сидела, поджав колени к груди и положив на них подбородок. При этом взгляд девушки остановился на кокой-то, одной ей видимой точке, словно там она пыталась обнаружить ответ, на терзающий её вопрос.
Галя, напротив, вела себя словно обезумевшая кошка и металась от стены к стене, злобным шипом реагируя на любые попытки общения. И вот парадокс, обе девчонки, словно сговорившись, изобразили на себе крайний минимум одежды, состоящей из короткой юбки и крошечного топика, едва прикрывающего пышное содержимое. Поневоле почувствуешь себя персонажем японского мультфильма, благо и пропорции героинь вполне соответствуют.
Витёк сидел на пороге дома и медленно пережёвывал кусок колбасы, кольцо которой блестело в его ладони. Физиономию парня покрывала чёрная щетина и это, в совокупности с мятой пыльной одеждой делало его похожим на аборигенов. Мимикрия, почище нашей. Разговаривать он ни с кем не пытался и вообще делал вид, будто в доме, кроме него, никого и нет.
Паша, наоборот, изо всех сил пытался разговорить Галю, объясниться с ней, но всякий раз натыкался на злобное шипение и выпущенные когти. Выглядел он несколько приличнее Вити, однако бледное лицо и чёрные круги под глазами ещё никого не делали краше. Стоило нам, с Ильёй, войти в гостиную, и Паша радостно заулыбался.
— Хоть кто-то нормальный, — сказал он, слегка запнувшись на слове: «нормальный». В глаза нам он пытался не смотреть, — а то все остальные как с ума посходили. Наташка, та вообще наорала, ни с того ни с чего и прогнала. Что дальше делать будем?
Смешной он был, честное слово! Ещё одна крайность, если брать Витю. Но тот то, хоть сразу понял: прежних друзей уже нет и постарался отмежеваться, а этот продолжал делать вид, будто ничего особенного не произошло. Ну, подумаешь, любимая девушка превратилась в какую-то снежную королеву, как и обе её подруги, а друзья стали хрен пойми кем, это — неважно. Главное, сделать вид, будто всё осталось, как раньше.
— Пойдём, прогуляемся, — вздохнул Илья и похлопал Пашу по плечу. На лице товарища проступало сочувствие, — посмотрим, куда нас черти занесли. Надо же как-то обустраиваться.
— Вот и я говорю, — тут до Паши дошло, и он оглянулся, — а мы как, не все?..
— Девочки не в духе, как видишь, — Илья мягко нажал на плечо Павла и тот сделал несколько шагов в сторону двери, — да и незачем им светиться в этом ужасе. Мало ли…Пусть посидят внутри, придут в себя, а мы и втроём погуляем. Витёк, ты ведь идёшь?
— М? — парень поднял на него глаза и проглотил кусок колбасы, — наверное. Как-то меня мутить начало, от этих четырёх стен.
Тошнило его определённо не от стен, о чём ясно говорил его злобный взгляд, направленный на меня. Ох и нарывается наш Витя! Моё терпение совсем не безгранично.
Пытаясь удержать себя в руках, я отвернулся и подошёл к Оле. Девушка с трудом вышла из своего транса и подняла на меня глаза полные муки и безысходности. Казалось, открылись две дорожки, ведущие в бездонную пропасть, полную тьмы.
— Мне холодно, — прошептала Ольга и протянула мне ладони, — холодно и больно…Пожалуйста, согрей меня.
Я сел рядом и обнял за плечи, отлично понимая, какое лечение поможет ей снять боль. Вот ещё бы найти способ объяснить. Как сказать своей девушке, что единственный способ выжить — это убить человека? Причём, сделать это должна она сама. У меня просто язык не поворачивался. Но если бы это была не Оля, а…Галя?
Та, кстати, прекратила своё бессмысленное метание и замерла у стены, пристально рассматривая меня. У неё было такое выражение лица, словно она меня в чём-то подозревала.
— Подожди, милая, — сказал я Оле и поцеловал её в щёчку, — скоро вернусь.
Кажется, когда я поднялся, она начала тихо плакать.
— Так, — нервно облизнулась Галя, стоило мне подойти к ней, — похоже, пришло время для признаний. Всем нам, включая Илью, с утра весьма хреново, а ты — словно огурчик. Рассказывай, какая тут фигня творилась ночью. Мне казалось, я слышу какие-то стуки через стену.
— Вам нужно питаться, — пояснил я, со вздохом, — тогда станет получше.
— Как тебе, вчера вечером, ха! — она нервно топнула ногой, — иди в зад!
— Не так, — я закрыл глаза и досчитал до десяти, прежде чем собрался с духом, — мы, Галечка — вампиры. Наша пища — люди, точнее, их жизненная сила.
Мгновение мне казалось, будто она начнёт смеяться, а потом понял, насколько оказался прав с объектом признания.
— Кроме шуток? — на губах девушки появилась странная ухмылка, — так это же — круто!
Нет, всё замечательно, но я всё-таки оказался несколько удивлён её почти животным восторгом, ведь это так отличалось от полного отрицания Ильи. Неужели мы настолько разные? Ну да ладно, в данном случае это только к лучшему.
— Ну и когда начнём? — деловито осведомилась Галя и её язычок несколько раз прошёлся по пухлым губам, — если моё фиговое состояние — действительно голод, знай: жрать хочется просто неимоверно. Внутри всё просто окоченело.
— Потерпи немного, — успокоил я её, — мне потребуется, от тебя, определённая помощь.
Я объяснил девушке, какая именно.
— А теперь побудьте немного без меня. Нужно проведать Натаху, а то она как-то совсем затихла.
Причина выяснилась сразу же, как только я вошёл в спальню. Похоже, Нату скрутило сильнее всех остальных, и она неподвижно сидела на кровати, привалившись спиной к стойке балдахина. По бледной щеке медленно скользила блестящая капля. Девушка попыталась заговорить, но смогла выдавить лишь слабый сип. Я прикоснулся к бессильно лежащей руке и ощутил мертвенный холод.
— Чёрт! — выдохнул я и погладил ледяную кожу, — сейчас я попытаюсь помочь, спасти тебя. Слушай! — тусклые глаза с трудом сконцентрировались на мне, — сюда придёт человек, врач. Когда твои пальцы коснутся его кожи, представь себе пять соломинок, опущенных в бокал с напитком. Твои пальцы, это и есть — соломинки. Просто пей и всё. Не будешь пить — умрёшь. Поняла?
Веки сомкнулись. Раз. Другой. Хорошо. Но времени почти не оставалось: Наташа умирала, и Оля стремительно приближалась к смертельной черте. Ножик обещал поторопиться с монашками и доктором. Если маленький мерзавец обманет, клянусь, я сниму с него шкуру! Кроме шуток — так и сделаю. Но сначала — спасти девочек!
Галя, присевшая рядом с Ольгой, вопросительно посмотрела на меня, и я покачал головой:
— Совсем хреново. Ждите, я сейчас.
Казалось, будто в голове тикает беззвучный метроном, отсчитывая последние мгновения. Быстрее. Ещё быстрее.
Я выскочил наружу и огляделся: чёрные тучи затянули всё небо мрачной пеленой, не оставив ни единого просвета. Холодный ветер гнал клубы серой пыли и какие-то чёрные ошмётки. Сажа? Где-то глухо взвыла собака и тут же смолкла, словно испугавшись собственного воя. Неужели это знак?
Из-за ограды выкатился оборванный свёрток и заковылял ко мне, опираясь на взлохмаченные рукава. Мальчуган, лет десяти, абсолютно безногий и с пустой глазницей на костлявой физиономии. Калека уставился на меня единственным карим глазом и проскрипел:
— Ножик повелел скать, чё костоправ ужо рядом. Монетку хош дать?
— Жить хочешь? — спокойно осведомился я, — катись отсюда, обрубок.
Слова летели изо рта, словно их произносил кто-то другой. Как я мог так назвать бедного искалеченного ребёнка? Но мне было плевать.
Безногий глухо хихикнул и необычайно проворно выскользнул наружу, тотчас исчезнув из виду.
Возникло, усиливаясь с каждой секундой, ощущение нереальности происходящего. Как это могло быть настоящим? Я поднёс ладони к лицу и когти послушно выскользнули из кончиков пальцев. Это — реальность? Вокруг ограды столпились крошечные серые домики чужого города из хрен пойми какого времени. Это — сон!! Просто я всё ещё сплю, но скоро проснусь и пойду на день рождения Марины. На месте имени оказалась холодная пустота. Я не мог вспомнить даже лица. Родители? Смутные силуэты растворяются в тумане и исчезают. Кто-то, внутри меня, осторожно ступал мягкими лапами по островкам воспоминаний в бесконечном болоте забвения, и они послушно погружались в трясину, где уже и останутся. Навсегда.
Разбудите меня! Немедленно!!! Пока осталось хоть что-то…
Оставалось. Девушки в доме, за спиной, ждали моей помощи. И если в ближайшие минуты я ничего не сделаю — они умрут. Промелькнула совершенно безумная мысль — пойти и самому наловить прохожих. Кстати, а почему — безумная?
Где чёртов Ножик?
Помяни чёрта…
Из ближайшей подворотни вынырнула странная процессия: впереди бодро семенил мой утренний визави и активно жестикулировал длинными жилистыми руками, указывая на ворота во двор. Чуть отставая, за ним топал, переваливаясь с одной короткой ноги на другую, плотный мужчина с длинными висячими усами на одутловатом жёлтом лице. Одет незнакомец был в мятый красный балахон со множеством карманов, по виду — не пустых, а его голову венчала абсолютно нелепая оранжевая тюбетейка.
На плече медика, если это только был он, болтался на длинном ремне продолговатый ящик, напоминающий карликовый сундук. Боковую поверхность сундучка украшала жёлтая эмблема: птица, распростёршая крылья. Вообще-то довольно странный герб, для медика, а там — хрен их знает. Может он — ветеринар.
Следом за сладкой парочкой плелись три молодых женщины в красных рясах (надо же как-то называть подобные балахоны) и оранжевых платках, надвинутых едва ли не по нос. На груди у каждой тускло блестела та же птица, плюс висели массивные восьмиконечные звёзды, напоминающие нож для мясорубки. Стало быть, вот какой он здесь — символ веры. Похоже, местных мучеников крутили на фарш.
Монашки, с видимым усилием, тащили двухколёсную повозку, полную серых свёртков. Мелкий нерогатый скот. Люди. Меня и самого покоробило от презрения, прозвучавшего в этой мысли.
Ножик последний раз ткнул пальцем в сторону нашего дома и подмигнув, нырнул в узкий захламлённый проход между соседних домов. Чья-то лохматая голова осторожно высунулась из крошечного окошка и тут же испуганно скрылась обратно. Больше — никого. Замечательно.
Толстяк, с ящиком, некоторое время рассматривал меня, причём на его обрюзгшем лице читалось определённое сомнение. Потом, всё же решился и медленно заковылял в ворота. Монашки, пыхтя и сопя, затащили телегу во двор и остановились, вытирая обильный пот со лба. Я поймал их любопытные взгляды, направленные на меня. Одна даже была симпатичной…О чём я думаю в такой момент?
— Вроде бы, по виду, культурный, разумный человек, — проворчал медик, останавливаясь около меня, — должны понимать, насколько опасно занимать жилища жителей, пострадавших от Напасти. О-ох, ну и название, для подобной пандемии.
— У нас не было выбора, — коротко парировал я.
— Выбор есть всегда, молодой человек, — он прищурившись разглядывал моё лицо, — какие странные глаза…Будь я подвержен суевериям, как большинство, назвал бы вас демоном, ха-ха! Удивительная аномалия. Ладно, к делу, где больные?
— В доме.
— Должен предупредить сразу, дабы отмести беспочвенные надежды: лишь в том случае, когда болезнь находится на ранней стадии, имеется определённый шанс на спасение. Меча, Жера, со мной. Черда, охраняй медикаменты. И я тебя умоляю, не повторяй вчерашнего, или я буду вынужден пожаловаться настоятельнице. Пойдёмте.
Я, в сопровождении доктора и монашек, бросавших на меня короткие косые взгляды, прошёл внутрь. Надеюсь Галя в точности исполнит все мои указания. Чёрт, да ведь это — совсем не шутки! Если всё получится, мы сможем жить дальше. О судьбе пухлощёкого лекаря и молоденьких монашек лучше не думать. Или — нет, нужно понять: рядом со мной шагает еда. Просто — пища. Главное не вслушиваться в её болтовню, забыть о её желании жить, сосредоточиться на собственном выживании.
— Именно я предложил способ лечения, основанный, в большей степени, на естественных науках, а не религиозных догматах. В моём понимании, Напасть передаётся мельчайшими насекомыми, невидимыми человеческому глазу.
При нашем появлении, Галя поднялась из кресла и глаза доктора немедленно поползли на лоб. Ещё бы, после балахонов, скрывающих всё и вся — короткие шорты и топ. Ну и конечно безупречная фигура, и кукольное лицо.
— Это как, кхм, м, — очень содержательная речь. Монашки переглянулись и их физиономии выразили крайнюю степень неодобрения. Кроме того, одна взяла в руку свой оберег и приложила ко лбу. Защищалась, стало быть, от нечистого.
— Доктор, — тихо сказал я и несильно подтолкнул его в спину, — нам немного дальше. А ваши помощницы, пока, пусть помогут моим, хм, сёстрам.
— Да, да, конечно, — толстяк всё ещё не мог прийти в себя, оторвав глаза от соблазнительного абриса, — пойдёмте. Меча, осмотр подмышек и ротовой полости. Будьте осторожны.
— Постараемся, — в голосе монашки звучал неприкрытый сарказм, — вы уж тоже, падре.
— Глаза поберегите, — подключилась вторая, — они у вас слабые.
— Отродья нечистого, — бормотал лекарь, шагая по коридорчику, ведущему в спальню, — не языки, а источник яда! Однако они — единственные, кто может, а главное — хочет, мне помогать. Кстати, а эти, э-э девушки, действительно ваши сёстры? Внешнее сходство определённо указывает на…
Силы, видимо, окончательно покинули Нату, и она неподвижно лежала на кровати, уставившись на дверь тускнеющими глазами. Нет! Я не позволю тебе умереть!
— Позвольте, — начал толстяк, но я оборвал его фразу, пнув в сторону кровати.
Пока он ворочался на полу, издавая глухие стоны, я оказался рядом, срывая красный плащ с жирного тела. Потом взял ледяную ладонь девушки и приложил к сальной пористой коже, моля всех богов о помощи.
— Давай же, давай! Пей!!!
— Что вы себе позволяете? Я а-аграух…
Ладонь Наташи внезапно озарилась багровым пламенем, а между пальцев заскользили синие искорки. Толстяк же умолк и только слегка вздрагивал, уставившись на меня широко распахнутыми глазами.
— Будь ты подвержен суевериям, — буркнул я, — возможно, остался бы жив. Спасибо и прощай.
— Нет — едва слышно просипел доктор, — нет, не на-а…
Внезапно, вторя ему, отозвалась Наташа:
— Нет, — шептала она, пытаясь отдёрнуть руку, — нет, не надо. Не убивай, пожалуйста.
Пришлось, едва ли не силой, удерживать сопротивляющуюся девушку. Проклятье, неужели она не понимает, как близко была к смерти? Если не допить человека, то очень скоро придётся всё повторить, а толстяк уже всё равно — не жилец. Вот уже и глаза закатились, а дрожь в теле почти прекратилась. Ещё чуть-чуть и…И всё. Тело дёрнулось последний раз и замерло, а глаза, точно густой паутиной затянуло.
Я отпустил ладонь Наташи, и она прижала её к своей груди, а потом медленно поднялась на кровати, глядя на меня сквозь слёзы, которые ручьями бежали по бледным щекам. Девушка осталась жива и это было самым главным.
— Зачем ты так? — с мягкой укоризной спросила она, — это же — человек, живой человек! Я ведь почти не понимала, что происходит, но ты…Зачем?
Я стал на колени и взял её ладони в свои. Кожа вновь стала тёплой и пахла какими-то цветами, вызывая воспоминания о далёкой (или, не такой уж далёкой?) весне.
— Потому что ты — должна жить, — сказал я и поцеловал руку Наты, — ты и остальные девушки и кроме того, мы — так питаемся и другого способа выжить не существует. Да и положа руку на сердце, скажи: разве тебе не понравилось?
Наташа молчала и её жёлтые глаза, казалось, смотрели сквозь меня. Потом она зажмурилась.
— И это я пыталась тогда сделать с Пашей, — она помотала головой, словно отгоняла кошмарное сновидение, — какой ужас! Я ведь могла его убить.
— Но не убила, — возразил я, — и теперь, когда ты всё понимаешь, сможешь лучше контролировать себя.
— Значит, придётся убивать снова, — в её голосе прозвучала усталость и сомнение, — и снова…Как нас называли — ламии? Упыри, питающиеся людьми, вот мы кто. Лучше бы ты дал мне умереть, чем жить такой жизнью.
— Не стоит благодарности, — хмуро бросил я, поднимаясь на ноги, — прости, но вы мне гораздо дороже, чем те, кого я вижу первый и последний раз, в жизни.
Когда я покидал спальню, ушей коснулось едва ощутимое: «Спасибо».
В гостиной меня ожидали два неподвижных тела, лежащих на полу, у камина и две, очень даже подвижных, девушки. Одна нервно металась около мёртвых монашек, запустив пальцы в длинные белые волосы, а вторая — пританцовывала, напевая какую-то песенку.
— Всё прошло, как по маслу! — прервала свои певческие эксперименты Галина, изобразив на себе длинное облегающее чёрное платье с блёстками, — одной я врезала в челюсть, а вторую схватила за руку, как ты и говорил. Какой это был кайф!
— Мы убили этих девушек! — выкрикнула Оля, бросаясь ко мне, — я не смогла остановиться и убила её!
— Это начинает утомлять, но повторю ещё раз: это — единственный способ выживания для нас, потому как питаться по-другому мы, видимо, не можем.
— Боже! — Оля вновь схватилась за голову, — эти наши медальоны, это они превратили нас в монстров!
— А мне нравится! — вставила Галя и полюбовалась выпущенными когтями, — это — сила! Я чувствую себя…Даже не знаю — классно себя чувствую!
— Да заткнись, идиотка! Ты не понимаешь? Мы же убили людей!
— Оля, успокойся, — я взял её за руку, но она, со всхлипом, вырвалась, — Оля, я прошу тебя! Когда ты раньше ела говядину, тебя это не слишком смущало?
— Я собиралась стать вегетарианкой.
Как в детском саду, честное слово.
— Тут такие номера не проходят, — на этот раз она не стала вырываться и позволила обнять себя, — или ты подчиняешься новым правилам, или — умираешь. Прости, но ты слишком дорога мне, и я не могу позволить тебе умереть.
Оля вдруг разрыдалась. Галя сделала большие глаза и тяжело вздохнув, ускользнула в спальню. Умница. Я погладил Ольгу по щеке и поцеловал неподатливые губы.
— Олечка, пойми: мы перестали быть людьми. Не знаю, произошло ли это сразу, после того, как мы одели медальоны или позже, но всё уже случилось и вернуть ничего нельзя.
— Нет, нет, — она качала головой, — нет, не говори так!
— Но дела обстоят именно так. Мы — не люди, а люди — наша пища. Успокойся и постарайся принять эту мысль. Ты мне очень нужна, понимаешь? Я не желаю терять тебя, хочу, чтобы ты жила и всё сделаю, для этого!
Оля перестала вырываться, но я продолжал ощущать напряжение внутри неё, словно вся она была — сжатая пружина. Чёрт, как я её понимал! Шутки закончились, некому было взять за руку и отвести обратно, в детский сад. У ног Оли лежали два трупа, один из которых был делом её рук. Чем быстрее девушка сумеет перебороть себя и смириться с новой жизнью — тем лучше для всех и для неё, в первую очередь.
— Она пыталась вырываться, — прошептала Оля и ткнулась лицом в мою грудь, — и я хотела её отпустить. У неё были такие глаза, понимаешь?!
— Понимаю, — тихо сказал я, — хорошо понимаю.
— Но Галя, она уже, к тому времени, убила свою…В общем, не дала отпустить! Никогда не прощу! И себя не прощу! Они же — живые!
— Они — люди, — в который раз повторил я, — а мы — нет. Если ты примешь этот факт и станешь воспринимать их, как пищу, будет намного легче.
— Но так нельзя, — Оля уже почти не сопротивлялась, — боже, в кого мы все превратились! Может, ещё можно всё изменить? Снять эти кулоны, в конце концов.
Как я и думал, дальше слов дело не пошло. Девушка даже попытки не сделала.
Похоже, наши украшения очень продуманные штуковины, с каким-то механизмом самозащиты. Ведь, с самой первой секунды, никому и в голову не приходило их снять. А теперь это и вовсе стало физически невозможно. Откуда же они взялись, и кто из спрятал? Узнаю ли я когда-нибудь ответ? И самое главное — есть ли ещё такие, как мы?
Ольга вдруг опала, словно из неё вытащили какой-то жёсткий стержень и отступив назад, присела на подлокотник кресла. Она шмыгнула носом и её прекрасное новое лицо отразило замешательство.
— Это — стыдно, — вдруг сказала девушка и нахмурившись, взглянула на мёртвых монашек, — кажется, вроде бы должно быть мерзко и отвратительно…
— Но? — я почти догадывался, о чём она хочет сказать.
— Когда я и эта женщина…Ну, когда я её…
— Когда ты питалась, — подсказал я, — или — пила, как тебя больше устроит.
Похоже, ей были отвратны оба варианта и Оля поморщилась.
— Мне понравилось, — угрюмо сказала она, — стараясь не смотреть мне в глаза, — тут Галка была права, ничего лучшего я никогда в жизни не ощущала. Чувствуешь себя по-настоящему живой. Но это же неправильно!
Внезапно она повернулась в сторону входной двери. Услышав приближающиеся голоса, я несколько запоздало вспомнил о единственной уцелевшей монахине. А если она заглянула внутрь в тот момент, когда девушки питались? К нам вполне могла наведаться местная инквизиция, если только здесь существовала подобная организация.
Сделав пару шагов навстречу нарастающему шуму, я остановился, прислушиваясь — голоса оказались вполне знакомыми. О чём-то встревоженно переговаривались Паша с Витьком и при этом пыхтели словно два паровоза, как будто им приходилось тащить нечто неподъёмное.
— Твою мать! — выдохнул Витя, вваливаясь внутрь, — погуляли, мля! Какой же он тяжёлый!
— И холодный, как лягушка, — добавил, появившийся Паша, — это же надо — и пары кварталов не прошли. А чё там за девчонка в красном балахоне? Прикинь, она какую-то шнягу из бутылки пила, пока нас не увидела! И глазками так, хлоп, хлоп.
Повиснув на них, безжизненно поник головой Илья. Похоже, тело ещё получало некие сигналы от мозга, вынуждая ноги сгибаться, но это больше напоминало последние судороги умирающего. Парни сумели затащить Илюху внутрь и положили на пол. Видимо, после улицы, они не слишком хорошо различали окружающее, потому как беспомощно моргали, вытирая пот. И тут до меня дошло, как это здорово. Пара трупов у камина, несомненно вызвала бы вопросы, ответы на которые им бы определённо не понравились. Следовало придумать некий финт ушами, послать куда подальше, в конце концов.
Того недолгого времени, которое понадобилось мне на обдумывание решения проблемы, хватило, чтобы ситуация успела скатиться в сраную жопу. Напевая весёленький мотивчик, в комнату впорхнула Галя. Ладно бы она появилась просто так, нет же — девчонка тащила за ногу жмурика из спальни!
— Какого хрена? — Витя ошарашенно уставился на неё, а потом его взгляд натолкнулся на кучу-малу у очага, — какого хрена?! Что за дерьмо тут происходит?
— У-упс! — сказала Галя, ничуть не смутившись и отпустила ногу покойника, — спалились.
— Это — трупы? — спросил Паша, с ноткой недоверия в голосе, — где вы их нашли?
— Нашли?! — Витя повернулся к нему, сжимая кулаки, — да они одеты, как та девка, во дворе! Они пришли сюда и эти их убили!
— Да это — бред! — Паша отступил на шаг, недоверчиво посмотрев на меня, на Олю, на Галю, — Витёк, да брось ты! Какого хрена ты мелешь? Это же — наши друзья, я их хорошо знаю, и они всегда были наполовину ботанами, как и ты, кстати. Да они и муху не в состоянии…
— Ты совсем дебил? — в голосе Вити звучала холодная ярость, — где ты видишь наших друзей? Посмотри на них, много у них осталось от прежнего?
— Может ты заткнёшься? — осведомился я, — пока…
— Пока, что? — лицо у парня дёргалось, точно его тянули за ниточки в разные стороны, — пока ты и меня не прикончил? Ну, давай! Я тебя не боюсь!
— Напрасно, — тихо сказала Галя из-за моей спины.
Эта негромкая реплика отрезвила Витю, почище сильной оплеухи. Он прищурился, а потом его глаза широко распахнулись. Видимо только сейчас, до него начало доходить, как всё это выглядит не через призму ярости: сумрачная комната, на полу которой лежат три трупа, а на него, с угрозой, смотрят существа, лишь внешне напоминающие людей. Причём, угрозу эту они способны осуществить в любую секунду.
— Чёрт, — он отступил к стене и опёрся о доски, — а ведь я не до конца понимал, насколько всё далеко зашло…Не игры, да?
— Не игры, Витя, — с ноткой горечи, подтвердила Оля, — прости, но мы так питаемся и уже ничего не изменить.
— И Наташа? — в голосе Паши звучало отчаяние, пополам с ужасом.
— Да, Паша, и я — тоже, — о, а я и не заметил, когда нас стало больше, — и если Илья не поест, то умрёт.
Витьку начало трясти, как ни странно, от смеха.
— С кого начнёте? — сквозь нервный хохот, выкрикнул он, — было бы забавно, если бы Наташа прикончила тебя, Пашок. Полноценный статус чёрной вдовы, ха! Ну, приятного аппетита, упыри долбанные!
В воздухе повисло такое напряжение, казалось — вот-вот полетят разноцветные искры. Витя продолжал давиться смехом, а Паша, во все глаза, смотрел на приближающуюся Наташу, но не делал никаких попыток убежать или защититься. Оля недоверчиво наблюдала за подругой, а Галя кровожадно ухмылялась. Я же ощущал лишь пустоту внутри и ничего более.
Ната подошла к Павлу и обняв, крепко поцеловала в губы. Кажется, Ольга облегчённо вздохнула.
— Мы не станем вас убивать, — устало сказал я, — как бы ты там не думал, — но мы не так уж сильно изменились, — «Врёшь, врёшь!» кричал голос внутри меня, — мы, по-прежнему, считаем вас своими друзьями. Хотите — можете оставаться с нами.
— Тогда вам придётся принять нас такими, какие мы есть, — проворковала Наташа, лаская своего парня, — в этом есть и хорошее, правда, милый?
— Не хотите — можете уходить, удерживать не станем, — я указал на открытую дверь, — но помните: это — другой мир, живущий по своим законам. Долго вы протянете, без знания языка и обычаев? Без защиты?
Витя перестал смеяться и оторвался от стены. Лицо его, при этом, выражало решительность.
— Знаешь, — с вызовом, сказал он, — я, пожалуй, рискну. Паша, пошли со мной. Вдвоём будет намного легче.
— Останься со мной, — мурлыкала Наташа, целуя парня и запустив руки под его одежду, — а я стану заботиться о тебе. Защищать, любить, оберегать…
По виноватой физиономии Павла было хорошо видно, какое он принял решение, но стыдится озвучить. Галя тихо хихикнула и показала Вите язык. Тот криво ухмыльнулся и кивнул. Уже будучи в дверях, он обернулся и зло бросил:
— Но помни: когда-нибудь у неё под рукой не окажется никого другого…Прощай, Паша.
Некоторое время все молчали. Наташа продолжала обнимать Пашу, покусывая его за ухо. Лицо парня, совершенно одуревшего от такого напора, шло багровыми пятнами. Оля склонилась над Ильёй, пощупала его руку, а потом встревоженно посмотрела на меня. Ещё один вопрос прожурчал в ухе:
— Тела то куда девать? — осведомилась Галя, — вонять же будут.
— Сбрось в подвал, — скомандовал я, — потом избавимся. Да, Оля, знаю — его нужно срочно накормить. Наташа, может потом? У нас тут серьёзная проблема.
— Никаких проблем, — она взасос поцеловала партнёра и томным голосом проворковала, — Паша, солнышко, нам очень нужна твоя помощь. Котёнок, будь пусей, выйди на крылечко и пригласи монашку. Знаю, милый, она тебя не поймёт, но ты ей ручкой помаши.
Вторя её нежному голосу, колокольчиком разливался серебристый смех Галя, утаскивающей трупы в кладовую.
Этой ночью я спал последний раз.
Мне приснился один короткий сон.
В абсолютном мраке, наполненном ледяными ветрами, тоскливо завывающими надо мной, висела полуоткрытая дверь. Я видел крошечный лучик света, пробивающийся наружу и ощущал присутствие кого-то, по ту сторону. Неизвестный приближался, и я ощущал весь его страх и ненависть, направленные на меня. Однако, он не останавливался, словно его кто-то принуждал. Я ждал. Терпеливо ожидал пришельца. Для чего? Не знаю.
И лишь в тот момент, когда дверь распахнулась, я понял.
А потом набросился на гостя и сожрал его.
Испуганное его лицо навсегда запечатлелось во мне.
Это был я.



Часть 2
За дверью



ОЛЬГА. СНЕГ

К утру начинается снег. Низкие тучи, уже четвёртые сутки, не пропускающие ни единого лучика солнца, наконец то выпускают на свободу мириады белых точек, которые медленно плывут в ледяном воздухе, постепенно превращаясь в огромные пушистые снежинки, скрывающие под белым великолепием всю омерзительную грязь мира.
Как это всегда и бывает, с началом снегопада, город преображается, заметно светлея, точно серо-чёрные стены зданий наконец-то покрасили, а улицы отмыли от десятилетних наслоений мусора. Снегопад настолько плотный, что даже тучи, породившие его, исчезают из виду, да и сам посвежевший город мало-помалу пропадает, растворяясь в ослепительной белой пелене. Словно это не крошечные капельки замёрзшей влаги опускаются на землю, а какая-то мощная кислота, постепенно разъедает ткань мира, не оставляя ничего, кроме множества, суетливых белоснежных точек.
За пологом снегопада даже звуки кажутся неизмеримо далёкими, доносясь откуда то с противоположной стороны местного плоского мира. Где-то, в другой вселенной, глухо ржут лошади, едва слышно лают собаки и совсем уж беззвучно пищат человеческие голоса. Блаженная тишина, столь редкая для здешних мест, подступает всё ближе, укутывая в плотное одеяло и убаюкивая, словно заботливая мать. Лишь резкие выкрики чёрных падальщиков диссонируют с близящимся безмолвием, но этот контраст лишь ещё больше усиливает общее впечатление покоя.
И даже ветер, постоянный гость здешних переулков и домов, изобилующих щелями, куда-то спрятался, изредка давая знать о себе резкими порывами, взметающими снежные облака и несущими их по земле. А после, устыдившись собственной наглости, ветер вновь прячется в потаённые норы, смущённо виляя длинным хвостом. И снег вновь неспешно опускается вниз, с чувством собственного достоинства, игнорируя дерзкие выходки наглого шалуна.
Открытое окно в каменной стене источает ледяной холод зимы, пропуская внутрь особо любопытствующие снежинки. Некоторое время они беззаботно порхают в воздухе, а потом, утратив интерес, опускаются на пол, уже успев образовать там небольшой сугроб. Камин не работает давным-давно и кажется, никакое тепло уже не сможет растопить крошечный белый бархан. Здесь было так же, как снаружи: холод, покой и снег.
Я поставил старое деревянное кресло около окна и всю ночь читал потрёпанный том любовной лирики, поглядывая то в тёмное, без просвета, небо, то в строчки, наполненные столь же чёрной непроглядной тоской. Почему-то у местных сочинителей, любовные стихи ассоциировались только со смертью, болезнями и прочими негативными вещами. Симптоматика, однако, но мне нравилось. Разве не прелесть, сидя в тёмном помещении, наполненном свежим морозным воздухом, читать балладу о несчастных сердцах, обречённых на вечное скитание в беспросветных водах загробного океана.
Когда тучи озаряются первыми лучиками света, а с неба прилетают разведчики грядущего снегопада, я откладываю пахнущий мышами том на высокий столик о единственной резной ножке и начинаю просто смотреть за окно. Мыслей нет. Никаких. Хочется просто смотреть на пушистые снежинки, медленно порхающие в прозрачном воздухе, сравнивая узоры, размер и прочие мелочи, не интересные никому, кроме меня.
Ольга появляется в тот момент, когда одинокие снежинки сменяются сплошным потоком белого, скрывающего от взгляда башни замка и приземистые строения, льнущие к закопчённой ограде. Сначала возникает ощущение чьего-то присутствия, но проём двери остаётся тёмен и пуст. А потом, как смутное видение, в нём проступает зыбкий силуэт, неподвижно застывший во мраке. Девушка безмолвно наблюдает за мной, но глаз я не вижу: только тьму под низко опущенным капюшоном плаща. Прямые, ослепительно белые волосы, истекают наружу двумя потоками и это — единственное светлое пятно в предутренних сумерках комнаты.
— Снег, — едва слышно шепчет Оля, не двигаясь с места.
— Да, — соглашаюсь я, откидываясь на спинку кресла, — красиво. Иди ко мне.
— Почему ты не растопил камин? — спрашивает она, оставаясь в дверях, — здесь так холодно. На улице тоже холодно и нигде нет спасения от льда и мороза.
Я не отвечаю. К чему отвечать? Холод не снаружи. Холод притаился внутри неё. В том самом месте, которое люди обожают называть душой. Думаю, у нас её нет, но это вовсе не повод считать, будто мы напрочь лишены способности чувствовать и сопереживать. Кто-то больше, кто-то — меньше. Иногда у меня возникает ощущение, будто Оля пытается впитать всю боль этого мира и пережить её. Этот холод не способен согреть не один камин.
Тем не менее, я встаю и начинаю разжигать пламя. Мёрзлые деревяшки, со стуком, падали в тёмную глубину каминного жерла, навевая сонм недобрых воспоминаний. С таким же звуком, падали тела мертвецов, застигнутых непогодой на улицах славной столицы. Ночью никто не решался открывать двери на стук, справедливо опасаясь бандитов, рыскающих в темноте переулков и несчастные просто замерзали, обращаясь в большие мёрзлые колоды, уже ничем не похожие на живых существ. Утром их собирали и везли в загодя отрытые карьеры, которые зароют лишь с наступлением весны. Как-то, поддавшись уговорам Наташи, принимавшей активное участие во всём, что ей казалось интересным, я отправился на утренний сброс. Та ночь выдалась особо холодной, и мы очень долго смотрели, как обындевевшие туши стучат о мёрзлую землю, скатываясь вниз. Ната спросила: могу ли я написать поэму, об увиденном. Я просто назвал её психопаткой и ушёл.
Я оборачиваюсь. Ольга переместилась от двери к окну и теперь стоит, прислонившись головой к стене, глядя на падающий снег. Возможно мне кажется, но по белой щеке медленно скользит капля влаги. Скорее всего, одна из снежинок растаяла.
— Такая длинная зима, — шелестит тихий голос, и узкая ладошка отбрасывает капюшон, — такая длинная и холодная зима. Так много одиноких брошенных детей на этих заледеневших улицах.
Да. И так каждую зиму. Когда зима переваливает за середину, голод становится настоящим палачом для простых людей, живущих в Приканалье, Сыром районе и Слободке. Проблема в нежелании думать головой, когда люди хотят трахаться и естественно, каждая семья переполнена ордой малолетних спиногрызов. Половина из них мрёт ещё в младенчестве, от целого вороха непонятных болезней, но и тех, которые выжили, вполне достаточно, чтобы озадачить мамашу, созерцающую пустые мешки и лари. По доброй традиции здешних мест, с наступлением зимних голодов, лишних детей вышвыривают на мороз. Результат вполне очевиден: здешние температуры отправляют в карьер и людей покрепче. Как ни странно, но население Лисичанска продолжает увеличиваться.
Я достаю из промасленного мешочка трут, щёлкаю огнивом и принимаюсь разжигать непослушное пламя. Сухие соломинки, специально припасённые для такого случая, легко вспыхивают, но также быстро сгорают. В конце концов, мне-таки удаётся вызвать дух крошечного огонька, и он нехотя штурмует мёрзлую деревяшку.
Дрова разгораются медленно и неохотно. Хорошо хоть дворцовый печник знал своё дело, иначе вся комната оказалась бы заполнена удушливым дымом. Но всё имеет свой конец. В том числе и попытки добыть огонь Жёлтые язычки пламени торжествующе седлают сдавшиеся поленья, и каминная решётка отбрасывает чёрную тень на пол комнаты.
Я поднимаюсь на ноги и обнаруживаю Олю, стоящую рядом. Она тянется ко мне и обнимает, прижимаясь щекой к моей спине. Так мы и стоим, неизвестно сколько. Долго. Дерево в очаге успевает основательно прогореть и требуется добавить поленья, не дав пламени угаснуть.
— Хорошо, — говорит Оля и трётся носом о меня, — так спокойно и не хочется, чтобы всё это заканчивалось.
— Подожди, — я осторожно освобождаюсь из её объятий и кормлю ненасытное пламя. Потом беру кресло и ставлю его рядом с камином. Похоже, температура хоть и немного, но поднялась: маленький сугроб у окна превратился в крошечную лужицу.
Мы садимся в кресло и прижимаемся друг к другу. Я знаю: Оля любит так делать, и мы можем часами сидеть рядом, глядя на что угодно. Важно лишь ощущение тёплого тела и умиротворение, вызванное этой близостью.
Дрова в камине жизнерадостно потрескивают, пожираемые хищными язычками и весёлые тени пляшут на стенах, напоминая театр теней, в котором мы как-то побывали. Кажется, нас туда затащила Галька, которую всегда тянет сунуть нос в каждую неизвестную щель. Вывеска: «Театр теней, с ужасающими монстрами и соблазнительными картинками непристойного характера» просто не могла оставить её равнодушной.
Означенный театр оказался жалкой комнатушкой, половина которой скрывалась за полупрозрачной ширмой. Зрителей-людей почти не было: трое подростков, длинноволосый дедуган, да парочка, скрывающая под тёмными плащами добротную одежду: невесть откуда взявшиеся в этом районе дворяне. Мы не стали снимать капюшоны, демонстрируя обличье, ибо наша внешность уже успела стать притчей во языцех.
Я бросил пару монет полуслепой старухе, сидящей у входа, и мы отошли в угол, пытаясь не привлекать внимание. Представление, то ли уже началось, то ли вообще не прекращалось. На сером экране ширмы скользили странные картинки, то — чёткие и мелкие, то — крупные и расплывчатые. Иногда они вообще ни на что не походили; иногда начинали напоминать настоящих людей, идущих, дерущихся, занимающихся любовью.
Девчонки увлеклись, а мне очень быстро стало скучно от всего этого однообразия. Я начал было рассматривать парочку дворян, вспоминая, не видел ли их в королевском дворце, но тут Галя ткнула меня локтём под рёбра.
— Смотри! — прошипела она, с каким-то истинно первобытным восторгом.
Это действительно впечатляло: по грязной поверхности ширмы бежала тень льва, точнее — львицы. Она замирала, поднимая голову, потом опускала морду к земле, словно выслеживала добычу, а потом вновь начинала стремительный бег. Само зрелище завораживало, но окончание и вовсе сбило меня с ног. Зверь бежал и вдруг, на бегу, внезапно превратился в силуэт длинноногой девушки с распущенными волосами.
Галя так бешено зааплодировала, что остальные зрители тотчас удивлённо уставились на неё. Один из дворян прищурился, видимо узнал и тут же принялся шептать на ухо другому.
— Это меня показали! — пояснила Галька, — точно, меня.
— Достойная замена телевизору, — проворчал я, пытаясь скрыть замешательство.
— Чему? — девушка изумлённо уставилась на меня, — ты это сейчас о чём?
Мы, с Ольгой, переглянулись. Она явно не шутила. Похоже, пока мы продолжали тащить за собой багаж ненужных воспоминаний, сомневаясь, оставить его или нет, Галя решительно распорядилась старой рухлядью, отправив на помойку.
Галя…



