Первая любовь (Эй, толстый!)
– Подмышки помой, зубы почисть, – наставлял батя. – Цветы купи. Есть, на что купить цветы?
– Ну, так, – туманно ответил жирный.
Батя полез в кошелек, достал тысячу рублей.
– Цветы, понял? Без них лучше вообще не приходи. Шутка! Без презервативов не приходи.
– Сережа! – возмутилась матушка. – Чему ты ребенка учишь?
– Это не ребенок, а жеребец с яйцами. Пойдет же он когда-нибудь на свидание.
– Да знаем мы, на какие он свидания ходит. Пусть учебу подтягивает.
– Да, может, он прямо сегодня пойдет, да, Саня?
Откуда батя мог про это знать? Неужели у Сани на роже написано, что сегодня у него свидание с Аделаидой Кулешовой?
– Может, и пойду! – буркнул жирный.
Вообще-то, приступы щедрости у бати случались. Так что внезапному появлению штуки жирный не особо удивился. Это у матушки не допросишься, а батя дает. Хотя, случалось, и на него орет, если не в духе бывает.
Свидание у жирного было в час дня. Но у выхода из метро «Царицыно» он появился уже в двенадцать пятнадцать. Цветы, само собой, купил. Толстый, когда зашел в цветочный магазин, почувствовал себя кретином. Купил первое, что увидел – розы. Потом стоял, ждал, пока продавщица долго и нудно, словно издеваясь, заворачивала букет в хрустящий целлофан.
Букет стоил семь сотен, был громоздким и всячески мешал жирному. Да еще люди смотрели на него так, будто удивлялись: «Как, мол, и этот мудак на свидания ходит?»
Толстый не чувствовал себя героем-любовником. Скорее, дебилом-школьником в день 1 сентября. Было жарко, и жирный не знал, куда девать букет. Попробовал сунуть подмышку, но там цветы только мешали, да еще, к тому же, и кололись. Так что Саня мучительно держал их стеблями вверх, как будто веник.
И тут он вспомнил, о чем еще говорил батя. Презервативы тоже должны быть. А их нету. И как быть?
Аптека, торговавшая гондонами, вот она – рядом. Толстый решительно направился туда.
И тут с ним заговорил внутренний голос.
«Ну, и куда ты идешь, дебила кусок? – спрашивал внутренний голос. – Кто тебе вообще сказал, что Аделаида тебе сегодня даст? Ты так в этом уверен?»
Конечно, жирный ни в чем таком уверен не был. Очень так не был.
«Ты хоть знаешь вообще, что с ней делать? – глумилось внутреннее существо. – Вот встретишься ты с ней, и что скажешь? Кроме «привет»?
На толстяка навалилась паника. Он посмотрел на экран телефона. Пол-первого. Не поздняк еще свалить и домой. И Саня почти уже почти решил спасаться бегством.
(Когда он впоследствии вспоминал события этого дня, то приходил к выводу, что отправиться домой было бы лучшим выходом.)
Шаги были сперва осторожными, потом убыстрились. «Да ну ее нахрен, эту Аделаиду!» – подумал жирный. Он вдруг понял, что хочет жрать. Притом сильно. А тут как раз и прилавок с шаурмой и беляшами подвернулся по пути.
«Странное дело! – подумал жирный. – Все ларьки и прилавки же Собянин посносил. Откуда вдруг шаурма взялась?»
Внезапная догадка обожгла кипятком. Если вернулась шаурма – значит, сняли Собянина? А, может, и Путин в отставку отправился? Но вряд ли, вряд ли. Не уйдут они так просто. Это, наверное, к чемпионату мира прилавок поставили.
Азиат-продавец профессиональным взглядом выловил жирного в толпе прохожих.
– Эй, паренек! Беляши горячие, с пылу с жару. Беляши, подходим, берем!
Он говорил с некоторым равнодушием, словно бы ему и все равно было – купит Саня у него беляш или нет.
Саня замер. Его с неодолимой силой потянуло к еде. Деньги, в принципе, были. Коварный азиат стоял, улыбался. Манил толстого словно магнитом.
– Подходи, паренек, не стесняйся. Подкрепись перед свиданием.
Похоже, все вокруг читали душу жирного, как открытую книгу.
Саня купил два беляша. Проглотил их, кажется, прямо у прилавка. Чуть-чуть даже язык обжег.
Беляши показались ему вкусными. Правда, мясо было какое-то странное, с каким-то душком сладковатым.
– Добавки, паренек? – спросил азиат.
– Да-да! – поспешно согласился жирный.
Первоначальный голод был побежден. Желудок, получив добычу, урчал как кот. Третий беляш он ел уже без спешки, отойдя за ларек.
Правда, то ли от жадности, то ли от спешки он забыл взять салфетки и, как выяснилось, заляпал беляшным жиром руки. А тот – пованивал, конечно, какой-то несвежей тушенкой.
Толстый пустил длинную струйку слюны на ладони. Повозюкал. Лучше не стало. Тогда Саня сорвал лист с дерева и вытер об него. Лист оказался пыльным и еще сильнее испачкал руки. А тут еще букет этот мешался. Саня попробовал вытереть ладошки о целлофан. На хрустящей фигне появились радужные, будто бензиновые, разводы.
Жирный уже подумывал вытереться о розы, на них-то жир со слюнями будет не так сильно заметен. Розы были совсем маленькими – вот в чем проблема. Если вытереться лепестками, то цветы облысеют.
Так ничего и не придумав, он пошел к входу в метро. Там стоял полубомжового вида дед и раздавал бесплатные газеты.
«О, ништяк!» – подумал Саня и взял у деда одну газету. Он радостно вытер руки, а затем и губы, которые тоже перемазались беляшным салом.
Пару секунд толстый чувствовал себя очень даже клево. А потом случайно взглянул себе на руки. И застыл.
Потому что руки были черными, как у нигерийского болельщика. «Это типографская краска!» – понял жирный. А потом с ужасом понял, что и рожа у него, наверное, тоже черная.
«Бежать домой!» – шепнул внутренний голос разума.
Но несчастный тщеславный упрямец всеми ста сорока килограммами своего веса протестовал против единственно верного выхода из ситуации. Если бы Саня из будущего мог вернуться в прошлое, он бы пинками погнал себя самого домой. И тем самым, может быть, и спас бы от дальнейших событий.
