Наталья Александрова - Ожерелье богини Кали

– Видеть тебя больше не хочу! – Девушка выплеснула бокал красного вина в лицо своему спутнику, вскочила из-за стола и бросилась к выходу. Правда, сделав несколько шагов, не удержалась от соблазна и оглянулась, чтобы увидеть, как он с перекошенным от ярости лицом пытается оттереть вино от своего дорогущего пиджака.

От этого зрелища ей немного полегчало, но совсем немного и ненадолго.

Она сунула гардеробщику номерок, неловко влезла в пальто, вышла на улицу и только там дала волю душившим ее слезам.

На этого козла она угробила целых два года своей жизни!

Два года она угождала ему, угадывала его желания, два года она пыталась превратить его в человека… и вот как он отплатил ей! Он завел интрижку с ее лучшей подругой!

Она с трудом справилась со слезами, вытерла глаза и огляделась в поисках такси.

Улица была пуста.

Вдруг за спиной у нее послышались приближающиеся шаги, и незнакомый голос проговорил:

– Он того не стоит!

– Что? – Оглянувшись, девушка увидела высокого мужчину лет сорока, с темными глубокими глазами и седой прядью, пересекающей черные волосы, как след сабельного удара. – Что? – повторила она удивленно.

– Он того не стоит. – Брюнет подошел ближе, взглянул на нее пристально, и от этого взгляда у нее закружилась голова, как будто она оказалась на краю пропасти, но успела разглядеть, что глаза у незнакомца не темные, как ей показалось, а необычного янтарно-желтого цвета. – Жизнь не кончилась, – продолжил брюнет, не сводя с нее гипнотизирующего взгляда. – Вы молоды и красивы, вас могут ждать впереди самые необычайные встречи, самые удивительные события. А он ничтожный, жалкий, самовлюбленный тип. Он не стоит и одной вашей слезинки.

– Кто вы? – удивленно спросила девушка, не в силах отвести взгляда от таинственного незнакомца. – Откуда вы знаете?..

Она была поражена: незнакомец прочитал ее мысли, всю ее жизнь, как открытую книгу. Она хотела спросить, как ему это удалось, но недоговорила, внезапно смутившись: она представила, как выглядит сейчас со стороны – со смазанной косметикой, распухшим от слез носом, дрожащими губами…

– Кто я – совсем неважно, – проговорил брюнет и легко дотронулся до ее руки. – Важно, кто вы.

От этого мимолетного прикосновения по ее телу пробежала судорога, словно от электрического разряда.

– Вы достойны лучшего, – говорил он. – Вы достойны самой замечательной судьбы.

Девушка почувствовала, что ноги ее слабеют, становятся ватными, еще немного – и она упадет.

– Вы устали, – проговорил незнакомец мягким, убедительным голосом. – Вам нужно выспаться. А завтра вы проснетесь совсем другим человеком… Куда вас отвезти?

– Домой… – ответила она едва слышно, заплетающимся языком.

– Домой, – повторил незнакомец, властно и уверенно подхватил ее под руку и повел к большой темной машине.

– До… домой… – неуверенно повторила девушка.

В глубине души она понимала, что делает что-то неправильное.

Садиться в машину к человеку, которого видишь первый раз в жизни, – это неправильно, это опасно и недопустимо.

Но у нее не было ни сил, ни желания сопротивляться ему, сопротивляться этому мягкому, убедительному, властному голосу.

Она сделала несколько шагов, села на пассажирское сиденье и закрыла глаза. Машина тронулась, заскользила по пустынным улицам ночного города. Девушке стало хорошо и спокойно, как будто она наконец оказалась дома. Не в жалкой, неприбранной съемной квартирке, а Дома, в том Доме, о котором мечтает каждый из нас.

Перед ее глазами поплыли яркие, радостные картины – широко распахнутое в сад окно… цветущая яблоня… красные ягоды земляники в густой траве…

Дальше картины смешались, образы стали неразличимыми, странными, незнакомыми. Среди них замелькали какие-то смуглые люди. Эти люди улыбались, танцевали, бросали ей яркие тропические цветы, пели на незнакомом, странном языке…

Вдруг девушка проснулась.

Машина стояла, мотор был выключен.

– Мы приехали? – спросила она, оглядываясь.

– Мы приехали, – подтвердил незнакомец своим мягким, обволакивающим голосом.

– Но это… не мой дом… – пробормотала девушка, выглядывая в окно.

Машина стояла на пустыре, рядом с двухэтажным заброшенным домом. Вокруг была глухая, тяжелая, давящая темнота.

– Где мы? – прошептала девушка, и в душе у нее шевельнулся страх и начал разрастаться.

Она взглянула на незнакомца.

Он смотрел на нее пристально, и в глубине его темных глаз сверкали багровые искры, как отсвет далекого пожара.

– Где мы? – повторила девушка едва слышно. – Кто вы? Чего вы хотите?

– Ты хотела вернуться домой, – проговорил незнакомец мягко, почти нежно. – И я помогу тебе. Скоро, совсем скоро ты вернешься домой… вернешься в наш общий прекрасный дом, вернешься к нашей великой матери…

Девушка хотела сказать ему, что ненавидит свою мать и вовсе не хочет к ней возвращаться, но эти слова застряли у нее в гортани как рыбья кость.

Она не могла отвести взгляда от страшного незнакомца.

А багровые искры в его глазах становились все ярче и ярче, как будто отраженный в них пожар приближался.

– Не бойся, дитя мое, – проговорил он тихо, – тебе не будет больно. Ты заснешь – и проснешься совсем другим человеком, как я тебе и обещал. Твоя новая жизнь будет ярче и интереснее, чем нынешняя, ты будешь благодарна мне…

– Отпустите меня… – пролепетала девушка непослушными губами. – Пощадите меня, прошу вас!

– Ты сама не знаешь, о чем просишь. – Губы незнакомца недовольно скривились. – Я оказываю тебе огромную услугу… великую честь. Ты должна радоваться и ликовать.

С этими словами незнакомец вытащил из кармана яркий шелковый платок.

На мгновение он его расправил, и девушка увидела удивительный узор: языки багрового пламени, а среди них – танцующую обнаженную женщину.

Женщина эта была ужасна.

У нее была темно-синяя кожа, четыре руки и ярко-красный высунутый язык. Шею ее обвивало ожерелье из человеческих черепов. На талии был пояс из отрубленных рук. По подбородку и груди этой страшной женщины стекала густая кровь, как будто она только что завершила кровавую трапезу.

Но незнакомец уже сложил платок вдвое, затем вчетверо, взмахнул им, уже сложенным, – и тот живой змеей обвился вокруг шеи девушки, стянул ее…

Мужчина схватил платок за концы и потянул их в разные стороны.

Платок стягивал шею все туже и туже…

Девушка хотела закричать, хотела позвать на помощь – но не могла издать ни звука, она только бессильно, мучительно хрипела, глаза ее вылезали из орбит.

Она все еще видела глаза своего убийцы.

Багровые отсветы в его глазах разгорелись живым яростным пламенем, он жадно смотрел на умирающую девушку, как будто впитывая в себя остатки ее жизни.

А потом все померкло, и наступила великая тьма.

Мужчина еще несколько минут смотрел на мертвую девушку, словно не мог оторваться от этого зрелища, словно хотел запомнить его навсегда. Затем он открыл дверцу машины, обошел ее и бережно поднял мертвое тело.

С этим телом на руках он подошел к пустующему дому, вошел внутрь.

В доме было еще темнее, чем снаружи, но мужчина уверенно шагал, как будто видел в темноте как кошка или как будто багровые искры в его глазах озаряли темноту.

Пройдя первую комнату, он вошел во вторую.

Посреди нее стояло старинное кресло со сломанными подлокотниками и вспоротой обивкой.

Мужчина усадил мертвую девушку в кресло, придал ей гордую, внушительную позу. Затем набросил на ее лицо шелковый платок и отступил немного назад, словно любуясь делом своих рук.

В комнате было темно, как в желудке кита, но он видел мертвую внутренним взором.

Убедившись, что все сделано как следует, он быстрым, решительным шагом вышел на улицу.

Звонок в дверь раздался, как всегда, некстати – Женя только вышла из душа. Ну, кого тут принесло в такую рань, да еще в воскресенье? Не иначе соседка за солью или за сахаром.

Нахальная баба эта Лариска, но не скажешь же ей об этом прямо в лицо. Может, не открывать?

Нельзя, она всегда в курсе, дома Женя или нет. Между их квартирами очень тонкая стенка, и потому все ей слышно – как дверь входная открывается, как вода льется, как дверца шкафа скрипит. Так что она всегда знает, дома Женя или нет.

И вот что странно – Женя-то ничего не слышит через стенку, она понятия не имеет, что и как в квартире у Лариски стучит или скрипит. Она вообще никогда в жизни у нее в квартире не была, не тянет ее к соседке в гости.

Звонок все трезвонил, Женя поняла, что Лариска просто так не отвяжется, придется открыть. Опять, что ли, сахар кончился? Или кофе захотелось? У тебя, говорит, хороший, индийский… Подарить ей, что ли, на ближайший праздник кофе? Не поможет, все равно к Жене таскаться станет.

Женя накинула на голое тело халат, замотала голову полотенцем и открыла дверь, не спрашивая.

И остолбенела. Потому что на пороге стояла вовсе не соседка, а совершенно незнакомая девица. Да еще в таком виде…

На девице была короткая жилетка из розового искусственного меха, очень узкие джинсы, сплошь расшитые стразами, и сапоги на огромных каблуках. Волосы ее буквально стояли дыбом, до того обильно были политы лаком. Глаза подведены черными стрелками до висков, губы густо намазаны малиновой помадой. Вдобавок от девицы несло жуткими духами.

Женя даже зажмурилась на мгновение и потрясла головой, думая, что у нее начались глюки. Ну, это неудивительно – спала сегодня плохо, под утро только уснула, даже душ не помог проснуться – вот и привиделось. Надо бы кофе выпить…

Подумав про кофе, она вспомнила про навязчивую соседку. И, убедившись, что перед ней вовсе не Лариска, спросила у неожиданной визитерши, кто она такая. Точнее, только собиралась спросить. Не успела Женя и рта раскрыть, как девица всплеснула руками и заорала на всю лестницу:

– Женька, привет! Это же я!

Так. Что-то смутно забрезжило в Жениной непроснувшейся голове. Девица знает, как ее зовут, стало быть, знакомая. Но Женя готова поклясться, что в жизни ее не видела. Ну не может у нее быть таких знакомых! Это же ужас что такое!

И эти духи, это же просто оружие массового поражения, а не духи! У нее весной и так аллергия на цветение, оттого и спала плохо, пришлось все форточки закрыть.

Значит… в мозгу всплыло смутное воспоминание… что-то такое было на телефоне… господи, да что же это такое, совершенно голова не работает! Наверное, это от таблеток, она ведь пьет лекарства от аллергии. Все равно ведь ничуть не помогает, только голова от них чугунная становится.

– Да я же Кристина, сестра твоя! – Девица шагнула через порог, обрушив на Женю запах своих жутких духов.

Она пыталась отступить и задержать дыхание, но ничего не помогало. В носу защипало, и Женя оглушительно чихнула.

Полотенце раскрутилось и упало на пол, халат распахнулся. Однако от чиха в голове малость прояснилось, и Женя обрела способность соображать.

И правда, мама звонила дня три назад и спрашивала, не может ли Женя приютить на несколько дней их дальнюю родственницу, дочку тети Вали. Женя не помнила ни тетю Валю, ни тем более ее дочку Кристину, но согласилась, потому что мама была довольно настойчива. Теперь, дескать, у тебя места много, живешь одна в двухкомнатной квартире, так что можешь гостей принять.

Пришлось согласиться.

– Я думала, что ты еще не скоро приедешь, – сказала Женя, отступая в прихожую.

– А чего тянуть? – весело захохотала Кристина. – Самолеты летают – и вот я тут!

– Да заходи же, а то дует с лестницы! – Женя заторопилась, потому что халат противно холодил мокрое тело, да и Ларискина дверь начала приоткрываться.

Сейчас начнутся расспросы, потом она напросится на кофе, в результате полдня пройдет. А там и конец выходному, а он у Жени один, и так повезло, что на воскресенье выпало.

– Ой, у меня же вещи внизу! – заорала Кристина. – Слушай, дай пятьсот рублей, у меня денег на такси не хватает. У вас цены бешеные, просто ужас какой-то!

«Ну вот, еще и пятьсот рублей, – обреченно подумала Женя, – если денег нету, то ехала бы на маршрутке. И вообще не самолетом, а поездом. Не так и долго, всего сутки…»

Получив купюру, Кристина припустила по лестнице, грохоча каблуками. Лифта у них в доме не было.

– Гости у тебя? – Это Лариска высунулась из своей двери, сгорая от любопытства.

– Сестра приехала ненадолго, – нехотя ответила Женя.

Захлопнуть дверь она не могла – нужно было ждать Кристину с вещами.

– Сестра-а? – удивилась Лариска. – А ты ведь говорила, что одна у мамы.

– Двоюродная, – буркнула Женя, едва не скрипнув зубами.

Вот что им всем от нее надо?

Шум и хохот возвестили о возвращении Кристины. Ее сопровождал шустрый мужичок в кепочке и кожаной куртке. Таксист едва не сгибался под тяжестью большого чемодана. Сама Кристина тащила объемистую дорожную сумку.

У Жени тотчас мелькнула мысль, что для нескольких дней, которые Кристина собиралась прожить в Санкт-Петербурге, у нее слишком много вещей. Ну, в конце концов, есть такие женщины, которые меняют туалеты по пять раз на дню. Женя, конечно, к таким не относится, но Кристина, похоже, из таких.

Успокоив себя таким образом, Женя посторонилась и распахнула дверь пошире. Таксист, увидев ее, недовольно хмыкнул.

– Сестренка моя! – громогласно возвестила Кристина. – Заждалась уже!

На лице таксиста отразилось откровенное разочарование – очевидно, хитрюга Кристинка пообещала ему неформальное общение или еще какую награду, чтобы донес тяжеленный чемодан на четвертый этаж.

– Однако, – сказал он, – мы так не договаривались.

– А о чем мы договаривались? – заорала Кристина. – Может, тебе натурой доплатить? Ты уж губенки-то свои закатай обратно! Ишь, разлетелся!

– Да тише ты, всех соседей соберешь! – шикнула Женя.

– Мне стыдиться нечего! – орала Кристина. – Это вот он пускай стыдится, вымогатель бессовестный!

Таксиста как ветром сдуло.

Кристина с Женей пропихнули вещи в прихожую. Лариска пыталась помочь, но в маленькой прихожей стало так тесно, что Лариска просто не влезла туда. Дама она корпулентная, сама про себя говорит, что хорошего человека должно быть много. Она и одна-то в Жениной прихожей с трудом помещается, а уж втроем им точно туда не втиснуться, да еще чемоданы. Поэтому соседка нехотя направилась к себе.

Женя закрыла дверь и перевела дух.

Кристина перепрыгнула через чемодан и поскакала в комнату. Квартирка у Жени была небольшая, одно название, что двухкомнатная. Одна комната хоть и довольно просторная, но проходная, а вместо второй – восьмиметровый пенал с узким окошком, похожим на крепостную амбразуру. Но и такой жилплощади Женя была рада несказанно – получила-то она ее даром.

Женя родилась в Петербурге, но совершенно не помнила этот город, потому что, когда ей было три года, мама развелась с ее отцом и уехала к себе. Про Жениного отца мама плохого никогда не говорила – просто поженились совсем молодыми, со студенческой скамьи, по глупости, в общем. Но точно не из-за Жени, она-то только через полтора года у них родилась.

А тогда казалось, что любовь до гроба, говорила мама. И обязательно прибавляла – дураки оба, ни разу по-другому не сказала. В общем, они быстро поняли, что очень разные и что жить друг с другом не могут. Но из-за Жени продержались еще пару лет. А потом она забрала дочку и уехала в родной город.

И никогда об этом не жалела.

Женя, в общем, тоже не слишком сокрушалась, что живет в маленьком городке, тем более что мама очень скоро вышла замуж и муж ее завел свой успешный бизнес, так что денег на жизнь вполне хватало.

Отчим много работал и относился к Жене по-доброму. И когда она решила ехать в Санкт-Петербург, чтобы поступать на искусствоведческий факультет, отчим сказал, что во время учебы будет ее содержать. В пределах разумного, конечно. Мама тоже не возражала.

Сейчас Женя думает, что лучше бы они ее отговаривали, грозились, что денег не дадут, скандалили бы, упрекали, что сидит на их шее. Авось тогда бы она послушалась и выбрала более приличную специальность.

То есть учиться-то было интересно, но вот с работой потом были проблемы.

– Женька-а! – послышалось из маленькой комнаты. – Ты где? Ты куда пропала?

Женя осознала себя стоящей посреди прихожей и бездумно глядящей перед собой. Точно, нужно бросать пить эти дурацкие таблетки, все равно они не помогают. А сейчас срочно кофе выпить, чтобы в себя прийти.

– Ой, что это? – спросила Кристина. – Ну и ну!

– Не трогай! – закричала Женя и бросилась в комнату.

Но было уже поздно, из маленькой комнаты послышался жуткий грохот, потом крик, потом забористый мат.

По дороге Женя споткнулась о чемодан, ушибла ногу, потеряла тапок и добежала до комнаты, чертыхаясь.

Так и есть, проклятая дверца вывалилась прямо на Кристину, и теперь она сидела на полу, потирая ногу. Дверца валялась рядом, целая и невредимая.

– Ты жива? – спросила Женя.

– Что это было? – Кристина шмыгнула носом.

– Нога цела? Встать можешь?

В Женином голосе прозвучала неподдельная, искренняя тревога – не дай бог, Кристина ногу сломала, это же она месяца два будет тут торчать!

Женя тут же устыдилась своих мыслей, тем более что Кристина встала, охая и постанывая.

С Жениной помощью она доковыляла до дивана в большой комнате и плюхнулась на него прямо в сапогах.

– У тебя выпить нету? – спросила она. – Чтобы стресс снять.

– Нету, – твердо ответила Женя, – вот чего нету, того нету. Ни выпить, ни покурить в доме не держу.

Тут раздался звонок в дверь. Ну не будет сегодня покоя!

– Кто еще? – не слишком любезно спросила Женя.

– Девочки, у вас все в порядке? – взывала Лариска из-за двери. – Вы там подрались, что ли?

– Ничего не подрались, у нас шкаф упал! – рявкнула Женя, и не собираясь отворять. – Все у нас хорошо!

Лариска потопталась на площадке и ушла.

В комнате Кристина, морщась, снимала сапоги. Потом задумчиво покрутила ногой.

– Вроде бы ничего, – неуверенно сказала она, – надо бы холодное приложить…

Женя с трудом вставила дверцу шкафа на место.

В крошечной комнате мебели не было, только вот это дубовое страшилище. Когда Женя въезжала сюда, она выбросила почти все, что осталось от старой мебели.

Все было темное от грязи и изъедено жучками. А шкаф был такой огромный и к тому же тяжелый, что у Жени просто не хватило ни сил, ни времени его разобрать.

Пользоваться этим шкафом она не хотела – оттуда пахло чужой несвежей одеждой и застарелой пылью, да еще и дверца все время выпадала.

И все равно, несмотря на ужасное состояние квартиры, Женя считала ее подарком судьбы. Ведь это была ее, только ее квартира, она была тут полноправной хозяйкой.

«Раз в жизни повезло», – говорила мама, и Женя была полностью с ней согласна.

И правда, она уж отчаялась тогда, после расставания с Иннокентием. Не то чтобы страдала от любви и ревности, просто было ужасно муторно на душе.

Когда же она получила бумаги о разводе, позвонила свекровь и сказала холодно, что на Женино имя пришло официальное письмо из нотариальной конторы.

Хотя нет, к тому времени, как они окончательно оформили развод, свекровь стала гораздо лучше к Жене относиться, уверившись, что добилась наконец своего и Женя ей больше не опасна.

Свекровь сказала, что нужно прийти за письмом как можно скорее – вдруг там что-то важное, нотариус просто так, по ерунде, беспокоить не будет.

Когда Женя пришла, свекровь просто умирала от любопытства, но сама письмо вскрыть не решилась – как можно, мы же порядочные люди, не вскрываем чужие письма, не подслушиваем чужие разговоры, не читаем эсэмэски в чужом телефоне.

Был у Жени соблазн взять письмо и уйти, но свекровь буквально затащила ее в квартиру и даже сервировала чай. Печенье испекла с глазурью!

Женя открыла письмо и обалдела.

Там черным по белому было написано, что ее родной отец по завещанию оставил ей квартиру. Буквы прыгали у нее перед глазами, Женя заикалась и мямлила, тогда свекровь вырвала письмо у нее из рук и прочитала все сама.

Она перечитывала письмо раз пять, если не больше, а Женя за это время успокоилась.

Было очень забавно наблюдать за лицом свекрови: она, которая всегда считала невестку хищницей из провинции и приблудной кошкой, своими глазами видела, что теперь невестке принадлежит квартира в центре.

Квартирка оказалась так себе, отец в свое время получил ее от престарелой своей тетки. Никто из родственников на нее не претендовал, отец, оказывается, тоже умер небедным человеком, недвижимости было у него достаточно.

Свекровь тогда едва не заболела от разочарования, потому что если бы ее сын не развелся с Женей, ему тоже причиталось бы что-нибудь по закону. Теперь же Женя сделала ей ручкой и ушла. Ушла в свою собственную квартиру.

Это событие помогло Жене перенести развод.

Навалились дела и хлопоты. Квартира была очень запущенной, в ней долгое время никто не жил. У Жени хватило денег только на новый диван – не на полу же спать.

С тех пор как она официально оформила все документы на квартиру, прошел почти год, и за это время Женя успела накопить денег на новую кухню. Прежняя была вообще никакая, то есть ее просто не было – колченогий столик, покрытый продранной клеенкой, две хлипких табуретки и шкафчик для посуды, в который вместо стекол вставлена была фанера. Все было ободранное и засаленное до неприличия, так что Женя вынесла эту, с позволения сказать, мебель на помойку вместе с закопченными кастрюлями и битыми тарелками.

Теперь кухонька радовала глаз. Все было такое чистенькое и новенькое – и стены, и потолок, и мебель, и посуда. В магазине, где она работала, на новоселье подарили ей новую кофеварку, и Женя была счастлива. Даже Иннокентий принес на новоселье две чашки.

Чашки были новые, но ужасно старомодные, аляповатой доисторической расцветки, – похоже, что свекровь выдала ему из своих загашников. До пенсии она работала учителем в школе, и у нее скопилось ужасное количество хрустальных ваз, чайных сервизов и комплектов постельного белья. Что характерно, белья свекровь не прислала, видно, пожадничала.

Оказавшись на своей новой кухне, Женя, как всегда, пришла в хорошее настроение. Кристина, прихрамывая, притащилась за ней.

– Как тебе? – не выдержала Женя.

– Класс! – ответила Кристина. – Очень даже ничего!

– Кофе будешь? – спросила Женя, суетясь у кофеварки.

– А пожрать чего есть? А то в самолете такая тошниловка. Как попробовала – думала, сразу сблюю. Как они не стесняются такое людям подавать?

Кристина сбросила наконец свой меховой жилет и осталась в обтягивающей трикотажной кофточке с очень большим вырезом. Бюст произвел впечатление даже на Женю.

– Ага! – Кристина перехватила ее взгляд. – Силикон! Денег отдала – жуть, зато красота какая!

«Да уж». – Женя поскорее отвернулась.

– Ой, забыла совсем! – закричала Кристина. – Мать же варенья дала, две банки!

Из прихожей послышался оглушительный грохот, что-то звякнуло, брякнуло, потом на кухне появилась сияющая Кристина с двумя двухлитровыми банками варенья подмышкой. Женя в это время нашла в шкафчике батон.

Позавчера купила, ну, черствый даже полезно.

В холодильнике оставалось только полпачки масла, потому что Женя его ела крайне редко. У нее на сегодня был запланирован поход в магазин, но, видно, не судьба.

Кристина не унывала. Она резала батон толстыми кусками, намазывала их уже вовсе не приличным слоем масла и сверху выкладывала варенье столовой ложкой. Все это она запивала крепчайшим кофе, который попросила налить не в маленькую кофейную чашечку, а в пол-литровый фаянсовый бокал, тоже подаренный свекровью. Бокал был белый, с широкой золотой каймой, и на боку выгравирована надпись: «Вере Анатольевне от благодарных учеников». Свекровь говорила, что бокал преподнесли ей, когда она поскользнулась и сломала ногу, пролежав два месяца в гипсе. Очевидно, ученики были благодарны за то, что свекровь так надолго избавила их от своего присутствия.

Варенье и правда было ужасно вкусное – клубничное и из райских яблочек.

– Что думаешь делать? – спросила Женя, управившись с бутербродом. – Куда пойдешь?

На самом деле ей хотелось спросить, надолго ли Кристина явилась, но было неудобно. Как всегда, мешала интеллигентность.

– Да вот приехала людей посмотреть, себя показать. – Кристина зачерпнула еще ложку варенья.

– Ты в отпуске, что ли? – Женя пыталась намекнуть, что она-то женщина работающая, так что возиться с Кристиной у нее времени нет. Да и желания тоже.

– Ну да, как бы в отпуске… – уклончиво ответила Кристина. – А куда бы мне сегодня пойти?

– Погода не очень, холодно, да и дождик вон собирается, так что нужно под крышу. Сходи в Эрмитаж, там и снаружи красиво, а уж внутри…

– А что, можно и сходить. – Кристина сорвалась с места и полетела в прихожую. Снова раздался грохот, потом что-то упало, потом шум переместился в комнату.

Когда Женя, вымыв посуду и убрав остатки варенья, вышла из кухни, она просто остолбенела.

Это ничего, что квартирка у нее маленькая и очень просит ремонта. Зато у Жени чисто, и все вещи всегда на своих местах. Откровенно говоря, и вещей-то немного, зато просторно. И порядок. Был. Женя вообще девушка очень аккуратная, любит, чтобы все было разложено по полочкам и нигде ничего лишнего.

Теперь же квартира напоминала цыганский табор и восточный базар, что называется, в одном флаконе.

Посреди комнаты стоял раскрытый чемодан. Было такое чувство, что это пасть огромного монстра, который только что проглотил энное количество людей и теперь выплевывает остатки одежды, которые вредны для пищеварения.

На диване валялись платья – все яркие, в крупных экзотических цветах. На единственном стуле навалены были пиджаки и джемпера – тоже яркие и еще более невозможных оттенков, уместных разве что на морских бакенах и на табличках, предупреждающих о радиационной опасности. Туфли были разбросаны по всей комнате, колготки висели почему-то на люстре.

Люстра, пожалуй, была единственным предметом прежней обстановки, который Женя не выбросила. Хоть и горели в ней всего два рожка из пяти, все же какой-то свет она давала. Теперь на трех негоревших рожках висели колготки – узорные, в сеточку и просто красные. Из сумки торчали бюстгальтеры и трусы, а еще на полу прямо кучей была навалена косметика – все эти баночки, тюбики и флаконы с лаком. Причем один раскрылся и залил пол.

– Слушай, ну что это такое! – не выдержала Женя. – Что за бардак ты тут устроила!

– Да? – Кристина крутанулась на пятках и удивленно оглядела комнату. – Ну, я вещи разбирала. А у тебя все равно повесить некуда. А что лак разлился, так все равно же ты говорила, что пол в этой комнате нужно менять.

Женя отвернулась и скрипнула зубами. Ну кто ее тянул за язык, за что ей такое наказание? Едва ли не впервые с тех пор, как она работает в магазине, у нее выпал выходной на воскресенье – и вот, пожалуйста! Сиди теперь в разоренной квартире, сторожи эту Кристинку. Да ее же на минуту оставить нельзя, она тут все разворотит! Вон, шкаф едва на себя не свалила.

Однако после кофе в голове немного прояснилось, и появились там некоторые практические мысли. К примеру, такая: где Кристинка будет спать? Потому что спальное место у Жени только одно – тот самый новый диван в большой комнате. Ночью она на нем спала, а утром складывала и накрывала покрывалом, опять-таки подаренным свекровью. Покрывало в свое время привезла свекрови из дальних стран мамаша хулигана Шерстоухова.

Шерстоухов был личностью необычной, свекровь часто вспоминала его особенно удачные проделки.

В пятом классе этот Шерстоухов залез в кабинет биологии и поработал над скелетом, который стоял в шкафу. С помощью сложной системы противовесов Шерстоухов устроил так, что при открывании дверцы скелет шагал вперед, так что когда свекровь, которая как раз и была учителем биологии, открыла дверцу шкафа, чтобы достать оттуда какое-то наглядное пособие, на нее шагнул скелет, одетый в жакет завуча и беретик престарелого учителя рисования.

Увидев такое чудо, биологичка так заорала, что прибежали учителя из соседних кабинетов.

Уроки были сорваны, школьники потешались вовсю. Подозрение пало на Шерстоухова, да он несильно отпирался. Видимо, чувствовал авторскую гордость.

Собрали срочный педсовет, на котором стоял вопрос об исключении из школы.

Больше всех орала завуч, все даже удивились, как в таком хилом, тщедушном теле может быть такой громкий голос. Возможно, она обиделась на то, что какой-то шутник из десятого класса заметил, что скелету жакет идет больше, чем ей. Директриса согласно кивала – будем принимать самые жесткие меры.

Учитель рисования отмалчивался, только когда вопли завуча перешли уже в совсем дикий визг на грани ультразвука, хлопнул кулаком по столу и сказал, что он рассмотрел систему противовесов, которая сделана очень остроумно, и что педсовет будет выглядеть просто глупо, если исключит такого способного парня из школы.

Завуч от неожиданности поперхнулась и замолчала, учитель рисования надел свой потертый беретик и ушел, хлопнув дверью. Он никого не боялся, потому что был старый, многоопытный и повидал в своей жизни всякого.

Свекровь после этого прибавляла, что она тогда растерялась, с одной стороны, хотелось хорошенько отодрать Шерстоухова за уши, с другой – неудобно было перед учениками, что так орала от страха.

Тогда-то мамаша Шерстоухова и подарила ей покрывало. Покрывало было в ярких восточных узорах и от долгого лежания в шкафу у свекрови нисколько не потускнело. Сама Женя ни в жизнь бы такое не купила. Но дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Еще пришлось благодарить свекровь по телефону.

Так или иначе, со спальным местом вопрос остается открытым.

Женя обреченно оглядела комнату и поняла, что находиться в таком безобразии она не в состоянии. Кристина ведь никуда не денется со своими тряпками. Значит, самой Жене придется спать в маленькой комнате.

Но там, кроме шкафа, ничего нет, стало быть, придется просить у Лариски раскладушку. Она предлагала.

Лариска явилась тотчас, как будто нет у нее никаких дел. Принесла и раскладушку, и матрас, потом еще сбегала за подушкой и одеялом. Пришлось снова заваривать кофе и достать варенье.

Кристинины шмотки Лариска одобрила все чохом. Да кто бы сомневался, тихонько вздохнула Женя. Пока эти две любительницы экстремальной одежды щебетали и примеряли, она обустроилась в крошечной комнатке. Тесно и душно, зато можно закрыть дверь и не видеть этого безобразия.

Женя раскрыла узкое окошко, похожее на бойницу, отчего-то оно было забрано решеткой. Странно, кто в такое пролезет?

Тут же послышалось громкое воркование, и на окошко сел голубь. Голубь был не простой, а белый, просто белоснежный, ни единого темного перышка.

– Ух ты! – сказала Женя. – Какой ты…

Голубь повернул голову и посмотрел на Женю хитрым круглым глазом. Затем громко тюкнул в решетку клювом, распустил хвост веером и улетел.

«Надо бы крошек ему насыпать…» – лениво подумала Женя и тут же опомнилась – да что с ней такое? Не хватало еще голубей кормить, как старушка! Гули-гули-гули… тьфу!

Тут из большой комнаты послышалось восторженное аханье Лариски, Женя приоткрыла дверь и онемела.

Кристина приготовилась к выходу на люди. Джинсы теперь на ней были обычные, черные, только очень узкие, и черный же свитерок. Зато сверху…

Женя даже зажмурилась на мгновение. Сверху Кристина надела нечто, не поддающееся описанию. Очень длинный… жилет? Или безрукавка, черт ее знает. Эта штука была вся расшита золотом, как попона у любимого коня восточного владыки.

– Ну как? – Кристина покрутилась на каблуках.

– Ой! – Женя прикрыла глаза ладонью. – Ослепнуть можно!

Кристина покрутилась еще немного, потом щедро сбрызнулась духами и ушла, заняв у Жени еще пятьсот рублей. Лариска, услышав про деньги, тут же слиняла к себе.

После их ухода Женя почихала немного, потом открыла все форточки и сгребла в кучу Кристинины шмотки, прикрыв их покрывалом. Высушила волосы, запустила стиральную машину и стала уговаривать себя сходить в магазин. Холодильник пустой, и что-то ей подсказывало, что Кристина ничего не купит, хотя сама поесть не дура.

И вот, когда она уже почти преуспела в этом благом начинании, снова прозвенел дверной звонок.

«Если Лариска – убью на месте!» – кровожадно подумала Женя.

Но это была не Лариска. На пороге стоял Иннокентий. Ну конечно, кому еще и быть-то!

– Привет! – сказал Иннокентий и улыбнулся одним уголком рта.

Когда-то давно эта асимметричная улыбка приводила Женю в восторг. Сердце ее сладко замирало в предчувствии чего-то необычного, чего никогда в жизни с ней не случалось. Ей казалось… ох, ей много чего казалось тогда, в двадцать лет, когда они встретились с Иннокентием в библиотеке института.

Женя училась с увлечением, ей так интересно было слушать лекции. Кроме того, отчим сказал при прощании, что он не намерен бросать деньги на ветер. Там, мол, в большом городе, некому будет за Женей присматривать, она может проводить время как угодно, но учиться должна хорошо. Никаких хвостов и академических отпусков, никаких отговорок. И тройки тоже не приветствуются.

И вот в библиотеке они столкнулись с Иннокентием.

Все было как в рекламных роликах – Женя уронила стопку книг, они оба нагнулись, чтобы их поднять, и стукнулись лбами. У Жени буквально искры посыпались из глаз, а когда она проморгалась, то увидела совсем близко его глаза без очков.

Глаза были серо-синие, петербургские, как потом он объяснил, и какие-то туманные. Как выяснилось тут же, у Иннокентия слетели очки, а без них он был не то чтобы совсем слеп, но видел плохо.

Вместо Жениного лица, как он сам говорил, у него перед глазами было смутное пятно. Правда, очень симпатичное, добавлял он со смехом.

Женя помогла ему найти очки и сама их надела, случайно прикоснувшись к его щеке. Они собрали книги, но не остались в библиотеке, Иннокентий пригласил ее погулять.

Эти прогулки решили все.

Потом они гуляли все время, в любую погоду, потому что Иннокентий – кстати, как только они познакомились, он просил называть его только полным именем – никаких Кешей и Иночек – да-да, пыталась его звать так одна девушка, это было ужасно.

Так вот, Иннокентий утверждал, что Петербург хорош в любую погоду, нужно только знать те места, куда идти.

И они ходили. Летом на Стрелку Васильевского острова, когда солнце слепит глаза, отражаясь в темно-синей воде Невы, осенью – в Летний сад, чтобы шуршать багряными листьями кленов и собирать желуди, зимой – к атлантам, что поддерживают портик Эрмитажа, хоть им ужасно холодно без одежды. Ранней весной – просто по городу, по его улицам и набережным, потому что парки с голыми еще деревьями повсеместно закрыты на просушку.

А ведь был еще Петербург Достоевского, который обязательно нужно было смотреть только в дождь. И еще много-много разных мест, куда Иннокентий приводил Женю и рассказывал, рассказывал про улицы и переулки, про площади и дома, и про людей, которые в этих домах когда-то жили.

По его рассказам получалось, что кругом все родное и хорошо знакомое. Он говорил, что в этом доме с колоннами и кариатидами жила раньше его бабушка, вот как раз ее балкон, там еще у одной кариатиды отбит нос. Это еще до него, кто-то из прежних жильцов постарался. А вот здесь она работала.

«Это же театр!» – ахала Женя.

Ну да, бабушка работала там капельдинером и пускала его на все спектакли. А в Эрмитаже работала ее подруга, так что можно было пройти без билета.

Они часто бродили по переулкам исторического центра, Иннокентий знал все переходы и проходные дворы, мог найти неприметную дверцу, пробраться на галерею, а с нее – подняться на чердак, а потом на крышу, откуда открывался восхитительный вид. Теперь таких мест мало, вздыхал он, все закрыто, всюду кодовые замки и домофоны, а раньше… вот было раздолье!

И Женя влюбилась в этот город. Точнее, ей казалось, что это не только его, но и ее город, ведь она здесь родилась. Она страшно сердилась на маму за то, что та увезла ее отсюда, ведь она могла вырасти здесь, и тогда все это она увидела бы гораздо раньше…

Ей так нравилось проводить время с Иннокентием, ей нравилось, как он говорит – горячо, страстно, но негромко. Не кричит, не брызжет слюной, не размахивает руками, как ветряная мельница. Но слова его доходят прямо до сердца.

Ей нравилась его увлеченность, она внимала ему с детским восторгом, она впитывала его слова, как губка.

Что подружки, таскаются на дискотеку или в кафе, вот уж интерес какой – торчать целый вечер в какой-нибудь шумной забегаловке и говорить ни о чем. Жене просто жалко тратить на это время, ей хочется узнавать новое, а самое главное, ей хочется быть с Иннокентием. Только с ним и больше ни с кем.

Точнее, еще с Петербургом.

Сейчас-то она понимает, что перенесла на мужа свою любовь к городу. Через несколько месяцев таких прогулок Иннокентий пригласил Женю домой, чтобы познакомить с мамой. К тому времени они уже ходили по улицам обнявшись и целовались между его рассказами о домах и памятниках.

Мама Иннокентия была учительницей. Она приняла Женю приветливо, расспросила ее о жизни и даже сумела не поморщиться, когда Женя сказала, что приехала издалека и живет в общежитии.

Ну да, мы же воспитанные, интеллигентные люди, всегда держим себя в руках, не проявляем свои эмоции, не показываем явно своей антипатии. Женя тогда ничего не заметила, до того была увлечена Иннокентием.

Несколько раз он оставался у нее в общежитии, один раз они ездили к его приятелю на дачу.

Однажды, когда он, проводив Женю, возвращался домой поздно, на него напали. Отобрали деньги и мобильный телефон, побили, но не сильно. Его мать, однако, впала в панику, кричала и скандалила, он сам рассказал обо всем Жене.

И тогда Иннокентий сделал ей предложение. В первый момент Женя очень удивилась – ей как-то не приходило в голову, что может быть такой простой способ им быть вместе.

Уже потом, через несколько лет, когда все было передумано и дело шло к разводу, она не утерпела и спросила свекровь прямо – отчего та согласилась, даже сама предложила, чтобы ее сын женился в двадцать два года. Свекровь ответила, что хотела удержать сына при себе, уберечь его от всяких ночных нападений и прочих опасностей. Но отчего бы тогда просто не поселить было Женю у себя? Но нет, как можно, мы же приличные люди, строгих правил, так не положено, нужно обязательно официально оформить отношения.

Женя поехала домой, чтобы сообщить родителям новость. Свекровь скрепя сердце отпустила Иннокентия с ней на три дня.

«Не делай глупостей! – сказала мама, бросив один взгляд на жениха дочери. – Дело даже не в нем! Зачем тебе замуж? Не повторяй моих ошибок!»

«Ты хочешь сказать, что ошибка – это я?» – взвилась Женя.

«Хорошая такая ошибочка выросла, – разрядил атмосферу отчим, – внуков нам родит. Только доучись сначала».

И мама сразу затихла. Женя узнала потом, что отчим очень хотел детей, а у них не получалось. Не то мама не могла родить, не то что-то такое было у него не в порядке. Потом время ушло, так что кроме Жени никого у них не было.

На свадьбу они не приехали, но денег сколько-то дали. Впрочем, и свадьбы никакой не было – просто расписались в загсе да свекровь испекла праздничный торт.

Поначалу Жене было интересно – как это, замужняя, взрослая жизнь. Но свекровь постоянно держала руку на пульсе, вела хозяйство сама и сразу сказала, что на кухне Жене нет места. Нет так нет, не больно-то и хотелось.

Женя защитила диплом и занялась поиском работы. И оказалось, что с этим не так все просто. А точнее, очень сложно. Потому что родители деньги присылать перестали. У отчима возникли сложности с бизнесом, и мама дала понять, чтобы дочка сама становилась на ноги. Прямо, конечно, не сказала, что раз вышла замуж, то пускай теперь муж содержит, но Женя поняла ее правильно.

Что касается мужа, то он сразу же со смехом Женю предупредил, перефразируя слова классика, что он и деньги – две вещи несовместные, что он хочет заниматься наукой, так что рассчитывать пока можно только на его аспирантскую стипендию. Мама-учительница зарабатывала немного, вела еще в школе какие-то кружки и сдавала дачу. Ну да, у них была дача поблизости от города, большой бревенчатый дом, жильцы снимали его на весь год.

Женя пыталась устроиться по специальности, то есть в художественную галерею или музей.

В музей с улицы не брали, в приличную галерею тоже – претендентов было предостаточно, не Жене чета. А в крошечных галерейках, которые расплодились как грибы после дождя и так же быстро прогорали, платили сущие гроши.

Женя подрабатывала в частном садике, там родители решили, что детям нужно дать представление об искусстве, помогала соседке шить шторы на дому и даже по рекомендации свекрови вела в школе группу продленного дня. Но недолго, уж очень утомляли дети.

Иннокентий писал диссертацию – долго и тщательно, по вечерам зачитывал отрывки Жене.

Теперь они не гуляли, поскольку Женя после своих метаний по городу в поисках приработка буквально падала в постель.

Кстати, о постели… Как-то это было… Поначалу Женя была так им увлечена, что не очень обращала на это внимание. К тому же все происходило либо в общежитии, где за стенкой обязательно шумела компания, или же на чужой даче, на шатком диване и несвежих простынях. И потом, Женя все время ощущала незримое присутствие свекрови, даже когда той не было дома.

И наконец, Женя осознала, что ей просто неинтересно.

Неинтересно приходить домой, неинтересно приветствовать по утрам свекровь на кухне, неинтересно слушать бесконечные пассажи Иннокентия, неинтересно ложиться с ним в постель. Скучно.

Она не могла понять, как же так получилось. Ведь она была влюблена в него, ведь она замирала от восторга, слушая его рассказы о площадях и улицах, домах и парках, ведь она внимала ему, как оракулу, а теперь один вид его очков наводил на нее такую скуку, что хотелось выть, как волк на луну, с руладами и переливами.

Она долго анализировала свое состояние, благо Иннокентий как раз защищал диссертацию и не мешал ей думать. И поняла, что все дело в городе. Что она влюбилась в город, а не в мужчину, который ей об этом городе рассказывал.

Кстати, выяснилось, что насчет родственников и знакомых он слегка приврал, его бабушка никогда не жила в доме с кариатидами и не работала в театре, она вообще жила за городом, в том самом бревенчатом доме, который теперь свекровь сдавала жильцам.

И вот теперь, когда все стало ясно, Женя могла только радоваться, что город остался с ней.

Он-то никуда не денется. В отличие от Иннокентия. Потому что теперь она просто не представляла, что может прожить с ним всю жизнь. Или еще хотя бы год.

Несмотря на это понимание, она оставалась с ним.

Ну не могла она ни с того ни с сего вдруг разругаться и уйти. Ведь, в общем-то, ничего плохого Иннокентий ей не сделал, они даже не ссорились никогда. Да ей и идти-то было некуда, поскольку тех денег, что она зарабатывала, с трудом хватит лишь на еду, а квартиру снимать не с чего.

Понемногу Женя впала в депрессию, жизнь казалась ей тусклой и беспросветной, ее положение – безвыходным. С мужем они почти не общались, она даже рада была, что он не докучал ей ни разговорами, ни еще чем-нибудь.

Соседка, что шила шторы на дому, окончила дизайнерские курсы и попросила Женю помочь с первым своим заказом, это был йога-центр. Нужно было оформить помещение в соответствующем стиле.

Женя оживилась и увлеклась – ведь это было почти что по ее специальности, они много работали, все вышло хорошо, правда, денег клиент заплатил маловато.

И вот когда она шла домой довольная и чуть-чуть пьяная, потому что соседка затащила ее в кафе, чтобы отпраздновать удачное завершение работы, то увидела своего мужа Иннокентия с какой-то девицей. Иннокентий сажал ее в такси, поцеловал на прощание и долго махал руками вслед машине.

Потом обернулся со своей асимметричной улыбкой и натолкнулся прямо на Женю. И даже не стал оправдываться, только глубоко вздохнул и сказал, что сама судьба устроила эту встречу, что он давно собирался Жене все рассказать, да не хватало храбрости.

Женя тогда слегка обалдела от такой новости, да еще в голове шумело от двух бокалов вина, так что она просто молча поплелась за ним домой.

Дома Иннокентий разговорился, тем более что свекрови дома не было, она ездила на экскурсию с учениками в Пушкинские горы.

Как он говорил! Какие употреблял слова и обороты речи! Как страстно звучал его голос, как блестели глаза! В другой ситуации Женя просто заслушалась бы.

Он полюбил, говорил Иннокентий, он встретил женщину своей мечты. Так и сказал, не поморщившись от банальности. Женя же, малость очухавшись, сообразила, что судьба и ей дала шанс. Шанс избавиться от Иннокентия раз и навсегда.

Он говорил что-то о том, как встретил свою новую любовь, как сразу же понял, что это именно та женщина, которая предназначена ему судьбой, как между ними пролетела некая искра…

– Избавь меня от подробностей, – холодно сказала Женя и ушла в комнату, чтобы собрать чемодан.

Иннокентий тут же притащился за ней, он жаждал выговориться, выплеснуть все, что накопилось на душе, и ему нужен был слушатель. А кто еще умел слушать его так, как Женя? Даже родная мать с ней не сравнится.

Поскольку Женя приняла новость довольно спокойно, Иннокентий обиделся. И решил поменять тактику. Он заявил, что в их разрыве виновата Женя – да-да, она равнодушная и черствая, никогда его не понимала, а самое главное – с ней очень трудно в постели.

– Это с тобой трудно! – не выдержала Женя. – Трудно и скучно, скулы сводит, мухи дохнут!

После этого их беседа приняла такой характер, что Женя на прощание обозвала его козлом и ушла, хлопнув дверью.

Та же соседка нашла ей квартиру. Тех денег, что получила Женя за оформление йога-центра, хватило, чтобы заплатить за два месяца.

А потом она устроилась в магазин «Раджа». Этот магазин торговал индийскими предметами интерьера – всевозможными шкатулками и ларчиками, статуями Будды, резными сундуками и шкафчиками, курильницами и тому подобным экзотическим ширпотребом. На хозяина произвел впечатление Женин диплом.

Звонила свекровь, говорила, что если они с Иннокентием расстались как интеллигентные люди, то Женя не должна таить обиду на их семью. Женя поздравила ее с новой невесткой, на что свекровь промолчала как-то растерянно и просила позволения позванивать.

Женя повесила трубку и на следующий день подала на развод.

Развели быстро – ни детей у них не было, ни имущества совместного. После этого Жене стало тошно.

Получалось, что годы, прожитые с Иннокентием, она просто выбросила на помойку и мама была права, когда отговаривала ее от этого брака. Иннокентий совершенно пустой человек, никогда ничего значительного не совершит и не напишет. Конечно, он покорил ее тем, что прекрасно знает город. Но замуж-то выходят за человека, а не за экскурсовода. А она могла провести это время с гораздо большей пользой, да хоть те же дизайнерские курсы окончить, чтобы приобрести какие-то практические навыки, потом работу найти получше, да наконец, могла встретить интересных людей, у нее появились бы настоящие друзья, а то свекровь и подружек приглашать не велела – сыночку ее надо заниматься, вот все подружки и отпали постепенно, теперь и в жилетку поплакаться некому.

Для того чтобы понять это, ей понадобилось пять лет. Да, тяжелый случай, долго думала, что уж говорить.

А потом пришло письмо от нотариуса, и Иннокентий стал ходить к ней, придумывая пустяковые причины. На Женин прямой вопрос, не скучает ли по нему его новая жена, он ответил, что все это было ошибкой, что ему только показалось, будто пришло новое необычное чувство, и вообще ему больно об этом говорить.

Ясно, поняла Женя, та его бортанула. И то сказать, она все удивлялась, что та девица могла найти в Иннокентии? Ни ума, ни красоты, ни богатства у него нет. Женя в свое время повелась только на его речи, что теперь об этом вспоминать.

Женя не хотела с ним ругаться, надеясь, что ему самому надоест таскаться к ней. Но пока дело не двигалось.

И сейчас Иннокентий стоял на пороге, держа в руках коробку из-под обуви, и улыбался своей странной улыбкой, которая вовсе не казалась теперь Жене ни милой, ни загадочной, а была просто кривой. Ну, кривоватой.

– Привет, – вздохнула Женя, – а ты чего? Вроде бы мы не договаривались…

– А я знаю, что у тебя сегодня выходной, вот и зашел, – сообщил Иннокентий и перешагнул через порог.

Жене пришлось отступить – не выталкивать же его назад, на площадку. Еще разобьет то, что у него в коробке. Он вообще-то очень неловкий.

– А я вот тут принес… – Иннокентий уже протягивал ей коробку, – мама прислала.

Небось опять какие-нибудь допотопные чашки. Ничего, Кристинка их быстро перебьет.

Представив, как Кристина машет руками и сбивает на пол бокал с надписью «От благодарных учеников», Женя посмотрела на бывшего мужа едва ли не ласково. Он понял ее взгляд по-своему и хотел погладить ее по руке, так что Жене пришлось подхватить коробку. Она понесла ее на кухню, чтобы быть подальше от Иннокентия.

Однако в коробке оказались не чашки. Там стояли два контейнера с пирожками и сырными шариками. Свекровь обожала готовить что-то мелкое и трудоемкое.

Пирожки были крошечные, размером с шарик от пинг-понга, из слоеного теста, и просто таяли во рту, Женя уж знала. Очевидно, сырные шарики свекровь освоила недавно.

Глядя на все это великолепие, Женя снова вздохнула. Вот и попробуй выгнать Иннокентия вон. Ну не может она надеть ему тарелку с пирожками на голову просто так, ни с того ни с сего. А если сказать словами, он не уйдет. Это уж точно.

Вот для чего он к ней ходит? Зачем таскается к ней в квартиру при каждом удобном случае, без всякого повода, с упорством, достойным лучшего применения? Свекровь присылает? А у нее-то что за интерес к бывшей невестке? Казалось бы, все кончено, они в разводе, Женя ни на что не претендует, своя жилплощадь есть…

Ага, похоже, что в этом все дело. Свекровь хочет, чтобы они помирились, точнее, снова свелись, и сыночек ушел к Жене жить… Да не может быть, не она ли согласилась в свое время на их женитьбу только для того, чтобы не разлучаться с единственным своим чадушком? И Женю даже разрешила к ним в квартиру прописать. Правда, без права на жилплощадь. Неужели Иннокентий ей тоже надоел?

– А ты угостишь меня кофе? – робко спросил Иннокентий.

Жене уже кофе на сегодняшний день хватило, однако воспитание опять взяло верх.

– Да, конечно, – вздохнула она.

И подумала, что слишком часто стала вздыхать. Просто как унылая старушка. Но что делать, если Иннокентий надоел ей до зубовного скрежета? И как объяснить ему, что у них никогда ничего не получится? И вовсе не потому, что он ей изменил – да бог с ним, с кем не бывает! Все гораздо серьезнее.

Пирожки, конечно, были изумительные, просто таяли во рту.

Вот интересно, Женя понятия не имеет, какая из свекрови была учительница, скорее всего, плохая, потому что она вечно жаловалась на детей, которые, судя по всему, ее не любили. Но готовить свекровь любит и умеет, этого у нее не отнимешь. Так, может, ей нужно было пойти в повара, а не в учителя биологии?

– Как дела? – спросила Женя машинально, хотя не следовало этого делать.

Сейчас Иннокентий начнет долго и нудно рассказывать про свой музей, про то, какая стерва там директриса и как она его зажимает в творческом плане. Надо же, когда-то Женя внимала ему с восторгом, слушала его негромкий голос, глядела в его блестящие глаза. Но тогда он говорил о городе, а теперь пересказывает сплетни своего музея и жалуется на судьбу.

Ел Иннокентий мало, выпил кофе и встал из-за стола, вежливо поблагодарив (мама приучила). Женя отвернулась к раковине, а он, войдя в комнату, изумленно спросил:

– Ой, а что это у тебя?

– А это сестры вещи! – крикнула Женя из кухни. – Сестра приехала погостить!

– Нет же у тебя никакой сестры! – сказал Иннокентий.

– Как нет? Двоюродных полно, – соврала Женя, – вот, поживет некоторое время.

Она постаралась, чтобы он не услышал в ее голосе некоторого злорадства, потому что заметила его недовольство. Ну еще бы – теперь посторонний человек в доме, будет создавать неудобства.

«Ты еще не знаешь какие…» – мысленно усмехнулась она.

И выслушала его пространные речи почти благосклонно. По крайней мере, снисходительно.

Слушать надо было обязательно, Иннокентий очень тонко чувствовал интерес собеседника.

Женя сама приучила его к своему вниманию, так что теперь никак нельзя было действовать по методу Винни-Пуха, то есть кивать головой и вставлять изредка глубокомысленные замечания «Да-да, конечно» или «Нет-нет, ни в коем случае».

Так прошло какое-то время. Женя давно уже, пока жила с ним, уверилась, что к домашней работе Иннокентия приспособить никак нельзя – он ничего не умеет. А если настаивать, проявлять упорство, то непременно что-то разобьет или переломает. Или уронит на себя что-то тяжелое. Свекровь обычно все делала сама или вместе с Женей.