ГАЛЯ

— Мне здесь до смерти надоело! — заявила девушка, яростно пиная ни в чём не повинное кресло, вынудив его жалобно скрипеть, — этот чёртов тёмный пыльный дом! Мне здесь тесно. Хочется чего-то большого просторного шикарного.
— Королевский дворец, например, — подсказала Наташа, даже не улыбнувшись.
Галя, нахмурившись, посмотрела на неё и задумалась. О боги! Она восприняла шутку вполне серьёзно.
— Вообще-то, — заметил я, решив вмешаться, — это — очень даже удобная постройка. Район всё ещё остаётся незаселённым, поэтому мы не слишком привлекаем внимание, кроме того есть возможность незаметно избавляться от мусора. От трупов, например.
— Трупов? Фи! — поморщилась Наташа, рассматривая выпущенный коготь, — тела, мон шер…
— И я бы не называл дом тесным. По сравнению с остальными, это — настоящий стадион.
Галина, обиженно надув губки, смотрела в стену за моей спиной. По всему было видно, все мои слова она старательно игнорирует. Если девушке пришла в голову какая-то фигня — пиши пропало. Остановить её безумства был способен лишь я, но применять ГОЛОС ещё и в таких ситуациях…
Мы располагались в гостиной. Обстановка здесь немного изменилась за те несколько месяцев, которые мы провели в Лисичанске, причём, в лучшую сторону. В основном постарались девочки. Именно они отыскали мебель, больше имеющую право называться таковой, по сравнению с тем уродством, которое присутствовало в доме прежде.
Пять, почти одинаковых, глубоких кресла, три небольших столика, шлифованного дерева, на резных ножках, яркие гобелены, с изображениями фантастических птиц и драконов, и множество кованых канделябров со свечами. Теперь здесь, как бы не возмущалась Галя, было постоянно светло. На досках пола обосновались пушистые ковры, приятно щекотавшие пятки длинным ворсом. В общем, домик стал очень даже уютным, и я никак не мог понять, какого дьявола нужно нашей скандалистке.
— Это она комплексует не из-за дома, — вполголоса пояснила Оля, расположившаяся в кресле рядом со мной, сопроводив фразу лёгким смешком, — сегодня, когда мы прогуливались по центру, какая-то дрянь едва не наехала на нас каретой, а потом ещё осмелилась помянуть быдло, шляющееся где попало.
— Это была карета барона Орляты, — Галя запрыгнула в кресло и охватила ладонями колени, прижав их к груди, — на ней обычно катается его очередная пассия. Тупые шлюхи!
— Иди в любовницы к барону, — хмыкнул Илья, стоявший у камина, спиной ко всем нам, — покатает и тебя.
Галя даже не поняла в чём суть насмешки.
— Я хочу собственную карету! — сверкнула она глазами, — большой дом и кучу слуг. Понятно?
— Ух ты, — Наташа изобразила на себе пышное великолепие в стиле обычного летнего променада у дворца Медведки и медленно прошлась по гостиной, — а теперь выступает пресветлая баронесса Галина и её компаньонки. Слуги — вон! Быдло простолюдное!
— Ну, как-то так, — нет, Галя определённо не воспринимала сарказм, — даже если бы мы решили забрать себе королевский дворец, кто бы смог нас остановить?
— Забавный будет прецедент, — пробормотал Илья и поворошил затухающие угли, — революционная бригада, имени Влада Цепеша экспроприирует дворцы аристократов в свою пользу.
Я уставился на него. Потом медленно перевёл взгляд на приумолкших девушек. А ведь действительно: чего нам бояться? Почему мы продолжаем вести себя так, словно, как прежде, остаёмся людьми, с их огромными слабостями и ничтожными потребностями?
Это — как наш первый выход по наводке Ножика. Мелкий гангстер попросил нас устранить банду Подкидыша — здоровенного головореза, который умудрился переждать Напасть в пригороде Лисичанска. Бандит, одним из первых, вернулся в столицу и тут же потребовал от Ножика убираться прочь, вместе с его молокососами. Силы были явно неравны: полсотни закоренелых убийц, против полутора десятка подростков.
Мы, с Ножиком, сидели полночи, пытаясь определить, как лучше проникнуть в трактир «Под звездой», чтобы нас никто не заметил и не поднял на ноги всю банду. Наташа некоторое время внимательно слушала нас и рассматривала карты, которые мы чертили на стене: я — когтем, а мой подопечный — угольком. Потом девушка снисходительно назвала нас болванами и провела одну жирную линию, прямо в главные двери.
Так мы и поступили.
Я выломал толстенные ворота одним ударом ноги, и мы вошли внутрь, все четверо. Было забавно! Огромные полуобнажённые мужики носились в дымном сумраке, натыкались друг на друга, поднимались, хватались за оружие, некоторые даже пытались сопротивляться.
И сдыхали, один за другим.
Подкидыш забаррикадировался на втором этаже и потребовалось несколько хороших ударов, чтобы переломать все брёвна и доски, закрывающие путь к цели. Галя и Натка слегка повздорили, выясняя, кому именно достанется истошно вопящий великан, с двумя длинными саблями в татуированных руках. Мы, с Ольгой, не вмешивались: мне хватило развлечений и без того, а Оля не очень жаловала подобные аттракционы.
В конце концов, девушки пришли к общему мнению и сообща исполосовали когтями мощного бандита, а потом, истекающего кровью, но ещё живого, выбросили в окно, постаравшись непременно насадить тело на колья ограды.
Галя радовалась, как ребёнок, а Наташа возбуждённо облизывала губы и требовала немедленного секса именно здесь, среди огня, крови и смерти. Это действительно было возбуждающе.
Потом, когда мы вернулись домой и Галя начала, смеясь, рассказывать Илье о наших подвигах, он ужаснулся и назвал нас кровожадными тварями. Наташа, в ответ, спокойно заметила, дескать крови никто не жаждал и вообще, ей не нравится, как это звучит. Дав словесный отпор, она отвесила парню оплеуху, от которой он отлетел к стене.
Это бесполезное морализаторство утомляло не меньше, чем постоянное Пашино нытьё. Тот вечно скулил, что рано или поздно ловчие Церкви доберутся до нас и сожгут. Особенно проникновенно эта песня звучала, когда его заставляли транспортировать опустошённые тела к каналу.
Кажется, я отвлёкся.
— Ты знаешь, — медленно сказал я и переглянулся с Олей, — хоть этот дом и нравится мне, но стоит попробовать нечто большее. Тем более, я просто не могу позволить шлюхам какого-то Орляты безнаказанно обижать моих девочек.
Илья отбросил кочергу и обернулся, уставившись на меня. В его жёлтых глазах, как обычно, горел огонёк голодного возбуждения.
— Ты спятил, — едва ли не испуганно пробормотал он, — однозначно. Как ты себе это представляешь? Одно дело громить бандитские малины и вырезать ночлежки, а совсем другое — потрошить местную знать.
— На вкус все одинаковы, — демонстративно зевнула Наташа и выпустив когти, полюбовалась их блеском, — это они думают, будто у дворян кровь белого цвета, а на самом деле, нет никакой разницы.
— Ловчие, — начал было Илья, сделав пару шагов в нашу сторону, но я лишь махнул рукой.
— Остынь, это на тебя так голод действует. Будешь упорствовать — покормим раньше времени.
Парня просто передёрнуло, а вот Галина сразу же оживилась: она обожала эти процедуры. Обессилевший от голода Илья не мог сопротивляться и девушки легко прижимали его пальцы к жертве, бьющейся в моих объятиях. Кричали оба — и пища, и едок. Сначала. Потом оба умолкали. Великое дело — инстинкты! Именно они вынуждали Илюху питаться, хоть он и пытался, изо всех сил, сопротивляться этому. После каждого сеанса он долго рыдал и просил прощения у человека, которого сам же и отправил в страну вечной охоты.
— Хорошо, молчу, — Илью даже передёрнуло, — но принимать участие в этом не буду.
— Да и на кой нам такой груз? — презрительно фыркнула Наташа, — опять станет рыдать над дохлятиной и просить прощения. Ха! Паша, пусик, иди ко мне. Иди к мамочке, мой бутузик.
Тут она немного преувеличила: за последние месяцы Паша здорово похудел. И дело тут не в питании: Наташа доставала парню всё самое лучшее, из имеющегося. Видимо нервное это дело, жить в доме с пятёркой вампиров, убирать трупы после их трапезы и знать, что твоя бывшая девушка чаще спит с кем-то другим. Трахалась Ната, кстати, чаще всего со мной, очень редко — с Ильёй и уж совсем по большим праздникам, с обросшим рыжей бородой, Пашей. Как ни странно, но чаще всего с ним спала Галя, то ли из жалости, то ли по какой другой причине.
Паша угрюмо приблизился к своей повелительнице, и она позволила ему присесть на подлокотник кресла. Старая одежда на парне успела износиться и теперь он щеголял добротной кожей хорошей выделки, напоминая тщательный косплей Робин Гуда. На шипастом поясе висел широкий нож, вообще то запрещённый простолюдинам, не находящимся на королевской службе. Однако, первый же стражник, попытавшийся арестовать нарушителя, мучительно умер на глазах испуганных товарищей. Ната, похохатывая, открутила придурку голову, пока Галя удерживала дрожащие руки. Паша, после этого, недели полторы опасался даже коснуться своей подружки, пока я не приказал ему перестать валять дурака. Меня он, почему-то, боялся больше, чем всех остальных, вместе взятых.
— Паш, котик, хочешь жить в большом светлом дворце? — Ната запустила пальцы под его куртку, — огромные кровати, везде ковры, хрусталь, слуги, по первому зову, а? И мы все, словно господа…
— Почему же, словно? — Галя сорвалась с места и прошлась колесом по комнате, — когда пойдём?
— Да хоть сейчас, — меня крайне забавляла мысль о веселящемся Орляте, даже не представляющем, как его судьбу может изменить прихоть взбалмошной девицы, — пойдём все. Все, я сказал! Илья, слышал? Я не стану тебя ни к чему принуждать, но присутствовать ты будешь.
— Я понял, — он угрюмо кивнул, бросив на меня недобрый взгляд, — только, на кой хрен тебе это нужно?
— Боюсь, заскучаешь, в одиночестве. Пошли, — сказал я и поднялся.
Никто не возражал. Девочки, хоть и стали излишне самостоятельны и даже крайне самоуверенны (так мне казалось), почти всегда выполняли мои приказы без лишних споров. Если я и применял ту странную интонацию, которая вынуждала их беспрекословно подчиняться, то происходило подобное нечасто.
— Идём, идём, мой бородатый пусик, — Наташа игриво щекотала бороду угрюмого Паши, который вцепился в свой кинжал, будто тот был способен спасти его от неведомой опасности, — сейчас твоя девочка устроит небольшой бада бум!
— Это обязательно? — негромко поинтересовалась Ольга, — до сих пор мы не очень то афишировали своё присутствие. Может стоит оставить всё, как есть?
— Думаю, твои подруги с тобой не согласятся, — на слове: «Подруги» она презрительно фыркнула, — ладно, ладно. Тем не менее, я с ними согласен: пришло время выйти из тени.
— Не боишься?
Я задумался. Боюсь? Последнее время само это понятие, незаметно покинуло сознание, оставив лишь бесконечную эйфорию от собственной силы и неуязвимости. Ольга просто не знала, как часто мы с Галей и Наташей просто, без всякого повода, нападали на стражников, любуясь их бесполезными попытками насадить нас на свои железяки. Зрелище воистину уморительное, поэтому мы совсем не торопились убивать несчастных придурков. Иногда мы их даже отпускали.
Нет, мы не боялись ничего.
— Кого? — спросил я, — Оль, перестань, мы уже давно возвысились над этим стадом, осталось лишь показать баранам, кто мы есть и чего заслуживаем.
Галя, прислушивавшаяся к нашей беседе, показала мне большой палец, а Оля озадаченно нахмурилась. Похоже, у неё возникли определённые возражения, но девушка решила оставить их при себе. Разумно. Почему-то, последнее время, любое противодействие вызывало у меня дикое бешенство и желание немедленно прикончить оппонента.
Мы покинули дом и смрадный ветер поздней весны хлестнул по лицам, взъерошив волосы. Весна в Лисичанске оказалась немного лучше зимы и значительно хуже лета. Когда толстая корка снега и льда начала медленно сползать в канал мириадами грязных ручейков, помимо чахлой травы и раздолбаной мостовой на белый свет появилось и ещё кое-что.
Трупы. Много трупов. Чертовски много мёрзлых мешков с костями, оставшихся незамеченными зимними сборщиками падали. Тепло сменило холод очень быстро, поэтому вонять начало сразу же. Если к омерзительному запаху людей мы уже успели привыкнуть и приспособиться, то этот смрад преследовал нас повсюду. Вроде бы, прошлым летом, так не воняло. Остаётся надеяться.
Мы остановились у канала. Галя с Наташей тут же устроили пикировку, обсуждая, как лучше добираться до места назначения. Если прислушаться к спору, станет ясно: кто и где чаще гуляет. Галина предпочитала аристократический район с ровными ухоженными улочками, красивыми палисадниками и садами, а главное — с патрулями, отлавливающими голодранцев, осмелившихся проникнуть на глаза элите. Наташу же, обычно носило по каким-то тёмным углам, притонам речных пиратов и прочим злачным местам. То ли слабый аромат риска волновал её, то ли просто нравилось ставить на место зарвавшихся мужланов.
— Думаю, пойдём по Галиному маршруту, — сказал я, поразмыслив (Галчонок тут же показала язык оппонентке), — коль мы собираемся вливаться в местную аристократию, ни к чему красться по всяким помойкам.
Пока девочки препирались, Илья и Паша взошли на каменный мостик, переброшенный через канал и теперь рассматривали тёмную воду неспешно несущую всякий мусор: обломки дерева, нечистоты, гнилые листья и трупы животных. Вода канала была зловонной и грязной, точно местные подворотни и горожане не рисковали купаться в её смрадных волнах. Однако рыбу ловили и ели. Думаю, большая часть болезней была связана именно с этим.
— Такое ощущение, — Илья потёр лоб и с тоской взглянул в низкое хмурое небо, — словно всё было по-другому. Никакой грязи, никаких трупов на каждом шагу и люди другие — чистые, светлые…Словно пытаюсь ухватить, а оно ускользает, просачивается через пальцы…
— Не получается, значит? — с угрюмой иронией осведомился Паша и покосился в нашу сторону.
— Иногда получается, — грустно пробормотал Илья, — как будто я в кинотеатре, а там показывают фильм про меня.
— Угу, кинотеатр, — покивал Паша, криво ухмыляясь, — гляди-ка, ещё чего-то помнишь. Я недавно Наташе попытался пересказать одно кино, так она долго морщила лоб, а потом посоветовала меньше в кабаках всякой сивухи глотать.
Забавная беседа. Фильм, кинотеатр — слова показались мне смутно знакомыми, но смысл их был непонятен, хоть я и видел некую связь между ними.
Канал разделял весь Лисичанск, пересекая, как Мокрый район, так и Район Роз. Другое дело, аристократическая часть была ограждена от остального города высокими воротами, тщательно охраняемыми стражей. Воришки, желавшие попасть в закрытую часть, проникали внутрь по воде. Туда же бросали их изуродованные тела, после того, как палачи завершали свой нелёгкий труд.
Но мы же не какие-то отчаянные ребята из подчинения Ножика или его ближайшего конкурента — Святоши. Нам ни к чему прятаться в тени и нырять в зловонную воду.
В ближайших кварталах нас уже успели хорошо запомнить. Кому-то мы были известны, как компаньоны Ножика и некоторые оборванцы, босяцкого вида, при встрече, подмигивали и закладывали кулак правой руки под мышку левой. Большинство видело группу дворян, скрывающихся от гнева Медведки в здешней глуши и торопилось сорвать шляпы с голов. Гале это чрезвычайно нравилось, а Наташу и Ольгу лишь веселило. И наконец, существовала ещё одна группа жителей, которые всерьёз подозревали нас в связи с нечистой силой. Священник местной общины, напрямую звал нас упырями и слугами дьявола, призывая святого орла изгнать демонов обратно в преисподнюю.
Этот святоша, отец Дубосклон, плотный человечек небольшого роста, обычно ходил в окружении оборванных психопатов, заглядывающих ему в рот, в надежде отыскать истину между редких чёрных зубов.
Вот и сейчас, когда мы проходили мимо покосившегося деревянного домика, с облезлым орлом на верхушке гнилой маковки, Дубосклон стоял у дряхлых ворот и угрюмо следил за нашей группой из-под широкополой плоской шляпы. Ходили слухи, дескать попик когда-то принадлежал к ордену Ловчих — охотников за ересью, до сих пор поддерживая связь с настоятелем. Посему нетрудно было предположить, определённые навыки у человечка сохранились и его регулярные появления около нас — результат слежки опытных шпионов. Ну и пусть.
Дубосклон схватил обеими руками священную звезду и выставил её перед собой. Прихожане, обступившие своего гуру, дружно скрестили руки — попытка отогнать нечистую силу. Наташа улыбнулась и помахала им рукой, а Галя приставила пальцы к голове, изображая рожки.
— Ну и зачем вы дразните этих несчастных? — глухо поинтересовался Илья, — допрыгаетесь.
— И как поступит отец Дубосклон? — легкомысленно осведомилась Галя и старательно высунула язык, — наложит на меня проклятие? От его болтовни у меня даже аппетит не пропадает.
Священник сделал знак пастве оставаться на месте и решительно потопал к нам, продолжая выставлять звезду перед собой. Я прикрыл лицо руками и отступил назад, словно защищался от слепящего света. Поддерживая мою игру, девочки принялись щуриться и заслоняться ладонями. Галя жалобно закричала:
— Я таю! Таю…
— О святой отец, — я посмотрел на него сквозь скрещенные пальцы, — ты победил! Мы уходим в преисподнюю, к нашему повелителю…Нет, ну какого хрена, падре? Неужели нам нельзя пройти мимо вашего балагана без всех этих приколов?
Дубосклон опустил звезду и тяжело вздохнул. Слаб человек: глаза святоши то и дело обращались к великолепным формам моих спутниц, едва прикрытых одеждой. Боюсь, сейчас основной проблемой священника была борьба с обильным слюноотделением.
— Не понимаю, — проворчал он, потупив взор, — почему мои запросы остаются без ответа? Настолько явных слуг нечистого мне ещё встречать не приходилось. Ваши деяния…
— Да брось ты, — перебил я его, — наши деяния в подмётки не годятся обычным развлечениям знати. Тем не менее ты и твоя лживая церковь преспокойно закрываете на это глаза, хоть готовы наложить сложнейшую епитимью на бедняка, укравшего краюху хлеба.
— Вы — не бедняки, ворующие пищу! Ваши злодеяния отягощены многочисленными смертями моих верных прихожан. Думаю…
— Думай, — меня разбирал смех и желание выбить дурь из тупого болвана, — думай, насколько человеческая жизнь дешевле того же куска хлеба, а ещё точнее, она вообще не стоит ни гроша.
— Жизнь человека — священна! — провозгласил Дубосклон и подняв взгляд на Галю, тяжело сглотнул.
В этот раз смеялись все, даже Паша. Уж он то отлично знал эту цену, каждую ночь сбрасывая тела в канал. Смех у него был, правда, несколько нервный.
Я наклонился к попятившемуся попу и прошептал ему в ухо:
— Падре, не говорите никому. Это — такая смешная шутка, что я собираюсь сам использовать её.
Видимо, почуяв неладное, паства начала мало-помалу приближаться к нам. Уроды, проклятые уроды! Кожа в оспинах, бельма на глазах, струпья, от незаживающих ран, язвы, отсутствующие куски тела…Люди в Лисичанске и без того не блещут красотой, из-за чего, кстати, у Паши нет отбоя от местных «красоток», но это уж вообще за гранью!
— Пошли, — сказал я, поморщившись, — видеть не могу этот паноптикум.
— Чего? — не поняла Галя и я молча ткнул пальцем в цирк уродцев на марше. Галя и Наташа громко расхохотались, а Ольга укоризненно погрозила мне пальцем. Илья сделал большие глаза и покачал головой.
— Господь покарает вас! — Дубосклон почти кричал, — как только мои слова достигнут его ушей. Или кардинал прислушается к моим посланиям.
Вероятно, звания в церковной иерархии местной церкви звучат по-другому, но встроенный переводчик настаивает на старых значениях. Может оно и к лучшему: хоть какая-то часть прежней рухляди пригодилась в новой жизни.
Все уже ушли, а я задержался, дослушивая возгласы разошедшегося святоши. Потом двумя пальцами приподнял шляпу священника и сочувствующе посмотрел в слезящиеся глаза.
— Никто вас не будет слушать, — сказал я и запустил шляпой в попятившихся людей, — кардинал, как пить дать, считает вас спятившим дурачком. А бог…Ну, нет его! А так, он конечно бы послушал.
Дубосклон оскалился и присел, воздев очи гору. Хм, он действительно ожидает молнии, которая поразит меня? Это же надо, как всё запущено!
— Удачи вам, падре, в вашем нелёгком и бесполезном труде, — пожелал я и похлопал его по небритой щеке, — когда мы будем в королевском дворце, я обязательно замолвлю за вас словечко. Говорят, Медведко обожает смотреть на дурачков.
Посмеиваясь, я пошёл дальше, неторопливо догоняя нашу группу. Очень занятное место этот Лисичанск. Главное, не погружаться в пучину уныния, как мой рефлексирующий товарищ. Если посмотреть по сторонам, можно увидеть массу интересных вещей.
Вот тощая, словно скелет, женщина в коричневом рваном балахоне, яростно лупит нетрезвого муженька, вернувшегося домой. Судя по её истошным воплям, благоверный оставил в кабаке последние деньки. Громко орут дети, цепляясь за одежду матери, вопит избиваемый пьянчуга и весело подбадривает толпа соседей.
Или вот: четыре пьяных стражника, чью профессию можно определить лишь по наличию оружия, пытаются обыскать какого-то оборванца. Один, время от времени, пинает оборвыша в живот, а второй, схватив за волосы, запрокидывает голову. Насколько я знаю этих парней, простым избиением дело не ограничится. Однако, покрытый кровоподтёками и ссадинами, паренёк бормочет магическое словно: «Ножик» и я решаю вмешаться.
— Ты из банды Ножика? — поинтересовался я, игнорируя дышащих омерзительным перегаром здоровяков, — не припомню.
Заплывающий глаз уставился на меня, точно увидел последний проблеск надежды. М-да, по такой физиономии вообще-то сложно кого-то опознать. Стражник, щеголяющий ржавой кирасой, попытался зафиксировать на мне плывущий взгляд. Его соратник тоже заинтересовался новым персонажем. Ещё бы: прежней жертве осталась пара-тройка ударов до полного упокоения, а тут — свеженький, ни разу не бытый!
— Ты идёшь? — окликнула меня Галя, — помочь?
Я махнул рукой: идите, мол. Чего не хватало: просить помощи в такой ерунде!
— Я — новенький, — прошамкал паренёк разбитыми губами, — на прошлой неделе взяли.
А Ножик, гляди, штаты расширяет. Растёт парень, прямо на глазах.
— Чо за образина! — осведомился обладатель кирасы и сделал неуверенный шаг ко мне, — подельник, шоль? А ну, хватай его, робяты!
Я огляделся: свидетелей — пруд пруди. Нехорошо это. А, впрочем, какого хрена.
— Мож он из благородных? — тип, с перебитым носом, проявил зачатки здравомыслия, — зырь, какой чистый, ну прям фон барон какой.
— А хоть из самих герцогьёв! — похоже, шагающий ко мне человек, уже допился до того состояния, когда море можно пересекать вброд, — бей его…
Свидетели начали спешно прятаться в щели. Разумно.
Когда самый активный добрался до меня, я сломал ему ногу и отбросил в сторону. Пусть полежит до лучших времён. Под аккомпанемент хриплого воя, оставшаяся троица набросилась на меня. Тупые олухи даже оружие не удосужились достать! Это оскорбляло. Есть всю эту пьяную нечисть я не стал. Было омерзительно даже касаться вонючих жирных тел, поэтому я очень быстро сломал им шеи. Одному за другим.
Три трупа неподвижно лежали в грязной луже, а я вдруг понял: лучшие времена настали. Склонившись над воющим человеком, я заметил признаки отрезвления на рябой физиономии. Видимо нашёлся весьма эффективный способ срочного выведения алкоголя из человеческого организма. Непременно запатентую. Позже. В широко открытых коровьих глазах плескался страх и ненависть.
— Да кто ты? — прохрипел стражник, но я прижал палец к своим губам, призывая его к молчанию.
— Нехорошо обижать незнакомцев, тем более, таких, как я, — он вытаращил глаза, а я поставил ногу на кирасу, — надеюсь, ты запомнил этот урок?
Он торопливо закивал.
— Молодец. А теперь — забудь, — я нажал ногой, ощущая, как хрустит ржавый металл и грудная клетка.
После этого, вернулся к незадачливому бандиту. Парень не выглядел испуганным, скорее — задумчивым. Глаза на фиолетовой физиономии заплыли, оставив две узкие щелочки.
— Спасибо, — сипло поблагодарил спасённый, — так вы — один из ангелов?
— Кого? — мне хотелось смеяться.
Парень заметно смутился.
— Ангелов-хранителей. Говорят, Ножик заручился подмогой у высших сил, и они прислали ангелов-хранителей. Все такие красивые и чистые, а убить их невозможно. Я и сам сегодня видел, когда меня лупцевали, как вы шли…
— В общем, так, — сказал я, ухмыляясь, — ангелы не всегда могут оказаться рядом, поэтому старайся больше не попадаться. Ножику привет передавай. От Ангела.
Девочек здорово повеселил этот пассаж. Галя тут же изобразила пальцами крылья за спиной Наташи, а та молитвенно сложила руки и склонила голову. В этот момент, платье на ней преобразилось в ослепительно белый балахон. Какая-то старуха, ковылявшая вдоль стены, уставилась на девушку и начла остервенело тереть глаза. Потом скрестила руки и ускорив шаг, нырнула в переулок.
— То — демоны, — проворчал я, — то — ангелы. Пусть уж определятся.
— А тебе то, как больше нравится? — осведомилась Оля.
Я лишь пожал плечами: мне было всё равно.
— Почти пришли, — сообщила Глая, — вон ворота. Там у меня есть один знакомый солдатик…
Определённые вещи не меняются никогда. Галька, как была ветреной девчонкой, с кучей ухажёров, так ей и осталась, даже перестав быть человеком. Однако, прежняя застенчивость (если она вообще была) исчезла и теперь девушка пыталась трахнуть каждого, более или менее симпатичного, самца, в пределах досягаемости. При этом секс, очень часто, совмещался с питанием, и нерадивый любовник рисковал не дожить до завершения акта.
Поначалу, конечно, девчонки осторожничали, опасаясь подхватить какую-нибудь заразу или залететь, ибо с презервативами тут имелась огромная проблема, но позже выяснилось: мы неуязвимы во всех отношениях и тут всё заверте…Единственным ограничивающим фактором оставалась человеческая вонь. Даже самые чистые люди смердели мама не горюй! Однако Галя обнаружила интересный метод, позволяющий временно блокировать обоняние. Этот оказалось очень кстати, ибо я уже успел присмотреть пару-тройку симпатичных самочек, но всякий раз, приблизившись к ним, ощущал приступ дурноты. Теперь же всё изменилось.
Даже Илья несколько раз использовал аборигенок и как мне было известно, парочка молоденьких горожанок буквально сохла за симпатичным упырём.
О Паше мы тоже позаботились, пока его не наградили чем-то экзотическим, те женщины, которые так настойчиво предлагали парню свою близость. Наташа потребовала у Ножика пару девственниц и подарила их Павлу, вызвав у того настоящую оторопь. Тем не менее, ослушаться он побоялся и послушно навещал обоих. Вид у него, при этом, был крайне виноватый. Похоже, его больше расстраивала собственная неверность, чем Наташкин секс на стороне. Человек, одним словом…
Возле невысокой кованой ограды, в тени полуоткрытых деревянных ворот, сидели нищие, в разной степени профессионального разложения и с безнадёжной тоской разглядывали пустые деревянные коробочки. В проёме дверей стоял высокий черноволосый парень, в чистой серой униформе и сосредоточенно бросал камешки в попрошаек. Каждое попадание комментировал его напарник — плотный здоровяк в такой же одежде. Аристократы позаботились, дабы местный гламур коснулся даже охраны, поэтому раскошелились на порядочную форму, чего не позволил себе даже Медведко, из-за чего регулярная армия выглядела намного, намного хуже.
— Привет, Пятачок! — радостно пропищала Галя, приблизившись к воротам, — как делишки, как детишки?
Охранник растерянно выронил неизрасходованные боеприпасы и открыл рот. Нищие заметно оживились и принялись было канючить милостыню, но плотный крепыш строго прикрикнул, пристально наблюдая за нашей группой.
— Пятачок, — Галя обвила парня словно лиана и пощекотала ему подбородок, — мы, с друзьями, немного прогуляемся по вашему розовому цветнику, а ты сделаешь вид, будто никого не видел.
Очумевший от подобного напора, сторож растерянно оглянулся на своего напарника, но тот решительно покачал головой. Будь моя воля, я бы даже разговаривать не стал, однако кое-кто очень хорошо знал ход моих мыслей, и они ему совсем не нравились. Илья пихнул Пашу локтем и яростно зашептал в подставленное ухо.
Тот согласно кивнул и направился к воротам, снимая с пояса небольшой увесистый кожаный мешочек — местный аналог кошелька. За истекшие месяцы, Паша успел немного выучить язык аборигенов, но старался не демонстрировать кошмарный акцент. Поэтому он просто поманил несговорчивого солдата и показал ему горку разнокалиберных кругляков с оскаленной лисицей.
Охранник окинул взглядом добротную кожаную одежду, крепкие сапоги и берет с пером, особенно задержавшись на оружии. Потом ещё раз посмотрел на нас: Наташа послала ему воздушный поцелуй, а я помахал рукой. Горка монет испарилась, как и не бывало.
— Давай, Пятаков, — пробормотал взяточник и демонстративно повернулся спиной к воротам, — я вообще, считай, отлить отошёл.
— У-ух, Пятачок! — Галя чмокнула парня в щёку и тот, словно в трансе, потянул скрипящие створки, освобождая проход, — загляну, на днях, в твою конурку. Смотри, застукаю с какой-нибудь шлюхой — выброшу обоих в окно.
— Вы там того, этого, — проворчал охранник, когда мы проходили мимо, — потише. У барона сегодня приём.
— Это у Орляты? — поинтересовалась Наташа.
Пятаков потерянно переводил взгляд с неё на Ольгу, потом на Галю и обратно. Это бывает. Многим, с непривычки, девочки кажутся одинаковыми, словно близнецы. Да и все три, в одном месте — просто концентрированный удар красоты и цветочного очарования.
— Д-да, — выдавил парень, в конце концов, — будут даже гости из королевской семьи.
Мы переглянулись: такое совпадение! Грех упускать.
— Ну, это мы удачно выбрались, — пробормотала Наташа и кровожадно ухмыльнулась, — есть шанс близко познакомиться с особами королевской крови.
Я хихикнул, и мы глубоко поцеловались под неодобрительным взглядом Паши и недоумевающим — Пятакова.
— Вы это чегой? — потерянно спросил он.
— Всё хорошо, милый, — Галя весело помахала ему рукой, — расслабься. Держи границу на замке.
— Ты совсем сдурел? — спокойно спросил Илья, как только мы удалились от ворот, — вы собираетесь устроить бойню в дому, полном местных аристократов, причём некоторые из них будут королевской крови? Медведко офигеет, от такого прикола.
— И что? — Наташа презрительно зевнула ему в лицо, — чего ты боишься? Илюша, пойми, прошли те времена, когда мы бежали от мерзких жирных уродов с топорами, — они с Галей многозначительно переглянулись, — наступает наш час и теперь люди будут бояться нас! Бояться нас, преклоняться нам и обслуживать нас!
— Как рабы? — он прищурился.
— Нет, не как рабы. Как животные. Животные, которых мы употребляем в пищу.
— И с которыми совокупляетесь? Зоофилия какая-то получается…
— Дурак! — Галя надулась, а Ната только рассмеялась.
— Илюша, милый, всё это — человеческие понятия и предрассудки. Они — это они, а мы — это мы. Оставь человеческую мораль животным.
— К сожалению, не могу, — Илья покачал головой и посмотрел по сторонам, видимо пытаясь отыскать хоть какую-то поддержку. Я широко ухмыльнулся и показал ему неприличный жест, подсмотренный у Ножика. Оля только плечами пожала: она хоть и считала, будто Галю с Натой периодически заносит, но в целом была с ними согласна. Паша охотно поддержал бы моего товарища, но в его помощи никто не нуждался.
— Меня, временами, от тебя просто тошнит, — топнула ногой Галя, — сколько можно страдать всякой хренью! Возьмись за ум, в конце концов! Или мы будем вечность кормить тебя?
— Пошли, — скомандовал я, — философские диспуты станем вести позже. У горящего камина, в мягких креслах, с бокалом вкусного…Человека.
Все три девчонки расхохотались, и я заработал сразу три поцелуя. Тем временем, мы успели миновать своеобразную буферную зону, где располагались домики обслуги: небольшие аккуратные здания, не чета полуразрушенным халупам Приканалья. Я бывал здесь, но не так часто, как Галя, поэтому девушка решительно шагала впереди, указывая дорогу.
К домам слуг примыкали подворья мелких дворян и их участки казались столь же незначительными, как и статус владельцев: двух и одноэтажные домики, небольших размеров. Некоторые проигрывали даже тому, где проживали мы. Другое дело, здешний район был намного престижнее, чем грязное Приканалье.
По чистым просторным улицам неторопливо шагали люди в пёстрых и пышных, точно декоративные цветы, костюмах. Дамы горделиво носили на головах психоделические конструкции, напоминающие те, которые мы некогда обнаружили в шкафу нашей спальной, а их кавалеры щеголяли коническими беретами, с кисточкой на верхушке. Похоже, чем пышнее и выше был головной убор, тем больший ранг был у его обладателя. Это к тому, что владельцы самых огромных катили в открытых колясках, влекомых гладкошерстными скакунами каурой масти.
Дабы не выделяться на фоне остальных, мы соорудили похожие костюмы. Естественно, без купюр не обошлось. Декольте наших дам обнажало гораздо больше, нежели скрывало, а пышные юбки обнаружили неожиданную тенденцию становиться полупрозрачными. Я выбрал костюм, который местные дворяне одевали на охоту, отлично понимая, какой подтекст вкладываю.
Впрочем, на это мало кто обращал внимание: всё оно, без остатка, принадлежало девочкам. При их ослепительной красоте, столь провоцирующая одежда, вынуждала каждого встреченного самца истекать потоками слюны. Некоторые даже тормозили коляски, едва не выпадая наружу. Дамы тоже жадно пожирали глазами моих спутниц, но явно с другими мыслями.
— Похоже, вы стали законодателями новой моды, — сказал я и послал воздушный поцелуй зардевшейся девице, скучавшей на лавочке рядом с пухлощёким парнем.
— То ли ещё будет, когда мы въедем в королевский дворец, — заметила Галя, игнорируя настойчивое подмигивание бравого усача, — я ещё им всем покажу, что такое мини!
— Для начала, им необходимо показать, как заниматься интимной гигиеной, — фыркнула Наташа и скромно похлопала ресницами в ответ на глубокий поклон рослого офицера, — и носить нижнее бельё. А не то из-под мини такое увидишь…
Мы громко расхохотались. Девушки, при этом, прикрывались пёстрыми веерами (когда только успели соорудить?). А вот уже это сразило дворянок наповал. Многие, забыв про приличия, тыкали пальцами в удивительный девайс и оживлённо шептали в уши своим кавалерам.
— Янки при дворе короля Медведко, — вздохнул Илья, — паровозы строить будем?
— Нет, Илюха, — я похлопал его по плечу и поправил кортик, висящий на поясе, — будем развлекаться: танцевать, трахаться и…
— И охотиться! — хором закончили хихикающие девочки.
Тем временем аристократическая нищета закончилась и бульвар, по которому мы шагали, заметно раздался вширь. Ограды стали намного выше и крашеные металлические прутья теперь перемежались скульптурными группами, напоминающими те, которые мы наблюдали на Проклятом Погосте.
По другую сторону вычурных решёток росли деревья и кусты — непозволительная роскошь для бедных районов. Однако поторопить процесс цветения не способен даже приказ самого короля, поэтому растения нахально щеголяли голыми ветками среди едва проклюнувшейся травы. Чуть дальше просматривались дворцы баронов и князей, покамест ещё не скрытые густой листвой. Денег на постройки потратили, по всей видимости, целую прорву, а вот порядочных архитекторов, похоже, не завезли.
Наташа и Оля презрительно отзывались о колоннах, атлантах и кариатидах, украшавших огромные здания. С их слов, архитектурные излишества, таковыми и являлись. Ко всему прочему, даже я заметил, как недавний кризис коснулся богатейших людей Лисичанска: большинство построек требовали срочного ремонта. Те, кому удалось сберечь деньги во время последней войны и последующей Напасти, сумели подлатать осыпающиеся стены, а вот дворцы не столь удачливых аристократов выглядели воистину устрашающе.
— Вон тот, дворец барона, — сообщила Галя, жизнерадостно тыкая пальцем в белую постройку о трёх этажах, — там ещё целая куча карет у входа.
Ну да, по слухам, барон Орлята приходился каким-то дальним родственником самому императору Орляну. То, что император, за какую-то провинность, вышвырнул нерадивого родственника во владения Медведки, не мешало, время от времени, отсылать денежную помощь проштрафившемуся родичу. К чему это я? Всё очень просто: дворец барона выглядел намного пристойнее остальных построек.
От широких ворот, где я насчитал не менее тридцати шикарных экипажей, шла широкая аллея, усаженная стройными вечнозелёными деревьями. Аккуратно стриженые кусты вокруг изящных ажурных беседок и огромный фонтан перед входом в особняк могли усладить взгляд даже искушённого зрителя. В отличии от большинства, управляющий барона сумел отыскать порядочного архитектора, и постройка вышла на славу: ослепительно белое здание, со множеством широких окон, просторных балконов и небольших мансард. На плоской крыше я разглядел нечто, весьма напоминающее зимний сад.
— Мне здесь нравится, — сообщила Галя и безапелляционно добавила, — пожалуй, я согласна здесь жить.
— Хм, — задумчиво протянул я, разглядывая четырёх привратников в пышных костюмах. Двое стояли снаружи, а двое — внутри, но выглядели все абсолютно одинаково: высокие, широкоплечие, с бочкообразной грудью и короткими русыми волосами, — просто наваждение какое-то…
— Ты это о чём? — нехотя поинтересовался Илья и вдруг оживился, — кого только не увидишь на Бульваре Роз! Это же — Драненький.
— Точно, — согласился я, — в том то всё и дело. Какого чёрта здесь делает правая рука Ножика?
Тот, кого мы обсуждали, подобно другим стражам, выпячивал грудь в малиновом мундире, сжимая в правой руке древко длинного позолоченного копья. То ли он услышал знакомые голоса, то ли сработало воровское чутьё, но Драный скосил глаза, которые тотчас полезли на лоб. Он то нас очень хорошо знал: как выглядим, чем занимаемся и на что способны. На рябом лице отразилось смятение.
— Привет, Драненький, — поприветствовала его Галя, щёлкнув по носу, — как поживаешь?
Казалось, будто парень язык проглотил. Однако наше появление не осталось без внимания: из какой-то крошечной постройки, чуть крупнее собачьей конуры, вынырнул коротышка в одежде, казалось, состоящей из одних кружев. Даже пирамида на его голове, и та была вся в рюшках. В кукольных ручках недоразумение сжимало лист плотной бумаги, свёрнутый в рулон.
Человечек бегло ощупал нас цепким взглядом, и его физиономия отразила недоумение: похоже, он не мог сообразить, кто пожаловал на вечеринку. Однако ощущался значительный опыт по встрече сомнительных гостей. По крайней мере, главного он выбрал безошибочно, направившись прямиком ко мне.
— Прошу прощения, благородный, э-э, господин, — он развернул лист и в крошечных пальчиках блеснуло золочёное перо, — не сочтите за дерзость, если я попрошу представиться вас и представить ваших спутников. Боюсь, его сиятельство готов принять сегодня лишь заранее приглашённых, а они уже прибыли все. Возможно, в другой…
— Надоел, — Галя взяла его за горло и улыбаясь, выпила до дна, — никакого другого раза!
Со стороны это выглядело следующим образом: благородная дама поправила коротышке воротник, а тот вдруг оступился и выронив перо с бумагой, растянулся у ворот. Видимо перебрал. Дырявый беззвучно выругался и побледнел. Кто-то из слуг, общавшихся у хозяйских карет, ткнул пальцем в лежащего малыша, и все принялись хохотать.
Стражник, стоявший в паре с нашим знакомым, поправил золотистый шлем и выпучив глаза, сделал шаг вперёд, рассматривая неподвижное тело. Потом поднял взгляд на Галю. Та послала ему воздушный поцелуй, но её мордашка в этот момент выражала лишь жажду охоты, а глаза полыхали жёлтым пламенем. Человек побелел, словно мел и попятился, едва не споткнувшись о древко собственного копья. Рука в бархатной перчатке потянулась к изящному костяному свистку.
— Всё можно сделать по-хорошему, — спокойно сказала Наташа и сорвала свисток с шеи охранника, — или по-плохому. Меня устраивают оба варианта. Мы пройдём?
— Колчан, пущай проходят, — глухо бросил Драный, положив руку на плечо напарника, — нам их не стопорнуть, поверь, — он отчаянно оскалился, повернувшись ко мне, — я отворяю, не чепайте его!
— Правильный выбор, — одобрила Галя и потрепала по щеке дёрнувшегося человека, — не дёргайся, киса, я пока не голодна. Ха!
Драный, дрожащими руками, вставил ключ в массивный замок, больше напоминающий скворечник и торопливо потянул створку на себя. Те охранники, которые были внутри, выглядели несколько озадаченными, но не стали препятствовать нашей группе. Никто даже вопросов не задал: правильное воспитание — это сила.
Я остановился, пропуская товарищей вперёд и поманил нашего невольного помощника. Тот был темнее тучи, но послушно приблизился.
— Какого чёрта ты здесь делаешь? — осведомился я, — только не заливай, будто решил выйти из банды, я в это никогда не поверю.
Драный покосился на своих коллег и склонившись к моему уху, торопливо зашептал, обдавая меня волнами зловония:
— Ножик порешал, типа ему нужон кой кто у богатеев. Ну там, мал чо…Ну, нам прошлый недельник получилось заломать дурня одного, с документой. Рекомендаций, типа того. Типа из городской стражи. Дурня мы в расход, а Ножик гля и грит: Ты ж одна морда с ним! Бери, грит, Драный, этот рекомендаций и вали к барону. А тут вы…
— Не боись, Драненький, — я похлопал его по плечу и осклабился, — теперь всё будет по-другому. Забудь про барона, как про дурной сон. Видел этих очаровательных мамзелей? Теперь они — твои хозяева, а Ножику передай: мне очень срочно нужно с ним переговорить. Понял? Да и ещё одно, своим объясни: скоро в доме начнут громко орать и просить помощи. Хотите жить — оставайтесь на местах, несите службу.
Драный посерел и судорожно кивнул. Похлопав секретного агента по плечу, я подмигнул его напарнику и взяв Галю с Наташей за талии, неторопливо пошёл в сторону входа. У дверей два лакея в ярко синих ливреях старательно изображали декор, внимательно изучая параллельные пространства. Однако, стоило нам приблизиться и тяжёлая деревянная дверь, украшенная металлическим щитом, с гербом барона, тут же распахнулась. Слуги, выполнив работу, согнулись в подобострастном поклоне, продолжая делать вид, будто кроме них здесь никого нет. Класс! Обязательно оставлю этих послушных болванчиков.
— Ух ты! — Галя потрогала лакея пальцем и прикусила губку, — а они вообще, живые? Так прикольно, раз, раз…
— Идём, уже, — Наташе явно не терпелось начать веселье, — потом поиграешься.
Ещё парочка безмолвных привратников встретила нас у входа в холл — круглый зальчик, с широкой лестницей на второй этаж. Ковры, высокие стулья у стен и повсюду тяжёлые портьеры с гербом. О, как мы себя любим: огромный портрет над лестницей изображал надутого важностью индюка. Профессиональный художник изо всех сил старался облагородить уродливую физиономию, убрав угри, прыщи и родинки. Не вышло: урод — он урод и есть.
Вдоль малиновой дорожки замерли в молчаливой неподвижности два ряда синих лакеев, изображающих букву г. Интересно, сколько они смогут простоять в такой позе? Проверить? Чёрт с ними, пойдём навстречу усиливающимся звукам тягучей мелодии.
— А это что ещё за хрен? — проворчал Илья.
Хреном оказался высокий стройный парень в пышной одежде, похожей на одеяние покойного коротышки. Лицо человека отражало недоумение, но он пытался его скрыть за приветливой улыбкой.
— Видимо нас забыли предупредить об изменениях в расписании, — он почтительно склонил голову, — приношу глубочайшие извинения. Разрешите приветствовать вас и проводить к месту проведения торжеств. Как прикажете представить?
— Никак, — он оторопело уставился на меня, — мы сами представимся. Думаю, барон просто обезумеет от радости, когда увидит нас. Это именно то, чего он ожидал всю свою жизнь.
Парень обозначил пожатие плечами, но спорить не стал: нос у него не дорос возражать благородным.
Я поманил Пашу, и парень послушно приблизился, старательно скрывая страх. Такое ощущение, будто он постоянно опасался неожиданного удара или чего похуже. Когда его, как-то раз, случайно разбудили ночью, Павел вопил от ужаса, пока ему не надавали оплеух.
— Паша, — очень тихо сказал я, — отправляйся-ка ты наружу и постой там, с дрессированными человечками. Когда остальные полотёры начнут ломиться наружу, подрежь парочку, пусть успокоятся и сидят молча. Не хочешь — не убивай, дело твоё, но если кто-то сумеет выбраться, я буду очень расстроен. Усёк?
Он кивнул и не говоря ни слова, отправился к выходу. Кажется, парень испустил вздох облегчения. Ну да, ему не слишком нравилось лицезреть бывшую девушку, полосующую когтями очередную жертву. Уж лучше пустить кровь барану в синей униформе. Тем более, дело для Паши уже привычное.
Наташа позаботилась о своём подопечном, подготовив его к местным реалиям. Подготовка выглядела следующим образом: девушка вела парня в какой-нибудь кабак и провоцировала ссору, после чего ускользала в сторону. Нрав у местных был весьма простой, посему на белый свет тотчас появлялось нечто, колюще-режущее, категорически запрещённое королевским указом. Первый раз Ната позволила противнику Паши рассечь грудь парня, дабы тот понял, насколько это неприятно. Боль — лучший стимул. В следующей потасовке Пашунтий орудовал ножом намного активнее, от страха отправив оппонента на небеса. Насколько мне было известно, количество жмуриков ещё не перевалило за десяток, но, в случае чего, Павел сумел бы постоять за себя.
— Ваш спутник? — осведомился парень, встретивший нас.
— Слуга, — пояснила Ната, легкомысленно помахивая веером, — но очень близкий. Сами понимаете, как трудно удержаться и не завести себе любимчика.
Она прикрылась веером и стрельнула хитрым глазом в распорядителя.
— Довольно разговоров, — не вечность же стоять около этой лестницы, — дамам не терпится поучаствовать в общем веселье. Внести, так сказать, посильную лепту.
Илья неопределённо хрюкнул, а Галя звонко рассмеялась.
— Да, да, прошу прощения. Я, видимо, настолько очарован великолепием гостей, что совершенно позабыл о своих обязанностях. Надеюсь, его сиятельство, не будет информирован об этом упущении. Постараюсь не допускать впредь подобных ошибок. Готов загладить вину всеми возможными способами.
Наташа, прищурившись, оценила стройную фигуру, гладкое лицо и переглянулась с Галей, плотоядно облизнувшись. Затейницы.
— Загладишь, позже, — промурлыкала Наташа и подтолкнула парня, хлопнув его веером по ягодицам, — обожаю таких должников.
Плотные мягкие ковры скрывали звук шагов и мы, почти беззвучно, всплыли на второй этаж особняка. Просторный проход с массивными колоннами цвета небесной сини, вёл прямиком к огромным дверям, откуда собственно и доносилась музыка. Между колонн прятались мягкие диваны, захваченные воинством пушистых подушек и небольшие изящные столики, охраняемые лакеями. Никого из гостей я не увидел: значит празднество жизни находилось в своей начальной стадии, когда ещё никто не желает отдохнуть и освежиться. Тем лучше.
Наш провожатый, несколько осмелев от напористого внимания девушек, объяснил причину гуляний. Оказывается, Орлята получил очередное вливание от щедрого родственника и закончил ремонт бального зала. Естественно — это требовалось отметить с шиком и блеском. Пригласили всю верхушку местного дворянства и лишь королевское семейство прислало какого-то троюродного брата принца. Всё ещё не могут простить барону нечто, известное лишь им.
Растекаясь по древу, парень пару раз попытался осторожно выяснить, какое собственно семейство представляем мы. Естественно, у него ни черта не получилось. Ольга шепнула на ухо, дескать кое кого, из персонала, можно бы и оставить, после чего выразительно стрельнула глазами в проводника. Ничего против не имею: парень умный, такой может пригодиться не только для девичьих утех.
Один Илья не принимал участия в общей беседе, изучая огромные полотна, висящие на стенах. Скукотища. Портреты, портреты, портреты…Ни одного батального или хотя бы пейзажа. Какой интерес разглядывать нарисованную женщину, если есть возможность прикоснуться к ней вживую? Обязательно прикажу выбросить эту дрянь.
Двери, почти беззвучно, поползли в стороны и музыка, выпрыгнув наружу, тотчас окутала нас плотной пеленой. Музыкальные инструменты здесь не очень отличались он наших, поэтому переводчик, не мудрствуя лукаво, окрестил их скрипками, флейтами, клавесинами и так далее. Как ни странно, но я открыл у себя способность к игре практически на всём, что представлял местный музыкальный паноптикум. Девчонкам очень нравилось, когда вечером, после еды, я играл им на восьмиструнной гитаре, напевая какую-нибудь вещь, собственного сочинения.
На Ольгу, в такие моменты, нападал романтический настрой, и она прижималась ко мне, мурлыча нечто мило-неразборчивое. Галя, выслушав пяток баллад, возбуждалась и начинала искать партнёра для сексуальных утех. Наташа же, терпеливо вымолчав всю программу, обязательно изрекала нечто мудрое и не до конца понятное.
Итак, огромный зал, высокий купол которого украшен искусной лепкой, изображающей рай в местном его понимании: пушистые облачка, диск светила и множество разнокалиберных птичек. И повсюду — летящие, пикирующие и сидящие на тучках, ангелочки. От их приторных физиономий начинало воротить почти мгновенно, а пухлые тела вызывали патологическое отвращение.
Мебели здесь почти не было, только кресло самого барона, на возвышении в дальнем конце бального зала. Поговаривали, будто дизайн помещения вообще и тронного кресла, в частности, архитектор скопировал, взяв за основу апартаменты императора Орляна. Не был — не знаю.
За небольшой решетчатой оградой, испускал звуки оркестр о паре десятков голов — вполне достойное количество неплохих профессионалов. Плюс десяток монахинь, слаженно воющих неразборчивую лабуду — так здесь принято. Кстати, оркестром и хором управлял тоже монах. Все вещи, связанные с искусством, здесь подмяла под себя церковь, дабы не.
Остальное пространство занимали кружащиеся пары: мужчины в обтягивающих камзолах и пышных, гм, шароварах? Дамы напоминали бокалы, ножкой вверх, но тенденция к увеличению декольте мне понравилась. Ну и головные уборы, куда же без этих изделий безумного шляпника, изображающих всё на свете: от карет, до кораблей, под всеми парусами.
Однако мой взгляд задержался не на этом аристократическом паноптикуме, а на человеке, скучающем в стороне от общего веселья. Тёмный костюм напоминал френч, застёгнутый на два ряда золотых пуговиц, а головной убор отсутствовал вовсе. Бледное, гладко выбритое лицо носило следы царственной усталости, а два мордоворота, за спиной, как бы намекали на высокий статус охраняемого. Похоже, именно тот троюродный брат. Хм, а мне нравится его стиль.
— Ольга, Илья, — тихо сказал я, — останьтесь у двери. Когда начнётся заварушка никого не выпускайте.
— Ха! — Илья криво ухмыльнулся, но послушно привалился к стене у входа, — убивать никого не буду.
— Олечка, — я поцеловал её в щёчку, — будь хорошей девочкой.
— Конечно, милый, — она чмокнула меня в губы, — всё сделаю, можешь не волноваться.
Наш провожатый уже успел отыскать кавалеров для Гали с Наташей и теперь вопросительно смотрел на нас.
— Пошли, пошли, — я кивнул ему, — оставим эту парочку. У них есть важная тема, для обсуждения. Видишь ли — это долгая и печальная история о разбитом сердце. Когда-то они были весьма близки, но один мерзавец сумел разрушить сей достойный союз.
Оля беззвучно смеялась, а Илья, отвернувшись, издал то ли всхлип, то ли смешок. Парень, выкатив глаза, посмотрел на странную парочку, потом на меня, но приняв сказанное за шутку, покачал головой.
Возникла небольшая проблемка: когда меня представили рыжеволосой пухлощёкой виконтессе, желание танцевать нового гостя настойчиво высказали ещё две дворянки. Ничего удивительного: помимо того, что я красив и приятно пахну, имеется один крошечный секрет. Совсем недавно я обнаружил странную штуку: если в присутствии человеческой самки, особым образом пустить рассеянный заряд энергии, как бы в никуда, то женщина тотчас возжелает близости. Чем мощнее импульс — тем сильнее желание. Впрочем, сейчас я не особо напрягался.
Выбрав высокую блондинку с огромным бюстом, я оставил прочих соискательниц выяснять отношения между собой. Кажется, они собирались драть волосы друг другу.
— Моё имя — Милята, — любезно сообщила новая знакомая, прижимаясь ко мне своими достоинствами, — баронесса Шумейска. Должна признать, я совершенно не понимаю, каким образом столь эффектный мужчина сумел избежать моего внимания. Это весьма досадный промах, ибо мне казалось, что я знаю всех красавцев Света. Можно ли узнать имя прекрасного незнакомца?
— Прекрасный незнакомец желал бы сохранить инкогнито, — сообщил я и осторожно укусил женщину за мочку уха, — некоторое время. Баронесса свободна сегодняшним вечером? Думаю, мы могли познакомиться поближе, устранив досадные пробелы в ваших познаниях.
Как для человека, она была ничего себе, а запах исходящий от тела, я блокировал. Милята запрокинула голову, игриво стрельнув в меня зелёным глазом и лукаво усмехнулась:
— К сожалению, барон сегодняшним вечером никуда не собирался, но завтрашним утром я потребую свежей дичи, и он уедет на охоту. Это — сутки, не меньше и времени, для знакомства будет хоть отбавляй. В нашем особняке имеется потайная дверь, через которую служанка проведёт прекрасного инкогнито внутрь. Сейчас я объясню…
— Вот эта сучка!
Оглушительный Галин взвизг перекрыл все остальные звуки и даже оркестр умолк, потрясённый этим акустическим ударом. Пары остановили движение и центр зала начал быстро пустеть, когда танцующие подались к стенам. Немудрено.
Галя выволокла за волосы блондинку в пышном бело-розовом платье и швырнула на пол. Моя девочка отбросила все местные условности, оставшись в мини-юбке, короткой куртке и полусапожках на высоком каблуке. Кажется, большинство присутствующих оказалось шокировано не самим инцидентом, а внешним видом Галины.
— Никто не смеет называть меня быдлом! — каждое слово сопровождалось ударом курчавой головы о паркет, — никто не смеет давить меня каретой! Поняла, стерва?
— Что тут происходит? — взбешённый барон попытался ухватить разгорячённую Галю за плечо. Лучше бы он оставался простым зрителем.
— Сюрприз! — Наташа взяла голову нахала и развернула её на сто восемьдесят градусов, — ку-ку!
Рослый усатый мужчина, в чём-то, напоминающем мундир, протянул огромную ладонь, словно намеревался ухватить девушку за грудь и Ната, с мелодичным смехом, ткнула его пальцем в лоб. Едва заметный сполох и наглец распростёрся рядом с хозяином особняка.
Люди — интересные существа. Только — глупые. Потребовалось убить второго, для начала паники, словно гибели Орляты недоставало, для полного хаоса.
Моя партнёрша, у которой глаза увеличились ровно вдвое, начала вопить. Пришлось дать ей оплеуху.
— Заткнись, дура! — рявкнул я, — хочешь жить — стань к стене и жди, пока всё закончится. Я всё ещё хочу с тобой переспать, только это тебя и спасает.
Остальным повезло гораздо меньше.
Как-то Ната открыла забавный приём поглощения энергии: в одно касание. Подпитки почти не было, но человек во мгновение ока опустошался и умирал. Куда исчезало остальное, мы так и не разобрались. Для полноценного питания такая методика не годилась, а вот для развлечения в орущей толпе — самое то.
Пока Галя продолжала теребить обидчицу, а я прятал баронессу в небольшой нише, Наташа спокойно бродила между вопящими аристократами, время от времени касаясь кого-нибудь. Падающее тело и новый взрыв истерических воплей. Кажется, у некоторых оказались стилеты, но герои издохли самыми первыми.
Настоящее безумие происходило у дверей. Потребовалось больше десятка трупов, прежде чем дворяне сообразили: здесь выхода нет. Как обычно, испуганное стадо рвануло обратно, окружив осиротевшее кресло. Кто-то попытался вскарабкаться по портьерам и выбраться в окно, но Галя, завершив развлекаться с обидчицей, неспешно сбросила озорников вниз.
Итак, что мы имели? Огромную толпу визжащих дворян, обоего пола, оркестрантов, прячущихся под лавками, три десятка неподвижных тел на блестящем паркете и…Вот это любопытно. Троюродный брат принца продолжал оставаться на месте и лишь выражение царственной усталости сменилось глубокой задумчивостью. Ах да, мордовороты пытались закрыть хозяина телами, выставив перед собой длинные кинжалы. Как дети, честное слово!
Кто-то осторожно коснулся моего плеча. А, баронесса, чуть не забыл.
— Вы меня не убьёте? — жалобно спросила она и шлёпнулась на колени, сминая роскошную юбку, — умоляю…
— Наташа! — крикнул я, заставив вопли поутихнуть, — эту — не трогать. Моё!
Галя расхохоталась, сбрасывая очередного беглеца, а Натка только плечами пожала. Девушка оказалась занята очень важным делом: отбирала парней посимпатичнее и отделяла их от остального стада. Стоило одному возмутиться, дескать он представитель какого-то там древнего рода Волкунских и его тело тотчас упокоилось на полу. Больше возражений не возникало. Подумать только: сценарий один к одному повторял произошедшее в ночлежке, даром что декорации и костюмы значительно улучшились. А ещё кичатся какой-то белой кровью! Тьфу! Все люди — одинаковы.
Ольга послала мне воздушный поцелуй, после чего игриво потрепала Илюху за мочку уха. Тот никак не отреагировал, тупо разглядывая холмик из тел у своих ног. Оля действовала без энтузиазма, присущего остальным девицам, но мои просьбы выполняла в точности.
Тела, распростёртые на полу, в самых живописных позах, казались спящими. Впрочем, имелось одно исключение: девица, насолившая Гале. На ту, без слёз, смотреть оказалось невозможно. Не стоило ей распускать язык. В общем — поделом.
Давно я уже так не вдохновлялся охотничьим проделками девушек, но сейчас, ступая между неподвижных тел, ощутил желание выпустить наружу нечто, притаившееся внутри. По ощущениям, словно снежинки падали в непроглядный мрак.
Земля приходит навсегда, в наш одинокий дом.
А я задумаюсь тогда: зачем мы все умрём?
Зачем умрём и ляжем в снег, смотреть чудные сны?
А может, это — лишь побег, от золотой весны…
Побег, сквозь лёд; побег сквозь тьму, тоску и тишину.
Там нет пути, бездонен мрак и нет конца ему.
Ну что ж, приветствуйте зиму, и тьму, и смерть, и снег!
И я так, так рад тому, что кончен этот бег.
— Впечатляет, — сказал родственник принца, когда я остановился перед его телохранителями, — это, я так понимаю, обозначает презрение к бойне, которую устроили ваши две дьяволицы?
— Тс — с, — я прижал палец к губам и опасливо обернулся, — если девочки услышат, как вы их назвали, то даже я уже ничем не смогу помочь. И — нет. Просто у меня очень хорошее настроение.
Один из амбалов: звероподобное существо, истекающее зловонным потом, тяжело сглотнул и дёрнул рукой, словно собирался ткнуть в меня кинжалом.
— Чамп, — одёрнул его хозяин, — не занимайся глупостями. Я так понимаю, оружие применять бесполезно?
— И даже — вредно, — я поднял палец вверх и оба громилы послушно уставились в потолок, — ведь это может меня рассердить. А в вашем положении крайне не рекомендуется злить того, от кого зависит жизнь.
— Я так понимаю, — парень прищурился, — вы не планируете истреблять всех присутствующих, до единого?
— В общем то, нет, — я указал пальцем, — это — Наташа; она отбирает себе любовников и, естественно, оставит всех живыми. Пока…Это — Галя; её больше интересует особняк покойного, в качестве жилища, удовлетворяющего её амбициям. А вот это — Илья и Оля, они тут, вообще, за компанию. Не демоны же мы, в самом деле, которые отправляют всех людишек в преисподнюю. Так, поразвлечься…
Мой собеседник задумался, почёсывая подбородок. Телохранители нервно переминались с ноги на ногу, обливались потом и не знали, куда им деть оружие. Пока продолжалась эта немая сцена, кто-то положил подбородок на моё плечо. Я неплохо различал девушек по запаху, а этот так не перепутал бы ни с каким другим: сандал и ландыш.
— Что дальше? — поинтересовалась Оля и обняла меня, — я не склонна к такому необузданному насилию, как Ната, но должна признать: в чем-то она права. Не желаешь поискать свободную кровать? Думаю, у барона обязательно сыщется отличная спальная. Или ты собираешься трахнуть ту самку?
— Не сейчас, — я поцеловал гладкую холодную щёку, — пойди, поразведай. Можешь прихватить с собой Илью — разомнёшься, в ожидании.
— Да ты шутишь? — она чмокнула меня в затылок и отошла, тихо смеясь, — он, сейчас, в полном ступоре. Не заставляй меня ждать — исцарапаю.
Брат принца проводил девушку соловым взглядом и вернулся в реальную жизнь.
— Я так понимаю, на телах не остаётся видимых следов насилия? — пробормотал он, постукивая пальцами по подбородку, — такое ощущение, будто они скончались естественным образом. И если человек будет спать, когда вы его…Хм.
— Нужна помощь? — осведомился я, — легко. Небольшой обмен, бартер, так сказать. Этот дом, с настоящего времени, принадлежит нам, однако хотелось бы, чтобы произошло вселение на законных основаниях. В общем, весь пакет документов, плюс дворянские титулы, они тоже не помешают. Не затруднит?
Он покосился на меня и едва слышно хмыкнул.
— Руководителя Тайной Канцелярии? Нисколько. Кстати, думаю, пришло время представиться и решить, как будем поступать дальше. Моё имя: Симон, граф Кларентийский.
Я рассеянно улыбнулся, в ответ, и мой новый знакомый понятливо кивнул головой.
— Всё ясно, — он деловито щёлкнул пальцами, — итак, как мне кажется, имело место дерзкое нападение банды из Приканалья. Скажем, — он задумался и прищурил правый глаз, — группировка Щербатого Базила проникла на приём и устроила ужасную бойню.
— Но законопослушный горожанин Ножик известил графа, — подхватил я, — и лишь благодаря этому люди Тайной Канцелярии успели спасти хотя бы часть гостей.
— Ножик? — Симон непонимающе сморщил нос и вдруг просиял, — Подкидыш…Теперь всё ясно. Хорошо, законопослушный горожанин Ножик будет отмечен и представлен к награде. Остаётся определить, кто именно из гостей барона уцелел в этой кошмарной резне. Вы позволите моему помощнику привести специалистов, необходимых для решения этой непростой задачи?
— Галя, — позвал я и девушка немедленно явилась, демонстрируя обнажённые ноги и огромный бюст в треугольном вырезе короткой куртки. Графа, кажется, слегка закоротило, — милая, проведи вот этого зверюгу к воротам и прикажи Драненькому пустить всех, кто вернётся с бугаем. Угу?
— Угу, — она прищурилась и приблизилась к остолбеневшему Симону, — а кто это у нас такой напряжённый? Такой пусик…
— Галя, — терпеливо сказал я, — развлечения потом. У нас есть дела, не терпящие проволочек.
— Уже лечу, — она чмокнула меня в щёку и взъерошив графу волосы, ускользнула к дверям, подталкивая неуклюжего голема.
— Граф, — окликнул я, — с вами всё в порядке?
— А? — он словно вынырнул из-под воды и ошарашенно хлопал веками, — она — настоящий ангел! Такая…
— Ну вот, — укоризненно сказал я, — а вы её дьяволицей обозвали. Очаровательная девушка, с небольшими странностями, а у кого их нет? Не каждый же день она чудит, как сегодня. Да и то: любовница барона сама была виновата, а ему и вовсе не стоило участвовать в перепалке двух женщин. Вы согласны?
— Да, да, вы абсолютно правы, — Симон, не отрываясь, смотрел вслед Гале, и девушка не обманула его ожиданий, послав воздушный поцелуй, — а, как бы я мог поближе познакомиться с…Галя, так ведь зовут вашу, э-э…
— Да, мою. А свести близкое знакомство очень легко, если только вы ей понравитесь. Только рекомендую, ничем её не раздражать. Потом она, может быть, пожалеет о вашей загубленной жизни, но вам это уже не поможет. Кстати, о загубленных жизнях: не пора ли нам отделить зёрна от плевел? — видя, как собеседник начал теряться в догадках, я пояснил, — вы говорили: необходимо решить, кто именно уцелел, из присутствующих гостей, во время налёта.
— Да, думаю вы абсолютно правы, — Симон поднял вверх пальцы, сложив их особым образом и его подопечный, дёрнувшийся было следом, остался на месте, — к тому времени, как мы завершим отбор, вернутся мои люди и торжество можно будет завершать.
Мы переглянулись, весело улыбнувшись друг другу. Похоже, мой собеседник не видел ничего дурного в происходящем и даже обнаружил некую выгоду для себя. Здоровый цинизм — что может быть лучше?
Наташа, неторопливо фланировавшая вдоль толпы поскуливающих дворян, прищурившись осмотрела моего спутника. Пухлые губки раздвинула плотоядная ухмылка.
— Но, но! — одёрнул я её, — Галя уже успела застолбить этот участок. Граф, это — Наташа, ещё одна моя…Моя!
— Симон, — граф поклонился, пожирая сияющими глазами девушку. Похоже у него сегодня есть риск захлебнуться слюной, — рад знакомству со столь очаровательной…
— Граф, — тихо посоветовал я, — Галя чрезвычайно не любит, когда у неё уводят добычу. Девушки то между собой разберутся. Потом. После вашей смерти. Если до вас ещё не дошло, объясню предельно ясно: это — не те девицы, с которыми вы привыкли иметь дело. Все обиды, полученные от людей, они решают единственным способом — устраняя причину.
— От людей? — граф прищурился, — то есть…
— Ну да, — я развёл руками, — называя их ангелами или дьяволами вы были правы. В какой-то степени.
— Церкви это не понравится.
— А мы им не расскажем.
Отсмеявшись, мы подошли к нашей добыче. Кто-то громко молился, опустившись на колени; кто-то испуганно держал перед собой многолучевую звезду; кто-то пытался угрожать, поминая каких-то высокопоставленных родственников, а кто-то, узнав графа, молил о помощи. Помалкивали только парни, отобранные Натой в свой временный гарем. Девушка уже успела распустить перед ними хвост и все девять восхищённо следили за ней, приоткрыв рты в пароксизме преклонения. Начни она их убивать, никто бы и возражать не стал.
— Нат, — сказал я, ухмыляясь, — убери-ка своих баранов к моей баронессе и возвращайся. Поиграем в чёт- нечет.
— Мальчики, — Наташа поцеловала одного, взъерошила волосы другому, запустила пальцы под камзол третьему, — Видите ту курицу? Ваша задача — оберегать её, пока ваша повелительница не найдёт немного времени для вас. Кыш, кыш, кыш! — она обняла меня за талию, — итак, милый. В чём суть игры?
— Это — очень жизненная игра, — граф приподнял одну бровь, — одни — живут, другие — умирают. Только у нас всё будет по справедливости, без участия слепого рока. В этот раз выбирать проигравших станет вот этот милый человек.
Подошёл чёрный, словно туча, Илья и остановился, угрюмо уставившись на меня с Наташей. Охо-хо, какой у него тяжёлый взгляд, сваи впору забивать.
— Какое ещё дерьмо у вас на уме? — тихо поинтересовался он, — мало вам трупов?
— Ой, мало, Илюша, — Ната хихикнула и взяла меня зубами за мочку уха, — ты же знаешь: от жизни нужно брать, как можно больше. Желательно — всё.
— Итак, — Симон прищурился и указал пальцем, — виконт Кронский, не в меру болтлив, даже если пообещает, может невольно проговориться.
— Наташа, — я подмигнул, — твой выход.
Усатый коротышка даже не успел понять в чём дело, а палец, с выпущенным когтем, уже коснулся напудренного лба. Когда обмякшее тело мешком повалилось на пол, толпа взволновалась, но я погрозил озорникам, и они тотчас успокоились, уставившись на Симона, как кролики на удава.
— Баронет Либизов, очень жаль, но королевское семейство сильно задолжало вам, а вы столь принципиально отказались простить этот долг. Надеюсь, ваши наследники окажутся посговорчивее. Виконтесса Марийска, не стоило делиться тайнами, которые вам так легкомысленно доверил принц. Герцогиня Лимина.
Он спокойно называл человека, перечисляя его прегрешения, и Наташа тотчас устраняла досадное недоразумение. Это была не просто зачистка, но и предупреждение остальным. Думаю, они навсегда запомнят торжество у Орляты. Кажется, мыслей перечить невысокому спокойному парню, не возникнет ни у кого и никогда.
Всё шло без сучка и задоринки, пока палец графа не остановился на молоденькой миловидной брюнетке.
— Хм, не знаю. Совсем недавно приехала из провинции. Покровителей нет, мелкая сошка, только место занимает. И так полон двор дармоедов.
Внезапно девица, уклонившись от указующего перста Наты, метнулась вперёд и упала на колени перед Ильёй. Тот вздрогнул, словно его вывели из глубокого транса и ошеломлённо опустил взгляд.
— Господин! Вы один не принимаете участия в этом кошмаре — спасите меня! — забормотала шустрая беглянка, протягивая вверх молитвенно сложенные ладони, — прошу, уповаю на вас! Спасителем клянусь: я — абсолютно невинна и не заслуживаю смерти! Я так молода и хочу жить!
— Быстрая какая, — Наташа хихикнула, — такое ощущение, будто саму смерть решила обогнать.
— Стой! — Илья сделал шаг вперёд и заслонил дрожащую девицу, — я не позволю!
— Ух ты! — прелестные губки изогнулись в кривой ухмылке, — и как долго ты сможешь её защищать! Помнишь я…
— Брэк, — я поднял руку вверх: ещё не хватало устраивать здесь междоусобицы. Кроме того, мне в голову пришла любопытнейшая мысль, — Илья, я позволю тебе спасти самку, но с одним условием. Сразу предупреждаю: нарушишь уговор, и я лично прикончу этого человека.
— Какое условие? — парень косился на меня и не выпускал Нату из поля зрения, — говори.
— Мне до смерти надоело твоё упрямство, а цирк с кормлением веселил лишь первые пятьдесят раз. Итак, с этого момента ты начинаешь питаться, как взрослый мальчик, значит — сам. Мне всё равно, кого и как ты будешь пить, но если раз в неделю кормления не произойдёт — девица сдохнет.
Интересно, сама спасаемая понимала, какой ценой покупается её жизнь? Илья приобретал себе своеобразный фетиш, божка, на алтарь которого каждую неделю будет приноситься человеческая жертва. Он то понимал и отчаянный взгляд, направленный на девицу, говорил о многом.
— Господин! — она начала рыдать, обнимая ноги защитника, — спасите, господин!
— Да, да! Я согласен!
Наташа восхищённо поджала губы и показала большой палец. Симон только плечами пожал: одной — меньше, одной — больше. Илья, дрожащими руками, помог девице встать на ноги. Кажется, их обоих здорово трясло. Потом, прижавшись к друг другу, они неторопливо покинули зал, полный трупов.
Почти сразу же, двери вновь распахнулись, пропуская внутрь пару десятков звероподобных здоровяков. У каждого, на поясе, висел огромный широкий тесак и кажется, новые гости умели и любили ими пользоваться. Следом бабочкой впорхнула Галина и тут же послала мне воздушный поцелуй. Второй, несколько небрежнее, предназначался её сегодняшнему избраннику.
— Я смогу пригласить даму в гости? — осведомился граф у меня, пожирая глазами длинноволосое создание, скользящее в нашу сторону, — клянусь, буду предельно обходителен и осторожен.
— Ещё бы, — ухмыльнулся я, — от этого, в первую очередь, зависит ваша собственная жизнь. Ну и куда вы собираетесь пригласить этого очаровательного котёнка? Надеюсь место окажется не хуже, чем особняк барона?
— Мне кажется, королевский дворец её не должен разочаровать. Прошу прощения, но мне необходимо раздать кое какие указания.
Галя была крайне возбуждена, издавая целую смесь фруктовых ароматов. Она прыгнула на меня и впилась в губы, охватив талию ногами.
— Встретила Ольгу, — тихо сказала она, — тебя, вроде как, собираются больно искусать, если не прибудешь в самое ближайшее время. Поучаствовать?
— В покусании? — я пощекотал у неё за ушком, — нет, милая, тебя ожидает поездка в королевский дворец. Похоже, сегодняшний джек-пот весь твой.
— Ух ты! — она отпустила меня и едва не прыжками настигла графа. Тот, в этот момент, инструктировал своих головорезов, как лучше полосовать тела, чтобы это больше походило на бандитское нападение, — Симон, пуся, поехали немедленно! Я надеюсь, у тебя хорошая кровать?
Граф, сглотнув слюну, быстро закивал головой. А мы с Наташей, переглянулись и расхохотались. Это же надо — такая первобытная непосредственность! Тем не менее следовало немедленно проведать Олю. Кусались девушки очень больно.
Поцеловав, на прощание, понурую баронессу, я выскользнул наружу, оставив восхищённые взвизгивания Гали за спиной.
Теперь у нас имелся роскошный особняк, а скоро появятся дворянские титулы и официальный ход во дворец. Прямо, хоть пиши руководство: «Из грязи в князи, за полдня». А всё из-за одной маленькой сумасбродки.
Усмехаясь этим мыслям, я потянул носом, нащупывая аромат злящейся Ольги. Судя по насыщенности, нескольких укусов мне не избежать. Видимо я их заслужил.
Оля…