Саня предпринял худшее, что только мог. Черными руками он стал тереть черную свою морду. Свинцовый запах краски мешался со сладковатым пованиванием беляша. Дополнительные нотки этому обонятельному аккорду придавал резкий запах пота из Саниных подмышек.
– Извини, это ты Александр? – сказали ему.
Спрашивала какая-то девушка. Жирный посмотрел на нее. И утратил дар речи.
Девушка была невероятно отпадна. Просто невероятно.
***
Саня оцепенел. Он уже и сам не мог поверить, что буквально несколько секунд назад запаривался такими пустяками, как вытирание рук. Все это померкло, как старенькая «нокия» перед новым айфоном.
Телка была невероятно, дьявольски, чрезвычайно офигенна. У нее были сиськи – те самые парные планетарии, которые воображал себе жирный в минуты одинокого досуга. Эти сиськи смотрели на него, как два дополнительных глаза.
Еще телка была симпотна! Она смотрела на жирного слегка лукаво, а во взгляде ее плясал шоу-балет сатаны. На лице у нее выделялись губы. Они были не то, что прекрасны, а изысканны, напоминая темно-алую, практически малиновую виолончель, только положенную горизонтально.
У телки была жопа. И красное платье подчеркивало эту жопу, и даже полужопия этой жопы. Они были божественны. И еще были ноги – самых соблазнительных очертаний. Ровные и гладкие, как рельсы, уводящие поезд Саниного вожделения в подъюбочный туннель, где горел священный огонь мудрости.
– Молодой человек! Ты же Александр?
Жирный встрепенулся, пришел в себя. Оказывается, телка что-то ему говорила. А Саня ничего не мог ответить. Ему казалось, что все его внутренности словно сгребли кулаком, подтащили в нижнюю часть организма и мощным толчком затолкали их изнутри прямо в хуй. И тот налился чугунной тяжестью. Наверное, теперь им можно было бы даже и убить. Организму жирного не хватало воздуха. Организм испустил с пол-ведра пота и выпучил глаза.
– Я… я…
– Такой смешной! – ласково сказала телка. И вдруг достала из сумочки влажные салфетки и стала вытирать жирному лицо. – Да не стесняйся ты! Все свои!
Саня размяк и зажмурился. Сегодня был день чудес!
– Умбрм… гргргрх… хрбрпрдргр… кхекхекх…
– Жарко сегодня, да, – сделала вид телка. – А ты не простудился?
– Э-э-эхргр, брдрщгхкх.
– Ты точно Александр? Странно так говоришь. Может, ты болельщик из Исландии?
– Я-а А…а…лександр, – получилось у жирного.
– Я тебя узнала. Куда мы пойдем?
Пятью днями ранее...
Вечер заканчивался как обычно. Родаки в своей комнате тупили в ящик. Матушка сходила на кухню и вернулась, чем-то звеня. Ну, да ясно – чем. Сейчас опять вискаря своего напьются. А потом кроватью скрипеть начнут.
«Блииин! – мысленно взвыл толстый. – Они же старые! Им же больше сорока. Куда им?!»
Саня в такие моменты ненавидел родаков. Каждую ночь – каждую, долбанную ночь – они делают то, о чем он только мечтает. Делают то, чего он лишен. А почему лишен? Потому что именно они – родаки – родили его на свет таким вот толстым уродом с мутными глазками, пухлым подбородком, безвольным ртом. И сейчас родаки, наверное, смеются над ним. «Смотри, мол, сыночек, какие мы молодые еще. А ты сиди, сиди перед своим компьютером».
Саня не обольщался на свой счет. Он отдавал отчет в том, что видел в зеркале. Ему действительно никогда не дадут.
«Надо срочно разбогатеть, – думал Саня. – Телки любят богатых».
Разбогатеть было куда вероятнее, чем переспать с кем-нибудь.
Способы имелись. Он ведь учится на экономиста. Когда получит диплом, конечно же, устроится на крутое место. Будет там нифига не делать и получать деньги. Осталось лишь потерпеть еще каких-то четыре года. Долго! Но что делать?
А родаков такое положение дел как раз устраивает.
Матушка однажды затеяла у него выяснять, почему у него нет девушки.
– Ну, мама, – наплел жирный. – Я – существо высокоорганизованное, со сложным внутренним миром.
– Угу, а девчонки – с простым, – сказала мамаша.
– Ну, конечно! – не стал спорить толстый. – Я еще не встретил такую, которая в полной мере оценила бы мой внутренний мир.
– Да, это постараться надо, – закивала мамаша.
Жирный не смог понять: это она издевается или все-таки понимает?
– А скажи, пожалуйста, ты не этот самый случайно? – вдруг спросила мать.
– В смысле?
– Ну, не?..
Жирный застыл, не зная, что и ответить. Недопрожеванная сосиска по трамплину языка поехала к выходу изо рта.
Мать! Родная мать! Как она могла такое подумать?
– Мама! – тонким, внезапно писклявым голосом возмутился Саня. – За кого ты меня принимаешь? Я что – парней сюда вожу?
– Нет, – сказала матушка. – Но ты и девчонок не водишь. Вот я и решила спросить. На всякий случай. Нет-нет, это ничего не значит.
Разговор этот, вроде бы, забылся. Но осадочек остался.
Впрочем, был еще один вариант добиться сексуальной привлекательности. Надо было накачаться, превратить жировую массу в сталь мускулов. Этот вариант Саня иногда вяло катал в голове.
Однажды он записался в зал. Местные качки (их тут было угрожающе много, этих тупых скотов) насмешливо смотрели на него. Сане казалось, что скоро они начнут над ним издеваться – он четко предвидел такие вещи.
Качки смотрели на жирного Саню как на что-то небывалое. Казалось, что даже если бы в их зал пришла сама Кончита Вурст, и то на нее смотрели бы с меньшим презрением. «Чему они удивляются? – подумал Саня. – Не могли они уродов не видеть. Заходят они наверняка в спортзал. Я же зашел?» К тому же некоторая часть качков наверняка была бывшими уродами. Кто-то из этих атлетов наверняка был раньше хил и сутул, а кто-то, как Саня, изнемогал под пластами сала.
После первого занятия Саня помирал. Руки налились тяжестью и словно сами стали бесчеловечными гантелями. Ноги болели. Сане казалось, что это никогда не пройдет. Однако на третий день все-таки прошло. Саня снова пошел в зал – и снова наутро испытывал тяжесть и боль.