Они вообще насчет хозяйства никогда не ссорились, она даже Женю хвалила за аккуратность и любовь к порядку.

Так что сейчас использовать Иннокентия для хозяйственных нужд Женя и не пыталась. Она развесила белье в ванной, затем навела порядок на кухне. Нашла в шкафчике остатки круп – пшена и гречки – и, улучив минутку, когда Иннокентий удалился в ванную помыть руки (мама приучила), высыпала все на подоконник в маленькой комнате. Тотчас прилетел белый голубь и начал аккуратно выклевывать пшено из небольшой кучки.

– Ешь, дорогой, – Женя сама удивилась своей нежности, – ешь, мой маленький…

Голубь поднял голову и поглядел на нее хитрым круглым глазом. Женя протянула руку сквозь прутья решетки и погладила перышки. Голубь принял это спокойно – из благодарности, наверное.

День понемногу двигался к вечеру, Иннокентий даже не собирался уходить.

– Тебе что – никуда сегодня не надо? – не выдержала наконец Женя.

– А куда? – Он смотрел недоуменно. – Сегодня же воскресенье, у меня выходной… Женя, – он все-таки прочел что-то в ее взгляде, – я должен с тобой поговорить!

– Ты мне ничего не должен! – отшатнулась Женя, застигнутая врасплох. – Мы все давно уже выяснили и расстались без взаимных претензий! Как интеллигентные люди, – добавила она, вспомнив про свекровь.

– Но я… – он нервно заходил по комнате, наткнулся на Кристинин сапог, отбросил его в сторону, – я бы хотел…

«Хоть бы Лариска пришла, – с тоской подумала Женя, – то из квартиры ее никакими силами не вытолкать, а то вдруг затаилась, как мышь под веником…»

Вот что надо бывшему мужу? Не денег же он у нее занимать пришел? Деньги его не интересуют, он всегда это подчеркивает. Неужели он хочет, чтобы они опять сошлись? Не иначе свекровь его подговорила, не зря же она старается с пирожками. Да ни за что на свете!

И вот, когда Женя уже собиралась с силами, чтобы раз и навсегда прояснить этот вопрос и вытолкать своего бывшего вон, раз он намеков не понимает, раздался звонок в дверь. Точнее, не один, а серия звонков, потом кто-то двинул в дверь ногой.

– Женька, открывай! – послышался голос Кристины.

– Кто это? – Иннокентий отпрянул от двери.

– Увидишь. – Женя хитро блеснула глазами, широко распахнула дверь и поскорее отскочила в сторону, чтобы Кристина предстала во всей красе.

Она все правильно рассчитала, потому что посмотреть было на что.

Обильно политые лаком, волосы у Кристины стояли дыбом, как иголки у дикобраза, глаза горели, как у тигрицы в джунглях. И эта золотая попона… И каблуки…

Даже у Жени, которая была готова к этому зрелищу, зарябило в глазах. Иннокентий же покачнулся, едва не вскрикнув, и прислонился к стене, прикрыв глаза.

– Писать! – громогласно объявила Кристина и рванулась в ванную, сметя Женю с дороги, как пушинку.

– Что это? – слабым голосом проговорил Иннокентий, прижав руки к груди.

Он уронил очки и с трудом успел их поймать, руки его дрожали, а глаза выглядели совершенно беспомощными. И Женя вспомнила, как свекровь рассказывала про того же хулигана Шерстоухова, который был кошмаром их учительской жизни.

Двадцать второго марта, в день весеннего равноденствия, как известно, начинаются школьные каникулы. Кроме того, этот день был памятным для их школы, Женя уж не помнит, в чем там было дело.

Так или иначе, двадцать второго марта в актовом зале каждый год проводилась торжественная линейка. Директор произносила речь, школьники стояли, поглядывая на часы, учителя следили за порядком. За Шерстоуховым был установлен постоянный надзор, потому что в этот раз присутствовала чиновница из городской администрации.

Не помогло.

Как выяснилось гораздо позже, смышленый Шерстоухов все рассчитал заранее. Он укрепил на окне актового зала несколько увеличительных стекол, точно высчитав угол наклона, так что когда в окно заглянуло мартовское солнце, тонкий луч был направлен прямо за спину директрисе, которая как раз заканчивала свою речь.

Как уж он все устроил, осталось неизвестным. Свекровь признавалась, что она не очень-то понимает в технике, но когда все радостно захлопали, видя, что дело идет к концу, над головой директрисы вспыхнул целый букет бенгальских огней, которые Шерстоухов умудрился зажечь с помощью солнечного луча.

В первый момент все растерялись, директриса же ничего не заметила. Потом опомнился физик, бросился на сцену и успел отвести директрису в сторону, чтобы искры не попали на ее синтетический костюм. Школьники зашумели, учителя с трудом их приструнили, чиновница из администрации решила, что все идет по плану, как и было задумано.

В общем, никто не пострадал, только один мальчик из второго класса разбил очки. Как поняла Женя, это и был ее будущий муж. Теперь бывший.

После ухода начальства разразился страшный скандал. Директор не кричала, она твердо сказала, что терпение кончилось, что выговором Шерстоухов на этот раз не отделается, потому что налицо явный криминал и дело уголовное. Шерстоухова непременно осудят и посадят в колонию. Строгого режима.

Физик в это время исследовал систему увеличительных стекол и поражался, до чего верно Шерстоухов все рассчитал. Ведь все нужно было предусмотреть заранее – и направление солнечного луча, и его интенсивность. После этого физик испросил разрешения поговорить с директором наедине.

Неизвестно, каким образом он сумел уговорить директрису спустить дело на тормозах, не вызывая милицию, очевидно, имел в своем распоряжении кое-какие рычаги. Поговаривали, что когда-то давно у них был роман. Но возможно, что и врали.

Так или иначе, Шерстоухову поставили тройку за поведение, и его мама понеслась в школу с подарками, только свекрови на этот раз ничего не досталось.

– Очки на этот раз целы? – спросила Женя.

– Да-да… – Иннокентий утвердил очки на переносице, – но кто это?

– Сестра ее двоюродная! – заявила Кристина, выходя из ванной.

– Познакомься, Кристина, это Иннокентий, – Женя приободрилась, – мой бывший.

– Бывший? – протянула Кристина. – Общаетесь, значит…

– Угу…

– Ой, – заорала Кристина, – Иннокентий, значит? Слушай, тебе бы еще очки круглые – и вылитый попугай Кеша из мультика!

– Хм… Женя, я, пожалуй, пойду, – процедил Иннокентий, он очень не любил, когда поминали тот мультфильм.

– Как тебе, в Эрмитаже понравилось? – спросила Женя светским голосом.

– Ой, что ты, какой Эрмитаж! – орала Кристина. – Не я смотрела Эрмитаж, весь Эрмитаж смотрел на меня!

Иннокентий уже стоял в куртке и шарфе.

– Всего хорошего, – сказала Женя, отдавая ему коробку из-под обуви, едва не добавив из вежливости, чтобы он заходил еще.

Нет, пора избавляться от хороших манер!

Ложась спать, Женя подумала, что во всякой ситуации есть свои хорошие стороны. Она-то думала, что приезд Кристины – это полный кошмар, наказание ей за грехи. А оказалось, что можно использовать неожиданно нагрянувшую родственницу, чтобы отвадить бывшего мужа. Она видела, с каким страхом смотрел на Кристину Иннокентий, это надо использовать.

В понедельник Женя опоздала на работу.

Это случилось с ней первый раз за все время, и случилось, разумеется, из-за Кристины.

Женя проснулась, как всегда, по будильнику в половине восьмого, разлепила глаза и, еще полусонная, поползла в ванную.

И тут с изумлением обнаружила, что дверь ванной закрыта, а из-за нее доносится шум льющейся воды и громкое пение:

В первый момент Женя чуть не умерла от страха, но потом вспомнила, что накануне к ней приехала двоюродная сестра. Или троюродная, вчера они так и не выяснили степень своего родства. Женя хотела расспросить про родственников, да как-то не случилось.

Ну да, у нее же теперь гостит Кристина, и эта Кристина встала ни свет ни заря и заняла ванную.

Ну вот, теперь в своей собственной квартире придется очередь в ванную занимать!

Делать было нечего. Женя решила, пока Кристина моется, сварить кофе и приготовить что-нибудь на завтрак.

Кофе она сварила, а насчет завтрака вышел полный облом: в холодильнике было пусто, хоть шаром покати.

Странно, Женя помнила, что вчера там оставалось немного сырных шариков и пирожков с мясом, что принес Иннокентий. Сейчас же на полке скучала только одинокая баночка горчицы.

Не иначе, Кристина ночью подъела все запасы.

Женя взглянула на часы.

Время неумолимо убегало, а Кристина все не выходила из ванной.

Женя подошла к двери.

Оттуда все еще доносился громкий, жизнерадостный голос двоюродной сестрицы:

Женя, постепенно накаляясь, постучала в дверь.

Ничего не изменилось.

Женя постучала еще раз, гораздо сильнее.

Пение стало потише, потом вовсе смолкло.

Наконец дверь приоткрылась, и оттуда выглянула удивленная физиономия Кристины с полотенцем на голове:

– Чего случилось-то?

– Мне на работу нужно! – раздраженно проговорила Женя.

– На рабо-оту? – протянула Кристина. – Горячо сочувствую! А я-то при чем?

– При том, что мне тоже нужно душ принять!

– Ах, душ! Ну, я сейчас, быстренько…

И дверь снова закрылась.

Женя просто обалдела от такой наглости.

Она снова принялась колотить в дверь.

В итоге минут через десять Кристина выплыла из ванной, дыша духами и туманами. Духами, естественно, теми самыми, ядовитыми, отчего Женя сразу же расчихалась.

В результате она примчалась на работу с получасовым опозданием, красная и запыхавшаяся.

Ее шеф, Валерий Степанович, или просто Степаныч, выразительно взглянул на часы.

– Извини, сам знаешь, какие по утрам пробки! – пробормотала Женя, отдышавшись.

– Выезжай из дома на полчаса раньше, если не успеваешь! – отрезал Степаныч. – Ладно, сейчас мы отложим воспитательный процесс, есть более срочное дело. Поедешь с Костиком на квартиру профессора Шемаханова.

– Что? – удивленно переспросила Женя, – Игоря Сергеевича Шемаханова? А что мне у него делать?

– Ты его знала, что ли? – Степаныч взглянул на нее с неподдельным интересом.

– Он у нас в институте лекции читал по индийской культуре. Классный дядечка, очень интересно рассказывал. К нему на лекции все приходили, даже самые последние прогульщики.

– Значит, тебе и карты в руки. Умер твой профессор, умер и много хороших вещей оставил. Твоя задача – ничего не упустить, все купить у наследников и при этом не заплатить лишнего. Костик с тобой поедет в качестве группы силового сопровождения. Или скорее психологической поддержки. Ты его знаешь, он умеет на людей правильное впечатление произвести. Ну и вещички в пикап перенесет. Если вы там сумеете сторговаться. Хотя вообще-то, если вещи стоящие, бери все, что можно. Покупателей я найду.

Смерть профессора огорчила Женю, но показывать это Степанычу не стоило – не поймет.

Профессор был крупным специалистом по индийскому искусству, и Женя слышала, что у него была большая коллекция. Правда, только слышала – дома у Шемаханова ей бывать не приходилось. Но слухи такие ходили.

Магазин, где она работала, торговал как раз индийскими вещами – мебелью, светильниками, зеркалами и прочими товарами для интерьера. В основном, конечно, это был новодел, изделия маленьких мастерских и кустарей-одиночек, но иногда попадались и настоящие старинные вещи, которые Степаныч за большие деньги сбывал знатокам.

– Сколько я могу предложить за его коллекцию? – осведомилась Женя.

– Ну, это зависит от того, что там есть.

– Должны быть очень хорошие, редкие вещи.

– Все равно постарайся сбить цену.

– Но все же – в каких пределах я могу торговаться?

Степаныч назвал ей сумму – на удивление щедрую – и достал из сейфа пачку денег для того, чтобы Женя могла заплатить аванс, если сделка состоится.

Женя поправила волосы, подкрасила губы и вышла на улицу.

Костик уже ждал ее за рулем пикапа.

Костик работал у них в магазине уже несколько лет, дольше, чем Женя, и выполнял в нем самые разные обязанности, от погрузо-разгрузочных работ до усмирения нервных покупателей. Внешность Костика очень этому способствовала: он был очень большой, даже здоровый, с огромными длинными руками, с круглой бритой головой, лежащей прямо на плечах, как спелый арбуз на блюде, и с маленькими, глубоко посаженными глазками, делавшими его похожим на рассерженного невыспавшегося носорога. Неудивительно, что неподготовленные люди при встрече с ним пугались.

Самое удивительное, что по натуре Костик был человеком довольно мягким и покладистым, любил шоколад и слезливые телевизионные мелодрамы. Но из деловых соображений он тщательно скрывал эти черты своего характера.

– Ну, поехали, – проговорила Женя, пристегивая ремень.

Профессор жил в старом пятиэтажном доме на канале Грибоедова. Подойдя к двери подъезда, Женя набрала на домофоне нужный номер. В динамике что-то загудело, и раздраженный женский голос выкрикнул:

– Кого еще черти принесли?

– Это из магазина «Раджа». Мы вам звонили. – Женя и бровью не повела, научилась уже разговаривать с клиентами, среди которых попадались очень непростые.

– Ах, это вы! – Голос немного потеплел. – Ладно, поднимайтесь на третий этаж.

Замок щелкнул, и дверь открылась.

Дверь квартиры была приоткрыта, из-за нее доносились громкие раздраженные голоса. Женя переглянулась с Костиком и сказала ему:

– Подожди пока здесь, чтобы раньше времени людей не пугать. Когда нужно будет, я тебя позову.

Костик молча наклонил голову – как скажешь, сейчас ты босс.

Женя сделала каменное выражение лица и решительно вошла в прихожую.

Даже обстановка прихожей многое говорила об интересах и предпочтениях покойного профессора. Справа от входа, под вешалкой, стоял пешаварский резной сундук, на стене висело зеркало в раме сандалового дерева с инкрустацией слоновой костью.

Разглядеть остальное Женя не успела, потому что в коридор выкатились две женщины – одна невысокая, скромного и неказистого вида, с большой родинкой на левой щеке, другая, напротив, рослая, полная, с огненно-рыжими волосами и пылающим от гнева лицом.

– И всякие разговоры на эту тему немедленно прекращаем! – рявкнула рыжая особа.

– Как это – прекращаем? – возразила невзрачная. – Игорь Сергеевич лично мне обещал передать всю свою коллекцию нашему музею… обещал неоднократно…

– А у вас на этот счет бумага имеется? – осведомилась рыжая, уперев руки в бока.

– Документа у меня нет, – неохотно ответила невзрачная, – но…

– А если нет, так и проваливайте отсюда в свой музей! Вам там самое место, под стеклом! Только сперва пыль с ушей отряхните! И нечего попусту людей беспокоить и нервировать!

– У меня бумаги нет, – не сдавалась невзрачная особа, – но мне достоверно известно, что профессор все это написал в завещании… он мне об этом лично говорил!

– Ничего не знаю! Я – его родная двоюродная племянница, а значит – я его единственная законная наследница, и все здесь принадлежит исключительно мне! А вы проваливайте отсюда по-быстрому, и чтобы больше я вас не видела!

– Незачем меня прогонять! Я здесь для того, чтобы наследие профессора Шемаханова, которое имеет огромную историческую и культурную ценность, не попало в недостойные руки!

– Это мои руки недостойные? – Рыжая выставила вперед короткие руки с толстыми пальцами, густо усыпанными веснушками. – Да я тебя сейчас этими самыми руками…

Невзрачная особа опасливо отступила, однако не сдалась.

– Это очень странно, – проговорила она вредным голосом, – интересно, куда подевалось завещание профессора?

– Знать не знаю ни о каком завещании! – Рыжая еще больше побагровела. – И можешь все свои грязные намеки оставить при себе! И засунуть их сама знаешь куда!

– Я вам не намекаю, я вам прямо говорю! – Невзрачная особа все еще упиралась, проявляя удивительные бойцовские качества. – Вопрос с завещанием остается открытым! И я… точнее, наш музей непременно этот вопрос поднимет! Мы обратимся в прессу! Мы обратимся к общественности! Мы обратимся в суд!

– Да обращайся ты куда угодно! – рявкнула рыжая. – А сейчас выметайся из моей квартиры, пока я тебя не вытолкала!

Тут невзрачная женщина заметила Женю. Повернувшись к ней, она проговорила:

– Вот вы, девушка, как представитель общественности, должны меня понять. Покойный профессор Шемаханов обещал передать свою коллекцию Музею восточного искусства, в котором я работаю. А теперь эта особа, эта так называемая племянница, отказывается выполнить его последнюю волю!

– Нашла к кому обратиться! – Рыжая особа громко расхохоталась. – Это как раз девушка из магазина приехала, чтобы все у меня купить. А я еще раньше сомневалась, продавать или не продавать. А теперь-то уж я точно все продам!

– Вот как? – Сотрудница музея с неприязнью взглянула на Женю и потерла родинку на левой щеке. – Выходит, внешность обманчива! Но я этого так не оставлю! Я буду бороться!

Тут дверь широко распахнулась, и в прихожую протиснулся Костик. Очевидно, он через дверь почувствовал, что момент настал и ему следует показаться во всей красе. В прихожей сразу сделалось тесно, как в телефонной будке.

– Кто здесь хочет бороться? – спросил он с интересом.

– Все спокойно, Костик, не волнуйся! – заверила его Женя. – Женщина уже уходит!

Невзрачная сотрудница музея взглянула на Костика с ужасом и действительно стрелой вылетела из квартиры.

– Уф, наконец-то она свалила! – обрадовалась рыжая особа и удовлетворенно потерла руки. – Ну, теперь давайте поговорим, сколько вы мне заплатите…

– Подождите, – остановила ее Женя. – Прежде чем говорить о деньгах, я должна посмотреть, что у вас есть.

– Ну, смотрите, смотрите! – В глазах хозяйки мелькнул подозрительный огонек. – Только не думайте, что меня легко обмануть!

– И в мыслях такого не держала, – с этими словами Женя проследовала в гостиную.

И остановилась на пороге в восхищении.

Здесь действительно были уникальные, восхитительные вещи.

На самом видном месте стоял письменный стол из черного дерева, вместо тумб у которого были два резных слона. Стол был инкрустирован серебром и перламутром, бивни у слонов – из настоящей слоновой кости. Женя знала, что подобные столы делала единственная мастерская в Калькутте в начале девятнадцатого века. Она только не знала, что изделия той мастерской сохранились, да еще в таком хорошем состоянии.

Рядом со столом красовалось кресло с резной спинкой и подлокотниками в форме хищных птиц. На спинке было вырезано изображение танцующего Шивы.

«Восемнадцатый век, Агра…» – мысленно отметила Женя.

На стене висело чудесное зеркало в резной раме.

Самого зеркального стекла не было видно: его завесили платком по случаю смерти хозяина. Собственно, это был не платок, а настоящая раджпутская шаль, украшенная яркой вышивкой и нашитыми украшениями – серебряными бляшками, самоцветными камнями и крошечными зеркальцами.

Женя знала, что такие шали очень высоко ценятся настоящими коллекционерами за специфическую варварскую красоту, главным же образом за то, что до наших дней их сохранилось совсем немного, буквально считаные экземпляры. Особенно в таком хорошем состоянии, как та, что висела на зеркале.

Женя невольно вспомнила лекцию о раджпутах, которую читал у них в институте покойный профессор Шемаханов.

Он говорил с таким жаром, с таким увлечением, что Женя буквально перенеслась в средневековую Индию.

«Раджпуты, воинственные жители засушливого, пустынного Раджастана, были настоящими рыцарями средневековой Индии. Как и их европейские собратья, рыцари Франции или Германии, они обитали в неприступных каменных замках, выстроенных на горных уступах или на вершинах холмов. Как немецкие или французские рыцари, они устраивали рыцарские турниры, на которые собирался цвет рыцарства. У них даже были своеобразные рыцарские романы. Единственное, что резко и заметно отличало их от европейских рыцарей, – это любовь к необыкновенно ярким краскам в одежде. Должно быть, причиной этой любви была скудная на краски природа их каменистой засушливой страны».

Женя отвела взгляд от шали, пошла вперед, разглядывая коллекцию покойного профессора.

И правда, здесь было много замечательных, уникальных вещей.

Резные стулья и скамьи, шкафчики и комоды XVIII и XIX веков, сундуки с резными и расписными крышками, на которых неизвестный мастер с удивительным искусством изобразил сцены из Рамаяны…

На полках вдоль стен стояли вещи поменьше – шкатулки и статуэтки, вазочки для благовоний и светильники.

В дальнем углу комнаты Женя увидела темный от времени резной сундук – и едва сдержала возглас восхищения. На крышке сундука был вырезан слоноголовый бог Ганеша, и по характерным особенностям резьбы Женя поняла, что этот сундук сделан в Бенгалии не позднее шестнадцатого века, во времена правления Великих Моголов. Правда, кое-где резьба была подпорчена, но для хорошего реставратора восстановить ее не представит труда…

За спиной у Жени раздалось шумное дыхание, и племянница профессора с плохо сдерживаемым возбуждением повторила:

– И сколько же вы мне за все это заплатите?

Прежде чем повернуться, Женя досчитала в уме до пяти и усилием воли придала лицу невозмутимость. Кто ее знает, эту тетку, вдруг она наблюдательная и умеет читать по лицу. Хоть с виду и полная невежда.

Женя посмотрела на хозяйку.

Маленькие глазки женщины горели от жадности, на щеках пылал румянец.

Как случилось, что эта вульгарная, наглая баба оказалась родственницей интеллигентнейшего профессора Шемаханова?

Впрочем, сейчас Женю больше волновал другой вопрос.

Ей всегда было очень трудно торговаться с владельцами антиквариата: предлагать за ценные, редкостные вещи копейки не позволяла совесть, а назначишь реальную цену – разозлится босс, можно и работу потерять.

Но в этом случае совесть молчала, эту вульгарную тетку сам бог велел облапошить, ничего другого она и не заслуживала.

Женя еще раз внимательно оглядела коллекцию профессора и пошла по комнате, останавливаясь возле каждого предмета и называя цену, которую готова за него заплатить.

При этом за относительно новые, хорошо сохранившиеся вещи она называла более высокие цены, лишь немного уступающие рыночным, зато за старые, по-настоящему ценные предметы предлагала копейки, мотивируя это тем, что такое старье никому не нужно. И такой подход, кажется, был вполне понятен хозяйке.

– Видите, здесь все буквально изъедено древоточцами, – говорила она, показывая на бесценный бенгальский сундук. – Я бы и брать его не стала, но раз уж все вместе…

– И сколько же всего выходит? – спросила наконец наследница, облизнувшись, как кот на сметану.

Женя достала калькулятор, потыкала в него пальцем и назвала примерно половину той суммы, которую ей разрешил потратить босс. И одновременно достала из сумочки завернутую в бумагу пачку денег – выданный боссом аванс.

Глаза наследницы жадно блеснули, однако она не выдала радости, а замахала руками:

– Нет, нет, это несерьезно! Я сейчас позвоню в другой магазин, там мне больше дадут!

– Звоните. – Женя пожала плечами. – Разумеется, это ваше право… – И она сделала вид, что убирает деньги обратно в сумку. При этом упаковка как будто случайно разорвалась, и наследница увидела деньги.

Глаза ее загорелись, как тормозные огни автомобиля.

– Это что – вы мне прямо сейчас можете наличными заплатить? – осведомилась она, буквально задыхаясь от жадности.

– Не всю сумму, конечно, аванс… но раз вы не хотите…

– Да почему же не хочу… раз уж вы приехали… чтобы машину зря не гонять… но вы уж прибавьте, а?

Женя прибавила к названной сумме десять процентов – и сделка была заключена.

– Костя, бери в первую очередь этот сундук! – распорядилась она. – Справишься?

– А то! – Костик взвалил на спину бенгальское сокровище и пошел к выходу.

Женя сняла со стены зеркало и с невинным видом спросила, показывая на раджпутскую шаль:

– Можно, я его в этот платок заверну, чтобы не поцарапать?

– Да, бери, конечно! – равнодушно ответила хозяйка. – Я бы его так и так на помойку выбросила, кто такое носить станет?

«Много денег ей дала, – сердито подумала Женя, – она бы на меньшую сумму согласилась. А ладно, деньги хозяйские, не мои, и так выгодно получилось. Надо бы у Степаныча премию попросить, я ее заслужила…»

Последними изрядно запарившийся Костик выносил два низких шкафчика из розового индийского дерева.

Когда-то давно шкафчики были расписаны лотосами и птицами, а на дверцах две красивые индианки в ярких сари смотрелись в ручное зеркало и рисовали друг другу красный кружочек на лбу. Женя знала, что точка эта называется бинди и может быть, помимо всего прочего, знаком поклонения богине Кали.

Теперь сари выглядели вылинявшими, лица у женщин потускневшими, у одной почти не видно рук, но для хорошего реставратора это не будет большой проблемой. А уж реставратора Степаныч найдет, у него все схвачено.

– Уф! – Костик запихнул шкафчик в лифт и отер пот со лба. – Тебе уж придется пешком.

– Да ладно! – Женя побежала вниз по лестнице, чтобы придержать двери.

Она стояла у раскрытой дверцы пикапа, когда Костик принес второй шкафчик. Шея его была красной от натуги, он внезапно поскользнулся на апельсиновой корке, что валялась возле подъезда, его повело в сторону. Стараясь не упасть, он не удержал шкафчик, и тот грохнулся на землю. Женя с визгом отскочила в сторону.

– Черт! – выдохнул Костик. – Как же так…

Шкафчик лежал на земле с виду неповрежденный, только сбоку выскочила какая-то темная пластинка, и дощечка стояла ребром. Женя наклонилась, дощечка оказалась у нее в руках – видно, отвалилась от удара. Под ней лежал старый бронзовый ключик. Женя зажала ключик в кулаке.

– Ну что там? – Костик подошел ближе. – Никак, разбил? Ну мне Степаныч устроит.

– Ничего, – сказала Женя, – это починить можно.

Отчего-то она не хотела показывать Костику ключ.

– Слышь, Женя, – сказал Костик в машине, – ты не говори Степанычу, что я шкаф уронил. Он вредный такой, начнет разоряться. Скажи, что так и было.

– Ладно, – ответила Женя, – что мне, больше всех надо, что ли…

– Ничем не могу вам помочь, талоны закончились. – Женщина за окошком регистратуры отвернулась и сделала вид, что углубилась в какие-то важные документы.

Леокадия Михайловна положила под язык таблетку валидола и поплелась к гардеробу.

Третий день она пыталась получить талон к кардиологу – и снова у нее ничего не вышло. Она вставала ни свет ни заря, не успевала даже выпить чаю, приходила к самому открытию поликлиники – но талонов все равно уже не было.

Ее соседка Варвара Юрьевна умудрялась заказать талончик по телефону – но Леокадии Михайловне не хватало для этого терпения. Действительно, кто выдержит раз за разом набирать один и тот же телефонный номер и раз за разом слушать короткие гудки? От этого давление подскочит!

Люся из тринадцатой квартиры поступала еще хитрее: она заказывала талоны по этому… как его… по Интернету. Но Люся – другое дело, она – молодая, ей всего пятьдесят, она разбирается во всех этих новомодных штучках, а для Леокадии Михайловны Интернет – это все равно что китайская грамота.

– Не досталось? – сочувственно проговорила гардеробщица Маргарита Васильевна, подавая ей пальто.

– Не досталось… – вздохнула Леокадия.

– А вы бы пораньше приходили, – посоветовала гардеробщица.

Леокадия взглянула на нее с плохо скрытой обидой: тоже, нашлась советчица! Она и так третий день приходит в такую рань… соседки говорили, что Маргарита может помочь с талончиком, если сунуть ей денег, но Леокадии Михайловне это было как-то неприятно, да и денег лишних у нее не было.

Леокадия Михайловна неловко надела пальто, со второго раза попав в рукав, вышла на улицу и огляделась.

Нужный ей троллейбус только что отошел от остановки. Придется идти пешком. Вроде бы и недалеко, но ноги с трудом передвигаются… Можно, конечно, остановить маршрутку, но ее тоже не дождешься, да и денег, опять же, стоит.

Женщина оперлась на палку, перевела дыхание.

И тут рядом с ней остановилась большая темная машина.

– Садитесь, – раздался приветливый мужской голос. – Садитесь, я вас подвезу.

Леокадия Михайловна удивленно взглянула на водителя.

Это был совсем молодой мужчина, лет, может быть, сорока, с глубокими, необычного цвета янтарно-желтыми глазами и седой прядью, пересекающей темные волосы, словно след от сабельного удара. Даже за рулем машины он казался очень высоким.

– Садитесь, – повторил он и улыбнулся. Улыбка у него была приятная, располагающая.

– Но у меня нет денег, – смущенно ответила Леокадия Михайловна. – Я не смогу вам заплатить!

– Да что вы, мне не нужно никаких денег! Я просто хочу вам помочь! – Мужчина, кажется, даже обиделся, чем еще больше смутил Леокадию Михайловну.

«Вот говорят, что сейчас совсем не стало хороших, бескорыстных людей, – подумала она. – Но вот ведь, стоит только посмотреть по сторонам…»

– Садитесь! – повторил мужчина и распахнул перед ней дверцу своей машины.

Леокадия Михайловна прожила долгую жизнь, и она считала, что безошибочно умеет отличать хороших людей от плохих. По взгляду, по улыбке, по интонации. Но вот с этим человеком она немного растерялась – с первого взгляда ей что-то в нем не понравилось, но вот его поступки говорили сами за себя. Несомненно, это был хороший, добрый человек, и все же она еще колебалась.

Тогда мужчина выбрался из машины, подошел к Леокадии Михайловне и легко дотронулся до ее руки.

И от этого прикосновения словно электрический разряд прошел через ее тело, ноги стали ватными. Она упала бы, если бы мужчина не подхватил ее под руку, не поддержал.

– Спасибо, – благодарно проговорила Леокадия Михайловна, усаживаясь на переднее сиденье.

Машина тронулась с места.

Леокадия Михайловна прикрыла глаза от удовольствия.

Ей никогда прежде не приходилось ездить в такой хорошей, удобной машине.

Мягкое кожаное сиденье, приятный запах дорогой кожи и цветочного одеколона, едва слышное урчание мощного мотора…

В какой-то момент она спохватилась, что не сказала водителю, куда нужно ехать, и тот словно прочел ее мысли, спросил адрес.

Леокадия Михайловна назвала адрес – улицу, номер дома и квартиры – и тут же смутилась: зачем ему номер квартиры? Она ведь не хочет, чтобы он провожал ее до самых дверей, будет вполне достаточно, если довезет до подъезда.

Тут она представила, как подъезжает к своему подъезду на этой прекрасной машине, как выходит из нее на глазах изумленных соседок – той самой Варвары Юрьевны и Ангелины с четвертого этажа, представила, какие разговоры начнутся у нее за спиной.

Тут перед ее глазами побежали какие-то яркие, цветные картины – лужайка перед старым деревенским домом, старая липа в гудении пчел, двойная радуга, опоясавшая небо, парное молоко в большой эмалированной кружке…

Внезапно Леокадия Михайловна осознала, что задремала от плавной езды, от приятного запаха…

Она открыла глаза и с удивлением выглянула в окно.

Они ехали по незнакомой улице, между унылым пустырем и мрачным зданием из красного кирпича – должно быть, какой-то заброшенный заводской корпус.

– Где это мы? – проговорила она удивленно, невнятным спросонья голосом.

Мужчина ничего не ответил, только бросил на нее быстрый, осторожный взгляд, и в его темных глазах промелькнули багровые искры, словно отсвет далекого пожара.

Леокадия Михайловна вспомнила вдруг далекое детство, вспомнила черную августовскую ночь, когда загорелся дом на другом конце деревни – тогда ночное небо было озарено такими же багровыми отсветами.

– Где мы? – повторила Леокадия Михайловна, и в ее душе шевельнулось беспокойство.

Мужчина снова ничего не ответил. Он затормозил, остановил машину, заглушил мотор.

– Вы обещали отвезти меня домой! – проговорила Леокадия с растущим беспокойством.

– Мы приехали, – проговорил незнакомец мягким, уверенным, обволакивающим голосом.

– Но это… это вовсе не мой дом… – пробормотала Леокадия Михайловна.

Она взглянула на незнакомца с тревожным удивлением.

Он повернулся к ней, посмотрел на нее пристально, и искры в глубине его темных глаз засверкали ярче.

– Где мы? – проговорила Леокадия Михайловна едва слышно. – Кто вы? Чего вы хотите?

Она слышала страшные истории про убийц и грабителей, но считала, что с ней ничего подобного произойти не может – да кому она нужна? Что с нее можно взять?

– Вы хотели вернуться домой, – проговорил незнакомец мягко, почти нежно. – И я помогу вам. Скоро, совсем скоро вы вернетесь домой… вернетесь в наш общий прекрасный дом, вернетесь к нашей великой матери…

Леокадия Михайловна хотела сказать ему, что ее мать умерла много лет назад в коридоре второй городской больницы и похоронена на Южном кладбище, в желтой глинистой земле, среди тысяч и тысяч одинаковых могил, и что она не хочет к ней возвращаться – но эти слова застряли у нее в горле.

Она не могла отвести взгляд от страшного незнакомца.

А багровые искры в его глазах становились все ярче, как будто отраженный в них пожар приближался, как будто он разгорался, занимая уже полнеба.

– Не бойтесь, – проговорил он тихо. – Вам не будет больно. Вы заснете – и проснетесь совсем другим человеком. Ваша новая жизнь будет ярче и интереснее, чем нынешняя… в этой жизни не будет скудной пенсии, которой вечно не хватает, не будет болезней, не будет очередей за талонами и лекарствами, не будет полутемных больничных коридоров… вы будете благодарны мне!

– Отпустите меня… – пролепетала Леокадия Михайловна непослушными губами. – Пощадите меня, прошу вас…

– Вы сами не знаете, о чем просите. – Губы незнакомца недовольно скривились. – Я оказываю вам огромную услугу… великую честь. Вы должны радоваться и ликовать…

С этими словами он, словно цирковой фокусник, вытащил из кармана яркий шелковый платок.

На мгновение он расправил этот платок, и Леокадия Михайловна увидела странный, тревожный узор – языки багрового пламени, а среди них – танцующую обнаженную женщину.

Женщина эта была отвратительна.

У нее была темно-синяя кожа, четыре руки и ярко-красный высунутый язык. Шею ее обвивало ожерелье из человеческих черепов. На талии был пояс из отрубленных рук. По подбородку и груди этой страшной женщины стекала кровь, как будто она только что завершила кровавую трапезу.

Но незнакомец уже сложил платок вдвое… вчетверо… он взмахнул сложенным платком – и тот живой змеей обвился вокруг шеи несчастной женщины, стянул ее…

Мужчина схватил платок за концы и резко потянул их в разные стороны.

Платок стягивал шею все туже и туже…

Леокадия Михайловна хотела закричать, позвать на помощь – но не могла издать ни звука, она только бессильно хрипела, глаза ее вылезали из орбит.

Она все еще видела глаза своего убийцы.

Багровые отсветы в его глазах разгорелись живым яростным пламенем, он жадно смотрел на умирающую женщину, как будто впитывая в себя остатки ее жизни.

А потом все померкло, и наступила великая тьма.

Мужчина еще несколько минут смотрел на мертвую женщину, словно не мог оторваться от этого зрелища, словно хотел запомнить его навсегда. Затем он открыл дверцу машины, обошел ее и бережно поднял мертвое тело.

Оглядевшись по сторонам, он подошел к заброшенному заводскому корпусу, вошел внутрь через пролом в стене.

Он оказался в большом пустом помещении бывшего цеха.

Посреди этого помещения с потолка свисал заржавленный крюк на цепи. Мужчина положил мертвую женщину на пол, связал ее запястья и, подняв ее легко, как пушинку, зацепил за крюк.

Теперь женщина стояла посреди цеха с поднятыми над головой руками, с мертвым лицом и широко открытыми, пустыми глазами.

Отступив на шаг, он полюбовался делом своих рук.

Затем набросил на лицо мертвой яркий платок.

Платок с обнаженной женщиной, свирепой женщиной, танцующей среди языков пламени.

Теперь все было так, как надо.

Он резко развернулся и вышел на улицу.

18 апреля 1864 года.

Вот уже десятый день мы идем из Джайпура в столицу раджи Вашьяруни. Мой отец везет ко двору раджи большую партию итальянских тканей и английской обуви, надеясь выгодно продать их и купить хороший груз пряностей и необработанных драгоценных камней.

Нас сопровождают еще два английских торговца и немецкий инженер герр Мюллер, приглашенный раджой для обустройства в его дворце современных европейских удобств.

Хотя все в Джайпуре говорили, что эта дорога вполне безопасна, мы наняли небольшой отряд местных солдат, сипаев, под командой отставного английского офицера капитана Литтела. Береженого, как говорится, бог бережет. Кроме того, я слышал от местных старожилов, что весной путешествия в этих краях бывают более опасны, чем в другое время года, поскольку именно весной проводят свои варварские ритуалы тхуги, приверженцы кровавой богини Кали. Впрочем, знающие люди говорят, что британские войска под командованием полковника Уильяма Генри Слимена уже пятнадцать лет тому назад истребили последних тхугов и разрушили их разбойничье гнездо в горах неподалеку от Мехрангарха, так что путешествия по здешним дорогам стали ничуть не опаснее, чем по проселкам Йоркшира.

Отец уверен, что это путешествие принесет ему хорошие барыши. Я же ничуть не сомневался, что узнаю много нового и интересного о природе этой сказочной страны – Индии и эти знания очень помогут мне в моей учебе и научной работе.

И я не ошибся: уже на второй день пути мне попалось удивительно красивое растение, предположительно из рода орхидей, которого я не нашел ни в одном каталоге здешней флоры. Я сохранил это растение по всем правилам ботанической науки и надеюсь по возвращении в Лондон продемонстрировать его коллегам из Королевского географического общества.

Также на пятый день пути я заметил удивительно красивую бабочку незнакомой расцветки, однако не сумел поймать ее, поэтому не могу точно классифицировать.

Еще на пятый день пути мы убедились, что путешествие по Индии все же не так безопасно, как по Йоркширу. Один из наших носильщиков немного отстал от каравана, и тут же мы услышали в джунглях позади нашего пути душераздирающий вопль и хруст костей. Вооруженный сипай бросился на эти звуки, но тут же вернулся, испуганный, и сказал, что беднягу носильщика растерзал тигр и ему уже ничем не поможешь.

А вчера наш караван неожиданно увеличился.

На перекрестке дорог мы встретили группу пестро одетых туземцев, которые громко пели и пританцовывали. Их предводитель вышел вперед, низко поклонился командиру нашей охраны и сказал, что они – бедные танцоры из касты домми, чьей работой являются пение и танцы. Они тоже направляются ко двору раджи Вашьяруни, надеясь найти там пропитание и кров, и почтительно просят разрешения присоединиться к нашему каравану, чтобы безопасно преодолеть оставшуюся часть пути.

– Почему бы и нет? – ответил капитан Литтел. – Чем больше нас будет, – тем безопаснее станет наше путешествие! Кроме того, дорога сквозь джунгли скучна и однообразна, а наши новые спутники развлекут нас своими танцами!

И правда, в тот же вечер бродячие танцоры показали нам целое представление.

Сперва старые музыканты исполнили дикую, варварскую, но не лишенную определенного очарования мелодию на ситарах и мридангах (это струнные инструменты, отдаленно напоминающие лютню).

Затем более молодые музыканты стали отбивать ритм на таблах и мридангах (это род туземных барабанов), а молодые девушки принялись танцевать.

Танец этот поначалу был плавным и не лишенным изящества. Я пожалел даже, что не взял с собою новейший фотографический аппарат, чтобы запечатлеть этот удивительный азиатский балет. Впрочем, этот аппарат очень громоздок и тяжел, а у нас и так слишком много поклажи.

Однако постепенно ритм барабанов ускорялся, танцовщицы распалялись, движения их становились разнузданными и дикими. Я понял, что варварство по-прежнему в крови у здешних жителей. Однако, чтобы показать широту своих взглядов и интерес к туземной культуре, я вознаградил танцовщиц аплодисментами, а одной из них, самой юной и привлекательной, подарил золотой соверен.

Тут один из носильщиков отозвал меня в сторону, делая какие-то знаки. Лицо его было испуганным.

– Молодой сахиб! – говорил он, когда я следом за ним отошел к кустам. – Не надо верить эти люди! Не надо брать их с собой! Они приносить несчастье, большой несчастье!

– О чем ты говоришь, Чарли? – спросил я носильщика (его туземное имя было слишком сложным, чтобы европеец мог его выговорить, и я называл его Чарли). – О чем ты говоришь, Чарли? – повторил я. – Они – безобидные танцоры и музыканты, и они идут туда же, куда и мы. Отчего бы нам не взять их под свое покровительство?

– Это очень плохо, молодой сагиб! – не унимался Чарли. – Это плохие люди! Они танцуют плохой танец!

– Честно говоря, этот танец мне тоже не очень понравился, я предпочел бы увидеть Корделию Брайддел в «Жизели» на сцене Ковент-Гарден, но Ковент-Гарден сейчас очень далеко, и один бог знает, когда я туда попаду.

– Нет, это плохой танец! – упорно повторял носильщик. – Это танец, посвященный Черной богине, богине Кали! Они станцевали этот танец, чтобы предать нас в руки своей Черной богине!

– Ну, не волнуйся, мой друг! – успокоил я Чарли. – Вряд ли этот танец обладает такой силой, чтобы отдать нас в руки кровожадной богине. А скоро мы уже придем в столицу раджи Вашьяруни, и каждый там получит то, что пожелает. Мой отец – прибыль, я – новые знания, ты – заработанные деньги и несколько дней отдыха.

Однако, кажется, мои слова не слишком успокоили носильщика.

Во всяком случае, наутро его не было на обычном месте.

Кто-то из спутников моего отца предположил, что его убил леопард, но сипаи дружно заявили, что не видели возле лагеря следов леопарда, да и лошади ночью вели себя спокойно. Так что носильщик, скорее всего, просто сбежал.

Отец мой очень сердился на беглого носильщика, даже когда пересчитал тюки и понял, что тот ничего не украл.

И без того одного туземца уже разодрал тигр, теперь еще этот беглец – так что на долю оставшихся носильщиков осталось больше поклажи, а они и так уже еле шли.

Тем не менее делать было нечего, и наш маленький караван двинулся вперед через джунгли.

– Стой, Арчи, стой! – Мальчуган лет двенадцати безуспешно взывал к совести своей собаки, нахального джек-рассел-терьера по кличке Арчибальд. Арчи, как обычно, делал вид, что не слышит хозяина, и мчался по пустырю за наглой трехцветной кошкой.

– Теперь до вечера придется его разыскивать, – тоскливо проговорил мальчишка, повернувшись к приятелю.

– Колька, его дрессировать нужно, – авторитетно проговорил приятель. – Чтобы ты только сказал – ко мне! – и он тут как тут! Как лист перед травой!

– Да ты что думаешь, Васька, мы его не дрессировали? В школу специальную водили, а ему хоть бы что! Я ему говорю – ко мне, а он драпает на другой конец города!

Кошка подбежала к заброшенному дому, возвышающемуся посреди пустыря, юркнула в неплотно закрытую дверь. Арчи, не раздумывая, устремился за ней.

Хозяин непослушного терьера неохотно пересек пустырь, остановился перед крыльцом заброшенного дома и позвал без большой надежды на успех:

– Арчи, ко мне! Арчи, непослушный пес, иди сейчас же сюда! Иди сюда, а то я рассержусь!

Арчи не появился. Из-за двери доносилась какая-то возня.

– Ох! – вздохнул Колька. – Вот видишь? Совершенно не слушается! Теперь придется за ним в этот дом идти…

– В этот дом ходить не надо, – второй мальчуган, Васька, опасливо понизил голос. – Это опасный дом.

– Что, с привидениями, что ли? – Колька фыркнул. – Ты че, правда в привидений веришь?

– Привидения или не привидения, а только что-то в этом доме происходит. Толик из второго подъезда видел ночью в его окнах какие-то огоньки. И еще он говорил, что видел, как из этого дома выходила Черная Женщина!

– Негритянка, что ли?

– Сам ты негритянка! Не негритянка, а Черная Женщина! Знаешь, кто это такая? Это тетка, которая по ночам пацанов ловит и разбирает их на органы!

– На какие еще органы? – недоверчиво переспросил Колька.

– Не знаешь, на какие? На внутренние!

– Да твой Толик соврет – недорого возьмет! Помнишь, он хвастался, что ему папаша на день рожденья японский мотоцикл купит? И где этот мотоцикл?

– Насчет мотоцикла – не знаю, а что там по ночам кто-то ходит – это точно, Светка Иванова то же самое говорила.

– Светка? Да Светка вообще девчонка, что с нее возьмешь! А если даже кто-то ходит – так что такого? Обыкновенные бомжи!

– Не обыкновенные, а дикие!

– Да хоть дрессированные! Все равно надо в этот дом идти, чтобы Арчи поймать! А ты как хочешь, можешь не ходить, если ты трус!

– Кто трус? Я трус?

– Ну не я же! Это же не я боюсь в этот дом идти! Это же не я про Черную Женщину и про каких-то диких бомжей рассказываю! В общем, как хочешь, а я иду!

Колька толкнул неплотно прикрытую дверь.

Дверь с надсадным скрипом подалась, из-за нее потянуло сырым холодом, внутри было очень темно.

Колька невольно задержался на пороге, но он не мог проявить слабость на глазах приятеля и шагнул внутрь.

Глаза не сразу привыкли к темноте.

Колька остановился и громко позвал:

– Арчи! Арчи! Ко мне!

Где-то впереди раздалось глухое ворчание, которое перешло в испуганный лай, а затем в жалобное подвывание.

– Да что с тобой, Арчи?

Колькины глаза постепенно привыкли к скудному освещению. Колька разглядел пустую комнату, пол в выбоинах, печь в углу, открытую дверь, ведущую в следующее помещение.

Именно оттуда, из-за этой двери, доносился жалобный голос Арчи.

– Арчи, что с тобой? – опасливо проговорил Колька. – Тебя что, эта кошка поцарапала? Сейчас я приду!

Он, однако, не спешил на помощь своему псу. Оглянувшись на входную дверь, Колька окликнул приятеля:

– Вась, ну ты что? Идешь или боишься?

– Иду! – послышалось в дверях, и Васька протиснулся в комнату. – Ну здесь и темнотень!

– Ничего, скоро привыкнешь!

Почувствовав поддержку друга, Колька уверенно зашагал вперед. Васька пошел за ним, чтобы не оставаться одному.

Войдя в следующее помещение, Колька замер на пороге как вкопанный.

Посреди этой комнаты стояло старинное кресло с резными подлокотниками. В этом кресле неподвижно сидела женщина. Лица ее не было видно, оно было закрыто цветным платком.

На полу перед этой неподвижной женщиной сидел Арчи. Запрокинув голову, он тоненько и жалобно подвывал.

Васька вошел в комнату вслед за приятелем, схватил его за плечо и прошептал:

– Она! Это она!

– Кто?! – переспросил Колька непослушными губами.

– Черная Женщина! – прошептал Васька.

– Ничего она не черная, – возразил Колька, – вон, смотри, на ней обыкновенные джинсы. Синие.

– Какая разница! Бежим, пока она нас не схватила!

– Надо сначала Арчи поймать! – не сдавался Колька.

Он снова позвал своего непослушного пса, но тот продолжал подвывать, не обращая на хозяина ни малейшего внимания.

Тогда Колька сделал над собой героическое усилие и шагнул вперед, стараясь не глядеть на неподвижную женщину.

Шаг, еще шаг.

Он сделал еще один шаг и наконец дотянулся до поводка Арчи. Схватив этот поводок, он не выдержал и поднял глаза…

На лицо женщины был наброшен шелковый платок. И вот на этом платке была нарисована та самая страшная Черная Женщина, о которой говорил Васька.

Вообще-то она была не черная, а синяя, с высунутым красным языком и четырьмя руками. В одной из этих рук был окровавленный меч, в другой – отрубленная человеческая голова.

Колька попятился.

Он услышал чей-то тонкий, испуганный визг – и не сразу сообразил, что это сам он визжит диким голосом. В следующую секунду он увидел, как Васька с торчащими дыбом, всклокоченными волосами бежит к выходу, и устремился за ним.

При этом он не выпустил из рук поводок – не потому, что заботился об Арчи, а просто от страха.

Так, волоча за собой воющего и упирающегося терьера, Колька выбежал на пустырь.

Впереди него, мелькая пятками, улепетывал Васька. Колька припустил за ним что было сил. Ему слышались за спиной чьи-то шаги, мерещилась страшная четверорукая женщина с синим лицом и красным вываленным языком.

Он бежал изо всей мочи – но вдруг споткнулся о поводок и упал на землю. Рядом и впрямь послышались приближающиеся шаги, и Колька в ужасе закрыл глаза.

Кто-то склонился над ним…

Неужели это она, страшная синяя женщина?

У него в голове все смешалось, и женщина, неподвижно сидящая в кресле, превратилась в ужасную синюю женщину с красным языком. И еще – в ту Черную Женщину, про которую ему рассказывал Васька.

Колька еще крепче зажмурил глаза и для верности закрыл их ладонями…

– Коль, что с тобой? – раздался над ним смутно знакомый голос.

Голос был мужской, но Колька еще не отошел от своего ужаса и пролепетал едва слышным голосом:

– Не трогай меня, тетенька!

– Какая я тебе тетенька? – удивленно проговорил знакомый голос.

Колька осторожно приоткрыл один глаз…

И увидел дядю Сережу, жильца из соседнего подъезда. Дядя Сережа выгуливал на этом пустыре своего абрикосового пуделя, который охотно играл с Арчи.

– Да что с тобой, Колька? – повторил дядя Сережа. – Кто тебя так напугал?

– Там… – Колька приподнялся на локте и показал на заброшенный дом. – Там сидит синяя тетка… она мертвая… она за мной гналась…

– Синяя тетка? – недоверчиво переспросил мужчина. – Мертвая? И при этом она за тобой гналась? А тебе ничего не показалось? Ты ничего не перепутал?

– Нет, не показалось! – с обидой в голосе ответил Колька. Рядом со взрослым мужчиной страх его быстро прошел. – Я ее видел… и Васька ее видел, и Арчи!

– Ну если Арчи видел – это серьезно! – проговорил дядя Сережа. – Пойдем, покажи мне, что это за тетка такая!

– Нет, я туда ни за что больше не пойду!

Капитан Шерстоухов тоскливо вздохнул и огляделся.

Заброшенный дом темнел посреди пустыря, глядел на прохожих черными глазницами выбитых окон. Точнее, не на прохожих, а на самого капитана и на членов опергруппы, прибывших для осмотра предполагаемого места преступления.

Ну вот, опять то же самое… оставляют без охраны заброшенные здания, тем самым провоцируя всякие безобразия!

– Кто нашел труп? – осведомился Шерстоухов у местного участкового, озабоченного краснолицего дядьки, которому совсем немного осталось до пенсии.

– Вон тот мальчишка, – охотно сообщил участковый, показав на паренька с собакой.

– Ясно… – Капитан вздохнул. – Ладно, с ним я позднее поговорю, а пока покажите труп.

Участковый проводил его в заброшенный дом.

Там вокруг мертвой женщины уже суетились криминалисты – один фотографировал ее с разных позиций, другой снимал отпечатки пальцев с кресла и следы на полу.

– Ну, что у нас тут? – осведомился Шерстоухов.

– Женщина, молодая, – доложил эксперт Семечкин. – Приблизительно двадцать шесть – двадцать семь лет. Время смерти – приблизительно два дня назад, точнее скажу после вскрытия…

– Приблизительно, приблизительно! – передразнил его капитан. – Что это у тебя все приблизительно? Ты хоть что-нибудь в этой жизни знаешь точно?

Эксперт обиделся.

– Я же сказал – точно скажу после вскрытия! – проговорил он недовольным голосом.

– Ну ладно, а причина смерти… Хотя бы приблизительно?

– Причина смерти – асфиксия, точнее – удушение, – оживился Семечкин, – причем на этот раз почти точно. Хотя, конечно, вскрытие может еще что-то добавить, но картина, в общем, и так довольно ясная. Все признаки удушения налицо. Хотя есть одна необычная деталь – практически отсутствует странгуляционная борозда. В связи с чем у меня есть предположение…

– Предположение? – заинтересовался Шерстоухов. – Какое предположение?

– Предположение такое, что орудие преступления – вот этот платок. – Семечкин показал капитану прозрачный пакет, в котором лежал сложенный вчетверо яркий шелковый платок.

Шерстоухов пригляделся к платку, увидел свирепое синее лицо с вываленным языком.

– Что это за платок? – осведомился он. – Где нашли? Поблизости от трупа?

– Этим платком было закрыто лицо убитой.

– Странный какой-то платок… – протянул капитан. – Страшный даже… Что за чудище на нем нарисовано?

– Кстати, – подал голос участковый, который до того молча стоял в сторонке. – Мальчишка, который нашел труп, все время твердил про какую-то синюю тетку, которая за ним якобы гналась. Наверное, он увидел этот платок и перепугался… Со страху и показалось, что тетка с платка за ним гонится…

– Наверное, – кивнул капитан, – с мальчишкой я тоже поговорю потом. – Он повернулся к эксперту и спросил: – Так вы полагаете, что этот платок и есть орудие убийства? На чем основано это предположение?