ОЛЬГА. СНЕГ

Солнечные лучи не могут пробить облачную кольчугу, однако рассвет неумолимо вступает в свои права: стены замка постепенно теряют ночную прозрачность и тёмными силуэтами врастают в реальность снежного дня. Назойливые человеческие голоса острыми ножами вспарывают глухую подушку снегопада и кажется немыслимым искать смысл в гортанных выкриках, истеричном повизгивании и грубом гоготе.
Волшебство снегопада мало-помалу развеивается, как и любое другое чародейство этого мира. Его обитатели уповают на мифических магов и волшебников, не понимая причину их отсутствия. Ответ прост: кто захочет творить чудеса в здешней грязи и уродстве? Даже спаситель, в которого они веруют, не решился явиться в человеческом облике, прислав огромного орла. Птица проповедовала отречься от пороков и воспарить на обретённых крыльях к небесам. Ха! Её сожгли, как и всё остальное, отличное от здешней серости.
Даже тень маги — снегопад, скрывающий раны Лисичанска, рассеивается под перепалкой двух молочниц или пьяной склокой конюхов.
— О чём думаешь? — едва слышно спрашивает Оля. Она не торопится преобразовывать свой плащ в другую одежду: знает, как мне нравится именно эта её ипостась.
— О магии, — я целую её в щёку, — о её отсутствии. Я имею в виду настоящее волшебство, а не тех шарлатанов на площади Победы.
Девушка тихо хихикает. Всё лучше, чем утренняя меланхолия.
— Вспомнила, — говорит она и кладёт голову на моё плечо, — как мы смотрели представление, а Илью хотели обчистить.
Я тоже улыбаюсь. Забавное воспоминание. Карманник казался обескураженным, не обнаружив карманов, а его подельник, сдуру, рванул к нам с кинжалом в руке. Глупо, учитывая, сколько патрулей шастает по площади в дневное время. И совсем нелепо, учитывая, кого он собирался резать.
Страже мы отдали неудачливого воришку с переломанными конечностями, а труп его напарника так и остался лежать в грязной луже.
— Нас называют магами, — в голосе девушки звучит нотка сомнения, — говорят, мы можем творить чудеса.
— Нас называют демонами короля и думают, будто мы заберём его душу после смерти. Дескать, его величество продал сей эфемерный предмет за покровительство преисподней, — уж я-то лучше знал, о чём шепчутся за нашими спинами, — но в одном, я тебя поддерживаю: ты — настоящее чудо.
Мы, некоторое время, целуемся и я начинаю думать, будто приступ печали миновал, но тут Оля вновь грустнеет.
— Чудо? Да, — она закрывает глаза, — страшное чудо, из детских страшилок. Бледная Госпожа, во плоти.
Это верно. Так её и называют, во дворце и во всём городе. Поначалу я намеревался вырвать болтунам языки, но заметил: Оля совсем не против странного прозвища. Постепенно оно настолько срослось с девушкой, что никому бы и в голову не пришло, назвать её по-другому. Даже Галя, иногда, то ли подкалывая, то ли вполне серьёзно, именовала подругу Бледной Госпожой.
Да, наши прозвища…Наташу, без тени иронии, именовали Ферзём или Королевой, при том, что имелась и настоящая. Но к той обращались по правилам этикета — Ваше Величество, а эта была истинной Королевой двора. Была…Чёрт!
Галю называли Кошкой (или Весенней Кошкой — особо отважные), но только, за глаза. Общаясь с ней, и дворяне и чернь употребляли имя — Леди. Леди-Кошка звал я её, вызывая бешенное шипение и обещания исцарапать.
Прозвище Ильи носило непонятный оттенок презрения — Тень, но он сам заработал подобное отношение, игнорируя жизнь двора и почти не появляясь на людях. Обращаясь к нему, все использовали нейтральное — Господин.
Когда я узнал, как окрестили меня, то ли с подачи какой-то любовницы, то ли по бандитским байкам, то очень долго хохотал. Впрочем, мне понравилось.
Ангел, так они звали меня. Ангел.
Наташа, утаскивая меня в постель, требовала явления чудес, а Галя всё время интересовалась, куда я спрятал крылья, Оля просто хитро улыбалась и подмигивала жёлтым глазом.
Кардинал Ревень пытался запретить богохульство, но я пригрозил попросить короля поставить на его место отца Дубосклона, подвизавшегося исповедником его величества. Попик просто боготворил меня и безоговорочно исполнял каждый мой приказ. Скажи я ему, он бы и Ревеня придушил голыми руками.
— Как там Наташа? — шелестит Оля, — без изменений?
— Да, — я недовольно морщусь, — это надо же, как скверно получилось. Вроде и сама виновата, но язык не поворачивается такое произнести. И как помочь — не знаю. Илья всё время с ней, а я ушёл — не могу смотреть.
— Я — тоже. Думала развлечься, пройти по зимнему городу, а вышло ещё хуже…
Да, хуже. С каждым годом я всё реже вижу улыбку на прекрасном лице и всё чаще слышу предложение покинуть дворец. Но куда? Лисичанск — самый крупный город этого, с позволения сказать, государства. И в других не лучше: та же грязь, смрад и мерзость. Кроме того, во многих странах бушевали эпидемии, а вонь, заживо гниющих тел, в совокупности с видом почерневших трупов — не лучшее зрелище.
Успели мы побывать и на далёком юге: та же хрень, только вид сбоку. Кроме того, очень скоро, после нашего прибытия, в город Пири Ардокль началось вторжение восточных варваров — приземистых чернокожих человечков на маленьких лохматых лошадках. Та ещё резня была!
Существовал ещё один вариант, но я приберёг его на самый крайний случай. Уже десяток лет, браслет, с моего запястья, послушно изображал светящиеся бублики, обрамляющие картинки других миров. Тревожило смутное воспоминание о том, как при первом переходе нарушилась работа…Каких-то штук, уж не помню, каких. А вдруг наши медальоны тоже заглючит? Подождём.
Оля целует меня в щёку и гладит по затылку. Всё-таки интересно, насколько разные мои девочки. Наташа, с каждым годом, становилась всё безумнее, будто пыталась что-то доказать своими сумасшедшими выходками. Могла запросто убить собеседника, а потом, смеясь, пояснить, дескать ей не понравилась бородавка на его носу; могла спокойно идти голышом по дворцу или в таком же виде, занимать королевский трон. Королева, как она есть.
Галя окончательно утратила интерес к чему бы то ни было, кроме секса. Кажется, за все эти десятилетия, девушка успела опробовать всех симпатичных самцов на трёх континентах. Попутно, правда умудрилась сделать и несколько полезных вещей: интимная гигиена и приличное нижнее бельё — исключительно её заслуга. А попробуй лечь в постель в грязных штопаных панталонах, да ещё и с заросшими подмышками — рискуешь не дожить до начала акта. Кроме того, Галчонок безжалостно выпиливала носителей всякой венерической дряни — профилактика, стало быть.
И только Оля, с каждым годом, становилась всё печальнее, активно вникая в жизнь людей вообще и черни — в частности. В этом она здорово сблизилась с Илюхой. До того, как стать той самой Бледной Госпожой — ожившей городской легендой, девушка попыталась организовать приют для сирот и детей, изгнанных из дома. Благородное начинание. Как и остальные благие намерения, в этом мире, оно отправилось по известной дороге. Наведавшись в приют после некоторого отсутствия, Оля обнаружила, что все деньги разворованы, половина детей болеет пузанкой — смертельной желудочной инфекцией, а большинство воспитанников успели пострадать от воспитателей-педофилов. Взбесившись, Оля уничтожила всех обитателей приюта, обратившегося в филиал преисподней. Тогда-то в Приканалье и Мокром Районе появилась Бледная Госпожа, дарующая ненужным детям последний сладкий сон.
— Симон просил зайти, — шепчет Оля, — говорил, дело срочное.
Мы — единственные, кого начальник Тайной Канцелярии просит. Эта контора, уже давным-давно подмяла под себя остальные службы королевского аппарата, а граф фактически управляет Власью. Да, ещё прислушиваясь к рекомендациям Лилии.
— Ну хорошо, навестим старого приятеля.
Так я сказал и тогда.
Почему я вспоминаю тот день именно сейчас? Не знаю. Тоскливо. Больно. Вилена…
Симон, как всегда, приветствовал нас, стоя посреди небольшой сумрачной комнатёнки, освещённой лишь парой масляных ламп. Шикарное кресло, ничем не уступающее королевскому трону, огромный стол с письменными принадлежностями, да неуклюжий табурет для посетителей — вот и вся обстановка. Как ни странно, в личной жизни самый влиятельный человек королевства исповедовал тот же суровый аскетизм, утверждая, будто государственные дела важнее удобств отдельно взятого человека. Может и не лукавил.
Граф заметно погрузнел, за последнее десятилетие и отпустил небольшую бородку, клинышком. Тёмно-коричневый френч, который кстати, именно я посоветовал Симону, скрадывал недостатки человеческой фигуры, омолаживая и делая стройнее.
— У нас имеется неотложная проблема, — хозяин кабинета сделал ударение на слове: «Нас», — Лепень, веди.
Из-за ширмы, сливающейся со стенами, выступил небольшой, гибкий, как змея, парень и скользнул к дверям. Со временем, граф отказался от огромных неуклюжих мордоворотов, набирая исключительно вот таких — незаметных и непримечательных.
Я оглянулся и нахмурился: Оля оставалась на месте и не думая следовать за нами. В ответ на мой, незаданный вопрос, она печально улыбнулась и пожала плечами.
— Подожду тебя здесь, — она присела на край стола, смахнув на пол пару важных государственных вердиктов, — у меня дурное предчувствие.
Ладно. У меня никаких предчувствий не было. А жаль…
— В чём дело то? — поинтересовался я, пока мы петляли извилистым коридором, предназначенным для слуг, — и почему такое срочное?
— Во дворец прибыл герцог Солнцев, — пояснил Симон так, будто это всё объясняло, но увидев моё недоумение, со вздохом продолжил, — на неделе ты соблазнил его жену и дочь. Герцогиня вздёрнулась — замучили муки совести, а девица утопилась от неразделённой любви. Герцог приехал за сатисфакцией, а мои люди не успели его перехватить. Кроме того, какая-то бестолочь ошиблась и направила дурака к Тени.
— Ну и в чём проблема? — я расхохотался, — требовать возмещения у Илюхи! Вот это номер!
— Сам увидишь. Лепень?
— Уже пришли, — человечек перемигнулся со своим клоном, подпирающим угол, — сюда.
Ага, студия Ильи. Небольшая деревянная дверь, обитая тонкой кожей, резко контрастировала с остальными: пышными, украшенными золотыми птицами и зверями. Ну, Тень и есть — тень. В этом заповеднике скромности тусовались местные книжники, захаживал лейб-медик и постоянно присутствовали психованные фрейлины, считавшие, что: «Тень — он такой загадочный!»
Я решительно толкнул дверь и Симон неслышно скользнул следом, яростно втолковывая своему шпиону некую важную мысль. Явственно различалась повторяющаяся фраза: «Пущу на дыбу». Обещает — значит пустит.
О, а тут картина маслом! Ошеломлённый лакей превратился в рыбу, безмолвно открывая слюнявый рот: видимо тренируется перед возвращением в морскую стихию. Две испуганных девицы, в одеждах цветов королевы и младший летописец, испуганно прижались к вращающейся книжной полке, напоминая лис во время травли. Вилена пыталась оттянуть тучного здоровяка от своего покровителя, а тот лишь молча получал оплеухи, которые ему отвешивал разъярённый Солнцев.
— Что же ты, мерзавец! — рычал тот и хлестал Илью по физиономии, — язык проглотил? Когда соблазнял моих девочек, наверное, распускал его, как петух хвост, а теперь молчишь? Отвечай!
— Да выслушайте вы его! — рыдала Вилена, не в силах справиться с высоким Солнцевым, — он не при чём!
— Естественно, — подтвердил я и поймав изумлённый взгляд обернувшегося герцога, свернул ему шею, — а ты чего молчишь, дубина? Сказал бы, так и так: Ангел постарался. Стало быть, всё в порядке, невинные души отправились на небеса.
— Граф, — Симон многозначительно покашлял, привлекая моё внимание, — в этой ситуации имеется один щекотливый нюанс.
— Труп? — недоумённо спросил я, приблизившись к нему, — с каких пор это стало…
Он покачал головой.
— Если распространятся слухи, как одного из вас безнаказанно били по лицу — это может несколько подмочить репутацию двора вообще и вашу, в частности. Боюсь…Лепень!
Лакей последний раз открыл рот и захрипев, повалился на пол. Незаметный человечек ловко отёр стилет о бело-розовый сюртук и спрятал за пазуху.
— Желательно, больше следов не оставлять, — многозначительно пробормотал Симон и подмигнул мне.
— Что ты творишь! — закричала Вилена, когда гости, не успев понять в чём дело, повалились на пол, — зачем? За что?!
Наши взгляды встретились. Я смотрел на человека, но видел иное: лесные заросли и молодая красивая женщина, со смехом бросающая в меня шишкой; маленькая комнатка в охотничьем домике и свет камина, падающий на наши тела; широко открытые глаза и губы, шепчущие: «Люблю». Я до сих пор всё помнил. Вилена вдруг прищурилась. Поняла.
Я легко коснулся её лба, как научила Наташа и женщина безмолвно рухнула на пол. Странно, но в её чертах я никак не мог отыскать ту лесную фею, клявшуюся укротить безжалостного зверя. Осталась только человеческая самка среднего возраста, изо всех сил пытающаяся сдержать подступающую старость.
— Не-ет! — Илья наконец вышел из своего ступора и оттолкнул меня от неподвижного тела, — зачем? Она бы никому ничего не сказала!
Я знал это. Никогда. Их привязанность оказалась настолько прочной, что даже мне не удалось её разорвать.
— Ты сделал это специально! — его всего трясло.
Да. Потому что никто из нас не должен иметь никаких привязанностей. Я — тоже. Так будет правильно. Но почему-то ощущалось странное горькое послевкусие. Может от этих слёз на лице Ильи? Или от тех, которые мог бы пролить я…
— Она не была верна тебе, — вот и всё, что я нашёлся сказать.
— Знаю! — он исступлённо целовал мёртвые губы, — но это — твоя заслуга, а не её вина. Убирайся! Проваливай! Ненавижу тебя, ублюдок!
В горле у меня сжалось, и я молча покинул помещение.
Ощущение правоты исчезло.
Илья…



ИЛЬЯ

— Это ничего, что я должен задирать голову? — язвительно осведомился Илья, — может тебе неудобно сгибать шею?
— Потерплю, — хихикнул я, положив локти на дверцу кареты, — прости, внутрь не приглашаю, тут тесновато, а вас — двое.
Странно, никогда бы не подумал, насколько наш странноватый товарищ может привязаться к спасённой самке. Ну — неделя, ну — месяц, но прошло уже больше года, а они всё ещё вместе. Как там её?..Ве…Во…Вилена! У девицы, повисшей на руке Ильи, вид всё такой же перепуганный, как и во время нашей первой встречи. Лицо такого типа, про который святоши любят говорить: сама невинность. Широко распахнутые глаза как будто готовы спасти весь мир, а пухлые губки приоткрыты в постоянном удивлении. Фигура неплоха, но вокруг шастает куча аристократок получше. Вот, скажем, как моя соседка по карете.
— Сам мог бы выйти.
— Не царское это дело, — хмыкнул я, услыхав сдавленный смешок за спиной, — ты лучше объясни: почему на коронацию не пришли? Я же просил.
— Вилене не прислали приглашение во внутренний круг, а я без неё никуда, сам знаешь.
Знаю. И знаю, почему. Илья опасается, как бы его старый друг не наведался в птичник, пока сторож отсутствует. Ну, в общем, всё правильно делает.
— Симон, видимо замотался, — я с досадой щёлкнул пальцами, — просил же его. Ладно, впрочем, скучнейшая была церемония, одних речей — на полдня. Если бы не Милята, с ума сошёл бы. Баронесса такая проказница…
Меня ткнули в спину чем-то острым и невольно забубнили.
— Кто там, с тобой? — удивился Илья и вдруг, насупившись, отступил на один шаг, разглядывая герб на дверце, — и какого хрена ты вообще делаешь в королевской карете? Король то где?
Обнажённое тело прижалось ко мне сзади, касаясь сосками кожи, а кудряшки волос рассыпались по спине. У-ух! Похоже, я опять возбудился.
— Его величество отправился на всенощную, вместе с кардиналом. Предстоит ему дело нелёгкое, но благородное: вымаливать у боженьки прощение за всю гадость, которую предстоит совершить, управляя Власью.
— Я кажется сообразил, — Илья покачал головой и покрутил пальцем у виска, — кем вы все себя считаете? Богами?
— На колени, перед всемогущим, — я расхохотался, — не забудь: завтра — торжества, по случаю восхождения на престол. Настоятельно рекомендую прийти. Будем веселиться. Трогай!
Это я уже кучеру.
— Когда вы толкуете про веселье, — мой товарищ хмыкнул, — меня в дрожь бросает. Хорошо, мы будем.
Карета уже двигалась. Я махнул Илье и ввалился внутрь, опустив занавесь. В салоне царил приятный полумрак, скрадывающий немногочисленные изъяны обнажённого тела моей компаньонки. Раздеваться ей пришлось самостоятельно и это оказалось нетривиальной задачей для той, кого всю жизнь экипировали фрейлины. Поэтому, некоторые вещи пришли в негодность. Ничего — купит новые, у королевы есть для этого всё необходимое.
— Я хочу ещё! — Лилия обняла меня и поцеловала в шею.
— В чём проблема? — хорошая всё-таки штука — королевская карета. Здесь даже есть кровать, где можно трахать королеву, пока её супруг ползёт на коленях по сырому полу монастыря и бубнит тысячу и одну молитву.
Честно говоря, в мои планы не входило столь быстрое интимное знакомство с членами королевской семьи. Не Наташа же я, в самом деле. Девушка без комплексов, что сказать! Стоило нам переехать в королевский дворец, и она тотчас залезла в опочивальню его величества, несколько ошалевшего от подобной непосредственности. Правда, нынешний король, в то время, ещё был наследным принцем и лишь готовился к женитьбе.
Ну а после, всё завертелось. Старый король как-то неожиданно отдал концы, умерев во сне, а во дворец прибыла Лилия — невеста принца. Наташи в тот момент в Лисичанске не было: они с Ольгой отправились к Проклятому погосту, делать зарисовки надгробий. Поэтому девушка весьма удивилась, когда вернувшись, обнаружила в постели любовника законную супругу.
В ту ночь я спокойно сочинял стихи, сидя на балконе своих апартаментов и размышлял о превратностях судьбы. Ну, скажем, как поступить с баронессой, после того, как она мне надоест. Галю так раздражал этот неловкий момент, что она предпочитала выпивать надоевших любовников во время секса. Кажется, девушка считала, будто поступает весьма оригинально, пока я не разочаровал её, сравнив с Лукрецией Борджиа. Впрочем, ей это ничего не сказало, да я и сам не мог вспомнить, откуда знаю это имя.
Нет, Милята мне надоест весьма нескоро. Баронесса оказалась настолько неутомима в развлечениях, насколько и разнообразна в постели. А после того, как я приучил её к горячей ванне и бритью определённых мест, стала и вовсе неотразима. Муж её, после краткого знакомства со мной, прятался в каком-то охотничьем домике в глухих лесах Междуречья. Семейная идиллия!
Я добрался до середины, сражаясь с непослушной рифмой и вдруг услышал оглушительный визг, стремительно приближающийся к дверям моих комнат. Откровенно говоря, звукоизоляция в королевском дворце — ни к чёрту, но это уж переходило все допустимые границы. Отложив свиток пергамента в сторону, я отправился полюбопытствовать.
Мои апартаменты прежде принадлежали старому королю, поэтому оказались самым приличным местом во всём дворце. Новый монарх пытался было возражать, когда я занимал их, но Симон доступно объяснил мальчишке, кто тут на самом деле главный. Чуть дольше мы разбирались с Наташей, и она наотрез отказалась принимать во внимание доводы рассудка. Пришлось рявкнуть на неё. Кажется, я немного перестарался: девушка полдня провалялась на полу и после не общалась со мной целых два дня. Потом я её хорошенько оттрахал, и мы помирились. Тем более, комнаты главной фрейлины, на мой взгляд, ничем не хуже.
Галина вообще, ночевала где захочет и с кем вздумается, предпочитая всё же Симона. Оля осталась в особняке графа, утверждая, будто ей там гораздо комфортнее. Тем не менее, девушка частенько навещала меня, и мы долго гуляли по интересным, с её точки зрения, местам.
Распахнув тяжёлую позолоченную дверь, я обнаружил Наташу, сосредоточенно пинающую бешено визжащую девицу в шёлковой рубашке до пят. Ната выглядела разъярённой, а троица лакеев, следовавших за ней — перепуганными до смерти.
— Ты, вообще, в курсе, сколько времени? — поинтересовался я, привалившись плечом к полуоткрытой двери, — кстати, с приездом. Могла бы и заглянуть.
— Привет, — бросила девушка, наматывая светлые кудри орущей жертвы на кулак, — хотела расслабиться, после дороги. Думала, для затравки, трахнуть Роберта, а уж потом к тебе, на всю ночь.
— Можно было и Пашу порадовать, — я наконец сообразил, кто именно пострадал сегодняшней ночью и с трудом сдерживал смех.
— Его нет, — сообщила Ната, — оставил записку, дескать рванул к шлюхам, в бордель. Пусть повеселится. Так вот, захожу я к нашему будущему величеству, а у него в постели лежит вот эта сучка. Кто такая, не знаешь?
— Знаю, — я всё-таки не выдержал и хихикнул, — Лилия, супруга короля. Первый раз вижу, как любовница вышвыривает законную жену, да ещё и так возмущается, при этом. Отпусти девушку, пока у неё голова не отлетела.
— А, жена, — Ната ухмыльнулась и поцеловала меня, — ладно, пусть живёт. Так как, заглянуть к тебе, после Роберта?
— Пожалуй, не надо, — я оценил формы рыдающей королевы, — думаю, остаток ночи я буду занят.
Наташка, посвистывая, удалилась, отпустив щелбан ошарашенному лакею. Похоже, слуга никак не мог прийти в себя, после просмотра столь занимательного шоу. А вот это — уже небольшая проблема. Совсем ни к чему выпускать на свободу слухи, которые к утру могут облететь весь дворец.
— Секундочку, — пробормотал я, погладив голову рыдающей девушки и направился к лакеям, которые уставились на меня, словно троица кроликов на удава. Впрочем, так оно и было.
— Друзья, — как можно дружелюбнее, сказал я и положил пальцы на вспотевшие лбы, — думаю, вам стоит вздремнуть.
Нет, всё-таки человек — животное. Тупое, покорное судьбе и своим повелителям. Пока я пил его товарищей, третий слуга испугано пучил глаза и судорожно сглатывал, дёргая кадыком. Даже когда бездыханные тела рухнули на ковёр, он и попытки не сделал избежать неминуемой смерти. Есть больше не хотелось, поэтому я просто свернул дурачку шею.
За спиной послышался сдавленный вопль и обернувшись, я обнаружил королеву, прижимающую ладонь ко рту. Хм, иногда забываю про женскую впечатлительность. Мои то девочки намного спокойнее. Особенно, гм, Наташа.
— Ваше величество, — я протянул руку, и девушка попятилась, испуганно хлопая ресницами, — прошу вас, не беспокойтесь. Ваши неприятности, на сегодня, подошли к завершению и уверяю: остаток ночи подарит вам массу лишь приятных впечатлений.
Во завернул! Когда я так обращаюсь к Гале, она бормочет, чтобы я прекратил выделываться, а Наташа советует быть проще, с примитивными натурами.
— А что с ними? — испуганно пробормотала королева, — они…Мертвы?
— Какая глупость, — я махнул рукой, сдерживая искренний смех, — просто спят. Да утром вы их увидите вновь.
Можно подумать, кто-то из дворян запоминает физиономии лакеев! Да и те все на одно лицо: лощёные, с надутыми важностью щеками.
— Да кто вы такие?! — испуг, мало-помалу, сменялся благородным негодованием, — что вы себе позволяете? И почему Роберт разрешил этой…Этой…
— Тсс, — я помог ей подняться, — не нужно привлекать лишнего внимания. Да и негоже королеве быть здесь, в подобном виде. Прошу сюда, да, да, в эту дверь.
Королева ещё пыталась возражать, но я просто взял её на руки и занёс внутрь, захлопнув дверь ногой. Пока на бледном, от гнева, лице сражались испуг и возмущение, я внимательно рассматривал свою ночную добычу. Конечно я уже видел невесту короля, но — издали, да и не приглядывался особо. Зачем? Двор велик и мне пока вполне хватало молоденьких фрейлин, да и большинство служанок — ничего себе. Ну и плюс — баронесса, которой, временами, было даже слишком много. Про девочек я вообще молчу: Галя, та вообще могла вломиться в любое время дня и ночи, выгнать соперницу из моей кровати и потребовать, чтобы я трахнул её по-настоящему, а не «как эти слабаки».
Илья даже смеялся, утверждая, будто в моей жизни не осталось ничего, кроме секса. Странно, а чем же тут ещё заниматься? Развлечений раз, два и обчёлся. Большой Королевский Театр, где за всё это время прошло аж целых две, с половиной, постановки, наполненные тупым религиозным пафосом; несколько передвижных балаганов, демонстрирующих народные сочинения с блудливыми священниками и тупыми дворянами, здесь репертуар тоже не блещет разнообразием. Ну и весьма редкий гость: Большой Скомороший, с клоунами, акробатами и дрессированными зверями. Вот и всё!
Одно время я, с Наташей и Галей, развлекался по ночам, охотясь на загулявших горожан, но быстро потерял интерес к однообразной игре. Тут же без вариантов: сопротивления никакого, да и ловля заканчивается, до смешного, быстро. Слушать мольбы о пощаде и наблюдать за человеком, ползающим в пыли надоело очень быстро. Скучно.
Еда нам не нужна, любую вещь, будь то украшение, здание или понравившийся человек мы берём без возражений. Ибо кто рискнёт возразить неуязвимому существу, обитающему в королевском дворце? Благо были прецеденты, прослужившие остальным хорошим уроком. А за некоторые нам даже спасибо сказали.
Сам Дылда — королевский шериф, которого мы как-то встретили, на пути в Лисичанск — совершенно серьёзно поблагодарил Галю и Наташу, навестивших семейство Селезней, тех самых, которые так охотно пускали гостей переночевать. Головы мамаши и сыновей долго торчали на кольях ограды, снабжая провиантом благодарных ворон. В опустевшем доме, с выбитыми дверями, так никто и не поселился. Наташка долго хохотала, рассказывая, какие физиономии были у людоедов, когда Галя ударом ноги выломала ворота и сказала: «Ку-ку!»
В общем, вот и все развлечения. Что остаётся? Правильно — трахать всех, более или менее симпатичных. Вот, скажем, как это разгневанное создание.
Я положил королеву на кровать, и она тотчас села, уперев кулаки в бёдра. Игнорируя гневные взоры, я подошёл к бару и налил вино в высокий бокал. Всё самое лучшее: и напиток, и стекло. Мне, понятное дело, без разницы, но гостьи попадаются весьма капризные.
— Да кто вы такой? Почему вы принесли меня в, — она огляделась, — это же — королевские апартаменты! Роберт показывал дверь, но сказал, дескать сюда заходить нельзя. Мне, королеве!
— Королеве — можно, — = я подал ей бокал, — в любое время. А касательно твоего вопроса…Кто мы такие, кто вы такие? Богословы уже долгое время пытаются разгадать эту тайну, но тема, пока, не раскрыта.
Она глотнула, опустошив половину бокала и вдруг сообразила, какую ей чушь подсунули, вместо ответа. Однако, не успела порозовевшая, от злости, девушка даже слово сказать, как я присел рядом и обняв за талию, поцеловал. Дурманить голову не стал, ни к чему: вполне достаточно дурочек, свернувшихся калачиком у моих дверей — малость перестарался.
— Да что!..Да как!..
Ещё один поцелуй. Сопротивление оказалось вполовину меньше и единение губ — почти взаимным. Ну и ещё раз. Совсем другое дело.
— А теперь, от прозы жизни, к поэзии, — сказал я, отпустив тяжело дышащую королеву, — сочинил, перед твоим визитом. Прости, вещь неотшлифованная.


Небесная кошка глаз жёлтый явила,
Во мраке крадётся и смотрит лениво,
Во взгляде её только скука застыла,
О, жизнь! Ты — уныла.