На втором занятии, во время упражнения на пресс Саня пернул. Случилось это неожиданно.
Совсем не как обычно. Обычно Саня пердел осмысленно. И даже любил это занятие. Очень хорошо было пердеть в ванной. В теплой воде поток кишечных газов образовывал пузыри, иногда крупные. Саня любил за ним наблюдать. Еще с Виталиком (это был его друг) они, случалось, играли в гороховые карты. Правила были простые – кто громче пернет. Саня обычно побеждал. Потому что собирался с силами, специальным образом напрягал живот, распределяя по нему комья сала, и выдувал из нутра громогласным фейерверком. В последний раз они пробовали поджигать струи, но ничего не получилось.
В общем, пердеть Саня умел. Но в спортзале он выстрелил непреднамеренно. Сначала было непонимание: «Кто это пернул? Что это за дебил?» А в следующее мгновение пришло леденящее открытие: «Да это же я!» Два-три следующих мгновения растянулись на минуты. И Сане все казалось, что обошлось, что никто ничего не услышал и не унюхал. Но нет, когда миновала и эта стадия весь зал, все, кто в нем был, обернулись и посмотрели на Саню. Были здесь и телки. Смотрели и они. Наверное, то, что Саня видел в их взглядах, называлось презрением. Кто-то сказал: «Фу!», кто-то заржал. Одна из девушек попросила проветрить помещение.
– Так, прекратили! – сказал дядька-тренер. Но не убедительно сказал. Чувствовалось, что он вовсе не на стороне Сани.
Толстый понял, что если не сегодня, то уже скоро его начнут откровенно чмырить. А этого никому не хочется. Поэтому на спортзал он забил. Никто и не вспоминал. Хотя мать один раз вспомнила, но Саня ей наврал, что ходит, мол, он. Конечно же, ходит!
***
Сегодня днем заходил Виталик. Говорят, что при Советском Союзе на стенах медучреждений висели плакаты о вреде подросткового онанизма. Правда, сколько Саня ни искал в Интернете, он их не находил. На эту тему были только фотожабы более позднего происхождения. Но Виталя, как казалось жирному, вполне достоин стать героем такого плаката. Да что там – идеально просто подходит!
Виталя сутул, прыщав. Правая рука вечно в мозолях. Глазки его бегают из стороны в сторону, туда-сюда. И он постоянно врет. Если верить Витале на слово, то трахался он каждый день по два-три раза. Правда, с телкой Саня не видел его ни разу. Зато врал Виталя так вдохновенно, что иной раз Саня даже начинал ему машинально верить.
Вот и сегодня он пришел, уже «потрахавшись».
– Какой телке я сегодня засадил! – начал Виталя врать прямо с порога. – Вот с такими сисяндрами, прикинь! А пилотка – мокрая-мокрая.
Своей брехней Виталя уже начал ставить друга Саню в трудное положение. Не верить всему этому как-бы не вежливо, но и верить чревато. Чем дальше, тем больше Сане кажется, что Виталя (у которого в классе была кликуха Глист) держит его, жирного, за идиота.
Брехня Витали пошла все по той же унылой колее.
– Сначала мы, прикинь-прикинь, сосались прямо на улице, – выплюнул вместе с капельками слюны он свой унылый бред. – А потом мы пошли… мы пошли…
– На стройку? – ехидно предположил Саня.
– На кладбище! Ништяк на кладбище трахаться.
– Ты там уже четыре раза трахался, – поддел друга Саня.
– На самом деле пять. И вот нашли мы могилу, где вообще, прикинь, никто не ходит. И вот там она такая раком встает. А у меня тут же – стояк! Я – туда-сюда. Куда-то воткнул. И думаю: «Что-то не так. Сухая!» А я до того ее мацал, так манда мокрая была. А как она мокреет, чувак, так словно сопливая становится. А тут – сухая. Что такое? И говном воняет. А это я в жопу ей засадил, прикинь!
Сегодня Виталя Глист выбесил толстого. «Зачем он мне это рассказывает? – попытался понять жирный. – Что с ним случилось? Почему он пытается поднять свою самооценку, рассказывая мне этот бред?» Но главное, что бесило Саню, так это то, что Глист врет – и врет нагло, а, значит, держит Саню за идиота. Глисту не дала бы даже бомжиха и даже за деньги. Не то, что красивая телка с сиськами. И уж, конечно, не в жопу.
– И сколько раз? – спросил Саня этого секс-террориста.
– Э, чувак, ты меня знаешь! Не зря спросил! – распинался Глист. – Два раза! Да! Второй – тоже в жопу. Телка говорит: «Ой, как круто было! Я никогда в жопу не давала! Давай еще раз?» А я – куда мне. Я ведь только что кончил. Говорю: «Потерпи пятнадцать минут, детка!» А она говорит: «Не могу терпеть! Моя жопа, – говорит она, – снова требует твой хрен. Давай, – говорит, – я тебе пососу?»
Иногда Глиста заносило в неразведанные дали гнусного бреда. Вот как сейчас.
– После жопы? – брезгливо спросил Саня.
Глист на секунду притормозил. Понял, наверное, что заврался. Но вот глаза его снова загорелись и он воскликнул:
– Да! После жопы, прикинь! У меня хер весь в говне, а она такая: «Дай пососу!»
– Может, хватит мне врать? – сказал Саня.
Никто не тянул его за язык. Роковые слова, без которых не было бы нашей истории, сами слетели с его языка.
Глист застыл.
– Что? – словно бы не веря собственным ушам, спросил он. – Что ты сказал?
– Хватит. Мне. Врать, – раздельно, отдельными фразами, сказал Саня. – Ты заебал.
– Ты, значит, думаешь, что я тебе вру? – решил обидеться Виталя.
– Думаю, – Саню тоже уже несло. – Я думаю, что ты – вообще девственник.
Это был удар ниже пояса. И Глист стал ловить ртом воздух, словно действительно выхватил либо по яйцам, либо под дых.
– Да как ты смеешь? – с угрозой спросил он. – У меня было много телок. Несколько десятков. Ты столько и не видел.
– Ты тоже.
– Да ты охуел, – трусливо нахмурился Глист.
– Ты тоже. Я не пойму, зачем ты мне врешь? Думаешь, я тебя уважать больше стану? Но на деле-то – меньше. И я говорю тебе: ты заебал.