– Во-первых, это объясняет отсутствие странгуляционной борозды. Мягкий шелк мог почти не оставить следов на коже. Во-вторых, в угол платка вшита монета. Таким образом, сложив платок вдвое или вчетверо, его можно легко использовать как орудие удушения. Взмахнешь таким платком, монета придаст ему направление и скорость, и платок обовьется вокруг шеи. После этого останется только затянуть его – и дело сделано. Но, опять же, – спохватился эксперт, – точно можно будет сказать только после вскрытия… если на коже жертвы найдем микроволокна, совпадающие с тканью платка, тогда можно будет уверенно сказать, что этот платок и есть орудие убийства.

– Интересно! – протянул капитан. – Что-то мне это напоминает… где-то я читал про что-то похожее… а какая монета вшита в платок?

– Пока не знаю. Мы ее не извлекли, потому что до этого хотим тщательно исследовать шов, нитки… в общем, выжать из этого платка все, что удастся.

– Хорошо, хорошо… А что еще можете сказать на этом этапе расследования?

Семечкин хотел огрызнуться, что и так уже слишком много наговорил и что он не ясновидящий и не гадалка, которая за небольшие деньги сорок минут болтать будет. Но поглядел в глаза Шерстоухову и решил не заедаться. В конце концов, человек ведь для дела спрашивает, а не просто так.

– Что еще? Предположительно она была убита в другом месте, а сюда принесена уже мертвой. Но это тоже уточним после вскрытия.

– Ладно, придется подождать… – Капитан развернулся, вышел на улицу, немного поморгал от яркого света.

В сторонке стоял мальчишка с собакой на поводке. Мальчишка со жгучим интересом следил за работой криминалистов. Но ему было плохо видно, потому что все самое интересное происходило внутри, в темном заброшенном доме.

Этот мальчишка чем-то напомнил капитану его самого в детстве, такой же белобрысый и волосы торчат хохолком, как на его детских фотографиях.

Шерстоухов подошел к пареньку и спросил:

– Это ты нашел труп?

– Ага! – Глаза мальчишки гордо загорелись, он выпятил грудь от ощущения своей значимости.

– А зовут тебя как?

– Николай, – солидно представился паренек.

– Надо же, я тоже Николай! – оживился капитан. – Выходит, мы с тобой тезки!

– Меня в честь деда назвали.

– Надо же! И меня тоже. А что это ты, тезка, в заброшенный дом полез? – проговорил капитан, склонив голову набок. – Ты разве не знаешь, что это опасно?

– Я бы не полез туда, – смущенно признался Колька, – но вот он, Арчи, поводок у меня вырвал и туда забежал. И мне пришлось за ним идти… а там уже я ее увидел…

– Испугался?

– Не… не очень… – Мальчишка опустил глаза и шмыгнул носом. – Вообще-то испугался…

– Ну, не переживай. На твоем месте кто угодно испугался бы. Значит, говоришь, Арчи первый туда забежал?

– Ну да…

– Так что, выходит, это не ты, это он труп обнаружил? – насмешливо проговорил капитан и наклонился к собаке. – Так, значит, это с ним мне стоит поговорить?

– Шутите, да?

– Шучу! – Капитан выпрямился. – А ты вообще часто здесь гуляешь?

– Каждый день!

– И по вечерам?

– Нет, по вечерам мама меня не пускает. Говорит, опасно.

– Правильно говорит! – одобрил капитан. – Значит, вечером здесь никто не гуляет?

– Только Иван Степанович из третьего дома.

– Иван Степанович? – переспросил капитан. – А он что – никого не боится?

– А вы его видели? – Коля искоса взглянул на капитана. – Он здоровый такой, бывший борец. А самое главное – он с Гулей гуляет. С Гулей можно никого не бояться.

– Гуля? А кто же это?

– Гуля – собака его, полное имя – Гулливер. Это не собака, это целый слон. Порода – этот… тибетский мастиф. С ним можно хоть вечером, хоть ночью гулять – никто близко не подойдет!

– Что ж, надо будет поговорить с этим Иваном Степановичем. И с его Гулей. А ты, значит, больше ничего не запомнил?

– Ничего… – Коля с сожалением вздохнул.

– Ну ладно, тезка, может, я с тобой еще как-нибудь поговорю, а ты пока иди домой, а то мама небось уже волнуется.

«Да, – подумал капитан Шерстоухов, – мальчишка, конечно, неплохой, да только как свидетель ничего толкового не сказал. Надо бы с этим Иваном Степановичем побеседовать, раз он поздно ночью с собакой гуляет. Семечкин сказал, что два дня назад ее убили. Можно предположить, что убили и сразу сюда привезли, стало быть, было это два дня назад поздно вечером. Или ночью. Днем машину увидели бы собачники, заинтересовались».

Однако посланный за Иваном Степановичем участковый сказал, что его дома нету, на работе он, и Гуля по такому случаю также недоступен.

Капитан Шерстоухов вздохнул и решил, что пора ехать, ничего полезного он тут больше не узнает.

Он двинулся к машине, и тут налетел на него кто-то большой и неуклюжий.

– Ой! – закричал этот тип невнятно. – Ой, простите-извините!

Капитан снова вздохнул – вот и его наказание.

– Явился не запылился, – ворчливо сказал он, – ты где это пропадал, Бублик?

Бублик – стажер, которого навязало Шерстоухову начальство. Он был в отпуске и явился на работу, когда всех приличных стажеров уже разобрали. И девочек попригляднее, и парней посолиднее. Осталось этакое чудо.

Бублик был толстый, неряшливый и все время ел. Пышки, гамбургеры, бутерброды с сыром, шоколадные батончики и мороженое. При этом он чавкал и всюду сыпал крошки, потому что все время болтал.

Фамилия его была Бубнов, но от стажеров известна была его кличка, которая очень ему подходила, – круглолицый, толстый и глуповатый. И абсолютно бесполезный. Он вечно всюду опаздывал или вообще не являлся, путал бумаги и не умел писать отчеты. Капитан Шерстоухов оставил попытки переделать Бублика и решил молчать и терпеть до окончания его стажировки.

– Так где тебя носило? – спросил он так, для проформы.

– Я кофе пил, – ответил Бублик, слегка запыхаясь, – задержался немного, а когда пришел – вы уже уехали на вызов.

– Вот именно, задержался он. А мобильник включить слабо было?

– А он разрядился.

Немного примиряло Шерстоухова с Бубликом то, что он всегда говорил правду, не пытался выкрутиться и свалить вину на других.

– Ладно, поехали отсюда, тут без нас закончат.

– Счас, только гляну, что там… – Бублик затопал в дом, оттуда тотчас заорали, чтобы не мешался под ногами и не застил свет, и так темновато в помещении, не видно ни черта.

Шерстоухов развернул машину и посигналил. Вечно этот Бублик опаздывает!

И тут он увидел на пустыре нечто такое, отчего волосы на голове буквально встали дыбом.

Коренастый плотный невысокий мужчина, про таких говорят «поперек себя шире», вел на поводке непонятного зверя. Не то лев, не то медведь, не то вообще монстр из кино, огромная куча густой коричневой шерсти на четырех лапах. Голова лобастая, морда вся заросшая, едва просматриваются глаза.

– Ух ты! – сказал появившийся наконец Бублик. – Это же тибетский мастиф!

Хозяин отстегнул поводок, который был надет для проформы, ясно, что такую махину не удержать, но пес и не думал никуда убегать, он солидно шел рядом. И Шерстоухов понял, что перед ним тот самый Иван Степанович, который может что-то рассказать путное, так как гуляет со своим Гулей ночью.

– Здравствуйте! – Свидетель пожал Шерстоухову руку, не то чтобы пожал, а едва тронул, отчего у капитана потемнело в глазах. Это что же будет, если он и вправду руку пожмет? Борец бывший…

Капитан едва сдержался, чтобы не потрясти рукой, и начал задавать вопросы. Иван Степанович отвечал неторопливо и толково.

Да, он гуляет со своим Гулей поздно вечером, потому что некоторые люди пугаются, хотя Гуля в жизни никого из людей не тронул, а собак… ну если уж к нему очень пристают.

Да, два дня назад они тоже были на пустыре. Да, видели машину. Во сколько примерно времени? Зачем примерно, он точно скажет, было четверть первого ночи. Когда они пришли, машина уже стояла возле того дома. Большая, темная, черная или синяя, в темноте не разобрать. С виду вроде бы «Тойота», большая «Тойота», а номер он, естественно, не разглядел. В машине сначала никого не было, потом из дома вышел мужчина. Высокий, худой, одет в темное, в руках у него ничего не было.

Сел в машину и уехал, он, Иван Степанович, ничего такого не подумал – мало ли, приспичило человеку, вот он и облегчился в старом доме. Не дело, конечно, но как запретишь…

– Надо же, платком задушили девушку, – болтал Бублик в машине, – интересно как…

– Интересно ему, – буркнул Шерстоухов, – что тебе тут – театр комедии, что ли, или цирк?

– Я в том смысле, что нетипично как-то, – Бублик ничуть не обиделся, – платки, шнурки – это не наш почерк. У нас если душат – то голыми руками или подушкой. Или вешают на бельевой веревке. А тут платок, да еще шелковый, недешево стоит, наверное.

– Ну да… – Шерстоухов задумался, что-то такое вертелось у него в голове.

И только подъезжая к зданию Управления, он вспомнил, что читал в детстве книгу Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней», и там, когда герой был в Индии, фигурировали такие… как же их звали… туги, которые душили свои жертвы именно шелковыми платками. И делали они это в честь своей богини… как ее… Кали, богиня Кали. Такая зловредная богиня, страшная очень… ага, и на платке тоже жуткая тетка изображена, не зря мальчишка так испугался.

– Не может быть! – убежденно сказал Бублик.

Оказалось, что последние слова Шерстоухов произнес вслух.

– При чем тут Индия? – разглагольствовал Бублик, снова жуя, на этот раз вафли. – Где Индия, а где мы?

«И то верно, – подумал капитан Шерстоухов, – что-то меня в последнее время заносит…»

Женя заскочила в подсобное помещение магазина. Там было темно, и она ушибла ногу, ударившись о какую-то мебель. Чертыхнувшись и включив свет, она увидела, что возле самого входа стоят два шкафчика из индийского розового дерева, те самые, что привезли они с Костиком, выкупив у наследницы профессора Шемаханова.

Степаныч, увидев коллекцию, пришел в тихий восторг, разумеется, не показав этого Жене, в глазах его закрутились маленькие счетчики, прикидывая, сколько он выручит за такую ценность. Ведь коллекция досталась ему, считай что, даром. Женя не растерялась и потребовала премию, и Степаныч без единого слова согласился, что само по себе было удивительно.

Так что все были довольны. Степаныч тут же принялся звонить знакомым коллекционерам и реставратору. Пока же мебель стояла в подсобке, и хозяин боялся, как бы дуре-племяннице не объяснили, какую ценность она отдала за гроши, и как бы она не приперлась скандалить и качать права.

Кое-что сразу разобрали, один коллекционер из Москвы сказал, что сам отреставрирует, ждать не будет.

Сейчас Женя рассмотрела как следует шкафчики. Да, если привести их в порядок, восстановить роспись, они послужат украшением богатого дома. А раньше-то небось во дворце какого-нибудь раджи стояли. В большом просторном зале, где колонны белого мрамора и пол выложен плитками. В зале всегда прохладно, потому что тень, а в маленьком дворике журчит фонтан…

Женя очнулась и покрутила головой. Что это на нее нашло? Не время предаваться грезам. Она провела рукой по теплому розовому дереву, открыла дверцы. Пахло пылью, а еще чем-то пряным.

Вот замок на одной дверце не работает. Странно, вроде бы все закрывалось плотно, когда они выносили мебель.

Вспомнилась отвратительная наследница, ее визгливый голос, жадные глаза, цепкие руки… Да уж, поделом противной бабе, теперь Степаныч пристроит коллекцию понимающим людям.

Наверное, замок ослаб, когда Костик этот шкафчик уронил.

Ну да… Женя вспомнила, как шкафчик упал на тротуар, как у него сбоку отлетела темная дощечка и из-под нее выпал старинный бронзовый ключик…

Женя сунула руку в карман и нащупала этот ключик.

Почувствовав странное волнение, она достала его.

На ее ладони лежал маленький бронзовый ключик с фигурной бородкой, несомненно, старинный и очень красивый. От ключика, казалось, исходило живое тепло – наверное, просто нагрелся в кармане.

Как в детской сказке, подумала Женя, ключик, который открывает неизвестную дверцу. Только не золотой, а бронзовый.

Странно, она про него совершенно забыла… И почему она не показала его Степанычу?

Не показала и не покажет, поняла Женя внезапно, незачем Степанычу знать про ее удивительную находку. Он и так прекрасно заработает на коллекции покойного профессора, а этот ключик Женя оставит себе.

«Да зачем он мне?» – подумала она удивленно… и не смогла ответить на свой же вопрос. Она не знала, что это за ключик и что он открывает. Но знала, что с ним связана какая-то тайна, и поняла, что этот ключик никому не отдаст.

Она воровато оглянулась на дверь и спрятала свое сокровище обратно в карман.

Что с ней происходит? Почему этот ключик так странно на нее подействовал?

Женя дотронулась рукой до боковой стенки шкафчика. Вот то углубление, откуда он выпал. Должно быть, в стенке шкафчика был тайник, который раскрылся от удара…

И тут у нее мелькнула интересная мысль.

Эти шкафчики – парные, почти одинаковые, они отличаются только деталями росписи на дверцах. На одном шкафчике девушка в розовом сари рисует пятнышко на лбу у второй, той, что в голубом, а на другом – наоборот.

И выражения лиц у девушек на двух шкафчиках разные – на одном они приветливо улыбаются, на другом – тоже улыбаются, но улыбки у них лукавые, словно девушки шушукаются о каких-то своих маленьких девичьих тайнах. И птицы на дверцах шкафчиков смотрят в разные стороны.

Сразу видно, что эти шкафчики сделал один мастер и для одного заказчика.

Значит, если в одном шкафчике было потайное отделение, в котором хранился ключик, логично предположить, что во втором есть такое же потайное отделение.

Женя провела рукой по боковой стенке второго шкафчика.

Дерево было теплое, словно живое, но шкафчик не спешил открывать ей свою тайну.

Если эта тайна вообще у него была.

Во всяком случае, стенка казалась монолитной, никакой щели или зазора Женя в ней не нащупала.

Она снова перешла к первому шкафчику, к тому, из которого выпал ключик.

Вот та же самая стенка, она почти не отличается от стенки второго шкафчика, на ней такая же роспись – голубые с золотом цветы и фантастическая птица с разноцветным хвостом, но только на том месте, где у этой птицы должно быть крыло, в деревянной стенке квадратное углубление тайника. И клюв у птицы немного странный, чуть повернутый в сторону…

Чтобы проверить свою догадку, Женя придвинула второй шкафчик, так чтобы боковые стенки оказались рядом.

Да, такие же цветы, такая же птица, только крыло у нее на месте и клюв направлен прямо вперед.

Женя дотронулась до клюва и почувствовала, что он слегка выступает над поверхностью стенки.

Тогда она нажала на клюв, чтобы повернуть его в ту же сторону, что у второго шкафчика…

Клюв немного сдвинулся, как защелка, раздался чуть слышный щелчок – и крыло фантастической птицы откинулось, словно птица приготовилась взлететь.

А под откинувшимся крылом оказалось темное углубление тайника. Такое же, как на первом шкафчике.

В первом тайнике оказался бронзовый ключик… А что же спрятано во втором?

Сердце у Жени билось от волнения.

Она не решалась проверить содержимое тайника, как будто от этого содержимого зависит ее судьба.

Да что же это с ней творится! С чего она вообще взяла, что в этом тайнике хранится что-то важное? Да в нем, может быть, и вообще ничего нет! Или какой-нибудь высохший цветочный лепесток, спрятанный сто лет назад сентиментальной барышней…

Женя решительно запустила руку в тайник – и нащупала там сложенную в несколько раз бумажку.

Вынула ее, разглядела.

Это была не бумага, а сложенный вчетверо листок желтоватого пергамента.

С бьющимся от волнения сердцем и пересохшим ртом Женя развернула этот листок.

По желтоватому пергаменту бежали изящные наклонные буквы. Лиловые чернила выцвели от времени, они приобрели рыжеватый оттенок, словно буквы заржавели.

Женя попыталась прочесть написанный на пергаменте текст.

То есть прочесть его не составило труда, а вот понять…

«Разнообразие долга приятный первостепенный отводить здоровую подкладку вычеркивать извещение».

Слова были написаны по-русски, но от этого они не становились понятнее.

Женя прочла их еще раз, еще…

Смысл написанного ускользал от нее. Точнее, никакого смысла в этом тексте не было.

Что это? Шифрованная записка? Или просто глупый розыгрыш, полная бессмыслица?

Может быть, владелец шкафчика много лет назад подшутил над кем-то, положив в тайник бессмысленную записку?

Но отчего-то Жене казалось, что эта записка не бессмысленна, что она очень важна…

Еще раз проглядев странный текст, она сложила пергамент и спрятала в карман – туда, где уже лежал бронзовый ключик.

Хватит заниматься сомнительными тайнами, подумала она, пора приступить к своим служебным обязанностям.

Петрович неторопливо шел вдоль мрачного здания из красного кирпича и тяжело вздыхал. Когда-то в этом здании размещался завод, на котором Петрович проработал без малого тридцать лет. Этот завод выпускал механические сноповязалки, и Петрович без малого тридцать лет точил для них важные детали.

Тридцать лет Петрович был преисполнен сознания собственной важности, значимости и незаменимости. Он знал, что без его детали не будет работать сноповязалка, а без сноповязалки не будет завязан ни один сноп.

Но времена изменились, сноповязалки стали никому не нужны, и завод закрылся. Какое-то время его пытались переоборудовать в склад импортной бытовой техники, всевозможных тостеров, ростеров и прочих кофеварок, но потом рядом выстроили новый склад, устроенный по последнему слову складской технологии, и завод окончательно опустел.

Теперь Петрович работал сторожем.

Он дважды в день обходил бывший завод.

Он следил не за тем, чтобы оттуда что-то украли, потому что красть на заброшенном заводе было нечего, все сколько-нибудь ценное давно уже украли, а за тем, чтобы туда не подбросили что-нибудь лишнее, вредное, а может быть, даже опасное.

А также Петрович следил за тем, чтобы на бывшем заводе не обосновались бомжи.

Потому что если они повадятся туда ходить, то их уже никакими силами не выведешь, даже карбофосом. А от них одна грязь, зараза, антисанитария и прочие серьезные неприятности. И даже опасность возгорания.

Поэтому Петрович регулярно проверял, чтобы все входы в опустевшее здание были заперты или заколочены.

Сейчас он делал первый обход за день после своего сменщика.

Сменщик был человек ненадежный, ленивый, за чистотой и порядком следил кое-как – оно и немудрено, ведь он не проработал на этом заводе долгие годы!

Тут Петрович увидел под стеной следы недавней пьянки: в траве валялись две пустые бутылки, очистки от полукопченой колбасы и разбитый стакан.

Ну вот, так он и знал. После сменщика объект оставлен в ненадлежащем состоянии. А может, это сам сменщик выпивал здесь со своими дружками.

Снова вздохнув, Петрович специальной рогулькой зацепил этот мусор и отправил в черный мешок. На вверенной ему территории должен быть порядок.

Пройдя еще несколько шагов, он поравнялся с дверью.

Еще вчера эта дверь была заколочена, а сейчас…

Сейчас гвозди были выдраны, доски валялись в стороне и дверной проем темнел, как широко разинутая пасть неизвестного науке крупного животного.

– Ну вот, – проговорил Петрович недовольно, – не иначе, бомжи все ж таки проникли на охраняемую территорию…. Как их теперь отсюда выгонишь?

Он пригнулся, шагнул в дверной проем и всмотрелся в полутьму огромного бывшего цеха.

Это был знакомый цех, именно здесь отработал Петрович большую часть своей жизни.

И впереди, как раз посреди цеха, Петрович увидел человеческую фигуру.

Деталей Петрович не мог различить по причине плохого освещения и неважного зрения. Он не смог даже определить, мужчина это или женщина, видел только, что неизвестный человек стоит во весь рост, ничуть не скрываясь.

Первой мыслью Петровича было, что это один из бомжей, просочившихся на охраняемую территорию.

– Ты что же здесь, паршивец, делаешь? – громко воскликнул сторож. – Ты что же тут безобразия нарушаешь? Ты что, не знаешь, что сюда посторонним вход воспрещен?

Однако неизвестный нарушитель никак не отреагировал на его строгие слова.

Он не издал ни звука и даже не шелохнулся.

Тогда Петрович направился к нарушителю, чтобы применить к нему меры физического воздействия.

Правда, Петрович был уже немолод и находился не в самой лучшей физической форме, но он надеялся, что за счет своего нерастраченного энтузиазма как-нибудь справится с одиноким бомжом и выставит его с территории родного завода.

Однако чем ближе он подходил к неизвестному, тем более подозрительным тот казался.

Во-первых, он, этот неизвестный, стоял в какой-то странной, неестественной позе, подняв руки над головой, как будто собирался сдаться Петровичу.

Это само по себе было хорошим признаком, но все же выглядело как-то странно и подозрительно.

Во-вторых же, этот неизвестный никак не реагировал ни на строгие окрики Петровича, ни на факт его появления. Он Петровича попросту не замечал, чем вызывал некоторое беспокойство.

В-третьих, с лицом неизвестного что-то было не так.

Петрович сделал еще несколько шагов вперед.

Теперь он более отчетливо видел неизвестного злоумышленника.

Точнее – неизвестную, поскольку при ближайшем рассмотрении нарушитель оказался женщиной, причем женщиной преклонного возраста, чей внешний облик отдаленно напомнил Петровичу его покойную тещу Софью Власьевну. Софья Власьевна была женщиной строгой, властной и непреклонной, зятя она держала в ежовых рукавицах и обращалась с ним сурово, поэтому Петрович немного занервничал и попятился.

Однако он тут же напомнил себе, что теща умерла уже десять лет назад, в палате номер шесть четвертой городской больницы, и тогда же похоронена на Северном кладбище, и он сам, из своих собственных средств, установил на ее могиле скромный памятник с указанными на нем годами жизни. Так что неизвестная нарушительница никак не может быть его тещей.

Это воспоминание несколько успокоило Петровича, и он приблизился к нарушительнице.

Она по-прежнему не шевелилась.

Теперь, в непосредственной близости, Петрович разглядел, что показалось ему странным в лице неизвестной.

Лица как такового не было, потому что это лицо было закрыто платком. На этом платке была изображена какая-то жуткая личность женского пола, в совершенно непотребном виде – голая, с синей кожей и высунутым красным языком.

Петрович подумал, что это какая-нибудь новомодная певица, фотомодель или иная представительница современного шоу-бизнеса, эти еще и не в таком виде выходят на сцену. Он иногда натыкался на такие явления массовой культуры, переключая каналы на своем телевизоре.

Впрочем, изображение на шелковом платке не так его испугало, как другое обстоятельство.

А именно то, что платок, накинутый на лицо неизвестной женщины, совершенно неподвижен.

А ведь если накрыть платком лицо живого человека – этот платок непременно будет немного колыхаться, вздымаясь и опадая от дыхания.

Это если человек живой.

А вот если он уже мертвый и он не дышит…

Но тогда каким образом неизвестная женщина сохраняет вертикальное положение?

Тут в голову Петровича полезли ужасные и несвоевременные мысли о живых мертвецах, зомби, вампирах, блуждающих по ночам, и прочей нечисти. От этих мыслей мостик снова перекинулся к покойной теще.

Если неизвестная нарушительница мертвая, то почему бы ей не оказаться Софьей Власьевной, явившейся с того света по его, Петровича, душу?

От этой мысли Петрович похолодел.

Зомби, вампиров, оборотней и прочих живых мертвецов он не очень боялся, но свою покойную тещу боялся до дрожи, до головокружения, до судорог…

Он уже хотел броситься наутек, как вдруг заметил еще одну существенную деталь.

Сосредоточившись на лице неизвестной, точнее, на закрывающем ее лицо платке, Петрович не сразу разглядел ее руки.

Однако теперь он случайно взглянул на них и увидел, что руки женщины прикручены к свисающему с потолка на цепи заржавленному крюку.

Крюк этот был ему хорошо знаком, потому что в те времена, когда Петрович работал на заводе, именно при помощи этого крюка по цеху перемещали крупногабаритные детали сноповязалок. А один раз известный шутник и балагур Михаил Соломатин подцепил к этому крюку слесаря Сидорчука, который употребил в рабочее время технический спирт и мирно спал в уголке.

Соломатин подцепил спящего Сидорчука к крюку, и когда оператор подъемного механизма Коля Сельдереев включил мотор, Сидорчук вознесся к потолку цеха. Зрелище было фантастическое, особенно если принять во внимание, что в этот самый момент в цех вошли директор завода и заместитель министра, приехавший из Москвы с внеочередной инспекцией.

Эти приятные воспоминания из славного прошлого и такая реалистическая деталь, как заржавленный крюк подъемного механизма, отрезвили Петровича, и он осознал, что перед ним – не живой мертвец и тем более не воскресшая теща, а самый обычный труп, подвешенный на крюке к потолку.

То есть преступление, конечно, имело место, но никакой мистики в нем нет.

Несколько успокоившись, Петрович поступил по инструкции: он достал мобильный телефон, отошел ко входу, где лучше проходил сигнал сотовой связи, и позвонил в полицию.

После этого ему оставалось только ждать, соблюдая должностную инструкцию, то есть следя за тем, чтобы никакие посторонние лица не проникали на подведомственную территорию.

Это было несложно, поскольку никаких посторонних лиц в ближайших окрестностях не наблюдалось.

Наконец с улицы донеслись звуки подъехавших автомобилей, и ко входу в цех подошли несколько человек.

Впереди них шел высокий светловолосый мужчина с торчащим на макушке смешным хохолком.

– Капитан Шерстоухов! – представился мужчина и предъявил Петровичу служебное удостоверение в раскрытом виде. – Где тут у вас труп?

– Да вон она стоит, – ответил Петрович, повернувшись в направлении трупа.

– Стоит? Как стоит? Почему стоит? – переспросил капитан, который еще не привык к полутьме цеха.

И тут он увидел странную фигуру.

– Действительно, стоит… – протянул он удивленно.

– Он… То есть она к подъемному крюку подцеплена! – доложил Петрович.

– Понятненько… – протянул капитан и направился к неподвижной фигуре. По пути он оглянулся на Петровича и спросил: – Вы тут ничего не трогали?

– Ничего! – заверил его Петрович. – Я разве же не понимаю? Я порядок знаю! Я здесь неотлучно находился и должностную инструкцию неукоснительно соблюдал!

Капитан Шерстоухов подошел к странной фигуре, остановился в двух шагах от нее и проговорил:

– Платок… такой же, как в том случае.

В это время его догнал толстый молодой человек с растрепанными волосами. Он на ходу дожевывал пирожок с капустой. Остановившись рядом с капитаном, заглотил последний кусок и уставился на труп.

– Ты где был, Бублик? То есть извини, Бубнов! – осведомился капитан, покосившись на толстяка. – Я тебе звонил, а у тебя телефон не отвечал!

– Обедал я, – смущенно проговорил практикант, – а телефон не отвечал, потому что в том подвальчике сигнала нет.

– Ты сколько раз в день обедаешь? – проворчал капитан.

– Один, как все! – Практикант вытер рот платком. – Ну, еще иногда перекусываю. – Тут он моргнул и проговорил: – Такой же платок! Выходит, у нас серия?

Капитан не ответил. Он подал знак эксперту. Тот сделал несколько снимков, потом осторожно снял с лица покойной платок.

– Нет, не серия, – с явным сожалением протянул Бублик.

– Откуда такой вывод? – поинтересовался капитан.

– Ну, серийные убийцы обычно выбирают жертв одного типа. Скажем, высокие брюнетки. Или, наоборот, миниатюрные блондинки. Но все же чаще убивают молодых привлекательных женщин. А тут… первый раз действительно была молодая девушка, а теперь у нас – старушка, божий одуванчик… Нет, это не серия!

– Тоже мне, специалист! – фыркнул капитан. – Платок точно такой же, и метод убийства наверняка тоже совпадает… Совпадает? – повернулся он к криминалисту.

– Точно можно будет сказать только после вскрытия, – ответил тот, как обычно.

– Слушай, Семечкин, ты меня уже достал! – возмутился Шерстоухов. – Я понимаю, что после вскрытия все будет ясно, но сейчас, что ты можешь сказать?

– Ну, думаю, такой же почерк… – протянул Семечкин. – Причина смерти – удушение, орудие – этот самый платок. Поэтому почти нет странгуляционной борозды…

– Вот так! – удовлетворенно проговорил капитан, повернувшись к Бублику. – А ты говоришь – не серия!

– А нам на лекции говорили, что у каждого серийного убийцы – свой тип жертвы, – не сдавался практикант.

– На лекции! – передразнил его капитан. – Ты сейчас не на лекции, мы с тобой реальные убийства расследуем! – Он снова повернулся к Семечкину: – А что насчет платка?

– Ну, этот платок еще нужно исследовать…

– Слушай, Семечкин, ты меня лучше не зли! Я и так уже на грани нервного срыва! Этот платок… тот платок… Я и без тебя вижу, что они одинаковые, а тот, прежний, ты ведь уже исследовал. Так что не тяни, говори все, что знаешь!

– Во-первых, платки не у нас сделаны. Шелк натуральный, индийский, и работа тамошняя.

– Это и так ясно. Кому у нас придет в голову такую нечисть на платке рисовать!

– Не скажите, чего только в маленьких мастерских не делают! И вообще большую часть ширпотреба изготовляют в Китае, а эти платки точно индийские.

– Так, а еще ты говорил, что там в уголок монета была зашита. Здесь, я вижу, то же самое.

– Ну да. Монета была вшита для утяжеления, чтобы превратить обычный платок в орудие убийства. Вшита вручную, стежки довольно грубые – видно, что человек в смысле шитья неумелый.

– А монета?

– Монета европейская, номинал – два евро, отчеканена во Франции. – Семечкин протянул капитану увеличенный снимок монеты. – Аверс и реверс, – пояснил криминалист. – Как у нас говорят, орел и решка.

– Да за кого ты меня принимаешь? – проворчал капитан. – Что я, не знаю, что такое аверс и реверс?

На фотографии были рядом изображены две стороны монеты. На лицевой ее стороне, на аверсе, был указан номинал – два евро, на изнаночной – изображение полуобнаженной женщины с мечом в руке.

– Что-то эти две дамы подозрительно похожи, – протянул Шерстоухов. – Только у одной четыре руки, а у другой две…

– И правда! – Бублик через плечо капитана взглянул на фотографию, потом на платок.

– Вот что, – решительно проговорил Шерстоухов, – нужно выяснить, где в нашем городе можно купить такие платки. Других зацепок пока все равно нету.

– Жень, ты тут? – В ее крошечный кабинетик, размером похожий на стенной шкаф, заглянул Костик. – Там к тебе пришли.

«Кто еще? – с неудовольствием подумала Женя. – Не Кристина ли приперлась? Зря я сболтнула, где работаю…»

Однако оказалось, что навестил ее Иннокентий. Он прогуливался по залу и внимательно рассматривал выставленные там экзотические вещи. Рассматривал с видом знатока, хмурил брови и качал головой, иногда пожимал плечами. Но хотя выглядел Иннокентий вполне компетентным человеком, ни один из продавцов к нему не подошел. Все опытные, понимают, что никакой это не клиент, покупать ничего не станет.

– Приве-ет! – Иннокентий улыбнулся своей асимметричной улыбкой и даже пошел к ней, растопырив руки для объятий.

Но, увидев нахмуренные Женины брови, тут же остановился и руки опустил, сделав вид, что ничего такого у него и в мыслях не было, просто потянулся. Женя хотела рявкнуть, какого черта ему надо и почему он не дает ей работать и вообще не дает спокойно жить, но взяла себя в руки. Вовсе незачем давать повод продавцам для сплетен.

– В чем дело? – холодно спросила она. – Случилось что-то? Мама здорова?

– Да ничего не случилось! – Он растерялся. – Просто решил тебя навестить, проведать, посмотреть, как ты работаешь. И потом, мы же недоговорили…

«Не о чем нам разговаривать!» – хотелось Жене ответить строкой из старого советского стихотворения, но опять-таки сейчас было не время и не место.

– Послушай, я, между прочим, на работе, – прошипела она, утянув его за резной шкаф черного дерева, – тут тебе не музей, где можно по целым дням ничего не делать и вообще на работе не появляться, меня за такое и уволить могут. А я не могу потерять эту работу, мне на жизнь нужно зарабатывать!

– Но, Женя, я вовсе не хотел тебя подводить, – он попытался взять Женю за руку, – мне просто очень нужно с тобой поговорить, а у тебя дома теперь… – Он поморщился, и Женя возблагодарила Бога за то, что послал ей Кристину. Может, и отвадит она Иннокентия. Как говорится, нет худа без добра. – Женя, ты до восьми работаешь? Так я подожду, – шептал Иннокентий.

– Только не здесь! Иди куда хочешь, но тут не маячь! – приказала Женя. – Я в девятом часу выйду, а до того времени исчезни и близко не крутись!

– Что за хмырь? – спросил Костик. – Чего он к тебе вяжется? Если помощь нужна, ты скажи только…

– Сама разберусь! – бросила Женя и ушла.

Иннокентий вышел из магазина и посмотрел на небо. Небо было хмурым, и тучи висели над крышами домов, как будто на дворе не весна, а поздняя осень. Будет дождь, понял Иннокентий, а у него нет зонтика, да и с зонтиком болтаться по улицам под дождем совершенно не хочется. А хочется сидеть в тепле, пить кофе, есть мамины пирожки и рассуждать об искусстве. Или о городе.

Хотя разговаривая о городе, нужно гулять. А гулять в такую погоду совершенно не хочется. И вообще с некоторых пор город Петербург переставал ему нравиться.

Улицы и площади полны были грубых невежливых людей, которые норовили толкнуть, обругать, а то и вытащить кошелек. В переулках подстерегали пьяные и агрессивные подростки, все дворы были заперты на кодовые замки, у всех галереек, чердаков и крыш появились хозяева, опять-таки все заперто, так что не попадешь. А все, что не заперто, облюбовали бомжи, и туда тоже никак нельзя было сунуться. Да если честно, Иннокентию и не хотелось никуда ходить. А хотелось сидеть в тепле и так далее, смотри выше.

Но с этим были проблемы. Женя слушала теперь его явно неохотно и в дом пускала скрепя сердце. Иннокентий не полный чурбан, видел, как она морщится и стискивает зубы. А ему обязательно, просто обязательно нужно было с ней помириться. Потому что мать ела его поедом уже почти год, как только Женя получила в наследство квартиру.

Мать тогда орала так громко, что даже соседи постучали в стенку, разбила две чашки и настенную тарелку. Она твердила, что Иннокентий полный болван, что упустил Женю, что только на нее она может его оставить, если с ней что случится, потому что у нее сил уже нет тянуть эту лямку. И как было бы прекрасно, если бы они жили в Жениной квартире, а она хоть немного передохнула бы тут, в тишине и покое.

А Женя и на работу приличную устроилась, так что с деньгами у них было бы все в порядке, а так она, мать, не может даже в санаторий съездить, потому что не представляет, как тут Иннокентий без нее проживет. И что, если он с бывшей женой не помирится, она, мать, просто не знает, что с ним сделает. Потому что второй такой дуры ему ни в жизнь не найти. Точнее, Женя вовсе не дура, просто не разобралась по молодости, что Иннокентий собой представляет.

Он тогда очень на мать обиделся – оказывается, вот как она о нем думает. И это о родном единственном сыне! Она, конечно, потом прощения просила за то, что наговорила сгоряча. Они помирились, но все же остался какой-то неприятный осадок. Но он решил, что мать права, лучше Жени ему жены не найти. Нужно найти способ ее вернуть. Точнее, снова увлечь ее так, чтобы она пустила его жить в свою квартиру.

Только бы это случилось, а там уж он постарается утвердиться. Он уговорит ее, уболтает, как поправляет мать с усмешкой. В последнее время она стала просто невозможной. Совсем как директриса в музее, где он работает. Та просто видеть его не может, у нее такое лицо делается, как будто дохлую лягушку съела.

Конечно, лучше бы разговаривать с Женей дома, в спокойной обстановке, когда уютно светит бра на стене и в чашках дымится ароматный индийский кофе, а на тарелке – мамины пирожки, ах да, про это он уже упоминал.

Но тут возникла проблема в виде этой вульгарной девицы Кристины. Ужасно себя ведет, ужасно одевается, ужасно разговаривает, одно слово – провинция. Когда он описал ее матери, та встревожилась не на шутку, сказала, что эта девка может Иннокентию всю малину испортить.

Да он и сам это прекрасно понимает. Сейчас она присосется к Жене как пиявка, сначала на неделю пожить, потом на месяц, а там, глядишь – она уже полностью в квартире утвердилась, да еще и хахаля своего привела.

Это мать так говорила, и в кои-то веки Иннокентий был с ней полностью согласен. Мать велела держаться твердо и непреклонно, гнуть свою линию во что бы то ни стало. Ходить и ходить к Жене, несмотря на то что она не в восторге от его посещений. И выжидать, а если представится удобный случай опорочить эту самую Кристину, то немедленно это сделать, не тянуть резину.

Иннокентий тогда еще тяжело вздохнул – тебе, мол, легко говорить, сидишь спокойно дома, пироги печешь…

Мать тут же метнула в него тарелку и приготовилась скандалить. Что-то у нее нервы стали совсем никуда, этак никаких тарелок не напасешься.

Разговор этот происходил вчера, и Иннокентий, чтобы не раздражать соседей, ушел из дому. Ноги сами привели его к Жене, он чувствовал себя очень несчастным, одиноким и неприкаянным.

Жени не было дома, ему никто не открыл. Иннокентий потоптался у подъезда и отошел в сторону, потому что заметил, как шевельнулась занавеска в окне первого этажа. Там жила одна зловредная бабка, которая чуть что, начинала орать в форточку, чтобы посторонние катились куда подальше, а не то она полицию вызовет, уже, мол, четыре квартиры в доме вскрыли.

Иннокентий присел на лавочку возле песочницы, понурив голову. Тут же притащилась толстая тетка с таким же толстым внуком и, неприязненно на него покосившись, процедила вроде бы в сторону, ни к кому не обращаясь, что это детская площадка и посторонним тут делать нечего. И плюхнулась рядом, да так, что всю скамейку заняла, он еле удержался. Еще и дождик начал накрапывать.

В это время во дворе появилась очень колоритная личность. Это был здоровенный, наголо бритый молодой мужик в спортивных штанах и толстовке. В общем, самый настоящий бандюган, какие были в девяностых годах повсюду, но сейчас встречаются реже, так что впору в Красную книгу заносить. Шагая широко, враскачку, он пересек двор и остановился перед Жениным подъездом. Иннокентий вытянул голову и увидел, что бандюган набирает номер Жениной квартиры.

Разумеется, ему никто не открыл, тогда он постоял еще немного, нажал снова и стал ждать, но тут бабка с первого этажа отдернула занавеску и заорала что-то сквозь стекло. Парень ответил лениво, очевидно, послал ее подальше, тогда бабка открыла форточку и сказала, что полицию вызывает, вот уже номер набрала. И они быстро приедут, потому что находятся тут рядом, за углом. И телефоном потрясла.

Бандюган повернулся и неторопливо пошел прочь. Иннокентий забеспокоился – ну, как и правда приедут из полиции, а он тут во дворе торчит, и бабка на него укажет. К тому же и дождь усилился. Так что он решил подождать Женю в кафе напротив. Посидит, согреется, а Жене позвонит. Или еще раз сюда зайдет проверить.

Кафе было скромным: зал маленький, всего несколько столиков. И каково же было его удивление, когда за одним из столиков Иннокентий увидел давешнего бандюгана, непринужденно беседующего с таким же типом, только постарше и посолиднее. На этом был костюм и даже рубашка с галстуком, который он время от времени дергал, как будто галстук его душил.

Эти двое говорили достаточно громко, так что Иннокентий, сидевший через два столика, прекрасно их слышал.

– Нет ее дома, – гудел вновь пришедший, – никого нету, никто не открывает.

– Так, может, ее тут и вовсе нету, может, она в другом месте кантуется… – буркнул его собеседник, снова с раздражением дернув свой галстук.

Шея была красной, с тремя жирными складками.

– Да негде ей больше быть! – возразил парень. – Мать ее только этот адрес дала, больше никого у нее в городе нету! А тут у нее родственница живет, обещала приютить.

Иннокентий напрягся. Он и раньше почти не сомневался, что эти двое явились по Кристинину душу, потому что у Жени не может быть таких знакомых по определению, а теперь он знал это точно. Вот удружила-то ей эта Кристина! Бандитов на квартиру навела! И вот что теперь делать? Нужно Женю предупредить, но ведь она не поверит. Подумает, что все нарочно сочинил.

Иннокентий поймал взгляд одного из бандитов и съежился. Официантка принесла чашку кофе и булочку. Кофе был жидким и слегка теплым, булочка черствая, но Иннокентий ничего не заметил, он весь превратился в слух.

– Сходи еще туда, позвони, может, кто пришел, – говорил старший бандит.

– Да не могу я, – возражал второй, – там бабка в окне меня на заметку взяла, полицию грозилась вызвать. Те приедут, документы проверят, а я в розыске.

Иннокентий чуть не подпрыгнул на стуле. Это же явный, стопроцентный криминал!

– Может, она уже его продала давно, – говорил первый, – может, она уже в теплые страны улетела, на пляже коктейли тянет. Тогда что мы Лому скажем?

– Да не могла она его продать, это же не мешок картошки и не пирожки, чтобы на углу встать и орать – кому надо? – возражал второй. – Это же деньги какие, с улицы ни к кому не пойдешь… А если так волнуешься, то иди туда сам.

– Ладно, жди здесь.

Иннокентий с сожалением отбросил недоеденную булочку и устремился следом за бандитом.

Он и сам не знал, зачем это делает. Однако когда он перешел дорогу и заглянул во двор Жениного дома, то увидел там полицейскую машину, видно, настырная бабка выполнила свое обещание. И один из полицейских проверял документы у толстого бандита.

Не останавливаясь, Иннокентий миновал ворота и отправился домой.

Сейчас не стоит крутиться во дворе. И хотя он ни в чем не виноват, но документов у него при себе нету, так что привяжутся, еще в отделение заберут, придется матери звонить, а она и так на взводе. Он поговорит с Женей завтра.

Все это было вчера, а сегодня Иннокентий отпросился из музея и явился к Жене в магазин, чтобы перехватить ее после работы и раскрыть глаза на эту провинциальную заразу Кристину. Пускай Женя выгонит ее, и тогда они заживут мирно и счастливо. Женя будет благодарна ему за то, что предупредил, и станет относиться к нему лучше.

Он поболтался немного по улицам, и тут позвонила Женя и сказала, что сейчас уезжает из магазина по вызову и что больше уже не вернется. И что если ему уж срочно нужно, то пускай едет прямо к ней, там они встретятся, ее Костик на машине подбросит. Иннокентий вздохнул и побрел к остановке автобуса.

Дождь припустил сильнее, так что когда он наудачу набрал номер Жениной квартиры и ему открыли, Иннокентий бурно обрадовался.

– Что за ужасная погода… – начал он, но слова тут же застряли в горле, потому что дверь ему отворила Кристина.

Сегодня на ней было коротенькое платьице, усеянное крупными яркими цветами на ядовито-кислотном фоне. Грудь вызывающе торчала, в глубоком вырезе виднелась аппетитная ложбинка. Пахло от нее все теми же удивительно пряными духами.

Иннокентий вдохнул и зажмурился.

– Мне Женя велела подождать, – проблеял он и тут же рассердился на себя за неуверенный тон.

Эта же нахалка Кристина вела себя как дома. Она стояла, уперев руки в бока, и смотрела на Иннокентия с откровенной насмешкой, так что он рассердился.

– Я все про тебя знаю, – сказал он, – и Жене расскажу.

Она не то что не испугалась, а даже бровью не повела.

– Ну, заходи, – Кристина кивнула на комнату, – посидим, поговорим, познакомимся… – и пошла вперед, виляя бедрами и цокая высоченными каблуками.

В комнате было все так же не прибрано, одежда и вещи валялись как попало. Кристина притащила с кухни табуретку, накрыла ее полотенцем и поставила два бокала и бутылку вина.

– За знакомство, – сказала она, – а Женька когда придет?

– Скоро, – с некоторым злорадством ответил Иннокентий.

– Ну, мы ее ждать не будем, у меня еще есть, – сказала Кристина, – на сухую-то какой разговор, – и она ловко открыла бутылку. – Наливай!

Иннокентий послушно налил два бокала.

– За Женькино здоровье, возражать не будешь? – Кристина выпила полбокала, Иннокентий тоже глотнул прилично.

Вино было недорогое, впрочем, он не очень разбирался. На голодный желудок его забрало сразу. В голове слегка зашумело, все окружающие предметы приобрели удивительную четкость, все звуки слышались более ясно.

– Ну? – спросила Кристина, подлив еще вина. – И что же ты про меня знаешь?

– Тебя ищут бандиты! – выпалил он. – Вчера приходил один такой… бритый, в спортивном костюме. Ты у них что-то украла, они у твоей матери этот адрес выяснили.

Кристина бросила на него такой взгляд, от которого Иннокентий сразу протрезвел. Мелькнула мысль, что зря он пьет с ней вино и выбалтывает всю информацию, что нужно было сначала поговорить с Женей, ведь все-таки ее это касается напрямую.

Но Кристина тут же опустила глаза и даже придвинулась на диване к нему ближе.

– Ты уверен? – спросила она недоверчиво. – Ты-то откуда все это знаешь?

И протянула ему бокал, и он взял его и машинально выпил, а потом стал рассказывать ей, как вчера видел тех двоих и даже подслушал их разговор в кафе.

Кристина слушала внимательно, а сама придвигалась все ближе и ближе, и соблазнительная ложбинка, которая виднелась в вырезе платья, оказалась прямо перед его глазами.

– Значит, один такой здоровый, в спортивных штанах, – говорила она вкрадчиво, – а второй постарше, но тоже толстый, и галстук все время дергает, так?

– Ты их знаешь? Кто они такие? – Иннокентий почувствовал, что язык у него несколько заплетается.

И окружающие предметы неожиданно потеряли свою четкость, даже яркие Кристинины шмотки стали казаться блеклыми, и цветы на платье увядшими, и само платье вылинявшим, бывшем в употреблении.

– Это неважно, – мягко ответила Кристина, – ты молодец, что сказал мне про них, ты вообще умница… такой лапочка…

Она взяла его за плечи и притянула к себе, запах духов стал еще сильнее, перед глазами Иннокентия все еще была ее грудь, теперь ее было видно почти всю, не то что только ложбинку. Все тело Иннокентия охватила сладкая истома, он закрыл глаза и сложил губы трубочкой, готовясь к поцелую. Однако поцелуя не последовало. Иннокентий открыл глаза в удивлении и столкнулся с очень внимательным взглядом Кристины. Абсолютно трезвым и сосредоточенным. Казалось, она усиленно к чему-то прислушивается.

Иннокентий и сам чуть-чуть протрезвел. Во всяком случае, сделал неловкую попытку отодвинуться на диване. Чего Кристина ему не позволила.

– О! – весело сказала она. – Вот и Женька пришла!

И тут же рванула на себе платье, так что вывалилась грудь, а на Иннокентии дернула рубашку, так что дождем посыпались пуговицы, и притянула его к себе.

– Отстань, урод! – крикнула она, толкнув ногой табуретку, та покатилась с грохотом, бутылка упала на пол, разбрызгивая остатки вина, один бокал разбился.

Иннокентий сделал попытку вырваться, но не преуспел в этом, потому что Кристина держала крепко, вцепилась как клещ и при этом орала: «Помогите!»

Все это случилось буквально за две секунды. И вот, когда дверь в комнату начала приоткрываться, Кристина буквально впилась в его губы и прижалась к нему всем телом. Из последних сил он освободил руки и дернул ее за волосы, она в ответ укусила его в губу. Иннокентий глухо замычал.

– Что здесь происходит? – услышал он Женин голос.

Когда ему все-таки удалось вырваться, он увидел, что Женя стоит на пороге в одном сапоге и смотрит на них в полной растерянности.

– Псих какой-то! – Кристина шмыгнула носом и прикрыла голую грудь. – Вдруг набросился на меня ни с того ни с сего. Если такой озабоченный, так на вокзал иди!

– Женя! – опомнился Иннокентий. – Все не так! Это все она, она… ты понимаешь!

– Заткнись! – Растерянность в Жениных глазах уступила место презрению. – Заткнись и немедленно вали из моего дома! И не смей больше приходить никогда!

– Женя! – Он шагнул к ней. – Ты все не так поняла! Это все она, я должен сказать тебе нечто очень важное! Ты в опасности! В серьезной опасности!

– В опасности? Теперь-то я в безопасности от тебя, козла вонючего! Пошел вон из моей квартиры! И если появишься, на порог не пущу! С лестницы скину, кислотой морду оболью!

Она в сердцах топнула ногой, затем наклонилась и сняла сапог. А выпрямившись, замахнулась этим сапогом, при этом выражение лица у нее было такое, что он невольно отступил, закрывшись руками.

– Чует кошка, чье мясо съела! – громко сказала Кристина.

Женя бросила сапог на пол и посмотрела на бывшего мужа совершенно равнодушно, как на пустое место.

– Все понял? – спросила она спокойно. – Тогда иди! Свекрови передай, чтобы больше с пирожками тебя не подсылала. И штаны застегни, гигант большого секса!

Иннокентий обмер – и когда эта провинциальная стерва успела расстегнуть ему брюки? Натягивая куртку в прихожей, он бросил взгляд в зеркало. Вид был ужасный – волосы всклокочены, взгляд затравленный, из прокушенной губы идет кровь и капает на воротник рубашки.

Иннокентий кое-как застегнул куртку, поднял воротник и пошел по лестнице, ссутулившись и неловко загребая ногами.

Перед выходом на улицу он вспомнил, что дома его ждет мать, и, услышав про случившееся, устроит ему такое, что лучше об этом не думать. Оглянувшись на дверь подъезда, он заметил, что старуха с первого этажа, не скрываясь за занавеской, смотрит злорадно. И даже рукой ему помахала, ведьма старая.

Иннокентий понял, что жизнь его кончена.

– Ну? – спросила Женя, устало плюхаясь на диван. – Что случилось-то, с чего это его так разобрало?

– Не знаю… – Кристина все мяла на груди платье. – Пришел, вина принес – давай, говорит, выпьем за знакомство. А я же не знаю, как у вас принято, и потом, мало ли что он бывший муж, может, вы опять сойдетесь, так что я буду родственнику хамить? Ну, посидели, он все подливает, а мне пить нельзя совсем, сразу меня ведет. Ну и… он как набросится, пока я протрезвела, начала отбиваться… тут и ты пришла.

– Черт знает что! Правда, что ли, он рехнулся? – Женя устало прикрыла глаза. – И в магазине неприятности еще…

Кристина бросила на нее украдкой взгляд. Она все правильно рассчитала, теперь эта тетеха выгонит своего недоделанного бывшего муженька и двух слов ему не скажет даже по телефону. А если он все же прорвется к ней на работу или на улице подстережет, то она его и слушать не станет.

Это хорошо, потому что Кристине нужно какое-то время, чтобы продержаться, а идти ей некуда, и денег пока нету.

Ну ничего, это ненадолго. Надо же, Лом все-таки рискнул послать за ней этих двоих – тупого Толяна и второго, постарше. Ну, с Толяном она быстро разберется – он в розыске, так что заметут его рано или поздно. Особенно если вовремя подкинуть кому надо информацию.

А тот, второй, Витька Хряк, тоже в этот дом пока не сунется, раз уже один раз документы проверили.

– Жень, ты меня прости, а? – как могла робко сказала Кристина. – Ну я знать не знала, что он задумал…

– Я сама не знала… – проговорила Женя, думая, что во всем случившемся есть и хорошая сторона: теперь она избавилась от Иннокентия. Навсегда. Или, во всяком случае, надолго.

Кристина мигом прибрала в комнате, переоделась в обычные джинсы и трикотажный джемперок, который хоть и обтягивал внушительный бюст, но хоть вырез у него был нормальный. Волосы она причесала и стала наконец похожа на человека.

– Женька, ты, наверное, есть хочешь? – спросила она. – Все-таки с работы… Я тут купила…

Купила она полпалки полукопченой колбасы, батон и банку сгущенки. Женя при виде такого набора слегка поморщилась, но промолчала. Она сама тоже хороша – три дня в магазин не может сходить, не говоря уже о том, чтобы что-то приличное приготовить.

Как-то все некогда, работы много, да еще Иннокентий ее буквально преследовал. Ну, теперь, слава богу, все кончено.

– Жень, ты идешь? – крикнула Кристина из кухни. – Все готово!

Бутербродов из батона получилось восемь штук, они съели все. И чаю выпили целый чайник. После еды из головы Жени исчезли вообще все мысли. Хотелось спать. Долго, и чтобы сны снились хорошие, интересные, с приключениями.

– Я посуду помою! – вызвалась Кристина.

– Да не суетись ты! – неожиданно для себя сказала Женя. – Я давно хотела его выгнать, да все неудобно было. А так все даже очень удачно получилось.

Она прислушалась к себе и поняла, что все так и есть, что Иннокентий наконец исчез из ее жизни, и пора ее, эту жизнь, как-то менять. Но не сегодня, а с завтрашнего дня.

Женя направилась было в маленькую комнатку, но вернулась и прихватила со стола оставшуюся корочку от батона. У себя она раскрыла маленькое окошко и, просунув руку сквозь решетку, покрошила булку на подоконник.

– Гули-гули-гули… – шепотом позвала она.

И тотчас за окном зашумели крылья и на подоконник опустился белый голубь.

– Привет! – обрадовалась Женя ему как старому другу. – Как поживаешь?

Голубь посмотрел на нее круглым глазом и деликатно принялся клевать крошки.

– Может, ты знаешь, как мне дальше жить? – спросила Женя.