Отобрав опустевший бокал, я поставил его на стеклянный столик и целуя приоткрытые губы, начал медленно расстёгивать металлические скрепки на рубашке девушки. Да сколько их тут? Вот же идиотская привычка сношаться в дурацких балахонах!
— Что вы делаете? — пролепетала она, — я — королева!
— Несомненно. Но — тсс, стихотворение не закончено:


И когти, как звёзды, во мраке сверкают,
И хвост, словно тьма, небеса застилает,
И лапы, как ветер, неслышно ступают,
И ночь наступает…


Рубашка улетела прочь и мои пальцы прошлись по отвердевшим соскам. Хорошее тело. Осталось лишь привести его в порядок, и я буду всегда рад использовать его в своей кровати.
— Но ты, — она прикрыла глаза и застонала, когда я коснулся губами её живота, — где твоя одежда? Ты же…
— А теперь — окончание:


О, хищник, ты видишь земли дальний край,
О, кошка, стремишься в свой собственный рай,
О, львица, я твой навсегда, так и знай!
Прощай…


Когда ночная тьма за окном подалась под напором наглых лучей зевающего светила, а звёзды начали торопливо прятаться в остатках взлохмаченного мрака, в дверь осторожно постучали. Стук был условным, но условность эта…Кто мог набраться безумной смелости и стучаться в мою дверь, кроме одного-единственного человека? Илья и девочки входили просто так.
— Входи, — негромко позволил я и отложил толстый том «Меланхолий», — не спится?
Симон только тяжело вздохнул, закрывая дверь и бросил косой взгляд на вход в спальную комнату. Отсюда можно было разглядеть босую пятку, торчащую из-под одеяла и расслышать тихое сопение. Утомилась, бедная девочка.
— Где выпивка ты и сам знаешь, — буркнул я, изучая набрякшие веки и небритый подбородок графа, — обслуживать не буду, чай не девица.
Симон молча кивнул, налил себе из тёмной гранёной бутылки и обессиленно опустился в кресло, напротив. Отхлебнул, а потом ещё раз тяжело вздохнул. Жалобно так.
— Посочувствовать? — осведомился я, — ну давай, рассказывай, как тяжела работа Серого Короля. Кажется, я ничего не напутал, с прозвищем?
— Моя работа была бы намного проще, если бы твои подопечные не вышвыривали королев из законного ложа, а ты бы после не трахал их ночь напролёт!
— Ух ты! — я хихикнул, — так ты ожидал, пока всё закончится? А насчёт подопечных…Раз уж ты готов принимать их в своей кровати, будь готов к определённым неудобствам. Время от времени.
Симон сделал большой глоток и отставив стакан, откинулся на спинку кресла. Потом принялся ожесточённо массировать виски с набухшими венами.
— Безумие, — бормотал он, — я даже не представлял, какую огромную проблему создаю, приглашая вас сюда.
— А у тебя был выбор? — я тихо рассмеялся, — кроме того, заметь, нынешний король…Ну, почти король, полностью подконтролен тебе. То есть, после коронации, некий Симон, станет первым человеком в королевстве. Безумие, как ты это называешь. А всё остальное…Ну, спит Наташа с королём, а я — с королевой, что с того? Двор и прежде, как мне кажется, не отличался строгостью нравов.
— Там было ещё два лакея, которых ты не заметил, — буркнул граф, стараясь не встречаться взглядом со мной, — хорошо, мои люди успели оперативно отреагировать на шум. Мы их по-быстрому допросили и устранили. Никто ничего не узнает.
— Вот и чудненько, — я хлопнул в ладоши и подошёл к окну, — инцидент исчерпан?
Он кивнул, а потом решительно допил напиток, но подниматься не торопился. Кажется, мой гость хотел чего-то ещё. Так же граф мялся, когда просил устранить старого короля. Галя тогда пожала плечами и сказала: «Какие пустяки! Для тебя, лапа, всегда пожалуйста». Той же ночью сюзерен увидел свой последний сон, где присутствовала очаровательная девушка с длинными белыми волосами.
— Коронация, — пробормотал граф и похрустел пальцами, — есть одна проблема. Кардинал Люсень настаивает на расследовании обстоятельств смерти короля и отказывается короновать Роберта до окончания следствия. Это — минимум полгода. Слишком долго. Могут возникнуть огромные проблемы в международных отношениях, да и народ способен взбунтоваться. Война, Напасть, а теперь ещё и полгода без короля.
— Кажется, Люсень очень старый, дряхлый и болезненный человечек? — я следил за вспыхнувшей полоской крепостной стены, — такой может и скончаться. Внезапно.
Симон полез за пазуху и достал небольшой свиток, который тотчас бросил мне.
— Это — список священников, которые должны внезапно умереть одновременно с кардиналом.
— Ух ты, двадцать пять имён! Массовый мор, не иначе, — я ухмыльнулся, — значит, внезапная смерть короля подозрительна, а двадцать шесть дохлых святош никого не заинтересуют?
— Нет. На их места тотчас сядут мои люди. Уж они-то шум поднимать не станут. Скажем: Напасть проявила себя и Всевышний забрал верных слуг, — Симон встал и подошёл ко мне. Его глаза горели безумной энергией из-под красных век, — есть небольшой нюанс: кардинал и его свита ни на мгновение не покидают Монастырь Сияющего Орла, а это — чисто мужская обитель. Не следует девушкам появляться среди монахов. Вот тогда точно пойдут пересуды.
Я подумал. От лишних глаз, естественно, можно избавиться…Чёрт, Ната завалит монастырь трупами свидетелей!
— Всё сам, всё сам, хорошо, — я ещё раз пробежался по списку, — сделаю в лучшем виде.
У меня возникла одна забавная идея и я даже хихикнул, представив, как всё будет реализовано.
— О чём ты думаешь? — Лилия едва успела перевести дух и теперь лежала на мне, сплетая наши волосы в одну белую косичку, — опять про эту свою баронессу? Проклятая сучка так и вертится вокруг тебя. Клянусь, я прикажу её отравить!
— Стало быть мне пора прикончить Симона? — я ухмыльнулся, разглядывая пунцовую мордашку королевы, — всё забываю спросить, когда это вы успели так близко познакомиться?
— Так…Получилось, — она закрыла красное лицо ладонями, — я просматривала приказы, которые Роберту принесли на подпись. Большинство — всякая чепуха: налоги, строительство и армия, но вот назначение нового камергера…Я же специально несколько раз повторила имя баронета Листвяцкого: Герберт, Герберт, Герберт, чёрт побери! Нет, Роб поставил дурака из рода Жествяных, терпеть их не могу! Я сразу поняла, откуда дует ветер и тотчас пошла к нашему Серому Королю. Мы с ним крепко повздорили, а потом…
— А потом?
— А потом — потрахались, — Лилия приоткрыла один глаз и лукаво взглянула из-под трясущихся кудряшек, — потом, ещё несколько раз, но этом всё и закончилось. И во всём виноват только ты! — она легко стукнула меня кулаком по груди, — ни с кем не могу получить и половины такого удовольствия. В общем, мы решили остаться друзьями.
Я перевернул её на спину и поцеловал.
— Насколько мне помнится, первым камергером назначили Герберта Листвяцкого? А семейство Жествяных внезапно отправилось в какой-то Мухосранск с очень важной и продолжительной миссией?
Лилия изогнулась, обвивая мою поясницу ногами.
— Да! Да! Теперь Симон обсуждает все назначения только со мной. Да! Мы с ним и есть истинные король и королева. Ещё!
Но в этот момент я думал совсем не о стонущей королеве, не о её незадавшемся романе с Симоном и даже не короле, стирающем колени на влажных плитах тёмного зала.
— Да ты совсем сдурел! — в голосе Ильи звучало холодное недоумение, — какое, нахрен, развлечение? Ввалиться в монастырь и прикончить три десятка, ни в чём не повинных, монахов — это и есть развлечение, в твоём понимании?
— Тсс, — я прижал палец к губам и выразительно повёл глазами на Вилену, сидящую у окна, — секретная информация. Симон взял с меня подписку о неразглашении. Боюсь мне придётся покончить с собой, если всё вырвется наружу.
— Веселишься? — угрюмо ухмыльнулся Илья, — никак не могу привыкнуть к тому, во что вы все превратились. И я, тоже хорош…
— Ты, Илюша, делаешь очень хорошее дело, — я откинулся на спинку кресла, задумчиво разглядывая пассию товарища, — королевский палач боготворит тебя, а приговорённые возносят молитвы и выстраиваются в очередь. Не поверишь, Симон рассказывал: право попасть к тебе, разыгрывают в карты. Сам же видел: топор старый, голову отрубает с пятого-шестого раза, а ты — совсем другое дело.
Мы общались в небольшом домике, на окраине Района Роз. Симон, в своё время, предложил неплохие апартаменты рядом с королевским дворцом, но Илья наотрез отказался, заявив, что вполне счастлив видеть нас раз в неделю. Или — месяц. А лучше — год. Говнюк неблагодарный, в общем.
Но, должен признать, маленький его домик оказался превосходно приспособлен для проживания парочки влюблённых и троицы слуг. Уютно здесь было, просто-таки невыносимо хотелось навестить хозяйку, в отсутствие хозяина и проверить, насколько она талантлива в постели. Чем-то же она приворожила Илюху!
— Учитывая невиновность большинства этих бедолаг, — Илья махнул рукой, — а ещё и выслушивать их благодарности перед…
Вилена тихо поднялась и подойдя к нему, осторожно погладила по плечу. Успокаивала, стало быть. На меня девушка старательно не глядела. Даже интересно, каких жутких сказок успел ей наплести мой товарищ, о страшном чудовище, посетившем их гнёздышко? Ой не меня ей стоит бояться! Вот Натаха та да, всё больше с катушек слетает. Уже с десяток раз мне приходилось применять ГОЛОС во время её, особо изощрённых, выходок. Последний раз я не удержался и гаркнул так, что девушку полдня колотило в судорогах. Зрелище сыплющей искрами, корчащейся Наты отпугнуло всех, кроме Паши, терпеливо дежурившего рядом. Когда девицу отпустило, она немедленно ввалилась ко мне и предложила потрахаться. Исполосовала всю спину и удрала в окно.
— Короче, — буркнул товарищ, — представь, будто у меня депрессия и я не желаю при…
— Илья, — я поморщился и забросил ногу за ногу, — как бы тебе объяснить подоступнее. Я не прошу, я — извещаю о весёлом приключении, в котором ты участвуешь сегодняшней ночью.
— Возьми кого-нибудь, из своих психопаток, — он почти умолял, — Галю или Наташу. Они же всегда рады устроить очередную бойню.
Ольгу, стало быть, не упомянул. Симон рассказывал, как часто, самая спокойная, из моих девушек, наведывается к молодожёнам-отшельникам. Похоже, у графа имелся шпион в доме и кажется, я догадывался, кто именно. Вон та, неприметная девица, подносящая чай хозяйке.
— Нет Илья, это же — мальчишник! О чём ты говоришь? Какие девушки? — я щёлкнул пальцами, — ты только представь, какая романтика: глубокая ночь, тёмный монастырь, чёрные провалы окон и зловещие фигуры, крадущиеся во мраке…Ну же! Неужели ты перестал быть романтиком?
Я поднялся и приняв эффектную позу, продекламировал, обращаясь к потупившейся девушке:


Ты разве не была тем вечером со мной?
Не трогала рукой мой раскалённый лоб?
И не вела во тьму, под пьяною луной?
Постой…


Я помню ночь, и звёзды, и луну,
И бледный силуэт, и пальцы на руке,
И чувств безумных бурную волну,
И тишину.


Но блекнет силуэт и тает в темноте,
Сквозь пальцы ускользает пряный аромат,
И лишь луна скользит в изодранной фате,
И пустоте…


Вилена уставилась на меня широко открытыми, от изумления, глазами. Именно так! Даже если я не применяю любовную магию, другие методы никто не отменял. Илья не уступает мне в красоте и пахнет так же хорошо, в отличие от остальных кавалеров Лисичанска, но ведь я же ещё и талантливый!
— Это похоже на «Меланхолии» Гриневицкого, — пролепетала девушка, разглядывая меня так, словно видела в первый раз, — но я не помню там ничего, подобного.
— Это — его собственное, — буркнул Илья и вдруг нахмурился, — а ну, выйдем.
— Ты это чего, гад, надумал? — поинтересовался он, когда мы вышли на крохотную веранду, открытую в цветущий сад, — думаешь забыл, как ты отбил у меня Ольгу? Опять принялся за старое? Мало остальных? У тебя, сволочь, и так весь дворец успел в постели побывать!
Отбил? Ольгу? Какого чёрта? Оля у нас девочка свободная — спит с кем пожелает. Если я у неё стою первым в списке, разве это означает, будто я у кого-то её отбил? Бред.
— Ты говори, говори, да не заговаривайся, — буркнул я, испытывая когти на резных периллах, — так как, идёшь на охоту или я возвращаюсь, и мы устаиваем поэтический вечер? Твоя Вилена, похоже, не против.
— Иду! — Илюха сверкнул глазами. — а теперь — убирайся!
Лилия, совершенно обессилев, лежала на спине и следила за мной, сквозь густую бахрому чёрных ресниц. Но я уже успел хорошо выучить её привычки и знал: королева просто ожидает, пока силы вернутся в её молодое тело, а после вновь набросится на меня. И лишь после следующего раза, усталость погрузит её в короткий сон. Тогда девушка тихо засопит, изредка смешно похрюкивая и морща тонкий носик.
— Иногда я думаю, каково это, быть любовницей существа, которое простые люди считают ламией, а церковь — демоном, — едва слышно пробормотала она, — ты же питаешься людьми и за тобой — столько мертвецов, сколько я не видела за всю свою жизнь. Не будь я королевой, возможно давно отправилась бы в могилу.
— Боишься? — спросил я и лёг рядом, положив ладонь на тёплый живот.
— Нет, — она прижала мою руку своей и улыбнулась, — просто интересно, смогла бы я сама так, если бы вдруг ты превратил меня в одну из вас. Ведь твои девушки, наверное, тоже были иными до того, как превратились в прекрасных чудовищ?
Я задумался. Были ли? Кажется, целую вечность Галя перемещается из кровати в кровать, отвлекаясь лишь на балы и охоту; Наташа бешено трахает и убивает всё живое, а Оля лениво развлекается в своём особняке, то закатывая шикарные приёмы, то неделями не покидая будуара. Не помню иного. Илья утверждает, будто мы все изменились, но это же — Илья!
— Во славу создателя! — я коснулся пальцами лба и опустил ладонь на свой медальон, — приветствую тебя, брат.
Монах, охранявший ворота, оказался не столь любезен, как завещал его верховный. Его перекошенная физиономия несла чёткий отпечаток свёрнутого каната, а вонь перегара едва не сбивала с ног. Охранник небрежно провёл грязным пальцем по грязному же лбу и сделал попытку проморгаться.
— Какого? — прохрипел он и распахнул рот в омерзительном зевке, — полночная давно закончилась, а вы шляетесь по улицам. Соскучились по порке?
— Заткнись, придурок! — Паша был, как обычно, навеселе, благоухая дорогим коньяком и острыми пряностями, — и отпирай ворота без проволочек: королевская служба.
На кой чёрт он вообще увязался за нами — ума не приложу. Похоже, безумие Наташи начало, последнее время, передаваться и её любимчику: Паша непрерывно пил, ходил по борделям и дрался на дуэлях с такими же аристократическими полудурками. Фактически, он — герцог, какой-то там и обладатель огромного особняка, но кажется так и не посетил собственное владение ни разу. Костлявое лицо парня выражало лишь две эмоции: безумную ярость или столь же сумасшедшее веселье. Как-то Наташа, то ли в шутку, то ли всерьёз, назвала Павла своим сторожевым псом.
— А, так бы и сразу, — монах оценил дорогой костюм злобного пришельца и торопливо распахнул дверцу, — чего ж непонятного? Королевская служба, сразу видать! Благодетель озари.
Пока происходила вся эта пантомима, Илья молча прятал лицо во тьме капюшона. Мы с ним изображали монахов Ордена Сияющего Орла, в чей монастырь явились этой поздней ночью.
Паша грубо отпихнул привратника и ввалился внутрь. Следом смиренно, как и полагается истинно верующим, вошли мы.
— Паша, — тихо позвал я и он недовольно обернулся, — побудь здесь. Дальше — мы сами.
Парень прищурился, точно какое-то острое слово жгло ему язык, но промолчал. Понимает: убивать я его не стану, но избить могу. Сильно. Как месяц назад. Иногда он забывается, представляя, будто резать глотки тупым баранам и дерзить мне, это — одно и то же.
Симон снабдил нас точной картой обители, поэтому колебаться в выборе направления не приходилось. Длинный приземистый барак слева — хозяйственная постройка, совмещённая с загоном для скота. Справа — тоже стойла, но для скота двуногого: кельи монахов. Прямо по курсу — собственно монастырь, самая крупная постройка Лисичанска: величественное здание о семи куполах, символизирующих неделю воскрешения.
Но нам нужно совсем не туда. Кардинал Люсень сотоварищи укрылся в специальном убежище, построенном на случай войны. Кто-то успел предупредить святош о намерениях Серого Короля и теперь они почти не покидают своего блиндажа. К счастью, во избежание паники, большинство простых монахов в известность не поставлены. Лишь по этой причине нам удалось спокойно проникнуть внутрь. В противном случае пришлось бы штурмовать стену.
— На кой дьявол ты вообще помогаешь этому твоему Симону? — проворчал Илья, обминая смердящую кучу нечистот, — типичный средневековый манипулятор, который больше заботится о себе, чем о процветании страны. Ты, со своими психопатками, и так вознёс его на самый верх. Ещё немного, и он станет фактическим правителем Власи.
— Обсуди это с Виленой, — я рассеянно огляделся, — ага. Нам — туда. Видишь ли, дружище, мне глубоко фиолетово, кто у них управляет народом и какие методы он при этом использует. Самки, которых можно трахать всегда найдутся, вот и всё, что меня интересует. Ну а Симон — хороший собеседник и вообще: очень умный и приятный, в общении, человек.
— Твой приятный человек смотрит на других, как на инструменты или — стадо.
— А можно по-другому?
— Об этом я и говорю. Посмотри, с кем ты общаешься и дружишь, если это можно так назвать, — Илья догнал меня и отбросил капюшон, так что я мог видеть его, светящиеся возбуждением, глаза, — Симон — хладнокровный циник и манипулятор, подминающий Влась под себя и Ножик — кровожадный бандит, с твоей помощью, отвоевавший почти весь Лисичанск.
— Видишь, — наставительно заявил я, — мои друзья — самые влиятельные люди здешнего мира. А с кем общаешься ты? Какие-то графоманы, непризнанные художники и прочие музыканты, которым медведь на ухо наступил. Ах да, и ещё этот твой философ-психопат, с его рассказами о круглой планете. Кстати, если бы не вмешательство того самого хладнокровного циника, твой просветитель уже давно закончил бы карьеру в подвалах дознавателей.
— Спасибо, — проворчал Илья, — поспособствовал развитию…
— Какое к чертям собачьим развитие…Единственный естественнонаучный университет закрывают по подозрению в связи ректора с нечистой силой. Между прочим, документы об этом, приготовил тот самый кардинал, которого мы идём навестить. Выходит, этой ночью мы будем бороться с тёмными силами мракобесия. Кстати, уже пришли и можем начинать бороться.
Явно нецерковная постройка. Такую штукенцию могли соорудить, опасаясь ядерного удара: ни единого окна, и маленькая металлическая дверь с поперечной щелью, забранной толстой решёткой. Куполообразная каменная крыша врастала в землю, да и вообще, постройка напоминала черепаху, приоткрывшую спросонья один-единственный глаз. Охраны не видать, так оно и понятно: взломать дверь возможно лишь взрывчаткой, которую здесь ещё не придумали.
— Как же попадём внутрь? — протянул я.
— Дай угадаю, — Илья казался воплощением сарказма, — ты стукнешь в дверь ногой, но перед этим будешь долго и тупо шутить.
— Не угадал, — отрезал я, — шутить не буду.
Дверь оказалась очень прочной. От первого удара её лишь вогнуло внутрь и только пнув непослушную железяку третий раз, я добился желаемого результата. Даже пятку слегка отбил. И какого-то монаха, караулившего вход — тоже. Упавшей дверью. Не дышит, бедолага. Ладно, мне кажется, местный бог обязан принимать служителей церкви без очереди. Блат есть блат.
— Интересно, мы не привлекли ненужного внимания? — поинтересовался мой товарищ, наклоняя голову, — этот грохот так легко спутать с криком ночных сов или трелью сверчка. Для карликов они тут строят?
— Склони голову пред гневом божьим, — хихикнул я, — безбожное создание. О, святой отец, доброй ночи. Спокойного сна.
— Блин, — только и сказал Илья, глядя на распростертое тело в красной сутане, — ты уверен, что он вообще был в списке?
— Предлагаешь допрашивать каждого, кого встретим? — уточнил я, выхватывая из ниши пухлощёкого бородача, — ладно, попробуем…Вот ты скажи, в чём сила, брат? Тьфу…Как тебя зовут, брат? Молчишь? Тогда, давай, до свидания. Илья, ну не стой ты столбом! Их тут, как тараканов! Давай, давай, вот так, пальчики на шею и…Молодца! Ну прикольно же, согласись.
— Я тебя ненавижу! — сообщил Илья, когда мы полностью преодолели лабиринт тесных коридоров и узких келий. Встретились нам и кладовые, где запасов хватило бы на год сытой жизни. Вот только жить уже было некому.
— Я насчитал сорок три, — задумчиво сообщил я, игнорируя гневное восклицание, — перебор. Если есть желание, можешь лишних воскресить. Не умеешь? Это — печально. Кстати, кардинала я всё ещё не наблюдаю.
Однако, наблюдалась ещё одна укреплённая дверь в самом конце длинного узкого прохода. Над массивной деревянной плитой, обитой металлическими полосами, висела многолучевая позолоченная звезда и краснела надпись: «В свете и со светом». Как же, со светом! В этих то тёмных вонючих норах, больше подобающим серым крысам-падальщикам.
А дверь хороша. Похоже, святоши не слишком надеялись на покровительство небесного заступника. Правильно делали. Это их ещё Медведко второй уму-разуму научил, когда вздёрнул ораву болтливых попиков на дверях церкви. Каждого, перед повешением, просил явить чудо господне и обещал помиловать. Но, то ли бог в тот день отвлёкся, то ли святые отцы не заслужили милости…Чудес король так и не дождался.
— Хочешь попробовать? — поинтересовался я, кивая на дверь, — энергии в тебе, как никогда, под завязку. Покажи-ка силушку богатырскую. Придёшь, похвастаешься Вилене: я, дескать, двери вышибаю, кардинала — мизинцем левой ноги — раз и всё!
— Ты рехнулся? Думаешь я стану ей рассказывать про эту кошмарную бойню? — угрюмо осведомился Илья, — я постараюсь забыть здешний кошмар, как можно быстрее. И ещё раз повторю: мне крайне не нравится твой интерес к Вилене. Она — очень хорошая девушка, таких здесь больше нет.
— В том то и дело, — пробормотал я, вполголоса, отвернувшись.
Когда мы вошли внутрь, кардинал сидел за массивным двутумбовым столом и торопливо писал на листе огромной книги в массивном кожаном переплёте. Люсень тихо шипел, сквозь зубы, когда капли чернил срывались с пера и падали на плотную желтоватую поверхность. На нас он даже не взглянул.
Кроме верховного святоши, в комнате оказался тощий взъерошенный старичок в жёлто-красном балахоне и серебряном обруче поверх седых кудрей. Этого я знал: святой отец Передр Прасконьин — Глава медицинской службы Ордена Сияющего Орла. В списке он следовал за кардиналом.
— Добрый вечер, отче, — поприветствовал я его, отряхивая мусор с плеча, — или — ночь; какая разница для того, кто несёт доброе слово и дело.
— Господь покарает вас, отродья нечистого! — угрюмо бросил Передр, прижимая звезду к сердцу, — жаль, мы так долго игнорировали слова брата Дубосклона и позволили демонам возвыситься. Но, как луч светила пронзает чёрные тучи, как чистый родник пробивает путь в грязи, так и мельницы гнева божь…
— Ф-фу, надоел! — я ткнул его пальцем в морщинистый лоб, — понятно, почему их паства дуреет на проповедях. А ну, выслушай эдакое час — другой.
Люсень приподнял голову, взглянув на неподвижное тело Передра и продолжил писать. Только теперь он ещё больше ускорил темп и начал бормотать под нос какую-то хрень. Присев на край стола, я прислушался, разглядывая наскоро сколоченные полки для книг. Здесь были интересные экземпляры, которые я уже давно хотел полистать. Нужно будет забрать — кардиналу они уже ни к чему. Так, что он там бредит?
— И когда враг человеческий погрузит путь мой во мрак, свет господень осияет путь в небеса, и сила его откроет крылья орлиные за плечами моими и клюв духа его поразит исчадия ада и когти лап его вырвут грешную душу из тьмы и беспамятства. Господь, на тебя уповаю в чёрную годину и тебе одному…
Люсень выпустил перо из тонких длинных пальцев и его лысая голова, со стуком, обрушилась на стол, сшибив чернильницу. Фиолетовая жидкость хлынула на недописанный текст, уничтожая плод кропотливого труда. Всё тщетно…
— Когда-то, давным-давно, — с кривой ухмылкой пробормотал Илюха, стоящий в дверях, — я много раз встречался с такой ситуацией в книгах и фильмах.
Второе слово я не понял, но переспрашивать не стал. Память вообще, такая странная штука; то из серой мути вплывёт нечто, непонятное, то вновь погружается обратно. Кажется, Илья и Оля помнят несколько больше, чем я, ну и пусть. Зато я — сильнее.
— Какой-нибудь монах или обычный человек молится, видя приближающееся чудовище, но мольба не помогает и тварь убивает невинного. Никогда не представлял себя в роли именно монстра.
— Радуйся, — я пожал плечами, — они мертвы, а мы — монстры, сделав своё дело, уходим.
И монстры ушли.
Паша, видимо, прихватил с собой бутылку чего-то, весьма крепкого, потому как вёл обстоятельную беседу с трупом монаха. Глотка сторожа оказалась перерезана и небрежно отёртый клинок в ножнах Павла, как бы намекал на виновника.
— Вот сам подумай, — парень ткнул пальцем в окровавленную сутану, — я — самый обычный, нормальный человек. Должен был доучиться в универе и устроиться в какую-нибудь фирму. Так? И что? Почему я здесь, в этом сраном средневековье? В кого я превратился? В кого превратилась моя девочка? — он начал плакать, — я же — долбанный убийца, но мне хоть жаль их…Вас всех! А Ната…Она же хохочет, когда убивает и мне страшно! Я просто хочу домой, хочу вернуться обратно…
Илья сумрачно смотрел на меня и молчал.
— Забирай эту пьянь и проваливаем, — бросил я, ощущая некий, непонятный и самому дискомфорт.
Королева дремала, опустив голову на моё плечо и её дыхание волновало светлые кудряшки волос, упавшие на лицо. Карета давно перестала вздрагивать, но никто не осмеливался потревожить наш покой, наглым стуком или окликом.
Уже нет нужды устранять болтливых лакеев и Лилия, ни от кого не скрываясь, в сопровождении парочки хихикающих фрейлин, почти каждую ночь посещает мои апартаменты. Не знаю, что думает её супруг, но Ната, посмеиваясь, рассказала о лёгкой дрожи, которая появляется в голосе Роберта, когда кто-то поминает меня. Король ненавидит любовника жены? Плевать! Он — никто, пустое место. Именно по этой причине колени монарха стонут о пощаде, в тот момент, когда его супруга тоже стонет и молит о пощаде. А потом, совершенно обессиленная, засыпает.
Никогда не думал, насколько может быть упоительно ощущение вседозволенности. Илья прав: чувствуешь себя богом. Но всё же необходимо хотя бы самому держать себя в каких-то рамках и не превратиться в подобие Натки. Это — явный перебор!
Королева плямкнула губами и приоткрыла затуманенный глаз. Её постоянно удивляет наша вечная бессонница, но как-то она упомянула о той радости, которую ей при пробуждении доставляет вид красивого беловолосого демона, делящего ложе с ней. Почему бы и не порадовать девочку?
— Приехали, — прошептал я и поцеловал кончик носика, — пора выходить.
— Не хочу, — она потянулась, — отнеси меня. Одеваться не стану, буду делать, что захочу, как ты. Я ведь теперь полноправная королева!
— Как пожелает ваше величество, — я пожал плечами и взял её на руки.
— Ай, дурак! — вскрикнула Лилия, — я же пошутила!
— А я — нет, — толкнув ногой дверь кареты, я выбрался наружу, — ну и в общем ты права: королева имеет право делать всё, что пожелает.
Король, с самого утра, успел перехватить пару бокалов вина и к началу торжеств в честь собственной персоны сумел нализаться по самое небалуй. Похоже, кто-то из доброхотов-наушников постарался и доложил его величеству, как я нёс королеву через весь дворец, а она громко хохотала и пинала меня пятками. Симон ничего не сказал, но смотрел так выразительно, как это умеет только он.
Роберт приподнялся на троне и попытался зафиксировать взгляд на мне, но зрение подвело, как и ноги, подломившиеся в самый неподходящий момент. Лилия презрительно поджала губы и сделала крошечный глоток из высокого бокала. В нарушение всех традиций и церемоний, королева сидела по левую руку супруга, потому как положенное ей место облюбовала Наташа. Лорд-распорядитель только за голову схватился, но возражать не пытался, отлично понимая, чем рискует.
Галя расположилась на руках Симона и ошалевший граф, похоже, не совсем понимал, как ему поступить с этим подарком судьбы. Мы, с Олей и баронессой, скромно сидели чуть ниже королевского павильона и девушки оживлённо обсуждали бал в особняке покойного Орляты. Прошла целая неделя, но впечатления от трёхдневного танцевального марафона никак не могли утратить прежние краски. Бал несомненно удался, особенно учитывая тот факт, что обе мои соседки то по одиночке, то вдвоём увлекали меня в спальню, отрываясь по полной.
Сейчас Милята рассказывала Ольге о парочке своих любовников, которые постоянно дрались на дуэли, добиваясь благосклонности баронессы, совсем ещё девочки, тогда.
— А потом пришёл барон и убил обоих, — с ноткой горечи завершила она, — тупая жирная свинья. Хорошо, когда его нет рядом. А ещё лучше, если рядом кто-то другой.
Девушка подмигнула мне, а Оля тихо прыснула.
Илья и Вилена располагались ещё ниже, там, где отвели место мелким дворянам и прочей беспородной шушере, отличившейся перед королевским семейством. Мне было видно, как влюблённые непрерывно общаются, перемежая речи поцелуями. Оба выглядели счастливыми и полностью игнорировали происходящее на торжественной арене. И боевые инсценировки, и акробатические трюки, и карнавальное шествие, всё оставило их равнодушными.
Остальные зрители реагировали намного живее. И высшее дворянство, и денежные мешки равно гоготали, свистели, орали и вовсю поглощали спиртное, не забывая возвещать здравицы новоявленному Медведке Восьмому. Тот иногда реагировал на недружные крики слабым взмахом руки, а чаще просто тупо смотрел вниз.
На арене заканчивали представление огнеглотатели, пускающие струи пламени в визжащих шутов. Галя восторженно вопила в ухо Симона, а Оля с Милятой приумолкли, разглядывая удирающего паяца, который с воплями хлопал себя по дымящейся заднице.
Кто-то тихо кашлянул у нашего навеса, и знакомая физиономия смущённо вынырнула из-под трепещущей, на ветру, ткани. Драненький, помощник Ножика. По моей протекции его назначили заместителем начальника дворцовой охраны. Именно через него я держал связь с Ножиком.
— Девочки, — я поцеловал каждую и поднялся, перехватив призывный взгляд Лилии, — кажется, случилась какая-то фигня.
И действительно.
— Чернь валит сюдой, ко дворцу, — торопливо сообщил, проглатывая от волнения окончания слов, Драный, — многие прихватывают дубьё и булыги. В основном — Слободка, но с ними ещё и Каменщики с Кожевниками. Уже успели пустить в расход несколько патрулей.
— Какого хрена им нужно? — изумился я, — насколько мне известно, им должны были выставить сотню бочек с пойлом и раздавать бесплатную жратву.
— Кажись, ктойто слегасика проворовался, — бандит хихикнул, — бочек прибыло только десятка три, а хавки так и вовсе почти не было. Таперича быдло валит сюдой, хотять справедливости и щедрости от нового короля. Только вот, такое дело, — он замялся, — в толпе какие-то ханурики подзуживают, типа его величество трон занял не по закону.
— А царь то не настоящий, — пробормотал я и оглянулся.
Стремительно приблизился Симон, чёрный, словно грозовая туча и такой же опасный. Драненький мгновенно нырнул в первую попавшуюся дверь, а Серый Король остановился рядом, сжимая-разжимая кулаки.
— Из интенданта лично сердце вытащу! — прошипел он и скрипнул зубами, — давно подозревал эту тварь, но доказательств не было. Эту суку купил с потрохами герцог Валнайский, тот, который метит на трон. Мои люди уже поймали одного из подстрекателей и доставили в допросную. Узнаем, откуда ветер дует.
— И это спасёт ситуацию? — иронично осведомился я, — насколько я понимаю, дело — дрянь.
— Угу, — Симон скорчил болезненную гримасу и потёр лицо, — сотня солдат не удержат эту волну, а у меня здесь всего полтора десятка бойцов. Остальных я послал к казармам, но пока там почешутся и прибудут, всех пошинкуют в салат. Сейчас, я очень тихо уведу короля с королевой и…
— Ничего не надо, — я ухмыльнулся, — убери шутов с арены и открой черни проход. Пусть топают прямиком на глаза своему сюзерену и те, которые выживут, расскажут остальным, что их король — действительно ставленник бога, на стороне которого сверхъестественные силы.
— Иногда я задумываюсь, — почти прошептал граф, — был ли день, когда я повстречал тебя, подарком судьбы или — началом проклятия.
— Ну и?
— Равно и того, и другого. Я добился всего, чего хотел и даже больше. Со мной спит женщина такой невероятной красоты, какой я не видел за двадцать девять лет жизни и вот сейчас ты спасаешь абсолютно безнадёжную ситуацию.
— Но?..
— Но сознание того, что прекраснейшая женщина способна, в любой момент, отправить меня на тот свет, как она отправила туда два десятка надоевших любовников…А когда я сплю с Наташей, меня и вовсе не покидает ощущение падения в бездонную яму. И ещё ты — неуязвимый бессмертный герой-любовник…Временами я начинаю опасаться, как бы ты не разочаровался в сексуальных утехах и не стал заниматься политикой. Тогда мне попросту придётся уйти в отставку.
— Симон, — я расхохотался, — думаю, на твой век симпатичных девиц в Лисичанске не убудет. Иди и спокойно занимайся своим делом.
Жонглёры черепами не успели довести своё представление до кульминации, когда костяные шарики, с горящими внутри свечами, начнут перелетать от одного артиста к другому. Я видел репетицию и мне очень понравилось. Даже жаль, что остальные не увидят.
Распорядитель остановил представление и начал выяснять отношения с разъярённым руководителем группы. Тем временем на арену начали просачиваться солдаты из наружной охраны, присоединяясь к тем стражникам, которые стояли на постах вдоль барьера, ограждающего зону представления. На трибунах начали проявлять недовольство, поначалу тихое, а после, всё более активное. Задремавший было король встрепенулся, недоумённо глядя по сторонам.
— Симон сказал, что ты хотел нас всех видеть, — Наташа казалась спокойной, но в её огромных глазах нарастал жёлтый блеск.
— Это так редко происходит, последнее время, — Галя поцеловалась с Олей и Милятой, — девочки, когда следующая вечеринка? У меня такие идеи, закачаетесь! Симон, пусик, обещал отпустить из тюрьмы десяток бандитов, устроим гладиаторские бои!
— А сама принять участие не желаешь? — я запустил пальцы в декольте баронессы и она тотчас прижалась ко мне — поможешь пусику и заодно, развлечёшь эти мешки с дерьмом, по-настоящему.
— Что-то намечается? — вот теперь глаза Наташи вспыхнули боевым задором, — а то эти дурацкие скучные развлечения вгоняют меня в депрессию.
Я описал ситуацию и обе девочки, переглянувшись, облизнулись. Оля поморщилась и вежливо отказалась.
— Побуду зрительницей, — пояснила она и кивнула на мурлыкающую баронессу, — вот в этом я охотно приму участие. Ты же остаёшься?
— Не царское это дело: хулиганов гонять, — важно заметил я и получил парочку чувствительных щипков от Гали и Наташи, — но без поддержки я вас не оставлю.
Тем временем все солдаты заняли свои посты, напряжённо глядя в сторону ворот арены, ведущих наружу. Все вояки заметно нервничали, судорожно отирая ладони о парадную униформу. Всё громче становился шум приближающейся толпы. Между рядами взволнованных зрителей тенями метались лакеи, успокаивающие аристократическую пьянь.
Когда я заглянул в сектор Ильи, мой товарищ коротко кивнул и прищурился. Вилена пролепетала нечто приветственное и прижалась к Илюхе. Сейчас девушка была необыкновенно хороша, невзирая на относительно скромное, по сравнению с туалетами других дам, платье. Лёгкий румянец на гладких щеках и длинные ресницы, скрывающие тёмные глаза, приковывали взор, а густые тёмные волосы, свободно стекавшие по худеньким плечикам, вызывали желание зарыться в них лицом. Небольшая аккуратная грудь взволнованно вздымалась под тонкой тканью платья. Нет, ну разве не эгоизм держать эдакое сокровище для единоличного пользования?
— Твои проделки? — товарищ кивнул на арену, — ну и какая хренотень пришла в твою больную голову?
Я поманил его пальцем, и парень неохотно оставил тёпленькое местечко. Девушка встревоженно посмотрела на нас и я, ласково улыбнувшись, подмигнул ей. Краски на щеках тотчас прибавилось.
— Видишь ли, мон ами, — весело сказал я, — в программу праздника были внесены незапланированные коррективы, посему следующим номером нашей программы станет истребление взбунтовавшейся черни. Крайне забавный аттракцион. А рулить сим захватывающим действом будут Галя, Наташа и… Ты, мой боевой товарищ!
Илья отшатнулся и его красивое лицо оказалось испорчено гримасой ужаса и отвращения.
— Да пошёл ты! Я ещё от прошлого раза не отошёл! Никогда!
— Тсс, — я поднял вверх указательный палец и присел рядом с Виленой, положив ладонь недалеко от её пальцев, — ты же знаешь: никогда не говори никогда.
И выпустил один коготь. Девушка смотрела лишь на любимого, поэтому ничего не заметила. А он увидел и сделал шаг вперёд.
— Неа, — я выпустил второй коготь, и он почти коснулся тонкой гладкой кожи. Следующий непременно рассёк бы кисть девушки, — а я посижу здесь, послежу, чтобы Вилена не скучала, пока её покровитель добросовестно, добросовестно, повторяю, исполняет свой долг по защите сюзерена.
— Ты — ублюдок! — прошипел Илья, — мерзкая кровожадная тварь!
— Да, — согласился я, — но ты, всё равно, отправишься на арену.
Даже не предполагал, что получу столь мощный инструмент воздействия, когда позволил Илье спасти Вилену. Куда там Голосу! Парня просто корёжило от ярости, но он уже сдался: я видел это по его полыхающим глазам.
На площадь хлынула чёрная волна оборванцев. Многие размахивали палками, а у некоторых я заметил ножи и мечи — похоже разжились у патрульных. Незваные гости вовсю свистели и улюлюкали, но ступив на белоснежный песок всё же поутихли. Солдаты подались назад, выставив пики перед собой. Последние минуты затишья перед бурей. Сейчас кто-нибудь обязательно заорёт нечто провокационное и стадо бросится рвать и топтать.
— Пора, — сказал я и накрыл пальцы девушки своими, — удачи в охоте.
— Чтоб ты сдох!
Оборванцы несколько ошалели, когда увидели улыбающихся девушек, спрыгнувших на песок перед ними. Концентрированное очарование: ослепительно белые волосы, развеваемые ветром, стройные длинные ноги, узкая талия и большая красивая грудь — такое великолепие животные видели первый раз в жизни.
И последний.
Два ангела, продолжая улыбаться, касались руками ошеломлённых бунтовщиков и те падали без движения. Сначала — единицы, потом — десятки. Илья подоспел много позже и всё-таки, невзирая на мою настойчивую просьбу, филонил, когда-никогда выпивая одного — другого.
Как обычно, сначала никто не понял, в чём дело и лишь, когда счёт неподвижных тел подкрался к сотне, голодранцы принялись вопить и размахивать своим оружием. Напрасно. Никто уже и не пытался требовать королевской милости: все мечтали лишь о спасении. Люди, утратившие остатки разума, рвались наружу, а навстречу им валили новые гости, ещё не понимающие, какая участь их ожидает.
Галя и Наташа, окружённые багровой аурой, резали вопящую амебу толпы, рассекая на корчащиеся обрывки. А Илья то, гляди, во вкус вошёл: тоже носится по всему полю за визжащими животными! И зачем возмущался?
Я огляделся: большинство зрителей, безмолвствуя, наблюдали за бойней и лишь дамы тихо повизгивали, прикрываясь веерами. Король сидел, подавшись вперёд и приоткрыв рот, а потом издал жалобный стон и коротко сблевал на мантию, разрыдавшись. Лилия…О, моя красавица пожирала взглядом творящиеся безумие и упивалась им. Она стояла, крепко сжимая пальцами позолоченный поручень ограды королевского павильона и в её, широко открытых глазах, сияло возбуждение. Симон внимательно слушал своего шпиона и делал пометки в крошечном блокнотике. На арену он смотрел крайне редко и безо всякого интереса. Ольга с баронессой и вовсе погрузились в оживлённое обсуждение какой-то забавной темы и дружно смеялись.
Вилена неподвижно сидела, закрыв лицо руками и её худенькие плечи вздрагивали.
— Какой ужас! — пробормотала она, — там же живые люди! Илья, как он мог…Люди!
Я осторожно убрал её ладони от лица, одновременно посылая слабый импульс. Так, совсем чуть-чуть.
— Зачем ты заставил его? — прошептала девушка, — ты же хороший, я чувствую это. Такая красота не может скрывать зло. Илья…Ты…
Очень медленно и нежно я коснулся её губ своими. Вилена не сопротивлялась. Прекрасно. Ещё раз.
Прервав глубокий поцелуй, я ощутил чей-то пристальный взгляд. Ольга, прищурившись, смотрела на меня и больше не улыбалась.
Ольга…



ОЛЬГА. СНЕГ

Когда мы проходим мимо окна, Оля останавливается и втягивает носом воздух. Потом оборачивается.
— Чувствуешь?
И действительно, некая омерзительная вонь перекрывает свежий морозный аромат. Чем-то напоминает зловоние, исходящее из местного подобия канализации, но гораздо насыщеннее и плотнее.
— Да. Очередная отрыжка здешнего мира.
— Я устала от всех этих отрыжек, — Ольга прижимается ко мне и мотает головой, — всё это — зловоние, грязь, насилие и смерть. Мы настолько пропитались смертью, что люди путают нас с ней. Посмотри, в кого мы превратились!
— Перестань, — я глажу её по гладкой щеке, — у тебя — обычная зимняя меланхолия. Придёт весна, тепло, солнце и…
— И ничего не изменится! Лишь уйдёт кто-то из тех, кого мы знали так долго. Вокруг слишком много новых лиц, и я устала их запоминать. Они летят, как песок сквозь пальцы.
Оля права. Я и сам не могу вспомнить, когда последний раз видел Миляту. И вдруг меня словно поражает молния: баронесса мертва, вот уже как три года. В ящике стола лежит её предсмертное письмо, которое я прочитал и тут же позабыл.
«Милый, — пишет она чётким каллиграфическим почерком, — ты уже третий месяц игнорируешь меня и мои послания. Я не сержусь, причина вполне очевидна. Она смотрит на меня из каждого распроклятого зеркала. К сожалению, ты так и не смог (или не захотел) обратить меня в одну из вас. Не знаю, решилась бы я, но теперь это не имеет ни малейшего значения. Я постарела, и ты забыл страшную морщинистую ведьму. Я не держу зла, но правда в том, что старая морщинистая ведьма, как и прежде, любит своего беловолосого ангела и не может жить без него. Жалею лишь об одном: я так и не смогла родить твоего ребёнка. Прошу тебя, сохрани хотя бы маленькое воспоминание о любящей тебя Миляте. С любовью, Милята, баронесса Шумейска».
Очень жаль свою старую подругу, но последние годы её облик действительно стал мне неприятен. Даже хорошо, что она сама решилась принять яд. Перед смертью, Милята заколола мужа ножом, а своё имущество переписала на моё имя. Только зачем всё это?
Коридоры дворца пустынны: большинство придворных, вместе с королём, покинули огромное здание, переместившись в Охотничью Резиденцию Медведко. Это, за Проклятым погостом, недалеко от Хрустального озера. Там, вдалеке от людей, король намеревается охотиться на кабанов и оленей. Думаю, вся охота сведётся к беспробудному пьянству, ничем иным, последние пять лет, благородный Роберт просто не интересуется. Даже иностранных послов принимает его супруга, изредка обращаясь за советом к Симону. Лилия почти ни с кем не общается. Если она не занята государственными делами, то просто сидит у окна и смотрит в небо. Иногда я ловлю её взгляды на себе, но стоит их перехватить, и королева тотчас отворачивается.
Ольга скользит по пустынным помещениям, словно призрак и тёмный плащ до пола усиливает это впечатление. Призрак чего ты моя красавица?
Илья, то ли в шутку, то ли всерьёз, называет девушку совестью нашей группы, как бы намекая на отсутствие оной у остальных. У меня, в частности. Возможно он и прав.
Тогда я увёз Вилену в маленький охотничий домик, посреди леса, и мы безмятежно жили там целое лето. Девушка оказалась очень непосредственной и весёлой, и я получил огромное удовольствие от ежедневных бесед с ней, на самые разные темы. Мы обсуждали философов, поэтов, художников, потом переходили к политике и наконец, завершали беседу поцелуями на лохматой шкуре, перед огромным камином. Вилена вполне серьёзно поклялась превратить меня из безжалостного зверя в настоящего человека. Может быть у неё и получилось бы, не знаю…
Одна Ольга знала, где именно мы скрываемся ото всех. На третий месяц нашего безмятежного отпуска, во дворе застучали копыта, и кто-то решительно отворил двери. Оля выглядела пасмурной, точно небо перед грозой. Она внимательно осмотрела убранство маленького домика, неторопливо пройдясь вдоль акварелей Вилены и наконец остановилась, разглядывая нас.
Мы лежали на роскошном широком диване, и я медленно скармливал девушке маленькие красные ягоды, которые мы вчера целый день собирали в глубине леса, попутно играя в прятки между огромных дуплистых деревьев, поросших серо-зелёным мхом. Было весело и свободно, как никогда. Тогда я ещё подумал, что готов прожить так целую вечность.
Оля пристально изучила наши счастливые физиономии и со вздохом, села в свободное кресло. На гостье поблёскивала изумрудная кожа охотничьего костюма и видимо, ощутив себя гадким утёнком, Вилена покрепче прижалась ко мне. Девушка словно ощутила приближение конца всей этой идиллии.
Илья перестал питаться. Уже третий месяц. Сразу, после исчезновения своей возлюбленной. Не знаю, какие мысли блуждали в его голове, но за всё это время он не выпил ни единого человека, а последнюю неделю сидел, неподвижно уставившись в пространство широко открытыми жёлтыми глазами.
Вилена жалобно посмотрела на меня и разрыдалась. Всё было понятно, и я не стал возражать. Всё же Илья мне был дороже этого человека, как бы хорошо я к ней не относился. В тот же день девушка вернулась в свой домик Района Роз, а я — во дворец.
Однако, после этого мы встречались ещё пару лет. Виленой владело настоящее отчаяние: она одновременно любила нас обоих и не знала, как разорвать дурацкий треугольник. Последние полгода наших свиданий в её взгляде проступало безумие, а секс напоминал какое-то самоистязание.
И вновь Ольга вполне резонно объяснила мне, что если девица свихнётся или умрёт, я утрачу тот инструмент воздействия на Илью, который случайно попал в мои руки. Ну и ладно, у меня же оставались Лилия, Милята, мои девушки и ещё, сотня-другая, симпатичных горожанок.
Вилена рыдала, при расставании, но, как мне показалось, немалая часть этих слёз выражала облегчение. После, мы ещё начинали встречаться несколько раз, но повторно войти в ту же счастливую реку так и не смогли. Я так и остался безжалостным зверем, совесть которого живёт отдельно.
Мы входим в кабинет Симона и обнаруживаем там Галину, сидящую на рабочем столе графа. Девушка, в шикарной меховой шубе, однако под ней нет ничего, кроме нижнего белья. Кажется, это здорово нервирует хозяина кабинета, потому как он угрюмо рассматривает пальцы, сложенные в замок, подрагивающие на толстой папке. Симон стар. Волос его, хоть и не утратил густоты, но стал абсолютно белым, а морщины на бледном лице напоминают глубокие раны. Галя уже давным-давно не посещала старого любовника, поэтому вид полуобнажённого молодого тела вызывает у графа явную депрессию. Мне на это плевать.
Я спокойно сажусь в специальное кресло, и Оля занимает место на подлокотнике. Галя небрежно кивает нам и продолжает помахивать длинной стройной ножкой. Девушка совсем недавно вернулась из заграничной поездки и всю прошлую неделю не слезала с моих ушей, рассказывая о ступенчатых башнях посреди пустыни, о черепах в песке и огромных ящерицах с ядовитыми клыками. Она успела забыть, что я уже был в Ченнистане семью годами ранее и именно я посоветовал ей туда прокатиться. Галя поднимает со стола пачку смутно знакомых мне рисунков и небрежно отбрасывает прочь. Симон следит за их полётом и на его физиономии проступает странное выражение.
— Дети свободы, — наконец Симон открывает рот, — Район Приканалья. Мои агенты сообщают о большой, хорошо вооружённой банде. Похоже, планируют нападение сразу после возвращения короля во дворец.
Дети свободы. Непонятная дрянь, появившаяся в последний год. Сеть небольших организаций, планирующих покушение на Роберта. Мы уже успели истребить шесть подобных банд, причём каждый раз негодяи испытывали оружие, предназначенное для короля, на нас. Это были и стрелы, и кислота, и даже нечто, напоминающее взрывчатку. Все молодые, и парни, и девушки. Я искренне жалел о гибели материала, более пригодного для других развлечений. Откуда они явились и чем им так насолил Роберт — непонятно. Симон просто извещал нас, где находится очередная штаб-квартира и мы истребляли всех, кого там находили.
Галя лениво зевает. Ей это абсолютно неинтересно. Ольга накрывает мою ладонь своей и склоняясь, шепчет в ухо:
— Ты не замечаешь ничего странного в этих заговорщиках?
Странного? Да в них всё странное, начиная от целей и кончая средствами.
— Ни одного покушения так и не произошло, — продолжает шептать Оля, — откуда Симон вообще узнал об их существовании?
— Что сама думаешь? — тихо отвечаю я, продолжая наблюдать за Серым Королём. Кажется, его гнетёт какая-то мысль: время от времени человек вскидывается и точно пересчитывает нас, словно боится потерять.
— Не знаю, — Оля пожимает плечами, — возможно, вся эта суета вообще не имеет к Роберту никакого отношения.
— Хорошо, — я киваю, — сегодня я обязательно оставлю парочку и как следует, их допрошу.
— В живых никого не оставлять, — граф словно засыпает, и его голова клонится всё ниже, — все они — опасные фанатики, способные распространять еретические идеи. Убейте всех и возвращайтесь, нужно обсудить очень серьёзные вещи.
— Чем тут у вас так воняет? — вдруг спрашивает Галя и спрыгивает на пол, трансформируя одежду в короткий полушубок, шорты с меховой оторочкой и лохматые унты, — весь дворец провонял!
Графа словно пружиной подбрасывает и в его тусклых глазах мелькает странное выражение. На мгновение мне кажется, будто неустрашимый Симон испуган.
— Выгребные ямы переполнились, — скрипит он и протирает лицо морщинистой ладонью, — вовремя не уследили и теперь приходится устранять последствия. Виновные понесли наказание.
Он…Оправдывается? Нет, с ним определённо не всё в порядке. Не в силах терпеть этот фарс, я поднимаюсь. Последние годы чувство неловкости в общении с людьми становится привычным, но сегодняшнее поведение графа переходит все границы. Точно так же, после Вронского побоища, невнятно бормотал Роберт, ошеломлённо взирая на груды трупов вражеского войска.
Последний случай войны с Власью. После этого, правители соседних государств предпочитали отдавать всё по доброй воле, будь то спорная территория, или выгодный контракт на торговлю. На радостях, наш сюзерен ухватил столько, что оказался не в силах удержать. Семь последних лет Влась лихорадит: на окраинах — бунты, среди аристократов — недовольство, а теперь ещё и Дети свободы. Страна летит ко всем чертям.
— Уходим, — тихо говорю я, направляясь к дверям, — навестим Наташу.
Девочки следуют за мной, не потрудившись попрощаться с хозяином кабинета и Симон остаётся один: седовласый морщинистый старик за огромным столом. На пороге я оборачиваюсь и встречаю тусклый взгляд, наполненный…Чем? Страхом? Ненавистью? Не понимаю. Мы дали графу всё, о чём он мечтал и даже много больше. Почему он ненавидит нас?
И вновь пустынные коридоры. Слуги совершенно распустились, позволив пыли посеребрить высокие стулья, изящные шкафчики и огромные зеркала. Кроме того, вездесущая вонь буквально выедает глаза. Королевский дворец в таком же упадке, как сам король и его страна.
Я распахиваю тяжёлую дверь и останавливаюсь на пороге, не спеша входить. Непроницаемые занавеси опущены и в огромном помещении нет ни единого лучика света. Мрак и холод.
Наташа неподвижно лежит на своей кровати и её широко распахнутые глаза изучают запределье. Девушка ни на что не реагирует. И так уже третий день. Хорошо, хоть перестала кричать. От её жалобных воплей мне хотелось бежать, куда глаза глядят. Как же всё глупо вышло…
Илья, сидевший у изголовья, поднимается и подходит к нам. Парень выглядит утомлённым. Оно и не удивительно: с самого происшествия он ни на шаг не отходит от Наташки. Молодец. Я бы так не смог.
— Никаких изменений, — Илья морщится, — я пытался с ней говорить, но это — бессмысленно. Такое ощущение, будто в теле вообще никого нет. Пустая оболочка.
— Может именно так мы и умираем? — спрашивает Галя и в её голосе звучит тень ужаса, — она же холодная, как ледышка и не шевелится!
Илья только пожимает плечами. Его явно не тревожит предположение Галины. Я прислушиваюсь к себе. Боюсь ли я смерти? Нет. Жизнь — прекрасна и умирать нет никакого желания, но страха нет. Что ж, если это действительно наша смерть, встретим её спокойно и с достоинством.
— Королева вернулась? — вдруг спрашивает Илья и в ответ на моё недоумение, поясняет, — видел её карету у входа. Кажется, там ещё был Витя.
Виктор?