– Точно так же мне говорила сегодня эта телка на кла…
– Не было никакой телки, – устало вздохнул Саня. – Ты заебал парить мне мозг своим бредом. Ты – девственник.
Слово «девственник» было страшным оскорблением. Оба они – и жирный Саня, и тощий Глист – конечно же, «ебались». И заявляли об этом, стоило только их спросить. Они, что один, что другой, на словах перетрахали десятки телок. Правда, все эти юные и красивые создания предпочитали одноразовый секс, а потом растворялись где-то в мегаполисе. Райские создания. Ни одна из этих телок не захотела отношений, ни одну из них никто никогда не видел. С этим можно было жить. Можно было делать вид, что принимаешь на веру сексуальную ахинею друга, притом, по умолчанию, друг тоже принимал на веру встречную аналогичную хрень.
Но Глист давно уже перешел все границы. Его – посмотрим правде в глаза – стало заносить уже давно.
– Зачем ты мне пиздишь? – спросил Толстый.
– Я не пизжу!
– То есть, всех этих баб ты ебал?
– Ебал! – не дрогнув прыщами заявил Глист. – А если сам не ебал телок, про которых рассказывал, то это – твои проблемы. Значит, ты пиздун и девственник.
От такой наглости жирный даже оторопел. Даже обида накатила.
– То есть, пиздишь ты, а пиздун – получается, я? – спросил жирный.
– Ты и есть пиздунишка, – наглел Глист.
– А ты, типа, великий ёбарь?
– То есть, ты мне не веришь?
– Ни единому слову. Ты – девственник. И ты ни разу не то, что не ебался. Ты даже не целовался!
– От нецелованного слышу!
– То есть, ты хочешь сказать, что ты круче, – присел на умняк Саня. – А на основании чего? На основании того, что ты просто наглее пиздишь. Вот и все! Я, получается, должен тебя уважать на основании твоего пиздежа, в котором нет не то, что ни слова правды, а даже сраного правдивого междометия!
– Ты понимаешь, девственник, что это война?
– Понимаю, девственник. Не я ее начал. Видит Бог, я этого не хотел.
– Я, конечно, мог бы дать тебе по ебалу, – задумчиво протянул Виталя Глист.
Саня хмыкнул. Виталя, наверное, единственный человек мужского пола в их бывшем классе, со стороны которого Толстый не боится насилия. И Виталя, конечно, тоже Саню не боится. Такая вот взаимная небоязнь, пожалуй, и послужила основанием их плохонькой, но дружбы. Которая, кажется, уже умерла.
– Только в мыслях, – осадил Глиста Саня. – Во-первых, у меня в другой комнате родаки. А во-вторых, силенок не хватит.
– Некоторые оскорбления смываются только кровью.
– Я не ищу с тобой ссоры, Виталя, – примирительно сказал жирный. – Но признай, что ты – девственник.
– Сам это признавай, если хочешь, – огрызнулся Виталя. – От меня ты таких признаний не дождешься.
Саня чувствовал, что ситуация заходит совсем не туда. Он может потерять единственного друга. Тот бывает порою невыносим. Но это единственный человек, не считая родаков, который вообще с Жирным общается. А уйдет сейчас Глист – так только родаки и останутся. Вот веселуха, да?
Притом, и Глист оказался, в общем-то, в той же ситуации. Хотя ему круче, чего уж там. У Глиста есть младший брат. А у Сани – вообще никого.
– Давай признаем, что наша дружба подошла к точке кризиса, – осторожно сказал жирный. – Ты не можешь отказаться от своих слов, так?
– Так ты откажись от своих! – запальчиво буркнул Глист.
– И речи быть не может.
– Как тогда нам быть?
– Давай все забудем?
– Хотелось бы. Но не выйдет.
В комнате повисло молчание. Стало слышно телевизор в комнате предков.
– Я придумал, – сказал Глист.
– Новую телку? – вяло отозвался Саня.
– Это ты телок придумываешь. А меня мысль посетила. Мы заключим джентльменское соглашение. Я даю тебе неделю сроку. Ты с кем-нибудь потрахаешься, и тогда я буду знать, что ты не девственник.
– Ты мне даешь? – возмутился Толстый. – Это тебе неделя срока, ебарь-террорист!
– Препираться мы можем бесконечно. Давай сойдемся на следующем. Ты, или я, или мы оба на этой неделе с кем-нибудь трахаемся. Говно-вопрос ведь?
– Говно! – запальчиво воскликнул Толстый. – Только с доказательствами!
– Ты понимаешь, Саня, что только что выкопал языком себе могилу? – укоризненно сказал Глист. – Я-то доказательства предоставлю. А вот ты где их возьмешь?
– Не беспокойся, возьму!
Саня вдруг понял про себя, что он – идиот. Они могли бы встретиться через неделю, рассказать друг другу уморительные истории про еблю, примирительно поверив друг другу. А теперь надо предоставлять доказательства. А где их возьмешь? И ведь сам предложил. Ничья коварная рука за язык не тянула.
Доказательствами решили считать фотографии с телками. Или видеозапись. Или саму телку, которая, будучи спрошена прямым текстом, подтвердила бы, что – да, она действительно трахалась либо с Глистом, либо с жирным.
– Канают ли за доказательство трусы или лифон? – деловито спросил Глист.
Но Саня раскусил его в тот же момент.
– Не катят, Виталя! – отрезал он. – Ты просто спиздишь трусы у мамки и скажешь, что ебался. Трусы не принимаются.
Глист снова укоризненно на него посмотрел. И Саня снова понял, что сглупил. Снова он упустил очередную возможность примирения. А ведь могло бы получиться: Глист мамкины трусы украдет, да Саня тоже. И вот и славно, вот и потрахались оба. В общем, очередная и, кажется, последняя точка бифуркации растворилась в туманной дымке.
– А переписка в Интернете? – с надеждой спросил Глист.
– Нет! – отрезал последнюю возможность Саня. – Потому что ты создашь липовую страницу телки, попереписываешься сам с собой, и скажешь, что поебался. Только телка. Или фото. Или видео.
– Ну, смотри, трусливый мальчуган! – с угрозой произнес Глист. – Я-то поебусь. А вот за тебя я – вовсе не уверен. В общем, так. Через неделю либо ты, либо я предоставляем неопровержимые доказательства случившейся половой ебли. Кто предоставит – тот крутой парень. А кто нет – тот чепушила и девственник.