Голубь ненадолго оторвался от своего занятия и поглядел очень серьезно, потом снова принялся за дело. После еды поворковал немножко и собрался улетать.

«Если полетит направо, то я вскоре встречу своего мужчину, – неожиданно задумала Женя, – а если налево, то еще не скоро…»

Голубь полетел прямо, никуда не сворачивая.

– Какая же я дура… – тихонько сказала Женя.

Кристина на цыпочках отошла от двери в маленькую комнатку и пробежала в прихожую. Там она нашла Женину сумку, брошенную второпях, и вытащила из нее мобильный телефон. Набрала номер полиции и сообщила, изменив голос, что находящийся во всероссийском розыске Анатолий Бочанок все время крутится возле одного дома. Номер сказала и улицу. Видели его там неоднократно, детей пугает, потому что здоровый и агрессивный.

В полиции спросили, кто говорит, но Кристина уже отсоединилась.

Так, считай, Толяна она обезвредила. У него такой вид, что менты сразу узнают и оприходуют. А тот, второй, Витя Харитонов по кличке Хряк, хоть и поумнее Толяна, но тоже в Женькин дом больше не сунется.

Ей бы еще немного времени. Она уже нашла человека, который сведет ее с покупателем. Если не борзеть и сбавить цену, то можно продать быстро. И тогда она улетит из этого города. Куда-нибудь подальше. И если не будет задерживаться на одном месте дольше недели, то Лом быстро потеряет ее след.

Кристина убрала мобильник в Женину сумку и отправилась на кухню мыть посуду.

Наутро Женя встала неожиданно в хорошем расположении духа. Про вчерашнее она вспоминала теперь даже весело. Ну надо же, Иннокентий-то оказался каким ловеласом, запал на Кристинку. С его-то вкусом и чувством прекрасного!

Ладно, больше она про него и не вспомнит, перевернула она эту страницу своей жизни. Давно пора.

Кристинка вела себя тише воды ниже травы, утром уступила ей ванную без звука и даже кофе сварила, так что Женя явилась на работу пораньше.

– Евгения Андреевна! – В дверь заглянул продавец. – Там какой-то человек пришел, начальство спрашивает, а Валерия Степановича нету… может, вы с ним поговорите?

Женя вышла в зал и сразу же увидела долговязого мужчину со светлыми волосами. На макушке у него торчал смешной хохолок, придававший мужчине несерьезный и безобидный вид.

Вообще он как-то нелепо и неуместно смотрелся в их магазине, среди резного дерева и ярких цветных росписей.

– Я могу вам чем-то помочь? – осведомилась Женя, подходя к посетителю.

– Можете, – ответил тот и показал Жене раскрытое удостоверение. – Капитан полиции Шерстоухов.

Женя внимательно ознакомилась с удостоверением и вернула его капитану.

«Шерстоухов… – подумала она. – Где-то я слышала эту фамилию… ах, ну да, это же знаменитый школьный хулиган и авантюрист, про которого рассказывала моя бывшая свекровь… интересно, это он или просто однофамилец?»

Она подняла заблестевшие глаза на капитана, но тут же опомнилась – человек по делу пришел, она вроде бы сейчас за начальство в магазине, спрашивать о постороннем неуместно.

Тем временем капитан протянул Жене сложенный в несколько раз шелковый платок.

– Что вы можете сказать об этом?

Женя развернула платок, встряхнула его в воздухе, разглаживая, опустила на крышку резного сундука.

Увидела изображение: синее лицо с выпученными глазами и высунутым кроваво-красным языком, ожерелье из черепов, пояс из отрубленных человеческих рук…

– Это богиня Кали, – ответила она, не задумываясь. – Одна из главных богинь индуистского пантеона. Богиня-мать, но в то же время символ разрушения.

– Ничего себе мамаша! – мрачно проговорил капитан. – Но меня вообще-то больше интересует не эта богиня, а сам платок. Что вы можете о нем сказать?

Женя еще раз осмотрела платок, заметила вшитую в уголок монету.

– Знаете, боюсь ошибиться, но я бы сказала, что это румаль.

– Что? – Капитан взглянул на нее неодобрительно. – А нельзя ли по-русски?

– Ах, извините! – спохватилась Женя. – Румаль – это ритуальный платок, которым пользовалась индийская секта тугов, или тхугов… Это страшная, изуверская секта поклонников Кали, которые считали своим священным долгом перед богиней убивать людей и приносить их ей в жертву. Чем больше людей убивал член этой секты, тем большим почетом он пользовался, тем больше были его заслуги перед богиней.

Женя сделала паузу и добавила:

– Один из тхугов попал в Книгу рекордов Гиннесса как самый страшный серийный убийца в истории. Он убил больше девятисот человек. А всего только за двести лет – за XVIII и XIX века – по данным английской колониальной администрации, тхуги убили около двух миллионов человек.

– Ничего себе! – ахнул капитан. – Это же население целой небольшой страны!

– Основным способом убийства, которым пользовались тхуги, – продолжала Женя, – было удушение таким вот платком, который и назывался румаль. В уголок платка вшивали монету, чтобы его удобнее было набрасывать на шею жертвы.

– Я вижу, что вы еще долго можете разглагольствовать на эту тему, – оборвал Женю капитан, – но меня интересует еще один, вполне конкретный вопрос. В вашем магазине продаются такие платки… или, как вы его назвали, румали?

Женя обиделась на такой грубый оборот речи. Надо же – она разглагольствует! Сам пришел, вопросы задает, а когда она захотела помочь и объяснить – он так грубо ее оборвал. Хам какой!

В ответ ей захотелось спросить невежливого капитана, не он ли в школе устроил фейерверк во время речи директора и нарядил скелет в кабинете биологии. Вот интересно, если это он, то какое у него будет лицо? И еще привет передать от свекрови, сказать, что она его часто вспоминает как кошмар своей жизни…

Однако она удержалась и вместо этого продолжила сухо:

– Во-первых, собственно румали у нас никогда не продавались. Как вы, должно быть, сами видите, монета вшита вручную, а без монеты это – просто шелковый платок. А продавались ли у нас такие платки?.. Я в этом магазине работаю только год, и при мне их не было, а были ли они прежде, я могу выяснить.

«Если вы вежливо попросите», – добавила она про себя.

– Да, пожалуйста, выясните! – Капитан даже прижал руки к сердцу, так что Женя сочла его просьбу вежливой.

– Вам придется немного подождать. Может быть, вы пока хотите выпить кофе или чаю?

Все-таки Жене ужасно хотелось выяснить, тот это Шерстоухов или не тот. По возрасту вроде бы подходит, свекровь говорила, что он лет на шесть старше ее сына, а Женя с Иннокентием ровесники, значит, тому сейчас лет тридцать пять – тридцать шесть.

– Спасибо, ничего не нужно! – отмахнулся Шерстоухов.

«Дикий он какой-то, – подумала Женя, направляясь в бухгалтерию, – но все равно интересно, тот это Шерстоухов или не тот?»

Женя отогнала глупые мысли, потому что сосредоточилась на другом вопросе: для чего, собственно, этому невоспитанному капитану нужно знать про платки?

Как говорил кот Матроскин, а вы, собственно, почему интересуетесь? Где-то у них те платки фигурируют, а капитан важный такой, вряд ли обычную кражу расследует, не иначе, дело серьезное. Как бы это выяснить…

В бухгалтерию Женя направилась потому, что там работал Лев Валерьянович. Лев Валерьянович, главный бухгалтер магазина, маленький человечек с большой головой и выразительными глазами грустного верблюда, работал в фирме с самого основания и отличался удивительной памятью. Он мог вспомнить каждый предмет, каждый образец товара, который видел хотя бы один раз.

Женя вошла в бухгалтерию.

Лев Валерьянович, как обычно, сидел за компьютером, как сказочный гном, стерегущий свои сокровища. Точнее, сокровища Степаныча, своего работодателя.

Из-за маленького роста ему приходилось подкладывать под сиденье два толстенных тома издания «Истории индийской культуры».

– Лев Валерьянович, миленький, не помните, у нас когда-нибудь продавались такие платки?

– Само собой, – ответил бухгалтер, едва взглянув на платок. – Индия, натуральный шелк, поставщик – фирма «Бхатри». Мы купили их два года назад и за несколько месяцев смогли продать только две штуки. Хотели уже уценить, но потом один покупатель купил сразу все, что оставалось. Восемь штук.

Женя знала, что раз уж Лев Валерьянович что-то сказал, значит, так оно и есть, что память его надежнее любого компьютера, но он не удовлетворился устным заявлением, а открыл толстую книгу учета, где были записаны все продажи за несколько лет.

Эта книга была явлением необычным, можно даже сказать, удивительным.

При своей уникальной памяти, Лев Валерьянович отличался некоторыми странностями. В частности, он не доверял компьютерам и вел товарный учет вручную в своей знаменитой книге.

«Лева, – не раз говорил ему Степаныч. – И не жалко тебе времени? Есть же программы компьютерного учета!»

«Вот в один прекрасный день все ваши компьютеры сломаются, – отвечал бухгалтер Степанычу, – и что мы будем делать?»

«Как могут сломаться сразу все компьютеры?» – возражал ему босс.

«Очень просто: заразятся каким-нибудь новомодным вирусом – и кранты!»

На этом, как правило, разговор заканчивался, и Лев Валерьянович продолжал вести свои записи.

И вот сейчас он открыл свою книгу и быстро перелистал ее.

Как Лев Валерьянович умудряется ориентироваться в этой книге, было для всех загадкой, но тем не менее не прошло и минуты, как он нашел нужную запись.

– Вот, видишь, тут все четко указано – второго февраля прошлого года проданы платки фирмы «Бхатри», восемь штук… Как видишь, у меня ничего не пропадает!

– А кому они проданы?

– Ну, Евгения, это ты не по адресу обращаешься! Ты ведь знаешь, я в торговый зал никогда не выхожу, вся моя трудовая жизнь проходит исключительно в этой комнате! Кому проданы – это ты у продавцов спрашивай, хотя я не думаю, что они что-нибудь вспомнят! Разве у них память? Он же сегодня не помнит, что вчера продал, а ты хочешь, чтобы через два года…

Женя хотела уже вернуться и рассказать капитану Шерстоухову, что ей удалось узнать, а дальше уж пускай он сам работает.

Но что-то ее остановило.

Она вспомнила трогательный детский хохолок капитана и неожиданно почувствовала желание помочь ему. Сделать для него все, что только сумеет.

– Лев Валерьянович, миленький, а никак нельзя узнать, кто из продавцов работал в тот день?

– Отчего же нельзя? – Бухгалтер внимательно посмотрел на нее поверх очков. – Каждый день перед закрытием магазина старший продавец снимает кассу и расписывается под суммой дневной выручки. Так что по кассовой книге можно в точности установить, кто снимал кассу в тот день.

Он достал из ящика еще одну учетную книгу, пролистал ее и показал Жене нужную строчку:

– Вот запись за второе февраля. Кассу снимал старший продавец Расторгуев П. Н.

Женя расстроилась.

Ниточка обрывалась: Павел Расторгуев больше не работал в их магазине. Примерно полгода назад он уволился, точнее – был уволен со скандалом, после того как его поймали на воровстве. Поймали, можно сказать, за руку, и Степаныч не стал передавать дело в полицию только потому, что от лишнего шума ждал неприятностей и дополнительных проверок, а стало быть, и расходов.

Ну что ж, она сделала все, что могла…

Женя поблагодарила бухгалтера и вернулась к терпеливо дожидавшемуся ее капитану.

– Ну вот, все, что мне удалось выяснить, – сообщила она. – Такие платки у нас действительно продавались. Всего их было десять. Большая их часть, а именно восемь штук, была продана в один день, второго февраля прошлого года.

– Одному человеку?

– Да, одному. На них был выписан общий чек.

– А два оставшихся платка были проданы разным людям?

– Ну, во всяком случае, в разные дни.

– А нельзя что-то узнать о покупателе, который приобрел сразу восемь платков?

– К сожалению, продавец, который работал в тот день, уволился из нашего магазина, так что больше я вам ничем помочь не могу.

– Можете, если скажете, как зовут того продавца и где он сейчас работает.

– На первый вопрос я вам легко отвечу: этого продавца зовут Павел Расторгуев. Еще есть его адрес. А вот где он работает сейчас, я не знаю. Думаю, вам это установить легче, чем мне.

– Разумеется, – кивнул капитан. – Что ж, раз больше вы ничем не можете мне помочь…

«Почему он так разговаривает, что мне все время хочется оправдываться, – сердито подумала Женя, – чем я ему не угодила, интересно знать? Или у них у всех такая манера?»

Очевидно, капитан увидел в ее взгляде что-то для себя нелестное, потому что он задержался и протянул Жене визитку.

– Вот мои телефоны, – сказал он, – если вспомните что-то важное по поводу этих платков…

Женя хотела сказать, что она вряд ли что вспомнит, она тогда вообще не работала в магазине, платков этих в глаза не видела, а сейчас они ей и даром не нужны, но опустила глаза и взяла визитку.

«Все-таки он это или не он…»

– Спасибо вам! – сказал Шерстоухов. – Вы очень помогли следствию…

– Постойте! – оттаяла Женя. – Я хотела задать вам личный вопрос…

– Что такое? – Капитан мрачно сдвинул брови и отшатнулся. – В чем дело?

«Уж не думает ли он, что я к нему клеюсь? – возмутилась Женя. – Ишь, как шарахнулся!»

– Я хотела спросить… для чего вам нужно узнать про эти платки, – торопливо заговорила она, – вы ведь, насколько я понимаю, не кражи расследуете.

– Да, я из отдела тяжких насильственных преступлений, – признался капитан, как показалось Жене, с облегчением вздохнув, – эти платки, они фигурируют в деле об убийстве.

– Неужели кого-то задушили? – ахнула Женя.

– Не могу раскрывать тайну следствия, – с этими словами капитан вышел.

По дороге в отделение он думал о том, что ему удалось узнать в магазине.

Почти наверняка тот покупатель, который купил восемь платков, и есть их таинственный убийца. Или, по крайней мере, он знает убийцу. Два остальных можно не брать в расчет – они проданы в разное время, скорее всего – разным и случайным людям.

Значит, нужно найти продавца Расторгуева и поговорить с ним. Может быть, он сможет что-то вспомнить о том покупателе…

Он решил не откладывать разговор с продавцом, заглянул в блокнот, куда записал его координаты, и набрал номер мобильного телефона.

В трубке раздался щелчок, и равнодушный механический голос проговорил:

«Данный абонент временно не обслуживается».

Все ясно, Расторгуев не заплатил вовремя за мобильную связь – еще один штрих к его портрету.

К счастью, капитан записал не только телефон, но и адрес неуловимого продавца и тут же поехал по этому адресу.

Дверь ему открыла молодая женщина с недовольным и невыспавшимся лицом. Халат у нее на груди распахнулся, видна была несвежая ночная сорочка. Женщина открыла, ничего не спросив, но тут же удивленно уставилась на капитана.

– Чего надо? Ты вообще кто?

– Капитан Шерстоухов. – Он предъявил женщине свое удостоверение в раскрытом виде.

Женщина взглянула мельком, поправила упавшую на глаза обесцвеченную прядь и повторила:

– И чего тебе надо?

– Мне нужен Павел Расторгуев. Он дома?

– Нету, – с отчетливой неприязнью припечатала женщина.

– А когда он придет?

– Надеюсь, что никогда. – И она попыталась закрыть дверь.

Капитан, однако, успел вставить ногу между дверью и косяком и проговорил примирительным тоном:

– Да подождите… мне очень нужно с ним поговорить!

– А это – твои проблемы! – пропыхтела женщина, безуспешно пытаясь закрыть дверь.

– Да подождите же! – Капитан начал накаляться. – Я же все-таки из полиции! Нельзя со мной так! Мне нужно найти Павла.

– Вот и ищи! – огрызнулась женщина. – Тебе за это деньги платят! А что он опять натворил?

– Да ничего… мне с ним просто нужно поговорить.

– Знаю я, какие у вас будут разговоры. Сначала поговорить, а потом – сразу на зону!

– А что – есть за что? – Капитан потихоньку теснил женщину в прихожую. – Слушайте, он ведь в этой квартире прописан, так? Ну, я пришлю наряд полицейский, приедут, нашумят, соседи все узнают, вам это надо?

– Мне на соседей плевать, – неуверенно сказала женщина, хотя глаза ее забегали.

– А на коллег? – вкрадчиво спросил капитан, надежно утвердившись в прихожей и захлопывая за собой дверь. – Где работаешь-то? И звать тебя как?

– Галя, Расторгуева Галина, паспорт предъявить? – угрюмо спросила женщина.

– На слово поверю. – Шерстоухов незаметно огляделся.

Прихожая была небольшая и грязноватая. Квартирка, похоже, была однокомнатной, потому что в прихожую выходило всего три двери, не считая входной.

– Ну? – спросил капитан. – Куда пройти-то? Не у двери же разговаривать будем?

– А я тебя в гости не приглашала! – завелась было Галина, но махнула рукой в сторону кухни.

Она запахнула халат и прошла вперед. Проходя мимо другой неплотно притворенной двери, капитан заметил в комнате разобранный диван и задернутые шторы – это во втором-то часу дня.

На кухне тоже было неуютно. Жалюзи провисли, на плите – закопченная сковорода с остатками еды. Во всей квартире витал стойкий дух сбежавшего кофе. На столе, заставленном чашками, валялся почему-то один детский носок.

– Может, кофе хотите? – неожиданно спросила хозяйка.

Пришлось согласиться, Шерстоухов знал, что так гораздо лучше пойдет беседа.

Галина открыла форточку, сгребла со стола грязные чашки вместе с носком в раковину и насыпала в чистые чашки растворимого кофе. Капитан мысленно вздохнул, вспомнив, что ему предлагали кофе в индийском магазине. Там-то небось не растворимый подали бы, настоящий индийский, с пряностями и специями… А он отказался. И девушку как следует не поблагодарил, а она старалась, узнавала для него про Расторгуева этого.

Тут капитан Шерстоухов вспомнил, что он на работе, и отважно отхлебнул из чашки.

Галина выпила кофе и потрясла головой.

– Ох! Вроде бы в себя пришла! Вы не смотрите, что такой беспорядок, я с суток только в девять пришла да спать легла.

– Извини… я же не знал…

– Да ладно, все равно уж, – Галина махнула рукой, – дел полно.

– Я тоже по делу, – напомнил Шерстоухов, – так что чем скорее скажешь, как мужа твоего найти, тем быстрее я уйду.

– Бывшего мужа, – поправила Галина, – я этого урода видеть не могу!

– Давно разбежались?

– Уж два года. И не разбежались, а я его выгнала. Потому что это такой гад, что… Работал кое-как, а что зарабатывал, то не в дом нес, а пропивал да прогуливал. С ребенком не помогал, у нас ведь сын. – Она кивнула на раковину, где в мыльной воде плавал детский носок.

Капитан вспомнил, что из индийского магазина Расторгуева уволили за воровство. Он примерно представлял себе, что это за человек.

– Ну, короче, лопнуло мое терпение, выперла я его. Он ушел – и пропал. А ребенка кормить-одевать надо?

– Надо, – согласился Шерстоухов.

– А сколько все это стоит по нынешним временам?

– Много, – заметил Шерстоухов сочувственно, хотя детей у него не было.

Жена была когда-то давно, и теща тоже. А детей не было. Может, и к лучшему.

– Ну, стала я ему звонить насчет алиментов. Еле дозвонилась, он говорит – приходи на работу. В магазин сантехники. Прихожу туда, спрашиваю Расторгуева – меня директор чуть не побил.

Оказалось, уволили Пашку со скандалом, на воровстве прямо за руку поймали. Директор еще говорит – иди отсюда по-хорошему, а то как бы на тебя не навесили.

Я – снова звонить Пашке на мобильник, а он отлаивается: денег, мол, нету, я ушел, тебе квартиру оставил, так что сиди и не чирикай. А что он оставил, когда квартира моя, он здесь только прописан!

Звоню снова, а он, видно, мой номер в черный список занес, не отвечает телефон. Я по чужому телефону звоню – отвечают, что номер больше не обслуживается. Искала его по всем друзьям-знакомым, никто ничего не знает. А может, нарочно не говорят, вы, мужики, всегда друг друга покрываете!

– Но-но, – нахмурился Шерстоухов, – я-то тут при чем…

– Совсем я руки опустила, думала, может, подался куда в другой город. А тут подружка моя, Ленка Калмыкова, звонит и орет в трубку, что видела Пашку в баре «Лангуст», что на Пушкарской улице. Работает он там официантом. Ленка клянется, что он ее не узнал, они плохо знакомы были, к тому же она теперь перекрасилась и вообще имидж поменяла. Бар этот – заведение так себе, Ленка там случайно оказалась. Ну, подговорила она своего парня, чтобы он с Пашкой побеседовал, тот и рассказал – как работает, когда его смена, хорошие ли заработки. Вот я и собралась в этот бар, когда время подошло. Тянуть не стала – думаю, не ровен час, опять слиняет куда-нибудь.

– Молодец, оперативно сработала, – вставил Шерстоухов для развития беседы.

– Пашка как меня узнал – позеленел весь. Я так спокойно ему и говорю – давай денег на ребенка, иначе скандал устрою, а потом в суд пойду. Он-то сдуру давай ругаться – что мне твой суд, я по документам нигде не работаю, так что никаких тебе алиментов не будет. Очень хорошо, говорю, тогда я – сразу в налоговую. Скажу, что тут работаешь, а налогов не платишь.

Он налоговой не очень испугался, а испугался, что из бара его хозяин турнет. Дал мне сколько-то денег, я и ушла. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Давно это было? – спросил Шерстоухов.

– Недавно. Что-то мне подсказывает, что бывший мой какие-то там криминальные дела крутит, так что пока не уволится. Слушай, а ты зачем его ищешь?

– Как свидетеля. Мне его делишки без интереса, – отмахнулся Шерстоухов.

– Ну ладно, а то нам с Максимкой не нужно, чтобы его на зону упекли. Мы с ним не развелись еще.

– Так разводись, пока он тебе подлянку какую-нибудь не устроил! – в сердцах сказал Шерстоухов. – Чего тянешь-то? Ждешь, что бандиты явятся и квартиру отдать потребуют? Сама говоришь – замешан твой бывший в криминале, так что рано или поздно нарвется он. А у тебя ребенок маленький!

– Да я уж и сама собиралась… – вздохнула Галина.

– Ладно, спасибо тебе за сведения, на работу мне надо.

– Пока-пока. – Галина грустно улыбнулась и заперла за ним дверь.

Женщина вздрогнула и проснулась от резкого, тревожного звука.

Она осознала, что заснула в кресле перед работающим телевизором и разбудил ее какой-то звонок…

Телефон?

Нет, это был дверной звонок.

Звонок раздался снова – резкий, настойчивый.

На экране телевизора длинноногая девица в бирюзовом платье с жизнерадостной улыбкой говорила, что погода и дальше будет отвратительной.

Женщина нашарила пульт, выключила телевизор, с трудом поднялась.

От сна в неудобном положении все тело затекло и плохо слушалось, во рту было сухо и горько.

В дверь снова позвонили.

Женщина окончательно проснулась – и вместе с ней проснулось застарелое беспокойство. Больше того – страх.

Стараясь ступать бесшумно, она вышла в прихожую, подошла к двери, выглянула в глазок.

Выпуклая линза глазка искажала картинку, но она все равно узнала человека, который стоял на лестничной площадке. Человека, который внушал ей безотчетный, необъяснимый страх.

Она боялась его, боялась до судорог, до головокружения, особенно сегодня, потому что она догадывалась, зачем он пришел.

Он еще раз надавил на кнопку звонка, потом к чему-то прислушался и негромко проговорил:

– Открой. Я знаю, что ты дома. Я знаю, что ты стоишь за дверью. Открой, нам нужно поговорить.

Женщина не шелохнулась, она даже затаила дыхание.

– Да открой же! – повторил человек за дверью. – В конце концов, это просто глупо! Глупо и неприлично!

Эти слова попали в ее самое уязвимое место.

Всю свою сознательную жизнь эта женщина боялась выглядеть глупо и неприлично, боялась косых взглядов соседей и сослуживцев, боялась неодобрительного шушуканья за спиной.

И сейчас соседи наверняка прислушиваются к их разговору, выглядывают в глазки своих дверей…

Она тяжело вздохнула и открыла дверь.

Мужчина проскользнул в прихожую, обжег ее быстрым, подозрительным взглядом янтарно-желтых глаз.

Женщина попятилась.

Этот человек вызывал у нее странные, двойственные чувства – страх и в то же время восхищение.

Давно, когда она была совсем маленькой девочкой, родители оставили ее летом на даче у тетки. У этой тетки была собака, огромный черный пес с белой полосой на морде. Эта собака сидела на цепи, и девочке не разрешали подходить к ней близко. Считалось, что это опасно.

Но когда рядом никого не было, она все же подходила к собаке.

Подходила на непослушных, негнущихся ногах, затаив дыхание.

Стоя на безопасном расстоянии, она долго смотрела на грозного черного зверя, смотрела в его янтарные глаза, слушала хриплое, тяжелое дыхание. При этом девочка чувствовала безотчетный страх – но в то же время что-то непонятное, волнующее чувство. Должно быть, то же, что чувствуют парашютисты, когда прыгают из самолета в гудящую, сияющую бездну.

И сейчас, глядя на этого мужчину, на его смуглое лицо, на седую прядь, пересекающую голову, как след сабельного удара, она чувствовала что-то похожее – безотчетный страх и такое же безотчетное, необъяснимое восхищение.

– Проходи, – проговорила она, отступая в сторону.

Он пошел за ней, но вдруг схватил ее за плечи, пристально взглянул своими желтыми глазами и спросил:

– Почему ты меня не пускала?

– Я не знала, что это ты. – Она постаралась высвободиться, но он еще несколько секунд сжимал ее плечи и смотрел, смотрел…

Наконец отпустил ее и сухо промолвил:

– Допустим.

Женщина зябко передернула плечами, вошла в комнату, обернулась, встретилась с пристальным взглядом янтарно-желтых глаз и снова вздрогнула.

Постаралась справиться с собой, вспомнив о простых обязанностях гостеприимства:

– Хочешь кофе? Или, может быть, чаю?

– Не сейчас!.. – Мужчина пренебрежительно махнул рукой. – Скажи лучше – ты нашла?

Женщина похолодела.

Она была права. Он пришел именно за этим.

– Нашла – что? – переспросила она, чтобы выиграть немного времени. Она постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно, почти равнодушно, не выдавал страха.

– Не зли меня! – прошипел мужчина и схватил ее за руку.

Его рука была холодной и твердой, как сталь.

В его желтых глазах вспыхнули багровые искры, словно отсветы далекого костра. Нет, не костра – пожара…

– Не зли меня! – повторил он тихим свистящим голосом. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Спрашиваю еще раз, последний: ты нашла?

Женщина задохнулась от этого змеиного голоса, от этих багровых отблесков в его глазах. Она перевела дыхание и проговорила, с трудом справившись со своим голосом:

– Нет, я не нашла.

– Как же так? – Он смотрел на нее пристально, упорно, как будто хотел проникнуть взглядом прямо в ее мозг. – Как же так? Ты же была совсем близко… нет, я тебе не верю!

Вдруг в его руке появился шелковый платок.

Тот самый шелковый платок, точнее – один из тех платков…

– Только не это! – вскрикнула женщина.

Точнее – только хотела вскрикнуть, но не успела, потому что платок шелковой змейкой обвился вокруг ее шеи, перехватил ее горло, так что она больше не могла не то что кричать, но даже шепотом молить о пощаде, даже дышать…

Он перехватил второй конец платка свободной рукой и начал медленно затягивать его. Глаза женщины вылезали из орбит, свет вокруг померк, на нее наползала густая вязкая тьма, в которой плясали багровые языки пламени… и среди этих багровых всполохов появилась огромная и свирепая женщина с синим лицом, женщина в ожерелье из черепов – Она, Великая Черная Мать…

Женщина уже простилась с жизнью. Она уже заскользила в вязкую темноту…

Но вдруг платок на ее шее ослабел, и живительный, драгоценный воздух хлынул в ее грудь.

Она закашлялась и вздохнула.

Первозданная тьма отпустила ее, расступилась.

Она снова была в своей комнате, и рядом с ней стоял смуглый человек с янтарными глазами. Шелковый платок обвивал ее шею – но он не был натянут, его прикосновение было не смертельным, а едва ощутимым, почти нежным.

– На этот раз я не довел дело до конца, – проговорил смуглый человек своим змеиным голосом. – Я вернул тебя к жизни, чтобы ты сказала правду. Чтобы рассказала все, что тебе удалось узнать. – Он на мгновение замолчал, вглядываясь в лицо женщины, и закончил сухим, безжалостным голосом: – Но не думай, что тебе удастся обмануть меня. Говори все, что ты знаешь, говори сейчас же – иначе я доведу начатое до конца!

И для того чтобы подтвердить серьезность своих намерений, он слегка потянул за концы платка.

Женщина в ужасе вглядывалась в янтарно-желтые глаза. Багровые отсветы в них разгорались, становились все ярче и ярче.

Только бы он не затянул румаль на ее горле! Только бы не вернулась вязкая, беспросветная тьма! Тьма без надежды, без воздуха, тьма, в которой пляшут багровые языки пламени, тьма, в которой царит Великая Черная Мать, свирепая и безжалостная богиня Кали! Беспощадная богиня смерти и разрушения!

– Я скажу… я скажу все, что знаю… – проговорила женщина, в последней жалкой надежде цепляясь за жизнь.

То есть она только хотела проговорить эти слова, но горло ее, за минуту до того безжалостно сдавленное платком, неспособно было членораздельно выговорить ни слова, из него вырвался только жалкий неразборчивый хрип.

Тогда она повторила эти слова едва слышным шепотом.

Мужчина недовольно поморщился, склонился, прильнув ухом к самым ее губам, чтобы не пропустить ни слова.

– Шкафчики! – прошептала женщина, едва слышно шевеля губами.

– Какие шкафчики? – переспросил мужчина.

– Два одинаковых индийских шкафчика из розового дерева… на них росписи – птицы, цветы и девушки… в них два тайника… они в боковых стенках…

– Где эти шкафчики?

Женщина снова зашептала – еще тише, чем прежде.

Но мужчина весь превратился в слух, ловя каждое ее слово, каждый едва слышный звук. А она, торопясь, хриплым шепотом рассказывала ему про неожиданно взявшуюся наследницу умершего профессора Шемаханова, про исчезнувшее его завещание и про девушку из индийского магазина, которая приехала по звонку наследницы, а та, дура и жадина, продала ей все за бесценок. Девушка-то в своем деле разбирается, видно было, как глаза у нее блестели… Но ее саму, шептала женщина, выгнали из квартиры профессора едва ли не взашей.

Наконец она замолчала.

– Ты все рассказала? – спросил он угрожающим тоном. – Ничего не утаила от меня?

Вместо ответа женщина только утвердительно опустила веки.

И тут же широко открыла глаза, поняв, что допустила страшную, роковую ошибку.

Если она все рассказала, все, что знает, – значит, она ему больше не нужна!

Но было уже поздно что-то исправлять.

Багровые отсветы в его янтарных глазах разгорелись ярко, как будто пламя готово было вырваться из них и охватить все вокруг. И в ту же секунду мужчина одним быстрым, неуловимым движением затянул концы шелкового платка.

И на женщину обрушилась последняя, беспросветная тьма.

Тьма, в которой царит Великая Черная Мать, безжалостная богиня Кали…

25 апреля 1864 года.

Вот уже несколько дней я не успевал вести свои записи.

За эти дни положение нашего маленького отряда значительно осложнилось. Однако обо всем по порядку.

На следующую ночь после исчезновения первого носильщика пропали еще двое. Как и в первый раз, поклажа их осталась на месте. Как и в первый раз, поблизости от лагеря не было замечено следов тигров или других опасных хищников. Все путешественники терялись в догадках относительно этого происшествия, но для моего отца оно стало причиной большой проблемы: он попытался разделить поклажу пропавших носильщиков между остальными, но груз был чересчур велик, и носильщики не смогли его поднять.

Помощь подоспела с неожиданной стороны.

Предводитель танцоров домми, высокий старик с темно-желтыми глазами, подошел к моему отцу, весьма почтительно поклонился ему и сказал, что он и его люди готовы нести часть поклажи в благодарность за то, что мы приняли их в караван и предоставили им защиту вооруженных людей.

Отец горячо поблагодарил благородного старика и с радостью принял его предложение. Танцоры разобрали поклажу, и караван двинулся вперед.

Правда, капитан Литтел был немало удивлен предложением танцоров. Он сказал моему отцу, что у местных жителей кастовые предрассудки чрезвычайно сильны и для касты танцоров выполнять работу носильщиков – немыслимый позор.

– Должно быть, – ответил отец, – местные предрассудки постепенно отступают перед светом английской цивилизации. Недаром мы уже много лет несем в эти дикие места прогресс и просвещение!

Капитан Литтел недоверчиво покачал головой и вернулся в голову колонны.

За это же время случилось еще одно событие, скорее забавное.

Та молодая танцовщица, чей танец мне понравился и которой я подарил золотой соверен, стала проявлять ко мне несомненные знаки внимания.

Она то и дело бросала на меня томные взгляды своих прекрасных глаз, подходила ко мне на привале и старалась держаться как можно ближе во время переходов. Время от времени она срывала какой-нибудь экзотический цветок и подносила мне, а один раз угостила меня каким-то местным фруктом. Кстати, он оказался очень вкусен. Некоторое время она была чем-то занята, а затем подошла ко мне с преогромной гирляндой, сплетенной из удивительно красивых цветов, и с жаркими непонятными словами надела эту гирлянду мне на шею.

Поначалу такие ухаживания немало забавляли меня, но затем начали изрядно раздражать, особенно после того, как спутники начали дразнить меня, а очаровательную туземку стали называть не иначе, как моей невестой.

Надо сказать, что предводитель танцоров, судя по всему – ее отец, был чрезвычайно недоволен таким поведением дочери. Он то и дело отчитывал ее грубым голосом, а как-то раз ударил по лицу. Я хотел было вступиться за девушку, но потом посчитал, что это неудобно и что дело это исключительно семейное.

Положение усугублялось тем, что юная прелестница не только не знала ни слова по-английски, но не могла порядочно объясняться и на классическом хинди, на каком мы общались с сипаями. Она владела только собственным наречием.

Не знаю, как бы развивались события, но третьего дня, когда мы остановились на ночевку, юная танцовщица пробралась в мою палатку и воскликнула, сверкая глазами:

– Молодой сагиб и Арунья – одна судьба!

– Что? – спросил я, удивленный не столько даже ее словами, сколько тем, что она заговорила на хинди, пусть и немного ломаном. – Кто тебя научил говорить на этом языке?

– Один сипай, – отмахнулась она. – Он научил меня несколько слов. Совсем немного. – И снова повторила: – Молодой сагиб и Арунья – вот так! – При этом она сцепила пальцы двух рук и подняла их над головой.

– Арунья – это твое имя? – осторожно осведомился я.

– Да, Арунья! – Она указала на свою грудь. – И теперь Арунья и молодой сагиб – одно!

– Отчего ты так в этом уверена?

– Молодой сагиб подарить Арунье свою великую госпожу, свою великую белую мать! – воскликнула девушка и показала мне подаренный ей соверен.

И правда, на монете было отчеканено изображение нашей государыни, королевы Виктории.

– Раз молодой сагиб подарил Арунье портрет своей госпожи – значит, он хочет связать наши судьбы. Арунья согласна! Судьба Аруньи – в твоих руках, молодой сагиб!

– Мне очень лестно слышать такие слова, – начал я галантно, думая, как бы вежливо отшить туземную красавицу, – однако положение дел таково, что…

Арунья, однако, не слушала меня.

– Судьба Аруньи – в твоих руках, – повторила она с жаром, – и в знак нашего союза Арунья дарит тебе свою великую госпожу, Великую Черную Мать…

С этими словами она протянула мне круглую золотую бляху с каким-то эмалевым изображением.

Я не успел как следует рассмотреть этот подарок, поскольку в этот самый момент полог палатки приподнялся, и в нее вошел старый танцор, отец Аруньи.

Увидев его, Арунья испуганно вскрикнула и знаком показала мне, чтобы я спрятал ее подарок.

Впрочем, старый танцор смотрел вовсе не на меня, а только на свою дочь.

– Вот ты где! – воскликнул он в гневе и затем перешел на свой непонятный диалект.

Арунья что-то отвечала ему, то ли оправдываясь, то ли возражая, но старик не слушал ее, он метал громы и молнии. Наконец он схватил ее за волосы и потащил к выходу из палатки. Я хотел было вмешаться – но вновь посчитал это неудобным.

Перед тем как покинуть палатку, старик повернулся ко мне и проговорил:

– Извините, молодой сагиб, мою непочтительность! Извините также мою легкомысленную дочь, которая посмела нарушить ваш священный покой!

Хотя смысл его слов был весьма вежливым и почтительным, интонация, с какой они были произнесены, показалась мне едва ли не угрожающей, да и взгляд его глубоких, темно-желтых тигриных глаз выражал отнюдь не смирение.

Оставшись один в палатке, я задумался о происшествии.

Должно быть, девушка приняла мой скромный подарок, которым я хотел всего лишь отблагодарить ее за танец, за что-то вроде обручения или помолвки. Возможно, она решила, что, подарив ей монету с лицом своей королевы, я попросил ее руки и сердца.

Тут я вспомнил о ее ответном даре и вынул его из обшлага рукава, куда спрятал при появлении грозного отца.

Это была круглая золотая бляшка наподобие медали, размером чуть больше соверена, на которой цветной эмалью была весьма искусно изображена танцующая женщина.

Женщина эта была ужасна.

Обнаженная, с темно-синей кожей и синим лицом, она грозно сверкала глазами. Ярко-красный язык ее был высунут изо рта и казался окровавленным. На шее у нее висело длинное ожерелье из человеческих черепов, на талии – пояс из отрубленных человеческих рук. Под ногами у женщины была груда трупов.

У страшной танцовщицы были четыре руки. В одной из этих рук она держала длинный окровавленный меч, в другой – отрубленную человеческую голову.

При виде этого свирепого чудовища у меня по спине невольно пробежал озноб.

Когда-то мне приходилось видеть подобное изображение в книге профессора Блетсуорси, посвященной индийским богам. Я знал, что это – богиня Кали, одна из жен Шивы, богиня смерти, богиня-разрушительница, которую называют Великой Черной Матерью.

Почитание Кали очень распространено в Индии, даже столица Бенгалии носит ее имя – Каликутта, или Калькутта…

Однако одно дело – читать об этой богине в научной книге и разглядывать ее изображение на мелованной бумаге, и совсем другое – увидеть ее лик посреди индийских джунглей…

Тут я вспомнил слова прекрасной Аруньи.

Она сказала, что дарит мне изображение своей Великой Черной Матери в ответ на мой подарок – в ответ на изображение королевы Виктории.

Может быть, в их традиции такой обмен дарами и впрямь означает обручение?

А еще я вспомнил слова сбежавшего носильщика.

Накануне своего исчезновения он сказал мне, что танцоры домми исполнили для нас плохой танец, танец, посвященный Черной богине, богине Кали. Сказал, что они станцевали этот танец, чтобы предать нас в руки своей Черной богине!

Так ни к чему и не придя, я лег спать, решив, что утро вечера мудренее и утром я найду какой-то выход из своего двусмысленного положения.

Утром я проснулся поздно, когда караван уже готовился к очередному переходу. Я поискал взглядом Арунью и увидел, что отец держит ее рядом с собой, не отпуская ни на шаг.

Мы двинулись вперед, и тут я узнал от своего отца, что ночью пропал еще один человек – проводник, который хорошо знал местные тропы, в том числе путь во владения раджи Вашьяруни.

Впрочем, мы уже прошли большую часть пути, до владений раджи оставалось не более одного дневного перехода, и сипаи капитана Литтела уверяли, что отсюда найдут дорогу даже с завязанными глазами.

До полудня мы действительно уверенно продвигались вперед по широкой и удобной тропе.

Однако внезапно эта тропа оборвалась, точнее, разделилась на две более узкие тропинки.

Тут среди сипаев начались разногласия.

Одни уверенно говорили, что следует идти направо, другие столь же уверенно, что верная тропа левая.

Тут в их спор вмешался предводитель танцоров, старый домми. Он вышел вперед и почтительно проговорил, что хорошо знает эти места и что нам следует идти по левой тропе, тогда не позднее завтрашнего полудня мы увидим границы владений раджи, а к завтрашнему вечеру подойдем к воротам его замка.

Сторонники левого поворота обрадовались такой поддержке, сторонники правого начали возражать, но вскоре старику удалось и их склонить на свою сторону убедительными доводами, и караван двинулся по левой тропе.

Сипаи и носильщики приободрились, им уже виделось, что через сутки мы окажемся в гостеприимном доме богатого раджи, будем спать под крышей.

Я попытался взглянуть на Арунью и переговорить с ней, но старик отец всячески препятствовал этой встрече.

Наконец мы остановились на ночной привал – как мы считали, последнюю ночевку перед завершением нашего похода.

Аркадий Викторович взглянул на часы. Стрелки показывали половину второго. Пора было снова обходить магазин. Аркадий Викторович все делал строго по инструкции.

Аркадий Викторович закрыл книгу, которую читал (детектив Дэшила Хэммета «Кровавая жатва»), выпил крепкого кофе из термоса и отправился в обход.

Аркадий Викторович работал ночным сторожем уже много лет. Но не всю жизнь.

Когда-то давно он был большим начальником на крупном оборонном заводе. Работа была интересная и ответственная, но очень нервная. То срывался квартальный план, то неудачно проходили испытания нового, очень важного изделия, то назревал серьезный конфликт с начальством (хоть он и сам был начальником, но над ним, разумеется, было вышестоящее начальство…).

И однажды (как раз в кабинете начальника) у Аркадия Викторовича случился тяжелый сердечный приступ, в результате которого он едва не простился с жизнью.

Кардиолог, который его вытащил буквально с того света, долго качал головой, рассматривая кардиограмму, и наконец сказал, что если Аркадий Викторович не поменяет работу, то проживет он не больше года. От силы – года два.

«Вам совершенно нельзя волноваться, – строго сказал врач. – Волнение вас убьет. Причем очень скоро. А на теперешней вашей работе волнения неизбежны».

В первый момент Аркадий Викторович возмутился: как это – поменять работу? Ведь она такая важная, такая ответственная, он потратил столько сил, чтобы дослужиться до теперешнего важного поста, – и вдруг все бросить?

Но тут слева в груди снова мучительно заболело, перехватило дыхание… и он понял, что кардиолог прав и работу надо менять, чего бы это ни стоило.

И тогда Аркадий Викторович подал заявление об увольнении по собственному желанию и устроился на тот же оборонный завод ночным сторожем, рассудив, что на этой работе ему вовсе не придется волноваться.

Правда, очень скоро он понял, что это было ошибкой.

Работа, конечно, была спокойная, без волнений и нервотрепки, но когда он случайно встречался с бывшими сослуживцами, те недоуменно качали головой, а некоторые еще и норовили сказать какую-нибудь гадость.

Тогда он ушел с оборонного завода и устроился сторожем в антикварный магазин.

Тем более что платили там лучше, чем на заводе.

С тех пор он сменил несколько магазинов, антикварных и не только, и чувствовал себя гораздо лучше, чем в то время, когда работал на оборонном заводе.

Теперь он второй год работал в магазине индийской мебели и аксессуаров. В магазине каким-то образом прознали про его начальственное прошлое и в отличие от остальных сторожей, а также продавцов и прочих сотрудников низшего звена называли по имени-отчеству, против чего он не возражал.

Аркадий Викторович вышел в торговый зал и огляделся.

В зале горела только тусклая лампочка дежурного света. При этом неярком освещении магазин выглядел таинственным и опасным местом. Из темных углов выглядывали удивительные, фантастические создания – веселый бог Ганеша с головой слона, слон с двумя хоботами, вырезанный из черного дерева, шестирукий танцующий Шива, чудовище со змеиной головой…

Аркадий Викторович давно привык к этим экзотическим созданиям, привык к терпкому запаху благородного дерева, к запаху пряностей и благовоний, который принесли в магазин индийские шкафчики, сундуки и шкатулки.

Все это действовало на него умиротворяюще. Лучше, чем корвалол или валокордин.

Он обошел магазин, внимательно заглядывая в каждый угол, и уже хотел вернуться в свой уютный закуток, к недочитанному детективу – как вдруг дежурный свет мигнул и погас.

Аркадий Викторович забеспокоился, хотя и знал, что волнения ему противопоказаны.

Прежде в магазине не было перебоев с электричеством. Проводка была новая и качественная.

А ведь если отключилось электричество – вполне возможно, что перестала работать охранная сигнализация.

Аркадий Викторович протиснулся между двумя резными шкафами и подошел к задней двери. Здесь, на стене, был укреплен пульт сигнализации. И лампочки на нем действительно не мигали, значит, сигнализация отключилась.

Он полез в карман за телефоном, чтобы позвонить хозяину. Так полагалось делать в случае любых непредвиденных происшествий. Дальше хозяин уже сам решал, нужно ли вызвать полицию или другие экстренные службы или же можно обойтись собственными силами.

Но вытащить телефон Аркадий Викторович не успел: он увидел боковым зрением какую-то смутную тень, а затем на его голову обрушился удар, и наступила темнота, в которой не было даже тусклого дежурного света.

Прошло какое-то время – может быть, целый час, а может быть, всего несколько минут, – и в этой беспросветной темноте забрезжил неяркий свет.

Аркадий Викторович приоткрыл глаза.

Он лежал на полу. Голова ужасно болела. Боль была пульсирующая, мучительная. Аркадий Викторович никак не мог вспомнить, как он оказался на полу и что этому предшествовало. Он попытался приподняться, позвать на помощь…

От этого движения голову пронзила невыносимая боль, в глазах снова потемнело…

И от этой боли к нему вернулась память.

Он вспомнил, как обходил магазин, вспомнил, как неожиданно погас дежурный свет, как увидел отключенную сигнализацию, вспомнил метнувшуюся позади тень и удар, от которого он провалился в беспамятство.

И теперь он расслышал раздающиеся где-то совсем рядом странные звуки.

Он осторожно, стараясь не привлекать внимания, огляделся.

Он лежал на полу в задней части магазина, недалеко от запасного выхода. В нескольких шагах от него стояли два расписных шкафчика из розового дерева.

Эти шкафчики были куплены совсем недавно в составе большой коллекции какого-то знаменитого профессора. Они еще не были выставлены в торговый зал, потому что ожидали своей очереди на реставрацию.

И около этих шкафчиков возился незнакомый, очень высокий мужчина.

И этот смуглый великан ковырял стамеской боковую стенку одного из шкафчиков.

Первой мыслью Аркадия Викторовича было, что эти шкафчики так или иначе попадут к реставратору, который приведет их в порядок, так что ничего страшного не происходит.

Но он тут же сообразил, что, как бы то ни было, в магазин проник неизвестный злоумышленник, а он, Аркадий Викторович, – ночной сторож, ответственное лицо, значит, его прямой обязанностью является пресечь это правонарушение.

Правда, он не чувствовал в себе сил вступить в единоборство со взломщиком.

Тут Аркадий Викторович осознал, что его правая рука все еще находится в боковом кармане пиджака, куда он сунул ее, чтобы достать мобильный телефон и позвонить хозяину магазина, когда увидел отключенную сигнализацию.

Номер хозяина в его телефоне был выведен на отдельную кнопку, так что вызвать его можно было одним нажатием.

Правда, нужно было не ошибиться, нажать именно ту самую нужную кнопку – а сделать это на ощупь не так просто… хорошо хоть, что телефон у него старомодный, не с сенсорной, а с кнопочной клавиатурой!

Аркадий Викторович мысленно представил себе эту клавиатуру, представил, где находится кнопка связи с хозяином, и ощупал клавиатуру пальцами.

Вот здесь должна быть нужная ему кнопка…

Он еще раз проверил свои расчеты и нажал на кнопку.

Аппарат тихонько пискнул.

Аркадий Викторович затаил дыхание, молясь, чтобы взломщик ничего не услышал.

Кажется, его мольбы были услышаны – мужчина был так увлечен своей непонятной работой, что не обращал ни на что другое внимания.

Теперь оставалось надеяться, что хозяин услышит звонок и поймет, что в магазине происходит что-то криминальное и что сторож оказался в безвыходном положении…

Аркадий Викторович чуть заметно повернул голову, чтобы увидеть, чем занят взломщик. И от этого движения его голову пронзила такая боль, что он не выдержал и застонал.

Валерий Степанович, или просто Степаныч, хозяин магазина «Раджа», проснулся среди ночи от звука мобильного телефона.

В первый момент он подумал спросонья, что звонит Марина, его бывшая. Действительно, первое время после развода она звонила ему в любое время дня и ночи, чтобы сказать очередную гадость или просто злобно помолчать в трубку, пытаясь этим молчанием сообщить все, что она о нем думает.

Он уже схватил с прикроватной тумбочки телефон, чтобы со вкусом обматерить Маринку… но тут вспомнил, что она давно уже благополучно подцепила покладистого бизнесмена средней руки, и неуместные звонки прекратились.

Тогда Степаныч взглянул на дисплей и увидел на нем надпись – сторож.

Тут он сообразил, что звонит ему ночной сторож Аркадий Викторович, которому было строго наказано в случае любой нештатной ситуации не звонить ни в полицию, ни даже (не дай бог) пожарным, а только ему, хозяину, чтобы он уже сам оценил серьезность угрозы и принял соответствующее решение.

Так что Аркадий Викторович действовал строго по инструкции, и ругать его было не за что.

Степаныч нажал кнопку ответа, поднес телефон к уху и недовольно проговорил:

– Ну, что там у вас случилось?

Он ожидал услышать взволнованный голос ночного сторожа – или смущенный, или виноватый, или испуганный, – но в трубке была странная тишина.

Степаныч подумал, что, возможно, сторож нажал кнопку вызова по ошибке, что на самом деле в магазине ничего не случилось и можно спокойно досыпать.

Однако он на всякий случай прислушался – и понял, что в трубке не полная тишина, что она нарушается каким-то странным скрипом и скрежетом, словно кто-то царапает сухое дерево.

Степаныч насторожился… и в это время из трубки донесся мучительный, полный боли стон.

Услышав мучительный стон, высокий злоумышленник прекратил свое странное занятие и повернулся к неподвижно лежащему на полу сторожу.

Аркадий Викторович, заметив этот маневр, закатил глаза и изобразил состояние полной отключки, однако следил за злодеем сквозь полуопущенные веки. Взломщик подошел к нему, какое-то время внимательно разглядывал.

Аркадий Викторович успел увидеть седую прядь, пересекавшую темные волосы подобно следу от сабельного удара, янтарно-желтые тигриные глаза.

Злоумышленник достал из кармана яркий шелковый платок и сложил его вдвое. Потом немного подумал и убрал платок в карман, негромко пробормотав:

– Не сейчас…

Затем он вернулся к индийским шкафчикам и продолжил свою непонятную работу.

Аркадий Викторович перевел дыхание.

На какое-то время опасность миновала его.

Но только на какое-то время.

Теперь все зависело от того, удалось ли ему связаться с хозяином и понял ли хозяин, что в магазине случилось ЧП.

Минуты тянулись мучительно долго.

Злоумышленник все еще возился с индийскими шкафчиками, но чувствовалось, что у него ничего не выходит и его это злит.

Наконец он бросил свое занятие, повернулся к сторожу, снова достал из кармана шелковый платок.

И в это время скрипнула входная дверь магазина, раздались приближающиеся шаги.

Злодей отпрянул от сторожа, раздраженно прошипел что-то, подобно потревоженной змее.

– Я здесь! – крикнул Аркадий Викторович.

Точнее, он хотел крикнуть, но сил не было, и вместо крика вышло едва слышное хрипение.

Хозяин, однако, расслышал его и появился.

Увидев на полу поверженного сторожа, удивленно остановился, оглядел Аркадия Викторовича и проговорил:

– Что здесь произошло?

«Хоть бы сначала помог подняться, – с обидой подумал сторож, – может, мне нужна срочная медицинская помощь…»

Степаныч словно прочел его мысли. Он подошел ближе, наклонился, протянул сторожу руку:

– Встать можете?

Аркадий Викторович, кряхтя и постанывая, сел, затем поднялся на ноги.

Все тело болело, а голова просто раскалывалась, как будто в ней перекатывались тяжелые валуны.

– Так что же здесь произошло? – повторил хозяин.

– В магазин проник злоумышленник! Сигнализацию он отключил, меня оглушил…

– И ничего не взял?

– Только раскурочил эти два шкафчика…

– Вот как? – Степаныч удивленно посмотрел на индийские шкафчики. – Странно… – Он немного помолчал и добавил: – Вот что, Аркадий Викторович. Вы ни к кому не обращайтесь – ни в полицию, ни к врачу. Лечитесь домашними средствами. Я вам выплачу премию, и можете взять неделю отгулов. Или даже больше, если понадобится. В общем, пока не выздоровеете, можете не приходить в магазин.

«И на том спасибо», – мысленно вздохнул Аркадий Викторович.

Капитан Шерстоухов вошел в бар «Лангуст» и огляделся.

Лангустами здесь и не пахло. Максимум – креветками, и то несвежими, или, как выражался один старинный знакомый капитана, «среднего возраста».

Вообще заведение было довольно низкого пошиба, из тех, в которых ошивалась сомнительная, полукриминальная публика – мелкие бандиты и косящая под бандитов шпана со своими крикливыми размалеванными подругами.

Капитан нашел в самом темном углу свободный столик и устроился за ним.

Какое-то время к нему никто не подходил, словно он был человеком-невидимкой.

Шерстоухова это вполне устраивало, он осматривался, приглядывался к посетителям бара и официантам, пытаясь обнаружить среди них Павла Расторгуева.