ВИТЯ

Королевская библиотека — самое тихое и безлюдное место во всём дворце. Мало кого, из дворян, интересуют покрытые пылью тяжёлые тома, устало развалившиеся на стеллажах и вращающихся полках. Здесь можно отыскать всё, что угодно: новые издания, щеголяющие печатным шрифтом и цветными гравюрами; древние фолианты, с рукописным текстом и примитивными рисунками, и даже, абсолютно дряхлые, свитки с выцветшими буквами, на языках, неведомых подавляющему большинству.
Когда я ощущаю усталость от всего и всех, я всегда иду сюда. Приятно сидеть в уютном полумраке, неторопливо вкушая описания дальних стран и городов, сравнивая их с собственными впечатлениями. Почти всегда чтение напоминает выслушивание смешных анекдотов, особенно в сочетании с дурацкими картами, щеголяющими надписями типа: «Здесь никто не живёт» или «Здесь обитают монстры» и даже «Здесь кончается божья суша и океан».
Сегодня мне попалась историческо-богословская ерунда, под кратким наименованием: «Основы». Какой-то, из давно умерших, священников, раздуваясь от собственной важности, пытался давать пояснения к канонической книге местных святош: «Беседы с Господом». Автор то съезжал на резкую критику своих коллег, то принимался истерически обвинять еретиков и язычников, временами сваливая всех в одну, общую кучу. К середине опуса становилось понятно: во всём мире существует лишь один, истинно верующий — автор этой книги.
Дверь в библиотеку тихо скрипнула, и я поднял голову, уставившись на бледного, от страха, лакея, мнущегося около входа. Дьявол, ведь специально же поставил болвана снаружи, чтобы никто не смог мне помешать! Так какого чёрта? Впрочем, только очень важная причина могла вынудить слугу преодолеть ужас перед гневом сверхъестественного существа. Перед моим, то есть.
Тяжело вздохнув, я поманил пальцем, заметив, как просияла от радости, белая потная физиономия.
— Господин, — слуга согнулся, едва не воткнувшись лбом в дощатый пол, — прошу прощения, за беспокойство, но вас спрашивает какой-то человек. По виду: из простолюдинов.
— Ну и на кой он мне сдался? — прошедшее раздражение очень быстро возвратилось, — как он вообще сумел пройти во дворец? Как там у вас принято — всыпьте ему плетей и гоните прочь. А если ты ещё раз помешаешь — убью.
Лакей тяжело сглотнул, обретая цвет безупречного алебастра. Уж кто — кто, а обитатели королевских апартаментов хорошо знали, как легко мы отправляли людей на встречу с их богом. Наташа утверждает, что это мобилизует и дисциплинирует.
— Г-господин, — о, начал заикаться, — человек сказал, будто он ваш знакомый. Вроде бы, когда-то вы его хорошо знали.
Может кто-то из людей Ножика? Последнее время он нечасто просит меня о помощи, да и немудрено: ведь под его крылышком оказалась вся преступная рать Лисичанска. Впрочем, до меня дошли слухи о крупных разногласиях между бандитами и лидерами строительной гильдии.
— Хорошо, — я раздражённо махнул рукой, — веди. Сам останешься снаружи и не вздумай никого пускать, пусть тебя хоть режут на куски.
Гостя не было достаточно долго, и я успел перелистать пару десятков страниц, веселясь всё больше. Под конец «Основ» автор окончательно сбрендил, объявив скорый конец света и принялся подробно и живо описывать все его этапы. Именно здесь я ощутил пробуждение интереса к постной писанине. Обязательно порекомендую Наташке — пусть обзавидуется бурной фантазии автора: до некоторых способов умерщвления человеков не додумалась даже она.
— Ну, привет.
Я опустил книгу, несколько офигев от подобного приветствия. Такие вольности позволяли себе лишь девочки да Илья. Человек, осторожно закрывавший дверь, с первого взгляда, показался мне абсолютно незнакомым: невысокого роста плотный бородач с коротко стриженым светлым волосом на круглой голове. Одно ухо чуть надорвано и неровно приросло, а из-под клиновидной бороды ползёт по щеке к глазу тонкий шрам.
Одежда простая, но хорошего качества, обычный житель столицы себе такую вряд ли позволит: коричневые штаны с кожаными вставками заправлены в добротные башмаки, а зелёная куртка изобилует множеством кармашков. Лохматый берет крепко зажат в четырёхпалой руке.
Человек закрыл дверь и криво ухмыляясь, уставился на меня. Я прищурился и нечто смутное начало всплывать из серых глубин.
— Хм, почти уж два десятка годков миновало, а ты ни капли не изменился, — неизвестный покачал головой и ткнул пальцем в свободное кресло, — не станешь возражать, если я присяду?
Серая муть наконец-то прорвалась, выпустив наружу изрядно потрёпанное воспоминание. Ну и ну, кто бы мог подумать!
— Витя, — это я скорее самому себе, — ладно, присаживайся.
— О, вспомнил! Какая честь, — человек с явной нерешительностью оглядел стульчак, обшитый розовым бархатом и присел на самый краешек, — так долго вспоминал, потому что я сильно изменился? Или недосуг запоминать пришельцев из прошлой жизни?
— Не трынди, — я отложил книгу и забросил ногу на ногу, разглядывая непрошенного гостя, — изменился и очень сильно. Нехило так тебя местная жизнь потрепала. Чего раньше не приходил? Могли бы чем-нибудь помочь. Пашка у нас, вон, в дворянах ходит, собственный особняк имеет, глядишь и тебе бы чего сунули.
Витя криво усмехнулся и обвёл взглядом высокие потолки, золочённые канделябры и роскошную мебель. Потом посмотрел мне прямо в глаза и покачал головой.
— Я виделся с Павлом. Прости, но все ваши титулы и прочее у него поперёк горла стоят. А я и сам немалого добился. Если интересно, могу рассказать.
Было ли мне интересно? Скорее — нет. Однако, почему бы и не послушать. Заодно попытаюсь припомнить, откуда я знаю этого персонажа. Витю я помнил весьма смутно. Кажется, давным-давно мы вместе шли в Лисичанск от Хрустального озера, где была какая-то золотая дыра. А вот до этого — серый туман. Почему этот человек сопровождал нас, кто он, почему ушёл? Ни хрена не помню.
И разве это так важно?
Человек заёрзал, устраиваясь поудобнее. Видно было, как окружение давит на него, принуждая ощущать не в своей тарелке.
— Давай, — я ободряюще кивнул, — да ты устраивайся поудобнее. Не бойся, если кто-то сделает замечание, я ему голову оторву. Серьёзно.
Он замер.
— Наслышан о ваших подвигах. Честно говоря, вами детей пугают.
Я засмеялся. Лично слышал, как служанка, укладывая спать малолетнюю дочку, угрожала её приходом Королевы. Ну и пусть. Приятно, когда тебя считают неотъемлемой частью городского фольклора. Правда, Наташа здесь вне конкуренции.
— Да брось ты, рассказывай.
— Сначала было очень тяжело. Почти ничего не понимал, не мог даже милостыню просить, а о работе и речи не было. Наверное, если бы была зима — сдох бы в первый же день. Месяц просто загибался от голода, учился крыс ловить, жил с какими-то оборванцами под мостом. Пытался понять их трескотню, кстати, оказалось действительно очень похоже на немецкий. Как язык начал понимать — стало намного легче.
Осенью устроился с другими, такими же нищими, работать на одного фермера, урожай собирать. Хозяйство у него было — дикий примитив, так я подсказал, как полив организовать и укрывать овощи. Потом ещё какую-ту фигню сделал, уже и не помню, но хозяину понравилось. В общем, оставил он меня. Пять лет я работал на него, как проклятый и копил деньги. А как накопил — вступил в артель строителей, — на физиономии Вити появилась самодовольная улыбка, — а там за десять лет вырос от подмастерья до соглавы Гильдии. Ну и вот, совсем недавно, объединились мы с гильдией лесорубов, а я организовал нечто, наподобие профсоюза. Если бы ещё не местные бандиты, вообще бы горя не знали.
Ага, так вот с кем Ножик кусок не поделил. Ну что же, весьма поучительная история. Можно записать в книжку и читать ленивым детишкам: вот, дескать, если будете работать, то станете такими же успешными, как этот пузан.
— Очень рад за тебя, — равнодушно бросил я, — к нам то, каким ветром занесло? Похвастаться зашёл? Или тебе с Ножиком поспособствовать?
При упоминании местного авторитета, Витя прищурился. Потом отрицательно покачал головой.
— Да нет, сами с усами. На самый худой конец — откупимся, деньги есть, просто неохота их дарить всяким недоноскам. Есть проблема посерьёзнее и деньгами она не решается.
Странно. Как мне казалось, через маленькие металлические кружочки здесь решается практически всё. Ах нет, иногда проблема решается через устранение источника проблемы. Витя заёрзал, вскочил на ноги и начал метаться между стеллажей, нервно комкая берет в ладонях.
— Я собираюсь жениться, — он провёл беретом по лбу, — она — хорошая девушка и мы любим друг друга.
— Так ты приглашение на свадьбу принёс? — я рассмеялся, а человек дико уставился на меня, — да шучу я, шучу! Поздравляю, плодитесь и размножайтесь.
— Так вот, есть проблема, огромная проблема, — Витя вновь сел и в сердцах бросил берет на стол, — моя невеста, Марьяна, она из крепостных графа Усинского. Знаешь такого?
— Естественно. При дворе бывает нечасто, но запоминается. Воняет от него, как от козла, а одевается, точно долбаное пугало. Лилия, ну королева, от него в полном восторге. Говорит: когда граф рядом, шута можно отпускать.
Витя выглядел несколько ошарашенным.
— Королева, — потерянно пробормотал он, — ах да, прости, я забыл, где ты обретаешься. Так вот, для нас граф тоже пугало, но совершенно иного рода. У старого урода есть правило: если кто-то, из принадлежащих ему девушек, выходит замуж, правило первой ночи вступает в силу. А эта самая первая ночь иногда продолжается несколько недель. Я предлагал большие деньги, но граф только посмеялся и приказал выгнать меня взашей.
— Ну и пусть, — я не мог понять сути проблемы. Если бы я переживал всякий раз, когда мои девушки спят с кем-то другим, никаких нервов бы не хватило, — получишь потом свою Марьяну, целую и почти невредимую.
Глаза у мужчины поползли на лоб.
— Но я не хочу, чтобы старый козёл трахал мою невесту! — Витя помотал головой, отчего редкие соломенные волосы на круглой голове встали дыбом, — не знаю, какие у вас здесь, при дворе, обычаи, но мы любим друг друга, и я не готов делить свою любовь с кем-то ещё!
— Ладно, ладно, — я поднял ладонь, останавливая его вопли, — понятно. Прекрати. Ты не хочешь отдавать свою … Марьяну во временное пользование Усинскому и поэтому пришел сюда.
— Угу, — он вновь вцепился в злосчастный берет, — когда я узнал, насколько вы все близки к королю, то подумал: чем чёрт не шутит! Может кто-то из вас, по старой дружбе, согласится помочь, переговорит с королём и тот прикажет графу. Это же не сложно?
Поговорить с Робертом? Бесполезная затея. Даже если он будет трезв, то просто мутно посмотрит сквозь меня и вяло пообещает постараться. Тут же забудет о моей просьбе и напьётся до беспамятства. Лилия? Симон? Эти двое могут, но вот вопрос: хочу ли я решить Витькину проблему именно так?
Это же скучно!
Я улыбнулся своим мыслям. Пора покинуть это пыльное душное помещение и нанести визит графу-затейнику.
Ну и ещё пара нюансов. Оля уехала куда-то, на побережье и отсутствовала вот уже месяц. Это — совсем неудивительно, учитывая скорости перемещения здешних экспрессов. Например, когда мы с Наташей полгода плыли к соседнему континенту и столько же, обратно, я проклял и чёртов парусник, и всех его беззубых матросов.
Итак, Оли нет, а Галя уже пару недель докучает мне требованием повеселить заскучавшую девушку. Значит, Симон опять вовсю погрузился в государственные дела и ему недосуг выгуливать требовательную любовницу. Может, поссорились, такое у них тоже приключается. Стало быть, беру с собой Галю, но не только.
Надо бы чем-то занять Наташу, которая, вот уже третьи сутки подозрительно тиха. Обычно такие периоды затишья заканчиваются вспышкой кровавой вакханалии, когда люди Тайной Канцелярии с ног сбиваются, пытаясь скрыть следы веселья Королевы. Симон тогда приходит ко мне и молча пьёт коллекционный коньяк из моих запасов. Глаза у графа в такие моменты печальные, как у больного пса.
Взять Илью? Последние три месяца мы вновь тайно встречаемся с Виленой и кажется, мой товарищ начал подозревать неладное, потому как разговаривает сквозь зубы и старается не покидать обжитого гнёздышка. Ладно уж, дам ему передышку, пусть насладится простым счастьем влюблённого идиота, лишённого дурацких подозрений.
Ясно, поедем втроём. Однако же, я задумался и совершенно позабыл о госте, который, высказав просьбу, терпеливо ожидал ответа. Тем не менее, по круглой физиономии хорошо заметно, как ему неприятно обращаться ко мне. Чем же мы были связаны? Добивались взаимности одной девицы? Экая фигня в голову приходит. Не помню. Ну и ладно.
— Поможешь? — в голосе прозвучали умоляющие нотки, — совершенно дурацкая ситуация: если бы не артель, бросил бы всё к чёртовой матери и увёз Марьяну, куда подальше! Впрочем, ещё и родственники её…Все у графа в крепостных, куда такую ораву девать?
— Помогу, Витюша, как не помочь старому, гм, знакомому, — я отшвырнул книгу прочь и щёлкнул пальцами. Тотчас в приоткрывшейся щели возник бледный нос лакея, — Королева и Кошка во дворце?
— Королева в тронном зале, — лакей принялся запинаться, а после дрожащим голосом, продолжил, — насчёт Ко…Где Леди, я не знаю. Узнать?
— Естественно, — я поднялся на ноги, и Витя тотчас со стула, — найдёшь меня в тронном и доложишь. Чем быстрее найдёшь — тем лучше, для тебя. Заставишь ждать — пожалеешь.
Как ветром сдуло. Я подмигнул своему гостю и похлопал по плечу: пошли, мол.
Пока мы добирались из дальнего крыла в центральные области, я имел возможность наблюдать за реакцией спутника на все эти подзатёртые ковры, поистёршуюся позолоту и подъеденные жуками резные панели.
Хоть бери и пиши книгу: «Сто оттенков благолепия». А когда навстречу попадался какой-нибудь мелкий виконт, Витя и вовсе прятался за мою спину, сгибаясь в низком поклоне, даром что дворянчик и сам норовил удрать, куда подальше, нервно бормоча слова приветствия.
О, какие люди! Впрочем, не все и не совсем.
— Привет, Илюха, — физиономия у кореша преисполнилась желчью, — здравствуй, красавица.
Вилена испуганно покосилась на спутника, но позволила поцеловать пальчики на руке. Витя, как ты кстати! Недовольство на лице Ильи сменилось искренним изумлением, когда он уставился на соломенноголового толстячка. Тот ответил ему не менее удивлённым взглядом.
— Илья? Пресвятые…Вы так похожи!
— Вот и пообщайтесь, — я потянул Вилену за руку, и она испуганно отошла к окну, откуда открывался отличный вид на какой-то покосившийся замшелый лабаз. Королевское подворье, ха! — на сегодня всё отменяется, моё солнышко.
— Почему? — пробормотала она, мышкой косясь на Илью, — я уже придумала историю про монастырь Сияющего Крыла и договорилась с настоятельницей. Мы же не виделись уже целую неделю!
— Знаю, милая, — я поцеловал её. Увидит Илья? Плевать! — срочное дело. Видишь того пузана? Клоун Усинский задумал трахнуть его невесту, перед свадьбой. Граф такой затейник! Но придётся испортить ему всю малину и позволить свадьбе свершиться без лишних купюр.
— Это так благородно, — девушка провела ладонью по моей щеке, позволив ощутить дрожь её тела. Чёртов Витя, обломал такой кайф! — я всегда говорила: ты — хороший, просто скрываешь доброту под звериной маской.
Подошёл Илья и высверлив во мне пару глубоких отверстий своими жёлтыми гляделками, притянул Вилену к себе. Кажется, дрожь в теле девушки стала ещё сильнее.
— Ты поможешь Витьку? — подозрительно, словно ощущая некий подвох, осведомился товарищ, — зная тебя…
— Не слушай его, Витюша, — я широко ухмыльнулся щурящемуся человечку, — все его слова — беспардонная ложь и навет. Я — самый белый и пушистый при дворе короля Медведки. Недаром знающие люди называют меня Ангелом.
— Ты — Ангел?! — Витю словно отклонило назад, — так это про тебя…Впрочем, неважно.
— Держи с ним ухо востро, — буркнул Илья и кивнул головой, — а ну, отойдём.
Мы проследовали в небольшой круглый кабинет-студию, где за расстроенным клавесином меланхолично музицировала Жанна — компаньонка Лилии и, одновременно, её личная секретарша, симпатичная брюнетка, уделяющая чересчур много внимания крепким винам. Вот и сейчас девушка сделала перерыв для глубокого поцелуя с высоким бокалом. Похоже музыкантша уже успела принять столько, что даже не заметила нашего появления.
— Знаешь, — нервно выплюнул Илья, — иногда я очень сильно жалею об отсутствии оружия, способного нас убивать.
— У тебя вновь появились суицидальные мысли? — осведомился я и сделав пару шагов вперёд, подхватил падающую Жанну, — зайчик, ну нельзя же так издеваться над собой! Вот так, давай сюда, на кушеточку.
— Ты отлично знаешь, о чём я говорю, — товарищ набычился, но попыток схватить меня за одежду или сунуть в рыло не предпринимал. В прошлый раз, когда мы выясняли отношения, ему пришло в голову отхлестать меня по физиономии, и я тотчас впечатал его в стену, — какого дьявола ты никак не оставишь нас в покое? Неужели мало других женщин и девушек? Слушая истории о похождениях Ангела, создаётся впечатление, будто ты умудрился перетрахать всю Влась и половину остального мира, в придачу.
— Ну почему же, половину, — скромничая, промурлыкал я и уложил посапывающую девушку, — Илья, да перестань ты! Мы с Виленой не встречаемся вот уже два года. Успокойся.
— Угу, именно поэтому она хранит в своём потайном ящичке портреты, письма и прочую ерунду, связанную с тобой, а мне рассказывает странные истории о внезапно захворавших монашках, которых необходимо срочно посетить.
Так, Вилену немедленно отправить на курсы по вранью, уж больно никудышная она лгунья.
— Это дерьмо продолжается уже больше десяти лет, — Илья отвернулся и прижался лбом к стене, — и при всём, при этом, я же знаю: она любит меня, но и тебя оставить не может. Как ей объяснить, что ты не благородный рыцарь под маской зверя, а тот самый зверь.
— Женское сердце не обманешь, — я развёл руками, — уж оно то понимает, кто есть, кто. Думаю, именно женщина, рано или поздно, поможет мне в трудный период, пробудит во мне человека, заставит чувствовать и сопереживать. Ну а потом я влюблюсь и…
— Балабол, — Илья махнул рукой, — когда в мои руки попадёт оружие, способное прикончить тебя, то одной дыркой дело не обойдётся.
— Как, — я смеялся, — и в момент смертельной опасности ты не подставишь свою грудь, защищая меня? Не отдашь свою жизнь за меня? Ужас, поверить в подобное не могу!
— С тобой бесполезно разговаривать. Ладно, слушай: сделай хоть одно доброе дело, спаси Витькину невесту и при этом не наломай дров, как обычно. Хорошо?
— Слушаюсь! — я приложил ладонь ко лбу и свёл брови воедино, — разрешите выполнять?
Илья только рукой махнул и тяжело вздохнув, ухватил Вилену под руку, не позволив девушке даже приблизиться ко мне. Смешной! Парочка удалилась так быстро, словно их преследовали черти. Впрочем, как говорят в Лисичанске, иногда чёрта немудрено спутать с Ангелом. Витя, открыв рот, смотрел на это представление, явно не понимая его сути.
— Пошли, — я хлопнул его по плечу, вынудив закрыть рот, — так, когда, говоришь, у тебя свадьба?
— Послезавтра, — Витя, морщась, потёр ушибленное место, — всё уже готово к торжествам и если бы не…
— Тянул до последнего, — задумчиво пробормотал я, — значит успел перепробовать все другие варианты и лишь после отправился ко мне. Не доверяешь, значит?
Человек остановился и насупившись, уставился в пол у своих ног. На загорелой коже лба выступили бисеринки пота. Ну ка, ну ка, думаю сейчас меня одарят некой правдой-маткой. Обожаю такие моменты, ведь они случаются так нечасто: в глаза вообще не говорят, да и за спиной всё реже шушукаются.
— Ты хоть представляешь, какие о вас рассказы ходят среди людей? Одна коронация чего стоит! Хоть батюшка и говорит, будто в тот день Всемогущий, — Витя достал из-под камзола звезду и прижал к губам. Хм, — явил всеблагую милость, но мы то знаем: гора трупов не есть признак божьего милосердия.
— Но ты всё же пришёл, — спокойно констатировал я. Витя заблуждался: истории о демонах короля были мне известны даже лучше, чем ему. Симон собирал и хранил в архивах все, в том числе и те, за которые можно было запросто угодить в подвалы Тайной Канцелярии, — ладно, проехали. Обещал помочь — значит помогу. Сейчас только встретимся с Королевой и Кошкой.
— Это те, о ком я думаю? — человек выглядел испуганно-настороженным, словно ожидал нападения, — и зачем собирать так много участников?
— Это, Витюша, Галя и Наташа, — я неторопливо шествовал вперёд, по спешно пустеющим коридорам дворца, — просто хочу свозить девочек в глубинку. Пусть прикоснутся к источнику народного духа, напитаются пасторалью, а то их последнее время всё по заграницам носит. Космополитки чёртовы, как их ещё назвать.
Честно говоря, я почти не вдумывался в собственные слова, точно так же, как и не обращал внимания на человечка, семенящего рядом. Память упорно отказывалась открывать те воспоминания, которые относились ко времени нашего прибытия в Лисичанск. И если прежде это не особо волновало меня, то сейчас я ощущал нарастающее бешенство. Можно было, конечно, поинтересоваться у спутника, откуда, чёрт побери, я его знаю, но выказывать слабость перед человеком? Никогда!
Лакеи, синхронно прогнувшись, распахнули двери в тронный зал и так слаженно, захлопнули их за нашими спинами. За последнее десятилетие помещение заметно улучшилось, прибавив, как в пышности, так и во вкусе. Убранством занимались Лилия и Наташа, выколачивая из Роберта все необходимые им средства. К дьяволу дурацких ангелочков и херувимов — чистый голубой свод и белоснежные стволы тонких колонн вдоль стен.
Система зеркал, разработанная лучшим физиком Власи, позволила обойтись без громоздких люстр, обеспечив зал великолепным освещением, напоминающим дневной свет. Фокус его сходился на двойном троне, как бы заключая его в ослепительный водопад сияния. Когда видишь первый раз, просто мурашки бегут по коже. Люди так говорят.
Сейчас королевский трон был полностью занят. Но если одна из половинок оказалась занята по праву, то вторая…В общем, Лилия и Наташа вели обстоятельную беседу, игнорируя присутствующих лакеев, фрейлин и охрану, словно их и не было. Лилия лениво общипывала огромную кисть винограда, а Наташа, положив ножки на пунцовый пуфик, позволила мускулистому слуге делать ей массаж ступней. Насколько я знал, если массажист окажется хорошим профессионалом, его может ожидать неожиданное вознаграждение. Или — нет. Мысли в голове Наташи блуждали по весьма непредсказуемым траекториям и понять их ход не мог никто.
Даже я.
Охрана было встрепенулась, но увидев, кто пожаловал, постаралась, как можно тщательнее, изобразить скульптурную группу. А если подумать: кто может угрожать Лилии в присутствии Наташи? Кроме самой Наташи, разумеется. Но тут уж ничего не поделаешь.
— Эй! — крикнул я, приближаясь и насладился эхом, шустро удравшим за колонны. Акустика тут воистину божественная: когда группа смазливых монашек поёт, а капелла, я просто растворяюсь в океане наслаждения, — разрешите поучаствовать?
Ната приподняла бровь и ухмыльнулась. Потом её вторая бровь уподобилась соседке. Девушка уставилась за мою спину.
— Ты завёл себе личного шута? — она взялась пальчиками за подбородок, — где-то я его уже видела…Очень давно.
— Здравствуй, мой ангел, — Лилия встала с трона, чтобы поцеловать меня, — и действительно, какую такую мышку приволок наш котик?
Ната пихнула массажиста и тот плюхнулся на задницу, недоумённо уставившись на девушку. Но та уже забыла про него и насупив брови, двинулась в сторону коленопреклонённого Вити, ткнувшегося лбом в бликующий пол.
— Вреда не причинять, — тихо сказал я, когда Наташа проходила мимо, и она согласно кивнула, — интересно, вспомнишь или нет.
У самого то, кроме имени так ничего и не всплыло.
— Ха, — выдохнула девушка и остановившись рядом с человеком, медленно приподняла его голову, взявшись за подбородок. Некоторое время она пристально вглядывалась в напряжённое лицо, — вроде бы похож на местного, но нет — черты лица скорее присущи жителям архипелага. Хоть откуда здесь островитяне? Тем более, простолюдин, — она прищурилась, — чёрт возьми, вот это встреча! Здравствуй, Витя и прекращай изображать зародыш.
Я медленно хлопнул в ладоши, и Наташа очень важно поклонилась, после чего рассыпала вокруг звонкие колокольчики смешков. Витя изумлённо уставился на неё, а потом, повинуясь настойчивому жесту, поднялся с колен.
— Привет из прошлой жизни, — совершено спокойно заметила Наташа и вернулась ко мне, — иногда очень даже полезно вспомнить, кем была бабочка, перед тем, как покинула кокон.
— И кем же? — саркастически осведомился я, но вместо ответа получил лишь поцелуй, благоухающий цветами.
Теперь Лилия и Наташа стояли по обе стороны от меня и внимательно разглядывали Витю, нерешительно мнущего берет. Кажется, в данный момент, человек больше всего желал провалиться сквозь землю.
— Итак, прошу любить и жаловать, — обратился я к королеве, — наш старый знакомый — Виктор, насколько я понимаю, он занимает важный пост в Гильдии Строителей, — Лилия заинтересованно взглянула на нервничающего посетителя: последнее время она всё больше вникала в государственные дела, практически задвинув непрерывно пьющего Роберта в свою тень, — однако здесь он по личному вопросу.
Продолжая представление, я подошёл к трону и занял половину, предназначенную королю. Девушки переглянулись, и Наташа кивком дала разрешение. Лилия тотчас плюхнулась на мои колени и охватив изящной ручкой за шею, пощекотала за ушком. Ната успела облачиться в строгий костюм приглушённых тонов и сделала заинтересованное лицо. Тем не менее, я хорошо знал: весь её интерес — обычная маска. Витя ошеломлённо взирал на это действо, но он оказался единственным удивлённым; свита ничем не выдавала чувств: воспитание. Да и успели уже привыкнуть.
— А вот и я! Всем чмоки! — ну вот, теперь наша дружная компания в сборе, — пуся, почему не заглядываешь? Лилечка, моё ты солнышко, я такой фасончик для тебя присмотрела: закачаешься! А это ещё что за чучело?
«Чучело» и Галя уставились друг на друга, потом по лицу Кошки прошла некая рябь, но тут же исчезла. Девушка, продолжая щебетать, протанцевала к трону, успевая раздавать поцелуи, щекотать охранников и менять костюмы, демонстрируя «фасончики» королеве. Наташа тяжело вздохнула и откинулась на спинку трона, вопросительно глядя на меня.
— Девочки, — Галя умолкла и присела на подлокотник королевского насеста, — позвольте закончить. Итак, как я уже говорил, у Вити имеется просьба личного характера.
— Вити? — вскинулась Галя, но под строгим взглядом Наты, взмахнула руками, — всё, всё, молчу!
— Так вот, наш гость намеревается жениться, но некий, знакомый нам всем, граф Усинский, на правах владельца посёлка, имеет желание первым испробовать невесту этого человека.
— В чём проблема то? — тихо проворчала Наташа, — пусть его…
— Кажется, есть такой дурацкий закон, — Лилия задумалась, — надо бы его отменить: глупость чистейшей воды. Но это потребует определённого времени. Когда состоится свадьба?
— Послезавтра, — я поцеловал её в щёку, — так что, твой вариант — не вариант. Предлагаю навестить графа-проказника и убедить его отказаться от дурацких притязаний. Мы же сможем быть весьма убедительны, если пожелаем.
Галя хихикнула и принялась накручивать мой локон на свой пальчик, а Лилия помрачнела и нахмурилась. Некоторые наши методы убеждения королева открыто критиковала, обвиняя нас в излишней кровожадности.
— Я могла бы написать письмо графу, — неуверенно пробормотала Лилия, — этого вполне достаточно. Ни один из дворян…
— Ни один из дворян, моя милая, не сознается в ослушании и ни один из черни не рискнёт выдать своего хозяина. Поэтому Усинский спокойно сожжёт твоё послание и тут же забудет о его существовании, — королева лишь пожала плечами: она знала своих вассалов не хуже, чем я, — а вот визит двух очаровательных девушек и твоего покорного слуги — совсем другое дело.
— Что от меня требуется?
— Комфортабельный экипаж и лошади порезвее. Насколько мне известно, Усиновка находится в пятнадцати лигах севернее Лисичанска и дороги там не блещут особой ухоженностью.
— Ты клевещешь на королевскую власть! — Лилия ущипнула меня за бок, — ещё скажи, будто деньги, предназначенные для ремонта дорог, разворовали и потратили на увеселения.
— Можно подумать, не так, — меня ущипнули ещё сильнее, а Наташа громко расхохоталась.
Витя наблюдал за нами со странным выражением на лице, точно у него зверски болел зуб, но он опасался притронуться к щеке. Симон, как-то, то ли в шутку, то ли всерьёз, укорил меня: дескать наши вольности с представителями королевского семейства вводят непривычных зрителей в настоящий ступор. Во дворе то все уже давным-давно привыкли.
— Велимир, — не успела королева произнести имя, а небольшого роста чернявый парень уже заглядывал ей в рот, сжимая в длинных пальцах крошечный блокнот и перо, — распорядись: пусть запрягают мою выездную карету и подберут рысаков поприличнее. Последнее поступление — просто ужас какой-то, сплошные одры! Да и ещё, когда закончишь на конюшне, метнись в баню, пусть как следует прогреют воду и добавят розовых лепестков. Свободен.
Парень исчез, как его и не было.
Королева надумала принимать ванну. А ведь как брыкалась и визжала, когда я первый раз опустил её обнажённое тело в исходящую паром лохань! Идиотские поверья о потусторонних демонах, входящих исключительно в чистое тело, искоренялись, но, к сожалению, слишком медленно. Впрочем, для дворян, особенно молодых, существовал мощнейший стимул, подстёгивающий тягу к личной гигиене. Каждый хорошо знал: чтобы попасть в постель ко мне, или к моим девочкам, недостаточно одной природной красоты и обаяния. Как говаривала Наташа, вышвыривая назойливого грязнулю из окна: «Чистота и гигиена — залог продолжительной жизни».
— Хотела наведаться в одно место, — задумчиво пробормотала Наташа, выбираясь из уютных объятий трона, — ну да ладно, скажу Паше, он и сам позаботится.
— Собачку не берёшь? — хихикнула Галя и шлёпнул излишне болтливую девицу по губам. Она зашипела, — да ладно тебе! Все же знают, как его Натка зовёт.
— Что дозволено Юпитеру, от того бык получает по губам, — в целях компенсации урона я поцеловал её, — дуй-ка ты на конюшню, вместе с Витьком. Заодно покажешь ему все злачные места королевской обители, а он расскажет тебе историю своего успеха. Может и научишься чему…
— Ха, — она вздёрнула носик, — ещё раз, ха! Какой-то человек меня будет учить.
После того, как мы остались одни, насколько это было возможно в толпе слуг и фрейлин, я ссадил королеву на соседнее седалище и повернулся к ней, склонив голову, чтобы нас никто не подслушал.
— Теперь можешь говорить, — прошептал я, — весь разговор тебя просто разрывало, от желания вмешаться, но ты сумела сдержаться. Или ты стеснялась именно меня?
— Нет, — она помотала головой, — не тебя и не твоих друзей. Я даже не знаю, как это высказать…Твоё отношение к людям, ко всем людям, даже к тем, кто вроде бы дорог тебе. Я, Милята, Вилена, даже про нас ты забываешь во имя азарта, развлечений или своих амбиций. Все мы периодически страдаем, когда тебя начинает заносить, хоть стараемся этого и не показывать. Но хуже всего, во всём этом, что ты не ощущаешь никакого чувства вины, когда причиняешь нам боль!
— Постараюсь следить за своими поступками, — серьёзно сказал я, не ощущая внутри ничего, кроме спокойной пустоты, — но к чему весь этот пафос?
— Мне ничуть не жаль Усинского, — Лилия вновь покачала головой, — но если твои увлечёшься, могут пострадать люди. Много абсолютно невинных людей. Пообещай держать себя в руках.
— Обещаю, — улыбнулся я и в мыслях не имея намерения сдержать слово.
— В общем то, никто толком не знает, — Наташа опёрлась локтём о дверцу экипажа и подставила гладкое лицо порывам ветра, — скорее всего, эпидемия чего-то, вроде Напасти, но вполне могло быть и нападение кочевников, в то время их ещё не отогнали далеко в степи. Мы с Олей довольно долго изучали развалины, но так и не смогли понять. Есть следы пожара, но его причины…
— Кладбище выглядит намного лучше самого города, — хмыкнул я и пощекотал животик Галины. Именно она, кстати, и начала разговор о Проклятом Погосте, — поэтому большинство кладоискателей рыскает именно там, а в остатки Лунного стараются не соваться.
— Теперь то проще, — ухмыльнулась Наташа и подмигнула Гале, — а раньше никто не мог понять, почему люди, возвращающиеся с Проклятого, иногда бесследно исчезают. Дылда то знал, но помалкивал, до поры, до времени.
Карету тряхнуло и Витёк, сидевший в самом углу экипажа, громко щёлкнул зубами. Галина хихикнула и ткнула меня пальцем в бок. Для неё эта поездка была обычным путешествием, коих она уже успела перенести огромное множество. Какая разница, куда катить: на север, к огромным белым чудовищам, роющим норы в исполинских сугробах или на юг, в бесконечные чёрные пустыни, среди которых изредка попадаются островки ярких деревьев и бездонных ледяных озёр. Поначалу всё это завораживало, но после накатывала скука и мы вновь возвращались в Лисичанск, проклиная его грязь и вонь. Вот такая ностальгия.
В отличии от подруги, Наташа хорошо осознавала, наша поездка — не совсем то, чем кажется. Именно поэтому и оставила Пашу во дворце, отправив с каким-то пустяковым заданием в казначейство. Временами девушка задумчиво посматривала в мою сторону, меняя золото глаз на бездонный мрак непроглядного омута.
— Есть байка, про то, как вы прикончили Селезней, — подал голос Витя и физиономия Гали тотчас расплылась в широкой улыбке, — рассказывают, как вампиры гостили у этих людоедов и заключили с ними сделку, но после передумали и убили всех говнюков. Даже странно вспоминать, что я сам участвовал во всём этом.
— Давайте я лучше расскажу историю про призраков Проклятого кладбища, — с улыбкой перебила его Наташа, — она гораздо интереснее. Мы с Олей составили пару томов городского фольклора и там попадаются весьма занятные сказочки, — она подмигнула, как бы намекая, кто именно является персонажем означенных историй.
— Кажется, я уже слышала её, — задумчиво пробормотала Галя, но, обняв меня за шею, махнула рукой, — давай, всё равно не помню.
Наташа откинулась на спинку мягкого кресла и задёрнула шторку на окне, отчего цокот копыт отдалился, раздаваясь где-то, на границе слышимости. Внутренности кареты заполнил мягкий коричневый полумрак и если бы не лёгкое покачивание, можно было бы представить себя в будуаре придворной дамы: небольшие удобные диваны и кресла, маленький изящный столик и пара светильников на стене.
— Давно это было, — Ната на мгновение полыхнула глазами, отчего Витя зябко поёжился, но тут же приглушила их свет, — отчаянные парни, промышлявшие на дорогах, поймали одинокого путника, которого, невесть как, занесло на тракт в полночь. Денег у бедолаги не оказалось, точно так же, как и других ценностей. Бесполезный улов. Таких удальцы обычно бросали в канаву у дороги, чтобы они не вывели на их след городскую стражу. В последний момент бродяга предложил отвести молодцов к себе домой, посулив круглую сумму, спрятанную в погребе.
Поразмыслив, атаман согласился, но предупредил: малейшая попытка оповестить стражу и глотка неудачника тотчас окажется перерезанной. Человек согласно кивнул, но при этом, как-то странно ухмыльнулся.
Жил путник на окраине Лунного и пообещал провести разбойников кружной дорогой, обминающей посты стражи. Молодцы, скрыв лица под капюшонами плащей, отправились следом за проводником, грезя о золоте и грядущих кутежах.
Ночь та оказалась тёмной, точно в преисподней: луна убывала, а небо затянули тучи. Поднялся сильный ветер и ветви деревьев качались во мраке, словно лапы неведомых чудовищ, угрожающих путникам. Может кто, более трусливый, счёл бы это за предупреждение и повернул назад, но молодцы давным-давно позабыли про страх, как, впрочем, и про жалость к своим жертвам.
Наконец лес закончился, и горожанин повёл разбойников по улицам Лунного. Наступила полная тишина и только тёмные глыбы домов возвышались вокруг. Ни единого проблеска света, точно весь город вымер. Странным это показалось атаману и предчувствуя подвох, он достал оружие.
— Пришли, — глухо сказал их пленник, не торопясь оборачиваться и указал на домик, кажущийся необычайно крохотным.
— Так неси золото, — атаман ткнул его ножом.
— Погоди, — человек, по-прежнему, стоял спиной к удальцам, — помнишь, месяц назад вы поймали на тракте мужчину, женщину и маленькую девочку? Вы их ограбили, а после — убили.
— Может и помню, — криво ухмыляясь, бросил атаман, — тебе то какое дело?
В следующее мгновение яркая вспышка ослепила бандитов и долгое время они ничего не видели. А когда зрение вернулось, то парни обнаружили, что вокруг нет никакого города, а лишь покосившиеся плиты кладбища. Прямо перед молодцами стояло недавнее надгробие, на котором было три имени: мужское и два женских.
Страх сковал людские сердца, и разбойники бросились прочь, но кусты хватали их цепкими ветками, колючки рвали одежду, а деревья заступали дорогу. Когда парни совершенно выбились из сил и упали на землю, то обнаружили перед собой всё ту же плиту с тремя именами. Паника подняла их на ноги и погнала прочь, но в какую бы сторону они не бежали, проклятое надгробие не отпускало разбойников от себя.
С тех пор удальцов никто не видел, но говорят: если в самую тёмную ночь месяца остановиться у Проклятого кладбища, то можно услышать крики о помощи и различить светящиеся фигуры, блуждающие среди могил.
— Прикольно, — сказала Галя, — а помнишь ты ещё рассказывала сказочку про демона-проказника и похотливую кошку, сбежавшую от него прямо из кровати?
— Ты рассказывала ей эту историю? — изумился я, а Наташа хрюкнула и спрятала лицо в ладонях, — и она тебя даже не поцарапала?
Галя внимательно посмотрела на меня, потом на Натку и нахмурилась.
— Она даже не поняла, в чём соль! — плечи Наташи тряслись.
— То-то я думаю, почему Оля так хохотала, — Галька больно ущипнула меня, — похотливая кошка, ха! Ничего подобного со мной вообще никогда не происходило! Вот так. И вообще, дурацкая, абсолютно несмешная сказочка для дебильных детей.
— В Усиновке её все знают, — подал голос Витёк, на физиономии которого появилась неожиданная улыбка, — обычно её рассказывают сразу после той, где Ангел совращает жену посла, пока тот трапезничает с королём.
— Это ещё кто растрепал? — изумился я и покосился на совершенно пунцовую Галю, — понятно. В чёртовом дворце ни хрена нельзя сделать, чтобы за тобой не следило полсотни глаз! Надо будет почитать твою книгу, последить за своими похождениями.
— О, для тебя там выделена целая часть, — Наташа лукаво ухмыльнулась, — такой персонаж…Влюбиться можно.
— Или испугаться, — очень тихо проворчал Витя.
Карета остановилась, и грум в лазоревой ливрее повис на подножке, осторожно сунув веснушчатое лицо в окно. Смазливая мордашка, такие обычно нравятся Гале. Вот и сейчас слуга, точно преданная собачка, внимательно смотрел в глаза девушке, расположившейся на моих коленях.
— Прошу прощения, — грум сверкнул крепкими белыми зубами, довольно редкими, как для здешних мест, — кучер, сталбыть, пребывает в недоумениях. Дорога, её растудыть, расходится. Прямо, эт — в Усиновку, а влево, сталбыть, в именье его светлости. Так, кудыть?
Судя по речи, при дворе ещё не слишком долго. Где Галя раскопала сей лохматый подарок судьбы? Впрочем, это — её дело. Касательно вопроса…Прямо сейчас я к графу не собирался: навестим его светлость вечерком. Наташа вопросительно мотнула головой, а Витя сжал в руке многолучевой оберег, точно решалась сама его судьба.
— Давай прямо, — я поцеловал Галю в шейку, заработав ревнивый взгляд слуги, — окунёмся в пастораль, хочется почувствовать себя героем буколики, опроститься…
— Начни со смены лексикона, — Ната скорчила недовольную физиономию, — сталбыть, растудыть…Убивала и за меньшее!
— Но, но, — Галя нахмурилась, — пока даже не вздумай! Я ещё не наигралась. Что я, зря его отмывала и приводила в порядок?
Значит я угадал.
— Научи этот кусок дерьма выражаться по-человечески или, по крайней мере, молчать в моём присутствии, — Наташа преодолела приступ раздражения и вновь подставила лицо свежему ветерку, несущему аромат цветущих деревьев, вперемешку с вонью дерьма. Как всегда, на полбочки мёда — полбочки дёгтя. Здесь и повсеместно. Пропорции иногда меняются, но почему-то всегда в худшую сторону.
Полоса деревьев поредела, открывая поля, уходящие далеко, к самому горизонту, где лениво плыла кавалькада пухлых облаков. В глаза сразу же бросались ухоженные участки с золотистыми колосьями, устремившими к небесам остистые верхушки. Тёмные фигуры крестьян активно орудовали длинными предметами. Какого чёрта они там делали — не знаю, сельское хозяйство меня никогда не интересовало.
Кое где взгляд натыкался на рослого детину с увесистой дубиной в мускулистых руках. Дружинники графа, как и другие надзиратели, имели двойное задание: охранять работающих крестьян от разбойников и следить, чтобы опекаемые не отлынивали от работы.
Поля вновь сменились деревьями, но теперь — фруктовыми. Судя по всему, Усиновка успешно процветала, как и большая часть мелких поселений Власи. Стоило Лилии и Симону установить жёсткий контроль над денежными потоками королевства, позволив Роберту пить в своё удовольствие и дела пошли на лад. Если бы ещё не постоянное нытьё Ильи: дескать экономический подъём соседствует с нарастающим мракобесием. Но тут уж следует выбирать что-то одно: или университеты, или сытые горожане.
Карета замедлила ход и чей-то пронзительный голос принялся повизгивая требовать какие-то «грамоты али ишшо какие дохументы». Оглушительный хлопок кнута и жалобное повизгивание возвестило о том, что кучер вполне профессионально справился с возникшей проблемой. Да и то, каким нужно быть идиотом, чтобы остановить экипаж с королевским гербом на дверцах?
Витёк, при звуках пронзительного голоса, рванувший было к выходу, осел и широко ухмыльнулся.
— Пёс Усинского, — пояснил он, — ночью, когда действительно опасно, они удирают в трактир и щупают там местных девок, а днём выползают к воротам, показать, кто тут хозяин.
Я выглянул наружу. Около распахнутых ворот сидел в пыли долговязый бородач и растерянно смотрел на карету, пытаясь зажать ладонью кровоточащую рану на щеке. Ещё один верзила, в такой же зелёной одежде, удрал на другую сторону дороги и хлопал беззубой пастью, испуганно уставившись на герб Медведко.
— Простонародное быдло, — фыркнула Галя, прижимаясь ко мне, — надо было его переехать.
Эти её слова вызвали у меня некие полузабытые ассоциации, но смех Наташи спутал все мысли. К чёрту. Не люблю ворошить прошлое, да и зачем?
— Мой дом в самом краю деревенского тракта, — подал голос Витёк, — если пожелаете, то приглашаю в гости. Познакомлю вас с Марьяной, моей невестой.
— Почему бы и нет, — я пожал плечами, а неугомонная Галина, высунув голову в окно, озвучила направление.
— Весьма приличное поселение, даже на фоне всеобщего подъёма, — заметила Наташа, которая частенько шастала по задворкам Власи, то ли в поисках приключений, то ли, действительно, изучая древние постройки, — похоже, Усинский неплохо следит за свей собственностью.
— Какое там! — Витя махнул рукой, — больше вредит. Если бы не сельская община, да наша гильдия, посёлок давно превратился бы в пепелище. В своё время, люди графа просто обожали, заложив за воротник, швырять факела в крыши домов. Развлекались.
Если он пытался пробудить сочувствие в ком-то, из присутствующих, то его усилия пропали втуне. Ольга да Илья, вот кто бы его внимательно выслушал и пожалел, а Натка с Галей…Для первой, человек являлся не более, чем абстрактным символом, смерть которого ничего не меняла в системе её личных ценностей и приоритетов, а для второй существовали лишь привлекательные особи мужского пола. Впрочем, большинство из них, очень быстро надоедали ветренице, смещаясь в область пищевого интереса. Про себя я и вовсе молчу. Илья постоянно называет меня бесчувственной скотиной, забывая, на какие уступки я пошёл, ради него. В общем, если я — бесчувственная скотина, то он — неблагодарная.
Маленькие ухоженные домики, крытые свежей соломой, сменились более крупными зданиями, с блестящими черепичными крышами. Сразу ощущается дистанция между местной беднотой и деревенской элитой. В городах, правда, эта пропасть гораздо шире.
— Мой дом — следующий, — подсказал Витя и Галя приказала кучеру сбавить ход, — вон тот, с красным фасадом.
Хм, а наш подзащитный действительно неплохо устроился: этот домик оказался самым большим и представительным. Двухэтажное здание, с чем-то, подобным башенке и колоннами у входа. Такие постройки могли позволить себе не самые бедные, из дворян Лисичанска, а тут — даже не дворянин.
— Добро пожаловать, — с плохо скрываемой гордостью, возвестил Витя и полез наружу, — прикажу подавать на стол.
— Витя, — очень мягко сказала Наташа, выскальзывая из кареты, — мы не питаемся вашей пищей. И не любим смотреть, как жрут люди.
Человека точно молнией ударило. Он остановился и уставился на нас приоткрыв рот. Похоже, спутник успел привыкнуть к облику спутников и позабыл, кого собственно попросил о помощи. Обстановку разрядила Галя.
— Ничего себе хоромы отгрохал! — пробормотала она и повертела головой, — получше остальных. Прям, как тогда у виконта…Как там его?
Обычное дело, имена знакомых сыпались из памяти, по мере того, как их обладатели покидали круг нашего общения. И хорошо, если при этом они, хотя бы, оставались живы. Как-то Симон подсунул мне рукопись какого-то Люсеня и спросил моё мнение. Неплохой труд, с любопытными допущениями, возвышающими его над уровнем общей серой массы. К сожалению, книга обрывалась в том месте, где автор пытался свести воедино концепцию бесконечной вселенной и некоего общего разума, который он именовал богом. Я посетовал на незавершённость труда и Симон очень долго и очень странно смотрел на меня. Кажется, я когда-то встречался с автором. Не помню.
Грумы спрыгнули на землю и принялись отряхивать друг другу ливреи, запылившиеся за время путешествия. Кучер, опёршись о крышу экипажа, чистил пёрышком трубку, а его помощник деловито осматривал скакунов, особое внимание уделяя копытам. Деревенский люд, мало-помалу, начинал проявлять любопытство, пока ещё достаточно робкое. Старики и совсем крохотные детёныши выползали из дворов, настороженно глядя в нашу сторону. Бьюсь об заклад, такие гости — дело для них весьма редкое.
— Пойдём внутрь, — пригласил Витя. Я распоряжусь, чтобы коней распрягли и разместили в самых лучших стойлах.
Похоже он уже успел оклематься от ледяного душа, которым его окатила Ната. Молодец. Многие людишки, зная, кто мы есть и чем питаемся, в разговоре с нами не могли и слова произнести, а лишь бледнели и обливались потом.
— Идём, — согласился я и лакеи тотчас рванули вперёд, соревнуясь в скорости открывания дверей.
Произошла секундная заминка, когда Витина прислуга выясняла отношения с нашей свитой, но вид королевского герба на ливреях и холёных физиономий, поставил деревенских на место и они подчинились командным окрикам наших павлинов.
— Если пожелаете, то можно отдохнуть в саду, — хозяин начал суетиться, указывая рукой в глубь ухоженных насаждений, где уже начинал облетать цвет, — там есть уютная беседка.
— Позже, — Наташа, с непонятной улыбкой, обвела взглядом двор, — ты обещал познакомить нас со своей невестой, Марьяна, если я не ошибаюсь?
— Да, да, конечно, — хозяин сердито сверкнул глазами на парня с ножницами в руках и тот деловито склонился над кустом, росшим вдоль дороги, однако продолжил пожирать глазами благородных дам, пожаловавших во двор. Галя остановилась и пихнув Наташу локтем в бок, кивнула в сторону садовника. Та внимательно осмотрела атлетическую фигуру, русые кудри, падающие на юное лицо и согласно кивнула. Всё, попался.
Тяжёлые деревянные двери, пахнущие чем-то терпким, отворились, издав лёгкий скрип и пропустили нас внутрь. Здесь не был огромного приёмного зала, как это принято в городских строениях знати: небольшое помещение с тремя арками, уводящими в разные стороны и двумя окнами, впускающими потоки солнечного света.
У входа, явно ожидая нашего прихода, стояла группа молоденьких девушек, скромно, как и полагается по местным обычаям рассматривающих то ли кончики туфель, торчащих из-под тяжёлых юбок, то ли янтарные плиты пола. На всех троих — белые передники без какого-либо узора, а тяжёлые косы, переброшенные через правые плечи, толстыми змеями истекали из-под белых же кокошников. Стало быть, все — незамужние. Идиотские условности за городом были гораздо сильнее, вынуждая соблюдать их даже в мелочах.
Лицо средней девушки показалось мне смутно знакомым, но абсолютно не впечатлило: слишком выдающиеся скулы и широко посаженные глаза. Не мой тип, в отличие от блондиночки справа, которая периодически постреливала зелёными искорками из-под пушистых ресниц и старательно прятала лукавую улыбку, плотно сжимая пухлые губки.
— Хм, — задумчиво протянула Ната и сделав пару шагов, остановилась перед встречающими, — насколько я понимаю, это и есть пресловутая Марьяна? Очень интересно, — она повернулась ко мне, — никого не напоминает?
— Напоминает, — я пожал плечами, — не помню. Ты, собственно, зачем спрашиваешь? Может когда-то спал с кем- то похожим.
— Вряд ли, — Ната хмыкнула и поинтересовалась у Вити, — долго искал, невестушку то? Ты, как я погляжу, во всём стараешься идти до конца.
— Это точно, — он кивнул тяжёлой головой, — во всём.
Я, тем временем, сумел поймать одну из зелёных искорок в глазах белянки и удержал её, внимательно изучая чуть вздёрнутый носик, румянец на щеках и непослушную прядь, упавшую на гладкий лоб. Кажется, я обеспечил себя досугом на сегодняшнюю ночь.
— Добро пожаловать, гости дорогие, — голос Марьяны дрожал и срывался, словно девушка была взволнованна или испуганна, — позвольте пригласить вас в горницу, где вы сможете разделить с нами…
— Обед отменяется, — прервал её Витя и подойдя ближе, приобнял за плечо. Девушка вздрогнула и в широко распахнутых глазах мелькнул страх. Забавно, — просто посидим, поговорим.
— Лада, Мира, — Марьяна взяла себя в руки, — уберите приборы и накройте на двоих. Ужинать будем позже. Никуда не уходите, можете потребоваться.
Когда блондиночка, судя по всему — Лада, проходила мимо я придержал её, взяв за руку и повернул к себе. Румянец, украшавший тугие щёчки, тотчас залил всё лицо, а зелёные глаза поднялись на меня и тотчас спрятались за ресницами. Я ощутил возбуждение. Такой, прежде, была Вилена.
— Господин? — Марьяна встревоженно сделала шаг вперёд, — прошу прощения, но Лада засватана. У неё свадьба аккурат на огнеколесье.
Я покосился на неё и усмехнулся, продолжая сжимать тонкие пальчики, с по-детски обкусанными ногтями. Свадьба, стало быть? И если не случится нечто, отменяющее местные обычаи, Усинский первым отведает этот цветок? У меня имеется встречное предложение.
— Лада.
— Да, господин. — она робко взглянула на меня и в этот раз я цепко удержал её взор. Вот так. И ещё так.
Наташа хихикнула, а Галя показала мне язык. Им то было великолепно видно, чем я занимаюсь, а вот для остальных сценка выглядела банальным перемигиванием. Правда девушка начала тяжело дышать и непроизвольно потянулась ко мне. Я осторожно отпустил дрожащую ладошку и улыбнулся.
— Иди, милая, занимайся своими делами.
Насупившаяся Марьяна попыталась выдать какую-то гневную тираду, но Витя положил руку на её плечо, сопроводив жест экспрессивным шёпотом, в котором различались лишь отдельные слова: «Ангел», «Остынь», «Уйдут». Тем временем, служанки выскользнули из прихожей, причём Лада всё время оборачивалась, прижимая руки к вздымающейся груди, а Мира испуганно взвизгнула и подпрыгнула, когда Галя ущипнула её за попку.
— Пройдёмте, — принял я приглашение хозяев и взял под руки хихикающих Галю и Наташу, — хвастайтесь.
— Ну, после королевских палат то, — протянул Виктор, увлекая невесту за собой, — особо хвастаться нечем.
— Эх, Виктор, — протянула Ната, выговаривая имя с забавным прононсом, — чёртова постройка неуютна, точно скотский хлев и полна уродливых помещений с пошлым декором и дурацкой мебелью. Самый лучший домик, который я могу вспомнить в Лисичанске, это — жильё Ильи.
— Очень уютный, — согласился я и поймал насмешливый Наткин взор, — особенно, когда хозяйка тоскует в одиночестве.
Марьяна забубнила в ухо жениха, но тот отрицательно покачал головой. Я хорошо различил: «Не нравится». Ха! Я много кому не нравлюсь, пока меня не узнают поближе. Потом начинают бояться. Или любить. Бывает — одновременно.
На стенах коридорчика висели аляповатые картины, которые Наташа тотчас обозвала лубочной прелестью, стоящей того, чтобы повесить в тронном зале, вместо имеющейся пафосной ерунды. Ну, не знаю, меня карикатурные поселяне, среди гипертрофированных овощей совсем не впечатлили.
Горница оказалась обычной гостиной, где за плотным покрывалом скрывалась исполинская печь, а центр помещения занимал массивный круглый стол, откуда, уже знакомые, девицы спешно убирали тарелки, миски и уже принесённую снедь. При нашем появлении Мира пихнула Ладу и тихо захихикала. Лица Лады я не видел, но её уши пылали.
— Присаживайтесь, — предложила Марьяна, указывая на крепкие стулья с высокими спинками, — гости дорогие, чувствуйте себя, как дома.
На последних словах её натурально закоротило, и девушка испуганно уставилась на меня, видимо пытаясь представить, как такой страшный демон ведёт себя в естественных условиях. Глупая, я же — сама кротость.
— Если никто не против, — взгляд в мою сторону, — то я пройдусь по саду, полюбуюсь деревьями, кустиками, — Галчонок улыбалась так невинно, как это умела лишь она, — сами знаете, как я люблю природу.
Наташа глухо хрюкнула, а я мотнул головой: вали, мол. И действительно, подобные посиделки лишь утомляли девицу, после чего она долго жаловалась: дескать, я и Наташа выставляли её полной дурой, а Оле лишь бы похихикать. Дальше — нервы, выпущенные когти, исцарапанные физиономии и прочая истерика. А так, займётся садовником, отвлечётся.
— Госпожа, я могу сама показать вам, — Марьяна, стоявшая рядом с кресло, сделала шаг вперёд. Солнечный луч, пронизав мутное стекло, упал на её лицо, вновь вызвав у меня смутное чувство узнавания, и я досадливо поморщился: чертовщина, не мог я её нигде видеть, — за усадьбой сад становится довольно запутанным и гостям немудрено заблудиться с непривычки.
— Не стоит, — я откинулся на спинку, пытаясь обустроиться в чёртовом приспособлении, — наша Галя даст фору любому навигатору, если пожелает что-то отыскать. Или — кого-то.
— Лучше расскажите, как вы познакомились с женихом, — лучезарно улыбаясь, проворковала Наташа и забросила ногу за ногу. Тонкая материя платья старательно очертила идеальные формы и хозяин дома, не удержавшись, уставился на гостью, заработав ревнивый взгляд от Марьяны. Было бы забавно разыграть нашу обычную сценку, которая завершится в двух разных кроватях, но я уже настроился на блондиночку, изредка мелькавшую в проёме двери, поэтому не стал поддерживать Наташкины шалости.
— Мои родители работают в замке его светлости, — под выразительным взглядом девушки, Витя принялся внимательно изучать доски пола, — Я помогала матушке работать на замковой кухне, сначала — по мелочам, потом — всё больше и больше. Как-то серьёзно захворал наш поставщик продуктов и не смог отправиться в Усиновку. Если бы его светлость узнали, могла бы приключиться крупная конфузия, поэтому маменька решилась послать меня. Грамоте и счёту меня обучили, лет уже исполнилось полных четырнадцать и в грамотах разбиралась получше старого Базила.
— Она у меня вообще, умница, — поддакнул Витя и тяжело вздохнул, невольно косясь на декольте Наты, заметно увеличившееся с момента прибытия, — и красавица.
— Так вот, — Марьяна повысила голос, вынудив женишка отвернуться, — мы, с возчиком, отправились в Усиновку, но в дороге у нас приключилась беда: слетело колесо. Пришлось остановится посреди леса. Колесо тяжёлое, а от меня помощи — как от мыши писку.
— Просто ужасно, — голос Наты приобрёл бархатную глубину.
— Так вот, — Марьяна робко улыбнулась и щёки её заалели, — сидим мы, горюем и вдруг мимо едет конник. Весь такой видный, из себя. Спешился, спрашивает: «Пошто рыдаешь, девица?» Опосля помог колесо починить, а заодно и имя выспросил. Уж больно, говорит, похожа ты на одну зазнобу.
В Наташином развлечении я не участвовал, содержание разговора меня абсолютно не интересовало, поэтому я просто блуждал взором по лепным ангелочкам на потолке, по пёстрой вышивке занавески, скрывающей печь, по высоким окнам, откуда падали, рассеянные лучи света, приглушённые шторами. Однако, когда Марьяна упомянула некую зазнобу, я ощутил на себе любопытствующий взгляд. И даже два: Натахин и Витька. Какого дьявола они на меня уставились?
Ната загадочно улыбнулась и небрежно одёрнула длинный разрез, внезапно возникший на юбке. Стройная нога, почти целиком, явилась на белый свет, заслужив неодобрительный взор хозяйки, которая, тем не менее, продолжила рассказ:
— Так мы и познакомились. Витя проехался с нами до Усиновки и помог погрузить провиант. Смешной он, правда, — девица прыснула, — жаль, что ты ещё мала, говорит. Это я то, в свои четырнадцать! Да у меня подруга, на год младше, уже на сносях, а другая, как раз, обручилась. Мала! Экий, думаю, телок. Так и уведёт какая разбитная вдовушка, на кой оно мне надо? Мамку выспросила, а она, выясняется, Виктора Ивановича хорошо знает, — Марьяна погладила жениха по ладони и тот ошалело уставился на подругу, с трудом отвлекаясь от соблазнительной ножки, — сурьёзный, сказала, мужчина, да к тому ж ещё и неженатый. Ага, понятно. Ну а потом, как кто в Усиновку, так и я, хвостиком. То там встретимся, то там. Ну чисто тебе случайно. Разговоры за жизнь ведём, уму разуму прошу поучить, малую то. А там и на чай пригласила в гости. Потом так закрутилась, что и вовсе голову потеряла!
Лада замерла в дверях, выразительно глядя на хозяйку и та, оторвавшись от рассказа, обратила внимание на служанку. Извинившись, Марьяна отошла.
— Интереснейшие обычаи наблюдаются в столь патриархальных селениях, — задумчиво протянула Наташа и вытянула обнажённую ногу перед собой, позволив хозяину оценить её во всей красе, — отсутствие секса до замужества, должно пробуждать невероятное сексуальное влечение у будущего супруга. Не правда ли, любезный Виктор? Думаю, последние дни перед таинством, могут превратиться в истинную пытку, — она подняла голову и пухлые губки сложились в улыбку, — можно сходить налево, однако, столь крошечные поселения мгновенно разносят любую сплетню, как ты не пытайся её утаить. Другое дело, если присутствует неучтённый фактор. Скажем, — она задумалась, — приезд гостей издалека, из столицы, скажем.
С трудом сдержав вырывающийся смешок, я подмигнул затейнице и поднявшись на ноги, направился к хозяйке. Марьяна не могла слышать беседу, но вид жениха, багрового и потного, точно после бани, определённо беспокоил её.
— Хотел попросить вашу помощницу слегка изменить круг её обязанностей, — девушка потупилась и её ушки порозовели, — провести для меня небольшую экскурсию по Усиновке. Показать все местные достопримечательности.
— Если хозяйка позволит, — Лада просительно взглянула на Марьяну, но та решительно покачала головой.
— У тебя полным-полно дел м если ты хочешь пойти вечером на гуляния, то советую приниматься за них немедленно. А достопримечательности, — девушка посмотрела на беседующую парочку: Наташа успела распустить волосы, и они белоснежным водопадом опустились к полу, — возможно Виктор Иванович найдёт время? У меня его, к сожалению, почти нет: нужно подогнать платье и удостовериться, что мои раззявы ничего не упустили.
— Поверьте, любезная Марьяна, — я осторожно увлёк её прочь, и девушка не успела заметить, как Ната потянулась вперёд и взяла Витю за руку, — я не отниму у вас много времени. Буквально, чуть-чуть.
Экскурсия, естественно, не задалась. Моя спутница оказалась погружена в свои мысли, отвечала невпопад, а начиная рассказывать, сбивалась, забывая о чём шла речь. Да, собственно, я ни на что и не надеялся: какие, к чёрту, достопримечательности в забытой богом деревушке? Хоть резной медведь, задирающий мужика на горе репы мне понравился. Надо будет найти резчика и забрать в Лисичанск.
Древние старики успели расположиться на крошечных бордюрчиках около домов и теперь подслеповато всматривались в нас, сквозь плетёную ограду. Кто-то здоровался с Марьяной и даже вспоминал её имя, кто-то просто кивал, но отвечала девушка всем.
Зато истинное паломничество среди местной детворы, превратило нашу прогулку в своего рода торжественное шествие, с длинным хвостом детёнышей в рваных рубахах из-под которых торчали босые и грязные ноги. Малышня внимательно рассматривала меня и, по большей части, безмолвствовала.
— Я была против вашего приезда, — вдруг быстро сказала Марьяна, старательно пряча свой взгляд, — Усиновка не так уж далеко от столицы и нам хорошо известны истории о демонах его величества. О Королеве, способной убить одним взглядом; о Тени, таящемся во мраке и об Ангеле, пожирающем сердца своих любовниц.
— Как страшно, — я хохотнул, — ну и? Всё действительно так плохо?
— Пойдёмте обратно, — девушка сделала попытку повернуться, но я придержал её за локоток.
— Экскурсия не окончена, — я уже откровенно ухмылялся, — итак, насколько жуткий Ангел, трапезничающий разбитыми сердцами, соответствует байкам испуганных крестьян?
Тонкая рука в моих пальцах ходила ходуном: Марьяну изрядно трясло, а на глазах наворачивались крупные бусины слёз.
— Мне кажется, — едва слышно шептала моя спутница, глядя в серую пыль деревенского тракта, — вы все намного хуже, чем кажется и даже хуже тех баек, которые я слышала. Не знаю, как там обстоят дела с сердцами, но внутри вас — холодная пустота. Думаю, это должно быть очень больно, поэтому вы всё время стараетесь её заполнить. А заполнить ледяную пропасть можно лишь чем-то тёплым: чувствами, желаниями, жизнями других людей, у которых всё это есть. Вот только, когда вы забираете это, вокруг остаётся та же ледяная пустыня, которая мучает вас изнутри.
Некоторое время я размышлял. Маленькая отважная птичка очень здорово чирикала на тему, которую иногда поднимал Илья и вскользь затрагивала Оля. Даже с большим талантом, чем мои товарищи. Я остановился, внимательно всматриваясь в её глаза: два зелёных озерца пылали непонятным мне пламенем. И вновь смутное чувство узнавания: точно слабый лучик света во тьме тесной каморки, заполненной плывущими клочьями тьмы.
— А ты не желала бы попытаться помочь? — негромко поинтересовался я и медленно провёл пальцем по щеке, мокрой от слёз, — постараться заполнить холодную бездну и унять боль, которая мучает меня?
— Это — невозможно, — Марьяна помотала головой, — сейчас вы даже наслаждаетесь этим страданием, смакуете его, как вино, поэтому ещё одно сердце просто бесследно растворится во мраке и холоде. Не знаю, кто или что вообще способно пробудить в вас человека, но я уж точно не смогу. Пойдёмте, пожалуйста, назад, у меня, почему-то сердце не на месте.
Я ещё раз оглядел скуластое лицо, усыпанное тёмными крапинками веснушек, тонкий вздёрнутый нос, зелёные глаза, размытые паволокой слёз и провёл пальцами по тёмно-русым волосам. Что-то внутри меня пыталось прорваться наружу. Та самая хрень, которая, под настроение, позволяла сочинять стихи и песни и временами могла доставить определённый дискомфорт. Это ощущение вполне можно было назвать той самой болью, которую упомянула Марьяна. Именно поэтому я никогда не позволю странному чувству возобладать надо мной.
— Хорошо, — я дал Наташе достаточно времени, для веселья, — пойдём обратно. Однако, поясни мне: ты не желала нашего приезда, даже зная, что лишь оно способно избавить тебя от Усинского. Или граф кажется тебе достаточно привлекательным?
— Нет, — она помотала головой, отчего слёзы дождём рассыпались вокруг, — граф противен мне, и сама мысль о близости со смрадным уродливым стариком не вызывает ничего, кроме ужаса. Но его светлость, он…
Она запнулась.
— Ну же, — с кривой ухмылкой подзадорил я, — режь правду-матку, раз уж начала. Люблю отважных маленьких мышек, которые пищат в глаза кошкам всё, что думают о них.
— Его светлость — меньшее зло.
Выпалив это, Марьяна повернулась и решительно направилась назад. Я остался один, задумчиво рассматривая плетни, на кольях которых болтались горшки и котелки; деревья, усыпанные розовым и жёлтым цветом и разбитый тракт, петляющий между дворами. Мерное жужжание блестящих мух над коровьими лепёшками и басовитое гудение чего-то, жёлто-полосатого, над цветами, успокаивало, погружало в некое подобие транса.
Да, нечасто мне высказывают подобное. Да и кто рискнул бы? Илья давно понял, насколько это бессмысленно и зарёкся: Вилена и Оля попрекают, настолько мягко, что их нравоучения весьма напоминают завуалированную похвалу, а Симон просто выплёскивает сарказм, предназначенный для других.
На мгновение мелькнула дурацкая мысль забрать Марьяну с собой, но я тут же отбросил её. Попади девушка во дворец и от былой откровенной непосредственности тут же не останется и следа. Двор за полгода превратит очаровательную селянку в стандартную даму со стандартным же набором фраз, а я, пресытившись ею, через пару недель напрочь выброшу из головы. Как и десятки до неё.
Наташу я встретил у входа в Витин двор. Девушка стояла, опершись спиной о каменную плиту ограды и задумчиво рассматривала семейство свиней, размеренно бороздящих пятачками глубокую лужу на противоположной стороне тракта. Облегающие штаны и короткая блузка с глубоким овальным декольте, настолько контрастировали с местной пасторалью, что старухи, шмыгающие мимо то и дело складывали руки крестом. Защищались от сглаза.
— Размышляешь о человеческой природе? — ухмыльнулся я, проследив за направлением Натахиного взгляда, — как всё прошло?
— Скорее о нашей, — она пристально посмотрела мне в глаза, и я не смог отыскать зрачка в бешеном бурлении огня, — никак. Даже забавно получилось, — в её улыбке не было и капли веселья, — отбился, точно девственница от насильника. Пойдём к графу прямо сейчас. Я так хочу.
— Как пожелаешь, — я пожал плечами, — в общем-то время не имеет ни малейшего значения. Так что там, касательно нашей природы? Порадуй меня ещё одной философской беседой.
Наташа даже не стала уточнять, кто вёл предыдущую.
— Никогда не задумывался, почему мы стараемся причинить людям так много бед и страданий? — поинтересовалась она, — ведь для питания достаточно убивать одного-двух в неделю, а не поставлять трупы пачками.
— Просвети меня, — скромно попросил я, постаравшись не вспоминать, кто из нас является основным «поставщиком».
— Всё дело в чувствах, — похоже, отказ Витька погрузил Нату в такие глубины метафизики, что я вряд ли смогу их постичь, — каждый нуждается в откровенных, истинных чувствах и мы, при всех наших различия с людьми, вовсе не исключение. Ожидание любви исключено априори…
— Эй, эй, стоп, — обиженно возразил я, — тут ты явно перегибаешь палку. Мои девушки меня очень даже любят. Некоторые так и вовсе, с ума сходят.
— Ты путаешь внушённую страсть с истинными чувствами, — Ната отмахнулась, обозначив кривую ухмылку, — ну а те, которых ты не подталкивал, любят не тебя, а лишь прекрасный облик. Думаю, та же Вилена, рассмотрев твоё нутро, тотчас бежала бы без оглядки. Страсть, вожделение, похоть, всё это — наносное и не способно насытить потребность в откровенном.
— Ладно, допустим. Однако, как же всё это связано с нашей жестокостью? — похоже, меня ждало очередное откровение, на какие Ната была горазда, если не штабелировала трупы.
— Есть лишь два истинных чувства, способных насытить любую душу, — глаза, сияющие желтизной, разом погасли, превратившись в два чёрных провала, — и если первое, как я уже говорила, мы не получим никогда, то второе — всегда пожалуйста.
— Это какое же?
— Ненависть.
Граф нервно суетился, точно домохозяйка, застигнутая врасплох внезапным появлением незваных гостей. Бедные слуги, не успевшие спрятаться куда подальше, обречённо выслушивали противоречивые приказы, бежали их выполнять, тут же возвращались обратно и получали ворох невнятных дополнительных указаний.
Огромное Количество этих чумазых оборвышей, да и весь обветшавший замок, больше напоминающий ухоженную помойку, вызывали у меня чувство брезгливой отрешённости, а девочки так и вовсе осторожно касались пыльной засаленной мебели, в хаотичном беспорядке замершей посреди тусклых, заросших паутиной, комнат. Решительно непонятно, как можно до такой степени запустить жилище, где ты постоянно обретаешься?
Впрочем, Усинский в своей домашней ипостаси оказался подстать собственной руине: серое привидение, с торчащими в разные стороны лохмами пегих волос, обряженное в пятнистый халат и бесформенные тапки. Девочки уже раз пятьдесят интересовались у графа, где он нашёл столь изысканного кутюрье, а хозяин продолжал растерянно улыбаться, не в силах сообразить, в чём заключается соль шутки.
Пока нам искали подходящие кресла, куда можно было сесть, не опасаясь услышать крысиный писк, Ната внимательно изучала картины, косо и криво развешанные на стенах, делая издевательские замечания по поводу жемчужин в навозной куче, а Галя измывалась над молоденьким лакеем, то вынуждая его принести стакан ненужной ей воды, то интересуясь, когда у пятнадцатилетнего мальчишки последний раз был секс. Судя по её отличному настроению, общение с садовником прошло весьма продуктивно.
Я молча стоял у окна, рассматривая через тусклое желтоватое стекло, огромный дикий сад, вольготно раскинувшийся за графским замком. Насколько было видно отсюда, более или менее культурные насаждения успели побрататься с сумрачными деревьями леса, сплошным зелёным покрывалом, стекавшими с пологого холма, поодаль. Ограда замка, которая могла остановить это воссоединение, давным-давно превратилась в трухлявую фикцию и лишь металлические ворота, через которые мы въехали внутрь, щеголяли начищенным гербом графа: двумя усатыми сомами, повисшими над копной сена.
Супруги у графа не было, а многочисленные бастарды никоим образом не могли претендовать на имущество Усинского. Имелся, правда, некий троюродный дядя, подвизавшийся при дворе Орляна, но едва ли ему могло потребоваться всё это недоразумение. Надо будет посоветовать Симону переместить сюда тренировочную базу, после того как Усинский благополучно отдаст концы.
— Вот, прошу, гости дорогие, — граф запыхался так, словно сам тащил эти тяжеленые уродливые штуковины, — присаживайтесь. Лично проследил, чтобы клопов не было.
Наташа, сосредоточенно царапавшая когтем угол тёмного, до неразборчивости, полотна, глухо хрюкнула, а Галя, весело расхохотавшись, щёлкнула по носу совершенно пунцового юношу, у которого уже успела расстегнуть несколько верхних пуговиц камзола.
— Премного благодарен, — поразмыслив, я выбрал самое удобное седалище, щеголявшее нетронутой кожей на подлокотниках, — приятно посмотреть на хозяина, столь внимательно относящегося к потребностям гостей. Самостоятельно следит за клопами, надо же!
На этот раз смешок Наташи оказался много громче, а Галя, наконец, отпустила свою жертву и расположилась на моих коленях. Усинский, скромно присевший на край колченого табурета, уставился слезящимися глазами на стройные ножки девицы и тяжело сглотнул. Старый греховодец. Как говорит исповедник Медведки, отец Дубосклон, в таком возрасте, самое время думать о вечном, отбросив мирские мысли. Люблю слушать недалёкого попика: успокаивает. А ещё обожаю, когда он начинает чесать про божьих посланников, осеняющих двор благодатью. Галя, в такие моменты, просто млеет.
Усинский, продолжая пожирать взглядом соблазнительные формы, мотнул длинной седой бородой, весьма напоминающей козлиную и нервно поправил рукав засаленного халата. Характерно, что даже парадная одежда сидела на графе, точно обноски на пугале и Лилия, во время торжественных приёмов, старалась спрятать дорогого гостя куда подальше, а то и вовсе не приглашать, если это было возможно.
— Так, чем обязан? — проблеял хозяин, ёрзая на своём неустойчивом скакуне, — такая честь! Никогда не ожидал в нашей глуши особ подобного статуса.
— Ламенский второго века, — задумчиво пробормотала Наташа, брезгливо отряхивая паутину с изучаемой картины и напрочь игнорируя вопрос графа, — экое свинство, держать подобные полотна в эдаком то хлеву! Скажу Симону, пусть напишет вердикт об изъятии.
— Наследство, понимаете ли, — застенчиво хихикнул Усинский, не до конца сообразив, в чём смысл претензий гостьи, — сам то я весьма далёк от сих экзерсисов. Дела хозяйственные всё больше отягощают мой разум.
Я почти не вслушивался в его блеяние и размышлял, стоит ли мне просто приказать графу оставить его сексуальные игрища в прошлом или придумать нечто заковыристое. Как обычно, пока я думал, одна из девушек высказала мысль, подтолкнувшую в нужном направлении.
— Скучно, — пробормотала Галя мне в ухо и прижалась к груди, вызвав у графа сдавленный хрип, — хочу развеяться. Давай поохотимся.
Почему бы и нет? Совместим, так сказать, полезное с приятным.
— Натали, — вполголоса окликнул я и Наташа, успевшая перейти к изучению странных кривобоких кувшинов, повернулась ко мне, — как ты относишься к предложению Гали поохотиться? Бедная девочка просто-таки умирает от скуки.
— Поохотиться? — она задумалась, взявшись тонкими пальчиками за подбородок и жёлтый свет в её глазах начал постепенно нарастать, — в данный момент я не голодна, но чего не сделаешь, ради развлечения бедной девочки.
— О да! — Усинский вскочил на ноги и прижал руки ко впалой груди, — в моём парке можно отлично поохотиться! Только давеча, на прошлой неделе, нам удалось затравить трёх косуль и одного волка. Матёрый волчище, надо сказать. Могу предоставить в ваше распоряжение десяток загонщиков, пять стременных и…
— Думаю, мы сами определимся, на кого охотиться, — остановил я его, ссаживая Галю на пол и поднимаясь, — только вот такое дело, граф, мы с девочками охотимся лишь на то, что можем сами употребить.
Граф продолжал недоумённо смотреть на меня, пока обе девушки с лукавыми улыбками на лицах, неторопливо приближались к нему.
К вечеру всё было готово. Огромное пространство за Усиновкой освободили от мусора, успевшего накопиться после предыдущего раза, и галдящие мальчишки принялись торопливо сооружать исполинские пирамиды из веток, окружая ими площадку, предназначенную для грядущего веселья.
Кто-то, тяжело отдуваясь, тащил громоздкие неуклюжие лавки и ставил их прямо в траву, кто-то катил бочонки с медовухой, а сыплющие остротами девицы, свивали разноцветными лентами два чучела, изображавшие жизнь молодых до свадьбы. Кузнец, мощный пузатый детина, ударами огромного деревянного молота, поправлял покосившиеся арки с призами.
Парни несли бадьи с водой, мешки с землёй и прочие причиндалы грядущих соревнований. Сегодня никто особо не заморачивался с одеждой, поэтому юноши одели лишь длинные, до колен, рубахи, а девушки — свободные сарафаны, перехваченные белыми поясками.
Замужние и женатые собирались чуть поодаль, где им уже успели поставить столы с выпивкой и закусками. Для некоторых, особо усердных выпивох, нынешняя ночь плавно перейдёт в день свадьбы и продлится ещё три дня, как здесь заведено.
Обо всём этом поведала Галя, расположившаяся на траве, рядом со мной. Девушка изобразила на себе сарафан, подобный тому, в которых щеголяли незамужние девицы и украсила длинные волосы венком из белых цветов, что означало, как понял, свободу от любых обязательств.
Наташа стояла немного в стороне и беседовала с двумя рослыми юношами, напоминающими молодых бычков, как мощным телосложением, так и тупым выражением гладких розовых физиономий. Игнорируя местные обычаи, девушка выбрала костюм амазонки с кожаной курткой и облегающими штанами, заправленными в высокие сапоги. Впрочем, Галина идея с венком пришлась ей по вкусу и слушая бахвальство ухажёров, Ната лениво ощипывала белые лепестки, насмешливо косясь в мою сторону.
Начинало сереть и самые нетерпеливые, из подростков, начали колдовать с кипами хвороста, пытаясь добиться достаточной искры из кусков огненного камня. Естественно, ценное огниво никто молодым остолопам выдавать и не собирался. От столующихся доносился нестройный гул, и кто-то уже пытался затягивать неразборчивую песню. Потянуло свежим запахом дыма, а вскоре и он сам, лениво постелился по траве, пытаясь доползти до близкой лесополосы.
Когда на стремительно темнеющем небе блеснули первые звёзды, Галя поцеловала меня в щёку и растаяла среди суетящейся молодёжи. Очевидно, явился тот, кого она поджидала. Наташа уже давным-давно утащила своих ухажёров прочь, со смехом, подначивая обоих, отчего парни то и дело пытались устроить потасовку.
Я продолжал сидеть на низком пеньке, покусывая длинную травинку и разглядывал толпу деревенской молодёжи. Молодые не прибыли, поэтому основная часть мероприятий ещё не началась, но это не препятствовало присутствующим развлекаться самостоятельно. Кто-то звонким голоском выводил протяжную песню про озёра и долины, кто-то мерялся величиной бицепса, а девицы, сбившись компактными группками, деловито рассматривали парней, подталкивая друг-дружку локотками.
Несколько представительниц слабого пола уже успели неторопливо прошествовать мимо меня, изо всех сил делая вид, будто их интересует исключительно кряжистое дерево поодаль, но косясь в мою сторону так, что я испытывал искреннее опасение, за состояние их глаз. Кто-то, остановившись неподалёку, поправлял грудь, а другая целомудренно почёсывала лодыжку, позволив оценить конечность повыше колена.
Эти наивные уловки! Те, кто говорит про народную простоту и непосредственность, имея в виду распущенность, просто не знают ничего о нравах аристократов, вообще, и о их поведении при дворе, в частности. С одной стороны, это — несомненно облегчает путь в спальню, а с другой, хочется чего-то невинного и свежего. Как Вилена, до встречи со мной, например.
Я приветливо улыбался каждой проказнице, не пытаясь даже переговорить с ней или начать флирт, которого они так желали. Не было никаких сомнений, в том, что крючок, заброшенный ещё утром, вернётся с добычей. Как всегда, я оказался прав.
Когда серп молодой луны, любопытствуя, выглянул из-за ближайшего леса, громкие приветственные крики возвестили о появлении виновников торжества.
Десяток балалаечников шагали впереди, распихивая толпу встречающих и вовсе не стесняясь, если требовалось пнуть кого-то зазевавшегося. Следом шагали двое здоровенных мужиков и тащили на цепи помятого медведя в полосатых штанах, который делал попытки присесть и укусить своих поводырей. Визжащие девушки прыснули в стороны, точно испуганные рыбки, а парни, демонстрируя глупую отвагу, рвались обняться с рычащим зверем.
В самом центре этого гремящего безумия медленно шагали Витя и Марьяна. Молодые крепко держали друг друга за руки и улыбались. На головах обоих желтели деревянные короны: парочка явилась сюда сразу после венчания. Фактически, это и было заключением брака, посему сегодняшние гуляния и являлись истинной свадьбой, а завтрашнее благословение родителей (внутри слабо трепыхнулось), речь деревенского головы и попойка с угощением, лишь пришедшее из города, необязательное.
Под короной невесты блестело свадебное покрывало, концы которого за спиной молодки поддерживали несколько девушек. Они старательно рассматривали землю, но одна всё же вскинула голову и пробежалась взглядом по толпе, точно отыскивала что-то, или кого-то. Я поймал этот взор и улыбнулся. Лада, пряча улыбку, вновь опустила глаза.
Витя, важничая, выступил вперёд, и толпа гуляющих подалась назад, стихая и замирая. Даже медведь присел и перестал взрыкивать, сосредоточенно похрустывая лакомством.
— Здравствуйте, гости дорогие, — молодожён поднял руки, точно намеревался всех обнять, — очень рад видеть сегодня столь много знакомых лиц, очень рад, что вы пришли разделить со мной последние беззаботные часы моей свободы.
Из толпы вынырнул светловолосы мальчуган с блестящей цепочкой в руках и воровато оглядываясь, начал приближаться к парочке молодожёнов. Все старательно делали вид, будто не замечают его. Марьяна сделала пару шагов, остановившись впереди суженого.
— Ох, девоньки-подруженьки, — она покачала головой, изображая скорбь на сияющем лице, — чегой же таковое приключается? Меня, голубоньку белую, свободную и вольную, как ветер, пытаются изловить и посадить в клетку! Горенько какое!
— Ой, горе, горе! — заголосили девушки и кто-то, не удержавшись, расхохотался.
Эх, а меня, молодца сильного и бесстрашного посадят за женскую юбку и велят делать, как баба укажет. Горе мне!
— Ой, беда, беда, огорчение! — парни откровенно веселились.
Девушки расступились и на свободное место выступила крошечная девчушка, переодетая старухой. Подперев подбородок кулачком, она принялась напевать, переступая с ноги на ногу в энергичной пляске:


Ой, то не тучи небо застили,
Ой, то не волки свои морды явили,
Не деревья от ветра косятся,
А молодка на волю просится!


Рядом с певуньей стал мальчуган в надвинутом на уши треухе и опираясь на клюку, заголосил, что есть мочи:


Ой, то не ночь на землю садится,
Ой, то не коршун к добыче стремится,
Ой, не болото за пятки хватает,
А сокол в неволе тоскует, страдает!


Хохот стоял настолько оглушительный, что над леском поднялась стая птиц и хлопая крыльями понеслась прочь. От столиков у деревни доносились громкие крики одобрения. Под шумок, крадущийся мальчик успел приблизиться к Вите с Марьяной и вдруг, движением опытного щипача, соединил их запястья блестящей цепью.
Кто-то, из девушек, сдёрнул короны с голов жениха и невесты, и подруги тотчас убрали покров, позволив волосам рассыпаться по плечам Марьяны. Гости подались назад, образовав круг, в центре которого жених жадно целовал свою избранницу. Наступило полное молчание, где слышалось лишь потрескивание множества костров. Пламя поднималось всё выше, устремившись к тёмно-фиолетовому небу, а тень засуетились под ногами, уподобившись шустрым зверькам, отыскивающим добычу.
Надо сказать, что эта деревенская свадьба понравилась мне намного больше, чем аналогичные торжества, виденные ранее. Влась, Кория, Медир и Узногис практиковали постные, чисто религиозные обряды, от которых тянуло в сон; южные халифаты предлагали пышные зрелища, но их недельная продолжительность рано или поздно утомляла, а от буйства красок пестрило в глазах. Дикари западных континентов уж слишком упростили процедуру, позволив жениху овладеть невестой сразу после объединения, а дурацкие пляски оленеводов севера не вызывали ничего, кроме смеха.
Вот здесь, всё в меру, как и полагается. День складывался весьма неплохо: удачная охота, радующее глаз зрелище, а теперь ещё и…
Вот и она, кстати.
Волосы были распущены и истекали по оголённым плечам, а босые ноги медленно ступали по упругой траве. Свободный сарафан, в общем то, скрывал очертания тела, позволяя строить любые предположения, но порывы озорного ветра заставляли лёгкую ткань трепетать, на мгновения прижимаясь и очерчивая все изгибы и выпуклости. Глаза лукаво поблёскивали из-под колышущейся чёлки, а в тонких пальцах я заметил небольшой полевой цветок с белыми лепестками. Девушка стыдливо прятала растение в ладони, точно опасалась, что её сегодняшний выбор, может стать объектом осуждения окружающих.
— Найдётся место для соседки? — цветок, как бы невзначай, выпал из сжатых пальцев и повис на длинном стебле, для бедной девицы, утомившейся от венчального стояния?
— Для столь очаровательной соседки? — я улыбался, разглядывая слегка смущённую физиономию, на щеках которой проступали алые пятна румянца, — всегда пожалуйста. Но неужели девушка настолько утомлена, что у неё недостанет сил для чего-то ещё, кроме посиделок на пне?
Лада неторопливо опустилась рядом, тщательно оправляя складки, которых я, хоть убей, никак не мог разглядеть. Одна из «вольных охотниц» прогуливающаяся чуть поодаль, презрительно фыркнула и демонстративно поправив бюст, отправилась восвояси. Я покосился на соседку и встретил её взгляд, искрящийся лукавством.
— Хозяйка предупреждала, — Лада протянула сцепленные в замок пальцы, положив их на колени и поиграла цветком, — сказала: злой ты, недоброе замышляешь и вообще, на ламия похож. Правда?
— А сама, как думаешь? — я подвинулся, и девица не стала отпрыгивать, когда наши тела прижались друг к другу.
— Красивый ты, — теперь она, уже не скрываясь, рассматривала меня, — но иногда прям в дрожь бросает, будто холодом веешь. И на ламия точно похож, прям, как из сказки. Только кто ж в ламиев верит то, акромя детей малых? Не, не думаю, будто злой ты, скорее, как все благородные, побаловать сюда приехал.
— Это ещё как?
— А вон, как в прошлом то годе, в Ксавники граф один наведался. Тож красивый был, хоть и не такой, как ты. И в возрасте. Лизавету тамошнюю обрюхатил за лето и съехал, развратник. Но, правда, опосля родов деньжат прислал и немало. На воспитание, значится, байстрюка. Да и Лизавету из крепости выкупил.
— Так ты потому и пришла? — я тихо смеялся, — за деньгами?
— Дурень! — она хлопнула меня цветком по лбу, — жоних у меня есть и не из простых, скоро главным кузнецом будет. Де-еньги! А пришла, — она задумалась, прищурившись, — интересно мне стало: правду хозяйка грит али нет. На ламия пришла поглядеть.
Вот это и есть самое интересное. Я давным-давно перестал практиковать мощные импульсы, вынуждающие женщин едва ли не силой добиваться близости. Какой интерес получить обезумевшую, от страсти, самку, готовую самостоятельно тащить тебя в постель? Куда забавнее, почти незаметным импульсом вызвать интерес к себе, а потом участвовать в лёгком флирте, постепенно переходящем во всё более серьёзные отношения.
— Жениха прогневать не боишься? — поинтересовался я и положил руку на талию собеседницы. Тут же получил шутливый хлопок по пальцам, — сейчас, как увидит свою невесту с другим парнем и пойдёт рукоприкладство.
Девушка хихикнула, и я ещё крепче прижал её к себе, наслаждаясь ароматом молодого чистого тела. Как ни странно, но деревенские жители, в отличие от «просвещённых» горожан, знали толк в гигиене, регулярно посещая баню и купаясь в ближайших водоёмах. Лада заёрзала, но освобождаться совсем не торопилась.
— Боишься? — насмешливо спросила она, — он у меня такой, бугай здоровый. Но спокойный, поэтому до смертоубийства дело не дойдёт, — она прищурилась, — а ты, как я погляжу, не из пужливых. Али знал, что его сёдни нет в Усиновке? Сказал кто?
— А может, если мне кто нравится, так и плевать на бугаев и прочие смертоубийства? — девица замерла, я провёл свободной рукой по розовой коже щеки, — как считаешь красавица, стоишь ты риска? Думаю — стоишь.
— Глупости какие, — Лада прикрыла глаза, — все вы, городские, мастера на словеса красивые, а самим только одно и подавай. Вот скажу сейчас, что ничего не будет и как поступишь? Пойдёшь другую искать, подоступнее?
— Скажи, — я легко коснулся губами её ушка, и девушка задрожала, — скажи, что ничего не будет.
Когда я попытался поцеловать её в губы, Лада резко отвернулась и сделала попытку подняться. Я придержал её, не ощущая особого сопротивления. Тяжело дыша, соседка опустила голову и провела ладонью по лбу.
— Ламий, как есть, ламий, — прошептала она, — задурманил ум! Так сладко…
Пронзительная трескотня балалаек внезапно прервала гул голосов и хохот гостей, мало-помалу, начал стихать. Здоровяк, пытавшийся свалить медведя на землю, отступил, потирая окровавленное плечо, а малолетки, пытавшиеся достать призы со скользких арок, ссыпались вниз рванули со всех ног, пытаясь отыскать свободное место в образовавшемся кругу.
— Пошли, — сказал я и поднял пунцовую девушку, обняв её за талию. Лада сверкнула глазами, а потом воткнула цветок, который продолжала держать в руке, мне в волосы. Насколько я знал: весьма решительный шаг, фактически — выбор, — спасибо.
Девушка рассмеялась и уже сама потащила меня в толпу, окружившую самый большой костёр, где устроили пляски, то приседая, то взлетая в воздух, виртуозные балалаечники. Шустрый парнишка в красной рубахе и полосатых штанах крутил свой инструмент так, что тот временами превращался в неразличимое пятно и вытанцовывал около парочки молодожёнов.
— Красивая у меня хозяйка? — выдохнула на ухо спутница, — вон ты как на неё уставился…
— Пытаюсь вспомнить, — я покачал головой, — а самая красивая здесь — ты.
— Врунишка!
Тот самый, шустрый танцор, внезапно остановился и выдав пронзительную трель, начал петь высоким чистым голосом, звенящем в прозрачном ночном воздухе:


По тёмной дороге бреду я домой
Усталый,
Но шалый!
И весь из себя я счастливый такой.


С чужою женой веселился всю ночь
Потеха,
Утеха!
Ведь муж у неё укатил вчера прочь.


Уста у молодки, как жар горячи
Ласкаю,
Желаю!
А сердце в груди точно молот стучит.


В волнении сильном я вижу свой дом
Гляжу,
Подхожу,
Но только не так что-то в нём…


Из окон доносятся странные звуки
И охи,
И вздохи.
Ой, чую, о морду чесать нужно руки!


Да ладно, в кустах обожду, не беда,
Пущай завершают,
И дело кончают!
А морду набить я успею всегда.