На том и договорились.
Продолжение следует...
©ЭдуардКонь
– Ну, так, – туманно ответил жирный.
Батя полез в кошелек, достал тысячу рублей.
– Цветы, понял? Без них лучше вообще не приходи. Шутка! Без презервативов не приходи.
– Сережа! – возмутилась матушка. – Чему ты ребенка учишь?
– Это не ребенок, а жеребец с яйцами. Пойдет же он когда-нибудь на свидание.
– Да знаем мы, на какие он свидания ходит. Пусть учебу подтягивает.
– Да, может, он прямо сегодня пойдет, да, Саня?
Откуда батя мог про это знать? Неужели у Сани на роже написано, что сегодня у него свидание с Аделаидой Кулешовой?
– Может, и пойду! – буркнул жирный.
Вообще-то, приступы щедрости у бати случались. Так что внезапному появлению штуки жирный не особо удивился. Это у матушки не допросишься, а батя дает. Хотя, случалось, и на него орет, если не в духе бывает.
Свидание у жирного было в час дня. Но у выхода из метро «Царицыно» он появился уже в двенадцать пятнадцать. Цветы, само собой, купил. Толстый, когда зашел в цветочный магазин, почувствовал себя кретином. Купил первое, что увидел – розы. Потом стоял, ждал, пока продавщица долго и нудно, словно издеваясь, заворачивала букет в хрустящий целлофан.
Букет стоил семь сотен, был громоздким и всячески мешал жирному. Да еще люди смотрели на него так, будто удивлялись: «Как, мол, и этот мудак на свидания ходит?»
Толстый не чувствовал себя героем-любовником. Скорее, дебилом-школьником в день 1 сентября. Было жарко, и жирный не знал, куда девать букет. Попробовал сунуть подмышку, но там цветы только мешали, да еще, к тому же, и кололись. Так что Саня мучительно держал их стеблями вверх, как будто веник.
И тут он вспомнил, о чем еще говорил батя. Презервативы тоже должны быть. А их нету. И как быть?
Аптека, торговавшая гондонами, вот она – рядом. Толстый решительно направился туда.
И тут с ним заговорил внутренний голос.
«Ну, и куда ты идешь, дебила кусок? – спрашивал внутренний голос. – Кто тебе вообще сказал, что Аделаида тебе сегодня даст? Ты так в этом уверен?»
Конечно, жирный ни в чем таком уверен не был. Очень так не был.
«Ты хоть знаешь вообще, что с ней делать? – глумилось внутреннее существо. – Вот встретишься ты с ней, и что скажешь? Кроме «привет»?
На толстяка навалилась паника. Он посмотрел на экран телефона. Пол-первого. Не поздняк еще свалить и домой. И Саня почти уже почти решил спасаться бегством.
(Когда он впоследствии вспоминал события этого дня, то приходил к выводу, что отправиться домой было бы лучшим выходом.)
Шаги были сперва осторожными, потом убыстрились. «Да ну ее нахрен, эту Аделаиду!» – подумал жирный. Он вдруг понял, что хочет жрать. Притом сильно. А тут как раз и прилавок с шаурмой и беляшами подвернулся по пути.
«Странное дело! – подумал жирный. – Все ларьки и прилавки же Собянин посносил. Откуда вдруг шаурма взялась?»
Внезапная догадка обожгла кипятком. Если вернулась шаурма – значит, сняли Собянина? А, может, и Путин в отставку отправился? Но вряд ли, вряд ли. Не уйдут они так просто. Это, наверное, к чемпионату мира прилавок поставили.
Азиат-продавец профессиональным взглядом выловил жирного в толпе прохожих.
– Эй, паренек! Беляши горячие, с пылу с жару. Беляши, подходим, берем!
Он говорил с некоторым равнодушием, словно бы ему и все равно было – купит Саня у него беляш или нет.
Саня замер. Его с неодолимой силой потянуло к еде. Деньги, в принципе, были. Коварный азиат стоял, улыбался. Манил толстого словно магнитом.
– Подходи, паренек, не стесняйся. Подкрепись перед свиданием.
Похоже, все вокруг читали душу жирного, как открытую книгу.
Саня купил два беляша. Проглотил их, кажется, прямо у прилавка. Чуть-чуть даже язык обжег.
Беляши показались ему вкусными. Правда, мясо было какое-то странное, с каким-то душком сладковатым.
– Добавки, паренек? – спросил азиат.
– Да-да! – поспешно согласился жирный.
Первоначальный голод был побежден. Желудок, получив добычу, урчал как кот. Третий беляш он ел уже без спешки, отойдя за ларек.
Правда, то ли от жадности, то ли от спешки он забыл взять салфетки и, как выяснилось, заляпал беляшным жиром руки. А тот – пованивал, конечно, какой-то несвежей тушенкой.
Толстый пустил длинную струйку слюны на ладони. Повозюкал. Лучше не стало. Тогда Саня сорвал лист с дерева и вытер об него. Лист оказался пыльным и еще сильнее испачкал руки. А тут еще букет этот мешался. Саня попробовал вытереть ладошки о целлофан. На хрустящей фигне появились радужные, будто бензиновые, разводы.
Жирный уже подумывал вытереться о розы, на них-то жир со слюнями будет не так сильно заметен. Розы были совсем маленькими – вот в чем проблема. Если вытереться лепестками, то цветы облысеют.
Так ничего и не придумав, он пошел к входу в метро. Там стоял полубомжового вида дед и раздавал бесплатные газеты.
«О, ништяк!» – подумал Саня и взял у деда одну газету. Он радостно вытер руки, а затем и губы, которые тоже перемазались беляшным салом.
Пару секунд толстый чувствовал себя очень даже клево. А потом случайно взглянул себе на руки. И застыл.
Потому что руки были черными, как у нигерийского болельщика. «Это типографская краска!» – понял жирный. А потом с ужасом понял, что и рожа у него, наверное, тоже черная.
«Бежать домой!» – шепнул внутренний голос разума.
Но несчастный тщеславный упрямец всеми ста сорока килограммами своего веса протестовал против единственно верного выхода из ситуации. Если бы Саня из будущего мог вернуться в прошлое, он бы пинками погнал себя самого домой. И тем самым, может быть, и спас бы от дальнейших событий.
Саня предпринял худшее, что только мог. Черными руками он стал тереть черную свою морду. Свинцовый запах краски мешался со сладковатым пованиванием беляша. Дополнительные нотки этому обонятельному аккорду придавал резкий запах пота из Саниных подмышек.