За соседним столиком сидел молодой парень с бледным, осунувшимся лицом и красными, словно у больного кролика, глазами. Перед ним стояла большая бутылка минеральной воды, он то и дело подливал воду в стакан трясущимися руками и пил ее жадными глотками, как будто только что пешком пересек пустыню Сахару. Ну или хотя бы Кызыл-Кум.

Наконец возле «кролика» остановился один из официантов, субъект лет тридцати с прилизанными волосами и жидкими рыжеватыми усиками. Наклонившись к странному клиенту, он тихо с ним заговорил.

«Кролик» опасливо огляделся по сторонам и что-то прошептал официанту. Тот тоже скользнул глазами по залу и положил на столик меню. Клиент трясущейся рукой полез в карман, достал оттуда крупную купюру и вложил ее между страницами меню. Официант забрал меню и неторопливо удалился.

Клиент проводил его тоскливым взглядом, снова налил в стакан воду и жадно выпил ее.

Впрочем, долго ждать ему не пришлось: официант вернулся и проговорил, на этот раз достаточно громко:

– Извините, форель кончилась. Может быть, выберете что-нибудь другое?

– Форель? – переспросил «кролик», удивленно уставившись на официанта. – Какая форель?

– Форель, которую вы заказывали! – повторил тот с нажимом. – Может быть, выберете что-нибудь другое? – И с этими словами он снова положил перед клиентом меню.

– Ах, форель! – Лицо «кролика» посветлело, он снова испуганно огляделся по сторонам и схватил меню, как утопающий хватается за соломинку.

Официант что-то едва слышно прошипел.

«Кролик» покраснел, что-то смущенно пробормотал и, раскрыв меню, вытащил оттуда маленький бумажный пакетик. Спрятав пакетик в карман, он вскочил из-за стола и устремился в сторону туалета.

Официант проводил его неодобрительным взглядом и наконец подошел к столу Шерстоухова.

– Что пить будем? – спросил он капитана, положив перед ним раскрытое меню.

На лацкане у него был бейдж с именем «Павел».

Видимо, это и есть Расторгуев…

– Пить? – переспросил капитан. – Я вообще-то пришел поужинать.

– Ваше право, – солидно кивнул официант, – но пока будет готовиться ваш заказ, вы могли бы…

– Мог бы, но не хочу!

– Ваше право! – повторил официант.

– Форель, значит, кончилась? – многозначительно осведомился Шерстоухов.

– Кончилась, – подтвердил Павел.

– Попадешься ты когда-нибудь, Паша! – проговорил капитан, пристально взглянув на официанта.

– Что, простите? – переспросил официант, подняв брови.

В это время «кролик» вернулся за свой стол. Теперь лицо его заливал здоровый румянец, глаза прояснились. Он поискал глазами официанта, нашел его и оживленно проговорил:

– Принеси мне пожрать!

– Одну минутку! – отмахнулся от него Павел и снова повернулся к капитану: – Что, простите?

– Что слышал, Паша! – Капитан выразительно посмотрел на повеселевшего клиента, потом – снова на официанта. – Кончится твоя малина, как форель!

– Простите, я вас не понимаю, – сухо проговорил официант. – Вы будете заказывать?

– Не сейчас, – и Шерстоухов показал официанту свое служебное удостоверение.

– Ничего не докажете, – прошипел Павел.

– А я и не собираюсь что-то доказывать. Я только поговорю с твоим хозяином, и придется тебе искать другое место… ловить форель в другом водоеме!

– Что вам нужно? – На этот раз официант понизил голос.

– Правильно соображаешь! – ухмыльнулся капитан. – Меня твои делишки с форелью не очень интересуют, я занимаюсь кое-чем посерьезнее…

– Это чем же?

– Убийством. Точнее, несколькими убийствами.

– Это вы не ко мне! – окрысился Павел. – Я с такими делами никогда не связываюсь.

– Я тебя и не подозреваю. Мне с тобой просто нужно поговорить.

Официант колебался.

– Если ты расскажешь то, что мне нужно, – я уйду отсюда и забуду о твоих делишках, а нет – конец твоему бизнесу!

Официант вдруг откашлялся и проговорил громким, хорошо поставленным голосом:

– Форель у нас кончилась, но я вам очень советую бронзино. Это деликатесная средиземноморская рыба из семейства дорадовых, отличающаяся тонким вкусом… мы подаем ее с провансальскими травами и приготовленными на гриле овощами…

Капитан удивленно взглянул на него. Официант понизил голос и произнес: – Мы с вами вроде как заказ обсуждаем…

– А… понятно!..

– Так о чем вы хотите поговорить?

– О твоей работе в магазине «Раджа».

– Вот сволочь Степаныч! Он же обещал не обращаться в полицию… обещал не поднимать шум…

– Да я же тебе сказал – твои делишки меня не интересуют! Ты слушать умеешь? Я ведь убийствами занимаюсь!

– Тсс! – Официант опасливо огляделся. – Говорите тише… и лучше про рыбу.

– Ты когда работал в этом магазине, продал одному клиенту восемь порций запеченной на гриле рыбы… тьфу, восемь одинаковых шелковых платков.

– Платков? – Официант удивленно поднял брови. – Каких платков?

– Индийских шелковых платков ручной работы, с изображением богини Кали.

Официант все еще раздумывал, и Шерстоухов помог ему освежить память:

– Такая женщина с синей кожей и четырьмя руками. У нее еще на шее ожерелье из черепов…

– Ах, это! – Лицо официанта посветлело. – Помню, помню! И при чем тут эти платки?

– А помнишь того мужика, которому ты эти платки продал?

– Мужика? – недоуменно переспросил Павел. – Почему мужика? Это как раз тетка была… в смысле, женщина.

– Женщина? – Теперь капитан Шерстоухов выглядел удивленно. – Ты уверен?

– Ну да, конечно! Вообще зачем мужику шелковые платки?

– Действительно, зачем? – хмыкнул капитан. – Хорошо, а описать эту женщину ты можешь?

– Да обыкновенная женщина, средних лет… невысокая такая… волосы крашеные, но на корнях видна седина… еще родинка у нее на левой щеке, большая такая родинка… она ее все время потирала…

– Ты уверен? – на всякий случай уточнил капитан. – Все-таки много времени прошло!

– У меня память на лица хорошая!

– А как эта женщина оплатила покупку?

– Как обычно. – Павел пожал плечами.

– В смысле – наличными?

– Ну да…

– И больше ты про нее ничего не помнишь?

– Так я и так рассказал все, что можно! Мне вообще-то работать надо… вон, меня клиенты уже заждались. Хозяин будет недоволен.

– Ладно, иди работай! Пока твоя форель не кончилась.

– Но вы ведь мне обещали, что ничего не скажете хозяину…

– Я свое слово сдержу, но ты, Паша, рано или поздно сам проколешься. Или такие клиенты тебя подведут под монастырь, – Шерстоухов кивнул на жизнерадостного «кролика», встал и вышел из-за стола.

Покинув бар «Лангуст», он думал о том, что ему удалось там узнать.

А узнать удалось до обидного мало.

Ну, вспомнил Павел Расторгуев, кто купил злополучные платки с богиней Кали.

Больше того, он оказался хорошим свидетелем и сумел подробно описать покупателя, точнее – покупательницу: женщину средних лет с крашеными волосами. Даже особую примету вспомнил – родинку на левой щеке.

Ну и что? Это нисколько не приблизило Шерстоухова к убийце.

Ведь не станешь же проверять всех женщин средних лет с родинкой. Тем более что нигде нет базы данных, в которой указывали бы наличие родинок.

Вот если бы эта женщина заплатила за свою покупку кредитной карточкой – тогда ее можно было бы легко вычислить.

Если бы да кабы…

Шерстоухов решил еще раз наведаться в магазин «Раджа».

Может быть, теперь, когда он опишет женщину, купившую чертовы платки, еще кто-то из продавцов или сотрудников магазина вспомнит ее… может быть, случится чудо и, к примеру, охранник, дежуривший в тот день, вспомнит, на какой машине она приехала в магазин, и даже назовет номер этой машины…

Капитан прекрасно понимал, что такое везение маловероятно, но он не хотел даже самому себе признаться, что для посещения индийского магазина у него есть еще одна причина – ему хочется еще раз увидеть ту девушку, с которой он там познакомился, Женю Линеву… Как-то неудобно получилось, она старалась помочь, добывала для него информацию, хотя могла бы просто отмахнуться. А он так невежливо с ней разговаривал… нехорошо это, непрофессионально…

Войдя в магазин, капитан сразу заметил, что там царит какое-то возбуждение. Продавцы, вместо того чтобы окучивать покупателей, перешептывались, опасливо переглядывались, то и дело выходили из зала в подсобку.

Капитан по знакомому пути направился в Женин, с позволения сказать, кабинет. Его никто не остановил.

Женя тоже выглядела возбужденной и напуганной. Однако глаза ее блестели, и вообще сегодня она показалась ему несколько иной, чем в прошлый раз.

– Что это сегодня у вас в магазине творится? – спросил Шерстоухов после обычных приветствий. – Все какие-то взбудораженные… Что-то случилось?

Женя закусила губу, покосилась на дверь и проговорила:

– Сегодня ночью в наш магазин проник грабитель. Отключил сигнализацию, оглушил сторожа… Только хозяин, – спохватилась она, – велел никому об этом не говорить. Сами знаете – вызовешь полицию, после этого неприятностей не оберешься…

– Вот как? – Шерстоухов решил не обращать внимания на последние слова. – И много украли?

– В том-то и дело, что ничего!

– Совсем ничего? Какой-то странный грабитель! Его что – сразу спугнули?

– Нет. – Женя опустила глаза. – Спугнули его не сразу. Но он действительно ничего не украл, только раскурочил два расписных индийских шкафчика.

Шерстоухов почувствовал, что Женя чего-то недоговаривает, но решил не давить на нее – сама скажет, если захочет. В конце концов, к делу о платках с богиней Кали это не имеет отношения – те платки проданы были больше года назад.

А Женя, чтобы сменить тему, спросила:

– Ну как, вы нашли Павла Расторгуева?

– Нашел, – оживился капитан, вспомнив, зачем, собственно, пришел в индийский магазин. – И можете себе представить – он вспомнил, кто покупал те платки!

– Надо же! Значит, вы продвинулись в расследовании?

– Не слишком, – вздохнул капитан. – Его описание мало что дало… он сказал, что те злополучные платки купила женщина средних лет, с крашеными седыми волосами и родинкой на левой щеке – и где теперь искать эту женщину?

– Как вы сказали? – Глаза Жени округлились. – Женщина средних лет, с родинкой… на левой щеке… – она потрогала свою собственную щеку, – ну да, на левой…

– Ну да. – Капитан уныло кивнул. – Как ее найдешь в нашем огромном городе? Разве что случайно встретишь на улице…

– Я знаю эту женщину! – выпалила Женя.

– Что?! – Шерстоухов удивленно и недоверчиво взглянул на нее. – Знаете? Откуда?

– Она работает в Музее восточного искусства! Я столкнулась с ней, когда покупала коллекцию профессора Шемаханова! Вряд ли это совпадение – и невзрачная такая, средних лет, неухоженная, и родинка на левой щеке, она когда разволновалась, все время ее потирала!

Женя рассказала капитану, как хозяин магазина послал ее приобрести коллекцию покойного профессора, как она столкнулась в квартире покойного с сотрудницей музея, которая пыталась получить коллекцию Шемаханова.

– Вроде бы покойный профессор обещал завещать всю свою коллекцию этому музею, но дальше обещания дело так и не пошло, – пояснила она. – Сотрудница музея не смогла предъявить ни завещания, ни каких-то других документов, и племянница профессора отдала все мне. То есть, разумеется, не отдала, а продала, за приличные деньги.

Капитан почувствовал, что Женя чем-то смущена, чего-то недоговаривает, но решил, что дело в каких-то коммерческих вопросах, в том, что магазин заплатил слишком мало наследнице профессора. А это его не интересовало, ему нужно было установить личность загадочной женщины с родинкой, которая купила злополучные платки.

Платки, которые стали орудием убийства, точнее, уже двух убийств.

– А как звали ту женщину, вы случайно не помните?

– Не то что не помню, а просто не знаю. Она мне не представилась, обстоятельства явно не благоприятствовали знакомству.

– Ну что ж, вы мне и так очень помогли, – искренне проговорил капитан. – Поеду в музей, там по этому описанию мне наверняка назовут имя этой женщины.

– Да, конечно… – кивнула Женя, но по выражению ее лица Шерстоухов понял, что она еще что-то хочет ему сказать.

Он знал, что бывают моменты, когда нужно слегка подтолкнуть свидетеля, который может сообщить что-то важное, но не решается или просто не придает значения тому, что знает.

– Вы что-то еще хотели сказать? – спросил капитан, внимательно посмотрев на Женю.

– Вообще-то да… – В глазах девушки мелькнул какой-то странный огонек. – Точнее, я хотела вас спросить…

– Спрашивайте. – Капитан склонил голову к плечу. – Если смогу – отвечу.

Женя сглотнула, смущенно опустила глаза и проговорила:

– Вам не кажется, что эта женщина совсем не похожа на убийцу?.. Она такая безобидная, такая… невзрачная…

– Ну, знаете, настоящие убийцы редко выглядят как опереточные злодеи. Чаще всего на вид это как раз обычные, заурядные люди, иногда даже довольно симпатичные… по крайней мере, они производят такое впечатление на окружающих. Кроме того, я совсем не уверен, что она и есть убийца. Но она так или иначе связана с нашим убийцей и может привести нас к нему. И на сегодняшний момент она – наша единственная ниточка…

Капитан был разочарован.

Он чувствовал, что Женя сказала совсем не то, что собиралась, и больше ничего не скажет, момент упущен. Он вздохнул, еще раз взглянул на девушку и покинул ее кабинет.

А Женя, глядя ему вслед, думала, что так и не узнает, тот ли это хулиган Шерстоухов, о подвигах которого рассказывала ее бывшая свекровь…

Кроме скелета и фейерверка, вспоминала она еще случаи, среди которых был и такой.

В кабинете физики висели портреты знаменитых ученых, среди них портрет Исаака Ньютона. Все как полагается, репродукция с портрета, где знаменитый ученый был в напудренном парике и в парадном камзоле. И вот в один прекрасный день физик случайно бросил взгляд на портреты и оторопел.

Все ученые были на месте – и Майкл Фарадей, и Нильс Бор, и Альберт Эйнштейн, и Александр Попов, – но вместо Ньютона висел портрет какого-то жуткого панка, держащего в руке яблоко. Вместо парика был черный гребень, а вместо камзола – кожаная куртка-косуха.

Физик отвесил челюсть, ученики проследили за его взглядом и пришли в полный восторг. Урок был сорван, дело дошло до директора. И первым, на кого подумали, был, разумеется, Шерстоухов.

Как и всегда, он не отпирался. Директриса была тверда – порча государственного имущества, уголовное дело. Подарки мамы Шерстоуховой не помогли. Явился разбитной мужичок из милиции. Портрет сняли и обследовали со всех сторон. Оказалось, что сам портрет ничуть не испорчен, просто Шерстоухов прикрепил сверху лист бумаги с компьютерным изображением панка.

Милиционер посмотрел на него внимательно и забрал с собой. А через два дня явился снова и сообщил, что показывал материал знающим людям и те сказали, что портрет сделан с помощью программы старения лиц.

То есть если хотят знать, как будет выглядеть преступник через двадцать, к примеру, лет, то программа это может сделать. Шерстоухов же применил программу наоборот, то есть из представительного Ньютона сделал молодого человека. А сменить пудреный парик на ирокез – дело минутное.

Посему человек из милиции настоятельно советовал директору забрать свое заявление, чтобы не портить такому способному парню биографию.

За дело взялся физик и кое-как директрису уломал в который раз.

«Наверное, все же не тот, – думала Женя, глядя вслед Шерстоухову, – тот умный такой был парень, шустрый, а этот зануда какой-то. Может, в следующий раз спросить, нет ли у него брата…»

Из магазина «Раджа» Шерстоухов направился прямиком в Музей восточного искусства.

Импозантное здание музея с резными колоннами и восточным орнаментом по фасаду располагалось в тихом переулке недалеко от Суворовского проспекта.

Капитан толкнул тяжелую дверь, вошел в холл и невольно попятился: прямо перед ним стоял двухметровый гигант с копьем в руке и свирепым выражением лица.

Правда, уже в следующую секунду Шерстоухов понял, что это всего лишь статуя из раскрашенного дерева, и устыдился своего испуга.

– Его многие пугаются, – проговорил совсем рядом какой-то тихий насмешливый голос.

Капитан оглянулся и увидел маленького сухонького старичка с хитрой улыбкой.

– Он у нас вроде охранника, – пояснил старичок, – Ракшас, индийский демон. Мы его зовем Гришей. Не знаю почему, так издавна повелось. А вы, простите, пришли с экспозицией ознакомиться или по какой-то служебной надобности?

– По служебной, – ответил Шерстоухов.

Ему было неловко, что старичок заметил его испуг, поэтому капитан придал лицу и голосу строгость.

– Капитан Шерстоухов, отдел по расследованию особо тяжких преступлений! – представился он и предъявил свое удостоверение.

– Надо же, особо тяжких! – проговорил старичок с притворным ужасом. – Такого у нас еще не бывало! Пожарная инспекция регулярно приходит, налоговая тоже иногда, один раз даже из отдела по борьбе с экономическими преступлениями пришли, но те – по ошибке, перепутали нас с Восточным банком. Но чтобы особо тяжкие преступления… Это по какому же поводу? Гриша, ты ничего ночью не натворил? – Старичок повернулся к деревянному демону.

Капитана уже начал раздражать насмешливый тон старичка, и он строго проговорил:

– Причину своего визита я объясню вашему директору. Где я могу его найти?

– Директора-то? – Старичок немного помрачнел. – Раньше-то я был здесь директором, но теперь уже возраст не тот. Проводили меня на пенсию, подарки всякие подарили. Только что мне дома делать? Детей-внуков у меня нет, так что я при музее состою, в качестве, так сказать, живого экспоната. А теперь здесь Абдулла за главного. Так что вам к нему нужно. Поднимитесь сейчас по лестнице, пройдите по обезьяньему коридору, сверните налево, пройдите через зал самураев и прямо возле его кабинета окажетесь.

Капитан не все понял, однако сухо поблагодарил насмешливого старичка и направился к деревянной винтовой лестнице, которая начиналась как раз за спиной демона Гриши.

Эта лестница с резными перилами из темно-красного индийского дерева привела его на второй этаж.

– И где же этот обезьяний коридор? – проговорил капитан, оглядываясь по сторонам.

И тут же получил очевидный ответ на свой вопрос: налево от лестничной площадки уходил полутемный коридор, вдоль стен которого стояли раскрашенные деревянные статуи, изображающие забавных обезьян в старинных воинских доспехах и ярких нарядных одеждах восточных вельмож.

Шерстоухов пошел по этому коридору, с любопытством оглядываясь по сторонам.

Деревянные обезьяны были сделаны с большим мастерством. Ни одна из них не повторялась, у каждой было собственное выражение, собственное настроение – гнев и обида, зависть и насмешка, коварство и хитрость. Здесь были важные, напыщенные обезьяны в роскошных генеральских доспехах, обезьяны-офицеры и рядовые воины, были обезьяны-слуги и обезьяны-придворные. На видном месте красовалась статуя обезьяньего царя.

Кроме статуй, на стенах висели восточные гравюры и картины, изображающие войско обезьян в походе и сражение этого войска с армией демонов.

Пройдя до конца этого коридора, Шерстоухов, как было сказано, повернул налево и оказался в большом, просторном зале с высоким потолком.

Здесь были расставлены и развешаны доспехи японских самураев.

Ну да, старичок говорил о зале самураев…

Каждый мужчина в глубине души – ребенок, и капитан невольно загляделся на рогатые самурайские шлемы, на панцири, покрытые искусной резьбой, на длинные японские мечи-катана и короткие кинжалы-вакидзаси, на женские кинжалы кайкэны, на боевые веера со стальными спицами, копья с длинными широкими наконечниками, боевые трезубцы и другие экзотические виды оружия.

Капитан не просто так разглядывал это оружие.

Он думал о том, что в этом музее хранится множество опасных предметов, созданных специально для убийства. Почему же неизвестный злодей предпочел всему этому разнообразию такой безобидный на первый взгляд предмет, как шелковый платок?

У него для этого должна быть какая-то веская причина…

Впрочем, на все эти размышления ушло не больше минуты.

Капитан подошел к двери, на которой была медная табличка:

«Директор музея А. К. Мынбаев».

Шерстоухов постучал в дверь, услышал из-за нее невнятный ответ и вошел в кабинет директора.

Этот кабинет был заставлен всевозможными восточными редкостями и экзотическими предметами. На самом видном месте красовалась раскрашенная статуя самурая в полном комплекте боевых доспехов, позади нее, у стены, стоял резной индийский сундук из красного дерева, рядом – черный японский лаковый шкафчик, за ним – китайская расписная ширма с танцующими журавлями и крадущимися тиграми, на низком резном столике стояла деревянная статуэтка, изображающая шестирукого Шиву, рядом – медное изображение лежащего Будды с невозмутимым выражением лица.

На стенах висели восточные гравюры и китайские шелковые свитки с живописными изображениями цветов и птиц, огнедышащих драконов и зеркальных карпов.

В центре этого кабинета стоял письменный стол из черного дерева, за которым величественно восседал человек с наголо выбритой головой и невозмутимым восточным лицом, чем-то немного похожий на статую Будды.

Шерстоухов подумал, что этот человек как нельзя лучше подходит к этому кабинету и ко всему музею.

– Я вас слушаю, – проговорил хозяин кабинета, чуть заметно опустив веки.

– Капитан Шерстоухов, отдел по расследованию особо тяжких преступлений. – Капитан предъявил свое удостоверение.

– Абдулла Каримович Мынбаев, директор этого скромного музея, – представился в ответ восточный человек. – И что же могло привести к нам сотрудника такого серьезного отдела? У нас место тихое, сотрудники безобидные, никаких преступлений в стенах нашего музея не происходило, не говоря уж об особо тяжких… все особо тяжкие преступления, о которых нам известно по долгу службы, случились пятьсот лет назад или больше, так что вас они вряд ли интересуют…

– Я разыскиваю в связи с серьезным преступлением одну вашу сотрудницу, – проговорил капитан. – У меня имеется ее подробное словесное описание. Это женщина средних лет, среднего роста, среднего телосложения, с крашеными волосами.

– Трудновато определить ее по такому описанию! Под него подходит половина моих сотрудниц!

– Постойте! – перебил директора Шерстоухов. – Есть одна особая примета. У нее на левой щеке крупная родинка!

– Родинка на левой щеке? – переспросил директор. – Так это Марианна Вячеславовна!

– Марианна Вячеславовна? А дальше?

– Марианна Вячеславовна Горобец, – продолжил директор. – Старший научный сотрудник отдела средневековой индийской культуры. Очень серьезный, авторитетный сотрудник, прекрасный человек, не могу себе представить, чтобы она была замешана в какое-то преступление, тем более особо тяжкое.

– Я ни в чем ее не обвиняю… пока, – поспешил заверить директора Шерстоухов. – Мне нужно с ней просто поговорить, возможно, она является свидетелем по очень важному делу.

– Ну что ж, постараюсь вам помочь в силу моих возможностей. – Директор снял трубку с телефонного аппарата и, не набирая номера, проговорил: – Нелли Васильевна, а где у нас Марианна Вячеславовна? Да, Марианна Вячеславовна Горобец… Тут к ней пришел человек… ах, вот как… ах, вот оно что… – Директор еще немного послушал, затем положил трубку на рычаг и поднял глаза на капитана: – Дело в том, что сегодня Марианна Вячеславовна не пришла на работу. Наверное, она заболела. Правда, обычно в таких случаях она звонит, предупреждает непосредственного начальника, а тут не позвонила. Вообще-то это не в ее правилах…

– А ей пробовали звонить? – встревожился капитан.

– Да, пробовали. Нелли Васильевна, мой заместитель, звонила ей, но телефон не отвечает.

– Дайте мне, пожалуйста, ее координаты! – потребовал капитан. – Все телефоны, адрес…

– Вы думаете, с ней что-то могло случиться? – забеспокоился директор. – Что-то серьезное?

– Я думаю, что не нужно терять время!

Беспокойство капитана передалось директору, и тот быстро нашел все координаты сотрудницы.

Капитан торопливо поблагодарил его и чуть ли не бегом покинул музей.

Через полчаса Шерстоухов уже подъехал к дому Марианны Вячеславовны.

Он набрал на домофоне кнопки с номером ее квартиры – но никто не отозвался. Тогда, чтобы не терять время, нажал подряд еще несколько кнопок.

Из домофона донеслись чьи-то недовольные голоса.

Наконец, прозвучал еще один женский голос:

– Это ты, Костя?

– Я! – отозвался капитан.

– Молоко купил?

– Купил, купил, открывай!

Замок щелкнул, и дверь открылась.

Кабина лифта находилась на верхнем этаже, и капитан, не в силах ждать, пока она спустится, бегом поднялся на четвертый этаж, подбежал к двери нужной квартиры и, не успев перевести дыхание, резко, нетерпеливо позвонил в звонок.

И на этот раз ему никто не ответил.

Капитан отдышался, постарался успокоиться.

У него были самые скверные предчувствия.

Однако он не стал взламывать дверь, чтобы не испортить возможные следы, вместо этого он достал телефон и срочно вызвал бригаду криминалистов.

Криминалисты приехали очень быстро, сняли с двери отпечатки пальцев и прочие следы.

Затем специалист, вооруженный комплектом инструментов, открыл дверь, и бригада вошла в квартиру.

Теперь Шерстоухов больше не мог ждать.

Он устремился вперед и первым влетел в гостиную.

И замер на пороге, хотя увиденное не было для него полной неожиданностью.

Посреди гостиной в резном индийском кресле сидела женщина, лицо которой было закрыто платком.

Шелковым индийским платком с изображением богини Кали. Точно таким же платком, как в двух предыдущих случаях.

Хотя лица ее не было видно, капитан Шерстоухов не сомневался, что это – Марианна Вячеславовна Горобец, старший научный сотрудник Музея восточного искусства.

– Опоздали… – проговорил капитан тоскливо.

15 мая 1864 года.

Со времени моей последней записи прошло много дней, и за эти дни случились события ужасные и удивительные. Жизнь моя переменилась страшным и немыслимым образом. Мне пришлось увидеть такое, о чем большинство моих соотечественников и не подозревают. Да и сам я стал совершенно другим человеком.

За эти дни не раз я думал, что жизнь моя кончена, и не надеялся, что смогу продолжить свои записи.

Но вот сейчас я снова пишу, чтобы оставить потомкам свидетельство этих удивительных событий.

На следующее утро, после того как мы остановились на последнюю (так мы думали) ночевку, все поднялись раньше обычного – так спешили дойти до владений раджи.

Караван двигался быстро.

Скоро наступил полдень, когда, по словам старого домми, мы должны были увидеть возделанные поля и жилища, но пока не было видно никаких признаков обитаемых земель.

Тем не менее мы продолжали идти вперед.

Солнце уже клонилось к закату – но вокруг нас все еще были дикие джунгли.

Те сипаи, которые накануне доказывали, что нам следует идти по правой тропе, стали приступать к старому танцору, требуя от него объяснений.

Старик отвечал уклончиво, убеждал всех, что мы просто не рассчитали время в пути и что завтра утром непременно выйдем к обитаемым землям.

Ночь прошла беспокойно.

В джунглях то и дело раздавались рычание и вой диких зверей. Наши лошади очень беспокоились и жались поближе к огню. Сипаи выставили двойные караулы и сменяли часовых чаще обычного.

После полуночи из зарослей донеслось громкое уханье совы. Первой сове тут же ответила вторая, с другой стороны лагеря.

Отчего-то эти звуки напугали наших носильщиков больше, чем волчий вой или тигриное рычание.

Я и сам долго не мог сомкнуть глаз, хотя и был очень утомлен, и заснул только глубокой ночью.

Проснулся же я незадолго до рассвета от шума, вызванного царящим в лагере беспокойством.

Оказывается, пока я спал, пропали еще два носильщика.

Танцоры домми заверили моего отца и остальных, что нет причины для беспокойства, что они распределят между собой поклажу беглецов.

Сипаи, однако, были озабочены, и капитан Литтел распорядился выйти в путь, как только рассветет.

Мы двинулись вперед с первыми лучами солнца.

В джунглях еще было темно, и передовые сипаи с трудом находили дорогу, однако они старались двигаться как можно быстрее. Всех их что-то беспокоило, кроме того, нас еще не оставила надежда вскоре добраться до владений раджи.

Не прошло и часа с рассвета, как впереди нас снова раздалось громкое уханье совы.

– Странно, – проговорил капитан Литтел, который ехал рядом с моим отцом. – Обычно совы не кричат после восхода солнца… они не выносят солнечного света и прячутся в какое-нибудь дупло, чтобы проспать весь день.

И тут, словно для того чтобы возразить ему, еще одна сова заухала – на этот раз позади нашего отряда.

Мне тоже передалось беспокойство, одолевавшее сипаев.

Я присматривался к джунглям вокруг нашей тропы и вдруг заметил среди деревьев смуглую фигуру в ярком наряде. Приглядевшись, я разглядел Арунью.

Девушка прижала палец к губам и поманила меня к себе.

Я шагнул в сторону от тропы и приблизился к ней.

– Арунья и молодой сагиб имеют одна судьба, – проговорила она едва слышно. – Молодой сагиб подарил Арунье портрет Великой Белой Госпожи, Арунья подарила сагибу портрет Великой Черной Матери. Теперь судьба молодого сагиба в руках Аруньи. Молодой сагиб может быть спокоен. Арунья спасет молодого сагиба!

– Спасешь? От кого ты меня спасешь? – спросил я удивленно. – О чем ты говоришь?

– Тсс! – Девушка снова поднесла палец к губам. – Не говори ничего. Делай как делает Арунья!

С этими словами она удивительно ловко вскарабкалась на ветвистое дерево, которое росло возле самой тропы. Заинтригованный ее словами и не желая уступить женщине в ловкости, я последовал ее примеру и тоже взобрался на дерево.

Мы удобно устроились в развилке ветвей, откуда хорошо просматривалась тропа.

Наш небольшой караван растянулся на добрую сотню ярдов. Впереди шли несколько сипаев, за ними ехал на гнедом коне капитан Литтел, положив винтовку поперек седла. За ним следовали последние оставшиеся носильщики и танцоры домми, также нагруженные поклажей.

Следом шли еще несколько сипаев, за ними – мой отец, инженер и остальные европейцы. Замыкали отряд сипаи, которые внимательно вглядывались в окружающие джунгли.

Впереди тропа делала небольшой поворот.

Передовые сипаи остановились перед этим поворотом, поджидая отставших путников.

В это время впереди отряда снова раздался громкий крик совы, другая сова отозвалась сзади хриплым уханьем.

Я подумал, что капитан Литтел ошибался, что в этих местах совы кричат не только ночью, но и жарким днем, – но додумать эту мысль не успел, потому что события начали развиваться с необычайной, устрашающей скоростью.

С дерева, под которым сидел на своем коне капитан Литтел, молниеносно сорвалась какая-то темно-коричневая фигура. Она двигалась столь стремительно, что я не сразу понял, что это – человек, вся одежда которого состояла из белой набедренной повязки. Этот человек вскочил на коня позади капитана и одним движением накинул на шею мистера Литтела яркий шелковый платок. Резкое движение – и капитан бездыханным упал на тропу.

В то же время и с других деревьев посыпались смуглые люди, как перезрелые плоды падают с фруктовых деревьев. Они бросались на сипаев и одного за другим убивали их, душили своими шелковыми платками.

В то же время танцоры домми набросились на остальных путников. У них в руках оказались такие же шелковые платки.

Все это происходило так быстро и в такой удивительной тишине, что я не мог поверить своим глазам.

Носильщики побросали поклажу и пытались сбежать в джунгли, громко восклицая: «Тхуги! Тхуги!» – но ни одному из них не удалось избежать страшной смерти.

Все эти ужасные события заняли от силы полминуты. В эти полминуты я был так потрясен происходящим, так скован ужасом, что не мог и пошевелиться, не мог издать ни звука, я был буквально как громом поражен. Наконец мне удалось преодолеть этот временный паралич, и я попытался слезть с дерева, чтобы прийти на помощь своим спутникам, – но Арунья схватила меня за плечо и прошипела:

– Куда?

– Я должен помочь им… должен спасти…

– Молодой сагиб должен сидеть тихо! – отрезала она. – Молодой сагиб никому не сможет помочь, он только найдет свою смерть. Арунья не хочет, чтобы он нашел смерть, у Аруньи и молодого сагиба одна жизнь, одна судьба!

– Замолчи! – крикнул я в гневе. – Твои люди – разбойники, убийцы! Не удерживай меня!

Девушка как будто смирилась с моим решением, покорно опустила взгляд, но как только я попытался слезть с дерева, она внезапно ударила меня сложенной ладонью в какую-то точку на шее.

На мгновение в глазах у меня померкло, а затем мною овладело странное безразличие. Я все же попытался слезть с дерева, но ни руки, ни ноги меня не слушались, я не мог пошевелить даже пальцем. Я словно превратился в бессильного паралитика, который может лишь наблюдать за жизнью, но не в силах вмешаться в нее.

Тем временем внизу трагедия подходила к концу. Появившиеся из джунглей тхуги и танцоры домми довершали свою ужасную работу, убивая последних уцелевших путников. Среди них был и мой отец. Он попытался бежать в джунгли, но двое смуглых тхугов перехватили его.

В этот ужасный миг отец поднял голову, и мне показалось, что наши глаза встретились. В его взгляде были ужас и отчаяние, в моем – отчаяние и беспомощность: я ничем не мог помочь ему!

Один из тхугов держал отца за руки, второй набросил на шею свой ужасный платок и резким движением затянул его.

Отец упал на тропу бездыханным.

Я вскрикнул от отчаяния… точнее, только хотел вскрикнуть, поскольку мой голос не слушался меня так же, как руки и ноги. Вместо крика только жалкий хрип вырвался из моего горла да две слезинки покатились по щекам – слезы боли и бессилия.

Тут милосердное небо смилостивилось надо мной, и я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, солнце уже садилось.

Я по-прежнему лежал в развилке дерева, и Арунья сидела рядом со мной. Увидев, что я открыл глаза, она поднесла к моим губам половинку кокосового ореха, наполненную водой.

– Молодой сагиб был как мертвый, – проговорила она озабоченно. – Молодому сагибу нужно выпить воды.

– Оставь меня! – выкрикнул я в гневе. – Ты – исчадье ада!

Я ударил по ее руке, выбив из нее кокос с водой. Арунья ничуть не рассердилась, она провела рукой по моему лицу и прошептала:

– Молодой сагиб расстроен… это пройдет. Арунья принесет еще воды.

Почувствовав, что руки и ноги снова меня слушаются, я приподнялся на локте и бросил ей в лицо:

– Мне ничего от тебя не нужно! Ты – убийца и дочь убийцы!

– Устами молодого сагиба говорит гнев! – возразила Арунья. – Молодой сагиб несправедлив. Молодой сагиб не понимает, что Арунья спасла его, потому что у нас – общая судьба!

– Мне не нужна такая судьба! Я не хочу иметь ничего общего с убийцей!

Проговорив эти гневные слова, я перевел дыхание и посмотрел вниз, на тропу, где совсем недавно разыгралась кровавая трагедия. Точнее, бескровная – потому что смуглые убийцы расправились со своими жертвами, не пролив ни капли крови.

Теперь там не осталось ни следа от происшедшего. Ни одного человека, живого или мертвого, ни одного вьючного животного, ни одного тюка с поклажей…

Казалось, в джунглях царил вечный покой бессмертной природы.

– Куда они дели все трупы? – спросил я удивленно, хотя и не хотел разговаривать с Аруньей.

– Они похоронили их по всем правилам нашей веры, – ответила девушка, – Великая Черная Мать примет их и дарует им новую жизнь в новом, лучшем обличье.

– Это зверство! – процедил я.

– У тебя своя вера, у нас – своя, – возразила девушка. – Я слышала, что вы, белые, собираетесь в своей церкви и поедаете своего бога, пьете его кровь. Разве это лучше того, что делают наши люди?

– Не говори глупостей! – возмущенно перебил ее я. – Мы лишь символически вкушаем тело и кровь Иисуса Христа, вы же лишаете жизни живых, ни в чем не повинных людей!

– Такова наша вера! – воскликнула Арунья. – Таков наш обычай! Так мы служим Великой Черной Матери – Кали!

– Это – ужасная вера! – проговорил я без прежнего гнева, только с печалью и усталостью.

– Пусть эта вера кажется ужасной, – вздохнула девушка. – Но это – вера моих отцов. Этой вере сотни, тысячи лет. И сейчас поздно говорить об этом. Арунья уже совершила великий грех, она отступила от своей веры, она спасла молодого сагиба, спасла его жизнь, чтобы соединить с ним свою судьбу.

– Ты спасла мою жизнь, – признал я. – Но не жизнь моего отца!

– Это правда… молодой сагиб потерял своего отца, но и Арунья потеряла своего. После того что случилось, для Аруньи нет пути обратно к ее племени, нет пути обратно к ее отцу. Теперь мы – одно целое… должно быть, такова была воля Великой Черной Матери! Станем же одним целым! Станем одним высшим существом!

С этими словами девушка прильнула ко мне.

Казалось, после того, что случилось несколько часов назад, я не смогу без ненависти и гнева смотреть на Арунью, не то что прикоснуться к ней, – но тут меня захлестнула темная волна страсти. Мы и вправду слились в одно существо, в существо с одной душой и одним сердцем. Я слился в урагане страсти не только с Аруньей, но с ее диким и удивительным миром, миром тысяч богов и миллионов демонов. В моей груди билось могучее сердце этого мира.

Время перестало существовать, свет померк, небеса и земля слились в одно. В какой-то миг мне показалось, что в моих объятиях содрогается не Арунья, а страшная женщина с синей кожей и четырьмя руками… я задохнулся от ужаса – и пришел в себя.

Обессиленные, опустошенные, перерожденные, мы с Аруньей лежали в развилке дерева.

В джунглях наступали сумерки.

Арунья подняла голову, взглянула на меня и проговорила низким, хрипловатым голосом:

– Великая Черная Мать соединила наши тела, соединила наши судьбы. Теперь мы – одно целое. Теперь я – твоя верная слуга, твоя рабыня. Я сделаю все, что ты прикажешь, молодой сагиб!

– Не называй меня молодым сагибом, – поморщился я. – Меня зовут Генри, Генри Чезвик.

– Я рада, что ты назвал мне свое священное имя. Теперь прикажи, что мне делать, – и Арунья сделает все. Если ты хочешь, чтобы я умерла, – я умру, чтобы возродиться в другой жизни, но и в новой жизни я буду служить тебе.

– Я вовсе не хочу, чтобы ты умирала. Скоро наступит ночь, время, когда джунгли принадлежат диким зверям. Нам нужно подумать, как пережить эту ночь, а потом выйти к населенным местам, выйти к владениям раджи Вашьяруни.

– Ты можешь не бояться ночи, – заверила меня Арунья. – Джунгли – мой дом, и мне здесь ничто не грозит. И тебе ничто не грозит, когда ты со мной. А пока позволь мне принести тебе воды и пищи.

Я и впрямь почувствовал, что очень проголодался после наших бурных ласк.

Арунья сползла с дерева и куда-то исчезла.

Я не был уверен, что она вернется.

Быть может, думал я, ее красивые слова – всего лишь очередная ложь, выдумка для отвода глаз. Ведь она – из племени, которое промышляет ложью и обманом, чтобы завести своих жертв в дикие места и там расправиться с ними.

Впрочем, если бы Арунья хотела убить меня – для этого у нее было достаточно времени, пока я лежал без сознания, пока я был в полной ее власти.

Я не успел додумать эти мысли, когда Арунья бесшумно появилась рядом со мной. В одной руке она держала половинку кокоса, наполненную водой, в другой – связку спелых бананов.

Я жадно напился, затем съел несколько бананов. Арунья дождалась, пока я утолю свой голод, и доела оставшиеся бананы.

Тем временем вокруг нас совсем стемнело.

Я подумал, что впервые окажусь в ночных джунглях совершенно беззащитным. То есть мне не раз приходилось ночевать в джунглях во время нашего похода, но всегда рядом со мной были вооруженные люди и яркое пламя костра разгоняло ночную тьму и держало на расстоянии хищников. Теперь же я был практически один, безоружный, и даже не мог развести костер, чтобы не приманить к нашему убежищу самых опасных хищников – двуногих.

Как всегда в тропиках, ночь наступила резко и оглушительно, как будто жестокие индийские боги выплеснули на нас бадью густой черной тьмы.

И в ту же секунду джунгли вокруг нас наполнились тысячами звуков тропической ночи.

Шипение и свист, щелканье и скрежет, рычание и вой раздавались со всех сторон. Где-то совсем близко послышался жалкий, жалобный крик какого-то существа – и тут же этот крик захлебнулся и сменился жутким, отвратительным хрустом.

– Что это? – спросил я шепотом.

– Не бойся, – ответила мне Арунья. – Это жизнь, жизнь ночи. Но тебя никто не тронет, я буду оберегать твой сон.

С этими словами она ласково прикоснулась рукой к моим глазам – и я, словно по волшебству, заснул, не обращая внимания на страшные и волнующие голоса ночных джунглей.

Женя отпросилась сегодня с работы пораньше, потому что разболелась голова, просто раскалывалась. Степаныч только рукой махнул – иди уж, все равно никакой работы сегодня не будет. Все бегают, суетятся, сторожу звонили – лежит в лежку. Ой, беда…

Многострадальные шкафчики из розового индийского дерева в подсобке ожидали реставратора.

По дороге Женя сумела взять себя в руки и вышла из маршрутки на остановку раньше, чтобы зайти в супермаркет. Накупила еды, едва сумку дотащила, поругивая Кристину, – могла бы и помочь.

Дома ее непутевой сестренки не было, что, в общем, не так плохо, можно отдохнуть в тишине. Женя выпила чаю с ромашкой, голова прошла, но есть не хотелось. И готовить тоже не хотелось.

Женя достала из пакета красивую кормушку для птиц, которую купила в супермаркете, там к весне выставили товары для дачи. Она укрепила кормушку на подоконнике, с трудом просунув ее по частям сквозь решетку, высыпала туда специально купленных семечек и позвала: «Гули-гули-гули…»

Голубь не появлялся. Женя позвала снова, потом обиделась и тут же рассердилась на себя – хватит маяться дурью, нужно заняться делом. Нужно наконец выяснить, что находилось в тайниках. Что открывает ключик? И что написано в записке? Сейчас как раз есть свободное время, ей никто не помешает.

Женя достала листок пергамента, найденный в тайнике индийского шкафчика, еще раз внимательно перечитала написанную на нем бессмысленную фразу.

«Разнообразие долга приятный первостепенный отводить здоровую подкладку вычеркивать извещение».

Что за ерунда?

Глупый розыгрыш, как она подумала вначале? Игра в секреты какой-нибудь романтической гимназистки позапрошлого века?

Да нет, не может быть!

Какой-то человек проник к ним в магазин, отключил сигнализацию и оглушил сторожа только для того, чтобы вскрыть тайные отделения индийских шкафчиков, в одном из которых хранился ключ, а в другом – эта записка. Значит, и ключ, и записка для кого-то очень важны… значит, в этой записке есть какой-то смысл…

Вот только как докопаться до этого смысла?

Может быть, это какой-то шифр? Но как к нему подступиться? Есть целая наука о шифрах, но Женя никогда ею не занималась, ей хватает восточного искусства.

Женя разгладила листок на колене и снова перечитала его.

При этом она привычно расстроилась – в ее комнатушке нет даже рабочего стола… все это из-за Кристинки, чтоб ее черти взяли!

И тут в дверь комнаты деликатно постучали.

Должно быть, Кристина вернулась, а она и не слышала. И теперь каким-то шестым чувством поняла, что Женя о ней думает.

– Что тебе? – недовольно проворчала Женя, ей никого не хотелось видеть, а уж тем более шумную родственницу.

Дверь тут же приоткрылась, и в нее просунулась виноватая и хитрая физиономия Кристины.

– Сестренка! – протянула она жалостным голосом. – Ну, что ты на меня дуешься? Ну, я же тебе все объяснила! Он ко мне пристал хуже пиявки! Он же меня чуть не изнасиловал! Хорошо, ты вовремя пришла, а то я не знаю, что бы случилось…

– Ничего я не дуюсь, – отмахнулась Женя. – Мне вообще до него дела нет… плевала я на него… давно пройденный этап.

– Вот это правильно! – оживилась Кристина. – Вот это верно! Вообще нечего из-за этих мужиков расстраиваться! Они того не стоят! Давай лучше куда-нибудь сходим, мы с тобой, вдвоем! Мы же с тобой сестры, правда? Хоть и двоюродные! Или троюродные! А то что мы сидим тут, как две мыши в одной норке!

– Куда еще? – Женя удивленно покосилась на Кристину.

– Ну, в ресторанчик какой-нибудь! – не унималась та. – Давай пройдемся, хоть на людей поглядим! Съедим что-нибудь вкусное! Выпьем, опять же…

– Да не хочу я никуда идти! – отмахнулась Женя, но Кристина уже ввалилась к ней в комнату, силой подняла на ноги и закружила:

– Пойдем, пойдем, не сиди здесь сычом! Пойдем, а то ты скоро заплесневеешь!

– Да не хочу я никуда идти! Оставь меня в покое!

– Пойдем, пойдем, и не спорь! У тебя хоть есть что надеть?

Женя поняла, что не сможет отбиться, что Кристина из тех, с кем легче переспать, чем объяснить, что не хочешь. Кроме того, ей вдруг и правда захотелось выйти куда-нибудь, уж больно надоело сидеть в своей узкой и тесной, как пенал, комнатенке.

Она достала из шкафа синее платье, которое ей когда-то очень нравилось, и с грустью вспомнила, что не надевала его больше года. А пожалуй, что и больше двух…

– Мрачное какое-то, – неодобрительно протянула Кристина. – А у тебя нет чего-нибудь повеселее? Если у тебя ничего нет, я подберу что-нибудь из своего.

– Или в этом, или никуда не пойду! – отрезала Женя.

– Ну ладно, твое дело, – с сомнением протянула Кристина. – Ладно, я скоро…

И действительно, буквально через пять минут она появилась.

Она снова была в том расшитом золотом жилете, похожем на парадную попону циркового слона. Или любимого слона индийского раджи, если вспомнить, в каком магазине работает Женя. В том самом жилете, в котором она произвела фурор в Эрмитаже.

– Кристина! – выпалила Женя, попятившись. – Только не в этом! В этом жилете я с тобой никуда не пойду! Хоть убей!

Она думала, что Кристина будет спорить и упираться, но та неожиданно легко согласилась.

– Ладно, ладно, в этой жилетке я уже ходила… и вообще ты права – в ней ты на моем фоне будешь теряться… ладно, я переоденусь, а ты пока набросай что-нибудь на лицо.

Она исчезла и еще через пару минут появилась в розовом пиджачке с золотыми пуговицами. Тоже не фонтан, но все же лучше расписной попоны.

– Ну, ты готова? – проговорила Кристина, повертевшись перед сестрой. – Пошли, уже машина подъехала!

– Машина? – удивленно переспросила Женя. – Какая машина?

– Я вызвала такси. А что же, две такие классные девушки поедут в ресторан на общественном транспорте? Что мы, не можем себе этого позволить?

Женя пожала плечами, взглянула на себя в зеркало.

А что, не так уж плохо… платье подходит к глазам… действительно, надо хотя бы иногда выходить в люди, а то что в самом деле за жизнь: работа – дом – работа… Конечно, жаль, что она не сходила в парикмахерскую, но и так ничего…

Такси действительно ждало их возле подъезда.

Кристина плюхнулась на заднее сиденье и скомандовала с интонацией вдовствующей герцогини:

– Ресторан «Розовый фламинго»!

«Надо же, – подумала Женя, покосившись на двоюродную сестру, – только что приехала в наш город и уже знает рестораны… А я тут живу столько лет и ничего не знаю…»

Через полчаса машина остановилась перед входом в ресторан.

Кристина выпорхнула на тротуар, и Жене ничего не осталось, как расплатиться с водителем.

Ресторан был популярный, и почти все столики были заняты. Но Кристина, оказывается, уже заказала стол по телефону.

Надо же, как она основательно подготовилась! Выходит, заранее все спланировала, а Женя думала, что это был экспромт!

На стене против входа светилось изображение фламинго, выложенное из розовых неоновых трубок. На большом экране непрерывно показывали огромную стаю фламинго, то бродящую по мелководью, то перелетающую на новое место.

Девушки разместились за столом, рядом с ними появился официант, спросил, что они будут пить.

– Ваш фирменный коктейль – «Розовый фламинго»! – заявила Кристина и повернулась к Жене: – И тебе советую, очень вкусно!

– И когда, интересно, ты здесь успела побывать? – поинтересовалась Женя.

– Ну, долго ли! – Кристина приняла загадочный вид. – Жизнь так коротка, нужно пользоваться каждой секундой!

Официант очень быстро принес два бокала с красивой розовой жидкостью.

Женя пригубила.

Это действительно было очень вкусно, а самое главное – у нее сразу поднялось настроение. Музыка заиграла громче, люди за соседними столиками показались куда привлекательнее, даже Кристина не выглядела такой вульгарной, как обычно.

В самом деле, почему она позволяет жизни проходить мимо? В ней столько приятных моментов… Может быть, Кристина права, нужно относиться ко всему легче? Развлекаться хоть изредка, на людях показываться, познакомиться с кем-нибудь…

Официант снова подошел к их столику, положил перед ними две книжечки меню.

При этом Жене показалось, что он что-то шепнул Кристине.

Да нет, ерунда…

У Жени вдруг закружилась голова. Ну и коктейль! С ним нужно быть осторожнее…

Она уронила на пол носовой платок, наклонилась за ним. Поднимаясь, увидела, что Кристина читает какую-то записку… и тут же, перехватив Женин взгляд, спрятала ее между страницами меню.

– Я на минутку отойду, – проговорила Кристина оживленным, фальшиво радостным голосом. – Нужно носик припудрить… ты пока полистай меню, выбери что-нибудь.

Она тут же упорхнула.

Женя встряхнула головой, пытаясь привести мысли в порядок.

Что-то здесь не то…

Кристина явно не случайно привела ее в этот ресторан. У нее здесь назначена какая-то встреча. Сначала она о чем-то шепталась с официантом, потом тот принес ей записку в меню…

Оглядевшись по сторонам, Женя поменяла меню, перелистала Кристинино.

Никакой записки между страницами не было.

Значит, она все выдумала.

Точнее, ей показалось под действием коктейля.

Ладно, не нужно изобретать какие-то заговоры.

В кои-то веки она пришла в ресторан – и нужно получать от этого удовольствие. И для начала, как и говорила Кристина, выбрать что-нибудь вкусное в меню.

Женя предпочитала рыбу и открыла соответствующий раздел меню.

Блюда в нем были расположены в странном порядке.

«Фламбе из моллюсков по-эльзасски»

«Лангуст с провансальским соусом»

«Анчоусы с дикими травами по-бургундски»

«Миноги маринованные с каперсами»

«Икра летучей рыбы по-норвежски»

«Нормандский рыбный пирог»

«Гратен из лососины по-брюссельски»

«Осьминог, зажаренный на гриле»

Еще раз взглянув на страничку меню, Женя сообразила, в чем здесь прикол: первые буквы названий блюд составляли слово «Фламинго».

Пролистав остальные странички, она убедилась, что и там использован такой же принцип. Закуски и мясные блюда, десерты и напитки были расположены так, чтобы первые буквы их названий составляли то же самое слово.

Самое же интересное, что меню дублировалось на английском языке, и там был соблюден тот же принцип.

Надо же, кто-то не поленился и проделал такую большую работу! Это ведь совсем непросто…

И тут она вспомнила про листок пергамента, найденный в индийском шкафчике профессора Шемаханова.

Что, если в той записке смысл спрятан в первых буквах слов? Ей не пришло в голову прочитать эти буквы…

Женя попыталась вспомнить текст записки.

Кажется, так:

Разнообразие долго… нет, долга… приятный первоочередной… нет, первостепенный… отводить здоровую подкладку… подчеркивать… нет, вычеркивать извещение…

Женя записала текст на салфетке:

«Разнообразие долга приятный первостепенный отводить здоровую подкладку вычеркивать извещение».

После этого она прочитала первые буквы.

Никакого смысла в них не было.

Она отложила салфетку и удивленно взглянула на коридорчик, куда ушла Кристина: что-то уж больно долго та не возвращается… сколько можно…

Кристина вошла в боковой коридорчик ресторана.

В записке, которую передал ей официант, было сказано, что ее будут ждать здесь. Наконец-то она переговорит с покупателем, и если они сойдутся в цене, дело будет сделано. Она получит деньги, большие деньги! Ее жизнь фантастическим, необыкновенным образом переменится! У нее будет все, о чем только можно мечтать! У нее будут самые дорогущие шмотки, самые крутые туфли – те, с красной подметкой, у нее будет потрясающая розовая тачка с откидным верхом, такая, какую она видела один-единственный раз в жизни…

Вот только где этот чертов покупатель?

Сказал, что будет ждать ее здесь, а сам не торопится…

И вдруг из темного угла выдвинулась квадратная приземистая фигура, и до боли знакомый голос прохрипел:

– Кого ждешь, Кристиночка? Не меня?

Кристина охнула и попятилась.

Лом! Тот, от кого она сбежала месяц назад, кое-что прихватив по дороге, так сказать, на память, тот, от кого она так ловко пряталась все это время?

Она развернулась на каблуках и попыталась дать деру, но Лом уже нагнал ее, схватил за локоть, прижал к стене.