Люди оглушительно расхохотались, а Марьяна принялась выговаривать музыканту, грозя ему пальцем. Тот делал большие глаза, изображая раскаяние и вдруг кубарем ушёл в расступившуюся толпу.
Я потащил Ладу прочь. Тени от множества костров плясали вокруг, превращая ночь в настоящее шоу, полное магии. Спрятавшись под деревом, которое предусмотрительно опустило ветки до самой земли, мы целовались так неистово, точно собирались проглотить друг друга. Лада оказалась очень страстной, но совершенно неопытной и пока мы добирались до сеновала, я успел научить её паре трюков с языком.
Солнечный лучик лениво скользил между золотящимися соломинами, вынуждая их вспыхивать яростным огнём и тут же гаснуть, когда посланник светила осторожно нырял дальше. Вот он коснулся спутанных светлых волос и перепрыгнул на розовую щёчку, превращая мягкий пушок в подобие позолоты. Продолжая баловать, шутник прошёлся по ресницам и Лада, недовольно плямкнув губами, перевернулась на бок, укрывшись мятым сарафаном.
Я осторожно поднялся на ноги и приводя себя в порядок, рассматривал спящую девицу. Воспоминания о проведённой ночи, приятно возбуждали, но о продолжении я даже не думал, поэтому намеревался уйти, пока девушка продолжает смотреть свои сладкие сны. Лада забылась под самое утро, когда тёмно-фиолетовые щели в стенах сарая, где мы развлекались, начали наполняться мягким розовым сиянием.
Слушая стоны партнёрши и её шёпот, где она звала меня: «милёнком», «любым» и даже «единственным», я иногда вспоминал слова Наташи и размышлял, насколько сейчас искренна моя любовница, которая забыв своего жениха, бросилась в пучину этой первобытной страсти. Нет, это нисколько не отвлекало, но некий червячок продолжал грызть изнутри.
Распахнув дверь, я остановился, глубоко вдыхая свежий ветер деревенского рассвета. Никаких отталкивающих ароматов: лёгкая влага от близкой речки, смутный намёк на дневное цветение и капельки росы, медленно падающие с перекладины ворот. Солнечный шар, важничая, возлежал на верхушках деревьев и щурился мне в глаза.
— Козьма, — пробормотала Лада за спиной и пожав плечами, я пошёл в сторону Усиновки.
Карета оказалась почти готова. Притопывая высоким серебряным каблучком, Наташа рассеянно кивнула мне и поставила носок сапога на ступеньку. Галя дёргала своего лохматого визави за уши и обещала выдрать волосы, если тот продолжит ревновать. Судя по сияющей физиономии Галины, для подобного чувства имелись все основания.
— Хорошо было, — точно обращаясь не ко мне, а в пространство, пробормотала Ната и лениво потянулась.
— Стойте! — донёсся до меня истошный вопль, — стойте, негодяи!
Я обернулся.
Витя. Весь покрытый толстым слоем серо-коричневой пыли, какими-то омерзительными ошмётками и клочьями бумаги. Волосы взъерошены, а в серых коржах, закрывающих щёки, слёзы проплавили две глубокие борозды. Человек казался убитым неким горем и лишь в глазах полыхал огонь безумной ненависти.
Витя подбежал вплотную и обессилев, рухнул на колени. Грум, с которым играла Галя, испуганно спрятался за карету, а кучер, наоборот, приблизился, похлопывая рукоятью плети по бедру. Вторая рука извозчика лежала на рукояти походного арбалета, а длинные усы воинственно топорщились. Похвальная, но абсолютно бесполезная решимость.
— Ублюдки, негодяи, — бормотал Витя и мотал головой, отчего капли слёз летели во все стороны, — кровожадные твари!
Наташа, передумав садиться в карету, медленно приблизилась к Виктору и остановилась. Её красивое лицо внезапно изуродовала кривая ухмылка. Галя старательно делала вид, будто ничего не понимает. А может и действительно не понимала.
Вдалеке ударил набат и звуки тревожно гудящих колоколов начали подниматься к обретающим глубину небесам. Светило испуганно набросило на свой лик сизую вуаль облаков, подсматривая одним слепящим глазом.
— Это и есть твоя благодарность? — поинтересовался я, присоединяясь к девочкам, — ты просил решить проблему с невестой? Проблема решена: Усинский уже больше никогда не посягнёт на её невинность.
— Вы же убили всех, кто только был в замке! — с глухой ненавистью Витя сжал кулаки, уставившись на меня, — всех! До единого! Даже подростков!
— Охота такое дело, — глубокомысленно протянула Наташа, с лица которой так и не сошла странная усмешка, — можно и увлечься, пытаясь позабыть о превратностях судьбы. О неудачах, скажем, в любовных приключениях…Отказы так угнетающи!
— Так это была месть? — собеседник отступил на шаг и прищурился, — вы — точно злые дети! Вам не дали поиграть игрушкой и в отместку вы сотворили это чудовищное злодеяние? Убили родителей и братьев Марьяны накануне её свадьбы? Твари, твари!
В конце улицы появилась группа людей и остановилась, увидев нас. Большая толпа и вооружённая. У кого — оглобли, у кого — топоры и колья. Набат гремел не переставая и количество селюков всё увеличивалось.
Наташа внезапно пнула Виктора и когда тот растянулся в пыли, принялась громко хохотать. Селяне глухо зароптали и приблизились на пару десятков шагов. Кучер сунул плеть за пояс и свистнув помощнику, взвёл арбалет. Выражение решительности на его лице осталось прежним, но кожа приобрела серый окрас.
— На место, — приказал я ему и водитель, с большой готовностью, исполнил указание, — девочки, уходим. Пусть их.
— Ты испугался? — бросила Наташа, не поворачиваясь.
— Сделаем молодожёнам подарок на торжество, — ухмыляясь, я взял её за плечо, ощущая злые искры, жалящие ладонь, — оставим в живых. Может когда и оценят.
— Уже, оценил, — Витя шипел, не делая и попытки подняться на ноги, — не знаю, как, но я отомщу. Пусть не завтра и не в следующем году, но я найду возможность добраться до вас.
— Желаю удачи, — я пропустил девушек внутрь, — будет хоть какое-то разнообразие.
Толпа успела приблизиться почти вплотную и когда карета рванула вперёд, вслед полетели не только проклятия, но и увесистые камни. Жалобно завопили слуги и громко ругаясь, кучер вовсю настёгивал лошадей.
Я же молча слушал Наташин рассказ о грядущей Вронской кампании, которую задумал Симон и где она намеревалась участвовать в качестве полководицы. Однако, думал вовсе не об этом. Я размышлял, под каким соусом передам всю историю Оле.
В конце концов я решил, что Оле совсем не обязательно знать об этих событиях вообще.
Оля…



ОЛЬГА. СНЕГ

Снег громко скрипит под ногами, взлетая при каждом шаге и повисая в воздухе, подобно мелкой мучной пыли. Галя, сунув руки в карманы полушубка, шагает впереди и насвистывает Свистиреллу — мотивчик, явно подслушанный ею у Лохматых бродяг: полулегальной группы музыкантов, которую курировала Наташа, пока…К дьяволу! Почему мысли постоянно пытаются свернуть на скользкую дорожку?
Можно было взять карету, пересаженную с колёс на полозья, но мне захотелось пройтись пешком, осмотрев и вспомнив изрядно забытый Лисичанск. Сожалеть о своём опрометчивом желании я начинаю весьма скоро. От экономического ренессанса двадцатилетней давности не осталось и следа: многие здания не успели достроить, оставив на различных стадиях незавершённости, а старые пришли в совершенный упадок.
Последние годы на правителей точно напала некая концентрированная апатия и они полностью выпустили поводья управления, позволив Власи медленно дрейфовать под давлением обстоятельств. Такая политика ещё никогда не приводила к хорошим результатам, поэтому ничего особого удивительного я не вижу.
Люди торопливо перемещаются между чёрными угрюмыми коробками зданий и густые белые облака пара над их головами напоминают души, стремящиеся покинуть уродливые мешки с костями, послужившие временным пристанищем. Очень редко я замечаю экипаж знати, проносящийся по пустынным улицам, оставляя после себя настоящий ураган из белых колючих пылинок. Большинство аристократов на время холодов предусмотрительно переселились в Лазурный — второй по величине город Власи, раскинувшийся на побережье Прозрачного, неглубокого тёплого моря, много южнее здешних мест.
Именно там, среди множества белоколонных вилл и журчащих в старом камне ручьев, устремившихся к морю, зреет самый масштабный антиправительственный заговор, из тех, которые мне довелось уничтожать. Симону известен, как полный список заговорщиков, куда входит больше половины аристократических семей Власи, так и то, о чём они договорились с Орляном, в случае успеха. Почти половина королевства отойдёт императору, так и не простившему Вронского поражения и смерти своего папаши.
Вот чем нужно заниматься, а не гонять несчастных детей, от которых король так и не получил пока ни единой царапины. Однако всеобщий пофигизм затронул буквально всех: Галя, точно по инерции, колесит по дальним странам, откровенно скучая и жалуясь мне на однообразие виденного; Илья, после смерти Вилены, стал настоящим затворником, погрузившись в изучение древних книг. Со мной парень наотрез отказался общаться, но хоть внял просьбам Оли и продолжил питаться. Олечка поселилась на берегу Хрустального озера и в обитаемые места наведывается крайне редко. Если бы не последние события, думаю, пообщался бы с обоими ещё не скоро. Наташа…Ч-чёрт!
Безжалостный зимний ветер оглушительно свистит между крыш, сбрасывая снежные шапки вниз и раскручивая скрипучие флюгера, закреплённые на островерхих крышах. Вихрь с разбойничьим воплем вырывается из подворотен, зарывается в сугробы и с назойливым любопытством сборщика налогов заглядывает в щели домов. Дым из труб покорно стелется по земле, вынуждая девушек морщиться и чихать, недовольно мотая головами.
— Уеду, — бормочет Галя и проводит рукой по волосам, сбрасывая наметённый снег, — до смерти надоел этот, богом проклятый, городишко!
— Куда? — насмешливо интересуется Оля, опираясь на мою руку, — помнишь, как ты, вернувшись из Колбира, твердила, будто везде одно и то же? Могу подписаться под каждым словом. Отличаются только цвета кожи да некоторые обычаи, а так…Люди повсюду одинаковы.
— Куда-нибудь подальше, — Галька топает ножкой и потревоженный снег недовольно взмывает в воздух, — можно ведь найти место, без всей этой грязи и мерзости!
— То есть, без людей? — уточняет Оля, уже откровенно забавляясь, — ну и чем же ты займёшься в таком великолепном месте? Будешь медленно умирать от голода?
Галя насупившись умолкает и разговор на некоторое время прекращается. Очевидно девушка размышляет над словами спутницы. Всех нас время от времени заносит в критике человеческой природы, осуждении дурных привычек, внешнего вида и прочих недостатков. Тем не менее во всём этом упускается из виду один весьма внушительный момент. Все мы зависим от людей. Они — наша единственная пища, без которой нам не жить.
Пока Галя размышляет, угрюмо пиная носком сапога снежные наносы, Оля склоняется ко мне и потёршись носом о щёку, негромко говорит:
— Ты подумал о моих словах? — я недоумённо кошусь на неё, и девушка терпеливо поясняет, — о той странности, которую я упомянула в кабинете Симона. Может вам здесь, на месте, и не заметно, но я очень долго размышляла, когда Ната рассказала мне о Детях.
— Когда это вы встречались?
— В самом начале осени она приезжала ко мне в гости, — Оля мрачнеет, — и мне очень не понравилось её настроение уже тогда. Такое ощущение, будто она предчувствовала нечто недоброе и пыталась понять, откуда ждать беду. В общем в разговоре всплыли эти ваши спецоперации и Натка заметила, дескать неплохо бы накрыть центр, а не гоняться за отдельными группами.
— Была у неё такая мысль, — подтверждаю я, — но Симон утверждал, будто у него нет никакой информации о руководстве заговорщиков.
— Позволь мне в этом усомниться. Это у Симона то, у нашего Серого Короля, который весь Лисичанск способен спрятать в ящике письменного стола?
— Хорошо. Я же сказал: сегодня оставлю кого-нибудь живым…
— Не того ты собираешься допрашивать, — Оля отрицательно качает головой, — потряси Симона и посмотри, что вывалится из него.
Допросить нашего Серенького? Мысль кажется мне очень забавной и некоторое время я молча улыбаюсь. Спутницы напротив кажутся сосредоточенными и погружёнными в себя. Чёртова окружающая действительность мало-помалу превратила даже Галин безмятежный оптимизм в меланхоличную депрессию с постоянным брюзжанием по любому поводу. Вокруг не осталось никого и ничего способного зацепить за живое, взволновать. Даже по себе замечаю: выбирая любовниц, стараюсь подогнать их под определённый тип.
Впрочем, зачем обманывать, заметил это вовсе не я.
Миранда, гостья из далёкого западного Архипелага, которую я увёл у тамошнего хранителя печати и привёз, в качестве трофея, в Лисичанск. Было это лет пять или семь назад, уж не помню: годы действительно начали мелькать чересчур быстро. Но не в этом суть.
Путешествие вышло не из лёгких. И если плавание по океану с последующим заходом в крупнейшую судоходную реку материка — Линь, обошлось без эксцессов, то путь, который мы проделали по суше, достал даже меня. Дорожная карета несколько раз основательно ломалась, причём последний раз посреди глухого леса, и я едва не прикончил испуганного кучера, пощадив лишь после настойчивого рассказа о быстром ремонте. Ещё сутки мы потеряли из-за жадности таможенников, но три трупа выброшенные из окна пограничного поста, запросто устранили все препоны. Ну и разбойники, куда же без этих смрадных, поросших нечёсаным волосом, санитаров дорог. Недалеко от границ Кории мы потеряли почти весь эскорт, и я совершенно взбесился, уничтожив всю банду из полусотни тупых голов.
К чему это я? Миранда оказалась настолько вымотанной путешествием, что целую неделю не покидала моих комнат, перемещаясь из кровати в ванную и обратно. Слуги не бельмеса не понимали из её речи и первые пару дней я терпеливо переводил, а потом посоветовал угадывать желания гостьи, если они желают остаться в живых.
Спустя десяток дней мы первый раз вышли в люди. Девушка шла рядом со мной и стыдливо прикрывалась веером, глубоко приседая при встрече с местными дворянами, как это принято у них, на островах Архипелага. Лилия холодно приняла приветствие островитянки и презрительно ухмыльнувшись, отвернулась. Со мной она даже разговаривать не стала.
Когда мы вырвались из толпы любопытствующих придворных, к нам подошёл Илья и очень долго рассматривал мою спутницу. Казалось товарищ не пропускает ничего: ни густых тёмных волос, ни чёрных глаз под пушистыми ресницами, ни гибкой изящной фигурки с небольшой грудью. Потом парень перевёл на меня отяжелевший взгляд и с кривой ухмылкой назвал мудаком.
Центральная часть Лисичанска относительно чиста. Во всех отношениях. Прохожих почти нет, а мусор сметён к стенам домов или в узкие переулки. Более или менее оживлённо лишь у Королевского Лиса, где слышен громкий гвалт и полтора десятка подогретых выпивкой приезжих купцов выясняют отношения возле помпезного портала, более подобающего какому-нибудь храму.
Стоит удалиться от центра, переместившись в район Слободки и картина тут же меняется. Груды оледеневшего мусора и нечистот, напоминающие творчество безумного скульптора и множество прохожих, похожих на ожившие чучела. Каждый одет во что горазд, лишь бы жуткий мороз позволил выдержать нужное время. Нужное — для добычи хоть какой-нибудь суммы или просто еды.
Обитатели Слободки злобно косятся на нас, но приблизиться не решаются даже самые отчаянные из бандитов. Сумрачные личности, относительно неплохо одетые, угрюмо следят за нашей группой, а некоторые лениво суют кулак под мышку. Всем известно: Ножик перестал работать с нами уже давным-давно, укрывшись в самом центре подземного лабиринта, раскинувшегося под всем Лисичанском.
Старый разбойник неизлечимо и тяжело болен какой-то лёгочной хворью, поэтому тёплый влажный воздух подземелья — единственное, что позволило ему дотянуть до этого времени. Шпионы Симона утверждают, будто лишь сила воли удерживает бандита на этом свете, точно есть некая цель, вынуждающая его цепляться за жизнь, некая задача, которая поддерживает Ножика вот время жутчайших приступов кашля, выворачивающих его наизнанку.
Однако и здешнее болезненное оживление сходит на нет, когда мы приближаемся к указанному адресу. Улочки становятся узкими, точно щели, а на стенах домов, посеревших от постоянной сырости, проступает ядовитая чёрная плесень. Крошечные окошки, забитые деревом и тряпками угрюмо следят за нами тёмными провалами глаз и такие же, только человеческие недобро провожают нашу группу, когда кто-то из приканальцев торопливо ковыляет мимо, проваливаясь в глубокие сугробы.
— Помнишь, — внезапно говорит Галя, останавливаясь напротив развалин старой церквушки с провалившейся внутрь крышей. Священный орёл слетел с маковки и воткнувшись крылом в снег, наблюдает за нами равнодушным деревянным взглядом, — помнишь, как ты показывал тот фокус с колёсиком? Ну, ты ещё повесил его в воздухе, а внутри был такой прикольный вид с горами и синим озером.
— Может быть, — я осторожничаю, не до конца понимаю, к чему клонит девушка.
— А если взять и залезть туда, внутрь? — в голосе Галины чувствуется воодушевление, — может быть там всё станет по-другому? Лучше, чем здесь.
Странно, только сегодня я сам размышлял над тем же самым. То ли у всех нас головы работаю в унисон, то ли окружающая действительность настолько депрессивна, что вынуждает приходить к одинаковым выводам. Сама идея неплоха, но почему же я помню, как прошлый переход не принёс ничего хорошего? Или мёртвый Лисичанск, заваленный снегом и пропитанный ненавистью — это и есть то, чего мы все заслуживаем?
Оледеневший город и люди, ненавидящие нас.
А если подумать, то и внутри то же самое: лёд и смерть.
— Кто-то плачет, — Оля замирает, прислушиваясь, — там…
— Ну и что? — Галя пожимает плечами, явно не намереваясь отвлекаться на посторонние жалобы, — пошлите уже, быстро прикончим всех этих засранцев, да займёмся чем-нибудь, повеселее.
Теперь и я слышу тонкие всхлипывания, доносящиеся из глубин извилистого переулка, поросшего кольями разнокалиберных сосулек. В глубоком снегу продавлены крошечные отверстия, но даже не глядя на них можно определить: плачет ребёнок. Скорее всего — девочка.
— Пойдём? — в голосе Оли звучит странная мольба.
— Я никуда не пойду! — Галя надувается, — опять станешь заниматься всякими глупостями. Тоже мне — Бледная Леди!
Я внимательно всматриваюсь в осунувшееся лицо Ольги, наполненное непонятным напряжением. Все попытки понять, какую цель преследует самая странная из моих девочек разбиваются вдребезги, вызывая лишь непонятное тянущее чувство внутри. От этого, почему-то, становится не по себе, поэтому я молча киваю. Знаю, то что мы увидим, не доставит никакой радости ни мне, ни моей спутнице, но отказать тоже не могу.
Мы медленно пробираемся между грязных стен, и я вдруг слышу тихую медленную песню, знакомую мне. Оля, шагая чуть впереди, напевает колыбельную и её голос дрожит так, словно вот-вот сорвётся в рыдание. Плач, как ни странно, становится всё тише, точно ребёнок, услыхав песенку начал успокаиваться.
Ещё несколько шагов и повернув за поворот, мы видим источник жалобных звуков. Девчушка, лет шести-семи, в одной длинной рубахе, едва ли защищающей крошечное тело от ветра и мороза. В тонких ручках зажат непонятный предмет, напоминающий кусок деревяшки, а коленки прижаты к груди в тщетной попытке спастись от холода.
Я останавливаюсь, пытаясь преодолеть неприятный дискомфорт внутри, а Оля, продолжая напевать колыбельную, идёт вперёд и склоняется над девчушкой, прикрывая её полой шубы. Всё это бессмысленно. Нам некуда деть брошенных детей: даже отданные под страхом смерти в какую-нибудь семью, они через пару дней оказываются на улице. Когда выбор стоит между своей кровиночкой и чужим подкидышем, он вполне очевиден. Люди, живущие в Лисичанске, не более жестоки, чем где-либо. Просто они…Люди.
Ольга что-то говорит. Очень тихо, но эта фраза определённо адресуется мне. Я приближаюсь и тогда девушка, продолжая укрывать брошенного ребёнка, поднимает голову и сквозь пелену ослепительно белых волос я вижу прекрасное лицо, залитое слезами.
— Её зовут Шкода, — повторяет Оля и на мгновение зажмуривается, точно пытается удержать рыдание.
— Кого, девочку? — непонимающе переспрашиваю я.
— Нет, — точно стон вырывается из груди Ольги, — её куклу. Она — это всё, что у неё осталось. Её самая близкая подруга.
Девчушка не плачет, а лишь издаёт слабое поскуливание, будто сбитый колесом кареты щенок. Оля продолжает укутывать её в свою одежду, словно это способно спасти несчастную и рассказывает… Нет, не мне, а просто глядя в пространство, заваленное безжалостно красивым снегом. Её слова — это обвинение всему миру в том, что он именно таков, каков есть.
— Сегодня ночью её отец сошёл с ума. Сивуха из Приканалья, ты и сам знаешь, как от неё дуреют бедняки. Задушил мать и убил палкой обоих братьев. Старший успел вытолкнуть её на улицу, и она спряталась за углом соседнего дома. Видела, как отец поджёг себя и сгорел вместе с их хибарой. Пыталась найти какую-то тётку, но заблудилась. Сидела здесь, плакала и разговаривали со Шкодой.
— Так отведи её к тётке, — дело не стоило выеденного яйца.
— У неё обморожены руки и ноги, — почти стонет Оля, — а здесь таких не лечат. Ненавижу этот проклятый мир! Ненавижу…Давай уйдём отсюда, здесь всё пропитано смертью, и мы сами обратились в смерть…
— Чего ты хочешь? — устало спрашиваю я, не в силах понять, как поступить дальше.
— Уходи, — девушка качает головой и белые волосы рассыпаются по плечам, — а я сделаю то, что у нас получается лучше всего. Просто уходи.
И я ушёл.
Галя принялась ворчать, дескать меня слишком долго не было, и я приказал её заткнуться. Внутри возникло и начало разрастаться ощущение неправильности происходящего. Точно все мы, намереваясь выступать на театральной сцене, заблудились и оказались за кулисами. Здесь вроде бы всё то, что и должно быть, но только стоит мёртвым грузом, демонстрируя бесполезную изнанку.
Мы больше не разговариваем и через пару кварталов обнаруживается нужная нам улица. Некоторое время мы пытаемся разобраться в нумерации домов, проклиная власти столицы. Район совершенно заброшен и покинут. Даже минувшие после Напасти десятилетия не вернули жителей в сгоревшие и разрушенные постройки. В общем то подходящее местечко для сбора заговорщиков.
Искомое здание расположено в низине, заваленной снегом так, что мы вынуждены брести по пояс в белой пушистой субстанции. Внезапно Галя останавливается и сосредоточенно тянет носом, после чего поворачивается ко мне.
— Ощущаешь? — интересуется девушка, — точно так же, как во дворце.
И точно. Непонятная вонь, поначалу едва ощутимая, становится всё сильнее, по мере того, как мы приближаемся к двухэтажному покосившемуся сараю, где, судя по вывеске, некогда располагался трактир: «Три леща». И ещё странность: непонятные глубокие борозды, которые так и не сумел полностью засыпать весь выпавший снег. Все они ведут к нашей цели, словно в здание совсем недавно завозили нечто очень тяжёлое. Дети Свободы к чему-то готовятся?
Странная гнетущая тишина опустилась вокруг и даже все наши супер чувствительные органы не в состоянии различить малейший шорох.
— Это — ловушка, — уверенно говорит Галя и широко ухмыляется, — такая же, как и прошлые разы.
Похоже. Вот так и прежде, стоило нам приблизиться к логову бунтовщиков и оттуда немедленно летели камни, стрелы и взрывчатка. Похоже Симону нужно тщательно проверить своих подчинённых. Среди них определённо имеется предатель.
— Побудь здесь, — говорю я Гале и начинаю двигаться вперёд, — поймаешь кого-нибудь, если я упущу. Постарайся сразу не убивать, я ещё хочу задать пару вопросов.
— Я же пропущу самое веселье, — недовольно бормочет девушка, но послушно остаётся на месте.
Вывеска, прежде щеголявшая рисунком чего-то, отдалённо напоминающего рыбу, теперь лениво покачивается на гнилой верёвке, издавая тоскливые звуки трущихся друг о друга деревяшек. Под это монотонное повизгивание, которому аккомпанирует хруст снега под ногами, я медленно приближаюсь ко входу в трактир и берусь за ручку обындевевшей двери, на которой проступают свежие маслянистые пятна.
Звук приходит вовсе не изнутри, как я ожидал, а снаружи: откуда-то из приземистых почерневших домишек, окруживших некогда злачное место. Какое-то глухое шипение, сменяющееся протяжным гулом. На мгновение я замираю, продолжая удерживать потрескавшуюся ручку двери и размышляю об источнике загадочного звука. В ту же секунду Галя издаёт некий неразборчивый возглас, и я вижу удивительное зрелище: снег озаряется жёлтым сиянием, идущим, как мне кажется, изнутри и тут же проседает парой десятков чёрных полос.
Трактир, куда я так и не вошёл, превращается в огненную бездну, точно светило спустилось на землю, намереваясь вступить с зимой в рукопашную схватку. Меня натурально отшвыривает прочь, и я кубарем качусь по тающему снегу, задыхаясь от огненного жара и невыносимой вони, заполнившей весь мир. Рядом барахтается в чёрно-серой жиже, ещё недавно бывшей снегом, Галя и яростно кричит, пытаясь пересилить вопли обезумевшего пламени.
Спустя некоторое время языки огня оседают и на месте, где раньше было двухэтажное здание, остаётся только глубокий котлован, наполненный тлеющими углями и чёрной сажей. Снег вокруг исчез, истаяв от невероятного жара и многочисленные ручьи торопятся к зловонной дыре, изображая весенний паводок.
Галя молча поднимается на ноги и приводит себя в порядок, восстанавливая уничтоженную одежду. Теперь становится окончательно ясно: к королю эта западня не имеет ни малейшего отношения. А когда жаркий ветер бросает к моим ногам стопку обугленных листов, исчезают последние сомнения. Я уже видел эти бумажки, причём совсем недавно.
Наклонившись, медленно перебираю картинки, исполненные лучшим портретистом Симона по его приказу.
Я.
Галя.
Оля.
Наташа.



НАТАША

— Почитай мне что-нибудь своё, из свежего, — Наташа расположилась в самом углу, около огромного камина, которому умелые руки печника придали форму сторожевых псов преисподней, рвущихся наружу. Вид у собачек правда, получился достаточно жалкий, точно в преисподней их почти не кормили и в наш мир они вырвались в поисках еды.
Я сидел в кресле-качалке и лениво перебирал струны инструмента, искоса поглядывая на гостью. Она не стала трансформировать дорожный плащ в другую одежду и даже не сбросила капюшон, надвинутый до самого носа. Глаза не горели и как я ни старался, так и не смог разглядеть выражение лица. Никакой привычной вальяжности в позе: девушка сидела слегка, сгорбившись и склонив голову, точно глубокого капюшона было недостаточно для всех этих непонятных пряток.
Что-нибудь из нового? Я перебрал в памяти стихи и песни, которые читал и напевал придворным озорницам и обычным девушкам, встреченным на улице. Когда я приглашал последних погулять, приходилось изображать на голове замысловатые уборы, скрывающие цвет волос, чтобы хотя бы первое время оставаться неузнанным. Некоторых привлекал Ангел из демонов Медведко, но большинство, особенно поначалу, испытывали суеверный ужас.
Итак, судя по настроению моей сегодняшней посетительницы, ради которой мне пришлось отправить восвояси семнадцатилетнюю гостью из южного Вишезала, ей вряд ли подойдут весёлые куплеты, обожаемые завсегдатаями Королевского Лиса, да и эротические баллады казались весьма несвоевременным выбором. Сейчас подошло бы некое подобие «Меланхолий» либо «Нисхождения в любовь» утопленного астронома Джумы. Есть и такое.
Кифара, переносной вариант стационарного инструмента, изготовленный по моему заказу, удобно расположился в руках и прикрыв глаза, я принялся перебирать позолоченные струны, извлекая из памяти сочинённые строки.


Когда-нибудь ты позабудешь это
Рукой коснувшись лба не вспомнишь ничего,
Что крылья сброшены и песня не допета
А на немой укор ответишь: Что с того?


Наверное, когда-нибудь утратишь волю к жизни
И пламенный костёр в груди подёрнется золой,
И флаг на башне снов твоих безжизненно повиснет,
И рухнет в бездну мост меж мню и тобой.


Наверное, когда-нибудь уснёшь средь серых дней,
Обняв руками камень умершей души,
Но нет, постой, не слушай, всё преодолей!
И в серый сумрак падать не спеши.


Наташа молчала, а я не пытался нарушить её безмолвие, силясь понять, в чём смысл сегодняшнего визита. Честно говоря, последние годы абсолютно все поступки девушки перестали поддаваться хоть какому-нибудь логическому объяснению. Последний раз, когда мы с ней более или менее нормально общались, приключился во время путешествия по западному полушарию. У меня вызвала интерес идея о поисках загадочного сквозного прохода трёх континентов, связанных между собой длинными перешейками. Зачем с нами увязалась Королева не знал никто. Кажется, этого не понимала, и она сама.
Корабль лёг на бок, и тёмная высокая волна, увенчанная грязной бурлящей пеной, хлынула на палубу, перехлёстывая через борт и вливаясь через ряд квадратных отверстий. Какой-то матрос в коротких драных штанах пробежал мимо меня и вцепился в скобу на мачте, второй рукой пытаясь выщипать клочковатую полуседую бороду. Вид у моряка был безумным, как и большинства уцелевшей команды. Шторм не прекращался вторую неделю и судно лавировало на самом краю гряды рифов, успев пару раз проскрести днищем по острым подводным скалам.
Капитан повисший на лохматой верёвке совсем не походил на того морского волка, которых так любят описывать в прибрежных трактирах, а скорее напоминал пропойцу, вошедшего в глубокий запой: серая физиономия, мешки под глазами и сизый нос. Впрочем, отвратительная вонь перегара соответствовала. Сейчас командир даже не пытался отдавать каких-либо указаний: уцелевшие паруса подвязали пару дней назад и корабль повиновался лишь поворотам штурвала, на котором повисло не менее десятка матросов. Уж они то знали, ради чего стараются.
— Разве это не прекрасно? — поинтересовалась Наташа, легко касаясь рукой борта, но в её утомлённом голосе не ощущалось ничего, кроме скуки, — тёмные небеса, прорезаемые мечами молний, лютый ураган, вздымающий яростные буруны и люди, сошедшиеся в смертельной схватке со стихией.
— Кажется стихи здесь сочиняю я, — очень сложно оказалось удержаться от смешка, — или у меня появился конкурент?
— Не моё, — она небрежно отмахнулась, — сочинение какого-то из моих любовников. Самое забавное, что парень ни разу в жизни не покидал Лисичанск и в глаза не видел не то что океана, но и самого захудалого моря.
— Взяла бы с собой, — рассмеялся я, — если бы умудрился дожить до сегодняшнего дня, то получил бы наглядную картинку истинной смертельной борьбы со стихией.
— Не дожил бы, она убила его два года назад, — каркнул Паша, пристёгнутый кожаным ремнём к покосившейся тумбе лебёдки, — его звали Леонидом и перед смертью он назвал Наташу тупой бессердечной сукой.
— Как он посмел назвать тебя тупой! — возмутился я и Ната расхохоталась, — выходит, поделом досталось.
Взгляд Паши, который он вперял в хозяйку, как обычно, отражал два чувства: некий застарелый укор, точно он надеялся рано или поздно услышать слова раскаяния из этих алых чувственных губ и исступлённая преданность, успевшая стать притчей во языцех. Словосочетание: Пёс Королевы всегда соседствовало с объявлением Герцога Триморийского и Павел никак не реагировал, слыша его, однако первый же баронет, позволивший себе дурацкую шутку о «собачке» тотчас умер от несовместимости живого сердца и трёхгранного клинка.
Корабль накренило на другой борт и насквозь мокрый капитан проворчал нелепую фразу о разъярённых богах. Делал это человек очень тихо, ибо Наташа крайне критически относилась ко всем поминаниям женщины на палубе. Я тоже отметал любые суеверия, по которым присутствие девушки на борту должно было принести неудачу именно этому походу. Глухо ворчащие матросы просто успели забыть об обстоятельствах предыдущих путешествий. В родную гавань из дальних плаваний в самом лучшем случае возвращалась лишь половина команды. Остальные, зашитые в парусину или же абсолютно обнажённые, что зависело от жадности интенданта, покоились на дне океана либо в желудках многочисленной морской живности, так и рыскавшей вокруг.
Уж мне то это было хорошо известно. Для меня это было уже девятое плавание, да и Ната третий раз бороздила бескрайние просторы водной глади. Причинами смертей становились не столь экзотические варианты, как нападения пиратов или атака глубоководных монстров. Многомесячная болтанка вдалеке от берега ослабляла несовершенные организмы людей, после чего дурацкий насморк отправлял их на тот свет. Это, да ещё несоблюдение элементарных правил безопасности. Только за этот шторм четверо матросов успели расколотить свои черепа и заняться дайвингом из-за того, что не удосужились примотать себя верёвкой, понадеявшись на реакцию.
— Чего ты вообще ждёшь от этого рейса? — можно было и повысить голос, но наш слух позволял слышать друг друга даже сквозь оглушающий рёв урагана, — насколько мне известно, сначала ты собиралась плыть на Святой Изабелле к Островам Красной Волны. Ведь сказочное же место, золотой песок и куча очаровательных аборигенов. Да и много ближе.
— Я уже была там, — Ната повернула голову, и я смог лицезреть её идеальный профиль на фоне разряда молнии, вонзающегося в угрюмые валы волн, — да, ты прав, всё очень мило: поклонение богам луны, танцы при звёздах и секс с мускулистыми мальчиками.
Паша покачал головой, словно у него затекла шея. Должно быть вспоминал. Я сам присутствовал при том странном инциденте, когда Наталья едва не силой отправила его с раскосой очаровательной аборигенкой, бормочущей: «Хэла, хэла». Удивительно, но в лице Королевы я уловил едва не мольбу. Странно, как и другие её поступки последнее время.
Павел некоторое время стоял столбом, исподлобья глядя на хозяйку и лишь потом позволил девице в юбке из пальмовых листьев увести себя прочь. Наташа провожала их взглядом, пока они не скрылись в зарослях благоухающего кустарника, а после издала вопль взбешённой львицы и набросилась на коричневого гиганта с выпуклой грудью.
— Ну и? — я опёрся о пропитанный влагой борт и тотчас мутная волна лизнула пальцы коричневым прохладным языком, — или секс в гамаках успел тебе наскучить? Помнишь, как первый раз ты и оба твоих ухажёра ссыпались вниз? Барабанщик даже с ритма сбился.
— Да, тот ещё идиотизм, — Наташа даже не улыбнулась, хоть воспоминание и было достаточно смешным, — сама не знаю, но последнее время все эти слащавые развлечения не вызывают ничего, кроме раздражения.
— А если учитывать тот момент, что ты ими никогда особо не интересовалась, — я присмотрелся, напрягая зрение: кажется, на самом краю горизонта мелькнула светлая полоска неба свободного от туч. Неужели буря подходит к концу? — однако и твоих прежних воскресных «литургий» я тоже не наблюдаю. Стало быть, обитатели крысиных нор могут вздохнуть с облегчением?
— Они установили ей памятник, — прохрипел Павел и достав из кармана плоскую флягу, сделал маленький глоток, — Королева, вымаливающая грехи собственноручно убитого щипача. Трогательно, до слёз.
— Заткнись, — беззлобно прикрикнула девушка на него, — да, действительно, год назад я видела эту статую.
— Битый час стояла, глядя на себя, а потом ушла и больше в норы ни ногой.
— Пашунтий, я ведь могу и рассердиться, если ты не закроешь рот.
Парень только криво ухмыльнулся.
Парень? Чёрт возьми, почему я его до сих пор так называю? Не один десяток лет этот странный человек остаётся всё в том же непонятном возрасте «не мальчика, но мужа» как это назвала Ольга. За этот срок многие из нашего окружения успели пройти путь от молодых красавцев и красавиц до уродливых седых стариков с отвисшей кожей и кучей болезней, а этот почти не изменился.
Даже Илья никак не смог объяснить загадочный факт и лишь развёл руками. А после угрюмо усмехнулся и назвал «силой любви». Возможно, очередной камень в мой огород с его стороны. Последние пару лет его вроде бы попустило, но поначалу он даже кидался на меня с ножом и стрелял из собственноручно сделанного ружья. Бесполезная затея и вдвойне бессмысленная, если учесть, что я сам очень жалел о смерти Вилены. Может и не так, как мой товарищ, но всё же…
Полоса на горизонте стремительно расширялась, точно чьи-то невидимые руки сдвигали полог туч, намереваясь спрятать его до лучших времён. Ветер тоже начал стихать и тут же уменьшилась высота волн, а их атаки утратили прежнюю ярость. Вот мутно-коричневый холм приподнялся на цыпочках, заглянул на палубу и опал, уже не в силах перевалить через борт. Шторм, вымотавший и корабль, и его команду, наконец то завершался.
Изменения в погоде заметил не только я: капитан пробормотал несколько благодарственных слов богам моря, официально запрещённых церковью Святого Орла и принялся выпутываться из страхующих верёвок. Со стороны рулевого колеса донеслись радостные вопли, да и сам корабль, казалось, отряхивается от пропитавшей его влаги, точно мокрый пёс после дождя.
— И в этот раз мы выстояли, — пробормотала Наташа и я различил в её голосе странные нотки, точно она вовсе не радовалась победе над бурей.
— Сожалеешь? — я подошёл ближе, вглядываясь в тёмные провалы глаз, — предпочла бы отправиться на дно?
Ответа я не дождался. Девушка схватила за рукав сырого бушлата испуганного капитана и ткнув пальцем в далёкую полоску материка, сказала:
— Степан Феодосиевич, похоже вы выиграли главный приз, — когда тот, недоумевая, достал зрительную трубку, Ната пояснила, — пролив.
— Давай ещё, — почти потребовала Наташа и откинулась на спинку кресла. Тем не менее, капюшон продолжал скрывать её лицо в тени, позволяя видеть лишь подбородок и губы. Кажется, они кривились, словно пытались сдержать усмешку.
Молоденькая служанка испуганной мышкой прокралась вдоль стены и умело набросала в камин свежих дров. Пламя урча набросилось на добычу, а девчушка остановилась рядом с нами, ожидая приказов. Я лишь лениво отмахнулся и взял кифару наизготовку. Вы хотите песен, их есть у меня.


Алая капля скользит по руке
То ли сок, то ли кровь, не понять,
Твой фантом, не прощаясь, исчез вдалеке
Мне, похоже, его не догнать.
И тоскливую боль не унять…


— На смерть Вилены? — поинтересовалась Ната и её губы вновь задрожали. Странно, обычно она старается не касаться этой темы, непонятным образом выживающей среди мутного тумана исчезающих воспоминаний.
— Нет, — сухо отрезал я, подёргивая струну, до её жалобного повизгивания, — с чего это ты вдруг решила покопаться в могилах десятилетней давности? Илью встретила?
— Не встречала. Не поэтому, — она покачала головой, — просто думаю: каково это, потерять человека, который был тебе настолько дорог? Смогла бы я пережить подобную потерю?
Ну что тут скажешь? Остаётся сдерживать саркастические замечания, так и рвущиеся наружу. Ты то, как переживёшь? Думаю, тебе, моя разлюбезная Наталья, удастся благополучно пережить гибель всего нашего мира. И его исчезновение ты заметишь года через три — четыре, не раньше. Стоит только взглянуть на портреты девушки, чтобы осознать сию нехитрую истину. Как не пытались живописцы, но ни одному из них так и не удалось вдохнуть жизнь в маску холодного безразличия, написанного на лице Наташи. Впрочем, нет, было и другое выражение, но художники старались не общаться с девушкой, когда она превращалась в неистовую фурию, сеющую смерть вокруг себя.
Вспомнив о портретах Наты, я невольно посмотрел на стену, где висело полотно, изображающее финал Вронского побоища. Лучи солнца концентрированным потоком озаряли центральную часть, выделяя сияющим ореолом фигуры Наташи и Роберта. Девушка в белоснежных доспехах, с мечом в руке, стояла чуть впереди монарха, блистающего регалиями, словно защищала сюзерена, а фактически превращалась в главную фигуру экспозиции.
Точно выброшенные из райского сада перволюди, погружённые в сумрак забвения, военачальники Кории, коленопреклонённо предлагали победителям своё оружие, абсолютно теряясь на фоне сияющей Натальи.
— Но ведь было совсем не так, — неожиданно мягко сказала Наташа, уловив направление моего взгляда, — совсем не так.
Да. Совсем не так.
Посвистывая и сбивая прутиком верхушки цветов, я неторопливо поднимался на холм, где располагалась военная ставка Медведко. О приближении к месту дислокации царственной особы говорило резкое увеличение количества гвардейцев, обряженных в более или менее приличную одежду, напоминающую единую форму. Солдаты, тысячами лёгшие у подножия холма, не могли похвастаться подобными одеяниями, да и с оружием у них было много хуже.
Перед бруствером, окружающим ставку со всех сторон я заметил восемь уродливых чёрных орудий, смердящих зловонным дымом — подарок Илюхи доброму монарху. Предложение соорудить повозки без лошадей вызвало вежливое недоумение и отказ, а вот от нового оружия Симон отказываться не стал. Впрочем, роль секретного оружия сегодня оказалась вовсе не так велика, как рассчитывали полководцы, потому как имелось и другое. Гораздо мощнее.
Серый король не стал принимать участия в батальных развлечениях, а укатил с королевой в пригород Лазурного, предоставив всю стратегическую и тактическую славу исключительно монарху. Насколько я знал Симона, глупостями на побережье он заниматься не станет, а посвятит большую часть времени полировке грядущего мирного соглашения, по которому Влась оттяпает у Кории немаленький участок плодородных земель. Ну, может и трахнет пару раз Лилию.
Несколько надутых важностью генералов степенно поглядывали через земляную насыпь и обменивались специфическими фразами, понятными лишь тому, кто не одну собаку сожрал в военном деле. Меня они старались демонстративно не замечать, но косые взгляды, тем не менее, я ловил. Да и то, стоило ли обращать внимание на эпизодическую персону, когда прямо перед их глазами блистала сегодняшняя прима.
Долина у подножия холма, ещё пару дней назад напоминавшая изумрудное корытце с редкими столбиками деревьев, кардинально изменилась, превратившись в грязную лохань, наполненную рваным разноцветным тряпьём с превалирующим алым цветом.
Тряпьём были издохшие во имя Медведко и Орляна людишки, а красным — их кровь, пролитая за милосердных монархов. Если вдуматься: какой глупостью было вообще сводить две огромные армии, если была возможность договориться без боя. Но Симон сказал: победа в масштабном сражении прибавит Власи международного авторитета и вынудит остальных соседей считаться с ней.
Если у самого подножия холма движения почти не наблюдалось: так, шевелился кто-то недобитый, да ковыляла лошадь с переломанной ногой, то дальше веселье продолжалось во всю мочь. Солдаты Роберта с громкими криками теснили противника, совершенно озверев от запаха крови и смерти. Даже тех, кто сдавался и пытался вымолить пощаду немилосердно втаптывали в землю, израненную тысячами подошв.
Я покинул немногословных генералов и приблизился к венценосной особе, внимательно изучающей поле боя через окуляр зрительной трубки. Стена здесь казалась самой толстой, а количество охраны — наибольшим. Стража безмолвно расступилась, позволив мне лицезреть монарха, сидящего на переносном стульчике и сжимающего обеими руками длинную медную трубу, закреплённую на треноге. Рядом с Робертом лежал опрокинутый бокал с остатками вина и стояло ведро, плотно закрытое крышкой: у короля был слабый желудок и в критические моменты его зачастую выворачивало наизнанку.
Видимо услышав шаги, Медведко оторвался от увлекательного зрелища и повернул ко мне серое лицо, покрытое бисеринками пота. Губы у монарха прыгали, не позволяя ему вымолвить ни слова. Да, это не его пра, пра, который лично ходил на кочевников и разбил орду каганата за Лунным, сражаясь в первых рядах небольшого войска.
— Т-трупы! — пробормотал Роберт и серый цвет его физиономии сменился зелёным. Слуга, приставленный к монаршему ведру, сделал шаг вперёд, но король раздражённо махнул рукой, — так много! Я ведь даже не думал, как всё это может закончиться. Мы же договорились с Карлом: вступаем в бой, расходимся и заключаем мир. Почему всё пошло не так?
Я ухмыльнулся. Потому, недалёкий ты человечек, считающий себя нашим правителем, что пока ты общался с Козлобородым Карлом, Симон и Лилия договорились с Наташей, а уж её, если она вступила в бой, уже не остановить.
— Государь, всё складывается просто великолепно! — маршал Дровин с трудом скрывал ликующую улыбку, так контрастирующую с кислой физиономией монарха, — враг разбит и панически отступает, а наши потери — минимальны. Думаю, не ошибусь, если назову это сражение величайшим стратегическим гением, из тех, что описаны в анналах, после падения Первой Империи. Даже не знаю, какие можно использовать эпитеты, для выражения моих чувств!
О, эпитетов после придумали великое множество, но как ни пытались назвать сражение, за ним всё равно закрепилось имя Вронской Бойни. Трупы, которые так никто и не удосужился собрать, не позволяли приблизиться к проклятущей котловине ещё очень долго и лишь радостное галденье воронья указывало на место последнего упокоения тысяч воинов.
А стратегический гений…Вот им то там и не пахло.
Оба войска долгое время на расстоянии, непреодолимом пущенной стреле, ожидая сигнала к выступлению. Вот только он так и не прозвучал. Вместо протяжного звука горна, с трёх холмов громыхнули раскаты пушечных залпов, и солдаты Кории принялись истошно вопить, когда ядра пущенные, в основном наобум, разметали их нестройные ряды.
Но это оказалось скорее отвлекающим манёвром. Пока воины пятились, пытаясь сообразить, откуда прилетел гостинец, крошечный отряд, возглавляемый очаровательной девушкой в белоснежных доспехах, преодолел дистанцию, разделяющую оба войска, вонзившись в толпу корийских военных.
И начался ад.
Ещё раз бабахнули орудия, но в этом уже не было никакого смыслы. Наташа шла впереди, изображая сверкающий наконечник человеческого клина и бойцы, ставшие на её пути, падали без движения. Расчёт оказался верен на все сто процентов: солдаты пытались поразить красавицу, кажущуюся такой маленькой и беззащитной, но это не приносило ни малейшего результата. А закованные с ног до головы в сталь головорезы Симона довершали начатое их предводительницей, безжалостно кромсая испуганных и дезорганизованных врагов.
Центральная часть корийской армии дрогнула и провалилась внутрь, оставив фланги в недоумении. Однако паника заразительна и когда штандарт авангарда со вздыбленным драконом Орляна рухнул в грязь, вся армия начала нерешительно пятиться. В ту же секунду взревели трубы и войско Власи двинулось вперёд. Оно было в половину меньше противника, но это уже не имело ни малейшего значения: какая разница, сколько тех, кого ты жалишь в беззащитную спину?
Сражение уже докипало у едва заметного отсюда Лысого Холма, где прежде размещалась ставка императора Орляна. Огромный стяг и прочие отличительные знаки со стилизованным орлом в обрамлении листьев успели исчезнуть, значит Карл со своим штабом сделал ноги, оставив неудачников бесславно подыхать.
Роберт-таки не удержался, но расторопный прислужник успел подхватить следы слабости монарха, мгновенно закрыв сосуд плотной крышкой. И ни единой эмоции на каменной физиономии. Недаром этому дерьмоносу присвоено звание старшего офицера и какой-то мелкий дворянский титул.
— Почему всё складывается не так, как я хочу? — Роберт принялся размазывать слёзы по опухшему лицу, протирая их куском надушенной ткани с золотой эмблемой Медведко, — почему меня никто не слушает? Едва Лилия откроет рот и весь двор с ног сбивается, выполняя её прихоть, хоть каждый знает, какая она шлюха! А меня — законного монарха, все игнорируют! — король повернулся ко мне и только сейчас я осознал, насколько он пьян, — это — ты! Ты во всём виноват. Ты и твои дьяволицы! Все шепчутся, дескать я продал душу дьяволу, и он послал вас, чтобы вы выполняли мои приказы, — Роберт коротко всхлипнул и щёлкнул белыми изнеженными пальцами. Тотчас ещё один слуга отстранил прежнего и подал сюзерену бокал с вином, — но ведь вы же плевать хотели и не только на меня, но и на Симона с Лилией! А душу…Душу мою продали, но продал её вовсе не я. Меня даже никто не удосужился спросить, хочу ли я её продавать!!!
Медведко сделал глубокий продолжительный глоток и всхрапнув повалился на руки рослых молодцов, точно ждавших этого момента. Маршал, брезгливо поджав губы, пытался делать вид будто он ничего не замечает, но вся его лощёная физиономия, от напомаженной бороды, до глубоко посажёной треугольной шляпы, отражала искреннее презрение.
— Будет лучше, если эта пьянь проспится, — заметил я и Дровин непроизвольно кивнул, — очень скоро ему предстоит подписывать акт капитуляции. Кажется, королева уже подготовила все необходимые документы. Лучше всего, если король хотя бы поймёт, о чём там идёт речь.
Маршал издал неразборчивый, но одобрительный возглас и тут же ретировался. Следом потянулись осиротевшие слуги, а я остался в полном одиночестве. От нечего делать заглянул в окуляр трубки: остатки корийского войска так и не успели достигнуть холма, попав в полное окружение и теперь их безжалостно уничтожали. Горе побеждённым!
Ухмыльнувшись, я перепрыгнул насыпь, неторопливо шагая в ту сторону, откуда ещё доносился звон оружия, боевые возгласы победителей и уж совсем нечеловеческие крики жертв.
Стоило спуститься с холма и пройти сотню шагов, как передвигаться стало весьма проблематично. Земля полностью исчезла под покровом изрубленных тел, истекающих зловонной красной жидкостью. Некоторые ещё шевелились, кто-то глухо стонал, а те, которые могли перемещаться, пытались выползти на место, свободное от трупов. Да, большинству этих парней крайне недоставало милосердной Ольги, способной избавить их от смертной боли.
По ходу я любопытствовал, рассматривая одежду и вооружение убитых, которые могли дать хорошую иллюстрацию обеспечения армии Власи. Оно значительно возросло. Ещё десяток лет назад солдаты королевского войска напоминали оборванцев Карла, но Симон здорово подтянул эту статью бюджета и лично следил за хищениями, наказывая излишне рьяных мздоимцев. Да, отряды по-прежнему, больше напоминали сброд удальцов с большой дороги, но теперь у них появилось приличное оружие и даже, какая-никакая, защита.
Увлёкшись изучением покойников, я не сразу заметил приближение небольшого отряда живых, который двигался мне навстречу. Привлёк моё внимание громкий оклик, в котором звучала некая надрывная усталость, успевшая несколько надоесть за прошедшие месяцы.
— Привет, — Наташа казалась великолепной в своих белоснежных матовых доспехах без единого тёмного пятнышка. Вопреки официальному штандарту с рычащим медведем, на груди девушки сияла тёмным золотом голова львицы — копия с её медальона. Такие же, но проще, украшали забрызганные кровью доспехи десятка угрюмых головорезов за её спиной. С утра их насчитывалось более сотни, значит остальные полегли во время атаки. Тем не менее, сквозь маску усталости, проступала готовность хоть сейчас вступить в новый бой. Совсем не удивительно: ничего другого эти парни не умели, да и не желали.
— Справились? — спросил я, пиная разрубленный шлем я остатками пузырчатой субстанции внутри, — выглядело впечатляюще. Так генералы говорят.
— Выглядело мерзко, — отмахнулась Наташа и не оборачиваясь, махнула рукой, — гоните их в ставку, да смотрите, не сломайте больше никого.
Здоровяки в грязной броне тащили за собой связанных людей, одного из которых я незамедлительно опознал, как герцога Ринштейна, гофмаршала Карла, главного советника Козлобородого. Та ещё лиса! Когда мы с ним играли в штосс, старый лис всё пытался мухлевать, для чего пригласил прислуживать парочку очаровательных барышень в декольтированных платьях.
Остальную братию я тоже видел при дворе Орляна, но имён не запомнил. Военная элита. Сейчас элита молча передвигала разутыми ногами и шмыгала разбитыми носами, косясь в нашу сторону подбитыми глазами. Один, в отличие от остальных, одетый в боевые доспехи Ордена Свиньи, казался совсем плохим и его тащили под руки.
— Куда ты их? — поинтересовался я, — менять будем? Там у Карла есть сногсшибательная скрипачка. Я уже два раза предлагал её купить, а старый козёл всё упирается. Допросится.
— Уже, — коротко ответила Ната, — не успела уследить и удержать своих дуболомов, когда они вломились на Лысый. Вошли в раж, засранцы. Вот это — все, кого я успела спасти. Карла едва опознали по перстню, — она швырнула мне символ Кориии я задумчиво подбросил на ладони тяжёлый перстень с рубином, где проступал рисунок орла, — так что договор будет подписывать кто-то, из этих.
— Просто замечательно, — я швырнул перстень обратно, — Симон будет в экстазе. Надо будет срочно сообщить.
— Не стоит беспокойства, — Ната подошла ближе и печать усталости на её лице стала гораздо заметнее, — Серый мышь предвидел такой расклад, уж он то своих головорезов знает лучше остальных. Я уже послала голубя в Ланр, там его агенты пару лет, как готовят переворот. Теперь — самое время.
— Ох уж эта политика, — я покачал головой, — вся эта закулисная возня. Правда напрягает? То ли дело ворваться с отрядом головорезов в толпу пищащих крестьян и устроить безумное побоище?
Наташа молча взглянула на меня, а потом посмотрела по сторонам и медленно провела ладонью по лицу.
Знаешь, — она закрыла глаза, — упомянутая тобой закулисная возня и сегодняшняя кровавая бойня, по сути своей, ничем друг от друга не отличаются. После них остаются трупы ни в чём не повинных людей, послуживших пешками в игре, которая им самим и на хрен не сдалась.
— И тебе их жаль? — я ощутил некоторое изумление: это точно Наташа говорит? — хочешь, я отведу тебя к Илье, и вы создадите при дворе либеральную партию защиты невинных. Нелепо, но смешно. Или иди, объединяйся с Ольгой, а потом — вперёд, на поиск брошенных детей.
Мы стояли посреди поля, усыпанного неподвижными телами и чёрные пятна ворон, кружащих в небе, становились всё заметнее, а их пронзительные крики — всё громче. Звуки боя затихали и вопли падальщиков превращались в единственное, что слышали мои уши. Наташа смотрела мне прямо в глаза и казалось, будто её облик пульсирует, истончается, словно силится пропустить наружу нечто иное.
— А тебе, значит, их нисколько не жаль? — в заданном вопросе не было самого вопроса, а лишь изумлённая констатация непонятного факта, — то есть все твои слова и поступки, это — не маска, а действительно твои мысли? Все эти годы?..
О чём она? Какая, к дьяволу, маска?
— Ты просто устала, — я взял её холодные пальцы и поцеловав, прижал девушку к себе, но ощутил лишь прикосновение безжизненного манекена, — всё наладится. Я увезу тебя в горы, и мы будем отдыхать на берегу замёрзшего озера, под лапами огромных кедров. Ты забудешь про свои сомнения и всё станет, как прежде.
— Ты обещаешь? — в голосе внезапно прорезалась неистовая надежда, — как раньше, до того, как я стала такой?
Наши взгляды встретились. Две жёлтые точки в тени капюшона сверлили меня яростным укором. Я не сдержал обещания. Да и как я мог исполнить то, о чём не имел ни малейшего понятия?
Пока мы отдыхали в крошечном уютном шале, Наташа казалась умиротворённой, точно все дьяволы, терзавшие девушку, навсегда покинули её прелестную головку. Мы катались на коньках, спускались с гор на уродливых широких лыжах и построили шикарный снежный замок на берегу блестящего круглого озера. А потом, в одну из ночей, девушка исчезла, оставив меня в полном одиночестве.
Куда она исчезла, зачем? Думаю, на эти вопросы не смогла бы ответить и сама Наташ. Да и ни к чему. Всё равно эти ответы не нужны никому.
Кифара в моих руках начала исторгать звуки, напоминающие стоны живого существа и некоторое время я прислушивался к горьким стенаниям музыкального инструмента, полностью игнорируя присутствие гостьи. Наташа не пыталась меня отвлечь или как-то прервать дурацкое музицирование.