– Извини, это ты Александр? – сказали ему.
Спрашивала какая-то девушка. Жирный посмотрел на нее. И утратил дар речи.
Девушка была невероятно отпадна. Просто невероятно.
***
Саня оцепенел. Он уже и сам не мог поверить, что буквально несколько секунд назад запаривался такими пустяками, как вытирание рук. Все это померкло, как старенькая «нокия» перед новым айфоном.
Телка была невероятно, дьявольски, чрезвычайно офигенна. У нее были сиськи – те самые парные планетарии, которые воображал себе жирный в минуты одинокого досуга. Эти сиськи смотрели на него, как два дополнительных глаза.
Еще телка была симпотна! Она смотрела на жирного слегка лукаво, а во взгляде ее плясал шоу-балет сатаны. На лице у нее выделялись губы. Они были не то, что прекрасны, а изысканны, напоминая темно-алую, практически малиновую виолончель, только положенную горизонтально.
У телки была жопа. И красное платье подчеркивало эту жопу, и даже полужопия этой жопы. Они были божественны. И еще были ноги – самых соблазнительных очертаний. Ровные и гладкие, как рельсы, уводящие поезд Саниного вожделения в подъюбочный туннель, где горел священный огонь мудрости.
– Молодой человек! Ты же Александр?
Жирный встрепенулся, пришел в себя. Оказывается, телка что-то ему говорила. А Саня ничего не мог ответить. Ему казалось, что все его внутренности словно сгребли кулаком, подтащили в нижнюю часть организма и мощным толчком затолкали их изнутри прямо в хуй. И тот налился чугунной тяжестью. Наверное, теперь им можно было бы даже и убить. Организму жирного не хватало воздуха. Организм испустил с пол-ведра пота и выпучил глаза.
– Я… я…
– Такой смешной! – ласково сказала телка. И вдруг достала из сумочки влажные салфетки и стала вытирать жирному лицо. – Да не стесняйся ты! Все свои!
Саня размяк и зажмурился. Сегодня был день чудес!
– Умбрм… гргргрх… хрбрпрдргр… кхекхекх…
– Жарко сегодня, да, – сделала вид телка. – А ты не простудился?
– Э-э-эхргр, брдрщгхкх.
– Ты точно Александр? Странно так говоришь. Может, ты болельщик из Исландии?
– Я-а А…а…лександр, – получилось у жирного.
– Я тебя узнала. Куда мы пойдем?
Пятью днями ранее...
Вечер заканчивался как обычно. Родаки в своей комнате тупили в ящик. Матушка сходила на кухню и вернулась, чем-то звеня. Ну, да ясно – чем. Сейчас опять вискаря своего напьются. А потом кроватью скрипеть начнут.
«Блииин! – мысленно взвыл толстый. – Они же старые! Им же больше сорока. Куда им?!»
Саня в такие моменты ненавидел родаков. Каждую ночь – каждую, долбанную ночь – они делают то, о чем он только мечтает. Делают то, чего он лишен. А почему лишен? Потому что именно они – родаки – родили его на свет таким вот толстым уродом с мутными глазками, пухлым подбородком, безвольным ртом. И сейчас родаки, наверное, смеются над ним. «Смотри, мол, сыночек, какие мы молодые еще. А ты сиди, сиди перед своим компьютером».
Саня не обольщался на свой счет. Он отдавал отчет в том, что видел в зеркале. Ему действительно никогда не дадут.
«Надо срочно разбогатеть, – думал Саня. – Телки любят богатых».
Разбогатеть было куда вероятнее, чем переспать с кем-нибудь.
Способы имелись. Он ведь учится на экономиста. Когда получит диплом, конечно же, устроится на крутое место. Будет там нифига не делать и получать деньги. Осталось лишь потерпеть еще каких-то четыре года. Долго! Но что делать?
А родаков такое положение дел как раз устраивает.
Матушка однажды затеяла у него выяснять, почему у него нет девушки.
– Ну, мама, – наплел жирный. – Я – существо высокоорганизованное, со сложным внутренним миром.
– Угу, а девчонки – с простым, – сказала мамаша.
– Ну, конечно! – не стал спорить толстый. – Я еще не встретил такую, которая в полной мере оценила бы мой внутренний мир.
– Да, это постараться надо, – закивала мамаша.
Жирный не смог понять: это она издевается или все-таки понимает?
– А скажи, пожалуйста, ты не этот самый случайно? – вдруг спросила мать.
– В смысле?
– Ну, не?..
Жирный застыл, не зная, что и ответить. Недопрожеванная сосиска по трамплину языка поехала к выходу изо рта.
Мать! Родная мать! Как она могла такое подумать?
– Мама! – тонким, внезапно писклявым голосом возмутился Саня. – За кого ты меня принимаешь? Я что – парней сюда вожу?
– Нет, – сказала матушка. – Но ты и девчонок не водишь. Вот я и решила спросить. На всякий случай. Нет-нет, это ничего не значит.
Разговор этот, вроде бы, забылся. Но осадочек остался.
Впрочем, был еще один вариант добиться сексуальной привлекательности. Надо было накачаться, превратить жировую массу в сталь мускулов. Этот вариант Саня иногда вяло катал в голове.
Однажды он записался в зал. Местные качки (их тут было угрожающе много, этих тупых скотов) насмешливо смотрели на него. Сане казалось, что скоро они начнут над ним издеваться – он четко предвидел такие вещи.
Качки смотрели на жирного Саню как на что-то небывалое. Казалось, что даже если бы в их зал пришла сама Кончита Вурст, и то на нее смотрели бы с меньшим презрением. «Чему они удивляются? – подумал Саня. – Не могли они уродов не видеть. Заходят они наверняка в спортзал. Я же зашел?» К тому же некоторая часть качков наверняка была бывшими уродами. Кто-то из этих атлетов наверняка был раньше хил и сутул, а кто-то, как Саня, изнемогал под пластами сала.
После первого занятия Саня помирал. Руки налились тяжестью и словно сами стали бесчеловечными гантелями. Ноги болели. Сане казалось, что это никогда не пройдет. Однако на третий день все-таки прошло. Саня снова пошел в зал – и снова наутро испытывал тяжесть и боль.
На втором занятии, во время упражнения на пресс Саня пернул. Случилось это неожиданно.