– Куда это ты собралась? – прохрипел ей прямо в ухо. – Ты уж не торопись, поговори со мной! Теперь тебе придется со мной поговорить, бежать тебе некуда!

Кристине ничего не осталось, как изобразить бурную радость:

– Ой, Лешенька, а это ты? А я в темноте-то не разглядела, думала, мало ли, кто-то другой… мало ли, кто-то незнакомый! Сам знаешь, люди разные попадаются, а девушку ведь обидеть всякий может! А это, оказывается, ты!

– Оказывается, я! – ухмыльнулся Лом. – Надо же, какая неожиданность! – Он внезапно сменил интонацию и рявкнул: – Где он?

– Кто он, Лешенька? – залепетала Кристина. – О ком ты говоришь?

– Кончай придуриваться, стерва! Я тебя последний раз спрашиваю: где он? Куда ты его спрятала?

Кристина молчала. Лом набычился и прошипел:

– Даю тебе последний шанс: отдашь его мне – и я тебя, так и быть, отпущу. Я человек добрый, ты меня знаешь. Отпущу на все четыре стороны. Но если ты мне его не отдашь…

Он замолчал, и это молчание было таким многообещающим, что у Кристины по спине побежали мурашки.

– Ну так что, Кристиночка, – голос Лома стал сладким, как патока. – Отдашь его?

Неужели ее мечтам не суждено осуществиться? Неужели не будет у нее ни крутых дорогущих шмоток, ни потрясающей розовой тачки с откидным верхом?

Нет, так просто она не сдастся… в конце концов, они сейчас в большом городе, в людном ресторане… Не станет же Лом пытать ее прямо здесь, при людях!

– О чем это ты говоришь, Лешенька? – жалобным голосом проговорила Кристина. – Что-то я тебя совсем не понимаю…

– Значит, не хочешь по-хорошему? – прохрипел Лом. – Что ж, ты сама выбрала.

Он сжал ее локоть, как в тисках, и поволок к выходу в зал ресторана. Перед тем как выйти в зал, прошипел на ухо:

– Только попробуй пикнуть – я тебе для начала руку сломаю, а потом почки отобью! Поняла?

Кристина промолчала. Значит, поняла.

Лом вывел ее в многолюдный зал и повел, лавируя между столиками.

Со стороны можно было подумать, что идет семейная пара, которая только что немного повздорила из-за какой-нибудь ерунды.

Женя вертела головой в поисках своей двоюродной сестры – и тут увидела ее.

Кристина шла через зал рядом с каким-то жутким типом – приземистый, квадратный, с мрачной физиономией и низким лбом неандертальца.

Они шли, тесно прижавшись друг к другу, как близкие люди.

Выходит, Кристина приехала в этот ресторан, чтобы встретиться со своим любовником?

Но ее-то, Женю, она зачем притащила? Просто за компанию?

И тут Женя встретилась с Кристиной глазами.

В глазах двоюродной сестры была настоящая паника. И мольба о помощи.

Значит, это вовсе не любовник.

Или любовник, но бывший, к которому у Кристины не осталось никаких теплых чувств. Только страх и ненависть. И встреча с ним в этом ресторане не входила в планы Кристины, она была для нее ужасной неожиданностью.

Столики в ресторане стояли довольно тесно, и Кристина со своим квадратным спутником вынуждены были то и дело менять направление, пробираясь к двери, так что в какой-то момент они оказались совсем близко к Жениному столику.

Женя снова встретилась глазами с двоюродной сестрой. Во взгляде Кристины были мольба и жалкая, последняя надежда.

Женя поняла, что не может молча смотреть, как какой-то бандит уводит ее сестру, не может не вмешаться…

Пусть Кристина вульгарная, недалекая личность, пусть она законченная эгоистка, но она – сестра, и Женя просто обязана ей помочь… иначе она никогда себе не простит.

Но что она может сделать?

Кристину ведет здоровенный бандит, наверняка вооруженный, а она – всего лишь слабая женщина…

Странная парочка поравнялась с Жениным столом.

Теперь Женя ясно видела, как стальные пальцы бандита впились в локоть Кристины. Вторая его рука была в кармане.

Что у него в кармане – пистолет или нож?

Глаза Кристины широко распахнулись, лицо побелело от боли, умоляющий взгляд проник прямо в сердце Жени.

И совсем рядом с ней было мрачное, беспощадное лицо громилы, его маленькие пронзительные глазки обегали зал…

Сейчас или никогда!

Женя небрежным жестом взяла со стола флакон бальзамического уксуса, отвинтила крышку с дозатором и вдруг резким движением плеснула уксус в лицо бандита, в его маленькие безжалостные глаза разъяренного носорога…

Бандит закашлялся, выпустил руку Кристины, пытаясь протереть залитые уксусом глаза.

Кристина, не теряя ни секунды, сделала сразу три вещи: сначала резко наступила каблуком на ногу бандиту, затем второй ногой изо всех сил пнула его в колено и тут же метнулась в сторону, туда, где лавировал между столиками официант с уставленным тарелками подносом.

Бандит на несколько секунд ослеп и потерял ориентацию в пространстве, он вертелся на одном месте и грязно ругался, размахивая руками.

Женя поняла, что терять времени нельзя, вскочила из-за стола и бросилась вслед за Кристиной.

Тут бандит опомнился и побежал за ними.

Кристина поравнялась с официантом, потянулась к нему и заверещала диким голосом:

– Помогите мне! Этот человек… он меня пытался похитить!

Официант растерянно попятился, потерял равновесие, и поднос со всем его содержимым полетел навстречу бандиту. Тарелка спагетти с томатным соусом попала прямо ему в лицо.

С других концов зала на помощь официанту уже бежали коллеги, от служебной двери торопились администратор и широкоплечий парень, видимо, ответственный за безопасность, в дверном проеме появился худощавый мужчина в дорогом итальянском костюме, с равнодушно-начальственным лицом.

Квадратный бандит стоял посреди зала и вертел головой, как медведь, окруженный собаками. Его лицо было покрыто смесью томатного соуса и бальзамического уксуса, с ушей живописно свисали спагетти.

Оценив положение и заметив превосходящие силы противника, он еще раз длинно выругался и повернулся к выходу.

Охранник попытался было преградить ему дорогу, но бандит пронзил его таким страшным взглядом, что тот побледнел и испуганно шарахнулся в сторону.

Через несколько секунд в зале наступила тишина.

Официанты безмолвно устраняли последствия скандала.

Женя и Кристина направились к дамской комнате, чтобы привести себя в порядок. Когда они вышли из зала, на пути у них возник администратор. Окинув девушек неодобрительным взглядом, он холодно процедил:

– Что это было? Кто был тот человек? И кто возместит ресторану ущерб?

– Ущерб?! – взвизгнула Кристина. – Это вы должны возместить мне ущерб! Как моральный, так и физический! На меня в вашей забегаловке напал какой-то маньяк, он меня жутко напугал и чуть не похитил, у меня сердце до сих пор колотится! Хотите послушать? – Она схватила администратора за руку и прижала его руку к своей бурно вздымающейся груди. Он еле вырвался. – А что касается материального ущерба, – не унималась Кристина, не давая администратору вставить ни слова. – Я сломала каблук, а вы представляете, сколько стоят эти туфли?!

– Действительно, это просто ужас, что у вас творится! – поддержала сестру Женя. – Мне кажется, нужно немедленно вызвать полицию!

– Полицию? Не надо полицию! – в один голос воскликнули Кристина и администратор.

В это время рядом с ними возник худощавый представительный мужчина в итальянском костюме. При виде его администратор сник и даже стал немного ниже ростом.

– Антон Антонович, – залепетал он, – эти девушки отказываются возмещать ущерб…

– И правильно делают, – сухо проговорил представительный господин. – О чем вы думаете, Нахапетов? О чем угодно, только не о репутации нашего ресторана! Вам что – нужен скандал?

– Никак нет, Антон Антонович!

– То-то же! Девушек обслужить по высшему разряду и сделать максимальную скидку, напитки – вообще за счет заведения, чтобы снять стресс! Все понятно?

– Так точно, Антон Антонович!

Представительный господин исчез, как утренний туман.

Кристина окинула администратора победным взглядом и процедила:

– Тебе все понятно?

Тот промолчал. Кристина вздернула голову и добавила:

– И чтобы к нашему возвращению на столе стояли еще два коктейля «Розовый фламинго»! Для снятия стресса, за счет заведения, как сказал твой хозяин!

Администратор ничего не ответил, но когда девушки вернулись за свой столик, коктейли уже дожидались их.

Кристина удовлетворенно вздохнула, подмигнула сестре и одним духом выпила полбокала.

Женя не притронулась к своему коктейлю. Она пристально взглянула на двоюродную сестру и строго проговорила:

– А теперь я тебя слушаю.

– Что? – невинным тоном переспросила Кристина. – Ты пей, пей, сестренка! Это же за счет заведения!

– И не пытайся заговорить мне зубы! Это администратору ресторана ты могла вешать лапшу на уши, рассказывать ему про маньяка, но я-то вас видела рядом и поняла, что вы с ним хорошо знакомы! Кто был этот человек?

– Лапшу на уши… – Кристина хихикнула. – Это прямо в точку! Как отлично смотрелись у него на ушах спагетти с томатом! Кстати, сестренка, спасибо тебе большое, если бы не ты…

– Вот именно! Ты мне обязана своим спасением – и значит, обязана все рассказать! Кто этот человек?

– Ну, Женюра, не будь такой букой! – Кристина кокетливо склонила голову к плечу, взглянула на сестру искоса. – Лучше выпей коктейль, тебе и правда нужно снять стресс.

– Говори сейчас же! – Женя в сердцах стукнула кулаком по столу. – Говори, или я…

– Или ты – что?

– Не знаю, – смешалась Женя. – Но в любом случае ты должна мне все объяснить. И для начала – кто этот человек?

Кристина опустила глаза в стол и принялась рисовать пальцем на салфетке какие-то вензеля. Женя терпеливо ждала. Наконец Кристина заговорила:

– Это ужасный человек. Настоящий бандит.

– Это я и без тебя поняла, – поморщилась Женя. – Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

– Я с ним… – Кристина замялась. – Ну, жила я с ним какое-то время. Короче, хахаль мой бывший. – Она резко подняла голову, вызывающе взглянула в глаза сестре и проговорила: – Осуждаешь, да? Осуждаешь, что с таким связалась? А у нас особого выбора не было! Или пьянь последняя, или наркоши, или молокососы слюнявые! А этот все ж таки на мужика похож, и при деньгах!

– Ну вот это, конечно, главное! – фыркнула Женя.

– А что ты думаешь? Девушке много чего нужно – одеться-обуться надо, в кафе посидеть…

– Но он же законченный бандит!

– Твоя правда. – Кристина опять потупилась. – Но я сперва его не разглядела. Совсем ведь молодая была, неопытная… а он поначалу сущность свою скрывал, ухаживал красиво, цветы даже дарил, подарки всякие… а потом, как поняла, что он собой представляет, так и сбежала от него. Вот, к тебе приехала.

Кристина снова подняла на сестру глаза. Взгляд ее был доверчивым и трогательным, как у бездомного щенка. Женя даже устыдилась своих мыслей о сестре.

– Но сейчас-то чего ему от тебя нужно? – спохватилась она. – Зачем он сюда притащился?

– Не хочет меня отпускать, – вздохнула Кристина. – Я ему говорю, что все кончено, что насильно мил не будешь – а он меня как будто вообще не слышит!

– Что, так на тебя запал? – недоверчиво спросила Женя.

Во всей этой истории она чувствовала какую-то фальшь. Сестра явно чего-то ей недоговаривала.

– Ну, не то чтобы запал, – неуверенно проговорила Кристина. – А просто… знаешь, есть такие мужики, которые не могут допустить, чтобы женщина от них сама ушла. Если бы он меня бросил – нет проблем, полный порядок, а раз я ушла сама – он сам на уши встанет и всех поставит, но добьется своего.

– И что же теперь делать?

– Не знаю. – Кристина понизила голос. – Для начала хорошо бы придумать, как нам отсюда уйти.

– А что, ты думаешь…

– Не думаю, а уверена: он караулит нас… то есть меня у выхода из ресторана. Я его знаю! – Она приподнялась из-за стола, вытянула шею, выглядывая в окно, и кивнула: – Ну да, точно, вон его машина против входа! Караулит там меня! Можешь сама посмотреть!

– Так, может, все же вызвать полицию? Это ведь не шутки! Ты же сама говоришь, что он бандит!

– Никакой полиции! – выкрикнула Кристина.

Женя даже завертела головой – не оглядываются ли на них прочие посетители ресторана.

Кристина же, понизив голос, проговорила:

– Сама посуди: что я им скажу? Что бывший хахаль меня преследует? Да они только посмеются надо мной! Скажут, разбирайтесь сами! Это ваши с ним дела!

– Ну и что же тогда делать?

– Я, пожалуй, знаю… – Кристина прищурилась. – У тебя деньги есть?

– Есть сколько-то…

– Дай тысячу!

Женя нехотя протянула ей купюру. Кристина вложила ее в меню.

– Ты не волнуйся, сестренка! – заторопилась она, заметив недовольство в Женином взгляде. – Я тебе отдам, я тебе скоро все отдам, вот увидишь! Не беспокойся!

– Да ладно тебе… скажи только, что ты задумала?

Вместо ответа Кристина махнула рукой проходившему мимо официанту:

– Мальчик, подойди!

Тот послушно приблизился к их столу, остановился в ожидании.

– Мальчик, у вас ведь тут есть черный ход? – осведомилась Кристина.

– Черный? В каком смысле черный? – Официант поднял бровь.

В глазах у него было что-то определенно баранье.

– Черный – в смысле, не парадный! В смысле, служебный или там еще какой… чтобы через него можно было незаметно выйти?

– Незаметно? – снова переспросил официант и снова поднял бровь, на этот раз другую.

– Не тормози, мальчик! – прикрикнула на него Кристина. – Лучше загляни в меню, может, увидишь там что-то новенькое.

– Новенькое? – опять переспросил парень.

– Ну да! – раздраженно проговорила Кристина. – Ты что – раньше попугаем работал, что все повторяешь? Говорю – загляни в меню!

Официант наконец раскрыл книжечку меню, заметил купюру, и взгляд его неожиданно поумнел. Деньги непонятным образом исчезли, а парень наклонился и проговорил вполголоса:

– Пройдете мимо дамской комнаты, повернете налево, там десять шагов по коридору, и будет дверь. Она выходит в подворотню, оттуда – прямой выход на другую улицу.

– А она, случаем, не заперта?

– Если подождете ровно две минуты, она будет открыта. Я об этом позабочусь.

– Ну, видишь, как ты быстро поумнел!

Официант исчез.

Кристина взглянула на часы, потом на Женин нетронутый бокал:

– Ты не будешь пить?

– Нет, – Женя покачала головой. – Мне сегодня уже хватило.

– Ну и зря. – Кристина усмехнулась. – Ну, тогда я допью, с твоего позволения…

– Ради бога!

Кристина допила коктейль и поднялась:

– Ну, все, пора, две минуты прошло! Подай-ка мне сумочку!

Женя взяла со свободного стула сумку Кристины.

Она оказалась неожиданно тяжелой.

– Что у тебя там – камни? – спросила девушка, передавая сумку сестре.

– Кирпичи, – ответила та. – Да всего-то один кирпич!

Заметив Женину растерянность, усмехнулась:

– Да шучу, шучу! Всякие женские мелочи… девушке ведь много всего нужно.

Сестры встали из-за стола и, следуя инструкциям официанта, дошли до заветной двери.

Кристина взялась за дверную ручку, повернула ее.

Дверь открылась.

– Не обманул! – усмехнулась Кристина и шагнула вперед.

Женя последовала за ней.

Сестры оказались в полутемной подворотне. Впереди, примерно в двадцати метрах, виднелась оживленная улица, ехали автомобили, спешили по своим делам люди.

Женя перевела дыхание и двинулась вперед.

И тут слева выдвинулась какая-то тень.

Женя метнулась направо – но навстречу ей метнулась еще одна тень.

Женины глаза привыкли к полутьме, и она разглядела двух мужчин самого криминального вида.

Один был толстый молодой парень в спортивном костюме. Второй – постарше и посолиднее, в костюме и рубашке с галстуком, однако морда у него была не внушающая доверия – красная, про таких говорят – кирпича просит.

– Куда это вы спешите, девочки? – проговорил этот второй и поправил галстук, как будто он ему был тесен.

– Да уж не к тебе на свидание! – огрызнулась Кристина. – Ну-ка, пропусти!

– Размечталась! – Старший бандит мигнул напарнику, тот шагнул к Жене, а старший приблизился к Кристине. – Ну что, девочки, если вы будете послушными – мы вас не попортим, доставим до места в целости и сохранности, а если нет…

– Размечтался! – проговорила Кристина и, шагнув навстречу, неожиданно ударила бандита сумкой по голове. Тот охнул и покачнулся, а Кристина, развивая свой успех, лягнула его ногой в самое чувствительное место.

Бандит согнулся пополам и застонал, а Кристина припустила мимо него в сторону улицы.

Женя бросилась за ней, но молодой бандит метнулся ей наперерез и обхватил поперек туловища.

– Куда ж ты! – запыхтел он, отрывая Женю от земли. – Не уйдешь!

Женя дрыгнула ногой, пытаясь повторить ловкий прием Кристины, но из этого ничего не вышло, она попала по ноге бандита, и тот злобно выругался.

– Не уйдешь! – повторил он и куда-то потащил Женю.

Она попыталась позвать на помощь – но здоровенная потная лапа заткнула ей рот.

На какое-то время Женя отключилась.

Она пришла в себя и в первый момент не осознала, где находится. Было темно и тесно, одуряюще пахло кокосом, отчего Женю сразу затошнило. К тому же еще как-то покачивало.

Понадобилось какое-то время, чтобы Женя поняла, что ее везут куда-то на машине. Она пошевелилась и застонала.

– Заткнись! – тут же раздался рядом грубый голос, и Женя увидела рядом с собой здоровенного краснорожего бандита с бычьей шеей. И вспомнила все, что случилось в ресторане. Кристина сумела убежать, а ее, Женю, поймали эти уроды.

Женя забилась в угол сиденья, как можно дальше от того типа с красной шеей, который все дергал и дергал свой галстук, как будто его душили. Мимо пролетали голые еще деревья, изредка попадались дома. На улице стояли сумерки, или так казалось Жене из-за сильно тонированных стекол машины.

Куда ее везут? По внешнему виду эти двое – самые настоящие бандиты. Что им от нее нужно? То есть от нее ничего не нужно, нужно им что-то от Кристины. И все, что наболтала ей Кристинка, – это полное вранье. Потому что ясно, что дело тут не в страстной любви того, главного бандита, – если бы было все так, не стал бы он Женю похищать, она-то ему зачем. И вообще, не похож был тот бандит на ревнивого Отелло, Женя еще тогда это почувствовала. И вместо того чтобы уйти из ресторана как можно быстрее и послать Кристину подальше и из дома ее выгнать, она, как полная дура, распивала с ней коктейли.

Тут Женя поняла, что она совсем ничего не знает про свою родственницу, даже не помнит ее маму, а уж саму Кристину в жизни до этого не видела. Может, они и не родственники вовсе? И мать тоже хороша – посылает к дочери неизвестно кого. А теперь Женя понятия не имеет, что ее ждет. Судя по всему, ничего хорошего.

Машина остановилась на переезде. Рядом притормозил грузовик, откуда выглядывал загорелый парень рабочего вида. С другой стороны притулились скромные «Жигули».

– Вякнешь – убью! – прохрипел бандит и снова дернул свой многострадальный галстук.

В другой руке он держал нож. Женя только вздохнула – ну куда она денется? Если кричать и звать на помощь, этот урод отлупит как следует, а все равно никто не услышит. А если услышат, то не помогут – кому охота связываться?

Убить они ее вряд ли сейчас убьют – не стали бы с собой тащить в такую даль.

Товарный поезд прогрохотал мимо, машины тронулись. Скоро ее сосед буркнул водителю, что через пятьсот метров нужно повернуть направо. Когда машина запрыгала по проселочной дороге, Женя поняла, что они приехали.

Вокруг дороги стоял лес – ели да сосны, стало гораздо темнее. Машина свернула еще раз и остановилась у дощатого забора.

– Выходи! – буркнул краснолицый. – Да веди себя смирно, не вздумай бегать, все равно достанем!

Женя только плечами пожала – куда она тут побежит, в лес, что ли? В темноте и на каблуках? Точно далеко не убежит.

Водитель уже прошел через калитку в заборе и открывал ворота. Женя прошла вслед за машиной.

Дом был большой и старый, в стороне виднелись хозяйственные постройки. Нигде не видно было ни огонька и не слышно никаких звуков, кроме обычных звуков леса – вот ветка хрустнула, вот сухое дерево заскрипело. Даже птицы не подавали голосов – может, еще не прилетели? Весна все-таки…

Женя тут же опомнилась – о чем она думает, какие птицы? Да ведь ее убьют тут и закопают в лесу, и никто никогда не найдет. Да и кому искать? Никто и не хватится, точнее, Степаныч, конечно, начнет орать, когда она утром на работу не явится. А больше никто и не вспомнит.

Бритый водитель схватил ее за плечо и толкнул на крыльцо. Его напарник уже отпирал дверь. Пахнуло сыростью и холодом, дом не топили.

– Околеем тут, – проворчал красномордый.

– Ничего, с девкой вот согреемся! – усмехнулся бритый.

И, почувствовав, что Женю передернуло, довольно заржал.

– Тихо ты, Толян, раньше времени ничего не болтай! – прикрикнул красномордый. – Лому это не понравится.

– Да я ничего. – Толян сразу присмирел и, пошуровав в углу, передернул рубильник. Комната озарилась неярким светом, который давали два светильника битыми матовыми плафонами.

Женя огляделась. Комната была большая, обставлена старомодной мебелью – стол на трех ногах, напоминающих слоновьи, диван с изъеденными жучком подлокотниками, простые табуретки, на которых вырезано было «115-я ВЧ».

– Так, – сказал красномордый Жене, – ты пока тут посиди.

Он толкнул ее к дивану, затем принес из машины моток скотча и прикрутил ее руки к подлокотнику. Было ужасно неудобно, к тому же диван вонял мышами и плесенью и одна продавленная пружина тут же впилась Жене в бок.

Бритый Толян в это время что-то делал в углу.

– Ты чего там? – спросил его напарник.

– Печку нашел! – возвестил Толян. – Трамвайку! Счас включим, и тепло будет!

Женя неловко изогнулась и вытянула шею. Толян возился с каким-то странным сооружением. Ящик не ящик, клетка не клетка, все проволокой скручено.

– Счас, в розетку ее, – пыхтел Толян, внутри клетки загорелись две спирали. – О! Заработала! А то околеешь тут совсем! Я холод не люблю, моя бы воля – жил бы в тропиках! – Он к чему-то прислушался: – Кажется, Лом приехал!

Открылась дверь, и в комнату вошел квадратный человек, от которого веяло грозной силой. И опасностью. Женя уже видела его сегодня в ресторане. Сейчас на нем был чистый костюм, и рубашка тоже, и ботинки сверкали, однако, незаметно потянув носом, Женя ощутила запах томатного соуса.

– Ну? – спросил он низким рокочущим голосом и остановился, увидев Женю. – А где…

– Ушла… – пробормотал красномордый, – ушла, стерва, Толян вот ее упустил.

– А эта, значит, не ушла? – В два широких шага Лом пересек комнату и остановился перед Женей. – И что нам с ней делать?

– Лом, мы на нее Кристинку выманим! – заторопился красномордый. – Пригрозим, что порежем ее на кусочки, палец ее пришлем.

– Думаешь, поможет? – прищурился Лом.

«Ничего не поможет, – обмирая от страха, подумала Женя, – плевать на меня Кристинка хотела, хоть бы меня тут запытали до смерти».

Из последних сил она держалась, чтобы не заорать и не завыть.

– Ну? – спросил Лом, взяв ее двумя пальцами за подбородок. – Что скажешь, красавица?

– Я ничего не знаю, – пролепетала Женя, – я понятия не имела, что она с вами жила… я ее давно не видела. Она приехала – хочу, говорит, город посмотреть, себя показать, – ну, я говорю, живи сколько хочешь, все-таки сестра…

– Сестра, говоришь?

– Двоюродная… – едва слышно просипела Женя, от страха у нее отказал голос.

Если признаться, что Кристина ей, считай что, никто, седьмая вода на киселе, эти бандиты ее сразу убьют. Может, так и лучше, чем пытать будут? Хотя нет, вон этот Толян как смотрит, прямо облизывается, так просто не убьют… Сволочь какая Кристинка, ну что ей Женя плохого сделала?

– Звони! – Лом протянул Жене телефон. – Звони сеструхе своей и скажи, что если она не отдаст то, что ей не принадлежит, то, что она у меня украла, то жить тебе осталось до утра. И умрешь ты в самых страшных мучениях.

«А ей-то что?» – подумала Женя, но постаралась, чтобы эта мысль не отразилась у нее на лице.

– Никто не подходит, а мобильного она мне не давала.

– Хитрая девочка, предусмотрительная, – кивнул Лом.

– Кристина, отзовись! – наговаривала Женя на автоответчик. – Если ты не отдашь им то, что взяла у Лома, они меня убьют. Пожалуйста, свяжись с ними до утра. Я буду звонить каждые полчаса. Кристина, моя жизнь в твоих руках!

– Плохо, – сказал Лом, – жалости мало, нервов, чувства настоящего нету. Ты что думаешь – это все шутки? Ты думаешь, мы тут с тобой в игры играем? Ты думаешь, мы тебя на кусочки не порежем и ей в пакете не пришлем?

Женя взглянула на него искоса. И вдруг поняла, что он сам не верит в то, что говорит. То есть убить-то они ее могут хоть сейчас, но вот поможет ли это… Очевидно, этот Лом хорошо знал Кристину. Или же то, что она украла у него, – это такая ценность, что ее, Женина жизнь, не идет ни в какое сравнение с ней.

– Да что такое она у вас увела? – закричала Женя, чтобы хоть ненадолго избавиться от страшных мыслей, теснящихся в голове. – Что за вещь, если вы из-за нее на что угодно готовы пойти, на любое злодейство?

– Интересуешься… – Лом присел рядом с ней на диван, посмотрел искоса, скривив рот волчьим оскалом, – любопытная, значит… как все вы, сороки… Так вот, скажу я тебе, что сестренка твоя не промах. Не десять тысяч у меня украла и не сто. А украла такую вещь…

Он сглотнул, как будто собираясь с силами, и выговорил:

– Перстень старинный, с бриллиантом вот таким! – Он показал пальцами, какой там был бриллиант. – Такая вот вещь, бесценная, моя вещь, фамильная.

«Фамильная», – против воли Женя фыркнула. Небось сам ограбил кого-нибудь, а теперь обижается, что его обокрали. Вор у вора дубинку украл!

– Что мое, то мое, – проговорил Лом тихо и грозно.

И Женя тотчас поняла, что он Кристину уже приговорил. Даже если она отдаст ему перстень, он ее все равно убьет. И Женю заодно, как свидетеля.

Давясь слезами, она снова наговорила сообщение для Кристины на свой автоответчик. На этот раз Лом остался доволен ее монологом. А может, просто не принимал всерьез.

– Так, – сказал он, взглянув на часы, – значит, если она перстень у тебя дома спрятала, то уже за ним вернуться должна была. И вещички собрать, чтобы слинять куда-нибудь.

– У нее денег нет совсем, на ресторан и то у меня занимала, – буркнула Женя, – куда она побежит без денег-то?

– Угу! – оживился Лом. – Дело говоришь! Толковая девочка! Ну, по мелочи-то она денег достать, конечно, может, загонит что-то из шмоток своих…

– Не смеши! – фыркнула Женя. – Кто такое барахло купит? Дешевка рыночная! Полное фуфло!

– Да? А мне она говорила – все у нее дорогое, фирменное… Кто вас разберет! Значит, Хряк, – он повернулся к старшему бандиту, – девку заприте вон туда, – он махнул рукой в сторону маленькой дощатой дверцы в дальнем углу комнаты, – чтобы сидела тихо и не шумела. Ничего, что холодно, пускай посидит.

– Ну, Лом… – разочарованно завел Толян, – а может, мы пока… чтобы не скучать…

– Сидеть! – рявкнул Лом. – Потерпишь!

И краснорожий Хряк, которому очень подходила его кличка, ткнул Толяна кулаком в бок, чтобы не нарывался.

– Ничего, – сказал Лом, – ей надо перстень продать, отсюда она никуда не денется. А у меня все же возможностей побольше, чтобы всех перекупщиков предупредить. Найду я стерву…

Последние слова он произнес на ходу. Когда дверь за ним захлопнулась, Толян облизнулся и подошел к Жене.

– Ну… давай, что ли, знакомиться…

И тут же отлетел в сторону от неожиданного удара Хряка.

– Ты чего? – обиженно засопел он.

– Ничего! – заорал Хряк. – Сказано было – не трогать девку! Что ты как ребенок малый, с тобой еще возиться!

Капитан Шерстоухов пребывал в отвратительном настроении. Да и как тут будешь довольным, если в наличии три убийства, а подвижек, считай что, никаких. Ну, вышел он на магазин, где убийца достал платки, эти самые румали, черт бы их побрал, с трудом выяснил, что купила их женщина, так нате вам – женщину тоже убили! Причем убил тот же самый человек, с тем же почерком…

И вместе с женщиной он оборвал последнюю ведущую к нему ниточку.

Эксперт Семечкин ничего нового по поводу убийства не сказал. Да, тот же почерк, да, тот же человек, да, платок из той же партии. Только монета в угол зашита самая обычная – достоинством в десять рублей.

Ну, то есть не совсем обычная – юбилейная монета с изображением памятника «Мать-Родина» на Мамаевом кургане.

Тоже женщина с мечом…

– Евро, значит, кончились, на нашу валюту перешел, сволочь, – резюмировал Бублик.

Он вертелся рядом, как всегда, что-то жевал, рассыпая крошки, так что криминалисты погнали его вон. Вышел и Шерстоухов, чтобы не глядеть больше на это безобразие.

Ожидая Бублика в машине, Шерстоухов задумался. Что еще можно сделать? Куда податься? Ясно, что убитая женщина жертва не случайная, что убийца был с ней хорошо знаком. Незнакомого человека одинокая дама не впустила бы в квартиру поздно вечером. А эксперты однозначно говорят, что взлома не было. И опрос соседей кое-что дал. Видели, что приходил к убитой мужчина – высокий, худощавый, одет в темное. Незаметный, в общем, точнее, старался им быть. Но захаживал. И вряд ли у нее в музее его знают, раз он так тихарился.

Так, зайдем с другой стороны. Откуда он, Шерстоухов, узнал про убитую? От девушки из индийского магазина, Жени Линевой. Женя сказала, что столкнулась с этой Марианной, когда покупала вещи из коллекции какого-то умершего профессора. И вроде бы был там какой-то конфликт интересов.

Капитан Шерстоухов был человек неглупый. И со свидетелями работать умел. И на своей работе отлично изучил человеческую природу. А уж определить, врет ли свидетель или говорит правду, мог буквально с полуслова. То, что Женя ему врала, он не стал бы утверждать. Но, однако, она явно чего-то недоговаривала.

Возможно, это какой-то пустяк, а возможно, она и сама не понимает, что важно, а что – нет. Шерстоухов еще вчера это отметил. Так, нужно снова допросить Линеву.

Он позвонил в магазин, но там сказали, что Женя отпросилась сегодня пораньше по причине больной головы.

Да, капитан Шерстоухов в свое время был женат. И знал, что у женщин больная голова является самой примитивной уловкой. Чтобы отлынивать от того, что не хочешь делать. В случае с Женей – от работы. Но ему-то, в конце концов, какое дело, пускай ее работодатель беспокоится. Но откладывать допрос до завтра он не может себе позволить – и так все сроки прошли, начальство завтра доклад потребует, а ему и сказать нечего. Расследование топчется на месте.

Шутка ли сказать – маньяк по городу гуляет. Хорошо еще, что журналисты не пронюхали, а не то такой шум поднимут в прессе, мама не горюй.

Шерстоухов позвонил Жене на мобильный, тот не отвечал. На домашнем никто не брал трубку. Шерстоухов рыкнул на прибежавшего Бублика и тронул машину с места.

Пока ехали, Шерстоухов велел Бублику звонить Жене постоянно, но результатов не было никаких.

Все ясно, намылилась куда-то, небось с хахалем, а мобильник дома забыла. Или нарочно трубку не берет. Ну что за подстава!

– А вам очень нужно? – спросил Бублик, доставая из своих необъятных карманов пачку печенья.

– Очень. – Шерстоухов хотел рявкнуть на Бублика, чтобы прекратил жевать, и так уже от крошек скоро мыши в машине заведутся, но передумал – парня не переделаешь.

И, как оказалось, правильно сделал.

– Так вам очень нужно эту девицу найти? – снова спросил Бублик, покосившись на шефа.

– Очень, – вздохнул капитан и тотчас прибавил: – то есть для дела, конечно.

– Можно по мобильнику отследить… – протянул Бублик.

– Что? Да это сколько же бумаг нужно заполнить! – Капитан даже бросил руль и замахал руками. – Да начальство же ни за что добро не даст. А если и даст, так еще ждать сколько!

– Зачем бумаги, зачем начальство? – Бублик недоуменно поглядел на капитана. – У меня девушка знакомая в сотовой компании работает.

Капитан посмотрел на стажера почти с нежностью.

– Звони, дорогой, своей девушке, я тебе вот такую пиццу куплю!

Через сорок минут выяснилось, что мобильный телефон, номер такой-то, в данный момент находится в ресторане «Розовый фламинго».

– Ну, точно она там с хахалем гуляет! – восхитился Бублик. – А трубку нарочно не берет, чтобы не отвлекаться.

Отчего-то мысль, что Женя прожигает жизнь в ресторане с хахалем, капитану очень не понравилась. По всему выходило, что нужно отложить допрос свидетельницы до завтра. Но Бублик уговорил его заглянуть в «Розовый фламинго», благо ресторан находился недалеко.

В зале Жени не было. Шерстоухов подозвал официанта и представился как есть. Официант поскучнел, но ответил, что похожая на описание девушка была у них с подругой.

– Подруга такая… – официант сделал в воздухе волнообразное движение, – женщина из себя яркая, в глаза сразу бросается, на себя внимание обращает. Шустрая, в общем, девица. И вышло у нее тут недоразумение с одним таким… по виду форменный бандит. Но не шестерка, а человек солидный. И не бедный. Короче, схватил он ту девку и к выходу потащил. А эта, ваша, подружка ее, скандал устроила, соусом томатным его облила. Отбила, в общем, подружку. Ну, тут охрана появилась, тот тип и ушел, ругаясь. Полицию вызывать не стали – зачем? А девицы еще по коктейлю выпили и тоже ушли.

– Вот так вот прямо и ушли? – спросил Шерстоухов, заметив, что глаза официанта подозрительно забегали.

Тот помялся и сказал, что вывел девушек через черный ход.

Пройдя тем же путем, капитан Шерстоухов набрал еще раз номер Жениного мобильника. И услышал совсем рядом звонок.

Точнее, не звонок, а какую-то классическую мелодию – не то Моцарт, не то Григ. И подвижный не по комплекции Бублик тут же нашел мобильник, который валялся за мусорным баком.

– Вот как… – пробормотал Шерстоухов, – сами, значит, ушли… и телефон потеряли…

Дома у Жени по-прежнему никто не отвечал. И капитан, отпустив Бублика восвояси, решил все же поехать к ней.

Как-то ему было неспокойно.

Вот никак не укладывалось у него в голове, что Женя могла устроить скандал в ресторане и связаться с какими-то явными бандитами. Она, наоборот, показалась ему довольно занудливой девицей, особенно когда лекцию прочитала про эти жуткие индийские платки, будь они неладны совсем.

В подъезд он не попал. А пока звонил в домофон, из окна первого этажа выглянула старуха самого ведьмоватого вида и рявкнула, что вызывает полицию. Пришлось показать в окошко удостоверение, после чего старуха его впустила.

На площадке было всего две квартиры. Капитан позвонил, послушал, убедился, что дверь не повреждена и в квартире никого нет, и с тяжелым вздохом решил идти домой спать. Авось этот невезучий день быстрее кончится.

Но тут открылась дверь второй квартиры. На пороге стояла женщина весьма впечатляющих габаритов, причем видно было, что это ее нисколько не беспокоит. Выражение лица у дамы было приветливое, глаза горели любопытством.

– А вы, простите, кто по званию будете? – спросила соседка с интересом.

– А с чего вы решили, что у меня звание имеется? – удивился Шерстоухов.

– А я в окно видела, как вы Дарье Семеновне удостоверение показали, – рассмеялась соседка.

Смех был приятный, звонкий. Впрочем, он тут же оборвался.

– С Женей ничего не случилось? – испуганно спросила соседка.

– Да нет, – капитан вздохнул, слегка покривив душой, – она мне как свидетель нужна.

– А я думала, вы по поводу сестры ее. – Соседка поджала губы.

– Сестра? Это такая… – Капитан сделал в воздухе то же самое движение руками, как и официант из «Розового фламинго».

– Ну да, а вы зайдите в квартиру, что на лестнице-то разговаривать.

В квартире было уютно, соседка представилась Ларисой и напоила капитана душистым чаем с домашней ватрушкой. И за разговором сообщила кучу сведений. Что Женя – девушка хорошая, скромная, въехала в эту квартиру после развода с мужем, квартира ей по наследству досталась. Муж к ней приходит, хочет обратно свестись, да только Женя его видеть не может, а сказать прямо стесняется. Уж такая она воспитанная.

А тут приехала к ней эта Кристина. Сказала, что сестра двоюродная, да только Женя ее и знать не знает. Но отказать не может по причине врожденной интеллигентности, та и поселилась. Ест, пьет на ее деньги, ясное дело – хочет квартирку оттяпать.

Нахальная девка, и что-то с ней не то. У нее, у Ларисы, на таких людей чутье. Это Женя – хорошая, доверчивая, ни про кого плохо не думает. А Лариса какой-никакой опыт имеет, так что сразу поняла – девица с душком. Что-то скрывает, представляется такой простой провинциальной дурой, а на самом деле не так все с ней просто. Только Женя ничего не замечает или сказать стесняется, Кристинка вертит ею как хочет.

Тут еще скандал с бывшим мужем вышел… Лариса, посмеиваясь, рассказала в подробностях, а потом добавила, что не иначе эта Кристинка сама перед мужиком выставлялась. Ну, что ни делается, все к лучшему, Жене давно пора было его выгнать. Да его и мужиком-то назвать нельзя, так, малахольный какой-то.

Последние слова Шерстоухову почему-то понравились. Но он тут же задал вопрос, а куда сейчас-то девицы подевались.

Лариса не знала, только сказала, что за Женей такого прежде не водилось. Она или на работе, или дома, квартиру обустраивает.

На прощание капитан спросил, не знает ли Лариса Павловна, как зовут родственницу Жени.

– А как же, все знаю! – обрадовалась та. – Я и в паспорт ее успела в суете заглянуть. Женя-то не удосужилась, говорю же – доверчивая она очень. Ляпунова Кристина Ивановна, год рождения – одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, место рождения – город Хмуров. А уж где такой город – это я не знаю.

«Хоть чего-то ты не знаешь!» – улыбнулся капитан Шерстоухов.

Однако, выйдя из квартиры Ларисы, он решил, что успокаиваться рано, и поспешил в Управление, чтобы выяснить все, что можно, про Кристину Ляпунову.

По российской базе данных она не проходила, однако, по счастливому стечению обстоятельств, у эксперта Семечкина оказался старинный приятель, который служил в городе Хмурове. И вот, связавшись с ним по телефону, капитан выяснил очень любопытные вещи. И заволновался за Женю. И не напрасно.

Хряк втолкнул Женю в кладовку и захлопнул за ней дверь.

Снаружи брякнула щеколда.

Женя перевела дыхание и огляделась.

Она оказалась в крошечной каморке с дощатыми стенами и единственным крошечным окошком. Пол каморки был присыпан песком, в углу валялось несколько ломаных ящиков. Судя по запаху, когда-то здесь хранили картошку.

Каморка была неотапливаемая, и в ней было холодно, почти как на улице. Женя обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться, и подошла к окошку.

Окно было такое маленькое, что выбраться через него не смог бы даже ребенок. Маленькое и грязное. Должно быть, его не мыли с тех пор, как построили дом, и стекло было таким пыльным, что Женя с трудом разглядела через него грязный двор, покосившийся забор и полуразвалившийся, крытый дранкой сарай.

Она отошла от окна насколько позволяли размеры каморки.

Три шага в ширину, четыре в длину – вот и все ее жизненное пространство…

Что делать?

Ждать, пока вернется Лом и приступит к допросу с пристрастием?

От одного этого ожидания можно сойти с ума!

Да, втянула ее Кристина в неприятности!

А сама-то сумела сбежать и сейчас прячется где-нибудь в тепле…

Женя заходила быстрее, чтобы согреться, но это мало помогало, холод пробирал ее до костей.

Кроме этого, здорово хотелось есть.

Женя вспомнила меню ресторана «Розовый фламинго». Так они там ничего и не съели, только коктейли пили… Сейчас бы она не отказалась от любого из блюд… что там предлагали? Фламбе из моллюсков по-эльзасски… она никогда такого не пробовала. Интересно, на что оно похоже? Наверняка что-то очень вкусное.

Или лангуст с провансальским соусом… наверняка тоже вкуснятина! Да и от анчоусов с дикими травами по-бургундски она бы сейчас тоже не отказалась…

Рот наполнился слюной, живот подвело от голода.

Чтобы как-то отвлечься от голодных мыслей, Женя решила чем-нибудь занять свою голову, но в голову эту не лезло ничего, кроме злополучного меню, и она стала его вспоминать.

Фламбе из моллюсков по-эльзасски. Лангуст с провансальским соусом. Анчоусы с дикими травами по-бургундски. Миноги, маринованные с каперсами. Икра летучей рыбы по-норвежски. Нормандский рыбный пирог…

Дальше было еще что-то, но что?

Почему-то ей казалось важным это вспомнить.

Тут Женя вспомнила, что блюда в меню располагались так, чтобы первые буквы составляли название ресторана, вернее, его главную часть – фламинго.

Значит, остались два блюда – на буквы «Г» и «О».

Теперь она их легко вспомнила – гратен из лососины по-брюссельски и осьминог, зажаренный на гриле.

А еще она вспомнила, что попыталась по такому же принципу прочесть непонятную записку, которую нашла в индийском шкафчике. И у нее ничего не получилось.

Тут Женя вспомнила еще кое-что. Меню было составлено не только на русском, но и на английском языке – и там был соблюден тот же принцип, тот же прикол с первыми буквами. Первые буквы слов составили английское название фламинго – Flamingo.

А что, если попробовать перевести бессмысленную записку из индийского шкафчика на английский?

Эта идея показалась Жене дурацкой, но ей все равно чем-то нужно было занять голову, чтобы отвлечься от холода, голода и от безрадостных мыслей о своем будущем.

К счастью, английский язык она помнила неплохо, в институте занималась на специальных курсах, поэтому легко перевела бессмысленную записку.

«Разнообразие долга приятный первостепенный отводить здоровую подкладку вычеркивать извещение».

По-английски получилось:

«Variety office nice paramount allot hearty lining efface notification».

Чтобы не запутаться с английскими буквами, Женя записала перевод записки на первом, что ей подвернулось, – на пыльном стекле крошечного окошка.

И внимательно взглянула на то, что получилось.

Сначала первые буквы показались ей бессмысленными – V, O, N, P, A, H, L, E, N…

Но, перечитав их еще раз и даже произнеся вполголоса, Женя поняла, что они вовсе не такие бессмысленные.

Особенно, если разбить их на две части.

Женя написала ниже на пыльном окне:

Von Pahlen.

Но это же… это же известная дворянская фамилия! Фон Пален – знатный остзейский, то есть прибалтийский род, сыгравший немалую роль в истории России! В этом роду были графы и бароны, генералы и сенаторы, губернаторы и министры, но особенно хорошо известен граф Петр Алексеевич Пален, принимавший активное участие в заговоре против Павла Первого и даже, возможно, нанесший несчастному императору роковой удар…

Женя немало читала про представителей этого старинного рода, когда проходила курс истории России.

Но почему эта дворянская фамилия была зашифрована в той странной записке?

Тут Женя вспомнила замечательный дворец графа фон Палена, расположенный на Екатерининском канале. Его показывал ей Иннокентий, когда они бродили по городу, обнявшись. И историю рода фон Паленов тоже рассказывал…

Может быть, записка отсылает ее именно к этому дворцу? Может быть, нужно туда отправиться?

Но что там нужно искать?

Дворец большой, не перерывать же его снизу доверху… на это может не хватить целой жизни, да и кто ей это позволит?

На всякий случай Женя подобрала с пола какой-то обрывок ветоши и стерла плоды своих изысканий, следы расшифровки – самое главное было теперь у нее в памяти.

При этом она аккуратно протерла пыльное окно, и ей стала немного лучше видна открывающаяся за этим окном картина. Впрочем, она не стала от этого менее безрадостной. Покосившийся забор, полуразвалившийся сарай, кривая сосна…

За окном быстро темнело, и скоро в Жениной каморке стало совсем мрачно.

Где-то за забором вспыхнул фонарь, но он был далеко, не освещал участок перед домом и не проникал в окошко, наоборот, от его света в Жениной каморке стало еще темнее. Теперь свет проникал в нее в основном через щели в стене, выходящей в большую комнату, где сидели бандиты. Стена была хлипкая, и, если прислушаться, можно было расслышать обрывки их разговоров.

Впрочем, ничего сколько-нибудь интересного или важного в этих разговорах не было.

Толян сокрушался, что не захватил водки, и предлагал сходить в магазин на станцию. Хряк прикрикнул на него, напомнил, что Лом не велел никуда отлучаться.

На некоторое время наступила тишина, потом Толян снова подал голос:

– Пойду хоть отолью…

На этот раз Хряк ничего не ответил, скрипнула входная дверь, и во дворе появился грузный силуэт Толяна.

Он подошел к сараю, встал спиной к дому, инстинктивно оглянулся, как всякий мужчина в таких случаях.

И тут Жене показалось, что возле сарая мелькнула какая-то стремительная тень.

Она напрягла зрение… но больше ничего не смогла разглядеть в темноте.

Женя уже подумала, что ей это показалось, что сгустившиеся сумерки и уставшие глаза сыграли шутку с ее зрением, – но тут тень снова мелькнула, на этот раз гораздо ближе к Толяну. Мелькнула – и снова исчезла, слившись с темной стеной сарая.

Что это? Точнее, кто это?

Какой-то ночной хищник?

Да откуда здесь взяться хищнику? Разве только самый страшный из хищников – человек.

Толян тем временем застегнул штаны, повернулся к дому и сделал уже шаг вперед…

Но тут стремительная тень отделилась от стены сарая, метнулась к бандиту.

Взлетела рука, и в тусклом свете дальнего фонаря мелькнуло что-то пестрое…

Платок!

Женя поняла, что это был сложенный вдвое платок!

Шелковый платок с зашитой в угол монетой!

Румаль!

Толян дернул головой, словно почувствовал опасность – но платок уже обвил его шею, стремительный незнакомец прильнул к нему, словно в смертельном танце, стянул концы платка…

И Толян, не издав ни звука, рухнул на землю.

Женя похолодела.

Она поняла, что́ только что произошло на ее глазах.

Только что было совершено ритуальное убийство. Именно так тхуги, поклонники богини Кали, приносили в жертву Черной Матери ни в чем не повинных людей.

Правда, Толяна трудно было назвать невинной жертвой, но тот, кто только что убил его, куда страшнее.

И еще…

Женя каким-то шестым чувством поняла, что этот страшный человек пришел сюда не за Толяном, не за Хряком, не за Ломом.

Он пришел за ней. Он был связан с той самой женщиной из Музея восточного искусства, он выяснил у нее, куда попали два индийских шкафчика розового дерева, он узнал от нее про Женю, он догадался, что это она взяла из тайников в шкафчиках записку и ключ, и теперь он хочет их получить. Для этого он выследил ее.

Стремительная тень пересекла двор, поднялась на крыльцо.

Женя двумя бесшумными шагами пересекла свою тесную каморку, прильнула к щели в стене, через которую она могла видеть большую комнату.

Хряк сидел за столом в вялой, расслабленной позе. Его глаза были полузакрыты, голова сонно клонилась. Казалось, еще немного – и он заснет, уронив голову на стол.

Вдруг негромко скрипнуло крыльцо – и Хряк тут же вскинул голову и громко спросил:

– Толян, ты?

Ему ответило какое-то невнятное бормотание.

И тут Хряка словно подменили.

Куда девалось сонное оцепенение! Хряк вскочил из-за стола и метнулся к двери. При этом ни одна половица не скрипнула под его солидным весом. Хряк застыл рядом с дверью так, чтобы, открывшись, она заслонила его от входящего, и, казалось, даже перестал дышать. В руке его блестело узкое лезвие ножа.

Какое-то время ничего не происходило.

Затем входная дверь медленно, сантиметр за сантиметром, начала открываться.

Вот она открылась примерно на полметра, и тут же в проем проскользнул человек.

Он застыл на одно мгновение, прислушиваясь и приглядываясь, как охотящийся леопард.

За это мгновение Женя успела разглядеть наследника грозных тхугов.

Это был высокий, худощавый, смуглый мужчина с янтарно-желтыми глазами и седой прядью, пересекающей темные волосы, как след сабельного удара. Все его худое, жилистое тело казалось переполненным опасной, смертоносной силой.

А в следующее мгновение началось невообразимое.

Хряк метнулся вперед, взмахнул ножом.

Этот молниеносный удар был нацелен в шею смуглого человека, в точку чуть ниже уха – но душитель, стремительный, как королевская кобра, уже сменил положение, отскочил в сторону, оказавшись лицом к лицу с бандитом. Правда, при этом нож Хряка все же задел его плечо, и по рукаву потекла кровь.

В свою очередь, душитель взмахнул смертоносным платком, захлестнув им, как арканом, руку Хряка.

Хряк дернулся назад, высвобождая руку из шелковой петли.

Бандиту удалось вырваться, но при этом он выронил нож.

Бойцы застыли друг против друга, два прирожденных убийцы, два смертельно опасных хищника, готовых к новой схватке.

Русский бандит против знатока древнего смертоносного искусства Востока.

Они вглядывались друг в друга, пытаясь найти слабые стороны, уязвимые места противника. В руке Хряка появился кастет, ощетинившийся стальными шипами.

Это затишье длилось не больше секунды, хотя эта секунда могла показаться бесконечно долгой. Затем смуглый убийца первым бросился вперед, раскручивая над головой шелковый платок.

Хряк отступил в сторону, попытался ударить душителя в челюсть рукой в кастете, но тот снова ловко увернулся. Хряк же оступился, потерял равновесие и чуть не упал.

Душитель попытался воспользоваться его оплошностью, снова метнулся вперед – но при этом налетел ногой на раскаленную печку-трамвайку.

Он зашипел от боли, как змея, и отскочил в сторону.

Хряк успел выпрямиться и снова перешел в атаку.

Увлеченные смертельным единоборством, противники не видели того, что видела Женя из своей каморки.

Печка, на которую налетел душитель, упала на бок, и раскаленная спираль коснулась тряпичного половика. Половик занялся, и огонь пополз по нему к стене. Там он перекинулся на груду ветоши, с нее – на занавеску, и скоро комнату охватило пламя.

Заметив пожар, Хряк на мгновение отвел взгляд от своего противника. Душитель, которого даже пожар не отвлек от поединка, тут же воспользовался этим и, бросившись вперед, накинул шелковый румаль на шею бандита. Тот попытался сбросить смертоносный платок – но душитель резким, мощным рывком затянул его. Хряк мучительно захрипел, широко раскрыл рот. Глаза его вылезли из орбит, колени подломились, и он рухнул на пол.

Душитель склонился над ним, еще туже затягивая концы румаля и в то же время глядя в глаза умирающего, словно впитывая его уходящие жизненные силы. В его янтарно-желтых глазах запылали багровые отсветы пламени.

А в следующую секунду на голову душителя упала горящая балка, и он рухнул поверх мертвого Хряка.

Весь этот смертельный поединок продолжался не больше минуты – и Женя следила за ним как завороженная. Теперь она пришла в себя, поняв, какая страшная опасность ей угрожает.

Она буквально попала из огня да в полымя: комната была охвачена пламенем, через щели в стене густой дым проникал в Женину каморку, щипал ей глаза, драл горло горьким воздухом.

Еще немного – и она задохнется…

Или заживо сгорит вместе с этим старым, трухлявым домом.

Она бросилась к двери, принялась трясти ее – но тут же поняла, что это бесполезно. Дверь была закрыта снаружи на щеколду, да если бы ее даже каким-то чудом удалось открыть, это было бы путем не к спасению, а к гибели: за дверью уже вовсю полыхал пожар.

От двери и от всей стены тянуло невыносимым жаром, от этого жара горело лицо, дышать становилось все труднее.

Жене было трудно представить, что всего несколько минут назад она буквально тряслась от холода.

В поисках хоть какой-то прохлады Женя отступила как можно дальше, к самому дальнему углу каморки, заваленному ломаными ящиками.

Машинально разбросав эти ящики, она прижалась к наружной стене.

Здесь и правда было немного прохладнее, и через щели в стене проникал свежий воздух.

И не только через эти щели!

Женя почувствовала, что холодный воздух идет откуда-то снизу.

Она наклонилась и в багровых отсветах огня увидела на присыпанном песком полу едва заметную щель. Женя отгребла от этой щели песок и поняла, что в полу каморки проделан люк. Видимо, там, под полом, находится подвал.

Не думая о том, к чему это приведет, Женя с трудом расчистила крышку люка, нашла вделанное в нее кольцо и, изо всех сил потянув, подняла крышку.

Вниз вела деревянная лестница.