Пока листья жухлые падают в пыль,
Я спутать могу, где неправда, где быль,
Там ветры танцую и пляшет ковыль.


Пока звёзды гаснут и рушатся в прах,
Я успел позабыть, где отвага, где страх,
Там горы хранят тишину на устах.


Пока океаны стоят без капли воды,
Я путь потерял от добра до беды,
Там в свете луны расцветаю сады.


Сквозь мрака завесу отправимся прочь,
Пока я способен рубеж превозмочь,
Там жаркие дни и прохладная ночь,
Там…


— Последний год я пыталась экспериментировать, — Наташа прервала мою песню, что в общем-то было для неё несвойственно, — мне было интересно, способно ли хоть что-то нам навредить. Сделать маленькую царапинку или убить насовсем.
Я опустил инструмент и очень долго и очень пристально смотрел на девушку. Она вновь откинулась на спинку кресла, скрыв лицо во мраке капюшона. Огоньков не видать, значит глаза закрыты или вновь напитались могильной тьмой.
А вообще…Забавно девки пляшут.
— Подскажи-ка, — я побарабанил по золотой инкрустации кифары и нахмурился, — когда тебе вручали учёную степень В Академии Естествознания, какую именно тему ты защищала? Суицидальные наклонности в среде бессмертных неуязвимых существ?
— Тебе совсем не интересно, какие результаты у меня получились? — Наташа даже не пыталась возражать или по-другому реагировать на мою шутку. Чёрт, да шутку ли?
— Валяй, — я забросил ногу на ногу, — какую дрянь ты успела на себе испытать?
— Почти всё, что можно, — теперь девушка говорила так тихо, что мне приходилось напрягать слух, — стрелы, падающие камни, утопление, погребение заживо, взрывчатку…
— Яд? — я развлекался, — впрочем, для нас ничем не отличается от обычной человеческой пищи. Можешь даже не упоминать, сами с усами.
— Мне помогал один парнишка, которого я встретила в Академии, когда получала степень. Хороший мальчуган, лет восемнадцати, очень умный и очень красивый. Его зовут, — она запнулась, — звали: Теодор. Тео долго не хотел помогать, говорил, дескать неправильно подвергать такого ангела жестоким испытаниям. А потом мы вместе несколько месяцев развлекались, испытывая всё более мощные штуки. Единственная вещь, которую мы не успели опробовать, это — длительный и мощный жар. Собирались ехать на север, там вроде бы пробудился небольшой вулкан.
Кажется, я догадывался, как закончилась история столь странного любовного приключения.
— Тео вёл подробные записи, типа лабораторного журнала, куда вносил испробованные метода и результаты их применения. Однажды, когда его не было рядом, я решила полистать эти бумаги. И обнаружила в них кое-что, — голос Наты дрогнул, — копию записей с комментариями. Этот второй отчёт, должен был отправиться к Симону, на кого, собственно, Тео и работал. Сукин сын не просто так помогал мне, а делал это по приказу Серого Мыша.
— Ух ты, Симона интересует возможность убить нас? — я даже привстал, — вот это номер! Ну и что было дальше? Впрочем, не важно. Расскажи лучше, как он оправдывался. У парня болеет мать и его заставили? Или ты кончила кого-то из его родни? Собачку, например?
— Не знаю, — девушка помотала головой, — даже не стала интересоваться. Мне было очень больно, и я просто убила его. Отчёт он так и не отправил, поэтому Серый остался без этой информации.
— Угу, понятно. А здесь то ты зачем? Исповедаться пришла, раз убить себя не получилось? Дело это хорошее, но бесполезное. По крайней мере, у меня так и не получилось. Да ты и сама знаешь.
— Смутно припоминается, — Наташа провела рукой по невидимому лицу, — да ты тогда в общем то и не пытался исповедаться.
— А ты, кажется, пыталась?
Когда я первый аз услышал новость о новом настоятеле кафедрального собора, то посчитал её страной изощрённой шуткой. Честно говоря, так иногда бывает со старыми знакомыми: за последние годы некоторые из них потерялись из виду, а про других я и сам позабыл, оставив в памяти лишь пустые серые дыры, точно провалы трясины посреди поросшего седым камышом болота.
Новость принесла на хвостике Галина и это сделало известие вдвойне недостоверным. Я ещё не забыл то удовольствие и веселье, которое получил, изучая толстый том географического атласа «Южных Земель, писаного со слов опытной путешественницы и первооткрывательницы Галины Великолепной» Насколько я знал, единственной вещью, которую достоверно открыла «опытная путешественница» были двери нескольких сералей дальнего юга, где она успела побывать в качестве почётной гостьи.
Тем не менее слова ветреницы настолько заинтересовали меня, что я не поленился прогуляться к Лилии, всё ещё дующейся на меня, за какаю-то подзабытую мелочь. В данный момент королева вместе с министрами финансов и налогов изучала бюджет Власи на следующий год, мало-помалу приходя в состояние лютого бешенства. Оба чиновника стояли навытяжку, напоминая две тучные потные статуи, а Лилия прохаживалась перед ними и хлестала по обрюзгшим физиономиям пачкой бумаг.
— Не помешаю? — я плюхнулся в кресло, с интересом наблюдая за разворачивающейся сценкой. Лилия, невзирая на возраст, выглядела достаточно неплохо, хоть такой результат могла дать и маскирующая косметика, плюс дорогой корсет. Не знаю, в спальне бывшей любовницы я не был уже очень давно.
— Тебя ещё какого дьявола принесло?! — королева в сердцах швырнула бумаги на пол и младшие клерки с огромными чернильницами на поясе, стоявшие до этого момента у стен, бросились подбирать разлетевшиеся листы, — проблемы и неприятности наседают, точно блохи на шелудивого пса, а ты, как обычно, не вовремя! Нужны деньги на развлечение очередной потаскухи? Так вот, казна абсолютно пуста, но если тебе от этого станет легче, можешь прикончить эту парочку дегенератов!
— Серьёзно? — министры, как по команде, рухнули на колени, ткнувшись головами в ковёр. Клерки, собиравшие разбросанные бумаги остановились, злорадно уставившись на своих начальников.
— Да нет, — Лилия махнула рукой и пуская искры раздражения, заняла огромное кожаное кресло за письменным столом. Золотой медведь над её головой глядел так злобно, точно выбирал, кого из проштрафившихся министров сожрать. Я бы порекомендовал низенького, который поплотнее, — из всех остолопов, при дворе, эти двое — наиболее вменяемые. По крайней мере, пишут без ошибок и способны свести расчёты к правильной цифре.
— Значит у них хорошие помощники, — я кивнул на бледного парня в жёлтом камзоле, который с поклоном положил на стол королевы собранные листы, — уже не думаешь ли ты, что они лично написали всю эту пропасть букв?
— Естественно, нет, — королева хмыкнула и откинулась на высокую спинку. Кажется, её немного отпустило, — это тот подвиг, на который мои министры определённо не способны. Но подобрать хороших подчинённы и воровать в меру может далеко не каждый.
— Убедила, пусть живут, — мы пикировались прямо, как в старые добрые времена. Министры, протирающие плешью ковёр, дружно забубнили слова благодарности, — но я, в общем-то, не за деньгами. Даже сам могу подкинуть в казну из личных сбережений, — Лилия презрительно фыркнула, — не хочешь — как хочешь. Так вот, мне тут мышка-норушка одна нашептала чудную новость, и я хочу знать, правда это или нет.
Собеседница долго рассматривала меня, а потом подтвердила, не забыв добавить: дескать назначение прошло не без её участия. Теперь настала моя очередь пристально изучать королеву. Нет, до меня доходили определённые толки, но я не относился к ним достаточно серьёзно и сразу же забывал. А тут всё начало складываться в единую картинку.
— Тебя то это каким боком касается? — спросила Лилия, но потупившись под моим взглядом, начала катать по столешнице золотое перо, — дела религии вроде бы всегда обминали Ангела стороной.
— Как мне известно, настоятель кафедрального — первая кандидатура на должность кардинала? — Лилия, не поднимая головы, кивнула, но как-то неопределённо, — да ещё и такая карьера! Никогда бы не подумал, что дело в твоей протекции.
— Не только, — она криво ухмыльнулась, — я просто убрала несколько незначительных преград и дала пару советов. Если у тебя всё, то я продолжу заниматься делом.
— Пожалуй, всё, — я пожал плечами и поднялся, — ну, до встречи.
— Баронесса Шумейска очень просила тебя зайти к ней, — кажется сквозь плотно сжатые губы до меня донёсся лёгкий всхлип, — очень просила.
— Милята? — а я совершенно забыл про неё, — посмотрим.
Впрочем, о старой подруге я забыл тотчас, стоило мне покинуть кабинет королевы. Баронесса, точно так же, как и Лилия пыталась удержать следы былой молодости, используя все возможные здесь методы, начиная от каких-то смрадных притирок и кончая уж совсем экзотическими колдовскими ритуалами. Результат, впрочем, был одинаков. Пару раз Милята очень осторожно намекала на желание присоединиться к нашей группе. Ольга, которая беседовала с ней, точно так же, избегая подводных камней, увела беседу в сторону, но глядела на собеседницу с откровенной жалостью.
Как бы там не было, но внешний вид баронессы, чем дальше, тем больше, раздражал меня, вынуждая игнорировать её приглашения.
— Далеко собрался? — насмешливый голос Наташи застал меня врасплох и я недоумённо обернулся, встретившись взглядом с девушкой, оседлавшей белогривого рысака, — вид у тебя такой целеустремлённый, точно на войну направляешься.
— Ну, тут я с тобой вне конкуренции, — она поморщилась и встряхнув поводьями, заставила коня приблизиться ко мне, торжественно поднимая каждую ногу, — где нашла такого красавца? Давно я не видел подобной красоты.
— Ченнистанский, — подтвердила Ната и легко спешилась, потрепав животное по холке, — подарок одного шейха. Мы с ним полгода носились по горным перевалам, ловили всякую шушеру и отправляли к их милосердному богу-солнце. Колоритный был персонаж: шейх Мали, жаль погиб в банальнейшей поножовщине. Перед смертью подарил своего личного скакуна, сказал: как раз для такой пэри.
— Не соврал, — я обнял и поцеловал девушку, — так вот, где ты пропадала всё это время, гоняла колоритных шейхов по горам. А я уж было скучать начал.
— Не ври, — она хлопнула меня по губам, — но ты так и не ответил: куда держишь путь?
Я пояснил и Наташа, которая на протяжении всего рассказа всё выше поднимала брови, глубоко задумалась. Потом щёлкнула пальцами и два мальчугана в пёстрых костюмах шутов, со всех ног бросились к хозяйке, заглядывая ей в рот так, словно там притаилось нечто невероятное.
— Поставить в стойло, прочистить и накормить, — негромко приказала девушка и вдруг схватила одного из паяцев за кудри, да так, что тот взвыл от боли, — ещё раз отсыплешь корм — убью на месте.
— Хозяйка, богом клянусь, такое больше не повторится! — из глаз мальчика ручьём хлынули слёзы и дёрнув ещё раз, Наташа отбросила его в сторону.
— Мелкое ворьё, — пояснила она, пока мы преодолевали задний двор, густо поросший роскошным сорняком, — интендант просто поражался: в один прекрасный момент Мали начал потреблять фуража в два раза больше, чем раньше. Думала, может паразитов каких подхватил, так нет, по виду ни единого следа болезни. Хорошо напарник этого говнюка успокоил: рассказал, как его товарищ корм отсыпает да продаёт.
— Почему не убила? — равнодушно поинтересовался я, — думаешь исправится? Веришь в человеческую породу?
Девушка рассмеялась и прижалась ко мне, благоухая весенним садом и ещё чем-то тонким, едва различимым.
— Нет, конечно, — её пальцы переплелись с моими, — маленькое дерьмо из семейства потомственных конокрадов и десяток поколений его предков выжило исключительно на воровстве. Думаю, это у него в крови, но он лучше кого бы то ни было разбирается в лошадях и, если его периодически лупить, постарается сдерживать инстинкты.
Солдаты у ворот отдали нам честь и поспешили освободить проход. Тут идти совсем недалеко, даже в город выходить не нужно. Кафедральный возводился при Медведко Первом, изначально планируясь, как резиденция Корийского наместника и лишь после отделения от империи и строительства королевского дворца, превратился в собственно кафедральный собор.
Каменные орлы с уродливыми шипастыми головами, обсевшие ребристые колонны, слепо взирали вниз своими тусклыми глазами, а монстры, поддерживающие купол крыши, раскрывали клыкастые пасти и напрягали мускулистые лапы, точно крыша должна была вот-вот рухнуть вниз. Сейчас такой красоты уже не возводят, считая украшения дорогостоящим излишеством. А мне, наоборот, очень импонировал подобный стиль архитектуры.
— Слышал историю про горбуна, живущего на чердаке кафедрального? — поинтересовалась Ната, кивнув вверх, где самое большое и уродливое чудовище пыталось раскрыть каменные крылья.
— Как он влюбился в бродяжку-танцовщицу, а кардинал Люсень приревновал и замучил бедняжку до смерти, — я кивнул, — очень трогательно, особенно та часть, где горбун прикончил святошу и подох от любви. Кстати, а что на самом деле приключилось с этим Люсенем? Забавно, но нигде нет даже упоминания о том, куда исчез попик.
— Ты прикончил старого пердуна. По просьбе Симона, — я удивлённо прихрюкнул, — угу. А историю про горбуна придумала много позже Оля. Сказала: красиво.
— Красиво, — согласился я и огляделся, — а ну, давай-ка замаскируемся, у меня есть одна идея.
Двор перед порталом оказался относительно пуст, если не считать пары горожан под раскидистыми деревьями. Преклонив колени, посетители прижимались лбами к изваяниям орлов, специально установленным для уличных молитв. Они, да ещё монашка у ворот, которая подрёмывала над крошечным лотком с церковными атрибутами, вот и всё. Никто из них не обращал на нас внимания.
Преобразовав одежду в длинные серые плащи с большими капюшонами, в каких обычно ходят путешественники, мы проследовали через колоннаду портала. Наташа, не задерживаясь, прошла внутрь, канув в сумрак собора, а я остановился, подозвав неприметного человечка в коричневом балахоне послушника. Отсыпав в протянутую ладонь загодя заготовленные монеты (глаза у монашка округлились) я прошептал ему в ухо пару фраз и пошёл следом за спутницей.
Когда-то я уже был здесь, но очень давно. Правда все воспоминания ещё не успели выветриться до последнего, поэтому я мог с уверенностью сказать: внутри произошли значительные перемены. Стало заметно чище, убрали рассохшиеся скамьи, где по примеру Корийской Церкви прихожане слушали молитвы, заменив их огромной светлой площадкой из свежего леса. Повсюду горели свечи, наполняя собор странным дрожащим сиянием, в котором лики святых с образов сочувственно взирали на посетителей.
Здесь тоже почти никого не было: пара женщин в платках да однорукий мужчина стояли на коленях перед иконами и тихо бубнили себе под нос. Десяток служек перемещались вдоль стен, заменяя сгоревшие свечи и протирая пыль. И ни малейшего признака бесчисленной рати зловонных калек, путавшихся прежде под ногами. Не знаю, куда их убрали, но их отсутствие не могло не радовать.
Наташа повернула ко мне странно осунувшееся лицо.
— Здесь, — она помолчала, а потом закончила, — спокойно.
Я только пожал плечами и направился в сторону исповедальных кабинок, где уже несмело махал рукой купленный мною служка. Исповедальни — единственная вещь, которую Церковь Власи оставила, отделившись от Корийского Патриархата. Ну, нравится людям, когда им прощают грехи.
Внутри оказалось совершенно темно и лишь слабо светилось крошечное окошко, закрытое плотной шторкой. Именно за ней исповедник ожидал порцию любопытных историй от гостя, заглянувшего на святой огонёк.
— Во имя господа, — донёсся до меня знакомый голос, — я слушаю тебя, брат мой.
— Я грешен, святой отец, — пробормотал я, с трудом удерживаясь от ухмылки, — в своей жизни я совершил много преступлений: убивал, уводил чужих жён и вёл беспутный образ жизни.
— Бог видит всё, — должно быть исповедник не сумел опознать тихий голос, — есть ли вещи, которых бы ты стыдился более остальных? Расскажи и я подумаю, хватит ли у господа милости вернуть тебя в свет.
— Однажды мой старый знакомый обратился ко мне за помощью, — чёрт, да в тесной кабинке даже присесть негде! — он собирался жениться, а его невеста находилась в крепости у графа, уж не помню, как того и звали. Так вот, граф намеревался трахнуть девчонку перед свадьбой…
Полог, закрывающий вход, отлетел в сторону, и тёмная фигура стала на пороге исповедальни. Витя смотрел прямо на меня и его кулаки сжимались и разжимались. Нервничал наш святой отец.
— Подними капюшон, — скомандовал он и я послушно растворил материю, позволив настоятелю увидеть лицо, — странно, как я сразу не ощутил, какого из слуг нечистого занесло в святую обитель. Убирайся!
— А если нет? — я вышел наружу, вынудив его попятиться, — заставишь силой? Позовёшь братьев на помощь? Может сразу потребуешь у патрона поразить меня молнией?
— Зачем ты пришёл? — Виктор успел успокоиться, по крайней мере внешне и лишь глаза яростно сверкали на бледном лице, изрезанном глубокими морщинами, — тебе недостаточно уже сотворённого? Моей сломанной жизни и ещё сотни, если не тысячи таких же несчастных, лишённых твоей милостью любви, счастья, да и жизни самой?! Кто ты такой, возомнивший себя наместником самого рока, наделённым правом решать чужие судьбы?
— Ух, ух, — я заслонился руками, — какая экспрессия! Святой отец, я просто заглянул проведать старого знакомого, поговорить о том, о сём…
— Мне не о чём говорить с отродьем нечистого, — Витя приложил ко лбу массивное изображение орла, висящее у него на груди, — а тебе нечего делать в святом месте. И тебе тоже, дочь греха.
Подошедшая Наташа очень странно посмотрела на священника и вдруг медленно опустилась на колени перед ним. Голова её опустилась, коснувшись пола и белые волосы рассыпались по тёмным доскам. Думая, что это какая-то шутка, я хотел отпустить остроту, но не успел.
— Я грешна, святой отец, — голос Наташи дрогнул, — и мои грехи не заслуживают прощения, но может быть, даже для такой, как я, найдётся толика божьего благословения. Прошу вас о милости и снисхождении.
Виктор, открывший было рот для гневной отповеди, остановился, всматриваясь в коленопреклонённую девушку и вдруг по его морщинистому лицу прошла судорога. Священник всхлипнул и медленно возложил ладонь на склонённую голову. Потом посмотрел на меня.
— Если в тебе осталось хоть что-то человеческое — уходи, — тихо сказал он, — пожалуйста, не мешай.
Я угрюмо смотрел на эту картину: прекрасная девушка продолжала неподвижно стоять на коленях у ног седого священника. В дрожащем свете свечей их фигуры казались призрачными, точно я смотрел на парочку призраков. А луч солнца, прошедший через витражные стёкла крыши, прыгал по белоснежным волосам Наташи, превращая их в нимб святого.
Не зная, что сказать, я развернулся и ушёл.
— Ну и? Ты обрела спасение? — не глядя на девушку, я перебирал струны, оценивая тоскливые звуки, расползающиеся по тёмным углам комнаты, — святому отцу удалось вырвать твою душу из лап нечистого? Должно быть, он простил тебе все твои прегрешения и отпустил грешить дальше. Святые отцы они такие.
— Я попросила тебя спеть или сыграть какую-нибудь новую вещь, — Наташа напрочь проигнорировала мою ироничную риторику, — но всё это я уже слышала раньше, причём, не один раз. Похоже за последние несколько лет тебе не удалось сочинить ничего. Не задумывался, почему?
Да, это оказалось весьма болезненным ударом по самолюбию. Я попытался припомнить какую-нибудь песню, сочинённую недавно, пусть даже пошлую, из кабацких куплетов.
— Ты не появляешься несколько лет, — вскипая выдохнул я, — а потом тебя приносит посреди ночи и я вынужден выпроваживать девчонку, с которой намеревался хорошо перепихнуться. Ты ломаешь мне планы, а теперь ещё и упрекаешь в творческом застое? Какого ты знаешь о сочинительстве?! Наташа, не пошла бы ты к дьяволу!
— Вот я и пришла, — она пожала плечами и поднялась, — не продолжай. Не стоит посылать меня в ад, он и так постоянно со мной. Внутри.
Пытаясь сообразить, в чём смысл сказанного, я вдруг вспомнил.
— Постой. Слушай. Ольга недавно попросила сочинить колыбельную для детей, которых она находит на улицах.


Краешек тьмы украдёт небосвод,
В месяц положит и прочь унесёт,
Бережно в лапках качая.


Солнышко в гневе притопнет ногой:
Эй ты, ворюга, а ну ка постой!
Тебя непременно поймаю.


Матушка-ночка возьмёт небеса,
Скажет: Спасибо, вот это краса!
На звёзды её покромсаю.


В небе ночном засверкают огни,
Спи моя радость, скорее усни,
Доброго сна пожелаю.


Уже приоткрыв входную дверь, Наташа остановилась и пристально уставилась на меня слабо светящимися огоньками глаз.
— Ты написал колыбельную для умирающих одиноких детей, которую станет петь им Ольга, перед тем, как убить, — глаза девушки ослепительно вспыхнули, — ну и что же чувствовал, когда сочинял ЭТУ песню?
Больше я её не видел до того самого дня, когда Галя с глазами, напоминающими по размеру плошки, ворвалась в мою комнату и схватив за руку, потащила наружу. Пока мы неслись по коридорам дворца, я пытался добиться вразумительного ответа, но на все мои удивлённые вопросы девушка хлопала ресницами и невнятно бормотала о несчастье, приключившемся с Натой. Что-то случилось, вот и всё.
Нет, я мог догадываться. До меня уже успели дойти настойчивые слухи о последних странностях Королевы. Ната пыталась завязать с употреблением людей или хотя бы ограничить себя. Уменьшала рацион, не допивая до конца, но человек всё равно умирал, причём испытывая мучения, несопоставимые с обычным питанием. Ната не сдавалась и вместе с Ильёй ловила молнии, привязывая проволоку к воздушным змеям. Мощные стихийные заряды не приносили ей вреда, но и не насыщали, как надеялся Илюха.
Итак, всё оказалось тщетно и в отчаянии девушка напрочь отказалась от пищи, хоть и знала, что её ожидает. Длительное голодание превращало наше тело в мешок, точно наполненный кусками стекла или битого льда. Я пробовал и могу точно сказать: мучения голода воистину непереносимы. Тем не менее Ната не сдавалась. Обо всём этом меня информировала Галя, которую причуды подруги скорее забавляли. По её словам, последние несколько дней Наташа почти не шевелилась, свернувшись клубком в своём любимом кресле. Илья и Паша не покидали чокнутую девицу, день и ночь оставаясь с ней.
И вот утро. Взлохмаченная Галя бежала впереди меня и время от времени запускала пальцы в волосы, завывая о несчастье. Впрочем, уже даже слепой сообразил бы, происходит нечто неладное: навстречу бежали испуганные слуги, из тех, кто ещё оставался вол дворце, а истошный вопль, наполняющий коридоры, становился всё громче.
Я не узнавал голос, поэтому даже представить себе не мог, что источником крика является Наташа. Она сидела посреди своей гостиной на роскошном ченнистанском ковре, сдвинутом так, словно здесь недавно закончилась яростная потасовка. Любимое кресло девушки лежало на полу, а в высоком витражном окне зияла огромная дыра, как будто в него запустили каким-то предметом. Пламя пары свечей, стоявших на столе, судорожно содрогалось под порывами ледяного ветра, завывающего в пробитом отверстии. Но и того ничтожного света, который оно давало, оказалось вполне достаточно для понимания происходящего.
Илья, привалившийся к стене, даже не обратил на нас внимания, неотрывно глядя на неподвижное тело Паши, распростёртое перед воющей Наташей. Девушка кричала, не переставая и дёргала мертвеца, словно это могло ему как-то помочь.
— Как это случилось? — быстро спросил я у Ильи и дёрнул его за лацканы рубашки, — отвечай! Ты же был здесь всё это время!
— Я отлучился. По делам, — он повернулся ко мне, и я поразился ледяной безнадёжности в глубине его глаз, — застал только самый конец. Паша положил руку Наташи на свою грудь и…Она даже не поняла в чём дело и начала пить, а потом…
— Потом было слишком поздно, — закончил я и стукнул кулаком по стене, — доигрались, идиоты?!
Крик внезапно сменился глухим бормотанием, и я обернулся. Наташа, упав на грудь Павла, целовала его небритые щёки и водила пальцами по седым волосам.
— Милый, — шептала девушка, — всё будет хорошо и мы будем вместе долго-долго. Сейчас соберёмся и пойдём на Маришкин день рождения, и ты будешь паинькой. А потом вернёмся домой и ляжем в постель. Скоро у нас свадьба, мы же почти всё приготовили, да любимый? А потом я рожу тебе ребёночка, я знаю, мой хороший, как ты любишь детей.
— Смотри! — выдохнула Галя и дёрнула меня за рукав, — она…
Наташа менялась. Облик беловолосой красавицы сползал с неё и образ, смутно знакомый по каким-то далёким воспоминаниям, проявлялся в тусклом свете танцующих огоньков. Короткое каре из тёмных густых волос и широкоскулое лицо, залитое слезами. Ничего общего с обычной Наташей. Откуда это? Как?..
— Мы можем менять облик, — прошептала Галя, — прикольно…
Илья и я уставились на неё, как на нечто непонятное, а потом вернулись к рыдающей незнакомке, только что бывшей Наташей.
— Просыпайся, любимый, — она мотала головой, — поднимайся, пойдём домой. Посмотри только на себя: ты зарос, прям, как настоящий бука. Твоя девочка тебе поможет, только вставай…
Внезапно она вскинула голову и пронзительный вопль вновь ударил по ушам. Облик девушки сменился на хорошо знакомый и белые волосы засверкали в полумраке холодной гостиной.
— Это — начало конца, — донёсся до моих ушей тихий вздох и Оля прижалась ко мне, — начало конца и спасения нет.
Илья криво ухмыльнулся и согласно кивнул.
\ Тогда мне казалось, что они ошибаются.
Теперь — нет.



Я

— Как поступишь? — поинтересовалась Галя, которая вихрем мчалась следом за мной, — прикончишь старого идиота?
— Вероятно, — честно говоря я и сам пока не мог понять, как поступать дальше. Да, за все эти годы я успел ощутить ту ненависть, которую окружающие изливают на нас и мог чувствовать, как она усиливается, со временем. Но чтобы наши прежние друзья потратили столько усилий, пытаясь нас прикончить, нет, этого я понять не мог, — хотелось бы, для начала, получить пару-тройку вразумительных ответов.
— Этот взрыв, — Галя почесала нос и покосилась на меня, — ощущался весьма неприятно. Как думаешь, если бы ты успел войти внутрь, он бы тебя прикончил?
Ха! Это была как раз та вещь, которую Наташа со своим помощником так и не успели испытать. Теперь то, понимая всё, я мог сообразить: не получив желаемого отчёта от своего агента, Симон принялся поочерёдно испытывать на нас все те методы, которые казались ему наиболее эффективными. Остался бы я жив, если бы находился внутри взорванного здания? Честно говоря, не знаю, но мне кажется, что именно сегодня наш Серый Король был, как никогда близок к свершению своих планов.
Но, всё-таки, зачем?
Должно быть я произнёс свой вопрос вслух, потому как Оля, безмолвно следовавшая за мной, чуть отстав от Гали, издала глухой смешок. Девушка присоединилась к нам, когда мы покидали район Приканалья и до сих пор я не слышал от неё ни слова. Она не пыталась ничего рассказывать, а мы не спрашивали. Всё было понятно без слов.
Тучи, нависшие над Лисичанском, расползались в разные стороны, снег прекратился и тусклое зимнее солнце открыло в бледном выцветшем небе своё багровое око, уставившееся на нас с пристальным вниманием прожорливой змеи. Улицы оживились и люди бодро хрустели снегом, обмениваясь гортанными репликами, скрытыми в белых облачках пара.
Но мне было не до них. Ярость полыхала гораздо ярче тусклого светила и жгла меня почище огне на уничтоженном трактире. Чёртов Симон пытался нас прикончить, а я, как последний дурак, повёлся на его ложь, послушно укладывая шею, на тщательно приготовленную плаху. Даже не знаю, что бесило больше: предательство старого знакомого или собственная непроходимая тупость.
— Кажется я начинаю понимать, — вдруг сказала Оля и когда я обернулся, непонимающе уставившись на неё, пояснила, — касательно твоего вопроса о причине покушений.
— Да все они просто идиоты, которые завидуют нам! — выкрикнула Галя и бешено пнула ни в чём не повинный сугроб, — а этот старый козёл, как пить дать, мстит за то, что я престала с ним трахаться. Смотрит вечно, смотрит, только вот слюной не исходит!
— У тебя одно на уме, — раздражённо рявкнул я и группа мужчин в дорогих долгополых шубах испуганно юркнула в ближайшую подворотню.
— Зря изводишься, — спокойно одёрнула меня Ольга, — между прочим, в её словах тоже есть часть правды. Ты просто не представляешь, на какие гадости способны отвергнутые поклонники. А вообще, Лисичанск просто переполнен влиятельными людьми, которым мы так или иначе успели насолить. Не думаю, будто Симон действовал в одиночку, а уж помощников ему и искать не пришлось.
— И это всё?! — я остановился и обменялся взглядом с покосившимся ангелом без правой руки. Точно так же, как и это испорченное изваяние, я ощущал себя лишь бледной тенью прежнего Ангела, — всё дело в обычной человеческой зависти и мстительности?
— Не только, если разговор идёт о Симоне. Серый Мыш по-прежнему радеет о Власи и не желает оставлять сменщику столь непредсказуемый и неуправляемый козырь, как наша группа. Проще, да и правильнее навсегда закрыть неприятную тему.
— Угу, государственные интересы, — я сжал кулаки, — ну ладно, он будет не первым и не последним, кто отдал жизнь за свою страну. Пошли.
— Погоди, — Оля покачала головой и вдруг прильнула ко мне, вглядываясь прямо в глаза. Её собственные, в этот момент, почти не отличались от человеческих и лишь лёгкая позолота посвёркивала в зелени колдовского омута, — подумай, нам всем до смерти надоел это проклятый город. Да что город — весь мир, переполненный злобой, ненавистью и смертью! Подумай, возможно настало подходящее время, чтобы отбросить прошлое, со всей его тьмой и уйти прочь?
— И ты надеешься на изменения к лучшему? — я усмехнулся и поцеловал её, — ну и чем же ты тогда лучше людишек, мечтающих о райских садах после смерти? Нет спасения, ни для них, ни для нас. По ту сторону будет то же самое: убийства и ненависть.
— Но попробовать то стоит, — подала голос Галя, всё это время лишь слушавшая наш разговор.
— Хорошо, — я тяжело вздохнул, — вы меня почти убедили, и мы обязательно вернёмся к вашей идее. Но сначала я хочу попасть во дворец и получить ответы.
— Ты хоть себе то не ври: они известны и без вопросов, — Оля хотела было что-то добавить, но передумала, — а, впрочем, пойдём. Всё равно, нужно будет забрать Илью и…Наташу.
Мы переглянулись. Галя криво ухмыльнулась и отвернулась. Понятно. Интересно, кроме Оли кто-нибудь ещё верит в возвращение Наты? Даже Илья, ни на шаг не покидавший неподвижное тело, будто исполнял некий обет, данный самому себе. Словно пытался оправдаться за то, что оставил умирающую от голода Нату наедине с Павлом.
Приближение ко дворцу ознаменовалось всё усиливающимися миазмами, успевшими надоесть за утро и столкновением с огромной грязной бочкой, на двух брёвнах, исполнявших роль полозьев, которую тяжело тащили по снегу две надрывающиеся коротконогие лошадки. Около повозки вонь стала совершенно нестерпимой: видимо в бочке перевозили те самые нечистоты, которые упоминал Симон, оправдываясь за дурной запах.
— Где-то я уже ощущала похожую вонь, — Оля приложила ладонь ко лбу и помотала головой, — не могу сосредоточиться…Все эти события, да ещё и запах!
— Дерьмо — оно дерьмо и есть, — зажав нос, Галя побежала вперёд, — нечего разбираться в его сортах. Оставь людям.
Подворье точно вымерло. Ни единого человека, а некогда белый снег превратился в грязную кашу, изрытую полозьями саней, лошадиными копытами и глубокими отпечатками человеческих ног. Повсюду маслянистые смердящие пятна и обломки каких-то деревяшек. Королевский двор, называется!
— Не видно даже охраны, — я оглянулся, услышав смутный шум и мне показалось, будто за конюшней мелькнула быстрая тень, словно исчезнувшая под землёй, — чертовщина какая-то.
Странности продолжились, стоило нам войти внутрь царской резиденции. Те немногочисленные лакеи, которые ещё встречались мне утром, точно растворились в воздухе, не оставив ни единого следа своего существования. Сейчас дворец напоминал тот покинутый замок, который я обнаружил на одном их островов Архипелага: ни малейшего следа человеческой ауры. Но там то всё было понятно с самого начала: кровавые лужи и полосы недвусмысленно намекали на вторжение врага. Морских разбойников, как выяснилось позже, которые спрятали трупы обитателей замка в его подвалах.
Здесь же не было ничего: только опустевшие комнаты, заполненные душной пылью и холодным зловонным воздухом. Кто-то открыл большую часть окон и одинокие снежинки, подхваченные сквозняком, порхали в пыльном пространстве, медленно оседая на давно не чищенные ковры.
— Точно мы попали в царство призраков, — вдруг пробормотала Галя, — я видела такую постановку.
— Там, где главный герой, в конце концов, тоже оказывается неупокоенной душой? — я ухмыльнулся, — мы её вместе смотрели, в Большом Императорском, лет пятнадцать назад. Не думал, будто тебе такое могло понравиться.
— А мне и не понравилось, — Галя встревоженно озиралась, — но запомнилось. Да где же они все?
— Я слышу голоса, — Оля прервала нас и указала рукой, — кажется, это — из кабинета Лилии. Она, Симон и ещё кто-то, не разберу.
— Значит нам туда, — я пожал плечами, — заодно поинтересуемся, куда и зачем они отправили всю прислугу.
— Как же воняет! — Галя закашлялась, — не удаётся блокировать.
Это — да. Вонь прорывалась через все фильтры, которые мне удалось поставить. Представляю, как смердело всё это для обычного человека. Дворец, ха!
Теперь уже и мне удавалось расслышать голос Лилии и негромкие ответные реплики Серого. Вот вклинился ещё кто-то и тут же зашёлся глухим кашлем, напоминающим клёкот водоворота. А это… Илья? Какого дьявола?
У входа в кабинет нам, наконец-то встретились первые живые души: личный телохранитель королевы — мулат Федерико, привезённый мной из западной окраины Чибиса и пара коленопреклонённых монашек, бормочущих тихую молитву. Федерико бросил на нас быстрый взгляд и криво ухмыльнувшись, продолжил размеренно править блестящий металл даги. Монашки, кажется и вовсе не заметили появления новых действующих лиц.
Зато в кабинете заметили. Тотчас. Говорившие умолкли, а те, которые молчали до этого времени, просто повернулись в нашу сторону. Вот это компания! Я, честно говоря, оказался поражён до глубины души.
Лилия замерла у открытого окна и в её руке, оказавшейся снаружи, трепетал большой белый платок. Симон сидел за письменным столом королевы и осторожно цедил из пузатого стакана золотистый напиток. Судя по знакомой гранёной бутылке, это было коллекционное Леми, которую Мыш приберегал для особо торжественного случая уже десять лет. Ножик скрючился в углу, на утлом табурете, невесть как оказавшемся посреди королевской роскоши и вытирал впалый рот окровавленной тряпицей. Подпирающий стену Илья, смотрел на меня с загадочной улыбкой ченнистанских истуканов. Наташа, сидевшая в глубоком кресле, подавала признаки жизни больше, чем коленопреклонённый Витя, в пышной хламиде кардинала. Он единственный не повернулся в нашу сторону.
— Да это заговор! — нарочито весёлым голосом сказал я, остановившись в дверях, — все на одного, да?
— Ни шагу дальше! — в голосе Лилии лязгнул металл, — или я тотчас подам сигнал. Я знаю, как ты можешь быть быстр, но меня ты остановить не успеешь.
— Подашь сигнал и?
— Я вспомнила, откуда знаю этот запах, — Оля стояла рядом и с недоверчивой улыбкой смотрела на Илья, — при переработке древесины можно получить горючую смесь, легко воспламеняющуюся и весьма зловонную. Илья показывал, когда открыл процесс.
Илья? Вот это поворот!
— Все подвалы дворца и катакомбы вокруг наполнены жидким огнём, — голос королевы дрогнул, но она тут же взяла себя в руки, — стоит мне подать сигнал и его тотчас подожгут. Постройка, двор и даже площадь вокруг охватит пламя. Мы думаем, даже вам не удастся выжить в таком аду.
— Какие усилия! — я прикинул, успею ли допрыгнуть до бунтарки, если ускорюсь. Выходило — нет, — так вы сговорились прикончить нас и героически погибнуть? Во имя чего? Кстати, Симон, дружище, огромное тебе спасибо за аттракцион с Детьми Свободы, — Мыш поднял стакан, салютуя мне, — было весело.
— Никто не погибнет, если только в тебе осталась толика здравого смысла, — Лилия привалилась плечом к оконной раме, точно ноги отказывались поддерживать слабое тело, — Илья рассказал нам о картинках других миров, которые ты способен делать в воздухе. Сказал: вы можете пройти в эти врата. Так уходите немедленно и никто не пострадает!
Витя поднялся на ноги и повернулся, перебирая чётки тонкими бледными пальцами. Наташа глухо всхлипнула и вцепилась в край пышного одеяния, а кардинал опустил свободную ладонь на голову девушки. Ну — жива и то хорошо.
— Илья, — я всё ещё не мог до конца поверить и осознать, — а ты тут каким боком?
— Думаю мы уже достаточно навредили этому миру, — товарищ казался отрешённым, — кроме того, если я останусь, мне всё продолжит напоминать о…
— Угу, понятно. Значит, если уйдёшь, то всё моментально выветрится из памяти? Идиот. Ладно, пойдём дальше. Ножик, тебе то какого чёрта от меня нужно? Одной ногой на том свете, а туда же.
Старый бандит поднял на меня полыхающие ненавистью глаза, кажущиеся живыми точками на высохшей физиономии мумии. Он хотел что-то сказать, но приступ кашля вновь скрутил его.
— Наш нынешний союзник дал согласие распустить свои преступные легионы, частью отдав под контроль Тайной Канцелярии, — Симон сделал длинный глоток и поднял стакан, любуясь приятным цветом. В первый раз, за последние годы, Серый Король казался спокойным и даже расслабленным, — в обмен на возможность увидеть вашу смерть. Ну, или изгнание, как там дело обернётся. Насколько я понял, он так и не простил вам смерть некоего Шпеньки, уж и не знаю, кто это.
— Я тоже, если что, — Ножик хрюкнул и безнадёжно взмахнул рукой, — мало ли кто попадал под горячую руку. Витя, понятно…
— Вовсе нет, — кардинал покачал головой, — я уже давно простил вам тот грех и многие прочие. Девочка, — он погладил голову Наташи, и та глухо зарыдала, — отмолила. Честно говоря, несколько последних дней я упрашивал её величество отказаться от столь радикальной затеи, ограничившись обычной беседой, без угроз и претензий. Всё же бог не до конца покинул ваши сердца, у меня есть замечательный пример этого и спокойный разговор…
— С ним такие вещи не проходят, — Лилия выпрямилась и в её глазах полыхнуло пламя, — они или уйдут, или умрут. Но в судьбах государства их выбор уже ничего не изменит.
— Да ну! — я покачал головой, — то есть вы обвиняете нас в той заднице, куда скатилась Влась, но собираетесь отдать рычаги управления дегенеративному пьянице, который развалит ещё уцелевшее? Шикарный план! А если ещё учитывать заговор…
— Нет никакого заговора, — королева торжествующе улыбнулась, — в данный момент, посланные мной дворяне, в Лазурном подписывают с послом Вильгельма договор о переделе территории. Влась возвращается в свои исконные границы, а Кория обязуется выплачивать крупную денежную компенсацию. Думаю, этих денег вполне достанет для закрытия всех дыр бюджета. Роберту же, в этот час поставлен ультиматум: он, или подписывает отречение в пользу церкви, или будет без промедления отравлен.
— Церкви? — я недоверчиво покосился в сторону Вити, — этот хомяк возьмёт всю власть в свои руки? Да, пожалуй, из этого дурдома пора валить.
— Ну, ты же сам позаботился, чтобы я не оставила наследников, — Лилия провела по лицу свободной рукой, — а моё время заканчивается. Думаю, именно церковь сумеет, при поддержке тайной канцелярии, победить тот хаос, в который мы все превратили королевство.
«Мы все», ну хоть не пытается свалить вину на меня одного.
— Итак, — Симон допил стакан и осторожно поставил его на стол, — пришла пора делать выбор. Или мы все живём, или — умираем. Решай.
Я оглядел всю эту компанию. Лилия замерла у окна, полная решимости умереть, но не отступить. Симон насмешливо глядел на меня, постукивая пальцами по краю стакана. Ножик прекратил перхать и вытерев рот, сворачивал грязную тряпицу трясущимися руками. Илья казался готовым к любому исходу и даже начал насвистывать. Наташа уже не рыдала, но в её взгляде продолжало дрожать испуганное безумие, готовое в любой момент выскользнуть наружу. Витя был абсолютно спокоен и его губы шептали слова, которых я не мог ни различить, ни понять.
— Уйдём, — почти выкрикнула Галя и дёрнула меня за руку, — чёрт с ними, этими идиотами! Давай уйдём.
— Ты хорошо знаешь моё мнение, — прошелестела Оля, — и поверь, напрасно противишься. Брось, это — не проигрыш, прими всё просто, как отступление. Скажи себе: вернусь потом и всем отомщу. Можешь даже сказать вслух. Рявкнуть, как следует.
Она то знала меня лучше всех остальных. Не очень-то и самому хотелось барахтаться в смрадной грязи, но уходить под давлением каких-то людей!
Я молча выбросил руку перед собой и браслет тут же слетел с запястья, повиснув в воздухе парой шагов дальше. Теперь немного страданий: вцепившись в края жёлтого обруча, я потянул их в сторону, ощущая яростную боль, сжигающую ладони. Стоило невероятных усилий сдержать громкий вопль, но я не собирался доставлять этим людям ещё и такое удовольствие. С них вполне достаточно моего унижения.
В открывшемся окошке шелестели тяжёлые колосья пшеницы и багровый шар светила изумлённо выглядывал из чёрной полоски далёкого леса. Где-то, у самого горизонта, угадывались призрачные громады гор, нежащихся в пышной перине пушистых облаков. Свежий воздух ворвался к нам, сметая вонь королевского дворца, а пара крошечных птах, испуганно выпорхнула из жёлтых колосьев и унеслась прочь. Как обычно: не то, что прежде. Всякий раз — другой вид.
Я отошёл в сторону и посмотрел на Лилию. Королева и не думала расслабляться. Почему-то именно на неё я не мог злиться. Просто ощущал нечто, подобное печали.
— Даже не обнимемся, на прощание? — насмешливо поинтересовался я, — не поцелуемся, как прежде?
— Просто уходи, — на её щеках сверкали слёзы, — уходите все и оставьте нас самим себе.
Первыми покинули этот мир Илья и Наташа, которую подвёл к порталу Витя, шепчущий в ухо девушки слова напутствия. Возникло желание прикончить хотя бы святошу, но смысл? Вызвать истерический припадок у королевы, перечёркивающий все наши мирные договорённости? Пусть живёт.
Галя на мгновение задержалась и поджав губы, посмотрела на Симона. Бывшие любовники, как мне показалось, обменялись неким посланием, после которого человек опустил голову, а девушка перемахнула на другую сторону пылающего кольца.
— Прощай, — сказала Оля, обращаясь исключительно к Вите.
— Удачи тебе, дитя моё, — отозвался тот, поднимая кардинальского орла, — постарайтесь не забывать, что вы тоже люди. Пусть это и сокрыто где-то, глубоко внутри.
Я остался наедине с четвёркой людей, протянувших ко мне четыре взгляда. Ох и разные они были: ненавидящий, слегка насмешливый, доброжелательно-спокойный и…Лилия отвернулась.
— Я вернусь, — начал я, собираясь напоследок высказаться по полной, но Витя остановил меня, подняв руку вверх.
— Не стоит этого делать, — он улыбнулся, — здесь не осталось, да и не было ничего, за чем тебе стоило бы возвращаться. Ступай с миром.
Чёрт побери, он был абсолютно прав!
И я покинул мир, в котором не оставалось ничего моего.
Навсегда.