Совсем не как обычно. Обычно Саня пердел осмысленно. И даже любил это занятие. Очень хорошо было пердеть в ванной. В теплой воде поток кишечных газов образовывал пузыри, иногда крупные. Саня любил за ним наблюдать. Еще с Виталиком (это был его друг) они, случалось, играли в гороховые карты. Правила были простые – кто громче пернет. Саня обычно побеждал. Потому что собирался с силами, специальным образом напрягал живот, распределяя по нему комья сала, и выдувал из нутра громогласным фейерверком. В последний раз они пробовали поджигать струи, но ничего не получилось.
В общем, пердеть Саня умел. Но в спортзале он выстрелил непреднамеренно. Сначала было непонимание: «Кто это пернул? Что это за дебил?» А в следующее мгновение пришло леденящее открытие: «Да это же я!» Два-три следующих мгновения растянулись на минуты. И Сане все казалось, что обошлось, что никто ничего не услышал и не унюхал. Но нет, когда миновала и эта стадия весь зал, все, кто в нем был, обернулись и посмотрели на Саню. Были здесь и телки. Смотрели и они. Наверное, то, что Саня видел в их взглядах, называлось презрением. Кто-то сказал: «Фу!», кто-то заржал. Одна из девушек попросила проветрить помещение.
– Так, прекратили! – сказал дядька-тренер. Но не убедительно сказал. Чувствовалось, что он вовсе не на стороне Сани.
Толстый понял, что если не сегодня, то уже скоро его начнут откровенно чмырить. А этого никому не хочется. Поэтому на спортзал он забил. Никто и не вспоминал. Хотя мать один раз вспомнила, но Саня ей наврал, что ходит, мол, он. Конечно же, ходит!
***
Сегодня днем заходил Виталик. Говорят, что при Советском Союзе на стенах медучреждений висели плакаты о вреде подросткового онанизма. Правда, сколько Саня ни искал в Интернете, он их не находил. На эту тему были только фотожабы более позднего происхождения. Но Виталя, как казалось жирному, вполне достоин стать героем такого плаката. Да что там – идеально просто подходит!
Виталя сутул, прыщав. Правая рука вечно в мозолях. Глазки его бегают из стороны в сторону, туда-сюда. И он постоянно врет. Если верить Витале на слово, то трахался он каждый день по два-три раза. Правда, с телкой Саня не видел его ни разу. Зато врал Виталя так вдохновенно, что иной раз Саня даже начинал ему машинально верить.
Вот и сегодня он пришел, уже «потрахавшись».
– Какой телке я сегодня засадил! – начал Виталя врать прямо с порога. – Вот с такими сисяндрами, прикинь! А пилотка – мокрая-мокрая.
Своей брехней Виталя уже начал ставить друга Саню в трудное положение. Не верить всему этому как-бы не вежливо, но и верить чревато. Чем дальше, тем больше Сане кажется, что Виталя (у которого в классе была кликуха Глист) держит его, жирного, за идиота.
Брехня Витали пошла все по той же унылой колее.
– Сначала мы, прикинь-прикинь, сосались прямо на улице, – выплюнул вместе с капельками слюны он свой унылый бред. – А потом мы пошли… мы пошли…
– На стройку? – ехидно предположил Саня.
– На кладбище! Ништяк на кладбище трахаться.
– Ты там уже четыре раза трахался, – поддел друга Саня.
– На самом деле пять. И вот нашли мы могилу, где вообще, прикинь, никто не ходит. И вот там она такая раком встает. А у меня тут же – стояк! Я – туда-сюда. Куда-то воткнул. И думаю: «Что-то не так. Сухая!» А я до того ее мацал, так манда мокрая была. А как она мокреет, чувак, так словно сопливая становится. А тут – сухая. Что такое? И говном воняет. А это я в жопу ей засадил, прикинь!
Сегодня Виталя Глист выбесил толстого. «Зачем он мне это рассказывает? – попытался понять жирный. – Что с ним случилось? Почему он пытается поднять свою самооценку, рассказывая мне этот бред?» Но главное, что бесило Саню, так это то, что Глист врет – и врет нагло, а, значит, держит Саню за идиота. Глисту не дала бы даже бомжиха и даже за деньги. Не то, что красивая телка с сиськами. И уж, конечно, не в жопу.
– И сколько раз? – спросил Саня этого секс-террориста.
– Э, чувак, ты меня знаешь! Не зря спросил! – распинался Глист. – Два раза! Да! Второй – тоже в жопу. Телка говорит: «Ой, как круто было! Я никогда в жопу не давала! Давай еще раз?» А я – куда мне. Я ведь только что кончил. Говорю: «Потерпи пятнадцать минут, детка!» А она говорит: «Не могу терпеть! Моя жопа, – говорит она, – снова требует твой хрен. Давай, – говорит, – я тебе пососу?»
Иногда Глиста заносило в неразведанные дали гнусного бреда. Вот как сейчас.
– После жопы? – брезгливо спросил Саня.
Глист на секунду притормозил. Понял, наверное, что заврался. Но вот глаза его снова загорелись и он воскликнул:
– Да! После жопы, прикинь! У меня хер весь в говне, а она такая: «Дай пососу!»
– Может, хватит мне врать? – сказал Саня.
Никто не тянул его за язык. Роковые слова, без которых не было бы нашей истории, сами слетели с его языка.
Глист застыл.
– Что? – словно бы не веря собственным ушам, спросил он. – Что ты сказал?
– Хватит. Мне. Врать, – раздельно, отдельными фразами, сказал Саня. – Ты заебал.
– Ты, значит, думаешь, что я тебе вру? – решил обидеться Виталя.
– Думаю, – Саню тоже уже несло. – Я думаю, что ты – вообще девственник.
Это был удар ниже пояса. И Глист стал ловить ртом воздух, словно действительно выхватил либо по яйцам, либо под дых.
– Да как ты смеешь? – с угрозой спросил он. – У меня было много телок. Несколько десятков. Ты столько и не видел.
– Ты тоже.
– Да ты охуел, – трусливо нахмурился Глист.
– Ты тоже. Я не пойму, зачем ты мне врешь? Думаешь, я тебя уважать больше стану? Но на деле-то – меньше. И я говорю тебе: ты заебал.
– Точно так же мне говорила сегодня эта телка на кла…
– Не было никакой телки, – устало вздохнул Саня. – Ты заебал парить мне мозг своим бредом. Ты – девственник.