Ступени ее подгнили, но выбора не было, за хлипкой стеной каморки мощно гудело пламя, и Женя, подперев крышку люка каким-то чурбачком, начала спускаться в подпол, осторожно ощупывая ногой каждую ступеньку.

Ей повезло, она спустилась в подпол, ничего себе не сломав.

Оказавшись на плотно утрамбованном земляном полу, Женя перевела дыхание.

Тут у нее над головой раздался грохот, и она оказалась в полной темноте. Должно быть, поняла она, упала крышка люка.

Пока ей было чем дышать – сырой, затхлый воздух подвала даже казался ей свежим и ароматным после жаркого, горького от дыма воздуха горящего дома.

Но надолго ли ей хватит этого воздуха?

Пламя над ней разгорается все сильнее и сильнее, скоро этот жар вытянет весь воздух из подвала, как печная труба вытягивает воздух из печи, и она задохнется… А потом провалится крыша и рухнут стены.

Удивительно то, что это не случилось до сих пор.

До сих пор воздух в подвале влажный и свежий, и даже какой-то ветерок касается Жениного лица…

Ветерок?

Точнее, сквозняк!

Значит, здесь есть какой-то выход, помимо люка, ведущего в горящий дом!

Вокруг была совершенная, глубокая, непроницаемая тьма. Пытаться идти в такой темноте казалось чистым безумием.

Но чего только не сделает человек, оказавшись в безвыходном положении!

И Женя пошла вперед – выставив перед собой руки и осторожно ощупывая ногой пол, чтобы не провалиться в какую-нибудь яму и не сломать шею, наткнувшись на корягу.

Несколько долгих минут она шла вперед с черепашьей скоростью, потом наткнулась руками на земляную стену.

Пошла влево, ощупывая эту стену, – и дошла до угла подвала, пошла вправо – и вскоре наткнулась на проход, который уходил куда-то дальше, во тьму.

Хорошо, подумала Женя, чем дальше вперед – тем дальше от пожара, от полыхающего над головой пламени.

Тем более что в лицо ей отчетливо тянуло сквозняком, и воздух впереди казался все свежее.

Так она двигалась еще несколько минут. Собираясь сделать очередной шаг, наткнулась руками на уходящую вверх деревянную лестницу.

Тут уж раздумывать вовсе не приходилось – Женя уверенно полезла наверх по этой лестнице и скоро уперлась головой в тяжелый деревянный люк.

Поднатужившись, она нажала на крышку люка – и сумела-таки ее поднять.

И оказалась посреди заросшего прошлогодней травой пустыря, озаренного багровыми отблесками пожара.

Женя вылезла из люка и оглянулась.

Позади, совсем недалеко, догорал тот дом, из которого ей с таким трудом удалось выбраться. Вдалеке за этим домом виднелись избы какой-то полупустой, судя по всему, деревни.

По другую сторону от пустыря темнели кусты, а за ними время от времени проносились пятна света – должно быть, там проходила дорога.

Дорога! Любая дорога казалась ей спасительной, любая дорога была дорогой домой.

Кое-как Женя проковыляла в неудобных городских туфлях через пустырь, обещая себе, что отныне будет ходить только в кроссовках, продралась через мокрые кусты и действительно оказалась на обочине шоссе.

И самое удивительное – ей даже не пришлось пытаться остановить машину: в десятке метров от того места, куда она вышла, Женя увидела бетонный козырек автобусной остановки.

Приободрившись, она дошла до остановки и села на скамью, готовая ждать сколько угодно.

Но чудеса все не заканчивались: не прошло и получаса, как к остановке подкатил рейсовый автобус «Ольховое – Петербург».

Женя купила билет, устроилась на свободном месте и задремала.

Проснулась она еще через полчаса, когда автобус остановился возле станции метро «Проспект Просвещения».

Метро, к счастью, еще работало, и добраться отсюда до Жениного дома было совсем просто.

Правда, подходя к своему дому, Женя немного притормозила.

Вокруг не было ни души. Все городские звуки затихли, глубокая ночь вступила в свои права. Ночь, время бандитов и убийц.

Не караулит ли ее в этой ночи какой-нибудь очередной бандит?

Но силы ее уже подходили к концу, Женя мечтала только об одном – принять душ и завалиться спать. А бандиты… в конце концов, она своими глазами видела, как двоих из них убил смуглый душитель, который потом сам погиб в горящем доме. Так что – домой, домой!

Она прибавила шагу, направляясь к своему подъезду…

Как вдруг из темной ниши в стене дома выдвинулся еще более темный силуэт и двинулся ей наперерез.

Женя метнулась в сторону, как испуганный заяц, и открыла рот, чтобы завизжать…

Но незнакомец уже нагнал ее, схватил за руку и проговорил удивительно знакомым голосом:

– Женя, это вы?

– А кто же еще? – проворчала девушка, узнав в ночном незнакомце капитана Шерстоухова.

Страх отпустил ее, больше того, она почувствовала, что рада видеть этого странного полицейского.

– Ну, слава богу! – проговорил капитан. – А я уже думал, что придется объявлять вас в розыск!

– В розыск? – удивленно переспросила Женя. – Интересно, в чем вы меня подозреваете?

– Да ни в чем я вас не подозреваю! – отмахнулся капитан. – Я за вас беспокоился! Вы пропали, и телефон вы потеряли… а вообще, где вы были?

– Ой, где я только не была! Но сейчас я хочу домой, и вы меня не остановите!

– Да я и не собираюсь вас останавливать, у меня этого и в мыслях не было! Правда, я бы очень хотел, чтобы вы мне рассказали, что с вами случилось. – Капитан проникновенно взглянул на Женю. – Хотя бы в самых общих чертах.

– Ладно, – вздохнула Женя. – Я так понимаю, что вы все равно от меня не отстанете… Ладно, пойдемте ко мне, не торчать же нам на улице в такое время… только ненадолго.

– Конечно, не беспокойтесь, я надолго вас не задержу! – Капитан предупредительно распахнул перед ней дверь.

Они вошли в подъезд, поднялись на четвертый этаж.

Дверь соседней квартиры была полуоткрыта, и оттуда как чертик из табакерки тут же выскочила Лариса.

– Николай Михалыч! – выкрикнула она радостно. – Это вы? Тогда все хорошо! А я думала – кто это тут посреди ночи шляется? Думала, уже в полицию нужно звонить! А если это вы, то, значит, все в порядке! Тогда я не беспокоюсь… зачем в полицию звонить, если вы и есть полиция? Если это вы, то можно совсем не беспокоиться! И Женечка нашлась! Значит, все в порядке!

– В порядке, Лариса Павловна, все в порядке! – сухо проговорил Шерстоухов. – Можете спать спокойно!

Лариса поняла намек, с явным сожалением вернулась в свою квартиру и закрыла за собой дверь.

«Вот как! – подумала Женя. – Уже Николай Михалыч! И он ее Ларисой Павловной называет! Прямо задушевные друзья! Когда это они успели познакомиться?»

– Я уже беседовал с вашей соседкой, – ответил капитан на этот невысказанный вопрос. – Когда выяснял, где вы находитесь.

Женя надавила на кнопку звонка.

Она не думала, что Кристина вернется после столкновения с Ломом и его людьми, но на всякий случай решила проверить. Кристина – личность непредсказуемая.

Никто, само собой, не отозвался.

– Кристины Ивановны нет дома, – проговорил Шерстоухов.

Женя удивленно взглянула на него: откуда он вообще знает о Кристине, да еще и знает ее имя-отчество? Она-то его не знала до этой минуты.

Похоже, Шерстоухов сегодня уверенно читал ее мысли.

– Мне соседка ваша, Лариса Павловна, про Кристину рассказала, – проговорил капитан, не раздумывая. – А тогда я уже навел про нее справки.

Ну, Лариска! Ну, сорока болтливая! Все успела растрепать! Когда только успела?

Женя достала из сумочки ключи, попыталась открыть дверь – но после всех перенесенных волнений руки у нее тряслись, и она никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Тогда капитан решительно забрал у нее ключи и открыл дверь.

Они вошли в квартиру.

– Дом, милый дом! – с облегчением проговорила Женя… и снова тяжело вздохнула: дома-то она дома, да не одна! Правда, нет Кристины, но зато вместо нее этот приставучий капитан, который не успокоится, пока не узнает все о ее сегодняшних приключениях!

Нет, точно Шерстоухов научился читать ее мысли.

Впрочем, сейчас это было совсем нетрудно – эти мысли были отчетливо написаны на Женином лице.

– Честное слово, я вас долго не задержу! Но вы мне должны рассказать, где вы были. Это очень важно!

Женя взглянула на него с неудовольствием:

– Да мало ли, где я была? Вы мне не муж и не отец, чтобы давать вам отчет!

– Ой, Женя, вот только не пытайтесь меня убедить, что вы были на романтическом свидании или на вечеринке в модном ночном клубе! Я ведь все-таки полицейский, у меня глаз наметанный! У вас на туфлях глина, и одежда в таком виде – сразу видно, что вы в ней продирались через заросли! И на лице сажа!

– Что вы?! – Женя подскочила к зеркалу и убедилась, что Шерстоухов совершенно прав. Вид у нее был, что называется, с пустыни на пирамиду. Удивительно, как ее пустили в метро!

– Так где же вы были? – повторил капитан.

Женя снова вздохнула. Она поняла, что упорный Шерстоухов не оставит ее в покое, придется ему кое-что рассказать. Может быть, не все, но главное.

– Главное, – выпалила она. – Вы можете закрыть ваше дело о Душителе. О том маньяке, который убивал своих жертв индийскими шелковыми платками.

– Как это? – Видно было, что Шерстоухов удивлен этими словами. Мало сказать – удивлен, он был буквально ошарашен. – Как – закрыть? – переспросил он. – Почему закрыть?

– Потому что он погиб. Я видела это своими глазами.

– Так. – Капитан огляделся. – Давайте-ка мы сядем, и вы мне расскажете все по порядку.

Они прошли на кухню. Женя поставила чайник – ей ужасно захотелось горячего чаю, – придвинула стул и села.

– Ну, так давайте с самого начала!

– Значит, про Кристину вы уже знаете, – начала Женя. – Сегодня… то есть уже вчера она позвала меня в ресторан. «Розовый фламинго» – знаете такой?

– Знаю, – кивнул капитан, и это была чистая правда.

– Ну, вот… мы туда пришли, и я сразу поняла, что Кристина не просто так туда отправилась, у нее там была назначена встреча с кем-то. А меня она позвала так, для компании.

«И я потащилась за ней, как полная дура», – добавила она про себя.

– С кем же у нее была встреча?

– Вот этого я не знаю, потому что вместо того человека Кристина столкнулась в ресторане с другим. Такой совершенно уголовный тип по кличке Лом.

– Лом? – переспросил Шерстоухов. – Понятненько…

Казалось, он ничуть не удивлен и все это давно знает. А если знает, подумала Женя, то зачем ее расспрашивает?

– С этим Ломом у нее когда-то были отношения, потом Кристина от него убежала и приехала сюда, ко мне. Думала, Лом ее тут не найдет, но он ее нашел. И вы знаете… у меня сложилось впечатление, что Кристина не просто так от него сбежала. Она что-то у него украла… во всяком случае, Лом требовал, чтобы она что-то ему вернула.

– Понятненько… – повторил Шерстоухов, и Женя поняла, что он и правда много знает об этом деле.

– Что вы заладили – понятненько, понятненько? Что вам такое понятно? Расскажите мне!

– Да зачем вам это знать?

– Как – зачем? Кристина, между прочим, моя сестра!

– Двоюродная, – уточнил дотошный капитан. – Или, кажется, даже троюродная.

– Это неважно, двоюродная она или родная! – неожиданно уперлась Женя. – Если не объясните мне, что вам известно об этом деле, я вам вообще больше ни слова не скажу!

– Что, правда? – Жене показалось, что капитан усмехнулся. – У вас, кстати, чайник вскипел. Давайте нальем чаю и продолжим. Чаю ужас как хочется.

Тут капитан слегка приврал, он напился чаю у Ларисы. Но он знал, что совместное чаепитие сближает, свидетельница будет более разговорчивой.

Женя хотела ответить ему какой-то колкостью, но удержалась. Чаю ей и самой очень хотелось.

Она достала из шкафчика чашки, сахарницу.

– Ничего, что чай из пакетиков?

– Нормально! Только, если можно, черный, я зеленый и всякие травяные не очень.

– Я тоже, – Женя положила в чашки чайные пакетики, залила кипятком, села за стол и уставилась на капитана: – Ну, так что вы знаете про мою сестру?

– Кристина… Ивановна – девушка, как бы это выразиться… с авантюрными наклонностями. Как вы уже знаете, она связалась с матерым уголовником Алексеем Ломовым по кличке Лом. Кристина прожила с ним два или три года, а потом неожиданно сбежала от своего любовника. Ну, это вы и сами уже знаете.

– Вот именно! – фыркнула Женя. – Вы мне расскажите что-то, чего я не знаю!

– Пожалуйста. Не знаете вы, что незадолго до бегства Кристины в том городке, где она жила, случилось громкое дело. То есть оно было как раз очень негромким, потому что потерпевший не пошел в полицию и старался, чтобы никто ничего не узнал.

– Почему?

– Сейчас поймете. В том городке жил один очень уважаемый человек преклонного возраста. Он был владельцем антикварного магазина, а кроме того – одним из последних представителей старинного дворянского рода… как же… фон что-то такое… кажется, фон Парен…

– Может быть, фон Пален?! – невольно переспросила Женя.

– Да, точно, фон Пален, – повторил капитан и подозрительно взглянул на девушку. – А почему это вас так удивило?

– Да нет, – смутилась Женя. – Не то чтобы удивило… просто я совсем недавно читала об этой семье, о заговоре против Павла Первого… в нем принимал участие граф фон Пален…

– А, ну тогда понятно… так вот, у этого господина – он, впрочем, носил другую фамилию, – у него был внук, в котором старик души не чаял. И вдруг этот внук пропал.

Городок маленький, от людей ничего не скроешь, но сам старик молчал и в полицию не обращался. Потом уже все поняли, что такое условие поставили похитители, иначе грозили убить ребенка.

В общем, мальчик пропал, старик несколько дней ходил сам не свой, а потом все образовалось – ребенок нашелся. Но старик так и не обратился в полицию, ничего не рассказал. Видно, боялся за внука. Но, как я вам уже говорил, в маленьком городке трудно что-то утаить, и через некоторое время весь город уже знал, что произошло.

Ребенка похитил тот самый Лом, с которым жила ваша родственница. И за его освобождение он потребовал от антиквара некий перстень. Очень редкий, очень дорогой перстень. В этом перстне был огромный, уникальный бриллиант. То ли пятьдесят карат, то ли даже больше. Но антиквар ценил перстень не только из-за его огромной стоимости. Этот перстень был фамильной реликвией. Говорили, что этот перстень подарил предку антиквара император Павел Первый – тот самый, которого он потом и убил.

Так вот, за освобождение мальчика Лом потребовал у антиквара этот перстень. И старик его отдал. А что делать? Единственный внук дороже любого мертвого камня!

Такая вот история.

А почти сразу после этой истории Кристина сбежала от своего сожителя, уехала из того городка к нам, в Петербург. Конечно, ничего нельзя утверждать, не имея прямых доказательств, но судя по тому, как упорно Лом искал вашу сестру, можно предположить, что она похитила у него тот самый перстень и надеялась здесь, в большом городе, найти на него покупателя.

– Ну, Кристина! Ну, авантюристка! – ахнула Женя. – Все так и было, Лом мне сам сказал – мол, украла у него его вещь. Сам-то ее у владельца выманил, грозился внука убить, скотина такая!

– Целиком с вами согласен. Но теперь, когда я рассказал вам все, что вы хотели, – теперь ваша очередь. Расскажите мне про свои приключения, особенно про то, почему вы считаете, что карьера убийцы-душителя сегодня оборвалась.

И Женя рассказала капитану, как они с Кристиной пытались сбежать от Лома и его людей, как Кристине это удалось, а саму Женю поймали и увезли в полуразрушенный деревенский дом.

Как ее допрашивал Лом, как потребовал, чтобы она наговорила на автоответчик послание для Кристины.

– Да вот же оно, это послание! – Она включила автоответчик своего телефона и услышала собственный голос – дрожащий, полный ужаса и страдания.

И почувствовала ненависть к Кристине – надо же, втянула ее в такую ужасную передрягу, а сама сбежала!

Все вещи Кристины остались на своих местах, значит, она не заходила в квартиру. Прячется где-то…

– А что случилось потом? – спросил ее Шерстоухов, прослушав запись на автоответчике. – Как вам удалось убежать из того дома и какое отношение все это имеет к убийце-душителю?

И Женя продолжила свой рассказ.

Рассказала капитану, как Лом уехал, оставив ее под охраной своих головорезов. Как она до самой ночи сидела в холодной каморке. Как во дворе дома появился смуглый человек с седой прядью, как он задушил бестолкового Толяна.

Рассказала о поединке между Душителем и Хряком, о его трагической развязке, о том, как загорелся дом и сгоревшая балка упала на голову Душителя.

– Там он и сгорел, вместе с убитым Хряком. А я нашла люк в подпол, из которого выбралась на пустырь в стороне от дома, а там дошла до шоссе и села на последний рейсовый автобус.

В своем рассказе Женя пропустила только один момент – как в каморке от нечего делать она разгадала таинственную надпись из индийского шкафчика. Потому что не говорила Шерстоухову о тайниках в этих шкафчиках.

Это было ее тайной.

Тем не менее капитана кое-что насторожило в ее рассказе.

– Зачем, точнее, за кем пришел Душитель в тот деревенский дом? Как он связан с Ломом и его людьми или с Кристиной?

– Понятия не имею! – отрезала Женя. – И вообще не пора ли вам домой?

– Сейчас уйду, – проговорил капитан. – Только один, последний вопрос. Где был тот дом, куда привезли вас люди Лома?

Женя обрадовалась, что капитан ушел от опасной темы.

– Дайте вспомнить, – сказала она. – Я села на автобус «Ольховое – Петербург» и примерно через час доехала до станции метро «Проспект Просвещения». Значит, эта деревня находится где-то рядом с поселком Ольховое.

– Потерпите меня еще пять минут, – попросил ее капитан и набрал номер дежурной части Управления внутренних дел.

Назвав свое имя и звание, он попросил дежурного узнать, не было ли недавно вызова на пожар в деревне, неподалеку от Ольхового.

Дежурный отключился на несколько минут, а потом соединил Шерстоухова с оперативником, который выезжал на этот пожар.

Капитан выслушал коллегу и повернулся к Жене.

– Все так, как вы сказали, – проговорил он настороженно. – Действительно, рядом с поселком Ольховое сгорел деревенский дом. На месте пожара найдены два трупа…

– Два? – переспросила Женя. – Должны быть три!

– Два, – повторил капитан. – Один труп найден во дворе дома, он не обгорел и был опознан как Анатолий Бочанок, вор-рецидивист, находящийся в розыске. Причина смерти – удушение. Так что вы не ошиблись, это почерк нашего Душителя. – Капитан выразительно взглянул на Женю и продолжил: – Второй труп найден на пожарище, обгорел довольно сильно, но по татуировкам и прочим приметам предположительно опознан как дважды судимый Виктор Харитонов, по кличке Хряк. По сведениям наших коллег, Харитонов принадлежал к ОПГ, возглавляемой Ломом.

– ОПГ? – переспросила Женя. – Что это?

– Организованная преступная группировка, – проговорил Шерстоухов, поморщившись. Он не представлял, как можно не знать таких простых вещей.

– А Душитель? – взволнованно спросила Женя.

– Больше никого на месте пожара не найдено – ни живого, ни мертвого.

– Значит…

– Значит, Душитель выжил и ушел с места преступления.

Жене показалось вдруг, что в квартире потянуло ледяным холодом. Холодом смерти.

Душитель жив!

А это значит, что он может в любую минуту прийти за ней.

Женя теперь уже окончательно осознала то, что она интуитивно поняла в тот самый момент, когда увидела во дворе деревенского дома гибкую стремительную тень, – Душитель пришел в тот деревенский дом за ней. Его нисколько не интересовали ни люди Лома, ни Кристина. Ему была нужна она, Женя.

Почему?

Потому что он каким-то непонятным способом узнал, что она нашла ключ и записку в индийских шкафчиках профессора Шемаханова.

Другого объяснения Женя не могла придумать. Другого объяснения просто не было.

Но как он мог это узнать?

Может быть, ему что-то сказала та женщина из Музея восточного искусства… сказала перед тем, как умереть…

Женя подняла глаза и встретила настороженный взгляд капитана Шерстоухова.

– Вы мне ничего не хотите сказать? – спросил капитан.

– Ничего, – ответила Женя и отвела взгляд.

– Ну, смотрите… – Капитан поднялся из-за стола. – А теперь мне действительно пора оставить вас в покое.

– Да, пора, – как эхо, ответила Женя.

– Спасибо за чай!

Женя закрыла за Шерстоуховым дверь и вернулась в свою комнату.

Если полчаса тому назад она хотела как можно скорее выпроводить назойливого полицейского – теперь, после того как она узнала, что Душитель выжил и исчез, ей страшно было оставаться одной в квартире. Тьма за окном казалась ей живой и угрожающей, Жене мерещились в этой тьме янтарно-желтые глаза убийцы…

Однако усталость взяла свое.

Женя прилегла на диван, не раздеваясь, – и тут же заснула.

Ей снился густой незнакомый лес.

Не лес – джунгли, полные птичьих трелей и шороха листьев под чьими-то мягкими крадущимися шагами, стрекота и шипения, далекого рычания и воя, полные напряженной и опасной жизни. Жизни, которая переплетена со смертью в живой, душный, непримиримый клубок.

Внизу, под ногами у Жени, ярко-желтая лягушка сожрала какое-то зазевавшееся насекомое – и тут же на эту лягушку напала змея. Змея заглотила лягушку целиком, та еще билась внутри змеи в последних предсмертных конвульсиях – как вдруг с ветки дерева сорвалась большая черная птица, ударом клюва размозжила голову змеи, схватила ее поперек извивающегося туловища и понесла в свое гнездо.

И тут же среди листьев мелькнуло гибкое тело леопарда…

В голове Жени внезапно всплыли строчки давно забытого стихотворения – «Природы вековечная давильня соединяла смерть и бытие в один клубок…»

И тут шорохи и трели, рычание и вой внезапно стихли, на джунгли опустилась напряженная, пронзительная тишина.

Птицы и насекомые, змеи и животные затихли, попрятались по своим норам, гнездам, укромным щелям.

Женя замерла, вслушиваясь в эту тишину, пытаясь понять ее причину.

И поняла.

Джунгли затихли в страхе перед чем-то или кем-то более опасным, чем ядовитая змея, более могучим, чем бешеный слон, более кровожадным, чем тигр-людоед.

Где-то далеко послышались приближающиеся шаги.

Женя замерла, прислушиваясь.

Она поняла, что тот, кого так испугались джунгли, приближается, и он идет за ней…

…Посреди ночи я внезапно проснулся, разбуженный каким-то новым звуком. Я приподнял голову, чтобы увидеть Арунью – но ее не было.

Зато на толстой ветке дерева прямо надо мной лежал, обвивая ее, огромный питон. Толстый и длинный, как ствол большого дерева, он был так близко ко мне, что я чувствовал кожей его дыхание.

Голова питона слегка покачивалась, его узкие глаза смотрели на меня, нет, не на меня, они смотрели прямо мне в душу!

Я вскрикнул от страха.

И снова проснулся, на этот раз на самом деле.

Уже рассвело.

Первые розовые лучи солнца пронизывали кружевную листву деревьев. В этой листве шуршали птицы, и они уже начали пробовать голоса в преддверии утреннего концерта.

Я вспомнил вчерашний день, вспомнил ужасное побоище на тропе – неужели это действительно было? Может быть, все это приснилось мне, как приснился огромный питон?

Я приподнял голову, взглянул туда, где во сне (или не во сне?) увидел питона.

Но огромной змеи, конечно, не было. На толстой ветке надо мной лежала Арунья, она смотрела на меня с каким-то странным выражением, в котором были и жаркая ласка, и безнадежность. Впрочем, перехватив мой взгляд, она притушила это странное выражение.

– Молодой сагиб проснулся! – проговорила она ласково. – Поешь, и мы отправимся в путь.

– В путь? – переспросил я. – Ты хочешь сказать – во владения раджи Вашьяруни?

– Я плохо понимаю язык молодого сагиба, – ответила Арунья. – Но я знаю, куда нам нужно идти, и я знаю самую короткую дорогу.

Я подумал, что Арунья действительно плохо понимает мой язык, и решил довериться ей. Тем более что ничего другого мне не оставалось: без нее я не смог бы найти дорогу в джунглях, да просто не выжил бы в них больше часа.

Арунья принесла мне воды и фруктов.

Прежде всего я умылся, затем утолил жажду и немного поел, хотя при воспоминании о вчерашнем побоище еда вставала мне поперек горла.

Затем мы спустились с дерева и пошли вперед.

Арунья находила в джунглях одной ей известные тропинки, и мы продвигались довольно быстро.

По сторонам от нашей тропы то и дело раздавался подозрительный шорох и треск ветвей, словно там крались какие-то живые существа, но Арунья не обращала на эти звуки внимания, и ее спокойствие передавалось мне.

После полудня в ветвях деревьев показалась стайка обезьян. Они какое-то время двигались за нами, издавая громкие гортанные крики и звуки, похожие на смех, но наконец отстали, увлеченные чем-то новым.

Так прошло несколько часов, но джунгли все не кончались, мы не встретили ни одного человека и не увидели возделанной земли.

– Долго ли нам еще идти? – спросил я Арунью, когда мы остановились немного отдохнуть. – Скоро ли мы увидим населенные земли?

– Молодой сагиб может не волноваться, – ответила девушка. – Арунья приведет его куда нужно, и приведет скоро.

Мы сделали небольшой привал и снова пошли вперед.

Солнце понемногу спускалось к горизонту.

Джунгли вокруг нас изменились.

Теперь вместо зеленых, благоухающих растений, покрытых яркими цветами и спелыми плодами, вокруг нашей тропы стояли старые, полузасохшие деревья, чьи стволы были обвиты лианами, душившими их и выпивавшими все соки.

Птичьи голоса смолкли.

Даже шорох и треск не раздавались больше по сторонам тропы.

Вокруг царила странная, подозрительная тишина.

– Мы не сбились с дороги? – спросил я Арунью.

– Молодой сагиб может не беспокоиться, – ответила девушка, – Арунья хорошо знает эту дорогу и приведет молодого сагиба туда, куда нужно!

– Во владения раджи Вашьяруни? – спросил я на всякий случай.

Но Арунья не успела мне ответить: она споткнулась, подвернула ногу и вскрикнула от боли.

Я поспешил ей на помощь, поддержал ее.

Лицо Аруньи было искажено невыносимой болью, на глазах выступили слезы.

– Ты не сможешь дальше идти! – проговорил я, обеспокоенный ее состоянием.

– Не волнуйся, – ответила девушка. – Я смогу идти дальше, если буду опираться на посох. А идти нам осталось совсем немного, солнце еще не сядет, когда мы придем!

С этими словами она отломила ветку от засохшего дерева и пошла дальше, опираясь на нее.

Она немного прихрамывала, но шла быстро, так что я едва за ней поспевал.

Солнце клонилось к закату, и местность вокруг нас изменялась все больше. Деревья по сторонам тропы становились все выше, кроны их смыкались на головокружительной высоте, создавая над нами нечто вроде крыши, точнее, нечто вроде свода огромного собора. Становилось все темнее.

Неожиданно джунгли впереди расступились, и мы вышли на просторную поляну, посреди которой возвышался огромный полуразрушенный храм.

Стены этого храма покрывала удивительная резьба: дикие звери и ужасные демоны скалили страшные зубы, между ними извивались каменные змеи. И вся эта резьба была увита буйно разросшимися лианами.

– Вот мы и пришли, – проговорила Арунья, остановившись перед храмом.

– Куда мы пришли? – спросил я удивленно и испуганно. – Ты говорила, что мы придем во владения раджи Вашьяруни, придем к людям, где нам окажут помощь и гостеприимство, а вместо этого ты привела меня к какому-то заброшенному храму!

– Это не заброшенный храм, – ответила Арунья. – Это дом моей Великой Черной Матери. И здесь нам окажут и помощь, и гостеприимство!

С этими словами она отбросила посох и, ничуть не хромая, пошла ко входу в храм.

Я понял, что Арунья обманула меня. Она сделала вид, что подвернула ногу, чтобы я не задавал ей лишних вопросов, и обманом привела меня к храму богини Кали.

Арунья вошла в высокий проем в каменной стене. Я не хотел входить за ней в этот ужасный храм – но также боялся остаться в одиночестве среди темнеющих, враждебных джунглей.

Преодолев себя, я вошел в храм вслед за Аруньей.

Я оказался в огромном помещении, больше любого собора, в котором мне доводилось бывать. Своды этого помещения терялись в огромной вышине.

Впереди, возле западной стены храма, возвышалась огромная бронзовая статуя.

Это была богиня, обнаженная богиня с четырьмя руками, с черным свирепым лицом, пылающими глазами и ожерельем из человеческих черепов на шее.

Перед статуей стоял каменный алтарь, забрызганный чем-то темным. Подойдя ближе, я догадался, что это – засохшая человеческая кровь.

И к этому алтарю подошла Арунья.

Опустившись перед алтарем на колени, она нараспев заговорила на своем наречии.

Само собой, это был не английский, но и не хинди – должно быть, один из многочисленных языков местных племен, родной язык моей коварной спутницы.

Арунья повторяла какие-то слова и низко кланялась своей кровожадной богине, должно быть, униженно просила ее о чем-то, о какой-то великой милости.

Вдруг я заметил на полу храма, в нескольких шагах от девушки, небольшую ярко-зеленую змею. Извиваясь, это создание подползало к ногам Аруньи.

Я вспомнил, что как-то во время похода один из сипаев показал мне такую змею и сказал, что она чрезвычайно опасна, яд ее страшнее, чем яд королевской кобры.

Увидев такое опасное создание, я схватил с земли большой камень и уже размахнулся для удара, но Арунья тут же вскочила, схватила меня за руку и громко воскликнула:

– Что ты делаешь, молодой сагиб! Остановись!

– Я хотел спасти твою жизнь, – проговорил я удивленно. – Это опасная змея, ее укус смертелен! Если бы она укусила тебя, ты не прожила бы и минуты!

– Эта змея – посланец Великой Черной Матери, – отвечала Арунья. – Раз богиня послала ее ко мне – значит, такова ее воля! Убить посланца богини – это дурное дело, дурной знак!

Я неохотно опустил камень. Зеленая змея не двигалась, как будто ожидала окончания нашего разговора. Теперь же она поползла в дальний угол храма.

Арунья взволнованно проговорила несколько слов на своем таинственном языке, словно благодарила за что-то свою богиню, и последовала за змеей.

Змея доползла до угла и исчезла среди камней, поросших густым вьюнком.

Арунья опустилась на колени, раздвинула зеленые листья.

Перед ней оказалось темное отверстие в стене.

Девушка запустила в это отверстие руку.

Я хотел остановить ее – ведь там, в этом углублении, вполне могла затаиться та самая смертоносная змея.

Но Арунья не слушала меня.

Она пошарила рукой в тайнике и что-то вынула оттуда.

Поднявшись на ноги, она повернулась к свету и показала мне свою находку.

Это было ожерелье, составленное из нескольких десятков крупных алмазов. Каждому из этих камней была придана форма гладко отполированного человеческого черепа. В глазницы этих алмазных черепов были вставлены крошечные рубины.

Драгоценные камни так ярко сияли, что в полутьме заброшенного храма от них стало светлее.

– Какая красота! – воскликнул я. – Это сказочное сокровище! Оно стоит целое состояние!

– Это святыня! – оборвала меня Арунья. – Это священное ожерелье богини Кали, священное ожерелье Великой Черной Матери! Знай, молодой сагиб, что с самого детства я посвящена богине. И богиня заботилась обо мне, следила за каждым моим шагом. Так было вплоть до того дня, когда я пошла против воли своего отца, сохранив твою жизнь, молодой сагиб. Сегодня я покаялась богине в этом и воззвала к ней с просьбой о помощи, сказала ей, что отвергнута своим племенем из-за любви к тебе – и богиня даровала мне прощение. В знак своей милости она показала мне, где спрятана древняя святыня, давно утраченная моими соплеменниками. Теперь я верну священное ожерелье моему племени – и племя примет меня с почетом. Меня и тебя, – поспешно добавила Арунья, заметив мой удивленный взгляд.

– Но я не хочу жить с твоими соплеменниками! – воскликнул я в ужасе. – Мне страшны и отвратительны их кровавые обычаи!

– Этим обычаям тысячи лет, – строго проговорила Арунья. – Это обычаи моих предков, и не тебе, молодой сагиб, осуждать их. Ты сам признал, что вы, христиане, во время своих богослужений поедаете плоть своего Бога и пьете его кровь!

– Но лишь символически, чтобы причаститься святых тайн христианской веры!

– Это ничего не меняет! – отрезала Арунья. – И поздно спорить: богиня высказала свою волю и даровала мне священное ожерелье. Теперь мы пойдем к моему племени, и племя радостно примет нас!

– Нет, Арунья! – ласково, но твердо возразил я. – Мы не пойдем к твоему племени. Ты приведешь меня во владения раджи Вашьяруни, там мы расскажем, что наш караван попал в засаду, что всех наших спутников перебили разбойники. Раджа – друг моего покойного отца, он примет нас и поможет вернуться к цивилизованным людям. Я благодарен тебе за то, что ты спасла мою жизнь, и я обещаю, что ты станешь моей женой перед людьми и Богом. Мы станем жить хорошо и счастливо, забыв о страшных обычаях твоего народа.

Арунья упала на колени и застонала.

– О, мой господин, твои слова – это смерть для Аруньи! Ты – мой супруг перед лицом Великой Черной Матери, и я не могу ослушаться тебя, но если мы сделаем то, о чем ты говоришь, – меня ожидает неминуемая смерть!

– Не бойся, дитя мое! – проговорил я, поднимая бедную девушку. – Я обещаю беречь тебя от любых опасностей, обещаю, что наша жизнь будет долгой и счастливой!

– Я повинуюсь тебе, молодой сагиб, – отвечала Арунья, опустив глаза. В голосе ее не было радости – только печаль и безнадежность. Но тогда я не обратил на это внимания, я был рад ее согласию, рад ее послушанию и кротости.

– Если так, выведи меня к землям раджи! – потребовал я.

– Слушаю и повинуюсь! – ответила Арунья с поклоном. – На рассвете мы выйдем в путь, но эту ночь придется провести здесь.

Такая перспектива меня не слишком радовала, но другого выхода я не видел: за время нашего разговора на джунгли опустилась ночь.

Арунья быстро собрала сухих сучьев, развела костер.

Мы улеглись у огня, и я почти сразу заснул.

Но посреди ночи я проснулся от странных звуков.

Костер уже догорал, и в его слабом свете я увидел Арунью.

Она сидела на корточках и с кем-то вполголоса разговаривала на своем языке. Приглядевшись, я увидел извивающуюся перед ней на полу зеленую змею.

Увидев, что я проснулся, Арунья вскрикнула.

– Что здесь происходит? – проговорил я изумленно.

– Молодой сагиб, – ответила девушка печально. – Великая Черная Мать прислала своего гонца, чтобы передать мне свою волю. Я не могу покинуть свой народ и свою землю, я должна выбрать свою или твою смерть. Я совершила выбор.

– О чем ты говоришь? – воскликнул я.

– Вот о чем! – Арунья протянула руку к змее, словно хотела погладить ее. В ту же секунду треугольная зеленая голова метнулась вперед, коснувшись смуглой руки в смертельном поцелуе. Я вскочил, схватил камень и с силой опустил его на змею, размозжив ей голову.

Затем я обнял Арунью, взял ее за руку и сказал:

– Не бойся, я спасу тебя, я высосу яд из ранки!

– Нет, молодой сагиб! – Арунья вырвала у меня руку. – От этого яда нет спасенья! Мне осталось жить меньше минуты, и я хочу успеть сказать тебе, что ничуть не жалею о том, что встретила тебя, хотя это и стоило мне жизни. Что жизнь? Она – лишь миг в бесконечной цепи перерождений, а моя любовь к тебе будет вечной.

С этими словами Арунья побелела как полотно и упала бездыханной.

Я долго рыдал над ее телом.

Наконец наступил рассвет.

Я понял, что больше ничего не могу сделать для Аруньи, кроме одного: предать ее тело земле, чтобы оно не стало добычей диких зверей. Я выкопал яму неподалеку от заброшенного храма, опустил в нее тело несчастной девушки и засыпал его землей. Однако, прежде чем похоронить Арунью, я взял из ее руки ожерелье из алмазных черепов. Я не мог допустить, чтобы такая прекрасная вещь осталась в диких джунглях. Я должен был сохранить ожерелье в память о своей прекрасной и дикой возлюбленной.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, я отправился в путь, хотя лишь приблизительно знал, в каком направлении следует идти. И как ни удивительно, ни один зверь, ни одна ядовитая змея не напали на меня, словно сами джунгли охраняли мою жизнь. А когда солнце начало клониться к закату, я встретил отряд англичан, который шел к укрепленному форту. Командир отряда принял меня под свое покровительство и выслушал мой рассказ о постигших меня несчастьях.

Я рассказал ему о гибели нашего каравана, о нападении тхугов, но умолчал о том, каким образом мне удалось спастись, умолчал о заброшенном храме богини Кали, о страшной смерти Аруньи и о бесценном ожерелье, которое досталось мне от девушки. Офицер удивился тому, как я выжил в джунглях, и сказал, что я, должно быть, очень везучий человек.

Очень скоро я добрался до Калькутты, а оттуда первым же кораблем вернулся на родину: мне на всю жизнь хватило индийских чудес, экзотики и страшных обычаев.

Женя проснулась.

В окна уже сочился рассвет.

Все тело затекло и онемело от неудобного положения, во рту было сухо и горько, как в солончаковой пустыне.

Но самым главным, самым тягостным было оставшееся от сна чувство беспричинного и безысходного ужаса.

Впрочем, этот ужас не был беспричинным.

Женя вспомнила, что́ вчера сказал ей капитан Шерстоухов: смуглый убийца, Душитель, выжил на пожаре и сумел сбежать, скрыться…

Скрыться, чтобы нанести неожиданный и смертельный удар.

Женя поднялась, доплелась до ванной комнаты, встала под горячий душ. Она пустила такую горячую воду, что едва могла вытерпеть, а потом переключила ее на обжигающе-холодную, так что ее зубы застучали от холода.

Так она повторила несколько раз и наконец почувствовала, что кровь быстрее побежала по жилам, тело наполнилось жизнью и энергией, страх отступил.

Жизнь продолжается.

Нельзя сдаваться, опускать руки.

Для начала – нужно идти на работу. Ведь сегодня обычный рабочий день… Кристина так и не появилась. Будем надеяться, что Лом не станет караулить Женю у дома – она-то ему зачем? Ему Кристина нужна.

В подсобке рядом со своим кабинетом Женя увидела Арсения Борисовича Комаровского.

Комаровский, худенький старичок с мягкими руками и ласковыми глазами, был их постоянным реставратором. Он мог вернуть к жизни любую, даже безнадежно испорченную вещь. В его руках старинная мебель или предметы интерьера буквально оживали. И он обращался с антикварными вещами как с живыми существами, разговаривал с ними как с хорошими знакомыми.

Вот и сейчас он ласково беседовал с одним из индийских шкафчиков:

– Кто же тебя так изуродовал, родненький? Кто с тобой так обошелся? У кого на тебя рука поднялась? Ну, ничего, не бойся, я тебя подлечу, будешь как новенький!

– Здравствуйте, Арсений Борисович! – проговорила Женя, подходя к реставратору. – Ну как, сможете восстановить эти шкафчики?

– А как же. – Комаровский снял очки, протер их платком. – Надо же им помочь! Нельзя же оставить их в таком бедственном положении!

– Кстати, Арсений Борисович, – вспомнила Женя. – Я давно хотела вас спросить. Вы не знаете, от чего может быть такой ключик? – И она протянула реставратору ключ, который нашла в тайнике.

– Интересный ключик. – Реставратор осторожно взял ключ мягкими ласковыми пальцами. – Очень интересный… думаю, не позднее сороковых годов…

– Сороковых годов? – переспросила Женя. – А какого века?

– Девятнадцатого, конечно же.

– А что этот ключ может открывать? Шкатулку, сундук, шкафчик?

– Ни то, ни другое, ни третье. Это – часовой ключ. Такими ключами заводили старинные часы.

– Часы? – удивленно переспросила Женя. Она не ожидала такого ответа. – А какие часы?

– Несомненно, английские каминные часы. Такие часы делали в начале девятнадцатого века в Йорке.

– Интересно! – оживилась Женя. – Никогда о таких не слышала! Кажется, даже в Эрмитаже таких часов нет!

– В Эрмитаже, может, и нет, – проворчал реставратор. – Но на Эрмитаже свет клином не сошелся. Вы же знаете, что у нас в городе есть музей часов? Вот там такие часы наверняка есть.

– Музей часов? – переспросила Женя. – Где же такой?

– Как – где? – Комаровский посмотрел на нее так, как будто Женя сморозила очевидную глупость. – Во дворце графа Палена на Екатерининском канале!

– Во дворце Палена? – переспросила Женя и почувствовала, как во рту у нее пересохло от волнения.

Она вспомнила, как накануне расшифровала записку, как выписала на пыльном стекле разгадку этого ребуса – фон Пален!

Значит, ее путь лежит туда, в этот дворец.

Правда, сейчас было рабочее время, но у Жени в магазине был довольно свободный график.

И как назло, в дверях она столкнулась со Степанычем.

– Ты куда это собралась с утра пораньше? – осведомился шеф.

– Во дворец фон Палена, – ответила Женя совершенно честно.

– Во дворец Палена? – повторил тот недоуменно. – А что ты там забыла?

– Потом расскажу! – Женя округлила глаза. – Кажется, назревает интересный вариант!

– А, ну тогда ладно.

Возле дворца на Екатерининском канале выстроилась длинная очередь.

«Неужели музей часов так популярен среди горожан?» – удивленно подумала Женя.

Впрочем, она тут же нашла простое объяснение такому скоплению посетителей.

Возле входа в музей красовалась афиша, извещавшая о временной выставке. В музее часов экспонировалось собрание картин знаменитой бразильской художницы Клары Фродо.

Этим и объяснялся такой интерес публики. Клара Фродо, художница середины двадцатого века, была широко известна не столько своим творчеством, сколько бурной личной жизнью, необычной биографией и несколькими громкими романами с выдающимися людьми.

В ранней юности будущая художница сорвалась со скалы, разбила голову и на какое-то время слегла в больницу. После выздоровления в ней вдруг проснулась тяга к живописи и даже прорезались художественные способности. Посмертная слава Фродо особенно увеличилась после американского фильма, в котором темпераментную художницу сыграла знаменитая голливудская актриса.

Саму Женю творчество Клары Фродо мало привлекало, ее картины казались чересчур яркими и наивными, а слава – чрезмерно раздутой. Но делать нечего, чтобы попасть во дворец фон Палена, придется отстоять очередь…

К счастью, очередь шла быстро, и через двадцать минут Женя вошла в роскошный холл, отделанный цветным мрамором.

Перед широкой лестницей, расходившейся на две стороны, стояли два гранитных сфинкса. Рядом с одним из них маялся сотрудник музея, который терпеливо повторял каждому посетителю:

– На выставку Клары Фродо – направо… на выставку Клары Фродо – направо…

– А я не хочу на выставку, – проговорила Женя. – Я хочу осмотреть вашу постоянную экспозицию, меня интересует коллекция старинных часов.

– Тогда вам налево. – Сотрудник взглянул на девушку с интересом и уважением. – Коллекция часов размещается в Красной гостиной и Синем салоне.

Женя поблагодарила его и направилась в указанном направлении.

Первое помещение, куда она попала, было, судя по всему, той самой Красной гостиной. Действительно, все стены этой комнаты были затянуты плотным красным шелком, по которому золотом были вышиты гербы семейства фон Пален, на окнах тяжелыми складками висели портьеры из красного бархата, а лепной потолок украшали медальоны, выполненные в темно-красных тонах. На этих медальонах были изображены сцены из жизни греческих богов и богинь.

Но главным украшением этой гостиной, конечно, были многочисленные часы.

Вдоль стен стояли напольные часы в тяжелых корпусах из резного красного и черного дерева, изображающие старинные башни и замки, греческие храмы и восточные пагоды.

На отдельных консолях и подставках, расставленных по всему залу, размещались каминные и настольные часы.

Жене никогда прежде не приходилось видеть такое обилие и разнообразие хронометров.

Часы в виде надгробных памятников и парусных кораблей, в виде колесниц, запряженных парой или четверкой лошадей, античных амфор и расписных кувшинов, украшенные колоннами и статуями античных богов. Здесь были часы из бронзы и цветного мрамора, из нефрита и яшмы, из фарфора и слоновой кости, из ценных пород дерева, инкрустированных серебром и перламутром.

На почетном месте стояла клепсидра – старинные водяные часы. Они представляли собой мельницу. Из большого резервуара на мельничное колесо вытекала вода, колесо медленно поворачивалось, приводя в действие стрелки.

Женя обратила внимание на каминные часы, которые украшал носорог из черного дерева, и на другие, сделанные в виде богато обставленного кукольного дома.

И все эти часы шли, их негромкое тиканье сливалось в непрерывный шорох, напоминающий шепот ветра в сухой траве.

Женя вспомнила старую поговорку: если хочешь спрятать древесный лист – прячь его в лесу, если хочешь спрятать песчинку – прячь ее в пустыне.

Ей нужно было найти одни конкретные часы – а здесь их были десятки или даже сотни. Как узнать, к каким из них подойдет ключик из индийского шкафчика?

Женя пригляделась к часам – и увидела на некоторых из них маленькие отверстия, предназначенные для заводных ключей. Но не будешь же в каждое из этих отверстий вставлять свой ключ в надежде, что к одному из них ключ подойдет!

И это ведь только первое помещение, а служитель говорил, что есть второе, Синий салон.

На кресле в углу гостиной сидела сухонькая старушка смотрительница в темно-красном пиджаке с логотипом музея, которая то и дело бдительно поглядывала на Женю.

Женя подошла к дверям, прошла в соседний зал.

Здесь вся отделка действительно была выполнена в синих тонах – синий шелк стен, расшитый серебряными цветами, синие портьеры на окнах, синие медальоны лепного потолка.

И часы, часы, часы…

Часы в виде элегантной кареты, в виде старинной погребальной ладьи, в виде ветвистого дерева, на котором расселись бронзовые птицы…

В углу этой комнаты тоже сидела смотрительница – более грузная, с выпученными жабьими глазами, и форменный пиджак на ней был синий, под цвет комнаты.

Кроме этой смотрительницы и Жени, в зале не было ни души – видимо, коллекция музея не пользовалась большой популярностью. Куда меньшей, чем бразильская художница.

Женя шла по залу, в растерянности оглядываясь по сторонам.

Часы, часы, часы…

Вдруг часы на ближней консоли издали тонкий музыкальный звук. Тут же к ним присоединились вторые, третьи, четвертые, и весь зал ожил. Бронзовые птицы на дереве захлопали крыльями и запели на разные голоса, у часов в виде античного храма открылась дверь, и оттуда выплыла бронзовая богиня в тунике, внутри восточной пагоды протяжно зазвучал медный гонг…

Женя взглянула на свои наручные часы – они показывали ровно полдень.

Старушка смотрительница переглянулась с Женей – вот в какой удачный момент вы пришли!

И тут в дальнем углу комнаты Женя увидела еще одни часы.

Увидев их, Женя тут же поняла, что это – те самые, ради которых она пришла в этот музей.

Они представляли собой индийскую богиню Кали – свирепую обнаженную женщину с четырьмя руками, женщину в ожерелье из человеческих черепов и в поясе из отрубленных рук, женщину, танцующую на груде изуродованных мертвецов.

В этом музее, среди изящных, радующих глаз изделий прошлого, эти часы выглядели инородным телом, грубым и вызывающим диссонансом – хотя сделавший их мастер тоже обладал несомненным талантом.

Богиня была искусно вырезана из черного дерева, инкрустированного бронзой и цветными камнями. Ожерелье на шее богини выточено из слоновой кости. В живот Кали был вставлен фарфоровый циферблат с тонкими золотыми стрелками, в глаза – два ярко-алых рубина. Посреди циферблата виднелось маленькое отверстие, явно предназначенное для заводного ключа.

Женя подошла поближе.

У нее не было сомнений, что это – именно те часы, которые ей нужны, но как к ним подступиться?

Смотрительница в углу зала начала проявлять беспокойство.

Женя догадалась, что той нужно отлучиться по естественной надобности, но она не решается уйти, оставив Женю наедине с бесценной коллекцией.

Тогда Женя решительно направилась к выходу из зала.

Однако, подойдя к дверям, она притормозила и бросила взгляд на старушку в синем пиджаке.

Отсюда, от двери, ее не было видно – Женю загораживали большие напольные часы в виде лондонского Биг-Бена.

Воспользовавшись этим, девушка скользнула за открытую створку дверей и замерла там.

Прошло чуть больше минуты, и мимо прошелестели шаги смотрительницы – решив, что единственная посетительница покинула зал, она отправилась в туалет.

Едва шаги удалились и затихли, Женя выскользнула из своего укрытия и метнулась к часам в виде кровожадной богини.

Подбежав к часам, она тут же попыталась вставить свой заветный ключик в отверстие в центре циферблата.

Но ключ не вошел в это отверстие.

Женя так была уверена в успехе, так рассчитывала на удачу, что в первый момент просто не поверила себе.

Она снова попыталась вставить ключ, на этот раз повернув его вверх бородкой, – но он никак не желал попадать в отверстие. Приходилось признать очевидное – ключ не подходил.

Что за черт?

Неужели это не те часы?

Но ведь все указывает на них… ключ был спрятан в тайнике одного из шкафчиков, записка в другом…

Если это – не те часы, на которые указывала шифрованная записка, то остается только покинуть музей, сдаться. Ведь проверить все часы в этой коллекции нереально, особенно учитывая, что у Жени совсем мало времени, скоро бдительная старушка вернется на свое место.

Тут в голову Жене пришла еще одна огорчительная мысль.

Ее ключ и не может подходить к этому отверстию. И ни к одному из видимых отверстий в других часах. Почему? Да потому, что ко всем этим часам есть заводные ключи.

Судя по тому, что все эти часы ходят и даже бьют (да еще как бьют!), их периодически заводят, и ничего особенного при этом не происходит. Никакой тайник не открывается.

Женя закусила губу, отступила на шаг от кровожадной богини.

Машинальным жестом она поправила волосы.

При этом прядь волос зацепилась за сережку.

Так случалось довольно часто, один раз Женя даже потеряла сережку, было очень обидно.

Чтобы это не повторилось, она осторожно отцепила сережку от волос и поправила ее.

И при этом по вполне понятной ассоциации Женя взглянула на ухо Кали.

У богини не было серег, зато… зато в правом ухе было небольшое круглое отверстие.

Интересно… в левом никакого отверстия не было.

А что, если это оно, то самое отверстие?

Женя оглянулась на дверь, вернулась к часам и вставила свой ключик в ухо богини.

И – о чудо! – ключик идеально подошел.

Женя повернула его – и тут же послышался негромкий мелодичный звук и кровожадная богиня Кали сдвинулась со своего постамента, с груды мертвых тел.

Под ней обнаружилось довольно большое квадратное углубление.

Женя запустила в него руку – и нащупала толстую тетрадь в плотном переплете.

Она вытащила тетрадь, взглянула на нее.

Тетрадь в черном коленкоровом переплете, с пожелтевшими от времени страницами.

Тетрадь раскрылась на случайном месте, ближе к концу. Женя увидела, что страница исписана летящим наклонным почерком, выцветшими бледно-лиловыми чернилами.

Текст был английский.

К счастью, на этом языке Женя читала свободно.

Она сразу же прочла первые строки:

18 апреля 1864 года.

Вот уже десятый день мы идем из Джайпура в столицу раджи Вашьяруни…

Впрочем, сейчас было не время и не место читать этот дневник – в любую минуту могла вернуться смотрительница.

Женя на всякий случай еще раз запустила руку в тайник – и не зря: она нащупала там ключ.

Этот ключ был как две капли воды похож на ключ из индийского шкафчика, тот ключ, которым она только что открыла тайник в часах, только в несколько раз больше.

Реставратор Комаровский сразу же определил, что маленький ключик – от часов. Логично предположить, что этот ключ тоже от часов, только от каких-то огромных… ни одни часы в этой потрясающей коллекции не подойдут к такому большому ключу! Это должны быть какие-нибудь башенные часы.

В соседнем зале послышались приближающиеся шаги.

Женя поспешно спрятала коленкоровую тетрадь и ключ в свою сумку, затем повернула богиню Кали, поставив ее на место и закрыв тайник.

В зал вошла старушка смотрительница.

Когда она увидела Женю, лицо ее вытянулось: выходит, она ушла, оставив в зале посетителя!

Она хотела было что-то сказать Жене, но, должно быть, сообразила, что сама грубо нарушила инструкцию и лучше не поднимать шум. Тем более что ничего плохого не произошло, девушка выглядит вполне прилично и явно не совершила за несколько минут ничего противозаконного.

Поэтому старушка промолчала и вернулась на свое место.

Женя еще раз осмотрела часы с богиней и направилась восвояси, решив, что больше ничего здесь не найдет и не узнает.

Выйдя на улицу, она еще раз обернулась, чтобы напоследок взглянуть на дворец фон Палена.

Перед входом во дворец толпилась очередь любителей бразильского искусства.

А наверху, над входом, красовалась остроконечная башня, в центре которой были большие круглые часы.

В свою квартиру Женя вошла со странным чувством.