Слово «девственник» было страшным оскорблением. Оба они – и жирный Саня, и тощий Глист – конечно же, «ебались». И заявляли об этом, стоило только их спросить. Они, что один, что другой, на словах перетрахали десятки телок. Правда, все эти юные и красивые создания предпочитали одноразовый секс, а потом растворялись где-то в мегаполисе. Райские создания. Ни одна из этих телок не захотела отношений, ни одну из них никто никогда не видел. С этим можно было жить. Можно было делать вид, что принимаешь на веру сексуальную ахинею друга, притом, по умолчанию, друг тоже принимал на веру встречную аналогичную хрень.
Но Глист давно уже перешел все границы. Его – посмотрим правде в глаза – стало заносить уже давно.
– Зачем ты мне пиздишь? – спросил Толстый.
– Я не пизжу!
– То есть, всех этих баб ты ебал?
– Ебал! – не дрогнув прыщами заявил Глист. – А если сам не ебал телок, про которых рассказывал, то это – твои проблемы. Значит, ты пиздун и девственник.
От такой наглости жирный даже оторопел. Даже обида накатила.
– То есть, пиздишь ты, а пиздун – получается, я? – спросил жирный.
– Ты и есть пиздунишка, – наглел Глист.
– А ты, типа, великий ёбарь?
– То есть, ты мне не веришь?
– Ни единому слову. Ты – девственник. И ты ни разу не то, что не ебался. Ты даже не целовался!
– От нецелованного слышу!
– То есть, ты хочешь сказать, что ты круче, – присел на умняк Саня. – А на основании чего? На основании того, что ты просто наглее пиздишь. Вот и все! Я, получается, должен тебя уважать на основании твоего пиздежа, в котором нет не то, что ни слова правды, а даже сраного правдивого междометия!
– Ты понимаешь, девственник, что это война?
– Понимаю, девственник. Не я ее начал. Видит Бог, я этого не хотел.
– Я, конечно, мог бы дать тебе по ебалу, – задумчиво протянул Виталя Глист.
Саня хмыкнул. Виталя, наверное, единственный человек мужского пола в их бывшем классе, со стороны которого Толстый не боится насилия. И Виталя, конечно, тоже Саню не боится. Такая вот взаимная небоязнь, пожалуй, и послужила основанием их плохонькой, но дружбы. Которая, кажется, уже умерла.
– Только в мыслях, – осадил Глиста Саня. – Во-первых, у меня в другой комнате родаки. А во-вторых, силенок не хватит.
– Некоторые оскорбления смываются только кровью.
– Я не ищу с тобой ссоры, Виталя, – примирительно сказал жирный. – Но признай, что ты – девственник.
– Сам это признавай, если хочешь, – огрызнулся Виталя. – От меня ты таких признаний не дождешься.
Саня чувствовал, что ситуация заходит совсем не туда. Он может потерять единственного друга. Тот бывает порою невыносим. Но это единственный человек, не считая родаков, который вообще с Жирным общается. А уйдет сейчас Глист – так только родаки и останутся. Вот веселуха, да?
Притом, и Глист оказался, в общем-то, в той же ситуации. Хотя ему круче, чего уж там. У Глиста есть младший брат. А у Сани – вообще никого.
– Давай признаем, что наша дружба подошла к точке кризиса, – осторожно сказал жирный. – Ты не можешь отказаться от своих слов, так?
– Так ты откажись от своих! – запальчиво буркнул Глист.
– И речи быть не может.
– Как тогда нам быть?
– Давай все забудем?
– Хотелось бы. Но не выйдет.
В комнате повисло молчание. Стало слышно телевизор в комнате предков.
– Я придумал, – сказал Глист.
– Новую телку? – вяло отозвался Саня.
– Это ты телок придумываешь. А меня мысль посетила. Мы заключим джентльменское соглашение. Я даю тебе неделю сроку. Ты с кем-нибудь потрахаешься, и тогда я буду знать, что ты не девственник.
– Ты мне даешь? – возмутился Толстый. – Это тебе неделя срока, ебарь-террорист!
– Препираться мы можем бесконечно. Давай сойдемся на следующем. Ты, или я, или мы оба на этой неделе с кем-нибудь трахаемся. Говно-вопрос ведь?
– Говно! – запальчиво воскликнул Толстый. – Только с доказательствами!
– Ты понимаешь, Саня, что только что выкопал языком себе могилу? – укоризненно сказал Глист. – Я-то доказательства предоставлю. А вот ты где их возьмешь?
– Не беспокойся, возьму!
Саня вдруг понял про себя, что он – идиот. Они могли бы встретиться через неделю, рассказать друг другу уморительные истории про еблю, примирительно поверив друг другу. А теперь надо предоставлять доказательства. А где их возьмешь? И ведь сам предложил. Ничья коварная рука за язык не тянула.
Доказательствами решили считать фотографии с телками. Или видеозапись. Или саму телку, которая, будучи спрошена прямым текстом, подтвердила бы, что – да, она действительно трахалась либо с Глистом, либо с жирным.
– Канают ли за доказательство трусы или лифон? – деловито спросил Глист.
Но Саня раскусил его в тот же момент.
– Не катят, Виталя! – отрезал он. – Ты просто спиздишь трусы у мамки и скажешь, что ебался. Трусы не принимаются.
Глист снова укоризненно на него посмотрел. И Саня снова понял, что сглупил. Снова он упустил очередную возможность примирения. А ведь могло бы получиться: Глист мамкины трусы украдет, да Саня тоже. И вот и славно, вот и потрахались оба. В общем, очередная и, кажется, последняя точка бифуркации растворилась в туманной дымке.
– А переписка в Интернете? – с надеждой спросил Глист.
– Нет! – отрезал последнюю возможность Саня. – Потому что ты создашь липовую страницу телки, попереписываешься сам с собой, и скажешь, что поебался. Только телка. Или фото. Или видео.
– Ну, смотри, трусливый мальчуган! – с угрозой произнес Глист. – Я-то поебусь. А вот за тебя я – вовсе не уверен. В общем, так. Через неделю либо ты, либо я предоставляем неопровержимые доказательства случившейся половой ебли. Кто предоставит – тот крутой парень. А кто нет – тот чепушила и девственник.
На том и договорились.
Продолжение следует...
©ЭдуардКонь
Популярное