Обычно, закрыв за собой дверь, она ощущала уют и безопасность, чувствовала себя дома. Это чувство дома дало трещину в тот день, когда у нее поселилась Кристина. Какой уж тут уют, когда по квартире расхаживает эта шумная, беспардонная девица, когда всюду валяются ее безвкусные шмотки!

Но сейчас ни безопасности, ни уюта Женя не чувствовала. Здесь, у себя в квартире, она испытывала тревогу и беспокойство.

Она попыталась понять, с чем это связано, – и тут же осознала: все дело в том, что капитан Шерстоухов сказал ей, что Душитель, убийца с шелковым платком, остался жив, не погиб в огне. И он не успокоится, пока не найдет и не убьет ее. Днем она отгоняла от себя эту мысль, а теперь, вечером, ей было очень страшно. Перед глазами встало лицо Душителя, эти его янтарные глаза, светящиеся, как у леопарда… Ужас…

И еще – ключ! У нее в сумочке лежит ключ от какой-то тайны. Ключ, который нужен Душителю, ради которого он уже убивал и, не задумываясь, убьет снова…

Поэтому, войдя в квартиру и заперев дверь на все замки, Женя спрятала этот ключ в самое надежное место, которое смогла придумать.

Только после этого она заварила себе крепкого чаю, сделала большой бутерброд с сыром и зеленью и достала из сумки тетрадку в черном коленкоровом переплете.

Тетрадку, которая должна была открыть ей тайну.

С чашкой чая и тетрадкой Женя сунулась было в большую комнату, но там все было завалено вещами Кристины, там настолько сильно ощущалось ее присутствие, что Женя развернулась и прошла в маленькую комнату, в единственное место, которое не обжила Кристина. Ох, руки не доходят разобрать жуткие шмотки, да и выбросить, что ли…

Устроившись с ногами на раскладушке, Женя отпила большой глоток и раскрыла черную тетрадь.

18 апреля 1864 года.

Вот уже десятый день мы идем из Джайпура в столицу раджи Вашьяруни…

Торопливый летящий почерк, выцветшие от времени чернила, удивительные приключения…

Время летело незаметно.

Перевернув очередную страницу, Женя увидела, что дальше записи делал другой человек. Почерк стал аккуратнее и старательнее, без торопливого наклона, без оборванных, резких росчерков.

И неудивительно – эти записи делали не на коротком привале в индийских джунглях, среди бесчисленных опасностей, а в тишине и покое петербургского особняка.

Женя поставила чашку на подоконник и продолжила чтение.

Меня зовут Анна Чезвик. Я родилась в Йорке, матушка моя умерла, рожая меня, своего первого ребенка. Мы жили вдвоем с отцом очень уединенно.

Отец был странным человеком, я поняла это довольно рано. Он почти не общался с соседями, у него не было друзей. Говорили, что в молодости он подавал большие надежды в области науки, но при мне он наукой не занимался. Жили мы небогато, у нас была всего одна служанка – старая глуховатая Элис.

С годами отец стал совсем плох. Он часами сидел в кресле перед камином, глядя на огонь; кто знает, что он там видел. Он мог молчать целыми днями, мне с трудом удавалось пробиться к нему с каким-нибудь пустяковым вопросом. В таких случаях он смотрел на меня, словно не понимая, кто я, кто он и что он тут делает, и порой мне казалось, что душа его не здесь, в Йорке, а осталась в таинственной и жаркой Индии.

Отец никогда не рассказывал мне подробно о своем путешествии.

Однако перед смертью он передал мне этот дневник. Из него я узнала о невероятных приключениях, которые ему довелось пережить в молодости. Поначалу я не поверила в правдивость этого рассказа, но тогда отец показал мне священное ожерелье, которое он хранил всю свою жизнь.

Жизнь моего отца была трудной. В отличие от многих соотечественников, побывавших в Индии, он не сумел составить состояния, более того, потратил и то немногое, что осталось ему от его отца, моего деда, так что он даже не смог обеспечить мне достойное приданое, и я так и не вышла замуж.

Прочитав дневник и увидев ожерелье, я спросила отца, отчего он не продал столь ценную вещь, чтобы поправить свои дела.

На это он ответил, что ожерелье – это дар богини, и продавать его нельзя. Его нужно сохранять до тех пор, пока сама богиня не укажет, как следует с ним поступить. Он нарушил волю богини, когда привез ожерелье в Англию, за это она наказала его бедностью и одиночеством, лишила его жены, а меня – матери. И тогда он понял, что не в силах ничего изменить в своей жизни, не стоит и пытаться.

Сначала эти слова показались мне глупыми и неуместными, но после, повзрослев и набравшись ума, я поняла, что отец был прав и ожерелье богини нельзя продавать. Может быть, в заботе о нем и заключался смысл жизни отца, а после его смерти – смысл моей жизни.

Мне так и не удалось найти мужа, не удалось найти и приличную работу на родине, и, в конце концов, пришлось отправиться в далекую Россию, чтобы воспитывать и обучать детей знатного русского вельможи, графа фон Палена.

Господин граф прекрасно относился ко мне, а его дети заменили мне собственных детей, которых у меня никогда не было.

Теперь и моя жизнь подходит к концу. Мне некому передать ожерелье, и я решила спрятать его во дворце моего благодетеля, господина графа. Надеюсь, что когда-нибудь, пусть через много лет, ожерелье найдет своего истинного хозяина.

Или богиня Кали найдет способ вернуть его себе.

Глаза у Жени слипались.

Перевернув последнюю страницу, она уронила черную тетрадь и откинулась на подушку. Перед ней тут же побежали красивые дворцы из белого мрамора и индийские красавицы, удивительно похожие на девушек на шкафчиках розового дерева, затанцевали, извиваясь под ритмичную и медленную восточную музыку. Женя улеглась поудобнее и заснула.

Ей снился тот же сон, что накануне, – джунгли, затихшие в страхе перед чем-то или кем-то, чьи шаги приближались неумолимо и неотвратимо, как сама смерть.

Женя попятилась, прижалась спиной к стволу старого дерева, пытаясь исчезнуть, раствориться, стать невидимой.

Ей было страшно, страшно, как никогда прежде.

Она вслушивалась в приближающиеся шаги, вглядывалась в затихшие джунгли…

И вдруг ветви раздвинулись, и Женя увидела среди листьев свирепое лицо с синей кожей и горящими красными глазами, лицо с торчащим кроваво-красным языком.

Лицо кровожадной и неукротимой богини, Великой Черной Матери – Кали.

Женя закричала от ужаса – и проснулась.

Пробуждение оказалось страшнее самого страшного сна.

На стуле рядом с ее раскладушкой сидел человек.

Худой смуглый мужчина с черными волосами, в которых белела седая прядь, похожая на след от сабельного удара.

Мужчина с лицом, похожим на страшную, уродливую, растрескавшуюся маску, покрытым страшными шрамами и следами ожогов от пожара в том полуразрушенном деревенском доме, из которого Женя чудом спаслась.

Только глаза на этом лице не изменились – янтарно-желтые тигриные глаза, в глубине которых таились отблески далекого огня.

Мужчина держал в руке толстую тетрадь в черном коленкоровом переплете.

Судя по всему, он только что дочитал ее и теперь смотрел на Женю – холодно, но заинтересованно-пристально. Должно быть, так смотрит змея на застывшую на ветке птицу, прежде чем совершить смертельный бросок.

– Проснулась? – проговорил он тихим свистящим голосом, напоминающим змеиное шипение. – Очень хорошо. Теперь скажи – где ключ?

– Ка… какой ключ? – переспросила Женя непослушным со сна и дрожащим от страха голосом.

– Не зли меня. – Мужчина поморщился от боли, видимо, каждое слово, каждое движение причиняли боль его обгорелому лицу. – Не зли меня. Ты знаешь, как это опасно. Все равно все будет по-моему, раньше или позже. Сэкономь мне и себе время, отдай мне ключ.

– Кто вы? – пробормотала Женя едва слышно. – Как вы оказались в моей квартире?

– Кто я? Кое-что ты и так знаешь, точнее, догадываешься, а большего тебе и знать ни к чему. А как я попал в твою квартиру… это было очень легко!

– Я не знаю, кто вы такой! – закричала Женя. – Точнее, только хотела крикнуть, горло перехватило спазмом, и у нее получился едва слышный писк. – Я знаю только, что ты убиваешь людей! – продолжала она спокойнее, потому что вдруг страх пропал. – Жестоко убиваешь совершенно неповинных людей.

– Какое значение имеют эти маленькие, никому не нужные людишки? – Душитель тоже повысил голос. – Какое значение имеют их жалкие жизни, когда Великая Мать требует как можно больше жертв! Это она руководит мной! Я слышу ее голос в своем сердце!

Он усмехнулся, и эта усмешка снова причинила ему боль.

– Хватит болтать! Отдай мне ключ!

– Я не знаю, о чем вы говорите, – отрезала Женя. – Вам нужен ключ от моей квартиры? Но вы без него прекрасно обошлись!

– Ты прекрасно знаешь, о каком ключе я говорю! – прошипел убийца и вгляделся в Женино лицо. – Я уверен, он где-то здесь, у тебя в квартире! Я все равно найду его, даже если мне придется перевернуть все вверх дном, но ты можешь все упростить! Итак, где ключ?

И Женя невольно скосила глаза на старый шкаф, уродливое чудовище, занимавшее половину комнаты.

– Ну, вот и славно! – Душитель усмехнулся. – Твои глаза ответили за тебя!

Он встал, подошел к шкафу и потянул за ручку дверцы.

И тут, как это всегда бывало, дверца шкафа с жутким грохотом отвалилась и упала на ногу Душителю.

Он яростно зашипел от боли и неожиданности, но не остановился, полез в шкаф и несколько минут копался там, безуспешно пытаясь найти ключ.

Затем выбрался наружу и повернулся к Жене.

Лицо его было перекошено от ярости, багровые отсветы в глазах становились все ярче и ярче.

– Его здесь нет! – рявкнул он и шагнул к Жене, вынимая из кармана шелковый платок. – Говори, где ключ, – или…

– Но вы же сами видели – его здесь нет! – выпалила Женя как можно громче. Она надеялась, что уловка с дверцей сработала, и теперь старалась довершить начатое. – Его здесь нет! Я отвезла его своему родственнику, Николаю Михайловичу!

– Что? – Душитель взглянул на нее удивленно. – Какому еще родственнику?

– Я же сказала вам какому – Николаю Михайловичу!

– Прекрати меня дурачить! – Душитель поморщился то ли от боли в обгоревшем лице, то ли от раздражения. – Ты никуда не заходила! Ты из музея приехала прямо домой!

– Но я заехала по пути к Николаю Михайловичу! – упорно повторяла Женя.

– Не лги мне, это бесполезно! Я следил за тобой от самого музея!

– Но я вас не обманываю, – повторила Женя еще раз. – Я спрятала ключ у Николая Михайловича!

– Все, мне это уже надоело! – Душитель сложил платок вдвое, раскрутил его над головой и захлестнул на Жениной шее.

Дыхание перехватило, сердце мучительно забилось, в глазах начало темнеть.

«Неужели это все? – успела подумать Женя. – Неужели мне суждено так умереть? Умереть, задушенной маньяком?»

Но это был еще не конец.

Душитель ослабил шелковую удавку, позволил Жене отдышаться и проговорил:

– Ну, теперь ты, надеюсь, поумнела? Ты не захочешь, чтобы я сделал это снова?

«Все равно ты задушишь меня, как только получишь то, что тебе нужно, – подумала Женя. – Мой единственный шанс – тянуть время… тянуть время, пока хватает сил».

Вслух она сказала совсем другое:

– Я отдам, отдам вам ключ! Только не душите меня! Прошу вас, все, что угодно, только не это!

– Давно бы так! – Душитель убрал платок в карман и опять уставился на Женю. – Ну, и где же он?

Женя поднялась, вышла в коридор, подошла к настенному бра с рожком матового стекла, запустила руку в этот рожок, достала оттуда ключ и протянула его Душителю.

Тот машинально взял у нее ключ, но лицо его тут же перекосилось от ярости:

– Что ты мне дала?

– Как – что? – Женя недоуменно взглянула на Душителя. – Вы же просили у меня ключ…

– Это не тот! – выпалил мужчина. – Не води меня за нос!

– Как – не тот? – Женя постаралась как можно убедительнее сыграть удивление. – Это тот самый ключ, который вы искали в индийском шкафчике!

– Ты надо мной издеваешься? – прошипел Душитель. – Этот ключ уже сыграл свою роль и больше никому не нужен! Не забывай – я уже прочитал дневник и знаю, что в часах, которые ты открыла этим ключом, вместе с тетрадкой был спрятан второй ключ! Ключ от тайника, где хранится священное сокровище, ожерелье Великой Черной Матери!

– Но там не было ничего, кроме черной тетради!

– Я вижу, что ты не понимаешь, насколько серьезно твое положение! – Душитель снова вытащил свой смертоносный платок, раскрутил его над головой.

На этот раз Женя вскинула руку, чтобы перехватить румаль, не дать ему захлестнуться на шее.

Но Душитель мастерски владел своим страшным оружием.

Он поднял руку выше, перехватил платок по-другому – и Женя снова почувствовала, как прохладный шелк обвивается вокруг ее шеи.

Смертельное объятие стало сильнее, сильнее… в глазах снова начало темнеть, легкие разрывались от недостатка воздуха…

«Неужели это конец? – успела она подумать в отчаянии. – Неужели у меня ничего не вышло? Или он просто не успел? У него было слишком мало времени?»

И тут смертельная хватка румаля ослабела.

Женя жадно вдохнула воздух, тьма в глазах начала рассеиваться.

Она широко открыла глаза… и увидела прямо перед собой Душителя. В его янтарно-желтых глазах светилось несвойственное ему выражение – выражение растерянности и удивления.

А затем его глаза закатились, и он рухнул на пол.

А за его спиной возник капитан Шерстоухов.

– Слава богу, ты успел… – прохрипела Женя сдавленным горлом, не заметив, что обратилась к бравому капитану на «ты».

– Слава богу, я успел! – в один голос с ней проговорил капитан и наклонился над поверженным Душителем.

– Ты… вы его убили? – спросила Женя.

– Надеюсь, что нет! – отозвался капитан и приложил пальцы к шее убийцы. – Кажется, живой! Конечно, я его как следует приложил по голове, но все же не насмерть! Он нам еще пригодится – на следствии и в суде.

– Тогда сделай с ним что-нибудь, – в голосе Жени снова прозвучал испуг. – Он такой живучий и такой опасный!

– Обязательно! – Капитан достал наручники и защелкнул их на запястьях Душителя. – Ну вот, теперь он тебе ничего не сделает!

Шерстоухов выпрямился и пристально взглянул на Женю:

– Как вы? Как ты? Цела?

– Все нормально! – Женя постаралась, чтобы ее голос звучал бодро, но она еще не вполне отдышалась.

Румаль валялся рядом. Женя отбросила его ногой, как ядовитую змею.

– Скажи спасибо Ларисе Павловне! Это она мне позвонила. И хорошо, что я был недалеко.

– Я специально подняла шум, – пояснила Женя. – У нас очень тонкие стены, и Лариса слышит все, что происходит у меня в квартире. Ну, или почти все. Я нарочно сделала так, чтобы Душитель полез в шкаф и уронил дверцу. Грохот был такой, что и мертвый бы проснулся! – Женя усмехнулась. – После этого Лариса наверняка стала прислушиваться, а я несколько раз громко повторила ваше… твое имя-отчество. Ну, она сообразила и позвонила вам… тебе. Ох, куплю ей торт на три килограмма!

– В общем, все кончилось благополучно! – проговорил капитан. – То есть еще не кончилось.

Он достал телефон и вызвал оперативную бригаду, чтобы оформить арест и доставить в отделение Душителя.

До приезда бригады они пили чай на кухне. Душитель смирно лежал в прихожей, как видно, еще не окончательно очухался.

Женя с капитаном молчали – напряжение последних часов еще не отпустило их, да и Душитель в наручниках не способствовал задушевной беседе.

Он потихоньку пришел в себя и полусидел на полу со скованными за спиной руками, не сводя с Жени мрачных янтарно-желтых глаз. Женя старалась на него не смотреть.

Наконец в дверь позвонили, и в прихожую ввалилась целая толпа полицейских.

Они с любопытством разглядывали Душителя, поздравляли Шерстоухова с задержанием особо опасного преступника, поглядывали на Женю.

Наконец бригада уехала вместе с арестованным преступником.

Женя думала, что капитан уедет вместе с ними, но он остался в прихожей и повернулся к девушке:

– Ну, уж теперь-то ты мне расскажешь все?

– Расскажу. – Женя посмотрела на него подозрительно честными глазами и рассказала про тайники в индийских шкафчиках, про ключик от часов, про шифрованную записку. Как разгадала эту записку, дожидаясь своей участи в холодной каморке, как на следующий день отправилась в музей часов и открыла тайник.

Рассказала, что нашла в тайнике тетрадку в черном коленкоровом переплете.

Но ни словом не обмолвилась о втором ключе.

Шерстоухов слушал ее с удивлением – уж больно фантастически все это звучало. С другой стороны, он успел уже узнать эту девушку и понял, что она не врет и ничего не выдумывает. Серьезная, в общем, надежная свидетельница. Однако его не оставляло ощущение, что Женя чего-то недоговаривает.

– Вот и все! – закончила девушка свой удивительный рассказ.

– Все? – переспросил капитан.

– Все! – повторила Женя.

– Ну ладно. – Шерстоухов вздохнул. – Тебе… вам нужно будет завтра или послезавтра прийти в наше Управление и повторить все это еще раз, что называется, под протокол. Такой порядок. А сейчас я пойду – вам сегодня так досталось, нужно отдохнуть.

Женя почувствовала, как что-то хрупкое, неуловимое, что недавно возникло между ними, сломалось. Сломалось из-за недоговоренности, из-за фальши в ее рассказе. Капитан даже стал называть ее снова на «вы». Жалко, но ничего не поделаешь.

Хоть Женя действительно очень устала, однако, закрыв за Шерстоуховым дверь, она не сразу легла спать. Прежде она подошла к окну, забранному решеткой.

Просунув руку между прутьями решетки, она запустила пальцы в кормушку, отгребла в сторону крупу, нащупала на дне кормушки ключ. Именно сюда она спрятала его, вернувшись из музея и присыпав сверху пшеном.

Послышался шорох крыльев, и рядом с кормушкой опустился белый голубь.

– Ты не спишь? – обрадовалась Женя. – Ну, привет… – Она почесала голубя за шейку.

Тот посмотрел недовольно – что, мол, натворила, все пшено рассыпала!

– Ну, не сердись, ты мне очень помог.

И правда, тайник себя оправдал.

Женя держала ключ в руке и думала, что ее удивительная история все еще не закончилась, что она непременно должна сделать еще одно, последнее дело.

Но не сегодня.

Женя положила ключ под подушку и легла.

Она думала, что заснет в ту же секунду, как голова коснется подушки, но не тут-то было. Адреналин кипел в крови, сердце колотилось. Подушка моментально нагрелась, и сквозь нее Женя чувствовала странную, волнующую пульсацию.

Ключ!

Все дело в нем!

Старинный ключ, который она положила под подушку, не дает ей заснуть. Это он зовет и будоражит ее, он напоминает, что у нее осталось еще одно неотложное дело. Дело, которое нельзя откладывать на завтра, завтра может быть поздно. Нужно сделать это сейчас.

– Ну почему сейчас? – пробормотала Женя, пытаясь устроиться поудобнее. – Завтра… я сделаю это завтра.

Но непонятная сила буквально вытолкнула ее из кровати.

Женя поняла, что ключ не оставит ее в покое.

Кроме того, в таком возбужденном состоянии она все равно не сможет заснуть, только промучается до рассвета.

Женя сбросила нагревшуюся подушку, взяла ключ в руки – и почувствовала, как из ключа переливается в нее сила и решимость.

Поняв, что сопротивляться бесполезно, она стала собираться.

В какой-то книге Женя прочла, что, если нет времени и возможности выспаться, вместо этого можно принять душ, это отчасти заменит недостаток сна.

И после душа волнение действительно оставило ее, она почувствовала себя спокойной, сильной и собранной. Впрочем, может быть, душ был ни при чем, может быть, все дело было в том, что она приняла решение и начала действовать.

Женя надела удобные черные джинсы, черную куртку – во всем черном она будет не так заметна в ночном городе.

Сунув в карман куртки кошелек и ключ, девушка вышла на улицу.

Стоял тот предрассветный час, когда приличные люди спят самым крепким, самым глубоким сном. Тот час, когда город принадлежит темным силам. Час, когда совершается больше всего преступлений, когда смерть чаще всего приходит за своими жертвами.

Однако улицы не были совсем пустынны, и Женя через несколько минут сумела остановить ночное такси.

Через полчаса она уже стояла на набережной Екатерининского канала и смотрела на дворец фон Палена.

Только теперь, оказавшись на этом месте, Женя поняла, какая сложная задача стоит перед ней. Даже если она права и тайник, к которому влечет ее старинный ключ, находится в часах на венчающей дворец башне, как она попадет туда?

Музей на ночь закрыт, и наверняка включена охранная сигнализация, а вскарабкаться на башню по стене Женя не сможет – она же не альпинистка.

Но она не собиралась сдаваться.

И тут ключ, который лежал у нее в кармане, потеплел и запульсировал, словно вливая в девушку свою волю.

Глаза ее расширились, внимание удвоилось.

Женя огляделась по сторонам.

Рядом с музеем был обычный, довольно запущенный жилой дом, давно нуждающийся в ремонте, и Женя увидела, что одно из окон пятого этажа выходит на крышу дворца, рядом с основанием часовой башни.

Подъезд соседнего дома был закрыт на примитивный кодовый замок.

Женя подошла к двери и сбоку посветила на клавиатуру замка экраном своего мобильного телефона. При боковом освещении стало видно, что три кнопки вытерты сильнее, чем все остальные.

Женя нажала разом на эти три кнопки – замок негромко щелкнул и открылся.

Женя спрятала телефон в карман куртки, предварительно отключив звук, чтобы громкий сигнал телефона не выдал ее в самый неподходящий момент.

Войдя в подъезд, девушка поднялась на пятый этаж.

Вот то самое окно.

На широком подоконнике стояла консервная банка, полная окурков – видимо, кто-то из жильцов, кому не позволяют курить в квартире, устроил здесь курилку.

Окно удалось открыть без особого труда.

Женя вскочила на подоконник, а оттуда перебралась на крышу дворца.

В ночной тишине ей показалось, что железная кровля гремит под ее ногами на весь район. Стараясь ступать как можно тише, Женя подошла к часовой башне.

К счастью, в этой башне имелось несколько круглых окошек, и одно из них было открыто настежь.

Женя пролезла в это окно.

Белые ночи еще не наступили, но весной в Питере и обычные ночи довольно светлые. Женя внимательно огляделась по сторонам.

Внутри башни располагался часовой механизм.

С размеренным стуком и скрежетом поворачивались какие-то колесики и шестеренки. Но где здесь может находиться тайник?

Женя обошла башню изнутри, но не нашла ничего похожего на скважину, в которую можно было бы вставить ее ключ.

В середине механизма имелась скважина, но она была чересчур велика – должно быть, ею пользовались, когда заводили механизм часов. Но Женин ключ к ней никак не подходил…

Но Женя не собиралась сдаваться. Раз уж она добралась до этой башни – она доведет начатое до конца!

Женя вспомнила, что у большинства часов в музее скважины для завода находились на циферблате. Может быть, здесь, на циферблате этих огромных часов, находится скважина для заветного ключа?

Женя снова выбралась на крышу, прошла вдоль башни до самого края крыши. Отсюда открывался прекрасный вид на ночной канал. И если упасть отсюда – не соберешь костей.

Женя наклонилась над краем крыши.

Голова у нее закружилась от высоты, но она увидела, что вдоль башни, под самым циферблатом, проходит узкий карниз.

Преодолевая страх высоты, Женя ступила на этот карниз и осторожно пошла по нему. Она старалась не смотреть вниз и вглядывалась в огромный циферблат. Совсем рядом с ней внезапно скакнула минутная стрелка, передвинувшись на одно деление. Женя дернулась от неожиданности и едва не сорвалась с карниза.

Отдышавшись, она продолжала двигаться вперед.

И вдруг, примерно на середине карниза, увидела на циферблате странный рисунок.

Синее лицо с красными глазами и высунутым языком.

Лицо богини Кали.

Снизу, с тротуара, этот рисунок не был виден.

Но теперь Женя не сомневалась, что пришла туда, куда нужно.

Приглядевшись, она увидела, что во рту богини было круглое отверстие, похожее на замочную скважину. Женя осторожно достала из кармана ключ и вставила его в скважину.

Он идеально подошел по размеру.

Женя повернула ключ – и рот богини широко открылся.

Женя опасливо засунула руку в рот кровожадной богини – а вдруг откусит?

Но ничего страшного не произошло.

Женя вытащила из тайника замшевый потертый мешочек. Дрожащими руками развязала туго затянутый шнурок и обомлела. В руках у нее оказалось ожерелье.

Ожерелье из нескольких десятков сверкающих драгоценных камней.

Приглядевшись к ним, девушка поняла, что каждый камень представляет собой маленький, тщательно отполированный человеческий череп с крошечными рубинами, вставленными на месте глаз.

И тут рядом с Женей раздался свистящий, похожий на змеиное шипение голос:

– Молодец, ты сделала это для меня. Теперь отдай мне священное ожерелье.

Черная машина с полицейской мигалкой ехала по ночному городу.

На переднем сиденье рядом с водителем сидел мрачный плечистый оперативник, на заднем – еще один полицейский, и рядом с ним – смуглый черноволосый мужчина с обгорелым лицом, с седой прядью, напоминающей след от сабельного удара. На руках у него были защелкнуты браслеты наручников.

Водитель покосился в зеркало заднего вида и встретил взгляд янтарно-желтых глаз.

– Ты чего глядишь? – проворчал шофер недовольно. – Ты чего смотришь?

– Не отвлекайся, Антипов! – одернул его оперативник. – На дорогу смотри!

– А чего он смотрит? – повторил водитель.

– Глаза есть – вот и смотрит! Смотреть у нас никому не запрещается. И ты смотри, только вперед!

– Да смотрю я, смотрю! Только он как-то нехорошо смотрит! У меня от его глаз мурашки по коже!

– Не думал, Антипов, что ты такой чувствительный! Ты ведь мент, а не старшеклассница!

– Сейчас некоторые старшеклассницы попадаются покруче ментов! – подал голос полицейский с заднего сиденья.

Водитель снова взглянул в зеркало – и опять наткнулся на взгляд янтарно-желтых глаз. Этот взгляд притягивал его, засасывал, как зыбучие пески.

В глубине желтых глаз вспыхнули багровые искры, словно отсветы далекого пожара.

Водитель не мог отвести взгляд от зеркала, не видел ничего, кроме багровых искр в янтарно-желтых глазах…

– Антипов, ты чего?! – выкрикнул оперативник. – Ты куда смотришь?!

Из-за угла вылетел голубой пикап.

Антипов не увидел его, он не мог отвести взгляд от глаз арестованного.

Водитель пикапа попытался избежать столкновения – но было уже поздно.

Раздался грохот удара, скрежет металла, звон бьющегося стекла…

Через несколько секунд наступила тишина.

Полицейская машина лежала на боку, все ее пассажиры были без сознания.

Впрочем, не все.

Смуглый мужчина с обгорелым лицом выбрался из-под бесчувственного тела оперативника, достал у него из кармана ключ от наручников и, ловко вывернув пальцы, открыл замок.

Освободившимися наручниками он пристегнул своего недавнего конвоира к дверной ручке машины, поднялся на ноги и, немного хромая, пошел прочь.

Остановившись в квартале от места столкновения, он повернул голову и потянул носом, словно к чему-то принюхиваясь.

На обожженном лице проступило что-то вроде улыбки.

– Я иду! – проговорил он, обращаясь к кому-то невидимому. – Я иду, Великая Черная Мать!

Капитан Шерстоухов с трудом выплывал из сна. Он хотел спать – долго, с удобством вытянувшись на кровати. И чтобы ничего не мешало, никто не шумел над ухом, не включал телевизор, не хлопал дверью, и собака чтобы не ставила ничьи ботинки на подушку, и кошка не лезла под одеяло, и жена не включала фен, и теща не распевала дурным голосом: «Лаванда, горная лаванда!»

В свое время у Шерстоухова все это было – и жена, и кошка, и собака, и даже теща. И все они ужасно ему надоели.

Точнее, понял он это только тогда, когда они все исчезли. Вернее, не они исчезли, а он. И опять-таки, исчез не в буквальном смысле, а просто жена сказала, чтобы он убирался из ее жизни и никогда больше там не появлялся. И Шерстоухов ушел. А она осталась. С кошкой, собакой и тещей. Детей у них не было. Может, и к лучшему, подумал тогда Шерстоухов.

И опять-таки, собаки тогда уже не было. Собственно, с собаки все и началось. Или, точнее будет сказать, собакой все и закончилось.

Эта сука (в прямом смысле) пристала к жене у метро, когда та возвращалась с работы. Она так ласково смотрела, так трогательно прижималась, так деликатно съела пирожок с мясом, который жена купила ей тут же у метро. Жена прониклась и растрогалась до слез и привела собаку домой.

Шерстоухов своим полицейским нутром сразу почуял, что собака – страшная прохиндейка. И авантюристка, такая вотрется в доверие, поживет у одних хозяев, потом сбежит и приблудится к следующим. Люди доверчивы и жалостливы, а собака – хорошая артистка. Но доказать что-либо ни жене, ни теще Шерстоухов даже не пытался. Была у него надежда на кошку. Кошка была жуткая зараза, хватала Шерстоухова за босые ноги, линяла на его лучший костюм и пару раз нагадила в его тапочки, но сейчас могла пригодиться.

Новую приживалку кошка встретила в штыки. Она распушилась, увеличившись в размерах раза в четыре, выгнула спину верблюдом и шипела, как масло на сковородке, когда у тещи подгорали котлеты. Однако хитрая собаченция нашла подход и к кошке. Признала ее первенство во всем, уступала еду и вообще была тише воды ниже травы, так что надежды Шерстоухова не оправдались.

Так и пошло. Жена отдавала все время воспитанию собаки, называла ее ласковыми именами и едва ли не пускала в постель, а Шерстоухов стал чаще задерживаться на работе, чтобы не видеть этого безобразия. Теща тоже привязалась к собаке и пела теперь вместо «Лаванды» по утрам про собаку, которая бывает кусачей только от жизни собачей. Кошка держалась индифферентно.

Наступила весна, и четвероногой прохиндейкой снова овладела охота к перемене мест. И в один солнечный весенний день на прогулке эта тварь просто выскочила из ошейника и целеустремленно пустилась прочь. Не оглядываясь на хозяйку, которую, кстати, она хозяйкой и не считала.

Шерстоухову оставалось только тихо радоваться, что собака убежала не от него, а от жены, в противном случае жена просто загрызла бы его (от собаки научилась). А так он выдержал тяжелейшую истерику жены и выговор тещи за черствость и бездуховность, а когда брякнул необдуманно, что туда собаке и дорога, раз не понимает хорошего отношения, то получил от жены предложение убираться прочь.

И ушел. Утром на работу. А когда вернулся вечером, его ждал чемодан на площадке. И соседка, выглянувшая из дверей, сообщила, что жена поменяла замки.

Соседка относилась к нему неплохо, здраво рассудив, что с полицией нужно дружить – мало ли что в жизни может случиться. Соседка напоила его чаем и пустила пожить в квартиру своего племянника, работавшего в Тюмени по контракту. И там, в тишине, Шерстоухов осознал, до чего же это все его достало. И с тех пор сторонился женщин. Хватило уже ему семейного счастья.

Так что сейчас он был ужасно недоволен, что его разбудили. А разбудил его телефон. Он зудел и зудел над ухом, так что хотелось его прихлопнуть, как назойливого комара. Однако чувство долга победило.

– Слушаю, Шерстоухов! – крикнул он в трубку, и тотчас же сон слетел с него от ужасного известия.

Душитель сбежал. И теперь он, несомненно, отправится снова к Жене. Потому что Шерстоухов теперь ясно видел, что Женя что-то скрывает. Он позвонил Жене, она долго не брала трубку. Ясно, заснула крепко. Звонил еще и еще, затем решился побеспокоить ее соседку. Лариса ответила сонным голосом и тут же побежала звонить Жене в дверь.

– Не отвечает, – упавшим голосом доложила она, – уж я так колотила, мертвого разбудила бы… Ой!

– Не мог он так быстро успеть… – пробормотал Шерстоухов, – и мобильник не отвечает… Вот куда она ночью делась?

Оставалось последнее средство. Капитан набрал номер Бублика, тот ответил сразу, и голос не сонный.

– Слушай, звони своей девушке, пускай она срочно мне телефон Линевой отследит!

– А чего ей звонить? – отозвался Бублик. – Она вот тут, у меня под боком. И не спит даже.

Через некоторое время, которое показалось Шерстоухову вечностью, Бублик ответил, что мобильник Линевой находится в районе Екатерининского канала, ну да, как раз там рядом музей часов.

– Неужели в музей потащилась ночью? – ахнул Шерстоухов на бегу. – Ну до чего беспокойная девица!

Женя вскинула голову.

В том месте, где она ступила на карниз, стоял смуглый человек с обожженным лицом.

– Снова ты?! – проговорила Женя, тяжело вздохнув. – Похоже, от тебя невозможно избавиться! Ты в огне не горишь и в воде не тонешь.

– Конечно. – Душитель криво улыбнулся своим обожженным ртом. – Это потому, что я верно служу Великой Черной Матери, а она никогда не забывает своих верных слуг! Но теперь, когда я нашел это священное ожерелье, я буду не просто ее слугой. Я буду самым близким к ее священному престолу!

– Положим, это не ты нашел ожерелье, а я, – вполголоса пробормотала Женя.

Душитель, однако, ее услышал.

– Ты? – проговорил он насмешливо. – Да кто ты такая? Всего лишь слепое орудие божественной воли! Такие, как ты, – не в счет!

– Так же, как те, кого ты задушил?

– Само собой! Те, кого я принес в жертву богине, – это всего лишь мои подарки ей! Священные жертвы, каждая из которых приближает меня к престолу богини!

– И Марианна – та, которая помогала тебе?

– Марианна – глупая женщина! Она воображала, что, общаясь со мной, сумеет лучше понять древний культ… она так ничего и не поняла! Я впитал ее последний взгляд, ее последний вздох, чтобы выполнить священную волю богини!

– Да ты просто маньяк! Просто сумасшедший!

– Не смей так говорить! – Душитель шагнул на карниз. – И вообще – хватит разговоров! Отдай мне ожерелье – или…

– Или – что? – переспросила Женя. – Ты меня убьешь? Но ты и так собираешься меня убить!

– Твоя смерть будет страшной!

– А это мы еще посмотрим!

Женя попятилась. Она хотела дойти до другого конца карниза, чтобы перебраться на крышу, но Душитель двигался быстрее ее, он неумолимо приближался.

Женя хотела оглянуться, проверить карниз за своей спиной, но янтарно-желтые глаза убийцы притягивали ее, гипнотизировали, лишали воли…

Она еще немного отступила, но левая нога соскользнула с края карниза…

Пытаясь сохранить равновесие, Женя ухватилась за единственное, что попало под руку, – за минутную стрелку огромных часов.

Под ее тяжестью стрелка опустилась, передвинувшись сразу на несколько делений.

Женя сорвалась с карниза и висела, как над пропастью, из последних сил держась за стрелку и в то же время не выпуская священное ожерелье.

Душитель, криво улыбаясь обожженным ртом, приближался к ней.

Еще шаг – и он будет совсем рядом… тогда он столкнет ее в пропасть… только прежде отнимет ожерелье…

И тут с другого конца карниза донесся удивительно знакомый голос:

– Ну что же это такое? Тебя ведь уже арестовали – а ты снова вывернулся! Ну, это тебе с рук не сойдет! Побег – это уголовное преступление!

Женя скосила глаза – и увидела на карнизе капитана Шерстоухова. Он двигался бочком, сжимая в руке пистолет.

– Руки вверх, скотина! – проговорил он, щелкнув предохранителем. – Руки вверх, сволочь, иначе буду стрелять на поражение!

– Опять ты, капитан? – скучным голосом протянул Душитель… и вдруг в руке у него появился шелковый платок.

На этот раз Душитель не сложил румаль вчетверо. Он бросил платок в лицо Шерстоухову. Ослепленный капитан отступил, на мгновение потерял равновесие и выронил пистолет.

Оружие полетело вниз и с грохотом упало на тротуар.

– Ну вот, капитан, а теперь мы с тобой поговорим как мужчина с мужчиной! – Душитель двинулся вперед по карнизу. В руке у него был новый румаль, на этот раз сложенный, он вращал его как маленькое смертоносное лассо.

Шерстоухов пошел быстрее, чтобы первым дойти до того места, где Женя беспомощно висела на минутной стрелке. Однако он подошел туда почти одновременно с Душителем.

Душитель сделал обманное движение и тут же накинул румаль на шею капитана.

Шерстоухов резко взмахнул рукой – и сумел сбросить смертельный платок. Он прижался к циферблату часов, чтобы не сорваться с карниза, и немного отступил, чтобы получить свободу для удара.

Румаль снова со свистом рассек воздух… но вдруг опал, как парус в штиль. Душитель покачнулся, попытался сохранить равновесие… но карниз был слишком узким, и со страшным криком смуглый убийца полетел вниз.

Через секунду снизу донесся отвратительный звук – это тело убийцы ударилось о камни набережной.

Шерстоухов удивленно посмотрел туда, где только что стоял Душитель.

На его месте стоял невысокий худенький человек с загорелым до черноты лицом, в цветном тюрбане и странной, экзотической одежде. В руке у него был такой же платок, как у Душителя.

– А это еще кто такой? – проговорил Шерстоухов, удивленно разглядывая маленького человека. – Еще один душитель? Да сколько же их?

Однако маленький смуглый человек спрятал румаль за пазуху, заулыбался и что-то залопотал на непонятном языке. Потом лицо его стало озабоченным, и он потянулся вниз – туда, где Женя из последних сил цеплялась за минутную стрелку часов.

Капитан спохватился, тоже наклонился, и вдвоем они легко вытащили Женю на карниз.

Все вместе они перебрались на крышу.

Там стоял высокий представительный человек средних лет с красивым и породистым смуглым лицом и яркими глазами. Он был одет в отлично сшитый костюм со строгим галстуком, что казалось странным и неуместным в предрассветный час на ржавой петербургской крыше, да еще рядом с его экзотическим спутником. А то, что эти двое были спутниками, было очевидно: как только маленький человек в тюрбане перебрался на крышу, он что-то взволнованно проговорил, обращаясь к смуглому денди и показывая на Женю.

– Кто вы такие? – строго проговорил капитан Шерстоухов.

Элегантный господин улыбнулся и протянул капитану какое-то удостоверение с геральдическим зверем на обложке:

– Позвольте представиться, представитель по культурным связям правительства индийского штата Вашьярустан… – сказал он по-русски с небольшим акцентом.

Потом он назвал свое имя, но оно было такое длинное и заковыристое, что капитан даже не стал пытаться его запомнить. В ответ он тоже представился:

– Капитан Шерстоухов, полиция.

– А это – мой ассистент, – представитель по культурным связям показал на смуглого человека в тюрбане.

Эта сцена с взаимными представлениями на крыше показалась Шерстоухову нелепой. Однако ему приходилось играть свою роль до конца.

– А что вы, простите, тут делаете? – спросил он строго.

– Дело в том, господин капитан, – ответил элегантный господин, взяв Шерстоухова за пуговицу. – Нам стало известно, что в вашем городе обнаружена большая культурно-историческая ценность, принадлежащая нашему народу. И мне было поручено прибыть сюда и сделать все возможное, чтобы вернуть эту ценность.

– Это вы о чем? – удивленно спросил капитан.

– Это он вот об этом, – проговорила, выходя из-за его спины, Женя и показала капитану ожерелье из черепов.

При виде ожерелья человек в тюрбане упал на колени и что-то бессвязно залопотал.

– Да, именно об этом! – Культурный представитель повел себя более сдержанно, чем его ассистент, он сложил руки и почтительно поклонился. – Это очень важный для нашего народа артефакт, шедевр высокого ювелирного мастерства наших предков и доказательство глубокой древности нашей истории.

– Но ведь это как-то связано с кровавым культом богини Кали! – проговорил Шерстоухов, который решил блеснуть эрудицией и знанием вопроса.

– Совершенно верно! Но и это – часть нашей истории, которую нельзя зачеркнуть. Скажем, это как если бы вы нашли царский венец, принадлежавший Ивану Грозному. Пусть он был злодей, но тем не менее выдающийся исторический деятель.

– А, ну да, пожалуй… – Шерстоухов задумался, потом его посетила новая мысль: – А вы… простите… не эти… не тхуги-душители? – Взглянув на культурного представителя, он смутился и добавил: – То есть не вы, а этот ваш ассистент… у него и платок такой же, как у того…

– Ну что вы! – Элегантный господин мягко улыбнулся. – Мы же с вами современные люди, мы живем в двадцать первом веке! Все эти древние ритуалы остались в далеком прошлом! Да и платок… извините, но у моего ассистента – настоящий домотканый румаль, а у того человека был дешевый ширпотреб!

– Это точно, – тихонько сказала Женя. – Степаныч где-то по случаю достал партию.

– А вообще, кто он был? – спросил капитан. – Один из ваших?

– Ни в коем случае! – Господин замахал руками. – Он был маньяк, сумасшедший! Кстати, вообще не индус! Правда, он много лет прожил в Индии и вообразил, что стал приверженцем культа Кали. Ну и решил любой ценой заполучить этот артефакт… Столько сил потратил, столько времени… как у вас говорят, подвинулся на этой мысли.

– И что же теперь делать с этой штуковиной? – протянул капитан, растерянно глядя на ожерелье в руках Жени.

– Отдать ожерелье тем, кто его создал, тем, кому оно принадлежит по праву! – Женя шагнула вперед и решительно протянула ожерелье элегантному господину, вспомнив про то, что прочитала в старой тетрадке, и добавив про себя, что в противном случае не будет ей в жизни ни счастья, ни покоя.

– Но-но! – спохватился Шерстоухов. – Это же все-таки государственное имущество, нельзя просто отдавать.

– Да ладно тебе! – отмахнулась Женя. – Про это ожерелье никто и знать не знает, ну, пристроишь ты его в музей, так еще сколько набегаешься, пока возьмут, везде ведь бюрократия такая.

– И то верно, у меня вон там, внизу, головная боль лежит, – вздохнул капитан.

– Я вам очень признателен! – ответил старший индус с глубоким чувством и прижал ожерелье к груди. – От лица всего нашего народа выражаю вам глубокую благодарность! Этот бесценный артефакт займет почетное место в нашем музее!

А его ассистент снова залопотал что-то непонятное и едва ли не затанцевал на крыше.

– Ну вот, – сказал капитан Шерстоухов, убирая в карман мобильник, – приедут, но не так уж быстро. Время ночное, а дежурный говорит – все равно у тебя покойник, так что спешить некуда.

– Ты как хочешь, а я обратно по крышам не полезу! – сказала Женя. – У меня до сих пор руки-ноги трясутся. Пускай ваши хоть пожарных вызывают или МЧС – с места не сойду!

– Ладно, найдут сторожа, он музей откроет, по лестнице спустимся… – Шерстоухов уселся на крышу прямо под часами, подстелив свою куртку.

Женя со вздохом облегчения опустилась рядом.

– Как красиво тут… – пробормотала она, – рассвет…

Небо на востоке было нежно-розового цвета.

– Все собиралась спросить… – проговорила Женя, – ты не тот самый хулиган Шерстоухов, который в сто пятнадцатой школе учился? Скелет в костюм завуча одел, портрет Ньютона испортил…

– И вовсе не испортил, просто апгрейдил, – обиделся Шерстоухов, – а ты откуда про меня знаешь?

– Наслышана, – усмехнулась Женя. – А как же ты в полиции оказался?

– Да как… батя уговорил. Сказал – бросай ты свои художества, когда-нибудь ведь и правда под суд угодишь. Люди-то ведь кругом разные, не всегда приличные попадаться будут.

– Хм… – Женя вспомнила слова свекрови о том, что у Шерстоухова была только мать, про отца они в школе не слыхали.

– Мы с батей через это и познакомились… – продолжал Шерстоухов. – Он надо мной шефство взял, стал приглядывать, а потом на маме женился. До сих пор живут, а все благодаря мне. А ты все же скажи, откуда про меня знаешь?

Ответа не было. Скосив глаза, капитан Шерстоухов увидел, что Женя крепко спит, привалившись к его плечу. Во сне она шевелила губами и сладко посапывала.

«Жалко будить будет, – подумал Шерстоухов, – а ведь скоро наши приедут…»

В городе светало.

По набережной Екатерининского канала шли два смуглых человека – один в отлично сшитом европейском костюме, другой в экзотической одежде и тюрбане. Они оживленно разговаривали на своем языке.

– Дело сделано, – говорил элегантный господин. – Мы вернем священное ожерелье Великой Черной Матери. Великая Черная Мать будет довольна.

– Да, это хорошо! – отвечал ему маленький человек в тюрбане. – Но она была бы еще более довольна, если бы мы принесли ей в жертву этих двоих белых людей!

– Что ты, брат мой! Это могло привести к нежелательным последствиям, тем более что один из них – полицейский, а нам нужно вернуться домой без приключений. Мы должны доставить ожерелье в целости!.. А жертвы Великой Черной Матери мы еще успеем принести, людей на свете много…

– Ладно, пусть будет по-твоему!

Женя заварила кофе по старому индийскому рецепту, который вычитала в одной старинной кулинарной книге. По кухне поплыл аромат пряностей.

«Как хорошо что-то сделать для себя», – подумала она, наслаждаясь тишиной.

Пожалуй, можно себе позволить съесть что-то калорийное, потому что за последнюю неделю она здорово похудела. Хотя выглядит неплохо, сегодня на работе даже Степаныч сделал ей комплимент, а Костик все время предлагает подвезти до дома, и даже старый реставратор Арсений Борисович норовит погладить по руке и называет деточкой.

Женя сорвалась с места и полетела в прихожую, к зеркалу. С некоторых пор ей хотелось проводить возле него больше времени. Ей стало нравиться собственное отражение. Щеки чуть осунулись, зато глаза стали казаться больше и таинственно блестят. И волосы отлично лежат без всяких укладок.

Женя попробовала новую помаду, что купила только что. Немного ярковата, но ей подходит.

Ой, кофе остынет! Женя крутанулась на пятке и полетела на кухню. С некоторых пор ей хотелось бегать, прыгать и танцевать. Еще хотелось смеяться и петь. Просто так. Весна, наверное, так действует…

От кофе кровь забурлила. Женя откинулась на стуле и слегка задумалась – чем бы заняться. Прибраться в квартире и выбросить все Кристинины шмотки, что загромождают комнату? Или поваляться с книжкой на диване? Или приодеться и пройтись по магазинам? Вообще-то лучше по магазинам, потому что Николай пригласил ее в субботу в театр. С ума сойти – в театр! Женя засмеялась, вспомнив, какое сконфуженное у него было лицо. Ничего, пусть привыкает, она – девушка культурная, не по кабакам же ходить.

И тут она услышала, как в замке проскрежетал ключ. Сердце мгновенно ухнуло вниз. Но еще не долетело до пяток, когда Женя сообразила, что Душитель мертв, окончательно и бесповоротно, так что бояться ей некого и нечего. И что в дверь, разумеется, ломится Кристинка, у нее же остался ключ от квартиры.

Да вот же она стоит на пороге. Явилась не запылилась!

Вид у Кристины был приличный, как будто не она скрывалась несколько дней от бандитов и от полиции. И одежда была новая и совершенно не в ее прежнем стиле. Сейчас на Кристине был короткий, очень модный плащик, под ним – джинсы и пиджачок, все фирменное, дорогое. Волосы больше не стояли дыбом, и не несло от Кристины жуткими духами, от запаха которых Женя сразу же начинала чихать.

Ничего этого не было. Однако Женя удивлялась всего полминуты, после чего выскочила в прихожую с самым зверским выражением лица.

– Здравствуй, Женечка! – пропела Кристина. – А я вот тут зашла…

– Угу, – Женя скрестила руки на груди, как Наполеон перед битвой при Ватерлоо, – шмотки свои оставила? Так они вроде бы тебе теперь без надобности, как я вижу, ты полностью сменила имидж.

– Да, вот понимаешь, у меня такие новости. Я замуж выхожу! – выпалила Кристина.

– Да что ты? – Женя пожала плечами, все, что касалось Кристины, ее теперь мало трогало. – И кто же этот счастливец?

– Да вот… – Кристина перестала маячить на пороге, и за ней в квартиру вошел Лом.

Он тоже очень изменился – стал как-то ниже ростом и не такой квадратный, как-то оплыл по углам.

– Ой! – все-таки Кристине удалось Женю удивить.

– Да, мы помирились с Лешей и решили пожениться! – тараторила Кристина. – Теперь у нас нет никаких причин скрывать что-то друг от друга. Так что можешь пожелать нам счастья! Вот приедем домой и сразу же распишемся! А может, и не поедем домой, а сразу отсюда куда-нибудь в теплые края, Леша решил отойти от дел! Купим домик на берегу теплого моря или виллу в Испании…

– Ага… – пробормотала Женя, – виллу в Испании, дом в Майами или шале в Швейцарии.

Кристина нахмурилась было, услышав слово «шале», но тут же снова просияла.

– А я что пришла-то? Свадебный подарок Леше хочу сделать! – Кристина отодвинула Женю и промчалась в комнату.

Оттуда послышался шум сдвигаемых чемоданов, потом диван поехал по полу, потом донеслось несколько крепких словечек, которых не все ожидают услышать от молодой женщины, и наконец сияющая Кристина появилась в прихожей, сжимая что-то в кулаке.

– Покажи! – бросила Женя.

И Кристина без слова разжала кулак. Там лежал перстень удивительной красоты с огромным бриллиантом. Оправа была из белого золота, среди резных листьев, гроздей винограда и диковинных цветов явственно просматривалась буква «П». Граф фон Пален. Или Павел Первый? И правда, драгоценность.

Женя посмотрела поверх перстня в лицо Лома. Кристининого жениха.

– Твоя, говоришь, вещь? – прищурилась она.

Странно, теперь она совершенно не боялась этого человека. Он первый отвел глаза.

– Что ж, – сказала Женя, – совет вам да любовь. А теперь убирайтесь вон из моего дома! И чтобы я больше вас не видела никогда! И шмотки свои прихвати, а не то я все выброшу!

– Я быстро! – Кристина нисколько не обиделась на Женины слова.

И правда, собрала вещи она удивительно быстро, десяти минут не прошло. Все уместилось в один большой чемодан, который Кристина торжественно вручила Лому. Тот потащил его по лестнице, даже не обернувшись на Женю. Кристина полезла было обниматься, но Женя ловко отстранилась.

– Ключи от моей квартиры отдай, – процедила она, – хотя ладно, все равно замки поменяю сегодня же.

Кристина бросила ключи на галошницу, послала воздушный поцелуй двери соседки и поскакала вниз по лестнице, весело напевая.

Алексей Ломов, имеющий в соответствующих кругах солидную кличку Лом, вышел из подъезда весь красный и шумно отдуваясь – чемодан у Кристины, похоже, был набит кирпичами, а не одеждой. Хорошо хоть нести надо было вниз, а не наверх. В это время во двор въехали две полицейские машины с мигалками, а за ними – еще одна, обычная. Из машин высыпали бравые парни в бронежилетах с автоматами, из обычной машины вышел солидный человек в штатском, с седыми висками и упрямым подбородком. Человек оглядел двор и не торопясь подошел к Лому.

– Алексей Ломов, – сказал он вроде бы негромко, но весь двор слышал, – вы арестованы.

– За что? – прохрипел Лом.

– Вам предъявляются убийство, похищение, разбой…

Тут открылась вторая дверца машины, и оттуда выбрался невысокий человек с аккуратной плешью. Мелко ступая кривоватыми ногами, он подошел к Лому и крикнул весело:

– Здорово, Алексей!

– Ты, майор? – Лом отшатнулся. – Ты откуда тут?

– Вот, прилетел, как коллеги мне сказали, что ты тут в Петербурге безобразничаешь. Дебош в ресторане устроил, девушку похитил… дружки твои сгорели…

– Начальник, тут я не при делах! – возмутился Лом. – Ничего мне не пришьешь!

– При делах, Леша, при делах, – ласково сказал майор. – Я чего прилетел-то? Друганы твои тебя сдали. У них там без тебя произошел передел сфер влияния, так что теперь не ты, а Васька Лещ главный.

– Лещ? – ахнул Лом и выпустил из рук чемодан. – Да когда же он успел?

– А не надо было уезжать, – злорадно сказал майор, – не надо было хозяйство бросать. Хозяйство, оно глаз любит. Так что, Леша, сидеть тебе теперь долго. Потому как потерпевшие-то, у кого ты мальчонку похитил, теперь на тебя заявление накатали. Похищение детей – дело серьезное. Опять же перстень… Ну, и по другим делам уж до кучи… Берите его, ребята, он ваш.

Кристина споткнулась на втором этаже, поэтому пошла медленнее. И увидела в окошке подъезда, как во двор въезжают полицейские машины. Она заметалась по площадке, и в это время открылась дверь квартиры на первом этаже. На пороге стояла давешняя ведьмоватая старуха.

– Деньги есть? – спросила она, не тратя времени даром.

Деньги теперь у Кристины были – не слишком много, Лом дал на магазины. Но для старухи хватит.

– Есть! – прошептала Кристина.

– Тогда заходи, – сказала старуха, – как утихнет тут, так тебя выпущу.

Кристина юркнула в квартиру. Красивая жизнь накрылась медным тазом, однако унывать рано. Какие ее годы, еще представится шанс разбогатеть…